-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Виктор Суворов
|
| Беру свои слова обратно
-------
Виктор Суворов
Беру свои слова обратно
© Виктор Суворов, 2004, 2012.
© ООО «Издательство «Добрая книга», 2012 – издание на русском языке, оформление.
//-- * * * --//
Путеводитель по книге
Вместо предисловия. Единственный?
Кто привел Советский Союз к победе в Великой Отечественной войне? – Был ли Жуков единственным заместителем Сталина? – Как Сталин захватил власть в стране. – Подлинное место Жукова в иерархии власти Советского Союза.
Глава 1. Честность с оговорками
«Большая правда о войне» маршала Жукова. – Эволюция взглядов Жукова на историческую правду о войне в тринадцати изданиях его мемуаров. – Как «Воспоминания и размышления» переписывались с учетом изменения политической конъюнктуры.
Глава 2. Об истинных взглядах великого полководца
Как в СССР создавались военно-исторические мемуары. – Разгром Красной Армии в первые месяцы войны как самая страшная и самая грандиозная катастрофа в истории войн. – Почему Жуков ушел с поста начальника Генерального штаба. – «Душа его христианская»: самый кровавый полководец в истории человечества, военный преступник, душегуб, вор, мародер и многоженец оказывается глубоко верующим человеком. – Дочь Жукова Мария Георгиевна «находит» новые варианты первоначальной рукописи воспоминаний отца.
Глава 3. О безмозглой армии
Жуков передает функции Генерального штаба Центральному Комитету КПСС. – Так кто же на самом деле руководил вооруженными силами страны в годы войны? – Из интернационалистов в патриоты: как изменилась коммунистическая пропаганда, когда вместо «освободительной» война стала «отечественной».
Глава 4. Как Жуков пытался доложить обстановку
Журнал записи лиц, принятых И. В. Сталиным, как свидетельство грандиозной подготовки к великой войне. – С кем и как работал Сталин. – Сколько времени Жуков и другие военачальники провели в кабинете Сталина в последние предвоенные месяцы.
Глава 5. Еще раз о глупом Сталине
Чем занимались в Генеральном штабе и чем занимались в Центральном Комитете. – Как Жуков и соавторы его мемуаров ухитрились воспеть руководящую роль партии в войне и одновременно втоптать в грязь Сталина, эту партию возглавлявшего.
Глава 6. Так о войне не писал никто!
Успехи советской военной разведки в предвоенные годы. – Доклады начальника Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова руководству страны. – Ложные сведения или неверные выводы? Почему советские вожди «прозевали» вторжение германских войск. – Кто в руководстве СССР должен был реагировать на сообщения военной разведки о подготовке вторжения Германии.
Глава 7. Жуков и советская военная разведка: кто виноват?
Главная цель поездки заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии Голикова в Великобританию в июле 1941 года в качестве главы советской военной миссии. – Как Голиков оценивал обстановку в своих докладах руководству Советского Союза. – О чем Жуков докладывал Сталину.
Глава 8. Не подмахни!
Жуков отрицает свою вину в разгроме Красной Армии летом 1941 года. – Кому подчиняется военная разведка. – Что мог сделать Жуков, имея информацию о готовящемся нападении, и что он обязан был сделать в сложившейся ситуации. – Жуков путается в показаниях.
Глава 9. С опорой на документы
Почему в нашей стране нет и никогда не будет правдивой истории Великой Отечественной войны. – Прикрытие позорных поражений и преступлений командования подвигами солдат как любимый прием фальсификаторов военной истории. – Тотальная ложь в сообщениях Совинформбюро в первые месяцы войны: сладкие речи о небывалых победах и чудесах героизма, и никакой информации об огромных потерях и поражениях. – Последствия лжи и обмана: полная дезориентация и потеря доверия к верховному командованию со стороны бойцов и командиров, видевших, что на самом деле творится на фронте. – Последствия потери доверия к командованию: массовая добровольная сдача в плен кадровой Красной Армии в первые месяцы войны. – Как историю войны шлифовали до слепящего блеска: героизация обороны Брестской крепости. – Брестская крепость как шедевр фортификации.
Глава 10. Героический позор
Группировка частей и соединений Красной Армии, дислоцированная в Бресте, и противостоявшие им части вермахта: анализ соотношения сил. – Удивительные события: как германская пехотная дивизия за три часа разгромила советскую танковую дивизию, находившуюся в предельно выгодном положении. – Почему обороной крепости командовал капитан и где в это время находились генералы. – Причины разгрома советских войск в районе Бреста.
Глава 11. Кто и как готовил оборону Бреста
Почему конвойный батальон НКВД оказался расположенным ближе к границе, чем пограничники. – Стратегическое положение Бреста и как его можно было использовать. – Почему центральный госпиталь Западного особого военного округа оказался в двух шагах от границы. – Кто отвечал за выбор мест дислокации тыловых частей и служб. – Как огромную крепость с внешним периметром 45 километров смогли окружить за несколько часов. – Введение в фортификацию на примере Брестского укрепленного района. – Организация обороны укрепленного района. – Сказки об «одной винтовке на троих»: дело не в нехватке оружия, а в планировании. – Захват Кобрина «в связи с отсутствием на тыловых оборонительных рубежах заблаговременно развернутых резервов».
Глава 12. Измена?
Как неприступная крепость стала мышеловкой. – «Героическая оборона» Брестской крепости как следствие чудовищных просчетов в планировании и подготовке к обороне. – Чем занимались бойцы и командиры советских армий на западе страны в последние предвоенные месяцы. – Жуков об обороне Бреста: во всем виноват генерал Павлов. – Ложь о генерале Павлове. – Вклад Дмитрия Григорьевича Павлова в развитие танковых войск Красной Армии.
Глава 13. Во всем виноват Военторг
Пять фронтов и три флота Первого стратегического эшелона Красной Армии. – Сверхмощная 10-я армия Западного фронта на острие Белостокского выступа. – Сила и слабость 10-й армии. – Разгром Западного фронта в первые дни войны и его причины. – Назначение виновников поражения Западного фронта. – Расстрел командования Западным фронтом во главе с командующим фронтом генералом Павловым. – Кто же на самом деле должен нести ответственность за разгром Западного фронта: ищем подлинных виновников. – Жуков о страхах Сталина.
Глава 14. Как Жуков будил Сталина
Реконструкция и анализ действий Жукова и Сталина в последние часы перед нападением Германии на СССР. – Директива № 1: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». – О сообщениях перебежчиков.
Глава 15. Необычайное путешествие в Тернополь
Директива № 3 о переходе советских войск к контрнаступательным действиям с выходом на территорию противника как смертный приговор Красной Армии и Советскому Союзу. – Под преступной Директивой № 3, подставившей под гитлеровский топор миллионы людей, нет подписи Сталина, но есть подпись Жукова. – Фантастическая версия поездки Жукова в Тернополь в первый день войны придумана им, чтобы уйти от ответственности за катастрофические события июня 1941 года.
Глава 16. Наступление или контрнаступление?
Полный текст Директивы № 3 и анализ последствий ее исполнения в войсках. – 23 июня 1941 года Красная Армия, вступив в неорганизованные встречные сражения вместо того, чтобы измотать врага в оборонительных боях, получила второй сокрушающий удар. – Жуков выкручивается. – Разумным ответом на вторжение Гитлера в сложившейся ситуации могли быть только оборонительные действия советских войск на главных направлениях.
Глава 17. «Кто захочет класть свою голову?»
Преступные приказы Жукова, выполнение которых обернулось гибелью кадровой армии. – Миф о том, что германскую армию можно было спровоцировать на вооруженное столкновение: если план войны введен в действие, войну не остановишь, а если не введен, ничто не заставит армию начать войну. – «Вертикаль власти» в Красной Армии на момент начала войны. – О долге солдата и о долге начальника Генерального штаба. – Цена, которую страна и народ заплатили за малодушие Жукова.
Глава 18. У него не было полномочий!
Противоречивые требования Директивы № 1. – Война или провокация? – В войсках требуют разрешить открыть огонь. – Подвиг командующего Западным фронтом генерала Павлова: он отказывается подчиняться запретам Генерального штаба и разрешает войскам отвечать огнем на огонь противника. – Жуков снова не виноват. – Аналогичная ситуация с приказом о геноциде населения Украины ровно через 3 года. – Пора прекратить разговоры о том, что Красная Армия якобы принесла народам Европы свободу: если советский народ сам сидел за колючей проволокой, то кому и какую свободу мог принести другим народам самый кровавый режим в истории человечества? – Государственный переворот, совершенный Жуковым в 1957 году, и противостояние Жукова и Хрущёва.
Глава 19. В чем виноват генерал армии Павлов?
Маршал Советского Союза Григорий Иванович Кулик и генерал армии Дмитрий Григорьевич Павлов как главные антиподы Жукова, выбранные коммунистической пропагандой, чтобы подчеркнуть светлый образ маршала Победы. – Безосновательность обвинений со стороны Жукова в адрес Павлова. – Все остальные вышли из пламени не опаленными. – Иерархия в управлении войсками Красной Армии: кто и какие решения принимает. – Мифы о «гениальных предвидениях» и «интуиции» Жукова. – Стратегические ошибки Жукова в организации действий Красной Армии по обороне страны.
Глава 20. Войны, товарищи, не будет!
Почему генерал армии Павлов оказался в театре вечером 21 июня 1941 года. – Кто и зачем в массовом порядке в июне 1941 года отправлял столичных и провинциальных артистов на гастроли в войска, стоявшие на западных границах. – Решение Сталина от 21 июня 1941 года о развертывании пяти фронтов как заключительный этап процесса подготовки к войне. – Тайное развертывание Западного фронта на базе Западного особого военного округа. – Свидетельство генерал-майора И. Н. Руссиянова. – Планы Гитлера и планы Сталина.
Глава 21. О заслугах Павлова и Кулика
Сказки о генерале Павлове в исполнении советской пропаганды: ложь, шитая белыми нитками. – Роль Маршала Советского Союза Кулика в развитии артиллерии Красной Армии. – Подробнее о роли Павлова в развитии советского танкостроения и танковых войск Красной Армии. – Советские танки КВ-1 и Т-34 как воплощение самых передовых конструкторских идей танкостроения своего времени.
Глава 22. О невероятной «прозорливости» Жукова
Спас ли Жуков Ленинград осенью 1941 года? – О количестве танков у СССР и Германии на 22 июня 1941 г. – Вторжение Советского Союза в Иран в августе 1941 года. – Кто руководил обороной Ленинграда. – Как мудрый Жуков «предвосхитил» коварные замыслы Гитлера до того, как они возникли. – Сталин снимает Жукова с должности начальника Генерального штаба и отправляет командовать Резервным фронтом. – Провал операции Жукова под Ельней. – Обстановка на Ленинградском фронте осенью 1941 года. – Как Сталин назначал Жукова командовать Ленинградским фронтом.
Глава 23. Как Жуков спасал Ленинград в 1941 году
Было ли положение Ленинграда безнадежным? – Трудно ли было взять Ленинград штурмом? – Как была организована оборона Ленинграда. – В 1941 году Ленинград был самым укрепленным городом мира, его невозможно было взять штурмом. – Как Сталин оценивал вероятность захвата Ленинграда немцами? – Тяжелое положение группы армий «Север», наступавшей на Ленинград. – У германской армии не было сил для штурма Ленинграда.
Глава 24. Как Жуков принимал Ленинградский фронт
«Правдивый» рассказ Жукова о том, как он предотвратил сдачу Ленинграда, вовремя вмешавшись в совещание Военного совета фронта. – Об истинных причинах смены Сталиным командования Ленинградского фронта в сентябре 1941 года. – Передача фронта от одного командующего другому: процедуры, вымыслы Жукова и историческая правда. – Почему в своих мемуарах Жуков «рвался» в Ленинград хоть на денек, хоть на два пораньше в обход официального приказа Сталина. – Судьба великого города была решена без Жукова.
Глава 25. Сказ о сорока боекомплектах
«Откровения» Жукова в беседах с Константином Симоновым. – Как разместить по сорок боекомплектов на кораблях Балтийского флота. – Действия Балтийского флота в обороне Ленинграда. – Почему Жуков не планировал сухопутную оборону баз военно-морского флота на Балтике.
Глава 26. Как Жуков приказы Сталина отменял
О форме приказов. – Кому подчинялся командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц. – Кто отдал приказ минировать корабли Балтийского флота. – Детали операции по минированию кораблей. – Появление Жукова в Ленинграде ничего не изменило и изменить не могло.
Глава 27. Спаситель или душегуб?
Версия Жукова: спасая Ленинград, Жуков спас и Москву, не позволив Гитлеру бросить штурмовавшие Ленинград дивизии на московское направление. – Планировал ли Гитлер штурм Ленинграда? – Стратегические и тактические ошибки Жукова в организации обороны Ленинграда. – Как работала разведка Ленинградского фронта. – Почему Жуков не верил донесениям разведки и к чему это привело. – Провал операции Жукова на Ораниенбаумском плацдарме. – Операции Жукова, закончившиеся провалом, советские историки называют «отвлекающими внимание противника». – Жуков воевал так, что потери могли исчисляться только миллионами. – Реальная возможность предотвращения блокады Ленинграда, которой не воспользовался Жуков в сентябре 1941 года.
Глава 28. Стратег на переломе
Официальная периодизация Великой Отечественной войны. – Как великий русский полководец Жуков управлял войсками и «вдохновлял» их на подвиги во славу Родины. – Где находился и что делал Жуков во время Сталинградской битвы. – Бездарная «отвлекающая» операция Жукова в районе Ржева, на которую было выделено больше сил, чем на окружение германских дивизий под Сталинградом. – Упущенный шанс Сталина закончить войну к 1943 году: несостоявшееся окружение четырех германских армий в ноябре 1942 года. – Изменение официальной периодизации войны с целью «приплести» Жукова к решающему перелому в войне.
Глава 29. Как маршал Жуков собирался советоваться с полковником Брежневым
Оценка мемуаров Жукова советскими историками и военачальниками. – Можно ли было уклониться от написания мемуаров в обстановке, когда нельзя говорить всю правду? – С пламенной любовью к дорогому Леониду Ильичу: как заместитель Верховного главнокомандующего Маршал Советского Союза Жуков ужасно хотел найти начальника политотдела 18-й армии полковника Брежнева, чтобы посоветоваться с ним. – Как Брежнев попал в мемуары Жукова.
Глава 30. Арифметика маршала Победы
Карты в воспоминаниях Жукова. – Одиннадцать пропавших армий. – Как Жуков пытался доказать, что у Советского Союза не было сил для отражения германского нападения. – «На западных границах Советского Союза 22 июня 1941 года находились 170 дивизий и 2 бригады»: ложь Жукова, кочующая теперь из книги в книгу. – 42 бригады, о которых «забыл» «величайший полководец» Жуков. – «Количественное превосходство войск врага… в 5–6 и более раз, особенно в танках, артиллерии, авиации». – Знал ли Жуков, сколько танков и самолетов было в Красной Армии?
Глава 31. Как Жуков добивался исполнения своих приказов
Создание культа Жукова после свержения Хрущёва в 1964 году. – Жуков о романе Александра Чаковского «Блокада». – Как Жуков «убеждал бойцов и командиров, взывая к их патриотическим чувствам». – Приказы Жукова о расстрелах за три недели командования Ленинградским фронтом. – Верный ученик военного преступника Тухачевского: шифрограмма Жукова № 4976 о взятии в заложники членов семей своих подчиненных. – Привычки Жукова в период командования Западным фронтом. – Как Жуков разоблачал зверства Сталина после смерти вождя. – Диагноз: шизофрения.
Глава 32. Жуков о себе
«Подвиги» маршала Жукова и их свидетели. – Почему Сталин не наградил командующего Западным фронтом генерала армии Жукова за участие в сражениях под Москвой. – Поразительная эрудиция и поистине ленинская скромность Жукова. – «Что ни дурак, то выпускник академии». – Кто лучше командовал – грамотные или безграмотные? – Сказки о том, как Сталин и Хрущёв собирались вернуть Жукова на вершины власти, да не успели. – Борьба за власть в руководстве Советского Союза в 1952–1964 годах и окончательное поражение Жукова. – В каких санаториях отдыхал отставной маршал Жуков.
Глава 33. Жуков на работе и на отдыхе
Жуков в 1939 году на Халхин-Голе: 600 расстрелов за 104 дня военных действий. – Как Жуков командовал Киевским особым военным округом в 1940 году: свидетельство И. Л. Дегина. – «Основным занятием Жукова во время войны было упоение своей бесконтрольной властью». – Победные рапорты Жукова о взятии Синявина и Берлина далеко опережали реальные события. – Пролетарское хамство маршала Победы: свидетельства очевидцев. – Жуков на пирах и в кругу собутыльников.
Глава 34. О генерале Власове
Рассказ Жукова о службе с Власовым и о его пленении. – О командирских способностях генерала Власова. – Мог ли Жуков в 1941 году сместить Власова с должности командира дивизии? – Трагедия 2-й ударной армии. – О предателях и предательстве. – Кому служил Ленин. – Выбор генерала Власова. – Кого считать эталоном мерзости.
Глава 35. О клятвах, верности и предательстве
О предателях Советского Союза. – Кого же предал Власов? – Изменившие Советскому Союзу. – «А что лично ты сделал для спасения Советского Союза в 1991 году?» – Если преступный режим надо менять, ему приходится изменять.
Глава 36. О слезах, походно-полевых женах и собственном достоинстве
Рассказ Жукова о расправе над Лаврентием Берией: «Уж когда доведется умереть, прими смерть достойно!» – О поведении Жукова в критических ситуациях. – Скупые слезы маршала Победы. – «Походно-полевые жены». – Как Жуков боролся с развратом в армии. – Женщины Жукова. – За что старший лейтенант Лидия Владимировна Захарова была награждена орденами Красной Звезды и Красного Знамени. – «Морально-бытовое разложение» или «высокие чувства, вдохновляющие на подвиги и свершения»? – А стоило ли Жукову рваться на съезд партии?
Глава 37. Как Жуков идеологическим врагам угодил
Мемуары Жукова – настоящий подарок идеологическим врагам и фальсификаторам истории. – Берегись, когда тебя хвалит враг. – Свидетельства нашей «неготовности» к войне. – Сколько же танков было у Советского Союза и у Германии на момент начала войны, и какие это были танки. – Чего же еще не хватало СССР для полной готовности к войне при шестикратном превосходстве над Германией в количестве танков? – Воспоминания маршала Жукова – клевета на советский народ и его армию. – Кому и зачем нужны небылицы о «неготовности» Советского Союза к войне. – Жуков не был ни великим, ни полководцем.
Вместо предисловия
Единственный?
Итог этой войны виден в любой деревне. В деревне – потому что там все обнаженнее и уязвимее, чем в городе, и сколько бы горя ни принесла нам революция, Гражданская война и коллективизация, окончательно добила деревню, а значит, Россию, победоносная Вторая мировая война. В свое время было много сетований, отчего не написана новая «Война и мир». А вот оттого и не написана, что писать бы пришлось о победе ценой уничтожения собственного народа.
Алексей Варламов. Литературная газета. 18–24 июня 2003 г.
//-- 1 --//
Легенды о Маршале Советского Союза Жукове неисчислимы. Есть среди них и такая: в деле руководства войной был он у Сталина единственным заместителем.
Миру давно внушили, что Сталин был глуп и труслив, что военного дела не знал, войной или вообще не руководил, или руководил по глобусу. А раз так, кто же командовал? Вот и выходит, что к Берлину Красную Армию привел не Верховный главнокомандующий, а его единственный заместитель.
Был, говорят, во время войны такой случай. Поднесли Жукову на подпись документ, а должность указали ошибочно: первый заместитель Верховного главнокомандующего. Тут великий полководец как рыкнет, как ножкой топнет: я не первый заместитель! Я – единственный!
Всем нам велено этим случаем восторгаться: мол, суров был Георгий Константинович, но так ведь война точности требует, – незачем Жукова первым заместителем обзывать, если у Сталина других заместителей не было.
Некто Игорь Николаев этим случаем восхитился и написал статью о Жукове, которую так и озаглавил: «ЕДИНСТВЕННЫЙ» (Журнал «Звезда». 2000. № 5. С. 119–142).
И эта статья, и официальная мифология государства российского рисует Сталина придурком, а Жукова Георгия Константиновича – самородком, умницей, спасителем Отечества, великим гением, ясным солнышком без пятнышек. И случай этот подается так, чтобы каждого навести на мысль о том, что Жуков был не просто единственным заместителем Сталина, но и единственным спасителем страны.
Эхом отзываются на это западные историки. Название одной из зарубежных книг завораживает: «Маршал Жуков: человек, который сокрушил Гитлера» [1 - Albert Axel. Marshal Zhukov: The Man Who Beat Hitler. Longman, 2003.]. Смысл тот же: ЕДИНСТВЕННЫЙ!
Давайте же возрадуемся. Давайте пропоем хвалу Маршалу Советского Союза Жукову – спасителю Отечества, единственному заместителю Сталина, а потом спросим: да так ли это? Давайте внимательно посмотрим на окружение Сталина – может быть, помимо Жукова найдем и других заместителей.
//-- 2 --//
В ходе войны Сталин занимал несколько должностей:
1. Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии;
2. Председатель Совета Народных Комиссаров СССР;
3. Председатель Государственного Комитета Обороны;
4. Председатель Ставки Верховного Главнокомандования;
5. Верховный главнокомандующий Вооруженными Силами;
6. Народный комиссар обороны.
Сталин один – должностей шесть. На разных должностях у Сталина были разные заместители.
Главная должность Сталина с 4 апреля 1922 года – Генеральный секретарь Центрального Комитета ВКП(б). Главный механизм власти – Учраспред, он же – Орграспред, он же – ОРПО, он же – УК секретариата ЦК.
После Гражданской войны соратники Ленина, распихивая друг друга, рвались к власти. Они считали, что трон Ленина достанется тому, кто победит в бесконечном соревновании по краснобайству и словоблудию.
Сталин тем временем, не вступая в дебаты, взял контроль над лавочкой под вывеской Учраспред. Ленин первым сообразил, что это означает.
Учраспред – это неприметная со стороны контора в составе секретариата Центрального Комитета партии.
Нет, нет, это не тот отдел, который руководил подготовкой Мировой революции. И вовсе не тот, который вырабатывал стратегическую линию борьбы мирового пролетариата. И даже не тот, который был призван блюсти чистоту марксистско-ленинского учения.
Учраспред – это рутина.
Учраспред – это серенькие чиновники, которые перекладывали с полки на полку столь же серенькие папочки.
Учраспред – это учет и распределение кадров.
Сталинский Учраспред решал, какого партийного деятеля выдвинуть, а какого задвинуть, кого поднять, а кого опустить, кого вызвать из белорусского местечка Блудень и направить в Киев, а кого из просторного кабинета в Питере бросить на ответственейшую работу в город Кобеляки под Полтавой, в город Пропойск (ныне – Славгород) или в село Большая Грязнуха Саратовской губернии [2 - Богат русский язык. Чего в нем только нет! Все эти географические названия выдуманы не автором, а русским народом. Части и соединения Красной Армии часто получали почетные наименования в честь городов, которые они освобождали, и рек, которые форсировали, – Смоленская стрелковая дивизия, Будапештский стрелковый корпус, Днепровский понтонно-мостовой полк. Не обходилось и без курьезов. Когда Сталину представили список почетных наименований частей и соединений, отличившихся в боях в Померании, в числе других оказалась и 207-я стрелковая дивизия, ранее удостоенная почетного наименования Пропойской (по названию города), – теперь ее предлагалось назвать Пропойско-Померанской. Такого Верховный главнокомандующий допустить не мог, и 23 мая 1945 года белорусский город Пропойск был переименован в Славгород. – Прим. автора.].
Генеральный секретарь Центрального Комитета партии – главная должность Сталина. Вокруг этой должности и конторы под названием «Учраспред» была выстроена самая мощная, небывалая в истории человечества диктатура.
Почувствовав крепнущую сталинскую мощь, Ленин предупредил соратников по борьбе: «Товарищ Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть».
Соратники не поняли предупреждения вождя. Не оценили.
А зря.
Учраспред менял свои названия, но суть оставалась: кадры решают все! Во время войны руководство страной, армией, промышленностью, транспортом, сельским хозяйством, тайной полицией, идеологией и пропагандой, дипломатией, культурой, разведкой, наукой, религией и всем, всем, всем осуществлялось все тем же методом – перемещением кадров: этого освободить, этого назначить; не справился – снять и его, назначить третьего. В результате на всех командных постах весьма быстро оказывались те, кто мог обеспечить успех любой ценой. Именно – любой.
Во время войны, за несколько лет до нее и после войны до самой смерти Сталина фактически вторым человеком в партии был Маленков Георгий Максимилианович.
С 1934 года Маленков руководил структурой под названием ОРПО – Отдел руководящих партийных органов ЦК ВКП (б).
ОРПО – это все тот же Учраспред, но под другой вывеской. «После восемнадцатого съезда закулисная роль Маленкова выходит на открытую поверхность жизни ВКП(б), и по партийной жизни он становится правою рукою Сталина» (Николаевский Б. И. Тайные страницы истории. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995. С. 200).
Маленков под личным контролем Сталина командовал государством и войной путем распределения кадров. Он выдвигал и задвигал начальников лагерных управлений, командиров бригад, дивизий и корпусов, наркомов и их заместителей, послов и резидентов, начальников районных, областных, краевых, республиканских отделов и управлений НКВД, директоров заводов, фабрик, шахт, нефтепромыслов и золотых приисков, начальников железных дорог, секретарей райкомов, обкомов, крайкомов, начальников отделов и управлений Генерального штаба, командующих флотилиями, армиями, флотами, фронтами, начальников их штабов.
Чисто формально Маленков не был заместителем Сталина по партии. Но если подходить чисто формально, то и Сталин не был диктатором. Если кто забыл: власть в Стране Советов принадлежала рабочим и крестьянам. И эта власть формально именовалась «советской».
Меня давно вопрос занимал: это кто же, когда и с кем у нас советовался? Формально вершиной власти был Верховный Совет, в котором заседали знатные ткачихи, доярки, сталевары и оленеводы. Чисто формально главой Советского Союза был добрый дедушка Калинин. Однако настоящая власть принадлежала тем, кто расставлял своих людей к рычагам государственного правления.
В ходе войны и после нее, до самой смерти Сталина, к деликатным вопросам учета и распределения кадров, то есть к вопросам управления государством, экономикой, вооруженными силами, внешней и внутренней политикой, Жуков Георгий Константинович допущен не был.
//-- 3 --//
Возражают: мы говорим не о руководстве страной вообще, а о критических ситуациях: где кризис, где труднее всего, в Ленинград, в Сталинград Сталин слал Жукова, и тот железной рукой наводил порядок… Можно ли против этого возразить?
Можно.
Я сам так считал, пока доверял мемуарам Жукова. А когда полистал документы, то понял: туда, где кризис, где труднее всего, Сталин посылал другого человека. И тот железной рукой наводил порядок (в советском понимании).
Звали его Маленков Георгий Максимилианович. Именно его Сталин послал в Ленинград. Сталин дал ему совершенно исключительные полномочия. Маленков был не один. С ним была команда. В состав команды Маленкова вошли чекисты высшего уровня, ответственные товарищи из Управления кадров ЦК ВКП(б), генералы и адмиралы высшего ранга, включая наркома ВМФ, командующего авиацией РККА и командующего артиллерией. Когда под руководством Маленкова Ленинград был спасен, когда враг был остановлен, в помощь Маленкову Сталин послал еще и Жукова.
И в Сталинград Сталин послал не кого-нибудь, а Маленкова; Жуков прибыл позже (и улетел раньше). И был Жуков в свите Маленкова одним из тех, кого принято именовать «и сопровождающие его лица».
Через два десятилетия Жуков изобразил себя главным. Но «главным» он стал после смерти Сталина, после свержения Маленкова, а потом и Хрущёва.
И Маленкову, и Хрущёву после свержения заткнули рты, возразить они не могли, а на Жукова работал весь пропагандистский аппарат Советского Союза. На стороне Жукова был и сам Брежнев, и глава правительства Косыгин, и главный коммунистический идеолог Суслов, и министр обороны Гречко, и несметные полчища «историков в погонах». Вот эти товарищи и создали миф о «спасителе» Ленинграда, Москвы, Сталинграда, всей страны и даже всего мира.
//-- 4 --//
С 1922 года, больше 19 лет, должность партийного секретаря была единственной должностью Сталина. 4 мая 1941 года он стал главой правительства, которое в те времена именовалось Советом Народных Комиссаров – СНК.
Во время войны у Сталина в правительстве были первые заместители Молотов и Вознесенский, и заместители – Берия, Булганин, Вышинский, Ворошилов, Землячка, Каганович, Косыгин, Маленков, Малышев, Мехлис, Микоян, Первухин, Сабуров.
Жукова среди них не было. Ни одного дня.
30 июня 1941 года Сталин занял пост Председателя Государственного Комитета Обороны (ГКО). Заместителем Сталина по ГКО был Молотов. Кроме того, с мая 1944 года – Берия.
10 июля 1941 года Сталин принял должность Председателя Ставки Верховного Командования, которая 8 августа была преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования. На этой должности у Сталина заместителей не было.
19 июля 1941 года Сталин становится народным комиссаром обороны.
На этом посту в годы войны у него были первые заместители Будённый и Жуков, и заместители – Абакумов, Булганин, Василевский, Воробьев, Воронов, Голиков, Громадин, Запорожец, Кулик, Мерецков, Мехлис, Новиков, Пересыпкин, Тимошенко, Федоренко, Хрулев, Шапошников, Щаденко, Щербаков. И пусть меня простят, если я кого пропустил.
С 8 августа 1941 года Сталин – Верховный главнокомандующий Вооруженными Силами СССР. На этой должности с 26 августа 1942 года у него был заместитель – Жуков.
Итого в разные периоды войны у Сталина на разных должностях было минимум 35 заместителей, в том числе четыре первых заместителя – Будённый, Вознесенский, Жуков, Молотов.
Шесть человек – Берия, Булганин, Жуков, Маленков, Мехлис, Молотов – были своего рода «дважды заместителями» Сталина. Например, Мехлис был заместителем председателя СНК и заместителем наркома обороны, Молотов – заместителем Председателя ГКО и первым заместителем председателя СНК.
С момента, когда Сталин принял должность наркома обороны, то есть с 19 июля 1941 года, Жуков был его первым заместителем на этом посту.
Кроме того, с 26 августа 1942 года Жуков был заместителем Верховного главнокомандующего.
Короче говоря, Жуков был заместителем Сталина и одновременно – первым заместителем Сталина.
Вокруг Жукова всегда роились лизоблюды и подхалимы. Обстановку в штабе Жукова смачно описал артист Борис Сичкин, друг и собутыльник «маршала Победы»:
Обслуживающий персонал состоял из лиц мужского пола в чине не ниже генерал-майора. Они были откровенными холуями: чистили маршалу сапоги, накрывали на стол и убирали со стола. Словом, походили на услужливых собак. Когда они выслушивали распоряжения маршала, то сгибались до полу. Противно было смотреть на этих людей, потерявших к себе всякое уважение… Для маршала эти холуи были кем-то вроде декоративных собачек… Точнее, они были по натуре псами (Сичкин Б. Я из Одессы! Здрасьте! СПб.: СМИО-Пресс, 1996. С. 79).
И вот однажды во время войны один из этих псов решил вне графика лизнуть хозяйскую задницу – написал в документе должность Жукова: первый заместитель…
И не попал!
Жуков ужасно не любил, когда его величали первым заместителем наркома обороны. Он любил, чтобы его называли заместителем Верховного главнокомандующего.
Согласимся: тем, кто чистил маршальские сапоги и подносил ему бумаги на подпись, не мудрено было запутаться в этих хитросплетениях и назвать величайшего полководца всех времен и народов не тем титулом, который ему нравится, а тем титулом, который у него был, но который не нравился.
И тогда величайший впадал в сатанинскую ярость: я не первый заместитель, я – единственный!!!
Учитывая вышеизложенное, согласимся: претензии на единственного, мягко говоря, недостаточно обоснованы.
//-- 5 --//
Теперь попытаемся навести порядок в табели о рангах. Что важнее: заместитель Сталина по партии или первый заместитель по правительству? Что весомее: заместитель по ГКО, первый заместитель по НКО или заместитель по СНК?
Ответ на этот вопрос был дан 30 июня 1941 года. В этот день был образован Государственный Комитет Обороны – ГКО. Это был «чрезвычайный высший государственный орган СССР, в котором в годы Великой Отечественной войны была сосредоточена вся полнота власти. Постановления ГКО имели силу законов военного времени» (Советская военная энциклопедия. М.: Воениздат, 1976. Т. 2. С. 622).
ГКО, сосредоточив всю полноту власти в стране, руководил перестройкой народного хозяйства в соответствии с требованиями войны, мобилизацией сил и ресурсов страны, строительством вооруженных сил, совершенствовал их структуру, расставлял руководящие кадры, определял общий характер использования Вооруженных Сил в войне, осуществлял руководство борьбой советского народа в тылу врага (там же. Т. 7. С. 516).
Таким образом, в ходе войны основной рычаг диктатуры – учет и распределение кадров – переместился в ГКО. Хотя по большому счету ничего не изменилось: все тот же товарищ Маленков под мудрым водительством товарища Сталина претворял в жизнь все тот же нерушимый сталинский принцип – кадры решают все.
В ходе войны все государственные и военные структуры и органы Советского Союза, начиная со Ставки Верховного главнокомандующего, подчинялись решениям ГКО.
В момент создания ГКО в его состав вошли:
Сталин – председатель,
Молотов – заместитель,
Берия, Ворошилов, Маленков.
В феврале 1942 года в состав ГКО дополнительно вошли Вознесенский, Каганович, Микоян. В ноябре 1944 года – Булганин.
С мая 1944 года Берия – заместитель председателя ГКО. В этом «чрезвычайном высшем государственном органе СССР, в котором в годы войны была сосредоточена вся полнота власти» у Сталина стало два заместителя: Молотов и Берия.
Маршал Советского Союза Жуков Георгий Константинович не был заместителем Сталина по ГКО. В этот чрезвычайный государственный орган руководства войной Жуков не был допущен даже в качестве рядового члена.
//-- 6 --//
Нас так учили с детства: война была справедливой, великой, священной. Коварный враг напал без объявления войны, без всякого повода и без причины. Мы к войне не готовились, отсюда такие поражения, потери и жертвы. Суть войны: советский народ защищал свою Родину. Советские люди как один человек сплотились вокруг родной Коммунистической партии и ее мудрого Центрального Комитета. На разгром врага Красную Армию и народ вел великий Сталин.
После смерти и разоблачения Сталина выяснилось, что на разгром врага советский народ вел не Сталин, а верный ленинец Хрущёв.
После смещения Хрущёва историки вдруг обнаружили, что на разгром врага советский народ вел вовсе не Сталин и даже не Хрущёв, а еще более верный ленинец товарищ Брежнев. У Сталина была одна звезда Героя Советского Союза, он ее никогда не носил, а у Брежнева было аж четыре таких звезды, и он их носил всегда. Маршал Советского Союза Брежнев был в четыре раза больше герой, чем Сталин.
После смерти Брежнева было сделано сенсационное историческое открытие: на разгром врага Красную Армию и весь советский народ вел все-таки не Брежнев, не Хрущёв и не Сталин, а верный сын советского народа великий Жуков, он же – Единственный.
//-- * * * --//
Однако если вспомнить предшественников Жукова, игравших роль «спасителя Отечества», то получается, что Жуков «единственным» является только сегодня, только на данный момент, только на данном историческом этапе.
В этой роли до Жукова побывали другие. Жуков – всего лишь замыкающий в колонне «единственных».
Глава 1
Честность с оговорками
Могу писать только правду.
Четырежды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Огонёк. 1988. № 16. С. 11
//-- 1 --//
При жизни Жукова вышло только одно издание его мемуаров – один том. «Это была убедительная, честная книга, это была большая правда о войне. Таковой она останется навсегда» (Красная звезда. 12 января 1999 г.).
Тут я позволю себе с любимой газетой не согласиться. «Таковой» жуковская правда навсегда не останется. Она уже таковой не осталась. И не могла остаться, ибо правда в нашей великой стране самая лучшая в мире. Самая правдивая. Самая передовая. Самая прогрессивная. Самая устойчивая. Не оттого наша правда такая живучая, что твердокаменная, а как раз наоборот. У нас гибкая правда! Эластичная. Наша правда выживает в любых условиях, ибо к ним приспосабливается. Ученые товарищи в этом случае применили бы термин: мутация. Наша правда жизнеспособна и неистребима, ибо меняется вместе с изменением условий обитания. Как бледная спирохета.
Выдумали буржуазные врачи-вредители нечто такое против спирохеты и возрадовались: сифилис побежден!
Рано радовались, господа хорошие! Не выгорело вам! Возбудители сифилиса тут же перестроились. По-научному – адаптировались, по-нашему – перековались. На тот же манер, подобно стойким жизнерадостным спирохетам, меняется наша большая правда о войне, в частности – та правда, которую миру поведал величайший стратег всех времен и народов.
Заявляя, что правда Жукова неизменна, товарищи из «Красной звезды» лукавят. Уж им-то надо знать, что второе издание «Воспоминаний и размышлений» практически ничего общего, кроме названия, не имело с первым изданием. Скажу больше: второе издание полностью опровергает первое. А третье – опровергает второе.
Сейчас «большая правда о войне» Жукова совсем не та, что была раньше. Завтра она будет другой. Она менялась и продолжает стремительно меняться прямо на глазах. Особая роль в этом процессе принадлежит младшей дочери «великого стратега» Марии Георгиевне: она сделала все возможное, вернее – невозможное, чтобы книга великого полководца день ото дня становилась все более правдивой. В архивах отца Мария Георгиевна неустанно находит что-то новое.
Второе издание, которое вышло после смерти Жукова, стало двухтомным. И было объявлено: вот она, наконец, – историческая правда! Вот теперь-то в книгу вошло все то, что проклятая цензура не пропустила в первое издание!
Шли годы, времена менялись. Возникали новые проблемы, новые требования. На каждом историческом этапе те же события получали новую оценку, новую трактовку, новое объяснение. И Мария Георгиевна тут же находила новый «вырезанный цензурой» кусок, или множество кусков, их вставляли в книгу, одновременно прыткие соавторы вырезали все то, что моменту больше не соответствовало, печатали новое издание, и книга снова становилась созвучной времени. И снова объявляли на весь свет: вот теперь-то, наконец, опубликована полная правда!
Оказалось, что Георгий Константинович Жуков предусмотрел все вопросы, которые будут задавать потомки через десятилетия после его смерти, и на все вопросы дал ответы.
Самое удивительное в том, что он дал разные ответы. Если сегодня общество ждет от Жукова одного ответа, то именно его и получает. А если через некоторое время официальный взгляд на тот же вопрос изменится, то изменится и ответ Жукова.
Как только требуется подтвердить новую точку зрения, так тут же Мария Георгиевна находит вырезанный цензурой фрагмент. А если завтра приказывали точку зрения изменить на противоположную, то фрагмент снова уходил в разряд несуществующих.
//-- 2 --//
После смерти Жукова его мемуары прошли путь от однотомника к двухтомнику, дальше растолстели до трехтомника, но потом вновь сократились-скукожились до двухтомника. Книга сама собой съежилась, из нее выпало все лишнее, ненужное, не актуальное.
В 1990 году вышло десятое издание. Оно было особым. Оказалось, что все, о чем Жуков писал до этого, – полная чепуха. И только в десятом издании, через четверть века после смерти великого стратега, перед читателем наконец открылась та большая правда о войне, которую маршалу не позволили сказать при жизни.
Первые девять изданий «Воспоминаний и размышлений» – это большая правда. Но вспоминать эту большую правду больше не рекомендуют. Советы исходят от весьма авторитетных лиц – например, от бывшего министра обороны СССР и последнего Маршала Советского Союза Д. Т. Язова. Дмитрий Тимофеевич вписал свое имя в историю тем, что, уподобившись Гитлеру, через 50 лет после него бросил танковые армады на захват Москвы. На том, как и Гитлер, Маршал Советского Союза Язов сломал шею. Но в отличие от Гитлера, сей стратег не застрелился, хотя и следовало бы. Теперь полководец Язов советует молодым офицерам заводить домашние библиотеки и наполнять их сочинениями Жукова. Но не всякими:
Я посоветовал бы им перво-наперво обзавестись мемуарами этого великого полководца. Причем приобретать надо не любые попавшиеся под руку в книжных магазинах издания, а именно последние издания «Воспоминаний и размышлений», начиная с десятого (Красная звезда. 2 декабря 2003 г.).
Миллионы книг первых девяти изданий «Воспоминаний и размышлений» – это отходы исторического развития. Место им – на свалке истории. Они хороши были для своего времени. Сейчас незачем их держать в домашних библиотеках офицеров. Сейчас другие потребности, сейчас нужна другая большая правда о войне.
Маршал Язов не одинок. Ту же песню поет маршал бронетанковых войск Олег Александрович Лосик. Его похвалы начинаются с ритуальных заверений в честности Жукова, но эти настойчивые повторения рождают сомнения и подозрения. Если кто-то бьет себя в грудь, непрестанно заявляя о кристальной честности и правдивости, то у нормального человека возникает противоположная психологическая реакция. Посмотрите на мелких шулеров в подворотнях: это их стиль – на честность напирать.
Да и о какой честности Жукова речь, если он описал множество операций, но ни разу не вспомнил о потерях? Авторы жуковских мемуаров похожи на организаторов реставрации Кремля и московского Белого дома: ремонт завершен, но смету никому показывать не хочется; зачем, мол, кому-то знать детали, зачем расстраиваться, зачем помнить, во что все это обошлось и куда лишнее подевалось?
Объявив книгу Жукова честной, маршал бронетанковых войск Лосик тут же уточняет, что жуковская честность не простая, а с оговорками:
Это честная книга. Правда, в девяти изданиях по конъюнктурным соображениям в книгу не вошли факты… Готовя десятое издание, дополненное по найденной к тому времени первой рукописи автора, издательство учло… Мемуары потянули на три тома (Красная звезда. 2 декабря 2000 г.).
Повествуя о конъюнктурных соображениях, было бы неплохо назвать главного конъюнктурщика. А рассказывая о том, что мемуары когда-то тянули на три тома, следовало бы объяснить непонятливым, почему в настоящий момент они больше никак на три тома не тянут.
И еще: а где гарантия того, что конъюнктурные соображения больше не принимаются во внимание? На протяжении двух десятков лет в первых девяти правдиво-конъюнктурных изданиях четко просматривалось стремление многочисленных авторов и соавторов «самой правдивой книги о войне» угодить власти, уловить ее желания и ретиво их удовлетворить. А разве в последних изданиях это стремление не просматривается? А разве сегодня книга хоть в чем-нибудь не соответствует официальным идеологическим установкам?
//-- 3 --//
Сам Георгий Константинович хорошо понимал, что большая, но вчерашняя правда никому не нужна. Жуков знал, что историю будут постоянно переписывать. Считал, что так и надо. Сам он был ярым сталинцем – до тех пор, пока Сталин был здоров. В письме в ЦК ВКП(б) от 12 января 1948 года на имя Жданова Жуков называл себя «слугой великого Сталина»:
Прошу Центральный комитет партии учесть то, что некоторые ошибки во время войны я наделал без злого умысла, и я на деле никогда не был плохим слугою партии, Родине и великому Сталину (журнал «Военно-исторический архив». 2007. № 2(86). С. 57).
При Хрущёве в моде было быть антисталинцем; таковым Жуков и стал. Без Жукова никакого ХХ съезда партии и публичных разоблачений Сталина быть просто не могло.
При Брежневе культ Сталина возродили, насколько это было возможно. И снова Жуков стал верным сталинцем – читайте «Воспоминания и размышления», изданные при Брежневе.
А во времена горбачёвской перестройки было приказано Сталина снова пинать ногами, и отношение Жукова, к тому моменту уже покойного, к Сталину в четвертый раз изменилось на противоположное. Читайте «Воспоминания и размышления», выпущенные во времена Горбачёва.
Каждый раз у Жукова разворот на 180 градусов. В прямо противоположную сторону. У меня флюгер на крыше так резко не поворачивается. Его туда-сюда болтает. Но так, чтобы точно на 180 градусов, – не замечал.
Сам Жуков говорил:
При Сталине была одна история, при Хрущёве – другая, сейчас – третья. Кроме того, историографическая наука не может стоять на месте, она все время развивается, появляются новые факты, происходит их осмысление и переоценка, – надо уловить дух времени, чтобы не отстать. С другой стороны, о многом еще говорить преждевременно (Огонёк. 1988. № 16. С. 11).
Фраза о том, что дух времени надо уловить и этому духу соответствовать, просто восхитительна. В соответствии с этим требованием мемуары покойного Жукова волшебным образом обновляются. В любой конкретный момент они духу времени соответствуют. Вот пример. При жизни Жукова в первом издании мемуаров было сказано:
Несмотря на огромные трудности и потери за четыре года войны, советская промышленность произвела колоссальное количество вооружения – почти 490 тысяч орудий и минометов, более 102 тысяч танков и самоходных орудий, более 137 тысяч боевых самолетов (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 237) [3 - Обращаю внимание читателя на то, что разные тиражи первого издания мемуаров Жукова имели разное количество страниц: первый тираж (100 тысяч экземпляров) – 752 страницы, последующие – 736 страниц и 702 страницы, поэтому один и тот же текст в разных тиражах одного издания находился на разных страницах, и за это меня часто и беспощадно критиковали: мол, Виктор Суворов ссылается на такую-то страницу, я ее открыл и не нашел цитаты, на которую идет ссылка. В этой книге я цитирую Жукова по той версии первого издания «Воспоминаний и размышлений», в которой 736 страниц. – Прим. автора.].
При этом живой Жуков ни на какие источники не ссылался. А вот тринадцатое издание (М.: ОЛМА-Пресс, 2003. С. 252): та же фраза, но цифры другие – 825 тысяч орудий и минометов, 103 тысячи танков и самоходных орудий, более 134 тысяч самолетов. И ссылка: Советская военная энциклопедия. М.: Воениздат, 1976. Т. 2. С. 66.
Между первым и тринадцатым изданиями – расхождение в тысячу танков и самоходных орудий. С самолетами расхождение еще большее: в первом издании – 137 тысяч одних только боевых самолетов, в тринадцатом – 134 боевых, транспортных, учебных и прочих. И сшибают с ног данные о производстве артиллерии: в первом издании – почти 490 тысяч орудий и минометов, в тринадцатом – 825 тысяч.
Разница в 335 тысяч стволов! Треть миллиона. Это 55 833 огневых батарей, если они шестиорудийные. Это 83 750 огневых батарей, если они четырехорудийные.
Если на обслуживание каждого из этих, пропущенных Жуковым в первом издании, орудий и минометов определить в среднем по пять человек, то требовалось полтора миллиона артиллеристов. Если учитывать всех, кто такой уймой артиллерии управляет и ее работу обеспечивает – командиров взводов, батарей, дивизионов, полков, бригад и дивизий, личный состав артиллерийских штабов, батарей управления, подразделений связи, водителей артиллерийских тягачей и так далее, – то цифра уходит далеко за два миллиона. Неужели Жуков об этом не знал? Неужели всем этим он управлял, не имея представления о том, что находится под его контролем?
//-- 4 --//
Самое интересное – ссылка на источник. Редакторы тома могли бы честно написать, что Жуков в военных вопросах не разбирался, войной не интересовался, о войне ничего не знал, мостил от фонаря, а вот сейчас открылись другие цифры. И редакторам следовало сослаться на новейшие исследования.
Однако повествование ведется от лица Жукова, и этот Жуков в одном издании говорит одно, в другом – другое, в третьем – третье, в тринадцатом – тринадцатое, и цитирует книги, которые не читал.
Которые не мог читать.
Второй том «Советской военной энциклопедии», на который в данном случае ссылается Жуков, подписан в печать 20 июля 1976 года – через два года, один месяц и два дня после смерти великого полководца.
Ни одного тома «Советской военной энциклопедии» при жизни Жукова не было издано. В момент смерти Жукова первый том не только не был подписан в печать, но даже еще и не сдан в набор, а последний том подписан в печать и вовсе через шесть лет после кончины величайшего полководца.
Вот как покойный улавливает дух времени. В стремлении соответствовать ему Жуков перебрал. Судите сами: Георгий Константинович отсылает нас к четвертому тому «Истории Второй мировой войны 1939–1945». Любопытный читатель, проверьте выходные данные четвертого тома, сравните с датой смерти «маршала Победы». Гарантирую: обхохочетесь.
//-- 5 --//
Спешу донести, что к волшебным трансформациям мемуаров величайшего полководца всех времен и народов я тоже имею некоторое отношение. Я тоже, так сказать, руку приложил.
В советской историографии было принято войну против Гитлера называть «Великой» и даже «Отечественной». Эти названия серьезные историки пишут с большой буквы. А словосочетание «Вторая мировая война» они писали с малой буквы: этим они подчеркивали важность войны на советско-германском фронте и полную неважность той же войны на других фронтах.
Я неоднократно (например, в книге «Самоубийство: Почему Гитлер напал на Советский Союз» [4 - Новое, дополненное и переработанное издание этой книги вышло в свет в издательстве «Добрая книга» в 2012 году. – Прим. ред.]) напоминал грамотеям: имя собственное, как ни крути, надо писать с заглавной буквы. И еще: война Советского Союза против Германии – это часть Второй мировой войны. Не может часть быть больше целого. Если часть заслуживает заглавной буквы, то извольте и целое с заглавной буквы писать.
Спорить никто не стал, но понемногу словосочетание «Вторая мировая война» в официальной коммунистической прессе стали писать как положено – с заглавной буквы. Через 25 лет после своей смерти Георгий Константинович Жуков тоже перестроился на общий лад, уловил дух времени, и теперь строго блюдет правила русской грамматики; сомневающимся предлагаю сравнить первые и последние издания «Воспоминаний и размышлений».
Слово «Рейхстаг» (если речь идет о здании, а не о высшем законодательном органе Германии) и словосочетание «Имперская канцелярия» – тоже имена собственные. Я их пишу с заглавной буквы, а Жуков – пока со строчной. Дальше по тексту этой книги слово «Рейхстаг» и другие имена собственные читатель встретит в обоих вариантах: цитируя Жукова, я не имею права переделывать его текст на свой лад, по своему пониманию и усмотрению, но твердо уверен в том, что свое отношение к соблюдению правил грамматики покойный Жуков еще изменит.
//-- 6 --//
Ставит в тупик заявление Жукова о том, что «о многом говорить еще преждевременно».
Это о чем – преждевременно? Война завершилась, враг повержен, о чем же нельзя говорить? И почему?
Жуков умер через 33 года после германского вторжения, так ничего о войне и не рассказав. Все, что написано в его мемуарах, было известно до него, было опубликовано другими авторами. И если в последних изданиях книги Жукова появляются новые моменты, то новыми они являются только для «Воспоминаний и размышлений». Все «новые моменты» аккуратно переписаны из чужих книг – из той же «Советской военной энциклопедии», например. Сам Жуков никаких секретов не открыл.
И как прикажете совместить заявления великого полководца о том, что он способен говорить только правду, с его же откровением в том же абзаце о том, что время говорить правду еще не пришло?
И зачем пенять на цензуру, если сам не готов говорить без утайки? Неполная правда есть неправда, то есть ложь. Сокрытие исторической правды – преступление против собственного народа. Народ, который не знает своей истории, обречен на поражения, вырождение и вымирание. Среди прочих в послевоенном вырождении русского народа виноват Жуков.
В те славные времена, когда великий полководец якобы работал над своей «самой правдивой книгой о войне», тысячи честных людей писали «в стол». Почему Жуков так не поступил? Некоторые публиковали правду в самиздате и тамиздате. Если это единственно возможные пути правды, почему Жуков ими не воспользовался? Почему, наконец, Жуков не бежал за границу, в свободную страну, где он мог бы рассказать правду о войне? Струсил?
Возразят: Жуков был не одинок, о войне врали многие. Согласен: врали, но не до такой степени.
Своей, мягко говоря, излишней разговорчивостью Жуков нанес невосполнимый урон всем народам бывшего Советского Союза.
Но, сам того не ведая, Жуков своей необузданной говорливостью вредил и коммунистической власти. Заявив, что было на войне нечто такое, о чем не следует вспоминать, Жуков нанес смертельный удар коммунистическому термину «Великая Отечественная война». Действительно, что это за «священная война», в детали которой «великий стратег» вникать не рекомендует?
Если, по убеждению Жукова, через треть века не настало еще то счастливое время, когда можно говорить правду о войне, то когда оно настанет? Когда все свидетели уйдут в мир иной? Когда почистят все архивы и «за ненадобностью» сожгут все лишнее, неактуальное, не соответствующее историческому моменту?
//-- 7 --//
Во втором издании «Воспоминаний и размышлений» была усилена позиция Жукова в вопросе о том, что правду о войне говорить нельзя:
По вполне понятным причинам мною не будут затронуты вопросы, раскрытие которых может нанести вред обороне страны (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 313).
Опубликовано сие через 30 лет после завершения войны и больше чем через треть века после германского вторжения. О великий радетель нашей безопасности! Да что же это за тайны такие? Списаны танки, заросли крапивой взорванные укрепления, обвалились окопы и траншеи, распущены корпуса, армии и фронты, Гитлера давно нет, и Сталина тоже, наши фронтовики к тому моменту большей частью вымерли…
Но великие тайны остались. Если их раскрыть, будет нанесен вред обороне Советского Союза и боеспособность армии упадет!
Но вот, подобно гниющему трупу, Советский Союз окончательно разложился. Главная причина: в стране категорически запрещалось говорить правду. Разрешалось только врать. Все снизу доверху пропитано враньем. Обманывая народ во всем, правители сами проникаются верой в свои выдумки. Надо было принимать решения, и они их принимали, основываясь на ложных представлениях. А раз так, то и решения их не могли быть правильными.
Непроницаемым слоем вранья покрыта вся советская история, и прежде всего – история военная. После смерти Жукова прошло еще чуть ли не четыре десятка лет, но официальные сочинители так ничего нового и не открыли.
Тем временем идут миллионами все новые и новые тиражи жуковского творения. И в каждом молотом по нашим головам бьет призыв не затрагивать вопросы, «раскрытие которых может нанести вред обороне»… Советского Союза.
Для придворных историков мемуары Жукова – основа и несокрушимый фундамент истории войны. Они бесстыдно ссылаются на «Воспоминания и размышления», хотя знают, что есть темы, – как утверждал сам Жуков, их несколько, – которые вообще нельзя трогать. Правду о войне раскрывать нельзя, а то невзначай, как учил Жуков, можно нанести вред обороне Советского Союза – обороне страны, которой больше нет.
У меня просьба ко всем защитникам Жукова: объясните, что имел в виду величайший стратег! Назовите те запретные темы, которые, по мнению Жукова, нельзя обсуждать. Так и быть, если обсуждать нельзя, обсуждать их не будем. Но вы их назовите. А то ведь откуда нам знать, о чем можно говорить, а что обсуждению не подлежит?
О чем же рано говорить через десятилетия после войны? О штрафных батальонах? Жуков на войне штрафников видом не видывал и слыхом о таких не слыхивал. В мемуарах он этих рабов войны не вспоминал и об их судьбах не размышлял. Но народ об этом знал и без Жукова. В те годы, когда Жуков якобы писал мемуары, Владимир Высоцкий на всю страну хрипел про штрафные батальоны, не дожидаясь, когда разрешат говорить правду.
Может быть, не пришло еще время говорить о том, что народы Советского Союза гитлеровцев хлебом-солью встречали? Жуков и об этом не вспомнил. Но мы-то знали об этом из рассказов свидетелей, из великой книги Анатолия Кузнецова «Бабий яр». Кузнецов не ждал тех прекрасных времен, когда можно будет касаться любых тем и вопросов. Он просто писал правду.
О чем еще не пришло время говорить? О потерях? Жуков нигде ни единым словом не вспоминал потери Красной Армии. Но и без Жукова народ знал, что потери были просто невероятными. И без Жукова честными исследователями была вычислена цифра потерь. И она далеко превосходит 7 миллионов, объявленных при Сталине, 20 миллионов при Хрущёве и 27 миллионов при Горбачёве. (При Горбачёве к сталинской цифре приплюсовали хрущёвскую и получили новую, самую правдивую.)
Трудно понять позицию издателей мемуаров Жукова. Элементарная честность требует изготовить штамп «О многом говорить еще преждевременно. Жуков» и печатать жирными красными буквами поперек каждой страницы его мемуаров.
Заявление Жукова о том, что время говорить правду еще не пришло, является главным свидетельством против его книги «Воспоминания и размышления». После такого заявления честный человек просто не стал бы писать ни единого слова. Или написал бы все, что думает, все, что считает правдой, запечатал бы в трехлитровые стеклянные банки и зарыл бы в саду.
Еще надо было написать письмо потомкам: правду о войне в ХХ веке говорить не позволяют, но я ее для вас сохранил, вот она, читайте!
Но Жуков, объявив, что правду говорить не настало время, поставил свою подпись под сочинением в 700 страниц. Сообразим: если в этом сочинении правда о войне не содержится, тогда чем же оно наполнено?
Если правда отпадает, то что остается?
//-- * * * --//
Заявление Жукова – главное свидетельство в пользу «Ледокола».
Критиков прошу меня не беспокоить и мне не досаждать до того момента, пока не будет опубликован список запретных тем, которые, по мнению Жукова, не пришло время обсуждать.
Глава 2
Об истинных взглядах великого полководца
Тоталитарное государство управляет мыслями, но не закрепляет их. Оно устанавливает неопровержимые догмы и меняет их изо дня в день. Вот пример откровенный и грубый: любой немец до сентября 1939 года должен был относиться к русскому большевизму с ужасом и отвращением – с сентября 1939-го он должен проявлять симпатию к нему и восхищение. Если Россия и Германия вступят в войну друг с другом – что легко может произойти в ближайшие годы, – мы будем присутствовать при столь же внезапном повороте на 180 градусов. Есть ли смысл подчеркивать, каковы результаты этого для литературы?
Джордж Оруэлл. Литература и тоталитаризм. Выступление на телеканале Би-Би-Си 19 июня 1941 года [5 - Обратите внимание, что эти слова Оруэлл произнес за 3 дня до нападения Германии на СССР. – Прим. автора.]
//-- 1 --//
Полковник А. Кочуков, один из самых рьяных защитников Жукова, откровенно поведал о том, как создавались военно-исторические шедевры:
Два обстоятельства привели меня некогда в дом генерала армии Ивана Владимировича Тюленева. «Горела» юбилейная статья, посвященная 80-летию Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Тезисы ее были «сориентированы» на маршала Москаленко, но он отказался поставить под материалом свою подпись… Иван Владимирович Тюленев прочитал и подписал ее, хотя и заметил:
– Мало и сухо мы пишем о маршале Тимошенко (Красная звезда. 20 февраля 2002 г.).
Вот так все у нас просто. Разворачиваем газету и читаем мудрую статью генерала армии Ивана Владимировича Тюленева. Но при другом раскладе могли бы читать ту же статью и нахваливать мудрость Маршала Советского Союза Кирилла Семёновича Москаленко. Статью подготовили для Москаленко. Она ему не понравилась. Ничего страшного – ее подписал Тюленев. А могли бы подписать Иванов, Петров или Сидоров.
Полковник Кочуков рассказывает, что маршалу Москаленко подготовили только тезисы, но потом проговаривается: он вез не тезисы, а готовую статью. Полководцу (все равно какому) оставалось только прочитать и подмахнуть. Один отказался, второй подмахнул. Еще и пожурил: эх, писатели, слог казенный, надо же душу вкладывать!
Кто же был настоящим автором, мы никогда не узнаем. Может быть, сам Кочуков. Но может быть, полковник Кочуков только возил статью на подпись, а сочиняли ее ребята рангом пониже.
Именно так создавались и мемуары Жукова. Рассказывает В. Комолов, руководитель авторского коллектива мемуаров Жукова:
Мне, например, пришлось изучить около 250 книг и брошюр по военной истории, сделать массу выписок… (Красная звезда. 12 января 1989 г.).
Официально авторы мемуаров Жукова именовались редакторами, а сам Комолов – главным редактором. Но редактору незачем изучать 250 книг по военной истории и делать массу выписок. Этим автор должен заниматься.
И еще: мемуары – это воспоминания. Что вспомнил, то и пиши. А если собрал сведения из сотен чужих книг и вписал в свою, то это – все, что угодно, но только не мемуары.
//-- 2 --//
Волшебное самоусовершенствование текстов Жукова лично меня приводит в восторг и трепет. Вот пример из начального периода войны. В июне 1941 года в районе Минска был окружен и разгромлен Западный фронт. Погибли все четыре армии этого фронта. В самом начале июля за счет стратегических резервов Сталин создал новый Западный фронт, но и он тут же попал в окружение. Погибли еще четыре армии, только теперь в районе Смоленска. А это – главное стратегическое направление войны.
Ответственным за первое окружение был объявлен командующий Западным фронтом генерал армии Павлов. Его расстреляли. Вместе с ним расстреляли не только генералов из высшего руководства Западного фронта, но и вообще всех, кто был рядом: от начальника штаба фронта до начальников санитарного склада, ветеринарной лаборатории и Военторга.
А кого расстреливать за второе окружение Западного фронта? Нового командующего и его штаб обвинить в тех же ошибках? Второй раз такой номер не пройдет. И первый, и второй раз указания Западному фронту шли из Генерального штаба, от его гениального начальника – генерала армии Жукова.
Сталин снял Жукова с поста начальника Генерального штаба. За этим должна была последовать единственно возможная в таких случаях кара. За «гениальное» планирование, за гибель восьми армий Жукова следовало наказывать по высшей мере – расстрелом. Он вполне этого заслужил.
В 1953 году арестованный Маршал Советского Союза Л. П. Берия направил кремлевским вождям несколько посланий. Среди прочего там упомянут достаточно интересный момент: в июле 1941 года Берия спас Жукова от сталинской расправы. Через 12 лет Берия сам сидел в глубоком подземелье и ждал расстрела. Терять ему было нечего, и врать было незачем. Наоборот, явное вранье могло только усугубить его положение, – сказали бы: так ты еще и врешь!
Так вот, в 1953 году арестованный Берия напомнил Жукову: я же тебе жизнь спас в 1941 году! Но чего стоит услуга, которая уже оказана? Жуков, понятное дело, спасителя своего не вспомнил и для его спасения ничего не сделал.
//-- 3 --//
11 декабря 1941 года, выступая в Рейхстаге, Гитлер сообщил цифры: за пять месяцев войны с 22 июня по 1 декабря захвачено и уничтожено 17 332 советских боевых самолетов, 21 391 танк, 32 541 орудие, взято в плен 3 806 865 советских солдат и офицеров. Это не считая убитых, раненых и разбежавшихся по лесным дубравам. Пятьдесят лет наши маршалы и генералы объявляли эти цифры выдумками Геббельса и бредом бесноватого фюрера. Но постепенно картина проявлялась и прояснялась. С годами и десятилетиями официально признанные цифры потерь Красной Армии за 1941 год росли и росли, пока практически не совпали с теми, которые объявил Гитлер.
В настоящее время установлено и Генеральным штабом ВС РФ официально признано, что за первые пять месяцев войны Красная Армия потеряла пленными около четырех миллионов бойцов и командиров, 20 500 танков, 17 900 боевых самолетов, 20 000 орудий. Одним словом, была полностью истреблена, разгромлена и захвачена в плен вся кадровая Красная Армия. Помимо этого противником было захвачено 85 процентов мощностей советской военной промышленности. У Сталина оставались лишь резервисты и 15 процентов военных заводов.
Это был самый страшный и самый грандиозный разгром в истории человечества. Позор усугубляется тем, что он произошел на нашей земле, где, как известно, и стены помогают. Срам становится нестерпимым, если вспомнить, что у противника было в семь раз меньше самолетов и в шесть с половиной раз меньше танков, которые значительно уступали советским танкам по тактико-техническим характеристикам, и что в боевых частях наступающих германских войск было от полутора до двух миллионов солдат.
Боевые действия Красной Армии планировал Генеральный штаб. Во главе Генерального штаба стоял генерал армии Жуков. Своей вины за это небывалое и невероятное поражение Жуков не признал. Наоборот, он объявил себя величайшим полководцем ХХ века. У Жукова виноваты все: от рядовых солдат до Верховного главнокомандующего, от рабочих на военных заводах до конструкторов оружия и членов правительства. Только начальник Генерального штаба ни в чем не виноват.
Жуков представил дело так, что летом 1941 года его не за что было расстреливать. Его даже снимать с должности начальника Генерального штаба было не за что. У него все обстояло прекрасно. По рассказам Жукова выходит, что Сталин его и не снимал с должности начальника Генштаба. Просто… Жуков сам попросил его снять.
В письме писателю В. Д. Соколову от 2 марта 1964 года Жуков описал этот момент. (Жуков Г. К. Документы. М.: Фонд «Демократия», 2001. С. 516). Причина, по которой Жукову пришлось покинуть пост начальника Генерального штаба, оказывается, не в том, что весь стратегический фронт рухнул от моря до моря. И не в том, что попал в окружение и погиб Западный фронт и тут же при гениальном планировании Жукова при повторении тех же ошибок и просчетов новый Западный фронт снова попадает в окружение и гибнет, открывая Гитлеру путь на Москву.
Причина ухода с поста, если верить Жукову, в другом. Сталин якобы позволил себе с великим Жуковым говорить в непозволительном тоне. А принципиальный Жуков такого не стерпел. Тут-то он Сталину и заявил: «…Мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба!»
Сталин (если эти россказни принимать всерьез) снимать Жукова как раз и не собирался. Сталин Жукова успокаивал: «Да вы не горячитесь…» И только после настойчивых требований Жукова Сталин согласился: ну ладно, так уж и быть, снимаю тебя с должности… Как будто для отстранения и расстрела Жукова не было причин! Как будто Жуков за разгром 22 июня не заслужил ста расстрелов! Как будто за новое окружение под Смоленском он не заработал позорной казни!
//-- 4 --//
Прошло пять лет после разговора с писателем Соколовым, и в первом издании мемуаров эта же сцена была улучшена. Она описана иначе. Кроме того, добавлено, что Сталин на великого стратега зла не имел. Освободив Жукова от обязанностей начальника Генерального штаба, Сталин тут же сел пить чай и Жукова рядом посадил. Но Жукову было не до сталинского чая.
Во втором издании фрагмент претерпел новые изменения. Например, Сталин, снимая Жукова, говорит ему такие приятные слова: «У вас большой опыт командования войсками в боевой обстановке» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 358). Живой Жуков о таких комплиментах ничего не рассказывал. А покойный Жуков спохватился и добавил в мемуар сталинскую похвалу. Эта сцена (как и все остальные) претерпевала дальнейшие трансформации. В десятом, «самом правдивом» издании раздраженный Сталин, снимая Жукова, бросает ему оскорбление, которое звучит величайшей похвалой: «Мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдемся». Иными словами, для Сталина Ленин и Жуков – фигуры одного калибра. Интересно, что Сталин не от своего имени говорил, а якобы от имени всех: мы обошлись.
Можно понимать: мы – руководители. А можно и так понять: мы – народ, мы – страна, кое-как без Ленина выжили. Если принимать во внимание, что Сталин через год сделал Жукова своим заместителем, то эта фраза приобретает новый смысл: без Ленина Советский Союз выстоял, а вот без Жукова – никак.
//-- 5 --//
Дочь Жукова Мария Георгиевна любит рассказывать жуткие истории о том, что великому стратегу якобы не позволяли писать правду:
От Суслова, других работников ЦК поступали в издательство АПН приказы «резать» по живому и выбрасывать из мемуаров самое-самое… (Красная звезда. 29 июня 2002 г.).
На вопрос «Красной звезды», почему после окончания МГИМО она не пошла в дипломатию, Мария Георгиевна ответила:
Я осознала, что главная задача моей жизни – работа над папиными архивами и книгой, которую он поручил мне написать. Незадолго до смерти, видимо, понимая, что конъюнктурные писаки переврут всю его жизнь, папа завел со мной разговор о том, чтобы я, когда вырасту, изучила все его архивы, дневники, письма и написала правдивую книгу (Красная звезда. 29 июня 2002 г.).
«Правдивую книгу» Мария Георгиевна написала [6 - Жукова М. Г. Маршал Жуков – мой отец. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2006. В аннотации на книгу указано: «Перед читателем предстает живой образ непобедимого полководца, сумевшего в безбожные времена сохранить сердце православного христианина». – Прим. ред.]. Вступительная статья была озаглавлена: «Душа его христианская». Оказывается, что участник трех государственных переворотов, душегуб, перестрелявший умопомрачительное число людей без суда и следствия, военный преступник, подписавший приказ расстреливать семьи попавших в плен красноармейцев и командиров, вор, мародер и многоженец, член Президиума ЦК КПСС, самый кровавый полководец в истории человечества ко всему этому был еще и глубоко верующим человеком.
Во времена перестройки еще не вошло в моду крестным знамением себя осенять, потому при Горбачёве Жукова описывали настоящим коммунистом и верным ленинцем. С 1991 года среди бывших партийных функционеров и номенклатуры стало модно подчеркивать свою набожность. И тут же, следуя последней моде, маршала Победы представили изумленной публике по христиански благочестивым человеком, едва ли не святым [7 - О попытках представить маршала Жукова святым (и в переносном, и даже в прямом смысле этого слова) рассказывается в 1-й главе книги Виктора Суворова «Тень Победы». – Прим. ред.]. О христианских добродетелях великого стратега поговорим особо; сейчас замечу только, что даже «Красная звезда» 2 декабря 2003 г. возмутилась: «Мария Георгиевна излишне наделяет своего отца Георгия Константиновича набожностью». Уверен, что если бы в России был более популярен ислам, Мария Георгиевна отыскала бы доказательства того, что ее родитель всю войну Коран за пазухой носил, а адъютанты возили за ним по всем фронтам молитвенный коврик.
//-- 6 --//
Главный подвиг Марии Георгиевны – не книга об отце, а работа с его архивами. Это был долгий, кропотливый труд. Как награда за упорство – удача.
В конце 80-х годов, когда Георгия Константиновича уже не было в живых, его младшая дочь Мария, к счастью, разыскала самый первый вариант рукописи мемуаров своего отца. Оказалось, что в общей сложности в печать не пропустили 300 страниц машинописного текста! (Аргументы и факты. 1995. № 18–19).
Интересно, что та же самая фраза, слово в слово, повторена другим автором в «Красной звезде» 1 декабря 1999 г., только без восклицательного знака. Но не это главное. Важно обратить внимание на цифру «300». А в следующей цитате важно обратить внимание на цифру «100»:
Главной заслугой Марии Георгиевны является то, что она сумела разыскать первоначальную рукопись мемуаров Жукова. Мемуары увеличились более чем на 4 печатных листа, т. е. свыше 100 машинописных страниц… Подлинные взгляды великого русского полководца сохранены для потомков (Красная звезда. 29 июня 2002 г.).
Так все складно получается! В конце 1980-х годов над Советским Союзом громыхали так называемые «гласность» и «перестройка». Вот именно в этот момент Мария Георгиевна и нашла «первоначальную рукопись». А раньше рукопись никак не находилась.
Сначала она нашла 300 страниц машинописного текста, и был сделан трехтомник. Потом кое-что оказалось неактуальным. Трехтомник вновь порезали, превратив в двухтомник. Под закат перестройки было заявлено: найдено 300 страниц. Через десяток лет оказалось, что было найдено не 300 страниц, а всего только 100.
200 найденных страниц потерялись, их снова никак не могут найти. Публику попросили не беспокоиться, о найденных страницах забыть. Оказалось, что нашли то, что находить не следовало. Даже не так: тогда их следовало найти, а сейчас их следует потерять.
Но даже не эти находки и пропажи удивляют. Волнует другой вопрос: как случилось, что «первоначальную рукопись» надо было разыскивать? Если Жуков видел, что идеологи кромсают его творение, если был заинтересован в сохранении исторической правды, то просто должен был сказать дочери: вот она, первоначальная, под кроватью лежит, настанут лучшие времена – опубликуй.
Но Жуков почему-то «первоначальную рукопись» запрятал так, что «подлинные взгляды великого русского полководца» могли до потомков и не дойти. Не будь у него такой сообразительной дочери, мы бы так и довольствовались текстами, которые испохабили проклятые конъюнктурщики из Центрального Комитета.
//-- 7 --//
Старания Марии Георгиевны по восстановлению «первоначальной рукописи» – настоящий научный подвиг. Четверть века непрерывной правки! То одно найдет, то прямо противоположное. А то вдруг потеряет.
Но все находки и потери – именно то, что требует данный момент. Однако нам не следует забывать слова самого Жукова, которые он написал на рукописи первого издания: «Этот экземпляр моей рукописи является окончательным. Со всеми дополнениями и изменениями – в печать! 30/VI-68. Санаторий «Барвиха». Г. К. Жуков». Этот текст неоднократно выставлялся в Лондоне, в Париже, во Франкфурте в момент первой публикации мемуаров Жукова на немецком, английском, французском и других языках.
12 января 1989 года, до появления «самого правдивого» десятого издания, этот текст был опубликован в «Красной звезде».
Эта надпись Жукова, на мой взгляд, совершенно четко указывает на то, что при его жизни никакой «первоначальной рукописи» не существовало, что сам Жуков был полностью согласен с текстом первого издания.
Комолов, руководитель авторского коллектива мемуаров Жукова, категорически заявляет, что не было никакой «первоначальной рукописи»:
За многие годы работы над «Воспоминаниями и размышлениями» мы с автором переработали практически весь имевшийся у него материал. Ни о каких других мемуарах речь не заходила (Красная звезда. 12 января 1989 г.).
После выхода двенадцатого издания мемуаров Жукова я позвонил в издательство. Спрашиваю, понимают ли издатели, что дочь величайшего стратега Мария Георгиевна халтуру гонит? Сначала она триста страниц нашла, потом двести снова потеряла. На ста оставшихся страницах величайший полководец всех времен и народов 14 раз цитирует книги, которые вышли после его смерти. Вы понимаете, спрашиваю, что это означает?
На это – возмущенный ответ главного редактора: так ведь Жуков – великий полководец, почти святой, и не нам, смертным, оспаривать его слова!
Несмотря на мое предупреждение, издательство «ОЛМА-Пресс» выдало следующее, тринадцатое издание. Видимо, будут и другие издания и тиражи. Но все, начиная с «самого правдивого» десятого издания, – бесстыдная халтура. А первые девять изданий, если следовать логике маршала бронетанковых войск Лосика, надо называть конъюнктурными.
Руководителей издательства «ОЛМА-Пресс» я убедить не сумел. Они продолжают подсовывать покупателям гнилой товар. И тогда я позвонил в «Красную звезду»:
– Вы там случаем Жукова не читали?
– Читали, – бодро отвечают.
– Последние самые правдивые издания, начиная с десятого?
– Как же, как же…
– И ничего не заметили?
– А что?
Рассказываю, в чем дело. На том конце провода не поверили, но обещали проверить.
Мое сообщение явно проверили, и через пару недель после телефонного разговора, 26 октября 2002 года, в «Красной звезде» мелкими буквами был опубликован следующий текст:
Посмертные издания воспоминаний Г. К. Жукова во времена перестройки якобы восстанавливают изначальный текст рукописи. Однако достоверность внесенных добавлений и исправлений, к сожалению, не может быть подтверждена самим полководцем.
А ведь это катастрофа! Столько десятилетий непрерывных восхвалений и вдруг – первое сомнение. И этого пока достаточно. Малая трещинка в ледяном монолите. Пусть пока первая. Будут и другие. Будет время ледохода.
А Марии Георгиевне, дочери величайшего стратега, пожелаем новых успехов в поисках еще не найденных вариантов «первоначальной рукописи». «Истинные взгляды» великого полководца должны быть сохранены для потомков. Как учил величайший стратег, надо уловить дух времени, чтобы не отстать.
Ловите, Мария Георгиевна, дух времени. Только, публикуя вновь открытые перлы, старайтесь держаться в рамках приличия и правдоподобия.
Глава 3
О безмозглой армии
О «фаустпатронах» будете рассказывать после войны внукам, а сейчас без всяких рассуждений наступать вперед!
Приказ Маршала Советского Союза Жукова командующему 3-й ударной армией генерал-полковнику В. И. Кузнецову в ходе позорного штурма Берлина.
Тов. Кириченко! Вы плохо выполняете не только мои приказы, но и приказы тов. Жукова. Прикажите командирам бригад возглавить на головных танках свои бригады и повести их в атаку на Берлин, иначе ни чести, ни славы своего корпуса Вы не завоюете. О «панцерфаустах» будете потом рассказывать детям.
Приказ командующего 3-й ударной армией генерал-полковника В. И. Кузнецова командиру 9-го танкового корпуса Герою Советского Союза генерал-лейтенанту танковых войск И. Ф. Кириченко 21 апреля 1945 г.
//-- 1 --//
К началу 70-х годов ХХ века коммунистическая власть сгнила окончательно. Она отравляла зловонием и гноем не только свою страну, но и половину мира. Власть пыталась поднять боевой дух народа и свой пропитанный кровью и блевотиной авторитет проведением нескончаемых помпезных юбилеев. Но результат получался обратный.
В 1970 году праздновали столетие со дня рождения Ленина. По приказу Центрального Комитета были отчеканены памятные медали, которыми наградили половину страны. О Ленине снимали бесконечные фильмы, открывали ему тысячи, и, как потом оказалось, десятки тысяч памятников. В результате по стране прокатился вал анекдотов про «Лукича»; образ Ленина стал предметом бесконечных жестоких насмешек. Народ откровенно глумился. Известно, что смех способен убивать. У коммунистов за душой не было ничего, кроме мифов.
Было использовано множество других способов поднять авторитет Коммунистической партии и ее ленинского Центрального Комитета в глазах народа. На всех заборах огромными буквами писали: СЛАВА КПСС! Было решено переписать Конституцию и вписать в нее особую статью о том, что партия – наш рулевой. Композиторы строчили песни о родной партии, поэты – стихи, высоколобые профессора переписывали учебники: все наши великие победы – результат плодотворной деятельности коллективного разума партии!
И тут кто-то вспомнил о Жукове. Мысль была простой и гениальной: пусть величайший полководец всех времен и народов выскажется! Пусть сообщит народу, кто привел страну к победе над Гитлером! Пусть расскажет о роли Центрального Комитета Коммунистической партии в руководстве войной и армией!
Несколько осложняло ситуацию одно обстоятельство: пока сообразили, пока хватились, Жуков уже умер.
//-- 2 --//
Но нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики. Не беда, что Жуков умер. Не беда, что его мемуары вышли при жизни и разошлись по стране. Не беда, что уже переведены на все мыслимые языки и изданы во многих странах. Мемуары решили подновить в соответствии с требованиями текущего момента.
Было высказано предположение, что Жуков понимал роль Центрального Комитета. Раз так, то, ясное дело, свои взгляды на сей счет где-то изложил письменно. Не мог не изложить! Просто прохвосты-цензоры вырезали из первоначальной рукописи гениальные соображения великого стратега!
А если хорошенько порыться в архивах Жукова? Если восстановить первоначальный текст и отпечатать второе издание? Так и поступили. Обратились к дочери величайшего полководца Марии Георгиевне: нет ли чего о роли Центрального Комитета?
Мария Георгиевна по амбарам помела, по сусекам поскребла и – о, чудо! – тут же нашла именно то, что требовали. С этого, собственно, и начался бесконечный процесс чудесного самосовершенствования «Воспоминаний и размышлений».
Мемуары Жукова были борзо переписаны на новый лад, и было объявлено, что первое издание – неправильное, а вот теперь-то справедливость наконец восторжествовала: найдено все, что было вырезано цензурой, и первоначальный текст восстановлен. Так родилось второе издание.
Давайте же обратимся к «подлинным взглядам великого русского полководца», которые дочь стратега сумела разыскать и сохранить для потомков. Давайте же оценим степень подлости главного идеолога Советского Союза Михаила Андреевича Суслова и других конъюнктурных писак из ЦК, которые «резали по живому», «выбрасывали из мемуаров самое-самое…» В первом издании книги Жукова были такие строки:
В конце 20-х годов вышел в свет серьезный труд Б. М. Шапошникова «Мозг армии», в котором был проанализирован большой исторический материал, всесторонне обрисована роль Генерального штаба, разработаны некоторые важные положения по военной стратегии (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 100).
Что тут можно возразить? Ничего не возразишь. В конце 1960-х фраза звучала безукоризненно. В первом издании живой Жуков полностью соглашался с Шапошниковым и ему не возражал. Но покойный Жуков пошел другим путем – он счел необходимым опровергнуть и Шапошникова, и самого себя. Во втором издании мемуаров Жукова фраза про книгу Шапошникова получила такое развитие:
Дело прошлое, но тогда, как и сейчас, считаю, что название книги «Мозг армии» применительно к Красной Армии неверно. «Мозгом» Красной Армии с первых дней ее существования является ЦК ВКП(б) (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 110).
В любой армии штаб – это мозговой центр. Но у нас, оказывается, – особый путь. У нас Центральный Комитет мыслит, а безмозглая армия только выполняет команды. Это заявление Жукова – оскорбление Генеральному штабу и всей Красной Армии. Выходит, у нашей армии собственных мозгов нет. Безмозглая она.
Но если Центральный Комитет мыслит вместо Генерального штаба, то кому и зачем Генеральный штаб нужен?
Заявление покойного Жукова повторено во всех последующих изданиях. Это и есть то «самое-самое», что по приказу злодея Суслова беспощадно «резали по живому» конъюнктурщики из Центрального Комитета. Это и есть те самые «подлинные взгляды великого русского полководца», которые сохранила для грядущих поколений сообразительная дочь Мария Георгиевна.
//-- 3 --//
Что же получается? Получается, что главный идеолог Центрального Комитета Коммунистической партии М. А. Суслов и его подручные конъюнктурные писаки из того же Центрального Комитета в 1969 году, в момент выхода первого издания мемуаров Жукова, роли Центрального Комитета не понимали. Мало того, они ее отрицали, они свирепо «резали по живому». И только Жуков все понимал! И писал в своих рукописях! Но по приказу свирепого злодея Суслова эта проникновенная правда, эти простые, но мудрые слова, это «самое-самое» было из мемуаров Жукова безжалостно вырвано.
Но через шесть лет, в 1975 году, тот же самый Суслов перестроился-перековался, роль Центрального Комитета уяснил-осознал и разрешил храброй дочери Жукова правду-матку во второе издание вписать, привести текст книги в соответствие с «первоначальной рукописью» и «подлинными взглядами». А неутомимая дочь Мария Георгиевна продолжала поиск. И вот нашла более звучную, впечатляющую и убедительную фразу о роли Центрального Комитета.
Оказывается, что Жуков, для того чтобы донести великую правду о войне, взял себе в союзники не менее выдающегося полководца, тоже Маршала Советского Союза и тоже четырежды Героя Советского Союза, Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева Леонида Ильича. Мол, не я один так думаю – вот и товарищ Брежнев того же мнения. Вновь разысканная фраза Жукова звучала так:
Центральный Комитет, – отмечал Л. И. Брежнев, – был тем штабом, откуда осуществлялось высшее политическое и стратегическое руководство военными действиями (Военно-исторический журнал (далее – ВИЖ). 1978. № 4. С. 24).
При живом Жукове эту фразу явно цензура не пропустила. Но потом великая жуковская правда о войне все же восторжествовала, все же пробила себе дорогу к массам.
Но вот беда: через четыре года Брежнев вдруг вышел из моды. И храбрая дочь величайшего гения тут же потеряла эти красивые слова, которые совсем недавно были такими правильными, такими верными и актуальными. Что поделаешь? Они еще вчера были созвучными времени, а сейчас требуется другое. Конъюнктура иная. Более правдивая правда о войне нужна.
//-- 4 --//
Существует достаточно свидетельств, что с августа 1939 года генералы и офицеры Генерального штаба Красной Армии работали по 15–16 часов в сутки без выходных и праздников, часто оставаясь на ночь в своих кабинетах. У кого был большой кабинет, тот мог отдыхать на диване. Офицерам рангом пониже рекомендовалось три варианта отдыха:
1. сидя на стуле и положа голову на стол;
2. лежа на столе;
3. лежа под столом.
Ближе к войне работа для всего состава Генерального штаба стала практически непрерывной, круглосуточной. Свидетельствует генерал-полковник Л. М. Сандалов:
Иван Васильевич Смородинов был назначен на этот пост с должности заместителя начальника Генерального штаба. Работал он, как мне рассказывали, не менее двадцати часов в сутки (Сандалов Л. М. На московском направлении. М.: Наука, 1970. С. 42).
Об этом говорит и сам Жуков:
Руководящий состав Наркомата и Генштаба, особенно маршал С. К. Тимошенко, в то время работали по 18–19 часов в сутки (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 241).
Другими словами, еще до германского нападения Генеральный штаб РККА работал в режиме военного времени. Работать еще интенсивнее просто невозможно. В ходе войны рабочий ритм оставался таким же. Интересно, что и после войны до самой смерти Сталина работа Генерального штаба была столь же напряженной.
А пленумы Центрального Комитета Коммунистической партии собирались от случая к случаю. По уставу пленум должен собираться не реже одного раза в три месяца. Но буйно цвели, так сказать, неуставные отношения: пленумы собирали и через четыре месяца, и через шесть, а то и вообще раз в год.
На Восьмом съезде было установлено, что в течение всего 1918 года, с момента переселения правительства в Москву и до съезда Советов в декабре, не было ни одного собрания ЦК партии, и все решения за ЦК принимали вдвоем Ленин и Свердлов (Николаевский Б. И. Тайные страницы истории. С. 134).
Красная Армия была создана в 1918 году. Жуков пишет, что мозгом Красной Армии с первых дней ее существования является ЦК. Но сами коммунисты на своем съезде установили, что ЦК в том году никаких вопросов не обсуждал, никаких решений не принимал, и даже ни разу не собирался. И это – в самый драматический период борьбы коммунистов за власть над огромной страной.
И во время советско-германской войны роль ЦК была точно такой же. На время войны Центральный Комитет вообще самоустранился и затих. Как у нас говорят: не высовывался.
Последний предвоенный пленум ЦК – 21 февраля 1941 года.
Первый послевоенный – 18 марта 1946 года.
Между этими датами на протяжении всей войны пленумы Центрального Комитета Коммунистической партии не собирались НИ РАЗУ.
Звания члена ЦК и члена Политбюро сохранялось. Но это было нечто вроде титула: член ЦК – что-то вроде графа, кандидат в члены ЦК – виконт, а член Политбюро не иначе – великий князь. Обладание таким титулом означало, что носитель его приближен к самым вершинам и обличен доверием вождя. Но ничего более.
С 1947 по 1952 год более пяти лет снова не было ни одного пленума Центрального Комитета. Кто же думал за нашу безмозглую армию все эти годы?
Содержание всех пленумов ЦК – выяснение отношений. Центральный вопрос – кадровый. Лучше всего содержание пленумов ЦК определить воровскими терминами: толковище, сходняк, разборка.
Никаких военных вопросов на тех пленумах не обсуждали. Но не следует думать, что если не проводилось пленумов, то не было и кровавых разборок. Они были, только в другом оформлении.
За время войны Центральный Комитет Коммунистической партии не проявил себя ничем, не обсудил ни одного вопроса, не принял ни одного решения. Никто об этой лавочке и не вспоминал. На войне без Центрального Комитета обошлись. С 23 июня 1941 года коммунизм в советских газетах не упоминается. «И коммунизм, и советская власть, и даже намеки на мировую революцию исчезают из советских газет» (там же. С. 204).
Мало того, мгновенно прекратились любые упоминания о ЦК. Полистайте «Красную звезду» за все военные годы – ни единого слова о Центральном Комитете! Да что там «Красная звезда»! Полистайте главную газету Коммунистической партии. Под названием газеты «Правда» значилось: «Орган Центрального Комитета и МК ВКП(б)». Однако за всю войну «орган Центрального Комитета» не упоминал о Центральном Комитете.
Уже 23 июня 1941 года коммунисты сменили свои лозунги. Они мгновенно перестроились. Они перековались. Из интернационалистов они вдруг превратились в патриотов.
Уже 23 июня 1941 года был разогнан так называемый «Союз воинствующих безбожников».
Уже 23 июня было дано разрешение на колокольный звон в церквях.
Коммунисты вдруг начали объяснять народу, что мы воюем не за мировое господство, не за коммунизм на всей земле, не за захват соседних стран, не за массовые расстрелы, не за голодные очереди, не за пытки, не за Лубянку с Таганкой и Бутыркой, не за колхозное рабство и трудодни, не за прописку, не за исправительно-трудовые лагеря, не за Центральный Комитет, а за березки-осинки, за вечерний звон малиновый, за Волгу-матушку, за купола золотые, за иконы чудотворные, за белых яблонь дым, за конфетки-бараночки! За Россию, мля!
И войну назвали «отечественной».
Нашлись такие, кто и поверил.
И тут Гитлер подыграл Сталину. «Гитлер ухитрился объединить всех русских под сталинским знаменем». Это сказал Гудериан. (Heinz Guderian. Panzer Leader. London: Futura, 1979. P. 440).
Если бы Гитлер был платным агентом Сталина, если бы действовал только по указаниям из Кремля и Лубянки, то и тогда вряд ли смог бы он действовать в интересах мирового коммунизма лучше, чем действовал на самом деле. Поясню.
Германия была совершенно не готова к войне. Эта неготовность прежде всего выражалась в том, что Гитлер и его окружение не понимали самых простых вещей. Они не знали, кто им враг, а кто союзник. Они не понимали, кого нужно бить, потому гвоздили по кому ни попадя, прежде всего – по своим союзникам: народам Украины, России, Белоруссии. Они воевали против народов Советского Союза, которые поначалу встречали гитлеровцев как освободителей. При таком руководстве, при таком непонимании обстановки Германия не могла победить.
Не в стратегических «талантах» Жукова надо искать причины разгрома Германии, а в потрясающей глупости Гитлера и его полководцев.
//-- 5 --//
Коммунизм не может жить без культа. Развенчав на своем ХХ съезде культ Сталина, Коммунистическая партия осталась без знамени. Попытки возвести новые культы Хрущёва, Брежнева, Андропова, Горбачёва провалились, не говоря уже о Черненко. Потому пришлось воспевать «коллективную мудрость партии» и строить обобщающий культ Центрального Комитета.
На этом ратном поле и отличился величайший стратег. Сравнив, мягко говоря, не слишком бурную деятельность Центрального Комитета на войне и работу Генерального штаба, Жуков решительно взял сторону ЦК. Тем самым «великий русский полководец» обессмертил свое имя. Как ни крути, а это – открытие. Диалектический метод марксизма-ленинизма в своем блистательном воплощении: если сотни и тысячи генералов и офицеров Генерального штаба вкалывали на износ до войны, на войне и после, значит, Генеральный штаб – не мозг. Мозгом армии, по Жукову, был Центральный Комитет, который за время войны вообще ничем себя не проявил, который полностью самоустранился от своей «руководящей и направляющей роли», который от жизни страны отключился, который просто дезертировал.
Даже генералы-коммунисты при еще живом Центральном Комитете находили смелость признать, что он во время войны вообще никакой роли не играл:
В те суровые годы почти полностью бездействовали верховные органы Советского государства и партии. Практиковались чрезвычайные формы руководства, была практически полностью свернута внутрипартийная демократия. Все в великой стране, в героически сражавшейся армии решал ГКО, а значит – Сталин (генерал-полковник Г. Кривошеев. Красная звезда. 5 сентября 1990 г.).
А покойный Жуков упорствует: Центральный Комитет не бездействовал, а действовал! ЦК – мозг армии!
Столь выдающегося открытия не смог сделать никто. Только гению это оказалось под силу. Не только генералам и маршалам такое в голову не ударило, но и сами идеологи Центрального Комитета до такого не дошли. Идеологи после Сталина говорили: Центральный Комитет – «руководящая и направляющая сила», но ни один идеологический мракобес не заявил: Центральный Комитет думает за армию.
Об этом заявил Жуков. И только он.
//-- 6 --//
Удивительно вот что. В октябре 1957 года пленум ЦК отстранил Жукова от рычагов власти. И вот защитники Жукова разоблачают Центральный Комитет за подлость: собрались проходимцы в отсутствии великого стратега и мерзким закулисным маневром сбросили нашего дорогого и любимого.
Дорогие товарищи, это не жуковский взгляд на вещи! Вам следует помнить слова величайшего стратега о том, что ЦК – мозг армии. А коль так, зачем вообще нужны маршалы? Объявив Центральный Комитет мозгом армии, Жуков сам себя признал «пятым колесом», бездельником и паразитом. И если защитники Жукова согласны с мемуарами своего кумира, то события октября 1957 года следует трактовать иначе: Центральный Комитет занял положенное ему место мозга армии, при этом было ликвидировано ненужное звено управления в лице величайшего стратега.
Зачем нужны маршалы, если за армию думает Центральный Комитет?
//-- * * * --//
В самоунижении перед дутым величием Центрального Комитета величайший стратег обошел всех. До такого блеска коллективную задницу Центрального Комитета не вылизывал никто.
Глава 4
Как Жуков пытался доложить обстановку
Полководцы и военачальники охотно соглашались выступать на страницах газеты, однако, как правило, слабо владели пером. И приходилось, мягко говоря, оказывать им «безвозмездную» помощь. (Гонорары получали авторы, а не сотрудники редакции). За них писали «от» и «до». Печатали на машинке, вычитывали. Автору оставалось лишь поставить свою подпись.
Красная звезда. 27 сентября 2001 г.
//-- 1 --//
Причины разгрома 1941 года Жуков объяснил просто и доходчиво: Сталин ничего не понимал, а вот он, великий Жуков, все понимал, он, гениальный, пытался доложить, но Сталин не слушал.
Раскроем последнее, тринадцатое издание мемуаров Жукова, на странице 229. Тут сказано следующее:
К сожалению, приходится отметить, что И. В. Сталин накануне и в начале войны недооценивал роль и значение Генштаба. Между тем Генеральный штаб, по образному выражению Б. М. Шапошникова, – это мозг армии. Ни один орган в стране не является более компетентным в вопросах готовности вооруженных сил к войне, чем Генеральный штаб. С кем же, как не с ним, должен был систематически советоваться будущий Верховный главнокомандующий? Однако И. В. Сталин очень мало интересовался деятельностью Генштаба. Ни мои предшественники, ни я не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить И. В. Сталину о состоянии обороны страны, о наших военных возможностях и о возможностях нашего потенциального врага. И. В. Сталин лишь изредка и кратко выслушивал наркома или начальника Генерального штаба.
Чем можно подпереть заявления Жукова? Да ничем. Простейшей проверки эти заявления не выдерживают.
Более двух десятилетий кремлевские секретари вели Журнал записи лиц, принятых И. В. Сталиным. Все посетители зарегистрированы: время входа, время выхода. Эти записи опубликованы полностью в журнале «Исторический архив» в 1994–1997 годах. Документ решительно опровергает Жукова и тех, кто сочинял за него «Воспоминания и размышления».
Вопросами подготовки войны Сталин занимался упорно и ежедневно минимум 17 лет. С каждым годом Сталин все больше и больше времени уделял военным вопросам. Судя по записям, начиная с ноября 1938 года кабинет Сталина превратился в главный мозговой центр предстоящей войны и Мировой революции. Редко мелькнет в списке приглашенных чекист, дипломат или прокурор; остальные посетители – те, кто будет воевать, и те, кто будет их обеспечивать. Но если и бывали иногда в кабинете Сталина чекисты, дипломаты и прокуроры, то из этого вовсе не следует, что с ними Сталин только о вечном мире толковал.
Перед каждым, кто читал эти записи, открывается грандиозная картина подготовки к великой войне. Вот, например, осенью 1940 года Сталин пригласил к себе конструктора-оружейника Шпагина Георгия Семёновича. Пока никто не сумел найти упоминаний о личных встречах Гитлера с конструкторами стрелкового оружия, а вот Токарев, Дегтярев, Симонов, Горюнов были постоянными гостями в кабинете Сталина.
О чем говорил Сталин со Шпагиным? Мы этого не знаем и не узнаем никогда. Но результат налицо. С середины 1941 года до конца войны германская промышленность произвела 935,4 тысячи пистолетов-пулеметов. Их надо было использовать на многих фронтах от Норвегии до Африки, от Нормандских островов до калмыцких степей.
Промышленность Советского Союза за тот же период произвела более 6 миллионов пистолетов-пулеметов. В подавляющем большинстве – конструкции Шпагина. И их применяли только на одном фронте – против Германии и ее союзников. Гитлеровский министр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер вспоминал:
Солдаты и офицеры дружно жаловались на перебои в снабжении их стрелковым оружием. Особенно им не хватало пистолетов-пулеметов, и солдатам приходилось пользоваться трофейными советскими автоматами. Этот упрек следовало целиком адресовать Гитлеру. Как бывший солдат Первой мировой войны, он упорно не желал отказываться от традиционного и хорошо знакомого ему карабина… Он откровенно игнорировал разработку и производство новых видов стрелкового оружия (Шпеер А. Воспоминания. Смоленск: Русич, 1997. С. 436–437).
Гитлер до конца войны так не понял роли пистолетов-пулеметов. Ставка на винтовки прошлого века дорого обошлась Гитлеру и его армии. А Сталин понял значение пистолетов-пулеметов в конце 1939 года, в 1940 году по его приказу были разработаны надежные, предельно простые в изготовлении, обслуживании и боевом применении образцы, а в 1941 году началось массовое производство. Кстати, коммунистическая пропаганда все ставит с ног на голову: если верить советским «мыслителям», то у немцев было множество автоматов, а наш солдатик обходился винтовкой прошлого века. Дело обстояло как раз наоборот.
А вот Сталин говорит с конструктором Шавыриным. Мы тоже не знаем, о чем шла речь. Но можем догадываться – по результатам. Советский Союз вступил в войну с первоклассным минометным вооружением. Ничего равного и близкого шавыринскому 120-мм миномету в германской армии не было. Немцы скопировали советский образец по захваченным в Запорожье в августе 1941 года чертежам [8 - Вопреки расхожему мнению, копирование по образцам является весьма трудоемким процессом, занимающим очень много времени, что ведет к отставанию – пока копируют то, что у противника уже есть, противник создает что-то новое. Наличие технической документации резко ускоряет процесс копирования, поэтому наибольшую ценность для разведки представляла собой именно документация, а не образцы вооружений. Полный комплект документов, добытый у противника, ценился очень высоко и в советской военной разведке иронично назывался «цельнотянутой технологией». – Прим. автора.].
Прием продолжается. В кабинете Сталина конструкторы Шпитальный, Комарицкий, Таубин, Березин. Мы можем судить о последствиях этих встреч, сравнив советское авиационное вооружение с германским. В 1937 году в Испании гитлеровцы снимали со сбитых советских самолетов скорострельные авиационные пулеметы Шпитального-Комарицкого, которые были приняты на вооружение Красной Армии еще в 1932 году. Германские конструкторы так и не сумели к концу войны создать ничего равного и даже близко похожего. И скопировать тоже не смогли.
В кабинет Сталина входят авиационные конструкторы Яковлев, Ермолаев, Ильюшин, Петляков, Поликарпов, Таиров, Сухой, Лавочкин. Не все сразу. У Сталина – индивидуальный подход. Даже Микояна принимал отдельно, а через два месяца – Гуревича, хотя МиГ – сплав усилий обоих конструкторов. Но Сталин хотел послушать каждого в отдельности.
За конструкторами самолетов – конструкторы авиационных двигателей Микулин и Климов. Вот в узком кругу Сталин беседует с самыми знаменитыми летчиками. Затем – с высшими авиационными командирами. Тут же – снова с конструкторами самолетов и двигателей.
Редко найдешь день, когда в кабинете Сталина не побывал бы нарком авиационной промышленности А. И. Шахурин. Иногда глаза протираешь: Шахурин и… снова Шахурин. Просто это он в сталинский кабинет по два захода в день делал. Часто Шахурин бывал здесь не один, а с заместителями Дементьевым, Ворониным, Баландиным. Тут же и директора крупнейших авиационных заводов. И генералы – непрерывной чередой. Нарком вооружений Ванников – частый гость.
И вдруг – некто Москатов. Разговор с ним – за полночь. Кстати, в этот день, 4 октября 1940 года, Сталин уже переговорил в своем кабинете и с наркомом обороны, и с начальником Генерального штаба, с начальником Главного артиллерийского управления, с тремя заместителями начальника Генерального штаба, с наркомом вооружений, с начальником Главного управления ВВС, с конструкторами Таубиным, Шпитальным и Шпагиным. День не особенно напряженный: в списке всего лишь 20 человек. И последний – Москатов.
Кто же это такой? Нет такого среди генералов. И конструктора такого вроде не было. Москатов, Москатов… А ведь где-то такой встречался. Ну-ка, по справочникам пройдемся. Ах, да! Петр Григорьевич. Как же, как же… «…С октября 1940 нач. Главного управления трудовых резервов при СНК СССР». Вот оно что…
С 3 октября 1940 года в Советском Союзе обучение в высших учебных заведениях и в старших классах обыкновенных школ стало платным. Вводилась эта мера в связи с тем, что благосостояние трудящихся ужасающе повысилось и денег трудящимся все равно девать некуда. По просьбе этих самых трудящихся родное правительство им такой подарочек подбросило. Мгновенно опустели школы. Чтобы миллионы подростков зря по улицам не шатались, для них были открыты особые «учебные заведения». При военных заводах.
В эти «учебные заведения» забирали, не спрашивая о желании. По мобилизации. Побег несовершеннолетних пацанов и девчонок из этих «учебных заведений» карался по всей строгости Уголовного кодекса. «Учебное заведение» давало профессию – не ту, которая нравится, а ту, которая в данный момент требуется конкретному танковому или оружейному заводу. «Обучение» предусматривалось не простое, а «в сочетании с выполнением производственных норм». Потом за это «обучение» надо было с любимой Родиной расплатиться – четыре года отпахать на родном заводе без права выбора места работы, профессии и условий труда.
Забирали в «учебные заведения» с 14 лет. Срок обучения – 1–2 года. Значит, расплачиваться надо было начиная с 15–16 лет. А там и в армию загребут. Вся эта система принудительного труда миллионов подростков именовалось термином «трудовые резервы». Править этой производственно-тюремной системой товарищ Сталин поставил товарища Москатова Петра Григорьевича. И, ясное дело, немедленно вызвал ночью на инструктаж.
На следующий день в сталинском кабинете – снова нарком обороны, начальник Генерального штаба, его заместители, начальник Главного артиллерийского управления.
//-- 2 --//
Но вот в мрачном военно-промышленном царстве блеснул светлый лучик: товарищ Сталин думает и о прекрасном. 29 июня 1940 года в кабинете Сталина – писательница Ванда Василевская. Разговор 45 минут наедине.
8 октября – снова она. Разговор длился 2 часа 5 минут. Сначала присутствовал Хрущёв, потом он вышел и разговор продолжался без свидетелей. Мы снова не знаем, о чем они говорили. Но интересно полистать газету «Правда» и почитать пламенные статьи Василевской о том, что буржуям-кровопийцам недолго осталось пить рабочую кровь, что несчастным пролетариям Европы недолго осталось греметь цепями в капиталистическом рабстве.
Если сравнить даты встреч Василевской со Сталиным и даты публикаций ее пылких статей, то четко проявляется причинно-следственная связь.
Вот в кабинете Сталина еще один писатель – товарищ Шолохов. Присутствует Молотов. Продолжительность разговора 1 час 10 минут. Но тут товарищ Сталин дал маху. Пустой номер: тяжел на подъем был писатель Шолохов. Результатов встреч со Сталиным не ищите – не разразился Шолохов ни серий страстных статей, ни памфлетом, ни басней. Переписать чужую рукопись – это пожалуйста, а вот чтобы самому что-нибудь сообразить – нет, увольте.
Великому писателю, нобелевскому лауреату М. А. Шолохову газетное дело давалось нелегко. «Особенно остро я ощущал это, – признавался он биографам, – во время Отечественной войны. По характеру не могу скоро писать. Никакой я не газетчик. Нет хлесткой фразы, нет оперативности, что так необходимо для мобильной газетной работы». В «Красной звезде» полковой комиссар, а позднее полковник Шолохов никогда не получал конкретных заданий. Его просили писать о том, что на душу ляжет (Красная звезда. 18 декабря 2003 г.).
Но ничего на шолоховскую душу так и не легло.
А в сталинском кабинете снова – разведчики, наркомы судостроения и боеприпасов, конструкторы танков, пушек и гаубиц, маршалы, генералы, адмиралы. Сам Жуков это подтверждает:
И. В. Сталин всегда много занимался вопросами вооружения и боевой техники. Он часто вызывал к себе главных авиационных, артиллерийских и танковых конструкторов и подробно расспрашивал их о деталях конструирования этих видов боевой техники у нас и за рубежом. Надо отдать ему должное, он неплохо разбирался в качествах основных видов вооружения. От главных конструкторов, директоров военных заводов, многих из которых он знал лично, И. В. Сталин требовал производства образцов самолетов, танков, артиллерии и другой важнейшей техники в установленные сроки и таким образом, чтобы они по качеству были не только на уровне зарубежных, но и превосходили их (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 296).
//-- 3 --//
Журнал посещений кремлевского кабинета Сталина свидетельствует: Иосиф Виссарионович работал на износ. И всех заставлял работать. Несмотря на загруженность, умел товарищ Сталин выкраивать время и для наркома обороны, и для начальника Генерального штаба, для их заместителей, для старших авиационных, танковых, артиллерийских, флотских начальников.
Вот только для примера – июнь 1940 года. В этом месяце нарком обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко провел в кабинете Сталина в общей сложности 22 часа 35 минут. Начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников в этом месяце провел в кабинете Сталина 17 часов 20 минут.
Часто в кабинете Сталина вместе с начальником Генерального штаба находились его заместители генерал-лейтенанты Ватутин Н. Ф. и Смородинов И. В. Смородинов – начальник Мобилизационного управления Генерального штаба, Ватутин – Оперативного. Смородинов планировал и направлял мобилизацию всех природных, людских, интеллектуальных, производственных, транспортных и прочих ресурсов страны на нужды войны, Ватутин планировал использование уже отмобилизованных масс в войне.
Все, кто бывал в кабинете Сталина, единогласно утверждают: там зря языком не болтали. В кабинет Сталина приглашали только того, чье присутствие было действительно необходимо в данный момент. Сам Сталин практически все время молчал. Своего мнения не навязывал. Он давал слово каждому и внимательно слушал. Более того, Сталин требовал, чтобы высказался каждый, не проявляя до поры своей точки зрения. В этом и заключалась его сила как руководителя. Сталин требовал докладов – кратких, ясных, правдивых, четких, по существу.
Уж за 17 часов, а тем более за 22 часа нарком обороны и начальник Генерального штаба в общих чертах стратегическую обстановку могли обрисовать. И не надо забывать, что речь идет только о зафиксированных встречах в кабинете Сталина. Но эти встречи происходили и в других местах – на Старой площади, в Наркомате обороны, в Генеральном штабе, на кремлевской квартире и на дачах Сталина.
Особо следует помнить о сталинских дачах. Именно там обсуждались самые важные вопросы, именно там принимались основные решения. Начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников был частым гостем на дачах Сталина. Вспомним, он был единственным человеком, кого Сталин называл по имени и отчеству. Этой чести не удостоился ни Берия, ни Жуков, ни Ежов, ни Василевский, ни Тимошенко, ни Жданов, ни Маленков, ни один другой человек. Сталин уважал Бориса Михайловича и ценил его мнение. У Шапошникова было достаточно времени, чтобы подробно доложить Сталину о состоянии дел.
Но ведь и это не все. Основные контакты – по телефону. Если в данный день журнал не фиксирует присутствия наркома обороны, начальника Генерального штаба и их заместителей в кабинете Сталина, из этого вовсе не следует, что в этот день не было между ними контактов – просто они говорили по телефону.
//-- 4 --//
Подозрительные спросят: может быть, июнь 1940 года был особым месяцем? Нет. Был он самым обычным. Вот в июле того же года нарком обороны провел в кабинете Сталина 21 час 57 минут, а начальник Генерального штаба – 14 часов 20 минут. И каждый месяц так же, если не хлеще.
Возразят, что в августе вместо Шапошникова начальником Генерального штаба был назначен генерал армии К. А. Мерецков; он-то не имел особых отношений со Сталиным, и уж явно у него не было возможности изложить свои соображения.
Возражения отметаем. Вот например октябрь 1940 года. нарком обороны маршал Тимошенко провел в кабинете Сталина 25 часов 40 минут, начальник Генерального штаба генерал армии Мерецков – 30 часов 30 минут.
На фоне этой статистики приходится признать, что Жуков кривил душей, когда рассказывал о том, что ни его предшественники на посту начальника Генштаба, ни нарком обороны не имели возможности доложить Сталину обстановку. Если учесть заместителей наркома обороны и заместителей начальника Генерального штаба, которые тоже лично докладывали Сталину о состоянии дел в подчиненных им структурах, то набираются сотни часов каждый месяц, пока Сталин непосредственно занимался вопросами НКО и Генштаба. Когда Мерецкова сменил Жуков, ситуация не изменилась: каждый месяц Сталин по много раз принимал в своем рабочем кабинете как наркома обороны, так и начальника Генштаба.
Решение о назначении генерала армии Жукова начальником Генерального штаба РККА было принято 13 января 1941 года. Всю вторую половину января Жуков вникал в обстановку, а 1 февраля официально принял пост.
Еще перед вступлением в должность, 29 января, Жуков просидел в кабинете Сталина 2 часа 30 минут.
На следующий день – 1 час 30 минут.
В день вступления в должность, 1 февраля 1941 года, Жуков находился в кабинете Сталина 1 час 55 минут.
Только за эти три дня Жуков провел в кабинете Сталина без пяти минут шесть часов. Неужто шести часов великому стратегу не хватило, чтобы кратко обрисовать ситуацию? Уж за шесть-то часов главные вопросы можно было если не решить, то хотя бы поставить.
12 февраля Жуков находился в кабинете Сталина 2 часа 45 минут.
22 февраля – 3 часа 45 минут.
25 февраля – 1 час 55 минут.
1 марта – 3 часа 15 минут.
8 марта – 1 час.
17 марта – 5 часов 55 минут.
18 марта – 1 час 55 минут.
Давайте поверим Жукову: Сталин не давал ему возможности высказаться. Представим: раз в неделю в кремлевском кабинете Сталин молчит, и Жуков тоже молчит. Только за февраль и март 1941 года набирается 22 часа 25 минут молчания – и это только в кабинете Сталина.
Но Сталин и Жуков могли встречаться и в других местах. Они могли разговаривать по телефону – многие вопросы в те времена было принято решать именно в телефонных разговорах. Если Сталин и Жуков в эти часы военные вопросы не обсуждали, чем же они занимались? Если все это время великий стратег просто смотрел в потолок и зевал, то об этом надо было прямо сказать. Но не надо было врать о том, что не дали ему возможности встретиться со Сталиным и изложить свою точку зрения.
А ведь эти часы – только начало.
//-- 5 --//
9 апреля 1941 года Жуков находился в кабинете Сталина 1 час 35 минут.
10 апреля – 2 часа 20 минут.
14 апреля – 2 часа 25 минут.
Интересно обратить внимание на время проведения этих встреч и на состав участников.
20 апреля Жуков снова провел в кабинете Сталина 2 часа 25 минут. Присутствовали пять человек: сам Сталин, его ближайшие соратники Молотов и Жданов и двое военных – нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии Жуков.
Началось совещание в 0 часов 15 минут.
В 2 часа ночи появился Маленков.
Ближе к рассвету, в 2 часа 40 минут, Тимошенко и Жуков вышли из кабинета Сталина.
Неужели ответственные товарищи по ночам делом не занимались? Неужто анекдоты травили? Или в картишки резались?
23 апреля Жуков проводит в сталинском кабинете 1 час.
29 апреля – 1 час 50 минут.
10 мая – 1 час 50 минут.
12 мая – 1 час 35 минут.
14 мая – 1 час 30 минут.
19 мая в кабинете пятеро: Сталин, Молотов, Тимошенко, Жуков, Ватутин. Генерал-лейтенант Ватутин Николай Фёдорович – начальник Оперативного управления Генерального штаба. Единственная его обязанность – разработка планов войны. Совещание продолжалось 1 час 15 минут.
Сталин, как мы помним, особой разговорчивостью не отличался. Молотов – заика, он тоже избегал длинных монологов. Потому говорить могли только трое военных – Тимошенко, Жуков и его подчиненный Ватутин. Неужели и на этот раз Жукову часа не хватило, чтобы вождю обстановку обрисовать?
//-- 6 --//
23 мая Жуков провел в сталинском кабинете 2 часа 55 минут.
24 мая – грандиозный сбор. От Политбюро только двое – Сталин и Молотов. От военных – Тимошенко, Жуков, Ватутин, начальник Главного управления ВВС генерал-лейтенант авиации Жигарев и от каждого из пяти западных приграничных округов – командующий, член военного совета и командующий авиации округа. Совещались 4 часа 55 минут.
А ведь интересно: о чем могли толковать со Сталиным те, кто планировал войну, и те, кто командовал авиацией в западных приграничных округах? Несколько человек из числа участников этого совещания пережили войну и высоко поднялись:
Жигарев П. Ф. и Новиков А. А. стали главными маршалами авиации;
Попов М. М. – генералом армии;
Черевиченко Я. Т. и Кузнецов Ф. И. – генерал-полковниками.
Ни один из них никогда ни единым словом не обмолвился о совещании в сталинском кабинете 24 мая 1941 года. Жуков тоже промолчал: военная тайна! А по мне, если говорили об отражении внезапного авиационного удара гитлеровцев, то можно было бы и поведать об этом благодарным потомкам.
3 июня в кабинете у Сталина четверо: сам Сталин, Тимошенко, Жуков, Ватутин. Совещались 2 часа 45 минут. Не было ни Молотова, ни Маленкова. Первые 15 минут присутствовал Хрущёв, все остальное время трое военных были наедине со Сталиным. Наверное, опять Жукову высказаться не дали.
6 июня снова в кабинете Сталина четверо. В том же составе. Без посторонних. О чем-то говорили (или, может быть, молчали?) 2 часа 5 минут.
7 июня Жуков впервые провел в кабинете Сталина меньше часа. Всего 25 минут. Хотя и за 25 минут можно многое решить.
Зато уж 9 июня Жуков отыгрался: в этот день у него было два захода к Сталину, первый на 1 час, второй на 5 часов 25 минут.
11 июня – снова два захода, общее время 2 часа 20 минут.
18 июня – 4 часа 5 минут.
22 июня – 1 час 30 минут.
Всего с момента назначения на должность начальника Генерального штаба до германского нападения, то есть с 13 января до 21 июня 1941 года Жуков провел в кабинете Сталина 70 часов 35 минут. Об этих часах и минутах в «Воспоминаниях и размышлениях» стратег не вспоминает и не размышляет, а вместо этого горестно сообщает, что Сталин делами Генерального штаба не интересовался.
Сам Жуков рассказывает:
Многие политические, военные, общегосударственные вопросы обсуждались и решались не только на официальных заседаниях Политбюро ЦК и в Секретариате ЦК, но и вечером за обедом на квартире или на даче И. В. Сталина, где обычно присутствовали наиболее близкие ему члены Политбюро. Тут же за этим обычно весьма скромным обедом И. В. Сталиным давались поручения членам Политбюро или наркомам, которые приглашались по вопросам, находившимся в их ведении. Вместе с наркомом обороны иногда приглашался и начальник Генерального штаба (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 296).
В последнем предложении Жуков говорит о себе: не только в кабинете Сталина бывал, но и на квартире Сталина, и на даче, где тоже решались важные вопросы.
//-- 7 --//
Но вернемся в кабинет Сталина.
Только в период с 13 января по 21 июня 1941 года Сталин 35 раз вызывал в свой кабинет наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. Общее время – 74 часа 26 минут.
Первый заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Будённый был за это время в кабинете Сталина 11 раз; общее время 28 часов 45 минут.
Заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза Кулик – общее время 33 часа 35 минут.
Заместитель наркома обороны генерал армии Мерецков – 23 часа 50 минут.
Заместитель наркома обороны генерал-лейтенант авиации Рычагов – 28 часов 50 минут.
Заместитель наркома обороны генерал-лейтенант авиации Жигарев – 26 часов 35 минут.
Первый заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант Ватутин – 13 часов 50 минут.
Я уже не говорю о Маршале Советского Союза Ворошилове – тот, похоже, с утра до ночи просиживал в сталинском кабинете.
Я не вспоминаю о начальнике Разведывательного управления генерал-лейтенанте Голикове, о командующих приграничными военными округами и армиями, я не учитываю наркома Военно-Морского Флота адмирала Кузнецова, начальника его штаба и командующих флотами.
Порой Сталин вызывал к себе офицеров сравнительно низкого ранга. Так, например, 21 июня 1941 года почти четыре часа, с 19:05 до 23:00, в кабинете Сталина находился военно-морской атташе в Берлине капитан 1-го ранга Воронцов.
Теперь повторю заявление Жукова:
И. В. Сталин очень мало интересовался деятельностью Генштаба. Ни мои предшественники, ни я не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить И. В. Сталину о состоянии обороны страны, о наших военных возможностях и о возможностях нашего потенциального врага. И. В. Сталин лишь изредка и кратко выслушивал наркома или начальника Генерального штаба.
И серьезные историки современной России подпевают: ах, какую книгу написал великий стратег! Удивительно правдивая книга! Правдивая до безобразия!
//-- * * * --//
Я обращаюсь к Маршалам Советского Союза, к маршалам бронетанковых войск, к многозвездным генералам, к великим писателям, которые удостоены звания Героя Советского Союза. Я обращаюсь ко всем, кто хвалил Жукова и его «самую правдивую» книгу о войне. Никого по именам не называю. Вы сами знаете свои имена.
Товарищи дорогие, давайте согласимся, что вы никогда войной не интересовались. Нельзя же интересоваться войной, не прочитав мемуары Жукова. А ведь вы их не читали.
Давайте договоримся, что все хвалебные слова о величайшем полководце вы берете назад. Ведь все же знают, что вы этих слов не писали – за вас писали борзописцы из Агитпропа, а им все равно кого хвалить: они хвалят тех, кого хвалить прикажут.
Над нами смеется весь мир: вот какие дурачки эти русские! Ими командовал придурковатый Сталин, который неизвестно чем занимался много лет. В дела обороны Сталин не вникал, наркома обороны и начальника Генерального штаба слушал лишь изредка и кратко.
Если же вы, поклонники Жукова, не возьмете свои слова обратно, то получится нехорошо: Жуков клеветал на Верховного главнокомандующего, на высшие органы государственного и военного командования, а вы эту клевету повторяете, поддерживаете, усиливаете и распространяете по миру.
Глава 5
Еще раз о глупом Сталине
Как патриот, как аналитик, могу прямо сказать: таких людей воспитала советская идеология, идеи социализма.
Генерал армии В. Лобов, бывший начальник Генерального штаба ВС РФ. Красная звезда. 16 ноября 2002 г.
//-- 1 --//
Для того чтобы вести за собой народы, коммунистам требуется знамя. Им нужен идеал. Но любой конкретный коммунист был глуп, как Андропов [9 - Это утверждение требует пояснения. Сегодня Андропова пытаются представить нам мудрым и просвещенным правителем, что не соответствует действительности. Возглавляя КГБ в течение пятнадцати лет, Андропов ничего не сделал с чудовищной коррупцией в Узбекистане и других советских республиках (сегодня это объясняют «недостаточностью полномочий»), а экономические проблемы страны пытался решать исключительно полицейскими мерами. Так, в период нахождения Андропова на посту Генерального секретаря ЦК КПСС производительность труда населения хотели повысить путем «укрепления трудовой дисциплины» административными методами, для чего в крупных городах Советского Союза в рабочее время проводились массовые облавы в общественных местах – в кинотеатрах, в магазинах и даже в банях – с целью выявления лиц, прогуливающих работу или учебу (включая школьников). Только глупый человек мог надеяться, что таким способом удастся заставить других людей работать. – Прим. автора.], или залит по уши кровью, как Дзержинский. Первое не исключает второго; глупость Андропова не исключает кровавых преступлений. Он тоже залит кровью по самую макушку – вспомним хотя бы Венгрию 1956 года.
Потому идеалом для коммунистов может быть либо тот, кто воплотить свои людоедские идеи на практике не сумел, вроде того же Маркса, либо – некое безликое образование.
Так и повелось: Партия всегда права! Партией стройки в небо взмечем! Партия – наш рулевой! Или более конкретно: Центральный Комитет Коммунистической партии – руководящая и направляющая сила советского общества и всего прогрессивного человечества!
Возникновение культа Центрального Комитета было неизбежно и неотвратимо. Ибо никто конкретно в качестве идеала и образца не подходил.
Заказ Жукову был четкий и ясный: пой славу Центральному Комитету. Жуков задачу понял. Жуков старался.
За что же, не боясь греха, стратег расхваливал ЦК?
За то, что тот хвалил стратега.
Но возникла проблема. Заключалась она в том, что, воспевая роль ЦК на войне, надо было одновременно втаптывать в грязь Сталина. С одной стороны, надо было доказать, что мозгом армии является не Генеральный штаб, а Центральный Комитет Коммунистической партии. С другой стороны – что во главе этого самого Центрального Комитета, то есть «мозга армии», стоял Сталин, который ни черта в вопросах войны не разумел, за армию думать не мог по причине непонимания характера современной войны, невежества в вопросах стратегии и скверного характера.
С этой, казалось бы, неразрешимой задачей Жуков и его многочисленные соавторы справились.
//-- 2 --//
На несколько минут предположим, что неисчислимые варианты книги «Воспоминания и размышления» являются продуктом труда самого Жукова. Оценим взгляды великого полководца. Оказывается, он «тогда считал» (то есть до войны) и «сейчас считает» (то есть в тот момент, когда писал книгу), что Генеральный штаб с момента создания Красной Армии «мозгом» не является. Чем же он, простите, в таком случае является? И если Генеральный штаб – не мозг армии, то кому он вообще нужен?
В январе 1941 года Жуков принял пост начальника Генерального штаба Красной Армии. Вопрос: зачем? Если функции Генерального штаба не определены и его назначение непонятно, почему Жуков шел в эту контору, которая серьезными делами не занимается? Если Жуков знал, что во все времена существования Красной Армии ее «мозгом» был Центральный Комитет, то надо было сказать Сталину: или оставь меня в войсках, или забери в ЦК, назначай хоть писарем, но туда, где действительно решаются важные вопросы, а в Генеральный штаб не пойду, он вообще неизвестно для чего существует.
Где же хваленая жуковская принципиальность? Если Жуков понимал, что Генеральный штаб – пятое в телеге колесо, второстепенная, ненужная лавочка, то почему он не сказал об этом Сталину? Почему не настоял на том, чтобы разогнать за ненадобностью Генеральный штаб, это ненужное образование, этот нарост на теле армии?
Непонятно и другое: если Генеральный штаб – не мозг армии, то чем же в этом самом Генеральном штабе занимался сам Г. К. Жуков с января по июль 1941 года? Пьянствовал и гулял? Или бумажки, которые приходили из ЦК, переписывал на бланки Генерального штаба?
//-- 3 --//
Интересно проследить, как руководство Генерального штаба Вооруженных Сил СССР в 1975 году, в момент появления второго издания «Воспоминаний и размышлений», реагировало на столь своеобразную оценку возглавляемой ими структуры. В тот момент начальником Генерального штаба был генерал армии В. Г. Куликов. Его реакция: гений, гений! При получении звания Маршала Советского Союза Куликов попросил не заказывать новую бриллиантовую Маршальскую Звезду, а выдать ему ту, которую раньше носил Жуков.
Виктор Георгиевич Куликов, если вы считаете Жукова гением и согласны с его оценкой роли и места Генерального штаба, тогда как оценивать вашу кипучую деятельность? Не хочу вас обзывать плохими словами, вы их сами придумайте. Итак, как назвать начальника огромной организации, который не способен думать? Как назвать начальника организации, который ничего физически не делает, но и умом своим не работает? За которого думают другие?
С сентября 1971 года по январь 1977 года Куликов возглавлял Генеральный штаб Вооруженных Сил СССР, который является безмозглым по мнению любимого и защищаемого им Жукова. Жуков Генеральный штаб ни во что не ставил, и Куликов с ним согласен.
Вопрос: зачем же вы без толка в этом никчемном Генеральном штабе столько лет сидели? Если шесть лет вы ни о чем не думали, если за вас думал Центральный Комитет, то чем же вы занимались? Да и возможно ли хоть чем-то заниматься, не думая?
После Куликова Генеральный штаб возглавлял еще один «стратег» – Маршал Советского Союза Огарков Николай Васильевич. Тот тоже Жукова гением считал, его писаний не оспаривал. Тем самым маршал Огарков сам себя признал никчемным, ненужным.
Получается, что генералы и маршалы согласны с Жуковым в том, что у армии нет собственного мозга, что он ей и не нужен, что за армию должны думать другие. Это фашизм чистой воды – в гитлеровской армии насаждался тот же дух, те же идеи. У Высоцкого есть песня «Солдаты группы «Центр» – она именно об этом: не надо думать! с нами тот, кто все за нас решит!
Эта песня о гитлеровской армии. Но разве в «несокрушимой и легендарной» иначе устроено? А разве в ней думать предписано?
И вот прошли годы. Наступили совсем веселые времена. Сгнил и сгинул Центральный Комитет. Нет его. Но армия осталась та же самая, только изрядно отощавшая. Остался тот же самый Генеральный штаб. И публикуются все новые издания и тиражи «Воспоминаний и размышлений» с откровениями о том, что мозгом армии является Центральный Комитет.
Начальники Генерального штаба меняются время от времени, но все они поют все ту же ритуальную песню о гениальности Жукова, о его святости, и к юбилеям подписывают хвалебные статьи о том, что мудрость Жукова не стареет. И все бывшие руководители Генерального штаба им подпевают.
//-- 4 --//
ЦК – это люди. Не самые хорошие. Народ знал: нет повести печальнее на свете, чем повесть о Центральном Комитете. Кого из членов ЦК конкретно Жуков считал мозгом армии? Товарищ Мехлис – мозг армии? Или товарищ Шкирятов? Может быть, «чахоточный Вельзевул» Ежов Николай Иванович? В его личном деле, в графе «образование», вписана убийственная строка: «неоконченное низшее». Так это он – мозг армии? Может быть, это фельдшер Склянский? Может быть, Крупская Надежда Константиновна за армию думала? Или Карл Радек? Срамная девка Александра Коллонтай? В официальных справочниках значится, что и она, и супруг ейный, член ЦК Дыбенко, «были известны крайней половой распущенностью». (К. А. Залесский. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: Вече, 2000. С. 227). А об их способности думать за армию ничего не сообщается. Так кто же – мозг?
Кровавый садист Бухарин или Всеволод Балицкий, который «широко применял бессудные аресты, расстрелы, казни заложников»? Лаврентий Палыч Берия – мозг армии? Щербаков? Уркаган Рашидов, который имел гаремы, личные тюрьмы и пыточные камеры? Вышинский или Фриновский? Гулящая девка Катя Фурцева? Хрущёв, который порезал на металлолом новейшие самолеты, пушки, танки и крейсера? Яков Свердлов, который набивал сейфы золотыми царскими червонцами и фальшивыми паспортами на случай, если придется мотать удочки с родины мирового пролетариата? Генрих Ягода, который имел самую большую в стране коллекцию порнухи? Товарищ Алиев, который в 1941 году уклонился от призыва?
Член ЦК товарищ Мир Джафар-оглы Багиров был большим шутником. «Путь на нефтяные промыслы проходил по серпантину, и он со своими присными в подпитии залегал у дороги, стрелял и наслаждался тем, как машины летят в пропасть» (Литературная газета. 2003. № 33). Вот этот стрелок Багиров и был мозгом армии? Или им был Четырежды Герой Советского Союза, Герой Социалистического Труда великий стратег Брежнев Леонид Ильич? Урка Щелоков или урка Медунов? Или все же мозгом армии был долгожитель Центрального Комитета Михаил Андреевич Суслов, который не позволял Жукову донести до широких народных масс святую правду о героической роли ЦК?
Итак, кто же конкретно в Центральном Комитете был тем самым мозгом, который думал вместо генералов и маршалов?
Хочешь не хочешь, но надо вспомнить и товарища Сталина. На момент смерти Жукова Коммунистическая партия находилась у власти 56 лет, и 30 из них во главе Центрального Комитета Коммунистической партии стоял Сталин, при этом он был во главе ЦК во все годы подготовки к войне и во все годы войны.
Центральный Комитет куда-то спрятался после германского вторжения, но Сталин оставался на боевом посту. И если ЦК – мозг армии, то Генеральный секретарь ЦК – центральная и самая главная область этого мозга. Это следует из мемуаров Жукова. В годы войны, когда Центральный Комитет растворился в сиреневом тумане, Сталин заменял собой ЦК.
//-- 5 --//
Давайте вернемся к словам Жукова, приведенным в начале предыдущей главы и в главке 3 главы 3:
К сожалению, приходится отметить, что И. В. Сталин накануне и в начале войны недооценивал роль и значение Генштаба. Между тем Генеральный штаб, по образному выражению Б. М. Шапошникова, – это мозг армии. Ни один орган в стране не является более компетентным в вопросах готовности вооруженных сил к войне, чем Генеральный штаб. С кем же, как не с ним, должен был систематически советоваться будущий Верховный главнокомандующий? Однако И. В. Сталин очень мало интересовался деятельностью Генштаба. Ни мои предшественники, ни я не имели случая…
Дело прошлое, но тогда, как и сейчас, считаю, что название книги «Мозг армии» применительно к Красной Армии неверно. «Мозгом» Красной Армии с первых дней ее существования является ЦК ВКП(б).
Итак, из мемуаров Жукова мы узнаем, что:
а) мудрый маршал Шапошников очень правильно считал Генеральный штаб мозгом армии;
б) глупый маршал Шапошников очень неправильно считал Генеральный штаб мозгом армии.
Жуков страстно поддерживает мудрого Шапошникова, когда его слова можно развернуть против Сталина, и тот же Жуков презрительно пинает Шапошникова за те же самые слова, если этим можно продемонстрировать свою любовь к Центральному Комитету.
Из великой книги Жукова мы узнаем, что Центральный Комитет был мозгом армии. Из этого следует единственно возможный вывод, что Сталин, если он готовил страну к войне, все свое время должен был проводить в недрах ЦК.
Из той же великой книги мы узнаем, что Сталин не должен был терять времени в Центральном Комитете, а должен был идти в Генеральный штаб за советом к Жукову. Ибо не Центральный Комитет, а Генеральный штаб является мозгом армии.
Сообразительному читателю оставалось делать только один вывод: войной не мог руководить ни Сталин, ни Шапошников, это было под силу только величайшему полководцу всех времен и народов Георгию Константиновичу Жукову. Только он все правильно понимал, причем каждый раз наоборот. То так понимает, а то совсем не так. Но каждый раз правильно! У Жукова по любому вопросу – разные мнения. Всегда полярные, но единственно верные.
Каждый для себя может выбрать у Жукова то, что нравится. Надо доказать, что ЦК – мозг армии, а безмозглый Генеральный штаб ни черта не стоит, – ссылаемся на Жукова. А надо доказать, что глупый Сталин должен был не в дурацком ЦК без толку заседать, а бежать за советом к Жукову в Генеральный штаб, – опять на Жукова ссылаемся.
Доказывая взаимоисключающие вещи, можно ссылаться на того же Жукова, на ту же книгу, того же издания. Только странички разные. Впрочем, часто даже и страницы листать не надо. Мнения у Жукова разные, а страничка – одна.
Эта черта – доказывать одновременно две взаимно исключающие точки зрения – свойственна не только многочисленным авторам мемуаров Жукова, но и ему самому. Есть достаточно свидетельств (например, Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского), когда Жуков говорил одно, а через минуту, опровергая сам себя, орал нечто совершенно противоположное.
И хорошо, если только орал. А каково, когда он расстреливал за выполнение своих же приказов, которые тут же менял на противоположные?
//-- * * * --//
Воинствующий защитник Жукова полковник А. Кочуков бахвалится: «В моей домашней библиотеке хранятся все 12 изданий «Воспоминаний и размышлений» Маршала Советского Союза Г. К. Жукова» (Красная звезда. 16 апреля 1999 г.).
Уверен, что в настоящее время к этим изданиям прибавилось еще и тринадцатое. Из сказанного следует, казалось бы, неопровержимый вывод: полковник Кочуков Жукова не читал. Если бы читал, то нечем было бы ему гордиться.
Но будем осторожны. Этот вывод скоропалительный и не единственно возможный. Не исключено, что полковник Кочуков все тома всех изданий прочитал, но просто не задумывался над прочитанным. Привык, что за него Центральный Комитет думает, никак отвыкнуть не может. А вы, товарищ полковник, попробуйте эти тома полистать, попробуйте обдумать прочитанное. Уверяю, будете от хохота по полу кататься.
О чудовищных противоречиях и нестыковках в мемуарах Жукова мы поговорим в следующих главах.
Глава 6
Так о войне не писал никто!
Надо специально доказывать, что Жуков был выдающимся стратегом. Но этого никто никогда не обосновывал, поэтому мы можем принять пока за факт, что в этой области «маршал Победы» разбирался постольку-поскольку (да и сам безумно скучный стиль его «Воспоминаний и размышлений» говорит кое-что).
Арсений Тонов. Независимая газета. 5 марта 1994 г.
//-- 1 --//
Накануне войны советская военная стратегическая разведка, которая в тот момент именовалась РУ ГШ, сумела добыть сведения величайшей важности. Военные разведчики совершили подвиг – они достали германский план вторжения и установили ориентировочную, а затем и точную дату нападения Германии на Советский Союз. Мало того, в докладах советских военных разведчиков германский план нападения был изложен в развитии: это первый вариант, это – второй, а это – третий, окончательный. Однако из точной и правильной информации были сделаны неправильные выводы.
Помимо военной стратегической разведки, которая является составной частью Генерального штаба, предельно активно и результативно работала военная оперативная разведка, – разведывательные органы штабов военных округов, флотов, армий и флотилий:
В мае 1941 года удалось узнать не только количество стянутых к нашим границам дивизий, но и места их дислокации – вплоть до расположения батальонов, штабов частей. Уточнялись даже огневые позиции отдельных артиллерийских и зенитных батарей (Красная звезда. 16 июня 2001 г.).
Главное в том, что сведения из разных источников стыковались. Агентура военной стратегической разведки в Берлине добывает, например, сведения о переброске к советско-германской границе еще одной пехотной дивизии, и тут же агентура военной оперативной разведки из района, допустим, Кракова, подтверждает прибытие этой дивизии, сообщает номера частей, фамилии командиров, места расположения боевых частей, штабов, узлов связи, тылов. Информация из разных, независимых друг от друга источников капельками, струйками и ручейками стекалась в Генеральный штаб.
Написаны десятки книг о том, что советская военная разведка предупреждала о неминуемом вторжении, но Сталин на предупреждения не реагировал. Вывод: глупый трусливый Сталин боялся смотреть правде в глаза.
Обвинения в глупости и трусости пали и на сталинское окружение. Народного комиссара обороны СССР Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и начальника Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова нам рисуют кретинами и лизоблюдами: в руках держали информацию потрясающей важности, но, стремясь угодить Сталину, докладывали только то, что было угодно вождю. В результате Советский Союз и его вооруженные силы попали под сокрушительный внезапный удар. Гитлер нанес Советскому Союзу смертельную рану, от которой страна так никогда и не смогла оправиться.
Свое поражение во Второй мировой войне коммунисты объявили чуть ли не победой. Однако таких позорных «побед» в мировой истории просто не было. В результате «великой Победы» страна превратилась в вонючий труп, хотя и с ядерной дубиной в гниющей руке. В результате «великой Победы» Советский Союз скатился на уровень самых отсталых стран мира и в конечном итоге – рухнул и рассыпался. Но и на этом процесс распада не завершился.
Процесс пошел.
Конца не видно.
//-- 2 --//
Но вот что интересно: начальника Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова упрекают в ротозействе, глупости и преступной халатности, считают виновником величайшей ошибки, которая в конечном итоге привела к поражению Советского Союза во Второй мировой войне [10 - О том, почему Вторая мировая война закончилась для СССР поражением, читайте в книге Виктора Суворова «Последняя республика». – Прим. ред.]. Виновником этой же ошибки считают народного комиссара обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко. В числе виновников – Лаврентий Берия, народный комиссар внутренних дел, и Всеволод Меркулов, народный комиссар государственной безопасности. Понятное дело, Сталин – главный виновник.
А вот начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков в числе виновников почему-то не значится. Жуков из цепочки виновников выпал.
Сам Жуков своей вины не признал, себя к числу преступников и ротозеев не причислил. Мало того, из обвиняемого он сам себя перевел в обвинители. Жуков негодует:
Сталин доверился ложным сведениям, которые поступали из соответствующих органов (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 259).
В последующих изданиях жуковский гнев усилен:
И. В. Сталин допустил непоправимую ошибку, доверившись ложным сведениям, которые поступали из соответствующих органов (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 1. С. 257).
Прочитав это, мы переполняемся священным трепетом: вот как беспощадно великий Жуков обличает глупенького и доверчивого Сталина. Вождю суют ложную информацию, а он верит. Нашел кому верить!
Однако и к обвинителю Жукову есть претензии.
Информацию о том, будет война или ее не будет, а если будет, то когда и какая, глава правительства должен получать не от каких-то там «соответствующих органов», а из Генерального штаба. Ибо в вопросах войны «ни один орган в стране не является более компетентным». Это слова самого Жукова.
У «соответствующих органов» – другие задачи. И люди там не военные, в военных вопросах несведущие, хотя иногда и ходят в военной форме. У них другая подготовка, другой взгляд на мир, и Жуков, как начальник Генерального штаба, должен был принимать во внимание выводы военной разведки, а выводы разведки политической – игнорировать, принимая во внимание лишь добытые ею голые факты и цифры [11 - Вследствие того, что политической и военной разведке ставились совершенно разные задачи, эти службы давали совершенно разные оценки одним и тем же фактам и событиям, иногда делая из них прямо противоположные выводы и заключения. Ярким примером могут служить отчеты КГБ и ГРУ, направленные руководству страны в связи с избранием Джимми Картера президентом США. В КГБ оценивали Картера отрицательно: придерживаясь либерально-демократических взглядов, он последовательно выступал в защиту прав человека и поддерживал советских диссидентов и правозащитников. Действительно, в период правления Картера советско-американские отношения резко ухудшились: Картер принял в Белом доме советского диссидента Владимира Буковского вскоре после высылки последнего из СССР, в 1980 году США бойкотировали летние Олимпийские игры в Москве. С точки зрения ГРУ, приход Картера в Белый дом был, несомненно, положительным фактом: Картер проводил сокращение военных расходов и стремился к продолжению переговоров с СССР об ограничении стратегических вооружений (в итоге в 1979 году Картер подписал с Брежневым договор ОСВ-2). Интересно, что отчет КГБ был направлен для изучения в ГРУ, а отчет ГРУ – в КГБ. – Прим. автора.].
На «соответствующих органах» миллионы преступлений, им своих грехов не искупить никогда, но валить на них вину за то, что проглядели подготовку врага к войне, – все равно что в число виновников записать начальника Военторга Западного фронта.
И уж если «соответствующие органы» представили главе правительства ложную информацию, то руководимый Жуковым Генеральный штаб должен был выложить на сталинский стол свои данные: точные, правдивые, исчерпывающие, своевременные, с правильными выводами и неоспоримыми доказательствами.
Представил ли начальник Генерального штаба генерал армии Жуков главе правительства Сталину неоспоримые доказательства намерений Гитлера совершить нападение на Советский Союз? Или он таких доказательств не представил? Вот в чем вопрос.
//-- 3 --//
Было бы лучше, если бы гениальный стратег не на кого-то вину валил, а рассказал бы о том, что он лично докладывал Сталину.
Вот что на этот счет сказано в мемуарах Жукова:
20 марта 1941 года начальник Разведывательного управления генерал Ф. И. Голиков представил руководству доклад, содержавший сведения исключительной важности. В этом документе излагались варианты возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, они последовательно отражали разработку гитлеровским командованием плана «Барбаросса», а в одном из вариантов, по существу, отражена была суть этого плана (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 239).
Тут же Жуков излагает суть германского плана так, как он был отражен в докладе Голикова, так, как германские генералы его написали:
Для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта – в направлении Москвы и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба – в направлении Киева. Начало наступления на СССР – ориентировочно 20 мая (там же. С. 240).
В своих мемуарах Жуков подробно перечисляет то, что сообщали разведчики руководству:
По данным Разведывательного управления нашего Генштаба, возглавлявшегося генералом Ф. И. Голиковым, дополнительные переброски немецких войск в Восточную Пруссию, Польшу и Румынию начались в конце января 1941 года. Разведка считала, что за февраль и март группировка войск противника увеличилась на девять дивизий… На 4 апреля 1941 года общее увеличение немецких войск от Балтийского моря до Словакии, по данным генерала Голикова, составило 5 пехотных дивизий и 6 танковых дивизий… На 5 мая 1941 года, по докладу генерала Ф. И. Голикова, количество немецких войск против СССР достигло 103–107 дивизий… На 1 июня 1941 года, по данным Разведывательного управления, против СССР находилось 120 немецких дивизий… (там же. С. 226).
Жуков приводит сообщение военного атташе в Берлине от 14 марта 1941 года, в котором указывался срок германского нападения: между 15 мая и 15 июня.
Жуков негодует: начальник Разведывательного управления генерал-лейтенант Голиков имел такие сведения, но не сумел их оценить по достоинству, из правильной информации Голиков делал совершенно необоснованные выводы!
//-- 4 --//
Следующая жертва Жукова – народный комиссар Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, который тоже имел сведения исключительной важности, но тоже не сумел вникнуть в их суть. 6 мая 1941 года Кузнецов направил И. В. Сталину записку, в которой помимо прочего говорилось о сообщении военно-морского атташе в Берлине капитана 1-го ранга Воронцова, докладывавшего, что немцы готовят вторжение к 14 мая 1941 года:
Данные, изложенные в этом документе, тоже имели исключительную ценность. Однако выводы, предлагавшиеся руководству адмиралом Н. Г. Кузнецовым, не соответствовали приводимым им же фактам (там же. С. 240).
Во всех последующих изданиях обвинения против генерала Голикова и адмирала Кузнецова повторены и усилены. Начиная со второго издания «Воспоминаний и размышлений» в числе обвиняемых оказался еще и посол СССР в Германии Деканозов, от которого якобы тоже поступала «такого же характера информация». Деканозов, по словам Жукова, своими успокаивающими сообщениями дезинформировал Сталина.
Выходит, что и Голиков, и Кузнецов, и Деканозов имели в руках бесценные сведения, но правильных выводов сделать не смогли.
Давайте же вместе с Жуковым посмеемся над, мягко говоря, не очень умными Голиковым, Кузнецовым, Деканозовым, а потом подумаем вот над чем: Голиков сделал неправильные выводы, и Кузнецов дров наломал, другие товарищи дали маху, но ведь это не так страшно!
Тогда, весной 1941 года, ошибки Голикова, Кузнецова и других можно было легко исправить. Ведь не Голиков, не Кузнецов и даже не Деканозов определяли политику страны и стратегию ее армии, и не для себя они писали доклады и записки, а для вышестоящего руководства.
Вот они-то, вышестоящие, и должны были оценить изложенные в докладах факты, сделать собственные выводы, наложить обоснованные резолюции, принять правильные решения. Если Голиков ошибся, задача вышестоящих руководителей – поправить его: в этом суть и смысл их работы. За это им деньги платят. Именно для этого их посадили в высокие кабинеты.
Если глупый Голиков сделал необоснованные выводы, то гениальный Жуков из той же информации должен был делать правильные выводы. Сделал ли он их?
Представьте себя начальником любого ранга. Подчиненный высыпает на вашу бедную голову груду весьма неприятных фактов, а заключает доклад ничем не обоснованными оптимистическими выводами: все хорошо, прекрасная маркиза! Что надо делать в такой ситуации? Выбор не богат: одно из двух.
Первое: думать своей головой и делать из неприятных фактов столь же неприятные выводы.
Второе: своей головой не думать, а соглашаться с необоснованным оптимизмом докладчика, делать из пренеприятнейших фактов весьма приятные заключения.
Никто не спорит: начальник Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Голиков в своих выводах жестоко ошибся. Теперь ответим на вопрос: а разве Жуков оказался умнее? Разве, имея те же данные в руках, Жуков пришел к другим заключениям?
Жуков возмущен: выводы адмирала Кузнецова не соответствовали фактам, которые он сам же приводил. Правильно. Есть чем возмущаться. Только не после войны следовало всему миру об этом рассказывать. Жуков об этом должен был заявить Сталину и Кузнецову еще тогда, 6 мая 1941 года. Тогда, весной 1941 года, надо было возмущаться: товарищ Сталин, давайте на факты внимание обратим! Давайте сами их оценим! А Кузнецову и Голикову верить нельзя, их выводы не стыкуются с фактами, которые они сами же докладывают!
Жуков – мудрейший стратег. Но в его мудрости – малый изъян: величайшие озарения приходили в его светлую голову с некоторым опозданием, – через 25 лет после позорного разгрома.
//-- 5 --//
А как прикажете понимать загадочную фразу в мемуарах Жукова: «Ф. И. Голиков представил руководству доклад»? Кому конкретно? Руководство – понятие эластичное. Вопрос принципиальный: себя Жуков относит к руководству или нет?
Доклад Голикова от 20 марта 1941 года назывался «Варианты боевых действий германской армии против СССР». По рассказу Жукова выходит, что Голиков представил этот доклад какому-то абстрактному руководству, с которым у нашего гениального стратега не было ничего общего.
Если Жуков себя к руководству относит, то надо прямо и честно сказать: я, гениальный Жуков, оказался ничуть не умнее придурковатого Голикова, я держал ту же информацию в руках и сделал из нее те же дурацкие выводы. Если же Жуков себя в понятие «руководство» не включает, то об этом тоже надо было внятно заявить.
Нам рисуют Жукова эдаким борцом: он-де в своих мемуарах хотел правду о войне рассказать. Вот и рассказал бы! Вопрос исключительной важности: в чьи руки попал доклад Разведывательного управления Генерального штаба от 20 марта 1941 года? Кто его читал? Кто на нем писал резолюции?
Над Голиковым мы уже посмеялись, но кто согласился с дурацкими выводами Голикова? Над кем еще надо смеяться? Кого еще записать в разряд идиотов? А ведь тех, кто этот доклад читал, не могло быть больше, чем пальцев на одной руке! Вот их бы и назвать по именам! Отчего же Жуков говорит о каком-то таинственном руководстве, не называя никого конкретно?
Оттого, что пришлось бы и себя любимого назвать в числе тех, кто не оценил по достоинству великий подвиг разведчиков, кто согласился с выводами Голикова и тем самым поставил страну и ее армию под сокрушительный удар.
//-- 6 --//
Но, может быть, Жуков этот документ и не читал? Может быть, Жуков под ним не расписывался? Эти вопросы давно интересовали историков, и вот через много лет после войны полковник Анфилов предъявил Жукову докладную записку начальника Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова от 20 марта 1941 года и задал вопрос: как вы оценили этот документ? Далее последовало вот что:
– Я впервые вижу ее, – возмущенно сказал маршал, прочитав документ.
– Разве Голиков вам не докладывал?
– Он не подчинялся мне, а потому и не делал этого (Красная звезда. 26 марта 1996 г.).
Правда, интересно: в своих мемуарах Жуков пространно описал доклад начальника Разведывательного управления от 20 марта 1941 года и высмеял Голикова за неправильные выводы, потом через газету «Красная звезда» на весь мир объявил, что впервые видит этот документ.
Что из этой нестыковки следует? А все то же: руководство Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза к написанию мемуаров Жукова отнеслось крайне халатно. Надо было ознакомить Жукова с содержанием его мемуаров. Надо было определить, вникает ли он в суть своих мемуаров, понимает ли смысл. Это не было сделано, и получилось нехорошо. Люди, которые писали мемуары Жукова, с докладом разведки от 20 марта 1941 года были знакомы и весьма пространно от имени Жукова его описали, а сам Жуков кипит возмущением: впервые эту бумагу вижу!
//-- 7 --//
Второе издание мемуаров Жукова было более «полным» и более «правдивым», то есть более противоречивым и путанным. Вначале, как и в первом издании, Жуков перечисляет множество сообщений советской разведки о подготовке германского вторжения. Жуков снова пинает адмирала Кузнецова за неправильные выводы. Жуков снова обличает Голикова, который своими дурацкими выводами испортил правильный доклад от 20 марта 1941 года. Жуков снова описывает германский план в том виде, в котором советская разведка его представила руководству Советского Союза: удар наносят три группы армий; Бок – на Ленинград, Рундштедт – на Москву, Лееб – на Киев. Жуков снова рассказывает о том, что разведка предсказала дату вторжения: вначале с точностью до месяца, затем – до недели, и наконец была названа точная дата.
Сообщив все это, Жуков вдруг начинает сам себя опровергать:
С первых послевоенных лет и по настоящее время кое-где в печати бытует версия о том, что накануне войны нам якобы был известен план «Барбаросса», направление главных ударов, ширина фронта развертывания немецких войск, их количество и оснащенность. При этом ссылаются на известных советских разведчиков – Рихарда Зорге, а также многих других лиц из Швейцарии, Англии и ряда других стран, которые якобы заранее сообщили эти сведения. Однако будто бы наше политическое и военное руководство не только не вникло в суть этих сообщений, но и отвергло их. Позволю со всей ответственностью заявить, что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генеральный штаб не располагали (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 259).
Здрасьте пожалуйста! На странице 257 второго издания «Воспоминаний и размышлений» Жуков сообщает:
В этом документе излагались варианты возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, они последовательно отражали разработку гитлеровским командованием плана «Барбаросса», а в одном из вариантов, по существу, отражена была суть этого плана. Для наступления на СССР создаются три армейские группы: 1-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Бока наносит удар в направлении Петрограда; 2-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта – в направлении Москвы, и 3-я группа под командованием генерал-фельдмаршала Лееба – в направлении Киева.
На странице 258 Жуков продолжает:
На 5 мая 1941 года, по докладу генерала Ф. И. Голикова, количество немецких войск против СССР достигло 103–107 дивизий… На 1 июня 1941 года, по данным Разведывательного управления, против СССР находилось 120 немецких дивизий.
Жуков подробно описал сообщения Разведывательного управления о появлении новых германских войск на советской границе.
Жуков показал: это был не просто стремительный рост численности войск, а рост с ускорением. Разведка сообщала не голые данные о сосредоточении и развертывании германских дивизий, но и указывала цель такого сосредоточения – вторжение в Советский Союз. Мало того, с указанием приблизительных сроков вторжения.
Рассказав все это, Жуков на следующей 259 странице, на том же развороте «со всей ответственностью» заявляет, что о сосредоточении германских войск ничего не знал.
Ладно, поверим. Жуков рассказывает, что «Ф. И. Голиков представил руководству доклад, содержавший сведения исключительной важности. В этом документе излагались варианты возможных направлений ударов немецко-фашистских войск при нападении на Советский Союз. Как потом выяснилось, они последовательно отражали разработку гитлеровским командованием плана «Барбаросса», а в одном из вариантов, по существу, отражена была суть этого плана» [12 - Автор повторно цитирует фрагмент из мемуаров Жукова, уже приводившийся выше в этой главе, где он цитировался по первому, а не по второму изданию «Воспоминаний и размышлений», поэтому в каждом из этих случаев указываются разные номера страниц. – Прим. ред.]. А на следующей 259-й странице «со всей ответственностью» заявляет, что направление главных ударов известно не было ни разведке, ни Генеральному штабу, ни наркому обороны, ни советскому правительству.
Главой правительства до 4 мая 1941 года был Молотов, после этой даты – Сталин. Если верить Жукову, то ни Сталин, ни Молотов, ни нарком Тимошенко, ни сам Жуков ничего о германских планах не знали: они не знали ни количества германских дивизий, ни направления ударов, ни примерные даты вторжения. Простите, но тогда какому же руководству Голиков направил свой знаменитый доклад от 20 марта?
На одной странице Жуков сообщает, что были правильные сведения, но дурачки Голиков, Кузнецов, Деканозов их неправильно истолковали. А на следующей странице тот же Жуков «со всей ответственностью» объявляет, что все это – чистый вымысел, не было никаких сведений.
Оценим хотя бы это заявление Жукова из процитированного выше фрагмента: «С первых послевоенных лет и по настоящее время кое-где в печати бытует версия о том, что накануне войны нам якобы был известен план «Барбаросса», направление главных ударов». Зачем упрекать каких-то неизвестных сторонников этой версии, если она изложена в мемуарах Жукова прямо на предыдущей странице!
Хорошо тем, кто верит Жукову.
Если надо доказать, что руководство Советского Союза знало направление главных ударов германской армии, ссылаемся на «самую правдивую книгу о войне».
Если надо доказать, что руководство Советского Союза не знало направление главных ударов германской армии, ссылаемся на ту же «самую правдивую книгу о войне». Только на следующую страничку.
А нестыковки продолжают наползать одна на другую.
Вспомним жалобы Жукова на то, что «Сталин очень мало интересовался деятельностью Генштаба. Ни мои предшественники, ни я не имели случая с исчерпывающей полнотой доложить И. В. Сталину о… возможностях нашего потенциального врага. И. В. Сталин лишь изредка и кратко выслушивал наркома или начальника Генерального штаба».
И тут же заявление того же Жукова, что Генеральный штаб сведениями о количестве германских войск и их намерениях не располагал. Вдумаемся: как мог Жуков «с исчерпывающей полнотой» доложить Сталину о «возможностях нашего потенциального врага», если сам «со всей ответственностью» заявляет, что таких сведений у него не было.
Зачем упрекать Сталина в нежелании слушать, если самому нечего докладывать?
//-- * * * --//
Как быть? Как состыковать мысли гения? Сам я не в силах. Остается обратиться к любимому мной Центральному органу Министерства обороны СССР:
Издание «Воспоминаний и размышлений» явилось крупным событием. До сих пор ТАК о войне никто не писал (Красная звезда. 12 января 1989 г. Слово «так» выделено «Красной звездой»).
Полностью согласен и присоединяюсь: до сих пор ТАК о войне никто не писал.
Надеюсь, и в будущем ТАК о войне никто писать не будет.
Глава 7
Жуков и советская военная разведка: кто виноват?
В Лондоне действовала еще одна группа советских военных разведчиков, которыми руководил военный атташе СССР в Великобритании генерал-майор И. А. Скляров. За один только предвоенный год Скляров и подчиненные ему офицеры направили в Центр 1 638 листов телеграфных донесений, большая часть из которых содержала сведения о подготовке Германии к войне против СССР, о наращивании объемов военного производства в Германии, о переговорах немцев с руководителями Финляндии, Румынии, Италии и Венгрии.
Красная звезда. 3 ноября 2001 г.
//-- 1 --//
Вина начальника Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. И. Голикова минимальна. Может быть, вообще никакой вины на нем нет. По крайней мере, Сталин за ним никакой вины не числил. Об этом можно судить по тому, что уже 9 июля 1941 года генерал-лейтенант Голиков от имени советского правительства вел в Лондоне переговоры с правительством Великобритании.
Официально Голиков прибыл в Лондон в качестве главы советской военной миссии. В документах была правильно указана его должность: заместитель начальника Генерального штаба Красной Армии. Без дальнейших уточнений.
Это была правда, но не вся. О неофициальной части миссии Голикова каждый может догадаться сам, задав простой вопрос: неужели в драматические дни июля 1941 года Сталину некого было послать в Великобританию, кроме главы военной стратегической разведки?
Это было критическое время, когда разведывательные данные требовались именно в данный момент. Позарез. Зарубежные резидентуры РУ ГШ нужной информацией располагали, однако связь со многими из них прервалась. Причина: агентурная связь создавалась на случай сокрушительного наступления Красной Армии в Европе, для ситуации, когда советские фронты и армии стремительно идут к вражеским столицам. Агентурные радиостанции «Север» обеспечивали устойчивую связь с советской территорией при внезапном нападении Красной Армии на Германию, однако этот план сорвался, а на случай «великой отечественной» каналы связи не готовили.
В оборонительной войне советский фронт откатился вглубь страны, приемный центр Разведывательного управления Генерального штаба в Минске был потерян. Связь оборвалась. Срочно развернули новые приемные центры, но агентурным радиостанциям «Север» не хватало мощности для связи на таких расстояниях. Винить в этом одного Голикова нельзя. «Великую Отечественную» – то есть войну на своей территории – в Советском Союзе не предвидел никто; Красная Армия прогревала моторы для освободительного похода. Единственно возможным вариантом была война, как пелось в песне, «на вражьей земле, малой кровью, могучим ударом». Разведка готовилась к той войне, к которой ей приказали готовиться, к той войне, которую планировали в Кремле и в Генеральном штабе.
Война пошла не по кремлевским сценариям. И переделывать-переиначивать в стране и армии пришлось решительно все.
И вот Голиков летит в Лондон. Его главная цель – перестроить сети агентурной связи. Если с советской территории принимать передачи из Берлина, Женевы, Парижа, Вены, Копенгагена невозможно, то надо срочно развернуть приемный центр и ретранслятор в советском посольстве в Лондоне. Речь шла о внезапной и срочной организации новых каналов связи с самой важной агентурой и по всей Европе. Никому, кроме начальника Разведывательного управления, эту задачу доверить было нельзя.
Именно поэтому Голиков оказался в Великобритании. Он решал и другие задачи. С ними он тоже справился.
//-- 2 --//
Полет главы военной стратегической разведки в Великобританию – это неслыханное доверие со стороны Сталина. 4 июля 1941 года был арестован командующий Западным фронтом генерал армии Павлов. Именно в этот день Сталин назначил Голикова главой советской военной миссии. 6 июля было арестовано все руководство Западного фронта, включая начальников Военторга и ветеринарной лаборатории. В этот день Голиков вылетел из Москвы в Архангельск, чтобы дальше лететь в Лондон.
После возвращения из Лондона Голиков командовал армиями и фронтами, снова был начальником военной разведки, которая к тому моменту получила гордое имя ГРУ. А в марте 1943 года генерал-полковник Голиков был назначен на ключевую должность заместителя народного комиссара обороны по кадрам.
Народным комиссаром обороны, как мы помним, был сам товарищ Сталин.
Маленков расставлял кадры в масштабе государства, Голиков – в масштабе Красной Армии.
За что такое доверие? За то, что, допустив одну ошибку, Голиков ее тут же исправил.
После войны Голиков стал генералом армии, затем – Маршалом Советского Союза.
//-- 3 --//
Спору нет, был доклад «Варианты боевых действий германской армии против СССР» от 20 марта 1941 года. Да, Голиков сделал неправильные выводы. Однако после этого были другие доклады, в которых Голиков правильно оценивал обстановку.
Уже 4 апреля 1941 года Голиков направил Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Жукову, Берии, Кузнецову и другим высшим руководителям Советского Союза и Красной Армии спецсообщение об усилении группировки германских войск на границе СССР (ЦАМО РФ. Опись 7237. Дело 2. Листы 84–86).
На этот раз Голиков не делал никаких выводов. Голые факты. Без комментариев. И если Голиков испортил свой доклад 20 марта неправильными выводами, то новую картину от 4 апреля он ничем не портил. Он нарисовал вид происходящего каким он был, без комментариев. Факты сами говорили за себя. Голиков предоставил возможность вождям страны и командованию Красной Армии делать выводы самостоятельно.
Такую возможность имел и величайший стратег всех времен и народов. На этот раз неправильные выводы Голикова не могли сбить Жукова с толка. Он имел возможность самостоятельно оценить обстановку. Но Жуков почему-то никаких выводов не делал.
16 апреля генерал-лейтенант Голиков направил руководству спецсообщение о переброске германских войск в приграничную полосу. Оно было разослано восьми адресатам: Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Берии, Кузнецову, Жукову, Жданову (ЦАМО РФ. Опись 7237. Дело 2. Листы 89–91).
В этом спецсообщении говорилось о том, что на территории оккупированной Германией Польши запрещен проезд гражданских лиц по железной дороге. Уже одно это должно было насторожить руководителей Советского Союза. И если глупый Сталин ничего не понимал, то мудрейший Жуков должен был сообразить: немцы что-то затевают, железные дороги им для чего-то очень нужны.
Жуков мог бы в данном случае и не думать своей головой, ибо Голиков сообщил причину происходящих изменений на польских железнодорожных линиях: германские войска через польскую территорию помимо прочего подвезли к советским границам 6 995 вагонов боеприпасов и 993 цистерны горюче-смазочных материалов.
Голиков сообщал не голые цифры, а давал развернутую картину с точным анализом: он указал 16 основных железнодорожных узлов, куда прибывают вагоны с горюче-смазочными материалами и боеприпасами, например:
• на станцию Остров – 4 000 вагонов снарядов и 342 вагона ГСМ,
• Седлец – 1 640 вагонов со снарядами и 30 вагонов ГСМ,
• Замостье – 236 вагонов ГСМ, и так далее.
К докладу была приложена карта. Одного взгляда на нее достаточно, чтобы уяснить, где сосредоточены запасы снарядов и ГСМ. Из этого можно было делать выводы о намерениях и планах германского командования.
Но Голиков и на этом не остановился. В том же спецсообщении он докладывал, что германское командование перебросило к советским границам полк парашютистов и сосредоточило в этих же районах 17 тысяч вооруженных украинских националистов. Жукову следовало бы задуматься: а это зачем?
Голиков продолжал: идет сосредоточение переправочных средств, понтонов и разборных деревянных мостов у пограничных рек, в том числе севернее Бреста, и в 15 и 20 километрах юго-восточнее Бреста.
Это спецсообщение Голиков не испортил неправильными выводами. Вывод Голикова был прост как правда: «Продолжается переброска войск, накопление боеприпасов и горючего на границе с СССР».
26 апреля 1941 года тем же адресатам Голиков направил спецсообщение «О распределении вооруженных сил Германии по театрам и фронтам военных действий по состоянию на 25.04.41 г.». Сообщение начиналось так: «Массовые переброски немецких войск из глубинных районов Германии и оккупированных стран Западной Европы продолжаются непрерывно». А завершалось фразой: «По имеющимся данным, с 1 апреля немецкое командование преступило к формированию до 40 дивизий, что требует дополнительной проверки».
В этом спецсообщении все правильно. Никаких неправильных выводов Голикова оно не содержало.
5 мая Голиков направил в десять адресов спецсообщение «О группировке немецких войск на востоке и юго-востоке» (ЦАМО РФ. Опись 7237. Дело 2. Листы 97–102). Среди тех, кто получил этот документ, как всегда – Сталин, Молотов, Берия, Тимошенко, Жуков. Голиков снова сообщил об усилении группировки германских войск, подробно доложил, куда и какие дивизии перебрасываются. К этому добавил, что в Словакии, Польше, Румынии идет строительство вторых путей на железнодорожных магистралях стратегического значения, которые идут с запада на восток. Голиков со всей ясностью заявлял, что расширяется сеть аэродромов и посадочных площадок в приграничных районах: «По всей границе, начиная от Балтийского моря до Венгрии, идет выселение с приграничной зоны населения… Производятся усиленные рекогносцировки немецкими офицерами нашей границы…»
Не ищите упоминаний об этих спецсообщениях РУ ГШ в мемуарах Жукова.
Ибо они полностью оправдывают Голикова.
Ибо они – обвинение Жукову.
//-- 4 --//
Не надо думать, что Голиков гнал голую информацию без всяких выводов. В мае 1941 года Голиков круто изменил свою позицию.
Через некоторое время Голиков, видимо, понял, какую серьезную ошибку допустил 20 марта 1941 года. Через месяц, когда в Разведуправление поступили новые неопровержимые доказательства о подготовке немцев к войне против СССР, Голиков действовал иначе. 9 мая 1941 года начальник военной разведки докладывал наркому обороны СССР С. К. Тимошенко и начальнику Генерального штаба Г. К. Жукову материалы, подготовленные военным атташе СССР в Берлине генерал-майором В. Тупиковым. В этом докладе, который назывался «О планах германского нападения на СССР», давалась объективная оценка группировки германских войск и указывались направления их ударов при нападении на СССР. Были и другие важные спецсообщения военной разведки высшему военно-политическому руководству страны (Красная звезда. 3 ноября 2001 г.).
За спецсообщением от 9 мая 1941 г. следует спецсообщение от 15 мая «О распределении вооруженных сил по театрам и фронтам военных действий по состоянию на 15.05.41 г.» (ЦАМО РФ. Опись 7237. Дело 2. Листы 109–113), поэтому придираться к Голикову нет оснований.
Среди прочего в этом спецсообщении написано следующее: «В приграничной зоне с СССР общее количество немецких войск против СССР достигает 114–119 дивизий… Из них пехотных – 82–87, горных 6, танковых 13, моторизованных – 12, кавалерийская – 1». Далее идет перечисление изменений на варшавском направлении, на краковском, в Восточной Пруссии, в Словакии и так далее.
Если оценить этот доклад с высоты нашего современного знания, то приходится признать: точность почти невероятная. Небольшая расплывчатость в сведениях о пехотных дивизиях оттого, что некоторые из них были в тот момент в пути. Не было уверенности, куда они повернут, где осядут.
В этом документе сделаны простые выводы: усиление группировки германских войск на советской границе продолжается. И названы районы, в которых это происходит. Доклад подписан Голиковым; указаны получатели – 13 высших руководителей Советского Союза и Красной Армии: Сталин, Молотов, Ворошилов, Тимошенко, Берия, Кузнецов, Жданов и все заместители наркома обороны – Жуков, Будённый, Шапошников, Кулик, Мерецков, Запорожец. И если документ военной разведки от 20 марта содержал неверные выводы Голикова, то последующие документы, в частности этот, от 15 мая, неверных выводов не содержали. Но Жукову удобнее об этом не вспоминать. Проще «со всей ответственностью» объявлять, что о сосредоточении германской армии у советских границ он ничего не знал.
//-- 5 --//
Даже если бы никаких сведений от разведки не поступало, то и тогда Генеральному штабу и его мудрейшему начальнику нет и не может быть прощения. Неужели они не видели, что творилось в мире? Захвачены Польша, Дания, Норвегия, Бельгия, Голландия, Франция, Югославия, Греция, и все по единому сценарию: нарушение всех договоров, внезапный удар по аэродромам, стремительный рывок танковых дивизий к столице. Над этим повторяющимся сценарием нашим великим стратегам следовало задуматься и хотя бы авиацию свою возле границ не держать.
Между тем Голиков бил тревогу. Особо следует отметить спецсообщение Голикова «О подготовке Румынии к войне» от 5 июня 1941 года (ЦАМО РФ. Опись 7237. Дело 2. Листы 117–119). Оно начинается фразой «Румынская армия приводится в боевую готовность», а завершается так: «Офицеры румынского генштаба настойчиво утверждают, что, по неофициальному заявлению Антонеску, война между Румынией и СССР должна скоро начаться».
Все в этом сообщении правильно. И снова тут не к чему придраться. И снова в числе адресатов – Жуков. И снова Жуков забывает об этом и других подобных сообщениях упомянуть в своей «самой правдивой книге». Придраться не к чему, оттого Жуков о них и не помнит.
Голиков не унимался. Голиков бил во все колокола. Спецсообщение «О военных приготовлениях Румынии» от 7 июня 1941 года привожу полностью:
Мобилизация в Румынии подтверждается многими источниками. Призываются возрастные контингенты от 19 до 42 лет. Вызов производится по телеграммам. Одновременно мобилизуется конский состав и обозы.
В результате мобилизации румынская армия будет доведена до одного миллиона человек и сможет развернуть до 30 дивизий.
Железные дороги, сократив пассажирское и обычное товарное движение, выполняют перевозки в Молдавию и Северную Добруджу немецких войск, идущих из Югославии и Болгарии, а также вооружения (артиллерия, танки, прожектора и т. д.) и снаряжения.
Что касается самой Германии, то там с 4 июня возобновились интенсивные перевозки по железной дороге и автострадам через Кюстрин и Франкфурт (оба пункта на р. Одер восточнее Берлина) на восток.
Перевозится людской состав, танки, тяжелая, зенитная и полевая артиллерия, автотранспорт, прожектора и прочее.
Район Познань представляет из себя буквально военный лагерь.
Одновременно с этим наблюдается дальнейшее усиление немецких войск на границе за счет оттяжки ряда соединений из-за Вислы, так, 168-я и 111-я пд [13 - Пехотная дивизия. – Прим. ред.] из района Кульцы – в направлении Ярослав. В Холи прибыла 183-я пд, а из района Холи передвинулась непосредственно к границе 62-я пд.
Вывод:
Учитывая соответствующим образом румынскую мобилизацию как средство дальнейшего усиления немецкого правого фланга в Европе, ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ необходимо уделить продолжающемуся усилению немецких войск на территории Польши.
Начальник Разведывательного управления Генштаба Красной Армии генерал-лейтенант Голиков.
Рассылка: Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Жданову, Маленкову, Жукову, Кузнецову, Берии.
Документ вопиющий. Советские руководители знали: мобилизация – это война. Если правительство Румынии решилось на мобилизацию, то отменить это решение уже нельзя. Дальше – война. Но не могло же правительство Румынии принять решение о самостоятельной войне против Советского Союза. Видимо, такое же решение принято и в Германии.
Возразят: но ведь Голиков ничего не сообщает о мобилизации в Германии! А ему и не надо об этом сообщать. Германская армия давно отмобилизована, и советские руководители знают об этом без Голикова. Вот именно поэтому Голиков пишет, что мобилизация румынской армии – это всего лишь усиление правого фланга группировки германских войск. И заглавными буквами добавляет: ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ – на переброску уже отмобилизованных германских войск в Польшу.
//-- 6 --//
Жуков должен был не только читать спецсообщения Голикова, но сам направлять доклады Сталину. При этом Жуков неизбежно должен был пользоваться данными Разведывательного управления Генерального штаба. Один из документов, подписанный Жуковым, нашел и опубликовал писатель Карпов. В своей записке Сталину, направленной 15 мая 1941 года или в один из последующих дней (дата на документе отсутствует), Тимошенко и Жуков анализируют обстановку:
На границах Советского Союза, по состоянию на 15.05.41 г., сосредоточено до 86 пехотных, 13 танковых, 12 моторизованных и 1 кавалерийская дивизии, а всего до 112 дивизий… Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар… (ЦАМО. Фонд 16. Опись 2951. Дело 237. Листы 1–15. Опубликовано в книге: 1941 год. Книга 2. М.: Международный фонд «Демократия», 1998.
С. 215–220).
В этом документе на пару страниц расписано количество германских войск, районы их сосредоточения и вероятные намерения – практически все, что Голиков сообщил Жукову, Жуков переписал в свой доклад для Сталина. Другими словами, Жуков точно знал, что творилось по ту сторону границы. Это знание подтверждено документом, который Жуков не только подписал, но и сам составил.
Писатель Карпов в восторге: какой анализ! Как ясно Жуков понимал ситуацию! А в мемуарах Жуков «со всей ответственностью» заявил, что он понятия не имел о сосредоточении германских войск. И тот же писатель Карпов жуковское творение называет «самой правдивой книгой о войне». С одной стороны, Жуков все знал и все видел, следовательно – он гений. И в то же время Жуков ничего не знал, ибо Голиков ему якобы не подчинялся и ничего не докладывал. Опять Жуков в гениях числится.
Вывод прост: Жукову можно было заявлять все что угодно, обливать грязью всех окружающих и выгораживать себя. Писатель Карпов любые заявления Жукова все равно причислит к гениальным творениям. Даже в тех случаях, когда стратег сам себя опровергает.
//-- 7 --//
Поведение Жукова каждый должен квалифицировать самостоятельно. Каждый сам должен подобрать соответствующий термин.
Мое личное мнение, которое никому не навязываю: Жуков – подлец. Из множества сообщений он выбрал одно, в котором Голиков неправильно оценил обстановку. На одном раннем неправильном выводе Голикова Жуков сосредоточил свой благородный гнев, «забыв» поведать, что были другие сообщения. Жуков наковырял, как изюма из булки, то, что ему нравится, и выставил Голикова на всеобщее осмеяние: вот он – виновник катастрофы.
Маршал Советского Союза Голиков Филипп Иванович оказался честнее и благороднее Жукова. Великий стратег поливал Голикова грязью, но Голиков молчал, хотя ему было что возразить. И если Жуков привел одно сообщение с неправильными выводами, то Голиков мог бы привести два десятка более поздних сообщений с правильными выводами. Но Голиков не стал ввязываться в спор по схеме «дурак – сам дурак». Голиков знал: когда-нибудь архивы приоткроются, и тогда все встанет на свои места.
В данном случае Жуков мог бы промолчать: надо было просто Голикова и его доклады не вспоминать. Ведь промолчал же Жуков про грандиозные операции 1942 года с участием тысяч танков и самолетов, десятков тысяч орудий и минометов, миллионных солдатских масс. Эти операции проводил Жуков. И их позорно провалил. Валить было не на кого. Потому Жуков эти операции просто «забыл».
Жуков не просто подлец, но подлец глупый. Он не подумал об архивах. На момент выхода мемуаров Жуков сам себя оправдал, но надо было думать и о том, что рано или поздно правда все равно выйдет на свет и выявит подлость.
Этот случай – еще одно доказательство давно известного правила: частичная правда хуже лжи. Ибо правдоподобна. Ибо подкреплена документом. Если взять кусочек правды, то получается, что виноват Голиков: не такие выводы написал. Но если взять правду целиком, то получается, что виноват Голиков минимально, если вообще виноват, а главная вина лежит на гениальном стратеге, который регулярно получал достоверные и полные сведения о противнике и правильные выводы разведки, но ничего не сделал для спасения страны.
//-- * * * --//
Вернемся к заявлениям Жукова о том, что на боевых товарищей он доносов не писал. Вот вам обратный пример: в мирное время, когда никто за язык не тянул, Маршал Советского Союза Жуков написал мерзкий пасквиль на Маршала Советского Союза Голикова, своего боевого товарища, своего бывшего заместителя на посту начальника Генерального штаба. Жуков оклеветал Голикова перед всем миром, ибо мемуары Жукова по приказу Брежнева, Суслова и Гречко публиковали по всей планете, переводили на все языки мира. Платная лубянская агентура во множестве телепередач, статей и книг клеймила Голикова как «дезинформатора» и виновника разгрома. Жуков обливал грязью Голикова, зная, что Голиков прав, что Голиков жив, что Голикову есть что возразить.
Интересно, а как вел себя комдив Жуков в 1937 году, когда каждого за язык тянули? Когда требовали писать доносы. Когда отсутствие доносов приравнивалось к пособничеству врагам, шпионажу и вредительству. Когда ребром стоял вопрос: донеси или умри. Как?
Глава 8
Не подмахни!
К началу 1941 года Генеральный штаб состоял из восьми управлений: оперативного, разведывательного, организационного, мобилизационного, военных сообщений, устройства тыла и снабжения, укомплектования войск, военно-топографического, и четырех отделов: общего, кадров, укрепленных районов и военно-исторического.
Советские Вооруженные Силы. История строительства. М.: Воениздат, 1978. С. 234
//-- 1 --//
Жуков категорически отрицал свою вину в разгроме 1941 года, и в этом отрицании вышел за грань приличия. Чего стоит только пара фраз, приведенных выше:
– Разве Голиков вам не докладывал?
– Он не подчинялся мне, а потому и не делал этого.
Выходит, что Разведывательное управление Генерального штаба не подчинялось начальнику Генерального штаба.
Каждый командир от батальона, полка и выше имеет свой штаб, куда стекается вся информация. Начальник штаба имеет две «руки»: оператора, который планирует боевые действия, и разведчика, который поставляет информацию для этого планирования. В каждом штабе есть другие отделения, отделы, направления, управления, однако операторы и разведчики – ядро любого штаба. Вокруг этого ядра строится вся остальная работа.
Операторы и разведчики – это два колеса мотоцикла. Если убрать из штаба операторов, то мотоцикл останется об одном колесе – далеко не уедешь. Если убрать разведчиков – получим тот же результат. Без этих двух ключевых структур штаб не способен функционировать. По традиции операторов называли Первым отделением штаба (отделом, направлением, управлением, Главным управлением), разведчиков – Вторым отделением (отделом и т. д.).
И вот в январе 1941 года величайший полководец всех времен и народов был назначен на должность начальника Генерального штаба Красной Армии, а Генеральный штаб, если верить Жукову, был совершенно недееспособным. В нем, как заявил Жуков, не было разведывательных структур.
Представьте себе слепого бойца, который ведет огонь по движущимся целям. Цели появляются и исчезают внезапно. Высота, расстояние, направление и скорость движения целей постоянно меняются. Кто-то со стороны подсказывает стрелку́: ну-ка, возьми чуток левей! А теперь – немного выше и правей! Разворачивайся вправо! Ну-ка, выше бери! Так! Теперь ниже!
Штаб – мозг. Разведка – глаза и уши. Спросим: может ли мозг быстро и точно реагировать, если нет прямого, органического контакта с глазами и ушами, если мозг принадлежит одному организму, а глаза и уши – другому? Именно такую картину нарисовал нам Жуков: была у нас разведка, но ему, начальнику Генерального штаба, она не подчинялась.
Деловое предложение: давайте Жукову поверим. Давайте верить, что наша военная структура была создана кретинами. Давайте поверим: Генеральный штаб Красной Армии сам ни о чем не думал, думать был не способен, кроме того, своей собственной разведки не имел. По описанию Жукова, Генеральный штаб Красной Армии был не только безмозглым, но еще слепым и глухим. Жуков объявил: разведка ему не подчинялась, потому за все, что с ней связано, он не ответчик. Пусть будет так.
Однако вопросы остаются.
//-- 2 --//
Представим себе генерала армии Жукова Георгия Константиновича, который 13 января 1941 года был назначен начальником Генерального штаба. Вот он входит в свой огромный кабинет, принимает дела, знакомится с подчиненными и вдруг обнаруживает, что в структуре Генерального штаба начисто отсутствуют разведывательные структуры; он открывает, что Генеральный штаб Рабоче-Крестьянской Красной Армии слеп, как котенок, который мяконьким рыльцем тычется в теплое мамино брюшко. Что же сделал великий стратег, чтобы этот дикий пробел ликвидировать? Что предпринял гений стратегии для того, чтобы руководимый им Генеральный штаб прозрел?
Если Жуков ничего не сделал, тогда его поведение следует квалифицировать как преступную халатность. За это расстрельная статья полагается. Если его не расстреляли за халатность, то потомкам хотя бы надо знать правду о Жукове: накануне войны он полгода маялся от безделья в кресле начальника Генштаба, знал, что Генштаб слеп и глух и потому неспособен руководить действиями Красной Армии, но ничего не сделал для того, чтобы привести структуру Генерального штаба в соответствие с требованиями войны.
А мог ли Жуков что-нибудь сделать? Мог. Прежде всего, надо было объявить Сталину: Генеральный штаб недееспособен. Надо было предъявить ультиматум: или освободи меня от должности начальника Генштаба, я за чужую дурь не ответчик, или приведи структуру Генштаба в соответствие с требованиями войны, то есть дай мне в подчинение разведывательные органы, без собственной разведки я слеп, готовить Красную Армию к отражению вражеского нашествия не могу. Сделал ли это Жуков? Писал ли он рапорты Сталину с требованием изменить структуру Генштаба? Защитники Жукова, что скажете?
Был более мягкий вариант. Если Сталин подчинил лично себе Разведывательное управление генерал-лейтенанта Голикова, тогда Жукову следовало, не поднимая скандала, явочным порядком срочно создавать собственную разведку. Это не так трудно, как может показаться с первого взгляда. У Жукова в подчинении – пять военных округов и три флота, которые развернуты против Германии и ее союзников. Штабы военных округов и флотов имеют в своем составе Разведывательные отделы и мощные силы разведки, включая агентурную. Разведка западных военных округов и флотов – это восемь независимых друг от друга агентурных сетей.
Я не говорю о других видах разведки: войсковой, авиационной, корабельной, радио и прочей. Жукову следовало приказать начальникам штабов округов и флотов передавать лично ему важнейшие сведения о противнике. Жукову следовало создать возле себя совсем небольшую группу толковых офицеров-аналитиков для обработки информации, поступающей с флотов и военных округов. Уже одного этого шага хватило бы для того, чтобы руководимый Жуковым Генштаб прозрел.
Но можно было обойтись и без группы аналитиков в непосредственном подчинении Жукова. Разведка приграничных военных округов не только собирала информацию о противнике, но и обрабатывала ее. И делала правильные выводы. Вот пример:
Сведения о развертывании по ту сторону границы наступательной группировки вермахта стали поступать в штаб ЗапВО еще с начала 1941 года. 4 июня начальник разведотдела штаба округа полковник Блохин представил генералу Павлову спецсообщение «О подготовке Германией войны против СССР» (Красная звезда. 24 июля 2001 г.).
Допустим на мгновенье, что начальник Разведывательного управления Генерального штаба не подчинялся начальнику Генерального штаба, что бедный Жуков сидел во тьме и ничего не знал. В этом случае он должен был обратиться к командующим приграничными округами, к начальникам их штабов, к начальникам разведывательных отделов этих штабов: что там о противнике слышно? Уж они-то все точно начальнику Генерального штаба подчинялись. Как же гений военного искусства ухитрился так поставить работу, что на местах знали о подготовке нападения, а он, руководитель, сидел в Москве и ничего не знал? Одно из двух:
1. либо Жуков вообще не интересовался сведениями о противнике, которых было достаточно,
2. либо он был не способен сделать выводы из вполне очевидных фактов.
А ведь возможности Жукова не ограничивались только разведкой приграничных военных округов. Внутренние военные округа – Архангельский, Московский, Орловский, Северо-Кавказский, Приволжский и другие – тоже имели разведывательные органы, включая агентурные сети на территории противника. Следовало и им отдать тот же приказ: важнейшую информацию о противнике – на мой стол!
Кроме того, в НКГБ у Жукова был личный друг – Иван Серов. Его должность – первый заместитель народного комиссара государственной безопасности. В НКГБ – своя сверхмощная агентурная сеть по обе стороны советской границы, во всех столицах и портах мира. Вот и сказать бы Серову: выручай, Ваня! Сталин-кретин у меня разведку забрал. Секретов мне можешь не выдавать, но хоть намекни, куда дело клонится. Нападет Гитлер, разгромит Советский Союз, нас с тобой повесит. Ваня, в твоих же интересах намекнуть! Но Жуков и этого не делал.
Если этим не озаботился, следовало бы после войны задним числом в мемуарах сообщить: Генеральный штаб был слепым, но я боролся! Я предлагал придурковатому Сталину, я советовал, но он, лопоухий, моих гениальных советов не послушал и разведывательные структуры с составе Генерального штаба не создал. Удивительно, но таких оправданий в мемуарах Жукова тоже нет.
Если в подводной лодке нет перископа, капитан обязан сделать все, чтобы его добыть. Если ему перископ не дают, он должен отказаться от командования: такой лодкой командовать не буду. В крайнем случае, если перископа не добыл и от командования не отказался, после неудачного боя он должен оправдываться: я, мол, суетился, но достать приборы наблюдения так и не сумел.
Поведение Жукова – поведение унтера, который не способен думать своей головой. Он даже не нашел нужным после войны оправдаться за свою бездеятельность. Нет разведки в подчинении начальника Генерального штаба, и ничего. Значит, так и должно быть. Пусть так и будет.
//-- 3 --//
Ситуация становится совсем смешной, если мы вспомним, что у начальника Генерального штаба генерала армии Жукова своя собственная разведка все-таки была.
Генеральный штаб Красной Армии имел в своем составе Разведывательное управление – РУ ГШ. С 16 февраля 1942 года эта структура была преобразована в ГРУ ГШ. Начальником РУ ГШ в 1941 году был генерал-лейтенант Ф. И. Голиков; он подчинялся прямо и непосредственно начальнику Генерального штаба генералу армии Жукову. Поток разведывательной информации из Разведывательного управления Голикова шел прямо в 8–12 адресов высших руководителей государства и армии; в числе адресатов всегда обязательно были Сталин, Тимошенко и Жуков.
Другой поток информации от Голикова шел прямо к Жукову, а уж от него – к наркому обороны Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко и к Сталину. Начальник Разведывательного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Голиков был не просто в подчинении у Жукова – он был заместителем Жукова. Это мы можем сами проверить по любым источникам, например:
• Советская военная энциклопедия. Т. 2. С. 585;
• Маршалы и Адмиралы флота Советского Союза. М.: Аспект, 2001. С. 111;
• Маршалы Советского Союза. М.: Любимая книга, 1996. С. 29.
Но Жуков упорно Голикова своим заместителем не называет. О том, что в подчинении Жукова разведка была, мы можем узнать из любого справочника по истории строительства Вооруженных Сил СССР. В каждом из них перечисление управлений Генерального штаба идет в строго установленном порядке: оперативное, разведывательное и так далее. Об этом сообщает «Советская военная энциклопедия» (т. 2. С. 512):
В состав Генерального штаба вошли управления: оперативное, разведывательное, организационное, мобилизационное…
О том же сообщает официальная «История Второй мировой войны 1939–1945»:
В начале 1941 года Генеральный штаб состоял из управлений оперативного, разведывательного, организационного, мобилизационного… (М.: Воениздат, 1973–1982. Т. 3. С. 417).
О том, что в подчинении Жукова разведка была, мы можем прочитать даже… в мемуарах Жукова:
По данным Разведывательного управления нашего Генштаба, возглавлявшегося генералом Ф. И. Голиковым… Та информация, которая исходила от начальника Разведывательного управления генерала Ф. И. Голикова, немедленно докладывалась нами И. В. Сталину (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 226. Это написано в первом и во всех остальных изданиях).
Если авторы мемуаров Жукова видели, что Жуков не способен понять структуру армии, если он не в силах уяснить, как этот механизм действует, то надо было оградить гения стратегии от контактов с историками – а то в мемуарах написано одно, а историкам Жуков рассказывал совсем другое.
Мы уже видели (6-я глава, 6-я главка), как Жуков с негодованием объявил академику Анфилову, что Разведывательное управление Генерального штаба начальнику Генерального штаба не подчинялось, и академик этому поверил. Академику следовало бы рассмеяться в лицо великому стратегу, но он почему-то не рассмеялся.
И «Красная звезда» объявляет на весь мир: Разведывательное управление Генерального штаба не входило в состав Генерального штаба. «Красная звезда» готова публиковать любой абсурд, лишь бы гений стратегии чистеньким остался.
Жуков – клеветник. Его рассказы – клевета на Генеральный штаб, на Красную Армию, на нашу страну, на наш народ. Спасая себя от позора, Жуков объявляет на весь мир, что Красная Армия имела идиотскую структуру.
//-- 4 --//
Гения стратегии поймал на слове генерал-лейтенант Н. Г. Павленко:
Жуков уверял меня, что он ничего не знал о плане «Барбаросса» накануне войны, что он и в глаза не видел донесения разведки. На следующий раз я приехал к Жукову и привез те самые сообщения разведки о плане войны с СССР, на которых черным по белому стояли их: Тимошенко, Жукова, Берии и Абакумова подписи. Трудно передать его изумление. Он был просто шокирован (Родина. 1991. № 6–7. С. 90).
Рассказав об этом, коммунистический историк Павленко тут же бросается Жукова защищать. Журнал задает вопрос: «То есть Жуков, будучи начальником Генштаба, не оценил важности информации?»
Павленко отвечает: «Совершенно верно. Однако в этом нет его вины. Виновата сама система, не способная адекватно воспринимать информацию. Начальнику Генштаба ежедневно приходится подписывать десятки, если не сотни различных бумаг. Вот Жуков в ряду других и подмахнул…»
Вот метод коммунистических историков: всех описывать дурачками. Как только встречается непонятный или неудобный момент, их первая реакция: это все от глупости. Они описали совсем глупенького Сталина, а вот и до Жукова очередь дошла: сидит в кабинете начальник Генерального штаба, бумажки подписывает, не вникая. И ни в чем он не виноват. Система виновата. Система не способна адекватно информацию воспринимать.
Система – это циклопическая пирамида. Система – это десятки, сотни, тысячи и миллионы людей: члены Центрального Комитета партии, партийные секретари союзных и автономных республик, краев, областей, районов, члены правительства, чекисты, разведчики, аналитики, генералы, адмиралы, дипломаты, наркомы республик, прокуроры, судьи, офицеры, старшины, сержанты, солдаты. Никто из них к материалам Разведывательного управления Генерального штаба не был допущен. Но выходит, что все они виноваты в том, что проглядели подготовку Гитлера к вторжению.
К материалам Разведывательного управления Генерального штаба был допущен прежде всего начальник Генерального штаба генерал армии Жуков. Мало того, Жуков персонально отвечал за работу Разведывательного управления как прямой и непосредственный начальник. Но выходит, что Жуков не виноват: он просто сидел и подписывал бумаги. Не глядя. Жуков, как выразился генерал-лейтенант Павленко, подмахивал.
Прошу прощения у своих читателей: это не мой термин, не мой стиль, не мой слог. Но коль скоро официальные коммунистические идеологи бросились защищать Жукова таким позорным методом, я вынужден пользоваться их приемами, их языком, их терминами. Представляю, какой визг поднялся бы, если бы на месте Жукова оказался другой стратег – генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич или, к примеру, Маршал Советского Союза Кулик Григорий Иванович. А Жукову простительно: подумаешь, подмахнул разок!
//-- 5 --//
Сообщая, что Жуков просто подписывал документы, генерал-лейтенант Павленко щадит Жукова. Но это не так: сегодня хорошо известны не только подписи Жукова под документами, но и матерные резолюции. Это означает, что Жуков с содержанием докладов разведки все-таки был знаком, – он не только их подписывал, но и читал. Не только читал, но сведения разведки переписывал в свои документы. Это влечет за собой одно пренеприятнейшее следствие.
После войны Жуков с жаром рассказывал простофилям, что он якобы еще в начале января 1941 года предвосхитил немецкий план «Барбаросса», якобы предсказал, где и как немцы будут наносить главные удары и как будут развиваться события. Глянул на карту, да и решил, что немцы нанесут главный удар не где-нибудь, а из района Бреста на Барановичи.
Нашлись среди наших маршалов и генералов ротозеи, которые жуковской болтовне поверили. На несколько минут давайте и мы этим захватывающим рассказам Жукова поверим. Пусть так все и было: Жуков, допустим, германский план предвосхитил, предсказал все действия Гитлера и его фельдмаршалов. И вот, через некоторое время после гениальных предсказаний советская военная разведка добыла этот самый германский план и положила на стол Жукова: все правильно, немцы нанесут удар именно из района Бреста именно на Барановичи! Дальше – на Минск, Смоленск и Москву.
Увидав такое, Жуков должен был галопом скакать к Сталину: вот я предсказал – на Барановичи, а вот разведка доносит – на Барановичи! Но гениальный стратег Жуков сообщениям разведки не поверил: быть такого не может, чтобы Гитлер на Барановичи замыслил! И на сообщениях разведки Жуков матюгами расписывался.
Товарищи придворные историки, объясните мне, непонятливому, как состыковать вышеизложенное? Как поведение гения толковать? Принесли подтверждения его невероятных прогнозов, а он подтверждениям не поверил.
Дорогой мой читатель, прикинем: мы что-то такое-эдакое выдумали, но никто нам не верит. Вдруг кто-то желанное подтверждение несет. И в том подтверждении весь вражеский замысел раскрыт! Ура, Россия спасена! Мы бы посланца с такой вестью облобызали, да наградили бы. Я бы – соболью шубу с плеча скинул, гонца в нее завернул бы, да каменьями самоцветными карманы ему набил. Радость-то какая!
Но гениального Жукова нам не понять. Принесли гонцы подтверждение его великих пророчеств, а он гонцов – матом, да взашей! Так вот: сдается мне, что не было никаких гениальных жуковских прогнозов в январе 1941 года о направлениях вражеских ударов. Легенды о гениальной прозорливости задним числом в оборот пущены – и не кем-нибудь, а самим же Жуковым. Только хвастуну-стратегу сообразительности не хватило одни свои вымыслы с другими верстать.
Заявления генерала Павленко о том, что Жуков не глядя «подмахивал» самые разные документы, задевает еще один весьма больной нерв: Жуков клялся, что на боевых товарищей доносов не писал. Как этому верить, если он не помнит, что подписывал? Если он «подмахивал», не глядя?
//-- 6 --//
Интересно проследить эволюцию взглядов Жукова на данный вопрос. В письме писателю В. Д. Соколову 2 марта 1964 года Жуков обвинил Разведывательное управление в полной несостоятельности:
Наша агентурная разведка, которой перед войной руководил Голиков, работала плохо и не сумела вскрыть истинных намерений гитлеровского верховного командования в отношении войск, расположенных в Польше. Наша агентурная разведка не сумела опровергнуть лживую версию Гитлера о ненамерении воевать с Советским Союзом (Жуков Г. К. Документы. С. 518).
Однако через год-два всплыло множество документов, которые доказывали: разведку не в чем винить. Тогда Жуков резко сменил свою точку зрения и в мемуарах сообщил, что разведка работала великолепно, она вскрыла силы германских войск и планы их возможного использования, направления возможных ударов. Доклады разведки, по словам Жукова, «последовательно отражали разработку гитлеровским командованием плана «Барбаросса», а в одном из вариантов, по существу, отражена была суть этого плана».
Вот как гениального стратега бросает из стороны в сторону! В 1964 году одно пишет, а в 1969 году – прямо противоположное. Вынужденно признав, что разведка свое дело сделала, Жукову пришлось врать в другом: разведка-то планы Гитлера вскрыла, только ему, великому стратегу, она не подчинялась, и о ее докладах он ничего не знал.
Но и это вранье он сам же и опроверг. В том же письме писателю Соколову Жуков упрекает Сталина в непонимании роли Генерального штаба. А ведь Генеральный штаб, как сказано в письме гениального полководца, помимо всего прочего «организует оперативно-стратегическую разведку» (там же. С. 515).
Круг доказательств замкнулся. Жуков объявляет, что разведка работала плохо, но у того же Жукова мы находим доказательства того, что она работала великолепно. Жуков объявляет, что разведка ему не подчинялась, но у него же мы находим доказательства того, что главным организатором и руководителем разведки был Генеральный штаб, во главе которого сам Жуков и стоял.
Жуков рыл яму Сталину: мол, он, великий Жуков, требовал поднять войска по тревоге и отдать им соответствующие приказы об отражении вторжения, а глупый Сталин не позволял привести войска в готовность. Но в эту яму сам Жуков и угодил. Сообразим: мог ли Жуков перед войной требовать от Сталина решительных действий по отражению германской агрессии, если ровным счетом ничего не знал о подготовке такой агрессии? Если о замыслах Гитлера ему было неизвестно? Если разведка ему не подчинялась и не докладывала о сосредоточении германских войск на советских границах?
//-- * * * --//
Генерал-лейтенант Павленко объявил, что Жуков просто «подмахивал» бумаги, не вникая в их содержание, а потому за разгром 1941 года ответственности не несет.
Возразим генералу.
Во-первых, каждый человек отвечает за каждую свою подпись. Если ротный старшина подмахнет не глядя, то может легко загреметь котелками по зоне. А может – и под расстрел. Жукова ставили на пост начальника Генерального штаба именно для того, чтобы зря не «подмахивал».
Во-вторых, если начальнику Генерального штаба приходится подписывать десятки и сотни документов в день, значит он – бездарь. Такого надо гнать из-за полной профессиональной непригодности. Перед хорошим начальником – чистый стол. У хорошего начальника работают подчиненные. Хороший начальник обязан так организовать работу, чтобы всю ответственность переложить на нижестоящих, чтобы самому документы не «подмахивать». Пусть заместители «подмахивают».
В-третьих, сообщение разведки о предстоящем германском вторжении было не единственным – такие сообщения шли потоком. Павленко сам говорит об этих сообщениях во множественном числе. Вот и выходит, что Жуков Георгий Константинович «подмахнул» не раз.
Он «подмахивал» регулярно.
Глава 9
С опорой на документы
Умиляет, что мечтая об «объективной истории», вооруженные «документами», руководители исторических «центров» и «академий» высасывают «факты» из жуковских мемуаров и «Краткой истории Великой Отечественной войны».
Владимир Бешанов. Десять сталинских ударов. Минск: Харвест, 2003. С. 753
//-- 1 --//
Великий римский историк Корнелий Тацит высмеял любимый прием фальсификаторов военной истории всех времен: подвигами прикрывать позор и преступления. Вместо того чтобы правдиво описывать ход войны, фальсификаторы описывают отдельные героические свершения. И не в том беда, что эти подвиги приукрашены или просто выдуманы, а в том, что описаниями действительных или вымышленных подвигов они заслоняют, затемняют и подменяют настоящую историю. Лукавый царедворец, который сочиняет угодную власти версию, в случае, когда факты нельзя извратить, попросту их упускает. Он умалчивает о причинах войны, о силах сторон, о состоянии и положении войск, о замыслах и планах полководцев, о потерях, о результатах сражений и войн. Вместо этого: подвиги, подвиги, подвиги.
Все, что высмеивал Тацит, через две тысячи лет нашло полное и всеобъемлющее воплощение в истории советско-германской войны. С 22 июня 1941 года и на протяжении вот уже более семи десятков лет нам рассказывают про героизм, героизм и еще раз про героизм, но историю войны так и не удосужились написать.
В славные сталинские времена историю войны не писали. Вместо нее в школах и университетах, в военных училищах и академиях изучали героические эпизоды и речи товарища Сталина, произнесенные 3 июля, 6 и 7 ноября 1941 года.
При Хрущёве придворные сочинители Деборин, Минц и Тельпуховский [14 - Г. А. Деборин, И. И. Минц и Б. С. Тельпуховский – советские ученые-историки. – Прим. ред.], которые совсем недавно восхваляли Сталина, сочинили, как было объявлено, объективную и правдивую историю войны. Правдивой и объективной эта история считалась только до того момента, пока «дорогого нашего Никиту Сергеевича» не скинули. И тут же обнаружилось, что хрущёвская версия войны не правдива и не объективна – чистый срам, и чем скорее ее забудем, тем лучше для нашего самочувствия.
При Брежневе выдумали еще одну версию. Но всем было ясно: Брежнева она не переживет – умрет вместе с ним, и будут над нею смеяться. Так и вышло.
После того никакой официальной истории войны у нас нет – несмотря на то, что это была самая страшная и самая кровавая война в истории человечества. Удивительно: война, с одной стороны, как бы «великая» и даже как бы «отечественная», но история у нее почему-то неприличная. А приличную написать не выходит. Если вместе сложить все книги о той войне, то вершины штабелей, следуя законам физики, покроются снегом и окутаются туманом, по склонам с вершин поползут ледники. Сложить книги вместе, может быть, и удалось бы, но вот складная история из всех этих книг никак не вырисовывается, не выписывается, несмотря на полувековые старания огромных научных коллективов, табунов писателей, режиссеров, агитаторов, пропагандистов, несмотря на истраченные миллиарды рублей и долларов.
Такая ситуация начинает беспокоить даже самых что ни есть твердокаменных коммунистов. Герой Советского Союза писатель В. В. Карпов сетует:
Грустно и непонятно другое. В России до сих пор нет подлинной и правдивой Истории Отечественной войны, хотя скоро будем отмечать 60-летие Великой Победы (Литературная газета. 2004. № 17).
Владимир Васильевич Карпов, предрекаю: история войны, которую вы называете «отечественной» никогда не будет написана. Просто потому, что сначала надо изучить явление, а потом делать выводы и давать этому явлению название. А у вас наоборот: вы сначала придумали название, а потом стараетесь под него подогнать факты. Однако многие факты несовместимы с понятием «отечественной войны», они в это название просто не вмещаются, они вопят и выламываются из этого названия. Некто умный сказал: правильно назвать – значит правильно понять.
Предлагаю: давайте не бросаться высокопарными терминами. Правильное название той войне можно будет найти только после того, как будут открыты архивы, после того, как над историческими документами рассеется завеса секретности. После того, как будет написана история той войны – такая история, в которой все стыкуется, такая история, над которой не будут смеяться. Такая история, от которой не будет вонять враньем.
Если отбросить казенный патриотизм, то ситуация выглядит достаточно просто: два первых в мире социалистических государства рвались к мировому господству. Они были похожи друг на друга, как два тяжелых яловых сапога. Только у одного сапога кончик носка, как и положено, развернут немного влево, а у другого – чуть вправо. Интересно, что фюреры обоих социалистических государств ходили в сапогах. Уверен, что кто-нибудь когда-нибудь придумает более точное название, но пока, за неимением лучшего, предлагаю эту войну называть Первой Социалистической.
//-- 2 --//
Врать о войне начали с первого дня, и уже семь десятков лет никак не уймутся. Вечером 22 июня 1941 года диктор Юрий Левитан хорошо поставленным голосом на всю страну, на весь мир прочитал в микрофон сводку Главного Командования Красной Армии за 22 июня 1941 года. Смысл: Ура! Мы ломим! Гнутся немцы!
На следующий день прозвучала еще одна сводка Главного Командования. С 24 июня стали передавать не сводки Главного Командования, а сообщения Советского информбюро. По одному сообщению в день. Совинформбюро было выдумано затем, чтобы народ не смеялся над Главным Командованием Красной Армии.
С 29 июня до конца войны передавали по два сообщения Информбюро. Каждый день гремело утреннее сообщение – в нем воспевали подвиги. Затем следовало вечернее сообщение – в нем воспевали новые подвиги. Часто между утренним и вечерним сообщениями выходило еще и экстренное сообщение – в нем воспевали…
Вот самое первое, самое скромное сообщение из этой умопомрачительной серии. То самое, которое прозвучало вечером 22 июня 1941 года:
С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Чёрного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Кристинопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки Кальвария, Стоянув и Цехановец (первые два в 15 км и последнее в 10 км от границы). Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но повсюду встретила решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов противника (Сообщения Советского информбюро. М.: Советское информбюро, 1944. Т. 1. С. 3).
О наших потерях не сообщалось. Надо полагать, 22 июня 1941 года Красная Армия потерь не имела.
А теперь прикинем: кто сочинял эти столь суровые и столь правдивые сообщения? Юрий Левитан всего лишь зачитывал то, что ему давали. Он только озвучивал, как сказали бы новоявленные ревнители изящной словесности. Но не Левитан все это выдумывал. Поток суровой, горькой правды струился из недр Главного Командования Красной Армии. А откуда конкретно? Из Генерального штаба. Все сведения о своих войсках и войсках противника, об успехах и поражениях, о состоянии войск и их перемещениях, о потерях и многом другом стекаются в Генеральный штаб и там обрабатываются. Ибо Генеральный штаб – мозг армии.
Вот этот мозг, уяснив обстановку, оценив, всесторонне проанализировав и взвесив сложившуюся ситуацию, на исходе первого дня советско-германской войны выдал первую порцию правдивой и объективной информации. К этому надо добавить, что начальником Генерального штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии на 22 июня 1941 года был генерал армии Жуков Георгий Константинович. Именно он стал главным борцом за правду. Именно он открыл краны, из которых зажурчали-потекли потоки и струи чистой искрящейся правды о боях и сражениях.
Эти краны так больше никогда и не были перекрыты.
//-- 3 --//
А вот только один фрагмент из сводки 23 июня 1941 года:
Все атаки противника на Владимир-Волынском и Бродском направлениях были отбиты с большими для него потерями. На Шауляйском и Рава-Русском направлениях противник, вклинившийся с утра в нашу территорию, во второй половине дня контратаками наших войск был разбит и отброшен за госграницу; при этом на Шауляйском направлении нашим артогнем уничтожено до 300 танков противника. В воздушных боях и огнем зенитной артиллерии в течение дня на нашей территории сбит 51 самолет противника; один самолет нашими истребителями посажен на аэродром в районе Минска. За 22 и 23 июня нашими войсками взято в плен около пяти тысяч германских солдат и офицеров. По уточненным данным за 22 июня всего было сбито 76 самолетов противника, а не 65, как это указывалось в сводке Главного Командования Красной Армии за 22 июня 1941 года (там же. Т. 1. С. 3).
Итак, только 23 июня Красной Армией уничтожено до 300 германских танков на одном только шауляйском направлении. А ведь это десятая часть всех танков, которые Гитлер бросил против Советского Союза. Но ведь и на других направлениях наша славная армия в тот день германские танки жгла и крошила. Если так дальше пойдет, то Гитлеру танков и на неделю не хватит. А о наших потерях снова – ни слова. Все хорошо, прекрасная маркиза.
Правда, в том же сообщении от 23 июня тихо сказано, что «после ожесточенных боев противнику удалось потеснить наши части прикрытия и занять Кольно, Ломжу и Брест». Не окружены наши части и не разбиты – потеснены. И не главные силы потеснены, а только части прикрытия. Вот, мол, сейчас главные силы подойдут. Интересно и другое: не Брест, Кольно и Ломжу занял противник, а никому не известные Кольно и Ломжу, ну и вместе с ними – и ворота страны Брест. Так будет и дальше: наши войска оставили Захудаловку, Тьмутараканьки… и Смоленск; Вшиваревку, Никудышкино… и Киев.
И тут же, вслед за скороговоркой об оставлении городов, – сообщения о невероятных германских потерях.
А у нас – без потерь.
А у нас – сплошной беспробудный героизм.
А у нас – подвиги, подвиги, подвиги.
Мне возражают, что в первый день войны по приказу Сталина Жуков вылетел на Юго-Западный фронт. Его в Москве не было. Первые сообщения Главного Командования готовились в его отсутствие. Что возразить?
Во-первых, начальником Генерального штаба был Жуков. И именно он отвечал за все, что творилось в Генеральном штабе и в его присутствии, и в его отсутствие – иначе что это за начальник, если в его присутствии все прекрасно, но стоит ему сделать шаг за порог, как его подчиненные впадают в разгул и творят безобразия.
Во-вторых, вся страна слушала радио, вся страна читала газеты. Даже находясь за пределами столицы, Жуков должен был слышать голос Москвы и реагировать – поднять телефонную трубку и рыкнуть своим подчиненным в Генеральном штабе: прекратите врать! Или говорите правду, или молчите!
Но начальник Генерального штаба генерал армии Жуков никак не реагировал на откровения сочинителей победных реляций. И процесс, начатый при Жукове, пошел.
Меня призывают писать книги с опорой на документы. Так и делаю: цитирую самые что ни есть официальные документы. Сводка Главного Командования Красной Армии за 22 июня 1941 года – официальнее не придумаешь. Ума не приложу: отчего мои уважаемые оппоненты не опираются на столь достойный источник? Отчего эта шершавая, жесткая правда о первых сражениях в научном обороте не циркулирует?
//-- 4 --//
Дальше мы увидим, что 22 июня 1941 года Жуков все же находился в Москве. Версия о его поездке в первый день войны на Юго-Западный фронт выдумана задним числом, чтобы уйти от ответственности за безответственные, преступные, вредительские действия высшего руководства государства и армии в самый драматический момент войны. Никакой проверки эта версия не выдерживает.
Всем, кто лепит памятники Жукову, настоятельно рекомендую на гранитных постаментах вырубать полный текст сводки Главного Командования Красной Армии за 22 июня 1941 года – просто из уважения к исторической правде. В этом случае бессмертная слава великого полководца будет прочно стоять не на героических былинах, которые сам он и выдумал, а на монолитном документальном фундаменте. Это будут лавры с опорой на документ. И совсем было бы хорошо, если бы экскурсоводы, указывая рукой на конную статую Единственного, рассказывали любознательным о последствиях публикации и передачи в эфир сводки Главного Командования Красной Армии за 22 июня 1941 года.
Первым следствием было то, что Красная Армия прямо в момент начала войны полностью потеряла доверие к своему Главному Командованию. Бойцы и командиры видели своими глазами, что творится на фронте, на своей шкуре испытали «военную мудрость» гениальных стратегов, и вместе с тем слушали сладкие речи о небывалых победах, о сбитых германских самолетах и сожженных танках.
Коммунисты обманывали мужика, начиная с 1917 года. С одной стороны – Декрет о мире, с другой – «Превратим войну империалистическую в войну гражданскую!». С одной стороны – «Землю – крестьянам!», с другой – продразверстка. Земля твоя, только все, что на ней вырастет, загребут комиссары. Потом и землю забрали.
Каждый год мужика обманывали. И каждый день. Ему врали про урожаи и про заботу партии. Ему врали про великие достижения и про светлое завтра, которое все никак не наступало. У него пухли дети от голода, а ему врали про страдания трудящихся в Париже и Амстердаме.
И вот 22 июня над пылающими советскими аэродромами, над сожженными танками, над брошенными штабелями снарядов и патронов, над бегущими ордами бойцов и командиров зазвенели радостные вести о новых победах.
И началась массовая добровольная сдача в плен кадровой Красной Армии.
Солдаты сдавались по одному и группами.
Сдавались взводами и ротами.
Сдавались сотнями, тысячами.
Сдавались бригадами, дивизиями и корпусами.
Сдавались десятками и сотнями тысяч.
Жаль только, что величайший стратег в своих «Воспоминаниях и размышления» не стал об этом ни вспоминать, ни размышлять.
Летом 1941 года кадровая Красная Армия численностью в 4 миллиона бойцов без особого сопротивления сдалась кроме всего прочего еще и потому, что одним сообщением было подорвано доверие солдата к своим командирам и командующим от взводного до верховного.
А над страной гремели радостные вести. Население страны было преднамеренно дезориентировано. Если председателю колхоза (начальнику цеха, секретарю райкома, начальнику райотдела НКВД) сообщают, что обстановка тяжелая, то он принимает одни решения и действует соответствующим образом. Но если Москва торжественно объявляет, что все идет наилучшим образом, что угрозы нет и не предвидится, то председатель (и все остальные) принимает совсем другие решения и действует совсем другим образом.
Вранье возглавляемого Жуковым Генерального штаба на короткий период подняло энтузиазм народа. Именно так литр выпитой водки может вселить уверенность в своих силах и небывалую отвагу, поднять боевой дух и выбить из головы заботы. На некоторое время. Но тем страшнее похмелье, когда поутру раскалывается голова, когда вдруг в голове рождаются вспоминания о каких-то случившихся вчера весьма неприятных событиях.
Помимо сводки Главного Командования, которая была передана открыто для всего мира, в тот же день 22 июня 1941 года в 21 час 15 минут по закрытым каналам на командные пункты пяти фронтов была передана совершенно секретная Директива № 3. В ней командующим фронтами сообщалось:
Противник, нанеся удары из Сувалкинского выступа на Олита [15 - В вооруженных силах СССР в боевых документах запрещалось склонять географические названия во избежание путаницы. Поэтому в донесениях, приказах и других документах указывалось, например не «в районе Кёнигсберга», а «в районе Кёнигсберг». Кроме того, географические названия было принято писать заглавными буквами, но в этой книге для удобства чтения цитат мы не придерживаемся этого правила. – Прим. автора.] и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шауляй и Седлец, Волковыск, в течение 22 июня, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.
На остальных участках госграницы с Германией и на всей госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями…
К этой директиве мы вернемся позже; сейчас обращаю внимание только на то, что подписи Сталина под ней нет, но есть подпись Жукова. Великий стратегический дезинформатор обманывал не только народ по открытым каналам – он обманывал даже своих ближайших подчиненных по закрытым каналам правительственной связи. Если бы командующим фронтами и армиями сказали правду о разгроме от моря до моря, то они принимали бы одни решения. Но Жуков их обманул, и поэтому каждый думал: это у меня проблемы, а соседние фронты удерживают границу – а раз так, то о флангах можно не заботиться. Грандиозные окружения целых советских армий и даже фронтов летом 1941 года стали возможными кроме всего прочего еще и потому, что Генеральный штаб сознательно и преднамеренно обманывал боевых командиров высшего ранга. Эти же вредительские директивы Генерального штаба подстегивали фронтовых командиров на собственное вранье. Если у всех – успехи, а у меня – разгром, то не лучше ли не спешить с докладом? Глядишь, завтра, когда немца по всему фронту до Берлина погонят, мне легче станет.
Фронтовых командиров обманывали, потому они не заботились об отводе войск. Потому они заблаговременно не готовили тыловых рубежей. Потому они не поворачивали назад эшелоны с боеприпасами и не вывозили все то, что было навалено у границ. Каждый жил ожиданием перелома в ближайшие дни и часы.
Обманывая командующих фронтами и армиями, Генеральный штаб сам становился жертвой обмана. Туфта множилась на туфту и покрывалась туфтой.
//-- 5 --//
Через пять месяцев войны, 26 ноября 1941 года, Совинформбюро объявило, как было заявлено, «неопровержимые данные»:
С 22 июня по 21 ноября германская армия на советско-германском фронте потеряла убитыми, ранеными и пленными около 6 миллионов человек, более 15 тысяч танков, около 13 тысяч самолетов и до 19 тысяч орудий (Сообщения Советского информбюро. Т. 1. С. 375).
Удивительно, но вдруг оказалось, что и у нас тоже были некоторые потери. О них объявили без утайки, открыто и прямо:
…Убитыми 490 тысяч, ранеными до 1 миллиона 112 тысяч, пропавшими без вести 520 тысяч. Потери танков – 7 900. Самолетов 6 400. Орудий – 12 900 (там же).
И эти победные цифры снова и снова сопровождались сообщениями о подвигах, подвигах, подвигах.
Подвиги описывали с любовью. Со смаком. Например, так:
Красноармеец тов. Воробьев подкрался к немецкому блиндажу и меткими выстрелами уничтожил 2 часовых. Выбежавших из блиндажа немцев тов. Воробьев забросал гранатами. В этом бою отважный красноармеец истребил 25 фашистских солдат (там же. С. 419).
Сам он, понятно, жив и невредим. К новым боям готовится. К новым подвигам и свершениям. А вот еще:
Красноармейцы-повара Чадин и Иванов были окружены десятью немецкими автоматчиками. Смелые красноармейцы вступили в бой с врагами. Тов. Чадин заколол штыком 3 немецких солдат, а тов. Иванов застрелил офицера, остальные враги обратились в бегство (утреннее сообщение Советского информбюро 30 декабря 1941 г. Там же. С. 447).
Товарищ Чадин, мастерски владея винтовочкой с граненым штыком, в порядке живой очереди колол как поросят перепуганных немецких оккупантов, а те, лопоухие, не сообразили пальнуть разок из автомата.
Взвод сержанта тов. Поросенкова в течение одного боя трижды ходил в штыковую атаку на противника и истребил свыше 150 немецко-фашистских оккупантов. Сам тов. Поросенков заколол в этом бою 11 вражеских солдат (Сообщения Советского информбюро. Т. 1. С. 412).
Вырвавшись из вражеского окружения, политрук Изгурский, лейтенант Комаров и красноармеец Стефанцев пробирались к своим частям. Проходя по лесной тропинке, они заметили хитро замаскированную избушку и неподалеку от нее палатки. До слуха донеслась немецкая речь. Сообразив сразу, что это вражеский штаб, герои решили напасть на него. Прогремело неожиданное для врага красноармейское «ура», и в штаб полетели ручные гранаты. Немецкий полковник и два штабных офицера были убиты. Замешательство охватило стан врага. Этим воспользовались т.т. Изгурский, Комаров и Стефанцев. С молниеносной быстротой захватили они чемодан с оперативными документами, вскочили в стоявший под навесом автомобиль и умчались к своим (вечернее сообщение Советского информбюро 7 июля 1941 г.).
Фашистские войска стремятся забрасывать в наш тыл для диверсионных целей мелкие парашютные десанты, которые систематически уничтожаются нашими частями и истребительными батальонами.
В районе N. наблюдатели доложили капитану Андрееву о появлении самолетов. Капитан распознал в них транспортные самолеты врага. Через 10 минут красноармейцы окружили участок, где, по предположению капитана, могли приземлиться германские парашютисты. Вскоре 80 парашютистов, возглавлявшихся офицером, были захвачены в плен (утреннее сообщение Советского информбюро 3 июля 1941 г.).
В лесу около городка Н. был расположен пионерский лагерь. Вечером пионеры заметили кружившийся над лесом самолет. Самолет скрылся в облаках, а пионеры вскоре встретили четырех парашютистов, которые расспрашивали на ломаном русском языке о дороге в город. Пионеры направили подозрительных парашютистов по ложной дороге и сообщили о них в красноармейскую часть. Группа красноармейцев быстро настигла диверсантов. Очередная попытка пробраться в советский тыл не удалась гитлеровским вредителям (вечернее сообщение Советского информбюро 4 июля 1941 г.).
И в том же духе – все шесть томов «Сообщений Советского информбюро». 2 384 страницы. Массовый героизм запредельных масштабов.
Кроме того, из сообщений Совинформбюро советские люди узнавали о том, что немцы массово сдаются Красной Армии:
С каждым днем увеличивается количество германских перебежчиков. На днях в районе Н. в плен добровольно сдалась крупная часть немецких войск. Пленные в один голос заявляют: «Гитлер хочет залить кровью весь мир. Мы не хотели и не хотим воевать с Россией. Сдаваясь добровольно в плен Красной Армии, мы тем самым выражаем свой протест против нападения на Советский Союз, свою ненависть к палачам германского народа. Недалек тот день, когда нашему примеру последуют десятки тысяч немецких солдат, обманутых Гитлером». Пленные говорят, что сейчас уже не одиночки, а многие тысячи немецких солдат начинают понимать, что их одурачили и повели на верную гибель. Они выжидают лишь удобного случая, чтобы сдаться в плен Красной Армии… (вечернее сообщение Советского информбюро 6 июля 1941 г.).
В 120 километрах от Чудского озера в 4 часа утра 8 июля 3 немецких бомбардировщика «Ю-88», сбросив весь груз бомб в озеро, приземлились на советском аэродроме. Захваченные бойцами истребительного батальона летчики объяснили свой перелет на сторону советских войск нежеланием воевать против Советского Союза. Один из членов экипажа стрелок-радист К. рассказал, что мысль о бегстве из германской армии у экипажей звена бомбардировщиков появилась в первый же день войны. Однако случай для перелета представился только 8 июля… (утреннее сообщение Советского информбюро 9 июля 1941 г.).
Так ведь и это не все. Врали четыре года, а потом в 1944 году собрали все сообщения вместе и опубликовали в шести томах. Но шесть томов сообщений Совинформбюро, которые издали в 1944 году – это уже очищенная, отфильтрованная правда. То, что передавали по радио и печатали в газетах в 1941 году, через три года было отфильтровано и опубликовано в куда более пристойном виде. А в газетах публиковались, например, такие рассказы:
//-- Геройский подвиг тракториста Федюнина --//
Действующая армия, 11 июля. (От наш. спец. корр.). Батарея яростно сопротивлялась натиску фашистских танков. Стреляя в упор прямой наводкой, храбрые артиллеристы одну за другой выводили из строя машины врага. Тракторист Федюнин еле успевал подвозить снаряды на своем «Комсомольце».
Наконец, танки были полностью уничтожены, но положение оставалось серьезным. Вражеская пехота, шедшая за танками, охватывала в кольцо огневую позицию батареи, осыпала ее пулями. Батарея несла потери, и некоторые орудия вынуждены были замолчать.
В это время на огневую позицию подоспел Федюнин. Увидев, что батарее грозит большая опасность, он смело повел свой трактор вперед, на врага. Это явилось полной неожиданностью для фашистов. Немецкие солдаты и офицеры были ошеломлены дерзостью тракториста. А Федюнин направил свою мощную машину прямо на залегшую фашистскую группу и начал давить врагов гусеницами. Вокруг него свистели пули, неподалеку рвались снаряды, но он был поглощен одной мыслью – выручить из беды родную батарею.
Двадцать фашистов нашли свою могилу под тяжелыми гусеницами федюнинского «Комсомольца». Остальные дрогнули, стали разбегаться. Отважный тракторист получил три ранения, но остался у руля и продолжал борьбу.
Федюнин только тогда покинул свой боевой пост на тракторе, когда подошедшее подкрепление отогнало противника. Батарея была спасена (газета «Молодой коммунар», орган Тульского обкома и горкома ВЛКСМ, 15 июля 1941 г.; 13 июля 1941 года о «геройском подвиге тракториста Федюнина» написала также газета «Социалистическое земледелие»).
К 1944 году были напрочь забыты тысячи самых невообразимых подвигов и свершений, которыми с начала войны советские генералы и комиссары удивляли мир. Каждый сам в этом может убедиться: надо лишь полистать «Правду» и «Красную звезду» за 1941-й и 1942-й годы – ведь это сплошная фантастика. Наши доблестные бойцы один на один шли на немецкие танки, топорами гнули орудийные стволы, граблями останавливали мотоциклистов с пулеметами, подростки с вилами и косами брали в плен по взводу автоматчиков.
Ах, чего там только не было! Но в 1944 году самые героические деяния первых двух лет войны (то есть самые фантастические и неправдоподобные, которые не могли вызвать у читателя ничего, кроме улыбки) в шеститомник не попали. Понемногу было забыто и то, что публиковали в 1944 году. Историю отшлифовали до слепящего блеска, и ничего в ней не осталось, кроме подвигов. Правда, из сотен тысяч выбрали десяток самых, казалось бы, достоверных.
А прелюдией эпопеи стала героическая оборона Брестской крепости.
//-- 6 --//
Про оборону Брестской крепости написаны десятки книг, снято больше десяти художественных и документальных фильмов, крепости присвоено звание «крепость-герой», на ее территории воздвигнут грандиозный мемориальный комплекс. Заказчик не скупился – денег, цемента и стали отпустил вволю. И архитекторы постарались: в небо воткнули стометровый граненый штык, рассадили по периметру циклопические монументы героев, на берегу реки Мухавец истомленный железобетонный солдат небывалых размеров черпает каской воду…
Последний монумент называется «Жажда»: защитникам крепости не хватало не только снарядов и патронов, не только хлеба и бинтов, но и воды; за каждый глоток приходилось платить ведром солдатской крови. Этот момент в фильме «Бессмертный гарнизон» показан очень ярко: возвращаются раненые бойцы с задания и в подземном госпитале выкладывают на стол штук десять солдатских фляжек с водой. Медсестра: да вы что! У меня сотни раненых! Этого не хватит ни напоить, ни промыть раны. На что командир разведчиков ей отвечает: знаешь ли ты, сколько наших людей полегло у реки, чтобы эти фляги наполнить!
На подвиге защитников Брестской крепости воспитаны целые поколения советских людей. Я тоже в детстве смотрел «Бессмертный гарнизон», я тоже играл в войну, защищал форты и казематы от наседавших врагов. По мере взросления интерес к обороне Брестской крепости не слабел, а усиливался. Ясности не прибавлялось – напротив, она убывала. Она растворялась. А непонимание густело.
Начнем вот с чего. Что за титул такой – «крепость-герой»? Если есть «мать-героиня», то и крепость должна быть героиней. Как же иначе, если слово «крепость» женского рода?
Ладно, это придирки не по существу. Обратимся к главному: почему Брестская крепость была так быстро, так бездарно и так позорно брошена, не остановив противника, не задержав его, не причинив ему особого вреда? Почему официальная история обороны крепости ясна только до тех пор, пока не начнешь анализировать детали и подробности? Почему возникает обратная пропорция: чем больше знаешь об этом героическом эпизоде, тем меньше понимаешь случившееся?
//-- 7 --//
Коммунистические агитаторы объяснили просто: крепость устаревшая, XIX век, сил было мало, а у немцев подавляющий перевес в силе.
Усомнимся. Крепость действительно была построена в XIX веке. Однако и предыдущий, и последующий опыт доказывают: самые обыкновенные траншеи могут быть непреодолимым рубежом. Вся Первая мировая война – тому пример.
К началу Второй мировой войны многое изменилось. Но если дивизия находится в траншеях, то танки ей не страшны, и авиацией пехоту в траншеях не напугаешь. И артиллерией – тоже. Пример – Курская дуга.
Германская гаубичная артиллерия времен Второй мировой войны практически ничем не отличалась от артиллерии Первой мировой войны. С помощью такой артиллерии пехоту из траншей не выбить. А стрельба из пушек окопавшимся войскам не страшна и подавно, потому как траектория снарядов не крутая, навесная, а настильная: снаряды над головой свистят, пролетая мимо.
Если же между наших траншей оказались какие-нибудь прочные сооружения и строения – кирпичные дома с подвалами, канализационные тоннели, каменные заборы, железнодорожные насыпи и тому подобное, – тогда пехоте совсем легко оборону держать. Любые прочные постройки облегчают положение обороняющихся и усложняют задачу наступающей стороны. Пример: руины Сталинграда. Или руины Берлина. Обыкновенные жилые дома, вокзалы, заводские и тюремные корпуса (даже почти полностью разрушенные), если их защищают умело и мужественно, становятся непреодолимой преградой для наступающего противника. Берлин обороняли старики, инвалиды и дети, но они сожгли столько краснозвездных танков, искалечили и убили стольких советских солдат и офицеров, что Берлинскую стратегическую наступательную операцию Красной Армии можно смело считать проигранной.
Теперь давайте представим, что в Берлине или рядом с ним кроме домов, дворцов, вокзалов, тюрем и заводов была бы еще и настоящая крепость с сотнями казематов, с бастионами и бетонными фортами, с обильными запасами боеприпасов, продовольствия и всего прочего. Во что бы тогда обошелся Красной Армии тот позорный штурм?
Или давайте представим, что на Курской дуге помимо траншей, которые перекрыты прошлогодними кукурузными стеблями и хворостом или вообще ничем не перекрыты, у Красной Армии есть еще и настоящая крепость с внешним периметром обороны в 40 километров, с крепкими подземельями, которые не достанешь никакой бомбой, никаким снарядом, с непробиваемыми стенами, с земляными валами десятиметровой высоты, подходы к которым прикрыты глубокими каналами и рвами. Как решим: легче было бы обороняться, имея траншеи и крепость или имея одни только траншеи?
И предыдущий опыт вопит о том же. Зимой 1939–1940 года Красная Армия воевала в Финляндии. У советских командиров было достаточно возможностей убедиться: легче наступать там, где нет никаких строений, чем там, где есть обыкновенные каменные или кирпичные дома. Каждый такой дом, если его защищает даже совсем небольшой гарнизон, может быть превращен в опорный пункт. Не так легко с ним справиться.
А в Бресте – не каменный дом, не разбитый завод, а крепость! Настоящая. Внутреннее ядро крепости – цитадель на острове. Перед фронтом цитадели – достаточно широкая река Западный Буг. С тыла и с флангов цитадель омывают протоки реки Мухавец, которая в этом месте впадает в Западный Буг.
Итак, кругом вода. Уже одно это делает цитадель почти неприступной: попробуйте прорваться через глубокие водные преграды, если по вам садят из сотен амбразур из-за непробиваемых стен.
Стены цитадели были действительно непробиваемыми. Весь периметр Центрального острова был опоясан единым двухэтажным кирпичным строением кольцевой формы. Протяженность кольца – около двух километров. Толщина стен – почти два метра. В одном только центральном кольцевом здании – 500 казематов [16 - В фортификации – отдельное внутреннее помещение в укрепленном сооружении (крепости, доте и т. п.), защищенное от вражеского артиллерийского огня и бомбардировки и служащее для размещения гарнизона, складов боеприпасов, продовольствия и т. п. – Прим. ред.], в которых можно было разместить 12 тысяч солдат со всеми запасами, необходимыми для длительной обороны. Под казематами находился еще один подземный этаж, который также мог служить хранилищем запасов и убежищем для личного состава. Еще ниже, на втором подземном этаже, были вырыты подземные ходы под цитаделью, под реками и прикрывающими укреплениями на соседних островах. Эти ходы позволяли проводить маневр резервами из любой части крепости в любую ее часть. Некоторые подземные тоннели выходили на несколько километров за пределы территории крепости.
Брестская крепость считалась шедевром инженерного искусства. Германские генералы называли ее «восточным Верденом» или «русским Карфагеном». При строительстве цитадели использовались самые передовые технологии того времени. Кладка крепостных стен была такой, что стены и через столетие после завершения строительства выдерживали попадания практически любых артиллерийских снарядов. В стенах были прорезаны узкие бойницы, которые позволяли обстреливать водную поверхность перекрестным огнем с различных направлений. На внешней стороне цитадели были устроены полубашни с бойницами для флангового обстрела ближних подступов к стенам.
Центральный остров со всех сторон был прикрыт тремя другими островами: Пограничным (Западным), Госпитальным (Южным) и Северным. На каждом из этих островов было возведено укрепление, которое представляло собой цепь мощных бастионов высотой до 15 метров. Между бастионами был насыпан земляной вал общей протяженностью более шести километров и высотой более десяти метров. С внутренней стороны валов и бастионов в толще грунта были устроены склады, командные пункты, убежища для личного состава, огневые точки, которые позволяли держать под обстрелом все пространство перед крепостью на много километров.
Каждое из прикрывающих укреплений по своим размерам превосходило цитадель, в каждом можно было разместить несколько тысяч солдат и все необходимое для длительной обороны. Подходы к бастионам и валу были в свою очередь прикрыты рукавами и протоками рек, каналами и широкими рвами, заполненными водой. Все подступы к бастионам и земляному валу простреливались многослойным перекрестным огнем с разных направлений.
Валы и бастионы трех предмостных укреплений прикрывали собой цитадель, не позволяя противнику вести по ней огонь прямой наводкой. Чтобы прорваться к цитадели, противнику надо было форсировать не одну, а несколько водных преград: вначале через каналы и рвы пробиться в одно из укреплений, штурмом его взять, а уж потом форсировать основную водную преграду, чтобы высадиться у цитадели, под ее стенами, где нечем укрыться от губительного огня со всех сторон. Кроме всего этого, бастионы и валы на некоторых направлениях были прикрыты еще одним рядом десятиметровых земляных валов и глубоких рвов, заполненных водой.
Брестская крепость справедливо считалась одной из сильнейших крепостей Европы. Ряд западных корифеев фортификации ставили Брестскую крепость на самое первое место.
Крепость постоянно совершенствовалась. В конце XIX века вокруг крепости было возведено девять фортов. Каждый из них представлял собой самостоятельную крепость с круговой обороной. Назначение этих фортов – не позволить противнику приближаться к крепости и обстреливать ее с близкого расстояния. Каждый из этих фортов имел мощную артиллерию; каждый из них был подготовлен для длительной обороны в условиях полной изоляции; каждый мог поддержать огнем соседние форты и всю крепость.
В начале ХХ века на удалении 6–7 километров от основного ядра крепости было возведено второе кольцо фортов – на этот раз железобетонных. Общий обвод оборонительной линии увеличился до 45 километров.
К началу ХХ века Брестская крепость была первоклассной для своего времени. Это признает даже «Советская военная энциклопедия» (т. 1. С. 590).
И не могла первоклассная крепость начала ХХ века устареть к 1941 году – не устарели же форты и бастионы Кёнигсберга к 1945 году, а посмотрите, сколько солдатской крови пришлось заплатить красным маршалам за взятие тех бастионов.
В конце Второй мировой войны Красной Армии пришлось штурмовать города-крепости Бреслау, Бромберг, Будапешт, Глагоу, Грудзёндз, Губен, Кюстрин, Краков, Кельце, Кольберг, Котбус, Летцен, Лодзь, Мариенбург, Млава, Модлин, Нейсе, Нейштеттин, Оппельн, Пиллау, Познань, Радом, Ратибор, Руммельсбург, Спала, Торунь, Хелмно, Хмельник, Фордон, Форст, Фюрстенберг, Франкфурт, Шнейдемюль, Штольп, Шпремберг, Штеттин, Эльбинг и другие, включая все тот же Брест.
За каждую крепость пришлось платить кровью, кровью и кровью. И вот хоть кто-нибудь из советских маршалов обозвал бы одну из этих крепостей устаревшей! А ведь только Кёнигсберг мог по мощи сравниться с Брестской крепостью. Остальные были слабее и старше.
В том, что Брестская крепость не устарела, советские командиры убедились в сентябре 1939 года во время совместного советско-германского раздела Польши. Брестскую крепость оборонял героический польский гарнизон, а гитлеровцы и сталинцы под командованием Гудериана и Кривошеева ее штурмовали. И когда вам будут показывать руины Бреста, помните, что вы видите не только следы штурма 1941 года, но и следы «освободительного похода» 1939 года; не только германскими снарядами повреждены стены крепости – тут и сталинская артиллерия поработала на славу в тесном взаимодействии с гитлеровской.
В 1944 году Брестскую крепость штурмовал Рокоссовский. Крепость уже была порядочно разбитой, но двухдневный штурм захлебнулся в крови советских солдат, ибо даже разбитая Брестская крепость представляла собой грозную твердыню.
А в 1941 году германская пехота пробилась в цитадель уже в первые часы войны: штурмовой отряд 3-го батальона 135-го пехотного полка ворвался на ее территорию через Тереспольские ворота и занял располагавшееся в центре цитадели здание бывшей церкви, в котором находился клуб 84-го стрелкового полка Красной Армии.
//-- * * * --//
Повторяю: любая крепость, любой форт, элеватор, монастырь годится для обороны. Там, где есть крепость, оборону организовать легче, чем там, где ее нет.
Еще пример: крепость Шлиссельбург, она же – Орешек, она же – Нотебург. Эта крепость была основана в XIV веке, последний раз модернизировалась в качестве крепости в начале XVII века.
С начала XVIII века крепость Шлиссельбург служила тюрьмой, но вот в ходе Второй мировой войны ее снова пришлось оборонять. Крепость-тюрьма выдержала осаду с 8 сентября 1941 года по 18 января 1943 года, но так и не была захвачена германскими войсками.
Крепость Шлиссельбург не шла ни в какое сравнение с Брестской крепостью. Это действительно древняя и действительно устаревшая крепость. Но ее удержали. Удивительно, но крепости Шлиссельбург, в отличие Брестской крепости, никто не присвоил геройского звания. Почему?
Потому, что в Бресте геройским званием требовалось прикрыть жестокий позор.
Глава 10
Героический позор
История Страны Советов полна гнусных тайн и нелепиц, которые при ближайшем рассмотрении складываются в жуткую, но правдивую картину.
Виктор Ковальчук. Газета «Сегодня» (Киев). 29 мая 2001 г.
//-- 1 --//
В июне 1941 года в районе Бреста находилась та самая советская 4-я армия, которая в сентябре 1939 года штурмовала Брестскую крепость, а потом победным парадом маршировала по улицам Бреста вместе с дивизиями Гудериана.
В июне 1941 года по другую сторону границы оказался все тот же Гудериан.
В момент начала войны в составе 4-й армии, которой командовал генерал-майор А. А. Коробков, было два корпуса (28-й стрелковый и 14-й механизированный), две отдельных стрелковых и одна авиационная дивизии, 62-й укрепленный район, Кобринский бригадный район ПВО, 120-й гаубичный артиллерийский полк резерва Главного Командования (РГК) [17 - Артиллерия Красной Армии по организационно-штатной принадлежности делилась на батальонную, полковую, дивизионную, корпусную, армейскую (армейская артиллерия появилась в Красной Армии в 1943 году) и артиллерию резерва Главного Командования (РГК; после введения должности Верховного главнокомандующего – артиллерия РВГК). Термин «резерв» не должен вводить в заблуждение: артиллерийские части РГК были наиболее боеспособными частями Красной Армии, вооруженными самыми мощными орудиями. Термин «резерв» вовсе не означал, что артиллерия стоит в резерве в обычном понимании этого слова и не используется в боевых действиях; артиллерия РГК (РВГК) находилась в подчинении Главного Командования (Верховного Главнокомандования), передавалась в подчинение командующим фронтами и армиями по мере необходимости и воевала в составе соответствующих соединений. – Прим. автора.]. Всего в составе 4-й армии было восемь дивизий:
• четыре стрелковых (6-я, 42-я, 49-я, 75-я),
• две танковых (22-я, 30-я),
• одна моторизованная (205-я),
• одна авиационная (10-я).
Брестский укрепленный район по своей мощи и значению тоже приравнивался к дивизии, комендант укрепрайона – генерал-майор. Кроме того, в Бресте находился 33-й инженерный полк окружного подчинения, окружной военный госпиталь, многочисленные тыловые части и склады. Помимо всего этого – части НКВД.
Оперативное построение 4-й армии – в два эшелона: в первом – одна танковая и четыре стрелковых дивизии, во втором – танковая и моторизованная дивизии. Аэродромы 10-й смешанной авиационной дивизии были вынесены почти к самой границе; некоторые располагались всего в восьми километрах от пограничных столбов.
Но коммунистические историки не унимаются: они утверждают, что Брестскую крепость пришлось позорно бросить потому, что некому было ее защищать. Вот образец их творчества:
Тяжелое положение сложилось на левом крыле Западного фронта. На четыре стрелковые дивизии 4-й армии, предназначенные для обороны границы в районе Бреста, обрушилось десять дивизий правого крыла группы армий «Центр», в том числе четыре танковых (История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945.
В шести томах. М.: Воениздат, 1960–1965. Т. 2. С. 18).
Казалось бы, враг сильнее: десять вражеских дивизий, в том числе четыре танковых, против четырех советских стрелковых дивизий. Однако лукавые историки, рассказывая о подавляющем преимуществе германских войск, в данном случае «забывают» о советской 22-й танковой дивизии, которая находилась в Бресте, о 62-м укрепленном районе и о самой Брестской крепости.
И позади «четырех советских стрелковых дивизий» не пустота. Позади – 30-я танковая и 205-я моторизованная дивизии 14-го мехкорпуса, тяжелый гаубичный артиллерийский полк РГК и бригадный район ПВО с 85-мм зенитными пушками, которые пробивали немецкие танки того времени насквозь с любого расстояния. Один из зенитных дивизионов бригадного района ПВО – непосредственно в Бресте. Другой рядом, в Гайновке. Итого:
Десять дивизий, в том числе четыре танковых и одна кавалерийская, на германской стороне.
Укрепленный район, крепость и семь дивизий, в том числе две танковых и одна моторизованная (с танками) – на советской стороне.
Генерал-полковник Л. М. Сандалов, который в 1941 году был полковником, начальником штаба 4-й армии, признает:
Из приведенных данных видно, что армия располагала большими силами. Если учесть, что полоса прикрытия государственной границы армии не превышала 150 километров, из которых около 60 км были почти не пригодны для действий войск, то армия могла создать оборону с большой плотностью войск и техники на 1 км фронта (Сандалов Л. М. Первые дни войны. М.: Воениздат, 1989. С. 55).
//-- 2 --//
Когда нам рассказывают про десять германских дивизий, которые действовали против советской 4-й армии в районе Бреста, то забывают уточнить, что немецкие танковые дивизии не могли форсировать Западный Буг в первом эшелоне: в германской армии вообще не было плавающих танков, а танков, которые могли форсировать водные преграды по дну, на всю германскую армию было 168 машин. После выхода на берег такой танк следовало разгерметизировать; на это уходило 30 минут. В эти минуты танки были совершенно беззащитны. В основном это были Pz-III F. Их вооружение – 37-мм пушка. А самый «устаревший» советский танк Т-26 имел 45-мм пушку. Их танки были беззащитны на нашем берегу, а нашим танкам под воду лезть не надо – заряжай и бей!
Форсирование водной преграды – тем более широкой реки – всегда ставит наступающую сторону в предельно невыгодное положение, а обороняющейся стороне это дает дополнительные и весьма существенные преимущества.
Германские танковые дивизии – как, впрочем, и пехотные, – имели огромные и очень перегруженные тылы; за каждой колонной танков следовали во много раз более длинные колонны грузовых автомашин очень низкой проходимости. И если некоторые танки и могли переправиться через реки по дну, то большинству танков, всем автомашинам и гужевым повозкам требовались мосты. Через Западный Буг в полосе 4-й армии имелось два железнодорожных (Брест и Семятичи) и четыре автомобильных моста (Дрохичин, Кодень, Домачево, Влодава).
Эти мосты находились под охраной 89-го (Брестского) пограничного отряда, который… никаких заданий по подготовке этих мостов к разрушению не получил. В результате в первый же день войны все переправы и мосты противник захватил в исправном состоянии (там же. С. 47).
Даже если считать, что на брестском направлении у германской стороны был некоторый перевес сил, то нужно помнить: без мостов это преимущество было невозможно реализовать. Переправа одной только германской пехоты без танков, артиллерии, штабов, тыловых подразделений и прочего под огнем Брестской крепости, укрепленного района, четырех стрелковых и одной танковой дивизии означал бы для германских войск катастрофу.
Честный человек должен искать причину разгрома советских войск в районе Бреста не в том, что германская сторона имела численное преимущество, а в том, что Красная Армия не взорвала мосты через Западный Буг.
//-- 3 --//
22 июня 1941 года в 4 часа 10 минут (по данным Гудериана – в 4 часа 15 минут) начался обстрел Бреста и Брестской крепости. В артиллерийской подготовке принимала участие артиллерия германской 45-й пехотной дивизии и 12-го армейского корпуса. Кроме того, огонь по крепости вели девять легких и три тяжелых батареи, батарея большой мощности и три дивизиона мортир (Иринархов Р. С. Западный особый. Минск: Харвест, 2002. С. 227). Силы, надо признать, огромные, однако и советским войскам в Бресте было чем отбиться.
В Бресте находился штаб 28-го стрелкового корпуса 4-й армии. В составе корпуса – две стрелковых дивизии (6-я и 42-я), два корпусных артиллерийских полка (447-й и 455-й), зенитно-артиллерийский дивизион, разведывательная эскадрилья и другие части.
Каждый корпусной артиллерийский полк имел по 36 гаубиц-пушек калибра 152 мм. 447-й корпусной артиллерийский полк находился в Бресте, в Северном военном городке. 455-й корпусной артиллерийский полк – на окружном артиллерийском полигоне в 5 километрах южнее Бреста. В двух полках – 18 тяжелых огневых батарей. Корпусные артиллерийские полки – контрбатарейные. Борьба с артиллерией противника – их основное предназначение. Этих двух полков вполне хватало для того, чтобы подавить немецкие мортиры и тяжелые гаубицы. После этого Брестской крепости больше ничего угрожать не могло. Минометами и легкими гаубицами крепость не возьмешь. И танки ей не страшны.
Тут же в Бресте находились штабы 6-й и 42-й стрелковых дивизий. Каждая стрелковая дивизия – это пять полков (три стрелковых и два артиллерийских – пушечный и гаубичный), два отдельных дивизиона (противотанковый и зенитный) и пять отдельных батальонов (разведывательный, саперный, связи, автотранспортный, медико-санитарный).
Тут же в Бресте – штаб 22-й танковой дивизии 14-го механизированного корпуса. В составе этой дивизии – четыре полка (два танковых, артиллерийский, мотострелковый) и семь отдельных батальонов и дивизионов.
Итак, в городе, в крепости и в ближайших окрестностях находились семь артиллерийских полков – два корпусных и пять с составе дивизий. Кроме того – противотанковые дивизионы, тринадцать батарей полковой пушечной и противотанковой артиллерии, 372 полковых, батальонных и ротных миномета.
Проще говоря, артиллерии было достаточно. Больше, чем достаточно. И боеприпасов – тоже. Например, 6-я стрелковая дивизия, которая находилась в Брестской крепости, имела в полтора раза больше боеприпасов, чем это было положено по плану прикрытия [18 - Часть оперативного плана (плана боевых действий), который советские историки пытались выдать за план обороны государства. – Прим. автора.], кроме этого – 34 вагона боеприпасов сверх всяких норм. А 42-я стрелковая дивизия, которая находилась там же, тоже имела боеприпасов в полтора раза больше положенного по плану прикрытия, и сверх того – еще 9 вагонов (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 47).
В Бресте находилось управление 62-го укрепленного района. В составе укрепрайона, помимо прочего, было пять артиллерийско-пулеметных батальонов по 1 500 человек в каждом (там же. С. 55).
Так ведь и это не все. Чуть севернее Бреста находилась 49-я стрелковая дивизия. Южнее – 75-я. И в каждой тоже – по пять полков, в том числе – по два артиллерийских.
//-- 4 --//
Но может быть, дивизии не были полностью укомплектованы? Нет, это не так.
Стрелковые дивизии, находящиеся в приграничной полосе, были почти полностью укомплектованы и имели полагающееся по штату вооружение (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 30).
К июню 1941 года соединения и части, входившие в состав 4-й армии, были в основном укомплектованы личным составом и боевой техникой в пределах штатных норм (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 55).
Вот эти нормы. В каждой стрелковой дивизии было:
• 14 483 бойцов и командиров,
• 16 плавающих танков,
• 13 бронемашин,
• 78 пушек и гаубиц калибра 76–152 мм,
• 12 зенитных орудий калибра 37–76 мм,
• 54 противотанковых пушки калибра 45 мм,
• 150 минометов калибра 50–120 мм,
• 392 ручных пулемета,
• 166 станковых пулеметов,
• 558 автомашин,
• 99 тракторов,
• 3 039 лошадей.
Кроме частей и подразделений Красной Армии в Брестской крепости находился пограничный отряд НКВД и 132-й отдельный конвойный батальон НКВД. Пограничный отряд по своей численности равен стрелковому полку – это 2 500–3 000 человек. При этом нужно учесть, что пограничные отряды НКВД комплектовали отборными бойцами. В среднем каждый из пяти пограничных отрядов, которые в 1941 году находились на государственной границе в Белоруссии, имел на вооружении:
• 1 300 самозарядных винтовок,
• 500 автоматов,
• 80 ручных пулеметов,
• 40 станковых пулеметов,
• 80 автомашин (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 111).
Словом, в Бресте скопилось огромное количество войск (Сандалов Л. М. На московском направлении. С. 58).
Но если кому-то все еще мерещится подавляющее германское превосходство в районе Бреста, напомню, что весной 1941 года в тыл 4-й армии подвезли 480 гаубиц-пушек МЛ-20 калибра 152 мм (ВИЖ. 1971. № 7. С. 19).
МЛ-20 весила 7 270 кг. Максимальная дальность стрельбы – 17 400 метров. Вес снаряда – 43,6 кг.
480 гаубиц-пушек – это 120 тяжелых огневых батарей. Ничего равного или близкого ни по количеству, ни по качеству на германской стороне не было (напомню, что с немецкой стороны огонь по Брестской крепости вели всего девять легких и три тяжелых батареи, батарея большой мощности и три дивизиона мортир). К каждому из этих 480 орудий было заготовлено по десять боекомплектов. Один боекомплект – 60 снарядов и 60 зарядов. Общее количество снарядов и зарядов, выложенных на грунт для этих орудий, легко рассчитать. Один боекомплект в 60 снарядов и 60 зарядов умножим на 10. А потом – на 480.
Только этих 480 гаубиц-пушек и только этих десяти приготовленных боекомплектов было достаточно для быстрого и полного разгрома противолежащей группировки противника. Тем более что на стороне противника не было ни крепости, ни укрепленного района.
//-- 5 --//
И вот, несмотря на такое скопление советских войск (и массовый, как нам рассказывали, героизм), 22 июня 1941 года в первые часы войны произошли удивительные события:
К 7 часам части 45-й и 34-й пехотных дивизий 12-го немецкого армейского корпуса заняли Брест (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 84).
У них две пехотные дивизии, а у нас в Бресте две стрелковые и одна танковая дивизии.
У них в пехотных дивизиях по одному артиллерийскому полку, а у нас в стрелковых дивизиях – по два артиллерийских полка, да еще один артиллерийский полк в танковой дивизии.
У них на вооружении дивизионной и корпусной артиллерии – гаубицы, представлявшие собой слегка модернизированный вариант германских орудий времен Первой мировой войны. В советских дивизиях – самые современные орудия, равных которым в то время не было ни у кого в мире.
Им тяжело – они наступают. Нам легко – мы обороняемся.
Им в три раза тяжелее: они не просто наступают, они форсируют мощную водную преграду – реку Западный Буг. Для них река – труднопреодолимая преграда. А нам совсем легко: для нас река – удобный оборонительный рубеж.
Первая волна наступающих не имеет с собой тяжелого оружия, и запас боеприпасов не может быть большим. А наши войска – при всем тяжелом оружии, и запасы боеприпасов неисчерпаемые. Брест и Брестская крепость забиты складами полкового, дивизионного, корпусного, армейского, окружного и центрального подчинения.
У них в пехотных дивизиях нет ни одного танка, а у нас в стрелковых дивизиях есть танки. А кроме этого – у нас целая танковая дивизия! Вот где надо было ловить момент! Вот где возможность повеселиться. Давить танками беззащитную немецкую пехоту!
Но где же она, 22-я танковая дивизия 14-го мехкорпуса 4-й армии Западного фронта?
//-- 6 --//
Жгучий вопрос: как могла советская танковая дивизия допустить форсирование Западного Буга германской пехотой? Ответ дает генерал-полковник Л. М. Сандалов:
Во время артиллерийской подготовки 34-я немецкая пехотная дивизия нанесла большие потери нашей 22-й танковой дивизии, размещавшейся в Южном военном городке Бреста в 2,5–3,5 км от государственной границы. Этот городок находился на ровной местности, хорошо просматривался со стороны противника… Погибло и получило ранения большое количество личного состава… Этому способствовало скученное расположение частей дивизии… Дивизия потеряла также большую часть танков, артиллерии и автомашин, больше половины всех автоцистерн, мастерских и кухонь. От огня противника загорелись и затем взорвались артиллерийский склад и склад горючего и смазочных материалов дивизии… Значительная часть артиллерии дивизии была уничтожена огнем противника или из-за отсутствия средств тяги осталась в парках (там же. С. 76–77).
Неудачная дислокация 22-й танковой дивизии и неразумно запланированный выход дивизии в район Жабинки привели в первые часы войны к огромным потерям в личном составе и к уничтожению большей части техники и запасов дивизии (там же. С. 35).
Книга генерал-полковника Сандалова вышла в рассекреченном варианте в 1989 году, но писал он ее в 1961-м. В те времена всю правду он сказать не мог. Правда открывается только сейчас. 22-я танковая дивизия находилась не в 2,5–3,5 километрах от государственной границы, как пишет генерал-полковник Сандалов, а «непосредственно у границы» (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 52).
О героизме защитников Брестской крепости рассказано много. Даже слишком много. Мы же поговорим о диком позоре так называемой обороны Брестской крепости. Это где и когда еще такое случалось, чтобы пехотная дивизия разнесла в пух и перья танковую дивизию? И это притом, что танковая дивизия находилась в предельно выгодном положении – перед ее фронтом была широкая река.
Законный вопрос: как вообще танковая дивизия оказалась у самой границы, и какой смысл ее там держать? На эти вопросы коммунистические агитаторы придумали ответ: танковая дивизия (как и все остальные) находилась у самых границ с единственной целью – отразить вражеское вторжение. Такой ответ рассчитан на слабоумных. Нормальный человек спросит: если задача дивизии отражать вторжение, отчего же она его не отразила?
Да и было ли это возможно? 22-ю танковую дивизию поставили в такое положение, при котором никакие ответные действия даже теоретически невозможны. Вся боевая техника дивизии – на открытой местности у границы. Противник видит гигантские скопления танков, артиллерии, транспортных машин, складов и прочего. Противнику достаточно открыть внезапный огонь даже из очень легких минометов, и тогда ни один советский танкист не сможет пробраться к своему танку. Или можно просто пулеметами обойтись – именно это и сделал командир 34-й германской пехотной дивизии: интенсивным огнем пулеметов, минометов и гаубиц он сокрушил 22-ю танковую дивизию Красной Армии. Так ведь не просто германская пехотная дивизия разгромила советскую танковую дивизию – она разгромила ее за три часа.
//-- 7 --//
Возражают: по городу, крепости и огромным скоплениям советских войск был нанесен не только мощный артиллерийский удар, но еще и авиационный.
Это правда. Однако и тут было чем отбиться. Каждый советский стрелковый, танковый и мотострелковый полк имели в своем составе по одной роте зенитных пулеметов.
Большая часть танков 22-й танковой дивизии имела зенитные пулеметы на башнях. Каждая из пяти дивизий первого эшелона 4-й армии имела свой собственный зенитно-артиллерийский дивизион. Помимо этого, у командира 28-го стрелкового корпуса – еще один зенитный дивизион.
В придачу к этому Брест и окрестности прикрывал Кобринский бригадный район ПВО (два зенитных дивизиона, отдельная батарея, батальон воздушного наблюдения, оповещения и связи) и сверх того – 10-я смешанная авиационная дивизия: 241 боевой самолет, в том числе 138 истребителей.
Помимо этой авиационной дивизии, «для действий на брестско-барановическом направлении могли быть привлечены до одной бомбардировочной (примерно 180 средних бомбардировщиков) и половины истребительной (около сотни истребителей) авиационных дивизий окружного подчинения» (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 55).
Но удар германской авиации оказался сокрушительным.
Чудеса тем временем продолжались:
К 9 часам крепость была полностью окружена (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 228).
Да как же такое могло случиться! Прошло только пять часов войны, и вот уже город занят, а огромная крепость окружена. А два кольца фортов вокруг крепости? А две стрелковые и одна танковая дивизия в Бресте и в самой крепости? Они-то что делали?
Отряды 45-й пехотной дивизии форсировали Буг и ворвались на Западный и Южный острова. Только редкая цепочка пограничников защищала их… Густые цепи автоматчиков наводнили два острова (там же).
24 июня был создан штаб обороны крепости и единое командование во главе с коммунистом капитаном И. Н. Зубачевым и полковым комиссаром Е. М. Фоминым (Советская военная энциклопедия. Т. 1. С. 590).
Комиссара сюда приплели к тому, чтобы подчеркнуть руководящую и направляющую роль родной Коммунистической партии. С этой же целью вспомнили и партийность капитана Зубачева. Но эти трюки и финты не могут заслонить главного: обороной первоклассной крепости, одной из сильнейших в Европе, внешний оборонительный обвод которой составлял 45 километров, командовал капитан, а штаб обороны был создан на третий день войны.
Как это понимать? Крепость была подвергнута артиллерийскому налету в первые минуты войны. С этого, собственно, война и началась. Отчего же штаб обороны был создан на третий день? А до войны о чем думали? И отчего обороной крепости командует капитан? Где командиры и штабы двух стрелковых и одной танковой дивизий? Где комендант укрепленного района? Где командиры и штабы шести стрелковых, четырех артиллерийских, двух танковых, одного мотострелкового и одного инженерно-саперного полка? Где командир и штаб пограничного отряда? Где командиры и штабы 46 батальонов и 19 артиллерийских дивизионов?
Поднимемся выше. 6-я и 42-я стрелковые дивизии – это 28-й стрелковый корпус. Командир корпуса должен был командовать обороной. Где же он был? И что делал его штаб?
22 июня 1941 года в Бресте находились:
• генерал-майор Попов В. С., командир 28-го стрелкового корпуса;
• дивизионный комиссар Шлыков Ф. И., член Военного совета 4-й армии;
• генерал-майор Пузырев М. И., комендант 62-го укрепленного района;
• генерал-майор артиллерии Дмитриев М. П., начальник артиллерии 4-й армии;
• генерал-майор Лазаренко И. С., командир 42-й стрелковой дивизии;
• генерал-майор танковых войск Пуганов В. П., командир 22-й танковой дивизии.
Там же находились полковники на генеральских должностях:
• Серегин П. С., заместитель командира 28-го стрелкового корпуса;
• Лукин Г. С., начальник штаба 28-го стрелкового корпуса;
• Попсуй-Шапко М. А., командир 6-й Краснознаменной Орловской стрелковой дивизии.
И вот вам героический эпизод: обороной города Бреста не руководил никто, обороной Брестской крепости руководил капитан. Однако, как сообщает «Советская военная энциклопедия», «централизованное управление было вскоре нарушено» (там же. Т. 1. С. 590). Другими словами, обороной Брестской крепости тоже никто не руководил.
Экскурсоводы в крепости-герое вам обо всем этом безобразии не расскажут. Вам расскажут о подвигах.
Глава 11
Кто и как готовил оборону Бреста
Основным недостатком окружного и армейского планов являлась их нереальность.
Генерал-полковник Л. М. Сандалов. Первые дни войны. С. 31
//-- 1 --//
Ведут туристов по Брестской крепости: посмотрите направо, посмотрите налево, это – цитадель, это – остров Пограничный, а это – Госпитальный…
Все ясно, все понятно. Только вот… На острове Пограничном в Тереспольском укреплении Брестской крепости на западном берегу Западного Буга находился 132-й отдельный батальон войск НКВД. В музее обороны крепости вам расскажут о специфике этого батальона. Он был конвойным. Любой справочник (например, «Великая Отечественная война. Энциклопедия». М.: Советская энциклопедия, 1985. С. 590) эти сведения подтверждает. Расстояние от казарм 132-го отдельного конвойного батальона НКВД до государственной границы измерялось десятком шагов.
Вот этого я понять не могу. Пусть хоть кто-нибудь мне объяснит, зачем лагерных вертухаев посадили к границе ближе, чем пограничников? Если готовились к внезапному сокрушительному удару по Германии – тогда все ясно: в случае нападения Красной Армии на Германию тут был бы развернут приемный и пересыльный пункт военнопленных и классово чуждого элемента. Крепостные рвы, казематы и бастионы – сооружения по конструкции и по духу родственные тюремным и каторжным централам. Издревле крепости служили тюрьмами. Так, построенная Петром Петропавловская крепость уже при Петре служила тюрьмой, но никакие боевые свершения и подвиги в ее послужном списке не числятся.
Брестская крепость в качестве пересыльного лагеря вполне сгодилась бы. И транспортировка пленных из Бреста проблемы не представляла: Брест – ворота Советского Союза. Отсюда могучая магистраль ведет прямо в Москву, а это самый крупный железнодорожный транспортный перекресток мира. Другого столь мощного железнодорожного узла на этой планете не сыскать.
Из Бреста – на Москву, дальше – куда угодно; гони скотскими эшелонами хоть сто тысяч врагов, хоть миллион. Рядом с пересыльным лагерем Брест можно было бы устроить фильтрационные лагпункты – два кольца фортов вокруг крепости вполне для этого сгодились бы. Стены там глухие, непробиваемые: пусть узники орут в пыточных камерах – никто не услышит. Тут и расстрельные пункты можно было бы организовать: урочища Борки или Ведьмы Лисьи на юг от Бреста самой природой созданы для такого дела.
Можно, конечно, врагов расстреливать и подальше от границы. Кстати, если отъехать на восток по этой магистрали, то именно рядом с ней мы найдем самые знаменитые (из известных сегодня) расстрельные места Советского Союза – Куропаты под Минском, Катынь под Смоленском.
Но если нападение на Германию не готовилось, тогда назначение 132-го отдельного конвойного батальона НКВД, а главное, его расположение – чистый идиотизм, если не вредительство.
//-- 2 --//
Рядом с островом Пограничным – остров Госпитальный. На этом острове находился центральный госпиталь Западного особого военного округа.
Как прикажете это понимать?
Страна знала: граница – на замке. Каждый помнил, лучше от границы подальше держаться: сталинские погранцы, как вертухаи в лагере, стреляют без предупреждения.
Но на Госпитальном острове Брестской крепости накануне войны вопреки логике и духу социализма происходило нечто невероятное. Прикинем: прямо в приграничной полосе, вдоль берега пограничной реки гуляют молодые мужики в больничных халатах, в белых тапочках. А если кто нырнет и уплывет прямо к врагам классовым? Кто же такое позволил? Кто допустил? И куда, простите, недремлющие органы смотрели?
Нам говорят, что нападение Германии было внезапным, то есть войны в обозримом будущем советские вожди не ждали и уж сами, ясное дело, нападения не планировали и не замышляли. Просто жили мирной жизнью. Поверим.
В мирное время лечение личного состава организовано по простой двухступенчатой схеме: санитарная часть полка (иногда дивизии) – окружной военный госпиталь. Солдат – молодой здоровый парень, никаких серьезных болезней у него быть не может. Потому солдата, как правило, лечат на месте. И только если требуется сложное лечение – например, хирургическое вмешательство, – тогда его отправляют в окружной военный госпиталь.
В мирное время в составе Западного особого военного округа было четыре армии: 3-я, 4-я, 10-я и 13-я. Кроме них – четыре стрелковых, один воздушно-десантный, два механизированных корпуса, шесть укрепленных районов и несколько отдельных дивизий, бригад, полков и батальонов, которые в состав армий не входили, а напрямую подчинялись командующему округом.
И вот представим ситуацию. В 100-й стрелковой дивизии, которая находилась в районе Минска, у рядового Иванова воспалился аппендикс. Местный эскулап пишет направление: Иванова доставить в приграничную полосу для срочной операции…
До германского вторжения в окружной военный госпиталь на Госпитальный остров Брестской крепости возили бойцов и командиров из Витебска, Могилёва, Смоленска за 400, 500, 600 километров, из глубокого тыла прямо к пограничным столбам.
Такое расположение центрального госпиталя Западного особого военного округа нам объясняют просто: так сложилось исторически. Да ничего подобного! До сентября 1939 года окружной военный госпиталь находился в Минске. А еще раньше – в Смоленске. После «освободительного похода» Брест стал советским, и сюда срочно перенесли окружной военный госпиталь. Зачем?
Когда я узнал об этом госпитале и его, мягко говоря, необычном расположении, то решил: видимо, товарищ Сталин после «освободительных походов» 1939–1940 годов либерализацию замыслил: пусть, мол, народ на заграничные просторы любуется, пусть граница будет прозрачной! Но не все так просто. Если дело пошло к смягчению нравов людоедского режима, зачем в той же крепости на соседнем острове батальон тюремных вертухаев держать?
И с военной точки зрения не все тут ладно. Вы где-нибудь когда-нибудь такое встречали: одно государство развернуло крупнейший военный госпиталь прямо на границе с соседней страной? Да не просто на границе, а на центральной магистрали, которая связывает две столицы! Прямо рядом с пограничными постами. Мыслимое ли дело: в мирное время армия Пакистана поставила бы крупный стационарный военный госпиталь в сотне метров от границы с Индией? И именно там, где границу пересекает дорога между двумя столицами. Или, допустим, появился сирийский военный госпиталь на границе дружественного Израиля. Да зачем же? Неужто им в Сирии земли мало? Вот я и думаю: неужто товарищу Сталину земли в Советском Союзе не хватало, чтобы военные госпитали к пограничным столбам выносить?
Теперь представим ту же ситуацию, но уменьшим масштаб. Вообразите себя начальником штаба корпуса или общевойсковой армии. Возможность войны не исключена. Ваши дивизии готовятся к обороне. Каждая дивизия занимает полосу в 30 километров по фронту и 20 километров в глубину. И вот командир одной из этих дивизий решил дивизионный медсанбат расположить прямо на переднем крае, да не по центру боевого порядка, а на левом фланге, на самом краю.
Получается, что в оборонительном бою предстоит под огнем противника возить раненых вдоль фронта с правого фланга на левый. За 30 километров. Но если и довезем туда какого беднягу, то предстоит его лечить прямо на переднем крае, под огнем противника. Вникните в ситуацию, и, как начальник вышестоящего штаба, оцените действия ваших подчиненных.
Теперь вернемся к действительному масштабу. Каждая дивизия имеет медико-санитарный батальон, каждая армия во время войны имеет госпитальную базу в составе нескольких эвакуационных и хирургических госпиталей. Кроме того, военный округ, который в случае войны превращается во фронт, имеет свою собственную госпитальную базу – до десятка и более госпиталей. Так вот: самый главный из всех этих госпиталей расположили в Брестской крепости, на самом левом фланге Западного фронта, в сотне метров от государственной границы.
Западный фронт – это 470 километров с севера на юг, от границы Литвы до границы Украины. На самом левом фланге – центральный госпиталь Западного фронта. Если готовилась оборона, то выбор места для этого госпиталя – преступление. Как сюда возить раненых из соседних армий? За 200, 300, 400 километров вдоль фронта? Через разрывы снарядов? Под градом осколков?
Но больные и раненые будут не только на переднем крае, но и в тылу. Например, пострадавшие от бомбежек. И что прикажете делать: возить раненых из глубокого тыла на передний край? Да и что толку людей с особо опасными ранениями везти в Брестскую крепость, если она с первых минут оборонительной войны в любом случае окажется под огнем противника?
//-- 3 --//
Командующий Западным фронтом генерал армии Д. Г. Павлов, как нас учили, особыми умственными способностями не отличался. Не будем спорить. Но на Павлова была управа: над ним был вышестоящий штаб, и не какой-нибудь, а Генеральный штаб Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Во главе этого штаба – величайший полководец всех времен и народов генерал армии Жуков. Позвольте полюбопытствовать: куда смотрел Генеральный штаб? О чем думал его гениальный начальник?
Накануне войны и на первом ее этапе руководство тылом осуществляли общевойсковые штабы:
На начальников штабов возлагалась персональная ответственность за организацию и работу тыла по всестороннему обеспечению войск при ведении боевых действий. В составе Генерального штаба Красной Армии имелось Управление устройства тыла и снабжения… Под устройством тыла понималось назначение тыловых районов, размещение тыловых частей и учреждений, подготовка и использование путей сообщения (Тыл советских вооруженных сил в Великой Отечественной войне. Под общей редакцией генерала армии С. К. Куркоткина. М.: Воениздат, 1977. С. 46).
Тыл Красной Армии включал в себя службы снабжения и обеспечения: автобронетанковую, артиллерийскую, инженерную, противохимической защиты, связи, интендантскую (продовольственно-фуражную, вещевую и обозно-хозяйственную), горюче-смазочных материалов, санитарную, ветеринарную и финансовую. За организацию и работу всех этих служб тыла несли ответственность начальники штабов батальонов, полков, бригад, дивизий, корпусов, армий, военных округов и фронтов. На самом верху пирамиду ответственности венчал начальник Генерального штаба. Инструкции и наставления того времени подчеркивали, что эта ответственность – персональная.
За тыл Западного особого военного округа (во время войны – Западного фронта) нес персональную ответственность начальник штаба округа (фронта) генерал-майор В. Е. Климовских. Это он назначал районы для тыловых частей, подчиненных округу, в том числе отвечая и за расположение окружного военного госпиталя в Брестской крепости. Но за весь тыл Красной Армии, в том числе и за тыл Западного особого военного округа, персонально отвечал начальник Генерального штаба генерал армии Жуков.
Работа вышестоящего начальника заключается в том, чтобы работу подчиненных контролировать и направлять. И если подчиненные творят глупости, то старший обязан на промахи указать и потребовать устранения.
Высказываю мнение, и можете не соглашаться. Можете опровергать. Сдается мне, что перед войной центральный госпиталь будущего Западного фронта на берегу пограничной реки развернули только потому, что было решено границу слегка отодвинуть. Причем – в обозримом будущем.
Если готовилось нападение на Германию, то лучшего места для главного госпиталя Западного фронта не найти. Москва – Смоленск – Минск – Барановичи – Брест – Варшава – Берлин – это главное стратегическое направление войны. Это центральная ось. Это главная магистраль. По ней будет идти основной поток грузов в действующую армию. По ней же, в обратном направлении, – поток пленных и раненых. Именно на этой магистрали, именно в Бресте на самой границе, на самом краешке советской земли и следовало ставить самый лучший госпиталь Западного фронта.
За государственную границу вслед стремительно уходящим вперед войскам пойдут подвижные госпитали. А тут – стационарный, развернутый уже в мирное время. Если нужна срочная и очень сложная операция – так чтоб не вести до Минска, Смоленска и Москвы.
Если же отрицать агрессивные намерения и замыслы командования Красной Армии, тогда не только генерал-майора Климовских, но и генерала армии Жукова следует считать кретином и преступником.
//-- 4 --//
Еще один вопрос: как случилось, что огромную крепость с внешним периметром в 45 километров окружили за несколько часов? Перед самым крушением Советского Союза ответ на этот вопрос дал заместитель начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР генерал армии М. А. Гареев:
На участке протяженностью 80–100 километров севернее и южнее Бреста вообще не было войск (Мужество. 1991. № 5. С. 256).
Вот причина окружения. С одной стороны, «в Бресте скопилось огромное количество войск» (Сандалов Л. М. На московском направлении. С. 58), с другой стороны, правее и левее Бреста на десятки километров – никого. Огромное скопление войск в центре, а фланги открыты. При таком расположении советские войска в Бресте были просто подставлены под окружение и разгром.
Чем же эти войска занимались? Если справа и слева от города на сотню километров границу не защищал никто, то, может быть, войска в Бресте готовили оборону самого города и крепости? Вовсе нет:
На оборону самой крепости по окружному плану предназначался лишь один стрелковый батальон с артдивизионом (там же. С. 52).
Стрелковый батальон 1941 года – 827 человек. Если, конечно, он полностью до последнего человека укомплектован. Советские же генералы и историки в погонах уверяли нас, что везде был ужасный некомплект.
Артиллерийский дивизион – 12 орудий и 220–296 человек в зависимости от типа орудий и тяги.
Если расставить один батальон и один артиллерийский дивизион по внешнему периметру Брестской крепости, то, казалось бы, на каждом из 45 километров будет больше двадцати бойцов. Но это теоретически; на самом деле их будет меньше, потому как не все в стрелковом батальоне – стрелки с винтовками. В стрелковом батальоне есть минометная рота и противотанковый взвод; их надо держать ближе к командному пункту, чтобы в нужный момент развернуть в правильном направлении. И в артиллерийском дивизионе не все – солдаты при пушках.
И в батальоне, и в артиллерийском дивизионе есть и медики, и повара, и связисты, и старшины в ротах и батареях, и писари в штабе, кто-то в каптерке сидеть должен, сапоги считать, кто-то должен обеспечивать личный состав денежным и табачным довольствием, кто-то – снабжать патронами и снарядами, подвозить хлеб и кашу, кто-то должен ухаживать за лошадьми или обслуживать машины. Кто-то должен командовать, управлять огнем батарей, вести наблюдение, оценивать обстановку, принимать решения, отдавать приказы, следить за их неукоснительным выполнением. Разведка работать должна.
И выходит, что в стрелковом батальоне чистой пехоты с винтовками и ручными пулеметами – 36 отделений по 12 человек в каждом. Если эти отделения полностью укомплектовать, и если посадить их по внешнему периметру, то получается больше километра на отделение. Но тогда внутри крепости – в цитадели, в трех предмостных укреплениях, в бастионах и фортах, – вообще не останется пехоты. И в резерве у командира батальона не останется ни взвода, ни отделения пехоты. Чем он дыры в обороне закрывать будет? И как бедному командиру батальона всем этим воинством управлять, если жидкая цепочка сидит по периметру? Гонцов на велосипедах посылать? Так ведь крепость вся реками, каналами и рвами изрезана. Вроде Венеции.
И 12 орудий на всех. Если взять противотанковый взвод батальона, тогда орудий будет 14. Тоже по периметру расставить? Не густо получится. Или в кулак собрать? Выходит жиденький кулачок. И как прикажете управлять огнем? На все направления артиллерийских наблюдателей выслать? Нет их в дивизионе в таком количестве.
Итак, перед нами – огромное скопление войск в огромной крепости и рядом с ней, но для обороны крепости выделено столько войск, что едва хватит для несения караульной службы. А всех остальных зачем сюда пригнали? Ради чего, если не ради обороны? Может быть, остальные батальоны, полки и дивизии оборону не в крепости, но вокруг крепости готовили? Нет, не готовили:
Окопы строились преимущественно в виде отдельных прямоугольных ячеек на одного-двух человек без ходов сообщения, без маскировки; противотанковые заграждения создавались только на отдельных участках в виде противотанковых рвов и надолб. Противопехотные заграждения не минировались. Командных и наблюдательных пунктов и убежищ имелось незначительное количество (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 46).
Из этого фрагмента мы узнаем две важные вещи.
Во-первых, минно-взрывные заграждения вообще не использовались – ни противотанковые, ни противопехотные. Надолбы и рвы хороши против танков, но только если позади них – окопы и траншеи, да не пустые, а занятые войсками, которые своим огнем вражеских саперов к заграждениям не подпускают. Если же никто рвы и надолбы не охраняет и огнем не прикрывает, то нет от них никакой пользы. Подойдут вражеские саперы, не спеша установят заряды, взорвут надолбы или завалят стенки рва. Работы на десять минут. Или на пять. Или еще проще: противник такие заграждения может обойти – тем более, что они не сплошные, а только на отдельных направлениях. Как уточняет генерал-полковник Сандалов, «количество заграждений было незначительным».
А главное в том, что такие заграждения видны противнику и с земли, и с воздуха. Противник на них не полезет. А вот противотанковые мины не видны. Кроме того, они не только останавливают противника, но убивают его и калечат. Вот была бы картинка: выползают танки Гудериана из реки, да прямо на минное поле.
Но не было противотанковых минных полей. Как и противопехотных. Можно было бы надолбы проволокой оплести, да противопехотными минами начинить, чтоб вражеским саперам служба медом не казалась. Но этим тоже никто не занимался.
Во-вторых, из этого же небольшого фрагмента мы узнаем, что в районе Бреста четыре советских стрелковых и одна танковая дивизии траншей не рыли. Стрелковые ячейки на одного-двух человек не были связаны между собой траншеями и ходами сообщения. А если так, то против сильного противника удержать такую «оборону» невозможно. Как снабжать стрелков патронами? Как их кормить? Как менять на время сна и отдыха? Как выносить раненых? Как перебросить резерв туда, где враг явно готовит прорыв? Как стрелкáми руководить? Как командиру отделения проверить, не спит ли боец в своем окопе? Ведет ли бой? А то ведь хитрый солдат свернется клубочком на дне своей стрелковой ячейки и, пока его товарищи отбивают атаки супостата, он, прохвост, головы из-за бруствера не высунет.
Если окопы соединены траншеей, то таких проблем не возникает. Командир отделения прошел по траншее, каждого проверил, с каждым поговорил, каждому задачу поставил, каждого обматерил. По траншее и лекарь прибежит, и боец ящик патронов поднесет или термос с кашей. А как без траншей? Если траншеи нет, то командир отделения по полю вынужден бегать или ползать. Долго не побегаешь – убьют. И ползать долго не позволят. А взводному как отделениями управлять? А ротному – взводами?
Но и солдату не мед одному в такой ячейке сидеть. Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский в первые дни войны, когда был еще генерал-майором, поставил на себе эксперимент. Залез в одиночную стрелковую ячейку, которая не была связана траншеей с другими ячейками, и немного там посидел. Признается: жутко было. Сидишь и не знаешь, справа и слева от тебя есть кто-нибудь, или уже нет никого. Может быть, соседи давно убиты. Или, не будь дураками, разбежались, а ты тут один фронт держишь.
О том, что такая «оборона» с одиночными и парными ячейками без траншей не могла продержаться несколько часов, да и не замышлялась на столь длительный период, можно судить по совсем простой детали. Русская армия применяла траншеи со времен обороны Севастополя в 1854 году и во всех последующих войнах. Вспомним «Севастопольские рассказы» Льва Толстого. Траншеи защищали солдата от пуль и осколков. В траншеях, на позиции отделения и взвода, создавалось все необходимое для жизни и работы людей: перекрытые щели, ниши для продовольствия и боеприпасов, укрытия, блиндажи, командно-наблюдательные пункты. Кроме всего прочего, полевая фортификация предписывает на позиции каждого отделения иметь тупиковое ответвление траншеи, которое имеет официальное название: отхожий ровик.
Теперь представим себе любую советскую дивизию на сáмой границе 22 июня 1941 года. Подавляющее число солдат принимают свой первый бой. При этом у людей возникают самые естественные надобности. Они, кстати, иногда и без боя возникают. Как отцы-командиры представляли себе первые сражения? Если от Балтийского до Чёрного моря не было нигде траншей, следовательно, не было и тупиковых ответвлений. Где прикажете отправлять естественные надобности в оборонительной войне? Выскакивать бойцу из одиночной или парной стрелковой ячейки с этой целью или не выскакивать? Как перед войной Генеральный штаб замышлял решать эту проблему? И о чем, простите, думал его гениальный начальник?
Полбеды, если бы эти одиночные ячейки были заняты стрелкáми; обошлись бы без отхожих ровиков. Так ведь нет же: дивизии располагались в местах постоянной дислокации – в военных городках на расстоянии 20, 30 и даже 50 километров от назначенных им районов обороны. И что прикажете делать, если завтра война? Поднять дивизии по тревоге и гнать их бегом на 20, 30, 50 километров к своим одиночным и парным стрелковым ячейкам? Под минометным обстрелом?
Если бы дивизии далеко от границы находились, хотя бы в десяти километрах или в двадцати, тогда было бы время в случае нападения занять оборону. Но дивизии – у самых границ. Они – под огнем с первого момента войны. Возможности занять свои жалкие одиночные и парные ячейки у них не было никакой.
Наши гениальные стратеги явно рассчитывали не на огонь батарей, не на траншеи, не на ряды колючей проволоки и не на минные поля, а на массовый героизм. После войны Жуков валил вину на нашего несгибаемого солдата: войска были неустойчивы! Войска впадали в панику!
Защитникам жуковской мудрости на память: необстрелянные войска впадают в панику только в чистом поле под внезапным ударом. Если войска находятся в траншеях, то по чисто психологическим причинам они не бегут, а стойко обороняют свои позиции, ибо в траншее человек чувствует себя в большей безопасности, чем на открытом пространстве. Ползущий на тебя танк «с пушкой, в душу наведенной», как писал Твардовский, воспринимается из траншеи совсем не так, как в чистом поле. Даже грохот боя в траншее воспринимается иначе: и пули не так страшно свистят, и осколки визжат дружелюбнее.
Если внезапный удар застал необстрелянного солдата на открытой местности, то для него спасение бегством – единственный вариант. Если же внезапный удар застал его в заблаговременно отрытых полевых укреплениях, то для того чтобы убежать, солдату надо из безопасной траншеи выскочить на открытое пространство под огонь, под снаряды, мины, бомбы, осколки и пули. Под танковые гусеницы. Бежать для него – худший вариант, чем сидеть в окопе. Если же основная масса бойцов не рванула с позиций, то скоро кто-то начнет стрелять по противнику, а за ним – и остальные.
И когда Жуков уличал доблестные дивизии Красной Армии и обвинял их в трусости и неустойчивости, надо было спросить: что сделал начальник Генерального штаба для того, чтобы войска не впадали в панику? Что он предпринял для того, чтобы гарантированно обеспечить устойчивость войск в первых оборонительных сражениях?
//-- 5 --//
Был в районе Бреста еще и укрепленный район. В стадии строительства. Он имел первую позицию и вторую.
Первая позиция строилась по восточному берегу реки Западный Буг и воспроизводила начертание его русла. В июне 1941 года велось строительство сооружений только на первой позиции укрепрайона. В глубине этого района строительство сооружений еще не начиналась. Полоса предполья вследствие того, что сооружения строились по берегу реки, не создавалась (там же. С. 45).
Строительство долговременных сооружений и работы по полевому усилению укрепленных районов на многих участках проводились непосредственно вдоль границ на виду у немецких пограничных застав. Бетонированные точки и дзоты первой позиции просматривались с немецких наблюдательных пунктов (там же. С. 12).
Дальше можно цитату не продолжать. Несложно представить, что случилось ранним утром 22 июня 1941 года. Противник знал, где именно строятся доты, знал точное расположение каждого из них, знал секторы обстрела каждой амбразуры. Перед дотами не было полосы предполья: ни колючей проволоки, ни минных полей. доты, вдобавок ко всему, не были заняты войсками.
Не надо было быть гениальным стратегом, чтобы сообразить: в случае внезапного нападения противник на лодках переправится через реку и захватит доты до того, как советские солдаты проснутся по тревоге и успеют до них добежать. От казарм путь неблизкий: иногда и до десятка километров. Гудериан вспоминал: «Береговые укрепления вдоль реки Буг не были заняты русскими войсками» (Гудериан Г. Воспоминания солдата. С. 208).
На других направлениях – как под Брестом: «Доты перед Граево оказались без личного состава и были захвачены вражескими диверсантами» (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 183).
Весьма важно, что в укрепленных районах не было полевого усиления, то есть не было обыкновенной пехоты, которая сидит в окопах и траншеях между дотами, впереди и позади них.
Дот – это страшный крокодил. Но если сесть крокодилу на спину, то он не укусит. Дот имеет мертвые пространства, которые не простреливаются из его амбразур. Потому доты строятся группой: мертвые пространства одного перекрываются секторами обстрела другого и третьего.
Если же один дот занят гарнизоном, а соседние пустуют или вообще не готовы, то мы рискуем очутиться в ситуации крокодила, на спине которого сидит дядя с топором. Если дот один, то вражеские саперы могут подойти с непростреливаемого направления, установить на крыше заряды обыкновенные или направленного действия, или шашками дымовыми вентиляцию забить. Саперы вообще на выдумки хитры, на многие гадости способны.
Положение могут спасти бойцы из полевого усиления – они отобьют вражеских саперов. Но если одиночный дот без кругового обстрела (а таких подавляющее большинство) не защищен огнем соседних дотов или не прикрыт действиями хотя бы одного отделения стрелков, которые сидят в окопах и траншеях вокруг него, тогда гарнизону дота лучше выйти наружу. По крайней мере, все вокруг видно, во все стороны стрелять можно. Вот пример для наглядности:
К югу от крепости, у деревень Митьки и Бернады, оборонялась 2-я рота лейтенанта И. М. Борисова. Сплошной линии обороны здесь не было, доты стояли поодиночке и были недостроены. После нескольких часов боя они были блокированы гитлеровцами и подорваны вместе с гарнизонами (там же. С. 192).
//-- 6 --//
В полосе 4-й армии срок занятия Брестского укрепленного района был определен округом для одной стрелковой дивизии 30 часов, для другой – 9 часов (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 12).
План простой и понятный: если немцы внезапно нападут в 4 часа утра, то одна советская дивизия займет оборону вокруг дотов, которые стоят прямо вдоль берега пограничной реки к 13 часам, а другая дивизия – через сутки, к 10 часам утра следующего дня. К этому генерал-полковник Сандалов добавляет, что «на учебных тревогах выяснилось, что эти сроки являются заниженными». Иными словами, сроки нереальные. В такие фантастически короткие сроки дивизии просто не успевали занять оборону в укрепленном районе. Коли так, то следовало гарнизоны дотов и полевые войска держать не в казармах, а в поле – там, где предстоит воевать. Вот рассказ об одной только роте Брестского укрепленного района.
Почти весь апрель 1941 года личный состав находился неотлучно в дотах. Но в начале мая поступил приказ, и гарнизоны были выведены из дотов. Бойцов поселили в казармах, продовольствие, боеприпасы возвратили на ротный склад. Таким образом, к началу войны в огневых точках не было ни продовольствия, ни боеприпасов, кроме нескольких ящиков патронов в доте караульного взвода. С момента нападения гитлеровцев доты занимались под огнем. Из 18 бойцов дота Шанькова в дот пробралось только 5 человек. За снарядами и патронами приходилось пробираться на ротный склад, но вскоре он взлетел на воздух от попадания снаряда (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 192).
Советские пропагандисты десятилетиями рассказывали истории о том, что советские фортификационные сооружения на границе с Германией были слабыми, плохо вооруженными, имели плохую оптику, в основном были пулеметными, а пушечных было мало. Это не так. И есть достаточно свидетельств, опровергающих выдумки всех мастей Тельпуховских и Некричей [19 - Александр Некрич – советский историк, доктор исторических наук, ставший широко известным после выхода его книги «22 июня 1941 г.» (М.: Наука, 1965), вызвавшей острые дискуссии. Книга была изъята из всех библиотек Советского Союза, а автор в 1976 году эмигрировал из страны. – Прим. ред.].
Огромную исследовательскую работу непосредственно на местности, в частности в Укрепленном районе № 1 (Киевском), провел украинский историк Александр Кузяк. Настоятельно рекомендую его статьи в украинском журнале «Сержант» № 13–15 за 2000 год и в польском альманахе «Forteca». Любой желающий может сам заняться научным поиском в Коростеньском, Новоград-Волынском, Шепетовском, Минском и десятках других брошенных советских укрепленных районах и убедиться лично в лживости советских придворных сказочников. Но вернемся в Брестский УР:
Многие доты имели по одному или несколько орудий, спаренных с пулеметами. Орудия действовали полуавтоматически. Боевые сооружения оснащались очень хорошей оптикой (там же. С. 231).
Не в том беда, что доты были непрочными или слабо вооруженными, а в том, что гарнизоны не успели их занять. Вот пример из истории обороны УР № 6 (Рава-Русского) соседнего Юго-Западного фронта. Двухэтажный дот «Медведь». В двух орудийных амбразурах – 76-мм пушки со спаренными пулеметами, кроме того – две пулеметные амбразуры со станковыми пулеметами. 22 июня 1941 года в этом доте на два орудия и четыре пулемета было три человека.
Каждый дот… являлся неприступным бастионом на пути врага… В доте «Медведь», кроме него, Соловьева, было всего два бойца – Павлов и Карачинцев. Соловьев встал у одного орудия, Павлова он поставил к другому, находившемуся слева Карачинцеву приказал в случае необходимости вести огонь поочередно из двух пулеметов (Год 1941. Юго-Западный фронт. Львов: Каменяр, 1975. С. 67–69).
Прикинем: один человек у орудия. Мастер на все руки: он же и командир, и наводчик, и заряжающий, и замковой, и подносчик боеприпасов. И у другого орудия – та же картина. А пулеметчик от одного пулемета к другому бегает. Круговое наблюдение не ведет никто: в перископы («очень хорошая оптика») некому смотреть. Огонь орудий и пулеметов никто не координирует. И связь с соседними дотами никто не поддерживает – некому. И стрелками из полевого усиления никто не командует. Впрочем, стрелков полевого усиления и в помине нет.
Представим, что в этом самом доте не два подземных этажа, а четыре, не два орудия, а пять, не четыре пулемета, а десять. Легче ли будет его защитникам, если вместо положенных по штату десятков людей в доте всего три бойца? Если вместо взвода полевого усиления вокруг дота в траншеях ни души? Если и траншей рядом нет? И по всей границе – то же самое. Рассказывает полковник Д. А. Морозов, который встретил войну совсем на другом направлении:
Мощные сооружения не были заняты своевременно советскими войсками и не оправдали тех надежд, которые возлагало на них командование. В первые часы войны укрепления очутились в тылу у противника. А наша дивизия, как и некоторые другие, осталась без саперного батальона (Морозов Д. А. О них не упоминалось в сводках. М.: Воениздат, 1965. С. 9).
И вот советская пропаганда рассказывает душещипательные истории про одну винтовку на троих, а платные зарубежные друзья эти истории со смаком повторяют. До «одной винтовки на троих» мы еще дойдем, но даже если нехватка стрелкового оружия была настолько сильной, то следовало тех, кто оказался без винтовок, ставить пулеметчиками в доты, заряжающими и замковыми к орудиям, ставить их к перископам и телефонам.
Не в нехватке оружия дело, а в гениальном планировании некого почти святого начальника Генерального штаба, у которого на приграничных аэродромах на каждого летчика приходилось по два самолета, а во внутренних военных округах отиралось более СТА ТЫСЯЧ «безлошадных» пилотов.
Приказ вывести гарнизоны из дотов и возвратить все запасы на склады был отдан Жуковым 2 мая 1941 года. Не в одной роте ДОТы оказались без личного состава, без снарядов, патронов и продовольствия, а часто и без людей, но во всех. От Балтики до устья Дуная.
Одним словом, Брестский укрепленный район себя ничем не проявил, врага не остановил и не задержал, вреда ему не причинил. Средства, отпущенные на его строительство, не просто зря пропали – они пошли на пользу Гитлеру, во вред Красной Армии и Советскому Союзу. Если бы укрепленный район у границы не строили, то хотя бы строители со всей техникой, а также сотни саперных батальонов в первый момент войны не попали бы в плен.
Судьба Брестского укрепленного района не уникальна – оборонительные сооружения по всей линии границы постигла та же участь. В лапы германских передовых отрядов попали тысячи строителей высокой квалификации, строительная техника, сотни тысяч тонн строительных материалов, вооружение и оптика дотов, боеприпасы и все остальное, что было необходимо для обороны, но хранилось не в железобетонных дотах, а на складах в обычных деревянных строениях или просто за колючей проволокой под открытым небом в стороне от узлов сопротивления укрепленных районов.
Главное в том, что в оборонительной войне Брестский и все другие укрепленные районы на западной границе Советского Союза были обречены именно на такую судьбу. А позади Брестского и других укрепленных районов никаких подготовленных оборонительных рубежей не имели ни 4-я армия, ни другие советские армии. Во всех остальных армиях Первого стратегического эшелона все обстояло точно так же.
//-- 7 --//
К вечеру 22 июня немецкие танковые соединения, продвинувшись от границы на 50–60 километров, захватили Кобрин. Здесь, как и на правом фланге фронта, в связи с отсутствием на тыловых оборонительных рубежах заблаговременно развернутых резервов создалась реальная угроза глубокого прорыва неприятельских войск и охвата ими левого фланга главных сил Западного фронта (История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 2. С. 20).
Так писали официальную историю для народа. В те же самые годы наши маршалы и многозвездные генералы писали другую, секретную историю для ограниченного круга лиц. Генералы и маршалы в секретных книгах тоже экономили на правде, но деталей сообщали больше. Некоторые из генеральских книг были рассекречены через полвека после начала войны.
Итак, официально, для народа: «в связи с отсутствием на тыловых оборонительных рубежах заблаговременно развернутых резервов». А для ограниченного круга сообщалось, что не только резервов не было на тыловых оборонительных рубежах, но не было и самих тыловых оборонительных рубежей (Сандалов Л. М. Боевые действия войск 4-й армии Западного фронта в начальный период Великой Отечественной войны. М.: Воениздат, 1961. С. 106). Генерал-лейтенант В. Ф. Зотов воевал на соседнем фронте и свидетельствует:
Минно-взрывных заграждений не было. Противопехотные проволочные заграждения были построены, но их тоже явно не хватало. Строительство тыловых рубежей по плану, к сожалению, не намечалось (На Северо-Западном фронте. 1941–1943. Сборник статей участников боевых действий. Под редакцией П. А. Жилина. М.: Наука, 1969. С. 175).
Официальная история войны подробностей не сообщала. Нам скороговоркой сказали, что к вечеру 22 июня был захвачен Кобрин, и галопом понеслись дальше. Подумаешь, Кобрин.
А мы задержимся.
В Кобрине находился штаб 4-й армии. Этой армией, как и всеми остальными армиями Первого стратегического эшелона, никто не управлял с самого первого момента войны просто потому, что оборонительная война не замышлялась, не планировалась, не предусматривалась. Падение Кобрина означало захват противником штаба, командного пункта и узла связи 4-й армии. А это в свою очередь значило, что вечером 22 июня управление 4-й армией было потеряно полностью и окончательно.
Там же, в Кобрине, находился штаб 14-го механизированного корпуса. Штаб 4-й армии не управлял своими корпусами, но и оба корпуса не управляли своими дивизиями: штаб 28-го стрелкового корпуса был разгромлен ранним утром 22 июня в Бресте, штаб 14-го механизированного корпуса был разгромлен во второй половине того же дня в Кобрине.
Говорят, что 4-я армия Западного фронта имела мало самолетов. Святая правда. Однако все познается в сравнении. Одна только 4-я армия в районе Бреста имела самолетов больше, чем принимало участие во внезапном ударе Японии по Перл-Харбору. Авиация 4-й армии – это 10-я смешанная авиационная дивизия. Штаб – все в том же Кобрине. Там же, в Кобрине, – основной аэродром дивизии и 123-й истребительный авиационный полк.
Ранним утром германская авиация накрыла все аэродромы 10-й смешанной авиационной дивизии. В первые часы войны был захвачен аэродром в Высоком со всеми запасами. К концу дня был разгромлен штаб авиационной дивизии и захвачен аэродром в Кобрине. С этого момента никто авиацией 4-й армии не руководил, никто ею не управлял.
Там же, в Кобрине, находился штаб бригадного района ПВО. После его разгрома и захвата перестала действовать служба воздушного наблюдения оповещения и связи. Больше никто не предупреждал войска 4-й армии о приближении вражеских самолетов, не управлял зенитным огнем и не координировал его с действиями истребительной авиации.
Там же, в Кобрине, находились армейские госпитали, и они тоже были захвачены противником. Правда, интересно: армейские госпитали – в 50–60 км от границы, а центральный фронтовой госпиталь, то есть госпиталь более высокой инстанции, – на самой границе, в Брестской крепости. Как это объяснить?
Очень просто: армейский тыл – подвижный. Госпиталям и всем остальным частям и учреждениям армейского тыла предстояло двигаться вперед. Невелика разница, пройдут они в ходе наступления по вражьей земле 500 километров с самой границы или 560, начав передвижение из глубины советской территории. А «фронтовой тыл предполагалось иметь стабильный со стационарными складами, базами, медицинскими, ремонтными и другими частями и учреждениями» (генерал-полковник Г. П. Пастуховский. ВИЖ. 1988. № 6. С. 19).
Оттого, что госпиталь высшей инстанции в первой наступательной операции предполагалось оставить на своем месте, его заблаговременно выдвинули ближе к границе, чтобы он не оказался уж слишком далеко от района боев.
Там же, в Кобрине, были огромные запасы боеприпасов, горючего, продовольствия, инженерного и прочего имущества. К вечеру 22 июня 1941 года 4-я армия была разбита, и брестское направление оказалось полностью оголено. Часть войск 4-й армии была блокирована в Брестской крепости.
Глава 12
Измена?
На Киев и Минск уже падали бомбы, а в штабе Западного особого военного округа все еще работали над расшифровкой полученной из Москвы шифротелеграммы и доведением ее до исполнителей, что и сыграло значительную отрицательную роль в действиях войск.
Красная звезда. 13 апреля 2005 г.
//-- 1 --//
Вот еще одна загадка. Через 30 лет после войны в Брестской крепости открыли мемориальный комплекс. Многие восхищались им, а я ничего не понимал. Самый для меня необъяснимый монумент – «Жажда»: циклопических размеров железобетонный солдат, тянущийся к речной воде…
Да почему же – «жажда»? Кругом вода. Крепость на островах. Крепость построена в месте, где река Мухавец впадает в Западный Буг. Протоки, каналы, заполненные водой рвы и канавы – это один из основных элементов обороны крепости. Крепость тут была и раньше. Старую снесли, новую построили. За тысячу лет до германского вторжения это место выбрано для крепости именно потому, что оно труднодоступно, ибо окружено водой. И вся прилегающая местность низменная, местами болотистая. Грунтовые воды близко.
Кто же и как готовил Брестскую крепость к обороне? В каждом полку – саперная рота. Полков в Бресте, как мы видели, в избытке. В каждой дивизии помимо этого – саперный батальон. И у командира корпуса – еще один саперный батальон. Кроме того, в самой крепости – 33-й инженерный полк. Неужели перед войной никто не удосужился всей этой массе саперов поставить задачу отрыть колодцы в крепости? Вода-то рядом. Чай, не в пустыне.
У этой загадки тоже есть разгадка, причем предельно простая. Как мы уже знаем, 24 июня 1941 года был создан штаб обороны крепости, и состоялось первое совещание: капитан Зубачев, полковой комиссар Фомин и старший лейтенант Семенков. «Было принято решение – прорываться из крепости с боем» (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 231).
Вот и вся разгадка: никто в этой крепости не собирался держать оборону. Даже когда враги напали, все равно решение обороняться никто не принимает. Найден другой выход: прорываться!
Зачем же прорываться? У вас же крепость! Неужто в чистом поле лучше, чем в крепости?
Когда-то очень давно, когда мне было десять лет, осенью 1957 года, по вечерам я слушал радиопередачу «Рассказы о героизме». Ее вел писатель Сергей Смирнов. Он рассказывал о Брестской крепости. Передачу вел мастерски, дух захватывало. Эту передачу, собравшись у радиоприемников, слушала вся страна. Телевизоров тогда у широких народных масс не было, а выступления Смирнова были действительно интересными. Но одна фраза меня поразила. Именно эта: 24 июня был создан штаб обороны крепости, было принято решение на прорыв.
Как же так? Если создан штаб обороны, то он должен принимать решение на оборону. Если же штаб на своем самом первом совещании принимает решение бросить крепость, то это не штаб обороны. Этот штаб надо называть как-то иначе.
Между тем и в музее обороны Брестской крепости, во множестве статей и книг повторено тысячекратно: так называемый штаб обороны крепости первым делом принял решение вырваться из нее. Проще говоря, штаб обороны создавался не для обороны и о ней не думал.
Возможно, был создан какой-то штаб и в ранг штаба обороны его задним числом возвел писатель Сергей Смирнов. Над этим можно смеяться, можно плакать, но факт остается фактом: решение об обороне крепости никто не принимал ни до войны, ни после того, как война началась.
Было только решение на прорыв, но из крепости не вырвешься: германская 45-я пехотная дивизия окружила Брестскую крепость, поставила заслоны на выходах и долбила по отдельным казематам цитадели из мортир. А Брестская крепость молчала. Несмотря на огромное качественное и количественное превосходство советской артиллерии, она так и не подала своего голоса.
Так называемая «героическая оборона» Брестской крепости – это не следствие выдающегося планирования или целенаправленной подготовки. Вовсе нет.
Большое количество личного состава частей 6-й и 42-й стрелковых дивизий осталось в крепости не потому, что они имели задачу оборонять крепость, а потому, что не могли из нее выйти (ВИЖ. 1988. № 12. С. 21).
Основные силы этих дивизий, запертые шквальным огнем противника в крепости, не смогли выйти из нее, они оказались в огненном мешке (Иринархов Р. С. Западный особый. С. 219).
Непробиваемые бастионы и форты Брестской крепости возводили для того, чтобы сдержать напор противника. И вот эти стены, валы и рвы стали для советских дивизий мышеловкой. Выдающиеся русские инженеры, которые строили крепость, конечно же, предусмотрели достаточное количество колодцев. Колодцы были, и они есть там до сих пор. Каждый в этом может сам убедиться, побывав в цитадели. Дело в том, что крепость была рассчитана на централизованное сопротивление – вот тогда воды хватило бы всем. Но германская пехота уже 22 июня господствовала не только на фортах и всех трех предмостных укреплениях – она прорвалась и в цитадель. Большие и малые группы советских бойцов и командиров были изолированы в разных частях крепости. Единой централизованной обороны не было – были отдельные очаги сопротивления.
Там, где была вода и патроны, люди держались долго. Но не всем повезло. Какая-то группа оказалась запертой в подвалах со снарядами. Но зачем они нужны, если пушки уничтожены на открытых площадках во внутреннем дворе цитадели? Другая группа отбивалась в казематах, превращенных в вещевой склад. Тысячи пар сапог и шинелей, только патронов нет. Кому-то повезло попасть в продовольственный склад. Ешь до отвала. Только воды нет. Воду на складе не хранили. Колодец мог быть в соседнем каземате, прямо за стеной. Но стены-то непробиваемые.
Вот отсюда и жажда.
И не могли великие инженеры, возводившие шедевр фортификационного искусства, предположить, что оборона первоклассной крепости с первых минут войны рассыплется на отдельные очаги. Не могли они предвидеть, что враг сможет прорваться в цитадель в самый первый день. Такой позор никто из них не мог себе вообразить.
//-- 2 --//
Остается вопрос: если полки, дивизии и корпуса 4-й армии (как и всех остальных советских армий) подготовкой к отражению агрессии не занимались, то что же они тогда делали? Ответ долго искать не придется.
Осенью 1940 года… в округе началась полоса полевых командирских и штабных занятий и войсковых учений. Показ, как проводить учения с войсками, был организован в основных округах лично наркомом обороны Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко, и в основу его был положен опыт советско-финляндской войны. У нас в 4-й армии такое занятие по теме «наступление стрелкового полка» состоялось на артиллерийском полигоне под Брестом. Вспоминаю, каким непривычным показалось нам пустынное поле, на котором через несколько минут должны были начаться тактические учения. Но вот эти минуты истекли, и грянула артиллерия. Под ее прикрытием к проволочным заграждениям и минным полям (мины были установлены учебные) ползком подобрались саперы и стали проделывать проходы. Потом из глубоких окопов поднялась пехота и, прижимаясь к разрывам снарядов, ринулась в атаку. Вместе с пехотой шли танки и тоже вели огонь боевыми снарядами.
Подводя итоги этого учения, С. К. Тимошенко многократно подчеркивал:
– Надо учить войска действовать как на войне и только тому, что будет нужно на войне (Сандалов Л. М. На московском направлении. С. 55).
Все предвоенные учения по своим замыслам и выполнению ориентировали войска главным образом на осуществление прорыва укрепленных позиций (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 39).
Командно-штабные учения и выходы в поле в течение всего зимнего периода и весны 1941 года проводились исключительно на наступательные темы (там же).
Иногда, разнообразия ради, темой учений и военных игр было не наступление, а контрнаступление. Враг, мол, напал, а мы наносим ответный удар. Если так, то прежде чем наносить ответный удар, следует отразить удар противника. Но именно это всегда и оставалось за кадром:
Осенью 1940 года по разработке и под руководством Генерального штаба в Белоруссии проводилась большая штабная военная игра на местности со средствами связи… Эта военная игра имела крупный недостаток. Основное внимание на ней обращалось не на организацию отражения наступления противника, а на проведение контрнаступления… (там же. С. 41).
И тут тоже все понятно и объяснимо. Войска учили ведению «контрнаступления» на опыте Зимней войны в Финляндии: подлые финны напали, а мы отразили их вторжение, после этого нанесли ответный удар.
Советские маршалы и генералы планировали точно такую же «оборонительную» войну и против Германии. «Отражение нападения» – это фиговый листочек, прикрывавший причинные места античных изваяний. Таким листочком советские стратеги тоже иногда прикрывали цель своих учений, но быстро возвращались к отработке чисто наступательных тем:
В марте – апреле 1941 года штаб 4-й армии участвовал в окружной оперативной игре на картах в Минске. Прорабатывалась фронтовая наступательная операция с территории Западной Белоруссии в направлении Белосток – Варшава…
В конце мая проводилась армейская полевая поездка, закончившаяся игрой на картах. Проигрывалась наступательная операция…
21 июня 1941 года закончилось проводимое штабом армии двухстороннее командно-штабное учение на тему «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды» (там же. С. 41).
Штаб 28-го стрелкового корпуса, как мы помним, находился в Бресте на самом берегу Западного Буга. Тут же располагались обе его дивизии и оба корпусных артиллерийских полка. Попробуем догадаться, с какой целью отрабатывалась такая тема.
После смерти Сталина советским генералам средней руки (до генерал-полковника включительно, но не выше) приказали писать объяснения своих действий летом 1941 года. Генерал-полковник В. С. Попов, бывший командир 28-го стрелкового корпуса 4-й армии, в своем объяснении от 10 марта 1953 года написал: «План обороны государственной границы до меня, как командира 28-го стрелкового корпуса, доведен не был» (ВИЖ. 1989. № 3. С. 65).
Итак, 28-й стрелковый корпус, который находился прямо на берегу пограничной реки, отрабатывает тему «Наступление стрелкового корпуса с преодолением речной преграды», но никто в этом корпусе, начиная с командира, с планами обороны государственной границы не был знаком, в глаза таких планов не видел.
На последнюю неделю июня штаб округа подготовил игру со штабом 4-й армии тоже на наступательную тему (Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 40–41).
На артиллерийском полигоне армии, расположенном южнее Бреста, штаб армии наметил провести утром 22 июня в присутствии представителей округа запланированные округом опытно-показательные учения на тему «Преодоление второй полосы укрепленного района» (там же. С. 57).
На эти учения должны были прибыть представители Народного комиссариата обороны.
Не надо пояснять, что на нашей территории не было и могло быть укрепленных районов противника. Они были только на противоположной стороне реки.
//-- 3 --//
Как видим, учения в 4-й армии шли непрерывной чередой. Они шли днями и ночами. Осенью, зимой, весной, летом. В будни и в праздники. Это были учения полкового, дивизионного, корпусного, армейского, фронтового уровней.
В Генеральном штабе Красной Армии тоже готовились только к прорыву обороны, форсированию водных преград, штурму укрепленных районов, выброске воздушных десантов, стремительному продвижению в глубокий тыл противника. И к этому Красная Армия была вполне подготовлена.
А оборону не отрабатывали ни на каких уровнях.
//-- 4 --//
Теперь откроем книгу Г. К. Жукова, величайшего полководца всех времен и народов.
Брест – ворота страны. О сражении в районе Бреста в любом издании книги Жукова – 13 строк. О чем они? О подавляющем германском превосходстве и о беспримерном героизме советских войск. Жуков вынужден признать, что кроме двух советских стрелковых дивизий в районе Бреста и двух стрелковых дивизий в самом Бресте в городе находилась еще и 22-я танковая дивизия. Но о том, почему она там оказалась, и о том, как она была разбита германской пехотной дивизией, Жуков рассказать забыл.
У противника (если верить Жукову) в этом районе было 5–6-кратное превосходство. Это заявление неплохо было бы подпереть цифрами, но величайшему полководцу не до мелочей. Он пишет о героизме:
Однако сломить сопротивление защитников Брестской крепости врагу не удалось, осажденные герои дали достойный отпор. Для немцев Брестская эпопея оказалась чем-то совершенно неожиданным. Бронетанковым войскам группы Гудериана и 4-й немецкой полевой армии пришлось обойти город (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 266).
Тут величайший полководец слегка приврал: германские дивизии не обошли город Брест, а взяли его. Любой справочник по истории войны дает официальную дату: Брест брошен Красной Армией 22 июня 1941 года. Участники событий столь же официально уточняют: в 7 часов утра.
Более того, и эта дата, и это время подтверждены документально. В 11:55 утра 22 июня 1941 года штаб 4-й армии направил в штаб Западного фронта и в Генеральный штаб Боевое донесение № 05, в котором докладывал: «6-я сд вынуждена была к 7.00 22 июня 1941 года отдать с боями Брест» (ВИЖ. 1989. № 5).
Если мы не верим и этому документу, поверим самому Жукову. Руководимый им Генеральный штаб в сводке Главного Командования Красной Армии за 23 июня 1941 года официально на весь мир объявил о том, что Брест оставлен. Эта сводка уже цитировалась в одной из предыдущих глав: «После ожесточенных боев противнику удалось потеснить наши части прикрытия и занять Кольно, Ломжу и Брест».
Мы уже видели, какими были эти «части прикрытия».
Но вот через четверть века Георгий Константинович вдруг опомнился и объявил, что «осажденные герои дали достойный отпор», что немцам Брест был не по зубам, они его якобы не смогли захватить и были вынуждены обойти стороной.
//-- 5 --//
И все же Жуков фальшивит не везде. Иногда он говорит правду: «Для немцев Брестская эпопея оказалась чем-то совершенно неожиданным».
Золотые слова. Святая правда.
В районе Бреста было шесть мостов через Западный Буг, в том числе два железнодорожных, и все они попали в руки германской армии неповрежденными. Это для германской армии было полной неожиданностью.
Советская артиллерия, несмотря на подавляющее количественное и качественное превосходство, огня в первые часы войны не открывала, ибо выполняла приказ Жукова: на провокации не поддаваться. И это было совершенно неожиданным для немцев.
Советская танковая дивизия находилась у самой границы. Германская пехотная дивизия разбила ее за несколько часов. Такого немцы действительно не ожидали.
Советские аэродромы находились у самой границы. Они были до краев забиты самолетами. Но летчики имели приказ огня не открывать, вместо этого – покачиванием крыльев требовать от вражеских самолетов совершить посадку. Это для немецких летчиков было неожиданностью, и на такие действия они отвечали характерными неприличными жестами.
В незащищенном городе Бресте у самой границы оказался штаб советского корпуса, штаб укрепленного района, штабы двух стрелковых и одной танковой дивизий, и все они были накрыты одним ударом. Управление войсками в районе Бреста с первой минуты не осуществлялось никем. Это для немцев было полной неожиданностью.
Через три дня стремительного продвижения, которому никто фактически не препятствовал, на окружном полигоне в районе Барановичей германские войска захватили 480 новеньких, прямо с завода, 152-мм гаубиц-пушек МЛ-20 и по десять боекомплектов для каждого из этих орудий. В мае эти орудия для вновь формируемых артиллерийских полков Резерва Главного Командования вывезли на полигон, а личный состав еще не подоспел. Это было настоящее сокровище. Для германских артиллеристов – полнейшая неожиданность. Советские гаубицы-пушки МЛ-20 использовались германской артиллерией на всех фронтах до самого последнего дня войны.
И вот начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков ответственность за все это безобразие списывает на командующего 4-й армией генерал-майора Коробкова и командующего Западным особым военным округом генерала армии Павлова. Как будто Коробков и Павлов, а не Жуков, определяли места дислокации дивизий и их штабов, выбирали места строительства новых аэродромов и имели право в мирное время двигать танковые дивизии к границам – прямо под удар, под разгром. Как будто Коробков и Павлов, а не Жуков, выдвинули в приграничный район сотни тяжелых орудий для формируемых полков Резерва Главного Командования, но не озаботились обеспечить их расчетами и тягой.
Как будто Коробков и Павлов, а не Жуков, должны были ставить перед правительством вопрос о заблаговременном уничтожении ненужных в оборонительной войне мостов через пограничные реки.
Как будто Коробков и Павлов, а не Жуков, подписывали директивы, указывающие «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить» и отдавали под трибунал всех, кто нарушал драконовские приказы не поддаваться на провокации противника и ответного огня не открывать.
//-- 6 --//
В последние годы в оборот была запущена мерзкая сплетня: генералы Западного особого военного округа, который перед началом войны был превращен в Западный фронт, преднамеренно так расположили колоссальные силы своих дивизий, корпусов и армий, так разместили командные пункты и узлы связи, аэродромы и хранилища стратегических запасов, чтобы облегчить Гитлеру разгром Красной Армии. Во главе заговора якобы стоял командующий Западным особым военным округом генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич.
Спорить не будем. Согласимся. Но зададим вопрос: и на что же Павлов рассчитывал? На то, что Гитлер его Железным крестом наградит? Зачем он Павлову? Павлов в первой двадцатке Героев Советского Союза. У генерала армии Павлова на груди медаль «Золотая Звезда» и, помимо прочих наград, три ордена Ленина. А это – платина и золото высшей пробы.
Золотую Звезду Дмитрий Григорьевич получил за то, что в Испании бил германские танки. Бил беспощадно. Павлов знал, как их бить. Вернувшись из Испании, Павлов проанализировал боевой опыт и задал конструкторам параметры нового поколения машин.
Конструктор – исполнитель. Он делает то, что закажут. Заказал Гитлер танк боевой массой 67 тонн (а Гудериан и Манштейн не возражали), вот конструктор и создал танк «Тигр», который ни один мост не выдерживает. Гитлеру мало – ему давай сверхтяжелый танк «Мышь» (Maus) весом 183 тонны! Времени, сил, ценнейших материалов затрачена уйма, а военная ценность такого танка – нулевая: он ни через одну речку перебраться не может. Но Гитлеру и этого мало. Он заказывает «Крысу» (Ratte) боевым весом 1 800 тонн! И конструкторы работают. И гитлеровские генералы помалкивают. На разработку такого танка пришлось бросить самых толковых конструкторов, свернув все другие программы создания танков, – и их бросают, понимая, что такой танк можно будет создать в единственном экземпляре, что дальше заводского двора он все равно никуда уехать не сможет [20 - Подробнее об абсурдных проектах создания сверхтяжелых германских танков Maus и Ratte читайте в новом издании книги Виктора Суворова «Самоубийство» (М: Добрая книга, 2012). – Прим. ред.].
Так вот: Дмитрий Григорьевич Павлов, вернувшись из Испании, заказал то, что впоследствии стало танками Т-40, Т-34, КВ-1, КВ-2. Павлов добился своего: он навязал конструкторам свои взгляды и этим определил направление развития мирового танкостроения минимум на семьдесят, восемьдесят, если не на все сто лет вперед. Танк Т-34 – это мечта Павлова, воплощенная в металл, – так отзывались советские маршалы об этом танке. Т-34 – танк столетия.
Гудерианы и Манштейны, Клейсты, Готы и разнообразные Роммели оказались неспособными оценить боевой опыт так, как его оценил Павлов. Они не смогли задать конструкторам те параметры, которые задал Павлов. Павлов в 1939 году видел поля грядущих сражений так, как никто другой в мире. Павлов сформулировал именно такие требования к новым танкам, какие потом предъявила Вторая мировая и все последующие войны.
Именно по требованию Павлова были разогнаны дурацкие танковые корпуса, которыми было невозможно управлять. Павлов предложил простую, но предельно рациональную структуру танковых войск [21 - Подробнее об этом рассказывается в книге Виктора Суворова «Разгром». В самых общих чертах идея Павлова состояла в том, чтобы использовать танковые бригады и моторизованные дивизии из 200–250 танков каждая; Жуков же настаивал на создании огромных механизированных корпусов по 1 000 танков в каждом. Такой огромный корпус можно сравнить со слишком тяжелой кувалдой, которая, конечно, вызывает более сильные разрушения по сравнению с более легкой, но которой слишком неудобно работать. Механизированные корпуса Жукова были неповоротливыми и плохо управляемыми соединениями (одно только перемещение сил и средств такого корпуса из одной точки в другую занимало несколько дней). – Прим. ред.]. Он не смог противостоять напору безумцев, возглавляемых Жуковым. В вопросе структуры танковых войск Жуков и его сторонники накануне войны победили, чем и сгубили танковые войска Красной Армии летом 1941 года.
Но уже в начале июля 1941 года от этой дурацкой структуры пришлось отказаться и вернуться к тем принципам организации танковых войск, которые предложил Павлов. Соединения по-прежнему назывались танковыми и механизированными корпусами, но их структура и состав стали иными – такими, какие предложил Павлов в 1939 году. Эта структура сохранялась до конца войны и на много десятилетий после нее до самого крушения Советского Союза. Структура Павлова на войне побеждала.
В Германии равных ему теоретиков и практиков вождения танковых войск [22 - Термин «вождение войск» (нем. Truppenführung) использовался в вооруженных силах Германии и определялся как «искусство полководца, заключающееся в своевременном выводе войск к месту сражения, занятии выгодного положения по отношению к противнику и управлении войсками в ходе боевых действий». В советской военной науке использовался термин «военное искусство», объединявший стратегию, оперативное искусство и тактику. – Прим. ред.] не оказалось. И вот нам рассказывают, что Дмитрий Григорьевич Павлов решил подыграть катастрофически неготовой к войне германской армии и ее бездарным генералам – как будто Павлову только Железного креста не хватало для полного счастья.
У Сталина в 1941 году было пять Маршалов Советского Союза и пять генералов армии. Павлов – в этой первой десятке. Павлов был кандидатом в члены ЦК ВКП(б) – по меркам предшествующих веков это нечто вроде титула барона или графа. Мог ли он на подобные титулы рассчитывать, перебежав к Гитлеру?
Весной 1941 года у генерала армии Павлова в подчинении было полмиллиона бойцов и командиров. Павлов по своему положению был не просто воинским начальником высочайшего ранга – он был по существу военным губернатором Белоруссии и Смоленской области. Мог ли он рассчитывать на подобное положение, убежав к Гитлеру?
Теперь представим, что началась война, Гитлер разгромил Западный фронт Красной Армии, к нему на допрос доставляют пленного генерала армии Павлова. И Павлов заявляет: это, Гитлер, не ты победы добился. Это я тебе содействовал. Кто же поверит таким заявлениям? Да и зачем им верить?
Если Павлов на самом деле сознательно подставлял войска Красной Армии под разгром, то перед Гитлером открывались два пути. Первый: признать это и тем самым отказаться от лавров победителя Красной Армии, разделив славу с Павловым или вовсе ему ее отдав. Второй: отправить Павлова в Бухенвальд, присвоив себе славу победителя. Попробуем угадать с трех раз, какой вариант выбрал бы Гитлер.
Чего стоит услуга, которая уже оказана? Это знает любая срамная девушка на трассе; она с вас денежки потребует до того, как услуги окажет. Неужели выдающийся генерал был глупее срамной девки, чтобы оказывать услуги Гитлеру, а уж потом требовать награды?
//-- * * * --//
Так вот: если кто-то верит в заговор генералов, то главным заговорщиком он должен считать не Павлова, а Жукова. Это по приказу начальника Генерального штаба генерала армии Жукова самая мощная группировка Западного особого военного округа была сосредоточена в Белостокском выступе. Уже в мирное время она с трех сторон была окружена войсками противника, тем самым подставлена под окружение и разгром. Группировку войск определяет начальник Генерального штаба, но вовсе не командующий округом.
Войска Западного особого, как, впрочем, и всех остальных округов на границах с Финляндией, Германией и Румынией, готовились только к проведению наступательных операций. Направление боевой подготовки определяет начальник Генерального штаба, но вовсе не командующий округом.
Командующие войсками военных округов, в том числе и Павлов, пытались выводить войска в район укрепленных районов и занимать оборону, но ответ на это получали свирепые приказы от Жукова: на провокации не поддаваться! Огня не открывать! Вражеские самолеты не сбивать! Никаких мероприятий без особого разрешения не проводить!
Желающие найти генерала, изменившего Родине в 1941 году, могли обнаружить его в кабинете начальника Генерального штаба Красной Армии.
Если бы действия Жукова и Павлова непредвзято разбирал военный трибунал, то он имел бы гораздо больше оснований вынести смертный приговор именно Жукову. Именно деятельность Жукова, а не Павлова, должна квалифицироваться как вредительство и предательство.
Глава 13
Во всем виноват Военторг
Георгий Константинович Жуков обладал редким даром предвидения. Он умел предвидеть и предсказывать события в реальном, естественном развитии.
Наш современник. 1993. № 5. С. 11
//-- 1 --//
21 июня 1941 года Сталин утвердил решение о создании фронтов: Северного, Северо-Западного, Западного, Юго-Западного и Южного. Пять фронтов вместе с тремя флотами составили Первый стратегический эшелон Красной Армии.
Центром стратегического построения был Западный фронт. После раздела Польши осенью 1939 года граница между Германией и Советским Союзом стала волнистой. «Волны» получились достаточно крутыми. В Западной Белоруссии в районе Белостока граница изгибалась крутой дугой в сторону Германии. Белостокский выступ глубоко врезался в оккупированную Германией территорию. Именно в этом выступе и были сосредоточены главные силы Западного фронта.
Белостокский выступ – это советский клин, глубоко вбитый в тело покоренной Гитлером Польши. На острие клина находилась сверхмощная 10-я армия Западного фронта. Армией командовал генерал-майор К. Д. Голубев. Ничего равного этой армии в то время не было ни у Гитлера, ни у Рузвельта, ни у Черчилля, ни у японского императора.
В составе 10-й армии было пять корпусов: два механизированных (6-й и 13-й), один кавалерийский (6-й) и два стрелковых (1-й и 5-й). Кроме того, в состав 10-й армии входили 66-й укрепленный район, 155-я стрелковая и 9-я смешанная авиационная дивизии.
Итого дивизий в 10-й армии:
• танковых – 4,
• моторизованных – 2,
• стрелковых – 6,
• кавалерийских – 2,
• авиационных – 1,
• укрепленный район – 1.
О мощи 10-й армии можно судить по таким деталям: в 9-й авиационной дивизии одних только истребителей было 435. Устаревших, говорят историки в погонах. Вовсе нет.
41-й истребительный авиационный полк (иап) этой дивизии имел 100 МиГ-3 и 19 И-15бис.
124-й иап – 78 МиГ-3 и 29 И-16.
126-й иап – 68 МиГ-3 и 23 И-16.
129-й иап – 57 МиГ-3 и 61 И-16.
Командовал 9-й авиационной дивизией опытный летчик-ас, Герой Советского Союза генерал-майор авиации А. С. Черных, получивший звание Героя в Испании.
После разгрома 22 июня 1941 года и до самого конца войны ни одна авиационная дивизия не имела такого количества самолетов. Редко какой авиационный корпус таким количеством мог похвалиться. Бывало, что и воздушная армия такого количества крылатых машин не имела.
Не следует недооценивать 6-й кавалерийский корпус 10-й армии. В его состав, кроме всего прочего, входили 112 танков. Советская кавалерия 1941 года была не гусарского типа, а драгунского. Это не рубаки с саблями, а посаженная на лошадей пехота: двигаться – на лошадях, бой вести – в пеших боевых порядках. В отличие от пехоты, кавалерия такого типа обладала огромной огневой мощью, ибо была насыщена и даже перенасыщена пулеметами и могла носить с собой гораздо больший запас боеприпасов. По скорости передвижения в маневренной войне кавалерия резко превосходила пехоту, а по проходимости – танковые войска. В случае внезапного советского нападения кавалерия представляла собой грозную силу: передвигаясь вслед за массами танков, нанося удары на открытых незащищенных флангах, действуя в труднопроходимых районах вне дорог, в лесах, на болотистой местности, кавалерия могла пройти там, где не могли пройти танки. И сделать это она могла гораздо быстрее пехоты.
Кстати, на той стороне, в танковой группе Гудериана, была одна кавалерийская дивизия. Танков в ее составе, правда, не было, однако, действуя даже без танков, на той же местности, она показала себя лучшим образом. Германское командование, изучив опыт боевых действий своей единственной кавалерийской дивизии, пришло к заключению о недооценке роли кавалерии в современной войне и приняло решение о срочном формировании кавалерийских дивизий в вермахте и в войсках СС.
На советской стороне в составе 10-й армии находилась не дивизия, а целый кавалерийский корпус с танками.
Огромную силу представляли оба полностью укомплектованных стрелковых корпуса 10-й армии. Общее количество полков в 1-м стрелковом корпусе – 6 стрелковых и 6 артиллерийских. В 5-м стрелковом корпусе – 9 стрелковых и 8 артиллерийских. По существу эти корпуса были не стрелковыми, а стрелково-артиллерийскими.
Красой и гордостью 10-й армии был 6-й механизированный корпус. В его составе (ВИЖ. 1989. № 4. С. 25):
• 1 021 танк, в том числе 114 танков КВ и 238 танков Т-34,
• 229 бронеавтомобилей, в том числе 127 тяжелых пушечных БА-10,
• 163 миномета,
• 76 гаубиц калибра 122–152 мм,
• 24 полевых пушки,
• 36 противотанковых пушек,
• 36 зенитных пушек.
Тяжелые пушечные бронеавтомобили БА-10 могли успешно бороться с любыми германскими танками того времени: их пушки пробивали в лоб любой германский танк.
Ни одного механизированного корпуса такой мощи не имел никто в мире ни в начале, ни в ходе, ни в конце Второй мировой войны.
У Гитлера для нападения на Советский Союз все бронетанковые войска были сведены в четыре танковых группы, по несколько корпусов в каждой группе, но ни одна германская танковая группа не могла сравниться с 6-м механизированным корпусом 10-й армии. 352 новейших танка КВ и Т-34 в составе 6-го мехкорпуса делали его не только сильнее любой из четырех германских танковых групп, но и сильнее всех германских бронетанковых войск вместе взятых.
Скажу больше: 6-й мехкорпус 10-й армии по своей мощи превосходил все танковые войска всех стран мира вместе взятых.
Кстати говоря, в 1945 году основной ударной силой Красной Армии на Дальнем Востоке была 6-я гвардейская танковая армия. Танков в ней было меньше, чем в 6-м мехкорпусе в 1941 году, – 1 019 машин, но этого количества хватило для нанесения сокрушительного удара по японским войскам в Маньчжурии.
Разгром японских войск в 1945 году – самая блистательная, самая стремительная, самая рискованная и самая красивая операция в истории военного искусства, – рывок от советской границы к океану на 1 100 км за 11 дней через безводную пустыню, через считавшийся непроходимым для танков горный хребет Большой Хинган и рисовые поля. Так вот, в 6-й гвардейской танковой армии в августе 1945 года отнюдь не все танки были новейшими: в составе этой армии было 110 «устаревших» танков Т-26 и 31 танк БТ-7.
В 1941 году 6-й мехкорпус 10-й армии мог вполне совершить такой же рывок по территории Германии, благо ни пустынь, ни горных хребтов, ни рисовых полей на его пути к океану не было.
Возражают, что все это так, но вот только 13-й механизированный корпус 10-й армии был не до конца укомплектован: в нем было «всего лишь» 294 танка, 34 бронеавтомобиля, 144 орудия и 148 минометов. Согласен. Но и одного 6-го мехкорпуса с его непробиваемыми КВ было достаточно для того, чтобы проломить германский фронт, перерезать пути снабжения, раздавить штабы, разорить тылы, опрокинуть аэродромы. А 13-й мехкорпус – это вспомогательная сила. Его можно было пополнить в ходе боев. Так всегда на войне и делалось: если есть голова и скелет дивизии, корпуса или армии, то их быстро дополняют составными частями, прибывающими из тыла. За несколько дней.
//-- 2 --//
Слабость 10-й армии заключалась совсем в другом. Эта армия находилась на острие клина, врезавшегося во вражескую территорию. Уже в мирное время 10-я армия с трех сторон была окружена германскими дивизиями. Далеко позади на ее флангах у основания клина находились относительно слабые армии: правее – 3-я армия генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова, левее – 4-я армия генерал-майора А. А. Коробкова. Позади 10-й армии – 13-я армия, но она находилась в стадии формирования.
Слабость фланговых армий – относительная: это только по советским стандартам, только в сравнении с центральной 10-й армией их можно считать слабыми. На примере 4-й армии мы видели, что для отражения нападения сил было достаточно. Дело в том, что силы фланговых армий, так же как и центральной 10-й армии, были собраны в ударные группировки, а не развернуты вдоль границ.
Слабость 10-й армии была в том, что ее аэродромы были вынесены к самой границе, а на аэродромах плотными рядами стояли новейшие самолеты МиГ-3. В самом слабом полку – 91 истребитель, включая 68 новейших. В остальных полках – больше сотни истребителей в каждом. Представьте себе сто истребителей, стоящих на одном летном поле, и посчитайте, сколько времени нужно на взлет такого полка с одной взлетной полосы. К этому прибавьте приказ Жукова: на провокации не поддаваться! И не забывайте: за нарушение приказа – расстрел.
Если летчик в воздух не поднимется, ему ничего не грозит. Если поднимется и будет отбивать нападение противника, тогда или немец его собьет, или чекист после возвращения на аэродроме пристрелит. Чтобы другим неповадно было на провокации поддаваться.
Слабость 10-й армии заключалась в том, что ее дивизии находились у самой границы, но не имели права занимать оборонительные рубежи. Слабость заключалась в том, что патроны и снаряды были на складах, под охраной. Слабость заключалась в том, что в танках по приказу Жукова не разрешалось иметь боекомплект.
10-я армия была подставлена под разгром. Удар был нанесен по ее аэродромам, штабам и складам. А удар немецкими танками наносился не по ней, а по фланговым армиям – по 3-й и 4-й. Гот и Гудериан обошли 10-ю армию с двух сторон и замкнули кольцо окружения позади нее.
//-- 3 --//
4-я армия на левом фланге Западного фронта была разгромлена 22 июня 1941 года. Но это, как видим, не конец трагедии, а начало. От ворот страны, Бреста, через Барановичи, Минск, Смоленск на Москву идет главная стратегическая железнодорожная магистраль. Все станции и полустанки этой магистрали были забиты советскими эшелонами с горючим, боеприпасами, продовольствием. Вдоль этой магистрали наступал Гудериан. Наступал и собирал трофеи.
В районе Барановичей, как мы помним, его ждал подарок – 480 гаубиц-пушек МЛ-20 с запасом снарядов, но без расчетов и без тяги. Тут не грех снова вспомнить и гениального стратега, и вопли об «одной винтовке на троих». Тех, без винтовок, если таковые действительно были, надо было к пушкам ставить – почему же гениальный Жуков этого не сделал?
Но не это главное. В районе Барановичей на станции Обуз-Лесьна находился тайный командный пункт Западного фронта. Гудериан взял Барановичи 27 июня. После этого управление Западным фронтом было окончательно потеряно. Путь на Минск был открыт.
2-я танковая группа Гудериана и 3-я танковая группа Гота соединились в районе Минска, отрезав окруженным частям Красной Армии пути снабжения и отхода. В кольце оказались сверхмощная 10-я армия, остатки и осколки 3-й, 4-й и 13-й армий, несколько отдельных корпусов и дивизий, словом – весь Западный фронт. Противником было взято в плен 324 тысячи советских солдат и офицеров, захвачено 3 332 танка и 1 809 орудий, неисчислимые количества автомашин, тракторов, лошадей, запасных частей, продовольствия, инженерного имущества, топлива, пулеметов, минометов, винтовок и автоматов, боеприпасов, паровозов, вагонов, рельс, телефонного кабеля, миллионы пар сапог, сотни тысяч шинелей и плащ-палаток, десятки госпиталей с полным комплектом медицинского имущества и много всего прочего. И это не считая уничтоженных самолетов, танков и орудий, сожженных штабелей и взорванных хранилищ, не считая тех, кто погиб, и тех, которые разбежались по лесным дубравам.
Товарищу Сталину следовало немедленно определить виновников поражения Западного фронта и примерно их наказать. В Белоруссию срочно вылетел армейский комиссар первого ранга Л. З. Мехлис, который в тот момент был заместителем председателя СНК, народным комиссаром государственного контроля и заместителем наркома обороны. Свой карьерный взлет он начинал как личный сталинский секретарь «по полутемным делам» [23 - Обязанности трех секретарей Сталина – Бажанова, Мехлиса и Каннера – были разделены таким образом, что между собой секретари называли Бажанова «секретарем по светлым делам», Мехлиса – «секретарем по полутемным делам», а Каннера – «секретарем по темным делам». – Прим. автора.].
Прибыв в Белоруссию, Мехлис на трех листах блокнота написал текст телеграммы Сталину. Кроме него телеграмму подписали первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко и народный комиссар обороны СССР Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко, который тоже прибыл в район событий. Вот текст телеграммы:
Москва, Кремль, Сталину.
Военный совет установил преступную деятельность ряда должностных лиц, в результате чего Западный фронт потерпел тяжелое поражение.
Военный совет решил:
1) Арестовать бывшего начальника штаба Климовских, бывшего заместителя командующего ВВС фронта Таюрского и начальника артиллерии Клич.
2) Предать суду военного трибунала командующего 4-й армией Коробкова, командира 9-й авиадивизии Черных, командира 42-й сд Лазаренко, командира танкового корпуса Оборина.
3) Нами арестованы – начальник связи фронта Григорьев, начальник топографического отдела фронта Дорофеев, начальник отделения отдела укомплектования фронта Кирсанов, инспектор боевой подготовки штаба ВВС Юров и начвоенторга Шейнкин.
4) Предаются суду помначотделения АБТУ Беркович, командир 8-го дисциплинарного батальона Дыкман и его заместитель Крол, начальник минского окружного сансклада Белявский, начальник окружной военветлаборатории Овчиников, командир дивизиона артполка Сбиранник.
Тимошенко. Мехлис. Пономаренко. 6.7.41 г.
Товарищ Сталин в тот же день утвердил решение народного комиссара государственного контроля, народного комиссара обороны и первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии. Вот сталинский ответ:
Тимошенко, Мехлису, Пономаренко.
Государственный Комитет Обороны одобряет ваши мероприятия по аресту Климовских, Оборина, Таюрского и других и приветствует эти мероприятия как один из верных способов оздоровления фронта.
№ 7387
6 июля 41 г. И. Сталин.
//-- 4 --//
В телеграммах не идет речь о Павлове; командующий Западным фронтом Герой Советского Союза генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич был арестован раньше – 4 июля 1941 года. Его расстреляли 22 июля.
Вместе с ним были расстреляны: начальник штаба Западного фронта генерал-майор В. Е. Климовских, начальник артиллерии Западного фронта генерал-лейтенант артиллерии Н. А. Клич, начальник связи Западного фронта генерал-майор войск связи А. Т. Григорьев, командующий 4-й армией Западного фронта генерал-майор А. А. Коробков, командир 14-го механизированного корпуса генерал-майор С. И. Оборин и другие. Начальник ВВС Западного фронта генерал-майор авиации И. И. Копец застрелился, поэтому под сталинский топор пошел его заместитель генерал-майор авиации А. И. Таюрский.
Из всех перечисленных в телеграмме Мехлиса в живых остался лишь командир запертой в Брестской крепости 42-й стрелковой дивизии генерал-майор Лазаренко И. С. Он был приговорен к расстрелу, но приговор был смягчен.
Интересно у Сталина и Жукова было устроено: за бездействие – расстрел, за любые действия – тоже.
По словам Жукова (Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 244), 22 июня 1941 года в 0 часов 30 минут из Москвы в войска была отправлена Директива № 1 [24 - В архивном подлиннике документа (ЦАМО РФ. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 71. Л. 69) имеются пометы: «Поступила 22 июня 1941 г. в 01–45», «Отправлена 22 июня 1941 г. в 02–25 – 02–35» – то есть сегодня мы знаем, что на самом деле Директива № 1 была отправлена не в 0 часов 30 минут, как утверждает Жуков, а гораздо позднее – «гораздо» потому, что в сложившейся ситуации на счету была каждая минута. Также следует помнить, что на доведение директивы до конкретных исполнителей в войсках также требовалось некоторое время: сначала директива поступала в штабы военных округов, здесь ее расшифровывали (в то время расшифровка выполнялась вручную и занимала некоторое время), на основании расшифрованной директивы штабы военных округов составляли собственные распоряжения, которые зашифровывались и отправлялись в штабы армий, – и так далее по цепочке. Очевидно, что директива поступила в войсковые части к «конечным исполнителям» уже после того, как германская армия начала боевые действия против Советского Союза. – Прим. ред.]. Ее подписали Тимошенко и Жуков. Директива категорически требовала: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
Павлов, Климовских, Таюрский, Копец, Коробков и Лазаренко приказ Тимошенко и Жукова выполнили. И вот за это им – трибунал и расстрельная статья. Не тем расстрел, кто преступные директивы слал, а тем, кто их выполнял. И над ними коммунистические историки глумятся: ишь, недоумки, до чего дошли! Приказ Москвы выполняли! А надо было не выполнять! А надо было приказам не подчиняться! И обвиняют Павлова в измене: он выполнял приказы Жукова, чтобы Красную Армию под разгром подставить! Чтобы Гитлеру угодить!
Разжалованному генералу Лазаренко, который после приговора просидел два месяца в расстрельном подвале, повезло: расстрел ему заменили увесистым сроком. В 1942 году он был направлен на фронт рядовым, в 1943 году восстановлен в звании полковника, в 1944-м – в звании генерал-майора. Он безупречно командовал 369-й стрелковой дивизией и в том же 1944 году погиб в бою.
Многие командиры Западного фронта летом 1941 года избежали расстрела потому, что успели погибнуть до ареста. Среди них:
• полковник М. А. Попсуй-Шапко, командир запертой в Брестской крепости 6-й стрелковой дивизии;
• генерал-майор танковых войск В. П. Пуганов, командир разгромленной в Бресте 22-й танковой дивизии;
• полковник Н. Г. Белов, командир разбитой в районе Бреста 10-й смешанной авиационной дивизии;
• генерал-майор М. И. Пузырев, комендант 62-го Брестского укрепленного района.
И все же сталинской логики без определенного умственного усилия нам не понять. Список «виновников» разгрома Западного фронта на первый взгляд необъясним. Как в этот список попал командир 9-й смешанной авиационной дивизии 10-й армии Герой Советского Союза генерал-майор авиации А. С. Черных? Разве он сам выбирал места для аэродромов? Разве по своему хотению он их строил в пограничной полосе в зоне артиллерийского огня германских батарей? Разве по своей воле он держал по сотне самолетов на каждом аэродроме? Разве он отдавал приказы немецкие самолеты не сбивать, а принуждать их к посадке покачиванием крыльев?
А как в этот список попали начальники Военторга, санитарного склада и ветеринарной лаборатории? И почему в него не попали командир 28-го стрелкового корпуса, начальник штаба 4-й армии и командующий 3-й армией?
28-й стрелковый корпус находился в Бресте. Командир этого корпуса генерал-майор В. С. Попов был старшим воинским начальником в Бресте и начальником гарнизона. Город был брошен через три часа после начала войны. За все это вышестоящие командиры были расстреляны. Оборин, командир такого же корпуса, стоявшего позади 28-го стрелкового корпуса, тоже расстрелян. Нижестоящий генерал Лазаренко приговорен к расстрелу, который заменили сроком заключения. А генерал-майору Попову – повышение: в сентябре 1941 года он был назначен заместителем командующего 50-й армией. Еще через пять месяцев он становится командующим вновь сформированной 10-й армией. Войска под командованием Попова участвовали во многих стратегических операциях от Московской до Берлинской и особо отличились при освобождении Бреста в 1944 году. Попов завершил войну генерал-полковником, Героем Советского Союза, командующим 70-й армией.
Совсем непонятна судьба полковника Л. М. Сандалова. Он был начальником штаба 4-й армии. Все вышеописанные безобразия на брестском направлении планировал именно он. Сам он признает, что планы прикрытия границы имели небольшой изъян – они были нереальными, а план выхода по тревоге 22-й танковой дивизии из Бреста – неразумным.
Так вот, командующему 4-й армией генерал-майору Коробкову пустили пулю в затылок, а начальник его штаба полковник Сандалов получил невероятное повышение. В жалкие остатки разбитой 4-й армии влили свежие дивизии и корпуса, которыми командовали генералы, а командующим армией 8 июля 1941 года поставили полковника Сандалова. Через две недели – новое повышение: полковник Сандалов был назначен начальником штаба Центрального фронта. Войну Сандалов завершил генерал-полковником, начальником штаба 4-го Украинского фронта.
Начальник Военторга в Минске, получается, тоже виноват в разгроме Западного фронта. Явно, вражина, бойцам и командирам пряники и тройной одеколон продавал вредительским образом. У него, прохвоста, несомненно, был злой умысел, так организовать торговлю иголками и гуталином, чтобы облегчить Готу и Гудериану окружение и разгром всех советских армий Западного фронта. Но ни в чем не виноват начальник штаба 4-й армии, которая была разбита в один день, которая за три часа бросила город Брест, первоклассную крепость и неисчислимые военные запасы. За месяц отступления и бегства полковник Сандалов дважды получал повышение, поднявшись на такую высоту, на которую полковнику практически невозможно подняться.
//-- 5 --//
Объяснить все это можно только так: виновников на этом уровне не было. Их надо было найти. Выбор был произвольным. Кандидатура командующего Западным фронтом генерала армии Павлова понятна и очевидна, остальные просто попались под руку.
На правом фланге Западного фронта находилась 3-я армия генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова. Ее разгромили так же позорно и быстро, как и 4-ю армию на левом фланге. Причины и следствия – те же самые. Танковая группа Гота прошла сквозь боевые порядки 3-й армии Кузнецова с такой же легкостью, как и танковая группа Гудериана прошла сквозь 4-ю армию Коробкова.
Командующего 4-й армией Коробкова расстреляли. Раз так, то и с командующим 3-й армией Кузнецовым следовало поступить точно так же. Но его не расстреляли, не посадили, не разжаловали. Почему же?
Тому была очень серьезная причина. Когда народный комиссар государственного контроля армейский комиссар 1-го ранга товарищ Мехлис проводил серию арестов «виновников» разгрома Западного фронта, связь со штабом 3-й армии была потеряна, и поэтому вызвать на расправу командующего 3-й армией генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова не получилось. А командир дисциплинарного батальона с заместителем, начальник санитарного склада и прочие – вот они, голубчики. Их и отдали под трибунал.
Количество арестованных «виновников» товарищ Сталин признал достаточным, потому о командующем 3-й армией никто больше не вспоминал, и разгром Западного фронта ему в вину не ставили. Дальнейшая судьба В. И. Кузнецова удивительно похожа на судьбу командира 28-го стрелкового корпуса В. С. Попова. Кузнецов тоже завершил войну в Берлине, тоже Героем Советского Союза, тоже в должности командующего армией и тоже в звании генерал-полковника. 3-я ударная армия генерал-полковника Кузнецова штурмовала Рейхстаг и Имперскую канцелярию. Хороший был генерал. Только непонятно, что с ним случилось летом 1941 года. Отчего у него все пошло не так? Вернее, все пошло так, как у всех.
//-- 6 --//
В расстрельном списке виновников Брестского позора можно легко понять и логически объяснить отсутствие трех человек.
Прежде всего, в нем отсутствовал сам товарищ Сталин: ну не мог же вождь мирового пролетариата и отец народов в той драматической обстановке сам себя объявить виновником. Не мог он обвинить и народного комиссара обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова. Если обвинить Тимошенко и Жукова, то тень ляжет и на самого Сталина – спросят: Сталин-то куда смотрел, когда рядом с ним вредители орудовали? Потому список виновников надо было обрубить на самом высоком командире, который действовал на периферии, не включая в него никого, кто работал в столице. Так и сделали.
Вина Сталина очевидна и доказана. Сам Сталин вину признал – кратко, но по-сталински, предельно четко. 24 мая 1945 года на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии он произнес тост за здоровье русского народа. Глава правительства Сталин сказал: «У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 годах». Сталин заявил, что за такое руководство войной вождей следовало гнать: «Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь…»
Сталин вполне конкретно высказал, что сам он и возглавляемое им правительство вполне заслужили пинка под зад. А за отстранением последовали бы и другие кары. Сталин благодарил русский народ за доверие. Благодарил за то, что русский народ его не прогнал с поста в 1941 и в 1942 году.
Столь же очевидна вина народного комиссара обороны Маршала Советского Союза Тимошенко. Сам Семён Константинович Тимошенко свою вину глубоко осознавал. После войны он ни на кого не валил вину и не оправдывался. Он категорически отказался писать мемуары. Он молчал. Историки и мемуаристы крыли его последними словами – он не отвечал. Он молчал, как молчит, глядя в пол, провинившийся солдат, которого командир перед строем кроет матом. Он молчал, как подсудимый, которому нечего возразить.
А вот последний из этой троицы вины не осознал, вину не признал. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков сам себя объявил великим полководцем. Свою вину за разгром Красной Армии в 1941 году, в частности – за разгром Западного фронта, Жуков спихнул на вышестоящего Сталина и на нижестоящих: Павлова, Коробкова, Климовских, Оборина, Таюрского и остальных.
Нет бы однажды сказать: Павлов виноват, Климовских виноват, но вот начальник Военторга Шейнкин, может быть, и виноват в каких-то своих мелких делишках, но стратегический разгром в Белоруссии ему зря пришили. Но не сказал такого великий стратег товарищ Жуков. Потому командир дисбата с заместителем и заведующий ветеринарной лабораторией с начальником Военторга так и числились виновниками грандиозного поражения. Они виноваты, а начальник Генерального штаба за разгром ответственности не несет. А начальника Генерального штаба считают гением и почти святым.
//-- 7 --//
После войны, разумеется, возникли вопросы о мотивах поведения Сталина накануне германского вторжения. И Жуков дал на эти вопросы исчерпывающий ответ. Выступая в редакции «Военно-исторического журнала» 13 августа 1966 года, Жуков заявил:
Главное, конечно, что довлело над ним, над всеми его мероприятиями, которые отзывались и на нас, – это, конечно, страх перед Германией. Он боялся германских вооруженных сил (Огонёк. 1989. № 25. С. 7).
О сталинском страхе Жуков вдохновенно рассказывал и перед полными залами, и в узком кругу. Его рассказы о том, что Сталин боялся Гитлера, донесли благодарным потомкам и Константин Симонов, и генерал-лейтенант Павленко, и академик Анфилов, и Миркина – один из многочисленных авторов мемуаров великого стратега. Жукова спрашивали о причинах сталинского поведения, а стратегический гений изрекал горькую правду: «Сталин боялся войны, а страх – плохой советчик» (Красная звезда. 19 сентября 1995 г.).
Но не надо думать, что сказки о сталинском страхе выдумал Жуков. Так думал и Геббельс. Вот запись в его дневнике 14 сентября 1940 года: «Сталин испытывает слишком сильный страх перед вермахтом». После смерти Сталина советские историки подхватили многие выдумки гитлеровской пропаганды. Уверен, сам Жуков Геббельса не читал. Но в написании мемуаров Жукова принимал участие весь идеологический аппарат Советского Союза под руководством главного идеолога коммунизма Суслова, так что было кому подсказать. И Жуков подхватил тезис. Тем более, что на фоне сталинской «трусости» ярче высвечивался героизм Жукова.
Разница между Жуковым и Геббельсом в том, что Геббельс очень быстро сменил свою точку зрения; чтобы в этом убедиться, достаточно полистать его дневники. А Жуков пластинку не сменил. Он так и повторял:
Сталин трус, а я не только гений, но еще и храбрец.
Сталин боялся, а я – нет.
Сталин виноват, а я – причем?
Свою невиновность Жуков доказал просто. Он объявил, что с января по 22 июня 1941 года просто не успел вникнуть в обстановку (Красная звезда. 30 ноября 1996 г.). Рассказы о том, что ему не хватило полгода, чтобы понять ситуацию и принять правильные решения, Жуков любил разбавлять рассказами о том, что одного взгляда на карту ему было достаточно для уяснения любой самой запутанной обстановки.
Некто Василий Соколов, называющий себя писателем, имел встречу с Жуковым в сентябре 1972 года. Писатель задавал великому полководцу много вопросов – например, таких: «Как же вам все-таки удалось безошибочно и, прямо скажу, гениально решить идею?» (Наш современник. 1993. № 5. С. 12). Жуков не делал секрета из своего мастерства, щедро делился опытом, на многочисленных примерах показывал писателю, как удавалось «решать идеи».
Но писателю мало. Писатель не унимается:
Поделитесь, Георгий Константинович, впечатлениями, как зрели тогда ваши мысли, идеи, планы, сыграла тут роль интуиция или, проще говоря, предвидение полководца?
На это великий полководец изрекал:
Предвидение, основанное на научном анализе обстановки, было важным, если не решающим моментом… Шут знает, то ли везло мне в войну, то ли рожден был для деятельности военным, во всяком случае, и на этот раз повезло, вытянул груз непомерной тяжести (там же).
Вот так, брал и сам вытягивал.
Задним умом гранитно-крепкий Георгий Константинович якобы перед войной заявлял:
Укрепленные районы строятся слишком близко от границы и имеют крайне невыгодную оперативную конфигурацию, особенно в районе Белостокского выступа. Это позволяет противнику ударить из районов Бреста и Сувалки в тыл всей нашей белостокской группировки. Кроме того, из-за небольшой глубины УРы не могут долго продержаться, так как они насквозь простреливаются артиллерией (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 194).
Поразительная прозорливость, если не сказать больше.
Итак, если верить Жукову, Сталин войны боялся, а гениальный Жуков отчетливо видел, каким образом немцы осуществят разгром Западного фронта. Если так, то Жукову следовало воспользоваться сталинским страхом. Надо было Сталину доходчиво объяснить: Белостокский выступ – мышеловка. Давай из мышеловки 10-ю армию отведем! 3-й и 4-й армиям тоже на границе делать нечего. А 13-ю лучше формировать за Волгой, а не вблизи границ. Когда будет готова, тогда на фронт отправим. Зачем она в Белоруссии, не готовая?
Но Жуков, понимая, что Белостокский выступ – западня для советских войск, не требовал от Сталина вывести войска из-под возможного удара. Как раз наоборот – перед войной Жуков требовал гнать в Белостокский выступ все больше и больше войск. 13-й механизированный корпус 10-й армии был создан по требованию Жукова и вопреки сомнениям Сталина – Жуков сам об этом пишет. То же самое относится к 14-му мехкорпусу 4-й армии, 11-му 3-й армии, 17-му и 20-му, которые тоже непонятно зачем находились в выступе.
Сталин был не только против размещения мехкорпусов в Белостокском выступе и у его оснований, он вообще сомневался в целесообразности их формирования. Генерал армии Д. Г. Павлов категорически возражал против создания мехкорпусов. Он понимал, что эти чудовищные скопления людей, танков, орудий и автомашин в случае оборонительной войны будут означать гибель и разгром. Но на их создании настоял Жуков.
Результат известен. Мы уже знаем о разгроме 22-й танковой дивизии 14-го мехкорпуса в Бресте в самые первые часы войны. Можно валить вину на командующего Западным фронтом генерала армии Павлова: хотел Гитлеру подыграть, не там дивизию разместил. Но есть и оправдание Павлову: за дислокацию дивизий отвечает Генеральный штаб и его начальник.
22-я танковая дивизия была создана по настоянию Жукова. И не только она – из десяти танковых дивизий Западного фронта восемь созданы по требованию Жукова и по его же приказу размещены там, где их накрыли в первые дни войны, как и многие другие авиационные, стрелковые, кавалерийские и прочие дивизии и корпуса. И везде картина разгрома выглядела одинаково. Вот, например, 4-я танковая дивизия 6-го механизированного корпуса Западного фронта. Ее штабы, склады, казармы и парки были рядом с границей. 22 июня 1941 года тут события развивались по тому же сценарию, что и по всей границе:
Полыхали огнем танковые парки. Пометавшись некоторое время в бессильном отчаянии, почти безоружные танкисты вместе с пехотой и пограничниками подались, как говорили в старину, в отступ. На дорогах было столпо-творение. Немецкие летчики безжалостно и безнаказанно бомбили и расстреливали людей с бреющего полета. Связь в войсках была нарушена, управление потеряно (Красная звезда. 19 марта 1999 г.).
Речь идет об одной из сильнейших дивизий Красной Армии, в составе которой было 357 танков, в том числе – 176 новейших КВ и Т-34.
//-- * * * --//
Жуков вспомнил каких-то неназванных недоумков, которые строили укрепленные районы не там, где надо. Но Жуков забыл сообщить, что главная причина быстрого захвата противником укрепленных районов была другой. Заключалась она в том, что укрепленные районы, пусть и недостроенные, не были заняты войсками, доты не были прикрыты проволочными заграждениями и минными полями, в дотах не было ни гарнизонов, ни боеприпасов, ни продовольствия, ни воды. И все это происходило в соответствии с приказом Жукова от 2 мая 1941 года.
И если уж Жуков обвинил во всем «стрелочников», то хотя бы начальника Военторга из числа виновников следовало исключить.
Глава 14
Как Жуков будил Сталина
Другой факт: директива о приведении войск западных военных округов и флотов в боевую готовность, отданная в ночь на 22 июня. Как бы ее сегодня ни истолковывали, ее нельзя уподобить тем простым четким командам «В ружье», «К бою», которые превращают военнослужащего и военнообязанного в воина, тому ясному сигналу «Стране – мобилизационная готовность!», который поднимает весь народ на войну. В ней столько неясности. Столько запутанности. И это в то время, когда из самых разных источников поступали сведения о точной дате нападения врага.
Военно-исторический журнал. 1989. № 6. С. 37
//-- 1 --//
«Журнал записи лиц, принятых И. В. Сталиным» разоблачает не один каскад лжи Жукова, а несколько. Вот два рассказа великого полководца.
Рассказ первый. Вечером 21 июня он, гениальный стратег, якобы совершенно ясно понял, что германское нападение неизбежно произойдет в ближайшие часы, ибо «сообщения немецких перебежчиков окончательно развеяли все иллюзии» (ВИЖ. 1995. № 3. С. 41).
Рассказ второй:
В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа генерал В. Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба Киевского округа генерал М. А. Пуркаев доложил о налете авиации на города Украины. В 3 часа 40 минут позвонил командующий Прибалтийским военным округом генерал Ф. И. Кузнецов, который доложил о налетах вражеской авиации на Каунас и другие города. Нарком приказал мне звонить И. В. Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 247).
Примем к сведению и первый рассказ, и второй. После этого заглянем в журнал, в котором регистрировались посетители сталинского кабинета.
//-- 2 --//
21 июня 1941 года Жуков был в кабинете Сталина с 20:50 до 22:20. Когда же окончательно развеялись все иллюзии и гениальный полководец понял, что нападение неизбежно? Допустим, что Жуков это понял до того, как вошел в кабинет Сталина, то есть до 20:50. В этом случае его поведение необъяснимо. Стратег вдруг сообразил, что вот сейчас, через несколько часов, будет нанесен смертельный удар по Советскому Союзу, в результате которого погибнут десятки миллионов людей, а страна скатится до уровня государств третьего мира, никогда не сможет оправиться от страшной раны и в конечном итоге рассыплется в куски.
Как же в этой обстановке великий стратег отпустил Сталина спать? Если он вдруг понял, что война вот сейчас грянет, то надо было хватать Сталина за штаны и орать, и визжать: стой, гад! Спать не пущу! Поднимай армию! Звони во все колокола!
Теперь допустим, что «последние иллюзии рассеялись» и мысль о неизбежности германского нападения озарила Жукова в ходе совещания в кабинете Сталина. Но и в этом случае Жуков должен был действовать так же: любыми словами, вплоть до мата, любыми действиями, вплоть до мордобоя, удержать Сталина на боевом посту и заставить действовать в соответствии с обстановкой.
Как же Жуков описывает этот последний вечер в сталинском кабинете?
Да никак не описывает. И получается чепуха. Если он, великий, все понимал, а глупый Сталин ничего не понимал, то по логике вещей должно было бы произойти грандиозное столкновение: Жуков орет, Сталин орет, Жуков доказывает, Сталин не верит, члены Политбюро, опустив головы, боятся поднять глаза и взглянуть на схватку двух взбесившихся исполинов. И в мемуарах эта сцена должна быть центральной, узловой, ключевой, стержневой.
Но нет этой сцены в мемуарах. И выходит, что сообразительно-проницательный Жуков все понял, отсидел покорно полтора часа в кабинете Сталина, пожелал вождю спокойной ночи, счастливых снов и удалился.
//-- 3 --//
И совсем уж смешным рассказ стратега получается, если мы вспомним, что по утверждению Жукова в 0 часов 30 минут 22 июня в войска ушла Директива № 1 за подписями его и Тимошенко:
«…Задача наших войск не поддаваться ни на какие провокационные действия… Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
У него, великого, все иллюзии рассеялись, он понял, что сейчас нападут, и тут же запретил своим войскам открывать огонь! Ему, гениальному, ясно, что сейчас нанесут смертельный удар стране, и вот он своей директивой вяжет руки всем командующим фронтами и армиями, всем командирам корпусов, дивизий, бригад, полков и всем нижестоящим, запрещая стрелять, налагая запрет на ЛЮБЫЕ действия!
И последний вариант. Мысль о неизбежном нападении пришла в голову Жукова после того, как он распрощался со Сталиным. В 22:20 Жуков вышел из сталинского кабинета, прошел через несколько барьеров охраны, пересек Ивановскую площадь Кремля, дошел до своей машины, выехал из Кремля (опять через контроль), доехал до Генерального штаба, поднялся к себе, разобрал ворох бумаг, прочитал донесения, сравнил-сопоставил, и вдруг – озарение: так они же сейчас нападут!
Но и этот вариант не проходит. Жуков рассказывал, что вечером окончательно развеялись все иллюзии, и он все понял, а в данном варианте дело к полночи клонится. Но даже если и так, даже если Жуков все понял, уже распрощавшись со Сталиным, почему же он ему сразу не позвонил? Отчего вредительскую директиву подписал?
Жуков после войны и после смерти Сталина еще и не такое рассказывал! Он утверждал, что в 0 часов 30 минут 22 июня по телефону доложил Сталину о том, что директива, которая запрещала командирам всех рангов что-либо предпринимать, ушла в войска (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 1. С. 263).
Через десятилетия после тех событий своим почитателям он гордо вещал: вечером 21 июня 1941 года я все понял, у меня все иллюзии рассеялись! А 22 июня в 0 часов 30 минут, когда величайший полководец говорил со Сталиным, про рассеявшиеся иллюзии он докладывать почему-то не стал. Видимо, не хотел вождю на сон грядущий настроение портить. И товарищ Сталин завалился спать.
Растолкуйте мне, разъясните: вечером 21 июня Жуков понял, что нападение неизбежно, а Сталина начал будить телефонными звонками 22 июня после 3 часов 40 минут? Да не по собственной инициативе названивал, а потому, что ему нарком обороны Тимошенко приказал.
//-- 4 --//
У меня два объяснения поведению Жукова. Пусть каждый выбирает, что нравится.
Первое объяснение: Жуков – преступник. Он знал, что нападение неизбежно совершится в ближайшие часы, но своим трусливым бездействием и своей преступной директивой в последние часы мира поставил армию, страну и свой народ под смертельный удар. За такие действия (вернее – бездействия) по статье 193–17 УК РСФСР (злоупотребление властью, превышение власти, бездействие власти, а также халатное отношение к службе лица начальствующего состава Рабоче-Крестьянской Красной Армии) при наличии отягчающих обстоятельств полагался расстрел.
Второе объяснение: Жуков – хвастун. Вечером 21 июня 1941 года он о возможности германского нападения не догадывался. Это после войны в нем удивительная проницательность проявилась. Задним числом.
//-- 5 --//
Еще один момент: «Военно-исторический журнал» поведал о том, что вечером 21 июня 1941 года «сообщения немецких перебежчиков окончательно развеяли все иллюзии» у Жукова.
Поверим, но обратимся к документам. Проверить не вредно. Вот документ из Государственного архива Службы безопасности Украины (фонд 16. Опись 34. Дело 1. Лист 400). Это телефонограмма из Управления НКГБ Львовской области:
22/VI-41 3.10 Киев НКГБ УССР т. Мешику. Перешедший границу в районе Сокаля немецкий солдат показал следующее: фамилия его Лишков Альфред Германович 30 лет, рабочий, столяр мебельной фабрики в городе Кольберг…
Пунктуация и грамматика сохранены. В телефонограмме ошибка. Фамилия перебежчика – Лисков. Перебежчик сообщил, что в ближайшие часы после артиллерийской подготовки начнется форсирование Буга германскими войсками.
Случай этот известен. 27 июня 1941 года портрет перебежчика и рассказ о нем был помещен в «Правде». Были выпущены листовки на немецком языке с обращением к германским солдатам. Ефрейтора Лискова в немецкой военной форме возили по сибирским и уральским городам, демонстрировали трудящимся: победа близка! Германские солдаты воевать не желают! Вот живое тому доказательство. Выполнив свою миссию, перебежавший немецкий ефрейтор попал под пролетарский топор. 15 января 1942 года он сгинул в недрах исправительно-трудовых учреждений.
Но у нас рассказ не о нем, а о великом стратеге, у которого сообщения немецких перебежчиков вечером 21 июня 1941 года окончательно развеяли все иллюзии.
О каких перебежчиках речь? Если до начала боевых действий их было больше одного, то, начиная с 22 июня, следовало возить их по городам, демонстрировать народу, помещать их фотографии в прессе, печатать листовки и разбрасывать с самолетов над скоплениями германских войск.
В архивах Украины и Белоруссии никаких упоминаний о других перебежчиках пока разыскать не удалось. Генерал армии Федюнинский в мемуарах сообщил еще об одном перебежчике, не указав никаких сведений о нем, даже не назвав имени. Сообщение Федюнинского документальных доказательств пока не имеет.
С началом войны центральные советские газеты по какой-то причине сообщали только об одном перебежчике. Это все тот же Альфред Лисков. Пограничную реку он переплыл 22 июня после 2 часов ночи. Об этом из УНКГБ Львова в НКГБ Украины срочно по телефону сообщили в 3 часа 10 минут. На телефонограмме пометка: «Поставил в известность наркома в 3.40 Зам. наркома т. Савченко в 3.20 Беспалько» (пунктуация документа сохранена).
В документе указаны руководящие товарищи, которым о происшествии доложено: нарком государственной безопасности Украины старший майор ГБ Мешик Павел Яковлевич и его заместитель майор ГБ Савченко Сергей Романович. Получив такое сообщение, нарком ГБ Украины товарищ Мешик должен был доложить своему начальнику – наркому ГБ СССР комиссару ГБ 3-го ранга Меркулову Всеволоду Николаевичу. Допустим, что он доложил немедленно, то есть в 3 часа 40 минут 22 июня 1941 года.
Система наша работала по вертикали. В свою очередь, Меркулов был обязан доложить заместителю председателя СНК СССР Генеральному комиссару ГБ Берии Лаврентию Павловичу, который помимо руководства НКВД осуществлял контроль над деятельностью НКГБ. Или прямо Сталину. Но в Генеральный штаб Красной Армии нарком НКГБ СССР сообщать был не обязан. Вертикаль власти, понимаете ли.
//-- * * * --//
Вопрос: как вечером 21 июня 1941 года сообщения немецких перебежчиков могли развеять последние иллюзии великого стратега? Не похоже, что перебежчиков было больше одного. И сообщили о нем из НКГБ Украины в НКГБ СССР в районе 4 часов утра 22 июня.
Глава 15
Необычайное путешествие в Тернополь
Наполеон не смог, как он делал обычно, навязать нам генеральное сражение у границы, не смог окружить Русскую армию. Почему? Да потому что русские полководцы того времени знали противника, его повадки, его способы действий – и соответственно могли предвидеть развитие событий. И вот на той же фактически территории в первые дни Великой Отечественной войны у нас были окружены и взяты плен около четырех миллионов человек, организованных людей, объединенных в полки, дивизии, корпуса, армии. Реально наступали против них полтора – два миллиона, остальные составляли второй эшелон. Почему они не смогли оказать эффективное сопротивление «изнутри», в окружении? В чем вообще причина происшедшего в 1941-м?
Красная звезда. 16 июня 2001 г.
//-- 1 --//
Приблизительно в 13 часов 22 июня мне позвонил И. В. Сталин и сказал:
– Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, немного растерялись. Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования. На Западный фронт пошлем Шапошникова и Кулика. Я их вызвал к себе и дал соответствующие указания. Вам надо вылететь немедленно в Киев и оттуда вместе с Хрущёвым выехать в штаб фронта в Тернополь.
Я спросил:
– А кто же будет осуществлять руководство Генеральным штабом в такой сложной обстановке?
И. В. Сталин ответил:
– Оставьте за себя Ватутина.
Потом несколько раздраженно добавил:
– Не теряйте времени. Мы тут как-нибудь обойдемся.
Я позвонил домой, чтобы меня не ждали, и минут через 40 был уже в воздухе.
Тут только вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Выручили летчики, угостившие меня крепким чаем с бутербродами.
К исходу дня я был в Киеве в ЦК КП(б)У, где меня ждал Н. С. Хрущёв. Он сказал, что дальше лететь опасно. Немецкие летчики гоняются за транспортными самолетами. Надо ехать на машинах. Получив от Н. Ф. Ватутина по ВЧ последние данные об обстановке, мы выехали в Тернополь, где в это время был командный пункт командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника М. П. Кирпоноса.
На командный пункт прибыли поздно вечером, я тут же переговорил по ВЧ с Н. Ф. Ватутиным…
Н. Ф. Ватутин сказал, что И. В. Сталин одобрил проект Директивы № 3 наркома и приказал поставить мою подпись.
– Что за директива? – спросил я.
– Директива предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника.
– Но мы еще точно не знаем, где и какими силами противник наносит свои удары, – возразил я. – Не лучше ли до утра разобраться в том, что происходит на фронте, и уж тогда принимать нужное решение.
– Я разделяю вашу точку зрения, но дело это решенное.
– Хорошо, – сказал я, – ставьте мою подпись.
Эта директива поступила к командующему Юго-Западным фронтом около 24 часов. Как я и ожидал, она вызвала резкие возражения начштаба фронта М. А. Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для проведения ее в жизнь (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 1. С. 268).
//-- 2 --//
Все вроде бы складно в этом фрагменте. Но обратим внимание на неприметные мелочи. Не Москва, выходит, виновата в разгроме 22 июня, не верховное руководство и не Генеральный штаб, а командиры на местах. Не в том, оказывается, причина позорного бездействия Красной Армии, что Директива № 1, подписанная Тимошенко и Жуковым, категорически запретила командующим фронтами и армиями отвечать огнем на огонь и вообще предпринимать какие-либо действия, а в том, выходит, причина, что глупенькие командующие фронтами «не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, немного растерялись». И вот в помощь им Сталин шлет великого Жукова, который имеет достаточный опыт и никогда не теряется.
Звучит все это красиво. Только такого телефонного разговора у Жукова со Сталиным днем 22 июня не было и быть не могло. И вот почему.
Сталин готовил сокрушительный удар по Германии и Румынии. 21 июня 1941 года было принято постановление Политбюро об образовании фронтов. Пять приграничных военных округов тайно разворачивались во фронты. Этим же постановлением устанавливалось единое командование над семью армиями Второго стратегического эшелона. Командующим «армиями второй линии» был назначен первый заместитель наркома обороны Маршал Советского Союза С. М. Будённый, членом военного совета – член Политбюро Г. М. Маленков, начальником штаба – генерал-адъютант наркома обороны генерал-майор А. П. Покровский. Штаб – в Брянске. В этом же постановлении говорилось:
Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство Юго-Западным и Южным фронтами, с выездом на место. Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом, с выездом на место. (Архив Президента Российской Федерации. Фонд 3. Опись 50. Дело 125. Листы 75–76. Опубликовано: 1941 год. Книга 2. С. 413–414).
Постановление Политбюро от руки писал лично Маленков. Жуков находился в кабинете Сталина и доводил содержание документа до всех исполнителей в части их касающейся. Решение о выезде высших политических и военных лидеров Советского Союза к западным границам было принято не 22 июня после германского нападения, а 21 июня, до нападения. Мерецков немедленно отбыл в Ленинград, Покровский – в Брянск, а Маленкова, Будённого и Жукова задержал Сталин.
21 июня Жуков уже отдавал приказы об исполнении решения Политбюро и сам готовился его исполнять. Поэтому Сталину незачем было «приблизительно в 13 часов 22 июня» звонить Жукову и второй раз сообщать решение Политбюро. Жуков давно об этом решении знал, и Сталин знал, что Жуков о нем знает.
//-- 3 --//
Жуков подозрительно точен: приблизительно в 13 часов… минут через 40 был в воздухе… Короче, в 14:00 Жуков уже летел в Киев. Зачем нам сообщают эти подробности? Не все ли равно, в 10 часов позвонил Сталин, в 12 или в 15? Велика ли разница, через 40 минут стратег был в воздухе или через пару часов? Удивляет тут вот что. Директива № 3, которая, как пишет Жуков, «предусматривает переход наших войск к контрнаступательным действиям с задачей разгрома противника на главнейших направлениях, притом с выходом на территорию противника», – это документ величайшей важности.
К исходу 22 июня 1941 года верховное руководство Советского Союза, оправившись от первого потрясения, отдало командующим войсками фронтов первый конкретный приказ: что кому надлежит делать. В своих мемуарах начальник Генерального штаба Жуков вспомнил, что ничего не ел целый день. Он вспомнил про добрых летчиков, про крепкий чай и бутерброды, но забыл привести текст самого важного документа войны. Из рассказа Жукова мы только узнаем, что:
а) Директиву № 3 он не писал;
б) он ее не читал;
в) Директива № 3 была невыполнимой, то есть глупой и преступной;
г) он сомневался в разумности Директивы № 3, он предлагал разобраться в обстановке, а уж после того отдавать приказы;
д) решения направить Директиву № 3 в войска он не принимал, все было решено без него, в его отсутствие;
е) подпись стратега появилась под Директивой № 3 не по его воле, а потому, что так приказал Сталин, потому, что дело все равно было уже решенным.
А мы прикинем: не слишком ли легкомысленно ведет себя начальник Генерального штаба, подписывая в первый день войны директиву, которую не читал? Станет ли уважающий себя человек подписывать документ, смысл которого ему передали по телефону в двух словах, не вдаваясь в подробности? Жуков был якобы не согласен с содержанием директивы, но подписал ее не глядя. Куда же девалась хваленая принципиальность гения стратегии?
И не надо нам рассказывать, что вопрос все равно был решен и потому не имело значения, есть под директивой подпись Жукова или ее нет. Об этом следовало не нам через десятилетия после войны рассказывать, об этом надо было сказать ТОГДА тем, кто директиву сочинил: раз вопрос вами, дорогие товарищи, решен, вы ее и подписывайте. Раз моя подпись все равно ничего не решает, то давайте без нее обойдемся. Ваших, любезные друзья, подписей достаточно.
//-- 4 --//
Теперь вернемся к поездке Жукова в Тернополь. Итак, выпив крепкого чая и подкрепившись бутербродами, Жуков, как он сообщает нам в своих мемуарах, полетел в Киев.
Расчет времени каждый может сделать самостоятельно. Сколько времени потребуется винтовому «Дугласу», чтобы долететь до Киева? Расстояние от Москвы до Киева по прямой – чуть более 750 километров. Максимальная скорость самолета 330 км/ч у земли, 350 км/ч – на высоте. Своих решений не навязываю, считайте сами.
Но самолет на максимальной скорости все время не может лететь. Сначала набрать высоту надо, потом снизиться. Вот долетели. Сели. Вырулили. Подождали, пока остановятся винты. Вышли на травку. Подкатили машины. Сели. Поехали.
Киев – не Москва. Аэродрома в центре города нет, путь от аэродрома до города не близок. Это сейчас везде асфальт лежит, а тогда его не было. Наши дороги, как известно из бессмертных творений Гоголя, имеют подкидывающую силу. Не разгонишься. Первый день войны на исходе. Военное положение уже введено. Потому на мостах и перекрестках кордоны НКВД: стой! Куда прешь! Документ предъяви! Тут возможны два варианта.
Первый: «Проезжайте!»
Второй: «Ах, прохвосты фашистские, подпись самого товарища Сталина заделали!»
«Профессор диверсионных наук» полковник Старинов рассказывал, что имел множество неприятностей с патрулями НКВД именно потому, что документы его были подписаны маршалом Тимошенко. Вот это и вызывало подозрения. Из-за этого его нигде не пропускали. За это его однажды чуть было к стенке не поставили.
Ладно. Въехал в Киев. Как пишет Жуков, «к исходу дня». Когда речь шла о вылете из Москвы, там часы и минуты в рассказе мелькали. Тут ясности поубавилось, и неспроста. Чуть позже увидим причину. Что такое «исход дня», судить не берусь. 22 июня – самый длинный день года. В 16:00 день в разгаре. Да и нельзя было, вылетев из Москвы в районе 14:00, долететь до киевских аэродромов к 16:00. И к 17:00 тоже сомнительно. А потом еще до ЦК Компартии Украины добраться.
Ладно. Доехали. Потом встретились с Хрущёвым. Поговорили. В Москву позвонил, еще поговорили. Теперь – в Тернополь на машинах. Кратчайший путь – 431 километр (Атлас автомобильных дорог СССР. М.: Главное управление геодезии и картографии при СМ СССР, 1983. С. 21). Стратег должен был пронестись через Калиновку, Васильков, Ксаверовку, Гребенки, Белую Церковь, Шамраевку, Сквиру, Ружин, Казатин, Комсомольское, Корделевку, еще через одну Калиновку, Винницу, Литин, Летичев, Меджибож, Проскуров, Войтовцы, Волочиск и Подволочиск, не считая множества сел и хуторов. И дороги наши в обход не шли, а все норовили через центр, через села, по которым к вечеру стада гонят, через города, где не каждый перекресток с ходу проскочишь.
Не знаю, как у вас, а у нас на правом берегу Днепра села раскидистые. Едешь как по Манхеттену, только дома ростом пониже и курицы через дорогу бегают, но размах все тот же. Через все эти села и города Жуков как-то уж очень быстро проскочил. В Тернополь на командный пункт Юго-Западного фронта «прибыли поздно вечером».
Дороги булыжником мощены. В лучшем случае. На мощеных дорогах выбоины. На немощеных – глубокая колея в песке или в засохшей глине. Мостов много. Мосты деревянные. С дырками. На мостах патрули НКВД. Снова и снова: стой! Стрелять буду! Кто такие? Предъяви докýмент!
Прикинем, сколько времени потребовалось Жукову, чтобы просто выехать из Киева. Кто не бывал, сообщаю: от Центрального Комитета до окраин быстро не доехать. Сколько времени Жукову потребовалось проехать через Белую Церковь? А через Винницу и Проскуров? Возможно, путь стратега лежал через Житомир и Бердичев на Винницу, но от этого не легче.
А на дорогах столпотворение. На дорогах пробки. Война застала все тыловые дивизии Киевского округа на марше. Прямо на тех дорогах, по которым ехал Жуков, к границам выдвигались 31-й, 36-й и 49-й стрелковые корпуса. В каждом корпусе – по три дивизии. В каждом корпусе – по 50 тысяч солдат, 23 тысячи лошадей, 900 орудий и минометов, 2 500 автомобилей, 400 тракторов. Тут же выдвигались к границам 9-й, 19-й и 24-й механизированные корпуса – это десятки тысяч солдат, тысячи танков и машин, сотни тракторов с орудиями на прицепе.
Но это все цветочки. Прямо на выезде из Киева все станции забиты воинскими эшелонами, а все дороги – колоннами войск. Тут разгружались прибывающие с Северного Кавказа дивизии 19-й армии Конева. Кроме того, прямо к местам разгрузки 19-й армии перебрасывались три стрелковых, две танковые и одна моторизованная дивизии из Харьковского округа. Эти дивизии планировалось включить в состав 19-й армии в качестве усиления.
А чуть проедешь вперед – и попадаешь в водоворот дивизий 16-й армии Лукина, которая тайно переброшена из Забайкалья. В этой армии одних только танков более 1 200. Но и эту армию прямо в местах разгрузки усиливали 217-й стрелковой дивизией из Орловского военного округа и двумя стрелковыми корпусами из Московского. Все эти массы войск запрудили дороги не в день начала войны, а еще 13 июня. Они шли бесконечными потоками к границе. Эти массы войск заполнили и переполнили все пути. Сотни тысяч людей и десятки тысяч машин. И у каждого моста – пробка. И уже навстречу толпы беженцев.
Это я к чему? Я к тому, что не мог Жуков «к исходу дня» быть в Киеве, а «поздно вечером» – на 431 километр западнее, в Тернополе, проскочив почти полтысячи километров на машине. Даже если бы все дороги были пустыми. Даже если бы его сабля гремела по телеграфным столбам как по штакетнику [25 - Поговорка конца XIX века. – Прим. автора.].
//-- 5 --//
После смерти Сталина Жуков внезапно превратился в яростного противника сталинизма. Он храбро ринулся пинать сверкающими маршальскими сапогами тень мертвого Сталина:
Мы обязаны из этого извлечь все необходимые уроки, продолжать настойчиво разъяснять антиленинскую сущность культа личности, преодолевая боязнь обнажения фактов, мешающих ликвидации культа личности.
Это слова из проекта выступления Жукова на пленуме ЦК КПСС в мае 1956 года (Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. М.: Международный фонд «Демократия», 2001. С. 137). Великий стратег яростно и самоотверженно боролся с культом личности Сталина и… раздувал свой собственный. В той же речи на пленуме ЦК, «преодолев боязнь обнажения фактов», Жуков рассказал о том, как глупо Сталин руководил войной:
Вместо того, чтобы немедля организовать руководящую группу Верховного Командования для управления войсками, Сталиным было приказано: начальника Генерального штаба на второй день войны отправить на Украину, в район Тернополя, для помощи командующему Юго-Западным фронтом (там же. С. 141).
Вот оно что! Не в первый день войны Сталин отправил Жукова в Тернополь, а во второй! Тогда все сходится. Тогда можно было, прилетев утром 23 июня в Киев, к вечеру того же дня попасть в Тернополь.
В 1956 году, не подумав, Жуков «обнажил факты, мешающие ликвидации культа личности». Потом спохватился: если Сталин приказал ему ехать в Тернополь 23 июня, то кто же вместе со Сталиным несет ответственность за безумные директивы первого дня войны?
Чтобы вывернутся от ответственности за 22 июня, Жукову потребовалась новая, «более правдивая версия» событий и фантастическая поездка в Тернополь не на второй, а уже на первый день войны. Он вдруг опомнился: ах, да! Правильно! Не 23 июня Сталин услал меня в Тернополь, а 22-го! Да, да, припоминаю! Около 13:00 позвонил и отправил меня на Юго-Западный фронт. Я-то упирался: а кто же Генеральным штабом управлять будет? А он мне с раздражением: скорее лети! Мы тут сами справимся!
Под преступной самоубийственной Директивой № 3, которая являлась не чем иным, как смертным приговором Красной Армии и Советскому Союзу, нет подписи Сталина. Зато есть подпись Жукова. Потому великий стратег, сгубивший Советский Союз и неисчислимые миллионы его жителей, изворачивается, как змей на сковородке. Ему надо уйти от ответственности за гибель страны и десятков миллионов людей, которых он подставил под гитлеровский топор. Вот потому он в «самой правдивой книге о войне» вспоминает, что целый день (аж до 2 часов дня) ничего не ел. Если бы в правительственном самолете не оказалось бутербродов, то совсем отощал бы.
Рассказ о бутербродах нужен для того, чтобы заполнить пустоту, чтобы в мемуарах не вспоминать лишний раз про Директиву № 3 и не публиковать ее текст. Вот зачем выдуман разговор со Сталиным «приблизительно в 13:00 22 июня» и взлет через 40 минут. Сталин, оказывается, гнал Жукова из Москвы. Сталин якобы с некоторым раздражением приказывал: езжай скорее, без тебя обойдемся! Вот зачем выдумана фантастическая невероятная поездка до Тернополя: меня, великого, в Москве не было! Не я директиву сочинял! Они без меня обошлись! Это Сталин приказал мою подпись поставить! А я в то время в Тернополь галопом скакал! А я протестовал! А я не соглашался! Но дело было уже решенное! Без меня! Моя подпись ничего не меняла!
Но стратег не подумал о том, что рукописи не горят.
//-- 6 --//
Сталин якобы позвонил Жукову «приблизительно в 13:00 часов 22 июня», и через 40 минут Жуков был уже в воздухе. Другими словами, где-то в районе 14:00 он уже точно летел. А вот «Журнал записи лиц, принятых И. В. Сталиным» фиксирует присутствие Жукова в сталинском кабинете 22 июня 1941 года с 5:45 до 8:30 и с 14:00 до 16:00.
Если Сталин и звонил Жукову 22 июня в 13:00, то не затем, чтобы с раздражением в голосе услать из Москвы, а затем, чтобы потребовать в свой кабинет, где и была Жуковым написана директива, сгубившая Красную Армию.
И не только эта запись уличает Жукова в элементарном передергивании; великий стратег сам проговаривался, причем многократно. Он передает слова Сталина 22 июня:
Политбюро решило послать вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного Командования.
Это написано на стр. 268 первого тома тринадцатого издания «Воспоминаний и размышлений». А на странице 312 того же тома тот же Жуков сообщает, что «Ставка Главного Командования была создана 23 июня 1941 года».
Как же могли члены Политбюро 22 июня назначить Жукова представителем Ставки Главного Командования, если никакой Ставки Главного Командования еще не существовало? Из этой нестыковки следует, что 22 июня Жуков находился в Москве и потому несет полную ответственность за безумный поток директив, который извергался из московских кабинетов на генералов, офицеров и солдат Красной Армии.
Глава 16
Наступление или контрнаступление?
Контрнаступление – особый вид наступления, в которое переходят обороняющиеся войска после отражения наступления противника.
Советская военная энциклопедия. Т. 4. С. 318
//-- 1 --//
Отчего же из «самой правдивой книги о войне» мы узнаем о фантастическом автопробеге по маршруту Киев – Тернополь? Отчего в мемуарах честнейшего полководца содержится то, чего не могло быть? Зачем Жуков, мягко говоря, вешает липкую развесистую лапшу на наши нежные розовые ушки?
Для ответа на сей вопрос мы должны сами прочитать Директиву № 3, которую командующие войсками фронтов получили к исходу дня 22 июня 1941 года, которую Жуков подписал, как он говорит, не глядя, но которую забыл опубликовать в своей книге. Вот она:
1. Противник, нанеся удары из сувалкинского выступа на Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский, Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит – Шауляй и Седлец – Волковыск, в течение 22.6, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.
На остальных участках госграницы с Германией и на всей госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими для него потерями.
2. Ближайшей задачей на 23–24.6 ставлю:
а) концентрическими сосредоточенными ударами войск Северо-Западного и Западного фронтов окружить и уничтожить сувалкинскую группировку противника и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки;
б) мощными концентрическими ударами механизированных корпусов, всей авиацией Юго-Западного фронта и других войск 5 и 6А окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды.
К исходу 26.4 овладеть районом Люблин.
3. ПРИКАЗЫВАЮ:
а) Армиям Северного фронта продолжать прочное прикрытие госграницы.
Граница слева – прежняя.
б) Армиям Северо-Западного фронта, прочно удерживая побережье Балтийского моря, нанести мощный контрудар из района Каунас во фланг и тыл сувалкинской группировки противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки.
Граница слева – прежняя.
в) Армиям Западного фронта, сдерживая противника на варшавском направлении, нанести мощный контрудар силами не менее двух мехкорпусов и авиации во фланг и тыл сувалкинской группировки противника, уничтожить ее совместно с Северо-Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки.
Граница слева – прежняя.
г) Армиям Юго-Западного фронта, прочно удерживая границу с Венгрией, концентрическими ударами в общем направлении на Люблин силами 5 и 6А, не менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта, окружить и уничтожить группировку противника, наступающую на фронте Владимир-Волынский, Кристынополь, к исходу 26.6 овладеть районом Люблин. Прочно обеспечить себя с краковского направления.
д) Армиям Южного фронта не допустить вторжения противника на нашу территорию. При попытке противника нанести удар в черновицком направлении или форсировать рр. Прут и Дунай мощными фланговыми ударами наземных войск во взаимодействии с авиацией уничтожить его; двумя мехкорпусами в ночь на 23.6 сосредоточиться в районе Кишинев и лесов северо-западнее Кишинева.
4. На фронте от Балтийского моря до границы с Венгрией разрешаю переход госграницы и действия, не считаясь с госграницей.
5. Авиации Главного Командования:
а) поддержать Северо-Западный фронт одним вылетом 1-го ав. корп. ДД и Западный фронт одним вылетом 3-го ав. корп. ДД на период выполнения ими задачи по разгрому сувалкинской группировки противника;
б) включить в состав Юго-Западного фронта 18-ю авиадивизию ДД и поддержать Юго-Западный фронт одним вылетом 2-го ав. корпуса ДД на период выполнения им задачи по разгрому люблинской группировки противника;
в) 4-й ав. корпус ДД оставить в моем распоряжении в готовности содействовать главной группировке Юго-Западного фронта и частью сил Черноморскому флоту.
Народный комиссар обороны Союза ССР Маршал Советского Союза Тимошенко
Член Главного Военного Совета Маленков
Начальник Генерального штаба Красной Армии генерал армии Жуков
//-- 2 --//
Если вас бьют топором по голове, то надо отскочить. В крайнем случае – чем-нибудь прикрыться. В нашем случае, когда противник наносит страшный удар по Красной Армии, надо отойти, и пусть удар обрушится в пустоту. В крайнем случае – прикрыться от удара, то есть встать в оборону.
Ранним утром 22 июня Гитлер нанес сокрушительный удар по черепу Красной Армии. Красная Армия не отскочила и не прикрылась – ей было запрещено что-либо делать, она по рукам и ногам была связана Директивой № 1.
Утром 22 июня войскам за подписями Тимошенко, Маленкова и Жукова была направлена Директива № 2. Все о ней – в книге «Тень Победы». В этой директиве тоже не было ни единого слова ни об обороне, ни об отходе. Красной Армии снова не предписывали ничего, что могло бы уберечь ее от позорного разгрома.
Были все основания полагать, что 23 июня по раскроенной голове Красной Армии Гитлер нанесет повторный удар все тем же топором. И хотя бы теперь надо было отдать приказ Красной Армии отскочить или хотя бы прикрыться, то есть начать отход или хотя бы встать в оборону.
Вместо этого поздним вечером 22 июня войска получили Директиву № 3. И снова в ней ничего о том, чтобы уклониться от удара, и ничего о том, чтобы защититься. Вместо этого Красной Армии был отдан приказ размахнуться…
Если вы истекаете кровью, если ваш череп по самые уши уже раскроен предыдущим ударом свистящего колуна, то размаха и удара у вас все равно не получится. Если вы размахиваетесь в момент, когда вас повторно бьют, вы открыты и уязвимы.
Позади Красной Армии – два брошенных пояса укрепленных районов. Но Директива № 3 не вспоминает о них и не ставит войскам задачу укрыться в этих районах.
Позади Красной Армии сотни и тысячи рек. Каждая из них – естественный рубеж обороны, которым легко прикрыться от удара, который легко удерживать, через который противнику трудно наносить удар. Но Директива № 3 не ставит задачу войскам сдержать удар, используя многочисленные водные рубежи как преграды для движения противника.
Красная Армия за одну ночь могла бы отрыть окопы и траншеи и встретить удары врага огнем с места. Но и этого ей не позволили сделать. Вперед! Только вперед! На Сувалки! На Люблин! Обеспечить себя с краковского направления!
//-- 3 --//
Даже официальная (и лживая) «История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945» (том 2, стр. 30), и та вынуждена признать, что директива была невыполнимой, а потому губительной:
Директива требовала от войск перейти на главных направлениях к наступательным действиям с целью разгрома ударных группировок врага и перенесения боевых действий на его территорию… Этот замысел был нереален, так как он не учитывал состояния и возможности войск, которым эти задачи предстояло выполнить. Трудно даже представить, чтобы привлекаемые для операции войска могли в такой короткий срок сосредоточиться на намеченных направлениях и организованно нанести массированные удары по врагу… Понесенные потери, расстроенное управление войсками и неудовлетворительно организованная работа оперативного тыла создавали непреодолимые трудности для проведения крупных наступательных операций на глубину 100–150 километров, как этого требовала директива… Из-за ограниченности времени удары готовились наспех и не были достаточно продуманы и обеспечены. Наша авиация, понесшая большие потери, не смогла надежно прикрыть свои войска от налетов вражеских бомбардировщиков, поэтому, когда танковые и моторизованные дивизии механизированных корпусов выдвигались на рубежи развертывания, они подвергались массированным ударам с воздуха и понесли большие потери. Очень трудно оказалось организовать артиллерийское обеспечение наступления. Артиллерия механизированных корпусов и общевойсковых соединений, испытывавшая острый недостаток в средствах тяги, не имела возможности быстро сосредоточивать свои усилия на решающих направлениях. Наши общевойсковые соединения, не обеспеченные автотранспортом, тоже не смогли своевременно выйти в назначенные им районы. Все это в конечном итоге привело к тому, что наступательные действия советских войск в полосе Северо-Западного и Западного фронтов, предпринятые 23–25 июня в соответствии с Директивой № 3, вылились в плохо организованные и не согласованные между собой контрудары механизированных соединений. Оперативный результат контр-ударов, несмотря на самоотверженные действия войск, был незначителен, а понесенные потери слишком велики… Попытки командования Северо-Западного фронта осуществить фланговый контрудар по войскам 4-й немецкой танковой группы из района северо-западнее Каунаса закончились неудачей…
И так далее и тому подобное. В этом отрывке прошу обратить внимание на термины «наступательные действия», «крупные наступательные операции». И повторно – «наступательные действия».
//-- 4 --//
Если вы бросаете в наступление небольшое количество войск – например, сто тысяч бойцов, – то даже и в этом случае должны дать на подготовку какое-то время. Ну, хотя бы неделю.
Прежде всего, надо знать, где противник, каковы его силы, что он делает и что намерен делать. Штабам надо спланировать боевые действия и дать указания нижестоящим. Надо организовать взаимодействие и связь. Командирам всех степеней надо побывать в районах грядущих боевых действий и на местности уточнить все детали. Инженерам надо разведать и проложить маршруты выдвижения войск, штабам спланировать и всесторонне организовать движение колонн.
Особая работа тыловикам: туда, куда надо, подвезти массу боеприпасов. Да не просто подвезти, а подвезти с пониманием дела: сюда – снаряды для 122-мм гаубиц, сюда – для противотанковых пушек, сюда и сюда – винтовочные патроны, а туда – снаряды для 37-мм зенитных орудий.
Надо развернуть госпитальную базу. Надо организовать водоснабжение. Надо в заранее подготовленных местах сосредоточить запасы горюче-смазочных материалов. Не забыть пункты сбора и ремонта поврежденных машин. Надо обеспечить войска картами. И еще надо сделать уйму важных дел, каждое из которых при недостаточном к себе внимании может привести к провалу всего грандиозного замысла.
А у нашего великого стратега все наоборот.
Войска были подняты по тревоге ранним утром 22 июня. У них при себе только то, что успели с собой захватить. У одних нет оружия, у других – боеприпасов, третьи оказались без ремонтных частей, практически все – без саперов. Все саперные части были до германского вторжения переброшены на самые западные границы, где в первые дни погибли или были захвачены.
Практически все корпуса и дивизии оказались без зенитной артиллерии. Полки и дивизии перемешались. Командиры остались без солдат, солдаты – без командиров. Штабы потеряли управление. Связи нет. Весь день войска била вражеская артиллерия и авиация. Их давили танками и расстреливали с дальних и ближних дистанций.
Дайте же им хотя бы ночь себя в порядок привести. Дайте солдатам умыться. Накормите их! Дайте им воды. Позвольте им поспать хотя бы по 30 минут. Дайте танкистам время дозаправить танки, пополнить боекомплект, проверить технику.
Но нет! В ночь на 23 июня Директива № 3 бросила в наступление миллионные массы войск. Всем вперед! Не евши и не спавши! Раненых бросить на дорогах и лесных опушках! Маршировать всю ночь! С рассветом – в бой! Не зная, где противник. Не имея карт районов предстоящих сражений. Не разведав маршрутов и районов ввода в сражения. Не подготовив ни связи, ни взаимодействия. Не имея никаких планов. Не имея с собой никаких запасов – ни снарядов, ни патронов, ни горюче-смазочных материалов. Без воздушной разведки и без прикрытия с воздуха.
Если нет средств тяги для артиллерии, ставь ее в оборону.
Если нет автотранспорта для перевозки пехоты и всего необходимого для ведения боев, ставь пехоту в оборону, да поближе к артиллерии и к тем местам, где сосредоточены стратегические запасы.
Но ничего этого не было сделано.
К утру 23 июня колонны пехоты, измученные и смертельно уставшие после бесконечных маршей, далеко отстали от танков. Люди не спали по 24 часа и более. И ничего не ели. Артиллерия или отстала от танков или вообще осталась на своих местах. Танковые колонны, без пехоты, без артиллерии, без прикрытия авиацией бесконечными вереницами рвались к границам, а их безнаказанно бомбили и расстреливали с воздуха.
На рубежах вступления в бой советские танковые дивизии оказались без топлива и встали. Тысячи танков, которые страна, недоедая, строила годами, были брошены в считанные дни. Десятки тысяч подготовленных танкистов оказались в плену; после них в танковых войсках воевали люди почти без подготовки.
Пехоту без танков и артиллерии (и без боеприпасов) так же безнаказанно расстреливала германская авиация. Артиллерия без прикрытия пехоты и танков вообще беззащитна.
И вот теперь какие-то мерзавцы объясняют, что разгром случился из-за того, что командующий Западным фронтом генерал армии Павлов якобы перед Гитлером выслуживался, Железным крестом грудь норовил украсить.
23 июня Красная Армия получила повторный дробящий удар по тому же, уже проломленному черепу – и пошло, и поехало. Кадровая Красная Армия погибла и была взята в плен, а необученные резервисты, собранные в наспех сформированные дивизии, смогли в итоге захватить всего лишь Китай и половину Европы. Понятно, силища у необученных резервистов была такая, что неподготовленные люди дошли до Берлина и Кёнигсберга, до Вены и Порт-Артура.
Но было потеряно время. Резервисты дошли бы и до Парижа, но там уже высадились американцы. И у них была атомная бомба.
Потому товарищу Сталину и пришлось отменить «освобождение» Европы.
//-- 5 --//
В 2001 году «Красная звезда» назвала причины, которые повлекли за собой разгром сверхмощного советского Западного фронта.
В их числе:
…отсутствие у фронта резервов и оборонительного рубежа по реке Щара и снятие с него войск в ночь с первого на второй день войны, вследствие чего противник беспрепятственно заняв его, создал условия для окружения войск 3-й и 10-й армий, запоздалое занятие рубежей УРов вдоль старой госграницы войсками 13-й армии (Красная звезда. 24 июля 2001 г.).
Иными словами, 22 июня надо было отдать приказ войскам встать в оборону позади рек, а войскам 13-й армии, которая находилась во втором эшелоне Западного фронта, немедленно занимать брошенные укрепленные районы вдоль старой государственной границы.
Вместо этого войска получили приказ: без подготовки – вперед! Ура! Даешь Сувалки!
И здесь же «Красная звезда» определила виновника. Она приводит мнение генерал-полковника В. И. Кузнецова, который в 1941 году был генерал-лейтенантом, командующим 3-й армией Западного фронта:
Кузнецов сообщил, что посчитал неверным указания Кулика об организации 24 июня контрудара частями армии в общем направлении на Гродно-Сувалки с целью обеспечения с севера ударной группы фронта в составе 10-й армии и мехкорпуса Хацкелевича. Дело в том, что корпус имел тогда горючего всего на полторы заправки, авиация фронта была разгромлена, фланги фронта открыты (там же).
Итак, «Красная звезда» во всем винит Маршала Советского Союза Г. И. Кулика: это якобы он отдавал приказы на проведение самоубийственного наступления. Но этот номер у товарищей из «Красной звезды» не пройдет: Маршал Советского Союза Кулик Григорий Иванович дурацкую Директиву № 3 не подписывал.
Под этой преступной директивой, сгубившей Красную Армию и весь Советский Союз, стоят три подписи. В том числе – подпись Жукова.
//-- 6 --//
Интересно, как сам Жуков оценивает сей документ и кого винит.
Следует указать еще на одну ошибку, допущенную Главным Командованием и Генштабом, о которой я уже частично говорил. Речь идет о контрнаступлении согласно Директиве № 3 от 22.6.41 года. Ставя задачу на контрнаступление, Ставка Главного Командования не знала реальной обстановки, сложившейся к исходу 22 июня. Не знало обстановки и командование фронтов. В своем решении Главное командование исходило не из анализа реальной обстановки и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 264).
Меня снова и снова поражает неповторимая отрешенность Жукова: это все они, Ставка Главного Командования и Генштаб, допустили непростительные ошибки. А сам гениальный начальник Генерального штаба, который директиву подписал, тут совершенно ни при чем. И Жуков тут же выговаривает Ставке Главного Командования и Генеральному штабу: нельзя так, дорогие товарищи! Нельзя! В ответственные моменты вооруженной борьбы надо действовать иначе!
Между тем, незачем винить Ставку Главного Командования за директивы, отданные 22 июня, ибо означенная Ставка была создана только 23 июня, о чем нам сам Жуков и сообщил.
Главным же автором Директивы № 3 Жуков выставляет Сталина: Сталин якобы, не спрашивая советов у великого полководца, все сам решил и повелел поставить подпись Жукова. Хотя сам Жуков рассказывает, что 22 июня видел Сталина растерянным и подавленным. Но растерянный и подавленный человек, который не знает, что делать, не может быть настойчивым.
Но главное даже не в этом. Жуков рассказывает нам о каком-то контрнаступлении, хотя в Директиве № 3 нет такого термина. Ни о каком контрнаступлении тогда речь не шла; даже официальная «История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945» вынуждена признать, что войска бросили не в контрнаступление, а в наступление, которое потом вылилось в неудачные контрудары.
Другими словами: замысел был один, а результат – другой. Но Жуков говорит о том, что изначально замышлялось контрнаступление. Велика ли разница? Велика.
Контрнаступление – переход от обороны в решительное наступление с целью окончательного разгрома наступающего противника, ослабленного в предыдущих боях и лишившегося способности к развитию успешного наступления. Контрнаступление в отличие от обычного наступления подготавливается в ходе оборонительных боев и сражений, когда обороняющийся в максимальной степени истощил и обескровил наступающего врага (Краткий словарь оперативно-тактических и общевоенных слов (терминов). М.: Воениздат, 1958. С. 142).
Официальный вариант истории, как мы видели выше, говорит не о контрнаступлении, а о наступлении, и только из книги Жукова можно узнать, что войскам была поставлена задача именно на контрнаступление.
Смысл вранья Жукова сводится вот к чему. Термин «контрнаступление» подразумевает ответные действия. Но их не было. Командование Красной Армии бросило Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты в наступление на территорию противника, пытаясь действовать по своим предвоенным наступательным планам, ибо других планов не было.
Оба социалистических агрессора – и красный восточный, и красный западный – наступали одновременно, но у Гитлера было преимущество: он рубанул первым. И еще: советское наступление готовилось на 6 июля 1941 года, а его приказали начать 23 июня. Но в самый последний момент перед любым грандиозным действием существует момент полной неготовности.
За час до финального матча все хоккеисты – в раздевалке без штанов.
За день до свадьбы – суета, суматоха, столы не накрыты, а пироги еще печь не начинали.
За две недели до внезапного удара по противнику миллионные массы войск – в вагонах, на дорогах или в приграничных лесах, миллионы тонн боеприпасов, топлива, запасных частей – в пути, системы связи мирного времени уже не действуют, а системы связи военного времени еще не действуют, штабы уже тайно снялись с мест постоянной дислокации, но еще не развернулись полностью на командных пунктах военного времени, машины – в последнем ремонте, танковые двигатели разобраны, идет отладка, подгонка, доводка.
Гитлер застал Красную Армию точно так, как грабителя застают в последний момент перед преступлением. Когда глушитель, затвор, магазин, патроны разложены на столе. Когда в стволе – шомпол с тугой тряпкой.
//-- 7 --//
Используя лживый и неуместный в данном случае термин «контрнаступление», Жуков пытается создать иллюзию того, что действия Красной Армии были ответом на нападение. Но ответом на вторжение Гитлера в той ситуации могли быть только оборонительные действия большей части советских войск на главных направлениях в сочетании с контрударами меньшей части войск. И только измотав и обескровив противника, главным силам можно было идти вперед на Варшаву, Берлин, Вену, Бухарест и Париж. Вот это и было бы настоящим контрнаступлением.
Но противник не был истощен и обескровлен в предыдущих боях, не был лишен возможности наступать. Красную Армию бросили не в контрнаступление, предварительно измотав противника обороной, а в обыкновенное наступление, которое вылилось в неорганизованные встречные сражения.
Но снова у Жукова толпа защитников. Придумали они вот какой финт: не готовили мы удар по Германии; по замыслу Жукова, противника следовало быстренько остановить, выбросить с нашей территории и тут же перейти в решительное наступление на вражьей земле! Вот сольное выступление на эту тему маршала бронетанковых войск О. Лосика:
Да, в то время действительно господствовали неправильные представления о характере оборонительных операций в начальном периоде войны. Эти операции виделись кратковременными, всего лишь предшествующими решительному наступлению. Но только человек, способный на грубые передержки, домыслы и фальсификации, может выдавать такого рода стратегические заблуждения за подготовку упреждающих превентивных ударов (Красная звезда. 21 ноября 2000 г.).
Товарищ маршал бронетанковых войск, где же они – кратковременные оборонительные операции? Если Жуков их замышлял, отчего же не отдал приказ на их проведение? Отчего же – с места в галоп? Отчего войскам с самого начала он отдавал приказы на наступление, на захват городов на чужой территории?
О захвате Сувалок и Люблина стратег распорядился, и про варшавское и краковское направления вспомнил, но про оборону Бреста, Гродно, Минска, Кобрина, Слонима, Львова, Вильнюса, Лиепаи – ни слова, ни намека.
И мне говорят, что полномочий ему не хватило. Выходит, на захват чужих городов полномочия были, а на защиту родной земли – не было.
Кстати, поговорим о полномочиях.
Глава 17
«Кто захочет класть свою голову?»
Здесь находится мемориальный комплекс «Родина маршала Жукова», создатели которого… выдвинуты на соискание Государственной премии Российской Федерации имени Г. К. Жукова… И вот мы в музее Жукова города Жукова.
Красная звезда. 19 февраля 1999 г.
//-- 1 --//
В 1943 году на Курской дуге германские войска имели тяжелые танки. Задача германских войск – проломить оборону Красной Армии.
Красной Армии предстояло германскую армию остановить, при этом советские войска строили оборону на основе полевых укреплений (то есть обыкновенных окопов и траншей), а армия была укомплектована необученными резервистами.
Возразят: но у бойцов Красной Армии уже был боевой опыт двух лет войны.
Возражение отметем: солдаты, сержанты и младшие офицеры Красной Армии, которые воевали осенью 1941 года, в своем большинстве до 1942 года не дожили. А те, кто воевал в 1942 году, не дожили до 1943 года. Выжили только те, кто был в тылу и на пассивных участках фронта. Их боевой опыт был небогатым; так было и в следующие годы войны: и в 1944-м, и в 1945-м воевали в основном необученные резервисты.
В боевых подразделениях солдаты, сержанты и офицеры долго не жили, потому не было у них возможности накопить опыт. Интересно обратить внимание на характерную и, на первый взгляд, странную запись в дневнике генерала армии А. И. Еременко в марте 1945 года: предстоят решающие бои, а войска очень слабо подготовлены.
Но вот в июне 1941 года Красная Армия была кадровой. Укомплектована она была обученным личным составом, призывавшимся на протяжении двух предыдущих лет. И если даже необученные резервисты на Курской дуге остановили тяжелые германские танки, то кадровая армия в 1941 году с этим вполне могла справиться, тем более что тогда никаких тяжелых танков ни у кого в мире, кроме Красной Армии, не было. И могла опереться Красная Армия в 1941 году не на обычные траншеи, а на сверхмощные укрепленные районы.
Что же случилось? Почему в 1943 году резервисты в обыкновенных окопах и траншеях смогли остановить тяжелые танки, а в 1941 году обученная кадровая армия в сверхмощных долговременных оборонительных сооружениях не смогла удержать легкие танки? В чем дело? Вот в чем:
Донесите для доклада наркому, на каком основании части укрепленных районов КОВО получили приказ занять предполье. Такое действие может немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение и чревато всякими последствиями. Такое распоряжение немедленно отмените и доложите, кто конкретно дал такое самочинное распоряжение. Жуков. 10.06.41 г.
По приказу Жукова еще в начале мая 1941 года войска были выведены из укрепленных районов. Жуков внимательно следил за тем, чтобы ни в УРах, ни рядом с ними не было советских войск. 11 июня он отправил всем командующим западными военными округами указание:
Полосу предполья без особого на то указания полевыми и УРовскими частями не занимать.
И 22 июня 1941 года получилось так, что вдоль всей западной границы укрепленные районы остались без войск, а войска – без укрепленных районов, без траншей и окопов.
Жуков не просто отдавал преступные приказы, выполнение которых обернулось гибелью кадровой армии, но он еще и душил любую инициативу нижестоящих: «доложите, кто конкретно дал такое распоряжение…» Под градом зверских приказов Жукова нижестоящие командиры теряли всякое желание действовать самостоятельно и адекватно сложившейся ситуации. У Жукова выживал тот, кто ничего не делал, а тот, кто делал хоть что-нибудь, попадал в разряд преступников.
Потом, после войны, Жуков объявил: укрепленные районы находились слишком близко от границы, войска были неустойчивыми, впадали в панику. Но если бы не приказы Жукова – а они сыпались на головы подчиненных один за другим, – войска находились бы в железобетонных фортификационных сооружениях. И были бы они устойчивыми, и не было бы у них причин впадать в панику.
//-- 2 --//
Я ни в коей мере не перегибаю палку, называя действия Жукова преступными. Статья 58–1 действовавшего в то время УК РСФСР четко определяла признаки, по которым то или иное лицо могло быть осуждено по данной статье. Среди этих признаков – «Подрыв или ослабление внешней безопасности СССР». Как иначе квалифицировать приказы Жукова? Именно так: и подрыв, и ослабление внешней безопасности.
Пункт 4 той же статьи предусматривал «высшую меру социальной защиты – расстрел» за «оказание каким бы то ни было способом помощи той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия коммунистической системы, приходящей на смену капиталистической системе, стремится к ее свержению». Председатель любого трибунала без всяких натяжек мог бы выписать гражданину Жукову вышак без обжалования: Гитлер стремился к свержению коммунистической системы, а Жуков своими приказами ему совершенно сознательно помогал.
Интересно, как «Красная звезда» (19 июня 2001 г.) оправдывает действия великого стратега:
10 июня 1941 года Генштаб был вынужден направить военному совету КОВО следующую телеграмму…
Вот так все просто: Генштаб был вынужден… Да почему же он вынужден отдавать идиотские приказы? Кто его вынуждал на вредительские подрывные действия против собственной армии, народа и страны? Получается у товарищей из «Красной звезды», что гениальный начальник Генштаба тут ни при чем. Весь Генштаб виноват. Но в Генштабе тысячи людей. Кто же именно злодей и вредитель? А никто.
Шифровка подписана одним именем: Жуков, но стараниями «Красной звезды» он отодвинут в тень, а весь Генштаб в дураках.
Но допустим, что Жукова кто-то вынудил, и слабовольный полководец-слизняк подчинился. На это предположение тоже есть возражения.
В 1957 году советские вожди, словно бойцовые псы, сцепились в драке за власть. Изгоняемые с вершин власти объясняли, что при Сталине им приходилось подписывать преступные приказы помимо своего желания: время такое было. На это гордый Жуков заявил, что он – не такой, что он – исключение. Сам он якобы против своей воли преступных приказов не подписывал.
И вот выясняется: подписывал.
Одна только вредительская шифровка Жукова от 10 июня 1941 г. по своим последствиям была более губительной, чем сотни приказов Хрущёва, Молотова, Маленкова и Кагановича о массовых расстрелах.
//-- 3 --//
Нужно обратить внимание на дикую глупость мотивировки в приказе Жукова: «Такое действие может немедленно спровоцировать немцев на вооруженное столкновение».
Идиотское оправдание. Прежде всего, ни одна армия (тем более такая дисциплинированная армия, как немецкая) не будет ввязываться в войну, не имея на то соответствующего распоряжения верховного главнокомандования, а если такой приказ у армии есть, она начнет военные действия независимо от характера действий противника.
Логика Жукова такова: если мы свои собственные укрепленные районы будем держать пустыми, если в них не будет войск, то Гитлер не нападет.
Спросим: ну и как? Сбылось пророчество стратега?
Представим, что Гитлеру донесли: советские укрепленные районы не заняты войсками. И что, он тут же отменил решение о проведении операции «Барбаросса»?
Здравый смысл не на стороне Жукова. Все обстояло как раз наоборот. Представим себе другую картину: в каждом укрепленном районе вдоль всей границы расположились постоянные гарнизоны. В каждом доте – по пять, десять, пятнадцать бойцов со средствами связи, с оптикой, с запасом боеприпасов, продовольствия, воды, медикаментов и прочего. Впереди и на флангах каждого УРа – противотанковые рвы, надолбы, непролазные сплетения колючей проволоки и непроходимые минные поля.
Кроме того, в дополнение к постоянным гарнизонам в каждом укрепленном районе зарылась в землю стрелковая дивизия, а то и корпус или даже целая армия, которые за три-четыре предшествующих войне месяца отрыли сотни километров перекрытых траншей, построили и замаскировали сотни блиндажей, тысячи окопов и укрытий.
А на участках между укрепленными районами – полевая оборона войск: десять-пятнадцать линий траншей и отсечных позиций, противотанковые и противопехотные заграждения, пушки в укрытиях и вкопанные в землю танки.
А в глубине советской территории вдоль старой государственной границы – еще одна линия укрепленных районов, занятых как постоянными гарнизонами, так и полевыми войсками.
А на Днепре – речная флотилия.
А по восточному берегу Днепра – третья линия стратегической обороны.
В этом случае Гитлер и его генералы подумали бы, нападать им или воздержаться. Полное же отсутствие обороны, в соответствии с гениальными решениями великого полководца, – это как раз и есть провокация. Это приглашение агрессору: нападай, войск в наших укрепленных районах нет, минных полей мы не ставили, а колючую проволоку сами порезали – захватывай наши укрепрайоны голыми руками.
Приказы Жукова не дать повода для нападения и не поддаваться на провокации – шизофрения в чистом виде. Если германские войска не имеют приказа начать войну, то вы можете их как угодно провоцировать – хоть голую задницу через границу показывать – они войну не начнут. Но если у них есть приказ войну начать, то вы можете сколь угодно демонстрировать свое миролюбие – это не поможет.
//-- 4 --//
Тем временем командующие приграничными округами и армиями не переставая требовали разрешения занять оборону. Об этом же просит и командующий Западным особым военным округом генерал армии Д. Г. Павлов. И что же?
20 июня 1941 года шифрограммой за подписью зам. начальника Оперативного управления Генштаба Василевского Павлову было сообщено, что просьба его доложена наркому [Маршалу Советского Союза Тимошенко – Прим. автора], и последний не разрешил занимать полевых укреплений, так как это может вызвать провокацию со стороны немцев (Красная звезда. 24 июля 2001 г.).
Вертикаль власти строилась так:
1. Первым (после Сталина) идет нарком обороны Маршал Советского Союза Тимошенко.
2. Ему подчинен начальник Генерального штаба генерал армии Жуков.
3. Заместитель начальника Оперативного управления Генерального штаба генерал-майор Василевский под личным контролем и руководством Жукова разрабатывает планы войны.
«Красная звезда» называет виновников:
• Василевский виноват в том, что направлял такие шифровки в войска.
• Маршал Советского Союза Тимошенко (нарком обороны) виноват в том, что приказывал такие шифровки направлять.
А Жуков не упомянут. Жуков из вертикали выпал, словно его там и не было. Жуков в этой вертикали – точнее, на самой ее вершине – появляется только тогда, когда речь заходит о победах. Вот образец нашего отношения к истории.
В данном случае еще и командующий Западным особым военным округом генерал армии Павлов виноват. Он требовал занять оборону. Он даже просил! Так и написано: просил! А ему запрещали, а ему грозили – и даже трибуналом.
Не прошло и 48 часов, и немцы ударили.
И снова у Жукова Павлов виноват: почему войска оборону не заняли? И Павлова – в трибунал. И Павлова – в расстрельный подвал. А через полвека – еще и мерзкие сплетни: Павлов перед Гитлером хотел выслужиться! Его войска в обороне не стояли! Железный крест мечтал заработать! Да и что он вообще был за начальник? Жуков эти сплетни дополнил: по его словам, Павлов был недостаточно подготовлен.
Вот как! Павлов, требовавший занять оборону и дать отпор врагу, был недостаточно подготовлен. А Жуков, требовавший оборону не занимать, самолеты не сбивать, огня не открывать, на провокации не поддаваться, был подготовлен достаточно.
//-- 5 --//
О чем же думал «мозг армии» и его гениальный, почти святой начальник? Жуков думал о том, как бы отобрать у войск боеприпасы. И отдавал соответствующие приказы: в полках и дивизиях первого эшелона изъять патроны и снаряды. Чтобы не поддаваться.
Вот неугомонный Жуков строчит донос на руководство Наркомата Военно-Морского Флота: ишь, додумались, по самолетам-нарушителям огонь открывать! Требую, настаиваю – всех под трибунал! Жукова урезонивал Сталин: обойдемся в данном случае предупреждением.
18 июня командующий Прибалтийским особым военным округом отдал приказ о повышении готовности войск ПВО. Реакция Жукова:
Вами без санкции наркома дано приказание по ПВО о введении положения № 2… ваше распоряжение вызывает различные толки и нервирует общественность. Требую немедленно отменить отданное распоряжение, дать объяснение для доклада наркому. Жуков.
Герой Советского Союза писатель Карпов так объясняет действия Жукова:
Начальник Генерального штаба Жуков, вопреки своему желанию и убеждению в необходимости привести армию в полную боевую готовность, был вынужден отдавать вот такие указания… (Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. Литературная мозаика. М.: Воениздат, 1992. С. 219).
И опять оправдание найдено: Жуков все понимал, но был вынужден.
А ведь можно было бы выразить эту мысль совсем просто: слюнтяй!
Все, кто встречал Жукова, единогласно утверждают: это был совершенно безвольный тип, слизняк, своего мнения не имевший. Об этом Карпову следовало прямо сказать.
Подписей Сталина под этими приказами нет. И нет никаких указаний на то, что Сталин требовал от Жукова такие приказы слать в войска. Но Сталин виноват. Подписей наркома обороны Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко под этими вредительскими шифровками тоже нет, как нет указаний, что он требовал от Жукова вопреки его совести и пониманию обстановки эту гадость писать. Но и Тимошенко виноват. Под этими документами нет подписей наркома внутренних дел Берии и наркома государственной безопасности Меркулова. Но и они виноваты.
Все, кто выполнял приказы Жукова, – тоже виноваты. А ведь они всего лишь хранили верность военной присяге, ибо 23 февраля 1939 года дали клятву «беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников».
В июле 1941 года именно за выполнение приказов Жукова их беспощадно расстреливали, а сейчас столь же беспощадно высмеивают: глупенькие, до чего додумались, верность присяге хранили, ну разве не дуралеи!
И только один Жуков, подпись которого стоит под преступными приказами, ни в чем не виноват.
//-- 6 --//
Итак, Жуков понимал, что сейчас грянет война, но своими вредительскими распоряжениями запрещал армии готовиться к отпору врагу. Жуков до самого последнего момента под угрозой смерти запрещал командующим приграничными округами и армиями делать хоть что-нибудь для подготовки к отражению гитлеровского нашествия.
Но что Жуков мог сделать? В том-то и дело, что ничего делать не надо было. Не было бы приказов Жукова, мудрые командующие войсками западных военных округов Павлов, Кирпонос и другие сами бы справились, сами отразили бы вторжение. Если бы только их цепями запретов Жуков не вязал.
Возражают: но ведь от Жукова требовали сверху! Вот тут я вынужден не согласиться. Кто требовал? Сталин требовал? Тимошенко? Или Берия? Никаких следов сталинских требований защитникам Жукова пока найти не удалось. А преступные приказы Жукова – вот они, стопочками.
Но даже если Сталин и требовал, то и в этом случае ни один трибунал такое оправдание не смог бы считать убедительным. Если командир взвода поставил подпись под преступным приказом, то он и несет ответственность, и никого не интересует, приказывал ему ротный устно или не приказывал. Подпись твоя – отвечай. Даже если бы и командир батальона устно приказал, передавай его приказ так же устно, а подписывать зачем?
У Жукова было множество способов не делать того, что он считал вредным и пагубным.
Во-первых, надо было требовать от наркома обороны маршала Тимошенко утверждающей подписи: мол, я, Жуков, с такими решениями категорически не согласен, но в силу своего безволия вынужден их подписывать; хорошо, подпишу, но только после тебя, Семён Константинович.
Во-вторых, требовать утверждающей подписи Сталина: такие решения ведут страну, народ и армию к гибели; я, безвольный Жуков, подписываю, но только после вас, товарищ Сталин, и после наркома Тимошенко.
В-третьих, можно было бы и волю проявить: вы настаиваете – вы и подписывайте, а меня увольте.
Чем рисковал Жуков? Карьерой? Жизнью? Сталин был не так глуп, чтобы убивать на месте всех тех, кто не согласен с его мнением. Да, Сталин истреблял неугодных – но только тех, кто покушался на его власть. Но у Сталина хватало ума, чтобы ценить людей, у которых было собственное мнение по деловым вопросам и достаточно мужества, чтобы свое мнение отстаивать. Так что за свою жизнь Жуков мог не беспокоиться.
Но допустим, что Сталин за непокорность отстранил Жукова от должности начальника Генерального штаба. Что же в этом плохого? Сам Жуков пишет, что эта должность не для него. Сам пишет, что не создан для штабной работы, что протестовал и отбивался, когда его на эту должность назначали. Коль так, вот тебе и повод уйти: освободите, товарищ Сталин, не способен я с таким мудреным делом справиться! Да и для Генерального штаба было бы облегчение.
Нет ничего страшнее, чем командир, который ненавидит свою работу и ясно понимает, что для нее не создан.
//-- 7 --//
Выступая в редакции «Военно-исторического журнала» 13 августа 1966 года, Жуков дал оправдание своему поведению:
Кто захочет класть свою голову? Вот, допустим, я, Жуков, чувствуя нависшую над страной опасность, отдаю приказание: «Развернуть». Сталину докладывают. На каком основании? На основании опасности. Ну-ка, Берия, возьми его к себе в подвал (Огонёк. 1989. № 25. С. 7).
Никто Жукову Берией и лубянским подвалом не угрожал, но осторожный стратег предвидел, что дело может принять и такой оборот, потому благоразумно молчал и покорно подписывал все, что от него требовали. Он вновь и вновь усердно «подмахивал».
А ведь если он действительно предвидел, что вот сейчас нападут, то можно было бы и рискнуть, со Сталиным публично не согласиться, и пусть заберут к Берии в подвал. Нападет Гитлер – вот тогда благодарный народ и вспомнит: да, был Георгий Константинович смелым человеком.
Жаль, не проявил стратег высокого героизма, потому защитникам Жукова приходится теперь доблестные подвиги стратега списывать из его мемуаров или сочинять самим. А я тем временем вынужден обратиться к документу, под которым в Советском Союзе подписывался практически каждый гражданин мужского пола. Этот документ – Военная присяга.
В 1991 году присяге изменили все граждане Советского Союза. Предателями стали все без единого исключения, начиная с генерального секретаря ЦК КПСС, председателя КГБ и министра обороны вплоть до рядовых запаса, включая и тех, кто давно снят с учета, ибо клялись все в верности не до выхода на пенсию, а «до последнего дыхания».
За 50 лет до этого, в июне 1941 года, присяге изменил начальник Генерального штаба РККА генерал армии Г. К. Жуков. Он ведь тоже подписал текст присяги. Он тоже поклялся защищать свою Родину «мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни».
Долг солдата – идти вперед под картечь да на вражьи штыки. Долг начальника Генерального штаба – иметь свое мнение и отстаивать его, чего бы это ни стоило. В первой половине 1941 года жизни десятков миллионов людей зависели от честности и принципиальности начальника Генерального штаба. И от его личной храбрости.
Он мог спасти многих, если не всех. Он понимал, что сейчас нападут, но ничего не делал для защиты своей Родины. Наоборот, он злонамеренно вредил. В его положении действия по защите Родины заключались в том, чтобы против преступных приказов выступить с достоинством и честью, как этого требовала присяга. По крайней мере, не подписывать вредительские директивы.
Перед Жуковым стоял выбор: выступить на защиту своей Родины, не щадя крови и самой жизни, или спасать свою шкуру. И Жуков от защиты Родины уклонился. Изменив присяге, Жуков укрылся в спасительном угодничестве: подпишу, что прикажете, подмахну, что повелите, только бы уцелеть, только бы не высказать мнения, с которым мог бы не согласиться Сталин.
Если бы Жуков не струсил, если бы не изменил присяге, то выход у него был достойный и честный: эту гадость не подпишу! И не вздумайте меня пугать Берией и подвалом, я сам застрелюсь, но под вредительскими приказами, которые ведут мой народ, мою страну и армию к гибели, вы моей подписи не добьетесь даже пытками. Своему народу не изменю!
Но Жуков изменил.
//-- * * * --//
Жуков осудил генерал-лейтенанта Власова за то, что тот попал в плен. Мы до этого момента дойдем чуть позже. Подчеркну: не за все дальнейшие действия осудил, а именно за то, что в плен попал. Жуков считал Власова трусом и настаивал на том, что ему надо было застрелиться до того, как тот попал в безвыходное положение.
Но сравним действия Власова и Жукова. Власов был захвачен в плен, но этим он никому вреда не нанес. А Жуков, рассылая в войска преступные приказы, сгубил кадровую Красную Армию, отдал противнику неисчислимые военные запасы и 85 процентов военной промышленности страны, за этим последовали новые многомиллионные жертвы и разрушение многого из того, что страна создавала веками.
И если уж кто-то толкал Жукова на подписание этих безумных приказов, то надо было просто потребовать отставки, в крайнем случае – застрелиться. Но тут сработала другая философия: «Кто захочет класть свою голову…»
По Жукову, в безвыходном положении Власову следовало застрелиться. А самому Жукову, когда не было никакого безвыходного положения, по его же словам следовало любой ценой спасать свою шкуру. Даже ценой гибели всей армии, народа и страны.
Глава 18
У него не было полномочий!
На вопрос о роли Хрущёва ответил: «Он занимал такое положение, что не мог не принимать решений о репрессиях». «А ты имел к ним какое-нибудь отношение? – спросила я. «Нет. Никогда», – твердо, глядя мне в глаза, ответил отец.
Элла Жукова (Эра и Элла Жуковы. Маршал Победы. Воспоминания и размышления. М.: Воениздат. 1996. С. 149)
//-- 1 --//
Итак, вечером 21 июня 1941 года великий стратег понял: сейчас нападут! На это в книге «Тень Победы» я смиренно заметил: если так, то надо было действовать. Надо было поднимать армию по тревоге. Если иллюзии рассеялись, почему ничего не делал?
Коммунистические идеологи и тут нашли объяснение: так у него же не было полномочий!
Товарищи дорогие, если мы знаем, что дом заминирован и в любое время взорвется, если мы знаем, что в доме люди, то какие нам нужны полномочия, чтобы поднять тревогу? Если нам приказано точно держать курс, но мы видим, что наш корабль сейчас врежется в айсберг, неужели не рванем руль, пытаясь свернуть в сторону? Неужели сначала побежим полномочия просить, а уж потом будем курс менять?
21 июня 1941 года речь шла не о взрыве дома, не о корабле, пусть и громадном, не о небоскребе и даже не о чернобыльском реакторе. На кону стояли жизни десятков миллионов людей, речь шла о возможных колоссальных потерях и разрушениях. Скажу больше: стоял вопрос о самом существовании огромной страны и народов, которые ее населяют. Великий полководец, как он заявляет, ясно понимал, что катастрофа неумолимо и стремительно надвигалась, но ничего не сделал для ее предотвращения, ибо, оказывается, полномочий ему не хватило.
Отдавать преступные приказы войскам Жуков полномочия имел, но отменить собственные распоряжения у него полномочий не было.
//-- 2 --//
В ночь на 22 июня 1941 года Жуков, который якобы полностью понял, что нападение неизбежно, подписывает Директиву № 1:
«Не поддаваться ни на какие провокационные действия… все части привести в боевую готовность… никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
Эта директива прямо воспрещала вводить в действие план прикрытия государственной границы. И на такие действия Жуков полномочия имел, а вот отменить собственные приказы он никак не мог – полномочий не хватало.
Директивой № 1, этой хитрой грамотой, Жуков ловко отмазывал себя от ответственности:
• с одной стороны, директива требовала от войск быть в боевой готовности,
• с другой стороны – всем командирам запрет: никаких других мероприятий (кроме предписанных директивой) без особого распоряжения не проводить.
Что бы ни случилось – Жуков не виноват: он дал распоряжения и такие, и прямо противоположные. А командиры и командующие на местах в любом случае виноваты: поднял войска по тревоге – расстрел, не поднял – тоже расстрел.
Генерал-полковник И. В. Болдин в 1941 году был генерал-лейтенантом, заместителем командующего Западным фронтом. В своих мемуарах он поведал о разговорах с Москвой ранним утром 22 июня. Командующий фронтом генерал армии Д. Г. Павлов кричал в трубку: война! Дайте разрешение действовать! Дайте разрешение открыть огонь артиллерии! Дайте разрешение сбивать немецкие самолеты! А в ответ: не поддавайся на провокации! Через некоторое время следует второй разговор с Москвой, но ответ тот же: не поддаваться!
Начальник разведки Западного фронта полковник Блохин докладывает: против Западного фронта одновременно действуют в данный момент более тридцати пехотных, пять танковых, две моторизованные и одна десантная дивизии, сорок артиллерийских и пять авиационных полков противника. Это не провокация! Но Москва твердо стоит на своем.
Через некоторое время – третий разговор с Москвой. Затем – четвертый. Вместо командующего фронтом генерала армии Павлова с Москвой говорит генерал-лейтенант Болдин. Но ответы все те же: артиллерийский огонь открывать запрещено, никаких действий не предпринимать! На провокации не поддаваться! (Болдин И. В. Страницы жизни. М.: Воениздат, 1963. С. 84–85; ВИЖ. 1961. № 4. С. 65)
И тогда командующий Западным фронтом генерал армии Павлов совершает подвиг. Он больше не испрашивает разрешения. Он просто отказывается подчиняться запретам Генерального штаба и его мудрейшего начальника. Взяв на себя всю ответственность, командующий Западным фронтом генерал армии Павлов Дмитрий Григорьевич своим приказом разрешает войскам отвечать огнем на огонь противника.
Тем самым Павлов самостоятельно, без разрешения Генерального штаба, наркома обороны и правительства СССР фактически объявил Германии ответную войну.
Без этого героического поступка разгром советских войск в июне 1941 года был бы гораздо более грандиозным. За этот подвиг Павлова следовало наградить второй Золотой Звездой.
Но Золотые Звезды достались Жукову. Великий стратег якобы еще вечером 21 июня сообразил, что нападение неизбежно, но продолжал упорно требовать от войск на провокации не поддаваться даже после того, как из всех штабов посыпались доклады о нападении.
Вечером 21 июня, выслушав сообщения мифических перебежчиков, Жуков якобы понял: сейчас нападут. Последние иллюзии рассеялись. А через несколько часов из Севастополя и Минска, из Риги и Каунаса, из Тернополя и Киева, из Бреста и Гродно обвалом посыпались сообщения: самолеты противника бомбят аэродромы, артиллерия ведет интенсивный и сосредоточенный огонь, мощные танковые группы пересекли границу. Звонят боевые товарищи Жукова, которых он знает, с которыми служил по два десятка лет, с которыми вместе воевал, с которыми водку пил, которыми он командовал и которые им когда-то командовали. И все – об одном, и все в один голос: это война!
Но Жуков им не верит. Гения стратегии не понять: еще вечером 21 июня все иллюзии Жукова рассеялись, а ранним утром 22 июня они никак с этими иллюзиями расстаться не может. Не веришь своим боевым товарищам, так верь же тем мифическим перебежчикам. Кстати, к утру уже и один реальный появился – Альфред Лисков. Верь ему! Снимай оковы с командиров, дай команду стрелять!
Но нет – гению надо сориентироваться. Только в 7 часов 15 минут 22 июня 1941 года Жуков сел писать Директиву № 2, которая разрешала ведение боевых действий – правда, с ограничениями: уничтожать врага приказывалось только в районах нарушения государственной границы, удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км, запрещалось делать налеты на территорию Финляндии и Румынии.
В 21 час 15 минут того же дня в войска была направлена Директива № 3 за подписями Тимошенко, Маленкова и Жукова, которая требовала от войск Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов немедленного перехода в решительное наступление. Войскам Северо-Западного и Западного фронтов ставилась задача «к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки». Юго-Западный фронт получил задачу «к исходу 24.6. овладеть районом Люблин». В этих директивах – ни слова о том, что противника надо сначала остановить.
Жуков объявил после войны: враг был сильнее! Жуков рассказывал, что якобы еще летом 1940 года он понимал, что враг силен, а мы воевать не готовы. Коли так – отдавай приказ на оборону! Если сил нет и на оборону – отдавай приказ на отступление: Россия велика, катиться можно аж до Москвы, понемногу изматывая врага.
Удивительно: после войны Жуков объявил, что у Красной Армии не было сил не то что на наступление, не говоря уже об обороне, – сил не было даже на прикрытие границы. Вот какая немощная армия Жукову досталась! Если сил так мало, какой же умник отдаст приказ на наступление, да к тому же и без всякой подготовки!
Но в самый первый день войны Жуков вместе с Маленковым и Тимошенко подписал самоубийственный приказ на захват польских городов Сувалки и Люблин, причем без всякой подготовки, причем – в фантастически короткие сроки. Приказ этот ничего кроме гибели и позора Красной Армии не принес и принести не мог. И подписывать такой преступный приказ у Жукова тоже полномочия были.
Можно и тут возразить: время было такое, приходилось подписывать преступные приказы против своей воли. Но сам Жуков это и опровергает: по его рассказам, Сталин 22 июня был якобы растерян, он ни на чем не настаивал, ибо не знал, что делать. Если так, то, не спрашивая полномочий, Жуков должен был брать бразды в свои руки и действовать – но Жуков этого не сделал.
На правильные и адекватные обстановке распоряжения у Жукова полномочий не было, а на глупые и преступные – сколько угодно.
//-- 3 --//
Прошло ровно три года, и 22 июня 1944 года товарищи Берия и Жуков подписали приказ № 0078/42 о геноциде населения Украины. Приказ хранится в Центральном государственном архиве Украины – ЦДАГОУ, фонд 1, опись 70, дело 997, лист 91. Документ многократно публиковался, поэтому я не привожу его полностью. Вводная часть говорит о том, что «полуфашистское украинское население» активно сопротивляется восстановлению колхозов в частности и советской власти в целом. На основании этого был отдан приказ:
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Выселить в отдаленные края Союза ССР всех украинцев, проживавших под властью немецких оккупантов.
2. Выселение проводить:
а) в первую очередь украинцев, которые работали и служили у немцев;
б) во вторую очередь выслать всех остальных украинцев, которые знакомы с жизнью во время немецкой оккупации;
в) выселение начать после того, как будет собран урожай и сдан государству для нужд Красной Армии;
г) выселение производить только ночью и внезапно, чтобы не дать скрыться одним и не дать знать членам его семьи, которые находятся в Красной Армии.
3. Над красноармейцами и командирами из оккупированных областей установить следующий контроль:
а) завести в особых отделах специальные дела на каждого;
б) все письма проверять не через цензуру, а через особый отдел;
в) прикрепить одного секретного сотрудника на 5 человек командиров и красноармейцев.
4. Для борьбы с антисоветскими бандами перебросить 12-ю и 25-ю карательные дивизии НКВД.
Приказ объявить до командира полка включительно.
Народный комиссар внутренних дел СССР Берия
Зам. народного комиссара обороны СССР Маршал Советского Союза Жуков.
С точки зрения Берии и Жукова опасность представляли все, кто видел германскую оккупацию собственными глазами. И Берия, и Жуков понимали: гитлеровская оккупация для подавляющего большинства населения – страшное бедствие, но все же это более мягкий вариант, чем оккупация ленинско-сталинского типа. Потому приказали выселить всех.
По существу это был смертный приговор Украине. «Отечество» определило судьбу Украины, превзойдя в своих звериных замыслах даже Гитлера; после Гражданской войны, культурной революции, голодоморов 1920-х и 1930-х годов, двух мировых войн и предстоящего выселения всего населения в Сибирь, Украина никогда уже не смогла бы восстановить свое население. При этом Жуков и Берия вовсе не собирались когда-нибудь возвращать высланных обратно: выселению подлежали все и навсегда. На такие действия Жуков разрешения не спрашивал и полномочий не требовал.
Приказ этот был не только преступным, но и глупым: украинцы, воевавшие на фронтах, такого не простили бы. Сталин это понял и остановил Жукова с Берией. Не оттого остановил, что был добрым, а оттого, что для него это могло иметь самые неприятные последствия.
И вот в новой демократической России ввели так называемый День согласия и примирения [26 - Указом Президента России «О Дне согласия и примирения» от 7 ноября 1996 г. «в целях смягчения противостояния и примирения различных слоев российского общества» прежнее название праздника, отмечавшегося в России 7 ноября – «Годовщина Великой Октябрьской социалистической революции», – было изменено на «День согласия и примирения». Начиная с 2005 года день 7 ноября перестал быть выходным днем; вместо него выходным днем стал День народного единства, который отмечают 4 ноября. – Прим. ред.]. Нас хотели примирить с убийцами, садистами и палачами: выходит, Россия должна примириться с Ежовым, Дзержинским, Шолоховым, Фриновским, Заковским, Жуковым, Троцким, Андроповым, Вышинским. Был в Советском Союзе такой убийца, Чикатило, и я спрашиваю: отчего бы нам тогда не примириться и с ним, устроив по этому случаю праздник всенародного примирения? Ведь он всего лишь мелкий пакостник по сравнению с подавляющим большинством руководителей Коммунистической партии и компетентных органов. Убил Чикатило лишь несколько десятков человек; отчего бы нам не примириться с ним и ему подобными, если уж мы миримся с теми, кто виновен в гибели миллионов людей?
На мой взгляд, примирение со злом грешно и аморально. Мириться со злом нельзя; преступления должны быть раскрыты, а преступники – наказаны. Давайте возьмем пример с мудрых евреев: они не хотят мириться со злом. Они хранят память о преступлениях, совершенных против их народа, и правильно делают: только так можно выжить. Только так можно не допустить повторения преступлений. Если народы бывшего Советского Союза примирятся с теми злодеяниями, которые были совершены против них, то до следующего века они не доживут.
//-- 4 --//
Приказ об уничтожении Украины, который был подписан Берией и Жуковым, никем никогда не оспаривался, не опровергался и сомнению не подвергался. Но если у кого-то сомнения возникнут, то есть доводы, чтобы эти сомнения рассеять.
Прежде всего, народ Украины помнит, как приказ Берии – Жукова начали исполнять товарищи с горячими сердцами и холодными головами, и память эта живет в народном сознании. Рекомендую поговорить, например, со стариками в городе Конотоп Сумской области, или хотя бы у нас в Черкассах.
Во-вторых, радикальное изменение социальной структуры Украины всегда стояло на повестке дня советских лидеров. С этой целью коммунистическая власть на земле Украины преднамеренно трижды устраивала голод: в 1921–1923, 1932–1933 и 1946–1947 годах. Каждый раз власть ставила перед собой задачу подчинить себе население даже ценой уничтожения миллионов людей, и своего добивалась. Кроме того, под корень была вырублена вся украинская интеллигенция. Но и этого было мало.
Аресты и депортации, предпринятые НКВД сразу же после вступления Красной Армии в Западную Украину, продолжались вплоть до вступления немецко-фашистских войск в эти районы. По некоторым данным, лишь в 1939–1940 годах без суда и следствия было выселено в восточные районы СССР 1 миллион 400 тысяч жителей Западной Украины и Западной Белоруссии (Родина. 1991. № 6–7).
Эти факты признает сама коммунистическая власть: цитата взята из статьи, опубликованной в журнале Верховного Совета РФ.
В-третьих, сатанинская власть выселила 14 других народов. Украинцы не попали в этот список только потому, что их было много: депортация населения Украины в 1944 году могла обернуться гражданской войной и торможением победного шествия Красной Армии на Запад.
На ХХ съезде КПСС, который коммунисты до сих пор считают выдающимся событием в своей истории, Никита Хрущёв, на тот момент главный коммунист планеты, говоря о насильственном выселении целых народов, заявил: «Украинцы избежали этой участи только потому, что их слишком много и некуда было их выслать. А то бы он [Сталин – Примеч. ред.] и их выслал». В этом месте стенограмма зафиксировала смех и оживление в зале.
Украинский народ в списке на эвакуацию должен был стать пятнадцатым, но Сталин отменил приказ Берии и Жукова. Юридических, моральных и иных тормозов у той власти не было; просто прикинул вождь: выселить все население Украины, да еще в тот момент – задача не по зубам.
В-четвертых, сами товарищи с горячими сердцами и чистыми руками тоже помнят приказ Берии – Жукова. И не скрывают своего личного вклада. И даже гордятся. Главным карателем был назначен нарком внутренних дел Украины Василий Степанович Рясной. О приказе Берии – Жукова отставной генерал-лейтенант сообщил следующее:
Он был выполнен частично, и я имел к этому самое прямое отношение… Да, выселить Украину – это не Чечню, и не крымских татар. Я наметил активнейших врагов русского народа и советской власти – матерых волков. Несколько эшелонов мои молодцы заполнили и отправили. Но потом этот приказ вдруг остановился… Говорят, украинские вожди бросились в ноги Сталину, умоляя его остановить выселение. И Сталин уступил. Вполне вероятно, что так оно и было, целовал же Камаль-паша сапоги Сталину, чтобы он не трогал Турцию! (Чуев Ф. Солдаты империи. М.: Ковчег, 1998. С. 178–179)
Может быть, так все и было, но не забудем, что под смертным приговором Украине подписи Сталина нет, а подпись Жукова – есть. Приказ не был выполнен, но не оттого, что Жуков был добрым. Он приговор подписал, но не он его отменил. А через много лет отставной стратег рассказывал доверчивым слушателям, что преступных приказов не подписывал и к репрессиям отношения не имел.
Комментарий генерал-лейтенанта НКВД Рясного проливает свет еще на одну сторону «Великой Отечественной» войны: мы якобы воевали за свою любимую Родину и за свободу соседних народов, но почему-то получилось так, что глава нейтрального государства был вынужден целовать сапоги главному освободителю, чтобы тот намеченное освобождение отменил. Но не потому Сталин Турцию не стал освобождать, что смиловался, а потому, что в 1941 году война пошла не по сталинским, а по гитлеровским сценариям. К 1945 году Советский Союз был обескровлен, жизненные силы народа были необратимо подорваны, и Сталину не хватало сил на удержание даже того, что удалось захватить.
И не пора ли положить конец мифам о том, что Красная Армия помимо завоевательных планов якобы имела еще и освободительную миссию? Не пора ли прекратить разговоры о том, что Красная Армия якобы принесла народам Европы свободу? Если советский народ сам сидел за колючей проволокой и вырваться из страны не мог, то кому и какую свободу он мог принести? Какую свободу мог принести соседним народам самый кровавый режим в истории человечества? Если мы у супостата отбили рабов и отпустили их на волю, это – освобождение. А если рабов отбили и цепями тут же приковали к своей колеснице? Журнал «Родина» (1991. № 6–7) вынужден признать: «Менее всего Сталин и его окружение стремились к освобождению Европы, они стремились к другому: прибрать ее к своим рукам».
Давайте же не забудем: воевала Красная Армия против Гитлера не ради того, чтобы кому-то дать свободу, а ради того, чтобы загнать человечество в трудовые армии Маркса – Ленина – Троцкого – Сталина. И не надо ставить Жукову в заслугу: дескать, смертный приговор Украине он подписал, но России-то он смертного приговора не подписывал! Согласен: не подписывал, но только потому, что Россия не была под германской оккупацией – за всю войну только в некоторых областях огромной необъятной России побывал враг, да и там он простоял недолго. Впрочем, после войны эти территории России пришлось очищать (зачищать?) от недовольных с такой же интенсивностью, как и Украину, Белоруссию, Эстонию, Литву и Латвию.
Если бы против коммунизма выступила Россия, то Жуков и ей бы смертный приговор выписал – он это доказал еще в начале 1920-х годов, когда под командованием Тухачевского и Уборевича сжигал села и расстреливал заложников в Тамбовской губернии.
//-- 5 --//
В 1957 году Жуков совершил государственный переворот. Большинство в Президиуме ЦК КПСС (так в то время именовалось Политбюро, высший орган коммунистической диктатуры) восстало против Хрущёва. Жуков выступил на стороне Хрущёва. Жуков выгнал с коммунистического олимпа самых влиятельных вождей: Молотова, Маленкова, Кагановича, примкнувшего к ним Шепилова. И ни у кого стратег на это разрешения не спрашивал и полномочий не требовал; он просто и доходчиво объяснил, что Вооруженные Силы находятся под его полным и персональным контролем.
Для того, чтобы свирепый зверь не бросился на хозяина, его ведут на двух поводках: если он вправо рванет, его слева удержат, а бросится влево – его оттянут вправо. Именно так коммунистическая диктатура на поводках-растяжках держала Вооруженные Силы: с одной стороны – особые отделы, с другой – политотделы. С одной стороны – контроль ГБ, с другой – контроль партии.
После уничтожения своего друга и кровавого соратника Берии и его окружения, после мощного кровопускания в компетентных органах и их резкого ослабления Жукову позарез был нужен ХХ съезд КПСС – и он провел его в союзе с Хрущёвым. На этом съезде народу показали кое-какие деяния товарища Сталина, тем самым мазнули грязью и кровью и недремлющие органы, и партию, которую товарищ Сталин возглавлял тридцать лет.
Оба сдерживающих поводка ослабли, и вот Жуков объявил обалдевшим вождям, что возглавляемые им Вооруженные силы ни Центральному Комитету, ни его Президиуму больше не подчиняются. И компетентным органам они тоже подчиняться не намерены: прикажет Жуков – танки будут давить и кромсать, а не прикажет – замрут, и ни один с места не сдвинется.
Объявив, кто в доме хозяин, Жуков начал разгонять с вершин власти неугодных и непослушных. Разгон шел под лозунгом «восстановления социалистической законности и ленинских норм партийной жизни». Но Жуков был не знаком с трудами великого Никколо Макиавелли, который настойчиво рекомендовал: бей насмерть! Удар должен быть смертельным, в противном случае от удара воздержись.
Жуков об этом не подумал. Он разогнал большинство членов Президиума, а меньшинство во главе с Хрущёвым оставил. 22 июня 1957 года, ровно через 13 лет после подписания смертного приговора Украине, Жуков произнес свою историческую речь на пленуме ЦК КПСС. Речь была откровенно бестолковой. Жуков наивно раскрыл свои карты. В частности, он заявил:
На ХХ съезде партии, как известно, по поручению Президиума ЦК тов. Хрущёв доложил о массовых незаконных репрессиях и расстрелах, явившихся следствием злоупотребления властью со стороны Сталина. Но тогда, товарищи, по известным соображениям не были названы Маленков, Каганович, Молотов как главные виновники арестов и расстрелов партийных и советских кадров (здесь и далее выступление Жукова на пленуме ЦК КПСС цитируется по следующему источнику: Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. М.: Международный фонд «Демократия», 2001. С. 157).
Каждый из присутствующих эти слова должен был понимать так: в феврале 1956 года Хрущёв и Жуков разоблачили Сталина как величайшего злодея. Но тогда по каким-то соображениям не тронули ближайших соратников Сталина. Теперь же, в июне 1957 года, очередь дошла и до них, и им тоже припомнили их преступления.
Что будет дальше? Реальная военная власть – у Жукова. Когда ему вздумается, он сможет любого уличить в соучастии в преступлениях Сталина. А ведь все присутствующие на пленуме ЦК в июне 1957 года – сталинские птенцы, каждого лично товарищ Сталин выбирал. У каждого заслуги перед Сталиным. Каждый кровью замазан. Тут же мудрейший Жуков об этом и заявил:
У тов. Хрущёва, как и у каждого из нас, имеются недостатки и некоторые ошибки в работе, о которых Хрущёв со всей присущей ему прямотой и чистосердечностью рассказал на Президиуме. Но, товарищи, ошибки Хрущёва, я бы сказал, не давали никакого основания обвинять его хотя бы в малейшем отклонении от линии партии.
Жукову хватило ума лягнуть даже Хрущёва, своего единственного союзника в борьбе за власть. Получалось так, что все в дерьме, и только Георгий Константинович – весь в белом. Заляпаны все, начиная с Хрущёва, но чистенький Жуков его пока великодушно прощает.
Хрущёв мог сделать из речи Жукова далеко идущие выводы: год назад сподвижники Сталина Молотов, Каганович и Маленков не были названы преступниками, а сейчас Жуков им припомнил их преступления. Сегодня Жуков не называет преступником Хрущёва, хотя он такой же кровавый соратник Сталина, как и остальные в окружении вождя, а что если завтра Жуков мнение свое изменит?
В заключение Жуков заявил:
Нужно сказать, что виноваты и другие товарищи бывшие члены Политбюро. Я полагаю, товарищи, что вы знаете, о ком идет речь, но вы знаете, что эти товарищи своей честной работой, прямотой заслужили, чтобы им доверял Центральный Комитет партии, вся наша партия, и я уверен, что мы их будем впредь за их прямоту, чистосердечные признания признавать руководителями.
Пленум ответил бурными аплодисментами. А Жуков добавил о провинившихся:
Здесь, на пленуме, не тая, они должны сказать все, а потом мы посмотрим, что с ними делать.
Именно такая тактика в свое время погубила Робеспьера: своих соратников он гнал на гильотину по одному и группами, а трусливое большинство народных избранников отвечало на это воплями восторга. Каждый из соратников боялся за свою шкуру и дрожал от страха, и когда выяснялось, что на сегодня пронесло, ликовал и визжал от счастья. И вот однажды Робеспьер объявил: я выявил в нашем кругу еще нескольких врагов народа, которым давно пора отрезать головы, завтра мы так и сделаем, но имен пока не называю. Естественно, каждый такое замечание принял на свой счет, потому во все пока еще не отрезанные головы одновременно пришла на первый взгляд парадоксальная мысль: а почему бы самому Робеспьеру голову не отрезать? На том и порешили.
Жуков пошел тем же путем: вот этих я выгоняю, но и остальные тоже виноваты, имен не называю, вы сами, товарищи, их знаете, но так уж и быть, на сегодня прощаю, пусть пока числятся руководителями, а там посмотрим. Жуков не понял, что с этого момента все присутствующие на пленуме ЦК КПСС – а было их 235 закаленных в подковерных схватках бойцов, – стали его смертельными врагами, а бурные аплодисменты, сопровождавшие его речь, были лишь стадным инстинктом, скрывающим страх присутствующих. Именно страх объединил их всех в стремлении избавиться от Жукова.
Жуков возомнил себя полным хозяином положения. В своем кругу, даже в семье, он не скрывал, что следующим будет свергнут Хрущёв. И современные жрецы культа Жукова этого не скрывают: он намеревался довести линию ХХ съезда КПСС до конца – то есть разоблачить всех преступников.
Но преступниками были все вожди партии – от Центрального Комитета до самых низов и окраин. Довести до конца линию ХХ съезда означало только одно: Жуков должен был сменить весь руководящий слой, ибо все руководители были выбраны Сталиным, все были повязаны с его властью кровавой круговой порукой. Кроме, понятно, великого стратега, который, как он сам заявлял, никаких преступлений при Сталине не совершил.
//-- 6 --//
Там же, на июньском (1957 года) пленуме ЦК КПСС, Жукову было брошено обвинение: сам такой! Если порыться в архивах, то под преступными приказами можно найти и твою подпись! На это стратег якобы гордо ответил: «Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете!»
Дочкам своим, глядя в глаза, великий полководец твердо отвечал, что к репрессиям отношения не имел. Никогда! И защитники Жукова воспряли духом: вот он у нас какой чистенький! Просто святой!
Возразим: если преступник отрицает вину, то из этого вовсе не следует, что он чист. Тем более что обвинение ему бросили без доказательств.
В 1953 году Жуков был участником заговора против Берии, которого свергли в том числе и за то, что он хотел прекратить строительство социализма в Восточной Германии. Рецепт Жукова был таким: давить народ Восточной Германии танками, пока там не поймут преимуществ социалистического способа производства.
Жуков ужасно хотел разоблачить преступления предыдущего вождя: у Сталина был плохой социализм, у меня будет хороший! Социалистический эксперимент буду продолжать любой ценой, и никого из клетки не выпущу!
25 февраля 1956 года в Москве закрылся позорный ХХ съезд КПСС, который якобы осудил культ личности Сталина, а уже 9 марта того же года Жуков отдал приказ о расстреле мирной демонстрации в Тбилиси. В ноябре того же 1956 года стратег подписал приказ, целью которого было любой ценой поставить Венгрию на колени. А заодно и Польшу. Если бы осмелился выступить кто-то еще, то их тоже давил бы танками.
Свой первый орден великий стратег получил за карательные экспедиции. Убивать русских мужиков – это он не относил к разряду репрессий. И приказ об уничтожении Украины, по мнению великого полководца, тоже не террор. Если не считать пенсионных побрякушек, то свои последние награды на боевом посту – четвертый орден Ленина и четвертую Золотую Звезду Героя Советского Союза – Жуков получил 1 декабря 1956 года. Официально – к юбилею, а на самом деле за то, что в ноябре утопил в крови Венгрию. Это тоже к разряду репрессий он не относил.
Обратим внимание и на мелкую деталь: в июне 1957 года на пленуме ЦК КПСС «кристально честный военачальник уличил душегубов на основе подобранных ему материалов» (Яковлев Н. Маршал Жуков. М.: Известия, 1995. С. 278). Особо обращаю ваше внимание на слова: «подобранных ему материалов».
Суть вот в чем. Жукову бросили обвинение: все мы подписывали доносы и преступные приказы, и ты такой же как все. Жуков мог бы ответить: я не подписывал! Но он этого не сказал. Жуков не отрицал, что преступных документов не подписывал. На пленуме соратникам по Центральному Комитету он сказал нечто другое: опоздали, ребятки! В 1953 году я сверг Берию с тем, чтобы во главе компетентных органов поставить друга своего Ваню Серова. Так вот он времени зря не терял, на каждого из вас завел папочки и за три года собрал в них бумаги с вашими подписями. И теперь мы с Ваней будем разоблачать всех, кто нам неугоден. А все, что я подписывал, и все, что Ваня подписывал, уже сгорело.
//-- 7 --//
Каждому, кто жил в СССР или имел отношение к этой стране, советская пропаганда систематически «промывала мозги». В первом издании этой книги я приводил слова, которые Жуков якобы бросил своему неназванному обвинителю: «Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете». Защитники Жукова слишком часто вспоминали эти слова, и они вошли во все трактаты, где обсуждались выдающиеся душевные качества великого стратега и его непричастность к массовым расстрелам. По простоте душевной я тогда этим рассказам поверил и слова, которые якобы произносил Жуков, привел в первом издании этой книги как исторический факт. Теперь же я должен перед читателем покаяться. Беру свои слова обратно.
Во всей этой истории была незаметная на первый взгляд странность. Защитники Жукова, столь часто повторяя слова «Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете», почему-то забывали уточнить, кто именно Жукову это обвинение бросил.
Этот тонкий прием часто использовался пропагандистами в тех случаях, когда нужно было выдать ложь за историческую правду или избежать оглашения нежелательной информации. Например, в мемуарах Главного маршала артиллерии Воронова можно найти фразы наподобие этой: «Меня вызвали в Кремль и мне сказали…» (Воронов Н. Н. На службе военной. М.: Воениздат, 1963). Мемуары эти вышли при Хрущёве, в то время, когда было принято не вспоминать о фактах из жизни Сталина, которые могли бы характеризовать его положительно. Поэтому в некоторых фрагментах мемуаров имя Сталина не упоминали, заменив его абстрактным «они»: они вызвали, они сказали…
Защитники маршала Победы использовали тот же прием: Жукову бросили обвинение… Кто бросил?
Я решил докопаться до истины и обвинителя найти, но не смог – его имя в связи с этой историей никто не упоминал. Тогда я ринулся искать того, кто первым эту историю рассказал, и выяснил, что первоисточником является Константин Симонов, заместитель генерального секретаря Союза писателей СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и шести Сталинских премий, один из самых главных апологетов Жукова. Симонов описал эту сцену, якобы имевшую место на июньском (1957 г.) пленуме ЦК КПСС, в своей статье «К биографии Г. К. Жукова».
Лично я свидетелю Симонову не верю: уж приврать он умел, причем приврать доходчиво и складно – не зря Сталинские премии огребал лукошками. Впрочем, это не помешало ему потом на сталинских костях выплясывать гопака.
Не веря Симонову, я принялся штудировать стенограммы июньского (1957 г.) пленума ЦК КПСС, опубликованные в книге «Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы» (М.: Международный фонд «Демократия», 1998). На этом пленуме Жуков и Хрущёв свергли с вершин власти большинство высших руководителей страны – прежде всего тех, кто были ближайшими соратниками Сталина при его жизни. Книга увесистая: 848 страниц. Пришлось их осилить.
В стенограмме пленума мне удалось найти только один фрагмент, который может иметь отношение к описываемому Симоновым эпизоду. На заседании пленума 22 июня 1957 года Хрущёв и Жуков обвиняли члена Президиума ЦК КПСС Лазаря Кагановича в том, что его подпись стоит под решениями о расстреле 300 железнодорожников. Каганович отбивался и задал встречный вопрос Хрущёву: «А вы разве не подписывали бумаги о расстреле по Украине?» Хрущёв молчит, перебивает Жуков: «300 человек железнодорожников». Далее следует перепалка между Хрущёвым и Кагановичем, затем Каганович обращается к Жукову: «А что же вы, товарищ Жуков, будучи командиром дивизии, не подписывали?»
Далее стенограмма фиксирует следующее:
Жуков: Ни одного человека не подставил под расстрел, товарищ Каганович.
Каганович: Это проверить трудно.
Жуков: Проверьте, пожалуйста.
Каганович: А вы что, не одобряли политику ЦК, политику борьбы с врагами?
Жуков: Борьбы с врагами, но не расстрелов.
(Молотов, Маленков, Каганович. 1957. С. 68–69).
Итак, получается, что слова «Ройтесь! Моей подписи вы там не найдете» выдуманы Константином Симоновым. В стенограмме пленума таких слов нет. Жуков, как следует из стенограммы, вполне признал, что был таким же, как и все: сам с врагами боролся, колебался вместе с генеральной линией партии. Но, оказывается, кукиш в кармане все же держал: считал, что с врагами бороться надо, только расстреливать их незачем – пусть живут.
Понимая, что дискуссия пошла не в то русло, конец спору положил Хрущёв: «Все мы одобряли». И Жуков промолчал! И Жуков ничего не возразил на эти слова Хрущёва.
В момент этой перепалки еще не прошло и года с того момента, как Жуков усмирял танками Венгрию. А тремя годами раньше, 14 сентября 1954 года, Жуков на Тоцком полигоне проводил атомные эксперименты над десятками тысяч советских солдат и офицеров в рамках учений, на которых отрабатывался прорыв обороны вероятного противника с использованием ядерного оружия.
На войне Жуков расстрелял несчитанное количество бойцов и командиров. Жуков гнал на минные поля штрафные батальоны. Жуков подписывал приказы о заложниках. А тут вдруг вспомнил о 300 расстрелянных железнодорожниках. И припомнил Кагановичу: вот какой ты кровавый злодей!
О собственных злодеяниях Жуков не вспоминал. А Константин Симонов покрыл преступления Жукова хлесткой фразой: «Ройтесь! Не найдете…»
И мы этому вранью до сих пор верим. А ведь подписей Жукова под преступными приказами искать и не надо. Давайте не на подписи смотреть, а на дела.
//-- * * * --//
Мы несколько забежали вперед. Хронологически мы еще в июне 1941 года, а в 1944 и 1957 годы заглянули только затем, чтобы показать: на то, чтобы отменить собственные приказы, которые не позволяли армии защищать страну и народ, у Жукова якобы не было полномочий, а вот на то, чтобы истреблять собственный народ, он полномочий не спрашивал. На то, чтобы дать приказ танкам ударить по агрессору, у него полномочий не было, а чтобы повернуть танки против соседних народов и угрожать танками верховному руководству страны – были.
Глава 19
В чем виноват генерал армии Павлов?
В сложившейся ситуации Сталин и Жуков, поняв, что за эти преступные ошибки кроме них, собственно, спрашивать больше не с кого, быстро нашли «рыжего». Им оказался Павлов. И хотя он вынужден был действовать на направлении главного удара немцев в той обстановке, которую ему создали вышестоящие (причем официально «помогали» ему вначале три маршала – Шапошников, Кулик, Ворошилов, потом еще два – Тимошенко, Будённый и «примкнувший» к ним Мехлис), расстреляли с группой генералов округа именно его.
Генерал-майор танковых войск М. В. Сафир.
Журнал «Военно-исторический архив». 2001. № 2. С. 94
//-- 1 --//
Это старый прием: чтобы выделить и подчеркнуть нечто светлое и великое, надо рядом изобразить нечто темное, мрачное, мерзкое, гнусное, смердящее. Для контраста. И вот рядом с величайшим стратегом всех времен и народов нам рисуют никчемных мелких людишек, тупых служак, которые были ни на что не способны, которые ничего не понимали. В сложной обстановке начала войны они проявили неорганизованность, растерянность, нерасторопность, неумение руководить войсками, а то и самую обыкновенную трусость. В качестве главных антиподов величайшего полководца ХХ века коммунистическая пропаганда выбрала Маршала Советского Союза Григория Ивановича Кулика и генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова.
Поливать грязью Кулика и Павлова – работа хлебная, непыльная и не требующая умственного напряжения. И Кулик, и Павлов были расстреляны по приказу Сталина и возразить клеветникам не могут. И мемуаров они не оставили, а тома воспоминаний Жукова – вот они, горой лежат: черпай ведрами грязь из жуковского мемуара, да от себя добавляй. Первым против Кулика и Павлова выступил сам Жуков. И выбор его был не случайным. Причина вот какая.
Бросился Жуков с разоблачениями на Адмирала Флота Советского Союза Кузнецова, а тот ответил: сам дурак!
Кинулся на Маршала Советского Союза Рокоссовского – тот огрызнулся.
Сделал Жуков подлость Маршалу Советского Союза Василевскому – тот не забыл.
Давил Жуков Маршала Советского Союза Малиновского, но и он нашел, как отбиться.
Рыпнулся Жуков на Маршала Советского Союза Соколовского и сдачи получил.
Потянул на Маршала Советского Союза Конева, а тот чуть было великому стратегу морду не разбил. Публично. Жаль, разняли.
И понял Жуков: тут не прошибешь. Надо там, где полегче. Так и стали Павлов с Куликом любимыми мишенями «объективной критики». Безответные – вот в чем удобство.
//-- 2 --//
В чем же виноваты Кулик и Павлов?
Про Кулика – в следующий раз. Сейчас – рассказ про генерал-полковника танковых войск Павлова Дмитрия Григорьевича. 7 июня 1940 года он был назначен на должность командующего войсками Западного особого военного округа. В январе 1941 года в ходе стратегической игры на картах успешно противостоял действиям генерала армии Жукова. Поэтому через месяц, 23 февраля 1941 года, получил звание генерала армии, то есть был введен в десятку самых высокопоставленных полководцев Красной Армии.
Цепь обвинений против Павлова – из трех звеньев.
Первое. В январе 1941 года в ходе стратегической игры на картах Павлов якобы продемонстрировал полную беспомощность. Жуков много раз рассказывал, что якобы разбил Павлова играючи.
Второе. Через полгода, вечером 21 июня, когда надо было поднимать войска по тревоге, когда на счету был каждый час и каждая минута, благодушный Павлов веселился в театре. Вместе со всеми своими заместителями.
Третье. Когда грянула война, Павлов якобы проявил полное непонимание природы современной ему войны и неумение управлять войсками в сложной неясной обстановке. Оттого – катастрофа Западного фронта, а вслед за этим – целая цепь катастроф. Пришлось Павлова расстрелять. Жалко, но что поделаешь – заслужил. По грехам ему и мука.
Но давайте внимательно посмотрим на грехи, просчеты и ошибки генерала армии Павлова.
Начнем с самого главного обвинения, которое состоит в том, что Павлов плохо действовал в первые дни войны. Эти обвинения, по меньшей мере, несправедливы. Летом 1941 года в Красной Армии было пять Маршалов Советского Союза: Ворошилов, Будённый, Тимошенко, Шапошников и Кулик. В первые дни войны все пятеро находились на Западном фронте. Все «помогали» Павлову. Их должности на 22 июня 1941 года:
• Ворошилов – член Политбюро ЦК, заместитель председателя СНК, председатель Комитета обороны при СНК СССР. До 1940 года Ворошилов 15 лет был наркомом обороны СССР.
• Тимошенко – член ЦК, народный комиссар обороны СССР.
• Будённый – член ЦК, первый заместитель наркома обороны СССР.
• Шапошников – кандидат в члены ЦК, заместитель наркома обороны, бывший (и будущий) начальник Генерального штаба.
• Кулик – заместитель наркома обороны, начальник Главного артиллерийского управления РККА.
Задумаемся. Меньше чем за неделю был разгромлен Западный фронт – вооруженная по последнему слову техники полумиллионная группировка советских войск на самом главном стратегическом направлении войны. Неужто в этом не виноват председатель Комитета обороны Маршал Советского Союза Ворошилов, который до этого 15 лет возглавлял Наркомат обороны?
Западное направление во все века было той накатанной дорогой, по которой завоеватели через Смоленск шли на Москву. С 1925 года Ворошилов как глава оборонного ведомства был обязан укреплять именно это направление, именно его готовить к отражению агрессии. И если главный прорыв получился именно тут, то неужто в этом нет вины Ворошилова? Неужто он не заслужил такого же наказания, как и командующий Западным фронтом?
Допустим, с 1925 по 1940 год нарком обороны Ворошилов подготовил войска и территорию Белоруссии к отражению агрессии, но вот в 1940 году командующим в Минск был назначен непутевый Павлов, который все сделанное наркомом Ворошиловым загубил. Тогда возникает вопрос: а куда смотрел член Политбюро, заместитель председателя СНК, председатель Комитета обороны Маршал Советского Союза Ворошилов? Если он видел, что Павлов в последний год перед германским вторжением губит дело, почему не вмешался?
Одно из двух:
1. либо Ворошилов накануне вторжения попустительствовал Павлову в ослаблении обороны западного направления – тогда оба достойны расстрела,
2. либо Ворошилов за 15 лет бурной деятельности на посту наркома обороны СССР и один год на посту председателя Комитета обороны СССР войска Западного особого военного округа и территорию Белоруссии к отражению агрессии не подготовил – в этом случае расстрелять надо было одного Ворошилова.
Что мог сделать один Павлов в Минске за последний год, если нарком обороны и председатель Совета обороны в Москве на своих высоких постах ничего не сделал за 16 лет?
//-- 3 --//
7 мая 1940 года должность наркома обороны занял Маршал Советского Союза Тимошенко. Вопрос вот как поставим: знал Тимошенко, как надо организовать отражение агрессии на западном направлении, или он этого не знал?
Если знал, то почему не отдал соответствующих распоряжений Павлову? На вожжах и лошадь умна; при умном наркоме даже непутевый Павлов должен был действовать правильно. У хорошего ротного непутевые взводные хорошо и правильно работают. А если неправильно, то и с ротного спрос: а ты на что тут поставлен?
В руках наркома обороны – вся мощь Красной Армии. Если, имея в подчинении всю Красную Армию и все ресурсы страны, сам нарком обороны не знал, как организовать отражение агрессии на земле Белоруссии, то какой спрос с начальника местного масштаба?
И если случился стратегический разгром Западного фронта, неужто первый заместитель наркома обороны маршал Будённый не виноват? Если он не подготовил отражение агрессии, то чем он вообще перед германским вторжением занимался?
Неужто не виноват Маршал Советского Союза Шапошников, который с мая 1937 года по август 1940 года был начальником Генерального штаба? Как в предвоенные годы он планировал оборону на западном направлении?
И если ВСЕ Маршалы Советского Союза вместе взятые, включая Председателя Совета обороны, наркома обороны с его первым заместителем и двумя заместителями, при всем своем совокупном опыте, при своем влиянии и необъятной власти, находясь рядом с Павловым, вместе не смогли остановить Гота и Гудериана, то мог ли это сделать один Павлов?
Вопрос ставлю так: отдавали ли высокие московские начальники перед германским вторжением себе отчет в том, что Западный фронт может рухнуть за неделю, или они этого не понимали? Если не понимали, то всех их надо расстрелять за преступную халатность. Но если они понимали опасность разгрома, но ничего не делали для подготовки обороны на западном направлении, тогда их надо было расстрелять за вредительство.
Все пять Маршалов Советского Союза проявили в Белоруссии полную беспомощность. Справедливо ли в беспомощности обвинять одного Павлова? Некоторые из маршалов тайно появились в Белоруссии до германского вторжения, и если они видели, что Павлов не работает, а сидит в театре, то почему они его оттуда не выгнали? Почему не поставили вопрос перед Москвой о немедленном смещении Павлова?
//-- 4 --//
Да ведь и маршалы были не одни. Там же в Белоруссии находился и нарком государственного контроля Мехлис с поистине неограниченными расстрельными полномочиями. Почему он не остановил немецкие танки, если это не сделал Павлов? И если в предвоенные годы, месяцы и дни в Западном особом военном округе никто не готовился к отражению агрессии, то куда же смотрел верховный сталинский контролер Мехлис? Кроме дел военных в то время не было в нашей стране никаких других дел. Все было подчинено подготовке к войне. Как же Мехлис просмотрел непорядок?
Кроме него там же, в Белоруссии, в первые дни войны (и за несколько дней до нее) находился представитель Ставки Главного Командования генерал-лейтенант инженерных войск Д. Карбышев. Там же с первых дней войны был первый заместитель начальника Генерального штаба генерал-лейтенант В. Д. Соколовский и начальник Оперативного управления Генерального штаба генерал-лейтенант Г. К. Маландин. Это они планировали войну, в том числе и на Западном фронте. Вот их и следовало стрелять вслед за Ворошиловым, Будённым, Тимошенко и прочими.
Но все они из воды вышли сухими, из пламени – не опаленными.
//-- 5 --//
Еще больше оснований было для расстрела генерал-майора А. М. Василевского. С мая 1940 года он занимал должность заместителя начальника Оперативного управления Генерального штаба. Он лично разрабатывал оперативную часть плана стратегического развертывания Советских Вооруженных Сил на северном, северо-западном и западном направлениях (Советская военная энциклопедия. Т. 2. С. 27). Это он планировал действия Северного, Северо-Западного и Западного фронтов. Это на его совести лежит разгром Красной Армии не только на Западном фронте, но и на Северо-Западном, в Прибалтике, и выход германских войск к Ленинграду. Блокада Ленинграда с миллионом погибших – тоже результат его планирования, его плодотворной деятельности.
Но удивительное дело: Павлова расстреляли, а все московские начальники как минимум не пострадали. (Кулика разжаловали позже за другие дела, а расстреляли через пять лет после войны уже совсем по другим статьям). В подавляющем большинстве все московские начальники, находившиеся в первые дни войны на Западном фронте, вскоре получили повышение.
Маршал Ворошилов через несколько дней после разгрома Западного фронта вошел в состав Государственного Комитета Обороны – чрезвычайного высшего органа, в котором была сосредоточена вся полнота государственной власти. Кроме того, Ворошилов стал членом Ставки Верховного Главнокомандования.
Маршал Шапошников уже в том же месяце, в июле, вернулся на пост начальника Генерального штаба.
Генерал-лейтенант Маландин через семь лет поднялся до генерала армии, а генерал-лейтенант Соколовский через пять лет – до Маршала Советского Союза.
Особо следует сказать о генерал-майоре Василевском. Он не был на Западном фронте, но он лично боевые действия Западного фронта планировал. За позорные поражения Красной Армии в Белоруссии и в Прибалтике, за окружение Ленинграда генерал-майор Василевский был вознагражден самым головокружительным карьерным взлетом во всей Красной Армии. Через три недели после ареста командования Западного фронта Василевский становится заместителем начальника Генерального штаба, начальником Оперативного управления. До этого он отвечал только за планирование боевых действий от Белого моря до Бреста. Тут – сплошной провал, но Сталин доверил ему планировать действия всей Красной Армии.
В октябре 1941 года Василевский становится генерал-лейтенантом. Через полгода, 21 мая 1942 года, – генерал-полковником. Еще через месяц Сталин назначает его начальником Генерального штаба. Прошло еще полгода, и 18 января 1943 года Василевский получает звание генерала армии. Затем, через 29 дней, 16 февраля 1943 года, – звание Маршала Советского Союза.
//-- 6 --//
И уж совсем непонятна судьба начальника Генерального штаба генерала армии Жукова.
Западный фронт рухнул. И Северо-Западный рухнул. И Юго-Западный. И Южный. И Северный тоже. Если бы Северный фронт устоял, то не было бы блокады Ленинграда. Рухнули все пять фронтов. Все пять командующих фронтами действовали в соответствии с директивами Генерального штаба. Их действия планировал лично начальник Генерального штаба генерал армии Жуков, но под топор попало только руководство Западным фронтом во главе с генералом армии Павловым.
В составе германских войск было четыре танковых группы.
Против Северного и Южного фронтов не действовало ни одной германской танковой группы.
Против Северо-Западного фронта действовала 4-я танковая группа; она этот фронт рассекала.
Против Юго-Западного фронта действовала 1-я танковая группа; она тоже могла только рассекать фронт.
А против Западного фронта, которым командовал Павлов, действовали сразу две танковые группы, причем самые мощные – 2-я и 3-я. Они рассекли фронт сразу на двух флангах, а затем глубоко в советском тылу встретились, замыкая кольцо грандиозного окружения. Этому способствовала сама группировка советских войск: главные силы Западного фронта были сосредоточены в Белостокском выступе; уже в мирное время они были с трех сторон окружены германскими войсками, и двум танковым группам оставалось только замкнуть кольцо вокруг этих главных сил.
Павлов стоял на главном стратегическом направлении войны там, где противник наносил главные удары, поэтому Павлову досталось больше всех. Вот на него и свалили вину, а начальника Генерального штаба сделали «спасителем Отечества».
Тут самое время вспомнить о фантастических рассказах Жукова о том, как еще в январе 1941 года в ходе стратегической игры он, играя за немцев, «вычислил» весь германский план вторжения и предсказал все грядущие действия немцев. Бросив взгляд на карту, Жуков тут же увидел направления будущих ударов германских фельдмаршалов и, действуя именно так, как они потом действовали, на картах пух и прах разгромил Павлова.
Этот рассказ Жукова существует во многих вариантах. Вот как через два десятка лет после войны о своих невероятных способностях великий стратег поведал Герою Социалистического Труда лауреату Ленинской и шести Сталинских премий кавалеру трех орденов Ленина заместителю генерального секретаря Союза писателей СССР писателю Константину Симонову.
Взяв реальные исходные данные и силы противника – немцев, я, командуя «синими», развил операцию именно на тех направлениях, на которых потом развивали их немцы. Наносил свои главные удары там, где они их потом наносили. Группировки сложились так, как они потом сложились во время войны. Конфигурация наших границ, местность, обстановка – все подсказывало мне именно такие решения, которые они потом подсказали немцам. Игра длилась около восьми суток. Руководство игрой искусственно замедляло темп продвижения «синих», придерживало его. Но «синие» на восьмые сутки продвинулись до района Барановичей, причем, повторяю, при искусственно замедленном темпе продвижения (ВИЖ. 1987. № 9).
Константин Симонов должен был, затаив дыхание, все это выслушать, выразить восхищение феноменальными способностями великого полководца, а потом, отдышавшись, задать совсем простой вопрос: А ГДЕ ДОКУМЕНТ?
Симонов должен был требовать документ для того, чтобы продемонстрировать всему миру и документально подтвердить степень одаренности гения стратегии. Вот, граждане, его рассказ, а вот материалы той стратегической игры! Симонов должен был проявить настойчивость: так где же та карта, на которой, ты, дорогой Георгий Константиныч, в январе 1941 года рисовал свои стрелы, рассекая Западный фронт до города Барановичи? Ах, эта карта все еще секретная? И все материалы той игры раскрывать нельзя, потому как это тайна государственная? Понял.
Но почему, собственно, тайна, Георгий Константиныч? Война давно отгремела. Германию вроде бы сокрушили. Гитлеровских стратегов два десятка лет тому назад повесили в Нюрнберге. Почему материалы игры – секретные? Зачем их прятать? И от кого? Что может быть секретного в том, как высшее руководство Красной Армии четверть века тому назад готовилось к отражению неизбежного германского вторжения? Что может быть секретного в том, как великий стратег с невероятной точностью предсказал действия противника и направления его главных ударов?
Самое время было бы Симонову возмутиться нашей удивительной секретностью: гениальный полководец предугадал все планы Гитлера, страна должна гордиться своим великим сыном, но все карты, все материалы стратегической игры попрятала и никого к ним не подпускает. Да что это за порядки такие!?
Тут бы Симонову удивиться еще и вот чему: говоришь, Георгий Константиныч, что материалы игры – тайна государственная? Тогда зачем же ты мне ее выбалтываешь? Помолчал бы лучше. Ты же присягу принимал, клялся хранить государственную и военную тайну. Если через два десятка лет после войны все еще никому нельзя рассказывать о том, как Красная Армия готовилась к святой оборонительной войне на собственной территории, то не надо, Георгий Константиныч, мне об этих секретах рассказывать.
Симонов был обязан еще много других вопросов задать. Допустим, что Жуков в январе 1941 года сообразил и вычислил: главный удар будет на Барановичи. Как же случилось, что тайный командный пункт Западного фронта оказался в районе Барановичей? И кто, кстати, определял места для командных пунктов?
Да и вообще, как у нас принято строить систему управления и связи? Кто с кем должен связь обеспечивать – ротный с комбатом или комбат с ротным? Командиры полков с комдивом или комдив с командирами полков? Каждый командир и его начальник штаба устанавливает связь с левым соседом или с правым? Или соседние части навстречу друг другу провода тянут?
Так вот, граждане, правило построения систем взаимодействия и связи в Красной Армии было простое. Чтобы не путать, надо было вспомнить, как крестятся православные: сверху вниз, справа налево. То есть вышестоящий штаб – сверху вниз, – определяет места командных пунктов для подчиненных штабов и обеспечивает их связью. В данном случае Генеральный штаб Красной Армии определял места для командных пунктов будущих фронтов и обеспечивал их связью. Затем начальник штаба Северного фронта определял места командных пунктов для армий, которые входят в состав фронта, обеспечивал их связью и устанавливал связь с левым соседом, – то есть с КП Северо-Западного фронта (справа налево). Тот, в свою очередь, устанавливал связь с КП Западного фронта и далее в том же порядке – с севера на юг.
Весной 1941 года за выбор мест для командных пунктов будущих фронтов персональную ответственность нес начальник Генерального штаба генерал армии Жуков. Вот и вопрос: если Жуков еще в январе 1941 года сообразил, что главный удар немцев будет на Барановичи, то почему распорядился именно в районе этого города разместить КП фронта?
В первые дни войны КП Западного фронта попал под гусеницы танков Гудериана. С этого момента действия четырех армий Западного фронта никто не координировал. Зачем же Жуков приказал развернуть КП Западного фронта там, где он, как было известно Жукову, должен был неизбежно погибнуть? Хотел выслужиться перед Гитлером?
Гибель командного пункта Павлова означала потерю управления и, как следствие, гибель всего Западного фронта. Но ведь не Павлов выбирал место для своего пункта управления – его выбирал Жуков. Поэтому если кто-то ищет предателя среди советских генералов, то подозревать в измене следует Жукова, но отнюдь не Павлова.
Но даже если бы место для КП Западного фронта выбирал сам Павлов, то его решение все равно должен был утверждать начальник Генерального штаба. Как мог Жуков утвердить место расположения КП Западного фронта в районе Барановичей, если еще в январе 1941 года понял, что главный немецкий удар будет нанесен именно в этом направлении?
//-- 7 --//
Для того чтобы ударить на Барановичи, германские войска должны были форсировать Буг. Самое удобное место для этого – в районе Бреста: там было шесть мостов, в том числе два железнодорожных. Ни один из них в момент начала войны не был взорван.
Если Жуков понимал, что удар будет на Барановичи, то должен был понимать и экстраординарную, исключительную стратегическую ценность мостов в районе Бреста. Войска могут переправляться по наплавным мостам, но снабжать миллионные массы войск, стремительно уходящие на сотни километров вперед, можно только по железным дорогам. Взорви железнодорожные мосты – и блицкриг захлебнется. Но сообразив, что удар будет нанесен на Барановичи, стратег не сообразил, что мосты надо в случае опасности взорвать.
Павлова можно обзывать любыми словами и вменять ему в вину любые преступления, но мосты достались противнику в исправном состоянии не только в полосе Западного фронта, но повсеместно: на Немане, Западной Двине, на Западном Буге и Южном Буге, на Березине и Припяти, на Десне и Великой. И если такое безобразие творилось везде, то почему не поставили к стенке того, кто отвечал персонально за подготовку театра военных действий?
Центральное стратегическое направление войны: Берлин – Варшава – Брест – Барановичи – Минск – Орша – Смоленск – Москва. Вот почему великий фортификатор император Николай Первый в Бресте возвел мощную крепость. Вот почему все цари после него эту крепость совершенствовали. Вот почему и до Николая Первого тут веками стояла крепость.
Если Жуков не распорядился подготовить брестские мосты к взрывам, то должен был распорядиться подготовить крепость к обороне. Но никто эту крепость к обороне не готовил. Жуков должен был распорядиться подготовить артиллерию Брестской крепости к ведению сосредоточенного огня по мостам. Но и на это его выдающихся способностей не хватило. А ведь войск в Брестской крепости было столько, что их в самом буквальном смысле некуда было девать.
Вправо и влево от города и крепости – никем не защищаемые пространства. Жуков знал, что одна дивизия из района Бреста должна 9 часов маршировать вдоль берега пограничной реки под огнем противника, чтобы к 13 часам занять оборону, но даже этот срок был явно нереальным: на учениях, когда по дивизии никто огня не вел, она в этот срок не укладывалась.
И вот ранним утром 22 июня 1941 года, когда германская артиллерия беспощадно бьет по казармам дивизии и по открытым площадкам, на которых стоит боевая техника, генерал армии Павлов требует разрешения на объявление боевой тревоги. А ему Москва в лице величайшего полководца такого разрешения не дает даже после четырех долгих телефонных разговоров. И Жуков после того – гений! А Павлов – заговорщик и предатель!
А другой дивизии для занятия обороны надо было маршировать 30 часов из района Бреста вдоль берега пограничной реки под огнем противника. То есть, если враг напал 22 июня в 4 утра, то эта дивизия должна была занять отведенную ей полосу обороны на границе к 10 утра 24 июня. Но в ходе учений выяснилось, что срок этот нереальный: в такой короткий срок дивизия занять оборону не сможет. Зная это, о чем думал великий стратег? Одно из двух:
1. либо Жуков должен был приказать постоянно держать дивизии на боевых рубежах,
2. либо отвести их дальше от границы с тем, чтобы они имели возможность занять в случае необходимости хоть какие-то заранее подготовленные рубежи.
В Бресте еще и танковая дивизия стояла. Боевая техника – на открытых площадках. Штаб дивизии – в здании на берегу пограничной реки, из окна командира дивизии видны немецкие часовые. В случае нападения такую дивизию просто расстреляют с того берега, не позволив экипажам вывести технику с открытых стоянок.
Так оно и случилось. Но не только в Западном особом военном округе у генерала армии Павлова такое безобразие. В других округах – то же самое. И не Павлов определял дислокацию войск; места, где в мирное время надлежит быть дивизиям, определяет Генеральный штаб. Но виновным определили Павлова.
Гениальный Жуков в январе сообразил, что главный удар – на Барановичи. И что он сделал для обороны этого города? За пять месяцев – ровным счетом ничего. А что мог сделать? Да хотя бы одну дивизию из-под Бреста отвел бы в Барановичи и приказал бы ей готовить круговую оборону вокруг города. За пять месяцев сколько траншей и окопов можно было бы нарыть! Пусть враг стороной обходит, а дивизия эта будет, сколько может, держать этот перекресток на важнейшей железнодорожной магистрали Второй мировой войны. Тогда война пошла бы совсем по-другому.
Но вместо этого на артиллерийский полигон в районе Барановичей по приказу Жукова завезли 480 (!!!) лучших в мире 152-мм орудий МЛ-20. И по десять (!!!) боекомплектов на каждое орудие. Но без средств тяги и без расчетов. Если бы эту мощь поставили на обстрел брестских мостов и противоположного берега, то ни один германский взвод не сумел бы переправиться через Буг.
Вся эта артиллерийская мощь попала в лапы Гитлера и была обращена против Красной Армии. Командующий Западным особым военным округом генерал армии Павлов этой мощью распоряжаться не имел права, потому что орудия находились в резерве Главного Командования.
Если эти орудия и по десять комплектов боеприпасов к ним – не подарок Жукова Гитлеру, то что это?
//-- * * * --//
Но и на этом история про центральное стратегическое направление войны не кончается.
Итак, Жуков якобы еще в начале января 1941 года сообразил, что немцы будут наносить главный удар именно вдоль оси Брест – Барановичи – Минск – Орша – Смоленск. Давайте на совсем короткое время поверим этим рассказам.
И вот 22 июня 1941 года немцы наносят именно такой удар, который стратег якобы предвосхитил. 26 июня 1941 года Сталин поставил Жукову задачу заниматься исключительно делами Западного фронта. Вот как Жуков сам об этом рассказывает:
В тот же день [26 июня – Примеч. автора] вечером по вызову Сталина я возвратился в Москву и сразу прибыл к нему в кабинет. Он возложил на меня организацию обороны на рубеже Полоцк – Витебск – Орша – Могилев – Гомель с тем, чтобы задержать наступление противника в связи с критическим положением на Западном фронте (Красная звезда. 26 марта 1996 г.).
Итак, Павлову уже помогали все пять Маршалов Советского Союза, а на четвертый день войны помогать Павлову был послан еще и великий стратег, который якобы все действия противника предвидел наперед.
Танковые группы Гота и Гудериана в тот момент еще не дошли до Минска, еще не замкнули кольцо окружения и не ликвидировали окруженные в котле советские армии, поэтому у всех пяти Маршалов Советского Союза и присланного им на подмогу великого полководца есть время организовать оборону по Днепру и Западной Двине и перекрыть так называемые «Смоленские ворота».
Но ничего подобного ни пять маршалов, ни гениальный полководец не сделали. А виноватым остался Павлов.
Глава 20
Войны, товарищи, не будет!
Большая группа работников Главного политического управления Красной Армии под руководством армейского комиссара 2 ранга Борисова прибыла в 11-ю армию. Вечером 21 июня группа провела почти во всех частях собрания, на которых офицерам и солдатам настойчиво разъяснялось, что никакой войны не будет, что это провокационные разговоры.
Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне 1941–1945. В трех книгах. Рига: Лиесма, 1966. Книга первая. С. 46
//-- 1 --//
Итак, Павлова обвиняли в том, что он плохо себя проявил в январе 1941 года в ходе стратегических игр. Источник обвинений известен: это следует из захватывающих «охотничьих рассказов» Жукова. Материалы стратегических игр были закрыты грифом секретности, поэтому Жуков мог сочинять все, что ему нравилось, рассказывать доверчивым все, на что были способны его буйная фантазия и бойкий язык.
И он сочинял. И он рассказывал.
Но чуть приоткрылись архивные сейфы, и оказалось, что Жуков просто выдумал ход и исход игр. Выяснилось, что Павлов на тех играх был ничем не хуже Жукова. Открылось, что рассказы Жукова – треп, злобный вымысел хвастуна.
Но вот еще одно обвинение: вечером 21 июня 1941 года генерал армии Павлов веселился в театре, а ведь надо было… Глупость Павлова налицо. Однако и тут есть что возразить: не один Павлов в театре сидел. Внимательному читателю рекомендую полистать мемуары других генералов из других военных округов. Можно обратиться и к воспоминаниям полковников. А если у кого интерес появится, то пусть копает и глубже. Гарантирую: любой, кого интересуют загадки начального периода войны, найдет десятки упоминаний о столичных артистах, которые во второй половине июня с песнями и плясками гастролировали по большим и малым гарнизонам вдоль всей западной границы Советского Союза.
Не Павлов столичными концертными бригадами распоряжался, не он их слал на границу. Не было у него власти столичными артистами распоряжаться.
Вот вам один пример из великого множества. Рассказывает подполковник в отставке А. Г. Кобец:
В марте 1941 года было принято решение развернуть пять воздушно-десантных корпусов, каждый 10 тысяч человек. В Западном особом военном округе на базе 214-й воздушно-десантной бригады формировался 4-й воздушно-десантный корпус. На станцию Гуховачи один за одним приходили воинские эшелоны. Здесь разгружались стрелковые дивизии, прибывшие из Костромы. На базе 210-го запасного полка, прибывшего из Тюмени, формировалась 8-я воздушно-десантная бригада (журнал «Военно-исторический архив». 2009. № 11. С. 84).
Далее в воспоминаниях следует рассказ о напряженной боевой подготовке без выходных и праздников, о прыжках с бомбардировщика через бомболюк. Но подходит 21 июня – и вдруг, вопреки привычному ритму подготовки, бойцам дают возможность отдохнуть:
Вечером давали концерт приехавшие из Москвы артисты, под руководством Москвина. Концерт длился далеко за полночь… Только мы уснули, как услышали стук в двери (там же. С. 86).
Иван Михайлович Москвин, если кто забыл, в ту пору уже был Народным артистом СССР, а в ближайшем будущем он дважды станет лауреатом Сталинской премии первой степени. Сидел себе Иван Михалыч в городе Москве, столице нашей великой Родины и всего мирового пролетариата, а к двадцатым числам июня 1941 года призадумался: не поехать ли мне на станцию Гуховачи? Там же 8-я воздушно-десантная бригада 4-го воздушно-десантного корпуса занята мирной боевой подготовкой! Почему бы ребят не повеселить?
Неясно только, откуда Иван Михалыч про 4-й вдк прознал? И еще непонятно: зачем в марте 1941 года все эти воздушно-десантные бригады и корпуса вдруг стали на западных границах спешно разворачивать и интенсивно готовить к десантированию и боям? В оборонительной войне воздушно-десантным войскам делать нечего: в условиях господства вражеских истребителей десант не выбросишь. Да и зачем его выбрасывать? В оборонительной войне проблема не в том, как во вражеский тыл попасть, а в том, как из него вырваться.
//-- 2 --//
Молодому поколению не понять, а сверстники подтвердят – у нас так было устроено: готовится сбор урожая, и вот артисты всех рангов, от школьных драмкружков до московских знаменитостей, на полевых станах поднимают боевой дух земледельцев перед грандиозной битвой за урожай.
Или, например, готовятся выборы. Тут вам в магазины и колбаски подбросят, и банок каких-то с завлекательными этикетками, и кислого вина подвезут аж из Алжира. Однажды в Куйбышеве перед выборами даже бананы продавали – правда, только с десяти до обеда и только в центральных кварталах. А вот водки, точно помню, на всех хватало. У кого деньги были. И тут же рядом с магазинами, полки которых ломились от закуски и выпивки, – радость всенародная: бубны стучат, гитары бренчат, гармошки надрываются. А в заводских клубах, а то и прямо в цехах, любимцы всенародные, от Пьехи до Зыкиной, разносят по душам человеческим надежду, тепло и счастье беспредельное.
Или вот: в 1968 году, ближе к августу, любителям эстрады и цирка, поклонникам оперетты, сатиры и драмы, балета и оперы в Москве делать было нечего. Ценителю этих видов искусства надо было в тот момент оказаться на границе с Чехословакией, в войсках Прикарпатского военного округа. Вот где раздолье было! Любуйся-наслаждайся достижениями советского искусства, самого прогрессивного в мире! Главное – бесплатно. На халяву! А делалось это для того, чтобы поднять моральный дух армии перед освободительным походом в братскую Чехословакию.
В июне 1941 года нечто подобное случилось на всей западной границе Советского Союза. Рекомендую полистать воспоминания певцов и танцоров, скрипачей и пианистов, популярных артистов кино и театра. Самое, казалось бы, место всем тем артистам в июне 1941 года, перед сбором урожая, – на Дону, на Кубани, на Алтае, в Поволжье. Ан нет: все они стайками и табунами почему-то по западным границам гастролировали. Некоторые из них развлекали командование и штаб Западного фронта. Именно так: фронта!
Вечером 21 июня, в тот самый момент, когда Павлов со своим штабом в театре хлопал в ладоши, в Кремле товарищ Сталин принимал решение о развертывании пяти советских фронтов от Белого моря до Чёрного. В том числе было принято решение и о создании Западного фронта и назначении генерала армии Павлова командующим. И если так, то Павлову должен был позвонить сталинский секретарь товарищ Поскребышев и сообщить: решается ваш вопрос, вам приказано сидеть в служебном кабинете у телефона и ждать решения. И если Павлов беспечно расслаблялся в театре, то из этого следует, что подобного распоряжения из Кремля не поступало.
И тут из области смешного мы переходим в область непонятного. Над Павловым каждый волен смеяться, но как понимать поведение Сталина? В годы его правления весь государственный аппарат работал в сталинском ритме и был подчинен режиму дня отца народов. Сталин работал ночами, потому все наркомы (а позже – министры) сидели до утра в своих кабинетах: а вдруг позвонит Сталин? Раз в кабинетах ночью сидели наркомы, то сидели и их заместители: а вдруг наркому срочно потребуются какие-то сведения? Но раз сидели в креслах заместители наркомов, то оставались на рабочих местах и начальники главных управлений. И их заместители. И начальники управлений, тоже с заместителями. И начальники отделов. И все прочие.
Каждый желающий найдет во множестве такие сообщения:
В Наркомате обороны, в Политическом управлении РККА, так же как и в аппарате ЦК ВКП(б), в то время господствовал порядок авральной ночной работы. Скажем, Мехлис не уезжал домой раньше 5–6 часов утра (генерал-майор Болтин Е. А. Красная звезда. 10 марта 2004 г.).
Во всех наркоматах работали ночами (Емельянов В. С.
На пороге войны. М.: Советская Россия, 1971. С. 23).
О сталинском стиле работы рассказывает кандидат в члены Политбюро Д. Т. Шепилов:
Работа шла до утра… Нередко конец одного рабочего дня (вернее, ночи) смыкался с началом другого… Работа шла на износ. Инфаркты, инсульты и смерти сыпались всюду (Вопросы истории. 1998. № 5. С. 12–13).
И не только правительственно-чиновничья Москва жила в этом ритме, но и вся страна: всему аппарату управления приходилось подстраиваться под ритм Москвы. Сидит ночью партийный секретарь в каком-нибудь Уркаганске, а уйти не моги: а вдруг помощник московского замзава отдела потребует немедленного ответа? Хорошо на Дальнем Востоке: когда в Москве ночь, там уже день. А каково остальным?
Но вот исключение, которое выламывается из всех правил. 21 июня 1941 года в Москве решался вопрос экстраординарной важности: впервые в истории Советского Союза в мирное время в обстановке строжайшей секретности создавались пять фронтов. Сталин формировал фронты не для обороны, не для отражения гитлеровской агрессии. В возможность германского нападения Сталин категорически отказывается верить. Фронты создавались для какой-то неизвестной для нас цели. При этом Западный фронт – главное направление войны, центр, сердцевина стратегического построения. И вот в этот решающий момент Сталин не потребовал присутствия Павлова на своем командном пункте или в рабочем кабинете. И нарком обороны Тимошенко этого не потребовал. Хоть бы начальник Генерального штаба предупредил: эй, Павлов, Дмитрий Григорьевич, далеко не убегай, от кремлевского телефона не удаляйся.
Но вот вам картиночка: не только генерал армии Павлов, но и генерал-майор Климовских там же в театре сидел. А ведь Климовских был начальником штаба Западного особого военного округа, который в тот самый момент превращался в штаб Западного фронта. Там же – и начальник артиллерии, теперь уже фронта, генерал-лейтенант артиллерии Клич. Рождается фронт, а все командование – в театре! Как эту комедию понимать?
//-- 3 --//
Так давайте же будем смеяться не над беззаботными генералами Павловым, Климовских, Кличем, давайте смеяться над Сталиным, Тимошенко и Жуковым.
Впрочем, можно и не смеяться.
Меньше чем за три месяца до описываемых событий в Средиземном море, у мыса Матапан, произошло морское сражение между соединениями итальянских и британских кораблей. Сражение завершилось блистательной победой британского флота. Решающую роль в победе Британии сыграли морская авианосная авиация и применение нового средства обнаружения – радара.
А еще на стороне британского флота – и это главное – была внезапность. Соединение британских кораблей появилось там и тогда, где и когда такое появление не ожидалось и полностью исключалось. Самое удивительное в том, что за несколько дней и даже часов до выхода в море беззаботные британские адмиралы, казалось бы, вовсе делами флота не интересовались. Они вели исключительно напряженную светскую жизнь: танцевали на балах, играли в гольф, появлялись в театрах, а потом как-то незаметно, по-английски, не прощаясь, один за другим исчезали. И никто после разгрома итальянского флота у мыса Матапан над поведением британских адмиралов не смеется, но если бы итальянцы внезапно накрыли британский флот прямо перед выходом из баз, то уж тогда бы историки припомнили британским адмиралам и балы, и гольф, и картишки, и беспечные вечера в театрах.
Нечто подобное происходило и в Красной Армии в середине июня 1941 года: советские командиры и бойцы вдруг все разом расслабились. Вдруг артисты самого разного уровня табунами ринулись в полки и дивизии, в бригады и корпуса, в штабы, на аэродромы и на военные базы. Но откуда артистам знать, где много войск, а где мало? Где находится важный воздушно-десантный корпус, а где неважная ремонтная база? И как сделать так, чтобы в одну дивизию не наехало сразу много разных творческих коллективов, обойдя другую стороной? Для этого нужна координация.
Но координировать действия певцов и музыкантов, танцоров и скрипачей, куплетистов и гитаристов мог только тот, кто знал группировку Красной Армии в пяти приграничных округах, тот, кто мог бы сказать: самых лучших – в Пуховичи, в Стороженец, в Борисов, в Перемышль, в Алитус, артистов рангом пониже – в Бердичев, в Петрозаводск, в Кременчуг.
И надо сказать, что координация осуществлялась на высшем уровне. Самые лучшие артисты оказались там, где располагались самые важные штабы и самые важные боевые соединения. Все остальные войска тоже не были забыты.
Интересно, что вместе с артистами тут же и московские лекторы по всем частям благую весть понесли: не будет войны! Не будет, и точка. А если кто про войну болтает, того, товарищи, в Особый отдел тащить надо, ибо это провокатор!
Меня учили искать в каждом действии смысл и логическое объяснение происходящего. Если противник на данном направлении, например, готовится наводить понтонный мост, то нужно задаться вопросом о целях этих действий и найти ответ. Если боеприпасы на грунт выкладывает, опять же вопрос: а зачем?
Давайте же зададим вопрос: чего ради одновременно во всех частях вдруг проводились собрания личного состава, на которых бойцам и командирам большие начальники, прибывшие из Москвы, настойчиво вдалбливали: не будет войны! Не будет! Не будет! И почему проходили такие собрания только в Прибалтийском, Западном, Киевском и Одесском военных округах? Почему на Дальний Восток московские лекторы не поехали, почему не проводили там собрания с подобными темами?
//-- 4 --//
Решение Сталина о развертывании пяти фронтов 21 июня 1941 года – это заключительный этап длительного невидимого со стороны процесса. Приказ немедленно приступить к строительству фронтовых и армейских полевых командных пунктов был отдан еще 27 мая (Красная звезда. 29 мая 1991 г.). К середине июня на эти командные пункты были переброшены оперативные группы. 13 июня 1941 года все радиостанции Советского Союза передали сообщение ТАСС:
Слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются ложными и провокационными… проводимые сейчас летние сборы запáсных [27 - Запáсными называли резервистов Красной Армии. – Прим. автора.] Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, проводимые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия как враждебные Германии по крайней мере нелепо.
Именно в этот день, 13 июня 1941 года, произошло окончательное и полное разделение структур управления в западных приграничных военных округах, кроме Ленинградского: в тот день нарком обороны отдал приказ вывести фронтовые управления на полевые командные пункты.
В Западном особом военном округе, так же как в Прибалтийском и Киевском особых военных округах, уже с 13 июня существовали фронты. Параллельно с ними функционировали и военные округа, из состава которых выделялись фронты. Начиная с 13 июня 1941 года в Белоруссии существовали две независимые военные системы управления: тайно созданный Западный фронт (командующий фронтом генерал армии Д. Г. Павлов, командный пункт в лесу, в районе станции Обуз-Лесьна) и Западный особый военный округ (командующий генерал-лейтенант В. Н. Курдюмов, штаб в Минске).
Павлов продолжал играть роль командующего округом, но он уже официально стал командующим фронтом, и его штаб уже перебрасывается на тайный командный пункт, чтобы существовать независимо от Западного особого военного округа. Сам Павлов с высшим руководством фронта пока в Минске. В театре.
Весь этот театр был затеян ради того, чтобы показать германской разведке: на Западном фронте без перемен, тут у нас в Советском Союзе жизнь идет своим чередом, ничего серьезного не затевается, никто никуда тайно не уходит; вот они, наши руководители, все рядочком в театре сидят. И пора понять, господа хорошие, что слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются ложными и провокационными.
Когда Сталин в Москве утверждал решение о развертывании фронтов, командные пункты пяти фронтов были уже оборудованы, на многих уже находились офицеры и генералы штабов. Они уже отдавали приказы от имени фронтового командования. Пример: 21 июня 1941 года в 14 часов 30 минут было отдано распоряжение 8-й, 11-й и 27-й армиям о введении светомаскировки в гарнизонах и в местах расположения войск. Распоряжение подписал помощник командующего Северо-Западным фронтом по ПВО полковник Карлин (ЦАМО, фонд 344, опись 5564, дело 1, лист 62). Обращаю внимание: подписал бумагу помощник командующего не округом, но фронтом! Германского вторжения никто не ждал, но фронты уже развернули.
//-- 5 --//
В театре рядом с генералом армии Павловым сидел генерал-лейтенант артиллерии Н. А. Клич, начальник артиллерии Западного особого военного округа, на самом деле – Западного фронта. Вот небольшой фрагмент о нем и генерале И. Н. Руссиянове, командире 100-й стрелковой дивизии. Чуть позже, 18 сентября 1941 года, 100-я стрелковая дивизия будет преобразована в 1-ю гвардейскую. В приказе Верховного главнокомандующего № 308 о преобразовании первых четырех дивизий в гвардейские генерал-майор Руссиянов был назван первым; именно он официально стал советским гвардейцем № 1. Но сейчас речь не о сентябре, а о начале июня 1941 года.
100-я стрелковая дивизия перед войной стояла в пригородах Минска, потому неофициально именовалась столичной. В начале июня 1941 года ее командир генерал-майор И. Н. Руссиянов был вызван в штаб округа: предстояло получать новые 76-мм пушки. Начальник артиллерии округа генерал-лейтенант Н. А. Клич хорошо встретил Ивана Никитича, своего старого знакомого. Когда они остались вдвоем, Клич тихо и, пожалуй, чуть неуверенно (что обычно было ему несвойственно) промолвил:
– Иван Никитич, я советую тебе новые семидесятишестимиллиметровые пушки пока не брать. Но – только советую. Решай сам.
– Разве это плохие орудия?
– Новые семидесятишестимиллиметровки – не пушки, а мечта. Но у нас снарядов к ним всего один боекомплект. А к старым пушкам – горы боеприпасов. Начнется война, ты за два дня сожжешь все снаряды к новым пушкам. Что же дальше будешь делать?
– А что – война на носу?
– Я тебе и так сказал больше чем мог…
– Сколько же мне придется тянуть с получением новых пушек?
– Думаю, не больше месяца (Красная звезда. 17 июля 1991 г.).
Этот кусочек – вроде гексогена. Маленький совсем, а силищи сколько! Прочитаешь – материться хочется. Сидел в Москве, в Генеральном штабе гениальный полководец, гнал в Белоруссию лучшие мире 152-мм гаубицы-пушки МЛ-20 и по десятку боекомплектов к каждой. Но орудия эти – россыпью: без расчетов, без командиров, без обеспечивающих тылов. Если нет артиллеристов, то дождись, когда будут; на уральских полигонах сформируй батареи, дивизионы и полки, подготовь их и только тогда в Барановичи отправляй.
Тот же гений из Генерального штаба гнал в ту же Белоруссию лучшие в мире 76-мм пушки, но только по одному комплекту снарядов к ним. Если нет в достатке снарядов к новым пушкам, так держи пушки за Волгой. Когда развернут на полную мощь производство снарядов, вот тогда и пустишь пушки в дело. Иначе армию беззащитной делаешь. Кому они нужны – пушки без снарядов? Только врагам. Только Гитлеру.
Гитлеровцы наши захваченные 76-мм пушки на вооружение принял, производство снарядов наладил. В первой половине Второй мировой войны советские 76-мм пушки были самыми мощными противотанковыми орудиями гитлеровской армии: равных или хотя бы подобных им орудий собственного производства у Гитлера не было.
Да и «устаревшие» наши пушки тоже чего-то стоили. Затейники из Генерального штаба и Института военной истории «устаревшее» оружие вообще в статистику не включали. Над этим оружием они глумились. Но вот – пример: отказался генерал-майор Руссиянов от новейших, лучших в мире пушек, остались у него в дивизии трехдюймовки образца 1902 года, но и с ними дивизия Руссиянова через неполных два месяца войны стала гвардейской. Самой первой.
Так что не в «устаревшем» оружии дело.
//-- 6 --//
В начале войны генерал-лейтенант артиллерии Клич был арестован в числе «виновников» разгрома Западного фронта. «Профессор диверсионных наук» полковник И. Г. Старинов был свидетелем ареста. Вот его рассказ:
В особенности поразил меня арест Н. А. Клича. В его честности и невиновности я был убежден… Н. А. Клич делал все, чтобы повысить боеспособность артиллерии округа. Но у него отнимали тягачи, снимали его людей с позиций на… оборонительные работы. Забирали у него старые пушки с боеприпасами, а взамен присылали новые без снарядов. Что же мог сделать Клич?! Протестовать? Он протестовал, но его осаживали (Старинов И. Г. Мины ждут своего часа. М.: Воениздат, 1964. С. 211).
Но наш разговор сейчас не о снарядах и пушках, а о том, что начальник артиллерии Западного особого военного округа генерал-лейтенант артиллерии Н. А. Клич в начале июня 1941 года знал: максимум через месяц, то есть в начале июля, начнется война. Об этом он намекал генерал-майору Руссиянову. «Красная звезда» сообщает, что Руссиянов намек уяснил:
Поняв после разговора с Кличем, что в его распоряжении осталось ничтожно мало времени, комдив с особым упорством налег на огневую подготовку, на тактические учения, школил штаб. Совершенно замучил дивизию. И все же быстрее, чем ожидалось, подошел первый день войны (Красная звезда. 17 июля 1991 г.).
Готовился Руссиянов воевать в начале июля, а война началась на две недели раньше…
Итак, командир 100-й стрелковой дивизии генерал-майор Руссиянов узнал о предстоящей войне от начальника артиллерии Западного особого военного округа генерал-лейтенанта Клича. Интересно, а от кого Клич мог узнать о войне, до которой осталось «не больше месяца», то есть которая должна начаться в начале июля? Вероятнее всего – от командующего Западным особым военным округом генерала армии Павлова.
Не думаю, чтобы Клич или Павлов знали планы Гитлера. Но они знали планы Сталина. И если не в полном объеме, то в части, их касающейся. Но допустим невероятное: генерал-лейтенант артиллерии Клич в начале июня 1941 года знал планы Гитлера: максимум через месяц нападет. Если он в Минске это знал и понимал, то, наверное, и гениальный Жуков должен был это понимать. Жукову с высоты виднее. У Жукова в подчинении Разведывательное управление Генерального штаба, Жукову все разведывательные отделы штабов военных округов информацию шлют. Как же случилось, что командир относительно небольшого ранга в начале июня бьет тревогу, а гениальный стратег в Москве сам тревогу не бьет и других осаживает?
У меня еще вопрос: зачем знание о скором начале войны в секрете держать? Почему один советский генерал о возможном сроке начала войны сообщает другому намеком? Да не каждому намекает, а только другу своему Руссиянову, в уверенности, что тот не проболтается. Подумаем: кто заинтересован срок начала войны держать в секрете? Только нападающая сторона, только агрессор. Если агрессор – Гитлер, то пусть он свои секреты и хранит. А нам зачем гитлеровский секрет беречь? Наоборот, на весь свет трубить надо было: не суетись, Гитлер, твои замыслы нам известны!
И ведь не одному Руссиянову намекали. Генерал-майор войск связи Агафонов перед войной был начальником связи 11-й армии Прибалтийского особого военного округа. В своих мемуарах он упоминает примечательный диалог с генерал-майором И. Т. Шлеминым, который в то время был начальником штаба 11-й армии:
За несколько дней до войны было проведено последнее учение 128-й стрелковой дивизией в районе Кальварии. После учения подошел я, помню, к начальнику штаба генералу Шлемину и попросил разрешения снять наведенные полевые кабельные линии.
– Ни в коем случае не делайте этого! – категорически приказал начальник штаба, а потом уже более мягко спросил: – Неужели, товарищ Агафонов, вы не понимаете обстановки, не понимаете, для чего это требуется?
– Ясно, товарищ генерал… (Агафонов В. П. Неман! Неман! Я – Дунай! М.: Воениздат, 1967. С. 20).
Итак, учения завершились, а полевые кабели остались – остались не для учений и не для оборонительной войны. 128-я стрелковая дивизия, как и все остальные, к обороне не готовилась, траншей не рыла, она училась «бить врага на его территории». Особо любопытным рекомендую найти на карте эту самую Кальварию и линию границы 1941 года.
Начальнику связи 11-й армии намек: линии связи развернуты не для учений. Соображай, для чего. Если я что не так сказал, товарищи поправят, но сдается мне: если генералы о грядущей войне шептались, намеками называя примерную дату ее начала, значит речь шла не о гитлеровской тайне, а о сталинской.
И не потому Павлов, Клич, Климовских, Копец, Таюрский беззаботно в театре сидели, что делать им было нечего, и не потому, что на мирное сосуществование с Гитлером надеялись, – как раз наоборот. Они знали: скоро война, именно потому надо в театрах появляться. Иногда.
//-- * * * --//
Но не числятся ли за Маршалом Советского Союза Куликом и генералом армии Павловым иные преступления?
Надо признать: числятся.
Не хочу быть однобоким. Справедливости ради надо вспомнить о преступлениях Павлова и Кулика. Некоторые из этих преступлений простить нельзя. Например, оба в конце 1930-х годов воевали в Испании, «чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать». На первый взгляд, дело благородное – борьба с фашизмом. Однако…
Однако у нас к 1936 году уже были истреблены миллионы людей. Ничего равного и подобного фашист Франко в Испании никогда не совершал и не замышлял. У нас миллионы уже сидели в концлагерях, а Испания, по большому счету, обошлась без этого. Наших мужиков загнали в колхозы, а испанский мужик оставался свободным. Границы Испании были открыты, и каждый, кому диктатура генералиссимуса Франко не нравилась, мог свободно ехать на все четыре стороны, хоть в Аргентину, хоть в Австралию, хоть на родину мирового пролетариата. А наши границы были на замке, и любого желающего побывать в капиталистическом аду ждал на границе, щелкая затвором, доблестный пограничник Карацупа с верным псом.
В 1932 году в СССР, прежде всего на земле Украины, в результате страшного голода погибли новые миллионы. А в 1936 году наши воины-интернационалисты поехали Испанию освобождать, хотя в той Испании никакого голода не было и не предвиделось.
Какого черта они лезли чужой народ освобождать, если собственный народ в это время на цепи сидел? Откуда эта ответственность за судьбы далеких стран при полной безответственности за судьбу собственной родины?
Глава 21
О заслугах Павлова и Кулика
«Правдивая история» Великой Отечественной войны представляет собой фантастическую композицию из лживых мемуаров Жукова, насквозь фальшивых романов Стаднюка и фильмов Озерова.
Анатолий Тарас. Предисловие к книге: Дроговоз И. Большой флот Страны Советов. Минск: Харвест, 2003. С. 8
//-- 1 --//
Не имея возможности придраться к боевым делам командующего Западным фронтом генерала армии Павлова, защитники Жукова бросились на «бытовуху» и «аморалку». Как почитаешь сочинения о поведении Павлова в быту, сразу начинаешь понимать причины поражения Западного фронта в первую неделю войны.
Я хочу подробнее остановиться на одном из ярких примеров заведомой лжи, которую часто распространяет официальная пропаганда. Статья под заголовком «Командарма арестовывал офицер ГРУ» была опубликована в «Независимом военном обозрении» 5 декабря 2003 года. Автор – Михаил Ефимович Болтунов, «военный писатель, автор ряда книг по истории разведывательно-диверсионной службы». Статья рассказывает об аресте «командарма 1-го ранга» Павлова «полковником ГРУ» Мамсуровым. В заголовке военный писатель Болтунов сделал две ошибки. Должность Павлова – командующий Западным фронтом, воинское звание – генерал армии. Болтунов упорно называет Павлова командармом 1-го ранга, но Павлов такого звания никогда не имел. По возвращении из Испании Герой Советского Союза комбриг Павлов получил воинское звание комкора и должность начальника Автобронетанкового управления РККА.
После Зимней войны в Финляндии за успешные действия танковых войск в нечеловеческих условиях на «противотанковой» местности против сильного, стойкого, умного противника, за решение даже теоретически не решаемой задачи комкор Павлов был произведен в командармы 2-го ранга. 4 июня 1940 года в Красной Армии были введены генеральские звания. В этот день постановлением СНК Павлов получил воинское звание генерал-полковника танковых войск. В январе 1941 года Павлов в ходе стратегической игры на картах, действуя против Жукова, проявил завидное полководческое мастерство, и 23 февраля 1941 года был произведен в генералы армии.
Об аресте какого «командарма» летом 1941 года нам рассказывает «военный писатель» Болтунов? И откуда в июне 1941 года мог появиться полковник ГРУ? Автору книг «по истории разведывательно-диверсионной службы» следовало бы знать, что ГРУ было создано 16 февраля 1942 года.
Знание предмета «военным писателем» ясно проглядывается не только в заголовке, но и в подзаголовках. Например, в таких: «В поисках штаба Белорусского округа». Автор сообщает, что «29 июня маршал Ворошилов отдал приказ Мамсурову арестовать командарма 1-го ранга Дмитрия Павлова, командарма 2-го ранга Владимира Климовских и командарма Николая Клыча», но «полковник ГРУ» Мамсуров никак не мог разыскать штаб Белорусского округа. Неудивительно: в 1941 году такого военного округа не было. 11 июля 1940 года Белорусский особый военный округ был преобразован в Западный особый военный округ. Это была не просто смена названия: в состав округа была включена Смоленская область, а это противоречило названию «Белорусский».
Но если бы «полковник ГРУ» искал штаб Западного особого военного округа, то надо было спросить первого встречного; ему бы любой ответил: в центре Минска, улица Советская, дом 18. И вовсе не Павлов в первые дни войны управлял округом, а Курдюмов: 21 июня 1941 года произошло разделение структур, основная часть управления и штаба Западного особого военного округа превратилась в управление и штаб Западного фронта и была тайно переброшена на командный пункт в районе Барановичей. Там после начала войны находился Павлов. Вот там «полковнику ГРУ» и следовало его искать. А меньшая часть управления и штаба так и осталась на месте и сохраняла прежнее название: штаб округа.
Перед выездом из Москвы «полковнику ГРУ» следовало поинтересоваться в Генеральном штабе, где находится штаб Западного фронта. Места расположения нижестоящих штабов определяют и утверждают штабы вышестоящие. В Генеральном штабе должны были знать, что штабу Западного фронта надлежит находиться в районе станции Обуз-Лесьна юго-западнее Барановичей. А если его там нет, то это не вина командующего фронтом генерала армии Павлова. Начальник Генерального штаба генерал армии Жуков якобы знал, что германский удар будет на Барановичи и именно на пути германского танкового клина определил место для командного пункта Западного фронта. Если Павлов, превысив полномочия, вывел свой КП из-под удара, то это не вина, а заслуга. А винить надо гения, сидящего в Генштабе.
//-- 2 --//
Читаем статью «военного писателя» дальше и диву даемся: не был Владимир Ефимович Климовских командармом 2-го ранга – он был генерал-майором. И вообще не было в Красной Армии в 1941 году воинского звания «командарм»: в июне 1940 года подавляющая часть высшего командного состава Красной Армии получила генеральские и адмиральские звания. Со старыми званиями остались некоторые комбриги и комдивы, которых выпустили из тюрем, но и им в большинстве случаев присваивали генеральские звания. Пример: выпущенный из тюрьмы комдив К. К. Рокоссовский (звание присвоено 26 ноября 1935 года) 4 июня 1940 года стал генерал-майором. Комбригов в 1941 году было еще достаточно много, комдивов меньше – восемь, комкор на всю Красную Армию в 1941 году был один – Л. Г. Петровский. А вот командармов не было: их либо перестреляли, либо произвели в генералы.
До введения в Красной Армии генеральских званий звание «командарм» существовало менее пяти лет. Командармов было немного: в 1937 году – пять командармов 1-го ранга и десять 2-го ранга. После расстрелов высших командиров Красной Армии во время «великой чистки» в 1937–1938 годах еще несколько человек получили звания командармов, среди них – Конев, Кулик, Мерецков, Тимошенко, Шапошников, Ковалев, Тюленев. Но не было среди них никого по фамилии Климовских, и уж тем более не было среди них никакого «командарма Клыча», а был на Западном фронте генерал-лейтенант артиллерии Николай Александрович Клич.
Далее в повествовании «военного писателя» появляется «командарм Еременко». После войны Андрей Иванович Еременко стал Маршалом Советского Союза – так неужели «автору ряда книг по истории разведывательно-диверсионной службы» трудно взять мемуары маршала и проверить, какое звание тот имел в описываемый период? Звание комкора Еременко получил 4 ноября 1939 года, генерал-лейтенанта – 4 июня 1940 года, но не был Андрей Иванович командармом ни до введения генеральских званий, ни после. И уж если «военному писателю» так понравились отмененные воинские звания, то почему он Жукова не называет командармом? Но и с маршалами в статье – беда: автор статьи вспомнил «Константина Мерецкова», но если он имел в виду будущего Маршала Советского Союза, то звали его Кириллом Афанасьевичем.
Продемонстрировав знание предмета, «военный писатель» обличает Павлова: мол, нехороший был человек. Единственный источник: воспоминания «полковника ГРУ» Мамсурова, который Павлова арестовывал. Но подумаем: неужто вертухай Мамсуров что-то хорошее мог рассказать об арестанте? Кстати, это был тот самый Хаджи-Умар Джиорович Мамсуров, который, поднявшись до звания генерал-лейтенанта, в 1957 году готовил вместе с Жуковым государственный переворот, но в последний момент струсил и покаялся перед Хрущёвым. Но я не обвиняю Мамсурова ни в том, что он струсил, и ни в том, что переворот готовил: просто надо было или идти на дело, или не идти, а не болтаться цветком в проруби.
Совсем сбивает с ног заключительный подзаголовок разоблачительной статьи: «Нашивки за прыжок в окно». «Военный писатель» продолжает рассказ об обстановке в штабе Западного фронта 5 июля 1941 года:
Из окна штабного барака выпрыгнул известный в свое время военачальник… Приземлился неудачно – вывихнул ногу, и его увели в санчасть. На следующий день Мамсуров видел его с костылями. Но более всего его удивило, что на груди полководца на отглаженной щегольской гимнастерке появились две ленточки – золотая и красная, обозначавшие тяжелое и легкое ранение – эти отличия были введены накануне. Военачальник явно был убежден, что воевать осталось недолго, и хотел в будущем по максимуму поиметь от своего участия в боевых действиях. То, что «увечье» и «царапину» он получил при прыжке из окна штаба, его, похоже, нисколько не смущало. Этот шапкозакидатель тоже чем-то напоминал командарма 1-го ранга Павлова.
Вот видите, как все просто: сам «командарм 1-го ранга» Павлов в окно от страха не прыгал и нашивок за прыжки в окно на себя не цеплял, в окно сиганул кто-то безымянный, и это очень похоже на поведение Павлова. При таких-то полководцах удивляться крушению Западного фронта не приходится.
Но я вам, уважаемый «военный писатель», не поверю. Не было такого случая в штабе Западного фронта 5 июля 1941 года, и быть не могло – врет ваш «полковник ГРУ»: в Красной Армии нашивки за ранения были введены приказом НКО № 213 от 14 июля 1942 года, через год с неделей после описываемых вами событий. Удивляюсь: неужто вы, «военный писатель», вранье распознать не способны?
//-- 3 --//
О Кулике и Павлове написано много статей и книг. Их высмеивал некто Озеров в своих омерзительных киноэпопеях. Над ними глумились и измывались всевозможные Бондаревы и Стаднюки. Но все обвинения против Павлова и Кулика – на уровне этой статьи из «Независимого военного обозрения». Люди, подобные «военному писателю» Болтунову, берутся за описание военных способностей генерала армии Павлова, не удосужившись поинтересоваться, какое у него было воинское звание, не зная названия округа, которым он командовал перед войной, не имея отдаленного представления о тех процессах, которые происходили в Красной Армии, не помня имен полководцев, даже весьма известных, не зная даже фамилий генералов и имен маршалов, о которых авторы рассказывают доверчивым читателям.
Спорить с Озеровыми, Болтуновыми, Бондаревыми и Стаднюками нет смысла. О Дмитрии Григорьевиче Павлове и Григории Ивановиче Кулике есть другие свидетельства. И есть документы. Например, такие. На совещании по военной идеологии 13 мая 1940 г. Д. Г. Павлов заявил: «У нас врагов народа оказалось столько, что я сомневаюсь в том, что вряд ли они были все врагами» (РГВА. Фонд 9. Опись 36. Дело 2861. Лист 160).
«Великому стратегу» Жукову на такой поступок хватило смелости только после смерти Сталина, да и то только тогда, когда критика Сталина была рекомендована и предписана вышестоящими инстанциями. Но когда критика Сталина по велению сверху умолкала, умолкал и разоблачитель Жуков. А Павлов Дмитрий Григорьевич имел достаточно смелости, чтобы такое сказать публично в то время. И делал он это в полной уверенности, что слова его немедленно донесут Сталину, Молотову, Берии, Вышинскому.
Не робкого десятка был и Маршал Советского Союза Григорий Иванович Кулик. В 1938 году, в разгар террора, Павлов, Кулик, Г. К. Савченко и П. С. Аллилуев написали письмо Сталину с настоятельным требованием прекратить репрессии против армии. «Эта четверка даже представила проект решения Политбюро ЦК ВКП(б) по этому вопросу» (Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937–1938. М.: Терра, 1998. С. 334).
И дело свое Кулик и Павлов знали. Четыре предвоенных года, с мая 1937 по август 1941 года, Кулик возглавлял артиллерию Красной Армии. В принципе почти все, с чем Красная Армия прошла всю войну и завершила ее в 1945 году, было принято на вооружение именно в этот период, а именно:
• 76-мм пушка УСВ,
• 122-мм гаубица М-30,
• 152-мм гаубица М-10,
• 152-мм гаубица-пушка МЛ-20,
• 210-мм пушка Бр-17,
• 280-мм мортира Бр-5,
• 305-мм гаубица Бр-18,
• 25-, 37-, 76– и 85-мм зенитные пушки,
• 50-, 82-, 107– и 120-мм минометы,
• реактивные установки залпового огня БМ-8 и БМ-13.
У Кулика, наверное, можно найти множество недостатков, можно обзывать его какими угодно словами, но артиллерия Красной Армии под его руководством стала лучшей в мире. Такого маршала не было ни в Германии, ни в Великобритании, ни в США, ни во Франции, ни в Италии, ни в Японии. Но нам говорят, что в Красной Армии во главе артиллерии стоял «идиот» Кулик, забывая отметить, что артиллерия была отличная.
А в зарубежных странах, конечно, артиллерией руководили одни гении. Только практически все эти гении перед Второй мировой войной делали громкие «научно обоснованные» заявления об «отмирании артиллерии», глубоко недооценивая полевую артиллерию и даже полностью отрицая ее роль. Начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Франц Гальдер в своем рабочем дневнике 2 февраля 1941 года записал то, что ему было известно о советской артиллерии: матчасть устарела. 22 июня 1941 года германская армия нанесла внезапный удар по Советскому Союзу, и мнение Гальдера о советской артиллерии быстро изменилось, и уже 12 июля 1941 года в том же дневнике он пишет: «Эффективность снарядов хорошая, моральное действие сильное. Много новейших, неизвестных нам до сих пор артсистем».
Вот лучшее признание заслуг Маршала Советского Союза Г. И. Кулика. Пушки и гаубицы, аналогичные тем, которые Красная Армия имела в начале войны, ни Японии, ни Германии, ни США, ни Британии не удалось создать до самого конца войны. Главный советский артиллерист не просто обеспечил Красную Армию лучшей в мире материальной частью в надлежащих количествах, но и сумел это сделать так, что германская разведка не заметила ни разработки, ни испытаний новых советских артсистем, ни массового их внедрения в производство, ни перевооружения советской артиллерии.
//-- 4 --//
Танковыми войсками до 1940 года командовал Павлов. При нем был принят на вооружение лучший в мире легкий плавающий танк Т-40, лучший танк всех времен и народов Т-34, лучший тяжелый танк мира КВ.
И не надо говорить, что танки проектировали конструкторы, а Павлов просто координировал их работу. Конструктор – это нечто вроде портного, да простят меня конструкторы. Закажете портному широченные штаны с колокольчиками – будут вам широченные. Закажете с бантиками – он вам бантики обеспечит, хоть шелковые, хоть бархатные. Так работает и конструктор вооружения: кто-то должен ему заказать то, что потребуется армии на войне, кто-то эту грядущую войну сквозь туман неизвестности разглядеть должен.
И не надо заявлять, что танки принимали на вооружение не благодаря Павлову, а вопреки ему: на этот счет тоже есть весьма весомые свидетельства. Слово Герою Социалистического Труда члену-корреспонденту Академии наук СССР Василию Семёновичу Емельянову. Перед войной он был начальником Главного управления по производству брони. После расстрела Павлова он мог бы себе лично приписать идею создания танков с противоснарядным бронированием, но не сделал этого. Емельянов пришел к идее создания танков с противоснарядным бронированием, а независимо от него к такому же решению пришел Павлов – и не только пришел, но и добился поддержки Сталина в этом вопросе. Емельянов рассказывает:
Я вновь поднял вопрос о новых танках с тяжелой броней, защищающей от обстрела снарядами.
– Создать такие танки нелегко, но если ты поможешь, то мы могли бы быстро приступить к работам.
Павлов усмехнулся и сказал:
– А я ведь тоже не лыком шит. – Он вынул из своего несгораемого шкафа листок бумаги и протянул мне. – Вот, смотри.
На короткой записке о необходимости начать разработку тяжелых танков было начертано: «Я – за. Сталин» (Емельянов В. С. На пороге войны. С. 82).
В первой половине ХХ века переход от противопульного к противоснарядному бронированию был единственно возможным направлением развития танков – кроме плавающих танков, разумеется. Глядя в прошлое из XXI века, можно удивляться: неужели кто-то в этом сомневался? Неужели тогда это не всем было понятно? С высоты нашего знания трудно вообразить сомнения танкостроителей того времени.
Однако в тридцатые годы ХХ века эту идею надо было пробивать ледоколом через скованный льдами океан непонимания. В Германии генерала, равного Дмитрию Григорьевичу Павлову, не нашлось. Эту идею не отстоял, да и не пробовал отстоять ни Гудериан, ни Гот, ни Манштейн. Ни один германский генерал не мог после войны похвалиться тем, что перед Второй мировой войной сумел завизировать у Гитлера свои предложения по развитию бронетанковой техники. И в Америке до такого четкого понимания основных направлений развития танкостроения в то время никто не поднялся. И в Японии. И в Италии. Не было там таких генералов, как наш Дмитрий Григорьевич Павлов.
Робкие попытки делались в Великобритании, но по большому счету они завершились провалом. Британский танк «Матильда» имел хорошую броню, но на нем стояла пушка калибра всего 40 мм. Даже на самом «устаревшем» советском легком танке Т-26 стояла более мощная пушка. Кроме того, «Матильда» могла идти только по ровной местности и скатываться вниз с горочки, а на подъем вверх по склону у нее не хватало сил. В начале Второй мировой войны среди британских танкистов ходила такая шутка: как назвать «Матильду» на вершине холма? Ответ: чудом!
Но британским генералам было не до шуток. Колонны танков «Матильда» приходилось сопровождать колоннами тягачей, назначение которых – тянуть «Матильды» на подъемах. Всем, кто этим вопросом интересуется, настоятельно рекомендую книгу: Fletcher D. The Great Tank Scandal: British Armour in the Second World War. London: HMSO, 1989.
Не лучше был и британский танк «Черчилль». Его броня была мощной, почти как на советских танках, но разница заключалась в том, что броневые плиты советских танков сваривали так, что получалась практически монолитная коробка, и линии швов были прочнее самой брони. Британская технология того времени до этого не дошла, поэтому на стальной каркас из уголков заклепками крепили стальные листы, а к ним на болтах привинчивали броневые плиты, которые между собой ничем не соединялись. Несмотря на мощную броню, корпус был хлипким: при достаточно мощных ударах броневые плиты «держали снаряд», но корпус расшатывался; бывало, что броневые плиты просто отваливались. Пушка «Черчилля», особенно на первых модификациях танка, была анекдотически немощной, и двигатель тоже. Уинстон Черчилль шутил: «У танка, который носит мое имя, недостатков больше, чем у меня самого».
Двигаться в горку «Черчиллю» было мучительно тяжело – кстати, это был один из главных аргументов противников танков с тяжелой броней. Расчеты западных специалистов показывали, что танк с противоснарядным бронированием на пересеченной местности действовать не сможет. Что от него толку, если он с горочки катится, а в горку его надо тащить на аркане?
Т-34 был лишен этого недостатка:
Мне очень нравилась конструкция танка Т-34. Во время испытаний водитель одного из этих танков повел машину к холму с очень крутым склоном. Я стоял с Ворошиловым и видел, как он забеспокоился.
– Куда же он полез? Ведь машина сейчас перевернется. Ну, разве на такую крутизну можно на танке взбираться?
Ворошилов крепко, до боли сжал мое плечо и не сводил глаз с машины. А водитель упорно поднимался вверх. У меня замерло сердце. Но вот последнее усилие – и машина, преодолев крутой склон, на вершине. Все зааплодировали.
– Вот это здорово! – воскликнул Ворошилов, отпуская мое плечо. – Ни один противник никогда не будет ждать танковой атаки при таких кручах. Ну и молодцы!..
В программу испытаний входило также преодоление заграждений из надолбов – железобетонных столбов, врытых в землю, а также рвов и ряда других препятствий. Водитель танка Т-34 остановился перед одним из заграждений и не мог его преодолеть. Павлов подбежал к танку и сел на место водителя, разогнал машину и ласточкой перепорхнул через заграждение (Емельянов В. С. На пороге войны. С. 173–174).
В то время Павлов был начальником Автобронетанкового управления Красной Армии. Ему можно было бы за рычаги и не садиться. Но танк Т-34 был его детищем – как и КВ, Т-40 и Т-50. Павлов мог управлять танком Т-34 лучше иных водителей – и не простых водителей, а профессионалов Центра испытаний бронетанковой техники.
//-- 5 --//
Когда говорят о создателях танка Т-34, то на первое место выдвигают главного конструктора Михаила Ильича Кошкина. Когда говорят о создателях КВ, на первое место выдвигают главного конструктора Жозефа Яковлевича Котина. Спору нет, и Котин, и Кошкин – выдающиеся конструкторы, их вклад в дело создания лучших в мире танков не умалить, их славы не отнять.
И все же конструктор – это исполнитель заказа, вроде инженера-строителя: если прикажут царский дворец строить, построит дворец, а если назавтра распорядятся возводить пятиэтажные дома на четыре подъезда, он будет строить пятиэтажные дома. Если закажут сооружение высотой в 500 метров со стометровой статуей Ленина на вершине, как это было при строительстве Дворца Советов, – что ж, будет рыть котлован, укладывать бетон, чтобы однажды в небе Москвы Ленин флюгером завертелся на все четыре стороны.
Так и с конструкторами танков. Если заказчику нужны танки для рывка по автострадам, конструкторы сделают, что заказали. Если командованию нужны плавающие танки – будут плавающие.
Задумаемся вот над чем. Одновременно, независимо друг от друга, в обстановке строжайшей секретности в СССР были созданы два танка, КВ и Т-34. Оба приняты на вооружение в один день – 19 декабря 1939 года. Один танк создавался в Ленинграде, другой – в Харькове. Один танк тяжелый, другой – средний. Конструкторы консультироваться между собой не могли и не имели права. Но оба, и Котин, и Кошкин, независимо друг от друга повторили в конструкции танка пять основных элементов, которые и сделали их машины лучшими в мире:
1. Оба танка имели длинноствольные 76-мм пушки с баллистикой дивизионных орудий.
2. Оба танка имели противоснарядное бронирование, которое позволяло им выжить в условиях, когда противник применяет противотанковую артиллерию.
3. Оба танка имели один и тот же дизельный двигатель В-2 – легкий, экономичный, не подверженный быстрому возгоранию, только для тяжелого танка был использован форсированный вариант, а для среднего – обычный.
4. Оба танка имели одинаковую рациональную компоновку: двигатель и силовая передача находились рядом, в кормовом отделении, в результате чего карданная передача не съедала часть драгоценного объема корпуса, силуэт танка был более низким, благодаря чему достигалась значительная экономия в весе конструкции.
5. Оба имели низкое удельное давление на грунт благодаря использованию широких гусеничных лент, что позволяло танку действовать практически на любой местности при любых погодных условиях вне дорог [28 - Подробнее об истории развития советского танкостроения и об особенностях конструкции советских танков 1930–1940 годов, выгодно отличавших их от зарубежных аналогов, читайте в новом издании книги Виктора Суворова «Последняя республика» (М: Добрая книга, 2012). – Прим. ред.].
Совпадения на этом не заканчивались. Первое правило разведки гласит: если совпадений больше двух, то это уже не совпадения. Это – система.
Котин создавал тяжелый танк, Кошкин – средний. Но кто-то им эти танки заказал, причем заказал в один и тот же день и потребовал завершить работу к одному и тому же сроку. Заказчик имел совершенно четкое представление о том, что ему нужно. Несмотря на то, что тяжелый и средний танки имеют разное назначение в войне, проектировались разными коллективами и строились на разных заводах, в конструкции обеих машин просматривается единая логика, единый почерк, единый взгляд на вещи.
Кто же он, этот заказчик? «Вглядываясь в непроницаемый мрак будущей войны, неизвестный русский гений сумел в нем различить то, чего не увидел никто. Он создал танки именно для тех условий, которые потом продиктовала война». Так за рубежами нашего отечества описывают создателя лучших в мире танков.
Имя «неизвестного русского гения» нам хорошо известно. Его звали Дмитрием Григорьевичем Павловым. «Танки Т-34 и другие, прославившие себя в годы Великой Отечественной войны, явились не чем иным, как мечтой Д. Г. Павлова, воплощенной в металл». Это сказал Маршал Советского Союза Кирилл Афанасьевич Мерецков (Мерецков К.А. На службе народу. М.: ИПЛ, 1968. С. 201).
Но имя Павлова вновь и вновь втаптывают в грязь. Мотив понятен. Где же еще молодому поколению в начале нового тысячелетия прочитать о руководящей и направляющей роли Центрального Комитета Коммунистической партии? О решающем вкладе ЦК в разгром гитлеровской Германии? Только в книге Жукова «Воспоминания и размышления». Вот поэтому книгу превозносят, а «великому стратегу», от имени которого книга написана и множество раз переписана, лепят памятники уже десятками и сотнями. Чтобы роль Центрального Комитета Коммунистической партии не была забыта, надо славить Жукова по полной программе и гасить все, что сияет и сверкает.
Если очернить достижения генерала армии Павлова, тогда будет заметен Жуков. Ибо в темноте и гнилушка светится. Если же вспомнить и по достоинству оценить заслуги Павлова, то на этом фоне померкнет тусклый блеск величия Жукова.
Глава 22
О невероятной
«прозорливости» Жукова
Надо отдать должное Георгию Константиновичу: он старался до конца отстаивать правду о войне – такую, какой он ее видел.
А. Д. Миркина, редактор двенадцати различных версий книги Жукова «Воспоминания и размышления».
Аргументы и факты. 1995. № 18–19
//-- 1 --//
Жуков был гением военного искусства – по крайней мере, об этом заявил центральный орган Министерства обороны РФ газета «Красная звезда» 19 февраля 1999 года. Одним из величайших свершений гения объявлено спасение Ленинграда осенью 1941 года:
Обладая общим трехкратным превосходством, а на направлениях главных ударов – восьмикратным, большим преимуществом в огневой мощи и подвижности, германские войска нанесли поражение Северо-Западному фронту и к 10 июля вышли на дальние подступы к Ленинграду… Ленинград был действительно на грани падения. Только спасительный гений Г. К. Жукова, неукротимая воля полководца предотвратили… ну и так далее (генерал-майор М. Белов. Красная звезда. 19 апреля 1996 г.).
На 22 июня 1941 года Германия на Восточном фронте имела менее 4 тысяч танков при практически полном отсутствии резервов.
В то же самое время Советский Союз только в составе Первого и Второго стратегических эшелонов имел более 16 тысяч танков, не считая резервов, задействовав которые можно было довести общее количество танков в западных военных округах до 20 тысяч и более. Давайте посмотрим, из чего складываются эти цифры.
Лучший справочник по Красной Армии составили К. Калашников, В. Феськов, А. Чмыхало и В. Голиков (Красная Армия в июне 1941 года. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2003). Жуков и его многочисленные соавторы, имея доступ к весьма закрытым архивам, даже не пытались подняться на такую высоту. На такой научный подвиг оказались не способны ни Академия наук России, ни Министерство обороны, ни Генеральный штаб, ни Академия военных наук, ни Институт военной истории, ни прочие столь же авторитетные организации. В соответствии с этим справочником, на 22 июня 1941 года Красная Армия имела против Германии и ее союзников следующее количество танков.
В составе пяти фронтов Первого стратегического эшелона Красной Армии 12 880 танков.
В составе войск Второго стратегического эшелона, которые под прикрытием сообщения ТАСС от 13 июня 1941 года тайно выдвигались в западные районы страны, 3 568 танков.
Эта группировка могла быть в любой момент усилена танками Закавказского, Среднеазиатского и Забайкальского военных округов и Дальневосточного фронта. Только на Дальневосточном фронте находилось 2 969 танков. Сталин имел достоверные сведения о том, что Япония не выступит против Советского Союза, а выступит против США, потому с началом войны войска и оружие, в том числе и танки, в массовом порядке с Дальнего Востока, из Закавказья и Забайкалья перебрасывались на советско-германский фронт.
Кроме того, на 22 июня 1941 года на ремонтных базах, складах Народного комиссариата обороны и заводов находилось 1 327 танков, исправные можно было отправлять на фронт немедленно, неисправные – после ремонта.
Но и это еще не все. Колоссальная группировка войск Красной Армии была сосредоточена на южных рубежах Советского Союза, в Закавказском и Среднеазиатском военных округах, на границах с Турцией и Ираном. Только в составе Закавказского военного округа летом 1941 года помимо прочего было четыре общевойсковых армии (44-я, 45-я, 46-я и 47-я). Если бы Красная Армия создавалась для обороны страны, то и эти силы можно было бы бросить на отпор вторгнувшимся германским армиям. Но у кремлевского руководства были другие планы и замыслы.
Последнее обстоятельство нуждается в более подробном комментарии, для чего придется ненадолго отвлечься от подсчета танков. По свидетельству генерала армии Штеменко всю осень 1940 года и зиму 1941 года в Генеральном штабе Красной Армии шла упорная работа по изучению Ближневосточного театра военных действий. В марте 1941 года Генеральный штаб приступил к разработке командно-штабных учений в Закавказском и Среднеазиатском военных округах. У нас командно-штабные учения зря не проводятся. На них отрабатываются те вопросы, которые предполагается решать в ходе будущей войны.
Своим нападением на Советский Союз Гитлер нарушил многие планы Сталина, но не все. 28 июня 1941 года Советское информбюро «разоблачило очередную клевету Геббельса», сообщив, что «германское радио начало усиленно распространять лживые утверждения о том, что СССР якобы прибегал к различным угрозам в отношении Ирана. Вряд ли необходимо специально опровергать эту новую провокацию германской пропаганды. СССР питал и питает дружеские чувства к Ирану и иранскому народу».
Не прошло и двух месяцев, как 25 августа 1941 года в подтверждение этих дружеских чувств на территорию Ирана без объявления войны вторглись 44-я и 47-я армии с территории Закавказского военного округа и 53-я армия с территории Среднеазиатского военного округа. Войска Красной Армии, питая дружеские чувства к иранскому народу, свергли существующую власть и конфисковали государственные запасы хлеба, после чего в стране разразился голод. На захваченной Красной Армией территории тут же возникли никем в мире не признанные «республики».
Гримаса истории состоит в том, что днем раньше начала освободительного похода в Иран, 24 августа 1941 года, 2-я танковая группа Гудериана нанесла удар в направлении Конотопа, имея целью развивать наступления далее на Лохвицу с тем, чтобы там, встретив части 1-й танковой группы Клейста, замкнуть кольцо самого грандиозного окружения в истории всех войн, которые когда-либо вело человечество. Сил ни у Гудериана, ни у Клейста для решения такой задачи решительно не хватало. Гудериан был вынужден бросить в бой даже пехотную роту, которая охраняла его командный пункт; Клейст докладывал, что резервы исчерпаны полностью. А в это время ТРИ советских армии демонстрировали дружественные чувства к народу Ирана, а еще ДВЕ армии, находясь на советской территории, обеспечивали и прикрывали действия тех войск, которые ушли через границу.
Зачем нам Иран? До сих пор нам давали такое объяснение: в Иране действовала германская агентура. Выходит, что товарищ Сталин решил агентуру танками давить. Но в 1945 году Германия была разгромлена, и германская агентура даже теоретически больше не могла угрожать свободе и независимости нашей Родины. Но советские войска никак не хотели уходить из Ирана. Они покинули страну только в 1946 году под давлением США и Великобритании.
Мораль: Гитлер бросил против Советского Союза все, что имел; больше бросать было нечего. А Сталин помимо танков, находившихся в составе войск Первого и Второго стратегических эшелонов, на Дальнем Востоке, в Забайкалье, на складах Наркомата обороны, на заводах и ремонтных базах, мог бросить против Германии еще и те танки (а также артиллерию, пехоту, кавалерию, авиацию, топливо, боеприпасы), которые находились на южных рубежах страны. Но даже в критической обстановке августа и сентября 1941 года, когда в районе Киева погибал Юго-Западный фронт и сотни тысяч советских солдат остались в кольце окружения без всякой помощи, у товарища Сталина нашлись более важные проблемы.
Но вернемся к сравнению количества танков. Германия, по самым смелым подсчетам Жукова, на советско-германском фронте имела 3 712 танков. К этому добавим – танков изношенных и устаревших.
Меня упрекают: в Германии считаешь только те танки, которые воевали в первом эшелоне, а в Советском Союзе вообще все!
Правильно. Как же иначе? Германия, как известно, была катастрофически не готова к войне. Одним из аспектов неготовности было то, что Гитлер не смог удержать войну в каких-то временных и географических пределах. Война, которую вел Гитлер, вышла из-под его контроля и расползлась на огромные территории от Полярного круга до Северной Африки. Воевать Гитлеру пришлось на многих фронтах одновременно. А товарищ Сталин своей мудрой политикой и тонкой дипломатией сумел обеспечить Советскому Союзу только один фронт, на котором Красная Армия могла сосредоточить все свои силы и все свои резервы.
Германские войска в войне против Советского Союза имели только один эшелон. Второго не было. В резерве находились две танковые дивизии – 2-я и 5-я. На две дивизии – три сотни танков, опять же изношенных и устаревших. Остальные танки Германии (которых оставалось совсем немного) вели боевые действия на других фронтах, например, в Африке, и на советско-германский фронт не могли быть переброшены.
А Сталин мог бросить против Гитлера все танки Советского Союза. Что он и сделал.
Примерно таким же было соотношение сил и в авиации, и в артиллерии. Как немецкие генералы ухитрились получить трехкратное превосходство, а на направлениях главных ударов – восьмикратное? Если поверить этому, то получается, что Жуков, который в начале войны был начальником Генерального штаба, все свои танки, самолеты и пушки держал там, где противника не было, а туда, где противник действовал, Жуков танки и самолеты перебросить не догадался.
И еще: противник вышел на дальние подступы к Ленинграду 10 июля 1941 года, а «спаситель Ленинграда» Жуков появился в этом городе только 13 сентября. Кто же и как ухитрился два месяца удерживать восьмикратно превосходящего врага на подступах к Ленинграду, пока «спаситель» не подоспел?
//-- 2 --//
Чтобы оценить личный вклад гениального полководца в спасении северной столицы, надо помнить, что опасность захвата Ленинграда существовала с 10 июля до 6 сентября 1941 года, когда Гитлер отказался от планов штурма города, рассчитывая задушить Ленинград голодом. В эти дни Жукова в Питере не было. А были там Молотов, Маленков, Ворошилов, Жданов. Молотов – второй после Сталина человек в Советском Союзе. Маленков – третий. Иногда в ходе войны Маленков по своему значению становился вторым, Молотов – третьим, потом они снова менялись местами. Если рассматривать эту группу вождей с точки зрения партийной иерархии, то Молотов, Маленков, Ворошилов и Жданов – это центровая группа Политбюро. Тут только Берии не хватает.
Государственный Комитет Обороны, как мы помним, – это чрезвычайный высший государственный орган СССР, в котором в годы войны была сосредоточена вся полнота власти; постановления ГКО имели силу законов военного времени. В августе 1941 года, в дни, когда Ленинград находился под угрозой захвата, трое из пяти членов ГКО находились в Ленинграде, и только двое, Сталин и Берия, – в Москве. Кроме того, в Ленинграде находились Вознесенский, Косыгин, Родионов, Штыков, Попков. Каждый из них мог совершить невозможное – они доказали это в ходе коллективизации и индустриализации, и на войне они действовали решительно и свирепо.
В сентябре 1941 года генерал армии Жуков сменил маршала Ворошилова на посту командующего Ленинградским фронтом. Это очень высокая должность, однако оборона Ленинграда не ограничивалась чисто военными действиями, и руководителям высшего ранга, на которых Сталин возложил защиту города, предстояло решать множество других задач – политических, экономических, организационных, мобилизационных, снабженческих, транспортных, эвакуационных, финансовых, медицинских, санитарных и прочих, которым не было числа. По большому счету, они с поставленными задачами справились, но Жуков среди них был отнюдь не главным «спасителем».
Возразят: члены этой группы не были военными. Правильно. Но кроме них в Ленинград 23 августа, за три недели до появления там Жукова, прибыли:
• нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов,
• командующий ВВС Красной Армии генерал-лейтенант авиации П. Ф. Жигарев,
• командующий артиллерией Красной Армии генерал-полковник артиллерии Н. Н. Воронов.
Как видим, в Ленинграде была собрана не только наиболее влиятельная часть партийных вождей, но и высшее руководство Вооруженных Сил Советского Союза (не хватало только Верховного главнокомандующего), и это – не считая командующих Балтийским флотом и Ленинградским фронтом с их штабами. Так что было кому обороной города руководить.
Через 16 лет после тех событий, в 1957 году, Жуков совершил государственный переворот. «Великий стратег» временно, как он считал, посадил на трон Хрущёва, сместив со своих постов большинство членов Президиума ЦК КПСС, в том числе Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова. Все изгнанные с вершин власти были тут же причислены к разряду «нелюдей» и вычеркнуты из нашей истории. Их, как у нас принято, перестали вспоминать. Все их заслуги были мгновенно забыты, а через несколько десятилетий заслуги Молотова, Маленкова, Жданова, Кузнецова, Родионова, еще одного Кузнецова (адмирала), Жигарева, Новикова, Воронова и других руководителей были приписаны Жукову.
//-- 3 --//
В первом издании мемуаров Жукова спасение Ленинграда описано красиво. В последующих – еще краше. Но обилие вариантов смущает. Начнем по порядку.
Все началось с того, что 29 июля 1941 года начальник Генерального штаба генерал армии Жуков в кабинете Сталина якобы предсказал катастрофу советских войск в районе Киева. Он предлагал войска отвести, а Киев сдать. Сталин не согласился. В кабинете Сталина в тот исторический момент находились Маленков и Мехлис; они мудрых советов великого полководца не слушали, они подпевали Сталину. Разговор пошел на повышенных тонах. Гениальное предвидение стратега Сталин назвал чепухой. Гордый Жуков не стерпел такого к себе отношения и потребовал отставки с поста начальника Генерального штаба.
Все это выглядит достаточно достоверно – на первый взгляд. Но мелкие нестыковки заставляют присмотреться. Тот же спор со Сталиным об отводе войск из района Киева Жуков описал писателю Константину Симонову, но в этом варианте Сталину подпевали уже не Маленков с Мехлисом, а злодей Берия.
Казалось бы, какая разница, кто из бестолковых прихвостней поддакивал вождю в том споре против Жукова, кто вместе со Сталиным отвергал столь ясные и мудрые советы величайшего полководца? Разница невелика, но мы из любви к истине все же не поленимся картину восстановить.
Смотрим «Журнал записи лиц, принятых Сталиным»: 29 июля 1941 года в кабинете вождя не было Мехлиса, поэтому не мог он подпевать Сталину. И Маленкова там не было. И злодея Берии – тоже. Но самое удивительное, что в тот исторический день не было там и самого Жукова. Вся его мудрость и невероятная прозорливость проявились гораздо позднее, когда Жуков вышел на пенсию. Да и требовать отвода советских войск из района Киева 29 июля 1941 года Жуков не мог: в это время германские войска штурмовали Киевский укрепленный район «в лоб», войска 37-й армии генерал-майора А. А. Власова героически отражали все попытки противника взять город приступом, а возможности глубоко охватить Киевскую группировку советских войск у германского командования в июле не было. Такая возможность появилась только в конце августа в результате Смоленского сражения и ряда сражений в низовьях Днепра, но и тогда германское командование встало перед неразрешимой дилеммой: пойдешь на Москву – откроешь оба фланга и подставишь их под удары Красной Армии, нанесешь удар в обход Киева – потеряешь месяц драгоценного времени, придется наступать на Москву уже в период осенней распутицы и в результате застрянешь в России на всю зиму. Само возникновение этой дилеммы означало, что выполнение плана «Барбаросса» окончательно и бесповоротно сорвано, поскольку план предусматривал разгром всех сил Красной Армии на западном берегу Днепра и Западной Двины, не позволив им отойти за Днепр.
В июле 1941 года, когда Жуков якобы требовал отвести советские войска из района Киева, ни Гитлер, ни его генералы никакого окружения советских войск в этом районе еще не затевали и не замышляли. Они не могли знать, какой будет стратегическая ситуация во второй половине августа и тем более в сентябре.
А Жуков, получается, уже наперед видел их действия и в августе, и в сентябре. Жуков предвосхитил коварные замыслы Гитлера до того, как они возникли.
Или приписал себе эту заслугу задним числом.
//-- 4 --//
Как бы там ни было, 29 июля 1941 года Жуков был снят с должности начальника Генерального штаба и отправлен командовать войсками Резервного фронта. А в сентябре Сталин вызвал Жукова в Кремль. В первом издании «Воспоминаний и размышлений» это описано так: «8 сентября я был вызван к И. В. Сталину. Поздно вечером вошел в приемную. Мне передали, что И. В. Сталин ждет меня в кремлевской квартире» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 310).
Но гения военного искусства тут же уличили боевые товарищи и бывшие подчиненные. Дело в том, что с 30 августа по 8 сентября Резервный фронт под мудрым водительством Жукова безуспешно пытался окружить группировку германских войск в районе Ельни. Операция была подготовлена плохо и сорвалась. Никакого окружения не получилось. Были зря пролиты реки солдатской крови. Финал операции для Резервного фронта был печальным.
Еще в декабре 1940 года на совещании высшего командного состава Красной Армии Жуков рассказывал о внезапных стремительных наступательных операциях на чужой территории, об окружениях грандиозных вражеских группировок. В ответ на это выступил Маршал Советского Союза Семён Михайлович Будённый. Речь его была простой, понятной, толковой. Среди прочего Будённый сказал: «Если хочешь зайти противнику в тыл, хочешь его окружить, ты должен знать, что будешь обязательно сам окружен» (Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940. М.: Терра, 1993. С. 272).
Это и случилось с Жуковым в районе Ельни. Стратег пытался окружить группировку противника, но 8 сентября германские войска нанесли контрудар, который свел на нет все усилия и жертвы Резервного фронта. Дело оборачивалось окружением и поражением.
В то же самое время на 600 километров севернее, в районе Ленинграда, бои стихали. Мемуаристу Жукову в своих воспоминаниях надо было скорее оказаться именно там, в Ленинграде, пока не рассеялся дым сражений, пока фронт не замер и не заматерел, пока бои окончательно не стихли. И Жуков объявил, что якобы 8 сентября его вызвал Сталин и приказал принять под командование Ленинградский фронт. Если верить первому изданию мемуаров Жукова, то 9 сентября он уже прилетел в Ленинград.
Неудобство заключалось в том, что в момент появления первого издания мемуаров Жукова еще многие свидетели тех событий оставались в живых. И посыпались письма: неужто в момент, когда Резервный фронт попал в беду, командующий фронтом генерал армии Жуков, бросив войска, рванул в Москву, а оттуда в Ленинград? Резервный фронт оказался на грани разгрома по вине своего великого командующего – это Жуков вел победоносные полки по костям павших солдат к новым свершениям. И вот привел к последней черте, а сам сбежал? Кто же все это расхлебывал?
Гений военного искусства спорить не стал, но второе издание мемуаров Жукова было дополнено рассказом о некоем «молодом, недостаточно опытном командире дивизии», ни имени, ни даже звания которого не называлось. В те лихие времена командиром дивизии мог быть и генерал, и полковник, и подполковник, и даже майор. Номер дивизии тоже не назван, потому не представляется возможным этого молодого и недостаточно опытного вычислить. Но во всем виноват именно он – некто смутный, расплывчатый, без имени и звания. Вот он, прохвост, и ошибся.
Этой ошибкой немедленно воспользовался противник. Танковой контратакой он смял боевые порядки дивизии… Сейчас трудно сказать, какая сторона имела больше потерь. Контратака гитлеровцев была отбита, но и нам пришлось на этом участке остановить наступление. Такова была расплата за необдуманные действия командира этой дивизии. Почти до самого вечера 9 сентября пришлось мне вместе с командиром находиться на его наблюдательном пункте, исправляя допущенную оплошность. Днем неожиданно пришла телефонограмма Б. М. Шапошникова: к 20 часам того же дня меня вызывал в Ставку Верховный (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 376).
Итак, в первом издании Жуков 9 сентября уже героически оборонял Ленинград, отбивая яростные атаки противника, а во втором издании он в этот день в районе Ельни исправлял глупейшие ошибки молодого неопытного командира какой-то неопределенной дивизии. В первом издании (стр. 306) Жуков признал, что «завершить окружение противника и взять в плен ельнинскую группировку нам не удалось».
Этот авторский прием хотелось бы отметить особо. Об одержанной победе Жуков пишет так: мне удалось. А когда он терпит позорное поражение, тогда так: нам не удалось.
Гений военного искусства объяснил причину провала под Ельней: у него было мало танков. Объяснение удивительное. Если нет денег в кармане, не заказывай обед в «Метрополе». Если нет танков в достатке, не кидайся проводить грандиозную операцию на окружение противника. Жуков бахвалится, что это он настоял на проведении операции в районе Ельни. Зачем же настаивал, если знал, что нет сил для такого дела?
Во втором издании воспоминаний великий стратег был вынужден вспомнить и о потерях. Правда, ему «трудно сказать, какая сторона имела больше потерь». Он так и не решил, кто же больше пострадал в Ельнинской операции, какой стороне она пошла во вред. Но спасибо и на этом: рассказывая об остальных своих военных операциях, Жуков вообще о своих потерях не вспоминает.
//-- 5 --//
Но вот сражения остались позади, и Жуков спешит по вызову Сталина. В первом издании, как мы помним, поздно вечером стратег вошел в приемную рабочего кабинета Сталина. Дежурный секретарь передал, что Сталина здесь нет, и он ждет Жукова в своей кремлевской квартире. Во втором издании Жуков был вызван к Сталину не 8-го, а 9 сентября, но изменилась не только дата.
В Кремль въезжали в полной темноте. Вдруг резкий свет карманного фонарика ударил мне в лицо. Машина остановилась. В подошедшем военном я узнал начальника управления охраны генерала Власика. Поздоровались.
– Верховный главнокомандующий приказал встретить и проводить вас к нему на квартиру.
Чему верить? Если, как написано в первом издании, Жуков пошел в рабочий кабинет Сталина, значит у Боровицких ворот его Власик не встречал и приказ Сталина не передавал, ибо Жуков узнал об отсутствии Сталина в рабочем кабинете от дежурного секретаря. Если же, как написано во втором издании, прямо у ворот Жукова встретил Власик и по приказу Сталина проводил прямо на квартиру вождя, значит Жуков в рабочий кабинет Сталина не заходил. Как ни крути, а одна из этих сцен выдумана, если не обе.
Можно, конечно, предположить, что имело место и то, и другое: у Боровицких ворот Жукова встретил начальник охраны Сталина Власик, передал приказ следовать не в рабочий кабинет, а прямо на квартиру, но Жуков его не послушал, пошел в рабочий кабинет и там, в приемной, дежурный секретарь еще раз объяснил стратегу: да нет его тут, он в своей квартире ждет. В этом случае поступки Жукова весьма напоминают действия героя дешевой комедии.
Кстати, еще одна досадная мелочь: Жуков называет «генерала» Власика «начальником управления охраны». К сведению любознательных, Николай Сидорович Власик во время войны генеральского звания не имел; он стал генералом 12 июля 1945 года, а в сентябре 1941 года был комиссаром государственной безопасности 3-го ранга. Разница уже в том, что генералы ходили в полосатых штанах, то есть с лампасами, а комиссарам ГБ таких штанов не полагалось. И был Власик в тот момент начальником 1-го отдела НКВД; начальником управления он стал 12 мая 1943 года.
Но стоит ли обращать внимание на такие мелочи? Не все ли равно, у Боровицких ворот начальник охраны передал Жукову приказ идти на квартиру вождя, или это сообщил дежурный секретарь в приемной кремлевского кабинета? Наверное, не стоило бы, но дьявол – в мелочах. В нашей жизни из мелочей соткано все, в том числе и мемуары величайшего стратега, и в этих мелочах он подозрительно часто путается.
Мемуары Жукова написаны и многократно переписаны, и сделано это безобразно и безграмотно. И возникает ужасная догадка, которой не хочется верить: а вдруг и воевал Жуков так же безалаберно, как писал свои воспоминания? А вдруг и к выполнению своих служебных обязанностей он относился так же халатно и безответственно, как и к своим былинам о войне?
//-- 6 --//
И вот, наконец, Жуков прибыл в сталинскую квартиру. Кроме хозяина, по словам Жукова, «за столом сидели А. С. Щербаков, В. М. Молотов, Г. М. Маленков и другие члены Политбюро» – так сказано в первом издании. Во втором издании из этого списка выпал Маленков. В последующих, «более правдивых» изданиях, Маленкова за сталинский стол вернули.
Сталин, если верить воспоминаниям Жукова, якобы похвалил его за успех операции под Ельней, хотя четырьмя страницами ранее сам Жуков признал, что «завершить окружение противника и взять в плен ельнинскую группировку нам не удалось». Выходит, Сталин хвалил Жукова за то, что тот операцию запорол. Хвалил за провал. Тут же Сталин якобы произнес: «Вы были тогда правы (имелся в виду мой доклад 29 июля)» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 310).
29 июля 1941 года Жуков якобы предложил Киев сдать, Сталин якобы с этим не согласился, тогда Жуков якобы потребовал отставки с поста начальника Генерального штаба. Прошло больше месяца, и вот 9 сентября Сталин в присутствии ближайших соратников якобы признал, что был не прав, и что прав был Жуков: Киев надо было сдать еще в июле. Если Сталин действительно произнес такие слова, то тем самым в присутствии свидетелей признал, что свержение Жукова с поста начальника Генерального штаба было необоснованным и несправедливым.
Все в этой сцене красиво, но только на первый взгляд. Мы уже установили, что Жуков 29 июля 1941 года никаких предсказаний по поводу действий Гитлера не делал – просто потому, что предсказывать было нечего: ни Гитлер, ни его фельдмаршалы не знали, что будут делать в конце августа и в середине сентября. Они не могли знать, чем завершится Смоленское сражение. Они не могли знать, когда и как завершатся сражения в районе Умани, Кременчуга и Днепропетровска. Если они этого не знали и знать не могли, то не могли знать и о грядущем окружении советских войск в районе Киева. Не знал Гитлер в июле, куда повернет танки Гудериана в конце августа – на Москву или на Лохвицу; об этом в ставке Гитлера еще шли горячие споры. Не знал Гитлер в конце июля, куда развернет танки Клейста – на Донбасс, на Харьков или на ту же Лохвицу: все эти цели были заманчивы. И только гениальный Жуков знал: по приказу Гитлера танки Гудериана и Клейста в сентябре ударят с двух сторон на Лохвицу.
Допустим на минуту, что все так и было. Поверим, что еще 29 июля 1941 года Жуков предвидел действия Гитлера на полтора месяца вперед и требовал отвести советские войска из района Киева. Поверим, что 9 сентября Сталин в присутствии Молотова, Маленкова, Щербакова и прочих якобы признал правоту великого стратега: прав ты был, товарищ Жуков, давно надо было Киев сдать.
Вопрос: что должен был делать Сталин 9 сентября 1941 года, если он публично признал, что Киев, в соответствии с советами великого стратега, давно надо было отдать Гитлеру?
Ответ: Сталин должен был тут же поднять трубку и приказать командующему Юго-Западным фронтом генерал-полковнику Кирпоносу немедленно начать отход из района Киева. Если в июле Сталин не послушал Жукова, Киев врагу не отдал, если не отдал и в августе, так хоть теперь, 9 сентября 1941 года, признав, что Жуков был прав, Сталин должен был Киев срочно оставить. Но удивительная вещь: ничего подобного Сталин делать не стал. Наоборот, он потребовал Киев держать до последнего, и Киев держался до 19 сентября.
Но самое удивительное заключается не в поведении Сталина, а в поведении мемуариста Жукова и его недалеких соавторов. Прямо на следующей странице великий стратег сам себя высек: он зачем-то привел текст переговоров 11 сентября 1941 года между Сталиным и командованием Юго-Западного фронта. Сталин грозно потребовал: «Перестаньте, наконец, заниматься исканием рубежей для отступления, а искать пути сопротивления и только сопротивления». И далее: «Киева не оставлять и мостов не взрывать до особого разрешения Ставки».
Итак, из «самой правдивой книги о войне» мы узнаем, что 9 сентября 1941 года Сталин якобы в присутствии своих соратников признал себя дураком, а Жукова умницей, признал, что зря снял Жукова с высокого поста, признал, что Жуков еще в июле правильно предлагал Киев отдать врагу. И вслед за этим из той же самой книги мы узнаем, что ничего подобного Сталин говорить не мог – наоборот, Сталин требовал Киев не сдавать ни в коем случае. Такой была позиция Сталина и в июле, и в августе, и в сентябре.
Разговор Жукова со Сталиным, который якобы состоялся 9 сентября, не подтвержден ничем. Разговор Сталина с командованием Юго-Западного фронта, который состоялся 11 сентября, печатается в книге Жукова со ссылкой на документ. Но мы и без документа знаем, что Сталин своего решения в данном вопросе не менял, что по приказу Сталина доблестная 37-я армия под командованием генерал-майора Власова (того самого, который впоследствии воевал на стороне Германии, возглавив Русскую освободительную армию) продолжала удерживать Киев до 19 сентября. До самой последней возможности.
Тех, кто побывал в окружении, Сталин не жаловал, но Власова, вышедшего из окружения без войск, Сталин назначил на равноценную должность – командующим 20-й армией, и вскоре произвел в генерал-лейтенанты – за то, что Власов 71 день героически держал Киев.
Проще говоря, сталинские похвалы жуковской прозорливости и мудрейшим советам сдать Киев – это топорная выдумка. Не мог Сталин, по требованию которого Киев держался до 19 сентября, 9 сентября публично признать свою ошибку и правоту Жукова в вопросе обороны Киева. Не мог Сталин в присутствии свидетелей самого высокого ранга хвалить Жукова за предложение сдать Киев и тут же требовать Киев не сдавать.
//-- 7 --//
Между тем, разговор на сталинской квартире продолжается. Сталин якобы сказал Жукову: «Езжайте под Ленинград. Ленинград в крайне тяжелом положении. Немцы, взяв Ленинград и соединившись с финнами, могут ударить в обход с северо-востока на Москву, и тогда обстановка осложнится еще больше» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 310).
Этот рассказ имеет несколько версий. В первом издании оценку обстановки под Ленинградом давал Сталин, а Жуков внимательно слушал. Великий полководец только подсказал Сталину, на какую должность назначить Маршала Советского Союза Тимошенко и на какую – будущего Маршала Советского Союза Конева. (Генерал Жуков рекомендует маршала на новую должность, а Сталин, понятное дело, тут же соглашается). Далее Жуков якобы указал Сталину, что «над Юго-Западным фронтом нависла угроза». Стратег якобы безошибочно предсказал, что «группа армий «Юг», захватившая плацдарм в районе Кременчуга, будет осуществлять оперативное взаимодействие с армией Гудериана». (Самое милое дело быть пророком через 28 лет после случившегося, когда нет свидетелей твоих пророчеств).
Во втором издании Жуков пошел дальше. Он поведал, что не только указал Сталину на опасность, которую представлял кременчугский плацдарм, не только предсказал, в какую сторону генерал-фельдмаршал фон Рундштедт развернет свои танковые клинья, не только дал дельные советы по распределению должностей между генералами и маршалами, но еще и четко обрисовал обстановку под Ленинградом. Сталин, как выясняется из более поздних версий мемуаров Жукова, своего мнения об обстановке не имел. Сталин попросил стратега высказаться, и Жуков расставил все по своим местам: «Не завершив операцию под Ленинградом и не соединившись с финскими войсками, немцы едва ли начнут наступление на московском направлении».
Итак, в первом издании Сталин оценивал обстановку в районе Ленинграда, а Жуков слушал. Во втором издании они поменялись местами: Жуков оценивал обстановку в районе Ленинграда, Сталин слушал и соглашался. Во втором издании Жуков сказал то же самое, что говорил Сталин Жукову в первом. Верховному главнокомандующему не оставалось иного, как согласился с мнением стратега: «И. В. Сталин удовлетворенно кивнул…»
В первом издании Сталин иногда высказывал свое мнение, а в последующих «более правдивых» изданиях, начиная со второго, было решено роль Жукова подчеркнуть, выделить ее более ярко. Жуков легко разгадывал, где и как будут действовать Гудериан и Клейст, фон Лееб и фон Рундштедт. Жуков указывал Сталину, где и какие угрозы возникают, какого маршала на какую должность поставить, а Сталин только удовлетворенно кивал.
В воспоминаниях Жукова Сталин почти всегда с ним соглашается. А когда не соглашается, то бывает вынужден после публично каяться. В соответствии с этой установкой слова, которые Сталин якобы произносил в первом издании, приписали Жукову во втором.
И перебрали. Вдумаемся в слова, якобы произнесенные Жуковым: «Не завершив операцию под Ленинградом и не соединившись с финскими войсками, немцы едва ли начнут наступление на московском направлении». Каждому школьнику, который интересуется историей своей Родины, известно, что немцы-таки начали операцию на московском направлении, не завершив операции под Ленинградом и не соединившись с финнами.
В первом издании обстановку оценивал Сталин. Он выразился осторожно: если немцы возьмут Ленинград да с финнами соединятся, то могут и на Москву ударить с северо-запада. Во втором издании слова Сталина приписали Жукову, да еще и в категорической форме: не взяв Ленинграда и не соединившись с финнами, по Москве не ударят. И тут в дураках оказался великий стратег: выходит, он обстановку оценивал неправильно и прогноз выдал неверный.
//-- * * * --//
После смерти Сталина, когда никто уже не мог больше уличить стратега в хвастовстве, Жуков вдруг вжился в образ несчастной Кассандры: вижу Трою в пламени! Жуков вдруг начал рассказывать о своей невероятной способности предвидеть развитие событий. Он предупреждал, а его не слушали!
В конце июля 1940 года Гитлер впервые высказал мысль о возможности войны против Советского Союза, но за полтора месяца до этого Жуков, как следует из его воспоминаний, якобы уже знал, что именно такая мысль придет в голову фюрера. В конце августа 1941 года Гитлер решил на Москву не идти, а повернуть на Лохвицу, а Жуков за месяц до этого уже совершенно четко понимал, что Гитлер решится именно на этот вариант.
В мемуарах Жуков утверждает, что у него было еще много подобных озарений, однако ни в каких документах не отражены эти ясные предвидения. Допустим, что в начале июня 1940 года Гитлер еще не помышлял о войне против Советского Союза, а Жуков уже наперед знал, что скоро Гитлер к такой мысли придет. Почему бы в этом случае Жукову не зафиксировать сие предвидение на бумаге? Почему бы не написать рапорт Сталину? Первый экземпляр – Сталину, второй – в дело вшить, сохранить в архиве Генерального штаба. Потом Сталина и упрекнуть: вот, я же тебя предупреждал! Да не просто упрекнуть, а в присутствии соратников. Почему бы потом, после войны, не отыскать сей рапорт в архиве и не показать его благодарным потомкам? И через десятилетия после войны в мемуары сию бумагу вклеить: вот оно, свидетельство моей проницательности!
Но никаких документальных подтверждений озарений Жукова никому до сих пор обнаружить не удалось. Но не это главное – главное то, что рассказы Жукова о своих гениальных предвидениях не подтверждаются его действиями.
Он якобы предвидел нападение, но делал все для того, чтобы облегчить противнику разгром Красной Армии.
Он якобы предвидел поворот германских танков в обход киевской группировки советских войск, но действовал так, чтобы облегчить Гудериану удар из района Конотопа на Лохвицу.
Он много всего якобы предвидел, но почему-то действовал вопреки своим предвидениям.
Глава 23
Как Жуков спасал Ленинград в 1941 году
Жуков как человек – необычайно тщеславная и властная личность.
Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский.
Красная звезда. 28 января 2003 г.
//-- 1 --//
Помимо различных версий спасения Ленинграда, изложенных в разных изданиях мемуаров Жукова, многочисленные биографы великого полководца зафиксировали его устные рассказы, добавив драматизма и героизма. Доктор исторических наук профессор Г. А. Куманев пишет: «Маршал Георгий Константинович Жуков мне рассказывал, как его вызвал Сталин и сказал буквально следующее: «Поезжайте в Ленинград, положение Ленинграда безнадежное. Но попытайтесь что-нибудь сделать!» (Красная звезда. 24 января 2004 г.).
Давайте еще раз поверим героическим балладам великого полководца. Из этого его заявления следует, что:
• Ленинград находился в безвыходном положении;
• Сталин это понимал, он уже смирился с потерей города.
Потому Сталин сказал величайшему полководцу ХХ века: делай хоть что-нибудь. А Жуков взял да и спас Ленинград! А Жуков совершил то, что было за гранью возможного! Однако профессору Куманеву тут же, на той же странице «Красной звезды» мягко возразил участник обороны Ленинграда генерал-майор С. А. Тюшкевич: «Слова Жукова о том, что Сталин считал положение безнадежным, нигде больше не подтверждены».
//-- 2 --//
Интерес Жукова понятен: Сталин и все вокруг него готовы были сдать Гитлеру колыбель Революции, но тут появился он, Жуков! Но мы усомнимся. Мы спросим: да так ли это? Откуда следует, что положение Ленинграда было безнадежным? Из каких источников известно, что город был на грани падения?
Сегодня мы знаем, что корабли Балтийского флота и важнейшие объекты Ленинграда были заминированы. Но и важнейшие объекты Москвы, от здания ЦК до канализационных каналов, тоже были заминированы, и из этого вовсе не следует, что Сталин готовил Москву к сдаче немцам. Адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов категоричен:
Да, Сталин считался с возможностью оставления Ленинграда, иначе не принял бы такого серьезного решения. Но это еще не означает, что Верховный главнокомандующий признавал безнадежным положение Ленинграда
(Курсом к победе. М.: Воениздат, 1975. С. 120–121).
На каждом корабле есть кингстоны, с помощью которых корабль можно утопить, но наличие кингстонов не говорит о намерении немедленно их использовать. Они – на крайний случай. В любой ситуации может случиться нечто непредвиденное, и вот на этот самый крайний случай было осуществлено минирование Москвы, Ленинграда и кораблей Балтийского флота.
Взять Москву было трудно. А Ленинград – еще труднее. Западнее Ленинграда – залив. И весь он на много миль был начинен тысячами круглых рогатых мин, которые преграждали путь вражескому флоту. Траление мин противником было невозможно потому, что вся акватория простреливалась из сверхмощной морской крепости Кронштадт, с береговых укрепленных районов, фортов и батарей. Никакому флоту противника к Ленинграду не прорваться, да и не было на Балтике крупных сил германского флота. А в Кронштадте и в Ленинграде – весь сталинский Балтийский флот. Поэтому нападения с западной стороны можно было не опасаться.
Восточнее Ленинграда – озеро, которое от моря отличается только пресной водой. На Ладожском озере кораблей противника не было. А на нашей стороне – военная флотилия под командованием контр-адмирала. В августе 1941 года в составе флотилии было 66 боевых кораблей и катеров. Потому прорваться через Ладогу противник тоже не мог, даже теоретически, так что и за это направление можно было не опасаться.
Севернее Ленинграда армия Финляндии отбила свои территории, потерянные в ходе Зимней войны 1939–1940 года, выбила Красную Армию с плацдармов, удобных для нового «освободительного похода», и 1 сентября 1941 года остановилась на линии старой государственной границы. С советской стороны на Карельском перешейке подступы к Ленинграду обороняла 23-я армия. Ее оборона опиралась на сверхмощный Карельский укрепленный район, который упирался своими флангами в Балтийское море и Ладожское озеро. Ни обойти, ни проломить оборону 23-й армии, как показал опыт трех последующих лет, было невозможно. Финская армия таких попыток и не предпринимала – захват Ленинграда в планы руководителей Финляндии не входил, а немецкие войска действовали с территории Финляндии против СССР гораздо севернее. Так что и за северное направление можно было не опасаться.
Германская армия могла штурмовать Ленинград только с юга, и здесь на узком фронте держали оборону Невская оперативная группа и три армии: 8-я, 42-я и 55-я.
//-- 3 --//
Непосредственные подступы к Ленинграду прикрывали шесть укрепленных районов: три морских – Кронштадтский, Ижорский и Лужский, и три сухопутных – Карельский, Красногвардейский и Слуцко-Колпинский. Оборона каждой армии опиралась на мощный укрепленный район. Помимо этого силами армии и флота строился Невский УР.
Подходы к городу простреливались перекрестным огнем орудий огромной мощи с разных направлений. Каждая батарея, каждый форт, укрепленный район и морская крепость имели огромный, практически неисчерпаемый запас снарядов. Береговая оборона Балтийского флота имела 124 береговых батареи, на вооружении которых было 253 орудия калибра от 100 до 406 мм и 60 орудий калибра 45 и 76 мм (Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941–1945 гг. М.: Наука, 1973. С. 8).
Кроме береговых батарей и фортов в районе Ленинграда было сосредоточено весьма внушительное количество морских орудий на железнодорожных транспортерах. Эти орудия находились в бетонных укрытиях. Вокруг Ленинграда была построена разветвленная сеть железных дорог, и орудия на железнодорожных транспортерах могли маневрировать и вести огонь с заранее подготовленных и укрытых огневых позиций, а затем быстро их покидать.
В районе Ленинграда была сосредоточена самая мощная в мире группировка тяжелой береговой артиллерии, а тут еще – и весь Балтийский флот. Если загнать линкор, крейсер или эсминец на мель, то он станет непотопляемым броневым бастионом с мощной артиллерией.
Противовоздушная оборона Ленинграда была в несколько раз мощнее противовоздушной обороны Берлина. Один только Балтийский флот имел 91 наземную зенитную батарею, в которых в общей сложности насчитывалось 352 зенитных орудия – и это без учета зенитных орудий на самих кораблях. Кроме этого в Ленинграде находился 2-й корпус ПВО; к нему следует добавить зенитные средства армий, дивизий, бригад и полков. Небо над городом охраняли ВВС Ленинградского фронта, 7-й истребительный авиационный корпус ПВО и авиация Балтийского флота.
Войск в Ленинграде было так много, что город пришлось «разгружать»: только в октябре 1941 года из Ленинграда через Ладожское озеро в район Тихвина были переброшены 44-я и 191-я стрелковые дивизии и 6-я бригада морской пехоты (История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 2. С. 213). Есть указания, что в том же месяце из Ленинграда были выведены еще две стрелковые дивизии, а до этого на Карельский фронт из Ленинграда была переброшена 3-я отдельная морская бригада.
Помимо армейских соединений в Ленинграде находилась мощная группировка войск НКВД. Кроме того, Балтийский флот стоял на якорях без всякой перспективы выхода в море в обозримом будущем, и поэтому, за исключением корабельных артиллеристов и зенитчиков, остальным матросам на кораблях делать было нечего. «Более 125 тысяч моряков-балтийцев были сняты с кораблей и переданы на усиление армии» (Кузнецов Н. Г. На флотах боевая тревога. М.: Воениздат, 1971. С. 73). Если бы матросов не бросали в безумные контратаки, к которым они были совершенно не подготовлены, а поставили бы в оборону, успешно воевать в которой можно и без особого опыта, то они могли бы удержать Ленинград собственными силами, даже без участия четырех общевойсковых армий.
В 1941 году Ленинград был самым укрепленным городом мира. Центр обороны – Петропавловская крепость. Тот, кто в ней бывал, подтвердит – посади в нее полк НКВД с пулеметами, и не взять ту крепость никаким штурмом. Никогда. Вокруг крепости – огромный город с крепкими кирпичными и каменными домами, с множеством монументальных, поставленных на века зданий. Попробуйте штурмовать Адмиралтейство, Смольный или «Кресты». В Ленинграде – заводы, тюрьмы, казармы, вокзалы; оборонять их легко, а штурмовать трудно.
Интенсивные работы по подготовке города к обороне, по усилению и развитию укрепленных районов вокруг него начались уже 27 июня 1941 года.
В июле и августе 1941 г. в работах по возведению укреплений вокруг Ленинграда ежедневно участвовало до 500 тыс. человек (История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 2. С. 80).
Населенные пункты на ближних подступах к Ленинграду, дороги, улицы города были пересечены окопами, рвами, щелями, опутаны колючей проволокой, прикрыты ежами, надолбами, рогатками (там же. С. 86).
Было отрыто 700 километров противотанковых рвов, создано более 300 километров лесных завалов, установлено 635 километров проволочных заграждений, построено 5 тысяч дотов и дзотов. Кроме того, в самом городе было сооружено более 4 тысяч укрепленных огневых точек, проделано в каменных зданиях 17 тысяч амбразур, построено 25 километров баррикад (там же. С. 216).
И не надо представлять себе баррикаду в виде наваленных кучей шкафов и кроватей. Баррикады Ленинграда возводились под руководством выдающихся фортификаторов по всем правилам инженерного искусства. Они представляли собой несколько рядов стальных ежей, сваренных из кусков рельс и оплетенных колючей проволокой. За этими препятствиями поперек всей улицы возводилась стена из мешков с песком. Толщина стены – до трех метров, высота – до четырех. В стене из мешков с песков устраивались амбразуры для стрельбы из винтовок и пулеметов. Огневая точка позади стены в свою очередь со всех сторон огораживалась непробиваемой для пуль и осколков стеной и перекрывалась бетонными плитами или рельсами.
Когда мы говорим о долговременных оборонительных сооружениях, то и тут надо иметь в виду, что были они необычными. Надо помнить, что Ленинград – это город, в котором и цари, и коммунисты строили линкоры, крейсера, миноносцы. На заводах Ленинграда находились огромные запасы броневых плит толщиной от 12 до 406 мм. Строительство кораблей было остановлено уже в июне, но заводы продолжали работать. Броневая сталь была пущена на производство танков, бронепоездов и броневых деталей фортификационных сооружений.
К 13 сентября было сделано и установлено в укрепленных районах и в самом городе около 400 броневых и железобетонных огневых точек для орудий всех калибров и до 650 огневых точек для пулеметов, а так же 24 тыс. железобетонных пирамидальных надолбов весом от 0,5 до 3 тонн (там же. С. 85).
Читая эти строки, нужно не забывать, что броневые огневые точки во многих случаях вооружались корабельными пушками и защищались броневыми деталями, которые невозможно сокрушить средствами сухопутных войск.
В Ленинграде летом 1941 года находился единственный в мире завод по производству тяжелых танков. Во второй половине 1941 года в городе было построено 713 танков, в основном КВ. Уйти на другие фронты эти танки не могли, потому их использовали при обороне города. А в Германии и во всем остальном мире не было тогда ни одного подобного танка. За тот же период в Ленинграде было выпущено 480 бронемашин и 58 бронепоездов (там же. С. 216). Представьте себе 58 бронепоездов, курсирующих в городе и вокруг него! И опять же не забудем, что на вооружение бронепоездов пошли флотские пушки, заготовленные до войны для строящихся кораблей.
Заводы Ленинграда за вторую половину 1941 года произвели 3,2 миллиона снарядов (генерал-полковник артиллерии И. Волкотрубенко. ВИЖ. 1984. № 1. С. 91). Это означает, что было произведено по десятку снарядов на каждого германского солдата из числа тех, которые блокировали город, – и это не считая тех снарядов, которые были запасены в городе до войны.
Оружия в Ленинграде было так много, что его пришлось вывозить. В ноябре 1941 года из блокадного Ленинграда было отправлено в Москву 431 орудие, 926 минометов и 40 тысяч 76-мм бронебойных снарядов (там же).
В это надо вникнуть: из одного только Ленинграда в одну только Москву в одном только ноябре 1941 года было отправлено столько бронебойных снарядов, что на каждый из германских танков, действовавших в тот момент на всем советско-германском фронте от Белого моря до Чёрного, приходилось бы более десяти снарядов. Вывоз оружия и боеприпасов из Ленинграда продолжался постоянно; они были в избытке и переизбытке, а заводы давали все новую и новую продукцию.
//-- 4 --//
Выше мы перечислили только то, что делало население города. Но не бездействовали и советские армии.
Лужский оборонительный рубеж состоял из двух полос обороны протяженностью 175 километров и глубиной 10–12 километров. Перед передним краем и в глубине устанавливались мины, отрывались противотанковые рвы, устраивались лесные завалы и производилось заболачивание местности. Только на строительстве заграждений были заняты пять саперных, один инженерный, два понтонных и восемь строительных батальонов (Инженерные войска в боях за Советскую Родину. М.: Воениздат, 1970. С. 83).
Для захвата Ленинграда германским войскам в любом случае предстояло форсировать Неву, а одно это было невозможно уже просто потому, что в Неве стояли корабли и катера Балтийского флота и Ладожской флотилии. У штурмующих – надувные лодки или складные фанерные понтоны, обитые прорезиненным брезентом; попробуйте-ка перебраться на таких через реку, если из-за поворота появляется бронекатер обороняющихся, а на другой стороне реки вас ждут в засадах тяжелые танки КВ и бронепоезда.
О подготовке Ленинграда к обороне можно говорить бесконечно, но вывод один: штурмом этот город взять было невозможно. Да, в конце августа германские войска вышли к окраинам Ленинграда, но разве из этого следует, что город был обречен, что его тут же надо сдавать супостату?
Почти ровно через год, в 1942 году, германские войска вышли на окраины Сталинграда. Но разве это означало, что надо прекращать борьбу и отдавать город гитлеровцам? Да ни в коем случае! Бои в городе крайне выгодны тем, кто обороняется, и крайне не выгодны тем, кто штурмует.
Ленинград стоит на множестве островов. Между островами – черная холодная вода. Местами водное пространство весьма широкое и с сильным течением. Берега одеты в гранит. Если будут взорваны или просто разведены мосты, то штурм захлебнется. Хорошо форсировать водные преграды с пологими берегами; а если на обоих берегах гранитные стенки? Попробуйте погрузить обыкновенный пулемет в лодку под огнем противника, а потом на той стороне его выгрузить. И еще пару тысяч патронов к нему.
Через год германская армия штурмовала Сталинград. Красной Армии было предельно трудно оборонять этот город: Сталинград узкой полоской вытянут вдоль Волги, он открыт для удара с запада, улицы прямые и широкие, ни каналов, ни мостов. За спиной советских войск – широкая река. Они прижаты к берегу, пополнять и снабжать войска – проблема. Германским войскам было предельно просто штурмовать Сталинград: нет перед наступающими водных преград, не надо их форсировать, нет в Сталинграде ничего равного Петропавловской крепости или Лужскому УР. Оттого-то германские генералы и решились на штурм Сталинграда, что он для штурма удобен.
А Ленинград, наоборот, для обороны предельно удобен, а штурмовать его невозможно. В случае штурма Ленинграда германским генералам не удалось бы так легко отделаться, как они отделались в Сталинграде. В Ленинграде потери германской армии были бы действительно очень большими. Это понимали не только германские генералы, но и сам Гитлер, потому приказа на штурм города фюрер не отдал.
//-- 5 --//
Нам рисуют Жукова единственным спасителем Ленинграда; он и сам себя таковым рисовал. А мы обратим наш проницательный взор не на слова Жукова, а на действия Сталина.
Товарищ Сталин уделял исключительное внимание заметанию следов. В первую неделю войны пал Минск, столица Белоруссии. В Белоруссии противником были захвачены трофеи совершенно немыслимой ценности. Но архивы ему захватить не удалось. Даже в обстановке всеобщей паники и неразберихи ответственные товарищи позаботились об архивах – успели сжечь.
В первые месяцы войны германская армия захватила десятки областных городов и сотни районных центров, но, по большому счету, в руки Гитлера попал только архив в Смоленске. Это имело весьма печальные последствия для Советского Союза в целом и лично для товарища Сталина: в документах этого архива как в капле воды отражались все преступления коммунистического режима. В конце войны архив был захвачен армией США и каждый, кто хотел знать правду о Советском Союзе, мог найти в этой уникальной коллекции документов исчерпывающие сведения о положении в стране и составить полное представление об истинных намерениях советских вождей и об их отношении к собственному народу. Во времена холодной войны архив послужил источником для многочисленных исследований и публикаций.
После этого вопросам безопасности архивов Сталин уделял еще большее значение. В октябре 1941 года Сталин не собирался сдавать Москву, но на всякий случай приказал бумаги жечь. Уничтожение архивов было поставлено с таким размахом, что в столице возникла паника и народ толпами рванул из Белокаменной.
А теперь посмотрим на Ленинград с этой точки зрения. По словам Жукова выходит, что Сталин в сентябре 1941 года считал Ленинград потерянным, но – удивительное дело! – почему-то не отдал приказ об уничтожении архивов.
Если Сталин считал положение Ленинграда безнадежным, то незачем было посылать туда Молотова, Маленкова и других товарищей. Достаточно было Сталину сказать комиссару ГБ 3-го ранга товарищу Куприну Павлу Тихоновичу пару слов, и над северной столицей поднялись бы клубы дыма до самого неба. Но Ленинградские архивы никто не жег.
В тот самый момент, когда Сталин решил бы, что Ленинград спасти нельзя, он должен был отдать приказ топить Балтийский флот, сжигать флотские запасы, взрывать склады боеприпасов и береговые батареи. Боевые корабли и флотские запасы представляют собой колоссальную ценность. Чтобы они не достались Гитлеру, их следовало немедленно и решительно уничтожить, но для этого тоже незачем посылать товарищей Молотова и Маленкова в Ленинград – было достаточно дать шифровку членам Политбюро Ворошилову и Жданову, которые уже находились в Ленинграде. Но Сталин такого приказа не отдал.
Если бы Сталин считал битву за Ленинград проигранной, то отдал бы приказ на перелет авиации Балтийского флота и Ленинградского фронта на «большую землю». Но он и этого не сделал. Если бы Сталин считал, что Ленинград не удержать, то распорядился бы взрывать заводы. На тот момент в Ленинграде среди прочего находился единственный в мире завод по производству тяжелых танков – его следовало взрывать до фундаментов, чтобы камня на камне не осталось. Но и ради этого незачем было посылать в Ленинград Молотова и Маленкова – достаточно было позвонить товарищам Кузнецову, Капустину, Субботину и Попкову, они бы о предприятиях позаботились. Но никто в Ленинграде заводов не взрывал – не было на то приказа. Сталин такого приказа не отдал, ибо не считал, что Ленинград обречен.
Если положение безнадежно, то Сталину следовало распорядиться об эвакуации из Ленинграда представителей высшей партийной и хозяйственной номенклатуры, прежде всего Жданова, Ворошилова, Кузнецова, Капустина, Субботина, Штыкова, Попкова и прочих. Кроме того, надо было срочно эвакуировать комиссара ГБ 3-го ранга Куприна Павла Тихоновича, майора ГБ Гусева Фёдора Ивановича и всю их гэбучую компанию. А еще – генерал-лейтенанта авиации Жигарева, адмирала Кузнецова, генерал-полковника артиллерии Воронова, командование и штабы Балтийского флота, Ленинградского фронта и четырех армий, которые входили в его состав. Но Сталин приказ об эвакуации партийных лидеров, чекистов, генералов и адмиралов не отдавал – наоборот, он послал в Ленинград вождей, положение которых в пирамиде власти СССР было подобно положению Геринга, Геббельса и Бормана в гитлеровской Германии, – то есть отправил в город все высшее руководство страны и армии, кроме себя.
И уж если Сталин послал Молотова, Маленкова и сопровождавших их товарищей в Ленинград, то задачу им надо было ставить не абстрактную, вроде «делайте хоть что-нибудь», а вполне конкретную: жгите, взрывайте, топите. Но Сталин таких приказов не отдавал, ибо посылал вождей в Ленинград не для его сдачи, а для удержания.
Короче говоря, если бы Сталин считал положение Ленинграда безнадежным, то вождей высшего ранга туда не послал бы, а если бы и послал, то с вполне определенной целью: истребить все, что может представлять ценность для врага. А со слов Жукова выходит, что глупенький Сталин собирался сдать Ленинград Гитлеру вместе с архивами, в которых содержался такой компромат на коммунистическую власть, который на корню погубит репутацию коммунистов вообще и Сталина в частности. Кроме того, если поверить Жукову, то получается, что Сталин собирался сдать Гитлеру четырех членов Политбюро, шестнадцать кандидатов и членов ЦК, целые отары высокопоставленных чекистов, генералов, адмиралов, включая и самого Жукова. Но если город находится на грани падения, надо вывозить из него всех, кого еще можно вывезти, а не гнать в него новых потенциальных пленников высочайшего ранга.
//-- 6 --//
Германская группа армий «Север» наносила удар по Советскому Союзу с территории Германии, из Восточной Пруссии. Все ее тылы – стационарные склады и хранилища, командные пункты, узлы связи, госпитали, ремонтные базы – все находилось рядом. 22 июня 1941 года группа армий «Север» вступила на территорию Советского Союза, имея фронт шириной 230 километров. До Ленинграда – 800 километров по прямой (по дорогам – больше).
За два месяца боев германские войска теряли людей, вооружение, боевую технику, расходовали боеприпасы, горюче-смазочные материалы, изматывали бойцов и лошадей. Четверть автомашин вышла из строя и требовала ремонта, еще одна четверть вышла из строя и ремонта не требовала, ибо не подлежала восстановлению.
Попробуйте пройти 800 километров по песку и болотам, по булыжным дорогам и по проселкам. Точно говорю: сапоги стопчете. Надо остановиться и подбить новые каблуки и подковки.
Коммуникации растянулись. Одно дело – запас топлива за спиной иметь, другое – возить бензин за сотни километров. Одно дело – бомбить Красную Армию у границ, взлетая со стационарных аэродромов под Кёнигсбергом и Тильзитом, другое дело – летать к Ленинграду.
Растянутые коммуникации группы армий «Север» приходилось охранять: в каждом захваченном городе надо оставлять гарнизон, к каждому захваченному мосту надо ставить охрану с пулеметами. Чем дальше вперед шла группа армий, тем больше своих войск оставляла в тылу.
Все железнодорожные линии и узлы тоже нуждались в защите. Надо было перегонять авиацию на полевые аэродромы на захваченной территории, аэродромы эти бдительно охранять и стойко оборонять. Чем дальше шла группа армий «Север», тем скорее таяли ее силы, а фронт наступления расширился сначала в полтора раза, потом в два, потом в два с половиной.
Гитлер нанес удары растопыренными пальцами: сразу и на Одессу, и в Крым, на Киев и Харьков, на Орел и Тулу, на Москву, на Витебск, на Новгород, на Ленинград. Чем дальше шли германские войска, тем шире становился фронт. Локтевая связь между группами армий терялась, терялась она и между отдельными армиями, корпусами и дивизиями.
Группа армий «Север» шла на Ленинград. Это упрямое прямолинейное движение с открытой, демонстративной целью противоречило всем принципам военной стратегии. Хороший военачальник не будет показывать противнику направление своего движения. Он заставит противника гадать, что же он задумал, не рванет ли он в последний момент в ту сторону, где его не ждут?
Но у Гитлера была прямолинейная стратегия: вперед и только вперед! Даешь Ленинград! Неизменно выдерживая направление на Ленинград, германская группа армий «Север» не только сразу же раскрыла свой замысел, но и попала в так называемый коридор. Левее нее оставалась 8-я советская армия – потрепанная, помятая, но не разбитая, – и германским командирам приходилось все время прикрывать свой левый бок. Правее – советский Северо-Западный фронт. Он постоянно наносил удары в правый бок германской группы армий. Иногда эти удары были достаточно свирепыми – это признает и сам Манштейн.
14 июля 1941 года войска 11-й армии генерал-лейтенанта Морозова нанесли контрудар из района Сольцы. Противник был отброшен на 40 километров. Этот контрудар задержал германское наступление на Ленинград почти на месяц. Этот контрудар был не единственным:
В период боевых действий советских войск на подступах к Ленинграду их тяжелое положение было облегчено наступлением Северо-Западного фронта, начавшимся 12 августа в районе Старой Руссы. Главный удар наносила 34-я армия с рубежа реки Ловать. Соединения армии к 14 августа продвинулись на глубину 60 км и создали угрозу тылу ударной группировки врага (Инженерные войска в боях за Советскую Родину. С. 84).
Такие удары могли повториться в любой момент. Германская армия наступала на Ленинград, постоянно ожидая удары во фланг и тыл. Положение группы армий «Север» было весьма безрадостным, и даже официальные коммунистические историки были вынуждены признать, что угрозы штурма Ленинграда не было:
Выдвинувшись к Ленинграду, вражеская группа армий «Север» растянула свой фронт более чем на 600 километров по дуге от Копорского залива через южные окрестности Ленинграда, южный берег Ладожского озера, Кириши и далее по рекам Волхов и Ловать до Великих Лук. Наступательные возможности немецких войск иссякли (История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 2. С. 91).
Заявления Жукова о том, что положение Ленинграда было безнадежным, опровергнуты не только германскими, но и официальными советскими источниками. Стратег просто набивал себе цену: положение было безнадежным, а я его спас. Но если выясняется, что положение было надежным, то спаситель превращается в хвастуна, ибо нечего там было спасать, и спаситель не требовался.
Самое интересное в том, что и в этом случае Жуков еще раз сам себя высек. Вернемся к докладу Жукова Сталину 29 июля 1941 года. Это тот самый момент, когда Жуков якобы предлагал Сталину сдать Киев. Помимо прочего Жуков доложил Сталину в тот день: «На ленинградском направлении без дополнительных сил немцы не смогут начать операции по захвату Ленинграда и соединению с финнами» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 300). Так написано в мемуарах стратега. В первом издании. При живом Жукове. Если эту подлую фразу вписали вредители из Центрального Комитета, то Жуков должен был протестовать: не подпишу! Но гений военного искусства по какой-то причине не протестовал.
Итак, в июле 1941 года у германской армии сил для штурма Ленинграда не было – об этом сказал сам Жуков. В августе сил тоже не прибавилось. И не могло прибавиться: силы германской армии таяли, фронт расширялся, резервов не было, германская армия расползалась по необъятным территориям. И в начале сентября никаких дополнительных сил группа армий «Север» не получила – наоборот, Гитлер постоянно ослаблял ее, регулярно забирая из ее состава самые мощные ударные соединения. И вот мудрый стратег еще в июле 1941 года доложил Сталину, что за Ленинград можно не беспокоиться, нет у Гитлера сил для захвата Ленинграда. А нам через 28 лет он рассказал, что несметные полчища отирались у ворот города, и уж если бы он, великий, не вмешался, то быть беде.
Интересно, что фраза о том, что «без дополнительных сил немцы не смогут начать операции по захвату Ленинграда» выпала уже из второго издания «Воспоминаний и размышлений»: живой Жуков проговорился, но некто бдительный уже после смерти величайшего полководца неувязочку заметил и из текста вычистил. Жаль, что вытравив одну глупость, те же цензоры тут же вписали в мемуар множество других.
Глава 24
Как Жуков принимал Ленинградский фронт
Нам нужна история не описывающая, а объясняющая.
Анатолий Копейкин, искусствовед
//-- 1 --//
Провожая Жукова в Ленинград, Сталин якобы сказал ему:
Вот записка, передайте ее Ворошилову, а приказ о вашем назначении будет передан, когда прибудете в Ленинград. В записке К. Е. Ворошилову значилось: «Передайте командование фронтом Жукову, а сами немедленно вылетайте в Москву» (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 313).
9 сентября 1941 года вместе с генерал-лейтенантом М. С. Хозиным и генерал-майором И. И. Федюнинским мы вылетели в блокированный Ленинград (там же. С. 327).
Жуков почему-то не назвал генерал-майора Кокорева Петра Ивановича, который летел вместе с ним. Сохранилось много документов, которые подтверждают это. Кокорев был начальником отдела в Оперативном управлении Генерального штаба; по прибытии в Ленинград был назначен начальником штаба 8-й армии, впоследствии получил звание генерал-лейтенанта, служил начальником штаба 2-й ударной армии. Интересно, что в последующих изданиях «Воспоминаний и размышлений», начиная со второго, выходивших уже после смерти Жукова, была изменена не только дата полета в Ленинград с 9 на 10 сентября, но был значительно переработан и весь текст – в него добавили красочных деталей. Тот же эпизод во втором издании описан так:
Утро 10 сентября 1941 г. было прохладным и пасмурным. На Центральном аэродроме столицы, куда я прибыл, чтобы лететь в осажденный Ленинград, у стоявшего на взлетной полосе самолета маячили три фигуры: одна высокая генерал-лейтенанта М. С. Хозина, вторая поменьше, генерал-майора И. И. Федюнинского, третья – летчика, командира воздушного корабля.
Если верить мемуарам, Жуков прилетел в Ленинград и сразу же направился в Смольный. А там как раз член Политбюро и член ГКО Маршал Советского Союза Ворошилов, член Политбюро Жданов, командование Ленинградского фронта и Балтийского флота, «а также директора важнейших государственных объектов» совещались о том, как бы им перед сдачей Ленинграда взорвать и уничтожить все, что возможно…
И тут появился Жуков. Он якобы попросил разрешения поприсутствовать, посидел, послушал, потом протянул Ворошилову записку Сталина. Ворошилов прочитал, сник, сгорбился, сразу постарел. Жуков закрыл совещание, отменил все распоряжения о подрыве заводов, вокзалов, дворцов, мостов, складов, портовых сооружений и кораблей, и тут же принялся отдавать решительные приказы, которые и спасли город. Все это очень красиво звучит, пока не начинаешь вникать в детали.
//-- 2 --//
Жуков появился в Ленинграде в тот момент, когда непосредственная опасность городу была ликвидирована. Никаких штурмов города противник не предпринимал, потому никаких поводов для проявления личного героизма Жукова тут не вырисовывается, никаких гениальных решений полководца не просматривается. Как же быть сочинителям героической биографии? Чем подпереть рассказы о Жукове-спасителе? На каком основании записать его в число защитников Ленинграда?
Выход был один: приблизить дату появления Жукова в Ленинграде к действительно опасному для города периоду. Потому и появился в «Воспоминаниях и размышлениях» рассказ о полете Жукова в Ленинград с Центрального аэродрома. Это было особо подчеркнуто. Зачем? Да затем, чтобы продемонстрировать срочный характер миссии Жукова: вечером 8 сентября – с Резервного фронта в Кремль, ночью – работа в Генеральном штабе, ранним утром 9 сентября – вылет в Ленинград прямо из центра Москвы. Когда выдумку про 9 сентября разоблачили, авторам мемуаров Жукова пришлось согласиться: ах да, правильно, он прилетел в Ленинград 10 сентября.
Давайте же вредительскому тексту первого издания не будем верить, давайте поверим последующим «более правдивым» изданиям. И чтобы окончательно развеять все сомнения, откроем мемуары тех, кто был в тот исторический момент рядом с Жуковым.
Генералы Кокорев и Хозин мемуаров не оставили, а генерал-майор Федюнинский уже через месяц сменил Жукова на посту командующего Ленинградским фронтом, впоследствии стал генералом армии, то есть в воинском звании поднялся почти до уровня Жукова. В своих воспоминаниях он писал:
Утром 13 сентября самолет Ли-2 поднялся с Внуковского аэродрома и под охраной звена истребителей взял курс на Ленинград. В самолете находились генерал армии Г. К. Жуков, назначенный командующим Ленинградским фронтом, генералы М. С. Хозин, П. И. Кокорев и я (Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. М.: Воениздат, 1964. С. 41).
Итак, Жуков срочно летел в Ленинград из Москвы с Центрального аэродрома не то 9-го, не то 10-го сентября, а Федюнинский – в одном с Жуковым самолете и без всякой спешки – с Внуковского аэродрома 13 сентября.
Давайте разберемся.
//-- 3 --//
Чтобы осмыслить ситуацию, еще раз прочитаем рассказ Жукова на предмет поиска странностей, которые послужат нам ключиком. Странностей долго искать не придется – они на поверхности. Например, хотя бы та записка, которую Сталин якобы написал Ворошилову: передай фронт Жукову, а сам немедленно возвращайся в Москву. Момент, когда Жуков передавал записку Сталина Ворошилову, от издания к изданию описан со все возрастающим драматизмом.
Мы поднялись на второй этаж в кабинет командующего. В большом кабинете за покрытым красным сукном столом сидели человек десять. Поздоровавшись с К. Е. Ворошиловым и А. А. Ждановым, попросил разрешения присутствовать на заседании. Через некоторое время вручил К. Е. Ворошилову записку И. В. Сталина. Должен сознаться, что делал я это не без внутреннего волнения. Маршал прочитал записку молча и, чуть кивнув головой, передал ее А. А. Жданову, продолжая проводить заседание. На Военном совете фронта рассматривался вопрос о мерах, которые следовало провести в случае невозможности удержать город. Высказывались коротко и сухо. Эти меры предусматривали уничтожение важнейших военных и индустриальных объектов и т. д. Сейчас, более тридцати лет спустя, эти планы кажутся невероятными. А тогда? Тогда положение было критическим… (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 1. С. 385).
Сольное выступление Жукова было поддержано публикациями Чаковского, Гареева, Симонова, Яковлева и других «жуковедов». Вот та же ария в еще более драматическом исполнении Владимира Васильевича Карпова, первого секретаря правления Союза писателей СССР. У Карпова идет речь не просто о безнадежном положении Ленинграда, а о «ленинградской катастрофе». Выходит у него, что, понимая невероятные трудности стоящей перед ним задачи, Жуков якобы сам предложил себя в качестве исполнителя этой безнадежной, заведомо обреченной на провал миссии по спасению Ленинграда. Он якобы по собственной инициативе бросился на амбразуру. И нечем Ленинград было оборонять, и некому, один только Жуков и оставался – именно такими словами описывает Карпов сложившуюся ситуацию. Вот рассказ Карпова, записанный, как он утверждает, со слов Жукова:
Сталин задумался и, словно бы размышляя вслух, стал говорить:
– Очень тяжелое положение сложилось сейчас под Ленинградом, я бы даже сказал, положение катастрофическое. – Помолчав, Сталин явно подбирал еще какое-то слово, которым хотел подчеркнуть сложность обстановки на Ленинградском фронте, и наконец вымолвил: – Я бы даже сказал, безнадежное. С потерей Ленинграда произойдет такое осложнение, последствия которого просто трудно предвидеть. Окажется под угрозой удара с севера Москва.
Жукову стало ясно, что Сталин явно клонил к тому, что ликвидировать ленинградскую катастрофу, наверное, лучше всего сможет он, Жуков. Понимая, что Сталин уже решил послать его на это «безнадежное дело», Георгий Константинович сказал:
– Ну, если там так сложно, я готов поехать командующим Ленинградским фронтом.
Сталин, как бы пытаясь проникнуть в состояние Жукова, снова произнес то же слово, внимательно при этом глядя на него:
– А если это безнадежное дело?
Жукова удивило такое повторение. Он понимал, что Сталин делает это неспроста, но почему, объяснить не мог. А причина действительно была. Еще в конце августа под Ленинградом сложилась критическая обстановка, и Сталин послал в Ленинград комиссию ЦК ВКП(б) и ГКО в составе Н. Н. Воронова, П. Ф. Жигарева, А. Н. Косыгина, Н. Г. Кузнецова, Г. М. Маленкова, В. М. Молотова. Как видим, комиссия была очень представительная и с большими полномочиями. Она предприняла много усилий для того, чтобы мобилизовать имеющиеся войска и ресурсы и организовать стойкую оборону. Но этого оказалось недостаточно, и после отъезда комиссии положение Ленинграда ничуть не улучшилось. Противник продолжал продвигаться в сторону города, остановить его было нечем и некому, Ворошилов явно не был способен на это. Сталин понимал, что предпринятые им меры ни к чему не привели. Поэтому и пульсировали в его сознании эти неприятные, но точные слова: «положение безнадежное». Жуков оставался последней надеждой, и Сталин почти не скрывал этого (Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. С. 339–340).
Книга Карпова была сдана в набор 1 октября 1990 года, а подписана в печать 7 марта 1991 года, то есть еще «под серпом и молотом». Владимир Васильевич Карпов тогда был повелителем всех писателей Страны Советов: он распределял дачи, квартиры, машины, премии, ордена, путевки, направлял финансовые потоки, определял, кому можно присвоить ранг писателя, а кому нельзя, решал, кого миловать, а кого бить, и до какой степени. И самое главное: он устанавливал, кого каким тиражом печатать. Себя не забывал: сочинение о «ленинградской катастрофе» и о том, что город было спасать нечем и некому, Карпов повелел печатать тиражом 100 тысяч экземпляров.
По Карпову выходит, что Молотов, Маленков, нарком ВМФ адмирал Кузнецов, командующий артиллерией Красной Армии генерал-полковник артиллерии Воронов, командующий ВВС РККА генерал-лейтенант авиации Жигарев, командующий ВВС Ленинградского фронта генерал-лейтенант авиации Новиков и другие якобы ничего не смогли сделать для обороны Ленинграда. Непреодолимая оборона, возведенная вокруг города по их планам и под их лютым руководством, – не в счет. Только Жуков один и мог тут справиться.
Читал я эти строки и не мог отделаться от мысли, что похожая ситуация мне уже где-то встречалась. Никто не мог осилить должность, и вся надежда на одного… Только он один и мог бы… Где же я такое видел? Не у Карпова. У кого же? Питер… Питер… Ах, да. Правильно. В том же городе сотней лет раньше возникла та же ситуация: никто не мог… Оставался только один кандидат, которого однажды даже приняли за главнокомандующего.
Ну, натурально, пошли толки: как, что, кому занять место? Многие из генералов находились охотники и брались, но подойдут, бывало, – нет, мудрено. Кажется, и легко на вид, а рассмотришь – просто черт возьми! После видят, нечего делать, – ко мне. И в ту же минуту по улицам курьеры, курьеры, курьеры… «Извольте, господа, я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю; только уж у меня: ни, ни, ни!.. Уж у меня ухо востро! уж я…» И точно: бывало, как прохожу через департамент, – просто землетрясение, все дрожит и трясется, как лист [29 - Николай Гоголь. Ревизор. Явление VI. – Прим. ред.].
Владимира Васильевича Карпова явно вдохновляла повесть о том, как Иван Александрович Хлестаков принимал департамент. Именно так Карпов и описал появление Жукова в безнадежном городе. Н. Н. Яковлев пошел дальше:
Условием командования в Ленинграде Жуков поставил – никакого вмешательства в оперативные вопросы со стороны члена Военного совета фронта А. А. Жданова. Сталин пообещал, что лично переговорит об этом со Ждановым (Яковлев Н. Маршал Жуков. С. 87).
Вот видите, генерал Жуков не только указывал Верховному главнокомандующему, на какую должность назначить маршала, но еще и ставил условия, на которых согласен ехать в Ленинград: я принимаю должность, я принимаю, говорю, так и быть, говорю, я принимаю… И вот Жуков – в штабе фронта. Карпов продолжает:
Я слышал или где-то читал о том, что Жуков якобы вошел в кабинет командующего фронтом, пнув дверь ногой. Даже если это и было, то все, что предшествовало этому, мне кажется, объясняет такое нервное состояние Георгия Константиновича.
Не снимая шинели и фуражки, Жуков вошел в кабинет маршала Ворошилова. В это время в кабинете заседал Военный совет фронта, на котором присутствовал Ворошилов, Жданов, Кузнецов и другие члены Военного совета. Они рассматривали вопрос, как уничтожить важнейшие объекты города, потому что удержать его уже считалось почти невозможным, когда и как подготовить к взрыву боевые корабли, чтобы их не захватил противник.
Жуков сел на свободный стул и некоторое время слушал происходивший разговор. Тема разговора еще больше его взвинтила. Он приехал в Ленинград для того, чтобы отстаивать его, а тут говорят о сдаче. Он подал записку Сталина о своем назначении Ворошилову. Маршал прочитал эту записку, как-то сник и ничего не сказал присутствующим. Пришлось Жукову самому сообщить, что он назначен командующим фронтом. Он коротко предложил закрыть совещание Военного совета и вообще не вести никаких обсуждений о сдаче города, а принять все необходимые меры для того, чтобы отстоять его, и закончил такими словами:
– Будем защищать Ленинград до последнего человека! (Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира)
Яковлев к этому добавил:
Жуков появился в разгар совещания Военного совета фронта, на котором под водительством самозванного стратега А. А. Жданова и послушного К. Е. Ворошилова обсуждалось, что делать, если не удастся удержать Ленинград. Коротко докладывалось о том, как именно взорвать и уничтожить важнейшие объекты города. Жуков послушал и передал сталинскую записку Ворошилову, тот прочитал и вручил ее Жданову. Словопрение продолжалось. Пришлось Жукову закрыть заседание. Формальностей при сдаче дел бывшим командующим не было (Яковлев Н. Маршал Жуков. С. 88).
//-- 4 --//
Хорошо написано! Все есть. Только реализма не хватает. Давайте обратимся к автору этого фантастического сюжета Герою Советского Союза писателю Карпову и попросим взять слова обратно. И писателя Яковлева попросим о том же.
Владимир Васильевич Карпов – человек военный; он, конечно, понимает, что ничего подобного никогда не было. И причина тут самая серьезная: такого не могло быть потому, что не могло быть никогда. Владимир Васильевич, вы разведчик [30 - Во время Великой Отечественной войны Владимир Васильевич Карпов служил в военной разведке. – Прим. автора.], так давайте используем прием, которому нас в разведке учили: любую неясную ситуацию надо мысленно уменьшить в два, в три, в пять, в десять раз. Или увеличить. Тогда странность происходящего может проявиться более рельефно и четко.
Масштаб происходящего я мысленно уменьшаю в три раза. Давайте представим Днепр, который, как известно, чуден при тихой погоде, и прекрасный город Черкассы на высоком берегу. Красота почти как в Киеве. Время действия, допустим, 1970 год. В светлом кабинете за огромным столом восседает первый секретарь Черкасского обкома (так в ту пору назывались губернаторы) товарищ Андреев и вся его команда. Напротив – самый главный местный воинский начальник, генерал-майор танковых войск Рóман, командир 41-й гвардейской ордена Суворова танковой дивизии. Он тоже с командой. Тут же – высокие столичные гости. Идет обсуждение некого весьма важного вопроса. Например: как бы бросить танковую дивизию в прорыв. То есть – на картошку. В армии операции подобного типа именуются термином «картошка в мундире».
Все идет как предписано. И вдруг на совещании появляется некий полковничек Жуковкин. С ним – майор и капитан. О полковнике присутствующим известно, что взлетел он высоко и быстро, но на высотах не удержался, был со звоном и грохотом сброшен и отправлен в провинцию управлять чем-то резервно-второстепенным. Никакого отношения ни к Черкасской области, ни к 41-й гвардейской танковой дивизии он не имеет. О майоре и капитане вообще ничего не известно.
– Давайте, – говорит полковник, – мы тут с вами посидим, послушаем, о чем мяукаете.
– Сидай, друже, – широким хозяйским жестом приглашает товарищ Андреев.
Сидел, сидел, полковничек, слушал, слушал, не выдержал:
– Не картошку убирать надо! – кричит. – Надо боевой подготовкой заниматься! Вот вам записка! Меня командиром дивизии назначили!
Владимир Васильевич Карпов, ну согласитесь же, что сцена дурацкой выглядит. Прежде всего, не пустят полковника с майором и капитанами в кабинет, где держит совет первый секретарь обкома с генерал-майором. Полковнику вежливо объяснят, что товарищ Андреев занят. Ждите. И командир дивизии генерал-майор танковых войск Рóман тоже занят. Если у вас, товарищ полковник, срочное дело, скажите, в чем оно заключается, – доложим. Но вот так – заходите, дорогие, неизвестно для чего прибывшие товарищи, рассаживайтесь, слушайте, – так не бывает. Даже если обсуждается вопрос о картошке в привольной и прекрасной Черкасской области.
Теперь вернемся на ленинградские высоты. В кабинете восседает член ГКО и Политбюро Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов. В ГКО, кроме Сталина, четверо, и один из них – Ворошилов. Тут же – товарищ А. А. Жданов, член Политбюро. Само Политбюро во время войны затаилось и себя ничем не проявило, но звание члена Политбюро означало, что носитель этого титула – в десятке ближайших к Сталину людей. В данном случае Жданов в иерархии советской империи располагался где-то на пятом или шестом месте после Сталина. Кроме Ворошилова и Жданова – достаточное количество товарищей весьма высокого ранга, и обсуждают они не выезд на уборку картошки в подшефный колхоз, а вопрос об уничтожении города Ленинграда и Балтийского флота, о сдаче противнику четырех армий и невероятных по любым меркам военных запасов.
И тут вдруг появляется генерал армии Жуков. О нем присутствующим известно, что был он начальником Генерального штаба, но чуть больше месяца назад с этого поста слетел и направлен командовать Резервным фронтом. И вот неизвестно зачем он появляется в Ленинграде, приходит на заседание Военного совета Ленинградского фронта и Балтийского флота, садится на стульчик и слушает, о чем тут толкуют. Никакого отношения к Ленинграду, к Балтийскому флоту и Ленинградскому фронту он не имеет; официально он – командующий совсем другим фронтом, на совсем другом направлении, на 600 километров южнее. И ни у кого вопроса не возникло: эй, ты, чего тебе тут надо? Турист или как? И ведь не один же он прибыл. Жуков так и пишет: мы вошли. Вместе с ним – генералы Хозин, Федюнинский и, возможно, Кокорев.
И не спешите в меня булыжники метать – я пропорцию блюду: для Маршала Советского Союза Ворошилова генерал-лейтенант Хозин – это вроде как для командира танковой дивизии в Черкассах неизвестный, непонятно откуда взявшийся майор. Позволит ли генерал-майор какому-то неизвестному, не имеющему никакого отношения к его дивизии майору сидеть и слушать его речи, хотя бы и об уборке гнилой картошки? Ты доложи, кто таков, с чем пришел, тогда тебе, может быть, разрешат присутствовать. А генерал-майор Федюнинский для маршала Ворошилова – словно капитан для командира дивизии. Неужто так и было: садись, дорогой, слушай; что непонятно – спрашивай.
И вот, посидев и послушав, Жуков не выдержал и, наконец, рассказал, что он тут не просто так, не любопытства ради на огонек забрел, а имеет в кармане записку. Вникнем: до момента, когда Жуков вручил записку Ворошилову, он был для присутствующих совершенно чужим человеком, который не имел никакого права присутствовать на заседании Военного совета. Он не имел права там находиться, даже если бы обсуждался не совершенно секретный вопрос, а самый простой вопрос о заготовке дров. Посторонним вход воспрещен! Сопровождавшие Жукова генералы до предъявления полномочий были не только посторонними, но к тому же недостойными присутствовать в таком месте просто в силу того, что их воинские звания были слишком низкими для этого высокого кабинета, а занимаемые должности и вовсе неизвестны.
Адмирал Ю. А. Пантелеев, который в начальном периоде войны был начальником штаба Балтийского флота, свидетельствует: подготовка кораблей к подрыву осуществлялась в обстановке глубокой секретности; на флоте об этом знали командующий, начальник штаба, начальник оперативного отдела штаба, начальник тыла и непосредственные исполнители (Пантелеев Ю. А. Морской фронт. М.: Воениздат, 1965. С. 204). А Жуков и вместе с ним Карпов, Чаковский, Гареев, Яковлев и прочие рассказывают нам дивные истории о том, что посторонние люди пришли на заседание Военного совета фронта и флота, сидели и слушали совершенно секретные разговоры.
//-- 5 --//
Странностям в воспоминаниях Жукова нет конца. Через несколько страниц Жуков объяснил:
Военный совет, в состав которого, кроме А. А. Жданова, А. А. Кузнецова и меня, входили секретарь Ленинградского обкома партии Т. Ф. Штыков, председатель облисполкома Н. В. Соловьев, председатель горисполкома П. Е. Попков, работал дружно, творчески, энергично, не считаясь ни со временем, ни с усталостью. Всех этих товарищей сейчас уже нет в живых. Должен сказать, что они были выдающиеся деятели нашей партии и государства. Они сделали все, что можно было сделать для успешной борьбы, отстаивая город Ленина, над которым тогда нависла смертельная опасность. Ленинградцы их хорошо знали и уважали за мужественное поведение и несгибаемую волю к победе.
Это цитата из второго издания «Воспоминаний и размышлений» (М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 397). Дочь Жукова Мария Георгиевна утверждала, что главный идеолог Советского Союза Суслов приказал «резать по живому» мемуары Жукова и вырезать из них «самое-самое». Выходит в свет второе, «порезанное» издание мемуаров, и что же мы видим? Сравнивая текст первого издания с текстом второго, мы приходим к поразительному выводу о том, что зловредный идеолог Суслов запретил говорить правду о решающей роли Коммунистической партии в победе советского народа над гитлеровской Германией, – именно эти теплые слова о «выдающихся деятелях партии и государства» отсутствовали в первом издании мемуаров Жукова. Видимо, к моменту подготовки второго издания мемуаров зловредный Суслов смиловался и разрешил опубликовать эти слова.
Нелегко быть коммунистическим идеологом. С одной стороны, надо доказать, что Жуков и только Жуков спас Ленинград. С другой стороны, надо показать руководящую и направляющую роль Коммунистической партии. Поэтому, с одной стороны, Жуков якобы поставил перед Сталиным условие: член Политбюро и Военного совета Ленинградского фронта «самозваный стратег» Жданов не должен вмешиваться в дела Жукова. Сталин, ясное дело, на это согласился. А если уж Жданову нельзя вмешиваться в дела Жукова, то уж какому-то там Попкову и подавно такие вещи возбранялись. А с другой стороны, со всеми этими «выдающимися деятелями нашей партии и государства» Жуков работал дружно, творчески и энергично.
Постойте, если Жуков с ними не обсуждал оперативных вопросов, то какие обсуждал? Как наладить работу канализации? Как ловить людоедов и что с ними делать? Как вывозить трупы из города? Эти вопросы, думаю, они бы решили и без Жукова.
Но я о другом. В момент первого появления Жукова на заседании Военного совета Ленинградского фронта, по его же словам, «за покрытым красным сукном столом сидели человек десять». Теперь мы знаем их имена: Ворошилов, Жданов, Кузнецов, Попков, Штыков, Соловьев. Не могли не присутствовать начальник штаба Ленинградского фронта и начальник тыла. Тот же Жуков рассказывает, что за столом сидели начальники родов войск фронта. А это – командующие авиацией, артиллерией, ПВО, танковыми войсками, начальники инженерных войск, войск связи и другие. И рядом с каждым из них – партийный надзирала. Носили эти товарищи разные титулы: члены военных советов, комиссары и тому подобное, но суть их работы была одна – присмотр. Осенью 1941 года без них командиры и командующие шагу ступить не могли.
Но больше всего, по описанию Жукова, на том совете было флотских товарищей, ибо обсуждался вопрос об уничтожении флота. И если так, то наверняка присутствовал командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц со своим «надзирателем», начальник штаба, начальник тыла и прочие. Помимо высшего партийного руководства, генералов и адмиралов, как рассказывает Жуков, присутствовали еще и директора важнейших государственных объектов.
И вся эта компания – человек десять? Это я к тому веду разговор, что командующих армиями Ленинградского фронта на то совещание явно не пригласили. Четверо командующих армиями, да с каждым «надсмотрщик» – это восемь человек. Если за столом сидело человек десять, значит, командующим армиями там места не было. И вот представим себе ситуацию: на совещание высочайшего уровня, на которое не позвали командующих армиями Ленинградского фронта, входит посторонний генерал-майор И. И. Федюнинский, командующий 32-й армией Резервного фронта. Своих командармов не пригласили, а этот чужой, со стороны, пусть сидит…
//-- 6 --//
Если верить коммунистической пропаганде, то Ворошилов был дурачком, а Жуков – гением. При таком раскладе все вроде бы согласуется: в критической обстановке Сталин поставил гения на место дурачка. Но тут выпирает новая нестыковка. В сентябре Ворошилов вернулся в Москву и тут же по приказу Сталина начал подготовку к проведению конференции трех держав, объединившихся в союз против Гитлера, – США, Великобритании и Советского Союза. Конференция открылась в Москве 29 сентября 1941 года. Советскую делегацию возглавлял Сталин, заместителем был Ворошилов, в состав делегации вошли Голиков, Малышев, Вышинский, Микоян, Шахурин.
Не настаиваю, но смена командования Ленинградского фронта в сентябре 1941 года могла иметь иное объяснение: Сталину надо было вызвать Ворошилова в Москву для подготовки мероприятия исключительной важности. А уж кого было поставить на его место – Жукова, Иванова, Петрова или Сидорова, – в сложившейся ситуации большого значения не имело. Кстати, «дурачка» Ворошилова Сталин привлекал и потом к участию в переговорах высочайшего уровня: Ворошилов, например, ездил со Сталиным в Тегеран на встречу с Рузвельтом и Черчиллем. А вот «гениальному» Жукову Сталин такие дела не доверял.
И еще момент. В 1943 году координацию действий двух фронтов при прорыве блокады Ленинграда осуществляли два полководца – Ворошилов и Жуков; так и было объявлено в официальном сообщении Совинформбюро от 18 января 1943 года. Если бы Сталин еще в 1941 году убедился в профнепригодности Ворошилова, то в 1943 году он его ответственным за прорыв блокады Ленинграда не поставил бы. Впоследствии имя Ворошилова стерлось в героической летописи прорыва блокады Ленинграда, а имя Жукова осталось.
Чуть ниже мы увидим, как Жуков справился с задачей прорыва блокады, но пока вернемся в 1941 год. Представим себе, что все происходит так, как описывал Жуков и подпевающие товарищи. Итак, Ворошилов сдал фронт Жукову, а сам немедленно тем же самолетом улетел в Москву. И вот Жуков ходит по коридорам штаба. Представляю, как это могло быть. Тут-тук в Оперативный отдел: отворитесь, отопритесь!
А ему – кукиш. Посторонним вход воспрещен! В оперативный отдел далеко не всякого пустят. Это отдел, который планирует боевые операции.
– Так я же новый командующий фронтом! – говорит Жуков.
– Неужели?
– Точно говорю!
– А где приказ?
– Скоро подпишут.
– Когда подпишут, тогда и приходи.
– А у меня записка от товарища Сталина!
– Сверни ее трубочкой и засунь куда-нибудь. Откуда нам знать, что записка настоящая?
Приходит Жуков в Разведывательный отдел: покажите карту обстановки! А карту ему никто не показывает: в 1937 году всех к бдительности приучили. Но это во-вторых. А во-первых его в Разведывательный отдел просто не пустят. И ни в какой другой отдел – тоже.
Решил товарищ Жуков Сталину пожаловаться. А как? На узел связи уж точно хода нет: очень дело серьезное. Тем более что линия Москва – Ленинград – это самая что ни есть главная линия связи. Круче нее ничего не бывает. Ребята в правительственной связи имеют свои линии подчинения. Им никто, кроме товарища Сталина и своих прямых начальников, не страшен. Они пошлют пришельца матерным слогом, и ничего ты им не сделаешь. К этому надо добавить, что телефонной и телеграфной связи в тот момент между Москвой и Ленинградом не было. Город был блокирован, кабель правительственной связи пролегал по территории, занятой противником. Об этом говорит и сам Жуков в письме П. Н. Демичеву от 27 июля 1971 года (Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 567).
И возникает вопрос: зачем вообще нужна была записка Сталина? Неужели Сталин не понимал, что Жуков без приказа Верховного главнокомандующего фронт принять не может? Запиской никак не обойдешься, даже если это записка самого Сталина.
Дело тут вот в чем. Фронт – это грандиозный военный организм. В составе фронта – несколько армий, авиация фронта, а также множество отдельных корпусов, дивизий, бригад, полков, тыловых частей и учреждений. Командирам всех рангов надо совершенно точно знать, до какого момента действует власть старого командующего, с какого момента – власть нового. Ответственность совершенно четко распределяется, в том числе – и во времени: это твои свершения, победы, просчеты, ошибки, поражения и преступления, а это – мои. Для этого отдается приказ: с 24:00 фронтом командую я! Без такого приказа сотни и тысячи нижестоящих командиров просто не знают, чьи распоряжения в данный момент надо выполнять. Это явление именуется страшным термином «потеря управления», а виновные караются расстрелом.
Итак, чтобы кони привередливые не понесли вскачь, чтобы не выпустить вожжи ни на минуту, чтобы не допустить потери управления, нужно отдать приказ по фронту. Но такой приказ можно отдать только на основании приказа Верховного главнокомандующего. А его, как рассказывает Жуков, не было – была только записка Ворошилову. Имея в руках записку, Ворошилов фронт сдать не мог. В любой момент могло случиться все, что угодно, тем более что по рассказам Жукова и Карпова город был на грани падения. Если у Ворошилова в руках приказ Верховного главнокомандующего, то он может оправдаться перед любым трибуналом. Но записка ему не поможет.
Забудем о фронтах и армиях. Вот вам забытый гарнизон, и в нем – четырежды проклятый мотострелковый полк. Лейтенант Иванов сдает караул лейтенанту Петрову. Оба – друзья закадычные: вместе пьют по праздничным дням, вместе в свободное от службы время с подругами веселятся. Но чтобы одному сдать караул, а другому принять, должен быть приказ по полку. И назначен пароль. И подписи должны быть под ведомостью. До того, как оба расписались, – твоя ответственность, а после – моя. И записочкой, пусть от самого командира полка, мол, ты, Вася, сдай караул другу Коле, тут никак не обойдешься. А в Ленинграде не полк мотострелковый передавали – предстояла передача ответственности за фронт в составе четырех армий, Балтийский флот и огромный город.
Город этот – один из красивейших в мире. Город этот – морские ворота Советского Союза. Город этот – сокровищница. Город этот – мировой промышленный центр: тут строили все, от подводных лодок и самолетов до приборов управления артиллерийским огнем, от самых мощных в мире танков до крупнейших в Советском Союзе артиллерийских орудий, от сложнейшего навигационного оборудования до простейших минометов.
Отчего же Сталин не подписал приказ: Ворошилову ответственность за все это сдать, Жукову принять? При живом Жукове ответа на этот вопрос никто не придумал. Но вопрос остался, поэтому покойный Жуков во втором издании объяснил: Сталин опасался «за успех нашего перелета».
Ловко придумано. На первый взгляд. Но на второй взгляд – очень даже неловко.
В решениях Сталина всегда присутствовала логика. Тут она полностью отсутствует. Жуков без приказа о назначении командующим Ленинградским фронтом никакой самостоятельной ценности не представлял. Никто перед ним сейфы не растворил бы. Потому Сталин должен был не записку ему вручать, а подписать приказ: только в этом случае Жуков без проблем и проволочек мог бы взять бразды правления в свои крепкие руки. Иначе он похож на водителя, которому дали новую машину, но не дали ключей.
Если посмотреть с этой стороны, то ситуация становится совсем непонятной: почему Сталин записку мог подписать, а приказ не мог?
В Советском Союзе верили только бумаге. Командир Либавской военно-морской базы капитан 1-го ранга Клеванский поверил устному приказу взрывать корабли, которые не могут выйти в море. А его за это – в трибунал. Все, кто такие приказы отдавал, в случае чего могли от своих слов отказаться и уйти от ответственности, а Клеванского – на расстрел.
В том же сентябре 1941 года командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос получил приказ на отход. Приказ был устным: прилетел полковник Баграмян и на словах передал приказ Сталина. Кирпонос отказался его выполнять: а где бумага? В результате миллионная группировка советских войск в районе Киева погибла, но у Кирпоноса выбора не было: на слово такому приказу он поверить не имел права.
В октябре 1941 года Рокоссовский под Москвой получил приказ Конева на отход. Рокоссовский приказ выполнять отказался на том же основании: а где бумага? Пришлось Коневу бумагу подписать и отослать Рокоссовскому. Отошел Рокоссовский на указанные рубежи, а ему – расстрел. Он на Конева кивает. А Конев молчит: мол, я-то тут причем? Тогда Рокоссовский достал подписанную Коневым бумагу – только так от расстрела и увернулся.
Я это вот к чему рассказываю: зачем Сталин усложнял ситуацию? Если он знал, что записке могут не поверить, а подтвердить ее правильность невозможно, почему не написал приказ?
Всю эту историю с запиской опроверг… сам Жуков. 27 июля 1971 года Жуков написал письмо в ЦК КПСС товарищу П. Н. Демичеву. А товарищ Демичев, если кто не помнит, был в тот момент кандидатом в члены Политбюро и секретарем Центрального Комитета. И обладал непомерной властью. Титул его в переводе на понятный русскому народу язык – нечто вроде великого князя.
А Жуков был пенсионером и всецело от Демичева зависел. И врать Демичеву не мог, потому как в случае разоблачения мог получить по шее. В письме Демичеву Жуков пишет: «Маршал К. Е. Ворошилов уехал из Ленинграда через двое суток, подробно введя меня в курс дела» (Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 556). Странно. Жуков в мемуарах народу рассказал, что в записке Сталин приказал Ворошилову сдать фронт и немедленно возвращаться в Москву. А большому начальнику, который имел на руках всю информацию, которому было опасно врать, тот же Жуков сообщил, что маршал Ворошилов немедленно в Москву не полетел, а не спеша, двое суток передавал дела. Получается, что Ворошилов поверил первой части сталинской записки и фронт сдал, а второй части записки не поверил и немедленно в Москву не полетел. Одно из двух: либо Жуков выдумал содержание записки, либо никакой записки вообще не было.
//-- 7 --//
И тут настало время обратиться, наконец, к архивным документам: ЦАМО, фонд 217, опись 1227, лист 132:
Главкому Ленинградским фронтом
Командующему Резервным фронтом
11 сентября 1941 г.
19 час. 10 минут.
1. Освободить Маршала Советского Союза тов. Ворошилова от обязанностей главнокомандующего Ленинградским фронтом.
2. Назначить командующим Ленинградским фронтом генерала армии тов. Жукова с освобождением его от обязанностей командующего Резервным фронтом.
3. Тов. Ворошилову сдать дела фронта, а тов. Жукову принять в течение 24 часов с часа прибытия в Ленинград тов. Жукова.
Генерал-лейтенанта Хозина назначить начальником штаба Ленинградского фронта.
Сталин, Шапошников.
Приказ этот опубликован и доступен любому исследователю. Во втором издании мемуаров покойный Жуков был вынужден признать существование этого приказа и даже цитировать пункт третий. Если внимательно прочитать приказ, то все сомнения отпадают: этот документ опровергает вымыслы Жукова. Жуков рассказывает, что прямо на Военном совете принял командование и тут же отменил неправильные распоряжения и начал отдавать правильные, но документ, подписанный Сталиным и Шапошниковым, предписывал не спешить с передачей дел. По этому документу Ворошилов еще целые сутки оставался в должности командующего Ленинградским фронтом, его приказы были действительными, а приказы Жукова пока недействительными.
В записке Сталин якобы писал Ворошилову, чтобы тот немедленно возвращался в Москву, а в приказе тот же Сталин дал 24 часа на передачу дел. Из этого следует, что спешки не было, что Верховный главнокомандующий не считал положение дел безнадежным и не думал, что Ленинград вот-вот придется сдать. Да и зачем Сталину вечером 11 сентября писать в приказе, что на передачу дел дается 24 часа, если, по словам Жукова, дела ему передали прямо на заседании Военного совета, и Ворошилов тут же не то 9-го, не то 10 сентября улетел в Москву.
Если поверить рассказу Жукова, то получается чепуха. Допустим, маршал Ворошилов улетел в Москву и доложил Сталину о прибытии. Если сам не доложил, то уж летчики точно доложат: бесценный груз доставлен. Зачем в этом случае Сталин и маршал Шапошников пишут приказ 11 сентября о том, чтобы Ворошилов сдал дела Жукову, выделяя на это 24 часа? И еще: если бы на момент подписания приказа от 11 сентября 1941 года Жуков был уже в Ленинграде, то доложил бы Сталину: долетел благополучно. От этого времени и начался бы отсчет времени по приему дел. Но вечером 11 сентября, когда Сталин и Шапошников подписывали приказ, Жукова в Ленинграде еще не было. И неизвестно было, когда погода и обстановка в воздухе позволят ему туда попасть.
Потому в приказе и сказано: с момента, когда Жуков прилетит, отсчитайте 24 часа.
//-- * * * --//
Все становится на свои места, если мы примем версию генерала армии Федюнинского Ивана Ивановича: Жуков, Федюнинский и другие генералы летели в Ленинград не 9-го и не 10-го, а 13 сентября 1941 года. Цепь событий такая: вечером 11 сентября Сталин и маршал Шапошников подписали приказ о назначении Жукова командующим Ленинградским фронтом, а Хозина – начальником штаба. Генералы Федюнинский и Кокорев – резерв командного состава; их Жуков может использовать по своему усмотрению после того, как примет должность командующего фронтом. 12 сентября полет не состоялся по погодным условиям. 13 сентября вылетели. 14 сентября, через 24 часа после прилета, Жуков в соответствии с приказом вступил в должность.
Этот вариант подтверждается и докладом генерала армии Жукова начальнику Генерального штаба Маршалу Советского Союза Шапошникову 14 сентября 1941 года: фронт принял. Жуков доносил первые впечатления. А до того молчал. Если 14 сентября принять как дату вступления Жукова в должность, тогда все приобретает смысл и логику, все сходится и стыкуется.
Но этот вариант не удовлетворял мемуариста Жукова: получилось, что появился он в Питере к шапочному разбору, когда судьба великого города была решена без него. Вот потому в своих мемуарах Жуков «рвался» в Ленинград хоть на денек, хоть на два пораньше. Но как обойти стороной официальный приказ Сталина?
Вот ради этого и была выдумана записка.
Глава 25
Сказ о сорока боекомплектах
Ценились и выдвигались лишь так называемые «волевые» начальники. Под этим термином понимались командиры-держиморды, о которых можно было знать, что где бы и чем бы они ни командовали, все подчиненные будут их смертельно бояться и ненавидеть. Классический пример – Жуков, Еременко, Конев.
Батшев В. Власов. Франкфурт-на-Майне: Мосты – Литературный европеец, 2001. Часть 1. С. 23
//-- 1 --//
В своих мемуарах Жуков рассказывал об удивительных вещах, но в его частных разговорах мы встречаем настоящие откровения. Вот что стратег открыл Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинской и шести Сталинских премий писателю Константину Симонову:
Моряки обсуждали вопрос, в каком порядке им рвать суда, чтобы они не достались немцам. Я сказал командующему флотом Трибуцу: «Как командующий фронтом запрещаю вам это. Во-первых, извольте разминировать корабли, чтобы они сами не взорвались, а во-вторых, подведите их ближе к городу, чтобы они могли стрелять всей своей артиллерией». Они, видите ли, обсуждали вопрос о минировании кораблей, а на них, на этих кораблях, было по сорок боекомплектов. Я сказал им: «Как вообще можно минировать корабли? Да, возможно, они погибнут. Но если так, они должны погибнуть в бою, стреляя». И когда потом немцы пошли в наступление на Приморском участке фронта, моряки так дали по ним со своих кораблей, что они просто-напросто бежали. Еще бы! Шестнадцатидюймовые орудия! Представляете себе, какая это силища?
Мотивы поведения писателя Константина Симонова пока никто не объяснил. Симонов мог бы посмеяться, похлопать стратега по плечу и дружески посоветовать никому никогда такую чепуху больше не рассказывать. Но Симонов зачем-то записывал рассказы о невероятных похождениях полководца, а потом их публиковал. Еще более странно, что Герой Советского Союза писатель Владимир Карпов эти волшебные истории переписал в свою книгу (Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. С. 344). За Карповым последовал писатель Яковлев; он поместил этот эпизод в книге под тем же названием, только без подзаголовка (Маршал Жуков. С. 86). Карпов, цитируя этот странный кусок текста, ссылался на Константина Симонова; Яковлев уже ни на кого не ссылался, он переписал этот отрывок как общеизвестный факт, который не требует ссылок и объяснений.
//-- 2 --//
Писателям-героям Симонову, Карпову и примкнувшему к ним Яковлеву перед тем, как повторять рассказы гениального Жукова про сорок боекомплектов на кораблях, следовало бы разобраться, что же собой представляет один боекомплект.
Главная огневая и ударная сила Балтийского флота – два линейных корабля типа «Севастополь»: «Марат» и «Октябрьская революция».
Лишь один залп линкора весил шесть тонн, а за минуту корабль мог обрушить на врага пятьдесят тонн снарядов (Кузнецов Н. Г. Курсом к победе. С. 115).
Понятно, что линейный корабль рассчитан не на одну минуту боя, следовательно, на нем не 50 тонн снарядов, а больше. Каждый линкор типа «Севастополь» имел двенадцать 305-мм пушек и шестнадцать орудий калибра 120 мм, не считая зенитных пушек и пулеметов. Конструкция корабля рассчитана на определенное, четко установленное еще на стадии эскизного проекта количество снарядов. Это количество называется боекомплектом. Для линкоров типа «Севастополь» боекомплект составлял:
• 305-мм снарядов – 1 200 (по 100 на ствол);
• 120-мм снарядов – 4 800 (по 300 на ствол);
• а также торпеды, снаряды и патроны для зенитных пушек и пулеметов.
Источник: Sobanski M. S. Rosyjskie pancerniki typu “SEWASTOPOL”. Warszawa: Tarnowskie Gory, 2003. С. 18, 20.
Малокалиберные снаряды и патроны сверх одного боекомплекта еще можно как-то разместить на судне – рассовать ящики по коридорам, каютам и кубрикам, – но загрузить хотя бы несколько снарядов главного калибра сверх одного боекомплекта практически невозможно. 305-мм снаряд весит 470,9 кг. Конструкцией корабля предусмотрен весь путь снаряда с грузовой баржи до хранилища, а потом – до орудия: снаряд принимаем вот тут; специальным подъемником, рассчитанным именно на эти снаряды, опускаем его глубоко вниз и укладываем в специальный стеллаж. И так – один за другим все 1 200 штук. Но вот подвезли десяток лишних снарядов. Куда их девать? По трапам вниз тащить? Уж слишком тяжелые, почти полтонны каждый. И куда укладывать? И чем крепить? А то ведь они на крутой волне по палубе кататься будут. Идешь себе, песенку насвистываешь, и вдруг на тебя с грохотом по железному коридору такая штука катится.
Но со снарядами еще кое-как можно справиться. Беда в том, что к каждому снаряду есть еще и заряд. Это порох в шелковых мешках. Один заряд – 132 кг. Хранят заряды в особых помещениях. Шелковые мешки с порохом надо уберечь от влаги и от пыли. В отсеках, где они хранятся, – особый контроль за температурой и влажностью и особая забота о том, чтобы никакой прохвост не вошел туда в кованых сапогах – неровен час, искорку подковкой высечет.
Помещения линкора рассчитаны точно на 1 200 снарядов главного калибра и столько же зарядов. Общий вес зарядов главного калибра 158 тонн. Без упаковки. Загрузили, допустим, заряды первого боекомплекта, а заряды второго боекомплекта куда девать? По коридорам разложить? Пыли можно не бояться, а вот влаги по корабельным закоулкам в избытке, да еще и матросня с цигарками. Один боекомплект снарядов и зарядов только для главного калибра – 723 тонны.
А еще в боекомплекте 4 800 снарядов орудий калибра 120 мм. Те совсем небольшие, по 29,48 кг каждый. Но умножим этот вес на количество и получим еще почти 150 тонн снарядов. К этому добавим вес зарядов. Заряжание тут не картузное; порох не в мешках, а в латунных гильзах – тоже набирается вес немалый. Не забудем про 2 000 снарядов на каждый зенитный ствол и по 30 тысяч патронов на каждый пулемет.
Грубо говоря, вес одного боекомплекта линкора типа «Севастополь» – тысяча тонн. Если загрузить один боекомплект, то корабль, как следует из законов физики, осядет. Второй боекомплект девать некуда. Где он размещался по мнению Жукова, не знаю. А что будет, если на корабль водоизмещением 23 тысячи тонн погрузить сорок боекомплектов? Об этом гений военного искусства и писатели-герои, повторявшие эти волшебные сказки, должны были спросить у преподавателя физики.
Возразят: но ведь на крейсерах пушки не такие огромные, как на линкорах! Правильно. Крейсер «Киров», имел 9 орудий калибра 180 мм и 8 орудий калибра 100 мм, 10 зенитных пушек калибра 37 мм и пулеметы, а кроме того, два трехтрубных торпедных аппарата, два самолета, и мог принять на борт 170 морских мин. Боекомплект крейсера «Киров» – 1 800 снарядов главного калибра. Вес снаряда – 97,5 кг. Плюс заряд к нему. Снаряды, действительно, не такие огромные, но и сам крейсер размером скромнее – его водоизмещение 8 600 тонн. Но, доложу я вам, на крейсере тоже никому не в радость, когда стокилограммовые чушки по коридорам катаются. На крейсере тоже второй боекомплект девать некуда. На крейсере, кроме всего прочего, еще и торпеды, и самолеты, и морские мины.
То же и с эсминцами. Там 130-мм пушки, пропорционально размерам и водоизмещению кораблей. Там тоже теснота. Особенно интересно было бы узнать, как Жуков представлял себе размещение сорока боекомплектов на подводных лодках и торпедных катерах. Жаль, что задававший вопросы писатель попался не из любознательных.
Балтийский флот действительно имел почти неисчерпаемые запасы снарядов – но только не на кораблях, как рассказывает Жуков, а на берегу.
//-- 3 --//
Итак, Жуков приказал подтянуть корабли ближе к городу, и они ударили из шестнадцатидюймовых пушек. Калибр 16 дюймов – это 406 мм. Писателям-героям Симонову и Карпову перед тем, как такое публиковать, следовало бы проверить, какие пушки стояли на советских кораблях. Так вот: не было таких пушек на советских кораблях. О шестнадцатидюймовых пушках Жуков говорил во множественном числе, но и это неверно: в Советском Союзе такая пушка существовала в единственном числе.
Пушка № 1 калибра 406 мм действительно принимала участие в обороне Ленинграда. Была она экспериментальной и находилась на полигоне в районе станции Ржевка. Ствол пушки длинной 18,28 метра весил 109,4 тонны. Вес снаряда – 1 116,3 кг. Вес заряда – 347 кг. Эта пушка разрабатывалась для нового поколения линейных кораблей типа «Советский Союз» и береговых батарей. Полное водоизмещение такого линкора составляло 65 150 тонн. Каждый линкор нового типа должен был нести по три трехорудийных башни главного калибра. Вес каждой башни – почти две тысячи тонн. Если бы такие башни поставили на линкоры типа «Севастополь», то они утонули бы даже без боекомплекта.
Рассказы великого стратега о шестнадцатидюймовых пушках и сорока боекомплектах на кораблях – это нечто из серии баек о сорока бочках арестантов [31 - Это странное выражение, означающее, что человек очень много рассказывает о чем-то неправдоподобном, происходит от названия мелкой рыбешки, которую в старину ловили снастью, называвшейся «арестега»; рыбу назвали по названию снасти. «Сорок бочек» – это, скорее всего, измененное в разговорной речи название сорокаведерной бочки, в которой хранили рыбу («сорокóвая бочка»). – Прим. ред.] или о тридцати пяти тысячах курьеров, которые неслись призвать на помощь Ивана Александровича Хлестакова в незабвенной комедии Гоголя.
//-- 4 --//
Если верить рассказам Жукова, то выходит, что наш великий полководец кроме всего прочего был еще и великим флотоводцем: приказал адмиралам подтянуть корабли к городу, адмиралы послушали гения и, когда час пробил, ударили с кораблей из пушек. Между тем, на самом деле события развивались вовсе не так, как они представлялись после войны гению военного искусства.
29 августа 1941 года в 17:00 боевые корабли Балтийского флота отдали якоря на Кронштадтском рейде. Израненный флот прорвался сюда из Таллинна; он понес огромные потери и теперь был в буквальном смысле загнан в угол: мелководный залив, с трех сторон земля, а со стороны моря противник минами перекрыл выход.
Балтийский флот был самым мощным из четырех советских флотов. В Ленинграде и Кронштадте в начале сентября 1941 года было сосредоточено 2 линкора, 2 крейсера, 13 эсминцев, 12 сторожевых кораблей, 42 подводные лодки, 62 тральщика, 38 торпедных катеров, 60 катеров типа «МО», 3 бронекатера, не считая минных и сетевых заградителей, канонерских лодок, учебных и недостроенных кораблей, часть которых тоже могла вести огонь, в том числе и из очень мощных орудий.
Пока Ленинград держался, у флота оставался кусок родного берега, к которому можно прижаться, с которого по нему не стреляют. Как только противник захватит Ленинград – флоту конец. Флот попросту окажется в мышеловке, в полном окружении, как акула в аквариуме. Как волк на цепи. Как боец с гранатометом, запертый в железном сортире.
Повторилась ситуация, сложившаяся в 1904 году при обороне Порт-Артура. Порт-Артур – город, порт, крепость, морская база, в его гавани – эскадра, которую японский флот загнал в угол и не выпускает в море. Если противник захватит Порт-Артур, эскадру придется топить. Единственное, что могла делать эскадра в 1904 году, – всеми силами защищать Порт-Артур; только такие действия могли спасти российский флот и город. Подобным же образом единственным спасением Балтийского флота в 1941 году была защита Ленинграда и Кронштадта всеми силами.
Серьезность положения все понимали и без подсказок Жукова, потому задолго до него в Ленинград прибыл нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов. Почти постоянно в Кронштадте и Ленинграде находился первый заместитель наркома ВМФ, начальник главного морского штаба адмирал И. С. Исаков. Главная их забота – удержать Ленинград. Без Ленинграда самый мощный из четырех сталинских флотов погибнет. Вот почему по приказу адмирала Кузнецова немедленно после прорыва из Таллинна все силы Балтийского флота были нацелены на подготовку отражения возможного штурма Ленинграда.
Сразу же после прибытия кораблей Балтийского флота из Таллинна в Кронштадт, в тот же самый день 29 августа 1941 года, командующий артиллерией Балтийского флота контр-адмирал И. И. Грен отдал приказ о приведении всей корабельной артиллерии в готовность к немедленному открытию огня по береговым целям по первому требованию армейского командования. Береговая артиллерия флота такой приказ получила еще раньше. Как только противник появился, артиллерия флота открыла по нему огонь. Это случилось 30 августа; в этот день корабли на Неве и орудия Морского полигона в районе Ржевки по требованию армейского командования 28 раз открывали огонь по береговым целям, выпустив 340 снарядов калибра от 130 до 406 мм. На следующий день, 31 августа, огонь флотской артиллерии был еще более интенсивным. 1 сентября противник вышел в зону действий береговых батарей форта Красная Горка и попал под убийственный огонь его 305-мм орудий.
Участию флота в защите Ленинграда посвящен целый пласт литературы. Расписано и объяснено, почему линейный корабль «Марат» стоял в ковше Морского канала, а линкор «Октябрьская революция» – на позиции против Стрельны, почему крейсер «Максим Горький» занимал позицию у Хлебного мола, а недостроенный крейсер «Петропавловск» – в районе Угольной гавани. Растолковано и обосновано положение каждого корабля. Перечислены все стрельбы, проведенные кораблями, береговыми стационарными и железнодорожными батареями флота, указаны цели, расход боеприпасов и результаты огневых налетов.
Особое внимание командование флота уделило вопросу создания оборонительного рубежа на Неве. Был сформирован отряд кораблей в составе двух новейших эсминцев, четырех канонерских лодок, двух торпедных и двенадцати сторожевых катеров, трех сторожевых кораблей, четырех бронекатеров и плавучей батареи. Этот отряд под командованием капитана 1 ранга В. С. Черокова занял позиции между Смольным и Усть-Ижорой. Кроме того, еще в августе в район Невской Дубровки были переброшены шесть батарей, которые были укомплектованы матросами и вооружены снятыми с кораблей 120 и 180-мм орудиями. Там же заняла оборону 4-я бригада морской пехоты, укомплектованная матросами, снятыми с боевых кораблей.
В ночь на 9 сентября 1941 года, еще до появления Жукова в Ленинграде, противник пытался форсировать Неву, но был отброшен и истреблен огнем корабельной и береговой артиллерии флота. 4-я бригада морской пехоты удержала северный берег Невы. После этого на протяжении всей блокады Ленинграда германским войскам так и не удалось прорваться через Неву.
Прошло более четверти века после тех событий, и вдруг Жуков объявил, что нарком Военно-Морского Флота адмирал Н. Г. Кузнецов, его первый заместитель, начальник главного морского штаба адмирал И. С. Исаков, командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц, начальник штаба флота вице-адмирал Ю. А. Пантелеев, командующий артиллерией флота контр-адмирал И. И. Грен, командующий эскадрой флота контр-адмирал Д. Д. Вдовиченко, командующий ОЛС флота контр-адмирал В. П. Дрозд ничего не понимали и ничего не делали для защиты Ленинграда. И только он, великий Жуков, появившись в Ленинграде после того, как враг был остановлен, якобы отдал приказ снять часть матросов с кораблей и направить на сухопутные фронты. Кроме того, гений стратегии якобы распорядился «подтянуть корабли ближе к городу». И вот только после этого, выполнив указания «выдающегося стратега», моряки, наконец, себя проявили. А без мудрейших указаний Жукова они бы мучились бездельем да готовили свои корабли к взрывам.
Жуков бахвалился, что в Смольном он требовал подтянуть корабли ближе к городу, а на самом деле они в это время уже давно стояли в Неве. Прямо за окнами Смольного. И дрожали эти окна от их огня. А снятые с кораблей матросы, срочно переквалифицировавшись в морскую пехоту, еще до появления Жукова остановили противника – остановили навсегда – на невском рубеже и стабилизировали фронт.
Забыв все эти детали и факты, писатели-герои Симонов с Карповым, а за ними всех мастей Яковлевы, Гареевы и Чаковские повторяли: ах, если бы гений не дал указаний, так ведь не догадались бы Кузнецов с Исаковым Ленинград защищать, не додумались бы из корабельных пушек по врагу стрелять, так и утопили бы корабли без толку, не стрельнув ни разу.
//-- 5 --//
России не раз приходилось топить свой флот: во время Крымской войны в Севастополе, во время Русско-японской войны в Порт-Артуре, в 1918 году, когда изменивший Родине Ленин распустил многомиллионную армию, а затем в угоду германскому кайзеру утопил Черноморский флот.
В 1941 году вновь возникла ситуация, когда флот попал в безвыходное положение. Попал не по своей вине. На ограниченном морском театре, тем более в закрытой акватории, флот полностью зависит от устойчивости приморских флангов сухопутного фронта, от стабильности и безопасности военно-морских баз. Основным противником как Балтийского, так и Черноморского флотов стал не флот противника, а его сухопутные войска. Остановить вражеские танковые клинья флот не способен – не для этого он создан. Остановить врага на суше должны сухопутные войска. Если сухопутные войска не способны защитить морские базы, тогда флоту – конец.
Г. К. Жуков во всех случаях, с одной стороны, признавал старшинство только сухопутного начальника, а с другой – не хотел возлагать на него всю ответственность. Благодаря этому, с началом войны в Либаве было два по существу независимых начальника: командир 67-й стрелковой дивизии Н. А. Дедаев и командир базы М. С. Клеванский (Адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов. ВИЖ. 1992. № 1. С. 76).
Никаких документов о взаимодействии ЛВМБ и 67-й дивизии к началу войны разработано не было. Командир базы не знал планов армейского командования на случай возникновения необходимости обороны Либавы с суши… В Либаве дислоцировался 148-й истребительный авиационный полк для прикрытия базы с воздуха. Этот полк, будучи армейским, не подчинялся командованию базы, и к началу войны не были разработаны документы, регламентирующие взаимодействие базовой зенитной артиллерии с истребительной авиацией (Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941–1945 гг. С. 22).
Просьба командующего флотом разрешить постановку предусмотренных планом оборонительных минных заграждений еще раз была категорически отклонена (Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне. 1941–1945. Т. 1. С. 53).
Командир Либавской военно-морской базы капитан 1 ранга М. С. Клеванский настойчиво просил разрешения открыть хотя бы предупредительный огонь по немецким самолетам, появляющимся над базой (Пантелеев Ю. А. Морской фронт. М.: Воениздат, 1965. С. 30).
Понятное дело, ему запретили.
Командование базы и дислоцировавшейся здесь 67-й стрелковой дивизии приступило к совместному осуществлению оборонительных мероприятий только с началом войны (ВИЖ. 1962. № 4. С. 45).
Либава (Лиепая) – у самой границы. Вступив в должность начальника Генерального штаба 1 февраля 1941 года, генерал армии Жуков должен был взять на себя ответственность за сухопутную оборону и прикрытие с воздуха военно-морской базы в Либаве. Для этого следовало отдать соответствующие распоряжения командиру 67-й стрелковой дивизии генерал-майору Дедаеву и командиру истребительного авиационного полка. Или же всю ответственность надо было переложить на флот: сами планируйте оборону своей базы. В таком случае стрелковую дивизию и авиационный полк следовало передать в оперативное подчинение флота – они оставались бы в составе Красной Армии, но боевые действия вели бы по планам и приказам флотского командования. Но Жуков не сделал ни того, ни другого: стрелковую дивизию и авиационный полк флоту не отдал, свои планы обороны раскрыть не позволил.
Как потом выяснилось, никаких планов обороны Либавы у Жукова вообще не было. Мало того, 148-й истребительный авиационный полк, как и все остальные полки, имел категорический приказ Жукова самолеты противника не сбивать.
За несколько дней до германского нападения нарком ВМФ адмирал Кузнецов отдал приказ стрелять по германским самолетам-нарушителям. За это по доносу Жукова все командование ВМФ чуть не угодило под расстрел.
В первый же день войны Либава оказалась в зоне боевых действий. Часть кораблей сумела вырваться, часть была подорвана, некоторые попали в руки противника. Командир базы капитан 1-го ранга М. С. Клеванский был определен в качестве виновника и расстрелян. Но разгром случился потому, что германская 291-я пехотная дивизия уже в первый день войны отрезала Либаву от ее тылов и с окраин города начала обстрел гавани. Отбивать германскую пехоту должна была советская 67-я стрелковая дивизия по гениальным планам Жукова. Но по какой-то причине наша стрелковая дивизия, находясь у самой границы, «не имела заблаговременно подготовленной обороны» (ВИЖ. 1962. № 4. С. 45).
После падения Лиепаи под угрозой захвата с суши оказалась Рига, а затем и Таллинн. Сухопутный фронт обороны этих баз не был подготовлен (История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 2. С. 44).
Сухопутная оборона главной базы Краснознаменного Балтийского флота – Таллинна к началу войны вообще не планировалась (Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941–1944. С. 51).
Гениальный Жуков перед войной не предусматривал, не планировал и не готовил сухопутную оборону ни Либавы, ни Риги, ни Таллинна. И они вместе с огромными запасами достались противнику. Сухопутная оборона не только балтийских, но и черноморских баз не готовилась потому, что великий Жуков был уверен: противник до этого рубежа не дойдет. И вот на очереди Ленинград.
Угроза Ленинграду с юго-запада, со стороны Восточной Пруссии, в расчет почти не принималась, и в плане нашей обороны возможность прорыва противника на этом направлении, по существу, не учитывалась (генерал-майор авиации А. Новиков. ВИЖ. 1969. № 1. С. 63).
//-- * * * --//
Топить флот – плохо. Но отдать противнику – еще хуже. И вот в Ленинграде появился Жуков, которого уже сбросили с поста начальника Генерального штаба, и якобы приказал командующему флотом адмиралу Трибуцу: ну-ка, разминируй корабли!
Но почему? На каком основании? Да потому, что Жуков по-прежнему уверен: сюда противник не дойдет. Жуков уже много раз жестоко ошибался, и за его ошибки расстреливали других людей. Где гарантия того, что он не подставит флот под смертельный удар, как уже подставил Дунайскую и Пинскую флотилии, соединения флота в Лиепае, Одессе, Риге и Таллинне? А если и на этот раз у Жукова будет так, как всегда у него бывало? Кто отвечать будет? Кто под расстрел пойдет?
Глава 26
Как Жуков приказы Сталина отменял
В своих действиях мы руководствуемся только вашими указаниями, и без вашего утверждения ни одно важное решение в жизнь не проводится.
Комдив Жуков, командир 57-го особого стрелкового корпуса. Телеграмма из Монголии наркому обороны СССР Маршалу Советского Союза Ворошилову. 16 июня 1939 г. Журнал «Военно-исторический архив». 2008. № 3. С. 94
//-- 1 --//
Константин Симонов был обязан проявлять бдительность, обращая внимание на мелкие, на первый взгляд неприметные детали в воспоминаниях Жукова. Одно-единственное слово в рассказе Жукова Симонову, фрагмент из которого цитировался в начале предыдущей главы, свидетельствует не о решительности и бесстрашии Жукова, а о его чудовищной безответственности. Что это значит: «Я сказал командующему флотом Трибуцу»?
Генерал армии Павлов выполнял письменные директивы Жукова, но потом его обвинили в том, что он выполнил приказ, и за это расстреляли – вместе со всем его штабом.
В Ленинграде Жуков даже и письменных приказов не отдавал: я сказал командующему флотом! Если уж Жуков оказался таким мудрым, решительным и уверенным в победе, то следовало объявить: я, Жуков, принимаю персональную ответственность за судьбу флота! Вот письменный приказ: корабли немедленно разминировать! Если хоть один из них попадет в руки противника, пусть меня расстреляют!
Но ни разу после войны великий стратег ни единым словом не обмолвился о письменном приказе разминировать корабли. И ни один из защитников Жукова никогда не представил такого документа: вот, мол, какой он храбрый, на себя ответственность взял! И Константину Симонову в голову не пришло возмутиться этой дикой безответственностью: отдавать важнейшие приказы устно, не оставляя письменных следов. Ведь речь о приказах, за выполнение которых потом людей могут расстрелять.
Писатель Симонов должен был задать стратегу и другой вопрос: почему, Георгий Константинович, вы мне рассказываете, что отдали приказ разминировать корабли, а в мемуарах об этом ни словом не обмолвились? Постеснялись? И еще надо было спросить: как командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц на приказ Жукова отреагировал?
Важно знать, что командир решительно и смело отдает приказы, но не менее важно знать, как эти приказы выполняются. Нет более жалкого зрелища, чем командир, брызгая слюной орущий на своих подчиненных, которые игнорируют его приказы. Великий полководец рассказал нам, что приказ он отдал, но забыл уточнить, был ли он выполнен или нет. И перед тем, как вдохновенно описывать великого Жукова, отдающего приказ разминировать корабли, писателям-героям следовало поинтересоваться: а был ли его приказ выполнен?
Если найти ответ на этот вопрос, то выйдет конфуз: оказывается, корабли Балтийского флота разминировали только через год, осенью 1942 года, когда окончательно стало ясно, что они врагу ни в коем случае не достанутся. Жукова в это время уже давно в Ленинграде не было. Одно из двух: либо стратег в сентябре 1941 года отдал грозный приказ, над которым командование флота посмеялось и не стало его выполнять, либо он эту историю о своих решительных действиях в Ленинграде просто выдумал, рассказав наивному писателю Симонову о том, чего никогда не было.
//-- 2 --//
Прикинем: а почему, собственно, командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц должен был приказ Жукова выполнять? На время блокады Балтийский флот, запертый в Кронштадте и Ленинграде, перешел в оперативное подчинение Ленинградского фронта. Что это означает? Это означает, что в вопросах ведения боевых действий командующий флотом временно подчиняется командующему Ленинградским фронтом, но во всех остальных вопросах флот командованию Ленинградским фронтом не подчинен.
Но какие боевые действия мог вести флот, лишенный свободы маневра? Что ему оставалось? Правильно: оставалось вести огонь корабельной, береговой и зенитной артиллерией из акватории Кронштадтского залива. Командующий Ленинградским фронтом мог приказать: квадрат 13–41, ну-ка, матросики, подбросьте огоньку! Вот и все: на этом полномочия командующего Ленинградским фронтом заканчивались, больше ничего он Балтийскому флоту приказать не мог. В остальных вопросах Балтийский флот оставался в подчинении наркома ВМФ адмирала Кузнецова, который подчинялся Верховному главнокомандующему.
Жуков в этой цепочке подчиненности отсутствует. И не ему было решать, минировать корабли или разминировать, взрывать сейчас или повременить. Но забавно другое. Жуков, по первой версии, прибыл в Ленинград 9 сентября, по второй версии – 10 сентября, и сразу ворвался на совещание и приказал корабли разминировать. Но на самом деле даже вечером 11 сентября генерал армии Жуков все еще официально числился в должности командующего Резервным фронтом. В приказе, который Сталин подписал 11 сентября в 19 часов 10 минут, Жуков так и назван – командующий Резервным фронтом. А Резервный фронт вел боевые действия на смоленском направлении.
В приказе сказано: после того, как Жуков прибудет в Ленинград, ему на прием дел – 24 часа. Приняв дела, Жуков должен был подписать приказ о вступлении в должность, после чего Ворошилов и Жуков должны были доложить Сталину: пост – сдал, пост – принял. Только после этого Жуков становился командующим Ленинградским фронтом. И только после этого Балтийский флот переходил в его оперативное подчинение.
Повторяю: оперативное. То есть флот временно подчинялся Жукову только в вопросах ведения боевых действий, но ни в каких других – ни в административных, ни в хозяйственных, ни в кадровых, ни даже в политических.
//-- 3 --//
Представим ситуацию: 9 или 10 сентября генерал, который официально командует Резервным фронтом, не имеющим никакого отношения ни к Ленинграду, ни к Балтийскому флоту, отдает приказ командующему Балтийским флотом разминировать корабли. Командующий флотом головой отвечает за то, чтобы корабли не достались противнику. А вот командующий Резервным фронтом тут ни за что не отвечает. Бросится ли командующий Балтийским флотом выполнять приказ постороннего человека, которому не подчинен? И уж если Жуков решил отменять приказ, то прежде всего надо было поинтересоваться: кто же принял решение минировать корабли? Чей это приказ я отменяю?
Для себя установим: такое решение не могло быть самодеятельностью командующего Балтийским флотом. Разве решился бы кто-нибудь после 1937 года на свой страх и риск устанавливать в пороховых погребах линейного корабля «Марат» детонаторы и рубильники с проводами? А на четырех десятках подводных лодок? За такую самодеятельность сразу дали бы вышак без обжалования.
И даже сам нарком ВМФ на такое не решился бы – ему тоже жить хочется. Он, как теперь известно, и не решился. Остается предположить, что только товарищ Сталин и мог отдать приказ минировать корабли. Это предположение подтверждается и документами, и воспоминаниями флотоводцев, которым в данном вопросе нет оснований не верить. Адмирал флота Советского Союза Николай Герасимович Кузнецов, удостоверяет: приказ отдал Сталин. «Переспросив, понял ли я, Сталин подчеркнул, что в случае невыполнения этого приказа виновные будут строго наказаны» (Кузнецов Н. Г. На флотах боевая тревога. С. 78).
Мы можем быть уверены, что в случае, если бы корабли попали в руки противника, виновные строгим выговором не отделались бы: у товарища Сталина были свои представления о строгости.
Отдав устный приказ, Сталин приказал Кузнецову изложить его письменно и подписать. А Кузнецов подписывать отказался: «Чтобы дать такое ответственное задание, требуется особый авторитет, и одних указаний наркома ВМФ недостаточно» (там же).
Тогда Сталин приказал поставить две подписи – наркома ВМФ адмирала Кузнецова и начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза Шапошникова. Шапошников и Кузнецов директиву составили, подписали, но вдвоем отправились к Сталину и потребовали, чтобы и он поставил утверждающую подпись.
Когда Кузнецов писал мемуары, свои слова он не мог ничем подтвердить. Совершенно секретные документы он цитировать не имел права. Но через 20 лет после выхода его книги Советский Союз рассыпался, и некоторая часть документов была рассекречена, в том числе и эта директива. Выяснилось, что Кузнецов был полностью прав, а Жуков, мягко говоря, не прав.
Пункт 4 директивы гласил: «Уничтожение производится по строго последовательному плану с момента дачи сигнала Главным Командованием». Это означает, что незачем было Жукову обвинять командование Балтийского флота в трусости и паникерстве. Минирование кораблей производилось не по местной инициативе, а по приказу Москвы. И подрыв мог производиться только по приказу высшего руководства государства и Вооруженных Сил.
И вот теперь представьте себе ситуацию: сидят на совещании в Смольном адмиралы Балтийского флота, обсуждают, как выполнить директиву, которую подписал нарком ВМФ, начальник Генерального штаба РККА и утвердил Верховный главнокомандующий, и тут вдруг врывается Жуков и отменяет приказ Верховного главнокомандующего, начальника Генерального штаба и наркома ВМФ. Выходит, что могущественный Жуков отменял не только директивы Генерального штаба, но и приказы самого Сталина. Не слишком ли нашего стратега заносит?
Могло ли случиться подобное: командование Балтийским флотом решило не подчиняться ни Генеральному штабу, ни своему наркому, ни товарищу Сталину, но решило подчиниться командующему Резервным фронтом, войска которого захлебнулись в крови в районе Смоленска? Чуднó: записке Сталина они тут же поверили, а официальней приказ, утвержденный тем же Сталиным, решили не выполнять.
Но и это не все. Самое интересное – резолюция Верховного главнокомандующего на приказе о подготовке кораблей Балтийского флота к подрыву. Текст резолюции прост и короток: «Утверждаю. 13.9.41. Сталин».
//-- 4 --//
Минирование кораблей – дело ответственное и сложное. По свидетельству адмиралов Кузнецова, Трибуца и Пантелеева, минирование нельзя было начать немедленно после получения приказа. Прежде всего надо было подобрать психически устойчивых людей, которым можно было бы доверить рубильники. А ведь боевых единиц, подлежащих минированию, было больше двухсот, не считая береговых объектов флота. Надо было предотвратить панику и падение боевого духа личного состава заминированных кораблей. Предотвратить панику можно было только путем сохранения этих мероприятий в тайне, а для этого надо было так подобрать сотни исполнителей, чтобы по флоту не поползли слухи.
Кроме самого минирования, нужно было решить много других проблем, связанных с этой задачей, – например, выбрать места подрыва кораблей так, чтобы они затонули, перекрыв своими корпусами судоходные фарватеры, и определить такие районы дислокации кораблей, чтобы при получении приказа на подрыв можно было быстро расставить корабли соответствующим образом. Одним словом, минирование не могло начаться 13 сентября. Оно началось позже.
По словам Жукова, корабли были заминированы, а он приказал: «Извольте разминировать корабли». А по документам выходит, что корабли в момент появления Жукова в Ленинграде еще не были заминированы: операция по минированию кораблей проводилась после того, как Жуков был назначен командующим Ленинградским фронтом, после того, как он прибыл в Ленинград и принял должность.
По словам Жукова, он появился в Ленинграде не то 9-го, не то 10 сентября и тут же отменил приказ Сталина, который был подписан 13 сентября. Выходит, что Жуков не просто отменил приказ Сталина – он отменил его еще до того, как Сталин этот приказ подписал. Из этого в свою очередь следует, что героические сцены на совещании в Смольном – плод больного воображения стратега и ротозейства его биографов.
//-- * * * --//
Жуков находился в Ленинграде меньше месяца: прибыл 13 сентября, убыл 6 октября. Появление Жукова в Ленинграде ничего не изменило, и изменить не могло. Никто особо важных объектов в Ленинграде не взрывал ни до появления Жукова, ни при нем, ни после него.
А теперь объясните мне, в чем же выразился личный вклад Жукова, которого нам представляют спасителем Ленинграда, в оборону города? Что изменилось с его появлением в осажденном Ленинграде?
Жуков похвалялся: появился я и приказал разминировать корабли. Мы выяснили, что все обстояло как раз наоборот: появился Жуков, и уже после его появления началась операция по минированию объектов особой важности в городе и на флоте. И никто не спрашивал ни мнения Жукова, ни его совета, ни его согласия, ни его разрешения на проведение этой операции.
Глава 27
Спаситель или душегуб?
России всегда нужны символы, которые бы отвечали ее представлению о великой, могучей и героической личности. Сейчас из Жукова делают символ, идола, ибо не знают, что же придумать для России в новое, смутное для нее время.
Феликс Чуев. Солдаты империи. С. 306–307
//-- 1 --//
Каждый, кого готовили в военную стратегическую разведку, помнит главную заповедь: ты должен достать такие доказательства, которые убедят любого. Нужно искать такие факты, которым поверит даже тот, кто не хочет верить. А потом преподаватель, седой полковник, махнет рукой, и сокрушенно скажет: но бывают такие мудрые стратеги, которых никакими фактами, никакими доказательствами не прошибешь, и в этой ситуации разведка бессильна.
Напутствие это обычно сопровождают рассказом о столкновении командующего фронтом генерала армии Г. К. Жукова с начальником разведки Ленинградского фронта комбригом Евстигнеевым Петром Петровичем. Сам Жуков, ясное дело, об этом эпизоде не вспоминает и о нем не размышляет. Он вспоминает совсем о другом. Жукову было мало рассказать о Сталине, который якобы считал положение Ленинграда безнадежным и уже смирился с его потерей; Жуков рассказал и о Гитлере, и о его окружении:
Командующий немецкой группой армий «Север» фон Лееб торопил войска. Он требовал быстрее сломить сопротивление защитников Ленинграда, чтобы соединиться с карельской группой финских войск. После падения Ленинграда германское командование хотело всеми силами ударить на Москву, обойдя ее с северо-востока. Но Ленинград стоял крепко и не сдавался врагу, несмотря на всю ярость и мощь его атак. Гитлер был в бешенстве (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 331).
Если верить Жукову, то с момента его появления в Ленинграде германские войска непрерывно штурмовали город. Если бы они его захватили, то высвободившиеся силы бросили бы в обход Москвы. Но Жуков спас Ленинград. Жуков штурмы отбил. Тем самым великий стратег не позволил Гитлеру освободившиеся после захвата Ленинграда дивизии бросить на московское направление. Получается, что защищая Ленинград, Жуков и Москву спас. Понятное дело, Гитлер взбесился.
Все вроде бы сходится.
Но не будем спешить. Прикинем: откуда Жукову известно, что именно германское командование требовало от своих подчиненных? И из каких источников Жуков узнал, что Гитлер был в бешенстве? Где стратег вычитал, что фон Лееб торопил войска? Если Жуков узнал об этом из трофейных документов, то следовало на них сослаться. А еще лучше – их публиковать.
Во втором издании этот эпизод изложен еще более драматично:
Гитлер торопил командующего группой армий «Север» генерал-фельдмаршала фон Лееба быстрее овладеть Ленинградом и как можно скорее высвободить подвижные соединения 4-й танковой группы для переброски их на московское направление в состав группы армий «Центр». <…> Генерал-фельдмаршал фон Лееб лез из кожи вон, чтобы выполнить любой ценой приказ Гитлера – покончить с ленинградской операцией до начала наступления немецких войск под Москвой (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 400, 408).
В первом издании фон Лееб торопил, а во втором, «более правдивом», бери выше: торопил сам Гитлер.
После войны германские историки весьма серьезно занялись изучением просчетов и ошибок, допущенных Гитлером и его полководцами. Доступ ко всем документам, которые остались после войны на территории Западной Германии, был практически немедленно открыт. Подавляющая часть этих документов опубликована. И очень жаль, что официальная пропаганда Советского Союза, а теперь и России, лепит нашу историю и культ личности Жукова, не считаясь с содержанием этих архивных документов. Некоторые историки заявляют, что архивами они пользоваться не намерены, что героических рассказов Жукова им вполне достаточно.
Рад бы с ними согласиться, да вот беда: в разные годы разным людям Жуков рассказывал разные истории. Не только те, кто был рядом с Жуковым в годы войны, опровергают его вымыслы, но и он сам постоянно опровергал себя самого.
//-- 2 --//
Обратимся к германским документам, к которым ни Жукову, ни его защитникам обращаться никак не хочется.
Гитлеру явно не хватало сил наносить удары растопыренными пальцами и на юг, и на восток, и на север. У него не было сил одновременно захватывать и Крым, и Донбасс, и Северный Кавказ, и Москву, и Киев, и Харьков, и Ленинград. Потому 6 сентября 1941 года Гитлер подписал Директиву № 35. Пункт 3 предписывал Ленинград окружить.
Не штурмовать, а только отрезать от страны.
Но и такая задача представлялась Гитлеру весьма трудной, а ее решение – проблематичным. Поэтому он ставил задачу осторожнее: «стремиться к полному окружению Ленинграда, по меньшей мере с востока».
В директиве нет даже намеков на возможный штурм Ленинграда. Наоборот, директива начисто отметала такую возможность, ибо предписывала перебросить из-под Ленинграда значительную часть подвижных войск и соединений 1-го воздушного флота в группу армий «Центр», то есть на московское направление.
Директиву № 35 может легко найти каждый желающий – она переведена на русский язык и многократно публиковалась (смотрите, например, сборник В. И. Дашичева «Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки. Документы и материалы». М.: Наука, 1973. Т. 2. С. 241–243).
Для стратегического охвата Москвы с северо-востока Гитлеру требовались подвижные соединения: танковые и моторизованные дивизии. В группе армий «Север», которая наступала на Ленинград, все подвижные соединения были объединены в 4-ю танковую группу. Жуков еще находился в районе Ельни, Сталин еще его и в Москву не вызывал, а Гитлер уже отдал приказ о переброске 4-й танковой группы с ленинградского направления на московское, в район Рославля.
Жуков еще беседовал в Кремле со Сталиным, Сталин ставил ему задачу принять Ленинградский фронт, а германская 4-я танковая группа уже завершила боевые действия под Ленинградом. Колонны ее танковых и моторизованных дивизий уже повернули от стен Ленинграда и потянулись на юг.
После ухода 4-й танковой группы под Ленинградом оставалась только германская пехота, которая была усилена артиллерией большой и особой мощности. Но при этом в составе германских войск под Ленинградом не осталось НИ ОДНОГО ТАНКА. Кроме того, из-под Ленинграда на московское направление была перегруппирована большая часть авиации.
Ни Гитлер, ни его генералы приказ на штурм Ленинграда не давали, потому рассказы Жукова о том, что «Ленинград стоял крепко и не сдавался врагу, несмотря на всю ярость и мощь его атак», надо считать лихим перехлестом. Да, были бои местного значения, но штурма не было.
У Гитлера не было повода впадать в бешенство из-за неудачных попыток взять Ленинград приступом, ибо такие попытки не предпринимались. И фон Лееб не «лез из кожи вон, чтобы выполнить любой ценой приказ Гитлера», ибо Гитлер такого приказа не отдавал.
Жуков увлекся, рассказывая о том, что, обороняя Ленинград, он сковывал силы германской армии и тем самым не давал возможности Гитлеру перебросить их на московское направление. Если бы даже Ленинград и сдался, то Гитлеру все равно было нечего перебрасывать из-под Ленинграда для охвата Москвы: все что можно он уже или перебросил, или готовил к переброске с ленинградского направления на московское. Из этого следует, что оборона Ленинграда в период, когда там был Жуков, не отвлекала на себя не только никаких германских подвижных соединений, но и ни одного германского танка.
Дочери Жукова написали книгу о необычайных приключениях и невероятных способностях своего родителя. И не только сами о многом рассказали, но еще и пригласили заслуженных историков: пойте хвалу! И те пели. Но даже и они проговаривались. Доктор исторических наук капитан 1-го ранга А. В. Басов рассказывает:
5 сентября Гитлер заявил, что под Ленинградом цель достигнута и «отныне район Ленинграда будет второстепенным театром военных действий». На следующий день он подписал директиву № 35, в которой поставил задачу окружить советские войска в районе Ленинграда, чтобы не позднее 15 сентября подвижные соединения и 1-й воздушный флот высвободить для группы армий «Центр» (Эра и Элла Жуковы. Маршал Победы. Воспоминания и размышления).
Даже если мы поверим рассказам Жукова о том, что он появился в Ленинграде 9 или 10 сентября, все равно спасителем города он не выглядит: Гитлер уже отказался от идеи взять Ленинград приступом. Никакой генеральный штурм не назревал. Яростных атак Жуков не отбивал. А Гитлер не бесился в бессильной ярости.
//-- 3 --//
Жуков любил рассказывать о своем необыкновенном таланте стратега: одного взгляда на карту ему было якобы достаточно, чтобы понять любую самую сложную и запутанную ситуацию, чтобы раскусить коварные замыслы супостата. Платные ценители таланта Жукова ужасно любят об этой способности гениального полководца напоминать зрителям, читателям, слушателям: «Георгий Константинович обычно как бы читал мысли немецких командующих» (Яковлев Н. Маршал Жуков. С. 111).
Но вот в Ленинграде великий стратег обмишурился. Ситуация была совершенно ясной, а Жуков так и не сумел в нее вникнуть. Да и не старался.
Жуков должен был мысленно поставить себя на место германских стратегов и попытаться оценить обстановку с их точки зрения. Окруженный город или крепость противник может взять только двумя способами: штурмом или осадой. За штурм надо расплачиваться большой кровью, за осаду – временем.
Не сомневаюсь, что на месте германских генералов Жуков тут же бросился бы на штурм. Но в том-то и заключалась работа Жукова, чтобы сообразить: неужто кто-то еще, кроме Красной Армии, решился бы на штурм самого укрепленного в мире города, в котором столько оружия, что его в буквальном смысле некуда девать, и столько войск, что их приходится вывозить целыми бригадами и дивизиями?
Неужто германские генералы мыслят так же, как и советские? Советским военачальникам было все равно: потеряем миллион солдат, или два миллиона, или пять – никакой разницы. Но ведь в германской армии не так заведено. У германских генералов головы не так работают. Они иначе мыслят. Для нас загубить без толку триста тысяч солдат – мелкая тактическая потеря, а для них это уже крупное стратегическое поражение. Они десять раз подумают, прежде чем на такие потери решиться.
Работа Жукова – планы германской армии сорвать. А для этого надо было разгадать замысел противника, то есть определить, на что же супостат решился – на быстротечный кровавый приступ или на медленное почти бескровное удушение голодом.
Если противник решился на штурм, то Жукову следовало основную массу войск поставить в глухую оборону на наиболее угрожаемых направлениях. Кроме того, создать мощный подвижный резерв, который в критический момент можно бросить туда, где наметился прорыв противника, чтобы закрыть его, как закрывают пробоину.
Если же противник решился на длительную осаду, то Жукову следовало действовать иначе: в обороне оставить минимум войск, а всех, кого можно, бросить на штурм станции Мга. Тут противник перерезал последнюю железнодорожную магистраль, которая связывала Ленинград со страной. Пока вражеская оборона не затвердела, пока не закостенела, нужно было станцию отбить. На это надо было бросить все резервы. Это тот самый случай, когда отбивать станцию надо было любой ценой. Именно любой, ибо если станцию не отбить, за это потом придется платить миллионом жизней интеллигентных, умных, образованных, трудолюбивых и добрых людей, которые умрут от голода.
Если бы гитлеровцы бросили свои главные силы на штурм Ленинграда, то Жукову главные силы Ленинградского фронта надо было направить на отражение штурма. В этом случае какие-то мелкие городишки и железнодорожные станции восточнее Ленинграда теряли свое значение: потеряв миллион, о копейках не плачут. А если Гитлер решил держать город в блокаде, тогда небольшие станции восточнее Ленинграда приобретали воистину стратегическое значение – они были тем самым горлом, ухватив которое Гитлер надеялся удушить город, фронт и флот.
Именно последний вариант Гитлер и выбрал. Он принял решение взять Ленинград измором, удавить голодом. Для этого надо было удерживать железные дороги, которые подходили к Ленинграду с востока. Перерезав эти магистрали, германские дивизии тут же вгрызлись в землю. Они рыли ее, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Окопы для стрельбы лежа быстро превращались в окопы для стрельбы с колена, дальше – для стрельбы стоя. Стрелковые окопы соединялись траншеями, траншеи перекрывались. Передний край опутывали все новые и новые ряды колючей проволоки. Густели минные поля. За первой траншеей отрывалась вторая, за ней – третья. В чистом поле возникали огневые точки, укрытия и блиндажи. На три наката перекрытий ложился четвертый, за ним – пятый, шестой, десятый. Оборона твердела.
А Жуков в это время действовал по первому варианту. Он отбивал штурмы, которых не было.
С востока к Ленинграду рвалась 54-я армия под командованием Маршала Советского Союза Г. И. Кулика. Кулик требовал: Жуков, наноси встречный удар! И Жуков нанес! На прорыв блокады Ленинграда в сентябре 1941 года Жуков выделил потрепанную в боях 115-ю стрелковую дивизию и необстрелянную, только что сформированную и необученную вести бой на суше 4-ю бригаду морской пехоты.
Понятно, что ничего из этого прорыва не вышло и выйти не могло. А виноват во всем (по версии Жукова) Маршал Советского Союза Г. И. Кулик, который недостаточно активно рвался навстречу. Кулик с Большой земли протянул Жукову руку спасения в лице наступающей 54-й армии. А Жуков протянул Кулику… пальчик.
У Жукова в подчинении было 24 дивизии и 17 бригад, и на прорыв блокады он выделил одну дивизию и одну бригаду. А остальные? А остальные по приказу Жукова готовились к отражению мифического штурма Ленинграда.
Уже 14 сентября 1941 года, приняв командование фронтом, Жуков связался с Генеральным штабом и доложил Маршалу Советского Союза Шапошникову:
Обстановка в южном секторе фронта значительно сложнее, чем казалось Генеральному штабу. К исходу сегодняшнего дня противник, развивая прорыв тремя – четырьмя пехотными дивизиями и введя в бой до двух танковых дивизий… (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975. Т. 1. С. 403).
Это наш стиль. Это система. Советские командиры постоянно преувеличивали силы и потери противника, преуменьшали свои силы, скрывали потери. И вот вам блестящий образец. Жуков доложил об ужасающей обстановке для того, чтобы ему дали больше резервов, выше оценили его усилия и заслуги. Но Жуков ни тогда, ни после войны не назвал номеров вражеских дивизий, которые якобы «развивали прорыв», – вот в чем загвоздка. Согласен, в ходе боев не всегда ясно, какой именно противник перед тобой, но после войны, когда все карты раскрыты, когда все архивы противника захвачены, а вражеские генералы переловлены и ждут решения своей участи, номера эти можно было легко восстановить. Германских танковых дивизий на советско-германском фронте не набиралось и двух десятков. Боевой путь каждой известен с точностью до часов и минут, ибо в каждом штабе вели журнал боевых действий. И вот в подтверждение своих слов было бы неплохо назвать номера.
Но Жуков в первом издании своих мемуаров вообще не упоминал об этом эпизоде, а в последующих, «более правдивых» изданиях, вспомнил о своем докладе в Генеральный штаб и привел выдержки из него.
Но этот доклад был лживым. 14 сентября 1941 года в разговоре с Москвой Жуков явно сгущал краски и дезинформировал Генеральный штаб. Жуков подтвердил наличие двух танковых дивизий под Ленинградом, следовательно, он опроверг сведения о том, что эти дивизии перебрасываются на московское направление. Обманывая Генеральный штаб, Жуков играл на руку Гитлеру. Своим очковтирательством он усыплял бдительность Верховного Главнокомандования: если танковые дивизии 4-й танковой группы все еще под Ленинградом, значит за безопасность Москвы можно не беспокоиться.
В первом издании мемуаров Жукова весь этот позорный эпизод отсутствовал, но во втором издании осмелевшие соавторы, видя, что никто их во вранье не уличает и не хватает за руки, поместили отрывки из доклада Жукова Шапошникову.
И тут же писатель Карпов повторил эту ложь в своей книге: вот видите, как героически отбивался Жуков! Три – четыре пехотных и до двух танковых дивизий рвались к городу Ленина! Жуков их остановил! За Карповым последовал Н. Яковлев. Он тоже рассказал о двух танковых дивизиях и заключил: «Назревал генеральный штурм» (Яковлев Н. Маршал Жуков. С. 90).
Нет, дорогие товарищи. Не назревал генеральный штурм. И если вы на этом настаиваете, то потрудитесь назвать номера тех германских танковых дивизий, наступление которых Жуков якобы отражал 14 сентября 1941 года.
Если германские войска и предпринимали атаки под Ленинградом, то цель их заключалась в другом – улучшить тактическое положение, сжать фронт окружения, и главное – отвлечь силы противника от станции Мга, от Любани, Чудово и Тосно, дать возможность окопавшимся там германским войскам намертво закрепиться. Оттого что Жуков на этом направлении действовал вяло, германские войска смогли закрепиться здесь настолько хорошо, что удерживали эти города, станции и железные дороги до февраля 1944 года.
Возразят: каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека! Легко нам сейчас рассуждать! Задним умом все мы крепки! А каково было Жукову в то время решения принимать! Согласен: решения на войне принимать нелегко. Случаются ситуации, когда надо делать одно, а стратеги делают совсем другое. Но об этом не надо умалчивать. Не надо из Жукова лепить гения. Надо честно признать: в сентябре 1941 года в Ленинграде вместо того, чтобы не позволить противнику укреплять оборону вокруг города, Жуков занимался совсем другим делом – готовил отражение штурма, который германским командованием не готовился и не замышлялся.
И еще нужно признать, что данных о подготовке штурма не было никаких, а вот данные о том, что противник замышляет блокаду, были исчерпывающими. Но Жуков не поверил разведке. Более того, начальник Разведывательного отдела штаба Ленинградского фронта комбриг П. П. Евстигнеев доложил: германские танки уходят. Из этого следовал только один вывод: штурма не будет. Перед штурмом огромного города группировку войск надо усиливать, а Гитлер ее ослаблял.
//-- 4 --//
Из каких источников разведка Ленинградского фронта черпала сведения?
Из многих. Прежде всего, из докладов с передовой. В каждом полку – штаб. В каждом штабе – начальник разведки полка. Каждый день он требует от командиров батальонов доклада об обстановке: где объявилась новая минометная батарея противника, где проявила себя новая противотанковая пушка, где противник роет землю и тут же ее маскирует, а где роет открыто, где сверкают линзы биноклей, где вьются дымки. И требует уточнений: дым от костра, из трубы блиндажа или от полевой кухни?
Полковая разведка смотрит, слушает, рыщет по вражеским тылам. Начальник разведки полка требует от командиров батальонов организации круглосуточного наблюдения и подслушивание противника. Он требует направлять в тыл противника разведывательные группы и дозоры. Кроме того, в подчинении начальника разведки полка – собственный разведывательный взвод, укомплектованный лихими ребятами, а то и целая рота. Эти могут притащить вражеского солдатика, а то и офицерика. Это уже достойный источник информации.
А в артиллерийских полках – разведчики в каждой батарее, во взводе управления. И в каждом дивизионе. И у командира полка – тоже. Со всех стрелковых и артиллерийских полков в штабы дивизий ручейками стекается информация. И обрабатывается.
В штабе каждой дивизии тоже разведчик сидит. У него уже штат, и в подчинении – уж точно целая разведрота. Она тоже по тылам рыщет.
Стрелковые корпуса к тому времени расформировали, зато сформировали множество бригад. Бригада больше полка, но меньше дивизии. Соответственно средств разведки в бригаде меньше, чем в дивизии, но больше, чем в полку.
Над бригадами и дивизиями – штабы армий, а в тех штабах – разведывательные отделы. В их подчинении уже мощные силы разведки – и радиоперехват, и звукометрическая разведка, и собственные диверсанты, информационная работа на соответствующем уровне и всякое прочее, вплоть до собственной агентуры, как информационной, так и диверсионной.
Над ними – разведывательный отдел штаба фронта. Он координирует действия всех нижестоящих, обрабатывает потоки информации и кроме того имеет свои собственные силы и ведет разведку самостоятельно всеми возможными способами от заброски агентуры и групп глубинной разведки до пеленгации и фотодешифровки.
И вот однажды аналитики-информаторы обращают внимание на странную вещь: во всех докладах из полков, бригад, дивизий и армий больше не упоминаются германские танки. Они пропали.
А что говорит радиоразведка? Она подтверждает: вот работала радиосеть танковой дивизии, но смолкла. И тут тоже – смолкла. Только тут продолжает работать радиосеть 3-й танковой дивизии, но это явное надувательство: по всем признакам дивизия ушла, а радистов пока оставили на месте. Но нас уже не проведешь: есть признаки, по которым матерые радиоразведчики безошибочно вскрывают такие хитрости.
А что авиация говорит? Авиация подтверждает.
У начальника разведки фронта – связь с нашими разбитыми частями, которые прорываются из окружения. Те видели отходящие танковые колонны.
И агентура об этом сообщает.
У Разведывательного отдела Ленинградского фронта – связь с партизанами. Думаете, что не было тогда партизан в Ленинградской области? Были. 8 августа 1941 года начальник спецотдела (диверсии и ликвидация) Разведывательного управления Генерального штаба полковник Х. У. Мамсуров был направлен в Ленинград в качестве уполномоченного по руководству партизанским движением (ЦАМО. Фонд 249, опись 1554, дело 1, лист 32). Он принял под контроль те разведывательные и диверсионные группы Разведотдела, которые уже находились за линией фронта и которым был отдан приказ на переход к партизанским действиям с привлечением в свой состав бойцов и командиров, оказавшихся в тылу. Помимо этого, вместе с Мамсуровым прибыли диверсионные группы из Москвы, которые тут же ушли в тыл противника.
Нужно помнить, что параллельно с партизанскими группами военной разведки свою собственную партизанскую структуру разворачивали товарищи из НКВД. Мало еще было партизан, но они были. И они докладывали.
Одним словом, начальник разведки Ленинградского фронта комбриг Евстигнеев к моменту появления Жукова в Ленинграде имел четкую картину: 4-я танковая группа из-под Ленинграда уходит. Из этого следовал единственно возможный вывод: штурма не будет.
А из этого, в свою очередь, следовал другой вывод: будет блокада. Исходя из него, надо было бросать все резервы в район станции Мга на прорыв только что замкнувшегося кольца окружения.
Но Жуков, который, как нам сообщают, умел читать мысли гитлеровцев, на этот раз ничего прочитать не сумел. Он якобы в Кремле указывал Сталину на всевозможные опасности на других фронтах, к которым у него в тот момент не было никакого отношения, но почему-то не указал на возможность блокады Ленинграда. И ничего не предлагал для того, чтобы блокаду предотвратить. Жуков ждал штурма.
А разведка ему: не жди, не будет штурма!
Но Жуков не поверил разведке. На основании чего? Да просто так. Взял и не поверил.
//-- 5 --//
Какие у Жукова были основания не верить разведке?
Никаких.
До 9 сентября включительно он воевал в районе Смоленска. Ему не дано было знать, что творится в районе Ленинграда. Затем Сталин вызвал Жукова в Москву и назначил на должность командующего войсками Ленинградского фронта. По версии Жукова, он тут же и улетел в Ленинград. Прямо с Центрального аэродрома. По воспоминаниям других участников событий, у него было еще несколько дней, чтобы с обстановкой под Ленинградом детально ознакомиться. Но что Жуков мог узнать в Москве? О положении и состоянии своих войск – практически все. А о противнике?
Разведывательные группы из-под Москвы в районе Ленинграда не рыщут. И пленных не захватывают. И наблюдения за передним краем не ведут.
Разведывательные самолеты с московского направления на ленинградское не летают. Им своей работы хватает на собственном направлении.
Стратегическая агентура? Но связь с ней в те страшные дни была потеряна. Если бы связь с резидентурами в Женеве и Берне, в Берлине, Вене и Амстердаме работала, то и тогда стратегическая агентурная разведка не доложила бы о подготовке к штурму Ленинграда, ибо ни приказа, ни самой подготовки к штурму не было.
Проще говоря, основным и единственным источником сведений о положении противника под Ленинградом, о его намерениях, планах и замыслах могла быть только разведка Ленинградского фронта и Балтийского флота. Разведчики-аналитики Разведывательного отдела штаба Ленинградского фронта на основе многочисленных, пусть кратких, отрывочных, порой противоречивых сведений могли делать выводы. Эти выводы могли быть правильными, могли быть ошибочными. Но у них был материал, с которым можно было работать.
Сейчас мы знаем, что выводы эти были правильными.
Жуков им не поверил.
Ошибка Жукова была бы простительной, если бы у него были какие-то другие сведения. Но ничего кроме того, что добыла разведка Ленинградского фронта, у Жукова не было и быть не могло. Он не верил донесениям разведки, не обосновывая своего мнения никакими аргументами: не верю, и все тут.
//-- 6 --//
Генерал-лейтенант инженерных войск Б. В. Бычевский свидетельствует: несколько дней Жуков отказывался соглашаться с доводами разведки. Жуков объявил сообщение разведки провокационным и приказал разобраться, кто этим делом занимается (Бычевский Б. В. Город-фронт. Ленинград: Лениздат, 1967. С. 124).
Случай этот описан в несколько строк. Мы не знаем, чем эта история завершилась для офицера Разведывательного отдела, которого Жуков объявил провокатором. Но можем себе представить.
Кто у нас разбирался с провокаторами? Правильно: недремлющие органы. И если командующий Ленинградским фронтом генерал армии Жуков приказал начальнику Особого отдела фронта разобраться с провокатором, то не сомневайтесь: ленинградские чекисты разборку учинить умели.
Работа разведчика невероятно трудна. Он никогда не может быть уверен в том, видит ли он действительную картину происходящего или это только мираж, только то, что противник ему демонстрирует. Большие начальники требуют докладывать точно, достоверно и своевременно, но эти требования находятся в непреодолимом противоречии.
Докладываешь первые признаки каких-то изменений, а начальник тебе как колуном между ушей: почему докладываешь непроверенные сведения?
Хорошо. Начинаешь проверять, уточнять. На это уходит драгоценное время. Пока собирал доказательства, событие, о котором хотел предупредить, уже совершилось.
Опять не так. Опять виноват. Опять вопрос: а какого черта раньше молчал?
Так вот, любой командир обязан уважать чужой труд. Даже если разведчики и ошиблись, не суди их строго. Поставь себя на их место: из тысяч обрывков и осколков они складывают картину, которая никогда не может быть полной, которая постоянно меняется. И то, что вчера было четко установленной истиной, сегодня уже может оказаться обманом. Вчера было достоверно и точно известно, что операция «Морской лев» [32 - Кодовое название планировавшейся Гитлером в 1940 году десантной операции по высадке на Британские острова с целью оккупации Великобритании. – Прим. ред.] готовится со всей серьезностью и в ближайшее время будет дана команда на ее проведение, а сегодня выясняется, что подготовка к той же операции используется для отвода глаз, для прикрытия подготовки совсем другой операции совсем на других меридианах.
Но вот в сентябре 1941 года разведка Ленинградского фронта своевременно представила точные и достоверные сведения исключительной важности. Перед тем, как кого-то обзывать провокатором и отдавать на растерзание компетентным органам, полководцу Жукову неплохо было бы убедиться, кто же прав: он, гений стратегии, или некий майор из Разведывательного отдела.
А еще мне интересно: когда через несколько дней выяснилось, что разведчик-аналитик был прав, вспомнил ли Жуков о нем, приказал ли выпустить из узилища? Да и было ли кого выпускать? Осталось ли там что-нибудь от того аналитика?
Теперь попытаемся представить себе обстановку в штабе Ленинградского фронта в то время, когда фронтом командовал гениальный Жуков. За своевременный, точный и достоверный доклад офицера объявляют провокатором со всеми вытекающими в военное время последствиями. Начальник разведки фронта комбриг Евстигнеев тоже чуть было не пошел на фронт рядовым – и это за достоверный доклад. А если ошибешься ненароком, тогда как?
Можете спорить, но я настаиваю: продуктивно работать в обстановке такой нервозности никакой аппарат управления не способен, поэтому неудивительно, что кроме провалов ничего другого у Жукова на Ленинградском фронте не случалось.
И на других фронтах тоже.
//-- 7 --//
В собственных мемуарах Жуков выглядит настоящим героем. В районе Ленинграда великий полководец попытался исправить стратегическую ситуацию проведением очень красивой операции. В районе Петергофа германские войска вышли к побережью Финского залива и тем самым отрезали 8-ю советскую армию от главных сил Ленинградского фронта и прижали ее к морю. Образовался так называемый Ораниенбаумский плацдарм. Жуков решил выбить германские войска с берега Финского залива. Для этого он приказал нанести два удара по сходящимся направлениям вдоль побережья: части 8-й армии наступали с Ораниенбаумского плацдарма, части 42-й армии – из района Урицка. Там, где войска двух армий должны были соединиться, был высажен морской десант.
Сразу оговорюсь: замысел бестолковый, и вот почему. Миллионный город Ленинград, Балтийский флот, 23-я, 42-я и 55-я армии, авиация фронта и два корпуса ПВО отрезаны от страны. Кроме того, от этой главной группировки Ленинградского фронта отрезана 8-я армия. О чем надо думать в первую очередь? О городе, флоте и главных силах Ленинградского фронта или о второстепенной 8-й армии? Куда надо рубить коридор? На восток, чтобы избежать блокады Ленинграда, или на запад, чтобы блокированный голодный город соединить с такой же голодной, истерзанной армией?
И Жуков решил блокаду Ленинграда прорывать одной потрепанной дивизией и неготовой к бою бригадой, из чего, как мы теперь знаем, ничего не вышло, а главными силами рубить коридор на запад, на соединение с 8-й армией. Но что толку? Если город, флот и главные силы Ленинградского фронта погибнут от голода, то погибнет и 8-я армия на Ораниенбаумском плацдарме независимо от того, соединилась она с главными силами или не соединилась.
И вот 8-я и 42-я армии наносят удар навстречу друг другу. Вот как Жуков все это описывает:
В районе Петергофа в тыл вражеских войск был высажен морской десантный отряд с целью содействия приморской группе в проведении операции. Моряки действовали не только смело, но и предельно дерзко. Каким-то образом противник обнаружил подход десанта и встретил его огнем еще на воде. Моряков не смутил огонь противника. Они выбрались на берег, и немцы, естественно, побежали. К тому времени они уже были хорошо знакомы с тем, что такое «шварце тодт» («черная смерть»), так они назвали морскую пехоту. К сожалению, я не запомнил фамилии мужественного моряка – командира отряда морского десанта. Увлекшись первыми успехами, матросы преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря, и большинство из них не возвратились. Не вернулся и командир (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 330).
Итак, у наших – беспредельный героизм, а немцы, «естественно», под напором «черной смерти» в панике разбегались. Но давайте еще раз внимательно прочитаем этот небольшой фрагмент текста. Десантники действительно проявили настоящий героизм, этого никто не оспаривает, но десантная операция была подготовлена безалаберно и бездарно, а то и просто халатно, и эта халатность граничила с преступлением. Ежели противник «каким-то образом обнаружил подход десанта» и встретил его огнем еще на воде, то за такую подготовку операции ее руководителей, начиная с Жукова, надо было судить. Матросы были храбрыми воинами, но не были обучены тактике сухопутного боя:
Моряки, сражаясь на суше, испытывали большие трудности. Постигая основы общевойскового боя, они порой несли неоправданные потери из-за неумения использовать местность, недооценки маскировки… Командиры нередко стремились решить задачу боя лишь за счет храбрости, героизма и мужества моряков (ВИЖ. 1976. № 11. С. 36).
Только военный преступник мог бросить в бой людей, которые о сухопутной войне не знали ничего, кроме криков «Ура!» и «Вперед!».
Противник не стал лить кровь своих солдат ради удержания пустого берега. Противник отвел свои войска, а матросики с победными воплями ринулись за ними. Ложный отход – это самая простая, самая примитивная ловушка, которую использовали во все века, и несведущие в тактике матросики попались в нее. Тут-то их и отрезали от берега, то есть от линии снабжения и эвакуации. Матросики остались без сухарей, без бинтов, без картошки, без патронов и снарядов. После этого их нашла настоящая «черная смерть». Сколько там их полегло, Жуков сообщить забыл. Чем завершилась операция приморской группы, в интересах которой был высажен морской десант, в «самой правдивой книге о войне» тоже не сообщается.
Немцы под напором героических матросиков, «естественно», разбежались, но тут же вернулись обратно. И выбить немцев с побережья не удалось ни в сентябре 1941 года, ни в октябре, ни в ноябре и ни в декабре. В 1942 году это тоже сделать не получилось, как и в 1943 году.
Восхвалением дерзости и героизма десантников Жуков прикрыл позор бездарных организаторов операции, главным из которых был он сам. После первого провала можно было бы подобные героические операции и не повторять, но Жуков требовал: давай еще! И снова высаживали новый десант. А за ним – еще и еще. А финал всегда был одним и тем же. Даже в хвалебных книгах о великом полководце попадаются такие признания:
Жуков требовал от флота усиления наступательной активности, в частности высадки морских десантов в районе Петергофа. Десанты готовились поспешно, носили импровизированный характер и преследовали демонстративно-отвлекающие цели. Такие десанты несли большие потери и даже полностью погибали (капитан 1-го ранга А. Басов. В книге: Эра и Элла Жуковы. Маршал Победы. Воспоминания и размышления. С. 255).
Здесь мы видим, что неоднократным провалам операций, подготовленных Жуковым, нашли универсальное объяснение: а он ничего серьезного и не замышлял. Просто отвлекал вражеское внимание.
Но это присказка. Главное вот в чем. Живой Жуков честно признал, что «к сожалению, не запомнил фамилии мужественного моряка – командира отряда морского десанта». А в более поздних, то есть «более правдивых» изданиях, покойный Жуков фамилию мужественного моряка вспомнил:
Увлекшись первыми успехами, моряки преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря. Большинство из них пало смертью храбрых. Не вернулся и командир героического десанта полковник Андрей Трофимович Ворожилов (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 1. С. 399).
А мы вспомним, что осенью 1941 года из-за невероятных потерь полками на фронте командовали майоры, а то и капитаны. Если героическим десантом командовал полковник, то было в том десанте никак не меньше полка. Можно предположить, что было больше. Да и не стал бы великий стратег вспоминать о гибели всего лишь какого-то там полка – видимо, провал был хоть и героическим, но грандиозным.
И давайте перестанем валить вину на немцев за чудовищные потери Советского Союза в войне. Наши полководцы, прежде всего Жуков, воевали так, что потери могли исчисляться только десятками миллионов.
//-- * * * --//
В середине сентября 1941 года существовала реальная возможность предотвратить блокаду Ленинграда. Навстречу 54-й армии Кулика Жуков должен был бросить не одну истерзанную в боях дивизию и одну бригаду, а огромные силы, которые были в его распоряжении и которые он бездарно растрачивал на других направлениях. Прорвав блокаду, надо было срочно организовать оборону в районе станция Мга и прилегающей местности. Опыт германской армии показал: тут можно было ничтожными силами держаться годами.
Жуков ничего этого не сделал. Он высаживал десанты совсем в другом месте совсем с другой целью. Он планировал и проводил совместные удары 8-й и 42-й армий с высадкой морских десантов. Были эти удары бестолковыми и безуспешными. Эти удары ничего не решали в судьбе города и не были попытками прорвать кольцо окружения. Виной этому – тупое упрямство гения военного искусства.
Решение Жукова не прорывать блокаду в сентябре 1941 года, когда оборона противника еще не укрепилась, не «затвердела», не имеет никакого обоснования, никакого логического объяснения.
Прошли десятилетия. Сегодня каждый, изучив и сопоставив факты, неизбежно придет к выводу о том, что блокада Ленинграда затянулась по вине Жукова, что смерть миллиона людей в осажденном городе – на его совести. Именно Жуков виновен в их гибели.
Задумывались ли об этом те, кто хотел поставить ему, ленинградскому душегубу, памятник?
И ведь поставили.
Глава 28
Стратег на переломе
Место «маршала Победы» Жукова, начавшего военную карьеру с дезертирства, дошедшего до мародерства, а окончившего смертельными опытами над людьми, не на коне перед Историческим музеем, а на скамье подсудимых на Суде Истории.
Эдуард Харитонов. Журнал «Военно-исторический архив». 2008. № 3. С. 117
//-- 1 --//
Со времен Сталина утвердилась определенная официальная периодизация Великой Отечественной войны. В соответствии с ней в конце 1941 года под Москвой Красная Армия развеяла миф о непобедимости гитлеровской армии, а в конце 1942 года, под Сталинградом, наступил крутой поворот в войне, наступил ее перелом. Полвека в школах и институтах, в книгах и фильмах, в военных училищах и академиях, в газетных статьях и кинофильмах повторяли эти священные формулы: под Москвой – развеян миф, а потом, через год, под Сталинградом – перелом.
Всем эта версия хороша: Жуков и Сталинград были понятиями неразделимыми. Великий полководец рассказывал доверчивым писателям-лауреатам о том, как он совершил перелом в войне. В мемуарах стратега появился рассказ о том, как Жуков и Василевский в кабинете Сталина стояли над картой оборонительного сражения в районе Сталинграда. Жуков тихо выразил мысль о том, что тут надо искать другое решение. Сталин услыхал, заинтересовался. Жуков никогда не думал, что у Сталина такой острый слух…
Одним словом, Жуков стал автором Сталинградской наступательной операции, а Василевского (так уж и быть) взял в соавторы. А заслуга Сталина состояла в том, что он услыхал гениальную мысль Жукова и заинтересовался.
Мемуары Жукова, начиная с первого издания, были украшены роскошной цветной картой окружения германских войск под Сталинградом. Вражеская оборона – синим, наши стрелочки – красным. На карте – и речки, и железные дороги, и города и даже станицы казачьи. Одним словом, загляденье. Не налюбуешься. У читателя создается впечатление: вот уж под Сталинградом Жуков себя показал! И Мария Георгиевна, дочь стратега, уже в начале третьего тысячелетия в книге о своем отце добавляет ярких деталей:
Перед началом победного контрнаступления [речь идет о контрнаступлении советских войск под Сталинградом в ноябре 1943 года. – Прим. автора], когда землю потряс первый залп мощной артподготовки, негромко сказал:
«Ну, с Богом!» (Жукова М. Г. Маршал Жуков – мой отец).
Все это красиво звучит, однако Марии Георгиевне следовало все-таки вникнуть в мемуары своего родителя. Контрнаступление под Сталинградом в «Воспоминаниях и размышлениях» описано ярко и красочно. Приведены даже строки из дневника неназванного румынского офицера о том, как 19 ноября 1942 года русские открыли ураганный огонь, как сотрясалась земля и сыпались стекла. Да только при чем тут воспоминания румынского офицера? Неужели в своих воспоминаниях Жуков не мог описать собственные впечатления?
Перелистаем все издания «Воспоминаний и размышлений» и возглас удивления издадим: в мемуарах нет ни слова о том, где же был, что делал, какие слова произносил великий полководец Жуков в тот исторический день 19 ноября 1942 года, когда Красная Армия начала контрнаступление под Сталинградом. Зато выясняется мелкая деталь: координацию действий войск Красной Армии в районе Сталинграда осуществлял Василевский, а Жуков в это время координировал действия Калининского и Западного фронтов, то есть находился далеко от Сталинграда.
В первом и во всех последующих изданиях «Воспоминаний и размышлений» Жуков говорит, что в 17 ноября 1942 года он был вызван в Ставку для разработки операции войск Западного и Калининского фронтов (например, в 13-м издании: Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 2. С. 107). Далее идет пространное описание Сталинградской операции, но ничего не говорится о том, что сам Жуков во время этой операции находился в районе Сталинграда. А на странице 114 того же издания проскакивает фраза: «Разбираясь в причинах неудавшегося наступления войск Западного фронта, мы пришли к выводу, что основной из них явилась недооценка трудностей рельефа местности».
Ключевые слова здесь – «неудавшееся наступление Западного фронта». Операцию этого фронта, как следует из «самой правдивой книги о войне», разрабатывал сам Жуков, сам действия двух фронтов и координировал. Но кто-то, кого Жуков не назвал, в ходе разработки операции недооценил трудности рельефа местности.
Так вот: не было Жукова в районе Сталинграда ни 19 ноября 1942 года, ни в последующие дни, когда Красная Армия великий перелом совершила. Следовательно, слова Жукова, сказанные в момент начала артиллерийской подготовки под Сталинградом, выдуманы Марией Георгиевной, и красивая карта окружения германских войск под Сталинградом в мемуарах Жукова – это карта чужой победы. А находился Жуков в ноябре 1942 года совсем в другом месте – в районе Ржева. Там он готовил и проводил другую наступательную операцию, и провалил ее. Об этой операции он рассказывать не стал и карту проигранной битвы в мемуарах не поместил.
//-- 2 --//
Но был ли вообще Жуков в Сталинграде во время боев?
Был. Во время оборонительных боев. В августе 1942 года в район Сталинграда прибыл член Государственного Комитета Обороны товарищ Маленков. В свите Маленкова были партийные и военные вожди разных рангов, в их числе и Жуков.
Свидетельствует дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Попков Виталий Иванович, ставший прототипом командира эскадрильи гвардии капитана Титаренко в фильме «В бой идут одни «старики». На боевом счету Попкова 325 боевых вылетов, 83 воздушных боя, он лично сбил 36 самолетов противника и один в группе. Сам был сбит дважды. После войны воевал в Корее, где лично сбил три американских самолета, в том числе один тяжелый четырехмоторный Боинг B-17 «Летающая крепость». Рассказ генерал-лейтенанта авиации Попкова прост. Он полностью вписывается во множество других свидетельств тех, кому «посчастливилось» на дорогах войны лично встречать маршала Победы:
Под Сталинградом нас, семерых летчиков-асов, пригласили на военный совет. В землянке сидел Жуков, который к тому времени был заместителем Верховного главнокомандующего, секретарь ЦК Маленков, представители военных советов и генералов человек тридцать. Под Сталинградом к тому времени сложилась катастрофическая обстановка: наши войска, отступая, дошли до берегов Волги…
Встреча началась с того, что нам сказали: «Вы очень плохо воевали, поэтому враг у великой русской реки»…
Тут Маленков предложил: «Трусов и паникеров надо расстреливать на месте». Жукову эта мысль понравилась, он подошел к командиру нашего полка Василию Зайцеву (а он был Героем Советского Союза, только под Сталинградом сбил 19 немецких самолетов) и спросил: «Сколько своих летчиков вы расстреляли?» Василий опешил: «Я своих расстреливать не умею». Жуков взбеленился: «Ах, не умеете! Сейчас мы вам покажем», – выбрал наугад из присутствующих четырех офицеров, вывел их из землянки и без объявления всякой причины приказал прибывшему с ним взводу охраны расстрелять. На меня этот самосуд так сильно подействовал, что два месяца я не мог есть, питался одним жареным луком, который мне готовили девчонки с кухни (Московский комсомолец. 2004. № 26 (390)).
К этому добавлю: Зайцев Василий Александрович завершил войну дважды Героем Советского Союза, полковником, заместителем командира истребительной авиационной дивизии. Совершил 427 боевых вылетов, провел 163 воздушных боя, сбил 34 самолета противника лично и 19 в группе, 2 германских самолета принудил к посадке на свой аэродром. И вот таких людей маршал Победы обвинял в неумении воевать и личным примером показывал, как надо наводить порядок в войсках.
И когда нам рассказывают об уникальном стратегическом таланте Жукова, приходится с этим соглашаться: ни один германский стратег и в самом деле не сравнится с великим русским полководцем Жуковым в умении управлять войсками и вдохновлять их на подвиги во славу Родины.
//-- 3 --//
Итак, Жуков иногда в Сталинграде бывал, но только в ходе оборонительных боев. А перелом в войне наступил 19 ноября 1942 года, когда войска Красной Армии внезапными ударами на двух направлениях взломали оборону противника и устремились вперед.
И вдруг выяснилось, что в это время Жукова в районе Сталинграда не было.
Жукова можно было бы привязать к сталинградскому перелому, если бы он был в Москве: мол, созерцая ситуацию с вершин, направлял войска. Но и этот номер не прошел: выяснилось, что Жукова в это время не было и в Москве.
Вдруг открылось, что роль Жукова в Сталинградской битве измеряется отрицательной величиной: во время Сталинградской битвы Жуков находился совсем на другом фронте, Западном, и в районе Ржева проводил так называемую «отвлекающую» операцию, причем проводил бездарно и безуспешно.
Для «отвлекающей» операции было сосредоточено почти вдвое больше сил, чем для контрнаступления под Сталинградом, а это – нарушение всех устоев стратегии. На главном направлении, там, где решается судьба войны, там, где планируется переломить ход войны в свою пользу, должны быть главные силы, а на второстепенном направлении – второстепенные. Если на «отвлекающую» операцию выделено больше сил, чем на основную, то это преступление. Бездарных стратегов, которые принимали в этом участие, надо немедленно отстранять от руководства.
Кроме того, в конце 1942 года германская армия на ржевском направлении стояла в обороне. Но для обороны нужно мало сил, а для наступления – много. Получалось, что огромными наступающими массами Красной Армии Жуков «отвлекал» малые силы германской армии.
И еще: успех под Сталинградом был для советского командования неожиданным. Никто не рассчитывал на то, что удастся окружить целых 22 дивизии; предполагалось окружить в три раза меньше.
Так вот, для того чтобы всего лишь содействовать окружению семи (как планировалось) германских дивизий под Сталинградом, Жуков на другом направлении проводил грандиозную «отвлекающую» операцию, для участия в которой привлекались три воздушных армии (1-я, 3-я, 6-я), одна танковая (1-я) и восемнадцать общевойсковых армий (1-я и 3-я ударные, 5, 11, 20, 22, 27, 29-я, 30-я, 31-я, 33-я, 34-я, 39-я, 41-я, 43-я, 49-я, 53-я, 68-я), пять отдельных корпусов (1-й, 3-й механизированные, 5-й и 6-й танковые, 2-й кавалерийский), десятки отдельных дивизий, бригад и полков.
Нужно сказать, что советские армии были значительно меньше германских. В советской общевойсковой армии в тот период было, как правило, 6–8 небольших дивизий. В германской полевой или танковой армии – до двадцати и более крупных дивизий. И все же, хотя армии Жуков собрал небольшие, но их было много, даже очень: для «отвлекающей» операции Жуков сосредоточил почти два миллиона бойцов и командиров, 3 375 танков, 1 170 самолетов.
В результате «отвлекающей» операции Жуков потерял 1 850 танков, больше тысячи самолетов, несколько тысяч орудий и минометов, сжег миллионы снарядов, уложил в землю сто тысяч и отправил в госпиталя четверть миллиона солдат и офицеров, обескровив лучшие гвардейские соединения Красной Армии.
Но успеха не добился.
//-- 4 --//
«Отвлекающая» операция Жукова в районе Ржева выглядит еще более дикой на фоне событий предшествующего года. Нам говорят, что в конце 1941 года глупый Сталин рассредоточил силы на многих направлениях и фронтах, погнался за двумя зайцами, и потому битва под Москвой имела для Красной Армии кровавый финал и особых результатов не принесла. А вот гениальный Жуков якобы предлагал Сталину сосредоточить главные силы на одном направлении. Вот какой он был умный!
Некоторые этим рассказам верят, хотя никаких документальных подтверждений отыскать пока не удалось. Источник этих сведений только один: рассказы самого Жукова о своих невероятных способностях.
Но вот прошел ровно год, и в конце 1942 года возникла та же ситуация: можно нанести противнику смертельный удар. Но для этого надо не распылять силы по всему стратегическому фронту, а бросить их на одно, главное, решающие направление.
Таким направлением могло быть Сталинградско-Ростовское. Там можно было одержать грандиозную победу.
Сталинградская наступательная операция имела мощный пропагандистский эффект, но вот с точки зрения стратегии она завершилась без особого блеска: в плен попала всего лишь одна обыкновенная германская армия, в то время как у советских войск была возможность замкнуть кольцо вокруг четырех армий, две из которых – танковые.
Суть дела такова: весной 1942 года после грандиозной катастрофы Красной Армии в районе Харькова южный фланг советского фронта рухнул. Германские танковые клинья устремились вперед. Цель – нефтяные сокровища Кавказа.
Правый фланг наступающих германских войск был прикрыт Азовским морем и Кавказским хребтом; отсюда можно было не опасаться мощных ударов Красной Армии. А левый фланг наступающих германских войск был открыт, и поэтому 6-я германская армия была развернута на Сталинград. Протяженность фронта стремительно увеличивалась. Войск не хватало, потому на флангах 6-й германской армии действовали две румынских (3-я и 4-я) и одна итальянская (8-я) армии.
Разворот 6-й германской армии на Сталинград преследовал две цели:
1. Прикрыть левый фланг главной группировки, которая рвалась на Кавказ к нефтяным вышкам.
2. Перерезать главную нефтяную артерию Советского Союза.
Нефть Азербайджана танкерами гнали вверх по Волге, и затем в Сталинграде, Саратове, Сызрани, Куйбышеве, Казани, Горьком и Ярославле перегружали в железнодорожные эшелоны. Если остановить движение танкеров по Волге, то Красная Армия, промышленность и транспорт Советского Союза останутся без жидкого топлива. Остановятся танки, автомашины, артиллерийские тягачи, торпедные катера и подводные лодки, не взлетят истребители, штурмовики и бомбардировщики.
Героическими усилиями Красной Армии 6-ю германскую армию и часть сил 4-й танковой армии в районе Сталинграда удалось остановить, а потом и окружить, нанеся внезапные удары на флангах.
И тут судьба подарила советскому командованию уникальный шанс. Пока 6-я германская армия воевала под Сталинградом, германскому командованию можно было не беспокоиться за свой левый фланг и тыл. Но вот две мощные германские армии, 1-я танковая и 17-я, вырвались далеко вперед в предгорья Кавказа аж до Пятигорска и Кисловодска; тут же оказалась и часть сил 4-й танковой армии и 4-го воздушного флота (см. карту-схему на стр. 399). В это же самое время Ватутин и Рокоссовский замкнули кольцо окружения вокруг 6-й германской армии и тем самым оказались не просто на фланге, но в глубоком тылу германских войск, которые прорвались в предгорья Кавказа. Войска Красной Армии вышли на коммуникации тех германских корпусов и дивизий, которые выскочили вперед аж до Терека и даже форсировали его в районе Моздока.
Представьте себе ситуацию: от того места, где сомкнулись сталинградские клещи, от станицы Тацинской, к которой уже прорвались советские танки, до Ростова-на-Дону, до Азова, до побережья Азовского моря меньше двухсот километров. Сплошного фронта противника перед советскими войсками не было. Нужно было иметь 3–4 механизированных или танковых корпуса по 250 танков в каждом – именно таких корпуса, какие предлагал Павлов Дмитрий Григорьевич, – и рвануть на Ростов.
Еще надо было иметь пару свежих общевойсковых армий тысяч по сто бойцов в каждой, армиями этими двигаться вслед за подвижными корпусами, и, закрепляя их успех, занять оборону по западному берегу Дона. Одна армия фронтом на восток, другая – на запад. Задача одной армии – не выпустить немцев из кавказской ловушки, задача другой – сорвать попытки деблокировать запертую группировку германских войск ударами извне. Мышеловку было легко захлопнуть под Ростовым – там германских войск почти не было.
Германским войскам, которые ушли аж за Терек, при таком раскладе предстояло теперь возвращаться назад к Ростову на четыре, пять, а то и на шесть сотен километров. Топлива для танков и автомашин на совершение таких маршей у германских генералов не было. Но даже если бы им и удалось вернуться к Ростову, то после многодневных изнурительных и самоубийственных маршей им предстояло форсировать Дон и рвать оборону советских общевойсковых армий и танковых корпусов, у которых было время закрепиться на достигнутых рубежах.
Четыре германских армии (1-ю и 4-ю танковые, 6-ю и 18-ю) можно было без больших усилий удержать в кольце; вместе с ними в кольце оказалось бы немало итальянских и румынских дивизий. Стоило в ноябре 1942 года перерезать узкий коридор у Ростова-на-Дону, и тогда весь германский фронт от Белого до Чёрного моря рухнул бы уже в январе 1943 года.
Дело в том, что после потери четырех армий, в том числе половины всех танковых армий Германии, пробоина в германской обороне была бы столь же огромной, как и та, которую проделал айсберг в стальном борту «Титаника». Развязка после этого наступила бы в течение месяцев, если не недель. Рана, нанесенная германской армии в районе Сталинграда, была тяжелой, а вот удар на Ростов был бы смертельным.
И если бы Жуков на «отвлекающую» операцию привлек не три тысячи танков, а хотя бы две тысячи, не двадцать три армии, а хотя бы двадцать, уложил бы в землю не сто тысяч бойцов, а хотя бы пятьдесят или семьдесят, отправил на госпитальные койки только сто или двести тысяч бойцов и командиров, то освободившихся можно было бы бросить в наступление на Ростов.
И победой закончить войну в 1943 году.
На этой карте схематически показано расположение линии фронта в середине ноября 1942 года. Хорошо видно, насколько далеко вперед вырвались германские войска на юго-востоке СССР.
//-- 5 --//
Германские командиры, осознав жуткую опасность, которая нависла над южным флангом советско-германского фронта, стремительно покинули Северный Кавказ, Сальские степи [33 - Степи на востоке Ростовской области в западном междуречье нижних Дона и Волги, орошаемые рекой Сал. – Прим. ред.] и Краснодарский край. Им удалось вывести из западни все войска, а удар Красной Армии из района станицы Тацинской на Ростов так и не был нанесен. Гитлеровские фельдмаршалы вздохнули с облегчением, но так никогда и не поняли, отчего же Красная Армия не воспользовалась этим невероятным подарком судьбы. После войны в западногерманской военной прессе вопрос этот поднимался неоднократно, но ответ так и не был найден.
А ларчик просто открывался.
В конце 1942 года, как и в конце 1941-го, силы Красной Армии снова были распылены на огромных пространствах, на многих фронтах. И почему-то на этот раз Жуков не протестовал, почему-то он не требовал от Сталина сосредоточить силы на одном решающем направлении:
• или главные силы бросить под Сталинград,
• далее – на Ростов,
• или контрнаступление под Сталинградом не проводить, а все силы бросить на Северо-Западный, Калининский и Западный фронт, на операцию по окружению германских войск в районе Ржевского выступа.
В конце 1941 года мудрейший Жуков якобы советовал Сталину бить врага кулаком, а не растопыренными пальцами. В этом защитники Жукова видят его гениальность: дурачок Сталин ничего не понимал; ах, если бы он только слушал советы мудрейшего Жукова!
В конце 1942 года тот же Жуков настаивает на том, чтобы бить противника растопыренными пальцами, а не кулаком. И это, по мнению защитников Жукова, свидетельствует о его гениальности. Но не в этом дело. Дело в другом: выяснилось, что решающий перелом в войне (пусть скорее и пропагандистский, чем реальный) произошел под Сталинградом, а Жуков на месте перелома отсутствовал. И в Москве, откуда осуществлялось командование войсками, его тоже не было. Вдруг открылось, что понятия «величайших стратег всех времен и народов Жуков» и «решающий перелом в величайшей из войн» между собой никак не связаны.
Как же быть? Как увязать перелом в войне и личный вклад стратега в означенный перелом? Долго умные люди ломали свои столь же умные головы, но додумались. У нас умеют, когда захотят. Решение нашли вот какое: ввести новую официальную периодизацию войны.
Под Сталинградом в ноябре 1942 года – решающий перелом, от этого никуда не уйдешь, этого не изменишь, так и будем считать. Жукова тут не было, он «отвлекал» немцев совсем на другом направлении. А вот в конце 1941 года он был под Москвой! Вот и будем считать, что под Москвой в декабре 1941 года был не просто развеян миф о непобедимости германской армии, а было положено НАЧАЛО решающему перелому в войне!
Вот и все. Был Жуков в 1941 году под Москвой? Был! Вот под его гениальным руководством и было достигнуто главное: положено НАЧАЛО решающему перелому в войне. А уж кто там через год под Сталинградом этот решающий перелом завершал, не столь важно. Главное в том, кто этот поворот начинал. Главное в том, что удалось приплести Жукова к решающему перелому.
Но самое интересное вовсе не это. Самое интересное то, что уже давно будучи покойным, Жуков в своих мемуарах четко отреагировал на происходящие изменения. Двадцать один год в девяти первых изданиях Жуков писал, что под Москвой в декабре 1941 года был развеян миф, а в десятом, «самом правдивом» издании покойный Жуков вдруг объявил, что не миф он развеивал, а положил начало решающему перелому в войне.
Глава 29
Как маршал Жуков собирался советоваться с полковником Брежневым
В Советских Вооруженных Силах большие военачальники, не говоря уже о министре обороны, сами мемуаров не писали. Высокопоставленному автору мемуаров готовили добротную болванку, а он уже решал, что подходит для книги, а что надо выбросить.
Красная звезда. 20 октября 1998 г.
//-- 1 --//
О мемуарах Жукова сложено не меньше легенд, чем о нем самом. Легенды были выдуманы как самим товарищем Жуковым, так и другими товарищами. Лейтмотив легенд такой: «Воспоминания и размышления» – не просто лучшая книга о войне, это уникальное творение, которое своим блеском не только затмевает все остальные книги, но и заменяет их. В этой книге содержится все! Прочитав «Воспоминания и размышления», все остальное можно уже не читать.
В этих заявлениях звенит все та же идея: великий гений стратегии Жуков был не только единственным спасителем Отечества; только он один и сумел рассказать правду о войне. Вот несколько образцов для примера:
Лишь с выходом мемуаров Г. Жукова, хотя и очень профильтрованных, начала проясняться кое-какая правда о начальном периоде войны (Иващенко А. Вечерняя Москва. 6 мая 1995 г.).
Смысл сказанного: ах, если бы великому полководцу не мешали писать, если бы не фильтровали мемуары, так мы бы вообще всю правду узнали!
Книге Жукова суждено стать на долгое время единственным источником, в котором имеется полная, неприукрашенная правда о Великой Отечественной войне (Морозов В. Красная звезда. 15 января 1994 г.).
Сам Жуков стоял на тех же позициях: кроме него, великого, никто правду о войне не говорил и никогда не расскажет. Сергей Марков, последний начальник охраны Жукова сообщает:
После октябрьского пленума, будь он трижды проклят, Жуков попросил у руководства трехмесячный отпуск… Как-то на прогулке он мне сказал: «Помнится, Сергей Петрович, еще во времена Бедова существовал список моих поездок на фронт: где и когда я находился. Найдите мне этот список, займусь от нечего делать бумажной работой. Хочу вспомнить, какой была война для нашей армии и народа. Быть может, после моей смерти какой-нибудь архивариус прочитает и узнает правду о войне (Красная звезда. 30 ноября 1996 г.).
Видите, какая сложилась ситуация: в полной темноте и невежестве пребывает архивариус после смерти Жукова, и нет в книжно-газетной пустыне источников, из которых мог бы он, несчастный, черпнуть живительной правды, но вот попадет ему однажды запыленная рукопись великого Жукова, и тут же обретет он незамутненный источник познания и воссияет над ним свет истины.
А уж как трудно было гению стратегии эту правду о войне пробивать! Судите сами:
С большим трудом Георгию Константиновичу удалось издать свою знаменитую и наиболее правдивую книгу о войне «Воспоминания и размышления» (Генерал армии Гареев М. А. Красная звезда. 28 апреля 2000 г.).
С большим трудом, преодолевая всевозможные бюрократические рогатки, ему удалось написать свою знаменитую теперь книгу «Воспоминания и размышления». На пути его творчества чинились всяческие преграды, его статьи почти не публиковались (Гареев М. А. Красная звезда. 18 февраля 1998 г.).
Вопрос генералу армии Гарееву: а кто вам, товарищ генерал, президенту Академии военных наук, сегодня мешает опубликовать статьи великого Жуков? Раньше его статьи почти не печатались, так печатайте их сегодня. Где эти статьи? Препятствие, если не ошибаюсь, только одно: не особенно утруждал себя Георгий Константинович их сочинением. Нет их, статей. Не оставил после себя гений военного искусства никакого теоретического наследия.
Мучительно трудно боролся Георгий Константинович за каждую строчку рукописи, однако верх брал не всегда. То, что не вписывалось в рамки разрешенного сверху, вычеркивалось беспощадно (ВИЖ. 1988. № 11. С. 57).
Сам Жуков о «Воспоминаниях и размышлениях» якобы заявил: «Книга для меня – вопрос жизни» (Литературная газета. 27 ноября 1996 г.).
Мы найдем еще множество заявлений о том, что Жукову якобы мешали говорить и писать. Но вот однажды В. Г. Комолов, который был повелителем всего авторского коллектива мемуаров Жукова, проговорился. Он сообщил, что «Воспоминания и размышления» выпускались «на основании указаний Генерального секретаря» – то есть по приказу товарища Л. И. Брежнева (Красная звезда. 12 января 1989 г.). И хотел бы я посмотреть на того храбреца, который вздумал бы мешать авторам мемуаров Жукова в их благородном начинании. Об этом же писала Жукову А. Д. Миркина, одна из главных сочинительниц «Воспоминаний и размышлений»:
Глубокоуважаемый Георгий Константинович! <…> говорю Вам со всей ответственностью: никто не чинит препятствий книге, наоборот, все делается для того, чтобы она скорее вышла (Огонёк. 1988. № 19. С. 20).
//-- 2 --//
У любого, кто читал воспоминания Жукова, неизбежно возникал вопрос: неужто маршал не мог уклониться от участия в этом позорном проекте? Каждый нормальный человек, живший при советской власти, понимал, что антинародная сатанинская власть заставит любого мемуариста клеветать на свою Родину, на свой народ. Каждый понимал, что коммунисты не позволят писать правду. Поэтому перед каждым свидетелем войны был выбор: или мемуаров не писать, или подчиниться кремлевским идеологам и под их диктовку возводить поклёп на свою страну, свой народ, свою армию.
Возражают: всех советских генералов, адмиралов и маршалов коммунисты подкупали и запугивали, увернуться было невозможно. С этим почти согласен. Однако примеры стойкости есть. Даже в среде советских генералов и маршалов иногда – правда, очень редко – встречались люди, которые Родиной не торговали, которые категорически заявляли: делайте что хотите, а мемуаров при моей жизни от меня не дождетесь, после смерти от моего имени можете сочинять все, что нравится, но я за это ответственности не несу. Так поступил Маршал Советского Союза Семён Константинович Тимошенко. Он сказал: воспоминаний писать не буду! И от него отстали.
Вопрос: а почему Жуков не вел себя как Тимошенко? Жуков мог заявить: писать не буду, если напишете за меня – публично застрелюсь. Но почему-то стратег так не заявил. Почему-то тут же рванул под козырек и бросился выполнять указания Центрального Комитета КПСС.
Были и другие возможности уклониться от написания мемуаров. Маршал Советского Союза Рокоссовский Константин Константинович на домогательства идеологов поддался, но в книге заявил: «Я не касался тогда и не касаюсь сейчас проблем большой политики…» (Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М.: Воениздат, 1968. С. 8). Вот и Жукову следовало так же поступить: книжечку – потоньше, и в детали не вдаваться.
Маршал Советского Союза Голиков Филипп Иванович в 1941 году был генерал-лейтенантом, начальником Разведывательного управления Генерального штаба РККА. Он мемуары написал. Про 1918 год. Коммунистические вожди требуют еще мемуаров? Пожалуйста: написал и о том, как в декабре 1941 года воевал под Москвой в должности командующего 10-й армией. А про то, как началась война, промолчал. Правду все равно сказать не позволят, так лучше молчать.
Еще умнее поступил Маршал Советского Союза Конев Иван Степанович: требуете мемуары, дорогие товарищи идеологи? Пожалуйста! Конев взял да и написал книгу не о начале войны, а о ее конце; так ее и назвал: «Сорок пятый». Хотите еще? Пожалуйста! Конев выдал еще книгу – о 1943 и 1944 годах. Вот она, русская находчивость! Мудрый Конев зашел не с того конца: он рассказывал о войне не с начала, а с ее победоносного завершения, и так избавил себя от позорной и унизительной необходимости врать про 1941 год. Он ушел из жизни, не осквернив своего имени клеветой на страну, народ и его армию.
Спрашивается, а почему Жуков Георгий Константинович так не поступил? Тянул бы время, а потом и умер бы. Все, что после смерти, – не его. Мертвые сраму не имут. Но Жуков почему-то не последовал примеру боевых товарищей, а вместо этого угодливо вписывал в свои мемуары все, что ему диктовали в идеологическом отделе ЦК, все, что требовала Коммунистическая партия. А требовала она только одно: побольше грязи да измышлений о неготовности к войне.
//-- 3 --//
Любому читающему мемуары Жукова бросается в глаза та пламенная любовь, с которой несгибаемый полководец целует в корму Генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза товарища Брежнева Леонида Ильича: ему Жукову, Маршалу Советского Союза, заместителю Верховного главнокомандующего, первому заместителю народного комиссара обороны, члену Ставки ВГК, на войне ужасно хотелось найти никому тогда не известного политического горлопана Брежнева и советоваться с ним.
Товарищ Брежнев за всю жизнь не только не спланировал ни одной военной операции – он не участвовал ни в одном бою и даже ни одного ротного учения сам не организовал. Задача товарища Брежнева была проще: утверждать отчеты о морально-политическом состоянии войск. Вот с ним-то Жуков и хотел советоваться – видно, без подсказки агитатора Брежнева в Ставке Верховного Главнокомандования дела не клеились.
До такой низости в новейшей истории не докатился ни один военачальник. Ни один советский генерал, адмирал или маршал до такого блеска задницу коммунистам не вылизывал и не полировал. Никто. И за рубежами нашего милого отечества до такой низости не докатился ни один мемуарист. О той России, которую мы потеряли, я даже и не говорю. В той России господа офицеры имели понятия о чести. Так не поступил ни один из них. А если бы поступил, то такую мерзкую книжонку сжигали бы на кострах, а автору и всем, кто осмелился эту грязь хранить на книжной полке, плевали бы в лицо.
История о том, как полковник Брежнев попал в мемуары Жукова, дошла до нас в разных вариантах. Вначале А. Д. Миркина, один из ведущих авторов мемуаров Жукова, излагала все это так: рукопись якобы никак не пропускали в печать, «наконец дали понять, что Л. И. Брежнев пожелал, чтобы маршал Жуков упомянул его в своей книге. Но вот беда, за все годы войны они ни разу, ни на одном из фронтов не встречались. Как быть? И тогда написали, что, находясь в 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе, маршал Жуков якобы поехал посоветоваться с начальником политотдела армии Л. И. Брежневым, но, к сожалению, его на месте не оказалось. «Он как раз находился на Малой земле, где шли тяжелые бои». «Умный поймет», – сказал с горькой усмешкой автор. Эта нелепая фраза прошла во всех изданиях «Воспоминаний и размышлений», с первого по шестое включительно. Только в юбилейном, седьмом издании, она была опущена» (Огонёк. 1988. № 18. С. 19).
Итак, Брежнев якобы пожелал видеть себя в книге Жукова. Холуи из Центрального Комитета якобы об этом намекнули авторскому коллективу. Авторы мемуаров Жукова задались вопросом: как быть? И выход нашли: хотел Жуков встретиться с Брежневым, да не вышло. Миркина всеми силами старалась отмазать Жукова: мол, это не он принимал решение вписать Брежнева, решение принято неизвестно кем. Интересно, что принимающий решения упомянут Миркиной во множественном числе: «и тогда написали». Взяли некие безымянные граждане, да и вписали в мемуары великого стратега нелепую фразу о несостоявшейся встрече с будущим Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Хвост вытащили – голова увязла. В этом оправдании содержится признание, что мемуары сочиняли коллективно, решения принимали коллегиально, а великий Жуков отношения к этому не имел. Его работа – одобрять и соглашаться.
По прошествии некоторого времени та же история приобрела драматический привкус. Та же Миркина рассказала:
Леонид Ильич Брежнев тоже захотел попасть в мемуары Жукова… Кто-то из помощников подсказал генсеку оригинальный ход. Жукову «предложили» вставить текст… Конечно, на даче Жукова была буря. Я приехала уже после ее окончания: всем стало ясно, что без этой вставки книга не выйдет. Георгий Константинович был мрачный, как тень. Он долго молчал, потом сказал: «Ну ладно, умный поймет» и подписал текст (Аргументы и факты. 1995. № 18–19).
Разница достаточно существенная. В первом варианте кто-то неизвестный из ЦК КПСС намекнул на необходимость помянуть Брежнева. Коллектив авторов мемуаров Жукова искал решение и его нашел. Во втором варианте инициатива принадлежала самому Брежневу. Фразу придумали не авторы мемуаров Жукова, а кто-то из помощников Генерального секретаря, и по настоянию Брежнева ее навязали великому полководцу. В первом варианте бури не было. Оно и понятно: фразу выдумали в своем кругу. Во втором варианте – буря, ибо стратегу стараются всучить то, чего он не желает.
//-- 4 --//
Выдумки Миркиной опроверг В. Г. Комолов, начальник авторского коллектива, работавшего над мемуарами Жукова:
И почему кому-то кажется, что упомянуть имя Брежнева автора «Воспоминаний и размышлений» вынудили? Разве личность Брежнева в годы, когда создавались мемуары, все мы оценивали так же, как сейчас? (Красная звезда. 12 января 1989 г.).
Мысль Комолова: сейчас-то мы над Леонидом Ильичем посмеиваемся, а когда он был у власти, все мы, авторы мемуаров Жуков, считали Брежнева выдающимся полководцем, и в мемуары вписали от чистого сердца, без подсказок со стороны. Комолов развивает свою мысль и ее доказывает:
В мемуарах в таком же контексте упомянут не один Брежнев. Речь идет и о А. Н. Косыгине, Н. С. Патоличеве, Н. С. Хрущёве. Мне доподлинно известно, что, когда Косыгин прочитал о себе в книге, он не поверил, что Жуков так тепло о нем отозвался, и попросил оригинал. И когда убедился в подлинности руки Георгия Константиновича, успокоился и был удовлетворен (там же).
Аргумент убойный. Допустим, что Жукова вынудили прогнуться перед Брежневым, но кто вынуждал его вести себя так же в отношении Косыгина и Патоличева? Во время войны Алексей Николаевич Косыгин был аппаратчиком высокого ранга. Но таких, как он, были сотни. А вот в момент, когда авторская группа лепила нетленное творение Жукова, Косыгин поднялся высоко – он был главой государства, вторым после Брежнева человеком в Советском Союзе.
Никто не заставлял Жукова вспоминать про Косыгина. Но Косыгин был в мемуары вписан: мол, без вождей такого типа не видать нам победы. Когда Косыгина вписывали в «самую правдивую книгу о войне», Жуков почему-то не протестовал, и буря на его даче почему-то не бушевала, гром не гремел и молнии не сверкали. И никому в голову не приходит сейчас заявлять, что Жукова заставили вписать Косыгина.
С 1941 по 1946 год, то есть на протяжении всей войны, Николай Семёнович Патоличев был 1-м секретарем Челябинского обкома ВКП(б). Вот что о нем написано в мемуарах Жукова:
Огромную организационную работу провел, в частности, Челябинский обком ВКП(б) под руководством первого секретаря Н. С. Патоличева. Человек большой энергии, высоких организационных способностей, Николай Семёнович много сил и творческой энергии отдал перестройке работы промышленных предприятий области, организации четкой взаимосвязи их между собой. Его неутомимость в достижении задач, поставленных партией, не раз отмечалась правительством… (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 1. С. 295).
Сталинско-ленинско-нобелевский лауреат Михаил Шолохов стиль Жукова ценил по высшему разряду: «Писателям-профессионалам иной раз нелегко тягаться с такой литературой». Чую сердцем, как только прочитал Михаил Александрович о товарище Патоличеве, о его «неутомимости в достижении задач», так сразу разомлел и в Жукове собрата по перу признал.
Таких, как Патоличев, у Сталина были целые стада в областях, краях, республиках, наркоматах, государственных комитетах, в армии, на флоте, в НКВД. Пути Жукова и Патоличева на войне никогда не пересекались: уж слишком глубоко в тылу сидел товарищ Патоличев. Но великий стратег (вернее, те, кто писал его книгу) в восторге: ах, какой руководитель! Отчего восторг? Оттого, что в момент написания мемуаров товарищ Патоличев был министром внешней торговли СССР.
Уверен, что никто перед Жуковым ультиматум не ставил: не впишешь Николая Семёновича в свой мемуар – не опубликуем твою книгу! А раз ультиматум такой не ставился, значит Патоличев вписан не по указанию сверху, а по инициативе снизу. У Миркиной получается нестыковка: Брежнева навязали, а вот Патоличева, от которого благополучие Жукова никак не зависело, мы в мемуар вписали по собственному верноподданническому почину.
Непонятно и другое. Жуков якобы писал книгу не ради денег и сиюминутной выгоды, не ради благосклонных улыбок партийных идеологов, а правды ради, писал для вечности, в расчете на «какого-нибудь архивариуса», который через много лет после смерти великого стратега может быть найдет рукопись и узнает истину. Но зачем же в этом случае марать рукопись холуйскими поклонами Брежневу, тем более – Косыгину и Патоличеву?
И еще: никто не принуждал Жукова и авторов его мемуаров преклонять колени перед коллективной мудростью Центрального Комитета. Жуков вылизал коллективную задницу Центрального Комитета, и никто не видит в этом ничего зазорного, и никто не говорит, что его заставили. А вот когда он бросился полировать индивидуальную задницу Генерального секретаря, то здесь нам объяснили: его, бедного, вынудили.
//-- * * * --//
Говорят, что Жуков хотел донести правду о войне, и поэтому вынужден был идти на компромиссы. Тоже правильно. Но и каждая проститутка именно так свои действия обосновывает – жестокой необходимостью.
А теперь давайте разберемся, какую именно правду Жуков хотел донести до потомков.
Глава 30
Арифметика маршала Победы
Вчитываясь в труды по Великой Отечественной войне, Г. К. Жуков без труда заметил, что в них встречаются множество неточностей и фактических ошибок; они резали глаза и вызывали законную досаду читателей. Однако не эти погрешности были главным недостатком исторических и военно-исторических сочинений: Жукова настораживало другое, а именно – большое количество научных заблуждений и прямых подлогов.
Журнал «Военно-исторический архив». № 1 (16). С. 93
//-- 1 --//
Мемуары Жукова поражают каждого, кто их читал, царапающей душу безграмотностью. Я ставлю в вину Жукову только первое издание, вышедшее в свет в 1969 году. За все, что было вписано в «более правдивые варианты» после смерти Жукова, несут ответственность его дочь и многочисленные соавторы, но первое издание вышло при жизни автора воспоминаний, и потому он ответчик за все, что в этой книге содержится, – а есть там вещи удивительные.
Но потрясает книга не только тем, что в ней есть, но и тем, чего в ней нет. В ней ничего не рассказывается о добровольной и массовой сдаче в плен кадровой Красной Армии в первые месяцы войны, о заградительных отрядах, о необузданном рукоприкладстве командного состава, о расстрелах перед строем без суда и следствия.
Но даже не это главное. Главное для любого военачальника – карты. Для бывшего начальника Генерального штаба карта – основа основ. Можно было даже мемуары не писать, а просто опубликовать карту группировки советских войск на 21 июня 1941 года, и любому военному человеку все сразу стало бы ясно.
Во всей жизни Жукова ни до 1941 года, ни после него не было более важной задачи, чем расположить советские армии так, чтобы отразить вражеское вторжение. В отличие от шахматного гроссмейстера, начальник Генерального штаба РККА генерал армии Жуков имел время и возможность расположить свои силы на огромной шахматной доске так, чтобы нанести противнику сокрушительное поражение в кратчайший срок и с наименьшими потерями. Но он расположил их так, что в считанные недели кадровая Красная Армия была разгромлена и пленена, а противник прорвался глубоко на советскую территорию, захватил небывалые в мировой истории войн трофеи и просто невероятное количество пленных – четыре миллиона.
О том, что собой представляла группировка советских войск в момент германского вторжения, великий полководец не стал вспоминать и размышлять. Группировка советских войск на границе с Германией на 21 июня 1941 года была государственным секретом высшей категории, который бдительно хранили в СССР; сегодня государство российское тоже не спешит публиковать эти данные.
Любители истории из мелких осколков пытаются составить общую картину расположения частей Красной Армии на границе с Германией, но государство молчит, а разнообразные институты военной истории и академии военных наук вместо того, чтобы эту картину прояснить, запутывают ее. Неудивительно: если раскрыть группировку советских войск к началу войны, то миф о подготовке Советского Союза к оборонительной войне окончательно развеется [34 - Подробно приграничные группировки советских и германских войск в июне 1941 года рассмотрены в книге Виктора Суворова «Самоубийство» (М: Добрая книга, 2012. С. 369). К новому изданию этой книги прилагаются карты, в том числе репродукция уникальной карты Верховного командования сухопутных войск вермахта (ОКХ) с нанесенной обстановкой по состоянию на 20 июня 1941 года. – Прим. ред.].
Именно поэтому Жуков вопрос о группировке советских войск обошел молчанием. Но мемуары начальника Генерального штаба, в которых нет карты обстановки, словно роскошная упаковочная коробка с вытесненным на ней золотом логотипом всемирно известной ювелирной фирмы, в которой отсутствует бриллиантовое ожерелье. Такие мемуары – словно соска-пустышка: резиночка есть, а молока нет, – сосите, дорогие товарищи!
//-- 2 --//
Жуков знал, что группировку советских войск ему раскрыть не позволят, а коли так, нечего было и браться за мемуары, ибо текст книги – для военачальника вещь второстепенная, это только пояснение к тому, что нанесено на карту.
Но стратег и его издатели выход нашли и на странице 225 первого издания «Воспоминаний и размышлений» поместили карту расположения советских войск, которые должны были, как нас уверяют, «отразить германское вторжение».
Коммунистические идеологи не жалели средств на издание книги Жукова. Миркина, одна из предводительниц авторского коллектива, работавшего над мемуарами Жукова, рассказывает: «Такая нарядная в пурпурном целлофановом супере была она, эта царь-книга!» (Огонёк. 1988. № 18. С. 20). Да, не поскупился Центральный Комитет: и бумага хорошая, и обложка яркая, и карты цветные с разворотом. Но эта, самая главная карта, которая должна прояснить причины трагических событий 1941 года, – маленькая, черно-белая, даже серенькая, и без разворота (репродукция карты приводится на следующей странице). Весь советско-германский фронт от Балтики до Чёрного моря – 56 миллиметров: грудной ребенок своей ладошкой накроет сразу Северо-Западный, Западный, Юго-Западный и Южный фронты и двадцать армий, которые входили в состав этих четырех фронтов и тайно выдвигались из глубины страны на просторы Белоруссии и Украины. Кажется, что главная карта намеренно сделана столь мелкой, что на ней ничего все равно не поместишь. Вроде карта и есть, но в то же время ее нет.
Армии на этой карте перечислены списком, но их положение не показано. Просто написано: Западный особый военный округ (3А, 4А, 10А). Товарищи шахматисты, представьте, что вам надо анализировать шахматную партию, а вам сообщают, что есть на шахматной доске король, ферзь, конь и три пешки, но где они находятся – государственная тайна. Как бы вы партию анализировали?
Группировка войск – это, образно выражаясь, положение фигур на огромной доске площадью в сотни тысяч и миллионы квадратных километров. Не зная группировки войск, невозможно анализировать ход военных действий, и основная обязанность начальника Генерального штаба заключается в том, чтобы разработать план войны и в соответствии с этим планом расположить свои войска. Карта с расположением войск Красной Армии на 22 июня 1941 года – это главное, что должно быть в книге Жукова.
Карта расположения советских войск на границе с Германией в июне 1941 года из первого издания мемуаров Жукова (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 225). Карта воспроизведена в том же размере, который она имеет в мемуарах Жукова, и содержит многочисленные ошибки и неточности, которые обсуждаются Виктором Суворовым в этой главе.
Но в чем заключался план войны, ни Жуков, ни кто-либо другой из руководителей СССР (а теперь и России) не сообщают, как не сообщают сведений о группировке войск. Создается впечатление, что Жуков считал своих читателей умственно неполноценными и именно в расчете на таких читателей писал свои сочинения.
Но это не все. В Прибалтике находилась 27-я армия генерал-майора Берзарина Николая Эрастовича. Положение 27-й армии не только не указано, но эта армия даже и не названа. 27-я армия попросту пропущена. Берзарин завершил войну генерал-полковником, Героем Советского Союза, кавалером девяти боевых орденов, в том числе четырех полководческих, командующим 5-й ударной армией, первым советским комендантом Берлина. По давней боевой традиции лучшего из командиров уже в ходе сражения назначали комендантом вражеского города или крепости. Этой чести Берзарин был удостоен уже 24 апреля 1945 года, когда до завершения ожесточенных боев за Берлин было еще так далеко.
Теперь укажите мне другой пример в мировой истории, когда начальник Генерального штаба писал мемуары и пропустил целую армию. Вдвойне нелепо то, что на карте группировки советских войск Жуков пропустил армию того самого Берзарина, которого лично в 1945 году назначал комендантом Берлина. Интересно отметить, что в тексте воспоминаний армия Берзарина есть, а на карте ее нет. Эта мелочь явно указывает на неприятное обстоятельство: текст писали одни люди, а карты составляли другие, и Жуков работу этих людей не координировал и не контролировал – иначе как прикажете верить легендам о том, что одного взгляда на карту Жукову было достаточно, чтобы вскрыть коварные замыслы противников? Легенды легендами, но в действительности мы видим нечто совершенно противоположное: у Жукова было множество консультантов, редакторов и прочих помощников, но ни сам великий стратег, ни его многочисленные помощники не обнаружили пропажу целой армии.
//-- 3 --//
Товарищ Жуков не одну армию пропустил, не одного Берзарина. С первого дня войны на Западном фронте воевала 13-я армия генерал-лейтенанта П. М. Филатова. Эта армия была развернута в соответствии с постановлением СНК № 1113-460сс от 23 апреля 1941 года. Жуков об этом или не знал, или забыл – как бы то ни было, но 13-й армии на карте нет. 21 июня 1941 года решением Политбюро был создан Южный фронт в составе 9-й и 18-й армий, но на карте в мемуарах Жукова обе эти армии отсутствуют. Отсутствует на карте и весь Второй стратегический эшелон в составе семи армий (16-я, 19-я, 20-я, 21-я, 22-я, 24-я и 27-я), которые тайно выдвигались в западные районы страны, и весь третий эшелон, который находился в стадии формирования.
Двенадцать армий Жуков назвал, положения не указывая, а одиннадцать армий пропустил. До корпусов, дивизий и бригад великий полководец не опускался, на такие мелочи не разменивался. После этого объявил: враг был сильнее!
Смысл этого вранья ясен: уж очень хотелось Жукову показать, что сил для отражения германского нападения не было. Потому почти половину армий он и пропустил.
Интересно, что в тринадцатом издании эта карта съежилась в размерах еще больше: от Балтийского моря до Чёрного – всего 48 миллиметров. На ней уже и вовсе нет ни советских фронтов, ни армий: стрелы вражеских ударов режут пустую территорию Советского Союза.
Но даже если половину советских армий пропустить, как это сделал Жуков, то и в этом случае на советской стороне оставался резкий количественный и качественный перевес в танках, авиации и артиллерии. Смотрят господа иностранцы в карты Жукова, видят пустоты и соглашаются: эти русские остолопы совсем к войне не готовились.
Нет, господа, готовились. И не дурнее вас были. Просто не надо дурацким мемуарам верить.
Нам объясняют, что Жуков был вынужден пресмыкаться перед Брежневым ради того, чтобы рассказать правду о войне. Стоило ли ради такой правды пресмыкаться? Кому она, такая кривобокая, нужна?
//-- 4 --//
Перед авторами «Воспоминаний и размышлений» стояла задача доказать неготовность Советского Союза к войне, и они старались. В выборе методов обмана застенчивости не проявили. В первом издании мемуаров Жукова 736 страниц [35 - В разных тиражах первого издания количество страниц было разным; подробнее об этом см. сноску-примечание на стр. 30. – Прим. ред.], но для опровержения лжи автора «Воспоминаний и размышлений» нужно книжных страниц вдвое больше, ибо ложь Жукова многослойна, пропитана дикой ненавистью к своему народу и приторной лакейской любовью к очередному генеральному секретарю.
Вот только один из примеров нашей «вопиющей неготовности». На странице 214 первого издания Жуков сообщает, что за два года до германского вторжения в Советском Союзе было сформировано 125 новых дивизий. Эту цифру повторяли и до Жукова, и после него. Эту чепуху нес и полностью безграмотный Маршал Советского Союза А. А. Гречко: «Это позволило в 1939–1941 годах… сформировать 125 новых дивизий» (Вооруженные силы Советского государства. М.: Воениздат, 1974. С. 60). Эту же чепуху нес главный военный историк генерал-лейтенант П. А. Жилин: «За 1939–1941 гг. было сформировано 125 новых дивизий» (Великая Отечественная война. М.: ИПЛ, 1973. С. 46).
Я этому тоже когда-то верил, а потом усомнился. Начал сам считать, начал на дивизии карточки заводить, сведения о каждой дивизии в эти карточки вписывать. И быстро выяснил, что одних только стрелковых дивизий было сформировано 125, причем 23 из них были тут же переформированы в моторизованные (напомню, что наши моторизованные дивизии по количеству танков почти от танковых дивизий не отличались).
Кроме стрелковых дивизий только за последний год перед германским вторжением в Советском Союзе была сформирована 61 танковая дивизия.
За тот же год было сформировано 79 авиационных дивизий.
Жуков 125 новых дивизий вспомнил, а еще 140 дивизий забыл. Он назвал стрелковые дивизии, а о танковых и авиационных не вспомнил. И когда говорят, что вот только Жуков и открыл «большую правду» о войне, возражаю: все эти шулерские трюки задолго до Жукова были тысячекратно повторены Тельпуховским, Некричем и другими. Еще до Жукова сборник «50 лет Вооруженных Сил СССР» (М.: Воениздат, 1968) поведал доверчивым читателям: «Особенно крупные мероприятия были осуществлены в 1939–1941 гг. Достаточно указать, что за эти годы было сформировано 125 новых дивизий» (с. 262). Авторы сборника забыли уточнить, что речь идет только о стрелковых дивизиях, а про 140 новых танковых и авиационных дивизиях вспоминать не стали.
Кроме того, в то же время были сформированы пять воздушно-десантных корпусов и еще пять готовились к развертыванию. Были сформированы десять противотанковых бригад и прочая, и прочая, и прочая. Жуков об этом тоже забыл.
Гитлер вступил в войну за мировое господство, имея 6 танковых дивизий, а Советский Союз за один только год развернули танковых дивизий больше, чем все армии мира вместе взятые за всю историю человечества. Но начальник Генерального штаба, при котором это развертывание происходило, ничего об этом не знает.
Кроме дивизий Красной Армии в тот же период резко выросло количество дивизий НКВД. На германской стороне Жуков пересчитал все дивизии СС, а наши дивизии НКВД в статистику не включил. Почему? Чем они от СС отличались? Только формой. Нет, не только; еще – звериной жестокостью. СС – преступная организация, но против собственного населения войска СС не совершили и сотой доли тех преступлений, которые наши доблестные чекисты совершили против народов СССР.
//-- 5 --//
Возражают, что ни одна советская дивизия не была полностью укомплектована. Это вы, дорогие мои, Жукова начитались. Будьте бдительны: Жуков врет. Сейчас ради экономии места и времени пока этот вопрос опустим. Доказательства за мной. Я их представлю [36 - Доказательства по этому вопросу представлены Виктором Суворовым в книге «Разгром» в главе 14 «Про дивизии-скелеты» и главе 15 «Про неукомплектованные корпуса» (номера глав даются по первому изданию книги). – Прим. ред.].
Кроме того, Жуков и соавторы повторили избитую советскую ложь о том, что на западных границах Советского Союза 22 июня 1941 года находились 170 дивизий и 2 бригады (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 204. ОЛМА-Пресс, 2002. Т. 1. С. 212). К этому вопросу я однажды тоже вернусь и разберу его особо [37 - Этот вопрос впоследствии был подробно рассмотрен Виктором Суворовым в книге «Разгром», глава 12 «Про 170 дивизий и 2 бригады» (номер главы дается по первому изданию книги). – Прим. ред.]. Эту глупость десятилетиями повторяют наши высоколобые эксперты: например, удивительные истории про 170 дивизий и 2 бригады рассказывал на страницах «Российской газеты» (22 июня 1993 г.) Григорий Иваницкий, старший научный сотрудник Института военной истории МО РФ. Он не одинок; выдумки Жукова про 170 дивизий и 2 бригады одобряли лица с куда более высоким положением – мемуары Жукова хвалили Маршалы Советского Союза В. Г. Куликов и С. К. Куркоткин, маршал бронетанковых войск О. Лосик. Последний министр обороны СССР Маршал Советского Союза Д. Т. Язов не только хвалил мемуары Жукова, но и подтвердил эту цифру: 170 дивизий и 2 бригады (ВИЖ. 1991. № 6. С. 7).
Всеобщее одурачивание, которым занимались в стенах Министерства обороны и Генерального штаба, туда же и вернулось: наши маршалы настолько вжились в свое вранье, что перестали отличать правду от вымыслов. Согласен, проверить сведения о количестве советских дивизий на западных границах непросто – не каждый Маршал Советского Союза одарен способностью считать до 170, – но очень легко было проверить сведения о двух бригадах. Чтобы их сосчитать, достаточно пальцев одной руки.
Если бы кто-нибудь из наших уважаемых маршалов (а заодно и старших научных сотрудников) удосужился посчитать бригады, то миф о 170 дивизиях и 2 бригадах рухнул бы мгновенно. Любой официальный военный справочник дает эту цифру: в западных приграничных военных округах СССР находилось 15 одних только воздушно-десантных бригад, при этом названы их дислокация, указаны командиры, расписаны структура, численность, вооружение, боевой путь бригад и их дальнейшая послевоенная судьба.
Там же, в западных округах, находились:
• 10 артиллерийских противотанковых бригад,
• 1 бригада морской пехоты,
• 6 бригад ПВО,
• 10 железнодорожных бригад,
• 2 стрелковые бригады.
Итого – 44 бригады. Вот арифметика маршала Победы: 2 бригады назвал, 42 пропустил.
Но кроме этого существовала организационная единица под названием бригадный район ПВО. Это та же бригада ПВО, только рассредоточенная на значительной территории. Бригада ПВО прикрывала один крупный важный объект, а бригадный район ПВО – несколько менее важных. В пяти приграничных округах было 20 бригадных районов ПВО. Если к 44 бригадам добавить и бригадные районы ПВО, то получается, что из 64 боевых единиц бригадного уровня наш гений военного искусства пропустил 62 единицы: с такими математическими способностями нетрудно доказать, что враг был сильнее.
Теперь представим: весной 1941 года сидит в Генеральном штабе величайший полководец ХХ века, и перед ним задача – планировать войну. Действия двух бригад он спланировать может, ибо знает, что они существуют. Но как мог он планировать действия остальных 62 бригад и бригадных районов, если он не подозревал об их существовании?
Один критик сказал о «Ледоколе»: это, мол, на уровне анекдота. Спорить не буду. Но почему критики молчат, читая сочинения «величайшего полководца ХХ века»? На каком уровне этот рассказ о двух бригадах на западных границах Советского Союза?
С дивизиями – та же ситуация. В стране в течение последних 12 месяцев перед германским вторжением были развернуты 61 танковая и 79 авиационных дивизий, но Жуков, похоже, об этом слыхом не слыхивал. Как же он мог планировать действия танковых и авиационных дивизий, если не знал, что они есть?
Но вот завершилась война. Жукова изгнали с вершин власти, и он засел за мемуары. И если на войне он совершенно не представлял себе боевую мощь Красной Армии, то надо было хоть после войны пробел заполнить.
К середине 60-х годов ХХ века было выпущено достаточно книг и о танковых войсках, и об авиации, и о стратегии и тактике. Откроешь книгу об артиллерии, и обязательно найдешь в ней описание всех десяти противотанковых бригад, которые были созданы в Советском Союзе до германского вторжения. Если бы Жуков или его многочисленные помощники раскрыли хотя бы одну книгу об артиллерии, то тут же убедились бы, что в одной только артиллерии бригад было не две, а больше. Раскрыли бы книгу о ПВО – узнали бы о 6 бригадах и 20 бригадных районах.
Но вместо этого мемуары Жукова подкрепили заклинаниями:
Георгий Константинович исключительно ответственно подходил к работе над своими мемуарами. Были перевернуты горы архивных документов, состоялись беседы со многими бывшими подчиненными, сотни раз выверялись цифры, факты (Красная звезда. 12 января 1989 г.).
Тот, кто мемуаров не читал, кто не знаком с продукцией Агитпропа о войне, тот этим заклинаниям может поверить. Остальным достаточно просто полистать официальную коммунистическую макулатуру о войне и сравнить ее с мемуарами Жукова, чтобы понять: никто никаких цифр и фактов не проверял и архивов не использовал. Жуков и братия «от фонаря» лепили «самую правдивую книгу о войне», бессовестно переписывая факты и цифры из книг других, столь же безграмотных и безответственных сочинителей. Мемуары Жукова с точки зрения влияния на складывавшуюся в сознании народа историю Великой Отечественной войны – это настоящий военно-исторический Чернобыль.
Опыт этой войны в Советском Союзе – а теперь и в России, – не изучался вовсе. Маршалы Советского Союза Куркоткин, Куликов, Язов – случайные люди в армии. Весь их интерес заключался в том, чтобы в казармах был порядок, чтобы кровати были заправлены образцово, чтобы табуретки блестели свежей краской, а стенные газеты отражали генеральный курс Коммунистической партии. Их военные знания каждый может оценивать самостоятельно, но спросим себя хотя бы об этом: как можно изучать опыт войны, как можно извлечь уроки из ошибок и просчетов, если наши стратеги не имеют даже приблизительного представления о численности войск, о количестве боевой техники?
Если наши маршалы хвалят книгу, авторы которой не имели ни малейшего представления о Красной Армии, то очевидно, что уровень военных знаний Куркоткина, Язова, Лосика, Куликова и им подобных – на уровне Жукова. А может быть, и еще ниже.
//-- 6 --//
Когда мы говорим о том, чего в мемуарах Жукова нет, надо справедливости ради отметить, что в них есть. После смерти Сталина, дорвавшись до власти, Жуков стремился подчинить Вооруженные Силы лично себе. Для этого следовало вырвать их из-под контроля партии и компетентных органов. Этим Жуков и занимался. Политработникам от него житья не было. На этом стратег и погорел. Свидетельствует генерал-лейтенант Н. Г. Павленко:
Жуков не отрицал ошибок, которые совершил, находясь на посту министра обороны. Особенно переживал за те, которые были связаны с недооценкой роли армейских партийных организаций и явными перекосами в дисциплинарной практике (ВИЖ. 1988. № 12. С. 34).
Жукова изгнали с вершин власти, и он тут же перековался. Вся его книга – гимн политработникам. В каждом эпизоде присутствует мудрый комиссар или замполит, который ведет батальоны от победы к победе, помогая командиру дельными советами и вдохновляя бойцов личным примером.
Но вернемся к тому, чего нет.
Итак, первое, что должно быть в мемуарах честного начальника Генерального штаба, – карта обстановки. Ее не оказалось. Вернее, оказалась нечто такое, что должно заполнить звенящую пустоту. Эта работа была не выполнена, а обозначена.
Второе, что должно быть в таких мемуарах, – это соотношение сил: у противника столько-то танков, столько-то самолетов, а у меня столько-то.
Третье – замыслы и планы: на что мы рассчитывали, что из этого вышло, кто виноват.
Все остальное – не важно.
К замыслам и планам мы вернемся в третьей книге этой трилогии, а сейчас поговорим о соотношении сил. Излагая эту тему, Жуков использовал метод уличных проходимцев, бессовестных мошенников самого низшего звена.
Мемуары Жукова испытания арифметикой не выдерживают. Количество германских танков и самолетов Жуков в первом издании «Воспоминаний и размышлений» сообщил дважды:
В составе групп армий «Север», «Центр» и «Юг» противник ввел в действие 3 712 танков и штурмовых орудий. Сухопутные войска поддерживались 4 950 боевыми самолетами (с. 263).
На странице 411 того же издания Жуков повторил эти цифры: 3 712 танков и 4 950 самолетов.
А что есть у нас? А у нас – пустота. Товарища Патоличева в тылу великий полководец вспомнил, а о количестве танков на фронте упомянуть забыл.
В «самой правдивой книге о войне» Жуков открывал читателю ужасные тайны: «Больше 50 процентов населения страны составляли женщины» (ОЛМА-Пресс. 2003. Т. 1. С. 296). А вот о количестве самолетов забыл рассказать. Вместо цифр сообщил: «Количественное превосходство войск врага было велико – в 5–6 и более раз, особенно в танках, артиллерии, авиации». О, бедный архивариус, который однажды прочитает правдивые воспоминания Жукова! Как ему разбираться: в пять раз у нас было меньше танков или в шесть? Или в десять?
Если великий стратег Жуков знает количество боевой техники противника с точностью до единицы, то уж количество своей он и подавно должен знать! Зачем архивариусу эти приблизительные соотношения? Почему не названы цифры? Тем более что большими, если верить Жукову, они никак быть не могли. Если у противника 3 712 танков и это в пять раз больше, чем у нас, следовательно, в Красной Армии было 742 танка – вот так и надо написать, прямо и откровенно. Если у нас в шесть раз меньше было танков, то назови цифру – 618. Но что такое «и более раз»?
Большим оптимистом был Георгий Константинович, когда восклицал: умный поймет! Нет, только у Язова и Карпова возникает полная ясность и чувство глубокого удовлетворения, когда они читают «самую правдивую книгу о войне».
Жуков вспомнил только о наших новейших танках. Если дело на то пошло, то надо было назвать их точное количество: КВ – 711, Т-34 – 1 400, Т-40 – 233, БТ-7М – 704. Итого – 3 048 машин. Тут же следовало указать, что в германской армии все танки были устаревшими, танков нового образца не было вовсе. Как и во всех остальных странах мира. И если наших одних только новейших танков было почти столько же, сколько в Германии устаревших, то откуда вдруг взялось многократное германское численное превосходство?
Если у противника было 4 950 самолетов, и это в «5–6 и более раз» больше, чем у нас, следовательно, в Красной Армии самолетов было 990. Или 825. А может быть, их было 618. Или 495. Понимай, как знаешь. Вместо указания точного количества самолетов в мемуарах Жукова сказано:
В авиации преобладали машины старых конструкций. Примерно 75–80 процентов общего числа машин по своим летно-техническим данным уступали однотипным самолетам фашистской Германии (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 210).
Если превосходство противника было пятикратным и при этом 75–80 процентов наших самолетов были устаревшими, то получается, что в Красной Армии было 200–250 новых самолетов. А если превосходство противника было десятикратным, то новых самолетов в Красной Армии было вдвое меньше – 100–125. Простите, но получается полнейшая чепуха, которая легко опровергается мемуарами самого Жукова.
Маршал Победы использовал примитивный, но действенный главпуровский трюк. Он сообщил сведения, которые нельзя сравнить: СКОЛЬКО самолетов у них и КАКИЕ самолеты у нас. Это похоже на то, когда на наш вопрос о количестве воды в бутылке нам сообщают, что она мокрая.
Но ликуют товарищи: «Лишь с выходом мемуаров Г. Жукова начала проясняться кое-какая правда о начальном периоде войны». Для полного прояснения напомню: танков в Красной Армии было не 300, не 600 и не 900, а более 20 тысяч. И боевых самолетов – не 500, не 900 и даже не тысяча, а 21 тысяча. И наврал Жуков про 75–80 процентов устаревших самолетов: Ил-2 он посчитал, Ил-4 пропустил, Пе-2 посчитал, Пе-8 пропустил, Як-1 засчитал, о Як-2 и Як-4 забыл и так далее.
Мемуары названы с претензией: «Воспоминания и размышления». О каких воспоминаниях речь, если стратег, как выяснилось, ничего не помнит? Если он даже приблизительно не представлял себе мощь Красной Армии, о чем после этого размышлять?
Известно, что Жуков книг не читал. Это зафиксировано в документах. В протоколе негласного обыска, который был проведен на даче Жукова в ночь с 8 на 9 января 1948 года, записано: «На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке» (Военные архивы России. 1993. № 1. С. 190).
Жуков языками не владел, следовательно, немецких книг он тоже не читал. И вот вопрос: а удосужился ли он прочитать «свои» мемуары? И если он читал эту грязь, то почему не протестовал? Куда девалась несгибаемая воля «великого полководца»?
//-- 7 --//
Когда вся гниль и фальшь жуковского творения всплыла, идеологи тут же нашли ответ: он не врал! Он просто не знал, сколько в Красной Армии было танков и самолетов. Прием все тот же: чтобы не называть Жукова обманщиком, его перевели в разряд идиотов. Об этом объявил один из ведущих коммунистических военных историков генерал-лейтенант Н. Г. Павленко (ВИЖ. 1988. № 11. С. 26).
Мы снова в тупике. Когда молодой, только что выпущенный из училища желторотый лейтенант принимает взвод, он обязан прежде всего узнать, сколько же под его командованием будет солдат и сержантов, за сколько танков, пулеметов и автоматов он лично отвечает. Если старшина принимает роту, он обязан совершенно точно знать, сколько у него в роте пар сапог, сколько одеял, портянок и шинелей. Если буфетчица Нюрка принимает хозяйство, то знать ей положено, сколько у нее в кассе денег и сколько ящиков водки на складе.
В начале 1941 года Жуков принял Генеральный штаб. Он должен был потребовать со своего предшественника генерала армии Мерецкова краткий отчет на одну страницу: людей в Красной Армии столько-то, дивизий, корпусов, армий – столько-то.
В их составе: танков, пушек, гаубиц. На складах и хранилищах: снарядов, патронов, пулеметов, винтовок. И тут же обзвонить всех командующих округами: сколько у тебя в СибВО самолетов? А у тебя в СКВО сколько танков?
Допустим, что Мерецков не сумел назвать точных цифр – в этом случае Жуков должен был тут же писать рапорт Сталину: с Мерецкова надо срочно содрать генеральские лампасы и отправить рядовым в дисбат. Или, допустим, Мерецков доложил цифры, но они не совпадают с теми, которые сообщили из военных округов. И в этом случае надо было звонить во все колокола, срочно формировать комиссии для обследования ведения дел в центре и на местах. Но никаких следов работы Жукова в этом направлении никто никогда не находил. Одно из трех:
• либо при передаче дел генерал армии Мерецков сообщил генералу армии Жукову количество танков, самолетов, артиллерии, дивизий и прочего, а Жуков обо всем этом тут же забыл;
• либо, принимая дела, Жуков просто не интересовался количеством танков, самолетов и дивизий;
• либо после войны советские генералы и маршалы вдруг стали прикидываться ничего не помнящими дурачками, чтобы скрыть правду о готовившемся нападении СССР на Германию.
Если верен один из двух первых вариантов, то причина катастрофы 1941 года выглядит совсем смехотворной: начальник Генерального штаба РККА генерал армии Жуков должен был планировать боевые действия более 20 тысяч танков и 21 тысячи самолетов, но он об их существовании ничего не знал или просто по-человечески забыл. Поэтому он планировал действия 500–900 самолетов и 300–600 танков, а все остальные выпало из поля его гениального зрения, и планами не было охвачено.
И еще одна нестыковка. Жуков и все остальные коммунистические стратеги сообщают: мы внезапный удар по Германии не готовили. Мы ждали, когда Гитлер ударит первым, сожжет наши самолеты и танки, опрокинет аэродромы, передавит командные пункты, захватит стратегические запасы, а уж после этого мы намеревались быстренько его выбить с нашей земли и тут же перенести боевые действия на вражью территорию.
Товарищи дорогие, но если у противника превосходство в танках и самолетах в «5–6 и более раз», если к тому же наши самолеты на 75–80 процентов устаревшие, то после первого внезапного удара ситуация усугубится и превосходство противника станет воистину подавляющим. Не кажется ли вам, что только идиот мог при таком раскладе планировать краткосрочные оборонительные бои с немедленным переносом боевых действий на территорию противника?
И еще: кем назвать того человека, которому народ, доведенный до людоедства и трупоедства, отдал под командование более 20 тысяч танков, в том числе тысячи лучших танков в мире, и который даже не удосужился поинтересоваться, сколько же их было? И какая, простите, ценность мемуаров начальника Генерального штаба, который или полный дурак, или дурака из себя корчит?
А медные трубы ревут все громче: «Будучи начальником Генерального штаба, он совершенно правильно оценивал армии врагов и состояние своих войск» (Маршал Советского Союза Д. Т. Язов. Красная звезда. 20 апреля 2004 г.).
Уж куда правильнее.
Выбор у нас небогатый: или нас так и будут во всем мире считать полными идиотами, а Жукова – гением, или воспоминания Жукова мы все-таки признаем, мягко говоря, неточными.
//-- * * * --//
Вот мнение писателя Константина Симонова. Он говорит обо всех наших мемуаристах, в первую очередь – о Жукове:
Многие из них привыкли, что пишут за них, что они только подписывают то, что им предлагают, а предлагают им то, что требуется, то, что надо. Ни цены слова они не знают, ни ответственности за написанное слово (Знамя. 1997. № 2. С. 188).
За одни эти слова можно простить Симонову все его грехи.
Глава 31
Как Жуков добивался исполнения своих приказов
Жуков расстреливал целые отступавшие наши батальоны. Он, как Ворошилов, не бегал с пистолетом в руке, не водил сам бойцов в атаку, а ставил пулеметный заслон – и по отступавшим, по своим.
Главный маршал авиации А. Е. Голованов. Цитируется по книге: Чуев Ф. Солдаты империи. С. 314
//-- 1 --//
Осенью 1964 года, сразу после свержения Хрущёва, Центральный Комитет отдал приказ работникам идеологического фронта воздвигнуть Жукову памятник нерукотворный, вознести стратега на величественный постамент немеркнущей славы. Инженеры человеческих душ рванули под козырек и бросились исполнять.
И хотя уже давно нет ни ЦК, ни КПСС, до сих пор некоторые писатели, художники, скульпторы рвения не теряют и, словно повинуясь отданному давным-давно приказу, поют гимны Жукову, лепят его сидящим верхом на коне, высекают его в граните и мраморе, воспевают в романах и диссертациях, отливают в гипсе и бронзе.
Проще всего писателям. Их творческий метод прост и бесхитростен: они раскрывают «Воспоминания и размышления» и все, что написано в мемуарах Жукова, пересказывают своими словами, добавляя от себя никогда никем не зафиксированные диалоги, описывают состояние души «великого полководца» и полет его мысли. Главное – иметь в руках самое последнее издание мемуаров, чтобы, как учил Жуков, уловить дух времени.
Первым на писательском фронте отличился Александр Борисович Чаковский, герой, лауреат множества премий, кавалер еще большего количества наград, носитель звучных титулов и званий. Получив приказ, он немедленно метнулся писать и за несколько лет выдал умопомрачительный роман «Блокада» в трех томах по 600–700 страниц каждый. Сегодня эти книги забыты, а в то время им сделали шумную рекламу. Раскрутили, как теперь говорят.
Центральную идею романа можно выразить в трех словах: Жуков – спаситель Ленинграда. Чаковский аккуратно переписал из мемуаров Жукова удивительную историю о том, как стратег прибыл на заседание Военного совета Ленинградского фронта, как он сидел, слушал, и никто не поинтересовался, по какому праву при обсуждении вопросов величайшей государственной важности присутствуют посторонние. Дальше у Чаковского – все точно по Жукову: стратег передал Ворошилову записку Сталина, тут же ухватил бразды правления и твердой рукой навел революционный порядок. Одним своим присутствием Жуков обстановку стабилизировал, и враг тут же был остановлен у самых стен города Ленина.
Но Чаковский хватил лишку: он кое-что добавил от себя. Не затем, чтобы обличить и разоблачить, – ни в коем случае! – и не с тем, чтобы сказать правду. Цель была другая: более ярко и броско изобразить волевой напор стратега. По Чаковскому, спаситель Ленинграда стратег Жуков одного командира батальона даже обругал по телефону, чтобы тот панику не поднимал.
И все было бы хорошо, но здесь Чаковский переступил черту: он решился на неслыханную дерзость – написал, что Жуков этому командиру батальона пригрозил расстрелом. Нет-нет, не подумайте плохого – никого Жуков в романе Чаковского не расстреливал. Никого не бросал на расправу трибуналу. Он якобы изрек: «Если хоть один немец на твоем участке пройдет, хоть на танке, хоть на мотоцикле, хоть на палке верхом – расстреляю! Тебя расстреляю, понял?»
Роман Чаковского дошел до Жукова. И величайший стратег ХХ века взорвался. Жуков тут же настрочил гневный донос и 27 июля 1971 года направил его в Центральный Комитет секретарю ЦК товарищу П. Н. Демичеву, который тогда был всевластным повелителем над писателями, клоунами, поэтами, жонглерами, балеринами, иллюзионистами, драматическими и комическими актерами, сценаристами, операторами, рабочими сцены, эстрадными исполнителями, дирижерами, суфлерами, осветителями, скульпторами, хранителями музеев, художниками и прочими тружениками фронта культуры всего необъятного Советского Союза. В своем доносе возмущенный Жуков писал:
…На мой взгляд, автор, берущий на себя смелость описывать важнейшие исторические события, и тем более такого сравнительно недавнего прошлого, как Великая Отечественная война, должен быть крайне осторожен, честен, правдив и тактичен в описании тех или иных фактов… В романе Чаковского, посвященном Ленинградской блокаде, имеется ряд прямых нарушений в описании действительности, искажений фактов и передержек, которые могут создать у читателя ложные представления об этом важнейшем этапе Великой Отечественной войны… В романе неоднократно проводится мысль, что Советское командование добивалось исполнения приказов не методом убеждения, не личным авторитетом, не взывая к патриотическим чувствам бойцов и командиров, а под прямой угрозой расстрела. Выходит, что бойцы и командиры Красной Армии выполняли приказы не как подобает коммунистам, советским людям и патриотам, а из чувства животного страха, под угрозой лишения жизни…
Приведенные факты, как и даваемые нелестные эпитеты своим героям, остались бы на писательской совести автора, если бы за всем этим не стояли вопросы более серьезные, имеющие несомненное политическое значение.
Буржуазные фальсификаторы истории – наши идеологические противники – всячески стараются подчеркнуть именно эту мысль, что Великая Отечественная война была выиграна русскими не за счет превосходства советских вооруженных сил, не в силу глубокого патриотизма советского народа, не благодаря преимуществу и несокрушимости советского социалистического строя, а под угрозой расстрела и из страха за свою жизнь. Что советские военачальники добились успеха в той или иной операции не благодаря своему оперативно-стратегическому мастерству, а в результате многократного превосходства силы войск, личной жестокости, принесения ненужных бессмысленных жертв.
У читателя может возникнуть впечатление, что у нас не было военно-полевых судов, которые судили за те или иные преступления, а существовало самоуправство военачальников, которые без всякого суда и следствия расстреливали подчиненных. Непонятно, с какой целью А. Чаковский пропагандирует эту ложь? Такая пропаганда, безусловно, вредна и играет на руку нашим идеологическим противникам.
Это тем более странно, что сцены и диалоги между немецко-фашистскими военачальниками, которые приводятся в книге, написаны совсем в ином тоне. По сравнению с советскими командующими фашисты поданы как благовоспитанные и интеллигентные люди. Подобный контраст вызывает естественное недоумение… (Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 566–568).
Далее Жуков пишет, что удивлен позицией журнала «Знамя», который публиковал отрывки из романа Чаковского. Почему же редакторы не посоветовались с великим стратегом? Уж он рассказал бы, как добивался выполнения приказов не личной жестокостью, не угрозой расстрела, а убеждением, личным примером, взывая к патриотическим чувствам.
Свой донос Жуков завершил так:
Полагаю, что предварительное ознакомление с этим произведением бывших командующих войсками на Ленинградском фронте принесло бы несомненную пользу и помогло бы автору А. Б. Чаковскому избежать грубых идеологических ошибок и искажений исторической правды (там же).
//-- 2 --//
Выходка Чаковского возмутительна. Как можно было написать, что Жуков кому-то однажды пригрозил расстрелом, если в мемуарах Жукова, в этой самой правдивой книге о войне, нет ни слова ни о расстрелах, ни об угрозах расстрела?
Однако прежде чем пинать Чаковского за пособничество буржуазным фальсификаторам, давайте обратимся к документам. Нет, не каким-то там совершенно секретным документам, а к тем, которые опубликованы и всем доступны. И ознакомившись лишь с некоторыми документами из многих сотен, мы сделаем совершенно неизбежный вывод: Чаковский действительно исказил историческую правду. Портрет Жукова надо было писать совсем другими красками. Итак, документы:
Боевой приказ войскам Ленинградского фронта 17.9.41
…за оставление без письменного приказа военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу…
Командующий войсками ЛФ Герой Советского Союза генерал армии Жуков.
Член военного совета ЛФ секретарь ЦК ВКП(б) Жданов
Начальник штаба ЛФ генерал-лейтенант Хозин
(ВИЖ. 1988. № 11. С. 95).
Вот так Жуков убеждал бойцов и командиров, взывая к их патриотическим чувствам. И нет здесь никакого животного страха – патриотизм в чистом виде.
Вот еще приказ, отданный всего через два дня:
Сов. секретно.
Приказ войскам Ленинградского фронта № 0040
гор. Ленинград 19 сентября 1941 г.
…Военный Совет Ленинградского фронта ПРИКАЗЫВАЕТ командирам частей и особым отделам расстреливать всех лиц, бросивших оружие и ушедших с поля боя в тыл. Военным советам армий, командирам, комиссарам дивизий, полков и политорганам разъяснить настоящий приказ всему личному составу воинских частей.
Приказ разослать до командиров и комиссаров полков включительно.
Командующий войсками ЛФ Герой Советского Союза генерал армии Жуков
Член военного совета ЛФ секретарь ЦК ВКП(б) Жданов
Начальник штаба ЛФ генерал-лейтенант Хозин
(Архив штаба ЛенВО, фонд 21, опись 44917, дело 1, лист 16. Документ впервые опубликован в журнале: История Петербурга. 2001. № 2. С. 85).
На той же странице журнала опубликован другой, на этот раз несекретный приказ Жукова о расстрелах. Он подписан в тот же день, 19 сентября 1941 года, но касается уже других расстрельных приговоров, которые днем раньше уже были приведены в исполнение. И тут же еще один приказ, от 21 сентября, тоже подписанный Жуковым, – и опять о расстрелах, информацию о которых нужно довести до личного состава Ленинградского фронта.
22 сентября Жуков и Жданов направили Военному совету 8-й армии шифровку. В составе Военного совета – командующий 8-й армией генерал-майор Щербаков В. И., член Военного совета дивизионный комиссар Чухнов И. Ф., заместитель командующего армией генерал-лейтенант Шевалдин Т. И. и начальник штаба генерал-майор Кокорев П. И. – тот самый, который прилетел с Жуковым из Москвы в Ленинград в одном самолете. Вот завершающие фразы шифровки:
…Такой военный совет вполне заслужил суровой кары, вплоть до расстрела. Я требую: Щербакову, Чухнову, Кокореву выехать в 2дно, 11сд, 10сд [38 - 2дно – 2-я дивизия народного ополчения, 11сд – 11-я стрелковая дивизия. – Прим. ред.] и лично вести их в бой. Шевалдину и Кокореву предупредить командиров всех степеней, что за самовольное оставление Петергофа будут расстреляны как трусы и изменники. Всем объявить – НИ ОДНОГО ШАГУ НАЗАД (ВИЖ. 1992. № 6. С. 18).
Это – пять дней Георгия Константиновича. Это – лишь некоторые из тех документов, которые сохранились в архивах. Но не все документы сохранились, не все из сохранившихся доступны, и не все злодеяния Жукова фиксировались документально.
//-- 3 --//
Жуков находился в Ленинграде чуть больше трех недель. И каждый день – расстрелы, расстрелы, расстрелы. И угрозы расстрела – всем, от командующих армиями до рядовых бойцов. Приказы Жукова о расстрелах – то секретные, то совершенно секретные, в зависимости от того, какой категории командиров они адресованы. И тут же – приказы о расстрелах несекретные, для всех бойцов и командиров. А еще приказы о том, чтобы заместители командующих армиями и начальники армейских штабов лично вели в бой стрелковые дивизии или дивизии народного ополчения. Впереди, на лихом коне! Так учит Жуков!
Вот вам и вся стратегия. Вот вам и превосходство жуковского оперативно-стратегического мастерства над выучкой гитлеровских генералов. Уж гитлеровцы до таких высот военного искусства явно не дошли – у них начальники штабов армейского уровня лично в бой дивизии не водили.
Все тут превосходно, а непонятно вот что: вести дивизию можно в наступательный бой. А в обороне ее никуда вести не надо. Если, по Жукову, Ленинград находился в критическом положении, то ставь войска в оборону.
Вспомним книгу детства «Остров сокровищ». Хороших людей на острове горсточка, а плохих – целая шайка. Но случайно в кустах оказался… нет, нет, не рояль. В кустах оказался бревенчатый домик, обнесенный частоколом. В нем хорошие и засели. Частокол от пуль спасает, да еще и стенки у домика крепкие. Из окошка высунулся и – бабах из мушкета! Считай, одним врагом меньше. Даже когда враги на приступ пошли, то все равно частокол наших героев спас. Врагу перелезть через колья надо – тут-то и бей его по голове! И не могут все враз налететь: один перескочил, а другой только примеряется. Бей их по одному. Если бы герои приняли бой в открытом поле против банды пиратов, то погибли бы ни за грош. А стены спасли.
В Ленинграде у Жукова был не бревенчатый домик, а неприступные укрепленные районы, форты, капониры и бастионы. Вот в них и посади свои дивизии! Даже в обыкновенном окопе боец защищен почти полностью – только голова торчит, да и то если он ее высунул. В обороне боец стреляет с места и из укрытия.
А наступающий враг – в поле, в полный рост. Он виден целиком и к тому же запыхался: бежит, а на нем вон сколько всего навешано. Обороняющийся стреляет с места и с упора, а наступающий – на ходу и с рук. Если же обороняющиеся войска засели не в траншеях, а в железобетонных и броневых казематах, то им и подавно враг не страшен – знай себе постреливай.
Если бы великий стратег прочитал «Остров сокровищ», если бы постиг тактику хотя бы на уровне приключенческих книг для юношества, то не гнал бы войска из неприступных капониров и блокгаузов в чистое поле в дурацкие атаки, да еще и во главе с генерал-майорами и генерал-лейтенантами впереди.
В своей «самой правдивой книге о войне» Жуков об этих атаках не вспоминал и не размышлял. И о свирепых расстрельных приказах – тоже. А было бы интересно посчитать, сколько он таких приказов за свою жизнь подписал и сколько людей перестрелял лично.
У защитников великого полководца на любую мерзость, на любое преступление есть объяснение и обстоятельный ответ: да, признают они, были такие приказы, но это все так, для острастки, это Георгий Константинович только пугал. Каждый день подписывал приказы о расстрелах, но этим он только демонстрировал строгость; никто и не думал эти приказы выполнять. «Конечно, Жуков никого не расстрелял и не повесил. Но обстановка требовала резких фраз» (Яковлев Н. Маршал Жуков. С. 91).
Ах, лучше бы вы, защитники Жукова, этого не говорили. Нет более жалкого зрелища, чем командир, отдающий приказы, которые заведомо не будут выполнены.
//-- 4 --//
Одними расстрелами не обошлось. Жуков, как известно, был верным учеником военного преступника Тухачевского, который брал и расстреливал заложников. Прибыв в Ленинград, Жуков первым делом взял в заложники семьи своих подчиненных, включая жен, матерей, сестер и детей. Жуков отправил командующим армиями Ленинградского фронта и Балтийского фронта шифрограмму № 4976: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они тоже будут расстреляны». Приказ Жукова о заложниках был впервые опубликован в журнале «Начало» № 3 за 1991 год.
В соответствии с приказом Жукова в заложниках оказались семьи бойцов и командиров четырех армий и авиации Ленинградского фронта, двух корпусов ПВО и Балтийского флота. Общее число военнослужащих в этих соединениях и объединениях в тот момент – 516 тысяч человек, а родственников у них – миллионы.
Вот эти миллионы Жуков письменным приказом и объявил заложниками. Жуков не уточнял, кого именно будут расстреливать. Понимай, как хочешь: может быть, расстреляют только жен, а может быть, и сестер тоже. Если будут расстреливать детей, то с какого возраста? А у стариков какие возрастные ограничения? Или никаких?
Разница между Жуковым и самыми отъявленными гитлеровскими негодяями в том, что ни один гитлеровец миллион заложников никогда не брал. Ни сам Гитлер, ни даже Сталин таких приказов никогда не отдавали, – по крайней мере в письменном виде. И вот нам объясняют, что в июне 1941 года у Жукова полномочий не было отменить собственные приказы, которые вязали армию по ногам и рукам, которые запрещали армии отражать нападение противника, но вот объявить заложниками миллионы людей у Жукова полномочия были.
Захват заложников запрещен Гаагской конвенцией 1907 года и объявлен тягчайшим военным преступлением. Военный человек не может совершить более гнусного и позорного поступка. Так вот, в истории человечества никто никогда столько заложников не брал. Жуков и тут побил все рекорды.
Но и в отношении своих подчиненных Жуков явно злоупотреблял властью и выходил за рамки своих полномочий. У нас было заведено просто и гуманно: если воевал за Родину и по вине великого стратега попал в плен (например, под Ельней) и если с противником в плену не сотрудничал, то по возвращении отсидишь 10 лет в каторжных лагерях – и свободен. Потом, правда, этот срок увеличили до 25 лет. А у Жукова – расстреляют и тебя, и семью.
Как же великий стратег представлял себе выполнение этого приказа? Вот победоносно завершилась война, открылись ворота гитлеровских лагерей, всех пленных перегоняют в сталинские лагеря и начинается сортировка: ты под командованием Жукова не воевал – тебе четвертной; и тебе; и тебе; а ты попал в плен на Ленинградском фронте – становись к стенке. Так Жуков мыслил победу или иначе? Кто дал ему право и полномочия проводить в отношении военнопленных политику, которая противоречит государственной, которая не соответствует тому, что решено и утверждено Верховным главнокомандующим?
Задумывались ли люди, ставившие памятник Жукову, о том, что он злодей и величайший военный преступник? Отдавал ли себе в этом отчет скульптор, лепивший стратега верхом на коне? Что они знали об этом человеке? Ведь приказ Жукова о заложниках к тому времени уже был опубликован и широко известен.
//-- 5 --//
Балтийский флот находился в оперативном подчинении Ленинградского фронта – но только в оперативном. Командующий флотом адмирал Трибуц обратился к начальнику Главного управления политической пропаганды Военно-Морского Флота СССР армейскому комиссару 2-го ранга Рогову Ивану Васильевичу: как реагировать на шифровки Жукова? Рогов направил протест Г. Маленкову. Маленков, который в тот момент находился в Ленинграде, приказ Жукова о заложниках отменил. Так что и над Жуковым в Питере была власть, которая железной рукой пресекала преступные замыслы «великого патриота земли русской». Без этих тормозов стратег наломал бы дров.
К слову нужно сказать, что приказ о заложниках был отменен не столько из гуманизма или ради восстановления законности, сколько исходя из здравого смысла. И Рогов, и Маленков сами были палачами – правда, не такого размаха, как Жуков, – но у них было достаточно благоразумия, чтобы понять: приказ о заложниках вреден. Летчики под всякими предлогами перестали бы перелетать через линию фронта: собьют над вражьими частями – и доказывай потом, что сдался в плен не добровольно. После приказа о заложниках разведчики искали любые причины, чтобы в тыл противника не идти, а если уж и идти, то особенно не рисковать и скорее возвращаться. Да и вообще все бойцы и командиры старались держаться подальше от переднего края: мало ли что.
На Жукова была управа, потому не мог он развернуться на полную мощь, да и полномочия его расстрельные действовали только четыре года войны. Дали бы ему 30 лет верховной власти без ограничений, как Сталину, уж он бы наделал дел. Во всем видны признаки и проявления его безумной кровожадности. Не доходил Сталин за 30 лет безграничной власти до того, до чего докатился Жуков в первый же год после того, как получил большую, но все же ограниченную власть.
После Ленинграда Жуков командовал Западным фронтом и привычек своих не изменил. Жуков принял Западный фронт 8 октября 1941 года. Вот его шифровка командующему 49-й армией генерал-лейтенанту И. Г. Захаркину от 12 октября:
…Переходом в контрнаступление восстановить положение. В противном случае за самовольный отход из гор. Калуга не только командование частей, но и вы будете расстреляны… (Мерцалов А. Н., Мерцалова Л. А. Иной Жуков. М.: 1996. С. 66).
Жуков явно страдал каким-то психическим расстройством. 8 ноября 1941 года командующий 43-й армией Западного фронта генерал-майор К. Д. Голубев обратился к Верховному главнокомандующему: так работать невозможно. Голубев писал Сталину:
На второй день по приезде меня обещали расстрелять, на третий день отдать под суд, на четвертый день грозили расстрелять перед строем армии (Известия ЦК КПСС. 1991. № 3. С. 220–221).
Но в оправдание Жукову надо сказать: он просто изнывал от переполнявшего его чувства справедливости. Ю. Сигачев пишет о Жукове:
Одним из главных вопросов жизни партии он считал преодоление наследства культа личности Сталина. И в годы хрущёвской опалы маршал оставался верен курсу ХХ съезда на десталинизацию, хотел рассказать народу правду о «вожде всех времен», правду о событиях Великой Отечественной войны, как он их видел (Родина. 2000. № 10).
Вот каким добрым был Георгий Константинович: ужасно хотел разоблачить Сталина за то, что он, прохвост, возвращенных из плена бойцов в лагеря сажал. А сам, будь его воля, в лагеря бы не сажал, а расстреливал – вместе с детьми, братьями, сестрами, отцами и матерями.
Стремление Жукова разоблачить Сталина похвально. Но было бы неплохо, если бы он и о себе немного рассказал. Почитайте приказы Сталина, которые он подписывал во время войны – найдется ли в них слово «расстрел»? Ищите, копайтесь – не найдете. Сталин был величайшим преступником, однако у него было достаточно ума, чтобы в критической ситуации говорить с народом и армией другим языком.
//-- 6 --//
На всех ключевых пленумах Центрального Комитета КПСС, проводившихся после смерти Сталина и до того самого момента, когда Жуков был изгнан с вершин власти, маршал Победы неустанно разоблачал зверства Сталина в отношении бойцов и командиров, попавших в германский плен. Критика Хрущёвым политики и культа личности Сталина на XX съезде КПСС были бы невозможны без поддержки Жукова.
Жуков обличал и главного сталинского контролера наркома государственного контроля Л. З. Мехлиса, а Константин Симонов старательно записывал и публиковал слова почти святого Георгия:
…У нас Мехлис додумался до того, что выдумал формулу: «Каждый, кто попал в плен, – предатель Родины»… по теории Мехлиса выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в 41-м или 42-м не лишили себя жизни… Как можно требовать огульного презрения ко всем, кто попал в плен в результате постигших нас в начале войны катастроф! (Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. М.: АПН, 1988. С. 329)
Злодей Мехлис только требовал огульного презрения ко всем, кто попал в плен, а добрый Жуков подписал приказ о расстреле семей бойцов и командиров, которые попали в плен, и о расстреле их самих после возвращения из плена – и теперь Жуков еще возмущается поведением Мехлиса!
Журнал «Родина» (октябрь 2000 г.) исходит восторгом: Жуков написал «откровенные, никого не щадящие мемуары»! Уточним: не щадящие никого, кроме самого автора. Уж себя-то, любимого, пощадил. Жуков бросался разоблачить Сталина, но пришел в бешенство, когда писатель Чаковский осмелился написать, что великий полководец однажды кому-то пригрозил расстрелом. Да не просто в бешенство пришел, а настрочил донос в ЦК КПСС: дело политическое, клеветник Чаковский совершил идеологическую диверсию, он льет воду на мельницу буржуазных фальсификаторов!
Самое страшное в том, что ярость Жукова, скорее всего, неподдельная: похоже, что он действительно искренне верил, что никого не расстреливал сам, заложников не брал, приказов о расстрелах не подписывал, и даже никогда никому расстрелом не угрожал. Он, скорее всего, в то время действительно верил, что на войне удерживал рубежи не поголовными пулеметными расстрелами, а методом убеждения, личным авторитетом, взывая к патриотическим чувствам бойцов и командиров. Жуков обратился в ЦК, но ведь именно там хранилось невероятное множество свидетельств о запредельных зверствах маршала Победы.
Однажды мне пришлось присутствовать на конференции, где собрались всемирно известные врачи; среди них оказался и психиатр с мировым именем. Такой момент я упустить не мог. Не называя имени героя, описал ситуацию в общих чертах. Итак, некий человек с садистскими наклонностями совершил множество преступлений. Он о них не помнит. Он уверен, что этого не было и быть не могло. Он крайне болезненно реагирует даже на намек о своих преступлениях, даже если намек сделан не для того, чтобы его осудить, а чтобы прославить, чтобы в глазах общества превратить его преступления в действия по спасению страны и ее населения. Этот человек обращается с доносом на такого «клеветника» в самые высокие инстанции, наперед зная, что именно там, в этих инстанциях, хранятся во множестве документы, которые «клевету» не опровергают, а подтверждают. Вместе с тем этот человек ставит перед собой в качестве цели жизни разоблачение других злодеев, совершивших подобные преступления, правда, с меньшей жестокостью.
Психиатр, не задумываясь ни на мгновение, выдал диагноз: шизофрения.
Этот опыт я повторил несколько раз в разное время, в других ситуациях. Каждому, кто сомневается, рекомендую мой опыт воспроизвести. Гарантирую: диагноз всегда будет одинаковым – любой психиатр назовет вам ту же болезнь, и сделает это моментально. Это расстройство психики хорошо известно в психиатрии и досконально изучено.
//-- 7 --//
В своем доносе на писателя Чаковского Жуков писал:
Только в угоду дешевой сенсации, желанием произвести внешний эффект я могу объяснить это вымышленное, несоответствующее действительности описание сцены отстранения от должности маршала К. Е. Ворошилова и мое вступление в должность командующего Ленинградским фронтом. В действительности не было ничего похожего и подобного! Передача эта происходила лично с глазу на глаз (Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. С. 556).
Как только донос Жукова был извлечен из архивных недр, журнал «Родина» (октябрь 2000 г.) тут же разразился мощной статьей под названием «В угоду дешевой сенсации…» с подзаголовком «Протест опального маршала: правда и вымысел».
Лейтмотив статьи таков: о, как принципиален великий Жуков! Какая правильная у него позиция! Вот видите: Жуков призывает авторов, берущих на себя смелость описывать важнейшие исторические события, такие как война, быть крайне осторожными, честными, правдивыми и тактичными. Смотрите, как последовательно Жуков разоблачил лжеца Чаковского, который лил воду на мельницу буржуазных фальсификаторов! «Письмо Жукова секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву ярко характеризует его отношение к использованию в литературе исторических фактов. Свою позицию маршал отстаивает со свойственной ему прямотой и последовательностью».
И далее – в том же духе, в том же возвышенном тоне: нашлись тут всякие, понимаешь, Чаковские, и извращают нашу историю.
И тут я встаю на защиту Чаковского. Дорогие товарищи из журнала «Родина», Александр Борисович Чаковский ничего сам не выдумал: сцена отстранения Ворошилова на заседании Военного совета Ленинградского фронта впервые была описана в мемуарах Жукова. Раскройте мемуары и прочитайте: вот он входит, а они за столом сидят и обсуждают, как будут взрывать дворцы, мосты, заводы и корабли, вот Жуков посидел, послушал, не выдержал и протянул записку Сталина.
Борцы за правду из журнала «Родина» вбивали в наши головы мысль о том, что якобы Жуков написал «никого не щадящие мемуары», но никто из этих борцов мемуаров Жукова, похоже, не читал. Жуков сцену отстранения Ворошилова опубликовал в 1969 году, Чаковский эту сцену переписал и в 1971 году выдал свою книгу с добросовестным перепевом рассказа самого Жукова: вот недоумки решают флот топить, вот Жуков записку протягивает… И тут же Жуков обвинил Чаковского в пособничестве идеологическим врагам: не было никакого заседания Военного совета! Не было никакого обсуждения того, как топить флот! Не было никакой записки! Я у Ворошилова в кабинете с глазу на глаз без посторонних дела принимал!
Разоблачив «клеветника» Чаковского, который «в угоду дешевой сенсации» лил воду на вражьи мельницы, Жуков разоблачил сам себя: получается, что он сам в угоду дешевой сенсации все это выдумал.
Итак, сам обо всем написал, а через два года с негодованием все опроверг. А еще через четыре года, в 1975 году, – случилось чудо: вышло второе издание мемуаров Жукова, и в нем сцена отстранения Ворошилова по записке Сталина, опровергнутая Жуковым в доносе на Чаковского, описана с еще большим драматизмом:
В большом кабинете за покрытым красным сукном столом сидели человек десять… Попросил разрешения присутствовать… Через некоторое время вручил К. Е. Ворошилову записку И. В. Сталина… Должен сознаться, что делал я это не без внутреннего волнения… На Военном совете фронта рассматривался вопрос о мерах… ну и так далее.
И в «самых правдивых» последних изданиях «Воспоминаний и размышлений» все это повторяется. Как же к этому относиться, если Жуков сам написал секретарю ЦК КПСС опровержение: не было такого!
По Жукову получается, что если Чаковский воспроизвел сцену из мемуаров Жукова в своем романе, значит Чаковский – клеветник. А если Жуков сам об этой сцене написал ДО Чаковского и ПОСЛЕ Чаковского, значит сам Жуков – борец за правду.
Товарищи Гареев, Карпов, Н. Яковлев, вы разоблачены. Все вы в своих сочинениях повторили сцену с запиской Сталина. Все вы в угоду дешевой сенсации льете воду на мельницы буржуазных фальсификаторов.
И разоблачил вас не кто-нибудь, а ваш любимый кумир Жуков, которого все вы с таким упорством защищаете и прославляете.
Глава 32
Жуков о себе
В своих мемуарах Жуков сильно преувеличивает свою роль в войне, выставляя себя чуть ли не единственным талантливым военачальником СССР.
Залесский К. А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: Вече, 2000. С. 171
Жуков предлагал сдать Москву, так оно и было бы, если бы не Сталин.
Главный маршал авиации А. Е. Голованов. Цитируется по книге: Чуев Ф. Солдаты империи. С. 311
//-- 1 --//
О Жукове известно, что в детстве он на спор провел ночь на кладбище. Завернулся в тулуп, завалился среди могил, да и спал себе.
В 14 лет во время пожара в деревне он вошел в горящую избу и спас двоих детей.
Жаль, что свидетели тех героических деяний не дожили до наших дней. Дожил только один – сам Георгий Константинович Жуков. Сам он о своих подвигах и поведал.
Он много чего о себе рассказывал.
Осенью 1941 года, когда германские войска подошли к Москве, когда в их бинокли уже были видны звезды Кремля, Сталин назначил Жукова командующим Западным фронтом. В самый критический момент Сталин позвонил Жукову и спросил: удержим ли Москву? Жуков решительно ответил: отстоим!
Ситуация была на грани полного крушения. Немец давил. Под напором, как нам говорили, «превосходящих сил противника» советские войска отходили. Но Жуков со своим штабом оставался на месте. Он приказал не отводить в тыл свой командный пункт. И тогда командные пункты армий тоже вынуждены были прекратить отход. А за ними командные пункты дивизий, бригад и полков притормозили откат на восток. Они пятились назад, но скорость отхода снижалась и вскоре достигла нулевой отметки. Напором врага фронт сдавило так, что командный пункт Жукова оказался почти у переднего края. Сталин позвонил Жукову и напомнил, что такое положение слишком опасно. На это Жуков отвечал: если я оттяну свой штаб, оттянутся и штабы армий, а за ними и все остальные отойдут.
Одним словом, и сверху ему рекомендовали отойти, и снизу натиск, но Жуков не дрогнул. Он на своем командном пункте оставался у самого переднего края. Так и устояли. Своей личной храбростью вопреки неудержимому напору отходящих войск и рекомендациям Сталина Жуков удержал фронт и спас Москву.
Откуда все это известно? Из рассказов Георгия Константиновича Жукова.
А есть ли свидетели? Есть и свидетели, и весьма высокого ранга: Маршал Советского Союза А. М. Василевский, главный маршал авиации А. Е. Голованов, генерал армии С. М. Штеменко. Правда, свидетели совсем о другом рассказывают.
Ни одного из свидетелей нельзя уличить в злопыхательстве. Василевский состоял с Жуковым в родстве (одна из дочерей Жукова была замужем за сыном Василевского) и всегда хорошо отзывался о Жукове, но в данном случае с версией Жукова не согласен. Штеменко был ближайшим соратником Жукова и одним из самых преданных ему людей. Государственный переворот осенью 1957 года готовил триумвират: министр обороны Маршал Советского Союза Жуков, начальник ГРУ генерал-полковник Штеменко и первый заместитель начальника ГРУ генерал-лейтенант Мамсуров с молчаливого согласия председателя КГБ генерала армии Серова, соблюдавшего нейтралитет. Мамсуров предал Жукова, а Штеменко остался ему верен до конца. Он тоже всегда писал о Жукове только хорошее, но и он в данном случае с версией стратега не согласен.
Главный маршал авиации Голованов в клане Жукова не состоял. Их отношения всегда были холодными до измороси, ибо на войне Голованов подчинялся только Верховному главнокомандующему, а Жукову, заместителю Верховного, не подчинялся – более того, он всячески демонстрировал свою независимость. За это Жуков лично вычеркнул Голованова из списка кандидатов, представленных к званию Героя Советского Союза за Берлинскую операцию. Однако Голованов не был ни мелочным, ни мстительным. В 1957 году, когда Жукова решительно свергли со всех постов и вся свора подхалимов и лизоблюдов шарахнулась от сброшенного с высот власти стратега, Голованов приехал к Жукову слово доброе сказать, потолковать «за жисть», чем немало удивил Георгия Константиновича. Так вот, благородный Голованов в данном случае тоже с версией Жукова категорически не согласен.
//-- 2 --//
На самом же деле, осенью 1941 года, когда германские войска подошли к окраинам Москвы, Жуков, по ряду свидетельств, намеревался разделить штаб Западного фронта на два эшелона. Небольшую часть, отдав Москву Гитлеру, разместить на восточной окраине столицы, а основную часть штаба Западного фронта вынести в район Арзамаса, то есть на 400 километров восточнее Москвы. Сам Жуков пока к Сталину с этим вопросом не обращался, но обращались его подчиненные.
Вот как это происходило. 7 октября 1941 года в распоряжение командующего Западным фронтом поступил член Военного совета ВВС РККА корпусной комиссар П. С. Степанов для координации действий авиации в интересах Западного фронта (Кожевников М. Н. Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М.: Наука, 1977. С. 61). Сталин немедленно присвоил Степанову звание армейского комиссара 2-го ранга для того, чтобы поднять его авторитет и влияние. Вскоре командующим Западным фронтом стал Жуков, а Степанов оставался при нем. Вот он-то и обратился к Сталину.
Свидетелей обращения Степанова к Сталину несколько, от главного маршала авиации А. Е. Голованова до сталинского телохранителя майора А. Т. Рыбина.
Вот рассказ Голованова. Он находился в кабинете Сталина, когда позвонил Степанов.
– Как там у вас дела? – спросил Сталин.
– Командование обеспокоено тем, что штаб фронта находится очень близко от переднего края обороны. Нужно его вывести на восток, за Москву, примерно в район Арзамаса. А командный пункт организовать на восточной окраине Москвы.
Воцарилось долгое молчание.
– Товарищ Степанов, спросите в штабе, лопаты у них есть? – не повышая голоса, сказал Сталин.
– Сейчас. – И снова молчание.
– А какие лопаты, товарищ Сталин?
– Все равно какие.
– Сейчас… Лопаты есть, товарищ Сталин.
– Передайте товарищам, пусть берут лопаты и копают себе могилы. Штаб фронта останется в Перхушкове, а я останусь в Москве. До свидания.
Он произнес все это спокойно и не спеша положил трубку. Не спросил даже, кто именно ставит такие вопросы, хотя было ясно, что без ведома командующего фронтом Жукова Степанов звонить Сталину не стал бы (Чуев Ф. Солдаты империи. С. 342).
После этого вопрос о перемещении командного пункта Западного фронта на восток поднимали член Военного совета Западного фронта Н. А. Булганин и начальник штаба фронта генерал-лейтенант В. Д. Соколовский. Но и они получили сталинский «отлуп».
Положение ухудшалось, и Жукову не оставалось иного, как лично обратиться к Сталину. На перенос штаба в Арзамас он уже не рассчитывал; его предложение было скромнее: оттянуть командный пункт Западного фронта если не на восточную окраину Москвы, то хотя бы на западную. Свидетельствует генерал армии С. М. Штеменко:
Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу. Сталин ответил, что если Жуков перейдет к Белорусскому вокзалу, то он [Сталин – Прим. автора] займет его [Жукова – Прим. автора] место.
Чтобы рассеять сомнения в достоверности сказанного, обратимся к центральным газетам Советского Союза за 3 и 4 января 1942 года. В эти дни в газетах публиковались указы о награждении большой группы командиров Западного фронта, которые отличились в сражениях за Москву.
Командующий 20-й армией генерал-лейтенант Власов (тот самый, который впоследствии воевал на стороне Германии) получил высшую государственную награду – орден Ленина.
Командующий 16-й армией генерал-лейтенант Рокоссовский – орден Ленина.
Командующий 10-й армией генерал-лейтенант Голиков – орден Красного Знамени.
Командующий 5-й армией генерал-лейтенант артиллерии Говоров – орден Ленина.
Рядом с указами – портреты командующих армиями Западного фронта. Но нет портрета командующего Западным фронтом генерала армии Жукова – его Сталин за сражения под Москвой ничем не наградил.
Сталин никогда не жалел для Жукова наград; он осыпал его орденами от шеи до пупа и ниже. Но намерение уйти с переднего края обороны Москвы, отведя штаб Западного фронта в более безопасное место, Сталин Жукову не простил.
Жуков подробно и смачно рассказывал о своем участии в Сталинградской битве и сражении на Курской дуге. Никто, кроме самого Жукова, его участия в этих событиях не подтверждает. Установлено: стратег прихвастнул, и сегодня уже никто не отрицает, что Жуков не участвовал ни в Сталинградской битве, ни в начальной стадии сражения на Курской дуге. Итог дискуссии о роли Жукова под Сталинградом и на Курской дуге подвел главный маршал авиации Голованов: «Жуков не имеет прямого отношения к Сталинградской битве, и к битве на Курской дуге, и ко многим другим операциям» (Чуев Ф. Солдаты империи. С. 314).
Роль Жукова в грандиозной Корсунь-Шевченковской операции – отрицательная. За эту операцию И. С. Конев получил звание Маршала Советского Союза, А. А. Новиков – звание главного маршала авиации, П. А. Ротмистров – звание маршала бронетанковых войск, а Жуков не получил ничего. Более того, Сталин письменно выразил ему свое неудовольствие и отозвал в Москву.
Но если послушать Жукова…
//-- 3 --//
Жуков, как известно, «академиев не кончал». Отсутствием военного и какого-либо иного образования он гордился: я, мол, и без «академиев» грамотный. Великий стратег любил поражать слушателей своей невероятной «эрудицией» и в то же самое время обладал поистине ленинской скромностью. Георгий Константинович честно признавал, что даже и он не все знает, даже его широчайшие познания имеют свои границы. Жизнь сложилась так, что не выпало ему изучать естественные науки, в частности зоологию и биологию. Стратегу было жаль, что не имел он «знания биологии, естественных наук, с которыми сталкиваешься… в своих чисто военных размышлениях» (Огонёк. 1986. № 48. С. 7).
Вот если бы представлял он, как функционирует печень пингвина, то и о стратегии размышлял бы иначе. Множество наук он самостоятельно постиг, только биологии ему и не хватало. Знать бы ему, как инфузории размножаются, совсем было бы хорошо. А без этого ему было трудно на войне. Без этого стратегические решения какие-то однобокие получались. Дочь стратега Мария Георгиевна добавляет:
Его знания в разных областях можно назвать обширными, причем в таких, в которых, казалось бы, знания были ни к чему… Удивительная простота, не ума, конечно же, а сердца. Он никогда не подчеркивал свою эрудицию, чтобы как-то унизить собеседника. С любым человеком он находил нужный язык, с крестьянином или солдатом – свой, с академиком – свой, с музыкантом – свой. И уж тем более никогда не слышала я от него слов «гнилых», даже просто пустых разговоров (газета «Трибуна». 24 июня 2004 г.).
Возможно, Жуков действительно мог блеснуть эрудицией. Жаль только, что он плохо знал военное дело. Он представления не имел, сколько у него в подчинении танков, самолетов и пушек, дивизий, корпусов и армий. И на войне не знал, и когда за мемуары засел, тоже не поинтересовался, не вспомнил. Даже приблизительно.
Тех, кто имел военное образование, особенно образование академическое, Жуков ненавидел и публично оскорблял. Так сказать, находил для них нужный язык. Генерал армии Николай Григорьевич Лященко свидетельствует:
Жуков вдруг спросил:
– Вы, наверное, академию кончали?
– Да.
– Так и знал. Что ни дурак, то выпускник академии (Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937–1938. С. 323).
В тот момент Лященко еще не был генералом. Он был полковником, командиром дивизии. Но и боевому полковнику на войне, думаю, не радостно получить такой комплимент от вышестоящего командира.
Мысль о том, что «умники» были ни на что не способны, Жуков повторял неоднократно. Он рассказывал:
Некоторые из наших высокообразованных военных, профессоров, оказавшись в положении командующих на тех или других фронтах войны, не проявили себя с положительной стороны… Порой они предлагали поверхностные решения сложных проблем, не укладывавшихся в их профессорскую начитанность (Огонёк. 1986. № 50. С. 8).
Зря Жуков злобствовал. Поверхностные решения предлагал как раз не имевший академического образования Тухачевский. Такие же решения предлагал и сам Жуков.
Но вот Герман Капитонович Маландин поверхностных решений точно не предлагал. Военная подготовка у него была основательной: окончил Александровское военное училище, курсы высшего начсостава при Военной академии им. Фрунзе и Академию Генерального штаба. До войны был на командных должностях до командира полка включительно, а также на штабных должностях: начальник штаба бригады, дивизии, корпуса, заместитель начальника штаба Киевского особого военного округа; был он и на преподавательской работе в Военной академии Генерального штаба. Его ценили везде. С командных должностей его не хотели отпускать на штабные, со штабных – на преподавательские, а с преподавательских – снова на штабные.
Ради интереса я много лет ищу отрицательные отзывы о Германе Капитоновиче Маландине, но пока безуспешно. О нем говорят: спокойный, выдержанный, мудрый, культурный, человечный, грамотный. И воевал хорошо. Кстати, такого же мнения придерживался и сам Жуков. В начале 1941 года, после назначения на должность начальника Генерального штаба, Жуков потянул за собой из Киева группу генералов. В их числе был и Маландин. По рекомендации Жукова Маландин был назначен на ключевую должность начальника Оперативного управления Генерального штаба. Войну он завершил в Праге в должности начальника штаба 13-й армии. После войны стал генералом армии, профессором, заместителем начальника Генерального штаба.
И Маршал Советского Союза Говоров Леонид Александрович поверхностных решений тоже не предлагал. Из всех советских маршалов он имел самую основательную подготовку. Говоров окончил Константиновское артиллерийское училище, Артиллерийские курсы усовершенствования комсостава, Высшие академические курсы при Военной академии им. Фрунзе, заочный курс академии им. Фрунзе и Военную академию Генерального штаба. До войны Говоров был старшим преподавателем на кафедре тактики Артиллерийской академии Красной Армии им. Дзержинского и начальником этой академии, так что в войну он вступил теоретически подкованным и проявил себя выдающимся полководцем. От присвоения Говорову звания генерал-майора артиллерии до присвоения звания Маршала Советского Союза прошло всего 4 года и 12 дней. Нет ни одного отрицательного отзыва о нем. Его уважали все, от рядовых солдат до Верховного главнокомандующего, а проведенные им операции стали классикой военного искусства и образцом для подражания.
Вот еще один «умник» – Маршал Советского Союза Родион Яковлевич Малиновский. Получил академическое образование и имел опыт работы преподавателем: окончил Военную академию им. Фрунзе и через несколько лет работал старшим преподавателем в этой академии. В войну вступил в звании генерал-майора и в должности командира 48-го стрелкового корпуса. Командовал армиями и фронтами. В августе 1945 года Малиновский совершил настоящее чудо. Германский генерал-майор Фридрих Вильгельм фон Меллентин пишет об этом так:
Для иллюстрации растущей гибкости боевых действий Красной Армии и ее способности успешно проводить широкие и стремительные танковые операции я хочу указать на сенсационное продвижение маршала Малиновского в Маньчжурию в августе 1945 года (Меллентин Ф. Танковые сражения 1939–1945. М.: Издательство иностранной литературы, 1957. С. 249).
Рывок Малиновского к океану – операция, которую можно считать шедевром военного искусства; ничего подобного Жуков в своей жизни не совершал, потому утверждение «великого стратега» о том, что безграмотные командовали лучше грамотных, мы отнесем к разряду спорных.
//-- 4 --//
После войны Сталин выгнал Жукова, сместив его со всех больших постов, и отправил командовать Одесским военным округом, затем – Уральским.
Но вот перед самой смертью Сталин осознал несправедливость этих решений и собирался вернуть Жукова на вершину власти. Да не успел.
Откуда это известно? Из рассказов все того же Жукова. Он и доказательство представил: в октябре 1952 года на XIX съезде партии после семи лет опалы его назначили кандидатом в члены Центрального Комитета. (У коммунистов было принято говорить «избрали». Это у них стиль такой: «Мы говорим – Ленин, подразумеваем – партия!» Говорят одно, подразумевают – другое.)
Итак, в октябре 1952 года звезда Жукова начала новое восхождение по номенклатурному небосводу. Все, казалось бы, стыкуется: Сталин сменил гнев на милость, сообразив, что без великого полководца ему не обойтись. Однако представленное доказательство сталинской якобы милости работает как раз против версии Жукова.
XIX съезд партии был собран в октябре 1952 года против воли Сталина. Был этот съезд не чем иным как бунтом высшей номенклатуры против стареющего вождя. Это были настоящие «разборки» уголовников на высшем уровне: авторитетные урки загнали главного пахана под золоченые кремлевские нары под свист и вопли номенклатурных шестерок. Съезд сменил название партии. Коммунистическая братия объявила: мы больше не большевики! Политбюро было упразднено; вместо него был создан Президиум ЦК. Съезд принял новый, антисталинский устав партии. Почти все, что предлагал Сталин, было съездом отвергнуто, а принято было то, против чего выступал Сталин.
Кадры решают все. Справедливость этого лозунга на XIX съезде партии снова подтвердилась. Сталинские кадры восстали против Сталина. И решали всё. По-своему. И вводили в состав партийного и советского руководства тех, кто был угоден им, а не проигравшему Сталину. Производство Жукова в ранг кандидата в члены ЦК именно на этом антисталинском толковище свидетельствует о том, что Жуков был не за Сталина, а против него.
Берия, Маленков, Хрущёв и Булганин вернули Жукова в свой круг – это было наградой за участие Жукова в отстранении Сталина от реальной власти, и последующие события это подтвердили.
В марте 1953 года Сталин был убит. (По некоторым неподтвержденным версиям – умер естественной смертью.) Немедленно ликующие сатрапы окончательно разогнали последних сторонников ушедшего вождя, но при этом командующего Уральским военным округом Жукова назначили первым заместителем министра обороны.
Через четыре месяца Жуков стал полноправным членом ЦК. Того самого ЦК, который подготовил и осуществил на следующем XX съезде публичное разоблачение Сталина как величайшего преступника всех времен и народов. Главными организаторами и вдохновителями XX съезда были Хрущёв и Жуков. По сути, XX съезд партии лишь подвел итоги предыдущего антисталинского XIX съезда и публично огласил его результаты.
Принимая во внимание эти обстоятельства, мы в очередной раз оказываемся перед выбором. Мы должны либо согласиться с тем, что в октябре 1952 года Жуков находился в сговоре с противниками Сталина, и именно они поднимали опального маршала вверх вопреки воле вождя, либо поверить захватывающему рассказу великого стратега о том, как стареющий вождь сам решил вернуть Жукова на вершины власти. В последнем случае получается, что Сталин совершил непростительную самоубийственную ошибку: он решил вновь поднять наверх того, кто, почувствовав слабость верховной власти, тут же переметнулся на сторону восставших сатрапов, а потом вцепился мертвой хваткой в горло убитого и потому безопасного Сталина.
//-- 5 --//
В 1957 году Хрущёв снова выгнал Жукова. Однако в октябре 1964 года и Хрущёв, по словам Жукова, осознал несправедливость своего решения, позвонил Жукову и предложил ему пост министра обороны. Но надо же было такому случиться: не успел и Хрущёв! Самую чуточку. Самую малость! Хрущёва в этот самый момент свергли.
А так бы быть Жукову снова на вершине власти. Рассказ Жукова подхватили:
В 1964 году, по некоторым свидетельствам, состоялся телефонный звонок Хрущёва Жукову. Никита Сергеевич якобы признал, что его неправильно информировали осенью 1957-го, и после возвращения из отпуска он хотел бы встретиться с маршалом. Если эта информация верна, Хрущёв, догадавшийся о начавшихся против него интригах, возможно, хотел вернуть популярного полководца на вершину власти (Красная звезда. 26 октября 2002 г.).
Между тем, в октябре 1964 года, когда Хрущёв якобы намеревался вернуть великого стратега во власть, да не успел, Жукову было без малого 68 лет, и последние семь лет он не имел никакой связи с армией. А армия за эти годы радикально изменилась. В руководстве партии, государства и армии сложились новые группировки и кланы, и ни в одной из этих группировок у Жукова не было ни связей, ни поддержки и ни одного сторонника.
Хрущёву незачем было возвращать Жукова на вершины власти. Причина простая: один в поле не воин. Не было у Жукова своей группировки, своего клана.
Свидетельствует главный маршал авиации А. Е. Голованов: «Когда он [Жуков – прим. автора] был министром обороны при Хрущёве, стал окружать себя подхалимами, а людей, открыто говоривших ему о недостатках, просто сметал» (Чуев Ф. Солдаты империи. С. 318). О том же говорит и «Красная звезда» 29 января 2003 г.:
Людей такого высокого положения во властной пирамиде окружало, как правило, немало подхалимов и карьеристов. Находились в окружении Жукова люди, которые стремились превознести заслуги прославленного полководца. Ведь не самому же Георгию Константиновичу приходила в голову бредовая мысль вывешивать на дорогах поверженной Германии плакаты «Слава маршалу Жукову», отправлять на родину десятки трофейных сервизов и ковров, за что маршала и «била» госбезопасность в 46-м.
Конечно же, не сам Жуков, вооружившись щеткой и ведром с клеем, обклеивал стены немецких городов плакатами во славу себя. И вагоны ворованным барахлом не сам грузил. Делали это подхалимы и лизоблюды.
Но окружал себя этими подхалимами сам Жуков.
Я вновь обращаюсь к великой формуле Никколо Макиавелли: об уме правителя судят прежде всего по тому, каких людей он к себе приближает. Справедливость этого принципа подтверждена тысячелетиями человеческой истории. И в свете этой формулы Жуков выглядит не лучшим образом: не от большого ума сколачивал он свою группу из лизоблюдов.
Из-за дефицита умственных способностей «великий стратег» сформировал свой клан из людей непостоянных, неустойчивых. В 1957 году, при свержении Жукова с постов министра обороны и члена Президиума ЦК, против него единогласно и дружно выступили партийные вожди всех уровней, министры, маршалы, генералы, адмиралы. А группировка Жукова оказалась киселем: она мгновенно расползлась, растеклась, распалась. Все, кого приголубил «великий стратег», шарахнулись от него при первых отдаленных раскатах надвигающейся грозы.
Крупнейшие советские полководцы тоже не поддерживали Жукова. «В критические моменты своей жизни, например, осенью 1957 года, Жуков лишался необходимой поддержки со стороны многих своих соратников по войне» (ВИЖ. 1988. № 10. С. 18). Тому тоже была причина: и Василевский, и Рокоссовский, и Малиновский, и Конев, и все остальные очень хорошо понимали, чем для них обернется власть Жукова.
Итак, в 1964 году, когда зашаталась власть Хрущёва, Жуков уже семь лет не имел связи с армией, за его спиной вообще никого не было. Сила любого политика в Советском Союзе определялась мощью группировки, которая стояла за ним. Каждый, кто рвался наверх, формировал свою группу, которую тянул за собой. Один налегке карабкается по отвесной стене, вбивает крючья. Группа страхует его. Потом по проложенному пути, по спущенной сверху веревке, поднимается вверх группа, закрепляется, а лидер карабкается еще выше. Чем сильнее и сплоченнее группа, тем выше поднимется лидер и тем выше тянет он за собой группу.
Группа Жукова была огромной горластой ватагой, но каждый в ней думал лишь о собственной выгоде. Когда Жуков падал в пропасть, лизоблюды, следовавшие за ним, в панике рубили концы, чтобы он не утащил их за собой в бездну.
Провалившись в пропасть, Жуков остался в одиночестве. Если бы Хрущёву через семь лет после падения Жукова и пришла в голову сумасбродная идея вернуть «великого стратега» на пост министра обороны, то свою власть Хрущёв таким ходом не укрепил бы, а расшатал. У Жукова не было в тот момент своей опоры, а в противниках Жукова была вся верховная знать.
Но Жукову всю жизнь ужасно хотелось верить, что без него ни Сталин, ни Хрущёв не могли прожить, и об этом он рассказывал всем подряд. Если бы Брежнев умер раньше Жукова, то рассказы маршала Победы наверняка обогатились бы еще одним эпизодом: не мог-де Леонид Ильич без меня никак, все хотел во власть вернуть, позвонил, поговорили, договорились; жаль, что старик концы отдал не вовремя, а ведь уже рука с пером к бумаге тянулась указ подписать… Самую чуточку не успел.
//-- 6 --//
Жукова все любили. Всегда. Даже когда его сняли со всех постов, все равно любили. (По крайней мере, он сам так рассказывал.) Вот замечательная история о том, как отстраненный от власти Жуков приехал в санаторий.
Был тихий час, и ворота заперты. А сторож куда-то отлучился. Стоим у запертых дверей и попасть на территорию не можем. Вдруг кто-то из отдыхающих подошел к калитке, взглянул, что-то пробормотал и бросился назад. Через несколько минут бежит ватага молодых офицеров, радостно приветствуют, кто-то бросился искать сторожа.
– Да что же это, ребята? – вдруг крикнул капитан. Это же маршал Жуков! Давай, навались.
И выдернули ворота из петель, повалили их на землю – вытянулись:
– Пожалуйста, проходите, товарищ маршал!
Так сквозь строй, под аплодисменты, через поваленные ворота прошли на территорию санатория… (Огонёк. 1988. № 18. С. 19).
Трогательно и романтично. Но я обратил внимание на мелочь, на пустячок: Жуков рассказывает, что командовал молодыми офицерами капитан. Откуда Жукову это известно? В санатории у нас было принято в пижаме ходить. И халат больничный еще выдавали. А гонять мячик было принято в майке или футболке. А тут – капитан в погонах. В санатории. Не иначе как набирался, бедняга, здоровья, не снижая бдительности и боеготовности: в погонах, в сапогах, при портупее.
Имена свидетелей этого случая, кроме самого Жукова, тоже не сохранились. Никто из тех молодых офицеров, срывавших перед ним ворота, никогда этот случай не припомнил, никто о нем прессе не поведал. А ведь этот случай куда убедительнее прозвучал бы в устах того самого капитана в погонах или одного из его сотоварищей. Но не отыскалось такого. Вроде и войны в ту пору большой не было, и по годам своим молодым должны бы они Жукова пережить и рассказать восхищенным слушателям, как валили преграды на пути великого полководца. Но вот досада: свидетелей и на этот раз не обнаружилось.
А вопросы остаются. Если молодыми офицерами командовал капитан, то остальные были меньшего звания или, по крайней мере, равны ему. И тут мы понимаем, что Жуков действительно очень серьезно оконфузился, придумав этот эпизод: это какими же ветрами Маршала Советского Союза, пусть даже отставного и опального, занесло в санаторий, где поправляли здоровье лейтенанты и капитаны? Где вы это видели, чтобы у нас капитаны с маршалами в одном санатории по кустам водяру из граненых стаканов лакали? Укажите мне такую обитель.
Неужто бедного Жукова в том санатории так и кормили, как принято у нас кормить лейтенантов и капитанов? О, несчастный! Не иначе, на серых сырых простынях спал, как у нас принято. И лечили его врачи того же уровня, который младшим офицерам положен.
Напомню тем, кто этого не знает или успел забыть: четырехзвездные генералы, адмиралы флота, маршалы и главные маршалы родов войск, а тем более Маршалы Советского Союза – это не номенклатура ЦК. Поднимай выше – это номенклатура Политбюро. И не имеет значения, правишь ты, или уже отошел от дел, – ты в номенклатуре Политбюро, и этим все сказано.
Вот один пример. Давно умер Брежнев, рассыпалась Коммунистическая партия с ее ленинским Центральным Комитетом и вершиной вершин – Политбюро ЦК. Но осталась номенклатура ЦК, а тем более – номенклатура Политбюро. Вот, например, если в новой «демократической» России болеет жена давно умершего Генерального секретаря, то лечат ее не где-нибудь, а в особой правительственной больнице. И отдыхает она опять же не где-нибудь, а в закрытых государственных санаториях и домах отдыха для элиты. Бесплатно. Да кто она такая? Да почему же? По какому праву? А по такому – она в номенклатуре Политбюро. Ей отдай, что положено. Отдай и не греши.
Так вот, Жуков, – опальный или отставной, не имеет значения, – это номенклатура Политбюро. Потому были сохранены за ним все привилегии и права, в том числе и правительственный паек, и правительственная больница, и телефоны «кремлевка» с «вертушкой», и персональная дача. У Жукова не было необходимости рваться в те санатории, где лечились лейтенанты с капитанами. Он туда и не рвался. Он тоже набирался здоровья в «Барвихе» [39 - Санаторий, в котором лечились и отдыхали высшие советские и партийные чиновники и члены их семей. – Прим. ред.] и равноценных ей обителях.
И нет в тех местах запертых ворот с пьяным сторожем. И нет там среди отдыхающих ни капитанов, ни майоров, ни генерал-майоров. И даже генерал-полковников там не бывает. Рылом и званием не вышли.
Выходит, что история о вырванных воротах – из той же серии, что и рассказы Жукова о том, как он спасал Ленинград.
Глава 33
Жуков на работе и на отдыхе
Будучи полностью обеспечен со стороны государства всем необходимым, тов. Жуков злоупотреблял своим служебным положением, встал на путь мародерства, занявшись присвоением и вывозом из Германии для личных нужд большого количества различных ценностей. В этих целях т. Жуков, давши волю безудержной тяге к стяжательству, использовал своих подчиненных, которые, угодничая перед ним, шли на явные преступления… Указанные выше поступки и поведение Жукова на комиссии характеризуют его как человека, опустившегося в политическом и моральном отношении.
Из постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 января 1948 г.
//-- 1 --//
Конечно, интересно послушать, что Жуков о себе рассказывает. А еще интереснее – что о нем люди говорят. Сразу оговорюсь, многие из тех, кто его хорошо и близко знал, вообще отказывались о нем говорить. Пример: «Дважды Герой Советского Союза маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков, Герой Советского Союза Адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов, признавая талант и весомый вклад Жукова в Победу, наотрез отказались написать о Георгии Константиновиче» (Красная звезда. 16 апреля 1999 г.). И отказывались рассказывать о Жукове не они одни, а это о тоже чем-то говорит.
Но начнем по порядку.
Вот Жуков в 1939 году воюет на Халхин-Голе. Туда был послан генеральный секретарь Союза писателей СССР В. П. Ставский. Он сообщил Сталину: «За несколько месяцев расстреляно 600 человек, а к награде представлено 83» (газета «Вести» (Израиль). 10 июля 2003 г. С. 39).
Жуков прибыл в Монголию 5 июня 1939 года. 16 сентября боевые действия были прекращены, и расстрельные полномочия Жукова кончились.
600 расстрелов за 104 дня.
О, душа его христианская! Прощайте и прощены будете! По шесть смертных приговоров сей христианин выносил в среднем каждый день. Без выходных и праздников. Если прикинуть, что спал он по шесть часов в сутки, то за 18 часов бодрствования смертный приговор он выносил через каждые три часа. Вот кого у нас в святые определить решили. Его бы на иконах с топором изображать.
И честнейшая дочь величайшего стратега желает знать суровую правду:
– А ты имел какое-нибудь отношение к репрессиям? – вопрошает она своего великого родителя.
– Нет. Никогда, – твердо, глядя в глаза отвечал правдивый отец. (Ссылку на источник см. в эпиграфе к главе 18).
600 расстрелов – не в счет. Мелочь. Да и стрелял мелюзгу – командиров полков да батальонов. Разве это репрессии? Да и не знаем мы, подвел Ставский окончательные итоги или написал письмо Сталину в разгар чудотворной деятельности почти святого Георгия.
Возразят: так это не он смертные приговоры выносил. Это дело трибунала и прокурора.
А вот и нет. Свою кровавую эпопею на Халхин-Голе Жуков начал с того, что не только разогнал командование и штаб советских войск в Монголии, но и снял с должности военного прокурора 1-й армейской группы Хуторяна. И после этого следы прокурора теряются во мраке. Никакие справочники и энциклопедии о нем больше не упоминают. Даже его инициалы неизвестны.
Вместо неугодного Жукову прокурора прислали нового.
Военный прокурор группы настаивал на соблюдении закона. Тогда командующий 1-й армейской группой войск комкор Жуков заявил ему: «Вы слушайте, что вам скажут, и не рассуждайте. Учтите, что Хуторяна за это сняли» (Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937–1938. С. 288).
Военный прокурор в понимании Жукова – это тот, кто выполняет приказы, не рассуждая.
1-я армейская группа, которой Жуков командовал в Монголии, насчитывала 57 тысяч бойцов и командиров. Давайте прикинем, что было бы, если бы проводить чистку армии товарищ Сталин поручил не Ежову Николаю Ивановичу, а Жукову Георгию Константиновичу.
Каждый желающий может сам вычислить возможные результаты работы Жукова, если бы под его властью оказались не 57 тысяч человек, а вся Красная Армия численностью в полтора миллиона. Если бы расстрельные полномочия были даны не на три месяца, а на два года.
Жуков слезно сокрушался о том, что Красную Армию в 1937–1938 годах якобы обезглавили, однако на столь коротком промежутке времени с такой интенсивностью, которую Жуков продемонстрировал в Монголии летом 1939 года, военнослужащих в Красной Армии не расстреливали ни в 1937-м, ни в 1938 годах. Такое зверство не снилось ни Ежову, ни Фриновскому, ни Заковскому, ни Ульриху.
А скольких Жуков загнал в тюрьмы! В книге «Тень Победы» я рассказал о приезде Жукова в Монголию. Начал он со смещения командиров. Вот снял начальника штаба комбрига Кущева Александра Михайловича. У комдива Жукова не было полномочий расстрелять комбрига, поэтому он его просто выгнал. Но что же с ним стало? Куда его, снятого, определили?
Тогда я этого не знал, а теперь выяснил. Отправили комбрига Кущева туда, где занимаются тяжелым физическим трудом на свежем воздухе, где лес валят. И черную телогрейку выдали. Отписали ему 20 лет строгого режима, а потом еще пять добавили (Красная звезда. 2 апреля 2002 г.).
А ведь неплохой был командир. Вспомнили о нем в декабре 1943 года. Как-никак, две академии за плечами, одна из которых – Академия Генерального штаба, и вроде никакой вины за ним не числилось – кроме доноса Жукова ничего в деле нет. Ну и решили: пусть воюет. Дали для начала звание полковника. В сентябре 1944 года присвоили генерал-майора. Был Кущев начальником штаба 5-й ударной армии. Воевал храбро. Получил Героя Советского Союза. Начальников штабов, прямо скажем, таким званием не баловали. Имел Кущев одиннадцать пулевых и осколочных ранений. Служил блестяще – это признавал в своих мемуарах и сам Жуков: «Здесь я прежде всего должен отметить блестящую работу начальника штаба 5-й ударной армии генерала А. М. Кущева» (Воспоминания и размышления, М.: ОЛМА-Пресс, 2003. Т. 2. С. 319). Завершил Кущев службу в звании генерал-полковника.
А в 1939 году Жуков по прибытии в Монголию первым делом комбрига Кущева в тюрягу засадил, коль не было возможности расстрелять.
//-- 2 --//
После Монголии в 1940 году Жуков назначен командовать Киевским особым военным округом. Войны пока нет, потому не мог Жуков расстреливать кого ни попадя. Это состояние он переносил с трудом.
Коренастый генерал стоял в окружении командиров у входа в могилев-подольский Дом Красной Армии. А на тротуаре, напротив, на расстоянии примерно десяти метров – мы, стайка четырнадцатилетних мальчиков, пожиравших генерала глазами.
Через пустырь на месте снесенного костела неторопливо приближался капитан-пограничник. Он шел из бани со свертком грязного белья, завернутого в газету. Ни сном, ни духом не ведал капитан, что ждет его за углом. От угла Дома Красной Армии до генерала было не более пяти метров. Со свертком подмышкой капитан растерянно приложил руку к козырьку, перейдя на строевой шаг. Лицо генерала Жукова исказила брезгливо-презрительная гримаса:
– Вас что, капитан, не учили, как приветствуют старших по званию? Повторить!
Капитан, багровый от стыда, зашел за угол, положил сверток на тротуар, вышел на мостовую, чтобы появилось расстояние, необходимое для семи строевых шагов, и прошел перед генералом так красиво, что даже у нас, привыкшим к парадам, дух перехватило. У пограничников была отличная строевая выправка и вольтижировка. Кто-то из мальчишек метнулся к свертку и принес его, чтобы капитану не пришлось возвращаться.
– Повторить! – сквозь сжатые зубы процедил Жуков. На противоположном тротуаре, кроме нас, уже собралась изрядная толпа зевак. Семь раз капитан печатал строевой шаг перед генералом. Не знаю, как чувствовала себя свита Жукова. Нам было стыдно.
В течение двух дней пребывания генерала армии Жукова в Могилеве-Подольском, вероятно, не менее сотни мальчишек установили за ним наблюдение. На значительном расстоянии мы предупреждали командиров и красноармейцев о присутствии самодура. После инцидента с капитаном генерала Жукова на улице не поприветствовал ни один военнослужащий. Они исчезали своевременно (Дегин И.Л. Четыре года. Холон (Израиль): Рама-Пресс, 2001. С. 276–277).
А ведь это не первое свидетельство о том, что люди военные при приближении Жукова разбегались. Где, когда, в каких армиях, в каких исторических эпохах вы найдете полководцев, от которых бегут и солдаты, и офицеры, и генералы?
//-- 3 --//
Потом началась война. «Основным занятием Жукова во время войны было упоение своей бесконтрольной властью» (Тонов А. Независимая газета. 5 марта 1994 г.).
Рассказывает рядовой связист Николай Лазаренко:
Парадный портрет полководца далеко не всегда соответствовал реалиям военной действительности. Больше всего наши радисты, которые работали на самом «верху», боялись не немецко-фашистских пуль и осколков, а собственного командующего. Дело в том, что Жуков был человеком настроения и потому – очень крут на расправу… За время войны легендарный полководец около 40 % своих радистов отдал под трибунал. А это равносильно тому, что он расстрелял бы их собственноручно. «Вина» этих рядовых радистов, как правило, заключалось в том, что они не смогли сиюминутно установить связь. А ведь связь могла отсутствовать не только по техническим причинам. Человек с другой стороны провода мог быть просто убитым. Однако Жукова такие «мелочи» вообще не интересовали. Он требовал немедленной связи, а ее отсутствие воспринимал только как невыполнение приказа – и не иначе. Отсюда и псевдоправовая сторона его жестокости – трибунал за невыполнение приказа в военное время. Впрочем, до военно-полевого суда дело часто не доходило. Взбешенный отсутствием связи герой войны мог и собственноручно пристрелить ни в чем не повинного солдата (Лазаренко Н. Тот самый Жуков. Европа-Экспресс. 24 февраля 2002 г.).
Вы прочитали мнения о Жукове, высказанные самыми разными людьми, но и мальчишки на улице, и рядовые солдаты, и маршалы рассказывают о маршале Победы похожие друг на друга истории.
//-- 4 --//
Свидетельствует генерал-лейтенант инженерных войск Б. В. Бычевский. В сентябре 1941 года он был подполковником, но занимал исключительно высокую и важную должность начальника инженерных войск Ленинградского фронта:
Первое мое знакомство с новым командующим носило несколько странный характер. Выслушав мое обычное в таких случаях представление, он несколько секунд рассматривал меня недоверчивыми, холодными глазами. Потом вдруг резко спросил:
– Ты кто такой?
Вопроса я не понял и еще раз доложил:
– Начальник Инженерного управления фронта подполковник Бычевский.
– Я спрашиваю, ты кто такой? Откуда взялся?
В голосе его чувствовалось раздражение. Тяжеловесный подбородок Жукова выдвинулся вперед. Невысокая, но плотная, кряжистая фигура поднялась над столом.
«Биографию, что ли, спрашивает? Кому это нужно сейчас?» – подумал я, не сообразив, что командующий ожидал увидеть в этой должности кого-то другого. Неуверенно стал докладывать, что начальником инженерного управления округа, а затем фронта работаю почти полтора года, во время советско-финляндской войны был начинжем 13-й армии на Карельском перешейке.
– Хренова, что ли, сменил здесь? Так бы и говорил! А где генерал Назаров? Я его вызывал.
– Генерал Назаров работал в штабе главкома Северо-Западного направления и координировал инженерные мероприятия двух фронтов, – уточнил я. Он улетел сегодня ночью вместе с маршалом.
– Координировал… улетел… – пробурчал Жуков. – Ну и черт с ним! Что там у тебя, докладывай.
Я положил карты и показал, что было сделано до начала прорыва под Красным Селом, Красногвардейском и Колпино, что имеется сейчас на пулковской позиции, что делается в городе, на Неве, на Карельском перешейке, где работают минеры и понтонеры.
Жуков слушал, не задавая вопросов… Потом – случайно или намеренно – его рука резко двинула карты, так, что листы упали со стола и разлетелись по полу, и, ни слова не говоря, стал рассматривать большую схему обороны города, прикрепленную к стене.
– Что за танки оказались в районе Петрославянки? – неожиданно спросил он, опять обернувшись ко мне и глядя, как я складываю в папку сброшенные на пол карты. – Чего прячешь, дай-ка сюда! Чушь там какая-то…
– Это макеты танков, товарищ командующий, – показал я на карте условный знак ложной танковой группировки, которая бросилась ему в глаза. – Пятьдесят штук сделано в мастерской Мариинского театра. Немцы дважды их бомбили…
– Дважды! – насмешливо перебил Жуков. – И долго там держишь эти игрушки?
– Два дня.
– Дураков ищешь? Ждешь, когда немцы сбросят тоже деревяшку? Сегодня же ночью убрать оттуда! Сделать еще сто штук и завтра с утра поставить в двух местах за Средней Рогаткой. Здесь и здесь, – показал он карандашом.
– Мастерские театра не успеют за ночь сделать сто макетов, – неосторожно сказал я.
Жуков поднял голову и осмотрел меня сверху вниз и обратно.
– Не успеют – под суд пойдешь. Завтра сам проверю.
Отрывистые угрожающие фразы Жукова походили на удары хлыстом. Казалось, он нарочно испытывает мое терпение.
– Завтра на Пулковскую высоту поеду, посмотрю, что вы там наковыряли… Почему так поздно ее начали укреплять? – И тут же, не ожидая ответа, отрезал: – Можешь идти…
(Бычевский Б. В. Город-фронт. М.: Воениздат, 1963. С. 121).
Вот оно, пролетарское хамство. Во всей красе. Нижестоящим великий полководец «тыкал». Всем.
В тот момент Бычевский был подполковником. Но у нас старшинство определялось не воинским званием, а занимаемой должностью. А должность у него – начинж Ленинградского фронта.
В каждом полку – саперная рота. И в каждой бригаде. В сентябре 1941 года в составе Ленинградского фронта таких рот было больше ста.
В каждой дивизии – свой собственный саперный батальон. Таких батальонов было 24.
В каждой армии – комплект инженерных частей: саперных, понтонно-мостовых, переправочных, маскировочных и прочих. В составе четырех армий было еще 10 саперных батальонов, не считая отдельных рот армейского подчинения.
Кроме того – инженерно-саперные части фронта.
В тот момент в прямом подчинении фронта было Управление военно-полевого строительства (а это – целая инженерно-саперная армия), 14 отдельных саперных батальонов и 6 отдельных рот, не считая отрядов заграждения, взводов спецтехники, переправочных парков и прочего и прочего (Инженерные войска в боях за Советскую Родину. С. 106).
И все они, десятки тысяч людей, от которых зависит оборона Ленинграда, подчинены подполковнику Бычевскому. Он пока подполковник, но скоро станет полковником, генерал-майором, а затем и генерал-лейтенантом инженерных войск. Но, имея звание всего лишь подполковника, он имел над своими подчиненными ту же самую власть, которую имел потом, став генералом. В руководстве Ленинградским фронтом подполковник Бычевский занимал место в десятке самых приближенных к Жукову людей. В их число входили первый зам, начальник штаба фронта, командующие авиацией, артиллерией, ПВО, танковых войск, начальники тыла и связи и, конечно, начальник инженерных войск.
Начальник инженерных войск по своему положению стоит даже выше начальника разведки, потому как начальник разведки подчинен начальнику штаба, а уж потом – командующему фронтом, а начальник инженерных войск подчинен командующему фронтом прямо и непосредственно.
И вот великий стратег на первой же встрече хамит и угрожает своему помощнику. Между тем, мастерская Мариинского театра начальнику инженерных войск Ленинградского фронта не подчинена никак. Люди по собственной инициативе сделали макеты танков. Подполковник Бычевский при всем своем могуществе не мог приказать гражданским мастерам изготовить за ночь еще сто макетов. Нет у него над ними власти. Но Жукова это не интересует: не сделаешь – под суд пойдешь…
Своими действиями Жуков показывает подчиненным, что инициатива наказуема. Не сделали бы мастера Мариинского театра первые пятьдесят макетов – все было бы прекрасно. А раз сделали, значит им ставят непосильную задачу и устанавливают фантастически короткий срок. А начинжу грозят трибуналом.
//-- 5 --//
Генерал армии Н. Г. Лященко вспоминает день 18 января 1943 года. Он тогда был полковником, командиром 90-й Краснознаменной стрелковой дивизии.
Вскоре позвонил Георгий Константинович Жуков. Узнав, что мы ночью собираемся захватить Синявино, сильно возмутился… «Это не оправдание! – жестко сказал Жуков. И, чуть помедлив, продолжил: – Уточните. Сидите там. Вы даже званий начальников не знаете…» Потом я стал анализировать сказанное Георгием Константиновичем. Оказывается, Жукову в этот день было присвоено звание Маршала Советского Союза – и я этого действительно не знал» (Красная звезда. 16 мая 2000 г.).
А откуда это можно было узнать? Фронт. Война. Газеты доходят через неделю, если не через две. И то не все. И не всегда. Слушать радиопередачи из Москвы не получается: бой идет. Да и сообщений о присвоении воинских званий во время войны по радио не передавали. Был только один источник, из которого можно было узнать об этой величайшей радости, которой стало для всех присвоение «гениальному полководцу всех времен и народов» маршальского звания.
В тот день, 18 января 1943 года, московское радио передало сообщение Совинформбюро о прорыве блокады Ленинграда. В длинном сообщении рассказывалось о действиях советских войск, об обороне противника и о том, как ее прорывали; названы имена отличившихся командиров, перечислены трофеи и освобожденные населенные пункты. Среди прочего было сказано: «Координацию действий обоих фронтов осуществляли представители Ставки Верховного Главнокомандования Маршалы Советского Союза товарищ Жуков Г. К. и товарищ Ворошилов К. Е.» (Сообщения Советского информбюро. Т. 4. С. 48).
Надо было обладать обостренным вниманием, чтобы в грохоте боя выслушать множество цифр, имен, названий и уловить нюанс: Жуков назван уже не генералом, а маршалом.
Полковнику Лященко в тот момент было не до нюансов и не до победных сообщений. Дело в том, что для прорыва обороны Ленинграда надо было захватить Синявино. Это проклятое Синявино советские войска штурмовали с сентября 1941 до января 1943 года. Кости советских солдат там лежали пирамидами. Это я не для красного словца: термин «Синявинские высоты» во время войны приобрел новый смысл. Раньше под этим понимали возвышенную местность, а во время войны – груды тел советских солдат. После войны некоторых похоронили, а иные так и остались лежать там, где приняли смерть [40 - Читателю может показаться, что автор слишком драматизирует ситуацию, но зачастую останки погибших во время Великой Отечественной войны солдат действительно оставались лежать на полях сражений годами и даже десятилетиями. Например, в 1960 году 3-ю роту Воронежского суворовского военного училища, где учился автор этой книги, вывезли в район боев под Воронежем. Автор собственными глазами видел поле, усеянное осколками снарядов и костями погибших бойцов, которые лежали прямо в траве. Командир роты подполковник Истомин объяснил, что захоронить тела погибших пока не представляется возможным, поскольку поле еще не очищено от неразорвавшихся снарядов. – Прим. автора.].
У нас все просто – потери считать по числу похороненных. А те, которых не похоронили? Те не считаются. Те из статистики выпали. Так мы военную историю и изучали. Мне в Военно-дипломатической академии Советской Армии объясняли: в районе Синявино обошлись почти без потерь – там положили тысяч сто, не больше. Соответственно, тысяч триста – четыреста были ранены и искалечены. Сам же Георгий Константинович вопрос о потерях под Синявино обошел стороной, но…
Но правду не скроешь. Даже «Красная звезда» 11 декабря 2001 года была вынуждена признать: небольшое количество похороненных солдат – это одно, а если вспомнить тех, кого не похоронили, то получится нечто другое:
Синявинские высоты наши войска штурмовали и в 1941-м, и в 42-м, и в 43-м. Здесь была прорвана блокада Ленинграда. Поэтому погибших немерено – хотя официально захоронены 128 390 бойцов и командиров.
Нужно помнить, что хоронили тех, кто поперек дороги лежал. А тех, кто в кустах да канавках, – до тех руки не доходили. Их не хоронили, а потому в статистике и не учитывали. Потому и считается, что на Синявинских высотах потерь почти не было.
И вот 18 января 1943 года Жуков отрапортовал, что Синявино, наконец, взято и блокада Ленинграда прорвана. И тут же прозвучало длинное сообщение Советского информбюро, в котором сказано о взятии Синявино, а Жуков назван маршалом.
Жукову оставалось совсем немногое: это самое Синявино взять. Следовало действительные события подогнать под победные сообщения. И совершить это маленькое чудо, сделать то, что уже тысячу раз оборачивалось кровавым провалом, предстояло 90-й стрелковой дивизии полковника Лященко.
Ясно, что полковнику Лященко, которому выпало совершать чудо, не доставляло особой радости вслушиваться в сообщения о том, что дело уже сделано и что величайший стратег за взятие Синявино (которое еще не взято) уже произведен в маршалы. А тут он и сам на проводе: как, вы еще не знаете, что мне маршала присвоили за выдающуюся победу на Синявинских высотах? Сидите там!
В карьере Жукова это отнюдь не единственный случай, когда он сначала рапортовал, а потом любой ценой подгонял действительное под желаемое. В Берлине этот «гениальный полководец» издал победный приказ о взятии Рейхстага. Об этом немедленно на весь мир сообщило московское радио. В приказе Жуков расписал детали боя в коридорах и залах этого здания. Приказ был подписан в тот момент, когда прижатая огнем противника советская пехота лежала на подступах к Рейхстагу. Приказ был подписан до того, как первый советский солдат сумел переступить порог Рейхстага. К этому эпизоду мы еще вернемся.
//-- 6 --//
Главный маршал авиации А. Е. Голованов вспоминает:
Если б он матом крыл – это ладно, это обычным было на войне, а он старался унизить, раздавить человека. Помню, встретил он одного генерала: «Ты кто такой?» – Тот доложил. А он ему: «Ты мешок с дерьмом, а не генерал!» <…> Жукову ничего не стоило после разговора с генерал-лейтенантом сказать: «До свидания, полковник!» (Чуев Ф. Солдаты империи. С. 316).
У Жукова так было заведено: кого может – расстреляет, кого не может расстрелять – над тем издевается. Не надо думать, что он только над капитанами измывался или сбрасывал на пол карты, заставляя начальника инженерных войск фронта ползать перед ним на карачках. Не надо думать, что Жуков и генералами ограничивался – над Маршалами Советского Союза он тоже измывался.
Первым к Берлину вышел Маршал Советского Союза Рокоссовский, который командовал 1-м Белорусским фронтом. Рокоссовский был образцовым полководцем. Он вышел ростом и лицом. И доблестью воинской. И личной храбростью. И талантом. А фамилией не вышел. Потому на самом финише войны ему – понижение: не следовало оставлять в истории покорителем Берлина человека с польскими корнями. На место Рокоссовского товарищ Сталин поставил Жукова.
Рокоссовский спросил Сталина: за что такая немилость?
Сталин: тут политика. Мол, не обижайся.
Жуков, принимая 1-й Белорусский фронт у Рокоссовского, устроил банкет. Совершенно ясно, что организатором банкета был не Рокоссовский, ему было нечего было праздновать. Рассказывает артист Борис Сичкин:
Я прекрасно помню банкет по поводу передачи командования нашим фронтом из рук Рокоссовского Жукову. Наш ансамбль выступал на этом вечере. На возвышении стояли два мощных кресла, на которых восседали оба маршала… В ансамбле работал солистом хора Яша Мучник… После его выступления Жуков подозвал его к себе и, усадив рядом, на место маршала Рокоссовского, весь вечер не отпускал. Яша робко пытался что-то сказать маршалу, но Жуков успокаивал Яшу:
– Не волнуйся, сиди спокойно, пусть он погуляет.
Солдат-еврей Яша Мучник весь вечер просидел на троне вместо Рокоссовского с прославленным маршалом Георгием Константиновичем Жуковым (Сичкин Б. Я из Одессы! Здрасьте! С. 75–76).
Борис Сичкин в восторге: вот как Жуков любил и уважал еврейский народ! А на мой взгляд, любовь и уважение к еврейскому народу можно было выразить по другому поводу и в другой обстановке. Да и вообще тут не о любви и уважении речь. Тут речь о сознательном и публичном унижении маршала Рокоссовского. Он прорвался к Берлину первым, а Жуков пришел на все готовенькое, на завершающий этап, чтобы почивать на лаврах.
И Жукову в этой обстановке следовало бы посочувствовать Рокоссовскому: не моя, мол, Костя, вина, не я на твое место победителя напросился, так Хозяин решил. Ты вывел фронт к Берлину, история этого не забудет, а мне выпадает флаги развешивать, писать победные реляции, принимать капитуляцию и сверлить дырки для орденов.
Но не так ведет себя Жуков. Ему надо втоптать Рокоссовского в грязь. При всем честном народе.
С древнейших времен у всех племен и народов на званом пиру исключительное внимание уделялось рассадке гостей. И у нас на Руси – будь то свадьба деревенская, царские палаты или тюремная камера, – внимание месту: ты – на троне, ты – по правую руку, ты – по левую, ты – в избе в красном углу, ты – на нарах у окошка, ты – у параши, а ты, сука, под нары лезь.
И вот Жуков на маршальское место сажает шута. И дело тут вовсе не в национальности: плясали бы на той пьянке цыгане или чукчи, Жуков бы и им свою любовь и уважение демонстрировал. Потому что место выдающегося полководца Маршала Советского Союза Рокоссовского Константина Константиновича надо было кем-то занять. Чтобы ему сесть некуда было. Чтобы доблестный маршал «погулял» в сторонке.
//-- 7 --//
Жертвами звериной жестокости и легендарного хамства Жукова были не только солдаты, офицеры, генералы и маршалы. Доставалось и иностранцам. Борис Сичкин продолжает рассказ:
После окончания войны в честь Победы был устроен банкет для иностранных делегаций. Выступал французский министр, который долго хвалил Советскую Армию и потом много лестных слов говорил в адрес Жукова. Жуков взял слово и начал говорить. Переводчик переводил речь Жукова на французский язык. И вдруг Жуков остановил переводчика и сказал, что не надо переводить его. Они, мол, и так поймут без переводчика, так как рано или поздно французы будут плясать под нашу дудочку. Многие опешили, Маршал вообще не отличался дипломатичностью. А тут, вероятно, сказалось количество выпитого.
В этот же вечер Георгий Константинович допустил еще одну бестактность по отношению к французам. Французский министр подошел к Жукову и предложил тост. Жуков отказался пить, и, передав генералу Чуйкову свой бокал вина, поручил ему выпить с французом (там же. С. 83).
Война за мировое господство была Советским Союзом проиграна – в том числе и по вине Жукова. Но амбиции остались, наверное, только у Жукова: скоро я Францией править буду!
Коммунисты говорят: вот какие мы миролюбивые! Могли бы в 1945 году вышвырнуть американцев с континента, но не стали этого делать. Могли бы Францию с Италией в коммунизм обратить, да не захотели.
В 1945 году Советский Союз был разорен войной. Несколько поколений мужчин были истреблены практически полностью. В армии некому было служить. Последний военный призыв служил в армии с 1945 по 1953 годы бессрочно. Никто не знал, когда отпустят. Если бы не умер Сталин, то ребята служили бы и дальше.
В 1946 году в стране свирепствовал голод; это признал даже Никита Хрущёв на июньском (1957 года) пленуме ЦК КПСС: «На Украине в 1946 году был страшный голод, имелись случаи людоедства» (Молотов, Маленков, Каганович. 1957. С. 492). Промышленность и транспорт были разрушены, деревня разорена и обескровлена. У американцев была атомная бомба. У нас ее не было. Нам говорят, что мало у них было атомных бомб. Правильно. А много ли нам надо? И если бы их было мало, то американцы через год-другой добавили бы. А у нас все равно пока еще ничего не было, и даже когда сама бомба появилась, не было для нее носителя.
У американцев был океанский флот. У нас его не было. У американцев была стратегическая авиация. У нас ее не было. Даже без атомной бомбы она могла причинить нам неисчислимые беды. У американцев была огромная сытая армия. У нас – бесчисленные армии калек и инвалидов, которых было нечем кормить. Американцы могли нас достать с любого направления, а нам до Америки как дотянуться?
И вот Жуков мечтает о Франции. Мечтать можно, только болтать надо меньше. За такие выходки в отношении официальных представителей чужой страны Сталин должен был немедленно гнать Жукова со всех постов.
Правильно сказано: не дай бог свинье рогов, а холопу барства.
//-- 8 --//
А вот как великий стратег вел себя после войны. Борис Сичкин в него бесконечно влюблен, но то, что он рассказывает о Жукове, стратега никак не украшает и славы ему не прибавляет.
Через несколько минут прибежал наш майор. Жуков на него посмотрел как на крысу. Начальник пытался доложить, кто он и что он явился по распоряжению, но язык его присох, челюсть дрожала, глаза ничего не выражали. Корнеев был в коме. Жуков сказал, что если он еще раз увидит его близ своего особняка, то он его потом больше никогда не увидит, и послал его вон. Майор Корнеев продолжал стоять, не шелохнувшись. Потом неожиданно для всех он отошел и бросился бежать из резиденции. Жуков не выдержал и засмеялся вместе с нами. И тут на радостях я затянул вместе с маршалом «Не за пьянство…» (Сичкин Б. Я из Одессы! Здрасьте! С. 82).
В чем же провинился руководитель ансамбля майор Корнеев? Борис Сичкин разъясняет:
Жуков любил петь кабацкие русские песни. Самая любимая его песня была «Не за пьянство, не за буянство и не за ночной разбой…» Обычно Корнеев нас отвозил к маршалу Жукову и ждал у входа в дежурной. Как-то я на радостях сильно выпил и от всей души вместе с Жуковым начал петь дуэтом «Не за пьянство, не за буянство…» Голос звучал отлично. У моего голоса не было совершенно бархата, но было много металла. Этого метала могло хватить минимум на два металлических завода. Мой голос был услышан начальником далеко в дежурке. Он не знал, что Жукову нравится мой голос. Ему стало страшно, что я отвратительным горлопанским звуком балуюсь в таком ответственном месте. Начальник вызвал меня. Я вышел и обнаружил майора в дрожащем состоянии.
– Борис, – умоляюще сказал он, – пожалуйста, больше не пой. Ты меня подведешь под монастырь.
– Это приказ? – спросил я.
– Да, – ответил начальник.
– Все в порядке, больше я петь не буду, – ответил я ему.
Я вернулся, сел за стол, где меня поджидал Георгий Константинович. Мы выпили еще, пошутили. Жуков был в этот день в очень хорошем настроении, обнял меня и сказал:
– Давай, Борис, затянем нашу любимую.
Я с нетерпением этого ждал.
– Простите, товарищ маршал, но мне запретили петь!
Жуков лишился дара речи, у него затряслись губы, глаза налились кровью и через длинную паузу он не проговорил, а прошипел:
– Кто это тебе запретил петь?
Я отсутствующим голосом назвал нашего начальника ансамбля.
– Позовите ее (вернее всего маршал имел в виду эту блядь) – сказал Жуков.
Далее последовало то, что было описано выше.
Но я обращаю внимание на другую деталь. Артист Борис Сичкин и маршал Жуков – собутыльники. Они обнимаются и вместе занимаются «отвратительным горлопанством». Но артист к маршалу на «вы», а маршал артисту тычет. Да почему же? Давай уж или на брудершафт с артистом выпей, или прояви к нему такое же уважение, которое он к тебе проявляет. Но дорвавшийся до барства вчерашний холоп Жуков обращается с людьми так, как обращались с крепостными лицедеями. Только ансамбли крепостных при Екатеринах и Александрах никогда майоры не возглавляли – это только у нас, в стране победившего социализма, привозил майор труппу певчих и плясунов к барину, а сам со швейцарами под лестницей дожидался.
И если уж сравнивать коммунистическое братство людей с проклятым омерзительным рабством прошлого, то сравнение никак не вырисовывается в пользу свободы, равенства и братства. Не могу представить генерал-фельдмаршала князя Голенищева-Кутузова Михаила Илларионовича, который, нажравшись водяры, веселил бы свой штаб «отвратительным горлопанством». И не получается вообразить, чтобы великий полководец Кутузов, отдавая приказы, не говорил, а шипел, чтобы смотрел на майора как на крысу, чтобы называл его в женском роде, подразумевая при этом, что имеет дело не со старшим офицером победоносной армии, а с грязной продажной девкой.
Жукову в этой ситуации сказать бы: майор, все в порядке, не волнуйся, это я блатной репертуар Сичкину заказал. Но нет! У Жукова глаза кровью налиты. У Жукова губы трясутся. Жуков шипит. Жукову надо чтобы все вокруг дрожали и тряслись.
Так в чем же провинился руководитель ансамбля майор Корнеев? А в том, что не изучил жиганских вкусов полководца-босяка. Майор хотел как лучше. Майор считал, что в таком обществе, на таких высотах должны звучать пристойные песни. Он ошибся: в компании Жукова пели и плясали, как на воровской «малине». В стране голод, а тут ломятся столы. Борис Сичкин описывает невероятное изобилие: тут вам и икра, и семга, и балычок, и все, что душе угодно. Пир горой! В пору орать: «шимпанскава и мамзелей!»
Тут присутствуют союзники, которым пьяный Жуков демонстративно и нарочито хамит. Сичкин продолжает:
Начались танцы. Член Военного совета фронта генерал-лейтенант Телегин танцевал русский танец с платочком в руке и напоминал колхозного гомосексуалиста… Герой Сталинграда генерал Чуйков был легендарной и незаурядной личностью. Несмотря на свою славу, в жизни это был простой, жизнерадостный человек. Он не признавал условностей. Помню, на том банкете он расстегнул китель, из-под которого показалась тельняшка… Жуков пригласил на танец генерала Чуйкова. Чуйков в матросской майке, огромный, с железными зубами… Ну и так далее.
Почему главнокомандующий Группой советских оккупационных войск в Германии Маршал Советского Союза Г. К. Жуков приглашает на танец командующего 8-й гвардейской армией генерал-полковника В. И. Чуйкова? Что об этих танцах подумают союзники? Баб Жукову мало?
Нет, баб хватало. Приказ генерал-полковнику Серову: обеспечить для иностранцев! «Серов понимал толк в проститутках: у него в Москве был целый штат и на разные вкусы…» А тут не Москва, тут Берлин. Война только что завершилась. Но генерал-полковник действует:
Серов, не обращая на меня никакого внимания, набрал номер и жлобским голосом приказал:
– Нужны бляди. Штук восемь. Французы остаются и пара англичан. Ничего не знаю. Достань блядей, где хочешь. Пойми, что важно. Четырех мало, их должно быть не меньше восьми. У тебя есть примерно два-три часа. Слушай меня, они должны быть прилично одеты, в вечерних платьях. Что значит, нет платьев? Достань! Зайди к немцам и возьми. Заодно захвати у немцев краски, чтобы их подкрасить, и духи – надушить. Надень им на платья ордена, медали и гвардейские значки. Одну сделай Героем Советского Союза. Давай, действуй! (там же. С. 85).
Дальше все как по расписанию: в срок достали гвардейско-героических блядей, союзников уважили.
А Чуйков через голову кувыркается. А Жуков пляшет и поет. И на гармошке наяривает. И ничего ему не стоит повесить на блядские сиськи Золотую Звезду.
Жуков смеялся до слез. У нашей Клавы – Героя Советского Союза, была огромная грудь, ее короткие руки не доставали до сосков, а на самом конце груди висели Золотая Звезда и орден Ленина. Француз был в восторге от Клавиной груди и нежно ее целовал, как все пьяные люди не сомневаясь, что этого никто не видит. Со стороны же было полное впечатление, что он целует Ленина на ордене.
Чуть раньше, во время войны, генерал де Голль побывал в Советском Союзе и описал банкеты, которые «отличались невероятным изобилием и чрезмерной до неприличия роскошью».
Советские вожди и стратеги любили жить красиво и на широкую ногу.
//-- * * * --//
Владимир Бешанов, автор книг по истории Великой Отечественной войны, однажды высказал интересную мысль: принц Конде считал, что прежде чем стать хорошим генералом, надо выучиться хорошо играть в шахматы. Интересно, Жуков в шахматы умел играть? Или токмо на гармошке?
Глава 34
О генерале Власове
Когда вызывал Жуков, возникало желание не отвечать на оклик часового – пусть стреляет.
Генерал-лейтенант М. Мильштейн, заместитель начальника Главного разведывательного управления. Газета «Вести». 10 июля 2003 г.
//-- 1 --//
Заместитель командующего Волховским фронтом генерал-лейтенант Власов Андрей Андреевич в 1942 году попал в плен. На заключительном этапе войны Власов создал из советских военнопленных разрозненные антикоммунистические воинские формирования под общим названием РОА – создал несмотря на прохладное отношение германского командования к этой затее. История жизни, борьбы и смерти генерала Власова – тема неисчерпаемая, но сейчас у нас речь идет о Жукове и нам интересны его оценки. Вот рассказ Жукова:
Я его [Власова – примеч. ред.] давно знал – в 1924 году учились вместе на кавалерийских курсах усовершенствования комсостава (ККУКС). В 1940 году он служил в Украинском особом военном округе, которым я тогда командовал. В начале войны под Москвой он командовал 40-й дивизией. Показал себя слабым командиром. Я уже подумывал его сместить. Но вдруг позвонил Сталин:
– Мы тут думаем у вас Власова забрать – на Волховском направлении у нас прорыв.
Я очень обрадовался.
– Ну что ж, – говорю, – берите.
Думаю, что сначала он не имел цели предательства. Но попал в трудное положение. Коридор был узкий, мешок. Выйти трудно. Они блуждали в лесах больше месяца. Потом из трусости продался немцам – жить хотел, думал бежать в Америку, чемоданчик с золотом с собой прихватил.
На Потсдамском направлении перебежал к нам его адъютант. Сообщил, где находится Власов. Отрядили часть. Догнали. Взяли в окружение.
– Вот, – кричит адъютант, – его автомобиль!
Остановили. Там шофер и еще кто-то, какие-то тюки с вещами. Власова нет.
– Ищите, он здесь, под барахлом! – кричит адъютант.
Раскидали вещи. Оттуда выскочил Власов и побежал по меже. Его догнал адъютант и револьвером стукнул по затылку. Он упал. Его схватили. Потом судили и повесили.
Трус! Должен был застрелиться раньше, чем попал в плен к немцам (Огонёк. 1988. № 18. С. 18).
В рассказах Жукова меня всегда поражает обилие деталей: чемоданчик с золотом, тюки с барахлом. Откуда все это?
О Власове никто никогда ни в каких документах ничего подобного не сообщал. Управление особых отделов НКВД отношением [41 - Отношение – вид официального документа (аналог справки, информационного письма или разъяснения) для обмена информацией между государственными учреждениями, равными по положению в государственной иерархии. Впервые появился в России в «Генеральном регламенте делопроизводства» Петра I; в 1911 году установлен в числе трех видов документов для письменных взаимоотношений чиновников российского военного ведомства (рапорт – для вышестоящих органов и лиц, предписание – для нижестоящих, отношение – для равных по положению). Эта система, по всей видимости, была заимствована советскими делопроизводителями. – Прим. ред.] за № 4–7796 от 7.02.1941 года сообщало в Управление кадров ЦК ВПП(б), что «компрометирующих материалов на т. Власова не имеется».
Не замечен Андрей Андреевич Власов в стяжательстве. Это Жуков замечен в мародерстве и хищении трофейного имущества. В особо крупных размерах. Чемоданчик с бриллиантами, дачи, набитые тюками ворованного барахла, стены, увешанные гобеленами и картинами многомиллионной стоимости и многовековой давности, – это не о Власове, это о Жукове в официальных документах сообщали [42 - Смотрите, например, постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 января 1948 года (опубликовано, например, здесь: Карпов В. В. Маршал Жуков: Опала. М.: Вече, 1994). В этом постановлении товарищи по партии уличают Жукова в «безудержной тяге к стяжательству» и приводят внушительный список ценностей, присвоенных Жуковым в годы войны и вывезенных из Германии для личных нужд. Среди этих ценностей, указывается в постановлении, – «до 70 ценных золотых предметов (кулоны и кольца с драгоценными камнями, часы, серьги с бриллиантами, браслеты, броши и т. д.), до 740 предметов столового серебра и серебряной посуды и сверх того еще до 30 килограммов разных серебряных изделий, до 50 дорогостоящих ковров и гобеленов, более 60 картин, представляющих большую художественную ценность, около 3 700 метров шелка, парчи, бархата и др. тканей, свыше 320 шкурок ценных мехов». – Прим. ред.].
Видно, великий стратег других по своим меркам мерил, под свой аршин подгонял.
//-- 2 --//
Давайте этот рассказ Жукова разберем по косточкам.
Начнем с власовских сокровищ. Из каких источников Жуков узнал о чемоданчике с золотом? Власов попал в лапы отдела контрразведки СМЕРШ 13-й армии 1-го Украинского фронта 13 мая 1945 года. 13-й армией командовал генерал-полковник Пухов Николай Павлович, 1-м Украинским фронтом – Маршал Советского Союза Конев Иван Степанович. О захвате такого пленника Пухов был обязан доложить Коневу, а Конев – Верховному главнокомандующему. Пухову перед докладом Коневу следовало уточнить детали; точно так же должен был поступить и Конев перед докладом Сталину. Товарищ Сталин мог задать любой вопрос, потому и Пухову, и Коневу следовало поинтересоваться: в каком состоянии пленник? Ранен или нет? Здоров или болен? Много ли еще народа захвачено вместе с ним? Кто именно? Приняты ли меры к поиску остальных? Есть ли при нем документы? И так далее и тому подобное. Товарищ Сталин любил обстоятельные доклады.
Любопытно, что ни Пухов, ни Конев, которые по долгу службы имели непосредственное отношение к пленению Власова, ничего про чемоданчик с золотом никогда не рассказывали. Об этом рассказал Жуков, который к пленению Власова не имел никакого отношения, ибо его вообще на территории Чехословакии тогда не было.
Попав в руки смершевцев, Власов сразу же, как принято, был обыскан. После крушения Советского Союза любому исследователю доступен протокол этого обыска: перечень изъятых при обыске вещей приведен в книге К. М. Александрова «Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова. 1944–1945» (М.: Посев, 2009. С. 292). У Власова было изъято тридцать тысяч рейхсмарок. Больше никаких ценностей при нем не было – ни золотых часов, ни монет, ни слитков. Нательный крест, который с него сорвали, и тот был не золотым и не серебряным, а оловянным.
Происхождение тридцати тысяч объяснимо. В германской армии Власов был генерал-полковником и получал министерский оклад – шесть тысяч рейхсмарок в месяц. Ни в 1944-м, ни тем более в 1945 году у жителей Германии не было широких возможностей тратить деньги, – почти все распределялось по карточкам. Кроме того, после капитуляции Германии власовские формирования распались. Что прикажете делать с финансами полков, дивизий и всей Русской освободительной армии? Разделить. Что еще?
Если тридцать тысяч рейхсмарок – это часть финансовых средств РОА, то Власову по любым меркам досталось немного, особенно если сравнивать с суммами, которыми в то же самое время оперировал Жуков. Сам Жуков и его приближенные собирали рейхсмарки целыми подвалами и тратили их, не считая, миллионами, ящиками и мешками.
Итак, где же заветный чемоданчик, с которым Власов собирался бежать в Америку? Я могу предложить только две версии, объясняющие его исчезновение.
Первая версия: товарищи с горячими сердцами, холодными головами и чистыми руками из отдела контрразведки СМЕРШ 13-й армии просто «забыли» (что по-человечески вполне понятно) внести чемоданчик в протокол, по-братски разделив содержимое.
Вторая версия: не было никакого чемоданчика с золотом, и Жуков просто повторил чью-то ложь.
Рассмотрим первую версию. Если наши недремлющие компетентные товарищи действительно прибрали чемоданчик к рукам, то они должны были поделиться его содержимым – и поделиться прежде всего с Пуховым и Коневым, ибо и тот, и другой имели все основания и полное право поговорить с пленником перед отправкой в Москву, а в ходе этого разговора пленник мог бы вспомнить о некорректном поведении чекистов. Кроме того, начальник отдела СМЕРШ 13-й армии должен был бы поделиться с начальником Управления СМЕРШ 1-го Украинского фронта, а тот в свою очередь – с начальником ГУКР СМЕРШ НКО СССР комиссаром ГБ 2-го ранга Абакумовым Виктором Семёновичем.
Но и это не все. Следовало делиться со всей цепочкой прокуроров, от прокурора 13-й армии до Генерального прокурора СССР, ибо любой из них мог узнать о существовании чемоданчика и дать делу ход.
И даже это еще не конец цепочки. Власов – слишком видная фигура. К следствию должны были привлечь не только ГУКР СМЕРШ, но и НКВД. Если не поделиться с наркомом внутренних дел генеральным комиссаром государственной безопасности Берией Лаврентием Павловичем, то он и обидеться мог. И его подчиненных следовало не забыть.
Но нельзя было исключать и возможности встречи товарища Сталина со знаменитым пленником. И не исключено, что на этой встрече пленник мог заявить: «Вы, гражданин Сталин, конечно, меня повесите. Так не забудьте и гражданина Берию с Абакумовым, Коневым, Пуховым…»
Спорить не буду, но лично мне ясно: Власов был таким пленником, у которого невозможно было отнять и присвоить даже сапоги или шинель. Предстояло следствие на самом высшем уровне, и не так глупы были наши чекисты, прокуроры и генералы, чтобы украсть чемоданчик с золотом, если бы он был, и поплатиться за это головой.
Вывод прост: если чемоданчик с золотом не указан в протоколе обыска, значит не было никакого чемоданчика. И если первый вариант отпадает, то остается только второй: Жуков – лжец.
//-- 3 --//
Рассказ Жукова о перебежавшем адъютанте Власова – это история из области фантастики. Просто сюрреализм какой-то: уж кто-кто, а власовцы к красным не перебегали. Уж они-то знали, что их ждет. Вот рассказ рядового власовца:
Немцы не дураки, они сразу нам – самую черную работу, чтоб обратно не было ходу, так и засели по уши. И с немцами путь до первого перекрестка, и красным попадемся – за яйца подвесят (Кузнецов А. Бабий Яр. Нью-Йорк: Посев, 1986. С. 425).
Адъютант Власова не хуже рядовых солдат понимал, что его ждет в случае возвращения к своим, потому на сторону Красной Армии не перебегал. Звали его Антонов Ростислав Львович. Воинское звание – капитан РОА. В момент ареста генерал-лейтенанта Власова автоматчиками мотострелкового батальона 162-й танковой бригады 25-го танкового корпуса капитан Антонов развернул машину и прорвался в американскую зону. Ему удалось скрыться. Умер он 11 января 1977 года. Похоронен в Филадельфии, штат Пенсильвания.
Но даже если поверить рассказу Жукова, то ясности не прибавится. Откуда, например, Жукову знать, что именно кричал адъютант Власова? И откуда ему известно, что Власов по меже побежал? Почему не по тропинке и не по просеке? Или не по чистому полю, наконец? Откуда у Жукова такое ясное представление о событиях, участником которых он не был и быть не мог?
А откуда в 1945 году взялся револьвер? Не иначе как из музея. К концу войны от револьверов и в вермахте, и в Красной Армии давно и окончательно отказались. И как этот самый револьвер оказался в руках адъютанта Власова, перебежавшего к красным? Представьте себе: вот сдался власовец. Кто же в отделе контрразведки СМЕРШ мог решиться на то, чтобы дать пленному власовцу в руки оружие? Так ведь не простой власовец перебежал, а офицер. И не простой же офицер, а адъютант самого Власова. Кто же мог взять на себя ответственность дать ему револьвер, пусть даже и музейный?
О, эта точность Жукова, эта удивительная способность маршала Победы подмечать детали, которые он никогда сам не видел! Адъютант догнал Власова и стукнул револьвером по затылку – не по темечку, не в висок, не по шее, не по загривку, а именно по затылку.
Откуда же Жуков почерпнул эти детали? Ларчик просто открывается. Была в свое время выпущена мерзкая книжонка «В час дня, ваше превосходительство». Это роман [43 - Аркадий Васильев. В час дня, ваше превосходительство. М.: Советская Россия, 1970 (первое издание). – Прим. ред.]. Состряпан он некими подмастерьями в кабинетах Лубянки. Там умеют.
На Лубянке «романом» называли не то, что все мы имеем в виду. «Роман» на языке сотрудников НКВД, НКГБ и СМЕРШа – это вымышленные показания арестованных. «Романистами» называли самых даровитых лубянских садистов, которые были способны изобретать совершенно невероятные, немыслимые сюжеты, а потом сноровисто и быстро вышибать признания из арестантов.
Роман «В час дня, ваше превосходительство» – как раз из того разряда. Вранье уже в названии: не было в Русской освободительной армии «благородий» и «превосходительств». Были господа: господин лейтенант, господин майор. И лишь оттого в РОА были господа, что в русском языке никаких других аналогичных слов нет – ни панов, ни герров, ни мистеров, ни сэров. Только господа или товарищи. Третьего не дано.
Товарищами они никак быть не хотели – слишком загажено было это слово в коммунистическом новоязе. Был еще вариант: «гражданин начальник»; но и он по ряду причин не был принят. Что же, кроме «господ», оставалось?
Сюжет «романа» невероятный. Книга написана наделенными необузданной фантазией, но совершенно безграмотными чекистами. В этом «романе» извращено все, что можно, в нем выдумано множество невероятных подробностей. Документальных подтверждений стяжательских наклонностей Власова не было, поэтому лубянским сочинителям пришлось описывать детали, опираясь исключительно на свое воображение, обостренное пытками и казнями. А Жуков всю эту чепуху повторил. Озвучил, как теперь принято выражаться.
//-- 4 --//
Не менее удивительны рассказы Жукова о том, что он знал Власова с 1920-х годов. Ни в 1920-х, ни в 1930-х годах Жуков Власова не знал и не встречал. Их пути не совпадали и даже не пересекались. Биография Власова в изложении Жукова вообще ни в какие ворота не лезет – мне кажется, что даже вольные лубянские сочинители густо краснели от стыда, читая ее.
Жуков учился на курсах в 1924 году, а Власов – в 1920 году, но совсем на других курсах. Власов учился в Военной академии имени Фрунзе в 1935 году, а Жуков ни в какой академия не учился ни дня. До 1940 года боевые пути Жукова и Власова не совпадали ни по месту службы, ни по профилю: Жуков был кавалеристом, а Власов к кавалерии никакого отношения не имел.
Послужной список Власова: рядовой боец в 27-м Приволжском стрелковом полку, затем в 14-м Смоленском стрелковом полку 2-й Донской стрелковой дивизии. В этой дивизии, позже переименованной в 9-ю Донскую стрелковую, Власов прошел все ступени служебной лестницы, не пропустив ни одной, – от взводного до исполняющего обязанности командира стрелкового полка. Два года Власов был преподавателем тактики, затем командовал 215-м и 133-м стрелковыми полками. В разные годы в карьере Власова – несколько должностей в разведке: от помощника начальника 1-го (информационного) сектора разведывательного отдела штаба Ленинградского военного округа до начальника разведывательного отдела штаба Киевского особого военного округа.
В сентябре 1938 года Власов был назначен командиром 72-й стрелковой дивизии. С октября 1938 по ноябрь 1939 года находился в командировке в Китае, где работал военным советником и получил китайский орден Золотого Дракона. После возвращения на родину в январе 1940 года Власов был назначен командиром 99-й стрелковой дивизии, а затем, в феврале 1941 года, – командиром 4-го мехкорпуса.
Власову было решительно нечего делать на кавалерийских курсах, где его якобы встречал Жуков. У Власова был совсем другой профиль подготовки: 24-е нижегородские курсы командного состава РККА, высшие тактико-стрелковые курсы усовершенствования комсостава РККА («Выстрел») и первый курс Военной академии имени Фрунзе.
В «Украинском особом военном округе» Власов не служил ни в 1940-м, ни в каком другом году, и не мог он в таком округе служить. И Жуков таким округом никогда не командовал, и не мог командовать. Такого округа никогда не существовало. Был Украинский военный округ, но он не был особым и существовал только до 16 мая 1935 года включительно. 17 мая 1935 года Украинский военный округ был разделен на Киевский и Харьковский военные округа, а 26 июля 1938 года Киевский военный округ стал особым.
Жуков рассказывает биографию Власова, не помня собственной. Он не представляет, где и когда сам служил, не помнит, кем командовал, а уж о других и подавно ничего не знает. Не мог Власов, как утверждает Жуков, командовать 40-й стрелковой дивизией в битве под Москвой. 40-я ордена Ленина стрелковая дивизия имени Орджоникидзе под Москвой не воевала – ее вообще на советско-германском фронте не было.
40-я стрелковая находилась в Посьете. На самом краешке советской земли. Это знаменитая Хасанская дивизия. Там их две было: 32-я и 40-я. 32-ю дивизию полковника Полосухина В. И. осенью 1941 года перебросили с Дальнего Востока, а 40-я дивизия комбрига Мамонова С. К. там так и осталась, и всю войну находилась в составе 25-й армии Дальневосточного фронта.
Рассказ Жукова о том, что Власов «показал себя слабым командиром» – ложь. Перед войной Власов командовал 99-й стрелковой дивизией, которая под его командованием стала лучшей дивизией Красной Армии. Лучшей среди всех 303 дивизий, как стрелковых, так и всех остальных. Подготовленная Власовым 99-я стрелковая дивизия самой первой во всей Красной Армии в первый месяц войны получила боевой орден.
На войне Власов не командовал ни 40-й стрелковой дивизией, ни какой-либо другой. Перед войной он пошел на повышение и стал командиром 4-го мехкорпуса 6-й армии. В этой должности Власов и встретил в войну 22 июня 1941 года.
В катастрофической ситуации лета 1941 года он показал себя с лучшей стороны. На втором месяце войны был назначен комендантом Киевского укрепленного района. Одновременно получил приказ сформировать (из резервистов, курсантов военных училищ, выздоравливающих в госпиталях бойцов, личного состава тыловых служб и так далее) и возглавить 37-ю армию. Армию сформировал и, опираясь на Киевский укрепленный район, длительное время сдерживал германское наступление – это вынуждены признавать даже советские полководцы высокого ранга и безупречной репутации. Дважды Герой Советского Союза генерал-полковник А. И. Родимцев признает: «Героическими усилиями 37-й армии непосредственная угроза Киеву с юга была устранена» (ВИЖ. 1961. № 8. С. 69). Правда, Александр Ильич Родимцев не уточнил, кто именно на пустом месте из необученных резервов сформировал 37-ю армию и так умело ею командовал.
На переднем рубеже Киевского УР 11–14 июля был отражен первый натиск мотопехоты и танков противника, пытавшихся с ходу захватить Киев и переправы через Днепр. Затем, опираясь на этот УР, войска 37-й армии в течение 71 суток отражали атаки 17 дивизий противника (Инженерные войска Советской Армии 1918–1945.
М.: Воениздат, 1985. С. 195).
В 1941 году героические защитники Киева гордо называли себя власовцами.
Не Власов виноват в том, что 37-ю армию обошли на флангах. В этом виноват Жуков. В июне 1941 года под Минском из-за «гениального» планирования Жукова погиб Западный фронт. Сталин создал новый Западный фронт, но Жуков сдал его гитлеровцам в июле под Смоленском. Вот оттуда Гудериан развернулся и ударил в тыл Юго-Западного фронта, глубоким крюком обходя пять советских армий, в их числе и 37-ю армию Власова.
Южнее таким же крюком советские войска охватывала 1-я германская танковая группа. Свободу стратегического маневра эта танковая группа обрела в результате самого грандиозного в истории войн танкового сражения в районе Дубно, Ровно и Луцка. Этим сражением с советской стороны непосредственно руководил Жуков. Имея восьмикратное количественное и абсолютное качественное превосходство над противником, Жуков ухитрился это сражение проиграть. В результате противник получил свободу маневра на земле Украины, форсировал Днепр, а потом танки Гудериана и Клейста, встретившись в районе Лохвицы, замкнули кольцо самого грандиозного в истории человечества Киевского окружения.
Власов держал Киев до последней возможности. Он оставил Киев не по собственной инициативе, а по приказу Верховного главнокомандующего.
Убедившись в бесплодности прямых атак на Киевский укрепленный район, немецко-фашистское командование в конце июля 1941 года заменило соединения 1-й танковой группы пехотными дивизиями и все подвижные войска сосредоточило на флангах с целью глубокого обхода столицы Украины. В сентябре двумя сходящимися танковыми клиньями, наступавшими одновременно с юга от Кременчуга и с севера от Конотопа, враг замкнул кольцо окружения вокруг наших сильно ослабленных непрерывными боями войск, находившихся в Киеве и на восточном берегу Днепра. По приказу Ставки 19 сентября город был оставлен нашими войсками (ВИЖ. 1984. № 6. С. 71).
Если бы на других направлениях хотя бы половина или даже четверть укрепленных районов держались бы так же, как держался Киевский УР под командованием Власова, то не было бы никакого блицкрига, а через Западную Двину и Днепр противник никогда бы не прорвался.
С 20 сентября по 1 ноября 1941 года Власов выходил из окружения, пройдя пешком по тылам противника путь от Киева до Курска. Сталин знал, что Власов не виноват, потому после выхода из окружения снова доверил ему армию – 20-ю армию Западного фронта.
Так неужели Жуков, который с октября 1941 года был командующим Западным фронтом, забыл, кто на этом фронте командовал самой лучшей армией? 20-я армия Власова под Москвой отличилась даже на фоне армий Рокоссовского, Голикова и Говорова. Власов первым пошел на повышение – был назначен заместителем командующего фронтом. Об успехах Власова каждый может судить сам, открыв центральные советские газеты за 13 декабря 1941 года: среди фотографий героев обороны Москвы – его портрет.
Жуков рассказывал, что Власов был не способен командовать даже дивизией, и поэтому Жуков якобы собирался его с дивизии снимать. Но это – задним числом. А что было на самом деле? В 1940 году Жуков написал на Власова, командира 99-й стрелковой дивизии, правдивую (то есть блестящую) характеристику как на лучшего командира дивизии Киевского особого военного округа и всей Красной Армии. В результате Власов (в мирное время!) получил высшую государственную награду – орден Ленина. Через год с небольшим, 24 января 1942 года, Жуков подписал еще одну характеристику: «Лично генерал-лейтенант Власов в оперативном отношении подготовлен хорошо, организационные навыки имеет. С управлением войсками армии справляется вполне».
После войны Жуков обо всем этом забыл.
//-- 5 --//
В рассказе Жукова чепуха лезет на чепуху. Не мог Жуков «подумывать» сместить Власова – ни с должности командира дивизии, ни с должности командующего армией.
Во-первых, повторюсь, войну Власов встретил в должности командира 4-го мехкорпуса 6-й армии, затем командовал 37-й армией Юго-Западного фронта и 20-й армией Западного фронта.
Во-вторых, как командующий фронтом Жуков был не в праве сместить командующего армией. Товарищ Сталин в кадровых вопросах баловства не любил и не прощал: за попытку сместить командующего армией и даже за одно намерение вмешаться в сталинскую расстановку кадров можно было нажить большие неприятности.
В-третьих, в тот момент Власова не за что было снимать – другого такого успешного командующего армией в то время в Советском Союзе просто не было. Операция Власова на реке Ламе вошла во все учебники тактики и оперативного искусства в качестве выдающегося образца – правда, без упоминания имени Власова.
Но даже если мы поверим Жукову и допустим, что Власов в битве под Москвой командовал всего лишь дивизией, которая в это время находилась в десяти тысячах километрах от Москвы, то и тогда в рассказе Жукова ничего не стыкуется. Тогда со слов Жукова получается, что Сталин назначает командира дивизии Власова сразу заместителем командующего Волховским фронтом! Такого не бывало даже в империи Сталина.
Я не раз показывал, что диалоги Жукова со Сталина выдуманы. Вот вам еще пример: звонит якобы Сталин Жукову и говорит, что забирает Власова, ибо на Волховском фронте прорыв (Огонёк. 1988. № 18).
Сталин такого Жукову не говорил, и говорить не мог. Тому есть две причины.
Во-первых, Сталин забрал Власова из-под командования Жукова вовсе не для того, чтобы направить на Волховский фронт. На весну 1942 года Сталин планировал операцию по прорыву к Запорожью и форсированию Днепра. Готовясь к этой грандиозной операции, Сталин усиливал свой южный фланг – в том числе и кадрами – и отправил Власова на Юго-Западный фронт заместителем командующего.
Во-вторых, командующий 20-й армией Западного фронта генерал-лейтенант Власов находился в подчинении Жукова только до 7 февраля 1942 года. Ни в январе, ни в начале февраля 1942 года Сталин не мог говорить с Жуковым о тяжелом положении на Волховском фронте, так как там никакой катастрофы еще не было и не предвиделось. И только месяц спустя, 8 марта 1942 года, Сталин вызвал Власова со станции Сватово Ворошиловградской области, где находился штаб ЮЗФ, и назначил заместителем командующего Волховским фронтом. Власов получил приказ спасать 2-ю ударную армию, но ее положение к тому моменту уже было совершенно безнадежным.
Вот только один пример. Начальник Особого отдела НКВД Волховского фронта старший майор государственной безопасности Мельников 6 августа 1942 года направил заместителю наркома внутренних дел комиссару государственной безопасности 3-го ранга Абакумову докладную записку «О срыве боевой операции по выводу войск 2-й ударной армии из вражеского окружения». Среди множества примеров сложившегося во 2-й ударной армии положения есть и такой: «Зам. нач. политотдела 46-й дивизии Зубов задержал бойца 57-й стрелковой бригады Афиногенова, который вырезал из трупа убитого красноармейца кусок мяса для питания. Будучи задержан, Афиногенов по дороге умер от истощения».
Во 2-й ударной армии не было снарядов, не было патронов, не было бензина для машин, не было никакого транспорта, даже гужевого: лошадей давно съели. Армия питалась крошками от сухарей. Нормы питания были снижены с 50 граммов крошек в день до десяти граммов; затем перестали выдавать и эти крошки. 2-я ударная армия варила голенища сапог, ремни, командирские сумки. И поедала трупы своих товарищей.
Заявления Жукова о том, что Власов сдался в плен, давно опровергнуты документами. Власов был захвачен в плен 12 июля 1942 года в деревне Туховежи Ленинградской области. Блуждавшего по лесу и совершенно отощавшего генерала приютили и спрятали наши родные советские люди и… сдали немцам. Сдали не за мешок картошки и не за килограмм сала, а по идейным соображениям – как сдали Зою Космодемьянскую.
//-- 6 --//
Кстати о предателях. Удивительно отношение коммунистической пропаганды к личности Андрея Андреевича Власова. До крушения Советского Союза коммунисты называли его предателем. Этому удивляться не стоит, хотя и на это можно возразить. При Ленине в России было истреблено больше людей, чем во время гитлеровской оккупации. Ленин был немецким шпионом – это уже никто не оспаривает. Все согласны с тем, что служить немцам нехорошо. А служить немецкому шпиону Ленину лучше?
О Ленине, разрушителе России, сейчас пишет даже «Литературная газета» (2004. № 19): не только у немецкого Генерального штаба великий вождь деньги брал, но и во время русско-японской войны брал деньги у японской разведки на подрыв своей Родины. Если это не измена Родине, то что тогда?
Гитлер грабил Россию. А разве Ленин не грабил? Вот совсем небольшие кусочки о ленинской доброте. 1919 год.
В саму Польшу нелегально отправили большую группу командного состава дивизии во главе с ее политкомиссаром, бывшим поручиком старой армии Стефаном Жбиковским. Эта группа создала Военный аппарат компартии Польши и готовила вооруженное восстание. Она располагала неограниченными финансовыми средствами, полученными от Коминтерна (Пятницкий В. И. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Минск: Харвест, 2004. С. 76).
Ключевое слово в этом фрагменте – «неограниченные».
Во второй половине мая [1919 года – примеч. автора] в Вену прибыл эмиссар Белы Куна, один из видных венгерских коммунистов Эрне Беттельхайм. Он привез с собой кучу денег и совершенно дикий план социалистической революции в Вене (там же. С. 79).
Сентябрь 1919 года. По личному указанию Ленина в Берлин для раздувания Мировой революции в Германии отправляется некто Рейх Яков Самуилович, он же «товарищ Томас». Вот его рассказ:
Инструкции Ленина были кратки: «Возьмите как можно больше денег, присылайте отчеты и, если можно, газеты, а вообще делайте, что покажет обстановка. Только делайте!» Сразу же написал соответствующие записки: Ганецкому, Дзержинскому… Ганецкий в это время заведовал партийной кассой – не официальной, которой распоряжался ЦК партии, и не правительственной, которой ведали соответствующие инстанции, а секретной партийной кассой, которая была в личном распоряжении Ленина и которой он распоряжался единолично, по своему усмотрению, ни перед кем не отчитываясь. Ганецкий был человеком, которому Ленин передоверил технику хранения этой кассы… Я знал Ганецкого уже много лет, и он меня принял, как старого знакомого товарища, выдал 1 миллион рублей в валюте, – немецкой и шведской. Затем повел меня в кладовую секретной партийной кассы… Повсюду золото и драгоценности: драгоценные камни, вынутые из оправы, лежали кучками на полках, кто-то явно пытался сортировать и бросил. В ящике около входа полно колец. В других золотая оправа, из которой уже вынуты камни. Ганецкий обвел фонарем вокруг и, улыбаясь, говорит: «выбирайте!» Потом объяснил, что эти все драгоценности, отобранные ЧК у частных лиц, – по указанию Ленина, Дзержинский их сдал сюда на секретные нужды партии… Мне было очень неловко отбирать: как производить оценку? Ведь я в камнях ничего не понимаю. «А я, думается, понимаю больше? – ответил Ганецкий. – Сюда попадают только те, кому Ильич доверяет. Отбирайте на глаз, – сколько считаете нужным. Ильич написал, чтобы вы взяли побольше.» <…> Я стал накладывать, – и Ганецкий все приговаривал: берите побольше, – и советовал в Германии продавать не сразу, а по мере потребности. И действительно, я продавал их потом в течение ряда лет… Наложил полный чемодан камнями, золото не брал: громоздко. Никакой расписки на камни у меня не спрашивали, – на валюту, конечно, расписку я выдал (там же. С. 150–151).
Чемодан с бриллиантами и миллион валютой – это только на первоочередные нужды. Чтобы обосноваться в Берлине. После этого средства «товарищу Томасу» начали поступать по официальным каналам.
Из России с дипломатической почтой Рейху шла не только валюта, но и разного рода драгоценности… Из Москвы шла не только валюта, но и бриллианты, коллекции произведений искусства и нумизматики. Реализовать их было отнюдь не просто. Так, Рейх долго не мог продать собрание серебряных монет – берлинские антиквары не брались определить подлинную стоимость… Так как самому ездить за деньгами и драгоценностями в Россию было довольно обременительно, доставка их осуществлялась курьером Наркоминдела… Деньги также шли на подкуп различных полицейских чинов, аренду транспорта, в том числе самолетов, приобретение конспиративных квартир, закупку и переправку в Москву новинок литературы, секретарш, владеющих немецким языком, и даже «на всякие вкусные вещи», как писал сам Райх в письме от 19 августа 1920 года. В его распоряжении постоянно находились два самолета… Деньги хранились, как правило, на квартире товарища Томаса. Они лежали в чемоданах, сумках, шкафах, иногда в толстых пачках на книжных полках или за книгами. Передача денег производилась на наших квартирах поздно вечером, в нескольких картонных коробках весом по 10–15 кг каждая, мне нередко приходилось убирать с дороги пакеты денег, мешавшие проходу (там же. С. 152–161).
И это лишь небольшие отрывки из книги в 720 страниц мелким шрифтом. И все о том же: ужасно добрым был Ленин – берите больше! В стране чудовищный голод, а Ленину бриллиантов не жалко. Народных сокровищ не жалко, которым иностранные эксперты не берутся цену определить. И «товарищ Томас» был не единственным получателем этих средств: Ленин раздавал народное достояние и в Америку, и в Японию, и Румынию. Если бы в Антарктиде, кроме пингвинов, жил кто-то еще, то Ленин и там бы организовал партию коммунистов. И набил бы чемоданы бриллиантами, а книжные полки ящиками с деньгами.
Но откуда у Ленина сокровища? От товарища Дзержинского. Он, следуя учению Маркса, истреблял господствующие классы. При этом не забывал о себе и о своих ребятах: основная часть драгоценностей, перераспределявшихся в процессе истребления миллионов людей, оседала в карманах людей с горячими сердцами и чистыми руками. А часть они сдавали на нужды правительства и партии, кое-что шло в личную ленинскую кубышку, которой вождь так щедро распоряжался. И не скудела рука дающего.
Интересно, что до захвата власти Ленин был обвинен в шпионаже в пользу Германии. Обвинения были практически доказаны; оставалась недоказанной только связь Ленина и Ганецкого. За это Ленин и уцепился: да, Ганецкий – шпион; да, он получал деньги от кайзера на разрушение России, только я-то тут причем? Не знаю никакого Ганецкого. Денег от него не получал.
И сразу же после захвата власти Ленин назначает этого самого Ганецкого распорядителем финансовых потоков, за которые тот ни перед кем не отчитывался.
Гитлер руками своих палачей убивал миллионы наших людей, грабил, сокровища России вывозил в Германию, чтобы там построить социалистическое общество.
Ленин руками своих палачей убивал миллионы наших людей, грабил, сокровища России вывозил в Германию, чтобы там построить социалистическое общество.
Власов служил Гитлеру. Это измена Родине.
Жуков служил Ленину.
Служить Гитлеру – подлость и преступление. А служить Ленину?
Ленин и Сталин истребили больше людей, чем Гитлер, поэтому с точки зрения арифметики выбор Власова гуманнее выбора Жукова.
//-- 7 --//
Под руководством Коммунистической партии Советский Союз был разорен и благополучно распался на куски. И вот однажды, уже после крушения сатанинского режима, случилось нечто невероятное: газета «Аргументы и факты» (1996. № 9) вдруг обозвала генерал-лейтенанта Власова Андрея Андреевича предателем. Я сначала не поверил и протер глаза, но в газете было написано именно это: «В нашем народном сознании слово «власовец» по сей день четко ассоциируется со словом «предатель».
Прямо так и написано.
Товарищи дорогие, осмотритесь! Власова ли нам считать эталоном мерзости? Я вам более близкий пример приведу. Где-то неподалеку от вас проживает некто Куликов Виктор Георгиевич, Маршал Советского Союза, Герой Советского Союза. В Красной Армии он с 21 декабря 1939 года. Есть ли хоть какие-нибудь указания на то, что он пытался бежать из Красной Армии? Таких сведений никому обнаружить пока не удалось. А ведь в том 1939 году Красная Армия была верным союзником Гитлера и воевала на стороне Германии – в том смысле, что вместе с Гитлером Красная Армия истязала и крушила Европу. Армии СССР и Германии вместе проводили карательные операции, – например, в Польше, – вместе истребляли огромные массы людей. Немцы к нам приезжали учиться концлагеря строить [44 - Подробнее об этом см.: Жак Росси. Справочник по ГУЛАГу. Издательство «Просвет», 1991. – Прим. автора.]. Кстати, потом, после войны, мы гитлеровские концлагеря под наши нужды приспособили.
Интересно получается: Власов служил в Русской освободительной армии, которая сотрудничала с Гитлером, – это плохо, а Куликов служил в Красной Армии, которая сотрудничала с Гитлером, – это хорошо.
Спасая честь своей страны, своего народа и своей армии, я ору на все континенты: мы не навсегда намеревались оставаться гитлеровцами! Мы хотели порвать с гитлеризмом – что в этом плохого?
Так вот, каждый, кто объявляет, что Советский Союз не имел намерений нападать на Германию, тем самым объявляет себя гитлеровским прихвостнем: рад бы Гитлеру служить, да только он меня на службу не взял.
Глава 35
О клятвах, верности и предательстве
Товарищи офицеры преступным СССР не считали, напротив, как правило, заявляли, что распад Союза был величайшей трагедией. Но защищать любимый Союз, яростно разрывая на груди твидовые пиджаки, не кинулись, а спокойно наблюдали, как рушится режим и страна.
Александр Никонов. Бей первым. М.: Энас, 2009
//-- 1 --//
Итак, измену ли Власова нам считать ярким примером предательства?
Возьмем любого советского генерала, все равно какого. Вот, например, генерал-майор внутренней службы Эдуард Шеварднадзе. Звание почти как у Власова, а должность куда как выше: член Политбюро и министр иностранных дел СССР. Этот генерал в сговоре с другими руководителями СССР сознательно и намеренно наносил вред Советскому Союзу: например, подарил Соединенным Штатам важнейшие со стратегической и экономической точек зрения акватории в районе Берингова пролива, в 1990 году подписав с госсекретарем США Джеймсом Бейкером соответствующее соглашение [45 - Соглашение между СССР и США о линии разграничения морских пространств (известное также как Соглашение о Линии Шеварднадзе – Бейкера) устанавливало разграничение экономических зон и континентального шельфа в Чукотском и Беринговом морях. Эта уступка морских владений в пользу США лишила Россию перспективных нефтегазовых месторождений и возможности ежегодно вылавливать более 200 тысяч тонн минтая, а также усложнила свободное торговое судоходство на Северном морском пути и евроазиатских транзитных маршрутах. – Прим. ред.]. Отдал, не потребовав ничего взамен. Уверяет, что на этой сделке не положил в собственный карман ни единой сотни миллионов долларов. Поверим. Выходит, что вред Шеварднадзе наносил просто так. Ради собственного удовольствия. А впоследствии изменил Советскому Союзу, советскому правительству и советскому народу. Кроме того, изменил присяге.
Или вот полковник Горбачёв Михаил Сергеевич. Званием ниже Власова, а должность заоблачная – Верховный главнокомандующий Вооруженными Силами СССР. Ради мирового коммунизма Советский Союз под руководством Горбачёва устроил голод в Эфиопии: советники из СССР насаждали в этой стране методы социалистического руководства экономикой, которые неизбежно давали такие же результаты, как и в Советском Союзе. На собственной шкуре наш народ проверил: социалистические преобразования в деревне обернутся гибелью миллионов. Но Горбачёв проигнорировал уроки истории, и голод-таки в Эфиопии обеспечил.
Желая распространить и укрепить влияние СССР в мире, полковник Горбачёв четыре года вел войну в Афганистане. Ради мирового коммунизма в своей стране давил людей танками и рубил лопатами. Затем изменил по полной программе: и Советской Родине, и правительству, и советскому народу, и присяге. И объявил себя социал-демократом. Если ты убежденный социал-демократ, какого черта в Коммунистическую партию записывался?
Защитники и тут нашлись: Горбачёв не сам лично людей лопатами рубил… Правильно. Но ведь и Гитлер не сам людей в душегубки загонял, не сам трупы в топки крематориев запихивал.
Полковник Ельцин Борис Николаевич провозгласил суверенитет России, то есть выделил Россию из состава Советского Союза. Статья 64-я действовавшего в тот момент Уголовного кодекса предписывала вышак за посягательство на территориальную целостность СССР.
Полковнику Горбачёву и генерал-майору Шеварднадзе за те же акватории в Беринговом проливе по той же статье тот же состав преступления следовало вменить и тоже прописать по вышаку без обжалования.
Или вот генерал-полковник Дмитрий Волкогонов. Был советником первого (и последнего) Президента СССР. Пришел момент до последнего дыхания за Советскую Родину воевать, а он, трусишка, в кусты рванул.
//-- 2 --//
Итак, кого же предал Власов? Отвечают: он предал советский народ, свою советскую Родину, Красную Армию, он изменил присяге! Против фактов не попрешь.
А судьи кто? Не лучше ль на себя, кума, оборотиться? Спросим: а кто у нас не изменил советскому народу?
Весь советский народ изменил советскому народу. Весь народ уподобился Власову. И поэтому нет больше такого народа – советского. Весь советский народ в предатели подался.
Кто не изменил Советскому Союзу? Великой советской Родине? Все изменили.
Кто не изменил Советской Армии? Таких нет.
Кто не изменил присяге? Укажите мне исключение. Исключений не оказалось.
Не изменил присяге только тот, кто ее не принимал. Вспомним эти священные слова: «Я клянусь… до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Советскому правительству».
Кто сохранил верность советскому правительству до последнего дыхания в те дни, когда распадался Советский Союз? Даже само правительство не сохранило себе верность. А ведь все номенклатурные чины как минимум – полковники. И все присягу принимали. И вот в августе 1991 года пришел момент защищать это самое правительство. Назовите мне хоть одного члена советского правительства, который ринулся на баррикады. Таких не нашлось. Ссучились все – прошу прощения за термин, но более точного в русском языке мне найти не удалось [46 - На воровском жаргоне «ссучиться» в широком смысле означает «предать», «нарушить воровской закон», «пойти на сотрудничество с властью». – Прим. ред.]. Если кто найдет более звонкое слово – подскажите.
Правители похитрее да попроворнее в новое правительство перебежали, перековались, демократами заделались. Они твердо помнили те строки присяги, где говорилось о военном и народном имуществе. Чтобы оно не пропало, они миллиарды по своим карманам рассовали.
Сегодня живут в России люди, которые с гордостью носят звание Героя Советского Союза. Например, писатель Карпов себя этим званием упорно величал. Но Героем Советского Союза может называться тот, кто не побоялся выступить на его, Союза, защиту. Тот, кто умер до распада Советского Союза – тот герой. А тот, кто распад пережил, больше не герой, ибо в критический момент, когда Советский Союз бы в опасности, он побоялся героизм проявить. А еще один товарищ с не меньшей гордостью именует себя Народным артистом Советского Союза – звучит и смешно, и грустно, вроде как артист погоревшего театра.
И совсем смешно, когда некоторые товарищи продолжают величать себя Маршалами Советского Союза. Спросим: какого Союза? Того, который гнил под твоим руководством? Того, который ты загнал в исторический тупик? Того, который ты предал, побоявшись выступить на его защиту? Того Союза, которого больше нет?
Удивительно, насколько толерантно общество относится к новым клятвам тех государственных мужей, которые сегодня вступают в высокие должности и которые когда-то уже приносили клятву, но клятвы не выполнили. Им снова верят. Товарищ Шеварднадзе клялся. И товарищ Алиев. И товарищ Ельцин. И никто не крикнул: да ты же клятвопреступник! Ты же раньше уже клялся до последнего дыхания родное советское правительство защищать!
Чем же Шеварднадзе лучше Власова?
Я это к чему? Я к тому, что предателей в правительство пускать нельзя. Ни в Грузии, ни в Казахстане, ни в России.
//-- 3 --//
Товарищи, считающие Власова предателем, на себя посмотрите. Власов ушел из-под красного флага под трехцветный. А вы, господа-товарищи, почему за Власовым в девяностые годы последовали? Власов ушел из красно-советской армии в русско-российскую. А ваши сыновья сегодня в какой армии служат?
Назовите мне одного человека, хотя бы одного, который сохранил верность Советской Родине до последнего дыхания. Товарищ Зюганов? Ах, нет же. Не бросился он защищать свою любимую Родину и родное советское правительство, а, прижав ушки, прятался от народного гнева. Это он потом осмелел. Или вот в Москве памятник Железному Феликсу восстанавливать хотели. Ах, и пусть восстанавливают! Это будет памятник чекистской трусости: храбрые товарищи, сидящие на Лубянке, где была ваша храбрость, где были вы сами, когда памятник Дзержинскому с постамента снимали? Если бы вы, господа, хранили верность присяге и Советской Родине, то должны были умереть на баррикадах с красным знаменем в руках, защищая свою любимую Родину.
//-- 4 --//
Есть удивительная отговорка: мы от присяги свободны, ибо нет больше Советской Родины! Именно потому ее и нет, что вы ее предали. Всё себя в грудь колотили, в верности клялись, а как дело дошло до выполнения клятвы, так разбежались по норкам, зная, что все тут прогнило и защищать нечего. Сгнила ваша социалистическая Родина, налакалась крови и лопнула. Освобождает ли это от присяги? Нет, не освобождает. Если была бы в присяге оговорка «когда начнет все валиться и рушиться, то от присяги свободны» – тогда другое дело. Но не было ее. Четко и ясно каждый повторял: до последнего дыхания!
Давайте же определимся. Или давайте признаем, что Советским Союзом правил гнусный преступный режим, который истребил десятки миллионов своих граждан, давил своими грязными сапогами и танками десятки стран, а оставшиеся держал под прицелом. Этот режим надо было менять, а для этого надо было ему изменять. И именно поэтому однажды мы все ему изменили: кто сам, как Власов, а кто не задумываясь, за компанию. Или же давайте объявим, что СССР был нормальной страной, которой правил нормальный человеческий режим (с некоторыми недостатками) и его следовало защищать, что все мы поклялись делать. Но мы, нарушив клятву, режим этот не защищали. Мы все перепугались и попрятались. В этом случае все мы – изменники и предатели.
Скажут: а вот матери наши, жены и дети присягу не принимали. Это верно. Но это их от позора не спасает. Все равно в этом случае они – матери, жены, сестры, дети, внуки и правнуки изменников.
Вот в редакции главной военной газеты полковник А. Ю. Бондаренко беседует с последним председателем КГБ СССР В. А. Крючковым. Оба в августе 1991 года, проявив неслыханную трусость, изменили советской Родине, советскому правительству, советскому народу и воинской присяге. Правда, Крючков пытался что-то делать, но у него, как и всех его коллег, дрожали руки. И не только руки. Без единой попытки сопротивляться он и его подельники тут же сдались в плен на милость победителя. Весьма быстро эти последние любители коммунизма переметнулись на сторону новой власти и благополучно получают от нее грандиозные, невиданные нигде в мире пенсии, надбавки и привилегии. А Бондаренко даже и не пытался хранить верность присяге: в те славные дни 1991 года он прятался от своего народа, и кровь свою проливать за любимую власть не спешил.
Через 13 лет оба осмелели, оба вспомнили родной коммунистический режим, при котором им так привольно жилось. Оба вспомнили о том, что надо было бы его защищать, но находились такие, кто защищать побоялся. И полковник Бондаренко задает вопрос старшему товарищу: «Ну а что, вы считаете, следует делать с предателями?» (Красная звезда. 28 февраля 2004 г.). На это бывший председатель КГБ СССР, бросивший свой пост при первых признаках опасности, отвечает: «Я думаю, надо делать то, что делалось при советской власти… Многие из предателей были преданы суду, большинство из них приговорено к смертной казни».
Золотые слова. Товарищи предатели, Бондаренко с Крючковым, с себя бы и начинали. Там же, в редакции, следовало выписать себе приговоры и попросить кого-нибудь из присутствующих привести их в исполнение.
Если власть коммунистов была приемлемой для нашего народа (что отдельных недостатков не исключает), то надо было хранить ей верность, бороться за нее. А если неприемлемой, тогда надо было бороться против нее.
Власова можно осуждать, можно рассказывать про перебежавшего адъютанта с револьвером и про чемодан с золотом, но нельзя отрицать одного: Власов четко определил свою позицию.
В октябре 1996 года в Болгарии я столкнулся с неким российским военачальником: много звезд на плечах и должность в Генеральном штабе не самая последняя. Заспорили. Достаточно скоро он был вынужден признать: да, говорит, изменил присяге, но ты меня с Власовым не равняй. И тогда я ему задал вопрос: а что ты лично сделал для разрушения Советского Союза? Ох, как взвился товарищ: да как можно! да я… да мы…
Хорошо. Тогда задаю второй вопрос: а что лично ты сделал для спасения Советского Союза в 1991 году? И умолк стратег. Так вот: Андрей Андреевич Власов что-то сделал для развала сатанинского режима, а многозвездный генерал, как и тысячи его коллег, ничего не делал ни для его разрушения, ни для спасения. Он готов был служить кому угодно. Тому, кто победит.
Это лагерная мораль: прав тот, кто сильнее. Сей стратег выжидал, чтобы встать на сторону того, кто победит. Ждал, куда нелегкая вынесет.
Болтался как цветок в проруби.
//-- * * * --//
Не отклонились ли мы от главной темы этой книги?
Вовсе нет. Речь в книге – о Жукове. В этой главе – о предательстве. Генерал армии Жуков был начальником Генерального штаба Красной Армии. Советский Союз с 1939 года по июнь 1941 года поддерживал тесные политические, военные и экономические связи с Германией, поставляя в эту страну стратегическое сырье, без которого война Германии против Великобритании и Франции была бы невозможна. Мало того, уже в ходе Второй мировой войны, когда основные государства Центральной и Западной Европы – Германия, Великобритания и Франция – находились в состоянии войны, в Кремле был подписан договор с Гитлером – договор О ДРУЖБЕ [47 - В последние довоенные годы между нацистской Германией и Советским Союзом были заключены два основных договора: «Договор о ненападении», известный также как «Пакт Молотова – Риббентропа» (подписан 23 августа 1939 г. наркомом СССР по иностранным делам Молотовым и министром иностранных дел Германии Риббентропом) и «Договор о дружбе и границе» (подписан теми же лицами 28 сентября 1939 г., после вторжения в Польшу армий Германии и СССР). – Прим. ред.]. То есть Красная Армия и ее полководцы становились не просто партнерами, но и верными друзьями гитлеровцев.
Получается, что если бы Гитлер не напал на Советский Союз, Красная Армия, все ее бойцы и командиры, все генералы, адмиралы и маршалы, остались бы стойкими и убежденными сторонниками бесноватого фюрера.
Генерал-лейтенант Власов стал союзником Гитлера. Нам говорят, что это было отвратительное проявление трусости. Но за три года до этого весь наш народ дружным стадом был записан в гитлеровские друзья и, насколько мне известно, массовых возражений это не вызвало. Это было проявлением житейской мудрости: советским вождям очень хотелось выжить.
И еще одно обстоятельство: Власов сам решение принимал. Так нельзя, говорят нам. А вот советский народ решение о дружбе с Гитлером не принимал, за него историю вершили вожди, сидевшие в Кремле, – и теперь мы гордимся тем, что сами своими головами думать не привыкли.
Глава 36
О слезах, походно-полевых женах и собственном достоинстве
Уже 6 марта 1953 года, то есть на следующий день после смерти Сталина, Берия дает указания первому заместителю министра внутренних дел С. Н. Круглову подготовить предложения по передаче всех строительных главков МВД в ведение соответствующих министерств, а лагеря и колонии – в Министерство юстиции. Проект постановления новый министр МВД передает в Президиум Совмина 17 марта, а 18 марта оно было уже обнародовано. Таким образом, решающие шаги в разрушении ГУЛАГа были осуществлены Берией уже в марте 1953 года, а Хрущёв лишь сделал следующий логически неизбежный шаг по освобождению политзаключенных. Причем не очень спешил.
Красная звезда. 20 декабря 2003 г.
//-- 1 --//
Рассказ Жукова о Власове удивляет, но рассказ о Лаврентии Павловиче Берии удивляет еще больше. Вот что Жуков поведал своему соавтору Анне Миркиной во время их первой встречи: «Вел он себя, как последний трус, на суде плакал, умолял сохранить ему жизнь. Нет, уж когда доведется умереть, прими смерть достойно!» Анна Давыдовна вспоминает, что Жуков, произнеся эти слова о поведении Берии на суде, «весь как-то выпрямился, снова стал недоступен и величественно строг. И веришь, что только так этот человек мог бы умереть – с высоко поднятой головой» (Огонёк. 1988. № 16. С. 14).
Тут снова передо мной всплывает образ мифического адъютанта Власова с револьвером в руке. Тут снова меня поражает та ослепительная ясность, с которой стратег вспоминает о событиях, участником которых не был.
Группу Берии судили Специальным судебным присутствием Верховного Суда СССР. Председателем Специального судебного присутствия был назначен Маршал Советского Союза И. С. Конев. Членами присутствия были Шверник Н. М., Зейдин Е. Л., Москаленко К. С., Михайлов Н. А., Громов Л. А., Лунев К. Ф., Кучава М. И. Суд был закрытым; Жукова на суде не было.
Приговор в исполнение привел генерал-полковник Батицкий, будущий Маршал Советского Союза. При исполнении приговора присутствовали генерал армии Москаленко, будущий Маршал Советского Союза, и Генеральный прокурор СССР Руденко. Жукова и здесь не было.
Так вот, Маршалы Советского Союза Конев, Батицкий и Москаленко не трезвонили об участии в суде и расстреле Маршала Советского Союза Берии Лаврентия Павловича. Ни один из них не оставил письменных свидетельств об этом деле – по крайней мере, сегодня нам об этом не известно. Так же поступили и все остальные участники этой бандитской расправы – бандитской потому, что если Берия виноват, его надо было судить открытым судом.
Маршал Советского Союза Конев, когда всплыла его роль в этом деле, кратко ответил, словно сожалея о своем участии в этом судилище: «Не солдатское это дело». Все, кто участвовал в расправе над Берией, считали свое участие постыдным и потому с первым встречным о нем не болтали. И только Маршал Советского Союза Жуков, который не имел никакого отношения ни к суду, ни к расстрелу, описал в прессе подробности. Он рассказывал о том, чего сам не видел, чему не был свидетелем. Он рассказывал об этом малознакомой женщине при первой встрече.
//-- 2 --//
Видимо, мы никогда не узнаем, как вел себя Берия на суде и во время расстрела – прямо об этом никто не рассказал. Однако судей, обвинителей и палачей было больше десяти, а расстрел первого заместителя главы правительства в звании Маршала Советского Союза – случай уникальный даже в истории нашей страны, поэтому слухи о поведении Берии на суде и во время расстрела не могли не циркулировать на всех этажах общества. И все они опровергают версию Жукова.
Лаврентий Павлович просил не лишать его жизни – но без слез, и в ногах ни у кого не ползал. За минуту до выстрела Берия даже пытался рвануть рубаху на груди, но она была сработана из прочного солдатского материала – не поддалась (Красная звезда. 28 июня 2003 г.).
И хотел бы я посмотреть, как повел бы себя Жуков, окажись он на месте Лаврентия Павловича.
И как раз именно в этом случае, чтобы представить себе поведение Жукова в подобной ситуации, выдумывать ничего не надо. Опубликована стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС, на котором Жукова свергли со всех постов. Стенограмма зафиксировала, мягко говоря, подобострастное поведение побитого холуя Жукова. Уж как он молил о пощаде! Уж как унижался!
Но ведь отстранение от власти – не расстрел; просто на жирную пенсию, на обильные хлеба товарища выпроводили. С сохранением множества привилегий, квартиры, дачи, права посещения номенклатурных санаториев, закрытых спецраспределителей, кремлевских ресторанов, где за копейки кормили досыта, до отвала.
Опубликованы мемуары и устные высказывания Жукова, и все они пропитаны слезной мольбой о прощении, все они – подобострастная хвала Центральному Комитету. Жуков не то что на коленях готов был ползать – он вылизывал задницы Центральному Комитету в целом и отдельным вождям персонально.
//-- 3 --//
О том, как мог бы вести себя Жуков, окажись он на месте Берии в расстрельном подвале, мы можем судить по множеству других фактов. Известно, как вел себя Жуков в неприятных для него ситуациях. Та же Анна Миркина, которая верит, что Жуков шел бы на расстрел с высоко поднятой головой, рассказывает:
В марте 1971 года открылся ХХIV съезд КПСС. Маршал Жуков – делегат от Московской области. Собрался ехать. Сшил новый мундир. Волновался, ведь это первое публичное его появление на партийном съезде после долгих лет забвения. Но случилось непредвиденное. Галине Александровне [жена Жукова на тот момент; о ее поведении в этой ситуации мы поговорим ниже. – Прим. автора] отказали в гостевом билете. Тогда, не долго думая, она позвонила Л. И. Брежневу.
После взаимных приветствий между ними состоялся такой разговор:
– Неужели маршал собирается на съезд?
– Но он избран делегатом.
– Я знаю об этом. Но ведь такая нагрузка при его состоянии! Четыре часа подряд вставать и садиться. Сам не пошел бы, – пошутил Л.И. Брежнев, – да необходимо. Вот горло болит – вчера ездил к медицине, не знаю, как доклад сделаю. Я бы не советовал.
– Но Георгий Константинович так хочет быть на съезде – для него это последний долг перед партией. Наконец, сам факт присутствия на съезде он рассматривает как свою реабилитацию.
– То, что он избран делегатом, – делая акцент на слово «избран», внушительно сказал Брежнев, – это и есть признание и реабилитация.
– Не успела повесить трубку, – рассказывала Галина Александровна, – как буквально началось паломничество. Примчались лечащие врачи, маршал Баграмян, разные должностные лица – все наперебой стали уговаривать Георгия Константиновича поберечь здоровье. Он не возражал. Он все понял…
– Вот хотел поехать на съезд. Это ведь в последний раз в жизни. Не пришлось. – Губы его дрогнули – по лицу медленно покатилась единственная слеза. Никогда больше я не видела на глазах его слезы (Огонёк. 1988. № 19. С. 20).
Анна Давыдовна никогда больше не видела слез на глазах величайшего полководца. А вот другие видели – в первом издании первой книги этой трилогии, «Тень Победы», я рассказывал об этом в главе «Про плачущего большевика». Плаксив был Георгий Константинович. Мужик в возрасте 42 года, с пятью генеральскими звездами в петлицах и Золотой Звездой Героя Советского Союза публично плакал на Киевском вокзале столицы оттого, что назначили его не на ту должность, на которую он замахнулся. Тот же здоровый мужик в возрасте 51 год с маршальскими погонами на плечах и тремя Золотыми Звездами на груди плакал оттого, что никто не пришел к нему в гости.
А вот если бы на расстрел, так уж он бы с гордо поднятой головой вышел.
//-- 4 --//
Есть такая порода мужиков, которые, прожив жизнь с одной женой (или несколькими женами, как Жуков), под закат своих дней прогоняют жен со двора как старых собак и находят себе новых, на полжизни моложе.
Не ставлю под сомнение горячую любовь к Жукову его последней жены Галины Александровны, которая была младше «великого стратега» ровно на 30 лет. И не спрашиваю, любила бы она его крепче, будь он не маршалом, а, например, дворником или колхозным сторожем. Не наше это дело. Я о другом.
Дамочки этого типа отличаются непозволительным нахальством. Жуков – делегат съезда коммунистов. Ну и хорошо, и ехал бы себе на съезд. Так нет же – ей тоже присутствовать возгорелось. Недолго думая, поднимает она трубку телефона правительственной связи и требует:
– Мне бы Леонида Ильича. Леонид Ильич? Здрасьте! Не узнаете? Да это же я, супруга Жукова! Нет. Не та, которая… Я уже новая. Так я вот о чем. Мне бы билетик на съезд! Лишнего не найдется?
Теперь посмотрим на это событие глазами Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева Леонида Ильича.
У Леонида Ильича переговоры о ракетах с американцами. У Леонида Ильича неурожай, хлеба нет, чтобы народ прокормить. У Леонида Ильича план пятилетний горит. У Леонида Ильича коррупция душит страну и в Узбекистане, и в Казахстане, и в Грузии, и на вольной земле Украины, и на Руси. В одной только Москве что творится!
У Леонида Ильича Польша бунтует. Чехословакию только-только придушили, но и там полыхнет при случае. У Леонида Ильича 7 тысяч километров общей границы с Китаем, и держать ее нечем. У Леонида Ильича МВД и КГБ сцепились, и не ясно, стравливать их или разнимать. У Леонида Ильича гениальный адмирал Горшков флотище такой настроил, что новые корабли тут же резать приходится: базироваться кораблям негде и ремонтной базы нет на такую армаду.
У Леонида Ильича доченька такие номера откалывает, что хоть плачь. У Леонида Ильича сердце шалит и давление скачет. И соратники по Политбюро в любой момент готовы в горло вцепиться. Черт его знает, чем предстоящий съезд завершится. Точно на таком же съезде самого Сталина с главной партийной должности скинули, а ведь все так сладенько ему до съезда улыбались. У Леонида Ильича…
А тут какая-то проходимка по правительственной связи «билетик» требует. Я бы на месте Брежнева ее обматерил. Жуков – маршал, пусть и не лучший, а ты, голубушка, кто такая? В чем твоя заслуга? Шла бы ты…
Так, кстати, Леонид Ильич и поступил. Правда, бранных слов не использовал. За рамки нормативной лексики его не вынесло. Но выразил он ту же мысль, только ласково: шла бы ты, голубушка, в «Барвиху»! И хахаля своего с собой забери, чтобы место свое знал и жену свою на коротком поводке держал.
Правильно Леонид Ильич поступил. И Жукову урок: знай свой шесток!
Каждый боевой офицер со своей боевой подругой идет по жизни, меняя гарнизоны. И с первого дня объясняет ей элементарные правила воинской этики: я, лейтенант, не имею права напрямую обратиться к командиру батальона по личному вопросу, не спросив разрешения ротного. А ты, голубушка, ни к каким начальникам обращаться не имеешь права. Твоя задача – стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы. Если проблемы возникнут, мне скажи, я их буду решать.
Последняя (не помню, какая по счету) жена Жукова гарнизонной закалки не имела, и потому Жуков должен был просто и ясно ей объяснить: существует государственная иерархия, в которой мне, Жукову, больше места нет. Меня оттуда вышибли. Но если бы я в ней и был, то в любом случае ты не имеешь права обращаться к государственным деятелям по личным вопросам. Так не принято. Брежнев – глава великой и огромной страны, а я – старый маршал на пенсии. Между Брежневым и мной – дистанция огромного размера. Даже я не могу к нему обращаться по личному вопросу, не попытавшись решить проблему на более низких уровнях. А ты не имеешь права вообще ни к кому из государственных чиновников обращаться. Имей гордость. Ни у кого никогда ни о чем не проси! Скажи мне, что тебе нужно, – постараюсь решить вопрос. И еще: вот это – телефон правительственной связи. Я – в номенклатуре Политбюро. Телефон установлен для меня, и только я имею право им пользоваться.
Жуков основ государственной, военной и номенклатурной этики своей молодой жене не преподал. И получил заслуженное взыскание: не будет твоей жене лишнего билетика, да и тебе нечего на нашем толковище делать. Жукову следовало подумать, а как бы он сам на месте Брежнева действовал, если бы его от дел отрывала какая-то дамочка, выскочившая за опального военачальника? Любой сообразил бы, что жена совершила, мягко говоря, необдуманный поступок, на этом и успокоился бы. А Жуков – в слезы.
//-- 5 --//
Танки, как и другую военную технику, принято делить на боевые, учебно-боевые и учебные. В соответствии с этой классификацией во время войны командир любого ранга помимо боевой подруги, которая дожидалась в тылу, заводил на фронте учебно-боевую подругу. Их еще называли ППЖ – походно-полевая жена.
Жуков был нетерпим к этому явлению и с ним решительно и беспощадно боролся.
//-- Совершенно секретно --//
Приказ войскам Ленинградского фронта № 0055
гор. Ленинград 22 сентября 1941 г.
В штабах и на командных пунктах командиров дивизий, полков имеется много женщин, под видом обслуживающих, прикомандированных и т. п. Ряд командиров, потеряв лицо коммунистов, просто сожительствуют…
Приказываю:
под ответственность военных советов армий, командиров и комиссаров отдельных частей к 23.9.41 г. удалить из штабов и командных пунктов всех женщин. Ограниченное количество машинисток оставить только по согласованию с Особым отделом.
Исполнение донести 24.9.41.
Командующий Ленинградским фронтом Герой Советского Союза генерал армии Жуков.
Этот приказ был впервые опубликован в журнале «История Петербурга» (2001. № 2. С. 87–88). Здесь же опубликован еще один приказ № 0066 от 24 сентября 1941 года, в котором речь идет о 8-й армии Ленинградского фронта: «В штабе армии, среди командиров частей и соединений развито пьянство и разврат».
Подобных документов и свидетельств беспощадной борьбы Жукова за моральную чистоту командиров-коммунистов любой желающий может найти сколько угодно. Но… Но сам стратег устоять не мог.
Еще 1928 году всплыло дело о двоеженстве командира полка Жукова. Почти одновременно у него появилось сразу две дочери: Александра Зуйкова родила ему Эру, а Мария Волохова – Маргариту. После этого было много всяких пятнышек на репутации великого полководца. А на войне он разгулялся. Не обошлось без походных борделей, которые содержали для стратега ретивые подчиненные под прикрытием медсанбатов, полевых госпиталей и узлов связи.
А помимо этого была у Жукова еще и постоянная ППЖ – Лидия Владимировна Захарова. Воинское звание – старший лейтенант, должность – личная медсестра Жукова. Гений военного искусства бывал на многих фронтах, и если бы ему стало плохо, то всегда и везде ему могли немедленно оказать помощь самые квалифицированные врачи. Но этого Жукову было мало. За ним, здоровым мужиком, всю войну неотступно следовала персональная медсестра.
Офицерского звания медицинской сестре не полагалось. Офицерское звание могли присвоить только врачу. Самое большое, на что могла рассчитывать старшая хирургическая сестра эвакуационного госпиталя, – погоны старшины. А обыкновенная медсестра могла быть сержантом. Но Жукову на правила плевать: свою ППЖ он произвел в офицеры. И всю обвешал орденами.
Газета «СМ Сегодня» 21–27 февраля 1997 года поместила фотографию старшего лейтенанта Л. В. Захаровой. На ней десять (!) боевых наград. Медаль «За боевые заслуги» (в народе – «За половые услуги») объяснима. Это стандартная награда для ППЖ. Но за что на ее груди ордена Красной Звезды и Красного Знамени?
В августе 1941 года рота в составе пяти танков КВ-1 под командованием старшего лейтенанта З. Г. Колобанова на Лужском шоссе сдерживали наступление колонны германских танков, спасая Ленинград, – кстати, до появления там Жукова. 20 августа экипаж танка под командованием Колобанова, действуя из засады, подбил сначала три головных танка германской колонны, а затем – замыкающие. Справа и слева от дороги – болото. Колонна оказалась запертой, и экипаж Колобанова начал расстреливать германские танки по одному, за 30 минут боя подбив все 22 танка в колонне. Всего рота Колобанова в тот день уничтожила 43 германских танка (четыре других экипажа роты прикрывали другие дороги, по которым наступали немецкие части). Огромную работу провел независимый исследователь Даниял Ибрагимов – он нашел свидетелей этого боя и соответствующие документы [48 - Ибрагимов Д. С. Противоборство. М.: ДОСААФ, 1989. – Прим. ред.]. Подвиг танкистов Колобанова сегодня подтвержден документами не только из российских, но и из германских архивов, вписан в официальную историю Ленинградского военного округа. За этот подвиг наводчик командирского танка старший сержант А. М. Усов получил орден Ленина, сам Колобанов – орден Красного Знамени, все остальные члены экипажа – ордена Красной Звезды.
А у ППЖ Жукова на груди – и орден Красного Знамени, и орден Красной Звезды, хотя она танков противника своей грудью не останавливала и Ленинград не спасала. А еще на ней – польские ордена. Тут все ясно: к концу войны коммунистическое правительство Польши находилось под личным контролем Ивана Серова, закадычного друга Жукова. Польские боевые ордена в те лихие времена вешали по разнарядке Серова. Жуков вешал советские ордена на Серова и его прихвостней, а Серов польские – на Жукова и его окружение.
На фронте Жуков свирепствовал: «ряд командиров, потеряв лицо коммунистов, просто сожительствуют…» Сам командир Жуков, потеряв лицо коммуниста, в данном случае не просто сожительствовал, но и совершал уголовные преступления. Присвоив своей личной медсестре офицерское звание и незаконно награждая ее боевыми орденами, Жуков дважды переступил грань закона. И первое, и второе деяния попадали под статьи Уголовного кодекса.
Когда дело доходит до Власова, то ему припоминают всё. Начинают с морального облика: заместитель командующего фронтом Власов имел ППЖ! Это надо же до такого опуститься! «Военно-исторический журнал» не постеснялся опубликовать личные письма женщины, которая была с Власовым в окружении и вырвалась из него, пройдя пешком по вражеским тылам от Киева до Курска. Какое отношение к военной истории имеют личные отношения мужчины и женщины? Но наши историки в погонах торжествуют: вот, читайте, любуйтесь! При этом, однако, никто не утверждает, что Власов свою ППЖ незаконно произвел в офицеры и награждал боевыми орденами за половые подвиги. Если бы такое случилось, то непременно припомнили бы.
Но вот еще один генерал, рангом чуть повыше, – командующий фронтом Жуков. Писем его ППЖ никто почему-то не публикует, и тем Жукова не уличает. У Власова – морально-бытовое разложение, а у Жукова – роман. Власов нагло сожительствовал, а Жукова фронтовая любовь согревала, помогала ему в трудную минуту, вдохновляла на подвиги и свершения.
//-- 6 --//
Дочь стратега Элла Георгиевна рассказывает о высочайших моральных качествах своего родителя:
Должна сказать, что отец крайне отрицательно относился к разводам, считал, что семья должна быть одна на всю жизнь. Помню такой эпизод. Однажды, в бытность министром обороны, он подвозил меня с дачи в Москву. На Рублёвском шоссе перед шлагбаумом на железнодорожном переезде наша машина остановилась рядом с машиной Н. А. Булганина, где кроме него находилась какая-то женщина. Ждать у переезда пришлось довольно долго. Открыв дверцу машины, Булганин поздоровался с отцом и спросил, с кем он едет. Отец ответил, что с дочерью, и в свою очередь спросил: «А с тобой кто в машине?» «А это… – Булганин замешкался, – моя Лидия Ивановна».
Я была неприятно удивлена, поскольку хорошо знала жену Булганина Елену Михайловну… За ужином я стала расспрашивать отца об утреннем эпизоде. В ответ он разразился гневной тирадой в адрес людей, которые, прожив многие годы с женами, делившими с ними все тяготы и лишения, меняют их на молодых. «Мало ли что может быть, – говорил он, – но семью разрушать нельзя» (Эра и Элла Жуковы. Маршал Победы. Воспоминания и размышления. С. 122–123).
Да, Жуков был нетерпим к чужим недостаткам. Но когда он «разражался гневными тирадами» в адрес тех, кто меняет старых жен на молодых, у него уже была любовница Галина, та самая, на которой он вскоре женился, выгнав старую жену. И с нею, с подпольно-параллельной, а не с законной женой, министр обороны СССР Маршал Советского Союза Жуков ездил в Болгарию, демонстрируя «младшим братьям» свободу коммунистических нравов. Разница в возрасте Георгия Константиновича и Галины – ровно 30 лет; у них была внебрачная дочь Мария.
В «Воспоминания и размышления» Жуков включил фотографию, на которой изображены три его дочери. Этот снимок «стал своего рода документом, удостоверяющим наличие трех дочерей, которых отец хотел видеть рядом с собой: Эры, Марии и меня.
О четвертой дочери Маргарите, неожиданно для нас всплывшей на поверхность, разговоров тогда не было и в помине» (там же. С. 163).
В личных отношениях Жукова я рыться не намерен – это непролазная грязь. Я только указал на его чисто коммунистическую нетерпимость к фактам морально-бытового разложения окружающих лиц.
Эта последняя молодая жена и подставила Жукова, требуя у Брежнева «лишний билетик». В итоге «великого полководца» не пустили на съезд партии, и он пустил слезу.
//-- 7 --//
Прямо возле Кремля стояла огромная гостиница с гордым именем «Россия». Так вот, в ту гостиницу в советские времена советских людей не пускали. Потому, что они советские. Туда только иностранцев пускали. А советские люди в той гостинице мыли посуду и сортиры, таскали чемоданы и занимались сексуальным обслуживанием дорогих зарубежных гостей.
Где, когда и в какой стране такое было возможно? Я другой такой страны не знаю! Можно ли себе представить ситуацию, когда американца в Вашингтоне в гостиницу с гордым именем «Америка» не пускают на том основании, что он американец? Можно ли вообразить, что в Париже француза на порог гостиницы не пускают за то, что он француз?
Такое было возможно только у нас, в стране победившего социализма. Это был настоящий расизм, но расизм особого рода, нигде в мире не виданный. У нас свой особый путь. Подумать только: расовая ненависть к коренному населению, к собственному народу. Можно было бы смириться с тем, что советских людей не пускали в «Метрополь», «Националь» или «Интурист» – черт с ними, с «Интуристами». Но ситуация, когда собственный народ не может свободно войти в гостиницу с названием «Россия», кажется верхом цинизма!
И только раз в пять лет специально отобранных делегатов коммунистического толковища на несколько дней селили в «России». Не всех. У большинства делегатов съездов были свои поместья в Москве и вокруг нее. Всех мастей Кунаевы, Алиевы, Рашидовы и Шолоховы владели достаточно комфортной недвижимостью в белокаменной для того, чтобы не ютиться по всяким «Метрополям». А меньшинство – разных сталеваров и шахтеров – размещали на несколько дней в «России». И те переполнялись особой гордостью: со мной обращаются почти как с иностранцем! За такую щедрость номенклатурные доярки и сталевары были готовы верой и правдой служить делу Ленина и поддерживать любые преступления кремлевских расистов.
И вот Жукова не пустили на этот коммунистический шабаш. И он, бедный, проронил скупую слезу. Так надо было радоваться, и вот почему.
На кремлевском толковище заседали враги народа. Они довели богатейшую страну до состояния, когда кормить народ стало нечем. Если бы они отчеканили десять тонн золотых червонцев и заплатили бы своим мужикам за выращенный хлеб, то страна была бы завалена не только хлебом, но и мясом и картошкой. Но кремлевские лидеры решили иначе: пусть американским фермерам достанется золото, пусть наш мужик сидит в нищете. Пусть лапу сосет. Не десять тонн, а сотни и тысячи тонн золота они перегнали в Америку, чтобы своему народу ничего не досталось. Это настоящая измена Родине. И каждый, кто сидел на тех съездах, – враг народа и предатель.
А как же иначе: вот тебе, американский фермер, русское золото, а тебе, русский мужик, – фальшивый рубль, на который ничего нельзя купить. Если это не вредительство, если это не измена своему народу, своей Родине, то что это? Если делегатов коммунистических съездов не называть врагами народа, то есть ли основания называть их друзьями своего народа?
Говорят, что все это делалась не из злого умысла, а по глупости. Говорят, что советские правители держали народ в нищете и пьянстве, на грани и за гранью умственной деградации и вырождения, перегоняли русское золото в Америку, но ничего от этого не имели и в собственный карман ни грамма золота не положили. Допустим – хотя поверить в это очень трудно.
Но если советские вожди, вывозя за рубеж сокровища страны, при этом часть из них (или часть заработанного от их продажи) клали к себе в карман, значит они были проходимцами и ворами. Если же гнали народное достояние за границу просто ради обогащения Америки и разорения собственного народа и ничего от этого сами не имели, значит, они были они дураками.
О чем же до слез жалел Жуков? О том, что не удалось посидеть в компании этих людей? О том, что не попал на сходку врагов народа, мерзких изменников, преступников и воров? Мне кажется, ему надо было радоваться и гордиться тем, что он не оказался в одном ряду с Рашидовым и Шолоховым.
Глава 37
Как Жуков идеологическим врагам угодил
Жуковское оперативное искусство – это превосходство в силах в 5–6 раз. Он боялся даже в таких условиях, когда Ватутин сосредоточил на узком фронте танковую армию товарища Романенко, два совершенно свежих отдельных танковых корпуса, 3-ю ударную общевойсковую армию товарища Кузнецова, 21-ю общевойсковую армию, несколько отдельных танковых бригад, кавалерийский корпус и много других частей усиления. С такой силищей трусил, хотел, чтобы войска Сталинградского фронта оттянули на себя силы противника.
Маршал Советского Союза А. И. Еременко. ВИЖ. 1994. № 5
//-- 1 --//
Жуков был нетерпим к фальсификаторам истории – чего стоит один только донос в ЦК КПСС на Чаковского. В чем только Жуков не уличал воспевшего его писателя: в угоду дешевой сенсации Чаковский-де играет на руку нашим идеологическим врагам!
А сам Жуков написал такую книгу, которую идеологические враги признали выдающимся шедевром. Анна Миркина, один из главных авторов мемуаров Жукова, гордится тем, что врагам книга «величайшего полководца ХХ века» ужасно понравилась. Она пишет:
На супере штутгартского издательства ДФА («Дойче ферлагс-аншальт»), выпустившего эту книгу двумя тиражами в ФРГ, было написано красными буквами по всему периметру: Eines der großen Dokumente unserer Epoche («Один из величайших документов нашей эпохи»). Так оценили труд советского маршала наши идеологические противники (Огонёк. 1988. № 18. С. 20).
Это, конечно, чудо: написать так, чтобы врагам идеологическим понравилось. У меня от зависти – скрежет зубовный. Врагов у меня тоже хватает. Просыпаюсь ночью и все думаю, как бы врагам угодить? Как бы написать что-нибудь такое-эдакое, чтобы все мои идеологические противники приветствовали мой очередной шедевр бурными продолжительными аплодисментами?
Я не гордый – уже не надеюсь, что враги объявят мои писания величайшим документом эпохи, но хоть бы шляпы сняли в знак почтения. Так нет же – как ни стараюсь, ничего не выходит. Что бы ни написал – в меня булыжники мечут.
А вот Жуков Георгий Константинович, оказывается, не только величайший стратег, но еще и великий писатель – уж так исхитрился, уж такое написал, что идеологические враги признали его книгу «одним из величайших документов нашей эпохи».
Можно было бы заняться изучением секретов писательского мастерства маршала Жукова, но от этого удерживает древняя китайская мудрость, которую две с половиной тысячи лет назад великий Сунь-Цзы сформулировал так:
БЕРЕГИСЬ, КОГДА ТЕБЯ ХВАЛИТ ВРАГ.
//-- 2 --//
Мне говорят: хорошо, допустим в «Ледоколе» все правильно, но… Но была ли Красная Армия готова к войне? И тут же сокрушают все мои построения простыми, но страшными свидетельствами полной нашей неготовности. Один только этот аргумент чего стоит: на 21 июня 1941 года нехватка танков в Красной Армии составляла 32 тысячи машин, в том числе не хватало 16,6 тысяч танков новейших образцов. Источник таких сведений – Маршал Советского Союза Жуков (Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969. С. 205).
Вторая мировая война была прежде всего войной танковой, и ни у кого в мире не было такой нехватки бронетанковой техники. Скажу больше: во всех армиях мира вместе взятых не было такой нехватки основного оружия войны. Эти цифры – наш национальный позор. Эти цифры вошли во все западные монографии о войне, во все учебники. Эти цифры изучают во всех военных академиях мира. Эксперты помнят эти цифры и ими уже много лет беспощадно гвоздят по моей бедной голове.
Бой идет вот по какой причине. Гитлеровцы сумели внушить своему народу, что немцы – высшая раса, а всякие там славяне, евреи и прочие – низшие. Каждого представителя неарийской расы гитлеровцы так и называли: «недочеловек» (нем. Untermensch).
Сейчас открыто об этом не говорят, но в виду имеют, особенно когда речь заходит о войне. А я возражаю. Я доказываю, что и танки у нас были, и самолеты, и были они вполне на уровне мировых стандартов, а то и выше, и артиллерия у нас была лучшая в мире, и боеприпасов наготовили больше, чем все остальные страны мира вместе взятые, только готовили мы не оборону, а нечто иное.
Нас застали врасплох, и войну пришлось вести не по тем сценариям, которые разрабатывались. Но нельзя 1941-й год объяснять нашей отсталостью и идиотизмом.
А мне в ответ: да знаешь ли ты, что Сталин был трусом? Это сказал сам Жуков!
Знаешь ли, что нехватка вооружения в Красной Армии была поистине чудовищной: одних только танков не хватало 32 тысячи, в том числе 16,6 тысячи новейших? И это сказал сам Жуков!
Знаешь ли, что самолеты были устаревшими? Это слова Жукова!
Знаешь ли, что ни одна дивизия не была полностью укомплектована? И это сказал сам Жуков!
Мы все, жители бывшего Союза, в глазах Запада, да и в своих собственных глазах – олухи, и все у нас было не так. Козырный туз всех наших врагов и ненавистников – Жуков Георгий Константинович. Нашу «неготовность» Жуков красочно описал и тем самым снабдил всех врагов России убойными аргументами в любом споре. В британских военных училищах и академиях, например, начинают изложение истории участия Советского Союза во Второй мировой войны с цифр: Красная Армия имела ужасающую нехватку боевой техники, одних только танков требовалось вон сколько! Выводы каждый делает сам. А какие после таких оглушительных цифр можно делать выводы? Тут все ясно: русские воевать не могли, они вообще никак к войне не готовились. Как можно воевать, если такая нехватка!?
Дальше учебник можно не читать. Все без учебника ясно: Сталин был запуган до смерти, русские Ваньки пьянствовали, валялись на печках и все как один в животном страхе ждали нападения, знали, что оно неизбежно, но ничего не делали, чтобы себя защитить. Цифры нехватки одних только танков чего стоят.
Эти цифры повторяются не только в британских лекциях и учебниках, но и в американских, французских, испанских. И везде вывод: во Второй мировой войне участвовали Германия, Греция, Япония, Великобритания, Норвегия, Франция, Канада, Албания, США, Люксембург, Австралия и другие государства, – они-то и внесли решающий вклад в победу над фашизмом. А неготовый к войне Советский Союз к этому добавить ничего не мог. Вы только полюбуйтесь на чудовищную нехватку танков!?
Из этих цифр следует и еще один важный вывод: Жуков – гений. При такой дикой недостаче танков он своей мудростью, своим полководческим даром, своим гением сумел-таки этих Иванов-дураков до самого Берлина довести!
//-- 3 --//
Создается впечатление, что перед Жуковым и коллективом авторов его мемуаров в ЦК КПСС была поставлена задача придумать такую гадость о своей Родине, которая сразила бы наповал читателей всего мира. И соавторы Жукова придумали хитрый ход: надо просто забыть все, что имеешь, а вспоминать только то, что хотелось бы иметь. Готовность любой армии к войне всегда определяли по наличию сил и средств: у Ганнибала было столько-то слонов, а у Бонапарта – столько-то пушек.
Гениальность Жукова и его соавторов заключается в том, что они первыми додумались определять готовность к войне – вернее, неготовность к ней – не по наличию танков, пушек и самолетов, а по их нехватке. Свой метод Жуков и соавторы применили только против собственной страны и собственной армии: нам не хватало! Против других стран и армий Жуков свой метод не применял, поэтому только над нами весь мир и смеется. У всех хватало, только у нас не хватало…
Но список того, чего нам не хватает, всегда будет очень длинным. Скажу больше: он всегда бесконечный. Недавно в Лондоне я встретил одного ужасно бедного соотечественника, которому страсть как хочется купить нефтеперерабатывающий комплекс в Эмиратах с подведенным к нему нефтепроводом, но не хватает восьми миллиардов долларов. Цифра сбивает с ног: подумать только, какой бедный человек, как много ему не хватает! Нехватка у него такого же масштаба, что и у Жукова. С размахом.
А спросите любого султана, скольких девок ему в гареме не хватает. Бедный султан! Такое количество жен и наложниц, которого ему не хватает, ни одному из нас даже присниться не может.
Таким способом можно изгадить не только нашу историю, нашу страну, но и любую другую, какую прикажут. Например, забудьте все достижения Америки, забудьте все, что в ней есть хорошего, а напишите список того, что американскому народу и правительству хотелось бы иметь. Сразу вписывайте все грядущие достижения грядущих десятилетий: все это будет, но пока еще всего этого нет, следовательно, не хватает. Спросите американского министра обороны: всего ли ему сейчас хватает? Хватает ли ему авианосцев, космических станций, спутников, танков, самолетов, компьютеров? Да просто спросите, хватает ли ему денег? Хватает ли миллиардных бюджетов?
Я на себе однажды пробовал этот метод. Презрев все, чем меня одарила судьба и природа, начал сочинять список того, чего мне в этой жизни не хватает. Список получился ужасающий и удручающий. Самому себя жалко – получается, что к нормальной жизни я полностью не готов. Пишу и плачу…
//-- 4 --//
В сентябре 1939 года Гитлер ввязался во Вторую мировую войну, имея 2 977 танков.
Ни один из этих танков не дотягивал по боевому весу до 20 тонн, а боевой вес 2 668 из них – то есть подавляющего большинства – не дотягивал и до 10 тонн. Другими словами, все танки были легкими, в подавляющем большинстве – очень легкими.
Половина германских танков того времени пушек не имела – только пулеметы. Практически все остальные имели пушки калибра 20 мм. Вот это пушка! Самые же мощные германские танки 1939 года имели 37-мм пушки. Всего таких танков у Гитлера было… 98 машин. Эти танки в германской армии назывались средними, но это только название – это «для понтов», как говорят сегодня. Настоящих средних танков в Германии не было ни одного. Тяжелых – тем более; их не было даже в смелых замыслах. Да, в Германии было 211 танков с пушками калибра 75 мм, но стволы этих орудий были настолько короткими, что для стрельбы по танкам противника они не годились.
Для сравнения, Красная Армия в то время давно отказалась ставить на танках пушки калибра 37 мм, и перешла на 45-мм орудия. В Красной Армии в сентябре 1939 года было 15 тысяч танков с 45-мм пушками, кроме того – сотни танков с 76-мм короткоствольными и длинноствольными пушками. В Красной Армии осенью 1939 года завершались испытания танков КВ и Т-34, которым суждено было произвести переворот в мировом танкостроении. В декабре того же года они были приняты на вооружение. В Германии в это время ничего нового принимать на вооружение не планировалось и не замышлялось.
И вот вопрос: достаточно ли Гитлеру было этих так называемых танков для покорения мира? И сколько ему не хватало? Эти вопросы никто никогда не ставил, поэтому над гитлеровцами никто не смеется. Поэтому как-то само собой разумеется: им хватало.
Францию Гитлер разгромил за месяц. Французские и британские танки были еще хуже германских. Кроме того, в британской и французской армиях придерживались устаревших взглядов на боевое применение танков – их использовали неэффективно, в качестве «приложения» к пехотным частям. Для военачальника танк – это инструмент; мало иметь хороший и мощный инструмент, которым являются танки, надо еще и уметь применять его в бою с наибольшей эффективностью, а танки наиболее эффективны при их использовании в составе самостоятельных танковых соединений для нанесения глубоких ударов на стратегическую глубину.
Франция пала, а Британия уцелела лишь потому, что природа прикрыла ее мощным противотанковым рубежом – проливом Ла-Манш. Летом 1940 года на британских островах оставалось менее ста устаревших танков, но никто не ставит вопрос, сколько же танков не хватало Франции и Британии. Раз вопрос не ставится, то и тут мнение экспертов единодушно: хватало.
В момент разгрома британских и французских армий американский сенатор Генри Кабот Лодж посетил крупнейшие маневры американской армии, где были собраны все танки США. Впечатлениями он поделился в Сенате: «Вчера я видел все танки Соединенных Штатов, сразу все четыреста». В тот момент танковых войск в американской армии вовсе не было – танки состояли на вооружении пехоты и кавалерии. Как отдельный род войск танковые войска США были созданы только в июле 1940 года.
Оценим качество американских танков конца тридцатых – начала сороковых годов XX века. Самый большой калибр танковой пушки – те же самые 37 мм. Однако большинство американских танков не имели даже такой пушки – только пулеметы. Броня на всех американских танках – только противопульная, крепление броневых листов – на заклепках. Двигатели – только бензиновые. Гусеницы – очень узкие, удельное давление на грунт высокое, проходимость низкая. Запас хода смешной – 150 км по дорогам. Вне дорог – и того меньше. И никто не ставит вопрос: сколько же танков не хватало американцам? Потому и считается, что им хватало. Потому над ними тоже никто не смеется.
Полки книжных магазинов в Европе и США ломятся от книг о боевых действиях в Северной Африке: Роммель против Монти, Монти против Роммеля, перелом в войне… Иногда сражения в Африке западные историки ставят в один ряд со Сталинградской битвой. А иногда и не ставят – Сталинград пропускают. Половина текста в британских книгах о войне – о боях в пустыне. А вот детали: «Когда Африканский корпус вышел 23 июня [1942 года – примеч. автора] на границу, в нем оставалось 44 танка, способных вести боевые действия, у итальянцев 14» (Liddell Hart B. H. History of the Second World War. London: PAN, 1973. С. 288). Это описание величайшего кризиса в истории Великобритании: 44 германских и 14 итальянских танков Роммеля могли перерезать Суэцкий канал, и тогда Британская империя была бы разрезана пополам, связь метрополии с дальними колониями была бы прервана или значительно затруднена. Величайшими усилиями германские танки удалось остановить. Этому сражению посвящены десятки фильмов, сотни книг, тысячи статей. А с нашей колокольни грандиозность происходящего не просматривается. Что это за масштаб боевых действий такой – 44 танка и 14 танков?
И никто не ставит вопрос, а сколько же Роммелю не хватало танков, чтобы к каналу прорваться и его форсировать? И сколько британским войскам не хватало танков, чтобы один немецкий танковый батальон и одну итальянскую танковую роту за пару часов сбросить в Средиземное море и больше никогда о них не вспоминать? Вопрос не поставлен, поэтому создается впечатление, что и немцам хватало, и британцам.
22 июня 1941 года Гитлер вступил на нашу землю, имея ничтожно малое для осуществления своих грандиозных планов количество танков – 3 712 машин. Эту цифру Жуков неоднократно повторяет. (Танков у немцев было меньше, но не будем придираться.) Это были все те же танки, что воевали в Польше, – ничего нового на вооружение Германии за два года войны не поступило. Изменилось лишь соотношение разных типов танков (в пользу более тяжелых образцов), танки модернизировали, на некоторые поставили более мощные 50-мм пушки, навешали дополнительной брони, что привело к увеличению их боевого веса, и 1 404 германских танка из легких превратились в средние: их боевой вес перевалил через рубеж 20 тонн. Но созданы все они были как легкие, и от того, что усилили их вооружение и броню, ходовые качества танков соответственно понизились.
Попробуйте взбежать по лестнице на девятый этаж. Легко? Легко. Теперь попробуйте проделать то же самое с мешком картошки на спине. То-то. А танк, он тоже ведь существо нежное. На него навешай лишние тонны, и ему тоже бегать станет трудно. Одним словом, модернизация легких устаревших германских танков и превращение некоторых из них в средние существенного улучшения их боевых возможностей не принесли. И никто почему-то не ставит вопрос о том, можно ли покорить Советский Союз, имея 3 712 устаревших танков, которые способны действовать только летом на относительно сухом грунте, если эти танки имеют ограниченный моторесурс, удивительно малый запас хода, неудовлетворительную проходимость, противопульное бронирование и пушки, которые не пробивают советские КВ и Т-34. И никто почему-то не вычисляет, сколько же Гитлеру не хватало танков для завоевания мирового господства. Поэтому принято считать, что Гитлеру танков хватало.
Япония в те славные годы увязла в Китае. Выиграть – невозможно: уж очень их много, китайцев. Кроме того, в любой момент могла вспыхнуть война Японии с Советским Союзом. Вооруженные конфликты между советскими и японскими войсками шли один за другим; доходило до серьезных противостояний с участием сотен самолетов, танков и орудий, десятков тысяч солдат. И ко всему этому Япония напала на США и Великобританию, превратив в своих врагов все страны Тихоокеанского региона и Юго-Восточной Азии.
Была ли готова Япония воевать одновременно против всего мира? Не скажу ничего плохого о японской авиации и флоте, но японские танки упоминания не достойны – ни с точки зрения количества, ни с точки зрения качества. Но никто не ставит вопрос, сколько же японцам не хватало танков для покорения Китая, Монголии, Сибири, Индии, Индокитая, Австралии, США, Британии и всех прочих. И никто над ними не смеется. Поэтому принято считать, что японцы были к войне готовы, и как-то само собою разумеется: им танков хватало.
Запад привык к небольшим цифрам: 3 712, 2 977, 400, 44, 14, потому цифры нашей неготовности потрясают. Не хватало 32 тысяч танков! В том числе 16,6 тысяч новейших! И враги нашего народа распространяют по миру цифры Жукова. Президент академии военных наук генерал армии М. Гареев – о том же: вот видите, сколько нам не хватало! (Читайте сборник «Мужество», стр. 241–242.)
Ради распространения жуковской «правды о войне» кремлевские владыки засылают в страны Запада своих людей. Вот один из этих засланцев, полковник Иосиф Саксонов, выносит в заголовок своей статьи вопрос: «мог ли СССР напасть на Германию в июле 1941 года?» (Газета «Панорама». Нью-Йорк. 13 сентября 1995 г.). Заголовок набран огромными буквами и на полстраницы – вопросительный знак. Саксонов повторяет аргумент Жукова: «требовалось 16,6 тысяч только новых танков, а всего 32 тысячи танков». И он не одинок.
//-- 5 --//
США, Великобритания, Франции, Японии, Италии вступили во Вторую мировую войну с устаревшими танками. Всю войну они производили танки только устаревших конструкций. До конца войны эти страны так и не сумели создать ничего заслуживающего внимания. Так на устаревшей технике войну и завершили.
Германия тоже вступила в войну на устаревших танках, но в ходе войны сумела создать танки «Пантера», «Тигр», «Тигр-Б», «Элефант», однако все они имели бензиновые двигатели и – огромный недостаток! – старомодную компоновку. Из-за этого машины не удалось удержать в заданном весе.
Командование вермахта заказало «Пантеру» весом 30 тонн, а получилось 45. «Тигр» заказали весом в 45 тонн, а получился – 56. Лишний (и совершенно ненужный) вес сделал эти танки тихоходными и неповоротливыми. Удельная мощь оказалось низкой. Техническая надежность – очень низкой. Многорядное расположение катков, которое германские конструкторы использовали на «Пантерах» и «Тиграх», больше никогда в истории мирового танкостроения никем не было повторено, ибо это было явной ошибкой. Вдобавок ко всему, все эти машины были очень сложными и дорогими в производстве, потому удалось за все время войны выпустить 4 884 «Пантеры» и 392 самоходных орудия на базе этого танка, 88 «Элефантов», 1 354 «Тигра», 489 танков «Тигр-Б» и 77 самоходных установок на его базе. Если эти танки считать новейшими, то за все время войны их было произведено 7 284.
Но подчеркиваю: эти танки начали поступать в войска только в 1943 году, когда исход войны уже окончательно и весьма четко определился. И поступали они на фронт не все сразу, а мелкими партиями по мере производства. А в начале войны ничего подобного в германской армии не было.
И только Красная Армия вступила в войну, имея танки новейших конструкций: 711 танков КВ и 1 400 танков Т-34. Даже если не считать новейших Т-40 и БТ-7М, то и тогда одних только Т-34 и КВ было 2 111 машин. В ходе войны тяжелые танки в СССР выпускали тысячами, а средние Т-34 – десятками тысяч.
В 1941 году каждый КВ, оставаясь неуязвимым, мог уничтожать несколько немецких танков, причем самых лучших. Одни только КВ были сильнее всех германских танковых войск вместе взятых и сильнее всех танковых войск мира вместе взятых. 711 танков КВ при умном использовании могли одни остановить германскую агрессию.
И 1 400 танков Т-34 были сильнее всех германских танковых войск вместе взятых и танковых войск всего остального мира. И этого количества было достаточно для разгрома вторгшегося противника.
Так вот, если принять все это во внимание, получается, что на самом деле ни одна страна мира, кроме Советского Союза, к войне не готовилась. Весь мир обходился устаревшими танками, и всех их вместе во всех странах вместе взятых к началу войны никак не набиралось на десять тысяч. В 1941 году Советский Союз имел минимум в два раза больше танков, чем все страны мира вместе взятые, включая новейшие, которых не имел никто кроме нас.
У Т-34 и КВ – противоснарядное бронирование, а у всех остальных танков мира – противопульное.
У советских танков – пушки, способные пробить любой из существовавших в то время танков и любой, который мог появиться в обозримом будущем до конца Второй мировой войны включительно. Пушки лучших зарубежных танков того времени были способны поразить КВ и Т-34 только с короткой дистанции и только в борт или в корму.
У советских танков – гусеницы, на которых можно ходить по любому снегу и любой грязи, а зарубежные танки буксуют в снегу и на разбитых дождями дорогах.
У советских танков – мощные экономичные дизели, а у зарубежных – слабые, но прожорливые, пожароопасные бензиновые двигатели.
Так вот: 2 111 советских танков Т-34 и КВ было достаточно, чтобы отразить любое нападение на СССР. Остальные тысячи наших танков могли бы в танковых боях вообще не участвовать, а просто гонять немецкую пехоту. Но Жукову этого мало. Ему бы в момент начала войны хотелось иметь еще 16,6 тысяч новейших танков. И весь мир над нами смеется: вот видите, какая была нехватка! Особенно им новейших танков не хватало! Какая отсталость!
//-- 6 --//
Нехватку танков Жуков вычислил и всему миру сообщил. Что же тогда, по мнению Жукова, было в наличии?
Чтобы можно было вычислить недостачу, надо знать, что в наличии: должно быть десять пар сапог, вот девять, следовательно, одной пары не хватает. Но Жуков, как мы видели, количество советских танков не оценивал даже приблизительно – это подтверждено документально. И вот, не зная, что в наличии, он вычислил недостачу. Гений, да и только.
У Гитлера, как сообщает Жуков, было 3 712 танков. Для того, чтобы уравновесить наступающих, обороняющейся стороне достаточно иметь в три раза меньше сил – этот принцип был известен любому новобранцу любой армии мира на протяжении многих веков. В данном случае в июне 1941 года Красной Армии было достаточно иметь в обороне 1 237 таких же, как у Гитлера, устаревших танков с бензиновыми двигателями, противопульным бронированием и узенькими гусеницами, и уже тогда силы наступающей и обороняющейся сторон были бы равны. При этом новейших танков Красной Армии не требовалось бы вовсе.
Но советский народ своим героическим трудом, неимоверными лишениями, невосполнимыми потерями и сверхчеловеческими жертвами построил заводы и дал под командование Жукову танков в 16 раз больше того, что требовалось для обороны, и вот Жуков объявляет, что танков ему не хватало. Величайшему стратегу этого было мало, он бы хотел иметь еще 32 тысячи танков, включая 16,6 тысяч новейших. В этом случае баланс получился бы таким: 52 тысячи советских танков, включая более 18 тысяч танков новейших образцов, против 3 712 устаревших немецких танков, среди которых не было ни одного танка нового типа. Жукову хотелось бы на каждый устаревший немецкий танк иметь по 14 советских танков, в том числе по пять новейших.
При знакомстве с этими цифрами у зарубежного обывателя неизбежно возникает сомнение в умственных способностях нашего народа и его вождей и закрадываются мысли о возможной справедливости нацистских теорий о высшей и низшей расах. Жуков облил грязью наш народ так, что предстоит отмываться много десятилетий, если не веков.
Представим: вот шахматная доска. Тысячу танков примем за одну шахматную фигуру. Тысячу новейших танков будем считать ферзем. У красных – 20 фигур (стоят в три ряда), в том числе два ферзя. А у коричневых – четыре фигуры (точнее, неполных четыре) и ни одного ферзя. При этом красные заявляют о нехватке танков, да о какой! Жукову хотелось бы, чтобы красные фигуры на шахматной доске стояли в семь рядов, и в их числе ему хотелось бы иметь 18 ферзей – это против четырех немецких фигур, среди которых нет ферзя.
Есть еще и такое объяснение катастрофе 1941-го года: немцы сосредоточили силы на узких участках. Вот советник Президента России генерал-полковник Д. Волкогонов объясняет:
Дело в том, что войска вермахта были сконцентрированы в несколько мощных группировок, благодаря чему на направлениях главных ударов противник создал четырех– и пятикратное превосходство в силах и средствах (Русская мысль. 11–17 мая 1995 г.).
Абсурдное объяснение. Представьте себе ситуацию: на улице драка, на одной стороне улицы – 20 мужиков, в том числе два мастера-самбиста, на другой – четыре мужика, среди которых таких мастеров нет. Объясните мне, как эти четверо могут сосредоточиться на узких участках, чтобы набить морды двадцати другим, включая двоих мастеров? Но если верить Волкогонову, это вполне возможно, и вот нам объявляют, что 20 мужиков устоять не могли, – уж слишком мало их было, им не хватало еще 32-х мужиков, включая 16 мастеров. Против четверых.
Или вот, например, идет матч чемпионата мира по футболу. У нас на поле 20 игроков, а у немцев четверо. Но эти четверо, говорит генерал-полковник Волкогонов, сосредоточились на узких участках и поэтому нас переиграли, а нам игроков не хватало. Люди всего мира такие заявления читают, удивляются, сравнивают и делают выводы. Выводы эти – не в пользу нашего народа.
Но допустим, что Жуков действительно не знал, сколько у него было танков. Давайте считать, что у нас круглый ноль. Но даже если бы у нас вообще не было никаких танков, то и тогда заявления Жукова о том, что против неполных четырех тысяч немецких танков нам требовалось 32 тысячи, есть оскорбление. Прежде всего – это национальное оскорбление русскому народу. И всем остальным народам бывшего Советского Союза тоже.
В свете той арифметики мы все смотримся недоумками и дебилами. Только за одно это заявление следует сдернуть Жукова-идола с постамента. Стоило ли Георгию Константиновичу брежневскую задницу вылизывать, чтобы клеветать на свой народ, чтобы «сообщать историческую правду» о том, что мы ни на что не способны?
Соотечественники, у нас выбор: или мы признаем, что наш преступный режим готовил захватническую войну, а к обороне вовсе не готовился, и потому нас застали врасплох и гнали до самой Москвы, – или мы должны признать себя идиотами. Книга Жукова по своей сути расистская, ибо вбивает в наши головы идею о ничтожестве нашего народа. Гитлеровцы хотели нам навязать идею расового превосходства немцев над славянами, семитами и прочими. Им это не удалось. А марксисту Жукову удалось. Марксисты-ленинцы приучили нас презирать и ненавидеть самих себя. Они приучили нас плевать на предшествующие и будущие поколения, на свою страну, на свою собственную историю. Гитлер не сумел нас покорить. Жуков сумел.
Книгу Жукова восхваляли все ненавистники русского народа. Товарищи из «Красной звезды» обратились прямо к Михаилу Александровичу Шолохову: скажи свое веское слово! Однако, «На оценки Шолохов оказался скуп. («Назову одного – другой обидится»). Впрочем, один комплимент сделал: «Военные мемуары маршалов Жукова и Рокоссовского – книги блистательные» (Красная звезда. 24 мая 1995 г.).
Зря Михаил Александрович Шолохов грешное с праведным путал. Нет у Рокоссовского в мемуарах ничего подобного тому, что вписано в похабные творения Жукова. А хор ненавистников звенит: о, великий Жуков! И вот вопрос нашим лауреатам, нашим стратегам в генеральских и маршальских погонах: а вам, дорогие товарищи, не противно получать свои серебряники за восхваление этой скотской книжонки?
//-- 7 --//
Лавры Жукова-клеветника не дают покоя нашим стратегам. Последний начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР генерал армии М. Моисеев уже под самый закат коммунистической власти решил отличиться. Он пошел дальше: объявил, что одних только новейших танков нам требовалось не 16,6 тысячи, как заявлял Жуков, а 31,4 тысяча (Правда. 19 июля 1991 г.).
Метод Жукова неисчерпаем, как наши потребности. Товарищи бессовестные генералы, если кому хочется наград, орденов и должностей, объявите, что русские настолько глупы, что им требовалось дополнительно 100 тысяч новейших танков, не считая тех, которые уже состояли на вооружении Красной Армии. Гарантирую: вам какие-нибудь ненавистники русского народа тоже памятник слепят.
Причины популярности Жукова в Германии, Франции, Великобритании и США понятны: заевшемуся обывателю приятно читать признания в том, что русские глупее всех на свете. Жуковская фальшивка ласкает национальное самолюбие и немца, и американца, и британца, и француза: русские сами сознают свою неполноценность! И пусть украинцы, татары, евреи, грузины или армяне не обольщаются – когда говорят о русских, всех нас в виду имеют. С подачи Жукова Георгия Константиновича, «маршала Победы», все мы в глазах других – низшая раса. А немцы – высшая.
Почему же многие в нашей стране восхваляют Жукова и его, извините за выражение, «мемуары»? А вот почему: преступление века сорвалось, «освобождение» Европы, Азии и Африки не состоялось, однако следы его подготовки видны невооруженным глазом. Чтобы предотвратить разоблачение, кремлевские товарищи распускают (весьма успешно) небылицы о «неготовности» Советского Союза к войне.
Коммунисты объявили всему миру о том, что наш народ вообще ни на что не способен: не имея двадцатикратного численного и абсолютного качественного превосходства, русский солдат воевать не способен. Из всех маршалов времен Второй мировой войны Жуков проявил наибольшее усердие и рвение в служении антинародному режиму. Оттого режим и раздувает культ Жукова. Оттого памятник Жукову-клеветнику на постамент и водрузили: дутым жуковским величием подпирают басни о нехватке танков, об «устаревших» самолетах и «неукомплектованных» дивизиях. Памятник Жукову – свидетельство того, что мы с клеветой смирились.
То, что мемуары Жукова не выдерживают никакой критики, было заявлено мной еще в начале 80-х годов ХХ века. Полностью «Ледокол» в то время опубликовать было невозможно, но отдельные главы вышли в парижской газете «Русская мысль». В главе о сообщении ТАСС от 13 июня 1941 года я высмеял книгу Жукова. Однако я тоже стал жертвой коммунистической пропаганды: я считал книгу лживой, но самого Жукова – великим полководцем.
Жуков заявил, что ему не хватало 32 тысяч танков против почти четырех тысяч германских. Тем самым он сам признал, что полководцем не является.
Я ошибся. Жуков не был ни великим, ни полководцем. Свои слова о его величии, о том, что он не имел ни одного поражения, беру обратно.
Книга завершена 13 июля 2004 года,
исправлена, дополнена и переработана в 2012 году.
Список литературы
1941 год. Книга 2. М.: Международный фонд «Демократия», 1998.
50 лет Вооруженных сил СССР. М.: Воениздат, 1968.
XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчет. М.: Партиздат, 1934.
Агафонов В. П. Неман! Неман! Я – Дунай! М.: Воениздат, 1967.
Александров К. М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А. Власова. 1944–1945. М.: Посев, 2009.
Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма. Исторические очерки. Документы и материалы. В двух томах. М.: Наука, 1973.
Бешанов В. Десять сталинских ударов. Минск: Харвест, 2005.
Боевой и численный состав Вооруженных Сил СССР в период Великой Отечественной войны. Статистический сборник № 1. (22 июня 1941 года).
М.: Воениздат, 1994.
Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне 1941–1945.
В трех книгах. Рига: Лиесма, 1966.
Бычевский Б. В. Город-фронт. М.: Воениздат, 1963.
Васильев А. В час дня, ваше превосходительство. М.: Советская Россия, 1970.
Великая Отечественная война. Энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1985.
Великая Отечественная война. М.: ИПЛ, 1973.
Вестфаль З., Крейпе В., Блюментрит Г. и др. Роковые решения. Пер. с нем.
М.: Воениздат, 1958.
Вооруженные силы Советского государства. М.: Воениздат, 1974.
Воронов Н. Н. На службе военной. М.: Воениздат, 1963.
Гальдер Ф. Военный дневник. В 3 т. М.: Воениздат, 1968–1971.
Георгий Жуков. Стенограмма октябрьского (1957 г.) пленума ЦК КПСС и другие документы. М.: Международный фонд «Демократия», 2001.
Год 1941. Юго-Западный фронт. Львов: Каменяр, 1975.
Гот Г. Танковые операции. Пер. с нем. М.: Воениздат, 1961.
Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? Составитель Невежин В. А. М.: АИРО-ХХ, 1995.
Гудериан Г. Воспоминания солдата. Пер. с нем. Смоленск: Русич, 1998.
Дегин И. Л. Четыре года. Холон (Израиль): Рама-Пресс, 2001.
Дроговоз И. Большой флот Страны Советов. Минск: Харвест, 2003.
Емельянов В. С. На пороге войны. М.: Советская Россия, 1971.
Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1969 (первое издание). Обращаю внимание читателя на то, что разные тиражи первого издания мемуаров Жукова имели разное количество страниц: первый тираж (100 тысяч экземпляров) – 752 страницы, последующие – 736 страниц и 702 страницы, поэтому один и тот же текст в разных тиражах одного издания находился на разных страницах, и за это меня часто и беспощадно критиковали: мол, Виктор Суворов ссылается на такую-то страницу, я ее открыл и не нашел цитаты, на которую идет ссылка. В этой книге я цитирую Жукова по той версии первого издания «Воспоминаний и размышлений», в которой 736 страниц.
Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1975 (второе издание).
Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: ОЛМА-Пресс, 2003 (тринадцатое издание).
Жуков Г. К. Документы. М.: Фонд «Демократия», 2001.
Жукова М. Г. Маршал Жуков – мой отец. М.: Издательство Сретенского монастыря, 2006.
Жуковы Эра и Элла. Маршал Победы. Воспоминания и размышления. М.: Воениздат, 1996.
Залесский К. А. Империя Сталина. Биографический энциклопедический словарь. М.: Вече, 2000.
Ибрагимов Д. С. Противоборство. М.: ДОСААФ, 1989.
Инженерные войска в боях за Советскую Родину. М.: Воениздат, 1970.
Инженерные войска Советской Армии 1918–1945. М.: Воениздат, 1985.
Иринархов Р. С. Западный особый. Минск: Харвест, 2002.
История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. В 6 т. М.: Воениздат, 1960–1965.
История второй мировой войны. 1939–1945. В 12 т. М.: Воениздат, 1973–1982.
Карпенко А. В. Обозрение отечественной бронетанковой техники 1905–1995 гг. СПб.: Невский бастион, 1996.
Карпов В. Маршал Жуков. Его соратники и противники в дни войны и мира. Литературная мозаика. М.: Воениздат, 1992.
Кожевников М. Н. Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. М.: Наука, 1977.
Краснознаменный Балтийский флот в битве за Ленинград. 1941–1945 гг.
М.: Наука, 1973.
Краткий словарь оперативно-тактических и общевоенных слов (терминов).
М.: Воениздат, 1958.
Кузнецов А. Бабий яр. Нью-Йорк: Посев, 1986.
Кузнецов Н. Г. Курсом к победе. М.: Воениздат, 1975.
Кузнецов Н. Г. На флотах боевая тревога. М.: Воениздат, 1971.
Куценко А. Маршалы и Адмиралы флота Советского Союза. С. 111. М.: Аспект, 2001.
Лиддел Гарт Б. Вторая мировая война. Пер с англ. М.: Воениздат, 1976.
Лиддел Гарт Б. Стратегия непрямых действий. Пер с англ. М.: Издательство иностранной литературы, 1957.
Манштейн Э. фон. Утерянные победы. Пер с нем. М.: АСТ, 1999.
Маршалы Советского Союза. М.: Любимая книга, 1996.
Меллентин Ф. Танковые сражения 1939–1945. М.: Издательство иностранной литературы, 1957.
Мерецков К. А. На службе народу. М.: ИПЛ. 1968.
Мерцалов А. Н., Мерцалова Л.А. Иной Жуков. М.:1996.
Миддельдорф Э. Тактика в русской кампании. Пер. с нем. М.: Воениздат, 1958.
Молотов, Маленков, Каганович. 1957. Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы. М.: Международный фонд «Демократия», 1998.
Морозов Д. А. О них не упоминалось в сводках. М.: Воениздат, 1965.
Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии 1933–1945. В 3 т. Пер. с нем. М.: Издательство иностранной литературы, 1956–1958.
Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23–31 декабря 1940. М.: Терра, 1993.
На Северо-Западном фронте. 1941–1943. Сборник статей участников боевых действий. Под редакцией П. А. Жилина. М.: Наука, 1969.
Невежин В. А. Синдром наступательной войны. Советская пропаганда в преддверии «священных боев» 1939–1941. М.: АИРО-ХХ, 1997.
Николаевский Б. И. Тайные страницы истории. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995.
Никонов А. Бей первым. М.: Энас, 2009.
Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступниками. Сборник материалов в семи томах. М.: Государственное издательство юридической литературы, 1957.
Октябрьский пленум ЦК КПСС. Стенографический отчет. М.: 1957.
Ордена Ленина Московский военный округ. М.: Воениздат, 1985.
Пантелеев Ю. А. Морской фронт. М.: Воениздат, 1965.
Петров Н. В., Скоркин К. В. Кто руководил НКВД. 1934–1941. М.: Звенья, 1999.
Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. Пер с нем. Смоленск: Русич, 1993.
Проэктор Д. М. Война в Европе. М.: Воениздат, 1963.
Пятницкий В. И. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Минск: Харвест, 2004.
Рейнгардт К. Поворот под Москвой. М.: Воениздат,1980.
Рендулич Л. Управление войсками. Пер. с нем. М.: Воениздат, 1974.
Риббентроп И. фон. Между Лондоном и Москвой. Пер с нем. М.: Мысль, 1996.
Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М.: Воениздат, 1968.
Росси Ж. Справочник по ГУЛАГу. Издательство «Просвет», 1991.
Руге Ф. Война на море. 1939–1945 гг. Перевод с нем. М.: Воениздат, 1957.
Рыбин А. Т. Сталин и Жуков. М.: Гудок, 1994.
Самсонов А. М. Знать и помнить. М.: Издательство политической литературы, 1989.
Сандалов Л. М. Боевые действия войск 4-й армии Западного фронта в начальный период Великой Отечественной войны. М.: Воениздат, 1961.
Сандалов Л. М. На московском направлении. М.: Наука, 1970.
Сандалов Л. М. Первые дни войны. М.: Воениздат, 1989.
Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат, 1966.
Сандалов Л. М. Трудные рубежи. М.: Воениздат, 1965.
Симонов К. М. Глазами человека моего поколения. М.: Издательство Агентства печати Новости, 1988.
Сичкин Б. Я из Одессы! Здрасьте! СПб.: Бельведер, СМИО-Пресс, 1996.
Смирнов Н. Вплоть до высшей меры. М.: Московский рабочий, 1997.
Совершенно секретно! Только для командования! М.: Наука, 1967.
Советская военная энциклопедия. В 8 т. М.: Воениздат, 1976–1980.
Советские Вооруженные Силы. История строительства. М.: Воениздат, 1978.
Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши. Минск: Родиола-плюс, 2000.
Солоневич И. Народная монархия. Минск: Лучи Софии, 1998.
Солоневич И. Россия в концлагере. М.: Москва, 1999.
Сообщения Советского информбюро. М.: Советское информбюро, 1944–1947.
СССР – Германия 1939–1941. Составитель Ю. Фельштинский. Нью-Йорк, 1983.
Старинов И. Г. Мины ждут своего часа. М.: Воениздат, 1964.
Сувениров О. Ф. Трагедия РККА 1937–1938. М.: Терра, 1998.
Триандафиллов В. К. Размах операций современных армий. Москва – Ленинград, 1926.
Триандафиллов В. К. Характер операций современных армий. М.: Госиздат, 1929.
Тыл Советских вооруженных сил в Великой Отечественной войне. Под общей редакцией генерала армии С. К. Куркоткина. М.: Воениздат, 1977.
Федюнинский И. И. Поднятые по тревоге. М.: Воениздат, 1964.
Шапошников Б. М. Мозг армии. В 3 т. М.: Военный вестник. 1927–1929.
Шпеер А. Воспоминания. Пер с нем. Смоленск: Русич, 1997.
Чуев Ф. Солдаты империи. М.: Ковчег, 1998.
Яковлев Н. Маршал Жуков. М.: Известия, 1995.
Газеты: «Аргументы и факты», «Вести», «Известия», «Красная звезда», «Российская газета», «Литературная газета», «Московские новости», «Московский комсомолец», «Независимая газета», «Независимость», «Независимое военное обозрение», «Новое русское слово», «Правда», «Русская мысль», «Сегодня» (Киев), «Час».
Журналы: «Бюллетень оппозиции», «Военно-исторический журнал», «Военные архивы России», «Вопросы истории», «22», «Знамя», «Магазин», «Наш современник», «Новая и новейшая история», «Огонёк», «Российское возрождение», «Родина».
Axel A. Marshal Zhukov: The Man Who Beat Hitler. Longman, 2003.
Beer H. Moskaus As im Kampf der Geheimdienste: Die Rolle Martin Bormanns in der deutschen Führungsspitze. Munchen: Hohe Warte, 1983.
Fletcher D. The Great Tank Scandal: British Armour in the Second World War. London: HMSO, 1989.
Gregory J., Batchelor. Airborne Warfare 1918–1941. Phoebus: Leeds, 1978.
Guderian H. Panzer Leader. London: Futura, 1979.
Hitler A. Mein Kampf. Munchen: Zentralverlag der NSDAP. Eher, 1933.
Liddell Hart B. H. History of the Second World War. London: PAN, 1973.
Mellenthin F. W. von. Panzer Battles. London, 1955.
Reinhardt K. Die Wende vor Moskau. 1978.
Rosenberg A. Der Zukunft weg einer deutschen Aussenpolitik. Munchen, 1927.
Sobanski M. S. Rosyjskie pancerniki typu “SEWASTOPOL”. Warszawa: Tarnowskie Gory, 2003.
British and American Tanks of World War II. New York: ARCO, 1969.
Encyclopaed ia of German Tanks of World War Two. London: AAP, 1978.