-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Евгений Михайлович Константинов
|
| Изоляция Застолья
-------
Евгений Константинов
Изоляция Застолья
«Дружище! Вокруг моего острова создай большое зеро. И лодку, чтобы ловить рыбу… – закрывшись в ванной комнате, Серега Костиков читал через увеличительное стекло очередное послание Владислава Мохова, написанное в тетрадке величиной с ноготь большого пальца…
– Без фруктового сада обойдусь. Но к моему острову должен примыкать пляж, можно тот, что уже есть в Застолье. Если пообещаешь все это сделать, назову кодовое слово. По нему получишь у известного тебе мужика ключ от моей потаенной квартиры.
Она – на Сретенке, в соседнем подъезде моего дома. Двухкомнатная. Через стену – моя офиц. кв., в которую есть замаскир. дверь. Приватизирована, коммун. усл. перечисляются со спец. счета.
Как только переправишь в нее Застолье и сделаешь для меня остров и все остальное, я назову код еще одной банковской карточки, с которой можно снять деньги. Решай быстрее. Полагаюсь на твое слово, которое ты всегда держишь!
Это мое послание сразу сотри, нет, лучше страничку вырви. Не светись с мобильником.
Твой друг, Влад».
Что и говорить, очень даже неплохой вариант предлагал Сереге его уменьшившийся до размера мизинца приятель. С тех пор, как инкассатор Сергей Костиков, увлекающийся лепкой из пластилина, обнаружил в себе чудесную способность «оживлять» созданные собственными руками миниатюрные творения, прошел почти месяц.
А началось все с композиции «Застолье», в которой два пластилиновых мужчины и одна женщина вдруг начали двигаться. Серега не мог слышать, что говорят живчики, но, общаясь с ними языком жестов, стал лепить для них продукты, предметы обихода, комнаты для каждого и тоже все это «оживлять».
Как же интересно было наблюдать за поведением живчиков! Свою тайну он открыл лишь Владу Мохову – владельцу московского ресторана и миллионеру. Восхищенный увиденным, тот надавал скульптору кучу советов: расширить композицию; добавить в нее новых живчиков; чтобы они сами себя обеспечивали продуктами, слепить корову, свиней, кур, огород, фруктовый сад. У Сергея все получилось, но он никак не ожидал, что Мохов задумает сделать на его таланте «пластилиновый» бизнес.
Затею миллионера он не поддержал, и тогда упрямый Влад Мохов начал его шантажировать, за горло взял. Но, как говорится, за что боролся, на то и напоролся: вместе с послушными своему создателю живчиками, скульптор «подставил» Мохова, который уменьшился и оказался на территории Застолья.
Многое случилось с московским инкассатором Сергеем Костиковым всего за несколько весенних дней. И влюбиться он успел, и потерять свою любовь; и копию самого себя слепил из пластилина, а потом оживил; и инкассаторскую машину, на которой Серега работал, ограбили, водителя убили, напарника тяжело ранили; но, благодаря живчикам Костиков помог следователю Клюеву, который вел это дело, найти и грабителей, и похищенные ценности…
Очень сильно изменилась жизнь Сереги Костикова, благодаря пластилиновому хобби и откуда ни возьмись появившейся способности к оживлению своих творений. Разросшаяся композиция «Застолье» с шестнадцатью живчиками стала занимать большую половину обеденного стола и, хоть и разбиралась на отдельные платформочки, с трудом помещалась в нижнее отделение серванта. Он же планировал еще больше увеличить ее пространство и добавить в Застолье новых персонажей. Вот только в его однокомнатной квартире сделать это было проблематично.
Серега продолжал лепить, не имея возможности противиться потоку фантазии. Да и пальцы того требовали. Но пока что он сознательно старался сделать что-то, не требующееся композиции Застолье. Слепил участок железной дороги – со шпалами и рельсами, и с положившей на рельсы голову девушкой – якобы это Анна Каренина. А потом не удержался и добавил хулиганистости – пристроил сзади к самоубийце похотливого мужика, мол, ей-то все равно помирать, почему бы напоследок не порадовать проходившего мимо грибника. Назвал композицию «Анна Каренина и находчивый грибник».
Слепил Серега и деревенский туалет, а рядом с ним – пьяного писающего парня. Зайти в туалет парень постеснялся, потому что в нем была кошка, выгонять которую он не стал. Еще одна композиция получила название «Пошла Дуня за водой». Здесь в центре был опять-таки деревенский колодец, в котором девушка в сарафане собралась набрать воду, и как раз в это время к ней сзади подскочил добрый молодец, задрал сарафан и… В общем, хулиганские композиции лепил Серега Костиков. Для души. Застолье – другое дело. К Застолью он пока ничего добавлять не спешил – места не хватало.
В принципе, можно было бы, отказывая в жизненном пространстве себе самому, приобрести еще один стол и развернуть композицию Застолье вширь и длину. Но посвящать его кого-либо в тайну живчиков скульптор не собирался, впрочем, как не собирался становиться отшельником и не пускать к себе домой друзей и знакомых, которых у Сереги Костикова было много – другой бы позавидовал.
Он поддерживал отношения с друзьями школьными и армейскими, с друзьями по даче в Подмосковье и с троюродными братьями, а уж, сколько было просто хороших знакомых среди рыболовов и охотников – и не сосчитать.
Вот и сегодня к Костикову нагрянули сразу трое друзей-приятелей – приехали навестить больного. Серега сильно простыл в тот самый день, когда помогал капитану милиции Клюеву в разоблачении грабителей инкассаторов. Одним из гостей как раз и был Юрий Борисович Клюев, приехавший к нему домой в Коньково вместе с их общим знакомым Игорем Акимовым, который работал в рыболовном журнале и писал книги. Третьим гостем был тоже рыболов и охотник Максим, работающий в солидном страховом учреждении.
Гостей Костиков сегодня не ждал, как раз наоборот – собирался в одиночестве понаблюдать за жизнью в Застолье. Проснувшись и попив чайку, скульптор одну за другой выставил платформочки на стол и собрал композицию воедино, когда раздался телефонный звонок. Старый приятель Игорь Акимов, узнав, что Серега дома один и никого не ждет, даже не спрашивая приглашения, пообещал вскорости навестить «болезного».
Пришлось в спешном порядке убирать Застолье обратно в сервант, но прежде, обратив внимание на настойчивые призывы уменьшенного Мохова, Серега забрал у него крохотную тетрадь, с помощью которой они общались. Сразу прочитать послание скульптор не успел, – позвонил Максим, сказал, что у него есть к нему дельце, но это потом, а сначала с жаром принялся рассказывать, как поохотился в прошедшие выходные. Серега его прервал, мол, по телефону подробности охоты слушать не в кайф, а дельце обсуждать – тем более не стоит. И раз уж к нему едет Игорь Акимов, тоже охотник, пусть приезжает и он.
Оказалось, что Игорь заявился не один, а с Клюевым. Максим тоже не заставил себя долго ждать. Пока гости накрывали на стол, Серега все-таки уединился в ванной комнате, чтобы прочитать полторы странички, написанные Владом. Как знал приятель, что предложение по поводу потаенной квартиры очень актуально…
– Сколько тебя можно ждать, Шуба! – воскликнул Игорь, когда Серега вернулся в комнату, где стол, недавно освобожденный от композиции «Застолье», оказался заставлен тарелками с закуской, бутылками и наполненными стаканчиками. – Борисыч совсем нас заинтриговал в плане твоих подвигов. Говорит, расскажет только в твоем присутствии, как ты грабителей вычислил.
– Никого я не вычислял, – нахмурился Костиков. Не дай бог, капитан растрезвонил, что преступление было раскрыто исключительно благодаря устроенному им «эксперименту» с участием живчиков.
– «Вычислил» – на самом деле слово неверное, – Борисыч незаметно для других подмигнул Сереге, мол, не волнуйся, все в порядке. – На самом деле Шуба не вычислил, а включил свою память. Начальник нашего РУВД подполковник Заводнов сильный психолог. Мы с ним сюда приехали, Завод провел коротенькую беседу с наводящими вопросами, и Шуба вдруг все вспомнил. Он ведь после полученного удара по затылку и падения потерял сознание всего на несколько мгновений. Некоторое время не мог двигаться, зато все видел и узнал убийцу, которым оказался зам. начальника инкассации Лисавин.
– И смог это доказать? – Акимов, написавший десяток детективных и фантастических романов, недоверчиво посмотрел на Костикова.
– Оказалось, что ничего доказывать не надо, – капитан тоже смотрел на хозяина квартиры, словно давая понять, чтобы тот до поры до времени помалкивал. – Шуба взял да и позвонил Лисавину по мобильнику. А Лисавина в это самое время его подельник запер в бане на дачном участке. Запер, баню поджег и с похищенными ценностями – тю-тю. Мобильник-то он у Лисавина предусмотрительно отобрал, но у того еще один был, только без денег на счету. Сам Лисавин позвонить и сказать, что заживо сгорает, не мог, зато на вызов Шубы ответил, и адрес подельника назвал. Ну и буквально через час мы вместе с Шубой этого подельника, между прочим, бывшего инкассатора и повязали…
– И потом стали это дело прямо на улице отмечать, – подхватил Серега, – и так наотмечались, что я простуду подхватил, и теперь вот на больничном прохлаждаюсь.
– Зато справедливость восторжествовала! – провозгласил Максим, поднимая наполненный стаканчик. – А здоровье мы сейчас поправим.
– Как тебе официальная версия? – вновь подмигнул капитан скульптору, чуть погодя, когда Игорь и Максим принялись о чем-то дискутировать.
– Очень ловкая версия, – согласился Серега.
– Ее наш Завод подогнал, – уважительно сказал Клюев. – Главное, благодаря такой версии, все лишние вопросы отсекаются. И подполковник Заводнов – крутой психолог, и ты – несмотря на травму, нашел в себе силы собраться и вспомнить важное, и все мы – оперативно приняли единственное верное решение. Наверняка, Завода в звании повысят, и я – в шоколаде, и тебе какую-нибудь благодарность объявят.
– А я вот, как писатель интересуюсь, – прислушавшись к их разговору, сказал Игорь Акимов. – С какого такого перепугу наш Шуба, пусть и потерпевший, удостоился столь великой чести, что сам начальник РУВД к нему домой пожаловал?
– Он к нему не как к потерпевшему пожаловал, – возразил Клюев, – а как к скульптору. Шуба для подполковника Заводнова на заказ очередную пластилиновую нетленку создал.
– О! – встрепенулся Максим. – Как раз по поводу композиций я и собирался с тобой поговорить.
– Борисыч… – вздохнул Серега. – Ну, кто тебя просил трепаться!
– Что ты, как девочка, все пионеришься со своим пластилином? – обратился Акимов к скульптору. – Раз спрос есть, давно бы уж начал зарабатывать на своем хобби. Если бы мне за мои нетленки нормальное бабло платили, я бы в три раза больше писал. Километрами бы бумагу изводил.
– Если бы, – хмыкнул Серега. – Как скажет Борисыч, сослагательное наклонение у нас не котируется.
– В том-то и дело, что здесь никаких сослагательных! – обратился ко всем сразу Максим. – Есть конкретные люди, готовые приобрести у Сереги его пластилиновые композиции. Купить за хорошие деньги!
– По правде говоря, я бы и сам у него кое-что приобрел, – сказал Клюев.
«К примеру, свою собственную копию, а до кучи еще и Любку-лыжницу», – подумал Серега.
– Юрий Борисович, в очередь, – постучал по столу Максим. – Серега, я на полном серьезе. Мужики, я же фотки его хулиганских скульптурок сотрудницам в офисе показал, так они все поголовно кипятком изошли. Пристали – почем продает? А одна – чуть ли не слезами. Хочу, говорит, эксклюзивный подарок своему мужику сделать, а он у нее француз, кстати, очень крутой наш клиент. Говорит, никаких денег не пожалею, если скульптор то, что надо слепит…
– А чего она хочет-то? – опередил Серегу с вопросом Акимов.
– Баню она хочет! Русскую баню, в которой бабы с мужиками вместе моются. Вениками друг друга хлещут и все остальное…
– Ха! Молодец твоя сотрудница, – просиял Акимов.
– Наш человек, – кивнул Клюев. – Я бы с такой фантазершей с удовольствием в баньку сходил.
– А ты, скульптор, что скажешь? – спросил Максим.
– Прикольно, – Сереге и в самом деле понравилась идея. И почему сам не додумался…
– Ну и за сколько гульденов ты бы взялся слепить на заказ русскую баню? Назначь цену!
– Хорошо, назначу! – решительно сказал скульптор, мысленно согласившись, что в самом деле «пионерится, словно девочка».
– Каждая фигурка – сто баксов. Плюс антураж – в зависимости от объема – но не меньше пятидесяти зеленых.
– Хорошая цена, – почесал затылок Акимов.
– Нормальная, – сказал Борисыч. – Я бы…
– Другими словами, – прервал капитана Максим, – если заказчица захочет, чтобы было четыре человечка и, допустим парилка, то ей это обойдется в полштуки зеленых?
– Минимум. Ей же для полноты картины захочется видеть разные черпачки, шайки-лейки, мыло-мочалку-простыни, – идея нравилась Сереге все больше и больше. – А где парилка, там и предбанник, там и стол с пивом и воблой. Если твоей заказчице бабла не жалко, могу, хоть целиком баню слепить. Дело лишь во времени.
– Время – бабки, – Акимов взял на себя роль разливальщика.
– О времени и о бабках ты, Серега с ней напрямую договаривайся. Чтобы в испорченный телефон не играть.
– Ей надо, пусть она со мной и договаривается, – Серега поднял наполненный стаканчик. – За что пьем?
– За твой талант! – провозгласил Клюев.
– Согласен, – одновременно сказали Акимов и Макс.
– Черт с вами…
– Другими словами, – закусывая маринованным огурчиком, возобновил разговор Максим, – ты готов с заказчицей или даже с заказчицами встретиться?
– Да готов уже, готов, – Серега представил себе, как после создания композиции «Русская баня» оживит ее персонажей.
– Значит, договорились?
– Я свое слово держу!
– Замечательно! – хлопнул в ладоши Максим. – Я на минуточку отлучусь, а вы пока разливайте.
– Следующий тост за мной! – заявил Серега. – И когда Максим вернулся из ванной комнаты, начал толкать речь:
– Только, Макс, и остальные присутствующие, прошу без обид. Вот существуют люди разных профессий…
– Завел пластинку… – обреченно вздохнул Игорь, но Клюев тут же махнул рукой, мол, не мешай человеку говорить.
– У тебя, Игорь, в моем понимании, очень замечательная профессия. Ты книги пишешь, люди их читают, ненавидят отрицательных героев, переживают за положительных, ставят себя на их место… Читатели благодарны тебе, что им есть чем заполнить свой досуг. У меня профессия – инкассатор. Не исключаю, что профессия туповатая, и, возможно, в недалеком будущем в связи со всякой там банковской компьютеризацией, вообще отомрет. Но сегодня кто-то же должен деньги перевозить, и никуда от этого не деться…
– Ты – человек опасной профессии, – Акимов приподнял наполненный стаканчик, намекая, что пора бы его осушить.
– Еще более опасной профессии человек – наш общий друг Юрий Борисович Клюев, за которого я и предлагаю поднять этот тост!
– За него! Ура!
– А вот за профессию страхового агента я пить не стану, – продолжил Серега, когда все набросились на закуску. – Лично к тебе, Макс, сам знаешь, как отношусь, мы – друзья, не разлей водой. Еще из страховых агентов мне очень даже по душе Юрий Деточкин. А всех остальных страховщиков и сотрудниц-страховщиц я в принципе никогда не уважал и уважать не буду.
– За что такая немилость? – поинтересовался Клюев.
– А какую пользу страховые агенты приносят стране?
– Борисыч, ты разве никогда Серегину теорию не слышал? – развел руками Акимов.
– Лично я сто раз слышал, – сказал Максим. – Только не очень-то его теория убедительна.
– Для тебя, Макс, все кроме денег неубедительно.
Вот Борисыч с преступностью борется. Чем ворья и бандюков меньше, тем у него совесть чище. При этом прекрасно понимает, что не было бы преступников, тогда бы и профессия его ментовская отмерла. Но он все равно борется, потому что изначально против людей с черным нутром. И я тоже против, и писатель наш Игорь Иванович… – Серега выжидающе посмотрел на Максима.
– Намекаешь, что мне преступники по душе?! – отреагировал тот.
– Тебе по душе трусы. Чем больше вокруг трусов, тем страховой компании выгодней, ведь так?
– Почему трусов-то! Люди хотят быть застрахованы от всяческих бед…
– Не надо передергивать, Макс! Никто не хочет, чтобы с ним и с его близкими беда случилась. Просто одни люди живут спокойно, прекрасно понимая, что в любой момент все что угодно может произойти, а когда произойдет, готовы сами с проблемой справиться, а не в страховое агентство бежать, которое тебя же за твои деньги еще и надует. Для тебя же какой клиент самый выгодный? Правильно – который наследников не имеет. Зато застраховал свое имущество от всяких там стихийных бедствий, а потом взял, да и в одночасье от какого-нибудь инфаркта копыта отбросил. И кому в таком случае его денежки достанутся? Правильно – тебе и твоему страховому агентству. И чем больше будет таких вот клиентов, тем лично тебе, твоему карману выгоднее. Тебе вообще очень выгодно, чтобы в стране жили не герои, а трусишки зайки серенькие. Которые по поводу и без повода по сторонам оглядываются – абы чего не случилось. Которые готовы свою задницу застраховать – как бы на ней прыщик не вскочил. А кто в наше время готов в первую очередь свою задницу застраховать? Скажи-ка, Макс! Кого сегодня в армию по некоторым особым соображениям могут не взять, а? В первую очередь – твоих клиентов, Макс, большинство из которых не под тем цветом знамени марширует…
– Шуба, ты чего раскипятился-то! – прервал затянувшийся монолог Клюев. – У меня машина тоже застрахована…
– И у меня, – поддакнул Акимов. – И, между прочим, моя тачка застрахована как раз у Макса.
– Страх и в ванне, – усмехнулся Серега. – Это не мои слова, а великого Терри Пратчетта. Надеюсь, от стихийных бедствий не застраховались?
– Мы не настолько богаты, чтобы оплачивать еще и стихийные бедствия…
– Каждый, добровольно страхующийся – трус. Ты, ты и ты – трусишки зайки серенькие…
Повисшую злую паузу нарушил звонок в дверь.
– Кого еще черт принес? – нахмурился Серега.
– Открывать пойдешь, или сначала за трусишку ответишь? – спросил Клюев.
– Да иду уже, иду.
Вслед за хозяином квартиры, словно притянутые магнитом, последовали гости. И когда входная дверь открылась, одновременно издали что-то нечленораздельное, но радостно-восхищенное. И было отчего – на пороге стояли две довольно привлекательные девушки, у одной из которых в руке была бутылка виски, у другой – торт.
– З-з-дравствуйте, – растерялся Серега Костиков. – Вы, наверное, квартирой ошиб…
– Нет-нет, не ошиблись, – пролез к дверному проему Максим. – Шуба, это те самые сотрудницы, которые хотели с тобой пообщаться по поводу пластилинового творчества. Проходите, девочки, проходите. – Это – Татьяна Юрьевна…
– Можно – просто Таня, – пышная брюнетка переступила порог и, стрельнув глазками, протянула Костикову бутылку.
– А это – Дарья… не помню отчества…
– Можно – просто Даша, – мило улыбнулась рыжеволосая обладательница торта. – Извините, если прервали ваше мужское…
– Очень даже вовремя прервали, – выхватил у нее из рук торт Акимов и сунул в свободную руку Сереге. – Меня зовут Игорь, этого стройного товарища – Юрий Борисович…
– Просто Юра, – тут как тут оказался капитан милиции. – Если бы не прервали, у нас бы тут такое началось!
– Мужчинские разборки? – вскинула брови Таня.
– Какие могут быть разборки среди друзей! – воскликнул Максим. – А в присутствии таких прекрасных дам говорить мы будем лишь о творчестве. Проходите, сотрудницы, проходите…
Нормальные оказались сотрудницы – вмиг развеяли напряженную атмосферу в квартире Сереги Костикова. И выпивали с удовольствием, и на не очень пристойные шутки адекватно реагировали. Ну а когда скульптор предоставил на общее обозрение некую часть своих рукотворных композиций, началось вообще что-то феерическое. Такого восторга Серега просто не ожидал. Особенно порадовали зрителей три последние по времени сделанные композиции: «Анна Каренина и находчивый грибник», «Туалет занят» и «Пошла Дуня за водой». В плане исполнения Сереге и самому они нравились больше всех остальных, но тут еще и комментарии посыпались:
– А рельсы-то, рельсы! – восхищался Акимов. – И на шпалах каждый костыль обозначен, и щебень разбросан очень достоверно…
– И главное, у грибника сигарета в зубах! А корзинку-то он уронил, и грибочки рассыпались: беленькие, подосиновики и лисички, лисички! – визжала от восторга Татьяна Юрьевна.
– Вы лучше к антуражу туалета приглядитесь, – говорил Клюев. – Там же на каждой доске – трещинки, типа рассохлись! А внутри и сидушка очень натуральная, и бумага нарезаная в специальной штучке, и календарь на стене… А какие у кошки усы растопыренные!!!
– Лично я больше всего от колодца с Дуней кайфую, – многозначительно изрекал Максим. – Именно к такому колодцу я в детстве ходил за водой.
– Я, возможно, ошибаюсь, – последней решила высказаться Даша, – но мне кажется, что и Анна Каренина, и Дуня – вылитые Мерлин Монро, а находчивый грибник, писающий мужик, и тот, который к Дуне у колодца пристроился очень похож на нашего скульптора.
– Точно, Шуба! – воскликнул Акимов. Это ж ты!
– Он!
– Нет, – возразил Максим. – У грибника во рту сигарета, а Шуба некурящий.
– Все равно похож.
– А почему – Шуба? – спросила Даша.
– Это я его так прозвал, – словно хвастаясь, сказал Акимов. – Было время, он зимой на подледную рыбалку в шубе ездил и однажды, при помощи этой шубы, человека спас.
– Как это?
– Рыболов старенький на последнем льду в полынью провалился, а вылезти не мог. Серега поближе подполз, шубу с себя снял, сам за один рукав держался, за другой дедок ухватился. Так и вытащил его на твердый лед. Шуба у нас герой!
– Да ладно тебе, Игорь Иванович. Меня тоже из полыньи вытаскивали. Рыбалка – самый опасный вид спорта.
– Почему – спорта? – удивилась Даша.
– Подожди, подруга, – вклинилась между ней и Серегой Татьяна Юрьевна. – У меня к господину Шубе серьезный разговор. Конфиденциальный.
– Максим Николаевич сказал, ты в курсе моей просьбы? – без обиняков спросила она Серегу, когда они уединились на кухне. – Сможешь за неделю управиться?
– Смотря сколько должно быть персонажей, смотря какой антураж, – Сереге не очень понравилась ее настырность. Такой – палец в рот не клади.
– Я постараюсь объяснить ситуацию. Француз мой, – весь такой пафосный, считает себя крутым ловеласом. Пусть считает. Для меня главное удержать его, как клиента. Он через полторы недели к себе во Францию уматывает, а когда обратно прилетит, зависит от того, будет ли у него здесь в России интерес не столько по бизнесу, сколько в плане развлекухи. На женском фронте естественно…
– Естественно, – кивнул уже довольно поддавший Серега. Татьяна Юрьевна, кстати, тоже была не совсем трезва.
– Я вот что придумала. Уже в Шереметьево перед самым вылетом вручить ему сувенир, который типа не кантовать, а – в ручную кладь. Чтобы была такая коробочка из-под торта, красиво упакованная, которую он откроет только у себя дома. Откроет, а там миниатюрная баня, в которой он – главное действующее лицо, а вокруг – готовые исполнить любую его прихоть голые девушки…
– Помимо француза, сколько должно быть баб? – недовольно спросил
– Пять. Лучше – шесть…
– Перебор! В плане на ограниченном пространстве парилки тесновато им будет. Надо помывочное отделение добавлять, а это подразумевает бочки с горячей и холодной водой, всякие там шайки-лейки.
– Добавляйте! – идея с помывочным отделением Татьяне пришлась по душе. Но, чтобы девушек было не меньше пяти. Леон должен как бы оказаться в настоящем цветнике. Чтобы вокруг и брюнетка, и блондинка, и толстая, и худенькая, типа на любой вкус…
– Лысую лепить не стану!
– Не надо лысую…
– А позы?
– На ваш мужской вкус. Но чтобы обязательно… – Татьяна изобразила толику стеснения. – Сергей, у меня есть одно серьезное условие, – помимо меня баню никому не показывайте. За это я готова заплатить дополнительно.
– Желание заказчика – святое.
– В таком случае в композиции должны присутствовать две… лесбиянки.
– Да без проблем, – хмыкнул Серега. – А француз – натурал, или…
– Да-да-да. То есть, как там на самом деле – неважно, но изобразить его необходимо именно, как натурала. Причем, с мужскими достоинствами желательно не мельчить.
– Понятно, – вновь хмыкнул Серега. – А образы брать из моего воспаленного воображения, или имеются фото действующих лиц?
– Главных действующих образы имеются, – в руках у Татьяны появилось несколько сложенных вдвое листов формата А 4 с напечатанными на принтере черно-белыми фото. – Вот это Леон…
– Что-то на льва совсем не похож, – не смог сдержать скептической улыбки Серега. – Типичный ботан…
– Шуба, – терпеливо вздохнула Татьяна, – для тебя это имеет значение?
– Мне – по-барабану…
– Вот и слава тебе! Держи – эта, светленькая – его, так сказать, любимая любовница. А вот эти – лесбиянки…
– Опа! – теперь улыбка у Сереги вышла удивленно-восхищенной. – Так это же ты и твоя подруга Даша!
– Конечно, – не моргнув глазом, согласилась Татьяна. – Причем, в композиции доминировать должна именно я. Еще две девицы-красавицы – на твой мужской вкус… Итак, – цена вопроса?
– Считаем, – Серега принялся загибать пальцы перед самым носом заказчицы. – Шесть действующих лиц – по сто баксов каждое лицо, плюс антураж – парилка и помывочное отделение со всякими там прибамбасами – двести баксов, плюс – за срочность и конфиденциальность… итого, мадам, с вас всего-навсего ровно тысяча американских гульденов.
– Договорились, – не моргнув глазом, согласилась заказчица…
К пиршественному столу Серега вернулся несколько ошарашенный. По правде говоря, ему и внешне, и по поведению приглянулась рыжеволосая Даша. Нет, в отличие от Акимова, записывать себя в ее ухажеры он не стал, просто было приятно на нее глядеть и слушать. И вдруг – лесбиянка. Что ж, бывает…
– Ну, как, договорились? – поинтересовался Максим, протягивая Сереге и Татьяне Юрьевне две наполненные рюмки.
– В цене сошлись, теперь дело за скульптором, – Татьяна казалась и довольной, и слегка озабоченной одновременно.
– Не бойся, Шуба свое слово всегда держит, – сказал, оказавшийся тут как тут Акимов.
Чокаясь с ним, Серега прикинул про себя, что грех было бы слово не сдержать, – как-никак, за работу, выполненную его пальцами за три-четыре дня, будет заплачена сумма, примерно соответствующая его месячной зарплате. Побольше бы таких заказчиков!
//-- * * * --//
В плане заказа Татьяны Юрьевны радовало, что все персонажи, то есть один мужчина и пять девушек должны быть голыми. Лепка фигурок в одежде занимала гораздо больше времени. Взять хотя бы рубашку: воротник, карманы, пуговицы, манжеты – все это необходимо обозначить. Те же пуговицы следовало сделать одинаковыми и расположить на равном расстоянии друг от друга. Та же обувь и, следовательно, носки либо чулки, колготки и каждому персонажу – по паре! Процесс изготовления не сложный, но время, время…
Но, как представлял себе Серега, самым трудоемким окажется создание двух помещений – парилки и помывочной. Точно так же, как в последних композициях дольше всего он трудился не над людьми, а над железнодорожным полотном, деревенским туалетом, колодцем. Здесь тоже стены обязательно нужно сделать из «бревен», соответственно и пол, и полки, и камни, на которые будет выплескиваться вода для пара, должны выглядеть натурально и соответствовать заданному масштабу.
К созданию помещений, бочек и остальных причиндалов Серега решил приступить потом, в первую очередь – персонажи. Француз Леон носил пижонские усики и обладал внушительным носом, к тому же Татьяна просила не обделить его величиной мужских достоинств – работа над этим персонажем в плане соответствия с прототипом будет самой легкой.
С Татьяной – сложнее, ведь в первую очередь необходимо угодить заказчику, то есть, ей. Никакого шаржа, прическу сделать более пышной, фигуру – идеальной, грудь можно увеличить, но не переусердствовать. А как быть с ее подругой-лесбиянкой Дашей, которая внешне гораздо привлекательней. Слепишь ее такой же, а завистливой заказчице, которая по задуманному сюжету доминирует, это не понравится. С другой стороны основное здесь именно ее доминирование, тем более, над такой рыжеволосой красавицей.
Так, любимая любовница у нас блондинка, на мордашку – типичная кукла Барби, значит, надо ей и ноги от ушей вылепить. И еще двух развратниц можно подобрать на мой вкус, при этом одну толстенькую, другую наоборот. О! За худенькую вполне может сойти Катя Жайворонок из ресторана «Фазан и сазан»…
Если Татьяне Юрьевне вдруг не понравится творение его пальцев, и она откажется выкупать заказ, пожалев денег, то ничего страшного. Можно будет присоединить баню к Застолью и «оживить». Там копия Кати с копией своей подружки Машки встретится и, кстати, с Владом, которого она с таким рвением разыскивала. Прикольно будет понаблюдать.
В таком случае пышненькой в бане пусть станет копия Марины Савельевой из универсама, в котором работала Вика. Они тоже подруги, тоже при встрече будет, о чем поболтать.
Обмозговывая все это, Серега, не выходя из-за стола, одну за другой слепил шесть голов будущих персонажей композиции «Русская баня». Порядком устал, зато сделал самое важное: все пластилиновые лица получились довольно похожими на свои прототипы; в чертах у француза Леона, Татьяны Юрьевны, Даши, Барби, Кати и Марины Савельевой имелась своя неповторимая изюминка. Остальная работа уже не требовала такой миниатюрности; доделывать фигурки, и весь антураж можно было в расслабленном состоянии, хоть бы и попивая пивко, либо что-то покрепче.
Донельзя довольный собой Серега Костиков отправился в магазин прикупить в первую очередь именно пива: не балтийской трешечки, а, как минимум экспортной семерки, либо вообще – бельгийского «писающего мальчика». Со спиртным тоже не хотелось стесняться – водку можно усугублять, когда в карманах пусто, а сегодня – конечно же, коньячок. Вместо колбасы – буженинка, вместо ржавой воблы – соленая семга, а до кучи еще баночку красной икры – гулять, так гулять! Захотелось расслабиться и, в конце-то концов, понаблюдать за живчиками в Застолье. Соскучился.
– Русский матрос задать умеет правильный вопрос… – в абсолютно приподнятом настроении напевал вслух Серега Костиков песню своего тезки Чижа, поднимаясь в лифте на двенадцатый этаж.
– Ру-у-усский матро-ос…
– Задам тебе я правильный вопрос, – продолжил за Костикова кто-то, оказавшийся за спиной, когда он вышел из лифта и направился к двери своей квартиры.
– Артур Арутюнянович? – остановился Серега. – Тебе известен репертуар моего любимого Чижа?
– Я поклонник его группы.
– И я тоже…
– Катя Жайворонок? – не переставая улыбаться, Серега повернулся к двум работникам ресторана «Фазан и сазан». – А почему сегодня встреча у лифта, а не в квартире?
– Мы похожи на взломщиков?
– Как сказать, как сказать… – Серега улыбнулся еще шире и встряхнул набитыми деликатесами пакетами. – Что встали! Заваливайтесь в гости, мне в одиночку все равно это все не сожрать и не выпить.
– Сергей, ты это серьезно? – спросила Катя, в то время как на лбу Артура появились озабоченные морщинки.
– Держи уже пакет, а то порвется, – поторопил Серега, и Катя, послушно подскочив, подхватила двумя руками наиболее объемистый, с виду потерявший надежность пакет.
– Артур, что как не родной! Давай, проходи, – звякнув ключами, Серега распахнул дверь. – Не стесняйтесь, гости дорогие, вам все здесь хорошо знакомо.
– Мне – не знакомо, – сказала Катя.
– Возможно, возможно, – Серега едва ли не сиял. – Правда, Артур одно время почему-то был уверен, что у меня дома побывала твоя подруга Маша…
– Я в тот раз… ты понимаешь, о чем речь. В тот раз я заставил Машку спрятаться вот здесь, – Артур подошел к гардеробу и постучал по дверце. – После разговора с тобой ушел, а она так и не появилась, словно сгинула, испарилась.
– Так открой дверцу. Может, в прошлый раз не заметил, и она до сих пор там прячется, – говоря это, Серега аккуратно убирал в коробочки из-под пластилина слепленные сегодня головы, к которым ни Артур, ни Катя не посчитали нужным присмотреться.
Как только стол освободился, Катя с одобрения хозяина квартиры принялась выставлять на него бутылки и закуску. Буженина, семга быстро и грамотно были порезаны тоненькими ломтиками, красная икра – намазана на бутерброды, коньяк и три баночки «писающего мальчика» открыты. Так, по-деловому обычно накрывают стол давние приятели, приехавшие, к примеру, поздно вечером на рыболовную базу, а времени на сон, чтобы не пропустить утренний клев, остается совсем мало. Только на рыболовной безе в самом фаворе водка, соленые огурцы, сало да наспех сваренные пельмени, а здесь, в простой московской квартире…
По-деловому же, молча чокнувшись, выпили по первой; Катя – вместе с мужчинами. Начинать разговор Серега не спешил – с видимым наслаждением закусывал, цедил пивко. Вновь разлил коньяк по стаканчикам.
– Смотрю, с финансами дела наладились, – сказал, наконец, Артур, у которого совсем недавно Серега занимал деньги, чтобы расплатиться за ужин в ресторане.
– Ну да. Мои пластилиновые творения вдруг оказались востребованы богатенькими клиентами, заказы посыпались. Влад Мохов, как в воду глядел, считая, что на них можно бизнес сделать.
– Это те, которые в серванте фигурки? – вскочив с места, полюбопытствовала Катя. – Можно посмотреть?
– Только руками не трогай, а еще лучше – вообще стекло не открывай.
– Ух, ты! – остановившись напротив серванта, Катя даже в ладоши захлопала. – Какие есть… откровенные!
– Самые откровенные уже раскупили, – нескромно преувеличил Серега. На самом деле накануне вечером он продал сотрудницам страхового агентства всего две композиции: «Туалет занят», за которую Татьяна Юрьевна, не скупясь, выложила на стол две бумажки достоинством по сто долларов каждая; и «Зазевавшийся охотник», которая очень приглянулась Даше. Вообще-то, когда Даша стала предлагать ему деньги, Серега почувствовал себя очень неудобно, но, раз уж начал продавать, то посчитал правильным не терять имидж…
– И почем нынче уходит пластилин? – скептически спросил Артур, поднимая рюмку.
– Пока задешево. Одна фигурка – всего-навсего сто баксов.
– Хм, – удивился Артур. – Неплохой бизнес.
– Эксклюзивный.
– Серега, у тебя талант, – Катя произнесла слова, которые он слышал уже сто раз. А вот сказанное затем Артуром он предпочел бы не слышать.
– Не далее, как сегодня мне о его таланте рассказывал господин Гидаспов, – со значением произнес совладелец ресторана «Фазан и сазан».
– Неужели Вильгельмыч проявился? – не моргнув глазом, откликнулся Серега.
На самом-то деле сердечко у него екнуло. Он и фамилию-то эту слышал раза три и столько же – слегка режущее слух отчество того самого «хитрого» человека, фигурку которого слепил по просьбе подполковника Заводного. На самом деле от таких «хитрых» людей, которых узнал во время службы в армии, он предпочел бы держаться подальше, а лучше – вообще о них не знать. Но фамилия «представителя организации, название которой лучше не произносить» застряла в голове, он даже полез в интернет и узнал, что возникла она от названия реки Гидасп, на которой еще до нашей эры Александр Македонский разгромил индийское войско…
– Да, Дмитрий Вильгельмович, – кажется, Артуру не понравилась реакция Сереги. – Старый друг моего отца.
– Бывает…
– Он назвал тебя человеком… способным на очень многое.
– А какое ему до меня дело? – с удивлением произнес Серега. Перед его мысленным взором возникло фото Гидаспова – впалые глазницы, узкий аристократический нос, полоска усов над растянутыми в ухмылочке тонкими губами, очень острый подбородок. Хороший типаж, его копию Серега слепил довольно быстро…
– Господин Гидаспов в серьезной конторе служит. Вот я к нему по поводу исчезновения двух людей и обратился.
– Артур Арутюнянович, а как же наш уговор? Я держу рот на замке по поводу… – Серега мельком взглянул на Катю, – некоторых твоих связей, а ты впредь не связываешь меня с Лысым и Машкой.
– Вообще-то тот, так называемый, уговор с моей стороны был вынужденным. Ты начал меня пугать, шантажировать…
При этих словах Катя оторвалась от созерцания пластилиновых композиций и расширенными глазами уставилась сначала на своего начальника, потом на Серегу, который в ответ не смог сдержать улыбки, хотя тут же ее сбросил.
– Не надо было до меня докапываться, Артур Арутюнянович…
– Да не называй ты меня по отчеству! – зло стукнул тот кулаком по столу.
Катя тут же отвернулась к серванту, Серега же выпил рюмку коньяка и взялся за бутерброд с икрой. Артур последовал его примеру и после недолгой паузы продолжил.
– Знаешь, Сережа… У меня такое… ощущение, что ли… Мы ведь совсем недавно познакомились, а кажется, я знаю тебя с раннего детства. Словно мы в одном дворе выросли, в одном классе учились. И еще – такое чувство, или, как бы, невозможное предвидение, что мы рано или поздно, но в любом случае подрались бы с тобой на дуэли. Именно на дуэли, по-честному, с соблюдением джентльменских правил…
– Вполне возможно, – кивнул Серега. – И я даже могу представить, на какой почве возникла бы дуэль.
– Подкалываешь, что ли? – нахмурился Артур.
– Нет-нет, я на полном серьезе. У меня похожее чувство возникло, просто ни в словах, ни в мыслях его не сформулировал. У меня в детстве, как раз был сосед-ровесник, можно сказать, друг. Только одна беда – мажор. Ох, и как же я его порой пи… мутузил за эту мажористость.
– У меня тоже был друг сосед, в музыкальной школе учился, на аккордеоне играл. И я его тоже… мутузил. Не часто, но, чтобы обязательно носяру в кровь разбить…
– Я, между прочим, тоже музыкальную школу закончил, правда, по классу баян.
– Ну а я с раннего детства был, как ты выразился, мажором. Жаль, что мы не в одном дворе росли.
– Согласен. Поубивать бы друг друга не поубивали, но…
– Разуму друг друга научили бы… – закончил мысль Артур.
– Например, выполнять свои обещания, – продолжал гнуть свое Серега.
– Дотошный ты человек, – констатировал Артур.
– Да уж не дотошней тебя, – парировал Серега.
– При этом ты со своим талантом…
– А ты со своим баблищем…
– У вас словесная дуэль, что ли? – вмешалась Катя.
– Не твое дело! – вновь пристукнул кулаком по столу Артур. – Короче, проясняю ситуацию. И для тебя, Катя, тоже. Инкассаторское дело официально закрыто, преступники изобличены. В плане Лысого и Машки – по-прежнему ничего нового. Но просто так люди исчезнуть не могли. Произошло что-то необычное. Я это давно подозревал, а Дмитрий Вильгельмович мои подозрения только усилил.
– В чем конкретно усилил? – вскинул брови Серега.
– В отношении тебя, Сережа…
В разговоре возникла пауза. Серега разводил руками, не зная, как реагировать – возмутиться ли вселенской несправедливостью, покрутить ли пальцем у виска, рассмеяться… Как всегда, лучшим выходом из создавшейся ситуации оказался процесс наполнения рюмочек.
– Другими словами… – нарушил молчание Серега после того, как все трое выпили. – Другими словами, ты, Артур Арутюнянович, несмотря на все свое баблище, на всю свою индивидуальную мажористость, оказался бессилен в поисках своего сбежавшего совладельца. И в этой бессильной злобе ты натравил на меня человека из организации, название которой не принято называть вслух. Ай, молодца! Катя, после всего, что сейчас услышала, ты все равно продолжаешь боготворить своего начальника?
– Катя тут ни при чем? – заскрипел зубами Артур.
– Скажи еще, что она лишний свидетель, – усмехнулся Серега.
– Может, и лишний…
– Мальчики… – пискнула Катя, – я ничего не слышала, ничего не видела…
– Заткнись! – рявкнул Артур. – И собирайся! Уходим.
– А как же на посошок? – Серега изо всех сил казался выглядеть добродушно-расслабленным.
– На посох – выпьем обязательно, – Артур завладел бутылкой и разлил по рюмкам остатки коньяка. – И я в плане угощений в долгу не останусь. Отвечу по-взрослому и достойную поляну накрою. Но только и ты, Сережа, будь добр, прояви талант и отыщи мне Лысого.
– Артур, Арутюнянович, не надо называть меня Сережей – не твоя прерогатива, – Серега поднял наполненную стопку. – И твоего Лысого я в гробу не видел, понятно.
– Может быть, в гробу ты его и не видел, – Артур взял со стола две наполненных рюмки и одну протянул Кате. – Но где-то все-таки видел, ведь так?
Прежде чем ответить, Серега Костиков позволил себе чокнуться с Артуром и Катей, опрокинуть рюмочку и, вместо того, чтобы закусить, пощипать себя за усы. Только после этого, улыбаясь, сказал:
– Знаете что, гости дорогие, проваливайте-ка вы в… свои уютные семейные гнездышки. А я расслабиться хочу.
На самом деле речь не могла идти о какой-то расслабухе. Зубовный скрежет, на прощанье хлопнувшего дверью Артура, стоял у Сереги в ушах все время, пока он укладывал платформочки композиции Застолья в старые коробки из-под обуви. Пока между стенок коробок укреплял платформочки кусочками пластилина – чтобы не болтались при перевозке, пока укладывал эти коробки в хозяйственную сумку и перекладывал полотенцами – для большей стационарности…
Этот зубовный скрежет стал последней каплей в плане решения перевезти Застолье в потаенную квартиру Владислава Мохова. Причем, перевезти сейчас же. Прежде чем начать сборы, Костиков выудил на свет божий живчика-Влада, узнал у него кодовое слово, по которому известный человек должен был передать ему ключ от потаенной квартиры, а также получил дополнительные инструкции и выслушал пожелания, которые обязался исполнить.
Серега вышел из подъезда в сгущающиеся апрельские сумерки и теперь сам скрипнул зубами – в это время стоять бы с ружьем на опушке подмосковного леса и дышать весной, в ожидании летящего на любовные игры, хоркающего лесного куличка. Услышал, увидел вальдшнепа – радость, выстрелил по нему – охота состоялась, подстрелил и нашел – счастье!!!
Но сейчас, счастьем оказалась бы ничем глобально не нарушаемая поездка из одного уголка вечерней Москвы в другой. Только об этом думал Серега Костиков, преодолевая турникеты метро «Коньково» и выходя на станции «Сухаревская», неподалеку от которой жил «секретный» мужик и находились официальная и потаенная квартиры Владислава Мохова.
К счастью, поездка ничем не нарушилась, не прервалась; «секретный» мужик дверь открыл, словно поджидал, согласно кодовому слову, ключ от потаенной квартиры Костикову выдал, сама квартира оказалась на указанном месте, и ключ к двери подошел.
Не сказать, что Серега был уж очень пьян, но действовал он, словно в тумане, как бы на автомате. Завалился в квартиру, проверил, все ли в порядке с электричеством и сантехникой, после чего в большой комнате выставил на стол одну за другой платформочки композиции Застолье, собрал их в единое целое и, ничего не объясняя жаждущим общения живчикам, убрался из квартиры прочь.
Ну, не хотел он с ними общаться, мозги для этого в правильном русле не работали. Хотелось домой, выпить пива и спать, спать…
//-- * * * --//
– Алло, Костиков, привет! Это ты, Костиков? Алло!
– Скоросчётова, ты когда-нибудь дашь мне выспаться?
– А ты, во сколько спать-то ложишься Костиков? Время обедать, а ты все спишь! Так ты же, вроде, в больнице лежал. Лежал? Сейчас со здоровьем все в порядке, а, Костиков?
– Сейчас я на больничном, мне покой требуется…
– Покой нам только снится, Костиков. А помнишь, ты говорил, что нам с тобой одни и те же сны снятся? Тебе что сегодня ночью снилось?
Ему ничего не снилось. Накануне, вернувшись домой из потаенной квартиры, Серега засел на кухне и тупо усугублял водку, запивая пивом. Усугублял до тех пор, пока окончательно не слиплись глаза, и он не вырубился на кухонном диване. А пока пил, неизменно думал о переехавшем Застолье и о хитром человеке по фамилии Гидаспов, из-за которого, собственно, этот спешный переезд и состоялся.
К Застолью Серега привык, можно сказать, прикипел. Одно дело, когда знаешь, что живчики под боком, в сумерках серванта, что в любой момент есть возможность извлечь их на свет божий и включиться в жизнь детишек, сотворенных собственными пальцами. Совсем другое – осознавать, что Застолье и населяющие его живчики где-то далеко, в изоляции от своего создателя. Никодим и Федот, Зинаида и Тимофей, Лысый и Машка, Марго, Ниночка, Тамара, Степан, Борисыч, Любка, Боярин, Фуфел, Вика и, конечно же, Шуба – все они были дороги Сереге Костикову. Без них он натурально скучал. Наверное, так скучают родители, впервые отправившие ребенка на все лето в деревню к бабушке.
Но изолировать Застолье Костиков был вынужден. Лучше поскучать, чем допустить, чтобы живчики оказались в руках таких людей, как господин Гидаспов. По словам Артура, хитрый человек заинтересовался его талантом. И если Артура в плане исчезновения Лысого и Машки можно было водить за нос, то заинтересованности Гидаспова Серега по-настоящему испугался. И за живчиков испугался, и за себя самого…
– Мне вообще такие сны никогда в жизни не снились, – продолжала тараторить в мобильник Скоросчётова. – Представляешь, Костиков, я раньше никогда во сне запахов не чувствовала, а сегодня ночью впервые почувствовала. Необычные такие запахи. Ты в своих снах запахи почувствовал, Костиков?
– Люба, блин…
– А я чувствовала, Костиков. Представляешь, я несколько последних снов видела, будто в одном месте нахожусь, а сегодня – на новом месте. Костиков, ты тоже это в своем сне видел?
– Люба… какие сны… Я вчера – в хлам… А ты мне про сны… Отстань, а?
– А, знаешь, знаешь… – не унималась Скоросчётова, – мужик-то в моем сне, которого все Фуфелом зовут, – очень даже ничего. Во всех отношениях очень даже ничего. Понимаешь, о чем я тебе гутарю, а, Костиков?! Я-то женщина незамужняя, разведенная, покинутая, брошенная…
– Скоросчётова, блин!!! – не выдержал Серега. – Скажи мне напрямую. В своем сегодняшнем сне ты с Фуфелом трахалась?
Разговор с бывшей одноклассницей оборвался точно так же, как прерывались два предыдущих – в трубке ненадолго повисло молчание, затем послышались короткие гудки. Слава, тебе, Господи! Может, удастся еще поспать?
Но какой теперь сон! Серега, оторвался от дивана и первым делом заглянул в холодильник. И вновь – слава тебе Господи – баночка пива порадовала озабоченный взгляд скульптора. Но одновременно с характерным «пшиком» открываемого пива, опять зазвонил мобильник. Выключить его, что ли?!
– Шуба, это Селиванов, – голос был знакомый, но фамилия… – Ты как сам?
– Пока не сдох, – Костиков – убей, не мог узнать, с кем говорит.
– Ты в курсе, что Боярин из комы вышел?
– Есть, значит, бог…
– Этого я не знаю. Только завтра Скворцу – девять дней. Так что мы собираемся сначала Боярина навестить, потом Скворца помянуть. Подтянешься?
– Фуфел, ты, что ли? Не узнал, блин! Подтянусь обязательно. Ты скажи, что там по деньгам для родных Скворца? У него, кажется, сын сиротой остался…
– Не шебуршись, Шуба. Инкассация по полной программе баблищем покойнику ответила.
– Понятно. Завтра во сколько и где встречаемся?
На изготовление пяти женских фигурок Серега потратил почти столько же времени, сколько на одну мужскую. Наверное, потому, что прежде он не лепил мужиков даже с голым торсом, тем более, совсем без одежды. Приделать телам головы было делом техники. Девушки получились очень даже эротичные, а вот француз скульптору не нравился категорически, даже смотреть на свое творение не хотелось. Но Серега нашел выход: быстренько слепил белую простыню и завернул в нее мужика, – совсем другое дело.
Теперь можно было приниматься и за антураж. Кстати, специально для подобной композиции у него давно был припасен прямоугольный отрезок ДСП, соответствующий по площади двум типичным платформочкам Застолья. Выставив на стол сразу несколько коробок пластилина, закупленных три недели назад Владиславом Моховым, скульптор взялся за лепку.
Для начала покрыл деревяшку дощатым полом, затем разделил напополам стеной из ровных бревен: одна половина – парилка, другая – помывочная.
Вдоль противоположной от входа стены сделал скамьи в три яруса. В одном углу парилки появилась печурка со всеми соответствующими деталями: дверцами топки и поддувала, баком для воды, дымоходом, каменкой, наполненной аккуратными камнями… На полу, перед выдвижным зольным ящиком, – как положено, металлическая пластинка, вдруг, пока дрова подбрасываешь, искорка упадет. Тут же притулилась кочерга – чтобы дрова помешивать. Конечно же, сделал деревянную бадью и к ней – черпачок, чтобы водой на раскаленные камни брызгать. Ну и веники – какая же без них баня!
Для помывочного отделения в первую очередь слепил две большие бочки – для горячей и холодной воды и к последней – деревянную лестницу. Слепил и две деревянные лавки, – как раз на них планировал разместить Татьяну Юрьевну с подругой Дашей. А француз Леон пусть наслаждается дополнительными бонусами русской бани непосредственно в парилке… Впрочем, о расстановке действующих лиц можно будет посоветоваться с заказчицей. А можно и не советоваться…
Как всегда, время лепки летело для скульптора с бешеной скоростью. Он настолько погружался в созидание пластилиновых композиций, что забывал про другие дела, про еду, даже про пиво. Серега заканчивал лепить третью шайку, когда позвонили в дверь.
На пороге стоял Клюев – в гражданском и – о счастье! – с целой упаковкой «Балтики экспортной» под мышкой.
– Борисыч, ты – человек! – расплылся в улыбке Серега. Которая слегка потускнела, когда из-за спины капитана появился его непосредственный начальник, подполковник Заводнов.
– Здравия желаем, Владимир Иванович! – тем не менее, радостно воскликнул Костиков. – Проходите, гости дорогие, проходите!
«У меня здесь медом, что ли намазано? – говоря это, подумал Серега. – Хорошо хоть без товарища Гидаспова пожаловали».
– А мы к тебе, скульптор Шуба, – тоже улыбаясь, протянул для пожатия руку подполковник. – С хорошими, можно сказать, новостями.
– Это прекрасно, Владимир Иванович! Давайте ваш портфель, плащ, а разуваться не надо…
«Может, вслед за Застольем самому перебраться в потаенную квартиру Мохова? И живчики будут рядышком, и никто своими непрошенными визитами от работы отвлекать не будет!»
– Да-а-а… – Заводнов, который, в отличие от Клюева, был в кителе, прошел в комнату и по-свойски уселся за рабочий стол Костикова. На этом самом месте он сидел в прошлую субботу, когда Серега пудрил ему мозги, что, благодаря «уникальному эксперименту», узнал о нахождении грабителей инкассаторского маршрута, убеждая срочно ехать в деревню Лисавино их ловить…
– О-о-о! Это, что же, очередной твой эксперимент? – подполковник с интересом принялся рассматривать маленькую незавершенную русскую баню и ее будущих персонажей. – А бабы-то, бабы – все, как на подбор, красавицы! Особенно вот эта – брюнетистая. Что скажешь, Юрий Борисович?
– Мне больше толстенькая нравится, – склонившись над столом, резюмировал капитан, и поинтересовался у скульптора:
– С фоток лепил или по памяти?
– Борисыч, а зачем ты столько пива притащил? – вместо ответа, спросил Серега.
– Как думаешь, Шуба, зачем приходят в гости с пивом и воблой?
– С воблой?
– Да, товарищ капитан! – чуть повысил голос Заводнов. – Почему мы до сих пор пивной путч не начали?
– Ставить некуда, – товарищ подполковник.
– Секундочку, я стол освобожу…
Шуба принялся убирать коробки с пластилином, недостроенную баню и шесть фигурок в нижний отсек серванта, которые еще вчера полностью занимали платформочки Застолья. Заинтересованный взгляд Борисыча, брошенный в сумерки серванта, не заметить было сложно. Как же вовремя композиция с ее обитателями оказалась перемещена в потаенную квартиру!
Клюев сноровисто разложил на столе газеты, на которых, оказались извлеченные из портфеля три копченых леща, поблескивающих чешуей, и с десяток крупных, икряных воблин. При виде которых Серега, расставлявший на столе пивные кружки, чуть слюной не подавился.
– У нас, скульптор Шуба, сегодня есть повод пивной путч устроить, – сообщил Заводнов, глядя, как капитан отрывает голову лещу.
– Это хорошо, – вполне искренне сказал Серега, принимаясь за воблу. – А то я вчера так назюзюкался…
– Ха-х! – Заводнов взял на себя труд открыть банку пива и перелить пенящийся напиток в кружку. Чистку рыбы подполковник, похоже, полностью доверил товарищам ниже его по званию. – Слышь, Юрий Борисович! Скульптор Шуба назюзюкался. Пан Зюзя тоже постоянно назюзюкивался, а, Шуба?
– Любил он это дело, – Серега нахмурился и открыл банку «Балтики экспортной».
Глядя на него, Клюев отложил леща, вытер пальцы газетой и тоже взялся за пиво. Подполковник, капитан и сержант запаса сдвинули кружки с ползущей через край пеной. Выпили и набросились на такую аппетитную рыбу. Вкусно! А на душе как-то горько…
– Да-а-а… Кто из нас это дело не любит! – изрек подполковник, смакуя спинку леща.
– Я больше всего икру люблю, – сказал Клюев.
– А я – ребра, – Серега открыл еще одну банку, но переливать пиво в кружку не стал, выпил так. – Только я, товарищи милиционеры, сейчас очень сильно об одном жалею…
– Ты это о чем? – нарушил Клюев повисшую паузу.
– О Пане Зюзе я. О покойном заместителе начальника инкассации Вячеславе Васильевиче Лисавине, – Серега скрипнул зубами. – О несправедливости нашей жизни я…
– Может, все-таки уточнишь?
– Могу и уточнить. Этот говнюк Лисавин взял, да и по своей прихоти пристрелил насмерть двух ни в чем не повинных человек! Которым, кстати, завтра девять дней будет, и инкассаторы собираются их поминать. И еще двух человек – покалечил, хотя тоже мог убить, хорошо, рука дрогнула. А сам, Вячеслав Васильевич, Пан Зюзя гребаный, видите ли, трагически погиб! Типа, ужас-то, какой, человек живьем сгорел!
– Ну-у-у… так оно и есть, – сказал Заводнов с не донесенной до рта кружкой. – Бог его покарал и поделом…
– Его, Владимир Иванович, не бог покарал, а подельник, – возразил Костиков. – А должен был карать не подельник и не бог, а люди. И карать на порядок жестче.
– Куда ж еще жестче? – обмакнул в пиво седые усы Владимир Иванович.
– Туда! – неожиданно для гостей выкрикнул Костиков. – Кто, в первую очередь, виноват, что Лисавин, Пан Зюзя гнидой вырос? В первую очередь – родители. Они его таким холили-лелеяли-выпестовали. Таким, что ни семьи, ни детей, в свои годы не заимел, зато возмечтал обогатиться за счет жизни других людей. При этом сына Сереги Скворцова сиротой оставил! Пана Зюзю надо было не по-быстрому в бане живьем сжигать, а уничтожать долгой и мучительной смертью. Но прежде – не менее долгой и мучительной смертью надо было на его глазах уничтожить его же родителей.
И чтобы все это показывалось по центральному телевидению, с подробными комментариями. При этом процесс казни надо бы освещать во всех деталях. Чтобы гнида видела, как его батюшку с матушкой, к примеру, раскатывает асфальтоукладчик – начиная с ног. Только, чтобы асфальтоукладчик ехал медленно-медленно, чтобы раскатываемые родители перед тем, как подохнуть, успели осознать, какого ублюдка они вырастили, чтобы успели и его проклясть, и себя самих. И, чтобы народ, который все это наблюдает, кое о чем задумался и прикинул – позволять ли дитяткам кошек за хвост дергать или все-таки лучше научить их своими руками кормушки для птичек мастерить…
– Ты чего разошелся-то, Шуба? – округлил глаза Клюев.
– Да – то! Какой смысл вам, ментам, объяснять? Ты лучше меня все прекрасно понимаешь и даже знаешь. Так что, молчал бы лучше в своих погонах!
– Скульптор Шуба, ты обидеть, что ли норовишь? – изумился Заводнов.
– Чего завелся-то, Серега? Вроде бы, трезвый?
– Трезвый, блин! – Костиков внезапно вскочил, убежал на кухню и вернулся с бутылкой водки, которая, судя по «запотеванию», хранилась в морозилке.
– Я не знаю, какой там у вас повод…
– Погодь, скульптор Шуба, погодь, – не дал продолжить подполковник и обратился к младшему по званию сослуживцу, – Юрий Борисович!
– Есть, товарищ подполковник! – Клюев метнулся в коридор к портфелю. Вернулся с пузатой бутылкой коньяка. Судя по всему, совсем не дешевой.
– В таком случае, Борисыч, сходи уж и за лимоном, – по-хозяйски сказал Серега. – А я пока рюмки достану.
– Да-а-а, – вздохнул подполковник Заводнов, – никакой субординации…
– Вот-вот, субординация хренова, – скривился Серега. – Такая, блин, эта важная штука, ваша субординация!
– Отставить! – рявкнул подполковник. Даже на стуле подпрыгнул. – Скульптор Шуба, Сергей Михайлович, с цепи, что ли сорвался?!
– С цепи? Вы сначала набросьте на меня эту цепь… Хотя… небось уже набросили, а, товарищ подполковник? Вместе с товарищем Гидасповым набросили?
– Э! Э!!! Шуба, ты, чего, в самом деле, взбеленился-то? – вернувшийся из кухни Клюев, поставил на стол блюдечко с нарезанными дольками лимона. – Мы к тебе – по-человечески, а ты нас за наши погоны готов чуть ли не с дерьмом смешать…
– Извините, мужики! – схватился за голову Серега. – Лично вас вообще ни в коем разе обидеть не хотел. Просто на душе чего-то муторно.
– Надо выпить, – авторитетно сказал Заводнов. – Тем более, у нас повод есть. Юрий Борисович…
Клюев немедленно распечатал коньяк и наполнил рюмки.
– А повод отметить очень даже важный, – Заводнов поднял рюмку. – По проверенным источникам – за успешное и своевременное раскрытие известного присутствующим преступления, меня представили к очередному званию.
– Вы этого заслужили, Владимир Иванович, – Серега потянулся к нему своей рюмкой, но Заводнов остановил его жестом.
– Не только я! Но и капитан наш, Юрий Борисович многое заслужил. А так же и ты, скульптор Шуба. Вас отметили, – Заводнов поднял указательный палец, – отметили сверху!!! По проверенным данным вы оба в недалеком будущем будете награждены почетными грамотами!
– А-а-а-а-а! – зашелся от смеха Костиков. – В недалеком будущем… Почетными, блин, блин, блин грамотами! А-а-а… гы-гы-гы-гы… Борисыч… ты счастлив?
– Да, ладно, Серега, не ерничай, – потупился Клюев.
– А-А-А!!! Не ерничай, блин! Гы-ы-ы-ы… Владимир Иванович… гы-гы-гы, вы-то сами… гы-ы-ы… Нет, я не могу… Лучше выпьем, пока не расплескал…
– Выпьем! – серьезно молвил Заводнов.
– Выпьем, товарищ полковник, – поддержал Клюев. – За ваше очередное заслуженное звание!!!
– Давайте… – утер выступившие от смеха слезы Серега
Чокнулись, выпили, закусили.
– Здесь, скульптор Шуба, такое дело, – немного погодя сказал Заводнов. – Я про твой уникальный эксперимент…
Подполковник замолчал, глядя на Костикова, который тоже молчал, сосредоточенно сдирая чешую с очередной воблы.
– Эксперимент, благодаря которому мы бандитов обнаружили… Ценности государству вернули… С тебя и других невинных людей все подозрения сняли…
– Я сам такого эффекта не ожидал, – сказал, Серега. – Жаль, повторить не удастся.
– Почему не удастся? – вскинул седые брови Заводнов. – С теми-то пластилиновыми копиями удалось!
– Случайно, – Серега вгрызся в воблу.
– Шуба, – обратился к нему Клюев, – А те твои экспериментальные людишки сейчас в каком состоянии? Хочется на них взглянуть.
– Взглянуть не получится. А в каком они состоянии – понятия не имею. Во всяком случае, когда я их продавал, все свои уникальные способности людишки растеряли и стали обыкновенными пластилиновыми фигурками.
– Ты и их продал? – удивился Клюев. – Когда успел? Я же только позавчера в покупатели к тебе напрашивался.
– Борисыч, у тебя все равно бабла бы не хватило, – пожал плечами Серега. – А вчера богатенький покупатель нашелся. Мне же срочно деньги понадобились. Кредитор потребовал долг вернуть. Так что…
– Эх, Шуба, Шуба, – в сердцах махнул рукой Клюев и взялся за коньяк.
– Кому хоть продал-то? – словно бы невзначай поинтересовался Заводнов.
И тут Серега непроизвольно сделал «ход конем»:
– Да есть у меня один знакомый собиратель, которому бабло девать некуда. Борисыч, я тебе о нем рассказывал. Артур Арутнянович Новиков, – говоря это, Серега смотрел не на Клюева, а на подполковника, – скажет ли ему что-то это имя? Однако Заводнов на упоминание Арутюняновича не отреагировал, возможно, – лишь внешне.
– Вот этот Новиков все скопом у меня и купил за неплохие зелененькие тугрики. Не веришь – можешь убедиться – вчера нижнее отделение серванта было битком пластилином забито. Теперь там пустота.
– Да видел уже, видел…
– И за сколько продал? – не отставал Заводнов.
– Не скажу, Владимир Иванович. Хотя, вашей зарплаты, даже – двух зарплат на мою пластилиновую фигню не хватило бы. Борисыч может подтвердить – позавчера две девчонки за две мои новые поделки триста зеленых отвалили…
– Не понял? – вновь вскинул седые брови подполковник. – Сколько же тогда «Три охотника» стоят?
– Борисыч, у меня цены стабильные. Помнишь? Озвучить сможешь?
– Одна фигурка – сто баксов, антураж – от пятидесяти, – принялся загибать пальцы Клюев. – Итого, Владимир Иванович, если перевести на рубли, подарок, который вы сделали товарищу генералу, по шкале скульптора нашего Шубы стоит порядка десяти тысяч рублей. И это – без шуток, поверьте.
– Ни себе фига! – выдал подполковник и в очередной раз вскинул брови, чем заставил и капитана, и сержанта улыбнуться. – Получается, скульптор Шуба, Сергей Михайлович, я перед тобой в долгу? Особенно, если учесть, что еще одна звездочка на моих погонах – твоя заслуга!
– Все нормально, Владимир Иванович. Я почетную грамоту на самом видном месте повешу, – Сереге стало весело.
– Да-а-а… Я даже не знаю, как теперь к тебе подъехать с, как мне казалось, очень заманчивым предложением…
– Владимир Иванович, – обратился к подполковнику Клюев. – Мы с Сергеем Костиковым друзья. Пришли к нему в гости, он нас радушно принял – все по-людски. Я бы даже сказал – по-товарищески, по-дружески. Чего тут вола за хвост тянуть!
– Да, надо выпить, – решительно кивнул подполковник. А когда выпили и закусили, посерьезнел:
– Ту такое дело, Сергей Михайлович. Маньяк в нашем округе появился. Нападает в подъездах на молодых девушек. И вот же сволочь, бьет по позвоночнику чуть пониже шеи, тем самым парализуя жертву, и в таком вот жутко беспомощном состоянии ее насилует, при этом напевая песенку: «Ты меня никогда не увидишь, ты меня никогда не забудешь…» А потом уходит, ничего из ценностей не забирая, но оставляя молодую-красивую валяться на полу в подъезде – мало того, что изнасилованной, так еще и парализованной…
– Господи, – закрыл глаза Серега. – Есть же уроды жизни. А вы еще против ужесточения смертной казни…
– Видимо, у маньяка-песенника фишка такая, – продолжил за начальника Клюев. – Оставлять жертву живой, чтобы она, парализованная, сознавала, что это был ее последний секс, что никто на нее в таком состоянии, когда ни руками, ни ногами не пошевелить, впредь не позарится. Разве что сам песенник. Ведь он же, скот, прежде чем уйти, напоследок, как бы обещал только что изнасилованной жертве, мол, жди меня, и я к тебе когда-нибудь вернусь. Только очень жди…
– Ублюдок!
– Мы должны его найти, скульптор Шуба, – сказал Заводнов. – Есть надежда, что с твоей помощью…
– Объясните, пожалуйста, товарищ подполковник – с какой-такой моей помощью? Предлагаете караулить в подъездах…
– Предлагаем вновь задействовать твой уникальный эксперимент, – сказал Клюев. – Чтобы ты сделал пластилиновую копию этого маньяка и, возможно, она… подскажет…
– Борисыч! У тебя с головой все в порядке? Соображаешь, о чем говоришь?
– Погоди, Шуба! Ведь ты же слепил не только копию Лисавина, которая навела нас на прототипа, но и меня самого в пластилине скопировал! И от моей копии умудрился узнать, какие именно «Ессентуки» предпочитает некий хитрый человек.
– Борисыч, то был уникальный эксперимент, другими словами – неповторимый. В то время у меня, сам знаешь, что с травмированной головой происходило. Сейчас я сам в произошедшее не верю. А верю в то, что настоящая правда – это придуманная версия со звонками по мобильнику. Только так, иначе крыша может поехать! На-ка вот, держи…
Серега сунул Клюеву масляную икру, а сам, оставив спинку воблы на потом, принялся обгладывать ребрышки.
– Да-а-а… Но крыша – крышей, а маньяк – маньяком. Моей внучке – недавно семнадцать исполнилось. Как представлю, что и ее кто-то вот так подстережет в подъезде, врежет по позвоночнику, чтобы парализовало девочку, потом станет насиловать…
– Вот-вот, – продолжил за подполковника Серега. – А когда поймают насильника, над ним будет самый гуманный суд в мире, который признает его невменяемым и выдаст абсолютно дебильный приговор, благодаря которому ублюдок, искалечивший жизни десяткам людей, будет отдыхать на всем готовеньком в какой-нибудь психической больничке. И дожидаться освобождения, чтобы после выхода подстеречь в подъезде еще чью-то внучку, дочку, невесту…
– Ладно, скульптор Шуба, ладно! Согласен я с тобой, мягкие у нас законы в отношении всякой мрази. Но законы они и…
– В задницу такие законы! – вновь перебил подполковника Костиков. – Вы же нормальный человек, Владимир Иванович. И вы первый наплюете на все эти дебильные законы, когда беда коснется лично вас. Ведь, правда? Правда?!
– Да, правда, правда, скульптор Шуба. Если, не дай бог, такая беда случится, своими собственными руками удавлю ублюдка!
– Я – тоже, – мрачно сказал Клюев.
– И тем самым – вы нарушите закон, которому служите в своих погонах? – горько усмехнулся Костиков.
– В задницу такие законы, – сказал подполковник.
– В очень глубокую задницу, – поддержал его капитан.
Помолчали. Попили пивка, закусывая лещом и воблой. Допили коньяк. О чем было говорить – о предстоящем получении почетных грамот?
– А скольких он уже… того? – наконец спросил Серега.
– Четверых, – ответил Клюев. – Первая умерла. Не рассчитал удар. Судмедэксперты сказали, что он ее уже мертвую насиловал.
– Пока теплая, – вставил Заводнов.
– С тремя остальными был аккуратней… Они в сознании, общаться могут, но – ни ногой, ни рукой. И пойдут ли на поправку – неизвестно.
– Фоторобот?
– У него всегда на голове черный женский чулок. Видимо, надевает его перед самым нападением, – сказал Борисыч. – Рост – средний, щуплый. Черные ботинки, джинсы, опять-таки черная курточка – в Москве каждый третий так одевается. Говорил без акцента, именно по-московски. Единственная примета – татуировка между большим и указательным пальцами на правой руке – в виде двух букв «Т» и «Ё».
– Хм, у меня есть знакомый писатель-фантаст с фамилией Тё – кореец. Кстати, Борисыч, меня с ним Игорь Акимов в Питере познакомил. Только совсем не щуплый, и говорит далеко не по-московски.
– В жаргоне тюремно-лагерного блатного режима аббревиатуры ТЁ нет, – сказал Клюев. – Скорее всего, эти две буквы – начало клички. Какой-нибудь Тёплый, Тёмный…
– Или Тёртый… – Серега открыл еще одну банку пива. – Ну, что ж, придется вечерами дежурить в подъездах, и просить у подозрительных мужиков прикурить. Авось маньяк этой своей наколкой засветится.
Якобы маньяка-песенника Серега Костиков лепил с себя самого. Не полностью, а только голову с натянутым на нее женским чулком. Чулок был Машкин. Серега не помнил, почему он оказался у него в гардеробе, в смысле, почему не выбросил его вместе со вторым чулком и с остальной одеждой уменьшенной работницы ресторана «Фазан и сазан». Наверное, просто проморгал.
Лепил, особенно не стараясь и абсолютно не веря, что уменьшенная копия «оживленного» маньяка по своей сути окажется копией маньяка настоящего. Тем не менее, две микроскопические «Т» и «Ё» темно-синего цвета сотворил добросовестно и, вооружившись увеличительным стеклом, приделал их между большим и указательным пальцами правой руки маньяка-песенник. Не с первого и не со второго раза, но удались буковки, хоть и был скульптор к тому времени очень даже нетрезв.
Оно и понятно – за работу над фигуркой Серега принялся, не успела захлопнуться дверь за гостями-милиционерами. По въевшейся привычке, когда фигурка была готова, скульптор придумал пластилиновому маньяку имя-отчество – Арутюнян Артурович. А потом и кличку добавил – Тёртый. Такой вот неожиданный ход, понятный лишь одному Костикову, в отношении «бильярдного шара» Артура.
Оживлять Тёртого собрался не здесь, а в потаенной квартире на Сретенке и обязательно – на территории Застолья. Но прежде чем оживлять, необходимо будет переговорить кое с кем из живчиков – с тем же Борисычем, Никодимом, Фуфелом, Боярином, да даже и с Владом! – объяснить им расклад в плане нового персонажа. Своей копии, то есть, Шубе объяснять ничего не надо – сам все знает-чувствует.
Серега очень сомневался, имеет ли вообще смысл задуманный «уникальный эксперимент». Но считал, что просто обязан хотя бы что-нибудь сделать. Хотя бы слепить из пластилина фигурку, мысленно подразумевая, что это копия того самого маньяка. А вдруг сработает…
В эту ночь Сереге Костикову вновь ничего не приснилось. Может, оно и к лучшему.
//-- * * * --//
На следующий день, в пятницу проснулся с абсолютно свежей головой. Собрался позвонить Фуфелу и еще раз уточнить, во сколько и куда именно приезжать, чтобы проведать Боярина. Но тут ему позвонил Джон Большой, водитель начальника инкассации Матвейчикова и сказал, чтобы Серега не дергался, и что, где-то через час за ним кто-нибудь заедет и заберет.
Заехал за Серегой не кто иной, как Бугор, но не на Волге, а на новеньком бронеавтомобиле забравшись в который, Серега увидел еще двух водителей – Краснова и Фуфела. Обменялись рукопожатиями.
– Что, бояре, едем навещать главного Боярина? – бодро обратился Серега к коллегам по работе.
– А заодно и помянуть моего бывшего сменщика, покойного Скворца, – невесело, сказал Краснов.
– И заодно, – тоже посерьезнел Серега, – помянуть и мою бывшую, любовь Викторию Ким. Ты же ее помнишь, Фуфел?
– Как не помнить! Ровно за сутки до своей смерти в моей машине водкой грелась…
– Кстати, грелась вместе с Бояриным, – напомнил Серега.
– И с Паном Зюзей, – хмыкнул Фуфел. – Эх, знать бы…
– Между прочим, – чуть погодя, сказал сидевший за рулем Бугор, – этот самый Лаврик некоторое время со мной на одном маршруте работал. Хорошо, не в мою смену тогда подставился, урод! Теперь двумя годами не отделается.
– Бугор, а броневик за тобой постоянно закрепили? – Серега решил перевести разговор на другую тему.
– Постоянно, – ответил за него Краснов. – Как и меня. Будем теперь по очереди Хорошевский маршрут катать.
– Нормально, – сказал Серега. Хотя, ничего нормального в этом не было. Бугор был последним водителем, с которым Сереге хотелось бы работать. Впрочем, он почти уже решил для себя, что, выйдя после закрытия больничного листа на работу, сразу попробует перевестись на другой маршрут, попросит Александра Петровича. Желательно – на утренний, обслуживающий сберегательные банки. В этой просьбе начальник инкассации отказать ему просто не сможет.
Александр Петрович Матвейчиков подъехал на Волге к воротам больницы имени Боткина одновременно с броневиком Бугра-Краснова. Привез начальника Джон Большой. Оказалось, что навестить Боярина приехало довольно много коллег: сумочник дядя Миша Хлепатурин, водители Джон Маленький, Чечен, Овец, инкассаторы Гаврилыч, Тороп, Радио, Негодяев, Пух, Слива, даже две кассирши, работавшие в банке – пожилая Лидия Нестеровна, среди других кассирш – самая вредная и придирчивая, и совсем молоденькая Танечка – с букетом цветов… Целая делегация собралась у входа в Боткинскую.
– Господа! – провозгласил Матвейчиков, – Я все выяснил. Сейчас дружною толпой выдвигаемся на территорию больницы в парк. Либо Боярина к нам спустят, либо сам спустится.
Толпа дружно двинулась по чистым тротуарам больницы, но Костиков задержался, отвечая на телефонный звонок.
– Шуба, ты со своими травмами и простудами совсем, что ли охоту забросил? – выпалил Максим.
– Ничего я не забросил, Макс, просто, сам понимаешь…
– Нет, ты мне твердо скажи, хочешь поехать на охоту или?
– Глупейший вопрос, Макс. Конечно хочу!
– Сегодня вечером готов?
– Сегодня… – замешкался Серега. Он хорошо себе представлял, чем закончится посещение больного. С другой стороны, сколько можно пить, лучше и в самом деле, не напиваться, а вернуться домой в нормальном состоянии, собрать охотничьи причиндалы и махнуть с Максом на вечерню зорьку. Наверняка, он уже что-то спланировал, «все схватил».
– Можно и сегодня. А какой расклад?
– Отличный расклад, Шуба! Заезжаем за тобой часиков в шесть и выдвигаемся, куда бы ты думал? В твой любимый Истринский район, на охотничью базу к нашему старому знакомому егерю Мих Михычу. Заселяемся, оформляем путевки, и – вечером на вальдшнепа, а утром – с подсадной. И так – двое суток. Что скажешь?
– Шикарно! Но как…
– У меня, как всегда, все схвачено, Шуба. Не переживай…
– А по деньгам?
– С тебя вообще ни копейки. Я – угощаю. Главное, будь в норме. Ага?
– Буду!
Петр Тереньев по прозвищу Боярин вышел из здания больницы самостоятельно, хотя и в сопровождении донельзя хмурой медсестры. Не вприпрыжку, конечно, и не быстрым шагом, но вполне уверенно приблизился к толпе сослуживцев, с рукой на перевязи и пластырем в области виска. Приблизился, не скрывая счастливой улыбки на заметно осунувшемся лице.
– Бояре!!! За что такая честь по мою грешную душу?
– Иди сюда, кровопроливец! – Матвейчиков соизволил обнять больного. – Господа, прошу обратить внимание! Вот это самый человечище уже второй раз на нашей очень опасной работе пролил кровушку, защищая собственной грудью государственные ценности!!!
– Да я-то, что? Я, как говорится, долг свой выполнял, – еще сильнее расплылся в улыбке Боярин.
Тут как тут оказалась ветеранша банковской службы Лидия Нестеровна, а с ней и Танечка, вручившая кровопроливцу букет роз, и чмокнувшая его в щечку. Лидия Нестеровна последовала ее примеру, при этом гораздо крепче прижав Боярина к своей выдающейся груди – под общий восторг остальной толпы. Тот аж зарделся.
– Шуба! – воскликнул Боярин, высвободившийся из объятий ветеранши и бросился в объятия Костикова. – Ты же мне каждую ночь снишься!
Оторвав Серегу от себя, Боярин буквально впился в него взглядом:
– Каждую ночь и по несколько раз! У меня вообще сложилось такое чувство, – Боярин посмотрел на окружившую их двоих толпу. – Что именно благодаря Шубе, видя его в своих снах, в которых мы вместе в каком-то непонятном месте водку пьем, я каким-то образом из комы вышел…
– О! Краснов!!! – разглядел он среди других водителя Хорошевского маршрута. – А помнишь ли ты, что бутылку водки мне проспорил?
– Так! – вмешалась строгая медсестра. – Никакой водки!!! Кто у вас здесь старший?
– Я, – с вашего позволения, – как пионер, поднял руку начальник инкассации.
– Только не надо общих избитых больничных фраз, – Матвейчиков в успокаивающем жесте показал ей открытую ладонь. – Моим инкассатором по инструкции пить водку запрещено. И они эту инструкцию очень строго соблюдают. Я прав, инкассаторы?
– Да, да, конечно! – отозвалась толпа. – Нам по службе не положено. Мы вообще эту гадость не пьем…
– Если больной выпьет хотя бы каплю…
– Больной – не выпьет! – словно гвоздь забил, уверил Матвейчиков. – А если выпьет – уволю!
– Тогда – ладно, – смилостивилась медсестра. – Но, на вашу ответственность.
– Самой-собой.
От Сереги Костикова, все еще остававшегося в объятиях Боярина, не ускользнула манипуляция Матвейчикова, что-то сунувшего в руку медсестре. Денежка, конечно же, перекочевала. Вот и хорошо, что перекочевала. А Петрович – человек – этого не отнять.
Боярину и в самом деле не налили даже полстопчки. Да он и не просил, все прекрасно понимая. Хотя, образно говоря, ручьем текли слюнки у Боярина, глядевшего на выпивающих сослуживцев.
Для начала, помянули Сергея Скворцова. Был человек, молодой, хороший, общительный парень, со своей не злой зацикленностью все делать по-рас-че-ту. И не стало парня. Какой бы расчет он себе не планировал, вмешалась другая сила, все в одноминутье похеревшая.
Помянули и Викторию Ким, работницу универсама «Детский сад», случайно попавшую под руку убийцы. Того самого, с которым все присутствующие вместе работали, с которым многие ни раз и ни два пили водку, вели душевные разговоры… И, тем не менее, рука которого не дрогнула, нажимая на спусковой крючок пистолета, наставленного на своих же коллег-инкассаторов.
Ну и за здравие, конечно же, выпили. В первую очередь – за Боярина. Во-вторую, – за Серегу Костикова, которому досталось поменьше, но все равно – не дай бог каждому.
Они постоянно были рядом, словно привязанные, не отходили ни на шаг друг от друга – Боярин и Костиков. При этом Костиков опрокидывал одну дозочку за другой, а Боярин, проглатывая слюнки, но – по-честному, на них лишь смотрел и к алкоголю не прикасался.
Рядом была и вся остальная толпа, начиная от начальника инкассации и заканчивая сумочником дядей Мишей Хлепатуриным и ветераншей-кассиршей Лидией Нестеровной, постоянно лезшей к Боярину обниматься. Боярин обнимался, даже целовался и с Лидией Нестеровной, и с Танечкой, но среди всех остальных ему в первую очередь был важен напарник – Серега Костиков.
– Я никак не могу этого объяснить, – говорил Боярин, когда оставался с Серегой более-менее наедине. – Со мной никогда такого не было. Мне даже просыпаться не хочется – так во снах душевно и хорошо. Я словно в каком-то выдуманном мире очутился. В котором все по-честному. Шуба, ты меня понимаешь?
– Очень хорошо понимаю. Самому такие сны снятся. А кто еще, помимо меня, тебе снится?
– В основном, незнакомые люди, но каждый раз – одни и те же, что характерно. И на первом месте – женщина! С большой буквы – Женщина. И, вроде бы, она постарше меня, чуть ли и не моя школьная учительница, не знаю уж, по какому предмету, может, классная руководительница. Которая в меня без памяти влюблена!
– Хороший сон, – Серега усугубил очередную дозочку.
Вокруг мелькали приятели-сослуживцы. Серега уже был пьян, но Боярин вцепился в него словно клещ и не отпускал.
Клещи кусали Серегу Костикова дважды: оба раза во время весенней охоты, и оба раза – в область живота, под резинку штанов. И оба раза Серега не сразу просекал фишку, что это именно клещи, а не просто какая-нибудь болячка, и выдирал их чисто рефлекторно. И потом, на трезвую голову приходило осознание, что клещи-то могли оказаться энцефалитными, либо готовыми наградить нерадивого охотника загадочной болезнью Лайма. И приходил страх – вдруг на ровном месте подцепишь дрянь, типа, этой самой загадочной болезни Лайма. Но все, слава богу, обходилось, и ни чем подобным Серега Костиков до сих пор не заразился. А тут – Боярин вцепился в него именно, как клещ.
– Ты, пойми, Шуба… – вновь и вновь повторял Боярин, словно находился в состоянии довольно серьезного подпития. – Я-то, как раз не против именно таких отношений, только, где я могу найти такую училку-мамочку, чтобы быть у нее, как у Христа за пазухой, чтобы всё, ты понимаешь – всё-всё-всё, что мне так в этой жизни нужно!
– Понимаю, Боярин, понимаю, – безуспешно пытался от него отцепиться Серега. – Давай, дружище, выздоравливай, и найдешь себе, кого захочешь.
Серега вдруг четко осознал, что фигурку преподавательницы, Маргариты Николаевны, с которой сошелся в Застолье Боярин, он лепил с образа директорши универсама «Детский сад». С образа строгой такой директорши, державшей всех своих сотрудниц, в том числе и Викторию Ким, в черном теле.
– Слушай, Боярин, а ты ведь наверняка не только во снах, но и реальной жизни свою Марго встречал? – спросил он в лоб напарника по маршруту.
– Откуда знаешь ее имя? – отшатнулся Боярин. – Я же тебе не называл, никому не называл!
– А, может, мне точно такие же сны снятся. В которых и ты, и твоя Марго… Не думал об этом?
– Это… как?
– Откуда я знаю – как! Может, во всем Пан Зюзя виноват? Тебя покалечил, меня покалечил, людей убил, сам подох, а перед смертью наградил нас способностью одинаковые сны видеть.
– Я тоже сегодня во сне вас обоих видел, – сообщил возникший рядом Фуфел.
– Вот – еще один, – сказал Серега. – А какая-нибудь женщина тебе снилась? Допустим, с именем Люба?
Фуфел нахмурился, ничего не ответил и отошел в сторону.
– А мне, кажется, в палату пора, – глядя ему в спину, сказал Боярин. – Устал, чего-то.
//-- * * * --//
Домой Серега вернулся в заметном подпитии. Хорошо еще не стал догоняться вместе с разошедшимися Красновым, Фуфелом, Торопом и другими. Они сказали, мол, неплохо бы – по пиву, и Серега не стал возражать, но выбрал момент и по-английски ретировался.
Шел третий час дня, а вечером предстоял выезд на охоту, и чтобы быть в нормальном состоянии, Серега быстренько убрал в рюкзак ружье и соответствующие причиндалы, сапоги, кое-что из запасной одежды, и завалился спасть, поставив будильник ровно на шесть. Именно в это время обещал за ним заехать Максим, который, наверняка, задержится.
На удивление начальник отдела престижной страховой компании позвонил даже раньше, чем договаривались. Велел Сереге выходить из подъезда минут через десять, – они как раз подъедут, и пообещал некий сюрприз. Благодаря армейской привычке, Серега был скор на подъем, да и вещи собраны. Еще раз проверил, на месте ли охотничий билет и разрешение на оружие, заглянул в холодильник, где после вчерашнего прохлаждалось пяток баночек пива, прихватил три из них и покинул квартиру.
Не заставивший себя ждать Максим, подкатил к подъезду на служебном джипе, за рулем которого сидел его личный водитель, Витёк. Сюрприз ждал Костикова в салоне – на просторном заднем сидении джипа вольготно расположились две девушки, прототипы композиции «Русская баня», работу над которой он почти закончил: рыженькая Даша и та самая белокурая «Барби», которую, как, оказалось, звали Юля. Судя по всему, настроение у девушек было приподнятое.
– Ой, а мне ваши пластилиновые композиции Танька и Дашка показывали, – тут же защебетала Юля. – Неужели, своими собственными руками сделали?
– Своими собственными пальцами.
Серега напряг мозги: Татьяна Юрьевна недвусмысленно позиционировала себя и Дашу в «розовом цвете». Если так оно и есть, то зачем Максим пригласил блондинку и рыжую, составить компанию мужикам-охотникам?
– А микроскопом пользовались?
– Юленька, ну, каким микроскопом? – обернулся с переднего сидения Максим. – У Сереги глаза, знаешь, какие зоркие!
– На самом деле иногда приходится браться за увеличительное стекло, – сказал скульптор.
– Но пластилин – он же мягкий, может расплавиться, – продолжала донимать его Юля. – Если его на окне под солнцем оставить…
– А зачем пластилин – на солнце? – вмешалась Даша. – Под солнечными лучами и краски на картинах выцветают, а уж пластилин…
– Все правильно, – улыбнулся Серега. – Я ведь еще до армии лепить любил. А, спустя несколько лет, нашел в кладовке коробку с теми фигурками – так они не то чтобы расплавились, а наоборот, затвердели. Правда, некоторые как бы полиняли, то есть, один цвет приобрел оттенок соседнего. Но тогда пластилин фигового качества был – и к пальцам прилипающий, и очень быстро «линяющий». Собственно, поэтому я быстро лепку забросил. Сейчас – абсолютно другое дело, пластилин в продаже очень качественный.
– И сколько времени вы тратите на одну фигурку?
– Юля, а давай, перейдем на «ты»?
– Для этого тяпнуть надо, – сказал Максим.
– Кстати, я с утра уже неплохо тяпнул.
– Он у нас на больничном, ему можно. А мы с вами, девочки, пашем как волы с утра до позднего вечера…
– И тем самым приносите стране неоценимую помощь, – усмехнулся Серега.
– Да, – с серьезным видом кивнула Юля, – нам, знаете, как приходится…
– Юленька, лучше не продолжай… – прервал ее Максим. – Серега таким образом над нами иронизирует. Не конкретно над нами, а над страховыми организации в глобальном масштабе.
– Почему?
– Все, Юленька, переходим на другую тему. Шуба, а с чего это ты с утра в одинаре наквасился?
– При чем здесь шуба? – удивилась Юля?
– Это у Сергея прозвище такое, – шепнула Даша подруге. – Я тебе потом расскажу.
– Какой там, в одинаре! – сказал Серега. – Мой напарник Боярин из комы вышел, вот мы к нему в Боткинскую больницу большой инкассаторской толпой и нагрянули. Заодно и покойников помянули. Сегодня как раз девять дней.
– Вы должно быть в курсе, – обратился ко всем в машине Максим, – что на прошлой неделе инкассаторов ограбили? Так это как раз нашего Шубу грабили. Серегу и напарника ранили, а водителя инкассаторского и кассиршу из магазина – расстреляли почти в упор.
– Насмерть? – обернулся к Сереге водитель.
– Еще бы не насмерть, – ответил вместо него Максим. – Шуба чудом в живых остался. Так потом еще и умудрился убийцу узнать и ментам его сдать.
– Кошмар, – округлила глаза Юля.
– А я и не знала, – сказала Даша. – Думала, вы такой бледный, потому что простудились…
– Это он потом простудился, когда вместе с ментами убийц ловил. А сначала Шубе дубиной черепушку проломи.
– Не проломили, Макс, что ты все выдумываешь!
– Шуба у нас – личность героическая.
– Макс, предлагаю сменить тему! У меня, между прочим, с собой три баночки пива имеются.
– У нас, между прочим, целый ящик пива. Правда, в багажнике. Зато – «Бавария». Витёк, приткнись обочине…
– Можно хоть тут выскочить, все равно встали.
Они и в самом деле встали в пробке, и Максим неторопливо вышел из машины, достал из багажника четыре бутылки пива и, вернувшись на свое место, порадовал ими, расположившихся на заднем сидении пассажиров. Пиво оказалось холодным и хорошим.
– Как думаешь, – спустя некоторое время, обратился Максим к водителю, – надолго застряли?
– В пятницу вечером на МКАДе такое постоянно, но если впереди нет серьезной аварии, то… Нам главное до Новой Риги доползти, там – задержек быть не должно.
– А если все-таки авария… – хмыкнул Серега, – то охотиться на вальдшнепа будем прямо на Кольце.
– Кстати, слышали историю? – обратился к пассажирам Витёк. – Буквально на днях, один мужик, москвич, поехал на охоту, вот так же – на вечернюю зорьку. Только на электричке. Пришел на платформу – малолюдную, но в черте города. Смотрит, на березе две вороны раскричались. Мужик, недолго думая, расчехляет двустволку, заряжает и дуплетит по каркушам. Одну замочил, вторая, сначала улетела, но тут же вернулась и стала над подстреленной подругой кружить. Мужик вновь ружье зарядил, замочил и вторую. Тут его менты и повязали.
– Мужик – наш человек, – посмеявшись, сказал Серега. – Но при таком раскладе штрафом не отделается…
– Наверняка, еще и ружье конфискуют, – согласился Максим.
– Какие же вы, мальчики, все-таки, кровожадные, – деланно вздохнула Юля. – Вороны жили себе, поживали, горя не знали, а тут…
– Вороны – разносчики болезней, истребители других мелких птиц, яиц, и вообще они, как волки – вне закона, – проявила осведомленность Даша, чем порадовала охотников.
– Все верно, – сказал Серега. – Между прочим, я за свою охотничью практику пристрелил ворон, наверное, десять.
– Больше, Шуба, гораздо больше. Вспомни, хотя бы, как мы под Весьегонском на острове ворон истребляли…
– Убийцы!
– В данном случае – грамотные охотники, – возразила подруге Даша.
– Юля, а ты, случайно под зеленым знаменем не маршируешь? – кажется, этим вопросом Серега вызвал у блондинки напряжение мозговых извилин. – Я в плане того, что мы все-таки на охоту едем, где – нет вегетарианству. Питаемся исключительно мясом добытой дичи.
– Сергей, вы завтра удивитесь, сколько наша защитница ворон за один присест шашлыка скушает, – улыбнулась Даша.
– Я шашлык очень-очень люблю. А еще мне Максим рассказывал, что мясо этого… который с длинным носом…
– Вальдшнепа, – подсказала Даша. – В переводе с немецкого, вальдшнеп – лесной кулик. Давно укоренилось мнение, что чем мельче по размеру дичь, а к такой дичи как раз относится вальдшнеп и тот же рябчик, тем она вкуснее.
– Хочу болотную дичь! – воскликнула Юля.
– Это гаршнеп и бекас – болотная, а вальдшнеп и рябчик дичь боровая.
– Даша, откуда такие познания?
– К сожалению, они только теоретические, – смутилась рыжеволосая красавица. – Просто у меня дедушка – страстный охотник, он мне с раннего детства про разных птичек и зверушек рассказывал. Даже на стрелковый стенд меня вывозил – по тарелочкам стрелять.
– Жаль, я без такого дедушки вырос, – вздохнул Серега и хлопнул по плечу Максима. – Начальник, мы все стоим и стоим, а пиво-то закончилось.
– Это у тебя закончилось, но не в багажнике…
Они простояли, не продвинувшись ни на метр, часа полтора, видимо, впереди, в самом деле, была авария. Наконец, пробка более-менее рассосалась, Витёк свернул со МКАД на Новорижское шоссе, которое тоже оказалось забито машинами, но не так сильно.
На прошлой неделе Костиков вместе с Клюевым и Заводновым мчался по этой же дороге по направлению к деревне Лисавино на задержание грабителей. Сейчас время тоже поджимало, тем более что ехать предстояло намного дальше. Витёк повернул джип с Новорижского на бетонку; в Манихино надо было повернуть налево, на Волоколамское шоссе; далее – через Истру, перед Новоиерусалимским монастырем – направо, по направлению к гидроузлу, перегораживающему Истринское водохранилище. Максим то и дело поглядывал на часы – не хотелось опоздать на вечернюю зорьку. С таким темпом передвижения опоздание становилось все реальнее.
Серега порывался, было, позудеть в своей манере, мол, слишком много развелось частных автомобилей, мол, лучше бы их повсеместно запретить, зато глобально расширить общественную транспортную сеть, с помощью которой решить проблемы перемещения… Но всякий раз мысленно останавливал себя, зная, что в данном аспекте разубеждать владельцев частных автомобилей абсолютно бесполезно.
– Макс, а если позвонить твоему «схваченному» Мих Михычу и объяснить ситуацию? – предложил Серега. – Подтвердить под честное слово, что в любом случае приедем на базу и за все заплатим, но только после охоты. В этом случае мы спокойно успеваем, куда нам надо.
– Позвонить-то можно. Но, ты же знаешь, Мих Михыча! Начнет вилять, говорить, что так дела не делаются, вдруг проверка нагрянет…
– А ты с егерем сразу поведи разговор, что, мол, на вальдшнепиную тягу опаздываем и не знаем, как быть – повернуть ли в соседнее Одинцовское охотхозяйство, где охота ничуть не хуже, и тоже с егерями связи имеются, или все-таки остановиться у старого знакомого. Мих Михыч ведь не знает, что никаких связей у нас там нет, и проверить не сможет. Но он же не дурак, прекрасно понимает, что никакая проверка к нему не нагрянет, и очень хорошо сознает, сколько из-за нашего отсутствия потеряет в заработке.
– Не потеряет, а не приобретет, – сказал Максим. – Пяти поселенцев на двое суток лишится, к тому же две его личные подсадные окажутся не востребованы, да и всяческие дополнительные услуги, в плане бани и остального некому будет оказать. Очень много не приобретет. Ты прав, Шуба, звоню Мих Михычу…
– А я, девушки, могу с вами, на что угодно поспорить, что ваш начальник обязательно все дела с егерем утрясет.
– Конечно, утрясет, – тут же откликнулась Даша. – Он в нашей организации самый крутой начальник отдела.
– Максим Николаевич любого уболтает, – поддержала подружку Юля.
Минут через пять выяснилось, что Максим действительно егеря уболтал, все утряс, и теперь им не надо терять драгоценное время для заезда на базу, оформления путевок и тому подобного, а можно сразу ехать охотиться,
– Мих Михыч и в самом деле не дурак, вошел, что называется, в положение, – сказал довольный Максим. – Выделил на нашу компанию три двухместных домика. Пообещал включить обогреватели. И главное – сказал, что отберет для нас двух самых лучших подсадных. Витёк, ты уж извини, подсадных на ночь в твой домик поселят.
– Да, пожалуйста.
– Максим, – вдруг встряла Юля. – А подсадные, это… такая… партия проституток?
Возникшая на несколько секунд тишина в салоне джипа, нарушилась взрывом хохота. Смеялись все, кроме растерявшейся блондинки. Витёк даже был вынужден вильнуть к обочине и остановить машину.
– Макс, а ведь она права… – утирая слезы, сказал Серега. – Подсадные самые, что ни на есть особы легкого поведения, только денег не берущие!
– Если без денег, значит не проститутки. Таких девиц по-другому называют, – попыталась реабилитироваться Юля, чем вызвала новый приступ общего смеха.
– Деви-и-иц… – стонал на переднем сидении Максим.
– Юля, ты просто не в курсе, а мальчикам дай только поржать, – наконец, решила прояснить ситуацию Даша. – Охотники называют подсадными – уток. Они этих уток специально подсаживают на воду, чтобы плавали и крякали и своим кряканьем подзывали селезней, в которых охотники стреляют.
– А-а-а, – стукнула себя по лбу блондинка. – Так подсадная – это та самая пластилиновая утка, которая…
– ЮЛЯ! Ты хоть что-то запоминаешь? – у Даши в руках оказалась сумочка, из которой появилась на свет божий пластмассовая коробочка, содержащая пластилиновую композицию «Зазевавшийся охотник» – ту самую, приобретенную у Костикова.
– Я же только сегодня показывала! – Даша открыла коробку и аккуратно извлекла из нее платформочку – с затаившимся в шалаше охотником, который выставил в небо ружье, не замечая крякового селезня, плавающего в луже буквально у него под ногами.
– Вот этот – весь такой разукрашенный в брачный наряд – кряковой селезень. Он тоже утка, только – мужик. А утка-баба – вся такая невзрачненькая, серенькая. Зато крякает эротично, подзывая к себе кавалеров, чтобы потомство завести.
– Все равно, что петух и курица, – вставил Серега.
– И охотники… – продолжила короткую лекцию Даша, – еще в древние времена придумали такую штуку: весной, в самый разгар брачного периода привязывать к ноге домашней уточки веревку и высаживать ее на воду, чтобы она подманивала селезней. Охотник в это время прятался неподалеку в шалаше, и как только озабоченный селезень подлетит, он его – ба-бах, и – на жаркое. Это и называется – охота с подсадной. Врубаешься?
– А-а-а… Так бы сразу и сказали! – обрадовалась Юля.
Серега, не был уверен, что блондинка поняла все правильно, ну и бог с ней. Его все больше интриговала ситуация в плане расселения «по трем двухместным домикам». С Витьком понятно – водитель будет ночевать в обществе двух посаженных в корзинки крякуш, которые по ночам, кстати, ведут себя довольно тихо, спать не мешают. Оставались два домика для двух мужчин и двух женщин – интересно было бы узнать, как эта четверка будет расселяться?
– Шуба, а помнишь, как ты свою сбежавшую с ногавки Дарью Дмитриеву вернул? – обернулся с переднего сидения Максим.
– С ногавки? – округлила глаза Юля.
– Дарью Дмитриевну? – переспросила Даша.
– Я всем подсадным уткам имена даю, – улыбнулся Серега. – В ту охоту, а дело было на реке Медведица, моей подсадной уточкой была Дарья Дмитриевна – именно так звали одну из главных героинь романа «Хождение по мукам» Алексея Толстого.
– Я знаю. В честь этой героини мой папа – Дмитрий – меня и назвал, – тоже улыбнулась Даша.
– Молодец твой папа, хорошее имя. А ногавка, Юлечка, это такое приспособление из кожи или материи в виде петли, затягивающейся на ноге утки. К ногавке привязывается веревка, а к другому ее концу груз, который опускается на дно, чтобы утка плавала, словно заякоренная.
– Завтра у вас будет возможность увидеть все это собственными глазами, – сказал Максим.
– Да. А в тот раз у моей подсадной уточки ногавка порвалась – егерь бракованную подсунул. И вот, сижу я себе в шалаше в ожидании шваркающего селезня, вдруг смотрю, Дарья Дмитриевна поплыла вдоль берега все дальше от меня и дальше…
– А потерять подсадную утку – мало, что позор охотнику, так за нее еще и приличный штраф придется заплатить, – вставил Максим.
– Да-да. Но беда даже не столько в этом, сколько в том, что охота только началась, и тут вдруг такой облом. Некоторые охотники в подобных случаях сбежавшую подсадную сразу же и пристреливают – утка-то все равно вскоре погибнет потому что у нее крылья подрезаны и она летать не может. А так – хоть и позор, но все-таки дичь.
– Какие же вы все-таки убийцы, – вздохнула Юля.
– Я бы предпочел называть нас добытчиками, – возразил Серега. – Так вот. Плывет моя Дарья Дмитриевна все дальше и дальше, я болотные сапоги до самого верха раскатал и за ней. Подзываю ее ласково, типа, утя-утя-утя, не торопись, типа, подожди папочку. Ну и с протянутой рукой, типа хочу ей хлебушка подбросить, захожу в воду, все ближе к ней и ближе, насколько глубина позволяет. И, главное, Дарья Дмитриевна больше не убегает, типа поверила, что я ее кормить собрался. Короче, я каким-то немыслимым образом к ней прыгнул и умудрился схватить. Промок, конечно, зато подсадная в руках. Не опозорился.
– А что же дальше? – спросила Даша.
– Дальше – самое интересное, – сказал Максим.
– Это точно, – согласился Серега. – Интересное – в раскладе. Вот представьте себе. Апрельское утро. Только-только рассвело. Я – на маленьком острове. Макс – на соседнем островке, до него не добраться и даже не докричаться. Да если и докричаться – чем он может помочь? Мобильники – не ловят. Егерь приедет забирать часа через три, не раньше. В руках у меня утка вырывается, а сам я – весь мокрый. Надо хотя бы одежду выжать… Офигетительная ситуация.
– Я себе представляю, – сочувственно сказала Даша.
– В общем, я, конечно, справился. Дарью Дмитриеву засунул в рюкзак, который завязал, чтобы не сбежала. Разделся-разулся, воду из сапог вылил, выжался, побегал, поприседал, чтобы не околеть. Ну и повезло, что мужик по реке на моторке ехал, может, браконьер, может, тоже охотник, не знаю. Но на мои призывы и махания руками откликнулся, подплыл, меня с острова забрал и на берег доставил. Нормальный мужик, спасибо ему, а то бы я, как минимум воспаление легких заработал. Ну а по берегу я уже самостоятельно до базы дошел. И там – водка, тепло… А Макс, изверг рода человеческого, в то время пока я отогревался, двух кряковых селезней замочил.
– Да, хорошая тогда была охота, – сказал Максим.
– А завтра что-то подобное может произойти? – спросила Даша. – Я про охоту – в плане добычи.
– Хотелось бы. Все-таки тогда была охота на Медведице. А Тверская область и ближнее Подмосковье – две большие разницы. Так, ладно… – Максим переглянулся с водителем и достал из бардачка пластиковую пол-литровую бутылку виски. – На горизонте славный город Истра, а мы до сих пор ни в одном глазу. Девочки?
Ни Даша, ни Юля не стали строить из себя цацек и вперемешку с охотниками испили прямо из горлышка сорокатрехградусную жидкость. Закуской послужила шоколадка – все из того же бардачка. Пока закусывали, миновали Истру и перед Новоиерусалимским монастырем повернули направо. Серега, знающий эти места, как свои пять пальцев, вовремя подсказывал водителю, где и в какой ряд перестроиться, где можно прибавить газку, а где лучше не разгоняться. Настроение у всех было прекрасное.
Вечерело, и пора было определяться с конкретным местом охоты, выбирать которое Максим предложил Сереге – как бы местному. На самом-то деле, у Костикова хоть и была дача – непосредственно в черте города, хоть и проводил он в школьные годы в этих местах по одному летнему месяцу, хоть частенько и рыбачил, и даже охотился на реке, название которой по-церковному звучало Йордань, но вальдшнепиных мест в округе он не знал. Потому как за лесным куличком всегда выезжал либо в Тверскую область, либо под Звенигород, где дачи и дома имелись у его друзей.
Впрочем, обнаружить место, где предположительно должен был лететь на вечерней зорьке вальдшнеп, большой проблемы не составляло: опушка березовой рощицы, просека, полянка – вот что любил обследовать длинноносый лесной куличок в поисках такой же длинноносой подруги. И таких мест, несмотря на многочисленные дачные застройки – что под Звенигородом, что под Истрой, да и вообще во всем Подмосковье, все еще хватало.
Новоиерусалимский монастырь и три моста через Йордань-Истру остались позади, когда Серега попросил Витька повернуть налево, по направлению к селу Бужарово, раскинувшегося на пригорке, и затем ехать мимо деревушек все дальше и дальше, в глухомань.
– Вон там место – самое оно! – показал Серега на выемку леса за широким полем. – Видите – это как бы природный разлом, пограничная полоса, где, наверняка и овражек имеется. Там вальдшнеп стопудово полетит.
– Витёк, сворачивай! – скомандовал Максим, и водитель тут же послушался, благо перпендикулярно основной дороги в поле были проложены бетонные плиты.
– Я предлагаю здесь остановиться и до леса пешком дойти, – сказал Серега. – Поле сырое, застрянем – легко.
– Проедем, – возразил Максим.
– Да тут пройти-то всего ничего.
– Нормальная дорога, скажи, Витёк?
– Пока по плитам едем, – нормальная… Оп-па!
Машина больше не ехала. Кажется, плиты закончились или резко повернули. Так или иначе, заглохнувший внедорожник погрузился в жидкую массу, причем, перед – заметно глубже, чем багажник.
– Кажись, приехали, – сказал Витёк.
– Рекомендую передние двери не открывать, – посоветовал Серега. – Затопит.
– Ты прав, – согласился Витёк, опустивший ветровое стекло и высунувшийся в окно. – Конкретно на брюхо сели.
– Лучше бы я был не прав, говоря, что до леса пешком надо идти, – Тоже высунулся в окно Серега. – Давайте, чтобы не рисковать утонуть, через мою дверь на волю выбираться.
Сначала он сам, потом Даша с Юлей, а за ними и Максим с Витьком покинули машину, которая и в самом деле основательно села на брюхо.
– Без трактора не обойтись, – констатировал водитель, глядя на пустынную проселочную дорогу, от которой они успели отъехать на сотню метров. Какого-нибудь населенного пункта, насколько хватало глаз, не наблюдалось, да и был ли в ближайшей деревушке трактор?
– А вдруг в округе мобильная связь отсутствует…
– Не пугай, Шуба, – Максим схватился за телефон. – Сейчас до Мих Михыча дозвонюсь, он должен выручить…
Повезло, дозвонился. Еще больше повезло, что егерь отозвался на просьбу с пониманием. Трактор, правда, не обещал, но уверил, что лично приедет на УАЗике, который – зверь. Правда, никак не раньше, чем часа через полтора.
– Черт! Через полтора часа как раз вальдшнеп должен полететь, – озабоченно почесал голову Максим. – А Мих Михыч, наверняка, еще и задержится… Пока цеплять будем, пока вытаскивать, пока до места дойдем… вся тяга закончится.
– Так зачем вам УАЗик ждать? – понимающе сказал Витёк. – Идите за своими вальдшнепами, а мы с егерем и вдвоем справимся.
– Вот и отлично! – воскликнул Максим, не успел договорить водитель. – Обязательно справитесь. Забей-ка на всякий случай в свой мобильник номер Мих Михыча и выходи на дорогу его встречать. А мы уж дальше до леса как-нибудь сами добредем…
– Да, конечно, конечно, – с завышенным энтузиазмом кивал на его слова Витёк. – Вы для того сюда и приехали, чтобы охотиться, а не машины из грязи вытаскивать. Я все прекрасно понимаю.
– Ну… все равно, как-то… – замялась Даша. – Получается, что мы оставим нашего водителя одного в чистом поле…
– Дашенька, во-первых, сейчас на улице ни дождя, ни холода не предвидится, да и стемнеет еще не скоро; во-вторых, Витёк – взрослый человек, и ничего с ним здесь, в ближнем Подмосковье за полтора часа не случится…
– И в самом деле – даже и не думайте обо мне переживать…
– А нам, впятером… – продолжил Максим, – нет никакого смысла здесь торчать, и пропустить вечернюю зорьку, из-за которой, собственно, сюда и приехали.
– Конечно, – с согласия начальника Витёк начал доставать из багажника рюкзаки и чехлы с ружьями. – Вы лучше не теряйте времени, а то и в самом деле скоро вальдшнеп полетит.
– Так, – сказал Серега, принимая у него свой рюкзак. – Витёк надо тебе самому еще раз позвонить Мих Михычу. Связь проверить, уточнить, правильно ли он понял куда ехать, и когда именно будет на месте.
– Верно, – согласился Максим, натягивая на ноги болотники. – Звони, Витёк. А вы, девочки, не стойте, разбирайте сапоги по размеру.
Дальше по полю, на всякий случай, не пошли – мало ли еще какие-нибудь замаскированные ямы обнаружатся, или, вдруг у самого леса окажется глубокая канава, через которую не перебраться. Вернулись по плитам на дорогу, добрели до опушки и вдоль нее – до той самой «пограничной полосы», издалека приглянувшейся Костикову. Там и в самом деле оказался неглубокий овраг, поросший невысокими березками и елочками.
Исходя из охотничьего опыта, и Максим, и Серега были просто уверены, что лесной кулик обязательно здесь полетит. Опять же из опыта тяга должна была начаться не раньше, чем через час. Ружья охотники, конечно же, собрали и снарядили сразу – мало ли. После чего расположились вместе с девушками вокруг старого разлапистого пня, на который Максим выставил бутылку виски, Серега – две банки пива и четыре металлических стаканчика, а девушки – легкую закуску: вареные яйца, соленые огурчики, редиску, бутерброды. Все выглядело очень даже аппетитно, а после того, как Максим, поговорив по мобильнику, сообщил, что егерь уже выехал вытаскивать застрявший джип, настроение у всех еще больше поднялось.
Выпили, закусили, поболтали. На улице было не жарко, но и не холодно, к тому же, безветренно. Запахи весеннего леса радовали своей неповторимой свежестью, птицы – щебетанием, лягушки – кваканьем. Пришли бы сюда пораньше, можно было и костерок развести…
– Не пора ли по местам разбредаться? – спросил через некоторое время Костиков.
– Шуба у нас любит погулять. А я лучше во-он у того симпатичного пригорка встану.
– А нам – куда?
– Юлечка, в своих коротеньких сапожках, ты в любом случае со мной оставайся, а Даша…
– У меня сапоги повыше, можно я с Сергеем?
– Пойдем. В крайнем случае, я тебя перенесу…
Ему и в самом деле пришлось переносить Дашу через разлившийся ручей.
Можно было бы остаться и на этой стороне, но, опять же, исходя из опыта, можно было предположить, подбитый вальдшнеп упадет на противоположный берег, поэтому Серега посчитал нужным перейти ручей заранее. Очень правильно сделал, что сначала в одиночку проверил глубину – наступив на корягу, едва не окунулся в ледяную воду. Оставил ружье и рюкзак на другом берегу, вернулся за девушкой и потащил ее туда же на закорках. Кажется, обнявшая, вцепившаяся в него изо-всех сил и почти переставшая дышать легенькая Даша, перепугалась, и это было очень трогательно.
Интересно, благополучно ли сложится обратная переправа, когда стемнеет? Правда, у Сереги имелся с собой фонарик, которым Даша станет подсвечивать.
Но сейчас думать об этом уже не оставалось времени. Переправившись без приключений, он попросил напарницу прибавить шагу, чтобы побыстрей отыскать подходящее для охоты место. Вскоре старая лесная дорога вывела их на большую поляну с порослью невысоких березок в центре.
– Если уж вальдшнеп не потянет по-над этими березками, то не знаю, – негромко сказал Серега. – Место просто отличное.
– А как он тянет? – еще тише спросила Даша. – Дедушка рассказывал, вальдшнеп какие-то особые звуки издает…
– Ну, если потянет классически… – взяв девушку под податливый локоток, Серега прошел с ней немного в сторонку и встал примерно посередине между березовым молодняком и высокими деревьями, спиной к лесу.
– А классическая тяга – самая прелесть. То сначала мы услышим эти самые звуки: резкое такое попискивание и, так называемое, «хорканье», чем-то похоже на нечастое поросячье хрюканье. Порой бывает непонятно, где он, откуда вылетит – слева, справа, из-за спины. Приходится во все стороны головой крутить. И вот тут-то очень может пригодиться вторая пара глаз, в данном случае – твоя, или моя, когда сама будешь с ружьем стоять…
– Сергей, ты доверишь мне ружье? – не веря своим словам, спросила Даша.
– А что тут такого? Сама же говорила, что на стрелковом стенде по тарелочкам стреляла.
– Одно дело тарелочки на стенде, другое – охота.
– Не бойся. Все у тебя получится. Особенно под моим руководством, – Серега говорил все так же тихо, глядя, в основном, в небо, но и на Дашу, нет-нет, да и бросал взгляды. Она определенно нравилась ему все больше и больше.
– Кстати, летящий вальдшнеп кажется гораздо крупнее тарелочки. Он по сравнению с другими лесными пичугами, типа пеночками и разными там дроздами, вообще вороной кажется…
– Так вот. Если я, к примеру, буду высматривать вальдшнепа слева, а ты, стоя за моей спиной, вдруг увидишь его, летящим с другой стороны, то желательно мне об этом сказать. Но ни в коем случае не кричать типа: «вальдшнеп», «вон он», «летит»… и тому подобное, из-за чего я, как дурак, начну крутить головой в разные стороны и профукаю птичку. Ты должна сказать четко, к примеру: «справа», «слева», «за спиной». Такая подсказка может оказаться очень своевременной, понимаешь. Потому что, как правило, летит вальдшнеп очень быстро, опоздаешь его увидеть, даже один выстрел сделать не успеешь. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнула Даша. – Только у меня есть такой недостаток… я с детства и до сих пор путаю право и лево. То есть фактически не путаю, просто случается, – думаю и вижу, что надо повернуть направо, а говорю – налево.
– Это беда… – вздохнул Серега.
– Беда. Я поэтому и водительские права получить никак не могу. Хотя мне дедушка и машину по наследству оставил, и за рулем я нормально себя чувствую… Другая бы на моем месте давно бы с этой проблемой справилась, а я считаю, что, если уж получать права, то только по-честному.
– Ну, так и не получай свои права. А тачку продай. У меня вот тачки нет, так она и…
– Вон он! – все время поглядывавший на небо Серега, вдруг резко вскинул ружье, и грохот выстрела заставил замолкнуть щебетавших вокруг птичек.
– Это вальдшнеп мелькнул? – с придыханием спросила Даша.
– Он. Только уж слишком далековато, – Серега улыбался. – Я, скорее, для очистки совести стрелял.
– То есть, стрелять было бесполезно?
– Ну, во-первых, своим выстрелом я дал понять Максу, что тяга уже началась, и чтобы он варежку не разевал. А, во-вторых, существует такой посыл: если выстрелил по вальдшнепу, считай, охота состоялась!
Вместо использованного патрона он дослал в патронник еще один и, поставив ружье на предохранитель, протянул девушке:
– Как и договаривались, – следующий выстрел за тобой.
Кокетничать Даша не стала, прекрасно понимая, что здесь, в сумерках лесной поляны, это абсолютно неуместно. Ружье взяла правильно – видимо, дедушкина школа, так же правильно приложила приклад к плечу и, прицелившись в небо, держа палец на спусковом крючке, плавно повела стволом.
– Все грамотно делаешь, – похвалил Серега. – Теперь становись на мое место, снимай ружье с предохранителя… так, все правильно…
Где-то неподалеку позвучал выстрел, вслед за ним еще – канонадой – три или четыре…
– Вот и Макс разговелся, – прокомментировал Серега. – В таких случаях говорится: «С полем!»
– Он подстрелил? – спросила Даша, сжимая ружье и глядя в небо.
– Сомневаюсь, – сказал Серега. – Хотя, все может быть. Ты лучше не отвлекайся, сосредоточься, слух напряги. Вальдшнепы – такие проныры, могут и без всяких хорканий откуда-нибудь сбоку выскочить, только их и видели…
С ружьем наизготовку Даша простояла минуты три, пять, десять… Щебетание птичек вокруг становилось все тише и реже, сумерки сгущались все сильнее, но вальдшнепа больше не было ни видно, ни слышно. И ружье Максима тоже молчало, хотя где-то вдалеке выстрелы все-таки раздавались…
– Расслаблять не надо, – прошептал Серега. – Такое бывает частенько: самые нетерпеливые разведчики свой первый облет сделали, а все остальные чуть позже могут валом повалить.
– Я и не рассла…
– Вальдшнеп! – на полуслове прервал охотницу Серега. И тут же, спохватившись, что крикнул совсем не то, чему наставлял Дашу:
– Слева от тебя! На березки налетает, – он вдруг сорвал со своей головы вязаную шапку и подбросил ее высоко вверх. Чем, кажется, ввел девушку в еще большее заблуждение. И все-таки она выстрелила по пролетавшему мимо вальдшнепу. Промахнулась. А длинноносый куличок, вместо того, чтобы испугаться грохота и спасаться за верхушками берез, почему-то вильнул к тому месту, куда упала шапка, замедляя полет, подставляясь под еще один выстрел. Но Даша почему-то опустила ружье, а вальдшнеп, видимо поняв, что перепутал шапку с самочкой, вновь вильну и был таков.
– Почему больше не стреляла! – в сердцах крикнул Серега. – Патрон, что ли перекосило?
Словно в ответ ему со стороны Максима послышался дуплет и после короткой паузы – еще один выстрел. Серега уже выхватил из рук Даши ружье и передернул затвор. Целый патрон выскочил из патронника, – значит, никакого перекоса не было.
– Почему еще-то не стреляла? – потряс Серега ружьем перед растерявшейся Дашей. – Здесь еще целых четыре патрона оставалось.
– Но он же падать начал. Я подумала, что попала… – часто-часто заморгала девушка, и Сереге показалась, что она вот-вот заплачет.
– Глупышка, – он с нежностью прижал Дашу к своей груди. Потом чуть отстранил и поцеловал в щеку. – Это вальдшнеп так на мою шапку отреагировал. У охотников такая хитрость – подбрасывать шапки, будто это самка его так подзывает.
– Я не знала…
«Хорр, хорр»… – вдруг раздалось где-то в вышине, и в следующее мгновение Серега, отскочив от девушки и вскинув ружье, уже вертел головой на триста шестьдесят градусов.
– За твоей спиной! – очень вовремя подсказала Даша. Серега крутанулся на месте и отдуплетил по вынырнувшему из-за кромки леса вальдшнепу. Тот вздрогнул, сложил крылья и, по плавной дуге перелетев через головы охотников, шлепнулся на землю метров в пятнадцати от них.
– Есть! – заорал Серега и побежал к трофею. Но не добежал, вновь услышав хорканье.
Этого вальдшнепа и он, и Даша увидели издалека. Тот неторопливо летел по-над самыми березками, отчетливо показывая на фоне угасающей зорьки свой длинный клюв. Эта была та самая классика, и Серега понял, что промахнуться по налетающей прямо на него мишени просто не имеет права. Не промахнулся!
– Есть! Есть! – теперь уже закричала Даша и, подражая Сереге, рванулась к упавшей птице.
Серега быстро подобрал первый трофей и тоже побежал ко второму. На самом деле бежать было очень желательно, даже необходимо. Случалось, что всего лишь подраненный вальдшнеп успевал затаиться в каких-нибудь кустиках и, несмотря на все поиски, так и оставался не найденным.
Даша опередила опытного охотника и теперь с любопытством и некой толикой сожаления разглядывала красавца-вальдшнепа.
– Теплый, – сказала она подошедшему Сереге. – А какие глаза большие! Черные-черные.
– Ты – молодец, – похвалил он. – Очень вовремя и грамотно на первого указала!
Серега потянулся к девушке, чтобы поцеловать, она улыбнулась и вместо щечки подставила губы.
– Но они такие маленькие, – чуть позже вздохнула Даша.
– Зато – вкусные-е! – Серега не удержался и вновь прильнул к ее губам. Она ответила на поцелуй, крепко к нему прижалась.
– Добыть вальдшнепа – счастье, – переведя дыхание, сказал Серега. – Добыть двух – счастье двойное. А поцеловать после этого такую замечательную девушку уже не просто счастье… Это…
Слова были лишними. Ружье и только что добытая дичь оказались на земле. Где-то в сгущающихся апрельских сумерках дичь, еще не добытая, тянула и хоркала, где-то далеко и не очень далеко звучали выстрелы, но Сереге и Даше до всего этого уже не было никакого дела…
//-- * * * --//
Мобильник зазвенел в самый неподходящий момент – во время обратной переправы через ручей, когда Серега с сидевшей у него на закорках Дашей только-только вступил в бурлящий поток. От неожиданности он даже пошатнулся, но, слава богу, восстановил равновесие и переход продолжил – было бы неправильным в завершение великолепной, небывалой охотничье-любовной зорьки искупаться в мутной ледяной водичке…
– Однажды у меня был случай, – игнорируя непрекращающиеся звонки и продолжая неторопливое продвижение к берегу, бодро рассказывал Серега, – Точно в такой же день пришли втроем – я, Гурий и Слава охотиться на вальдшнепа. Только не под Истрой, а под Звенигородом – там тоже есть места очень симпатичные. И такой же ручей, по-весеннему полноводный течет. Но переправы, похожей на эту, нигде нет, и глубина везде в лучшем случае – выше пояса, к тому же течение бешеное… А нам на другой берег в любом случае надо – здесь вальдшнеп никогда не тянул, а там, на полянке под названием Зимняя – гарантированно…
Серега, наконец-то ступил на берег, сделал еще пять шагов и позволил Даше медленно опуститься на твердую землю. Как раз и мобильник звонить перестал. Надо было бы узнать по определителю, кому Серега так срочно понадобился, но прежде хотелось отдышаться. Тут же раздалась еще одна трель – на мобильнике Даши.
– Юлька звонит. Алло! Через ручей переплавлялись… Да идем уже, идем… А у вас? А мы – двух! Все, ждите, мы быстро… – подержав мобильник у уха еще несколько секунд, Даша нажала кнопку отбоя и улыбнулась Сереге:
– Они одного взяли. И, кажется, Макс начал ругаться, что ты опять его… обставил.
– Прибедняется, – Серега не удержался и вновь поцеловал рыжеволосую, а она вновь его обняла и прижала к себе, правда, ненадолго. Отстранившись, спросила:
– Может, все-таки, пойдем, а то вдруг сейчас… А они еще подумают…
– Пойдем, конечно же. А то и в самом деле – вдруг…
– Так, чем та история с твоими друзьями закончилась? – спросила Даша, немного погодя.
– Там, кое-где через речку валялись упавшие деревья. По некоторым была вероятность перейти на другую сторону. Но еще желательно было иметь крепкую длинную палку, чтобы при переходе на нее опираться. Мы с Гурием отдали ружья Славе и стали такую палку искать. И вдруг я слышу за спиной вскрик. Оборачиваюсь – нет Славы. Бегом к речке. Смотрим, Слава висит спиной над самой водой, одной рукой за ветку держится, в другой – ружья. Он, видишь ли, попытался без палки перейти, ну и потерял равновесие, хорошо не бултыхнулся. Мы с Гурием его в четыре руки – кто за ремень, кто за рукава – на себя. Один рукав наполовину оторвали, но все-таки не дали искупаться, вытащили.
В той истории самое главное, что Слава, падая, все-таки успел крикнуть, сигнал бедствия подать, а мы, ни секунды не раздумывая, бросились его выручать. Слава долго бы не продержался и мало того, что с его купанием охота, естественно, закончилась бы, так и не начавшись. Но он бы еще и ружья утопил, и не факт, что мы бы их нашли даже после спада воды. Я уже не говорю, что Слава в той бурлящей реке легко мог погибнуть…
Речь про то, что в подобных нестандартных ситуациях очень важно не растеряться и быстро принять правильно решение. Мы с Максом однажды на охоте умудрились ружья утопить, хорошо, живыми остались… Но об этом в следующий раз расскажу, – пообещал Серега, увидав впереди мелькающий свет фонарика. – Пришли.
По словам Максима, выходило, что тяга в этот вечер была просто великолепной, он видел ровно десять вальдшнепов, стрелял по восьми, подстрелил стопроцентно двух, но нашел, вернее, нашла Юля только одного.
– А ты-то чего так мало стрелял? – недоумевал Максим. – Место, что ли неудачное выбрал.
– Место – в сто раз лучше твоего! Просто ружье заклинило, – придумал Серега отговорку, – пока возился, над нами вальдшнепы стаями летали.
– Мы стреляли редко, зато метко, – Даша сунула под нос подруге двух долгоносиков.
– Предлагаю завтра на нашу с Дашей поляну вместе идти, – сказал Серега. – Только по дороге через ручей переправляться придется.
– Меня Сергей на руках переносил, – похвасталась Даша.
– Юлечка, не бойся, я тебя тоже перенесу, – обнадежил Максим. – И тогда посмотрим, кто из нас более меткий…
Егерь Мих Михыч не подвел, без задержки приехал на своем УАЗике к поджидавшему его Витьку и джип благополучно вытащил. Пока начальник охотился, Витёк успел сгонять до ближайшей автомойки и вернуться. Наверное, только ему одному было нечему веселиться, Максим же с Юлей и особенно Серега с Дашей пребывали в настоящей эйфории. Все было хорошо: и погода, и охота, и компания… Если же учесть, что предстояли еще два дня такого же отдыха, то лучшего и желать хотелось.
Мих Михыч оказался вообще молодец: как и обещал, предоставил гостям три домика, по два койко-места в каждом, в которых заранее включил обогреватели; в один домик притащил корзинки – с подсадными уточками; неподалеку от домиков установил под открытым небом стол и мангал, приготовил дровишки – чтобы с шашлыком не затягивать; и в качестве сюрприза обрадовал, что, как только они будут готовы трапезничать, принесет «на дегустацию» только сваренную налимью уху.
Все эти услуги, конечно же, осуществлялись за неплохие деньги, но для Максима, изначально взявшего на себя общие расходы, это не было проблемой. Оставалось только расслабляться, наедаться, напиваться и радоваться жизни.
Серега настолько понравилась уха, что он попросил добавки. Стол ломился от закупленных Максимом на рынке деликатесов, а еще предстоял шашлык, над которым колдовал Витёк. С выпивкой тоже все было в порядке…
Один за другим произносились тосты, присоединившийся к застолью Мих Михыч, сыпал бородатыми анекдотами, Даша и Юля, впечатленные охотой и все остальным, задорно смеялись, Максим пафосно рассказывал какие-то истории… А у измотавшегося за день Сереги Костикова в самом разгаре веселья начали слипаться глаза…
//-- * * * --//
Вообще-то смертельно хотелось покемарить еще пару часиков, но Мих Михыч, как и обещал, растолкал охотников затемно. Сонливость прошла, как только Серега ополоснул лицо ледяной водой из рукомойника. И сразу заторопился собираться. Хотя всего-то нужно было взять ружье, рюкзак и корзину с подсадной уточкой. Максим действовал так же оперативно. У причала, освещенным яркой лампочкой, они, полностью экипированные, оказались точно в назначенное егерем время.
Каково же было удивление, когда они обнаружили в поджидавшем катере Дашу! Накануне разговор о совместной утренней охоте был, но, как бы, не на полном серьезе. Все-таки подниматься девушкам в такую рань, да еще, когда на улице не май-месяц…
– С добрым утром, мальчики! – весело поприветствовала она изумленных охотников. – Юлька – неподъемная. Дрыхнет. А я – готова на новые подвиги.
– Дашка, ты – наш человек! – показал большой палец Максим.
– В плане одежды нормально утеплилась? – заботливо поинтересовался Серега, запрыгнувший в катер и присевший рядом с ней. – А то у меня запасное термобелье имеется.
– Главное – попу не отморозить, – Максим, привычно занял место рядом с водительским, в данном случае – с капитанским.
– Попа не замерзнет, а вот ноги – не знаю.
– В крайнем случае, я согрею и твою попу, и твои ножки, – шепнул ей на ухо Серега.
– Я бы и сам их согрел, – услышал шепот Максим и повернулся к ним с уже открытой фляжечкой. – Но сейчас, всем нам просто необходимо разговеться-опохмелиться.
– Ма-а-акс… ну, зачем же с самого утра-а…
– Шуба! Тебе хорошо, ты утречком всегда, как огурец… А мне – надо. Дашка, тебе – надо?
– А охотничья этика водку с утра позволяет?
– Это – виски.
– И?
– Даша, проще разговеться, а то ведь не отвяжется, – Серега выхватил у друга фляжечку и, прежде чем отдать ее соседке, глотнул сам. В обмен она вручила ему и Максиму по кусочку шоколадки.
– Дашка, ты – определенно наш человек.
– Доброе утро, господа охотники! – окликнул разместившихся в катере Мих Михыч. – Готовы стартануть?
– Гото-овы!
Мих Михыч не разгонялся – по-темному это могло быть чревато. Когда места знакомые и до шалашей – рукой подать, охотники добирались до них на весельных лодках самостоятельно. Но здесь, на Истринском водохранилище было другое дело. Цивилизация – цивилизацией, но километр-другой, куда-нибудь вглубь, в бездорожье, и места, по сути, открывались дикие. Если нога человека там и ступала, то редко. Природа!
Сначала егерь высадил на берег Максима. Прежде поинтересовался, справится ли тот со своей подсадной уткой. Конечно, справится – дело-то привычное. Серега с Дашей выбрались из катера в самом конце залива, где росла одинокая ива, рядом с которой был оборудован шалаш.
Только-только начало рассветать. Утку, прозванную Серегой Марьей Афанасьевной Колывановой, охотник пустил в плавание на длинной веревке метрах в пятнадцати от шалаша. Кстати, в плане прозвища Даша шутку оценила, – сразу вспомнив фильм, в котором фигурировала небезызвестная Манька Облигация.
Утка же для начала почистила перышки, макаясь с головой в воду, несколько раз нехотя крякнула и затихла. В то же время со стороны, где высадился Максим, кряканье раздавалось вовсю. Но, не исключено, что охотник сам крякал в специальный манок. Серега вспомнил, что и у него манок имеется. Достал, покрякал. Возможно, это спровоцировало и Марью Афанасьевну, которая вдруг выдала такую яростную серию призывно-любовных звуков, что ни один селезень в округе не должен был остаться равнодушен. И ведь впрямь, где-то в светлеющем небе раздалось ответное шварканье. Но тут же ухо охотника порадовали и другие звуки, а именно курлыканье.
– Гуси, – шепнул Серега Даше и выскочил из шалаша. На прежних весенних охотах с подсадной уткой ему дважды доводилось стрелять по гусям. И оба раза – неудачно. Вся беда была только в том, что для гусей нужны «гранаты другой системы», то есть, дробь не на утку, а именно на гусей – более крупная. Вот и сейчас, как и накануне, в Серегиной пятизарядке дробь была «пятерка», годившаяся и на вальдшнепа, и на утку, но не на гуся – разве что какая-нибудь дробина попадет этой крупной птице в глаз. Гуси налетели быстро, Серега сделал два выстрела, у него даже создалось впечатление, что дробь ударила по гусиным крыльям, но желанная добыча, как летела по прямой, так полетела и дальше.
Серега не расстроился. Он вообще не был жадным до дичи и сколько раз делился теми же добытыми утками хотя бы с Максимом. То же самое касалось и пойманной рыбы, которую он готов был раздать друзьям-товарищам, хоть всю. А вот грибы – другое дело. Их он, сколько бы ни собрал, обязательно приносил домой, обязательно самостоятельно чистил-варил-жарил… Кстати, добытых вчера вальдшнепов он надеялся после сегодняшней охоты, в каком-нибудь виде приготовить и съесть, желательно – вместе с подстреленными кряковыми селезнями.
А для этого должна была постараться его подсадная утка. Которую Серега почему-то не увидел на положенном месте. Мария Афанасьевна все так же плавала, только значительно дальше отведенного ей веревкой расстояния. Причем, все дальше и дальше удалялась от берега
– Опять, что ли ногавка отвязалась? – в сердцах плюнул Серега. – Вот непруха!
– Стрелять не станешь? – Даша, видимо, вспомнила вчерашний разговор в машине. Серега, словно, задетый за живое, вскинул ружье, прицелился, но нажимать на спусковой крючок не стал. Это и в самом деле могло сравниться с «охотой в зоопарке». Зато, кое-что вспомнив, и чуть поразмыслив, обратился к девушке:
– Ты вчера показывала Юльке композицию «Зазевавшийся охотник». Зачем ее с собой таскаешь?
– Случайно получилось. Она у меня на работе хранилась, но я собралась ее домой привезти, в сумочку убрала, а тут вдруг Макс на охоту пригласил.
– А где «Зазевавшийся охотник» сейчас.
– У меня, с собой.
– Можешь, на несколько минут одолжить?
– Конечно, – недолго покопавшись в сумочке, Даше доверчиво передала Сереге его собственную поделку.
Особой целесообразности в осуществлении только что придуманной идеи Серега не видел. Да и последствия могли оказаться непредсказуемыми. Но такой уж выдался расклад: охота только-только началась; подсадная утка отвязалась, уплыла и уже скрылась где-то в камышах; и, как следствие, впереди были часа четыре пустого времяпровождения… так, почему бы не попробовать воплотить идею в жизнь.
– Даша, пожалуйста, прошу отнестись к тому, что, возможно, произойдет, с некоторой долей понимания. Договорились?
– А, что произойдет? – заинтересовалась она.
– Может быть, вообще ничего. Но иногда у меня с моими пластилиновыми поделками некоторые фокусы-покусы получаются. Ты, главное, если что-то получится, поспокойнее к этому отнесись. И – самое главное – никому потом об этом не рассказывай. Договорились?
– Мне – поклясться?
– Да, – посерьезнел скульптор. – Тут такое дело…
– Хорошо, – сказала Даша, – Я клянусь никого в твои фокусы-покусы не посвящать. Этого достаточно?
– Достаточно. Но только в том случае, если клятва будет скреплена поцелуем. А после поцелуя, что бы я ни делал, наблюдай за всем этим молча. Пожалуйста…
Серега вновь почувствовал вкус ее губ на своих губах, и ему очень захотелось, чтобы поцелуй этим не ограничился, но сначала необходимо было попробовать выполнить задуманное.
Глядя на его манипуляции, Даша не могла не задаться вопросом, что, собственно происходит. А происходило следующее. Пообещав Даше в ближайшее время восстановить композицию, Серега принялся над ней «фокусничать». Для начала ногтем соскреб с лужи некоторое количество пластилина голубого цвета. Размял его до лепешечки размером побольше пятирублевой монеты. Положил лепешечку на подставленную Дашей ладонь, отсоединил от основной композиции пластилинового селезня, и перенес его на эту, якобы лужицу.
Даша наблюдала за ним молча. Серега же отложил на бугорок пластилинового «Зазевавшего охотника», попросил девушку опустить ладонь с селезнем поближе к воде, а сам начал поспешно раздеваться. Снял сапоги с носками, штаны, курточку, рубашку, собрался, было и трусы снять, но все-таки постеснялся. Даша молчала, а Серега зашмыгал носом – все-таки сыровато было без одежды ранним апрельским утром, да еще и рядом с водой. И чихнул – прямо на Дашину ладонь с «плавающим в лужице кряковым селезнем». И зачихался еще, по всей видимости, обрызгивая слюной ладонь недоумевавшей девушки.
Но в еще большем недоумении Даша оказалась, когда Серега, наконец-то, перестав чихать, отпрянул от ее ладони, на которой пластилиновый селезень уже не просто сидел в лужице, а плавал кругами, открывал свой клюв, и, кажется, крякал. Эти звуки были еле-еле слышимы, но очень похожи на те, что издавал летящий далеко и высоко в небе селезень.
Теперь у Даши не только глаза повылезали из орбит, так еще и рот открылся, и, не исключено, что и волосы дыбом встали. На что Серега демонстративно развел руками – мол, я же тебя предупреждал. И тут же весь обратился в слух – в сторону камышей, в которых притаилась отвязавшаяся уточка по прозвищу Марья Афанасьевна Колыванова.
Утка начала крякать! Именно так, как надо, с вдохновением, отвечающим на призывные любовные звуки будущего кавалера. И не важно, что в данном случае кавалер был пластилиново-ожившим. По всей видимости, уж очень страстно он ее подзывал! Марья Афанасьевна, не догадываясь о подвохе и не переставая отвечать, стремительно плыла к шалашу, за которым ее поджидал раздетый до трусов, готовый к броску Серега Костиков.
Он и в самом деле бросился на очумевшую подсадную, как только она оказалась в пределе досягаемости, и бросился очень удачно. Да, при этом, рука Даши, до последнего не верившей в происходящее, дернулась, «лужица» вместе с голосившим селезнем упали с ладони и мгновенно растворились в воздухе. Да, при этом Серега с головой окунулся в воду… Но! Марья Афанасьевна оказалась у него в руках, и это было главное.
– Сможешь эту дуру некоторое время подержать? – мокрый с головы до пят Серега протянул утку Даше.
Вконец растерявшаяся девушка кивнула и приняла такую же мокрую, как охотник крякушу. Даша думала, что Серега постарается, как можно быстрее одеться, но тот пробежал по берегу и забрел в воду, как оказалось, в поисках груза и веревки, к которой была привязана подсадная. Нашел. Как выяснилось, подвела не ногавка на ее лапе, а именно веревка – перетерлась. Вскоре охотник исправил положение, и строптивая Мария Афанасьевна вновь была высажена на воду. Он вручил Даше ружье, наказал быть повнимательней и в случае чего – стрелять, помня, что ружье заряжено не одним, а пятью патронами, и стал поспешно растираться запасной футболкой и одеваться.
Торопиться было отчего. В округе зазвучали выстрелы, кажется, и Максим отметился одиночным, – значит, подбил селезня. И значит, именно в эти минуты началась самая охота. И вдалеке, и поблизости уже непрерывно раздавались призывные утиные кряканья, периодически им отвечали кавалеры-селезни. И только Мария Афанасьевна не открывала клюв, будто воды в него набрала. Скорее всего, такое ее поведение было следствием недавних событий. Но охотникам-то, какое до этого дело!
Наконец-то одевшись, Серега принялся проверять карманы – все ли на месте, и наткнулся на манок. Что ж, если не крякает утка, придется работать вместо нее. И он громко закрякал в манок над самым ухом всматривавшейся в небо Даши.
– Ой! – вздрогнула она. – Я от испуга чуть на курок не нажала.
– Извини, – улыбнулся он. – Кстати, грамотно говорить – нажала не на курок, а на спусковой крючок.
– Я знаю… Просто, иногда так даже известные писатели пишут.
– Да-да-да. Помнишь, у меня дома пили с Игорем Акимовым. Он ведь неплохие книги пишет, с захватывающим сюжетом, интересными историями, которые запоминаются, и которые можно пересказывать. Пишет грамотно, литературным языком. И при этом половина его романов до сих пор не опубликована. В то время как у некоторых «нажимающих на курок», якобы писателей, тиражи выходят сотнями тысяч. И, мало того, их еще и мэтрами называют, всяческими премиями награждают…
Серега положил руку на плечо Даше, чтобы не пугалась, и выдал манком серию призывных кряканий.
– Почему же так происходит? – спросила Даша, когда манок умолк.
– Да, черт его знает! Много причин, одна из которых – недальновидность издателей. То есть, глобальная недальновидность. Или это какой-то заговор, типа тупого читателя больше, чем умного, так пускай тупицы еще больше плодятся. А для этого надо больше выпускать бездарных книг.
Я в этом бизнесе не очень разбираюсь, просто много книг читаю, кое-что вижу, выводы делаю, да и Игорь Акимов рассказывал. Получается, что издателю выгодно публиковать не качество, а количество – чтобы быстрее и больше бабла срубить.
В общем, хорошо, что я не писатель, а простой читатель. Мне не надо, как Игорю Акимову доказывать, что вокруг сплошные верблюды, а ты из другой, так сказать, категории.
– А он – доказывает?
– Бывает, пытается доказать. Посещает всяческие конвенты писателей-фантастов, что-то там обсуждает, с кем-то спорит. Но без особых успехов… – Серега вновь покрякал в манок, потом продолжил:
– Между прочим, я однажды вместе с Игорем такой конвент посетил – под Питером, на берегу Финского залива. И в итоге сделал для себя соответствующий вывод. Там очень популярен девиз, мол, «Писать надо лучше!» И все с этим девизом носятся. Беда в том, что, по сути, получается все наоборот – «Писать надо хуже»! При этом, главное: либо самому быть в издательском бизнесе, либо каким-то образом добиться, чтобы тебя раскрутили рекламой и тому подобным, и чтобы книги выставили на продажу в большом количестве торговых точек, но только не оставляли на складе. А уж, какую галиматью ты в этих книгах написал, это для раскрутки несущественно. Короче – полный идиотизм.
– Ты, в основном, фантастику читаешь? – спросил Даша, все так же вглядываясь в светлеющее небо.
– Конечно. Нет, раньше-то все подряд поглощал: исторические романы, детективы, классику, конечно же. Но в последнее время – исключительно фантастику. Но стараюсь выбирать хорошую. Из-за чего, кстати, почти отказался от фантастики женской…
– Почему? – оглянулась на него Даша.
– Да потому, – Серега в очередной раз покрякал в манок. – Потому что подавляющее большинство баб, извини меня, типичные библиотекарши, у которых никакой жизненной практики нет. Начитались про драконов и принцесс, и вот пишут себе продолжение эпопей, так сказать, по мотивам. А на практике не знают, к какому плечу ружье прикладывать.
Шварканье раздалось вдруг прямо над шалашом. В ответ Марья Афанасьевна крякнула всего лишь раз, и тут же селезень спикировал из-за голов Даши и Сереги, но на воду не сел, отвернул, начал набирать высоту. И вот тогда-то подсадная неистово залилась любовным призывом. Селезень мгновенно пошел на разворот и стал резко снижаться, чуть ли на голову крякуши.
По правилам весенней охоты, стрелять по селезню разрешалось только после того, как он приводнится. Даша либо правил не знала, либо посчитала, что нет правил без исключений, но на спусковой крючок нажала, когда расправивший крылья и выставивший оранжевые лапы селезень, был еще в полете. Опрокинувшись навзничь, несостоявшийся любовник упал в воду. Добивать не пришлось.
Бывало, Костиков брал с собой на охоту телескопический спиннинг. Не с целью половить в свободное время рыбку, а чтобы в холодрыгу не плавать за подстреленной уткой, а, сделав прицельный заброс, зацепить ее блесной и вытащить. И такое случалось не раз. В данном случае в спиннинге не было необходимости, – подстреленного селезня должен был подобрать приплывший на катере егерь. Поэтому Серега поцеловал и поздравил Дашу со знатным трофеем, отобрал у нее ружье и весь обратился во внимание – охота продолжалась.
А погода, кажется, начала портиться. Подул легкий ветерок, только что поднявшееся над лесом солнце, спряталось за тучами – не грозовыми, но обещавшими дождь. Серега зашмыгал носом, то и дело, передергиваясь от озноба.
– Ты совсем замерз, – прижалась к нему сзади Даша. – Как бы опять не захворал.
– Жаль водку с собой не взяли. Сейчас всю хворобу отогнали бы.
– А можно вопрос?
– По поводу пластилинового селезня?
– Да.
– Как только вернусь домой, слеплю нового. Или даже двух.
– Два – слишком много для той лужицы. Но мне интересно… Если бы ты чихнул на зазевавшегося охотника… он бы тоже…
– Прижимайся сильнее, мне так гораздо теплее… И очень нравится, как над ухом дышишь…
– Увиливаешь от ответа?
– Ну-у-у… если честно, да, увиливаю.
– Чего-то боишься?
– Я… не знаю, как сказать.
– Просто ответь, «зазевавшийся охотник» тоже зашевелился бы?
– Хорошо, отвечу, – Серега почти решился посвятить еще одного человека в тайну своего хобби. – Но при условии, что сначала ты честно ответишь на два моих вопроса.
– Клянусь говорить правду и только правду.
Он не видел лица Даши, но чувствовалось, что на нем нет даже тени улыбки.
– Скажи, пожалуйста, тебе вчера вечером, на вальдшнепиной поляне со мной… понравилось?
– Это было лучшее, что до сих пор случалось в моей жизни, – не раздумывая, ответила девушка. И прижалась к нему еще сильнее. – Если честно… я бы согласилась на повторение хотя бы здесь и прямо сейчас…
– При таком раскладе с меня точно всю хворобу, как рукой бы сняло… – Серега поставил ружье на предохранитель.
– А – второй вопрос?
– Второй вопрос не совсем корректный… – Серега давно хотел его задать, но никак не решался. – Лично я на подобный вопрос мог бы отреагировать по-разному: либо абсолютно спокойно, либо возмутиться, либо вообще послать спросившего куда подальше… Дашка, я прошу, не обижаться и не возмущаться, просто ответь, ладно?
– Да ладно, ладно, спрашивай уже!
– Ты – лесбиянка?
Вместо ответа Даша рассмеялась, да так звонко, что, наверное, всю дичь в округе распугала. Но Сереге было не до смеха. Наталья Юрьевна – Дашина подруга, или начальница, а может, и то, и другое, заказывая ему слепить композицию «Русская баня», пожелала изобразить себя и ее именно как двух лесбиянок. И он это пожелание частично выполнил – слепил обеих в довольно-таки эротично-привлекательном виде. Осталось лишь обсудить с заказчицей позы подружек, а довести композицию до ума было делом техники. Но после недолгого, но довольно приятного общения с Дашей, отношение к ней стало далеко не таким, как к рыжеволосой пластилиновой фигурке.
Для него всегда было очень важно услышать однозначный ответ на поставленный вопрос. И Серега Костиков всегда предпочитал этому ответу верить, чем впоследствии узнать, что ему сказали неправду. В дальнейшем с такими людьми он предпочитал не общаться. Даша продолжала смеяться, а он снова снял ружье с предохранителя и взялся за манок, чтобы крякать вместо молчавшей подсадной утки. Даша его поняла.
– Сергей, если по-честному… однажды у меня был детский, если можно так сказать «лесбийский полуопыт», который оказался никаким, но которого мне хватило. Но с чего вдруг ты об этом поинтересовался?
Серега почувствовал себя не в своей тарелке. Он верил, что Даша ни капли не лукавит, и должен был поступать соответственно. Но с Татьяной Юрьевной у него тоже был уговор никому о деталях ее затеи не рассказывать, а свое слово Серега Костиков держал.
Ему на выручку пришел все больше усиливающийся звук мотора, и показавшийся из-за мыса знакомый катер, которым правил Мих Михыч. К немалому удивлению Сереги, рядом с егерем сидел Максим.
– Что-то случилось, – сказал Серега Даше и оказался прав.
– Шуба, у меня проблемы! Дачу мою грабанули, – не мешкая, поставил в известность Максим. – Соседка увидела дверь открытую, заглянула – там разгром. Вызвала милицию, так что надо срочно туда лететь.
– Понятно, Макс. Вместе уматываем.
– Да нет, если хотите, оставайтесь. За все заплачено…
– Все, все, Макс, не продолжай. Вместе приехали, вместе уезжаем. Дача-то хоть застрахована?
//-- * * * --//
Все-таки насморк Костиков подхватил. Все могло закончиться гораздо хуже, и даже хорошо, что утренняя охота прервалась так вовремя. Правда, задержись Серега с Дашей в шалаше, скорее всего, им стало бы не до дичи, но развивать личные отношения можно было и не на охоте.
Зато, вернувшись на базу, Серега с помощью рыжеволосой охотницы хорошенько растерся водкой, да и вовнутрь принял неслабо. Запасался-то Максим на двое суток – и продуктами, и спиртным. Продукты оставили Мих Михычу, а спиртное забрали с собой и по дороге домой то и дело о нем вспоминали. Максим, в преддверии беседы с милицией по поводу ограбления дачи, составления протокола и тому подобного, только пригублял, зато Серега и девушки, особенно Юленька, позволили себе чуть ли не дойти до полной кондиции. Видя такое дело, Максим попросил Витька сначала подвезти до дома Серегу, затем девушек, и уж потом ехать на свою ограбленную дачу.
Дома Серега, конечно же, сразу завалился спать и проснулся ближе к вечеру, чувствуя себя совершенно разбитым. Делать ничего не мог, хорошо хоть по телевизору играл любимый московский «Спартак», который в очередной раз лишился очков, пропустив гол на последней минуте матча. Переключил программу на какой-то извращенно снятый фантастический фильм, смотреть который на трезвую голову было совершенно невозможно – хорошо хоть при расставании Максим снабдил его бутылкой из нереализованных охотничьих запасов…
Зато в воскресенье Костиков чувствовал себя очень даже ничего, если бы не насморк, так и вообще прекрасно. Наступило самое время заняться делом.
Первую половину дня скульптор посвятил завершению композиции «Русская баня». Все вышло преотлично: пол и стены, печка, бочки, шайки, ковшики, веники… Фигурки размещать по конкретным местам и в конкретных позах пока не стал – прежде все-таки надо было посоветоваться с заказчицей. К тому же, одну фигурку он собирался заменить. Ну, не хотелось Сереге, чтобы рыжеволосая фигурировала в композиции, как лесбиянка. Вообще не хотелось, чтобы в бане присутствовала копия Даши, вместо нее он готов был слепить кого угодно. Главное, чтобы Татьяна Юрьевна согласилась на замену, ну а если не согласится… – там видно будет. Встретиться с заказчицей Серега собирался завтра, у нее на работе.
Там же Серега надеялся повидаться с Дашей. Помня свое обещание, на замену утерянного-исчезнувшего селезня из композиции «Зазевавшийся охотник», он слепил нового. Кстати, в связи с этим, у него с Дашей предстоял разговор… Но сейчас забивать себе этим голову Серега не хотел – пусть завтра, в понедельник все будет экспромтом.
Завтра же он собирался наконец-то посетить потаенную квартиру на Сретенке. Навестить своих живчиков, пообщаться с ними, узнать, как дела, что им требуется. И главное – подсадить в Застолье нового персонажа – условного маньяка Тёртого. А вдруг домыслы подполковника Заводного и капитана Клюева окажутся не лишенными смысла, и с помощью живчиков, в самом деле, удастся вычислить преступника!
Ну а для живчиков он с усердием принялся лепить, так сказать, запасы впрок: условные мешки с сахаром, солью, мукой, репчатым луком; бочки соленых огурцов, помидоров, квашеной капусты; брикеты дрожжей; канистры со спиртом, баклажки с пивом… Не забыл и про Влада Мохова – на шунгитовой «скале» слепил отдельное помещение с предметами мебели; под этот остров подогнал пять платформочек, которые покрыл пластилином голубого цвета – водное пространство; слепил и лодку с веслами. На лодку скульптор потратил остатки своих сил. Да и время за лепкой, как всегда пролетело незаметно. Зато плодотворно. В этот воскресный день на удивление, никто не позвонил, ни в квартиру скульптора, ни на его мобильник.
//-- * * * --//
Сумка, в которую поместилась композиция «Русская баня» – в коробке из-под обуви, коробочки с сопутствующими деталями, отдельная – с лодкой и маньяком, спичечный коробок – с селезнем, несколько коробок пластилина, а также двухкилограммовый камень шунгит, как остров для поселения Влада Мохова, оказалась не то чтобы неподъемной, но очень неудобной для транспортировки. Серега Костиков намучился, пока добирался на общественном транспорте до страховой конторы, в которой обосновался друг Макс. Впору было поразмышлять, в плане того, что в некоторых случаях личный транспорт намного привлекательнее общественного.
Но ведь Серега мог и такси вызвать, однако пожалел денег, вот и пришлось напрягаться с двумя пересадками в метро, а потом и пешей прогулкой. С другой стороны – такой способ передвижения в середине дня в самом центре Москвы, был наиболее быстрым.
Контора, где работал Макс, была донельзя солидной: огромный холл, богатый интерьер, клиентов встречали по предварительной договоренности. Максим Николаевич попросил Костикова подождать в том самом холле минут десять – мол, извини, приятель, неотложная встреча с важными людьми. Пришлось подождать. Впрочем, Серега не особо и торопился. Он вообще пребывал в некой прострации – впереди, буквально в ближайшие минуты и часы его ожидало столько интересного! Вот если бы еще не надоедливый насморк…
Максим Николаевич заставил ждать едва ли не полчаса. Костиков начал злиться и уже собрался повторно набрать номер мобильника такого занятого начальника отдела, чтобы обрушиться с упреками и возмущением, но тот как раз появился – в стильном костюме, при галстуке, с правильной улыбкой на холеном, обаятельном лице. Ну, вот, как у такого не застраховать свое бесценное имущество и даже собственную жизнь!
Максим провел шмыгающего носом Серегу в свои апартаменты, где угостил вискариком и рассказал, что воришек, залезших на его дачу, задержали в тот же вечер. Ими оказались два местных алкаша. Правда, похищенные вещи законному владельцу до сих пор не вернули, необходимо было доказать, что они принадлежат именно ему, а не кому-то еще. Это Максима раздражало даже больше самого факта ограбления. Но больше всего было обидно, что обломалась такая замечательная охота.
Беседу приятелей прервало появление Татьяны Юрьевны, из-за которой, собственно, Серега и приехал в страховое агентство. Она тут же утащила скульптора к себе, заперла дверь и, чуть ли не прыгала от нетерпения увидеть созданную им композицию.
– Думаю, деталей я слепил достаточно, – говорил Серега, соединяя платформочки с парилкой и помывочным отделением. – Если добавлять что-то еще, будет перебор. Фигурки пока не закреплял, хотел с вами посоветоваться…
– Вау! Какая прелесть! – Татьяна Юрьевна и в самом деле запрыгала, потрясая кулаками, словно футбольный болельщик, радующийся забитому в ворота соперника голу.
– Леон – просто вылитый. А если простыню отодвинуть?
– Там у него – все по-взрослому.
– А это же я! А это Юлька и Дашка! Какая прелесть! Как? Как тебе это удалось?
– Старался.
– И так быстро все слепил!
– Ночами не спал, – шмыгнул носом Серега и покосился на распахнутое окно – всегда боялся сквозняков.
И тут же был заключен в объятия заказчицы, которая еще и в губы его чмокнула.
– Шикарно! Леону эта баня ночами сниться будет. И никуда он от России не денется. Я его знаю!
– Татьяна, есть маленький нюанс…
– Расставляй всех сообразно своей фантазии. Представь, что ты сам на месте Леона оказался – так и расставляй. Только меня и…
– Я хотел бы заменить Дашу на другую партнершу, – не дал заказчице договорить Серега.
– Почему? Рыжая очень даже эротичной получилась.
– Предложите любую другу. Хоть Мерлин Монро, хоть…
– Да не нужна мне никакая Монро! Шуба, мы же с тобой договорились. Я сейчас и аванс тебе выдам, – Татьяна Юрьевна схватила со стола сумочку.
– С авансом – не торопитесь, – Серега посмотрел на открытое окно и, не удержавшись, громко чихнул. – Извините, простыл на охоте…
– Будь здоров!
– Спасибо.
– Ладно, обойдемся без аванса. Плачу сразу всю сумму. Наличными. Прямо сейчас!
– При одном условии… – он еле-еле удержался от очередного чиха. – Я слеплю для вас другую рыжеволосую подружку.
– Не надо мне другой. Погоди-ка! Ты на Дашку запал, что ли?
– Я… ап-ч-хи! – и на это раз не удержался Серега. И чихнул еще три раза подряд. После чего вздрогнул, словно электрический разряд получил, бросил взгляд на композицию «Русская баня» и вздрогнул еще раз.
– Да будь ты здоров, в конце-то концов! – нетерпеливо пожелала Татьяна Юрьевна.
На этот раз Серега ее не поблагодарил. Платформочки с парилкой и помывочным отделением вмиг перекочевали в коробку из-под обуви, а коробка – в сумку.
– Мне необходимо срочно принять лекарство! – бросил он через плечо, устремляясь к двери.
– У меня все есть, Сергей! Виски, коньяк…
– Нет, нет, спасибо! До свидания!
Дашу в здании страховой конторы он так и не встретил и спичечный коробок с пластилиновым кряковым селезнем, взамен утерянного, рыжеволосой красавице не передал. Но передать его и даже самому укрепить на лужице в композиции «Зазевавшийся охотник» можно и позже, сейчас важнее было решить другую проблему. Серега Костиков был почти уверен, что, чихая в кабинете Татьяны Юрьевны, невольно оживил персонажей «Русской бани». И это требовалось выяснить – чем раньше, тем лучше. Что он и спешил сделать в потаенной квартире на Сретенке.
С одной стороны, если композиция действительно «оживилась», это было донельзя прикольно! В таком случае к Застолью присоединялась свежая партия живчиков, а наблюдать за развитием отношений между ними такое удовольствие, – ни в какие кино и цирк не ходи!
С другой стороны… Если все сложится по «законам Застолья», то живущие в реальном мире пять женщин и один мужчина, причем, француз по национальности, начнут видеть сны про самих себя. Так же, как видели эти сны Любка Скоросчетова, Клюев, Фуфел, Боярин, да и он сам – глазами пластилинового Шубы.
И еще! Если пластилиновая баня заработала, то ему необходимо повторно и срочно лепить такую же, чтобы, согласно уговору, продать композицию Татьяне Юрьевне. Большой проблемы в этом не было, скопировать уже однажды сотворенное несложно, но где взять время! Учитывая, что послезавтра предстояло выйти на работу… Так еще неизвестно, какие у живчиков-аборигенов за время его отсутствия могли возникнуть проблемы. А тут еще этот маньяк…
Не без волнения открывал Серега Костиков дверь в потаенную квартиру на Сретенке. Даже, можно сказать, с дрожью в руках открывал, только сейчас сообразив, что с момента перемещения Застолья на новое место обитания пошли уже пятые сутки, и все это время живчики были предоставлены сами себе.
От сердца отлегло, когда всмотрелся в Застолье и, пересчитывая живчиков, увидел каждого из шестнадцати – шевелящимся. Более того – все до единого проявляли немалую активность: размахивали руками, хлопали в ладоши, подпрыгивали, что-то подбрасывали вверх…
– Привет, мелкота! Успокойтесь, успокойтесь, вернулся ваш папочка. Надеюсь, с голодухи не опухли?
Судя по жестам, в плане питания у живчиков все было в порядке. Но вот в плане выпивки…
– Спокуха! Боярин, Фуфел! Вы чего так разгорячились-то? Все я прекрасно понимаю. Я же вам оставлял. Мало? Никодим! Могли бы поэкономнее расходовать. Влад, успокойся, я свое слово держу. Зинаида, не ерепенься! Что, Маргарита Николаевна? Федот, среди скотины и птицы потерь нет? Хорошо! Вика, ты, как себя чувствуешь? Плавать так и не научилась? Ничего, научишься. Шуба? Давай, давай уже сюда тетрадь.
Серега принял пинцетом тетрадь из рук своей уменьшенной копии. Перелистнул исписанные страницы, но браться за увеличительное стекло, чтобы прочитать жалобы-требования-пожелания, повременил. В первую очередь, срочно, необходимо было распаковать сумку и узнать, что там с композицией «Русская баня»?
И ведь ожила композиция, – точно так же, как раньше оживали «Застолье», «Мороз – Красный нос», «Лыжная прогулочка»… Выходило, что к шестнадцати обитателям Застолья добавятся еще пять копий, слепленных с реальных женщин: Татьяна Юрьевна, Даша, Барби-Юленька, Катя Жайворонок и Марина Савельева, а также с копии мужчины французской национальности по имени Леон!
Еще и, якобы маньяка Тёртого предстояло добавить!!! Но с ним Серега собирался разобраться в последнюю очередь…
– Так! – обратился скульптор к недавно оживленным живчикам, держа в руке платформочку с парилкой, на которой вся эта, почти полностью обнаженная шестерка, жалась друг к другу, словно находилась на палубе маленького кораблика посреди штормящего моря.
– Успокойтесь, не паникуйте и слушайте меня внимательно! Татьяна Юрьевна, если Леон по-русски не кумекает, переводи ему. Я-то вас все равно не слышу. Не надо руками махать! И дергаться не надо. В первую очередь, уясните, что, оказавшись за бортом, то есть, за краем площадки, вы тут же исчезните, окажитесь в небытие. Уяснили? Не уяснили…
Марина Савельева, ты меня узнаешь? Нет?
Катя Жайворонок, а ты? Хорошо, молодец. Теперь, пожалуйста, сделай, что я тебе скажу, и очень скоро ты сможешь встретиться со своей подругой Машкой и с бывшим начальником Владом. Возьми один из ковшиков… Не надо в него воду набирать. Просто швырни его со всей силы в мою сторону.
Спокойно! Все видели? Точно так же, как только что исчез этот ковшик, исчезнете каждый из вас, если не будет осторожен. Да, успокойтесь вы, не все так ужасно…
Серега поставил «парилку» поблизости от фруктового сада Застолья и присоединил к ней помывочное отделение». После чего аккуратно взял за талию Маргариту Николаевну, наблюдавшую за происходящим вместе с остальными живчиками, и перенес ее на территорию бани.
– Сейчас вот она все доходчиво вам объяснит. А вы, если жизнь дорога, слушайте и запоминайте. Маргарита Николаевна, пожалуйста, разъясните новичкам, что к чему.
В бывшей учительнице скульптор не ошибся, она свое дело знала. И пока Марго, завладев вниманием любителей коллективно попариться, принялась им что-то втолковывать, Серега продолжил разбирать свою объемистую сумку.
Пять платформочек, покрытые пластилином голубого цвета, подразумевающим воду, и в некоторых местах – с растущим из этой воды камышом, скульптор прикрепил с северной стороны Застолья, оно стало граничить с садом-огородом, шестью комнатами, игровым полем и скотным двором. Остров-пляж, к которому был причален плот, расположил почти напротив игрового поля, остров-скалу – напротив сада-огорода.
Лодку, в которой сидел пластилиновый Тёртый – с натянутым на голову черным чулком, выставил между островами на не оживленное пока что озеро. Оживлять он решил все сразу: и Тёртого, и воду, и продукты, которые, судя по жестам, срочно требовались живчикам.
– Сейчас, мелкота, сейчас все получите, – говорил Серега, выставляя на игровое поле мешки с сахаром и солью, мукой и луком, бочки с соленьями, канистры со спиртом, баклажки с пивом, колбасы, сыры, буханки и батоны…
– Никодим, – обратился он к коменданту, – Я впредь постараюсь так долго не отсутствовать, но ты все равно возьми под контроль расход спиртного. И давайте, кумекайте, как самим себя обеспечивать всем необходимым. Абсолютно всем, конечно, не получится, без меня вы в любом случае долго не продержитесь.
Ты, Никодим, как комендант всего Застолья представь, да и все остальные представьте, вдруг я не появлюсь в этой квартире целый месяц. Сможете в этом случае справиться? Что плечами пожимаете!
Вы уже видели и догадались, что в Застолье случилось пополнение. Пять женщин и мужчина – прошу любить и жаловать. Мужчина, между прочим, француз. Они там сейчас голые в бане, но я постараюсь побыстрей слепить для всех одежду, ну, естественно, и дополнительную жилплощадь, посуду и тому подобное. К двери в баню перекину мосток. Парилка, между прочим, в рабочем состоянии. Вот вам и новое развлечение.
Теперь по поводу нового острова-скалы. Хотите вы этого или нет, но скала – личная территория Влада. Объясняю – почему. Дело в том, что моя личная квартира для Застолья со всеми его обитателями стала небезопасна. Поэтому-то мы переехали сюда, в потаенную квартиру Влада, о которой никто, кроме его и меня больше не знает. Другими словами, Влад обменял свою московскую квартиру на этот остров, и примите это, как должное.
Через несколько минут Застолье, помимо русской бани обзаведется еще и озером, в котором можно будет стирать белье, купаться, в котором, надеюсь, и рыбка водится. Главным рыболовом назначается… Шуба! Чего тебе, Шуба? А – тетрадь. Сейчас прочту. Да будут тебе новые рыболовные снасти, будут…
Кстати, за баню пусть отвечает одна из новеньких, Татьяна Юрьевна, эта – которая брюнетка. Женщин – ни в коем случае не обижать! Борисыч, на тебя, как бывшего капитана милиции, возлагаются полицейские функции. Хотя главный, повторюсь, – Никодим. А для тебя, Борисыч будет еще и особое задание. Вместе с продуктами и озером будет оживлен еще один живчик…
Что, Боярин? Чего тебе, Фуфел!!! Здоровье поправить? Да, что ж вы все такие нетерпеливые! Ладно-ладно. Борисыч, с тобой чуть позже наедине поговорим. А сейчас, мелкота, отойдите в сторонку, будет вам и пиво, и все остальное.
Собственно, Серега давно собирался чихнуть, но до сих пор себя сдерживал. Чихал он, как правило, сразу по несколько раз. Вот и сейчас, приблизив лицо к Застолью, позволил себе расчихаться, – верил, что этим оживляет все недавно слепленное собственными руками.
А когда прочихался, убедился, что верил не без основания. Живчики, конечно же, все внимание обратили на ставшие съедобными продукты. Для самого же скульптора интереснее была покачивающаяся на легких волнах лодка и ее пассажир, дергающий головой в черном чулке.
Серега ждал, когда же Тёртый этот чулок стащит – очень хотелось увидеть лицо возможного маньяка. А, дождавшись, понял, что Тёртый… чихает. И тут же вспомнил, что для него самого эти чихания небезопасны. Но Тёртый чихнул еще раз, прямо в близкое лицо скульптора. И…
//-- * * * --//
– Костиков! Костиков, ты это чего? Фуфел, Боярин, помогите! Викуля, да прими ты своего Шубу…
Не узнать голос бывшей одноклассницы, Серега не мог. И еще он не мог понять, почему Любка Скоросчётова поддерживает его под мышки, почему ноги стали словно ватные или… пластилиновые?
Всматриваясь в окружающее, Серега Костиков очень многое не понимал. Он находился почти посередине не очень большой прямоугольной лужайки, которую с двух сторон ограничивали стены чуть выше роста человека; со стороны третьей главенствующее положение занимал бильярдный стол; а со стороны четвертой, открытой – водное пространство. На самой лужайке суетились люди – знакомые и не очень, которые, наверняка, были заняты чем-то важным. Тут же, мяукали кошки, лаяли собаки, где-то неподалеку мычали коровы, хрюкали свиньи, кудахтали куры, даже петух голосил…
Все моментально встало на свои места, когда на призывы Скоросчётовой откликнулись сразу трое: его напарник по инкассации Петр Терентьев по прозвищу Боярин, его бывшая девушка Виктория Ким и его приятель, совладелец ресторана «Фазан и сазан» Владислав Мохов. Они втроем вцепились в него, Серегу Костикова, поставили на ноги и одновременно спросили:
– Как сам, боярин?
– Сережа, с тобой все в порядке?
– Шуба, ты перевоплотился, что ли?
Они смотрели ему глаза в глаза абсолютно по-разному: с беспокойством, с недоумением, с подозрением. И ему все стало понятно, и… очень страшно.
– Борисыч! Позовите Борисыча? – взмолился Серега-Шуба.
– Ты мне для сначала ответь… – скрежетнул зубами Мохов, двумя руками вцепившийся ему в лацканы рубашки. – Перевоплотился?
– Владмох, иди ты к чертовой матери, – встряла между ними Скоросчётова. – Не видишь, человеку плохо стало! Не видишь, что ли?
– Бори-ис-ыч…
– Сережа, пойдем домой!
– Да-да-да, Викуля, домой его, домой его надо, Шубу нашего, Костикова. Потащили! Боярин, помогай, давай!
– Ему – в первую очередь – водки надо.
– Так, беги за своей водкой, беги, беги. Викуля, а мы с тобой – потащили, потащили. Никуда от нас манна небесная не денется.
Комната с невысокими стенами, в которую они его завели, выглядела донельзя убогой. В армейской казарме помимо коек были хотя бы еще тумбочки, табуретки, здесь же – только кровать с двумя подушками и одеялом, и – всё! На эту убогую кровать и усадили Серегу-Шубу Любка Скоросчётова с Викой.
– Все, теперь сама, сама разбирайся со своим рыболовом-спортсменом. А я побегу, побегу… – оттараторила Скоросчётова и выскочила за дверь.
Вика, молча, присела с ним рядом. Серега на нее не смотрел. Работавшая кассиром в одном из московских универсамом Виктория Ким, двенадцать дней тому назад была убита из пистолета, расстреляна в упор Вячеславом Васильевичем Лисавиным по прозвищу Пан Зюзя…
Незадолго до трагедии он вылепил из пластилина уменьшенную копию Вики – вместе с копией самого себя и разместил фигурки на песчаном пляже. Композиция называлась «Необычный улов», и этим уловом был бюстгальтер Вики, который спиннингист Шуба нечаянно сорвал при забросе блесны.
Скульптор Серега Костиков превратил Вику с Шубой в живчиков, и они влились в жизнь Застолья. Когда Викторию Ким убили, погибла и ее пластилиновая копия, но скульптор заделал раны на ее теле, и Вика вновь стала живчиком, правда, в отличие от других, она ничего не помнила из своей прошлой жизни. Или только претворялась, что не помнит? Очень интересно будет понаблюдать за ее реакцией, когда она встретится на территории Застолья со своей бывшей подружкой Мариной Савельевой. За реакцией обеих…
– Напарник, тебе полегчало? – как всегда громогласно вопросил с порога распахнувшейся двери Петр Терентьев по прозвищу Боярин. В одной руке он держал большую кружку, в другой – два огурца.
– А то я – тут-как-тут!
Копию своего напарника Боярина скульптор слепил тоже до ограбления инкассаторского маршрута, на котором они вместе работали. И когда в реальной жизни Петр Терентьев, получив тяжелое ранение, впал в кому, живчик Боярин подвергся той же участи. Но Костиков живчика «залечил», и реальный Боярин, лежавший в реанимации московской больницы имени Боткина, пошел на поправку. Три дня назад Костиков вместе с другими инкассаторами навещал его в той замечательной больнице. Теперь живчик Боярин пришел навестить живчика Шубу.
В кружке оказался спирт. Буквально накануне Серега Костиков слепил четыре якобы пятилитровые канистры, надеясь, что живчики благоразумно будут его разбавлять, чтобы хватило надолго. Боярин, видимо, считал, что лучше пить спирт чистый, чем разбавленный…
//-- * * * --//
Из-за этого спирта Серега, кажется, пропустил все самое интересное. Он даже не помнил, допили они вдвоем с Бояриным кружку до дна или нет. Проснулся от того, что Вика трясла его за плечо. Эта была вторая ночь, проведенная с кореяночкой в одной постели. Или далеко не вторая? Шуба и Вика пребывали в Застолье вот уже дней десять. И, насколько знал Серега, они всегда были вместе…
Живчики знали, что делают их прототипы. Живчик пан Зюзя знал, что реальному пану Зюзе, Лисавину Вячеславу Васильевичу грозит смертельная опасность и указал скульптору Костикову его местоположение; живчик Фуфел знал, куда его прототип Владимир Селиванов отвез своего начальника; живчик Борисыч знал, что именно купил в супермаркете капитан Клюев по дороге к Сереге домой… Живчик Шуба знал все про Серегу Костикова. Но сам Костиков, и вместе с ним Любка Скоросчётова, Клюев, Боярин, Фуфел… видели, чем занимаются живчики, лишь во сне, да и то, когда засыпали на трезвую голову. Помимо снов, скульптор Костиков воочию наблюдал за своей пластилиновой копией. Правда, не очень внимательно, стеснялся подглядывать за самим собой.
Сейчас, Серега, влезший в шкуру самого себя, в шкуру живчика Шубы, и подавивший своим сознанием сознание собственной копии, практически не знал, чем занимался в Застолье, что говорил той же Вике, какие разговоры вел с остальными обитателями ограниченной территории.
Интересно, догадались ли живчики о его перевоплощении, о том, что их хозяин превратился в подобного им самим? Возможно, догадался Владислав Мохов. Скорее всего, догадался, – прямым текстом спросил, мол, перевоплотился ли? Другие не поняли. Вот и замечательно, и не надо им ничего понимать.
Кстати, теперь Шубе стало понятно, почему Мохов первое время после «опластилинивания» не отрывался от бутылки. Нет, то был не запой, скорее – стабилизация, адаптация мозгов и всего организма к сложившейся ситуации, к Застолью, как таковому.
Ладно, Влад может думать все, что угодно, главное, чтобы остальные ничего не знали, а для этого первое время необходимо поменьше говорить и побольше слушать. Разве что открыться Борисычу? И вместе думать, как быть дальше? Как жить дальше!
– Сережа, Никодим объявил общий сбор, – прервала его мысли сидевшая рядом на кровати Вика. – Скоро надо будет идти. Ты как себя чувствуешь, Сережа?
– Вроде бы, ничего. Я вчера… Что я – вчера?
– В обморок свалился…
Вика и в реальной жизни была довольно симпатичной, а здесь – вообще – глаз не отвести. Возможно, виной тому было воображение лепившего ее копию Сереги скульптора? У Вики-живчика и волосы были подлиннее, и глаза больше, и носик более утонченный, и губки более пухлые. Только почему-то эта красота никаких восторженных чувств внутри Шубы не вызывала. Нет, возможно, для Шубы вчерашнего Вика была воплощенным в жизнь идеала женской красоты, за одно прикосновение к которому можно было душу дьяволу продать. Для Шубы сегодняшнего… Он пока не мог определиться.
– А потом Боярин меня напоил?
– И сам напился. Вчера вообще какой-то нереальный разгул был…
– Расскажи. А то меня этот спирт вырубил просто напрочь.
– Зря Вышний в Застолье спирт вбрасывает. Никто же, ни один человек разбавлять спирт не стал, даже бабы чистый хлестали.
– И ты?
– Сам же вчера заставил пригубить!
– А! Ну, да. Извини…
– Сережа, ты бы написал Вышнему, чтобы не вбрасывал больше спирт. Он к твоим словам в первую очередь прислушается. А то вчера началось такое…
– Так ты расскажешь или нет?! Только прошу, с того самого момента, когда я в обморок упал.
– Ты не упал, Сережа, тебя Любка поддержала…
– Ну?
– Вышний как раз вброс закончил.
– Чем именно закончил?
– Вышний на озеро лодку с Тёзкой опустил…
– С каким еще Тёзкой? – округлил глаза Шуба.
– Мужика так зовут. Он немного странный. Вместо того чтобы сразу к материку причалить, поплыл сначала на наш с тобой остров-пляж, потом на остров Владмоха…
– Владмоха?
– Ну, да! Вышний помимо бани и озера, вбросил еще и целую скалу, наказав нам, что это личный остров Владмоха.
– То есть, Владислава Мохова? – наконец, догадался Шуба.
– Сережа, ты ведь сам его так прозвал. Забыл, что ли? – капризно надула пухлые губки Вика, заставив Шубу улыбнуться. – Ты же всем даешь прозвища. И, между прочим, Никодимище на тебя не обижается, ему даже нравится. А вот Нинидзе, когда ты ее так называешь, зубами скрипит.
– Дура, что ли? Между прочим, была такая киноактриса – Ия Нинидзе – очень даже замечательная актриса, я в нее школьником чуть ли не влюблен был.
– Сережа, только не надо мне про свои влюбленности рассказывать, – Вика погрозила ему пальцем, – приревную.
– И как же твоя ревность может на мне отразиться? – Шуба невольно залюбовался красавицей-кореянкой.
– Это отразится страшной местью… – продолжавшая грозить пальчиком Вика, кажется, уловила его настроение. А он вдруг почувствовал, что еще немного и перестанет сопротивляться ее соблазнительным чертам!
Наверняка же, вчерашний, позавчерашний и более ранний Шуба даже не думал терять времени, размышлять, заняться ли с Викой любовью или отложить это дело на потом. Незачем откладывать! В Застолье никаких безотлагательных дел у копии самого Вышнего, не было. Живчики вообще особенно не утруждались в плане работы, даже, наоборот, старались занять себя хоть чем-то. Занятие любовью было лучшим…
– И в чем же эта месть будет заключаться? – спросил он, ожидая и уже надеясь, что ответом станут не слова. И его ожидания и надежды осуществились…
– Месть будет заключаться в том… – Вика больше не грозила пальчиком. Ее руки, скользнув по одеялу, уже обнимали его, прижимая к себе, ее огромные с роскосинкой глазищи оказались близко-близко, а ее пухленькие губки уже нашли его сразу поддавшиеся губы…
– Что когда ты, благодаря мне… – она уже не целовала, а раздевала его… – почти достигнешь наивысшей точки наслаждения… – она тоже полностью освободилась от одежды и, развернувшись на сто восемьдесят градусов пристроилась сверху… – я в самый ответственный момент… откушу тебе самое главное…
Шуба хорошо понимал, что это он сам, будучи скульптором, создал копию Вики, всячески ее приукрасив, помнил, что после гибели реальной Виктории Ким и, соответственно, гибели ее пластилиновой копии, «оживил» эту самую копию, подразумевал, что воскресшая Вика лишена памяти о своей жизни, и знал, что сам же всему ее обучал, в том числе и сексу… Но чтобы Вика оказалась настолько искусно-искушенной!!!
Единственная ночь с Викой реальной у него в Коньково была самой яркой, радостной, изумительной в его жизни. Все время после той ночи Серега Костиков думал, что ничего лучшего просто невозможно. Оказывается, он ошибался. Кукольная Вика-живчик в постели превзошла реальную Викторию Ким на порядок! Серега-Шуба не просто улетел от наслаждения куда-то в небеса, он в этих небесах руководил своим полетом. Ему даже пришло озарение, что хотя бы ради этих восхитительных минут стоило перевоплотиться в живчика Застолья…
– Сережа, скоро общий сбор начнется, – заставил Шубу пробудиться от истомы тонкий голосочек Вики. – Твой Никодимище велел всем присутствовать в обязательном порядке.
Господи, какой еще Никодимище? Зачем? Все было так великолепно!
– Когда? – встрепенулся Шуба. – И где намечен сбор?
– Уже сейчас, – Вика поладила его по голове. – А собираемся, как всегда, в трапезной за столом.
– А… Да! Викуля, ты так и не рассказала, что вчера происходило, пока я в отключке был.
– Так некогда было рассказывать, – кокетливо подмигнула Шубе кореяночка.
– А сейчас – успеешь? Пока одеваемся…
– Ну, если в двух словах… После того, как Вышний сделал окончательный вброс, мы с Любкой тебя сюда приволокли. Тебя Боярин напоил, и ты вырубился. А я с ним, то есть, с Бояриным, пошла на общую территорию.
Народ, конечно, уже назюзюкался, но это было только начало. Баня!!! Представляешь, у нас появилась самая настоящая баня. А вместе с ней – пять женщин и один мужик – француз клювонос. Вышний расположил баню прямо напротив грушевого участка нашего сада. Обещал к ней мостик сделать, но пока вместо мостика Никодимище решил использовать крышу с коровника. По ней банные люди, ведомые Марго, перешли в сад. Все голые, кроме клювоноса, который в простыню завернулся. Мужики, конечно, тут как тут, причем, все без исключения. Давай пялиться, потом к женщинам обниматься полезли. Фуфел, Боярин, за ними – Степка. Пьяные. Марго давай Боярина урезонивать, тот лыка не вяжет, но прет вперед, как дуболом. Любка на Фуфеле повисла, он ее с себя стряхнул, словно пылинку и к бабам. А они – бедные скучковались, растерялись. Тут француз решил себя джентльменом проявить, встал у Фуфела на пути, ну и получил по своему клюву, а Боярин еще и по уху ему добавил. Да так, что клювонос едва за борт не выпал, хорошо его вовремя рыжая поддержала…
– Рыжая? – до Шубы вдруг дошло, что это должно быть Даша. – А кто там еще был?
– Откуда ж я знаю, – пожала плечами Вика. Она, как и Шуба, успела одеться и уже стояла у двери. – Короче, Никодим вовремя вмешался и загнал всех женщин обратно в баню и велел им крышу-мостик к себе перетащить, чтобы никто из мужиков по-пьяни не вздумал в гости наведаться. А клювоноса Фуфел с Бояриным лечиться увели – спиртом лечиться. Никодим тоже и спирта, и еды женщинам в баню переправил, а нам велел поделиться с новенькими лишними шмотками. Если бы они были лишние. Вот сейчас будет общий сбор, там, думаю, все встанет на свои места.
– А этот – на лодке?
– Тёзка-то? – ухмыльнулась Вика. – Причалил ближе к вечеру. Сначала строил из себя непонятно кого, от спирта отказывался, мол, непьющий. Федот ему чуть ли ни силком спиртягу в рот влил. И, прикинь, не успел Тёзка закосеть, как ко мне клеиться начал. Хорошо, Борисыч сказал ему пару ласковых…
– Борисыч – это Борисыч, – понимающе кивнул Шуба. – Кстати, а почему ты этого лодочника Тёзкой называешь?
– Это он так себя назвал. А еще у него такая татуировка между пальцев на правой руке – Т Ё З К А…
Стульев в трапезной на всех не хватило. Впрочем, не хватило и места за Т-образным столом всем собравшимся на общий сбор. Как-никак, Застолье пополнилось сразу семью живчиками. А Вышний до сих пор не удосужился обеспечить своих новых «детишек» предметами первой необходимости.
Одеждой с новенькими пришлось делиться не только женщинам, но и мужчинам. И все равно ее оказалось маловато – только-только прикрыться. Вместо шестнадцати, теперь в Застолье стало двадцать три обитателя: одиннадцать мужчин и двенадцать женщин.
За ними очень интересно было бы наблюдать со стороны, то есть, сверху. Но сейчас Шуба оказался среди них, стал таким же, как другие живчики, и только он один понимал истинное положение дел. Возможно, и Владмох догадывался, что Вышнего, как такового, не стало, что впредь некому будет поставлять в Застолье продукты и все остальное. Что отныне их абсолютно бесконтрольная жизнь будет зависеть исключительно от них самих. Догадки Владмоха необходимо было развеять и, чем быстрей, тем лучше.
Но и держать все в себе Шуба не собирался. Так же, как когда-то Костиков открыл Владиславу Мохову тайну Застолья, так и теперь Шуба собирался рассказать о создавшейся ситуации хоть кому-то. А им мог быть только Борисыч – его хороший приятель в нормальной жизни. Шуба не был уверен, но очень наделся, что и в Застолье их приятельские отношения сохранились…
Вика сказала, что Борисыч урезонил напившегося Тёзку, когда тот начал к ней приставать. Это радовало. И сейчас, наверняка, не просто так Борисыч сидел с ним за столом рядом. А Тёзка стоял обособленно от остальных, с хмурым выражением лица.
Собственно, почти все обитатели Застолья не светились счастьем. Лишь Машка с Катей Жайворонок о чем-то оживленно перешептывались и хихикали – наконец-то встретились подружки. Остальные новенькие девушки, а также Леон с распухшим ухом чувствовали себя не в своей тарелке. Кстати, выглядели девушки – одна краше другой – постарался скульптор. Особенно привлекательной для Шубы была, конечно же, рыжеволосая Даша. Но и Татьяна Юрьевна, и Юля с Мариной тоже притягивали к себе взгляды мужчин-старожилов. Того же Борисыча, тех же Фуфела с Бояриным, тех же Тимофея с Федотом, да и Степан с отвисшей челюстью уставился на Юлю, словно на икону.
Такое повышенное внимание к новеньким особам прекрасного пола, похоже, не очень-то нравилось старожилкам: Зинаиде, Любке Скоросчётовой, Маргарите Николаевне, Тамаре. Никодим с Ниной пока что не удосужились присоединиться к компании, а напряжение, среди собравшихся в трапезной, накалялось все сильнее.
Самым хмурым и недовольным был Владмох, буквально сверливший Шубу взглядом. Шубе даже показалось, что бывшего миллионера вот-вот прорвет, он начнет паниковать, орать, брызгать слюной, прилюдно высказывая свои догадки о перевоплощении Вышнего. Но тут же он и успокоился – его старый приятель хоть и был придурком, но мозги у него были на месте. Только вчера Вышний объявил обитателям Застолья о привилегированном положении Влада, о его личном острове… Так неужели Владмох станет всем рассказывать, что Вышний, как таковой, перестал существовать? Да ни в коем случае!
От этих мыслей у Шубы вдруг поднялось настроение. На лице появилась улыбка, и, улыбаясь во весь рот, он взял, да и подмигнул Владмоху. И это подмигивание вышло для Влада словно опрокинутым на голову ушатом холодной воды. Его аж всего передернуло! И взгляд от Шубы он, наконец-то отвел, потупил.
В связи с этим Шубе стало еще веселей, и теперь он уже подмигнул сидевшей напротив Даше – одобряюще. А Даша подмигнула ему в ответ и тоже улыбнулась…
– Здравствуйте, товарищи! – громогласно поздоровался с обитателями Застолья, возникший вдруг на комендантском месте Никодим. Для Шубы это стало неким шоком, но все до единого живчика-старожила разом поднялись со своих мест, словно младшие офицеры при появлении генерала. И сам он вместе с новенькими живчиками тоже, волей-неволей поднялся. Наверное, это было правильно. По указу Вышнего Никодим отождествлял в Застолье верховную власть, а власть следовало уважать. Тем более, если власть достойна уважения.
– Товарищи, нас стало больше. Значительно больше, – продолжил Никодим, когда поднявшиеся, вновь заняли свои места. – Вышний делает жизнь в нашем Застолье все веселей, и за это ему огромное спасибо! Надеюсь, наши новенькие быстро поймут, что к чему, освоятся на ограниченной территории и не станут делать глупостей. Вышний обещал, а он всегда выполняет свои обещания, что в скором времени, сделает для новеньких жилье, и обеспечит их всем необходимым. Подождем. Но пока что новеньких необходимо расселить. И я, как комендант, этим расселением сейчас же займусь.
Итак, что мы имеем. Я живу в комнате с Ниночкой. Федот – с Тамарой. Шуба – с Викой. Тут, вроде бы, вопросов не возникает? Отлично. Идем дальше. Марго живет в одной комнате с Бояриным?
– Естественно! – откликнулась Маргарита Николаевна.
– Э-э… – открыл, было, рот Боярин, но получив от Марго толчок кулаком в живот, замолк.
– У меня тут нарисована схема нашего Застолья, – Никодим продемонстрировал собравшимся тетрадь, в которой, как догадался Шуба, велась переписка между живчиками и Вышним, когда он таковым являлся.
– На сегодняшний день всего на нашей территории имеется тринадцать комнат, не считая туалета и склада, а также появившихся вчера острова – с домом и бани. Остров принадлежит Владмоху и, как я думаю, Маше?
– А еще мне принадлежат две комнаты, – поднялся из-за стола Влад. – Я понимаю, дефицит территории, но… как вы все тоже понимаете – Вышний приказал, а его слово – закон. Короче! Остров – мой. Одна моя комната пусть будет закреплена за Машей, вторая – за новенькой Катей. Они в прошлой жизни были подругами, пусть теперь соседствуют.
– Влад, мы учтем твои пожелания, – сказал Никодим. – Но, в любом случае, последнее слово – за мной. Или кто-то не согласен?
– Да все с тобой согласны, Никодимище, – неожиданно для самого себя сказал Шуба. – Продолжай распределять, а то очень сильно кушать хочется.
– И пить, – поддакнул Боярин, под одобрительные кивки Фуфела и иже с ним.
– Успеете еще опохмелиться! – повысил голос Никодим. – А я продолжаю распределять. Раз Маша и Катя подружки, пусть временно поделят одну комнату на двоих. И не спорить со мной!!!
Шуба смотрел на Никодима, и понимал, что комендант ему очень нравится. Больше всего нравилось, что он сам, будучи Серегой Костиковым, придумал, слепил и оживил этого персонажа. Шуба очень бы хотел, чтобы и в реальной жизни у него был начальником на работе или командиром во время службы именно такой Никодимище. На которого можно было равняться во всем, с которым можно было в самую что ни на есть смертельную разведку идти.
– Если Марго живет с Бояриным, а Маша – с Катей, у нас получаются свободными две комнаты. Идем дальше. Зинаида и Тимофей – вы не хотели бы объединиться в территориальном плане?
– Ущемить хочешь, комендантище? – ухмыльнулась изначальная жительница Застолья. Но тут же и смягчилась. – Да я вообще-то не против. Все равно мы с Тимофеичем у меня ночуем. Пусть перебирается. Только как со льдиной быть?
– Да! – сказал свое слово рыболов. – Льдина – моя личная собственность. Я ее – никому!
– Да кому нужна твоя льдина, Тимофеич! – входя в роль, сказал Шуба. – Когда последний раз из лунки что-нибудь выловил? А теперь у нас – вон, целое озеро образовалось. И спиннинг есть, и лодка. Если Вышний подбросит еще удочек и других снастей, а я его об этом попрошу, вообще рыбой объедаться будем.
– Да, – согласился Тимофей. – Ты у него попроси. А мы, глядишь, и соревнования по рыбалке устроим.
– Идем дальше! Свободных комнат образовалось три. Из новеньких, исключив Катю, заселиться осталось шестерым. На сегодняшний момент поодиночке у нас живут Степан, Фуфел, Борисыч и Любка. Какие-то планы в смысле совместного жительства есть?
– Какие могут быть планы? – встрепенулась Любка. – Мы с Фуфелом, с Фуфелом, без всяких планов уже целую неделю в моей конуре ночуем. Скажи им, Фуфел! Чего молчишь-то, Фуфел? Скажи им, скажи…
– Я не знаю…
– Да чего там знать-то! Никодим, ты же сам, ты же сам все видишь! Заселяй Фуфела ко мне и дело с концом.
– Я не…
– Все, Фуфел! – не стал тянуть кота за хвост Никодим. – Заселяешься к Любке. Повторяю! Все эти заселения-переселения – временные. Когда Вышний добавит территории и комнат, каждый будет выбирать место жительства самостоятельно. Итак, четыре свободных комнаты на шестерых претендентов. Кстати, претенденты, у вас самих, какие-то пожелания есть? У нас тут, в Застолье что-то типа коммуны. Каждый имеет право и все такое…
– Никодим, – взяла слово Татьяна Юрьевна. – Я краем уха услышала, что так называемый Вышний объявил, что я являюсь старшей по бане?
– Все правильно. Ты – главная банщица. И – что?
– В бане, я так понимаю, мы все будем мыться? И жить в ней не будет никакой возможности. В таком случае, нельзя ли мне разместиться где-нибудь поблизости именно от бани. Разместиться вместе с моим, извините, кавалером, который по-русски ни бум-бум.
– То есть, с господином Леоном? – уточнил комендант.
– С ним, с французишкой.
– Да легко! Заселяетесь в бывшую комнату Маши. Как раз эта комната к бане самая ближняя. Владмох, тебе слова не давали! Можешь жаловаться Вышнему, а пока сиди и молчи! Итак! В наличии имеются три пустых комнаты, две комнаты, в которых проживают по одному Борисыч и Степан, и четверо пока бездомных новеньких: Даша, Юля и Марина, и мужчина по имени Тёзка. Есть какие-нибудь предложения, пожелания?
– Я бы очень х-хотел, чтобы с-со мной Юля зас-селилась, – неожиданно для всех начал заикаться Степан.
– А ко мне, будьте добры, – Борисыч поднялся со своего места и уперся кулаками в стол… – подселите вон ту – толстенькую! Или кото-то против?!
Он вперил взгляд в мгновенно зардевшуюся Марину Савельеву, которая, судя по потупившемуся взору, ничего против не имела. Впрочем, как не имел никто другой. Во всяком случае, возражений среди живчиков не последовало. Да и «квартирный» вопрос таким образом решался идеально. Недолго думая, Никодим велел Тёзке заселяться в бывшую комнату Тимофея, рядом с которой все еще держалась, словно на привязи, нетающая льдина; а «невостребованной» Даше предложил разместиться в комнату, покинутую Любкой, которая соседствовала с комнатой Шубы и Вики. При всем этом, свободной осталась еще одна комната, недавно послужившая госпиталем Боярину. Квартирный вопрос в Застолье разрешался быстро…
//-- * * * --//
– Борисыч, – обратился Шуба к приятелю, как только распределение закончилось. – Порыбачить вместе со мной не желаешь?
– В смысле?
– В смысле – не на льдине, а на озере. Ты же слышал, Вышний меня главным рыболовом назначил и намекнул, что в озере рыбка водиться должна. Спиннинг у меня есть, блесны тоже. И плавсредства имеются. Лодку брать не будем. Пусть на ней Владмох рассекает. А плот для нас вполне сгодится. Надо только пару шестов раздобыть…
– А если в озере глубина приличная, и шесты до дна не достанут? – засомневался Борисыч.
– Будем ими, как веслами грести. На плотах такие весла гребнями называют. Представь, что в озере щука, судак, окунь водятся! В таком случае мы в плане пропитания до-олго без поддержки Вышнего продержимся.
– Без Вышнего мы все равно долго не продержимся.
– Как знать…
Против свежей рыбки, конечно же, никто не был против, и Никодим, узнав о планах Шубы, распорядился, чтобы все и всячески ему содействовали. Тимофей придумал отделить две доски от бывшей крыши коровника, теперь служившей мостком в баню, и использовать их в качестве весел. Так и сделали: мосток стал на одну треть уже, зато весла, обструганные Тимофеем и Степаном с одних сторон – под рукоятки, получились, что надо.
Шуба тем временем изучил содержимое коробочки с приманками, которых оказалось негусто – восемь разных по величине, форме и цвету вращающихся блесен, пять блесен колеблющихся, имитирующих ложки, и пять разных по длине и конфигурации пластмассовых рыбок – так называемых, воблеров.
На самом деле примерно таким и был стандартный набор приманок, в рюкзаке у Сереги Костикова, когда он выбирался на один из водоемов ближнего Подмосковья, чтобы порыбачить на вечерней зорьке. Даже если доводилось ловить в сильно закоряженных местах и при зацепах приманки приходилось обрывать, на одну рыбалку их всегда хватало.
Спиннинг у Шубы выглядел надежным, инерционная катушка – тоже, леска на ней на разрыв оказалась довольно прочной. Конечно же, любая снасть могла сломаться, леска – прийти в негодность, либо быть перекушенной зубастой щучьей пастью, поэтому Шуба, как опытный рыболов дал себе внутреннюю установку в процессе ловли быть предельно осторожным.
Наконец, прихватив с собой на плот снасть и ведро – под возможный улов, Шуба вместе с Борисычем под наблюдением большей части обитателей Застолья отчалили от берега. Загребать веслами оказалось не очень удобно и тяжеловато, но, учитывая, что течение, как таковое, на озере отсутствовало, а само оно было сравнительно небольшим, проблем в плане передвижения не предвиделось. Для начала они и не собирались куда-то плыть. Несколько гребков, и вот уже почти на противоположной стороне озера Шуба сделал первый заброс, под торчащие из воды камышинки.
Он специально привязал к леске самую маленькую вращающуюся блесенку – если в озере водится только мелочь, то большая приманка могла оказаться ей не по зубам. И специально не позволил блесне опуститься на дно – вдруг там и в самом деле окажутся сплошные зацепистые коряги. Еще успеется проверить все глубины, пока же спиннингист просто решил сделать самую примитивную проводку, при которой блесна идет по прямой недалеко от поверхности. И – о счастье! Примерно на середине проводки блесну что-то резко дернуло, Шуба в ответ подсек и почувствовал, что блесна больше не идет свободно, что ее что-то держит. Собственно ради таких моментов он, как и другие спиннингисты, так любил рыбалку.
Он не торопился с вываживаением подсеченной рыбины, нельзя было торопиться. Кажется, народ на берегу, догадался, в чем дело, – Шуба оглянулся и увидел радостно подпрыгивающего и размахивающего руками Тимофея. А когда вновь посмотрел перед собой на воду, увидел, как высоко в воздух взметнулась мотающая головой серебристая рыбина. Нет, это была не щука, любившая таким вот образом, делая «свечки», избавляться от засевшей в пасте блесны. Это была форель, самая настоящая озерная форель, которую Шубе доводилось ловить всего один раз в жизни на платном водоеме в ближайшем Подмосковье! Тогда он поймал очень много форели и теперь, чтобы не уронить себя в глазах живчиков, просто обязан был оказаться с уловом.
И у Шубы все получилось, как нельзя лучше, – подведенная к раю плота серебристо-розоватая красавица бала надежно прихвачена за голову сильными и умелыми пальцами скульптора и опущена в ведро, в которое Борисыч уже набрал воды! Успех спиннингиста был ознаменован радостными криками собравшихся на берегу зрителей. При этом Шуба с Борисычем не смогли не заметить, что друзья-собутыльники – Боярин с Фуфелом этот успех тут же начали отмечать.
У спиннингистов на плоту спиртное отсутствовало, да даже если бы они и не забыли прихватить с собой неизменный и главный атрибут практически каждой рыбацкой компании, Шубе с Борисычем было не до выпивки. Потому что уже на следующем забросе приманку схватила еще одна форель, которая, правда, сразу сорвалась с крючка. Зато еще через несколько забросов, Шуба подсек надежней, и успех был удвоен, а вскоре и утроен. После чего он передал спиннинг Борисычу.
– Делай все в точности, как я, – сказал он приятелю. – Заброс – под камыши, небольшая пауза, чтобы блесна заглубилась совсем ненамного, и медленная проводка. При легчайшей задержке, мгновенно и резко подсекай.
– Да, знаю я все, Шуба. Не учи ученого… – Борисыч забросил блесну в воду, возможно, не с такой ювелирной точностью, как «ответственный за рыбалку в Застолье», но тоже вполне аккуратно. А когда начал подмотку, Шуба встал к нему вплотную и, понизив голос, сказал:
– Борисыч, я именно тебя не просто так на рыбалку пригласил. Ты в нормальной жизни, как мент, очень грамотно себя позиционировал, поэтому и здесь, пожалуйста, соблюдай конспирацию. Это очень важно. Добре, Борисыч? Я прошу…
– Добре, добре, – слегка кивнул тот. – В чем дело-то?
– Объясню в двух словах. Только ты, здесь, на плоту сразу не пытай меня, что да как. Я знаю, о чем говорю и за свои слова полностью отвечаю, а ты пока просто послушай и своим ментовским умищем прими к сведению. Потом на суше более детально обо всем поговорим…
– Так, в чем дело-то? – Борисыч вытащил из воды блесну, на этот раз не соблазнившую на атаку форель, и повторил заброс.
– Вчера с нашим Застольем произошло нечто катастрофичное… Вышний перевоплотился в меня!
– В каком смысле? – Борисыч оторвал взгляд от воды и, продолжая вращать катушку, посмотрел на Шубу.
– В прямом, Борисыч, в прямом! Над нами больше нет Вышнего. И впредь никто Застолье контролировать не будет и не сможет! Понимаешь?
– Нет, недопонимаю. То есть, вообще не понимаю! Объясни доходчивым языком. Как только что объяснял, как правильно рыбу ловить.
– Хорошо, сейчас объясню. Только, давай-ка блесенку поменяем, а то на эту что-то поклевки прекратились…
– Может, лучше место поменять, сместиться куда-нибудь… – неуверенно предложил Борисыч.
– Успеем еще сместиться, – Шуба уже открыл коробочку с приманками и выбрал из них средних размеров «ложку» золотистого цвета. Дождался, когда приятель закончит проводку, и, меняя одну блесну на другую, зашептал:
– Ты прекрасно знаешь, что все это Застолье образовалось, благодаря твоему приятелю-инкассатору Сереги Костикову. Вернее, его вдруг проявившимся способностям оживлять свои пластилиновые фигурки. Оказалось, что у живчиков тоже есть кое-какие способности. Если кто-то из них чихнет на нормального человека, тот тоже превратится в живчика. Так случилось с якобы исчезнувшим Владиславом Моховым, когда на него чихнули Зинаида с Тимофеем. То же самое случилось с Машкой. Они исчезли из нормального мира, но проявились здесь. Почти то же самое произошло с Серегой Костиковым после того, как на него чихнул этот новенький – Тёзка. Только Костиков не просто возник в Застолье, а воплотился в свою пластилиновую копию, то есть, в Шубу. В меня, понимаешь?
– Так это же получается… – Борисыч уставился на Шубу, не зная, что сказать дальше.
– Потом сам прикинешь, что получается. Но знай еще две вещи. Во-первых, лично я почти ничего не знаю, чем занимался и что кому говорил Шуба в Застолье. Сейчас я знаю только то, что знал Серега Костиков. И, во-вторых. После того, как твой прототип капитан Клюев рассказал Костикову о маньяке, насиловавшим девушек, скульптор слепил фигурку с надетым на голову черным чулком, подразумевая, что это и есть маньяк. И превратил его в живчика, которым оказался этот самый Тёзка…
Шуба еще раз проверил на прочность узел на привязанной колеблющейся блесне и, убирая в коробочку вертушку, сказал примолкнувшему Борисычу:
– Чего вылупился? Давай, забрасывай. Только эту блесну сначала опусти на дно и только потом начинай подматывать.
Борисыч так и сделал. Судя по выражению лица, вопросов у него к Шубе имелось много, и он никак не мог сообразить, с какого начать. Но когда открыл, было, рот, кончик спиннинга дернулся, Борисыч машинально подсек и попробовал ускорить вращение катушки. Не тут-то было! На другом конце снасти образовалась приличная тяжесть, под которой спиннинг сгибался все сильнее и сильнее.
– Фрикционный тормоз ослабь! – крикнул Шуба.
Но было поздно. Раздался щелчок, спиннинг резко выпрямился, и рыболовы увидели свисающий с его кончика обрывок лопнувшей лески. Блесна «ложка», судя по всему, понравившаяся какой-то крупной рыбине, оказалась утерянной.
– Все. На сегодня рыбалки хватит, – подвел итог Шуба.
Из трех пойманных Шубой форелей Зинаида сварила вкуснейшую уху. Для утоления аппетита двадцати трех живчиков Застолья этого деликатеса, конечно же, оказалось маловато, но Никодим распорядился, чтобы уху всем распределили поровну. В итоге, каждому досталось ровно по половнику аппетитнейшей ушицы, и Шуба, назначенный самим Вышним главным рыболовом Застолья, в первую рыбалку оправдавший вышнее доверие, очень собой гордился…
Конечно же, во время трапезы не обошлось без дополнительных закусок: овощей и фруктов – с сада-огорода; куриных яиц и тушеной крольчатины – с хозяйственного двора; и, куда уж без этого, алкогольных возлияний – в плане разбавленного спирта и пива.
Шуба не ограничивал себя ни в еде, ни в выпивке. И когда, утоливший аппетит и жажду народ всем скопом полез купаться в воды озера, только накануне созданного Вышним, он с удовольствием принял участие в этом, казалось бы, не совсем разумном действии.
Пугаться было нечему. Озеро, как озеро. Первыми в нем искупались две собачки, потом – Боярин с Фуфелом, а за ними и почти все остальные живчики. Теперь они обсыхали на берегу основной территории Застолья.
Шуба решил уединиться на острове-пляже, благо плыть до него было всего ничего. Уединиться не получилось – вслед за ним на остров приплыл Тимофей и… Даша. Теперь они втроем – Шуба посередине, Тимофей – справа, Даша – слева сидели на желтом песочке и тоже обсыхали. Вообще-то надо было бы о чем-то поболтать, и Шуба подыскивал тему, но Тимофей заговорил первым:
– Знаешь, в чем Вышний больше всего не прав? – задал вопрос персонаж композиции «Мороз – Красный нос». И сам же ответил:
– Что до сих пор ни телевизора, ни радио, ни всяких там магнитофонов или музыкальных центров для нас не сделал. Или хотя бы каких-нибудь музыкальных инструментов. Любых, только чтобы на них играть можно было. Шуба, ты бы обратился к своему прототипу с настойчивой просьбой, мол, не хватает в Застолье музыки. А? Тебе не хватает? Лично мне – очень не хватает.
– Тимофеич, а какую музыку ты больше всего любишь?
– Я от джаза фанатею, – ответил рыболов. – Всегда, с самого раннего детства был поклонником. Как и мой отец…
Тимофей выглядел раза в два старше Шубы, то есть, ему было за пятьдесят. Шуба не удивился бы, если бы тот сказал, что уважает блатных или, как сейчас стало принято говорить – шансон. Скульптору понравилось бы, что Тимофей благосклонно относится к рок-музыке. Любить и разбираться в джазе, в понимании Шубы было более чем достойно.
– А вот попсы или всякий там блатняк я терпеть не могу, – продолжил Тимофей. – У меня есть друг – Юрец. Мы в школе за одной партой сидели. Он тоже рыболов, и мы на его тачке к моему родному дядьке на дачу под Вышний Волочек периодически мотались. У дядьки дом прямо на берегу озера Граничное, там и рыбалка, и охота, и грибы… Так вот. В последнее время я перестал моему лучшему другу Юрцу компанию составлять. По одной простой причине. Он всю дорогу, а это триста восемьдесят километров, слушает на полной громкости всяких там Серовых, Биланов, Алён Апиных, упаси господи – шансон, какого-нибудь там Трофима и иже с ним…
Я Юрцу говорю, давай, мол, хоть что-нибудь нормальное поставим. Ну, ладно, там джаз. Согласен, до джаза дорасти надо. Там импровизация – высший пилотаж истинного музыканта. Но ты хотя бы рок поставь! Цепеллинов, там, саботажников, пёрплов, Пинк Флоид, Фрэди Меркури, в конце-то концов… Так, у него ничего этого в его гребаном бардачке нет и никогда не было. Не слушает мой ровесник классику рока. Это крандец какой-то! Не понимаю, как человек, мой лучший друг, живет! А нравится ему всякое… – Тимофей покосился на Дашу, – не при женщине будь сказано, но для нормального мужика, мягко говоря, неудобопереваримое!
– Между прочим, я исключительно рок-музыку слушаю, – сказала Даша. – Как раз то, что вы перечислили, в моей коллекции имеется. И, кроме того – Дженейзис, Юрай Хип, Супретрэмп, ЭЛО, Елой, Дар Стрейтс, Ес, Алан Парсонс Прожект… и иже с ними.
– Оп-паньки! – восхитился Шуба. – А что же ты раньше молчала, что рок любишь?
– Когда – раньше? – рыжеволосая красавица распахнула длинные ресницы.
– Ну-у-у… – растерялся Шуба… – например, когда мы уху за одним столом ели…
– Так никто о музыке даже не заикался…
– И то верно. А из наших групп – кого предпочитаешь?
– Ну-у-у… Конечно же, «Воскресенье», «Пикник», «Зимовье зверей», «Чижа» очень люблю…
– Хм, человек, который любит Чижа, уже достоин всяческого уважения. Дашка, так мы же с тобой буквально одного поля ягоды!
– Приятно слышать, – обворожительно улыбнулась девушка. – Тем более – от самого главного рыболова Застолья.
Шуба и Даша, как-то естественно потянулись друг к другу и, не стесняясь соседствующего Тимофея, смачно поцеловались. Тем не менее, Тимофей все-таки был третьим на маленьком островке, и покидать его не торопился.
– Тимофеич, – Шуба перестал целоваться, но не торопился отпускать Дашу из объятий. – Знаешь, что мне очень интересно? Вот Вышний лепил меня с себя самого. Дашу он лепил по фотографии. А тебя – с кого он лепил? Просто так, собирательный образ?
– Я не знаю, – поскреб щетину на подбородке Тимофей. – Может, видел где-нибудь? На той же рыбалке…
– Постой-ка, а куда ты зимой чаще всего выбираешься рыбу ловить?
– Как, куда! На свой домашний водоем, конечно же. Я на Автозаводской живу… В смысле – он, мой прототип жил и до сих пор живет. А там неподалеку – водоемчики, типа прудов. Вода в них, конечно же, фиговая, и пойманную рыбу не каждый есть станет. Но я все, что там зимой ловил – плотвичку, подлещиков всегда с собой забирал, потом засаливал и, как воблу, с пивком употреблял. Нормальная рыбка получалась, вкусненькая…
– А я ведь на тех водоемах тоже пару раз со льда рыбачил! – вспомнил Шуба. – Народу там собиралось – немеряно. Клев, конечно же, был не ахти какой, но сам факт выезда на рыбалку в пределах нескольких остановок на метро – бесконечно радовал! Не в рыбе же дело, не в улове…
– Конечно, не в рыбе, – энергично закивал Тимофей. – На рыбалке главное – компания друзей и единомышленников! Чтобы все друг друга понимали, чтобы душевно отдохнуть от быта, вообще от всего отдохнуть…
– Постой-постой! – вклинился в его рассуждения Шуба. – Помню, как-то, сидим мы с Генкой Вакировым на льду, на том самом автозаводском водоемчике среди толпы таких же рыболовов-зимников и тут – видим-слышим, как идет мужик – вполне так себе по-взрослому для зимней рыбалки экипированный, но уже не совсем трезвый, и во всю глотку орет: «Тимофе-ев! Тимо-о-фе-ев!» Это он так своего товарища средь толпы на льду звал. Но товарища на льду или не было, или он не слышал. А мужик шел и громогласно так распевал-призывал: «Тимофе-е-ев! Тимо-о-фе-е-ев…»
– Было! Было такое! – согласно закивал и заулыбался Тимофей. – Я постоянно, особенно по первому льду выхожу на наши автозаводские пруды. В свой собственный выходной от семьи оторваться, водочки с корешами выпить, сальцом, капусточкой закусить…
– Вот оно что! – напряг мозговые извилины Шубы. – Вот оно что получается, Тимофеич! Наш Вышний, когда тебя из пластилина лепил, представлял того самого рыбака, который приехал на лед и искал своего товарища, крича – Тимофе-е-ев. Он тебя слепил и назвал Тимофеем, ведь так?
– Ну, так. На самом-то деле мое имя – Серега, а прозвище мое – Балтика!
– Почему – Балтика? В честь пива, что ли прозвали?
– Дурак, что ли? При чем здесь пиво?! Я, в свое время, в Морфлоте на Балтике три года отбарабанил. Оттуда и прилепилось прозвище.
– Извини, Тимофеич, я не хотел тебя обидеть…
– Да, нормально все. Я же тебя Шубой называю, хотя по жизни ты, как и я – Серега. Тёзки мы с тобой, Шуба…
– Тёзки, блин, – нахмурился Шуба, вспомнив, что в Застолье, благодаря скульптору, то есть, себе самому, появился живчик Тёзка.
– А можно, я все-таки буду называть тебя не Шубой, а все-таки Сергеем? – спросила примолкнувшая во время диалога мужчин Даша.
– Да, без проблем. Но… при условии, что ты позволишь называть себя Рыжей. Согласна?
– Так я и в натуре рыжая, Сергей! Конечно, согласна.
– Прекрасно, Рыжая!!! Дай-ка я тебя расцелую.
– О-о-о… – громко вздохнул Тимофей. – Давайте, целуйтесь, сколько угодно, только не в моем присутствии. Меня на материке Зинаида ждет…
И, не мешкая ни секунды, Тимофей сполз с острова-пляжа в спокойные воды озера. А Шуба остался на острове вместе с Дашей. И только теперь до Шубы дошло, что он не далее как несколько часов тому назад в своей комнате занимался любовью с Викой, которая сейчас на материковой части Застолья наверняка за ним с Дашей наблюдала, видела, как они целовались.
Но он, будучи Серегой Костиковым совсем недавно, на охоте тоже занимался любовью с Дашей настоящей. В той жизни он, можно сказать, завоевал, вернее – покорил сердце рыжеволосой. Во всяком случае, он в это верил.
С Викой в той жизни было по-другому. Это она покорила его сердце и использовала Серегу Костикова, как одноразовую утеху. В той жизни он успел ее и полюбить, и разлюбить. В новой жизни в Застолье воплотившийся в Шубу скульптор успел заняться любовью с оживленной им же пластилиновой Викой и это ему очень даже понравилось. Но если сейчас, вернувшись на материк, он, допустим, заговорит с Викой о предпочтениях в музыке, сможет ли она поддержать разговор, как только что сделала Даша?
Но нужны ли ему какие-то разговоры, если рядом красавица-Вика или красавица-Даша… Перед тем, как целоваться-миловаться, в общем-то и не нужны. А вот после…
Тимофей доплыл до материка и вылез на берег, а Шуба с Дашей все так же сидели приобнявшись и молчали. Он не знал, что чувствует она, о чем хочет спросить, не догадывался, что именно хочет сказать, да и у самого, мыслей-то было сонмище, а все слова как-то вылетели из головы. Шубе было просто хорошо.
//-- * * * --//
Кого Шуба хотел видеть сейчас меньше всего, так это Владислава Мохова – Владмоха, как прозвал его в Застолье прежний Шуба. Но бывший совладелец ресторана «Фазан и сазан» не разделял его желаний и неумолимо приближался к острову-пляжу в лодке, на веслах которой сидели… Маша и Катя. Это было неправильно – чтобы девушки гребли веслами в то время, когда здоровый мужик развалился на корме. Но именно таким барином позиционировал себя Мохов в той жизни, когда был работодателем этих самых девушек. Выходило, что Маша с Катей и в Застолье тоже были не прочь подчиняться этому человеку.
– Машка, загребай, загребай! А ты, Катька, подними весло! – принялся командовать Владмох, когда лодка ткнулась носом в песчаный берег. – Да не так сильно загребай. Хочешь, чтобы я за борт выпал!
В результате не совсем ловких манипуляций девушек лодка развернулась, и «капитан» благополучно выскочил на остров.
– Шуба, поговорить наедине надо, – без обиняков начал Владмох. – Машка с Катькой сейчас твою… э-э-э…
– Эту девушку зовут Дарья Дмитриевна, – подсказал Шуба. – Прошу запомнить.
– Мои девушки готовы переправить Дарью Дмитриевну, – вымученно улыбнулся Владмох, – на Большую землю, а мы с тобой, Шуба…
– Да я и сама легко переправлюсь, – хмыкнула, поднимаясь, Даша и в следующее мгновение нырнула в озеро, Шуба даже не успел схватить ее за руку. Вынырнув, Даша довольно быстро поплыла по направлению к Большой земле.
– Вы пока покружите неподалеку, – все тем же приказным тоном велел Владмох гребчихам. – Позову – заберете.
– Девчонки! Послушайте меня минуточку… – окликнул Шуба уже отчаливших от острова Машу с Катей. – Фишка в том, что здесь, в Застолье этот короткостриженый господин вам ни в коем разе не господин и не начальник. Он такой же живчик, как и все остальные в Застолье. Можете хоть сейчас послать его куда подальше и преспокойно разместиться в своей комнате. А Владмох до своего острова вплавь доберется…
– Так это здесь, в Застолье, – перестала работать веслом Маша. – А как же будет потом? Мы в нормальной Москве без Влада пропадем…
– Маша, а кто тебе сказал, что в твоем будущем будет «нормальная» Москва? – Шуба поднялся на ноги и шагнул в сторону, чтобы перед ним не маячил подошедший почти вплотную Влад.
– Что ты знаешь? – спросил короткостриженый.
– Катюша, ты саму себя сегодня во сне видела? – проигнорировал его Шуба. – Запомни, Катя Жайворонок может видеть в своих снах то, что ты делаешь здесь. А ты при желании можешь знать, что делает твой прототип в реальном мире.
– Я учту, Серега, – откликнулась Катюша.
– Да плывите уже куда подальше! – зло крикнул Владмох девушкам. И с искривленным лицом вновь встал перед Шубой.
Шубе показалось, что тот вот-вот набросится на него с кулаками. Помимо рыбалки Мохов всегда вел довольно активный образ жизни: бегал по утрам, гонял на велосипеде, ходил качаться в тренажерный зал. В физическом плане скульптор ему, конечно же, уступал, разве что хватка пальцами у Шубы была железной. Да и от драк с теми же браконьерами на берегу водоемов он никогда не уклонялся, Владу же в этом плане смелости не хватало. Шуба хорошо знал, что все спорные вопросы новый русский миллионер предпочитал разрешать исключительно при помощи финансов. В Застолье финансы значения не имели. На острове они остались одни, а разъяренный Владмох, судя по всему, жаждал выяснить отношения.
– Осторожнее, Владислав Александрович, – улыбнулся Шуба. – Вспомни, наш Вышний запретил любое рукоприкладство.
И со все той же улыбкой он рванулся вперед, обхватив и прижав к себе Владмоха, валя его спиной вперед, в воды озера, в которые они с громким всплеском и плюхнулись. Шуба не сразу отпустил из объятий короткостриженого приятеля, даже специально усилил хватку, как бы давая понять, что рыпаться нет смысла, но и для паники времени не оставил – отпустил. А когда вынырнул на поверхность и увидел тоже вынырнувшего и отчаянно мотающего головой Влада, весело засмеялся, мол, это шутка такая была.
Шуба первым выбрался на берег и, продолжая гы-гыкать, подал руку ничем не высказывающего веселья Владмоху. Тот помощь не отверг, выкарабкался на остров и повалился на песок с ним рядом.
– А как же вчерашнее избиение этого новенького, якобы француза Фуфелом и Бояриным? – спросил, тяжело дыша. – Им должно будет воздаться от Вышнего?
– По справедливости – должно бы достаться, – сказал Шуба. – Узнаем, когда Вышний в очередной раз уделит нам свое драгоценное внимание.
– Точно – уделит? – Владмох стянул с себя рубашку и принялся выжимать. – Вчера меня вдруг начали терзать смутные сомнения…
– Вот и терзайся себе на здоровье, – перебил его Шуба. – Только Машку с Катькой впредь не эксплуатируй.
– Это мои девки! – встрепенулся Владмох.
– Твой здесь только остров, – возразил Шуба. – Как объявил Вышний, остров-скала – твоя личная территория. А вот лодка – общая, и я на ней завтра собираюсь рыбу ловить…
– Вышний вам не все сказал, не все. Он обещал мне, я с ним договаривался…
– Ты же знаешь, Владмох, что Вышний свое слово держит. Так что, дай срок.
– Погодь-ка, Шуба, дружище, – сейчас Влад выглядел никак не жестким, разъяренным и тому подобное, скорее – растерянным, не понимающим, как жить дальше…
– Мне-то вчера показалось, будто ты, вот ты – точно так же изменился, как я, когда на меня чихнули Зинаида с Тимофеем. А на самом деле? Что произошло на самом деле, Шуба?
– Не совсем понимаю, о чем ты, – начал излагать придуманную версию Шуба. – Могу только сказать, что после того, как Вышний воплотил в Застолье новых живчиков и партию продуктов, он моментально покинул твою потаенную квартиру на Сретенке по срочным делам. Лично я после этого постоянно находился в пьяном угаре, внутреннего контакта с ним не имел и до сих пор не имею. Не могу объяснить почему. Может, что-то у Вышнего в той жизни экстраординарное произошло. Не знаю!
Шуба замолчал, да и что тут было говорить? По правде говоря, он и сам не знал, что будет дальше, какие проблемы возникнут в Застолье в ближайшие дни. Но, кажется, хотя бы на некоторое время разрешились проблемы с Владмохом…
– Подержи, пожалуйста, – сказал короткостириженый приятель, протягивая ему свою рубашку. После чего снял брюки, прополоскал их в воде, встряхнул и тоже протянул Шубе: – Помоги выжать…
Вскоре Маша с Катюшей, забрали в лодку частично обсохнувшего Владмоха и переправили его на личную территорию, скалу-остров. Шуба с острова-пляжа вернулся на Большую землю самостоятельно – приплыл, как до него приплыли Тимофей и Даша. Сколько времени прошло за его отсутствие, сказать было трудно. Окна в потаенной квартире на Сретенке были зашторены, зато горел свет лампочек дневного освещения. По усталости и другим внутренним ощущениям приближалась ночь. Во всяком случае, Шубе очень сильно хотелось спать, зевал, не переставая.
Про скорую «боковую» пришлось забыть. Не успел Шуба натянуть на мокрое тело штаны и футболку, как рядом нарисовались Татьяна Юрьевна под ручку с Леоном.
– Шуба, я не во всем успела разобраться, – с места в карьер начала Татьяна Юрьевна. – Но фантастику и всякую там мистику – Стивена Кинга, Брэма Стокера с его «Дракулой», Мэри Шелли с ее «Франкенштейном» обожаю с детства. Это, можно сказать, мои настольные книги. И я так поняла, что в нашем общем случае – все это… Застолье, живчики… можно в некотором роде сравнить с делом рук Виктора Франкенштейна. Только Франкенштейн «породил» чудовище, а некто Сергей Костиков «оживил» все вот это, нас окружающее… Я права, Шуба?
– Абсолютно, – кивнул «Виктор Франкенштейн – 2». – Но в данном, в нашем общем случае именно Татьяна Юрьевна сыграла очень значительную роль в плане помощницы Вышнего, которого ты сравниваешь с родителем известного чудовища.
– Я!? – в восклицании Татьяны Юрьевны сквозило не столько удивление, сколько бешеная заинтригованность. – В каком же это смысле? Шуба, умоляю, объясните мне, дуре-бабе все простым языком! Чтобы самой голову не ломать!
– Да вы и без меня давно уже обо всем догадались, Татьяна Юрьевна, – зевнув, тоже перешел на «вы» Шуба. Да и черт бы с ним, со сном, Шубе вдруг захотелось внести в разговор некого пафоса. – Это же затея была вашей… – он бросил короткий взгляд на Леона, не произнесшего до сих пор ни звука:
– Этот точно по-русски – ни бум-бум?
– Абсолютно, – кивнула еще больше заинтригованная женщина.
– Вашей затеей было заказать скульптору Сергею Костикову создать из пластилина композицию «Русская баня» с конкретными персонажами. Заплатить ему за работу неплохие деньги… Вот он ваш каприз и исполнил, с заказом справился, а потом не по своей воле, но именно по вашей, Татьяна Юрьевна вине воплотил пластилиновую композицию в жизнь…
– По моей вине? Почему же по моей, объясните! – пафос передался и ей тоже.
– Ну, как же! Помните, скульптор Сергей Костиков наведался к вам в офис, показал свою работу и попросил заменить один персонаж, то есть одну фигуру на другую?
– Да, но я… то есть, мой прототип хотела видеть в той фигуре, в том персонаже…
– Во-о-т, Татьяна Юрьевна, тогда вы заупрямились! – нравоучительно изрек Шуба. – Посчитали себя некой э-э… властительницей э-э… но не в этом дело. А дело в том, что мой прототип, общий наш скульптор – Сергей Костиков всю жизнь страдал от сквозняков. Когда он принес вам выполненный заказ, в вашем офисе оказались нараспашку открыты и дверь и окна. Сквозняк. Из-за которого, скульптор волей-неволей был вынужден начать чихать именно в то время, когда под рукой у него была композиция «Русская баня». Ну, и как следствие… вы, а точнее – ожившая копия Татьяны Юрьевны, ныне здравствующей в нормальном мире, оживились здесь, в Застолье. Вместе с придуманными вами же персонажами…
– О! Неужели, все так и произошло на самом деле? Но это же… это
– Да, – все так же пафосно продолжал Шуба. – Все это достойно ситуации подобной роману о Франкенштейне. Только тут все гораздо живее и интересней…
– О-о? – вдруг подал голос Леон. И что-то торопливо закартавил, переводя взгляд с Шубы на Татьяну Юрьевну и обратно.
– Леон говорит, – наконец начала переводить Татьяна Юрьевна, – что вообще ничего не понимает. Я ему пыталась объяснить, что он, как бы попал в долгий-долгий сон. Леон говорит, что, как бы внутренне видит, что происходит с ним – настоящим, но чувствует, что он здешний во многом не такой, как тамошний. Он все как-то путано объясняет, не находит нужных слов.
– Я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Я лично тоже внутренне видел и вижу, что делает и иногда даже, что думает Вышний. Ты ведь тоже, как бы знаешь, что делает в данный момент тамошняя Татьяна Юрьевна?
– Да… В данный момент она… вернувшись после бурной вечеринки к себе домой, спит в своей постели без задних ног.
– Ага! Значит, и снов никаких не видит. А уснула бы трезвой, ей мог бы присниться вот этот наш разговор…
– Вот как?
– Примерно так. Но вернемся к Леону. Дело в том, что Вышний лепил его копию с оставленной тобой фотографии, представлял себе еще и французского артиста Жана Рено, сыгравшего в фильме «Леон» профессионального киллера. Понимаешь?
– А-а-а! Теперь мне абсолютно все понятно, – обрадовалась Татьяна Юрьевна и принялась что-то втолковывать на французском своему кавалеру.
Шубе, как раз было далеко не все понятно, но, видимо, начитавшаяся фантастики и мистики и тоже не лишенная воображения Татьяна Юрьевна выстроила свою теорию происходящего. И, кажется, Леон этой теорией проникся. Он прокартавил вопрос, и его дама перевела:
– Спрашивает, если с ним здесь что-нибудь случится, как этот отразится на Леоне тамошнем?
– А ты спроси, если он внутренне видит сейчас своего прототипа, распухшее ли у того ухо?
– Говорит, что нет, не распухшее, – перевела она.
– Вот вам и ответ. Другое дело, что если в тамошнем мире погибнет его прототип, или, допустим, твой и мой прототипы, то теми же смертями погибнем и мы здесь. Такое уже было. Но неизвестно, если живчик не просто пострадает, но погибнет, а такого раньше не случалось, почувствует, что-нибудь его прототип? Возможно, ничего не почувствует, просто сны с участием своей копии перестанет видеть.
Татьяна Юрьевна перевела, и Леон вновь что-то спросил.
– Говорит, надолго ли это?
– А вот этого даже сам Вышний не знает, – сказал Шуба и во весь рот зевнул…
Судя по всему, время действительно было позднее. Когда Татьяна Юрьевна под ручку с Леоном покинули Шубу, он не увидел больше никого ни на поле, ни за бильярдным столом, ни в трапезной. Пошел домой. Ну, как – домой? В одну из комнаток-клетушек, в которой и ночевал-то пока всего одну ночь. Впрочем, прежний Шуба-живчик провел вместе с Викой в той самой комнатке сравнительно долгое время, которое, возможно, было для него счастливым, только Шуба теперешний об этом не знал.
Ему очень хотелось спать, но, прежде чем вырубиться, он, открывая дверь в свою комнатку, собирался поинтересоваться у Вики, какая музыка ей больше всего нравится. В комнатке Вики не оказалось. И – где же она обитает в это, столь позднее время?
– Твоя корейка, скорее всего, у Никодима, – услышал он знакомый голос.
– Кореянка, – машинально поправил Шуба и только потом повернул голову направо.
– Твоя кореянка чуть мне глаза не выцарапала, – сказала Даша, стоявшая на пороге соседствующей с Шубой комнаты.
– За что?!
– А ты догадайся…
Шуба вновь зевнул и энергично затряс головой. Даша не стала его мучить над отгадыванием правильного ответа.
– Она набросилась на меня, не успела я выбраться на берег, когда с твоего острова вернулась. Словно кошка разъяренная набросилась! Рычит, слюной брызгается, кричит, какое-такое право я имею с тобой целоваться? Хорошо Никодим вовремя подоспел, оттащил психическую.
– Увидела, значит… – Шуба с трудом подавил зевок. – И – что Никодим?
– К себе ее уволок. А что у них там дальше – не знаю.
– Уволок, значит… А ты – как?
– Нормально. А – что?
– Да нет, ничего, – пожал плечами Шуба.
– В таком случае – спокойной ночи, – хмыкнула Даша и, переступив порог своей комнаты, захлопнула дверь.
Шуба, зевая, последовал ее примеру, но, как бы ни хотелось спать, все-таки заставил себя пораскинуть мозгами: Никодим уволок Вику к себе, чтобы урезонить, успокоить, поговорить; для этого хватило бы, полчаса, ну, от силы, минут сорок… А сколько с тех пор прошло времени? Много. Никодим в своей комнате живет вместе с Ниной. Оставлять Вику у себя, чтобы переночевала – даже места нет. И куда же в таком случае могла податься, допустим, не на шутку приревновавшая и сильно обидевшаяся на него Вика?
В Застолье оставалась всего одна свободная комната – госпиталь, где некоторое время обитал находившийся в коме Боярин. Возможно, Вика перебралась ночевать туда. Возможно, в баню, в которой, правда, спать придется на голых полках. Ей это надо? А что надо ему самому? Бродить по Застолью и стучаться в каждую дверь, в поисках взбалмошной, ревнивой дуры-куклы? Еще чего! Даже, будь они мужем и женой, Шуба не опустился бы до этого. А в сложившейся ситуации лично он, по сути, и знаком-то с Викой был меньше двух суток.
В общем, захочет – придет в родную клетушку к нему под общее одеяло, не захочет – ее проблемы, – решил для себя Шуба и, не раздеваясь, завалился спать.
//-- * * * --//
– Занято! – пробуждаясь, отозвался он на настойчивый стук в дверь. Во всем Застолье двери запирались изнутри на примитивную защелку. Достаточно было посильней рвануть дверь на себя, и защелка не спасала, но такого пока не случалось.
– Да, шучу я, шучу, – судя по ощущениям, Шуба почти выспался. Можно было бы поваляться еще часик-другой, но раз уж он кому-то понадобился…
Оказалось, понадобился он Никодиму, которого интересовал кто-то другой.
– У тебя ее тоже нет, – резюмировал комендант.
– Так ее всю ночь не было, – Шуба потер виски. – Доложили, ты ее в свою резиденцию увел. Якобы, утешать.
– Ты по Вику, что ли? Я ее утешать и не собирался. Сама на шее повисла. Говорит, раз ты с ней так, то и она – соответственно.
– Не уловил? – Шуба окончательно проснулся. – Что значит – соответственно?
– То и значит. Ты же на острове с рыжей целовался-обнимался у всех на глазах. Немудрено, что приревновала узкоглазая. Скажи спасибо, что я драки между бабами не допустил.
– За это – спасибо, конечно. Ты, Никодимище, свои комендантские обязанности, как надо блюдешь. А вот потом…
– Что – потом? Шуба, мы живем в стране свободной. Я узкоглазую силком к себе в постель не затаскивал. Можешь, хоть у нее самой спросить, хоть у Нинидзе.
– Н-да-а-а… – протянул Шуба. – Вот же, бабы…
Шуба вновь ожесточенно потер виски. Получается, Вика предала его дважды: и в нормальном мире, и в Застолье. Но и там, и здесь сама она, конечно же, ни в коей мере не считала это предательством. Возможно, со своей колокольни была права, ведь она никогда не обещала быть ему верной. Он ей тоже ничего не обещал, – как-то времени на обещания всегда не хватало. Впрочем, для обещаний надо было созреть.
Инкассатор-скульптор Серега Костиков, влюбившийся в Викторию Ким, созрел очень быстро. Он был готов предложить кореяночке руку и сердце после первой же совместно проведенной ночи любви. Но он с огромным разочарованием узнал, что Вике не нужны ни его рука, ни сердце! Ей хотелось, прежде чем налаживать серьезные семейные отношения, удвоить или даже утроить список своих одноразовых любовников, одним из которых оказался Серега-Шуба. Соглашаясь на ночь любви с наивным инкассатором, Вика действовала по собственной коварно-разработанной схеме. Как сказал бы ныне покойный водитель инкассаторского маршрута Скворцов – «С РАСЧЕТОМ».
Скворец получил пулю в лобешник из того же самого пистолета, из которого минутой позже застрелили Викторию Ким. Но так уж получилось, что, в отличие от Скворца, миниатюрная копия Вики была воплощена в пластилине скульптором Серегой Костиковым. В тот же самый миг, когда убили кассиршу Викторию Ким, умерла и ее пластилиновая копия. Но если на воскрешение Вики-человека скульптор повлиять не мог, то сие пластилиновое творение он «залечил», и Вика-живчик ожила. Но не прошло и двух недель, как она, не имеющая памяти и понятия, кем была раньше, «взялась за старое» – изменила ему при первой же возможности!!!
– Я опять не уловил? – уставился на коменданта Шуба. – Кого же ты ожидал здесь увидеть, если не Вику?
– Юлька пропала. Степан – в истерике. блондинистая-то, как бы, при распределении ему досталась. В смысле, в его комнате для начала заселилась. Ну и у них там, вроде бы, в плане койки все сложилось. Короче, дорвался наш ефрейтор до осуществления своей главной солдатской мечты, да еще в обществе такой крали. А когда весь выжался, блондинистая, типа, пописать вышла. Он, конечно, вырубился. Проснулся только утром, а блондинистой под бочком нет. Побежал искать – не нашел, вот и закатил истерику – куда мы его Юленьку ненаглядную подевали?
– И в самом деле – нигде нет? – нахмурился Шуба.
– Пока не нашел, – пожал плечами Никодим. – В бане не был и у Владмоха на острове…
– Так, – решительно поднялся с кровати Шуба. – Искать надо профессионально, а в этом деле нет никого лучше Борисыча – тот еще мастак.
Вскоре все обитатели Застолья, в том числе и Владмох с Машей и Катей, до которых удалось докричаться, и они приплыли на лодке на Большую землю, собрались в трапезной за общим столом.
– Народ, внимательно! – Борисыч был строг. – Сейчас решение принимаю я, назначенный Вышним главным полицейским. Вы останетесь за этим столом и никуда из-за него не выйдете в то время, пока я вместе с Никодимом и Шубой будем искать пропавшую Юлю…
– Можно и мне с вами? – вскинула руку Даша. – Юлька все-таки моя подруга…
– Хорошо, – разрешил Борисыч.
– А я? – подпрыгнул Степан.
– Сидеть! – осадил его Борисыч, и Степан по-армейски подчинился. – Поиски не займут много времени. Мы просто обойдем одну за другой все комнаты, хоздвор, сад, баню и сплаваем на лодке на остров-скалу…
– Можете не плавать, – сказал Владмох, – ее там нет и не было.
– Если на Большой земле Юля не найдется, мы все-таки сплаваем.
– А если вы ее нигде не найдете? – всхлипнул Степан.
– Тогда останутся только два варианта: либо она утонула, либо преступила порог Застолья.
– Либо ее за этот порог, то есть за борт, кто-то выбросил, – мрачно изрек Шуба, не сводя глаз с Тёзки. Но на лице у того не дрогнул ни один мускул…
Чтобы проверить все жилые и нежилые комнаты и в самом деле не потребовалось много времени. Остров-скалу сыщики тоже посетили, но и в новых владениях Владмоха разыскиваемой девушки не оказалось. Все стало предельно ясно – Юля с территории Застолья исчезла. Оставался вопрос – отразилось ли это как-то на ее прототипе в нормальном мире.
– Даша, у меня к тебе и вопрос, и просьба, – сказал сидевший на веслах рядом с Шубой назначенный главным сыскарем Борисыч, в то время, когда они возвращались со скалы на материк. Никодим расположился на носу лодки, Даша – на корме.
– Ты же, как Юлина подруга, наверняка, на работе сплетничала с ней о том, о сем? Наверняка, откровенничали?
– Не так, чтобы очень уж откровенничали, – пожала плечами Даша. – Но случалось.
– А свои сны вы друг другу рассказывали?
– Юлька это дело очень любила. Правда, ей обычно что-нибудь эротическое снилось, и я старалась пропускать все мимо ушей.
– Я понял, к чему ты клонишь, Борисыч, – сказал Шуба. – Можно я твой второй вопрос формулирую. Просто я в этом деле больше осведомлен.
– Добре, – кивнул тот.
– Понимаешь, Рыжая, почти все живчики вылепленные Вышним с людей, которых знал лично, имеют способность при некотором напряжении мозговых извилин, как бы внутренне видеть и понимать, что происходит в это самое время с его прототипом. Я знал, что делает и о чем думает Вышний; Борисыч знал про капитана Клюева; Фуфел – про водителя инкассаторской машины Володьку Селиванова… Благодаря этим способностям, в реальном мире были обнаружены бандюки, которые инкассаторов грабанули и Вику убили. Ну, ты же должна помнить – Макс рассказывал, когда мы на охоту ехали?
– Хорошо помню, – наморщила лобик Даша. – Но, Сергей, ведь ты в то время уже был здесь, в Застолье…
– Говорю же, тогда у меня с Вышним обратная мысленная связь была налажена. Я знал все, чем он занимается…
– И чем он занимался в тот раз на охоте, ты тоже знал?
– Не все, конечно же, – поправился Шуба. – Чтобы знать все, надо полностью переключиться, заставить себя думать только о прототипе. А это значит – на то же самое время выключиться здесь, в Застолье. Здесь ты как бы ненадолго засыпаешь, а проснувшись, знаешь, что происходило там. Но самое главное – ты знаешь, чем, какими мыслями была забита голова твоего прототипа в то самое время. Ты, словно бы вспоминаешь сон…
Шуба прервался, оглянувшись на приближающийся берег.
– Борисыч, табань! Причалим, когда я доскажу. Рыжая, к тебе большая просьба. Попробуй мысленно воссоединиться со своим прототипом и узнать у Даши, как там, в нормальном мире Юля. Все ли с ней в порядке, и главное – какой сон она видела сегодня ночью. Понимаешь, Рыжая?
– Понимаю, Сергей. Только для этого, как ты сам сказал, мне надо уединиться и переключиться.
– Конечно же, Дашенька, уединяйся… Борисыч, гребем дальше!
//-- * * * --//
Настроение в Застолье воцарилось унылое. Больше всех расстроился Степан, буквально завывший волком, после сообщения вернувшихся на материк сыщиков, что Юля не обнаружена и, значит, исключается из списка живчиков.
Никодим тут же отдал распоряжение Зинаиде притащить «вдовцу» утешительного. В спиртном, как нетрудно было догадаться, нуждался не только Степан, но и выглядевшая безутешной Татьяна Юрьевна, которая в том мире лично устраивала Юлю на работу, к себе под крыло и души в ней ни чаяла, но и обозленный на всех и вся Владмох, и мрачные, до сих пор не опохмелившиеся Фуфел с Бояриным… Шуба тоже не отказался бы промочить горло, да и поесть бы не мешало. Тем более что все живчики, за исключением уединившейся в своей комнате Даши, собрались в трапезной.
– Борисыч, – шепнул он на ухо приятелю, – раньше, так сказать, время приема пищи регулировал Вышний. А кто теперь, в этой квартире определяет, допустим, время завтрака? Никодим, Зинаида?
– Петух наш определяет, – шепнул тот в ответ. – Петр Петрович. Как начнет беспрерывно заливаться, так Зинаида с другими девками начинают стол накрывать.
– Надо же, – улыбнулся Шуба. – Я, то есть, Вышний об этом даже не догадывался.
– А сигнал к ужину нам Буренка подает. Как замычит, замычит. Так Степан бежит доить родимую, а мы – за стол.
– Прикольно.
– Давай-ка отойдем в сторонку, чтобы не шептаться, – предложил Борисыч и повел Шубу в сад, где можно было говорить в полный голос. Да и фруктами можно было перебить аппетит. Что Шуба и сделал, сорвав с ветки первую же попавшуюся на глаза грушу. Как оказалось, очень сочную и вкусную. Борисыч последовал его примеру и продолжил разговор только после того, как всю ее съел и выбросил огрызок за борт.
– Хорошо, что ты, то есть, Вышний назначил комендантом Никодима. Мы привыкли ему подчиняться, зная, что это воля Вышнего. Я тут пораскинул мозгами: очень хорошо, что никто больше не знает про, так сказать, дисквалификацию Вышнего. Какое-то время, надеюсь – продолжительное, все так и будут подчиняться коменданту. Без его железной руки в Застолье очень быстро воцарится хаос. Поэтому мы с тобой должны целиком и полностью поддерживать власть Никодима.
– А ты в курсе, что он у меня Вику увел?
– Оп-па! – посерьезнел Борисыч. – И что ты собираешься делать?
– Да ничего не собираюсь. Как сказал все тот же Никодим – мы живем в стране свободной. Нет-нет, Борисыч, не смотри на меня, как на предателя. Я-а-а… не знаю, как сказать, но попробую объяснить расклад.
Повторюсь, но сейчас я совсем не тот Шуба, с которым ты общался здесь два дня тому назад. И совсем не тот Серега Костиков, с которым дружил капитан Клюев. Вчера, когда примерно в это же время я очнулся в своей комнате и увидел перед собой Вику, то не испытал к ней никаких нежных чувств, только похотливое сексуальное влечение. Которое она помогла мне удовлетворить, и я испытал сказочное наслаждение. Но на этом – все, понимаешь!
Борисыч пожал плечами, а Шуба, тоже выбросил за борт огрызок и сорвал с ближайшей ветки огромное красное яблоко.
– В моей сексуальной жизни, – продолжил Шуба, – была одна единственная проститутка. Случайно была и по пьянке, хотя и два раза. Ты, должно быть, помнишь мои разглагольствования на тему, что трахаться за деньги неправильно и тому подобное. Я и сейчас так считаю. Но… был грешок, испытал я это удовольствие. Так вот, после койки с Катькой Жайворонок…
– Подожди! – перебил Борисыч. – С этой самой Катькой?
– Ну да, – чуть смутился Шуба. – Напрасно я проговорился, Борисыч…
– Брось. Мы живем в стране свободной…
– Ну да. Так вот, я к Катьке после секса гораздо больше чувств испытывал. Чисто человеческих. Какую-то благодарность, что ли, за полученное удовольствие. А после Вики… у меня конечно подобного опыта нет, но будто бы с куклой кувыркался. С очень классной, доставившей огромное удовольствие куклой.
– Но, как же так? – уставился на него Борисыч. – С момента вашего появления в Застолье, на острове-пляже все без исключения видели, как ты опекаешь и до какой степени влюблен в свою кореяночку. И теперь вдруг такое разочарование. Почему?
– Может быть, потому, что в той жизни, в жизни Сереги Костикова кое-что произошло. Да ты и сам должен все знать.
– Откуда? Я с внутренним миром капитана Клюева контактирую редко. У меня здесь своя жизнь.
– Тогда – в двух словах. Дня через три – я уже сбился со счета, после успешного раскрытия преступления об ограблении инкассаторов, ты, то есть капитан Клюев приехал домой ко мне, то есть, к Сереге Костикову вместе с Игорем Акимовым.
– А-а-а… да-да-да, – словно бы вспомнил Борисыч.
– Мы пили, а с нами был еще Макс, который пригласил двух телок, а именно – прототипов присутствующих здесь Татьяны Юрьевны и Даши. Ну и чтобы совсем в двух словах – я, то есть, Серега в эту Дашу влюбился. Хорошая девчонка, наш человек. Да ты и сам сегодня мог убедиться…
– Подожди! Ты это рыжую Дашу имеешь в виду?
– Борисыч, не тупи! Конечно ее. У меня с ней в том мире роман начался. Я в ней не только классную телку увидел, но еще и человека очень интересного. И когда здесь встретил – то же самое, понимаешь? Я в ней, как бы свою вторую половину вижу, понимаешь?
– Вообще-то, Шуба, ты настолько сложный человек, что и понять тебя бывает сложновато.
– Ха, Борисыч, если бы я был простым, кому бы нафиг был нужен!
– Согласен. А тут еще добавилось раздвоение личности.
– Не раздвоение, а наоборот – сдвоение. Прототип соединился с копией.
– Чокнуться можно. Добре. Так что ты делать собираешься со своими Виками и Дашами?
– Вика впредь вообще не моя. Она предала меня в том мире, предала и в этом. Ну а Даша… Дашу я постараюсь беречь. У меня, Борисыч, к ней даже не любовь, а какое-то другое чувство… Родственной души, что ли, как к родной сестре. У меня в той жизни много и сестер, и братьев, но все – двоюродные, троюродные, родных нет. И ко всем у меня особое чувство, не такое, как к друзьям. Ощущение, словно чем-то им обязан. Вот и к Даше – тоже самое, только гораздо сильнее.
– Да-а… очень сложный ты человек, Шуба, – Борисы поднял вверх указательный палец. – Слышь, Петр Петрович наш раскукарекался? Пора на завтрак.
Сесть за стол Шубе не позволила Нина. Преградила ему дорогу, схватила за рукав, решительно потащила в сторону, к бильярдному столу. Шуба не сопротивлялся, не зная, что и думать. А Нина вдруг уткнулась ему лицом в грудь и расплакалась, зарыдала. Теперь уже ему пришлось тащить ее к берегу озера, подальше от недоумевающего народа, поближе к воде, чтобы умылась, попила, успокоилась.
– Я убью ее, убью! – были первые слова Нины, после того, как Шуба ополоснул ей лицо и заставил отхлебнуть воды со своей, сложенной лодочкой ладони.
– Она, она… Шуба, ты знаешь, что было сегодня ночью?
– Нинидзе, ты про Вику?
– Я убью ее!
– За что убивать-то? – встряхнул он ее.
– Никоди-и-им! Он только с ней, с ней. Ко мне даже не прикоснулся. Когда сам устал, заставил меня эту косоглазую всячески ублажать, А она и рада… Она со мной такое вытворяла, такое…
– Я не понял, – перебил Шуба. – Что значит – заставил? Он тебя бил, что ли? Может быть связал?
– Не-ет… Никодим сказал, чтобы я ей подчинялась, и мне пришлось… Я просила Вику не унижать меня так сильно, но она – еще больше… А Никодим только посмеивался…
– Так зачем ты подчинялась-то? Могла бы послать их куда подальше. Уйти, позвать на помощь, в конце-то концов!
– Я, я не могла… не могла противиться…
– Другими словами, тебе самой нравилась та игра, – хмыкнул Шуба, вспомнивший, как Нина появилась в Застолье вместе с Маргаритой Николаевной в композиции «Прилежная студентка», в которой студентка Ниночка ублажала свою строгую учительницу, читающую лекцию. – Ведь я прав, Нинидзе?
– Прав, – Нина гордо вскинула голову, слезы на ее глазах мгновенно высохли. – Тогда – нравилось. А теперь… Косоглазая нос задрала и смотрит на меня сверху вниз, как на пустое место.
– Ну, а от меня-то, что требуется?
– Но Вика же твоя женщина! Ты с ней столько времени вместе…
– Нинидзе! Мы живем в стране свободной, – Шуба поймал себя на мысли, что частенько стал слышать и произносить эти слова. – Если Вики захотелось поменять кавалера, ее дело. Если вам нравятся лесбийские ласки – я-то тут причем?
– Значит, ты – ни при чем? – сдвинула брови Нина.
– Вон, твой Никодим идет, – кивнул ей за спину Шуба.
Никодим действительно приближался к ним – с бутылкой и какой-то закуской в руках. Не дожидаясь его, Нина упорхнула. Комендант же молча протянул Шубе открытую бутылку, кусок копченой колбасы и толстый блин – горячий. После чего сполоснул руки и лицо озерной водичкой и уселся на землю.
– Блины Зинаида испекла? – присел рядом Шуба.
– Тамара. Как всегда, – Никодим вопросительно на него посмотрел. – Ты забыл, что ли, кто у нас блины печет?
Вместо ответа Шуба приложился к горлышку, потом принялся закусывать. Блин оказался на удивление вкусным.
– Шуба, – нарушил молчание комендант. – В лодке ты произнес такую фразу, мол, раньше у тебя с Вышним была налажена обратная мысленная связь. То есть, связь налажена – была! А сейчас, что – не налажена?
– В данный момент – нет, – ответил Шуба чуть погодя, прожевав колбасу и проглотив последний кусочек такого вкусного блина. – Не знаю – почему. Может, именно в эти минуты Вышний вдрызг пьяный спит мертвецким сном.
– Н-да… – Никодим почесал щетину. Как и все мужчины в Застолье, он не отращивал бороду, но, в отличие от других брился специально предназначенным для этого ножом, сравнительно редко. Глядя на него, Шуба погладил подбородок и пришел к выводу, что самому не мешало бы побриться. Но прежде, надо поговорить об этом с Борисычем, вдруг у прежнего Шубы здесь выработались какие-то привычки.
– После переселения на эту квартиру Вышний стал уделять нам значительно меньше внимания.
– Это точно, – подтвердил Шуба. – Могу сказать только одно. Вышний рад бы общаться с нами постоянно, но вынужден страховаться, чтобы о Застолье не узнали посторонние люди. Если же они о нас прознают, то придется нам жить в стране далеко не свободной…
– Что ты имеешь в виду?
– Да то, что, по большому счету, мы до сих пор предоставлены сами себе, живем, как хотим, конечно же, соблюдая установленные Вышним правила. Мы многого лишены, зато о многом не заботимся. У нас, можно сказать, вольница. По большому счету никто никого не может что-то заставить делать. Даже тебя, коменданта любой может послать куда подальше, и ничего ему за это не будет.
– Пусть попробуют послать!
– И что ты сделаешь? Без завтрака оставишь? Или без водки? Попробуй-ка без позволения Вышнего оставить без водки тех же Боярина с Фуфелом. Или, допустим, меня.
– И что же ты сделаешь? – прищурился комендант.
– А ты пораскинь мозгами. Но я сейчас не про то, Никодимище! Я хорошо знаю, что все мы для Вышнего не игрушки, а детишки. Он за каждого из нас переживает, потому что мы – творения пальцев его. Поэтому в нашу личную жизнь никогда не вмешивался. Вспомни, когда в Застолье появилась Машка, и он поручил тебе, как коменданту, объяснить ей, что да как. А ты, ничтоже сумняшеся, первым делом Машку к себе в койку затащил, хотя она и в той жизни, и в этой – женщина Владмоха. Вышний допустил это вообще без проблем, мол, сами разбирайтесь. Или вот сегодня ночью, когда ты приказал Нинидзе рабыней Вики стать…
– Значит, все-таки ревнуешь? – напрягся Никодим.
– Абсолютно и ни в коей мере не ревную, – скривившись, отмахнулся Шуба, тем самым, кажется, успокоив собеседника. – Как ты сам сказал – мы живем в стране свободной. Уварен, что и Вышний не стал бы вашей оргии препятствовать, если бы только не случилось конкретного насилия над личностью. Но, как я понял, Нинидзе самой такие игры очень даже по душе.
– И не говори, – осклабился Никодим. – Видел бы ты Нинкины счастливые глазищи, когда узкоглазая на нее…
– Да я опять не про это, – не дал договорить Шуба. – Ты только представь себе, что на месте Вышнего окажется кто-то другой, прознавший тайну Застолья! Какой-нибудь конкретный извращенец. Можешь такое представить?
– Н-да, – Никодим вновь поскреб щетину. – Даже представлять не хочется…
– О чем я и толкую! Вышний все это лучше нас с тобой понимает, вот и шифруется в том мире. И вот что я тебе скажу, Никодимище. Надо нам, всем нам стараться, как можно сильнее приспособиться к самостоятельной жизни в Застолье. Постараться обходиться без вбросов сверху.
– Думаешь, я об этом не кумекал? – горько ухмыльнулся Никодим. – Да мы с Федотом, когда вдвоем остаемся, только об этом и кумекаем. Только ничего позитивного на ум не приходит.
– Позитивного, говоришь, – Шуба вдруг вспомнил, что у одного из его старых знакомых было именно такое прозвище – Позитив.
– Слушай, Никодим, а ты вообще-то по жизни, в смысле, по той жизни – кто?
– Об этом надо у Вышнего спросить, – вновь ухмыльнулся Никодим. – Ты вот утверждаешь, что и сам с Вышним каким-то крандец-способом общаешься, и некоторые другие на подобное способны. Да, что говорить – Борисыч с Фуфелом стали живым тому примером, когда Вышнему понадобилось убивцев инкассатора отыскать. И хорошо, что, благодаря этим способностям преступников вычислили! Очень даже замечательно! Только почему-то лично у меня никаких подобных способностей не наблюдается. Ну, не могу я внутренне общаться с каким-то там прототипом. Как ты скажешь – не могу абсолютно и ни в коей мере!
– Вообще никак не можешь? – очень серьезно спросил Шуба.
– Да хоть убей! И, кстати, Федот в этом плане – тоже никакой, и Зинаида. Мы же специально втроем по-трезвому собирались и эту тему обсуждали. Вроде бы, изначальные жители Застолья, по праву – основатели, но по сравнению со многими другими – обделенные прошлым. Получается, наша изначальна троица – без роду без племени. И это, Шуба, нас конкретно угнетает…
– Интересная выходит штуковина, – напряг мозги Шуба. – Почти в то же самое время Тимофей, появившийся в Застолье четвертым по счету, довольно неплохо ассоциирует себя с прототипом по прошлой жизни.
– Ему – хорошо! – зло ударил кулаком по земле рядом с собой комендант. – А мы – как неприкаянные!
– Извини, Никодимище, – вообще никаких ассоциаций со своим прошлым?
– Никаких! Если не считать четкого осознания, что я с Федотом в той жизни с детства дружбанил. Мы по соседству родились и выросли: он в деревне Федотово, а я – в селе Никодимово…
– Господи! – вырвалось у Шубы. – Вот почему я, то есть, Вышний, то есть, Шуба так тебя называют… называю… – Никодимище!!!
– Да ты меня хоть как называй, только на шампур не нанизывай! – огрызнулся Никодим.
– Извини, комендант, я никак не хотел тебя обидеть! Просто, разом столько откровений…
– Так ты сам на эти откровения вызвал!
– Хорошо, хорошо, – Шубе почувствовал, что вот-вот узнает что-то для себя важное. – Никодимище, скажи, а Зинаида – она тоже твоя землячка?
– Не моя, а Федота… – Никодим вдруг схватился за голову:
– Вот, только сейчас вспомнилось! Зинаида с Федотом в соседних домах родились и выросли!!! Ё-моё, откуда мне вдруг такое озарение?! Это все ты!!! – Никодим вдруг порывисто схватил Шубу за грудки. – Это все ты со своим Вышним колдуешь?!
– Спокуха, Никодимище! – Шуба очень удачно перехватил его пальцы, сжал и, не давая рыпнуться, выкрутил их – дальше некуда – на грани перелома. По массе, силе и опыту Никодим, конечно же, превосходил скульптора, но только не в плане единоборства на пальцах.
– Все, все, – поспешно сказал тот, и Шуба сразу его отпустил. – Я драться не собирался. Тем более – с тобой.
– А я тебе вот что скажу, – глядя на воду, сказал Шуба. – Вышний в деревню Федотово каждый год на летние каникулы приезжал, на один месяц. У него там много друзей было и просто знакомых. Среди этих знакомых – два парня постарше, отслуживших армию – Федотыч и Никодимыч. У них, естественно, своя компания была, свои интересы, но с молодежью тоже общались – в футбол гоняли, в картишки, бывало, перекидывались в «козла», «дурака», не на деньги, просто так… С ними их ровесница Зинка гуляла, хохлушка, на которой, как говорится, пробы ставить негде было. Она у них, типа, королевой была. Та самая красавица, которая им понравится, но с которой им не справиться. Помнишь, песня такая была с припевом – гоп – хей гоп?
– Помню! И очень даже эту песню люблю и уважаю…
А Никодимыч у них заводилой был и, можно сказать, примером для подражания. Думаю, когда Вышний композицию Застолье лепил, он, в первую очередь, эту троицу вспоминал…
– Почему же у нас не получается со своими прототипами общаться? – спросил Никодим. – У других получается, а у меня, Федота и Зинаиды – нет?
– Вообще-то, – тяжело вздохнул Шуба, – когда Вышний из армии на дембель пришел, то узнал, что Никодимыча электричка сбила. А Федотыч – в пруду утонул – по-пьяни… Получается, не с кем тебе общаться, Никодимище. И Федоту – тоже не с кем.
– А Зинаида?
– Про Зинку не знаю. То есть, Вышний не знает. Может, в той жизни она тоже погибла. А, может, у нее не получается общаться потому, что Вышний же лепил фигурку Зинаиды не только с той Зинки из деревни Федотово, а и еще с кого-то. Это был собирательный образ…
– Н-да…
– Ты не расстраивайся, Никодимище. Может, оно и к лучшему, что у вас в той жизни в настоящее время прототипы не живут. Вспомни Пана Зюзю: когда тамошний господин Лисавин, грабитель и убийца, в деревне Лисавино в бане сгорел, от здешнего Пана Зюзи один пепел остался.
– Да. Пан Зюзя помучился – не дай бог никому. Помнишь, как он визжал, словно поросенок под ножом? Его запахом все Застолье провоняло.
– Про что и речь, – на самом деле ничего этого теперешний Шуба помнить не мог. В то время, когда Вячеслав Лисавин, запертый в собственной бане, сгорал заживо, Серега Костиков вместе с капитаном Клюевым и подполковником Заводновым был на полпути к деревне Лисавино. И пепел, оставшийся от фигурки Пана Зюзи, увидел, спустя несколько часов, вернувшись к себе домой в Коньково. Но какого-то неприятного запаха он тогда не почувствовал, возможно потому, что был и пьян, и простужен, а платформочку с заснеженной поляночкой, посередине которой осталась кучка пепла, сразу выбросил.
– Шуба, – вдруг доверительно взял его за руку комендант. – А не вспомнишь ли хоть что-нибудь о моем прототипе? Каким он был?
– Никодимыч-то? Да, говорю же, шебутной парень. Мне, то есть, Вышнему, хотя я – по большому счету, и есть Вышний… Короче, мне Никодимыч нравился. Был случай, нарвался я на шпану из соседствующего с нашей деревней военного городка. В том городке пруд был, в котором серебряный карась водился. Деревенских рыбаков местные туда иногда пускали, а дачников, типа меня – гоняли. Но мы с дружком, Генкой Вакировым все равно туда шастали. Утречком – когда самый клев. Как-то раз Генка проспал, и я один на городошный пруд рыбачить пришел. Ну и засиделся на мостике, – карась на удивление хорошо брал.
Вдруг слышу сзади: «Вот ты и попал, чувак!» Оборачиваюсь – пятеро. И у двоих в руках ножички. «Иди, – говорят, – к папочкам!»
Резать бы меня они, конечно, не стали, но поиздеваться могли. Короче, послал я их матюгами, да еще тому, кто ближе всех был – в харю плюнул. Кстати, попал. И, недолго думая, развернулся, в пруд нырнул, и – вплавь на ту сторону. Городские по берегу на перехват побежали – двое с одной стороны, трое с другой. Не успел я из воды вылезти, двое – тут как тут. Один как раз тот, оплеванный – вожак шайки. Второй – с ножом. Короче, схлестнулся я с вожаком, а у него – кастет. Короче, задел он меня по скуле, разбил в кровищу. Не знаю, чем бы все закончилось, но я все же умудрился ноги сделать. Убежал, а они не догнали.
В родной деревне ребята мою скулу увидели, расспросили, что да как, Никодимыч с Федотычем тоже в курсе оказались. Короче, ближе к вечеру Никодимыч собрал толпищу и – в военный городок, на разборки. На разборки по-взрослому. Ведь городские мало того, что пятеро – на одного, так еще и моими рыболовными снастями завладели.
Городские тоже толпу собрали, но наша – раза в два повнушительней. Да еще и во главе с Никодимычем. У них – цепи да колья, у нас – колья да цепи. Если бы не Никодимыч, плохо бы дело кончилось. А он умудрился все разрулить. Объяснил главному из городских расклад, как дело было. В итоге городские сами того самого парня, который на с кастетом был, вперед вытолкали, и разрешили мне ему врезать, чтобы – кровь за кровь. Но это – не по мне. Я и в драках-то никогда лежачего не бил и не бью. А тут еще и Никодимыч на ушко мне шепнул – мол, не бей его, прости, и разойдемся.
Я Никодимыча послушался, и пожал своему обидчику его протянутую руку. И это оказалось спасением всей нашей деревенской толпы. Потому что, когда мы уже мирно расходились, то, оглянувшись, увидели, что за спинами у городских вывалила ни много ни мало целая рота солдат. И по раскладу их получалось раза в три больше, чем нас. Видимо, Никодимыч эту фишку сразу просек, и разрулил ситуэйшен…
Я – зачем тебе все это рассказываю, Никодимище, – посмотрел ему в глаза Шуба. – Чтобы ты, во-первых, знал, что Вышний не просто так тебя комендантом Застолья назначил. Не с бухты-барахты. А, во-вторых, – и я, и Борисыч будем тебя в комендантских делах всячески поддерживать. Чтобы бардака не было.
И в связи с этим, вот что ты еще должен знать… – Шуба собирался рассказать Никодиму про ситуацию с Тёзкой, но оборвал себя на полуслове, увидев бегущую к ним Дашу.
– Сережа! Сергей! – Шубе на миг показалось, что лицо Даши вот-вот разорвется. – Сергей, я узнала, что случилось с Юлей!!!
– Успокойся, Рыжая, – Шуба вскочил на ноги и поймал едва не упавшую девушку. – Успокойся, Дашенька. И умойся. А потом все расскажешь. Вон и Борисыч подтягивается.
Борисыч и в самом деле приближался к ним, причем, не один, а под ручку со своей новой знакомой и сожительницей Мариной Савельевой. Меж тем, Даша вняла совету Шубы и хорошенько ополоснула лицо водой из озера. Они как-то спонтанно встали вкруг: Даша, Шуба, Никодим, Борисыч и Марина. Рыжеволосая начала рассказывать:
– Сергей, Борисыч, я, как вы просили, попыталась наладить внутреннюю связь с самой собой, и – получилось. Я… узнала… Я, как бы осознала… Не нахожу слов, чтобы объяснить…
– Никто не находит, Рыжая, – приобнял ее Шуба. – Просто скажи… нет – просто доведи до нас информацию.
– Юлька! С ней самой ничего не случилось! Но она, как всегда рассказала мне свой очередной сон. Страшный сон. Сегодня ночью ей приснилось, как кто-то набросился на нее сзади и очень сильно ударил по спине, по позвоночнику. Так сильно, что она даже сознание потеряла. А когда очнулась, поняла, что кто-то ее насилует! Насилует и смеется! И напевает песенку: «…ты меня никогда не увидишь, ты меня никогда не забудешь» Господи!!! – Даша уткнулась в грудь Шубе и разрыдалась.
– Успокойся, Дашенька, успокойся, – говорил Шуба, наглаживая рыжие волосы. – Что она еще рассказала?
– Юлька мучилась, очень мучилась… А тот гад ее насиловал и песенку напевал. А потом столкнул Юльку в пропасть, и она поняла, что погибает. А на самом деле – проснулась. В ужасе проснулась. И на работу приперлась – словно зомби. Она мне, то есть, тамошней Даше, подробности рассказать не успела. Максим Николаевич, как ее лицо увидел – сразу домой прогнал. Сказал, можешь даже больничный не брать.
– Мне все ясно, – сказал Шуба. – Юле приснилось то, что на самом деле произошло этой ночью здесь. И убийцей ее стал Тёзка!
– Чем докажешь? – спросил Борисыч.
– А что тут доказывать? Вышний лепил Тёзку, представляя, что он тот самый маньяк-песенник, насилующий девушек в Москве.
– Зачем же Вышний его сюда вбросил? – глядя на Шубу, спросила Марина. – Ведь на месте Юли могла оказаться любая из нас. И сможет оказаться.
– Не сможет! Сейчас прищучим Тёзку и…
– И он расскажет историю, – продолжил за него Борисыч, – что ночью, когда ходил по нужде, видел, как ты крадешься за Юлей. Тогда не придал этому значения, но теперь знает, кто убийца.
– И кому ты поверишь? – возмутился Шуба.
– В данном случае надо не верить, а знать.
– Согласен, – поддержал Борисыча комендант.
– Тебе, Никодимище хорошо говорить, у тебя аж две свидетельницы на всю ночь.
– Значит, Никодим, как подозреваемый отпадает. Женская половина естественно тоже отпадает. Итого остается ровно десять подозреваемых.
– Себя тоже посчитал? – удивился Шуба. – Ладно – я, ночевал один, свидетелей, выходил из дома или не выходил – нет. Но ты-то с Мариной был.
– Марина большую часть ночи спала, и я мог незаметно отлучиться, – возразил сыщик.
– И Владмох мог на лодке сюда переправиться, осуществить подлость и обратно?
– Почему нет? – пожал плечами Борисыч. – Если Катя с Машкой спали…
– Хорошо! Но Леона-то можно из твоего списка исключить? Француза, который по-русски ни бум-бум. А насильник пел нашу песню. Даша, не знаешь, он с акцентом пел?
– Не знаю…
– Шуба, ты тоже можешь «алягер ком алягер» без акцента спеть, – вновь возразил Борисыч. – Может быть, твой француз большой поклонник «Юноны и авось» – там эту песнь чуть ли не полспектакля исполняют.
– Добре, Борисыч, добре. А как же Степан?
– Один из главных подозреваемых. Кто знает, как у него с Юлей сложилось? Никто. Она ведь могла запросто его ухаживания отвергнуть, вот Степан со злости и… А потом истерику разыграл. Хотя, может, и в самом деле истерил…
– Ага! Этот – со злости, Фуфел с Бояриным – по– пьяни, я – потому что меня Вика кинула, – едва не кричал Шуба. – Но почему ты не веришь, что это мог сделать Тёзка, которого Вышний специально…
– Уймись, Шуба. Конечно же, это сделал Тёзка. Только доказательств нет.
– Но если попробовать его расколоть? Устроить допрос с пристрастием!
– А какое ты имеешь на это право?
– Никодимище! – с надеждой посмотрел на коменданта Шуба.
– Никакого, – отрицательно помотал тот головой.
– Что же получается, мужчины?! – заломила руки Марина. – Невинную девушку изнасиловали и убили, а вы ничего сделать не способны?!
– Что-нибудь придумаем, – пообещал Борисыч. – А вам бы, девушки, впредь не разгуливать ночью в одиночку…
//-- * * * --//
Обитатели Застолья давно уже покинули трапезную и занялись каждый своим делом: одни – на скотном дворе, другие – в саду-огороде, третьи разбрелись по своим комнатам. Боярин с Фуфелом и их дамы полезли в озеро купаться. Даша предложила Шубе последовать их примеру, но он отказался. Надо было проверить, сколько лески осталось на спиннинговой катушке, да и вообще разобраться со всеми рыболовными причиндалами, чем он и занялся у себя в комнате, рассчитывая вскоре отправиться рыбачить. Не исключено, что в компании с той же Дашей.
Общаться с Викой не хотелось абсолютно. Он даже не мог себе представить, что скажет, войди она сейчас в комнату, которая считалась и ее тоже. Но не думать о кореяночке Шуба не мог. Сколько ни старался, никак не получалось выбросить из мыслей эту куклу узкоглазую, которую, на самом-то деле, создал своими собственными пальцами! Насколько же милее и приятнее в общении ему виделась рыжеволосая Даша…
С улицы вдруг донеслись вопли, визги. Со спиннингом в руках он выскочил из комнаты, уже догадываясь, что могло произойти. Его догадки подтвердились: если накануне стычку Вики с Дашей предотвратил Никодим, то теперь коменданта на пляже не оказалось. Воспользовавшись ситуацией, Вика набросилась на Дашу, не успевшую выйти на берег.
Взору Шубы и другим, купающимся и расположившимся на пляже живчикам, предстали две, стоявшие по колено в воде разъяренные фурии, вцепившиеся друг другу в волосы, лягающиеся и отчаянно оглашающие окрестности визгами-писками.
Шуба бросился их разнимать, но его опередили. Откуда ни возьмись взявшийся Тёзка, вклинился между дерущихся девушек, каким-то неуловимым движением, возможно, ударом локтем в солнечное сплетение, оттолкнул-отбросил Дашу и, подхватив на руки Вику, не без показушного пафоса вынес ее на берег. А Даша упала в воду на пятую точку и, кажется, ей было очень больно. Шуба поспешил ей на помощь и тоже подхватил на руки и вынес на берег, только не так эффектно, как Тёзка, потому что не решился выпустить из рук спиннинг…
Он так и донес Дашу до самой комнаты, только не своей, а до ее, которая располагалась по-соседству. С расспросами не торопился, для начала требовалось узнать, как она себя чувствует. Как может чувствовать себя девушка, на которую какая-то психическая набросилась в воде, принялась оскорблять, царапаться, лягаться, рвать волосы… А потом еще на помощь психической пришел какой-то урод, специально и очень расчетливо ударивший Дашу, да так, что она на несколько секунд воздуха глотнуть не могла!
Шуба не расспрашивал Дашу, ему все было понятно, а она видела это по его глазам. И ничего не говорила, успокаивалась. А потом они начали целоваться. Какая уж тут рыбалка…
//-- * * * --//
На рыбалку Шуба вышел только на следующее утро, еще до первых подачей признаков жизни Петра Петровича – единственного петуха Застолья. Вышел один. Запрыгнул на причаленный к пляжу плот, оттолкнулся от берега веслом…
Он провел наедине с Дашей всю второю половину вчерашнего дня, и всю ночь. Он ухаживал за ней, словно нянька, и она, разбитая и морально, и физически, благодаря его вниманию и ласкам, расцветала все больше и больше. Вчера он покинул ее комнату дважды: чтобы притащить из трапезной ужин – на двоих и чтобы проводить Дашу в туалет.
Разбирательства – кто прав, кто виноват в конфликте между девушками, а затем и в грубом, однонаправленном вмешательстве Тёзки, он оставил на потом. По большому счету, живчики и так все видели и сами могли во всем разобраться. Хотя… могли видеть не то, что надо, и наоборот…
За прошедшие вечер и ночь, Шуба не слышал из соседней, теперь уже своей бывшей комнаты, ни одного звука. Наверное, Вика обосновалась у своего спасителя-Тёзки. Или вновь провела ночь в обществе коменданта и Нинидзе. Шуба в связи с этим не заморачивался. Вика окончательно превратилась для него в куклу. В чужую куклу.
Все блесны Шуба с собой не взял – большую часть оставил дома. В той жизни у него был случай, когда, ловя с лодки, он выронил в воду большую коробку, набитую дорогущими приманка, и та сразу утонула. Тогда он попал всего лишь на деньги, ну и настроение испортилось. Если бы такое случилось здесь, то на ловле спиннингом можно было бы поставить крест.
Лески на катушке, слава богу, осталось прилично, спиннинг казался надежным. Ведро под рыбу Шуба брать не стал, – боялся случайно задеть и уронить с плота, утопить. Для хранения пойманной рыбы из отрезка веревки сделал что-то вроде кукана. Одному управляться с плотом было сложновато, но Шуба приспособился.
Другое дело, что уже после первого заброса блесны в голову пришла мысль, как быть, если попадется очень уж крупная рыба. В подобных случаях у рыболова под рукой должен быть либо подсачек, либо багорик. Хотя, однажды во время соревнований по спиннингу, Шуба сумел-таки схватить щуку, весившую больше пяти килограммов, своими цепкими пальцами и забросить ее в лодку. На плоту сделать это казалось гораздо проблематичней…
Он вспомнил, как однажды рыбачил на Москва-реке в окрестностях Звенигорода. Шуба частенько посещал те места, как правило, приезжая на электричке на вечернюю зорьку, чтобы на последней же электричке вернуться в Москву. На его приманки попадались щука, окунь, голавль, жерех. Нельзя сказать, чтобы хищника в реке водилось много, но без рыбы домой он не возвращался. Ловить Шуба, все-таки умел неплохо, да и места тамошние изучил. К тому же старался на каждой рыбалке разведать какой-нибудь доселе скрытый от него уголок.
В тот раз Шуба забрался в совсем уж непроходимую чащобу, растущего вдоль берега ивняка, отыскал-таки неизвестное, но пригодное для заброса место и, согнувшись в три погибели, умудрился маятниковым способом послать блесну в воду. Уже вращая катушку, подумал, что забросить-то он забросил, но если вдруг сейчас клюнет рыба, каким образом ее вытаскивать, когда и слева, и справа и прямо над головой сплошные кусты?
Ничего придумать он не успел, потому что рыба и в самом деле клюнула, причем, далеко не маленькая. Более того, уже потом Шуба узнал, что на крючке его блесны оказался не традиционный хищник, а двухкилограммовый лещ, забагренный тройником. Такое случалось, лещ атаковал блесну, но она цеплялась не за его, не очень большой, по сравнению с щучьим, рот, а за спину, точнее – под спинной плавник. В таком, «забагренном» положении вытащить рыбу становилось гораздо сложнее, а тут еще – вокруг кусты.
Запаниковал Шуба все-таки не сразу, а только после того, как рыба резко пошла к берегу, леска стала цепляться за нависающие над водой ветки, в конце концов, зацепилась, тут же, благодаря его отчаянному рывку, отцепилась, но зато запуталась вокруг катушки, образовав, так называемую «бороду». В отчаянии он отбросил спиннинг, схватился за леску руками и, ни на что не обращая внимания, стал выбирать ее на себя.
Слава богу, леска выдержала, и Шуба, весь промокший и перепачканный, добыл-таки трофейного леща! Экстремальных ситуаций в его рыболовно-охотничьей практике хватало с избытком…
И ведь это превращалось к патологию какую-то: не успел Шуба пораскинуть мозгами, что напрасно не взял с собой на плот приспособления для вытаскивания из воды рыбу, не успел до конца вспомнить историю с «неправильной» поимкой леща и представить, что сейчас с ним может случиться нечто подобное, как в руку через удилище передалась четко-резкая поклевка. Несмотря на сонмище мыслей, с подсечкой опытный рыболов не опоздал ни на мгновение. И подсек, подсек, позарившуюся на блесенку рыбу.
Вообще-то среди рыболовов-спортсменов бытовало поверье, что если во время соревнования ты поймал рыбу при первом же забросе, то это – к неудаче. Но сейчас-то были не соревнования. Судя по повисшей на конце снасти незначительной тяжести, он мог позволить себе вываживать рыбку спокойно, поглядывая по сторонам и прикидывая, куда переместиться, чтобы поймать более крупный трофей. Ничего не предвещало, что его ждут серьезные проблемы.
Но тут они начались. Потому что тяжесть на противоположном конце снасти вдруг значительно возросла, а спиннинг едва не выпрыгнул у него из рук – настолько сильным оказался рывок. Нет, чтобы уронить спиннинг – такого с Шубой никогда не случалось – пальцы не позволяли. Но он мгновенно понял – фрикционный тормоз на катушке необходимо ослабить, что и сделал в срочном порядке.
Раздался характерный визг этого тормоза, и если бы соответствующее действо происходило ранним утром где-нибудь на Истринском водохранилище, то на брег уже высыпали бы заинтригованные рыболовы. Возможно, любопытные живчики тоже высыпали на берег. Шуба, целиком поглощенный борьбой с кем-то там под водой, этого не видел. Он нисколько не торопился, не форсировал события, – если щука или кто бы там ни был, не сошла в первые минуты вываживания, значит, при грамотных его действиях никуда не денется. А действовал он абсолютно верно: излишне не нагружал снасть, давал рыбе погулять и, когда чувствовал, что она начинает поддаваться, крутил катушку, все ближе и ближе подтягивая рыбину к плоту.
Да! Ему попалась щука, но какого размера!!! Шуба всегда вводил некую градацию по размерам выловленных рыб. Например, окуней весом до ста граммов он называл «би-биками»; их сородичей граммов по сто пятьдесят-двести – «докторами»; еще крупнее – «Добровольскими» – помятуя имя известного футболиста Игоря Добровольского; если же окунь весил полкило и выше, он получал опять-таки «футбольное» имя – «Шматоваленко»… Такие вот ассоциации возникали у Шубы в плане окуней.
У пойманных щук, соответственно размерам, тоже было множество общепринятых в среде рыболовов названий: начиная от самых мелких, презрительных «шнурков» и «карандашей» и заканчивая уважительными: «мамочка», «хозяюшка», «крокодил»…
На крючке Шубовской блесны повис даже не «крокодил», а настоящий «крокодАил»! Живых щук таких размеров Шуба в жизни не видел. Читал в рыболовном альманахе легенды, будто ты когда-то была выловлена щука весом больше центнера, но в том же альманахе ниже говорилось, что, на самом деле, это фикция. Официально зарегистрированные рекорды тоже впечатляли – где-то в Ирландии лавливали щук порядка сорока килограммов и более. В России же, как вдруг вспомнил Шуба, самая крупная щучища была поймана в озере Ильмень, и весила она больше тридцати килограммов! На Ильмене ему доводилось рыбачить, и не про это ли озеро думал скульптор Костиков, создавая безымянное озерко для Застолья?
Но, как известно, рыболовы склонны к преувеличению пойманных и непойманных рыб. Своими глазами Шуба видел щуку на девять килограммов, которую поймал на спиннинг его друг Генка Вакиров. КрокодАил, наконец-то поднявшийся из глубины к поверхности воды, казался крупнее. Поразительным было то, что в пасти у гигантской щуки была зажата тоже немаленькая рыбина – окунь. Получалось, что сначала блесну схватил полосатый разбойник, и уже потом, гуляющий на натянутой леске полукилограммовый «Шматоваленко», спровоцировал на атаку щуку. Рассказать кому – не поверят. А чтобы поверили, необходимо было решить исход поединка в свою пользу.
Кажется, щука, так и не выпустившая из пасти окуня, устала сопротивляться, не исключено, что приготовилась к очередному броску в глубину, тем не менее, на несколько мгновений она замерла у самого края плота. Шуба, в сотый раз пожалев, что не имеет с собой багорика, быстро опустился на дно колено, переложил спиннинг в левую руку, а правой крепко ухватил рыбину за «загривок».
Щуке это очень не понравилось, она изогнулась всем телом и замотала головой. Неожиданно кисть Шубы пронзила такая боль, что он, вскрикнув, невольно разжал пальцы, попробовал отдернуть руку, но это у него не получилось. Рука оказалась, словно прицепленной к щучьему телу, вокруг которого начало размываться красное пятно. Шуба догадался, что это его кровь, но никак не мог понять, что его удерживает – не за жабры же зацепился.
– Пусти-и-и! – заорал он.
Но щука, не отпускавшая ни его, ни окуня, забилась еще сильнее, и рыболов едва не бултыхнулся в воду. До сих пор он держал в левой руке спиннинг, пришлось его отбросить и схватиться за край плота. Его лицо оказалось совсем рядом со щучьей головой, и он наконец-то понял, в чем дело. Щука не могла отпустить окуня, потому что вокруг него и ее головы намоталась леска, а в ее жабрах засела блесна-ложка, один из крючков которой пробили Шубе кожу между большим и указательным пальцами. Освободиться от этой сцепки в сложившейся ситуации не представлялось возможным. Для начала надо было хотя бы затащить рыбину на плот.
В среде друзей-рыболовов хватать щуку за глаза считалось дурным тоном, считалось, что рыба получит серьезную травму, и после этого отпускать ее уже нет смысла – погибнет. Сейчас Шубе стало не до сантиментов – самому бы не погибнуть. Уже в лежачем положении он умудрился схватить щуку левой рукой за глаза и, понимая, что у него есть только один шанс, превозмогая боль и крича на все Застолье, вытянул-таки огромную рыбину на плот.
Оказавшись на воздухе и, возможно, испытав болевой шок, щука некоторое время лежала без движений. Шуба – тоже. Ему необходимо было отдышаться и решить, что делать дальше. Понятно, что без посторонней помощи не обойтись. Значит, надо кричать – должен же хоть кто-нибудь из живчиков его услышать. И он закричал, а щука, словно разбуженная этим криком, вновь начала извиваться всем телом, дергая сцепленную блесной руку, разбрасывая вокруг и свою, и его кровь, доставляя Шубе невыносимую боль. Шубе даже показалось, что он на мгновение потерял сознание, но все-таки не потерял, вновь схватил мучительницу за глаза и надавил на них что есть силы.
– Держись, Шуба! Держись, мы сейчас! – услышал он женский голос, но щука вновь мотнула головой, руку пронзила новая стрела боли, и рыболов все-таки отключился.
//-- * * * --//
Судя по всему, в бессознательном состоянии Шуба пробыл недолго. Очнулся, почувствовав, что правая рука свободна. Боль осталась, но стала ровной, а не усугубляющейся с каждым рывком щучьей головы. Щука, кстати, никуда не делась – лежала рядом, на залитым кровью бревенчатом плоту, приоткрывала усеянную зубами-иглами пасть и вяло шевелила жабрами. Окунь из разряда «Шматоваленко» валялся тут же – без признаков жизни. А где-то неподалеку разливался побудкой-кукареканьем Петр Петрович…
Шубу спасла Катя, а помогала ей Машка. Созвучно своей фамилии, Катя Жайворонок обычно посыпалась очень рано, вот и этим утром встала ни свет ни заря и сначала услышала крики рыболова, затем – увидела сверху острова-резиденции Владмоха разыгравшуюся трагедию на плоту. Не теряя времени, разбудила подругу и вместе с ней на лодке поспешила на помощь терпящему бедствие.
Вопрос жизни и смерти измерялся секундами. К счастью для Шубы и, понятное дело, для всех обитателей Застолья, девушки успели: догребли до плота, быстро на него высадились, удержали агонизирующую щуку, вот-вот готовую скатиться в воду, увлекая за собой сцепленного блесной и потерявшего сознание рыболова… Огромную рыбину Катя Жайворонок на время успокоила ударом веслом по голове. После чего, изранив в кровь собственные пальцы, сначала извлекла застрявшую в щучьих жабрах ложку с тройником, затем перекусила леску и, не рассусоливая, выдернула блесну из покалеченной руки рыболова, что называется, с мясом…
– Наконец-то, взгляд ясный, – Шуба увидел склонившуюся над ним рыжеволосую девушку. – Сережа, как ты себя чувствуешь?
– Нормально… Даша, я в твоей комнате?
– В нашей комнате, Сережа.
– Ну да, ну да… А-а-а… сколько времени я… спал.
– Трое суток, – улыбнулась Даша и погладила его по голове. – Пить хочешь? Молочка?
– Хочу.
– Молодец, – в руках у Даши оказалась кружка. – А то все это время ты не ел ничего. Только пил. Но это и правильно, в твоем случае, голод, – как лечение.
Шуба приподнялся на локтях и сделал несколько глотков из поднесенной к губам кружке. После чего откинулся на подушку.
– Это все из-за щуки, да?
– Мы твоими щукой с окунем два дня объедались…
Шуба начал кое-что вспоминать. Плот, Машку, Катю, бьющую веслом по щучьей голове. Вспомнил, как на плот приплыли Борисыч с Федотом. Вспомнил Боярина, который уже на берегу плеснул ему на рану чистого спирта.
– Знаешь, Рыжая, – сказал он, разглядывая подсохшую рану на правой руке. – Я про похожий случай фантастический рассказ читал. Название не запомнил, но написал его Игорь Акимов, ты должна его помнить.
– Вместе пили у тебя в Коньково, – кивнула Даша.
– В том рассказе случилось примерно то же самое. Дело происходило во время соревнований, и один спортсмен оказался также сцеплен с крупной щукой, только не блесной, а воблером. Это такая пластмассовая рыбка с двумя тройниками…
– Сережа, я знаю, что такое воблер…
– Хорошо. Тот спортсмен тоже едва не погиб, его приятель спас…
– Тебя для начала кровная сестра спасла.
– Какая сестра?
– Катя. Она, когда вытаскивала блесну из щучьей пасти и из твоей руки, пальцы сильно поранила, и твоя кровь с ее кровью перемешались. Получается, вы кровники.
– Хм, прикольно. Молодец, Жайворонок.
– Она вообще молодец. Пока ты на плоту был, Катя и рану промыла, и – не побрезговала, постаралась заразу из раны высосать.
– Какую заразу?
– Такую, от которой твоя рука все равно распухла, а сам ты в бреду корчился, едва копыта не отбросил. Хорошо, доктор вовремя вмешался.
– Доктор?
– Очень грамотный доктор. Тёзка…
– Что? – не поверил своим ушам Шуба и теперь уже не только приподнялся на локтях, но и сел, свесив с кровати ноги.
– Ты не ослышался, Сережа. Тёзка, когда твою руку, распухающую прямо на глазах, увидел, тут же вмешался, сделал надрез, весь гной выдавил, рану промыл, обработал, нашел в саду подорожник, и его измельченные листья к ране приложил. Потом еще несколько раз приходил и снова рану обрабатывал… Короче, Тёзка тоже тебя с того света вытащил!
– Вот тебе на… – Шуба потер вспотевший лоб здоровой рукой. – Дай-ка мне еще молочка, Рыжая.
– А знаешь, что в этой истории самое прикольное? – спросил он, возвращая Даше опустевшую кружку. – Что крючок пробил мою руку в том самом месте, где у Тёзки выколоты две первые буквы татуировки его прозвища. Только я, то есть, Вышний лепил их по наводке капитана Клюева, думая, что прозвище маньяка – Тёртый…
– Выходит, что Вышний, лепя Тёзку, тем самым, потенциально спасал от смерти свою собственную копию, – сказала Даша, поразмыслив.
– Потенциально спасал… – повторил Шуба. – Так, значит, я целых три дня в беспамятстве провалялся? И все это время… Все это время ты за мной ухаживала?
– Тебе вообще-то поесть не мешает, Сережа. Хочешь щучьей игры? В твоей щуке столько икры оказалось!
– Нет, нет! – даже вздрогнул Шуба. – Не напоминай мне о щуке! Боюсь, теперь она мне в кошмарных снах сниться будет. Дашенька, а что новенького за это время Застолье произошло?
– Вроде, ничего особенного. Хотя, я почти и не выходила никуда… Правда, вчера был банный день – как-никак суббота. Вот Никодим и распорядился. Велел Татьяне Юрьевне все для парилки подготовить, а Зинаиде – сделать морса побольше.
– Правильно. У нас в армии, на заставе как раз по субботам баня была. А как вы мылись? Так сказать, «семейными парами»?
– Нет. Сначала – женщины, потом – мужики. Я-то париться не пошла… А народу, вроде бы, понравилось. Только Фуфел с Бояриным сокрушались, что пива нет…
– Неужто, все выпили?
– А ты думал!
– Блин! Черт с ним, с пивом. Но я бы тоже с удовольствием попарился. Люблю баню. Пойдешь вместе со мной?
– Пойду, – улыбнулась Даша. – Надо только Татьяне Юрьевне сказать, а то она, как назначенная ответственной, никого к своей парилке не подпускает…
В дверь постучали, и, не дождавшись разрешения войти, на пороге комнаты появился комендант.
– Шуба! Оклемался? Вовремя! Наша банщица попала. Татьяна Юрьевна. И французишко Леон вместе с ней…
– Итого, нас осталось ровно двадцать – десять мужчин и десять женщин, – обратился комендант Застолья, к собравшимся в трапезной живчикам.
Никодим был мрачен, впрочем, не до веселья было и всем остальным. Татьяна Юрьевна и Леон, так же, как и Юля, исчезли ночью, при неизвестных обстоятельствах, поиски их по всему Застолью так же ни к чему не привели.
Вчерашней баней все остались довольны. Помывшиеся горячей водой живчики разошлись по домам умиротворенные, а банщица с Леоном, распрощавшись с последними «клиентами», остались прибираться. После этого их ничто не видел. А если и видел, то не говорил…
– В связи с этим, освободилась одна комната, – продолжил Никодим. – У кого есть желание, можете заселиться. Ни у кого? Что ж, была бы честь предложена. Теперь такой вопрос. За баню, так же, как за скотный двор, приготовление пищи, рыбалку и тому подобное, в любом случае, кто-то должен быть ответственным…
– Можно я буду? – подняла руку, словно школьница, Марина Савельева, сидевшая рядом с Борисычем. Тот удивленно на нее посмотрел и пожал плечами, мол, почему бы и не быть хоть чем-то занятым.
– Еще желающие есть? – вопросил Никодим, обводя взглядом собравшихся за общим столом. – Раз нет, значит с этой минуты я, как комендант, назначаю Марину банщицей. Только, господа, давайте так. Моемся не по одному, а минимум по, так сказать, «семейной паре», но еще лучше – как вчера, группами, сначала женщины, потом мужчины. Мы же не знаем, какие в бани ресурсы заложены, может через некоторое время какие-нибудь предохранители погорят…
Теперь – в плане ресурсов. В плане дефицитов ресурсов. Все вы знаете, что после переезда на новое место, на, так называемую, потаенную квартиру, Вышний стал обозначать здесь свое присутствие довольно редко. В последний раз это было, когда Вышний пополнил Застолье новенькими. Трое из которых за это время нас покинули, ушли, так сказать, в мир иной…
Но Вышний до сих нас не навестил и, соответственно, не сделал очередной вброс. И если и со съестными припасами у нас до сих пор все в порядке, тем более, многими продуктами мы обеспечиваем себя сами – взять хотя бы ту же рыбу, которую, надеюсь, вновь будет поставлять к столу наш самый знатный рыболов, то с алкоголем, можно сказать, беда…
– Что, значит, беда? – вскочил с места Боярин. – Поконкретней, пожалуйста, господин комендант!
– Ты-то чего возмущаешься, Боярин! – тоже вскочила Любка. – Вдвоем вместе с Фуфелом больше всех остальных вместе взятых выпили.
– Неправда, женщина! – рявкнул Фуфел. Схватил свою сожительницу за рукав и попытался усадить на место, но та вырвалась.
– Почему неправда, почему! – закричала Любка. – Давай, народ спросим, давай спросим.
– Можно подумать – сама великая трезвенница…
– Молчать!!! – теперь уже рявкнул Никодим, погасив начавший разгораться бедлам. И обернулся к Зинаиде:
– Принеси, что осталось!
Зинаида на несколько секунд выбежала из трапезной на склад, вернулась с двухлитровой баклажкой и выставила ее на середину стола.
– Это, – Никодим ткнул в баклажку пальцем, – последний спирт. Больше у нас ни грамма алкоголя, в том числе и пива. Бражка должна созреть не раньше, что через два дня. И еще неизвестно, что получится…
– А это – кому?! – требовательно спросил Боярин. – И когда?
– И по сколько? – поддержал товарища Фуфел.
– Всем! Сейчас! Поровну! – ударил кулаком по столу Никодим. – И, чтобы до последней капли! Покинувших Застолье живчиков поминать будем…
– Считаю, правильное решение Никодим принял, – спустя некоторое время высказался Шуба.
Он сидел на берегу озера, в обнимку с Дашей, рядом – Борисыч с Мариной. Алкоголь еще оставался у них в кружках. У кого-то – больше, у кого-то – меньше. За столом, после того, как Зинаида разбавила спирт, от причитающейся доли не отказался никто из живчиков. Другое дело, что, к примеру, Машка спиртное лишь пригубила, остальное отдала Владу. Марго тоже поделилась дозой со своим Боярином, наверное, правильно сделала – от греха-то подальше. А вот Любка делиться с Фуфелом отказалась и осушила свою кружку даже раньше него, чем, кажется, глубоко обидела сожителя.
– Конечно, правильно, – поддержала Шубу Марина. – Когда всем известно, что выпить нечего и взять неоткуда, жить гораздо проще.
– Ясен пень, – согласился Борисыч. – В противном случае пришлось бы Зинке своего же Тимофея посылать куда подальше, чтобы сто граммов не выцыганивал. Я уж молчу про Боярина с Фуфелом. Да, по большому счету, рожи-то у нас у всех хороши…
– Ребята, – после паузы заговорила Даша. – Я вот сейчас сосредоточилась и обратилась к своему прототипу, к самой себе. Типа, что я тамошняя вижу-чувствую, знаю. А вижу я, что тамошняя Татьяна Юрьевна, как и я – жива-здорова. Взвинченная, какая-то, но это у нее по жизни характер такой.
– Ничего тебе про сегодняшний сон не рассказывала? – спросил Шуба.
– Нет. Да она и никогда про сны разговор не заводила. В отличие от Юльки…
– А Юлька – как она?
– Получше, чем в первый день после… восстановления. Не такая нервная. Но все равно при каждом шорохе за спиной оглядывается, как зверек затравленный…
– Очень интересно получается, – теперь молчание нарушила Марина. – Вот я, сколько ни стараюсь, никак не могу установить связь с собой тамошней. Почему?
– Кто знает? – Шуба сделал маленький глоток из почти опустевшей кружки. И слукавил:
– Я вот тоже, сколько ни стараюсь, никак не могу связь с Вышним установить. Где он сейчас, что с ним? Борисыч, а ты?
– А у моего капитана Клюева столько в голове мыслей, такой кавардак! Мечется он, словно тигр в клетке…
– Лев в клетке, – поправил друга Шуба.
– Чего?
– Правильнее сказать – мечется, как лев в клетке. Помнишь фильм с Андреем Мироновым про итальянцев в России, когда они в Питере клад искали?
– А… Ну да, – кивнул Борисыч. – Я боюсь, как бы в нормальном мире у моего прототипа шизофрения не развилась…
– Хотя… – продолжил он, немного погодя, – в данный момент капитан Клюев больше всего обеспокоен двумя вещами. Куда пропал его друг Серега Костиков, и, как найти и обезвредить маньяка-песенника, имеющего татуировку между пальцев на правой руке…
– Кто бы мог подумать, – усмехнулся Шуба, – такая часто встречающаяся татуировка…
– Может, это и не татуировка вовсе, – заметил Борисыч. – Может, маньяк, отправляясь на дело, специально чернилами себе эти буквы рисует. А потом стирает, чтобы в заблуждение нас ввести.
– Но ведь по фотороботу его обнаружить не очень сложно? – спросила Марина.
– Где ж его взять-то, – фоторобот?
– Ну, вот, смотрите. Если, допустим, я сейчас за борт Застолья перешагну, то, как бы со своей тамошней, настоящей сущностью соединюсь. Так?
– Допустим, – внимательно посмотрел на нее Борисыч.
– Значит, я тамошняя почерпну мысли и знания меня здешней. Так?
– Не факт! – сказал Шуба.
– Ну, допустим, что так. Значит, я могу прийти в милицию и заявить, что знаю, как выглядит маньяк и готова составить его фоторобот?
– А на вопрос, откуда ты знаешь, что он маньяк… – пытливо произнес Борисыч.
– Я отвечу, что он на меня набросился, пытался изнасиловать, но его спугнули прохожие, а я сорвала с него чулок и запомнила лицо, – не моргнув глазом, выпалила Марина.
– Не прокатит. Да и не отпущу я тебя за борт. Для меня-то ты исчезнешь, понимаешь. Лучше уж мне самому туда шагнуть. Я и фоторобот лучше составлю…
– Хорош, Борисыч, – прервал его Шуба. Еще неизвестно, восстановишься ли ты со своим прототипом или нет. Да и вообще, в нашем случае шаг за борт – все равно, что самоубийство…
– Мы же ничего не знаем про смерть, – задумчиво сказала Даша. – Может, когда умираем, то в то же самое мгновение воплощаемся в чьем-то другом теле. Рождаемся, только с отсутствием личной памяти.
– Переселение душ, – хмыкнул Борисыч.
– Переселение душ, – серьезно ответила Даша.
– Пока что мы, благодаря тебе, знаем, что душа твоей подруги Юли здешней воссоединилась с душой Юли тамошней. Наверное, лучше бы не воссоединялась, раз ты говоришь, она там постоянно оглядывается. Как бы узнать, что Татьяна Юрьевна помнит-не помнит?
– Кроме как шагнуть за борт и, восстановившись самой об этом спросить, наверное, никак.
– Даже не вздумай никуда шагать, Рыжая! – Крепко-накрепко прижал ее к себе Шуба. – И всем предлагаю забортную тему не больше не обсуждать…
– Что-что не обсуждать? – спросил подошедший к сидевшим на берегу Никодим. – Или – кого? Может, меня?
– Тебя, комендант, мы уже обсудили, – сказал Шуба. – Считаем, правильно в плане алкоголя сделал.
– Алкоголь для всех нас – отдушина, – сказал тот, присаживаясь рядом. – Лично я, например, даже не представляю, как это – день, да без стакана. Брага не спасет, градус не тот. Одна надежда – на Вышнего.
– А, что ты на меня так требовательно смотришь, Никодимище? Я – не Вышний, а всего лишь его копия. Могу пообещать, что постараюсь ему присниться, якобы изнывающим от жажды…
– Обещание принимается. Ну, а что все-таки думает наша доблестная милиция по поводу очередного исчезновения теперь уже сразу двух человек? Несчастный случай или опять маньяк.
– Сложно сказать, – пожал плечами Борисыч. – Хотя и в случае с Юлей подозреваемых было больше. А тут… У Шубы алиби есть, он в отключке был, у меня, надеюсь, тоже, да Марин? Тёзка – обзавелся молодой-красивой, и я что-то сомневаюсь, что при ней у него наклонности маньяка проявятся. Очумевший с горя Степан возмечтал дорваться до тела банщицы? Как-то несерьезно. Боярин с Фуфелом по старой памяти на Леона окрысились? Но они, вроде бы наоборот, даже скорешились. Разве что предположить, что кто-то из-за боязни перенаселения и возникновения дефицита того же алкоголя при первом удобном случае избавляется от лишних ртов. В таком случае, ты, господин комендант, первый на подозрении.
– Спасибо тебе, господин милиционер, спасибо.
– На здоровье…
– Даша утверждает, что Тёзка меня чуть ли не с того света вытащил, – сказал Шуба.
– В первую очередь, ты все-таки должен быть Кате благодарен, – сказал Никодим. – Кстати, легка напомине…
– Всем привет! – сказала подошедшая, улыбающаяся Катя. – Шуба, меня Влад послал, просит дать спиннинг и несколько блесен, – она кивнула себе за спину, где к берегу была причалена лодка, в которой сидели Влад и Машка. Говорит, по рыбалке соскучился, и ты должен его понять…
– Ну, во-первых, – поднялся на ноги Шуба, и все затаили дыхание, – позволь поблагодарить тебя за спасение жизни. Теперь я твой должник, кровница.
Все выдохнули, а Шуба обнял чуть смутившуюся Катю и поцеловал в щеку.
– Ну, а во-вторых, спиннинг с блеснами я ему, конечно, дам. На одну рыбалку. Но только потому, что сам держать его не в состоянии, а народ, наверное, свежей рыбки хочет.
– Очень хочет, – подтвердил Никодим.
– Только у меня еще один вопрос. Почему Влад сам-то попросить не удосужился? Или боится, что я его вновь искупаю?
– Не знаю, ответила Катя. – Но он же у нас барин. Вот и послал меня.
– Никодим, ты понял? – усмехнулся Шуба. – Ты всего лишь комендант, а он целый барин. Каким в той жизни был, таким и здесь остался…
– А зачем вы с Машкой ему подчиняетесь? – возмутилась Марина. – Пошлите этого барина к чертям и в свободные комнаты переселяйтесь.
– Может, и пошлем, – ответила Катя и незаметно для других подмигнула Шубе. – За спиннингом мне самой сходить.
– Зачем? Пойдем вместе, – он взял кровницу за локоть и, в свою очередь, подмигнул Даше. – А заодно и поговорим кое о чем наедине.
Даша, собравшаяся, было, подняться, осталась сидеть. Как догадался Шуба, у Кати был к нему конфиденциальный разговор, который она начала, как только они отошли на несколько шагов от расположившейся на берегу компании.
– Слушай, Серега, я очень серьезно. Мне Влад с Машкой рассказали, каким образом здесь очутились. Одно дело, когда ты, то есть, Вышний пластилиновые фигурки оживлял, и совсем другое как он с реальными людьми поступил, превратив их в живчиков. Машка-то ладно, ей, как-то фиолетово, а вот Влад, когда уединяется, весь слюной исходит, на стенку от бессильной злобы лезет. Он же, в отличие от Машки, очень многого лишился…
– Сам виноват, – вставил Шуба. – Ты же знаешь, как он меня, то есть, Вышнего подставить собирался. Не без твоей помощи, кстати. Расписку помнишь?
– Помню. Но в данном случае наказание не соответствует преступлению…
– Я защищался. То есть, Вышний защищался и преступление предотвратил. В любом случае, все вопросы именно к нему, а не ко мне. Я – не инкассатор Серега Костиков и не скульптор, я просто-напросто живчик Шуба.
– Ладно, ладно. Речь не об этом, – они уже подходили к клетушке, занимаемой Шубой и Дашей, поэтому Катя заговорила быстрее. – Лысый-то здесь единственный в своем роде, а мой прототип там, и я знаю, что там со мной происходит.
– Что?! – остановился перед своей дверью Шуба.
– Артур! Он решил завладеть квартирой Влада.
– Какой квартирой? – едва не подпрыгнул Шуба.
– Той, что на Сретенке…
– Какой именно?
– А, что, у него на Сретенке несколько квартир? – вскинула брови Катя.
– Я знаю одну, – спохватился Шуба. – Там, где мы с тобой вместе были. Спали. Ну, то есть, наши прототипы.
– Вышний говорил про какую-то потаенную квартиру Влада, – пытливо посмотрела ему в глаза Катя.
– Я тоже это слышал. Одновременно вместе с тобой, – вновь сказал полуправду Шуба. – В Застолье никто кроме Влада адрес его потаенной квартиры не знает. И, думаю, это очень хорошо. Мало ли…
– А что – мало ли?
– Долго объяснять, – отмахнулся он. – Ты что-то по Артура говорила?
– Артур завладел той самой квартирой на Сретенке, чтобы превратить ее в публичный дом. А хозяйкой назначил меня.
– Оп-па! – Шуба почувствовал, что его лоб покрылся капельками пота, и это не ускользнуло от Кати.
– Зайдем-ка, – открыл он дверь, попуская девушку вперед. – Нам еще блесны выбирать.
– Ты чего так разволновался, Серега?
– Называй меня Шубой. И лучше скажи, почему ты-то здешняя так сильно переживаешь, за Катю Жайворонок?
– Ну, как же. Сам сказал – мало ли. Вдруг в один прекрасный момент все встанет на свои места, и все мы станем нормальными людьми, в том числе и Влад. И когда он вернется в свою семикомнатную квартиру, то вдруг увидит в ней бордель во главе с хозяйкой Катей Жайворонок. Как думаешь, что он с ней, то есть, со мной сделает?
– Н-да, – Шуба вытер лоб ладонью. – Даже представить сложно.
– А я пытаюсь представить. С Артуром-то он как-нибудь договорится. А вот меня, которая, можно сказать, его предала, не пощадит. Вот я и думаю, может рассказать обо всем Владу прямо сейчас. Чтобы он знал, что лично я не виновата, что на его стороне.
Шуба задумался. На самом деле эти проблемы Кати были пустяком, легко решаемым. А вот то, что Артур, возможно в эту самую минуту находится в соседней квартире, буквально за стеной, наводило на неприятные раздумья. Особенно, если вспомнить про хитрого человека Гидаспова, который, по словам Артура, якобы заинтересовался способностями Сереги Костикова. Нельзя было сбрасывать со счетов и обеспокоенность исчезновением своего друга капитаном Клюевым.
Обязательно станет искать его Юрий Борисович Клюев. Даже, может быть, разыскивать не по своей воле, а согласно приказу руководства, то есть, полковника Заводнова, который с господином Гидасповым на короткой ноге. А если они вдруг сообща обнаружат потаенную квартиру Мохова, если увидят Застолье собственными глазами и догадаются, в чем дело?! Да даже если не догадаются, в любом случае для Застолья это станет катастрофой, а для населяющих его живчиков, скорее всего, гибелью.
– Блесны взяла? – отвлекся от непростых мыслей Шуба. – Половину оставь здесь. Я этого придурка короткостриженого хорошо знаю, он, по своему бытовому раздолбайству запросто может всю коробку в воду уронить. Надеюсь, спиннинг все-таки не утопит. А не то я его сам – того.
– Слушай, Серега… Извини, – кровник, а ведь если Влад вдруг исчезнет из Застолья и не возникнет в нормальном мире, то эта самая потаенная квартира, о которой больше никто не знает, достанется тебе?
– А еще в этом случае Катя Жайворонок, будучи хозяйкой борделя может впредь абсолютно не бояться внезапного возвращения своего шефа, – ничтоже сумняшеся, парировал Шуба. – Пойдем, уже, кровница. А не то народ вообразит еще чего нехорошее…
//-- * * * --//
За время недолгого отсутствия Шубы и Кати народу на берегу озера собралось прилично, почти все обитатели Застолья. В том числе и Тёзка с Викой. Одни, как Боярин, Фуфел и их сожительницы Марго и Любка, полезли купаться, другие отдыхали на зеленой лужайке. Шубе не очень понравилось, что Борисыч покинул Марину и о чем-то беседует с вышедшим из лодки Владмохом. Уж не адрес ли потаенной квартиры пытается узнать? Ни к чему знать этот адрес Борисычу, совсем ни к чему!
Кто-то окликнул Шубу, он не разобрал – кто, и бросил через плечо, что сейчас вернется, поспешил вместе с Катей к лодке.
– Теперь послушай мой совет, – сказал он ей вполголоса. – Владмоху ничего о своей ментальной связи с тамошней Жайворонок ни в коем случае не рассказывай. Незачем. Я уверен, когда Вышний проявится, все встанет на свои места.
– Я не уверена, но очень на это надеюсь.
– Надейся, кровница, надейся…
Владмох, казалось, обрадовался не столько принесенными Катей рыболовными снастями, сколько тому, что появился повод отвязаться от главного милиционера Застолья. Даже не поблагодарив Шубу, он помог Кате, не выпускающей из рук спиннинг, коробку с блеснами и ведерко под рыбу, забраться в лодку, самолично оттолкнул суденышко от берега и ловко в него запрыгнул.
– Влад, если утопишь или сломаешь спиннинг, на материк можешь не возвращаться! – пригрозил вдогонку Шуба.
– Ждите с рыбой, – отозвался тот…
– Ну, что, раскололся Владмох по поводу адреса потаенной квартиры? – как бы без особого интереса поинтересовался Шуба у Борисыча.
– Молчит, как партизан.
– И правильно делает, – у Шубы отлегло от сердца. – Незачем тебе этот адрес знать.
– Как это незачем? – сильно удивился Борисыч. – Если капитан Клюев будет в курсе, то в его руках окажется копия маньяка. Считай, настоящий маньяк-песенник на крючке!
– Да, да! Хотя, на самом деле только – возможно. Лично я почти убежден, что Тёзка является копией того самого маньяка. Хотя Вышний лепил его фигурку абстрактно, тупо из головы образ взял. Поэтому – не факт. Но дело в другом…
– И в чем же?
– Да в том, что Вышний – единоличный хозяин и создатель Застолья. И ему очень не хотелось бы, чтобы кто-то еще запускал в его творение свои пальцы.
– Боишься, значит? Не хочешь подпускать!
– Конечно, боюсь!!! Особенно такого человека, как Дмитрий Вильгельмович Гидаспов.
– Это почему же?
– Да потому что этот хитрый человек видится мне опаснее и страшнее любого маньяка! Короче, – заметив, что собеседник слегка смутился, продолжил Шуба: – Я тебе однажды помог найти преступника, постараюсь помочь и теперь. Пока не знаю, как, но сделаю все, от меня зависящее. Только прошу тебя, Борисыч, как друга и как капитана Клюева прошу, не подпускай к Застолью господина Гидаспова и иже с ним. Все равно без меня-Вышнего у них-вас ничего с Застольем сделать не получится, разве что погубить… Ну?
– Добре, – после недолго раздумья сказал Борисыч. – Я тоже обещаю сделать в этом плане все от меня зависящее, чтобы не допустить к живчикам господина Гидаспова и других людей из конторы, название которой лучше не произносить.
– Вот и добре.
– Шуба! Можешь порадовать своим присутствием наше общество? – в компании, собравшейся на берегу озера его явно заждались. И в первую очередь, кажется, Тамара, умеющая печь такие вкусные блины. Но, когда он приблизился, для начала с ним заговорил ее сожитель Федот, – так называемый, гужбан, отвечающий за скотный двор, к тому же, один из первых трех обитателей Застолья.
– Шуба, как думаешь, сколько дней лично я обитаю в этом, созданном нашим Вышним месте?
– Я не подсчитывал, – растерялся Шуба. – Я и про себя-то с уверенностью сказать не могу…
– А я про себя – могу, – сказал Федот с некой вальяжностью. – Ровно тридцать семь дней я здесь обитаю. И ровно столько же дней я не выкурил ни одной сигареты.
– Курить – здоровью вредить, – цыкнул зубом Шуба, не догадываясь, чего от него хотят на самом деле.
– Вот-вот, я как раз про здоровье и гутарю. Не про свое здоровье, хотя и оно тоже не помешает…
– Толком объяснить можешь, – присел рядом с заядлым курильщиком Шуба.
– Тамара-сан, объясни копии нашего Вышнего все толком, – обратился к сожительнице гужбан.
– Да чего там объяснять? Залетела я! – выпалила Тамара. – Забеременела я, как последняя эта самая…
«Как вовремя я сел, – подумал Шуба, – в противном случае, наверняка, ноги не удержали бы…»
Со дня основания Застолья действительно прошло уже несколько недель, и все это время он, будучи Серегой Костиковым называл живчиков не иначе, как своими «детишками». Получается, в недалеком будущем у него могут и «внучатки» пойти?!
Он вспомнил, что лепил прапорщицу Тамару, как некий абстрактный, собирательный персонаж. Возможно, даже не с реальных людей, а исключительно с каких-нибудь плакатов-открыток, с изображением женщин в военной форме. Собственно, для скульптора Костикова, прапорщица Тамара, а также учительница Маргарита Николаевна и студентка Нина были не больше, чем собственноручно созданные куклы. И тут вдруг такое…
– Я про то, что ребеночка-то по-человечески рожать надо, а не по-скотски, – продолжила Тамара. – А чтобы нормально родить, специально обученный человек должен рядом находиться. Всякие медицинские инструменты под рукой, лекарства, белье, так его перетак.… А, где мы это все возьмем?
– Ты меня спрашиваешь? – все еще не опомнился Шуба.
– А кого еще мне здесь спрашивать! – всплеснула руками Тамара-сан. – Никодима, что ль спрашивать? Он-то где медикаменты и свежее белье возьмет? Тем более, – акушерку, мать ее, перемать!!!
Ругань будущей мамаши показалась Шубе чем-то знакомой. Интонацией, что ли? Приглядевшись к Тамаре, он вдруг сообразил, что в прошлой жизни общался с ее прототипом. Та женщина работала водителем инкассаторского маршрута и, отслуживший армию Серега Костиков разъезжал с ней на легковушке по московским районам Тушино, Щукино и Строгино, обслуживая магазины и другие торговые точки. Шебутная была деваха, а уж как матюгалась – любого мужика за пояс заткнет.
Вспомнил Шуба, как однажды во время маршрута водитель Тамара без каких-нибудь подвижек со стороны мужчин инкассаторов первая завела разговор об оральном сексе. Мол, как такое можно допускать, как это неестественно и противно, и какая нормальная девушка может до подобного опуститься. При этом она так материлась, что ни Шуба, ни его напарник даже возражать не посмели. Хотя, чуть погодя до Шубы дошли слухи, что водитель Краснов именно на такой секс и совратил коллегу Тамару. Наверное, именно поэтому скульптор Костиков, создавая композицию, отождествляющие мечты солдата, представлял именно ее.
В таком случае, в Застолье «прапорщицу» Тамару» должны были знать и Боярин, и уж тем более Фуфел. А она должна была знать их, так же как и самого Шубу.
– Тёзка, – обратился он к сидевшему неподалеку мужчине, приобнявшему его бывшую девушку, – во-первых, благодарю за заботу обо мне, а во-вторых, скажи, пожалуйста, до какой степени ты доктор?
– Вообще-то в той жизни я – практикующий хирург, – отозвался тот, снимая руку с плеча Вики.
– А в той жизни фамилия у тебя какая?
– А при чем тут фамилия? Ну, Мостовой, тебе от этого легче?
– Фамилия здесь действительно ни при чем, – Шуба бросил мимолетный взгляд на Борисыча, который закатил глаза и выдохнул, словно только что справился с глобальнейшей задачей. Наверное, так оно и было – теперь прототип Тёзки, которого они считали маньяком-песенником, узнав его профессию и, тем более, не очень-то распространенную фамилию, вычислить в реальном мире было минутным делом. Если, конечно, кто-нибудь из них вернется в реальный мир…
– Тёзка, а ты самостоятельно смог бы роды принять?
– Не пробовал. Но, думаю – легко. Только Тамара-сан абсолютно права – инструменты соответствующие нужны.
– Когда Вышний обозначится, инструменты будут, – пообещал Шуба.
– Главное, чтобы алкоголизм был! – пробасил только что вылезший из воды Боярин.
– И туалетная бумага! – подала голос его сожительница Маргарита Николаевна.
– Без бумаги-то мы как раз обойдемся, – одернул ее тот. – А вот без алкоголизма…
– Да! – поддержал его такой же мокрый Фуфел, в локоть которого вцепилась Любка – не совсем трезвая.
– Да, Шуба! – требовательно крикнула она. – И туалетная бумага, и алкоголизм, и лак для ногтей, и ножницы маникюрные, и…
– Да чего вы все ко мне-то приколебались?! – воскликнул Шуба. – К Вышнему все вопросы. Список требований составляйте, а я ему при случае передам. Тетрадка – есть, карандаш – есть, вот и пишите. А я в бильярд хочу играть. Кто не испугается быть обыгранным.
– Я, – вскочил с земли Степан. – Я, командир…
Шуба вдруг осознал, что и Степана, то есть, прототип этого человека он знал в жизни по ту сторону Застолья. Это самое «командир» с некой неповторимой интонацией… Так бойцы уважительно называли Серегу Костикова на пограничной заставе, на которой он служил сержантом. Значит, во время работы над композицией «Мечты солдата сбываются», он тоже представлял конкретного человека. Но кого именно?
– Мы с тобой как-то ни разу толком не поговорили, – сказал Шуба Степану, намазывая мелком кончик кия. Мела, кстати, осталось маловато – два небольших кусочка.
– Да я со скотного двора почти не вылезаю, – Степан, как полагается, установил шары и тоже взялся за кий и мелок. – Я и на пограничной заставе меньше других с автоматом бегал – за скотинкой присматривал…
– Блин, Степан, всех мужиков, с кем на линейной заставе служил, помню, кроме тебя. Ну, хоть убей.
– Так мы вместе и не служили на линейной, – улыбнулся тот. – Мы в Суоярвской учебке вместе были. Я только призвался, а ты третьим отделением командовал. А я был во втором – под началом сержанта Кармазова. На самом-то деле меня Славой зовут. Слава Баукин.
– Точно! – наконец-то вспомнил Шуба. – Ты ведь из Ростова? Ростова Великого! Ну! Мы с Витькой Кармазовым тебя человеком-бауком называли. Тебе еще среди молодых на перекладине и на брусьях равных не было…
– Все правильно, командир. А мы тебя Костылем звали. Но не в плане обиды. Вы с сержантом Кармазовым хорошие командиры были, нормальными людьми, не то что некоторые…
– Да, армия это армия… Ну, чего, кто разбивает?
– Разбивай ты, командир.
Играя в бильярд, Шуба редко осторожничал, особенно при первом ударе. Бил со всей силы, чтобы шары нормально разметались по всей площади стола – глядишь, какой-нибудь и закатится в лузу. Сейчас такого не произошло, более того, один шар задержался на самом краю лузы, и при грамотных действиях вслед за ним можно было бы закатить еще парочку. Хорошей оказалась подставка.
– Подставки – бьем, – сказал Шуба. – Все нормально, Человек-баук, ты забиваешь мои, я буду забивать твои.
Степан не стал возражать и, как и предполагалось, закатил в лузу один за другим три шара.
– Хорошо, что ни на что спорить не стали, – резюмировал Шуба. – О! Человек-баук, я вот только что еще вспомнил. Ты с собой фотку своей невесты таскал. Симпатичная такая, с глазищами и волосами светлыми, длинными и волнистыми.
– Не дождалась, – очередной удар вышел у Степана неудачным. – Как и все они – не дожидаются.
– Что верно, то верно. Меня моя девушка тоже не дождалась, хотя до последнего дня письма писала. А когда дембельнулся, при первой же встрече, когда кувыркаться начали, она меня чужим именем назвала. Сучка…
– Все они – эти самые.
– Постой-ка, Степан, – задержался с очередным ударом Шуба. – А тебе не кажется, что Юля была на тут твою девчонку чем-то похожа?
– В том-то и дело, – согласился Степан. – Только та моя, как жила в Ростове, так там и скурвилась. А эта – не такая… была. Но я, командир, собственно, о другом поговорить хотел, чтобы больше никто нас не слышал.
– Давай, поговорим, – точным щелчком Шуба сократил счет, и пошел в обход стола выбирать новую позицию для удара.
– Я с того самого времени, как Юля пропала, никак успокоиться не могу, – начал рассказывать Степан остановившемуся рядом Шубе. – Каждую ночь, когда все здесь затихает, иду в сад, прячусь там за кустами и жду чего-то. Ночью народ не шастает, разве что в туалет. Минувшей ночью, после бани тем более все быстро утихомирились. Но потом смотрю, Нинидзе по коридору идет, но не в туалет, а к каморке, где Тёзка вместе с кореянкой обитают. Входить не стала, только в дверь поскреблась, и из нее тут же Вика выскользнула. И они вдвоем – прямиком в сад. Я совсем в землю вжался, ничего не видел, только слышал совсем рядом их шушуканья, постанывания. Но это быстро закончилось, и слышу, как кореянка говорит, мол, хватит, мол, пойдем быстрей в баню. Я еще удивился, зачем ночью-то в баню, когда днем мылись. Тем более что там еще могла Татьяна Юрьевна с французом оставаться…
После долгого прицеливания Шуба вновь точно послал шар в центральную лузу, а за ним – и еще один, тем самым, сравняв счет.
– И, что было дальше? – спросил замолчавшего рассказчика.
– Я на месте остался, а через некоторое время Вика с Нинидзе вновь в саду показались. Все такие… неспокойные, о чем-то друг другу говорившие, перебивая, – ничего не разобрать. Потом на выходе в коридор остановились, обнялись, поцеловались и разошлись по своим каморкам.
– А ты?
– Я немного погодя тоже к себе спать пошел. А утром узнал, что Татьяна Юрьевна с Леоном исчезли. Так же как и моя Юля исчезли.
– И что ты думаешь? – Шуба едва не заколотил четвертый шар, и теперь очередь бить перешла к Степану.
– Да я бы вообще ничего об этом не думал, командир, – Степан ударил по шару и тоже неудачно. – Если бы не Вика. Я у нее втихоря спросил, зачем они ночью в баню ходили? А она меня маньяком назвала, сказала, что мне это все приснилось, а она всю ночь в обнимку со своим Тёзкой провела. И он может это стопроцентно подтвердить…
– Если никто очередь не занимал, то я – на победителя! – Бодро провозгласил Тёзка, возникший рядом с бильярдным столом, как черт из табакерки. Тут как тут появилась и Вика.
– Н-да… – продолжать гонять шары Шубе как-то сразу расхотелось. Он аккуратно положил кий на стол и, посмотрев кореянке в глаза, спросил:
– Если ты выйдешь замуж за господина Мостового и возьмешь фамилию мужа, то, как будешь зваться?
– Я замуж пока не собираюсь! – ответила Вика.
– Да чего тебе моя фамилия-то сдалась? – возмутился Тёзка.
– А ты сам прикинь, – уходя, бросил через плечо Шуба.
С дальнего конца озера доносились крики. Не бедствия, скорее, ликования. Собравшиеся на берегу живчики, видели лодку с ловившим рыбу Владом и седевшей на веслах Катей. По всему, рыбалка была успешной.
А как же иначе – именно такой водоем, населенный в большом количестве самой разной рыбой, и представлял себе скульптор Серега Костиков, создававший своими пальцами озеро для Застолья. Эх, надо было бы вместе с озером еще и лесополосу создать, заросшую елочками и березками, с подберезовиками, подосиновиками и белыми, а также с земляникой, черникой и брусникой! Эх, знать бы…
Но теперь жалеть о не сделанном, можно сказать, – жалеть о не слепленном было поздно. Шубе надо было думать, как жить в Застолье дальше. Даже не так: Шуба мог продолжать жизнь в Застолье, сколько угодно, хоть до глубокой старости, а вот Сереге Костикову необходимо было вернуться в реальный мир. Вернуться и сделать несколько неотложных дел. Во-первых, помочь милиции, а конкретно – капитану Клюеву, выйти на московского маньяка по фамилии Мостовой, который калечил и насиловал девушек; во-вторых, наладить пальцами скульптора жизнь в Застолье, жизнь того же Шубы, жизнь всех остальных живчиков; в-третьих, а, наверное, даже в первую очередь, обезопасить Застолье от хитрого человека Гидаспова, от Артура, и вообще от всех; в-четвертых… Господи, сколько же дел предстояло совершить Сереге Костикову, окажись он в ближайшее время в нормальном мире!
А еще ему очень хотелось бы прямо в эту самую минуту послушать музыку, для начала песни своего любимого Чижа, а потом и все остальное свое любимое… Сколько он уже пребывал в Застолье, в изоляции Застолья? Почти неделю! И – без музыки!!!
Сейчас музыкой стала какая-то не очень внятная песня, которую распевал в лодке Владмох. Лодка, за веслами которой была Катя, возвращалась к лужайке, где ее поджидало большинство живчиков Застолья. И, судя по всему, Владмох чувствовал себя триумфатором.
Он и в самом деле наловил полное ведро рыбы: две щуки, форель, несколько достойных окуней – очередной ухой живчики были обеспечены.
– Шуба, ты даже представить себе не можешь, какая щука-крокодилища у меня блесну откусила! – С горящими глазами подбежал к владельцу спиннинга Владмох. – Она, наверное, длиной с лодку была!!! Представляешь, Шуба!
– Профукал, значит, блесну? – недовольно поинтересовался главный рыболов Застолья. – Надеюсь, только одну?
– Если честно, то не одну, – поскреб в затылке Владмох. – Две. И еще – один воблер откусили.
– Ты чего натворил, сволочь! – Шуба вцепился рыболову в горло. – У нас же этих блесен – всего ничего!!!
– А еще у нас на катушке леска запуталась, – доложила Катя.
– Что?! – метнулся Шуба к лодке, из которой она не спешила выходить на берег. – Еще и бороду наворотил!!!
Он был готов набить Владмоху морду.
– Никогда больше мой спиннинг в руки не возьмешь, понял?!
– Можно подумать, сам ни разу блесны не отрывал, – буркнул тот.
– Отрывал, Влад, отрывал! Но только не в таких ситуациях. Сегодня ты последнюю блесну оторвешь, а завтра нам жрать будет нечего!
– Так Вышний объявится и восполнит нам дефицит этих гребаных блесен, – парировал тот.
– О, Господи! – воздел руки Шуба. – Как же вы все достали меня со своим Вышним!!!
Следующим утром Шуба проснулся на удивление со свежей головой. Казалось бы, после вчерашних событий должно было быть наоборот. Но, то ли болезнь его окончательно отпустила, то ли выпивал накануне мало, а закусывал прилично… Скорее же всего, такие благостные ощущения были в нем благодаря Даше. Занятие любовью – лучшее лекарство.
Кстати, Даши в комнатушке не было, и забеспокоившийся Шуба быстренько оделся, вышел на улицу и чуть ли не нос к носу столкнулся с Борисычем.
– Не суетись, твоя рыженькая с моей толстенькой Маринадкой в баню пошли, – сообщил тот. – Никодим очередной банный день назначил. А всех, запоздавших к завтраку бездельников, типа меня с тобой распорядился направлять в сад – собирать ягодки для морса.
– А сколько времени-то? – поинтересовался Шуба.
– Да давно уже Петр Петрович утреннюю побудку прокукарекал.
– А что на завтрак?
– Зинаида с Тамарой-сан вчерашнюю рыбу Владмоха пожарили и куриными яйцами залили. Еще на столе, как всегда, яйца вареные, овощи, фрукты, молоко, – перечислил Борисыч. – Алкоголя нет, ну ни стопочки. И не пьем даже пива мы.
– Вот и хорошо, – кивнул Шуба. – Хоть печень восстановится.
– Ты только про печень Боярину с Фуфелом не напоминай, – посоветовал главный милиционер Застолья. – Они с самого утра к Никодиму в плане браги прицепились, но тот пока держится, не выдает. Мотивирует, что не дошла еще брага до нужной кондиции.
– Молодец Никодим!
Боярин с Фуфелом плечом к плечу сидели за общим обеденным столом. Оба – чернее тучи.
– Чего такие мрачные, коллеги? – спросил Шуба, присаживаясь за стол напротив них.
– Не догадываешься? – хмыкнул его бывший напарник по маршруту.
– Брось, Боярин, – попытался разрядить обстановку Шуба. – Тебе ж не привыкать первую половину дня быть ни в одном глазу. Да и ты, Фуфел накануне перед выходом на сутки тоже ни капли алкоголя в рот не брал.
– Да, – не стал спорить бывший водитель суточной инкассаторской машины. – Но я всегда знал, как только загоню машину в гараж, выпью обязательно. А в теперешних обстоятельствах…
– Вот именно, – поддержал приятеля Боярин. – Ты же знаешь, Шуба, я, как минимум в середине маршрута, обязательно бутылочку пива на грудь принимал. Ты сам мне много раз компанию составлял. А в создавшейся ситуации похмелиться не светит. Даже этой гребаной комендантской брагой. Понятно, что не дозрела брага, но мы-то дозрели!
Шуба собрался, было, выдать фразу про восстановление печени, но вовремя вспомнил совет Борисыча не раздражать мужиков.
– Согласен с тобой, Боярин. И я, между прочим, такой же алкоголик, как и ты с Фуфелом. Да и Борисыч – алкоголик не в меньшей степени. Ну, а чего теперь делать-то? Сидеть и гундеть без толку? А смысл? Я вот сейчас позавтракаю и пойду ягоды-фрукты собирать. Ягоды – для морса, фрукты – для очередной порции бражки.
Именно так Шуба и сделал, и Борисыч отправился в сад вместе с ним, но прежде Зинаида снабдила их корзинами, собственноручно сплетенными из ивовых веточек. Боярин с Фуфелом все в том же угрюмом состоянии остались сидеть за столом.
Спелой клубники на грядках было предостаточно. А клубнику Шуба любил с дошкольного возраста, поэтому волей-неволей то и дело отправлял в рот особо приглянувшуюся ягодку. Вроде бы и позавтракал сытно, но все равно не отказывал себе в удовольствии полакомиться.
Все бы хорошо, но вместе с сытостью в организме к нему вернулись и тревожные мысли. Поэтому для начала он передал Борисычу вчерашний разговор со Степаном. Полученной информацией Борисыч заинтересовался вполне серьезно и в первую очередь, захотел поговорить с пограничником сам. От исполнения этой затеи отвлекли неразборчивые крики со стороны бани.
Позабыв про наполовину наполненные корзинки, Борисыч с Шубой побежали туда, где в это время должны были находиться их женщины. Попасть в баню можно было только по импровизированному мостку, в который превратили крышу коровника. Сборщики ягод увидели перебегающего через этот мосток на территорию сада Никодима. А затем и выскочивших из бани Дашу с Мариной, прикрывающихся простынями, с вениками в руках.
– Да успокойтесь, вы! – крикнул девушкам Никодим уже со стороны сада. – Девчонки, я только проверить хо…
Фразу он не закончил, – в лицо угодил березовый веник, которым точно запустила Даша, добежавшая до середины мостка. Бросок-то оказался точным, но при этом рыжеволосая поскользнулась, потеряла равновесие, грохнулась, как-то несуразно, боком на самый край мостка и наверняка бы сверзилась за борт, если бы не длинный Борисыч, успевший прыгнуть, распластавшись, и схватить Дашу за руку. Подскочивший Шуба, схватил за другую, и вдвоем, не без труда, втащили застонавшую девушку на благодатную землю сада. При этом простынь с Даши слетела и благополучно растворилась за бортом.
– Спасибо, – выдавила из себя Даша. – Ой!
– Что? – Шуба прижал ее к себе. – Что ушибла?
– Руку очень больно, – зажмурилась Даша.
– Возможен, вывих плечевого сустава, – сказал Борисыч. – Я не очень удачно ее схватил. Извини, Дашенька.
– Если бы не ты, я бы за борт улетела, – прошептала она. – Спасибо тебе, и тебе, Сережа.
– Дашка, ты, как? – оказалась рядом Марина – закутанная в простынь и с веником. – Нет, ну какое хамло!
– Так что произошло-то? – спросил Борисыч.
– Нет, главное сначала поручил баньку подготовить, а потом, с понтом проверить заявился.
– Ты про Никодима?
– Да ладно бы проверить! – все больше распалялась Марина. – Мы-то все подготовили в лучшем виде, и решили для начала сами попарится. И тут этот комендантище заявляется в помывочное и сходу штаны снимать. Говорит, – какие же вы лапочки, толстенькие да рыженькие, не желаете ли, говорит, развлечься на троих с дяденькой комендантом.
– Ах, он гнида! – скрипнул зубами Борисыч.
– Ой-ой-ой! – застонала Даша, когда Шуба крепче прижал ее к себе.
– Дашке срочно плечо вправить надо!
– Но не здесь же, Борисыч. Давай, хоть до госпиталя донесу. Я справлюсь, она у меня, легенькая, – говоря это, Шуба поднялся на ноги и поднял девушки с земли.
– Добре, – согласился Борисыч. – А я для начала к доктору нашему загляну, а затем с комендантищем побалакаю.
– А я одежду Дашкину притащу, – сказала Марина. Не стесняясь Шубы, она сняла с себя простынь и, как получилось, закутала в нее подругу. – Да и самой тоже одеться не помешает.
– Добре, добре!
Шуба хорошо знал, что такое вывих плечевого сустава, на себе испытал. Как-то раз собирал грибы с другом Гурием в лесах под Звенигородом. Насобирал: белые, подосиновики, лисички, свинушки, сыроежки – хватило бы и на супчик, и на жареху, и на соление. Выпили, конечно, с Гурием в лесу на своем заветном месте. Ну а потом Гурий – в свой деревенский дом ночевать, а Серега – на платформу «Скоротово», от которой по одноколейке в Москву ходили электрички. Ну, и не рассчитал Серега немного времени, пришлось на электричку бегом бежать, чтобы потом не ждать полтора часа следующую. Успел, как же было не успеть, но когда запрыгивал в последнюю дверь последнего вагона, неудачно поставил ногу и провалился этой ногой между платформой и вагоном. Хорошо, что в тамбуре мужик курил, не растерялся, подхватил грибника за руку и затащил в вагон. Плохо, что при этом он выдернул руку из плечевого сустава, и с платформы «Беговая» Серегу Костикова забрала и увезла в больницу карета скорой помощи. В больнице врачи, как положено, сделали свое дело, сустав вправили, после чего Серега почти три недели провел на больничном. Кажется, именно тогда, от нечего делать, он серьезно увлекся лепкой из пластилина…
Он понес Дашу не в госпиталь, а домой – не намного дальше. Уже занося девушку в их общую коморку, вновь услышал чьи-то далеко не радостные крики. Когда, уложив Дашу на кровать, выскочил в коридор и затем – на лужайку, соседствующую с бильярдной, увидел сцену, достойную кинематографа. Кулаками махали два здоровенных мужика – Борисыч и Никодим. Незатейливо так махались, практически не отклоняясь от ударов, бились, что называется, на прочность. Тут же и зрители присутствовали, но не вмешивались, только подзадоривали. Не стал до поры до времени вмешиваться и Шуба.
– Слышь, Шуба, а что же будет-то, а Шуба? – затараторила оказавшаяся рядом Любка. – Вышний ведь запретил драться, строго-настрого запретил, а они средь бела дня кулачищи распустили.
– Вышний обещал разрешить дуэли. Считай, что это первая дуэль…
– Дуэль – подойдет! – согласилась Любка. – Дуэль должна подойти. А ты, на чьей стороне, Шуба? Мне больше за Борисыча болеть хочется. Он, как-никак, хм… как-никак… С другой стороны, Никодим все-таки комендант, ему проигрывать не положено. С другой стороны, Борисыч тоже мужик нормальный… А ты за кого болеешь, Шуба?
– Да отвяжись ты!
Он знал, что прототип Никодима вырос в деревне, и драки были для него естественным и привычным занятием. Но протопит Борисыча был капитаном милиции, в отличной физической форме, к тому же, обученный приемам рукопашного боя. Только почему-то до сих пор он эти приемы не применял.
Нет, применил: осуществил захват, ловкую подсечку, и вот уже противник впечатался лицом в зеленую травку, а Борисыч, оказавшись сверху, завел ему руку за спину, да так, что Никодим застонал от боли.
С криком: – Держись, братан! – к дерущимся подскочил Федот с пустым ведром в руках, которым с размаху врезал Борисыча по голове. Тот отпустил поверженного коменданта, повалился на бок, перекатился, попытался вскочить, но ведро вновь обрушилось сверху, хотя на этот раз на подставленные руки.
Шуба ринулся ему на помощь, но тут же упал, из-за подставленной кем-то подножки. Вскочив на ноги, сначала понял, что не один он был на стороне Бывшего капитана милиции: Фуфел сцепился с коварным Федотом, все еще не выпустившим ведро; Боярин же прыгнул сверху на не успевшего подняться коменданта и теперь от души молотил его кулачищами, куда придется. Что ж, инкассаторы и менты всегда водили между собой дружбу.
Но и на стороне коменданта Застолья оказались друзья. Не только «Мороз – Красный нос» Тимофей, но еще и женщины: Зинаида бросилась на помощь избиваемому Никодиму, а Тамара-сан, с душераздирающими матюгами прыгнула на сцепившегося с Федотом Фуфела и принялась таскать его за волосы. С не менее громкими визгами в потасовку незамедлительно включились Любка и Маргарита Николаевна, естественно, защищать своих мужчин. Шуму добавил лай прибежавших собак.
Шуба машинально отметил, что в сцепившимся, матерящемся и визжащем клубке противников оказалось поровну: с одной стороны: Никодим, Федот, Тимофей, Зинаида и Тамара-сан, с другой: Борисыч, Фуфел, Боярин, Любка и Маргарита Николаевна. Но был еще кто-то, подставивший ему подножку, помешав, первым прийти на помощь другу. И Шуба догадывался, что сейчас этот кто-то находится у него за спиной.
Он не стал оборачиваться, просто метнулся в сторону, отскочил подальше от неведомого противника, шестым чувством понял, что угадал с решением и, следуя тому же чувству, принял еще одно верное решение. Бильярдный стол был рядышком, и вот уже Шуба на него запрыгнул и, подхватив с сукна кий, приготовился обороняться от кого угодно. И очень вовремя это сделал, потому что наконец-то увидел своего врага, которым оказался Тёзка – со вторым кием в руках, – собственно, ничего удивительного.
Тёзка улыбался. За его спиной избивали друг друга в кровищу такие же, как он… живчики, но им было не до веселья.
– Спокойно! – глядя снизу вверх и продолжая улыбаться, сказал Тёзка. – Я же твой спаситель…
– Да, какого! – Шуба взмахнул кием, но бить не стал – не та позиция. – Катя – моя спасительница, а я и без твоего вмешательства выкарабкался бы.
– Я не про твою руку, копия Вышнего, – улыбка не сходила с его лица. Не улыбка – улыбочка.
– Я же от вмешательства в драку тебя спасаю. Сами говорите, что драться здесь строжайше, под страхом смерти запрещено…
– А-а-а… Мой глаз!!! – меж тем раздавалось со стороны образовавшейся кучи-малы. – Сука, получи, получи! Палец! Отпусти па-а-але-ец…
– А уж насиловать и убивать – тем более, – сказал Шуба.
– Я разве кого-то убил-изнасиловал? – изумился Тёзка и добавил: – Я про себя – здешнего.
– Другими словами, ты признаешь, что – тамошний доктор по фамилии Мостовой и есть маньяк?
– С тамошним пусть тамошние разбираются.
– А здесь ты нам в этом помочь не желаешь? – без какой-либо надежды спросил Шуба
– Конечно же, помогу, – ответил Тёзка и вдруг сделал выпад кием, словно мушкетер шпагой.
Левую коленку, в которую угодил кончик кия, словно током побило. Вскрикнув и выронив кий, Шуба упал на поверхность стола и очень вовремя отпрянул в сторону, иначе еще один выпад пришелся бы ему по лицу. Он тут же отпрянул еще, к буртику стола, перевалился через него и, уже падая, успел захватить с сукна один из шаров.
По жизни Серега Костиков довольно неплохо стрелял из разного оружия, но метал – снежки, камни, шишки – еще лучше. Вот и теперь не подвела меткость Шубу – брошенный бильярдный шар, попал Тёзке, находившемуся по другую сторону стола, прямехонько в солнечное сплетение. Тёзка тоже выронил кий, но вскрикнуть не смог – дыхание перехватило. Не теряя времени, Шуба обежал стол и для начала приложился доктору кулаком по почкам, затем врезал по скуле. Тёзка упал навзничь, Шуба прыгнул ему на грудь, но бить больше не стал. Схватил с пола кий и надавил кончиком на горло доктора, который тут же закатил глаза и раскинул в стороны руки, давая понять, что сдается.
– Конечно же, ты нам поможешь, – Шуба сильнее надавил кием на горло. – Иначе…
Договорить он не успел из-за усилившихся со стороны общей драки криков. Оказалось, к куче-мале добавились два новых действующих лица – Катя и Машка – с веслами в руках. В саму кучу они не лезли, зато угрожающе размахивая веслами и в два голоса, призывали прекратить драку. Видимо, кому-то веслом уже перепало, и больше никто не желал получить лопастью по спине или по заду. Во всяком случае, дерущиеся перестали махать кулаками и расползлись-разбежались, предпочитая держаться подальше от девушек с веслами.
– Все, все, хватит! Закончили!!! – провозгласил поднявшийся на ноги комендант. – Никого не убили? Вот и замечательно. Спасибо вам, девчонки. Господа и дамы, расходимся! За ужином поговорим.
Шуба внял совету Никодима, убрал от горла Тёзки кий и даже помог ему подняться. Сказал:
– Там у Даши вывих плечевого сустава. Поможешь вправить?
– Куда ж я денусь, – хмыкнул Тёзка. – Как-никак, доктор.
– Тогда пойдем, вот она, – он увидел стоявшую в сторонке Дашу, придерживавшую больную руку.
Кроме нее в первой за всю историю Застолья масштабной потасовке не участвовал Влад, как ни в чем ни бывало, сидевший на борту лодки, а так же оставшиеся зрителями Вика с Ниной. Еще не видно было Степана. Ну и Марина не вернулась из бани, хотя времени, чтобы одеться прошло предостаточно. Видимо, обеспокоенный этим обстоятельством, в сторону бани быстрым шагом направился Борисыч.
Тёзка, как доктор, кажется, неплохо знал свое дело. Уложил пострадавшую на спину, отвел в сторону руку, чуть-чуть ее повертел, потянул, Даша негромко ойкнула и…
– У меня что-то там щелкнуло, – выдавила она из себя улыбку.
– Значит, все в порядке, – резюмировал доктор. – Теперь главное – покой. Этой рукой ничего не поднимать, лучше вообще ничего не делать. Шуба, сооруди лонгету, типа косынки через шею, чтобы рука в ней была. Ну, и недели три придется поберечь руку, Даша.
– Спасибо, доктор…
Покидая пациентку, Тёзка столкнулся в дверях с Борисычем, который выглядел мрачнее тучи.
– Марина пропала, – с порога «обрадовал» Борисыч. – Мосток в баню на месте, вся ее одежда на месте, а самой Маринадки нет…
//-- * * * --//
Конечно же, в поисках пропавшей Марины, обыскали все Застолье, как делали до этого уже дважды – в поисках Юли и Татьяны Юрьевны с Леоном. И вновь поиски себя не оправдали. Более того, выяснилось, что исчез еще и Степан.
Живчики, собравшиеся в трапезной на ужин, избегали смотреть друг другу в глаза. Не из-за случившейся недавно масштабной потасовки, а именно из-за этих внезапных исчезновений. Живчики боялись, что и с ними может произойти то же самое.
Никто кроме Шубы, Борисыча, Никодима и Даши не знал, что исчезнувшая в Застолье Юля, в тамошней жизни воссоединилась со своим прототипом. Поэтому были уверены, что с исчезновением в Застолье их сущности окунаются в небытие. Да и Шуба с еще тремя посвященными сомневались в обратном. Шуба, конечно же, старался верить Даше, в ментальную связь со своим прототипом, узнавшим от реальной Юли обстоятельства, сопровождавшие ее исход из Застолья. Но все-таки сомнения были. Впечатлительная Даша могла и без ментальной связи накрутить в своей голове, якобы рассказанный тамошней Юлей тамошней Даше кошмарный сон. Но Даше не могла знать слова песни, который напевал московский маньяк: «Ты меня никогда не увидишь, ты меня никогда не забудешь», а Юля в своем сне это издевательство слышала, запомнила и пересказала подруге. И это Шубе и Борисычу многое объясняло.
Но и тот, и другой даже не думали привести в плане утешения вариант «воссоединения» остальным живчикам. Какое там утешение! И Шуба, и Борисыч, и Даша прекрасно понимали, что возможно, с прототипами они и восстановятся, но здесь-то, в Застолье существовать перестанут. А про Никодима с Федотом и говорить нечего – их прототипов давно не было в живых.
С исчезновением еще двух обитателей Застолья места за столом в трапезной хватило всем. Шуба отметил, что если раньше всем было все равно, где сидеть, лишь комендант неизменно занимал место во главе стола, то теперь стол как бы разделил две недавно противоборствующие стороны: слева от Никодима расположились Зинаида с Тимофеем, Федот с Тамарой-сан, Нина, Вика и Тёзка, справа – Борисыч, Шуба с Дашей, Боярин с Маргаритой Николаевной и Фефел с Любкой, а так же «нейтральные» Катя с Машкой. Владмох на ужин прийти не соизволил, уединился на своем острове.
Возобновись сейчас, на старых дрожжах, потасовка, и силы с обеих сторон были бы почти равными. Но, кажется, желания драться ни у кого не возникало. И без того последствия потасовки буквально у каждого имелись и на телах, и особенно на лицах. У кого-то вовсю расцветали синяки под глазами, у кого-то распухали нос и уши… Больше других, как это ни удивительно, пострадала физиономия здоровяка Фуфела – беременная Тамара-сан расцарапала ее словно спину страстному любовнику. Шуба пришел в трапезную, сильно прихрамывая на левую ногу – сказывался точный выпад кием доктора Тёзки…
– Товарищи! – призывая к вниманию, поднял перебинтованную руку комендант.
«Это Никодимище, что ли во время драки вопил, чтобы палец отпустили?» – подумал Шуба.
– Для начала я хотел бы во всеуслышание принести свои извинения за случившийся в бане инцидент. Даша, я не хотел вас оскорбить! Просто мы живем в стране свободной…
– Знаешь, что, комендант! – вскочил со своего места Шуба. На что Никодим тут же поднял руки в сдающемся жесте, но прежде, чем он ответил, со своего места крикнула Нина:
– А чем тебе не нравится свободная страна, прихвостень Вышневский?
– Заткнись, ты, лесбо-тварь! – вскочила рядом с Шубой Даша.
– Руку побереги, Рыжая, – сказала, словно выплюнула Вика.
– Молча-ать!!! – во всю глотку выдал Никодим. – Достаточно на сегодня разборок. У нас люди исчезают, а вы…
– Так сам же говорил – меньше народу – больше кислороду, – вновь съязвила кореянка.
– Я не в том смысле говорил! – стукнул кулаком по столу Никодим и тут же скривился от боли и заорал: – Зинаида, жратву на стол!
Сидевшая по левую руку от коменданта главная кухарка, сорвалась с места и через несколько секунд воцарившегося молчания грохнула на стол самую большую кастрюлю, в которой ежедневно готовилось общая на всех еда.
– Сегодня у нас на ужин жаркое, – объявила Зинаида. – Картошка с кроликом и всякими прочими ингредиентами.
– И если вы, уважаемые господа, не прекратите базар, – продолжил за кухарку комендант, – то это самое жаркое тут же будет опрокинуто на пол! И тогда, если хотите – жрите деликатес с пола, как свиньи, хотите – бегите в сад-огород, на подножный корм. Только до тех пор, пока мы спокойно создавшуюся ситуацию не обсудим, Зинаида для вас, для всех нас готовить горячее больше не будет. И к плите, а также к посуде и запасенным от последнего взброса Вышнего продуктам не подпустит. А Федот никого не пустит на скотный двор.
– Как это – не пустит… – нерешительно поднялась со своего места Любка. – А как же яйца курочек наших? А как же молоко? Для беременной молоко! Может, я тоже уже беременная!
– Я тебе дам – беременная! – осадил сожительницу Фуфел.
– В виде ультиматума не пустит, – вновь повысил голос Никодим. – В виде моего приказа, как коменданта и как первого поселенца Застолья! Хотите ли вы этого или не хотите, – не удержавшись, он вновь долбанул кулаком по столу, и вновь на мгновение скривился от боли.
– Короче, так. Нам необходимо кое в чем разобраться. Лучше всех это должно получиться у Борисыча.
– Кто и когда в последний раз видел Степана? – не стал рассусоливать милиционер.
– Вообще-то, я его только вчера видел, – нарушил возникшую паузу Федот. – Утром на скотном дворе Степан не появился, но я подумал – мало ли, может, спит или еще чего. Потом как-то забыл про него…
– А вообще сегодня кто-нибудь Степана видел? – спросил Борисыч, и ответом ему послужило общее молчание.
– Добре. Выходит, ночью пропал наш Степан. Теперь – о Марине. Я оставил ее у бани, где она собиралась одеться и потом принести одежду Даше. Буквально через две минуты началась драка, в которой участвовали все, за исключением Владмоха… – Борисыч вопросительно посмотрел на Катю с Машкой.
– Когда драка началась, мы втроем на скале были, – сказала Катя. – Услышали, увидели, сели вместе с Владом в лодку, приплыли сюда, ну и…
– Добре. Ну и еще в драке не участвовали Нинидзе и Вика…
– А зачем нам в драке участвовать? – выпалила Нина. – Мы с узкоглазой в саду яблоки и груши собирали – можете у Зинаиды спросить – она нам корзинки выдала. Мы и тебя с прихвостнем в саду видели. Вы как раз свои корзинки бросили и унеслись куда-то. А мы продолжили урожай собирать. Когда крики услышали, пришли сюда. Маринку в глаза не видели…
– Тебя про Марину пока не спрашивали, – не удержался Шуба.
– А про что вообще весь этот разговор, прихвостень?
– Еще раз так меня назовешь, получишь в рыло, – пообещал Шуба.
– Как бы сам не получил, – не осталась в долгу Нинидзе.
– Тихо! – прервал перепалку комендант. – Борисыч, у тебя еще вопросы есть?
– Судя по всему, Марина сама за бортом очутилась. Какие тут вопросы…
– Кто хочет что-нибудь сказать?
– Когда брага созреет? – требовательно спросил Боярин.
– Завтра, – пообещал Никодим. – А сегодня, если у кого есть желание, можете баню посетить. Пока не остыла.
Почему-то ни у кого такого желания не возникло…
– Борисыч! – положил Шуба руку на плечо понуро сидевшему за столом приятелю. – Урожай-то мы наш Зинаиде так и не принесли.
Ужин закончился, и народ разбрелся кто куда. Шуба проводил Дашу до коморки, велел закрыть дверь изнутри, чтобы открыть только по его личной просьбе. После чего вернулся в трапезную, где Борисыч словно прирос к стулу за своей тарелкой с недоеденным жарким.
– Я все-таки не могу понять, – сказал он, глядя куда-то мимо Шубы, – почему Марина решилась шагнуть за борт? Мы с ней об этом говорили, просили, предупреждали. А она вдруг – раз и…
– Пойдем, корзины притащим. Или мне одному надрываться?
– Да пойдем уже, пойдем, – оторвал зад от стула Борисыч.
– На самом деле, Борисыч, – сказал Шуба, когда они вошли в сад, – меня не столько наши, сколько Вики с Нинидзе корзинки интересуют. Они якобы яблоки собирать пошли, но, сдается мне, не много насобирали, сдается мне, другая у них цель была.
– Какая? – остановился Борисыч.
– Если сопоставить рассказ Степана, что он видел Вику с Нинидзе, направлявшихся к бане, из которой затем исчезли Татьяна Юрьевна с Леоном, с сегодняшним исчезновением Марины…
– Но та же Нинидзе скажет, что в сад они ходили и в самом деле не за яблоками, а чтобы предаться на природе любовным утехам. И попробуй это опровергнуть. Пойдем уже, – потянул Борисыч за рукав Шубу. – Что, камня на камне не оставил я от твоей версии?
– Не согласен, – возразил тот. – Ты просто добавил еще одну версию, оправдывающую двух лесбиянок. И еще неизвестно, что они сами скажут, если хорошенько порасспросить.
– Вот и порасспроси.
– И порасспрошу, порасспрошу, – пообещал Шуба. – Вот и корзинки наши. А где лесбиянки свои корзинки оставили?
– Да, какая разница! Небось, давно Зинаиде вернули, не исключено, что полные яблок, которые они и в самом деле честно собирали для очередной бражной закваски.
– Значит, верить в их причастность к исчезновениям ты отказывается наотрез?
– Да, зачем Вике с Нинкой кого-то за борт выкидывать? Смысл?
– Хорошо. Допустим, Марина все-таки перешагнула за борт с той самой задумкой – воссоединиться с самой собой, прийти в милицию, создать фоторобот маньяка и тому подобное. А Степан? У него таких мыслей не было.
– Ну, ты же не читал его мысли…
– Не читал, он мне сам сказал. Его мысли были о том, что неспроста Вика с Нинидзе в баню ночью направились. Из которой той же ночью два человека исчезло.
– Опять сказку про белого бычка заводишь?
– Что-то я не пойму, Борисыч! Ты мент или не мент? Ты дотошным по определению быть обязан, а в действительности такую версию закапываешь.
– Ну, не знаю, – вздохнул тот. – Может и в самом деле затупил. Извини, Шуба. Просто горько мне. И уж лучше верить, что она сама поступок совершила, чем думать, будто кто-то ее – того.
– А вот представь, Борисыч, что твоя Марина в тамошнем мире и в самом деле воссоединится с Мариной Савельевой, кассиршей универсама «Детский мир». Которая все вдруг поймет и проникнется, и побежит в отделение милиции, в котором служит капитан Клюев. Ей и адреса искать не надо, капитан Клюев лично гражданку Савельеву на допрос вызывал – по делу ограбления инкассаторов и убийства, между прочим, ее подруги Виктории Ким. Про Застолье, возможно, говорить не станет, чтобы за душевнобольную не приняли, но скажет, мол, так и так, знаю маньяка-песенника в лицо, пытался изнасиловать, но не далась. Мол, делайте фоторобот, пока этот гад новых бед не натворил. Скажет именно капитану Клюеву. И какова будет его реакция?
– Ой, Шуба! – закрыл лицо ладонями Борисыч. – Не знаю. Вот не знаю я!
– А кто должен знать-то?!
– Ну, добре, добре. Допустим, все это на самом деле произойдет. Допустим, Марина Савельева, с которой капитан Клюев знаком, придет к нему на прием и все это расскажет. Даже про Застолье расскажет…
При этом не будем забывать, что капитан Клюев все-таки видел живчиков своими глазами, видел свою собственную живую копию. Более того, благодаря этим живчикам и, так называемому, «уникальному эксперименту» скульптора Костикова, было раскрыто громкое преступление. Более того, московский инкассатор Сергей Костиков вот уже вторую неделю, как исчез, даже лучшие друзья не знают, куда он ни с того ни с чего подевался. Даже товарищ Дмитрий Вельгельмович Гидаспов из конторы, название которой лучше не произносить вслух, никак не может отыскать скульптора Шубу, у которого проявились сверхспособности…
– Э-э-э, – прервал Борисыча Шуба. – Ты чего разорался-то?!
– Да, действительно, – понизил голос Борисыч. – Накручиваю я что-то.
– Ничего не накручиваешь. Просто орать не надо.
– Добре, давай на полутонах.
– Лучше – вообще шепотом. Когда шепотом – каждое слово большую ценность приобретает.
– Добре, Шуба, добре, – зашептал Борисыч.
Они стояли посередине сада-огорода, держа корзинки, наполовину наполненные спелой клубникой. Вокруг сгибались под тяжестью спелых плодов яблони, груши и сливы, на грядках краснели помидоры и зеленели огурцы, пушистилась петрушка и топорщился укроп.
Возможно, во всем Застолье их разговор никто не слышал, но, возможно, каждое слово улавливал даже гужбан Федот, копошившийся на скотном дворе, или Владмох, засевший на своей скале. Застолье представляло собой даже не деревню, где все про всех знают, это была крохотулечная деревенька, в которой, однако, исчезли уже пять живчиков, и для подавляющего большинства обитателей их исчезновение оставалось загадкой.
– Как поступит капитан Клюев? – спросил, в первую очередь себя Борисыч. – Если бы Марина Савельева рассказала ему еще и про Застолье, про антураж этого места, разные детали, к примеру, про кукареканье Петра Петровича… Ведь, капитану Клюеву снились сны про Застолье! Вот тогда бы, будучи человеком, многое повидавшим на своем ментовском веку, он, скорее всего, и повелся бы. Принял бы к рассмотрению эту фантастическую версию. Вот тогда бы…
– Вместо того чтобы искать маньяка по фамилии Мостовой, он, в первую очередь, приложил бы все силы к поискам Застолья, – скривился Шуба.
– И это естественно! Ведь в Застолье, как ты уверен, позиционирует себя копия маньяка. Через эту копию и выйдет капитан Клюев на его прототип.
– Согласен. Так оно и есть. Только, Борисыч, я уже говорил и повторюсь вновь, что скульптору Сереге Костикову абсолютно не нужно, чтобы помимо него про Застолье в тамошнем мире знал кто-то еще. Одно дело, капитан Клюев и подполковник Заводнов наблюдали на трех площадочках за «уникальным экспериментом», граничащим со спиритизмом, который затеял скульптор Костиков, и другое дело – Застолье, которое само по себе существует уже почти сорок дней.
– Да, это совершенно меняет дело, – согласился Борисыч. – Значит, лично ты – категорически против, так сказать, прекращения изоляции Застолья?
– Я просто-напросто этого не допущу, – твердо сказал Шуба.
– Очень интересно, как же это ты не допустишь?
– Борисыч, я – Вышний. Или забыл?
//-- * * * --//
Господи, какими же благословенными были дни, когда Серега Костиков, будучи московским инкассатором, просыпался по будильнику, чтобы, наскоро позавтракав бутербродом с чаем, отправиться на работу! Такую не пыльную, вальяжную, халявную, пусть и с риском для жизни, но все равно спокойную, размеренную работу. Когда ты точно знаешь, что после окончания маршрута, можно с чистой совестью принять с напарником дозочку водочки, а дома – попить в удовольствие пивка с креветками; когда впереди маячат два выходных дня, а это значит – рыбалка, охота, грибы, преферанс, просто тусовка с друзьями; когда в свободное время можно посвятить своим многочисленным хобби: сходить на футбол или хоккей с мячом, прикупить в спорткомплексе «Олимпийский» новых книжечек, наведаться в клуб филателистов, потолкаться с нумизматами на Таганке; когда, в конце-то концов, можно взять в руки пластилин и, задействовав талант своих пальцев, сотворить очередную композицию, которой будут восхищаться друзья, и которая по собственному желанию может вдруг ожить и стать частью Застолья…
Но проснуться ему пришлось, из-а голосившего на все Застолье Петра Петровича, будь он неладен. Пустить бы его на уху, но кто тогда курочек оприходовать будет? Куриные яйца в Застолье любили. Эх, надо было бы в свое время еще и утиного племени добавить! Да вообще много чего следовало бы слепить скульптору Сереге Костикову, чтобы жизнь в Застолье была проще, веселей и насыщенней!
С такими мыслями, под заливистый крик петуха поднялся с постели Шуба. В своих раздумьях он подсчитал, что теперь живчиков осталось восемнадцать: девять мужчин и девять женщин. Вроде бы, поровну, по парам, ан – нет. Борисыч своей женщины лишился, зато у Владмоха – их было две. И, кажется, хотя Шуба и не совсем был уверен, Нинидзе осмелилась покинуть самого коменданта Никодима – мы живем в стране свободной – и перебралась в пустующую коморку, ранее закрепленную за Татьяной Юрьевной и Леоном, что располагалась как раз напротив коморки Тёзки, в которой обосновалась Вика…
Какая небольшая территория, но как все переплетено, запутано. Кто и когда все это распутает, расставит по своим местам?
Интересно, был ли у Борисыча во сне контакт с капитаном Клюевым? А что снилось Даше, и приснилось ли Даше тамошней, что у ее живой копии вывих плечевого сустава? А Катя – кажется, она больше других ментально контактировала со своим прототипом. А Любка, Боярин с Фуфелом? Они-то в эту ночь легли спать трезвыми, глядишь, тоже контактировали.
Распознать бы, с кого именно лепил фигурки Серега Костиков, подразумевая Маргариту Николаевну и Ниночку. Вообще-то Маргаритой Николаевной звали его школьную учительницу по русскому языку и литературе. Она почем зря гнобила способного к гуманитарным предметам скромного ученика Костикова, а он прекрасно понимал, что Маргарита Николаева не всегда права, что на самом-то деле в терминах «сад» и «сквер», или же «скамейка» и «лавочка» нет особой разницы. Но та учительница была намного старше теперешней, да и в плане развратных наклонностей в отношении своих учениц – нет, кремень, даже подозревать в подобном – богохульство. Хотя, может быть, именно поэтому училка и стала мишенью скульптора.
Но кто же на самом деле Ниночка-Нинидзе? Должен существовать прототип, обязательно должен…
Даша тоже проснулась, зевнула, привычно начала потягиваться и тут же поморщилась от боли в плече.
– Меньше движений, Рыжая, – заботливо сказал Шуба. – И – доброе утро.
– Ой, Сережа, хорошо бы и день был добрым.
– Хм, знаешь, до меня только сейчас дошло, что и ты, и я повредили правую руку, и лечил нас один и тот человек, причем, в этой самой комнате.
– Наверное, потому что в Застолье всего один доктор, а эта комната – и твоя, и моя. Наша.
– Рыжая, а вот представь, что Вышний в скором времени объявится и станет вновь делать постоянные вбросы в Застолье продуктов и всего необходимого. Так сказать, поддерживать нормальную жизнь. Хотела бы ты провести здесь еще несколько лет и даже всю жизнь?
– Ну, как ты любишь выражаться, во-первых, – не раздумывая, сказала Даша серьезным тоном. – Во-первых, наверное, все-таки «не хотела бы», а «согласилась бы». Если ты тоже будешь здесь и рядом со мной, то согласилась бы. А, во-вторых, если бы не согласилась или не захотела, то, какой выход? Либо прыгать за борт, что равносильно самоубийству, либо приспосабливаться, как люди приспосабливаются жить в тюрьмах и даже в концлагерях.
– Для тебя Застолье ассоциируется с концлагерем? – нахмурился Шуба.
– Сейчас – нет. Сейчас у меня есть ты. Думаю, случись что, на мою защиту встал бы Борисыч… Но ведь все может случиться – и с тобой, и с Борисычем, и с другими нормальными живчиками. Да и, насколько я понимаю, не исключено, что Застолье может оказаться в руках не Вышнего – Сереги Костикова, а кого-то другого, обладающего скверным характером и извращенным воображением.
– Ну, тогда…
– Хочешь сказать, в таком случае можно с чистой совестью и за борт шагнуть? Надеясь на то, что твоя здешняя душа все-таки воссоединится с душой тамошней? В таком случае это можно проверить хоть сейчас.
– А вдруг, допустим, моя душа воссоединится, а твоя – нет? И вот, допустим, я тамошний Серега Костиков, воссоединенный с душой здешнего Шубы прихожу, в твою страховую контору и встречаю Дашу, не воссоединенную с душой здешней Рыжей. Смотрю тебе в глаза и не вижу отблеска. Пытаюсь рассказать тебе о Застолье, а ты ничему не веришь и принимаешь меня за придурка, за обдолбанного наркомана и тому подобное…
– Сержа, но мы же узнали друг друга еще в том мире, – возразила Даша. – И не просто узнали, а, кажется, друг другу понравились.
– Ты мне не просто понравилась, Дашенька, – Приобнял ее Шуба и поцеловал в висок. – Но тогда я не говорил тебе про Застолье, которого, по идее, не должно существовать.
– Да, но ты во время охоты оживил пластилинового селезня, – вновь возразила Даша. – И кое-что рассказал о своих «фокусах-покусах». И я тебе поверила, приняла это чудо, как должное…
– Правда?! – восхитился Шуба. – Нет, Рыжая, это и в самом деле, правда? Знаешь, как для меня важна твоя вера!
– Может быть, сначала я и сомневалась, но ты же свои способности наглядно продемонстрировал. Ну и теперь копии наших с тобой прототипов здесь, в Застолье. Мы просыпаемся под кукареканье местного петуха, едим уху из рыбы, пойманной в местном озере, живем в тесной клетушечке, любим друг друга, вместе страдаем…
– Я очень не хочу, чтобы ты страдала, Дашенька.
– Спасибо. Дело в том, что я росла изнеженным ребенком. Не дай бог оцарапалась, ушиблась, – родители каждый раз такой вой поднимали, лекарствами пичкали, без всякого серьезного повода, из-за какого-нибудь укуса даже не осы, а слепня скорую помощь вызывали. Как следствие, со временем у меня выработался, если так можно сказать, потенциальный комплекс боли. Вроде бы, пустяковая болячка появилась, а у меня – истерика. Я с возрастом постаралась от этого комплекса избавилась, ныть по поводу и без повода перестала…
– Ты и вчера нисколечко не ныла, – погладил ее по голове Шуба. – Так, слегка постанывала, хотя другой бы на твоем месте…
– Боль-то я как раз перетерпеть могу, но в подсознании остался страх предстоящей боли. Но не только боли физической, но и моральной. Не дай мне бог пережить, что пережила Юля, когда ее, покалеченную, насиловали. Меня только от одной этой мысли трясти начинает. Для меня будет проще сразу за борт выпрыгнуть, пусть там и небытие. Но я даже не этого больше всего боюсь, Сережа. Я боюсь, что возможности перешагнуть за борт может не оказаться.
– Как это? – отстранился он от Даши.
– А вот теперь представь, что не ты – Вышний, а кто-то другой верховодит Застольем. И он просто-напросто впритык ко всему борту ограждает нашу обитаемую территорию высоченной стеной, через которую, при всем желании, ну никак не перелезть. Создает, так сказать, двойную изоляцию Застолья. А тебя и ни одного друга рядом не окажется. Тогда мне придется умирать окончательно, без всякого потенциального воссоединения душ. Но – как? Как умирать?
– Да, ладно тебе, Дашка! Ты чего?! Не покинет нас Вышний, не покинет. И никто, помимо него не сможет иметь власть над Застольем. Не получится ни у кого другого этот фокус-покус. Проверено.
– Проверено? – вскинула свои длиннющие ресницы Даша. – Сережа, а ведь я же ничего пор Застолье не знаю! Но я хочу знать, очень хочу.
– Узнаешь, – пообещал Шуба. – Все узнаешь. А сейчас, пойдем-ка на завтрак. Судя по доносящемуся запаху, Тамара-сан вновь свои замечательные блины испекла. Когда Вышний восстановится, надо будет в первую очередь попросить его слепить какую-нибудь бабку-повитуху, чтобы грамотно роды у местных женщин принимала.
– Сережа! Ты опять со своими шуточками!
– А чего, вдруг бабка-повитуха и нам с тобой понадобится…
Утренняя встреча в трапезной за общим столом сюрпризов не принесла. Присутствовали все восемнадцать живчиков, в том числе и Владмох, что случалось не так часто. Обстановка за столом царила спокойная, даже умиротворенная, словно и не было накануне общей жестокой драки.
Возможно, этому способствовал витавший в воздухе запах жареных блинов. Блины возбуждали аппетит тремя высоченными горками на самых больших, имевшихся в Застолье тарелках. К блинам были поданы: молоко, сметана, сливки и клубника. Кроме того прямо на столе стояли корзины с яблоками, грушами и сливами. Такой вот завтрак, после которого многим даже подниматься из-за стола было лень…
– Никодимище, где брага-то обещанная? – все-таки вовсеуслышание поинтересовался похлопывающий себя по пузу Боярин. – Обещал, сегодня дойдет до кондиции.
– Вот к ужину и дойдет, – сыто отрыгнул комендант. – Просто хочу напомнить, что для очередной порции закваски фруктов собрано недостаточно. А кто-то клятвенно заверял…
– Можешь не напоминать, Никодимище, – поднялся с места Боярин. – Сколько требуется корзин фруктов – пять, десять?
– Лучше – десять.
– Договорились, комендант! Будут тебе десять полных корзин спелых фруктов. Но при условии, что брагу ты выставишь, сразу, как только мы с Фуфелом, люди опасной профессии, эту норму выполним. Принимаешь условия?
– Принимаю условия, – отмахнулся Никодим. – Дерзайте, люди опасной профессии. А ты, иди-ка сюда, – поманил он пальцем Нину, сидевшую рядом с Викой. Что-то ей шепнул, и Нина, бросив виноватый взгляд на подругу, понурила голову и направилась в комнату коменданта, в которой, как казалось Шубе, не ночевала пару ночей.
– Никодимище, разговор есть, – обратился он к коменданту.
– Конфиденциальный?
– Почти. Рыжая, подождешь меня здесь мнут пять, хорошо?
– Конечно, Сережа.
– Только никуда без меня не уходи…
– Тут вот какое дело, – Шуба взял Никодима за рукав и отвел в сторонку. – Мне очень важно понять, кто такая твоя Нинидзе? Про всех, в Застолье знаю – кто и откуда взялся, в том числе и с Тёзкой все ясно стало, а про Нинидзе – ноль информации.
– Да какая тебе разница, кто она и откуда?
– Есть разница, Никодимище, есть. Ты, скорее всего не знаешь, а мне Степан успел рассказать, что в ночь, когда Татьяна Юрьевна с Леоном пропали, у твоей Нинидзе с Викой романтическое свидание было.
– Нет, ну, надо же! – хлопнул себя по заду Никодим. – Получается, она ушла не столько от меня, сколько к узкоглазой! Пойдем-ка, уточним детали.
Никодим ударом ноги распахнул свою дверь, пропуская Шубу вперед, но тот так и замер на пороге, с отвисшей честью. Ниночка не просто ждала своего господина, абсолютно голая она стояла к нему спиной, раздвинув ноги, наклонившись и уперев руки в колени.
– О, как! – изрек Никодим. – Чует кошка, чью рыбу съела. Да ты проходи, проходи, чего встал!
– Ой! – оглянувшись, воскликнула Ниночка, вмиг запрыгнула на кровать и постаралась прикрыть наготу одеялом и подушкой. – Ты для прихвостня, что ли приготовиться велел?
– Нинидзе, я, кажется, тебя предупреждал! – сквозь зубы сказал Шуба.
– Еще хоть раз так его назовешь – пожалеешь, – пообещал Никодим.
– Короче, Нинидзе, есть пара вопросов. Во-первых, с кого Вышний твою копию лепил? Другими словами, кто ты в тамошней жизни?
– Студентка я. В финансовом техникуме учусь на кредитного инспектора…
– Это во ВЗУКТе, что ли? – опешил Шуба. – В том самом «колбасном» техникуме?
– В нем, – кивнула Ниночка.
– Надо же. И на каком курсе?
– На втором.
– Надо же, – озабоченно повторил Шуба. Озабоченность была в том, что он и сам учился в том же техникуме и тоже на кредитного инспектора и закончил его три года назад, поэтому вряд ли мог встречаться там с Ниночкой…
Для некоторых инкассаторов ВЗУКТ дал путевку в жизнь. К примеру, нынешний начальник отделения инкассации, в котором работал Серега Костиков, – Александр Петрович Матвейчиков тоже закончил финансовый техникум. Он же сагитировал поступить в техникум и Костикова, и других инкассаторов.
Шуба вдруг вспомнил, что сдавал вступительные экзамены вместе с Бояриным, но если он написал диктант на твердую «четверку» и в итоге, в техникум поступил, то Боярин, допустив более двадцати грамматических ошибок и получив «единицу», отказался впредь повышать свое образование и продолжил работать простым инкассатором. Впрочем, как и Костиков, который через два года получил диплом, но все равно остался простым инкассатором. В отличие од других не хотел Серега делать карьеру, не мечтал выбиваться в начальники, ну, не его это было. В итоге, учеба в финансовом техникуме, оказалась для него только потерей времени. С другой стороны, Серега об этом ничуть не жалел, – век живи, век учись…
– А почему ты назвал техникум «колбасным»? – прервал его размышления Никодим.
– Потому что мы преподов колбасой и другими продуктами подкармливали, чтобы давали контрольные списывать, – усмехнулся Шуба. – А ты, Нинидзе, как с преподами общий язык находишь? Стоп, стоп, – вскинул руки Шуба, – не надо отвечать. Ответ в созданной вышним композиции «Прилежная ученица», где кульминацией привлечения внимания зрителей является именно язык. Ведь так, Нинидзе?
– Да, пошел ты! – окажись под рукой у Ниночки хоть какой-нибудь твердый предмет, и она наверняка, запустила бы им в Шубу.
– Ладно, ладно, не кипятись. Лучше скажи, кого ты видела позапрошлой ночью, когда вызвала Вику на свидание в сад?
– Да! – упер руки в бока Никодим, на которого Ниночка сначала бросила затравленный взгляд, но тут же, вроде бы, и успокоилась.
– Только узкоглазую и видела, – передернула Ниночка плечами и выкрикнула:
– Любили мы с ней друг друга, понятно?! Никодим, ты же первый этого захотел. Твои же слова, что мы живем…
– Заткни пасть, дура!
– А вчера, во время драки вы тоже любили друг друга? – только для проформы поинтересовался Шуба.
– Еще как любили! – огрызнулась Ниночка. – Вам, мужланам-недомеркам не понять!
– Я щас тебе покажу мужлана-недомерка! – двинулся на нее Никодим.
– Ну, давай, давай, покажи! – взвизгнула Ниночка, отбрасывая от себя в стороны одеяло с подушкой.
– Я пошел, – сказал Шуба и хлопнул дверью.
– У, кошачья порода! – не сдержавшись, стукнул он кулаками по столу в трапезной. Даши за столом не было, она вместе с Любкой помогала Зинаиде мыть посуду. Ну, как помогала – принимала левой рукой у Зинаиды мытые тарелки и передавала Любке, которая эти тарелки протирала.
За столом не осталось никого, кроме Владмоха, Машки и Кати, которая, поймав его взгляд, кивнула и направилась прямиком к нему. Вообще-то в данный момент Шубе не терпелось встретиться и поговорить с Викой, он даже был готов бежать на ее поиски, но проигнорировать Катю просто не имел права и в ожидании присел на табуретку.
– Это ты по Бенгалку, что ли? – с кривой улыбкой спросила подошедшая Катя.
– Про какую-такую Бенгалку?
– Я про Машку-Бенгалку говорю.
– Ничего не понимаю, – помотал головой Шуба.
– Ладно тебе, кровник, – снисходительно сказала Катя. – Неужели действительно не врубаешься?
– Да не мучай ты меня, кровница, и без твоих загадок крыша вот-вот съедет.
– Погоди, Серега, ты только что, кого кошачьей породой обозвал?
– Нинидзе, кого же еще! Ну, вот же действительно – пор-рода!
– Все правильно, – не моргнув глазом, сказала Катя. – Такова Бенгалка и в тамошней жизни.
– Подожди-подожди, Катюша, – Шуба взял ее за руку и усадил на соседнюю табуретку. – Ты что-то знаешь про тамошнюю Нину? Подожди! Пойми, я, как копия Вышнего, знаю про всех здесь присутствующих, только не пор нее. Три минуты тому назад Нинидзе сказала, что учится в финансовом техникуме, в котором я тоже учился, только раньше. Я ее абсолютно не помню и не должен помнить. Но Вышний-то ее с кого-то лепил?!
– Кровник, ты чего психуешь-то, – Катя успокаивающе положила ладонь на его перебинтованную руку. – Забыл, где Нинидзе видел? Напомню. Через дорогу от нашего ресторана имеется заведение под названием «Семейство кошачьих». Днем функционирует, как обычная кафешка, а с вечера до утра – как стриптиз бар, со всеми вытекающими последствиями. Ну, вспомнил?
– Как-то смутно начинаю припоминать…
– Еще бы – не смутно! Сережа, ведь ты еще до нашего с тобой, так сказать, официального знакомства был для меня, как на ладони. Несколько раз со своим начальником Петровичем наш ресторан посещал, вы пили, в бильярд резались. И однажды твой Петрович затащил тебя в «Семейство кошачьих», а лично я вас сопровождала. Просто ты не помнишь ничего, потому что к этому времени – вдрабодан. Но, может, и не совсем вдрабодан, потому что Машка-Бенгалка в памяти отложилась.
– Бенгалка… – постарался вспомнить Шуба. – Почему Бенгалка-то?
– Потому что так одна из пород кошек называется. В том заведении все стриптизерши кошачьи имена носят: Пантера, Львица, Тигрица, даже две Гиены имеются – Гита и Зита. Но больше всего – кошек: Сиамка, Персидка, Бенгалка… Они там, соответствующие своим названиям, стриптиз-шоу устраивают. Вообще-то прикольно. Мне больше всего Пантера нравится. Гиены – Зита и Гита – тоже прикольно. Машка-Бенгалка обычно с Танькой-Сиамкой зрителей дуэтом развлекают – такой очень привлекательный лесби-дуэт…
– Точно! – стукнул себя ладонью по лбу Шуба. – Вспомнил я твою Бенгалку. С нее Вышний Ниночку лепил, точно – с нее! Но почему ты ее Машкой называешь?
– Имя у нее такое. Она, между прочим, с моей Машкой из одного села родом. Тверская область, село – то ли Видное, то ли Ведное, точно не помню. Они в свое время вместе в Москву приперлись, ну и – кто как пристроился. Только Бенгалка еще и в техникум поступила, чтобы в перспективе подняться…
– Ё-моё! Я же бывал в том селе! – на Шубу нахлынули воспоминания. – Во время летних каникул после второго класса! Там еще за околицей ручеек протекал, в котором я пескарей ловил. Ручей в речку Тверца впадал, в которой я плавать учился. Кстати, девчонку в доме напротив Машкой звали, на год моложе меня была. Помню, однажды я ее в постель затащил, ну, как бы, в больницу поиграться, ну, ты понимаешь… Помню, даже, как она меня… Ну, разговор не о том…
– А мне почему-то стало очень интересно, – улыбнулась Катя. – Она, тебя – что?
– Понравилось ей тогда очень. Только нас в самый кульминационный момент бабка застукала… Да не в этом дело!
– Но, интересно же, что дальше было?
– Кровница, окстись! Я, хоть убей, ту девчонку в лицо не помню. А вот стриптизершу, кажется, начинаю припоминать…
– Думаю, мало что вспомнишь. Ты тогда просто никакой был…
– Твоя Машка-Бенгалка – распоследняя тварь, да?
– Откуда я-то знаю? Но если хочешь, могу у нее напрямую спросить – последняя она тварь или предпоследняя. Тем более что со вчерашнего дня Бенгалка под начало Кати Жайворонок передислоцировалась.
– Погоди-ка, – встрепенулся Шуба, – хочешь сказать…
– Да. Можешь верить, можешь не верить, но этой ночью я общалась со своим прототипом. Мы мысленно разговаривали, представляешь! Она меня расспрашивала, я – ее…
– И – что? Что ты узнала?!
– Что теперь я, то есть, она, Жайворонок позиционирует себя, как владелица борделя под кодовым названием «Мартовское обострение». Ну, типа прерогатива для «мартовских» котов. Это все Артур придумал. Народ приходит в его ресторан, доходит до нужной кондиции, затем передислоцируется в стриптиз-бар «Семейство кошачьих» и уже оттуда, кому приспичит – на Сретенку, в «Мартовское обострение».
– Делец твой Артур, – покивал Шуба. – Ну, и чего дальше-то?
– Да ничего хорошего. Для меня, то есть, для нее. Кабала! Деньги-то приличные Артур обещал на карточку переводить, но толку-то, если Жайворонок к этому «Мартовскому обострению» словно веревочкой привязана. Артур в любой момент позвонить может, мол, открывай дверь такому-то клиенту с такой-то кошечкой. Ну, и я уже даже не как проститутка, а как прислужница проститутки… Понимаешь?
– Катюша, вообще-то я проституток никогда не понимал и понимать не собираюсь. Неправильно это – заниматься любовью за деньги. Только не смотри на меня так, согласен, сам грешен. Просто поверь, кроме тебя у меня из представительниц древней классической профессии ни разу никого не было. А с тобой – скорее по влечению. Ну, нравишься ты мне, как женщина, в плане сексуальности, и вообще, прикольно с тобой общаться. Вот только профессия твоя не нравится.
– Я тебя понимаю, Серега, – серьезно сказала Катя. – Ты мне тоже очень нравишься – и как мужчина, в плане сексуальности, и вообще, с тобой, как с человеком общаться прикольно… Знаешь, кровник, я очень рада, что мы одной кровью перемазались. Я всегда такого брата, как ты хотела иметь. Даже, если честно, такого брата-любовника – извини, конечно, за мой извращенный вкус…
– Ты не поверишь, кровница, я ведь в школьные годы тоже о такой сеструхе мечтал. Не в плане… Да нет у меня терминов, – в каком плане! Сама все понимаешь…
– Все всё понимают, – согласилась Катя. – Все абсолютно всё прекрасно понимают, просто сказать стесняются.
– Катюша, ну почему ты только сейчас моей кровницей стала? Нет бы изначально сеструхой родилась – двоюродной, троюродной… С которой можно было бы…
– Гы-гы-гы, как я тебя понимаю… Ладно. Я чего к тебе пришла-то – наш короткостриженый опять спиннинг просит. Видите ли, без рыбалки не видит смысла своего существования.
– Смысл своего существования он не видит, – сказал Шуба и поймал себя на мысли, что копирует манеру речи своего начальника по инкассации Александра Петровича Матвейчикова. Мысли понеслись дальше: на работу он не выходил уже много дней. Понятно, что после ограбления инкассаторской машины и полученной травмы у него на законном основании имелся больничный лист. Но, по большому счету срок этого больничного листа истек, как минимум неделю назад. И тот же Петрович, наверняка обеспокоен, почему Сергей Костиков, его бывший напарник и, можно сказать, друг – до сих пор не вышел на работу и вообще не подает никаких признаков жизни…
– Добре, получит твой хозяин спиннинг, – смилостивился Шуба. – Но только с одной единственной блесной. Если оборвет, может про рыбалку забыть. Как минимум, до тех пор, пока Вышний не объявится и арсенал рыболовных снастей пополнит. Рыжая, – он помахал рукой Даше, – проводи, пожалуйста, мою кровницу к нам домой, пусть возьмет спиннинг и одну-единственную блесну. А мне пока поговорить кое с кем надо.
Поговорить он собирался с Викой, показавшейся в коридоре и остановившейся, вроде бы, в нерешительности, куда идти. Шуба решил помочь ей с этой нерешительность справиться.
– Вика, – привычно взял о ее под локоток, – мы же с тобой никогда друг от друга ничего не скрывали? Ни в этой жизни, ни в тамошней…
– Ты же лучше всех знаешь, что я тамошнюю жизнь не помню, – Вика, хлопая ресницами, податливо позволила повести себя в сад. – А в этой жизни я и существую-то всего капелюшечку. Что мне скрывать? Спрашивай, Сережа, на любой вопрос, как на духу отвечу.
– Как на духу, говоришь?
– А я не умею врать, – глядя ему в глаза, сказала Вика, и он как-то сразу и безоговорочно ей поверил.
– Когда мы с тобой занимались сексом, тебе нравилось?
– С каждым разом это становилось все лучше и лучше, – пожирая его взглядом своих роскосых глаз, ответила кореяночка.
– Это вы с Нинкой убили Леона и Татьяну Юрьевну?
– Почему – убили? Просто-напросто выбросили их за борт, – абсолютно спокойно ответила Вика. – И они просто-напросто исчезли.
Шуба с Викой остановились самом краю сада-огорода – еще шаг и любой из них мог бы тоже оказаться за бортом.
– Клювоноса мы с Нинидзе в первую очередь за борт выбросили – в четыре руки. Он даже опомниться не успел, подумал, девчонки поразвлечься решили. Правильно, кстати, подумал. Только мы не с ним развлекаться пришли, а с Татьяной Юрьевной. И, как же мы с ней поразвлеклись, ты бы видел! – закатила глаза и даже причмокнула от своих воспоминаний Вика. – Думаю, это было высшим наслаждением в ее жизни. Мне, кстати, тоже понравилось.
– То есть, вы с Нинкой… Татьяну Юрьевну…
– Да, да, Сережа, оттрахали мы Татьяну Юрьевну – по полной программе оттрахали, а после со спокойной совестью в четыре руки за борт выбросили, чтобы она другим живчиками о своем счастье не рассказывала.
– О, Господи!
– Да, ладно молиться-то, Вышний! Ты же сам здесь – господь бог.
– Ошибаешься. Частично. Значит, взяли и в четыре руки выбросили за борт сначала Леона, а через некоторое время – Татьяну Юрьевну. Другими словами, прекратили их существование?
– Все правильно. Клювонос ни мне, ни Нинке не нравился, а Татьяна Юрьевна свое отработала. Меньше народу, больше кислороду.
– Я офигеваю! Как все просто! – всплеснул руками Шуба.
– А чего усложнять-то, – пожала плечами Вика. – Еще вопросы есть, Шуба? Заметь, вышневским прихвостнем я, в отличие от Нинки тебя не называю, потому что знаю, ты и есть Вышний.
– Степан? Как исчез Степан?
– Какой такой Степан? Я к нему никакого отношения не имею, звиняйте, – Вика вырвала руку, за которую держал ее Шуба, и сорвала яблоко со склонившейся почти до самой земли ветки. Смачно откусила, пожевала-проглотила, откусила еще раз… – Могу добровольно рассказать про исчезновение толстушки.
– Ты про Марину Савельеву?
– Блин, Вышний, ты даже фамилии своих поделок знаешь!
– Естественно. Так же, как и твою. Ты сама-то свою фамилию знаешь?
– А зачем мне знать? Я же тут – игрушечная. Мне вообще все по-барабану. Живу, ем, пью, кого хочу, того и трахаю.
– Прервись-ка! – поднял руку Шуба. – Вопрос был про Марину…
– Дура – твоя Марина! Ты свою рыжую куда-то на руках унес, Борисыч умчался с комендантом разбираться, ну а мы с Нинкой сразу в баню – дело-то уже привычное. Маринка одеваться собралась, да не успела. Мы ей руки заломали, на пол повалили, и она, вроде бы, сдалась. Но не успела я на нее присесть, как она так взбрыкнула, что Нинка в угол отлетела. Мне тоже досталось, блин. Откуда только у этой сиповки силенки взялись. Но нас-то двое, и мы опять почти ее заломали, да она вырвалась, убежать хотела. Нинка ей путь на мосток отрезала, а толстуха взяла и за борт прыгнула. Сама.
– Какие же вы все-таки стервы! – скрипнул зубами Шуба.
– Ой-ёй-ёй! Сперва на себя позырь. Матросил меня, матросил, а как рыжая появилась, тут же на нее запал.
– Я и раньше… Да ты не знаешь ничего…
– Зато я знаю, что Виктория Ким кони двинула из-за тебя, Сереги Костикова. Мне Тёзка рассказал, как ты ее подставил. Он, как оказалось, криминальные хроники очень внимательно отслеживает.
– Соврал твой Тёзка. А криминальные хроники он отслеживает понятно почему. Маньяк он. Девушек калечит и насилует. И ты в той жизни тоже маньячкой была. Физически никого не калечила, но морально…
– Так-так-так, – теперь за руку схватила она его. – А можно подробности? Нет, ну, правда, Шуба, ты же никогда мне про ту Вику не рассказывал. Только матросил в свое удовольствие, во все мои прелести матросил…
– Откуда ты словечек-то этих нахваталась? Матросил, позырь… сиповка…
– Понятия не имею, звиняйте. Ну, Шуба, я же честно во всем призналась, а так бы ты и не знал ничего. А ты не хочешь мне по меня же рассказать.
– Хорошо, расскажу. Но потом, ты мне – по Степана.
– Договорились. Или, как скажет твой Борисыч – добре.
– В той жизни, Викуля, ты была еще большей стервой, чем в этой. Ты же красивая, да еще и для простых русских парней, можно сказать, экзотичная. Да еще и не ломака, как большинство московских дурынд. Вот мужики в тебя и влюблялись, и я тоже влюбился – по-настоящему влюбился. Только тебе на мои чувства было наплевать и растереть. Я тебе, как и все прочие мужчины был нужен только для счета. Ты нас в дневник записывала под порядковыми номерами. Но после первого же, как ты выражаешься, матросования, посылала одноразового кавалера куда подальше.
– Прикольно, – разулыбалась Вика, слова Шубы явно пришлись ей по душе. – И тебя я тоже послала, куда подальше, да?
– Да. Только ты не знала, с кем связалась.
– А – что? Что там между нами произошло? Расскажи, Сережа, для меня это очень важно.
– Сначала – ты – про Степана.
– Это я попросила Тёзку, чтобы он его за борт столкнул, чтобы слишком не любопытствовал, – как и в чем ни бывало, пожала плечами Вика.
– О, Господи! Ты так просто об этом говоришь…
– А зачем усложнять? Что было, то было. Мне – по-барабану, я – игрушечная.
– На! – Шуба наотмашь хлестанул ладонью по щеке Вике.
– А!!! – схватилась она за лицо и опустилась на корточки. – Мне же больно, больно!
– Значит, не игрушечная, а вполне себе живая, – видя навернувшиеся на глаза кореяночки слезы, Шубе на миг стало ее жалко, но только на миг. – Значит, все-таки, не совсем по-барабану.
– Ты обещал мне рассказать, – сквозь слезы выдавила Вика.
– Я свое слово держу, – Шуба присел рядом с ней.
Откуда ни возьмись, из-за деревьев появились Боярин с Фуфелом – с наполненными яблоками корзинами. Уставились на Шубу с Викой и, ничего не сказав, пошли своей дорогой. Видимо, сдавать урожай в обмен на обещанную комендантом брагу. Вместо них в саду одна за другой нарисовались три женщины: Нина, Катя и Любка. Словно притягиваемые магнитом они даже не шли, а подплывали к Шубе с Викой. Шуба даже головой потряс, будто бы прогоняя наваждение. Но напрасно, никуда они не делись, остановились перед ним, в безмолвном ожидании.
– Я про ее прошлую жизнь рассказываю, – глядя снизу вверх, сказал он женщинам-живчикам. – Очень нашей корейке интересно знать, какой она стервой была.
– Ты-то, здешний-теперешний, откуда про ее прошлую жизнь знаешь? – выпалила Любка.
– Заткнись, дура! – рявкнула Вика. – С Вышним разговариваешь! – И тут же нежнейше пролепетала: – Сережа, ты же сам всегда других поправлял, что я не корейка, а кореянка.
– Согласен, извини. Или, как ты скажешь – звиняй, кореяночка. Знаете, девчонки, – не торопясь досказать, он посмотрел по очереди в глаза Нины, Кати, Любке и Вике. – Мы, мужики, понятно, те еще козлы. Только с вами – ну, ни в какое сравнение не идем.
– Что это ты имеешь в виду, Шуба? – уперла кулаки в бока Любка.
– Не возбузхай, Скоросчетова! – Шуба поднялся на ноги и, протянув руку, помог подняться Вике. – Но мысль я пояснить могу. Мы, мужики, по сравнению с вами, – святые.
– Брось, Костиков. Видел, как сейчас двое «святых» с корзинками прошли, видел? Боярин с моим Фуфелом. Ой, святость от них так и прет, так и прет! Только бы до бражечки дорваться. А еще бы лучше – до водочки.
– Что ты против них имеешь, Скоросчетова? Только то, что водочку мужики любят. Так ты в этом плане и сама не без греха. И если у мужика в жизни на первом месте водка, так это, в первую очередь, баба его виновата.
– Какой знаток жизни нашелся! – покачала головой Любка.
– Прихвостень прав, – сказала Нина. – Мы всегда и во всем виноваты.
– Нинидзе, ты договоришься!!!
– А я – не знаю, – шагнула между ней и Шубой Катя. – У мужиков свои инстинкты, у нас – свои.
– Погодь, Катька, – тоже шагнула вперед, отстраняя ее рукой Скоросчетова. Но вопрос задала Вике. – Кореяночка, а почему ты его Вышним назвала? Ведь не Шуба на твоем теле дырки залатывал, не копия Сереги Костикова, а сам Серега Костиков! Своими собственными пальцами. Которыми и меня слепил, и всех остальных…
– Только никто его об этом не просил, – прошипела Ниночка.
– А ты чем-то недовольна, Бенгалка? – развернулась к ней Катя.
– Я-то, как раз всем довольна, – оскалилась та. – Это ты в тамошнем мире своей… талантом в хозяйки выбилась. А здесь и сегодня – подо мной будешь свой талант проявлять.
– Ах ты, кошара! – взъярилась Катя.
Разговоры закончились. Катя и Ниночка вцепились друг другу в волосы. Визг, писк, ор! Любка Скоросчетова расправила руки, как ворона крылья, и вцепилась в волосы и той, и другой.
– Уймитесь, бабы! – заорал Шуба, и тут же чей-то кулак угодил ему прямо в нос. Он устоял на ногах, хоть искры из глаз и посыпались. А в следующий момент осознал, что стоит на самом краю территории Застолья, что полшага назад, и он окажется за бортом, и от этого полшага его удерживает Вика, схватившая его за руку.
– Так и рассказал, – глядя ему в глаза, сказала она. – Ну, и не надо. Мне – по-барабану, я – игрушечная.
– Ты не понима… – договорить Шуба не успел. Вика отпустила его руку и вдобавок толкнула ладонью в грудь. Шуба даже не упал, он всего-навсего улетел за борт Застолья…
//-- * * * --//
Сложилось впечатление, что кто-то равномерно каким-то тупым предметом методически наносит удары по всем участкам тела. Было не до такой степени больно, чтобы кричать, но довольно ощутимо, чтобы откликаться постаныванием. Вообще-то хотелось от души матюгнуться, но для начала Серега Костиков все-таки решил определиться, где он и кто он.
Как оказалось, он был самим собой, только полностью раздетым, лежащим на паркетном полу какой-то комнаты с занавешенными шторами окнами, но освещаемой горевшими на потолке лампами дневного света. Отозвалась болью правая рука – рана на кисти между большим и указательным пальцами. Воспоминание, при каких обстоятельствах эта рана была получена, расставило все по своим местам.
Серега сел, потянулся к валявшейся рядом одежде. Своей одежде. Господи, неужели вернулся в нормальный мир?! Реальный мир! Сегодня вторник, а в мире Застолья он воплотился в собственную копию в прошлый понедельник. Восемь дней! Кошмар. Почему – кошмар? Как раз наоборот! Он прожил восемь дней в совершенно другом мире – по-своему сложном, жестоким, но и по-своему замечательным, особенным, другим…
Мгновенно вспомнив все, Серега не без труда оделся и поднялся на ноги. Закружилась голова. Но он постарался собраться, и это, кажется, получилось. Застолье, детишки, я… Вика, Катя, Нинидзе, Любка Скоросчетова… Даша! Тёзка, блин!!!
Застолье было на своем месте. Соединенные в общую композицию платформочки – с комнатами, коридорами, трапезной и бильярдной, скотным двором и садом-огородом, баней и озером с островом-пляжем и островом-скалой.
И в Застолье шевелились его обитатели. Серега почти что не мог улавливать звуки, но, осознавал, что кукарекал петух Петр Петрович, скорее всего, мычали коровы, хрюкали свиньи, кудахтали куры, мяукали кошки и лаяли собаки… И кричали люди. Созданные его пальцами живчики, почем зря избивавшие друг друга на территории трапезной.
– Стоп! Стоп!!! – не стал вглядываться в детали происходящего скульптор. – Если хоть один из вас рукой еще раз махнет, то вот этот мой кулак припечатает его к поверхности стола, понятно?!
Кажется, понятно стало всем и сразу. Во всяком случае, размахивать руками и ногами, и таскать друг друга за волосы живчики мгновенно перестали. Вот только Тёзка продолжал вывертывать руку Даше – травмированную правую руку, плечевой сустав которой сам же вправлял не далее, как вчера. И, кажется, Даша кричала от боли. Серега ее крика не слышал, но все было понятно и без звукового сопровождения.
Как скульптор, Серега Костиков изначально физически почти не вмешивался в дела живчиков. Почти. Здесь было другое дело. Он не думал – взял травмированной рукой – большим и указательным пальцами фигурку Тёзки за голову и перенес на скотный двор, и ни куда-нибудь, а в свинарник. Сказал, обращаясь ко всем живчикам вместе взятым:
– Вот это ублюдище – копия маньяка, калечившего и насилующего женщин в Москве. В Застолье он то же самое проделал с Юлей, после чего выбросил ее за борт. Исчезновение Степана тоже его рук дело.
Федот, Никодим, накрепко привяжите гаденыша к штакетинам, типа, как распяли, и пусть пока так в свинарнике посуществует. Впредь, до моего личного распоряжения никаких с ним общений, вообще ничего. Что? Кто-то против?
– Так! Сколько нас? То есть, вас? Где Катя? Любка, где, так вас перетак?
Он все равно удавливал только слабое попискивание, из которого ничего не разобрать. Не наблюдалось среди живчиков и Нины.
– Вика, где они? – обратился он к той, которая обеспечила его исчезновение из Застолья. – Я тебя все равно не слышу. Руками покажи. Тоже за борт улетели? Это ты их – как и Шубу? Что головой мотаешь? Сами улетели? Борисыч? Или еще кто-нибудь это видел? Что, Зинаида? Точно сами улетели? Что ж, неудивительно.
Ему вдруг пришла простая мысль – позвонить Любке Скоросчетовой и поинтересоваться, как дела. Правда, Серега не знал номера ее телефона, но его можно было вычислить по зафиксированным в мобильнике входящим звонкам. Когда она последний раз ему звонила-то? Кается, на следующий день после переезда Застолья на новое место жительства. Как же давно это было!
– Так, живчики, Вышний снова с вами, – сказал скульптор, глядя на возвращавшихся со скотного двора Никодима и Федота. – Даша, не переживай, Шуба через некоторое время к тебе вернется. И Любка с Катей вернутся, и вообще все до единого живчика. Мне их слепить, – пару дней. А со временем еще и новеньких добавлю. И территорию я вам увеличу, и с продуктами будет все в порядке. Только, чтобы никаких больше драк, а то ведь я могу и тюрьму слепить, и пыточных дел мастера, – мне не сложно.
Теперь, что касается ублюдка, запертого в свинарнике. Борисыч, Боярин, помните, как живчик Пан Зюзя вывел ментов на свой собственный прототип? Вот и с помощью Тёзки мы московского маньяка-песенника вычислим. А пока ему среди свиней самое место.
Теперь разбираемся с нашей кореяночкой. К свиньям мы ее отправлять не станем, хотя она и стала главной помощницей Тёзки. Но, учитывая ее… В общем, сейчас некогда объяснять. Вика, как социально опасный элемент, тоже наказана и изолируется от остальных на своем любимом острове-пляже. Делается это так, – он взял двумя пальцами, попытавшуюся, было, увернуться Вику, и перенес ее на пляж. Плавать наша кореяночка не умеет, а навещать ее кому бы то ни было – запрещаю. Пусть в одиночестве покукует.
Борисыч, проконтролируй. Никодим, а ты собери сейчас же общий сход в трапезной, вместе решите, что вам от меня надо в первую очередь, выберите писаря и пусть напишите это в тетрадь. Про алкоголь сам знаю, тем более у вас бражка почти созрела, так что пейте пока ее. Да, как все напишите, передайте тетрадь Владмоху, а он уже передаст ее мне.
Все! Я вас покидаю, но на этот раз ненадолго. Вернусь, и будет вам счастье…
Серега и в самом деле не собирался долго отсутствовать. Но ему необходимо было срочно сделать несколько телефонных звонков, может быть, даже кое-куда наведаться. Мобильник дожидался его дома, интересно – много ли на нем непринятых вызовов?
Добираться от потаенной квартиры Влада Мохова, до его квартиры в Коньково было от силы полчаса. Но ему вдруг нестерпимо захотелось чебуреков. Поблизости от метро «Сухаревская» имелась очень симпатичная чебуречная, в которую он неизменно заглядывал после посещения соседствующего с ней магазина рыболовных товаров. И ведь помимо чебуреков там можно было и сто граммов махнуть, и бутылочку холодного пивка усугубить. У Сереги даже слюнки потекли, но тут вдруг он встал, словно вкопанный. Навстречу, по теплой майской Сретенке шла никто иная, как Ниночка. Та самая Нинидзе, называвшая его Вышневским прихвостнем, совсем недавно, в Застолье за свои выходки едва не подвернулась под горячую руку Шубы! То есть, его, Сереги Костикова, находившегося в теле своей уменьшенной копии…
Несмотря на макияж, здесь, под открытым небом на московской улице Ниночка казалась не такой симпатичней, как Нинидзе в Застолье. Впрочем, ничего удивительного, скульптор всегда приукрашал копии прототипов. Но с чего это вдруг такое совпадение – встретиться в центре Москвы? Интересно, какова буде ее реакция на оклик: «Сколько лет, сколько зим!»
Серега открыл, было, рот, но и тут же закрыл, потому что Ниночка, лишь скользнув по нему взглядом, прошла мимо. Он смотрел ей вслед, но она не оборачивалась и, похоже, оборачиваться не собиралась. Совсем, что ли не узнала? А почему, собственно, должна была узнать, одного из тысяч посетителей стриптиз-бара «Семейство кошачьих» танцовщица Машка-Бенгалка, уроженка села не то Видное, не то Ведное, Тверской области.
До Сереги дошло, почему он увидел ее именно здесь – Катя же говорила, что Антон решил устроить в официальной квартире Мохова нелегальный бордель. Значит, велика вероятность, что он и с Антоном может вот так же встретиться. Ну, нет, только не сейчас. Забыв по чебуреки, Костиков чуть ли не бегом припустил на станцию метро «Сухаревская».
– Борисыч, приветствую! Подожди, не перебивай, абсолютно нет времени, – затараторил в трубку Серега Костиков, совсем как его одноклассница Любка Скоросчетова. – Со мной все в порядке, я дома. Не спрашивай пока больше ничего. Скажи только, Марина Савельева, проходившая по инкассаторскому делу, не объявлялась? Нет, значит. Если вдруг объявится, ты ее не гони, а серьезно выслушай. Да. Теперь, самое главное. Я узнал фамилию и профессию маньяка. Это некто господин Мостовой, практикующий хирург. Думаю, вычислить его будет несложно, тем более что у него на правой кисти между пальцев действительно имеется татуировка. Пять печатных букв: Т, Ё, З, К, А – Тёзка. Понял? Все, Борисыч, мне очень некогда. Я перезвоню!
Повесив трубку, Серега первым делом сунулся в холодильник. Где и еды хватало, и бутылка присутствовала и даже две баночки пива – какое счастье! Но, ни есть, ни пить не стал, переложил все в большую сумку, туда же положил несколько коробок с пластилином, заготовки для платформочек, кое-что из соответствующих лепке инструментов и буквально выскочил из квартиры.
Ему не терпелось вернуться в потаенную квартиру на Сретенку, к живчикам – своим детишкам. Посмотреть, все ли там нормально, не сбежал ли из свинарника Тёзка, не переплыла ли вдруг на материк Вика, не начудил ли чего Владмох? Узнать, как себя чувствует Даша? Но прежде необходимо было сделать несколько звонков. Только не оставаясь на одном месте – очень уж не хотелось Костикову быть накрытым сложным человеком Гидасповым с современными-то системами обнаружения людей по местоположению звонившего мобильного телефона. Может быть, напрасно перестраховывался скульптор, но, как говорится, береженого бог бережет.
А чтобы проверить, напрасно ли осторожничает, Серега прошел вглубь двора и присел на лавочку под цветущим кустом сирени, откуда хорошо просматривался его подъезд. Кстати, обратил он внимание, джипа, оставленного Владом Моховым больше месяца тому назад напротив подъезда, на месте не оказалось. То ли эвакуатор увез, то ли Артур Новиков подсуетился, присвоив его в качестве компенсации долга, а, может быть, угонщики руки приложили.
Долго ждать не собирался – только пивка попить. И как же оно порадовало, холодненькое! Допивая баночку, окончательно наметил для себя порядок последующих действий. А когда уже собрался к этим действиям приступить, увидел подъезжающий к подъезду дома милицейский УАЗик, а так же черный джип с затененными окнами. Из милицейской машины вылез, как и следовало ожидать, капитан Клюев, из джипа – кто бы мог подумать, полковник Заводнов, собственной персоной, ну и, куда же без него, господин Гидаспов, внимания которого к собственной персоне больше всего опасался Серега Костиков. Получается, не напрасными были его опасения.
Что ж, в гости он никого из этой троицы не приглашал, пусть прокатятся в лифте до двенадцатого этажа, вместо того, чтобы хирурга Мостового ловить. Могут даже в квартиру вломиться, – толку-то. Жаль, конечно, что Борисыч оказался в компании сложного человека, но у него служба такая, могли тупо приказать задержать дружка Костикова, и попробуй возразить. Да, за что его задерживать-то? За то, что на маньяка-песенника вывел?
Нет, другая причина для задержания имелась у господина из организации, название которой лучше не поизносить. Да, скорее, даже не для задержания, а для беседы со скульптором Сергеем Костиковым на предмет некоторых его необъяснимых способностей. И как раз по поводу этого Сереге меньшего хотелось с господином Гидасповым разговаривать – во всяком случае, в данный момент.
Так размышлял Шуба, заходя в вестибюль станции метро «Коньково», вставляя в мобильник сим-карту и батарейку и набирая номер телефона своего начальника по инкассации. Вообще-то для конспирации надо было бы купить сим-карту с рук, но Шуба никогда не забивал себе голову запоминанием наизусть номеров телефонов, и свою сим-карту все равно пришлось бы задействовать…
– Петрович, категорически тебя приветствую! Да не пропал я. Сам же знаешь, на больничном был. Потом загулял слегка. Знаешь же, что у меня девушка, можно сказать, на руках погибла. Как тут не загуляешь. У меня к тебе просьба, Петрович. Чтобы не записывать в прогульщики, оформи мне задним числом отпуск… Да, знаю я, знаю, что друзья-менты обыскались. Но такие вот обстоятельства. Ну, когда на работу выйду? Когда отпуск отгуляю, или даже раньше, как окончательно из запоя выберусь и дела кое-какие сделаю. Спасибо тебе, Петрович, за мной не заржавеет…
Шуба собрался вытащить сим-карту, но мобильник зазвонил, и он машинально нажал кнопку ответа.
– Костиков? Алло, Костиков? Ты слышишь меня, Костиков? Хорошо слышишь?
– Я в метро, Люба, – наверно, впервые голос Любки Скоросчетовой его не раздражал. Другое дело, что слышимость и в самом деле была не очень хорошей. – Со мной все в порядке. Как ты?
– Я даже не знаю, что сказать, Костиков. Костиков, ты ведь Шуба, ты ведь Вышний, да Костиков.
– Не галди, Люба! Сначала пор себя скажи, тебя сны странные сниться продолжают или отпустило?
– Не знаю. Пор сны не знаю, а всю, как-то вдруг – раз, и отпустило. Знаешь, Костиков, бывает, зуб болит, прям, на стенку лезешь, клянешься себе, завтра с утра бегом в больницу к доктору – вырывать этот зуб чертов. А потом, после пяти таблеток принятых, зуб мгновенно – раз, и отпустило. И утром и про доктора забыла, и про зуб, словно и не лезла ночью на стенку. Только здесь, другое чувство, Костиков, вроде бы и жаль, что отпустило, понимаешь? Костиков, ты меня слышишь?
– Очень плохо, Люба, я в метро… – Шуба нажал кнопку отбоя. Вот, значит как, словно бы отпустило ее. Интересно, а Степана – отпустило? А – Катю с Нинидзе? А Марину? Собственно, к Марине Савельевой он сейчас и держал путь. А, чтобы, компетентные люди, разбирающиеся в чудесах электроники, этот путь вдруг не отследили, вновь вытащил из мобильника батарейку и сим-карту. Да еще и на всякий случай, сделал пересадку не на «Китай-городе», а на «Проспекте мира», чтобы потом сделать еще одну пересадку на «Краснопресненской» и доехать «Щукинской» неподалеку от которой находился универсам, прозванный инкассаторами «Детский сад», в котором работала Марина Савельева.
Сумка с продуктами и пластилином оттягивала руку, но тут уж ничего не поделаешь. Впервые он зашел в этот универсам не как инкассатор – через черный ход, а как обычный посетитель, но, увидев за одним из кассовых аппаратов интересующего его человека, направился прямиком в кабинет директора, вернее, злыдни-директорши, держащей своих сотрудниц в черном теле. Какой-то рабочий-таджик строго его окликнул, но тут же узнал, заулыбался, даже проводил до нужного Костикову кабинета.
– Забыл, как директоршу-то зовут? – по дороге поинтересовался он у рабочего.
– Маргарита Николаевна, – уважительно покивал тот.
– Вот как? – хмыкнул Костиков.
– А вот и я! – с порога провозгласил Костиков, как порой делал, приходя инкассировать очередную точку. Злыдня-директорша встрепенулась, вскочила, с удивлением посмотрела на часы – для приезда инкассатора было рановато…
– Маргарита Николаевна, не волнуйтесь, – постарался, как можно приветливей улыбнуться ей Серега. – Я сегодня не по работе, а по личному делу. И совсем ненадолго…
– Серега Костиков, – узнала его директорша. – Рада вас видеть. Как ваше здоровье, Шуба?
– Да, нормально, Маргарита Николаевна, – да, именно эта женщина, а не школьная учительница стала для скульптора Костикова прототипом Марго! Но, почему же он осознал это только сейчас?!
– А как Боярин? – участливо поинтересовалась она. – Мы ведь его, когда он из комы вышел, навещали в больнице…
– С Боярином тоже все в порядке!
«Да, какая же она злыдня? – подумал Шуба. – Хорошая тетка. Даже красивая. Если бы еще не тяжеловатый подбородок…»
– Мы и на кладбище ездили к водителю вашему, к Скворцу. Ну и, к Викочке, конечно же, ездили. Как жаль, как жаль…Мариночка наша Савельева, бедная, ну, прямо извелась вся… Шуба, я слышала, это благодаря вам убийц нашли? Спасибо вам…
– Лучше бы их вообще не было, убийц этих, – горько вздохнул Серега. – Тогда бы и искать никого не пришлось…
– Да! Да! Но поверьте, теперь такого с нашим универсамом не повторится. У нас теперь задний двор лучше, чем парадный освещен, и никаких лишних ящиков, и специальный человек инкассатора прямо до машины сопровождает…
– Это хорошо, Маргарита Николаевна, – не грубо прервал поток излияний Костиков. – Но, извините, у меня не очень много времени. Не могли бы разрешить Марине Савельевой минут на пять отлучиться с рабочего места? Для меня очень важно с ней переговорить…
– Конечно же, Сергей, конечно. Если хотите, можно прямо здесь. Подождите, я сейчас ее приведу.
– Спасибо, Маргарита Николаевна. А я пока с городского один звоночек сделаю, можно?
– Конечно же, конечно…
Позвонил Серега другу Максиму, с которым несколько дней назад ездил на охоту, и тот сразу засыпал его вопросами и упреками: куда пропал, почему на звонки не отвечаешь, мол, все им интересуются, всем он срочно понадобился…
– Подожди, Макс, уймись на минуточку, – прервал Серега приятеля. – Лучше скажи, как там Татьяна Юрьевна поживет, как Юля, Даша?
– Татьяна Юрьевна по поводу тебя все уши пожужжала. Говорит, ты, как скульптор, свое обещание не выполнил.
– Я-то как раз выполнил, – возразил Серега. – Только она слишком многого захотела, думала, за деньги все что угодно купит.
– Ну, да, да! Она просила передать, как только объявишься, что согласна на замену, что даже лучше, если на месте какой-то там девицы окажется мужичок симпатичный… В общем, сам с Татьяной Юрьевной это обсудишь, хочешь, могу ей хоть сейчас трубку передать?
– Нет-нет, Макс, у меня времени нет. Лучше просьбу мою выполни. Подойди, пожалуйста, к Даше и без посторонних ушей передай, что со мной все в порядке, и скоро я с ней встречусь….
– Опять, что ли пропадешь?
– Совсем ненадолго, Макс! Все, извини…
Продолжать телефонный разговор он и в самом деле больше не мог, потому что в кабинет вошла Марина Савельева. Так же, как и повстречавшаяся ему на Сретенке Нина, здесь Марина выглядела тускнее, что ли. Да еще и синяки под глазами, словно у человек, который уже несколько дней не высыпается…
– Привет, – сказала Марина без всякого удивления. И тут же, присаживаясь на соседний стул, уставилась на него, словно на диковинку. – Привет… Шуба?!
– Здравствуй, Мариночка!
– Хотя нет, – отмахнулась она, – Инкассаторы тебя тоже постоянно Шубой называли. И еще – Вика…
– Потому что у меня прозвище такое необычное, – кивнул Костиков. – Как ты себя чувствуешь, Мариночка?
– Спать совсем не могу, – ответила она и тут же спохватилась. – А почему ты спрашиваешь?
– Не спишь – из-за необычных снов?
– Это не сны! Это… раздвоение личности. Я думаю, это шизофрения, собираюсь доктору показаться.
– Нет, – возразил Костиков, – никакая это не шизофрения. Просто… некое воздействие…
– Чье, воздействие? – едва не сорвалась на крик Марина.
– Мне думается, и ты, и я оказались подвержены некому эксперименту. Больше ничего не могу сказать. А какие сны тебя снятся?
– Это как бы на грани снов и яви. Я каждую ночь вижу Викулю, которую убили. Только я вижу ее живой, а она меня не узнает, будто бы вообще не знает. И тебя я тоже каждую ночь вижу – на грани сна и яви. Только ты там другой, намного… авторитетней, что ли. Вижу капитана Клюева, который меня опрашивал по поводу ограбления, но только изменившегося… А еще – инкассатора, которого ранили, Боярина, других людей, которых раньше не знала, но теперь вижу каждую ночь, общаюсь с ними…
– Марина, а вот эту, минувшую ночь, ты тоже всех видела?
– Не помню, – с некоторым замешательством ответила она. – Кажется, нет, кажется, без снов спала. Только все равно… не отдохнула, Что-то словно гложет внутри… Так, думаешь, я заболела?
– Ни в коем случае. Говорю же, воздействие, эксперимент. А с головой у тебя все в порядке. Если еще кое-какие детали из своих снов вспомнишь, то и вообще все встанет на свои места.
– Была бы возможность мои сны сразу на пленку записывать, тогда…
– Ну, это навряд ли возможно. Хотя… Скажи, Марина, в своих снах, что именно ты помнишь про меня, Дашу, Борисыча?
– Борисыча? – вытаращилась на Серегу кассирша. – Точно! В том месте он был никакой не капитан Клюев, а просто Борисыч, с которым я…
– С которым ты жила вместе в одной комнате, – досказал за нее Серега.
– Откуда ты знаешь, Шуба? – кажется, даже испугалась Марина.
– Оттуда, что я тот самый Шуба из твоих снов и есть.
– Не может быть! Докажи!
– Смотри! – Шуба сунул ей прямо под нос растопыренную правую пятерню со свежим, не до конца зажившим шрамом между большим и указательным пальцами.
– Как? – вскрикнула Марина. – Это же ты крючком поранился, то есть, щука во всем виновата, из-за которой ты чуть-чуть…
– Да, Мариночка, да, – как можно мягче, сказал он. – И это, значит, никакая ты не шизофреничка. Ты это действительно видела, пусть и в состоянии, граничащим со сном, или, наоборот, – с явью. Это все эксперимент. Уникальный, полунаучный, граничащий с мистикой эксперимент…
– С мистикой… – наконец, блуждающий взгляд Марины прояснился. – Тогда все понятно…
– Вам абсолютно все понятно с мистикой, гражданка Савельева? – прозвучал вдруг вопрос с порога кабинета.
– Борисыч? – в один голос воскликнули инкассатор и кассирша. При этом Шуба вскочил, а Марина едва не свалилась со стула.
– Спокойно, граждане, спокойно! – поднял руки в умиротворительном жесте капитан Клюев.
– Выследил, все-таки! – выдохнул Серега, соображая, что же предпринять в следующее мгновение: сразу сигануть в окно, – пусть и второй этаж; броситься на приятеля, в расчете, каким-нибудь образом перехитрить опытного мента; либо, для начала, все-таки выждать…
– Шуба, да не дергайся ты! Мы же друзья…
– Друзья господина Гидаспова – по другую сторону моего понимания, – рыкнул Шуба.
– Я, ну никак не друг этому хитрому человеку, – помотал головой капитан милиции.
– Почему ж тогда, мгновенно меня ему сдал? В Коньково, как почетного гостя доставил?
– Брось, Шуба! Думаешь, я не засек тебя во дворе с этой вот самой сумкой?
– Может и засек, но хитрого человека ко мне ты притащил!
– Дурко, ты, Шуба! – постучал себя кулаком по лбу капитан Клюев. – Дурбаладзе! Глуппинштейн! Думаешь, он без меня бы в то же самое время, даже еще раньше не притащился бы?! Да ты с самого закрытия «инкассаторского» дела у них под колпаком! Как человек, представляющий особый интерес для организации, название которой лучше не произносить вслух! И я, как твой друг, тоже под колпаком, и полковник Заводнов – до кучи! – уже не говорил, а рычал капитан. – Только одно дело, когда лично я, как бы, не против добровольно помогать некой организации, и совсем другое – когда Завод отдает мне приказ немедленно выехать по указанному адресу, чтобы в интересах следствия провести беседу с гражданином Костиковым!
– Борисыч, так ты – живчик, или не живчик? – едва выдавила из себя, вот-вот готовая свалиться со стула на пол Марина.
– Маринадка? – вздрогнул капитан Клюев, словно только что ее заметил. – Это ты мне вчера ночью приснилась?
– Маринадка… – наконец-то, улыбнулась Марина. – Меня так никто, кроме тебя не называл. Ни здесь, ни там.
– Ты говоришь про… – слегка замялся Клюев. – Снившееся нам Застолье? Где мы жили вдвоем в одной маленькой каморке?
– Да, – Марина бросила взгляд на Костикова и зарделась румянцем.
– Где соседями в такой же каморке были Шуба и его рыженькая подружка? Только я ее имени не помню.
– Господь с ним, с именем. А кого ты еще можешь вспомнить, Борисыч? – с надеждой спросил Костиков.
– Любку-лыжницу…
– Почему – лыжницу? – удивилась Марина.
– Не перебивай? – попросил Шуба. – Кого еще, Борисыч?
– Еще – инкассатора, которого вместе с тобой грабили… Петра Терентьева, он же – Боярин. Владимира Селиванова по прозвищу Фуфел. Кореянка снилась… Виктория Ким но не убитая, а вполне себе живая. В общем, все те, будто ожившие фигурки, которые ты мне и Заводу показывал. Все.
– Вспоминай, вспоминай!
– Не могу. Ты сам-то все свои сны помнишь?
– Но там же, в Застолье еще много людей было, Борисыч. Имя Никодим тебе ни о чем не говорит? Ну! Никодимище, комендант Застолья.
– Понятия не имею, о ком ты, – развел руками капитан Клюев.
– Да вы же с ним вчера только дрались, друг другу морды били! – крикнул Серега.
– По какому поводу была драка?
– Шуба, я тоже никакой драки не помню, – сказала Марина.
– Да ты и не могла помнить. Ты к тому времени уже за борт прыгнула. Хорошо! – Шуба поднял руки. – Вот послушайте, что происходило в Застолье вчера в первой половине дня. По просьбе коменданта Никодима ты с моей Дашей рыженькой отправились топить баню, а мы с Борисычем – в сад за клубникой, чтобы потом Зинаида из нее морс сделала. Зинаиду тоже не помните? Ладно, продолжим.
Когда у нас с Борисычем корзинки уже наполовину спелой клубникой наполнились, со стороны бани раздались крики. Оказывается, как только ты, Мариночка с Дашей решили в бане помыться, в нее заявился комендант Никодим и начал до вас домогаться. Вы, естественно, в ор, набросились на него с вениками. Он перебежал обратно через мосток в сад, попытался оправдаться, но тут – мы с Борисычем. Никодим бежать, и в это время Даша с мостка сорвалась и чуть-чуть за борт не упала. Хорошо Борисыч вовремя ее за руку схватил, спас, но пока мы Дашу вдвоем вытаскивали, вырвали ей руку из плечевого сустава. Ну и в то время, пока я ее домой относил, а Борисыч бегал в поисках Никодима, чтобы набить ему морду – и нашел-таки, и набил-таки, к тебе в баню, Мариночка, заявились две лесбиянки. Та самая Викуля и с ней – Нинидзе. Заявились, чтобы тебя в своих сексуальных играх использовать. Но ты не далась и сама прыгнула за борт, тем самым прекратив свое существование в Застолье и полностью восстановившись с самой собой, Мариной Савельевой здесь, в нормальном мире. Ну, хоть что-нибудь вспомнили? Нет? – Шуба разочарованно вздохнул:
– Поня-ятно. Насколько я пока выяснил, прототипам живчиков, то есть, нам с вами известно о своих копиях только из сновидений. В отличие от живущих в Застолье, которые, сосредоточившись, могут увидеть и почувствовать внутренне, чем занимается он сам здесь, в нормальном мире…
– Слыша тебя, посторонний человек, сказал бы, что это бред сумасшедшего, – сказал капитан Клюев.
– Я бы так не сказала, – возразила Марина. – Может быть, потому что сама такая.
– Не бойся, Маринадка, – подошел к ней Борисыч и успокаивающе положил руку на плечо, – я точно такой же шизофреник.
– Да не шизофреники ни вы, ни я! – вновь повысил голос Шуба. – Ни Любка Скоросчетова, ни Боярин с Фуфелом, ни Катька с Нинкой, ни Степан…
– Степан? – сосредоточенно принялся тереть лоб Клюев.
– Ну же, вспоминай! Тот самый, которому так понравилась девушка Юля, очень похожая на куклу Барби, которая исчезла во вторую же ночь своего пребывания в Застолье. А потом исчез и Степан. И исчезли они из-за одного человека, который выбросил их за борт. Только, в отличие от Степана, куклу Юлю он перед этим еще и покалечил, и изнасиловал…
– Господи! – закрыла лицо ладонями Марина.
– Вспомнила? Представляешь, о ком я говорю? Но в Застолье ты же сама – никто за язык не тянул, говорила, что готова выброситься за борт, чтобы прийти в милицию и создать фоторобот маньяка-песенника!
– Нет, нет…
– Не дави на нее, – урезонил Шубу капитан милиции. – Люди не виноваты, что не видят или не запоминают сны. Это ты у нас особенный… Вышний?
– Вот! – всплеснул руками Серега Костиков. – Вспомнил же! А Тёзку вспомнить сможешь, Борисыч? Тот, который в Застолье мне руку лечил, а потом Рыжей плечевой сустав вправлял? Практикующего травматолога по фамилии Мостовой, у которого буковки его прозвища вытатуированы между пальцев правой руки?
– Сражу же после твоего звонка, был запрос по практикующему травматологу Мостовому во все соответствующие подразделения. Не сегодня, так завтра в первой половине дня будет ответ. И, поверь, Шуба, если таковой обнаружится, я не стану тянуть кота за хвост.
– Слушай, Борисыч, – нахмурился Костиков. – А ты ведь и сегодня сопли не жевал. В Коньково меня не нашел и прямиком сюда рванул. Скажешь – интуиция сработала?
– Здрасте! Интуиция – интуицией, но ты же сам про Марину Савельеву сказал. Я, собственно, для того и прикатил из Коньково в противоположный конец города с ней поговорить, а не тебя в кандалы заковывать.
– Какие-такие кандалы, мальчики? – возникла в дверях директорша с объемистым пакетом в руках. – Кого это вы заковывать собрались?
– Практически все уже давно закованы, до нас, – шутканул капитан Клюев. – Закованы и по-справедливости наказаны. За что хотелось бы принести отдельное спасибо вашей, так сказать, воспитаннице, Марине Савельевой. Очень она нам помогла!
– Да-да, Мариночка у нас – образцовый работник. Только, вы уж извините, пора ей за кассовый аппарат возвращаться.
– Конечно-конечно, Маргарита Николаевна, – капитан была сама любезность. – Все необходимые вопросы мы гражданке Савельевой повторно задали, и Марина, как всегда, очень нам помогла. Таких бы сознательных граждан побольше – глядишь, и преступность бы искоренили.
– До свидания, Маргарита Николаевна, – Шубе надоело слушать словесный понос капитана милиции. – Спасибо вам большое за понимание. И вообще…
– Это вам, мальчики, огромное спасибо! – Маргарита Николаевна вдруг по-лебединому подплыла к Костикову и сунула ему в руки пакет. – Для нас инкассация и милиция – цари и боги!
– Да, что вы, Маргарита Николаевна! – Серега перехватил чуть насмешливый взгляд капитана Клюева. – Мы же…
– Вам, Шуба, поправляться надо, чтобы, как можно быстрее выйти на работу полноценным инкассатором! – твердо заявила директорша. – А товарищу капитану – тоже дай бог здоровья! Наша милиция – нас бережет!!!
– Гражданин Костиков, нам пора на дело! – с порога прервал попытки Шубы вернуть обратно пакет настойчивой директорши. – Маргарита Николаевна, благодарим за содействие! Гражданка Савельева, до свидания…
– Одну минуту, – задержался капитан Клюев перед той самой дверь, через которую входили и выходили инкассаторы, при обслуживании этого универсама. Извлек из своей планшетки мобильник и протянул Шубе. – Держи. Аппарат абсолютно не засвеченный, хочешь, верь, хочешь, нет. Забит в нем единственный номер – моего, тоже не засвеченного мобильника. Короче, в крайнем случае, сам думай, есть ли смысл рисковать, со мной связываясь, или овчинка выделки не стоит. Я на твой номер позвоню в самом крайнем случае, ну, когда совсем припрет. А ты все-таки прикинь мозгами, кто тебе настоящий друг, а кто ехидна.
– Спасибо, Борисыч, я прикину, – Шуба взял телефон и демонстративно вытащил из него батарейку и сим-карту.
– Чтобы знал, – не обиделся на такую реакцию Клюев. – Этим мобильником и фоткать, и видеосъемку делать можно – вдруг, пригодится.
– Добре. Буду знать.
– О дальнейших твоих намерениях, тем более перемещениях, интересоваться не буду, – словно отчитываясь, говорил на прощанье капитан Клюев. – Про себя же – скажу. В первую очередь, постараюсь все узнать о маньяке, якобы о практикующем хирурге Мостовом. Ну, и в дальнейшем – по обстоятельствам. К тебе же большая просьба – не пропади еще на одну неделю! И если появятся новости, как можно быстрее выходи на связь – хоть по секретному мобильнику, хоть любым другим способом.
– Понял тебя, Борисыч. Действительно понял.
– Ну, добре, добре. Меня машина во дворе дожидается, а ты лучше через общий выход универсам покинь, словно обычный, обремененный покупками посетитель.
– Погоди, Борисыч, – спохватился Серега и встряхнул пакетом, тем самым, породим недвусмысленный звон посуды. – Нам же Маргарита Николаевна на двоих презент выдала – инкассаторам и ментам. Возьми хотя бы коньяк – для конспирации, чтобы от своих же отмазаться.
– Давай, черт с тобой! – согласился капитан. – Самому-то хоть нажраться хватит?
– У меня еще и свой стратегический запас имеется, – подмигнул Шуба приятелю в милицейской форме.
– Добре, – подмигну Клюев ему в ответ. – При первой же возможности – выходи на связь!
– Добре, Борисыч, добре…
//-- * * * --//
До потаенной квартиры на Сретенке Серега Костиков добрался без приключений. Опасался наткнуться на Артура, но, видимо, если тот и появлялся там, то приезжал на машине прямо к подъезду, в котором была официальная квартира Влада Мохова.
Но гораздо сильнее Серега беспокоился о возможных изменениях в Застолье за время своего отсутствия. Могло случится всякое, и самым страшным и, наверное, непоправимым стал бы расклад, при котором Владмох надумал бы перешагнуть за борт. Мохов был далеко не дурак, и вполне обоснованно заподозрил, что Вышний воссоединился с Шубой. К счастью, Шуба его переубедил. Но после того как Шуба оказался за бортом, Вышний, так резко исчезнувший, вдруг так же резко объявился. Что тоже могло навести Владмоха на некоторые подозрения. Он вполне мог подумать, что сели оказавшиеся за бортом Застолья предметы и сами живчики, тут же исчезали, то почему бы им не возникнуть где-нибудь в другом месте?
Скульптор не знал, что на самом деле случится, если Владмох окажется за бортом, но не исключал, что короткостриженый живчик воплотится в реального Владислава Мохова. И что случится после этого, Костиков даже представить себе не хотел.
Обнадеживало, что Мохов был трусоват по жизни и, скорее всего, не хотел рисковать оказаться в небытие, о чем предупреждал Вышний. В Застолье он все-таки жил и по сравнению с другими живчиками, очень даже неплохо устроился. Другое дело, что он мог склонить шагнуть за борт свою добровольную рабыню Машку, попавшую в Застолье тем же способом, что и он. Так сказать, рискнуть «наименее ценным членом экипажа» ради экспериментальных целей.
Машка, конечно же, тоже не дура, и рисковать жизнью ей тоже вряд ли захочется, но Владмох мог и сподличать, исподтишка столкнуть девушку за борт – с него станется. Тогда воплотиться в реальную саму себя могла бы Машка. Только, интересно, где – в потаенной квартире на Сретенке или в квартире Костикова в Коньково? Но в любом случае такой вариант развития событий тоже стал бы для Застолья катастрофой.
Как оказалось беспокойства Сереги были напрасны – и Застолье, и все его обитатели, в том числе и Влад с Машкой никуда не исчезли. Вика томилась на острове-пляже, Тёзка оставался привязанным в свинарнике, остальные живчики сидели за общим столом в трапезной – ужинали.
– Приятного аппетита, мелкота! Что, бражка еще не кончилась?
Живчики повскакали со своих мест, призывно замахали руками, Федот забрался на стул и протянул перед собой тетрадь, в которой, наверняка было много кое-чего понаписано.
– Давай сюда свою тетрадь, глашатай, – скульптор аккуратно взял ее двумя пальцами. – Успокойтесь детишки, я же обещал, что скоро вернусь, а я свое слово держу. И если это будет в моих силах, все ваши просьбы-пожелания исполню. Только потерпите немного. Вы вон ужинаете, а у меня с утра маковой росинки во рту не было. Все, вы занимайтесь своими делами, я – своими.
И в сумке, и в пакете, презентованном директоршей универсама, было полно еды и питья, но, прежде чем утолить голод и жажду, Серега занялся другим. Достал коробочки с пластилином, выбрал палочки синего и белого цветов и принялся усердно их смешивать. Вскоре сильные пальцы скульптора придали пластилину однотонный голубой цвет – чуть светлее воды в озере Застолья. Добавив к получившему шару еще синего, белого и зеленого пластилина, вновь принялся смешивать, стараясь получить бирюзовый оттенок. Серега знал, что такого цвета бывают быстрые горные речки.
Именно такая речка с очень быстрым, сбивающим с ног течением должна была протекать в Застолье, вернее, омывать его с двух сторон.
Скульптор аккуратно перенес до сих пор не растаявшую льдину на центр озера, затем сдвинул в сторону всю композицию и принялся быстро и уверенно налепливать прямо на стол бирюзовую полосу. Он не старался делать ее ровной и гладкой, главное, чтобы полоса соответствовала контурам западной и южной границ Застолья. Кое-кто из живчиков сначала заинтересовались его работой, но вскоре вернулся за стол, видимо, посчитав, что нет смысла ломать голову загадками, если через несколько минут, итак все станет понятно.
Лишь один Владмох продолжал наблюдать, как удлиняется бирюзовая полоса, которая уже пролегла вдоль всей южной стороны Застолья, повернула на западную и начала тянуться вдоль сада-огорода. По всей видимости, эта полоса начала беспокоить короткостриженого живчика, он принялся размахивать руками, призывая скульптора обратить на себя внимание. Внимание-то Серега на него обратил, но каким-либо образом общаться, не торопился.
Зато пальцы скульптора работали все быстрее и быстрее, чем, кажется, все сильнее тревожили бывшего московского миллионера. Владмох уже не только размахивал руками, но еще и бегал из стороны в сторону, подпрыгивал, наверное, что-то кричал. Несколько живчиков покинули трапезную и с интересом за ним наблюдали, однако, больше никаких действий не предпринимая.
Наконец, Владмох, видимо, вспомним один из способов общения с Вышним, схватил грабли и принялся черенком выводить на ровной песчаной дорожке буквы.
– ЧТО ЭТО? – вскоре прочитал скульптор.
– Это будущая река, Владмох, – ответил он донельзя взволнованному живчику. – Быстрая горная река.
– ЗАЧЕМ?
– Для того чтобы ты мог ловить в ней рыбу. Ручьевую форель, а, может, и ленка, тайменя, – продолжая быстро удлинять бирюзовую полосу, спокойно объяснял скульптор.
Это спокойствие, кажется, окончательно вывело из себя Владмоха. Отбросив грабли, он побежал прочь из сада, как оказалось, на игровое поле, затем к берегу озера, где была причалена лодка. Запрыгнув в нее, Владмох энергично погреб по направлению к острову-скале.
– А вот это твоя фатальная ошибка, мой короткостриженый друг, – подумал скульптор и даже вздохнул с облегчением.
Чтобы закончить налепливание на стол бирюзовой полосы-реки ему оставалось совсем немного, но скульптор прервался для того, чтобы встать и передвинуть стол в ничем не занятый угол комнаты.
Теперь две стороны стола упирались в стены, так же, как упирались в стены северный и восточный края композиции «Застолье». При всем желании покинуть с этих сторон территорию своего обитания у живчиков не получилось бы. Оставалось еще две стороны, c которых пока что можно было благополучно шагнуть за борт, хотя бы и на бирюзовую пластилиновую полосу, еще не превратившуюся в быструю реку. Но никто оказаться за бортом не стремился. Владмох же, если и стремился, то для начала почему-то возжелал высадиться на своем острове, может быть, для того, чтобы для надежности покинуть Застолье, прыгнув со скалы?
Такой расклад в планы скульптора не входил, поэтому, когда лодка почти причалила к острову, он взял ее двумя пальцами и перенес ее в противоположный конец озера, в только что образованный стенами квартиры угол.
Судя по поведению Владмоха, тот готов был рвать на голове свои короткостриженые волосы. Серега же вновь взялся за пластилин, и буквально через минуту бирюзовая полоса дотянулась до острова-скалы и уперлась в стену. Она была неровной, корявой, но скульптор не собирался ее приглаживать, как поверхность озера. Разве что противоположный берегу край можно было сделать потемнее, тем самым обозначая глубину. Скульптор добавил в оставшийся комок пластилина зеленого цвета, быстро размял, придав ему более насыщенный оттенок, и расширил «глубиной» внешний край полосы. После чего несколько раз от души чихнул на свое творение.
Открыв глаза, Серега увидел бурлящую реку, омывающую Застолье с южной и западной стороны. При всем желании перепрыгнуть ее с берега живчикам бы не удалось – слишком широкая была река. А переплыть – тем более. Чтобы это проверить, скульптор вновь взял пальцами льдину и опустил на поверхность реки на границе скотного двора, откуда начиналось ее бурление. Стремительное течение подхватило льдину и понесло вдоль берега, кружа и болтая так сильно, что вскоре она раскололась сразу на четыре части. Ледяные осколки поплыли еще быстрее и, достигнув острова-скалы, где оказалось, что-то вроде мощного водоворота, закружились в нем и утонули.
– Ну, что, мелкота, желание искупаться в речушке появилось? – донельзя довольный собой, спросил Серега. – Что, Федот? Хорошо, хорошо. Дайте мне еще пять минут, и я начну штудировать вашу тетрадь и исполнять пожелания.
Пять минут понадобились Костикову для того, чтобы, изучив содержимое пакета Маргариты Николаевны, извлечь из него бутылку водку, бутылку импортного пива, банку шпрот, упаковку нарезанной ломтиками буженины и три помидорчика-черри. Полбуханки черного хлеба он привез в своей сумке, а соль и стаканчики нашлись на кухне потаенной квартиры. В выключенном холодильнике, как и следовало ожидать, оказалось пусто. Зато под кухонным столом, обнаружилась коробка и в ней – восемь бутылок красного вина, судя по всему, не дешевого. Впервые в обиталище Владислава Мохова оказался хоть какой-то запас.
Живчика Владмоха скульптор увидел в обществе остальных обитателей Застолья. Они о чем-то дискутировали, но Серега все равно мог только догадываться о предмете разговора. Впрочем, сейчас его занимало другое.
Маковой росинки во рту у него и в самом деле с утра не было. Шпротины, которыми он закусывал водку, показались небывалым деликатесом. И ведь отсутствовал-то в нормальном мире каких-то восемь дней, но успел истосковаться по рыбным консервам, да и по многому другому, чего был лишен в Застолье. Такую же тоску по чему-нибудь вкусненькому он испытывал, служа на пограничной заставе…
Серега вспомнил композицию «Мечты солдата сбываются», в которой прототипом дневального отчасти послужил он сам, но в большей степени пограничник Слава Баукин, которого он назвал Степаном. Как-то он сейчас себя чувствует в славном городе Ростов Великий? Обязательно надо с ним связаться, обязательно!
А как чувствует себя живчик прапорщица Тамара? Она же заявила Шубе, что беременна, настаивала, чтобы он потребовал от Вышнего необходимые для нормальных родов инструменты, медикаменты, акушерку, в конце-то концов! Акушером мог бы стать Тёзка…
Серега поднял крышку свинарника. Руки плененного живчика оставались привязанными к жердинам постройки, а в рот, видимо, был вставлен кляп. Одна из свиней развалилась прямо под его ногами, прижимая их к стене, чем, кажется, доставляла Тёзке большие неудобства, скорее, даже мучения. О чем можно было догадаться, вглядевшись в его искаженное гримасами лицо.
Костиков слышал, что свиньи – такие свиньи, что, будучи голодными, могут человека живьем сожрать. Но этих-то свинюшек Федот со Степаном холили и лелеяли, кормили до отвала теми же яблоками, отходами со стола. Стало быть, хотя бы до утра не проголодаются… Интересно, выяснил ли капитан Клюев что-нибудь по поводу практикующего хирурга Мостового?
Шуба вспомнил про «незасвеченный» мобильник Борисыча. Тот откликнулся после второго гудка.
– Какие новости? – без лишних слов поинтересовался Шуба.
– Имеется такой хирург, – так же сухо ответил капитан Клюев. – Мостовой Мендель Никандрович, сорок три года, практикует в госпитале, на улице Планетная. Завтра с утра еду его навещать. Ты – как?
– Нормально! Есть просьба. Надо узнать пор некого Вячеслава Бакулина, проживающего в Ростове Великом. Призвался на Финскую границу на полгода раньше меня. Если получится, скинь номер его мобилы. Очень важно.
– Добре. Что еще?
– Пока – всё.
– Отбой…
В фильмах про шпионов телефонный разговор (чтобы отслеживающие люди не определили, откуда произведен звонок) должен был длиться не дольше минуты или даже какого-то количества секунд. Господ, да что за шпионские страсти-то! Что он, государственную измену совершает? Всего-навсего старается найти и обезвредить маньяка-убийцу. Копия которого сейчас в свинарнике, по всей видимости, молит о пощаде. Ничего, мольбы и жалобы можно будет выслушать завтра, когда станет известен результат визита капитана Клюева в госпиталь. А Тёзка пусть пока помучается, как мучились жертвы его прототипа, как мучилась насилуемая им самим белокурая Барби-Юля.
Пусть до поры до времени помучается и Вика на песчаном острове-пляже – заслужила.
Но остальные живчики мучиться в ожидании исполнения своих желаний были не должны, а это зависело от таланта и быстроты пальцев скульптора Сереги Костикова.
Для начала Серега, даже не заглядывая в крохотную тетрадочку «просьб и требований», вылепил пять караваев белого хлеба, затем три бочки пива, подразумевая, что они пятилитровые, пятилитровую же канистру спирта и три пол-литровые бутылки коньяка. Закуска у живчиков была, но он, как бы в извинение за свое долгое отсутствие, слепил бочоночек, доверху наполненный, якобы черной икрой.
Вся эта работа заняла не больше десяти минут, после чего скульптор перенес только что слепленное на стол в трапезную и, заставив себя чихнуть, оживил. Живчики, недавно закончившие ужин, словно успевшие оголодать набросились на угощения, и Шуба сразу вспомнил себя, несколькими минутами раньше смакующего консервированные шпроты.
Вооружившись увеличительным стеклом, он принялся за чтение тетрадочки. Ничего особенного живчики не требовали: деликатесы – будут им деликатесы; разного вида спиртное, сладкие газированные напитки и как можно больше – без проблем; специи и дополнительная посуда для готовки – куда ж без них; белье, одежда, обувь, инструменты по хозяйству – обязательно придется лепить… Курево – нет; спиннинги и другие рыболовные принадлежности – да; косметика – под вопросом – достали уже тетки, хотя, надо бы уважить, но это – в самую последнюю очередь. Почему-то не оказалось заявок на лекарства и медицинские инструменты.
Впрочем, пришло скульптору на ум, никто из живчиков в Застолье ничем не болел, если они и страдали, то исключительно из-за полученных травм, да и те, заживали, как на собаке. Шуба мог по себе судить, по своей травмированной щукой руке.
Он читал заявки и лепил, лепил, исполняя заказы, и все у него получалось очень быстро и с виду качественно – несмотря на скорость, старался.
Когда общий список просьб и требований, написанный привычным почерком Федота закончился, последовали приписки другими почерками. Короткие, видимо после больших просьб разрешенные к написанию глашатаем:
«Вышний, а я и в самом деле, блин, залетела, прикинь!» – понятно, что написала Тамара. И что ему, скульптору с этим делать? Ладно, что-нибудь придумаем.
«Можно ли назначить кого-нибудь из мужчин священником, чтобы он отправлял религиозные культы, например, венчание?» – Господи, венчаться живчикам еще не хватало! Интересно, чье это послание? Не Маргариты ли Николаевны? Блин, чем дальше, тем прикольней!
«Вышний, без курева – подыхаю!!!» – здесь с автором все предельно ясно – отставить!
«Вышний, очень хочется слушать музыку. Нужны музыкальные инструменты: гитара, сакс, ударные и т. п.» – это, конечно же, написал Тимофей, большой поклонник зимней рыбалки и джаза. Скульптор очень смутно представлял, как можно слепить гитару величиной два сантиметра, и такого же размера саксофон. Попробовать, конечно, можно, но всем ли обитателям Застолья придется по душе слушать джаз, пусть даже и в хорошем исполнении. А Тимофей, как догадывался Шуба, был только слушателем, но никак не музыкантом.
«Дружище, а если я тоже за борт шагну?» – Эх, Влад, Влад, не надо было быть таким трусом-перестраховщиком. В противном случае могли бы сейчас вместе сверху за жизнью в Застолье наблюдать. С другой стороны, стал бы ты впустую наблюдать за территорией, на которой провел целый месяц. Наверняка, после своего возможного воплощение в реального Владислава Мохова, тут же принялся воплощать в жизнь свои бизнес-планы, стремясь восполнить упущенную выгоду и заполучить новые миллионы. И в этом стремлении, Серега Костиков в лучшем случае стал бы для него пособником, наемным работником, а в худшем…
Нет уж, Владмох, теперь ты по своему желанию за борт ну, никак не перешагнешь – не перепрыгнешь. Даже если вздумаешь через речку что-то типа мостика построить – не получится, – при оживлении реки скульптор мысленно позаботился еще и о том, чтобы вдоль нее – по течению, с не очень продолжительными перерывами возникали порывы ветра, из-за которых никакую переправу возвести, при всем старании даже большого количества живчиков не получилось бы. Очень грамотно подстраховался скульптор-Вышний.
«Встреться со мной…» – Рыжая! Дашенька, любимая. Конечно же, встречусь, конечно же!
Открывая одну за другой коробочки с пластилином, подбирая необходимые цвета, Серега лепил все новые и новые вещи, о которых просили живчики в своем послании, но когда пальцы очень уж устали, позволил себе взять перерыв.
Если в пакете, подаренном Маргаритой Николаевной, были всяческие деликатесные мясные нарезки и помидорки-черри, то в его сумке находилась еще и упаковка с десятью куриными яйцами. Вот он и забабахал себе на кухне потаенной квартиры шикарнейшую яичницу с этими самыми мясными нарезками и помидорками. И, не отказывая себе в принятии будораживших кровь напитков, поужинал, что называется, до отрыжки. После чего, буквально с остервенением, вновь принялся за созидание пластилинового белья, одежды и тому подобного…
Ничего в потаенной квартире Владислава Мохова, располагавшейся в центре Москвы на улице Сретенка, не было, чтобы переночевавший в ней человек мог бы почувствовать себя именно нормальным человеком. В санузле не было ни туалетной бумаги, ни мыла, не говоря уже о шампуне и разных освежителей воздуха, не было ни одного полотенца. С этими проблемами бывший пограничник Серега Костиков справился. Но, по привычке нормального, живущего в столице коренного москвича, ему захотелось хотя бы попить чайку. Заварочный чайник среди посуды нашелся, и ситечко к нему нашлось – очень изысканное, за которое в свои времена Остап Бендер мог бы у Эллочки-людоедочки в придачу к стулу еще и диван выцаганить. Вот только ни сахарного песка, ни чайной заварки, не говоря уже о примитивной баночке растворимого кофе, Серега в потаенной квартире не обнаружил, сколько ни искал.
На кухне под столом покоился ящик дорогого красного вина, но с утра разговляться таким напитком Серега Костиков не привык. Лучше бы – баночка пива, которая – о, счастье! обнаружилась во все в том же пакете, подаренном Маргаритой Николаевной.
Открывая пиво, Серега Костиков вдруг осознал причину, по которой проснулся. Каким-то отдельным чувством он принял сигнал, подаваемый одним из обитателей Застолья, а именно – кукареканье петуха по прозвищу Петр Петрович. Он и сейчас внутренним чутьем улавливал это кукареканье, призывающее к побудке до сих пор не разлепивших веки живчиков.
Он вспомнил, что стал, пусть и временно, обладателем телефона, которым можно вести видеосъемку. Серега даже удивился, почему раньше не попросил у кого-нибудь из друзей видеокамеру, чтоб запечатлеть жизнь живчиков. А ведь очень давно, больше месяца назад Владислав Мохов настойчиво советовал ему это сделать. Наверное, из чувства противоречия и не делал. Или просто не видел в этом смысла, так как наблюдал за живчиками вживую, мог с ними общаться…
В первую очередь, Серега навел объектив на, так сказать, исходный материал – коробки с пластилином, запас которых уменьшился, но все равно еще мог вдохновить на значительное расширение территории Застолья и создание его новых обитателей. Запечатлев коробочки с прозрачными крышками, в которых хранились заготовки для будущих фигурок и пока что «не оживленные» предметы, скульптор наконец-то, стал снимать само Застолье – сначала издалека, так сказать, с высоты птичьего полета, затем все ближе и ближе.
Он решил снимать живчиков по очереди, то есть, по мере появления их в Застолье. Для начала – Никодима, Федота и Зинаиду. Эта троица была первой, и, как выяснил Шуба, совсем не случайной. Серега Костиков знал прототипов этих живчиков, которые жили в Подмосковье, в соседних деревнях – Никодимово и Федотово. Знал он и что реальных Никодима и Федота уже нет в живых. Судьбу Зинаиды не знал, возможно она тоже… Но в любом случае копии их прототипов живут здесь и сейчас и, вроде бы, нормально себя чувствуют.
Следующим обитателем Застолья стал Тимофей – вместе со льдиной, на которой ловил рыбу в композиции «Мороз – Красный нос». Как потом выяснилось, его скульптор лепил тоже не из головы, а с человека, которого когда-то, пусть и мельком видел на зимней рыбалке. В Застолье Тимофей чувствовал себя довольно комфортно: делил одну комнату с Зинаидой, довольно привлекательной женщиной, ко всему прочему – поварихой. Чем ни жизнь? Вот только музыки ему не хватало…
Следующим в Застолье появился Влад. Это был особый случай, как и с появившейся позже Машкой. Если смотреть с точки зрения закона, то случай криминальный, который можно было бы приравнять к похищению людей и насильному их удержанию на ограниченной территории. По большому счету, скульптор являлся для Влада с Машкой и похитителем, и тюремщиком. Другое дело, что и в первом, и во втором случае Шуба «похищал» их из реального мира вынужденно, можно сказать, защищаясь. И, удерживая их в Застолье, он продолжал защищаться. Это можно было сравнить, допустим, с поведением начальника тюрьмы, любыми способами, всеми правдами и неправдами удерживающего в застенках заключенного, который поклялся, выйдя на волю, перерезать глотки его детям, родителям, жене и ему самому. Да – незаконно, а что делать? Искать компромиссное решение? Поищем…
Примерно через неделю после появления в Застолье Влад, скульптор задействовал сразу две композиции: «Прилежная студентка» – с училкой Маргаритой Николаевной и студенткой Ниночкой и «Мечты солдата сбываются» – с ефрейтором Степаном и прапорщицей Тамарой.
Сейчас Ниночка и Степан на благословенной Вышним территории отсутствовали. Зато Марго, прототипом которой, как выяснилось, была директорша универсама «Детский сад» очень неплохо себя чувствовала в обществе Боярина. Ну а Тамара – созданная пальцами скульптора с образа женщины-водителя, имя которой он не помнил, живущая в Застолье с Федотом вообще забеременела. Интересно, как она себя чувствует в реальной жизни?
Следующей оживленной композицией стала «Лыжная прогулочка» с Борисычем и Любкой Скоросчетовой. Очень может быть, что бывшая одноклассница, накануне покинувшая Застолье, сейчас названивает ему на отключенный мобильник. Капитан Клюев, по его же словам, должен был сейчас находиться в госпитале на улице Планетная и разбираться с хирургом Менделем Никандровичем Мостовым, а в то же самое время, как живчик Борисыч о чем-то оживленно беседовал в трапезной палате с неразлучными корешами Бояриным и Фуфелом.
И корешей, и Борисыча в реальной жизни Шуба знал, как облупленных, но если с капитаном милиции он вживую общался только вчера, то с коллегами по работе Сереге Костикову надо было бы встретится хотя бы сегодня. Узнать, что у них на душе, да и вообще поболтать о том, о сем, – ведь в скором времени Костикову предстояло вновь стать человеком опасной профессии…
Серега перевел объектив на остров-пляж. Посередине острова, молитвенно сложив руки, стояла на коленях Вика. Уменьшенная копия погибшей Виктории Ким, возродившаяся в Застолье. Возродившаяся, как Зло. Серега даже не мог решить для себя, кто хуже – Вика или Тёзка? В реальной жизни Вика работала кассиршей в магазине, а в свободное время целенаправленно соблазняла мужчин и разбивала им сердца; Тёзка же на работе лечил людей, а в свободное время калечил и насиловал красивых девушек. То же самое стало происходить и в Застолье, только они еще уподобились и избавляться от «использованных» живчиков, выбрасывая их за борт.
Серега Костиков полюбил и успел разлюбить Викторию Ким в реальном мире, то же самое произошло с Шубой в отношении Вики на территории Застолья. Но если быть честным, он, несмотря ни на что, почему-то ни на грамм, ни на капелюшечку не держал на Вику обиды. И ненавидеть ее он не ненавидел, в отличие от Тёзки. В душе было какое-то другое чувство.
Костиков вспомнил полуторанедельной давности разговор с Артуром Новиковым в своей квартире в Коньково. И он, и Артур говорили о своих ровесниках-соседях, с которыми у них по разным причинам постоянно случались конфликты, драки… Да, Серега частенько дрался с соседом-мажором, но чтобы его ненавидеть – никогда! Другие были отношения, почти родственные. И в отношении Вики у Сереги теплилось что-то похожее. Если уж на то пошло, то в Застолье, благодаря кореяночке, коварно вытолкнувшей его за борт, он воплотился в самого себя в нормальном мире.
Сейчас, стоя на коленях и молитвенно сложив на груди руки, Вика смотрела снизу вверх в объектив мобильника. Вчера, после перенесения ее на остров-пляж, Вышний запретил живчикам каким-либо образом с ней общаться. Получается, с тех пор Вика ничего не ела. Серьезное испытание для девушки, привыкшей чуть ли не ежедневно посещать московские рестораны. Хотя, теперешняя, воскрешенная скульптором Шубой Вика ничего про рестораны знать не могла. Да какие там рестораны, голод – не тетка.
Серега переложил мобильник в левую руку, продолжая направлять объектив на остров-пляж, а правой перенес пинцетом под ноги островитянки сначала тетрадочку, а потом и карандаш. Утруждать себя долгой писаниной Вика не стала. Приняв тетрадь обратно, Серега прочитал через увеличительное стекло всего одно слово: «Прости!»
– Я подумаю, – ответил он.
Наконец-то объектив мобильника приблизился к самому дорогому для Шубы живчику в Застолье – рыжеволосой Дашеньке. Она была в саду, собирала спелую черную смородину. Левой рукой рвала ягоды и бросала их в стоявшую на земле корзиночку, а травмированную, покоящуюся в повязке-косынке, правую руку прижимала к груди – берегла от непроизвольных движений. Следовала советам господина Тёзки, не далее как позавчера, удачно вправившего ей вывих плечевого сустава.
Ладно, с Дашенькой можно будет пообщаться чуть позже, и не наспех, а неторопливо и долго, как с очень дорогим человеком. А сейчас пора было и Тёзку проведать – не сожрали ли ублюдка свиньи? Серега аккуратненько поднял крышку свинарника – не сожрали, но, кажется, одна была к этому вполне готова. Остальные свиньи, судя по времени, давно гуляли на открытом воздухе, но самая крупная до сих пор оставалась в свинарнике, наверное, не желая лишаться общества привязанного к жердинам человека.
У свиней, должно быть, тоже имеются определенные чувства: комфорта, если это определение применительно к свинье; голода, сексуального влечения, спокойствия, ярости. Какие именно чувства испытывала самая крупная свинья Застолья в отношении распятого Тёзки, скульптор мог только догадываться. Свинья же была очень заинтересована человеком, появившимся в ее владениях накануне и до сих пор эти владения не покинувшим.
Она терлась то одним, то другим боком о ноги беспомощного Тёзки, то начинала его бодать своим пятачком во все места, до которых доставала и, судя по гримасам на лице пленника – бодала довольно болезненно, то принималась покусывать его ноги и живот, нацеливалась в пах, отчего пленник начинал извиваться всем телом.
Серега, снимавший все это на мобильник, на секунду представил себя на месте Тёзки и ужаснулся – не приведи Господи! Но этому ублюдку – как раз поделом, пусть еще помучается. Заслужил – нелюдь.
Серега продолжал снимать, а свинья перестала тереться-бодаться-кусаться и, поднявшись на задние ноги, уперлась передними в грудь Тёзки и принялась тыкаться пятачком и облизывать языком его лицо. Затем переключила свое внимание на его правую кисть, в которую тоже стала тыкаться пятачком, облизывать пальцы, покусывать их, не исключено, что с намерением вообще откусить…
Нет! Таковой участи Серега Костиков не пожелал бы даже самому злейшему врагу. Прекратив съемку, Шуба пальцем отпихнул свинью от «распятого» и сказал гужбану, созерцавшему происходящее у входа в свинарник:
– Федот, с этого ублюдка пока достаточно. Будь добр, освободи его и приведи в нормальный вид, пусть хотя бы помоется. Но жрать и алкоголь ему не давай. Успеется. Просто оставь Тёзку на игровой поляне, чтобы я мог поговорить с ним наедине.
Оторвавшись от созерцания Застолья, Серега понажимал кнопки на мобильнике и прочитал единственное сообщение – номер телефона и фамилию его владельца – Баукин. Вычисли-таки капитан Клюев пограничника Вячеслава Баукина, оказавшегося прототипом живчика ефрейтора Степана. Теперь бы еще с гражданином Мостовым так же быстро разобрался.
Вячеслав Баукин на телефонный звонок ответил мгновенно, словно с нетерпением его ожидал и, словно почувствовал, кто звонит:
– Это ты, командир? – спросил он.
– Человек-баук? Степан?
– Я, командир, я! Но только не Степан я, а Слава…
– Господи! Ну, ка такое может быть?
– Не знаю, командир, я сам в шоковом состоянии пребываю – уже со счета сбился – сколько дней.
– А сейчас, Степан, как сейчас себя чувствуешь?
– Да, фигово, командир! Шуба… ведь на самом деле Вышний – это же ты, да? Очень прошу, скажи правду!
– Успокойся, Степна, извини, – Слава, конечно же, Вышний это я. Только ты не паникуй, все идет своим чередом, и все в свое время устаканится. Ты девушку Юлю помнишь?
– У-у-у… – послужил ответом стон в мобильнике.
– Короче. Если есть возможность, сегодня же выдвигайся в Москву. Сможешь? Нам просто необходимо встретиться и поговорить.
– Хорошо, командир. Мне и самому это надо.
– Когда обозначиться сможешь?
– Да, хоть сегодня!
– Каким образом?
– Ты бы видел мою зверюгу-тачку, командир! Через пять минут – в зверюге, максимум через четыре часа – в столице нашей родины. Куда подрулить?
– Знаешь… – ненадолго задумался Серега Костиков, – подруливай-ка ты к метро Сухаревская и звони мне по этому номеру мобильника, пока будешь искать, где припарковаться, я как раз подтянусь к чебуречной, что на Сухаревой башне. Извини, ты, должно быть, не знаешь… Есть такая забегаловка рядом с метро Сухаревская, по соседству с рыболовным магазином. В этой чебуречной и встретимся. Буду ждать звонка…
– Договорились, командир.
Пока Тёзка под присмотром Федота отмывался в озере и полоскал свою извазюканную в свинарнике одежду, Серега Костиков решил позавтракать. На сегодня у него было запланировано множество дел, и он не знал, доведется ли ему пообедать, поужинать… Не знал скульптор и, как быть с Тёзкой.
Вместе с ним в Застолье осталось четырнадцать живчиков. А ведь еще неделю назад их было двадцать три. В том, что девять живчиков прекратили свое существование, виноват был, в первую очередь Тёзка. Как это отразилось на прототипах, с которыми воссоединились души их копий, Серега мог только догадываться. Вообще-то, скульптору очень хотелось об этом узнать, что он и собирался сделать в ближайшее время непосредственно у прототипов.
Еще было очень интересно, как поведут себя в отношении Тёзки остальные живчики. Тот же Борисыч, лишившийся по его вине своей Маринадки, те же Никодим с Фуфелом, так же, по изначальной вине Тёзки потерявшие Нинидзе и Любку. Не говоря уже о Даше! И не важно, что он лечил Шубу и вправил рыжеволосой вывих плечевого сустава. Тёзка жестоко расправился с Юлей – ее закадычной подругой! И это стало первым звеном цепочки гибели живчиков, одним из которых стал Шуба.
По большому счету, окажись сейчас Серега Костиков на месте Борисыча, Никодима, Фуфела или Даши, он бы, не задумываясь, несмотря на предупреждение Вышнего, постарался бы, как можно скорее, уничтожить Тёзку своими собственными руками. Хотя бы и утопить в озере, не позволив до конца отмыться от свинячьего дерьма!
У Сереги вдруг сложилось такое впечатление, что собравшиеся на берегу живчики, наблюдавшие за Тёзкой, именно это и хотят сделать. Кажется, догадался об этом и сам Тёзка. Стоя по пояс в воде недалеко от берега, он прекратил полоскать штаны и теперь затравленно переводил взгляд с Федота на Борисыча, с Никодима на Фуфела, с Даши на Боярина…
Какое-то время тому назад скульптор решил не вмешиваться в жизнь Застолья. Но порой вмешиваться волей-неволей приходилось. Сейчас он просто включил кнопку мобильника на видеосъемку и направил его вниз.
Тёзка будто только этого и ждал – отбросил не достиранные штаны, развернулся и поплыл прочь от берега – по направлению к острову-пляжу. Наблюдавшие за ним живчики, за исключением женщин, как по команде бросились в воду и поплыли за беглецом. Догнать его никто не смог, очень неплохо плавал Тёзка, хотя и непонятно на что рассчитывал. Разве что попытаться на острове отбиваться от разъяренных преследователей с помощью островитянки Вики и, надеясь на заступничество Вышнего?
В данный момент заступаться за ублюдка Серегу и под пыткой бы не заставили. А у островитянки, как оказалось, – тем паче, не было такого желания. Более того, не успел Тёзка, вымотавшийся после скоростного плавания, ступить на песчаный берег острова-пляжа, как Вика прыгнула на него разъяренной фурией, опрокинула навзничь и вместе с ним погрузилась под воду. Совсем недавно, на том же самом месте живчик Шуба искупался вместе с Владмохом. Зачем Вика решила повторить этот прием, Серега, продолжавший снимать происходящее на мобильник, не знал.
К острову, словно наперегонки, плыли пятеро мужиков: Борисыч, Федот, Никодим, Боярин и Фуфел, вода в том месте, куда погрузились Тёзка с Викой, бурлила, но на поверхности ни он, ни она не показывались. Вообще-то Вика не умела плавать, но у нее имелись другие «достоинства», например, безжалостно расправляться с себе подобными, которые становились ей неинтересны. Серега вновь задался вопросом, кто все-таки хуже – Вика или Тёзка? Но, похоже, все сводилось к тому, что не найдет ответа.
Ни Вика, ни Тёзка так из воды и не вынырнули, и подплывшие к острову живчики стали один за другим нырять в поисках утопленников. Первым на песчаный берег острова вытащили Тёзку – с расцарапанным в кровь лицом и шеей. Вслед за ним из воды извлекли Вику – похоже, у нее была свернута шея. Борисыч с Никодимом принялись, было, делать кореяночке искусственное дыхание, но сразу же отказались от этой затее. Желания реанимировать Тёзку ни у кого не возникло. Абсолютно ни у кого не возникло такого желания…
Вика умерла в Застолье во второй раз. Сначала после того, как в реальном мире застрелили ее прототипа, теперь – неизвестно, захлебнулась ли она, прежде чем Тёзка свернул ей шею, или нет – неважно. Для Шубы важнее было считать, что, прекращая существование Тёзки, одновременно с ним, погибающая кореяночка, как бы смывала с себя все свои прегрешения. Возможно, Серега Костиков все еще продолжал ее любить?
Скульптор избавил живчиков от размышлений, как поступить с двумя бездыханными телами. Перенес пинцетом Вику и Тёзку на плот и, пинцетом же подгоняя, приблизил плавсредство к западному краю озера, к несильному водопаду, под которым несла свои быстрые воды бирюзового цвета река. Ничего больше делать Серега не стал, только продолжал снимать происходящее на мобильник.
На верхнем крае водопада плот с двумя телами задержался ненадолго, падая в реку, не перевернулся, от «пассажиров» не избавился и вместе с ними, подхваченный стремительным течением, помчался к острову-скале, под которую через несколько мгновений поднырнул и – всё! Был в Застолье бревенчатый плот, и в мгновение ока не стало…
//-- * * * --//
Смотреть отснятое с малюсенького экрана мобильника Серега Костиков не собирался – что на нем можно было разглядеть! На мониторе – другое дело, но ехать домой в Коньково, Серега боялся, поэтому он позвонил своему другу-писателю Игорю Акимову, офис которого находился в Армянском переулке – от Сухаревки – рукой подать. Писатель звонку Шубы донельзя обрадовался, сказал, что ждет его с огромным нетерпением и сию же минуту начинает «накрывать поляну».
Коренной москвич Серега Костиков порой удивлялся, насколько же тесен его родной город! Порой, складывалось впечатление, что столица буквально кишит знакомыми ему людьми. Сколько раз бывало такое, что, к примеру, назначив кому-то встречу в центре зала «Курской» кольцевой, напротив перехода на радиальную, он неожиданно пересекался со своим одноклассником, либо где-нибудь в переулках Арбата нос к носу сталкивался с троюродным братом, которого не видел сто лет.
Хорошо, конечно же, что у тебя много друзей и знакомых, которых вот так вдруг можно встретить в центре Москвы. А центр любимого города Костиков знал, как свои пять пальцев, что и неудивительно, родился и вырос он на улице Заморенова в доме, где находился всем известный магазин «Башмачок». Если же принять во внимание, что круг знакомств у Сереги был очень обширен: рыболовы и охотники, нумизматы и филателисты, фанаты московского «Спартака» и знакомые писатели-поэты, не говоря уже о друзьях друзей, то, по большому счету, он мог просто выйти в центр Москвы погулять, без копейки в карманах, и вернуться домой сытым-пьяным и донельзя довольным жизнью.
В Армянский переулок Серега Костиков наведывался регулярно, но не с целью проведать друга-писателя Игоря Акимова, а ради посещения здания, в котором располагался «Союз филателистов Москвы», где он приобретал почтовые марки и открытки, а также значки по теме «Рыбалка и охота». Этим хобби Серега Костиков был верен с раннего детства, и обязательно заглянул бы к филателистам-филокартистам, если бы в соседнем здании, в своем офисе его не дожидался Игорь Иванович Акимов – талантливый, но, к большому сожалению, до сих пор не признанный писатель-фантаст.
Поляну писатель, как и обещал, накрыл, но далеко не фантастическую, а, можно сказать, примитивно-бытовую: бутылка водки, две банки пива, два яблока и пакетик с фисташками.
– Игорь, хоть бы намекнул, я бы горячих чебуреков с «Сухаревой башне» притащил, – обозрев стол, сказал Серега.
– Жрать, что ли хочешь? – удивился писатель. – Ты же, вроде, особо к этому делу не предрасположен. Как говорится, завтракаешь – в ужин. Или я чего-то недопонимаю?
– Нет-нет, все нормально, Игорь Иванович, – отмахнулся Серега, усаживаясь за стол. – Просто у меня в моей любимой чебуречной сегодня вечером встреча назначена, вот я и… ну, ты понял.
– Я до сих пор понимаю только то, что у моего друга возникли проблемы, что он шифруется, кого-то боится, от кого-то прячется, и нуждается в помощи, которую я готов оказать в меру всех доступных возможностей.
Во время произносимой тирады Игорь открыл бутылку и наполнил невысокие восьмигранные фарфоровые разукрашенные замысловатыми фигурками стопочки. Серега вспомнил, что Игорь привез эти стопочки из Сеула, столицы Южной Кореи – купил за копейки, типа, доллар за одну штучку, и очень жалел, что не потратил на такую красоту всю оставшуюся валюту.
– Знаешь, Игорь Иванович, – сказал Серега, поднимая наполненную фарфоровую стопочку, – мне на полном серьезе необходима помощь. Даже не в том, чтобы на твоем компе кино посмотреть. Очень надо, чтобы ты своим посторонним, но писательским взглядом кое-что заценил. Понимаешь?
– Нет, – честно ответил писатель.
– Выпьем?
– Выпьем. За что?
– Да, хотя бы за мое здоровье. Нет, лучше – за наше здоровье.
– Хороший тост. И главное – свежий, – резюмировал Игорь, чокаясь с Серегой и вместе с ним опрокидывая стопочку.
– Я не понял, Шуба, а что это за кино такое? – очень серьезно спросил Игорь Акимов.
Оказалось, что съемки Застолья заняли меньше десяти минут. Далеко непрофессиональные съемки, с мельтешащими кадрами, с очень неграмотной фокусировкой. Игорь эту профанацию не оценил, в чем был абсолютно прав, зато Серега Костиков на экране большого монитора разглядел для себя кое-что очень важное. Настолько важное, что тут же схватился за мобильник, одолженный ему капитаном Клюевым.
– Борисыч! – торопливо заговорил он откликнувшемуся на звонок милиционеру. – Кажется, мы, то есть, я ошибся. Помнишь, ты говорил, что маньяк может специально, чтобы в заблуждение ввести, временные татуировки на себя наносить?
– И – что?
– Да то, что не оказалось у Тёзки между пальцев никакой татуировки! Смыл он ее со своих пальцев, а может, свинья слизала…
– Какая свинья?
– Борисыч, блин!!! Ты с практикующим хирургом Мостовым определился?
– Еще бы не определиться! – судя по интонации, капитан Клюев пребывал в сильнейшем раздражении. – У какого-то там твоего мифического Тёзки татуировки, может быть, и нет, а вот у Менделя Никандровича Мостового она имеется. Пять букв – Т, Ё, З, К, А! И никуда от этого не денешься. Незадача в другом! Заместитель главврача хирургического отделения, Мендель Никандрович Мостовой, только вчера вернулся домой, в Москву после круиза по странам Скандинавского полуострова. Я проверил – в течение трех недель господин Мостовой в компании друзей побывал в Финляндии, Швеции и Норвегии, в которой ему очень полюбились Лофетеновы острова. Другими словами, калечил и насиловал девушек кто угодно, только не господин Мостовой. Он в это время за полярным кругом треску с палтусом ловил, понятно!?
– Блин!!! – вырвалось и Шубы. – А у меня, в Застолье, как назло, Тёзка утоп.
– Как это?
– Его Викуля утопила, ну, и сама вместе с ним – того.
– Н-да… Шуба, извини, отбой…
– Вообще-то мне хотелось бы кое-что узнать, – немного погодя, нарушил молчание Игорь Акимов. – Это кино…
– Извини, дружище, наверное, я не смогу все понятно объяснить.
– А мне и не надо все. Ты же сам просил кино заценить. Но это же что-то типа мультика, типа «Пластилиновой вороны», ведь так?
Молча наполняя стопочки, Серега подумал, что если покажет «кино» про Застолье кому-нибудь еще, то назовет его именно мультиком.
– А я ведь несколько персонажей узнал, – сказал Игорь. – Они у тебя в разных пластилиновых композициях задействованы были. Алкаши-развратики, рыболов с красным носом, училка… А еще – Борисыч, которому ты только что звонил и про каких-то утопленников рассказывал.
– Все правильно ты узнал, Игорь Иванович, – Серега поднял стопку. – Давай!
– Давай.
Они чокнулись, выпили и стали закусывать фисташками.
– А что за маньяк? – как бы невзначай поинтересовался писатель.
– Да долго объяс… – Шуба прервал сам себя на полуслове. – Слушай, Игорь Иванович, ведь ты же у нас не только детективист, но и фантаст! Извини, и тот, и другой…
– Допустим.
– Всякими фантастическими допущениями бумагу мараешь, а люди, и я в том числе, эту небывальщину читают.
– Одно время тебе моя кингятина, вроде бы, нравилась?
– Она и сейчас нравится. Я вообще удивляюсь, почему до сих пор эти твои кингятины не опубликованы миллионными тиражами.
– Издатели недальновидные, – вздохнул Игорь Иванович, – не понимают своего счастья.
– Лопухи! Но я сейчас не про это. Вот ты если вдруг на трезвую голову повстречаешь какого-нибудь зеленого инопланетянина или начнешь телепатически общаться с муравьями, то сразу сумасшедшим себя не посчитаешь?
– Сразу – не посчитаю.
– А ты можешь представить, что мои пластилиновые фигурки вдруг, как бы «ожили», начали передвигаться, есть, пить и тому подобное.
– Представить – легко!
– А представить, что я взял и заснял на мобильник эпизод из жизни этих фигурок.
– Про свой мультик намекаешь? Вообще-то живенько так передвигаются фигурки. И как-то не по-киношному, с пластилиновой вороной не сравнить. Все слишком размеренно, бессюжетно, если, конечно, не считать последней сцены, когда девчонка и его и себя топит. Давай-ка, еще раз пересмотрим.
– Да. Надо пересмотреть. Но сначала я все-таки про маньяка расскажу. Тебе ведь, как детективщику про него должно быть больше всего интересно. Да ты, должно быть, слышал, что в Москве очередной насильник-убийца объявился.
– Он, вроде бы, не убивает, а калечит красивых девушек, – кивнул писатель.
– Одну – убил. Мне Борисыч рассказывал. Ну, и попросил помочь найти ублюдка.
– Почему тебя? – вскинул брови Игорь. – А-а-а… ты же им помог найти грабителей инкассаторов. Но где здесь связь? Или этот маньяк – тоже бывший инкассатор?
– Сейчас поймешь, в чем связь. Выпьем?
– Лишний вопрос.
– Короче, хочешь – верь, хочешь не верь, – стал рассказывать Костиков, одну за другой очищая и отправляя в рот фисташки. – Вычислить и обнаружить грабителей инкассаторов, мне помогли пластилиновые фигурки. Не перебивай, Игорь Иванович, просто поверь, как веришь в фантастическое допущение.
Короче, узнав про московского маньяка-песенника, действующего в надетом на голову черном чулке и имеющего на руке татуировку, я слепил его условную фигурку и, если так можно выразиться, оживил. Но прежде поместил его на территорию так называемого Застолья, где уже имелось два десятка таких же оживших живчиков.
– А неплохой сюжетец для фантастического романа…
– Не перебивай! Все это делалось для того, чтобы Тёзка рассказал о своем прототипе в реальном мире – о маньяке-песеннике.
– Ты говоришь о том самом Тёзке, – все-таки, уточнил писатель, – который в мультике сначала был в свинарнике, потом мылся, потом поплыл на остров и стараниями азиатки, благополучно утоп.
– Да! В моих силах было не допустить этого, но я слишком сильно его ненавидел. Тем более что Тёзка признался, что в реальном мире работает хирургом и назвал свою фамилию – Мостовой. После этого он мне стал абсолютно не нужен в Застолье, я даже обрадовался, что с ним все так удачно вышло – ни мне, ни живчикам мараться не пришлось, не взяли, так сказать грех на душу.
Оказалось, рано радовался. Борисыч с утра поехал в госпиталь, где работает хирург Мостовой Мендель Никандрович и выяснил, что хоть у него и имеется на кисти татуировка с кличкой Тёзка, но еще у него имеется железное алиби – три последние недели рыбачил с друзьями на Скандинавском полуострове. Блин! Я, конечно, фоторобот маньяка-песенника составлю, но был бы Тёзка жив – как миленький на своего прототипа вывел, думаю еще одну ночь в свинарнике не выдержал бы.
– Зачем фоторобот-то составлять, сели у тебя кино есть?
– Блин, – хлопнул себя по лбу Шуба. – Игорь Иванович, ты – человек! Но почему я сам-то про это даже не подумал? Надо срочно звонить Борисычу.
Однако мобильник капитана Клюева на этот раз был «выключен или находился вне зоны доступности».
– Ну, и чего теперь делать-то? – вскочил с места Серега.
– А что ты можешь без Борисыча сделать? – вновь взялся за бутылку Акимов. – Либо к нему на работу езжай, либо к себе домой и старайся дозвониться, чтобы все сказать и показать. Только сначала меня чуток послушай…
– Как закоренелый детективщик, могу вот что сказать по поводу твоего хирурга Мостового с самих себя говорящими именем-отчеством, которого, естественно, подставили. Ну, а кто мог подставить и зачем? Я просто убежден, что Мендель Никандрович не простой хирург, но занимающий в своем госпитале какую-нибудь высокую должность, к примеру…
– Заместитель главврача хирургического отделения он! – вспомнил Шуба недавние слова Клюева.
– Вот, – развел руками писатель, – что и требовалось доказать. Цель, для чего человека подставляют, понятна – чтобы занять его место. Кому это надо? Тоже понятно – одному из коллег по работе. Ну, в крайнем и очень маловероятном случае – любовнику его жены. Хотя, если мы имеем дело с маньяком, да еще и песенником, версии с любовником жены или ревнивым мужем отпадают. Девяносто девять процентов, что подставил его какой-нибудь ровесник-хирург, только с более… э-э-э… банальным именем-отчеством. Хотя, сейчас я не прав – в плане, что имя и отчество не могут банальными, надо было сказать – более распространенными.
– Блин, Игорь Иванович! Все-таки не напрасно писателей называют инженерами человеческих душ.
– А – то! Выпьем?
– Нет! Я пропускаю, сегодня еще столько дел. Лучше, давай мультик пересмотрим, вдруг тебе еще что-нибудь на умное на ум придет.
– «Умное – на ум» – тавтология, – сказал писатель, опрокидывая стопочку.
При повторном просмотре «мультика» никаких новых мыслей в мозгах инженера человеческих душ не проявилось. Зато Серега в самом начале сюжета о Застолье кое на что обратил внимание, заметил, можно сказать, краем глаза. Дело касалось не поведения живчиков, один за другим появлявшихся на экране, а в пластмассовых коробочках с прозрачными крышками, в которых хранились пластилиновые заготовки для будущих композиций.
– Все, Игорь Иванович, мне пора, – решительно сказа Серега, сразу после того, как закончился «мультик».
– А на посошок? – встрепенулся писатель.
– Нет, извини, горит!
Скульптор и в самом деле торопился в потаенную квартиру на Сретенку, словно на пожар. И ворвался он в нее буквально бегом, запыхавшийся, вспотевший. И, бросив беглый взгляд на Застолье, чтобы убедиться, все ли в порядке с Дашей, тут же переключил внимание на пластмассовые коробочки с заготовками. Всего их было три, и, открыв первую же, Серега задрал голову к потолку, закрыл глаза и удовлетворенно выдохнул. В коробочке покоились пластилиновые фигурки бывших живчиков: Юли, Татьяны Юрьевны, Леона… и копии самого себя – живчика Шубы.
Все без исключения, вновь опластилинившиеся живчики присутствовали в коробочке. И среди них так же Викуля и Тёзка!
В другой, такой же коробочке скульптор обнаружил курицу и корову, кошку и бюстгальтер, осколки разломанной течением реки льдины и бревенчатый плот, пустые бутылки и другой мусор, что выбрасывали живчики за борт Застолья. Выходит, ничего не исчезало, а возвращалось в свое изначально слепленное состояние! Прямо какой-то круговорот пластилина в природе, блин…
Кстати, и баня, отделенная от Застолья рекой, перестала казаться настоящей, во всяком случае, вода в бочке опластилинивела. Что ж, пора было выполнить обещание, данное Татьяне Юрьевне. Тем более, сделать это оказалось несложно: он просто «раздел» одну за другой фигурки Татьяны Юрьевны, Юли, Кати, Нины и Вики. Фигурка Леона в коробочке имела точно такой же вид, как в момент его оживления, то есть, была завернутой в простыню – видимо, в таком виде обнаружили француза в бане Нина с Викой, прежде чем выбросить за борт. Тёзку раздевать тоже не пришлось, утонул-то он, вернее, был утопленным абсолютно голым.
Тёзку в композиции «Русская баня» скульптор поместил в первую очередь – положил лицом вверх на помоечную лавочку, после чего пристроил к нему Татьяну Юрьевну и Вику. Если в реальной жизни маньяк-песенник предпочитал жестоко доминировать над своей жертвой, то в пластилиновом варианте пусть все выглядит наоборот. Ну а Леон в окружении Юли, Кати и Нины скульптор разместил в парилке – в отличие от Тёзки, французу можно было только позавидовать.
Что ж, заказчице композиция должна была понравиться, тем более что скульптор даже перевыполнил свою работу – добавил еще одного мужчинку, а, заменив толстенькую Марину на изящную кошку-Нину, а Дашу – на кореяночку Вику, привнес в композицию дополнительную сексуальность.
В коробочке осталось четыре бывших живчика: Любка Скоросчётова. Марина Савельева, Степан и Шуба. Прототип Степана, ростовчанин Вячеслав Баукин через некоторое время должен был появиться в Москве на своей зверюге-тачке и позвонить ему на мобильник. Через который, как назло, до сих пор не выходил на связь капитан Клюев.
Сереге Костикову стало очень интересно, оживут ли повторно пластилиновые копии, если на них хорошенько чихнуть? Как поведут себя в Застолье? Любка, конечно же, побежит к прикольному мужику Фуфелу, который, наверняка, уже вдрабадан, а Маринадка – под крылышко своего Борисыча. А чем займется Степан? Опять – на скотный двор. Нет, уж кого-кого, а Степана оживлять во второй раз скульптор не собирался. Да и с Любкой и Маринадкой, наверное, лучше было бы этого не делать. А – с Шубой?
Вообще-то у Шубы в Застолье осталась любимая девушка Даша, которой без него, наверняка, приходилось тяжеловато. Хотя с момента его исчезновения прошло немногим более суток, но Серега на минуту представил сложившийся расклад на территории Застолья: из двенадцати живчиков худо-бедно, но довольно устойчиво сформировались четыре пары: Тимофей и Зинаида, Федот и Тамара, Владмох и Машка, Боярин и Марго; но при этом на еще троих мужчин, как говорится, в полном расцвете сил и ни в коей мере, не скопцов, оставалась лишь одна молодая и довольно-таки обворожительная девушка. Серега даже думать не хотел, как долго смогут сдерживать они свои инстинкты на очень сильно ограниченной территории.
Но и вбрасывать в Застолье Шубу скульптор тоже не собирался. Еще неизвестно, получился бы этот вброс, и, тем более, неизвестно, чем бы его очередное появление на созданной своими пальцами территории закончилось. Нет, рисковать Шубой он не хотел и не имел права. Тем более, не собирался Костиков рисковать живчиком Дашей.
Он склонился над миниатюрной копией рыжеволосой красавицы, сидевшей за столом в трапезной и смотрящей на него снизу вверх, очень аккуратно взял ее пальцами и перенес на свою открытую ладонь. В этом тоже был риск, возможно, как и другие, покидающие Застолье живчики, она могла бы исчезнуть, чтобы, опять-таки, только возможно, воплотиться в виде пластилиновой фигурки в одной из коробочек скульптора.
Но, нет, с ладони Сереги Костикова миниатюрная Рыжая не исчезла, просто… перестала дышать, обездвижилась, превратившись в обыкновенную пластилиновую фигурку. Серега не стал убирать ее в коробочку для заготовок будущих живчиков. Прежде всего, он погладил ее по больному плечу пальцами Вышнего, тем самым, напрочь удаляя последствия вывиха. Затем бережно уложил фигурку Даши на нейтральную территорию, проще говоря, на стол неподалеку от композиции Застолье, положил рядышком фигурку Шубы и, немного поразмыслив, взялся за пластилин, чтобы создать новую, ни с чем несравнимую, композицию.
//-- * * * --//
– Командир, я практически на месте, – доложил по ожидавшему звонка «левому» мобильнику, видимо уже добравшийся до Москвы на своей зверюге-тачке бывший пограничник Слава Баукин, он же – лучший гимнаст Суоярвской учебки, Человек-баук, он же – бывший живчик Степан. – Посоветуй, где на твоей Сухаревой башне лучше припарковаться?
– Степан, извини, Слава. Основной ориентир – пересечение, нет – утыкание в Садовое кольцо со стороны центра улицы Сухаревская, с одной стороны которой ты увидишь церковь, а с другой, чуть в стороне, рыболовный магазин. Рядом со входом в этот магазин, имеется скромненькая чебуречная. Не помню ее названия, да это и не важно. Короче, паркуешься где-нибудь поблизости, заходишь в чебуречную, стоишь три минуты в очереди, берешь по своему усмотрению фирменное блюдо, и отдельно мне – бутылочку светлого пива, и, буквально через пару минут, мы встречаемся в этом богоугодном заведении.
– Договорились, командир!
На самом деле Серега рассчитывал оказаться в чебуречной на Сухаревой башне раньше своего сослуживца. Но в последний момент в голову пришла очередная идея. Поэтому, выйдя на улицу из подъезда, в котором располагалась потаенная квартира, он повернул не направо, к метро «Сухаревская» и чебуречной, а налево, к подъезду официальной квартиры Владислава Мохова.
С объемистой сумкой через плечо он, вспомнив и набрав код входной двери, вошел в этот подъезд, ожидая, каких-нибудь препон, вопросов со стороны, допустим, недавно появившегося охранника. Но ничего подобного не случилось. Как и прежде, обычный подъезд старого дома одной из центральных улиц столицы не был загажен, но и не сиял чистотой. И очень привычно, не работал лифт.
Покидая официальную квартиру Владислава Мохова в последний раз, Серега Костиков на пороге попрощался с Катей, теперь же Шуба с ней на пороге встретился.
– Привет, кровница! – улыбнулся он.
– Серега? – в удивлении вскинула брови Катя и отступила вглубь квартиры. – Почему – кровница?
– А ты свои сны запоминаешь? – решил пока что ничего не объяснять Костиков.
– Никогда. Наверное, потому, что очень рано и резко просыпаюсь.
– Поэтому у тебя и фамилия – Жайворонок, – он прикрыл за собой дверь, но не захлопнул. – Ну, хозяюшка, как «Мартовское обострение»? Процветает?
– А ты откуда про это знаешь? Артур сказал, или кто-то из клиентов?
– Я, если с вашими клиентами и общаюсь, то борделями не интересуюсь. А твоего Артура Арутюняновича в последний раз видел вместе с собой в своей собственной квартире.
– Артур тебя ищет, с ног сбился.
– Меня или Владмоха?
– Кого?
– Кровница, тебе вот это ничего не напоминает? – Костиков показал ей свою руку со свежим шрамом.
– Да, какая я кровница-то? – нахмурилась Катя.
– О, привет, Нинидзе! – увидел он появившуюся в коридоре «прилежную студентку» Ниночку.
– Привет, – тоже нахмурилась она. – Мы, кажется, не встречались…
– Какая еще Нинидзе? – продолжала удивляться Катя. – Ее Машей зовут.
– Ну, как же, как же, Маша-Бенгалка из заведения с полусекретным названием «Семейство кошачьих».
– Эх, Костиков, а ведь только минуту назад утверждал, что борделями не интересуешься.
– Костиков? – переспросила Машка-Бенгалка. – Тот самый Серега Костиков? Которого…
– Что – которого? – спросил Костиков у оборвавшей себя на полуслове девушке, но та, не ответив, скрылась в комнате, из которой только что вышла.
– Которого, по всей видимости, ищет не только Артур, но и некоторые его знакомые? – переадресовал он свой вопрос Кате.
– Да, – просто ответила она. – Серега, ты для чего-то очень сильно им понадобился. Видимо, Артур даже предположить не мог, что ты сюда заявишься, а то, наверняка бы, засаду устроил. Ты, кстати, зачем пришел-то? Думал Влада застать?
– Ну, да, – не моргнув глазом, соврал Костиков. – Не объявился-то наш короткостриженый друг?
– Нет. Вот уже как второй месяц пошел, – Катя вопросительно посмотрела Шубе в глаза.
– Значит, ты точно никаких особенных снов не видела? – не отвел он взгляд.
– Никаких.
– Ну, тогда я пошел, – он открыл, так и не захлопнувшуюся дверь.
– Будь осторожней, Серега, – не стала его удерживать хозяюшка.
– До свидания, кровница…
– Командир, я здесь! – окликнули Серегу Костикова, как только он вошел в чебуречную, встретившую его неповторимым запахом тех самых чебуречных, что существовали в Москве еще в советские времена.
Помещеньице было довольно скромным: рядом со входом – единственная раковина, для мытья рук; прилавок с кассовым аппаратом и кассиршей в одном углу и в другом – с раздатчице собственно чебуреков и прилагающимся к этому благословенному продукту напиткам; и небольшим залом с отсутствием стульев, но с высокими, рассчитанными на пятерых, столами вдоль стен и несколькими круглыми – в центре. Между столиками сновала бурчащая себе под нос уборщица, сметая со столов на свою каталку смятые пластмассовые стаканчики, тарелки с использованными салфетками и грязную посуду.
От посетителей чебуречная не ломилась, но и не пустовала. За одним круглым столиком теснилась группка из шести-семи студентиков, довольно громко выражающих удовольствие от происходящего действа – неторопливого пития пива и очень уж экономного поедания успевших остыть чебуреков. За другим столом хмурого вида толстенный работяга ожесточенно уничтожал высокую гору «фирменного блюда», с таким же ожесточением прикладываясь к купленной здесь же бутылке водки. Напротив него, словно для контраста, расположился сухонький мужичок в очках с единственным чебуреком на пластмассовой тарелочке и единственным стограммовым шкаликом, до которых у него еще не дошли руки, занятые раскрытой книгой с названием «Камергерский переулок». Пили и закусывали горячими, истекающими аппетитнейшим соком произведениями кулинарного таланта местного повара и троица восточного типа мужчин, и неопрятного вида явный алкаш, и две солидные пары, что называется, в годах, и даже парочка «джентльменов», на беглый взгляд, нетрадиционной сексуальной ориентации…
Если бы Костиков встретил на улице крепкого, симпатичного парня, призывно машущего ему руками, то ни за что не распознал бы в нем своего бывшего сослуживца Славку Баукина, человека-баука, лучшего гимнаста погранотряда. Да и здесь, хоть и была назначена встреча, не узнал бы, не прозвучи характерное – «командир». Наверное, потому что бывшего коллегу-пограничника он видел в образе живчика Степана, образ которого во время лепки был собирательным. Тем не менее, Славка Баукин вспомнил его, как своего командира-сержанта, а Серега Костиков вспомнил его, как новобранца-рядового, и радостные улыбки засияли на лицах обоих!
Жаль только, что Серега не успел подойти к занятом сослуживцем столу, на котором на двух тарелках лежали парившие чебуреки, стояли четвертинка водки и две запотевшие бутылки пива. Остановился, услышав за спиной, перекрывший легкий гул чебуречной, знакомый голос:
– Сережа, давай, лучше в моем ресторане поужинаем.
Оборачиваться Костиков не стал, шагнул навстречу, вышедшему из-за стола Славке Баукину и крепко с ним обнялся.
– Сережа, ты меня не расслышал? – еще громче сказал Артур.
– Это – кто? – чуть отстранившись от своего бывшего командира, негромко спросил Славка Баукин.
– Мой враг, – ответил Костиков.
– С ним еще двое, – одними губами доложил Баукин.
– Это серьезно. А я хотел тебя с одной москвичкой по имени Юля познакомить, – Костиков, наконец-то соизволил обернуться.
– Артур Арутюнянович, а ты-то, какими судьбами заглянул в чебуречную? Не иначе, как пропитанием для клиентов «Мартовского обострения» решил затариться?
После этих слов физиономия и лысина владельца ресторана «Фазан и сазан» обрели цвет почти дозревшего помидора. Отвечать Артур не стал, просто кивнул в сторону Костикова, и два сопровождавших его бугая выдвинулись вперед с недвусмысленной угрозой в отношении знакомого своего хозяина.
Костиков, знакомый с похожими ситуациями, не стал дожидаться, когда его примут под белы рученьки: бросив беглый взгляд по сторонам, подскочил к ближайшему столику, за которым, как раз подносили стаканчики ко ртам «джентльмены», выхватил у одного из под носа тарелку с чебуреками и запустил ее в приближавшегося бугая. Реакция у того оказалась отменной – уклонил бугай голову от летевших, так аппетитно пахнущих чебуреков, которые нашли себе другую цель – лицо хозяина.
– Ты, что делаешь, педрило! – вознегодовал один из «джентльменов», своими словами разубедив Костикова в нехороших подозрениях по отношению к нормальным людям.
– А-а-а!!! – словно кипятком ошпаренный, заорал Артур, перекрывая и негодование лишившегося порции человека и весь, зарождающийся в зале галдеж.
Оба бугая обернулись на крик своего хозяина, и это стало для них фатальной ошибкой. Славка Баукин, который, как показалось Костикову, и голыми руками мог бы сойтись на равных одновременно с ними обоими, не стал усложнять задачу – схватил со своего стола обе бутылки пива, и обрушил их бугаям на затылки. Бутылки разбились, бугаи повалились на пол, в зале раздались аплодисменты. Как успел заметить Костиков, хлопали в ладоши интеллигент, специально для этого отложивший в сторону недочитанный «Камергерский переулок» и, конечно же, студенты.
Следующей целью человека-баука стал продолжавший что-то нечленораздельно выкрикивать, отряхивающий от чебуреков, Артур Арутюнянович. Кулак бывшего пограничника врезался Артуру в живот, и на некоторое время никаких звуков издавать тот уже был не в состоянии.
Этого времени Славке Баукину хватило, чтобы подскочить к своему столу, сбросить в пакет обе порции чебуреков, запихнуть в карман уцелевшую четвертинку и, подхватив под руку Костикова, вместе с ним выскочить на улицу под разного характера крики посетителей чебуречной на Сухаревой башне.
– Я все правильно сделал, командир? – буквально через пару минут после бегства из чебуречной поинтересовался Славка Бакулин у сидевшего рядом с ним в машине Сереги Костикова.
– Конгениальней и быть не может! Здесь – направо, и не торопись, даже лучше припаркуйся на три минутки, – попросил Костиков жителя славного города Ростов Великий.
– Степан, извини, Слава, на самом деле, ты очень сильно выручил не только меня, но и еще многих хороших людей. Можно сказать, спас. Я тебе сейчас все расскажу, и, немного погодя, ты сам убедишься и в моей, и в своей правоте. Вот здесь можно притормозить, и потерпи чуток, дружище.
– Борисыч, блин! Ты почему на связь не выходишь? – закричал в мобильник Костиков, наконец-то услышав в трубке голос капитана милиции. – Да, какие могут быть обстоятельства! У меня здесь вообще обстоятельства – круче некуда. Короче! Мне очень нужно, чтобы ты, как можно быстрее, подтянулся на Армянский переулок, к Игорю Акимову на работу. Желательно в ментовской форме. Это очень важно, Борисыч. Добре!
Затем было еще два звонка: Игорю Акимову и Максиму. Игорь сказал, что начинает готовиться к приему гостей, а начальник отдела солидной страховой компании пообещал встретить Костикова у входа в свое учреждение.
Пока Славка Баукин, четко следуя подсказкам, рулил по московским улицам, Костиков, пытался сопоставить поведение живчиков, воссоединившихся с прототипами. С Любкой Скоросчётовой и капитаном Клюевым он разговаривал только по телефону. Нинидзе не узнала его ни на улице, ни в квартире Мохова. В той же квартире Катя Жайворонок узнала его только как скульптора Костикова, но никак не как Шубу, своего кровника. Степан, то сеть Славка Баукин, по всей видимости, узнал его и как командира, и как Шубу. Как-то поведут себя остальные?
На этот раз ждать себя Максим не заставил, и Костиков, попросив Славку Баукина подождать в машине, и прихватив свою сумку, поспешил навстречу солидному начальнику.
– Макс, у меня к тебе по дружбе, большая просьба, – сказал Серега, пожимая ему руку.
– Деньги? Алкоголь? Может быть э-э…
– Мне срочно нужно увидеть Татьяну Юрьевну, Юлю и Дашу.
– Татьяна Юрьевна в своем кабинете, а девчонок могу в свой пригласить.
– А ты можешь их пораньше с работы отпустить? Очень надо, Макс!
– Если очень надо, то по дружбе – могу.
– Тогда скажи им, чтобы ждали меня у выхода. Я надолго не задержусь…
Он и в самом деле ненадолго задержался в кабинете Татьяны Юрьевны, хоть, правда, и не без труда от нее отвязался. Увидев композицию «Русская баня» заказчица пришла в полный восторг. Тысяча американских долларов незамедлительно перекочевала из ее кошелька в карман скульптора. Татьяна Юрьевна попыталась вручить Сереге еще сотню – за дополнительного персонажа, но брать деньги за Тёзку он категорически отказался, сказал, что это подарок, как постоянной клиентке.
Татьяна Юрьевна тут же начала вслух придумывать, чего бы такое оригинальное заказать скульптору на будущее, тем самым напомнив Сереге масштабные идеи, которые в свое время развивал Владислав Мохов в плане пластилинового бизнеса.
– Татьяна Юрьевна, – перебил он ее. – В последнее время по ночам вы какие-нибудь необычные сны видите?
Вопрос оказался, настолько неожиданным, что его постоянная клиентка аж вздрогнула и закашлялась.
– Напрасно вы окна нараспашку держите, – сказал на прощание Костиков. – Сквозняк.
Выйдя на улицу, Серега на несколько мгновений стал одним участников немой сцены. Юля и Славка Баукин, ничего не говоря, разглядывали друг друга, словно диковинки. Они, вроде бы, и собирались что-то спросить: он – у нее, она – у него, но не находили слов. А рыжеволосая Даша так же пристально смотрела на Костикова.
– Сережа… – первой нарушила молчание она.
– Здравствуйте, товарищи! – сказал Костиков, постаравшись скопировать интонацию коменданта Застолья, и это ему удалось.
Славка Баукин, он же ефрейтор Степан настороженно бросил беглый взгляд по сторонам; Даша, поморщившись, машинально принялась гладить правое плечо; Юля сильно вздрогнула, у нее даже ноги подкосились, и очень хорошо, что ростовчанин вовремя поддержал белокурую Барби. Костиков тоже приобнял свою Рыжую:
– Так, живчики-детишки, предлагаю ненадолго повременить с вопросами. Тем более, ответы на многие я и сам не знаю. Сейчас быстренько подъедем в одном место и там поговорим. Хорошо?
К Армянскому переулку Славка Баукин подрулил одновременно с милицейским УАЗиком, из которого вышел капитан Клюев – в милицейской форме. А вслед за ним показалась и Марина Савельева. Ненадолго возникла еще одна немая сцена разглядывания-узнавания, которую нарушил Игорь Акимов, высунувшийся из окна своего кабинета и пригласивший всех в гости.
Писатель был заметно навеселе, тем не менее, поляна вновь оказалась накрыта, хотя и вновь скудновато. Но теперь гости привезли с собой хотя бы чебуреки. Впрочем, с самого начала просмотра «мультика» им стало ни до закуски, ни до выпивки. За исключением хозяина кабинета, которому чебуреки пришлись очень даже по вкусу, шестеро прототипов живчиков не отрывали взгляда от монитора, на котором в подробностях было запечатлено Застолье.
Они видели трапезную, бильярдную и жилые комнаты, скотный двор и сад-огород, озеро с островами и быструю речку и, конечно же, обитателей Застолья. При этом Борисыч с Дашей наблюдали еще и за поведением своих собственных копий!
– Прикольный мультик, – подал голос Игорь Акимов, с не меньшим интересом наблюдавший за ошарашенными зрителями. – Сейчас самое интересное начнется…
Инженер человеческих душ оказался абсолютно прав. Когда на экране монитора появилось увеличенное изображение сначала Вики – на острове-пляже, а затем и «распятого» в свинарнике Тёзки, только Игорь Акимов и Серега Костиков остались внешне спокойными. Для остальных зрителей кореянка с доктором стали, словно красной тряпкой для разъяренного быка. Лицо Марины пошло красными пятнами, побледневшую Юлю затрясло, Славка Баукин сжал кулаки, капитан Клюев, казалось, готов был запрыгнуть в экран, чтобы принять участие в погоне за Тёзкой…
– А ведь кореянка твой прием повторила, – сказала прижавшаяся к Сереге Даша, глядя как Вика вместе с Тёзкой погружаются в воды озера.
– Вспомнила, значит?
– Не все, но многое…
– Я коменданта Никодима вспомнила, – сказала Марина.
– Этот гаденыш из свинарника, – сказал Славка Баукин. – Это он, Тёзка меня за борт вытолкнул.
– И меня… – прошептала Юля.
– А лично я сегодня вживую видел этого человека, – после того, как «мультик» закончился, сказал капитан Клюев. – В хирургическом отделении госпиталя на Планетной улице. Он о чем-то шутил со своим начальником – Менделем Никандровичем Мостовым.
– Вот! Шуба, что и требовалось доказать, – сказал Игорь Акимов. – Утром коллеги невинно шутят, вечером один другого подставляет…
– Он у меня дошутится! – скрипнул зубами Человек-баук. – Командир, где улица Планетная, знаешь?
– Я знаю, – ответил вместо Костикова писатель. – Самую короткую дорогу знаю. Поедем, покажу.
– Едем! – решительно кивнул Костиков. – Рабочий день еще не закончился. Должны застать гаденыша!
– Стоп, Шуба, стоп! – повысил голос капитан милиции, преграждая дорогу своему приятелю. – Предупреждаю, самосуда не допущу! Для начала надо…
– Ой! – вдруг схватился за правый бок писатель-фантаст. – Кажется, у меня приступ аппендицита! Борисыч, может быть, ты своей ментовской властью попробуешь запретить друзьям срочно доставить в хирургию умирающего товарища? Ой-ой-ой!
//-- * * * --//
Притворившийся больным Игорь Акимов, хоть и пребывал в заметном подпитии, но дорогу до Планетной улицы показывал грамотно, и Славка Баукин на своей зверюге-тачке домчался до госпиталя, опередив капитана Клюева, ехавшего на УАЗике.
Оказалось, что писатель знал этот госпиталь не понаслышке – навещал здесь друга, которому действительно удалили аппендицит. Игорь Акимов даже с охранником поздоровался, как со старым знакомым, и тот, похоже, его узнал, хотя все равно, заставил посетителей надеть бахилы. Пока возились с бахилами, к подъезду госпиталя подкатил милицейский УАЗик, но дожидаться капитана Клюева не стали. Акимов помнил, на каком этаже находится хирургическое отделение, и уверенно повел за собой к лифту Серегу, Дашу, Славку и Юлю.
Костиков не думал, что все окажется до такой степени просто: им не понадобилось предъявлять паспорта и выписывать пропуска; никто не заставил надевать белые халаты и не спросил, куда, собственно, направляется компания из пяти человек. Возможно, они как раз попали на часы приема посетителей, а в отделении хирургии в халаты облачались только врачи?
Сейчас размышлять и задавать об этом вопросы, не было времени. Главный вопрос был в другом: что станут делать прототипы живчиков, если и в самом деле встретят и узнают псевдо-Тёзку? У Сереги Костикова ответа не было и, выходя из лифта на этаж хирургического отделения, он засомневался, не совершили ли они фатальную ошибку, проигнорировав мнение капитана Клюева. Очень сильно засомневался, в отличие Игоря Акимова, ориентировавшегося в госпитале, как у себя дома.
– Игорь Иванович, – слегка придержал его за рукав Костиков. – А какой, собственно, ты предлагаешь план действий?
– План действий? – удивился писатель. – Я откуда знаю! Кажется, вы собирались отыскать в этом госпитале некого практикующего хирурга. А где его, в первую очередь искать, как не в ординаторской. Вот я вас к ординаторской и привел…
Игорь Акимов остановился у двери с соответствующей надписью, из которой в этот самый момент вышел и захлопнул ее за собой человек в белом халате.
– А вот, собственно, и разыскиваемый практикующий хирург! – радостно воскликнул Акимов, узнав в хирурге персонажа из «мультика». – Шуба, скажи, ты ведь этого Тёзку из пластилина вылепил?
Он не ответил. Во-первых, Шуба лепил не Тёзку, а Тёртого – так он назвал копию прототипа маньяка-песенника; во-вторых, скульптор создавал фигурку с надетым на голову черным чулком. Но во время работы, Костиков внутренне, всеми своими ощущениями накручивал себя тем, что пальцы вылепливают того самого неуловимого маньяка-песенника. И когда ожившая в Застолье фигурка освободилась от черного женского чулка, Шуба, и все остальные живчики увидели лицо вот этого самого человека, который только что вышел из ординаторской отделения хирургии.
– Шуба? – хирург уставился на Серегу Костикова.
– Он самый, – Серега продемонстрировал ему правую руку со свежим шрамом между большим и указательным пальцами. – Узнаешь? Руку ты мне подлечил, а вот коленку бильярдным кием повредил…
– А мне, – внимание человека в белом халате перевела на себя Даша, – ты сначала вывих плеча вправил, а потом еще сильнее вывихнул…
– А помнишь, что ты сделал со мной?
Хирург бросил затравленный взгляд на Юлю и впечатался спиной в дверь ординаторской.
– Почти то же самое, что проделал со мной, – добавил Человек-баук, – только с моей любимой девушкой ты поступил гораздо хуже.
За исключением шестерых человек, стоявших у двери в ординаторскую, коридор хирургического отделения был пуст. Только со стороны лифта послышались чьи-то шаги. Псевдо-Тёзка с надеждой повернул голову в ту сторону, и Серега Костиков успел заметить, что и без того испуганные глаза хирурга, округлились еще сильнее.
– А-А-А! – заорал хирург. – Это не я! Это все Мостовой!!!
В следующее мгновение он наотмашь врезал по лицу Игорю Акимову, оттолкнул его и понесся в противоположный конец коридора. Прежде чем побежать вдогонку, Костиков оглянулся посмотреть, кто так напугал хирурга – оказалось, тоже человек в униформе, а именно – капитан милиции Клюев.
– Мосто-во-ой! – оглушил коридоры хирургического отделения госпиталя еще один душераздирающий крик, и вслед за ним – звон бьющегося стекла.
– Мне показалось, или кто-то и в самом деле произнес мою фамилию? – позвучавший вопрос заставил столпившихся у разбитого окна медсестер, докторов, больных и посетителей оторваться от созерцания того, что происходило на асфальте несколькими этажами ниже и обратить внимание на сильно загоревшего мужчину в белом халате.
– Заместитель главврача хирургии, Мендель Никандрович Мостовой, – представился тот, скрестив на груди руки. – Что здесь происходит?
– Мендель Никандрович, я сейчас все объясню, – выступил вперед Игорь Акимов. – В свое время вы одному моему другу аппендицит вырезали. И тут у меня, какие-то колики в правом боку приключились. Ну, я и попросил друзей…
– Короче! – перебил писателя заместитель главврача.
– Короче. Мы приехали, пришли сюда, спросили у первого попавшегося доктора, где найти вас, уважаемый Мендель Никандрович…
– Короче!!!
– А тот ни с того ни с сего отвесил мне пощечину, потом побежал по коридору и, выкрикивая вашу фамилию, выбросился в окно.
– Зачем? Почему? С чего бы это? – нахмурился Мостовой и тут же обратил взор на Клюева. – Милиция?
– Видите ли… – начал капитан, но его вдруг перебила Марина Савельева:
– Я – свидетель, – твердо сказала она. – Именно так все и было.
– Я тоже свидетель, – словно школьница подняла руку Даша.
– И – я, – кивнул Серега Костиков и, подражая ему, закивали прототипы живчиков, в том числе и капитан Клюев.
//-- * * * --//
К чебуречной на Сухаревой башне зверюга-тачка подкатила под самое закрытие. За фирменным блюдом и сопутствующими напитками согласился отправиться герой дня Игорь Акимов. Славка Баукин с Серегой Костиковым сегодня здесь уже засветились и нарываться на возможные новые «подвиги» не хотелось. Тем более, не стоило в это время отправлять в чебуречную двух таких обаятельных девушек, как Юля и Даша.
Возможно, прототипам живчиков вообще не стоило приезжать на Сухаревскую, но об этом поспросил Серега Костиков, и никто не стал возражать, всем вдруг страстно захотелось именно горячих, истекающих жирным соком чебуреков.
Никогда еще Сереге Костикову эти самые чебуреки не казались такими вкусными! По его просьбе Человек-баук загнал зверюгу-тачку в ближайшую подворотню, где закупленные писателем-фантастом яства были разложены на капоте, после чего началось пиршество под открытым сумеречным небом.
Когда пиршество закончилось, Славка Баукин, не отрывавший от Юли влюбленных глаз, предложил подбросить ее до дома, и блондинка благосклонно согласилась. Игорь Акимов, хоть и находился в уже довольно серьезном подпитии, заявил, что о нем абсолютно не стоит беспокоиться, он спокойно дойдет до метро и без проблем доберется до дома. Серега Костиков ему верил – даже если пьяного приятеля останавливала милиция, то всегда тут же и отпускала, завидев в его руках удостоверения журналиста и члена союза писателей.
Ну, а Костиков предложил рыжеволосой красавице прогуляться по вечерним московским улицам. Гуляли они совсем недолго, – потаенная квартира была буквально в трех минутах ходьбы. Он не стал показывать Даше комнату, в которой находилось Застолье, попросил расположиться на кухне. Там Серега открыл одну из бутылок дорогого красного вина, наполнил бокалы…
После того, как они выпили на брудершафт, скульптор выставил на стол перед Дашей прозрачную пластмассовую коробочку и извлек из нее последнее свое пластилиновое творение.
На площадке, покрытой зеленой травой, росла березка, к которой притулилась аккуратная, лавочка. На лавочке, обнявшись, сидели парень и девушка – вылитые копии Сереги и Даши. Рядом с влюбленными дремала кошка.
– Рыжая, у меня к тебе есть большая просьба, – сказал Шуба улыбающейся Даше. – Пожалуйста, следи, чтобы я ненароком не чихнул на это творение пальцев своих…