Евгения Навойчик
Женский портрет на фоне Венеции

   Моей любимой семье.
   Всем-всем и особенно
   папе и маме – за любовь
   к искусству и жизни

Глава 1

«Город диктует форму»

     …семя свободы в злом чертополохе,
     в любом пейзаже даст из удушливой эпохи
     побег.

И. А. Бродский

   Светило солнце, лодки покачивались на воде, переваливаясь c боку на бок, пронзительный сирокко не оставлял солнцу ни одного шанса согреть моё замерзшее тело. Двигаясь с самого утра в ритме бесконечно убегающих улиц, теряясь и находясь в уже хорошо знакомом городском пейзаже, я достигала так давно и, казалось, необратимо потерянного покоя. И опять, уже не в первый раз, этот город представился мне огромной декорацией к моей жизни. Или наоборот, это лишь я – песчинка, фантом, тень или отблеск на его улицах и площадях.
   Венеция – это единственное город, вне которого ощущаешь его абсолютную зыбкость. Город – мираж, сновидение – на дистанции. В реальности он оживает, наполняется запахом каналов, пестротой и блеском палаццо, стуком каблуков по каменным улочкам и проулкам, звоном колоколов. Тук-тук – звук каблуков гулко раздаётся, отталкиваясь от стен, и как-то успокаивающе действует на меня. Ритм шагов, ритм сердца, ритм жизни. Нигде столько не хожу с удовольствием, нигде ходьба так не вознаграждает: после череды незнакомых улочек вдруг попадаешь в место, где, как чувствуешь в тот же миг, просто мечтал оказаться – а таких уже немало здесь, в городе, где так хорошо грустить. Даже не грустить – «грусть» не совсем точное слово. Скорее испытывать уединение.
   A еще Венеция прекрасный воспитатель: нелюбимые ею качества, в борьбе с которыми она почти всегда победитель, – тщеславие и чувство собственной значимости. «Я в Венеции» – в этой мысли, как видите, Городу отводится весьма скромное место. Ты разыгрываешь спектакль в блестящих декорациях, их блеск бросает свет и на тебя. Иногда ты нравишься себе или, напротив, кажешься неуклюжим и бесцветным, но это всё – Город, его магия делать объектом оценки и внимания всё, что пребывает в его границах. Но ты – это только ты, и со временем, возвращаясь в Город снова и снова, ты об этом уже не забываешь.
   Постепенно начинает формироваться «твой» Город. Он складывается, впитывая в себя оттенки твоей жизни: любви, заботы, разочарований, горечи и надежды. Так, музыка не предлагает нам определённых зрительных образов, но наполняет собой весь мир. Наш Мир. Благодаря ей он меняет свои границы, вмещает в себя многое, включает тебя во что-то большее, чем ты сам. Так и этот Город подобен музыке, заполняет собой всё наше существо и потом исподволь, постепенно становится тобой.
   И вот я вновь здесь. Мой Мир передо мной. Я вглядываюсь в его черты, ибо он – это я. То, что безуспешно искала в тысяче отражений – глазах, знаках судьбы, – здесь, в Городе. Я вступаю в его пространство, и время замедляет свой ход. Здесь, в границах этого города, для меня – другое измерение.
   Иногда я ищу подсказки к топографии этого места у моих любимых «венецианцев» – Муратова, Рёскина, Бродского. Каждый из них знал свой Город. У каждого был свой особый способ его «прочтения». Глаз Рёскина останавливается на каждой детали, отмечает любой незначительный фрагмент, если он приводит к целому – гармонично декорированной капители, благородно вырезанному фасаду. Но за кажущимися сухими, педантичными описаниями памятников в его книгах скрывается – а часто и прорывается наружу – поэзия.
   Муратов щедро делится своими ощущениями, импрессионистичен. Только что его вниманием владел карнавал XVIII столетия, и вот уже совершенно другое настроение: мы переносимся в полный тонких переживаний духовный мир полотен Беллини.
   «Камни Венеции», «Образы Италии», «Набережная Неисцелимых» – три вехи моего литературного знакомства с Городом, правда, в обратном порядке. Последняя по времени появления и первая для меня и сейчас продолжает направлять и предостерегать одновременно.
   Солнце вдруг скрывается, вернее, прячется за карнизами тесно прижавшихся друг к другу домов, я отвлекаюсь от мыслей о Городе и поднимаю взгляд. Здесь так тесно, что идущий навстречу прохожий уступает мне дорогу. Передо мною улица – каменный туннель, извивается и заворачивает куда-то в сторону. Здесь бок о бок стоят очень древние соседи-дома, по поясу которых проходят старые, почти черные от ветхости деревянные балки. Немного неуютно: сейчас на этой улице я одна, сердце стучит в такт моим шагам. Но вот уже впереди показался просвет, и я делаю шаг на ярко освещенную площадь – кампо -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

.

Санта Мария Формоза

     Вот что прячут внутри, штору задернув…

И. А. Бродский

   Наверное, наступило время поделиться с вами моим замыслом. Я действительно хочу написать автопортрет, так как чувствую: этот Город – идеальное пространство для него. Он не фон и не объект – скорее негатив, фотоплёнка, вглядываясь в которую, постепенно замечаешь знакомые черты. Я наполняю Его пространство воспоминаниями прошлой жизни, ищу в Его очертаниях намёк на будущее.
   Где же здесь я? Многие важные части моего Мира уже заняли своё место и в моём сознании соотнесены с определёнными местами Города. Но где же я? Я – везде и нигде, но раз так, начнём отсюда.
   Почему Формоза? Однажды, довольно давно, я, самодовольно полагающая себя большим знатоком архитектурных стилей, весьма прохладно отнеслась к этой церкви при первом знакомстве. Она мне показалась тогда довольно нелепой. Горделивый портик обрамляли стройные колонны, но как-то одиноко, неприкаянно среди полупустого гладкого фасада выглядел портал северной части, обращенный к центральной части кампо. При более внимательном знакомстве бросалось в глаза отсутствие единства всех частей: особенно выделялись барочные, более поздние добавления. Внутри, бегло пробежав глазами по приделам справа и слева от алтаря, я не выделила для себя ничего примечательного: интерьер был парадным и холодным. Но, несмотря на всё это, уже тогда, в одно из первых посещений Города, я запомнила её, может быть, потому что спутником моим в тот раз был сын-студент. Внешне не проявляя ни к чему особого внимания, в бейсболке, сдвинутой на затылок, и запылённых кедах, он, тем не менее, терпеливо сопровождал меня. Помнится, в ответ на мои скептические замечания по поводу облика церкви Санта Формоза -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

он говорил что-то в ее защиту.
   В те дни, когда я только открывала для себя Город, мне он представлялся закрытым, хранящим свои тайны от чужих, намеренно, для отвода глаз выставляющим свой парадный фасад-приманку, ослепляя им, не давая проникнуть в глубину. То мне казалось – вот он, Город, как на ладони, – понятен и ясен, то я приходила в отчаяние от осознания невозможности понять его за такой малый срок. Помню, вернувшись, домой, я довольно долго не осознавала этого, просто испытывала какую-то непонятную тоску, связанную с этим местом. Потом написала вдруг: «У Лагуны цвет небесный» -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. В строчках: «не отдаст их город даром, будет привлекать фасадом, путать в улицах известных и скрывать от всех неместных то, что в нем заключено» я пыталась отразить желание познать тайны, которые скрываются за парадными видами, внешним блеском. Сейчас я понимаю, что смотрела и не видела, проходила не раз, не останавливаясь, мимо того, на что сейчас смотрю широко распахнутыми глазами. Этот Город ценит верность и постоянство: шаг за шагом он открывает потаенные места, позволяет проникнуть за свои парадные кулисы, как в зазеркалье.
   И вот я смотрю на Санта Формоза вновь. Я уже давно «увидела» её, и всё, что мне в первый раз казалось недостатками, со временем сложилось в довольно гармоничный ансамбль. Особенно мне нравится восточная часть с выпуклыми бело-розовыми апсидами из отшлифованного камня, нравится её колокольня, немного одинокая по отношению ко всему ансамблю. Внутри я ощущаю дух этого места: это любовь и забота. Сегодня я обращаю внимание на то, как много прихожан посещают её. Да, она не в эпицентре туристических маршрутов, в неё заглядывают по дороге к скуоле Сан Марко, например, или, как и я когда-то, к Фундамента Нуове -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Тем не менее, в своём роде она неповторима, несколько поколений прихожан с любовью достраивали её, и только этим объясняется такая несогласованность в некоторых ее чертах. Есть у меня там и любимое изображение Мадонны, справа от алтаря, – триптих в мраморных нишах с удивительно чистыми, почти иконописными в своей монохромности красками, кисти очень заметного здесь, в Городе, художника БартоломеоВиварини.
   Кроме того, сама площадь с одноименным названием – соразмерная, радостная, светлая. Её каре составляют ренессансные дворцы с интересной судьбой и историей. Но туристы в основном идут мимо: к Заниполо -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

на север, к Сан Марко – на юг.

Каналы

     Так выходят из вод, ошеломляя гладью
     кожи бугристый берег, с цветком в руке.

И. А. Бродский

   Об этом Городе часто говорят как о городе любви. У меня же он больше ассоциируется с местом ее ожидания: узкие улочки, ведущие в никуда, зазывно манящая, но почти всегда разочаровывающая Пьяцца -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, чувственный блеск и мишура витрин. Больше всего на языке томления и печали говорят его каналы: зажатые в теле Города, медленно текущие, живущие своей невидимой подводной жизнью. Идти вдоль них невозможно, как нельзя быть около любви. Она пересекает тебя насквозь, ломает, подчиняет своему ритму. И краткий миг пребывания в ней – изящный мост над вечностью, неведомой глубиной. Тем не менее мимолетность этих мгновений остаётся с тобой навсегда. Сколько еще их, ярких, как вспышка, мне суждено пережить?
   Мой телефон внезапно нарушает тишину. От неожиданности я не сразу понимаю, откуда звук. Только что, пересекая мост через канал в районе Дорсодуро, я, кажется, выпала из реальности. Но она напомнила о себе телефонным звонком, а ещё о том конкретном воплощении сбывшейся любви, чей призыв за четыре тысячи километров отсюда оторвал меня от моих мыслей. Оглядевшись, я обнаружила себя стоящей возле галереи Академии. Я вышла к Большому каналу.
   Рядом с загадочными, манящими, полными сюрпризов малыми каналами Города пребывает Гранд Канал -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Всё здесь, кажется, знакомо, только почему-то каждый раз захватывает дух. Многие дворцы Большого канала живут своей, полной тайн жизнью, и у нас нет ни малейшего шанса о ней узнать. Я имею в виду пока еще обитаемые палаццо, а не музеи, жизнь в которых замерла. Меня разочаровал холодный музейный интерьер в Ка д’Оро -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, галерее Франкетти. Признаюсь, глядя на резной фасад Золотого дома, представляла себе не менее причудливый интерьер. Увы, – обычный музей с шедеврами Тициана и Тинторетто, жемчужиной Франкетти – Сан Себастьяном Мантеньи. Но рассматривать картины даже в прекрасно оборудованных залах здесь совсем не так интересно, когда рядом церкви вроде Сан Себастьяне в Дорсодуро.
   В ней совсем не аскетичный дух, напротив: все радует глаз, будоражит воображение, а зеленый цвет и позолота в отделке даже немного ослепляют. Но все это богатство и блеск только обрамляют, как кулисы в театре, истинную ценность храма – живопись Веронезе. Его динамичные, живые образы – просто энциклопедия венецианской жизни XVI века, так много деталей в одежде и облике зданий мы можем здесь различить. Вместе с тем своей легкостью, чистотой цвета, энергией и напряженностью рисунка они соответствуют идее и тематике, где жизнь и мученичество Святого Себастьяна занимают центральное место. Кисти Веронезе здесь принадлежит вся живопись на стенах и потолке и даже на створках органа. Этот художник, несмотря на то, что приехал в Город в зрелом возрасте, считается типично венецианским. В его работах любовь к жизни, её дарам, радость бытия передаются легко и свободно, почти с чувственным наслаждением каждым мигом. Не устаю удивляться тому, что все самое удивительное и интересное здесь, в Городе, находится часто в таких простых и неприметных с виду зданиях. Церковь спрятана в переулках Города и стоит возле одного из каналов – несколько шагов отделяет портал входа от моста и воды. Находить в походах по Городу вот такие жемчужины – а в данном случае эпоха барокко -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

позволяет буквально определить Сан Себастьяне так, сродни азарту собирателя древностей, получившему в свою коллекцию новый экземпляр. Но я не оставляю надежду побывать внутри старинных палаццо, еще хранящих дух расцвета Серениссимы -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

.
   С гигантского постера на углу здания Академии, сквозь строительные леса, внезапно ловлю нежный взор. Этот взгляд женщины, пребывающей во всей полноте своей материнской любви. Она кормит ребенка, взгляд наполнен нежностью и радостью, и кажется, что все вокруг озаряется особым светом, будто гроза здесь не только природное явление, но символ потрясения и триумфа женщины, осознавшей в это мгновение свое место в мире. Это фрагмент «Грозы» Джорджоне -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Она – одна из моих любимых картин венецианской школы, давно знакома с ней. Первый раз, увидев оригинал, была удивлена размерами полотна – очень небольшое, почти миниатюрное – но мощная энергия цвета и света приковывает все внимание только к нему. Насыщенная изумрудно-золотая гамма очаровывает и интригует одновременно – множество ее оттенков переливается и искрится, возникает ощущение, что рама открывает нам небольшое окно в удивительный мир. Молния пронизывает пространство картины насквозь, освещает здания на заднем плане, отражается в водах канала, отделяющего юношу, неподвижно стоящего поодаль, с легким поворотом головы, от обнаженной девушки, кормящей матери. Здесь нет логики, но очень глубокий смысл. Это ли не истинный символ любви?

Маски

     Совершенный никто, человек в плаще.

И. А. Бродский

   Зачем я здесь? В очередной раз задаю себе этот вопрос. Какой смысл в том, что я вновь и вновь возвращаюсь к знакомым зданиям, даже в том, что узнаю новое, я не вижу теперь смысла. Это ничего не изменяет во мне, никак не отражается на моей жизни. В этом городе масок, где маска стала символом, я пытаюсь спрятаться за множеством ликов, потеряться, раствориться, в какой-то степени уйти из мира и одновременно слиться с ним. Всё в этом месте позволяет тебе стать незначительным, не собой и примерить по желанию любую маску: знаток искусства, поэт, гурман, гедонист, верующий и безбожник. Здесь всё зыбко, всё неустойчиво. Каждый примеренный к себе образ, состояние, длятся недолго.
   Однажды я за один день в Городе пережила падение от утреннего образа ценителя искусств к ночному образу беса, ненавидящего всё и вся. Город или жестоко сорвал с меня маску, или просто посмеялся над моей уверенностью в себе. Бесполезно объяснять свидетелю моего превращения, что виновата не я, кто поверит в это?
   Город так привык к толпе, потокам людей, движению массы, что стремление надеть на своих гостей маски естественно. Так, по крайне мере, можно сделать нас чуть непохожими друг на друга.
   А еще маски нужны мне, чтобы скрывать за ними свои слабости, страхи, неуверенность и стеснение. Стесняюсь говорить по-английски плохо, стесняюсь ошибиться в заказе в ресторане, или в кассе, очень стесняюсь в отеле обратиться с какой-нибудь просьбой и часто так и не решаюсь спросить о самом простом. Чтобы свести общение к минимуму, стараюсь покупать билеты онлайн. А в Городе притворяюсь независимым, погружённым в себя Ценителем искусства. Интересно, изменилось ли бы моё чувство Города, если бы я смогла свободно общаться с его обитателями?
   И все-таки какую маску предпочту я сегодня? Задерживаюсь у окна-витрины, здесь всё как на ладони, стол завален разноцветной материей, женщина за ним держит в руках заготовку. Мастерица за работой: сосредоточенно расписывает маску, кажется, типичную здесь. Колпак, бубенцы, домино – и вот персонаж Гольдони передо мной. Мне близок этот образ, большую часть жизни я играю эту роль. Иногда в качестве девиза хочется повторить вслед за Буратино: «Я создан на радость людям». Много лет думаю и не пойму до сих пор: жизнь это или игра – то, что я делаю. А может, игра со временем стала жизнью? Множество ролей, множество ликов – где же собственно я? Последнее время всё больше понимаю: я – новое, относительно конечно, в каждом моменте жизни. Бесполезно выстраивать ретроспективу из детства, нанизывая разноцветные «я» на ось времени, как при сборе пирамидки: она развалится. Жизнь – нелинейная, а я не конструктор. Популярна цитата из «ФорестаГампа», где на вопрос, кем он хочет быть, когда вырастет, Форест простодушно отвечает вопросом: а разве он не будет собой? Вообще-то он прав: не терять себя – значит помнить, кто ты. Но всё-таки, вырастая, мы становимся другими. Каждое утро, глядя в зеркало, я вижу незнакомку, каждый вечер, ложась в постель, я не знаю, какой буду завтра. Но это в глубине души. Люди же видят маску уверенности, энергии, бодрости: всего того, что ожидают получить от меня.
   Но однажды здесь наступает момент, когда за множеством ликов Города, вместе с пеленой тумана, что так часто окутывает его по утрам зимой, проступает уже ясное и все более уловимое единство. Все значительное и неброское, подчиняясь странному порядку, вдруг обретает общий смысл. Тогда ты уже не нуждаешься в маске, так будто понимаешь: раньше она была необходима потому, что ты не имел своего лица. Скрываясь за разными личинами, ты имитировал жизнь, разыгрывая ее, как пьесу. В этот момент вдруг становится неважным, как ты будешь выглядеть со стороны, но именно тогда появляется страстное желание ощутить связь с людьми. Ты будто просыпаешься от долгого сна, стряхиваешь с себя оцепенение самосозерцания и направляешь в мир взгляд, готовый удивляться и радоваться.

Львы

     …взгляни наверх, увидишь улыбку льва…

И. А. Бродский

   Пройдя под арку музея Коррер, вышла на небольшую, но ослепляющую богатством своих магазинов улицу. Роскошные бутики, дорогие бренды, манекены в витринах демонстрируют подлинный шик: шляпы, перчатки, платки – всё здесь высочайшего качества, по астрономической цене. На всё я смотрю почти как на картины в музее – красиво, но совершенно недоступно. Пытаюсь представить, что испытывает женщина, которая с лёгкостью покупает себе эту одежду. И даже не это главное – она с лёгкостью носит её! Вот отличие этих вещей от музейных экспонатов. Те – доступны всем и никому не принадлежат в отдельности. Здесь, на этой улице, мне неловко, будто забралась в чужой дом и примеряю чужое платье. Праздно смотрю на витрины, будто что-то из этого смогу купить…
   Но вот в витрине большой пластмассовый лев в рождественском колпаке никак не вяжется с роскошью остальных вещей и как-то примиряет меня с ними. Да здравствует свобода от необходимости быть модным! Гордо вскинем голову, благо астрономически лев – мой знак.
   Этот знак в Городе повсюду. Родственные мне собратья во множестве взирают с карнизов зданий, украшают балконы палаццо, выступают основным элементом рельефов и просто сидят и стоят в качестве самостоятельных памятников. Гордость, надменность в одних, благородство и щедрость – в других: лев-заступник, поверженный лев, лев-сфинкс и много-много других воплощений. Но больше всего ученых львов, то есть совершенно очеловеченных. Всем своим видом они демонстрируют мудрость. И уж если кому по выражению глаз непонятно, что лев учёный, для усиления эффекта держит раскрытую и зажатую в передних лапах книгу. Это символ Марка Евангелиста – «знающий грамоте лев крылатый». Удивительно, что во времена войн, эпидемий и прочих потрясений жители Города выбрали в качестве символа такую интеллигентную интерпретацию льва, а в качестве девиза – ключевое слово «Мир». «Мир тебе, Марк, евангелист мой». У этой фразы множество значений. Это и приветствие, обещающее гарантию спокойного завершения земных дел, и жест, почти передача полномочий: «Теперь тебе забота о них», и масштабы, почти безграничные, вручаемого дара – или всё-таки ноши? Но главный смысл, наверное, раскрывается только в полном контексте. Евангелист – свидетель чуда, один из призванных к созданию нового Мира. Город воспринял это напутствие и создал мир искусства, литературы, театра, музыки и архитектуры, объединенный идеей дерзновенного созидания.
   Иногда эта идея меркла и слегка терялась за пышностью фасадов, роскошью отделки и позолотой рам, но размах строительства, энергия новых смелых проектов возвращали ее вновь. Дух Просвещения, а иногда просто Эдема искусства не терялся здесь никогда. Для меня полное и совершенное воплощение этой идеи – в «Рае» Тинторетто: в размер боковой стены второго яруса Дворца Дожей, написанное в экспрессивной, почти авангардной манере, это полотно наполнено энергией, страстью, красотой, мощью и величием. Попросите меня рассказать точнее, что изобразил художник, и я не смогу этого сделать. Но я уверена – это воплощение идеи Города, каким он мнится, прообраз Града Небесного, но не библейского Рая, населенного праведниками, а скорее теми, о ком Данте писал: «Что, чем природа совершенней в сущем, тем слаще нега в нем, а боль больней».

Тайная вечеря

     Знай – реальность высказанных слов
     огромней, чем реальность недоверья.

И. А. Бродский

   На кампо Сан Стефано хорошо прийти утром. В рассветном тумане, как сегодня, площадь кажется почти бесконечной: фасады дальних домов скрывает дымка, и одинокие шаги по площади отдаются от них эхом. Сан Стефано достаточно большая по меркам Города и, как правило, очень оживленная, но сейчас абсолютно безлюдна. При первой встрече это место не обещает удивительных открытий. Названное так в честь находящейся здесь церкви, как и большинство площадей Венеции, имеет прямоугольную форму и скорее выгодно представляет ренессансный дворец Лоредан, вытянувшийся почти во всю её длину, чем сам собор.
   Находясь в центре площади, вы можете видеть только южную часть церковной стены. Сразу понятно, что перед нами готическое здание: темно-красная кирпичная кладка, со стороны фасада просматриваются остроконечные башенки из белого камня. Направляясь к церкви Сан Стефано сегодня утром, я знаю, какие богатства скрывает его аскетичная форма. Приветствую ее, как старого друга и захожу внутрь. Теперь я готова к тому, что ожидает меня.
   Несколько секунд взгляд мечется по огромному пространству, в котором утренний свет из боковых окон соединяется с розовым цветом колонн и тёмно-коричневым – свода, образуя удивительное перламутровое свечение. Наверху глаз задерживается и замирает в восхищении. Этот потолок – просто чудо! -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Готические постройки в Венеции не имеют классических крестовых завершений. Деревянные перекрытия поддерживают свод поперек всего центрального нефа, за ними резной, деревянный же, кессонный потолок. Если бы можно было любоваться этой красотой, лёжа на полу! С запрокинутой головой долго не простоишь. Прочитала в одном блоге, что потолок Сан Стефано давит и пугает, автор пишет, что «хочется спрятаться от омута над головой». Как по-разному воздействует искусство на людей. Да, зрелище, безусловно, величественное, но и упоительное одновременно.
   Но сегодня у меня другая цель: я пришла ещё раз увидеть Тайную вечерю Тинторетто – Lastsupper (прочитав название по-английски, не сразу сообразила, о чём идет речь). Сюжет, повествующий о последней трапезе Христа, был излюбленным у этого художника. Он прибегал к нему неоднократно: часто лишь немного изменив композицию, будто стремился пережить это событие снова и снова. Так, похожи картины в Скуоле Сан Рока и в церкви Сан Стефано, где я сейчас стою. Жаль, что они находятся в таких тесных приделах, а в моём случае и вовсе в отдельном помещении; здесь темно, скорее всего, это сделано намеренно. Увидеть полотно можно, только заплатив за его просмотр. Тут же включают ярчайшие лампы, что также искажает впечатление. Но все эти помехи не мешают почувствовать колоссальную духовную силу полотна. Ясно, что сидящих вокруг стола людей, изображенных на картине, объединяет нечто значительно большее, чем совместная трапеза. Их связывают узы дружбы и доверия, а всё вокруг: своды обеденного зала, кухонная утварь, собака, ожидающая угощения, служанки, подносящие еду – всё второстепенное ещё больше подчёркивает близость сидящих за столом. На одноименной картине в Скуоле Сан Рока почти тот же сюжет, только Иисус здесь сидит на дальнем, освещенном особым светом конце стола, а мелочам уделяется ещё больше внимания. Таинство происходит в самой обыденной обстановке: художник повторяет этот приём вновь и вновь. Очевидно, что это ключ к пониманию основной идеи, замысла художника – контраст между повседневным и будничным миром и историей, драмой, которая свершается на наших глазах. Мера доверия и любви одиннадцати, щепотка предательства и зависти одного. Светлый образ, несмотря ни на что. Особенно чистый и ясный – в последнем варианте – в церкви Сан Джордже Маджоре -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Любовь и прощение – как это сложно! Смирение и терпение – невероятно тяжело!
   Возможно, для самого Тинторетто соблюдать именно эти заповеди было сложнее всего. Особенно если учесть – а в его случае это бесспорно – что успех, масса заказов, достаток, а самое главное – уверенность в собственных талантах создавали почву для чувств как раз противоположных – превосходства, гордыни, тщеславия, болезненного самолюбия. Возможно, он мучительно сознавал, что талант, слава, успех искушают его. Вновь и вновь, возвращаясь к сюжету последней трапезы Христа, он словно заговаривал бесов, терзающих душу, или молился.

Лагуна

     Набережная кишит подростками, болтающими по…

И. А. Бродский

   Иногда от Города устаёшь: тебе будто не хватает воздуха. Именно в такой момент незаметно для себя оказываюсь в месте, далёком от основных туристских маршрутов.
   Сегодня на набережной Дзаттере -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

кипит жизнь. Напротив гуманитарного корпуса университета Фоскари стайки студентов: они сидят и даже лежат на широких каменных скамьях. Видно, что в этой среде царит дух свободы: пёстрая одежда, раскованное поведение. В такие минуты я чувствую возраст особенно остро, возраст и свою языковую ущербность. Среди этих ребят много приезжих, но они свободно общаются между собой.
   Но настроение эта мысль мне не испортила, ведь передо мной один из самых любимых видов: с набережной Дзаттере на Джудекку. Вот на Фундамента Нуова меня никогда не охватывает такой подъём, хотя Лагуна и там блестит и переливается во всём своём великолепии. Всё дело, видимо, в том, что оттуда всегда видно Сан Микеле -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. А отсюда открывается прекрасный вид на самую южную оконечность города, отделенную от основной части каналом. В этой панораме очень мало типично венецианского. Никогда не увидишь гондол, зато здесь пристают грузовые и пассажирские суда. Стоя в этом месте, всегда остро чувствуешь связь с миром, а не изолированность от него.
   Здесь всегда много местных жителей. Навстречу мне по пандусу через канал спускается элегантная дама: в кашемировом светло-коричневом пальто, шляпе с широкими полями и… – вот она, действительность – с пакетами из супермаркета Billa в руках.
   Возле «Нико» -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

я не могу не отдать дань традиции, заложенной не мною, о чём всегда вспоминаю в этом кафе. «Уно кофе» – выпиваю здесь же, держа холодными пальцами крошечную чашку правой рукой, и вкуснейший горячий бутерброд из двух поджаренных кусочков белого хлеба с горгонзолой внутри – левой.
   И вновь я на набережной. Слева от меня очень интересная церковь Джезуатти (Санта Мария Розария). Здесь, сколько я ни прихожу, либо ещё закрыто, как сейчас, либо скоро закрывается, либо служба. Но много достойного моего внимания, как обещает комплексная программа Коруз, включающая 17 церквей, в том числе и эту. На карте, выданной мне при покупке этого абонемента в первый день, есть небольшая информация о шедеврах внутри неё. Я вижу заветное имя Тинторетто. Но что поделаешь, зайдём в другой раз.
   Рассеянно размышляя, куда идти дальше, я машинально подхожу к самой воде. Прямо передо мной на камне расположился синьор, читающий газету. Видно, что очень солидный: дорогое пальто распахнуто навстречу легкому ветерку с Лагуны, волосы небрежно зачёсаны назад. Он сидит ко мне спиной, лицом к воде. Перед ним – только потрясающий вид на Джудекку: серебристо-серая рябь волн, отражающих утреннее солнце, да чайки, расположившиеся на деревянных сваях. Вот это неспешность! И так изо дня в день. Здесь совсем другие люди, во всяком случае, мне так сейчас кажется. Они естественные, красивые. Может быть, заговори я с ним, всё очарование разрушится? Окажется, что этот синьор такой же ворчливый, недовольный своей женой и правительством мужчина средних лет, как и многие мои знакомые. Один из них вот так же читает газету по утрам у нас на работе, сердито отгораживаясь ею от нас. Нет, не может быть. Этот – наверняка романтик: выбрать такое место для утренней газеты и кофе! Он сидит, широко расставив ноги, и выглядит абсолютно погруженным в чтение. Но я-то знаю, на самом деле каждой клеточкой своего существа он наслаждается этим мигом.

Мосты

     Сумев отгородиться от людей,
     я от себя хочу отгородиться.

И. А. Бродский

   Сегодня я не здесь. Подумалось утром: «В Городе только иллюзия покоя, за его границами осталось всё важное, может быть, хватит скрываться за ними?» Бывает за днями безмятежного счастья и умиротворения вот такое «похмелье». Как правило, оно накрывает с головой. Мучает совесть за отложенные дела, невыполненные обещания. С обещаниями вообще такая штука: тяжелее всего выполнять обещания, данные себе. Наверное, лучше их не давать. Как-то мне посоветовали написать в новогоднюю ночь двадцать пять задач на будущий год. Это был ужасный год: я почти всё выполнила, не получив от этого никакого удовлетворения. Потому что за год можно выполнить что-то очень конкретное. А то, что даёт ощущение счастья, редко имеет конкретные формы.
   И всё-таки беспокойство за отложенную на время отпуска жизнь не отпускало меня. И даже обычно приносящее покой движение не возвращало мне душевного равновесия. Сколько связей создаётся в течение жизни! Сколько судеб соединяется, смыкается, пересекается с твоей! Сколько мостов, больших и малых, соединяют берега жизни, бросают в омут прошлого, крепко привязывают к настоящему, дают возможность подумать о будущем!
   Извините за предсказуемость, но метафора «моста» здесь, в Городе, где из любого положения, а точнее точки пребывания, найдётся мост или мостик, который обязательно выведет тебя в нужное место, очевидна. Есть опасность и прелесть спонтанного движения по ним – никогда не знаешь точно, в какой точке Города ты окажешься в результате. Здесь часто срабатывает инстинкт: если есть мост, надо по нему пройти. Мысль «зачем?» часто возникает уже после того, как ты оказался в новом месте.
   Иногда берешь себя в руки и честно пытаешься каждый шаг сверять с картой – толку никакого. Ни одна карта не передаёт всех хитросплетений и каверзных поворотов Города. И тут перед тобой, как образ спасения, возникает мост. И замечу отдельно: очень красивый мост, потому что – непостижимый факт – но некрасивых мостов в Городе нет. С перилами и без, как правило, арочные (есть даже один трехарочный), они никогда не имеют богатой отделки. И в этом их главная прелесть. Любой мост Города абсолютно вписан в пейзаж. Искушению вступить на мост почти невозможно противостоять. О том, чтобы повернуть назад, и вообще не может быть речи!
   Мосты органично соединяют части Города в одно. Хотела сказать «целое» и поняла, что нет. Это как жизнь – она где-то монолитна и содержательна: отсюда многое начинается, здесь многое происходит. Что-то существует на периферии: было значимо, важно в прошлом, а теперь перегорело, отодвинулось на второй план. Что-то осознанно задвинуто в самый дальний уголок. Но всегда существует шанс вернуться. Самые надёжные мосты создаёт наша память.
   А еще мосты дают свободу выбора: остаться здесь или идти дальше. Хотя, когда ты движешься по городу, как я сейчас, свобода выбора в сущности – иллюзия. Ты не выбираешь – остаться или идти: единственный выбор, который у тебя есть, – направление движения. B этом Городе обычно их не так много, во всяком случае, для меня. Вверх – на Север, к Фундамента Нуово, а значит, и к Сан Микеле. Вниз, на юг, к Дзаттере. Эти два направления – как Время Жизни, где, как ни крути, возвращаешься к истокам. Получается, что время нелинейно. Как круги по воде, расходятся по нашей памяти волны, наполняют сознание образами прошлого. Запахи, звуки вдруг напоминают нам о том, что кажется навсегда утраченным.
   А ведь об этом, подумалось мне, «Распятие» Тинторетто в Скуоле Сан Рока. Точнее, и об этом тоже. На огромном полотне множество фигур: они образуют отдельные островки, связанные общей темой. Вот на первом плане ученики поддерживают потерявшую сознание Мать. Справа и слева за происходящим наблюдают группы всадников. Судя по их отстранённости, здесь они исключительно по работе. Палачи продолжают заниматься своим делом. Есть ещё народ, с ужасом наблюдающий за происходящим. Над всем этим морем фигур, живых и деятельных, испытывающих самые разные чувства, страдающих и просто зевак, возвышается неподвижная фигура на кресте. Это – то, что мы видим, рассматривая полотно. Я говорю так, потому что его монументальность не только в больших размерах, но, в первую очередь, в грандиозном замысле. Здесь вся наша жизнь, объединённая чем-то очень значимым и важным. Тем, что, несмотря на множество вариантов, создаёт единую сложную неповторимую Судьбу.

Палаццо Дукале

     Золотая голубятня у воды.

А. А. Ахматова

   С утра лил дождь. Нет, я не могу сказать, что в этом нет своей прелести. Во-первых, пришлось встать рано: дождь шумел. Потом к нему присоединился стук каблуков, дребезжание колесиков чемоданов o камни мостовой и напоследок – звон колоколов с церкви Сан Поло. Лежать дальше в кровати не имело смысла. С другой стороны: а куда пойдёшь в такую погоду? Туда, где можно провести полдня. A то и целый день. Я знаю здесь несколько таких мест. Настроению сегодняшнего дня идеально соответствовало только одно.
   Город начинает жить очень рано. Но дневной сутолоки утром нет. Почти всегда в это время года туман и жемчужно-серая дымка окутывает каналы, скрывает соседние дома. В такое время знакомые улицы кажутся совершенно неизвестными. Небо и вода почти не отличаются по цвету – одинаковый оттенок серого. Дождь довершает дело, создавая прозрачную легкую завесу таинственности.
   Прохожу по мосту Кулаков к площади Сан Барнаба. Еще одно интересное место для меня. Ничего особенного, на первый взгляд. У этой площади немного проходное значение. Тем не менее мне здесь очень нравится. Хотя и я, как правило, иду мимо. Сейчас – к мосту Академии. Свернула, чтобы срезать дорогу в узкий проулок: вокруг никого. Вдруг из-за угла послышался глухой топот – звук копыт? Я испугано остановилась, ожидая, что из-за угла покажется чудовище. Но навстречу мне выбежал лишь парень в наушниках: наверное, как и я, любитель утреннего Города.
   А дождь всё усиливался. Если так пойдёт дальше, поднимется вода. Аква альта -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

романтична, когда планируешь поездку сюда, сидя на диване с сухими ногами.
   В такой день в самом популярном месте Города, где обычно людно, – никого. На галерее второго яруса стены, той, что смотрит на Сан Джорджо Маджоре -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, выход на центральный балкон закрыт стеклянным вестибюлем. О присутствии во Дворце Дожей людей кроме меня, свидетельствуют раскрытые зонты, живописно разложенные там. Очень быстро я понимаю, что выбор объекта посещения был бы идеальным, если бы не одно но. Очень, зверски холодно. По-моему, холоднее, чем на улице. Наверное, отопить такое огромное помещение просто невозможно. Толстые каменные стены действуют как холодильник, к тому же сыро. Что же, мы не привыкли отступать. Начнём.
   Нет, я не первый раз здесь. Но в этом огромном, а сейчас ещё почти совершенно пустом дворце, это не имеет значения. Эффект только усиливается. Это место, где время остановилось: стрелки часов показывают на двенадцать. Время зенита, могущества и славы Серениссимы – это XV век. Очень многое здесь восхищает, изумляет, реже трогает душу, нежели даёт пищу для размышлений и пиршество для глаз. Описывать это – неблагодарный труд. Стараюсь более-менее внимательно изучить хотя бы живописные полотна. Увы, и это невозможно! Однако выделяю для себя несколько. Все самые «земные» собраны в относительно маленьком зале Антиколлегии. Здесь симметрично входу или выходу, запутаться в анфиладной планировке не мудрено, «Ариадна и Вакх» Тинторетто и «Похищение Европы» Веронезе. Самые лёгкие и светлые в этом дворце среди бесчисленных портретов дожей, патрициев, судей кисти Тинторетто либо таких пафосных полотен Веронезе, как «Триумф Венеции». Оба художника трактуют мифы в духе своего времени. Первый – сдержанно и спокойно, второй – используя все возможные живописные средства. Но общая тема любви, которая кажется такой неуместной в этих стенах, объединяет их. Хотя почему, собственно, неуместной? В этом дворце, где остановилось время, понимаешь, чем жили люди, чего хотели, опасались, восхищались, во что верили. Надо всем здесь царит идея Города.
   Ну что же, в результате мой план оказался неплох: я провела в этом восхитительном холодильнике почти пять часов.
   А выйдя на Пьяццу, поняла, что вознаграждена за терпение дважды. Во-первых – дождь кончился. Во-вторых – я получила вполне безопасный, демонстрационный вариант аква альты. К собору проложили мостки: оживленные туристы спешили запечатлеть себя на необычном фоне. И я присоединилась к ним.

Солнце в декабре

     На сетчатке моей – золотой пятак.
     Хватит на всю длину потемок.

И. А. Бродский

   Сегодня получился длинный день. Накануне, эмоционально «перебрав», решила обойтись без серьезных маршрутов. Ранним утром опять в тумане побродила в районе Академии: здесь есть настоящий бульвар с деревьями – если так можно назвать чахлые кустики – достаточно широкий, идущий, совсем прямо, не по-венециански, через Дорсодуро к Дзаттере. Наблюдала, как монашка куда-то вела группу карапузов – совсем малышей, гуськом: может быть, в церковь? Обошла вокруг мыса Догана -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Оказывается, на самом его краю выставлены модернистские скульптуры, как часть коллекции, находящейся в павильоне современного искусства рядом. В очередной раз поругала себя за консерватизм: наверное, нельзя вычитать из городской среды, «не замечать» этих примет новой эпохи. Во многих городах Европы, например, таком эклектичном как Берлин, смелые артобъекты рядом со старой архитектурой мне даже нравятся. Однако в Городе меня эти бездушные, машинизированные здания или скульптуры каждый раз заставляют вздрагивать. Место, где у каждого дома есть своё «лицо», где из их неповторимости складывается гармония, несовместимо с этими «объектами».
   Размышляя так, перейдя мост Академии, несколько раз машинально отрицательно помотала головой: «Но, но», в ответ на призывы гондольеров: «Прайс аут». Здорово, конечно, но дорого, несмотря на снижение цен, да и для путешествия в гондоле нужен спутник. Ведь тогда это будет романтическая поездка, и удовольствие от совместной прогулки (как не вспомнить фильм «Плащ Казановы») оправдает затраты. Да и погода не располагает: холодновато для поездки по каналам на открытых лодках. Вон как гондольеры утеплились: из-под традиционных шляп проглядывают вязаные шапки. Не очень красиво, зато не мерзнут уши!
   Но тепла сегодня больше, чем в предыдущие дни. Солнце пригревает, и на кампо Манина я чувствую, что можно смело расстегнуть куртку. Одну сторону площади ограничивает канал с двумя мостами, по которому друг за другом идут две лакированные черные лодки, управляемые почти синхронно гребущими гондольерами. С одинаковым выражением лица в них сидят самые активные в любом городе туристы – японцы. Маленькие, закутанные с ног до головы, но самозабвенно снимающие огромными, в полметра, камерами всё, что видят вокруг.
   Главной достопримечательностью площади формально можно считать скульптуру Манина, борца за свободу Венеции против австрийской оккупации в XIX веке. Но настоящая знаменитость здесь – лев, расположившийся у подножья памятника как живой. Он, действительно, и размерами и позой производил бы полное впечатление царя зверей, а не символа Марка Евангелиста, если бы не благородная зелень на бронзе и крылья за спиной, гордо распахнутые, будто он приземлился на этот постамент только что. Его полный достоинства вид – лучшая дань уважения человеку, поднявшему горожан на борьбу, результат которой был заранее предрешен – слишком неравные были силы. Несмотря на печальный исход, лев не смирён: поверженный, но не побеждённый. Эта скульптурная группа всегда собирает вокруг себя туристов, желающих сфотографироваться с ними. Как жаль, что одну сторону площади образует современное уродливое здание, кажется, какого-то банка, убрать этот фон из фотографий можно только с помощью фотошопа.
   Сейчас я как будто иду по другому Городу: в нём что-то неуловимо изменилось или это я смотрю иначе? Всё дело в солнце, приходит мне в голову. Несколько дней до этого лил дождь, и было очень холодно. Сегодня я вижу, что в Городе кроме меня ещё есть туристы. Да ведь и катающиеся на гондолах мне ни разу не попадались за последние дни: пустые каналы, улицы, мосты. Казалось, Город так рад моему возвращению, что отменил все встречи на это время. Сегодня жаждущие прикоснуться к прекрасному высыпали из гостиниц и музеев на улицы и мгновенно заполнили их.
   Прохожу проулками, идущими параллельно Сан Марко на восток: яркие витрины уже не сдерживают радости приближающегося праздника. Он, в сущности, наступил. Каждый день подготовки – покупка подарков, украшение дома, вся эта суета дает ощущения радости, счастья, семьи. Не задерживаясь у Сан Дзаккарии, прохожу мимо. Внезапно понимаю, что интуитивно двигаюсь от людных мест – на воздух, свет и простор.
   Передо мной абсолютно пустая площадь. Как это возможно? Мне кажется, я даже слышу шум набережной Скьявони -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, доносящийся сюда, но здесь удивительно безлюдно. На кампоБрагора стоит палаццо Гритти – Морозини с одной её стороны и приземистая церковь, в которой служил клириком Вивальди – с другой. При взгляде на дворец понимаешь, что это одно из самых старых зданий в Городе. Прекрасные готические окна и фамильные гербы, которые, увы, снизу трудно разглядеть. В этой площади, как на большинстве подобных в Венеции, – колодец с каким-то орнаментом. Почему-то, несмотря на солнце, ощущаю холодок на коже. Здесь как-то нерадостно. Уже дома прочитаю, что «Брагора» означает «болото», а примыкающий к кампо переулок именуется «тупиком смерти» (морте). Говорят, в Средневековье здесь выносили смертные приговоры.

Вкус к жизни

     Вдохни свободно запах рыбы, масла
     Прогорклого и овощей лежалых.

В. Ходасевич

   Как же людно сегодня! В районе Каннареджо вдруг вышла на оживлённую улицу. Магазины, кафе, торговые палатки, холодная закуска с лотков и горячая – с небольших прилавков, здесь же вино по 50 центов. В пёстрой толпе уже не различишь туристов. Вот молодой мужчина делает заказ – морское ассорти в кляре: креветки, крошечные рыбки размером меньше креветок и кольца кальмаров. Покупает он эту «уличную еду» основательно и много, просит завернуть с собой. Может быть, турист – выбежал из отеля, в тапках на босу ногу, а может, коренной венецианец. По тому, с каким знанием дела и уверенностью он делает заказ, заключаю, что всё-таки местный. Представляю, что дома его ждёт подруга или жена. Сегодня воскресенье: они заберутся с ногами на диван, откроют коробочки со всеми этими яствами, будут есть и слушать звуки Города.
   Попробовала эти деликатесы и я. В картонную коробочку мне щедро положили обжаренное в масле, горячее фруттидимаре, дали палочки и стаканчик вина. Есть можно было здесь же – рядом стоял стол с деревянными скамьями, на них уже сидели всё те же японцы, уплетая еду.
   Нет, это не мой вариант, думала я, продолжая прогулку. Мне больше нравится здесь заходить в небольшие остерии, пробовать местные блюда, но из нормальных тарелок и с хорошим вином. Вчера, например, в районе Сан Поло я дегустировала пасту с соусом из чернильной рыбы. Цвет блюда соответствовал названию, но вкус был изумительный. Успела почувствовать, что в еде жители Города совсем неприхотливы. Самая любимая еда большинства в будни – маленькие бутерброды с разными закусками на бегу. Я в том смысле, что, как правило, в самых любимых ими местах все посетители стоят. Однажды, вернувшись с островов и промёрзнув до костей, я зашла в подобное заведение недалеко от Пьяцца Рома. Всё кафе в ширину не превышало, как мне показалось, трех метров, но было вытянуто, повторяя закруглённую форму здания, в торце которого находилось. Внутри было так тесно, что, взяв бокал вина, я с трудом протиснулась к окну. Кроме того, в заведении стоял такой гул, что я с удивлением вспомнила совет в одном из путеводителей, который я не приняла всерьез, – делая заказ, кричать. В тот раз, испытывая только одно желание – поскорее согреться, я так и поступила.
   В маленьких остериях намного теснее чувствуешь связь с Городом, чем в ресторанах, ориентированных на туристов. В таком вот искусственном месте мы в один из прошлых приездов, заказав дорогую рыбу, как королевские особы вкушали еду в абсолютно пустом зале. По левую руку от нас шеренгой выстроился отряд официантов, глядящих нам в рот и готовых предупредить любое желание. Чаще всего в таких заведениях обслуживают не итальянцы, а цены не соответствуют качеству. Напротив, в небольшом семейном ресторанчике, всё в том же Сан Поло, где вечером не было ни одного пустого столика, еду приносили только сами хозяева: словоохотливый и приветливый синьор с брюшком и его сухая, неулыбчивая супруга. Я была действительно польщена, когда, придя к ним в третий раз, удостоилась её приветливой улыбки и лично принесённого графинчика (кварты) вина.
   Находясь целый день в городе, то там, то здесь угощаясь, можно изрядно захмелеть. Правда, любимые напитки здесь – достаточно лёгкие: местный спритц – напиток из смеси просеко, кампари и газированной воды. Он бодрит, согревает, а по вкусу и цвету как-то очень соответствует Городу, его настроению. Я однажды наблюдала у «Нико» рано утром, как в кафе зашёл очень пожилой синьор. Опираясь на палку, кряхтя, он присел на табурет возле стойки и выпил почти залпом вот такой веселящий напиток! Вот это я понимаю – вкус к жизни.

Санта-Мария-делла-Салюте

     …и Младенца, и Духа Святого
     ощущаешь в себе без стыда;
     смотришь в небо и видишь – звезда.

И. А. Бродский

   После обеда светило яркое солнце, было очень тепло, особенно по меркам декабря. По глади Лагуны бежала лёгкая рябь: вода переливалась, преломляясь в вечернем солнечном свете. Катер, везущий пассажиров с Сан Джорджо Маджоре, а может быть, из пригорода Лидо, делал изящный разворот и казался светящимся изнутри. Я стояла на набережной Скьявони и не могла отвести взгляда от этого великолепия.
   Вот солнце опустилось ещё ниже, и теперь подсвечивался фонарь под куполом Санта Салюте. Это делало собор похожим на огромный маяк: казалось, этот свет может достигнуть самых дальних уголков не только Венето – провинции, чьим центром является Город – но и тех сердец, что, находясь за много километров, бьются в унисон с ним. С маяком эту церковь роднят не только ее размеры, но и особенности восприятия: издалека она заметнее и значительнее, чем вблизи. Словно, находясь в Городе, она существует отдельно от него и предназначена, в первую очередь, для того, чтобы быть видимой со стороны, издалека.
   И снова в который раз утвердилась в мысли: это строение всё же больше памятник, чем церковь. В Городе несколько барочных церквей: о некоторых я говорила выше. Все они очень деликатно «встроены» в пространство. Нельзя сказать, что они создают его атмосферу, но многие очень интересны. В некоторых из них за броскими, но холодными фасадами скрываются настоящие жемчужины. Например, в Джезуатти – церкви на севере Города, рядом с Фундамента Нуова. Обязательно побывайте здесь. Ваше воображение будет поражено возможностями и способностью жителей создавать королевское великолепие в периферийной церкви локального значения.
   Тем не менее именно популярное строение архитектора Лонгена, Санта-Мария-делла-Салюте, стало Символом города. Думаю, это объясняется местом, выбранным для его возведения, а не пониманием смысла события, давшего ему рождение. Лонген увековечил непонятную современному человеку радость окончания Ужаса и надежды на его нескорое повторение. На этом Городе чума оставила вечный отпечаток. Ведь чёрный цвет «гондол не весел, даже страшен: их в чёрный цвет раскрасила чума», как пишет поэт. Знаменитые маски с длинными белыми носами – отсюда же. Набережная Неисцелимых – место, название которого свидетельствует о том, что позади современной Санта Салюте когда-то складывали прямо на камни набережной умирающих, которым было невозможно помочь, «неисцелимых». Однако столь мрачное событие породило появление самого нарядного строения эпохи барокко в этом городе. Сегодня мало кто, глядя на открытки с видами, ассоциирует его с этими событиями. Санта Салюте стала самым узнаваемым объектом городского пейзажа.
   Первый раз, побывав здесь, пронесясь по Городу в компании еще сорока туристов из нашего автобуса и гида Светланы, я уезжала через несколько часов счастливым обладателем маски с черными перьями, бус из стекляруса: всё это было куплено по астрономической цене здесь же, на Фундамента Скьявони. Более скромным приобретением, но хорошим пополнением моей коллекции стала фарфоровая тарелочка с видом кусочка Лагуны и Санта Салюте на заднем плане. Дома кухонное стекло и сейчас украшает витраж, сделанный дочерью мне на день рождения: гондолы, фонари, сваи и неизменная Санта Салюте. Когда утренний свет проникает в кухонное окно, получается почти такой же эффект маяка.
   Кстати, во многом из-за споров об её, церкви, архитектурных достоинствах, я полюбила поездки сюда в одиночестве. Однажды я привезла свою подругу показать «мой Город», она же восторженно ахала каждый раз, завидев Санта Салюте. Мне приходилось объяснять, что собор, несмотря на его ослепительный вид, не исчерпывает собой образцовые черты городской архитектуры, хотелось быстрее разрушить стереотипы Города, показать, что он прекрасен по-другому, менее заметной, часто «увядающей» красотой. Позже, открывая для себя «Камни Венеции», глядя на многие знакомые мне здания глазами Рёскина, я еще раз утвердилась в своем первоначальном мнении: истинные шедевры византийской и готической архитектуры в городе не столь бросаются в глаза. Почему, например, не так, как Санта Салюте, растиражирован Палаццо Дукале? Ведь его первенство с любой точки зрения неоспоримо. Рёскин называл его шедевром венецианской готики, впитавшем лучшие черты стиля и всех построек в его духе в Городе. Тем не менее мне он первое время казался скучно-монотонным, слишком растянутым, приземистым, словом, плохо соответствующим моему представлению о том, каким должен быть дворец. Понять его совершенство, изолированность и одновременно включенность в пространство Города я смогла, к сожалению, не сразу. Но если смириться с тем, что многие видят в Санта Салюте символ города, он более узнаваем, чем что бы то ни было, приходиться признать – место для его строительства выбрано идеально. Этот гигантский маяк, кажется, врезается в Лагуну как огромная носовая фигура корабля. Его белое каменное тело прекрасно сочетается со всеми оттенками её вод.
   И ещё меня привлекает к этой церкви находящееся внутри полотно Тинторетто. Оно так же скрыто от глаз неискушённого посетителя, как и многие его картины в других соборах. За алтарём – крошечный указатель, который не так-то легко заметить, направляет нас в специальное помещение. Здесь за отдельную плату можно посмотреть «Брак в Кане Галилейской» -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. По-моему, там есть и другие картины, но как-то сложно сосредоточиться на них рядом с этой. Помню своё потрясения от знакомства. Это первая картина художника, которую я увидела, когда почти ничего не знала о нём и его работах. С этой встречи для меня начался Тинторетто. Меня поразило в этой картине многое. Во-первых, композиция, в которую помимо гостей, слуг, утвари включена архитектура. Это просторная венецианская зала XVI века: кессонный потолок, люстра и арочные окна на заднем плане с легкими облаками Адриатики. Сколько в ней воздуха, света! Здесь, нарушая ренессансные традиции композиции, действие разворачивается ассиметрично центру. Каждый сидящий за столом по-своему выражают удивление происходящим. Но все волны энергии – потрясения, недоверия, радости – стекаются в глубину к дальнему концу стола. И небольшие в перспективе фигуры Иисуса и Марии в духовном измерении приобретают ключевую роль. От них исходит благодатный свет, переданный художником ненавязчиво тонко. Создаётся ощущение Чуда: тихого, незримого, но своим светом озаряющего каждого находящегося в зале. Оно, как тихая музыка, струится и проникает везде и не только превращает воду в вино, но и открывает сердца людей навстречу друг другу.

Сан Поло

     Как здесь били хвостом! Как здесь лещами вились!
     Как, вертясь, нерестясь, шли косяком в овал зеркала!

И. А. Бродский

   Опять дождь с самого раннего утра. Время рассвета определить непросто. Моя комната имеет три окна, но каждое из них выходит на улочки одна уже другой. Даже в самый солнечный день здесь довольно темно. Напротив – квартира пожилой пары. Вижу, как хозяйка ходит по мрачноватой кухне, что-то готовит. Понятно, что вставать так рано для неё – привычное дело. Интересно, сознаёт ли она, в каком городе заваривает чай, или быть здесь так же обыкновенно для неё, как для любого из нас – готовить утром завтрак в наших домах. Ответ очевиден: ей нет никакого дела до снующих каждый день под окнами туристов. Но, тем не менее, она встаёт пораньше, когда улицы еще пусты и молчаливы и ничто не нарушает её покоя.
   Вот так бы стояла целое утро, наблюдая за тем, как просыпается город, но привычка «действовать по плану» выгоняет меня под дождь. Выбор направления не очевиден: до открытия места, определённого мной сегодня для посещения, еще два часа. Сомневаюсь я недолго: в конце концов, когда живешь между Сан Поло и Сан Тома, направление прогулки определяет близость этих кампо. Так что пока – к Сан Поло, а дальше посмотрим. Дорога мне нравится. Я иду мимо маленького антикварного магазинчика, витрины которого завалены предметами быта прошлых эпох. Несколько магазинов кожи, одежды местных марок, канал и мостик через него – и я попадаю на площадь Сан Поло с северной стороны. Здесь между телом собора и колокольней – узкий проулок -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Слева – церковный боковой портал, где сейчас размещается основной вход, внутри – ещё одна Тайная вечеря Тинторетто. Сегодня я прохожу мимо, но не могу не взглянуть опять на скульптуру, расположившуюся у нижнего яруса колокольни: лев, играющий с человеческой головой. Всё-таки у готических скульпторов было яркое воображение.
   Сама площадь, кампо, – вторая по величине после Сан Марко. Сейчас здесь залит каток: днём и вечером катаются горожане на смешных пластмассовых оранжевых коньках, которые выдают напрокат рядом. В центре площади – дерево: вечно путаюсь в названиях южных пород, по-моему, это платан. Его кора обвисает, оголяя нежно-оливковую зелень молодой сердцевины. Мокрая от дождя, она блестит и выглядит более тёмной, чем обычно. Здесь ещё располагается несколько готических дворцов, один из них довольно известный – Соранцо: отштукатуренные стены выкрашены в красный цвет, высокие арочные островерхие окна -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Жалко, но сегодня большая его часть в лесах – реставрация. Обидно, что нельзя увидеть интерьер, по-моему, всё самое интересное в Городе скрыто от меня за древними стенами таких вот палаццо. «Слишком блёклая краска и потрёпанный вид», – заметила моя спутница в прошлый раз.
   Да, этот дворец знавал лучшие времена. Он появился на этой площади в XIV веке, правда, тогда был отделён от неё каналом; чуть позже его украсили фрески Джорджоне, которые не сохранились. Один из рода Соранцо – Джованни – вошёл в историю как величайший правитель Серениссимы. Может быть, именно здесь он встречался с Данте, о чем так же сохранились предания. На этой же площади справедливое возмездие, организованное Козимо Медичи, настигло Лоренциано, виновного в убийстве дяди Алессандро. А ещё именно здесь разыгрывались многие театральные постановки, так любимые горожанами. Когда в богатых дворцах Венеции, в том числе и в этом, организовывался концерт и собирались зрители, окна распахивали наружу, чтобы все желающее, находящиеся неподалеку, тоже могли насладиться музыкой.
   Что там говорить, история этой площади, как и сама история Города, интересна и запутанна, все здесь переплелось, смешалось в причудливый клубок: политика и искусство, жизнь и смерть. Но сегодня сложно представить более безмятежный уголок. Продавец в киоске, похожем на резной фонарь зелёного цвета, уже начал торговать газетами, с фасадов многих домов глаз радуют яркие цветы – цикламены разнообразных оттенков. Это рождественские цветы необыкновенно ярких тонов примостились на крошечных балкончиках под окнами, выходящими на кампо. Несколько переулков отделяют меня от цели прогулки, ещё несколько сот метров под дождём – и я выхожу к Риальто.

Риальто

     Как привольно! На сердце и свежо и горьковато.

В. Ходасевич

   Сейчас здесь почти никого нет. Несколько людей, явно спешащих на работу, попалось мне навстречу. Прикрытые зонтами, ссутулившись, они деловито и не глядя по сторонам, пробегали мимо. Сам мост у его подножия не имел ничего общего с тем видом, который обычно ассоциируется с Риальто. Ни красоты, ни элегантности. Широкие каменные ступени облеплены прилипшей кое-где жвачкой. Что поделаешь, место паломничества туристов! На мосту, как известно, расположены торговые палатки, сейчас они закрыты большими деревянными ставнями: доски кое-где выцвели, а на многих створках красуются граффити.
   Вид на Большой канал через широкий полукруглый проём в центре: дворцы, пристань с надписью Rialto, здание с большими арочными пролётами – Пескария. Жизнь на канале кипит. Можно закрыть глаза и услышать Город. Шум катеров, моторок, перевозящих грузы, довольно сильный. Рабочий день идёт полным ходом. Большинство судов пристаёт к Пескарии. Это торговцы и покупатели спешат на самое популярное по утрам у горожан место. Если идти на знаменитый рынок, отмеченный во всех путеводителях, то сейчас, когда торговля там кипит. Поэтому я спускаюсь с моста, поворачиваю направо и попадаю на совершенно безлюдную, прямоугольную площадь со всех сторон обрамлённую галереями. Уже дойдя до середины, бросаю взгляд назад. Чуть не прошла мимо! Это же церковь Риальто: несмотря на скромные размеры, её украшают гигантские часы с необычным циферблатом. Сверяю время со своими – увы, церковные стоят.
   Уже на выходе с площади, под аркой, откуда взгляду отрывается массивное здание Пескарии, почти случайно замечаю «горбуна» Риальто -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Но меня уже захватили запахи рыбного рынка, и я бегу туда под дождём, не останавливаясь. Высокие арки, под которыми располагаются ряды, сегодня прикрывает красный полог из материала, похожего на брезент, – защита от дождя и ветра.
   Как описать это место? Всё очень ярко. Рыба, лежащая на прилавках, блестящая и сочная – белая, розовая, перламутровая. Моллюски, устрицы, каракатицы, крабы добавляют в эту палитру свои оттенки серого, коричневого, бежевого. Очень резкий приятный запах моря. Продавцы – настоящие художники: они так фигурно расположили товар на кусочках колотого льда, что выглядит все не только аппетитно, но и очень живописно. Это, наверное, магия, потому что я совершенно серьезно начинаю обдумывать покупку каких-то неизвестных мне доселе морских гадов. Слава Богу, понимаю вовремя, что смогу съесть их только сырыми – в моих апартаментах нет кухни, – и просто смотрю по сторонам.
   Не менее интересны люди, оживлённо толпящиеся у прилавков: в основном это местные жители, здесь почти нет туристов. Многие, совмещая прогулку с посещением рынка, привели с собой своих питомцев. Почти каждый второй здесь с собакой. Видно, что животные привыкли к таким прогулкам. Они спокойно стоят в очереди, часто повернув морды друг к другу, но не мешая своим хозяевам. Однако не все четвероногие столь послушны. Моё внимание привлекает пожилой синьор: в смешной вязаной кепке, согбенный, он привёл на поводу сразу двух собак. Одна из них, нарушая размеренное движение группы, решила задержаться у столба. Старик ворчливо отчитывал пса, грозя кривым пальцем. Сразу понятно, несмотря на грозный вид хозяина, что он души не чает в этих псах. Как же может быть иначе, ведь они старились вместе. Я подумала, что такая любовь венецианцев к животным объясняется необходимостью жить в каменном, почти без деревьев, городе. Мало зелени растущей, но это отчасти компенсируется большим количеством цветов. Вот здесь, на Риальто, каких только нет: вечнозелёные в кадках, декоративные в маленьких горшках для украшения окон, но больше всего цветов для букетов. Здесь есть даже гладиолусы. Очевидно, прагматизм местным жителям не свойствен: они выбирают красоту, а не экономию. Покупая живые цветы, они несут их в свои дома, ставят в вазы на стол и любуются ими. Что здесь особенного, спросите вы? Меня восхищает их умение радоваться красоте в каждом кадре жизни, создавать её своими руками. Вот простой пример. Горничная в моём номере каждый день раскладывает туалетные принадлежности особым образом, то располагая предметы по размеру, объединяя их в небольшие группы, то просто разбрасывает отдельно друг от друга в живописном беспорядке. Наверняка, правила не требуют от неё подобного. Красота у жителей Города в крови. Мой взгляд задерживается на витрине с колбасами, она уже имеет праздничный вид. Его придают позолоченные листья фикуса, пучками привязанные к окорокам, колбасам и другим мясным деликатесам. Выглядит это очень здорово. Кто бы мог предположить, что с помощью такого простого приёма можно придать элегантный вид даже лавке мясника.
   Внезапно понимаю, что настроение от всего увиденного мною с утра просто прекрасное. Делаю несколько шагов в сторону: здесь, за границей торговых рядов тихо, пришвартованные лодки покачиваются на воде в ожидании своих владельцев, по ту сторону канала темнеют мокрые от дождя стены домов: широкие перила лестницы, у которой я остановилась, украшены фигурками львов. Свежо, в небе показался просвет, голубые вкрапления в тот серый туман, что властвовал с утра. Впереди меня ждет хороший день.

Острова

     Венеция венецианкой бросалась с набережных вплавь.

Б. Л. Пастернак

   С чем только не сравнивали форму города! Почему-то Пастернак увидел в очертаниях островов архипелага «размокшую баранку». Сами жители условно представляют его в виде гигантской камбалы, улегшейся на дно Лагуны. Рыбья голова и хребет – Каннареджо, Санта Кроче. Брюхо – Сан Поло и Сан Марко. Гигантские плавники и хвост – Дорсодуро и Кастелло. Все эти районы, «сестьери» – части архипелага: 350 мостов соединяет 18 небольших островов, когда-то их было намного больше, но жители засыпали со временем часть каналов землёй. Острова вокруг города – Бурано, Мурано и Торчелло – так же относятся к нему, как и Джудекка, Лидо и ряд промышленных городков к северу, типа Местре. Для того чтобы Город приобрёл свои уникальные черты, было сделано немало. В нём нет уродливых зданий, если не считать парочки в районе Пьяцца Рома. Всё необходимое для нужд Венеции, а также многие постройки бытового назначения находятся за ее пределами.
   Город отделён Лагуной от суши и от моря почти в равной степени. Такая изоляция, хотя с начала XIX века она не совсем полная, создаёт для находящихся здесь романтиков вроде меня особую атмосферу. Каждый раз, приезжая сюда, чувствую, как переношусь в другое измерение. Здесь по-другому течёт время, наверное, потому что нет привычных способов пришпорить его – отсутствует, например, возможность передвигаться по Городу на машине. Пространство так же играет здесь с нашим воображением. Прошагав по городу во всех направлениях не один раз, осознала его компактность. С другой стороны, уникальность его топографии создаёт не площадь – всего 7 тысяч квадратных километров, – а сложная взаимосвязь переулков, каналов, мостов – всего того, что при переносе на карту становится вполне понятным и связным, но в реальности страшно запутанно. Я ориентируюсь здесь на примерное направление или место, где хочу оказаться в результате. Чаще всего именно туда я и попадаю, но риск заблудиться есть всегда: постоянно возникают различные варианты одного и того же маршрута.
   Сегодня, намереваясь прямо от Риальто взять курс на север, я полюбовалась на памятник лукавому Гольдони, прошла несколько незнакомых мне улиц с магазинчиками и кафе и неожиданно столкнулась с указателем «На Сан Марко». С досадой я поняла, что каким-то образом повернула на восток. Несколько безуспешных попыток выровнять курс ни к чему не приводили: я приближалась к Пьяцце неумолимо. Сообразив, что сейчас самое время повернуть к Кампо Формоза, стала оглядываться в нерешительности. Мимо проходил, насвистывая, рабочий с рулоном линолеума на плече. На вопрос «Формоза?», сопровождаемый гримасой затруднения и просьбы одновременно, махнул рукой, приглашая идти за ним. Довольная, что дополнительных объяснений не понадобилось – очевидно, нам по пути, – я устремилась за мужчиной, перестав обращать внимание на названия улиц. Минут через десять я с ужасом обнаружила себя на канале, с которого открывался вид на мост Вздохов с его обратной стороны, за ним зеленела Лагуна. Мой весёлый попутчик оказался шутником: мы шли в другую сторону. Снова развернувшись в нужном направлении, с горем пополам я вышла к остановке местных водных маршруток – вапоретто и села на катер до Мурано.
   Давно уже я испытывала желание, будучи рядом, оказаться в отрыве от Города, рассмотрев его как бы со стороны. Меня не очень манили острова, в частности Мурано, напротив, казалось, что они не могут произвести на меня впечатление рядом с главным объектом моего паломничества. Привлекала возможность, оказавшись на небольшой дистанции, ощутить магнетизм этого места, тосковать и быстрее вернуться назад. Однако несколько раз, приезжая сюда, я откладывала поездку.
   И вот сегодня, в промозглый ветреный и ужасно холодный день, я вышла на остановке в центре Мурано. Если верить путеводителю, до музея стекла (ветро) было рукой подать, а гулять по незнакомым улицам в такой холод не хотелось. Мой путь пролегал вдоль домов, образующих непрерывную линию слева, справа же всё время была вода. Дома казались безжизненными, холод и ветер доводили ощущение неуютности этого места до предела. Ну вот, кажется, здесь. Массивное серое здание с прямоугольным проёмом – входом. Деревянная дверь наглухо закрыта. Табличка рядом сообщала, что до открытия музея оставалось полчаса. Куда пойти в такую погоду? Ноги скорее по инерции продолжали идти: остановиться сейчас – значит моментально замерзнуть. Маленькое кафе, первое и последнее в конце длинной улицы. Внутри меня сразу же согрела особая атмосфера. За стойкой хозяйка, стройная блондинка лет тридцати пяти, рядом муж, худой и бородатый, беседует с мужчиной по другую сторону стойки и обжаривает на маленькой плите крошечные ломтики хлеба. Взяв капучино и аппетитный горячий бутерброд с горгонзолой, я присела на высокий стул у стены. Вдоль неё тянулся своеобразный прилавок – стол, очень узкий, но чашка вошла, рядом примостилась тарелка. Вся стена передо мной была заполнена разными вещами, не оставалось ни кусочка свободного пространства: на уровне глаз висела сабля, её ножны украшали старые монеты, кроме нее здесь были выцветшие купюры, открытки, кулоны, маленькие сувениры, подаренные хозяевам или их родителям явно очень и очень давно, и многое другое. Это место говорило больше об этом острове и людях, живущих здесь, чем любой путеводитель. Полчаса пролетели, а я согрелась.
   За дверью кафе меня мгновенно сковал холод. Я вышла вслед за хозяйкой, которая выбежала, видимо, ненадолго – ее защищала от ветра только накинутая на плечи расстегнутая куртка, она повернула в сторону, противоположную музею. Как выяснилось позже, она пошла проведать огромного ротвейлера, привязанного за углом. Почему-то ноги понесли меня за ней. Я свернула за угол и замерла в восторженном изумлении: передо мной был собор Сан Донато -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Ничего подобного до сих пор я не видела. С первого взгляда было понятно, что он очень старый. Сверившись по путеводителю, я убедилась в своем ощущении. Да, этот романский собор построен в IX веке, в нем особенно выделялась полукруглая апсида, обрамлённая галереей тонких ажурных белых колонн. На фоне преобладающего красного цвета стен весь ансамбль выглядел основательно: величественно и одновременно возвышенно. Большое пространство вокруг позволяло рассмотреть собор целиком, что в Городе было бы невозможно.
   Пройдя по пустынной площади с северной стороны собора, я зашла внутрь. Просторное помещение было пусто: мои шаги гулко отдавались в высоких сводах. Хотелось смотреть под ноги – пол был сложен из камней разного цвета, образуя растительный и животный орнамент. Чудесные грифоны распустили хвосты прямо под моими ногами. Подняв взгляд вверх, я увидела самое необычное распятие – оно было сделано из стекла. Табличка под ним гласила, что его изготовили местные стеклодувы совсем недавно. Витраж в алтаре был тоже из муранского стекла, но более раннего времени. Свет снаружи, проходя через него, создавал необыкновенную атмосферу внутри. Связь веков, поколений вдруг для меня перестала быть отвлеченной идеей: в этом соборе она виделась мне во всех этих разных по времени, но любовно сотворенных муранскими мастерами изделиях.
   Вот так бывает в нашей жизни – необыкновенные вещи происходят неожиданно. Ещё час назад я с досадой сожалела о напрасно потерянном дне. Сейчас – с радостью предвкушала новые открытия на этом острове. Последующая часть дня на нём пролетела незаметно: фантастические композиции из стекла в музее Vetro, – какая-то высшая степень абстракции и предметности в одно и то же время; огромные стеклянные цветы на улицах – монохромные ярко-синие, пурпурные, похожие на языки пламени, нежные и тонкие, как полевые цветы. Всё это украшало улицы этого острова. Надышавшись атмосферой искусства – а здесь ремесло возведено в этот высший ранг, – я спустила изрядно денег в одном магазине-мастерской. Бесполезные вещи из стекла – ёлочку с крошечными шарами, коня – одного из квадриги Сан Марко, пробку для бутылки с разноцветным набалдашником, кулон в виде сердца. Всё это я с удовольствием раздарила дома, кроме коня – его длинные ноги не выдержали перелёта и отломились.

Сан-Дзаккария

     В Рождество все немного волхвы…

И. А. Бродский

   Вечер здесь наступает стремительно. Только, кажется, светило солнце, играло на шпилях и куполах Сан Марко, нежно ласкало воды Лагуны. Но вот уже от фонарей на Скьявони потянулись тени, туман окутал Сан ДжоржоМаджоре и Джудекку. Сегодня, в почти морозный по местным меркам декабрьский день, вечер застал меня в самом центре Города. Я вернулась на вапоретто с острова Сан Джордже, проведя там несколько часов. Прошла по длинному и высокому нефу собора Палладио. Постояла возле Тайной вечери Тинторетто, так похожей по композиции на картину в Сан Стефано. Даже, порывшись в кошельке, нашла два евро для подсветки. В соборе не было никого. Но у меня вдруг возникло ощущение присутствия чего-то огромного, дающего радость и одновременно возвышающего над суетой. Все мысли ушли: осталось чувство родства с этим местом и с этим сюжетом. Служитель, скучающий возле лифта на башню, с надеждой взглянул на меня. «Синьора?» И вот я уже стою возле широкого каменного парапета. Надо мной только шатёр башни Сан Джорджо. Перед глазами в сгущающихся сумерках – ярко освещённые огнями Пьяцетта, Санта-Мария-делла-Салюте. Я вижу вытянутый контур Джудекки, подсвеченный вдоль береговой линии слева, а справа уходящие вдаль огни – водная дорога на Лидо. Панорама абсолютно сказочная. Вдруг, кажется, прямо внутри меня раздаётся удар колокола. В испуге я еле удерживаю фотоаппарат в руках и поднимаю голову вверх. Это колокол надо мной отмерил очередной час завершающегося предрождественского дня.
   Катер вернул меня к Скьявони. В груди и голове такая легкость, что усталые ноги остались в меньшинстве, их робкий протест не был принят в расчёт. Идти домой в такой вечер? Ни за что! Это решение было принято напротив магазина, в витрине которого, сияя огнями и яркими красками, радовала глаз сцена Нового Завета: ясли, овцы, Мария, младенец Иисус. Цепочка праздничных огней, несколько каналов и мостов, из-за угла выглянула почти скрытая темнотой наклонная башня греческой церкви Святого Григория. Так, кажется, я сильно углубилась на восток, возвращаюсь: несколько сот метров по параллельной улочке назад. Здесь оживленно идёт рождественская торговля. В кондитерских витрины украшают пряники и виде елей, привязанные к атласным лентам. Магазины муранского стекла удивляют разнообразием сувениров на тему Рождества. Окна ресторанов зазывно горят, столики на улице накрыты, будто ждут посетителей. Это в такой-то холод! Магазин конфет ручной работы предлагает композиции шоколада – вариант прекрасного подарка к празднику. Очень хочется сделать такой красивый и вкусный подарок маме. Шоколад у неё не будет пылиться на полке, от него останется в скором времени только красивая овальная коробка с бархатной серединой, куда хозяйка сейчас по одной положила конфеты разных сортов.
   Снова прохожу по ярко освещенной улице под гирляндами огней, ныряю в арку, соединяющую два дома с причудливым вензелем сверху. И вот я на кампо у церкви Сан-Дзаккария -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Её архитектура очень проста -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Несколько ярусов друг над другом, на каждом арочные окна, соединенные тонкими колоннами. На предпоследнем ярусе объём уменьшается благодаря полукруглым волютам. Завершение всего – арка наверху с едва различимой снизу мраморной фигуркой святого Дзаккарии. На фасаде церкви почти нет ровных участков, тем не менее возникает ощущение равновесия, строение кажется легким и воздушным.
   Внутри же церковь мне показалась достаточно тесной и тёмной. В это позднее время освещение не позволяло рассмотреть в деталях все её приделы, окутанные сумраком. И я остановила взгляд на Мадонне Джованни Беллини -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Кажется, что художник создавал полотно именно для интерьера этой церкви – так сходна её архитектура полукруглых арок с той же темой в картине. Арка, изображённая художником, имеет правильную, устойчивую форму, белый и золотой цвет мрамора одновременно подчёркивает торжественность события и становится прекрасным фоном для Марии, сидящей на троне. Попарно по обе стороны от него застыли фигуры Лючии и Дзаккарии, Екатерины и Иеронима. У ног Богоматери ангел в ярко жёлтом плаще играет на лютне. Можно представить звучащую мелодию: печальная и светлая одновременно, она погружает в глубокую задумчивость всех, кто находится здесь. Мальчик Иисус, как бы отвечая на молчаливую мольбу, поднимает еле заметно пальцы в благословлении. Величественна поза Марии, все элементы картины подчёркивают место Богоматери в иерархии святых. Кроме одной, незначительной на первый взгляд детали: мальчик как бы переступает с ножки на ножку, и Мать поддерживает его поднятую ступню своей ладонью. Этот трогательный жест разрушает канонический строй картины и оставляет «мать и дитя» её главной темой. Главной, но не единственной: светлый мотив любви матери к ребёнку перерастает в драматичную тему понимания его судьбы. Несколько торжественная и церемонная обстановка создаёт контраст с темой материнства. Мы видим: вот сейчас, начиная сознавать необходимость своей потери, Мария готовится отпустить сына.

Точка отсчёта

     Прохожий… смотрит, объят покоем,
     в то «никуда», задержаться в коем
     мысли можно, зрачку – нельзя.

И. А. Бродский

   Не знаю как вам, а мне нравится приходить на площадь Сан Марко поздно вечером. Вот и сейчас, обойдя с восточной стороны собор, я вышла к его боковому северному приделу на площади Львов. Справа от меня – Часовая башня. Но взгляд не задерживается на ней: море огней передо мной завораживает. Это, подсвеченная в каждом арочном пролёте Старых и Новых Прокураций, предо мной предстаёт Пьяцца.
   Каре площади составляют почти одинаковые, на первый взгляд, вытянутые по её периметру здания -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Связывает их не время постройки: между началом их строительства разница примерно в век (XV–XVI), а общий архитектурный строй. Нижний ярус всех зданий – это галерея, протянувшаяся вдоль всей площади. В ней самые большие по размеру арки сменяются в последующих двух арками или окнами меньшего размера. В здании Старых Прокураций окна-арки больше выделяются на фоне здания: их соединяют только пучки тонких колонн. Напротив – Новые Прокурации, их окна чернеют в лучах подсветки: здесь архитекторы выделили колонны, соединяющие оконные проемы.
   Несмотря на поздний час, пространство между зданиями заполнено людьми. Большинство туристов уже были на площади днём. Но вечером на Пьяцце особая атмосфера. По площади с одинаково восторженными лицами ходят люди – группами и в одиночку – и фотографируют друг друга. Смысл съёмки в такой поздний час не очевиден: наверняка на заднем плане фотографий будут лишь огни. Думая так про себя, я лихорадочно щёлкаю камерой вокруг. Это, видимо, эпидемия, или место так влияет, но такое великолепие хочется всеми способами удержать подольше в памяти. Передаст ли фотография атмосферу этого места, ощущения счастья и даже эйфории, которое охватывает тебя здесь? Нет, конечно. Мне кажется, в данном случае объектив фотокамеры – это защита от того эффекта, который почти непосилен для наших чувств. И это ещё я не повернулась к собору!
   Но я уже чувствую его огни у себя за спиной, волны мощной энергии как ручейки растекаются по Пьяцце. Она – лишь огромный тронный зал, достойное обрамление для главного в нём: патриарха всех церквей, сердца Города – собора Сан Марко. Сейчас он выделяется на вечернем небе, и его масса – все эти купола, арки, скульптуры, колонны переливаются, как «груда сокровищ», по меткому определению Рёскина. В нём смешивается столько оттенков золотого, розового, серого, синего, белого, его контуры так причудливы, что сложно определить эту форму и цвет лаконичными словами: он и правда производит впечатление сокровищницы. От него, как от огромного костра, исходит жар: этот эффект я проверяла на себе неоднократно. Хочется отойти на безопасное расстояние. Взгляд человека, во всяком случае мой, не справляется с масштабом увиденного. Перед ним, как нигде в Городе, хочется спрятаться за объектив фотоаппарата. Но ни один из снимков потом не передаёт и малую часть его великолепия.
   У меня есть картина прекрасного питерского художника Картавцева «Сан Марко». Это почти абстрактная живопись. Контуры собора только угадываются, а более мелкие детали не прописаны вовсе. Но из всех известных мне изображений эта картина передаёт чувства, связанные с этим гигантом, лучше всего. Моя попутчица в один из прошлых приездов и вовсе не заметила его. Мне тогда ещё пришло в голову, что, несмотря на огромные размеры собора, многие смотрящие на него так его и не видят.
   «Это» слишком большое для нашего восприятия, слишком глобальное и значительное. Мы предпочитаем проходить мимо, греясь в его лучах, подсознательно черпать его энергию, но не видеть его. Каждый раз, приходя сюда, я проверяю свою способность видения. Пока, увы, всё ещё настраиваюсь, фокусируюсь на нём. Он, как огромный камертон, настраивает мой дух на движение за границы, доступные глазу. Тем не менее долго смотреть на его ослепительный блеск я не в силах.
   Повернувшись спиной к собору, я подумала, что пора. Впечатлений на сегодня достаточно. Направляясь к арке в крыле Наполеона, задержалась возле кафе «Флориан». Обшарпанные столики в холодной и поэтому неуютной галерее на улице пустуют, в огромных окнах, как на ладони, более тёплый зал, там ещё обслуживают редких посетителей. Тем не менее здесь, снаружи, обстановка как будто бы замерла навсегда или прислушивается к шагам тех, кто некогда заполнял эти кресла и диваны. Можно представить, например, стоящего рядом Бродского, которому почудился за окном Уистан Оден -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

.

Город в тумане

     Ничего не видишь, кроме хлопьев тумана.
     Безветрие, тишина. Направление потеряно…

И. А. Бродский

   В воскресенье обычно хочется поспать подольше, на законных основаниях можно побездельничать. А как проводят воскресные дни местные жители? Если буду и дальше валяться в кровати, то так и не узнаю. Смотрю на часы. Опять семь утра. Можно ли было представить, что я, стопроцентная сова, смогу вставать так рано безо всякого будильника?
   Ну, если быть честной, то будильник все-таки есть. Колокола. Сегодня они звучат по-особому громко и торжественно. Воскресенье, как я увижу сегодня, – время, которое жители Города проводят праздно. Это не значит, не делают ничего, вернее это не совсем так. Праздник – это сбор семьи и совместное посещение церкви, для многих – это покаяние и причащение. Но абсолютно для всех – хорошая традиция, ритуал.
   На улице тихо и пустынно. И почти ничего не видно. Несколько промозглых сырых дней сменили относительно тёплые, и по утрам в Городе можно заблудиться в густом, как молоко, почти непрозрачном тумане. Мне очень нравится ходить по Городу, окутанному такой таинственной пеленой. Выхожу на мостик: каждый день, проходя по нему, я вижу слева мутные воды Большого канала. Сегодня всё скрыто за плотным слоем дымки. С моста Академии обычно открывается прекрасный вид на Лагуну и Санта Салюте, но сейчас видны только ближайшие дворцы. Вообще, этот мост – удивительный. Его будто бы и нет – ведь он очень легкий, невесомый. Кажется, что он возникает для вашего удобства прямо из воздуха. Сегодня это ощущение усиливается многократно: вокруг – плотный туман. Поэтому разглядывать, как обычно, виды, открывающиеся отсюда, нельзя. Зато внизу я замечаю утку, весело ныряющую в воду прямо под мостом: несколько секунд торчат только её ноги, потом выныривает она сама.
   Очень рано, наверное, всё ещё закрыто – я, как всегда, поторопилась начать день в этом Городе, где хочется проживать и наполнять впечатлениями каждый час. Но утром здесь просто невозможно не гулять. Каждый раз – новое ощущение: меняется состояние атмосферы, цвет неба, воды. За площадью Сан Стефано повернула направо, несколько переулков – и я возле церкви Сан Маурицио. Вот пример того, как ограничивает восприятие архитектуры барочных церквей стремление строителей или заказчиков втиснуть эти роскошные здания в тесные переулки Города. Здесь также недостаточно места, чтобы рассмотреть церковь целиком. Самое большое удаление обеспечивает только частичный просмотр. А сегодня это затрудняет туман, остатки которого ещё клубятся у дальней стены.
   Пока я разглядываю церковь, на улицах появляется больше людей. Они выгуливают собак, бегают трусцой, открывают кафе и магазины. Рядом в магазинчике с изящными принадлежностями для письма дверь уже гостеприимно открыта. Здесь всё напоминает нам о той эпохе, увы, прошедшей, когда люди писали друг другу письма. В это время венецианская бумага для письма славилась своим качеством. Чуть шероховатая, плотная – только перо могло прикасаться к ней с любовью и трепетом, выводя символы чувств. Сегодня, когда потребности графоманов удовлетворяют планшет и смартфон, найти этим вещам применение сложно. Купила остро отточенный простой карандаш, он-то всегда пригодится.
   За углом, на квадратной площади, заставленной прилавками, собиратели и продавцы старины раскладывают товар. Прохожу вдоль рядов. Чего здесь только нет: старые пудреницы, шкатулки, перчатки, лупы, пенсне и лорнеты, бинокли, столовые сервизы, одиночные предметы посуды, серебро. Вот вещь непонятного назначения: вроде бы вилка, но с двумя зубцами и черенком в виде очень красивой розы. «Миланская работа, XIX век», – искренне сообщает владелица. Что ж, будет подарок для моего домашнего любителя антиквариата.

Служба

     Возможность наклониться к изголовью
     И к жизни прикоснуться в тишине
     Дыханием, руками или бровью…

И. А. Бродский

   Прежде чем взять курс на север Города, хочу сегодня зайти ещё в одно место. Или хотя бы пройти мимо. Поэтому довольно долго петляю по улочкам, прохожу через каналы, следя по карте за направлением: на северо-запад. Никак не могу найти проход между зданиями, но кажется, это место уже рядом. И вот почти внезапно передо мной – Санта Мария дейМираколи. Вся бело-розовая в лучах утреннего солнца, она, кажется, высечена из цельного куска мрамора -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Маленькая, компактная: вот такие церкви даже в небольшом проулке прекрасно смотрятся, гармонично совпадают с окружающими домами, не выбиваются за рамки ограниченного пространства. Даже колоколенка у Сан Мираколи скромно примостилась сбоку и чуть выступает из основного здания. При таких малых формах церковь выглядит элегантно и даже нарядно. Это достигается с помощью самого простого ренессансного приёма: между пилястрами, слегка выступающими колоннами как лёгкие мостики переброшены рельефы арок, оставляя чистое пространство стены. Добавьте к этому разноцветный наборный мрамор, которым облицовано всё здание, и эффект будет полным. Отрадно любоваться на такую красоту в утреннем свете, разогнавшем остатки тумана.
   На севере Город меняется. Шире каналы, меньше дворцов, отелей, дома явно жилые, часто на верёвках, протянутых через улицы, сушится бельё. Топография становится более путанная: много тупиков, ловушек для доверчивых туристов, иногда улица выходит прямо к воде, а моста нет. Плутаю так довольно долго. В районе Мизерикордии -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

много лодок, катеров – на ходу и старых, на приколе. В каждом увиденном куполе с надеждой угадываю искомый. Увы! Несколько суровый храм оставляю за спиной и выхожу на широкий канал. Слева – палаццо Мастрелли: серое здание с готическими балконами и барельефом верблюда. Где-то здесь. Может, нужно перейти через мост? Рядом с ним вижу неказистое строение с облупившейся краской, слегка покосившееся, как будто присевшее на один бок. Это же дом Тинторетто! Я бы сразу узнала его по фигуре мавра на углу, если бы не была озабочена своими поисками. Сейчас здесь кафе на первом этаже, наверху живут люди. Никакого музея, правда есть памятная доска. Что поделаешь, частная собственность. Развернувшись спиной к дому, поднялась на мост – и вот…
   Моему взгляду открылся один из самых величественных готических соборов Города: Фрари, Дзанаполо, Сан Стефано и – Мадонна делл’Орто. Из них последний – самый легкий, но одновременно и аскетичный. Это объясняется особенностью его расположения – приходская церковь в Каннареджо. В отличие от своих собратьев, находясь на периферии Города, он не нуждался в пышном убранстве, богатой отделке. Строгий лаконичный фасад, портал чётко выделяется на фоне красного кирпича, изящные фонари венчают его вершину, фигурки святых в ажурных арках парных боковых чуть скошенных частей придают всему сооружению дополнительную лёгкость. На этом месте когда-то были огороды – «орто», здесь однажды нашли скульптуру Богоматери, в честь которой освятили храм, поместив её внутрь.
   Кажется, сегодня мне не удастся использовать свой билет Chorus -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. В воскресенье храм не работает как туристский объект. Ничего страшного, просто никто не включит подсветку картин. Это даст повод прийти сюда ещё раз. Правда, в следующее посещение я буду удивлена страшному холоду внутри. Сегодня во время службы, заботясь о здоровье своих прихожан, в церкви включили обогреватели: они свисают сверху, как гигантские люстры, распространяют жар и даже свет. Но ещё большее тепло рождает чувство радости и единения, царящее здесь. Идёт служба, но очень необычная. На скамейках сидят прихожане, многие пришли сюда всей семьёй: маленьких детей взрослые держат на руках, дети постарше чинно расположились рядом. Я попала к окончанию службы и присела на пустое место с краю. Скамью передо мной занимает молодая семья с двумя детьми. Пожилые синьоры, наверное сестры, сидят рядом. Никакого пафоса в богослужении нет. Люди с воодушевлением поют гимн. Их пение сопровождает игрой на гитаре молодой человек, похожий на хиппи, сидящий у подножья кафедры. Светлая, радостная мелодия уносится вверх и эхом гулко повторяется в сводах. Ну вот, служба окончена. И тут для меня наступает самое удивительное и неожиданное. После заключительных слов священника люди поднимаются и с улыбкой, глядя в глаза друг другу, пожимают руки тем, кто находится рядом с ними. В том числе и мне.

Горожанин

   Нет более благородной цели в прогулках по Венеции, чем поиски Тинторетто.
П. П. Муратов

   Да, кстати, забыла сказать: прихожанином именно этой церкви всю жизнь был Тинторетто. Не удивительно, что здесь так много его работ. Вы помните, что и дом его находился неподалёку. Так же по воскресеньям он приходил сюда со своей большой семьёй.
   Постепенно церковь пустела: многие подходили друг к другу, здоровались, разговаривали; я, не забывая, что скоро она закроется, подошла как можно ближе к алтарю. Мне хотелось посмотреть на «Страшный Суд», увидев который жена Рёскина лишилась чувств. В самой алтарной нише висели другие картины. Шедевры знаменитого мастера я увидела в боковых арках алтаря, их форма повторяла островерхое завершение сводов. На другой стороне от «Страшного суда», справа, находилась такая же по размеру и форме картина «Поклонение золотому тельцу». Расположив картины с такими сюжетами напротив друг друга, автор предостерегал, призывал задуматься, будто бы показывал прямое следствие жизни, лишенной духовного света.
   Сюжет и композиция первой картины были понятны: в ней чётко выделялись две части – верхняя, небесная, и нижняя – земная, причём тяжесть нижней проявлялась в расположении фигур: они образовывали какую-то монотонную, замкнутую на себя, отстраненную от неба композицию. Верхняя, напротив, – очень динамичная, была пронизана заботой к людям, устремлена вниз, от неё исходили импульсы света и гнева.
   Композиция второй картины не имела определённого порядка, напротив, автор будто бы задался целью создать максимальный хаос. В нём, как в гигантской воронке, тонули, захлёбывались страсти, пороки, нечистоты. Интересно, что, уйдя от канонического сюжета «геенны огненной», мастер избрал другую стихию в качестве карающей – водную. Не потому ли, что тема воды была подсказана ему жизнью в Городе? Ни один элемент, взятый по отдельности, в этой картине не вызывал отталкивающего впечатления, но смотреть на неё долго было невозможно, голова кружилась.
   Когда художник написал эту работу, ему было тридцать четыре года. Какая степень духовной зрелости! И всё-таки многое здесь выдаёт молодого человека, его непримиримость, страстность в обличении пороков. Через десять лет, расписывая Скуолу Сан Рока, в «Распятии» он проявит больше терпимости и милосердия, веры в необходимость покаяния и прощения. Здесь же его мощный темперамент ещё не укрощён, ещё недостаточно искушён он славой и похвалами власть имущих. Большинство его работ в Сан Рока лиричны, проникновенны. Несколько залов, где и стены и потолочные плафоны сплошь заполнены его работами, – просто евангельские хроники. От Рождества до Снятия с Креста: перед нами проходят чередой все этапы земной жизни Иисуса, его смерть и воскресение. Самые светлые работы посвящены Богородице: её образ раскрывается постепенно. От испуганной женщины в Благовещении к нежной и заботливой матери, бегущей с мужем из Египта и в конце обессиленно упавшей на руки учеников.
   Говорят, у самого мастера был неуживчивый характер: он редко шёл на компромиссы, не жаловал сильных мира сего, жил скромно и много работал. Он не изображал себя в картинах, тем не менее в них его личность, его дух предстаёт перед нами воочию. Цельная натура, верный своему искусству до конца, он нашёл успокоение в этом храме, в украшение которого вложил так много своего труда и где столько лет возносил Богу свои молитвы.

Память

     Как в прошедшем грядущее зреет,
     так в грядущем прошлое тлеет.

А. А. Ахматова

   Иногда мне кажется, что время в этом Городе остановилось. Можно представить себя в прошлом, сделать это совсем несложно. А какая эпоха это будет, каждый определит для себя сам. Меня мало привлекает период, когда республика постепенно слабеет, XVI–XVII века. Как и гедонизм, и маскарад XVIII века. Браунинг писал об этом времени так: «Венеция растратила всё, чем владела. /Душа же бессмертна – /Если она имелась».
   Всё, что происходило в эти века, – то, как постепенно менялись нравы в сторону, далёкую от идеалов, воспетых в картинах знаменитых художников, слишком знакомо нам. Казанова мог появиться только в такое время. Движимый интересом к жизни, он раздвигал рамки общественной морали: ложь и ханжество окружающих придавали азарт его борьбе с устоявшимися веками нормами.
   Создавая образы неподкупных и суровых правителей, Тициан и Тинторетто почти не приукрашивали действительность. А вот их подражатели, маньеристы по стилю и духу, явно уже выдавали желаемое за действительное. Недаром театр стал главной отдушиной горожан, там высмеивались пороки, увы, типичные и для сегодняшнего дня.
   Не удивительно, что прошедшие века высочайшей славы Республики со временем стали считать образцовыми, «золотыми», когда сложился идеал гражданина, истинного патриота Города. Это произошло в период с XII по XV век – время, когда Город сформировался в том политическом, социальном и духовном облике, который предстаёт передо мной в исторических залах музея Коррер. Именно в это время возникла особая морская цивилизация; в ней не было сельского хозяйства, не было землевладельцев и крестьян, а значит, тех форм вассальных отношений, которые снизу доверху выстраивали социальную лестницу в Европе.
   Что же мы можем узнать о жителях Города в музее Коррер? Огромный резной фонарь с торговой галеры и флагом республики с трудом поместился в одном из самых больших залов музея. Здесь же мы можем рассмотреть гравюры этих огромных «лодок». Сотни таких красавиц бороздили моря от берегов Африки до Малой Азии. Этот маленький тогда еще город и его предприимчивые жители с XIII века контролировали даже Византию. Закрепились в это же время и стали уникальным примером своеобразного демократического устройства республиканские формы правления как совместного управления Городом союза власти и богатства, равных перед законом по праву рода. С портретов на стенах смотрят суровые, будто высеченные из камня, лица членов Большого Совета. В витринах выставлены узнаваемые с первого взгляда шапочки дожей и одеяния главной аристократии города – пурпурные мантии прокураторов Святого Марка. Дож – высшая выборная, но пожизненная должность и предел мечтания любого патриция. Они выбирались только из самых знатных семей. Патрициат сложился на заре могущества Серениссимы, в него вошли потомки тех, кто некогда бежал в эту заболоченную и безжизненную местность, рискнул всем и преуспел. Их фамилии, вписанные в Золотую книгу, и стали основой аристократии Города. Никакие деньги не могли обеспечить включение в этот свод.
   Перенос в IX веке мощей Святого Марка закрепил за городом статус религиозного центра. Рядом с Дворцом дожей со стороны Скьявони есть старинный византийский дворец – настоятелей Сан Марко. Внутри он до сих пор имеет вид настоящего монастыря. Настоятели капеллы дожей не подчинялись римской церкви и также выбирались из числа патрициев.
   Торговцы, политики, священнослужители, воины – эти люди часто меняли свою профессию, подчиняясь потребностям Республики. Так, покоритель Востока Себастьян Веньер до своего назначения вообще не имел никакого отношения к военным делам.
   Знаменитый дворец Большого канала Фондакодеи Турки -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

может много поведать об этой эпохе. В нём соединялось все необходимое жилищу патриция, задействованного в динамичной венецианской политике и экономике. Так складывается традиционный тип венецианского палаццо, соединяющего дом, зал приёмов, контору и склад. Конечно, среди роскошных готических и ренессансных дворцов этот больше похож своими боковыми башнями и зубцами на романский замок, если бы не лёгкая арочная галерея первого этажа – она одновременно и украшала его и служила удобным местом погрузки и выгрузки товара.
   В моих прогулках по Городу я часто встречаю на фасадах многих домов геральдические символы. Такое обилие гербов на стенах, причём не столько знаменитых дворцов в центре, сколько небольших, на периферии города, наводит на мысль о том значении, которое имела родословная для граждан города в то время. После посещения собора Заниполо, который на протяжении многих веков использовался как усыпальница дожей, я в этом убедилась. На табличках повторяются одни и те же фамилии: Мочениго, Морозини, Лоредан. Оказывается, очень мало семей среди знати относилось к «старейшим» родам (сложившимся до IX века), большая часть – к «новым» (до XIII). Среди них – Мочениго и Гримани. Это – две из четырёх категорий патрицианских родов, которые попали в Золотую книгу в силу высокого рода. «Новейшие роды» появились в XIV веке, когда свобода Светлейшей висела на волоске: генуэзские корабли подошли к самой Лагуне. Пришлось укреплять Большой Совет, включая новых, состоятельных членов и срочно направлять полученные средства на спасение Республики. И ещё раз патриции пожертвовали своими привилегиями в XVII веке, во время войны с турками за Крит. Так появилась четвёртая категория патрициев, «созданная деньгами» (это их официальное название).
   Помимо высоких привилегий, принадлежность к высшим родам накладывала и обязательства: в то время как старшие члены семьи заседали в Большом совете, младшие отправлялись служить в Европу или на Восток.
   Самым известным примером такого «деятельного» аристократа, конечно же, был Марко Поло. Его тяга к путешествиям легко объяснима: семья Поло имела торговые базы в Константинополе и в Крыму. О Марко и его братьях ходили легенды. Говорили, что, пространствовав тридцать лет, они пришли на порог дома в лохмотьях, из которых чуть позже, уже на пиру по случаю возвращения, извлекли несметные сокровища. «Миллион» было прозвище знаменитого путешественника, который и сам приложил руку к своей славе, написав средневековый бестселлер «Книгу чудес света».

Братство

     Настоящее, наше время
     со стуком отскакивает от бурого кирпича
     базилики…

И. А. Бродский

   Моя любовь к искусству с детства. Первыми детскими книжками были альбомы репродукций художников. В нашем атеистическом прошлом в воскресенье вместо церкви мы с папой ходили в музей. Он просил нас с братьями молча подолгу рассматривать картины, потом мы выходили в парк, садились на скамейку, и каждый имел право высказаться по поводу увиденного.
   Художников Ренессанса я узнала лет в тринадцать, благодаря коллекции марок. Помню, что выражение, например, «тициановские волосы», я услышала тогда. Вечерами мы с мамой брали лупу, ложились вокруг кляссера на ковёр, образуя фигуру цветка. Если мама сомневалась в каком-то факте, доставалась БСЭ, и мы устраняли сомнение все вместе.
   Сегодня с помощью Интернета можно заглянуть в любую виртуальную галерею – Уффици, Прадо и другие. Но пропало чудо «братского круга», совместного знакомства с искусством.
   А вот привычка «подходить серьёзно» к каждому произведению, а тем более к тем, что отмечены в книгах маркером «шедевр», часто мешает так же, как профессиональная способность «раскладывать» произведение «по полочкам». Глядя на прекрасный памятник, в душе я жалею, что заочное знакомство с ним уже состоялось. Как было бы замечательно, имея восприимчивую душу и верный глаз, полагаться только на них. Увы, можно только сознательно «отключать голову», погружать себя в пространство картины, любого произведения. Пользуясь тем, что язык искусства универсален, не требует прямого перевода, читать его как текст.
   Один из самых интересных, сложных и простых одновременно для понимания «текстов» в этом Городе – «малая базилика» деиФрари. Заложенная братьями францисканцами в XIII веке, возводилась и расстраивалась она еще два столетия. Но первоначальное название «братской» – Фрари так и закрепилось за ней. Слово «Глориоза» в полном названии означает Славная.
   Наше неудачное знакомство состоялось так. Этот объект в одно из первых посещений Города я отнесла к категории «шедевр, обязательный для знакомства». Как вымотались на жаре мои несчастные попутчики – муж и дети. Хорошо, что в тот раз я её не нашла. В эту базилику надо входить с лёгкой головой и чистым сердцем. Впечатление ошеломляющее. Боюсь показаться излишне сентиментальной, но, сидя у Ассунты, я, кажется, прослезилась. Помню смутно – дело в том, что времени внутри неё вообще не ощущаешь. Кстати, там у меня сам отключился телефон, предварительно послав ряд ошибочных сообщений. Я грезила наяву. Планировала рассматривать Фрари методично, по плану, который купила на входе. Ничего этого не понадобилось. Ноги сами шли и вели в правильном направлении. Сначала – по главному нефу к алтарю. Там, с распростертыми руками, сияя в небесном свете, парила Богоматерь. Весь строй этой картины: её размеры, композиция, цвета – гениально соединены художником и работают на общее впечатление. Муратов манеру Тициана считал холодной, противопоставлял её манере любимого им Тинторетто. Так могло казаться ещё в начале XX века. Думаю, что сегодня трактовка религиозных сюжетов Тицианом ближе нам. Возможно, сам художник осознанно применил те приёмы, что создают духовный подъём, нарастающий по мере движения вверх: динамизм поднимающейся фигуры, развевающиеся одежды, выражение лица Богоматери, взгляд Отца Небесного сверху как гарантия защиты, мятежные и сиротливые позы апостолов, оставшихся внизу. Рационально или нет, но магия его живописи, его мастерство сотворили чудо.
   Может, прежде чем идти к Ассунте в следующий раз, следует пройти вдоль многочисленных ниш и спокойно посмотреть, например, Мадонну Ка’Пезаро, тоже кисти Тициана. Несмотря на гениальность композиции и исполнения, картина слишком аристократична по духу. Внешняя смиренность представителей славного рода, коленопреклоненных перед троном с Мадонной, – лишь поза. Во всём читается убеждённость в особом расположении Неба к этой семье. Можно увидеть в других нишах полиптих и триптих уже любимого мной Виварини: чистые и ясные тона, рисунок немного наивен. Нельзя не залюбоваться на единственные сохранившееся в городе деревянные резные хоры, они стоят в самом центре и являются одновременно проходом к алтарю.
   Закончите осмотр, если это присутствие в сокровищнице искусства и духа можно так назвать, возле надгробия Тициана. Можно только сожалеть, что его последняя картина Пьета, которую уже никто не мог бы назвать холодной, вопреки просьбе мастера, в XIX веке была заменена пышным и тяжеловесным надгробием, созданным учениками Кановы. Понравилось мне в этом надгробии одно: на задней части триумфальной арки, у подножия которой сидит сам скульптор, почти в натуральную величину беломраморный рельеф – Ассунта.

Женщины

     Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
     Как от этой смерти праздничной уйти?

О. Э. Мандельштам

   Несмотря на то, что управляли Городом, увековечили свои имена на скрижалях его истории мужчины, этот Город кажется мне очень женским. В самом его названии заложена мелодичность и напевность женского имени. Многие из тех, кто стремится приехать сюда в первый раз, уже заочно попадают под очарование самого звукового сочетания, магии этого слова. Мне на этих страницах легче именовать это место «Городом». Это даёт возможность сохранять дистанцию с ним, говорить же о «Венеции» лучше в стихах. Сейчас только заметила, что в «Набережной Неисцелимых» чаще встречается упоминание «этого города», особенно в контексте с чувствами автора, чем его название. Так что здесь я далеко не оригинальна. Оправдывает меня то, что я интуитивно выбрала этот путь: по-другому просто не получалось.
   Все атрибуты женского у Города есть. Во-первых, красота. В чём она? Я уже столько страниц извела на описание этого места и оказывается, ни разу об этом не сказала. Ну, то есть не сказала прямо. Может быть потому, что самая проникновенная красота – ускользающая, неброская: изгибы улочек, дома, отраженные в каналах, легкие мостики через них. Вы скажете – упадок, увядание, ветхость, я возражу – нежность, таинственность, воздушность. Есть здесь, конечно, и парадная, очевидная красота: Гранд Канал, Сан Марко. Но вы видите, что здесь уже брутальный, мужской её вариант. Мощь, сила, энергия.
   А ещё она капризная и ветреная, так часто здесь меняется состояние атмосферы и так, несмотря на это, хороша она во всех своих метаморфозах. Она кокетливо заигрывает с малознакомыми людьми: гондолы, карнавал, дворцы. Создаётся впечатление, что в этом городе вечный праздник, что другого просто не может быть. Только своим верным возлюбленным, как женщина с утра, она может показаться простой и немного усталой, без грима и нарядной маски. Вот за этой, другой красотой я приезжаю вновь и вновь, ловлю её проявления среди предпраздничного затишья начала декабря. В зимнее время у вас больше шансов побыть с ней наедине, увидеть её подлинную красоту.
   Элегантность у венецианок врожденная: как бы я ни пыталась приспособиться к среде – мимикрия, как известно, главное качество путешественника – ничего не получается. Я чувствую свою неуклюжую фигуру и лишенный небрежного лоска вид лучше, чем кто-либо. Очень хочется быть органичной, естественной в этой среде, но для этого в ней надо родиться.
   Может быть, поэтому здесь, в Городе, я обращаю внимание на женщин, чему-то подсознательно учусь у них.
   Вот первая, лет тридцати пяти, в маленькой мастерской возле Риальто, расписывает керамику чудесными цветами. Чуть растрёпанный вид, очки, волосы собраны в хвост, улыбка радости: ей доставляет удовольствие то, чем она занимается. Поздний вечер, но мастерская по-прежнему открыта. Она здесь одна: это её мир, ей комфортно в нём и спокойно. Выбираю для дочери белую крупную кружку с нежными фиалками, глаза синьоры радостно просияли, кажется, она одобрила выбор. Нарисовала на бумажном пакете очень быстро мордочку кота в контуре сердца. «Прего!!!»
   А эта работает в крошечном магазинчике шляп недалеко от кампо Сан Поло вместе с мужем; очень пожилая синьора и ещё более престарелый супруг. Но он приходит открывать и закрывать витрину, крутит ручку железных ставень – ведь это не женское дело! Зато за прилавком царит она. Я не могла не зайти сюда: по дороге увидела береты в витрине, а это моя слабость. Сколько расцветок, все чистые, настоящие. Ни одной кричащей, ни следа вышивки, бисера или другой отделки, только классическая форма и натуральный фетр. В этом магазине хочется задержаться. В итоге купила берет густого винного цвета, перемерив несколько. Всё время, пока длился выбор, внимание хозяйки было полностью отдано мне. «К глазам, к шарфу, к куртке». Она держалась с достоинством и ненавязчиво и в то же время приветливо, даже сердечно. С удовольствием ношу этот берет до сих пор.
   В галерее Академии есть прекрасная картина Беллини «Мадонна с младенцем, Святой Екатериной и Святой Магдалиной». Глядя на неё, я каждый раз выделяю самую молодую из трех женщин – рыжеволосую, с прижатыми к груди руками и опущенным взором. Где-то читала, что мастер изобразил в ней знакомую венецианку. Поэтому, несмотря на религиозный сюжет, мне видится здесь типичная патрицианка – а в принадлежности прототипа к этому сословию нет сомнения – начала XVI века. Рядом с погруженными в себя, более опытными женщинами она выглядит удивительно живой и трогательной. Может быть, размышляет о будущем, которое сокрыто для любой из нас. Она вверяет свою судьбу Богу, смиренно сложив руки, но лицо все-таки выдаёт тревогу, ожидание.
   И ещё один женский образ. Страшный. Памятник жёнам моряков. На набережной, неподалёку от павильонов Биеннале: бронзовая фигура на камнях, наполовину скрытая водой. Как символ женской доли – надежды, прощения, любви.

Видение

     В эпоху тренья
     скорость света есть скорость зренья;
     даже тогда, когда света нет.

И. А. Бродский

   Все эти размышления, конечно, – моя «домашняя работа». Как видите, городские хроники, дневниковые записки первых частей постепенно уступают место размышлениям, весьма опосредованно связанным с Городом. Это не странно: тот короткий промежуток жизни, когда я в нём, чувства обострены до предела, я будто накапливаю его энергию, часто бессознательно брожу по улицам, всматриваюсь в его лики, забываю о себе. Потом, в отдалении от него, происходит обратный процесс: из сложного клубка эмоций, внутренних импульсов постепенно складывается мой автопортрет в городском пейзаже. Я осознаю всё, что происходило со мной, но эта рефлексия происходит очень долго. Я заметила, что между отъездом из Города и началом такой вот ностальгии, пробуждающей подспудное и требующей выхода, проходит почти год. Всё, что я описывала выше, было пережито мною ровно год назад, сейчас я снова готовлюсь к встрече с Городом. Я очень волнуюсь, боюсь разочарования – не в нём – в себе. В тот прошлый раз, который почти полностью описан в первой части, я так «хорошо» подготовилась к встрече с Городом, что почти загнала себя и свою подругу. Идеальное путешествие, которое я планировала, могло получиться только в том случае, если бы я так сильно не стремилась его организовать. Но здесь, на страницах моего романа-путешествия по собственной душе и улицам Города вы могли не заметить моей неудачи. Время очистило всё лишнее, наносное, оставило, я надеюсь, лучшее. Более того, стали отчётливее, острее переживания, которые я жадно, не успевая насладиться ими, глотала «на потом». Полгода после возвращения я вообще вспоминала поездку с чувством лёгкой досады – так много ожидала от неё и, увы, так не совпала с ожиданиями действительность. Что делает человек, если в чём-то терпит неудачу? Пытается отодвинуть воспоминания о ней в глубину. Даже фотографии Города, которые попадались мне, я пролистывала, не глядя, и не пересматривала свои.
   И вот я еду туда снова. Пока писала первую главу, пыталась понять, что я видела тогда. Ценно ли это для меня, укоренилось ли в душе? Работа над этим текстом дала понять, что да. Мне снова хочется оказаться там спустя год. Теперь я буду жить в Каннареджо, на другой стороне Города, исторической, исконной. Я пытаюсь открыть своё восприятие всему новому, что, возможно, изменит ещё немного моё представление о Городе и себе. И я не составила план. Как же жить без плана? Можно просто попытаться «жить» там, как получится. Каждый день как чистый лист. Я слегка лукавила в первой части, когда описывала свои утренние сомнения, куда пойти, каюсь: мне бы хотелось, чтобы было так – спонтанно, свободно. Я совсем не уверена, что смогу показать вам свои заметки по ходу поездки, конечно же, мне захочется слепить из них что-нибудь более замысловатое. Но вы теперь знаете, что источником вдохновения этой главы будет не Прошлое, а слегка подредактированное Настоящее.

Глава 2

Неразделённая любовь

     Пейзаж, способный обойтись без меня.

И. А. Бродский

   «Куда летите?» – вопрос, конечно, праздный. Сейчас никого не удивишь самым экзотическим пунктом, выбранным для поездки. Тем не менее на мой ответ не раз замечала одинаковую реакцию: «Зачем?» «Чем там заниматься?», а чаще: «Я там был, мне не понравилось». Вот это, последнее утверждение, интереснее всего. Что не понравилось, почему, чаще всего никто не может объяснить, но высказывания подобного рода типичны как реакция на мой ответ.
   Вспоминаю свой путь к Городу, пытаюсь понять, когда он стал не просто пунктом на карте, достаточно причудливым с точки зрения топографии, интересным своей историей и культурой, а местом моего уединения и рефлексии, пусть не до конца понятным, изученным, прочувствованным.
   Представьте разницу между впечатлениями, допустим, от самого фильма и его трейлера или между присутствием на самом спектакле и прогулкой во время него по фойе даже самого красивого театра. Что видит обычно турист здесь? Я уже писала о масштабности воздействия Сан Марко, прибавьте к этому посещение в тот же день Палаццо Дукале, поездку на гондолах, а самое главное, в рамках организованного тура – штурм сувенирных лавок, где покупаются маски, стекло без понимания связи всех этих вещей с местом пребывания. Неудивительно, что у туристов, приехавших в город на несколько часов, да ещё летом, в жару, остаётся ощущение похмелья: эйфория от красоты, лихорадка всеобщего возбуждения позже уступает место недоумению. Возникает вполне понятный вопрос: а в чём, собственно, причина такого ажиотажа? И вот тогда, от досады, что ожидания обмануты, и рождается установка: «Мне это не нравится». Меньшая часть, наверное, из особой настойчивости приезжает ещё раз – утвердиться окончательно или всё-таки усомниться в первом впечатлении. Я попала в их число.
   Но и на этот раз нет никакой гарантии, что понимание придет. Ведь сложный текст нуждается в глубоком чтении, он не откроется поверхностному взгляду. Я, возможно, так и оставила бы эту книгу распахнутой в самом начале, если бы не «Набережная Неисцелимых». Было обидно, что я не могу разделить вместе с автором пусть не все – это, конечно, невозможно – но хотя бы самые острые впечатления от Города. Его идеальное эссе – путешествие, не столько по городу, сколько по некоему особому Миру, сконцентрированному в этом месте. Пристально вглядываясь в его очертания, Бродский размышляет о том, что его интересовало всегда: временем и его метаморфозами, одиночеством и судьбой. Он наблюдает за их проявлением здесь, находя источник творчества и вдохновения. Могу сказать, что этот текст помог мне, но опосредованно: композиция, скрытая в нём, мелодия, печаль и юмор дали ключ к открытию Города. Я надеюсь, что достаточно свободна от прямого влияния этой прозы, и все-таки должна признать некоторую зависимость.
   Мне хочется попытаться в своих коротких встречах с Городом, как и автору эссе, «разделить с ним его невидимость», шаг за шагом проникнуть в его ткань, хорошо сознавая, вслед за поэтом, «что обладателем этого города я не стану никогда».

Постель и завтрак

     Сырость вползает в спальню, сводя лопатки.

И. А. Бродский

     То был маленький дом с дверью
     настежь открытой для всех сновидений.

У. Саба

   Этот жёлтый двухэтажный дом, зажатый между двумя мостами, каналом и узенькой улочкой, я искала почти два часа. На карте, присланной мне в письме из отеля, его расположение казалось более чем ясным: прямо за Ка д’Оро, через канал. Сбила с толку сутолока Страда Нуова. Такой местный вариант Арбата, но более прозаический. Пара церквей, а в остальном – магазины, маленькие остерии, кондитерские. Жизнь здесь не останавливается никогда. Оказывается, Страда – единственная прямая улица в Городе – проложена в XIX веке между мостами Риальто и Скальци, параллельно Гранд Каналу, чтобы немного распутать невероятно сложную топографию этой части города. Поэтому здесь Город похож на любой европейский. Есть даже «Макдональдс».
   О Городе на воде напоминает широкий мост через канал да две ренессансные церкви, одна из которых, Сан Апостоле, – прекрасных пропорций, но почему-то обе выкрашены в розовый цвет, штукатуренные. Это странно. Для Венеции характерно два вида церковных фасадов. Первый, «экономная роскошь» – мраморные «лицевые» – кирпичные боковые и задние части не видны из-за малого расстояния между домами, это позволяло экономить на дорогом привозном камне. Вторые – чисто кирпичные, готические.
   Под мостом на кампо Сан Феличе, как и в прошлый раз, торгуют елями. Размеры деревьев внушительные, сразу понятно, для каких просторных залов и высоких потолков они предназначаются. Все это я разглядела уже позднее. Сложно изучать фасады, побрякивая чемоданом по мостовой, пытаясь отыскать переулок, куда необходимо свернуть, а главное, усмиряя волны страха, поднимающиеся из недр сознания, измотанного дорогой. «Что делать, если я не найду отель до наступления темноты?»
   И вот наконец я стою возле наглухо закрытой двери без малейшего намёка на то, что за ней может быть. Звонок, над ним на медной табличке надпись «Bed&Breakfast. David». Всё.
   Семейное предприятие, встречает глава семьи, Дэвид, жмет руку и – наверх, по узкой лестнице в просторный зал. Так могла выглядеть гостиная начала прошлого века: массивная ореховая мебель, «осьминог» люстры. Современность здесь представлена только включённым лэптопом на заваленном бумагами и счетами столе – такая «стойка»-ресепшен. Пока Дэвид вносит мои данные, оглядываюсь: где же комнаты? Вижу узенькую лестницу наверх. Есть ещё один этаж, с облегчением вспоминаю я. Но мой радушный хозяин вручает на связке с кисточкой три почти амбарных ключа и раскрывает дверь прямо у себя за спиной. Это моя комната! Я сплю рядом с прихожей, она же комната для завтрака, где с утра собираются все постояльцы. Моя комната – номером эту часть Дома вряд ли можно назвать – скромная: стены обтянуты жёлтой тканью, местами запылившейся и потёртой, мебель очень компактная, имитирует стиль прихожей, зеркало в золотой раме с мутными от старости и кое-где почерневшими квадратами стёкол над консолью-столиком. Тяжёлые портьеры мятного цвета перехвачены жёлтыми кистями. Мне здесь уютно, единственное неудобство – абсолютно каменный, с мраморной крошкой пол. Летом это, наверное, даже приятно, но сейчас за окном – два градуса. Попытка наступить босой ногой на пол приводит к тому, что холод мгновенно пронзает почти до самой макушки, а ноги сводит судорогой.
   Камень очень долго хранит температуру: это знание основано на опыте, связанном с ощущениями от горячих даже ночью камней юга. Здесь же, несмотря на тепло батареи и нагретый воздух, от пола постоянно исходят волны холода. Хорошо, что я взяла с собой шерстяные носки. Кроме того, в комнате немного пахнет плесенью. Особенно остро чувствуешь этот запах – видимо, он накапливался здесь веками, – когда входишь в комнату, потом ты уже его не замечаешь. Сны, тем не менее, здесь снятся яркие и живые.
   Небольшая вылазка в город, после того как я немного отошла от дороги, подтвердила мои ощущения во время поиска – ведь я сворачивала во множество переулков: эта часть Города по духу совсем другая. Рядом Страда Нуова, но на тихих улочках поблизости абсолютно никого. Я убедилась в этом, разыскивая отель. Люди мне навстречу почти не попадались. Правда, встреченные выражали немедленную готовность помочь, так что я сильно усомнилась в репутации, закрепившейся за жителями Города. Может быть, они устали от туристов, но плохо видевшая пожилая женщина с метёлкой в руках готова была разговаривать по телефону с хозяином гостиницы, чтобы помочь мне. «Я плохо вижу, – объясняла она, показывая на глаза, – но могу поговорить», – и она подносила руку с растопыренными пальцами к уху. Жаль, я была настолько измотана поисками, что не смогла от всей души поблагодарить её за это человеческое участие.

Суббота

     О, Средиземное море! после твоей пустыни
     Ногу тянет запутаться в уличной паутине.

И. А. Бродский

   Бороздила просторы Лагуны. Оказывается, для того, чтобы добраться до Торчелло, довольно отдаленный остров, надо пересаживаться на катер с причала Мурано, а я и не знала. Моя самоуверенность бывалого путешественника опять дала осечку. Почти два часа до Бурано и назад, посмотрела на Торчелло издали, и выходить там расхотелось. Пустынно, заброшенно, собор в лесах, рядом целые отмели, поросшие жухлым камышом, кое-где встречаются островки с кирпичными оградами типа Сан Микеле, но меньше, – местные кладбища. Сегодня пасмурно, ветра нет, надышалась вдоволь морским воздухом, пока плыла: колебание бирюзовых волн, торчащие путевые сваи, и я задремала под их монотонное повторение. Неужели Лагуна так сильно мелеет? По-моему, раньше не было столько отмелей вокруг.
   В субботний день наш катер почти на каждой остановке наполнялся народом, в основном семьями – они заходили, садились, о чём-то оживлённо беседовали, смеялись и снова выходили остановку спустя, предварительно закутав детей. Да, здесь просто культ малышей – бамбини! Они окружены такой заботой и вниманием. С одной девочкой лет трёх, ехавшей с отцом – тот постоянно насвистывал одну знакомую мелодию, – при выходе прощалось с умилением большинство пассажиров: «Чао, бамбина!».
   Утром мой гостеприимный хозяин, помогавший своей жене готовить завтрак, постоянно отвлекался на голоса детей, звучащие сверху. Потом появились их обладатели – мальчик лет двух и девочка около четырёх, в пижамах, – присели на верхней ступеньке в ожидании новой порции внимания. Оно было им, конечно же, оказано, отец не выдержал, наполнил миску хрустящими шариками, быстро, в три шага, преодолел ступеньки, отдал угощенье дочке.
   Больше, к сожалению, я детей не видела. Иногда слышала их голоса по вечерам. Как выяснилось позже, днем они ходили в итальянский вариант детского сада. Однажды в районе Заниполо я наткнулась на подобный. Кирпичная глухая стена, почти монастырь, туда заходили и пропадали взрослые с маленькими детьми. Я не сразу сообразила, что это, – так необычно он выглядел. Потом поняла – вокруг каналы. Дети внутри могут бегать, а взрослые – не опасаться, что кто-нибудь из них упадет туда.
   Но в этот субботнее утро дети были дома. Как же тяжело совмещать семью с бизнесом. Постояльцы накормлены, а дети – нет.
   А вот вечером наши роли поменялись. Дети бегают и шумят за дверью, в той самой зале – прихожей, столовой. Кроме них там собралось достаточно взрослых, которые также очень громко выражают свои эмоции. Когда я проходила мимо, пожилой синьор, видимо дедушка, сердечно приветствовал меня: «Сэра!». Позже по звукам я поняла, что собралось несколько семей с детьми. Поколения не мешали друг другу: взрослые что-то оживленно обсуждали, маленькие кричали, бегали, катались на большой разноцветной машине, которою я видела до этого внизу. Я ни разу не слышала окриков, «шиканий», попыток взрослых поставить детей в какие-то рамки. Возможно, хозяевам приходило в голову, что для постояльца, то есть для меня, подобная обстановка несколько необычна, поскольку Дэвид утром выразил надежду, что «ужин его семьи» не помешал мне. Однако в этот субботний вечер семья не испытывала никаких неудобств, связанных с тем, что их семейный бизнес и жизнь неразделимы. У меня же возникло двойственное чувство: с одной стороны, мне хотелось покоя, с другой – было полное ощущение домашней атмосферы, будто я в кругу семьи, но по какой-то причине решила не выходить к ужину. Потом топот и голоса стали звучать чуть глуше и под вальс в исполнении Хейфеца: я надела наушники.

Мост доверия

     Солнце садится, и бар на углу закрылся.

И. А. Бродский

   В этом страшно тесном кафе не бывает свободных мест. Но мне повезло, я же «соло». Убедившись в этом, пожилой официант буквально втиснул меня возле входа. Траттория «Алла Риветта» – возле базилики Сан Дзаккария и в двух шагах от Сан Марко. Она на углу обычного жилого дома, с неприметной вывеской, а входная дверь с симпатичным витражным стеклом вообще находится под мостом, поэтому, чтобы попасть внутрь, надо слегка зайти за него. Конечно же, я не просто проходила мимо: морская прогулка, спритц в баре возле пьяццы Сан Марко, осмотр прекрасной церкви Сан Реденторе на Джудекке – неудивительно, что появился аппетит. Заходить просто куда-то наугад мне не хотелось. Раскрыла свой путеводитель и решила поискать это местечко.
   Необыкновенную атмосферу кафе создаёт команда синьоров – как-то не хочется называть их официантами. Один, убелённый сединами, с большой предупредительностью обслуживал меня, другой что-то всё время насвистывал, проходя мимо, но душа компании, а может и хозяин заведения, бармен – подтянутый брюнет лет шестидесяти с седыми висками. Мне удалось его хорошо разглядеть, я же сидела под самой стойкой. Первое время чувствовала себя неуютно: не люблю обедать одна в незнакомых местах. Сначала, с обычной для меня в подобных ситуациях неловкостью, по дороге в туалет чуть не сбила с ног одного из членов этой команды. Видимо, стеснение придавало моему лицу ту угрюмость, по которой можно отличить наших соотечественников в любом городе. Неудивительно, что самый пожилой из синьоров сразу открыл раскладушку меню на русском варианте. По мере того как мои черты смягчались, на лице бармена, который весьма сурово поглядывал на меня сперва, появлялась улыбка. Глядя на него, как в зеркале, я могла видеть, что постепенно превращаюсь из голодной и злой женщины в милую и приятную синьору. В завершение обеда, когда унесли пустую тарелку – ах, какая вкусная печёнка с луком и полентой в ней дымилась ещё полчаса назад! – хозяин бара начал оказывать мне знаки внимания. Думаю, это не имело никакого отношения ко мне лично, а было фирменным стилем заведения, из-за которого в зале не бывает, как я могла убедиться, свободных мест. Выходя после обеда, две солидные итальянки веселились как школьницы, на правах, видимо, завсегдатаев зайдя за стойку и сделав несколько снимков с импозантным барменом. Мне же он, с серьезным лицом, но с лукавым блеском в глазах, подлил в эспрессо анисовой водки, тем самым испортив совершенно его вкус, но усилив эйфорию, снизошедшую на меня. Потом внёс в композицию, состоящую из крошечной чашечки с коричневым содержимым и запотевшего стакана холодной воды, яркое пятно – мандарин, достав его с витрины. Это ярко-оранжевое пятно на тарелке было идеальным завершением композиции, колористическим акцентом, но самое главное – символом сердечного расположения, которое эти люди мне, чужестранке, без слов оказывали таким образом. Зеленые листики мандарина даже немного напомнили мне лавр, будто говорили символически – «мир тебе!». Я почувствовала себя, благодаря этим нехитрым знакам внимания, в тёплом, почти дружеском кругу. Эти люди без всякой выгоды для себя (заведение отличается демократичными ценами) были очень добры ко мне.
   Вот такое местечко, любимая траттория Бродского. Судя по возрасту синьоров, они вполне могли его знать. А может, и не догадываются, почему к ним время от времени заходят русские туристы и, волнуясь, оглядываются по сторонам, будто кого-то ждут.

Женский взгляд

     И дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры,
     плохо освещены.

И. А. Бродский

   Заглянуть за стены палаццо, проникнуть в саму сердцевину венецианской жизни – об этом мечтает здесь бывалый путешественник. Его уже не прельщают только виды этих дворцов. Да и с ними не всё просто: фасадами большинство выходит на Гранд Канал, что затрудняет неспешный осмотр. Ты или проплываешь мимо на вапоретто, или смотришь на них с дальнего мостика в просвете между домов на противоположном берегу, и тогда просто не видно деталей. Поэтому чаще всего они представляются нам стражами парадного въезда в Город, пышными, но пустыми декорациями, призванными скрасить наше пребывание в нём. Мы путаемся в их чертах, забываем историю, не успев познакомиться с ней. Яркое и самобытное Ка Дарио – частное владение, туда не попасть. Ряд других дворцов занят под общественные нужды, например, университет разместился в палаццо Фоскари; в палаццо Форсетти находится ратуша и так далее.
   Палаццо Мочениго за церковью Санта Стае, огромный многоэтажный дворец, втиснутый между двумя каналами. Им владела одна из ветвей семьи, последний отпрыск которой передал его Городу в середине прошлого века под музей. Все-таки обслуживать такой дворец недешевое удовольствие. В отличие от холодной обстановки Ка Д’Оро здесь ещё можно представить, как полвека назад в этих стенах звучали голоса не сотрудников службы безопасности и администрации музея, а членов этой большой некогда семьи. Теперь сложно понять, для чего использовались ими те или иные комнаты, но обивка стен, портьеры, лакированные двери на тяжёлых медных петлях, а главное – зеркала ещё помнят хозяев. В одной из комнат в чреде бесконечной анфилады, среди портретов дожей Мочениго и картин, повествующих об их славных деяниях, разместились одиноко как-то выпадающие из этого строя фотографии последних представителей семьи. На каждой их них надписи, сделанные разными людьми, но на всех можно, так или иначе, различить «Mochenigo». Ещё одно общее – прекрасные гордые лица с явным фамильным сходством. Да и поводов для гордости немало – из этого рода вышло семь дожей и бесчисленное количество прокураторов Сан Марко. Все они изображены на портретах в нижних покоях с бесконечно высоким потолком. Над ним располагается такой же зал, где две стены заменены окнами во всю высоту потолка на двух торцевых, противоположных сторонах. Правда, как мне показалось, их размер не соответствует узеньким улочкам, на которые они выходят: вид на Гранд Канал загораживает Санта Стае. Поэтому, несмотря на раннее ясное утро, здесь не очень много света, а потолочные почерневшие балки делают помещение еще более мрачным и похожим на склеп. Суровые лица дожей и прокураторов взирают со стен, и хочется пройти дальше, благо в анфиладной планировке основная функция такого помещения – распределительная: справа и слева находятся двери в главную, недавно ещё жилую часть.
   Переходя из комнаты в комнату, обратила внимание, что в каждой царит свой неповторимый запах, опьяняющий и чарующий одновременно. Загадка разрешилась в самой последней. Оказывается, здесь только что открылась юбилейная выставка парфюмерии «Видаль», производимой семьей богатых промышленников нового поколения и меценатов искусства уже сто лет. Это сочетание в одном музее фамильного дворца и успешного коммерческого проекта немного разрушало подлинную, не музейную атмосферу. Нет уже тех кастовых отличий, думала я, вспоминая истории, связанные с Золотой книгой и правилами патрициата, как триста лет назад: нувориши отремонтировали дворец и разместили в его залах выставку, а в фойе организовали продажу духов. Конечно, благодаря их усилиям, как гласит информация на стендах, многие залы были хорошо отреставрированы, перетянули обивку стен, например, с сохранением особенностей фактуры и цвета ткани. То-то в некоторых залах она показалась мне подозрительно новой!
   В комнате, обитой красным шёлком, я невольно вздрогнула и отпрянула назад. Всю её заполняли группы по несколько человек, сидящие и стоящие, одетые в камзолы из бархата, платья из прекрасной набивной ткани; в углу несколько зловеще застыли фигуры в темно-розовых мантиях прокураторов Сан Марко. Это были манекены. Музей Мочениго известен также как центр истории костюма Его создатели не только нарядили их по моде XVIII столетия, но и придали им непринуждённые позы людей, ведущих светскую беседу. Возникало неприятное чувство безжизненности: это подлинные костюмы и носили их реальные люди: объяснялись в любви, пели серенады, давали клятвы, исполняли общественный долг. И вот теперь они надеты на пустышки, фантомы. Ощущения были настолько острые еще и потому, что интерьер огромных и пустых залов уже наводил до этого на мысль о призраках, незримо населяющих эти холодные и безлюдные помещения. Не потому ли последний Мочениго отказался от этого дворца? Но костюмы были всего лишь костюмами и, успокоив воображение, я обратила внимание на ткани превосходного качества. Вот что значит ручная работа. Делать такие ткани на массовую продажу было бы невозможно. Сколько труда вложено в каждый дюйм этого полотна! Материал за несколько сотен лет не потерял яркость, выбитые цветы на парче смотрелись свежо и сочно. Одну небольшую комнату занимали только мужские жилеты, но какие! Мужчины были явно бóльшими модниками, чем женщины, это не удивительно, ведь их жизнь была более наполненной, им приходилось чаще бывать в обществе.
   По-моему, отголоски этого шовинизма сохраняются здесь и сегодня. Вижу нарядных, одетых с иголочки мужчин; дам, конечно, тоже, но более небрежно одетых, что ли. Опять пример моего хозяина. Явно душа дома, успевает всюду. Утром обслуживал меня и одновременно бегал наверх с подносами: в доме ночевали гости. В субботний вечер на Страда Нуова – променад, люди просто прогуливаются туда-сюда. Навстречу попадалось много мужских компаний – просто гуляющих или стоящих со стаканчиками возле остерий, громко и оживлённо разговаривая. В одной такой группе я случайно заметила и Дэвида. Он был совсем не похож на известного мне внимательного хозяина и степенного главу семейства. В нем появилось что-то мальчишеское. Он выглядел так, как будто дома его не ждала куча гостей, накрытый стол, дети, родственники и жена.

Как провести воскресенье

     Прошлому не уложиться без остатка в памяти…
     ему необходимо будущее.

И. А. Бродский

   Для декабря погода стоит удивительно ясная и солнечная. Чувствую, что в этот раз придётся обойтись без блуждания в любимом мною тумане – Nebbia. Тем не менее освежающий сирокко дует почти постоянно, но так ласково, что даже мальчишки, которые некоторое время шли сегодня впереди меня – один с собакой на поводке и другой с детским журналом под мышкой, – были без шапок. Взъерошенные вихры торчали над ушами, старший что-то рассказывал младшему. «Аллора», – тот соглашался (это слово очень популярное, как я слышу, почти паразит). Да что там мальчишки, почтенные синьоры восьмидесяти лет, парочками то там, то сям прогуливались – воскресенье всё же – с неизменными укладками, без всяких головных уборов. Видела молодую итальянку в шляпе с полями – красиво! Опустила взгляд на ноги, что такое – туфли на босу ногу.
   Кстати, о туфлях. Пройдя сегодня путь от Риальто через Академию и опять к Риальто, я не ощущала ничего, кроме единственного – своих ног! В этом городе нельзя не ходить – он так устроен – но для ходьбы здесь нужна не та обувь, которую я ношу на работу постоять или по дороге туда посидеть в машине. В результате, настроившись на духовный лад после вечернего визита во Фрари, молила об одном: «Господи, пошли мне магазин по дороге, с хорошими и недорогими ботинками, евро за пятьдесят». Слава Богу, в «Коине» услышали мой призыв, сделав скидку на чудесные замшевые ботинки, почти без каблука и очень мягкие. Я выбрала коричневые.
   Экономия сил здесь в том, чтобы не пытаться объять необъятное. Сегодня в обед, вернувшись после посещения двух таких разных музеев, как Мочениго и Ка Пезаро, завалилась поспать. Точнее, у меня были такие намерения, когда лихо, за одну минуту, два водителя-гребца трагетто -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

доставили меня прямиком на Кампо София, а отсюда и до Дома рукой подать. В путеводителях пишут, что в этих лодках принято стоять, это непросто, скажу я вам. Так вот, дома опять царили дедушки и бабушки, внуки и гости, в столовой накрывался стол на огромное число персон. Вот она – большая итальянская семья. Обедают они неспешно и очень шумно. Пришлось дремать в наушниках под Мендельсона.
   Но так проводят воскресенье не все семьи в Городе. Как это ни странно, в музее современного искусства Ка Пезаро были в основном горожане, по крайне мере я не заметила туристов. О чём это говорит? О ценности культуры и образования, как мне кажется. Часто приходиться слышать: великая эпоха для этого народа, увы, в прошлом, мол, они живут на дивиденды от культурного богатства, накопленного предыдущими поколениями. Даже если это так, то я заметила – они умеют ценить это наследие, понимают, продолжателями какой традиции являются. Но в этот воскресный день, проходя с ними из зала в зал, наблюдая не праздный интерес, но понимание, я подумала, что это мнение поверхностно. Итальянцы – не просто создатели индустрии моды и туризма, многие из них – тонкие ценители красоты и искусства, но в данном случае одно вытекает из другого.
   Здесь были солидные дамы с внуками и молодые пары с детьми. Пока я рассматривала модернистское и авангардное искусство, проходя по залам одного из самых вместительных дворцов на Гранд Канале, полностью переоборудованного под музей, мои мысли по поводу места современного искусства в Городе приняли новое направление. На это короткое время я увидела его глазами местных жителей.
   Город принимает биеннале вот уже более ста лет, в его павильонах выставлялись все, порвавшие с традициями реализма: начиная от первых модернистов и заканчивая концептуалистами. Поэтому в этих залах соседствуют друг с другом Климт и Шагал, Роден и Пикассо, Миро и даже Дейнека. Имен многих итальянских художников я не слышала, но было очень интересно проводить аналогии. Вот практически Кончаловский или Машков – так сочно, ярко, декоративно. А здесь возникают ассоциации с Сарьяном или Кузнецовым – так лирично, тонко, монохромно. Вот она – своеобразная пирамида искусства. Наверху гении, считывающие коды культуры, принимающие, преобразующие и возвращающие в нее идеи в своих шедеврах уже на новом, абсолютно новаторском уровне. Такие, например, как Шагал и Пикассо. И ее основание – множество прекрасных, одаренных людей, наполняющих и обживающих пространство новых форм, популяризирующих их. Многие из них бывали лично на презентации своих работ – справедливо, что там, где создавались новые имена и появлялись наименования направлений, возник музей – в нем, как в зеркале, отразилась история движения искусства к максимальному лаконизму форм. Как ни была я предубеждена против подобного искусства в Городе, мне Ка Пезаро понравился. Это наглядная история живописи XX века: примитивизм и кубизм, экспрессионизм и другие течения прошлого века эти залы вмещают органично. Да, в его интерьере от дворца Пезаро XVII века ничего не осталось, но это место – наглядное свидетельство того, насколько современны венецианцы. Их территориальная изоляция совершенно не означает культурный консерватизм.
   Это было днём, а вечером, немного поплутав в переулках возле Сан Стефано, вышла к палаццо Грасси, к безликому и довольно высокому зданию с ещё одним музеем внутри. Там я похвалила себя за настойчивость, заглянула в холл, где с порога меня встречало ещё более авангардное искусство, чем с утра, и решительно развернулась. Хорошего помаленьку, а плохого тем более.

Немного простоты

     И патетика жизни с ее началом,
     серединой, редеющим календарем, концом и т. д. …

И. А. Бродский

   Утром проснулась от запаха кофе – мой хозяин уже хлопотал на кухне. Постояльцев в нашем пансионе осталось всего трое, считая меня: ещё итальянская пара. Рыжеволосая, сухая, с ярким не утренним макияжем, нервная и слишком смуглая синьора и более симпатичный, на мой женский взгляд, – с рябым лицом, похожий на моряка или водителя, основательный такой, – синьор.
   Они, как и я, – ранние пташки. Каждое утро встречаемся с ними за завтраком. Видно, что отдых у них долгожданный и не частый. Вчера захватили с собой фотоаппарат: снимали наш колоритный зал. Он действительно такой, что хочется показывать потом фото знакомым с комментарием: «Знаете, мы жили в настоящем венецианском каза». Потом они обсуждали с нашим хозяином сегодняшние планы – поездку на острова. Я слышала через свою дверь их разговор с чувством лёгкого сожаления: не могу так же свободно поболтать с Дэвидом. Поймала себя на мысли, что стала часто строить в уме фразы, выражающие моё настроение или самочувствие. К вечеру это было в основном: «Я очень устала, нуждаюсь в небольшом отдыхе». День сегодня был пешеходный, а ещё музейный, и даже с подъёмом на верхний ярус Сан Марко. Прошла утром через большую часть Кастелло до СкуолыСкьявони. Но это загадочное место было закрыто, так же, как не менее загадочная церковь Санта Мираколи. Вот уж воистину драгоценный ларец – всегда заперт на ключ.
   Снова оглушил Заниполо, самый большой после Сан Марко собор в Венеции. Но ощущения грандиозного объема внутри, в отличие от патриарха венецианских церквей, возникает благодаря готическим легким колоннам, дающим простор свету и не отделяющим нефы друг от друга. Смотрела на сотрудников-секьюрити, дежурного у входа с удивлением. Как они могут находиться в таком месте каждый день? Космическое, головокружительное пространство, пышные надгробия, огромные витражные окна, свет из которых, преломляясь разными цветами, клубится в районе хоров.
   В этом склепе (а захоронения дожей – это главное содержание собора) живые – только картины великих мастеров. Начала проникаться манерой венецианских художников «второго ряда». Например, сегодня меня долго «не отпускала» картина ЯкопоБассано, мастера середины XVI столетия, с изображением святых доминиканцев, исцеляющих раненых -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Общий тёмный фон, монотонная композиция, ничего такого, что сразу бы привлекло ваше внимание. Дело, скорее всего, в удивительном совпадении тональности картины – мрачности и возвышенности одновременно – с общей атмосферой собора. В этом полотне маньеристски точно Бассано воплотил дух ордена, картина аскетична по форме и содержанию. На ней в центре изображена фигура Святого Джачинто, ходящего по водам Днепра, в традиционном облачении – белой монашеской рясе и черном плаще в сопровождении брата из ордена. Их фигуры освещены каким-то неземным светом, в лицах горит выражение веры и полного и всецелого Служения. Ноги монахов слегка оторваны от воды, будто тела невесомы, они шествуют в направлении раненых; на заднем плане – городская стена, возле которой, видимо, только что закончилась битва. Картина завораживает и отталкивает одновременно: страдания десятков людей становятся фоном для символического изображения духа доминиканского ордена.
   Кроме нее совершенно случайно – наверное, яркие краски привлекли, так неожиданно сверкнувшие в этом царстве скорби и покоя, – нашла чудесный небольшой триптих Виварини с изображением святых Доминика, Августина и Лоренцо. Видимо, ему не нашлось места в монументальных приделах, и работу мастера приткнули прямо к стене. Хотя такое положение может показаться правильным, учитывая несовпадение настроения в ней с большинством мрачных полотен вокруг. Нет, своей статичностью, полным погружением в себя, я бы сказала даже – некой немотой, она вполне вписывается в концепцию ордена. Если бы не жизнерадостные яркие цвета. По-моему, по красоте оттенков красного с Виварини не может конкурировать даже Рафаэль, а Тициан не здесь ли позаимствовал свою яркую палитру? В каком бы месте вы ни встретили работы этого мастера, менее известного, чем последние два художника, они везде приковывают взгляд: в соборах Фрари, Заниполо, церквях Формоза, Сан Джованни Брагора, музее Коррер. Как правило, у его святых очень простые лица, такие, например, как у моего соседа по пансиону. Тяжёлый подбородок, суровые складки вокруг рта. В них нет изнеженности, как в лицах прокураторов Сан Марко, портретами которых я «любовалась» сегодня в музее Коррер. Им явно не хватает мужественности и простоты, которые свойственны персонажам Виварини. Слишком внешним кажется благородство этих сановников по наследству, мантия украшает и придаёт им вес, а не наоборот. Прототипами для ликов святых БартоломеоВиварини – грубоватых, но освещённых внутренним светом, – возможно, стали знакомые стеклодувы Мурано, откуда сам мастер был родом – люди с простыми и понятными лицами.

Вода и камни

     Так сужается улица, вьющаяся как угорь,
     и площадь – как камбала.

И. А. Бродский

   Мой пансион, он же дом семьи Дэвида – типичный пример городской среды района Каннареджо, как он сформировался в течение столетий. С одной стороны канал – один мостик почти у входной двери, справа и слева просматриваются ещё два. По обе стороны дома – узенькие улочки, особенно та, на которую выходит моё окно. Я её не вижу – слишком узко, а подоконник и ставни не дают заглянуть вниз – но слышу, чаще всего колёсики чемоданов. «Горемыки, – думаю я тогда, – сама недавно так плутала, переезжая с моста на мостик».
   С торца дома прохода нет, но в окно прихожей я вижу чахлую растительность – думаю, что это общий междомовой «зелёный фонд». Первый этаж нашего «каза» – нежилой, явно почти без переделок переживший не одно поколение семьи. Здесь составлена довольно живописно старая мебель, рядом с ней разместились летние развлечения детей: машинки, баскетбольное кольцо, игрушки, самокат. Высота этого цокольного этажа впечатляет: потолок – типично венецианский, из деревянных почерневших балок, сейчас его украшают рождественские венки, прикрепленные к люстрам. Почему целый этаж нежилой, понятно – аква альта. Здесь каждый год в это время поднимается и стоит вода, поэтому ничего ценного хранить хозяева не могут, а жилая зона – на втором и третьем этажах. Зато здесь отлично могут играть дети летом: нежарко, свежий воздух (окна в верхней части гаражных створок, выходящих на канал, открыты и сейчас), абсолютно безопасно. Только одно «но» – вокруг лишь камень.
   Прогулки по сестьериКаннареджо, который, в отличие от Сан Поло и Дорсодуро, более простой и совсем не туристический, во всяком случае в части, где я живу, зародили во мне сегодня не очень уютное ощущение другого мира, где нет ничего кроме камня и воды. Жители Города наверняка привыкли к этому. Хотя эта поголовная любовь к собакам…
   Вы не поверите, гуляющих с ними больше, чем с детьми. Псы тоже венецианские: в городе им раздолье, столько углов, запахов и более осязаемых следов собратьев. Размеры собак самые разные: сегодня видела лабрадора, эрдельтерьера и малюсенького йоркширского терьера. Интереснее всего повела себя собака неизвестной мне породы, очень благородной масти. В районе Мираколи, переходя через мостик с хозяином – солидным синьором, на самом гребне она остановилась как вкопанная. Как только ее ни уговаривал хозяин, ничего не помогало. Тогда он пошел на крайнюю меру: отстегнул поводок и пошел без нее вперед. Собачка тут же стала объектом внимания туристов: даже если она хотела бежать за хозяином, это было не просто: ее, как кинозвезду на ковровой дорожке, уже обступили и фотографировали с нескольких камер. Абсолютно все собаки – в одежде: догадываются ли хозяева, что при такой погоде питомцам жарко в шерстяных попонках? Думаю, что суровые, по меркам Италии, зимы – ночью градусник термометра часто опускается ниже нуля – внушает им такой непреодолимый страх за своих четвероногих собратьев, что их они кутают намного тщательнее, чем собственных детей.
   Топография Города сродни литературе. Это и текст, нарратив: каменная летопись, авантюрный роман, жития святых – в зависимости от того, какая часть города предстала пред тобой и требует прочтения. И своего рода образец витиеватого, но содержательного высказывания. Кампо – площади с колодцами, как точки в конце длинных предложений с причастиями-улочками («кале») и деепричастиями – переулками («руга») и «соттопортего» (крытыми проулками). Думаю, у местных жителей с рождения вырабатывается шестое чувство – встроенный компас, который позволяет им безошибочно выбирать кратчайший путь, сворачивать, пробегать подряд несколько переулков, почти не глядя по сторонам, выбирая дорогу. Вода для них – как земля для жителей материка. Можно сказать, что она – их связь с миром, в прямом и в метафизическом смыслах. По своему городу они ходят пешком, всё необходимое подвозят по воде. Красота естественной живой природы восполняется рукотворной в отделке зданий, в самих горожанах.
   Может быть, потому остро ощущаешь, как неорганично, чуждо выглядят здесь туристы. На одной из картин в музее Коррер изображена торжественная встреча дожем Морозини-Гримани королевского посольства возле Библиотеки Марчиана. При первом взгляде на полотно кажется, что за прошедшие столетия на этом месте все осталось прежним. Я узнавала на картине камни, по неровной поверхности которых проходила сегодня, стены и богатую отделку грандиозного дворца, возведенного почти пятьсот лет назад, чей вид каждый раз вызывает неизменное удивление пред его масштабом и красотой. Похоже, что время года здесь – тоже зима: так же высоко в Лагуне стоит вода, и всё-таки всё в ней по-другому. Это несходство объясняется отсутствием толп туристов, которых выносит каждый день на набережную Скьявони пена современной поп-культуры в этой её безобидной части – моды на путешествия.
   Сегодня на этом же самом месте я наблюдала внушительную группу русских туристов: стоя по стойке смирно, с сосредоточенным выражением лиц, будто стремились запомнить и вместить в себя все упущенное в своем образовании, они внимали экскурсоводу как оракулу. Нет, я ничего не имею против расширения кругозора таким немного варварским образом; когда-то и я стояла так же, оглушенная и оцепеневшая. И все-таки как-то не вяжется парадная прихожая Города с этими гнетуще-серыми толпами, бродящими по ней. В них нет ничего от величия чинных кавалеров в нарядных камзолах и мантиях, дам в кринолинах и драгоценностях, шествующих к площади от причала на картине. Наверное, именно в такие моменты Город больше всего напоминает мне музей: холодный, застывший, отчужденный от тех, для кого все это предназначалось. И только волнам Адриатики, с верхом наполняющим канал, как и четыре столетия назад, безразлично, парчовый башмачок намокнет в них или грубый ботинок туриста.

Мы с вами уже встречались?

     Помни, что любое движение, по сути,
     есть перенесение тяжести тела в другое место.

И. А. Бродский

   Инерция движения здесь просто опасна для жизни. Ты обречён с самого раннего утра и до позднего вечера двигаться по улочкам Города, как молекула, чьё движение не зависит от неё, а задано природой. Перевести дух не получается. То, что в обычных городах происходит в транспорте, на скамейках в парках, где мы сидим, здесь возможно только в кафе, и за это взимается плата. Пить на бегу у стойки дешевле, чем за столиком, и до меня, наконец, начинает доходить хитроумность этой традиции. Даже местный веселящий напиток – спритц, такой вид топлива, который не валит с ног, но придаёт ускорение.
   Лёжа в комнате – а горизонтальное положение единственное, на которое хватает сил после многочасовых кружений по Городу, – ты продолжаешь испытывать угрызения совести, что выпал из этого Великого Потока.
   Завидуешь смотрителям в музеях и соборах – сидят рядом с прекрасным и никуда не торопятся. Мысль, что Город не приз, а жизнь в нём не спринтерская гонка, приходит, но не задерживается. Конечно же, приз, и ещё какой!
   Недавно стало грустно от осознания, что многие маршруты уже знакомы. Эта мысль поначалу даже начала сдерживать энтузиазм пеших прогулок. Через некоторое время, заблудившись с удовольствием в районе Кастелло, при очередной, на этот раз удачной попытке попасть в СкуолуСкьявони, испытала облегчение: много здесь ещё неизведанного для меня. Невозможно представить, что Город станет понятным и перестанет быть интересным. Скука может настигнуть, наверное, в самом захватывающем месте мира, если взгляд будет различать лишь поверхность вещей и со временем привыкнет к их необыкновенным вычурным формам. Пока ни разу не испытала здесь этого чувства: глядя на хорошо знакомое сегодня, видишь совсем не то, что вчера. То, что в прошлом восхищало и вдохновляло тебя – нет, не оставляет равнодушным, но как-то более спокойно воспринимается, и напротив, мимо чего год за годом проходил не замечая, вдруг заполняет собой все твое существо. Искусство не только помогает понять, насколько ты изменился, но предлагает варианты дальнейшего развития.
   Так по-новому открылась для меня базилика Фрари вчера вечером, после тяжелого пешеходного дня. Зависимость от движения по Городу вынесла меня зачем-то сначала к мосту Академии – наверное, полюбоваться закатом на Канале – потом дальше, по улочкам возле университета Фоскари, мимо кампо Сан Барнаба, и, как всегда, где-то за кампо Маргарита я свернула не в тот переулок. Планировала-то я пройтись через Сан Тома и Сан Поло к Риальто, но Город внес в мои планы свои коррективы. Изрядно проплутав, поняв по относительно новым постройкам вокруг, что сейчас уже выйду к пьяццале Рома -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, чего бы мне совсем не хотелось, я, как всегда в таких ситуациях, попыталась оживить свое чутье, повернула резко направо и вскоре оказалась возле смутно знакомой мне церкви с неприметным, плохо различимом в сгущающихся сумерках фасадом. На темном фоне отчетливо выделялось освещенное пятно – она была открыта, – и я вошла внутрь. Посидев несколько минут, рассмотрев карту, поняла, что нахожусь я в Сан Панталоне, а значит, с пути сбилась не так уж и сильно. Тогда, приободрившись, я наконец огляделась вокруг. Обычная, ничем не примечательная церковь: где-то возле алтаря ходил дотошный турист, зажигая свет то справа, то слева от себя. Потом он направился к автомату недалеко от меня, опустил монетку и… я даже не поняла, что произошло. Внезапно все вокруг преобразилось до неузнаваемости. Над моей головой осветился, наверное, самый впечатляющий церковный плафон из всех, виденных здесь. Все пространство сверху, не разделенное никакими нишами, рамами, колоннами, как обычно бывает в барочных интерьерах, заполняла собой одна роспись. Достаточно темная по колориту, но очень живая и даже экспрессивная. Иллюзию пространства создавали колонны, нарисованные внутри, они, казалось, продлевали высоту свода и уводили взгляд куда-то в бесконечность.
   Надо ли удивляться тому, что после этого душевного потрясения, почти не сверяясь с картой, но в состоянии полной гармонии и умиротворения, я как-то буквально за три поворота и несколько мостиков вышла к Фрари. Раньше я была в ней днем, при естественном освещении и совсем в другом настроении. Сейчас зашла вечером. Она мне показалась внутри мерцающей почти физически осязаемым теплом, исходящим от многочисленных освещенных ниш. Этот свет обволакивал кирпичные стены, розовел на вставках из истрийского мрамора, отражался от белого каменного пола. Все было освещено, но вместе с тем возникало ощущение полумрака, скорее всего, из-за грандиозных размеров базилики. Ассунта в алтаре, напротив, сияла как маяк. Бросила якорь рядом и чувствую – нет отклика. Душа затрепетала возле триптиха Джованни Беллини. Мадонна в окружении святых – ясная и тихая, от неё исходило умиротворение и благодать. В ней осязаемая красота – ткани одеяний святых, невероятно насыщенного глубокого карминного цвета внутренней части арки за спиной Пресвятой Девы, янтарных ступеней, особенно ярких рядом с алебастровыми телами ангелов – сочетается с чистотой и легкостью композиции. Надо всем царит надпись на золотом фоне, как молитва художника: «Подай защиту с небес, просвети ум, направь жизнь, тебе вверяю все мои дела».
   За базиликой, со стороны величественных апсид, – ещё одно знакомое место, я помню, вечером оно особенно впечатляет, так красиво подсвечены здания церкви и музея, находящиеся там. Предвкушаю восторг, но экстерьер Скуолы Сан Рока уже не поражает воображение как раньше: выпуклые, рельефные поверхности стены сейчас кажутся мне слишком декоративными, в фасаде чувствуется та же экспрессия, даже беспокойство, что и в живописи, находящейся внутри. Особенно проигрывает архитектура Скуолы более сдержанной, но удивительно возвышенной церкви Мираколи. Это Рёскин со мной заочно «поработал», ему не нравились зрелый Ренессанс и поздняя готика своей чрезмерностью. Начинаю понимать, почему в этот раз я прошла мимо мятежной живописи Тинторетто: она не совпадала с моим настроением, сейчас стали ближе художники кватроченто – БартоломеоВиварини, Джованни Беллини, ВитториоКарпаччо.
   На следующие день, в поисках Скуолы Кармине, теперь уже при ярком утреннем свете, опять зашла «в гости» в район Сан Поло: прошла по знакомым улочкам, всё так же, как и год назад. Вот и хозяин ресторана, что у собора, подметает возле заведения, готовится к открытию. А магазина с беретами я не нашла, живы ли старики? Зато недалеко от кампо Сан Барнаба купила ещё один платок ручной работы с ярким цветочным рисунком в семейном магазинчике, правда в этот раз обслуживала меня внучка хозяйки, надеюсь, у пожилой синьоры, которая была так мила в прошлый раз, тоже все в порядке. А вот и чахлые деревца за Академией: не добежать ли до «Нико»?
   Ну вот, так и проходят дни в этом городе, где жизнь не прекращается, движение не останавливается. Сейчас пауза: переведу дыхание, дам отдых усталым ногам и опять вольюсь в городской поток.

Тёплые краски Тьеполо

     От нечаянной встречи под потолком с богиней,
     сбросившей все с себя, кружится голова.

И. А. Бродский

   Начать день с рынка Риальто мне помог экипаж трагетто: с кампо Софии до рынка по прямой меньше минуты. Так я оказалась за два евро на другом берегу Гранд Канала. В лодке кроме меня ехала солидная венецианка. Она не только приветливо перекинулась парой фраз с гребцами, но и поприветствовала дружески тех, кто управлял параллельной лодкой. Наверное, такие поездки для нее привычны: здесь не может быть никакого социального снобизма. Все-таки отсутствие личного транспорта, вернее возможности пользоваться им в городе, создает дополнительные возможности для общения. Конечно, скажем, в XVIII веке подобный демократичный способ переправы для знатной патрицианки был бы невозможен. Когда смотришь в музее Ка Резонико на полотна Гварди или Каналетто, обращаешь внимание в их детальных и очень точных видах Большого Канала, что у лодок, перевозящих знатных особ, в то время были специальные кабины, как у карет. Это, конечно, создавало дистанцию между гребцом и пассажиром. В нашем трагетто никаких перегородок между теми и другими не было: каждый из возниц по обе стороны с одиночным веслом, мы с синьорой посередине. Я с завистью обратила внимание на то, как устойчиво она держатся в лодке. Я же ощущала себя внутри некоего спортивного снаряда, смысл использования которого в том, чтобы изо всех сил балансировать, напрягая мышцы ног. Естественно, как выяснилось две минуты спустя, женщина направлялись за покупками.
   Для желающих порадовать себя, семью, постояльцев или клиентов – в зависимости от того, для кого планировался обед – рынок предлагал широкий выбор. Все для рыбного стола, от самого простого до предельно изысканного, здесь можно найти. Но и сопутствующее основному продукту – рыбе и морепродуктам – тоже: всевозможные овощи, приправы, цветы как украшение стола. Поразили огромных размеров артишоки: похожие на кедровые шишки, только зеленые, каждая на крепкой ножке. Здесь ничего не изменилось: запах моря и его даров, шум итальянской речи. Те же собаки в ожидании хозяев, букеты цветов в огромных вазах, сосредоточенные домохозяйки в процессе выбора. Сегодня я миновала Пескарию без остановок.
   На кампо Сан Поло каток ещё не залит – наверное, слишком тепло. Внутри церкви Сан Поло никого. Это один из самых старых готических соборов, древний свод, тёмные деревянные балки. Такая древность немного не сочетается с барочной вычурностью картин в большинстве ниш, пусть и на христианскую тематику. Не трогают совершенно: грязные цвета, бессмысленные позы. В этот собор хочется заходить только из-за «Тайной вечери» Тинторетто. Пожалуй, она самая необычная из всех его работ на этот сюжет. Здесь уже нет задушевности, даже интимности, ощущения духовной близости собравшихся в комнате. Напротив, ученики почти вступают в драку, многие из них вскочили со своих мест, доказывая, кто из них самый преданный, Иисус разводит руками, усмиряя их пыл. Кто-то – не Иуда ли? – стоит ближе всех к нам, с рукою за пазухой. Пожалуй, этот вариант Lastsupper наиболее приближен к евангельской версии. С этими светлыми мыслями, направляясь к выходу, вдруг заметила несоответствие на выданной мне при входе схеме. Оказывается, я пропустила целый придел.
   Вот так, случайно, как правило, начинаются важные вещи. Я открыла для себя мир живописи Тьеполо. Несколько десятков работ в отдельном зале, прекрасно освещённых, тоже на евангельский сюжет, связанных с темой крестных мук. Это – середина XVIII века. Пытаюсь провести аналогию с нашими художниками – Вишняковым, Венециановым – ничего общего. Впервые академическая живопись – а то, что я видела перед собой ее образчик, не вызывало сомнения – произвела на меня такое впечатление. Дома уточнила в Википедии. Да, Джованни Тьеполо – выходец из бедной семьи моряка, родившийся в Венеции, приобрёл европейскую известность и был избран президентом Падуанской академии художеств. Оратория в церкви Сан Поло принадлежит кисти его сына Джандоменико Тьеполо. Он взял лучшее от манеры отца – великолепный колорит, свободный мазок, легкое световоздушное пространство внутри картины. В этой серии он впервые выступает как самостоятельный мастер. Для итальянской живописи такая трактовка евангельского сюжета была смелой и новаторской.
   В Оратории Христа в Сан Поло его жизнерадостная манера сдерживается драматической темой. Тем не менее поражают светлые, тёплые краски, лёгкая кисть, присутствие в картинах реалистичных деталей, что не было свойственно до него картинам на такую тему. Например, жаркое солнце, пальмы, восточная одежда зевак, – подобного не увидишь на полотнах других художников. Но это не значит, что тема крестных мук здесь вторична. Художник добивается необходимого эффекта именно за счёт контраста темы страдающего Христа и вещественности, где-то даже будничности происходящего. В полной мере раскрывается его своеобразная манера в сериях, связанных с приключениями героев итальянской комедии – ветреной Пульчинеллы и ее спутников, в чем я смогла убедиться через несколько дней.
   Фрески одного из залов Ка Резонико связаны именно с их похождениями. В отличие от жанровой живописи этой эпохи, где сюжет всегда доминирует, здесь наслаждаешься в первую очередь великолепными нежными, почти прозрачными красками, композицией с ассиметричным расположением фигур, костюмами героев – высокими колпаками, белым трико, чуть растянутым на горбатых фигурах. Но самое интригующее здесь – их лица-маски с длинными уродливыми носами и гримасы – зловещие и смешные в одно и то же время.
   Джандоменико Тьеполо – художник, живопись которого связна со стилем своей эпохи: его мастерство обогащается и наполняется традициями классицизма и барокко, а жанровость, даже простота, позволяют выйти за их рамки. Наверняка во многом он обязан своей свободной и оригинальной манерой отцу, Джамбаттиста Тьеполо, в этом я убедилась уже после Сан Поло. Так сложилось, что я познакомилась с творчеством сына раньше, чем с работами его прославленного отца, последнего признанного великого мастера венецианской живописи. Не строя планов на этот день, почти случайно наткнувшись на Ораторию Христа в Сан Поло, я попала, почти следом, в СкуолуКармини, которая – просто дворец искусства отца, Джованни Баттиста Тьеполо.
   СкуолаКармини относится к категории Гранде – больших школ, коих было, по-моему, всего пять. Их создавали профессиональные сообщества, чаще всего в благотворительных целях. Так, эту школу в XVII веке создал монашеский орден кармелитов. Естественно, между крупными Скуолами существовала конкуренция, каждая стремилась превзойти другие пышностью отделки и именитостью мастеров. Например, СкуолаКармини находится в самом дальнем углу кампо Маргарита, рядом с одноимённой церковью. Ее почти не видно из любой точки площади, поэтому, несмотря на то, что в предыдущие приезды я очень часто проходила мимо, о существовании здесь этих достопримечательностей даже не подозревала. Фасад Скуолы почти невозможно рассмотреть: слишком узкое пространство, фактически переулок перед ней, с двух сторон мостики и каналы. Но спроектировал здание Палладио, а расписал потолок Тьеполо. Считается, что здесь он создал одну их своих лучших работ. Не буду хвастаться тем, что разобралась в тонкостях сюжетов. Мало того, что всё ценное – на потолке: стены удручающе скучно расписаны маньеристами, да ещё и путаная схема, выданная мне служащим при входе, не облегчала понимания. Он, видимо, зная несовершенство оной, несколько раз повторил, что самое интересное, а именно Тьеполо, в этом зале находится вверху. В результате махнула рукой на неё и решила получать удовольствие без информационной помощи. Тем более что у этого художника живопись позволяет почувствовать величие изображаемого – пафос Божественного – непосредственно, минуя рациональное понимание. Сами краски и композиция здесь решают эту задачу истинно художественным способом. Излюбленный, как я поняла уже потом, прием Тьеполо – оставлять свободной от фигур большую часть потолка – прост, как все гениальное. Действительно, ведь небо, как в прямом, так и в сакральном смысле и должно быть малозаселенным. Небожители – избранные, поэтому Мадонна – но даже она изображена чуть ниже центра, в окружении ангелов – не заполняет собой пространства потолка. Его центр – чистое, голубое в огромном количестве оттенков небо.
   Сколько лёгкости в этом плафоне! Из всех виденных мною в Городе, включая потолки Веронезе, это – самая потолочная живопись, в самом высоком смысле этого слова. В отличие от последнего – не путаная и витиеватая, а в меру барочных условностей простая и ясная. И этого художника относят к эпохе рококо. Воистину: нет правил без исключения!

Мечты сбываются

     День. Невесомая масса взятой в квадрат лазури,
     оставляя весь мир – всю синеву! – в тылу,
     припадает к стеклу всей грудью как, к амбразуре,
     и сдается стеклу…

И. А. Бродский

   Сейчас заметила, что за день на воздухе и солнце у меня загорело лицо. Почти шесть часов на улице без берета и перчаток, а иногда и в распахнутой настежь куртке – и это в декабре! Небо настолько синее, что его монохромность и чрезмерная контрастность с камнем иногда вызывает тоску по дождю и туману. Но ненадолго: солнечный свет согревает душу после российской слякоти и грязи в ожидании долгой зимы. Знаю, что невозможно согреться под южным солнцем и надышаться морским воздухом впрок, но очень этого хочется.
   Почему-то в таком настроении неизменно обнаруживаю себя на Дзаттере. Теперь начинаю понимать, почему – это самая солнечная сторона Города, набережная не загорожена зданиями: в узких улицах солнца меньше, больше сырости и прохлады. Ощутить себя возле Санта Марии Розария с детской улыбкой на лице, понять, что радостные плафоны Тьеполо в ней только усиливают эйфорию от этого чудесного, просто фактом своего существования дня – отличное начало.
   А вокруг, оказывается, улыбаюсь не одна я. Вот идёт интеллигентная венецианка с тетрадями, наверное, моя коллега, преподаватель. Как красит её улыбка, да это просто Мадонна Беллини! Из дверного проёма маленького магазинчика текстиля торчат чьи-то ноги в сапогах. А вот и их обладатель: старушка в красном халате выставила стул ближе к улице и греется на солнышке. Но радикальнее всех решил проблему приема солнечных ванн один из посетителей «Нико»: вытянулся во весь рост на стуле и запрокинул руки за абсолютно лысую голову, но как она хорошо загорела! Зайдя туда, не смогла устоять пред искушением закрепить ощущение легкости бытия стаканчиком спритца.
   Вспомнила, что похожее состояние описывает Бродский в самом конце «Набережной Неисцелимых»: однажды, пообедав, он шёл по Фундамента Нуова и ощутил прилив абсолютного счастья, как кот, объевшийся рыбы.
   Сейчас, греясь в теплых лучах итальянского солнца на набережной Дзаттере, я тоже чувствовала себя кошкой и посматривала снисходительно на собак, неподвижно сидящих рядом с хозяевами, которые отдыхали в нишах школы искусств на мысе Догана. Я-то гуляла свободно, ощущала необыкновенную лёгкость, почти летела. Поэтому позавидовала птице неизвестной породы, похожей на большую чёрную утку – с длинной шеей и хорошим размахом крыльев. С утками её роднят повадки: она почти все время торчала вниз головой в воде, пока я за ней наблюдала. Потом распахнула крылья и взлетела на сваю, где её ждали товарки.
   В следующей жизни хочу быть птицей в Венеции, решила я. «А может, это души? – воображение, подстегнутое спритцем, направило мои мысли в мистическом направлении, – слишком уж перья у них черны, а место действия опять – Набережная Неисцелимых». Но долго пребывать в меланхолическом настроении в такой день было невозможно. Так один миф, связанный с Городом, я поколебала. В прошлый раз, пройдя по Фундамента Инкурабиле -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, я почувствовала себя как после ледяного душа или неприятного разговора, еще некоторое время не могла прийти в себя. Решила, что так, видимо, это место действует всегда. Сегодня, любуясь Джудеккой – сквозь ослепительное солнце был виден только его темный контур; особенно четко выделялась церковь Сан Реденторе: от нее по каналу расходилась алмазной крошкой сверкающая рябь, – я не могла не ощущать всей своей грудью полноту жизни и отогнала мрачные мысли.
   Такое приподнятое настроение, почти идеальный день, можно рассчитывать на удачу в самых безнадёжных затеях. И вот, пожалуйста, два моих давних желания осуществились: ресторан Сан Тровазо возле пансиона «Академия» и всё та же Санта Мария Мираколи. В первый пыталась попасть несколько раз, приходила обычно ближе к вечеру, но всегда во время длинного перерыва между обедом и ужином, наверное, такой график работы могут позволить себе заведения с устойчивой репутацией. Сам ресторан находится в полуподвальном помещении, на канале Сан Тровазо с видом на одноименный собор и колокольню. Место очень популярное, в первую очередь, потому, что мимо проходит главная артерия сестьериДорсодуро – дорога к мосту Академии. Кроме того, прямо напротив находится знаменитый пансион «Академия», с прибытия в который начинается не только вышеупомянутое эссе, но и первые стихи о Венеции: «Пансион „Академия” вместе со всей Вселенной плывет к Рождеству…» Как большинство мест с хорошей репутацией, вход в ресторан не выделен особо примечательной вывеской: название выведено чуть ли не от руки, интерьер довольно скромный. Сегодня здесь, наконец, отведала кальмаров в соусе из чернил каракатицы по-венециански – с полентой. Пришедшая уже после меня пара супругов из России, севшая за соседний столик, с ужасом смотрела на мою тарелку, где плавало чёрное нечто, но рискнула заказать себе такое же. Сказав, что это было вкусно, я бы, наверное, погрешила против истины. Но это, безусловно, одно из самых необычных по вкусу блюд их всех, какие я пробовала здесь. В нем главное – послевкусие. Будто весь аромат моря пропустили через тебя и на языке осталось самое тонкое и терпкое одновременно – квинтэссенция моря.
   По дороге домой, лихо справившись с лабиринтом переулков и тупиков, я вышла к Сан Мираколи и увидела открытую дверь. В этот день по-другому просто быть не могло. Тем не менее входила я туда как ребенок в предвкушении праздника. Мои ожидания оправдались полностью. Как вам описать её внутри? Если бы я была венецианской девушкой на выданье, уверена, я тоже хотела бы обвенчаться здесь. Как-то я видела выходящую из этой церкви пару, гости обсыпали молодых блестящей мишурой. Потом я читала, что она – любимая у молодоженов, и вот сегодня, стоя перед алтарем, скорее напоминающим небольшую сцену – несколько мраморных ступеней вверх, – я понимала, почему. Это небольшое пространство равномерно освещал свет, падающий из круглых окон с трех сторон, как лучи прожектора. Но естественный чистый свет, сливаясь с бликами, исходящими от белого мрамора, играя на цветных инкрустациях, пропадая в кессоном потолке из резного дерева, завораживал. Когда находишься там – а некоторое время я была в церкви совершено одна – испытываешь не те чувства, которые обычно возникают перед алтарём большого собора, скажем, Сан Стефана. Это пространство возвышает, но не подводит к бездне. Может быть, приемы, примененные архитектором здесь, не совсем отвечают всем принципам христианского храма, но в ренессансную эпоху человек пытался сократить дистанцию с Божественным. Наверное, не все результаты такого сближения могут радовать нас, но эту дорогу выбрал европеец в XV–XVI веках. В этой церкви меня вдруг охватило удивительное воодушевление, я поняла здесь, что мой выбор мне по силам, будто бы все человеческое во мне откликнулось на призыв эпохи, когда, как писал Альберти, «сильнее человека нет на свете ничего».

Мятежный дух

     Тяжелы твои, Венеция, уборы.
     В кипарисных рамах зеркала.
     Воздух твой граненый.
     В спальне стынут горы
     Голубого дряхлого стекла.

О. Э. Мандельштам

   Пришла в Палаццо Дукале рано утром. Чуть позже девяти: в это время здесь почти никого нет. Передо мной шаркал по каменному полу, еле переставляя ноги, престарелый самурай с тоненькой белой бородкой. Какая дотошная нация! Он не оставил без внимания ни одну деталь в огромных залах, соотнося терпеливо каждую картину, неважно, большую или нет, со схемой. Было интересно, знает ли он о Веронезе, Тициане, или всё рассматривает так внимательно в силу особой дисциплинированности. Перед моим любимым залом Большого Совета с «Парадизом» Тинторетто он куда-то потерялся. Здесь всегда возникает путаница: одна лестница ведёт в зал оружия – это не для меня, другая вверх – в этот, самый грандиозный Зал, с огромными окнами на Скьявони и Лагуну. Сложно определить на глаз размеры такого пространства, заполненного полотнами, от огромных до просто гигантских. К счастью, равных по значению и эффекту «Раю» здесь картин нет или просто их невозможно увидеть рядом с ней.
   Сегодня здесь кроме меня была ещё небольшая группа с гидом: он с воодушевлением, но приглушённо рассказывал о главном шедевре. Поэтому было очень тихо – безмолвие картин, пустые сиденья вдоль стен. Было слышно воркованье голубей на Пьяцетте, шум разноязычной толпы. Мне представилось на мгновение, как члены Большого Совета, сидя вдоль этих стен на деревянных скамьях, решали судьбы тех, чьи голоса вот так же были слышны им триста лет назад. Всё это время над ними царил «Рай».
   Я не большой специалист по благодати, но, по-моему, смысл канонического Рая – в блаженстве и покое. У художника здесь изображено скорее Чистилище: во всяком случае, в нём очень много ещё тёмного, мятежного. Но это – его вариант предельного счастья. Какое же оно? Рай для художника – быть в кругу праведников, ощущать их мудрость, святость, самому же надеяться на прощение. Один из самых заметных атрибутов тех, кто удостоился здесь места – раскрытая книга, тот или иной вариант ее здесь повторяется многократно: словно художник за 150 лет предвосхитил идеи Просвещения. Знание даёт мудрость, слово, текст – источник сакрального. И все-таки в это полотно он вложил силу слишком живого духа; «Рай» для него ещё не остановка, а скорее продолжение пути, освещенного идеей искусства.
   В этой работе Тинторетто был самим собой, чего не скажешь о его картинах в залах Коллегий и Сената. Начала сомневаться в себе: или я так цинична и слишком свободно интерпретирую его работы, или он действительно здесь посмеивается над дожами с их почти императорскими замашками, пафосом величия и тяжкого бремени, лежащего на их плечах. В окружении всех возможных святых, смиренно, на коленях, с кротким выражением лица – это ли подлинная сущность власти дожа?
   Вершина гротеска – огромное, чуть меньше «Рая», полотно, на котором изображён распятый Иисус в окружении апостолов, а рядом – коленопреклонённый дож. «И меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Пушкинская строфа, пришедшая мне на ум, конечно, только усиливает иронию. От этих залов возникает лёгкая тошнота, особенно связанная с подозрением, что туристы вокруг могут воспринимать эти «шедевры» серьёзно. Почему-то вспомнился здесь Гойя с его парадным портретом испанских Габсбургов – паноптикумом вырождающегося рода: лица-шаржи особенно ужасны в сравнении с великолепием нарядов и блеском драгоценностей и орденов. Поразительно, что при такой неприкрытой сатире портрет королю понравился. Ведь он видел там себя.
   Здесь же помимо самих дожей – коленопреклоненных, молящихся, принимающих именитых гостей – в картинах всегда присутствуют мифические и религиозные персонажи. Несмотря на разнообразие сюжетов, общая идея здесь: ноша дожа самый тяжелый труд. Но нельзя сказать, что неблагодарный, подумала я хотя бы по количеству подобных картин. Я не видела сюжетов типа Триумфа Дожа или Дожа во Славе, как правило, в картинах с таким смыслом место дожа занимает Дама (я же говорила!) – Венеция.
   Вообще-то мастер по аллегориям Города – Веронезе, его монументальная работа «Триумф Венеции» едва ли знаменита меньше, чем «Рай». Но после череды покоев, где огромные по формату работы навели на меня скуку, в зале Четырех Дверей я получила моральную компенсацию в виде маленькой картины Джамбаттиста Тьеполо. «Венеция и Нептун», конечно, тоже аллегория, но какая-то очень внятная. Во всяком случае, в монологе прекрасной и блистательной дамы – Венеции, мановением руки отводящей своему собеседнику роль второго плана, всё предельно ясно. Та же идея, но как изящно подана!
   Эпоха Тинторетто ещё не использовала язык аллегорий так виртуозно, он пытался применить эпический стиль, который органичен для его библейских работ, но тема светской власти для него была совершенно чужда. Величие художника проявляется даже в неудачах: он создаёт скорее шаржи, чем серьезные полотна. Тем самым оставляя нам прекрасное личное свидетельство об эпохе. Человек в истории здесь не столько в персонажах картин, сколько в отношении художника к ним.

Спокойствие, только спокойствие

     Веницейской жизни, мрачной и бесплодной,
     Для меня значение светло.

О. Э. Мандельштам

   Не меньше, чем искусство, в Городе меня интересуют люди. Они органичны, созвучны ему и вполне заслуживают этот «парадиз»: если сырость, периодические наводнения, отсутствие зелени и присутствие рядом огромного числа паломников-туристов можно считать таковым. Да, этот рай приносит неплохой доход, и назойливые и неуклюжие иностранцы – главный его источник. Тем не менее, сталкиваясь здесь с разными людьми, уверена: причина их расположения и уважения друг к другу, в том числе и к нам, не в этом. Не поэтому пожилая симпатичная синьора, целый день подавая в районе Гетто морское ассорти-гриль, пела и пританцовывала в такт звучащей мелодии, заговорщически улыбаясь мне. А настроение от таких мелочей улучшается больше чем на градус даже без вина, хотя и вино было подано, почти в нагрузку, всего пятьдесят центов за стаканчик, «бьянко».
   Этот эффект сродни эстафете: если ты получил улыбку, должен обязательно ее передать. Хорошее настроение здесь распространяется воздушно-капельным путем. Каждый старается хоть в чем-то, но сделать этот день приятнее для человека, с которым он в силу необходимости или даже случайно вступил в контакт. Возникает удивительно теплая, комфортная среда, приятная в первую очередь тебе. И ведь абсолютно каждый получает свою долю расположения, внимания, участия – как же не заразиться этим и не включиться в эту цепочку?
   Сегодня после холода церкви Мадонна Делл’Орто и несколько угрюмой деловитости района Мизерикордии – оживление кампо Леонардо: овощи на лотках, киоски городской еды вроде той, что попробовала я, снующие туда-сюда туристы, и, в конечном итоге, согревающий эффект вина – позволили мне еще раз оценить дружелюбную ауру этого города. В магазине сувениров очаровательная блондинка была предупредительна и мила, когда рассказывала о технологии изготовления керамических новогодних шаров. В торговом зале играла музыка, итальянский рок, очень ненавязчиво. Атмосфера располагала к покупкам, и я с удовольствием совершила их. Наверное, не все продавцы так приветливы, но мне повезло за это время увидеть, улыбнуться, обменяться взглядом и сохранить в памяти много прекрасных лиц.
   Рассматривая героев картин Пьетро Лонги в музее Резонико, начала мысленно сравнивать их со знакомыми мне в Городе. Вот синьора, немного уставшая, в кругу детей; чуть дальше элегантный и энергичный синьор – чем не Дэвид и его супруга! На других картинах можно видеть тех же персонажей в их повседневной жизни: у модистки, врача, ведущих приватную беседу. И везде – неизменные улыбки на лицах, спокойствие и дружеское расположение к собеседнику. Здесь каждый встречный готов приветствовать тебя и не делает этого только из деликатности: вдруг ты погружён в свои мысли? Если мужчина улыбается, это значит – он просто проявляет врождённую галантность. Ночью, совершенно одна, в пустом переулке возле своего временного Дома я не чувствую страха. Говорят, Венеция – один из самых безопасных городов Европы (стучу по дереву), не хотелось бы убедиться в обратном.
   Вчера шла по улице где-то в районе Риальто, улыбалась про себя: только что очень удачно выполнила поручение подруги, конечно, не без помощи доброй феи из магазина сумок. Как приятно было общаться с ней, и это с моим-то английским! Вдруг мирную тишину и покой улочки нарушили крики. Меня обогнала шумная компания ребят, явно ведущих себя так, чтобы их заметили. Никто из прохожих, а среди них были и полицейские, даже глазом не моргнул. Несколько дней назад я видела демонстрацию: десяток человек, размахивая флагами, прошли мимо кампо Луки. Что это – выражение социальной активности или перфоманс?
   Редкие проявления асоциального – а кто-то скажет, раскованного и свободного – поведения не разрушают картину всеобщего мира в Городе и никого не раздражают. Наверное, больше всего беспокоятся в таких случаях туристы из России: слишком хорошо нам известно, как из хмельного веселья возникает пьяный дебош. Но безмятежный покой вечернего города сложно поколебать. Особенно если рядом прогуливаются карабинеры. Их, кажется, больше интересует содержимое витрин, чем потенциальные нарушители. Наверное, знают: ничего плохого за этими выкриками не последует. В людях просто нет агрессии, злости. В нашем отечестве сталкиваешься с ними постоянно, да что там, и сам иногда являешься их источником. Почему же грубость – примета нашей жизни, здешней же, наоборот, расположение к людям? Варианта всего два: притворство и сущность. Хочется верить во второй. А может, это тот случай, когда привычка становится второй натурой? Не допускать плохих мыслей об окружающих, не произносить их вслух, быть приятным с другими независимо от положения и социального статуса и получать аналогичное внимание в ответ.
   Когда и как в Городе закрепились эти правила, стали нормой поведения большинства? Уверена, не все так просто. Время, когда здесь задавали тон и диктовали свои – часто негласные – правила патриции, миновали. Это был закрытый круг, состоящий из сотни семей, где даже браки заключались внутри него. Посмотрите на портреты семей патрициев в музее Коррер. Белокурые девушки, рыжеволосые мужчины – и Тициан пишет таких же. Глядя на множество подобных портретов, я поняла, что знаменитый цвет волос его женщин – не только дань моде. Скорее всего, с тех пор, соединяясь с более горячей кровью темноволосых южан, проникших в город после падения Республики, венецианцы как тип почти пропали, но только как внешний тип; однако благородство и достоинство столетиями формировались и передавались из поколение в поколение, они живы до сих пор. Вот такой простой пример. На многих мостах здесь сидят нищие, просят подаяние: Венеция богатый город, но где деньги, там и бедность. Я несколько раз замечала с удивлением, что очень солидные синьоры останавливались и разговаривали с ними. Было видно, что одни сидят на своих местах, а другие ходят мимо уже давно: успели привыкнуть друг к другу, а значит, просто пройти, не сказав ни слова, невозможно, невежливо.
   Полная противоположность этому душевному складу – наш национальный, угрюмый, ворчливый, подозрительный. Причем повод для проявления этих неприятных качеств чаще всего – абсолютно пустяковый. Как у почтальона Печкина: «Я ведь почему раньше злой был, потому, что у меня велосипеда не было», – говорит он самокритично. И как в сказке – а это и есть сказка – получив желаемое, добреет. Не одно поколение, наверное, должно смениться, чтобы доброта во внешних проявлениях стала для нас обычным, естественным явлением. Потому что как раз в экстремальных, пограничных ситуациях часто мы проявляем благородство и широту души.

Красиво… как?

     Сколько нежных, странных лиц в толпе.
     В каждой лавке яркие игрушки.

А. А. Ахматова

   О красоте здесь задумываешься постоянно. А когда не задумываешься, она просто окружает тебя. Вдруг из-под моста покажется весёлое лицо гондольера и скроется тут же, а ты ещё какое-то время продолжаешь его «видеть» – такое оно было необыкновенное, красивое. В нём промелькнула за одно мгновение смесь остроумия, интереса к миру, какой-то наивности и чистоты. Профессия требует всех этих качеств, в чём-то, возможно, и наигранных.
   Сегодня подслушала одну экскурсию, видно, что в ход был пущен подготовленный текст. Воспроизводя его артистически поставленным голосом, кивая головой в направлении объекта повествования, так как руки были заняты, опытный чичероне держал своих пассажиров в глубоком оцепенении. Вот это и стоит сто евро, а не виды из лодки, они и с мостов прекрасные. Отдельная тема – виртуозные музыкальные движения гребцов: от чего только не отталкивается ботинок, кроссовок, мокасин! Почти не глядя, согнув ногу в колене, пружинит от ближайшей стены и – опля! – лодка приобретает нужное направление.
   Смотрю вокруг: глаз везде отдыхает, ничего не вызывает эстетического протеста или неудовольствия. Перед Рождеством Город украшают. Вы не найдёте здесь привычной для нас китайской мишуры. Каждый магазин, витрина стараются создать праздничное настроение самым изящным и элегантным образом. Вот, например, пирамида из книг образует форму ёлки, на импровизированных «ветках» – свечи и рождественские фигурки. Мой хозяин, пока я бегала покупать последние подарки домой, преобразил наш каза. В главном зале теперь на каждом стуле надета красная попона с белой шишечкой – шапка Санта Клауса, праздничный чехол.
   А какие здесь лица! Особенно у пожилых людей: глядя на них, понимаешь, что старость может быть прекрасна – здесь, как нигде, почитают стариков. В любом обществе, кафе или ресторане, если собралось много людей, несложно найти душу компании: это, как правило, самый уважаемый, старший. Лица у стариков выразительные и чёткие, будто вырезанные из камня, слегка стёртые от времени. Они-то и привлекают моё внимание, кажутся красивее всех. Спокойное достоинство, жизненная устойчивость читается в них.
   Так же и старые дома: на каждом из них время оставило свои приметы. Чуть посыпалась кладка, дверь нуждается в обновлении, но это мелочи в сравнении с тем, как много членов семьи здесь рождалось и умирало, сколько счастливых и печальных мгновений видели эти стены. Любовь к дому у жителей огромна и понятна. Это их прибежище, остров в окружении воды, и здесь нет преувеличения. Многие двери домов снабжены специальными оцинкованными загородками на случай аква альта. В домах же всё радует глаз: цветы на окнах, изящные кружевные занавески, что выглядит особенно трогательно и уютно, принимая во внимание обшарпанный вид фасадов. То, как жители Города ценят «свою старину», поддерживают и лелеют её, я вижу на примере нашего дома. Старые межкомнатные двери, петли, ключи, ручки явно очень старые. Пол такой же, как в Палаццо Дукале, – теперь я это разглядела – каменный с мраморной крошкой. Ступеньки на жилые этажи вытерты в середине, им точно больше ста лет. Про темные потолочные балки и мебель я уже говорила. А ведь ничто не мешало хозяевам, к примеру, сделать «евроремонт» – ничто, кроме врождённого чувства красоты.
   В этом городе во всем соблюдается мера: много маленьких кампо и одна большая площадь (пьяцца), один канал и множество мелких (риа), всего три моста и сотни мостиков. Форма домов – простая на большей части улиц, и только вдоль Большого Канала стоят «резные сундуки палаццо»; множество церквей и всего одна базилика – Сан Марко. Немногочислен ряд мастеров, прославивших Город: гениальные, как принято считать, Джорджоне и Тициан, великие – Беллини, Карпаччо, Тинторетто, Веронезе, Тьеполо. Но сколько одаренных прекрасных художников внесли свой вклад в создание этой красоты! Скромная кухня – ничего сложного во вкусовом и технологическом плане, добротно, на скорую руку. Деятельные и предприимчивые люди, эти венецианцы – они не сидели дома: разъезжали по миру, торговали, воевали, занимались государственными делами. Я бы не сказала поэтому, что дома их отличаются какой-то особой пышностью: много света, воздуха, изящества, легкости. Даже барокко не испортило облик Города: будто специально, все вычурные фасады, кроме Санта Салюте, запрятаны вглубь Города в складки между домами и каналами. Посмотрите на форму гондолы – она не менялась столетиями – да, это наиболее удобная форма для движения и баланса по узким каналам, но бережно сохранять первозданную форму мастера продолжают из-за благородного, лаконичного экстерьера. Когда здесь сталкиваешься с проявлением чрезмерного, как в церквях Джезуатти или Сан Себастьяне, это, как правило, вычурность какого-то высшего порядка. В первом случае покоряет зеленый растительный орнамент, инкрустации по мрамору, во втором все спасает единый стиль росписей Веронезе. Я не видела ничего кричащего и в одежде горожан. Как правило, самые состоятельные выглядят даже немного помято, небрежно. Наших туристов, кстати, выдает еще и особая тщательность, продуманность внешнего облика.
   Украшения витрин к Рождеству также отличаются большой сдержанностью: один материал или цвет, ничего яркого и блестящего, для такого стиля подходит выражение «просто и со вкусом». Если вдуматься – это и есть формула красоты. Но что есть простота? Простота и ясность есть, скажем, у Беллини и Карпаччо, а у Тинторетто они пропадают. Да, работы последнего не назовешь канонически красивыми, но это Искусство. То есть оно не всегда связано лаконичной формой, но возвышенно, драматично, экспрессивно, и это красиво. Какой вид в Городе можно признать красивым? Лично мне больше всего нравятся старые дома, узенькие улочки и каналы – это просто, соразмерно пространству Города, небу и воде. Но я замираю каждый раз, входя на Пьяццу, или со Скьявони, глядя на Сан Джордже Маджоре. И это красота, выходит – она бывает разная.
   Сказать, что в Городе я ни разу не встретилась с противоположным примером, не могу, утверждаю определенно: это было ужасно, особенно после полотен Каналетто, Гварди, Тьеполо, находящихся в этом же музее. Я имею в виду целый зал картин позднего рококо в музее XVIII века Ка Резонико – пример просто «кричащей» красивости. Картины можно было не рассматривать подробно, достаточно беглого взгляда: полный упадок искусства. Вымученная мимика, неестественные позы, безжизненный колорит: а ведь технически эти художники были оснащены лучше Виварини или Карпаччо. Более того, перед их глазами был Тьеполо, чьи живописные плафоны в этом палаццо бесподобны. Что поделаешь, если в сознании поколения целой эпохи образовался вакуум – ни религия, ни искусство уже не в силах его заполнить. То, что произошло с людьми в то время, Тютчев определил как потерю основ: «Не плоть, а дух растлился в наши дни, и человек отчаянно тоскует». Тоска, ностальгия по высоте в искусстве витает в воздухе этих залов. Может быть, такая пена необходима, чтобы из глубин поднялась новая волна искусства, впитав и переработав все оттенки нашей жизни.

Солнце в холодной воде

     Всего прочнее на земле печаль.

А. А. Ахматова

   Сегодня осознала, что последний день провожу в Городе. Время здесь, действительно, течет иначе. Каждый рассвет – как первый, каждый закат – как последний. Абсолютно не возникает ощущения монотонности, неизбежности следующего дня. И нет ожидания чего-то большего, напротив, полное понимание, что этот день – самый лучший, неповторимый. Каждая эмоция, связанная с естественными нуждами, – голодом, сном, жаждой, воспринимается с удивлением. Дух настолько ясно проявляет себя, что телесное, жизненное, становится незначительным, неважным.
   Самое поразительное, что здесь спонтанно возникают состояния, на которые невозможно себя настроить осознанно, почти сны наяву. Одиночество ещё больше обостряет эти чувства, позволяет почти раствориться в Городе, наполниться им до краёв. А может, просто, наконец, очиститься, стряхнуть с себя шелуху повседневных хлопот и прийти в себя? Тогда Город – это пространство, где это возвращение происходит. Словно он обладает волшебным камертоном, что настраивает дух, пробуждая его. Или становится огромным собором с гулким эхом шагов по его камню, тайнами, скрытыми за фасадами его порталов, бездонным куполом небосвода, где любое состояние прекрасно, ибо отражается в водах его каналов и Лагуны. Он пробуждает столько светлых чувств – надо ли удивляться, что три поколения венецианской школы, начиная с Беллини и заканчивая Тьеполо, обладали таким живописным талантом?
   Но ничто не длится бесконечно. Пришла пора упадка искусства Города, высокое в нем сменили подделки, мишура. Карнавальный блеск заполнил благородную сдержанность просторных палаццо. А Венеция теперь прочно ассоциируется с масками, гламуром и развлечениями.
   Вот и мне пора уезжать. Последний завтрак в моём гостеприимном B&B, и вот уже Дэвид спускает мой чемодан по ступенькам, где так много отметин времени. Будут теперь на них следы и от моих каблуков.
   Рано утром на остановке вапоретто Ка д’Оро уже толпится народ: группа англичан с чемоданами, как и я, тоже покидает город. Вот из-за изгиба Гранд Канала от Риальто показался катер. Все стоящие на причале повернули голову влево. В это время взошло солнце. Оно повисло прямо над водой – огромный медово-жёлтый шар, заполнив мерцающим теплым светом все вокруг: стены дворцов, черепицу Пескарии, гладь канала. Тонкий силуэт трагетто с фигурами гребцов оказался в самом центре этой удивительной композиции. Моё сердце наполнилось вдруг счастьем и печалью. Я уезжала из Города.

Постскриптум

Непостижимое

     Душа за время жизни приобретает смертные черты.

И. А. Бродский

   О чём ещё мне осталось написать? Самое важное, по-моему, осталась недосказанным. Мое повествование всё время скользило по поверхности, почти не погружаясь в сумрак непостижимого. Однако я с самого начала знала, какие сюжеты позволят мне, если я осмелюсь, проникнуть в эту глубину.
   Но попасть туда, даже вот таким, литературным способом, значит поставить точку в этой книге, и я боюсь, в какой-то мере в той части моей жизни, которая так неразрывно связана с Городом. Я думаю, вы немного разочарованы: книга не открыла ничего такого, о чём бы вы не знали или при желании могли бы узнать. Иллюзия компактности в Городе не является залогом его понимания. Иногда, кажется, что ты кружишь всё время вокруг одних и тех же тем, между тем как жизнь сложна и многогранна. Что же, таков мой предел видения. Ничего не хочется прибавлять искусственно к тому, что само пробилось на эти страницы, часто даже вопреки моей воле.
   Возможно, где-то в мире есть место, а может, не в мире, а во мне, где жизнь наполнится новыми красками, засверкает новыми оттенками. Хотя, в сущности, много ли тем есть у жизни? Красота, любовь, одиночество, искусство – вот лейтмотив моего существования здесь. А где же мудрость, долг, терпение? Может быть, между строк здесь мелькнули и эти оттенки, робко и незаметно, как ростки будущего. Сейчас, пройдя этот путь, я свободна от сожалений, что грузом лежали на моих плечах столько лет. Ушло томленье невысказанного, то, что манило меня в Город вновь и вновь, обещая откровение и покой. Чистый лист будущего тревожно трепещет передо мной. Скоро на нем появятся новые плоды. Но в Городе есть еще две темы, и не затронуть их я не могу.

Сан Микеле

   Странный остров. Было мне найти непросто, где последний твой приют.
(из стихотворения автора «Сан Микеле»)

   Ты почти всегда ощущаешь его присутствие, когда ветер Адриатики вновь выносит тебя на продуваемую всеми ветрами Фундамента Нуова. Очертания его кирпичных стен с белыми башенками, тёмной зеленью туи над ними приковывают взгляд. Это Сан Микеле, остров мёртвых. Здесь однажды зимой, сидя в задумчивости у одного розового куста, я слушала тишину. В этом евангелическом пределе редко бывают посетители, большинство надгробий заброшены и заросли травой. Каменные памятники покрылись мхом и слегка покосились.
   «Вернись, душа, и пёрышко мне вынь, пускай о славе радио споёт нам. Скажи, душа, как выглядела жизнь, как выглядела с птичьего полёта?» Стихи поэта, лежащего здесь, крутились у меня в голове. Почему-то всегда в такие минуты на ум приходят строчки, которые в сочетании с контекстом отдают мелодрамой.
   Улыбнувшись своим мыслям, вдохнула чистый воздух: прелая листва, немного морской свежести и цветов – даже в такой не туристский сезон они лежали тут. В этот момент что-то дрогнуло – то ли ветер, то ли дальний шорох чьих-то шагов. Еще секунду всё сохраняло безмолвие и неподвижность и вдруг из-под куста, возле которого я просидела столько времени, вышла птица, коричневая, с розовой грудкой и блестящим глазами. Именно вышла, потому что не спешила улетать, а слегка повернув голову набок, смотрела на меня. Ощущение какого-то послания, привета, непонятного моему грубому живому уху, но внятного разбуженной душе, шевельнулось в груди и тут же пропало вместе с вспорхнувшей и улетевшей птицей. Навстречу по аллее кто-то шел, и очарование момента в один миг стало воспоминанием.

Ступени

     Тот храм обступал их, как замерший лес.
     От взглядов людей и от взора небес
     вершины скрывали…

И. А. Бродский

   Надеюсь, такая концовка – ничуть не грустная для вас, может быть, немного печальная. Знаете, в каком месте Города мне печальнее всего? Нет, это не на Сан Микеле, в этом месте очень спокойно. В церкви Мадонна делл’Орто.
   Тут я была несколько раз. Первый раз пошла целенаправленно: посмотреть на «Страшный Суд» Тинторетто, я тогда ещё – помните – попала на службу. Вечером в отеле, взяв в руки купленную утром брошюру о соборе, замерла, глядя на обложку. Для ее оформления был использован фрагмент репродукции неизвестной мне картины: серебряные ступени с золотыми узорами, полы лилового плаща, лик грозного священника. Сложно понять что-либо по фрагменту. Внутри я нашла полную версию картины – «Введение Марии во храм» Тинторетто. Как я могла пропустить её? Ничего удивительного: сосредоточившись на алтарных образах, я не обратила внимания на картину, висевшую прямо над входом в святая святых – приделе, где хранится скульптура Мадонны, найденная некогда в огороде. К тому же во время службы вся подсветка кроме алтаря отключена. Вряд ли я смогла бы её хорошо рассмотреть. Но это было слабым утешением для меня, я была очарована и на следующее утро опять пошла в храм Мадонна делл’Орто.
   В этом году я вновь пришла сюда. Села на скамейку в первом ряду – негромко звучала органная музыка. Служба давно закончилась, в это время церковь становится объектом внимания туристов, несколько человек бродили по боковым нефам. Все картины были хорошо освещены. Заранее зная, какие чувства мне придётся испытать, я, всё-таки не отрываясь, смотрела на картину.
   Вот она – жизнь и судьба женщины, в один миг понятая и переданная художником так точно и по-маньеристски драматично. Большую часть пространства картины занимают ступени, они ведут вверх, туда, где на самом краю у входа в храм стоит первосвященник, встречая робко восходящую по ним девочку. Взгляд его суров и властен, ничто в позе или выражении лица не облегчает ей тяжёлого пути. Где-то внизу, возможно в толпе ожидающих своей очереди со своими чадами, её мама и папа, мы не видим их. Никто не поддерживает девочку в этот момент. Серебрятся ступени под ее ногами, маленькая фигурка смело движется навстречу своему будущему. Мы уже знаем, что оно значительно, но ей это неизвестно.

Примечания

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Кампо – (от итал. campo – поле), в Венеции – открытое пространство между зданиями (аналогичное площади). Единственным местом в Венеции, носящим статус площади (piazza), является площадь Сан Марко– все остальные называются кампо или же кампьелло (маленькие кампо).
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Церковь Санта-Мария Формоза (итал. SantaMariaFormosa) – церковь в Венеции, в районе Кастелло. Находится на одноимённой площади Санта-Мария Формоза. Церковь была построена в 1492 году на месте старинной церкви по проекту МауроКодуччи. См. Приложение.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

«У Лагуны цвет небесный» – стихотворение автора, приводится в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Фундамента Нуова – «новая» набережная на севере Венеции, с нее открывается вид на остров Сан Микеле.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Собор Сáнти-Джовáнни э Пáоло – один из самых больших и известных соборов Венеции, находится на одноимённой площади, рядом со скуолой Сан Марко в районе Кастелло. Вторым, не менее распространённым названием собора, в соответствии со спецификой венецианского диалекта, является наименование Сан-Заниполо (вен. SanZanipolo).
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Пьяцца – единственным местом в Венеции, носящим статус площади (piazza), является площадь Сан Марко, все остальные называются кампо или же кампьелло (маленькие кампо).
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Гранд Канал, или Большой канал (итал. CanalGrande), – самый известный канал Венеции, при этом каналом в строгом понимании не является: это не искусственно прорытое сооружение, а бывшая мелкая протока между островами лагуны.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Ка д’Оро – дворец в Венеции, на Гранд Канале в районе Каннареджо. Второе название дворца – «Золотой дом», так как при первоначальной отделке было использовано сусальное золото. С 1927 года и по сей день в нем находится галерея Франкетти.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Барокко – с итальянского «жемчужина причудливой формы».
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Серениссима – «светлейшая», торжественное название Венецианской республики.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Набережная Дзаттере (FondamentadelleZattere), в прошлом набережная Неисцелимых (FondamentadegliIncurabili) – набережная венецианского квартала Дорсодуро, самая южная в городе. Проложена вдоль канала Джудекка параллельно острову Джудекка.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Сан Микеле – остров имени Святого Михаила Архангела. Долгое время в крепости на острове находился монастырь, затем тюрьма, но по распоряжению Наполеона остров был в преобразован в исключительное место для захоронения венецианцев.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Нико – популярное кафе в Венеции, одно из любимых мест в Городе И. А. Бродского.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Аква альта – буквально «высокая вода» (итал. acquaalta). Сезонные наводнения, связанные с подъемом уровня воды в Лагуне. В результате затопленным часто оказывается весь Город (вернее, его пешеходная часть). Для этих случаев в местах, популярных у туристов, всегда наготове специальные мостки.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Из главных, фасадных окон Палаццо Дукале (Дворца Дожей) открывается прекрасный вид на маленький, но прозванный Большим (маджоре) остров Сан Джорджо Маджоре, на котором с XX в. располагается бенедиктинский монастырь. Главный собор с колокольней, построенные по проекту Палладио, входят в число популярных у туристов объектов, а также являются прекрасным фоном для фото.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Мыс Догана – или мыс Таможни, с него начинается район Дорсодуро. На панорамных видах сверху, напоминает врезающийся в воды Лагуны нос корабля. См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Скьявони (букв. славянская) набережная – самая оживленная в Городе, она начинается от Пьяцетты и Дворца Дожей. Обычно туристы, приезжающие в Город на день, а таких здесь большинство, прогуливаются именно по ней.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

«Горбун» Риальто – неприметная скульптура, прозванная так горожанами: больше похожа на постамент, только вместо основания – согбенная мужская фигура.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

На венецианском диалекте – Сан Дзаккария (итал. Сан-Заккариа). Церковь с IX века хранит мощи Святого Захарии – отца Иоанна Крестителя. Современный облик приобрела в XV в.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

«Набережная Неисцелимых» – эссе И. А. Бродского о Городе заканчивается тем, что поэт вглядывается в сумерках в окна «Флориана» и ему чудится там за столиком его учитель и друг, к этому времени уже ушедший поэт, – У. Оден.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Бассейн Мизерикордии – отдаленный район в Каннареджо – северной части Города. Здесь когда-то находилось одноименное аббатство, теперь же это место «парковки» личного водного транспорта.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Этот комплексный билет дает право на однократное посещение большинства церквей Города, так как вход во многие из них, особенно в те, что популярны у туристов, в будние дни платный.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Лодки, похожие на гондолы: желающих перевозят на них через Большой канал в определенных местах всего за два евро.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

См. в Приложении.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Большая площадь-автовокзал на берегу Гранд Канала, здесь же – причал вапоретто. В этой относительно современной части Города находится также мост Конституции, построенный в 2008 году и вызвавший массу споров своими крайне современными формами.
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

На этом месте во время последней крупной эпидемии чумы в XVII веке прямо на камнях набережной умирали неизлечимо больные венецианцы.

Приложения

1. Карты

Венеция

2. Фотографии

Церковь и часть площади Санта Мария Формоза

Джорджоне. Гроза.

Рождественский лев

Потолок Сан Стефана

Мостик

Вид с галереи Палаццо Дукале на Сан Джордже Маджоре

Кампо Брагора

Streetfood

Мыс Догана. Санта Салюте

Колокольня и часть церкви Сан Поло.

Слева любимое кафе

Сан Поло. Палаццо Соранцо

Недра Пескарии

Мурано. Сан Донато

Распятие муранских мастеров. Конец XX в.

Сан Дзаккария

Раннее утро. Старые Прокурации. Сан Марко

Сан Марко… «Толчея фарфора»

Мост Академии в тумане

Кампо Сан Стефана. Туман. Утро

Церковь Сан Мираколи

Церковь Мадонна делл’Орто

Кампо Мори.

Дом Тинторетто.

Фондакодеи Турки

Кампо Милона.

Дом семьи Поло

Малая базилика Мария ГлориозаФрари

Памятник женам погибших моряков

Сан Микеле

3. Репродукции картин

Бартоломео Виварини. Мадонна Формоза

Тинторетто. «Рай». Фрагмент

Тинторетто. Тайная вечеря в Сан Джорджо Маджоре

Тинторетто. Брак в Кане

Д. Беллини. Мадонна в Сан Дзаккарии

Тициан. Ассунта

Бассано. Святой Джачинто, ходящий по водам Днепра

Джамбатиста Тьеполо. Роспись потолка

Тинторетто. Введение Марии во храм

4. Стихи Е. Навойчик

//-- * * * --//

     У Лагуны цвет небесный,
     Широта и сила моря,
     И на всем лежит соленый
     И чуть-чуть особый запах.
     Плеск воды, мерцанье пятен,
     Пестрота деталей зданий
     Кружит голову, дурманит
     И уводит в нереальный мир,
     Где все разрешено.
     Узких улиц лабиринты,
     Из витрин глядятся маски,
     Пустота глазниц их манит,
     Что-то кроется в них – тайны,
     Жизнь в кулисах, зазеркалье —
     Не отдаст их город даром:
     Будет привлекать фасадом,
     Путать в улицах известных
     И скрывать от всех неместных
     То, что в нем заключено, —
     Сердце чистое, святое,
     Негой полное, любовью,
     Напоенное печалью до краев,
     В нем стержень – память,
     Всех веков, ведь только здесь
     Нет прогресса и бетона,
     А пилястры и колонны,
     А они из тех эпох,
     Где носили кринолины
     И неспешно, вкусно жили,
     «Льва» спасая от врагов.
     Мы приходим в мир, где важно
     Раствориться в нем однажды,
     Полной грудью погрузиться
     В блеск Лагуны голубой,
     Слиться с этим микрокосмом,
     Сделать частью тела, мозга
     И оставить жить в себе,
     Хоть в Сибири, хоть в Москве.

19.08.09. Москва, Данилиха.

Сан Микеле

     Сан Микеле – странный остров,
     Было мне найти непросто,
     Где последний твой приют, —
     Одиноко, кучно тут.

     Черный камушек и белый,
     А в руке букет фиалок,
     Несмотря на расстояние,
     Я несла тебе подарок.

     Вот теперь смогу найти.
     С фундамента вапоретто
     Отплывают часто летом,
     Кто в Мурано, кто куда.
     Я одна пришла сюда.

11.07.11

Евгения Навойчик Женский портрет на фоне Венеции

Глава 1

«Город диктует форму»

Санта Мария Формоза

Каналы

Маски

Львы

Тайная вечеря

Лагуна

Мосты

Палаццо Дукале

Солнце в декабре

Вкус к жизни

Санта-Мария-делла-Салюте

Сан Поло

Риальто

Острова

Сан-Дзаккария

Точка отсчёта

Город в тумане

Служба

Горожанин

Память

Братство

Женщины

Видение

Глава 2

Неразделённая любовь

Постель и завтрак

Суббота

Мост доверия

Женский взгляд

Как провести воскресенье

Немного простоты

Вода и камни

Мы с вами уже встречались?

Тёплые краски Тьеполо

Мечты сбываются

Мятежный дух

Спокойствие, только спокойствие

Красиво… как?

Солнце в холодной воде

Постскриптум

Непостижимое

Сан Микеле

Ступени

Примечания

Приложения

1. Карты

2. Фотографии

3. Репродукции картин

4. Стихи Е. Навойчик

Сан Микеле

Евгения Навойчик
Женский портрет на фоне Венеции