Игорь Губерман
Листая календарь летящих будней…

Закатные гарики

//-- * * * --//

     Ушли и сгинули стремления,
     остыл азарт грешить и каяться,
     тепло прижизненного тления
     по мне течёт и растекается.

//-- * * * --//

     Уже вот-вот к моим ногам
     подвалит ворох ассигнаций,
     ибо дерьмо во сне – к деньгам,
     а мне большие говны снятся.

//-- * * * --//

     К похмелью, лихому и голому,
     душевный пришёл инвалид,
     потрогал с утра свою голову:
     пустая, однако болит.

//-- * * * --//

     Я не искал чинов и званий,
     но очень часто, слава Богу,
     тоску несбывшихся желаний
     менял на сбывшихся изжогу.

//-- * * * --//

     Вчера взяла меня депрессия,
     напав, как тать, из-за угла;
     завесы серые развесила
     и мысли чёрные зажгла.
     А я не гнал мерзавку подлую,
     я весь сиял, её маня,
     и с разобиженною мордою
     она покинула меня.

//-- * * * --//

     Я в зеркале вчера себя увидел
     и кратко побеседовал с собой;
     остался каждый в тягостной обиде,
     что пакостно кривляется другой.

//-- * * * --//

     Это был не роман, это был поебок,
     было нежно, тепло, молчаливо,
     и, оттуда катясь, говорил колобок:
     до свиданья, спасибо, счастливо.

//-- * * * --//

     На любое идейное знамя,
     даже лютым соблазном томим,
     я смотрю недоверчиво, зная,
     сколько мрази ютится под ним.

//-- * * * --//

     Слежу без испуга и дрожи
     российских событий пунктир:
     свобода играет, как дрожжи,
     подкинутые в сортир.

//-- * * * --//

     Когда остыл душевный жар,
     а ты ещё живёшь зачем-то,
     то жизнь напоминает жанр,
     который досуха исчерпан.

//-- * * * --//

     Когда бы сам собой смывался грим
     и пудра заготовленных прикрас,
     то многое, что мы боготворим,
     ужасно опечалило бы нас.

//-- * * * --//

     Надежды огненный отвар
     в душе кипит и пламенеет:
     еврей, имеющий товар,
     бодрей того, кто не имеет.

//-- * * * --//

     Вижу лица или слышу голоса —
     вспоминаются сибирские леса,
     где встречались ядовитые грибы —
     я грущу от их несбывшейся судьбы.

//-- * * * --//

     Уже мы в гулянии пылком
     участие примем едва ли,
     другие садятся к бутылкам,
     которые мы открывали.

//-- * * * --//

     Еврей опасен за пределом
     занятий, силы отнимающих;
     когда еврей не занят делом,
     он занят счастьем окружающих.

//-- * * * --//

     Казённые письма давно
     я рву, ни секунды не тратя:
     они ведь меня всё равно
     потом наебут в результате.

//-- * * * --//

     Мне слов ни найти, ни украсть,
     и выразишь ими едва ли
     еврейскую тёмную страсть
     к тем землям, где нас убивали.

//-- * * * --//

     Покуда мы свои выводим трели,
     нас давит и коверкает судьба,
     поэтому душа – нежней свирели,
     а пьёшь – как водосточная труба.

//-- * * * --//

     Зачем-то в каждое прощание,
     где рвётся тесной связи нить,
     мы лживо вносим обещание
     живую память сохранить.

//-- * * * --//

     Я искренне люблю цивилизацию
     и все её прощаю непотребства
     за свет, автомобиль, канализацию
     и противозачаточные средства.

//-- * * * --//

     Я даже мельком невзначай
     обет мой давний не нарушу,
     не выплесну мою печаль
     в чужую душу.

//-- * * * --//

     Мы столько по жизни мотались,
     что вспомнишь – и каплет слеза;
     из органов секса остались
     у нас уже только глаза.

//-- * * * --//

     Не знаю блаженней той тягостной муки,
     когда вдоль души по оврагу
     теснятся какие-то тёмные звуки
     и просятся лечь на бумагу.

//-- * * * --//

     Когда наплывающий мрак
     нам путь предвещает превратный,
     опасен не круглый дурак,
     а умник опасен квадратный.

//-- * * * --//

     Есть люди – пламенно и бурно
     добро спешат они творить,
     но почему-то пахнут дурно
     их бескорыстие и прыть.

//-- * * * --//

     Высок успех, и звучно имя,
     мои черты теперь суровы,
     лицо значительно, как вымя
     у отелившейся коровы.

//-- * * * --//

     Нам не светит благодать
     с ленью, отдыхом и песнями:
     детям надо помогать
     до ухода их на пенсии.

//-- * * * --//

     Не сдули ветры и года
     ни прыть мою, ни стать,
     и кое-где я хоть куда,
     но где – устал искать.

//-- * * * --//

     Всюду ткут в уюте спален
     новых жизней гобелен,
     только мрачен и печален
     чуждый чарам чахлый член.

//-- * * * --//

     Заметь, Господь, что я не охал
     и не швырял проклятий камни,
     когда Ты так меня мудохал,
     что стыдно было за Тебя мне.

//-- * * * --//

     Вольно ли, невольно ли,
     но не столько нация,
     как полуподпольная
     мы организация.

//-- * * * --//

     В одной учёной мысли ловкой
     открылась мне блаженства бездна:
     спиртное малой дозировкой —
     в любых количествах полезно.

//-- * * * --//

     Из века в век растёт размах
     болезней разума и духа,
     и даже в Божьих закромах
     какой-то гарью пахнет глухо.

//-- * * * --//

     Уже порой невмоготу
     мне мерзость бытия,
     как будто Божью наготу
     преступно вижу я.

//-- * * * --//

     О помощи свыше не стоит молиться
     в едва только начатом деле:
     лишь там соучаствует Божья десница,
     где ты уже сам на пределе.

//-- * * * --//

     Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;
     и так мне сладок дух свободы,
     как будто, стряхивая снег,
     вошли мои былые годы.

//-- * * * --//

     На старости я сызнова живу,
     блаженствуя во взлётах и падениях,
     но жалко, что уже не наяву,
     а в бурных и бесплотных сновидениях.

//-- * * * --//

     Сегодня многие хотят
     беседовать со мной,
     они хвалой меня коптят,
     как окорок свиной.

//-- * * * --//

     А всё же я себе союзник
     и вечно буду таковым,
     поскольку сам себе соузник
     по всем распискам долговым.

//-- * * * --//

     На старости я, не таясь,
     живу, как хочу и умею,
     и даже любовную связь
     я по переписке имею.

//-- * * * --//

     Чувствуя страсть, устремляйся вперёд
     с полной и жаркой душевной отдачей;
     верно заметил российский народ:
     даже вода не течёт под лежачий.

//-- * * * --//

     Жалеть, а не судить я дал зарок,
     жестока жизнь, как римский Колизей;
     и Сталина мне жаль: за краткий срок
     жену он потерял и всех друзей.

//-- * * * --//

     Покрыто минувшее пылью и мглой,
     и, грустно чадя сигаретой,
     тоскует какашка, что в жизни былой
     была ресторанной котлетой.

//-- * * * --//

     Забавно мне, что жизни кладь
     нам неизменно
     и тяжкий крест и благодать
     одновременно.

//-- * * * --//

     Опыт наш – отнюдь не крупность
     истин, мыслей и итогов,
     а всего лишь совокупность
     ран, ушибов и ожогов.

//-- * * * --//

     Ругая жизнь за скоротечность,
     со мной живут в лохмотьях пёстрых
     две девки – праздность и беспечность,
     моей души родные сёстры.

//-- * * * --//

     Окажется рощей цветущей
     ущелье меж адом и раем,
     но только в той жизни грядущей
     мы близких уже не узнаем.

//-- * * * --//

     С высот палящего соблазна
     спадая в сон и пустоту,
     по эту сторону оргазма
     душа иная, чем по ту.

//-- * * * --//

     Все муки творчества – обман,
     а пыл – навеян и вторичен,
     стихи диктует некто нам,
     поскольку сам – косноязычен.

//-- * * * --//

     В России часто пью сейчас
     я с тем, кто крут и лих,
     но дай Господь в мой смертный час
     не видеть лица их.

//-- * * * --//

     Ещё мне внятен жизни шум
     и штоф любезен вислобокий;
     пока поверхностен мой ум,
     ещё старик я не глубокий.

//-- * * * --//

     Хмельные от праведной страсти,
     крутые в решеньях кромешных,
     святые, дорвавшись до власти,
     намного опаснее грешных.

//-- * * * --//

     Слава Богу, что я уже старый,
     и погасло былое пылание,
     и во мне переборы гитары
     вызывают лишь выпить желание.

//-- * * * --//

     Вёл себя придурком я везде,
     но за мной фортуна поспевала,
     вилами писал я на воде,
     и вода немедля застывала.

//-- * * * --//

     На Страшный суд разборки ради
     эпоху выкликнув мою,
     Бог молча с нами рядом сядет
     на подсудимую скамью.

//-- * * * --//

     Мне жалко, что Бог допускает
     нелепый в расчётах просчёт,
     и жизнь из меня утекает
     быстрее, чем время течёт.

//-- * * * --//

     Что с изречения возьмёшь,
     если в него всмотреться строже?
     Мысль изречённая есть ложь…
     Но значит, эта мысль – тоже.

//-- * * * --//

     Увы, но время скоротечно,
     и кто распутство хаял грозно,
     потом одумался, конечно,
     однако было слишком поздно.

//-- * * * --//

     Весь век себе твержу я: цыц и никшни,
     сиди повсюду с края и молчи;
     духовность, обнажённая излишне,
     смешна, как недержание мочи.

//-- * * * --//

     Наверно, так понур я от того,
     что многого достиг в конце концов,
     не зная, что у счастья моего
     усталое и тусклое лицо.

//-- * * * --//

     Вон те – ознобно вожделеют,
     а тех – терзает мира сложность;
     меня ласкают и лелеют
     мои никчемность и ничтожность.

//-- * * * --//

     Для игры во все художества
     мой народ на свет родил
     много гениев и множество
     несусветных талмудил.

//-- * * * --//

     Таким родился я, по счастью,
     и внукам гены передам —
     я однолюб: с единой страстью
     любил я всех попутных дам.

//-- * * * --//

     Я старый, больной и неловкий,
     но знают гурманки слияния,
     что в нашей усталой сноровке
     ещё до хера обаяния.

//-- * * * --//

     Я не выйду в гордость нации
     и в кумиры на стене,
     но напишут диссертации
     сто болванов обо мне.

//-- * * * --//

     О чём-то срочная забота
     нас вечно точит и печёт,
     и нужно нам ещё чего-то,
     а всё, что есть – уже не в счёт.

//-- * * * --//

     Любезен буду долго я народу,
     поскольку так нечаянно случилось,
     что я воспел российскую природу,
     которая в еврея насочилась.

//-- * * * --//

     Я хоть и вырос на вершок,
     но не дорос до Льва Толстого,
     поскольку денежный мешок
     милее мне мешка пустого.

//-- * * * --//

     Мы сразу правду обнаружим,
     едва лишь зорко поглядим:
     в семье мужик сегодня нужен,
     однако не необходим.

//-- * * * --//

     Висит над нами всеми безотлучно
     небесная чувствительная сфера,
     и как только внизу благополучно,
     Бог тут же вызывает Люцифера.

//-- * * * --//

     Обида, презрение, жалость,
     захваченность гиблой игрой…
     Для всех нас Россия осталась
     сияющей чёрной дырой.

//-- * * * --//

     По многим ездил я местам
     и понял я не без печали:
     евреев любят только там,
     где их ни разу не встречали.

//-- * * * --//

     Не знаю, чья в тоске моей вина;
     в окне застыла плоская луна;
     и кажется, что правит мирозданием
     лицо, не замутнённое сознанием.

//-- * * * --//

     Бог задумал так, что без нажима
     движется поток идей и мнений:
     скука – и причина, и пружина
     всех на белом свете изменений.

//-- * * * --//

     Любовных поз на самом деле
     гораздо меньше, чем иных,
     но благодарно в нашем теле
     спит память именно о них.

//-- * * * --//

     Мне вдыхать легко и весело
     гнусных мыслей мерзкий чад,
     мне шедевры мракобесия
     тихо ангелы сочат.

//-- * * * --//

     Увы, великодушная гуманность,
     которая над нами зыбко реет,
     похожа на небесную туманность,
     которая слезится, но не греет.

//-- * * * --//

     Попал мой дух по мере роста
     под иудейское влияние,
     и я в субботу пью не просто,
     а совершаю возлияние.

//-- * * * --//

     Унылый день тянулся длинно,
     пока не вылезла луна;
     зачем душе страдать безвинно,
     когда ей хочется вина?

//-- * * * --//

     Хотя политики навряд
     имеют навык театральный,
     но все так сочно говорят,
     как будто секс творят оральный.

//-- * * * --//

     Мне в жизни крупно пофартило
     найти свою нору и кочку,
     и я не трусь в толпе актива,
     а выживаю в одиночку.

//-- * * * --//

     У Бога сладкой жизни не просил
     ни разу я, и первой из забот
     была всегда попытка в меру сил
     добавить перец-соль в любой компот.

//-- * * * --//

     Владеющие очень непростой
     сноровкой в понимании округи,
     евреи даже вечной мерзлотой
     умеют торговать на жарком юге.

//-- * * * --//

     Увы, стихи мои и проза,
     плоды раздумий и волнений —
     лишь некий вид и сорт навоза
     для духа новых поколений.

//-- * * * --//

     Я всегда на сочувствия праздные
     отвечаю: мы судеб игралище,
     не влагайте персты в мои язвы,
     ибо язвы мои – не влагалище.

//-- * * * --//

     Плетясь по трясине семейного долга
     и в каше варясь бытовой,
     жена у еврея болеет так долго,
     что стать успевает вдовой.

//-- * * * --//

     Кошмарным сном я был разбужен,
     у бытия тряслась основа:
     жена готовила нам ужин,
     а в доме не было спиртного.

//-- * * * --//

     Когда мне о престижной шепчут встрече
     с лицом, известным всюду и везде,
     то я досадно занят в этот вечер,
     хотя ещё не знаю, чем и где.

//-- * * * --//

     Порою я впадаю в бедность,
     что вредно духу моему;
     Творец оплачивает вредность,
     но как – известно лишь Ему.

//-- * * * --//

     Наше стадо поневоле
     (ибо яростно и молодо)
     так вытаптывает поле,
     что на нём умрёт от голода.

//-- * * * --//

     Пришла прекрасная пора
     явиться мудрости примером,
     и стало мыслей до хера,
     поскольку бросил мыслить хером.

//-- * * * --//

     Таланту чтобы дать рапространённость,
     Творец наш поступил, как искуситель,
     поэтому чем выше одарённость,
     тем более еблив её носитель.

//-- * * * --//

     Я часто многих злю вокруг,
     живя меж них не в общем стиле;
     наверно, мне публичный пук
     намного легче бы простили.

//-- * * * --//

     Глазея пристально и праздно,
     я очень странствовать люблю,
     но вижу мир ясней гораздо,
     когда я в комнате дремлю.

//-- * * * --//

     По чувству, что долгом повязан,
     я понял, что я уже стар,
     и смерти я платой обязан
     за жизни непрошеный дар.

//-- * * * --//

     Пора уже налить под разговор,
     селёдку покромсавши на куски,
     а после грянет песню хриплый хор,
     и грусть моя удавится с тоски.

//-- * * * --//

     Пишу я вздор и ахинею,
     херню и чушь ума отпетого,
     но что поделаешь – имею
     я удовольствие от этого.

//-- * * * --//

     Меж земной двуногой живности
     всюду, где ни посмотри,
     нас еврейский ген активности
     в жопу колет изнутри.

//-- * * * --//

     Дикая игра воображения
     попусту кипит порой во мне —
     бурная, как семяизвержение
     дряхлого отшельника во сне.

//-- * * * --//

     Жить беззаботно и оплошно —
     как раз и значит жить роскошно.

//-- * * * --//

     Я к потрясению основ
     причастен в качестве придурка:
     от безоглядно вольных слов
     с основ слетает штукатурка.

//-- * * * --//

     Мне не интересно, что случится
     в будущем, туманном и молчащем;
     будущее светит и лучится
     тем, кому херово в настоящем.

//-- * * * --//

     Когда текла игра без правил
     и липкий страх по ветру стлался,
     то уважать тогда заставил
     я сам себя – и жив остался.

//-- * * * --//

     Я ценю по самой высшей категории
     философию народного нутра,
     но не стал бы относить к ветрам истории
     испускаемые обществом ветра.

//-- * * * --//

     Трагедия пряма и неуклончива,
     однако, до поры таясь во мраке,
     она всегда невнятно и настойчиво
     являет нам какие-нибудь знаки.

//-- * * * --//

     Я жизнь мою листаю с умилением
     и счастлив, как клинический дебил:
     весь век я то с азартом, то с томлением
     кого-нибудь и что-нибудь любил.

//-- * * * --//

     Блаженны нищие ленивцы,
     они живут в самих себе,
     пока несчастные счастливцы
     елозят задом по судьбе.

//-- * * * --//

     Вдоль организма дряхлость чуя,
     с разгулом я всё так же дружен;
     жить осмотрительно хочу я,
     но я теперь и вижу хуже.

//-- * * * --//

     Я к эпохе привёрнут, как маятник,
     в нас биение пульса единое;
     глупо, если поставят мне памятник —
     не люблю я дерьмо голубиное.

//-- * * * --//

     Ты с ранних лет в карьерном раже
     спешил бежать из круга нашего;
     теперь ты сморщен, вял и важен —
     как жопа дряхлого фельдмаршала.

//-- * * * --//

     В пустыне усталого духа,
     как в дремлющем жерле вулкана,
     всё тихо, и немо, и глухо —
     до первых глотков из стакана.

//-- * * * --//

     Уже виски спалила проседь,
     уже опасно пить без просыпа,
     но стоит резко это бросить,
     и сразу явится курносая.

//-- * * * --//

     Любил я днём под шум трамвая
     залечь в каком-нибудь углу,
     дичок еврейский прививая
     к великорусскому стволу.

//-- * * * --//

     Глаза мои видели, слышали уши,
     я чувствовал даже детали подробные:
     больные, гнилые, увечные души —
     гуляли, калеча себе неподобные.

//-- * * * --//

     Жизни надвигающийся вечер
     я приму без горечи и слёз;
     даже со своим народом встречу
     я почти спокойно перенёс.

//-- * * * --//

     Российские невзгоды и мытарства
     и прочие подробности неволи
     с годами превращаются в лекарство,
     врачующее нам любые боли.

//-- * * * --//

     Был организм его злосчастно
     погублен собственной особой:
     глотал бедняга слишком часто
     слюну, отравленную злобой.

//-- * * * --//

     Я под солнцем жизни жарюсь,
     я в чаду любви томлюсь,
     а когда совсем состарюсь —
     выну хер и заколюсь.

//-- * * * --//

     Житейскую расхлёбывая муть,
     так жалобно мы стонем и пыхтим,
     что Бог нас посылает отдохнуть
     быстрее, чем мы этого хотим.

//-- * * * --//

     Затаись и не дыши,
     если в нервах зуд:
     это мысли из души
     к разуму ползут.

//-- * * * --//

     Когда я крепко наберусь
     и пьяным занят разговором,
     в моей душе святая Русь
     горланит песни под забором.

//-- * * * --//

     Кипит и булькает во мне
     идей и мыслей тьма,
     и часть из них ещё в уме,
     а часть – сошла с ума.

//-- * * * --//

     Столько стало хитрых технологий —
     множество чудес доступно им,
     только самый жалкий и убогий
     хер живой пока незаменим.

//-- * * * --//

     Если на душе моей тревога,
     я её умею понимать:
     это мировая синагога
     тайно призывает не дремать.

//-- * * * --//

     Я знаю, зрителя смеша,
     что кратковременна потеха,
     и ощутит его душа
     в осадке горечь после смеха.

//-- * * * --//

     По жизни я не зря гулял,
     и зло воспел я, и добро,
     Творец не зря употреблял
     меня как писчее перо.

//-- * * * --//

     Мы вдосталь в жизни испытали
     и потрясений, и пинков,
     но я не про закалку стали,
     а про сохранность чугунков.
     Ещё судьба не раз ударит,
     однако тих и одинок,
     ещё блаженствует и варит
     мой беззаветный чугунок.

//-- * * * --//

     Давным-давно хочу сказать я
     ханжам и мнительным эстетам,
     что баба, падая в объятья,
     душой возносится при этом.

//-- * * * --//

     Прекрасна в еврее лихая повадка
     с эпохой кишеть наравне,
     но страсть у еврея – устройство порядка
     в чужой для еврея стране.

//-- * * * --//

     Прорехи жизни сам я штопал
     и не жалел ни сил, ни рук,
     судьба меня скрутила в штопор,
     и я с тех пор бутылке друг.

//-- * * * --//

     Я слишком, ласточка, устал
     от нежной устной канители,
     я для ухаживанья стар —
     поговорим уже в постели.

//-- * * * --//

     Хоть запоздало, но не поздно
     России дали оживеть,
     и всё, что насмерть не замёрзло,
     пошло цвести и плесневеть.

//-- * * * --//

     Одно я в жизни знаю точно:
     что плоть растянется пластом,
     и сразу вслед начнётся то, что
     Творец назначил на потом.

//-- * * * --//

     Вечерняя тревога – как недуг:
     неясное предчувствие беды,
     какой-то полустрах-полуиспуг,
     минувшего ожившие следы.

//-- * * * --//

     Создателя крутая гениальность
     заметнее всего из наблюдения,
     что жизни объективная реальность
     даётся лишь путём грехопадения.

//-- * * * --//

     Много высокой страсти
     варится в русском пиве,
     а на вершине власти —
     ебля слепых в крапиве.

//-- * * * --//

     Создан был из почти ничего
     этот мир, где светло и печально,
     и в попытках улучшить его
     обречённость видна изначально.

//-- * * * --//

     При всей игре разнообразия
     фигур её калейдоскопа
     Россия всё же не Евразия,
     она скорее Азиопа.

//-- * * * --//

     Я по жизни бреду наобум,
     потеряв любопытство к дороге;
     об осколки возвышенных дум
     больно ранятся чуткие ноги.

//-- * * * --//

     В периоды удач и постижений,
     которые заметны и слышны,
     все случаи потерь и унижений
     становятся забавны и смешны.

//-- * * * --//

     С людьми я вижусь редко и формально,
     судьба несёт меня по тихим водам;
     какое это счастье – минимально
     общаться со своим родным народом!

//-- * * * --//

     России теперь не до смеха,
     в ней жуткий прогноз подтверждается:
     чем больше евреев уехало,
     тем больше евреев рождается.

//-- * * * --//

     Любовь завяла в час урочный,
     и ныне я смиренно рад,
     что мне остался беспорочный
     гастрономический разврат.

//-- * * * --//

     Нам потому так хорошо,
     что полный к жизни интереса,
     грядущий хам давно пришёл
     и дарит нам дары прогресса.

//-- * * * --//

     Всего лишь семь есть нот у гаммы,
     зато звучат не одинаково;
     вот точно так у юной дамы
     есть много разного и всякого.

//-- * * * --//

     Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,
     я шаркаю, стенаю и кряхчу,
     однако бытиё упрямо славлю
     и жить ещё отчаянно хочу.

//-- * * * --//

     Политики раскат любой грозы
     умеют расписать легко и тонко,
     учитывая всё, кроме слезы
     невинного случайного ребёнка.

//-- * * * --//

     Я часто угадать могу заранее,
     куда плывёт беседа по течению;
     душевное взаимопонимание —
     прелюдия к телесному влечению.

//-- * * * --//

     Разуму то холодно, то жарко
     всюду перед выбором естественным,
     где душеспасительно и ярко
     дьявольское выглядит божественным.

//-- * * * --//

     Нам разный в жизни жребий роздан,
     отсюда – разная игра:
     я из вульгарной глины создан,
     а ты – из тонкого ребра.

//-- * * * --//

     Сегодня думал я всю ночь,
     издав к утру догадки стон:
     Бог любит бедных, но помочь
     умножить ноль не может Он.

//-- * * * --//

     Поскольку много дураков
     хотят читать мой бред,
     ни дня без тупости – таков
     мой жизненный обет.

//-- * * * --//

     Жаль Бога мне: Святому Духу
     тоскливо жить без никого;
     завел бы Он себе старуху,
     но нету рёбер у Него.

//-- * * * --//

     Когда кому-то что-то лгу,
     таким азартом я палим,
     что сам угнаться не могу
     за изолжением моим.

//-- * * * --//

     Творец живёт не в отдалении,
     а близко видя наши лица;
     Он гибнет в каждом поколении
     и в каждом заново родится.

//-- * * * --//

     На нас эпоха ставит опыты,
     меняя наше состояние,
     и наших душ пустые хлопоты —
     её пустое достояние.

//-- * * * --//

     Полностью раскрыты для подлога
     в поисках душевного оплота,
     мы себе легко находим бога
     в идолах высокого полёта.

//-- * * * --//

     Только полный дурак забывает,
     испуская похмельные вздохи,
     что вино из души вымывает
     ядовитые шлаки эпохи.

//-- * * * --//

     От мерзости дня непогожего
     настолько в душе беспросветно,
     что хочется плюнуть в прохожего,
     но страшно, что плюнет ответно.

//-- * * * --//

     Я много повидал за жизнь мою,
     к тому же любопытен я, как дети;
     чем больше я о людях узнаю,
     тем более мне страшно жить на свете.

//-- * * * --//

     Всё в этой жизни так заверчено
     и так у Бога на учёте,
     что кто глядел на мир доверчиво —
     удачно жил в конечном счёте.

//-- * * * --//

     На всё глядит он опечаленно
     и склонен к мерзким обобщениям;
     бедняга был зачат нечаянно
     и со взаимным отвращением.

//-- * * * --//

     Если хлынут, пришпоря коней,
     вновь монголы в чужое пространство,
     то, конечно, крещёный еврей
     легче всех перейдёт в мусульманство.

//-- * * * --//

     Я достиг уже сумерек вечера
     и доволен его скоротечностью,
     ибо старость моя обеспечена
     только шалой и утлой беспечностью.

//-- * * * --//

     Себя из разных книг салатом
     сегодня тешил я не зря,
     и над лысеющим закатом
     взошла кудрявая заря.

//-- * * * --//

     Льются ливни во тьме кромешной,
     а в журчании – звук рыдания:
     это с горечью безутешной
     плачет Бог над судьбой создания.

//-- * * * --//

     К чему усилий окаянство?
     На что года мои потрачены?
     У Божьих смыслов есть пространство,
     его расширить мы назначены.

//-- * * * --//

     К нам тянутся бабы сейчас
     уже не на шум и веселье,
     а слыша, как булькает в нас
     любви приворотное зелье.

//-- * * * --//

     За то, что теплюсь лёгким смехом
     и духом чист, как пилигрим,
     у дам я пользуюсь успехом,
     любя воспользоваться им.

//-- * * * --//

     Та прорва, бездонность, пучина,
     что ждёт нас распахнутой пастью,
     и есть основная причина
     прожития жизни со страстью.

//-- * * * --//

     В любом пиру под шум и гам
     ушедших помяни;
     они хотя незримы нам,
     но видят нас они.

//-- * * * --//

     Есть у меня один изъян,
     и нет ему прощения:
     в часы, когда не сильно пьян,
     я трезв до отвращения.

//-- * * * --//

     Мы с рожденья до могилы
     ощущаем жизни сладость,
     а источник нашей силы —
     это к бабам наша слабость.

//-- * * * --//

     Твой разум изощрён, любезный друг,
     и к тонкой философии ты склонен,
     но дух твоих мыслительных потуг
     тяжёл и очень мало благовонен.

//-- * * * --//

     Листая календарь летящих будней,
     окрашивая быт и бытиё,
     с годами всё шумней и многолюдней
     глухое одиночество моё.

//-- * * * --//

     Женился на красавице
     смиренный Божий раб,
     и сразу стало нравиться
     гораздо больше баб.

//-- * * * --//

     Нелепо – жить в незрячей вере
     к понявшим всё наверняка;
     Бог поощряет в равной мере
     и мудреца, и мудака.

//-- * * * --//

     Друзья мои, кто первый среди нас?
     Я в лица ваши вглядываюсь грустно:
     уже недалеко урочный час,
     когда на чьём-то месте станет пусто.

//-- * * * --//

     Когда растёт раздора завязь,
     то, не храбрейший из мужчин,
     я ухожу в себя, спасаясь
     от выяснения причин.

//-- * * * --//

     Людей, обычно самых лучших,
     людей, огнём Творца прогретых,
     я находил меж лиц заблудших,
     погрязших, падших и отпетых.

//-- * * * --//

     Боюсь бывать я на природе,
     её вовек бы я не знал,
     там мысли в голову приходят,
     которых вовсе я не звал.

//-- * * * --//

     Я б не думал о цели и смысле,
     только часто мое самочувствие
     слишком явно зависит от мысли,
     что моё не напрасно присутствие.

//-- * * * --//

     Явил Господь жестокий произвол
     и сотни поколений огорчил,
     когда на свет еврея произвёл
     и жить со всеми вместе поручил.

//-- * * * --//

     Я к веку относился неспроста
     с живым, но отчуждённым интересом:
     состарившись, душа моя чиста,
     как озеро, забытое прогрессом.

//-- * * * --//

     Ничуть не больно и не стыдно
     за годы лени и гульбы:
     в конце судьбы прозрачно видно
     существование судьбы.

//-- * * * --//

     Нас боль ушибов обязала
     являть смекалку и талант;
     где бабка надвое сказала,
     там есть и третий вариант.

//-- * * * --//

     Потоки слов терзают ухо,
     как эскадрилья злобных мух;
     беда, что недоросли духа
     так обожают мыслить вслух.

//-- * * * --//

     Со всеми гибнуть заодно —
     слегка вторичная отвага;
     но и не каждому дано
     блаженство личностного шага.

//-- * * * --//

     Везде, где можно стать бойцом,
     везде, где бесятся народы,
     еврей с обрезанным концом
     идёт в крестовые походы.

//-- * * * --//

     Не по воле несчастного случая,
     а по времени – чаша выпита —
     нас постигла беда неминучая:
     лебедой поросло наше либидо.

//-- * * * --//

     Весна – это любовный аромат
     и страсти необузданный разлив;
     мужчина в большинстве своём женат,
     поэтому поспешлив и пуглив.

//-- * * * --//

     Нечто круто с возрастом увяло,
     словно исчерпался некий ген:
     очень любопытства стало мало,
     и душа не просит перемен.

//-- * * * --//

     Жизнь моя как ни била ключом,
     как шампанским ни пенилась в пятницу,
     а тоска непонятно о чём
     мне шершавую пела невнятицу.

//-- * * * --//

     Споры о зерне в литературе —
     горы словоблудной чепухи,
     ибо из семян ума и дури
     равные восходят лопухи.

//-- * * * --//

     Давно по миру льются стоны,
     что круче, жарче и бодрей
     еврей штурмует бастионы,
     когда в них есть другой еврей.

//-- * * * --//

     Судьба не зря за годом год
     меня толчёт в житейской ступке:
     у человека от невзгод
     и мысли выше, и поступки.

//-- * * * --//

     Переживёт наш мир беспечный
     любой кошмар как чепуху,
     пока огонь пылает вечный
     у человечества в паху.

//-- * * * --//

     Подонки, мразь и забулдыги,
     мерзавцы, суки и скоты
     читали в детстве те же книги,
     что прочитали я и ты.

//-- * * * --//

     До точки знает тот,
     идущий нам на смену,
     откуда что растёт
     и что в какую цену.

//-- * * * --//

     С тоской копаясь в тексте сраном,
     его судить самодержавен,
     я многим жалким графоманам
     бывал сиятельный Державин.

//-- * * * --//

     Наш разум тесно связан с телом,
     и в том немало есть печали:
     про то, что раньше ночью делал,
     теперь я думаю ночами.

//-- * * * --//

     В устоях жизни твёрдокамен,
     семью и дом любя взахлёб,
     мужик хотя и моногамен,
     однако жуткий полиёб.

//-- * * * --//

     Неволю ощущая, словно плен,
     я полностью растратил пыл удалый,
     и общества свободного я член
     теперь уже потрёпанный и вялый.

//-- * * * --//

     Недолго нас кошмар терзает,
     что оборвётся бытиё:
     с приходом смерти исчезает
     боль ожидания её.

//-- * * * --//

     Взгляд её, лениво-благосклонный,
     светится умом, хоть явно дура,
     возраст очень юный, но преклонный,
     и худая тучная фигура.

//-- * * * --//

     Пришли ко мне, покой нарушив,
     раздумий тягостные муки:
     а вдруг по смерти наши души
     на небе мрут от смертной скуки?

//-- * * * --//

     Мы в очень различной манере
     семейную носим узду,
     на нас можно ездить в той мере,
     в которой мы терпим узду.

//-- * * * --//

     Вся планета сейчас нам видна:
     мы в гармонии неги и лени
     обсуждаем за рюмкой вина
     соль и суть мимолётных явлений.

//-- * * * --//

     В зоопарке под вопли детей
     укрепилось моё убеждение,
     что мартышки глядят на людей,
     обсуждая своё вырождение.

//-- * * * --//

     А то, что в среду я отверг,
     неся гневливую невнятицу,
     то с радостью приму в четверг,
     чтобы жалеть об этом в пятницу.

//-- * * * --//

     На пороге вечной ночи
     коротая вечер тёмный,
     что-то всё ещё бормочет
     бедный разум неуёмный.

//-- * * * --//

     Разумов парящих и рабочих
     нету ни святее, ни безбожней,
     наши дураки – тупее прочих,
     наши идиоты – безнадёжней.

//-- * * * --//

     Что я люблю? Курить, лежать,
     в туманных нежиться томлениях
     и вяло мыслями бежать
     во всех возможных направлениях.

//-- * * * --//

     Блаженство алкогольного затмения
     неведомо жрецам ума и знания,
     мы пьём от колебаний и сомнения,
     от горестной тоски непонимания.

//-- * * * --//

     Даётся близость только с теми
     из городов и площадей,
     где бродят призраки и тени
     хранимых памятью людей.

//-- * * * --//

     Бывают лампы в сотни ватт,
     но свет их резок и увечен,
     а кто слегка мудаковат,
     порой на редкость человечен.

//-- * * * --//

     Не только от нервов и стужи
     болезни и хворости множатся:
     здоровье становится хуже,
     когда о здоровье тревожатся.

//-- * * * --//

     Был некто когда-то и где-то,
     кто был уже мною тогда;
     слова то хулы, то привета
     я слышу в себе иногда.

//-- * * * --//

     Не слишком я азартный был игрок,
     имея даже козыри в руках,
     ни разу я зато не пренебрёг
     возможностью остаться в дураках.

//-- * * * --//

     Сегодня исчез во мраке
     ещё один, с кем не скучно;
     в отличие от собаки
     я выл по нему беззвучно.

//-- * * * --//

     Конечно, всем вокруг наверняка
     досадно, что еврей, пока живой,
     дорогу из любого тупика
     находит хитрожопой головой.

//-- * * * --//

     Ворует власть, ворует челядь,
     вор любит вора укорять;
     в Россию можно смело верить,
     но ей опасно доверять.

//-- * * * --//

     Чтобы душа была чиста,
     жить не греша совсем не тупо,
     но жизнь становится пуста,
     как детектив, где нету трупа.

//-- * * * --//

     Хотя неволя миновала,
     однако мы – её творение;
     стихия зла нам даровала
     высокомерное смирение.

//-- * * * --//

     Тонко и точно продумана этика
     всякого крупного кровопролития:
     чистые руки – у теоретика,
     чистая совесть – у исполнителя.

//-- * * * --//

     Не помню мест, не помню лиц,
     в тетради века промелькнувшего
     размылись тысячи страниц
     неповторимого минувшего.

//-- * * * --//

     В силу душевной структуры,
     дышащей тихо, но внятно,
     лучшие в жизни халтуры
     делались мною бесплатно.

//-- * * * --//

     Взывая к моему уму и духу,
     все встречные, галдя и гомоня,
     раскидывают мне свою чернуху,
     спасти меня надеясь от меня.

//-- * * * --//

     Судить подробней не берусь,
     но стало мне теперь видней:
     евреи так поили Русь,
     что сами спились вместе с ней.

//-- * * * --//

     Пусты потуги сторожей
     быть зорче, строже и внимательней:
     плоды запретные – свежей,
     сочней, полезней и питательней.

//-- * * * --//

     Я рад, что вновь сижу с тобой,
     сейчас бутылку мы откроем,
     мы объявили пьянству бой,
     но надо выпить перед боем.

//-- * * * --//

     Наступило время страха,
     сердце болью заморочено;
     а вчера лишь бодро трахал
     всё, что слабо приколочено.

//-- * * * --//

     Везде на красочных обложках
     и между них в кипящем шелесте
     стоят-идут на стройных ножках
     большие клумбы пышной прелести.

//-- * * * --//

     Есть в ощущениях обман,
     и есть обида в том обмане:
     совсем не деньги жгут карман,
     а их отсутствие в кармане.

//-- * * * --//

     Вновь меня знакомые сейчас
     будут наставлять, кормя котлетами;
     счастье, что Творец не слышит нас —
     мы б Его затрахали советами.

//-- * * * --//

     В неправедных суждениях моих
     всегда есть оправдание моральное:
     так резво я выбалтываю их,
     что каждому найду диаметральное.

//-- * * * --//

     Известно лишь немым небесным судьям,
     где финиш нашим песням соловьиным,
     и слепо ходит рок по нашим судьбам,
     как пёс мой – по тропинкам муравьиным.

//-- * * * --//

     Эпоха лжи, кошмаров и увечий
     издохла, захлебнувшись в наших стонах,
     божественные звуки русской речи
     слышны теперь во всех земных притонах.

//-- * * * --//

     В доставшихся мне жизненных сражениях
     я бился, балагуря и шутя,
     а в мелочных житейских унижениях —
     беспомощен, как малое дитя.

//-- * * * --//

     До славной мысли неслучайной
     добрёл я вдруг дорогой плавной:
     у мужика без жизни тайной
     нет полноценной жизни явной.

//-- * * * --//

     На высокие наши стремления,
     на душевные наши нюансы,
     на туманные духа томления —
     очень грубо влияют финансы.

//-- * * * --//

     Стали бабы страшной силой,
     полон дела женский трёп,
     а мужик – пустой и хилый,
     дармоед и дармоёб.

//-- * * * --//

     Я был изумлен, обнаружив,
     насколько проста красота:
     по влаге – что туча, что лужа,
     но разнится их высота.

//-- * * * --//

     Наш век в уме слегка попорчен
     и рубит воздух топором,
     а бой со злом давно закончен:
     зло победило, став добром.

//-- * * * --//

     Я, друзья, лишь до срока простак
     и балдею от песни хмельной:
     после смерти зазнаюсь я так,
     что уже вам не выпить со мной.

//-- * * * --//

     Я живу, незатейлив и кроток,
     никого и ни в чём не виня,
     а на свете всё больше красоток,
     и всё меньше на свете меня.

//-- * * * --//

     Ещё родить нехитрую идею
     могу после стакана или кружки,
     но мысли в голове уже редеют,
     как волос на макушке у старушки.

//-- * * * --//

     Давно живя с людьми в соседстве,
     я ни за что их не сужу:
     причины многих крупных бедствий
     в себе самом я нахожу.

//-- * * * --//

     Во что я верю, горький пьяница?
     А верю я, что время наше
     однажды тихо устаканится
     и станет каплей в Божьей чаше.

//-- * * * --//

     Несчётны русские погосты
     с костями канувших людей —
     века чумы, холеры, оспы
     и несогласия идей.

//-- * * * --//

     Повсюду, где гремит гроза борьбы
     и ливнями текут слова раздоров,
     евреи вырастают, как грибы,
     с обилием ярчайших мухоморов.

//-- * * * --//

     Компотом духа и ума
     я русской кухне соприроден:
     Россия – лучшая тюрьма
     для тех, кто внутренне свободен.

//-- * * * --//

     О нём не скажешь ничего —
     ни лести, ни хулы;
     ума палата у него,
     но засраны углы.

//-- * * * --//

     В неполном зале – горький смех
     во мне журчит без осуждения:
     мне, словно шлюхе, жалко всех,
     кто не получит наслаждения.

//-- * * * --//

     Со мной, хотя удаль иссякла,
     а розы по-прежнему свежи,
     ещё приключается всякое,
     хотя уже реже и реже.

//-- * * * --//

     Давно я заметил на практике,
     что мягкий живителен стиль,
     а люди с металлом в характере
     быстрее уходят в утиль.

//-- * * * --//

     В земной ума и духа суете
     у близких вызывали смех и слёзы,
     но делали погоду только те,
     кто плюнул на советы и прогнозы.

//-- * * * --//

     Зная, что глухая ждёт нас бездна,
     и что путь мы не переиначим,
     и про это плакать бесполезно —
     мы как раз поэтому и плачем.

//-- * * * --//

     Опершись о незримую стену,
     как моряк на родном берегу,
     на любую заветную тему
     помолчать я с друзьями могу.

//-- * * * --//

     Всё, что было – кануло и сплыло,
     есть ещё в мехах моих вино;
     что же мне так вяло и уныло,
     пусто, равнодушно и темно?

//-- * * * --//

     Повсюду смерть, но живы мы,
     я чувством света – тьме обязан,
     и даже если нет чумы,
     наш каждый пир с ней тесно связан.

//-- * * * --//

     Идея, что мною владеет,
     ведёт к пониманию важному:
     в года, когда небо скудеет,
     душа достаётся не каждому.

//-- * * * --//

     Напористо, безудержно и страстно —
     повсюду, где живое колыхание, —
     в российское духовное пространство
     вплетается еврейское дыхание.

//-- * * * --//

     Человек – существо такое,
     что страдает интимным жжением,
     и в заветном живёт покое
     с нарастающим раздражением.

//-- * * * --//

     До поры, что востребую их,
     воплощая в достойных словах,
     много мыслей и шуток моих
     содержу я в чужих головах.

//-- * * * --//

     Все дружно в России воздели глаза
     и в Божье поверили чудо,
     и пылко целует теперь образа
     повсюдный вчерашний Иуда.

//-- * * * --//

     Устав болеть от наших дел,
     порой лицо отводит Бог,
     и страшен жизненный удел
     живущих в этот тёмный срок.

//-- * * * --//

     Среди любого поколения
     живя в обличии естественном,
     еврей – повсюдный червь сомнения
     в духовном яблоке общественном.

//-- * * * --//

     Полистал я его откровения
     и подумал, захлопнув обложку,
     что в источник его вдохновения
     музы бросили дохлую кошку.

//-- * * * --//

     Души мёртвых терпят муки
     вновь и вновь, пока планета
     благодушно греет руки
     на пожарах наших гетто.

//-- * * * --//

     Я щедро тешил плоть,
     но дух был верен чести;
     храни его, Господь,
     в сухом и тёплом месте.

//-- * * * --//

     И хотя уже видна
     мне речушка Лета,
     голова моя полна
     мусора и света.

//-- * * * --//

     Вчера ходил на пир к знакомым;
     их дом уютен, как кровать;
     но трудно долго почивать,
     когда не спится насекомым.

//-- * * * --//

     Господь, услышав жалобы мои,
     подумал, как избыть мою беду,
     и стали петь о страсти соловьи
     в осеннем неприкаянном саду.

//-- * * * --//

     Реальность – это то, где я живу;
     реальность – это личная окрестность;
     реальность – это всё, что наяву;
     но есть ещё совсем иная местность.

//-- * * * --//

     Нам, конечно, уйти суждено,
     исчерпав этой жизни рутину,
     но, закончив земное кино,
     мы меняем лишь зал и картину.

//-- * * * --//

     Чисто чувственно мной замечено,
     как незримо для наблюдения
     к нам является в сумрак вечера
     муза лёгкого поведения.

//-- * * * --//

     Подвержен творческой тоске,
     Господь не чужд земного зелья,
     и наша жизнь на волоске
     висит в часы Его похмелья.

//-- * * * --//

     Я вижу Россию не вчуже,
     и нет у меня удивления:
     разруха – в умах, а снаружи
     всего лишь её проявления.

//-- * * * --//

     Злоба наша, в душах накопляясь,
     к небу воспаряет с ними вместе;
     небо, этой злобой воспаляясь,
     вяжет облака вражды и мести.

//-- * * * --//

     Ещё свой путь земной не завершив,
     российской душегубкой проворонен,
     по внешности сохранен я и жив,
     но внутренне – уже потусторонен.

//-- * * * --//

     И жизнь моя не в тупике,
     и дух ещё отзывчив к чувству,
     пока стакан держу в руке,
     а вилкой трогаю капусту.

//-- * * * --//

     Не чувствую ни капли облегчения,
     осваивая новую реальность,
     где плотские порывы и влечения
     теряют остроту и актуальность.

//-- * * * --//

     Земного прозябания режим
     толкает нас на поиск лучшей доли,
     и мы от благоденствия бежим
     не реже, чем от тягот и неволи.

//-- * * * --//

     Вся наша склонность к оптимизму
     от неспособности представить,
     какого рода завтра клизму
     судьба решила нам поставить.

//-- * * * --//

     Бог необузданно гневлив
     и сам себя сдержать не может,
     покуда ярости прилив
     чего-нибудь не уничтожит.

//-- * * * --//

     Держусь я тем везде всегда,
     что никогда нигде
     я не даю себе труда
     усердствовать в труде.

//-- * * * --//

     Из века в век и год от года
     смеясь над воплями старателей,
     бренчит российская свобода
     ключами сменных надзирателей.

//-- * * * --//

     Я догадался очень рано
     себя от пакости беречь
     и не смотрю, когда с экрана
     двуликий анус держит речь.

//-- * * * --//

     Люблю ненужные предметы,
     любуюсь медью их и глиной,
     руками трогаю приметы
     того, что жизнь случилась длинной.

//-- * * * --//

     Я чтенью предал жизнь мою,
     смакую тон, сюжет и фразу,
     а всё, что жадно узнаю,
     я забывать умею сразу.

//-- * * * --//

     Я жизнь мою прошёл пешком,
     и был карман мой пуст,
     но метил я в пути стишком
     любой дорожный куст.

//-- * * * --//

     Творец живёт сейчас в обиде,
     угрюмо видя мир насквозь —
     и то, что вовсе не предвидел,
     и то, что напрочь не сбылось.

//-- * * * --//

     Евреи всходят там, где их не сеяли,
     цветут и колосятся где не просят,
     растут из непосаженного семени
     и всюду безобразно плодоносят.

//-- * * * --//

     Умелец мастерит лихую дрель
     и сверлит в мироздании дыру,
     а хлюпик дует в тонкую свирель
     и зябнет на космическом ветру.

//-- * * * --//

     Сполна я осознал ещё юнцом
     трагедию земного проживания
     с кошмарным и заведомым концом,
     со счастьем и тоской существования.

//-- * * * --//

     Я завидую только тому,
     чей азарт не сильнее ума,
     и довольно того лишь ему,
     что судьба посылает сама.

//-- * * * --//

     Сам в отшельнический скит
     заточился дух-молчальник;
     всюду бурно жизнь кипит,
     на плите кипит мой чайник.

//-- * * * --//

     Весьма наш мир материален,
     но вожжи духа отпустив,
     легко уловишь, как реален
     сокрытой мистики мотив.

//-- * * * --//

     Когда по пьянке всё двоится,
     опасно дальше наливать,
     и может лишняя девица
     легко проникнуть на кровать.

//-- * * * --//

     Мир хотя загадок полон,
     есть ключи для всех дверей;
     если в ком сомненья, кто он,
     то, конечно, он еврей.

//-- * * * --//

     Гражданским пышешь ты горением,
     а я – любуюсь на фиалки;
     облей, облей меня презрением
     и подожги от зажигалки.

//-- * * * --//

     Созерцатель и свидетель,
     я по жизни зря кочую,
     я не славлю добродетель
     и пороки не бичую.
     Посторонен я настолько,
     что и чувствую иначе:
     видя зло – смеюсь я горько,
     а добру внимаю – плача.

//-- * * * --//

     Я не был накопительства примером
     и думаю без жалости теперь,
     что стал уже давно миллионером
     по счёту мной понесенных потерь.

//-- * * * --//

     Как пастырь, наставляющий народ,
     как пастор, совершающий молебен,
     еврей, торгуя воздухом, не врёт,
     а верит, что товар его целебен.

//-- * * * --//

     Несложен мой актёрский норов:
     ловя из зала волны смеха,
     я торжествую, как Суворов,
     когда он с Альп на жопе съехал.

//-- * * * --//

     Виновен в этом или космос,
     или научный беспредел:
     несовращённолетний возраст
     весьма у дев помолодел.

//-- * * * --//

     Пока себя дотла не износил,
     на баб я с удовольствием гляжу;
     ещё настолько свеж и полон сил,
     что внуков я на свет произвожу.

//-- * * * --//

     Молчу, скрываюсь и таю,
     чтоб даже искрой откровения
     не вызвать пенную струю
     из брюк общественного мнения.

//-- * * * --//

     Я к вам бы, милая, приник
     со страстью неумышленной,
     но вы, мне кажется, – родник
     воды весьма промышленной.

//-- * * * --//

     С того слова мои печальны,
     а чувства миром недовольны,
     что мысли – редки и случайны,
     а рифмы – куцы и глагольны.

//-- * * * --//

     Покуда есть литература,
     возможны в ней любые толки,
     придёт восторженная дура
     и книгу пылко снимет с полки.

//-- * * * --//

     Когда порой густеют в небе тучи,
     я думаю: клубитесь надо мной,
     бывали облака гораздо круче,
     но где они? А я – сижу в пивной.

//-- * * * --//

     Нисколько от безделья я не маюсь,
     а ты натужно мечешься – зачем?
     Я – с радостью ничем не занимаюсь,
     ты – потно занимаешься ничем.

//-- * * * --//

     Творец порой бывает так не прав,
     что сам же на себя глядит зловеще,
     и, чтоб утихомирить буйный нрав,
     придумывает что-нибудь похлеще.

//-- * * * --//

     Нет часа угрюмей, чем утренний:
     душа озирается шало,
     и хаосы – внешний и внутренний —
     коростами трутся шершаво.

//-- * * * --//

     Когда мы спорим, наши головы
     весьма легки в тасовке фактов,
     поскольку сами факты – голые
     и для любых годятся актов.

//-- * * * --//

     В местах любого бурного смятения,
     где ненависти нет конца и края,
     растут разнообразные растения,
     покоем наши души укоряя.

//-- * * * --//

     Я чую в организме сговор тайный,
     решивший отпустить на небо душу,
     ремонт поскольку нужен капитальный,
     а я и косметического трушу.

//-- * * * --//

     Всё течёт под еврейскую кровлю,
     обретая защиту и кров, —
     и свобода, политая кровью,
     и доходы российских воров.

//-- * * * --//

     Дожрав до крошки, хрюкнув сыто
     и перейдя в режим лежания,
     свинья всегда бранит корыто
     за бездуховность содержания.

//-- * * * --//

     Тоскливы русские пейзажи,
     их дух унынием повит,
     и на душе моей чем гаже,
     тем ей созвучней этот вид.

//-- * * * --//

     Иссяк мой золота запас,
     понтуюсь я, бренча грошами,
     а ты всё скачешь, мой Пегас,
     тряся ослиными ушами.

//-- * * * --//

     Только самому себе молчащему
     я могу довериться как лекарю;
     если одинок по-настоящему,
     то и рассказать об этом некому.

//-- * * * --//

     Те идеи, что в воздухе веяли
     и уже были явно готовые,
     осознались былыми евреями,
     наша участь – отыскивать новые.

//-- * * * --//

     Где все сидят, ругая власть,
     а после спят от утомления,
     никак не может не упасть
     доход на тушу населения.

//-- * * * --//

     Купаясь в мелкой луже новостей,
     ловлю внезапно слово, и тогда
     стихи мои похожи на детей
     случайностью зачатия плода.

//-- * * * --//

     Мечтай, печальный человек,
     целебней нет от жизни средства,
     и прошлогодний веет снег
     над играми седого детства.

//-- * * * --//

     Вся наука похожа на здание,
     под которым фундамент непрочен,
     ибо в истинность нашего знания
     это знание верит не очень.

//-- * * * --//

     Возвышенные мифы год за годом
     становятся сильней печальной были;
     евреи стали избранным народом
     не ранее, чем все их невзлюбили.

//-- * * * --//

     Однажды фуфло полюбило туфту
     с роскошной и пышной фигурой,
     фуфло повалило туфту на тахту
     и занялось пылкой халтурой.

//-- * * * --//

     Под ветром жизни так остыли мы
     и надышались едким дымом,
     что постепенно опостылели
     самим себе, таким любимым.

//-- * * * --//

     Мне стоит лишь застыть, сосредоточась,
     и, словно растворённые в крови,
     из памяти моей сочатся тотчас
     не доблести, а подлости мои.

//-- * * * --//

     Присматриваясь чутко и сторожко,
     я думал, когда жил ещё в России,
     что лучше «воронок», чем неотложка,
     и вышло всё, как если бы спросили.

//-- * * * --//

     То с боями, то скинув шинель
     и обильно плодясь по дороге,
     человечество роет тоннель,
     не надеясь на выход в итоге.

//-- * * * --//

     Дойдя до рубежа преображения,
     оставив дым последней сигареты,
     зеркального лишусь я отражения
     и весь переселюсь в свои портреты.

//-- * * * --//

     Вся история – огромное собрание
     аргументов к несомненности идеи,
     что Творец прощает каждого заранее;
     это знали все великие злодеи.

//-- * * * --//

     Иступился мой крючок
     и уже не точится;
     хоть и дряхлый старичок,
     а ебаться хочется.

//-- * * * --//

     Аскетов боюсь я – стезя их
     лежит от моей далеко,
     а те, кто себя истязает,
     и ближних калечат легко.

//-- * * * --//

     Зачем печалиться напрасно,
     словами горестно шурша?
     У толстых тоже очень часто
     бывает тонкая душа.

//-- * * * --//

     Не видел я нигде в печати,
     но это знают все студенты:
     про непорочное зачатие
     миф сочинили импотенты.

//-- * * * --//

     О чём-то грустном все молчали,
     но я не вник и не спросил,
     уже чужие знать печали
     нет у меня душевных сил.

//-- * * * --//

     Думаю об этом без конца,
     наглый неотёсанный ублюдок:
     если мы – подобие Творца,
     то у Бога должен быть желудок.

//-- * * * --//

     Конечно, всё на свете – суета
     под вечным абажуром небосвода,
     но мера человека – пустота
     окрестности после его ухода.

//-- * * * --//

     Если всё не пакостно, то мглисто,
     с детства наступает увядание,
     светлая пора у пессимиста —
     новых огорчений ожидание.

//-- * * * --//

     В годы, что прослыли беззаботными
     (время только начало свой бег),
     ангелы потрахались с животными,
     вышел первобытный человек.

//-- * * * --//

     Уже давно мы не атлеты
     и плоть полнеет оголтело,
     теперь некрупные предметы
     я ловко прячу в складках тела.

//-- * * * --//

     Держусь ничуть не победительно,
     весьма беспафосно звучу,
     меня при встрече снисходительно
     ублюдки треплют по плечу.

//-- * * * --//

     Пусть меня заботы рвут на части,
     пусть я окружён говном и суками,
     всё же поразительное счастье —
     мучиться прижизненными муками.

//-- * * * --//

     Когда мы кого-то ругаем
     и что-то за что-то клянём,
     мы желчный пузырь напрягаем,
     и камни заводятся в нём.

//-- * * * --//

     Конечно, лучше жить раздельно с веком,
     не пачкаясь в нечестии и блуде,
     но чистым оставаться человеком
     мешают окружающие люди.

//-- * * * --//

     Рассеялись былые притязания,
     и жизнь моя, желаньям в унисон,
     полна уже блаженством замерзания,
     когда внутри тепло и клонит в сон.

//-- * * * --//

     Господь на нас не смотрит потому,
     что чувствует неловкость и смущение:
     Творец гордится замыслом, Ему
     видней, насколько плохо воплощение.

//-- * * * --//

     Не по капризу Провидения
     мы на тоску осуждены,
     тоска у нас – от заблуждения,
     что мы для счастья рождены.

//-- * * * --//

     В немыслимом количестве томов
     мусолится одна и та же шутка —
     что связано брожение умов
     с бурчанием народного желудка.

//-- * * * --//

     Почти закончив путь земной,
     я жизнь мою обозреваю
     и сам себя подозреваю,
     что это было не со мной.

//-- * * * --//

     Ты, душа, если сердце не врёт,
     запросилась в родные края?
     Лишь бы только тебя наперёд
     не поехала крыша моя.

//-- * * * --//

     Свой дух я некогда очистил
     не лучезарной красотой,
     а осознаньем грязных истин
     и тесной встречей с мерзотой.

//-- * * * --//

     Исчерпался остаток чернил,
     Богом некогда выданный мне;
     всё, что мог, я уже сочинил;
     только дохлая муха на дне.

//-- * * * --//

     Моя прижизненная аура
     перед утечкой из пространства
     в неделю похорон и траура
     пронижет воздух духом пьянства.

//-- * * * --//

     Столько из былого мной надышано,
     что я часто думаю сейчас:
     прошлое прекрасно и возвышенно,
     потому что не было там нас.

//-- * * * --//

     Комфорту и сытости вторя,
     от массы людской умножения
     из пены житейского моря
     течёт аромат разложения.

//-- * * * --//

     Всему учился между прочим,
     но знаю слов я курс обменный,
     и собеседник я не очень,
     но соболтатель я отменный.

//-- * * * --//

     Бог нам подсыпал, дух варя,
     и зов безумных побуждений,
     и тёмный ужас дикаря,
     и крутость варварских суждений.

//-- * * * --//

     Всюду меж евреями сердечно
     теплится идея прописная:
     нам Израиль – родина, конечно,
     только, слава Богу, запасная.

//-- * * * --//

     Замедлился кошмарный маховик,
     которым был наш век разбит и скомкан;
     похоже, что закончен черновик
     того, что предстоит уже потомкам.

//-- * * * --//

     Я не рассыпаюсь в заверениях
     и не возношу хвалу фальшиво;
     Бога я люблю в его творениях
     женского покроя и пошива.

//-- * * * --//

     В России очень часто ощущение —
     вослед каким-то мыслям или фразам,
     что тесное с евреями общение
     ужасно объевреивает разум.

//-- * * * --//

     Хотя везде пространство есть,
     но от себя нам не убресть.

//-- * * * --//

     Люблю чужеземный ландшафт
     не в виде немой территории,
     а чтобы везде на ушах
     висела лапша из истории.

//-- * * * --//

     Тактично, щепетильно, деликатно —
     беседуя, со сцены, за вином —
     твержу я, повторяясь многократно,
     о пагубности близости с говном.

//-- * * * --//

     Поскольку жутко тяжек путь земной
     и дышит ощущением сиротства —
     блаженны, кто общается со мной,
     испытывая радость превосходства.

//-- * * * --//

     Как судьба ни длись благополучно,
     есть у всех последняя забота;
     я бы умереть хотел беззвучно,
     близких беспокоить неохота.

//-- * * * --//

     Кто на суете сосредоточен
     в судорогах алчного радения,
     тех и посреди кромешной ночи
     денежные мучают видения.

//-- * * * --//

     Угрюмо ощутив, насколько тленны,
     друзья мои укрылись по берлогам;
     да будут их года благословенны,
     насколько это можно с нашим Богом.

//-- * * * --//

     Всё время учит нас история,
     что получалось так и сяк,
     но где хотелось, там и стоило
     пускаться наперекосяк.

//-- * * * --//

     Мы к ночи пьём с женой по тем причинам веским,
     что нету спешных дел и поезд наш ушёл,
     и заняты друзья, нам часто выпить не с кем,
     а главное – что нам так хорошо.

//-- * * * --//

     Раздвоенность – печальная нормальность,
     и зыбкое держу я равновесие:
     умишко слепо тычется в реальность,
     а душу распирает мракобесие.

//-- * * * --//

     Как раньше в юности влюблённость,
     так на закате невзначай
     нас осеняет просветлённость
     и благодарная печаль.

//-- * * * --//

     Здесь еврей и ты и я,
     мы единая семья:
     от шабата до шабата
     брат наёбывает брата.

//-- * * * --//

     Нынче различаю даже масти я
     тех, кому душа моя – помеха:
     бес гордыни, дьявол любострастия,
     демоны свободы и успеха.

//-- * * * --//

     Нет, мой умишко не глубок,
     во мне горит он тихой свечкой
     и незатейлив, как лубок,
     где на лугу – баран с овечкой.

//-- * * * --//

     Благословенна будь, держава,
     что век жила с собой в борьбе,
     саму себя в дерьме держала,
     поя хвалу сама себе.

//-- * * * --//

     Конечно, всюду ложь и фальшь,
     тоска, абсурд и бред,
     но к водке рубят сельдь на фарш,
     а к мясу – винегрет.

//-- * * * --//

     Весь Божий мир, пока живой, —
     арена бойни мировой,
     поскольку что кому-то прибыльно,
     другому – тягостно и гибельно.

//-- * * * --//

     Я слышу завывания кретина,
     я вижу, как гуляет сволота,
     однако и душа невозмутима,
     и к жизни не скудеет теплота.

//-- * * * --//

     Разуверясь в иллюзии нежной,
     мы при первой малейшей возможности
     обзаводимся новой надеждой,
     столь же явной в её безнадёжности.

//-- * * * --//

     Спать не зря охоч я очень,
     сонный бред люблю я с юности,
     разум наш под сенью ночи
     отдыхает от разумности.

//-- * * * --//

     Всякий нёс ко мне боль и занозы,
     кто судьбе проигрался в рулетку,
     и весьма крокодиловы слёзы
     о мою осушались жилетку.

//-- * * * --//

     Мой деловой, рациональный,
     с ухваткой, вскормленной веками,
     активный ген национальный
     остался в папе или в маме.

//-- * * * --//

     Гуляка, пройдоха, мошенник,
     для адского пекла годясь, —
     подвижник, аскет и отшельник,
     в иную эпоху родясь.

//-- * * * --//

     Замшелым душам стариков
     созвучны внешне их старушки:
     у всех по жизни говнюков
     их жёны – злобные гнилушки.

//-- * * * --//

     От коллективных устремлений,
     где гул восторгов, гам и шум,
     я уклоняюсь из-за лени,
     что часто выглядит, как ум.

//-- * * * --//

     Клокочет неистовый зал,
     и красные флаги алеют…
     Мне доктор однажды сказал:
     глисты перед гибелью злеют.

//-- * * * --//

     Пока присесть могу к столу,
     ценю я каждое мгновение,
     и там, где я пишу хулу,
     внутри звучит благословение.

//-- * * * --//

     Время тянется уныло,
     но меняться не устало:
     раньше всё мерзее было,
     а теперь – мерзее стало.

//-- * * * --//

     Проходят эпохи душения,
     но сколько и как ни трави,
     а творческий пыл разрушения
     играет в российской крови.

//-- * * * --//

     Был я молод и где-то служил,
     а любовью – и бредил, и жил;
     даже глядя на гладь небосклона,
     я усматривал девичьи лона.

//-- * * * --//

     Кто книжно, а кто по наитию,
     но с чувством неясного страха
     однажды приходит к открытию
     сообщества духа и паха.

//-- * * * --//

     Я остро ощущаю временами
     (проверить я пока ещё не мог),
     что в жизни всё случившееся с нами
     всего лишь только опыт и пролог.

//-- * * * --//

     Уходит чёрный век великий,
     и станет нем его гранит,
     и лишь язык, живой и дикий,
     кошмар и славу сохранит.

//-- * * * --//

     Идеей тонкой и заветной
     богат мой разум проницательный:
     страсть не бывает безответной —
     ответ бывает отрицательный.

//-- * * * --//

     Вокруг хотя полно материальности,
     но знают нынче все, кто не дурак:
     действительность загадочней реальности,
     а что на самом деле – полный мрак.

//-- * * * --//

     Бурлит российский передел,
     кипят азарт и спесь,
     а кто сажал и кто сидел —
     уже не важно здесь.

//-- * * * --//

     У писательского круга —
     вековечные привычки:
     все цитируют друг друга,
     не используя кавычки.

//-- * * * --//

     Сбываются – глазу не веришь —
     мечты древнеримских трудящихся:
     хотевшие хлеба и зрелищ
     едят у экранов светящихся.

//-- * * * --//

     Мы уже судьбу не просим
     об удаче скоротечной,
     осенила душу осень
     духом праздности беспечной.

//-- * * * --//

     Вой ветра, сеющий тревогу,
     напоминает лишь о том,
     что я покуда, слава Богу,
     ни духом слаб, ни животом.

//-- * * * --//

     Предай меня, Боже, остуде,
     от пыла вещать охрани,
     достаточно мудрые люди
     уже наболтали херни.

//-- * * * --//

     Не числю я склероз мой ранний
     досадной жизненной превратностью;
     моя башка без лишних знаний
     полна туманом и приятностью.

//-- * * * --//

     Не травлю дисгармонией мрачной
     я симфонию льющихся дней;
     где семья получилась удачной,
     там жена дирижирует ей.

//-- * * * --//

     Когда близка пора маразма,
     как говорил мудрец Эразм,
     любое бегство от соблазна
     есть больший грех, чем сам соблазн.

//-- * * * --//

     Плачет баба потому,
     что увяло тело,
     а давала не тому,
     под кого хотела.

//-- * * * --//

     Художнику дано благословлять —
     не более того, хоть и не менее,
     а если не художник он, а блядь,
     то блядство и его благословение.

//-- * * * --//

     С разным повстречался я искусством
     в годы любованья мирозданием,
     лучшее на свете этом грустном
     создано тоской и состраданием.

//-- * * * --//

     В одном история не врёт
     и правы древние пророки:
     великим делают народ
     его глубинные пороки.

//-- * * * --//

     Ты к небу воздеваешь пылко руки,
     я в жестах этих вижу лицемерие,
     за веру ты принять согласен муки,
     а я принять готов их – за неверие.

//-- * * * --//

     Господь не будет нас карать,
     гораздо хуже наш удел:
     на небе станут нагло жрать
     нас те, кто нас по жизни ел.

//-- * * * --//

     Бог печально тренькает на лире
     в горести недавнего прозрения:
     самая большая скверна в мире —
     подлые разумные творения.

//-- * * * --//

     Я храню душевное спокойствие,
     ибо всё, что больно, то нормально,
     а любое наше удовольствие —
     либо вредно, либо аморально.

//-- * * * --//

     Жила была на свете дева,
     и было дел у ней немало:
     что на себя она надела,
     потом везде она снимала.

//-- * * * --//

     Тайным действием систем,
     скрытых под сознанием,
     жопа связана со всем
     Божьим мирозданием.

//-- * * * --//

     Схожусь я медленно, с опаской,
     по горло полон горьким опытом,
     но вдруг дохнёт на душу лаской,
     и снова всё пропало пропадом.

//-- * * * --//

     Когда мне почта утром рано
     приносит вирши графомана,
     бываю рад я, как раввины —
     от ветра с запахом свинины.

//-- * * * --//

     Вульгарен, груб и необуздан,
     я в рай никак не попаду,
     зато легко я буду узнан
     во дни амнистии в аду.

//-- * * * --//

     Людей давно уже делю —
     по слову, тону, жесту, взгляду —
     на тех, кому я сам налью,
     и тех, с кем рядом пить не сяду.

//-- * * * --//

     У внуков с их иными вкусами
     я не останусь без призора:
     меня отыщут в куче мусора
     и переложат в кучу сора.

//-- * * * --//

     Я живу в тишине и покое,
     стал отшельник, монах и бирюк,
     но на улицах вижу такое,
     что душа моя рвётся из брюк.

//-- * * * --//

     Первые на свете совратители,
     понял я, по памяти скользя,
     были с несомненностью родители:
     я узнал от них, чего нельзя.

//-- * * * --//

     Покуда наши чувства не остыли,
     я чувствую живое обожание
     к тому, что содержимое бутыли
     меняет наших мыслей содержание.

//-- * * * --//

     Ум – помеха для нежной души,
     он её и сильней, и умней,
     но душа если выпить решит,
     ум немедля потворствует ей.

//-- * * * --//

     Я от века отжил только треть,
     когда понял: бояться – опасно,
     страху надо в глаза посмотреть,
     и становится просто и ясно.

//-- * * * --//

     В натурах подлинно способных
     играет тонкий и живой
     талант упрямо, как подсолнух,
     вертеть за солнцем головой.

//-- * * * --//

     Мир совершенствуется так —
     не по годам, а по неделям, —
     что мелкотравчатый бардак
     большим становится борделем.

//-- * * * --//

     Хотя под раскаты витийства
     убийц человечество судит,
     но жить на земле без убийства —
     не может, не хочет, не будет.

//-- * * * --//

     Естественно и точно по годам
     стал ветошью мой рыцарский доспех,
     поскольку у весьма прекрасных дам
     терпел он сокрушительный успех.

//-- * * * --//

     Я подбил бы насильнику глаз,
     а уж нос я расквасил бы точно,
     очень жалко, что трахают нас
     анонимно, безлико, заочно.

//-- * * * --//

     В чистом разуме скрыта отрава,
     целой жизни мешая тайком:
     мысля трезво, реально и здраво,
     ты немедля слывёшь мудаком.

//-- * * * --//

     Поскольку есть мужчины и юнцы,
     просящие готовые ответы,
     постольку возникают мудрецы,
     родящие полезные советы.

//-- * * * --//

     Свобода неотрывна от сомнения
     и кажется обманом неискусным,
     дух горечи и дух недоумения
     витают над её рассветом тусклым.

//-- * * * --//

     Идея моя не научна,
     но мне помогала всегда:
     прекрасное – всё, что не скучно,
     и даже крутая беда.

//-- * * * --//

     То ясно чувствуешь душой,
     то говорит об этом тело:
     век был достаточно большой,
     и всё слегка осточертело.

//-- * * * --//

     В лени всякого есть понемногу,
     а в решимости жить поперёк —
     и бросание вызова Богу,
     что когда-то на труд нас обрёк.

//-- * * * --//

     Чуя в человечестве опасность,
     думая о судьбах мироздания,
     в истину вложил Господь напрасность
     поисков её и опознания.

//-- * * * --//

     Посреди миропорядка
     есть везде, где я живу,
     и моя пустая грядка,
     я сажаю трын-траву.

//-- * * * --//

     Так же будут кишеть муравьи,
     а планеты – нестись по орбитам;
     размышленья о смерти мои —
     только мысли о всём недопитом.

//-- * * * --//

     Борьба – не душевный каприз,
     не прихоть пустого влечения:
     плывут по течению – вниз,
     а вверх – это против течения.

//-- * * * --//

     Конечно, я придурком был тогда,
     поскольку был упрям я и строптив,
     а умный в те кромешные года
     носил на языке презерватив.

//-- * * * --//

     На всё подряд со страстью нежной,
     как воробьи к любому крошеву,
     слетались мы, томясь надеждой
     прильнуть к чему-нибудь хорошему.

//-- * * * --//

     В беде, где всё пошло насмарку,
     вразлом и наперекосяк,
     велик душой, кто рад подарку,
     что жив, на воле и босяк.

//-- * * * --//

     Готовлюсь к уходу туда,
     где быть надлежит человеку,
     и время плеснёт, как вода
     над камешком, канувшим в реку.

//-- * * * --//

     Я не люблю живые тени,
     меня страшит их дух высокий,
     дружу я близко только с теми,
     кого поят земные соки.

//-- * * * --//

     Я музу часто вижу здесь
     во время умственного пира,
     она собой являет смесь
     из нимфы, бляди и вампира.

//-- * * * --//

     Осадком памяти сухим
     уже на склоне и пределе
     мы видим прошлое таким,
     каким его прожить хотели.

//-- * * * --//

     Разгул наук сейчас таков,
     что зуд учёного азарта
     вот-вот наладит мужиков
     рожать детей Восьмого марта.

//-- * * * --//

     Конечно, слёзы, боль и грех
     всё время видеть тяжело Ему,
     но Бог нас любит равно всех
     и просто каждого по-своему.

//-- * * * --//

     Лишь на смертном одре я посмею сказать,
     что печально во всём этом деле:
     если б наши старухи любили вязать,
     мы бы дольше в пивных посидели.

//-- * * * --//

     Что нёс я ахинею, но не бред,
     поймут, когда уже я замолчу,
     и жалко мне порой, что Бога нет,
     я столько рассказать Ему хочу!

//-- * * * --//

     Любые наши умозрения
     венчает вывод горемычный,
     что здесь нас точит червь сомнения,
     а после смерти – червь обычный.

//-- * * * --//

     Величественна и проста
     в делах житейских роль Господня:
     не кто, как Он, отверз уста
     у тех, кто выпить звал сегодня.

//-- * * * --//

     Старение – тяжкое бедствие,
     к закату умнеют мужчины,
     но пакостно мне это следствие
     от пакостной этой причины.

//-- * * * --//

     Меня пересолив и переперчив,
     Господь уравновесил это так,
     что стал я неразборчиво доверчив
     и каждого жалею, как мудак.

//-- * * * --//

     Я изо всех душевных сил
     ценю творения культуры,
     хотя по пьянке оросил
     немало уличной скульптуры.

//-- * * * --//

     Я дивлюсь устройству мира:
     ведь ни разу воробей,
     хоть и наглый и проныра,
     а не трахал голубей.

//-- * * * --//

     Я времени себе не выбирал,
     оно других не лучше и не хуже,
     но те, кто мог бы вырасти в коралл,
     комками пролежали в мелкой луже.

//-- * * * --//

     Я думаю – украдкой и тайком,
     насколько легче жить на склоне лет,
     и спать как хорошо со стариком:
     и вроде бы он есть, и вроде нет.

//-- * * * --//

     Забыть об одиночестве попытка,
     любовь разнообразием богата:
     у молодости – радости избытка,
     у старости – роскошество заката.

//-- * * * --//

     За глину, что вместе месили,
     за долю в убогом куске
     подвержен еврей из России
     тяжёлой славянской тоске.

//-- * * * --//

     Хоть живу я благоденно и чинно,
     а в затмениях души знаю толк;
     настоящая тоска – беспричинна,
     от неё так на луну воет волк.

//-- * * * --//

     Мы стали снисходительно терпеть
     излишества чужого поведения;
     нет сил уже ни злиться, ни кипеть,
     и наша доброта – от оскудения.

//-- * * * --//

     Когда я сам себе перечу,
     двоюсь настолько, что пугаюсь:
     я то бегу себе навстречу,
     то разминусь и разбегаюсь.

//-- * * * --//

     Блажен, кто истов и суров,
     творя свою бурду,
     кто издаёт могучий рёв
     на холостом ходу.

//-- * * * --//

     Я недвижен в уюте домашнем,
     как бы время ни мчалось в окне;
     я сегодня остался вчерашним,
     это завтра оценят во мне.

//-- * * * --//

     Угрюмо замыкаюсь я, когда
     напившаяся нелюдь и ублюдки
     мне дружбу предлагают навсегда
     и души облегчают, как желудки.

//-- * * * --//

     Время дикое, странное, смутное,
     над Россией – ни ночь, ни заря,
     то ли что-то родит она путное,
     то ли снова найдёт упыря.

//-- * * * --//

     Невольно ум зайдёт за разум,
     такого мир не видел сроду:
     огромный лагерь весь и сразу
     внезапно вышел на свободу.

//-- * * * --//

     Давно уже в себя я погружён,
     и в этой благодатной пустоте
     я слишком сам собою окружён,
     чтоб думать о толкучей суете.

//-- * * * --//

     С восторгом я житейский ем кулич,
     но вдосталь мне мешает насладиться
     висящая над нами, словно бич,
     паскудная обязанность трудиться.

//-- * * * --//

     Зевая от позывов омерзения,
     читаю чьи-то творческие корчи,
     где всюду по извивам умозрения
     витает аромат неясной порчи.

//-- * * * --//

     Мы зорче и мягче, старея
     в осенних любовных объятьях,
     глаза наши видят острее,
     когда нам пора закрывать их.

//-- * * * --//

     Сегодня – время скепсиса. Потом
     (неверие не в силах долго длиться)
     появится какой-нибудь фантом
     и снова озарит умы и лица.

//-- * * * --//

     Куражится в мозгу моём вино
     в извилинах обоих полушарий;
     здоровье для того нам и дано,
     чтоб мы его со вкусом разрушали.

//-- * * * --//

     В его лице – такая скверна,
     глаз отвести я не могу
     и думаю: Кащей, наверно,
     тайком любил Бабу-Ягу.

//-- * * * --//

     Могу всегда сказать я честно,
     что безусловный патриот:
     я всюду думаю про место,
     откуда вышел мой народ.

//-- * * * --//

     Благоволение небес
     нам если светит на пути,
     то совращает нас не бес,
     а чистый ангел во плоти.

//-- * * * --//

     От нежных песен дев кудлатых
     во мне бурлит, как тонкий яд,
     мечта пернатых и женатых —
     лететь, куда глаза глядят.

//-- * * * --//

     Не те, кого не замечаем,
     а те, с кем соли съели пуд
     и в ком давно души не чаем,
     нас неожиданно ебут.

//-- * * * --//

     Люблю вечернее томление,
     сижу, застыв, как истукан,
     а вялых мыслей шевеление
     родит бутылку и стакан.

//-- * * * --//

     Всегда сулит улов и фарт
     надежда – врунья и беглянка,
     а дальше губит нас азарт
     или случайная подлянка.

//-- * * * --//

     Что стал я ветхий старичок,
     меня не гложет грусть,
     хотя снаружи я сморчок,
     внутри – солёный груздь.

//-- * * * --//

     Душа полна пренебрежения
     к боязни сгинуть и пропасть,
     напрасны все остережения,
     когда уму диктует страсть.

//-- * * * --//

     Не ведает ни берега, ни дна
     слияние судьбы и линий личных,
     наружная живётся жизнь одна,
     а внутренние – несколько различных.

//-- * * * --//

     Мы когда судьбе своей перечим,
     то из пустоты издалека
     дружески ложится нам на плечи
     лёгкая незримая рука.

//-- * * * --//

     Чтобы избегнуть липких нитей
     хлопот и тягот вероятных,
     я сторонюсь любых событий,
     душе и разуму невнятных.

//-- * * * --//

     Конечно, это горестно и грустно,
     однако это факты говорят:
     евреи правят миром так искусно,
     что сами себе пакости творят.

//-- * * * --//

     Бог учёл в живой природе
     даже духа дуновение:
     если деньги на исходе,
     то приходит вдохновение.

//-- * * * --//

     Земное бытиё моё густое —
     не лишнее в цепи людской звено,
     я сеял бесполезное, пустое,
     никчёмное, но всё-таки зерно.

//-- * * * --//

     Сижу я с гостями и тихо зверею,
     лицо – карнавал восхищения:
     за что пожилому больному еврею
     такое богатство общения?

//-- * * * --//

     Есть между сном и пробуждением
     души и разума игра,
     где ощущаешь с наслаждением,
     что гаснуть вовсе не пора.

//-- * * * --//

     Век ушёл. В огне его и блуде
     яркая особенность была:
     всюду вышли маленькие люди
     на большие мокрые дела.

//-- * * * --//

     Я друг зелёных насаждений
     с тех лет, когда был полон сил
     и много дивных услаждений
     в тени их зарослей вкусил.

//-- * * * --//

     Уже давно стихов моих
     течёт расплавленный металл,
     не сможет мир забыть о них,
     поскольку мир их не читал.

//-- * * * --//

     Не зря читал я книги, дух мой рос,
     даёт сейчас мой разум безразмерный —
     на самый заковыристый вопрос —
     ответ молниеносный и неверный.

//-- * * * --//

     Я с незапамятной поры
     душой усвоил весть благую,
     что смерть не выход из игры,
     а переход в игру другую.

//-- * * * --//

     Давно уже явилось невзначай
     ко мне одно высокое наитие:
     чем гуще мы завариваем чай,
     тем лучшее выходит чаепитие.

//-- * * * --//

     Еврейский дух – слегка юродивый,
     и зря еврей умом гордится,
     повсюду слепо числя родиной
     чужую землю, где родится.

//-- * * * --//

     Как долго гнил ты, бедный фрукт,
     и внешне тухлый, и с изнанки,
     ты не мерзавец, ты – продукт
     российской чёрной лихоманки.

//-- * * * --//

     Выбрав одинокую свободу,
     к людям я с общеньем не вяжусь,
     ибо я примкну ещё к народу
     и в земле с ним рядом належусь.

//-- * * * --//

     Совершенно обычных детей
     мы с женой, слава Богу, родители;
     пролагателей новых путей
     пусть рожают и терпят любители.

//-- * * * --//

     Хотя стихи – не то, что проза,
     в них дух единого призвания,
     и зря у кала и навоза
     такие разные названия.

//-- * * * --//

     В обед я рюмку водки пью под суп,
     и к ночи – до бровей уже налит,
     а те, кто на меня имеет зуб,
     гадают, почему он так болит.

//-- * * * --//

     Все помыслы, мечты и упования
     становятся живей от выпивания.

//-- * * * --//

     Дух надежды людям так угоден,
     что на свете нету постояннее
     мифа, что по смерти мы уходим
     в некое иное состояние.

//-- * * * --//

     На некоторой стадии подпития
     всё видится ясней, и потому
     становятся понятными события,
     загадочные трезвому уму.

//-- * * * --//

     Густеет, оседая, мыслей соль,
     покуда мы свой камень в гору катим:
     бесплатна в этой жизни – только боль,
     за радости мы позже круто платим.

//-- * * * --//

     Обманываться – глупо и не надо,
     ведь истинный пастух от нас сокрыт,
     а рвутся все козлы возглавить стадо —
     чтоб есть из лакированных корыт.

//-- * * * --//

     Финал кино: стоит кольцом
     десяток близких над мужчиной,
     а я меж них лежу с лицом,
     чуть опечаленным кончиной.

//-- * * * --//

     Жизнь моя ушла на ловлю слова,
     службу совратительному змею;
     бросил бы я это, но другого
     делать ничего я не умею.

//-- * * * --//

     Сотрись, не подводи меня, гримаса,
     пора уже привыкнуть, что ровесники,
     которые ни рыба и ни мясо,
     известны как орлы и буревестники.

//-- * * * --//

     Моя шальная голова
     не переносит воздержания
     и любит низкие слова
     за высоту их содержания.

//-- * * * --//

     Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
     переча собственной натуре,
     а злит меня зануда-совесть,
     никак не спится этой дуре.

//-- * * * --//

     Политики весьма, конечно, разны,
     и разные блины они пекут,
     но пахнут одинаково миазмы,
     которые из кухонь их текут.

//-- * * * --//

     Уже для этой жизни староват
     я стал, хотя умишко – в полной целости;
     всё время перед кем-то виноват
     оказываюсь я по мягкотелости.

//-- * * * --//

     В российской оперетте исторической
     теперь уже боюсь я не солистов,
     а слипшихся слюной патриотической
     хористов и проснувшихся статистов.

//-- * * * --//

     Возможно, мыслю я убого,
     но я уверен, как и прежде:
     плоть обнажённая – намного
     духовней, нежели в одежде.

//-- * * * --//

     Девицы с мечтами бредовыми,
     которым в замужестве пресно,
     душевно становятся вдовами
     гораздо скорей, чем телесно.

//-- * * * --//

     Печально мне, что нет лечения
     от угасания влечения.

//-- * * * --//

     Конечно, Ты меня, Господь, простишь
     за то, что не молился, а читал,
     к тому же свято чтил я Твой престиж:
     в субботу – алкоголь предпочитал.

//-- * * * --//

     Где б теперь ни жили, с нами навсегда
     многовековая русская беда.

//-- * * * --//

     Весь век меня то Бог, то дьявол
     толкали в новую игру,
     на нарах я баланду хавал,
     а на банкетах ел икру.
     Я написать хочу об этом,
     но стал я путаться с годами:
     не то я крыл туза валетом,
     не то совал десятку даме.
     Плывут неясной чередой
     туманы дня, туманы ночи…
     Когда-то был я молодой,
     за что-то баб любил я очень.

//-- * * * --//

     Век мой суетен, шумен, жесток,
     и храню в нём безмолвие я;
     чтоб реветь – я не горный поток,
     чтоб журчать – я ничья не струя.

//-- * * * --//

     Подумав, я бываю поражён,
     какие фраера мы и пижоны:
     ведь как бы мы любили наших жён,
     когда б они чужие были жёны!

//-- * * * --//

     Везде, где пьют из общей чаши,
     где песни звук и звон бокалов,
     на всяком пире жизни нашей
     вокруг полным-полно шакалов.

//-- * * * --//

     Да, мечта не могла быть не мутная,
     но не думалось даже украдкой,
     что свобода – шалава беспутная
     с уголовно кручёной повадкой.

//-- * * * --//

     Скудеет жизни вещество,
     и явно стоит описания,
     как возрастает мастерство
     по мере телоугасания.

//-- * * * --//

     Господь безжалостно свиреп,
     но стихотворцам, если нищи,
     даёт перо, вино и хлеб,
     а ближе к ночи – девок ищет.

//-- * * * --//

     Ведь любой, от восторга дурея,
     сам упал бы в кольцо твоих рук —
     что ж ты жадно глядишь на еврея
     в стороне от весёлых подруг?

//-- * * * --//

     Ещё едва-едва вошёл в кураж,
     пора уже отсюда убывать,
     а чувство – что несу большой багаж,
     который не успел распаковать.

//-- * * * --//

     Очень я игривый был щенок,
     но, дожив до старческих седин,
     менее всего я одинок
     именно в часы, когда один.

//-- * * * --//

     Везде, где нет запоров у дверей
     и каждый для любого – брат и друг,
     еврей готов забыть, что он еврей,
     однако это помнят все вокруг.

//-- * * * --//

     Всецело доверясь остатку
     духовной моей вермишели,
     не раз попадал я в десятку
     невинной соседней мишени.

//-- * * * --//

     Я не пророк, не жрец, не воин,
     однако есть во мне харизма,
     и за беспечность я достоин
     апостольства от похуизма.

//-- * * * --//

     Купаю уши в мифах и парашах,
     никак и никому не возражая;
     ещё среди живых немало наших,
     но музыка вокруг – уже чужая.

//-- * * * --//

     Как только жить нам надоест
     и Бог не против,
     Он ускоряет нам разъезд
     души и плоти.

//-- * * * --//

     Любой повсюду и всегда
     чтоб не распался коллектив,
     на вольный дух нужна узда,
     на вольный ум – презерватив.

//-- * * * --//

     Я мир осязал без перчаток
     при свете, во тьме и на дне,
     и крыльев моих отпечаток
     не раз я оставил в говне.

//-- * * * --//

     У жизни множество утех
     есть за любыми поворотами,
     и не прощает Бог лишь тех,
     кто пренебрёг Его щедротами.

//-- * * * --//

     Старик не просто жить устал,
     но более того:
     ему воздвигли пьедестал —
     он ёбнулся с него.

//-- * * * --//

     Заметил я порок врождённый
     у многих творческих людей:
     кипит их разум повреждённый
     от явно свихнутых идей.

//-- * * * --//

     Всего на свете мне таинственней,
     что наши вывихи ума
     порой бывают ближе к истине,
     чем эта истина сама.

//-- * * * --//

     Прогнозы тем лишь интересны,
     что вместо них текут сюрпризы,
     ведь даже Богу не известны
     Его грядущие капризы.

//-- * * * --//

     Я принёс из синагоги
     вечной мудрости слова:
     если на ночь вымыть ноги,
     утром чище голова.

//-- * * * --//

     Сопровождает запах пиршества
     мои по жизни прегрешения,
     я слабый тип: люблю излишества
     намного больше, чем лишения.

//-- * * * --//

     Ешьте много, ешьте мало,
     но являйте гуманизм
     и не суйте что попало
     в безответный организм.

//-- * * * --//

     Нахожусь я в немом изумлении,
     осознав, как убого живу,
     ибо только в одном направлении
     я по жизни всё время плыву.

//-- * * * --//

     Бог часто ищет утешения,
     вращая глобус мироздания
     и в душах пафос разрушения
     сменяя бредом созидания.

//-- * * * --//

     Я знавал не одно приключение,
     но они мне не дали того,
     что несло и несёт заключение
     в одиночке себя самого.

//-- * * * --//

     Нет, я пока не знаю – чей,
     но принимаю как подарок,
     что между пламенных свечей
     ещё чадит и мой огарок.

//-- * * * --//

     Давно уж качусь я со склона,
     а глажу – наивней мальчишки —
     тугое и нежное лоно
     любой подвернувшейся книжки.

//-- * * * --//

     Писал, играл, кутил,
     моя и жизни связь
     калилась на огне
     и мочена в вине,
     но вдруг я ощутил,
     угрюмо удивясь,
     что колокол во мне
     звонит уже по мне.

//-- * * * --//

     По-прежнему живя легко и праздно,
     я начал ощущать острей гораздо,
     что время, приближаясь к вечной ночи,
     становится прозрачней и короче.

//-- * * * --//

     Время – лучший лекарь, это верно,
     время при любой беде поможет,
     только исцеляет очень скверно:
     мы чуть позже гибнем от него же.

//-- * * * --//

     На время и Бога в обиде
     я думаю часто под вечер,
     что те, кого хочется видеть,
     не здесь уже ждут нашей встречи.

//-- * * * --//

     Всё то же и за тридевять земель:
     кишение по мелочной заботе,
     хмельные пересуды пустомель,
     блудливое почтение к работе.

//-- * * * --//

     У Бога (как мы ни зови
     бесплотный образ без одежды)
     есть вера в нас, но нет любви,
     а потому и нет надежды.

//-- * * * --//

     Успеха и славы венок
     тяжёлой печалью прострочен:
     и раньше ты был одинок,
     теперь ты ещё одиноче.

//-- * * * --//

     Развил я важное умение,
     судьбе сулящее удачу:
     я о себе имею мнение,
     но от себя его я прячу.

//-- * * * --//

     Покоем обманчиво вея,
     предательски время течёт,
     привычка нас держит сильнее,
     чем держат любовь и расчёт.

//-- * * * --//

     Ветрами времени хранимо,
     вплетаясь в каждое дыхание,
     течёт по воздуху незримо
     моей души благоухание.

//-- * * * --//

     Весьма, конечно, старость ощутима,
     но ценным я рецептом обеспечен:
     изношенной душе необходима
     поливка алкоголем каждый вечер.

//-- * * * --//

     Былое – мелкие цветочки
     на фоне будущей поры,
     куда мы все в огромной бочке
     бесшумно катимся с горы.

//-- * * * --//

     Кипят амбиции, апломбы,
     пекутся пакты и процессы,
     и тихо-тихо всюду бомбы
     лежат, как спящие принцессы.

//-- * * * --//

     В соседстве с лихим окаянством
     отрадно остаться изгоем,
     то сном наслаждаясь, то пьянством,
     то книжным беспутным запоем.

//-- * * * --//

     Как зоопарковый медведь,
     растленный негою дремотной,
     уже не в силах я взреветь
     с отвагой ярости животной.

//-- * * * --//

     Пока течёт и длится срок,
     меняя краски увядания,
     мой незначительный мирок
     мне интересней мироздания.

//-- * * * --//

     Печалью душу веселя,
     в журналах той эпохи нищей
     люблю хлебнуть я киселя,
     который был высокой пищей.

//-- * * * --//

     Не знаю, что в небесных высях
     и что в заоблачных полях,
     а тут – запутался я в мыслях,
     как раньше путался в соплях.

//-- * * * --//

     Раскрылись выходы и входы,
     но волю выдали снаружи,
     и равнодушие свободы
     нам тяжелее лютой стужи.

//-- * * * --//

     Входя на сцену из кулис,
     горя огнём актёрской страсти,
     смотрю на зал я сверху вниз,
     хотя в его я полной власти.

//-- * * * --//

     Повсюду, где случалось поселиться —
     а были очень разные места, —
     встречал я одинаковые лица,
     их явно Бог лепил, когда устал.

//-- * * * --//

     Давно уже я понял непреложно
     устройство созидательного рвения:
     безденежье (когда не безнадёжно) —
     могучая пружина вдохновения.

//-- * * * --//

     При сильно лихой непогоде
     тревожится дух мой еврейский,
     в его генетическом коде
     ковчег возникает библейский.

//-- * * * --//

     Езжу я по свету чаще, дальше,
     все мои скитания случайны,
     только мне нигде уже, как раньше,
     голову не кружит запах тайны.

//-- * * * --//

     Источник ранней смерти крайне прост:
     мы нервы треплем – ради, чтобы, для —
     и скрытые недуги в бурный рост
     пускаются, корнями шевеля.

//-- * * * --//

     Вся интимная плеяда
     испарилась из меня —
     нету соли, нету яда,
     нету скрытого огня.

//-- * * * --//

     Только что вставая с четверенек,
     мы уже кусаем удила,
     многие готовы ради денег
     делать даже добрые дела.

//-- * * * --//

     Опыт не улучшил никого;
     те, кого улучшил – врут безбожно;
     опыт – это знание того,
     что уже исправить невозможно.

//-- * * * --//

     Про подлинно серьёзные утраты
     жалеть имеют право лишь кастраты.

//-- * * * --//

     Хоть лопни, ямба от хорея
     не в силах был я отличить,
     хотя отменно знал еврея,
     который брался научить.

//-- * * * --//

     Не зря из мужиков сочится стон
     и жалобы, что жребий их жесток:
     застенчивый досвадебный бутон
     в махровый распускается цветок.

//-- * * * --//

     Романтик лепит ярлыки,
     потом воюет с ярлыками,
     а рядом режут балыки
     или сидят за шашлыками.

//-- * * * --//

     Как метры составляют расстояние,
     как весом измеряется капуста,
     духовность – это просто состояние,
     в котором одиночество не пусто.

//-- * * * --//

     Ища свой мир в себе, а не вовне,
     чуть менее полощешься в говне.

//-- * * * --//

     Повсюду мысли покупные,
     наживы хищные ростки,
     и травят газы выхлопные
     душ неокрепших лепестки.

//-- * * * --//

     Давно про эту знал беду
     мой дух молчащий:
     весна бывает раз в году,
     а осень – чаще.

//-- * * * --//

     Не раз наблюдал я, как быстро девица,
     когда уже нету одежды на ней,
     от Божьего ока спеша заслониться,
     свою наготу прикрывает моей.

//-- * * * --//

     Когда от тепла диктатуры
     эпоха кишит саранчой,
     бумажные стены культуры
     горят или пахнут мочой.

//-- * * * --//

     Что многое я испытал —
     лишь духу опора надёжная,
     накопленный мной капитал —
     валюта нигде не платёжная.

//-- * * * --//

     Обуглясь от духовного горения,
     пылая упоительным огнём,
     я утром написал стихотворение,
     которое отнёс в помойку днём.

//-- * * * --//

     Из рук вон хороши мои дела,
     шуршащие мыслительной текучкой,
     судьба меня до ручки довела,
     и до сих пор пишу я этой ручкой.

//-- * * * --//

     Всё стало фруктовей, хмельней и колбасней,
     но странно растеряны мы:
     пустыня свободы – страшней и опасней
     уютного быта тюрьмы.

//-- * * * --//

     Сумеет, надеюсь, однажды планета
     понять по российской гульбе,
     что тьма – не простое отсутствие света,
     а нечто само по себе.

//-- * * * --//

     Характер мира – символический,
     но как мы смыслы ни толкуй,
     а символ истинно фаллический
     и безусловный – только хуй.

//-- * * * --//

     Мне в уши отовсюду льётся речь,
     но в этой размазне быстротекущей
     о жизни понимание извлечь
     возможно из кофейной только гущи.

//-- * * * --//

     Тёк безжалостно и быстро
     дней и лет негромкий шорох;
     на хера мне Божья искра,
     если высыпался порох?

//-- * * * --//

     Пьёт соки из наследственных корней
     духовная таинственная сфера,
     и как бы хорошо ни жил еврей,
     томят еврея гены Агасфера.

//-- * * * --//

     Дорога к совершенству не легка,
     и нет у просветления предела;
     пойду-ка я приму ещё пивка,
     оно уже вполне захолодело.

//-- * * * --//

     От каждой потери и каждой отдачи
     наш дух не богаче, но дышит иначе.

//-- * * * --//

     Едва лишь былое копни —
     и мёртвые птицы свистят,
     и дряхлые мшистые пни
     зелёной листвой шелестят.

//-- * * * --//

     Литавры и лавры успеха
     меня не подружат с мошенником,
     и чувство единого цеха
     скорей разделю я с отшельником.

//-- * * * --//

     Цветы на полянах обильней растут,
     и сохнут от горя враги,
     когда мы играем совместный этюд
     в четыре руки и ноги.

//-- * * * --//

     Болванам легче жить с болванками:
     прочней семейный узелок,
     когда невидимыми планками
     означен общий потолок.

//-- * * * --//

     История мало-помалу
     устала плести свою сказку,
     и клонится время к финалу,
     и Бог сочиняет развязку.

//-- * * * --//

     Очень тяжело – осознавать,
     что любому яростному тексту
     свойственна способность остывать,
     делаясь пустым пятном по месту.

//-- * * * --//

     От мира напрочь отвернувшись,
     я ночи снов живу не в нём,
     а утром радуюсь, проснувшись,
     что снова спать залягу днём.

//-- * * * --//

     Не слабей наркотической дури
     помрачает любовь наши души,
     поздней осенью майские бури
     вырывают из почвы и рушат.

//-- * * * --//

     Источник веры – пустота,
     в которой селится тревога;
     мы в эти гиблые места
     зовём тогда любого бога.

//-- * * * --//

     Однажды жить решу я с толком:
     я приберу свою нору,
     расставлю всё по нужным полкам,
     сложу все папки – и умру.

//-- * * * --//

     Закладывать по жизни виражи,
     испытывая беды и превратности, —
     разумно, если видишь миражи
     с хотя бы малой каплей вероятности.

//-- * * * --//

     У Бога нету малой малости:
     нет милосердия и жалости.

//-- * * * --//

     Грешил я, не ведая меры,
     но Богу я нужен такой:
     чужие дурные примеры
     всем дарят душевный покой.

//-- * * * --//

     С яростью и пылом идиота
     силюсь я в потуге холостой
     думать, что рождён я для чего-то,
     а не по случайности пустой.

//-- * * * --//

     Непрестанно, то вслух, то тайком
     я твержу к этой жизни припев:
     кто садится за стол с дураком,
     тот со стула встаёт, поглупев.

//-- * * * --//

     На выставках тешится публика
     высокой эстетикой разницы,
     смакуя, что дырка от бублика —
     иная, чем дырка от задницы.

//-- * * * --//

     Не скованы если затеи
     ни Божьим, ни будничным страхом,
     рабы, холуи и лакеи
     дерзают с особым размахом.

//-- * * * --//

     О людях вслух я не сужу,
     ничьих не порчу репутаций
     и даже мыслей не держу,
     боясь по пьянке проболтаться.

//-- * * * --//

     Еврея в русский климат занесло
     достаточно давно, и потому
     мы местное впитать успели зло
     и стали тесно родственны ему.

//-- * * * --//

     Глупо думать, что я лицемерю —
     в этом нету нужды у паяца,
     я кощунствую – значит, я верю,
     над ничем невозможно смеяться.

//-- * * * --//

     Зачем
     толпимся мы у винной бочки?
     Затем,
     чтоб не пропасть поодиночке.

//-- * * * --//

     Россия легко переносит урон
     своих и ветвей и корней,
     и чёрные списки для белых ворон
     всегда пригождаются в ней.

//-- * * * --//

     А псы, в те дни кишевшие окрест
     (густая слежка, обыск и арест),
     запомнились как некто вообще —
     безликий, но при шляпе и плаще.

//-- * * * --//

     Нет, на бегство я не уповал,
     цепи я не рвал, не грыз, не резал,
     я чихал на цепи и плевал,
     и проела ржавчина железо.

//-- * * * --//

     Увы, наш дух мечтами не богат:
     на небо покаянно приплестись,
     поплакаться, что слаб и виноват,
     и вновь на Божьих пастбищах пастись.

//-- * * * --//

     В сей жизни полагаю я щитом
     готовность утлый разум превозмочь,
     легко почерпать воду решетом
     и в ступе с интересом потолочь.

//-- * * * --//

     Забыв про старость и семью,
     согретый солнечным лучом,
     сажусь я в парке на скамью
     и размышляю ни о чём.

//-- * * * --//

     А верю я всему покамест:
     наступит светлая пора,
     детей в семью приносит аист,
     вожди желают нам добра.

//-- * * * --//

     Сон был такой: небес абориген,
     в земном существовании – Сенека
     смеялся, что несчастный Диоген
     и здесь напрасно ищет человека.

//-- * * * --//

     Несчётно разнолика наша россыпь,
     делясь ещё притом на племена,
     и счастлива любая сучья особь
     тому, что кто-то хуже, чем она.

//-- * * * --//

     На лицах у супружеской четы,
     нажившей и потомство и добро,
     являются похожие черты —
     удачной совместимости тавро.

//-- * * * --//

     Покоем и бездельем дорожа,
     стремлюсь, чтоб суета текла не густо,
     к тому же голова тогда свежа,
     как только что политая капуста.

//-- * * * --//

     Дыша безумием экспресса,
     наука правит бал земной,
     и светится слеза прогресса
     из абажура надо мной.

//-- * * * --//

     Во всём я вровень жил со всеми,
     тая неверие своё,
     когда искал иголку в сене,
     хотя и знал, что нет её.

//-- * * * --//

     Все чувства словно бы воскресли
     и душу радуют мою
     в часы, когда хмельные песни
     пропащим голосом пою.

//-- * * * --//

     Как увижу бутыль – отвожу я глаза,
     отзывается стоном душа,
     и шалят у замшелой души тормоза,
     разум деньги считает, шурша.

//-- * * * --//

     Между мной и днём грядущим
     в некий вечер ляжет тень,
     и, подобно всем живущим,
     я не выйду в этот день.

//-- * * * --//

     Забавно, что прозрачный сок лозы,
     ласкаясь, как доверчивый щенок,
     немедленно влияет на язык,
     а после добирается до ног.

//-- * * * --//

     Ночные не томят меня кошмары —
     пожар, землетрясение, обвал,
     но изредка я вижу крыс и нары —
     чтоб родину, видать, не забывал.

//-- * * * --//

     …И блудолицая девица,
     со мной стремясь духовно слиться,
     меня душила бюстом жарким…
     Очнулся я со стоном жалким;
     сон побуждал опохмелиться.

//-- * * * --//

     Какой сейчас высокой думой
     мой гордый разум так захвачен?
     О том, что слишком низкой суммой
     был жар души вчера оплачен.

//-- * * * --//

     От всех житейских бурь и ливней,
     болот и осыпи камней —
     блаженны те, кто стал наивней,
     несчастны все, кто стал умней.

//-- * * * --//

     Тщедушное почтение к отчизне
     внушило нам умение в той жизни
     рассматривать любое удушение
     как магию и жертвоприношение.

//-- * * * --//

     Не жалко мне, что жизнь проходит мимо,
     догнать её ничуть не порываюсь,
     моё существование не мнимо,
     покуда в нём я сам не сомневаюсь.

//-- * * * --//

     Поставил я себе порог —
     не пить с утра и днём,
     и я бы выполнил зарок,
     но я забыл о нём.

//-- * * * --//

     Пускай витийствует припадочно
     любой, кто мыслями томим,
     а у меня ума достаточно,
     чтоб я не пользовался им.

//-- * * * --//

     Стал я с возрастом опаслив:
     если слышу вдруг о ком,
     то бываю тихо счастлив,
     что и с этим не знаком.

//-- * * * --//

     День вертит наши толпы в хороводе,
     и к личности – то слеп, то нетерпим,
     а ночью каждый волен и свободен,
     поэтому так разно мы храпим.

//-- * * * --//

     О мраке разговор или лазури,
     в какие кружева любовь ни кутай,
     но женщина, когда её разули —
     значительно податливей обутой.

//-- * * * --//

     Готовясь к неизбежным тяжким карам,
     я думаю о мудрости небес:
     всё лучшее Творец даёт нам даром,
     а прочее – подсовывает бес.

//-- * * * --//

     Когда уже в рассудке свет потушен,
     улёгся вялых мыслей винегрет,
     не ведают покоя только души,
     готовя сновидения и бред.

//-- * * * --//

     А жалко мне, что я не генерал
     с душою, как незыблемый гранит,
     я столько бы сражений проиграл,
     что стал бы легендарно знаменит.

//-- * * * --//

     А глубина – такой пустой
     порой бывает у мыслителей,
     что молча стыд сочит густой
     немая глина их обителей.

//-- * * * --//

     Пожары диких войн отполыхали,
     планету фаршируя мёртвым прахом;
     но снова слышу речи, вижу хари
     и думаю о правнуках со страхом.

//-- * * * --//

     Вся трагедия жизни моей —
     что судьбе я соавтор по ней.

//-- * * * --//

     Свалился мне на голову кирпич,
     я думаю о нём без осуждения:
     он, жертвуя собой, хотел постичь
     эстетику свободного падения.

//-- * * * --//

     У меня есть со многими сходство,
     но при этом – нельзя не понять —
     несомненно моё первородство,
     ибо все его жаждут отнять.

//-- * * * --//

     Чтоб не свела тоска тягучая
     в её зыбучие пески,
     я пью целебное горючее,
     травя зародыши тоски.

//-- * * * --//

     Не корчу я духом убогого,
     но чужд и смирения лживого,
     поскольку хочу я немногого,
     однако же – недостижимого.

//-- * * * --//

     Хоть самому себе, но внятно
     уже пора сказать без фальши,
     что мне доныне непонятно
     всё непонятное мне раньше.

//-- * * * --//

     Какого и когда бы ни спросили
     оракула о будущем России,
     то самый выдающийся оракул
     невнятно бормотал и тихо плакал.

//-- * * * --//

     В России всегда в разговоре сквозит
     идея (хвалебно, по делу),
     что русский еврей – не простой паразит,
     а нужный хозяйскому телу.

//-- * * * --//

     Всерьёз меня волнует лишь угроза —
     подумаю, мороз бежит по коже, —
     что я из-за растущего склероза
     начну давать советы молодёжи.

//-- * * * --//

     Хотя умом и знанием убоги,
     мы падки на крутые обобщения,
     похоже, нас калечат педагоги,
     квадратные колёса просвещения.

//-- * * * --//

     По комнате моей клубятся тени,
     чей дух давно витает беспечально,
     и с ними я общаюсь, а не с теми,
     которым современник я случайно.

//-- * * * --//

     Ещё по инерции щерясь,
     не вытерши злобных слюней,
     все те, кто преследовал ересь, —
     теперь генералы при ней.

//-- * * * --//

     За то я и люблю тебя, бутылка,
     что время ненадолго льётся вспять,
     и разума чадящая коптилка
     слегка воспламеняется опять.

//-- * * * --//

     Скорби наши часто безобразны,
     как у нищих жуликов – их язвы.

//-- * * * --//

     Как раз когда находишься в зените, —
     предельны и азарт и наслаждение, —
     фортуна рвёт невидимые нити,
     и тихо начинается падение.

//-- * * * --//

     Наш мир – за то, что всё в порядке, —
     обязан, может быть, молитвам,
     но с несомненностью – тетрадке,
     где я слова связую ритмом.

//-- * * * --//

     Нет, ни холстом, ни звуком клавиш,
     ни книжной хрупкой скорлупой
     дух не спасёшь и не избавишь
     от соучастия с толпой.

//-- * * * --//

     От каждого любовного свидания
     светлеет атмосфера мироздания.

//-- * * * --//

     Хлеща привольно и проворно,
     кишащей мерзости полна,
     уже доходит нам до горла
     эпохи пенная волна.

//-- * * * --//

     Повсюду свинство или скотство,
     и прохиндей на прохиндее,
     и чувство странного сиротства —
     тоска по умершей идее.

//-- * * * --//

     Сегодня только тёмный истукан,
     изваянный из камня-монолита,
     отвергнет предлагаемый стакан,
     в который благодать уже налита.

//-- * * * --//

     Дурная получилась нынче ночь:
     не спится, тянет выпить и в дорогу;
     а Божий мир улучшить я не прочь,
     но как – совсем не знаю, слава Богу.

//-- * * * --//

     Души напрасная растрава,
     растрата времени и сил —
     свободой дареное право
     на то, чего ты не просил.

//-- * * * --//

     Моя кудрявая известность,
     как полоумная девица,
     ушла за дальнюю окрестность
     в болоте времени топиться.

//-- * * * --//

     Зря бранит меня чинная дура
     за слова, что у всех на устах,
     обожает любая культура
     почесаться в укромных местах.

//-- * * * --//

     Всюду юрко снуёт воровство,
     озверевшие воют народы,
     и лихое в ночи баловство,
     и земля не родит бутерброды.

//-- * * * --//

     Я исповедую мораль,
     с которой сам на свете жил:
     благословенны лгун и враль,
     пока чисты мотивы лжи.

//-- * * * --//

     В душе – руины, хлам, обломки,
     уже готов я в мир иной,
     и кучерявые потомки
     взаимно вежливы со мной.

//-- * * * --//

     Ох, я боюсь людей непьющих,
     они – опасные приятели,
     они потом в небесных кущах
     над нами будут надзиратели.

//-- * * * --//

     Я лягу в землю плотью смертной,
     уже недвижной и немой,
     и тени дев толпой несметной
     бесплотный дух облепят мой.

//-- * * * --//

     Весь день я думал, а потом
     я ближе к ночи понял мудро:
     соль нашей жизни просто в том,
     что жизнь – не сахарная пудра.

//-- * * * --//

     Грядущий век пойдёт научно,
     я б не хотел попасть туда:
     нас раньше делали поштучно,
     а там – начнут расти стада.

//-- * * * --//

     Когда фортуна шлёт кормушку
     и мы блаженствуем в раю,
     то значит – легче взять на мушку
     нас в этом именно краю.

//-- * * * --//

     Когда-то, в упоении весеннем,
     я думал – очень ветрен был чердак,
     что славно можно жить, кормясь весельем,
     и вышел я в эстрадники, мудак.

//-- * * * --//

     Кто алчен был и жил напористей,
     кто рвал подмётки на ходу,
     промчали век на скором поезде,
     а я пока ещё иду.

//-- * * * --//

     Духовно зрячими слепили
     нас те, кто нас лепили где-то,
     но мы умеем быть слепыми,
     когда опасно чувство света.

//-- * * * --//

     Шумиха наших кривотолков,
     мечты, надежды, мифы наши
     потехой станут у потомков,
     родящих новые параши.

//-- * * * --//

     Пивною пенистой тропой
     с душевной близостью к дивану
     не опускаешься в запой,
     а погружаешься в нирвану.

//-- * * * --//

     Я всё же очень дикий гусь:
     мои устои эфемерны —
     душой к дурному я влекусь,
     а плотью – тихо жажду скверны.

//-- * * * --//

     Не знаю, как по Божьей смете
     должна сгореть моя спираль,
     но я бы выбрал датой смерти
     число тридцатое, февраль.

//-- * * * --//

     Раскидывать чернуху на тусовке
     идут уже другие, как на танцы,
     и девок в разноцветной расфасовке
     уводят эти юные засранцы.

//-- * * * --//

     Безоблачная старость – это миф,
     поскольку наша память – ширь морская,
     и к ночи начинается прилив,
     со дна обломки прошлого таская.

//-- * * * --//

     Хоть мы браним себя, но всё же
     накал у гнева не такой,
     чтоб самому себе по роже
     заехать собственной рукой.

//-- * * * --//

     Будь в этой жизни я трезвее,
     имей хоть чуть побольше лоска,
     уже давно бы я в музее
     пылился статуей из воска.

//-- * * * --//

     Не хочется довольствоваться малым,
     в молитвенных домах не трону двери,
     небесным обсуждался трибуналом
     и был я присуждён им к высшей вере.

//-- * * * --//

     Во всех веках течёт похоже
     сюжет, в котором текст не нужен
     и где в конце одно и то же:
     слеза вдовы и холм над мужем.

//-- * * * --//

     У врачебных тоскуя дверей,
     мы болезни вниманием греем
     и стареем гораздо быстрей
     от печали, что быстро стареем.

//-- * * * --//

     Сев тяжело, недвижно, прочно,
     куда-то я смотрю вперёд;
     задумчив утром так же точно
     мой пёс, когда на травку срёт.

//-- * * * --//

     Везде в чаду торгового угара
     всяк вертится при деле, им любимом,
     былые короли говна и пара
     теперь торгуют воздухом и дымом.

//-- * * * --//

     В повадках канувшей империи,
     чтоб уважала заграница,
     так было много фанаберии,
     что в нас она ещё дымится.

//-- * * * --//

     Пью водку, виски и вино я,
     коньяк в утробу лью худую,
     существование иное
     я всем врагам рекомендую.

//-- * * * --//

     А мужикам понять пора бы,
     напрасно рты не разевая,
     что мирозданья стержень – бабы,
     чья хрупкость – маска боевая.

//-- * * * --//

     За то, что некогда гоним был
     и тёмным обществом помят,
     я не украшу лик мой нимбом,
     поскольку сильно был не свят.

//-- * * * --//

     Есть бабы из диковинного теста,
     не молкнет в них мучительная нота:
     жена и мать, но всё ещё невеста,
     и сумрачное сердце ждёт кого-то.

//-- * * * --//

     Столетиями вертится рулетка,
     толпа словивших выигрыш несметна,
     и только заколдованная клетка,
     где счастье и покой, – она посмертна.

//-- * * * --//

     У гибели гуляя на краю,
     к себе не пребывали мы в почтении,
     сегодня я листаю жизнь мою,
     и волосы шевелятся при чтении.

//-- * * * --//

     Да, специально нас не сеяли,
     но по любой пройтись округе —
     и мы кишмя кишим на севере,
     востоке, западе и юге.

//-- * * * --//

     Нас увозил фортуны поезд,
     когда совсем уже припёрло,
     везде сейчас дерьма по пояс,
     но мы-то жили, где по горло.

//-- * * * --//

     Напомнит о помыслах добрых
     в минувшее кинутый взгляд,
     и вновь на срастившихся рёбрах
     следы переломов болят.

//-- * * * --//

     Настырный сон – хожу в проходе,
     на нарах курят и галдят,
     а я-то знаю: те, кто ходят,
     чуть забывают, что сидят.

//-- * * * --//

     В пыли замшелых канцелярий,
     куда я изредка захаживал,
     витают души Божьих тварей,
     когда-то здесь усохших заживо.

//-- * * * --//

     Страдал я лёгким, но пороком,
     живя с ним годы беспечальные:
     я очень склонен ненароком
     упасть в объятия случайные.

//-- * * * --//

     Тоску, печаль, унынье, грусть,
     угрюмых мыслей хоровод —
     не унимай, Господь, но пусть
     они не застят небосвод.

//-- * * * --//

     Всегда в удачно свитых гнёздах,
     как ни темны слова и лица,
     совсем иной житейский воздух,
     чем в доме, склонном развалиться.

//-- * * * --//

     Когда устал, когда остыл,
     и на душе темно и смутно,
     любовь не фронт уже, а тыл,
     где безопасно и уютно.

//-- * * * --//

     В игре, почти лишённой правил,
     чтоб не ослабло к ней влечение,
     Творец искусно предоставил
     нам пыл, азарт и помрачение.

//-- * * * --//

     Увы, чистейшей пробы правда,
     поддавшись кличу боевому,
     как озверевшая кувалда,
     подряд молотит по живому.

//-- * * * --//

     По всем векам летит булыжник,
     и невозможно отстраниться,
     а за стеклом – счастливый книжник
     над некой мудрою страницей.

//-- * * * --//

     Сейчас пойду на именины,
     явлю к напиткам интерес
     и с ломтем жареной свинины
     я пообщаюсь наотрез.

//-- * * * --//

     Что было в силах – всё исполнили,
     хоть было жить невыносимо,
     а долгий свет несвойствен молнии,
     за то, что вспыхнули, спасибо.

//-- * * * --//

     Не зря, упоённо сопя и рыча,
     так рабской мы тешились пищей:
     я музу свободы вчера повстречал —
     она была рваной и нищей.

//-- * * * --//

     Мне ничуть не нужен пруд пейзанский,
     мне не надо речки и дождя,
     я колодец мой раблезианский
     рою, от стола не отходя.

//-- * * * --//

     Что-то никем я нигде не служу,
     что-то с тоской то сижу, то лежу,
     что-то с людьми я не вижусь давно,
     всюду эпоха, а мне всё равно.

//-- * * * --//

     Всё, что в душе носил – изношено,
     живу теперь по воле случая,
     и ничего не жду хорошего,
     хотя упрямо верю в лучшее.

//-- * * * --//

     Куча у меня в моём дому
     собрана различного всего,
     многое – бесценно, потому
     что совсем не стоит ничего.

//-- * * * --//

     Нетрудно обойти любые сложности,
     в себе имея к этому готовность:
     мои материальные возможности
     мне очень помогли возжечь духовность.

//-- * * * --//

     Вполне терпимо бытиё,
     когда с толпой – одна дорога,
     а чтобы гнуть в судьбе своё,
     его должно быть очень много.

//-- * * * --//

     Держусь я в стороне и не устану
     посланцев отгонять, как нудных пчёл,
     враждебному и дружескому стану
     я стан моей подруги предпочёл.

//-- * * * --//

     Навряд ли в Божий план входило,
     чтобы незрячих вёл мудила.

//-- * * * --//

     Поэтессы в любви прихотливы
     и не всем раскрывают объятья,
     норовя про плакучие ивы
     почитать, вылезая из платья.

//-- * * * --//

     Не потому ли я безбожник
     и дух укрыт, как дикобраз,
     что просто тёмен, как сапожник?
     Но он-то верует как раз.

//-- * * * --//

     Нытью, что жребий наш плачевен
     и в мире мало душ родных,
     целебен жирный чад харчевен
     и волокнистый дым пивных.

//-- * * * --//

     Она грядёт, небес подмога:
     всех переловят, как собак,
     и ангелы – посланцы Бога
     отнимут водку и табак.

//-- * * * --//

     Мы эпоху несли на плечах,
     и была нам не в тягость обуза,
     но, по счастью, увял и зачах
     пыл пустого таскания груза.

//-- * * * --//

     Кто без страха с реальностью дружит,
     тот о ней достовернее судит:
     раньше было значительно хуже,
     но значительно лучше, чем будет.

//-- * * * --//

     Томит бессонница. Уснуть бы
     и до утра не просыпаться;
     а мирового духа судьбы —
     мне вовсе по хую, признаться.

//-- * * * --//

     Порою мне ужасно жалко,
     что льётся мимо звон монет;
     есть ум, энергия, смекалка,
     но между ними связи нет.

//-- * * * --//

     На кривой не объедешь кобыле
     некий дух, что везде неспроста:
     есть поэзия – музы там были,
     но интимные мыли места.

//-- * * * --//

     После юных творческих метаний
     денежным тузом бедняга стал;
     призраки несбывшихся мечтаний
     часто воплощаются в металл.

//-- * * * --//

     Ясен дух мой, и радость чиста,
     снова жить я хочу и готов,
     если текст мой выходит в места,
     где чужих я не вижу следов.

//-- * * * --//

     Книжек ветхих любезно мне чтение,
     шёл по жизни путём я проторенным,
     даже девкам весь век предпочтение
     отдавал я уже откупоренным.

//-- * * * --//

     Творцы различаются в мире растленном
     не только душевным накалом,
     но службой убийцам, но службой гиенам,
     а те, кто помельче, – шакалам.

//-- * * * --//

     К любому подлому подвоху
     идя с раскрытыми глазами,
     Россия в новую эпоху
     вошла со старыми козлами.

//-- * * * --//

     Меня оттуда съехать попросили,
     но я – сосуд российского сознания
     и часто вспоминаю о России,
     намазывая маслом хлеб изгнания.

//-- * * * --//

     Люблю я этот мир порочный,
     хотя вполне готов к тому,
     что некто в некий час урочный
     погасит свет и включит тьму.

//-- * * * --//

     Всё, что хочешь, отыщется тут —
     вонь помоев и запахи вечности,
     на обочинах жизни растут
     голубые фиалки беспечности.

//-- * * * --//

     Ни с кем не успевая поделиться,
     я часто оборачиваюсь вслед:
     любовь на окружающие лица
     бросает мимоходом лёгкий свет.

//-- * * * --//

     Можно очень дикими согреться
     мыслями, короткими, как искра:
     если так разрывно колет сердце —
     значит, я умру легко и быстро.

//-- * * * --//

     Я не был ни настырен, ни назойлив,
     я свято блюл достоинство и честь:
     глаза и уши зала намозолив,
     я тихо плёлся выпить и поесть.

//-- * * * --//

     Не ждёшь, а из-за кромки горизонта —
     играющей судьбы заначка свежая —
     тебе навстречу нимфа, амазонка,
     наяда или просто блядь проезжая.

//-- * * * --//

     Я не люблю азарт гадания,
     потом печаль, что ждал вотще,
     грядёт лишь то без опоздания,
     о чём не думал вообще.

//-- * * * --//

     Всё грязное, больное и гнилое,
     что в рабстве родилось от унижения,
     сегодня распустилось в удалое
     гуляние российского брожения.

//-- * * * --//

     Я безрадостный слышу мотив,
     у меня обольщения нет,
     ибо серость, сольясь в коллектив,
     обретает коричневый цвет.

//-- * * * --//

     Из беды, из несчастья, из горя
     выходя (тьфу-тьфу-тьфу) невредим,
     обретаешь повадку изгоя,
     а чуть позже – становишься им.

//-- * * * --//

     Ползёт мой текст весьма порой со скрипом,
     корявый от избытка низкой прозы;
     Бог даст, я напишу уже постскриптум:
     жалею, что сбылись мои прогнозы.

//-- * * * --//

     Небо медлит, если даже благосклонно,
     и не надо ждать от засухи дождя,
     справедливость торжествует неуклонно,
     просто пару поколений погодя.

//-- * * * --//

     Всегда одним и тем же знаменит:
     плетя с евреем рядом жизни кружево,
     еврея не любил антисемит
     сильнее, чем еврей того заслуживал.

//-- * * * --//

     Да, уже мы скоро все там
     соберёмся, милый мой,
     интересно только – светом
     или гнилостью и тьмой?

//-- * * * --//

     Грустно щиплет всё живое
     личную струну,
     даже ночью каждый воет
     на свою луну.

//-- * * * --//

     Душа, устремляясь в гастроль
     к родившейся плоти намеченной,
     порой попадает на роль,
     где стать суждено искалеченной.

//-- * * * --//

     Прикинутого фраера типаж
     повсюду украшает наш пейзаж,
     он даже если только в неглиже,
     то яйца у него – от Фаберже.

//-- * * * --//

     Дешёвыми дымили папиросами,
     Вольтерами себя не объявляли,
     но в женщине с культурными запросами
     немедля и легко их утоляли.

//-- * * * --//

     Среди всемирного банкротства
     любых высоких слов и фраз
     родство душевного сиротства
     любовью связывает нас.

//-- * * * --//

     Коварство, вероломство и корысть
     игру свою ловчат настолько точно,
     что глотку нынче могут перегрызть
     без боли, анонимно и заочно.

//-- * * * --//

     Разум по ночам – в коротком отпуске,
     именно отсюда наши отпрыски,
     и текут потоки малолеток —
     следствие непринятых таблеток.

//-- * * * --//

     Попавши в сочетание случайное,
     слова имеют свойство обрести
     внезапное согласное звучание
     у смысла в собирающей горсти.

//-- * * * --//

     Во мне видна уже до дна
     ума канистра;
     не бойся старости, она
     проходит быстро.

//-- * * * --//

     Когда к какой-нибудь давалке
     я устремляю взор непраздный,
     эфир, ласкающий фиалки,
     в тот миг меня грубей гораздо.

//-- * * * --//

     Ни в чём и никому не подражатель,
     не сын и не питомец горних высей,
     по духу я скорее содержатель
     притона беглых слов и блудных мыслей.

//-- * * * --//

     Сноровка ослабла, похвастаться нечем,
     я выпить могу очень мало за вечер,
     и тяжко настолько в душе с бодуна,
     как будто я на хуй послал колдуна.

//-- * * * --//

     Блаженны те, кто не галдя,
     но собственным трудом
     из ветра, света и дождя
     себе возводит дом.

//-- * * * --//

     Ткань жизни сожжена почти дотла,
     в душе и на гортани – привкус терпкий,
     уже меня великие дела
     не ждут, а если ждут, пускай потерпят.

//-- * * * --//

     У мудрых дев – поплоше лица
     и вся фигуристость – не броская,
     а крутозадая девица
     зато умом обычно плоская.

//-- * * * --//

     Кичлив и шумен, мир огромный
     на страшный сон порой похож,
     я рад, что в угол мой укромный
     он даже запахом не вхож.

//-- * * * --//

     С подонством, пакостью и хамством
     по пьесе видясь в каждом акте,
     я всё же с дьявольским упрямством
     храню свой ангельский характер.

//-- * * * --//

     День за день устаёт и, вечерея,
     он сумеркам приносит теплоту
     печально умудрённого еврея,
     готового к уходу в темноту.

//-- * * * --//

     Загадка, заключённая в секрете,
     жужжит во мне, как дикая пчела:
     зачем-то лишь у нас на белом свете
     сегодня наступает со вчера.

//-- * * * --//

     Я с утра томлюсь в неясной панике,
     маясь от тоски и беспокойства —
     словно засорилось что-то в кранике,
     капающем сок самодовольства.

//-- * * * --//

     Приличий зоркие блюстители,
     цензуры нравов почитатели —
     мои первейшие хулители,
     мои заядлые читатели.

//-- * * * --//

     Вокруг супружеской кровати
     не зря мы брак боготворим —
     витает Божьей благодати
     вполне достаточно троим.

//-- * * * --//

     Я всю жизнь сомневаюсь во всём,
     даже в собственном тёмном сомнении,
     размышляя о том и о сём,
     сам с собой расхожусь я во мнении.

//-- * * * --//

     Кто пил один и втихомолку,
     тот век земной прожил без толку.

//-- * * * --//

     Бесплотные мы будем силуэты,
     но грех нас обделять необходимым,
     и тень моя от тени сигареты
     сумеет затянуться горьким дымом.

//-- * * * --//

     Вкусил я достаточно света,
     чтоб кануть в навечную тьму,
     я в Бога не верю, и это
     прекрасно известно Ему.

//-- * * * --//

     Не чересчур себя ценя,
     почти легко стареть,
     мир обходился без меня
     и обойдётся впредь.

//-- * * * --//

     Легковейная мыслей игра
     кровь и смерти родит регулярно,
     все хотят в этой жизни добра,
     но его понимают полярно.

//-- * * * --//

     У памяти в углах – целебный мрак,
     упрятаны туда с умом и вкусом
     те случаи, когда я был дурак,
     то время, когда был я жалким трусом.

//-- * * * --//

     Наследье рабских лет весьма типично:
     сноровка в разбегании по норам,
     отвычка рисковать, решая лично,
     и навык петь согласным подлым хором.

//-- * * * --//

     Так тяжко, словно у небес
     я нахожусь уже в ответе,
     а за душой – сожжённый лес
     или уморенные дети.

//-- * * * --//

     В какую ни кидало круговерть,
     а чуял я и разумом и носом:
     серьёзна в этой жизни только смерть,
     хотя пока и это под вопросом.

//-- * * * --//

     Наплывы закатного света
     текут на любимые лица,
     уже наша песенка спета,
     и только мелодия длится.

Гарики предпоследние

   Друзьям, которые уже ушли

//-- * * * --//

     Я глупо жил и опрометчиво,
     был раб любого побуждения,
     зато порой с утра до вечера
     изнемогал от наслаждения.

//-- * * * --//

     На нас огромное влияние
     (и на победы, и на бедствия)
     оказывает возлияние,
     включая все его последствия.

//-- * * * --//

     В деньгах есть тоже благодать,
     зависит жизнь от них,
     и чем их тупо проедать —
     я пропиваю их.

//-- * * * --//

     Свой век я прогулял на карнавале,
     где много было женщин и мужчин,
     потери мне веселья придавали,
     находки добавляли мне морщин.

//-- * * * --//

     Багрово, лилово и красно,
     и даже порой фиолетово
     алеют носы не напрасно,
     а лишь от того и от этого.

//-- * * * --//

     Ценя покой в душе и нервах,
     я пребываю в людях средних,
     и, хоть последний между первых,
     зато я первый из последних.

//-- * * * --//

     Попался я, как рыбка на крючок,
     мне страсть моя, как бабочке – сачок,
     а кролику – охотничий зрачок,
     но сладок наживлённый червячок,
     и счастлив загулявший старичок.

//-- * * * --//

     Ушёл наплыв похмельной грусти,
     оставил душу змей зелёный:
     меня родители в капусте
     нашли, мне кажется, в солёной.

//-- * * * --//

     Вот чудо века: после пьянки
     среди таких же дураков
     лететь в большой консервной банке
     над белой пеной облаков.

//-- * * * --//

     Блаженство витает шальное,
     стихают надрыв и надлом,
     когда закипает хмельное
     вампиршество душ за столом.

//-- * * * --//

     Глаза не прикрыл я рукой,
     а занял закуской на блюде,
     и жизнь принимаю такой,
     какой её нет и не будет.

//-- * * * --//

     Я пленник любых искушений,
     все планы успехов – просрочены,
     я шёл по дороге свершений,
     но лёг отдохнуть у обочины.

//-- * * * --//

     От выпивки душа нежней и пористей,
     и видно сквозь ледок житейской стужи,
     что корни наших радостей и горестей
     ветвятся изнутри, а не снаружи.

//-- * * * --//

     К искушениям холодно-стоек,
     воздержанье не числя бедой,
     между ежевечерних попоек
     обхожусь я водой и едой.

//-- * * * --//

     Бутылка без повода круче всего
     калечит и губит мужчину,
     дурак может пить ни с того ни с сего,
     а умный – находит причину.

//-- * * * --//

     Внезапно понял я сегодня,
     каким высоким занят делом
     желудок наш – лихая сводня
     души с умом и мысли с телом.

//-- * * * --//

     Мы не глупы, не злы, не спесивы,
     любим женщин, азарт и вино
     и всегда будем так же красивы,
     как мы были когда-то давно.

//-- * * * --//

     Закончив шумную попойку,
     игру идей и мыслей пир,
     зови к себе подругу в койку
     и смело плюй на Божий мир.

//-- * * * --//

     Отнюдь я, выпив, не пою,
     а учиняю праздник духа,
     плетя мелодию свою
     душой без голоса и слуха.

//-- * * * --//

     Чёрной зависти жар – горячее огня,
     и душа моя стонет больная,
     если знаю, что где-то сейчас без меня
     затевается песня хмельная.

//-- * * * --//

     Не было у выпивки причин,
     в песне пьяной не было резона,
     каждый ощутимо получил
     порцию душевного озона.

//-- * * * --//

     Снова пьянка тянется шальная,
     в мире всюду – ясная погода,
     радость в каждом госте мне двойная —
     от его прихода и ухода.

//-- * * * --//

     Смотрю, садясь попить-поесть,
     на пятки дней мелькающих,
     у пьянства тоже много есть
     последствий вытекающих.

//-- * * * --//

     Не зря на склоне лет
     я пить люблю и есть:
     на свете счастья нет,
     но вместе с тем и есть.

//-- * * * --//

     А если где-то ждёт попойка
     и штоф морозится большой,
     то я лечу, как птица-тройка,
     хотя еврейская душой.

//-- * * * --//

     Пускай расходятся в улёт
     последние гроши:
     Бог дал нам душу – Он пошлёт
     и на пропой души.

//-- * * * --//

     Меж нас гуляет бес похмелья,
     вступая с душами в игру:
     он после пьяного веселья
     их тянет выпить поутру.

//-- * * * --//

     С радостью по жизни я гуляю
     в мире, лютой злобой повреждённом,
     жажду выпить – водкой утоляю,
     жажду просто – пивом охлаждённым.

//-- * * * --//

     Ценю я в игре винопития —
     помимо иных услаждений —
     возможность подёргать мыслителя
     за яйца его убеждений.

//-- * * * --//

     Живу я славно и безбедно,
     поскольку мыслю государственно:
     народу в целом – пьянство вредно,
     а каждой личности – лекарственно.

//-- * * * --//

     Курить, конечно, бросить надо бы,
     загвоздка – в бедах совокупных,
     а корни этой мелкой пагубы
     растут во мне из дурей крупных.

//-- * * * --//

     В цепи причин и соответствий,
     несущих беды, хворь и срам,
     я не нашёл дурных последствий
     от пития по вечерам.

//-- * * * --//

     Люблю я проследить, как возлияние,
     просачиваясь в мироощущение,
     оказывает веское влияние
     на духа и ума раскрепощение.

//-- * * * --//

     Забавный знаю феномен:
     от генерала до портного
     у нас химический обмен
     устроен так, что ждёт спиртного.

//-- * * * --//

     Пока ещё в душе чадит огарок
     печалей, интереса, наслаждения,
     я жизнь воспринимаю как подарок,
     мне посланный от Бога в день рождения.

//-- * * * --//

     Сокрыта в разных фазах опьянения
     таинственная сила врачевания,
     играющая ноты упоения,
     текущие до самобичевания.

//-- * * * --//

     Когда бы век я начал заново,
     то к людям был бы я внимательней,
     а гул и чад гулянья пьяного —
     любил сильнее и сознательней.

//-- * * * --//

     Я злоупотребляю возлиянием,
     здоровье подрывая наслаждением,
     под личным растлевающим влиянием
     и с жалостливым самоосуждением.

//-- * * * --//

     Душа, мягчея от вина,
     вступает с миром в компромисс,
     и благ любой, сидящий на,
     идущий по и пьющий из.

//-- * * * --//

     Мне грустно думать в час ночной,
     что подлежу я избавлению
     и чашу горечи земной
     закончу пить я, к сожалению.

//-- * * * --//

     Экклезиаст ещё заметил:
     соблазну как ни прекословь,
     но где подует шалый ветер,
     туда он дуть вернётся вновь.

//-- * * * --//

     Хоть пили мы, как пить не стоит, —
     за это вряд ли ждёт нас кара,
     в нас только будущий историк
     учует запах перегара.

//-- * * * --//

     Ко мне по ходу выпивания —
     о чём бы рядом ни кричали —
     приходит радость понимания,
     что дух наш соткан из печали.

//-- * * * --//

     Верный путь, на самом деле,
     различим по двум местам:
     то во храме, то в борделе
     вьётся он то здесь, то там.

//-- * * * --//

     Виднее в нас после бутылки,
     как истрепались в жизни бывшей;
     мы не обломки, мы обмылки
     эпохи, нас употребившей.

//-- * * * --//

     Наш путь извилист и неровен,
     а жребий тёмен и превратен,
     и только жирный чад жаровен
     везде всегда надёжно внятен.

//-- * * * --//

     В года весны мы все грешили,
     но интересен ход явления:
     те, кто продолжил, – дольше жили,
     Бог ожидал их исправления.

//-- * * * --//

     Каким ни вырос любомудром
     и даже просто будь мудрец,
     а всё равно охота утром
     к похмельной рюмке огурец.

//-- * * * --//

     Смотрю без тени раздражения
     на огнедышащий вулкан
     и сразу после извержения
     готов налить ему стакан.

//-- * * * --//

     После пьянства лихие творятся дела
     в ошалело бессонных ночах:
     мрак женился на тьме, згу она родила,
     мы сидим вчетвером при свечах.

//-- * * * --//

     Живя весьма благообразно
     при нашем опыте и стаже,
     мы не бежим на зов соблазна,
     а просто надо нам туда же.

//-- * * * --//

     Ленив, лукав и невынослив,
     я предан выпивке и блуду,
     перенося дела на после
     того, как я о них забуду.

//-- * * * --//

     Хвала Творцу, что время длится,
     что мы благих не ждём вестей,
     и хорошеют наши лица
     от зова низменных страстей.

//-- * * * --//

     В виду кладбищенского склепа,
     где замер времени поток,
     вдруг понимаешь, как нелепо
     не выпить лишнего глоток.

//-- * * * --//

     В основном из житейского опыта
     мной усвоено важное то,
     что пока ещё столько не допито,
     глупо брать в гардеробе пальто.

//-- * * * --//

     Я думал всегда, что соблазны,
     которые всем нам являются,
     хоть как-то годам сообразны,
     но бесы, увы, не меняются.

//-- * * * --//

     От вида ландшафта, пейзажа
     (и речки чтоб вилась тесьма)
     хочу сразу выпить, и даже
     не просто хочу, а весьма.

//-- * * * --//

     Угас дурак, тачая жалобы
     на мир жестокий и тупой,
     а для здоровья не мешало бы
     менять занудство на запой.

//-- * * * --//

     У Бога я ни льготы, ни поблажки
     ни разу не просил, терпя убытки,
     за это у меня всегда во фляжке
     божественные булькают напитки.

//-- * * * --//

     Моя душа передо мной
     была душою ясновидца —
     я мигом чувствую спиной,
     что сзади выпивка струится.

//-- * * * --//

     Ко мне явилось откровение
     о смысле жизни и нирване,
     но было выпить настроение,
     и я забыл его по пьяни.

//-- * * * --//

     Ещё я на радость имею талоны,
     но пристально если взглянуть —
     питейной бутыли покатые склоны
     рисуют мой жизненный путь.

//-- * * * --//

     Спешу с утра опохмелиться я,
     чтоб горем не была беда,
     если начнётся репетиция
     премьеры Страшного суда.

//-- * * * --//

     А в чём действительно я грешен,
     и это мне припомнит Бог —
     я в этой жизни баб утешил
     намного менее, чем мог.

//-- * * * --//

     Пока не позвала в себя кровать,
     которая навеки нас уложит,
     на кладбище должны мы выпивать
     за тех, кто выпивать уже не может.

//-- * * * --//

     Не с горечью влачу я жизнь мою,
     а круто благоденствую, доколе
     всё видимое ясно сознаю
     и черпаю блаженство в алкоголе.

//-- * * * --//

     Первую без чоканья нередко
     пьём теперь, собравшись за столом:
     некто близкий выдернут, как репка,
     и исчез у жизни за углом.

//-- * * * --//

     Плывя со всеми к райским кущам,
     я только с теми теплю связь,
     кто видит вечное в текущем
     и плавно пьёт, не торопясь.

//-- * * * --//

     Растает в шуме похорон
     последних слов пустая лесть,
     и тихо мне шепнёт Харон:
     – А фляжка где? Стаканы есть.

//-- * * * --//

     Забавы Божьего глумления —
     не боль и тяжесть испытаний,
     а жуткий вид осуществления
     иллюзий наших и мечтаний.

//-- * * * --//

     Крайне просто природа сама
     разбирается в нашей типичности:
     чем у личности больше ума,
     тем печальней судьба этой личности.

//-- * * * --//

     Прекрасен мир, судьба права,
     полна блаженства жизнь земная,
     и всё на свете трын-трава,
     когда проходит боль зубная.

//-- * * * --//

     Загадочная русская душа
     вселяется в отзывчивое тело:
     душа как только выпить захотела,
     так тело тащит выпивку спеша.

//-- * * * --//

     Наш ум и дух имеют свойство
     цвести, как майская природа,
     пока жирок самодовольства
     их не лишает кислорода.

//-- * * * --//

     Стихий – четыре: воду, воздух,
     огонь и землю чтили греки,
     но оказалась самой грозной
     стихия крови в человеке.

//-- * * * --//

     Пускай оспорят как угодно
     и пригвоздят учёной фразой,
     но я уверен: зло – бесплодно,
     а размножается – заразой.

//-- * * * --//

     Мне совсем в истории не странны
     орды разрушителей лихих:
     варвары захватывают страны,
     скапливаясь тихо внутри них.

//-- * * * --//

     Я не люблю любую власть,
     мы с каждой не в ладу,
     но я, покуда есть что класть,
     на каждую кладу.

//-- * * * --//

     Навряд ли может быть улучшен
     сей мир за даже долгий срок,
     а я в борьбе плохого с худшим
     уже, по счастью, не игрок.

//-- * * * --//

     Бездарность отнюдь не болото,
     в ней тайная есть устремлённость,
     она выбирает кого-то
     и мстит за свою обделённость.

//-- * * * --//

     Светится душевное величие
     в миг, когда гримасой и смешком
     личность проявляет безразличие
     к выгоде с заведомым душком.

//-- * * * --//

     Когда б не запахи и краски,
     когда б не звук виолончели,
     когда б не бабушкины сказки —
     давно бы мы осволочели.

//-- * * * --//

     В зыбком облаке марева мутного
     суетливо катящихся дней
     то, что вечно, слабее минутного,
     и его различить тяжелей.

//-- * * * --//

     Так жаждем веры мы, что благо
     любая искра в поле мглистом,
     и тяжела душе отвага
     оставить разум атеистом.

//-- * * * --//

     Готовность жить умом чужим
     и поступать по чьей-то воле —
     одна из дьявольских пружин
     в устройствах гибели и боли.

//-- * * * --//

     Мы так то ранимы, то ломки,
     что горестно думаю я:
     душа не чужая – потёмки,
     потёмки – родная своя.

//-- * * * --//

     До мудрых мыслей домолчаться,
     чтоб восхитилась мной эпоха,
     всегда мешают домочадцы
     или зашедший выпивоха.

//-- * * * --//

     В воздухе клубится, словно в чаше,
     дух былых эпох, и поневоле
     впитывают с детства души наши
     это излучающее поле.

//-- * * * --//

     Все трое – Бог, эпоха, случай —
     играют в карты – не иначе,
     и то висят над нами тучей,
     то сыпят блёстками удачи.

//-- * * * --//

     У нас полно разумных доводов,
     из фактов яркий винегрет,
     и много чисто личных поводов,
     чтобы в любой поверить бред.

//-- * * * --//

     Опиум вдыхает наркоман,
     водкой душу пьяница полощет,
     я приемлю с радостью обман,
     если от него светлей и проще.

//-- * * * --//

     В нашем человеческом семействе,
     в нашей беспорядочной игре
     гений проявляется в злодействе
     ярче и полнее, чем в добре.

//-- * * * --//

     Тяжко жить нам как раз потому,
     что возводим глаза к небесам,
     а помочь может Бог лишь тому,
     кто способен помочь себе сам.

//-- * * * --//

     Когда повсюду страх витает
     и нрав у времени жесток,
     со слабых душ легко слетает
     культуры фиговый листок.

//-- * * * --//

     Вряд ли в нашем разуме на дне —
     мыслей прихотливые изыски,
     там, боюсь я, плавают в вине
     книжные окурки и огрызки.

//-- * * * --//

     Рассекая житейское море,
     тратить силы не стоит напрасно;
     если вовсе не думать, то вскоре
     всё на свете становится ясно.

//-- * * * --//

     Быть может, потому душевно чист
     и линию судьбы своей нашёл,
     что я высокой пробы эгоист —
     мне плохо, где вокруг не хорошо.

//-- * * * --//

     Не зря про это спорят бесконечно:
     послушная небесному напутствию,
     душа – это витающее нечто,
     заметное нам только по отсутствию.

//-- * * * --//

     Любое сокрушительное иго
     кончается, позора не минуя,
     подпоркой, где возносится квадрига,
     ничейную победу знаменуя.

//-- * * * --//

     Не только из дерева, камня, гвоздей
     тюремные сложены своды —
     сперва их возводят из чистых идей
     о сути и смысле свободы.

//-- * * * --//

     Те, кто обивает нам пороги,
     те, кто зря стучится в наши двери, —
     выяснится позже, что пророки,
     первые по вере в новой эре.

//-- * * * --//

     Всегда в июле неспроста
     меня мыслишка эта точит:
     вот летний день длиннее стал,
     вот жизнь моя на год короче.

//-- * * * --//

     Забавная подробность мне видна,
     которую отметил бы я плюсом:
     в делах земных и Бог и сатана
     отменным обладают оба вкусом.

//-- * * * --//

     Куда чуть зорче ни взгляни —
     везде следы вселенской порчи;
     чем мысли глубже, тем они
     темнее, тягостней и горче.

//-- * * * --//

     Много ещё чёрного на свете
     выползет чумой из-под обломков:
     прах и пепел нашего столетия
     радиоактивны для потомков.

//-- * * * --//

     Я разумом не слишком одарён,
     однако же теперь, на склоне дней,
     я опытом житейским умудрён.
     Отнюдь не став от этого умней.

//-- * * * --//

     Умом нисколько не убогие,
     но молят Бога люди многие,
     трепя губами Божье имя,
     как сосунки – коровье вымя.

//-- * * * --//

     Прости мне, Боже, мой цинизм,
     но я закон постиг природный:
     каков народный организм,
     таков, увы, и дух народный.

//-- * * * --//

     В морали, это знает каждый,
     нужна лишь первая оплошка;
     нельзя терять невинность дважды
     или беременеть немножко.

//-- * * * --//

     В любом из нас витает Божий дух
     и бродит личный бес на мягких лапах,
     поэтому у сказанного вслух
     бывает соответствующий запах.

//-- * * * --//

     Часто сам себе необъясним,
     носит человек в себе, бедняга,
     подло поступающее с ним
     некое глухое альтер-Яго.

//-- * * * --//

     Подлинного счастья в мире мало,
     с этим у Творца ограничения,
     а кого судьба нещадно мяла —
     счастливы уже от облегчения.

//-- * * * --//

     Мир иллюзий нам отечество —
     всё, что кажется и мнится;
     трезвый взгляд на человечество —
     это почва, чтобы спиться.

//-- * * * --//

     А кроме житейских утех, —
     негромко напомнит мне Бог, —
     ещё ты в ответе за тех,
     кому хоть однажды помог.

//-- * * * --//

     В одном лишь уравнять Господь решил
     и гения, и тёмного ублюдка:
     в любом из нас гуляние души
     зависит от исправности желудка.

//-- * * * --//

     Увы, но играм интеллекта
     извечно всюду не везло:
     всегда являлся некий некто,
     чтоб их использовать во зло.

//-- * * * --//

     Пока живём и живы – мы играем;
     до смертной неминуемой поры
     то адом озарённые, то раем,
     мы мечемся в чистилище игры.

//-- * * * --//

     Только с возрастом грустно и остро
     часто чувствует честный простак,
     что не просто всё в мире непросто,
     но и сцеплено как-то не так.

//-- * * * --//

     Реки крови мы пролили на планете,
     восторгаясь, озаряясь и балдея;
     ничего не знаю гибельней на свете,
     чем высокая и светлая идея.

//-- * * * --//

     В наших каменных тесных скворешниках,
     где беседуют бляди о сводниках,
     Божий дух объявляется в грешниках
     несравненно сильней, чем в угодниках.

//-- * * * --//

     Я не трачусь ревностно и потно,
     я живу неспешно и беспечно,
     помня, что ещё вольюсь бесплотно
     в нечто, существующее вечно.

//-- * * * --//

     От первой до последней нашей ноты
     мы живы без иллюзий и прикрас
     лишь годы, когда любим мы кого-то,
     и время, когда кто-то любит нас.

//-- * * * --//

     У зла такая есть ползучесть
     и столько в мыслях разных но,
     что ненароком и соскучась,
     легко добро творит оно.

//-- * * * --//

     Есть мера у накала и размаха
     способностей – невнятная, но мера,
     и если есть у духа область паха,
     то грустен дух от холодности хера.

//-- * * * --//

     С чего, подумай сам и рассуди,
     душа твоя печалью запорошена?
     Ведь самое плохое – позади.
     Но там же всё и самое хорошее.

//-- * * * --//

     Дыхание растлительного яда
     имеет часто дьявольский размах:
     бывают мертвецы, которых надо
     убить ещё в отравленных умах.

//-- * * * --//

     Формулы, при нас ещё готовые,
     мир уже не примет на ура,
     только народятся скоро новые
     демоны всеобщего добра.

//-- * * * --//

     Возможность новых приключений
     таят обычно те места,
     где ветви смыслов и значений
     растут из общего куста.

//-- * * * --//

     Педантичная рассудочность
     даже там, где дело просто,
     так похожа на ублюдочность,
     что они, наверно, сёстры.

//-- * * * --//

     Много блага в целебной способности
     забывать, от чего мы устали,
     жалко душу, в которой подробности
     до малейшей сохранны детали.

//-- * * * --//

     В истории нельзя не удивиться,
     как дивны все начала и истоки,
     идеи хороши, пока девицы,
     потом они бездушны и жестоки.

//-- * * * --//

     Падшие ангелы, овцы заблудшие,
     все, кому с детства ни в чём не везло, —
     это заведомо самые худшие
     из разносящих повсюдное зло.

//-- * * * --//

     Зря в кишении мы бесконечном
     дребезжим, как пустая канистра;
     вечно занятый – занят не вечным,
     ибо вечное – праздная искра.

//-- * * * --//

     Я научность не нарушу,
     повторив несчётный раз:
     если можно плюнуть в душу —
     значит, есть она у нас.

//-- * * * --//

     Нечто я изложу бессердечное,
     но среди лихолетия шумного
     даже доброе сеять и вечное
     надо только в пределах разумного.

//-- * * * --//

     Всегда витает тень останков
     от мифа, бреда, заблуждения,
     а меж руин воздушных замков
     ещё гуляют привидения.

//-- * * * --//

     Все восторги юнцов удалых —
     от беспечного гогота-топота,
     а угрюмый покой пожилых —
     от избытка житейского опыта.

//-- * * * --//

     В этом мире, где смыслы неясны,
     где затеяли – нас не спросили,
     все усилия наши – напрасны,
     очевидна лишь нужность усилий.

//-- * * * --//

     Известно веку испокон
     и всем до одного:
     на то закон и есть закон,
     чтоб нарушать его.

//-- * * * --//

     Так как чудом Господь не гнушается,
     наплевав на свои же формальности,
     нечто в мире всегда совершается
     вопреки очевидной реальности.

//-- * * * --//

     Искусство – наподобие куста,
     раздвоена душа его живая:
     божественное – пышная листва,
     бесовское – система корневая.

//-- * * * --//

     Вот нечто, непостижное уму,
     а чувством – ощутимое заранее:
     кромешная ненужность никому —
     причина и пружина умирания.

//-- * * * --//

     Свято предан разум бедный
     сказке письменной и устной:
     байки, мифы и легенды
     нам нужнее правды гнусной.

//-- * * * --//

     Страдания и муки повсеместные
     однажды привлекают чей-то взгляд,
     когда они уже явились текстами,
     а не пока живые и болят.

//-- * * * --//

     От вина и звучных лир
     дико множатся народы;
     красота спасла бы мир,
     но его взорвут уроды.

//-- * * * --//

     Забавное пришло к нам испытание,
     душе неся досаду и смущение:
     чем гуще и сочней у нас питание,
     тем жиже и скудней у нас общение.

//-- * * * --//

     Несчастны чуть ли не с рождения,
     мы горько жалуемся звёздам,
     а вся печаль от заблуждения,
     что человек для счастья создан.

//-- * * * --//

     Когда мы раздражаемся и злы,
     обижены, по сути, мы на то,
     что внутренние личные узлы
     снаружи не развяжет нам никто.

//-- * * * --//

     Пока, пока, моё почтение,
     приветы близким и чужим…
     Жизнь – это медленное чтение,
     а мы – бежим.

//-- * * * --//

     А пока мы кружим в хороводе,
     и пока мы пляшем беззаветно,
     тление при жизни к нам приходит,
     просто не у всех оно заметно.

//-- * * * --//

     Словами невозможно изложить,
     выкладывая доводы, как спички,
     насколько в этой жизни тяжко жить
     и сколько в нас божественной привычки.

//-- * * * --//

     В коктейле гнева, страха, злобы —
     а пьётся он при всяком бедствии —
     живут незримые микробы,
     весьма отравные впоследствии.

//-- * * * --//

     Я бы мог, на зависть многих,
     сесть, не глянув, на ежа —
     опекает Бог убогих,
     у кого душа свежа.

//-- * * * --//

     Мне лезет в голову охальство
     под настроение дурное,
     что если есть и там начальство —
     оно не лучше, чем земное.

//-- * * * --//

     Никто не в силах вразумительно
     истолковать устройство наше,
     и потому звучит сомнительно
     мечта о зёрнах в общей каше.

//-- * * * --//

     Мир хочет и может устроиться,
     являя комфорт и приятство,
     но правит им тёмная троица —
     барыш, благочестие, блядство.

//-- * * * --//

     Давным-давно уже замечено
     людской молвой непритязательной,
     что жить на свете опрометчиво —
     залог удачи обязательной.

//-- * * * --//

     Мы и в познании самом
     всегда готовы к тёмной вере:
     чего постичь нельзя умом,
     тому доступны в душу двери.

//-- * * * --//

     А жалко, что на пире победителей,
     презревших ради риска отчий кров,
     обычно не бывает их родителей —
     они не доживают до пиров.

//-- * * * --//

     Споры о добре, признаться честно, —
     и неразрешимы, и никчемны,
     если до сих пор нам не известно,
     кто мы в этой жизни и зачем мы.

//-- * * * --//

     Пути судьбы весьма окружны,
     и ты плутать ей не мешай;
     не искушай судьбу без нужды
     и по нужде не искушай.

//-- * * * --//

     Я вижу, глядя исподлобья,
     что цепи всюду неослабны;
     свободы нет, её подобья
     везде по-своему похабны.

//-- * * * --//

     Боюсь, что Божье наказание
     придёт внезапно, как цунами,
     похмелье похоти познания
     уже сейчас висит над нами.

//-- * * * --//

     Молчат и дремлют небеса,
     внизу века идут;
     никто не верит в чудеса,
     но все их тихо ждут.

//-- * * * --//

     Предел земного нахождения
     всегда означен у Творца:
     минута нашего рождения —
     начало нашего конца.

//-- * * * --//

     Хотя я мыслю крайне слабо,
     забава эта мне естественна;
     смешно, что Бог ревнив, как баба,
     а баба в ревности – божественна.

//-- * * * --//

     Числим напрасно мы важным и главным —
     вызнать у Бога секрет и ответ:
     если становится тайное явным,
     то изменяется, выйдя на свет.

//-- * * * --//

     Похожи на растения идеи,
     похожи на животных их черты,
     и то они цветут, как орхидеи,
     то пахнут, как помойные коты.

//-- * * * --//

     Бежать от века невозможно,
     и бесполезно рваться вон,
     и внутривенно и подкожно
     судьбу пронизывает он.

//-- * * * --//

     Стихийные волны истории
     несут разрушенья несметные,
     и тонут в её акватории
     несчётные частные смертные.

//-- * * * --//

     Здоровым душам нужен храм —
     там Божий мир уютом пахнет,
     а дух, раскрытый всем ветрам,
     чихает, кашляет и чахнет.

//-- * * * --//

     Природа почему-то захотела
     в незрячем равнодушии жестоком,
     чтоб наше увядающее тело
     томилось жизнедеятельным соком.

//-- * * * --//

     Развилка у выбора всякого
     двоится всегда одинаково:
     там – тягостно будет и горестно,
     там – пакостно будет и совестно.

//-- * * * --//

     С переменой настроения,
     словно в некой детской сказке,
     жизни ровное струение
     изменяется в окраске.

//-- * * * --//

     Наши головы – как океаны,
     до сих пор неоткрытые нами:
     там течения, ветры, туманы,
     волны, бури и даже цунами.

//-- * * * --//

     Устроена забавно эта связь:
     разнузданно, кичливо и успешно
     мы – время убиваем, торопясь,
     оно нас убивает – непоспешно.

//-- * * * --//

     Уставших задыхаться в суете,
     отзывчиво готовых к зову тьмы,
     нас держат в этой жизни только те,
     кому опора в жизни – только мы.

//-- * * * --//

     Хоть пылью всё былое запорошено,
     душа порою требует отчёта,
     и помнить надо что-нибудь хорошее,
     и лучше, если подлинное что-то.

//-- * * * --//

     Тихой жизни копошение —
     кратко в юдоли земной,
     ибо жертвоприношение
     Бог теперь берёт войной.

//-- * * * --//

     Не разум быть повыше мог,
     но гуще – дух добра,
     когда б мужчину создал Бог
     из женского ребра.

//-- * * * --//

     Хоть на ответ ушли года,
     не зря душа ответа жаждала:
     Бог есть не всюду, не всегда
     и существует не для каждого.

//-- * * * --//

     Все твари зла – их жутко много —
     нужны по замыслу небес,
     ведь очень часто к вере в Бога
     нас обращает мелкий бес.

//-- * * * --//

     Я вдруг понял – и замер от ужаса,
     словно гнулись и ехали стены:
     зря философы преют и тужатся —
     в Божьих прихотях нету системы.

//-- * * * --//

     Покуда все течёт и длится,
     свет Божий льётся неспроста
     и на высокие страницы,
     и на отхожие места.

//-- * * * --//

     Как бы ни было зрение остро,
     мы всего лишь наивные зрители,
     а реальность и видимость – сёстры,
     но у них очень разны родители.

//-- * * * --//

     Когда устали мы резвиться
     и чужды всякому влечению,
     ложится тенями на лица
     печать покорности течению.

//-- * * * --//

     По жизни понял я, что смог,
     о духе, разуме и плоти,
     а что мне было невдомёк —
     душа узнает по прилёте.

//-- * * * --//

     На торжествах любой идеи,
     шумливо празднуя успех,
     различной масти прохиндеи
     вздымают знамя выше всех.

//-- * * * --//

     Дабы не было слово пустым
     в помогании душам пропащим,
     чтобы стать полноценным святым,
     надо грешником быть настоящим.

//-- * * * --//

     Когда б достало мне отваги
     сказать мораль на все века,
     сказал бы я: продажа шпаги
     немедля тупит сталь клинка.

//-- * * * --//

     Веря в расцвет человеческой участи,
     мы себе искренне врали,
     узкие просеки в нашей дремучести —
     это круги и спирали.

//-- * * * --//

     Давно томят меня туманные
     соображения о том,
     что все иллюзии гуманные
     смешными кажутся потом.

//-- * * * --//

     Звуков симфония, зарево красок,
     тысячи жестов ласкательных —
     у одиночества множество масок,
     часто весьма привлекательных.

//-- * * * --//

     От жизни утробной до жизни загробной
     обидно плестись по судьбе низкопробной.

//-- * * * --//

     Природы пышное убранство
     свидетельствует непреложно,
     что наше мелкое засранство
     ей безразлично и ничтожно.

//-- * * * --//

     Страх бывает овечий и волчий:
     овцы блеют и жмутся гуртом,
     волчий страх переносится молча
     и становится злобой потом.

//-- * * * --//

     Прекрасна образованная зрелость,
     однако же по прихоти небес
     невежество, фантазия и смелость
     родили много более чудес.

//-- * * * --//

     Сценарист, режиссёр и диспетчер,
     Бог жестокого полон азарта,
     и лишь выдохшись жизни под вечер,
     мы свободны, как битая карта.

//-- * * * --//

     При Творце с его замашками,
     как бы милостив Он ни был,
     мир однажды вверх тормашками
     всё равно взлетит на небо.

//-- * * * --//

     Одни летят Венеру посмотреть,
     другие завтра с истиной сольются…
     На игры наши молча смотрит смерть
     и прочие летающие блюдца.

//-- * * * --//

     Чувствую угрюмое томление,
     глядя, как устроен белый свет:
     ведь и мы – природное явление:
     чуть помельтешили – и привет.

//-- * * * --//

     Мне любезен и близок порядок,
     чередующий пламя и лёд:
     у души за подъёмом – упадок,
     за последним упадком – полёт.

//-- * * * --//

     Киснет вялое жизни течение —
     смесь докуки, привычки и долга,
     но и смерть – не ахти приключение,
     ибо это всерьёз и надолго.

//-- * * * --//

     В череде огорчений и радостей
     дни земные ничуть не постылы,
     только вид человеческих слабостей
     отнимает последние силы.

//-- * * * --//

     В духе есть соединённости,
     неразрывные в их парности —
     как весёлость одарённости
     и уныние бездарности.

//-- * * * --//

     Крупного не жажду ничего,
     я земное мелкое творение,
     из явлений духа моего
     мне всего милей пищеварение.

//-- * * * --//

     Так он мыслить умел глубоко,
     что от мудрой его правоты
     кисло в женской груди молоко
     и бумажные вяли цветы.

//-- * * * --//

     Умом хотя совсем не Соломоны,
     однако же нисколько не калеки,
     балбесы, обормоты, охламоны —
     отменные бывают человеки.

//-- * * * --//

     Шалопай, вертопрах и повеса,
     когда в игры уже отыграли,
     для утехи душевного беса
     учат юных уму и морали.

//-- * * * --//

     Битвы и баталии мои
     спутаны концами и началами,
     самые жестокие бои
     были у меня с однополчанами.

//-- * * * --//

     Клопы, тараканы и блохи —
     да будет их роль не забыта —
     свидетели нашей эпохи,
     участники нашего быта.

//-- * * * --//

     Такой останется до смерти
     натура дикая моя,
     на симфоническом концерте —
     и то, бывало, пукал я.

//-- * * * --//

     Рука фортуны загребает
     из неизведанных глубин,
     и в оголтелом разъебае
     вдруг объявляется раввин.

//-- * * * --//

     Увы, но все учителя,
     чуть оказавшись возле кассы,
     выкидывают фортеля
     и сотворяют выкрутасы.

//-- * * * --//

     Жар любви сменить морозами
     норовит любой народ:
     обосрёт, засыпет розами,
     а потом – наоборот.

//-- * * * --//

     Усердия смешная добродетель
     поскольку мне природой не дана,
     то я весьма поверхностный свидетель
     эпохи процветания говна.

//-- * * * --//

     Про загадку факта важного
     каждый знает, но молчит:
     время жизни в ухе каждого
     с разной скоростью журчит.

//-- * * * --//

     Зима! Крестьянин, торжествуя,
     наладил санок лёгкий бег,
     ему кричат: какого хуя,
     ещё нигде не выпал снег!

//-- * * * --//

     Есть люди редкого разлива,
     у них и мужество – отдельное:
     являть, не пряча боязливо,
     живое чувство неподдельное.

//-- * * * --//

     Даже наш суровый век
     полноту ничуть не судит:
     если славный человек,
     пусть его побольше будет.

//-- * * * --//

     Взор у него остёр и хищен,
     а рот – немедля станет пастью;
     мы оба в жизни что-то ищем,
     но очень разное, по счастью.

//-- * * * --//

     Я ощутил сегодня снова —
     так были споры горячи, —
     что в нас помимо кровяного
     есть и давление мочи.

//-- * * * --//

     Есть люди с тяжкими кручинами,
     они не видны в общей массе,
     но чувствуют себя мужчинами
     не возле бабы, а при кассе.

//-- * * * --//

     Тернистый путь к деньгам и власти
     всегда лежит через тоннель,
     откуда лица блядской масти
     легко выходят на панель.

//-- * * * --//

     Желанье тёмное и страстное
     в любом хоть раз, но шевелилось:
     уйти пешком в такое странствие,
     чтоб чувство жизни оживилось.

//-- * * * --//

     От неких лиц не жду хорошего —
     они, как язвой, тайно мучимы,
     что были круто недоношены,
     а после – крепко недоучены.

//-- * * * --//

     Блажен любой, кто образован;
     я восхищался многократно,
     как дух у них организован
     и фарширован аккуратно.

//-- * * * --//

     Хочу богатством насладиться
     не для покоя и приятства,
     а чтобы лично убедиться,
     что нету счастья от богатства.

//-- * * * --//

     Я за умеренную плату —
     за двести грамм и колбасу —
     иду к себе в ума палату
     и, пыль обдув, совет несу.

//-- * * * --//

     Заранее я знаю о соседе,
     в вагоне оказавшемся бок о бок:
     дежурное меню в такой беседе —
     истории наёбов и поёбок.

//-- * * * --//

     Травя домашних насекомых,
     совсем не вредных и не злых,
     мы травим, в сущности, знакомых,
     соседей, близких и родных.

//-- * * * --//

     Новых мифов нынче много,
     личной жажде сообразно
     кто-то всуе ищет Бога,
     кто-то – общего оргазма.

//-- * * * --//

     Гуманность волнительным кружевом
     окутала быт наших лет:
     наружу выходят с оружием
     и плачутся в бронежилет.

//-- * * * --//

     Мы очень прагматично и практично,
     весьма рационально мы живём,
     и все наши дела идут отлично,
     а песни мы – унылые поём.

//-- * * * --//

     Забавно мне, что поле брани
     всех политических страстей
     влечёт к себе потоки срани
     различных видов и мастей.

//-- * * * --//

     Любую кто собрал коллекцию,
     её холопы и фанаты —
     глухую чувствуют эрекцию,
     чужие видя экспонаты.

//-- * * * --//

     Суке, недоноску и бездарности
     выдано Творцом для утешения
     дьявольское чувство солидарности
     и хмельная пена мельтешения.

//-- * * * --//

     Имеют острые глаза
     и мудрецы, и прохиндеи:
     они пластичны, как лоза,
     когда им виден ствол идеи.

//-- * * * --//

     Есть люди – их усилия немалы, —
     хотящие в награду за усердствие
     протиснуться в истории анналы,
     хотя бы сквозь анальное отверстие.

//-- * * * --//

     Кто к жалостным склонен рыданиям
     и ранен мельчайшим лишением —
     завидует ярким страданиям
     и даже высоким крушениям.

//-- * * * --//

     Кругам идейного актива
     легко понять посредством нюха,
     что слитный запах коллектива —
     отнюдь не есть единство духа.

//-- * * * --//

     Известно даже медицине
     и просто видно трезвым глазом,
     что кто романтик, а не циник,
     тому запудрить легче разум.

//-- * * * --//

     Стихает и вянет мыслительный бум,
     на днях колосившийся тучно;
     решили, как видно, властители дум
     насиживать яйца беззвучно.

//-- * * * --//

     В улыбке, жесте, мелкой нотке —
     едина личная черта,
     есть люди – видно по походке,
     что плохо пахнет изо рта.

//-- * * * --//

     Везде, где дорожки ковровые,
     есть тихие люди живучие —
     то ветки сплетают лавровые,
     то петлю завяжут при случае.

//-- * * * --//

     Я тех люблю, что опоздали —
     хотя бы раз, но навсегда —
     к раздаче, к должности, к медали,
     к делёжке с запахом стыда.

//-- * * * --//

     Благословенны лох и лапоть,
     себя хотящие сберечь
     и вдоль по жизни тихо капать,
     а не кипеть и бурно течь.

//-- * * * --//

     Не злобы ради, не с похмелья
     дурак – орудие судьбы —
     стрижёт кудрявые деревья
     под телеграфные столбы.

//-- * * * --//

     Гляну что направо, что налево —
     всё на свете ясно всем вокруг,
     так умудрена бывает дева,
     истину познав из первых брюк.

//-- * * * --//

     Мне порою встречаются лица —
     поневоле вздохнёшь со смущением,
     что мечта наша в детях продлиться
     так убога своим воплощением.

//-- * * * --//

     Всё же я ценю ханжу
     за безудержный размах:
     всем Венерам паранджу
     он готов надеть на пах.

//-- * * * --//

     Спокойно плюнь и разотри —
     забудь о встрече с этой мразью…
     Но что-то хрустнуло внутри,
     и день заляпан липкой грязью.

//-- * * * --//

     Повсюдные растут провинциалы,
     накачивая сталь мускулатуры,
     чтоб вырезать свои инициалы
     на дереве науки и культуры.

//-- * * * --//

     Глядя пристально, трезво и здраво,
     можно много чего насмотреться;
     омерзение – тоже забава,
     только зябко в душе и на сердце.

//-- * * * --//

     В себе таит зачатки вредности
     и может вспыхнуть, как чума,
     слиянный сок душевной бедности
     и ярой пылкости ума.

//-- * * * --//

     По службе жаждал повышения,
     смотрел в экран от делать нечего,
     а ночью штопал отношения,
     в семье сложившиеся вечером.

//-- * * * --//

     Всё вообразимое – и более —
     в меру современной технологии
     вытворит над нами своеволие
     и к нему примкнувшие убогие.

//-- * * * --//

     Люблю я в личности следы
     учительского дарования,
     но просвещения плоды
     гниют ещё до созревания.

//-- * * * --//

     Своя у каждого таинственность,
     и мы вокруг напрасно кружим:
     Творец даёт лицу единственность,
     непостижимую снаружи.

//-- * * * --//

     Поскольку был мой дом распахнут
     любым и всяким людям риска —
     я знаю, как живут и пахнут
     герои, видимые близко.

//-- * * * --//

     Тому на свете всё видней,
     в ком есть апломб и убеждения;
     чем личность мельче, тем крупней
     её глобальные суждения.

//-- * * * --//

     А наблюдая лица потные
     и то, как люди мельтешат,
     забавно думать, что животные
     нисколько в люди не спешат.

//-- * * * --//

     Томясь в житейском общем тесте,
     вдруг замечаешь тайным взглядом,
     что мы живём отнюдь не вместе,
     а только около и рядом.

//-- * * * --//

     Хотя покуда всё в порядке,
     такая к худу в нас готовность,
     что вдруг душа уходит в пятки
     и в пах уносится духовность.

//-- * * * --//

     Я соблюдаю такт и честь
     по месту, в коем нахожусь, —
     то я кажусь умней, чем есть,
     то я умней, чем я кажусь.

//-- * * * --//

     Рождённые кидаться на врага —
     томятся, вырастая, и скучают,
     потом их держат быта берега,
     где чахнут эти люди и мельчают.

//-- * * * --//

     Вижу я за годом год
     заново и снова,
     что поживший идиот
     мягче молодого.

//-- * * * --//

     О, я отнюдь не слеп и глуп:
     везде, где чинно и серьёзно,
     внутри меня большой тулуп
     надет на душу, чтоб не мёрзла.

//-- * * * --//

     Забавные печали нас измучили,
     былые сокрушая упования:
     не знали мы, что при благополучии
     угрюмее тоска существования.

//-- * * * --//

     Потоки знания волной
     бурлят уже вдоль носоглотки,
     поскольку разум бедный мой —
     не безразмерные колготки.

//-- * * * --//

     При спорах тихо я журчу,
     чтоб не являлась пена злая;
     когда не знаю, то молчу,
     или помалкиваю, зная.

//-- * * * --//

     Хотя уже ушли те времена,
     и чисто на житейском небосводе,
     подонков и мерзавцев имена
     в душе моей болят к сырой погоде.

//-- * * * --//

     Терпя с утра зеркал соседство,
     я бормочу себе под нос,
     что время – сказочное средство
     для выпадения волос.

//-- * * * --//

     Нет, я умнее стал навряд ли,
     но безразличнее – стократ:
     и руку жму я всякой падле,
     и говорю, что видеть рад.

//-- * * * --//

     Увы, над этим неуклонно
     трудились лучшие умы:
     дерьмо сегодня благовонно
     намного более, чем мы.

//-- * * * --//

     К работе азарт у меня —
     от опыта жизни простого:
     гулять после полного дня
     приятней, чем после пустого.

//-- * * * --//

     Порой дойдёшь до обалдения
     от жизни кряканья утиного,
     и в сон тогда плывут видения,
     и все про бегство до единого.

//-- * * * --//

     Сейчас такая знаний бездна
     доступна всякому уму,
     что стало спорить бесполезно
     и глупо думать самому.

//-- * * * --//

     Мы сколько ни едим совместной соли,
     а в общую не мелемся муку,
     у всех национальные мозоли
     чувствительны к чужому башмаку.

//-- * * * --//

     Изрядным будет потрясение,
     когда однажды – смех и плач —
     везде наступит воскресение,
     и с жертвой встретится палач.

//-- * * * --//

     На всём пути моём тернистом —
     давно мы с Богом собеседники;
     Он весь играет светом чистым,
     но как темны Его посредники!

//-- * * * --//

     Во мне, безусловном уже старожиле,
     колышется страх среди белого дня:
     а что, если те, кто меня сторожили,
     теперь у котла ожидают меня?

//-- * * * --//

     Я в поезде – чтоб ноги подышали,
     ботинки снял и с ними спал в соседстве,
     а память в лабиринте полушарий
     соткала грустный сон о бедном детстве.

//-- * * * --//

     Уже я к мотиву запетому
     не кинусь, распахнут и счастлив —
     я знаю себя, и поэтому
     с людьми я не сух, но опаслив.

//-- * * * --//

     Случайная встреча на улице с другом,
     досуг невеликий – на две сигареты,
     но мы холоднее к житейским недугам,
     когда наши души случайно согреты.

//-- * * * --//

     Мне мило всё: игра чужих культур
     на шумных площадях земной округи
     и дивное различие фактур
     у ручек чемодана и подруги.

//-- * * * --//

     О чём-то говорить я не хочу,
     о многом – ядовиты словопрения,
     поэтому всё чаще я молчу,
     в немые погрузившись умозрения.

//-- * * * --//

     Время сыпется струйкой песка,
     мухи памяти дремлют в черниле;
     ностальгия – смешная тоска
     по тому, что ничуть не ценили.

//-- * * * --//

     В душе сильнее дух сиротства,
     и нам поделать с этим нечего,
     когда оплошность или скотство
     мы совершаем опрометчиво.

//-- * * * --//

     Давно уже не верю в пользу споров
     и беганья за истиной гурьбой,
     я больше почерпнул из разговоров,
     которые веду с самим собой.

//-- * * * --//

     Теперь я только волей случая
     знакомых вижу временами,
     тяжёлый дух благополучия
     висит уныло между нами.

//-- * * * --//

     Семью надо холить и нежить,
     особо заботясь о том,
     чтоб нелюди, нечисть и нежить
     собой не поганили дом.

//-- * * * --//

     Пребывая в уверенном мнении
     обо всём, ибо тесно знаком,
     дело славное – в этом затмении
     величаво прожить мудаком.

//-- * * * --//

     В порядочности много неудобства,
     что может огорчать и даже злить:
     испытываешь приступ юдофобства,
     а чувство это некому излить.

//-- * * * --//

     То, что я вижу, омерзительно,
     уже на гибельной ступени,
     но страшно мне лишь умозрительно,
     а чисто чувственно – до фени.

//-- * * * --//

     Утратил я охоту с неких пор
     вершить высоколобый устный блуд,
     ведут меня на умный разговор,
     как будто на допрос меня ведут.

//-- * * * --//

     Смешны сегодня страхи предка,
     и жизнь вокруг совсем не та:
     зло демоническое редко,
     а больше – мразь и сволота.

//-- * * * --//

     Есть люди – тоньше нюх, чем у собаки,
     они вдыхают запахи и ждут;
     едва лишь возникают сучьи знаки,
     они уже немедля тут как тут.

//-- * * * --//

     Черты похожести типичной
     есть у любви, семьи, разлуки —
     Творец, лишённый жизни личной,
     играет нашими со скуки.

//-- * * * --//

     Мне кажется, что смутное брожение,
     тревогой расползаясь неуёмной,
     большое обещает извержение
     скопившейся по миру злобы тёмной.

//-- * * * --//

     Моей мужицкой сути естество,
     чувствительную совесть не колыша,
     глухое ощущает торжество,
     о праведном возмездии услыша.

//-- * * * --//

     Если б человеку довелось,
     пользуясь успехами прогресса,
     как-то ухватить земную ось —
     он её согнёт из интереса.

//-- * * * --//

     Не то чтобы одно сплошное свинство
     цвело везде туземно и приблудно,
     однако же большое сукинсынство
     творится потаённо и прилюдно.

//-- * * * --//

     Пока не уснёшь, из былого
     упрямо сочится звучание,
     доносится каждое слово,
     и слышится даже молчание.

//-- * * * --//

     Алкающим света мужчинам,
     духовных высот верхолазам
     в дороге к незримым вершинам
     обузой становится разум.

//-- * * * --//

     Я понял, роясь в мире личном
     и наблюдая свой интим,
     что не дано сполна постичь нам,
     чего от жизни мы хотим.

//-- * * * --//

     С такой осанкой – чисто лебеди
     (и белоснежность поразительна) —
     по жизни мне встречались нелюди,
     что красота мне подозрительна.

//-- * * * --//

     Порою встречаюсь я с мудростью чистой,
     её глубина мне близка и видна,
     однако для жизни, крутой и говнистой,
     она бесполезна и даже вредна.

//-- * * * --//

     Початый век уму неведом,
     и всуе тужится наука,
     но стойкость к самым лютым бедам
     хотел бы видеть я у внука.

//-- * * * --//

     Забавно мне, что время увядания
     скукоживает нас весьма непросто,
     чертами благородного страдания
     то суку наделяя, то прохвоста.

//-- * * * --//

     Слежу с неослабным вниманием,
     как ровно журчат за столом
     живые обмены незнанием
     и вялым душевным теплом.

//-- * * * --//

     Только выйдя, ещё на пороге,
     при любых переменах погоды
     ощущаю я токи тревоги,
     предваряющей смутные годы.

//-- * * * --//

     Я верю аргументу, постулату,
     гипотезе, идее, доказательству,
     но более всего я верю блату,
     который возникает по приятельству.

//-- * * * --//

     Вся беда разве в том, что творится вовне?
     Это вряд ли, ведь было и хуже.
     Просто смутное время клубится во мне,
     крася в чёрное всё, что снаружи.

//-- * * * --//

     Ровесник мой душой уныл
     и прозябает в мудрой хмурости,
     зато блажен, кто сохранил
     в себе остатки юной дурости.

//-- * * * --//

     Везде, где все несутся впрыть, —
     моя незримая граница:
     решая, быть или не быть,
     я выбрал быть, но сторониться.

//-- * * * --//

     Судьба у большинства – холмы и сопки,
     в ней очень редки скалы или горы,
     зато у всех у нас на пятой стопке —
     о кручах и вершинах разговоры.

//-- * * * --//

     Давая вслух оценки фактам,
     полезно помнить каждой личности,
     что такт ума с душевным тактом —
     две очень разные тактичности.

//-- * * * --//

     Я не боюсь дурного слуха,
     не страшно мне плохое мнение,
     поскольку слушаю вполуха
     и мне противно вдвое менее.

//-- * * * --//

     Слова пусты, напрасны знаки
     и всуе предостережения,
     когда подземный дух клоаки
     созрел для самовыражения.

//-- * * * --//

     Мы к житейской приучены стуже,
     в нас от ветра и тьмы непроглядной
     проступила внутри и снаружи
     узловатость лозы виноградной.

//-- * * * --//

     Мы не знаем хотя ни бельмеса,
     как устроены разумы наши,
     только разум крутого замеса
     мы легко отличаем от каши.

//-- * * * --//

     Сегодня мания лечения —
     почти повсюдный вид недуга,
     творят искусные мучения
     душа и тело друг для друга.

//-- * * * --//

     В мире много всякого всего,
     надобны ухватка и замашка,
     каждый – повар счастья своего,
     только подобрать продукты тяжко.

//-- * * * --//

     Хотя окрестная история
     творит судьбе немало хамства,
     но личной жизни траектория —
     рисунок личного упрямства.

//-- * * * --//

     Больших умов сижу промеж
     и жду с надеждой весть благую,
     но в каждой мысли вижу плешь,
     а то и лысину нагую.

//-- * * * --//

     Не знаю в жизни я плачевней,
     чем то мгновение в пути,
     когда любуешься харчевней,
     а внутрь – не на что войти.

//-- * * * --//

     Я с русской речью так повязан,
     любя её ручьи и реки,
     что я по трём порою фразам
     судить могу о человеке.

//-- * * * --//

     Поскольку мы в рутинном быте
     к волненьям склонны гомерическим,
     то в нём достаточно событий,
     равновеликих историческим.

//-- * * * --//

     Обживая различные страны,
     если выпало так по судьбе,
     мы сначала их жителям странны,
     а чуть позже мы странны себе.

//-- * * * --//

     Мои греховные уста
     в порывах радости и страсти
     лобзали разные места
     за исключеньем зада власти.

//-- * * * --//

     Забрать меня в жестокие тиски
     ещё покуда хвори не полезли,
     а приступы беспочвенной тоски —
     естественность пожизненной болезни.

//-- * * * --//

     Найдётся ли, кому нас помянуть,
     когда про нас забудут даже дети?
     Мне кажется, найдётся кто-нибудь,
     живущий на обочине в кювете.

//-- * * * --//

     Жизни многих легко наперёд
     описать, исключая подробности,
     человек – это то, что он врёт,
     во вранье проступают способности.

//-- * * * --//

     Как моралисты ни старались
     и ход их мыслей как ни вился,
     а хомо сапиенс вульгарис
     ни в чём ничуть не изменился.

//-- * * * --//

     Кипит разруха моровая,
     но подрастает поколение,
     и торжествует жизнь живая
     себе самой на удивление.

//-- * * * --//

     Любой обязан помнить, всяк и каждый,
     свой тягловый верша по жизни труд,
     что рельсы наши кончатся однажды,
     а после их и вовсе уберут.

//-- * * * --//

     При проводах на жизненном вокзале
     немногое сказать нам удаётся,
     а всё, что мы, волнуясь, не сказали,
     тупой и долгой болью остаётся.

//-- * * * --//

     Завершатся однажды и враз
     наши подвиги, наше засранство,
     и закончится время для нас,
     а душе – распахнётся пространство.

//-- * * * --//

     Скажи мне, друг и современник, —
     уже давно спросить пора —
     зачем повсюду столько денег,
     а мы сидим без ни хера?

//-- * * * --//

     Был создан мир Творцом, а значит —
     и Божий дух огнём горит
     не в тех, кто молится и плачет,
     а в тех, кто мыслит и творит.

//-- * * * --//

     Чтобы наш мятежный дух земной
     стиснут был в разумных берегах —
     чуть окрепли крылья за спиной,
     гири повисают на ногах.

//-- * * * --//

     Все мои затеи наповал
     рубятся фортуной бессердечно;
     если б я гробами торговал,
     жили бы на свете люди вечно.

//-- * * * --//

     С душой у нас не всё в порядке,
     подобны мы слепым и нищим,
     а Бог играет с нами в прятки,
     грустя, что мы Его не ищем.

//-- * * * --//

     Ручьи грядущих лет журчат
     о том, что не на что надеяться,
     и подрастающих внучат
     ещё помелет та же мельница.

//-- * * * --//

     Небесный простор пустоты
     не то чтоб мешал моей вере,
     но если, Господь, это Ты,
     то в дождь я не выйду за двери.

//-- * * * --//

     Всегда был занят я везде —
     всерьёз, а не слегка —
     резьбой по воздуху, воде
     и дыму табака.

//-- * * * --//

     Лень – это борьба, погони, кражи,
     мыслей оживлённое брожение,
     только лень активно будоражит
     вялое моё воображение.

//-- * * * --//

     Если ноет душевный ушиб,
     очень давит чужое присутствие,
     мне нужней, чтоб вокруг ни души
     не толпилось, являя сочувствие.

//-- * * * --//

     Учился много я, но скверно,
     хотя обрывки помню прочно,
     и что я знаю, то неверно,
     а всё, что верно, то неточно.

//-- * * * --//

     Я в мудрецы хотя не лезу,
     но мыслю я башкой кудлатой,
     и неглубоких истин бездну
     я накопал моей лопатой.

//-- * * * --//

     Есть между сном и пробуждением
     души короткая отрада:
     я ощущаю с наслаждением,
     что мне вставать ещё не надо.

//-- * * * --//

     Свой собственный мир я устроил
     усилием собственных рук,
     а всюду, где запись в герои,
     хожу стороной и вокруг.

//-- * * * --//

     Я попадал моим ключом
     в такие скважины случайные,
     что нынче знаю, что почём,
     и мысли все мои – печальные.

//-- * * * --//

     Угрюмо думал я сегодня,
     что в нашей тьме, грызне, предательстве
     вся милость высшая Господня —
     в Его безликом невмешательстве.

//-- * * * --//

     В мире всё расписано по нотам,
     гаммы эти вовсе не сложны:
     служат мысли умных идиотам,
     ибо только им они нужны.

//-- * * * --//

     Когда меня от гибели на дне
     лишь тонкая удерживала нить,
     мгновение подмигивало мне,
     зовя его забавность оценить.

//-- * * * --//

     Что суета течёт впустую,
     нам не обидно и не жалко,
     активность нашу холостую
     огонь бенгальский греет жарко.

//-- * * * --//

     Затем лишь я друзей бы попросил
     хоть капельку здоровья уберечь,
     чтоб дольше у души достало сил
     на радость от нечастых наших встреч.

//-- * * * --//

     В небесной синей райской выси
     меня тоска бы съела – в ней
     метать нельзя и скучно бисер
     ввиду отсутствия свиней.

//-- * * * --//

     Течёт покоя зыбь текучая,
     и тишь да гладь отсель досель;
     идиотизм благополучия
     неописуем, как кисель.

//-- * * * --//

     Мы спорим, низвергаем и бунтуем
     в запале сокрушенья и борения,
     а после остываем и бинтуем
     ожоги от душевного горения.

//-- * * * --//

     Доволен я житьём-бытьём,
     покоем счастлив эфемерным,
     и всё вокруг идёт путём,
     хотя, по-моему, неверным.

//-- * * * --//

     Кто отрешён и отчуждён
     от суеты с её кипением,
     зато сполна вознаграждён
     живой души негромким пением.

//-- * * * --//

     Давно уже домашен мой ночлег,
     лучусь, покуда тлеет уголёк,
     и часто, недалёкий человек,
     от истины бываю недалёк.

//-- * * * --//

     Сонливый облик обормота
     предъявит Божьему суду
     моя высокая дремота,
     надменно чуждая труду.

//-- * * * --//

     В одинокую дудочку дуя,
     слаб душою и выпить не прочь,
     ни от Бога подачек не жду я,
     ни Ему я не в силах помочь.

//-- * * * --//

     Моя уже хроническая праздность,
     владычица души моей и тела,
     корнями утекает в безобразность
     того, что сотворяют люди дела.

//-- * * * --//

     Излишних сведений кирпич
     меня не тянет в каждый спор,
     но жажда истину постичь
     меня сусанит до сих пор.

//-- * * * --//

     Чтобы глубоким мыслителем
     слыть у наивных людей,
     быть надо краном-смесителем
     нескольких крайних идей.

//-- * * * --//

     Я стал отшельник, быт мой чист
     и дышит воздухом интимности,
     и жалко мне врагов моих,
     беднягам хочется взаимности.

//-- * * * --//

     Век живу я то в конфузе, то в контузии —
     от азарта, от надежды, от иллюзии;
     чуть очухиваюсь – верен, как и прежде,
     я иллюзии, азарту и надежде.

//-- * * * --//

     Проснувшись в неосознанной тревоге,
     я воду пью, рассеянно курю,
     и вовсе я не думаю о Боге,
     но с кем-то безусловно говорю.

//-- * * * --//

     Был я слеп, опрометчив, решителен,
     скор и падок на дело и слово;
     стыд за прошлое мне утешителен
     и для глупостей новых основа.

//-- * * * --//

     Я давно уже заметил, насколько
     человек умом и духом непрочен,
     полагаться на себя можно только,
     да и то, если признаться, не очень.

//-- * * * --//

     Из лени, безделья и праздности,
     где корни порока гнездятся,
     рождаются разные разности,
     а в частности – песни родятся.

//-- * * * --//

     Рассказы об экземе и лишае,
     о язве и капризах стоматита
     текут, почти нисколько не лишая
     нас радости живого аппетита.

//-- * * * --//

     Нигде по сути не был я изгой,
     поскольку был не лучше и не хуже,
     а то, что я существенно другой,
     узналось изнутри, а не снаружи.

//-- * * * --//

     Человек, обретающий зрелость,
     знака свыше не ждёт и не просит;
     только личной анархии смелость
     в Божий хаос порядок привносит.

//-- * * * --//

     Жду я мыслей, как мух ожидает паук —
     так они бы мне в дело сгодились!
     А вчера две глубоких явились мне вдруг —
     очевидно, они заблудились.

//-- * * * --//

     Сухой букет желаний – вот утрата
     из частых по житейскому течению.
     Я столького всего хотел когда-то!
     А ныне – очень рад неполучению.

//-- * * * --//

     Я не лучшие, а все потратил годы
     на блаженное бездельное томление,
     был послушен я велению природы,
     ибо лень моя – природное явление.

//-- * * * --//

     Творец упрямо гнёт эксперимент,
     весь мир деля на лагерь и бардак,
     и бедствует в борделе импотент,
     а в лагере блаженствует мудак.

//-- * * * --//

     Я книжный червь и пьяный враль,
     а в мире празднуют верховность
     широкоплечая мораль
     и мускулистая духовность.

//-- * * * --//

     Мне как-то понять повезло,
     и в памяти ныне витает,
     что деньги тем большее зло,
     чем больше нам их не хватает.

//-- * * * --//

     На то, что вышел из тюрьмы,
     на то, что пью не по годам, —
     у Бога я беру взаймы,
     и оба знаем, что отдам.

//-- * * * --//

     В ночи на жизнь мою покой
     ложится облачным пластом,
     он изумительно такой,
     каков, быть может, в мире том.

//-- * * * --//

     Лижут вялые волны былого
     зыбкий берег сегодняшних лет,
     с хилой злобностью снова и снова
     люто плещут в лицо и вослед.

//-- * * * --//

     Всё пока со мной благополучно,
     профилю не стыдно за анфас,
     мне с самим собой бывает скучно
     только, если спит один из нас.

//-- * * * --//

     А люблю я сильнее всего,
     хоть забава моя не проста —
     пощипать мудреца за его
     уязвимые спору места.

//-- * * * --//

     Ни тучки нет на небе чистом,
     а мне видна она вполне,
     поскольку светлым пессимистом
     я воспитал себя во мне.

//-- * * * --//

     На днях печалясь, невзначай
     нашёл я смуты разрешение:
     я матом выругал печаль,
     и ощутилось облегчение.

//-- * * * --//

     На будущие беды мне плевать,
     предвидеть неизбежное – обидно,
     заранее беду переживать —
     и глупо, и весьма недальновидно.

//-- * * * --//

     Насмешливость лелея и храня,
     я в жизни стал ей пользоваться реже:
     ирония – прекрасная броня,
     но хуже проникает воздух свежий.

//-- * * * --//

     Тёртые, бывалые, кручёные,
     много повидавшие на свете,
     сделались мы крупные учёные
     в том, что знают с детства наши дети.

//-- * * * --//

     Процессом странствия влеком,
     я в путешествие обычно
     весь погружаюсь целиком,
     а что я вижу – безразлично.

//-- * * * --//

     Люди нынче жаждут потреблять,
     каждый занят миской и лоханкой,
     смотрится на фоне этом блядь —
     чистой древнегреческой вакханкой.

//-- * * * --//

     Мне снился сон: бегу в толпе я,
     а позади – разлив огней,
     там распростёртая Помпея,
     и жизнь моя осталась в ней.

//-- * * * --//

     А если всё заведомо в судьбе
     расписано, играется с листа
     и мы – всего лишь гайки на резьбе,
     то лень моя разумна и чиста.

//-- * * * --//

     Не мы плетём событий нить,
     об этом знал и древний стоик,
     а то, что можно объяснить, —
     уже усилия не стоит.

//-- * * * --//

     Прислушавшись к оттенкам и нюансам,
     улавливаешь Божью справедливость:
     мы часто терпим горести авансом
     за будущую алчную блудливость.

//-- * * * --//

     Неужели где-то в небе
     с равнодушной гениальностью
     сочиняется та небыль,
     что становится реальностью?

//-- * * * --//

     Я мыслю без надрыва и труда,
     немалого достиг я в этом деле,
     поскольку, если целишь в никуда,
     никак не промахнёшься мимо цели.

//-- * * * --//

     Давно и в разном разуверясь,
     но веря в Божью широту,
     ещё сыскать надеюсь ересь,
     в которой веру обрету.

//-- * * * --//

     По воздуху, по суше и воде
     добрался я уже до многих стран,
     ещё не обнаружил я нигде
     лекарство от душевных наших ран.

//-- * * * --//

     И всё течёт на самом деле
     по справедливости сейчас:
     мы в Бога верим еле-еле,
     а Бог – совсем не верит в нас.

//-- * * * --//

     В судьбе бывают мёртвые сезоны —
     застой и тишина, тоска и муть,
     и рвёмся мы тогда, как вор из зоны,
     а нам давалось время отдохнуть.

//-- * * * --//

     Тоска, по сути, неуместна,
     однако, скрыться не пытаясь,
     она растёт в душе, как тесто,
     дрожжами радости питаясь.

//-- * * * --//

     Мне дней земных мила текучка,
     а рай – совсем не интересен:
     там целомудренниц толкучка
     и не поют печальных песен.

//-- * * * --//

     В шарме внешнем нету нужности
     одинокому ежу,
     красоту моей наружности
     я внутри себя держу.

//-- * * * --//

     Нет, я на время не в обиде,
     что источилась жизни ось,
     я даже рад, что всё предвидел,
     но горько мне, что всё сбылось.

//-- * * * --//

     Мой дух неярок и негромок,
     но прячет каплю смысла зрелого
     самодостаточный обломок
     несуществующего целого.

//-- * * * --//

     Напрасно мы то стонем бурно,
     то глянем в небо и вздохнём:
     Бог создал мир весьма халтурно
     и со стыда забыл о нём.

//-- * * * --//

     С наслаждением спать я ложусь,
     от уюта постели счастливый,
     потому что во сне не стыжусь,
     что такой уродился ленивый.

//-- * * * --//

     Тому, кто себя не щадит
     и стоек в сей гибельной странности,
     фортуной даётся кредит
     заметной душевной сохранности.

//-- * * * --//

     На нас, мечтательных и хилых,
     не ловит кайфа Божий глаз,
     а мы никак понять не в силах,
     что Он в упор не видит нас.

//-- * * * --//

     Сегодня спросили: а что бы
     ты сделал от имени Бога?
     Я в мире боюсь только злобы,
     и я б её снизил намного.

//-- * * * --//

     Былое нас так тешит не напрасно,
     фальшиво это мутное кино,
     но прошлое тем более прекрасно,
     чем более расплывчато оно.

//-- * * * --//

     Для жизни полезно явление
     неясной печали тупой,
     то смутное духа томление,
     которое тянет в запой.

//-- * * * --//

     В какие упоительные дали
     стремились мы, томлением пылая!
     А к возрасту, когда их повидали,
     увяла впечатлительность былая.

//-- * * * --//

     Выделывая па и пируэты,
     немало начудил я интересного,
     земные я не чту авторитеты,
     но радуюсь молчанию небесного.

//-- * * * --//

     Мне сладок перечень подсудный
     душегубительных пороков,
     а грех уныния паскудный —
     дурь от нехватки сил и соков.

//-- * * * --//

     Душа моя заметно опустела
     и к жизни потеряла интерес —
     похоже, оставлять собралась тело
     и ей уже земной не нужен вес.

//-- * * * --//

     Всегда на самочувствие весеннее,
     когда залито всё теплом и светом,
     туманное влияет опасение,
     что всё же будет осень вслед за летом.

//-- * * * --//

     По существу событий личных
     в любых оказываясь точках,
     душа болит в местах различных
     и даже – в печени и почках.

//-- * * * --//

     Тише теперь мы гуляем и пляшем,
     реже в судьбе виражи,
     даже иллюзии в возрасте нашем
     призрачны, как миражи.

//-- * * * --//

     В тесное чистилище пустив
     грешников заядлых и крутых,
     селят их на муки в коллектив
     ангелов, монахов и святых.

//-- * * * --//

     Творец жесток, мы зря воображаем,
     что благостна земная наша тьма,
     мы многое легко переживаем,
     но после – выживаем из ума.

//-- * * * --//

     Не просто ради интереса
     я глаз держу настороже:
     святой, пожавший руку беса, —
     святой сомнительный уже.

//-- * * * --//

     Затем на небо нету моста,
     чтоб мог надеяться простак,
     что там совсем не всё так просто,
     а просто всё совсем не так.

//-- * * * --//

     Я в молодости жить себе помог,
     и ясно это вижу с расстояния:
     я понял, ощутив, как одинок,
     пожизненность такого состояния.

//-- * * * --//

     Весьма порой мешает мне уснуть
     волнующая, как ни поверни,
     открывшаяся мне внезапно суть
     какой-нибудь немыслимой херни.

//-- * * * --//

     В душе моей многое стёрто,
     а скепсис – остатки загваздал;
     я верю и в Бога, и в чёрта,
     но в чёрта – сильнее гораздо.

//-- * * * --//

     Многих бед моих источник —
     наплевавший на мораль
     мой язык – болтун и склочник,
     обаяшка, змей и враль.

//-- * * * --//

     Душа, когда она уже в полёте
     и вся уже вперёд обращена,
     вдруг чувствует тоску по бренной плоти
     и болью ностальгии смущена.

//-- * * * --//

     Творцу живётся вряд ли интересно,
     от нас Ему то муторно, то дурно;
     а боги древних греков, как известно, —
     те трахались и сами очень бурно.

//-- * * * --//

     Творец отвёл глаза напрасно,
     когда мы падали во тьму;
     что Бога нет, сегодня ясно
     и нам не меньше, чем Ему.

//-- * * * --//

     Подрезая на корню
     жажду веры острую,
     порют мутную херню
     все Его апостолы.

//-- * * * --//

     Уже не глупость, а кретинство —
     любое пылкое учение
     про гармоничное единство
     и лучезарное сплочение.

//-- * * * --//

     Я слухом не ловлю, не вижу взглядом,
     но что-то существует с нами рядом,
     невнятицу мне в душу говоря
     словами из иного словаря.

//-- * * * --//

     Время льётся то жидко, то густо,
     то по горло, то ниже колен,
     а когда оно полностью пусто —
     наступает пора перемен.

//-- * * * --//

     На вопрос мой даруя ответ,
     песня чья-то звучит надо мной,
     и опять проливается свет
     на изгаженный век наш чумной.

//-- * * * --//

     Несчётных звёзд у Бога россыпи
     и тьма кружащихся планет,
     и для двуногой мелкой особи
     душевных сил у Бога нет.

//-- * * * --//

     Тоска моя не легче, но ясней:
     в душе иссяк терпения запас,
     трёхмерность бытия обрыдла ей,
     и боль её окутывает нас.

//-- * * * --//

     Теперь, когда я крепко стар,
     от мира стенкой отгорожен,
     мне Божий глас народа стал
     докучлив и пустопорожен.

//-- * * * --//

     Слушая полемик жаркий бред,
     я люблю накал предубеждения,
     ибо чем туманнее предмет,
     тем категоричнее суждения.

//-- * * * --//

     Повсюду нынче злобой пахнет скверно,
     у Бога созревает новый план,
     Его ведь консультируют, наверно,
     Аттила, Чингисхан и Тамерлан.

//-- * * * --//

     Заглядывая в канувшее прошлое,
     я радуюсь ему издалека:
     уже оно красивое, киношное,
     и даже театральное слегка.

//-- * * * --//

     Нет, я не зябко и не скудно
     жил без единого кумира,
     но без него ужасно трудно
     во мгле безжалостного мира.

//-- * * * --//

     Мечта – весьма двусмысленный росток,
     и Бог, хотя сочувствует мечтам,
     скорее милосерден, чем жесток,
     давая расцвести не всем цветам.

//-- * * * --//

     Я у философа Декарта
     прочёл и помню с той поры,
     что если прёт худая карта,
     разумней выйти из игры.

//-- * * * --//

     Наш каждый возраст – как гостиница:
     мы в разных думаем о разном,
     и только лёгкость оскотиниться
     живёт везде живым соблазном.

//-- * * * --//

     Все слухи, сплетни, клевета
     и злой молвы увеселения —
     весьма нужны, чтоб не пуста
     была душа у населения.

//-- * * * --//

     Наш мир уже почти понятен,
     загадки тают, словно снег,
     из непостижно белых пятен
     остался только человек.

//-- * * * --//

     Когда весь день бывал я весел
     и не темнело небо синее,
     то я намного меньше весил —
     не вес ли клонит нас в уныние?

//-- * * * --//

     Живя суверенно, живя автономно
     и чуждо общественным ломкам,
     расходуешь чувства весьма экономно,
     но тихо становишься волком.

//-- * * * --//

     Я даже не смыкая век
     лежать люблю – до обожания,
     ведь сам по сути человек —
     продукт совместного лежания.

//-- * * * --//

     Хоть мысли наши Господу угодны,
     в одном забавно схожи все они:
     высокие раздумья – многоводны,
     что делает их реками херни.

//-- * * * --//

     Кормёжка служит нам отрадой,
     Бог за обжорство нас простит,
     ведь за кладбищенской оградой
     у нас исчезнет аппетит.

//-- * * * --//

     Я личное имею основание
     не верить сильной пользе от учения:
     я лично получал образование,
     забытое в минуту получения.

//-- * * * --//

     В душе – глухая безнадёга,
     в уме кипит пустой бульон;
     а вариант поверить в Бога
     давно отвергли я и Он.

//-- * * * --//

     Почему-то порою весенней
     часто снится, внушая мне страх,
     будто я утопаю в бассейне,
     где вода мне всего лишь по пах.

//-- * * * --//

     Года мои стремглав летели,
     и ныне – Бог тому свидетель —
     в субботу жизненной недели
     моё безделье – добродетель.

//-- * * * --//

     Из мелочи, случайной чепухи,
     из мусора житейского и сора
     рождаются и дивные стихи,
     и долгая мучительная ссора.

//-- * * * --//

     Я часто думаю теперь —
     поскольку я и в мыслях грешен, —
     что в судьбах наших счёт потерь
     числом даров уравновешен.

//-- * * * --//

     Не грусти, обращаясь во прах,
     о судьбе, что случилась такой,
     это тяжко на первых порах,
     а потом тишина и покой.

//-- * * * --//

     Наш небольшой планетный шарик
     давно живёт в говне глубоком,
     Бог по нему уже не шарит
     своим давно уставшим оком.

//-- * * * --//

     А там и быт совсем другой —
     в местах, куда Харон доставит:
     то чёрт ударит кочергой,
     то ангел в жопу свечку вставит.

//-- * * * --//

     Об этом я задумался заранее:
     заведомо зачисленный в расход,
     не смерти я боюсь, а умирания,
     отсутствие мне проще, чем уход.

//-- * * * --//

     Я писал, как думал, а в итоге
     то же, что в начале, ясно мне:
     лучше легкомысленно – о Боге,
     чем высокопарно – о хуйне.

//-- * * * --//

     Забавный всё-таки транзит:
     вдоль по судьбе через года
     волочь житейский реквизит
     из ниоткуда в никуда.

//-- * * * --//

     Ты ничего не обещаешь,
     но знаю: Ты меня простишь,
     ведь на вранье, что Ты прощаешь,
     основан Твой земной престиж.

//-- * * * --//

     Везде, где вслух галдят о вечном,
     и я, любуясь нежной птахой,
     печально мыслю: где бы лечь нам,
     послав печаль и вечность на хуй?

//-- * * * --//

     С той поры не могу я опомниться,
     как позор этот был обнаружен:
     я узнал, что мерзавка-любовница
     изменяла мне с собственным мужем.

//-- * * * --//

     Мы лето разве любим за жару?
     За мух? За комаров? Намного проще:
     за летнюю повсюдную игру
     в кустах, на берегу и в каждой роще.

//-- * * * --//

     Судьбы случайное сплетение,
     переплетенье рук и ног,
     и неизбежное смятение,
     что снова так же одинок.

//-- * * * --//

     Появилось ли что-то во взгляде?
     Стал угрюмее с некой поры?
     Но забавно, как чувствуют бляди,
     что уже я ушёл из игры.

//-- * * * --//

     Начал я с той поры, как подрос,
     разбираться во взрослых игрушках,
     и немало кудрявых волос
     на чужих я оставил подушках.

//-- * * * --//

     Беда с романами и шашнями,
     такими яркими в начале:
     едва лишь делаясь вчерашними,
     они тускнели и мельчали.

//-- * * * --//

     Во флирте мы весьма поднаторели
     и, с дамой заведя пустую речь,
     выводим удивительные трели,
     покуда размышляем, где прилечь.

//-- * * * --//

     У мужиков тоску глобальную
     понять-постичь довольно просто:
     мы ищем бабу идеальную,
     а жить с такой – смертельно постно.

//-- * * * --//

     Любовным играм обучение —
     и кайф, и спорт, и развлечение.

//-- * * * --//

     Смешной забаве суждено
     плыть по течению столетий:
     из разных мест сойдясь в одно,
     два пола шаркают о третий.

//-- * * * --//

     Мы все танцуем идеально,
     поскольку нет особой сложности
     напомнить даме вертикально
     горизонтальные возможности.

//-- * * * --//

     Не зря ли мы здоровье губим,
     виясь телами в унисон?
     Чем реже мы подругу любим,
     тем чаще нас ласкает сон.

//-- * * * --//

     Постичь я не могу, но принимаю
     стихию женских мыслей и причуд,
     а если что пойму, то понимаю,
     что понял это поздно чересчур.

//-- * * * --//

     Всюду плачется загнанный муж
     на супружества тяжкий обет,
     но любовь – это свет наших душ,
     а семья – это плата за свет.

//-- * * * --//

     Неправда, что женщины – дуры,
     мужчины умней их едва ли,
     домашние нежные куры
     немало орлов заклевали.

//-- * * * --//

     Идея найдена не мной,
     но это ценное напутствие:
     чтоб жить в согласии с женой,
     я спорю с ней в её отсутствие.

//-- * * * --//

     В нас от юных вишен и черешен
     память порастает незабудками;
     умыслом и помыслом я грешен
     больше, чем реальными поступками.

//-- * * * --//

     Девушка, зачем идёшь ты мимо
     и меня не видишь на пути?
     Так ведь и Аттила мимо Рима
     мог однажды запросто пройти.

//-- * * * --//

     У бабы во все времена —
     жара на дворе или стужа —
     потребность любви так сильна,
     что любит она даже мужа.

//-- * * * --//

     Едино в лысых и седых —
     как иудеев, так и эллинов,
     что вид кобылок молодых
     туманит взор у сивых меринов.

//-- * * * --//

     Растёт моя дурная слава
     среди ханжей и мелких равов,
     поскольку свято чту я право
     участия в упадке нравов.

//-- * * * --//

     Мужики пустой вопрос
     жарко всюду обсуждают:
     почему у наших роз
     их шипы не увядают?

//-- * * * --//

     Мне часто доводилось убедиться
     в кудрявые года моей распутности,
     что строгая одежда на девице
     отнюдь не означает недоступности.

//-- * * * --//

     Занявшись тёмной дамы просветлением
     и чары отпустив на произвол,
     я долго остаюсь под впечатлением,
     которое на даму произвёл.

//-- * * * --//

     Я не стыжусь и не таюсь,
     когда палюсь в огне,
     я сразу даме признаюсь
     в её любви ко мне.

//-- * * * --//

     Мужику в одиночестве кисло,
     тяжело мужику одному,
     а как баба на шее повисла,
     так немедленно легче ему.

//-- * * * --//

     По женщине значительно видней,
     как лечит нас любовная игра:
     потраханная женщина умней
     и к миру снисходительно-добра.

//-- * * * --//

     Мне было с ней настолько хорошо,
     что я без умышлений негодяйства
     завлёк её в постель и перешёл
     к совместному ведению хозяйства.

//-- * * * --//

     Дух весенний полон сострадания
     к тёмным и таящимся местам:
     всюду, где углы у мироздания,
     кто-нибудь весной ебётся там.

//-- * * * --//

     Липла муха-цокотуха
     на любые пиджаки,
     позолоту стёрли с брюха
     мимолётные жуки.

//-- * * * --//

     Где музыка звучит, легко тревожа,
     где женщины танцуют равнобедренно,
     глаза у мужиков горят похоже:
     хочу, и по возможности немедленно.

//-- * * * --//

     Здоровый дух в здоровом теле
     влечёт его к чужой постели.

//-- * * * --//

     Легко текла судьба моя,
     минуя храм и синагогу,
     и многим чёрным кошкам я
     перебежал тогда дорогу.
     Теперь давно я не жених,
     но шелушится в голове,
     что были светлые меж них,
     и даже рыжих было две.

//-- * * * --//

     Ведя семейную войну,
     где ищет злость похлеще фразу,
     я побеждаю потому,
     что белый флаг подъемлю сразу.

//-- * * * --//

     Мужчин рассеянное воинство
     своей особостью гордится,
     хотя у всех – одно достоинство:
     любой козёл в мужья годится.

//-- * * * --//

     Занявшись опросов пустыми трудами —
     а к личным секретам охоч я и лаком,
     я в мысли простой утвердился с годами:
     семья – это тайна, покрытая браком.

//-- * * * --//

     Из некоего жизненного круга
     нам выйти с неких пор не удаётся,
     поэтому случайная подруга —
     нечаянная влага из колодца.

//-- * * * --//

     Ведём ли мы беседы грустные,
     ворчим ли – всюду прохиндеи,
     а в нас кипят, не зная устали,
     прелюбодейные идеи.

//-- * * * --//

     К ней шёл и старец, и юнец,
     текли учёные и школьники,
     и многим был суждён конец
     в её Бермудском треугольнике.

//-- * * * --//

     От искры любовной – порой сгоряча —
     в ночи зажигается жизни свеча.
     Какой ни являет она собой вид,
     а тоже свечу запалить норовит.
     И тянется так по капризу Творца —
     забыто начало, не видно конца.
     Покуда слова я увязывал эти,
     пятьсот человек появилось на свете.

//-- * * * --//

     Связано весьма кольцеобразно
     мира устроение духовное,
     и в любом отказе от соблазна
     есть высокомерие греховное.

//-- * * * --//

     Люблю журчанье этой речки,
     где плещет страсть о берега,
     и тонковрунные овечки
     своим баранам вьют рога.

//-- * * * --//

     Привязан к мачте, дышит жарко
     плут Одиссей. И жутко жалко —
     сирен, зазря поющих страстно
     в неодолимое пространство.

//-- * * * --//

     Когда вокруг галдит семья,
     то муж, отец и дед,
     я тихо думаю, что я
     скорее жив, чем нет.

//-- * * * --//

     Весьма крута метаморфоза
     с мозгами, выпивкой сожжёнными,
     и мы от раннего склероза
     с чужими путаемся жёнами.

//-- * * * --//

     Будь гений ты или герой,
     мудрец и эрудит —
     любви сердечный геморрой
     тебя не пощадит.

//-- * * * --//

     История – не дважды два четыре,
     история куда замысловатей,
     не знает ни один историк в мире
     того, что знают несколько кроватей.

//-- * * * --//

     С одной отменной Божьей шуткой
     любой мужик весьма знаком:
     полгода бегаешь за юбкой —
     и век живёшь под каблуком.

//-- * * * --//

     У девушек пальтишки были куцые,
     и – Боже, их судьбу благослови —
     досадуя, что нету проституции,
     они нам отдавались по любви.

//-- * * * --//

     Какой-нибудь увлёкшись кошкой драной
     (обычно с лёгкой пылью в голове),
     томился я потом душевной раной
     и баб терпеть не мог недели две.

//-- * * * --//

     Мужья по малейшей причине
     к упрёкам должны быть готовы;
     изъянов не видеть в мужчине
     умеют одни только вдовы.

//-- * * * --//

     Поют юнцы свои запевки
     про нежных кралей и зазноб,
     а мы при виде юной девки
     не в жар впадаем, а в озноб.

//-- * * * --//

     В острые периоды влюблённости —
     каждый убеждался в этом лично —
     прочие порочные наклонности
     ждут выздоровления тактично.

//-- * * * --//

     Мы проявляем благородство
     и дарим радость Божьим сферам,
     когда людей воспроизводство
     своим поддерживаем хером.

//-- * * * --//

     С тугими очертаниями зада
     иметь образование не надо.

//-- * * * --//

     В этом гомоне и гаме,
     в этой купле и продаже
     девки делают ногами,
     что уму не снилось даже.

//-- * * * --//

     Любовь немыслима без такта,
     поскольку он – важнейший клей
     и для игры, и для антракта,
     и для согласия ролей.

//-- * * * --//

     Живёт ещё во мне былой мотив,
     хотя уже я дряхлый и седой,
     и, девку по соседству ощутив,
     я с пылкостью болтаю ерундой.

//-- * * * --//

     Овеян двусмысленной славой,
     ласкаю сустав подагрический,
     а где-то с распутной шалавой
     гуляет мой образ лирический.

//-- * * * --//

     Именно пробелы и зазоры,
     а не толчея узлов и нитей
     тихо сопрягаются в узоры
     истинного кружева событий.

//-- * * * --//

     Многим птицам вил я гнёзда
     на ветвях души моей,
     только рано или поздно
     пташки гадили с ветвей.

//-- * * * --//

     Поскольку в жизненном меню —
     увы – нам большего не дали,
     я женщин искренне ценю
     за обе стороны медали.

//-- * * * --//

     По весне как козырная карта
     без жеманства, стыда и надменности
     для поимки любовного фарта
     оголяются все сокровенности.

//-- * * * --//

     Увы, но в жизни скоротечной
     с годами вянет благодать
     уменья вспыхнуть к первой встречной
     и ей себя всего отдать.

//-- * * * --//

     Профан полнейший в туфлях, бусах —
     эстетской жилки я лишён,
     зато сходился я во вкусах
     с мужьями очень разных жён.

//-- * * * --//

     Загадочно мне женское сложение —
     духовного и плотского смешение,
     где мелкое телесное движение
     меняет наше к бабе отношение.

//-- * * * --//

     Семья – устройство не вчерашнее,
     уже Сенека замечает:
     мужик – животное домашнее,
     но с удовольствием дичает.

//-- * * * --//

     Податливость мою хотя кляну,
     однако же перечить не рискую:
     мужчина, не боящийся жену,
     весьма собой позорит честь мужскую.

//-- * * * --//

     Многим дамам ужимками лестными
     я оказывал знаки внимания,
     потому что с учтивыми жестами
     тесно связан успех вынимания.

//-- * * * --//

     Любовь – не только наслаждение:
     и по весне, и в ноябре
     в любви есть самоутверждение,
     всегда присущее игре.

//-- * * * --//

     Зная книгу жизни назубок,
     текста я из виду не теряю,
     важную главу про поебок
     я весьма усердно повторяю.

//-- * * * --//

     Глубоким быть философом не надо,
     повсюду видя связи и следы:
     любовью мир удержан от распада,
     а губят этот мир – её плоды.

//-- * * * --//

     Наукой все границы стёрты,
     на днях читал уже в печати я,
     что девки делают аборты
     от непорочного зачатия.

//-- * * * --//

     Необходим лишь первый шаг
     туда, где светит согрешение,
     а после слабая душа
     сама впадает в искушение.

//-- * * * --//

     За мелким вычетом подробностей
     невмочь ни связям, ни протекции
     помочь ни в области способностей,
     ни в отношении эрекции.

//-- * * * --//

     Весной зацвёл горох толчёный,
     влюбился в рыбу крокодил,
     пошёл налево кот учёный
     и там котят себе родил.

//-- * * * --//

     Меняются каноны и понятия,
     вид мира и событий, в нём текущих,
     одни только любовные объятия —
     такие же, как были в райских кущах.

//-- * * * --//

     В беседе с дамой много проще
     воспринимать её на ощупь.

//-- * * * --//

     Когда мы видим лик прелестный
     и слов уже плетётся вязь,
     то блекнет весь пейзаж окрестный,
     туманным фоном становясь.

//-- * * * --//

     Порой грущу при свете лунном,
     томясь душой перед рассветом,
     что снюсь, возможно, девам юным,
     но не присутствую при этом.

//-- * * * --//

     Под фиговым порой таится листиком
     такое, что не снилось даже мистикам.

//-- * * * --//

     Пускай на старческой каталке
     меня сей миг везут к врачу,
     когда вакханку от весталки
     я в первый раз не отличу.

//-- * * * --//

     Пройдёт и канет час печальный,
     и я меж ангелов небесных
     увижу свет первоначальный
     и грустно вспомню баб телесных.

//-- * * * --//

     Сыграет ангел мой на дудочке,
     что мне пора пред Божье око,
     и тут же я смотаю удочки,
     и станет рыбкам одиноко.

//-- * * * --//

     С какой-нибудь
     из дивно зрелых дам
     пускай застигнет смерть
     меня на ложе,
     окликнет Бог меня:
     – Ты где, Адам?
     А я ему отвечу:
     – Здесь я, Боже!

//-- * * * --//

     Всуе прах мой не тревожь,
     а носи бутылки,
     пусть ебётся молодёжь
     на моей могилке.

//-- * * * --//

     Видя старческую прыть,
     бабы разбегаются,
     дед их дивно мог покрыть,
     а они пугаются.

//-- * * * --//

     Время хворей и седин —
     очень тяжкая проверка
     утлых банок от сардин,
     серых гильз от фейерверка.

//-- * * * --//

     Это враки, что выдохся я,
     сочинялись бы книжка за книжкой,
     но состарилась Муза моя
     и стихи мне диктует с одышкой.

//-- * * * --//

     Хоть пыл мой возрастом уменьшен,
     но я без понта и без фальши
     смотрю на встречных юных женщин
     глазами теми же, что раньше.

//-- * * * --//

     Сейчас, когда уже я старожил,
     я верен обывательским пределам —
     не то чтобы я жизнью дорожил,
     но как-то к ней привык душой и телом.

//-- * * * --//

     Хотя проходит небольшой
     отрезок нашей биографии,
     хоть мы такие же душой —
     нас жутко старят фотографии.

//-- * * * --//

     Когда мы начинаем остывать
     и жизнь уже почти что утекла,
     мы ценим нашу ветхую кровать
     как средство сохранения тепла.

//-- * * * --//

     Дряхлый турист повсеместно
     льётся густыми лавинами:
     старым развалинам лестно
     встретиться взглядом с руинами.

//-- * * * --//

     Старушке снятся дни погожие
     из текших много лет назад,
     когда кидались все прохожие
     проситься к ней в Нескучный сад.

//-- * * * --//

     Творец расчислил наперёд
     любое наше прекословье:
     вторая молодость берёт
     у нас последнее здоровье.

//-- * * * --//

     Я вязну в тоскливых повторах,
     как будто плывут миражи;
     встречаются сутки, в которых
     уже точно так же я жил.

//-- * * * --//

     От чего так устал? Ведь не камни таскал.
     А подвыпив, ещё порываюсь я петь;
     но всё время тоска, и повсюду тоска —
     помоги мне, Господь, эту жизнь дотерпеть.

//-- * * * --//

     Если ближе присмотреться,
     в самом хилом старикашке
     упоённо бьётся сердце
     и шевелятся замашки.

//-- * * * --//

     Вместе со всеми впадая в балдёж
     и на любые готовы падения,
     вертятся всюду, где есть молодёжь,
     дедушки лёгкого поведения.

//-- * * * --//

     Наше время ступает, ползёт и идёт
     по утратам, потерям, пропажам,
     в молодые годится любой идиот,
     а для старости – нужен со стажем.

//-- * * * --//

     Да, молодые соловьи,
     моё былое – в сером пепле,
     зато все слабости мои
     набрали силу и окрепли.

//-- * * * --//

     Уже не позавидует никто
     былой моей загульной бесноватости,
     но я обрёл на старости зато
     все признаки святого, кроме святости.

//-- * * * --//

     Не манят ни слава, ни власть,
     с любовью – глухой перекур,
     осталась последняя страсть —
     охота на жареных кур.

//-- * * * --//

     Негоже до срока свечу задувать,
     нам это веками твердят,
     однако тому, чьё пространство – кровать,
     нет лучше лекарства, чем яд.

//-- * * * --//

     Я не только снаружи облез,
     я уже и душевно такой,
     моего сластолюбия бес
     обленился и ценит покой.

//-- * * * --//

     Судьба ведёт нас и волочит
     на страх и риск, в огонь и в воду,
     даруя ближе к вечной ночи
     уже ненужную свободу.

//-- * * * --//

     Душа поёт, хотя не птица,
     и стать легка не по годам,
     и глаз, как странствующий рыцарь,
     прекрасных сыскивает дам.

//-- * * * --//

     Горизонт застилается тучами,
     время явно уже на излёте,
     ибо стали печально-докучливы
     все волнения духа и плоти.

//-- * * * --//

     Провалился житейский балет
     или лысина славой покрыта —
     всё равно мы на старости лет
     у разбитого дремлем корыта.

//-- * * * --//

     Стал верить я глухой молве,
     что, выйдя в возраст стариковский,
     мы в печени и в голове
     скопляем камень философский.

//-- * * * --//

     Годы создают вокруг безлюдие,
     полон день пустотами густыми;
     старческих любовей скудоблудие —
     это ещё бегство из пустыни.

//-- * * * --//

     Ходят цыпочки и лапочки —
     словно звуки песнопений;
     половина мне до лампочки,
     остальные мне до фени.

//-- * * * --//

     Копчу зачем-то небо синее,
     меняя слабость на усталость,
     ежевечернее уныние —
     на ежеутреннюю вялость.

//-- * * * --//

     Угрюмо-сух и раздражителен,
     ещё я жгу свою свечу
     и становиться долгожителем
     уже боюсь и не хочу.

//-- * * * --//

     Ещё несёт нас по волнам,
     ещё сполна живём на свете,
     но в паруса тугие нам
     уже вчерашний дует ветер.

//-- * * * --//

     Не назло грядущим бедам,
     не вкушая благодать,
     а ебутся бабка с дедом,
     чтобы внуков нагадать.

//-- * * * --//

     Дотла сгоревшее полено,
     со мной бутыль распив под вечер,
     гуняво шамкало, что тлена
     по сути нет и дух наш вечен.

//-- * * * --//

     Меня спроси или Его —
     у нас один ответ:
     старенье – сумерки всего,
     что составляло свет.

//-- * * * --//

     Уже немалые года
     мой хер со мной отменно дружен,
     торча во младости всегда,
     а ныне – только если нужен.

//-- * * * --//

     Я дряхлостью нисколько не смущён,
     и в частом алкогольном кураже
     я бегаю за девками ещё,
     но только очень медленно уже.

//-- * * * --//

     Вчера с утра кофейной гущей
     увлекся я, ловя узор,
     и углядел в судьбе грядущей
     на склоне лет мужской позор.

//-- * * * --//

     К любым неприятностям холодно-стоек,
     я силы души берегу про запас;
     на старости лет огорчаться не стоит:
     ведь самое худшее ждёт ещё нас.

//-- * * * --//

     Порой жалеть я стал себя:
     уже ничей не соблазнитель,
     нить жизни вяло теребя,
     ловлю конец не свой, а нити.

//-- * * * --//

     Вонзается во сне мне в сердце спица,
     и дико разверзается беда;
     покой, писал поэт, нам только снится;
     увы, теперь и снится не всегда.

//-- * * * --//

     Стынет буквами речка былого,
     что по веку неслась оголтело,
     и теперь меня хвалят за слово,
     как недавно ругали за дело.

//-- * * * --//

     Для счастья надо очень мало,
     и рад рубашке старичок,
     если добавлено крахмала,
     чтобы стоял воротничок.

//-- * * * --//

     Ближе к ночи пью горький нектар
     под неспешные мысли о том,
     как изрядно сегодня я стар,
     но моложе, чем буду потом.

//-- * * * --//

     Мне забавна картина итога
     на исходе пути моего:
     и вполне я могу ещё много,
     и уже не хочу ничего.

//-- * * * --//

     Мы видные люди в округе,
     в любой приглашают нас дом,
     но молоды наши подруги
     всё с большим и большим трудом.

//-- * * * --//

     Я вкушаю отдых благодатный,
     бросил я все хлопоты пустые:
     возраст у меня ещё закатный,
     а в умишке – сумерки густые.

//-- * * * --//

     Принять последнее решение
     мешают мне родные лица,
     и к Богу я без приглашения
     пока стесняюсь появиться.

//-- * * * --//

     Старюсь я приемлемо вполне,
     разве только горестная штука:
     квёлое уныние ко мне
     стало приходить уже без стука.

//-- * * * --//

     Судьбе не так уж мы покорны,
     и ждёт удача всех охочих;
     в любви все возрасты проворны
     а пожилые – прытче прочих.

//-- * * * --//

     Молодое забыв мельтешение,
     очень тихо живу и умеренно,
     но у дряхлости есть утешение:
     я уже не умру преждевременно.

//-- * * * --//

     Создался облик новых поколений,
     и я на них смотрю, глуша тревогу;
     когда меж них родится ихний гений,
     меня уже не будет, слава Богу.

//-- * * * --//

     Приблизившись к естественному краю,
     теряешь наплевательскую спесь,
     и я уже спокойно примеряю
     себя к существованию не здесь.

//-- * * * --//

     Прекрасна юная русалка,
     предела нету восхищению,
     и лишь до слёз матросу жалко,
     что хвост препятствует общению.

//-- * * * --//

     Слава Творцу, мне такое не снилось,
     жил я разболтанно, шало и косо,
     всё, что могло, у меня износилось,
     но безупречно и после износа.

//-- * * * --//

     Я огорчён печальной малостью,
     что ближе к сумеркам видна:
     ум не приходит к нам со старостью,
     она приходит к нам одна.

//-- * * * --//

     Любое знает поколение,
     как душу старца может пучить
     неутолимое стремление
     девицу юную увнучить.

//-- * * * --//

     Нет сил на юное порхание,
     и привкус горечи острей,
     но есть весеннее дыхание
     в расцвете дряхлости моей.

//-- * * * --//

     Ещё мы хватки в острых спорах,
     ещё горит азарт на лицах,
     ещё изрядно сух наш порох,
     но вся беда – в пороховницах.

//-- * * * --//

     Состарясь, мы уже другие,
     но пыл ничуть не оскудел,
     и наши помыслы благие
     теперь куда грешнее дел.

//-- * * * --//

     Смешно грустить о старости, друзья,
     в душе не затухает Божья искра;
     склероз, конечно, вылечить нельзя,
     но мы о нём забудем очень быстро.

//-- * * * --//

     Все толкования меняются
     у снов периода старения,
     и снится пухлая красавица —
     к изжоге и от несварения.

//-- * * * --//

     К очкам привыкла переносица,
     во рту протезы, как родные,
     а после пьянки печень просится
     уйти в поля на выходные.

//-- * * * --//

     В последней, стариковской ипостаси
     печаль самолюбиво я таю:
     на шухере, на стрёме, на атасе —
     и то уже теперь не постою.

//-- * * * --//

     Растаяла, меня преобразив,
     цепочка улетевших лет и зим,
     не сильно был я в юности красив,
     по старости я стал неотразим.

//-- * * * --//

     Я курю, выпиваю и ем,
     я и старый – такой же, как был,
     и практически нету проблем
     даже с этим – но с чем, я забыл.

//-- * * * --//

     Вот женщина шлёт зеркалу вопрос,
     вот зеркало печальный шлёт ответ,
     но женщина упрямо пудрит нос
     и красит увядание в расцвет.

//-- * * * --//

     Памяти моей истёрлась лента,
     вся она – то в дырах, то в повторах,
     а в разгаре важного момента —
     мрак и зга, хрипение и шорох.

//-- * * * --//

     Наплывает на жизнь мою лёд.
     Он по праву и вовремя он.
     Веет холод. И дни напролёт
     у меня не звонит телефон.

//-- * * * --//

     Знает каждый, кто до старости дорос,
     как похожа наша дряхлость на влюблённость,
     потому что это вовсе не склероз,
     а слепая и глухая просветлённость.

//-- * * * --//

     Моё уже зимнее сердце —
     грядущее мы ведь не знаем —
     вполне ещё может согреться
     чужим зеленеющим маем.

//-- * * * --//

     И в годы старости плачевной
     томит нас жажда связи тесной —
     забытой близости душевной,
     былой слиянности телесной.

//-- * * * --//

     Уже в наших шутках и пении —
     как эхо грядущей нелепости —
     шуршат и колышутся тенями
     знамёна сдающейся крепости.

//-- * * * --//

     С того и грустны стариканы,
     когда им налиты стаканы,
     что муза ихнего разврата
     ушла куда-то без возврата.

//-- * * * --//

     …Но вынужден жить,
     потому что обязан
     я всем, кто со мною
     душевно завязан.

//-- * * * --//

     Как пенится музыка в юных солистах!
     Как дивна игра их на скрипках волнистых!
     А мы уже в зале, в толпе старичков,
     ушла музыкальность из наших смычков.

//-- * * * --//

     Ощущая свою соприродность
     с чередой уходящего множества,
     прихожу постепенно в негодность
     и впадаю в блаженство убожества.

//-- * * * --//

     Я хотя немало в жизни видел,
     в душу много раз ронялась искра,
     всё-таки на Бога я в обиде:
     время прокрутил Он очень быстро.

//-- * * * --//

     В тиши укромного жилища
     я жду конца пути земного,
     на книжных полках – духа пища,
     и вдоволь куплено спиртного.

//-- * * * --//

     Я под раскаты вселенского шума
     старость лелею мою;
     раньше в дожди я читал или думал,
     нынче я сплю или пью.

//-- * * * --//

     Я часто бываю растерян:
     хотя уже стал я седым,
     а столь же в себе не уверен,
     как был, когда был молодым.

//-- * * * --//

     Печаль моя – не от ума,
     всегда он был не слишком ярок,
     но спит во мне желаний тьма,
     а сил – совсем уже огарок.

//-- * * * --//

     От возраста поскольку нет лечения,
     то стоит посмотреть на преимущества:
     остыли все порочные влечения,
     включая умножение имущества.

//-- * * * --//

     Уже я начал хуже слышать,
     а видеть хуже – стал давно,
     потом легко поедет крыша,
     и тихо кончится кино.

//-- * * * --//

     Утопая в немом сострадании
     я на старость когда-то смотрел,
     а что есть красота в увядании,
     я заметил, когда постарел.

//-- * * * --//

     Годы меня знанием напичкали,
     я в себе глазами постаревшими
     вижу коробок, набитый спичками —
     только безнадёжно отсыревшими.

//-- * * * --//

     Время жизни летит, как лавина,
     и – загадка, уму непомерная,
     что вторая её половина
     безобразно короче, чем первая.

//-- * * * --//

     Начал я слышать с течением лет —
     жалко, что миг узнавания редок:
     это во мне произносит мой дед,
     это – отец, но возможно, что предок.

//-- * * * --//

     Забавно мне, что старческие немощи
     в потёмках увядания глухих
     изрядно омерзительны и тем ещё,
     что тянут нас рассказывать о них.

//-- * * * --//

     Дико мне порой сидеть в гостях,
     мы не обезумели, но вроде:
     наши разговоры о смертях
     будничны, как толки о погоде.

//-- * * * --//

     В те года, что ещё не устал,
     я оглядывал женщин ласкательно,
     только нынче, хотя уже стар,
     а на баб я смотрю вынимательно.

//-- * * * --//

     Блаженна пора угасания:
     все мысли расплывчато благостны,
     и буйственной жизни касания
     скорее докучны, чем радостны.

//-- * * * --//

     Едва пожил – уже старик,
     Создатель не простак,
     и в заоконном чик-чирик
     мне слышится тик-так.

//-- * * * --//

     Текут по воздуху года,
     легко струясь под каждой крышей,
     и скоро мы войдём туда,
     откуда только Данте вышел.

//-- * * * --//

     Как найти эту веху в пути
     на заметном закатном сползании,
     чтоб успеть добровольно уйти,
     оставаясь в уме и сознании?

//-- * * * --//

     Лично мне, признаться честно,
     вместо отдыха в суглинке
     было б весело и лестно
     посетить мои поминки.

//-- * * * --//

     Мы дожили до признания и внуков,
     до свободы в виде пакостной пародии,
     и уходим мы с медлительностью звуков
     кем-то сыгранной и тающей мелодии.

//-- * * * --//

     По складу нашего сознания —
     мы из реальности иной,
     мы допотопные создания,
     нас по оплошке вывез Ной.

//-- * * * --//

     Кончается жизни дорога,
     я много теперь понимаю
     и знаю достаточно много,
     но как это вспомнить – не знаю.

//-- * * * --//

     Друзья, вы не сразу меня хороните,
     хочу посмотреть – и не струшу,
     как бес-искуситель и ангел-хранитель
     придут арестовывать душу.

//-- * * * --//

     Сегодня, выпив кофе поутру,
     я дивный ощутил в себе покой;
     забавно: я ведь знаю, что умру,
     а веры в это нету никакой.

//-- * * * --//

     Нехитрым совпадением тревожа,
     мне люстра подмигнула сочинить,
     что жизнь моя – на лампочку похожа,
     и в ней перегорит однажды нить.

//-- * * * --//

     Звезде далёкой шлю привет
     сквозь темноту вселенской стужи;
     придя сюда, ответный свет
     уже меня не обнаружит.

//-- * * * --//

     Пили водку дед с бабулькой,
     ближе к ночи дед косел,
     но однажды он забулькал
     и уже не пил совсем.

//-- * * * --//

     Не я нарушил рабское молчание,
     однако был мой вклад весьма заметным:
     я в ханжеской стране вернул звучание
     народным выражениям заветным.

//-- * * * --//

     Проста моя пустая голова,
     и я не напрягаюсь, а играю:
     кипят во мне случайные слова,
     а мысли к ним я после подбираю.

//-- * * * --//

     Как пахнут лучшие сыры,
     не стоит пахнуть человеку,
     а ты не мылся с той поры,
     когда упал ребёнком в реку.

//-- * * * --//

     В те годы, когда сопли подсыхали
     и стала созревать мужская стать,
     гормоны изживали мы стихами,
     а после не сумели перестать.

//-- * * * --//

     Собой меж нас он дорожил,
     как ваза – местом в натюрморте,
     и потому так долго жил
     и много воздуха испортил.

//-- * * * --//

     Жить с утра темно и смутно
     до прихода первой строчки,
     а потом уже уютно,
     как вокруг отпитой бочки.

//-- * * * --//

     По лени сам я не коплю
     сор эрудиции престижной,
     но уважаю и люблю
     мешки летучей пыли книжной.

//-- * * * --//

     Пишу эстрадные программы,
     соединив, дохода ради,
     величие Прекрасной Дамы
     с доступностью дворовой бляди.

//-- * * * --//

     Читать – не вредная привычка:
     читаю чушь, фуфло, утиль,
     и вдруг нечаянная спичка
     роняет искру в мой фитиль.

//-- * * * --//

     Почти не ведая заранее,
     во что соткётся наша речь,
     тоску немого понимания
     мы в текст пытаемся облечь.

//-- * * * --//

     Поэту очень важно уважение,
     а если отнестись к нему иначе,
     лицо его являет выражение
     просящего взаймы и без отдачи.

//-- * * * --//

     Чужое сочинительство – докука,
     и редко счастье плакать и хвалить;
     талант я ощущаю с полузвука
     и Моцарту всегда готов налить.

//-- * * * --//

     Творцам, по сути, хвастать нечем,
     их дар – ярмо, вериги, крест,
     и то клюёт орёл им печень,
     то алкоголь им печень ест.

//-- * * * --//

     Тоску по журчанью монет
     и боль от любовной разлуки
     в мотив облекает поэт,
     собрав туда вздохи и пуки.

//-- * * * --//

     На меня влияло чтение
     хоть весьма всегда по-разному,
     но уменьшило почтение
     к человеческому разуму.

//-- * * * --//

     В мир повально текущей мистерии
     окунули мы дух и глаза,
     по экранам ожившей материи
     тихо катится Божья слеза.

//-- * * * --//

     Что старику надрывно снится,
     едва ночной сгустился мрак?
     На ветках мается Жар-птица,
     шепча: ну где же ты, дурак?

//-- * * * --//

     Никто уже не пишет на века,
     посмертной вожделея долгой славы:
     язык меняет русло, как река,
     и чахнут оставляемые травы.

//-- * * * --//

     Все стихи – графомания чистая,
     автор горькую выбрал судьбу,
     ибо муза его неказистая
     вдохновенна, как Ленин в гробу.

//-- * * * --//

     Забаву не чтя как художество,
     я складывал мысли и буквы
     и вырастил дикое множество
     роскошной развесистой клюквы.

//-- * * * --//

     Вся книга – на пороге идеала:
     сюжет, герои, дивная обложка;
     а в гуще мыслей – ложка бы стояла;
     однако же стоять должна не ложка.

//-- * * * --//

     Бывало – вылетишь в астрал,
     паришь в пространстве безвоздушном,
     а там в порыве простодушном
     уже коллега твой насрал.

//-- * * * --//

     Я в чаще слов люблю скитаться,
     бредя без цели и дороги
     на тусклый свет ассоциаций
     под эхо смутных аналогий.

//-- * * * --//

     Моя поэзия проста,
     но простоты душа и жаждала,
     я клею общие места
     с местами, личными у каждого.

//-- * * * --//

     Забавно: стих когда отточен,
     пускай слегка потяжелев,
     то смыслом более он точен,
     чем изначальное желе.

//-- * * * --//

     Во мне игры духовной нет,
     но утешаюсь я зато,
     что всё же, видимо, поэт,
     поскольку иначе – никто.

//-- * * * --//

     Убедился уже я не раз —
     от пожизненной творческой прыти
     только брызги перевранных фраз
     остаются, как пена в корыте.

//-- * * * --//

     Я шлю приятельской запиской
     тебе совет мой, а не лесть:
     с такой писательской пипиской
     не стоит к Музе в койку лезть.

//-- * * * --//

     Поскольку вырос полным неучем
     и нету склонности к труду,
     то мне писать по сути не о чем,
     и я у вечности краду.

//-- * * * --//

     Наш мирок убог и тесен,
     мы по духу и по плоти
     много жиже наших песен,
     текстов наших и полотен.

//-- * * * --//

     Я рою так неглубоко,
     что если что-то обнаружу,
     мне замечательно легко
     добычу вытащить наружу.

//-- * * * --//

     В моём интимном песнопении
     довольно част один рефрен:
     в объятья муз, где были гении,
     зачем ты лезешь, хилый хрен?

//-- * * * --//

     Чесалась и сохла рука,
     но я модернистом не стал,
     пускай остаётся строка
     проста, как растущий кристалл.

//-- * * * --//

     Я мучаюсь – никак я не пойму,
     куда меня ведут мечты и звуки;
     я лиру посвятил народу моему,
     народу наплевать на наши муки.

//-- * * * --//

     Не жалуясь, не хныча и не сетуя,
     сбывая по дешёвке интеллект,
     с бубенчиками шастаю по свету я,
     опознанный летающий субъект.

//-- * * * --//

     Только потому ласкаю слово,
     тиская, лепя и теребя,
     что не знаю лучшего иного
     способа порадовать себя.

//-- * * * --//

     Заметил я, что медленное чтение,
     подобное любовному касанию,
     рождает непонятное почтение
     к ничтожнейшему жизнеописанию.

//-- * * * --//

     Главное – не в пользе и продаже,
     главное – в сохранности огня,
     мысли я записываю, даже
     если нету мыслей у меня.

//-- * * * --//

     Нет, зубами я голодными не клацаю,
     потому что, от нужды меня храня,
     Бог наладил из России эмиграцию,
     чтобы слушатели были у меня.

//-- * * * --//

     Читаю с пылом и размахом,
     зал рукоплещет и хохочет,
     а я томлюсь тоской и страхом:
     зубной протез мой рухнуть хочет.

//-- * * * --//

     Подойди, поэтесса, поближе,
     я шепну тебе в нежное ухо:
     вдохновение плоти не ниже
     воспарений ума или духа.

//-- * * * --//

     Моя мечта – на поговорки
     растечься влагой из бутылки,
     придурок сядет на пригорке
     и мой стишок прочтёт дебилке.

//-- * * * --//

     Я писал, как видел, и пардон,
     если я задел кого мотивом,
     только даже порванный гондон
     я именовал презервативом.

//-- * * * --//

     Оды, гимны, панегирики,
     песнопенья с дифирамбами —
     вдохновенно пишут лирики,
     если есть торговля ямбами.

//-- * * * --//

     Зря пузырится он так пенисто,
     журчит напрасно там и тут,
     на пальме подлинного первенства
     бананы славы не растут.

//-- * * * --//

     Весь век я с упоением читал,
     мой разум до краёв уже загружен,
     а собранный духовный капитал —
     прекрасен и настолько же не нужен.

//-- * * * --//

     Цель темна у чтенья моего,
     с возрастом ничто не прояснилось,
     я читаю в поисках того,
     что пока никем не сочинилось.

//-- * * * --//

     Из шуток, мыслей, книг и снов,
     из чуши, что несут,
     я подбираю крошки слов,
     замешивая в суп.

//-- * * * --//

     Нет, я не бездарь, не простак,
     но близ талантов горемычных
     себя я стыдно вижу, как
     пивной сосуд меж ваз античных.

//-- * * * --//

     Заметил я, что к некоему времени
     за творческие муки и отличия
     заслуживаем мы у Бога премии —
     удачу или манию величия.

//-- * * * --//

     Дерзайте и множьтесь, педанты,
     культурным зачатые семенем,
     вы задним числом секунданты
     в дуэли таланта со временем.

//-- * * * --//

     Давно была во мне готовность
     культуре духа наловчиться,
     а нынче мне с утра духовность
     из телевизора сочится.

//-- * * * --//

     Хоть лестна слава бедному еврею,
     но горек упоения экстаз:
     я так неудержимо бронзовею,
     что звякаю, садясь на унитаз.

//-- * * * --//

     На север и запад, на юг и восток,
     меняя лишь рейсов названия,
     мотаюсь по миру – осенний листок
     с российского древа познания.

//-- * * * --//

     Блажен ведущий дневники,
     интимной жизни ахи-охи,
     ползёт из-под его руки
     бесценная херня эпохи.

//-- * * * --//

     Я не мог на провинцию злиться —
     дескать, я для столицы гожусь,
     ибо всюду считал, что столица —
     это место, где я нахожусь.

//-- * * * --//

     Похожа на утехи рыболова
     игра моя, затеянная встарь,
     и музыкой прихваченное слово
     трепещет, как отловленный пескарь.

//-- * * * --//

     Зря поэт с повадкой шустрой
     ищет быстрое признание,
     мир научен Заратустрой:
     не плати блядям заранее.

//-- * * * --//

     Мне сочинить с утра стишок,
     с души сгоняя тень, —
     что в детстве сбегать на горшок, —
     и светел новый день.

//-- * * * --//

     Когда горжусь, как вышла строчка,
     или блаженствую ночами,
     в аду смолой исходит бочка,
     скрипя тугими обручами.

//-- * * * --//

     Где жили поэты и каждый писал
     гораздо, чем каждый другой, —
     я в этом квартале на угол поссал
     и больше туда ни ногой.

//-- * * * --//

     У сытого, обутого, одетого
     является заноза, что несчастен,
     поскольку он хотел совсем не этого
     и должен быть искусству сопричастен.

//-- * * * --//

     Был мой умишко недалёк
     и не пылал высоким светом,
     однако некий уголёк
     упрямо тлел в сосуде этом.

//-- * * * --//

     Век меня хотя и сгорбил,
     и унял повадку резвую,
     лирой пафоса и скорби
     я с почтительностью брезгую.

//-- * * * --//

     В радужных не плаваю видениях —
     я не с литераторской скамьи,
     ценное в моих произведениях —
     только прокормление семьи.

//-- * * * --//

     Впадали дамы в упоение,
     и было жутко жаль порой,
     что я еблив гораздо менее,
     чем мой лирический герой.

//-- * * * --//

     Приметой, у многих похожей
     (кивнув, я спешу удалиться), —
     недоданность милости Божьей
     с годами ложится на лица.

//-- * * * --//

     Время всё стирает начисто,
     оставляя на листе
     только личное чудачество
     в ноте, слове и холсте.

//-- * * * --//

     Полезности ничто не лишено,
     повсюду и на всём есть Божий луч,
     и ценного познания пшено
     клевал я из больших навозных куч.

//-- * * * --//

     Мы пишем ради радости связать
     всё виденное в жизненной игре;
     и пылкое желанье досказать
     на смертном даже теплится одре.

//-- * * * --//

     Хотя поэт на ладан дышит,
     его натура так порочна,
     что он подругам письма пишет,
     их нежно трахая заочно.

//-- * * * --//

     Будет камнем земля, будет пухом ли —
     всё равно я на небо не вхож,
     а портрет мой, засиженный слухами, —
     он уже на меня не похож.

//-- * * * --//

     Всё было в нём весьма обыкновенное,
     но что-нибудь нас вечно выдаёт:
     лицо имел такое вдохновенное,
     что ясно было – полный идиот.

//-- * * * --//

     В организме какие-то сдвиги
     изменяют душевный настрой,
     и мои погрустневшие книги
     пахнут прелой осенней листвой.

//-- * * * --//

     Мечта сбылась: мои тома,
     где я воспел закалку стали,
     у всех украсили дома,
     и все читать их перестали.

//-- * * * --//

     Я в тексты скрылся, впал и влез,
     и строчки вьются, как тесьма,
     но если жизнь моя – процесс,
     то затухающий весьма.

//-- * * * --//

     Смешно подведенье итога,
     я был и остался никто,
     но солнечных зайчиков много
     успел наловить я зато.

//-- * * * --//

     Господь вот-вот меня погасит,
     зовя к ответу,
     и понесусь я на Пегасе
     с Парнаса в Лету.

//-- * * * --//

     В пыльных рукописьменных просторах
     где-то есть хоть лист из манускрипта
     с текстом о еврейских бурных спорах,
     как им обустроить жизнь Египта.

//-- * * * --//

     Евреев выведя из рабства,
     Творец покончил с чудесами,
     и путь из пошлого похабства
     искать мы вынуждены сами.

//-- * * * --//

     Да, искромётностью ума
     по праву славен мой народ,
     но и по мерзости дерьма
     мы всем дадим очко вперёд.

//-- * * * --//

     С банальной быстротечностью
     хотя мы все умрём,
     еврейство слиплось с вечностью,
     как муха – с янтарём.

//-- * * * --//

     Что ты мечешься, Циля, без толку,
     позабыв о шитье и о штопке?
     Если ты потеряла иголку,
     посмотри у себя её в попке.

//-- * * * --//

     Страсть к телесной чистоте
     зря людьми так ценится:
     часто моются лишь те,
     кто чесаться ленится.

//-- * * * --//

     Мы вовсе не стали похожи,
     но век нас узлом завязал,
     и с толком еврей только может
     устроить славянский базар.

//-- * * * --//

     Нас мелочь каждая тревожит,
     и мы не зря в покой не верим:
     еврею мир простить не может
     того, что делал он с евреем.

//-- * * * --//

     Без угрызений и стыда
     не по-еврейски я живу:
     моя любимая еда
     при жизни хрюкала в хлеву.

//-- * * * --//

     Евреи не только на скрипках артисты
     и гости чужих огородов,
     они ещё всюду лихие дантисты —
     зуб мудрости рвут у народов.

//-- * * * --//

     Еврей тоскует не о прозе
     болот с унылыми осинами,
     еврей мечтает о берёзе,
     несущей ветки с апельсинами.

//-- * * * --//

     Россию иностранцы не купили,
     и сыщутся охотники едва ли,
     Россию не продали, а пропили,
     а выпивку – евреи наливали.

//-- * * * --//

     То ветра пронзительный вой,
     то бури косматая грива,
     и вечно трепещет листвой
     речная плакучая Рива.

//-- * * * --//

     Гордыня во мне иудейская
     пылает, накал не снижая:
     мне мерзость любая еврейская
     мерзей, чем любая чужая.

//-- * * * --//

     В заоблачные веря эмпиреи
     подобно легкомысленным поэтам,
     никто так не умеет, как евреи,
     себе испортить век на свете этом.

//-- * * * --//

     Одна загадка в нас таится,
     душевной тьмой вокруг облита,
     в ней зыбко стелется граница
     еврея и антисемита.

//-- * * * --//

     Во всякой порче кто-то грешен,
     за этим нужен глаз да глаз,
     и где один еврей замешан —
     уже большой избыток нас.

//-- * * * --//

     Чему так рад седой еврей
     в его преклонные года?
     Старик заметно стал бодрей,
     узнав про Вечного Жида.

//-- * * * --//

     В узоре ткущихся событий
     не всё предвидеть нам дано:
     в руках евреев столько нитей,
     что нити спутались давно.

//-- * * * --//

     В евреях действительно много того,
     что в нас осуждается дружно:
     евреям не нужно почти ничего,
     а всё остальное им нужно.

//-- * * * --//

     Если бабы с евреями ночи и дни
     дружно делят заботы и ложе,
     столько выпили крови еврейской они,
     что еврейками сделались тоже.

//-- * * * --//

     Евреи в беседах пространных —
     коктейлях из мифа и были —
     повсюду тоскуют о странах,
     в которых рабы они были.

//-- * * * --//

     Сосновой елью пахнет липа
     в семи воскресных днях недели,
     погиб от рака вирус гриппа,
     евреи в космос улетели.

//-- * * * --//

     Для всей планеты мой народ —
     большое Божье наказание;
     не будь меж нас такой разброд
     весь мир бы сделал обрезание.

//-- * * * --//

     В евреях оттуда, в евреях отсюда —
     весьма велики расхождения,
     еврей вырастает по форме сосуда,
     в который попал от рождения.

//-- * * * --//

     Спешите знать: с несчастной Ханной
     случился казус непростой
     (она упала бездыханной),
     и Зяма снова холостой.

//-- * * * --//

     Евреи не витают в эмпиреях,
     наш ум по преимуществу – земной,
     а мир земной нуждается в евреях,
     но жаждет их отправить в мир иной.

//-- * * * --//

     Обилен опыт мой житейский,
     я не нуждался в этом опыте,
     но мой характер иудейский
     толкал меня во что ни попадя.

//-- * * * --//

     Еврейское счастье превратно,
     и горек желудочный сок,
     судьба из нас тянет обратно
     проглоченный фарта кусок.

//-- * * * --//

     Родился сразу я уродом,
     достойным адского котла:
     Христа распял, Россию продал
     (сперва споив её дотла).

//-- * * * --//

     Повсюду пребывание моё
     печалит окружающий народ:
     евреи на дыхание своё
     расходуют народный кислород.

//-- * * * --//

     Еврей живёт на белом свете
     в предназначении высоком:
     я корни зла по всей планете
     пою своим отравным соком.

//-- * * * --//

     Пока торговля не в упадке,
     еврей не думает о Боге,
     Ему на всякий случай взятки
     платя в районной синагоге.

//-- * * * --//

     В еврейской жизни театральность
     живёт как духа естество,
     и даже чёрную реальность
     упрямо красит шутовство.

//-- * * * --//

     Среди еретиков и бунтарей —
     в науке, философии, искусстве —
     повсюду непременно част еврей,
     упрямо прозябавший в безрассудстве.

//-- * * * --//

     Большая для мысли потеха,
     забавная это удача,
     что муза еврейского смеха —
     утешница русского плача.

//-- * * * --//

     С тех пор, как Бог небесной манной
     кормил народ заблудший наш,
     за нами вьётся шлейф туманный
     не столько мифов, как параш.

//-- * * * --//

     Забавно, что слабея и скудея,
     заметно остывая день за днём,
     в себе я ощущаю иудея
     острее, чем пылал когда огнём.

//-- * * * --//

     Всегда евреям разума хватало,
     не дёргаясь для проигрышной битвы,
     журчанием презренного металла
     купить себе свободу для молитвы.

//-- * * * --//

     Вспоминая о времени прожитом,
     я мотаю замшелую нить,
     и уже непонятно мне, что же там
     помешало мне сгинуть и сгнить.

//-- * * * --//

     – Как чуден вид Альпийских гор! —
     сказал Василию Егор.
     – А мне, – сказал ему Василий, —
     милее рытвины России.

//-- * * * --//

     Я с покорством тянул мой возок
     по ухабам той рабской страны,
     но в российский тюремный глазок
     не с постыдной смотрел стороны.

//-- * * * --//

     Россия уже многократно
     меняла, ища, где вольготней,
     тюрьму на бардак и обратно,
     однако обратно – охотней.

//-- * * * --//

     Подлая газета душу вспенила,
     комкая покоя благодать;
     Господи, мне так остоебенело
     бедствиям российским сострадать!

//-- * * * --//

     В России сегодня большая беда,
     понятная взрослым и чадам:
     Россия трезвеет, а это всегда
     чревато угаром и чадом.

//-- * * * --//

     В России знанием и опытом
     делились мы простейшим способом:
     от полуслова полушёпотом
     гуляка делался философом.

//-- * * * --//

     Прошлых песен у нас не отнять,
     в нас пожизненна русская нота:
     я ликую, узнав, что опять
     объебли россияне кого-то.

//-- * * * --//

     Мы у Бога всякое просили,
     многое услышалось, наверно,
     только про свободу для России
     что-то изложили мы неверно.

//-- * * * --//

     Весной в России жить обидно,
     весна стервозна и капризна,
     сошли снега, и стало видно,
     как жутко засрана отчизна.

//-- * * * --//

     А Русь жила всегда в узде,
     отсюда в нас и хмель угарный:
     ещё при Золотой Орде
     там был режим татаритарный.

//-- * * * --//

     Видно, век беспощадно таков,
     полон бед и печалей лихих:
     у России – утечка мозгов,
     у меня – усыхание их.

//-- * * * --//

     Уже былой России нет
     (хоть нет и будущей покуда),
     но неизменен ход планет,
     и так же любит нас Иуда.

//-- * * * --//

     Две породы лиц в российском месиве
     славятся своей результативностью:
     русское говно берёт агрессией,
     а говно еврейское – активностью.

//-- * * * --//

     Когда Российская держава,
     во зле погрязшая по крыши,
     на лжи и страхе нас держала,
     у жизни градус был повыше.

//-- * * * --//

     Клюя рассеянное крошево,
     свою оглядывая младость,
     я вижу столько там хорошего,
     что мне и пакостное в радость.

//-- * * * --//

     Дух воли, мысли и движения
     по русской плавает отчизне,
     а гнусный запах разложения
     везде сменился вонью жизни.

//-- * * * --//

     Среди российских духа инвалидов
     хмельных от послабления узды,
     я сильно опасаюсь индивидов,
     которым всё на свете – до звезды.

//-- * * * --//

     Худшие из наших испытаний
     вырастились нашими же предками:
     пиршество иллюзий и мечтаний
     кончилось реальными объедками.

//-- * * * --//

     Забавно, что в бурные дни
     любую теснят сволоту
     рождённые ползать – они
     хватают и рвут на лету.

//-- * * * --//

     Не чувствую ни света, ни добра
     я в воздухе мятущейся России,
     она как будто чёрная дыра
     любых душевно-умственных усилий.

//-- * * * --//

     Я вырос в романтическом настрое,
     и свято возле сердца у меня
     стоят папье-машовые герои
     у вечного бенгальского огня.

//-- * * * --//

     Увы, в стране, где все равны,
     но для отбора фильтров нет,
     сочатся суки и говны
     во всякий властный кабинет.

//-- * * * --//

     При папах выросшие дети
     в конце палаческой утопии
     за пап нисколько не в ответе,
     хотя отцов – живые копии.

//-- * * * --//

     Всегда бурлил, кипел и пенился
     народный дух, и, мстя беде,
     он имя фаллоса и пениса
     чертил воинственно везде.

//-- * * * --//

     Понятие фарта, успеха, удачи
     постичь не всегда удаётся:
     везде неудачник тоскует и плачет,
     в России – поёт и смеётся.

//-- * * * --//

     Свобода обернулась мутной гнусью,
     всё стало обнажённей и острей,
     а если пахнет некто светлой Русью,
     то это – засидевшийся еврей.

//-- * * * --//

     На всех осталась прошлого печать,
     а те, кто были важными людьми,
     стараются обычно умолчать,
     что, в сущности, работали блядьми.

//-- * * * --//

     Свободу призывал когда-то каждый,
     и были мы услышаны богами,
     и лёд российский тронулся однажды,
     но треснул он – под нашими ногами.

//-- * * * --//

     Присущий и воле, и лагерным зонам,
     тот воздух, которым в России дышали,
     ещё и сейчас овевает озоном
     извилины шалых моих полушарий.

//-- * * * --//

     Чего-нибудь монументального
     всё время хочется в России,
     но непременно моментального
     и без особенных усилий.

//-- * * * --//

     Всё так сейчас разбито и расколото,
     оставшееся так готово треснуть,
     что время торжества серпа и молота —
     стирается, чтоб заново воскреснуть.

//-- * * * --//

     Тягостны в России передряги,
     мёртвые узлы повсюду вяжутся;
     лишь бы не пришли туда варяги —
     тоже ведь евреями окажутся.

//-- * * * --//

     Ход судьбы – как запись нотная,
     исполнитель – весь народ;
     Божья избранность – не льготная,
     а совсем наоборот.

//-- * * * --//

     Воздух ещё будет повсеместно
     свеж, полезен жизни и лучист,
     ибо у России, как известно,
     время – самый лучший говночист.

//-- * * * --//

     Россия свободе не рада,
     в ней хаос и распря народов,
     но спячка гнилого распада
     сменилась конвульсией родов.

//-- * * * --//

     Хоть густа забвения трава,
     только есть печали неизбытые:
     умерли прекрасные слова,
     подлым словоблудием убитые.

//-- * * * --//

     А прикоснувшись к низкой истине,
     что жили в мерзости падения,
     себя самих мы вмиг очистили
     путём совместного галдения.

//-- * * * --//

     Всюду больше стало света,
     тени страшные усопли,
     и юнцы смеются вслед нам,
     утирая с носа сопли.

//-- * * * --//

     Как витаминны были споры
     в кухонных нищих кулуарах!
     Мы вспоминали эти норы
     потом и в залах, и на нарах.

//-- * * * --//

     Мы свиристели, куролесили,
     но не виляли задним местом,
     и потому в российском месиве
     дрожжами были, а не тестом.

//-- * * * --//

     Кто полон сил и необуздан,
     кто всю страну зажёг бы страстью
     в России мигом был бы узнан,
     однако нет его, по счастью.

//-- * * * --//

     Настежь раскрыта российская дверь,
     можно детей увезти,
     русские кладбища тоже теперь
     стали повсюду расти.

//-- * * * --//

     Хотя за годы одичания
     смогли язык мы уберечь,
     но эхо нашего молчания
     нам до сих пор калечит речь.

//-- * * * --//

     Народ бормочет и поёт,
     но пьяный взгляд его пронзителен:
     вон тот еврей почти не пьёт,
     чем, безусловно, подозрителен.

//-- * * * --//

     Берутся ложь, подлог и фальшь,
     и на огне высокой цели
     коптится нежный сочный фарш,
     который мы полжизни ели.

//-- * * * --//

     Мы крепко власти не потрафили
     в года, когда мели метели,
     за что российской географии
     хлебнули больше, чем хотели.

//-- * * * --//

     Народного горя печальники
     надрывно про это кричали,
     теперь они вышли в начальники,
     и стало в них меньше печали.

//-- * * * --//

     Мне до сих пор загадочно и дивно,
     что, чуждое платонам и конфуциям,
     еврейское сознание наивно —
     отсюда наша тяга к революциям.

//-- * * * --//

     Мы поняли сравнительно давно,
     однако же не раньше, чем воткнулись:
     царь вырубил в Европу лишь окно,
     и, выпрыгнув, мы крепко наебнулись.

//-- * * * --//

     Я брожу по пространству и времени,
     и забавно мне, книги листая,
     что спасенье от нашего семени —
     лишь мечта и надежда пустая.

//-- * * * --//

     Судьба нас дёргает, как репку,
     а случай жалостлив, как Брут;
     в России смерть носила кепку,
     а здесь на ней чалма внакрут.

//-- * * * --//

     Тут вечности запах томительный,
     и свежие фрукты дешёвые,
     а климат у нас – изумительный,
     и только соседи хуёвые.

//-- * * * --//

     Забавно здесь под волчьим взглядом
     повсюдной жизни колыхание,
     а гибель молча ходит рядом,
     и слышно мне её дыхание.

//-- * * * --//

     Ничуть былое не тая,
     но верен духу парадокса,
     любить Россию буду я
     вплоть до дыхания Чейн-Стокса.

//-- * * * --//

     Придёт хана на мягких лапах,
     закончу я свой путь земной,
     и комиссары в чёрных шляпах
     склонятся молча надо мной.

//-- * * * --//

     Есть у жизни паузы, прорехи,
     щели и зазоры бытия,
     через эти дыры без помехи
     много лет просачиваюсь я.

//-- * * * --//

     Сегодня хор наставников умолк,
     мечта сбылась такой же, как мечталась,
     и вышел из меня с годами толк,
     и бестолочь нетронутой осталась.

//-- * * * --//

     Нет, я на судьбу не в обиде,
     и жизнь моя, в общем, легка;
     эстрада подобна корриде,
     но я – оживляю быка.

//-- * * * --//

     Повлёкся я стезёй порока,
     себе подобных не виня,
     а страха бес и бес упрёка
     давно оставили меня.

//-- * * * --//

     Такие дни ещё настанут:
     лев побежит от муравья,
     злословить люди перестанут,
     навек табак оставлю я.

//-- * * * --//

     Пою фальшиво я, но страстно,
     пою, гармонию круша,
     по звукам это не прекрасно,
     однако светится душа.

//-- * * * --//

     Когдатошний гуляка, шут и плут,
     я заперся в уюте заточения,
     брожение души и мысли блуд —
     достаточные сердцу приключения.

//-- * * * --//

     Хотя судьба, забывши кнут,
     исправно пряники печёт нам,
     я в день по нескольку минут
     страх ощущаю безотчётный.

//-- * * * --//

     Не муравьём, а стрекозой
     мой век я жил и крепко грешен,
     а виноградною лозой
     бывал и порот и утешен.

//-- * * * --//

     В этой жизни мелькнувшей земной —
     отживал я её на износ —
     было столько понюхано мной,
     что угрюмо понурился нос.

//-- * * * --//

     Весь век я наглое бесстыдство
     являл, не зная утомления,
     и утолялось любопытство,
     неся печаль от утоления.

//-- * * * --//

     Моё лицо слегка порочно,
     что для мужчины – не позор,
     а просто в облик въелся прочно
     моих наклонностей узор.

//-- * * * --//

     Из воздуха себе я создал почву,
     на ней вершу посильные труды,
     возделываю воздух даже ночью,
     а ем – материальные плоды.

//-- * * * --//

     Лукав, охотно лгу, подолгу сплю,
     и прочими грехами я типичен,
     а всё же не курю я коноплю,
     и всё же я к мужчинам безразличен.

//-- * * * --//

     Не трусь я в несчётной толпе
     несчастных, за фартом снующих,
     а еду по жизни в купе
     для злостно курящих и пьющих.

//-- * * * --//

     Все вышли в евреи, и ныне
     в буфетах сидят и в кино,
     а я до сих пор по пустыне
     плетусь, попивая вино.

//-- * * * --//

     Тих и ровен мой сумрак осенний,
     дух покоя любовью надышан,
     мелкий дрязг мировых потрясений
     в нашем доме почти что не слышен.

//-- * * * --//

     Хотя люблю гулящих женщин,
     но человек я не пропащий,
     и стал я пить гораздо меньше,
     поскольку пью намного чаще.

//-- * * * --//

     Я душу с разумением гублю,
     надеясь до конца не погубить,
     поскольку вожделею не к рублю,
     а к радости его употребить.

//-- * * * --//

     Стал на диване я лежать,
     уйдя на полную свободу,
     и не хочу принадлежать
     я ни к элите, ни к народу.

//-- * * * --//

     А лучше всё же стрекоза,
     чем работящий муравей,
     её бесстыжие глаза
     мне и понятней и милей.

//-- * * * --//

     Всё ясней теперь и чаще я
     слышу стыдное и грешное,
     изнутри меня кричащее
     одиночество кромешное.

//-- * * * --//

     Я пью, взахлёб гуляю и курю;
     здоровью непреклонный супостат,
     весь век самоубийство я творю,
     и скоро уже будет результат.

//-- * * * --//

     Сейчас бы и в России не оставили
     меня без воздаяния мне чести,
     сейчас бы на могилу мне поставили
     звезду шестиконечную из жести.

//-- * * * --//

     Сочтя свои утраты и потери,
     поездивши по суше и воде,
     я стал космополитом в полной мере:
     мне жить уже не хочется нигде.

//-- * * * --//

     Глухая тьма простёрлась над пустыней,
     спит разум, и на душу пала ночь;
     с годами наша плоть заметно стынет,
     а в мыслях я совсем ещё не прочь.

//-- * * * --//

     Сам наслаждаясь Божьим даром,
     я в рифме зрителя купаю,
     за что порой имею даром
     билеты в зал, где выступаю.

//-- * * * --//

     Я стандартен, обычен, вульгарен,
     без надломов в изгибах души,
     и весьма я Творцу благодарен,
     что на мне отдохнуть Он решил.

//-- * * * --//

     Укрыт обаятельной ширмой
     я в самом тяжёлом подпитии,
     а подлинный внутренний мир мой
     не вскроется даже на вскрытии.

//-- * * * --//

     Обиды людям я себе простил,
     азарта грех давно отбыл на нарах,
     а всё, что в этой жизни упустил,
     с избытком наверстаю в мемуарах.

//-- * * * --//

     Конечно, время сызмала влияло
     на дух и содержание моё;
     меня эпоха сильно поваяла —
     однако ведь и я лепил её.

//-- * * * --//

     Я в гостевальные меню
     бывал включён как угощение,
     плёл несусветную хуйню,
     чем сеял в дамах восхищение.

//-- * * * --//

     Я душевно вполне здоров,
     но шалею, ловя удачу;
     из наломанных мною дров
     я легко бы построил дачу.

//-- * * * --//

     Один телесный орган мой
     уже давно воспеть хочу —
     крутой, надёжный и немой,
     покуда я молчу.

//-- * * * --//

     Как ни предан зелёному змею,
     а живу по душе и уму,
     даже тем, чего я не имею,
     я обязан себе самому.

//-- * * * --//

     Я ленью грешен, выпивкой и сексом,
     люблю, однако, более всего
     молчание, наполненное текстом
     и ритмом, воспаляющим его.

//-- * * * --//

     Я не жалею о попытках
     заняться прибыльной игрой,
     и только память об убытках
     порой горит, как геморрой.

//-- * * * --//

     Забавно это: годы заключения
     истаяли во мне, как чёрный снег,
     осталось только чувство приключения,
     которое украсило мой век.

//-- * * * --//

     Она совсем не в тягость мне,
     моя высокая харизма,
     и я использовал вполне
     её по части похуизма.

//-- * * * --//

     Идя то разминувшись, то навстречу,
     в суждениях высок и столь же низок,
     в момент, когда себе противоречу,
     я к истине всего сильнее близок.

//-- * * * --//

     Многое мне в мире неизвестно,
     только чтоб не школьничать натужно,
     я сказал непознанному честно,
     что оно и на хуй мне не нужно.

//-- * * * --//

     Меня на сочувствии тонком
     не словит лукавая нелюдь,
     я долго был гадким утёнком
     и чуткий поэтому лебедь.

//-- * * * --//

     А был я моложе – трещал, как трещотка,
     свой век болтовне посвящал я и ню,
     общение с ню оборвала решётка,
     и там записал я мою болтовню.

//-- * * * --//

     Когда всё валится из рук,
     с утра устал или не в духе,
     то злюсь на мир я, как паук,
     которого заели мухи.

//-- * * * --//

     Мне вовсе не нужна медалей медь,
     не надо мне призов – я не гнедой,
     стакан хотел бы полным я иметь,
     а славы мне достаточно худой.

//-- * * * --//

     Я лица вижу, слышу голоса —
     мне просто и легко среди людей,
     но в лагере я столько съел овса,
     что родственно смотрю на лошадей.

//-- * * * --//

     Век мечтает о герое —
     чтоб кипел и лез на стену,
     буря мглою небо кроет,
     я – сдуваю с пива пену.

//-- * * * --//

     Живу я – у края обочины,
     противлюсь любому вторжению,
     и все мои связи упрочены
     готовностью к их расторжению.

//-- * * * --//

     Я знал позора гнусный вкус,
     и шёл за ним вослед
     соблазна гнилостный укус,
     что жить уже не след.

//-- * * * --//

     Исполнена свободы жизнь моя —
     как пение русалочье во мраке,
     как утренняя первая струя
     у вышедшей на улицу собаки.

//-- * * * --//

     Пока между землёй живу и небом,
     хочу без сожаления признаться:
     полезным членом общества я не был,
     поскольку не хотел во всё соваться.

//-- * * * --//

     Я прожил век собой самим,
     и мысли все мои нелепы,
     но всё же кем-то был любим,
     а остальные были слепы.

//-- * * * --//

     Тайком играя на свирели,
     вольготно жил я на Руси,
     все на меня тогда смотрели,
     как на свободное такси.

//-- * * * --//

     Курю, покуда курится, в мечтах тая,
     что Бог от увядания спасёт,
     и сваренная курица, кудахтая,
     яичко золотое мне снесёт.

//-- * * * --//

     Хоть жил, не мельтешась и не спеша,
     хотя никак не лез из пешек в дамки,
     дозволенные рамки нарушал
     я всюду, где встречались эти рамки.

//-- * * * --//

     Почти что дошла до предела
     моя от людей автономия,
     но грустно, что мне надоела
     и личная физиономия.

//-- * * * --//

     Выбрав голые фасоны,
     чтоб укрыться в неглиже,
     днём сидят жидомасоны
     в буквах М и в буквах Ж.

//-- * * * --//

     К себе присматриваясь вчуже,
     я часто думаю недужно,
     что я душевно много хуже,
     чем я веду себя наружно.

//-- * * * --//

     Сообразно пространству акустики
     я без пафоса, лести и мистики
     завываю свои наизустики,
     приучая людей к похуистике.

//-- * * * --//

     Живя бездумно и курчаво,
     провёл я время изумительно,
     а если всё начать с начала,
     то жил бы лысо и мыслительно.

//-- * * * --//

     Тщеславием покой не будоража,
     отменно я свой кайф ловлю в стакане,
     хотя моя мыслительная пряжа
     тянула на недурственные ткани.

//-- * * * --//

     Когда хоть капельный бальзам
     на душу льётся мне больную,
     то волю я даю слезам
     и радость чувствую двойную.

//-- * * * --//

     Обороняюсь я нестойко
     от искусителей моих,
     безволен я уже настолько,
     что сам подзуживаю их.

//-- * * * --//

     Даже в лёгком я нигде не числюсь весе,
     ни в единое не влился я движение,
     ни в каком я не участвую процессе,
     и большое в этом вижу достижение.

//-- * * * --//

     Весьма стремясь к благополучию,
     поскольку я его люблю,
     всегда я шёл навстречу случаю,
     который всё сводил к нулю.

//-- * * * --//

     Всем говорю я правду только
     и никому ни в чём не лгу:
     моя душа черства настолько,
     что я кривить ей не могу.

//-- * * * --//

     Мне не надо считать до ста,
     крепок сон и храплю кудряво;
     то ли совесть моя чиста,
     то ли память моя дырява.

//-- * * * --//

     Да, в лени я мастак и дока,
     я на тахте – как на коне,
     но я не жалкий лежебока,
     лежу поскольку на спине.

//-- * * * --//

     Я бы с радостью этим похвастал,
     жалко – нету покойных родителей:
     нынче мысли свои очень часто
     я встречаю у древних мыслителей.

//-- * * * --//

     Теперь я чистый обыватель:
     комфорта рьяный устроитель,
     домашних тапок обуватель
     и телевизора смотритель.

//-- * * * --//

     В нас житейских будней каталажка
     сильно гасит ум и сушит чувства,
     жить легко поэтому так тяжко,
     требуя душевного искусства.

//-- * * * --//

     Боюсь неясных близких бед,
     мой мутный страх – невыразим,
     но жил не зря я столько лет,
     и, что важнее, – столько зим.

//-- * * * --//

     Я предавался сладострастью,
     я пил с азартом алкаша,
     и, слава Богу, только властью
     меня мой бес не искушал.

//-- * * * --//

     Меняюсь я быстро и просто:
     созвучно с душевным настроем
     сегодня я дряхлый и толстый,
     а завтра я крепок и строен.

//-- * * * --//

     Меня томит и ждёт лекарства
     здоровью пагубная бедность,
     а в интересах государства —
     платить согражданам за вредность.

//-- * * * --//

     Для пробы сил и променада,
     беспечный умственный урод,
     я очень часто знал, как надо,
     но поступал наоборот.

//-- * * * --//

     Идеям о праведной жизни назло, —
     я думал, куря после ужина, —
     заслуженно мне никогда не везло,
     но часто везло незаслуженно.

//-- * * * --//

     Сам себе не являя загадки,
     от себя не стремлюсь я укрыться:
     если знаешь свои недостатки,
     с ними легче и проще мириться.

//-- * * * --//

     Я ушёл от назойливых дел,
     погрузился в уют обывательства,
     много больше достиг, чем хотел,
     и плачевны мои обстоятельства.

//-- * * * --//

     Я к новой личности ко всякой
     тянусь, учуяв запах новый,
     я в жизни прошлой был собакой,
     был беспородный пёс дворовый.

//-- * * * --//

     Я в неге содержу себя и в холе,
     душа невозмутима, как лицо,
     а призраку высоких меланхолий
     я миску выставляю на крыльцо.

//-- * * * --//

     Вновь я сигарету закурил,
     с жалостью подумавши о том,
     как нам не хватает пары крыл —
     я бы помахал, проветря дом.

//-- * * * --//

     Творя поступки опрометчиво,
     слепцом я был, ума лишённым,
     а после делать было нечего,
     и я гордился совершённым.

//-- * * * --//

     Глупость жуткую я допустил,
     и теперь моя песня допета:
     я, живя, то гулял, то грустил,
     но нельзя было смешивать это.

//-- * * * --//

     Спокойно, вдумчиво, подробно
     я проживаю день за днём
     и, Прометею неподобно,
     лишь со своим шучу огнём.

//-- * * * --//

     Напичкан я различной скверной,
     изрядно этим дорожа:
     я ценен Богу службой верной,
     собой таким Ему служа.

//-- * * * --//

     Я тащусь от чудес и загадок,
     обожаю любые игрушки,
     для меня упоительно сладок
     запах розы и прочей петрушки.

//-- * * * --//

     В дар за опрометчивую смелость
     полностью довериться удаче
     всё со мной случалось, как хотелось, —
     даже если было всё иначе.

//-- * * * --//

     Уже весьма дыряв челнок мой утлый,
     а воду я черпаю – решетом,
     зато укрыт я небом, как зонтом,
     и ветер в голове моей – попутный.

//-- * * * --//

     Судьба не скупилась на пряник,
     но била за это – втройне,
     и я, как Муму и «Титаник»,
     валялся у жизни на дне.

//-- * * * --//

     Проворен, ловок и сметлив,
     я был рачительным старателем
     и выжил, капли не пролив
     из рюмки, налитой Создателем.

//-- * * * --//

     Вся жизнь моя – несвязный монолог,
     где смех и грех текут одновременно,
     и если не заметил это Бог,
     то дьявол это видит непременно.

//-- * * * --//

     Наверно, от упрямства и нахальства,
     хотя не воевал и не брюзжал,
     награды и доверия начальства
     ни разу я при жизни не стяжал.

//-- * * * --//

     Нет, я трудом себя не мучаю,
     бегу от мелкого и всякого,
     труд регулярный и по случаю
     душе противны одинаково.

//-- * * * --//

     Я на пошлом киче сердцем таю,
     всюду вижу кич издалека,
     даже облака, где я витаю, —
     это кичевые облака.

//-- * * * --//

     Мне сон важней иных утех,
     ночами сплю и днями мглистыми,
     я досыпаю время тех,
     кто был разбужен декабристами.

//-- * * * --//

     Деревья сумрачно растут,
     могилы тесно окружив,
     я совершил кощунство тут,
     журчаньем празднуя, что жив.

//-- * * * --//

     Память наша густо поросла
     дырами на месте стыдных бед,
     в ней уже сегодня без числа
     разных неслучившихся побед.

//-- * * * --//

     Хотя надежд у нас избыточно,
     ещё прибавится и впредь;
     что большинство из них несбыточно,
     нам наплевать и растереть.

//-- * * * --//

     Ни к астрологии, ни к хиромантии
     я не кидаюсь, надеясь на фарт,
     сердце стучит, как часы без гарантии, —
     это верней и цыганок, и карт.

//-- * * * --//

     Направляясь в мир иной
     с чинной непоспешностью,
     я плетусь туда хмельной
     и с помятой внешностью.

//-- * * * --//

     Живу я пассивно и вяло,
     за что не сужу себя строго:
     я дал человечеству мало,
     однако и взял я немного.

//-- * * * --//

     Да, был и бабник я, и пьяница,
     и враг любого воздержания,
     зато желающим останется
     дурной пример для подражания.

//-- * * * --//

     Умрут со мной мечты мои немые,
     лишь там я утолю свои пылания,
     где даже параллельные прямые
     сойдутся, обезумев от желания.

//-- * * * --//

     Ждут меня, безусловно, в аду
     за влечение к каждой прелестнице,
     но, возможно, я в рай попаду
     по пожарной какой-нибудь лестнице.

//-- * * * --//

     Ничуть не думаю о том,
     как вид мой злобу в ком-то будит;
     потом умру я, а потом
     любить меня престижно будет.

//-- * * * --//

     Я не улучшусь, и поздно пытаться,
     сыграна пьеса, течёт эпилог,
     раньше я портил себе репутацию,
     нынче я порчу себе некролог.

//-- * * * --//

     Ещё совсем уже немножко,
     и на означившемся сроке
     земля покроет, как обложка,
     во мне оставшиеся строки.

Послесловие

//-- * * * --//

     Когда-то мысли вились густо,
     но тихо кончилось кино,
     и в голове не просто пусто,
     но глухо, мутно и темно.

//-- * * * --//

     С Талмудом понаслышке я знаком
     и выяснил из устного источника:
     еврейке после ночи с мясником —
     нельзя ложиться утром под молочника.

//-- * * * --//

     Хотя ещё смотрю на мир со сцены,
     хотя почти свободен от невзгод,
     но возраста невидимые стены
     растут вокруг меня из года в год.

//-- * * * --//

     Об угол биться не любя,
     углов я не боюсь,
     я об углы внутри себя
     гораздо чаще бьюсь.

//-- * * * --//

     Странная всегда варилась каша
     всюду, где добру сперва везло:
     близилась вот-вот победа наша,
     но торжествовало – снова зло.

//-- * * * --//

     Придя из темноты, уйду во мрак,
     евреями набит житейский поезд;
     дурак еврейский – больше, чем дурак,
     поскольку энергичен и напорист.

//-- * * * --//

     В каждом зале я публики ради
     чуть меняю стихи и репризы,
     потому что бывалые бляди
     утоляют любые капризы.

//-- * * * --//

     Живу я праведно и кротко,
     но с удовольствием гляжу,
     как пышнотелая красотка
     в кино снимает неглижу.

//-- * * * --//

     Почти каждый вечер томлюсь я и таю,
     душой полыхаю и сердцем горю;
     какую херню я при этом читаю,
     какую хуйню я при этом смотрю!

//-- * * * --//

     Теперь я часто думаю о Боге,
     о пламени загробного огня,
     и вижу, подводя свои итоги,
     как сильно подвели они меня.

//-- * * * --//

     Хотя врачи с их чудесами
     вполне достойны уважения,
     во мне болезни чахнут сами
     от моего пренебрежения.

//-- * * * --//

     Уже который год подряд
     живу я тускло, вяло, бледно,
     и я охотно б принял яд,
     но для здоровья это вредно.

//-- * * * --//

     Увы, челнок мой одинокий
     уплыть не в силах далеко:
     хотя старик уже глубокий,
     а мыслю я неглубоко.

//-- * * * --//

     Я крепко в этой жизни уповал
     на случай, на себя и на авось,
     поэтому ни разу наповал
     ещё меня свалить не удалось.

//-- * * * --//

     Угрюмой страсти не тая,
     полна жестокого томления,
     давно спилась душа моя
     и к ночи жаждет утоления.

//-- * * * --//

     Думаю во дни утрат и бедствий,
     как жесток житейский колизей,
     лишь растёт за время путешествий
     список одноразовых друзей.

//-- * * * --//

     Мучась недоверием к уму
     или потому, что духом нищи, —
     люди ищут Бога. Но Ему
     ближе те, которые не ищут.

//-- * * * --//

     Видит Бог – не до дна высыхают
     соки жизни в дедах и папашах,
     и желания в нас полыхают,
     охуев от возможностей наших.

//-- * * * --//

     Было в долгой жизни много дней,
     разного приятства не лишённых,
     думать нам, однако же, милей
     о грехах, ещё не совершённых.

//-- * * * --//

     В Израиле, в родной живя среде,
     смотрю на целый мир я свысока;
     такой страны прекрасной нет нигде;
     но нету и у нас её пока.

//-- * * * --//

     Никто ловчей, чем лилипуты
     различных видов и размеров,
     не изготавливает путы,
     чтобы стреножить гулливеров.

//-- * * * --//

     Борьба со злом – извечная игра,
     её шторма и штили хаотичны;
     забавно, что апостолы добра
     по большей части мало симпатичны.

//-- * * * --//

     Над этим сильно поработав,
     я преуспел в конце концов:
     стал дураком у идиотов
     и мудаком – у мудрецов.

//-- * * * --//

     Всякий миф обо мне справедлив,
     я такой, а не просто плохой:
     рыбу в мутной воде половив,
     из воды выхожу я сухой.

//-- * * * --//

     Стиха причудливая вязь,
     питаясь внутренним горением,
     таит загадочную связь
     духовности с пищеварением.

//-- * * * --//

     Не слесарь, не философ, не правитель,
     я мелкое своё клюю пшено,
     однако я типичный представитель
     чего-то, что названья лишено.

//-- * * * --//

     Нет печали, надрыва и фальши
     в лёгких утренних мыслях о том,
     как заметно мы хуже, чем раньше,
     хоть и лучше, чем будем потом.

//-- * * * --//

     В людях, на книгах воспитанных,
     дремлют опасные дрожжи:
     множество мыслей прочитанных
     сам сочиняю я позже.

//-- * * * --//

     Теперь душа моя пуста,
     ей чужд азарт любого вида,
     и суп из бычьего хвоста
     мне интересней, чем коррида.

//-- * * * --//

     В потоке мыслей, слов, деяний —
     мне всюду видится игра,
     где зло в любом из одеяний —
     тень или следствие добра.

//-- * * * --//

     Я стал отшельник и бирюк,
     боюсь мельканья слов и лиц,
     теперь познания урюк
     я молча ем с немых страниц.

//-- * * * --//

     Я довольно выигрышный вытянул билет:
     не был генералом, не был депутатом,
     самой хилой премии не было и нет;
     но хворая, хочется быть лауреатом.

//-- * * * --//

     Есть люди – их повадка так решительна,
     как будто ими истина добыта,
     их речь – неотразима и внушительна,
     и в мягкое обёрнуты копыта.

//-- * * * --//

     Увы, но в учебники школьные,
     чтоб жалоб не слали родители,
     мои сочинения вольные
     не станут включать составители.

//-- * * * --//

     Те – рискуют, играя ва-банк,
     те – в конфузливом чахнут неврозе,
     а еврей – он и наглый, как танк,
     и застенчив, как хер на морозе.

//-- * * * --//

     Как ни прячься, как ни спорь и как ни лги,
     как ни рыскай, словно заяц по полям,
     а приходится сполна платить долги
     по чужим и коллективным векселям.

//-- * * * --//

     На жизненном пути в любом из мест
     бывало то забавно мне, то лестно,
     что многие мне свой совали крест,
     надеясь понести его совместно.

//-- * * * --//

     Мы так во всём различны потому,
     что Бог нас лепит в разном настроении,
     а если поднесли стакан Ему, —
     видны следы похмелья на творении.

//-- * * * --//

     Я думаю о грязи, крови, тьме,
     о Божьем к нашей боли невнимании;
     я думаю о Боге – Он в уме?
     И ум ли это в нашем понимании?

//-- * * * --//

     Всего одна в душе утрата,
     но возместить её нельзя:
     Россия, полночь, кухня чья-то
     и чушь несущие друзья.

//-- * * * --//

     Не ликуйте, закатные люди,
     если утром вы с мыслями встанете:
     наши смутные мысли о блуде
     не из тела плывут, а из памяти.

//-- * * * --//

     России только те верны,
     кого навек постигло мнение,
     что не могло судьбу страны
     просрать её же население.

//-- * * * --//

     Русское грядущее прекрасно,
     путь России тяжек, но высок;
     мы в говне варились не напрасно,
     жалко, что впитали этот сок.

//-- * * * --//

     Как пастух Господь неумолим,
     но по ходу жизни очень часто
     мне бывает стыдно перед Ним,
     как Его наёбывает паства.

//-- * * * --//

     Я не пью, а дамам в ушки
     лесть жужжу, как юный шмель,
     я сегодня на просушке,
     я лечу вчерашний хмель.

//-- * * * --//

     Не лучший представитель человечества,
     я зря так над Россией насмехался:
     мне близок и любезен дым отечества,
     в котором я хрипел и задыхался.

//-- * * * --//

     И понял я, что это возрастное,
     виной тут не эпоха, а года:
     знакомые приходят на съестное,
     а близких – унесло кого куда.

//-- * * * --//

     Туманный мир иллюзий наших —
     весьма пленительный пейзаж,
     когда напитки в тонких чашах
     перетекают в нас из чаш.

//-- * * * --//

     Недаром Талмуд запрещает евреям
     рулады певичек: от них мы дуреем;
     у пылких евреев от женского пения —
     сумятица в мыслях и с пенисом трения.

//-- * * * --//

     Душе быть вялой не годится:
     холёна если и упитана,
     то в час, когда освободится,
     до Бога вряд ли долетит она.

//-- * * * --//

     То время, когда падал и тонул,
     для многих было столь же непогоже,
     я помню, кто мне руку протянул,
     а кто не протянул, я помню тоже.

//-- * * * --//

     На всех я не похож – я много хуже,
     со вкусом у меня большой провал:
     я часто отраженью солнца в луже
     не менее, чем солнцу, рад бывал.

//-- * * * --//

     Настало духа возмужание;
     на плоть пора накинуть вожжи;
     пошли мне, Боже, воздержание,
     но, если можно, чуть попозже.

//-- * * * --//

     Да, Господь, умом я недалёк,
     только глянь внимательно и строго:
     если я кого-нибудь развлёк —
     значит, он добрее стал немного.

//-- * * * --//

     Делам общественным и страстным
     я чужероден и не гож,
     я стал лицом настолько частным,
     что сам порой к себе не вхож.

//-- * * * --//

     Рассудок мой, на книгах повреждённый,
     как только ставишь выпивку ему —
     несётся, как свихнувшийся Будённый,
     в пространства, непостижные уму.

//-- * * * --//

     Один печалящий прогал,
     одно пятно в душе осталось:
     детишек мало настрогал
     я за года, когда строгалось.

//-- * * * --//

     Русь воспитывала души не спеша,
     то была сурова с ними, то нежна,
     и в особенности русская душа —
     у еврея прихотлива и сложна.

//-- * * * --//

     Былое пламя – не помеха
     натурам пылким и фартовым,
     былых любовей смутно эхо
     и не мешает песням новым.

//-- * * * --//

     Во мне пылает интерес
     и даже зависть есть отчасти,
     когда читает мелкий бес
     про демонические страсти.

//-- * * * --//

     В судьбе – и я, мне кажется, не вру —
     ещё одна есть нить помимо главной:
     выигрывая явную игру,
     чего-то мы лишаемся в неявной.

//-- * * * --//

     Уже давным-давно замечено,
     и в этом правда есть, конечно:
     всегда наружно искалечено
     то, что внутри не безупречно.

//-- * * * --//

     Безжалостна осенняя пора,
     пространство наслаждений стало уже,
     и если я напьюсь теперь с утра,
     то вечером я пью гораздо хуже.

//-- * * * --//

     Чем дольше живу я, тем вижу я чаще
     капризы душевной погоды:
     мечты о свободе – сочнее и слаще
     печалей и болей свободы.

//-- * * * --//

     Я стар уже, мне шутки не с руки,
     зато идей и мыслей – вереницы;
     учителю нужны ученики,
     но лучше, если это ученицы.

//-- * * * --//

     Еврей, который не хлопочет
     и не бурлит волной шальной, —
     он или мысленно клокочет,
     или хронический больной.

//-- * * * --//

     Мы много натворили, сотворили,
     и нам уже от жизни мало нужно,
     мы жаримся на счастье, как на гриле,
     и хвалим запах жареного дружно.

//-- * * * --//

     Меня не оставляет чувство бегства:
     закат мой не угрюм и даже светел,
     но кажется, что я сбежал из детства
     и годы, что промчались, не заметил.

//-- * * * --//

     За всё, что делал я по жизни,
     прошу я малости у Бога:
     чтоб на моей нетрезвой тризне
     попировал и я немного.

//-- * * * --//

     Рад я, что за прожитые годы
     в чаше, мной уже опустошённой,
     было недозволенной свободы
     больше, чем убогой разрешённой.

//-- * * * --//

     Когда тебе на плечи долг возложен
     и надо неотложно поспешить,
     особенно приятно лечь на ложе
     и свет неторопливо потушить.

//-- * * * --//

     Я мыслями бываю озарён
     и счастлив, отдаваясь их течению
     похоже, я судьбой приговорён
     к пожизненному умозаключению.

//-- * * * --//

     У юности душа – как общежитие:
     я сам ютился где-то на краю,
     но каждое любовное соитие
     в душе селило пассию мою.

//-- * * * --//

     К усердному не склонен я труду,
     я горечи земной ленивый мельник,
     но столько трачу слов на ерунду,
     что я – скорее мот, а не бездельник.

//-- * * * --//

     Я выбрал музу потребительства —
     она гулящая старуха,
     но я храню и вид на жительство
     среди витающего духа.

//-- * * * --//

     Свои различные круги
     в раю всем душам назначают,
     а там заклятые враги
     друг друга с нежностью встречают.

//-- * * * --//

     Витая мыслями на звёздах,
     высоколобые умы
     ничуть не реже портят воздух,
     чем низко мыслящие мы.

//-- * * * --//

     Услыша стариковское брюзжание,
     я думаю с печалью всякий раз:
     оставив только хрип и дребезжание —
     куда уходит музыка из нас?

//-- * * * --//

     Ни лжи не люблю я, ни фальши
     и вспышки иллюзий гашу,
     но уши мои, как и раньше,
     охотно приемлют лапшу.

//-- * * * --//

     Сюда придёт под памятник толпа
     сметливых почитателей проворных;
     к нему не зарастёт народная тропа,
     пока неподалёку нет уборных.

//-- * * * --//

     Забавно мне, что всякое деяние,
     несущее то зло, то благодать,
     имеет в этой жизни воздаяние,
     которое нельзя предугадать.

//-- * * * --//

     Мой бедный разум не могуч,
     а мысли – пепел и опилки,
     и взора мысленного луч
     ползёт не далее бутылки.

//-- * * * --//

     Пока мы напрочь не угасли,
     пока с утра щетину бреем,
     душе полезно верить басне,
     что мы нисколько не стареем.

//-- * * * --//

     При хорошей душевной погоде
     в мире всё справедливо вполне:
     я – люблю отдыхать на природе,
     а она – отдохнула на мне.

//-- * * * --//

     Сокрытое, но ярое кипение —
     пожизненный, похоже, мой удел;
     я даже одногорбое терпение
     в себе не воспитал. Хотя хотел.

//-- * * * --//

     Оставя плоть в мешке замшелом,
     душа летит за облака,
     где Азвоздам с Барухашемом
     играют с Буддой в дурака.

//-- * * * --//

     Хотя не атеист я с неких лет,
     однако и не склонен уповать:
     я верую не в то, что Бога нет,
     но в то, что на меня Ему плевать.

//-- * * * --//

     Я в четыре коротких строки
     научился укладывать внятно
     всё, что мне по уму и с руки
     было в жизни текущей понятно.
     И поэтому не было нужно мне
     добавлявшее чувственный вес
     тонкорунное нежное кружево
     набегающих лишних словес.

//-- * * * --//

     Со старыми приятелями сидя,
     поймал себя вчера на ощущении,
     что славно бы – остаться в том же виде
     при следующем перевоплощении.

//-- * * * --//

     Я всё время шлю, Творец, Тебе приветы —
     смело ставь на них забвения печать:
     мне вопросы интересней, чем ответы,
     и Ты вовсе не обязан отвечать.

//-- * * * --//

     Нам неизвестна эта дата,
     но это место – вне сомнения:
     земля и небо тут когда-то
     соприкоснулись на мгновение.

//-- * * * --//

     Любить родню – докука
     для всех, кому знакома
     божественная скука
     родительского дома.

//-- * * * --//

     Я в разных видах пил нектар
     существования на свете;
     когда я стал угрюм и стар,
     меня питают соки эти.

//-- * * * --//

     Везде – пророки и предтечи,
     но дух наш – цел и невредим,
     под их трагические речи
     мы пьём, гуляем и едим.

//-- * * * --//

     Я мысли чужие – ценю и люблю,
     но звука держусь одного:
     я собственный внутренний голос ловлю
     и слушаюсь – только его.

//-- * * * --//

     Я старюсь и дряхлею, но – живу;
     сменилась болтовня скупыми жестами,
     и дивные бывают рандеву
     с нечаянно попавшимися текстами.

//-- * * * --//

     Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
     я думал, наблюдая струйку влаги:
     те, с кем не дообщался, ждут меня,
     но пьют ли они водку там, бедняги?

//-- * * * --//

     Когда теряешь в ходе пьянства
     ориентацию и речь,
     к себе привлечь любовь пространства
     гораздо легче, если лечь.

//-- * * * --//

     Не стоит огорчаться, уходя:
     конечно, жить на свете – хорошо,
     но может быть, немного погодя
     я радоваться буду, что ушёл?

//-- * * * --//

     Мне заново загадочны всегда
     российской тёмной власти пируэты:
     российские глухие холода —
     не связаны с погодами планеты.

//-- * * * --//

     Я, по счастью, выучен эстрадой
     и среди читателей присутствием:
     душу надо прятать за бравадой,
     чтобы не замызгали сочувствием.

//-- * * * --//

     Не добрый, но, конечно, и не злой,
     судьбы своей посильный совершитель,
     хотя уже изрядно пожилой,
     но всё-таки ещё не долгожитель.

//-- * * * --//

     Под вечер чувствуя отвагу,
     забыв про выпивку и секс,
     поэт насилует бумагу,
     чтобы зачать нетленный текст.

//-- * * * --//

     Какими быть должны стихи и проза —
     диктуется читательской корзинкой:
     всем хочется высокого серьёза,
     чуть пафоса и мёда со слезинкой.

//-- * * * --//

     Россия полностью в порядке,
     и ждать не надо новостей,
     пока вверху – не хрипы схватки,
     а хруст поделенных костей.

//-- * * * --//

     Барды, трубадуры, менестрели —
     все, в ком были дерзость и мотив, —
     дивные выделывали трели,
     чтобы соблазнить, не заплатив.

//-- * * * --//

     Об ущербе, об уроне, об утрате,
     об истории, где зря он так охаян,
     о единственно родном на свете брате —
     горько плачется обычно каждый Каин.

//-- * * * --//

     Когда мы полыхаем, воспалясь,
     и катимся, ликуя, по отвесной,
     душевная пленительная связь
     немедленно становится телесной.

//-- * * * --//

     Душа полна укромными углами,
     в которых не редеет серный чад,
     в них черти машут белыми крылами
     и ангелы копытами стучат.

//-- * * * --//

     Лишь гость я на российском пировании,
     но мучаюсь от горестной досады:
     империя прогнила в основании,
     а чинятся и красятся – фасады.

//-- * * * --//

     Дух упрямства, дух сопротивления —
     с возрастом полезны для упорства:
     старость – это время одоления
     вязкого душевного покорства.

//-- * * * --//

     Стихи с поры недавней, вот ведь жалость, —
     ушли куда-то, сгинули под лёд,
     и странно мне, что музыка осталась,
     но слов уже на танцы не зовёт.

//-- * * * --//

     Душевной доблести тут нет,
     но не стыжусь я вслух признаться,
     что я люблю не звон монет,
     а тонкий шорох ассигнаций.

//-- * * * --//

     Бывает очень странно иногда,
     как будто умирал и снова ожил:
     какие-то в минувшем есть года,
     которые не помню, как я прожил.

//-- * * * --//

     И гнетёт нас, помимо всего —
     бытия после смерти неясность;
     очень тяжко – не ждать ничего,
     легче ждать, понимая напрасность.

//-- * * * --//

     Покой наш даже гений не нарушит
     высокой и зазывной мельтешнёй,
     поскольку наши старческие души
     уже не воспаляются хуйнёй.

//-- * * * --//

     Пора мне, ветхому еврею,
     жить, будто я уже отсутствую;
     не в том беда, что я старею,
     а в том, как остро это чувствую.

//-- * * * --//

     Пустого случайного слова
     порою хватает сполна,
     чтоб на душу мне из былого
     плеснула шальная волна.

//-- * * * --//

     Зябну я в нашем рае земном,
     слыша вздор пожилых пустомель;
     мы – сосуды с отменным вином,
     из которого выдохся хмель.

//-- * * * --//

     У зла с добром – родство и сходство:
     хотели блага все злодеи,
     добро всегда плодило скотство,
     а зло – высокие идеи.

//-- * * * --//

     Бурлит в нас умственная каша —
     намного глубже понимания,
     и чем темнее память наша,
     тем ярче в ней воспоминания.

//-- * * * --//

     Нынче грустный вид у Вани,
     зря ходил он мыться в баньку,
     потому что там по пьяни
     оторвали Ваньке встаньку.

//-- * * * --//

     К моим добавлю упущениям,
     что не люблю любой нажим,
     и верю личным ощущениям
     гораздо больше, чем чужим.

//-- * * * --//

     Давно живя, люблю поныне я
     зигзаги, петли и штрихи,
     и зря скребётся грех уныния,
     пока покруче есть грехи.

//-- * * * --//

     Судьба нас искушает на повторах:
     житейский наблюдая карнавал,
     я вижу ситуации, в которых
     не раз уже по дурости бывал.

//-- * * * --//

     Где б ни случился я под вечер,
     я глазом сыскивал бокал,
     который мне о скорой встрече
     прозрачным боком намекал.

//-- * * * --//

     Дышу. Курю. Гоню волну.
     Люблю душевное томление.
     Господь не ставит мне в вину
     благочестивое глумление.

//-- * * * --//

     Есть радости у дряхлых старичков,
     и счастливы бывают старички:
     сыскался вдруг футляр из-под очков,
     а к вечеру на лбу нашлись очки.

//-- * * * --//

     Книга жизни – первый том,
     он уже написан весь,
     а про всё, что ждёт потом,
     сочиню, Бог даст, не здесь.

//-- * * * --//

     Хотя на русской почве я возрос,
     еврейской обволокся я духовностью:
     вопросом отвечаю на вопрос
     и пакостей от жизни жду с готовностью.

//-- * * * --//

     В азарте Божий мир постичь
     до крайней точки и конца,
     мы все несём такую дичь,
     что плохо слышим смех Творца.

//-- * * * --//

     Хотя уже я сильно старый,
     во мне талант ещё сочится:
     с утра пишу я мемуары
     про то, что днём со мной случится.

//-- * * * --//

     Чем потревожен дух народа?
     О чём народ в толпе галдит?
     О том, что подлая погода —
     футболу нынче повредит.

//-- * * * --//

     К бутылке тянется не каждый,
     кто распознал её влияние:
     Бог только тех отметил жаждой,
     кому целебно возлияние.

//-- * * * --//

     Природа позаботилась сама,
     чтоб видно было, слушая ублюдка,
     насколько выделения ума
     подобны извержениям желудка.

//-- * * * --//

     Шумливы старики на пьяной тризне:
     по Божьему капризу или прихоти,
     но радость от гуляния по жизни
     заметно обостряется на выходе.

//-- * * * --//

     Хочу, поскольку жить намерен,
     сейчас уже предать огласке,
     что даже крайне дряхлый мерин
     ещё достоин женской ласки.

//-- * * * --//

     Я с юности грехами был погублен,
     и Богу мерзок – долгие года,
     а те, кто небесами стал возлюблен,
     давно уже отправились туда.

//-- * * * --//

     Я не мудрец и не дебил,
     и без душевного дефекта,
     но не люблю и не любил
     я выебоны интеллекта.

//-- * * * --//

     Увы, но зимний холод ранний —
     судьбу меняет наотрез:
     вчера пылал костёр желаний,
     сегодня – тлеет интерес.

//-- * * * --//

     У Бога есть увеселения,
     и люди гибнут без вины,
     когда избыток населения
     Он гасит заревом войны.

//-- * * * --//

     В мечтах мы въезжали на белом коне
     в тот город, где нам отказали,
     в реальности – грустно сопели во сне,
     ночуя на шумном вокзале.

//-- * * * --//

     Стал часто думать я о Боге —
     уже позвал, должно быть, Он,
     и где-то клацает в дороге
     Его костлявый почтальон.

//-- * * * --//

     Конечно, что-нибудь останется,
     когда из года в год подряд
     тебе талантливые пьяницы
     вливали в душу книжный яд.

//-- * * * --//

     Хоть я теолог небольшой,
     но нервом чувствую сердечным:
     Господь наш тайно слаб душой
     к рабам ленивым и беспечным.

//-- * * * --//

     Где льётся благодать, как из ведра,
     там позже – неминуемые бедствия,
     поскольку сотворителям добра —
     плевать на отдалённые последствия.

//-- * * * --//

     Беда в России долго длится:
     такие в душах там занозы,
     что чем яснее ум провидца,
     тем сумрачней его прогнозы.

//-- * * * --//

     Российскую публичную шарманку
     я слышу, хоть и выставлен за дверь:
     в ней то, что было раньше наизнанку,
     то шиворот-навыворот теперь.

//-- * * * --//

     А впереди ещё страницы
     растущей тьмы и запустения,
     но мы не чувствуем границы
     преображения в растения.

//-- * * * --//

     Не трудно, чистой правдой дорожа,
     увидеть сквозь века и обстоятельства
     историю народов и держав —
     театром бесконечного предательства.

//-- * * * --//

     Давно уже иной весь мир вокруг,
     и прошлое – за облаком забвения,
     но с ужасом ещё ловлю я вдруг
     холопские в себе поползновения.

//-- * * * --//

     Во имя чаяний благих
     на том советском карнавале
     ничуть не реже, чем других,
     самих себя мы предавали.

//-- * * * --//

     В российском климате испорченном
     на всех делах лежит в финале
     тоска о чём-то незаконченном,
     чего ещё не начинали.

//-- * * * --//

     В душе еврея вьётся мрак
     покорности судьбе,
     в которой всем он – лютый враг,
     и в том числе – себе.

//-- * * * --//

     Творец дарил нам разные дары,
     лепя свои подобия охальные,
     и Моцарты финансовой игры —
     не реже среди нас, чем музыкальные.

//-- * * * --//

     Насколько б далеко ни уносились
     мечтания и мысли человека,
     всегда они во всём соотносились
     с дыханием и свихнутостью века.

//-- * * * --//

     Жил я, залежи слов потроша, —
     но не ради учительской клизмы,
     а чтоб чуть посветлела душа,
     сочинял я свои эйфоризмы.

//-- * * * --//

     Творцу такое радостно едва ли
     в течение столетий унижение:
     всегда людей повсюду убивали,
     сначала совершив богослужение.

//-- * * * --//

     Кому-то полностью довериться —
     весьма опасно, и об этом
     прекрасно знают красны девицы,
     особенно весной и летом.

//-- * * * --//

     Бессонница висит в ночном затишье;
     тоска, что ждать от жизни больше нечего;
     как будто я своих четверостиший
     под вечер начитался опрометчиво.

//-- * * * --//

     Такую чушь вокруг несут,
     таким абсурдом жизнь согрета,
     что я боюсь – и Страшный суд
     у нас пойдёт как оперетта.

//-- * * * --//

     Не ведая порога и предела,
     доверчив и наивно простодушен,
     не зря я столько глупостей наделал —
     фортуне дураков я был послушен.

//-- * * * --//

     Сначала чувствуем лишь это,
     а понимаем позже мы,
     что в тусклой жизни всё же света —
     на чуть, но более, чем тьмы.

//-- * * * --//

     Опишет с завистью история,
     легенды путая и были,
     ту смесь тюрьмы и санатория,
     в которой счастливы мы были.

//-- * * * --//

     Живу я, почти не скучая,
     жую повседневную жвачку,
     а даму с собачкой встречая,
     охотней смотрю на собачку.

//-- * * * --//

     Пугайся – не пугайся, верь – не верь,
     однако всем сомнениям в ответ
     однажды растворяется та дверь,
     где чудится в конце тоннеля свет.

//-- * * * --//

     Потери я терпел и поражения,
     но злоба не точила мне кинжал,
     и разве что соблазнам унижения
     упрямо позвоночник возражал.

//-- * * * --//

     Когда гуляют мразь и шушера,
     то значат эти торжества,
     что нечто важное порушено
     во всей системе естества.

//-- * * * --//

     Забавно видеть, как бесстыже
     ум напрягается могучий,
     чтобы затраты стали жиже,
     но вышло качественно круче.

//-- * * * --//

     За время проживаемого дня
     мой дух живой настолько устаёт,
     что, кажется, житейского огня
     во мне уже слегка недостаёт.

//-- * * * --//

     Пасутся девки на траве,
     мечтая об узде;
     что у мужчины в голове,
     у женщины – везде.

//-- * * * --//

     То залихватски, то робея
     я правил жизни карнавал,
     за всё сполна платил судьбе я,
     но чаевые – не давал.

//-- * * * --//

     Люблю своих коллег,
     они любезны мне,
     я старый человек,
     я знаю толк в говне.

//-- * * * --//

     Интересно стареют мужчины,
     когда их суета укачала:
     наша лысина, брюхо, морщины —
     на душе возникают сначала.

//-- * * * --//

     В шумной не нуждается огласке
     признак очевидный и зловещий:
     время наше близится к развязке,
     ибо отовсюду злоба хлещет.

//-- * * * --//

     Когда пылал ожесточением
     на гнева бешеном огне,
     то чьим-то свыше попечением
     текла остуда в душу мне.

//-- * * * --//

     А к вечеру во мне клубится снова
     томящее влечение невольное:
     помимо притяжения земного —
     такое же бывает алкогольное.

//-- * * * --//

     Мои взорления ума,
     мои душевные метания —
     когда забрезжила зима,
     свелись к вопросу пропитания.

//-- * * * --//

     В душе, от опыта увядшей,
     внезапной живостью пылая,
     как у девицы, рано падшей, —
     наивность светится былая.

//-- * * * --//

     Был полон интереса – что с того?
     Напрасны любопытство и внимание.
     О жизни я не знаю ничего,
     а с возрастом – растёт непонимание.

//-- * * * --//

     Я жил на краю той эпохи великой,
     где как мы ни бились и как ни пытались,
     но только с душой, изощрённо двуликой
     мы выжить могли. И такими остались.

//-- * * * --//

     Мне дико странный сон порою снится:
     во тьме лежу, мне плохо, но привычно,
     а гроб это, тюрьма или больница —
     мне начисто и напрочь безразлично.

//-- * * * --//

     Я с горечью смотрю на эту реку:
     по ней уже проплыть надежды нет,
     и книги я дарю в библиотеку,
     чтоб жить не в тесноте остаток лет.

//-- * * * --//

     Любил бедняга наслаждение,
     женился с пылкой одержимостью,
     и погрузился во владение
     своей холодной недвижимостью.

//-- * * * --//

     Мне лень во имя справедливости
     тащить себя сквозь вонь и грязь,
     моё лентяйство – род брезгливости,
     и скучно мне, с говном борясь.

//-- * * * --//

     Мне кажется, что я умру не весь,
     окончив затянувшийся мой путь:
     душе так интересно было здесь,
     что вселится она в кого-нибудь.

//-- * * * --//

     Хотя и прост мой вкус конкретный,
     но не вульгарно-бездуховен:
     ценю тем выше плод запретный,
     чем гуще сок его греховен.

//-- * * * --//

     Среди мировых безобразий
     один из печальнейших фактов —
     распад человеческих связей
     до пользы взаимных контактов.

//-- * * * --//

     И формой стих мой вовсе не новинка,
     и с неба дух не веет из него,
     но дерзостно распахнута ширинка
     у горестного смеха моего.

//-- * * * --//

     В цепи причин и соответствий —
     полно случайностей лихих,
     у жизни множество последствий,
     и наша смерть – одно из них.

//-- * * * --//

     Рождаясь в душевном порыве высоком,
     растя вопреки прекословью,
     идеи сперва наливаются соком,
     потом умываются кровью.

//-- * * * --//

     Летят тополиные хлопья,
     ложатся на землю, как пух…
     Забавно, что время холопье —
     весьма совершенствует дух.

//-- * * * --//

     Свои позиции, приятель,
     когда сдаёшь за пядью пядь,
     то всем становишься приятен,
     как многоопытная блядь.

//-- * * * --//

     Еврейский дух предпринимательства
     так безгранично плодовит,
     что сторожей законодательства
     повсюду трахнуть норовит.

//-- * * * --//

     Бывает весьма сокровенно
     скрещение творческих судеб,
     и тоньше других несравненно —
     Сальери о Моцарте судит.

//-- * * * --//

     Любой злодей и басурманин
     теперь утешен и спокоен:
     в России был он Ванька Каин,
     у нас он будет – Венька Коэн.

//-- * * * --//

     И понял я: пока мы живы,
     что в наше время удивительно,
     являть душевные порывы —
     необходимо и целительно.

//-- * * * --//

     Вон у добра опять промашки,
     а вот – нелепые зевки…
     Где зло с добром играют в шашки,
     добро играет в поддавки.

//-- * * * --//

     Когда я срок мой подневольный
     тянул по снегу в чистом поле,
     то был ли счастлив мой конвойный,
     который жил на вольной воле?

//-- * * * --//

     Конечно, мы теперь уже не те,
     что раньше, если глянуть со вниманием:
     мы раньше прозябали в темноте,
     а ныне – прозябаем с пониманием.

//-- * * * --//

     Возьму сегодня грех на душу,
     сгоню унылость со двора,
     все обещания нарушу
     и выпью с раннего утра.

//-- * * * --//

     Когда не в силах я смеяться —
     устал, обижен, озадачен, —
     то у меня лицо паяца,
     который в Гамлеты назначен.

//-- * * * --//

     Ушли мечты, погасли грёзы,
     увяла пламенная нива,
     и по полям житейской прозы
     душа слоняется лениво.

//-- * * * --//

     За то, что дан годов избыток
     (а срок был меньший уготован), —
     благодари, старик, напиток,
     которым весь ты проспиртован.

//-- * * * --//

     Увидя стиль и буржуазность,
     я вмиг собрал остаток сил:
     явив лихую куртуазность,
     хозяйку в койку пригласил.

//-- * * * --//

     День у пожилых течёт не мрачно;
     в жилах ни азарта нет, ни ярости;
     если что сложилось неудачно —
     сразу забывается по старости.

//-- * * * --//

     Души моей заветная примета,
     утеха от любого в жизни случая —
     беспечность, неразменная монета,
     основа моего благополучия.

//-- * * * --//

     Печаль еврея пожилого
     проистекает из того,
     что мудро взвешенного слова
     никто не жаждет от него.

//-- * * * --//

     Когда уже совсем невмоготу
     общественную грязь месить и лужи,
     срамную всюду видеть наготу —
     остынь. Поскольку дальше будет хуже.

//-- * * * --//

     Я днём стараюсь лечь и отключиться,
     хоть надобности тела в этом нет;
     похоже, что и в роли очевидца
     устал я пребывать на склоне лет.

//-- * * * --//

     А счастье – что жива слепая вера
     в Посланца с ангелятами крылатыми,
     и новая везде наступит эра,
     и волки побратаются с ягнятами.

//-- * * * --//

     Таков сегодня дух науки,
     и так она цветёт удало,
     что внуков будущие внуки
     всплеснут руками запоздало.

//-- * * * --//

     Бывают сумерки – они
     мерцаньем зыблются тревожным,
     но зажигаются огни,
     и счастье кажется возможным.

//-- * * * --//

     Что-то в этой жизни несуразной
     весело, удачливо и дружно
     вьётся столько гнуси безобразной,
     что зачем-то Богу это нужно.

//-- * * * --//

     Осталась только видимость и мнимость
     того, что было стержнем и основой,
     и жгучая висит необходимость
     херни вполне такой же, только новой.

//-- * * * --//

     Зачем толку слова в бумажной ступе?
     Я б лучше в небесах умом парил.
     А может быть, на скальном я уступе
     стоял и молча с морем говорил.

//-- * * * --//

     Текучесть у природы – круговая,
     в истории – такая же текучесть;
     Россия прозревает, узнавая
     свою кругами вьющуюся участь.

//-- * * * --//

     Увы, порядок этот вечен,
     и распознать его не сложно:
     везде, где Бог бесчеловечен,
     там человек жесток безбожно.

//-- * * * --//

     Все шрамы на природе – письмена
     о том, как мы не правы там и тут,
     и горестными будут времена,
     когда эти послания прочтут.

//-- * * * --//

     Унимается пламя горения,
     и напрасны пустые рыдания,
     что плывёт не заря постарения,
     а густеет закат увядания.

//-- * * * --//

     Стоит жара, и лень амурам
     в сердца стрелять, и спят они;
     я Фаренгейта с Реомюром
     люблю ругать в такие дни.

//-- * * * --//

     Зачем в устройство существа
     повсюдного двуногого
     Бог сунул столько бесовства,
     крутого и убогого?

//-- * * * --//

     Душа моя во мне дышала
     и много высказать хотела,
     но ей безжалостно мешала
     прыть необузданного тела.

//-- * * * --//

     Порой весьма обидно среди ночи,
     что я не знаменосец, не герой;
     ни язва честолюбия не точит,
     ни жгучих устремлений геморрой.

//-- * * * --//

     Снова церковь – и в моде, и в силе,
     но творится забавная драма:
     утвердились при власти в России —
     те, кого изгонял Он из Храма.

//-- * * * --//

     Когда пожухшее убранство
     сдувает полностью с ветвей
     и веет духом окаянства —
     томится мыслями еврей.

//-- * * * --//

     Забавно, что в соседней бакалее
     легко найти творение ума,
     от порции которого светлее
     любая окружающая тьма.

//-- * * * --//

     Скоро мы, как дым от сигареты,
     тихо утечём в иные дали,
     в воздухе останутся ответы,
     что вопросов наших ожидали.

//-- * * * --//

     В горячке спора про художества
     текущей жизненной картины
     меня жалеют за убожество
     высоколобые кретины.

//-- * * * --//

     Плывёт, качаясь, наше судно,
     руководимое не нами,
     по волнам дикого абсурда,
     который клонится к цунами.

//-- * * * --//

     Душе моей пора домой,
     в ней высох жизни клей,
     и даже дух высокий мой —
     остоебенел ей.

Постскриптум через много лет

//-- * * * --//

     Цветут повсюду нынче фраера,
     держащие контроль в умелых лапах,
     ни в чём не понимают ни хера,
     однако мигом ловят тон и запах.

//-- * * * --//

     Я езжу, и мелькают города,
     читаются стишки не без успеха,
     а публика одна везде всегда —
     любительница горестного смеха.

//-- * * * --//

     Рутинной нашей жизни копошение
     сидит уже в крови у каждой личности,
     и мнится катастрофой нарушение
     настоянной на времени привычности.

//-- * * * --//

     Вокруг меня – кишащая пустыня,
     где каждый что-то режет и стрижёт,
     моя ветхозаветная гордыня
     меня от этой свалки бережёт.

//-- * * * --//

     Любое маломальское собрание
     для общего решения вопроса
     пугает меня тем уже заранее,
     что много будет устного поноса.

//-- * * * --//

     Всем теперь она достаточно видна —
     инвалидам, недоумкам, даже детям:
     коллективная еврейская вина —
     самый факт существования на свете.

//-- * * * --//

     Как мы смешны, что в позднем возрасте,
     а если правильнее – старости,
     ещё хотим упругой бодрости
     и удивляемся усталости.

//-- * * * --//

     Сумеречно, тихо, одиноко
     небо укрывается вуалью,
     если что-то видит Божье око,
     то оно подёрнуто печалью.

//-- * * * --//

     Теперь, соплеменник, ты вольная птица,
     не зря совершался последний исход;
     чем больше детей у евреев родится,
     тем будет над нами светлей небосвод.

//-- * * * --//

     Себя укоризной не мучаю,
     но был ещё тот я карась,
     легко привечал я по случаю
     различного облика мразь.

//-- * * * --//

     Непреклонная движется темень,
     и её я спокойно приму,
     всей душою повязан я с теми,
     кто давно уже канул во тьму.

//-- * * * --//

     Не Бог ли мир готовит к новым войнам,
     под хор из подлецов и подголосков
     с усердием, Мичурина достойным,
     выращивая злобных недоносков?

//-- * * * --//

     Нынче я подумал, что копилка
     шуток наших, мыслей, изгалений —
     щедрая поилка и кормилка
     авторов грядущих поколений.

//-- * * * --//

     Забавно мне, что множество мужчин,
     гордящееся яйцами воинство
     безмерно ценит звание и чин —
     гораздо выше личного достоинства.

//-- * * * --//

     У личности есть жизненная миссия,
     она благословение и бремя,
     а степень исполнения зависима —
     смотря какое время в это время.

//-- * * * --//

     Ничем уже, что в жизни приключится,
     меня ни удивить, ни огорошить —
     ну, разве только тем, что время мчится
     быстрей, чем обезумевшая лошадь.

//-- * * * --//

     Немного обидно от мысли такой,
     но прочих она вероятней:
     народу живётся под сильной рукой
     уютней и много понятней.

//-- * * * --//

     А дьявол, чёрт, и сатана,
     и бес, и все похожие —
     они компания одна
     и тоже слуги Божии.

//-- * * * --//

     Большое счастье, что досталась нам
     та изумительная каша,
     та смесь гармонии и хаоса,
     какую жизнь являет наша.

//-- * * * --//

     В России расклад нынче явно такой,
     что годы нужны, а не месяцы,
     но если стране предоставить покой,
     то бесы её перебесятся.

//-- * * * --//

     Слышу ругань и слышу овации,
     ясно вижу кастет угрожающий
     и горжусь принадлежностью к нации,
     восхитительно всех раздражающей.

//-- * * * --//

     Смотрю глазами неуча кручёного:
     какие ни творятся перемены,
     в извечной битве светлого и чёрного
     выигрывают серые гиены.

//-- * * * --//

     В посрамление всякой теории
     и какие бы дамбы ни строили,
     извивается речка истории,
     подмывая опоры с устоями.

//-- * * * --//

     Смотрю вокруг я не спесиво,
     кипящий мир лишь дурень хает,
     сейчас хозяйка жизни – сила,
     а разум тихо отдыхает.

//-- * * * --//

     Жить нелегко в духовной ржави,
     однако многие в ней счастливы,
     но от житья в такой державе
     они пугливы и опасливы.

//-- * * * --//

     Понять меня, наверно, можно
     и без труда для интеллекта:
     всегда мне странно и тревожно,
     когда евреев любит некто.

//-- * * * --//

     Распахнуто болтал я и раскованно,
     я вжился в роль кухонного оратора,
     в то время это было так рискованно,
     что я бывал похож на провокатора.

//-- * * * --//

     А поступать наперекор —
     шаблону, разуму, совету —
     я продолжал бы до сих пор,
     но жаль – уже поступков нету.

//-- * * * --//

     Всё утряслось и устоялось,
     застыло в виде аккуратном,
     осталась маленькая малость —
     печаль о прошлом невозвратном.

//-- * * * --//

     Столько всяческой и очень разной дури,
     заковыристой порой и дури просто
     благоденствует в сегодняшней культуре,
     что напрасно мы наивны, как подросток.

//-- * * * --//

     С кем угодно болтаю при случае,
     то бокалы держа, то стаканы,
     собеседники самые лучшие —
     у кого в голове тараканы.

//-- * * * --//

     По рельсовым стыкам колёса стучали,
     деревья несли снеговые одежды,
     и разные виды российской печали
     мелькали в окне и гасили надежды.

//-- * * * --//

     Разъездами уматываясь дочиста,
     участвуя в общественных пирах,
     люблю я на гастролях одиночество
     в гостиничных унылых номерах.

//-- * * * --//

     Дорожные мысли – иные, чем дома,
     и шире у мыслей разброс,
     и даже является давний знакомый —
     о смысле проклятый вопрос.

//-- * * * --//

     Пласталось плоское пространство,
     леса тянулись вдоль обочин,
     убогой жизни окаянство
     встречалось глазу редко очень.

//-- * * * --//

     Десятки рыл сидят, балдея,
     в конторах тайных и глухих —
     национальная идея
     никак не клеится у них.

//-- * * * --//

     Заметно влияние внешней среды
     на рост и расцвет дарования:
     повсюду угрюмо ютятся плоды,
     прогнившие до созревания.

//-- * * * --//

     Я к Богу легко обращаюсь, ценя
     совет Его, изредка нужный,
     моя синагога внутри у меня,
     и я не нуждаюсь в наружной.

//-- * * * --//

     Года сложились жуткой суммою,
     заметно к финишу клонясь,
     но я живу – смеюсь и думаю,
     точнее – думаю смеясь.

//-- * * * --//

     Странно стал я чувствовать людей,
     пряча проницательность свою:
     духом покосившихся блядей
     я почти немедля узнаю.

//-- * * * --//

     Реальная жизнь – это жуткое месиво,
     кромешный бардак и такой же бедлам,
     вчера мы стонали, сегодня нам весело,
     но смех непременно с тоской пополам.

//-- * * * --//

     Забавна в нас высокая нужда
     себя с людьми вокруг соединить,
     однако только общая вражда
     способна завязать единства нить.

//-- * * * --//

     В России беды злобу воспаляют,
     кошмарны и жестокость, и дремучесть,
     однако россияне проявляют
     поистине еврейскую живучесть.

//-- * * * --//

     Женственна народная душа:
     под любым явившимся властителем
     вмиг она готова – не дыша,
     чтобы он быстрее стал растлителем.

//-- * * * --//

     Расклад сегодняшний таков,
     что разум тихо вышел,
     и хруст идейных позвонков
     теперь повсюду слышен.

//-- * * * --//

     По чьей вине беда,
     понять я слабоват,
     но льётся злобный мат
     со всех углов;
     «У русского всегда
     нерусский виноват», —
     заметил с неба дедушка Крылов.

//-- * * * --//

     Такие на веку я видел лица —
     порой даже породисто-солидные,
     что мне хотелось тихо помолиться
     за души их, по лицам очевидные.

//-- * * * --//

     Я знал это задолго до тюрьмы,
     но ясно ощутил я только в ней:
     мир делится на «я», «они» и «мы»,
     и «я» из этой троицы главней.

//-- * * * --//

     Любая пакость, подлость и наёбка
     приемлются спокойно и бесстрастно,
     покуда чечевичная похлёбка
     владеет нами всеми полновластно.

//-- * * * --//

     Мне бабушка твердила в назидание:
     что не твоё – не стоит беспокойства,
     я с той поры смотрю на мироздание
     и не браню поганое устройство.

//-- * * * --//

     В России запретили материться,
     но я на эту глупость наплевал,
     матёрая доносов мастерица
     однажды оборвёт мой карнавал.

//-- * * * --//

     Нет числа и счёта чёрным дырам,
     это всем досадно и обидно;
     ясно, что евреи правят миром,
     только этих лиц нигде не видно.

//-- * * * --//

     Странное привёз я впечатление
     о родной нам некогда стране:
     власти так обрыдло население,
     что она готовится к войне.

//-- * * * --//

     Дух распада, запах разложения
     бродит по империи гниющей,
     и растущий градус раздражения
     в жизни ощущается текущей.

//-- * * * --//

     Не зря так раздражает наша нация
     и злятся ущемлённые народы:
     евреи – как потоп и гравитация —
     стихийное явление природы.

//-- * * * --//

     В земной краткосрочной юдоли
     мы все – обречённые смертные,
     но именно в тёмной неволе
     надежды рождаются светлые.

//-- * * * --//

     Напрасно мы в башки свои седые
     впускаем хоть малейшую – на пробу —
     надежду, что однажды молодые
     сумеют укротить земную злобу.

//-- * * * --//

     Несётся время скоротечно,
     всё обращая в пыль и прах,
     но будут жить на свете вечно
     ложь, подлость, глупость, боль и страх.

//-- * * * --//

     Дни бегут, надежды тают,
     все прогнозы ждут беды,
     а мечты напоминают
     розы в вазе без воды.

//-- * * * --//

     Бог наблюдает пронзительным оком
     наши полёты и наши падения,
     только в сознании Божьем высоком
     мы муравьи или даже растения.

Игорь Губерман Листая календарь летящих будней…

Закатные гарики

Гарики предпоследние

Послесловие

Постскриптум через много лет

Игорь Губерман
Листая календарь летящих будней…