Александр Звягинцев
Испанский сапог

   Глава 1
   El diablo sacudio su poncho [1 - В названиях глав использованы испанские идиомы (присущие только данному языку обороты речи) и фразеологизмы (устойчивые словосочетания) разных эпох.]
   Дьявол сбросил свою накидку (все выплыло на свет божий)

   И тут ему показалось, что вот такие часы, когда ты беспечно и бездумно валяешься на тихом пляже на испанском курорте, под солнцем, которое никогда не скрывается за облаками, как бы не засчитываются в срок твоей жизни. Они, эти часы и дни, словно идут помимо нее, своим отдельным чередом, и если бы можно было так валяться сколь угодно долго, то и жить можно было бы столько же, потому что невозможно в таком состоянии ни заболеть, ни состариться…
   Мысль была вполне себе пляжная, глупая и бесполезная. Ее даже лениво вертеть в голове не хотелось. Но она все равно назойливо лезла в башку и очень раздражала…
   В Испанию они прибыли все семьей, чего еще недавно Ледников не мог себе представить.
   Потому как несколько лет назад семейство Ледниковых ни с того ни с сего слиняло. Слиняло в три дня, как Русь в революцию, словно пришел ей некий роковой срок. И казалось, от него тоже ничего не осталось и возврата уже быть не может…
   А было это так. Позвонила мать и попросила срочно заехать. Обязательно. Ледников заехал днем, отца дома не было. Мать не выглядела взволнованной, разве что чуть напряженной. Сказала, что уезжает в Братиславу. Там уже несколько лет жила ее подруга с мужем, они преподавали в местном университете, и мать несколько раз ездила к ним в гости.
   – Надолго? – рассеянно поинтересовался Ледников.
   – Я подписала контракт с университетом – буду преподавать историю искусств. Пока на год, – легко, как о чем-то неважном и давно известном сообщила она. – А если все пойдет нормально, то с продлением еще на три года.
   После естественной паузы Ледников недоуменно спросил:
   – И как прикажешь это понимать?
   Она улыбнулась:
   – Просто принять к сведению. Согласись, от моего отъезда в твоей жизни теперь мало что изменится. Практически ничего.
   – А отец? Он уже знает?
   – Теперь уже знает, – все так же рассеянно, как о чем-то несущественном сказала она.
   Ледников помолчал, а потом все-таки спросил:
   – У тебя кто-то появился?
   «Господи, мог ли он когда-нибудь представить, что спросит об этом свою мать!»
   – Да нет, дело совсем не в этом, – засмеялась она. – Не придумывай шекспировских страстей, мой милый Гамлет! Просто мы с твоим отцом давно уже живем как-то врозь… Ну, теперь будем жить врозь в разных странах. Только и всего.
   Вечером Ледников позвонил отцу, и тот нарочито будничным голосом поведал, что ничего страшного не случилось, мама просто хочет сменить обстановку, а еще ей давно хочется преподавать, заниматься со студентами и вообще Братислава рядом, а год это не срок.
   Вот так у них, Ледниковых, было принято объясняться между собой даже в самых трудных ситуациях. Главное – не нагружать и не напрягать других.
   Мать уехала, а через месяц отец ушел в отставку и перестал быть заместителем Генерального прокурора. Как-то неожиданно и стремительно у отца развилась болезнь суставов правой ноги, ему стало трудно ходить. Все чаще он стал прибегать к палке. На самом деле это была шикарная трость с серебряным набалдашником, купленная в антикварном магазине.
   Теперь он пишет книги – история прокуратуры, российских прокуроров, разные интересные дела из прошлого, облекая их в форму небольших остросюжетных романов и повестей. Когда Ледников, уйдя из следственных органов, работал в газете, они вместе вели рубрику, в которой рассказывали всякие старые криминальные истории советских времен. Отец описывал сюжеты, а Ледников вводил их в литературное русло. Руководству газеты материалы нравились, потому что там вроде бы разоблачалось советское карательное и телефонное право. Хотя на самом-то деле и тогда все было гораздо сложнее, и многое проистекало не из тоталитарного устройства государства, а из обычных человеческих страстей, слабостей и заблуждений…
   Прошло три года. Ледников навещал несколько раз мать в Братиславе, она выглядела вполне довольной своей жизнью, а потом ему вдруг позвонил отец и как-то вскользь, разумеется, как бы между делом, сообщил, что мать возвращается, командировка ее закончилась…
   Вот так все просто и буднично. Опять же совершенно по-ледниковски. Будто ничего и не было и ничего не произошло. Жизнь вернулась в привычную колею, и, как это было заведено в их семействе, больше они этой темы не касались – Ледниковы никогда не лезли в души друг другу.
   А зимой Ледникову пришла мысль съездить вместе, так сказать, всей семьей на отдых в Испанию. Родители неожиданно легко согласились. Ехать решили в мае, когда еще на Пиренеи не текла с раскаленного неба оглушающая жара, которую отцу уже было трудно переносить.
   Отец с матерью поселились в отеле, а Ледников устроился в небольшом коттедже с крохотным двориком неподалеку, принадлежавшем его московскому приятелю-художнику. Тот с большой охотой вручил Ледникову ключи от пустовавшего большую часть года жилища.
   В семействе Ледниковых, кроме всего прочего, было не принято чрезмерно докучать друг другу. Поэтому в Испании встречались они в основном за ужином, говорили все больше об испанских нравах и запутанной истории этой страны, сравнивали ее с российской. Тут было о чем порассуждать – только семь веков существования с маврами чего стоили… Даже рядом с монгольским игом это был срок.
   Ледников отвлекся от мыслей о вечной молодости и решил пропустить бокал ледяной сангрии – смеси сухого вина, фруктов и специй, этакой «винной окрошки», рецепт которой в Испании можно варьировать бесконечно.
   Устроившись в крохотном баре с холоднющим и мокрым бокалом за столиком, Ледников вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он обернулся. Это была молодая женщина в больших черных очках и белом козырьке, надвинутом на лоб. Лица ее практически не было видно, и тем не менее Ледников узнал ее сразу. Да и мудрено было забыть ее.
   Лера, а точнее, Валерия Олеговна Согдеева, была дочерью компаньона знаменитого олигарха Муромского. Когда началась катавасия с перестройкой и революцией, Олег Согдеев и Муромский прошли вместе весь привычный путь «лихих 90-х» – кооперативы, первые большие деньги, нефть, банк… Муромский всегда был главным в их паре. В натуре Олега Согдеева не оказалось необходимых для очень крупного бизнеса качеств – честолюбия, агрессии и жестокости, он просто хотел жить по-человечески. Он не считал, что жизнь – это экспансия, что размер прибыли важнее всего, что в бизнесе всегда нужно кого-то жрать, чтобы не сожрали тебя. Он был просто умный. И потому в мире бизнеса оказался чужим. Он начал страдать от регулярных приступов тоски и депрессии. Кончилось тем, что он отправил дочь Леру учиться в Лондон, а сам выбросился из окна во время отдыха в Сочи. По поводу того, что он выбросился сам, существовали большие сомнения, но доказательств обратного сразу не нашли, а потом дело забылось.
   Все деньги и акции Согдеева остались жене, которой казалось, что она сильно недополучила в молодости радостей жизни, и хотела получить солидную компенсацию за годы, прожитые в нужде и обидах. Она тут же завела себе молодых любовников, причем нескольких сразу. Они ободрали ее как липку, втянули в безнадежные аферы. В общем, все, что заработал Согдеев перед тем, как выброситься из окна, вдруг куда-то пропало, испарилось.
   Лера, к счастью, успела уже окончить университет в Лондоне и вернулась в Москву. Ее мать к этому времени просто свихнулась от наркотиков и распутства. Лера рассчитывала, что со своим британским образованием и с помощью Муромского, который всегда говорил, что память о его друге для него свята, она сделает карьеру и заработает хорошие деньги.
   Муромский действительно взял ее к себе на работу. Она стала то ли референтом, то ли советником. Он сказал, что со временем, когда она осмотрится и поймет, что такое бизнес в России, он поможет ей открыть свое дело, а пока… А пока она стала его любовницей, хотя никакого желания на сей счет у нее не было. Она была вынуждена согласиться. Вот и все.
   Шло время, открытие собственного дела все время откладывалось, к тому же очень много денег уходило на мать, которая вдруг пристрастилась к походам в казино. Потом господин Муромский пришел к выводу, что держать любовницу в своем офисе – неудобно. На самом же деле там появилась другая девица, посвежее. И он предложил Лере отправиться в Лондон, чтобы наблюдать за его сыном Рафаэлем, вести его хозяйственные дела. Мать тогда после очередного проигрыша разбилась в машине вместе с новым молодым другом, и теперь Лера уже сама захотела уехать из Москвы, надеясь там, в туманном Альбионе, побыстрее абстрагироваться от всей этой московской чехарды, успокоить нервы и решить как ей жить дальше.
   В Лондоне она оказалась один на один с Рафаэлем Муромским. Несколько экзотическое для российских просторов имя сего господина объяснялось просто – его мать была испанкой и носила гордое имя Франциска. А еще они очень не любили друг друга. Вернее, люто ненавидели. Франциска, которая много лет назад вышла замуж за бедного московского фарцовщика Муромского, со временем жутко растолстела и свихнулась от обилия денег, свалившихся на ее мужа. А Рафаэль вырос самым настоящим мерзавцем и подонком.
   Вот так они и жили, ненавидя друг друга, пока однажды Муромского-старшего не нашли в бассейне своей виллы под Мадридом, плавающим, как бревно, лицом вниз. Официально объявили, что у него случился сердечный приступ, хотя были большие подозрения, что ему помогли отправиться на тот свет. Кто? Претендентов, согласно толкам испанской прессы, было много. Жена, сын, который тогда, как нарочно, оказался в Мадриде, конкуренты, «русская мафия», мифический КГБ… Муромский не оставил завещания, и между Франциской и Рафаэлем, матерью и сыном, началась жуткая свара за многомиллионное наследство.
   Лера Согдеева жила тогда в Лондоне в одном доме с Рафаэлем, но не в его апартаментах, а в скромной однокомнатной квартирке на шестом этаже, отведенном под жилье для слуг и обслуживающего персонала. Она следила, чтобы не пустовал холодильник, платила по счетам.
   Что же касается их отношений с Рафаэлем, то его любовницей она не стала. Хотя он этого и добивался. Она видела, что его вовсе не секс интересует. Рафаэлю надо было просто поиметь ее. Именно – поиметь. Для удовлетворения каких-то своих тайных желаний и комплексов. Это началось еще в Москве, когда она была любовницей его отца. Рафаэль знал это. И может быть, именно поэтому хотел, чтобы Лера отдалась и ему тоже. Зачем-то ему это было очень нужно – поиметь любовницу своего отца. Для него, скоро поняла она, поиметь кого-то – самое большое удовольствие в жизни, подлинная радость и наслаждение. Причем сделать это предпочтительно надо было так, чтобы еще унизить человека, нагадить ему в душу, чтобы не забывал.
   Когда началась схватка между матерью и сыном за наследство, Лера подумала, что толстуха Франциска, которую окружала свора хищных испанских адвокатов, вполне может оставить своего отъявленного негодяя сыночка ни с чем. И она решила вытрясти из Рафаэля хотя бы часть денег, которые незадолго до смерти выделил ему отец на покупку завода в Англии, строившего яхты для богачей.
   Для этого она разработала замысловатый и дерзкий план, воплощение которого в жизнь требовало немалых сил, фантазии и организационных талантов. Всем этим Лера была наделена с избытком. К тому же план этот вынашивала давно и приступила к его осуществлению еще в Москве, потому что сначала она хотела вытрясти деньги своего отца из Муромского-старшего. Для этого она провела серьезную исследовательскую работу, дотошно копалась в его прошлом, пока не нашла там сюжет, который можно было раскручивать.
   Муромский-старший провел свою юность в затрапезном рабочем поселке Майский, где, как гласила поселковая молва, у него остался сын, матерью которого была местная учительница, тихая и кроткая. Расписаны они не были, документов никаких не осталось. Учительницы к тому времени, как Лера заинтересовалась этим сюжетом, уже не было в живых.
   Сам предполагаемый сын, которого звали Леонид Горегляд, оказался сильным, красивым парнем, в прошлом десантником и работником милиции, но потерявшим работу из-за ранения, полученного во время задержания опасного преступника. Пенсию он получал нищенскую, бедствовал. Несмотря на боевое прошлое, характер имел зыбкий, неустойчивый. Он всегда колебался, но колебания эти шли не от ума, не от мысли, а от нетвердости и зыбкости характера. То есть совсем не Гамлет, тут другой вариант, более российский, чувствительный, эмоциональный. Наверное, сказалось детство без отца, он вырос под сильным влиянием матери, которая была человеком безответным и робким, не способным на самозащиту. Единственное, что она умела, – уходить от действительности в себя, в мир книг. И фамилия Горегляд подходила ей как нельзя лучше. В классической литературе это, как известно, называется «говорящая фамилия».
   Лера отправилась в Майский, отыскала Леню, но тот предпринимать каких-либо усилий в этом направлении решительно не хотел. Он воевал в горячих точках, был ранен, а в это время настоящими героями страны становились те, кто сделал сказочное состояние на обломках империи. О них трубили газеты, их показывало телевидение, а уж слухи об их богатстве ходили самые фантастические. Среди этих героев был и Муромский. Вот тогда-то город и поселок Майский вспомнили своего блудного сына. Поползли самые дикие слухи о тех временах, когда Муромский химичил в местной типографии, и кто-то вспомнил о его близости со Светой Горегляд, а потом, само собой, сын Светы превратился в сына Муромского.
   Слух крепчал и потихоньку стал одной из легенд поселка Майский, спорить с которым было уже бессмысленно. Леня, который уходил в армию уже сиротой, никогда и в мыслях не державший, что некий мужик в Москве по фамилии Муромский имеет к нему отношение, вернувшись, тут же получил прозвище «сын олигарха». Никаких возражений никто и слушать не хотел. Самое же подлое и невыносимое было то, что на Леню перенесли часть той завистливой ненависти, с которой относились к новым богатеям. Можно было подумать, что Леня что-то от богатств Муромского имеет! А он не имел ничего, кроме дурацких слухов и подозрений, будто ему что-то от богатств «отца» перепадает. И постепенно возненавидел он этого «папашу» по-настоящему. И всякое известие о блудном отце вызывало в нем дикое раздражение.
   Лере тратить время на уговоры было некогда. Она просто влюбила Горегляда в себя. Сделать это было нетрудно, ибо в поселке Майский таких женщин никогда не бывало. Отдавшись ему, она получила возможность вертеть им как угодно – Горегляд просто потерял голову. Ради Леры он был готов на все. Правда, иногда он мог поинтересоваться:
   – А вдруг он, этот Муромский, вообще не отец мне? Если все это слухи и сплетни? Ведь никаких доказательств у меня нет…
   – Их нет, потому что ты их не искал, – с улыбкой отвечала Лера. И мысль эта казалась ему неопровержимой, потому что это была уже его собственная мысль. – Я сама слышала, как Муромский, будучи в хорошем подпитии, несколько раз признавался, что у него вполне может быть ребенок… Где-то там, где он был молод… Больше того, в последнее время это становится его навязчивой идеей. А что касается доказательств вашего родства, то они будут. В Москве сделаем генетическую экспертизу с биологическими материалами обоих Муромских – и старшего, и младшего… Они у меня уже припасены. Ошибка тут абсолютно исключена.
   Через два дня они были в Москве, где в каком-то серьезном медицинском учреждении Горегляд сдал необходимые анализы и через несколько дней получил официальное заключение. Из заключения следовало, что Муромский-старший и Муромский-младший – близкие родственники.
   С этими доказательствами они и отправились в Мадрид, где тогда жил Муромский-старший. Однако им не повезло – олигарха нашли в собственном бассейне, плавающим лицом вниз. Но Леру было уже не остановить. Она придумала новый план. Наезжать на испанскую жену было опасно. Да и плевать она хотела на неведомых детей бывшего мужа, если даже родного сына была готова упрятать куда угодно – хоть за решетку, хоть в сумасшедший дом… Судя по всему, Муромский успел выделить Рафе деньги на сделку по заводу. Пусть делится с братом!
   – Придешь к нему, потребуешь долю, – инструктировала Лера. – Ну, этот выродок рода человеческого нормального языка не понимает. Так что придется действовать жестко. Чтобы до него дошло…
   Рафа, как она и предупреждала, разговаривать вообще не пожелал, сказал, что детям лейтенанта Шмидта не подает, а в следующий раз вообще сдаст в полицию. Пришлось действовать по жесткому варианту. В театре сыпанули ему азелептин в бокал, когда его повело и он перестал соображать, подхватили под руки, погрузили в машину и отвезли на квартиру, где приковали к батарее. Предлагали подписать документы о переводе денег на счета, которые завела Лера. Но Рафа оказался тем еще перцем – визжал и обделывался от страха, но деньги отдавать не хотел.
   Кончилось все более чем печально – сообщника Леры застрелила полиция, а у Рафаэля от пережитого помутился рассудок. Он тем не менее, уже ничего не соображая и подвывая от ужаса, прибрел домой, к Лере…
   Ледников знал всю эту историю достаточно подробно, потому что сам в то время был в Лондоне и оказался в нее замешан. Несчастного Горегляда полиция, обнаружившая квартиру, где держали Рафу, пристрелила, когда тот пытался бежать. А с Лерой, хоть на нее не пало никаких подозрений, тогда произошла метаморфоза, на которую может быть способна, наверное, только русская женщина. Она вдруг поняла, что ее долг теперь – спасать свихнувшегося Рафаэля от сумасшедшего дома, заботиться о нем, потому что больше это сделать некому.
   Потом уже в Москве Ледников прочел сообщение в газетах:
   «Госпожа Валерия Согдеева, доверенное лицо российского бизнесмена Рафаэля Муромского, выступила с заявлением, в котором говорится, что есть все основания бороться за наследство господина Муромского-старшего с его испанской супругой сеньорой Морьентес, проживающей в Мадриде.
   Сам Рафаэль Муромский уже долгое время тяжело болен. Болезнь его связана с серьезными психологическими потрясениями и тяжелым нервным истощением. Слухов вокруг причин его болезни ходит множество. Врачи не делают пока никаких прогнозов. Хотя и подтверждают, что бывают моменты просветления, во время которых Рафаэль Муромский вполне дееспособен.
   Госпожа Валерия Согдеева заверяет, что она никому не позволит воспользоваться нынешним состоянием господина Муромского и сделает все, чтобы его интересы и права были соблюдены. Борьба между ней и сеньорой Морьентес, у которой весьма сложные отношения со своим сыном, судя по всему, будет долгой и трудной. Предсказать ее итог не представляется возможным».
   И вот теперь эта женщина сидела в нескольких шагах от него в испанском баре. Она явно узнала его. Подойти и поздороваться? Зачем? Осведомиться, как здоровье Рафаэля и как там тяжба вокруг наследства? Но на кой ему знать это!
   Размышляя так, Ледников вдруг ясно почувствовал, что двое молодых людей с цепями на здоровенных шеях за столиком в углу наблюдают за Лерой. То есть попросту, «пасут» ее. Причем было совершенно очевидно, что два этих бугая, один тонконосый шатен с близко посаженными глазами, а второй натуральный кавказский джигит, их соотечественники, из чего следовало, что Лера опять замешана в какую-то сложную игру. Впрочем, если принять во внимание размеры наследства Муромского, за которое она сражалась, было бы удивительно, если было бы иначе.
   Лера встала.
   Интересно, подойдет она? Если подойдет, подумал Ледников, эти два бугая сразу заинтересуются, что тут за персонаж объявился. И последствия такого интереса могут быть непредсказуемы…
   Лера прошла мимо, но уголки ее губ чуть дернулись вверх, что можно было принять за приветствие. То есть она давала Ледникову понять, что узнала, но подойти не считает нужным или возможным. Значит, ситуация действительно опасная. И поди угадай, какую игру ведет эта незаурядная дама сейчас.
   – Ты думаешь, она тебя узнала?
   – Уверен.
   Они с отцом сидели после ужина на веранде ресторана, попивая кофе и слушая, как волны ритмично набегают на берег.
   Дневное пекло спало, с моря тянуло прохладой. В общем, «ночной зефир струил эфир». Мать пожаловалась на головную боль и поднялась в номер. Так что они могли разговаривать открыто, не боясь разволновать ее ненужными подробностями дел давно минувших времен.
   – Но подойти не захотела, – задумчиво сказал отец. – Почему?
   – Кто ее знает? – пожал плечами Ледников. – Женщина она непростая. Как говорят в Галисии – las Meigas.
   – И что сие значит?
   – «Ведьма», если речь идет о женщине. Либо человек, имеющий некий магический дар и заключивший сделку с дьяволом. Пожалуй, к ней даже больше подходит второе.
   – То есть она опасна?
   – Ну, если вспомнить, какую комбинацию она разыграла с Муромскими и до какого состояния довела Рафаэля…
   – Но, надеюсь, к тебе это отношения не имеет?
   – Я тоже надеюсь.
   Отец подозвал официанта, попросил принести счет.
   – Ты говоришь, за ней следили?
   – Да. Впрочем, если учитывать, в игре на какую сумму она принимает участие, это неудивительно. Сотни миллионов евро – очень большие деньги. Может быть, это была ее охрана…
   – Может быть. Но пока эти деньги ей не достались. И неизвестно, достанутся ли вообще. А если и достанутся, то когда… Такие тяжбы вокруг наследства без ясного завещания – а Муромский такого завещания не оставил – длятся годами. Люди разумные идут в таких случаях на мировую, не дожидаясь, пока их разорят адвокаты.
   – Мне кажется, ненависть матери и сына достигла такой степени, что мировая уже невозможна.
   Отец чуть заметно усмехнулся:
   – Муромский-старший выдержал свою роль до конца. Думаю, он просто не мог написать завещание. Ни физически, ни психологически. Видишь ли, все деньги, которые попадали в его банк, он совершенно искренне считал своими. Это были теперь его деньги, и тот, кто хотел их забрать обратно, становился заклятым врагом, в отношении которого были дозволены любые средства. Что уж говорить про бюджетные деньги, которые попадали на его счета… Его служба безопасности работала без выходных, защищая своего хозяина. А кроме нее, у него была еще криминальная крыша, которая решала дела с коллегами своего разлива. При этом сам Муромский был порядочный трус, но когда дело доходило до денег, у него отключался даже страх, он впадал в истерическую злобу, буквально обезумевал, как загнанная в угол крыса.
   Официант принес счет. Ледников рассчитался.
   – Пойду к себе, – поднялся он. – Книжку почитаю. Что-нибудь про любовь. Не хватает еще в Испании про наших бандитов думать.
   Отец пристально и со значением посмотрел на него. Ледников успокаивающе поднял руки вверх.
   – Я все понимаю сам. Вокруг денег Муромского крутится масса самого разного народа, готового на все. Поэтому никакого желания участвовать в каких-либо делах этой ведьмы, играющей с дьяволом, у меня нет.
   – Как раз это я и хотел услышать, – улыбнулся отец.

   Глава 2
   Aguzar las pasiones
   Разжигать страсти

   Мобильник зажужжал где-то около двух часов ночи. Ледников долго смотрел, как телефон елозит по столу, потом все-таки нехотя встал. Он был совершенно уверен, что звонит Лера, и, взяв мобильник, уже придумывал легенду, доходчиво объясняющую, почему они никак не могут встретиться.
   Но это была не она. Из Москвы звонил хозяин коттеджа. Приятель был сильно навеселе, как и положено настоящему художнику. Если учитывать, что в Москве было уже четыре утра, можно было понять, что загуляли там основательно.
   – Тимофей, что тебе там не спится, – пробурчал Ледников, зевая и вздыхая. – У нас уже два часа ночи.
   – Ледников, кто в Испании спит об эту пору? Там у вас все только начинается!
   – У кого, может, и начинается.
   – Старик, тут такое дело… У меня там есть приятельница, журналистка, которая зачем-то занимается нашими бандитскими делами. Я случайно проболтался, что ты можешь поведать ей кое-что интересное, ну и…
   – Что и?
   – Завтра она тебе позвонит… А может, и прямо заявится поутру – она дама решительная и настойчивая. Ты уж не отшивай ее сразу, ладно? Расскажи там пару историй из своего боевого прошлого.
   – Что имеешь в виду?
   – Ну, что-нибудь про нравы и обычаи наших бандюков… Она будет счастлива.
   – Так она что – испанка?
   – Испанка! Не вздумай ей такое сказать! Она – каталонка. А Каталония, запомни, не Испания. Ну, сам понимаешь, «Реал» и «Барса», Мадрид и Барселона и все такое прочее… Девка, кстати, классная. Потом спасибо скажешь. Только уж больно идейная, на предмет каталонской независимости сдвинутая. Ты с ней на сей счет не шути – не поймет.
   – Нурия, – представилась она. И тут же добавила:
   – Вполне обычное каталонское имя. В паспорте – Нурия Жоффрен.
   Ледников кивнул. Все понятно, бедняжка всю сознательную жизнь объясняет, что у нее не арабское, а обычное каталонское имя. И, разумеется, она сразу заметила тень удивления, отразившегося на его лице, когда он услышал это самое «Нурия». На самом же деле его удивило не имя, а то, что девушка вполне прилично говорит по-русски. Вот это для Каталонии уже действительно необычно.
   Он посмотрел на свои голые ноги, запахнул поплотнее халат, в котором вышел к калитке, и предложил:
   – Пойдемте, выпьем кофе.
   Нурия мило улыбнулась и прошла во дворик коттеджа.
   Оставив Нурию снаружи, за круглым плетеным столиком, он отправился на кухню – готовить кофе. По дороге скинул халат, натянул джинсы и майку. С улыбкой подумал, что надо было бы надеть белую майку ненавистного поклонникам «Барселоны» мадридского «Реала». Но, с одной стороны, у него такой просто не было, а с другой – дама могла за это и кофе вылить на голову – нрав у нее, совершенно очевидно, был горячий. Кстати, сама она была в классических сине-гранатовых цветах «Барселоны».
   Можно было осмыслить первые впечатления. Девица, как выразился Тимофей, действительно классная. Высокая, практически одного роста с Ледниковым, выразительные темные глазища, крупный, но изящный нос, каштановая грива, вольные, раскованные движения… Вполне может сойти за супермодель. Судя по реакциям, естественным и спокойным, без всякого кокетства, умна и знает себе цену. Выглядит молодо, хоть, пожалуй, уже к тридцати. Но откуда русский язык?
   – И откуда же у каталонки такой русский? – поинтересовался он, когда кофе был продегустирован и вежливо одобрен.
   – Выучила. Начинала еще в университете на филологическом, была в России… А главное, несколько лет работала с вашими туристами, которых с каждым годом приезжает все больше и больше.
   – Работала?
   – Да, года четыре назад друзья предложили попробовать себя в журналистике – писать о русских в Каталонии. Ведь их с каждым годом все больше. Я попробовала, и вот… Теперь пишу о русских у нас.
   – О русских или о русской мафии? – уточнил Ледников.
   – В последнее время больше о мафии. Знаете, я не хочу, чтобы Каталония стала прибежищем для ваших бандитов и преступников. Нам хватает своих.
   – Понятно. Но… Уж коли вы специализируетесь на российском преступном мире, должны знать, что понятие «русская мафия в Испании» – слишком широко и неверно. Среди уголовников, нашедших здесь прибежище, весьма много представителей новых, так называемых постсоветских государств. Например, грузин.
   – Мы их не различаем. Они для нас все одинаковы, – безапелляционно отрезала Нурия. Вот так – не различаем и различать не хотим.
   – Странно слышать это от представительницы гордой Каталонии. Представители гордой и независимой Грузии вас бы не поняли.
   – Когда речь идет о свободе и культуре, я различаю Грузию и Россию. Но никакой разницы между преступниками не вижу, – ничуть не смутилась Нурия.
   – Понятно, – кивнул Ледников. – Так называйте их грузинской мафией. Почему именно русская?
   – Потому что все они вышли из России.
   Ледников вздохнул. Такова она, судьба больших народов, – все грехи и зло от них, а все светлое и доброе – вопреки им. А ведь в жизни и истории бывает и наоборот. И бывает весьма часто.
   – Ну, что ж, будем считать, что с теоретической частью мы покончили, – усмехнулся Ледников. – Перейдем к делам практическим. Что вас интересует? Что вы рассчитываете от меня узнать?
   Нурия решительно отодвинула от себя пустую чашку.
   – Вы знаете, что сейчас в Мадриде идет процесс над вашим вором в законе Георгием Арчиловым. Его кличка – Сатрап.
   – Слышал краем уха… Но без особых подробностей. Я все-таки приехал сюда отдыхать, – напомнил Ледников.
   Нурия просто пропустила это уточнение мимо ушей.
   – Его обвиняют в отмывании денег, организации преступного сообщества, торговле оружием и людьми…
   – В Испании, – уточнил Ледников. – Всем этим он занимался уже в Испании.
   – Да, уже здесь, у нас. Он прибыл сюда десять лет назад. Обзавелся несколькими виллами, каким-то легальным бизнесом, но занимался тем же самым, чем занимался в России. После известной операции «Шмель», во время которой были задержаны сразу два десятка членов «русской мафии» в Испании, на него были получены показания… Но Сатрап бежал. Он был объявлен в международный розыск и полтора года назад задержан в Арабских Эмиратах и выдан Испании…
   Ледников слушал рассеянно. Богатую событиями и смертями историю вора в законе Сатрапа он знал получше этой напористой каталонской красавицы, однако решил этого не демонстрировать. Во всяком случае, пока. В конце концов, он действительно на отдыхе.
   – И что испанская прокуратура? – поинтересовался он.
   – Она требует для него четырнадцать лет лишения свободы.
   – Прилично.
   – Но он отвергает все обвинения! – воскликнула Нурия.
   – Разумеется.
   – Он выдает себя за добропорядочного бизнесмена, любящего отца двух маленьких детей, с которыми его разлучили. На вопросы отвечает на довольно приличном испанском языке. Говорит, что следствие ввели в заблуждение, он вовсе не главарь организованной преступной группировки и не имеет сообщников. И вообще он никогда не занимался торговлей оружием и не владел в Москве крупными казино, откуда его банда и получала деньги, которые отмывала в Испании.
   – Я надеюсь, у прокуратуры есть доказательства?
   – Прокуратура утверждает, что, кроме отмывания денег, его группировка помогала одной частной российской нефтегазовой компании «Петро» проникать на испанский рынок. По данным следователей, не только испанских, но и швейцарских, сам Сатрап владеет пакетом акций «Петро»…
   – Он и это отрицает?
   – Нет. Но он говорит, что пакет этот совсем небольшой. Он действительно, приехав в Испанию, хотел вести дела вместе с «Петро», но быстро понял, что у него ничего не получится. Он не богат, но на приличную жизнь ему хватает, и потому он вовсе не собирался рисковать своим положением в Испании. Так что здесь он просто жил, растил детей и учил их испанскому языку. А главная его цель – чтобы дети получили испанское гражданство и стали полноценными гражданами Испании. Страны, в которую он влюблен и которой не может сделать ничего плохого, – скривила губы Нурия.
   – Очень трогательно.
   – В общем, он утверждает, что его оклеветали некие силы.
   – А о том, что он стал жертвой русского империализма, который отнимает у граждан независимой Грузии бизнес, мстя им за свободолюбие и любовь к демократии, сеньор Сатрап не говорил? – невинно поинтересовался Ледников.
   По тому, как Нурия на какое-то время запнулась, можно было сделать вывод, что Сатрап разглагольствовал и на сей счет. Но пламенная каталонская сепаратистка не хотела об этом говорить – ей не хотелось, чтобы сии дорогие ей мысли были связаны с таким персонажем, как Сатрап. В общем, обычная история – не лапайте хрустальную мечту моего детства своими грязными руками, хоть придется понять, что лапать будут неизбежно.
   – На суде еще шла речь о том, что он пытался бежать из тюрьмы, для чего предлагал тюремщику взятку в двадцать тысяч евро, – продолжала перечислять подвиги Сатрапа Нурия. – Но он утверждает, что всего лишь просил тюремщика тайком приобрести ему мобильный телефон, чтобы говорить с семьей и детьми.
   – Телефон за двадцать тысяч евро? Видимо, не простой телефон.
   – Он сказал, что назвал эту сумму в шутку, просто так…
   – И что суд? Поверил?
   Нурия пожала плечами:
   – Не знаю.
   – Так что вас беспокоит? Мало ли какую чушь Сатрап будет нести, чтобы выглядеть добропорядочным бизнесменом. Благородный и независимый испанский суд разберется.
   Нурия саркастически улыбнулась:
   – У меня впечатление, что суд идет как-то не так…
   – Что доказательства обвинения слабы? Или у Сатрапа очень сильные адвокаты?
   – Адвокаты у него действительно хорошие. Вчера суд объявил перерыв, что адвокаты Арчилова уже сочли хорошим знаком. По их словам, «складывается ощущение, что у суда недостаточно доказательств виновности обвиняемого»… Суд объявил перерыв и может выпустить Сатрапа под залог! Вы представляете себе!
   – Ну, наверное, ему запретят покидать Испанию…
   – Да, и обяжут являться два раза в неделю в полицейский участок – по понедельникам и четвергам!
   Ну, вот мы, кажется, и добрались до сути визита, подумал Ледников. Предисловие закончилось, сейчас сеньора перейдет к делу.
   – Я хочу воспользоваться перерывом и опубликовать несколько материалов, доказывающих, что Арчилов – самый настоящий преступник, заслуживающий самого строго наказания, – сурово объявила Нурия. Выглядела она при этом непреклонной и неумолимой воительницей древнего мира.
   – То есть хотите оказать давление на суд? – уточнил Ледников.
   – Да! И меня никто не остановит. Я не собираюсь безучастно наблюдать, как наша страна становится прибежищем бандитов и уголовников, которые насаждают у нас свои порядки!
   Глаза Нурии пылали искренним гневом. Искренние чувства всегда впечатляют, даже если за ними сомнительные основания. А уж когда и основания заслуживают уважения…
   – Я так понимаю, вы хотите, чтобы я дал вам какую-то информацию на сей счет? – серьезно спросил Ледников.
   – Да, именно для этого я и приехала.
   – Видите ли, я давно не занимаюсь подобными делами. Я не располагаю ни официальными данными, ни документами. Все, что я могу – высказать кое-какие общие соображения на сей счет. Но вряд ли на их основе можно предъявить суду что-то серьезное.
   Нурия отодвинула от себя давно пустую чашку.
   – Понятно. Ну, что ж…
   В голосе ее явно прозвучала насмешка и чуть ли не презрение. А как еще относиться к тому, кто не хочет участвовать в освобождении прекрасной Каталонии от ужасных «русских бандитов». Только когда таких же бандитов брали в Москве, она наверняка обрушивала свой гнев на российских империалистов, которые занимаются в своей столице этническими чистками.
   Он проводил Нурию до калитки. На улице ее ждал зеленый «ситроен». Она уселась в машину. Откинулась прямой спиной на спинку кресла, вытянутые прямые руки положила на верхнюю часть руля и на какое-то мгновение замерла в этом положении. В этот момент она будто сливалась с машиной, превращаясь в одно целое с ней.
   У Ледникова гулко заколотилось сердце. Именно так чувствовала себя в машине Анна Разумовская, его Анетта, женщина, которая вошла в его жизнь еще в студенческие годы и никогда не уходила из нее, что бы ни происходило. «Мы будем всегда», – часто говорила она, и у Ледникова не было оснований ей не верить. Но два года назад ее убили в Швейцарии – ее машину столкнул в пропасть грузовик. Ледникову тогда удалось выяснить, кто именно это сделал, и свести с ними все счеты, но Анетты Разумовской уже не будет рядом никогда.
   Он вдруг обнаружил, что «ситроен» Нурии давно скрылся, а он стоит один на улице под палящим солнцем и не понимает, что теперь ему делать.
   И весь долгий и невыносимо жаркий день мысли о прошлом не покидали его. Нахлынувшие воспоминания о Разумовской слились со строками поразившего когда-то рассказа Бунина «Холодная осень». В нем холодным осенним вечером русский офицер, уходя на войну, прощается с невестой и говорит: «Если меня убьют, я буду ждать тебя там. Ты поживи, порадуйся на свете, а потом приходи ко мне…» Его убили через месяц, а она прожила длинную, полную страданий и одиночества жизнь. И уже в самом конце ее поняла, что в ней, в этой самой жизни, не было ничего более важного и прекрасного, чем тот последний вечер небывало холодной осени, и что жила она с верой, что он ждет ее где-то там, такой же молодой и прекрасный.
   Так и Ледникову теперь хотелось верить, что Разумовская, молодая, ничуть не изменившаяся, ждет его там и простит ему все прегрешения и слабости, когда они встретятся.
   За ужином с родителями он был столь молчалив и рассеян, что они посматривали на него озабоченно, пришлось сослаться на головную боль. Вернувшись в коттедж, растворил окна и плюхнулся, не раздеваясь, в нагревшуюся за день и все еще не остывшую постель.
   Ты поживи, а я буду тебя ждать там… Ты поживи, а я буду тебя ждать там…

   Глава 3
   Vaya tios!
   Знай наших!

   Это был уже ставший привычным за несколько дней в Испании добропорядочный семейный ужин – Ледников, мать и отец. Пили вино, рассуждали о достоинствах каталонского кулинарного стиля mar i muntaya, в котором сочетаются вроде бы несочетаемые продукты моря и гор, например фрикадельки из ягненка и каракатица или курица и креветки, в общем, самые неожиданные контрасты вкусов, температур и фактуры: типа кальмаров с шоколадом или гуся с грушами…
   А еще Ледников просвещал родителей на предмет великого футбольного противостояния «меренгос» и «блауграны», «сливочных» и «синегранатовых», «Реала» и «Барсы», Мадрида и Барселоны. Противостояния, за которыми не какие-то куцые футбольные споры, а скрежещущее и безжалостное столкновение жизней, философий, безудержных и неумолимых, как рок, страстей.
   О, это древнее противоборство двух самых крупных испанских городов – имперского, стройного, делового Мадрида, вознесенного волей короля на месте не выдающейся ничем деревушки в центре государства на полуострове, и красавицы Барселоны, возникшей на месте древнеримского города между морем и двумя высоченными холмами. «Реал» как представитель единого государства, подчинившего и вознесшего народы и провинции, и Каталония, которая всегда помнит о том, что хочет отделиться от Испании и быть только сама собой… В самом начале Гражданской войны в Испании франкисты заняли Барселону и расстреляли президента «сине-гранатовых». Диктатор запретил каталонскую автономию и каталанский язык, и единственным местом, где говорили на каталанском, остался стадион «Ноу Камп». Только на стадионе каталонцы могли тогда выкрикнуть слова нескончаемой ненависти в лица футболистов мадридского «Реала», и именно тогда на стадионе «Барселоны» был развернут знаменитый плакат «Каталония – не Испания», который и сейчас присутствует на всех битвах между «белыми» и «сине-гранатовыми»… И было сказано тогда: «Мы собираемся здесь во имя нашей борьбы потому, что „Барса“ больше чем клуб». Это словосочетание «Mes que un Club» («Больше чем Клуб») становится девизом «Барселоны» навсегда… Благодаря другу-художнику, Ледников был на этих играх между «Реалом» и «Барсой», так называемом El Clasico, и в Мадриде, и в Барселоне. И он видел, как это бывает, своими глазами.
   Вот по Мадриду, по Кастельяне, где уже зажглись вечерние огни, в окружении полицейского кортежа медленно движется громадный бас, на ветровом стекле которого красуется надпись «F. C. Barcelona».
   «Пута „Барса“, пута „Барса“! Хей! Хей!» – беснуются болельщики «Реала». «Барселона» для них всегда только puta, шлюха, которую они могут только презирать и ненавидеть. А ведь недавно еще были времена, когда автобус неотступно «вели» от гостиницы до самого стадиона, закидывая камнями. Сейчас времена иные, политкорректные, везде полиция и камеры слежения, а когда-то… Еще несколько лет назад, когда каталонцы победили на «Сантьяго Бернабеу», «мадридисты» выбили в нем все стекла, а футболисты лежали на полу, закрыв головы руками, осыпаемые звенящими осколками. Сегодня уже не то, но игроки из Каталонии в Мадриде идут в раздевалку с каменными лицами, погруженные в себя – ни дать ни взять солдаты, отправляющиеся на войну. В Барселоне же белостеклянную тушу автобуса «Реала» встречают воплями «Mandril, mandril! Ovejas, ovejas!». «Овцы» – презрительная кличка «мадридистас». Их снежно-белый автобус подъезжает к сине-гранатовому жерлу «Ноу Камп» словно чужеродное создание из иного мира. Однажды один модный дизайнер, которому поручили сделать новый дизайн синегранатовой формы, ввел туда новый и чрезвычайно, на его взгляд, изысканный элемент – тончайшую белую полоску. Дизайнер был проклят и изгнан, а святотатственная форма чуть ли не сожжена. Чтобы никто не мог видеть этого позора – белого рядом с сине-гранатовым…
   Знаменитый португальский футболист Луиш Фигу как-то сказал, тщательно подбирая слова: «В футболе множество неприятных вещей. Но ничего нет страшнее, чем перейти из „Барсы“ в „Реал“. Или наоборот. Ты становишься Иудой». Великий футболист, перебравшийся из Барселоны в Мадрид, он на себе испытал все прелести такого действа. Даже в Мадриде он передвигался только с охранниками. В Барселоне же пытались поджечь его дом. Во время игры на «Ноу Камп» в него бросили бутылку виски и свиную голову. А когда каталонские болельщики прорвали полицейский кордон, Фигу вынужден был бежать от фанатов, вчера еще поклонявшихся ему. Знаменитая радикальная группировка барселонских болельщиков «Boixos Nois» провела акцию ритуального сжигания футболок Фигу за пределами города, которую снимало местное телевидение…
   Мать слушала с улыбкой, отец с некоторым изумлением – оба они от футбола были совсем далеки. Но тут-то дело было не в футболе, не в ударах ногой по мячу, а совсем в ином – в страстях и заблуждениях человеческих.
   – Ты что – болельщик «Барселоны»? – решил уточнить отец.
   – Я? Нет, для этого я слишком хорошо знаю, чем обычно оборачивается борьба с империализмом. Трогательные интеллигенты, заботящиеся о своих культурных корнях, неминуемо начинают выступать «за отделение цивилизованных развитых регионов Северной Италии «от мафиозного нищего юга». А романтичные каталонские сепаратисты морщатся от того, что им надоело кормить «отупевших от бесконечной сиесты дармоедов из Андалусии», которые мало того что ленивые нищие, так еще и «полуарабы»… И расширения своих прав, оказывается, невозможно добиться без унижения других? Если нет боязни, что империя тебя накажет, можно глумиться. Как сказал мне один знакомый, испаноязычных в Каталонии скоро обяжут вешать отличительный знак на рукав.
   – Ну, это преувеличение, – улыбнулся отец. – И сильное.
   – Да, но ведь дети испаноговорящих, живущих в Барселоне, не имеют теперь возможности учиться здесь на испанском языке. Вообще, мне сдается, в идее каталонской независимости есть банальная политическая спекуляция. Пляска с бубном и искусственное разжигание страстей на пресловутом трехвековом угнетении каталонской культуры. Угнетение давным-давно закончилось, но… Во-первых, извольте расплатиться с нами. Во-вторых, теперь мы свою уникальность будем внедрять всеми имеющимися средствами, в том числе и насильно… И цель здесь понятна. Что мы ее не знаем? Чем больше автономии, тем больше возможностей у местной власти плодить кормушки для себя и близких – местечковые министерства и институты, иностранные представительства и прочая, и прочая. Молодые особи с некрепкими мозгами тем временем расписывают заборы экстремистскими надписями и жгут на улицах портреты короля и испанские флаги… А группа местных старшин на этом фоне хапает все больше и больше…
   – Совершенно украинская ситуация, – вздохнул отец.
   – Вот именно. Со своими тараканами. И уже в ход идут идеи о превосходстве каталонской нации, которая может позволить себе все – ей, видите ли, положено за годы угнетения… А скажи каталонцу, что тут сейчас ущемляют права испаноговорящих, он тебе скажет, что это не проблема каталонцев. Вот так изящно. Они замкнулись в своих проблемах и считают, что имеют на это полное право, даже когда задевают или обижают других. Они уверены, что им можно, им простительно, это справедливо и нельзя осуждать… Можно в разговорах между собой презрительно называть остальных испанцев «потомками андалусской цыганвы» и принципиально не переходить на испанский в разговоре с ними. Это принципиальное «непонимание» языка «поработителей», хотя этот язык один из самых распространенных в мире… Зато со счастливой улыбкой говорить на жутком английском…
   – А ты помнишь, что писал об испанском сепаратизме Хосе Ортег-и-Гассет? – негромко спросила мать. – Еще в 1920 году? – Мать преподавала много лет в университетах. И потому ее реплики зачастую носили академический характер. Но эта тема не была для нее сугубо умозрительной. Несколько последних лет она провела в университете Братиславы, а известно, что отношения словаков с чехами, которых словаки называют немцами, весьма напоминают отношения испанцев и каталонцев.
   – В «Дряхлеющей Испании»? – вспомнил Ледников.
   – Да.
   – Ну, не буквально…
   – А писал он, что каталонцы жалуются на угнетенное состояние, хотя они самый привилегированный народ Испании. Но нынешняя Испания одряхлела и не может предложить нации ни грандиозного проекта, ни великих предприятий, ни чудесных идеалов… И в такой ситуации неминуемо возникает вопрос: а стоит ли нам жить вместе? Ибо жизнь – движение вперед, направленное от настоящего в будущее. И только бледных отзвуков пусть и великого, и героического прошлого тут недостаточно. Ну, что-то в таком духе, – махнула рукой, словно стесняясь чрезмерного пафоса, мать.
   – Пусть так, но самим-то нужно отвечать за себя, за то, что вами двигает… При этом, наверное, нужно еще оставаться приличными людьми. А то все и всех засовывают в свой узколобый национализм, как в испанский сапог. И попробуй в нем уйти далеко.

   Глава 4
   Porier sal en la mollera
   Насыпать соль на затылок (Вправлять мозги)

   В какой-то момент он, видимо, заснул. Потому что вдруг увидел в дверном проеме чью-то фигуру и никак не мог понять, откуда она взялась. Человек несколько раз негромко стукнул в распахнутую дверь.
   – В чем дело? – по-испански спросил Ледников. – Кто вы? Что вам надо? – Подобные загадочные визиты не нравились ему по определению.
   Негромкий женский голос ответил по-русски:
   – Это Лера… Согдеева…
   Вот так. Всего-навсего. Ледников спустил ноги на пол, пригладил волосы.
   – Только не включайте, пожалуйста, свет! – предупредила она. Вот только этого и не хватало – сидеть в темноте. – И к чему такая таинственность? – раздраженно спросил Ледников.
   – Просто я не хочу, чтобы нас видели вместе.
   – Кто?
   – Я вам сейчас расскажу…
   – А это обязательно – мне рассказывать? Я что-то не помню, чтобы обещал вам помогать…
   – А мне больше не к кому обратиться.
   – И вы думаете, это меняет дело?
   – Но вы ведь не выгоните меня.
   – Рассчитываю, что вы уйдете сами.
   – Но выслушать меня вы можете?
   – Зачем? – холодно осведомился Ледников. – Вам что, хочется просто высказаться перед кем-то? Вряд ли. Вы не из таких. Значит, вам что-то обязательно понадобится. Не знаю что именно – помощь, информация, может, просто совет… Но я-то тут при чем?
   – Тогда, в Лондоне, мне показалось, что вы – человек, который не отталкивает руку, протянутую за помощью.
   – Все зависит от того, чья это рука.
   – Понятно. Я готова заплатить, если…
   – Послушайте, Лера, я вовсе не частный детектив, который ищет работу. У меня совсем другая специальность. А здесь я и вовсе на отдыхе.
   – Я знаю. И все же…
   – Ладно, заходите. Пойдемте на кухню, что ли…
   Вытащив из холодильника бутылку минеральной воды и сделав пару больших глотков, Ледников подумал, что сейчас лучше всего было бы не слушать чужие тайны, а выкупаться в ночном море. Но предлагать сие упражнение нежданной гостье он не стал, потому как это вряд ли входило в ее планы.
   – Итак, я вас слушаю, – сказал Ледников.
   Вежливо выслушать и вежливо, но твердо расстаться – таков был его немудрящий план. Было ясно, что выпроводить ее просто так не удастся. Она явно настроена изложить свое дело.
   Лера подошла к окну, тревожно оглядела пустой, залитый лунным светом дворик.
   – Чего вы так боитесь? – хмуро спросил Ледников. – За вами что – следят? Вам угрожают?
   – И следят, и угрожают.
   – И кто же?
   Лера повернулась к нему лицом:
   – Вы знаете, в какой мы сейчас с Рафой ситуации?
   – Что-то слышал. Но и только. После Лондона я, признаться, не следил за вашей деятельностью. Вы уж извините.
   В нем уже проснулся хитрый и внимательный следователь, давно знающий свое дело и ведущий себя согласно обстоятельствам. В данной ситуации самое выгодное было – показать ей, что он совсем «не в теме», и выслушать ее интерпретацию истории. А потом, уже сопоставив то, что он знает, с тем, что услышал, попытаться понять, какую игру ведет эта хитроумная las Meigas.
   – Кстати, если вас интересует мое мнение, вам следовало изначально идти на мировую и попросту разделить наследство Муромского…
   – Мать Рафы, сеньора Морьентес, категорически не хотела этого… Нам пришлось обращаться в суд. Но дела Муромского оказались слишком запутанными, разбирательство тянется и тянется, а у нас с Рафой просто заканчиваются деньги. Его лечение стоит очень дорого, если учитывать, что здесь требуется строгая конфиденциальность. Я не хочу, чтобы его состояние обсуждали в газетах и полоскали по телевидению.
   – Думаю, в Испании сеньора Морьентес обладает определенными преимуществами.
   – Разумеется, здесь она своя, и испанцы заинтересованы в том, чтобы деньги остались в стране. Но дело не только в ней, но и в ее адвокатах. Сама она только глупая и жадная баба, но ее окружает свора адвокатов, которая кормится на этом процессе. А один из них, некий Гонсало Навас, по-моему, рассчитывает после победы прибрать к рукам все деньги. Она испытывает к нему тяжелую страсть пожилой женщины, и он крутит ею как хочет. А мы с Рафой противостоим им практически одни.
   – У вас что же, нет адвокатов?
   – Есть, но они, во-первых, были не самые лучшие. А во-вторых, как я установила, фактически работали на того же Наваса…
   – Вы сказали – были? – уточнил Ледников.
   – Да, потому что сейчас у нас новые адвокаты.
   – А на них вам денег хватило? Откуда же они взялись?
   – Откуда… Представьте себе, из России.
   – Вот как. Любопытно.

   – Еще как! В один прекрасный день ко мне явился элегантный мужчина лет тридцати пяти в очках без оправы, со странным маленьким ротиком, похожим на куриную гузку, и чудной русской фамилией Келлер… – Лера внимательно посмотрела на Ледникова, явно пытаясь уловить, какое впечатление произвело на него это известие. Но лицо его было непроницаемо. – И сказал он мне, что знает все наши с Рафой затруднительные обстоятельства и готов помочь. Вернее, это готовы сделать серьезные люди, интересы которых он представляет.
   Ледников понимающе кивнул. Ситуация потихоньку прояснялась. – И на каких условиях? Сколько процентов от наследства Муромского он за это потребовал?
   Лера чуть помедлила.
   – Пока конкретные цифры не назывались. Было сказано, что к ним мы вернемся после окончания суда. Но, думаю, процент будет серьезный. Потому что мне объяснили, что серьезные люди – это парт неры Муромского еще со времен первоначального накопления капитала. И я, зная судьбу своего отца, должна понимать, что это правда, так как Муромский патологически не любил отдавать долги, а тем более, делиться.
   Ледников повертел в руках бутылку, отпил еще пару глотков.
   – И кто же эти серьезные люди? Их фамилии не звучали?
   – Пока нет.
   – Господин Муромский действительно кинул в своей жизни очень многих…
   Лера усмехнулась: – Я бы даже сказала – слишком многих. Весь его бизнес держался на этом. Вернее, это был его бизнес – кидать других.
   – Ну и что было дальше?
   – А дальше мы попали под плотную опеку наших благодетелей. Кроме адвокатов, за нами с Рафой присматривают несколько громил, якобы заботящихся о нашей безопасности.
   В том, что это правда, Ледников мог убедиться сам днем в баре на пляже.
   – Ну что ж, честно говоря, тут нет ничего удивительного, – решил подвести он какие-то предварительные итоги. – Деньги Муромского слишком велики и слишком грязны, чтобы не появились охотники оторвать себе от них кусок. Вы должны были это понимать, когда встревали в историю с дележом наследства.
   – Что именно я должна была понимать?
   – Понимать, что решили взять не по чину – силенок не хватит. Если за той же сеньорой Морьентес испанское государство, готовое при нужде вступиться за нее, то кто за вами?
   – Я все это понимаю. Как понимаю и то, что после того, как нам удастся что-то отсудить, благодетели заставят перевести деньги на нужные счета, а потом… Хорошо, если меня хотя бы оставят в живых, а скорее всего, убьют… Рафу упрячут в сумасшедший дом. Все это я прекрасно понимаю.
   – Ну, зачем вас убивать? Если у вас отнимут деньги…
   – Потому что это – бандиты. Нормальные российские бандиты, которые решают вопросы без всяких там изысков, самым простым и доступным их соображению путем.
   Ледников медленно допил воду, встал и сунул пустую бутылку в мусорное ведро.
   – Ну и что дальше?
   – Вы хотите спросить, какое вам до всего этого дело?
   – А что еще я должен, по-вашему, спросить?
   – То есть вы не хотите нам помочь?
   – А с какой стати я должен вам помогать?
   – В случае успеха я готова вам заплатить. Не просто деньги, а очень большие деньги. Столько у вас еще не было…
   Ледников вздохнул:
   – Видите ли, Лера, меня не интересуют очень большие деньги. Потому что это обуза, которую я не хочу взваливать на себя. Я обойдусь деньгами, которые позволяют мне жить так, как я хочу, не тратя на них свои умственные и душевные силы. Вам лучше всего обратиться в испанскую полицию. Там люди решительные и умеющие действовать.
   Лера вздохнула:
   – Я понимаю… Скажите, а я не могла бы попросить вас о, так сказать, разовой помощи?
   – Кого-то замочить? – засмеялся Ледников.
   – Нет.
   – Значит, разузнать, что это за серьезные люди пожаловали к вам за своей долей наследства Муромского?
   – Я о другом. Вы сами сказали, что за сеньорой Морьентес стоит государство. Я подумала, а может, и наше любезное отечество заинтересуется ситуацией с деньгами Муромского? Все-таки мы с Рафой – граждане России. И могли бы перевести отсуженные деньги на родину. Тем более, значительная часть денег Муромского, как вы сами знаете, когда-то принадлежали российскому бюджету.
   Ледников невольно восхитился столь изящному ходу мысли. Девушка способна на многое и ничего не боится. Кто знает, хорошо это или плохо, но, судя по всему, сражаться за деньги она будет до конца, до последнего вздоха. К тому же она-то уверена, что в деньгах Муромского значительная часть – деньги ее несчастного отца, смерть которого была слишком подозрительной и слишком выгодной Муромскому…
   – Какое я имею отношение к российскому государству? – пожал он плечами. – Я давно уже не госслужащий.
   – Я подумала… Сейчас в Испании находятся представители нашей прокуратуры в связи с процессом над мафией. Может быть, вы скажете им о ситуации в связи с нашим делом? Почему бы им не заявить, что они следят за ним и готовы помогать своим гражданам?
   – То есть вам с Рафой?
   – Да, нам, гражданам России. Я не могу сама встретиться с ними, а вам ничего не мешает это сделать. Вы сами работали в прокуратуре, ваш отец…
   – Стоп, девушка, – резко перебил ее Ледников. – Забудьте про моего отца. И даже не вспоминайте о его существовании. Никогда. Вы как-то очень легко распоряжаетесь людьми, вам не кажется?
   – Извините. Я не хотела. Но поймите, я в отчаянии! Я боюсь. За себя, за Рафу… Боюсь, понимаете! До отчаяния, до тошноты!
   – Откажитесь от денег Муромского, от суда. И спите спокойно.
   – Я уже не могу!
   – Не хочется напоминать вам о жадности, которая губит…
   – Вы не понимаете! Дело уже не только во мне. Мне не дадут!
   – Что вам не дадут?
   – Они, эти люди, не дадут мне выйти из процесса, неужели вы не понимаете?!.. Меня или убьют, или заставят продолжать силой, а убьют потом. Как вы не понимаете? Валентин Константинович, вы же все понимаете!
   Она стояла у окна, поднеся руку к горлу, словно пытаясь сдержать рыдания.
   – Извините, мне не надо было приходить… Мне пора, а то они могут обнаружить мое отсутствие и тогда…
   И она исчезла. Так же неожиданно, как появилась.

   Глава 5
   Anndar a monte
   Идти горой (Пойти по плохой дорожке)

   Проснувшись с гудящей от бессонной ночи головой, Ледников тут же отправился на пляж, рассчитывая, что морская вода подействует целительно, и плавал долго, до полного изнеможения. Чашка кофе в баре окончательно привела его в нормальное состояние. Отец с матерью отправились рано поутру на какую-то экскурсию, когда они вернутся, было неясно. Можно предаться блаженному чувству одиночества…
   Обедать он решил у себя – в холодильнике были какие-то мороженые штуки, до которых у него еще не доходили руки. И вот теперь можно было ознакомиться с запасами, оставленными еще месяц назад Тимофеем. Зная его вкусы, он мог рассчитывать если уж не на омаров, то на креветки или кальмаров. А на худой конец пиццу с морепродуктами.
   Ледников брел под уже всерьез раскалившимся солнцем по пустынной дороге в шлепанцах и драных джинсах, майку нес в руке. Вдруг рядом с ним совершенно по-киношному затормозил белый «мерседес». Дверца распахнулась, из машины высунулся человек в тончайшем белом костюме и белой же шляпе.
   – Валентин Константинович! – радостно прокричал он. – Какими судьбами в Испании?.. Какая встреча! Садитесь, подвезу. – У человека был странно маленький ротик, похожий на куриную гузку. И он носил чудную фамилию Келлер.
   – Да мне тут недалеко, как-нибудь дотопаю, – стал отнекиваться Ледников.
   Ясно было однако, что разговор с Келлером неизбежен. Как ясно было, что и появился он тут вовсе не случайно. Ледников даже глянул по сторонам – не сопровождает ли Келлера парочка мордоворотов для придания его предложению большей убедительности. Но вроде бы никого поблизости не было.
   – Господи, Валентин Константинович, что же мы с вами как неродные? – засмеялся Келлер. – Встретились в каком-то испанском захолустье двое русских и вместо того, чтобы от радости при виде своего человечка пропустить по графинчику доброго испанского вина, начинают препираться!..
   – Ну, отчего же не пропустить? Пропустить можно, – не стал спорить Ледников. – Места знаете? А то я тут еще не осмотрелся.
   – Знаем, знаем мы тут хорошие места! Уж чего-чего, а это…
   – А как там с дресс-кодом?
   Ледников с сомнением оглядел свой наряд.
   – Нормально там с дресс-кодом, – замахал руками Келлер. – Там такой дресс-код, что скорее меня в моей шляпе не пустят, а вы просто идеально подходите.
   – Ну, раз так…
   Ледников уселся рядом с Келлером в прохладный салон. Когда тронулись, спросил:
   – Так что за местечко-то? Чем кормят?
   – Офигительной паэльей. Офигительной! Хозяин готовит ее сам на открытом огне в огромном медном тазу на глазах посетителей. Так что все без обмана – натурпродукт!
   Келлер взглянул на свой золотой «Патек» и сообщил:
   – Как раз через полчаса начнется раздача готового блюда, так что мы успеваем вовремя.
   – Там что все по расписанию?
   – Строго. Строго по расписанию. Каждый день. Все как в аптеке. Ни минутой раньше, ни минутой позже.
   Аркадий Келлер был адвокатом, но не обычным. Он был адвокатом потомственным и, можно сказать, родовитым. Ледников был не просто знаком с ним. Они вместе учились на юрфаке, правда, не дружили да и компании водили разные. А потом Ледников столкнулся с Келлером во время расследования одного жутковатого дела, которое он, а в то время еще молодой специалист, вел при оперативной поддержке тоже еще молодого опера Сереги Прядко, который теперь вырос до подполковника милиции и, судя по всему, будет расти еще выше.
   А тогда несколько дней стояло настоящее бабье лето и было к тому же воскресение. Непривычно малолюдная и маломашинная по этому случаю Москва купалась в осеннем золоте и отчаянно ясной синеве неба. Хотелось жить, оказаться где-нибудь в лесу с красивой женщиной… А Ледников с Прядко ехал «на труп», потому как ему повезло в такой день дежурить по прокуратуре.
   Это была совсем еще молодая девушка. Как следовало из найденных документов, студентка. Звали ее Ануш Богдасарян. Она лежала на кровати в спальне, одежда ее была разодрана в клочья, руки связаны проводом, отрезанным от торшера. На теле ее медэксперт насчитал около двадцати колотых и резаных ран. При этом смертельными, по его мнению, могли быть только две – в области сердца и правого легкого. Характер остальных – длинные, но неглубокие разрезы на спине, животе, горле – свидетельствовал, что девушку долго истязали и пытали.
   О том, что у нее хотели выведать, догадаться было несложно – в спальне под широким подоконником был вмурован небольшой сейф с кодовым замком. Дверца его была распахнута, а внутри ничего не было. Судя по следам на замке, сначала его пытались открыть то ли долотом, то ли ломиком, потом все-таки узнали код… В гостиной на столе красовались полупустые бутылки с настоящим армянским коньяком, остатки дорогой еды.
   – Ну, командир, рисуй картину, и будем действовать.
   Серега Прядко после нескольких удачных совместных дел свято поверил в способность Ледникова сразу, с ходу нарисовать возможную картину преступления и выдвинуть рабочую версию. Такими способностями Ледников действительно обладал, но не злоупотреблял и «рисовал картины», только поднабрав фактов и улик. Но в данном случае можно было рискнуть, настолько очевидной представлялась история…
   – Так что мы имеем, командир? – нетерпеливо переспросил Серега. Он и сам уже явно догадался если не обо всем, то о многом – нюх у него был хоть куда. Фантазии, правда, маловато. Хотя оперу избыток фантазии и чувствительности, в общем, и ни к чему.
   – А имеем мы вот что… – приступил к делу Ледников. – Девушка и двое ее знакомых мирно садятся за стол и начинают выпивать и закусывать. Потом они, эти знакомые, решают заглянуть в содержимое ее сейфа, о котором им то ли уже было известно, то ли хозяйка поведала за столом. Требуют назвать код, она отказывается, тогда они начинают ее пытать. Пытают долго… В конце-концов, она не выдерживает и называет им код. Они выгребают содержимое сейфа, добивают ее и исчезают… Примерно так. Так что надо отрабатывать знакомых, друзей, подруг, искать того, с кем она собиралась приятно провести время за таким богатым столом.
   – Да, поляна накрыта хоть куда!
   Серега щелкнул ногтем по бутылке из-под коллекционного коньяка.
   – Но есть один вопрос… – отвлек его внимание от гастрономического изобилия Ледников.
   – Какой?
   – Почему она так долго терпела? Почему сразу не назвала код? Судя по всему, ее пытали довольно долго, а она молчала… Почему? Жадная такая была? Бесстрашная? Нечувствительная к боли? Не похоже. Даже внешне. – На большой фотографии, висевшей в гостинице, сразу бросалось в глаза добродушное, беспечное лицо Ануш…
   – Может быть, ее напоили до бесчувствия?
   – Может. Или чего-то подсыпали…
   – Ну, это экспертиза быстро установит.
   В гостиную вошел эксперт-криминалист Петя Струминский, возившийся со своими снадобьями уже не один час в спальне. Петя был фанат своего дела. Когда работал он, можно было быть уверенным, что ничего не будет упущено, все следы и отпечатки обнаружены. Если другие эксперты, например, брали с собой на место происшествия набор из трех препаратов и затрачивали на работу по обработке следов максимум час, то Петя не ленился таскать с собой по двадцать препаратов и мог провозиться часов шесть, а то и восемь. Ему было страшно интересно работать, он постоянно выискивал новые методики обработки следов, мог даже купить какой-то новый препарат за свои деньги. Как было с люминесцентными порошками. След, обработанный таким порошком, при свете монохромного или лазерного осветителя становился гораздо контрастней и давал основания сделать гораздо более надежные заключения. Последний раз, когда Ледников работал с Петей, тот с восторгом демонстрировал ему эффект цианакрилатов – особых летучих клеев. Помещаешь в закрытую камеру предмет, на котором вроде бы нет следов, например тот же протертый пистолет, и флакон с клеем. Летучий клей испаряется, предмет покрывается белым налетом, и следы рук становятся рельефными… Петя вообще убеждал Ледникова, что следы остаются всегда, если эксперты их не выявили, значит, неправильно выбрали техническое средство для обнаружения. И если бы все эксперты работали, как Петя…
   – Ну? – нетерпеливо спросил Сережа. – Пальчики есть?
   – Выше крыши, – успокоил его Петя. – Буду идентифицировать.
   – На теле тоже? – поинтересовался Ледников.
   – Ну а куда они денутся?
   – Слушай, а ты можешь определить, какие оставили до смерти, а какие после? Или спрашивать об этом уже наглость?
   – Да нет, почему, – невозмутимо ответил Петя. – На коже живого человека след руки быстро расползается, как бы расплавляется. А вот на трупе остается, как на какой-нибудь кожаной куртке. Поэтому если тела касались через некоторое время после смерти, то следы будут более четкими…
   И тут зазвонил телефон. Ледников снял трубку, негромко сказал:
   – Да. Кто это?
   – Слушай, это ты кто такой! – яростный голос с восточным акцентом, казалось, разносится по всей комнате. – Ануш мне позови! Немедленно!
   – Так кто вы все-таки? – терпеливо спросил Ледников.
   – Я – отец, понял! Отец Ануш! А ты кто и что там делаешь? Зови Ануш, тебе говорят!
   – Я следователь прокуратуры Ледников…
   – Какой следователь! Зачем прокуратуры!.. Что у вас там в Москве творится?
   – Так вы не из Москвы звоните?
   – Из Сочи я звоню. Где Ануш?
   – Вам придется срочно вылететь в Москву… Ваша дочь убита.
   В трубке раздались то ли рыдания, то ли придушенный вопль.
   Через несколько дней Ледников и Прядко подводили итоги расследования. Прядко отработал всех возможных знакомых Ануш, друзей и сокурсников, Ледников несколько раз встретился с ее отцом, могучим мужиком, которого горе буквально пригнуло к земле. К тому же стали известны результаты экспертизы, которые подготовил дотошный Петя Струминский. Выяснилось к этому времени, что в крови Ануш оказалась значительная доза сильнодействующего психотропного вещества.
   И вот какая картина нарисовалась.
   Ануш не была красавицей. Полная, коренастая, с крупным мужским носом, она не привлекала внимания молодых людей. Но при этом была добродушной, искренней и беспечной. Мать ее умерла несколько лет назад, отец, успешный бизнесмен, нашел молодую жену и уехал с ней в Сочи, оставив дочери богатую квартиру и машину. Ануш жила одна в Москве, училась на социолога, у нее было немало подруг, которые знали, что у нее всегда можно занять денег, а потом забыть отдать. А вот мужчины у нее не было. И хотя она делала вид, что ее это нисколько не заботит, на самом деле у нее была страстная и тайная мечта – встретить, наконец, кого-то для серьезных отношений… Видимо, встретила. Потому что на записи видеокамеры, установленной в подъезде дома, видно, что она за несколько часов до смерти заходит в подъезд не одна. Рядом с ней какой-то мужчина. Даже точное время зафиксировано. Но ничего больше запись дать не могла…
   – Потому что ставит камеры черт знает кто! – ругался Прядко. – Ну, пригласите специалистов! Нет, у них же конкурс, блин, тендер! Или блатные выигрывают, или те, кто по дешевке предлагает сделать!.. И что мы имеем? Камера стоит так, что в кадре – слепая зона, лиц практически не видно, одни спины. А качество? Вообще ни хрена не видать! Да еще для экономии пускают со скоростью не двадцать четыре кадра, как положено, а четыре или вообще два!.. И получается – вот нога появилась, а на следующем уже только спина маячит…
   В общем, опознать человека рядом с Ануш оказалось невозможно, сколько эксперты ни бились над записью.
   Судя по рассказам подруг, в последнее время у Ануш проявился знакомый, которого она никому не показывала. Причем сначала подруги даже думали, что она просто все выдумала. Но оказалось – нет. Однако, кто этот ее знакомый, ни одна из девушек не знала. Ничего не знал о нем и отец Ануш, хотя, как он сам говорил, чувствовал, что с дочерью что-то происходит.
   Вся надежда была на Петю Струминского. И Петя не подвел. Отпечатки, которые он обрабатывал своими алхимическими средствами, рассказали о многом. Гостей у Ануш действительно было двое. Отпечатки пальцев обоих остались на сейфе, на теле Ануш и на ножах, стоявших в подставке на кухне. На ножах, хотя их и мыли, остались кровь и кусочки кожи Ануш. Более того, отпечатки одного из гостей удалось идентифицировать – они нашлись в картотеке. И принадлежали некоему Павлу Грибанову, проходившему пару лет назад за грабеж и осужденному на небольшой срок ввиду его болезненного состояния – в детстве он переболел гнойным менингитом, отразившемся на его центральной нервной системе. Была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, которая заключила, что признать невменяемым его нельзя, однако в состоянии нервного напряжения и особенно под влиянием алкоголя он перестает себя контролировать.
   – Ну что – наш клиент! – радостно заключил Сережа Прядко.
   Он очень уважал такие удачи, потому что верил: настоящим сыщикам, таким, как они с Ледниковым, всегда везет.
   – Я поехал брать?
   – Давай, – улыбнулся его охотничьему нетерпению Ледников. – Только не забывай, что у него в голове тараканы.
   – Не бойся, у меня не забалуешь.
   – И начинай сразу с ним работать. Там был второй. И сдается мне, этот второй был главным. Вряд ли девушка сама привела домой такого типа, как Грибанов… Будет упираться, постарайся вывести его из себя. Раз уж он псих, надо это использовать.
   – Сделаем, командир, – лихо пообещал Сережа.
   На него можно было положиться, колоть подозреваемых он умел. Да и клиент попался не самый трудный. Сережа расколол его на раз.
   Грибанов рассказал, что все дело было организовано его школьным еще приятелем Виктором Тутаевым. Тот встретил его месяц назад и сказал, что можно будет провернуть одно серьезное дело, такое, что они оба упакуются по полной программе. Да и дело простое. Несколько дней назад Тутаев позвонил и сказал, чтобы Грибанов завтра ждал его звонка. Позвонил, как договаривались, назвал адрес. Грибанов приехал, девушка уже была в отключке. Они выпили, закусили и начали собирать ценные вещи в сумку. Потом взялись за сейф. Он никак не поддавался, а поднимать большой шум они боялись. Решили разбудить телку, но она не просыпалась – видимо, Тутаев перебрал с лекарством. Когда они все-таки ее разбудили, – а Грибанов уже стремительно зверел под влиянием выпитого, – она не могла никак вспомнить комбинацию цифр. Называла то одну, то другую, но сейф никак не открывался. Грибанов хлестал Ануш по лицу, рвал волосы, но ничего не выходило. Тогда Тутаев пошел на кухню, принес ножи и включил музыку погромче. Первым полоснул Грибанов, раз-другой, забрызгался кровью, решил выпить еще и пошел в гостиную. Когда вернулся в спальню, увидел Тутаева с окровавленным ножом в руке, склонившимся над Ануш, и какой-то странной улыбкой на лице…
   Через некоторое время Ануш назвала правильный код. В сейфе оказались несколько десятков тысяч долларов и евро, бриллиантовые кольца и серьги, золотые цепочки и браслеты. Когда они выгребали все и запихивали в сумку, Ануш вдруг страшно и громко застонала. Тутаев выругался и полоснул ножом ей по шее…
   Из дома выходили по одному. Тутаев дал Грибанову немного денег, сказал, что надо залечь на дно, не светиться, а он – реализует драгоценности. Тогда все и поделят.
   Тутаева взяли через пару дней. С ним пришлось поработать на совесть. Поначалу он вообще от всего отпирался, но потом стал выдавливать из себя по крохам признания. Да, с Ануш он был знаком – случайно встретились в турагентстве, она выбирала себе круиз подороже, там и разговорились. Стали встречаться. Он был у нее два раза дома, тогда и оставил отпечатки пальцев. Потом он поведал, что рассказал о богатой квартире старому знакомцу Грибанову и тот предложил взять сейф, которым хвасталась легкомысленная девушка. Договорились, что Тутаев подсыплет лекарство, а когда Ануш заснет, подъедет Грибанов и вскроет сейф. Вот и все, чего он хотел. О пытках не мог и помыслить, это все псих Грибанов, а он все время сидел в соседней комнате, заткнув уши, чтобы не слышать стонов Ануш…
   Одновременно вдруг изменил свои показания Грибанов – он взял всю вину на себя. Тутаев сидел в соседней комнате и к Ануш не прикасался…
   И как раз в этот момент у Тутаева появился новый адвокат. И звали его Аркадий Келлер.
   Встреча бывших однокашников, а ныне следователя и адвоката была дружественной, но в меру, хотя тогда они еще были на ты и обходились без отчеств. Келлер выгораживал как мог «интеллигентного юношу», который по легкомыслию связался с чудовищем-уголовником, потому что оказался должен крупную сумму людям, которым долги надо отдавать, если хочешь прожить достаточно долго. Ледников слушал, а сам думал о том, что отпечатки пальцев неопровержимо указывают: Тутаев держал в руках те самые ножи, орудия убийства, и касался тела Ануш как до ее смерти, так и после… И было еще одно обстоятельство, о котором ему поведал неугомонный Петя Струминский.
   – Слушай, старик, – прервал поток красноречия, который обрушил на него Келлер, утомившийся слушать Ледников, – тут вот какое обстоятельство обнаружилось. Наши эксперты установили, что у твоего «интеллигентного юноши» узор на большом пальце левой руки сложнее, чем на правой…
   Келлер замер от неожиданности.
   – А при чем здесь это?
   – А при том, что должно быть наоборот. Во всяком случае, у нормального человека. А такая особенность преимущественно распространена среди маньяков… Так что у твоего подопечного, вполне возможно, существуют маниакальные отклонения. Потому он девушку и стал пытать сам. И если сейчас ты его отмажешь, он уверится в своей безнаказанности и повторит это увлекательное упражнение. Обязательно.
   Келлер пожал плечами:
   – Ну, это все предположения, домыслы…
   – Которые мы обязаны учитывать.
   Потом была еще одна встреча, во время которой Келлер мялся, вздыхал и вообще был на себя не похож. А через пару дней оказалось, что у Тутаева снова сменился адвокат – от Келлера то ли отказались, то ли он сам ушел. Новый защитник, немолодой толстяк в бабочке с зачесанными на лоб вихрастыми бровями, при первой же встрече открытым текстом заявил Ледникову, что если он не станет настаивать на участии Тутаева в пытках и убийстве, то его отблагодарят весьма приличной суммой… Потому как у безутешной матери Тутаева, готовой ради сына на все, оказался брат, занимающийся гостиничным бизнесом, и еще масса родственников, сразу горой ставших за своего.
   Ледников опереточного толстяка послал подальше, а про себя подумал, что Келлер все-таки человек с приличиями и профессиональной честью – его, видимо, тоже толкали на подкуп следователя, но он предпочел уйти. Так что Келлеру надо отдать должное, хотя о нем уже тогда ходили самые разные слухи.

   Глава 6
   Cacarear у no poner huevos
   Кудахтать и не нестись (Наобещать с три короба)

   Ресторанчик действительно был незатейливый – прямо на берегу в нескольких метрах от моря десятка два столиков под тентами и пальмами. Чуть в стороне у огромного таза, под которым тлели угли, возился хозяин – коренастый пожилой мужик в шортах и фартуке на голое тело, ровно, как хороший газон, заросшее седыми волосами от макушки до самых пяток.
   Их усадили за крайний столик у самой воды, принесли мокрый графин сангрии и ведерко льда. Келлера, судя по всему, тут знали.
   – Вы тут постоянный посетитель? – поинтересовался Ледников.
   – А то! – засмеялся Келлер. – Я ведь теперь в Испании бываю чаще, чем в Москве.
   – Жара не мучает?
   – Привыкаю понемногу.
   Распробовав сангрию, которая оказалась совсем даже неплоха, Ледников улыбнулся:
   – Ну, Аркадий Генрихович, рекогносцировка окончена, приличия соблюдены, перейдем к делам?
   – До паэльи? А может, после? Ее уже скоро будут подавать…
   – После нее, боюсь, меня в сон станет клонить. Ночь была какая-то муторная, не выспался… – с намеком сказал Ледников.
   Он был уверен, что Келлер все знает о ночном визите Леры, потому, собственно, и прибыл.
   – Знаю, – не стал таиться Келлер.
   – Откуда? – решил повалять ваньку Ледников. Келлер решительно отодвинул бокал и наклонился вперед. Видимо, решил брать быка за рога.
   – Да все вы прекрасно понимаете, Валентин Константинович. Спать вам не дала некая госпожа Согдеева. И вовсе не в том смысле, в каком женщина может не дать выспаться мужчине. Она пожаловала к вам среди ночи для серьезного разговора.
   – Я так понимаю, вы за ней следили?
   – Разумеется. Не я лично, конечно.
   – Разговор не писали?
   – Нет. Говорю вам честно. Не успели подготовиться и потому не установили у вас жучки, что, в общем-то, ничего не стоит сделать. Просто не ожидали, что она пойдет к вам. Я и не знал, что вы знакомы.
   – Ну, что значит знакомы… Так, пересекались.
   – Нет, это моя ошибка. Я должен был знать, что вы были в Лондоне, когда разыгралась вся эта мистерия с похищением Рафаэля Муромского. И не просто были, а принимали в ней весьма серьезное участие.
   – Мало ли в каких делах я принимал участие. Впрочем, как и вы…
   – В том-то и дело. Должен был подготовиться лучше, – жестко сказал Келлер. – Меня извиняет только то, что я подключился к этому делу не давно…
   От костра донеслись одобрительные возгласы, зашлепали аплодисменты – заросший седым волосом хозяин определил, что паэлья готова, и приступил к раздаче. Через минуту официант поставил перед ними два огромных блюда с оранжевым рисом, в недрах которого чего только не таилось – мясо, овощи, курятина, креветки, мидии…
   Какое-то время ели молча, размышляя о том, как строить разговор дальше.
   – Ну что ж, местечко занятное, – благодушно сказал Ледников, справившись с гигантской порцией. – Спасибо, что показали, надо будет запомнить.
   – Не за что. Сочтемся.
   Келлер вытер свой крохотный замаслившийся ротик и перешел к делам:
   – Не знаю, что наговорила вам эта дама, но, не скрою, мне не хотелось бы иметь вас, Валентин Константинович, в числе противников…
   – Господи, да на отдыхе я тут, на отдыхе! И не собираюсь ни в чем участвовать. Ни в делах, ни в процессах, ни в расследованиях.
   – Верю. Верю. Но вы же знаете, как это бывает… Человек не хочет, не предполагает, ни сном ни духом – и вдруг оказывается втянут в историю, о существовании которой еще день назад и не помышлял…
   – Вы хотите сказать, что я уже втянут?
   – Судя по всему.
   – Без меня меня женили?
   – Увы. Давайте так, мы с вами оба знаем тактику и стратегию следственной работы, поэтому не будем темнить там, где темнить уже поздно. Я не жду от вас полной откровенности, но хочу, чтобы вы ясно представляли себе диспозицию и расстановку фигур, прежде чем решить, на чьей стороне играть…
   Ледников согласно кивнул. А что он еще мог сделать?
   – Ну и отлично. Ситуация с наследством Муромского-старшего вам известна. Наследники, мать и сын, ненавидят друг друга, но не они ведут игру. За матерью свора испанских крючкотворов во главе с красавцем Гонсало Навасом. Они вдолбили ей в голову, что не надо идти ни на какие уступки и тогда она получит все. Ну, разве что кинет потом какие-нибудь гроши на оплату пребывания Рафаэля в сумасшедшем доме. Это синий угол ринга. В красном углу – свихнувшийся Рафаэль и мадам Согдеева, возомнившая, что ей в Лондоне являлся святой дух и отныне ее земная миссия – стоять на страже интересов Рафаэля, которого она тогда в Лондоне, как вы помните, лично до сумасшествия и довела…
   Ледников неторопливо хлебнул сангрии. После острейшей паэльи она была особенно уместна и хороша.
   – Вы в это верите? – спросил он. – В миссию? В служение несчастному и обиженному?
   – А вы верите? – хмыкнул Келлер. – Зная ее прошлое? Представляя, что произошло с ее отцом? Зная, как с ней поступил Муромский-старший? Зная, как вел себя с ней Рафаэль, пока не свих нулся?
   – Честно говоря, совершенно себе не представляю – верить или нет? – признался Ледников. – Женская психика – вещь непостижимая. Мне приходилось сталкиваться с такими историями…
   – Мне тоже. Но сейчас у меня нет времени разгадывать сей кроссворд, – отрубил Келлер.
   – А состояние Рафаэля? Он что-то понимает в происходящем? Его мнение что-то значит?
   – Состояние у него сумеречное с некими спорадическими проблесками, в которых нет ни расписания, ни системы, – четко сформулировал Келлер. – Был момент, когда показалось, что психика его пошла на поправку. Как раз тогда он и наделил Согдееву правом представлять его интересы. Выправил официальную доверенность. Но, видимо, это напряжение оказалось ему не по силам и последовал срыв.
   – Вы его видели? Рафаэля?
   – Имел удовольствие. Все время боялся, что он вцепится мне зубами в глотку.
   – Когда я видел его в Лондоне, он просто выл от страха.
   – Он и сейчас воет. Регулярно. А потом на него накатывает дикая агрессия.
   – А ее, Согдееву, он действительно слушает?
   – А черт его знает! Во всяком случае, когда она с ним, он не воет.
   – Ясно. Но вы-то как в этой истории оказались, Аркадий Генрихович? С какого бока припека? Ваш интерес тут в чем?
   – Я адвокат и просто представляю интересы своего клиента. Моего личного интереса тут нет.
   – А кто ваш клиент?
   Келлер улыбнулся укоризненно:
   – Валентин Константинович, вы же знаете, что, если бы я мог, я бы давно назвал вам его… Но не могу. Такова его воля.
   – Понятно. А в чем интерес вашего клиента?
   – А как вам описала его ночью Согдеева?
   – Вы уверены, что мы говорили именно об этом?
   – Ну, не сексуальные предпочтения друг друга вы обсуждали!
   Ледников легко рассмеялся:
   – Действительно, о чем можно говорить с красивой женщиной летней испанской ночью наедине?.. Только о делах. – Ледников видел, что пора сделать шаг навстречу Келлеру, продемонстрировать желание обсуждать дела. Нет никакого смысла обострять ситуацию, если хочешь в ней разобраться.
   – Если коротко, она сообщила мне, что некий адвокат, заявляющий, что он представляет интересы некоего клиента, вложившего несколько лет назад деньги в предприятие Муромского-старшего, изъявляет готовность помочь ей в борьбе с испанской женой Муромского за наследство. С тем, чтобы после победы в суде она передала этому человеку часть наследства, которая принадлежит ему по праву. Фу!.. Ну, вот примерно так.
   – В принципе, это так и есть. Но возникает вопрос: почему она пришла с этим к вам?
   – Она сказала – только потому, что здесь ей больше идти было не к кому. А тут вдруг я, на свою беду, зашел в бар, где она страдала от одиночества, выпить сангрии… И она решила, что это знамение Божье. Она же теперь иными категориями не мыслит.
   – Ну, допустим… И что она от вас хотела?
   – Совета.
   – И все?
   Ледников решил, что пора господина Келлера немного и осадить.
   – Аркадий Генрихович, мы с вами давние знакомые, но не перегибайте палку. Я не на допросе, а вы не следователь. Или мы ведем дружескую беседу, или…
   – Да-да, извините, увлекся!
   Келлер повертел в руках бокал, заказал пробегавшему мимо официанту кофе. Потом сообщил:
   – Валентин Константинович, у меня к вам предложение о сотрудничестве.
   – Ого! А как же мой отдых?
   – Одно другому не помешает. Согдеева персонаж не простой. Она способна на сложные партии. Мне бы не хотелось, чтобы она использовала в своих комбинациях вас.
   – А как она может меня использовать? Для чего?
   – Для давления на нас. Она может козырять вами, вашими возможностями для торга с нами, который она ведет ежедневно. Мадам просто не понимает, что даже часть наследства Муромского – это деньги, которые ей не по силам удержать. Они ее раздавят и погубят.
   «Это, конечно, верно, подумал Ледников, вот только и ты со своим клиентом вовсе не благодетели рода человеческого». Подумал, но, естественно, сказал совершенно иное:
   – И какого же сотрудничества вы ждете от меня?
   – Ничего особенного. Просто когда мадам будет обращаться к вам за советом, советуйте ей сотрудничать с нами и соглашаться на наши предложения.
   – А они гуманные?
   – Вполне. Ее и Рафаэля никто не собирается обижать. Просто ей надо правильно оценивать свои силы. Можно ведь и надорваться.
   Потом Келлер подбросил его до дома и, когда Ледников уже выбрался из машины, сказал вслед:
   – Валентин Константинович, вы теперь начнете считать варианты и пытаться выяснить, кто же мой клиент… Хочу вас предупредить, что сделать это тяжело, даже с вашими способностями и возможностями. Там очень давняя и мало кому известная история… В общем не тратьте время зря. Это я так – по-дружески.

   Итак, милый друг, тебя хотели развести как фраерка. Даже не спросили ни о чем, не поинтересовались – согласен ты или нет. Просто решили использовать. Включили в игру, где действует пресловутое правило «вход – рубль, выход – два».
   Ледников зло ударил кулаком в хлипкую стену коттеджа. Как писал классик, его терзал самый страшный гнев – гнев бессилия. К счастью, другой классик предупредил, что нигде так не полезно промедление, как в гневе. Так что давай, милый, помедлим.
   Он прошел на кухоньку, включил кофеварку. И пока она шумела, по капле заполняя благоухающим напитком стеклянный сосуд, ясно понял, что наглец Келлер был прав: самое главное – узнать, кто его клиент, а вернее, хозяин. Одна история, если это какой-то бывший партнер Муромского по бизнесу, пусть и нечистоплотный, как они все. И совсем другая история – если это нормальный бандит, какой-нибудь вор в законе, которых сейчас в Испании развелось в избытке. У этих свои законы. Если ты даже случайно оказался в сфере их интересов, то играть с тобой будут по их правилам, где ты фраер, в отношении которого все дозволено…
   Вот только насчет фраера они заблуждаются.
   Ночью он проснулся от какого-то прикосновения. Чьи-то прохладные, легкие, чуть влажные пальцы коснулись его лба, потом щеки, потом груди…
   Странно, но он ничуть не испугался, будто знал, кто сидит на краю его постели. Он открыл глаза, и они какое-то время в темноте смотрели друг на друга. Смотрели и молчали.
   Потом Лера встала, поднесла руки к плечам, и легкое платье бесшумно упало к ее ногам. Ее стройное тело в ночном свете отливало перламутром. На ней не было ничего, только что-то кружевное на бедрах.
   Она так же молча легла рядом и с содроганием прильнула к нему. Потом чуть слышно застонала, хотя он еще даже не пошевельнулся. И в этом стоне-зове было столько искренности и откровенного желания, что нельзя было на него не откликнуться…

   Глава 7
   Anqui el que no corre vuela
   Здесь тот, кто не бежит – летит (простаков нет)

   Отца Ледников нашел с книгой на балконе. Книга называлась «Love and the Spanish», то есть «Любовь и испанцы», автором ее была английская писательница с русским именем Нина.
   – Интересно? – полюбопытствовал Ледников, кивнув на книгу.
   – Любопытно, а где-то и поучительно, – поднял палец отец. – Ну вот, например… «Каким бы развратником испанец или испанка ни были, в его или ее жизни обычно наступает время, когда глубоко укоренившееся всенародное уважение к тому, что испанцы именуют „чистотой“, любовью к плотской чистоте, одерживает победу… Это страна веселых грешников, но в не меньшей степени – кающихся донжуанов и магдалин».
   Ледникову вдруг показалось, что отец чуть заметно подмигнул ему. Можно подумать, он знает, что случилось ночью. Но откуда? У него, конечно, дьявольская интуиция, но не до такой же степени!
   – Что ты хочешь сказать?
   – Ничего. Просто любопытное наблюдение. Тебе так не кажется?
   – Мне как-то не до того.
   – Понятно… Кстати, твоя лондонская знакомая больше не объявлялась?
   Ледников уставился на отца. Неужели знает?.. Да нет, не может быть! Лера скрылась так же неожиданно, как появилась. Вдруг выскользнула из постели, подхватила валявшееся на полу платье, поцеловала его в лоб и чуть слышно произнесла: «Спасибо». И исчезла. Не гнаться же было за ней без штанов!.. Осталось только ворочаться с боку на бок, тупо смотреть в потолок и думать, что это было? Просто порыв молодой женщины, уже давно не бывшей с мужчиной? Или хорошо рассчитанный поступок, за который еще будет предъявлен счет?..
   – Так она больше не объявлялась? – настойчиво спросил отец. – Никаких новых предложений от нее не поступало?
   – Нет, – с чистой совестью ответил Ледников. И это была чистая правда. Никаких предложений и просьб. Ничего не было, кроме страсти, которую вряд ли можно было изобразить… Но пора было менять тему. И Ледников сказал:
   – Я тут встретил еще одного знакомца. Правда, на сей раз московского.
   – Не слишком ли много случайных встреч?
   – Пока еще не решил. Кстати, хотел расспросить тебя о нем.
   – Он что – и мой знакомый?
   – А вот сейчас мы это и узнаем. Я встретил адвоката Келлера.
   Отец закрыл и отложил книгу про огненные любовные испанские страсти.
   – Ну, судя по тому, какое здесь сейчас пекло, ты вряд ли встретил Келлера-старшего. Он, помнится, всегда очень тяжело переносил жару. Значит, речь идет о Келлере-младшем, или, как он любил себя когда-то называть, Келлер-джуниор…
   Ледников кивнул.
   – И что ты можешь о нем сказать?
   – Смотря зачем тебе информация?
   – Пока не знаю.
   – Темнишь, сынок, – укоризненно покачал головой отец. – Ну да ладно… Генрих Семенович Келлер в советские времена был широко известный в узких кругах адвокат. Человек он был советский, хорошо знал и никогда не нарушал правила игры для адвокатов той эпохи. Его это никак не задевало и не возмущало. Он просто знал, что адвокат в Советском Союзе и адвокат на Западе – что называется, две большие разницы. И всю жизнь вел себя соответствующим образом. Поэтому был вхож в высокие кабинеты и официально признан как один из лидеров адвокатского сословия. А вот сынишка его, этот самый джуниор, оказался вылеплен совсем из другого теста. Он вступил на добротно подготовленное отцом семейное адвокатское поприще в годы, когда советское государство со всеми его писаными и неписаными законами рухнуло в историческую пропасть. И Аркадий сразу стал играть по иным правилам…
   Отцу явно хотелось немного повспоминать дела давно минувших дней. Случалось с ним такое весьма нечасто, он как огня боялся невыносимой старческой болтливости, но тут, видимо, сыграла роль курортная расслабленность.
   Аркадий вступил на поприще защитника прав человека и закона, когда влияние адвокатов на исход судебных дел стало несопоставимо с советскими временами. Я помню, как «старорежимные» прокуроры жаловались тогда, чуть не плакали: мол, адвокаты теперь главные люди в суде, все решается через них, судьи их боятся, журналисты на руках носят…
   И это при том, что сами прокурорские с прессой не работали. Все держали в тайне.
   – Ну да, школа-то была совсем другая – ориентировались не на общественное мнение, а на райком партии. В общем, прокурорские посчитали себя чуть ли не обиженными. Я каждый день слушал жалобы и стоны… Эти адвокаты создали, понимаешь, себе имидж этаких человеколюбцев и правдорубов, святых борцов за истину. При этом адвокатскую лицензию может получить кто угодно. Законодательство не запрещает вести адвокатскую практику проштрафившимся ментам, опозорившимся прокурорам, нечистоплотным судьям и следователям… Они все и валят в адвокаты скопом, устанавливают в судах и на следствии свои правила.
   Но правда в этих стонах была.
   Была, разумеется.
   Они помолчали. Каждый из них мог рассказать кучу историй на сей счет. На глазах Ледникова адвокат, который не смог развалить дело об убийстве – доказательства были железные, свидетелей полно, – тянул деньги с родителей молоденького убийцы, уверяя их, что он «зарядит» всех, кого нужно. Мало того, он умудрился брать с них даже после приведения приговора в исполнение. Парня уже расстреляли, но известия об этом еще не поступило, а адвокат все добирал деньги с несчастных родителей, прекрасно зная, что его подопечного нет на свете… Другой адвокат родителям осужденного на смертную казнь послал из Москвы телеграмму: «Добился изменения приговора». Те на радостях перечислили ему огромную сумму. При этом формально он не соврал, потому как действительно добился мелочной поправки в приговоре. Но на исход дела это все равно не повлияло! Он знал адвокатов, которые убеждали заключенных продать квартиры. Мол, за такую огромную взятку их наверняка освободят, а он, адвокат, точно знает, кому надо дать. Заключенные давили на несчастных родственников: «Продайте квартиру!» Те продавали, не догадываясь, что деньги шли в карман адвокату. И никто уже не узнает, был ли с ним в доле следователь или судья? Или это были просто сказки, и он все присвоил себе.
   Отец помассировал висок пальцем, словно у него разболелась голова.
   – Самое же опасное, что речь теперь не о том, чтобы спасти невиновного, отыскать смягчающие обстоятельства… Нет, главной доблестью многих адвокатов стало умение развалить дело, чтобы спасти убийцу, выиграть процесс любой ценой… А правда сама по себе совершенно не интересна, она только мешает…
   Ледников вспомнил командировку в Ставрополь, где в следственном изоляторе сидело существо по фамилии Гасанов… Этот был садист самый натуральный, настоящий изувер. В изоляторе, где, благодаря огромным деньгам, которые туда ему передавали, Гасанов, окруженный прихлебателями и шестерками, чувствовал себя хозяином и как-то в приступе злобы вырвал глаз сокамернику, который, как ему показалось, сделал что-то не так. Ему грозил новый солидный срок. А потом вдруг выяснилось: опера из изолятора установили, что глаз вырвал кто-то другой, а Гасанов и вовсе отличается примерным поведением… Тем бы все и закончилось, но один из заключенных, доведенный до отчаяния, написал кровью записку о беспределе в камерах и просто выбросил ее из автозака, когда его везли на допрос. К счастью, записку кто-то подобрал и отнес в прокуратуру.
   Ледникова и его старого приятеля капитана Прядко отправили в Ставрополь разобраться, потому что на местных надежды не было. Быстро выяснилось, что за чудом с глазом стоял адвокат Гасанова, который состоял при его брат-миллионере. Именно адвокат возил операм деньги, ящики с коньяком, дарил их женам драгоценности. Именно он добился, чтобы они состряпали новое дело. Оперов раскололи моментально, потому как все лежало на поверхности, а вот адвокат Гасановых остался в стороне. Правда, через какое-то время его нашли за городом в собственной машине с полиэтиленовым мешком на голове. Но это, что называется, была уже другая история.
   Была у Ледникова с тем же капитаном Прядко и другая командировка – в Мурманск. Там арестовали уголовного авторитета по кличке Типун. Имелись данные, что он знает, где находится тайник с большим количеством оружия, включая автоматы и гранатометы. Прядко тогда сработал виртуозно, убедил Типуна показать, где тайник. Уже собрались ехать за оружием, был готов конвой, машина, но неожиданно появился адвокат, вернее, адвокатесса, которой кто-то стукнул про поездку. Она пишет Типуну записку: «Откажись от поездки. На тебя навесят лишние статьи». И Типун тут же дал задний ход. Схрон, между прочим, так и не нашли. Сколько народа потом положили из этого оружия? Прядко орал тогда на адвокатессу так, что Ледников боялся, как бы он ее не удавил. А она смотрела на него кукольными глазками – у вас своя работа, а у меня своя…
   Отец вздохнул:
   – Помню, ко мне зашел перед каким-то совещанием Келлер-старший и тоже стал жаловаться на адвокатов, так сказать, новой формации… Говорил, что подозреваемые сейчас боятся порой адвоката больше, чем следователя, прокурора, суда… Потому что адвокат напрямую связан с уголовным миром. Какой-нибудь бандит, может, и готов рассказать следствию, кто заправляет в банде, назвать главного отморозка. Но он молчит, потому что на допросе присутствует его адвокат, нанятый на деньги этого самого отморозка. Обо всех показаниях он тут же доложит тем, кто его нанял. Скажи лишнее – убьют в камере еще до суда.
   – А чего это вздумал тебе, прокурорскому, жаловаться?
   – Честно говоря, я не сразу понял, чего Келлер так разволновался. Собственно, о том, что многие адвокаты стали посредниками между чиновником и своими клиентами, уже давно было всем известно. Мало того, они не просто посредничают, нет. Одних склоняют к взяткам, а других на них раскручивают. При этом солидная часть сумм, разумеется, оседает в их собственных карманах.
   Отец какое-то время помолчал, словно переживая заново давний разговор. Потом продолжил:
   – А потом Келлер стал очень горячо говорить об отношениях адвокатов с криминальными авторитетами и ворами в законе. Он-то хорошо знал, что конечный этап этого пути один. Адвокат, связавшийся с такими персонажами, не понимал, что всегда будет для них лишь юридическим «халдеем», с которым, как с банальным официантом, все дозволено, который все стерпит. Каким бы великим ловкачом адвокат себя ни считал, у него не было шансов выиграть эту партию, потому что в любой момент на его юридическое хитроумие или ловкость могли ответить бейсбольной битой, ножом или выстрелом из пистолета. А старший Келлер знал старую истину: «Не связывайся с братками, не давай им советов, потому что при первом же подозрении – подвесят за язык. Или просто так убьют, как станешь не нужен. Потому что ты для них все равно – халдей. Был и останешься».
   – Ну, тут он абсолютно прав.
   – В какой-то момент я все-таки сообразил, почему старик Келлер пришел ко мне с этой исповедью. Видимо, Келлер-джуниор вступил на тот самый путь, с которого нельзя свернуть, а осторожные мудрости отца воспринимал как старорежимную глупость. В общем, Келлер-старший панически боялся, что сын неминуемо вляпается в какую-нибудь дурную историю. Боялся и в то же время надеялся, что вот уж тогда-то он придет к отцу за помощью… Обычные надежды стариков, еще пытающихся проявить себя в новые времена, но не представляющих, как это сделать, – грустно улыбнулся отец.
   – Он что, сказал тогда, что боится за сына?
   – Нет, впрямую не сказал. Я потом навел кое-какие справки. Келлер-джуниор принципиально брался только за самые громкие и скандальные дела. Он защищал воров, коммунистов, дельцов, проворовавшихся чиновников… Ему было все равно – виновны они или нет, убивали сами или стали жертвами, крали или их подставили… Важно было прогреметь, прозвучать, попасть в газеты и на телеэкраны. Ведь в глазах окружающих он – законник и занят защитой закона. Но при этом – человек, который может закон обойти, потому как знает, что надо сделать, чтобы остаться безнаказанным.
   – А ты случайно не помнишь, кто из его подопечных мог иметь дела с Муромским? Чтобы сегодня предъявить права на часть наследства?
   – Нет. Я им вплотную не интересовался. Это была не моя епархия. Да и не до него было. – Отец внимательно посмотрел на Ледникова. – Ну, будем считать, что лирическая прелюдия завершена, вечер воспоминаний подошел к концу. Так что было нужно этому недостойному потомку славного адвокатского рода Келлеров от тебя?
   – Ты не поверишь, но он предлагал мне сотрудничество.
   – И какого рода?
   – Ну, скажем так, удерживать госпожу Согдееву от неразумных поступков, если она будет обращаться за содействием… Всего-навсего. Причем, именно только если будет обращаться сама.
   – И?
   – Разумеется, я ему ничего не обещал.
   Отец покачал головой:
   – Что-то это все мне сильно не нравится. Тебя зачем-то пытаются втянуть в чужую игру, где тебе к тому же не известны главные игроки…
   – Ну, кое-кто известен. Во-первых, это наша las Meigas… Затем госпожа Морьентес и ее защитники. Собственно, не известен лишь третий – тот, кого представляет Келлер-джуниор…
   – Тебе все это нужно?
   – Нет, конечно. Но что я могу сделать? Они просто приходят и просят о помощи или содействии. Я посылаю их подальше… Вот и все.

   Глава 8
   Claro como el agua de xochimilco
   Чист как сажа

   Расставшись с отцом, Ледников решил выполнить данное ему обещание – погрузиться в жизнь настоящего отдыхающего, которому все по барабану. Для этого он приобрел толстую испанскую газету, а потом нашел пустую скамейку под пальмой. Устроившись на ней, он принялся методично изучать газету, как какой-нибудь очумевший от безделья отдыхающий изучает московские газеты в Сочи или Крыму.
   Начал он, разумеется, с футбола. Узнав все об очередном витке великого противостояния «Реала» и «Барсы», он углубился в статью, которая извещала, что в ближайшее время парламент Каталонии запретит корриду на своей территории. Ибо это варварское зрелище, развращающее людей. Однако, как подмечал журналист, депутаты руководствуются скорее не любовью к животным, а политическими соображениями, желанием отмежеваться от всего, что в мире отождествляется с Испанией. Ведь в Испании корриду называют «национальным праздником», что самолюбивым каталонцам совсем не нравится. Коррида сближает их с остальными испанцами, а ведь Каталония была и будет более прогрессивной, культурной и европеизированной, чем другие провинции.
   За всем этим обычный сепаратизм: отказываясь от того, что называется «corrida», Каталония сохранила «correbous», то есть «бегущий бык». Это не национальное, а именно каталонское развлечение, в основе которого – наслаждение от издевательств над тем же самым быком. Сие развлечение практикуется в разных видах. Один из них заключается в том, что животному на рога цепляют «bou embolat» – «горящие шары». Бык, обезумевший от дикой боли, причиняемой его мозгу от горения рогов, бежит по улицам города и сносит все на своем пути в отчаянной попытке убежать от пламени.
   Из-за ограждений за ним весело наблюдает прогрессивный, культурный, европеизированный каталонский народ. Дикому ликованию нет предела. Это шоу привлекает огромное число туристов, жаждущих в XXI веке посмотреть на подобную диковину. А туристы – это деньги, замечал автор, который явно был болельщиком «Реала», а не «Барсы». Зажег быку рога, пустил его по улицам города и греби деньгу – дешево и сердито. Сберегли каталонцы и другое развлечение – сбросить бедное животное в море, чтобы веселиться, наблюдая, как бык пытается спасти свою жизнь. Такие праздники проводятся во многих каталонских поселках, и для их отмены требуется гораздо больше любви к животным и политической смелости, чем для отмены «национального праздника» Испании, грустно усмехался автор.
   Уразумев, чем принципиально в глазах каталонца различается «corrida» от «correbous», Ледников вздохнул, посмотрел на безоблачное небо и снова погрузился в чтение.
   На сей раз его внимание привлекло небольшое эссе известного испанского писателя. А писал он о том, что население Испании неумолимо сокращается, что скоро испанцы превратятся в самую дряхлую нацию на земле. А в это время население южных соседей, того же Марокко, столь же стремительно растет, как и желание есть и жить так, как едят и живут в Испании, стране, где для сбора овощей нужно ввозить эквадорцев, а починить кран в ванной может только польский сантехник… Удивительное дело: университеты каждый год выбрасывают миллионы безработных без малейших перспектив, но днем с огнем не сыщешь белого каменщика… Чтобы исправить положение, придется открыть страну для иммигрантов, причем без всяких ограничений. Они не только не помешают, они – спасут. Испанцам волей-неволей придется принять всех этих африканцев, мавров, латиносов, украинцев, что тянутся в страну в поисках счастья, пророчествовал писатель, они смешаются с нашими детьми. В Испании появятся полицейские-негры, клерки-мексиканцы, военные мавры, как в других странах. Что-то мы потеряем, а в чем-то непременно выиграем. Испания получит новые силы, чтобы существовать и развиваться.
   Наши внуки сойдутся с африканцами и туарегами, правнучки будут синеглазыми мулатками с гибкими колумбийскими телами… А все эти ревнители расовой чистоты могут отправляться ко всем чертям. Нравится им или нет, но в один прекрасный день их дочь забеременеет от жениха-перуанца, а какой-нибудь Родриго Кортес назовет свою внучку Долорес Абдулла Нгобо…
   Впечатлил финал эссе. А подавать испанским националистам судно в доме престарелых будет уж точно араб, предрекал автор. Вот ему-то пусть и рассказывают о методах «лингвистического погружения» и прочих способах приобщения к испанской культуре. Посмотрим, станет ли он слушать!
   Тема была знакомой. Ледников и сам теперь просыпался по утрам в Москве от криков на каком-то азиатском языке и скрежета, сводившего зубы. Это дворники, завезенные московскими властями с каких-то гор, обсуждая что-то свое родное, везли московский мусор на какой-то самодельной тележке, живо напоминавшей о временах самого раннего Средневековья.
   С ними вести разговоры о «лингвистическом погружении» было столь же продуктивным занятием, сколько и с арабом, приносящем судно в испанском доме престарелых.
   Ледников не успел погрузиться в размышления о грядущих перспективах великого переселения народов, которое обуяло весь мир, потому что почувствовал на себе чей-то взгляд.
   Он поднял глаза, и у него вдруг сжалось, а потом сильно забилось сердце. Темноволосая женщина сидела в остановившейся в нескольких шагах от него открытой «мазде», положив вытянутые руки на руль, и смотрела на него. Он снова поразился ее сходством с Разумовской. Если бы она вдруг насмешливо сказала что-то вроде: «Мальчуган, тебе что, особое приглашение нужно?» – он бы ничуть не удивился.
   Но женщина ничего не сказала. Она просто вышла из машины и пошла в его сторону. И походка у нее была что надо, как выражаются некоторые деятели искусств, волнительная…
   Нурия села рядом и с улыбкой сказала:
   – А вы теперь вылитый добропорядочный буржуа на отдыхе, которому ни до чего нет дела… «Черт подери, она разговаривает со мной так, будто мы давным-давно знакомы». Мало того, словно он перед ней в чем-то провинился и даже что-то там должен.
   – Стараюсь, – лениво сказал Ледников, нарочно принимая еще более вольную позу. – Да и странно было бы, если бы я старался вести себя иначе.
   – Ну почему? Кстати, не все ваши соотечественники ведут себя так.
   – Да что вы?
   – Представьте себе. Вчера в редакцию, где я ра ботаю, зашла женщина, русская, и оставила для меня диск с данными про сеньора Арчилова. Там очень интересные факты. Видимо, она читала мои статьи и тоже не хочет, чтобы преступник оказался на свободе.
   – Есть женщины в русских селеньях, – сказал Ледников.
   А что, спрашивается, еще он мог сказать? Но заканчивать разговор так быстро не хотелось и он спросил:
   – А вы, наверное, тоже горячая противница корриды?
   – Разумеется! – фыркнула Нурия. – Наконец-то у нас не будет этого варварского, позорного развлечения.
   – А как же «correbous»? Уставной совет Каталонии почему-то считает возможным сохранить это зрелище? Тоже весьма не вегетарианское…
   – Речь идет о сохранении этой традиции только там, где она уже существует. А заводить «correbous» там, где ее до сих пор не было, не разрешается. Приходится учитывать, что у этой традиции – глубокие корни, уходящие в историю нашего народа.
   Ну, разумеется, корни глубокие. Правда, у традиционной корриды они намного глубже, но она национальный праздник всей Испании, и это ее самый страшный порок.
   – Скажите, Нурия, а сардану вы танцуете?
   Она смерила его пылающими глазами:
   – Конечно. А почему вы об этом спрашиваете?
   – Просто я бы с удовольствием посмотрел на вас, когда вы танцуете. Думаю, это была бы впечатляющая картина.
   Сардана – один из самых странных танцев, который Ледникову довелось видеть. Было это в Барселоне. Оркестр, большей частью из духовых инструментов, располагался на возвышении перед порталом собора и играл довольно быструю мелодию. А на просторной площади двигались пять-шесть хороводов с поднятыми вверх руками. В них было человек по двадцать-тридцать. Они мерно двигались под музыку, делая ногами простые и однообразные движения. Они именно двигались, а не плясали. Причем каждый вокруг сложенной в центре горки из курток, плащей и сумок. Словно язычники вокруг священного костра или дерева. У людей не было цели повеселиться. В танце не было никаких вольностей – каких-либо лихих прыжков, затейливых коленцев, неожиданных вскриков. Люди не улыбались, а были старательны и сосредоточенны. Весь смысл действа был в том, чтобы быть точно таким же, как все. Так что был это вовсе и не танец. Сардана больше всего походила на ритуальное действо, на отточенный веками обряд, подтверждающий принадлежность каждого человека в хороводе к каталонскому сообществу. Сомкнутые руки, гордо поднятые над головами, неразрывный круг – зримое выражение объединяющей этих людей глубинной идеи, недоступной и непонятной другим. Вступать в этот хоровод у человека постороннего особого желания не возникало. Один из туристов, наблюдавший, как и Ледников, за сарданой со стороны, сказал, что это похоже на сиртаки. Но тут было другое. Больше всего сардана напомнила Ледникову чеченский зикр. Этот ритуально-обрядовый хоровод в бешеном темпе, состоящий из самых простых движений, когда люди в кольце двигаются друг за другом в едином темпе, был мощной психологической процедурой, сплачивающей людей воедино, превращающий их в «своих». Правда, зикр исполняют только мужчины, а в сардане всегда много женщин, причем уже не самых молодых, то есть с вполне определенной психикой…
   – Сегодня вечером я улетаю в Москву, – прервала его воспоминания Нурия.
   – Вот как. Надолго?
   – Нет, всего на несколько дней… Может быть, вы хотя бы подскажете кого-нибудь, к кому я могла бы обратиться там за информацией? И кто согласился бы мне помочь? – несколько даже высокомерно спросила Нурия. Ледников помолчал. Вряд ли кто-то из официальных представителей Следственного комитета или прокуратуры захочет говорить с ней откровенно. Нужен кто-то, кто занимался Сатрапом и его связями, но сейчас не связан рамками службы…
   – Может быть, надо заплатить? – нетерпеливо спросила она. – Ведь у вас там теперь все делается за деньги. Я готова. – Нурия смотрела на Ледникова чуть ли не с холодным презрением.
   – Не думаю, что вы располагаете средствами, которые могут серьезно помочь в Москве, – рассмеялся он. – Я дам вам телефон моего знакомого, который был в курсе дел Сатрапа, сейчас он, правда, лицо неофициальное… И еще телефон человека, возглавляющего частное Бюро криминальных расследований.
   – Я могу сослаться на вас?
   – Разумеется. Иначе они просто не станут говорить с вами. Во всяком случае, более или менее откровенно.
   – Ну что ж, спасибо и на этом, – сказала она.
   – У вас есть хватка. Я бы даже сказал бульдожья, если бы не боялся вас обидеть…
   – А вы знаете, сколько в Испании безработных? Особенно среди молодых? Работа стала привилегией для избранных. Тысячи профессиональных журналистов не знают, куда пристроиться. Молодые журналисты ищут возможность устроиться хотя бы практикантами и согласны работать даже бесплатно. Девушкам порой приходится надеяться не на талант, а на большие глаза и губы «аля Анджолина Джоли»… К счастью, у меня есть своя тема, я знаю русский язык, что у нас редкость. Но все равно, мне надо работать как проклятой.
   – По-русски еще говорят «лезть из кожи вон» или «вертеться как белка в колесе»…
   – Белка… – усмехнулась Нурия. – По-испански говорят «hechar los higados», то есть «выплевывать печенки». Или «hechar las asaduras» – «выворачивать внутренности».
   – Грубовато.
   – Зато куда точнее. Всего доброго!
   Она стремительно встала и пошла к машине, а Ледников все время глядел ей вслед и не мог отвести от нее глаз.

   Глава 9
   Dar gato por liebre
   Дать кота вместо зайца

   Завидовал ли он Ледникову тогда, когда узнал его, в университетские годы?
   Да пожалуй, что и нет. Точно нет. Скорее, удивлялся тому, как удачливо и благополучно может складываться все у человека, причем, похоже, без всяких стараний с его стороны. Привлекателен, удачлив, а главное, сразу всех располагает к себе, опять же ничуть не прилагая для этого каких-либо усилий. А еще, несомненно, умен и талантлив. А еще за спиной – мощная фигура отца. Иногда даже мелькала мысль: и куда все это одному, мог бы и поделиться!
   Удивление переросло в раздражение, когда у Ледникова завязался пылкий роман с Анной Разумовской, при взгляде на которую у Аркадия Келлера тогда холодели до покалывания кончики пальцев. Это было уже чересчур! Потому что Разумовская была той, о которой он, Аркадий, мечтал. Мечтал не просто как о женщине, обладание которой обещало невозможное с другими блаженство, он ясно понимал, что Разумовская, с ее породой и умом, придала бы его жизни совсем другое дыхание, иную высоту. Но Ледников отнял ее навсегда, потому что абсолютно ясно было – у них с Разумовской не обычный студенческий романчик, тут люди сплели свои жизни намертво, так тесно, что другому нечего рассчитывать вместиться между ними, надеяться, что когда-то это чувство иссякнет и можно будет этим обстоятельством воспользоваться. Нет, эти будут любить и мучить друг друга всегда. Так что оставь надежду всяк, кто рядом…
   Нельзя сказать, чтобы Аркадий страдал долго, нет, он был не из таких, утешение нашлось достаточно скоро. Но вот некий счет к господину Ледникову у него с той поры остался. И он знал, что если карты когда-нибудь лягут соответственно, то счет сей он предъявит.
   Он был уже достаточно известным и вполне не бедствующим адвокатом, когда им овладела мысль, что пора бы решить все свои финансовые вопросы радикальным образом, чтобы деньги перестали играть решающую роль в его жизни и работе. Для этого нужна была серьезная сумма, которая обеспечивала бы независимость в делах, а также вилла в Испании, которая давно уже нравилась ему больше всех других стран. Работать в Москве только по делам, которые интересны, а жить большую часть времени в Испании – таков был вкратце план. Тогдашние адвокатские гонорары этот уровень не обеспечивали…
   И тут ему предложили взяться за дело Тутаева. Разговор был откровенный – ему сказали, Тутаева надо любой ценой спасти от обвинений в пытках и убийстве молодой девушки. И объяснили, что сделать это в принципе нетрудно – его подельник Грибанов, уголовник с психическими нарушениями, готов взять всю вину на себя. С ним проведена соответствующая работа, ему доходчиво объяснили, что в таком случае ему будет гарантирована защита, поддержка на зоне, хорошо заплатят его семье. Смертная казнь в связи с психическим нездоровьем ему не грозит, а размер срока мало зависит от того, пойдет ли он один или вместе с Тутаевым. Даже наоборот, если он будет утверждать, что убивали вместе, то судить будут за групповое убийство, а это еще хуже…
   Все эти вопросы уже обговорены и решены. Дело упирается в следователя по фамилии Ледников, который провел кучу экспертиз и ведет дело к обвинению в убийстве и пытках обоих – и Тутаева, и Грибанова. Подобраться к Ледникову никак не удается, и тут вдруг выясняется, что Келлер учился вместе с Ледниковым… Словом, Келлер должен попытаться договориться с Ледниковым, как старый товарищ, объяснить ему ситуацию, рассказать, что осуждение Тутаева убьет его мать, довести до сведения, что денег не пожалеют. А всего-то надо потерять или не предъявлять кое-какие экспертизы, которые подтверждают причастность Тутаева к смерти девушки. Ее все равно не вернешь, а парню и его семье сломают всю жизнь.
   Келлер согласился. Особых проблем он не увидел, в конце концов, наше дело предложить, ваше дело – отказаться. Он взялся и… не сумел. Просто не сумел предложить Ледникову деньги. При встречах вертелся, пыхтел, проклинал себя, но так и не решился. Почему? Он долго потом думал на сей счет, но ничего утешительного ему так в голову и не пришло. А признаться себе, что просто струсил, побоялся, представляя себе, чем ответит Ледников, не мог. Так и вертелся сам перед собой, потея от бессильной злости. Но счет его к Ледникову вырос уже многократно.
   Больше они по делам не сталкивались.
   Через какое-то время ему предложили заняться делом бывшего опера управления по борьбе с организованной преступностью Алексея Петрухина, неожиданно для всех обвиненного как участника в похищении людей с целью получения выкупа. Самое пикантное состояло в том, что, еще служа в органах, Петрухин участвовал в раскрытии нескольких этих самых похищений с целью выкупа и даже получил за это медаль «За отвагу» и грамоту из рук министра, а после выхода в отставку уже как частный детектив раскрыл несколько подобных преступлений. История была мутная – то ли Петрухин вычислял похитителей, то ли работал на них, то ли его решили подставить, чтобы избавиться от слишком усердного сыщика…
   Предложение защищать Петрухина поступило через посредника, истинный заказчик был не известен, гонорар предложили нормальный, но не более того, однако какое-то невнятное чувство подтолкнуло Келлера – берись.
   Прежде чем начать работать с подзащитным, он основательно влез в его прошлые дела и подвиги. Через знакомого следователя, с которым они обменивались кое-какими услугами, ему даже удалось ознакомиться с делом Петрухина. И выяснилось следующее.
   Как-то вечером Ядвига Семеновна Вишневская попросила сына студента-медика Кирилла погулять с собакой. Едва он вышел из подъезда с таксой по кличке Чапа, как чьи-то сильные руки в перчатках зажали ему рот, скрутили руки за спину…
   Кирилла затолкали на заднее сиденье машины, а когда тронулись, грубо разжали рот и влили в горло чуть ли не бутылку водки. Кирилл скоро вырубился. По двору бегала и повизгивала перепуганная Чапа.
   Через час в квартиру Вишневских позвонили. Это был сосед сверху – он обнаружил во дворе трясущуюся от холода и повизгивающую от страха Чапу. Ядвига Семеновна Вишневская с недоумением смотрела то на радостно шмыгнувшую в квартиру Чапу, то на соседа, который рассказывал, что нашел собачку у подъезда, одну, а Кирилла не видел…
   Ядвига Семеновна была женщина сильная, пре успевающая, но не очень счастливая. У нее был свой небольшой фармакологический бизнес, отнимавший все ее время и силы, и не было мужа, который несколько лет назад погиб в авиакатастрофе. Она так и осталась одинокой женщиной со всеми вытекающими последствиями. Завести на глазах уже подросшего сына нового мужчину она и помыслить не могла, в ее жизни, кроме Кирилла и работы, ничего, собственно, и не было. Ну, разве что ласковая Чапа с масляными добрейшими глазами…
   Когда поздним вечером ей позвонили, она уже понимала, что с Кириллом произошло что-то жуткое. Пугающе грубый мужской голос потребовал за возвращение сына три миллиона долларов.
   – Я заплачу, только не трогайте Кирилла! – торопливо, захлебываясь прокричала Ядвига Семеновна. – Но у меня нет столько! Я не соберу…
   – Не морочьте мне голову! Мы знаем, сколько у вас на счетах денег.
   У нее оборвалось сердце.
   – Вы же мать, неужели вам деньги дороже сына? Единственного сына, студента, отличника, спор смена… – хохотнули в трубке. Ядвиге Семеновне стало совсем плохо.
   – Кстати, если хотите, можете идти в милицию. Они все равно ничего сделать не смогут. Мы знаем, как ведутся такие дела… Все. Позвоним через три дня.
   Увы, таких денег на руках у Вишневской не было: бизнес в последнее время приносил одни убытки, контракты не выполнялись, долги росли.
   Она в отчаянии бросилась в милицию, написала заявление, однако скоро поняла, что большого желания искать сына у милиционеров нет. Случайно услышала, как один из них сказал другому в коридоре, что пацан наверняка инсценировал похищение, чтобы раскрутить мамашу на бабки. Надоест прятаться, сам выйдет. И вообще эти самопохищения уже задолбали… Но о-то знала, что ее сын на такое пойти не мог.
   Похитители позвонили, как и обещали, через три дня. Услышав, что денег нет, пригрозили убить сына. А потом смилостивились – ищи, мамаша, бабки, мы подождем, только ты хорошо ищи…
   Разумеется, Ядвига Семеновна, фирма которой не могла позволить себе иметь собственную профессиональную службу безопасности, начала искать людей, которые могли бы помочь освободить сына. Во время очередного визита в милицию один из сотрудников отвел ее в сторону и тихо сказал:
   – Есть один человек… Он профессиональный опер, занимался именно похищениями людей, грамоты и медали за это получал, но пару лет назад вышел в отставку… Связи, опыт все при нем… Поговорите с ним, может, возьмется. Фамилия его Петрухин. Зовут Алексей Германович. Если он что-то найдет, мы подключимся…
   Вишневская бросилась к Петрухину. Он ей сразу понравился. Спокойный, уверенный в себе мужчина примерно одних лет с Вишневской. Выслушав ее, сказал, что, судя по всему, похитители не садисты, сына не тронут, с ними можно торговаться… И в принципе он готов этим делом заняться.
   Петрухин произвел на Вишневскую такое впечатление, что она сразу предложила ему место начальника торопливо учрежденной службы безопасности своей компании с приличной зарплатой. Разумеется, заниматься он будет только поисками сына…
   Женщина энергичная и самостоятельная, Вишневская поставила одно условие – он должен постоянно держать ее в курсе расследования. Петрухин, подумав, согласился. И приступил к работе.
   Как он доложил Вишневской, работать предстоит в двух направлениях – в переговорах сбивать цену выкупа и одновременно искать похитителей. Как? Начать с похожих преступлений. Похитителей можно будет вычислить по почерку.
   На связь представитель похитителей выходил по скайпу через Интернет по ноутбуку сына и появлялся на экране в маске, пугавшей Вишневскую до судорог. Обычно рядом с ней в таких случаях был Петрухин, но он стоял чуть в стороне, чтобы его не было видно на экране. Однажды похититель вдруг потребовал повертеть веб-камерой на ноутбуке, чтобы он мог видеть все помещение. Ясно было – хочет проверить, нет ли кого рядом с Вишневской. У той заколотилось сердце, но Петрухин не растерялся – он моментально рухнул на пол и замер у ног Вишневской. Похититель удовлетворенно хмыкнул, когда она покрутила ноутбук, и сказал, что надо спешить. Пока они не хотят никому причинять вреда, но, как бизнесмен, она должна понимать, что время – это деньги. Пока сына кормят бананами и апельсинами, но скоро могут начать пальцы и уши резать и присылать мамаше…
   Вишневской опять стало плохо. Но Петрухин успокоил – просто пугают, судя по всему, на такое они не пойдут. Потому как по информации, которую он раздобыл с помощью бывших коллег из милиции, эти похитители к кровавым жестокостям не прибегают. То есть у него уже появились конкретные подозреваемые… За ними несколько похищений детей бизнесменов. Их так же держали довольно долго, по несколько месяцев, в каких-то подвалах, а после получения выкупа, который оказывался значительно меньше первоначально названных сумм, просто выталкивали из машин на пустынном шоссе…
   Расследование требовало немало денег, но Ядвигу Семеновну траты не смущали. К тому же она, уставшая от одиночества, уже скоро стала испытывать к Петрухину, спокойному, сильному, никогда не теряющемуся мужику, вполне определенные женские чувства. Ежевечерние «доклады» Петрухина очень быстро стали ритуалом, без которого она не могла обходиться. А потом один из затянувшихся докладов закончился тем, что Вишневская и Петрухин стали любовниками. И случилось это прямо в ее рабочем кабинете.
   События развивались именно так, как и предсказывал Петрухин. Похитители постепенно сбавляли сумму выкупа и уже опустили до миллиона. А Петрухин установил, что глава банды находится за границей и команды поступают оттуда. Он даже вычислил его давних знакомых, через которых получил информацию, что жизни Кирилла пока ничего не грозит. Вишневская уже не могла ждать. Ее мучили страх за сына и стыд, что она в это страшное время завела себе любовника, отказаться от которого у нее уже не было сил. Нервы ее были на пределе. И Петрухин, поняв, что тянуть с расследованием уже нельзя, предложил собрать какую-то посильную сумму и предложить ее похитителям. У них тоже заканчивается терпение, предположил он, и поэтому они согласятся на реальные деньги, пусть и не такие, на которые рассчитывали сначала.
   Его расклады оказались верными. Бандиты согласились на двести пятьдесят тысяч долларов, которые набрала Вишневская. Деньги упаковали в сумку, и Петрухин выбросил ее из окна ранней первой электрички на указанном километре, который ему назвали по мобильнику буквально за минуту до этого.
   А Кирилла в тот же день вытолкнули из машины на обочину шоссе. Добравшись домой, он рассказал, что держали его, судя по всему, в подвале гаража Где-то за городом. Спал он на матрасе, брошенном на бетонный пол, причем было понятно, что до него там держали кого-то другого. Подвал был разделен надвое решеткой с толстыми прутьями. Через решетку Кирилла кормили – в основном лапшой быстрого приготовления. За ним следили через видеокамеру, прикрепленную на потолке. Кирилл рассказал, что вел себя намеренно спокойно, старался отключаться и побольше спать – «Иначе можно было сойти с ума». Его не трогали, хотя как-то один из охранников и пригрозил отрезать пальцы. Кирилл тогда сказал: «Дайте я сам отрежу. Я – медик и сделаю так, чтобы не было заражения». У охранника глаза вылезли на лоб…
   Дело было закончено, когда Петрухин спросил, надо ли ему заниматься им дальше и искать похитителей, чтобы вернуть деньги, Вишневская резко воспротивилась. Черт с ними, с деньгами, как-нибудь выпутается. Ее больше волновало, что теперь будет у них с Петрухиным. Она сама предложила ему пожениться. Петрухин ответил, что надо какое-то время подождать. Теперь есть Кирилл, и надо посмотреть, какие у них сложатся с ним отношения… На том и порешили.
   А через какое-то время Петрухина арестовали. По обвинению в похищении людей.
   Случилось вот что. В ходе розыска еще одного похищенного наследника богатого бизнесмена опера в который раз прослушивали кассеты с записью переговоров с похитителями. Как раз в этот момент в комнату зашел сотрудник другого отдела и, услышав голос на пленке, воскликнул:
   – О, это же Лехи Петрухина голос!
   Опера только переглянулись. Потому что сами все это время мучились – голос вроде знакомый, но вот чей? А тут сразу как пелена с глас спала – точно, Петрухин! Стали поднимать другие материалы – на них тот же самый голос. Не веря в происходящее, провели экспертизы в разных учреждениях. Ответ был один и тот же – в том, что голос принадлежит Петрухину, уверенность процентов семьдесят… Вспомнились и другие сомнительные истории.
   Несколько лет назад, еще до увольнения Петрухина из органов, брали двух бандитов во время получения выкупа. Брали со стрельбой, с погоней. Бандиты оказались то ли акробатами, то ли альпинистами – уходили чуть ли не по вертикальным стенам. Но взяли. А потом одного из них, причем явно главного, с поддельным паспортом следователь просто отпустил, сочтя, что «доказательств его причастности к похищению нет, задержанный – просто свидетель происшедшего, а бежал от милиции потому, что сильно испугался… А то, что паспорт поддельный, якобы выяснилось после того, как преступника отпустили». Другая история. Взяли человека как главного организатора похищения. И он тоже ушел – зашел с милиционерами за сигаретами в магазин по дороге и сбежал через черный ход…
   Оба раза в делах мелькали крупные суммы, которые задержанные предлагали операм за освобождение. Оба раза и следователь, и милиционеры, упустившие преступников, ушли с работы… И оба раза в делах участвовал Петрухин.
   Вот такая сложилась картина. Вишневская в открывшееся не хотела верить – ее чувства к Петрухину были сильнее предъявленных ему обвинений. Она буквально осаждала следователя, стараясь объяснить, какой замечательный человек Петрухин, умоляла Келлера сделать все, чтобы Петрухина освободили, обещала ему деньги помимо гонорара…
   Собственно, защита не была делом слишком трудным. У обвинения было немного прямых улик, поэтому главное было – заставить суд усомниться в том, что на записях голос Петрухина. Сделать это удалось, проведя несколько дополнительных экспертиз, которые подтвердили, что прямой уверенности в том, что голос принадлежит Петрухину нет. Ну и всячески выпячивая обстоятельство, что специалист в расследовании похищений никогда не стал бы сам лично вести переговоры о выкупе по телефону, прекрасно зная, что они пишутся… Сыграло свою роль и душераздирающее выступление на суде Вишневской, в восторженных тонах описавшей доброту и честность начальника ее службы безопасности.
   В общем, Петрухина освободили в зале суда, а вечером Келлер встретился с посредником в тихом ресторане, который когда-то принадлежал одному из творческих союзов. Посредник, пожилой уже, насмешливо усталый мужчина, протянул Келлеру конверт, в котором был обговоренный гонорар, и чуть заметно растянул губы в улыбке:
   – Деньги за работу нормальные, но на приличный дом в Испании, конечно, не хватит…
   Аркадий удивленно посмотрел на собеседника – откуда он знает про дом в Испании?
   Посредник улыбнулся еще шире:
   – Не удивляйтесь, про дом в Испании вы сами сказали как-то мимоходом еще при нашем первом разговоре. А я запомнил. Утомительная привычка – запоминать все подряд, но бывает и полезной. Кстати, а вам не приходила в голову мысль, что этот бизнес, которым увлекся ваш бывший подопечный Петрухин, в принципе может быть практически абсолютно безопасным и по-настоящему прибыльным при соблюдении некоторых условий?
   – Приходила, – не стал отпираться Аркадий. – Если правильно выбирать объект, если назначать сумму выкупа, точно зная, сколько за объект могут заплатить, если обходиться без ненужных жестокостей… Ошибка с Вишневской заключалась в том, что не выяснили предварительно ее финансовое положение, не просчитали, с какой суммой она в состоянии расстаться. Я, например, знаю людей, которые пошли бы на такие траты совершенно спокойно. Мало того, сделали бы все, чтобы при этом не привлечь внимания милиции. А вот покойный господин Муромский, несмотря на свои миллиарды, за своего сына не дал бы ни гроша…
   Посредник слушал Аркадия доброжелательно и внимательно.
   – Да-да, все верно. И этому самому Петрухину теперь придется расплатиться за самодеятельность. Сначала он сам выбрал объект, а потом сам же снизил сумму выкупа, не получив на это разрешения… Так что за ним теперь долг. В организации, с которой он сотрудничал, строгая дисциплина, не любят импровизаций, особенно если они заканчиваются неудачно…
   Какое-то время ели молча.
   – Впрочем, бог с ним, с этим Петрухиным, – небрежно отмахнулся посредник. – У меня к вам есть разговор куда более серьезный… Собственно, дело с Петрухиным было лишь проверкой. Мы наблюдали за вами все это время и пришли к выводу, что с вами можно иметь дело. Причем дело такого размера, что позволит вам иметь совершенно иные финансовые позиции в жизни…
   Из того, что говорил посредник, можно было сделать два вывода. Либо он способен читать чужие мысли, либо эти мысли столь не оригинальны, что угадать их ничего не стоит.
   – Под словом «мы» подразумевается организация, которая стояла за Петрухиным?
   – Да, но Петрухин вовсе не основная сфера их деятельности. Так, случай. Подвернулся опер, решивший заработать, его и использовали. Там занимаются вполне солидным и легальным бизнесом. Что касается вашего доброго имени и репутации, которыми вы наверняка не хотите рисковать без особой нужды… Во-первых, можете судить по мне – и доброе имя, и репутация при мне, а ведь я достаточно давно сотрудничаю с этими людьми. Во-вторых, вам уже приходилось иметь дело с людьми куда более сомнительными… – Посредник ободряюще улыбнулся:
   – К тому же мы с вами понимаем, что репутация адвоката в наше время зависит не от имени клиента, а от количества выигранных дел.
   – Есть еще вопросы личной безопасности…
   – Опять же можете судить по мне. Как видите, я жив и здоров. Просто есть договоренности, которые не нужно нарушать. И все.
   – И все, – задумчиво повторил Аркадий. Разумеется, это далеко не все, но предложение выглядело чертовски привлекательным.
   – Итак, ваше решение? Мы подошли к черте. К Рубикону, если хотите. Или мы останавливаемся и расходимся, или идем дальше. Со всеми вытекающими последствиями.
   – А почему вы не возьметесь за дело сами?
   – Ну, возраст уже… академический. И потом, там есть обстоятельства, которые делают вашу кандидатуру предпочтительней. Итак?
   Аркадий пожал плечами:
   – Я вас слушаю.
   – Что и следовало ожидать, – удовлетворенно сказал посредник. – Уверяю вас, будет интересно. И весьма выгодно.

   Глава 10
   A todo trance
   Любой ценой

   Вечер Ледников решил провести без всякого умственного напряжения. Планы были вовсе не наполеоновские, тихие были планы – посидеть в кафе на набережной за бутылочкой пристойного испанского вина и просто поглазеть на текущую мимо курортную публику, среди которой попадались экземпляры вполне оригинальные и любопытные. В общем – погрузиться в блаженное состояние соглядатая чужой жизни, разглядывающего ее с со снисходительной и беззлобной улыбкой. Единственным темным пятном в этом тихом великолепии была возможность встретить ненароком Келлера или Леру с их далекими от него интригами. Но была и надежда, что они не возникнут тут или просто не заметят его.
   Он уже облюбовал местечко в небольшом баре, когда какой-то потный тип, заросший жесткими и толстыми, как проволока, волосами до самых надбровных дуг, грубо оттолкнул его и плюхнулся на стул, делая вид, что просто не видит Ледникова.
   – Эй! – вспылил Ледников. – Amigo! Ahijuna!
   Это испанское словечко, посылавшее к черту, нравилось ему своим звуковым сходством с вполне определенным решительным русским выражением, в отличие от слишком киношной и карнавальной «caramba».
   Потно-волосатый тип сделал вид, что ничего не слышит, а когда Ледников решительно взялся за гнутую спинку металлического стула, вдруг принялся орать, как резаный и звать на помощь:
   – Socorro! Socorro!
   Ледников еще не успел подивиться мгновенному превращению наглеца в труса, когда почувствовал сильный удар сзади по спине. Потом еще один. Кто-то сзади схватил его за горло. Не оборачиваясь, Ледников резко двинул локтем туда, где должна была располагаться рожа невидимого противника. И, судя по боли в локте и глухому вскрику, попал. Вот только противник был явно не один. Ему с двух сторон стали ломать за спину руки, повалили на землю и принялись цеплять наручники… Вывернув до боли шею, он разобрал, что над ним трудятся, сопя и ругаясь, трое невесть откуда взявшихся полицейских.
   А заросший до бровей гад, развалясь на стуле, с ухмылкой наблюдает за происходящим.
   Ухватки и манеры испанских полицейских Ледников знал достаточно хорошо, поэтому сопротивляться не стал. Чуть что, набежит еще десяток, и начнут управляться с тобой все хором.
   Он спокойно, стараясь беречь от ударов голову, дал запихать себя в украшенную гербами со всех сторон полицейскую машину, надеясь, что в участке, куда его отвезут, все разъяснится. Хотя поведение волосатого гамадрила теперь выглядело явно подозрительным.
   В участке Ледникова молча обыскали, выгребли все из карманов и просто запихнули в камеру, где, к счастью, никого больше не было. И забыли. Хорошо еще наручники сняли. Можно было, конечно, требовать адвоката, начальство, но время было уже позднее, и Ледников решил подождать с вопросами до утра. Тем более, что над вопросами надо было подумать. Хорошо еще, родители укатили на пару дней в Барселону, чтобы осмотреть творения безумного гения архитектуры Гауди. Надо будет постараться вывернуться до их возвращения. Совершенно ни к чему беспокоить их на отдыхе своими проблемами.
   Следуя старому солдатскому правилу, когда-то давно вычитанному у Ремарка, Ледников, прежде всего, устроился поудобнее. Надо было успокоиться и посмотреть на случившееся хладнокровно, несколько даже со стороны. Тут же вспомнилось недавнее происшествие на Майорке, то есть в Испании же, с российскими яхтсменами. С одной стороны, отвлекает от стенаний о собственной горестной судьбе, а с другой – происшествие очень похоже на то, что случилось с ним, так что вполне в тему и навевает нужные мысли…
   Итак, трех российских яхтсменов, участвовавших в престижной международной регате, задержали в Пальма-де-Мальорке. Ребята после тренировки пригнали яхту в порт, а сами пошли в ближайший бар – перекусить и выпить немного вина, что яхт сменам не возбраняется, тем более на курортном побережье, где все пьют вино как воду. Напиваться, разумеется, они не собирались – внутри команды есть жесткие правила, нарушать которые себе дороже… Мирно сели за столик и принялись ужинать. Прошло всего около получаса, то есть даже сугубо теоретически они не могли упиться до невменяемого состояния и взяться за подвиги, потребовавшие вызова полиции…
   В общем, трое российских парней ужинают, как вдруг неожиданно двери бара распахиваются и в помещение врывается толпа полицейских. Именно толпа – штук восемь. Без всякого предупреждения, предъявления документов и каких-либо требований они набрасываются на мирно ужинающих яхтсменов и начинают их избивать. Те ничего не могут понять, лишь закрывают головы, по которым дубасят дубинками… О сопротивлении не могло быть и речи – во-первых, на них набросилась полиция, во-вторых, яхтсмены не боксеры и не борцы. Один из них весил около шестидесяти килограммов всего, другие чуть больше. Какие из них драчуны с полицией да еще в чужой стране…
   После избиения их повязали и доставили в участок как особо опасных преступников.
   Но Ледников хорошо знал одного из них, видел других, – нормальные, адекватные ребята, вовсе не конфликтные, дружелюбные.
   В камере их продержали без всяких объяснений часов двенадцать, а потом появился говорящий по-русски адвокат, которого, видимо, заранее подыскали, – на Пальма-де-Мальорке вряд ли таких много. И сообщил сей адвокат вот что: «Вам всем грозит три года тюрьмы, ясно? Поэтому подписывайте немедленно вот эти бумаги, мы поедем в суд, признаетесь в нападении на полицейских, покаетесь, и вам присудят депортацию на родину и небольшой штраф». Кстати, как оказалось, пока яхтсмены сидели за решеткой, полицейские «сняли» в больнице свои побои и оценили нанесенный ущерб здоровью – от 250 до 650 евро на каждого участвовавшего в драке полицейского.
   Наши уперлись – подписывать документы и признавать свою вину, о которой они ни сном ни духом, не будут, а на суде расскажут, как все было на самом деле. Адвокат, убедившись, что запугать парней сразу не удалось, тут же пропал. А полиция отвезла их в какую-то лабораторию на экспертизу, где взяли анализы на наркотики и алкоголь. И быстренько вынесли заключение, что все трое до сих пор чуть ли не мертвецки пьяны…
   В конце концов, составив рапорты, полицейские все-таки выпустили парней до суда. Вновь появившийся адвокат ненавязчиво намекнул им, что, если бы полицейские захотели, они могли у них и белый порошок найти, объяснил, что в регате команда уже участие принимать не сможет, что нужно сознаться в нападении на полицейских в связи с опьянением и ждать решения суда, которое в случае признания вины и раскаяния не будет строгим.
   Команда нашла другого адвоката, и его стараниями суд перешел из обвинительного процесса в договорной. Было предложено заключить мировое соглашение: команда платит небольшой штраф (соизмеримый с мифическими ранениями полицейских), а полицейский департамент не будет организовывать депортаций и предъявлять каких-либо претензий. В итоге на том и договорились. При этом с яхтсменов полностью была снята всякая уголовка. Российское консульство согласилось с таким исходом дела.
   Признаться, поведение испанской полиции осталось для всех загадкой. Что было за ним? Может, сыграло роль то обстоятельство, что накануне была обезврежена бомба, заложенная под днищем полицейского автомобиля недалеко от их казармы? Допустим, полицейские проводили облаву и наши просто попали под раздачу… Или наших парней с кем-то спутали? А возможно, полицию просто навели на них, чтобы вывести из соревнований? Настучали, что это члены знаменитой «русской мафии», терроризирующей побережье. Ну, в общем, какая-то причина все же была…
   Ледникова тоже вполне могли подставить по такому сценарию. Но кто и зачем?
   Самое умное и уместное в этой ситуации было – постараться как можно быстрее заснуть, чтобы не морочить себе голову ненужными мыслями и подозрениями. Надо быть свежим с утра, когда понадобятся силы для того, чтобы разобраться в происходящем и противостоять наезду, который, судя по всему, неминуем. Знать бы еще, со стороны кого и в чем его обвинят… И что предложат…
   Но не спалось, в голову лезли какие-то странные, совершенно неуместные и лишние мысли. Так вдруг вспомнилось, что во время первой поездки в Испанию в городке Сантильяна-дель-Мар он оказался в частном музее, где была собрана и бережно хранилась внушительная коллекция средневековых орудий пыток из разных стран Европы. Многие из этих чудовищных орудий были подлинные, то есть пропитанные за века использования кровью несчастных жертв, а часть – реплики, тщательно и с любовью воссозданные по старинным рисункам и чертежам. При воссоздании учитывалась каждая мелочь – так что хоть сейчас пытай…
   Этот самый Сантильяна-дель-Мар был словно специально создан для такого музея. В городе, полностью сохранившем облик мрачной и кровавой эпохи, кажется, не было ни одного современного здания. Тут прошлое Испании, которое невозможно себе представить без Святой инквизиции, словно возвращалось в свои права. В самом музее, с названием Museo de la Inquisicion, кроме мерзких инструментов и приспособлений, глядя на которые, можно было потерять веру в разумность людей, красовались еще восковые фигуры палачей и их жертв, обильно политые красной краской, то есть были воссозданы сцены пыток. Фигуры были невыдающегося качества и небольших художественных достоинств, но, может, именно из-за этого производили особо гнетущее впечатление – под пытками то, что оставалось от людей уже нельзя было назвать человеческим телом.
   Глядя на все эти ко́злы, к которым привязывались допрашиваемые, дыбы, на которые их вздергивали, кресла с железными шипами, на которые усаживали, металлический шкаф с шипами внутри, в котором запирался узник, плети, щипцы, так называемую «кошачью лапу», с помощью которой можно было сорвать с допрашиваемого кожу, «испанский сапог» и прочие изощренные изобретения человеческой фантазии, невольно думалось: хорошо, что сегодня такого нет. Но Ледников по своему опыту знал – и сегодня существуют зверства, ничуть не уступающие этим…
   Тщедушный, но деловитый экскурсовод, который чувствовал себя среди этих орудий и механизмов примерно как у себя на кухне дома, рассказывал:
   – А сейчас мы посмотрим «стол пыток», который применялся практически во всех странах Западной Европы, а не только испанской инквизицией… Напомню, кстати, что инквизиторы имели право применять только три вида пыток, не более. Инквизиции в соответствии с ее догмами дозволялось лишь «пытать веревкой, водой и огнем». То есть можно было использовать пыточный стол или дыбу, растягивая мышцы и дробя кости, часами вливать в человека воду или поджаривать его на медленном огне. Все эти пытки по официальной трактовке считались «бескровными»… А вот «испанский сапог», «кошачью лапу», щипцов или кнута испанская инквизиция никогда не применяла. Ими пользовались в обычных гражданских судах по всей средневековой Европе…
   Поглядев на призадумавшихся посетителей, носатый экскурсовод блеснул бесовским взглядом глубоко запрятанных под лоб глаз:
   – Не надо думать, что Испания отличалась от других стран какой-то особой жестокостью и свирепостью. Вся Европа пользовалась этими приспособлениями… Была испанская гаррота – удушающий ошейник, и были венецианские тиски для сплющивания головы приговоренного… Да и вообще человечество находило применение пыток вполне разумным и законным на протяжении многих веков. Пытки оправдывали еще древние греки в античные времена. Сам Аристотель говорил, что с их помощью следует добывать показания в судах. Человечество посвятило очень много времени и усилий ума совершенствованию практики пыток. В Древнем Риме, например, были разработаны правила пыток. Во-первых, тот, кто приводит их в исполнение, не обязательно садист, то есть получающий от них удовольствие. Это просто работа. Применять пытки нельзя было и в присутствии несовершеннолетних. Если подвергаемый пыткам сознавался, то истязания немедленно прекращались…
   Экскурсовод облизнул красным языком влажные губы и продолжил:
   – Особого расцвета и совершенства законодательство, регламентирующее область применения пыток, достигло в Испании в период действия Святой инквизиции… Палачу давались строгие инструкции, которые он был обязан неукоснительно выполнять. Пытка могла быть легкой, тяжелой или особо тяжелой. Им соответствовали три степени допроса. При легкой пытке палач просто демонстрировал допрашиваемому свои орудия и приспособления… При этом он мог подробно описать сам процесс пытки. К примеру, рассказать, что в такой-то момент допрашиваемый будет испытывать адскую боль в суставах… Или что на таком-то этапе у него не выдержат и будут сломаны кости.
   Если после этого морального истязания обвиняемый не признавался, палач переходил ко второй стадии – к тяжелой пытке. Человека раздевали догола, чтобы он чувствовал себя особо беспомощным и уязвимым, связывали и укладывали на козлы или подводили к дыбе… Если он и тут не признавался, начинался особо тяжелый этап – собственно пытка как таковая… Надо сказать, сеньоры, тогдашние правила пыток и казней учитывали при выборе наказания состав преступления. Например, в Испании была особая пила, которой распиливали пополам осужденных за гомосексуализм…
   В какой-то момент Ледникову удалось выбраться из этих липких и неотвязчивых воспоминаний и заснуть. Однако видения не оставляли. Во сне он вдруг увидел себя в мрачном подземелье, где под потолком трещали и коптили горящие факелы. За узким столом сидели несколько человек в сутанах, и в одном из них, самом главном, судя по всему, он вдруг узнал тщедушного экскурсовода с бесовским взглядом. Экскурсовод холодными глазами смотрел на человека, который сидел напротив на грубом табурете. На человеке была какая-то ряса с капюшоном, надвинутом на глаза.
   Экскурсовод сказал что-то палачу, тот подошел к обвиняемому и сорвал с головы капюшон.
   Густая волна волос рассыпалась по плечам, и Ледников, к ужасу своему, узнал Нурию Жоффрен… Экскурсовод что-то спрашивал, Нурия только отрицательно качала головой. А потом вдруг Нурия оказалась лежащей на станке, а ее нога зажата между двумя досками. Палач взял несколько деревянных клиньев и стал молотом вгонять их в специальные гнезда… Страшный вопль Нурии разнесся по всему подземелью…
   Ледников вырвался из кровавой мглы сна и какое-то время лежал, приходя в себя, чувствуя, что весь покрыт холодным потом. Ну, понятно, почему ему приснилась пытка «испанским сапогом» – все из-за этого музея в Сантильяна-дель-Мар, который он Зачем-то вспомнил! Но почему его подсознание привело туда именно Нурию?.. И что это, черт побери, значит!

   Глава 11
   Toro corrido
   Бык, который участвовал в корриде (стреляный воробей)

   Сеньор Рамон больше всего походил на доброго деревенского дедушку, любителя вкусно поесть и выпить доброго винца. Тут было все: и седая, вернее, сивая грива до плеч, и громадные усы, и печальные навыкате глаза, и вислые бульдожьи щеки, и печальная, мудрая улыбка. Но представлял этот дедушка, судя по всему, не сельскую полицию курортного городка, а спецслужбы, так что верить его грустным глазам не стоило.
   Сеньор Рамон с болью поведал Ледникову, что избитые им полицейские и добропорядочный испанский гражданин Луис Ареола – судя во всему, так звали волосатого гамадрила – были осмотрены еще вчера в местной больнице. Составлен протокол о хулиганстве, сопротивлении властям, нанесении телесных повреждений. Так что сеньору Ледникову грозит весьма приличное наказание за дебош в общественном месте и нападение на полицейских. Испанский суд с такими вещами шутить не любит.
   После этого сеньор Рамон устало прикрыл глаза, грустно улыбнулся и замолчал, давая Ледникову время осмыслить услышанное.
   После недолгого размышления Ледников, который после ночных размышлений был совершенно готов к такому повороту сюжета, подчеркнуто миролюбиво сказал:
   – Сеньор Рамон, я выслушал вас очень внимательно. Весьма. Видимо, теперь моя очередь выразить свое отношение к тому, что произошло. Я могу выразить самый решительный протест, потребовать адвоката, потребовать предоставить мне возможность связаться с российским посольством…
   Сеньор Рамон пожал плечами:
   – Разумеется. Но мы еще не осматривали ваши личные вещи…
   – И не нашли в них подозрительный белый порошок, – засмеялся Ледников.
   – Наркотики – это совсем не смешно, – хладнокровно заметил сеньор Рамон. – А еще мы не осматривали дом, в котором вы живете сейчас…
   – Ну да, а там можно найти склад оружия или лабораторию по производству наркотиков, – согласно кивнул Ледников. – Давайте не будем тратить время на пустые разговоры про мифический порошок и склад оружия. Считайте, что я оценил серьезность ваших намерений. Поэтому перейдем к делу. Я хочу знать, что вам от меня надо? Зачем была провернута эта… операция по моему задержанию? С какой целью? Может быть, мы вовсе даже не враги? Может быть, вас ввели в заблуждение на мой счет?
   Сеньор Рамон согласно кивнул головой и сложил руки на животе.
   – Вам знакома сеньора Нурия Жоффрен? Журналистка?
   «Ага, – подумал Ледников, – что-то начинает проясняться».
   – Именно знакома. Мы виделись один раз несколько дней назад. Она приезжала ко мне сюда по рекомендации моего московского друга.
   – Зачем? Что ее интересовало?
   – Интересовала ее информация о так называемой «русской мафии» в Испании, о которой она пишет в своей газете. В частности, информация о воре в законе Арчилове по кличке Сатрап, который сейчас пребывает под испанским судом и ждет приговора. Сеньора Жоффрен опасалась, что приговор может быть слишком мягким, поэтому хотела до вынесения приговора опубликовать в своей газете разоблачительный материал о Сатрапе. Она собиралась лететь для этого в Москву и просила меня порекомендовать ей источники информации.
   – И вы…
   – Я назвал ей двух своих знакомых, которые могут ей помочь в этом деле. Один из них независимый журналист, другой бывший следователь. И мы расстались. Я даже не знаю, вернулась ли она из Москвы.
   Сеньор Рамон шумно вздохнул:
   – Вернулась. Она прилетела, села в аэропорту в свою машину и… пропала. Мы не можем найти ее уже несколько дней.
   – Ясно…
   Значит, этот сон, в котором Нурию пытают испанским сапогом, приснился ему вовсе не просто так. Это было предчувствие, которое он не раз гадал…
   – А вы – последний человек, с которым она виделась перед отлетом, – внушительно подняв палец, сообщил сеньор Рамон. – К тому же ее пустую машину обнаружили неподалеку от вашего дома.
   – Понятно.
   Хотя понятного в этой истории было совсем немного. Например, откуда полиции известно, что она была у Ледникова перед отлетом? Если сама Нурия не могла этого сказать? Значит, за ней следили? Зачем и кто? Следил, а потом сообщил в полицию…
   Ледников невольно встал, потом снова сел.
   Сеньор Рамон вроде бы сонно следил за ним из-за полуопущенных век. Однако взор его был остер и холоден.
   – У меня только один вопрос: откуда вы узнали о том, что Нурия была у меня? – быстро спросил Ледников. – Кто вам об этом сообщил?
   Сеньор Рамон чуть заметно усмехнулся:
   – Странные вопросы для специалиста в нашем деле, каковым вы являетесь. Я не обязан на них отвечать. Это тайна следствия. Так вы ничего не желаете сообщить о сеньоре Жоффрен? Предупреждаю, если вы будете молчать, вас ждут серьезные неприятности.
   – Послушайте, сеньор Рамон! Вы, как я понимаю, уже покопались в моей биографии, знаете, кто я.
   Сеньор Рамон невозмутимо кивнул. Глаза его были невинны, как у ребенка.
   – Мы знаем, кем вы были и кто ваш отец, – многозначительно сказал он. – Понимаем, что когда он узнает о вашем задержании, то предпримет всяческие усилия, прибегнет к старым связям, которые у него есть в Испании. Но вы должны понимать, что Испания не Россия, здесь у нас дела делаются по-другому.
   – Хочется верить.
   – И вообще родственные связи не гарантия добропорядочности, – добродушно сказал сеньор Рамон. – Возможно, вы помните, в какие истории оказывались замешаны сыновья премьер-министров Англии и Франции? Так что хорошая родословная и почтенные родители еще ничего не гарантируют.
   – Ну, хорошо, давайте поговорим как профессионалы. Почему вы так легко поверили в то, что я могу быть причастен к ее исчезновению?
   – А я этого не говорил.
   – Но сочли нужным устроить самую настоящую провокацию с привлечением полиции, дабы задержать меня. А теперь шантажируете и запугиваете. Почему вы просто не спросили меня, что я знаю о сеньоре Жоффрен? У вас что, есть доказательства моей причастности к «русской мафии»? Моего сотрудничества с Сатрапом, на которого собирала материалы сеньора Жоффрен?
   – Мы еще не копались в ваших делах подробно, но если вы будете упорствовать…
   Надо сказать, несмотря на топорность всей истории, сеньор Рамон не выглядел упертым самодовольным упрямцем. С ним, судя по всему, можно было говорить и даже договариваться.
   – Сеньор Рамон, у меня к вам предложение.
   – Наконец-то, вы поняли, что не надо упорствовать!
   – У нас с вами два варианта. Либо я начинаю борьбу за свое освобождение, привлекая все возможности – хорошего адвоката, шум в прессе, новые экспертизы, наше посольство, связи отца… И все ваши силы уйдут на эту борьбу. Вам будет не до исчезновения сеньоры Жоффрен, которую, судя по всему, надо спасать. Либо вы отпускаете меня, и я постараюсь сделать все, чтобы выяснить обстоятельства ее исчезновения. Разумеется, держа вас в курсе. И рассчитывая на вашу помощь. Я предлагаю вам честное сотрудничество.
   Сеньор Рамон изобразил на лице задумчивость.
   – Не тратьте время зря, – напирал Ледников. – Женщину нужно спасать. Шантажом и силой вы из меня ничего не выколотите. А вот сотрудничать я готов. И уверяю вас, я знаю о нравах русской мафии побольше вашего!
   – Чего ради вы будете нам помогать, если не имеете к этому никакого отношения?
   – Ну, вам, испанцу, думаю, не надо объяснять, как должен вести себя мужчина, гордость которого задета? Вернее, оскорблена! Меня подставили, а я никому не позволю использовать себя как пешку в чьей-то грязной игре. Это раз. И два – сеньора Жоффрен произвела на меня самое благоприятное впечатление, хотя и является поклонницей «Барсы»… А вот вы, сеньор Рамон, сдается мне, мадридист?
   – То, что я болею за «Реал», не имеет в данной ситуации никакого значения, – пробурчал сеньор Рамон.
   – Но все-таки приятно сознавать, что мы оба «реалисты», – подмигнул Ледников.

   Глава 12
   Ahi, fue troya
   Это была Троя (ну и пошло-поехало)

   Начало всякого расследования – рутина, неизбежная и предсказуемая, как программа «Время». До зевоты известная последовательность одних и тех же шагов и действий, поиск ответов на одни и те же вопросы. Круг знакомств жертвы, враги, угрозы, мотивы преступления, возможные свидетели…
   Ну и так далее, согласно отработанной веками и описанной в учебниках по теории и практике ведения следственных действий. Потом появляются зацепки, подозреваемые, версии, рабочие и фантастические, которые порождаются отчаянием и усталостью…
   На сей раз рабочая версия, вполне готовая к разработке, лежала на поверхности. Кто еще мог быть заинтересован в исчезновении Нурии, которая летела из Москвы с материалами, способными повлиять на суд, кроме самого Сатрапа и его людей?
   Так что начинать нужно было тут. В любом случае. Хотя, конечно, не стоит отбрасывать и другие варианты. Но этот, самый вероятный, нужно было отработать в любом случае.
   Что же мы имеем?
   Человек, которого в испанских газетах высокопарно именовали «главарем русской мафии самого высокого ранга» и «самым охраняемым заключенным Испании», давно уже пребывал в изоляции. Его держали в камере площадью около 10 квадратных метров, которая находилась под круглосуточным наблюдением. Соседние камеры слева и справа из соображений предосторожности держали пустыми. Из этой камеры его через определенное время переводили в другую, все из тех же соображений. А раз в несколько месяцев переправляли в другую тюрьму, чтобы он не успел наладить каких-либо контактов с сотрудниками тюрьмы. Гулял он один. Очень редко ему разрешали встречу с женой и детьми. Еще он встречался со своими испанскими адвокатами.
   Мог ли приказ о похищении Нурии отдать лично Сатрап? Тут возникали большие сомнения. Не потому, что он в принципе не способен, пребывая в тюрьме, передавать свои распоряжения на волю. Какие-то каналы он вполне мог отыскать через тех же охранников. Но тут все было проделано слишком быстро.
   Решение могли принять люди из его окружения, оставшиеся на свободе и, как сообщил сеньор Рамон, предпринимавшие уже усилия, чтобы вытащить Сатрапа из кутузки. Усилия эти не увенчались успехом. Вот с установления людей из окружения Сатрапа, способных принимать столь серьезные решения, и надо было начинать.
   За парой всем известных подручных Сатрапа давно уже плотно следили люди сеньора Рамона, так что вряд ли они могли организовать похищение… Однако были еще так называемые «спящие» – доверенные лица, которые руководили бизнесом Сатрапа в его отсутствие. Они действовали через подставных лиц, нигде не светились, но установить их, конечно, можно было. Только для этого требовалось время. А его-то и не было. Нужно было срочно отыскать источники, которые могли знать «спящих», так сказать, в лицо.
   И тут Ледников вспомнил о Ринате. Это был одноклассник его друга, он работал в Мадриде в отделении громадной страховой компании, действовавшей по всему миру. Эти ребята собирают, отцеживают и хранят массивы информации о клиентах, причем как реальных, так и перспективных. Кто? Где? Когда? А также с кем, по какому случаю, по каким расценкам, с какими откатами?.. Как говорил приятель Ледникова, ЦРУ, КГБ и Моссад им в подметки не годятся. Ну, разве что таинственное и всемогущее NSA, Агентство национальной без опасности США, занимающееся сбором информации по всему миру на основании анализа коммуникационного трафика зарубежных стран, можно было поставить рядом с ним. Наверное, тут было преувеличение. Но вряд ли большое. Если сегодня частные армии и частные военные подразделения все чаще оказываются эффективнее вооруженных сил государств, то что уж говорить об организациях разведывательного толка.
   Ринат вспомнился еще и потому, что он занимался в свое время Муромским-старшим и его наследством, а потому ему можно было предложить кое-какие сведения на сей счет взамен на информацию о «спящих» Сатрапа… Он, конечно, друг друга, но просто так ничего не скажет.
   Потом Ледников позвонил сеньору Рамону и сообщил, что ему нужно срочно вылететь в Мадрид. В ответ последовала тягостная пауза весьма неодобрительного свойства. Посмаковав угрожающую тишину, Ледников сказал, что сеньор Рамон может послать с ним своих людей, только пусть они не мешают. На том и порешили.
   Ринат был по-прежнему нездорово толст и ослепительно белобрыс. Несмотря на мадридский зной, щеголял в шелестящем кремовом костюме, в котором плавился, как мороженое в стаканчике.
   Встреча состоялась в чудном парке Ретиро на берегу озера, вокруг которого толклась масса людей, бренчали на гитарах уличные музыканты, а бесчисленные предсказатели судьбы обещали раскрыть будущее…
   Двое испанцев средних лет, сопровождавших Ледникова на всем пути в Мадрид, были явно люди сеньора Рамона. И Ледников нисколько не удивился, увидев их в парке. Впрочем, они не мешали.
   Когда Ледников рассказал, что его интересует, Ринат на какое-то время ушел в себя. Он исходил потом, наливался краской и что-то подсчитывал, видимо решая, стоит ли раскрывать все свои карты.
   – Старик, речь идет о жизни молодой женщины, – настойчиво поторопил его Ледников. – Ее могут убить.
   Ринат посмотрел на него ничего не выражающими глазами. Он давно уже жил в мире, где чья-то жизнь не является самой большой ценностью. В этом мире господствовала своя иерархия.
   – Кстати, я узнал кое-что по наследству Муромского… Информация любопытная.

   Мотнув отвислыми щеками, Ринат быстро взглянул на Ледникова. Сообщение прошло и было усвоено.
   Судя по всему, поведал Ринат, постаревший и подуставший от дел Сатрап решил всерьез осесть в Испании, добиться для детей гражданства и заниматься вполне легальным бизнесом. Вот только делать он мог только то, чем занимался всю сознательную жизнь – воровать и вымогать. К тому же было его окружение, которое привыкло жить по своим понятиям. Плевать на закон, чувствовать себя выше других входило в их кодекс чести. В Испании Сатрап быстро создал целое хозяйство – строительная фирма в Каталонии, несколько фирм в Аликанте и Коста дель Соль. Они занимались скупкой земельных участков и недвижимости на побережье, затем «подряжали» свои же фирмы для строительства роскошных домов и коттеджей, которые потом выставлялись на продажу. Занимались также автозаправочными станциями, гостиничным бизнесом, скупали рестораны… Ну и, разумеется, давали взятки местным чиновникам, чтобы ускорить процессы.
   – А что испанцы?
   – Испанцы сначала просто очумели от количества русских с сумасшедшими деньгами и желанием иметь золотые краны в ванной. А потом они пригляделись к ним и очумели уже от страха. Тем более, что российские спецслужбы, от которых бандиты и киллеры бежали в Испанию, просветили их на сей счет. И если в России всех этих бандитов пачками отправляли в тюрьму, то здесь только присматривались. Гражданская гвардия и полиция стали вести за ними тайное наблюдение. Надо сказать, что поначалу их деятельность в Испании не вызывала особых подозрений. Они стремились стать здесь благонамеренными гражданами, но… Естество понемногу стало брать свое.
   Началась торговля живым товаром, похищения людей… Причем похищали в Москве, а деньги шли сюда. Ну, естественно, из Москвы стали поступать сигналы в местную полицию.
   – Сатрап не может руководить из испанской тюрьмы своим хозяйством. Значит, есть исполняющие обязанности?
   – Двое. Первый – Отар Телиани. Мерзкий тип. Проститутки и похищения – это было по его части. Сатрап поставил одно условие – все похищения только в Москве или Петербурге, женщины тоже только наши. Испанки и испанцы – неприкосновенны.
   – Но Сатрап уже давно в тюрьме.
   – В том-то и дело. В его отсутствие у Отара просто могло снести крышу. У него же мания величия.
   – А кто второй «спящий»?
   – О, это персонаж любопытный. Зовут его Олег Красавин. Ходят слухи, что он крутился в свое время в избирательном штабе Ельцина.
   – Кто там только не крутился. И все с коробками из-под ксерокса под мышкой.
   – Красавин, когда его об этом спрашивают, закатывает глаза и глубокомысленно улыбается, откидывая длинные волосы… Очень подходящая для него фамилия, кстати. Он вообще такой весь… голубоватый. Но это только внешне. По ухваткам. На деле у него с ориентацией все в порядке. Есть жена, дети. Он в Испании уже очень давно, почти пятнадцать лет. Испанский для него теперь как родной, масса знакомств, в том числе и среди людей известных. Сначала занимался мелким бизнесом, что-то продавал то ли в Узбекистан, то ли в Казахстан… Но без особого успеха. А потом у него вдруг появились деньги, он даже стал спонсировать свою жену, которая считает себя выдающимся дизайнером. И это неожиданное благополучие как-то так совпало с появлением в Испании Сатрапа.
   – А что между ними общего?
   – Думаю, Сатрап искал человека, который знает Испанию, местные порядки и лазейки и поможет ему тут обосноваться. Этакий зам по Испании. А вывести его на Красавина могли люди из Грузии, ведь он там известен не только как вор в законе, но и как спонсор ведущих политиков. Это сейчас они называют его преступником и заочно осудили на двадцать лет. А когда они только шли к власти, деньги брали у него весьма охотно. Когда Сатрапа арестовали, именно Красавин стал зачищать следы. Проводил обмен собственников с помощью подставных лиц, некоторые компании были ликвидированы, другие сменили названия, менялись счета, переводились деньги из банка в банк… Но все равно хозяйство Сатрапа посыпалось, от него откусывали кусок за куском – и в Москве, и в Испании. Обычная история, когда хозяин оказывается в местах, отдаленных от событий. Так что Сатрапу, если он не хочет остаться с голой задницей, надо срочно выбираться на волю. И адвокаты ему говорили, что это вполне реально.
   «А тут появляется Нурия со своими разоблачениями, вздохнув, подумал Ледников. Но как подручные Сатрапа ее выследили? Неужели сигнал пошел из Москвы?»
   – Так что там у нас с наследством Муромского? – нетерпеливо оборвал его мысли Ринат. Видимо, он решил, что пора и ему получить свою порцию знаний о темных сторонах жизни. – Вроде бы там все идет к мировому соглашению, и все добро поделят между мамашей и сыном.
   Ледников подержал паузу, а потом многозначительно сообщил:
   – Там объявился новый претендент.
   И замолчал. Надо было набивать цену.
   – Как интересно! – сразу оживился Ринат. – И чего же он хочет?
   – Свою долю большого пирога.
   – А основания? У него есть какие-то основания требовать?
   Ледников улыбнулся. Ринат так взволновался, что вот-вот закипит и забулькает.
   – Он утверждает, что помогал Муромскому на заре его предпринимательской деятельности и тот остался ему сильно должен.
   – Вот оно что, – задумчиво закатил глаза Ринат.
   – Так что сей господин считает, что имеет право на приличный кусок, весьма приличный.
   – И кому же он предъявляет претензии?
   Ледников опять подержал паузу. За Ринатом было весьма забавно наблюдать – внешне это была аморфная куча, как выражался один знакомый, а внутри шла бешеная работа – прикидывались кандидатуры, считались варианты, возможные убытки и прибыли…
   – Ну, так как он понимает, безутешная испанская вдова, окруженная знойными испанскими адвокатами, пошлет его подальше, а еще может и местную полицию на него натравить, то он наехал на вторую сторону…
   – На спятившего сыночка Рафаэля и его опекуншу госпожу Согдееву, – уточнил Ринат. – Что ж, вполне разумно… Они – граждане российские, а судя по сегодняшним настроениям в Испании, им тут особого сочувствия ждать не приходится…
   – Так что госпоже Согдеевой, учитывая болезнь Рафаэля, приходится держать оборону в одиночку, – подвел итог Ледников. – И трудно сказать, насколько ее сил хватит.
   – Ну, она девушка сильная, – не стал беспокоиться за судьбу Леры Ринат. – С характером вполне мужским. Так кто же на нее все-таки наехал?
   Ледников развел руками:
   – Признаться, не интересовался. На нее вышли представители этого человека и предложили… свою помощь. В борьбе за наследство. Мол, сначала надо выиграть в суде, а потом разберемся, кому что достанется.
   – Ну, понятно, – покивал головой Ринат. – Сначала помогут, а потом станут обдирать как липку.
   – Пожалуй, что и так, – не стал спорить Ледников. Да и с чем тут было спорить.
   – И на кого они, эти люди, похожи? Бандиты? Криминал? – Ринат выжидательно смотрел на Ледникова.
   «Стоит ли ему говорить про адвоката Келлера», – подумал Ледников. И решил, что пока хватит откровенностей. Всего хорошего должно быть в меру. Если Ринат понадобится еще, то надо иметь в запасе что предложить ему на обмен. Потому как Ринат иной формы сотрудничества не признает – только натуральный обмен.
   – Не знаю, – развел руками Ледников. – Об этом надо поинтересоваться у сеньоры Согдеевой. Я в эту историю, признаться, встревать не желаю. Другое дело вы, ваша контора… Девушка нуждается в помощи и готова за это заплатить в случае успеха. А Муромский-старший был вашим клиентом. Так что судьба его наследства вам должна быть небезразлична. Попробуйте с ней связаться, она, по-моему, ищет сочувствия и содействия.
   Ринат промокнул платочком вспотевший лоб.
   – Тут все зависит от степени рисков. Если там уголовщина, то это одна история, одни риски… Если там деловые отношения – другая.
   – Чего не знаю, того не знаю, – скромно сказал Ледников.
   У него была такая привычка – не выкладывать никому ничего до конца. Что-то оставлять только для себя. Возможно, привычка дурная, но что поделаешь. Как сказал поэт, «привычка свыше нам дана, замена счастию она…» В данном случае речь, конечно, не о счастье, просто не надо, чтобы Ринат знал чрезмерно много. Узнав про Келлера, он мог самостоятельно выйти на него. И кто знает, с какой целью. Во всяком случае, это могло помешать планам Ледникова. А этого уже достаточно, чтобы держать язык за зубами. Не считая иных соображений.
   – А что касается сочувствия, которого ищет, как вы говорите, сеньора Согдеева, то человек, который ввязывается в борьбу за миллионы, должен забыть о существовании таких понятий, – жестко сказал Ринат. – Содействие – возможно. Но только на основе вполне конкретных договоренностей.
   – Вот ведь как у вас все устроено, – удрученно покачал головой Ледников.
   – Не только у нас, – хмыкнул Ринат.
   – А где еще?
   – Во всем мире.
   На этом глобальном умозаключении и расстались.

   Глава 13
   Baile de negros
   Танец негров (драка)

   В темноте проникнуть в дом оказалось совсем несложно – окно в ванной было открыто. Видимо, люди, жившие на этой улице, а это были крутые мужики с постсоветского пространства, ворочавшие большими делами, не опасались за сохранность своего жилища. Практически весь первый этаж занимала просторная гостиная, уставленная кожаными диванами и креслами светло-фисташкового цвета и массивной мебелью в старинном стиле.
   На второй этаж вела, разумеется, винтовая лестница. Ледников быстро поднялся наверх – посмотреть на всякий случай, что там находится.
   Две спальных комнаты с туалетами и небольшой кабинет с просторным письменным столом, на котором красовался тонюсенький серебристый ноутбук «Макинтош» и фотография длинноносой девочки с восточными глазами лет двенадцати. Рядом, нарушая гармонию, чернела бейсбольная бита. Ледников подержал ее в руке и решил взять с собой. На всякий случай.
   Спустившись вниз, он убедился, что дверь в гостиной открывается внутрь, и устроился в кресле дожидаться хозяина для серьезного разговора.
   Его, этого самого хозяина, Ледникову приходилось видеть пару раз в Москве, когда Отар Телиани проходил по делу о «похищении человека группой лиц по предварительному сговору из корыстных побуждений с целью получения материальной выгоды». Это был не человек, а злое и жестокое хищное животное без каких-либо смягчающих обстоятельств. Вместе с двумя сообщниками он среди бела дня в центре Москвы, на Смоленской площади похитил бизнесмена Джонни Силагадзе. Бедняжка Джонни, который, надо отдать ему должное, тоже был тот еще тип, сидел в машине и ждал жену, отправившуюся в роскошный магазин неподалеку. К машине подошли несколько человек, которыми руководил Телиани, вытащили Джонни из «мерседеса» и запихали в микроавтобус, притормозивший рядом. Сначала его привезли в кафе, которое принадлежало родственнику Телиани, и в подвале жестоко избили как раз бейсбольными битами. Потом Джонни, который уже мог только стонать, перевезли на съемную квартиру, откуда позвонили его жене и потребовали выкуп – полмиллиона долларов. Ну, и дали послушать стоны супруга.
   Жена бросилась по знакомым и собрала половину суммы. Джонни отцепили от батареи и выволокли на улицу. Телиани сказал, что на сбор оставшейся части он дает два дня.
   Когда стало ясно, что собрать деньги не удастся, жена уговорила Джонни пойти в милицию. Задержать Телиани и его охранников не составило большого труда – они и не скрывались. Были уверены, что Джонни в милицию не пойдет, так как это были «их» дела…
   «По жизни», так сказать, Джонни занимался перепродажей загородных домов, и вымогатели посчитали, что он им задолжал, потому как они нашли ему несколько выгодных клиентов. Потом в деле появились: покупатели-чеченцы, связанные с боевиками, спецслужбы, которым якобы нужно было платить отступные, чтобы они не посадили всю компанию вместе, продажа партии оружия, которая была отправлена из Одессы в грузинский порт Поти накануне начала войны в Южной Осетии… В общем, много чего интересного появилось. Но все это были лишь оперативные данные и неподтвержденные показания некоторых фигурантов дела, однако адвокаты Телиани давили на это обстоятельство, намекая, что, наказав такого персонажа, как Джонни, продававшего оружие врагам России, обвиняемые чуть ли не оказали услугу российскому государству.
   Телиани во время следствия и суда молчал, повторяя только по наущению своих адвокатов, одну фразу – «Обвинение против меня полностью сфабриковано». Когда Джонни похищали, он находился совсем в другом месте, и вообще впервые его видит. Свидетели же стали отказываться от своих показаний, прослушки телефонов вдруг оказались недостоверными, дело вернули на доследование, подсудимых выпустили. И скоро Телиани оказался в Испании в команде Сатрапа, в банде которого он начинал свою уголовную деятельность. Представить себе, что в Испании он зажил мирной и добропорядочной жизнью, можно было, только потеряв всякую связь с действительностью. Топтать людей и получать от этого удовольствие было для него такой же естественной потребностью как жрать и пить. Похищение Джонни было, пожалуй, самой мирной акцией из всех, что числились за этим скотом. О том, как он обращался с несчастными девушками, которых здесь превращали в проституток, даже думать было тошно. Он насиловал их лично или, развалясь в кресле, наблюдал, как это делают его подручные скоты…
   Раздался шум мотора, по окнам полоснул свет автомобильных фар, и во двор въехала машина. Это явно был хозяин.
   Ледников бесшумно поднялся и встал у входной двери так, чтобы оказаться у него за спиной, когда тот войдет. Он не боялся, что Телиани будет не один. В противном случае его должны были предупредить звонком по мобильному.
   Когда дверь распахнулась и прямо впереди него оказалась грузная фигура, Ледников, не медля не секунды, обрушил удар биты чуть пониже затылка. Шею он сломать не боялся, потому что у Телиани такой части тела практически не было – его лысая башка лежала на плечах, как арбуз на столе.
   Телиани, хрюкнув, растянулся на полу. Ледников моментально сковал ему руки за спиной наручниками. Потом подтащил тяжеленную тушу к дивану, взгромоздил туда мордой к спинке и туго завязал Телиани глаза полотенцем, которое предусмотрительно захватил на кухне.
   Придя в сознание, батоно Телиани, таким образом, обнаружит себя стоящим у дивана на коленях со связанными руками и ничего не видящими глазами. Это должно было произвести на него впечатление. Подобные вещи вообще работают. Американцы знают в них толк. Например, раздевают допрашиваемого догола или сажают его на стул у которого одна ножка сломана… Долго такого не выдерживают.
   Устроившись за спиной Телиани с битой в руке, Ледников стал дожидаться, когда он очухается. Тот пришел в себя довольно быстро – зверь был сильный, хотя уже и покрылся основательным слоем жира.
   Когда Телиани застонал и заворочался, Ледников вспомнил, что не придумал еще, в качестве кого он будет с ним беседовать. В качестве голоса с небес? Представителя испанской полиции? Конкурента? Сотрудника родного КГБ?
   И вдруг само собой произнеслось по-испански:
   – Где моя сестра?
   Телиани затих. Потом негромко спросил:
   – Кто ты?
   Ледников ткнул концом биты в затылок:
   – Отвечай на вопрос. Где моя сестра?
   – Какая сестра? Я не знаю… Что тебе надо в моем доме?
   – Слушай меня внимательно. Ты со своими людьми похитил мою сестру, журналистку, когда она прилетела из Москвы…
   – Зачем?
   – У нее были материалы против твоего хозяина. Если с сестрой что-то случилось, лучше тебе сразу сдохнуть. Если она жива, говори, где она!
   – Я не знаю ничего про твою сестру. Клянусь матерью!
   – Поклянись своей дочкой. Но сначала подумай, что с ней будет, если ты не скажешь, где моя сестра.
   Телиани завозился, замычал от страха:
   – При чем здесь моя дочь! Слушай, я не трогал твою сестру. Сатрап ничего не говорил про нее! Он не доверяет мне теперь… Все, что касается суда, он обсуждал только с этим… Красавиным. Он теперь доверяет только ему! Это мог сделать только он! Клянусь!
   – Значит, тебе не жалко свою дочь… Думаешь, ты один поставляешь девочек в бордели?
   Телиани заскрипел зубами.
   – Я не трогал твою сестру! Я не знаю, кто она! Ну, поверь же мне!
   Ледников встал. Пожалуй, этот палач действительно не при делах. Нурия попала в другие лапы. Теперь с этим животным надо было поговорить помягче – они сразу реагируют на смену тона.
   – Ладно, допустим, это сделал не ты. Но ты должен был что-то слышать про это…
   – Ничего. Поверь, ничего. Я уже три месяца ничего не слышал от Сатрапа и не общался с ним. Теперь все идет через Красавина. Это он платит охранникам в тюрьме, чтобы те передавали Сатрапу записки. И звонит Сатрап теперь только ему…
   Телиани что-то еще говорил, мотая головой, но Ледников его уже не слушал. Он вышел из дома. У ворот уже стояли несколько полицейских машин, а рядом с одной из них красовался сеньор Рамон собственной персоной.
   – Говорит, что не знает, – покачал головой Ледников.
   – Ему стоит верить?
   – Боюсь, он действительно не знает.
   – Но мы с ним все-таки поработаем… – многозначительно пообещал сеньор Рамон.
   – Берите его. А я пока займусь вторым, он живет здесь неподалеку.
   – И что вы намерены ему сказать? – скептически спросил сеньор Рамон.
   – Я намерен его напугать.
   – Чем?
   – Расскажу ему о том, какое будущее его ждет. Это должно произвести на него впечатление.
   Сеньор Рамон ничего не сказал. Хотя у него наверняка были свои соображения на сей счет. Он только спросил:
   – Сколько вам потребуется времени?
   – Немного. Совсем немного. О смысле жизни я с ним беседовать не собираюсь.

   Глава 14
   Caer como una bomba
   Упасть, как бомба

   Олег Красавин, судя по всему, был закоренелым метросексуалом. Он наверняка был им еще до появления самого этого термин, введенного лет пятнадцать назад каким-то британским журналистом. Им британец обозначил современных мужчин, тратящих уйму времени и денег на свой внешний вид и ведущих соответствующий образ жизни. Метросексуал посещает спа-салоны, красит ногти бесцветным лаком и даже иногда бреет ноги. Метросексуал – это нечто противоположное «мачо», потному, вонючему, грубому самцу. Он поклонник всего модного, богатого, стильного. Обыватель обычно не отличает метросексуала от гея, что вполне объяснимо, но это ошибка. Метросексуал может быть любой сексуальной ориентации. Вот и у Красавина была вполне благополучная семья.
   Из-за позднего времени и жары Красавин предстал перед Ледниковым в шелковом японском халате.
   – Это вы мне звонили? – осведомился он. – Чем обязан в столь поздний час? Учтите, у меня мало времени, я рано утром улетаю.
   Ледников прошел в дом. Это было настоящее логово метросексуала – изящная мебель, самая навороченная техника, картины на стенах, тьма каких-то безделушек.
   – Олег Венедиктович, я задам вам пару очень конкретных вопросов и рассчитываю получить на них столь же конкретные ответы.
   – А прежде не могли бы вы объяснить столь же конкретно, кто вы такой? И кого вы представляете?
   – Вы еще не догадались?
   – Кое-какие соображения у меня есть… Но хотелось бы услышать что-то и от вас.
   – Ну, извольте… Я – представитель российских спецслужб, оказывающий содействие испанским правоохранительным органам. А они, как вы наверняка знаете, сейчас проводят несколько оперативных мероприятий против так называемой «русской мафии» в Испании. Наверное, слышали? Операция «Шмель» и так далее…
   – Да, кое-что я слышал, разумеется. Но какое отношение имею я ко всему этому? Кстати, у меня есть впечатление, что испанцы действуют порой очень грубо, не слишком утруждая себя доказательствами…
   – Действуют так, как им позволяет закон. Могу вас просветить. Согласно испанскому законодательству, следствие имеет право лишить человека свободы в «превентивном», предварительном порядке на срок до двух лет. В особых случаях этот срок, если суд не готов вынести приговор, может быть продлен еще на два года… Представляете? Можно провести в заключении четыре года до разрешения судьи выйти под залог или до его решения о прекращении дела ввиду недостатка доказательств и улик…
   Лицо Красавина застыло.
   – Уверяю вас, четыре года в испанской тюрьме – это серьезно. Конечно, это не наша Бутырка, но для человека впечатлительного и привыкшего к определенному уровню комфорта удовольствие хилое…
   Ледников демонстративно обвел глазами жилище Красавина.
   – Во всяком случае, раем она не покажется. А учитывая, какой политический резонанс приняло дело «русской мафии», что поставлено на кон, вряд ли стоит рассчитывать на благожелательность испанской Фемиды. Испанский суд, как известно, самостоятелен и неподкупен, но судьи тоже люди. И они тоже испанцы, которые сейчас сильно запуганы «русской мафией»…
   – Простите, так при чем здесь я? – дрогнувшим голосом спросил Красавин.
   Ледников улыбнулся. – Да какая разница, – махнул он рукой. – При том вы или при этом? Все это так – несущественные детали. Можете считать, что вам не повезло и вы попали под поезд. Или под грузовик… Что вам больше нравится? Согласитесь, глупо человеку, попавшему под грузовик, спрашивать: а при чем здесь я? Так уж сложилось.
   – Но…
   – Никаких «но», Олег Венедиктович. Я же вам объясняю – все уже произошло. Знаете, как в дурном кино? Человеку наносят удар и говорят: падай, ты убит. И он падает. Так вот я пришел сказать вам, что грузовик уже стоит у ворот вашей чудесной обители. Хуже того – мотор уже ревет, как в песне поется… Я пришел дать вам последний шанс попытаться выбраться из-под его колес.
   – Я не понимаю вас! – чуть ли не взвизгнул Красавин.
   Ну, что ж, пациент готов давать признательные показания, оценил его состояние Ледников. Но, пожалуй, стоит ему еще немного пощекотать нервы.
   – Кстати, наденьте, наконец, штаны, – издевательски посоветовал он Красавину. – В вашем чудном халатике только по испанской тюрьме слоняться, а не вести серьезный разговор.
   Красавин покраснел и скрылся за дверью. Наверняка, как у всякого закоренелого метросексуала, у него была огромная гардеробная комната, где были развешаны и разложены его бесчисленные наряды.
   Но, как оказалось, в гардеробной Красавин хранил не только наряды, потому что он появился в штанах и рубашке, но с пистолетом в руках. Он направил его на Ледникова и по возможности мужественным голосом даже не сказал, а про кричал:
   – Убирайтесь! Иначе я пристрелю вас, а полиции скажу, что вы проникли в мой дом и угрожали. И мне ничего не будет!
   – Вот и помогай людям, – огорчился Ледников. – Ты их выручить хочешь, а они на тебя с пистолетом… Полицию вам, кстати, вызывать не придется. Они уже здесь и ждут моего сигнала, чтобы ворваться в дом. И если вы в меня выстрелите, они представят совсем иную версию событий, от которой вам не поздоровится.
   Красавин заметно обмяк и опустил руку с оружием. Ледников подошел к нему и просто отобрал у него пистолет, как у ребенка.
   – Пусть эта штука побудет у меня. Кстати, она вам совсем не идет. Не ваш стиль.
   – Что вам от меня надо? – чуть не плача пробормотал Красавин.
   – Мне надо, чтобы вы рассказали, где находится похищенная людьми Сатрапа испанская журналистка, на днях прилетевшая из Москвы. Надеюсь, она жива. Потому что иначе… Иначе можете считать, что ваша жизнь прекращена. Нормальная человеческая жизнь. Потому что оставшиеся дни вы будете гнить в тюрьме.
   – Но я ничего не знаю! Какая журналистка? Какой Сатрап? О чем вы?
   Ледников вздохнул:
   – Господи, что за люди… А господин Арчилов вам тоже не знаком? С ним вы тоже никогда не встречались?
   Красавин опустил голову.
   – Вас, между прочим, знающие люди считают его «правой рукой».
   – Хорошо, я… Да, я с ним знаком. Несколько лет назад один мой знакомый из Азербайджана, занимающий солидный государственный пост, попросил меня помочь своему другу и компаньону, который решил обосноваться в Испании. Но при этом совершенно не знает, как здесь ведутся дела, не знаком с нужными людьми…
   – Ваши собственные бизнес-проекты в то время пребывали в весьма печальном состоянии, и вы решили взяться за это дело. Тем более, что вам посулили хорошие деньги. А еще больше можно было получить, так сказать, в процессе, по ходу дела…
   – Если вы знаете, то зачем спрашивать?
   – Чтобы вы знали, что я знаю. И не пытались врать. Врать-то вы все равно будете, но учитывайте, что я все-таки знаю о вас достаточно много.
   – Да, я вел его дела. Но это был обычный бизнес.
   – Да-да, рестораны, бензозаправки, недвижимость… И вас ничего не смущало? Например, такие персонажи, как Телиани, этот зверь в образе человеческом.
   – Я не имел с ним никаких дел. А сам Арчилов казался вполне добропорядочным человеком. Грубоватым, но… Среди крупных бизнесменов мне приходилось встречать и куда больших хамов.
   – Не сомневаюсь.
   – Поймите, я только помогал правильно организовать бумаги компании, знакомил его с испанскими чиновниками…
   – А когда его арестовали, прибрали все к своим рукам.
   – А иначе бы все развалилось, пошло прахом. Нужно было готовить балансы, заниматься административной работой, не потерять проекты, которые еще не заблокировала прокуратура… дело должно крутиться. Меня умоляла об этом его семья. Жена буквально рыдала и готова была встать на колени, потому что они могли остаться вообще без средств к существованию. Звонили люди из Москвы, просили помочь «брату»…
   – И вы бросились помогать. Как мне рассказали испанские коллеги, пытались подкупить судью, давали взятки охранникам…
   – Это все клевета!
   – Возможно. Меня это не интересует. Разбирайтесь с испанцами сами. Меня интересует пропавшая журналистка. Потому что после того, как суд объявил перерыв и пошли слухи, что Сатрапа могут выпустить под залог, она решила, что не допустит этого. И отправилась в Москву, чтобы набрать материалы о Сатрапе. И немедленно опубликовать их, чтобы суд потерял желание выпускать его под залог. По возвращении в Испанию она пропала. Покинула самолет, села в свою машину и пропала.
   Красавин как завороженный смотрел на Ледникова.
   – Естественно предположить, что это было нужно Сатрапу и его людям, которые готовили его побег из Испании в случае выхода под залог. Испанская полиция так и предположила. Сейчас они просто в бешенстве, потому что гибель соотечественницы им не простят. Мне с огромным трудом удалось уговорить их, чтобы они позволили мне встретиться с вами. Встретиться, чтобы убедить в необходимости рассказать, где сейчас находится журналистка. Это единственная возможность облегчить вашу участь. Единственная и последняя.
   На глазах Красавина проступили слезы. Он вдруг зарыдал.
   – Но я не знаю! Я не имею к этому никакого отношения!.. Помогите мне! Спасите меня!.. Ведь я ни в чем не виноват.
   Ледников смотрел на него без всякой жалости. Сколько он уже видел таких, как Красавин, юристов, бизнесменов, журналистов, следователей, решивших, что они вполне могут пойти на сделку с уголовниками и спрятать все концы в воду. Но расплата всегда наступала. И чаще даже не потому, что правда выходила наружу, а потому, что их заставляли платить по полной те, кому они продались.
   – Значит, вы мне ничего не скажете?
   Красавин всхлипнул:
   – Мне нечего сказать, поймите! Нечего!..
   – Ну, что ж, тогда подождите немного и за вами пожалуют.
   Ледников встал, потянулся и направился к выходу. Открыл дверь. На минуту задержался в дверном проеме. Выразительно посмотрел на Красавина и сказал:
   – Не беспокойтесь, ждать долго не придется – вас возьмут прямо сейчас.
   На Красавина было жалко смотреть. Но Ледников холодно добавил:
   – А что касается того, в чем вы виноваты, а в чем нет… Надо было понимать, что, как только вы согласились участвовать в делах такого персонажа, как Сатрап, возможность подобного развития событий стала практически неизбежной. Уже тогда все было решено.

   Выслушав его рассказ, отец хмуро сказал:
   – Самое разумное, что ты можешь предпринять, – ближайшим рейсом улететь в Москву.
   – Но ты же понимаешь, я не могу это сделать. Женщина пришла ко мне за помощью и после этого пропала. Я не могу после этого скрыться, как напуганный щенок. Да и испанцы тогда получат право считать, что я в чем-то виноват. Отец хмуро молчал. Ледников знал, что он прекрасно понимает его.
   – И что же ты намерен делать? – наконец, спросил отец.
   – Думать. Кое-что в этой истории меня смущает. И сильно.
   – Например?
   – Например, у меня сложилось впечатление, что ни Телиани, ни Красавин к похищению не причастны.
   – Ты им поверил? – удивился отец.
   – Дело не только в этом. Если мыслить хоть немного спокойно и трезво, это похищение совершенно не на руку самому Сатрапу. Еще день-другой, и газеты взорвутся. Русская мафия похищает испанскую журналистку!.. Это будет тот еще тарарам. А подозрения, разумеется, падут на Сатрапа. И тогда мало ему не покажется… Все его уверения о добропорядочности летят к чертям. И ожидать снисхождения суда ему не придется. Наоборот, суд только ожесточится.
   – И что же получается?
   – Если исключить какие-то личные мотивы, то… Мы живем в эпоху поголовных провокаций. Вполне можно предположить – похитить Нурию могли именно с целью поднять скандал вокруг Сатрапа.
   – Чтобы помешать ему выйти из тюрьмы?
   – Например.
   – Мудреная комбинация для обыкновенных бандитов, – не спешил соглашаться отец.
   – Да в том-то и дело, что мы имеем дело не с обыкновенными бандитами. Тут чувствуются люди тонкие, мыслящие…
   – Ну, допустим… Но может быть и другой вариант. Другие мотивы… Ты о них думал?
   – Думал. Уже давно идет грызня вокруг оставшихся без присмотра хозяина владений Сатрапа. На его охране сидел Красавин. С помощью провокации, связанной с похищением Нурии, легко подставляется и он…. Подставляется – и выводится из дела.
   – Неплохо задумано, – признал отец. – А что ты можешь сделать в такой ситуации? Не забывай, ты в чужой стране, у тебя нет никаких полномочий, тебя в любой момент могут упрятать в тюрьму как какого-нибудь яхтсмена.
   – Я могу думать и сопоставлять данные. В конце концов, мы с тобой знаем о прошлом Сатрапа куда больше испанских судей и полицейских. И к тому же знаем, как он делал свои дела. Как и главное – с кем. Надо разгадать, кто стоит за похищением, а дальше испанцы разберутся сами. Сеньор Рамон шутит не будет.
   Отец встал, прошелся по комнате.
   – Ну, хорошо. Давай прикинем, что к чему… А ты мог бы узнать, какую информацию журналистка раздобыла в Москве?
   – Попробую. Хотя…
   – Что?
   – Думаю, дело в этом. Тут весь расчет не на саму информацию, а на скандал, который поднимется вокруг самого факта похищения.
   – Пожалуй, ты прав. Только матери ничего не говори, – сказал отец. – Пусть отдыхает.
   – Об этом ты мог и не предупреждать.
   – Да, кстати. Не хотел к тебе лезть с воспоминаниями о прошлом, но…
   У отца был пунктик. Он считал, что старость наступает в то время, когда человек начинает жить не собой и своими делами, а жизнью других – детей и внуков. А еще один симптом старости – постоянные воспоминания о прошлом, в которые старики впадают автоматически, даже не замечая этого, без всякой нужды и повода. Поэтому он следил за собой и старался говорить о прошлом только при реальной надобности. Видимо, тут как раз был такой момент.
   – Но что?
   – Но мне кажется, есть смысл вспомнить про Муромского-старшего и начало его славных дел…
   Ледников недоуменно пожал плечами. С чего вдруг? При чем здесь Муромский-старший?
   – Помнишь, в его окружении был такой Хаким?
   – Ну, вроде был.
   – Этот Хаким занимался тем, что решал вопросы… И у него была своя бригада для таких дел. Ты покопайся там, покопайся… Глядишь, и всплывут персонажи, знакомые тебе по сегодняшним событиям.
   – Но ты можешь хотя бы намекнуть, кто именно?
   – Подумай сам. Я не хочу навязывать тебе своего мнения. Мало ли какая глупость может взбрести в голову старому отставнику.
   – Ладно, не наговаривай на себя.
   – Зато если окажется, что мы оба подумали одно и то же… Два таких орла не могут ошибаться одновременно, – усмехнулся отец.

   Глава 15
   El asunto tiene muelas
   Дело имеет коренные зубы (это дело нешуточное)

   Испанские полицейские в бронежилетах и масках работали так же жестко и решительно, как российские омоновцы. Среди ночи они врывались в роскошные виллы, вытаскивали из постелей заспанных людей и волокли в машины. Кое-кого выводили с полотенцами, наброшенными на головы, чтобы задержанные остались неузнанными.
   Ледников узнал бычью морду Телиани, бессмысленно и жалко улыбавшегося Красавина.
   Потом на экране телевизора появился суровый и сосредоточенный сеньор Рамон.
   Он сообщил, что операция против русской мафии проводится одновременно в нескольких курортных городах Испании. Полиция давно вела наблюдение за этими людьми, однако нужно было собрать необходимые доказательства, чтобы соблюсти закон. К тому же было необходимо выявить тех испанских чиновников, которые за взятки оказывали содействие русским мафиози.
   Сеньор Рамон сделал многозначительную паузу и продолжил:
   – Возможно, оперативная работа длилась бы еще какое-то время, однако исчезновение мужественной и честной испанской журналистки Нурии Жоффрен заставило полицию принять решительные меры. Как известно, Нурия Жоффрен боролась за то, чтобы Испания не была прибежищем для преступников из других стран. И в частности, для преступников из России. Она исчезла после своей поездки в Москву, где собирала материалы, связанные с судебным процессом над членами русской мафии, идущим сейчас в Испании. Можно смело предполагать, что собранная информация оказала бы серьезное влияние на ход процесса. И потому, собственно, Нурия Жоффрен была похищена сразу после возвращения на родину.
   Тут последовала еще одна пауза. Надо отдать должное сеньору Рамону, он знал, как вести себя перед телекамерами.
   «Теперь, после проведенных арестов, полиция рассчитывает узнать, кто конкретно стоит за похищением, и найти сеньору Жоффрен. Мы все молимся за то, чтобы она была жива»…
   Когда новости закончились, люди в баре, куда Ледников завернул выпить чашку кофе, разом заговорили. Естественно, отпуская сильные выражения в адрес этих русских, которые решили, что в Испании им все позволено, потому что у них во всех карманах пачки денег, которые они не известно откуда берут.
   Ну да, не известно, подумал Ледников. Прекрасно известно. Просто некоторых испанских чиновников, которые помогали всем эти «тамбовским» и «ореховским» бандитам устроиться здесь, больше интересовало количество денег, которое осядет на их собственных счетах, а не происхождение этих самых денег.
   – Как тут у нас оживилась жизнь с вашим появлением, Валентин Константинович! Просто все бурлит!
   Ледников поднял глаза. Перед ним стоял Аркадий Келлер с оскаленными зубами. Если это и была улыбка, то совсем недобрая.
   – Я присяду?
   – Да ради бога.
   Келлер сел и уставился на Ледникова. Губы его были плотно сжаты.
   – Черт знает что творится в нашем захолустье! Аресты, автоматы, маски-шоу… Прямо летят самолеты и пушки палят!
   – Ну-ну, не надо преувеличивать, – отмахнулся Ледников. – Подумаешь, задержали пару человек!
   – Да не скажите… Тут не парой человечков пахнет, а спецоперацией. И началась она с вашим приездом.
   – Совпадение. Бывает.
   – Не думаю… Знаете, городишко тут маленький, все на виду, так что ваше сотрудничество с полицией не осталось незамеченным. Так кто же вы теперь, Валентин Константинович Ледников? Тайный агент Кремля? Или Интерпола?..
   – Ну, Аркадий Генрихович Келлер, если я тайный агент, то докладывать вам о своем задании не уполномочен. А вот ваш интерес к происходящим событиям наводит на размышления…
   – Да какой там интерес! Так, праздное курортное любопытство. А то подыхаешь тут от скуки, и вдруг – такой детектив!
   Они смотрели друг на друга с губами, растянутыми подобием улыбки. За этой гримасой у каждого скрывался весьма и весьма серьезный вопрос.
   – А что это вы так вдруг разволновались? – прищурился Ледников. – Какое вам дело до криминального авторитета, сидящего в тюрьме, и его подручных? Вам-то что? У вас здесь, насколько я понимаю, другие интересы. Война за испанское наследство. Или я чего-то не так понимаю?
   Келлер шумно выдохнул, как спортсмен, сбрасывающий напряжение перед началом поединка.
   – Вы правы. Просто, знаете, весь этот шум играет на руку нашим противникам по процессу.
   – Каким же это образом?
   – Ну, уже пошли разговоры, что наследство Муромского, если его отдадут сыну, может оказаться в руках пресловутой «русской мафии», о которой, как мы с вами знаем, у испанцев вполне превратное представление… Так что эти театральные аресты бьют, хотите вы этого или нет, по всем русским в Испании. Может, просветите: ждать ли продолжения? И к чему готовиться?
   Ледников добродушно рассмеялся:
   – Хороший же из меня тайный агент, если я буду всем рассказывать детали секретных операций!
   – Да, действительно, – легко согласился Келлер. – Кажется, я не совсем понимаю, с кем говорю.
   – Да вы не обижайтесь, Аркадий Генрихович. Просто мне нечего вам сказать на сей счет. Кстати, с Лерой Согдеевой я говорил.
   – Да? – не стал скрывать своего удивления Келлер. – И о чем же?
   – Как о чем? – чуть ли не с обидой спросил Ледников. – О том, о чем вы просили с ней переговорить. Сказал ей, что наследство, которое она планирует получить для Рафы, слишком велико, чтобы она справилась с его управлением. Нужна помощь других людей, солидных, знающих, как обращаться с большими деньгами. Тем более, сам Рафа недееспособен и вполне вероятно никогда не будет уже таковым. А ей из-за этого наследства придется всю жизнь сражаться. Причем в схватках без правил, где нет места сочувствию и благородству. В общем, доложил, прямо как вы учили…
   У Келлера чуть дрогнули губы.
   – От вас не знаешь, чего ждать, Валентин Константинович, – сказал он. И прозвучало это как угроза.
   – Честности, Аркадий Генрихович, всего лишь честности. Знаете, в одной книжке американского писателя у главного героя спрашивают: «А в чем твой рэкет? Никак не могу понять, в чем твой рэкет?» А он отвечает: «Мой рэкет – честность». Занятно, правда?
   – Правда, – согласился Келлер. – Тут действительно есть о чем подумать. Ну, мне пора. Не буду отвлекать вас от ваших секретных дел.
   Келлер шел к выходу, а Ледников смотрел ему вслед и думал: он что-то затеял… Но что? Установить это надо бы как можно скорее…
   Расплатившись, он выбрался из бара и побрел под палящим солнцем к дому, пытаясь собрать воедино всю информацию последних дней. Арестовав сразу ораву подозреваемых и ничуть не стесняясь того обстоятельства, что кого-то наверняка прихватили просто так, для политического пиара и демонстрации собственной решимости, сеньор Рамон сделал то, что он мог и должен был сделать. Нормальный ход, если учитывать давление, которое оказывает на него испанская пресса.
   Но самому Ледникову надо было проделать иную работу, ту, на которую сеньор Рамон вряд ли был способен.
   Дома он залез в Интернет и прошерстил несколько хорошо известных ему сайтов. Конечно, сеть – это, как известно, большая помойка и доверять сваленным там грудам информации и кучам домыслов глупо. Но он знал, как с этим добром обращаться, кому можно верить, а кому нельзя. К тому же он и сам знал достаточно много, чтобы, сопоставляя собственные знания и залежи сплетен, слухов и злонамеренной дезинформации, вдруг поймать момент, как в детском калейдоскопе, и сложить картинку, которая слишком похожа на истину, чтобы ее можно было не принимать во внимание.
   Потом он вынул из холодильника бутыль с водой, в которую выдавил лимон, задернул в спальне шторы, включил вентилятор, повалился на постель и прикрыл глаза. Оставалось дождаться, когда мозг, который все это время набирал обороты, выдаст нужный результат.
   Итак, отец считает, что какие-то концы надо искать в тех баснословных уже временах, когда Муромский-старший в безвольно развалившейся России закладывал основы своего состояния. Примчавшись в Москву из скучной Испании, куда он перебрался после женитьбы на испанке и где ему не давали развернуться – даже собирались посадить! – он начинал в каком-то полуподвале, который стал именоваться банком. И были там телефон, сейф и секретарша, готовая на самые разнообразные услуги. А потом в этом учреждении появился Хаким, известный криминальный авторитет, с которым Муромский познакомился во время пребывания в местах не столь отдаленных, куда его отправили за мошенничество. Хаким предложил Муромскому сотрудничество – он со своей бригадой берет на себя вопросы безопасности банка и получает за это свой процент от прибыли. К тому же Хаким кладет в банк свои деньги, которые таким образом должны перестать быть грязными. Работа закипела.
   Дел хватало обоим. Муромский имел нюх на деньги. К тому же в той обстановке развала государства, можно было, например, приобрести право на работу с долгами бывших социалистических или развивающихся стран и получать на этом тысячи процентов прибыли. А Хаким улаживал проблемы, которых тоже было в достатке. Решал самыми разными способами, порой весьма брутальными, включая угрозы, похищения, физическое насилие. Муромский физически не мог расставаться с деньгами, которые попали в банк. Для этого он шел на любой обман, а иногда даже рисковал головой. Несколько раз Хаким спас его от весьма жестоких наездов. Однажды разъяренные клиенты с ножами собирались отрезать ему уши прямо на рабочем месте, в другой раз там же ему намеревались раздробить голени принесенными с собой ломиками. Когда Хаким убеждал его, что есть люди, с деньгами которых так играть не стоит, он только отдувался:
   – Если будем всем возвращать деньги, что же нам останется?.. А вообще-то, это твои вопросы, друг мой, ты их и решай.
   И Хаким решал, не стесняясь в средствах.
   Банк становился все солиднее, Муромский пролез в ряды пионеров и идеологов молодого российского бизнеса, его уже стали приглашать в Белый дом и Кремль на какие-то встречи и мероприятия. Фигура Хакима стала портить реноме банка. О том, что он не собирается больше пребывать в банке, который связывают с Хакимом и его сумрачными молодцами, Муромскому заявил его ближайший партнер и компаньон Олег Согдеев. Да и сам Хаким, надо отдать ему должное, понял, что его времена прошли. Он тогда уже принял решение перебраться в Испанию и предложил Муромскому расстаться по-хорошему – пусть он только выплатит ему его долю. А доля эта была весьма приличной.
   Перед Муромским встали две проблемы – Согдеев и Хаким. Скоро Согдеев нелепо погиб – упал с балкона в сочинской гостинице. А через пару недель машину Хакима, вернувшегося из Испании, обстреляли по дороге из аэропорта в Москву.
   Знающие люди говорили, что Муромский счел оптимальным решить обе проблемы одним способом – избавившись от людей, эти проблемы представлявшие. Причем Согдеева он убрал руками Хакима – попросив того оказать ему последнюю услугу и пообещав сразу после этого рассчитаться окончательно. Разумеется, Хаким должен был отправиться на небеса вслед за несчастным Согдеевым, но ему просто повезло – его только ранили. Ну и, конечно, Хаким сразу сообразил, кто хочет избавиться от него, – не такой уж это был сложный ребус.
   Между ним и Муромским началась самая настоящая война. Но преимущество в ней было на стороне Муромского. Во-первых, за ним уже стояла такая служба безопасности из бывших сотрудников спецслужб, что справиться с ней было нелегко даже Хакиму и его подручным. А во-вторых, Муромскому надо было Хакима просто убрать, а тому надо было предварительно заставить Муромского выплатить причитающиеся ему деньги. Боевые действия длились несколько месяцев и окончились гибелью Хакима – его пристрелили в Греции. Причем о пребывании его там знали только самые доверенные люди. Из чего следует, что эти самые доверенные оказались не самыми верными.
   Но каким образом в эту историю вписывается Сатрап?..
   Утром позвонила мать и попросила срочно зайти. Голос у нее был, как обычно, спокойный, но в нем чувствовалось какое-то напряжение. Явно что-то произошло. Сполоснув лицо, Ледников помчался в гостиницу.
   Мать открыла дверь и улыбнулась ему ободряюще, словно пытаясь поддержать.
   – Что произошло? – с тревогой спросил Ледников. Пока он торопливо вышагивал по узким улочкам городка, чего только не пришло ему в голову. – С отцом что-то?
   Мать покачала головой:
   – С нами все в порядке. Просто… Представь себе, мы чуть не утонули… Ледников застыл в недоумении. Родители, конечно, были уже немолоды, но оба плавали вполне прилично и до сих пор могли провести в воде черт знает сколько времени.
   – Вернее, нас чуть не утопили, – все так же спокойно объяснила мать.
   – Кто?
   – Иди к отцу, он на балконе и все тебе расскажет. А я в аптеку спущусь, посмотрю что-нибудь из лекарств. У нас обоих подскочило давление. Мы как-то были не готовы к таким приключениям.
   Отец сидел в кресле на балконе, закинув ноги на столик, и смотрел на море, которое на горизонте так плавно переходило в небо, что найти границу между ними было почти невозможно. Только если внимательно присмотреться. Похоже, отец именно этим и занимался – пытался понять, где кончается вода и начинается воздух. Занятие весьма философское. И вид у него был соответствующий – умиротворенно-отсутствующий.
   Ледников оперся руками о металлическую ограду балкона и тоже какое-то время молча смотрел туда, где вода сливается с небом. Потом, не оборачиваясь, спросил:
   – Что значит – вас чуть не утопили?
   – Значит, вполне могли утопить, – рассудительно ответил отец. Но Ледникову было не до философствований.
   – Ты можешь по-человечески рассказать, что случилось? Нашутиться мы еще успеем.
   – Могу, – покладисто сказал отец. – Рассказываю. Мы с матерью решили покататься на водном велосипедике… Ну, знаешь, такая штука с педалями?
   – Представляю.
   – Встаем мы рано, поэтому прокатиться решили пока еще народ не раскачался после ночных гуляний. Море было почти пустынное, пляж тоже… Поехали. Красота неописуемая – солнце только всходило. Тишина, какая-то особенная свежесть… В общем, хочется жить и не умирать никогда. А потом появился он.
   – Кто? – повернулся к нему Ледников. – Ты его узнал?
   – Катер. Появился катер. Вон оттуда, – отец ткнул пальцем за спину. – Он просто беззвучно летел параллельно берегу. И это тоже было очень красиво – белый катер на фоне восходящего солнца. Мы остановились и смотрели, как он мчит… А потом я понял, что он заворачивает в нашу сторону. Сначала я ничего плохого не подумал – может, просто хотят помахать рукой таким же ранним пташкам? А потом сообразил, что он вполне может проехаться по нам, по нашим головам… И даже намерен это сделать. Но когда я сообразил, что нам грозит, изменить уже было ничего нельзя. Он летел на нас, и что мы могли сделать на своем велосипедике?.. Пуститься в бегство? Кричать? Звать на помощь? Кого?
   Отец пожал плечами.
   – Единственное, что мне пришло в голову – надо прыгать в воду и нырять как можно глубже. Не знаю, что бы это дало… Честно говоря, мы уже и это не успевали сделать – он был совсем рядом… А потом он просто свернул в сторону и в последний момент проскочил мимо в паре метров от нас… Каким-то чудом нас не перевернуло волной… Так и умчался… Вот, собственно, и вся история.
   Отец снова принялся изучать линию горизонта.
   – История хоть куда! Как мать?
   – Вроде бы нормально… Главное, она считает, что это была просто случайность. Какие-то загулявшие люди решили полихачить и просто не справились с управлением… И слава Богу, что она так думает!
   – Но ты так не считаешь?
   – Это был наезд. Точно рассчитанный и хладнокровный. Он свернул в самый последний момент… Я даже думаю, что за нами следили. Время было слишком неподходящее для случайных встреч.
   – То есть тебя хотели запугать… Но кто?
   – А может быть, и не меня…
   – А кого тогда? Не мать же!
   – Тебя.
   Ледников недоуменно уставился на отца.
   – Меня?
   – Да, тебя. Таким вот образом тебя решили предупредить.
   – О чем?
   – То ли ты забрался куда-то слишком глубоко, то ли подобрался к кому-то слишком близко… Так что будь осторожен.
   В словах отца, пожалуй, было кое-что похожее на правду, но Ледникова больше волновала другая версия событий.
   – А что если наезжали все-таки на тебя. Тут сейчас толпы людей, у которых могут быть к тебе, как они сами выражаются, предъявы… Ты возбуждал против них дела, отправлял за решетку, добивался выдачи в Россию… Тебе могли просто элементарно мстить.
   – Могли, – спокойно согласился отец. – Но тогда бы они точно убили, а не пугали. Похоже, что это все-таки твои клиенты, мой милый…
   – Ладно, не будем препираться. Сойдемся на том, что оба хороши.
   – Да уж, сочтемся славою, ведь мы свои же люди…
   – Вопрос – что теперь делать? Думаю, самое разумное – вам с матерью ближайшим рейсом улететь в Москву.
   – А ты?
   – Я закончу здесь свои дела.
   Отец внимательно посмотрел на Ледникова. Ясно было, что теперь уже не до шуток.
   – Твои дела здесь становятся слишком опасными.
   – Не думаю. Если мои предположения верны, то мне ничего не грозит. К тому же я могу принять кое-какие превентивные меры сам. Люди, которые позволяют шутить с нами таким образом, очень скоро поймут, что делать этого не стоило. К тому же я могу обратиться в испанскую полицию. Думаю, сеньор Рамон не даст меня в обиду. Во всяком случае, на данном этапе, когда я ему нужен.
   Отец пристально посмотрел на Ледникова:
   – Ну, смотри. Только не переиграй.
   – Ты же знаешь, я предпочитаю загребать жар чужими руками, – засмеялся Ледников.
   – Кто бы говорил, – вздохнул отец. – Ладно, давай сменим тему. В конце концов, мы живы и здоровы. И кое на что способны. Ты покопался в делах Хакима времен его работы на Муромского?
   – Да.
   – И?
   – Есть соображения.
   – Мне тоже кое-что вспомнилось…
   – До наезда или после? – усмехнулся Ледников.
   – Во время, – хмыкнул отец. – Знаешь, когда этот катер летел на нас, удивительно многое вспомнилось… – Вот так у них, у Ледниковых, принято отделываться шутками в самые неподходящие для этого моменты.
   – Так вот, – уже серьезно продолжил отец. – Вспомнилось мне, что у Хакима тогда был молодой подручный, которому он доверял.
   – Сдается мне, доверял чрезмерно.
   – Вот именно. Ходили упорные слухи, что Хакима убрали с помощью близкого к нему человека.
   – Думаешь, искать надо тут?
   – Если других идей нет, надо отрабатывать ту, что пришла в голову. Даже если она неверна, что-то может возникнуть по ходу дела.
   – Вполне может быть. Но вам лучше все-таки уехать. Не дай бог, мать догадается, что это было покушение, хоть и показательное…
   – Да знаю я, знаю.

   Глава 16
   Parte del leon
   Часть для льва (львиная доля)

   Оставшись в одиночестве Константин Кириллович попытался привести свои мысли в порядок. Однако ему пришлось признаться себе, что утреннее приключение произвело на него сильное впечатление. Смерти он никогда не боялся, обходясь незатейливым афоризмом, что пока мы живы, смерти нет, а когда она есть, нет уже нас… Что-то в этом роде. Думал, когда приходилось почему-либо размышлять на сей счет, только о том, как его смерть скажется на близких. Вот и теперь подумать об отъезде нужно было не из-за страха за себя. Не приведи Господь, если что-то случится с женой… Или с ним, но на ее глазах!
   Сын был прав – старых знакомых с «предъявами» в Испании оказалось с избытком. И хотя времени с тех пор, как он оставил службу, прошло немало, среди них были персонажи, для злобы которых срока давности не существовало.
   Он не любил вспоминать последние годы службы, которые пришлись на лихие девяностые, но сегодня под влиянием пережитого утром избавиться от нахлынувших воспоминаний не удавалось. Они всплывали в сознании беспорядочно, никак не связанные друг с другом…
   Криминал всего постсоветского пространства открыл тогда для себя Испанию. И дело было не только в роскошных пляжах, шикарных виллах, девушках в бикини, финиках с оливками и прекрасном вине. В Испании обнаружились замечательные возможности для надежного вложения и отмывания «грязных денег». Многие местные банки, особенно мелкие, долгое время были весьма неразборчивы в клиентах, не требовали никаких деклараций, подтверждений легальности доходов. В результате в некоторых курортных поселках возникли целые улицы с обитателями весьма подозрительной наружности и весьма специфического поведения. Дома, машины, яхты – все у них было самое дорогое и роскошное. Ну и соответствующие манеры.
   Как-то около тридцати таких новопоселенцев провели встречу на огромной яхте, специально арендованной для этого мероприятия. У испанской полиции, которой российские органы сообщили, что готовится самая натуральная встреча воров в законе только на испанской территории, оказались на руках свидетельства и документы, из которых следовало, что новопоселенцы делили сферы влияния в Средиземноморье и заключали соглашения, кому что принадлежит. Вечером они развлекались с четырьмя десятками девиц, которых им доставили на сей раз с Украины и из Молдавии. Когда полученные сведения просочились в прессу, скорые на язык газетчики прозвали мероприятие «Ялтинской конференцией» по аналогии со встречей Сталина, Черчилля и Рузвельта, деливших послевоенный мир.
   Регулярно побережье облетал слух о каком-то особом чудачестве этих людей. Так, не получив официального разрешения устроить у себя на вилле фейерверк, один из новых сеньоров, державший в Москве оптовые рынки, снял зал в самом шикарном отеле только для того, чтобы во дворе отеля все-таки посмотреть на фейерверк. Наутро его телохранитель явился платить по счетам, в руках у него был мятый пластиковый пакет с пачками денег.
   Время от времени приезжие по старой привычке выясняли отношения, оставляя на улицах трупы. Полиция реагировала вяло – ведь разбирались пока между собой. Поначалу основным промыслом новопоселенцев в Испании была поставка проституток с постсоветского пространства, которых беспощадно обирали. Затем последовало неизбежное – наркотики, контрабанда, вымогательство, подкуп должностных лиц и отмывание преступных доходов. В общем, список известный.
   Бандиты помельче не брезговали и добычей не столь солидной. Полиция как-то задержала группу граждан, которая занимались похищениями своих соотечественников, живущих и работающих в Испании. Похищали, а потом под пытками вымогали деньги. Преступники проживали большей частью в курортном городе Торревьеха, который порой называют криминальной столицей Испании. В компьютерах задержанных обнаружилась информация о десятках состоятельных соотечественников, об их доходах, адресах, семейном положении, членах семьи. То есть работали основательно.
   А еще превращали российских граждан фактически в рабов на местных плантациях. Традиционно сбор цитрусовых, который длится с конца ноября до самого марта, был здесь делом потомственных бригад из Марокко и сельских регионов Испании. Однако в последние годы согласных на изнуряющую работу в поле становилось все меньше и меньше. Новопоселенцы предложили фермерам свои услуги в поставке бессловесной и бесправной рабочей силы с постсоветского пространства.
   Механизм обращения в рабство оказался безумно прост, но работал бесперебойно. В провинциальном российском или украинском городе объявлялась контора, которая приглашала нуждающихся сограждан на полевые сезонные работы под синим испанским небом за хорошие деньги. Правда, сначала нужно заплатить самим – за поездку и оформление документов. Люди наскребают заветную тысячу долларов, занимая-перезанимая, оставляя в залог дома и квартиры. Добравшись под видом туристов до Испании, еще четыреста долларов отдают за самое дешевое жилье, а потом еще сто за воду и свет. На этом их траты не заканчиваются – то якобы надо дать взятку, то заплатить штраф за нарушение договора. В результате после адской работы «негры» оказывались еще и должны своим благодетелям. Фактически это был рабский труд.
   Готовя документы на сей счет для испанских властей, Константин Кириллович встретился с женщиной, которая нанялась на заработки в Испанию с единственной целью – собрать деньги на покупку компьютера для сына. Как началось с бесконечных выплат еще в России, так и продолжилось в Испании, где женщину встретил молодой человек с ухватками бандита, который объявил, что будет заниматься дальнейшим ее трудоустройством, но за это ему надо заплатить пятьсот евро. Денег у женщины практически не было, пришлось отдать все наличные и поклясться вернуть остальное после того, как заработает. Она работала в поле с 8 утра до 8 вечера. В двухкомнатной квартирке с ней жили еще семь российских баб, задавленных нуждой на родине. Платить за квартиру и коммунальные услуги им пришлось самим. Даже рабочей одежды с собой у них не было, поскольку, чтобы таможенники поверили, что перед ними туристки, женщины везли с собой только купальники и легкие платья.
   В общем, по окончании каторжных работ в конце месяца женщина получила на руки после выплаты всех «обязательных платежей» 12 евро… За тысячи километров от дома она осталась без денег и обратного билета. Работодатели предложили пойти подработать в какой-то самый дешевый бордель для нелегалов из Африки, поскольку в таком возрасте в заведение рангом повыше ее не возьмут.
   Этой женщине вернуться помогло российское консульство. И вот тогда, глядя в бездонные выплаканные глаза этой невольницы на испанской плантации, которая еще несколько лет назад преподавала филологию в российском университете, Константин Кириллович вдруг подумал, что темно будущее народа, который обрекает своих женщин на такую судьбу, позволяет так обходиться с ними…
   Но тогда перед ним был хотя бы человек. Несчастный, обиженный и оскорбленный, но человек. Большей же частью, занимаясь российскими бандитами, осевшими в Испании, ему приходилось иметь дело и не с людьми вовсе, а зверями в облике человеческом. Такими, как братья Щенниковы…
   Их обвиняли в нескольких десятках убийств, не говоря уже про иные подвиги. Взять их не могли долго, потому что у них были свои люди в органах. А когда взяли, то начались чудеса – вдруг с братьев сняли наручники и разрешили посетить ночной клуб, дабы «попрощаться с близкими», как объяснили потом оперативные работники. В клубе опера тоже присоединились к «прощавшимся», да так увлеклись, что просто «не заметили», как братья исчезли… История по тем временам, когда вся система тряслась и качалась, вполне обычная.
   Объявились братья в Испании, оглядевшись занялись «делами». Поначалу испанцы никак не реагировали на требования задержать их и выдать в Россию – все им не хватало доказательной базы. Иногда их, правда, задерживали, но тут же от пускали.
   Со временем, когда такие, как Щенниковы, показали себя во всей красе уже под испанским солнцем, ситуация переменилась. Испанцы поняли, что кровавые преступления, которые совершали в России новые владельцы шикарных вилл в курортных городках, вовсе не выдумки российских спецслужб. Тем более новопоселенцы стали активно налаживать связи с местным криминальным миром – в Малаге, Льеде, Жероне, Тенерифе, на Мальорке…
   К тому же из прослушанных и записанных переговоров вдруг выяснилось: «русская мафия» в той же Марбелье занимается уже вовсе не проститутками и рабами на плантациях, а поставкой оружия в Южную Америку, Ливию, Ирак… И это не все. Эти люди успешно внедряются в европейские финансовые сферы, а их финансовые возможности, похоже, практически не ограничены…
   Тут уже стало не до шуток. Испанской полиции пришлось принимать экстренные меры. Начались облавы, операции под красивыми названиями, суды, посыпались приговоры, решения об экстрадиции. Глядя как-то по телевизору процесс доставки из жаркой Барселоны в холодную Москву закованных в наручники братьев Щенниковых, которых привезли прямо в майках и шортах, Константин Кириллович невольно вспомнил сколько сил ему лично пришлось потратить в свое время, добиваясь от испанцев их выдачи… А сколько еще таких же натуральных бандитов он и сегодня мог встретить не только в Испании, но и во Франции, в Италии, в Греции!.. От всех не спрячешься, да ему такое никогда и не приходило в голову.
   В этот момент вернулась жена. Она протянула ему таблетку и стакан воды. Глядя на ее усталое после пережитого утром лицо, Константин Кириллович подумал, что прятаться ни от кого он не будет, но о самом близком человеке побеспокоиться обязан.

   Глава 17
   Cabeza de turco
   Голова турка (козел отпущения)

   В новостях рассказывали о новых достижениях испанской полиции. Какого-то очередного члена русской мафии в ходе операции по розыску Нурии Жоффрен засовывали в полицейский автомобиль. Когда человек обернулся, Ледников узнал Аркадия Келлера.
   Затем на экране уже привычно появился усталый, но сосредоточенный сеньор Рамон. Он доложил, что русский адвокат является одним из руководителей организованной преступной группировки, возглавляемой криминальным авторитетом Георгием Арчиловым, известным под кличкой Сатрап, и занимался разработкой планов освобождения Арчилова из тюрьмы. Ни больше ни меньше. Ай да Аркадий! Далеко пошел…
   – Мы понимаем, что арест российского адвоката вызовет большой шум. В том числе и политический. Но у нас есть все основания для ареста, – сурово рассказывал сеньор Рамон. – Отношения между адвокатом Келлером и подсудимым Арчиловым имеют давнюю историю. Адвокат защищал этого человека еще в то время, когда тот совершал преступления в Москве. Постепенно эти отношения расширялись, становились все доверительнее. Адвокат Келлер стал не только давать своему клиенту юридические советы, но и сделался полноправным членом организации, которую тот возглавлял. Можно сказать, вошел в доверие к боссу. Но при этом держался в стороне и всячески скрывал, что работает на Арчилова. Сеньор Рамон сделал многозначительную паузу.
   – Когда босс оказался в испанской тюрьме, адвокат Келлер занимался тем, что анонимно нанимал испанских адвокатов для его защиты. По существу он был тайным связным между Арчиловым и его сообщниками в России и Испании. Приезжая в Испанию из России, он привозил с собой крупные суммы денег для передачи сообщникам, которые рассчитывали с помощью подкупа добиться освобождения своего босса… Он обещал родственникам подсудимого, что скоро тот будет на свободе. И, судя по тому, как шел суд в последнее время, у него были на то основания. А материалы, которые готовила к публикации журналистка Нурия Жоффрен, могли резко перевернуть ход судебного процесса. Сеньора Жоффрен очень мешала этому адвокату, если его можно так называть…
   Ледников сделал звук погромче.
   – Могу сообщить, – еще больше посуровел сеньор Рамон, – что в ходе последних обысков у членов группировки были обнаружены автоматическое оружие и боеприпасы. Что может свидетельствовать о том, что группировка собиралась отомстить за арест своего главаря и готовила покушения на высокопоставленных сотрудников испанских силовых структур…
   Здесь Ледников даже присвистнул. По поводу покушения сеньор Рамон явно загибал. Но, с другой стороны, все это было в рамках правил игры – это не утверждение, а просто предположение, которое на какое-то время еще больше развязывает ему руки. Нормальный ход.
   Тут позвонил отец.
   – Ты телевизор случайно не смотришь?
   – Так, одним глазом. А что?
   – Ну, как впечатления?
   – Впечатления сильные.
   – Откуда наш сеньор Рамон всего этого набрался? Я имею в виду – про Келлера? Тут работал кто-то из наших сограждан… И сработал очень ловко. Чувствуется класс.
   – Интересно – кто?
   – Уж не ты ли? – засмеялся отец.
   – Знаешь, у меня была такая мысль, но я не успел – слишком поздно сообразил, что Келлер мог быть связан с Сатрапом в прошлом…
   И тут в дверь позвонили, причем, как выразился русский писатель-классик, позвонили беспрекословной рукой. Поэтому Ледников ничуть не удивился, увидев у калитки двух полицейских с мрачными лицами. Подумал только, будут ли его задержание снимать на камеру и стоит ли накинуть на голову большое банное полотенце.
   Но полицейские повели себя достаточно мирно. Как оказалось, их прислал сеньор Рамон, который хочет срочно видеть сеньора Ледникова. Отказываться от приглашения не было ни резонов, ни возможности, и Ледников проследовал к полицейской машине.
   Лицо сеньора Рамона, к которому его провели, было усталым, осунувшимся. Он вовсе не выглядел победителем, только что осуществившим грандиозную операцию по задержанию пустившей щупальца по всей Испании русской мафии.
   – Они ни в чем не сознаются, – пробурчал сеньор Рамон, когда они с Ледниковым остались вдвоем. – Твердят, что не имеют никакого отношения к исчезновению журналистки.
   – А похитители?.. Они никак не проявлялись? Никаких требований?
   Сеньор Рамон мотнул головой.
   – И никаких следов? Ее никто не видел?
   – Пассажиры рейса, которых мы опросили, не помнят ничего необычного. В аэропорту тоже все было буднично. Сеньора Жоффрен быстро прошла паспортный контроль и отправилась к стоянке, где оставила перед отлетом в Москву свой автомобиль. Села в него и уехала. Больше ничего. – Сеньор Рамон поднял на Ледникова свои печальные глаза.
   – Честно говоря, я надеюсь, вы можете тут что-то прояснить. Вы же лучше меня знаете всю эту публику, знаете обычаи русских…
   Вступать в надоевшую и бессмысленную дискуссию о том, что окружение Сатрапа называть русским, значит впадать в заблуждение, Ледников не стал. Сеньору Рамону явно было не до того.
   – Может быть, подоплека тут в ином, – предположил он. – А значит, и мотивы похищения иные. И заказчики тоже.
   – Что вы имеете в виду?
   – Мы исходили из того, что похитители не хотели появления статей сеньоры Жоффрен, которые могли повлиять на решение суда по Сатрапу… И похитили ее именно поэтому. То есть это друзья или близкие Сатрапу люди.
   – Ну да…
   – А что если это сделали его враги?
   – Враги?
   – Да, враги Сатрапа.
   – Но зачем? Зачем им мешать появлению публикаций, разоблачающих Сатрапа? Где логика?
   Ледников вздохнул:
   – Давайте представим себе, что могла привезти из Москвы сеньора Жоффрен? Какие такие страшные материалы? Ну, рассказы о прошлых подвигах Сатрапа, которые он совершал уже много лет назад в Грузии и Москве… Они что, сильно заинтересовали бы испанский суд? Тем более, что это были бы именно истории, тянущие на газетные публикации, а не официальные юридические документы. Скорее, это было интересно испанской публике, а не суду, которому нужны факты. Причем факты, касающиеся деятельности Сатрапа в Испании… Вряд ли сеньора Жоффрен привезла такие материалы из Москвы.
   Сеньор Рамон задумчиво покивал головой.
   – А вот исчезновение испанской журналистки, которая много писала о процессе, резко меняет ситуацию. Особенно сразу по возвращении из Москвы, откуда она привезла какие-то материалы, о которых никто не имеет представления…
   – Кроме вас, – тихо сказал сеньор Рамон.
   – В смысле? – не включился Ледников.
   – Вы же сами только что рассказали, какие материалы могла раздобыть сеньора Жоффрен… И вы подсказали ей людей, к которым она обращалась в Москве. Вы говорите, в них не было ничего опасного для Сатрапа, но почему я должен этому верить?
   «Так, – подумал Ледников, – видимо, все-таки придется закутывать голову полотенцем, когда меня возьмут под белы руки и поведут в испанское узилище. Он явно недооценил старикана Рамона, решив, что тот устал, разочарован и не знает, что делать. У старикана явно что-то на уме. Но что? Что-то он знает, вернее, узнал.
   – Сеньор Рамон, могу я задать вам один вопрос?
   – Попробуйте.
   – Что послужило причиной ареста адвоката Келлера? Что вас толкнуло на это? Откуда вы узнали, что Келлер связан с Сатрапом и работает на него?
   – Это секретная информация, – строго сказал сеньор Рамон, и лицо его стало значительным и надменным, как у надгробного памятника.
   – Понятно. Кто-то вам, говоря по-русски, на него настучал…
   – Да нет, вам еще не все понятно. Мне стало известно еще кое-что…
   – И что же?
   – Оказывается, вы хорошо знакомы с адвокатом Келлером… Вы вместе учились и встречались с ним уже здесь… Откуда я знаю, о чем вы говорили во время ваших встреч? Что обсуждали? Не расскажете?
   Ледников задумался. Рассказывать что-либо было еще рановато. Старикан играет втемную, и кто знает, что у него там, на его уме испанского полицейского.
   – Вы понимаете, что теперь я могу с чистой совестью упрятать вас в тюрьму к вашему студенческому приятелю? – сеньор Рамон откинулся на спинку стула и посмотрел на Ледникова весьма выразительно. – Может, тогда вы станете пооткровеннее? И перестанете испытывать терпение испанской полиции?
   «Ну, если бы терпение уже закончилось, подумал Ледников, я давно уже был в тюрьме, а не вел тут душеспасительные разговоры. Все-таки старикан Рамон был серьезный и честный полицейский, он чувствовал, что версия о похищении Нурии подручными Сатрапа не выглядит неуязвимой. Поэтому он подстраховал себя от упреков в бездеятельности, арестовав бригаду сатраповцев. А с другой стороны, он чувствует, что Нурию найти таким образом вряд ли удастся. И все-таки надеется, что Ледников может подсказать новый вариант следствия… Так что терпение его еще не закончилось. Но и надеяться на то, что оно бесконечно, не стоит».
   – Сеньор Рамон, я понимаю, что будь на вашем месте другой следователь, он мог бы упрятать меня за решетку, – примирительно сказал Ледников.
   – Я не делаю этого вовсе не из любви к вам. Я все еще рассчитываю на вашу помощь.
   – У меня есть некие соображения, но прежде мне хотелось бы проверить кое-что – не хочу указывать вам на сомнительный след.
   – Вы опять темните, – пробурчал сеньор Рамон.
   – Нет, просто не хочу забивать вам голову сомнительными подозрениями. Не могли бы вы ответить на два моих вопроса?
   – Вы забываете, кто из нас ведет официальное расследование…
   – Я помню. И тем не менее. Вы не скажете все-таки, откуда к вам пришла информация по Келлеру? О том, что он работает на Сатрапа? Я уже спрашивал об этом, но…
   – Это тайна следствия, – отрезал сеньор Рамон. Но Ледников не собирался отступать.
   – Поверьте мне – это очень важно. Это был анонимный сигнал? Звонок? Письмо по электронной почте?
   Тяжелые веки сеньора Рамона медленно опустились. Что можно было принять за подтверждение.
   – А информация о моих связях с Келлером? Она пришла из того же анонимного источника?
   Веки тяжело опустились еще раз.

   Глава 18
   Martillar en hierro frio
   Бить молотом по холодному железу

   По давней, еще с юношеских лет возникшей привычке Ледников проигрывал про себя предстоящую встречу. Представлял себе, как он будет вести себя, с чего начнет, как отреагирует на встречные реплики, перебирал возможные реакции противника. Чем острее предстоял разговор и серьезнее борьба, тем тщательнее отыгрывал он варианты. Сюрпризы неизбежны, потому что противник у него серьезный, а его позиции не слишком сильны, но чем меньше будет неожиданностей, тем лучше… Простое правило: если ты решил вмешаться в схватку, действуй изо всех сил.
   Он остановился у невысокой каменной ограды белого цвета, за которой виднелась небольшая лужайка и двухэтажный белый дом, утопавший в зелени. На металлической калитке темно-коричневого цвета висела телекамера. Встав прямо перед ней, он позвонил.
   Через какое-то время на широком крыльце по явился мужчина. На нем были черные джинсы, черная майка и черные очки. Сандалии на босу ногу тоже были черные. Этакий весьма характерный прикид для персонажа определенного сорта и весьма определенного рода занятий.
   Мужчина сбежал по ступенькам и подошел к калитке. Он был достаточно молод, лет тридцати, и слишком светловолос для испанца.
   Какое-то время они молча рассматривали друг друга.
   – Мне нужно поговорить с Валерией Олеговной, – по-русски сказал Ледников.
   – Вряд ли она сейчас сможет принять вас, – вежливо, но с чуть заметной издевкой произнес светловолосый. – Она очень занята.
   – Скажите ей, что моя фамилия Ледников. И что этот разговор в ее интересах и интересах господина Муромского.
   – Боюсь, что она все-таки…
   – А вы не бойтесь. Скажите, что, если она не поговорит со мной, тогда вместо меня сюда пожалует полиция.
   Светловолосый задумчиво пошаркал ногой по земле.
   – Подождите.
   – Долго я ждать не буду, – крикнул Ледников ему в спину.
   Надо отдать должное светловолосому – долго ждать не пришлось. Он вернулся довольно скоро и молча распахнул перед Ледниковым калитку.
   Ледников прошел в дом. Весь первый этаж занимала просторная гостиная с потолком, уходящим под самую крышу. Лестница с металлической оградой поднималась на второй этаж, где было несколько дверей, ведущих в многочисленные спальни. Гостиная была так густо уставлена цветами, пальмами и прочими растениями, что походила не на комнату, а на оранжерею или зимний сад.
   – Подождите здесь.
   Светловолосый любитель черного цвета кивнул на кожаный диван темно-вишневого цвета и поднялся наверх. Через какое-то время из двери, за которой он исчез, появилась Лера.
   На ней было то самое легкое платье, в котором она приходила к Ледникову той самой ночью. Эта девушка рассчитывает все ходы, подумал он, и учитывает каждую мелочь.
   Лера легко сбежала по лестнице. Сейчас она подойдет и поцелует меня, подумал Ледников и вспомнил, каким страстным и гибким было ее тело той ночью. Но она села напротив него и устало вздохнула:
   – Извини, но… Ты действительно попал в не самый удачный момент.
   Мы уже на ты, отметил Ледников. А впрочем, глупо было бы выкать друг другу после такого.
   – Рафаэль очень плохо себя чувствует, его опять мучают ужасы, и нам никак не удается его успокоить, – объяснила Лера.
   – Нам?
   – Да, нам с Антоном. Он открывал тебе… Это друг Рафаэля еще со школы. Помогает мне ухаживать за Рафаэлем…
   – Бескорыстно?
   – Нет, мы платим ему деньги.
   – Это ты его нашла?
   – Нет. Рафаэль вспомнил о нем и попросил меня его разыскать… А почему тебя Антон так заинтересовал? Ведь ты пришел не ради него?
   Действительно, одернул себя Ледников, пора возвращаться к тем сценариям, что ты продумывал, когда шел сюда. Дался тебе этот самый Антон!
   – Я пришел ради тебя.
   – Наконец-то я услышала это, – чуть насмешливо улыбнулась она. – Признаться уже не надеялась…
   – Да, я пришел спасти тебя.
   – От чего?
   – От тюрьмы. Где ты окажешься через пару часов, если… Если вы не отпустите Нурию Жоффрен. Только не говори мне, что с ней что-то случилось! Тогда для тебя все кончено.
   Лера медленно покачала головой.
   – Что? Что ты хочешь сказать? Она что… мертва?
   Лера опять покачала головой. И тихо сказала:
   – Я ничего о ней не знаю.
   – Ты лжешь.
   – Я говорю правду.
   – Нет, ты лжешь! Ты лжешь, как привыкла лгать всегда, каждое мгновение! Ты и в постели притворяешься – лжешь, думая только о том, что тебе выгодно в данную минуту.
   – Я не знаю о ней ничего.
   – Послушай, послушай меня внимательно. Ты обречена. Я ничего не могу для тебя сделать. Только в одном случае, если вы немедленно освобождаете Нурию! Немедленно!
   – Ты все время говоришь – вы… Кого ты имеешь в виду?
   – Откуда я знаю. Но ты же не могла похитить ее сама! В одиночку!.. Значит, есть кто-то еще! Может, этот самый Антон! Лера с непонятной улыбкой покачала головой:
   – А почему ты все-таки решил, что это сделала я?
   – Потому что больше это сделать было некому. Все указывает на тебя. Эти деньги Муромского свели тебя с ума! Ты уже ни о чем другом не можешь думать и готова идти к ним по трупам.
   – Нет, ты ошибаешься…
   – Да! Ты умная, хитрая, но ты переступила грань и уже не можешь остановиться. Слушай, слушай меня внимательно! Когда на тебя наехал Келлер, которого нанял Сатрап, ты стала бороться. Ты решила добиться, чтобы Сатрап остался за решеткой как можно дольше. Ведь это Сатрап тот серьезный человек, который хочет, чтобы ты отдала ему наследство Муромского.
   – Ты узнал… Я так и думала.
   – Я знаю не только это. Я знаю, что Сатрап был подручным у бандита Хакима, когда тот работал с Муромским. И я думаю, это они убили твоего отца, когда Муромский решил от него избавиться.
   Лера сидела, обхватив плечи руками, и слегка раскачивалась, словно пытаясь успокоить мучавшую ее боль.
   – Но потом между Муромским и Хакимом началась самая настоящая война. И Муромский сделал то, что умел лучше всего, – он купил Сатрапа, которому Хаким слишком доверял, и тот просто продал своего хозяина, подставил его под пули. Но он не знал, что Муромский обманет и его. И не заплатит ни гроша. Сатрап много лет пытался добраться до Муромского, но… Муромский стал для него птицей слишком высокого полета. Зато когда Муромский отправился на тот свет, он решил отобрать свое у его наследников. С его испанской женой он благоразумно связываться не стал. А вот ты со своим свихнувшимся подопечным показалась ему вполне подходящей фигурой для шантажа. Но он не знал, с кем связывается…
   Ледников невольно усмехнулся наивности Сатрапа.
   – Он не знал, что ты будешь бороться зубами и ногтями. Что ты пойдешь на любую подлость, но не отдашь свое какому-то там бандиту… И ты начала действовать. Действовать так, как примитивный бандит Сатрап не мог себе и представить. Сначала ты решила сделать все, чтобы он не вышел из тюрьмы. Ты просто отнесла в редакцию, где работает Нурия Жоффрен, пламенная противница «русской мафии» в Каталонии, материалы про Сатрапа. И Нурия их опубликовала. Но на суд это не произвело никакого впечатления. Тогда ты решила, что нужны другие способы. И тут тебе повезло. Во-первых, Нурия решила бороться с Сатрапом и дальше, а во-вторых… Тут объявился по дьявольскому совпадению я… И ты решила включить меня в свои манипуляции. А уж когда Нурия обратилась ко мне за помощью! Чтобы перепугать испанцев посильнее, можно и меня связать через Келлера с Сатрапом! Ты лепила заговор не хуже сталинских следователей…
   Лера слушала Ледникова молча, с каким-то отсутствующим видом.
   – А потом ты решила, что похищение Нурии – вот бомба, которая заставит всю Испанию возненавидеть Сатрапа и требовать его осуждения. А тут опять удача – Нурия летит в Москву за новыми материалами по Сатрапу. А перед этим встречается со мной, с человеком который знаком с Келлером и мог продать ему душу вместе с потрохами…
   Лера посмотрела на Ледникова глазами, полными слез, но ничего не сказала. Только опять опустила голову.
   – Дождавшись возвращения Нурии, вы взрываете бомбу – похищаете ее. Твой расчет блестяще оправдывается. Полиция начинает хватать окружение Сатрапа, пресса кричит о его злодеяниях… Ясно, что суд в такой ситуации вынесет ему самый строгий приговор. Но тебе же всего мало. Тебе нужно добить врага, разнести в клочья. Ты сообщаешь в полицию про Келлера – извещаешь, что он работает на Сатрапа. А потом стучишь и на меня…
   – Зачем? – тихо спросила Лера. – Зачем на тебя?
   – Затем, что ты не можешь остановиться, ты уже такая же сумасшедшая, как твой разлюбезный Рафаэль!
   Ледникову вдруг на мгновение стало стыдно от своего заливистого напора, но он сразу же подавил этот стыд. Тут не до него.
   – Зачем? Затем, что ты знаешь, что, в отличие от испанской полиции, которая не представляет, с кем имеет дело в твоем лице, я могу разгадать, кто за всем этим стоит. Затем, что ты знаешь – я буду искать Нурию, потому что ты использовала меня, заманивая ее в ловушку!.. Затем, чтобы банда заговорщиков, работающих на Сатрапа, выглядела в глазах бедных испанцев еще страшнее и могущественнее!.. Твой порочный ум работает без остановок. И не знает усталости. Ты никогда не остановишься сама. Тебя можно только остановить. И я намерен это сделать.
   – Знаешь, после того, что между нами было, я не могла донести в полицию на тебя. Не могла… Поверь мне хоть в этом.
   Лера сидела, буквально сжавшись в комочек, беззащитная и напуганная. Ледникову вдруг на какое-то мгновение стало не по себе – жалость опять резанула его. Ведь эта женщина совсем недавно стонала в его объятиях. Надо было взять себя в руки. Нельзя ей позволить запутать себя. Она изображает из себя невинность, но ты лучше других знаешь, на что она способна. Вспомни труп парня на полу лондонского вокзала. Она соблазнила, обманула его и по сути подставила под пули полицейских. Точно так же она поступила бы и с тобой. И поступит, если ты поверишь ей. А несчастная Нурия, что сделали с ней!..
   – Ты можешь мне не верить, но я не причастна к похищению этой бедной журналистки…
   Ледников вскочил, взял ее за плечи, сильно встряхнул. Так сильно, что она даже поморщилась от боли.
   – Прекрати, наконец, лгать. Или ты уже не способна говорить правду?
   Торопливо, словно захлебываясь и даже не пытаясь вытирать слезы, она заговорила:
   – Я хотела использовать ее возможности, но больше ничего. Да, я отнесла материалы в редакцию, оставила их там для нее… И все! Но ее статьи вышли, а суд просто не обратил на них внимание… Я поняла, что зря надеялась. Но когда появились сообщения, что она пропала, когда начались аресты подручных Сатрапа, я решила, что ситуацию надо использовать, и сообщила в полицию про Келлера… Вот и все.
   – Ладно. Я вижу, что душеспасительные разговоры тут неуместны. Значит, так… Я даю тебе три часа. Через три часа Нурия должна быть на свободе. И никаких других условий. Если через три часа она не будет освобождена, я выложу все свои соображения полиции, и тогда они займутся тобой по-настоящему. И ты поймешь, что это такое.
   Когда в дверях он обернулся, то увидел, что она смотрит на него с печалью и нежностью.
   «Все-таки удивительная женщина, – думал он, сидя в баре за бокалом сангрии. Ему казалось, что он предусмотрел и проиграл про себя все ее возможные реакции и был готов ко всему. Но все пошло не так как он себе это представлял. – И все-таки я сделал то, что должен был сделать, с усмешкой подумал он. Я с ней сладил, несмотря ни на что. Но она была хороша, чертовски хороша…
   И, что уж там скрывать, ему очень хотелось ей поверить. Поверить, что она ни в чем не виновата. Больше того – хочется до сих пор.

   Глава 19
   El corazon no es traidor
   Сердце – не предатель

   А потом раздался звонок по мобильному, и глухой, явно искаженный голос торопливо пробормотал по-русски:
   – Улица Бокерия, дом номер четырнадцать, комната на втором этаже…
   До старинной улочки было рукой подать. Здание под номером четырнадцать оказалось заброшенным и полуразрушенным. Здесь могли обитать только бродяги, потерявшие человеческий облик. По загаженной лестнице Ледников поднялся на второй этаж. Перед ним был длинный коридор с десятком дверей. Он распахнул первую и оказался в комнате с ободранными обоями, обломками мебели и каким-то тряпьем, наваленным на полу. Вторая комната оказалась ничуть не лучше.
   В третьей на ветхом стуле сидела женщина с завязанными глазами и связанными руками и ногами.
   Это была Нурия.
   Она повернула голову в его сторону, но ничего не сказала. Видимо, за время заточения она устала задавать вопросы, на которые не следовало ответов.
   Ледников осторожно снял с ее глаз повязку. Она на мгновение взглянула на него, а потом крепко зажмурила глаза, отвыкшие от света. Она так и сидела с закрытыми глазами, пока Ледников развязывал веревки на руках и ногах.
   – Это вы? – тихо спросила она.
   – Да. Все позади, Нурия, все позади. Как вы себя чувствуете?
   – Не могу понять… Пока.
   – Это нервы. Как с вами обходились?
   – Сносно. Во всяком случае, никакого насилия. Меня держали в каком-то подвале, я даже не представляю где…
   – А как вас похитили? Кто?
   – Я ничего не помню… В аэропорту я села в машину, и вдруг какой-то сильный запах… И я потеряла сознание. Потом я сообразила: видимо, кто-то прятался сзади.
   – Вас, судя по всему, усыпили.
   – Но кто? Зачем?
   – От вас ничего не требовали?
   – Нет, со мной даже не разговаривали. Появлялся какой-то человек в маске и приносил еду. Вот и все. А час назад примерно меня привезли сюда… Это из-за материалов, которые я везла из Москвы?
   – Не думаю. Вы сами по себе большая ценность. Из-за вас разгорелся такой скандал, что никакие материалы против Сатрапа уже и не нужны.
   – Мы можем выйти отсюда? Тут такой запах…
   Сеньор Рамон на полицейской машине примчался минут через пять после того, как Ледников ему позвонил. Через несколько минут примчалась машина скорой помощи, и Нурию увезли в больницу.
   – И откуда вам стало известно, что она здесь? – сурово спросил сеньор Рамон. – Вы понимаете, что все это выглядит подозрительно?
   – Еще как.
   – Так как вы это объясните?
   В этот момент сеньору Рамону позвонили. Выслушав позвонившего, он посерел лицом и смачно выругался. Ледников молчал, справедливо решив, что сеньор Рамон сам решит, как продолжить разговор. И он его продолжил:
   – Только что полиция нашла труп молодой женщины. Недалеко отсюда… – Сеньор Рамон угрюмо посмотрел на Ледникова. – Есть основания считать, что она русская…
   – А что с ней случилось?
   – Трудно сказать сразу. Возможно, задушена… Если хотите, поедем со мной. Может быть, поможете ее опознать. Не удивлюсь, если и она вам знакома…
   Тело нашли в кустах в десятке метров от дороги. Платье было разорвано, ноги бесстыдно раскинуты, голова неестественно свернута в сторону.
   Это была Лера. И это было то самое платье, в котором она приходила к Ледникову ночью.
   – Изнасилована? – спросил сеньор Рамон полицейских, куривших в сторонке.
   – Судя по всему.
   – Ладно, подождем криминалистов. Но тут, похоже, все ясно – изнасиловали, а потом задушили.
   Сеньор Рамон подошел к Ледникову:
   – Ну? Она вам знакома?
   – Да. Это Валерия Согдеева.
   – Погодите… Это не та женщина, которая судится из-за наследства утонувшего русского олигарха?
   – Да, это она.
   – Господи, что ее сюда занесло?
   «Занесли, – мысленно поправил сеньора Рамона, Ледников. – Никаких следов борьбы. Значит, тело привезли на машине и спрятали в кустах. И если это так, то вы, господин Ледников, вполне вероятно, следующий…»

   Глава 20
   Andar con rodeos
   Ходить кругами (ходить вокруг да около)

   – Мне это не нравится, – решительно сказала мать. – Мне не нравится, что мы улетаем, а ты остаешься. После всего, что тут случилось… – Я остаюсь, чтобы помочь полиции. Так что буду под ее бдительным присмотром. Со мной ничего не может случиться. Лети спокойно.
   Ледников обнял мать и поцеловал в лоб. Уже объявили посадку на московский рейс, пассажиры шумно двинулись к выходу. Отец, державшийся подчеркнуто спокойно, решительно сказал:
   – Ну, все, нам пора. Довольно причитать. Через несколько дней он тоже будет в Москве, отец сказал это чуть более сурово, чем требовалось. Из чего следовало, что он по-прежнему не в восторге от того, что Ледников остается. – Не забывай, о чем мы говорили, – негромко сказал он, наклонившись к Ледникову.
   В машине Ледников думал о том, что он тоже мог бы сейчас лететь в Москву вместе с родителями, и все были бы этому только рады. И сеньор Рамон тоже. Потому что полицию вполне устраивала версия, что Лера стала жертвой каких-то обдолбанных наркоманов или мелких воришек, которых во время курортного сезона здесь появляется множество. Они шляются по местным городкам, ночуют на улицах или в заброшенных домах, так что поймать их очень и очень сложно. Это двадцать лет назад в здешних местах преступности почти не было. Сейчас сюда в сезон слетаются преступники всех мастей – от мелких жуликов до налетчиков, наркоторговцев и профессиональные вымогателей, похищающих состоятельных отдыхающих для получения выкупа. Этим занимаются как граждане Испании, особенно цыгане, так и алжирцы, марокканцы, румыны…
   Хотя теперь появились и шакалы посерьезнее. Недавно удалось задержать болгарскую банду, которая проникала в дома и квартиры по ночам, одурманивала спящих наркотическими веществами и забирала деньги и ценные вещи. Они вполне могли и убить, если сталкивались с сопротивлением. А недавно задержали «гастролеров» из-за океана – из Аргентины. Главарь банды жил здесь постоянно и выбирал объекты для нападений. «Бойцы» же приезжали в курортный сезон на короткий срок по туристской визе. Они нападали на гостиницы, ювелирные магазины, на состоятельных отдыхающих, которых зверски пытали, чтобы получить деньги и ценности. Брали только наличные и ювелирные изделия. Награбленное увозили на родину, а на замену одних «гастролеров» приезжали другие… В общем, от нынешних преступников можно ожидать чего угодно.
   Истории о былом благолепии и нынешнем беспределе Ледников выслушал за распитием доброго испанского вина в крохотном кабачке, куда сеньор Рамон пригласил его отметить освобождение Нурии Жоффрен. Вино там подавали в старинных кувшинах. Ледников хорошо понимал его благодушное настроение. Если бы заточение Нурии затянулось, старому полицейскому не поздоровилось бы. Газеты и телевидение стерли бы его в порошок. Зато теперь он был на коне. Нурия на свободе, а кто именно ее похитил – вопрос следующий. Пройдет время, и он забудется. Во всяком случае, вокруг него не будет шума и можно будет, не торопясь, заниматься с задержанными. Даже если они и не причастны к похищению, грехов за ними достаточно.
   Что же касается убийства Леры… Сеньор Рамон многозначительно пошуршал усами. Черт подери, но и здесь сразу запахло политикой. Пресса тут же напомнила о процессе по наследству и стала гадать, кому была выгодна смерть Леры. И получалось, что сеньоре Морьентес – добропорядочной испанской вдове отправившегося в мир иной олигарха… Потому что Лера была практически единственной защитницей интересов недееспособного Рафаэля Муромского. Как признался сеньор Рамон, когда принесли очередной кувшин вина, полиция окажется в очень сложном положении, если выяснится, что следы ведут к сеньоре Морьентес. И совсем иное дело, если подтвердится, что Лера стала случайной жертвой то ли наркоманов, то ли грабителей…
   – Нет, конечно, если у нас будут факты, то… – шевелил усами сеньор Рамон. – Но… Вы же понимаете…
   Понять все это было несложно. Ситуация, знакомая следователю в любой стране мира. Но он, Ледников, уже не следователь. И у него теперь своя история. Которая, как он чувствовал, еще не закончилась. Потому как в ней было некое темное место, о котором напомнил отец. Вернее, это было не темное место, а темный персонаж, который пока никем не принимался во внимание.
   Несколько лет назад Ледникову пришлось лететь в Лондон, чтобы помочь своей знакомой, оказавшейся в весьма неприятной ситуации. Как потом выяснилось, история была связана с прогремевшей на всю Европу сделкой по приобретению пакета акций знаменитой британской компании RWG. Компания, которая полтора столетия строила эксклюзивные яхты, оказалась на грани разорения. Акции собирался приобрести не кто иной, как Рафаэль Муромский, в то время только закончивший институт. По сути это было его первое самостоятельное движение в бизнесе. Деньги на сделку, разумеется, обещал дать Муромский-старший. Возможно, ему захотелось посмотреть, получится ли что-либо у беспутного сыночка. Вдруг в нем обнаружится наследственная деловая хватка?
   Перед отлетом Ледников по привычке собрал на всякий случай всю доступную информацию о семействе Муромских. Конкретно о Рафе ему многое поведал приятель из спецслужбы, следивший по долгу службы за новыми владельцами огромных состояний и их потомством, которое должно было получить эти капиталы в наследство. Информация наводила на размышления.
   В дорогой частной школе Рафа был одним из лидеров в компании таких же наследничков. Рафа был физически очень слаб, но брал наглостью, хитростью, умением спрятаться за спины других. А еще он был мстительный. Обиды и унижения запоминал навсегда и мстил, но не сразу, а выбрав подходящий момент. Причем самыми разными способами. Кого закладывал учителям, на кого натравливал приятелей посильнее. Мог подбросить наркотики, а потом заложить. Когда подрос, стал прибегать к услугам мужиков из службы безопасности банка отца. Пару непонятливых придурков аккуратно припугнули так, что мало не показалось. Сами охранники, конечно, руки не марали, а организовали драку в кегельбане с какой-то шпаной, после которой одного из обидчиков Рафаэля родителям пришлось везти для лечения за границу.
   Входил в компанию и некий Антон Стригин. В отличие от Рафы, сильный и ловкий, он поначалу был чуть ли не главным авторитетом в компании этих раздолбаев. Но отец его потерял свое дело в результате рейдерского захвата, и положение Стригина в компании сразу пошатнулось – там деньги родителей считали не хуже, чем на Уолл-стрит. Стригин сильного характера не обнаружил – чтобы не выпасть из круга, незаметно превратился в исполнителя желаний и поручений Рафы, который набирал все большую силу в компании. Соответственно росту состояния Муромского-старшего.
   В студенческие годы Рафа и его порученец Стригин жили обычной для этого круга жизнью – наркотики, девицы, дорогие машины, курорты… Вроде бы обошлось без уголовщины, хотя кто его знает, что там случалось за высокими заборами особняков.
   – Паразиты, от которых ни толку, ни пользы не будет, – рассказывал Ледникову приятель. – Вырожденцы чертовы! Всего второе поколение, а уже вырожденцы. Из них идет дурная энергия, разлагающая все вокруг. Когда папаша этому мерзавчику Рафе квартиру в Лондоне подарил, он стал среди девок победнее кастинги устраивать – на поездку в Лондон. Вез со своим приятелем Стригиным туда сразу нескольких. Оплачивал проезд, проживание, подарки… Что они там с этими девками вытворяли, можешь себе представить. При этом от девок-то ничего не скрывалось, все знали, как расплачиваться придется, но все равно они в очереди выстраивались…
   После окончания института отец пристроил Рафу в свой банк. Не обремененный никакими обязанностями, он жил то в Москве, то в Лондоне, а потом вдруг объявился в качестве покупателя RWG…
   А вот Антон Стригин после окончания института затерялся – дела его отца шли все хуже, сам он мог рассчитывать только на должность рядового клерка, типичного представителя офисного планктона. В общем, он вывалился из круга таких, как Рафа.
   Это имя, Антон Стригин, мелькнуло потом, когда Ледников просматривал дело бывшего опера Петрухина, который, как считали многие, уйдя в отставку, занялся тем, с чем боролся будучи на службе, – похищением людей. Причем специализировался он на детях богатеев, для которых миллион долларов выкупа не самая большая проблема.
   Так вот оказалось, что у Петрухина был дальний родственник – некто Антон Стригин, в юности тусовавшийся в компании богатых юнцов и прекрасно знавший, кто из них чего стоит и за кого родители не пожалеют пресловутый миллион.
   Однако защищавший Петрухина адвокат Келлер сумел добиться от суда оправдания своего клиента. А что касается Стригина, то он, благодаря усилиям того же Келлера, и вовсе к суду не привлекался – его участие в похищениях сочли недоказанным.
   И вот теперь рядом с Рафой возникает его одноклассник по имени Антон, а поблизости плетет свои сети адвокат Келлер… А последнее время адвокат Келлер занимается наследством Рафы, стараясь оттяпать от него огромный кусок для своего клиента по имени Сатрап…
   Слишком много совпадений, чтобы это были только совпадения. И для того чтобы уверенность была стопроцентной, Ледников быстро сгонял в Интернет – он хорошо помнил, что во время лондонской истории там мелькало множество фотографий Рафы. В том числе и в компании школьных друзей. Когда он отыскал эти фотографии, все сомнения пропали. Зато появились основания потолковать с Антоном Стригиным поплотнее.

   Глава 21
   Garbanzo negro
   Черный горох (паршивая овца)

   Он опять вышел весь в черном и явно не расположен был говорить.
   – Вы не вовремя, – процедил он. – Я еле успокоил Рафу, с ним была истерика.
   – С чего бы это? – холодно спросил Лед ников.
   – Вы что, не знаете, что случилось с Лерой!
   – Я-то знаю. Но вам-то что до нее?
   – Послушайте…
   – Нет, это ты меня послушай, Стригин. И слушай внимательно. Я задам тебе несколько вопросов, а ты мне на них ответишь. Понял? Только не вздумай врать. Я знаю правильные ответы. И задам тебе эти вопросы только для того, чтобы проверить, способен ли ты говорить правду. Ты меня понял? Пошли в дом.
   Стригин решил не спорить. Идя следом за ним, Ледников заметил, что волосы у него не столько светлые от природы, сколько выкрашены прядями.
   В доме Ледников уселся на то же место, где сидел, разговаривая с Лерой. Стригин устроился напротив, закинул ногу на ногу.
   – Так вот, Антон Стригин, слушай меня внимательно. Я тебе расскажу кое-что о твоей собственной жизни. Для того, чтобы ты понял, какое дерьмо эта самая твоя жизнь.
   Лицо Стригина застыло. Потом он попытался презрительно усмехнуться, но получилось у него плохо.
   – Когда твоя холуйская служба у Рафы в студенческие годы закончилась, ты оказался на мели. И все, чего ты хотел – вернуться в мир богатеев и жить этой сладкой жизнью, ничего не делая. В таком состоянии тебя обнаружил дальний родственник Петрухин, специалист по похищениям. Не знаю, то ли он предложил тебе использовать твои знания этого мира, то ли ты сам предложил свои услуги… Собственно, какая разница!
   Ты искал клиентов – детишек, за которых много дадут, причем не поднимая особого шума. Какие-то ваши подельники их похищали. А Петрухин отслеживал действия или бездействие милиции. Все шло хорошо, но вот суммы, что вы зарабатывали, оказались невелики. Потому что, как выяснилось, Петрухин работал на какого-то большого дядю, который жил в Испании и забирал деньги себе…
   Ледников внимательно наблюдал за реакцией Стригина. Тот все это время без особого успеха пытался делать невозмутимое лицо.
   – А потом случилась история с похищением Кирилла Вишневского, на которой вы погорели. Большие дяди, на которых вы работали, нашли адвоката Келлера, и он вас с Петрухиным спас. Но если Петрухин стал отработанным материалом, то ты, Антон Стригин, оказался нужен. Потому как дяди затеяли большую игру с наследством олигарха Муромского, в которой самую важную роль играл Рафа Муромский, твой дружок по юношеским проделкам и безобразиям. Тебя привезли в Испанию и в какой-то из моментов, когда на Рафу нашло недолгое просветление, ты втерся ему в доверие и стал жить здесь… Видимо, напомнил ему ваши пакостные подвиги в студенческие годы…
   Но ты не просто жил, ты был агентом Келлера. Доносил ему обо всем, что делает Лера Согдеева, что она собирается предпринять… Но быть просто доносчиком, тебе показалось мало. К тому же ты понимал, что если наследство заграбастают Сатрап и Келлер, тебе мало что обломится, совсем мало… А может обернуться еще хуже – ведь ты свидетель, никому не нужный. А как с такими поступают, ты уже знал.
   В общем, ты посчитал, что лучше, если наследство достанется Рафе. С ним ты сможешь договориться. Но тут тоже было препятствие – Лера Согдеева…
   Знаешь, Стригин, большие деньги обладают способностью ослеплять. Они сводят с ума. Люди, которые вчера мечтали о тысяче баксов, вдруг очумевают, когда им кажется, что они могут получить миллионы. Миллиона, о котором они вчера и думать не могли, им становится мало и они готовы пойти на все, чтобы получить два… А если три!..
   Ледников покачал головой.
   – В общем, ты стал играть в свою игру – весьма сложную и запутанную. С одной стороны, ты работал на Келлера и его клиента Сатрапа. С другой – ты был заинтересован в победе Рафы, а значит, должен был помогать Лере, которая защищала его интересы. Но, просчитал ты, в какой-то момент, когда победа Рафы будет уже предопределена, Леру надо будет устранить, чтобы она ни на что не претендовала…
   – Не знаю… – облизнул пересохшие губы Стригин.
   – Я вот не знаю, кому пришла в голову идея похитить журналистку… Думаю, Лере… Такие замысловатые комбинации – ее стиль. Наверное, она что-то сказала об этом, а ты, вспомнив прошлое, организовал похищение. То ли сам, то ли с помощью каких-то отморозков, которых здесь сейчас пруд пруди… Ты слышал, как я потребовал от Леры освободить журналистку, и понял, что пора сделать это, потому что Сатрап уже не выберется из этой переделки. Во всяком случае, в ближайшие лет десять. И Лера уже только мешает. Она уже не нужна, от нее можно избавится…
   – Господи, как вы не понимаете?!..
   – Чего?
   – Все не так! То есть что-то так, а на самом деле все по-другому…
   Вдруг наверху хлопнула дверь.

   Глава 22
   Pedro fue a empujar margaritas
   Педро отправился выталкивать маргаритки (Педро умер)

   Подняв глаза, Ледников увидел, что у решетки на втором этаже стоит человек. Он не сразу узнал его. Да это было немудрено. Последний раз он видел его в Лондоне, когда обезумевший от страха и пережитого ужаса тот выл в темной комнате, сжавшись клубком, будто зародыш в утробе.
   На сей раз Рафа был в шикарном шелковом халате и пестром шейном платке. Он явно пополнел за это время, волосы его были зализаны назад, как у истинного кабальеро, и лоснились. На нездорово одутловатом лице не хватало только фатовских усиков.
   – Рафа, ты же спал! – встревоженно сказал Стригин.
   – Спал. Но проснулся. Слышу, у нас гости. Вот решил поздороваться… – Рафа уже спускался к ним по лестнице, держа руки в карманах халата.
   «Он выглядит совершенно нормальным, подумал Ледников. Только вот малоподвижный образ жизни ему на пользу явно не идет».
   Рафа подошел к ним, улыбнулся, потом вынул руку из кармана…
   Ледников не сразу понял, что в руке у него небольшой пистолет. А потом Рафа поднес пистолет к виску Стригина и нажал на курок. Стригин дернулся и с открытым ртом откинулся на спинку дивана.
   Рафа повернулся к Ледникову. Лицо у него было безумно спокойно. Безумно.
   «Если он начнет стрелять, сделать ничего нельзя, соображал Ледников. Разве что валиться на пол и попробовать нырнуть под пулю. Но все равно шансов ноль. Одна надежда, что он не такой уж опытный стрелок. Хотя черт его знает!..»
   Рафа с любопытством смотрел на Ледникова, водя дулом из стороны в сторону. Ну что – бросаться на пол башкой вперед и будь что будет?
   – Давайте-ка пойдем вон туда, – Рафа кивнул на диван у окна в другом конце громадной комнаты. – Мне нужно с вами переговорить.
   – Труп мешать не будет? – осведомился Ледников. Рафа улыбнулся:
   – Да мы недолго. Ничего с ним не случится. Но если вас смущает, то…
   Он покрутил головой, потом сдернул со столика скатерть и набросил ее на лицо Стригина.
   – Так лучше?
   «Пожалуй, с нырянием можно и погодить, – подумал Ледников. – Если бы он хотел выстрелить, то выстрелил бы сразу. Но, судя по всему, у него есть какая-то мысль, которую он хочет мне объяснить».
   Когда они уселись друг против друга – Ледников на диване, Рафа в кресле с пистолетом в руке, – последовал весьма неожиданный вопрос:
   – А вы, кажется, давно «Гамлета» не читали?
   – Давно, – не стал спорить Ледников. Тем более, что это была истинная правда.
   – Вот видите. А если бы читали, то, может быть, и нашли ошибку в ваших логических построениях…
   – Какую?
   – Во всем, что вы говорили Лере и этому… – он показал дулом на труп Стригина, – было много верного, но был изъян. Громадный, решающий!
   Рафа укоризненно покачал головой. И продолжил:
   – Так вот вернемся к нашему Гамлету… «I am but mad northnorthwest; when the wind is southerly I know a hawk from a handsaw…» Перевести?
   – Не стоит. «Я помешан только в норд-норд-вест. При южном ветре я еще отличу сокола от цапли».
   – Браво! Теперь вы понимаете?
   – Хотите сказать, что сегодня у нас южный ветер…
   – И опять браво! С вами приятно иметь дело. Надоели дураки. Но дело не только в том, что такой ветер сегодня. Дело в том, что южный ветер здесь вообще бывает куда чаще, чем норд-норд-вест… А вам это так и не пришло в голову…
   – И на старуху бывает проруха… Кстати, давно это с вами случилось?
   – Что именно?
   – Благотворное влияние южного ветра давно почувствовали?
   – Довольно. Еще в Лондоне.
   – А Лера? Она знала об этом? О ваших метаморфозах?
   – Разумеется. Собственно, это ее идея – оставаться для всех ненормальным. Мне, разумеется, вовсе не хотелось корчить из себя психа. Но она убедила меня, что так выгоднее… для нас. Вы же знаете, она умела плести комбинации.
   «Знать одно, а вот разгадывать – совсем другое», – подумал Ледников. Но пора было двигаться дальше.
   – И все-таки я не понимаю ваших отношений, – сокрушенно признался он. – Ну, ладно, когда вы, скажем так, нездоровы, при норд-норд-осте… Она опекает вас, защищает ваши интересы. А вот при южном-то ветре? Кем она была для вас?
   Рафа посмотрел на него высокомерно. И так же высокомерно сказал:
   – Она была единственной женщиной, которую я любил.
   – Ага, – недоверчиво протянул Ледников. Рафа дернулся, словно ужаленный.
   – Вам этого не понять.
   – Признаться, понять это нелегко. Ведь она как-то рассказала мне, что вам – еще до того, как задул нордост, – хотелось просто поиметь ее… Вам это было очень нужно – поиметь любовницу своего отца. И вообще поиметь кого-то – это было самое большое удовольствие для вас, подлинная радость и наслаждение. Причем сделать это надо было так, чтобы еще унизить человека, нагадить ему в душу…
   Говоря это, Ледников внимательно следил за Рафой. Нужно было понять, насколько он владеет собой. Сначала его лицо окаменело, а потом исказилось судорогой. Но он справился с собой.
   – Мало ли какие комплексы мучают юнца! Юношеские фантазии бывают удивительно мерзкими. Вспомните свои. Ну!.. Что вам хотелось тогда?..
   – Сейчас речь не обо мне.
   – Ага! – торжествующе ухмыльнулся Рафа. – Боитесь признаваться. Ну да ладно, черт с вами! А что касается Леры. Да, поначалу мне хотелось сделать ей больно, потому что она просто не замечала меня. Я был для нее никем. Но потом все переменилось. Она стала для меня единственным близким человеком. Единственным! Последним! Мы строили с ней планы, мечтали путешествовать после получения наследства… Но потом появился этот мерзавец адвокат с предъявой от Сатрапа…
   – Кстати, вы знаете, что Сатрап вполне мог быть причастен к убийству Олега Согдеева – отца Леры?
   – Догадывался. Как вы сами понимаете, мой отец мне об этом не говорил. Как и о своей роли в этой истории.
   – А Лера? Она это подозревала?
   – Что именно?
   – Что вы – сын убийцы ее отца? Что он сделал это руками Сатрапа?
   – Она была слишком умна, чтобы не думать о таком раскладе. Но ведь прямых доказательств не было. Даже ваша прокуратура ничего не доказала.
   – И тогда вы вступили в борьбу с Сатрапом и Келлером…
   – Разумеется. Что мы должны были отдать им деньги? Вернее, мои деньги.
   – Скажите, похищение журналистки – ваших рук дело? Лера буквально клялась мне, что она не имеет к этому отношения.
   – А, – отмахнулся Рафа. – Какая разница! Она как-то сказала, что если бы эту журналистку похитили, то все подозрения пали бы на Сатрапа и тогда ему не поздоровилось бы. А я запомнил.
   – И кто это сделал? Стригин? Как специалист по похищениям?
   – Да нет, он мог только следить и доносить. Мне доносить про Леру, Келлеру – про нас с Лерой… Здесь, в Испании, есть люди, которые работали в службе безопасности банка отца, когда я был еще школьником. Это профессиональные ребята, я обратился к ним. Сначала они не хотели с этим связываться. Не хотели рисковать своей спокойной испанской жизнью. Но когда узнали, что журналистку надо просто похитить и спрятать на несколько дней, не причиняя никакого вреда здоровью, согласились. Работа-то плевая – усыпить и спрятать в подвале, а потом выпустить.
   Рафа вдруг насупился. Он прикусил губу, глаза его беспокойно стали шарить по комнате. «Уж не северный ли ветер задул», – подумал Ледников.
   Пора было что-то предпринимать. Рафа не зря стрелял Стригину в висок. Вложи Стригину пистолет в руку и нарисуется весьма убедительная картина самоубийства. Как в нее вписать Ледникова? Очень просто – пристрелить из того же пистолета. А потом вызвать полицию и сказать, что был наверху, услышал шум, выстрелы, спустился вниз, а тут два трупа… Полиция не станет особо разбираться, что тут делали эти русские, от которых в последнее время столько хлопот. Наверняка, не поделили какие-то грязные деньги. В результате один убил другого, а потом застрелился сам – русская душа, как известно, загадочна и темна. А больше в доме никого не было. Не подозревать же бедного сумасшедшего, который все это время находился наверху, потому что уже второй день чувствует себя особенно плохо – у него обострение душевной болезни.
   План, пожалуй, не безупречный, но для сума сшедшего вполне даже ничего. Да и какая Ледникову разница, поверит в эту историю испанская полиция или нет, если он уже получит пулю, а то и не одну, потому что начинающий заводиться и злиться Рафа вряд ли обойдется одним выстрелом. Будет палить по-женски – пока патроны не кончатся.
   – А знаешь, ведь это ты убил ее, – с ненавистью глядя на Ледникова, сказал Рафа. – Да-да, именно ты.
   – Вот как, – вежливо удивился Ледников. Оказывается, они уже перешли на ты.
   Судя по ходу мысли и тону Рафы, дело двигалось к развязке. Прежде чем начать стрелять, ему еще надо почувствовать себя правым. Странная мысль для закоренелого мерзавца. Ну да душа человеческая – потемки.
   – И как же я это сделал?
   – Ты разрушил нашу жизнь. Она была единственным человеком, которому я мог доверять. Единственным! Самым близким. Как и я для нее.
   – Ну…
   – Что ну?!.. Не веришь. А ты поверь! Да, вот так все повернулось. Мы были врагами, а потом оказалось, что нас только двое. Только двое – и страшный мир вокруг. Где мать, моя мать, ненавидит своего сына!.. А потом объявился ты, и она стала другой. Она стала другой. Я чувствовал, что она уже не принадлежит только мне, что другой человек занимает ее мысли. Да она и не могла это скрыть. Она стала проговариваться. Стала убеждать меня, что ты нам поможешь… Но я-то видел, что она уходит, закрывается, что она уже не моя… И на кой мне эти миллионы, если она уже чужая! А потом Стригин рассказал мне, что она была у тебя ночью и чем вы занимались… Вот тогда я и решил! Сначала я хотел, чтобы ты просто убрался отсюда. Для этого мы наехали на твоих родителей, чуть не утопили их. Но ты все никак не хотел угомониться.
   «Отец тогда был прав», – невольно отметил про себя Ледников.
   – Я понял, что она может расколоться. Во всем признаться тебе. И тогда я нанял людей…
   – Ты приказал ее изнасиловать перед смертью?
   Рафа неестественно расширившимися зрачками уставился на него:
   – Если бы не ты, она была бы живой!
   И сейчас. Ледников издевательски захохотал.
   – Сынок, не рассказывай мне басни, – зло сказал он, с презрением глядя Рафе в глаза. – Кого ты хочешь обмануть! Меня? Или себя?.. И все равно не поверю ни одному твоему слову. Все это вранье. Что я не знаю вашу породу? И про тебя я знаю слишком много, чтобы ты мог меня развести на эти слюнявые сказки! – Ледников даже смачно сплюнул на ковер. Демонстративно.
   – Такие, как ты, не способны любить! Она была просто нужна тебе. Потому что она боролась за твои деньги. И вообще без нее твоя мамочка давно упрятала бы тебя в сумасшедший дом… Но ты никогда не доверял ей до конца! Никогда. Ты не мог поверить, что человек может любить другого и жертвовать всем ради него. Потому что сам на это не способен. Ты все время был уверен, что она притворяется, обманывает тебя… Что когда вы получите деньги, она украдет их и скроется. И знаешь, почему ты так думал?
   Рафа неотрывно смотрел на него безумными глазами. Рука его, сжимавшая пистолет, тряслась, на лбу выступили капли пота.
   – Ты думал так, потому что знал – тебя не за что любить. Тебя можно только ненавидеть или бояться.
   – Нет, я верил, что мы с ней…
   – Да никогда ты не верил в это! Ты только и ждал момента, когда можно будет избавиться от нее! Ты рассчитывал сделать это после суда по наследству. Хотел избавиться от нее, когда получишь деньги!
   – Нет, – промычал Рафа. – Нет!
   – Да! – злорадно протянул Ледников. – Да. Не знаю только, как бы ты это сделал… Выгнал на улицу без гроша? Или предложил пойти в прислуги за копейки? А? Так что ты придумал? Что ты приготовил для нее? Для единственной женщины, которая тебя пожалела?
   Рафа смотрел на Ледникова выпученными глазами, на губах его выступила пена.
   – А-а-а… – негромко завыл он. Завыл так, как выл тогда, в Лондоне.
   Вой его становился все громче. Он выл и мотал головой из стороны в сторону, как заведенный, уставившись в потолок. Руки его бессильно упали по сторонам, пальцы разжались, и пистолет вывалился на ковер.
   Ледников встал и отбросил его ногой в сторону. На всякий случай.
   Какое-то время он смотрел на Рафу, потом отошел к окну.
   Он вдруг ощутил страшную усталость. Слава богу, его расчет оказался верен. Прежде чем Рафа начнет стрелять, надо было просто довести его до такой степени злобы, чтобы больная психика его не выдержала. Нужно было, как во время пытки испанским сапогом, забивать клинья в его сознание все глубже и глубже… Пока оно не сломается. Конечно, тут был риск. Ведь Ледников не знал, в каком состоянии психика Рафы находится на самом деле и что она способна выдержать. Но другого выхода просто не было.
   В конце концов, он не Господь Бог, чтобы по своему желанию вызывать северный ветер.

   Глава 23
   En dia de juicio
   В судный день

   Как сообщает наш корреспондент Нурия Жоффрен, во вторник Национальная судебная палата Испании огласила приговор по одному из дел «русско-грузинской мафии», главным фигурантом которого является гражданин Грузии Георгий Арчилов, которого в материалах следствия называют вором в законе по кличке Сатрап. Этот влиятельный криминальный авторитет обвинялся в отмывании денег и участии в организованной преступной группе. Схожие обвинения были предъявлены и другим подсудимым. Всего по делу проходили восемь человек, в том числе адвокат Арчилова россиянин Аркадий Келлер. Последнего, несмотря на все заверения, что он прибыл в Испанию, чтобы защищать интересы своего клиента, тоже обвинили в отмывании денег.
   Однако доказать это в суде не удалось, и адвоката Келлера полностью оправдали. Зато его клиент Арчилов был приговорен к семи годам лишения свободы. Ближайший помощник преступного авторитета Олег Красавин – к четырем годам.
   Наш корреспондент Нурия Жоффрен отмечает, что обвиняемого Арчилова признали виновным только в отмывании денег, суд посчитал, что его членство в преступной группировке не доказано. Следствие обвиняло Арчилова в том, что он организовал преступную группу, которая через сеть созданных в Испании компаний отмывала средства, полученные преступным путем. Источником нелегальных доходов был, по мнению следствия, игорный бизнес, контрабанда наркотиков и оружия, «крышевание» – криминальная защита интересов предпринимателей в различных сферах экономической деятельности, вымогательство и похищения людей в России и других странах бывшего СССР. Все остальные фигуранты дела и были членами этой группировки.
   В деле фигурировали еще трое граждан Испании, которые за взятки помогали преступным операциям.
   При этом, как с возмущением отмечает Нурия Жоффрен, вероятнее всего, преступник Арчилов, которого скандально выпустили до суда под залог, в испанскую тюрьму уже не попадет – ему зачтут четыре года, уже проведенные в следственном изоляторе, и просто выдворят из страны. В то время как одного из его подельников, причастного к отмыванию незаконно полученных доходов, в России осудили реально к девяти годам лишения свободы.
   «Да, эту поклонницу сарданы так просто не остановишь», – подумал Ледников. С сайта каталонской газеты, на который он после возвращения из Испании повадился заглядывать, на него смотрели пылающие, неумолимые глаза Нурии Жоффрен.
   А потом позвонил художник Тимофей и сообщил, что с ним только что связалась по скайпу «наша боевая каталонская подруга», как он выразился, и завтра она прилетает в Москву. И, кстати, специально спрашивала, сможет ли она увидеть сеньора Ледникова.
   – Она сказала, что ей надо что-то у тебя уточнить относительно какого-то наследства, – объяснял явно подвыпивший художник. – Что там за испанское наследство, а? Про какого-то сумасшедшего сатрапа мне что-то объясняла… Я так ничего и не понял. Ты уж разберись, а? А то она житья не даст. Она девка крутая. Я ее даже боюсь немного.
   «Вот и еще одна las Meigas на мою голову свалилась», – подумал Ледников. И не очень-то огорчился…

Александр Звягинцев Испанский сапог

Глава 2 Aguzar las pasiones Разжигать страсти

Глава 3 Vaya tios! Знай наших!

Глава 4 Porier sal en la mollera Насыпать соль на затылок (Вправлять мозги)

Глава 5 Anndar a monte Идти горой (Пойти по плохой дорожке)

Глава 6 Cacarear у no poner huevos Кудахтать и не нестись (Наобещать с три короба)

Глава 7 Anqui el que no corre vuela Здесь тот, кто не бежит – летит (простаков нет)

Глава 8 Claro como el agua de xochimilco Чист как сажа

Глава 9 Dar gato por liebre Дать кота вместо зайца

Глава 10 A todo trance Любой ценой

Глава 11 Toro corrido Бык, который участвовал в корриде (стреляный воробей)

Глава 12 Ahi, fue troya Это была Троя (ну и пошло-поехало)

Глава 13 Baile de negros Танец негров (драка)

Глава 14 Caer como una bomba Упасть, как бомба

Глава 15 El asunto tiene muelas Дело имеет коренные зубы (это дело нешуточное)

Глава 16 Parte del leon Часть для льва (львиная доля)

Глава 17 Cabeza de turco Голова турка (козел отпущения)

Глава 18 Martillar en hierro frio Бить молотом по холодному железу

Глава 19 El corazon no es traidor Сердце – не предатель

Глава 20 Andar con rodeos Ходить кругами (ходить вокруг да около)

Глава 21 Garbanzo negro Черный горох (паршивая овца)

Глава 22 Pedro fue a empujar margaritas Педро отправился выталкивать маргаритки (Педро умер)

Глава 23 En dia de juicio В судный день

Александр Звягинцев
Испанский сапог

Глава 2
Aguzar las pasiones
Разжигать страсти

Глава 3
Vaya tios!
Знай наших!

Глава 4
Porier sal en la mollera
Насыпать соль на затылок (Вправлять мозги)

Глава 5
Anndar a monte
Идти горой (Пойти по плохой дорожке)

Глава 6
Cacarear у no poner huevos
Кудахтать и не нестись (Наобещать с три короба)

Глава 7
Anqui el que no corre vuela
Здесь тот, кто не бежит – летит (простаков нет)

Глава 8
Claro como el agua de xochimilco
Чист как сажа

Глава 9
Dar gato por liebre
Дать кота вместо зайца

Глава 10
A todo trance
Любой ценой

Глава 11
Toro corrido
Бык, который участвовал в корриде (стреляный воробей)

Глава 12
Ahi, fue troya
Это была Троя (ну и пошло-поехало)

Глава 13
Baile de negros
Танец негров (драка)

Глава 14
Caer como una bomba
Упасть, как бомба

Глава 15
El asunto tiene muelas
Дело имеет коренные зубы (это дело нешуточное)

Глава 16
Parte del leon
Часть для льва (львиная доля)

Глава 17
Cabeza de turco
Голова турка (козел отпущения)

Глава 18
Martillar en hierro frio
Бить молотом по холодному железу

Глава 19
El corazon no es traidor
Сердце – не предатель

Глава 20
Andar con rodeos
Ходить кругами (ходить вокруг да около)

Глава 21
Garbanzo negro
Черный горох (паршивая овца)

Глава 22
Pedro fue a empujar margaritas
Педро отправился выталкивать маргаритки (Педро умер)

Глава 23
En dia de juicio
В судный день