Александр Звягинцев
Нам есть чем удивить друг друга

Глава I. «Кому-то хотелось приключений…»

   Ледников свернул в темную арку, ведущую во двор, и буквально уперся в двух парней с банками пива в руках. Это пиво его и сбило с толка. Не будь у них в руках банок, он бы, естественно, насторожился, потому, как причины для опасений у него на днях появились. А тут просто двое хлебают пивко вечерком…
   Ничего не подозревая, Ледников шагнул в сторону, но один из парней тоже качнулся ему навстречу, и они опять уперлись друг в друга. Обычное дело – двое пытаются разойтись, шарахаясь в одну сторону. Ледников, вздохнув, посмотрел в глаза парню, маячившему перед ним, и они ему очень не понравились. Наглый, злой взгляд…
   «Пожалуй, дело не в пиве», – подумал он. И тут же затылок пронзила тяжелая ослепляющая боль, ноги подкосились и он тяжело рухнул на грязный асфальт.
   Когда сознание вернулось к нему, он понял, что его обыскивают. А потом услышал:
   – Что – только мобильник?
   – Да, больше ничего не трогать.
   – Может, бабки возьмем?
   – Сказано – ничего. Все, уходим.

   Потом была минута тишины, а уж затем он услышал яростный, захлебывающийся лай злющей собачонки пожилой соседки со второго этажа. И ее, соседки, голос:
   – Прекрати, чудовище! Ты что, своих не узнаешь!
   Ледников попытался приподняться, но земля ушла из-под ног, он сумел только сесть, прислонившись спиной к стене.
   Соседка с трудом удерживала на поводке бесстрашную от злобы собачонку и смотрела на него перепуганными глазами.
   – Что с вами? Вам плохо? Вызвать скорую?
   – Не надо.
   Ледников осторожно ощупал раскалывающийся затылок. Шишка надувалась порядочная, но череп, судя по всему, был цел. И крови тоже не было. Видимо, нападавшие были гуманистами – били не арматурой и не обрезком водопроводной трубы, а слеппером – короткой дубинкой из толстой обувной кожи, внутри которой стальная пружина, а на «ударном» конце плоский или шарообразный утяжелитель. Орудие, скорее, для профессионалов, чем для уличной шпаны…
   Набрав побольше воздуха в грудь, Ледников решительно встал. Пожалуй, добраться до квартиры он был вполне в состоянии. Криво улыбнувшись соседке, которая молча смотрела на него растерянными глазами, он побрел к подъезду. Свирепая собачонка тоже вдруг затихла, опустила морду и завиляла, словно извиняясь, хвостом.
   Поднявшись в квартиру, он, морщась от сверлившей голову боли, скинул с себя грязную одежду, умылся, достал из холодильника лед, завернул его в полотенце и приложил к затылку. Потом подошел к зеркалу, внимательно посмотрел самому себе в глаза – кстати, совершенно осмысленные – и с издевкой сказал:
   – Ну вот, кому-то хотелось приключений… Получите и распишитесь.

   В последнее время Ледников не раз ловил себя на мысли, что прошедший год стоит явно особняком в его жизни. И стоило бы разобраться, как-то уразуметь, что с ним происходит. И что есть такое его нынешние томления и неудовольствия собой – каприз, никаких последствий не суливший, либо знак судьбы, призывавший к неким капитальным переменам впереди?
   Ледников уже год вел рассеянную и малоподвижную жизнь. Один из приятелей по университету, владевший издательством, специализировавшимся на исторической литературе, как научной, так и художественной, предложил ему поработать с книгами на юридические темы, и он согласился. Во-первых, интересно, а во-вторых, чрезвычайно, даже чрезмерно удобно – свободный график, можно при желании целыми днями работать дома. А можно, соответственно, и не работать. Как говаривал знакомый журналист, прикладываясь с утра к бутылке пива, это в газете все нужно было сделать вчера, а в журнале все можно сделать завтра. Ну, а в издательстве все можно сделать послезавтра или на следующей неделе.
   В то время он вдруг ощутил полное одиночество. У него уже небыло Разумовской, единственной женщины, которая имела полное право сказать ему: «Я женщина твоей жизни, мальчуган». Ее убили, он нашел и наказал виновных, но образовавшуюся пустоту заполнить оказалось нечем. Родители неожиданно поменяли московскую квартиру на дом в деревне аж на границе Владимирской области и перебрались туда, поближе к природе. Случайные связи со случайными женщинами не в счет. Неторопливость и предсказуемость происходящего вдруг стали ощущаться как некоторая отъединенность от бурно бившей по соседству жизни. Все-таки он привык к иным темпам и напряжениям. Да черт с ней с отъединенностью! Хуже было другое – ощущение какой-то ущербности текущей жизни, ее неполноценности. «В кого ты превратился, мальчуган!» Он иногда буквально слышал разочарованный и злой голос Разумовской. Уж она-то ему спуска не давала.
   Чтобы окончательно не превратиться в книжного червя, он даже стал ходить на частные курсы самообороны, которые вел его старый знакомый. Курс был вполне брутальный – никаких тебе японских условностей, китайских церемоний и белых штанишек. Знакомый учил выходить с наименьшими потерями из случайных спонтанных драк. Ударить так, чтобы вызвать болевой шок, сломать пальцы, выдавить, если совсем уж плохо приходится, глаз… Ну и прочие милые вещи. Например, если противник упал, можно обеими ногами прыгнуть ему на грудную клетку, чтобы сломать ребра, и тогда он уже точно не встанет. Главное, надо было наработать автоматизм действий, потому что в драке думать некогда. А Ледников в последнее время как-то подзабыл былые навыки в этой области. Занятия, надо признать, освежали и бодрили. Да и от меланхолий отвлекали, особенно во время контактных спаррингов, когда соперники входили в раж и приходилось отбиваться от них уже всерьез.
   Несколько дней назад Ледников возвращался домой с юбилея своего приятеля художника. Сбежал, потому что тупо напиваться не хотелось, а женщины, которая могла бы хоть немного увлечь, в огромной мастерской, забитой подвыпившими людьми, не нашлось.
   Время приближалось к полуночи. По совершенно пустынному переулку в метрах двадцати впереди него шла женщина с тяжелыми сумкам в обеих руках. Судя по походке и расплывшейся фигуре, она была совсем уже немолода.
   Сеял мелкий дождик, мокрые листья деревьев в свете редких фонарей казались покрытыми лаком.
   А потом сзади возник мчащийся на сумасшедшей скорости джип. Пролетев в метре от Ледникова, автомобиль вильнул и отшвырнул женщину вместе с сумками на несколько метров вперед. Затем он резко взял вбок и, протаранив дорожный щит, закрывавший вырытую во время каких-то ремонтных работ яму, ухнул обеими передними колесами прямо в нее. И затих.
   Ледников бросился к женщине, которая не выпуская сумок из рук, лежала лицом к земле. Из сумок выпали какие-то пакеты, банки, покатились яблоки. Ледников осторожно пощупал шею женщины и понял, что она мертва.
   Выпрямившись, он посмотрел на безжизненный джип, из которого не доносилось ни звука, потом достал айфон и включил видеокамеру. Прямо от тела женщины к джипу тянулись следы колес.
   Двери машины распахнулись и из нее вывалились две темные фигуры и побежали прямо на Ледникова. Это были типичные охранники, каких теперь тьма вокруг. Бездельники мало на что годящиеся, но уже не способные к нормальной жизни и работе. Значит, в джипе есть кто-то, кого они охраняют…
   В этот момент из джипа появился этот самый третий. Рассмотреть его Ледников не успел, потому что двое первых были уже рядом.
   – Слышь, ты, хорек! Ты чего тут снимаешь? – проорал на ходу один, довольно здоровенный амбал. – А ну, сучонок, давай сюда камеру!
   Амбал протянул к Ледникову руку, но он легко отшатнулся в сторону и сунул телефон в карман куртки. Второй охранник, пониже и худощавее, ничего не говорил, но явно хотел зайти Ледникову за спину. А вот этого допускать не надо! Ледников сделал еще один шаг и, чтобы продемонстрировать свою неопасность, мирно сказал:
   – Милицию надо вызывать. Доездились вы, мужики…
   – Это ты доходился, обмылок!
   Первый амбал, сопя, бросился на Ледникова, но тот нырнул под его руку и оказавшись у него за спиной, резко рубанул ладонью чуть ниже уха. Икнув, амбал закачался, а Ледников не медля ударил ногой ему сзади под колено. Именно так, как делал на брутальных курсах самозащиты. Амбал завалился. Второй трезво оценил ситуацию и сунул руку в карман. А если у него ствол? Ледников уже готовился прыгнуть вперед, когда из-за поворота медленно вырулила патрульная машина полиции, обдав их ослепительным светом фар.
   Худощавый посмотрел, прищурившись, в сторону полиции и благоразумно вынул руку из кармана. Из машины вышли полицейские, один из них был с автоматом, и не торопясь, направились в их сторону.

Глава 2. «Устойчивая предрасположенность»

   Вот так все и началось. Очень скоро выяснилось, что следствие по делу о наезде никуда не спешит, а скорее, наоборот затягивает дело. Следователем оказался довольно молодой человек, уже начавший отращивать порядочный животик. Его безбровое лицо было скучным, как у работника какой-нибудь жилконторы, которому надоели своими бесконечными просьбами жильцы, у которых течет кран или засорился унитаз. Такой себе следачок из молодых, но, судя по всему, из ранних.
   Когда Ледников рассказал, как все было, безбровый уткнулся в бумаги и строго произнес:
   – А вот со слов граждан, которых вы так легко обвиняете чуть ли не в преднамеренном убийстве, картина вырисовывается другая…
   – Интересно какая? – полюбопытствовал Ледников.
   – Женщина просто решила перебежать дорогу перед машиной, они пытались избежать столкновения, резко свернули, но… К сожалению, было уже поздно. Когда же они бросились ей на помощь, вы набросились на них… У одного из граждан после вашего удара повреждено ухо. Он может на всю жизнь перестать им слышать. О чем есть медицинская справка…
   Ледников невольно улыбнулся. Дело заворачивают так, что он может оказаться виноватым. Напал на благородных граждан, спешивших на помощь пострадавшей.
   – А улыбаться тут не надо, – раздраженно выговорил пузан, хмуря несуществующие брови. – Мы не в цирке.
   – Вот как? А если мы не в цирке, то как же получается, что женщина, которую машина ударила в спину и отбросила к забору на несколько метров лицом вниз, оказывается, перебегала дорогу?
   – А экспертиза этого не установила, – сверкнул глазенками безбровый.
   – Чего этого?
   – Того, что удар был нанесен сзади. И в протоколе не указано, что граждане в джипе были пьяны. А вот вы были выпивши, – многозначительно сказал пузан.
   – И это в протоколе указано?
   – Вот именно.
   – Понятно. И тормозной путь тоже ни о чем не говорит? Они же выскочили на тротуар?
   – Потому что пытались избежать столкновения.
   – Вот оно как… Прямо герои. Может, их еще к орденам представить? Или достаточно медалей? – усмехнулся Ледников.
   – Гражданин Ледников, хватит острить. Вам надо думать о том, что вам придется отвечать за хулиганство. Против вас свидетельствуют три человека. Кстати, вы делали тогда видеосъемку… Предлагаю вам сдать свой мобильный телефон, чтобы следствие могло изучить сделанную вами съемку…
   – Не могу, – огорченно сказал Ледников.
   – Почему? – насторожился пузан.
   – А я его потерял. Куда-то он запропастился. Может, оставил где…
   Пузанчик сурово прищурился, и глаза его вовсе исчезли с лица.
   – В игрушки хочется поиграть? Ну-ну… Пока можете быть свободны, только постарайтесь никуда не уезжать из города. Это в ваших интересах.

   Расставшись с безбровым следаком, Ледников сел в машину и, разумеется, тут же оказался в бесконечной московской пробке. Самое время было оценить диспозицию, если понимать ее как «расположение моментов действия в хронологической и логической последовательности». То есть попросту – что, зачем и почему. Правда, в психологии под диспозицией понимают нечто другое, а именно – устойчивую предрасположенность личности к определенному характеру поведения и четкой последовательности поступков. Ладно, к собственной личности мы вернемся в любой момент, она всегда к нашим услугам, а вот логическую последовательность, которая привела к тому, что пузатый следачок наехал на Ледникова, причем наехал откровенно, ничего не стесняясь и не боясь, установить не мешает.
   Ясно, что безбровый хорошо «заряжен». Вопрос – кем и как? Или своим руководством, на которое сразу вышли серьезные люди, или просто хорошими деньгами. Очень хорошими – ишь как он пучил глазенки… И у случайного свидетеля происшествия господина Ледникова теперь есть два пути – либо отстаивать правду, либо махнуть рукой и отойти в сторону, пусть разбираются сами. Вот только безбровый в своем усердии сильно перебрал, он так наехал на Ледникова, что ему остается только защищаться. Иначе на него навешают грехов столько, что ни в одну тюрьму не примут. А чтобы правильно защищаться, надо знать, с кем имеешь дело. Судя по всему, люди влиятельные. И готовиться к встрече с ними надо основательно.
   Размышляя так, Ледников наконец добрался до дома, оставил машину на улице и нырнул в арку, где его ждали двое с банками пива в руках и третий, за спиной, со слеппером…

Глава 3. «Убийство на перекрестке дорог»

   Звонок телефона оторвал его от лечебных процедур. Интересно, какой незваный гость вдруг пожаловал?
   – Господин Ледников? Валентин Константинович? Вас беспокоит адвокат Елозин, Сергей Авдеевич. Нам бы надо поговорить.
   – Мне адвокат пока не нужен, – хмуро сообщил Ледников невесть откуда появившемуся защитнику. Если, конечно, этот самый Елозин действительно кого-то защищает.
   – Адвокат в нашей жизни нужен каждому, – как-то очень уверенно отозвался Елозин. – Кстати, хочу вернуть вам ваш айфончик… Симпатичная штучка.
   – А откуда он у вас, господин Елозин?
   – Нашел на улице. Представляете – шел и нашел. Итак, я поднимаюсь к вам?
   – Вы где?
   – Внизу. Открывайте дверь.
   – Надеюсь вы один? Если с вами ваши башибузуки…
   – Разумеется, я один.
   Когда раздался звонок в дверь, Ледников, подумав, снял со стены кукри – замысловато изогнутый нож-топор племени гурков, весьма впечатляющий на вид, открыл дверь и на всякий случай сделал шаг назад, чтобы в случае чего успеть взмахнуть кукри.
   Елозин, весьма элегантный мужчина лет сорока в дорогом костюме и тщательно подобранном фиолетовом галстуке, с портфелем в руке, входить не спешил. Он внимательно посмотрел на нож и почтительно присвистнул.
   – Внушительня штука. Это что же – для меня? Но я совершенно без оружия.
   – Знаете, когда вас сзади бьют по голове, это наводит на определенные мысли. Начинаешь принимать превентивные меры.
   – Понимаю.
   – Ну, раз вы такой понятливый, входите и закрывайте дверь.
   В комнате, вольно устроившись в кресле, Елозин сразу приступил к делу. Покопался в своем портфеле и протянул Ледникову айфон:
   – Кстати, вот ваш аппарат. В целости и сохранности.
   – Ничего нужного не нашли, – усмехнулся Ледников.
   – Нет, – не смущаясь согласился Елозин.
   Он вообще вел себя так, будто они сто лет знакомы и немало дел провернули вместе.
   – Да я, собственно, и не рассчитывал. Понимал, что вы все уже скинули на какой-нибудь сервер.
   – На несколько.
   – Какая разница! – махнул длинными пальцами Елозин. – Все равно это ничего не даст.
   – Вы пришли именно это мне сообщить? Если это все – до свидания. У меня голова болит.
   – Сами виноваты, Валентин Константинович, сами…
   Елозин и не думал вставать. Судя по всему он был настроен на долгий разговор и уверен, что Ледников не даст ему сразу коленом под зад.
   – И что вас туда занесло, – сокрушенно вздохнул Елозин. – Выбрали бы другой переулок, и… голова бы не болела.
   – Теперь уже поздно об этом говорить.
   – Но не поздно поправить. Я, собственно, здесь именно для этого.
   – А что тут можно поправить? Убит человек. Тот, кто это сделал, должен понести наказание. Вы же юрист, должны это понимать.
   – В том-то и дело, что я юрист. И знаю, что надо сначала доказать вину. А вы это сделать не сможете. Даже с помощью той видеозаписи, которая была спрятана вами где-то там в недрах интернета.
   – Ну, если бы вы были в этом абсолютно уверены, то не натравливали на меня следствие, не организовывали нападение, не пришли бы сюда сами…
   Елозин сокрушенно покачал головой.
   – Видите ли, просто мой клиент обладает такими возможностями и средствами, что привык решать проблемы быстро и сразу. Он не привык ждать. Не привык возвращаться к одному вопросу дважды. Поставил перед службой безопасности задачу – закройте вопрос, вот они и бросились… решать. Я вмешался, потому как наслышан о вас и вообще не люблю силовые, так сказать, методы… Зачем? Все можно решить на стадии следствия, на худой случай в суде… Но вот наш патрон – он чрезвычайно нетерпелив и не привык откладывать дела на потом.
   – А я вот не привык, чтобы меня били по голове.
   – Понимаю. Но ведь и его можно понять. Речь идет о его дочери. Единственной. Что вы хотите – наследница. Ради которой он на все готов. Ну, купила новый джип, решила попробовать сама…
   «Вот оно, значит, как, – подумал Ледников. – Значит в машине была женщина…» Видимо, богатая барышня то ли напилась, то ли нанюхалась чего-то и решила покататься по ночному городу в сопровождении охраны. На видеозаписи этого разобрать было нельзя. Когда подкатила полиция, она сразу нырнула в джип и отсиживалась там. Так что Ледников ее и не видел. Но господину адвокату знать это необязательно.
   – Согласитесь, любящего отца вполне можно понять, – прервал его мысли Елозин.
   – Чувства понять можно. Но и барышне, судя по всему, не мешало бы кое-что понять. А для этого ей не помешает хорошая встряска.
   – Не помешает, – не стал спорить Елозин. – Барышня, как вы выражаетесь, та еще. Но отец этого не допустит. Ни за что. Потому что есть еще кое-какие дополнительные обстоятельства… – связанные, кстати, с государственными интересами.
   – Ого! Вот оно даже как, – иронично заметил Ледников.
   – Именно так. И мы могли бы даже обратиться за содействием к некоторым весьма влиятельным особам в органах власти и управления. И нам бы такое содействие оказали. Но я решил предварительно поговорить лично с вами, потому что знаю, что вы человек, для которого государственные интересы – не пустой звук.
   Возражать Ледников не стал – он только удивленно поднял брови и сказал:
   – Странная манера – соединять государственные интересы с банальной уголовщиной.
   – Валентин Константинович, дорогой! – взмолился Елозин. – Неужели мне надо объяснять вам, что у человека такого масштаба, как мой патрон, личные неприятности неотделимы от дел, которыми он ворочает. А государство сейчас поручило ему решать очень и очень серьезный вопрос… И из-за этой глупейшей истории может сорваться важнейшее дело. Чрезвычайно! Рисковать никто не захочет. Слишком много сил вложено. В общем, такое развитие событий совершенно исключено. Совершенно. И потому я здесь.
   – Вот как – исключено. Да еще и совершенно…
   – Слушайте, она что, ваша родственница? – уже несколько раздраженно спросил Елозин.
   – Кто?
   – Эта погибшая особа.
   – Убитая женщина, – поправил его Ледников.
   – Нет, погибшая, – напористо повторил Елозин. – Потому что это был несчастный случай. Понимаете, несчастный случай.
   – Даже если так, все равно в нем есть виновные, которые должны понести наказание. Иначе мы превратимся в средневековую Японию, где самурай мог испытать новый меч на любом простолюдине, не боясь последствий. Это так и называлось – цудзи-гири, буквально «убийство на перекрестке дорог». Похоже, правда? Но и там этот милый обычай давным-давно запретили, считая варварским. А у нас, похоже, новые самураи объявились. Орудуют, правда, не мечами, а джипами.
   Елозин вскочил, нервно прошелся по комнате. Видимо, начинал терять терпение.
   – О господи! Черт с ними с этими самураями!.. Послушайте, эта женщина, которая погибла, прожила жалкую, ничтожную, бедную жизнь. Ее сын – тупая шпана, у которого нет ничего святого и ничего впереди. Ее дочь – некрасивое, забитое существо, мать-одиночка с больным сыном. Им предложат какие-то деньги, и они снимут все претензии. С радостью заключат мировое соглашение! Они будут просто счастливы! Для них смерть матери – удача, которая вдруг подвернулась им впервые в жизни.
   – Смерть матери – удача? – уточнил Ледников.
   – Вот именно, – жестко подтвердил Елозин. – Освободилась жилплощать в их убогой квартире, у них могут появиться какие-то деньги… Впервые в жизни! Вам-то чего нужно? Хотите, чтобы вам тоже заплатили? Назовите сумму. Только держите себя в руках и будьте благоразумны.
   – Я стараюсь.
   – В смысле? – подозрительно осведомился Елозин.
   Ледников засмеялся.
   – Стараюсь держать себя в руках. Знаете, Сергей Авдеевич, есть такая очень важная для жизни штука – самоуважение. Без него человек хиреет, превращается в дерьмо. А вы пришли ко мне и предлагаете засунуть его в задницу и походить перед вами на задних лапах.
   Елозин какое-то время усваивал услышанное, потом взял свой замечательный портфель, набитый важными бумагами.
   – Понятно. Ну что ж… Только вы должны понимать, что штука эта, может быть, и полезная для жизни…
   – Она не полезная, она – необходимая, – мягко поправил его Ледников.
   – Пусть так. Только она очень дорого обходится, – поднял указательный палец Елозин. – А в некоторых случаях – чрезмерно дорого. В общем – не всем по карману. Имейте это в виду. Вот моя визитка. Если придут в голову иные мысли – звоните.

   А через несколько дней пришла эта женщина, от которой веяло несчастьями и убогостью – дочь погибшей. Не поднимая глаза, она говорила о своей уже навсегда не задавшейся жизни, о пьянице-брате, который издевался над ее сыном-аутистом. Брат пригнал ее сюда чуть ли не кулаками, чтобы она уговорила Ледникова отказаться от своих показаний, потому что если они сейчас не получат деньги за погибшую мать, он, брат, выгонит ее из дома с ребенком, а так господин адвокат обещал разменять их квартиру на две раздельные…
   И еще что-то в этом роде, с рыданиями и слезами, от чего на Ледникова накатила невыносимая тоска.
   – Вы пожалейте нас с сыночком, – бормотала женщина. – Он, брат мой, просто выкинет, его, как напьется, из окна… Вы его не знаете! У меня теперь, без мамы, только одно спасение – разъехаться с ним, иначе он нас с сыном не помилует… А господин адвокат сказал, что не только квартиру, но и денег дадут на лечение сына. Вы поймите меня правильно, я маму очень любила, но что теперь делать-то?
   А потом вдруг совсем помертвелым голосом как-то торопливо, будто давясь, добавила, что мама давно уже болела и врачи давали ей совсем немного, так что…
   «Так что? – подумал про себя Ледников. – что!?.»
   Разумеется, женщине он ничего не сказал. Зачем? И еще вдруг мелькнула ясная догадка, что женщину прислал Елозин, да и к тому же явно подготовил к разговору – втолковал, что нужно говорить, что может на Ледникова подействовать…
   Но что с того? Что это меняло?
   Вечером он позвонил Елозину и сказал, что ему все равно, как они будут решать вопросы. Вот только менять свои показания он к безбровому пузанчику-следователю не пойдет, обойдется этот тип и без него. «И не надо, – понимающе подхватил Елозин. – Пусть сам поработает». И еще, добавил Ледников, он обязательно поинтересуется, были ли выполнены обещания данные семье. «Да все уже делается, Валентин Константинович, все уже на мази. Я был уверен, что вы человек разумный. Вы не представляете себе, как помогли этой бедной женщине. Вы ее с сыном просто спасли!»
   Слушать этот треп было невозможно, и Ледников просто оборвал разговор. Мелькнула, правда, мысль, что надо было поинтересоваться, что там за государственные интересы скрываются. А то окажется, что нет их и не было.

Глава 4. «Секретный агент»

   В эти же дни в Москву рейсом из Франкфурта вернулся Илья Борисович Нагорный импозантный мужчина лет пятидесяти с бородкой, весьма недурно сохранившийся для своих лет. Встречала его жена, красивая, но уже заметно увядающая женщина в темных очках.
   Пока шли к машине, Нагорный искоса поглядывал на жену, пытаясь понять, в каком она состоянии. Убедившись в своих подозрениях, он решительно усадил ее на место рядом с водителем, а сам сел за руль.
   – Чего так? – насмешливо осведомилась Марина.
   – Не хочу, чтобы мы врезались в столб или выскочили на встречку. Марина, ты опять пила!
   – Это было вчера, – и не думала отпираться она.
   – Ну да, а сегодня продолжилось, – зло пробормотал Нагорный.
   Равнодушно пожав плечами, Марина закурила и уставилась в окно. Уже когда выбрались на шоссе, с вызовом спросила:
   – Это все, что тебя интересует?
   – Нет, разумеется.
   – А что тебя интересует еще?
   – Например, как наши дела?
   – А как ваши дела? Как аферы в Германии? Удалось облапошить добропорядочных бюргеров? Ты им втюхал какую-нибудь фальшивку? Или мазню современного гения, не умеющего рисовать?
   Нагорный быстро глянул на нее, но решил не обострять ситуацию. Всерьез ссориться с женой он не собирался. Были заботы и поважнее.
   – Наши дела в Германии сложились неважно, – примирительно сказал он.
   – Что так? Бюргеры поумнели? Или опять зарвался?
   – Скорее, поставил не на ту лошадь.
   – Ну да… Тебя опять надули наши западные друзья. А знаешь, почему это происходит с завидной регулярностью? – с вызовом поинтересовалась Марина.
   – И почему же?
   – Потому что ты перед ними лебезишь. Это здесь ты смел и находчив, а там… Там ты все равно чувствуешь себя перед ними человеком второго сорта.
   – Ерунда.
   – Нет, милый, не ерунда, – с удовольствием продолжала Марина. – ты как был советским фарцовщиком, так и остался. Только и всего. Учишь тебя, учишь, толку никакого.
   Стиснув зубы, Нагорный какое-то время молчал. Справившись с нахлынувшей злостью, поинтересовался:
   – А у нас тут ничего любопытного не образовалось?
   Марина молчала, но по виду ее было ясно, что новости есть. Надо только дать ей почувствовать свою незаменимость и превосходство.
   – Ладно, Марина, не сердись, ты же знаешь, что я просто хочу тебе добра. А эта привычка пить с утра до добра не доведет.
   Марина издевательски расхохоталась:
   – Слушай, не строй постную физиономию, это тебе совсем не идет. Добра ему захотелось! Илюша, для тебя добро имеет лишь сугубо материальное выражение!
   – Ну, почему же, – вяло запротестовал Нагорный. Углубляться в такие материи ему вовсе не хотелось – было не до них.
   – Да, ладно, давай не будем о вещах, недоступных твоему пониманию, – великодушно процедила Марина. – А что касается дел… Возник один старикан и сказал, что у него есть подлинник прижизненного портрета Державина…
   Нагорный, подняв брови, уставился на жену:
   – Ты серьезно?
   – Смотри на дорогу, а то в столб врежешься!
   – Думаешь, это и на самом деле может быть подлинник? – уже загораясь, спросил Нагорный.
   – А вот придет старикан с портретом, мы и определим, – охладила его пыл Марина. – теоретически – может. Я смотрела источники.
   – Слушай, это же потянет тысяч на пятьсот долларов! Полмиллиона…
   – Вот именно столько старикан за него и хочет, – засмеялась Марина.
   – Он что – с ума сошел?
   – Да нет – говорит, безвыходные обстоятельства, деньги нужны срочно. Что-то про свою дочь рассказывал…
   – Ты умница.
   – Ишь, как мы запели… Может, ты мне еще нальешь?

   Илья Борисович последние несколько лет большую часть времени проводил в Штатах и Европе – российский рынок художественных ценностей ему как-то приелся. Ведь он крутился на нем с юных лет, когда впервые окунулся в этот мир, распродавая коллекцию часов внезапно умершего деда. Это было в последние годы советской власти, когда жизнь сорвалась с катушек и понеслась как сумасшедшая черт знает куда. Однако правоохранительные органы еще действовали, и начинающий коммерсант Нагорный свел с ними тесное знакомство. Из него пытались сделать секретного агента, а Илья, хоть и был молод тогда, решил, что выгоднее быть как бы двойным агентом – работать и на органы, и на себя. Тем более, что с помощью информации, которая доходила до него, он провернул несколько вполне серьезных дел. Но в какой-то момент зарвался и обнаглел. Кураторы из органов поняли, что, выполняя их поручения, он слишком много берет для себя, прикрываясь именем конторы. На него обиделись и включили в группу спекулянтов антиквариатом, не делавших никакого различия между честно купленным товаром и краденным, и даже добытым банальным грабежом или обманом. Мало того, их еще обвинили в том, что они сами заказывали и организовывали грабежи и нападения.
   Но делалось все уже второпях и наспех, в условиях разламывающего государства, так что в суде доказать, что Нагорный тоже был заказчиком и наводчиком не удалось. Сел он ненадолго только за скупку краденного. И вышел на свободу уже в момент крушения государства рабочих и крестьян. Тут же объявил себя узником совести, пострадавшим от политических преследований, и жертвой тоталитарного режима. В те приснопамятные времена этого было довольно, чтобы чувствовать себя в полной безопасности.
   О том, чтобы сменить специальность, Нагорный даже не задумывался. Ибо тогда уже просторно распахнулись границы и открылся доступ на антикварные рынки Запада, где российские культурные ценности, которые во времена обнищания большинства народа и паралича так называемых «органов» можно было добывать без всяких усилий, стоили совсем иные деньги. Тогда же Нагорный и познакомился с молодым искусствоведом Мариной, которая влюбилась в него с чрезмерной горячностью. И стала незаменимым советчиком и экспертом, потому как была из семьи потомственных искусствоведов с большими связями в этом особом и замкнутом мире, где действовали свои законы и установления, говоря по-блатному, понятия. Марина, скоро ставшая женой Нагорного, придала его бизнесу – тогда он уже был владельцем антикварного салона «Элита» – основательность и респектабельность.
   Время летело, и в стране стремительно складывался новый контингент покупателей раритетов – так называемые «новые русские». Одни скупали произведения искусства для форса и престижа, между которыми они не видели никакой разницы, другие, понимали, что это весьма надежное вложение бешеных денег, упавших им в руки. Появление этих «ценителей», запросто перебивавших цены на западных аукционах, заставило Нагорного снова вернуться на родные нивы, но на Запад его все равно влекло неуклонно. Устроиться там основательно было его заветной мечтой.
   Надо сразу отметить, что Илья Борисович от рождения был наделен природой способностью втираться в доверие, морочить голову самым фантастическим образом, врать без всякого зазрения совести, давать любые обещания и не выполнять их. Среди попечителей и партнеров его салона тем не менее числились некоторые известные юридические лица и солидные банки. Это следовало из содержимого буклетов, которые Нагорный раздавал своим клиентам. А так ли это было на самом деле, никто сказать не мог. Дела его шли так хорошо, что он мог надолго уезжать из России, оставив все здешние дела на попечение жены. Но на Западе, где все расчетливы и чтут законы, а обещания подтверждают контрактами, нарушать которые себе дороже, Нагорный зарвался, погорел на рискованных сделках, а пару раз его развели и кинули еще более прожженные дельцы. В общем, он вернулся в Россию – зализывать раны и поправлять свое финансовое положение, а за кордоном бывал теперь только наскоками.

Глава 5. «Граф Калиостро»

   Нагорный сидел в своем рабочем кабинете. Перед ним на столе стояла специальная белая посудина, на которой лежала монета. Он надел защитные медицинские очки, плотно прилегающие к лицу, перчатки, взял стоявшую рядом колбу с какой-то жидкостью, вытащил пробку и капнул на монету несколько капель. Жидкость вспухла пузырями, задымила, размывая поверхность монеты. Верхний слой ее стал расползаться, образуя дыры, и в них проступил новый рисунок… Нагорный аккуратно очистил монету сначала кисточкой, потом специальной салфеткой. На очищенной от верхнего слоя монете красовался профиль лобастого курносого мужчины с тяжелой челюстью, под которым видны были цифры —1825…
   Налюбовавшись монетой, Нагорный спрятал ее в сейф, снял очки, перчатки, бросил их в ящик стола, откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза.
   Без стука вошла Марина – элегантная, изящная и холодно деловитая. Илья Борисович открыл глаза, внимательно посмотрел на жену.
   – Можешь не принюхиваться, – раздраженно бросила Марина. – Я не пила.
   – Умница, я очень рад. Ты же знаешь, как быстро алкоголь действует на женщин, в кого они превращаются.
   – А чем мне еще прикажешь заниматься? Например, сегодня вечером? Тебя же опять не будет дома. Что на сей раз? Деловой ужин? Или светский раут с девочками из эскорта?
   – Дорогая, ты же знаешь, что девочки из эскорта не моя прихоть. Что делать, если наши богатеи не могут без них?
   – Ну, конечно! Они не могут! А ты у нас праведник.
   – Я этого никогда не говорил. Да и тебя это не волновало, когда мы встретились… Что ж ныне? – усмехнулся Нагорный.
   – Да что тебе объяснять!
   Нагорный встал, подошел к креслу, на котором сидела Марина, положил руки ей на плечи, слегка сжал пальцы.
   – Оставь, пожалуйста, – брезгливо дернула она плечами. И даже попробовала встать.
   Но Нагорный рук не убрал, не давая ей подняться.
   – Марина, нам нужны деньги. Большие деньги. Нам с тобой, чтобы решить все наши проблемы.
   – Наши… Это твои проблемы. Я даже не знаю, чем ты теперь занимаешься, что за дела проворачиваешь за моей спиной. Все темнишь…
   – Кстати, где твой старикан с портретом Державина? – не стал вступать в перепалку Нагорный.
   – Откуда я знаю! Обещал позвонить.
   – Так позвони ему сама!
   Нагорный наклонился ниже, губы его заскользили по ее шее.
   – Ты сегодня так хороша! Упоительна…
   Марина замерла на секунду, прислушиваясь к себе, а потом стала отвечать на его поцелуи. С каждым разом все более страстно…

   Поздним уже вечером Нагорный, как и предсказывала Марина, оказался в закрытом клубе-ресторане «Граф Калиостро». Это был трехэтажный особняк с колоннами в старинном стиле, стоявший на небольшом холме и окруженный тенистым садом. Вот только места вокруг были невеселые – обшарпанные хрущобы, трубопроводы, склады, чудовищные трубы теплотрассы в ободранной изоляции, киоски с дешевой дрянью. Марина, когда они были здесь с ней на деловых переговорах, заметила, что вечером богато освещенный клуб выглядит, как вулканический прыщ на нечистом лбу какого-то зачуханного подростка, забывшего уже, когда он мылся в последний раз. Но внутри клуб поражал роскошью и обилием позолоты.
   В одном из кабинетов на втором этаже, отъединившись от шума ресторана и ищущих взглядов длинноногих молодых красавиц, которые всегда украшали интерьер клуба вместе с картинами и антиквариатом, сидели Нагорный и адвокат Елозин.
   Нагорный с многозначительным лицом расстелил на столике салфетку, достал бумажник и торжественно выложил на стол монету с лобастым мужчиной. Ту самую, над которой колдовал в своем кабинете.
   – Это и есть тот самый знаменитый Константиновский рубль? – полюбопытствовал Елозин.
   – Тот самый.
   – Самая дорогая монета в России?
   – Самая дорогая – рубль Анны с цепью. Но Константиновский – самый известный…
   – Чем же он так славен?
   – Как вы помните, после неожиданной смерти императора Александра I императором должен был стать его брат Константин Павлович, польский наместник, проживавший в Варшаве. Но Константин категорически отказался от всех прав на российский престол, императором стал другой брат – Николай. Декабристы отказались присягать ему на верность, вывели войска на площадь…
   – Где и были расстреляны из пушек картечью, – перебил его Елозин. – Это я помню, в школе проходил. А рубль-то откуда взялся?
   – Случай. Начальник Монетного двора был не в курсе дворцовых интриг и приказал изготовить новые рубли с изображением Константина. Десяток монет успели не только отпечатать, но и срочно отправили в Варшаву. Когда с декабристами и императором разобрались, монеты просто сдали в архив и надолго о них забыли. Только через много лет Николай II найдет их и в качестве забавного нумизматического курьеза станет дарить своим немецким родственникам…
   – Неужели известна судьба каждой?
   – В том-то и дело, что нет… На сегодняшний момент точно известно нахождение шести монет. Одна в Эрмитаже, одна в Историческом музее, четыре у частных коллекционеров, в основном у американцев.
   – И сколько же они стоят? – полюбопытствовал Елозин.
   – На аукционах их стоимость доходила до четырехсот тысяч долларов, но цена все время растет. Сегодня она может быть где-то около миллиона долларов…
   – Ну-ну… Прямо-таки миллион!
   – Но дело же не в деньгах, Сергей Авдеевич! Попробуйте их найти на аукционах! Их могут выставить только в случае каких-то чрезвычайных обстоятельств! Потому что иметь в своей коллекции Константиновский рубль – предел мечтаний каждого коллекционера. Это идеальный подарок для него, поверьте мне. Идеальный!
   Неожиданно за дверью послышался звук шагов. Нагорный прислушался, встал, подошел к тяжелой двери, чуть приоткрыл ее, оглядел коридор. И убедился, что там никого нет. Плотно закрыл дверь, вернулся в свое кресло.
   – Значит, это один из тех рублей, местонахождение которых было неизвестно? – уточняет Елозин, с насмешливым любопытством поглядывая на всполошившегося Нагорного.
   – Да.
   – А как это проверить? Вы же понимаете, что ошибка исключается.
   Нагорный озабоченно поджал губы.
   – Ну, экспертиза такой вещи – дело весьма деликатное. Сразу возникает миллион вопросов – откуда, почем, как попал, какая история за ним… Могут и донести. Нам это надо?
   – Нет, нам это не надо. Нам нужна стопроцентная гарантия подлинности.
   – Что ж, если вы считаете нужным, мы найдем специалистов с безупречной репутацией, которые проведут соответствующие экспертизы и дадут неопровержимое заключение…
   – Вот так и поступим. Время у нас пока есть.

   Утром следующего дня Илья Борисович проснулся не в спальне, а в гостиной на диване в состоянии похмелья, которое он уже давненько не испытывал. Дело было даже не в физических страданиях, а в мучительной уверенности, что вчера он наворотил каких-то непоправимых бед, что-то потерял и совершил непростительные глупости. После того, как Елозин убыл из клуба, Илья Борисович ненароком оказался в компании старого приятеля, окруженного молодыми девками из эскорт-агентства. И незаметно перестал себя контролировать. Не то чтобы он напился до полной потери памяти, но какие-то вещи помнил достаточно смутно. И это было хуже всего.
   Неожиданно в голову ударила страшная мысль – Константиновский рубль! Он зачем-то демонстрировал его не только Елозину, но и приятелю!..
   Накинув халат, трясущимися руками Нагорный достал из пиджака бумажник, вытряхнул его содержимое на стол – монеты не было. Потом он обшарил все карманы пиджака и брюк – с тем же успехом. Бросился в прихожую, рылся в карманах плаща…
   В таком состоянии его застала появившаяся из спальни Марина.
   – Что это на тебя нашло? – зевнув, спросила она. – Давненько я не видела тебя в таком состоянии.
   Нагорный только застонал в ответ. Марина внимательно посмотрела на него:
   – Что с тобой? Что-то случилось? Тебя вчера на подвиг потянуло?
   – Случилось, – Нагорный обхватил голову руками. – У меня пропала очень ценная вещь. Очень дорогая.
   – Ладно, не переживай. Сопрешь где-нибудь другую, не в первый раз.
   Нагорный страдальчески уставился на нее.
   – Ты даже не представляешь себе, о чем идет речь! И чем это может для меня кончиться!.. Это катастрофа.
   – А откуда мне знать? Ты же с некоторых пор не посвящаешь меня в свои дела. Все делаешь тайком. Ты стал такой таинственный, что я даже боюсь, уж не шпион ли ты?
   – Марина, мне не до шуток!
   Марина присела на диван рядом с ним:
   – Ты представляешь себе, где это могло случиться?
   – Примерно…
   – А может, эту вещь у тебя украли?
   Нагорный ничего не ответил, мучительно перебирая в голове события и подробности вчерашнего вечера.
   – А ты подумай получше, – сказала Марина. – Может быть, это какая-нибудь из девиц, которые там всегда вертятся? Она не могла обчистить нашего папика?
   – Какого папика?
   – Тебя, мой милый. Ты распускаешь перед ними хвост, но для них просто богатый папик, которого грех не обобрать.
   Звонок телефона помешал Нагорному высказать все, что у него накопилось на душе.
   – Слушаю, – раздраженно сказал он.
   – Здравствуйте, господин Нагорный. Как наши дела? – поинтересовался звонивший.
   Илья Борисович сразу узнал этот голос, и ему стало еще хуже.
   – Надеюсь, наш подарок произвел впечатление на клиента? – мягко, но настойчиво поинтересовался звонивший.
   – Да, конечно, – пробормотал Нагорный. – самое благоприятное.
   – Вы уже передали его?
   – Нет, он пока хранится у меня. До юбилея еще есть время, поэтому… К тому же они требуют провести дополнительные экспертизы.
   – Ну, что ж… Сделайте то, что они просят. Только будьте осторожны. Эта вещь досталась нам весьма непросто. И вообще она уже в игре с очень большими ставками.
   – Я все понимаю.
   – Ну что ж, желаю удачи.
   Закончив разговор, Илья Борисович откинулся на спинку дивана и шумно втянул в себя воздух.
   – Боже мой, в каком дерьме я оказался! Если я не найду ее… Ты не представляешь, что со мной могут сделать!
   Марина смотрела на него по-прежнему непримиримо:
   – Неужели убьют?
   – О господи, какая ты стала!
   – Не стала. Меня такой сделал ты!
   – Ну, конечно! Что ты на меня так смотришь? Хочешь предложить мне выпрыгнуть из окна? Или повеситься?
   – Не хочу. Потому что знаю, что это бесполезно. Ты слишком любишь себя и молоденьких шлюшек!
   – Ну да, а ты у нас просто монашенка! Правда, сильно пьющая.
   – Повеситься! – расхохоталась Марина. – Да тебе и мысль такая не может прийти. Это не для тебя.
   – Все, хватит на сегодня! – заорал Нагорный. – Закончили!
   – Ну, хватит так хватит, – легко согласилась Марина и ушла на кухню.
   Нагорный схватил телефон:
   – Граненый, это я. У меня пропала одна вещь… Надо найти. Любой ценой.

Глава 6. «Последние защитники отечества»

   Шло время, а отвратное послевкусие от истории с погибшей женщиной все не проходило. Будто его унизили или безнаказанно оскорбили. И сколько Ледников не успокаивал себя, горечь и злость постоянно возвращались.
   И тут весьма вовремя неожиданно заявился Сережа Прядко, старинный приятель, с которым они вместе начинали служить родине – Ледников следователем прокуратуры, а Сережа опером в милиции. И если Ледников в какой-то момент по не слишком очевидным даже для себя причинам сошел с дистанции, то жилистый и азартный Прядко продолжал забег, и уже было ясно, что служебные перспективы у него весьма радужные. Ледников всегда знал: Сережа Прядко свое возьмет. И не имел ничего против. Если бы таких оперов было побольше, с законом в стране дела обстояли бы по-другому.
   Правда, глядя на широкоскулое лицо своего приятеля, Ледников всегда вспоминал прочитанное где-то сообщение, что британские ученые в ходе специального исследования пришли к выводу, что обманщиков и аферистов можно определять по лицу: мужчины с широкими физиономиями более склонны к поступкам, так сказать, неэтичным. Многомудрые британцы установили, что граждане с более широкими лицами по отношению к общим пропорциям тела в ходе деловых переговоров чаще прибегали к обману, нежели испытуемые с узкими лицами. И во время карточной игры они также чаще лгали и обманывали, чтобы выиграть. В общем, профессора доказали, что определенные физические характеристики могут указывать на склонность человека к обману и мошенничеству. Они объяснили это тем, что у мужчин с более широкими лицами повышен уровень агрессии, поэтому они более склонны к демонстрации своей доминирующей роли, а также к асоциальному поведению, в частности к обману и аферам.
   Признаться, Ледникова выводы профессоров не слишком убедили. Его жизненный и профессиональный опыт как раз подсказывал, что среди аферистов и лгунов достаточно часто встречаются и персонажи с узкими, вытянутыми физиономиями. Но, глядя на Сережу Прядко, он всякий раз думал, что западные профессора, может быть, в чем-то и правы – Сережа был мастер разводок и известный темнила. Но, как он утверждал, сугубо для пользы дела. А если представить себе контингент, с которым он работал, то упрекать его в склонности «замутить» и откровенно надуть было несправедливо. За себя в этом плане Ледников не опасался, он слишком хорошо знал Прядко, а тот знал об этом. Но, с другой стороны, привычка – вторая натура. И потому, когда Сережа с Ледниковым хитрил и темнил, он или как бы невзначай ставил его на место либо просто принимал вид, что ничего не замечает, но поправку на ветер, конечно, делал.
   У Прядко была с собой бутылка действительно хорошего виски, так что, как писал Пушкин, «шампанское явилось, разговор оживился…»
   – Кстати, про твои дела с шатуновскими? – поинтересовался Прядко после второй рюмки.
   – С кем? – удивился Ледников.
   – С людьми Шатунова. Есть такой депутат Госдумы, а по совместительству владелец нескольких крупных компаний. Ты же с ним попробовал бодаться?
   – А ты откуда про него знаешь? – подозрительно спросил Ледников.
   – Да не от тебя, – укоризненно покачал головой Прядко. – Кстати, мог бы старому другу позвонить, посоветоваться кое о чем… А то затеял игру в героя-одиночку. Что за дела, Валь? Я на тебя удивляюсь.
   – Это мое личное дело.
   – Отставить личные дела, – голосом старшины отрезал Прядко. – А если эти придурки завалили бы тебя в какой-нибудь подворотне?
   – Пусть попробуют.
   – Они и пробовать не будут.
   Постно-отеческие наставления Прядко уже бесили:
   – А чего ты от меня ждал? Чтобы я, как бобик, сразу отдал им съемку и забыл, что на моих глазах убили человека?
   – Нет. Просто делом должны заниматься те, кому положено. Полиция, суд…
   – Видел бы ты этого следователя!
   – А я его видел. Причем неоднократно. Он делал то, что ему приказали. Что, ты этого не понимаешь? Ты оказался в ситуации, когда все твои карты легко бьются. Там таких людей подключили… Что я тебе объясняю? Ты же сам в конце-концов все понял.
   – Да, в конце-концов я все понял, – не стал спорить Ледников. – только, знаешь…
   – Знаю. Знаю, что у тебя на душе. Но давай не будем думать, что мы с тобой последние защитники Отечества.
   – Иногда мне кажется, что так оно и есть.
   – Мне тоже, – подмигнул Прядко.
   – Наверное, это гордыня.
   – Кто знает.
   Помолчали, а потом Прядко сказал:
   – Кстати, ты ко мне за помощью почему не обратился?
   – Да не хотел тебя по пустякам беспокоить. Хотелось самому разобраться, куда я вляпался. По старой памяти.
   – Понятно. А я вот не гордый. Пришел. И очень на тебя рассчитываю. И думаю, ты мне не откажешь.
   – Смотря в чем, – насторожился Ледников. Ясное дело, сейчас будет уговаривать помочь в расследовании какого-нибудь гиблого дела.
   – Я просто тебя знаю, Валь, – напирал Прядко. – Достаточно хорошо.
   – Может, ты знаешь обо мне даже больше меня самого?
   – Может. Так очень часто бывает в жизни, – усмехнулся Прядко. – со стороны, как говорится, виднее.
   Прядко согнал с лица улыбку, и глаза его словно заледенели.
   – Валя, есть человек… Он воевал, несколько раз ранен, в Грозном в танке горел. Он наш боевой товарищ, понимаешь? И у него страшное горе. У этого человека ничего не осталось в жизни…
   По тому, как говорил Прядко, было ясно, что пришел он не просто так. Он не часто бывал в таком злом и напряженном состоянии, для профессионала в общем-то не самом обычном.
   – А что случилось-то?
   – У него пропала единственная дочь, студентка… И никто не хочет ничего делать. А он, дядя Коля, друг моего отца. Я его с детства знаю. И Дашку, дочь его, тоже знаю. Правда, не видел давно.
   – А ты сам что? Ничего не можешь сделать?
   – Там следственный комитет работал и ничего не нашел. Пропала, и никаких концов не нашли.
   В Москве каждый год пропадают около трех тысяч человек, автоматически вспомнил Ледников статистику, которую когда-то серьезно изучал. Примерно 300 из них вообще не находят – ни живыми, ни мертвыми. Бесследно исчезают лишь жертвы тщательно спланированных преступлений. Остальных обычно находят в течение года – живыми или мертвыми, чаще случайно, чем в ходе целенаправленных поисков.
   В лихие 90-е в столице даже создали Бюро регистрации несчастных случаев, тогда появилось много неопознанных трупов – шли бесконечные бандитские разборки, передел влияния, криминальные войны… Со временем контингент пропавших и исчезнувших изменился – стали преобладать одинокие старики, бомжи, алкоголики, наркоманы, молодые женщины и дети. Настала, так сказать, мирная жизнь… Как-то в троице-Лыкове обнаружили целое захоронение – 37 трупов. Орудовала банда, которая убивала одиноких стариков, чтобы овладеть их квартирами… В последнее время поисками пропавших стали заниматься частные агентства, движения волонтеров и добровольцев. Эти ребята способны на многое – недавно заклеили весь город листовками с фотографиями пропавшей студентки университета, организованными группами прочесали все лесополосы и парки рядом с университетом… Вот только никаких следов девушки не нашли. Не нашла ее и полиция, как будто девушка просто растворилась. Привлекали даже экстрасенсов, но, как рассказали сами волонтеры, еще ни один маг на их памяти реально найти человека не помог. О судьбе девушки так ничего и не известно. Только то, что уголовное дело все же возбудили.
   – Валя, мне кажется, что тут дело темное и запутанное. Даша не просто села в такси к маньяку или наткнулась в парке на насильника… Поэтому я не советовал дяде Коле идти к частным сыщикам и этим самым волонтерам… Толку не будет. А сыщики еще и обдерут, как липку, а он и так человек небогатый, как ты сам понимаешь.
   – Понятно. А что ты хочешь от меня?
   – Даже не знаю точно. Любой помощи. Поинтересуйся хотя бы просто? Может, какие-то версии возникнут. Чтобы было, хотя бы за что зацепиться. Ты же на этот счет мастак. Валь, я тебя очень прошу…

   На следующий день поехали к отцу пропавшей девушки, и Ледников увидел человека, который не хотел жить. Горе сломало его, раздавило, он словно ослеп и не понимал, где, в каком мире теперь находится. И жутко было видеть висящие на стенах фотографии, где бравый и счастливый майор Николай Трубич обнимает жену и дочку, принимает награду в Кремле…
   – Мужики, сделайте что-нибудь! – тоскливо повторял он. – Нельзя же так! Дочь пропала, жена слегла, и никому никакого дела! У следователя глаза бегают, рассказывает мне, сколько у него дел. Сережа, вы для меня – последняя надежда. А иначе… Выйду на Красную площадь и застрелюсь. И пусть они все знают, что с людьми так нельзя. Для чего же я жил?
   – Дядя Коля, мы сделаем все, что можно, – опустил голову Прядко.
   Ледников молча смотрел на Трубича. За время, что он ушел из прокуратуры, он уже отвык от встреч с потерпевшими и потому чувствовал себя виноватым перед этим человеком, к которому судьба оказалась столь немилосердна.

   На улице Прядко, покрутив головой, предложил:
   – Пошли что ли посидим где… Вон кафе какое-то.
   Ледников согласно кивнул. Давно он не видел Серегу Прядко, хваткого и неугомонного сыскаря, в таком состоянии. От коньяка Ледников отказался, Прядко тоже не горел желанием пить, ему предстояло очередное совещание, от которых он и так на стенку лез. Обошлись кофе.
   – Ну и? – спросил Ледников, хотя и понимал прекрасно, чего от него ждет Прядко. Ждет, когда Ледников даст понять, что согласен влезть в это дело. – У тебя еще какая-то информация есть? Что-то же ты выяснял? Тогда выкладывай.
   Выяснилось следующее. Даша Трубич училась в частном Международном институте экономики, права и управления. И у Прядко были некоторые основания думать, что исчезновение девушки могло быть связано с институтом. Какие? А вот какие… Год назад две студентки этого замечательного института погибли на улице – их сбила неустановленная машина. А еще за полгода до этого повесилась молодая женщина, и, как оказалось, она тоже училась в этом учебном заведении. И все это были молодые девушки, которым бы жить и рожать детей. Люди из следственного комитета в институте побывали, но ничего не обнаружили. Там, в этом институте, публика непростая, у многих студентов родители с большими связями и влиянием. Если Прядко сам попробует туда сунуться, сразу пойдут круги по воде, наверняка насторожатся, потом найдутся люди, которые начнут возмущаться – почему мешают учебному процессу и бросают тень на репутацию заведения…
   Ледников внимательно выслушал Сережу. Картина была ясна.
   – Ну, и что скажешь? – испытующе посмотрел на него Прядко.
   – Надо устроить в институт своего человека, допустим, преподавателем, и пусть он посмотрит, что там и как.
   – И где я найду такого человека? – хмыкнул Прядко. – ты думаешь у меня в отделе преподаватели международного права сидят?
   – Не думаю. Но дело не в человеке. Надо искать ходы, как туда попасть… Ладно-ладно, не смотри на меня так. Я еще ничего не решил.

Глава 7. «Средь юных гурий»

   Гарвард, Стэнфорд, Массачусетский технологический институт и многие другие ведущие университеты мира являются частными. Страны, которые решили поддерживать коммерческие вузы, смогли сделать свою систему высшего образования конкурентоспособной на международном уровне. Самый яркий пример – Австралия. Долгое время там поддерживали только государственные вузы, а потом сделали так, чтобы и частные институты могли претендовать на помощь государства. В итоге поразительный прогресс – Австралия выбилась в лидеры по экспорту образования. Там сейчас третья часть всех студентов – иностранцы.
   Ледников сидел в кабинете ректора Международного института экономики, права и управления Льва Константиновича Круглого и терпеливо слушал его горячую речь в защиту частных высших учебных заведений. Еще Ледников узнал, что в наше время образование – это те же высокие технологии, которых так остро не хватает России. Негосударственных вузов у нас уже почти столько столько же, сколько и государственных, но многие из них переживают тяжелые времена и никто не знает, сколько их останется… Правда, к славному Международному институту экономики, права и управления, тут же успокоил его Круглый, это не относится. Один из первых частных вузов в стране, он устоял во всех передрягах, и потому за его будущее не стоило беспокоиться.
   Слушая ректора, Ледников подумал, что, похоже, все эти эмоциональные речи он произносит даже наедине с собой. Вообще-то Ледникову всегда были симпатичны люди, действительно болеющие за свое дело, да и узнать о ситуации на рынке частного образования было весьма любопытно. Доселе, признаться, он думал, что в такие заведения идут люди, которым просто не по силам поступить в нормальный государственный вуз, идут не за образованием, а только за дипломом…
   Круглый буквально фонтанировал, захлебывался в словах, так что Ледников никак не мог успеть вклиниться и задать какой-нибудь вопрос, который вывел бы на интересующую тему – о пропавших, убитых и кончивших жизнь самоубийством студентках. Но грубо перебить ректора Ледников не мог – все-таки он явился наниматься на работу, а не допрашивать ректора и ловить его на несоответствиях и противоречиях. Приходилось терпеливо слушать.
   – Чем солиднее вуз, тем больше программ, которые помогают выпускникам в выборе места работы, – наставительно поднял палец Круглый. – Знаете, западные компании, в том числе работающие и у нас, мало интересует, какой у вас диплом – государственного вуза или частного. Главное – насколько ты хорош в своей специальности. Мы, например, несколько лет назад резко усилили языковую подготовку. Организации, в которых нужны не просто переводчики, а переводчики со знанием экономики и права, за нашими ребятами в очереди стоят. Наш переводческий факультет с четвертого курса уже весь расписан, все ребята уже устроены.
   – Честно говоря, не очень понимаю, зачем вам так понадобилась история? – вежливо попробовал сбить ректора с проторенного пути Ледников.
   – О! Как говорится, хороший вопрос. Понимаете, уж коли мы готовим управленцев, то они должны представлять себе, в какой стране им предстоит работать. Чего люди, живущие здесь веками, хотят и могут. Почему они такие, а не иные? Чего от них ждать? Каких реакций на то или иное управленческое решение? Мне сказали, что вы как раз специалист именно с таким уклоном…
   Ледников не стал спорить. Не объяснять же, какой он специалист и с каким именно уклоном.
   Устроиться в институт помог старый приятель отца – он числился здесь приглашенным профессором, читал иногда лекции и хорошо знал Круглого.
   Очень быстро Ледников уже вполне освоился в новой для себя роли преподавателя и даже подумывал о том, что зря не пробовал себя в этом деле раньше. Общение со студентами освежало и навевало воспоминания о собственных студенческих годах. Конечно, контингент модного платного вуза был специфическим, хватало богатых бездельников и просто обалдуев, но были и ребята вполне симпатичные, умные и хваткие, а уж молодых красавиц на любой вкус было более чем достаточно. По утрам мысль, что ты окажешься средь юных гурий, поглядывающих на тебя с нескрываемым интересом, заметно бодрила. Кстати, и среди преподавательниц были совсем молодые женщины, которые вполне могли бы сойти за своих студенток.
   Но вот ничего нового о Даше Трубич узнать не удавалось. Все в институте были уверены, что с ней произошло то же, что со студенткой МГУ, пропавшей в прошлом году. Девушка ехала домой после занятий и пропала. Поиски с помощью многочисленных волонтеров ничего не дали, хотя листовками с ее изображением и подробным описанием тогда была обклеена вся Москва. К тому же ребята жили своими группками и компаниями, совершенно не интересуясь теми, кто в них не входил. Дашу Трубич практически забыли, студенты как бы суеверно старались быть в стороне от случившегося несчастья. Как и преподаватели. Весьма характерная черта для современного мегаполиса.

   – В своей «Записке о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Карамзин говорил о важности для элиты иметь «привязанность к нашему особенному», испытывать «уважение к своему народному достоинству».
   Ледников сделал паузу, дабы дать своим слушателям уразуметь непривычные для них словесные обороты и мысли, скрывавшиеся за ними. Хорошенькая студентка Перепелкина, кокетливо стреляя глазищами, вполне разумно поинтересовалась:
   – А как же Петр Первый?
   – Молодец, Перепелкина, – похвалил ее Ледников. – А что касается Петра… Карамзин считал, что Петр I в своем стремлении к величию Империи исказил русский лик: «Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, Государь России унижал россиян в собственном их сердце». «Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам?» – задавал Карамзин риторический вопрос. Это был вопрос, не требующий ответа. Понимаете, Карамзин был убежден, что обычаи народа нельзя устранять сверху, потому что это – насилие. Причем насилие беззаконное и непростительное…
   Перепелкина смотрела на него мечтательно, вряд ли думая об обычаях народа и непростительности насилия. А уж о чем Перепелкина думала на самом деле, догадаться было невозможно.
   В комнате преподавателей Ледников застал только Ирину Юрьевну Апраксину, преподавательницу французского, молодую, изящную женщину, которая, как показалось Ледникову, внимательно приглядывается к нему.
   – Как прошли занятия? – поинтересовалась Апраксина. – Привыкаете к нашим деткам?
   – Стараюсь. Рассказывал им о мыслях Карамзина о необходимости уважать достоинства и традиции своего народа.
   – Ну да, Карамзин… Бедная Лиза… Только вот среди наших студенток бедных Лиз нет. Они просто иные. Понимаете, даже не другие, а иные. Честно говоря, я иногда прихожу от них в ужас. Например, не могу слышать, как они матерятся без зазрения совести, даже девушки. Для них это нормальный способ общения.
   – Ну, это тип пижонства.
   – Да нет, в том-то и дело. Это их обычный способ общения. Вы вот спрашивали меня про Дашу Трубич, девушку, которая пропала…
   – Тоже материлась?
   – Как и остальные. Но в ней чувствовалась какая-то опасность… Мне казалось, что она не остановится ни перед чем, если потребуется. Она вела какую-то тайную жизнь, куда никого не допускала.
   Тут вошли другие преподаватели, и Апраксина замолчала. Ледников подумал, что разговор этот Ирина Юрьевна затеяла неслучайно.

   Свернув за угол, Ледников увидел впереди Апраксину. Догнав, притормозил, распахнул дверь машины:
   – Ирина Юрьевна, садитесь, подвезу.
   Апраксина, чуть подумав, села рядом и какое-то время они ехали молча.
   – Вы чем-то расстроены, – попытался завести разговор Ледников.
   – Просто задумалась.
   – О чем, если не секрет?
   – Секрет. Знаете, давайте я здесь выйду, мне как раз надо в магазин.
   Ледников прижался к обочине, Апраксина вышла и быстро затерялась в толпе. Уже выбравшись на садовое кольцо, Ледников заметил, что его пассажирка оставила в машине какой-то журнал. Прочно застряв в пробке, он взял журнал в руки. Шапка на обложке гласила: «треть студенток в Берлине рассматривает проституцию и другие сектора секс-индустрии (стриптиз, эскорт) как одну из нормальных возможностей подработать. Опросы в Париже дали такие же результаты…»
   Ледников бросил журнал на заднее сидение. Хотелось бы понять, забыла Апраксина журнал или оставила его намеренно.

   На следующий день Ледников дождался, когда они останутся в комнате вдвоем, и положил перед Апраксиной журнал:
   – Вы вчера забыли в машине.
   – Да. Спасибо.
   – Мне кажется, вы забыли его не случайно.
   Апраксина молча спрятала журнал в сумку.
   Ледников наклонился к ней и негромко спросил:
   – Вы хотите мне что-то сказать?
   Апраксина молчала.
   – Давайте увидимся после занятий? Я буду ждать вас.
   Было понятно, что давить не надо, она должна решиться сама, и он вышел из комнаты. Идя по коридору, он вдруг ясно понял, что с этой женщиной у него все может случиться, все может быть.

   В машине, когда уже отъехали довольно далеко от института, она сказала:
   – Мне кажется, вы не просто преподаватель. И вы не просто так устроились в наш институт.
   – Кто же я по-вашему – шпион?
   – Не знаю. Но вы собираете информацию о Даше Трубич и тех двух девочках, которые погибли.
   – Ну…
   – Не знаю, с какой целью, вы это делаете. Во всяком случае, вы не выглядите мерзавцем и подлецом.
   – Спасибо. Видите ли, я немного знаком с отцом Даши, ну, и… Сами понимаете, естественно, мне хотелось бы знать, что могло с ней случиться. Так что тут ничего таинственного. Журнал вы оставили мне специально?
   Апраксина согласно кивнула.
   – То есть вы хотите сказать, что наши студентки занимаются такого рода услугами? И Даша тоже?
   – Никаких доказательств у меня нет, только догадки и сомнения.
   – Ректор в курсе?
   – Лев Константинович? Нет, что вы! Он думает только об институте.
   – А в полицию вы обращаться не пробовали?
   – В полицию… – усмехнулась Апраксина. – Знаете, они ходили по институту после того, как пропала Даша, и я хотела им рассказать о своих подозрениях…
   – И?
   – Побоялась, что это будет выглядеть глупо. Ведь я действительно ничего не знаю. Так, слышала какие-то обрывки разговоров.
   – Это все?
   Апраксина невидящими глазами смотрела в окно машины.
   – Я случайно услышала, что две наших девушки должны быть завтра в клубе «Граф Калиостро».
   – Занимательное учреждение.
   – Вам оно, я вижу, известно…
   – Был как-то. Совершенно случайно.

Глава 8. «Лети, пока тебя не поймали»

   Вечер в клубе шел своим чередом. Играла живая музыка. Ледников в элегантном костюме, сидя в баре, поглядывал вокруг. Иногда он выходил и пускался в обход всех трех этажей клуба. Все было чинно и благородно. Но двери в несколько отдельных кабинетов были закрыты, и что происходит там, узнать было невозможно.
   Миновав одну из таких дверей, он уже собрался опять спуститься в бар, когда дверь распахнулась и из нее выпорхнула никто иная как Перепелкина. Не заметив Ледникова, она бросилась к лестнице, сбежала вниз и скрылась в сторону туалета. Краем глаза Ледников заметил, что лицо у его студентки испуганное. А потом из той же двери выскочил детина в темном костюме с квадратным лицом. Он проследовал за Перепелкиной и пристроился за колонной у лестницы, явно с расчетом не дать ей скрыться.
   Ледникова, который наблюдал за происходящим сверху, охранник не заметил.
   Через какое-то время, из двери туалета показалось озабоченное личико Перепелкиной. Увидев, что коридор пуст, она бросилась к лестнице. Именно туда, где ее ждали.
   Охранник схватил своей лапищей Перепелкину за руку, затащил за колонну.
   – Слышь, коза, ты чего сбежать надумала? – прошипел он. – сказали тебе, что поедешь потом на дачу, значит, поедешь. Не зли меня.
   – Я не могу!
   – Чего – не могу?
   – Меня родители искать будут.
   – А ты скажи им, что у подруги заночуешь. Уроки вместе будете делать, – грубо заржал охранник.
   – Они не поверят!
   – Все. Тебе сказано – и заткнись.
   – А что там делать? На даче?
   – Что делать? – загоготал детина. – что скажут, то и делать!
   У Перепелкиной начали дрожать губы, глаза налились слезами.
   – Чего ты плачешь, дура? Не знала, на что подписывалась? За что тебе деньги заплатили?
   В этот момент Ледников, бесшумно спустившийся вниз, и нанес охраннику резкий удар обеими руками по затылку. Охранник повалился прямо на Перепелкину. Он бы похоронил ее под своей тушей, если бы Ледников не выдернул ее из-под бесчувственного куска мяса.
   Перепелкина уставилась на Ледникова. Глаза у нее были совершенно бессмысленные:
   – Ой, Валентин Константинович! А вы что тут делаете?
   – Зачет у тебя пришел принимать, Перепелкина. По истории, – зло пробормотал Ледников. – Давай быстро за мной!
   Ледников схватил Перепелкину за руку и через черный ход вывел во двор.
   – Так, берешь такси – и домой, поняла?
   – Поняла. Ой, я так перепугалась, когда этот… Спасибо вам, Валентин Константинович! А здорово вы его!.. Я даже не ожидала, что вы такой сильный.
   Перепелкина буквально преображалась на глазах. Ее уже не трясло от страха, в глазах не было слез, она вся была во власти захватывающего приключения. И судя по всему, вполне готова к продолжению концерта.
   – Давай домой, Перепелкина. Только сначала ты мне скажешь, как ты сюда попала? Кто тебя отправил?
   Перепелкина, как и положено женщине, вместо ответа поправила волосы.
   – Да никто, Валентин Константинович, я сама.
   Восхищаться гибкостью ее психики у Ледникова времени и желания не было.
   – Перепелкина, сейчас я отведу тебя обратно. И поедешь ты на дачу со всеми вытекающими последствиями… Ну?
   Предварительно надув губки, Перепелкина вздохнула:
   – Ой, да пожалуйста! Это Дашка.
   – Трубич?
   – Трубич, – подтвердила Перепелкина.
   – Но она пропала! Уже давно. А ты все равно тут.
   – Ой, Валентин Константинович, ну что тут непонятного! – вздохнула Перепелкина. – Просто теперь приглашения и деньги передает другой человек. Свято место пусто не бывает.
   – Так, давай без философии – не на экзамене. Кто передает заказы и деньги?
   – Теперь, когда Дашка пропала, Рудова…
   – Клара Александровна? – не поверил Ледников.
   – Клара. Ей же тоже жить надо. Не кораллы же ей красть! – вдруг прыснула Перепелкина.
   – Понятно. Ты тут одна из наших?
   – Нет, еще две девочки с другого курса.
   – Понятно. Ну, лети, Перепелкина, пока тебя не поймали.
   Она была уже у выхода, когда. Ледников ее окликнул:
   – Перепелкина!
   – Что? – с готовностью обернулась она.
   Судя по ее виду, она надеялась, что он ее остановит.
   – Тебя дома есть кому пороть?
   – В смысле? – недоуменно захлопала она ресницами.
   – В смысле выпороть тебя надо. Ремнем.
   Она только засмеялась и пропала. А он остался один со своими мыслями. Вот так это бывает – ты ищешь ответ, который тебе лучше не знать. Ледников вспомнил отца Даши, который готов был на все, чтобы узнать, что произошло с дочерью. А ведь ее исчезновение наверняка связано с тем, чем она занималась. И зачем ее отцу знать такое?

Глава 9. «Святая ложь»

   Клара Александровна Рудова числилась секретарем проректора по международным связям Юнчика. Собственно, Юнчик и привел ее в институт, они и раньше работали вместе. Это была замкнутая, неразговорчивая женщина лет пятидесяти. В институте ее не то чтобы не любили, а скорее, просто не считали своей. Ее замкнутость и отъединенность от других многие объясняли тем, что муж Рудовой, как выяснилось, страдал странным недугом – он не мог общаться с людьми. Всякая необходимость вступить хоть в какой-то контакт с другим человеком вызывала в нем приступы тоски и была ему просто не по силам. Он не мог заставить себя даже обратиться к продавцу в магазине. Из дома он не выходил неделями. Боялся ли он людей или презирал – понять было невозможно. Жена была единственным и последним человеком, с которым он мог разговаривать.
   Представить себе Рудову в роли руководителя преступной группы, которая не только втягивала студенток в занятия проституцией, но и занималась похищениями, ликвидацией строптивых, в том числе и за границей, было затруднительно. Она могла быть только посредником, например, передавала адреса, по которым надо было ехать, расплачивалась и так далее. Судя по тому, что рассказала Перепелкина, раньше Рудова делала это через Дашу Трубич, и лишь после ее исчезновения стала напрямую выходить на девушек. Как поведала Перепелкина, старалась обходиться вообще без слов, – просто вручала конверт с деньгами, адресом и именем клиента.
   Значит есть кто-то, чьи распоряжения она выполняет, кто весь этот бизнес организовал и контролировал.
   Он дождался, когда Рудова вышла из института, и какое-то время шел следом за ней. У небольшого сквера догнал, взял под руку. Негромко, но повелительно сказал:
   – Клара Александровна, нам надо поговорить. Присядем.
   Она послушно села на скамейку и лишь потом нервно спросила:
   – А в чем, собственно, дело? Что случилось?
   – Клара Александровна, выслушайте меня внимательно. Несколько студенток нашего института оказывают различного рода услуги солидным клиентам. В том числе интимного свойства. Связь идет через вас. Вы передаете студенткам адреса и деньги…
   – Послушайте!
   – Нет, это вы послушайте. До исчезновения Даши Трубич вы делали это через нее. Я не собираюсь вам читать мораль. Мне нужно знать, чьи распоряжения вы выполняете. Если вы расскажете об этом честно, я не буду выпячивать вашу роль в этом деле. У вас будет время обдумать свое положение, принять какие-то меры. Вы даже можете уничтожить всю вашу бухгалтерию и списки студенток, если они у вас на руках. Эти списки меня не интересуют. Я не собираюсь портить жизнь молодым дурочкам, которые решили подзаработать, торгуя собой. Мне нужны другие – те, кто втянул их, те, кто расправлялся с непослушными.
   Рудова какое-то время молчала, глядя невидящими глазами прямо перед собой. Наконец, довольно спокойно сказала:
   – Я так и знала, что когда-нибудь все выплывет наружу. Я говорила ему, что надо заканчивать.
   – Кому?
   – Юнчику.
   – Значит – Юнчик? А кто еще?
   – Не знаю, молодой человек, не знаю. Я действительно была только передаточным звеном. А с кем он еще вел дела – понятия не имею. Да и не хочу я ничего знать. Я могу идти? Или…
   – Можете, конечно. Только не надо ему сообщать о нашем разговоре. Пусть все идет так, как и шло.
   – Мне все равно.
   Рудова пошла в сторону метро, а он смотрел ей вслед. Вдруг она остановилась, резко развернулась и подошла к Ледникову. Но садиться не стала:
   – Я бы только хотела, чтобы вы знали одну вещь. Про бедных девочек. Их никто не принуждал. Понимаете. Их никто не заставлял, им не выкручивали руки, не угрожали… Они хотели этого сами.
   Похоже, она давно хотела выложить все это кому-нибудь.
   – Одним деньги были нужны, другим приключений хотелось, красивой жизни… Они что, не знали, что так называемые эскорт-услуги зачастую оборачиваются проституцией? Знали. Им это нравилось. К Даше Трубич очередь стояла, умоляли взять в дело. Если бы все было иначе, Юнчик давно бы лавочку прикрыл. Но они все шли и шли.
   – И вам их было не жаль?
   – Мне? Их?.. Вы же их видели.
   Рудова вдруг осеклась, словно задохнувшись, махнула рукой и медленно пошла прочь.

   «Ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла. Такая поговорка у майора была…» Эти слова из давнего советского стихотворения как нельзя лучше подходили к майору Прядко. Но Ледникову удалось невозможное. Он смотрел на застывшее лицо Сережи, и понимал, как тому тяжело.
   – Валь, и как я это скажу дяде Коле? Про Дашу? Что она…
   Прядко длинно, замысловато выругался. Смотреть на растерянного Сережу было даже как-то странно.
   – Ну, во-первых, мы еще не знаем точно, что было на самом деле.
   Прядко криво усмехнулся:
   – Валя, это правда. Я чувствую. И ты сам это понимаешь. Эх, дядя Коля!..
   – Сережа, помнишь наше последнее дело?
   – Какое?
   – Там сын убил мать и отца из-за квартиры… Хотелось жить отдельно с молодой женой. Он их, спящих, забил гантелью.
   – Ну, помню, а при чем тут это?
   – Там была его бабушка – мать убитой. На суде, хотя все было доказано, она сказала, что все это неправда, ее внука оклеветали, этого просто не могло быть. Она просто отказалась верить в то, что ее внук убил ее дочь. Потому что с этим нельзя жить.
   – Ты это к чему?
   – Дядя Коля тоже имеет право не верить в то, что было с Дашей.
   Прядко прошелся по кабинету, сокрушенно качая головой:
   – Нет, он не такой, он не сможет.
   – А ты ему помоги.
   – В смысле? – не понял Прядко.
   – Ему можно сказать, что есть сомнения, что доказательств прямых нет… Он уцепится за это. Это будет то, что называется святой ложью.
   Некоторое время Прядко обдумывал услышанное. Надо сказать, психологические тонкости и тайны подсознания не его профиль. Сережа был специалистом в других областях. Наконец, он мотнул головой и жестко сказал:
   – Все равно надо найти тех, кто это сделал. Найти и наказать. Пора брать этого гада Юнчика и колоть.
   – Не спеши, – попытался успокоить его Ледников. – Я не думаю, что он способен убирать людей, тем более, собственных студенток.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Кто-то за ним стоит. Надо искать этих негодяев.

Глава 10. «Это была бойня»

   Господин Юнчик был в институте персоной весьма заметной. Появившись в должности преподавателя, быстро выдвинулся на первые роли, убедил ректора в необходимости специально под него создать должность проректора по международным связям и очень скоро замкнул на себя всю деятельность с зарубежными партнерами и фирмами. Поездки за рубеж, гранты, стажировки – все было в его руках. Перед ним заискивали, его благосклонности искали как преподаватели, так и студенты.
   Ледников подумал, что стоило бы перед походом к Юнчику поговорить о нем с Апраксиной. Подумал, а потом понял, что на самом-то деле вовсе не Юнчик его интересует, все это только предлог, повод, чтобы увидеть ее, что-то сказать и услышать в ответ… В общем, все было ясно – эта женщина его зацепила, его к ней тянет. Насколько сильно, еще предстоит разобраться.
   Разговор с Апраксиной получился какой-то рваный, скомканный и не то чтобы бесполезный, но и мало что открывший. Ну да, Юнчик в последние годы превратился в весьма значительную фигуру, ректор попал под его влияние, но это объяснимо – институт постоянно нуждается в средствах и именно Юнчик их приносит. С ним связаны проекты, спонсоры, связи с заграницей. Сам Юнчик, конечно, личность малоприятная, но не до отвращения, мог быть и куда хуже – ему все равно бы простилось.
   Апраксина выглядела рассеянной, все время отводила глаза и, судя по всему, была занята какими-то своими проблемами. Будь Ледников помоложе, он мог бы и обидеться, расстроиться, но опыт общения с женщинами подсказывал ему другое объяснение – она прислушивается к себе, тоже пытается понять, что между ними происходит, складывается, движется… Или ничего нет и быть не может. В принципе женщине достаточно пары минут, чтобы понять – с этим человеком у нее может случиться все… А еще она не хочет, чтобы он догадался, о чем она про себя думает.

   За столом Рудовой в приемной проректора по международным связям сидела незнакомая Ледникову студентка. Этакая Перепелкина номер два. Оказалось, Рудова заболела. А Юнчик был на месте.
   Студентка кокетливо улыбнулась Ледникову, и он невольно подумал, не была ли и она из тех, кто стоял в очереди к Даше Трубич, томясь от желания попробовать запретные плоды тайком от родителей.
   Кабинет Юнчика был увешан рамками, обрамлявшими бесконечное количество дипломов, лицензий, договоров, фотографий почетных и влиятельных гостей и партнеров. Сам он, довольно молодой еще мужик в дорогом костюме, что-то утомленно говорил по телефону. Кивнул на кресло перед его столом и помахал свободной рукой, давая понять, что разговор уже скоро закончится.
   Ледников сел и внимательно, уже как пациента, с которым предстоит основательно поработать, оглядел господина проректора. Внешний осмотр особых сложностей вроде бы не сулил. Да, вполне себе уверенный и ухоженный на первый взгляд господин. Но очень маленький, как бы сморщенный, убегающий назад подбородок, что принято считать свидетельством боязни общения с окружающими. Кроме того, это могло говорить еще и о страхе его попасть под чье-либо влияние. Правда, полагаться только на один подбородок Юнчика вряд ли так уж стоило. Все-таки нелегальная деятельность сего господина была достаточно дерзкой и рассчитывать на то, что он начнет сразу «колоться», не приходилось.
   – Валентин Константинович, рад вашему визиту! – как всякий деятель западной ориентации, Юнчик улыбался широко, хоть и неискренне. – Я слышал, дела у вас пошли нормально, студенты к вам очень хорошо относятся, даже тянутся. Надеюсь вы у нас надолго останетесь. Не представляете, как нам нужны молодые, современные, энергичные люди. С чем пожаловали? Может, у вас есть какой-то интересный, как сейчас говорят, проект? А то у нас, увы, с инициативой, а тем более инициативой интересной, очень туго…
   – Да, знаете, я действительно с проектом, – так же широко улыбнулся Ледников.
   – Слушаю вас.
   – Знаете, я как человек, старающийся быть современным, хочу предложить вам для ознакомления один документ… А потом обсудим. Хорошо?
   – Отлично! Давайте ваш бизнес-план. Я надеюсь, это именно бизнес-план?
   – По нынешним временам других не держим.
   Ледников достал из папки пару распечаток на принтере, которые он сделал накануне, и протянул Юнчику.
   – Я быстро, – пообещал тот, схватив распечатку и погрузился в чтение.
   Он читал, а Ледников внимательно следил за его лицом, стараясь не пропустить первую реакцию. Ждать пришлось недолго. Уже с первых строк лицо застыло в тягостном недоумении. Затем Юнчик поднял на Ледникова удивленные глаза, хотел что-то сказать, но тот его опередил:
   – Вы читайте-читайте, там дальше еще интереснее…
   Юнчик послушно уставился в распечатку.
   Чтение было действительно хоть куда. Это было сообщение о том, что экс-глава Международного валютного фонда Доминик Стросс-Кан был вызван в полицию по делу о преступной группе, поставлявшей проституток из лилльского отеля Carlton на вечеринки с участием высокопоставленных гостей. Следствие считает, что бывший глава МВФ в течение последних лет посещал такие встречи в Париже, Брюсселе и Вашингтоне. Предположительно, их организация могла оплачиваться за счет французских предприятий. Стросс-Кану грозят два обвинения. Первое – соучастие в сводничестве в составе преступной группы. За это преступление, по французским законам, можно получить до 20 лет тюрьмы. Второй пункт – сокрытие злоупотребления общественными средствами. Максимальный срок по этому обвинению – до 5 лет заключения.
   Секс-скандал вокруг Доминика Стросс-Кана разгорелся в конце прошлого года. Тогда по этому делу были задержаны несколько высокопоставленных сотрудников городской администрации Лилля и полицейских начальников. Позднее стало известно, что в этом деле может быть замешан и бывший глава МВФ. В распоряжении следователей оказалась СМС-переписка политика с одним из арестованных сутенеров. Информация попала в прессу. Полученные журналистами сведения указывали на то, что Стросс-Кан не только прибегал к платным сексуальным услугам, но и непосредственно мог участвовать в организации сомнительных вечеринок. То есть по сути занимался сутенерством.
   Юнчик, наконец, закончил чтение, положил листки перед собой и, запинаясь, спросил:
   – Что это? Зачем вы это принесли мне?
   – Да вот беспокоился, что вы пропустите эту новость. Вы ведь человек занятой. А там много интересного… Знаете, как этот любвеобильный Доминик называл приглашенных на вечеринки девушек? Снаряжение, подарок, багаж, оборудование… Забавно, да? Так и писал своему другу: «Не хочешь поехать в ночной клуб в Мадриде со мной и оборудованием?» сначала его взяли под стражу, а потом выпустили под залог в сто тысяч евро.
   – А при чем тут я? – с трудом выговорил Юнчик.
   И тут же сорвался на крик:
   – Зачем мне эта гадость? Что вы себе позволяете?
   – Да что я, – вздохнул Ледников. – Вот Стросс-Кан действительно позволял! По данным следствия, главный организатор вечеринок, некий предприниматель, по SMS-переписке обсуждал со Стросс-Каном детали встреч, они оба лично выбирали девушек.
   Юнчик достал платок, промокнул изрядно вспотевший лоб.
   – Ничего не понимаю, бред какой-то!
   – Девушки, в свою очередь, описывают вечеринки как «животные» и «агрессивные», – невозмутимо продолжал Ледников. – «Это была бойня», – призналась одна из участниц оргии. Как вы думаете, что это значит?
   – Откуда я знаю! – вдруг с неожиданной ненавистью произнес Юнчик.
   Ого, пациент решил огрызаться. Ну, что ж, перейдем к сильным и горьким средствам.
   – А вы знаете, я к этому экс-главе был бы не так строг, как французская полиция, – сознался Ледников. – В конце-концов, эти девушки не пропадали бесследно, их не сбивала машина, они не вешались в Германии после визита к ним каких-то подозрительных соотечественников.
   Что касается визита соотечественников, то Ледников ничего конкретного об этом не знал, это была чистая импровизация, но пора было развивать наступление.
   – Кто вы? – хрипло спросил Юнчик.
   – Во всяком случае, не французская полиция, – засмеялся Ледников. – Да это и неважно. Важно, чего я хочу.
   – И чего же?
   – Для начала – десять тысяч евро. Я же не ровня бывшему главе МВФ, это за него потребовали сто тысяч.
   – Вы с ума сошли!
   – Да? Значит, я ошибался, считая вас сообразительным человеком. Повторяю для тугодумов – для начала десять тысяч евро. Потом обсудим дальнейшее мое участие в вашем предприятии с таким замечательным оборудованием и снаряжением. Исходите из того, что на кону стоит вся ваша жизнь.
   Проходя мимом девушки в приемной, Ледников наклонился к ней и сказал:
   – Я дал ему для изучения очень важные бумаги. Хорошо бы, чтобы ему никто не мешал.
   Девчонка заговорщицки кивнула.

   Вечером встретились с Прядко в уличном кафе. Ледников ограничился чашечкой капуччино, а Сережа заказал еще какой-то сложный горячий бутерброд.
   – Ну? Как прошла встреча на высшем уровне? – нетерпеливо спросил он, когда официант удалился.
   Ледников неопределенно покачал головой:
   – Ну, он явно испугался. А вот что он предпримет теперь? Трудно сказать.
   – И какие ты предполагаешь варианты?
   – Думаю, он бросится к людям, которые стоят за ним. И тогда они будут решать, что предпринять. Еще он может попробовать откупиться – заплатить и потянуть время. Может начать торговаться. Может просто смыться.
   – Куда?
   – Куда они все бегут? За бугор. Так что пусть его кто-нибудь из твоих поводит. Если он намылится в бега, его надо будет аккуратно остановить. Но не думаю, что он пойдет на это.
   – То есть самое вероятное…
   – Обращение к сообщникам – спасайте, на меня какая-то шпана наехала!
   – И тогда они придут к тебе.
   – Скорее всего.
   – Может, обойдемся без этого? Просто нажмем на Юнчика?
   – Даже если он их назовет, что мы им предъявим? У нас на них ничего нет. А убирали девушек именно они.
   Прядко сосредоточенно жевал свой грандиозный бутерброд, как школьник, держа его обеими руками. Ледников чуть не рассмеялся – ну вылитый двоечник, сбежавший с уроков в «Макдоналдс». Наконец, Прядко дожевал свой деликатес, запил его черным кофе и весьма серьезно сказал:
   – Валя, эти люди, судя по всему, очень опасные. Кто знает, чего от них ждать?
   – Ну, ждать-то как раз известно чего. Ничего хорошего. Придется тебе, Сережа, меня страховать. Если, конечно, я тебе хоть немного дорог.
   – А ты до сих пор сомневаешься? – укоризненно покачал головой Прядко.

Глава 11. «Сыворотка правды»

   Утром Ледников опять поймал себя на том, что мысли его упорно возвращаются к Апраксиной. Он думает о том, что накануне сказал не так, почему она ничего не ответила на какой-то его вопрос, почему так быстро ушла…
   Он возвращался к этим мыслям и во время утренней гимнастики, и за чашкой кофе, и просматривая е-mailы. В общем, настоящий Евгений Онегин – чтобы продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я… И ведь очевидно, что Апраксина – не вполне его женщина, совсем другая. Те, с кем у него все было серьезно, отличались жизненной силой и уверенностью в себе. Они с ним были на равных. И именно это привлекало его в них – он не любил ни подчинять, ни подчиняться. А тут сразу чувствуется тайная, но очевидная слабость, невысказанная просьба о защите, и именно это и влечет. Возраст что ли сказывается?..
   Он думал об этом и в машине, даже когда заметил, что за ним следят. Поплутав немного по улицам и убедившись, что его действительно ведут, позвонил Прядко.
   – Сережа, это я. В общем, меня пасут.
   – Валь, у меня сейчас людей нет под рукой, потяни время.
   – Ладно, попробую оторваться. Посмотрим, на что они годятся.
   Выбрав удобный момент, он нырнул в хорошо знакомые переулки в районе Грузинских улиц и довольно легко оторвался от хвоста. Притормозил у кафе с азиатским названием, прошел внутрь, устроился на диване с подушками, расшитыми турецкими огурцами. Еще раз позвонил Прядко:
   – Я оторвался. Посмотрим, что они придумают теперь.
   Сережа озабоченно предупредил:
   – Валь, мои опера сейчас будут, ты только не лезь на рожон. Жди, когда мои появятся. Маячок с собой?
   – С собой.
   – Не вздумай отключить.
   – Что я, самоубийца? Мне не до того.
   Подошла официантка в шальварах и тюбетейке. Заказав салат и рыбу, Ледников посмотрел на лежащий перед ним на столе телефон, какое-то время поколебавшись, позвонил.
   – Ирина Юрьевна, добрый день. Это Ледников… В институте мне сказали, что вы приболели. Надеюсь ничего серьезного?.. Понимаю. Может быть, вам что-то нужно? Я мог бы вам привезти. Ничего не нужно… Понятно. Ну, что ж, выздоравливайте.
   Он отключил телефон. Вот и поговорил. В ее голосе звучала какая-то чрезмерная сухость. Или ему показалось? А может, неудобно было говорить? Или вообще кто-то был рядом. Ведь он ничего о ней не знает. Да, не замужем, но что с того? Вполне может быть кто-то, с кем можно жить без штампа в паспорте, встречаясь по настроению. Она вовсе не выглядит старорежимной недотрогой, вполне себе современная столичная штучка, где-то даже близкая к богеме, как можно было догадаться из некоторых ее реплик, а там нравы известные. Так что все эти его догадки о тайной слабости и желании защиты могут быть просто сентиментальной выдумкой.
   Предаваясь подобным мыслям, Ледников торопливо поел, чуть не подавившись рыбой, выпил обжигающего чаю с чебрецом и направился к машине. Пора было ехать на семинар в институт.
   Он уже открыл дверь, когда в правый бок ему уперся ствол пистолета. В том, что это именно пушка, а не палец и не авторучка, сомнений не было.
   – Слышь, мужик, дернешься – печень продырявлю.
   Ледников чуть скосил глаза и увидел, что рядом, кроме того, что сзади с пистолетом, стоят еще двое – один в армейского образца куртке и бейсболке, опущенной на самые глаза. Второй, разумеется, в коже и темных очках. Все как надо – бандитская классика. Кожаный шагнул к Ледникову и ловко застегнул на его руках наручники. Со стороны могло показаться, что он просто пожал ему руку.
   – Быстро садимся на заднее сиденье, – скомандовал задний, невидимый, с пистолетом.
   Тот, что в армейской куртке, забрал у Ледникова ключи и сел за руль. Кожаный первым залез на заднее сиденье и принял Ледникова. Потом рядом устроился тот, что с пушкой, видимо, главный. Все трое были примерно одного с Ледниковым возраста – уверенные в себе, четкие мужики. Справиться с такими в одиночку не было ни одного шанса. Особенно в наручниках. А потом кожаный достал из кармана вязаную шапочку, небрежно натянул Ледникову на голову и расправил так, чтобы закрыть глаза. И теперь, погрузившись во тьму, Ледников мог думать о чем угодно.

   Колпак, пропахший черт знает чьим потом, с него стянули где-то через полчаса, и он обнаружил себя в пустой комнате без окон с голой лампочкой под потолком. Судя по тому, что вели его по ступенькам вниз, он понял, что находится в каком-то подвальном помещении.
   Перед тем, как усадить на стул, его обыскали, но маяк, который он затолкал под кожаный лейбл на джинсовой куртке, не нашли. Так что у него были основания надеяться на появление Прядко и его оперов. Вопрос только – успеют ли они?
   Потом в комнату вошел мужчина лет сорока с гладко зализанными назад блестящими волосами. Остановился перед Ледниковым. Люди с такой прической любят выделять себя и не боятся противостоять окружающим. Все это обещало запоминающийся разговор. Мужики, притащившие Ледникова в подвал, расположились на стульях у стены, как зрители в театре. А Ледников и зализанный должны были сыграть перед ними увлекательный спектакль.
   – Слышь, преподаватель, ты кто? – негромко спросил зализанный.
   – В смысле? – сделал вид, что не понял, Ледников.
   – В смысле, откуда ты такой борзый взялся? – спокойно объяснил зализанный. – Якобы простой преподаватель, а в чужой бизнес лезешь, условия ставишь. Какие-то деньги требуешь. Ты что – крутой очень или просто дурачок? Вроде не похож. За тобой кто-то есть, преподаватель? Или ты просто жадный?
   – А вы кто? – так же спокойно поинтересовался Ледников.
   – Сейчас не об этом речь, – нахмурился зализанный. – сейчас речь о тебе, понял?
   Ледников сделал вид, что задумался.
   – А если я скажу?
   – Тогда я подумаю, что с тобой делать. Но штука в том, что ты все равно все про себя расскажешь. Один укол, и ты расскажешь все. Даже когда онанизмом заниматься начал.
   – А про это я ничего не помню. Честно.
   – Вспомнишь. Трофим, давай шприц, – приказал он.
   «Интересно, что они собираются вколоть», – подумал Ледников. Насмотрелись детективов, где людям вводят «сыворотку правды» и они безвольно выкладывают про себя всю правду. В жизни-то все не так просто. Ледников одно время специально интересовался, что такое на самом деле эта «сыворотка» и как она действует. Обычно так называли определенные наркотики, которые использовали, чтобы добиться от людей правды об их прошлом. Так сказать честных воспоминаний о своем прошлом.
   Еще в начале XX века один американский врач-акушер заметил, что популярное средство для наркоза скополамин, который еще называли «сумеречный сон», приводит его пациенток в состояние, когда они автоматически выдают всю информацию о себе. Это вызвало большое оживление среди тех, кому приходится допрашивать людей с целью добиться от них правды. Пошли слухи, что найдена «сыворотка правды», которая легко заставляет людей выдавать любую информацию против своего желания.
   А потом в Штатах были созданы комитеты для борьбы с коррупцией в американской полиции, и так уж получилось, что полицейские начали использовать сыворотку для допросов своих подозрительных коллег, чтобы заставить их уличать самих себя. Разумеется, все эти опыты были строго засекречены, документация потом уничтожена, но информация все-таки просочилась.
   Во время Второй мировой войны эти препараты американцы использовали совсем с другой целью – для лечения раненых солдат, потерявших память или способность говорить в результате повреждения головного мозга. Доктора обнаружили, что использование этих веществ облегчает процесс вспоминания. Потом подобные препараты иногда использовались в психиатрической практике, чтобы заставить людей говорить. Но в полиции и контрразведке проводились эксперименты во время допросов. В СССР тоже изучали вещества, «развязывающие» язык.
   Хотя в мире время от времени поднимались волны энтузиазма по поводу этих препаратов, извлекающих достоверную информацию из человека, но все же скептицизма было больше. Юристы, психиатры, ученые отвергали саму идею, что существует препарат, который может вывести неповрежденные, истинные воспоминания. Вместо этого сыворотка, по их мнению, вызывала у допрашиваемых лишь желание говорить, при этом они становились чрезвычайно внушаемы – по репликам допрашивающего догадывались, что от них ожидают услышать, и говорили именно это. В общем, свидетельства, сделанные под влиянием таких препаратов, никогда не принимались в американском суде. Применение подобных препаратов в качестве легитимного средства допросов было отменено.
   Очередной всплеск интереса к этой методе возник после знаменитого теракта в Нью-Йорке. Однако очень скоро пришли к мнению, что информация, полученная таким образом, менее надежна, чем та, что была получена привычными путями. Под влиянием «сыворотки правды» человек впадал в состояние наркотического опьянения, в котором мог испытывать галлюцинации. Тем не менее даже в этом состоянии люди лгали. Так что никакой гарантии, что выданная допрашиваемым информация окажется правдой, не было. И потом допрашиваемый нередко сообщал и выдуманные факты, которые в момент опьянения представлялись ему истинными, а неврастеники и вовсе зачастую признавались в действиях, к которым они вообще не имели никакого отношения. В то же время людям с устойчивой психикой удавалось скрыть правду даже под влиянием этих препаратов.
   Неврастеником Ледников себя не считал, но и никакого желания, чтобы в него вкачали какую-нибудь гадость, да еще грязным шприцем, не испытывал. Поэтому он обреченно вздохнул и сказал:
   – Хорошо. Спрашивайте.
   – Ну, вот и молодец, – скривив губы, похвалил его зализанный. – что ты знаешь про девок из института?
   – Да ничего особенного. Знаю, что их подряжают работать с нужными людьми, деньги идут Юнчику.
   – А откуда узнал про девок? От кого?
   – Ну, в институте есть люди, которые об этом догадываются или подозревают что-то… Ну, я и сделал Юнчику предложение – пусть поделится.
   Зализанный прошелся по комнате с сомнением покачал головой.
   – Под ботаника косишь? Что-то мне не верится, что ты такой лох. От слежки уходил вполне профессионально.
   – Какой слежки? – удивленно спросил Ледников. – Вы что следили за мной?
   – Ты не переигрывай в дурачка, – поморщился зализанный. – Все равно не получается. Все-таки придется тебе вколоть дозу для откровенности.
   – Послушайте, я ведь знал, что придется на вас выходить…
   – Да? – не поверил зализанный. – Вот как!
   – Да, я и к Юнчику пошел потому, что знал – он к вам бросится. Я же понимал, что он не сам по себе этим занимается, за ним люди посерьезнее.
   – Получается, со мной хотел познакомиться? А зачем?
   – Что, думаешь, я все из-за десяти тысяч евро затеял?
   – А из-за чего же?
   – Бизнес хотел вам предложить. Серьезный. Не то что с девчонок мелочь щипать…
   Зализанный остановился перед Ледниковым, осторожно, чтобы не повредить прическу, пригладил волосы.
   – Значит, ты у нас бизнесмен… Ну и что за бизнес?
   – Некоторые из тех девчонок, которых Юнчик использовал, очень удачно вышли замуж. За банкиров, владельцев компаний, иностранцев…
   – Ну и?
   – Ну и если с ними поработать, с них можно совсем другие деньги взять. Они на все пойдут, чтобы мужья ничего не узнали. Вот я и хотел предложить этим заняться.
   Ледников внимательно следил за зализанным, пытаясь угадать его реакцию. Тот высокомерно скривился:
   – Тоже еще открытие. Думаешь, без тебя об этом не думали? На хрена ты нам для этого сдался? Думаешь, без тебя не справимся?
   – Думаю, нет, – спокойно ответил Ледников. – тут нужна работа тонкая и точная. Нужно выяснять, кто сумеет заплатить, а кому муж денег не дает. Кто согласится платить, а кто в петлю от отчаяния полезет. И тогда возникнет скандал, на котором можно погореть. И потом тут нужны доказательства – фотографии, например, видео… А у вас их нет, я думаю.
   – А у тебя есть?
   – У меня есть.
   – Откуда? Где ты их взял?
   – У Даши Трубич.
   – А это кто?
   – Девушка, через которую Юнчик вел дела.
   – Погоди, ты что с ней был заодно?
   – Да. Мы вместе это дело готовили. У нас целое досье – с фотографиями, даже видеосъемкой. А потом она исчезла. Кстати, не ваша работа? Чем она вам помешала?
   Зализанный зло прищурился:
   – Слушай, преподаватель, здесь вопросы задаю я. То есть я так понимаю, досье на девок теперь у тебя.
   – Ну… С ним можно начать работать хоть завтра. А этот бизнес Юнчика в институте все равно скоро прикроют.
   – Ты что ли?
   – Да нет. Просто все больше людей о нем знает. Слухи разные по институту уже ходят. Долго это не протянется. Спалится Юнчик, и очень скоро. И вас сдаст, он молчать не будет.
   Судя по всему, слова Ледникова произвели на зализанного впечатление. Он переглянулся с мужиками сидевшими у стены.
   – А вот с досье и девками можно работать долго и всерьез, – напирал Ледников.
   – А где оно, кстати, это твое досье? Хотелось бы взглянуть. А вдруг ты заливаешь все?
   – Ну, укол вам тут не поможет, – предупредил зализанного Ледников, уже ставший терять надежду на скорое появление Прядко.
   – Закопал что ли, где-то?
   – Зачем, я же не колхозник. Оно в банке, в моей персональной сейфовской ячейке. Без меня к нему не допустят.
   – Предусмотрительный.
   – А как же.
   И вот тут-то за дверью раздался какой-то шум, голоса. Зализанный дернулся, повернулся в Трофиму. Тот встал, потянул из кармана ствол. Подошел к двери, прислушался. Потом доложил:
   – Кажется, таджики, что-то там по-своему тарахтят. Вроде дворники… Какой-то мужик орет, что надо дверь ломать… Что-то им тут надо… За ломом пошли… Теперь тихо.
   – Тогда уходим, – приказал зализанный.
   – А этот?
   – С нами пойдет. Не договорили еще. Ну, вставай, преподаватель! Только не дергайся.
   Ледников поднялся, выгнул затекшую спину. Интересно, там действительно дворники или Прядко со своими?

   За дверью никого не было. По выщербленным ступенькам поднимались один за другим, гуськом. Распахнув дверь на улицу, Трофим, чуть помедлив, шагнул вперед. Ледников поднимался четвертым, зализанный шел последним.
   Двор был пустынен. Громадный черный джип стоял в стороне. Щебетали птицы в ветвях деревьев, все вокруг было как-то неестественно тихо и благополучно.
   Сесть в джип не успели. С козырька подъезда прямо на них свалилось несколько омоновцев в масках с автоматами в руках. Трофима сразу сбили с ног, отшвырнув в сторону выпавший из рук ствол. Зализанному, стоявшему рядом, Ледников с удовольствием врезал скованными руками по морде, а потом сам всей тяжестью рухнул на него, чтобы шальная пуля не задела. Похоже, правда, стрельбы не намечалось, но осторожность не помешает.
   Публика оказалась понятливая – геройствовать не стали, мигом вскинули руки и послушно улеглись на асфальт под свирепые крики омоновцев. Зализанный под Ледниковым лежал тихо, как мышь. Видимо, соображал, что к чему.
   Кто-то похлопал Ледникова по плечу, и он услышал хорошо знакомый, долгожданный голос Прядко:
   – Все, Валь, вставай. Ну, вроде вовремя успели.
   Ледников тяжело поднялся.
   – Наручники сними… Слушай, этот, – Ледников кивнул на зализанного, – меня все уколом пугал. Может, на нем попробуем, а? Вкатим дяденьке укол в попку и послушаем, что он запоет. На предмет онанизма. Почему-то этот вопрос его очень волнует.
   – Этого еще мне только не хватало! – брезгливо сморщился Прядко. – Про Дашу разговора не было?
   – Не успели, рано ты подъехал.
   – Ну, извини.

Глава 12. «Грязные трюки»

   Марина впустила в кабинет высокого старика со слезящимися глазами, старавшегося держаться молодцом. Но не скрыть ему уже было шаркающей походки и конвульсивных движений рук и головы. В руках старикан держал допотопный пластмассовый кейс чуть ли не советских времен, когда они были еще большой редкостью.
   – Илья Борисович, к вам Павел Лукич Верхоянцев, – сухо сказала Марина и закрыла за собой дверь.
   Господи, сколько таких стариков повидал он с тех пор, как занялся антиквариатом. Жалкие, отжившие свое, они все еще суетились, пыжились, тешили себя мыслями, что их семейные ценности стоят огромных денег…
   Нагорный радостно всплеснул руками.
   – Прошу, садитесь, Павел Лукич! Мне уже рассказали, по какому вы делу. Горю нетерпением увидеть портрет.
   Верхоянцев, устроившись в кресле, непослушными пальцами раскрыл кейс, который давно пора было выкинуть на помойку, и достал сначала папку с документами, а потом и картину, для сохранности, видимо, засунутую в несколько полиэтиленовых пакетов. Разумеется, немедленно принялся по-стариковски подробно рассказывать, откуда он у него.
   – Понимаете, портрет мне достался от отца. А ему его еще во время войны подарил сосед по коммунальной квартире – он до революции был богатым человеком, коллекционировал живопись. После смерти отца я сделал необходимые экспертизы, вот они. Знаете, я никогда не думал его продавать, хранил, чтобы передать внукам, но тут возникли обстоятельства… Моя дочь соня, она занимается изготовлением оригинальных кукол, каждая из которых – авторский экземпляр. Занятие, знаете, сложное и не очень прибыльное. Дочь залезла в долги, а потом вдруг сгорела студия, где она работала. Она после этого впала в тяжелую депрессию. У нее и так-то жизнь не очень задалась, нет семьи, детей, а тут… Чтобы помочь дочери, я готов на все. Но единственное, что я могу сделать – продать портрет, чтобы на вырученные деньги соня смогла разом и расплатиться с долгами, и арендовать приличную студию. Сам я в этом не очень-то разбираюсь, я всю жизнь в оборонке проработал, но мне сказали, что за портрет можно получить пятьсот тысяч долларов…
   – Ну, прямо сразу пятьсот тысяч, – мягко улыбнулся Нагорный, цепко осматривая полотно. – тут не так все просто… Это история долгая, нужно найти покупателя с такими деньгами…
   – Но мне деньги нужны срочно, понимаете! – вскинулся Верхоянцев. – Дочь очень плоха. Для нее сейчас каждый день – мука. Я готов немного уступить – только бы побыстрее.
   Нагорный аккуратно положил картину на стол. Было уже ясно, что полотно вполне может оказаться и подлинником. Но тут нужна стопроцентная гарантия.
   – А давайте поступим так, дорогой Павел Лукич… Найти покупателя с такими деньгами непросто. Поэтому я готов купить у вас портрет сам.
   Верхоянцев удивленно поднял на него глаза.
   – Да-да, раз уж вы попали в такие обстоятельства. Мне хочется вам помочь. Знаете, вы чем-то напоминаете мне моего отца. А что касается суммы…. Поймите, пятьсот тысяч чрезмерная сумма. Рынок живописи сегодня падает, солидных покупателей все меньше. Так что не за пятьсот, конечно, а тысяч, скажем, за четыреста я готов вам помочь. Но сначала мы с вами заключим договор, согласно которому салон проведет уже современную экспертизу.
   – Но ведь у меня есть заключения экспертов, – зашелестел бумагами старик.
   – Поймите, солидный покупатель потребует современные экспертизы. Да и я не могу рисковать. Без этого никак.
   Верхоянцев облизнул бескровные губы. Вздохнул.
   – Я согласен. Только бы побыстрее.
   – Постараюсь. Но чтобы собрать такую сумму, мне нужно время. Я все-таки не миллионер, сами понимаете…
   – Мне бы побыстрее! – бубнил свое старик. – соня совсем плоха.
   – Вы пока почитайте договор и подпишите, а я еще раз повнимательнее рассмотрю полотно.
   Верхоянцев уткнулся в бесконечный текст договора, распечатанный мелким шрифтом, а Нагорный достал и надел огромные очки, плотно прикрывающие глаза, и стал похож то ли на ядерного физика, то ли на хирурга. Что, как он давно заметил, всегда производило особое впечатление на стариканов – внушало почтение.
   – Ну-с, посмотрим повнимательнее, – по-профессорски значительно сказал он и повернулся к картине.
   Тут он ненароком задел рукой стоявшую на столе стеклянную колбу. Та опрокинулась, и на стол из нее стала вытекать странно пузырящаяся и шипящая жидкость, от которой исходили едкие испарения. Пузырящиеся языки потекли в сторону Верхоянцева. Тот, ничего не понимая, уставился на колбу, а потом почувствовал сильную резь в глазах.
   – Простите, бога ради, – бросился к нему Нагорный. – Это специальная жидкость для чистки старинных монет. Я как раз этим занимался до вашего прихода. Ах, какой я неловкий!
   – Глаза, – пробормотал Верхоянцев. – Я плохо вижу. У меня глаза больные.
   – Это испарения! Ничего страшного, они не ядовитые, просто раздражение, – бросился успокаивать его Нагорный. – Но глаза нужно срочно промыть! Тут у нас в соседнем доме поликлиника, давайте я вас туда провожу.
   Он стал поднимать старика из кресла, тот послушно встал. Потом вдруг вспомнил:
   – А договор? Я его не дочитал…
   – Ну, я не знаю… Можем и отложить на какое-то время. Правда, тогда я не смогу сразу заняться поиском денег.
   – Нет-нет, мне надо быстрее! Давайте я подпишу… Где? О черт, глаза, все плывет!
   – Вот здесь, – быстро подсунул ему ручку Нагорный. – И здесь.
   – А картина? Я могу ее забрать?
   – В договоре указано, что она остается в салоне для проведения дополнительных экспертиз.
   – Но…
   – Да вы не беспокойтесь, у вас же на руках остается документ. Иначе все придется отложить.
   – Хорошо, я согласен. Понимаете, мне надо быстрее. Дочь, она совсем плоха…

   Через какое-то время Нагорный, проводив старика в поликлинику, вернулся в кабинет, достал из сейфа картину и снова принялся за ее изучение. За этим занятием его и застала Марина.
   – Опять этот твой грязный трюк? – брезгливо спросила она. – Все никак не можешь успокоиться!
   Нагорный выпрямился и невозмутимо сказал:
   – Что делать! Я не собираюсь оставаться нищим.
   – Ну и что ты теперь? Намерен обобрать старика до нитки?
   Нагорный склонил голову, сделал вид, что размышляет.
   – Мне нужно время, чтобы это решить. Все зависит от того, действительно ли это подлинник…
   – А без этих грязных трюков нельзя было обойтись? – вздохнула Марина.
   – Если бы старикан дошел до пункта в договоре, что картина остается у нас на срок до шести месяцев, он бы мог побежать в другой салон. А теперь у нас есть время.
   – Надеюсь, чаю с ядом ты ему не предлагал?
   – Что ты несешь? – устало отмахнулся Нагорный. – Мне надо выбраться из того дерьма, в которое я попал! Если я не найду пропавшую вещь… Мне понадобятся деньги, большие деньги!
   – Ты хочешь сделать их на этом портрете?
   – Вполне может быть.
   Опустив голову, Марина вышла из кабинета. Нагорный, проводив ее тяжелым взглядом, спрятал картину в сейф, уселся в кресло, задрал ноги на стол, сложил руки на затылке и уставился в потолок.

Глава 13. «По обоюдному согласию»

   Послушайте, я же никого не заставлял, не принуждал! Они сами, понимаете, сами хотели. Им все нравилось! У нас же все клиенты были солидные, вежливые, богатые…
   Лицо Юнчика совсем расплылось и превратилось в какую-то жижу. Он постоянно промокал лоб и щеки платком, но это не помогало.
   – Вот вы спрашиваете, они что не знали, что эскорт-услуги зачастую оборачиваются банальной проституцией? Знали. Но мы всегда объясняли, что интим – это личное дело и бывает только по обоюдному согласию. Понимаете, многим это нравилось. Некоторые даже бросали институт и уходили в профессиональные элитные эскорт-агентства.
   Юнчик поерзал на стуле, словно обнаружив, что сидит в луже.
   – Сначала у нас все было тихо, по-домашнему. И началось все совершенно случайно! Совершенно! Одному нашему гостю очень понравилась студентка-переводчица, которую я к нему приставил. Он рассказал об этом своим коллегам, те, перед приездом, стали просить молодых переводчиц… Ну и пошло-поехало. Я с девушками на сей счет даже не разговаривал. Была Даша Трубич, через которую я передавал заказы и деньги. А потом… Нас вычислили профессиональные сутенеры, которые работали с уличными и гостиничными проститутками. Они пришли ко мне. Это был кошмар! И что мне оставалось делать!?.. Начиналось все с договоренностей, что студентки так и будут работать по высшему разряду, принуждать их к проституции не будут. Но… У этих бандитов объявились заказчики, которым очень хотелось попользоваться барышнями.
   Юнчик очередной раз промокнул физиономию.
   – Некоторые девочки при виде настоящих бандитских морд, естественно, перепугались, а те… Они стали объяснять девочкам, кто они теперь такие и что обратного пути тут нет. Когда две студентки сказали, что пойдут в милицию, на них на улице наехала машина. Остальные поняли, что к чему. Но я защищал их как мог!
   Для убедительности Юнчик даже руки к груди приложил:
   – А что с Дашей Трубич произошло, я понятия не имею. Она просто пропала! Понимаете, просто пропала. И я не знаю, что с ней произошло. Зачем мне было ее трогать, ведь она помогала мне работать с девочками, за это я ей платил отдельно. Мы замечательно работали вместе.
   Прядко выключил видеозапись допроса Юнчика, отодвинул ноутбук, повернулся к Ледникову:
   – И как тебе?
   – Похоже на правду, – вздохнул Ледников.
   – Похоже, – нерадостно согласился Прядко. – А про Дашу действительно никто ничего не знает. Бандиты эти тоже отпираются. Про девчонок, которых задавили, все рассказали, про ту, что повесилась, тоже сознались – запугивали… А про Дашу – молчат. Говорят, не при делах. Она, мол, им никак не мешала. Ну и что теперь будем делать?
   Вопрос был, конечно, замечательный. Вот только такого же замечательного ответа на него не было. Следствие по институтскому делу сразу пошло тяжело, столкнулось с упорным сопротивлением и нежеланием помогать. Кроме орды напористых адвокатов, стеной поднялись родители, объявились влиятельные заступники, подключились попечители со связями, да и клиенты институтских красавиц вовсе не горели желанием, чтобы их подвиги выплыли наружу. Девушки тоже бросились врассыпную – кто срочно заболел, кто убыл за границу. Ректора Круглого сразил инфаркт, и всем было понятно, что в институт из больницы он уже не вернется. В нескольких газетах появились сообщения, что коллектив института стал объектом шантажа, студенткам угрожали разоблачениями…
   В общем, следствию можно было и посочувствовать. Дело явно затягивалось на неопределенные сроки, а там и вообще могло то ли рассыпаться, то ли рассосаться, то ли просто сгинуть во тьме времен, забыться под слоем новых скандалов. А пока занятия в институте были прерваны в ожидании лучших времен. Появляться там у Ледникова не было ни нужды, ни желания. Несколько раз он звонил Апраксиной, но телефон у нее был отключен.
   Он размышлял, что ответить Прядко, когда в кармане ожил мобильник.
   – Да… Ирина Юрьевна?.. Что-то случилось? Срочно? Да, сейчас подъеду.
   Прядко вопросительно уставился на него:
   – Случилось что?
   – Есть новости. Про Дашу… Надо ехать.
   – Кто это звонил?
   Ледников подумал и туманно пояснил:
   – Агент.

Глава 14. «Явка с повинной»

   В сквере недалеко от института на одной из скамеек сидели, не глядя друг на друга, Апраксина и студент Игорь Панин, тихий, вечно погруженный в себя, застенчивый до болезненности парнишка, безнадежно влюбленный во вздорную и взбалмошную Катю Перепелкину.
   Апраксина, заметив Ледникова, встала, шагнула навстречу:
   – Валентин Константинович, Игорь хочет сообщить вам что-то важное. Вам одному… Так что я пойду.
   Не сказав больше ничего, она торопливо пошла по дорожке, опустив голову, а Ледников, ничего не понимая, смотрел ей вслед. Ничего себе встреча после долгой разлуки!
   Панин сидел молча, уставившись куда-то в пространство. Ледников сел рядом, нетерпеливо спросил:
   – Ну, что за проблемы?
   – Это я, – прошептал Панин.
   – Что ты? – резковато, думая о том, что еще можно догнать Апраксину, поторопил его Ледников.
   И тут Панин каким-то мертвым голосом произнес:
   – Это я убил Дашу Трубич… Но я не хотел! Я хотел только поговорить с ней. Сказать, чтобы она отстала от Кати!
   – От Перепелкиной?
   – Да. Потому что это она предложила Кате заняться этим… эскортом. Катя не хотела, боялась, но она ее убедила, уговорила. И Катя тоже стала ездить на эти встречи, презентации. Я говорил ей, чтобы она перестала, но она уже не могла. Ее втянули, понимаете, втянули, а потом стали шантажировать…
   Панин смотрел на Ледникова умоляющими глазами, словно тот мог что-то исправить в его уже безнадежно погубленной жизни. Ему было так нужно, чтобы Ледников поверил, что Перепелкину втянули, заставили…
   – Я решил Катю спасти. Понимаете, спасти! Подошел к Трубич и сказал, что надо поговорить. Мы шли по улице, было уже темно, шел дождь, никого рядом… Мы шли мимо забора, за которым ломали дом. Я сказал, что если она не оставит Катю в покое, то я пойду в полицию. А она засмеялась и сказала, что тогда все узнают, что Катя проститутка… И тогда я ее ударил… По лицу, не очень сильно… Но она отшатнулась, поскользнулась и упала… И ударилась головой о бетонную плиту. О самый угол… Я испугался, затащил ее за забор, а потом вдруг увидел открытый люк… Я спихнул ее туда, вниз и закрыл крышку… Я как будто не понимал, что делаю и зачем.
   – Катя знает? – спросил Ледников.
   Панин отчаянно помотал головой:
   – Нет, я ничего ей не говорил.
   – А что же молчал?
   – Сначала я не мог в это поверить. Мне казалось, что это было не со мной или этого вообще не было… А потом я понял, что не могу с этим жить.
   Ледников вздохнул и спокойно сказал:
   – Ладно, Игорь, поехали.
   – Куда?
   – Оформлять явку с повинной. Это тебе поможет.
   В машине уже Панин вдруг сказал, ни к кому не обращаясь:
   – Катя больше этим уже не занималась.
   Господи, это сейчас было для него важнее всего. Наверное, здесь ему мерещилось оправдание и прощение. Наверняка, все прошедшее с того страшного момента время он только и убеждал себя, что он просто спасал несчастную Катю, что она, его Катя, только несчастная жертва. Прозвучало это как отпущение грехов. Отпущение самому себе. Но человек не может отпустить грехи самому себе. Просто ему всегда нужно какое-то оправдание. А проще всего оправдаться перед самим собой. Но это не значит, что с таким оправданием согласятся другие. Например, отец Даши.
   На следующий день отправились на стройплощадку, и Панин показал, где он спрятал тело Даши. Стройка была, видимо, давно заморожена, люк завалили строительным мусором. Когда тело, вернее, то, во что оно превратилось, извлекли, Панин смертельно побледнел и свалился в обморок.
   Прядко, глядя, как его, едва передвигающего ноги, уводят, спросил не известно к кому обращаясь:
   – И что я дяде Коле скажу?
   Ледников ничего не ответил. И что тут можно было ответит? Бывают ситуации, из которых нет нормального человеческого выхода.
   Пройдет время, и Ледников, поджидая у института Апраксину, встретит Перепелкину. Она первая заметит его, сама подбежит к машине, веселая, как котенок у печки. И вдруг как-то искоса, с непонятной хитрованской улыбкой взглянув на Ледникова, беззаботно скажет:
   – А Игорь Панин просто дурачок, он какой-то не от мира сего. Ничего в жизни не понимает. Вбил себе в голову, что Даша меня в этот эскорт заманила. А ведь я сама попросила ее туда меня устроить. Хотелось попробовать, что это за жизнь такая. Приключений захотелось. Девчонки такое рассказывали!.. Даша меня еще отговаривала…

Глава 15. «Новые горизонты»

   Илья Борисович не любил вспоминать недавние времена, когда его дела вдруг пошли нехорошо. Не то, чтобы из рук вон, но совсем не так, как ему хотелось, уныло и без перспектив, без какого-то неожиданного взрыва удачи, который бы разом переменил жизнь и позволил существовать безбедно и в свое удовольствие. И винить в этом прискорбном обстоятельстве он мог тогда только себя самого. Винить мог, но не хотел – характер не позволял. Илья Борисович всегда считал, что это ему все вокруг обязаны и ему все простительно. Почему так – он не задумывался. Просто жил именно с таким ощущением.
   А неудачи и промахи его начались тогда, когда он решил отойти от антикварного бизнеса, заниматься которым становилось все более хлопотливым занятием. И получить стоящую вещь задешево становилось все труднее, и государство усилило свое внимание к ним, и состоятельные чиновники стали опасаться вести открытую коллекционерную деятельность… Вот тогда Нагорный и сделал ставку на торговлю современным русским искусством, на которое, как ему показалось возник большой и устойчивый спрос, как внутри страны, так и за рубежом. И сильно просчитался.
   Рынок современного искусства после краткосрочного расцвета скукожился и затих под всхлипы многочисленных галеристов. Художники плодились как грибы, рисовали они все хуже, а вот желающих коллекционировать их мазню становилось все меньше. Очень многие из тех, кого Нагорный числил среди перспективных и долгоиграющих клиентов, перебрались за границу, и оказавшись там, по старинной российской привычке потеряли всякий интерес к своему отечеству и его искусству. Особенно современному, которое, видимо, навевало им грустные мысли. Если они и продолжали коллекционировать, то собирали уже искусство стран проживания либо работы, представленные на интернациональном рынке. Чем разительно отличались от тех же китайских эмигрантов. Нагорный сначала не мог понять, почему едва ли не каждая нью-йоркская или лондонская галерея желает иметь работы современных китайских художников. Было ясно, что не потому, что они представляют из себя такую уж великую художественную ценность. Ответ ему дали сами владельцы галерей: китайские общины и разбогатевшие граждане, разбросанные по всему миру, поддерживают своих соотечественников, покупают их работы. В отличие от соотечественников Ильи Борисовича.
   А в один из самых неудачных дней, когда Илья Борисович в отчаянии подсчитывал понесенные убытки и думал о том, что теперь опять надо возвращаться в Россию, собачиться с замшелыми стариками, у которых остались какие-то ценные вещи, а чаще дешевые подделки, втираться к ним в доверие, торговаться по мелочам, к нему подошел довольно молодой еще человек, и не мудрствуя лукаво, представился мистером Милнером – хорошо еще не мистером Смитом! – и предложил сотрудничество.
   При этом он обнаружил поразительное знание обстоятельств прошлой и нынешней жизни и деятельности господина Нагорного. Илья Борисович живо вспомнил молодость, встречу с сотрудниками КГБ. Тут все было то же самое. Его вербовали, и у него, как и тогда, не было никаких оснований отказывать мистеру Милнеру. Да что там отказывать – он просто обрадовался. Никаких моральных или деловых препятствий для сотрудничества он не видел.
   Тем более, что ему пообещали содействие не только в настоящем, но и в будущем, когда господин Нагорный решит окончательно перебраться на Запад. Тогда ему помогут и с видом на жительство, и с гражданством. Да и финансовые проблемы его к тому времени будут решены. Что же он должен делать? Ничего страшного. Ему надо просто вернуться в Москву и несколько, скажем так, переформатировать свою деятельность в качестве владельца салона «Элита». Что сие значит?
   – Об этом поговорим в следующий раз, уже в Москве, – улыбнулся мистер Милнер и добавил: – с нашей помощью, господин Нагорный, у вашего салона откроются новые возможности и горизонты!
   Мистер Милнер держал свое слово. Переформатирование шло вполне себе успешно. Благодаря Милнеру, очень быстро Илья Борисович приобрел славу специалиста по «борзым щенкам» – весьма ценным подаркам, благодаря которым можно было снискать расположение самых влиятельных людей во властных и деловых кругах. Информацию о том, чем можно завоевать сердце большого человека – необыкновенными рыцарскими доспехами, старинными часами, украшенными бриллиантами, пейзажем кисти какого-нибудь передвижника, – поставлял господин Милнер. Он же оказывал содействие в приобретении ценнейших вещей.
   Отдельной удачей стала операция по приобретению и торжественному возвращению российскому государству нескольких писем императрицы Екатерины Великой, написанных в 1780 году, когда Россия приняла знаменитую «Декларацию о вооруженном нейтралитете». Тогда шла война американских колоний с Англией за независимость. Английскому королю Георгу III для борьбы с Джорджем Вашингтоном и его «выскочками-колонистами» потребовалась испытанная военная сила, и он обратился к Екатерине с просьбой разрешить нанимать для отправки за океан закаленных в боях казаков. Екатерина отказала, мало того, потом приняла знаменитую декларацию.
   Это был прямой отклик на попытку Англии установить полную блокаду воюющих за независимость североамериканских колоний. Суть ее заключалась в том, что нейтральные страны (страны, не участвующие в войне) сохраняли за собой право свободного мореплавания и торговли со всеми странами, участвующими в вооруженном конфликте, причем суда нейтральных стран получали право вооруженной защиты, если на них произойдет нападение флота одной из воюющих стран. «Декларация о вооруженном нейтралитете» сорвала планы Англии по блокаде своих североамериканских колоний и весьма поспособствовала победе вновь образовавшегося государства – соединенных Штатов Америки в борьбе за независимость. Кстати, Россия была первой великой державой, которая решила на деле внедрить в международную практику новые принципы морского права.
   Эта политика России содействовала поражению Англии и обретению независимости США.
   Письма императрицы были похищены и вывезены за рубеж во времена Ельцинского разора в государстве. Господин Милнер сообщил, у кого они находятся, назвал сумму, за которую могут быть куплены, и указал на крупного российского предпринимателя, который мог бы их выкупить, чтобы потом с помпой вернуть на родину. Предпринимателю тогда как раз была нужна шумная акция, чтобы вернуть благосклонность государства, которую он утратил после нескольких сомнительных сделок. По указанию мистера Милнера предпринимателю предложили оказать услугу государству, приобретя письма императрицы.
   Все прошло как по маслу и с наилучшим результатом. Процесс возвращения освещался на всех телеканалах. Высокие российские чиновники называли документы «бесценными» и говорили о том, что теперь наш бизнес становится по-настоящему патриотичным. Предприниматель сиял – он вернулся в круг приближенных к власти. Господин Нагорный получил свой гонорар, весьма, правда, невыдающийся по сравнению с тем, что он рисовал в своем воображении. Но дело тут было не в деньгах, он приобрел славу человека, который помогает решать очень большие вопросы. А вот это было уже бесценно и сулило огромные дивиденды в будущем.
   После триумфа с письмами императрицы статус Ильи Борисовича стал совсем иным – образно выражаясь, он обрел славу поставщика Двора его Императорского Величества. Как известно, в дореволюционную эпоху самыми уважаемыми фирмами, качество продукции которых не подвергалось сомнению, были как раз те, кто обладал этим титулом. Стать поставщиком тогда было нелегко. На протяжении восьми лет необходимо было участвовать в выставках, перечень которых утверждался императором, получать награды или хотя бы упоминания в похвальном листе. И главное – не иметь никаких серьезных жалоб со стороны покупателей. За соблюдением этих требований зорко следило министерство императорского двора. Если претендент нарушал хотя бы одно из условий – отчет восьмилетия для него начинался заново. Например, производитель известных коньяков Николай Шустов добивался звания «Поставщик Императорского Двора» 38 лет!
   Тогда удостоверение поставщика получал владелец предприятия, а не «юридическое лицо». Титул присваивал сам император владельцам и собственникам торговых заведений, мастерских, фабрик, заводов, а не самим фирмам. Причем звание нельзя было передавать от одного лица к другому. Наследникам или новым владельцам предприятий оно могло перейти «не иначе как с Высочайшего каждый раз соизволения». Производитель услуг или товаров, удостоенный титула поставщика, получал право изображать на своей продукции малый герб Российской империи. Право поставлять товары императору было куда важнее для имиджа, нежели кошелька. Некоторые поставщики обслуживали двор бесплатно.
   В дореволюционное десятилетие в списке официальных поставщиков значилось всего 105 компаний, однако в действительности регулярно поставляли продукцию чуть более тридцати…
   Зачем эта операция с документами понадобилось мистеру Милнеру, Илья Борисович выяснять не стал – понимал, что не надо знать лишнего. Хотя и понимал, что в какой-то момент господину предпринимателю может быть сделано некое предложение, от которого он не сможет отказаться…

   В общем все катилось в нужном направлении, и вот такой неожиданный, идиотский облом – катастрофа с Константиновским рублем. Или его удастся найти, или последует объяснение с мистером Милнером, которое еще неизвестно чем закончится… А кроме мистера Милнера, с его холодным западным непониманием, как можно нарушить контракт, и немилосердным желанием за нарушение сурово наказать, существовал еще клиент, которому рубль предназначался. Как подчеркивал адвокат Елозин, монета нужна непременно, потому как она уже задействована в расчетах и расписана в планах… И клиент этот еще пострашнее мистера Милнера, – этот хоть человек цивилизованный. А отечественный богатей – существо вообще удержу не знающее. Этот экземпляр способен на что угодно, на любые дикости.
   Так что державинский портрет, за который можно было получить пристойные деньги, чтобы с их помощью как-то выправить ситуацию с монетой, упускать было никак нельзя.

   Илья Борисович набрал телефонный номер и с надеждой спросил:
   – Граненый, это я. Что-нибудь удалось выяснить?
   – А-а, Антиквар… Все переживаешь?
   – Вы что-нибудь выяснили? – взорвался Илья Борисович. – Девку эту, которая там была, нашли? Куда она могла пропасть? Наверняка, спряталась где-нибудь!
   – Найти-то ее нашли… – Граненый не обратил на крики Нагорного никакого внимания.
   – Так вытряхните из нее все!
   – Не получится.
   – Это еще почему?
   – Потому что нашли ее не мы, а менты. А главное – они труп нашли. Так что там особо не потрясешь. Кто-то ее завалил и в канализации спрятал. Поэтому мы и не могли ее найти так долго… И менты на нее случайно наткнулись.
   – О черт! – чуть не застонал Нагорный. – что же теперь делать?
   – Что, Антиквар, прижало? – с нескрываемым злорадством спросил Граненый. – А может, нам у нее дома пошарить? Не носила же она вещь с собой? Вроде не дура была…
   Чуть помедлив, Илья Борисович сказал, что нарисовался еще один адресок. Там живут старик и дочка, которые очень мешают важному делу. Только со стариком ничего делать не надо, если с ним что-то случится, это ничего не даст, потому что есть наследница – дочь…
   – Так чего тебе от меня надо? – прервал его Граненый. – что мне со стариком беседы вести?
   – Начать надо с дочери, – вздохнул Илья Борисович. – Она больная, психованная, у нее проблемы, приступы черной меланхолии…
   – Мне-то чего до ее проблем? Что мне ее – по головке гладить?
   Илья Борисович живо представил, как оскалился Граненый и подумал, что хорошо держаться от таких чудищ подальше. Только к кому тогда обращаться, если припрет?
   – Она сейчас в таком состоянии, что если вдруг отравится или повесится, то это никого не удивит, – объяснил он. – А вот старик вряд ли это переживет…
   До Граненого наконец дошло.
   – Ну что – нормальный ход, – одобрительно сказал он. Подумал и хохотнул: – А если она выпрыгнет из окна?
   – Я же не знаю, что придет в голову девице, у которой депрессия, – утомленно вздохнул Илья Борисович.

Глава 16. «Этого просто не могло быть»

   Прядко открыл сейф, и положил перед Ледниковым монету с лобастым мужчиной. Ледников склонился над монетой. Потом поднял глаза на Прядко. У того было непроницаемое лицо.
   – Константиновский рубль, – пожал плечами Ледников. – самая знаменитая монета России. Судя по всему, современная копия.
   – Почему?
   – Что почему?
   – Почему ты решил, что это копия?
   – Потому что оригинала у тебя быть не может – они все наперечет и место хранения каждого известно.
   – Да? – криво усмехнулся Прядко. – так вот это – оригинал.
   – Оригинал? – недоверчиво переспросил Ледников. – есть, конечно, пара монет, которые считались пропавшими… Ты уверен, что оригинал? Проверяли?
   – Мы провели экспертизу. Эксперты дают сто процентов.
   – С ума сойти!
   Ледников почтительно уставился на монету. Потом усмехнулся:
   – Константин и жена его Конституция.
   – В смысле? – не понял Прядко.
   – Когда декабристы объясняли солдатам, что нужно выйти на площадь за Конституцию, солдаты думали, что речь идет о жене Константина.
   – Понятно. А что же ты не спрашиваешь, откуда он у меня?
   – Жду, когда ты сам расскажешь.
   Прядко выдержал многозначительную паузу, а потом сказал:
   – Мы нашли его у Даши Трубич.
   – У кого? – невольно переспросил Ледников.
   – У Даши Трубич.
   Вот оно, значит, как обернулось. У обычной студентки обнаружили самую знаменитую монету России. Этого просто не могло быть. Ни при каких обстоятельствах.
   – Интересно, откуда он у нее?
   – А черт его знает! – выругался Прядко. – Рубли, которые хранятся в наших и американских музеях, – на месте. Частные коллекционеры о пропажах тоже не заявляли…
   – Ну, это ничего не значит. Коллекционеры часто не хотят поднимать шум, чтобы не вызывать ненужных вопросов. Так откуда же он взялся?
   – Вот это и надо бы выяснить, – многозначительно посмотрел на Ледникова Прядко.
   – Выяснить, – покачал головой Ледников. – такие вещи случайно не появляются.
   – Что ты имеешь в виду?
   – А то, что такие штуки доставляют, – объяснил Ледников. – Причем с какой-то вполне определенной целью. Для какого-то вполне конкретного человека.
   – Для продажи?
   – Вряд ли. Продавать их – морока, шум, выяснение, откуда ноги растут… Здесь все может быть гораздо запутаннее.
   Звонок телефона прервал разговор. Прядко схватил трубку, и буквально переменился в лице.
   – Сейчас буду! Поехали, Валь!

   Выскочив из машины, они бегом поднялись в знакомую уже Ледникову квартиру отца Даши Трубич. Дверь была распахнута, перед ней толклись полицейские и какие-то непонятные люди. Квартира была разгромлена, на полу лежало связанное тело дяди Коли, над которым колдовал судмедэксперт. Молоденький оперативник, заметив Прядко, торопливо доложил:
   – Судя по всему, они забрались в квартиру, когда его не было.
   – Он на кладбище ездил сегодня, на могилу дочери, – глухо сказал Прядко. – Продолжайте.
   – Ну, он приехал, вошел, а они тут…
   – Эх, дядя Коля! – пробормотал Прядко.
   – Зря он один на них полез, – благоразумно сказал оперативник. – Не надо было в квартиру входить.
   Прядко тяжело уставился на опера:
   – Не надо было! Он боевой офицер, хоть и в отставке. И пришел он в свой собственный дом.
   Опер, виновато помолчав, продолжил:
   – Их было несколько, может, трое…
   – Его пытали, – вмешался эксперт. – связали и пытали. Но, думаю, умер он не от ран, просто не выдержало сердце.
   – Что-то они тут искали, – сказал Ледников. – Причем комнату дочери потрошили особо тщательно. Там все перетрясли, вывернули наизнанку.
   В машине Прядко угрюмо молчал. Потом повернулся к сидевшему на заднем сиденье Ледникову:
   – Мы должны их установить, Валь. Должны.
   – А знаешь, что они искали? – задумчиво сказал Ледников. – скорее всего, искали этот самый Константиновский рубль. Они подозревали, что он может быть у Даши, но не знали, что он был у нее с собой. Поэтому решили поискать дома.
   – Выходит, рубль этот кому-то очень нужен.
   – Ты что-то говорил про клуб, где была Даша незадолго до гибели? Этот рубль может быть оттуда – там публика специфическая собирается. Надо поинтересоваться, что за гости были в тот вечер. Рубль мог быть у кого-то из них.
   – Думаешь – кто-то Даше его подарил?
   – Ну это вряд ли. Такие вещи просто так не дарят.

Глава 17. «Запах женщины в твоей постели»

   Запах женщины… Он ощущал его и во сне, и теперь, лежа с закрытыми глазами. Он не вспоминал бурно прошедшую ночь, а думал о том, что давно уже не просыпался в собственной постели рядом с женщиной. Пожалуй, с тех пор, как не стало Разумовской. Конечно, после ее убийства он не жил монахом, были разные встречи, но все налету, набегу, второпях, в каких-то чужих квартирах, частной гостинице, принадлежавшей однокласснику, где он всегда мог рассчитывать на номер. И вот теперь женщина в его постели…
   Ледников прислушался – из ванной доносился шум душа. На стуле была аккуратно сложена ее одежда. И смятая подушка рядом.
   Он варил кофе, когда дверь ванной распахнулась и показалась Апраксина в его махровом белом халате.
   – Привет, – буднично, так, словно это была вовсе не первая их ночь и он уже давно привык к ее утреннему пребыванию в его квартире, сказал он.
   – Доброе утро, – так же ровно ответила она.
   И никакой несколько тревожной утренней неловкости, которая бывает после первой ночи вдвоем.
   – Ничего, что я взяла твой халат?
   – Мне нравится.
   – Что?
   – Все. И как ты выглядишь в нем, и то, что его взяла… Мне все в тебе нравится.
   – Это потому, что ты не все обо мне знаешь, – сказала она.
   В ее голосе слышалась какая-то неясная горечь, и Ледников успокаивающе улыбнулся.
   Какое-то время они молча пили кофе. Потом говорили еще о чем-то необязательном.
   Апраксина невесело улыбалась и было видно, что что-то ее заботит.
   Ледников взял ее прохладную узкую руку, легко прикоснулся губами к тонким пальцам и тихо сказал:
   – Ну, давай рассказывай, что душу тревожит и мучит…
   Апраксина чуть помедлила, словно не зная, с чего начать:
   – Знаешь, никак не могу прийти в себя, примириться с тем, что случилось… У меня была одна очень близкая школьная подруга соня Верхоянцева. И вчера ее нашли повесившейся.
   Она замолчала, словно засомневавшись, стоит ли продолжать дальше.
   – Где? – пришел ей на помощь Ледников.
   В таких случаях следователь должен брать инициативу в свои руки.
   – Что где?
   – Где нашли повесившейся?
   – Дома.
   – Понятно. Это что – было на нее похоже?
   – Честно говоря, многие даже не очень даже удивились.
   – Почему?
   – У сони была незадавшаяся, нескладная жизнь. Семьи своей не было, она жила со стариком отцом, часто впадала в депрессии, в тоску…
   – А чем она занималась?
   – Делала каких-то эксклюзивных кукол, которые никто не покупал. Ее мастерская не так давно вдруг сгорела. Приобрести новую не было денег…
   – Но что-то тебя в ее смерти настораживает?
   – Как что? Для меня это был очень близкий человек… А теперь его нет. Ты это понимаешь… И еще ее отец, Павел Лукич… Он говорит, что ее убили.
   – А что следователи?
   – Сказали, типичное самоубийство, никаких следов насилия или присутствия посторонних не установлено.
   – Ну да, не криминальный труп – подарок для следователя.
   Апраксина удивленно взглянула на него.
   – Что за выражения…
   – Не обращай внимания, – прищурился Ледников. – Это так – отголоски прошлой жизни. Иных времен. Совсем иных.
   – Хорошая мы пара – ты ничего не знаешь обо мне, я о тебе.
   – Зато у нам есть чем удивить друг друга…

Глава 18. «Черная меланхолия»

   Встречу мистер Милнер, неожиданно прибывший в Москву, назначил на каком-то незначительном аукционе русской живописи в Москве. Идти туда Нагорный не собирался, ибо ничего серьезного там выставляться не должно было. Но деваться было некуда. Мистер Милнер сообщил о встрече тоном, не допускающим возражений. Разумеется, ехать он собирался один, но Марина, узнав, куда он отправляется, напросилась тоже. Пришлось уступить, потому что участившиеся в последнее время ссоры между ними могли вспыхнуть по любому пустяку и уже сильно измотали Нагорного.
   На аукционе, разумеется, наткнулся на кучу знакомых, пришлось вступать в бессмысленные разговоры. Марина тоже с кем-то обнималась и целовалась. Потом на какое-то время они потеряли друг друга. Тогда в толпе вдруг и нарисовался мистер Милнер, моложавый, неприметный мужчина с непослушными светлыми волосами, по-мальчишески падавшими на лоб. Однако Илья Борисович никаких иллюзий на сей счет не питал. Он давно понял, что за несолидной внешностью скрывается истинный англичанин – выдержанный, хладнокровный до бесчувствия и упорный до жестокости.
   – Все-таки не устаю поражаться богатству России, – покачал головой мистер Милнер. – столько лет из вашей страны вывозят замечательные ценности, а они не кончаются и не кончаются…
   – И поверьте, еще не скоро кончатся, – усмехнулся Нагорный.
   – Вы так думаете?
   – Я знаю. Правда, сегодня настоящих ценностей мы не увидим. Так, какие-то третьесортные поделки из провинциальных музеев…
   – Ну что ж, вам и карты в руки, – не стал спорить мистер Милнер. – А как дела с нашим подарком?
   – Они по-прежнему проверяют его достоверность…
   – Монета настоящая, – рассеянно, как чем-то само собой разумеющемся сказал мистер Милнер. – На кону стоит так много, что никто не стал бы играть в подделки.
   – Кроме того, нужно точно знать, что адресат решится принять такой подарок.
   – Да? – недоуменно переспросил мистер Милнер. – что вы говорите? А ведь это была ваша идея, господин Нагорный. И вы убеждали меня, что здесь проблем не будет. Убеждали весьма пылко. Я вам поверил, хотя у меня и были сомнения. Но теперь отступать поздно, вы понимаете это?
   И мистер Милнер бросил на Нагорного взгляд, от которого у того окончательно испортилось и без того неважное настроение.
   – Я понимаю, – пробормотал он. – Но это их право – проверить. Я не могу им запретить.
   – А может, они вам просто не доверяют?..
   – Что вы хотите сказать? – демонстративно вскинулся Нагорный.
   – Только то, что сказал. И не надо обижаться, не до того. Да, и будьте осторожны. Вы же понимаете, что о нашем подарке никто не должен знать.
   – Я никому ничего не говорил…
   – Речь не только о вас. Я только что видел в буфете вашу жену…
   – И что? Она мой компаньон, профессиональный искусствовед.
   – Да. Все это я знал еще до первого разговора с вами. Но мне кажется, что сейчас она несколько… излишне возбуждена. Понимаете? И может наговорить лишнее. Думаю, вам нужно отправить ее домой. Прямо сейчас.
   – О, черт! – выругался Нагорный.
   Он бросился вниз – в буфет, а мистер Милнер проводил его холодным взглядом.
   Внизу уже были накрыты столы для фуршета. Марина с бокалом в руке стояла у одного из них и громко смялась то ли шуткам незнакомого Нагорному мужчины с длинными сальными волосами, то ли просто от того, чтобы была уже основательно пьяна. Илья Борисович крепко взял ее за руку, с натянутой улыбкой зашептал в ухо.
   – Дорогая, нам пора ехать! Нас ждут.
   – О, мой драгоценный муж объявился! – развеселилась Марина. – Господа, никому не надо что-либо продать или купить? Вот человек, который все продаст и все купит. По сходной цене.
   Нагорный молча потащил ее к выходу. Бокал выпал из рук Марины и со звоном разбился. В их сторону оборачивались и смотрели. Но было уже не до того.
   Илья Борисович буквально доволок спотыкающуюся жену до машины, усадил на заднее сиденье, сам сел за руль.
   – Господи, Марина, посмотри, в кого ты превратилась!
   – Превратилась? Нет, это ты меня сделал такой! Ты!.. Может, ты забыл, когда все это началось? Так я тебе напомню. Тебе напомнить, с чего все началось?
   – Не надо.
   – Не надо! Ему – не надо! А я должна с этим жить! И вспоминать это каждый день! Каждую ночь!..
   И она залилась пьяными слезами.

   До дома ехали молча. Уже во дворе, когда Нагорный остановил машину у подъезда, Марина совершенно трезвым голосом спросила:
   – То, что случилось с дочерью Верхоянцева, твоих рук дело?
   – С чего ты это взяла? – растерялся от неожиданной трезвости жены Нагорный.
   – С того, что только тебе это нужно.
   – Послушай, ненаглядная моя, – повернулся к ней Нагорный. – Девица страдала психическим расстройством и приступами черной меланхолии. В такой ситуации суицид – обычное дело. Не ищи черную кошку в темной комнате. Ее там просто нет.
   – Илья, ты заигрался, – грустно и уже без всякой агрессии произнесла Марина. – Добром это не кончится.
   – Да? А тебе не кажется, что ты должна быть на моей стороне? Потому что я сражаюсь за наше благополучие. За наше – твое и мое. А ты ведешь себя так, будто к тебе это отношения не имеет. А если со мной что-то случится? Что ты будешь делать?
   – Не знаю. Но если все и дальше пойдет так, то я до этих времен просто не доживу.
   – С чего вдруг? Ты что – больна?
   – Нет. Я просто думаю, что если ты решишь, что я тебе мешаю, меня ждет тоже приступ черной меланхолии. Приступ, из которого я не вернусь. Вопрос, как меня уберут. Я в последнее время часто об этом думаю. И знаешь, что я придумала? Я думаю, мне подсунут бутылку с какой-нибудь гадостью. Я выпью и уже не вернусь… Очень удобно. И никаких подозрений.
   – Господи, Марина, какие чудовищные глупости ты вбила себе в голову! Тебе надо отдохнуть.
   – Спасибо за заботу, мой дорогой. Это очень мило.
   Она открыла дверь и пошла к подъезду.

Глава 19. «Я пойду до конца»

   Ближе к вечеру Апраксина позвонила Верхоянцеву и поинтересовалась его здоровьем. Старик сказал, что хочет ее видеть и намекнул, что подозревает в убийстве дочери одного человека. Апраксина предложила Ледникову поехать вдвоем.
   Войдя в квартиру, они увидели перед собой уставшего от жизни человека. Однако было видно – что-то еще держало его, не давало потерять себя окончательно и безвозвратно. Это внутреннее упрямство внушало уважение.
   Представив Ледникова, Ирина сразу стала расспрашивать Верхоянцева о его подозрениях. Павел Лукич сначала как-то по-стариковски мялся, что-то бубнил себе под нос, потом собравшись, достаточно внятно изложил всю историю, связанную с пропажей картины Державина. Сказал, что заключил с антикварным салоном некий договор. При этом заявил, что он подозревает в причастности к гибели дочери хозяина этого магазина, с которым он ведет переговоры по продаже картины.
   Ледников попросил посмотреть договор.
   Внимательно прочитав документ, аккуратно положил его на стол. Верхоянцев смотрел на него глазами, налившимися слезами.
   – Не волнуйтесь вы так, Павел Лукич, – спокойно сказала Апраксина. – Вам нельзя.
   – Да мне уже и жить нельзя, – обреченно проговорил старик. – Я только верну портрет – и все. Ради сони…
   Ледников вздохнул. Делать было нечего, надо говорить правду.
   – Павел Лукич, по этому договору вы предоставляете антикварному салону полгода на проведение дополнительных экспертиз. И еще. Картину вам вернут только после того, как вы оплатите стоимость проведенных экспертиз. А это могут быть немалые суммы.
   – Я знаю. Мне и в полиции, куда я первый раз пришел, так и сказали.
   – Зачем же вы его подписывали, Павел Лукич? – тихо спросила Апраксина.
   – Да сдуру, Ирочка, второпях. Я и прочитать его не успел, когда он эту жидкость разлил.
   – Какую жидкость? – не понял Ледников.
   – У него на столе стояла какая-то бутылка… Он ее задел, как будто случайно, и вся жидкость разлилась… Пошел какой-то дым, у меня сразу появилась резь в глазах. Он сказал, что надо срочно в поликлинику – промыть, он отвезет, тут близко… Ну, я и подписал. А прочел только дома, и то через несколько дней, когда глаза прошли.
   – Вы думаете, он сделал это специально?
   – Да конечно! Теперь я в этом уверен. Знаете, я стал интересоваться, а не было ли чего похожего с другими людьми, обращавшимися в салон? Нашел людей, которые имели дело с этим человеком…
   Старик вдруг заметно оживился, голос его зазвучал куда увереннее, глаза просохли. В нем вдруг стал виден тот крепкий, уверенный в себе мужик, каким он был когда-то.
   – Так вот один человек принес в этот салон старинный серебряный сервиз, его там напоили чаем, и в тот же день у него случился сердечный приступ… А другой, как и я, сдал на комиссию картины, выпил после заключения договора какого-то очень дорого вина, которым его угостили, и…
   – И что? – решил уточнить Ледников, хотя было понятно, куда гнул Верхоянцев.
   – Он тоже отправился в мир иной… Наследники теперь пытаются вернуть картины, но им говорят, что это были копии, не имеющие никакой ценности. Понимаете? Нет, вы понимаете? Ирочка, но вы-то понимаете, что они творят?
   Апраксина успокаивающе сжала руку старика и выразительно посмотрела на Ледникова, давая понять, что разговор пора заканчивать – нечего волновать старика.
   – Вы не могли бы дать координаты этих людей? Я хотел бы с ними встретиться и поговорить.
   – Да-да, конечно. Сейчас, сейчас…
   Старик принялся копаться в картонной папке, которую все это время держал на коленях.
   – Вот! – он протянул Ледникову листок с адресами. – Может быть, вам удастся, вывести этих разбойников на чистую воду. А если нет… Я не сдамся все равно. Я пойду до конца. Ради сони.

   Женщина, адрес которой дал старик, жила неподалеку, и Ледников решил, не откладывая, отправиться к ней.
   – Ты не будешь возражать, если я поеду к этой женщине с тобой? – уже в машине спросила Апраксина. И нервно добавила: – что? Что ты так на меня смотришь?
   – С тобой все в порядке? Ты слишком нервничаешь.
   – Тебе показалось – вспыхнула Апраксина. – Просто расстроилась из-за Павла Лукича. Он сильно сдал после смерти сони. Не знаю, как он будет один.
   Ехали молча. Ледников вдруг вспомнил, как оказался в музее в зале частных дарений. Под экспонатами там висели таблички – «Из частной коллекции такого-то… Начал свою деятельность по собиранию коллекции тогда-то…» На одной из табличек было указано, что коллекционер начал свою деятельность в 1942 году в Ленинграде. То есть эта самая его деятельность началась во время войны, когда люди умирали от голода и отдавали самое ценное, что у них было, за кусок хлеба. А он собирал в это время свою коллекцию, выменивая семейные реликвии за еду, к которой, видимо, имел доступ… Коллекционеры и антиквары в некотором роде вообще особые люди – они часто имеют дело со старыми и несчастными людьми…

   Милая женщина лет сорока провела их в скромную квартиру.
   – Ну что вам сказать?.. Да, в завещании дяди были указаны две картины, сданные в антикварный салон. Я пошла туда. Деньги были очень нужны, у меня и муж, и сын маются без работы. Ну мы рты и раскрыли – сейчас озолотимся! Дядя столько про эти пейзажи рассказывал – мол, бесценные…
   – И как вас там встретили?
   – Нормально. Были очень любезны. Сам директор показал мне договор. Ну и результаты экспертизы по установлению подлинности картин тоже показал. А из нее выходило, что дядины картины не подлинники, а копии, не имеющие особой художественной ценности… Соответственно и стоят они совсем не те деньги, о которых мы мечтали. А в договоре указано, что экспертиза проводится за счет владельца картин, представляете? И получалось, что если мы хотим их забрать, то должны еще заплатить сами несколько тысяч долларов. А откуда у нас такие деньги?.
   – Ну и что вы решили делать?
   – А что там решать? Сказала, что я от этого наследства отказываюсь. А куда мне было деваться? Там из договора следовало, что салон может обратиться в суд и потребовать, чтобы мы возместили его затраты на экспертизы и хранение. Хорошо еще директор нас пожалел, сказал, что в суд обращаться не будет. В общем, не удалось нам озолотиться, – печально улыбнулась женщина. – Не судьба.
   – Скажите, – спросил Ледников, – а по поводу смерти дяди у вас были сомнения, подозрения?
   – Подозрения? Что вы имеете в виду?
   – Ну, может, он умер не своей смертью?
   – Да нет, что вы! Какие там сомнения! Он сердечник был всю жизнь.

   Они вышли на улицу и уже подходили к машине, когда Ледников сказал:
   – Конечно, все могло быть совсем иначе.
   Апраксина удивленно взглянула на него.
   – Например, дядины пейзажи могли быть подлинными. Но с них сделали копии, а затем именно копии отправили на экспертизу… Естественно, получили заключение, что картины являются копиями… И цена им – копейки. Эти заключения и демонстрируют наследникам, а потом подлинники продают за настоящую цену. Здесь, у нас, или вывозят за границу по документам, выданным на копии. Но для того, чтобы утверждать это, нужны серьезные доказательства… А у нас их нет.
   Апраксина пожала плечами. Похоже было, что умозаключения Ледникова ее мало занимают, она погружена в какие-то свои мысли. Ему стало ясно: сегодня пора расстаться, надо пережить и оценить то, что произошло с ними за эти сутки, попытаться понять, что может быть впереди, а чего быть не может и никогда не случится. И еще одно он понял окончательно – никакой легкой, необременительной связи тут не будет. Если это роман, то тяжелый и выматывающий душу.
   Судя по всему, Апраксина думала так же, поэтому расстались молча, ни о чем не договорившись.

   Ехать домой не хотелось, и Ледников отправился к Прядко, который был на боевом посту. У Ледникова уже был план, для реализации которого необходимо было включать ресурс. План был прост – выйти на Нагорного, завязать с ним контакты и посмотреть внимательно, что там в этом самом салоне происходит. Но к Нагорному нельзя было явиться просто так – нужно было сделать ему предложение, которое его заинтересует. Это раз. И два – нужна рекомендация человека, которому Нагорный доверяет. Что касается предложения, то варианта было два. Один – убойный, но чрезмерно рискованный и подозрительный. А именно – Константиновский рубль. Другой вариант – предложить Нагорному выход на украинский рынок художественных ценностей. Константиновский рубль пока держать за пазухой.
   Прядко с планом согласился. Нашелся у него и возможный рекомендатель – известный коллекционер Червенский, которого Прядко пару лет назад сначала спас от ограбления, а потом уже и от тюрьмы, потому что как всякий истинный коллекционер Червенский не руководствовался рамками закона, пополняя свою коллекцию. Прядко вполне мог его посадить, но решил, что лучше иметь его на воле в качестве консультанта и осведомителя. Правда, с ним, как оказалось, нужно было держать ухо востро – несколько раз Червенский попытался с помощью полиции разобраться с конкурентами, наводя тень на чужой плетень. Но это все были детали работы с агентами, главное, что Червенский тот человек, которому Нагорный поверит. Правда, для этого нужно было подождать пару дней, потому как выяснилось, что в настоящее время господин Червенский не в Москве, а на Мальдивских островах…
   Это время Ледников решил посвятить пристальному изучению персоны господина Нагорного, чтобы при встрече обойтись без ненужных сюрпризов. Тем более что, как оказалось, Прядко тоже времени даром не терял – его люди «вели» в последнее время Нагорного. Оказалось, Нагорный имел продолжительную встречу не с кем иным, как с адвокатом Елозиным, уголовником Граненым и нанес визит директору Музея дореволюционного быта. Была еще одна любопытная встреча – с неизвестным мужчиной, который потом был замечен входящим в английское посольство. Об этом Прядко рассказал Ледникову, и тот решил начать с директора музея. К Елозину бессмысленно было являться с пустыми руками, а с Граненым и вовсе никакого разговора быть не может, его сначала надо к стенке поставить.

Глава 20. «„Черные“ коллекционеры»

   В музей Ледников вошел через служебный вход. Накануне он созвонился с директором Игорем Сергеевичем Булыгиным и представился журналистом, работающим над книгой-расследованием о культурных ценностях, утекающих в наше время за границу.
   Булыгин, худой, длинноволосый, нервный мужчина лет пятидесяти, встретил его настороженно. Разговор не завязывался, да и начал его Ледников, надо признать, неудачно, хорошо не подумав. Иначе бы он не заявил сразу, что в последнее время стало весьма немного классических краж со взломами и проникновением внутрь музеев, что теперь основная часть краденного похищается из запасников музеев при участии сотрудников, которые или сами воруют, или служат наводчиками…
   После этих слов Булыгин хмуро и возмущенно поинтересовался:
   – Послушайте, молодой человек, за кого вы меня принимаете? За наводчика? За члена банды?
   – Я вас ни в чем не обвиняю, но… Уж если руководство Эрмитажа не так давно признало, что из его хранилищ пропали памятники русского ювелирного искусства, около двухсот экспонатов общей стоимостью более 5 миллионов долларов…
   – Ну да, «оборотни» среди музейных работников! – скривился Булыгин. – Нашли врагов народа!
   – Но ведь это правда.
   – А то, что у нас воруют министры, адмиралы и генералы, – неправда? Следователи и полицейские занимаются вымогательством – неправда? Вы знаете, когда на антикварном рынке стали в большом количестве появляться предметы музейного происхождения?
   – Догадываюсь.
   – С самого начала девяностых, когда нас как слепых щенков бросили в рынок, когда музеям перестали выделять средства, а сотрудникам платить даже их нищенские зарплаты. Послушайте, если страна свихнулась, помешалась на деньгах, почему музеи должны были остаться островками честности? Особенно если учесть, какие жадные лапы к ним потянулись? А государство просто не хотело все это видеть и нас защищать! В одном музее природы сотрудник охраны вынес скульптуры животных и чучела…
   – Но ведь есть музейное сообщество со своими принципами и правилами?
   – Принципы и правила… Но ведь надо и семьи кормить.! Вы хотите, чтобы все сотрудники музеев были бедными и святыми? Когда вокруг жулики и воры? С чего бы это? Поэтому в той или иной степени крадут везде – и в мелких краеведческих музеях, где вообще никакой охраны, даже внешней, просто запирают двери на замок, и в самых крупных.
   – И что – все безнадежно?
   – Да нет, что-то меняется. Поймите, мы вступили в новую действительность. Вы вот вспомнили про Эрмитаж. Там, как выяснилось, только половина из пропавших ценностей была описана и задокументирована, снята на фотографии. А всего в Эрмитаже – свыше 2 миллионов единиц хранения, половина – драгоценные металлы… В советские времена это особенно не пугало, потому что за кражу государственного имущества можно было и под расстрел угодить. И потом – куда с ним было идти? К кому? А сегодня желающих купить – пруд пруди. И у нас, и за границей. Ко мне на днях приходил человек – подавай ему Константиновский рубль. Готов платить любые деньги.
   – И что вы ему ответили?
   – А вы знаете, что такое Константиновский рубль?
   – Представляю.
   – Так вы легко можете догадаться, что я ему ответил. Сказал, что сегодня в России ему никто такой рубль не продаст. Ни за какие деньги. Несколько штук есть в наших музеях, но они не продаются. Это исключено.
   – А вариант подмены? Изготовить копию и подменить оригинал? Это же возможно?
   – В принципе – да. Если найти сотрудника музея, который на это пойдет. Но в тех музеях, где хранятся сейчас оригиналы это практически невозможно.
   – А что будет с вещами, похищенными из того же Эрмитажа?
   – Пока не появилось оперативное описание с фотографиями украденных экспонатов, они могут спокойно ходить на рынке. Причем как на внутреннем, так и на внешнем. Если учесть, что размеры их не такие уж большие, то перемещаются они легко. Да я уверен, что уже вращаются на рынке.
   – А кто их покупает?
   – Люди, которые зачастую не понимают, что покупают. Или люди, которые понимают, но не задают лишних вопросов. Ведь как обычно происходит официальная сделка? Покупателю предъявляется справка, описание всех параметров предмета. Похитителям это не нужно. Не будут они засвечивать ворованное и на аукционах. Сейчас у нас развелось множество «черных» коллекционеров с деньгами. В основном это «авторитетные бизнесмены» со своими понятиями. Они понимают, что берут, знают, как скрыть купленное, как избежать наказания. Их коллекции мало кто видит. Им все равно, когда вещи проявятся на всеобщее обозрение. Торопиться им некуда. Хорошо, если лет через сорок какой-нибудь промотавший наследство внук решит продать вещь, не подозревая, откуда она взялась…

Глава 21. «Пан ледник»

   Ледников внимательно рассматривал себя в зеркало. Недельная щетина, совсем коротко, чуть ли не наголо остриженные волосы, насмешливо вздернутые уголки рта, нагловатый взор… И смуглый цвет лица – накануне в студии загара на Белорусской он быстренько забронзовел и стал подозрительно похож на цыгана. Осталось придумать прикид. Ну, тут он решил особо не выпендриваться – драные джинсы, ремень с массивной пряжкой, военного образца куртка с нашивками, а под ней черная майка с чьей-то бандитской рожей.
   Ну, что ж, в таком виде, пожалуй, можно и явиться под светлые очи господина Нагорного. Накануне позвонил Прядко и сообщил, что прибывший с Мальдивских островов антиквар Червенский порекомендовал господину Нагорному внимательно выслушать некоего пана Ледника, гражданина Украины, проживающего в Москве и способного сделать весьма интересные предложения.
   Звонок домофона оторвал его от увлекательного занятия – изучения самого себя в новом образе, в котором еще нужно было обжиться. Это была Апраксина. Увидев Ледникова в новом обличье, она невольно отшатнулась.
   – Господи, что с тобой?
   – Неважно. Так надо.
   – Это действительно ты?
   – Действительно я. Что-то случилось?
   – Павел Лукич…
   – Что?
   – Он позвони мне и сказал, что написал какой-то плакат и пошел к салону…
   – И чего он хочет?
   – Сказал, что будет стоять там и протестовать, пока ему не вернут картину. Сказал, что если не вернут, он устроит скандал. Добром это не кончится. Надо уговорить его, чтобы он не устраивал это … – забеспокоилась Апраксина – У него слабое сердце…
   – Уже поздно, он там… Поехали.
   Конечно, все это было совершенно не вовремя. Но, с другой стороны, ситуацию можно было попробовать использовать для нетривиального знакомства с господином антикваром.

   У входа в салон стоял Верхоянцев с самодельным плакатом, на котором красовалась надпись «Вас здесь обманут и ограбят!» Рядом с ним толклись несколько пенсионеров, и он им что-то горячо объяснял.
   Когда Ледников припарковался, из салона вышли двое типичных охранников и направились к Павлу Лукичу.
   – Жди меня в машине, – бросил Ледников. – слышишь? Не выходи. Я справлюсь сам.
   Охранники уже добрались до Верхоянцева и принялись вырывать у него из рук плакат. Загалдели, как встревоженные гуси, стоявшие рядом с ним пенсионеры.
   – Эй, мужики, отпустите старика! – закричал Ледников. – с ума, что ли, сошли?
   Он положил руку на плечо стоявшего к нему поближе охраннику, тот сбросил руку и, не оборачиваясь, послал Ледникова:
   – Да пошел ты, козел!
   Пришлось заломить ему руку, ощутимо давя на локтевой сустав. Охранник послушно наклонился вперед чуть ли не до асфальта, а потом рухнул на колени.
   – Отпусти старика, идиот! Ты что, не видишь – ему плохо?! – повернулся Ледников второму охраннику. – Помрет тут, ты же отвечать будешь!
   Старик действительно схватился за сердце, по-рыбьи хватая ртом воздух.
   Ледников отпустил руку охранника и бросился к Верхоянцеву.
   – Таблетки… в кармане… – чуть слышно пробормотал тот.
   Ледников, поддерживая, довел Верхоянцева до машины. Апраксина, которая все это время сидела в машине и наблюдала за происходящим, бросилась им навстречу. Вдвоем они осторожно опустили его на заднее сиденье. Апраксина села рядом.
   – Как вы, Павел Лукич?
   – Ничего, сейчас лекарство подействует…
   – Зачем вы так? С вашим сердцем надо спокойно сидеть дома.
   – Но ведь надо же что-то делать? Почему им все можно? Нельзя же позволять им отнимать у нас последнее!.. Я из-за сони… Нельзя же все терпеть.
   Он шептал что-то еще, такое же отчаянное. Ледников сел за руль и погнал машину к дому Верхоянцева.

   Убедившись, что угроза сердечного приступа миновала и Верхоянцев заметно приободрился, Ледников решил вернуться в салон, пока там были еще свежи впечатления от неожиданного происшествия. И первым, кого он увидел, войдя внутрь салона, оказался охранник, которому он чуть не сломал руку. Ледников ослепительно улыбнулся:
   – Все, мужик, на сегодня мордобой закончен. Мир-дружба, нихт цап-царап! Я к вашему командиру господину Нагорному. Он в курсе и ждет. Можешь у него осведомиться!
   Охранник неохотно позвонил по мобильному:
   – Илья Борисович, тут один тип, говорит, что к вам.
   – От Червенского, – подсказал Ледников.
   – От Червенского, – послушно повторил охранник. – Хорошо. Только это тот самый… который на нас напал.
   – Ну уж напал, – засмеялся Ледников. – скажешь тоже! Помог разобраться в ситуации – так правильнее будет.
   – В следующий раз полезешь – мы тебе уши оборвем, – сумрачно пообещал охранник.
   – А следующего раза, не будет, – успокоил его Ледников. – Потому что мы с вами теперь будем заодно. В одном окопе, так сказать.
   – Ладно, пошли, – пробурчал охранник и повел Ледникова на второй этаж в кабинет Нагорного. Уже у двери спросил:
   – Ты всегда такой борзый?
   – Я борзый? – изумился Ледников. – Да я сегодня тихий, аки голубь небесный. Когда я стану борзым, я тебя предупрежу, чтобы не напугать ненароком.

Глава 22. «Трупы больше не нужны»

   Илью Борисовича, и без того в последнее время пребывавшего в мрачном расположении духа, утренний скандал с Верхоянцевым погрузил в тягостные размышления и дурные предчувствия, к которым он вроде бы никогда не был особенно расположен. Знак был дурной. Что-то в его делах разладилось и понеслось не туда. Не в привычках Ильи Борисовича было приходить в отчаяние от неудач, но тут он ничего не мог с собой поделать. Постоянные скандалы с Мариной, холодное, как металлическая плита на морозе, давление мистера Милнера, нетерпение адвоката Елозина… А тут еще этот старикан, которого Илья Борисович, признаться, давно уже похоронил и не брал в расчет, всплыл, как утопленник из пучины вод. Так что визит какого-то проходимца, пусть и с рекомендацией от Червенского, был совершенно не ко времени. Но Илья Борисович решил все-таки его выслушать – в нем, как и во всех антикварах и коллекционерах, жила неискоренимая надежда, что вот вдруг среди ненужного хлама и сора обнаружится уникальная вещь немыслимой цены.
   Посетителя он встретил тяжелым взором. Сухо осведомился:
   – Вы всегда лезете в чужие дела?
   – В чужие – никогда, – невозмутимо сказал тот. – Но если дело касается моих друзей…
   – А мы что – друзья? Не знал.
   – Будем, Илья Борисович. Ну, в крайнем случае, партнерами. А партнер и друг в таких ситуациях – одно и то же… А ведь я вас сегодня спас от больших неприятностей.
   Развалившись в кресле, посетитель ясными глазами насмешливо смотрел на Нагорного. Сквозь дырку в его джинсах было видно голое тело. И вообще самоуверенная наглость так и перла из него.
   – Это от каких же неприятностей, любопытно? – высокомерно поинтересовался Нагорный.
   – Да не подоспей я вовремя, этот старикан в руках ваших башибузуков просто отдал бы Богу душу. Умер бы со своим плакатиком на груди. И что тогда? Шум, скандал. Вам это надо? Мне тоже.
   – Вы-то тут при чем? Это мои проблемы.
   – Так ведь я собираюсь вести с вами дела, дорогой Илья Борисович. Не просто же так я к вам пожаловал, – нагловато сказал проходимец.
   – Вот оно что… И какие дела у меня могут быть с вами?
   – Илья Борисович, мне вас рекомендовали серьезные люди, которым я доверяю. Дело в том, что у меня есть большие связи на Украине – с работниками музеев, с антикварами. Есть возможность работать с очень любопытными вещами. Но вы же знаете, как это сложно. Тут нужны конкретные клиенты. У вас такие есть. У вас есть связи и там, за бугром. Вы знаете, по каким правилам там играют. Если мы договариваемся о сотрудничестве и партнерстве, то я беру на себя поставку вещей с Украины, а вы помогаете с их реализацией.
   – Послушайте, что вы можете мне предложить? Какие-нибудь рушники? Или горшки? – усмехнулся Нагорный.
   – Что за великодержавный шовинизм! Откуда такое пренебрежительное отношение к матери городов русских?.. Я вижу вы совсем не знаете украинский рынок антиквариата. Он, конечно, поменьше российского, но вполне любопытен. И весьма перспективен.
   Нагорный, чуть подумав, решил, что пора переходить к предметному разговору:
   – Послушайте, у меня мало времени. У вас есть конкретные предложения? Их я готов выслушать. Если нет…
   – Илья Борисович, я пришел, чтобы познакомиться для начала. Так сказать, посмотреть друг на друга, принюхаться…
   – Я не парфюмер, чтобы принюхиваться, – тяжело пошутил Нагорный.
   Наглец прищурился:
   – Ну что ж… Вот вам сюжетец для начала. Мне на днях звонили знакомые из Киева и сказали, что есть возможность приобрести Константиновский рубль… И они не знают, сколько за него стоит заплатить. А главное – кому его потом пристроить… Представляете себе?
   Илья Борисович смотрел на драные штаны наглеца и обдумывал дикое предложение. Для начала нужно было не выдать охватившего волнения, и он основательно прокашлялся. Мыслей было несколько. Это какая-то провокация – уж слишком неправдоподобное совпадение. Или – та самая неправдоподобная удача, которую всегда ждет любой собиратель?
   Наглец в драных штанах смотрел на него ясными прозрачными глазами и ждал ответа. Прокашлявшись, Нагорный сипло осведомился:
   – Откуда там может взяться Константиновский рубль?
   – Да кто ж его знает? – фыркнул удивительный посетитель. – По нынешним временам, чего только не случается! Тут на днях украденные три года назад в Швейцарии работы Пикассо вдруг объявились. И где? В Сербии. Почему в Сербии? А если в Сербии, то почему не в Киеве? Судя по всему, люди, которые брали Пикассо в Швейцарии, были непрофессионалами и слабо представляли себе, что попало к ним в руки. А уж тем более не знали, что с этим самым Паблой, который Пикассо, делать… Вот и с рублем этим, мне кажется, такая же история. Он попал в руки случайным людям, и они теперь ищут, куда бы его пристроить. Ну, вы же знаете, как это бывает со старыми вещами? Вдруг какая-то вещь, о которой все забыли, всплывает из топи блат… Откуда? Почему?
   – Хорошо, – уже хладнокровно, по-деловому сказал Нагорный. – Я жду вас завтра. А про этот рубль… Вы уточните, на всякий случай, что там за история и сколько за него хотят. Я, правда, уверен, что это фальшивка. Вы хоть представляете себе, что такое Константиновский рубль? – насмешливо осведомился Нагорный. – сколько их всего в мире? Знаете, что все они наперечет?
   Наглец подмигнул:
   – Я даже знаю, что такое «Анна с цепью». Я вообще довольно много чего знаю. Вы в этом еще убедитесь.
   Покидая кабинет явно взбаламученного известием о Константиновском рубле Нагорного, уже в двери Ледников чуть на столкнулся с красивой женщиной лет сорока. Это была Марина, супруга господина антиквара, ее фотографией Ледникова снабдил Прядко. Ледников планировал познакомиться с ней со временем поближе. Сейчас же только отметил, что Марина посмотрела на него с некоторым напряжением, словно отметив что-то про себя на его счет.
   От Нагорного он отправился на конспиративную квартиру, где его ждал исходящий нетерпением Прядко. Выслушав рассказ Ледникова о визите к антиквару, Прядко с сомнением покачал головой:
   – Ты же сам говорил, что сразу про рубль говорить не стоит – можно насторожить, спугнуть…
   – Да больше он ни на что не клевал. Видимо, этот рубль у него в мозгу как гвоздь сидит. Вот я и решил рискнуть. И он явно клюнул. Видимо, с этим рублем прижало его сильно. Но вот что там за этим? Что он вертится как уж на сковородке?
   – Я вот другого боюсь. Хвоста за тобой не было? А то придут у тебя пошарить, как у дяди Коли… Валь, мне трупы больше не нужны. А уж твой меньше всего.

Глава 23. «Не бойся, мальчуган!»

   Утром, Ледников и позавтракать не успел, позвонила Апраксина, голос ее звучал растерянно:
   – Знаешь, Павел Лукич вдруг решил подарить Державина мне… Вот сейчас только позвонил и сказал. Я не знаю, что делать. Он сказал, что уже договорился с нотариусом и оформил дарственную.
   – Понятно, – сказал Ледников.
   Сказал только потому что больше сказать было нечего.
   – Он говорит, что долго не выдержит да и не хочет больше жить. Мне кажется, он думает, что после смерти там встретится с соней. Его здесь уже ничего не держит.
   – Понятно, – еще раз повторил Ледников.
   Но теперь он сказал это не просто так. Потому как понятно было, что раз Апраксина становится обладателем картины, Нагорный примется за нее. Как только узнает, кто теперь владелец картины. Вопрос, когда он это узнает…
   – Ты понимаешь, что это значит? – спросил он.
   – Да.
   – И что ты намерена делать?
   – Сделаю все, что смогу, чтобы вернуть картину.
   – Но это опасно.
   – Мне все равно.
   – Я тебя прошу об одном – не предпринимай пока ничего. Слышишь, ничего не предпринимай, никому ничего не говори. Никому. Вспомни о соне. Я приеду к тебе, и мы решим, что делать.
   – Хорошо. Но отказаться я не могу. Понимаешь – не могу.
   Она отключилась, оставив Ледникова в состоянии некоторой растерянности. Ситуация не просто осложнилась, она стала в корне иной – он теперь не просто профессионал, распутывающий преступление, а лицо заинтересованное, то есть не способное к объективному взгляду на происходящее. Теперь его мысли будут неминуемо заняты Ириной, опасностями, грозящими ей…
   И тут ему снова позвонили. Голос был женский, незнакомый. И услышал он следующее:
   – Валентин Константинович, добрый день. Вас беспокоит Марина Нагорная… Нам необходимо увидеться. Вы не могли бы прямо сейчас подъехать в салон?
   – В принципе могу, – осторожно сказал Ледников. – Но… Мне кажется, мы не знакомы. Или я ошибаюсь?
   – Ошибаетесь.
   – Вот как, – удивился он. И подумал, что если бы их представляли друг другу, вряд ли бы он это забыл.
   – Именно так, – прервала его на полумысли Марина. – Дело в том, что я была близкой подругой Ани Разумовской…
   Это был тот поворот сюжета, которого он никак не ожидал.
   – И она много мне о вас рассказывала, – добавила она.
   – Даже так.
   Новость была, конечно, ошарашивающая. Но и подозрительная. Разумовская вовсе не была склонна к обычным бабским разговорам о мужиках. Скорее, наоборот.
   – Не беспокойтесь, здесь вас никто, кроме меня, не ждет. Я вовсе не заманиваю вас в какую-то западню. Просто получилось так, что мне больше не к кому обратиться. А судя по тому, что говорила о вас Аня, вы человек, который мне сейчас нужен.
   – А вы не преувеличиваете мои достоинства?
   – Я имею в виду ваше прошлое… Работу в соответствующих органах. Но об этом я никому не скажу. Не беспокойтесь… Даже Нагорному. К тому же сейчас здесь никого нет.
   Она замолчала, а потом вдруг сказала:
   – Не бойся, мальчуган.
   Так любила обращаться к нему Разумовская. Единственная женщина на свете, которая могла сказать ему: «Мальчуган, мы будем вместе всегда. Что бы ни случилось». И она имела на это полное право. Они действительно всегда возвращались друг к другу. Что бы ни случилось. Пока она была жива.
   «Не бойся, мальчуган!» Это прозвучало как пароль, снимающий всякие подозрения. Однако сразу возникал вопрос: а не ввела ли Марина Нагорная, так сказать, в курс дела своего мужа? И не знал ли господин Нагорный, разговаривая с Ледниковым, что он не тот, кем представился? Если судить по их разговору, то нет. Но кто может поручиться за жену, мужу которой грозит опасность? К тому же жену, давно втянутую в его дела?
   «Не бойся, мальчуган!» – еще раз вспомнил он. И сказал:
   – Хорошо, я сейчас буду.

   Салон был действительно закрыт. Ледников позвонил и через какое-то время в дверях появилась Марина. Выглядела она спокойной, но явно напряженной. Как и должен выглядеть человек, постоянно уговаривающий себя не волноваться.
   Впустив Ледникова, она сразу заперла дверь и молча провела его по пустынному салону в свой кабинет на втором этаже, располагавшийся прямо напротив кабинета Нагорного. Идя следом за ней, потом поднимаясь по лестнице, он абсолютно по-мужски подумал, что, несмотря на увлечение алкоголем, она сохранила замечательную фигуру, чьи достоинства лишь подчеркивали обтягивающие ноги брюки и короткий белый жакет, расшитый крупными яркими цветами, никак не скрывавший форму бедер и того, что выше. Конечно, она продумывала свой наряд перед встречей, но вряд ли рассчитывала с его помощью чего-то добиться. Просто привычка женщины, с детства приученной выглядеть элегантно и эффектно. Привычка, еще не разрушенная пьянством.
   Кабинет был небольшой, с одним окном. Ледников уселся в единственное кожаное кресло напротив стола, а Марина почему-то уселась на широкий подоконник, нервно закурила и стала глядеть в окно, то ли собираясь с мыслями, то ли просто засомневавшись, а стоит ли говорить.
   Ледников решил ее не торопить – пусть на что-то решится, там видно будет – сразу откланяться или попробовать что-то из нее вытянуть. А пока он принялся рассматривать единственную картину, украшавшую кабинет. Она висела прямо напротив стола и потому была постоянно перед глазами хозяйки. Сначала Ледникову показалась, что это просто копия знаменитого полотна Борисова-Мусатова «Водоем». Две девушки в кружевах у овального водоема. Изысканное сочетание цветов – синего, сереневого, зеленого – и тихие, как тени, прекрасные юные женщины из какого-то иного, невозможного мира. Но приглядевшись, он понял, что это не копия, а что-то вроде фантазии. У девушки на первом плане совсем иной профиль, а лицо второй только смутно угадывается в дымке, его невозможно разглядеть, можно только догадаться, что оно совсем юное, свежее и прекрасное. А вот профиль первой… Да это же Марина, только значительно моложе, еще не представляющая себе, что ждет ее впереди.
   Марина резким движением раздавила окурок в пепельнице и, по-прежнему глядя в окно, сказала:
   – Мы с Аней Разумовской знали друг друга с детства – соседствовали на даче. Так что росли вместе, были подругами, какое-то время самыми близкими. Потом жизнь развела нас по разным углам, но та, детская еще, близость, сохранялась. Мы могли говорить с ней о чем угодно. В том числе и о вас. Ну, и видела я вас несколько раз вместе с Аней на каких-то сборищах. Понимаете, в последнее время мы нечасто встречались, но я знала, что если случится что-то, с чем я не смогу справиться одна, я смогу обратиться к Ане, и она поможет. Но теперь ее нет, и я оказалась в какой-то темной пустоте… Когда я увидела вас у Ильи, я поняла, что вы здесь не просто так, что вы как-то вовлечены в это дело.
   – Какое дело? Вы можете рассказать, что вас так встревожило?
   – Мой муж… По-моему он ввязался в какие-то сомнительные дела, связанные с… ну, скажем так, иностранцами. И это не просто антиквариат, картины, старинные монеты. Это даже не деньги, там что-то другое.
   – А что вас навело на такие подозрения?
   – Понимаете, Илья – человек увлекающийся, азартный, любящий риск, готовый все поставить на карту…
   Слушая Марину, Ледников ясно понял: она любит Нагорного, что бы там ни говорили про их отношения. Любит до сих пор и так, как любить умеют страстные женщины, – прощая мужчине все, с легкостью понимая и объясняя его глупости, подлости и пороки.
   – А в последнее время им овладела навязчивая идея – перебраться за границу. Этакая мечта идиота.
   – Ну, таких мечтателей сегодня пруд пруди.
   – Он не хочет просто уехать и скромно жить там. Нет, он хочет, чтобы у него было все и сразу – и деньги, и гражданство, и положение. Ради этого он пустился в сомнительные операции и страшно провалился. Он просчитался, купил не то, что могло пользоваться успехом. Ничего не заработал, а только оказался в долгах. Причем, у меня сложилось впечатление, что там, за границей, его кто-то очень грамотно к этому провалу толкал. И когда у него не осталось ничего, кроме долгов, он вдруг снова воспарил. Уверяет меня, что теперь все у нас будет! Причем не здесь, а там. Потому что там у него теперь есть покровители, которые помогут во всем.
   – А вам тоже так хочется уехать?
   – Честно говоря, даже не знаю. Как-то особенно не задумывалась. Жизнь бы я переменила, а вот что делать с собой?
   Ледников тактично дал ей поразмышлять о себе, а потом спросил:
   – Так что вас все-таки беспокоит?
   – Понимаете, мне кажется, им двигают… Манипулируют.
   – Кто?
   – Я не знаю, кто именно и с какой целью, но… Он теперь занят оказанием услуг каким-то важным людям. Причем я не могу сказать, что он на этом что-то серьезно зарабатывает. За этими услугами какая-то иная цель. Вот сейчас он с ума сходит из-за этого пропавшего Константиновского рубля. Чтобы приобрести его, он залез в долги. Рассчитывал здесь его выгодно продать. Причем не кому-то, а вполне конкретному человеку. То есть это был заказ. Поэтому, когда монета пропала, он совершенно обезумел. Но… Я же вижу, что дело не только в деньгах, он боится чего-то совсем иного. Боится по-настоящему.
   – Скажите, Марина, а портрет Державина – из той же серии? Я имею в виду – он тоже кому-то предназначается?
   – Нет, тут другая история. Илья просто не может пропустить ничего, чем можно завладеть. И потом ему сейчас очень нужны деньги. Чтобы приобрести этот рубль, ему пришлось много занимать. Так что тут просто деньги.
   – Просто деньги. А вы знаете, что дочь Верхоянцева…
   – Знаю. Но Илья уверяет, что не имел к этому никакого отношения. Просто у него есть эти кошмарные друзья из прошлой жизни.
   – Граненый?
   – Что граненый? В каком смысле?
   – Граненый – это кличка одного его знакомого из прошлой жизни.
   – Я не знаю. Я даже боюсь об этом думать. Остановите его как-нибудь, пока он не сделал непоправимого. Мне больше не к кому идти! Не писать же мне донос на собственного мужа!
   «К тому же до сих пор любимого», – добавил про себя Ледников.
   – Марина, мне надо обдумать все, что вы сказали. У меня к вам одна просьба: будьте осторожны.
   – Что вы хотите сказать? Мне что-то угрожает?
   – Просто игры, которые затеял ваш муж, могут быть действительно очень опасны. Поверьте мне. Не вступайте с ним в конфликты и, разумеется, ни слова о нашем разговоре. Не то что слова – ни малейшего намека. Он действительно в состоянии, когда совершают глупости.
   Ледников подошел к картине еще раз внимательно вгляделся в лица прекрасных невинных девушек.
   – Кстати, а что это за картина? Я сначала подумал, что просто копия Борисова-Мусатова.
   – Нет, это не копия. Это предсказание…
   – Предсказание? Чего?
   – Неважно.
   – Но на переднем плане вы?
   – Да, – рассеянно призналась Марина. – только я была такой уже много лет назад.
   – А кто рядом с вами?
   – Это уже неважно.
   Ледников понял, что запал ее откровенности прошел, что она уже начинает мучительно сомневаться в том, что сделала, что обратилась к нему, что была столь открыта… Ей уже не хочется его видеть и, скорее всего, тянет выпить.
   Он попрощался и вышел из кабинета.

Глава 24. «Аутоэротический эксперимент»

   Предсказание, – рассеянно вспомнил он, дергаясь в бесконечной пробке. Любопытно, предсказание чего? Скорее всего, что-то связанное со второй фигурой на картине – девушкой с неразличимым, словно укутанным утренним туманом лицом. Там что-то глубоко личное, некие семейные тайны, в которые посторонних допускают только в припадке откровения, порой настигающего человека.
   Впрочем, что ему до чужих семейных тайн, он же не частный детектив, расследующий какое-нибудь дело о наследстве и наследниках. У него свои проблемы, причем, сдается, Сережа Прядко в их распутывании уже не помощник. Разобраться с Граненым – это да, а вот новые игры, которые ведет в последнее время господин Нагорный, уже не его епархия. Здесь нужны иные союзники, люди из других сфер. И выбор тут был невелик. Из подходящих в данной ситуации людей, к кому он мог обратиться неофициально, пожалуй, только Олег Георгиевич Градов, бывший муж Разумовской.
   «Мальчуган, мы будем вместе всегда, что бы ни случилось», – с печалью вспомнил он.
   Олег Георгиевич был кадровым офицером-разведчиком, работавшим в Америке и рано ушедшим в отставку. Видимо, сыграла роль экзотическая для жены разведчика деятельность Разумовской, которая стала сотрудником международного фонда, занимающегося распространением демократии на постсоветском пространстве, и делала там стремительную карьеру. Потом, правда, у Ледникова появились смутные мысли – а не была ли Разумовская более ценным сотрудником, работавшим на очень важном направлении, чем ее муж, обычный офицер каких много?.. Но углубляться в эти материи он тогда не стал. Хотя мысль была вполне любопытная.
   С Разумовской они практически никогда не говорили о ее муже. Ледников даже не представлял, знал ли Георгий Олегович о его, Ледникова, существовании вообще. Впрочем, наверняка, знал. Все-таки разведчик, как-никак. Может быть, страдал, но если все это время терпел, значит, страдания были терпимы.
   Сам Ледников к Георгию Олеговичу тогда никаких чувств не испытывал. Разумовская как-то сказала, что он необыкновенно близок с сыном, который в отце просто души не чает, и потому она никогда не бросит мужа. Ведь это будет означать потерю сына. Ледников принял эту информацию к сведению. На этом и успокоился. Так они и жили.
   А потом Разумовская погибла в Берне, и Ледников полетел в Швейцарию – разобраться, что случилось на самом деле, потому что в сообщения о случайной автомобильной аварии он поверить не мог. Тогда-то ему и позвонил Градов, и они встретились. Это был довольно странный разговор, из которого следовало, что Градов тоже не верит в случайную гибель Анны. Помнится, он сказал тогда: «Валентин Константинович, я хочу, чтобы вы поверили – я не собираюсь вам мстить». «Ну, любить вам меня не за что», – посмотрев ему прямо в глаза, ответил Ледников. «А я ничего и не говорил на сей счет, – неторопливо выговорил Градов. – Жизнь сложилась так, а не иначе. И делить нам уже нечего. Я хочу одного – чтобы те, кто виновен в смерти Ани, понесли наказание. Иначе я не смогу глядеть в глаза сыну. Вы хотите того же. Значит, мы можем помочь друг другу».
   Вот так он все сформулировал тогда – четко и ясно. И вообще вел себя достойно. К тому же предоставил Ледникову массу сведений, которые оказались очень полезны во время швейцарской экспедиции. Потом, когда все выяснилось, они уже не встречались – у каждого была своя жизнь. Но недавно Ледников случайно услышал, что Градов вернулся в органы. Правда, теперь не в разведку, а вовсе даже наоборот – в контрразведку. И Ледников еще подумал тогда: хорошо, что такие люди возвращаются, потому как человек достойный и с ним, как сказал бы Сережа Прядко, он не только в разведку, но и в контрразведку пошел бы.
   Сделав несколько звонков знакомым и приятелям, Ледников уже через десять минут набрал номер мобильного телефона Градова. Тот его звонок воспринял без всякого удивления, словно это было в порядке вещей. И уже через час они сидели в небольшом кафе в одном из переулков недалеко от Лубянки. Градов ничуть не изменился – все такой же «tough guy», крутой мужик в хорошем возрасте с заработанными честным трудом деньгами, любимый персонаж американских рекламщиков лет эдак тридцать назад. Неброский, но ладно сидящий костюм, сияющие дорогие туфли. Ледников вдруг вспомнил, что во время их первой встречи на Градове были темно-малиновые туфли «Inspector»… На сей раз туфли были черные, но тоже явно не простые.
   Глупо было начинать с сентиментальных воспоминаний, так что Ледников сухо, по-деловому рассказал о том, почему он вдруг заинтересовался деятельностью господина Нагорного и страхах Марины.
   – Да, Марина… Я слышал она пьет в последнее время, – похоже, думая о чем-то своем, рассеянно произнес Градов.
   – Мне не показалось, что это все ее пьяные фантазии, – чуть обиженно возразил Ледников.
   – Да нет, я тоже так не думаю. Аня всегда считала ее умной и прозорливой, но… слабой и несчастной. Знаете, есть хорошие, достойные, но несчастные люди. Вот и с Мариной случилось несчастье – она полюбила этого человека. Полюбила, и уже ничего с собой поделать не может. Впрочем, это лирическое отступление, – остановил себя Градов.
   А Ледников подумал, что остановил он себя вовремя. А то ведь так логическим путем можно добраться и до вопроса: а кого полюбила Разумовская в твоем лице? Тоже совсем не ангела.
   – Это все? – уже совершенно по-деловому осведомился Градов.
   – Практически. Разве что вот еще…
   Ледников вынул из кармана фотографию человека, с которым встречался Нагорный и которого ребята Прядко видели входящим в английское посольство.
   Градов с интересом повертел фотографию.
   – Откуда она у вас?
   – Нагорный несколько раз встречался с этим человеком, а потом его видели в английском посольстве…
   – Ну да, – туманно произнес Градов.
   Он положил фотографию на столик и забарабанил по ней пальцами.
   – Мне кажется, вы знаете, кто это, – скорее констатировал, чем спросил Ледников.
   – Ну как же! Некто Милнер. Адам Милнер, – с усмешкой добавил Градов, явно намекая на самого великого и ужасного Джеймса Бонда, который именно так и представлялся: «Бонд. Джеймс Бонд».
   – Значит, он из этой конторы? – решил уточнить Ледников.
   – Не совсем так. Во всяком случае сегодня.
   – Как-то все слишком туманно, – укоризненно покачал головой Ледников. – Объясните. Или это государственная тайна?
   – Ну, вам можно. Видите ли, мистер Милнер работал в MI-6 и занимался он сопровождением крупных сделок, которые совершали британские компании. Помогал всем, чем можно – добывал тайную информацию, шантажировал, запугивал, устранял конкурентов… Ну, в общем, ничем не брезговал. Однако после этого идиотского скандала со смертью мистера Уильямса, контору он покинул. Ну, вы помните эту историю?
   – Это тот господин, которого нашли в собственной ванной?
   – Ну да…
   История была действительно хоть куда – захочешь забыть, не сможешь. Тело тридцатилетнего сотрудника секретной британской спецслужбы MI-6 Гарета Уильямса было обнаружено на конспиративной квартире в Лондоне пару лет назад. Абсолютно голый, он был аккуратно упакован в большую спортивную сумку, молния которой была закрыта. Сумка находилась в ванной комнате. Следов проникновения в квартиру посторонних полиция не обнаружила. Следов борьбы и насилия на теле тоже. Проведенные экспертизы, в том числе экспертиза ДНК, не дали никакой информации. Единственное, что удалось выяснить, – с момента смерти Уильямса до прихода полиции прошло две недели. И был он всего-навсего специалистом по шифрам и работал в Штабе правительственной связи британской разведывательной организации, занимающейся радиоэлектронной разведкой, выполнял последнее время задания MI-6, тесно сотрудничал с американским Агентством национальной безопасности, поэтому часто бывал в США. Из последней поездки Уильямс вернулся за несколько недель до гибели. К тому же он имел обыкновение брать работу на дом, так что у него вполне могли находиться совершенно секретные документы. И вот отсутствие такого сотрудника на работе заметили только через две недели…
   Ну и понеслось. Разумеется, первой мыслью стало предположение об особых сексуальных наклонностях шифровальщика, который, кстати, был человеком нелюдимым и вел довольно замкнутый образ жизни. То есть его заподозрили в пристрастии к «аутоэротическим экспериментам» – раздевался догола, затискивал себя в сумку и получал в таком положении удовольствие. Но как он при этом закрыл молнию? Провели несколько экспериментов, люди такого же телосложения пытались совершить нечто подобное, но у них ничего не выходило. Вроде бы этот подвиг совершила миниатюрная женщина, сотрудник полиции, но это тоже не могло служить доказательством. К тому же судья-коронер уверенно заключила, что сумку с телом Уильямса «переместил» в ванную кто-то посторонний. Она к тому же высказала убеждение, что разведчик был человеком, который правильно оценивал риски, и, забираясь в сумку самостоятельно и в одиночестве, непременно взял бы с собой нож, чтобы в случае чего просто распороть им сумку и выбраться из западни…
   Потом сделали сексуальный заход с другой стороны. В квартире обнаружили в больших количествах женскую одежду и обувь. Значит – разведчик был трансвеститом? Или имел склонности в этом направлении?
   Ну а потом, разумеется, обнаружили «русский след», зловещую тень КГБ. Какой-то «бывший агент КГБ, перебравший в Великобританию 12 лет назад», чье имя не раскрывается, оказывается, видел у дома Уильямса машины с номерными знаками, «свидетельствующими о принадлежности к посольству России…» Причем вспомнил он об этом лишь через год. Тут же появились неофициальные данные, что Уильямс участвовал в работе над секретной технологией, позволяющей отслеживать перемещение денежных потоков из России в страны Европы. И вообще владельцем бывшей квартиры Уильямса является компания с подозрительным названием New Rodina…
   Эта катавасия тянулась какое-то время. Полиция упорно заявляла, что версия об убийстве в связи с профессиональной деятельностью не рассматривается следствием в качестве основной, но она разыскивает мужчину и женщину «средиземноморской внешности», которые приходили к Уильямсу в предполагаемый день его смерти.
   Потом этот скандал вытеснили другие, и в конце-концов мудрый и неподкупный британский суд принял поистине соломоново решение. Он объявил смерть сотрудника MI-6… загадкой. Вернее, пришел к выводу, что смерть Уильямса невозможно однозначно объяснить, исходя из имеющихся данных. Суд склонен считать смерть разведчика насильственной, но не может утверждать это с достоверностью в связи с тем, что неоспоримых доказательств убийства нет. Суд также отказался полностью исключать вероятность того, что Уильямс мог быть убит из-за его профессиональной деятельности, однако считает, что доказательств причастности каких-либо спецслужб к смерти разведчика нет. Более того, эта смерть вообще вряд ли когда-нибудь будет полностью объяснена…
   Разумеется, первое что пришло на ум Ледникову, когда он услышал о чудесах, случившихся с мистером Уильямсом в ванной, это один из романов знаменитого английского сатирика тома Шарпа. Тот самый, в котором английский лорд мог получить сексуальное удовлетворение лишь в том случае, если любовница связывала его на какое-то время тугим узлом, придав ему форму краба. Вот только любовница игривому лорду досталась рассеянная и, связав лорда, она могла уйти в магазин или к подруге, а то и просто заснуть на пару часиков. В результате лорд, уже будучи развязанным, долго еще не мог вернуться из крабьего состояния в человеческое – затекшие члены и вывернутые суставы не позволяли.
   Но если отвлечься от смешных до колик инсинуаций злобного Шарпа, то объяснения случившемуся было всего два. Либо самое обычное бытовое убийство на почве пристрастия к нетрадиционному сексу, которых по нынешним временам пруд пруди. Либо изощренная ликвидация то ли агента, то ли противника людьми в высшей степени профессиональными, точно рассчитавшими, что подобный способ отвлечет от подозрений, связанных с профессиональными делами сотрудника разведки. На эту версию работала и странная неспособность экспертизы установить причину смерти – это при нынешнем-то уровне медицины!.. Нет, тут что-то явно скрывали. Как и в случае со смертью Литвиненко, результаты вскрытия которого англичане так и не обнародовали.
   – И что – наш мистер Милнер тоже увлекается «аутоэротичными экспериментами»? – брезгливо усмехнулся Ледников. – Они что там – все из этой бражки?
   – Нет, – успокоил его Градов. – В этой части мистер Милнер истинный консерватор. Он увлекался, как у нас сейчас говорят, распилом бюджетных средств. То есть платил агентам гораздо меньше, чем указывал в отчетах. А разницу клал в карман. Ну и не брезговал шантажом и вымогательством, когда при выполнении служебных обязанностей, подворачивалась такая возможность.
   – А при чем здесь мистер Уильямс в спортивной сумке?
   – Ну, у них, как и у нас, после такого скандала начинается суматоха, именуемая чисткой рядов. Чтобы сделать вид, что приняты меры для недопущения впредь. Вот Милнера, о финансовых пристрастиях которого было уже известно, и попросили уйти. Но расставаться с ним совсем не захотели, потому как очень ценили. Он мужик инициативный, азартный и весьма творческий. В общем, он основал некую консалтинговую фирму, которой спецслужбы заказывали всякие щекотливые дела. Очень удобно – если что, то мы тут ни при чем. Ну, вы сталкивались с чем-то подобным в Швейцарии…
   – Ну, да, – неохотно вспомнил Ледников.
   – Только там были грубые албанские боевики, а здесь изощренные профессионалы, которые работают на самом высоком уровне. Вот только одно мне непонятно – зачем Милнеру какой-то антиквар Нагорный. Предметы искусства вовсе не его профиль. Неужели решил переквалифицироваться?
   Ледников неопределенно пожал плечами – мол, кто его знает?
   – Ну что ж, попробуем поработать в этом направлении, – уже совсем другим, казенным тоном сказал Градов.
   Он вдруг превратился в настоящего сотрудника спецслужб, который больше всего боится сказать лишнее и никого не допускает в свои служебные тайны. Ледников невольно усмехнулся про себя – сколько раз он сталкивался с этим на службе, когда каждое ведомство ревностно блюдет свои тайны, порой совершенно несущественные, и постоянно надувает щеки, чтобы подчеркнуть собственную значительность и принадлежность с высшим сферам и интересам.
   Но тут Градов, словно угадав, о чем он думает, спросил:
   – И какие будут предложения? Мне еще надо покапаться в ситуации, чтобы понять, что к чему, а у вас наверняка есть идеи.
   – Ну, идеи очень просты. Пока мы не знаем, что нужно Милнеру от Нагорного. Не знаем, зачем им понадобился этот самый рубль. Не знаем, что за этим рублем – какая предыстория?
   – Что вы имеете в виду?
   – Если он приобретен каким-то темным или незаконным путем, его обладатель становится очень удобным объектом для шантажа. Если вспомнить, что Нагорный в последнее время позиционирует себя не столько как антиквар, сколько как специалист по подаркам всяким важным людям, можно прийти к вполне определенным выводам. Допустим, есть важный человек, который коллекционирует старинные монеты. Подарить такому человеку Константиновский рубль – значит, сделать его счастливым. Счастливым и… благодарным. То есть отзывчивым на некие просьбы. Но есть и еще один вариант. А если подарок – паленый? То есть с плохой предысторией. Украден, например. Или пропал при сомнительных обстоятельствах. Во время боевых действий в местах, где шла война. Или вот, например, во время знаменитого взрыва в Осло из здания правительства пропали несколько находившихся там картин. И тогда счастливый владелец такого дара становится очень легкой целью для шантажа. А шантаж это как раз увлечение и хобби мистера Милнера, насколько я понял.
   – Ну, допустим, что все обстоит именно так.
   – Пока этот рубль не у Нагорного, мы ничего не узнаем. А вот если он к нему каким-то образом вернется… Мы увидим, что он предпримет, к кому направится, и, возможно, тогда определим объект интересов мистера Милнера. Марина сказала, что монету, по ее догадкам, должны кому-то подарить. А вы понимаете, что такой подарок можно принять только от очень близких и солидных людей – от тех, которым ты доверяешь. От кого угодно, его не примут. Потому что владеть вот так просто Константиновским рублем невозможно. Я повторюсь. Но хочу еще раз подчеркнуть, что, как мне представляется, в этой истории должны участвовать хорошо знакомые и очень серьезные люди.
   – Пожалуй. Но как вернуть монету Нагорному? Она же сейчас у следователя, насколько я понял, приобщена к делу в качестве вещественного доказательства?
   – Пока не знаю. Может быть, вы подключитесь?
   – Хорошо, я подумаю. Тут ситуация щекотливая. Что-нибудь еще?
   – У Нагорного есть компаньон для грязных дел, некто Граненый, уголовник. В последнее время он, как мне кажется, стал злоупотреблять его услугами.
   – Вы не исключаете силовой вариант?.. Хорошо, в случае необходимости мы вас прикроем. Дайте знать, когда наши люди должны быть рядом с вами.
   Пора было прощаться, но Ледникову вдруг показалось, что Градов хочет сказать ему что-то еще. И тот действительно вдруг задумчиво произнес, глядя в окно:
   – Валентин Константинович, а ведь я женился…
   И что прикажете делать в такой ситуации? Ледников помедлил и сказал:
   – Поздравляю.
   – Спасибо, – устало протянул Градов.
   Ледников чувствовал, что нельзя разговор обрывать так, получается, он словно упрекает Градова в чем-то. А в чем он может его упрекать? За что?
   – Главное, чтобы ваш сын все правильно воспринял, – сказал он.
   – Да-да, я понимаю, – ответил Градов, снова погружаясь в свои нелегкие, судя по всему, мысли.

Глава 25. «Аллюзии»

   «Вот видишь, Анетта, как все получилось… Твой муж женился, а твой мальчуган едет к женщине, о которой уже давно думает постоянно, все время. И я не знаю, виноваты ли мы перед тобой или просто так уж устроена жизнь. Что же нам остается? Только верить, что ты поняла бы нас, поняла или простила…»
   И тут Ледников подумал: ничего себе, он обращается к Разумовской не только от себя, но и от имени ее мужа тоже! Мог ли он себе такое представить когда-нибудь! Хорошенький дуэт у них образовался, весьма трогательный.
   Вот так, путаясь в неясных мыслях и неопределенных чувствах, он добрался до квартиры Апраксиной.
   Жила она на проспекте Мира недалеко от станции метро «Алексеевская» в солидном, так называемом «сталинском» доме. Несколько раз он подвозил ее сюда, но внутрь никогда не поднимался, как-то все не случалось. С трудом приткнув машину во дворе, он отыскал нужный подъезд. Железная дверь была почему-то распахнута, внутри было темно и грязно – ободранные стены, исписанные непристойностями, дверь квартиры рядом с лифтом исполосована ножом, из дыр торчали грязные обрывки поролона, на подоконнике стояла мятая жестяная банка, набитая окурками. В общем, картина радости не внушала.
   Лифт, дребезжа и дергаясь, доставил его на четвертый этаж. Здесь было почище и попристойнее.
   – Проходи, – без всякого выражения сказала Апраксина, открывая дверь и отходя в сторону.
   По узкому коридору он прошел, в единственную комнату. Горела только лампа рядом с креслом, на котором лежала раскрытая книга. Поэтому было темновато, но Ледников сразу машинально, словно он пришел с обыском или допросом, оценил обстановку. Массивная мебель занимала слишком много места – она явно не предназначалась именно для этой комнаты, ее привезли из другой, более просторной квартиры. Видимо, мебель досталась Апраксиной в наследство от родителей. На стенах висело несколько картин. Он быстро провел по ним взглядом и уже хотел отвернуться, когда одна из них буквально приковала его внимание.
   Это был все тот же «Водоем» Борисова-Мусатова. Две девушки в кружевах у воды… Прекрасные юные женщины из какого-то иного мира… Та же самая копия, что он видел у Марины… Хотя нет, другая. Если там был прорисован профиль девушки на первом плане, а лицо второй терялось в дымке, то здесь наоборот – профиль едва различим, а юное, свежее лицо на заднем плане – четко прорисовано… И это – Апраксина… Еще не женщина, даже не девушка, еще полудевочка, но она…
   – Откуда у тебя это картина?
   – Какая?
   – Вот эта копия Борисова-Мусатова?
   – Это написал один художник, друг папы…
   – Почему же ты не говоришь, что он написал две картины?
   Она застыла, а потом медленно повернулась к нему.
   – Откуда ты знаешь?
   – Я сегодня разговаривал с Мариной Нагорной… В ее кабинете висит вторая картина. И Марина сказала, что это предсказание. Как это понимать?
   – Она… моя сестра.
   «Вот так, – подумал Ледников, – как все просто».
   – Старшая сестра… Но мы не виделись уже много лет. Она ушла из моей жизни, я из ее. Наверное, потому и предсказание. Мы есть, но нас нет друг для друга.
   – Из-за Нагорного?
   Апраксина едва заметно кивнула.
   – Давай на этом закончим.
   – Что между вами произошло?
   – Да какая разница?
   – И все-таки?
   Все тем же тусклым, невыразительным голосом она рассказала:
   – Однажды, уже после их свадьбы, он стал приставать ко мне… Я не знала, что делать, сначала думала, он шутит, а он повалил меня на диван… Я умоляла его. И тут вошла Марина. Она обозвала меня маленькой мерзкой шлюхой и сказала, что больше не хочет меня знать.
   – Между вами с Нагорным что-то было?
   – Нет. Он просто ничего не успел… Она своим появлением спасла меня от изнасилования, но возненавидела меня. С тех пор мы больше не виделись.
   Апраксина с вызовом взглянула ему в глаза…
   – Ну, вот и все. Теперь ты все знаешь. Можешь думать, что хочешь.
   – А что я должен думать?
   – Не знаю.
   Она дернула плечами – мол, какая разница.
   Ледников крепко взял ее за плечи повернул к себе, но она никак не хотела смотреть ему в глаза.
   – Слушай, какая разница, что у вас в прошлом? Мало ли что у кого было? Думать надо не об этом. Как только Нагорный узнает, что старик завещал портрет Державина тебе, его подручные явятся за тобой. Тебе надо уехать.
   – Глупости все это. Я никуда не уеду. Не хочу бросать Павла Лукича. И не уговаривай меня… Не уговаривай меня, я просто не могу…
   – Тогда надо поговорить с Мариной – пусть она остановит своего мужа. Я не думаю, что она до сих пор ненавидит тебя. Прошло столько лет. Уверен, что она жалеет о том, что все так произошло. Вы просто обе боитесь сделать первый шаг. Черт побери – это же твоя сестра!
   Апраксина прикрыла глаза.
   – Это бесполезно и ничего не даст.
   – Но почему? Я разговаривал с ней сегодня, она показалась мне вполне вменяемой.
   – Это только так кажется. Я несколько раз пыталась поговорить с ней – ничего не вышло.
   – Она что – так любит его?
   – Не думаю… Там другое. Она готова на все, лишь бы сохранить его. Просто она полностью под его влиянием. Он может убедить ее в чем угодно. И она поверит.
   – Даже если с тобой что-то случится?
   – Он убедит ее, что не имеет к этому никакого отношения. Или что так надо было. И она поверит ему. Она всегда на его стороне.
   – Так что же ты собираешься делать?
   – Не знаю.

   На улице он набрал номер Марины.
   – Это Ледников. Я только что встречался с вашей сестрой… Да, с Ириной… Да, мы знакомы… Но дело не в этом! Дело в том, что Верхоянцев оформил дарственную на портрет Державина, и оформил на имя Ирины. Теперь он принадлежит ей! Когда ваш муж узнает об этом… Вы понимаете, что Ирина в опасности? Алло! Марина, вы меня слышите? Вы поняли, что я сказал?
   Ответа он так и не дождался. Тут была какая-то странность, непонятность. Почему Ирина готова объяснить отношение сестры к Нагорному чем и как угодно, но только не любовью? Готова допустить наваждение, гипноз, но только не любовь?
   Вдруг вспомнилась поразившая еще много лет назад история другой Ирины.
   Княжна Ирина Александровна Романова, племянница императора Николая II и правнучка Николая I, была наделена судьбой поразительной и в то же время пугающей красотой. Даже на фотографиях в ее прекрасном лице, удивительных глазах нельзя не заметить таимую печаль, предчувствие чего-то темного, страшного и душевную готовность к грядущим испытаниям. И это в годы, когда она была самой красивой, самой богатой, самой желанной невестой России! Откуда эта печаль, это тайное знание? Может быть, из наблюдений за жизнью родителей? Ее мать, Великая княжна Ксения Александровна, старшая дочь императора Александра III. Отец – Великий князь Александр Михайлович, красавец с легким характером, с ранней молодости слывший покорителем женских сердец. Ксения Александровна влюбилась в него страстно и безоглядно. Кроме дочери у них было еще шестеро сыновей. Но со временем страсть ушла. Князь, с молодости пропадавший в морских походах, приобрел богатейший мужской опыт в портах мира и не изменил своих привычек. Ксения Александровна, обожавшая мужа, не могла препятствовать ему в его развлечениях, а потом и сама нашла утешение в объятиях какого-то англичанина…
   Родителям было не до детей, их всячески баловали и только. Княжну Ирину воспитывала бабушка. Отношения родителей, которые ни для кого не были тайной, воспитали в незаурядной, тонко чувствующей девушке застенчивость, грусть и сдержанность. И каково же было всеобщее изумление, когда выяснилось, что она влюблена в князя Феликса Юсупова. И только его видит своим мужем!.. Да, представитель одной из самых знатных семей России, фантастический богач, немыслимый красавец – даже чрезмерный для мужчины! Но ее союз с ним немыслим. Ибо если княжна Ирина не только прекрасна, как ангел, но и так же чиста, то Феликс, красив, как черт, но и открытое, демонстративно вызывающее воплощение порока. Человек с гомосексуальными наклонностями, обожающий переодеваться в женское платье, танцевавший в таком виде в кабаре и принимавший потом ухаживания офицеров! Она – сдержанность и непоколебимое достоинство. Он – не желающая сдерживать себя ничем страсть! Чуть ли не все были против этого шокирующего союза. Распутник Юсупов только растлит и сделает несчастной эту прекрасную девушку! Категорически возражала воспитавшая княжну Ирину вдовствующая императрица Мария Федоровна, обожавшая внучку. Настраивал против этого нечистого брака царскую чету даже всесильный тогда Григорий Распутин…
   Но Ирина и Феликс проявили неожиданное упорство и твердость, настояли на своем. Юную и непорочную княжну не остановили и не испугали ни слухи о бесконечных похождения Феликса по сомнительным заведениям всего мира, ни его собственные признания о том, почему его тянет к мужчинам. «Я рассказал ей всю жизнь свою. Нимало не шокированная, она встретила мой рассказ с редким пониманием. Поняла, что именно противно мне в женской натуре и почему в общество мужчин тянуло меня более», – напишет потом в своих мемуарах Юсупов. Мемуары – вещь, конечно, своеобразная, и верить им совершенно не стоит, но ведь свадьба, которой сначала никто и представить не мог, состоялась. И прожили они долгую совместную жизнь, полную самых разных испытаний в кровавом месиве истории. Вырастили дочь. Ирина Александровна всегда любила своего непутевого избранника, хоть он многое позволял себе. И несмотря на это она любила до самой его смерти, которую пережила совсем ненадолго. Кто-то вроде бы слышал от нее признание, что полюбила она Феликса не за его красоту или фантастическое богатство, но для того, чтобы ее любовь спасла его от его порочных наклонностей. Так ли именно было? Кто знает. Самое главное и неоспоримое – полюбила. А уж за что, почему – попробуй объясни.
   Исторические аллюзии, как всегда, не то чтобы успокаивали, а настраивали на иной лад – ты словно отъезжаешь от действительности, смотришь на нее уже не как участник, а как соглядатай, наделенный неким особым знанием.

Глава 26. «Окрасился месяц багрянцем»

   На следующий день, ожидая Нагорного, Ледников погуливал в сквере за Политехническим музеем от памятника Героям Плевны до памятника основателям славянской письменности Кириллу и Мефодию. Место встречи выбрал сам Нагорный, который не вытерпел и позвонил рано утром сам, чтобы узнать нет ли известий из Киева.
   Нетерпеливый звонок Нагорного означал только одно – он нервничает и очень торопится. Какие-то сроки его поджимают. И это связано с рублем. Зачем-то он ему крайне нужен. Зачем? Чего он так колотится?.. Но есть еще вопрос – не пронюхал ли он про то, что Державин теперь принадлежит Ирине?
   Тут и появился Нагорный в сопровождении охранника. Ледников демонстративно усмехнулся.
   – Приветствую. А вы, я вижу, с охраной. Неужели меня опасаетесь?
   – Просто сумасшедших развелось слишком много. Появится вдруг какой-нибудь старый хрыч с плакатом, не вступать же мне с ним в драку.
   – А-а, а я думал, меня почему-то боитесь.
   – Вас мне бояться нечего. Во всяком случае – пока. А там видно будет.
   Они пошли вниз к старой площади, охранник шел чуть сзади, посматривая по сторонам. А Ледников искоса посматривал на немолодого уже мужчину, потрепанного жизнью и всевозможными излишествами, отпустившего вполне приличное брюшко, и думал, как же так могло случиться, что сей маловыдающийся экземпляр мужской породы разрушил жизнь двух неординарных женщин, наследил в их душах, заставил отречься от самого близкого родства? Господи, да что же в нем есть такого? Или тут рок, судьба, написанное на роду?.. Впрочем, сейчас важнее понять, знает ли он про портрет. Психологией можно будет заняться и позже.
   – Итак? – нетерпеливо спросил Нагорный. – что вам удалось выяснить насчет монеты?
   – Насчет рубля Константина? Представьте себе, он оказывается не в Киеве, а здесь, в Москве. Представляете?
   – Вот как, – сухо, будто и не удивившись, сказал Нагорный. – И каким же это образом?
   Ледников посмотрел на его застывшее лицо, отметил, что пальцы сложенных за спиной рук явно дрожат, и подумал, что господина антиквара надо еще больше разозлить, окончательно вывести из себя. Мало того – оскорбить, унизить. Пусть перестанет владеть собой.
   – Знаете, история настолько фантастическая в своей глупости, что остается только в нее поверить! – расхохотался он. – Деловой человек из Киева прибывает в Москву для переговоров по бизнесу и заказывает, как это обычно он делает, девочку из эскорт-агентства. И вдруг она начинает интересоваться: а нет ли у него в Киеве знакомых, которые могут дать хорошие деньги за старинную редкую монету?.. Человек сразу понимает, что девочка каким-то образом обзавелась ценной вещью, которую боится реализовывать в Москве, чтобы не засветиться…
   Ледников искоса взглянул на Нагорного – похоже, действует. Господина антиквара била нервная дрожь.
   – Разумеется, наш киевлянин говорит, что люди есть, но надо бы посмотреть вещь. Девица на сделанное предложение сразу же отзывается и сообщает ему, что сможет это осуществить завтра, но… Человек этот, из Киева который, опытный, он бизнес свой начинал с уличных краж и грабежей, поэтому сразу определил, что вещь у девицы с собой. Уж очень она бережно сумочку к себе прижимала. В общем, поручил одному из своих охранников за девицей последить и сумочку у нее просто изъять.
   – И что?
   – Да девочка-то оказалась непростая – поняла, что за ней следят, юркнула в туалет женский, а там в окно. Так и ушла. Киевлянину нашему гнаться за ней было некуда – пора было на самолет… Как вам история? Это же песня, попробуй придумай такую!
   Ледников остановился и в упор уставился на Нагорного, чье лицо налилось нездоровой краснотой. Почему-то вдруг вспомнилось: «Окрасился месяц багрянцем… давно я тебя поджидал!»
   – Для полноты картины недостает увидеть физиономию того перца, у которого девица этот рубль сперла! Кстати, на вашем горизонте не появлялся такой? Наверное, он по всей Москве тарарам поднял, идиот!.. Дело-то ясное. Видимо, тоже любил девочками молоденькими полакомиться, вот одна из них и наказала его. Обычная проституточья история, каких миллионы во все времена.
   Ледников издевательски ухмыльнулся.
   – Так как вам история? Нравится?
   Нагорный пожал плечами.
   – Я и не такие знаю.
   – Да? А мне жутко понравилось. Нет, увидеть этого перца, у которого девочка монету попятила, мне хотелось бы! Представляю себе красавца!
   Ледников захохотал, исподволь наблюдая, как Нагорный борется с захлестывавшей его злобой. Все-таки он с ней справился. Не сразу, конечно, но тем не менее.
   – Ну и что теперь ваш киевский знакомый собрался делать?
   – На днях прилетает в Москву.
   – Зачем?
   – За Константиновским рублем.
   – И как он собрался его добывать?
   – Сначала он хотел отыскать девочку, но потом выяснилось, что девочки уже нет в живых…
   – Да? Что вы говорите? А что же с ней приключилось?
   – Да кто ж его знает, только нашли ее в каком-то люке на стройплощадке.
   – И что же сей господин намерен предпринять? Ведь если рубль был у нее с собой, сейчас он в следственном комитете, который расследует это дело. Что же он будет следственный комитет брать штурмом?
   – Ну, он мог бы и на штурм пойти, потому что, как я уже говорил, он с простых бандитов начинал. Сейчас вроде остепенился и обтесался, но бандюган в нем так и живет до сих пор. Причем не просто бандюган, а настоящий отморозок.
   Нагорный недоверчиво покосился на Ледникова:
   – Слушайте, вы что это всерьез – про штурм? Вы что – сами в это верите?
   – Я просто хочу сказать, что человека этого запугать трудно. Но знающие люди подсказали ему, что шум тут только помешать может. Если вокруг монеты хай поднимется, хрен ты ее солидному человеку продашь. Дело можно провернуть иначе…
   – Ну да?
   – Конечно. А что следаки не люди? Денег не любят? Выясняем фамилию следователя, у которого хранятся вещдоки, и предлагаем ему за хорошие деньги подменить монету хорошей подделкой. И все дела. И никакого шума и гама.
   – А если следователь не берет?
   – Значит берет кто-то рядом. Кто откроет окно в его кабинете, и ночью туда заберется человек, вскроет сейф – а сейфы там еще советских времен, их вскрывать одно удовольствие! – и поменяет монету на копию. И пусть потом когда-нибудь разбираются. А скорее всего, и разбираться не будут – замнут, забудут.
   – Вы что, и в таких делах спец?
   – Ну, я знаю с какого бока надо заходить, скажем так. И вообще я предпочитаю мирные средства. Мне говорили, вы тоже трупы и пальбу не любите, поэтому я так удивился, когда увидел этого старикана у вашего салона… Неужели с ним нельзя было решить вопрос по-тихому?
   Лицо Нагорного застыло.
   – В этом деле мне ваша помощь не требуется. Не лезьте туда, куда вас не просят. С этим старым маразматиком я сам разберусь.
   – Умываю руки.
   Судя по всему, про завещание Верхоянцева он еще не знает. Значит, Марина не проговорилась, и Апраксина пока в безопасности. Но проговориться Марина может в любой момент – просто в раздражении, а тем более выпив лишнего. А иначе она в последнее время не пьет.

Глава 27. «Чужие огороды»

   На переговоры с Прядко после некоторых раздумий Ледников поехал вместе с Градовым – для убедительности. Потому как дело, которое он собирался обсудить со своим давним другом, было, как нынче выражаются, более чем стремным. Мало того, иностранные агенты вовсе не входили в компетенцию Прядко, так что на кой черт ему, спрашивается, было лезть не в свое дело? С другой стороны, убийство дяди Коли было напрямую связано с задуманной Ледниковым операцией. А оперативное сопровождение по факту убийства дяди Коли и Даши Трубич осуществлял именно Прядко. Солидный Градов, представитель органов, в расчетах Ледникова должен был стать тем последним решающим аргументом для Прядко, который, в отличие от Ледникова, был человек служивый до мозга костей, иерархию знал и никогда в ней не сомневался…
   – Значит следователю следственного комитета, который ведет дела об убийстве Даши Трубич и ее отца, предложат за взятку подменить Константиновский рубль, который у нас проходит как вещдок?.. И он должен согласиться… Ледников, я правильно понял твой замечательный план?
   Прядко смотрел на Ледникова невозмутимо, как Собакевич на Чичикова, когда тот предложил ему продать мертвых душ.
   – Правильно, – кивнул Ледников.
   – Майор, это наш совместный план, – решительно вмешался молчавший доселе Градов. – И вся ответственность лежит и на мне тоже. Однако риск, мне кажется, невелик. Мы будем контролировать все действия Нагорного. Скажите, этот следователь, который ведет дело, вы его знаете, человек подходящий? Он способен сыграть эту роль?
   Прядко как-то непонятно улыбнулся.
   – Видел его пару раз. Молодой. Вроде бы на лету все схватывает. Правда, ездит на «лексусе» и ходит в ночные клубы… Но чтобы провернуть это дело надо с руководством следственного комитета решить.
   – Ну этот вопрос мы решим, не волнуйтесь – совершенно спокойно подвел итог разговору Градов.

   Все произошло столь буднично и просто, что Ледникову стало даже как-то не по себе. Следователя люди Нагорного пару дней попасли – а тот по вечерам, согласно приказу начальства, пропадал в ночных клубах. Там с ним и сошлись. Потом ему позвонили и предложили прогуляться через пару часов на Киевский вокзал к ячейке автоматической камеры хранения. Сказали, что он найдет там конверт со ста тысячами долларов и замечательную копию Константиновского рубля. Деньги и копию он заберет себе, а в камере оставит конверт с монетой из дела. Вот и все. Разумеется, никаких шуток, за ним будут следить. Все так и случилось. Следователь роль коррупционера сыграл вполне прилично, и его начальство осталось им довольно. Правда, уж очень переживало за дальнейшую судьбу Константиновского рубля. Человека, забравшего монету, аккуратно сопроводили люди Градова и установили за всей преступной группировкой постоянное наблюдение. Человек, взявший монету, доехал до Красной Пресни, где в ресторане «Молли-Гвин» передал рубль одному из охранников салона «Элита», а тот доставил его прямо хозяину.

   А затем наступила тишина. Градов известил, что все в порядке, теперь его сотрудники будут контролировать перемещения и действия Нагорного и его приближенных, и пропал. Когда Ледников, выдержав приличествующую паузу, позвонил ему сам, тот коротко сообщил, что новостей пока нет. Чуть помедлив, опять же подчеркнуто суховато, вернее, даже официально сказал: «Надеюсь, мы не ошиблись в своих предположениях». Что, как показалось Ледникову, ясно означало: «Вы, гражданин Ледников, не ошиблись в своих предположениях».
   В принципе, в таком поведении не было ничего удивительного или обидного. По своему былому опыту общения с представителями этого ведомства Ледников знал, что они всегда ведут себя так – напустить таинственность, продемонстрировать свою причастность к неведомым простым смертным секретам, намекнуть, что есть вещи, которые другим знать не пристало. Это уже была даже не привычка, а вторая натура, с которой ничего нельзя было поделать. Даже при желании. Но Ледников все равно не то чтобы обиделся, а почувствовал себя несколько задетым.
   А тут еще возник Прядко, который стал интересоваться тем, чем и должен был интересоваться. Не получится ли так, что их с Ледниковым отодвинут в сторону? И хорошо еще если они окажутся с бока припека, а то и вовсе о них не вспомнят?
   – Ты что, этих ребят не знаешь? – напирал Прядко. – то, что они себе берут, у них потом клещами не вытащишь.
   – Сережа, ты чего от меня-то хочешь? Чтобы я на него жалобу начальству подал?
   – Черт с ними, конечно! Пусть гребут. Я свое место знаю, в чужие огороды не шастаю. Тебе, Ледников, на славу и награды наплевать. Но вот того, кто дядю Колю убил, мы должны достать. Валя, не забывай об этом. Вот это уже не их, а наше дело.
   – А я и не забываю. Вот ты этим и занимайся. И делать это, насколько я в курсе, тебе никто не мешает.
   На этих мыслях его и застал звонок Марины.
   – Вы знаете, что Илья каким-то образом вернул монету? – даже не поздоровавшись, возбужденно спросила она.
   – Что-то слышал, – уклончиво отметил Ледников.
   – Мне кажется, он сегодня должен передать ее какому-то человеку!
   – А кому?
   – Я не знаю. Знаю только, что они встретятся в клубе «Граф Калиостро» где-то через час.
   – Вот как. Марина, а что с Державиным? Ваш муж еще не знает про Ирину?
   – Нет. Но вы не беспокойтесь.
   – Знаете, мне кажется…
   – Говорю вам – все будет хорошо.
   – Почему вы так уверены?
   – Не бойся, мальчуган! – засмеялась она. – Я же говорю, все будет хорошо!
   «Все будет хорошо, – повторил про себя Ледников – Знать бы еще, что для нее теперь это самое хорошо. Что она имеет в виду?»
   Ледников прошелся по комнате. А почему бы нам не отобедать где-нибудь? Например, в том же «Графе Калиостро»? Кормят там вполне пристойно. Засовывая в карман мобильник, на секунду задумался: а не позвонить ли Градову? Но вспомнив, как тот с ним разговаривал с час назад, решил, что делать этого не будет. Хочется господам из органов играть по своим правилам – пусть играют. Но он сыграет по своим, благо он никому ничего не должен.

Глава 28. «Таких людей не вербуют»

   Знакомый служитель подсказал, что Нагорный обедает в каминном зале.
   – Он один?
   – Нет, с ним еще господин. Видимо, деловая встреча.
   – Ладно, не буду мешать.
   Каминный зал был расположен очень удачно для незаметного наблюдения за посетителями – на высоте второго этажа там шел балкон, огороженный довольно высокой балюстрадой из красного дерева. На балконе стояло несколько столиков, за которыми пили кофе, поглядывая вниз. За одним из таких столиков Ледников и устроился.
   Глянув вниз, не сразу нашел Нагорного. Чтобы разглядеть его собеседника, пришлось даже чуть привстать. Увиденное было очень интересно. Напротив Нагорного сидел никто иной как адвокат Елозин сергей Авдеевич, между прочим. Тот самый, с которым Ледников не так давно заспорил о самоуважении. Ледников тогда утверждал, что это штука уж очень необходима для жизни. На что Елозин с насмешкой ответил, что она очень дорого обходится. А в некоторых случаях – чрезмерно дорого. Так что не всем по карману. И представлял тогда господин Елозин интересы депутата Госдумы и крупного бизнесмена Шатунова…
   – Какими судьбами, Валентин Константинович?
   Ледников поднял глаза и увидел Градова. Тот стоял, облокотившись на балюстраду, и рассеянно посматривал вниз.
   – Да вот кофе пью.
   – И только?
   – Да нет. Еще – думаю.
   – Мыслями не поделитесь?
   – Да ради бога. Вот уж чего не жалко. А вы-то как тут оказались?
   – По долгу службы. Ведь мы господина Нагорного очень плотно контролируем. А когда мне сообщили, что сюда и вы подтянулись, я понял, что тут ожидается что-то очень интересное. Что именно? Не поделитесь?
   – Насколько я понимаю, должна произойти передача небезызвестной нам монеты.
   – Вот этому самому господину?
   – Ему, Сергею Авдеевичу Елозину, адвокату и цинику.
   – Так вы его знаете?
   – Имел счастье. Вернее – несчастье.
   – Ого! Звучит интригующе. Может, расскажете?
   В этот момент на болконе возник приятный молодой человек и что-то прошептал на ухо Градову. И опять пропал.
   – Кажется, наш знакомый уходит, – сообщил Градов, все время внимательно наблюдавший за происходящим внизу. – Похоже, монета в конверте, который он передал этому вашему адвокату.
   – А Елозин?
   – Нет, он остается.
   – Итак, монета у него, – Ледников побарабанил пальцами по балюстраде. – Но вряд ли он приобрел ее для себя. Сам он не коллекционер, а преподносить такие подарки вряд ли ему по карману. Да и зачем? Значит, он приобрел монету для кого-то другого.
   – Может быть, вы знаете для кого? – недоверчиво покосился на него Градов.
   – Когда мы с ним, скажем так, столкнулись, он работал на депутата Шатунова. А вот этот господин вполне способен преподносить такие подарки.
   Градов ничего не ответил. «Видимо, вспоминает досье на Шатунова, – подумал Ледников. – Но вряд ли там есть что-то о страсти к коллекционированию старинных монет, потому что сам депутат в таких увлечениях замечен не был». Ледников убедился в этом после изучения личности депутата, когда на него наезжали его люди. Да и его обожаемая дочка, которую Шатунов тогда спасал, если и увлекалась денежными знаками, то сугубо современными.
   – Ну что, Олег Георгиевич, пойдемте, я вас познакомлю с сим господином. Он-то циник, а мы с вами нет. Значит, наш долг предостеречь его от трагической ошибки.
   Ледников встал и пошел к лестнице, ведущей вниз. Градов, чуть помедлив, догнал его.
   – Помните, наша задача – выяснить, кому предназначается монета. Елозин и его хозяин нас мало интересуют. Пока.
   – Вы лучше скажите, как мне вас представить.
   – Полагаюсь на вашу сообразительность.
   – Ну что ж…
   Увидев подходящего Ледникова, адвокат Елозин не смог скрыть изумления, а потом торопливо сунул все еще лежавший перед ним конверт с монетой в карман пиджака.
   Ледников без церемоний плюхнулся на стул и с улыбкой уставился на него. Градов с непроницаемым лицом уселся рядом.
   – Валентин Константинович, вот нежданная встреча, – с некоторой натугой изобразил улыбку Елозин. – Как поживаете? Какими судьбами тут? Или у вас какое-то дело ко мне? Вы я вижу не один?
   Количество вопросов выдавало некоторую взволнованность. Ледников, выдержав внушительную паузу, негромко поведал Елозину:
   – А я ведь тут по вашу душу, Сергей Авдеевич.
   – Вот как. Сразу по душу. На меньшее не согласны? Ах да, вы же у нас человек, склонный к душевным порывам и высоким чувствам.
   – Это моя слабость, – скорбно кивнул Ледников. – Но вот мой коллега, – кивнул он на Градова, – кстати, представитель, как говорится, компетентных органов, такими слабостями не наделен. В силу специфики службы в этих самых органах.
   Елозин, мгновенно обдумав услышанное, вполне спокойно, хотя и с некоторым напряжением поинтересовался:
   – Я помню, что вы очень интересный человек, Валентин Константинович, способный на нетривиальные поступки. Но чем, позвольте узнать, я мог заинтересовать товарища из органов? Что-то я за собой не припомню ничего по этой части.
   – Вот это самое печальное, Сергей Авдеевич. Человек с вашим опытом и вашей хваткой должен попадать в сомнительные истории только учитывая степень риска, а не по наивности или недоразумению…
   – Что-то я совсем запутался, – развел руками Елозин. – Не надо меня пугать, давайте лучше начистоту, а там видно будет, где моя наивность, а где недоразумение с вашей стороны.
   – Ну я сделал что мог, – с намеком повторил его жест Ледников. – сейчас вам зададут прямой вопрос, как это и положено, вы уж постарайтесь на него ответить.
   Ледников откинулся на спинку стула, как бы отъединясь на время от разговора. Градов, профессионально рассудив, что пора менять философский тон беседы, нарочито бесцветным, бюрократическим голосом спросил:
   – Господин Елозин, нас интересует, кому предназначается Константиновский рубль, который вам передал антиквар Нагорный?
   Елозин явно не ожидал такого вопроса, но натренированный адвокатский ум сориентировался быстро:
   – А в чем, собственно, дело? Даже если я что-то приобрел у антиквара Нагорного, это мое личное дело и я не обязан ни перед кем отчитываться.
   – Хорошо, что вы не отрицаете сам факт, Сергей Авдеевич, – одобрительно кивнул Ледников. – тем более что момент передачи снят на видео.
   – Ого! А что у вас есть законное право снимать мою личную жизнь? – совершенно по-адвокатски взвился Елозин.
   – Да бросьте вы эти свои адвокатские штучки, – лениво, как от надоедливой мухи, отмахнулся Ледников. – Не до них. Вы все-таки не врубаетесь, Сергей Авдеевич, а ведь уже пора.
   – Но я…
   Градов перебил его все тем же суконным голосом:
   – Еще раз повторяю вопрос: кому предназначается Константиновский рубль, который вам передал антиквар Нагорный?
   Елозин недоуменно пожал плечами:
   – Не понимаю, почему я должен сообщать вам сведения, касающиеся лишь меня лично!
   – Да потому, что вам добра желают, Сергей Авдеевич! – с нажимом произнес Ледников.
   – Потому что переданный вам предмет, похищен из одного столичного управления следственного комитета, где проходит как вещественное доказательство в деле о двойном убийстве, – проинформировал Елозина невозмутимый Градов.
   – Ну, вам достаточно? – быстро спросил Ледников. – Или огласить весь список. Там есть и другие весьма впечатляющие вещи. Если Шатунов, на которого вы работаете, окажется причастен к этому делу, мало вам не покажется.
   Елозин прикрыл глаза. Кажется, картина стала для него проясняться. Еще немного, еще чуть-чуть…
   – Вы хотя бы представляете бэкграунд этой вещи? – наклонился к нему Ледников. – Попробуйте представить, с чем столкнется Шатунов, для которого вы приобретаете эту вещь, когда выяснится, что она связана с холокостом? Что она была изъята во время войны нацистами у польского коллекционера, который потом погиб в гетто?..
   – Погодите, – протянул Елозин руку в сторону Ледникова, словно пытаясь защититься от шквала вопросов ладонью.
   – Хватит заниматься ерундой! – давил на него Ледников. – Хотите, чтобы вас задержали и составили протокол об изъятии у вас ценной вещи, похищенной у следствия, занимающегося убийством!
   – Но ведь я не знал ничего! – вскричал покрывшийся красными пятнами Елозин. – Я просто приобрел вещь для своего клиента у проверенного антиквара! Я даже не знаю, кому она предназначается.
   – Ну, Сергей Авдеевич!.. – разочарованно протянул Ледников. – Неужели вы просто шестерка? Мальчик на побегушках?
   Но Елозину было не до оскорблений. У него, как он теперь окончательно уразумел, были проблемы куда серьезнее.
   – И что же мне теперь делать с этим проклятым рублем? – застонал он.
   – Как что? – удивился Ледников. – Вернуть государству.
   – Как? Идти в прокуратуру и писать заявление?
   – Не надо никаких заявлений, – вмешался Градов. – На данный момент ни вы, ни мы не заинтересованы в каком-либо шуме. Для начала вы сейчас возвращаете монету нам, и будем считать, что первая часть вопроса закрыта.
   – А что я скажу…
   – Шатунову? – договорил за него Ледников. – Правду. Но не всю, конечно. Вся правда – вещь трудно переваримая для таких господ. У них мозги деформированы большими деньгами. Так вот скажете своему хозяину, что провели дополнительные изыскания, и выяснили – у монеты очень плохая предыстория. И вам пришлось отказаться от ее приобретения, чтобы не влипнуть в дерьмо. Вот и все.
   – Ну, Нагорный! – никак не мог успокоиться Елозин. – Никогда не прощу!
   – Простите, господин Елозин. Вы чего-то не поняли, – сурово оборвал его Градов. – Ни о какой мести Нагорному с вашей стороны не может быть и речи! Вы меня поняли?
   Елозин закусил губы.
   – Еще раз повторяю, скажете вашему хозяину, что провели дополнительные изыскания вместе с Нагорным, – тоном инструктора продолжал Градов. – Более того: Нагорный ни в чем не виноват. Его тоже подставили. Повторяю вам еще раз – никакого шума! Господин Нагорный должен остаться тем, за кого вы его принимали, – солидным антикваром, с которым можно вести дела. Вы меня поняли? Никаких скандалов и разоблачений. Это в ваших же интересах. Вы же не хотите фигурировать в качестве дурачка, которого затянули в грязное дело?
   – Господи, какая удача, что мы передали Нагорному только небольшой аванс! – покачал головой Елозин.
   – Ну, видите, как все удачно складывается, Сергей Авдеевич, – потрепал его по плечу Ледников. – Да вы везунчик! И знаете, в чем вам больше всего повезло? Что вам встретились такие люди как мы. Все могло бы обернуться для вас куда хуже.
   – Может, мне вам еще в ноги поклониться? – огрызнулся Елозин.
   – Да ну, не стоит, – отмахнулся Ледников. – Просто в другой раз, когда вам предложат иметь дело со мной в качестве противника, вспомните, что с такими людьми лучше быть на одной стороне. Или хотя бы уж на нейтральной полосе.

   Выйдя из клуба, они молча спустились по вычищенным дорожкам к воротам, где стояли машины.
   – Ну что, вроде бы нормально сыграли, – сказал Градов. – Я даже не думал, что у нас все так получится… Кстати, а у вас не возникает мысли вернуться на службу? Во всяком случае, я бы не возражал против дальнейшего сотрудничества с вами.
   – Вербуете? – улыбнулся Ледников.
   – Господь с вами, Валентин Константинович! Таких людей не вербуют. Такие люди нужны государству. Вы человек державный, я же знаю.
   – Возможно, – не стал спорить Ледников. – Но вот государев слуга из меня плохой. Я так и не научился ставить знак равенства между отечеством и начальством. Ладно, давайте оставим этот разговор.
   – Перенесем, – прищурился Градов.
   – Ну, хорошо, – не стал спорить Ледников. – Но я хотел бы сказать вам следующее, Олег Георгиевич. Видите ли, я не считаю дело завершенным. Во-первых, погибли люди. И я думаю, что виновные должны быть наказаны. Это господин адвокат Елозин может по собственному желанию переквалифицировать убийство в несчастный случай. Я на такую гибкость не способен. Во-вторых, надо раскручивать это дело дальше – выяснять кому этот рубль предназначался, ради чего, а вернее ради кого это все делалось, почему в орбиту этого дела попал господин Милнер и какие его интересы.
   – Вы все правильно понимаете. Мы уже работаем и по этим направлениям тоже. Так что никто и не собирается сворачивать дело. Правда, я думаю, что сам Нагорный не принимал участие в этих убийствах.
   – Бог в помощь, – кивнул Ледников. – Но мне пора.
   – Всего доброго. Так вы подумаете о моем предложении?
   – Вы знаете, если бы я мог по желанию заставить себя не думать… – удрученно сказал Ледников. – Увы, я все время о чем-то думаю. Таким уж уродился. Не повезло.

Глава 29. «Муж и жена»

   Заснул он только под утро – всю ночь размышлял, словно доказывая, что не врал Градову, говоря, что думает всегда и ничего не может с собой поделать. Не отвлекали ни коньяк, ни какие-то фильмы, крутившиеся всю ночь по телевизору. Проснулся он лишь к полудню и сразу вспомнил, что телефоны он предусмотрительно отключил. Включив мобильник, обнаружил сразу несколько пропущенных вызовов от Апраксиной. Она звонила беспрерывно, и за этим чувствовалась какая-то беда. Особенно если учесть, что сама она не звонила уже несколько дней, собственно, после того разговора, когда она рассказала, что случилось много лет назад между ней и Мариной.
   – Привет, ты звонила… Извини, я…
   – Ты можешь приехать ко мне?
   – Когда?
   – Прямо сейчас.
   – Могу. Что у тебя с голосом? Что-то случилось?.. Ладно, скоро буду.

   Дверь она открыла сразу, едва Ледников позвонил. Как будто стояла за дверью и ждала его. Выглядела она неважно, почему-то куталась в платок накинутый на плечи.
   – Что случилось? – спросил Ледников.
   Апраксина, ничего не ответив, молча повернулась пошла в комнату. Он запер дверь и прошел за ней. Она стояла у стола, а на столе лежал портрет Державина. Ледников удивленно посмотрел на него, потом на Апраксину:
   – Откуда он у тебя?
   – Его прислала Марина.
   – Марина?
   – Да.
   – А что Нагорный? Он что – согласился вернуть портрет?
   – Нет.
   – Нет?.. Погоди, Марина что – вернула его тебе без ведома Нагорного? То есть по сути украла. Но зачем?
   – Она что-то задумала.
   – Что задумала?
   – Я не знаю. Но письмо…
   – Какое письмо?
   – Я получила его вместе с картиной. Вот оно.
   Апраксина протянула Ледникову лист бумаги.
   «Милая моя сестренка, не было за эти годы и дня, когда я не разговаривала бы с тобой. Я все пыталась объяснить тебе, почему все так глупо и страшно с нами произошло. Господи, как вспомню, какими мы были, когда…
   Я давно не виню тебя ни в чем, но и со своими чувствами к этому человеку сделать ничего не могу и готова простить ему все, хотя и понимаю, что он способен вести себя, как негодяй.
   Я возвращаю тебе эту картину, потому что не хочу, чтобы ты вступила с ним в борьбу за нее. Я сама расскажу ему про картину…
   Если бы ты знала, сестра, как мне жаль, что все так произошло. Но время ушло и поделать ничего нельзя. Постарайся быть счастливой, хотя не знаю, как это сделать. Кто знает, может быть это не для нас. Прости меня…»
   Апраксина вцепилась Ледникову в руку:
   – Мне страшно! Что она задумала?
   Ледников нежно обнял ее за плечи.
   – Ты звонила ей?
   – Она не отвечает на мои звонки! Почему? Почему она не отвечает?
   – Думаю, она боится, что ты ее отговоришь.
   – От чего?
   – От того, что она задумала.
   – Что? Что она задумала? – в отчаянии спросила Апраксина.
   – Не знаю. Но ясно, что что-то задумала.
   – Господи, что же делать?
   Ледников крепко взял ее за плечи и даже слегка встряхнул, чтобы привести в чувство:
   – Слушай меня внимательно. Не выходи из дома и никому не открывай! Ты поняла?
   – А ты?
   – Я попробую найти ее. Заеду в салон, может, она там.

   Ледников уже подъезжал к салону, когда путь ему преградили два грузовика, перевозившие стеклопакеты. Дожидаясь, пока они разъедутся, он не сводил глаз с дверей салона. И увидел, как из них выходят Марина и Нагорный, веселые и улыбающиеся, садятся в свою машину и отъезжают.
   Выругавшись последними словами, он устремился за ними, пытаясь сообразить, что же теперь делать. Остановить их? Но что он им скажет? Муж и жена едут по каким-то своим личным делам? Он даже не знает, сказала ли Марина мужу, что картины у него уже нет?.. Или вдруг Нагорный уже простил ее за то, что она отдала картину сестре? Между мужем и женой может быть все что угодно, постороннему лучше не лезть в их отношения. Об этом любой участковый расскажет тьму одинаковых историй – жена зовет на помощь, кричит, что ее убивает муж, а когда его пытаются забрать, с таким же истошным криком бросается на своих спасителей, желая выцарапать им глаза. В общем, не зря сказано, что муж и жена – одна сатана… К тому же Марина сама призналась, что простит ему все, да и Апраксина говорила, что Нагорный имеет на нее какое-то гипнотическое влияние и ему ничего не стоит подчинить ее своей воле.
   Пока он предавался таким размышлениям машина Нагорных выбралась на Дмитровское шоссе и понеслась в сторону кольцевой.

Глава 30. «Прощай, любимый!»

   Всю свою более или менее разумную жизнь Илья Борисович твердо знал, что самое главное – оказаться на полосе удач и везений. Он прекрасно знал, как это бывает – вдруг все начинает складываться к лучшему, ты испытываешь эмоциональный подъем, волна несет тебя, как серфингиста, и главное только легкими усилиями направлять этот упоительный полет, с которым мало что в жизни сравнится. Именно в таком состоянии ты вдруг натыкаешься на, как выражались в прошлые времена антиквары, «мешок» – то ли найденный кем-то клад, то ли запрятанные в темной комнате старинные полотна и украшения. Да что натыкаешься! Тебе его, этот самый «мешок» приносят, потому что в полосе удач ты начинаешь притягивать людей. Когда ты в таком состоянии, ты уверен, удачлив, стремителен и именно тогда на твоем пути возникают восхитительные женщины, с которыми у тебя все может случиться.
   Но так же ясно чувствовал он, когда время удач уходило, что-то менялось в атмосфере… И ты уже не летишь по волне, а бессильно барахтаешься в ней, и она крутит и вертит тебя, и остается только надеяться, что ты не захлебнешься и не расшибешься в кровь о камень до тех пор, пока она выбросит тебя чуть живого на берег. И никаким «мешком» с раритетами тут не пахнет. Не надо и надеяться, важно переждать, сохраниться, а потом прийти в себя, оглядеться и понять, на каком ты свете.
   В этот миг позвонила Марина: «ты у себя? Не занят? Я зайду…»
   Илья Борисович вздохнул, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Вот еще проблема, которую нужно решать. Вопрос только – нужно ли делать это прямо сейчас, в его нынешнем незавидном положении или выждать более удобный момент? Но ждать уже было тяжело. Ее пьяные намеки, дурацкие вопросы. Все это уже достало! Если она решила спиться, то чего ради он должен пропадать вместе с ней? Ему и так тяжело, а тут вместо поддержки…
   Марина вошла в кабинет, прикрыла за собой дверь. Илья Борисович неохотно посмотрел на нее. Она осталась стоять у двери, словно не решаясь подойти ближе. Удивительно, но выглядела она превосходно. Свежа, подтянута, глаза сияют. Илья Борисович давно уже не видел ее такой. Несколько последних дней он ночевал на даче, был уверен, что Марина продолжает напиваться дома, и вдруг…
   – Привет. Как ты? – чуть виновато улыбнулась она.
   Она подошла к нему совсем близко, и он почувствовал, как что-то встрепенулось в нем как когда-то.
   – Давно не виделись, – тихо сказала она.
   – Господи, как я люблю, когда ты такая, – простонал Илья Борисович и привлек ее к себе, жадно чувствуя под руками такое знакомое, ставшее опять желанным тело.
   – Мы уедем отсюда, и ты всегда будешь такой, – бормотал он. – Потому что этот чертов город убивает, он высасывает все силы, чувства…
   Марина ласково погладила его по голове.
   – Такая женщина, как ты, должна жить в роскоши и неге, а не в этом неврозе. И я сделаю все, чтобы так и было. Все вернется, да?
   – Спасибо, дорогой. Может быть, мы поедем пообедаем?
   – Конечно! Мы так давно не были с тобой где-то вдвоем! Куда?
   – Давай за город. На природу. Подальше от этого… невроза.
   – За город так за город.
   – Только я поведу, хорошо? Ты же знаешь, как я люблю…
   – Да, конечно.
   Она вела машину уверенно, но без всякого напряжения.
   – Одно удовольствие – смотреть на тебя, когда ты за рулем.
   Марина ласково и рассеянно улыбнулась ему в ответ. И глядя на нее, Илья Борисович подумал, а может быть, и не надо ему бросать ее? Эффектная женщина, страстная и умная, знающая языки, разбирающаяся в искусстве, с массой полезных знакомств и связей… Если закончит с пьянством, прекрасная жена солидного, преуспевающего антиквара. Именно жена. Баб-то найти не проблема, а вот жену…

   Они выбрались на свободную трассу и Марина прибавила скорость.
   – Не увлекайся, – ласково проворчал Нагорный – Было бы глупо разбиться, когда у нас с тобой все снова так хорошо.
   – Ты думаешь? – непонятно спросила Марина.
   – А ты думаешь иначе? – шутливо удивился он.
   – Знаешь, что мне пришло в голову? Может быть, самое время уйти из жизни именно сейчас, когда все прекрасно?.. Ведь не будет же такое состояние длиться вечно. Опять нахлынут черные дни, раздражение друг другом, ужасные воспоминания…
   – Марина, не надо об этом, – поморщился Илья Борисович. – Не надо все портить. Зачем? Никто не знает, что впереди.
   – Почему? Я знаю, – легко и уверенно сказала она.
   Нагорный недоуменно посмотрел на нее. Марина по-прежнему улыбалась.
   – И что ты знаешь?
   – Знаю, что через несколько мгновений мы врежемся в столб и уйдем из жизни в огне и пламени, – все так же улыбаясь каким-то своим мыслям, сказала она. – Уйдем вместе, чтобы оплатить все грехи и не грешить больше. Нас ждут небеса, мой дорогой!
   – Марина, что за шутки? – чуть напрягся Нагорный. Нет, все-таки от последствий злоупотребления алкоголем не уйти. На женщин они действуют особенно быстро и бесповоротно.
   – Знаешь, я могла бы тебе этого и не говорить…
   Марина все прибавляла и прибавляла скорость.
   – Но мне хочется, чтобы ты хоть немного задумался о нашей жизни перед ее концом. О том, что мы с нею сделали.
   Илья Борисович вдруг явственно почувствовал, как у него на лбу проступила холодная испарина.
   – Марина, прекрати. Зачем? Ведь все было так хорошо! Мы забудем обо всем…
   Марина покачала головой.
   – Промокни лоб платком, ты весь мокрый. А что касается того, чтобы все забыть… Забыть ничего нельзя. Можно только рассчитаться за все. И за мою бедную сестру тоже.
   – Зачем ты опять вспоминаешь об этом? Сколько можно!
   – А я никогда и не забывала. Я помнила об этом всегда. К тому же наша смерть убережет тебя от новых убийств.
   – Каких убийств? Что ты несешь? – не выдержал, сорвался Илья Борисович.
   Спокойный, какой-то отрешенный голос Марины пугал его уже по-настоящему. Она не шутила. Она… она просто сошла с ума!
   – Ты же готов убить этого старика с картиной, – спокойно сказала Марина, и опять прибавляя скорость. – Но дело в том, что старик завещал картину Ирине… Она теперь принадлежит ей.
   – Что? Ирине? – не поверил Илья Борисович. – Откуда ты это взяла?
   – Это неважно. Важно то, что она ни за что не отдаст ее тебе. А ты… ты же не остановишься ни перед чем, чтобы заполучить картину. Но Ирину я тебе больше не позволю тронуть.
   – Зачем мне ее трогать?
   – Ты не сможешь удержаться. Уже не сможешь.
   – Идиотка, что ты вбила себе в голову! Ты окончательно пропила все мозги! – сорвался и завопил Илья Борисович: – ты больная!
   Марина повернулась к нему и тихо сказала:
   – Прощай, любимый! Судьбу не выбирают. Ее надо принимать со смирением.
   Она резко вывернула руль, и Илья Борисович увидел, что они несутся в бетонный столб. Он еще успел прочитать надпись на столбе, сделанную почему-то на английском, – Never ever! Он даже сумел вспомнить, что это значит – Ни за что и никогда!

Глава 31. «Допрос с пристрастием»

   Марина – а Ледников успел заметить, что именно она села за руль машины, – все набирала и набирала скорость. Господи, куда она так мчится!? Что у них там происходит? Почему Нагорный ее не остановит?..
   Ледникову, старавшемуся не попасть из-за этой безумной езды в аварию, было все труднее и труднее не терять ее из вида. А тут еще позвонил телефон. Это был Градов. Вежливо поздоровавшись, осведомился, чем Ледников занимается.
   – Чем занимаюсь?.. Участвую в гонках. Я еду за автомобилем Нагорных по Дмитровке. Она гонит как сумасшедшая. Боюсь, она что-то замыслила… Основания? Да есть у меня основания, есть! Сейчас некогда о них говорить. Потом! О черт!..
   На глазах Ледникова машина Нагорных вылетела с трассы, врезалась боком в бетонный столб и съехала в кювет.

   Левый бок автомобиля от удара об столб смялся как пустая пивная банка, когда ее сжимают в руке. Исковеркнутая дверь выгнулась внутрь салона, словно от удара огромным молотом. Помочь Марине было невозможно – дверь заклинило намертво. Из открывшегося от удара капота повалил дым.
   Ледников бросился к другой двери, она открылась легко. Нагорный сидел, запрокинув голову, и чуть слышно стонал. Глаза его были закрыты. Ледников подхватил его под мышки и потащил из машины. Он вскрикнул и обмяк.
   Оттащив его на несколько метров от автомобиля, Ледников кинулся было обратно, чтобы вызволить Марину, но мотор вспыхнул как факел, и тут же заполыхал салон.
   Какие-то люди бежали к горящей машине с огнетушителями в руках, что-то крича, заливали огонь пеной… Но помочь Марине было уже ничем нельзя.
   – Нога!.. У меня сломана нога!
   Ледников обернулся. Причитал, приподнявшись на локтях, Нагорный, с ужасом смотревший на свою неестественно вывернутую ногу.
   Ледников подошел и безучастно оглядел его. Не обращая внимания на жалобные всхлипы Нагорного, холодно спросил:
   – Что между вами произошло?
   – Она сама это сделала! Сама! Я ее не трогал! Она просто сошла с ума – решила убить нас обоих!
   – Сама, – недоверчиво повторил Ледников.
   – Да, сама! Она совсем спилась, что вы не понимаете!.. Господи, что вам еще от меня нужно? Ведь я уже на все согласился! Олег Григорьевич сказал…
   Нагорный, не договорив, бессильно опустил голову на землю. И опять принялся жалобно стонать.
   Ай да, Олег Григорьевич! Ледников невольно усмехнулся. Ай да товарищ Градов! Времени даром не теряет, уже успел обработать и завербовать Нагорного… И даже не поставил в известность. Впрочем, чему тут удивляться? Странно было бы другое, если бы у предприимчивой хищницы Разумовской оказался недалекий и просто покладистый муж. Нет, Разумовская на такого не польстилась бы, уж слишком это противно было ее бурной натуре. Ладно, примем это обстоятельство к сведению. А пока надо выполнить обещанное Сереже Прядко, который втянул Ледникова в эту историю. Надо пользоваться моментом – Нагорный явно уверен, что Ледников работает вместе с Градовым, так что с ним теперь можно разговаривать иначе – как лицо уполномоченное.
   Он наклонился к Нагорному и тряхнул его за плечо. Тот вскрикнул от боли, но Ледникову было на это наплевать.
   – Кто убил отца девушки из клуба?
   – Я просил Граненого только узнать насчет монеты! – взвизгнул от страха Нагорный. – сказал, чтобы они обыскали квартиру… Но я не хотел убивать! Это все Граненый – он просто маньяк, садист!
   – А дочь Верховенцева?
   – И ее он! Инсценировал самоубийство, чтобы довести старика до смерти. Что вы меня опять допрашиваете? Я не могу двигаться!.. Я не чувствую ног! Она меня искалечила, сука! Искалечила, тварь! Гадина!
   – Где его искать?
   – Кого?
   – Граненого?
   – Вы что издеваетесь!.. Я же все уже рассказал вашим. Его же убили вчера при задержании!..
   Кто-то решительно отодвинул Ледникова в сторону – это были врачи «скорой помощи» с носилками. У догорающей машины, заляпанной пеной, словно снегом, что-то кричали подоспевшие полицейские.
   Ледников подумал, что делать ему здесь нечего, роль свидетеля его мало прельщала, и он направился к своей машине.
   Что и говорить, Олега Георгиевича Градова он явно недооценил. Для работы с перспективным агентом Нагорным ему, конечно, был совершенно не нужен связанный с ним уголовник Граненый, за которым череда убийств. Не нужен живой, ибо может потянуть Нагорного за собой. А убитый при задержании, так как оказал сопротивление, очень даже удобен – на него можно списать всю уголовщину, к которой причастен Нагорный. И что тут могут возразить те же Ледников и Прядко?..
   Прежде чем завести машину, он набрал номер Апраксиной.
   – Это я…
   – Что случилось?
   – Они разбились – попали в аварию. Марина погибла.
   – А он?
   – Он?.. А-а… Его везут в больницу.
   – Значит, он жив…
   – Я могу приехать… Прямо сейчас.
   – Не надо. Мне лучше побыть одной.

Глава 32. «Страсти человеческие»

   Ну что ж, не надо так не надо. Всю дорогу он думал об этом «А он?» Почему этот вопрос задел и удивил? Потому что она задала его слишком торопливо? После того, как он сказал, что Марина погибла, не последовало практически никакой паузы. В истории сестер Апраксиных ему теперь стали видеться какие-то иные смыслы и мотивы.
   Например, кто знает, что там было у Ирины с Нагорным на самом деле… Люди обычно во всем обвиняют мужчин – соблазнил глупую девчонку. Но младшие сестры часто завидуют старшим, им мучительно хочется доказать себе, что и они уже могут привлекать мужчин, и именно мужчин старших сестер, которые еще недавно были предметом поклонения. Когда-то они с Прядко занимались диким убийством – невеста после свадьбы прямо на брачном, что называется, ложе, зарезала жениха, нанеся ему около десяти ран кухонным ножом. Оказалось, жених был раньше мужем ее старшей сестры. Она его соблазнила, когда жила с ними вместе в одной квартире – сестра ее, приезжую, приютила. Соблазнила, чтобы доказать сестре, что она ничуть не хуже, что тоже нравится мужчинам и вполне может устроиться в этой жизни. Соблазнила, заставила развестись, а потом возненавидела и себя, и его, поняв, что он в любой момент может вернуться к сестре.
   Конечно, сестры Апраксины, девушки из интеллигентной семьи, выросшие среди картин, художников и искусствоведов, мало походили на сестер Мамыкиных, торговавших на вещевом рынке, но страсти человеческие, увы, не снимаются образованием и воспитанием, они очень часто оказываются сильнее всего.
   Вернувшись домой, он отключил телефоны, залез в душ, потом поел и отправился спать. Думать ни о чем не хотелось.
   Проснулся он уже среди ночи. За окном шумел дождь. Ветер был такой сильный, что шторы раздувались как паруса. В открытое окно капли дождя даже долетали до его лица. Он встал, прикрыл окно. Вдруг в шум дождя и раскачиваемых веток деревьев ворвался совершенной неуместный женский смех. Прислонившись лбом к стеклу он увидел компанию юнцов, не торопясь, постоянно останавливаясь, словно и не было никакой непогоды, шествующих прямо посреди улицы, по которой текли потоки воды. Двое отстали, замерев в поцелуе. Остальные тоже остановились, повернувшись к ним и крича что-то одобрительное.
   И тут из-за угла вынырнула машина, обдав юнцов светом фар. Но им было на все наплевать, они и не думали посторониться.
   Ледников замер. Он зримо представил себе, как машина врезается в стайку, расшвыривая в стороны, словно тряпичные, тела этих юных балбесов, уверенных в своем праве не замечать ничего вокруг…
   Но машина притормозила, аккуратно объехала стоящих посреди улицы юнцов и помчалась дальше. Они же даже не обратили на нее никакого внимания. Целующиеся, наконец, оторвались друг от друга и помчались вперед держась за руки. Остальные, дико крича, бросились за ними. И уже через несколько мгновений улица была пуста.
   Он снова забрался в постель, сцепил руки за головой и смотрел на тени раскачивающихся веток, которые метались по потолку… Утром надо будет завершить все дела. Объясниться с Прядко, который, конечно, вряд ли будет доволен тем, что у него увели Нагорного, который причастен так или иначе к убийству Даши и дяди Коли. Потом поговорить с Градовым – высказать ему все, что Ледников думает относительно его манеры делать дела за спиной других, причем даже не ставя в известность. И это под разговоры о совместной работе и доверии.
   А еще Апраксина… Эта женщина, которая по-прежнему остается загадкой. Она кажется слабой и беззащитной, а иногда он вдруг начинает подозревать, что она смела, азартна, но при этом скрытная и вообще способна быть опасной… И эту свою способность она, в отличие от Разумовской, которая свои черты хищника с упоением демонстрировала, таила и старалась не проявлять. И может быть, именно это, скрытая хищная сила, и притягивало его к ней…

Глава 33. «Чем-то приходится жертвовать»

   Прядко поутру объявился сам – позвонил из машины и сообщил, что будет через десять минут. Открывая дверь, Ледников скорчил грустно-значительное выражение лица, приготовившись отбиваться от упреков. К его изумлению, Прядко с трудом сдерживая возбуждение, протянул Ледникову тяжелый сверток:
   – Валя, это тебе.
   – Это еще что?
   – Коньяк, но не просто коньяк. Ты такого не видел. Нет, ты посмотри-посмотри…
   Ледников развернул упаковку и достал темно-вишневого цвета коробку, на которой красовался выдавленный золотом портрет Черчилля. Непонимающе взглянул на Прядко.
   – Ты бутылку достань! – нетерпеливо бил копытом тот.
   Ледников вынул из коробки длинную узкую бутылку с массивной золотой пробкой все с той же бульдожьей физиономией на этикетке. Понимая, чего ждет Прядко, оглядел бутылку.
   – Ну, коньяк армянский, двадцать лет выдержки…
   – И больше ты ничего не видишь! – возликовал Прядко. – ты присмотрись, следователь, присмотрись! Там же внутри – сигара!
   И тогда Ледников заметил, что в дне бутылки отверстие, заткнутое пробкой. А за ним длинная узкая выемка, в которой спрятана сигара.
   – Ну, оценил? – расплылся в довольной улыбке Прядко.
   – Не то слово. Только я не курю.
   – А я что – курю? Ты оцени замысел. Ну, что ты на меня так смотришь?
   – Жду разъяснений. За что сии дары?
   – А то ты не знаешь! Валь, вчера моему начальству позвонили из органов и выразили благодарность за помощь, которую майор Прядко оказал в деле государственной важности. Начальство там на уши встало. Мне уже кое-что обещано…
   – А я-то тут при чем?
   – Валь, кончай ломаться. Я что такой дурак, что не понимаю, что это твоя работа?
   – Ну…
   И Ледников в который раз уже подумал, что сильно недооценивает Олега Григорьевича Градова. Этот человек умеет работать. Но разубеждать Прядко он ни в чем не стал. Во-первых, потому как он что-то на сей счет Градову говорил. А во-вторых, пусть Прядко считает себя несколько в долгу. Это может пригодиться.
   Посвященный сэру Уинстону коньяк поутру решили не открывать и просто выпили за успех по рюмке водки. И у Ледникова вдруг вырвалось:
   – А господин антиквар от нас ушел! Его мы с тобой не наказали.
   Прядко, жевавший бутерброд с сыром, подняв брови, посмотрел на него. Дожевав и глотнув кофе, твердо сказал:
   – Ну, того гада, что дядю Колю убил, все-таки прихлопнули. А что касается этого антиквара… Знаешь, если бы я из-за каждого невзятого заказчика переживал, мне было бы не до работы вообще. Это раз.
   – А два?
   – Чем-то приходится жертвовать. Как я понял, через него вышли на очень серьезных людей. Да что я тебе объясняю! Сам все прекрасно понимаешь.
   Ледников, конечно, понимал. Он не понимал только, почему ему так хочется достать Нагорного?

   Пункт второй программы, намеченной Ледниковым, тоже объявился сам.
   – Здравствуйте, Валентин Константинович, что-то я никак не могу до вас дозвониться. Куда вы пропали?.. Давайте встретимся, нам есть о чем поговорить.
   Встреча на сей раз произошла между площадью Маяковского и Белорусским вокзалом в тихом парке на Миусской площади на улице Александра Невского у памятника Молодогвардейцам.
   Градов появился неожиданно со стороны тверской. Чуть прищурившись, он с улыбкой посмотрел на Ледникова и сказал:
   – Вы, я вижу, не в духе? Уж не я ли вас ненароком обидел?
   – Дело не в обидах, – спокойно ответил Ледников.
   – А в чем тогда?
   – Мне не нравится, когда мои партнеры, с которыми мы вроде бы ведем совместное дело, действуют за моей спиной. Не ставя меня в известность.
   – Ага! Я так понимаю, речь о моих переговорах с господином Нагорным… Но, помилуйте, Валентин Константинович, вы пока не наш сотрудник. И даже не дали ответа на мое предложение… Поэтому, согласитесь, мои руки были развязаны. А железо надо было ковать, пока горячо. Ведь вы сами настаивали на раскручивании дела. А для этого Нагорного нужно было спеленать и упаковать, чтобы он не наделал глупостей, чтобы Милнер ничего не заподозрил. Уверен, вы на моем месте вели бы себя точно так же.
   Что ж, тут он был прав. Возразить было нечего.
   – Кстати, а знаете, кому предназначался Константиновский рубль?
   – Откуда мне это знать?
   – Господин Шатунов должен был преподнести его одному очень важному человеку…
   – Кто это?
   – Это руководитель федерального ведомства. Его фамилия Коротченко, зовут Демьян Васильевич. Он курирует вопросы освоения Арктического шельфа, вокруг которого идет самая настоящая война. Пока еще тайная. Коротченко сейчас защищает интересы страны, защищает жестко, неуступчиво. Ведь это интересы будущих поколений. За это его хотят отодвинуть – например, скомпрометировать с помощью скандала. Они долго искали к нему подходы. Выяснили через Милнера с помощью Нагорного, что он – коллекционер, нумизмат. А коллекционеры, сами знаете, они порой бывают как дети. Ну и потом нежно подсказали Шатунову через Елозина, что Коротченко можно подарить Константиновский рубль. Ведь ему через месяц пятьдесят исполняется и он уже гостей пригласил. В том числе и Шатунова.
   – То есть Шатунов ничего не подозревал?
   – Разумеется. Просто у него в ведомстве Коротченко были и свои интересы. Так что Милнер, зная об этом, хотел использовать его втемную, тем самым рассчитывая посадить Коротченко на крючок. Ну, а потом, как вы уже сами догадываетесь, в нужный момент начать его шантажировать.
   – Как у них все запущено! – уважительно сказал Ледников.
   – Профессионалы, – согласился Градов. – Наш мистер Милнер любит длинные комбинации, сложные ходы. Он планировал с помощью Нагорного не просто собирать компромат на ряд наших ответственных товарищей, а подбрасывать им его. Рубль этот, Константиновский, и в самом деле паленый. Его действительно вывезли нацисты из Польши во время войны, и он оказался в коллекции самого рейхсмаршала Геринга. В сорок пятом его уже из Германии вывезла вместе с другими ценностями Геринга английская разведка. Милнер планировал с помощью Нагорного расставить свои сети вокруг многих наших высокопоставленных господ. Кому картину, кому бриллианты, кому документы, считавшиеся пропавшими… За всеми – какая-нибудь неприглядная история. И пока у нас нет другого способа контролировать действия Милнера – только Нагорный. А Милнер человек очень опасный и способен поставить под удар интересы страны. Понимаете, не одного дяди Коли, а всей страны… Кстати, мы же выяснили, кто убил полковника Трубича. И при задержании уголовник Граненый и два его подельника были убиты.
   – Ну, понятно, его убрали, чтобы он не потянул за собой Нагорного.
   – Ну, почему сразу убрали? Они оказали сопротивление при задержании, отстреливались…
   – Надеюсь, перед этим у них взяли показания против Нагорного?
   – Шутить изволите, – и не подумал обидеться Градов. – Вы знаете, что мне кажется? Что у вас какие-то личные счеты к нашему антиквару…
   – С чего бы это?
   – Ну… Согласитесь, я был с вами откровенен, Валентин Константинович?
   – В рамках служебных обязанностей.
   – Да нет, где-то и за рамками… Так что я надеюсь на взаимность.
   – Не знаю, чем еще я могу быть вам полезен.
   – Можете, еще как можете.
   – Любопытно.
   – Как вы понимаете, Нагорный находится сейчас под нашей плотной опекой. Нам нужно знать о нем все. Так вот, ему несколько раз звонила женщина. Говорила о каком-то портрете, который теперь находится у нее. Она хочет вернуть его Нагорному… Такое впечатление, что у них какие-то достаточно близкие отношения. Во всяком случае, она говорила, что теперь им ничто не мешает быть вместе… Валентин Константинович! Что с вами? Вы меня слушаете?
   Градов смотрел на него испытующе.
   – Вы знаете, что это за женщина? О каком портрете идет речь?
   Ледников покачал головой.
   – У Нагорного большая клиентура. Он постоянно что-то покупает, продает, кого-то обманывает… А эта женщина… Вы же наверняка уже выяснили, кто владелец телефона?
   – Выяснили, – не стал отпираться Градов. – телефон был куплен на имя… Нагорного.
   – Понятно, – усмехнулся Ледников.
   Из машины, на которой прибыл Градов, вышел водитель и помахал рукой.
   – Мне кажется, вас зовут, – сказал Ледников.
   – Да, мне пора, – протянул руку Градов. – Надеюсь, наш разговор не окончен.

   Усевшись на скамейку, Ледников откинулся на спинку и прикрыл глаза. Когда он открыл их, мимо него проносилась на роликах совсем еще юная девушка с отрешенным лицом, словно не видевшая никого вокруг. Лицо ее показалось ему вдруг смутно знакомым. Он дождался, пока девушка опишет круг по скверику и снова окажется рядом с ним. И когда она летела мимо, он понял, кого она ему напомнила. Девушку с картины, которую он видел в кабинете Марины. Прекрасную, чистую, недоступную…
   Девушка пролетела и пропала, а потом позвонил телефон. Это оказался старик Верхоянцев. Задыхаясь и путаясь в словах, он просил приехать, потому что случилось что-то непоправимое и только Ледников может ему помочь…

Глава 34. «Участь ее была решена»

   Уже ближе к вечеру он заехал во двор дома Апраксиной. Потом позвонил по мобильному и сказал, что надо срочно увидеться и он сейчас подъедет. Чуть подумав, она сказала, что сейчас ничего не выйдет, ей нужно срочно уехать, ждет такси, так что лучше созвониться вечером. Понять по ее голосу, в каком она состоянии, было трудно. Голос звучал спокойно, ровно, можно даже сказать, по-деловому. Настаивать на встрече Ледников не стал, решил действовать иначе. Если она действительно уходит, то он ее дождется внизу, хотя никакого такси поблизости он не заметил. А если нет, поднимется сам, без всяких там предупреждений и договоренностей, не до них.
   Она появилась минут через пять. Машину Ледникова она не заметила. Он посигналил, она обернулась, увидела, лицо ее напряглось. Он подъехал вплотную, распахнул дверь:
   – Садись. Нам надо поговорить.
   Она оглянулась, словно желая позвать кого-то на помощь.
   Ледников усмехнулся:
   – Садись. Ничего с тобой не случится. Я не собираюсь врезаться в какой-нибудь столб. Просто прокатимся, поговорим.
   Она пожала плечами, решительно села рядом. И он невольно вдохнул ее запах. Да, это была женщина, с которой он уже готов был зайти далеко. Женщина не только для постели…
   – Что это за сюрпризы? – поинтересовалась она, когда они выбрались на проспект и покатили в сторону Останкино. – Мы же договорились.
   – Знаешь, есть такое профессиональное правило – прокурор и следователь не может вести дело, в котором у него есть личные интересы или пристрастия… Я это правило нарушил и потому позволил тебе водить себя за нос.
   – Ты сегодня говоришь загадками.
   – Да, ладно, какие там загадки! А еще я терпеть не могу выяснять отношения с женщинами… Это глупо и бесполезно, потому что все решения принимаются раньше, до слов и слез. Но тут случай особый.
   – Ну да, задета твоя профессиональная честь.
   – Представь себе. Если бы я вел себя профессионально, я не поверил бы, что ваша многолетняя ссора с сестрой случилось лишь из-за того, что она увидела, как Нагорный пристает к тебе. Марина, конечно, могла вспылить, разозлиться, но не на годы же… Значит, было что-то еще. Что?
   Апраксина ничего не ответила.
   – Думаю, что Марина в какой-то момент поняла, что охотник вовсе не Нагорный, в конце-концов он не такой уж сладострастник и не маньяк. Охотник – ее прелестная младшая сестренка, которая живет с ее мужем, мало того, хочет сама стать его женой. Поэтому она и повела себя так резко. Но и это еще не все. Ты продолжала свою охоту все эти годы. Мало того, ты старалась быть не только его любовницей, но и помогала ему находить выгодных клиентов, которых ничего не стоило облапошить.
   – Неправда. Там разные встречались, – вдруг спокойно возразила она. – Были такие хищники и проходимцы, что…
   – А не обидно было? Ну, что он вас обеих использует?
   Она ничего не ответила, продолжая совершенно отрешенным взглядом смотреть перед собой. Никакого ответа Ледников и не ждал – что она могла рассказать в нескольких словах? Долгие годы страстных переживаний, отчаяний, пустых надежд… Ему даже стало неловко – спрашивал-то он сейчас не для того, чтобы узнать важное, а для того, чтобы задеть, выместить свою обиду. Потому что когда понял все, испытал явное унижение – кого она ему, Ледникову, предпочла?..
   – Не обижайся, – совершенно спокойно сказала она.
   И посмотрела с ласковой, даже извиняющейся улыбкой:
   – Я надеялась, что с тобой смогу избавиться от этого… Не получилось. Не вышло, понимаешь, не вышло… Такая судьба. И потом… Ты еще не можешь любить по-настоящему, потому что ты никак не можешь забыть ту женщину.
   – Какую женщину? – зачем-то спросил Ледников.
   – Ту, которая погибла.
   Ледников свернул на тихую староалексеевскую и заглушил мотор. Вспомнил, что когда-то он здесь недалеко жил – в 112 номере на Проспекте Мира у Вити и Светланы Буниных – замечательных, добрейших людей. Встречался и прогуливался с Разумовской. Апраксина, продолжая думать о чем-то своем, смотрела на него грустно и понимающе. Не с упреком, а, пожалуй, с сожалением.
   – Я кое-что узнала о тебе. Навела справки у людей, которые знали вас обоих.
   – Ладно, – хрипло сказал он. – с собой я как-нибудь сам разберусь.
   – Тебе будет трудно.
   Еще чуть-чуть и она погладит его по головке! Нет, она была, конечно, женщиной незаурядной.
   – Давай не будем обо мне! – оборвал ее Ледников.
   – Как хочешь, – легко согласилась она.
   – Я только не могу понять, как ты могла так развести старика Верхоянцева? Совесть не мучила? Ты же наверняка сама внушила ему, что он должен отдать портрет тебе? Чтобы явиться к Нагорному в виде спасительницы…
   Апраксина легко вздохнула.
   – Все-то ты знаешь, умник! Только все было не совсем так. Ведь и не знала, что Павел Лукич связался с Нагорным. Это потом, когда мы пришли вместе с тобой к нему, все выяснилось. Так что не надо на меня всех чертей вешать – старику самому пришла эта мысль в голову. И случилось это вскоре после нашего визита. Ну, сначала просто так, не совсем всерьез. Мол, если с ним что-то случится, то… Мне осталось только укрепить его в ней, довести до нужного состояния. Вот и все. Я подумала, что если портрет будет у меня, Илья уже никуда не денется, потому что кредиторы его просто задушат. А с Мариной он уже давно решил развестись.
   – Значит, участь ее была решена. А зачем ты рассказала обо всем мне?
   – Ты еще спрашиваешь? О господи! Да потому что ты для меня – человек, которому можно верить. Мне нужно было, чтобы ты контролировал ситуацию и при необходимости вмешался, если что-то пойдет не так.
   – Например?
   – Ну, Илья мог совершить какую-нибудь глупость.
   – Заказать тебя бандиту Граненому?
   – И это тоже.
   Ледников недоверчиво посмотрел на Апраксину и подумал. Она спокойно допускает мысль, что Нагорный мог убить ее! И ради этого человека она долгие годы враждовала с родной сестрой и по сути погубила ее…
   Апраксина встретила его изумленный взгляд и извиняющеся потупилась – да, вот так!
   Что поделаешь?
   – И ты не допускала мысли, что Марина поведет себя так? Отдаст картину тебе, а сама решит покончить с собой?
   – Нет. Я была уверена, что все будет гораздо прозаичнее.
   – А именно?
   – Ну, бутылка у нее всегда под рукой. Я думала, что она просто запьет. И все – он ее точно бросит.
   – И как ты собираешься жить дальше, зная, что довела сестру до самоубийства?
   – Не знаю. Может, и не смогу… И отправлюсь вслед за ней. Просто я в какой-то момент поняла – одна из нас должна умереть. Это будет лучший выход. И вопрос только в том, кто из нас будет первой. Знаешь, я уверена, что и Марина думала так. Господи, зачем тебе все это?
   Можно было и не отвечать, но Ледников ответил:
   – Хочу понять, что это за женщина, которую я практически полюбил.
   – Тебе не повезло, мальчуган! – засмеялась Апраксина. – Кажется так называла тебя та женщина, которую ты раньше любил? Извини.
   Она вдруг быстро провела влажной прохладной ладонью по щеке Ледникова, вышла из машины и пошла в строну Проспекта Мира, глядя себе под ноги, обхватив руками плечи.
   Ледников, чуть подумав, завел мотор, сдал назад и остановил машину рядом с ней.
   – Мне надо сказать тебе кое-что… Во-первых, про Марину. Дело в том, что она в последний момент хотела свернуть… Она резко повернула вправо, но чуть-чуть не успела. Поэтому Нагорный остался жив, а весь удар пришелся на нее… Так что нельзя категорично утверждать, что это было самоубийство. Возможно, она хотела его просто попугать, но не рассчитала. Не знаю, поможет ли это тебе.
   – Все равно спасибо. А что еще? Ты же сказал, во-первых?
   – А второе… Я был сегодня у Верховенцева, он сам попросил меня заехать. Так вот, старик копался в старых бумагах и нашел письмо отца, в котором говорилось, что портрет Державина – копия… Хорошая копия, но не имеющая никакой художественной ценности. Позвонил мне, потому что страшно разволновался. Не знает, как сообщить тебе об этом. Вдруг ты решишь, что он хотел тебя обмануть…
   Эта новость нисколько не встревожила Ирину. Слушала она ее молча, и даже как-то отрешенно, без всяких эмоций, гордо вскинув голову вверх и глядя как черными крестами кружится высоко в небе ненасытное московское воронье. Затем окинув Ледникова абсолютно умиротворенным взглядом, она, продолжая думать о чем-то своем, как бы невзначай, проронила:
   – Какое это теперь имеет значение…
   Ледников молча стоял и смотрел, как она уходила. Заходящее солнце било ему прямо в глаза. И ее фигура, словно растворяясь, пропадала в этих безжалостных пламенеющих лучах.

2012

Александр Звягинцев Нам есть чем удивить друг друга