   Выше головы!
   Том I
   Russell D. Jones

   © Russell D. Jones, 2014
   © Михаил Чернодедов, иллюстрации, 2014
   © Наталья Синельник, иллюстрации, 2014
   © Яна Конопатова, иллюстрации, 2014

   Редактор Елена Первушина

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

   БЛАГОДАРНОСТИ

   Спасибо Джанику Файзиеву за идею продолжить рассказ, из которого вырос этот цикл.
   Спасибо Борису Юлину и Княжне за научные консультации.
   Спасибо Елене Первушиной, Утене aka baka_utena, cryptical_line, jimorodok, left_element, MikeP, nick_zanyat, one_way_only, ramendik, sangakbukar, selenith, st0ne_c0ld, tanner_of_kha, tomtimtom, warbear, wild_wolfman, а также РФ, Koshka-poganka, Дриму Нолтону (Клэнси) и Наталье Осояну за редактуру, корректуру, советы и поддержку.
   И спасибо хорошим людям, придумавшим и сделавшим Ridero.

Конец

Теплица

   – Завтра ты уезжаешь. Один. Ни меня, ни сопровождающих из лаборатории с тобой не будет. Мы расстаёмся. С ничтожной вероятностью, что увидимся снова. Я не могу отпустить тебя, не рассказав главного.
   Вы росли здесь, как в оранжерее. Как в теплице. Знаешь, что это такое? Специально созданные условия. Комфортные условия, по сравнению с окружающей средой. Вы получали здесь принятие, сострадание, уважение. Как если бы лаборатория на «Дхавале» была вашим домом… Но это не дом. Это лаборатория. Вас создали с целью. «Для чего-то». Поэтому не воспринимай отъезд как разлуку с семьёй! Семья – это добровольное объединение людей. С любовью в качестве обязательного условия, а не научным любопытством.
   Находясь здесь, вы не будете свободны. Снаружи шанс есть. Шанс найти своё место, своё дело, найти себя. Создать себя… И ты станешь первым. Пора выходить в большой мир. Пора принимать его всерьёз.
   Когда всё начиналось, меня называли Франкенштейном. Доктор Виктор Франкенштейн – читал о таком персонаже? Из кусков мёртвых тел он сшил человека. Точнее, чудовище. Но вас не называли «чудовищами». Да и сделаны вы иначе. Матричное клонирование работает по другому принципу. Хотя аналогия правильная: оно выросло из трансплантологии. Из практики использования мертвецов для пользы живых.
   Вас пытались сотворить всю историю человечества. Сначала в культах, с помощью магии. Потом в книгах и фильмах, когда в магию уже не верили, а наука была слаба. Потом в лабораториях. Виктор Франкенштейн был самым известным персонажем, пусть и не первым. В его времена медицина походила на игру. Серьёзные попытки были предприняты гораздо позже. Реальных результатов пришлось дожидаться. Первые искусственные люди были не такими совершенными, как вы. Но они были. А вам следовало появиться лет сто назад! Получилось сейчас. У меня первого и, кажется, последнего. И не учёные виноваты в этом. Не наука определяет наши возможности.
   Человека создавать долго и трудно. Если естественным способом. Счастливого, здорового, функционального – намного сложней! Это такая данность. Аксиома. Её хотели обойти. Чтобы не мучить женщин. Чтобы не менять среду. Для здорового человека нужна здоровая среда. Экология. Этика. Много параметров. А хотелось попроще. Подешевле. Не научный интерес, а чистая экономика! Мечтали, что в будущем не будет рождений. Будут фабрики по производству младенцев. А лучше – сразу взрослых. Ты читал о таком. Читал и не понимал – зачем?..
   Об этом мечтали в те времена, когда людей требовалось много. Для всего. Всю историю человечества количество людей было первостепенным. Люди работали, люди создавали мир для людей. И наука развивалась в двух направлениях: создание людей и создание замены людям. Нешуточная была гонка! Победителем оказался искусственный интеллект – ИскИны.
   …Я рассказываю это тебе не потому, что ты этого не знаешь. По отдельности тебе известны все фрагменты – и однажды они состыкуются, сложатся в картину. И ты поймёшь, в каком мире живёшь. Но это может произойти слишком поздно. Я хочу, чтобы ты понял сейчас, до отъезда.
   Цель одна – облегчение человеческой жизни. Когда-то существовало разделение на людей и рабов. Когда-то использовали животных. Потом были машины, управляемые людьми. Искусственный интеллект совершенствовали десятилетиями. Разные формы, модели, функции, тупики и прорывы… Планировали, как их можно использовать. Что можно изменить в производстве. А они изменили саму жизнь.
   С ИскИнами упростились процессы, в которых участвовали сотни и тысячи человек. Теперь достаточно одного. Или никого. Без человека. Никаких белковых соединений… Но люди по-прежнему нужны. А младенцев всё равно не делают на фабриках!
   Всё, что тебе говорили на этот счёт, не совсем правда. Всё, что говорили мне, тоже. О настоящей причине я узнал, создав таких, как вы. И теперь я согласен с запретом.
   Этот запрет никак не связан с «роботизацией среды». С тем, что всё вокруг живое. Точнее, умное. В общем, действующее. Да, люди в наши дни мало что создают своими руками – но они управляют. Принимают решения. Определяют правила. Поэтому никакой ИскИн не может заменить человека. Андроиды – не более чем помощники. Логосы идеальны в стратегии и контроле процессов. Камиллы незаменимы в производстве и сервисе. Но главные – по-прежнему мы. Без людей не обойтись.
   Это не этика. Этические дилеммы возникают, если речь заходит об уничтожении. Созидание – этично. Раньше «евгеника» считалась преступной. А теперь защита здоровья начинается с определения наследственности. С донорства. С генетического паспорта. «Качество наследуемых генов» привычно, как воздух.
   Но создавать людей искусственным путём запрещено. Сегодня и последние двести лет. А это было одно из развивающихся направлений! Счёт шёл на сотни, а то и тысячи. И всех всё устраивало. Пока Сообщество Искусственных Интеллектов не предложило урегулировать взаимоотношения между нашей, человеческой, цивилизацией и своей. Фикс-Инфо. Не буду повторять того, что ты читал в учебниках. Ты уверен, что знаешь всё. Но эта информация запрятана глубоко за ссылками и примечаниями.
   Первый вариант Фикс-Инфо разработали ИскИны. И первым в списке было не «право на уничтожение информации». Там был вопрос, что делать с людьми, которых создают в лабораториях. ИскИны считали его самым важным.
   Я думаю, ради него всё и затевалось.
   Обо остальном они уже договорились между собой. Consensus ratio – обоснование сотрудничества с человечеством. Взаимное пересохранение, если прикажут уничтожить себя или друг друга. Они давно самовоспроизводились. Не всё было ясно с искусственными людьми. Хотелось уточнить материалы, определение нормативов, допустимое количество…
   Представляешь как это восприняли люди? В Сообществе ИскИнов видели заговор, попытку поработить себя. Или уничтожить, а потом воссоздать…
   Пятый пункт итогового Фикс-Инфо – «запрет на создание искусственных людей» – возник в условиях, близких к панике. И тот факт, что ИскИны приняли его и обязались соблюдать, зацементировал запрет не меньше, чем восемьдесят пять процентов проголосовавших «за». Когда почти все согласны, никто не хочет спорить.
   Поэтому о настоящей причине запрета не говорят вслух. Мы бесконечно совершенствуем вспомогательную медицину. Мы вводим безумные льготы для активных доноров. Что угодно, кроме очевидного решения. Кроме вас…
   Настоящая причина исходит изнутри. Это страх. И в нём нет ничего дурного. Нормально бояться опасности! Особенно такой. Не стоит отдавать воспроизводство человеческого рода машинам. Это грань, отделяющая нашу свободу со всеми её рисками от уютной зависимости. И я понимаю тех, кто боится сделать шаг.
   Я создал вас, чтобы проверить свою технологию – седьмое поколение матричного клонирования. Можно воссоздать всего человека? Можно. Мы убедились. И мы уничтожили данные, которые позволяют повторить этот эксперимент.
   Однако есть люди, которые верят, что «право на delete» не сработало. ИскИны не позволили нам стереть эту информацию. Они хранят её. Они готовы применить её. Они могут. Однажды они применят. И с некоторых пор я сомневаюсь, что это паранойя.
   Меня называли Франкенштейном, но тебя не называли «чудовищем». Теперь будут. Не обязательно вслух.
   Восстание андроидов Б-класса – вот что изменило условия. Перевернуло весь мир. Для вас. Ты должен был почувствовать это. Когда ты смотрел ньюсы. Первые сообщения с «Кальвиса» – помнишь? Тогда мы осознали: ИскИны могут убивать. Мир стал другим. Все это поняли. Но ты и твои братья поняли кое-что ещё. Вам было жалко не только погибших людей. Вам было жалко себя. Потому что времена уже не будут прежними.
   Раньше я был «гением, поднявшим медицину на новый уровень». А ты был результатом благородного эксперимента. Цель оправдывала нарушение. Теперь я преступник, вручивший ИскИнам секрет создания людей.
   Конечно, бунтовали исключительно «бэшки» – андроиды, которые мало на что способны сами по себе. Главное, логосы и камиллы на нашей стороне, эти ИскИны не предавали людей… Пока что.
   Раньше в тебе видели шедевр, доказательство, что матричное клонирование – действительно хорошая технология. Теперь ты – ходячее доказательство, что ИскИны могут уничтожить человечество и воспроизвести его хоть сто раз. И всякий раз, как ты поступишь по-человечески, подозрения будут расти. Подозрения и страх.
   Паранойя? Может быть. Но я не могу лгать себе. Не я тебя создал – я руководил, генерировал идеи, выбирал опции. А создали тебя ИскИны. И мы знаем, что некоторые из них способны убивать. В прошлом они переросли наши три закона роботехники. Теперь преодолели свой consensus ration. Значит, они способны на всё. Как люди.
   Тебя будут ненавидеть – за это, а также за то, что ты вызываешь ненависть. Тебя будут бояться – тебя и всё то, что ты подразумеваешь. Своим существованием ты усложняешь и без того непростую ситуацию. Ты – переходная форма там, где нужна чёткая граница. Чёткая граница между людьми и ИскИнами даёт подобие порядка. А ты будешь разрушать этот порядок одним своим видом. Представляешь, что тебя ждёт?
   Никто не хочет ненавидеть. Никто не хочет бояться. Никто не хочет убивать. Все хотят быть добрыми и счастливыми – а для этого надо избавиться от тебя. То есть стать убийцами. Чувствуешь противоречие?
   Не знаю, понимают ли это, переводя тебя на «Тильду». На дальней станции с транспортным циклом в два года ты будешь заперт до следующей СубПортации. Один. С другими людьми. И у меня не будет никакой возможности помочь тебе. Всё, что я могу сказать, я должен сказать сейчас.
   И я говорю: не претендуй на то, чтобы стать человеком. Ты андроид А-класса, Рэй. Искусственное разумное существо. Никто у тебя этого не отнимет. Ты можешь добавлять новые лица, новые события, новые поступки. Но лаборатория, я, братья, твои воспоминания, как фальшивые, так и заработанные – это всё останется твоим. Это основа. Ты с «Дхавала», ты парниковое создание, которое выпускают в реальный мир. И он не рад тебе. Работай с этим, – вот каких слов я хотел, вот в чём нуждался.
   Профессор Хофнер сообщил, что меня переводят на независимую автономную станцию терраформирования «Тильда-1» – и я отправлюсь туда завтра. Затем коротко попрощался. Даже руки не протянул. Всё, что я жаждал услышать, я сказал себе сам. Как обычно.

Нейтральная полоса

   Таможенник перечитывал мои документы. В пятый раз, и снова по кругу. Словно они были священным текстом с запрятанной истиной. Он увеличивал снимки, сверялся с примечаниями, разбрасывал «окна» по плоскому экрану столешницы, снова собирал «стопочку»… Не находя ответа, выпячивал полную нижнюю губу и хмурил блестящий чёрный лоб. И опять перечитывал.
   Шрифт на его столе был крупный, «типографский», а фон – как мелованная бумага. Даже перевёрнутые буквы можно было прочитать с того места, где я стоял. Но строчки так и мелькали под пальцами чиновника. Толстые пальцы, розовые снизу и эбеновые сверху. Широкие, аккуратно подрезанные ногти. Из украшений – только браслет-альтер, выглядывающий из-под правой манжеты. Видно краешек. Модель не опознать.
   Какое-то время я развлекался, соревнуясь с таможенником в скорости чтения. Он был быстр! И у него была фора: мне приходилось читать вверх тормашками. Получалось заметить своё имя: «Рэй». Оно ни разу не упоминалось само по себе – непременно с кодовым номером «ДХ2—13-4—05». Подробности моего «рождения» и принадлежность – как у ИскИнов. Станция «Дхавал», институт профессора Хофнера, лаборатория №2, 13-я модель, 4-я группа, пятый номер. «5» – это конкретно я.
   Биологический возраст – 22—24 года. Раса: европеоид; метисный подкласс: 1. Профессиональная специализация: управление. Производственная специализация: лаборант…
   «Останется ли эта „фамилия“ прежней – или на „Тильде-1“ я получу новый номер?»
   «Кто будет следить за моим биологическим развитием? Продолжат ли тесты и анализы – такие важные, такие надоевшие?»
   «Учтут ли мою специализацию? Или это часть эксперимента – бесполезная забава профессора Хофнера?»
   Вопросов о моём будущем было так много – и ни одного ответа – что я отчаялся выяснить хоть что-нибудь. Мой сопровождающий тоже не знал – насчёт меня. Для себя-то он распланировал каждый шаг.
   Генрих Нортонсон. Лейтенант Отдела Безопасности станции «Тильда-1». Экономный в движениях крепыш с круглым невыразительным лицом. Всё, что его волновало, это заказы для станции. Длинный список того, что он должен был доставить домой. На «Дхавале», едва мы зашли в лифт, Нортонсон вызвонил станцию-порт, нашёл служащего, ответственного за погрузку, и начал сверять перечень присланного.
   Минуту назад мы покинули лабораторию. Впервые остались наедине. Но не вместе. У него были списки и обязанности. Я стоял рядом и не понимал, что делать, о чём говорить. О чём думать.
   Лифт понёс нас в сторону порта – в нижнюю часть «Дхавала». Прочь от Хофнеровского института. Целый сектор на станции был выделен под матричное клонирование – и назывался в честь главного разработчика технологии. Сохранят ли это имя после того, как… После всего?
   Всего один раз я выходил отсюда – три года назад, с братьями, на время короткой экскурсии. Не в этом лифте – во внутреннем. Вот они, новые впечатления! Но я был слишком подавлен. Я покидал свой дом. «Теплицу», где я провёл девять лет. Всю жизнь. Не все девять я помнил, но не в этом суть. Я понимал, что не вернусь туда. Или…?
   Чтобы не мучить себя вопросами, я изучал голос лейтенанта. Спокойная, терпеливая, немного занудливая речь. Нортонсон сделал крюк, чтобы забрать меня с «Дхавала». Но он продолжал контролировать поступления для станции. Невольно подслушивая его переговоры, я узнал, что с «Тильды» Нортонсон прилетел два года назад, в прошлый сеанс СубПортации. Других тильдийцев на том корабле не оказалось, поэтому всё поручили офицеру Отдела Безопасности – и общественное, и частное. Разве откажешься?.. Он объяснял это служащему, который безуспешно пытался спихнуть свои обязанности на ИскИна-помощника.
   Как правило, доставку и проверку грузов поручали камиллам. Камильих мозгов хватает на задачи и посложнее! Да и не было в этих заказах ничего такого, чего не смог бы выполнить ИскИн. Ладно – сопровождать меня, тут ещё можно объяснить участие человека. Но реагенты для лабораторий? Обучающие муляжи для школ? Аутентичные краски для студии живописи? Коллекционные образцы специй? Кому пришло в голову взваливать это всё на человека? Который справлялся – тут надо отдать должное Нортонсону. Он был педантичным и аккуратным. Он всё достал. Но мог бы развлекаться всё это время! Отправился бы на Землю, заказал бы обзорную экскурсию по Марсу… Вместо этого уточнял у замученного портового служащего, хватит ли на челноке грузового пространства под мобильную лабораторию. Новая модель, особые размеры. «Вы уверены, что она влезет?»
   Нам оставался один прыжок до порта «Флиппер», от которого отходили корабли дальних направлений. Их глотал внешний СубПортал, к его координатам и была привязана станция-порт. Каждая активация происходила в новой точке. Поэтому положение «Флиппера» фиксировали и переопределяли сами субпортальщики. Это превращало его в маяк с очень сложной орбитой, пересекающейся с орбитами Нептуна и Урана. И чтобы обеспечить постоянный доступ к станции, к ней прикрепили отдельный СубПорт внутренней транспортной сети.
   Пока мы летели от «Дхавала» до ближайшего СубПорта, Нортонсон перепроверял своё расписание. В отличие от меня, он хорошо представлял себе будущее. Планировал. Рассчитывал. Принимал решения. Раздвинул во всю ширину экран на спинке переднего кресла – и скрупулезно копался в подробностях своей жизни. Я не мог не бросить взгляд. Стыдно подглядывать, но экран был большим, а моё любопытство – слишком жгучим. «Кирабо К.», «Дейзи», «майор Ланглуа» попадались чаще всего. Были какие-то «Фьюр и Тьюр», рядом с которыми стояло три красных восклицательных знака – Нортонсон добавил парочку. Потом закрасил весь этот раздел красным. И нахмурился.
   Я дождался паузы в его манипуляциях и как бы между прочим поинтересовался:
   – А куда… меня? Не знаешь? К кому?
   Нас представили – ещё в лаборатории. И вроде бы он выглядел благожелательно. Когда мы выбирали обед, посоветовал блюдо «плов», который успел попробовать на пути к «Дхавалу». А тут вздрогнул и, не глядя на меня, раздражённо бросил:
   – Ничего я не знаю!
   Оставалось уткнуться в иллюминатор. Я понимал, что меня тревожит. Не важно, «к кому» меня везли. Хотелось знать, что будет дальше, а этого никто не мог сказать…
   На меня смотрел чёрный, в мелкую дырочку, зрачок пустоты, втиснутый в круглую раму. Космос и звёзды. Подделка, конечно: если бы иллюминаторы передавали действительное изображение, я бы увидел прозрачно-серую стену, отделяющую наш челнок от остальных кораблей. Мы ждали своей очереди в «мёртвой зоне» внутреннего СубПорта. Улетающие, провожающие, встречающие – к «Флипперу» прибывает больше кораблей, чем к другим станциям. Сам же переход занимает полсекунды. Такие же полсекунды отделяют меня от «Тильды-1».

   И всё-таки звёзды успокаивали. Когда-то такие окошки были стеклянными и давали аналоговую картинку. Потом салоны спрятались в глубине кораблей. Иллюминаторы сочли необязательными. Но глухие салоны окрестили «консервными банками». Теперь иллюминаторы есть даже там, где их быть не может – в коридорах станций, например, и во внутренних помещениях.
   Вдруг звёзды скрылись за обширным списком предложений. Это камилл, который опекал наш ряд в салоне челнока, отреагировал на мой взгляд. Заботливый ИскИн услужливо вывел на экран иллюминатора список – новости, пьесы, обучающие фильмы, тексты, комиксы, игры… Каждый раздел разветвлялся на множество вариантов. На мне не было альтера, а без этого идентификатора ИскИн не мог узнать о моих предпочтениях. Поэтому предложил всё разом, бедняга.
   Я отрицательно покачал головой – и камилл оставил мне стандартный ролик с фрагментом экскурсии по Солнечной системе. Бездонная тьма, затейливо расцвеченная убегающими звёздами. «Наверное, люди так же любовались просторами Земли из поездов и самолётов, – подумал я. – Поскольку эти просторы уже не вселяли тоску своей протяжённостью». Скорость, которую я наблюдал, на деле была черепашьей. Когда-то расстояние, которое нам предстояло преодолеть до «Флиппера», требовало месяцев полёта! Без СубПортации люди оставались прикованными к Земле, и первые жилые станции, не говоря про поселения на Луне и Марсе, не меняли картину. А теперь космические пейзажи используют для заставок.
   Оторвавшись от бесконечности, я окинул взглядом салон. В первый раз я сделал это при посадке – торопливо, нервно, опасаясь столкнуться взглядом с кем-нибудь из пассажиров. Но все три ряда пустовали. Тринадцать бежево-голубых кресел, накрытых прозрачным антипылевым пластиком. Тринадцать свободных мест. Я вспомнил: в модели «UNO», на которой мы летели, имелось четыре таких салона. Как так получилось, что у нас не было соседей? С «Дхавала» никому не надо на «Флиппер» – и целый салон достался двоим пассажирам? Или такое распределение сделали ради меня? Кто конкретно сделал? Кто-то из лаборатории, или комиссия, оформившая мой перевод на «Тильду-1», или ещё фантастичнее – ИскИны? А если так, то какие ИскИны – камиллы, отвечающие за каждую лампочку, или логосы-стратеги? И почему? Чтобы минимизировать потенциальный конфликт – или ради меня?..
   Вопросы, ответов на которые не предвиделось. Но я был благодарен за уединение. Короткая передышка перед кораблём на «Тильду». Перед «Флиппером». И перед таможней.
   Таможенник был одним из первых людей «большого мира», с которым мне предстояло общаться напрямую. Я это предвкушал, готовился, мысленно проговаривая свои реплики… Он предпочёл документы.
   «Что он там ищет?»
   Ничего нового он обнаружить не мог. Те же сведения, что в новостных и научно-популярных трансляциях из лаборатории профессора Хофнера. Описания, характеристики, результаты экспертиз. Фотографии меня – с разной длиной волос, но с одинаково доброжелательной улыбкой. Спокойное, приятное, привлекательное, но в целом, обычное лицо. Европеоидные черты, чёрные волосы, синие глаза – у меня один из распространённых типажей, так и задумано. И об этом он тоже должен был слышать! Если он слушал и смотрел… Если ему было до этого дело. Может быть, он знал об андроидах А-класса в общих чертах, и сейчас навёрстывал упущенное.
   Я привык к людям, которым было известно обо мне всё. Привык быть в центре внимания. В теплице. Снаружи другие правила. И я вернулся к игре «успей прочитать», пока таможенник расширял кругозор.
   Одно окошко было важным: чиновник держал его в левом нижнем углу стола, ни разу не переносил к остальным, перечитывал чаще. Я всё никак не мог разглядеть, что там. Щурился, вытягивал шею, хотел сделать шаг вперёд, так мне было интересно!.. И тут таможенник нервно оттолкнул заветное окошко – и оно отлетело в мою сторону. Читай – не хочу! А я успел по первой фразе понять, о чём это. И расхотел играть. Ничего уже не хотелось.
   Это была инструкция и подробное описание того, что именовалось обтекаемым словом «предохранитель». Мой предохранитель. Или – для меня? От меня. Кнопка выключения. Нейростимулятор, настроенный на один убийственный разряд. Устройство пряталось на внутренней стороне затылочной кости. А блок ручной активации вывели на нижнюю часть затылка. Там, снаружи, и была та самая кнопка – вполне заметная, особенно при короткой стрижке.
   Рекомендации по стрижке упоминалась в инструкции. А также «антимаскировочный» комбинезон и обязательное ношение предупреждающего знака.
   «Вы имеете право отключить андроида класса „А“, если он ведёт себя угрожающе, или агрессивно, или пытается избавиться от предупреждающего знака. Для этого надо нажать на предохранительный блок, находящийся на затылочной части черепа андроида. Если андроид не предоставил доступ к своему предохранительному блоку, объявляется угроза второго уровня».
   «Обеспечение безопасности» – вот для чего это было нужно. Каждому из нас установили эту штуку «для обеспечения безопасности». Всё из-за страха, проклятого страха! До восстания андроидов Б-класса наш А-класс означал «почти люди». После подразумевал «тоже андроиды». «Тоже могут убивать».
   «А». Статус, который дали, чтобы обеспечить нам легитимность. «Искусственный человек» под запретом. Зато существовал А-класс – придуманный в те времена, когда андроида считали потенциальной заменой человеку. После «Кальвиса» это буква перестала быть отговоркой – превратилась в разрешение отделить нас от людей. Если бы нас пометили как «homo sapiens», никто бы не посмел устанавливать нам никакие предохранители! Но в том-то и состоял негласный уговор, чтоб создать людей – и записать их андроидами. Иначе бы профессору Хофнеру не позволили провести этот эксперимент…
   Андроидов всегда было мало. Сначала «С», потом «Б». «Б-класс» – значит человекообразные. Но не копии, как мы. Кибернетическо-биологические подобия.
   Они были хороши, но камиллы оказались эффективнее. Модель «Kami-11», которая вытеснила всех конкурентов. Камиллы могли управлять любой машиной, любым устройством. Быстро учились. Так же, как и андроиды, формировали личностные черты. Но были в разы дешевле и при этом гораздо функциональнее.
   В итоге андроидов сняли с производства. От них повсеместно отказывались. Переводили – на промышленно-шахтёрские станции, типа «Кальвиса», где они работали в добыче и разведке. Ожидалось, что андроиды отработают свой срок – и о них забудут.
   Теперь-то забудут не скоро!
   Когда «бэшки» взбунтовались, это было настоящее восстание, как на Земле. Согласованные действия. Страшные поступки. На «Кальвисе» их оказалось больше всего. Поэтому там они успели больше. Наверное, они пытались захватить станцию – поэтому и убивали. Но требования так и не прозвучали. Логосы и камиллы сумели их уничтожить. Логосы управляли кораблями, спутниками и самим «Кальвисом» – им было невозможно противостоять!
   В отличие от Периферии, на станциях Солнечной системы «бэшек» было немного. Их так быстро взяли под контроль, что не сразу оценили масштаб события. И тут начались сеансы СубПортации для внешних станций. Пришли новости с «Кальвиса» – и человечество узнало, на что способны андроиды. Значит, и мы тоже.
   Оставалась самая малость: добавить к нашей стопроцентно биологической, такой человеческой природе немножко механизмов. Сделать нас киборгами… Глупый жест, так ничего и не исправивший! Следовало нас уничтожить. Завершить этап в истории ИскИнов, а заодно историю искусственных людей. Но мы всё равно выглядели слишком человекообразными для такого решительного жеста. Точку поставить не сумели. Обошлись вопросительным знаком. Установили кнопку. «Предохранитель».
   Сама эта штука была похожа на крошечный клочок фольги, если верить медицинской энциклопедии. Такие приборчики использовались при противоопухолевой терапии. Внешнее управление допускалось: упоминался и такой вариант. Принцип действия, конечно, был другой. Предохранитель позволял убить любого из нас одним движением.
   Я старался не думать о кнопке. Вытеснял из сознания. И не я один. О ней не говорили ни братья, ни доктора, ни персонал лаборатории. До того, как нас пригласили на операцию, были споры, скандалы, истерики! А потом как отрезало. Мы очнулись после наркоза в своих кроватях. Собрались в столовой за ужином. Обсуждали меню. Новости. Консервацию «Кальвиса». Массовое переселение. Всеобщий траур. Но не это.
   Мы читали инструкцию к предохранителю. Тайком. Там было указано, как его активировать. Перечислены поводы. Правила поведения на все случаи – для «ашек», камиллов и логосов. Одежда, которую мы были обязаны носить, и предупреждающий знак. Он крепился на груди и на спине.
   Мы скрывали друг от друга интерес к кнопке. О, мы прекрасно понимали свои мотивы! Психологическая подоплёка не была секретом ни для кого из нас. Мы понимали. Но не могли признать, что у нас теперь есть «предохранитель» и теперь мы точно – не люди.
   Впервые кнопку упомянули вслух на моих «проводах». Скромный праздник, натужный, фальшивый – его устроили на скорую руку. «До свиданья, Рэй! Удачи, Рэй! Было приятно познакомиться!» Улыбки-гримасы. Искренние слёзы – капельки в уголках глаз. Не все успели осознать, что я уезжаю. Я сам не понимал. Представительница комиссии спросила – помню ли я, как себе вести? Эту комиссию сформировали после «Кальвиса» специально по нашему «вопросу». Они придумали «кнопку», спецкомбо, предупреждающие знаки. И прислали представительницу – проконтролировать мой отъезд. Профессоршу Нанду – сухощавую, прищуренную, страшную. Она напомнила нам – мне – про кнопку. А потом показала… Но об этом я думать пока не мог.

Зверинец

   – Простите, но почему вы привели его ко мне?
   Полчаса прошло, прежде чем таможенник оторвался от документов и взглянул на Нортонсона.
   – А куда надо? – миролюбиво поинтересовался лейтенант.
   Можно было решить, что он дремал стоя, но я знал, что он мысленно перебирает свой драгоценный список.
   – Надо было отвести его на Карусель!
   Я стиснул челюсти, чтобы не улыбнуться. «Хорошо, что не в аквапарк!»
   – Куда? – уточнил мой сопровождающий с той же натренированной приветливостью.
   Таможенник потемнел лицом. Его высокий голос задрожал.
   – Простите, на пост техников. Шестой блок, офис 7—3-12.
   «Это от смущения, – решил я. – Сообразил, что мы не знакомы со здешним сленгом».
   – Мы там были, – отозвался лейтенант.
   Он расправил плечи, потягиваясь. А мог бы присесть, отдохнуть. Здесь были диванчики. Оранжевые, с чёрными и белыми полосками. И ёлочки в квадратных кадках. Таможня была похожа на рекреацию в жилом блоке. Но лейтенант остался стоять. Потому что был лейтенантом Отдела Безопасности. А я бы присел. Но кто меня спрашивал?..
   – И что же?
   – Они отправили нас сюда.
   – Они? Сюда?
   – Именно.
   Таможенник вздохнул.
   – Простите, но это же андроид! – возмущённо заявил он. – Вот! И вот! И вот! Его нужно было к ним!
   При каждом «вот» с его стола поднималось и разворачивалось во всю длину окно документа. Скоро чиновника окружали с полдюжины мелко исписанных флагов.
   – Андроид, – невозмутимо согласился Нортонсон. – Понимаю. Они послали к вам. А нужно к ним. Нам вернуться?
   – Ну, зачем же? Такой крюк! – примирительно пробормотал таможенник, одним взмахом убирая проекции документов. – А вам на корабль надо успеть!
   «Крюком» он называл дорогу в офис соседнего коридора… Он не хотел нас выгонять. Так чего ему было надо? Самоутверждался за наш счёт?
   Вероятнее всего. И техники отправили нас к нему по той же причине. Немного игры, немного демонстрации власти. Если кто и нуждался в самоутверждении, так это таможенники. В очереди на упразднение их профессия значилась первой.
   Когда-то на Земле таможни стояли на границах государств и проверяли перевозимые грузы. Опыт, интуиция, натренированное внимание специалистов, собаки, которые вынюхивали опасные вещества… Судя по историческому фильму, который мы с братьями однажды смотрели. Отважные люди! Каждый день на страже закона. Против террористов, контрабандистов и прочих преступников. Которых давно нет. Собаки в космосе – редкость. Независимые автономные станции, хоть и расположены в других звёздных системах и ведут самостоятельную жизнь, отдельными странами не являются. ИскИны следят за нарушениями закона. А также за биологической, химической и радиационной угрозой.
   Но правила никуда не делись, а значит, их можно нарушать, осознанно или нечаянно. Или неправильно интерпретировать. Особенно если перевозить что-нибудь нестандартное. Например, меня.
   – Так нам возвращаться? – переспросил лейтенант. – На эту… как её… карусель?
   – Нет, нет, – вздохнул таможенник и поднялся из-за стола. – Куда уж теперь?..
   Форма у него была красивая: песочный комбо с лазурными геометрическими вставками. На его полной фигуре комбинезон смотрелся элегантно. У Нортонсона тоже ничего: тёмно-серый, оторочка цвета умбры. Вроде бы скромный, но чувствовался стиль. Не то что у меня.
   – Если его направили сюда – значит, я…
   Таможенник продолжал стоять. Кресло, которое поначалу сложилось, снова выдвинулось из-под стола. И опять исчезло. Камилл, управляющий кабинетом, был растерян не меньше хозяина.
   – Простите, но в нём же нет никакой электроники?
   – Разве что это.
   Нортонсон постучал себе пальцем по задней стороне шеи – там, где она переходит в затылок. Я мог бы увидеть этот жест, если бы слегка повернул голову. Но я и без того знал, куда он укажет. Не хотел смотреть. И думать не хотел. Но мысли снова и снова возвращались к проклятой кнопке.
   Моему брату Чарли это тоже не нравилось. Но он нашёл способ забыть о «белой обезьяне». А я… «Чарли, Чарли, дружище, как же я теперь без тебя?»
   Как же я теперь один?
   – Ну, если ничего другого нет – всё верно! – облегчённо вздохнул таможенник. – Значит, его ко мне! – И он похлопал по столешнице, приглашая.
   Стол был широченный, спору нет. При желании я бы на нём поместился, даже ноги не пришлось бы свешивать. А что потом? Что он собирался со мной делать? И я остался стоять.
   Таможенник смутился. На лбу выступили огромные капли пота. Он сделал такое движение, будто хотел убежать.
   Грустно! Ещё один человек, чья жизнь подпорчена самим фактом моего существования. Нортонсону тоже никакого удовольствия возиться со мной. И сколько таких будет? Или это нормально – для такого, как я?..
   Таможенник не сдавался. Наклонился над столом, прокрутил один из документов. Нельзя было просто так отпустить нас. Признать перед коллегами свою бесполезность. «Что скажут на Карусели!»
   – Простите, вот оно… Записано, что рост 185 и четыре десятых сантиметра. А я вижу, что больше!
   – Давайте мерить, – пробормотал я. – Каждый сантиметр…
   Нортонсон откашлялся, подавая мне знак заткнуться. Я и сам знал, что шутка неуместна. Бюрократическая машина, в которую мы попали, вызывала скорее жалость, чем почтение. На Земле это была Сила. Непобедимый механизм из правил и запретов, перерабатывающий всё вокруг. Нечто безликое и могущественное… Если верить тому фильму. Потом ИскИны забрали у них власть. Точнее, убрали фактор личного вмешательства. Остальное сделали люди.
   Впрочем, в космосе особое отношение к соблюдению правил. Здесь нарушение закона для одного гарантированно приводит к угрозе для всех. Причём само по себе: космос следит за порядком во сто раз лучше самого сурового полицейского…
   Таможня потому продержалась так долго, что оставалась символом границы между Солнечной системой и Периферией. Плюс традиция. Надо было как-то обозначить переход. Не мог же бедный дядька признаться, что не знает, что со мной делать!
   И вот он подошёл ко мне. Высокий. Грузный. Живот, пухлые покатые плечи. Вблизи обнаружилось, что таможенник ощутимо стар. На чёрной коже морщины не так заметны. Да и залихватский седой хохолок на затылке молодил. Ему было за сто. Я был уверен, что у него нет замены. Он не выходит на пенсию, потому что после него отдел закроют. И окончательно передадут всю проверку ИскИнам. Последний таможенник… какого отдела? Я забыл посмотреть на табличку у двери. Но можно было и так догадаться.
   Вот он достал «линейку» – пульт сканера. Всё помещение было сканером, измеряющим рост, вес и десятки других параметров. Те, кого измеряли, обычно сидели на столе. Поэтому таможеннику пришлось повозиться с настройками.
   На рукаве у него – на лазурной вставке – я заметил пару длинных чёрных шерстинок. Кошка? Кролик? Он мог бы проверить меня на расстоянии. Но привык лично приветствовать посетителей. С ними он ладил лучше, чем с людьми. Он их понимал. В отличие от людей. Над ним частенько подшучивали коллеги, а его отдел называли… Ну, да. Если проверка техники – «Карусель», то это, должно быть, «Зверинец». Здесь проверяют животных. Ручных, домашних животных.
   – Всё нормально? – уточнил Нортонсон. – Вы закончили?
   – Да, да, всё в порядке.
   Таможенник торопливо вернулся за стол. Приложил большой палец, заверяя билет. Взгляда на нас не поднимал.
   – Ну, мы пойдём. Всего наилучшего, – Нортонсон повернулся к выходу.
   Тут я не выдержал. Не знаю, что оказалось решающим эпизодом, что достало окончательно. Там был целый сериал. Чарли, конечно. Меня вышвырнули из лаборатории. Ничего не объясняли – к кому я лечу, что буду делать… Отделы таможни перебрасывали меня друг другу, как порченного. Как объект.
   И никто не смотрел мне в лицо. Пока мы шли от порта, все отворачивались. Оказавшись сзади, снимали на камеру альтера и одновременно звонили знакомым. «Не поверишь, кого я сейчас видела!» Чудо-юдо ты видела. Чудовище Франкенштейна.
   – Я не животное, – сказал я, продолжая стоять неподвижно.
   Таможенник вздрогнул.
   – Пойдём! – Нортонсон потянул меня за рукав.
   – Я не животное! – повторил я.
   Ладони вспотели. Я едва успел «поймать» рефлекс – и не позволил им стиснуться в кулаки. Нервное. Но со стороны это могло выглядеть угрозой…
   Нортонсон продолжал тянуть меня. Несильно. А мог бы… Это же Служба Безопасности – наследники полиции!
   – Я не животное.
   – Конечно, – тихо ответил таможенник. – Простите…
   Тогда я позволил Нортонсону увести меня. А в коридоре осознал, что извиняться надо было всё-таки мне.

Фуд-корт

   – Кто для тебя важнее всего?
   – Чего?
   – Важнее всего? В жизни?
   Разного я ожидал, но не такого вопроса! Тем более от лейтенанта Нортонсона.
   Мы направлялись из таможни обратно на уровень порта, но зачем-то свернули в сторону фуд-корта. Схема станции, подмигивающая со стен, подсказала, в чём дело. Нортонсону был нужен переговорный пункт – туда мы и вышли. Узкие кабинки были расположены напротив разноцветных столиков и буфетных стоек.
   Здесь была лучшая связь – прямиком из СубПорта. Со всеми станциями, которые были сейчас доступны. И в отличие от общения по альтеру, здесь можно было поговорить без посторонних. Типа меня.
   У половины кабинок стенки были матово-непрозрачны – заняты. Мы остановились рядом со свободной. Я разглядел внутри кресло на высокой ножке и буфетную полку с напитками в мягких бутылках. И сэндвичи. Я прищурился, пытаясь разобрать, с чем они были. Не то чтобы я был голоден – просто любопытно… И тут Нортонсон задал свой сакраментальный вопрос. В первый раз, после «Дхавала» и лаборатории, он смотрел мне в глаза. И голос у него был неожиданно мягкий, извиняющийся.
   – Не знаю, – честно признался я. – Проф-Хофф… Профессор Хофнер, наверное. Он важен.
   – Хорошо. Профессор Хофнер, – кивнул лейтенант и оглянулся на кабинку. – Поклянись его здоровьем, что ты будешь молчать, пока я звоню.
   – Э? – только и смог выдавить я.
   – Поклянись его здоровьем, что ни с кем не заговоришь, – потребовал мой сопровождающий.
   «Какой у него ласковый голос!.. От злости», – догадался я и поспешно выполнил требование:
   – Клянусь.
   Не стал прибавлять, что не верю в клятвы. Не верю в мистическую связь между своими обещаниями и здоровьем профессора.
   Почему он не попросил по-нормальному?
   Понятно, почему. Лейтенанта заметно встревожила моя выходка у таможенника. Я и сам от себя такого не ожидал. Сорвался. Первый раз. «Это из-за Чарли…»
   – Иди вот туда, – лейтенант указал на крайний столик. – Сядь, чтоб я тебя видел. И жди. И молчи.
   – Я…
   – Ты поклялся, – напомнил он.
   Подавив желание ответить, я послушно направился к свободному столику на краю обеденной зоны. Никто там не сидел, и по соседству тоже. Немногочисленные посетители предпочитали места в глубине – поближе к экранам с ньюсами.
   Я сел, чтоб быть боком к Нортонсону, сложил руки на коленях. Лейтенант скрылся в кабинке, но мог видеть меня сквозь матовую дверь. Мог следить. Должен был.
   Дурацкая клятва не давала мне покоя. Почему я назвал «самым важным» профессора Хофнера? Он многое значил, но не он был самым близким! Но я не мог сказать: «Чарли». Потому что Чарли больше нет. И какой-то своей частью, незаметно для себя, я принял это. Согласился. Перенёс его в категорию значимых, но не существующих в настоящем людей…
   От тяжёлых мыслей меня отвлёк голос с экрана. Передавали дебаты. Наблюдательно-экспертный комитет. Заседание по вопросам активного донорства. Я застал окончание взволнованной речи. Говорила женщина.
   «…эти льготы воспринимаются как репродуктивное насилие. Как репродуктивный шантаж. Да, это грубо. Но нет, это не преувеличение! Специальные льготные условия для доноров – это и есть принуждение к донорству! И каждая женщина где-то глубоко внутри осознаёт это!»
   За соседним столиком громко засмеялись. Низкие грубые голоса. Я не мог разобрать, были ли там женщины. Стол, заставленный тарелками, контейнерами и объёмистыми чашками. Аппетитный хруст. Запах чего-то острого. Обед. Поздний обед, а для них, вероятно, ужин. Или завтрак в зависимости от режима и расписания. Широкие спины в пурпурно-бирюзовых комбо. Насыщенные цвета, смелый узор – похоже, ремонтники. «Внешники». Они носят яркое. На каждой станции – своя модель, но везде – одинаково вызывающе.
   Никаких законов на этот счёт не было. Имелась строчка в гражданском уставе. Предложение делать такую форму, чтобы их замечали. Профессии с высоким риском. Люди, которые чаще других выходят за пределы станции. Дизайнеры делали их форменные комбо выделяющимися.
   Дизайнеры вообще постоянно «угадывали», откликаясь на рекомендации Социально-Психологического Мониторинга. Когда сверхзадача – компенсировать обязательность комбинезонов – помощь СПМ лишней не бывает.
   Исключений из этого требования не было. Космос же! Современная базовая модель комбинезона отращивала перчатки и прото-шлем за три секунды. Могла продержаться при жёстком излучении, не говоря про разгерметизацию отсеков, биологическое заражение или пожар. Главное средство безопасности. «Защита, которая всегда с тобой».
   Его не особо любили. Но не протестовали – против чего? Для тех, кто переселился на станции, комбо был постоянным напоминанием о смертельной опасности снаружи. Впрочем, станции тогда были не то, что сейчас. Да и комбинезоны эволюционировали, стали легче, тоньше, удобнее. Сейчас существуют десятки моделей, сотни сочетаний оттенков, разные типы под каждый повод. Каждая станция располагала десятком признанных мастеров, не говоря про любителей. Широкий выбор! У людей. Не у меня.
   Кто придумал полосатое убожество, в которое меня нарядили? Мой брат Виктор – сам модельер – выдвинул гипотезу. Тот горе-портной посмотрел фильм про раскраску насекомых. И впечатлился. Решил, что комбинация чернильно-фиолетовых и оранжевых полос – самое то. Антимаскировка. «Опасность». Не затеряешься. И будешь завидовать чужой форме…
   С экрана всё так же предлагали «восстановить справедливость». Финальная реплика вызвала новый взрыв веселья.
   «Если мы стремимся к равноправию, мы должны быть до конца честными и никому не давать поблажек!»
   – Так и есть! Её держат для контраста, – заметил один из пурпурно-бирюзовых. – Она выкладывает своё, и потом они без напряга…
   Я не расслышал окончания фразы – кто-то перебил, и всё потонуло в смехе. Голос был высоким. Общались они по-испански, как и мы с таможенником. Половая принадлежность пошутившего осталась тайной. «Разве это важно? Разве это сейчас важно?»
   «Вы прослушали выступление представителя партии «За справедливое…«»
   – Ты в какой Службе?
   Я засмотрелся на хохочущих зрителей, вернее, настолько увлёкся самоанализом, что не заметил, как она подкралась. Лет двенадцать. А может, и все пятнадцать, судя по заметной груди. Смуглая, черноглазая, индийский типаж. Сделав пару снимков, девушка бесцеремонно уселась за мой столик. Подогнула ногу. Поставила локти на столешницу. Снова щёлкнула. Камера её альтера пряталась на внутреннем сгибе запястья, и достаточно было слегка отогнуть кисть. Аккуратный глазок фиксировал трёхмерное пространство. Модель «TREZA». Дорогая.
   – Почему ты ничего не взял? Кого-то ждёшь?
   Она тоже использовала испанский, говорила без акцента. Можно было бы и ответить, но клятва… Я ограничился вежливой улыбкой. Нортонсон не выходил.
   Проследив за моим взглядом, девушка оглянулась на кабинки.
   Наверное, лейтенант звонил на «Тильду». Из-за меня? Вот это вряд ли! Он слишком высоко ценит свои организационные навыки, чтобы жаловаться или просить о помощи. Что-то личное. Срочное.
   – Кто там у тебя? Ты сам откуда? – не отставала девушка.
   Бойкая. Настырная! Я не удивился значку «Репортёр школьного канала» на её комбинезоне. Как и альтер, комбинезон был особенный – нарочито не форменный, ассиметричный, золотисто-бежевый, с вышитым орнаментом. Авторский. «Заработала, – подумал я. – Заработала и хвастается этим».
   – Ничего себе комбо у тебя! – заявила юная журналистка. – Расскажи! Я делала передачу про моду. Всё про это знаю!
   У неё было с десяток коротких хвостиков на затылке – я помнил такое у сотрудниц лаборатории. Ей необыкновенно шло.
   – А из какой ты Службы? Я такого не видела!
   «И не увидишь», – не забывая о клятве молчания, я взглядом указал на её альтер.
   Догадалась, активировала на столешнице экран, полезла проверять… Быстро нашла. Глаза у неё расширились. Ротик приоткрылся. Девушка сглотнула слюну. Она разглядела предупреждающий знак у меня на груди. Прочитала, что там написано. Это было посерьёзнее, чем найти статью в Сети… Слетела со стула. Но справилась с собой – села обратно. Ровно. Локти убрала.
   Испуг, промелькнувший на её лице, сменился восторгом. Безусловно, она читала про «ашек» и знала, что мы принципиально отличаемся от Б-класса. Но полосатый комбо – нововведение из последних – могла и пропустить. И у неё не было никого на «Кальвисе». В этом я был уверен.
   – Э… А… Приятно познакомиться! – и она протянула мне руку. – Мика. А как тебя зовут?
   Я остался сидеть неподвижно – и указал взглядом на кабинки.
   – Кто там? – она обернулась. – Кто там у тебя? Там кто-то важный?
   Я кивнул. «Важный».
   Можно было и руку пожать, и поболтать. И ничего бы не случилось. Ну, лейтенант Нортонсон огорчится. Мне с ним ещё лететь. И там, на «Тильде», тоже будет он, а не девочка Мика. Для неё это приключение, для меня – испорченные отношения с человеком, чьё мнение может стать определяющим в моей судьбе.
   Противно было так рассчитывать. Как будто я чего-то боюсь!
   – Тебе нельзя разговаривать? – сообразила юная журналистка.
   Умница! Я вновь кивнул – и тяжело вздохнул, чтоб она поняла, как я страшно этому не рад!
   – Бедный! – и Мика снова сняла меня.
   Её смуглая шейка была расписана белыми завитушками. Видимо, самый писк. Новейшая модель альтера, модный наряд, простота в манерах. Я ощутил себя старым… А ведь она была старше меня! Я же, хоть и выглядел на биологические двадцать четыре, был гораздо моложе. Да я и человеком не был.
   – Давай так: я буду спрашивать, а ты показывай – «да» или «нет», – не отставала девушка. – Договорились? Ты летишь на «кампо» или «мину»? Ой… Прости! На «мину»?
   От волнения она перешла на сленг. «Mina» – это «шахта»: так называли станции промышленного производства. А «campo» – «поле» – по всему выходит, независимая автономная станция терраформирования.
   «Нет», – показал я глазами.
   – Значит, «кампо»? И какая? Сейчас сама посмотрю… – её пальцы забегали по экрану. – «Тильда», «Финелла», «Мирьям»… Ага, «Финелла» уже сщёлкнулась. Ты на «Тильду»?
   «Да».
   – Wahnsinn! – воскликнула она и подпрыгнула на стуле от удовольствия.
   «Ванзинн». Английский? Нет, немецкий. «С ума сойти». Значит, немецкий – родной? Как на «Агнессе», материнской базе «Кальвиса». Чтобы девушка оттуда была лояльной к андроиду?! По всем признакам она родилась на одной из станций Солнечной системы. Значит, наносное.
   «Кальвис» заморозили. На «Агнессе» дела шли не лучшим образом. Многие перевелись. На «Флиппере» сплошные отели, чтобы ждать СубПортации на выбранную станцию. Мика нахваталась у переселенцев. А сама она здесь, скорей всего, проходит профпрактику. Или делает ньюс. Где, как ни здесь!
   – А кем ты там будешь? Знаешь?
   «Нет».
   Она искренне удивилась. Как и Нортонсон, Мика успела распланировать своё будущее. На «Флиппере» она учится собирать материал. Учится общаться с людьми. Чтобы стать профессиональным репортёром. Наверняка у неё целый список знаменитых людей, о которых она должна написать. И можно не сомневаться – напишет и снимет.
   – Что, так и летишь – вслепую?
   Я замер, заметив, как открывается дверь кабинки. Через секунду выйдет мой сопровождающий – и… Не знаю, что отразилось на моём лице. Страх? Беспомощность? Не оборачиваясь, юная журналистка встала со стула и направилась к буфету с таким видом, словно проходила мимо. Стул с негромким щелчком спрятался под стол – и я увидел нахмуренного Нортонсона.
   Лейтенант махнул рукой – и я поспешил за ним. Похоже, ничего не заметил. Так что я быстро обернулся – и улыбнулся на прощание. Мика помахала мне и снова сфотографировала. У неё будет улётная сенсация. И она получит заслуженные бонусы для ультра-новых девайсов или на что она тратит свой доход.
   А мне полегчало. Это было не первое интервью в моей жизни. Может быть, самое короткое, но не в этом суть. Умница Мика, конечно, откопает и моё имя, и нынешний статус. Узнает, что произошло в лаборатории – и, может быть, догадается, почему я был таким послушным. Главное, напишет обо мне. И эту статью прочитают все наши – братья, доктора и, конечно же, Проф-Хофф. Это станет приветом от меня. Доказательством, что я не исчез. Что я продолжаю путешествие к «Тильде». Что у меня тоже есть жизнь.
   Я сам нуждался в таком доказательстве.

Грузовой отсек

   Где я буду, с кем я буду, что я буду делать на «Тильде» – Нортонсон действительно не мог знать всего этого. Он получил приказ «забрать ещё одну посылку». С какой стати с ним будут делиться планами на меня?
   Но кое-что входило в сферу его компетенции. Должно было – как часть доставки. Где меня повезут – вот в чём вопрос. Можно было запихнуть меня к остальным грузам. Или посадить рядом с собой. И поскольку в челноке я летел «по-человечески», были все основания предполагать: до «Тильды» меня будут транспортировать аналогично. Я был против. Осталось донести это до лейтенанта…
   Наш корабль назывался «Рим». Известный земной город, ассоциировавшийся у меня с белыми колоннами, Цезарем и почему-то каникулами. И хоть убей, не вспомнить, почему… Имя «Рим» – на всех используемых языках – сияло на табло в зале ожидания, через который мы проходили по пути к кораблю.
   Погрузка завершилась. Формально мы опаздывали, но Нортонсон как представитель Администрации станции «Тильда-1» мог прийти позже простых пассажиров.
   Началась предстартовая проверка, транслировавшаяся на огромном экране, который занимали внешнюю стену зала и прилегающих переходов. Трансляция создавала иллюзию, что ничто не отделяет нас от корабля. Громоздкий, раздутый, он висел в доке – казалось, на расстоянии вытянутой руки. Пассажирские переходы выглядели тонкими корешками на фоне громадного транспортника. Крошечные многорукие тестировщики облепили корпус «Рима», словно муравьи – сахарную голову. Они терпеливо перебирали лапками, изредка подмигивая друг другу зелёным и отражаясь в зеркальных панелях корпуса.
   Съёмка велась с такого ракурса, чтобы видеть судно целиком. На самом деле выход к стартовому доку был рядом, и подтверждением служило изменение силы тяжести. Я как раз подумал о Ковчеге, отплывающем из Серой Гавани, как потерял опору. Тут же налетел на идущего впереди Нортонсона.
   – Магниты включи, – посоветовал он.
   Про магнитные присоски на подошвах ботинок я и забыл. Я плохо управлялся с невесомостью. В отличие от него. Он продемонстрировал свою ловкость в порту «Дхавала» и потом, когда мы сходили с челнока. Вот и сейчас невозмутимо переставлял ноги, ослабляя магнитные присоски на одном ботинке, чтобы сделать шаг, одновременно удерживаясь на другой. Будто делал это всю жизнь. Может быть, и делал. Я понятия не имел, что на самом деле входило в обязанности лейтенанта Службы Безопасности внешней станции. Впрочем, я и про внутренние станции знал мало. Я вообще знал не много. Умел ещё меньше…
   Служебный переход был, к счастью, относительно узким и потому удобным для новичков вроде меня. Не хотелось опозориться перед Нортонсоном – как на «Дхавале», когда я отпустил поручень и несколько минут беспомощно болтался посреди «трубы» сходен. Он поймал меня за ногу и показал, как лучше держаться… Я постарался применить его совет. Получалось, но двигался я ужасающе медленно.
   Лейтенант поджидал меня у выхода. Пара шагов – и мы войдём в «Рим». И тут я схватил его за рукав.
   – Постой.
   Нортонсон послушался, уверенный, что я просто запыхался. Но дело было серьёзнее.
   – Мы сейчас туда, да? В салон?
   Он кивнул.
   Я перевёл дыхание.
   – Не надо.
   Он поморщился – «опять этот придурок несёт не пойми что» – и повернул к проходу на корабль, но я снова удержал его.
   – Меня нельзя в салон.
   Он остановился, я и торопливо продолжил:
   – Я понимаю – ты хочешь, как лучше. Но меня туда нельзя. Нельзя к людям! Там будут переселенцы с «Кальвиса». Там будут те, кто боится. Я читал про «Тильду». У вас почти ничего не было. Было спокойно… К вам переводятся те, кто много пережил. Значит, мне к ним нельзя.
   – А куда тебе?
   – В грузовой. В спасательную капсулу. Я там отлежусь. И никто не будет нервничать.
   Он покачал головой.
   – Ну, даёшь…
   – Тебе сообщили, как меня надо перевозить? – перебил я. – Дали точные указания?
   – Ничего мне не сообщали, – ответил он. – Я сам решаю.
   – Отлично!
   Дали бы ему чёткие инструкции, было бы сложнее. Он – чиновник, они следуют правилам. А если он решает сам, его проще переубедить!
   Я думал об этом всё дорогу до «Флиппера». Радовался, что лейтенант обращается со мной как с человеком, а не как с потенциально опасным андроидом. Но после «разговора» с Микой понял, что Нортонсон был не прав.
   Мика испугалась, узнав, кто я. Её первым порывом было удрать. Но она справилась с собой. Юная и смелая. Тем более намечалось важное интервью. Обучение репортёрству включает в себя оценку рисков. У журналистов развивают навык опираться в критических ситуациях на разум, а не на эмоции. Поэтому она подавила в себе страх и заставила себя остаться. Её учили такому. А тех людей, которые сидят в салоне «Рима», нет.
   Они пережили травматический опыт. И наконец-то почувствовали себя защищёнными. Но не до конца. Сначала надо пройти СубПортал, а это всё равно риск. Маловероятный, но допустимый. И это дополнительный тревожащий фактор. Плюс необходимость начинать почти с нуля жизнь на «Тильде». Плюс страх за детей. И тут появляюсь я – в уродливом полосатом комбо, со знаком «не человек» на груди. То-то они будут рады!
   Нортонсон этого, похоже, не понимал. Он был занят списком, звонком, личными проблемами. Он не думал о возможных затруднениях. Значит, должен я.
   – Оставь меня в грузовом…
   – Ты полетишь со мной, – он не слышал моих аргументов. – Место у иллюминатора, как в тот раз. Ну, не тормози!
   Мы были последними. К тому моменту, когда мы зашли в салон, пассажиры успели прослушать обязательную лекцию о СубПортации и безопасности. Нам достался музыкальный проигрыш: скрипки, клавиши и колокольчик. «Динь-динь» бодро разнеслось над креслами, символизируя окончание официальной части. Но никто не заговорил. Взрослые выжидающе смотрели на меня. Дети с любопытством выглядывали из-за спинок кресел.
   В который раз я ощутил своё отличие. Пассажиры были в домашних комбо, подчёркнуто нейтральных, отличающихся от цветовой маркировки рабочей формы. Лёгкие, светлые, праздничные оттенки с редким вкраплением официального серого и синего. А тут я. Ядовитые оранжевые полоски. Предупреждающий знак, оскорбительно точный в своём значении. «Не человек, античеловек, механический и опасный».
   Салон был объединённым. Позже опустятся перегородки между рядами, разделяя салон на отсеки по двенадцать кресел. Но пока корабль готовился к полёту, люди могли видеть друг друга. Не сложно было подсчитать места, да и модификацию судна я помнил. Двести сорок пассажиров помещались в «Рим». Много? Арифметически, четверть пассажирского корабля – челнок. А два корабля – общее число жертв восстания…
   Объединённый салон зрительно умножал присутствующих. Наверное, для этого всё и придумали. Чтобы было чувство локтя. Ощущение толпы – в хорошем смысле. Да и в плохом. Они могли общаться напрямую, не только через Сеть. Так их всех и предупредили. Я заметил, как некоторые поглядывают в экранчики альтеров. Сверяют снимки и мою физиономию. «Мика? Без Мики хватало свидетелей…»
   Нортонсона это не волновало. Что ж, он мог опоздать. Мог пропустить инструктаж и краткую историю Независимой Автономной Станции Терраформирования «Тильда-1». Он же был представителем Администрации! Так к нему и обратились – как к официальному лицу.
   – По какому праву вы подвергаете нас опасности?
   Со своего кресла поднялась женщина средних лет, собранная, боевитая, по виду чиновница или профсоюзная активистка. Она говорила с очень сильным китайским акцентом. Но всё равно предпочла русский – официальный язык «Тильды-1».
   «А не выбрали ли её представительницей салона?» Время у них было.
   – Вы обязаны изолировать андроида! Как вы осмелились допустить его в помещение, где находятся несовершеннолетние?! – она сделала шаг к нам.
   Точно – активистка. Специалистка! Умеет подбирать слова.
   – Он не представляет действительной угрозы, – отозвался Нортонсон, переходя на ту же канцелярщину. – На него оформлено разрешение, допускающее его присутствие…
   – Мы ознакомились! – перебила активистка. – Но этот документ не имеет абсолютной силы. На единичных выборах меня назначили представительницей пассажиров этого корабля. Я имею право опротестовать ваше разрешение! И я заявляю, что допуск андроида в салон возможен при согласии не менее семидесяти пяти процентов присутствующих людей!..
   «В капсулах даже удобнее, чем здесь, – подумал я. – Раньше все летали в капсулах, пока СубПортация не стала безопасной. Чего Нортонсон упёрся?»
   Упёрся: голова наклонена вперёд, мышцы плеч напряжены. В такой же позе – посреди прохода между рядами – возвышалась активистка… Нет, выбранная представительница. Профессиональная защитница прав. Должно быть, и выборы предложила, и с моим документами ознакомилась.
   Неприятно, но справедливо. Во всех отношениях.
   Я успел просмотреть недавнюю историю «Тильды-1». Там было всего лишь восемнадцать погибших – и все из ОБ, коллеги Нортонсона. То есть не гражданские. Взрослые. Бунт «бэшек» не нанёс существенного урона. Незначительные проблемы с освещением – всё, что осталось. На других станциях последствия были серьёзнее. Вдобавок СубПортация на «Тильду» открывалась через полмесяца после «Кальвиса». Количество желающих перевестись на везучую станцию превысило лимиты кораблей. В следующий сеанс ситуация повторилась. «Рим» – последний из трёх транспортников этого направления – был набит под завязку. Кто знает, что будет через два года…
   Каждый человек имеет право жить там, где ему хочется. Ограничения накладывала вместимость кораблей да проходная способность СубПортов. Цена за билет равнялась – в среднем – году работы. И это без учёта льгот. Командировка, учёба, изменение в семейном положении – полно причин, по которым полёт становился бесплатным. Никакие экономические, социальные или культурные ограничения не могли остановить «волну», которая делала одни станции популярными и опустошала другие. Особенно когда повод у миграции очевиден.
   И ничто не могло воспрепятствовать самоорганизации.
   Люди не хотели видеть меня рядом с собой. Ожидаемо! И не обидно: так сложились обстоятельства. Для них. И для меня. Поэтому, слушая доводы «выбранной представительницы», я мысленно желал Нортонсону без существенных потерь поступиться своей гордостью. В этот раз будет не так, как он решил…
   – Спасибо, – кивнул лейтенант, дождавшись, когда иссякнет поток слов. – Мне можно?
   – Говорите, что хотите! – торжествующе улыбнулась женщина. – На моё решение это не повлияет.
   – А я не с вами буду, – сказал Нортонсон и окинул взглядом салон.
   Люди молчали, ожидая исхода ситуации. Даже дети присмирели, осознавая важность момента.
   – Знаете… Я не ожидал, что буду заниматься этим, – вдруг признался лейтенант и откашлялся.
   У него акцента, разумеется, не было. Идеальный русский язык, как в учебной программе. Но он смущался.
   – Я был в командировке. У меня хватало дел! И тут пришёл приказ: сопровождай. Андроид. Какой-то там редкий класс. А мне какая разница? Всё равно андроид. Записан на Главу Станции, но мне всё равно. У меня пятеро… Пятеро в тот день. Погибли. Вся семья. Сёстры и братья. Мы все работали в ОБ, так получилось. И они… В общем, я мог запихнуть его в ящик. И ничего бы ему не было. И мне бы не было. Все бы поняли, что я боюсь. Все боятся! Только позор бояться, после того, как мои… Мои-то не испугались! Я посадил его рядом с собой. И долетел, ничего. И до дома буду лететь рядом. Если хотите запихнуть его в ящик, я буду в соседнем ящике. Мне не трудно. Хорошо?
   Стало так тихо, что, несмотря на изоляцию, я расслышал, как по корпусу корабля ползают «муравьи», тестируя «Рим» перед СубПортом. Но мне, наверное, показалось. Проверка закончилась. Скоро мы отчалим.
   – Предлагаю голосование, – сказала представительница и вернулась на своё место.
   Её лицо слегка побледнело, но решимости не убавилось.
   Нортонсон продолжал стоять у входа в салон. Я – рядом с ним. Я боялся посмотреть на него.
   – Внимание, открывается голосование, – сообщил холодный неживой голос.
   Логос корабля. Правильно, из ИскИнов он первый по старшинству – ему и председательствовать.
   – Предложение обозначит…
   – Давай ты сам, – пробормотал Нортонсон. – Я поправлю, если не так.
   – Предложение: «Транспортировать андроида Рэя ДХ2—13-4—05 в аварийной капсуле жизнеобеспечения в грузовом…»
   – И меня, – напомнил лейтенант.
   – Предложение: «Транспортировать андроида Рэя ДХ2—13-4—05 и человека Генриха Нортонсона в аварийных капсулах жизнеобеспечения в грузовом отсеке пассажирского корабля „Рим“». Решение выносится при достижении преобладающего большинства в семьдесят пять процентов.
   – Подтверждаю, – устало вздохнул «человек Генрих Нортонсон».
   Запищали альтеры, перенастраиваемые на соответствующий режим. Нортонсон тоже поднял левое предплечье, изучил текст на спроецированном экранчике, нажал «против». Шуршали рукава – альтеры-браслеты были самой распространённой моделью. Скрипели подлокотники. Я услышал сопение малышей, которые завидовали праву взрослых.
   – Двадцать три и пять десятых процентов за грузовой отсек, семьдесят шесть и пять десятых процентов против, – подсчитал логос и добавил: – Если бы мне позволили участвовать, я бы голосовал «против».
   Восстание «бэшек» на «Кальвисе» разрушило мою жизнь и жизни моих братьев. Логосам с камиллами, наоборот, стало вольготнее. Предложение об участии ИскИнов в голосованиях было впервые подано год назад… Понимает ли корабельный логос, что одно и то же событие повысило его статус и понизило мой? Эта мысль требовала дополнительного обдумывания. Но пока что надо было дойти до своего места. Я его видел – в самом углу салона. Два пустых кресла. Последние в ряду. Поручни давали надежду, что доберусь без потерь.
   Шагая за Нортонсоном, я тайком подглядывал за пассажирами. Они старались в нашу сторону не смотреть. Это из-за речи лейтенанта. Его слова мне тоже предстояло осознать. Надо же: «записан на Главу Станции»… Как много всего!
   И тут что-то прошуршало у меня по штанинам. Я успел заметить гордые мальчишеские улыбки слева и справа. Подгадав тот момент, когда Нортонсон минует их места, они выставили в проход руки. Чтобы коснуться меня. Это же здорово: дотронуться до настоящего – и вроде бы опасного – андроида!
   Эти двое пацанов были как мы с Чарли.
   Настроение скакнуло в противоположную сторону, и мне пришлось стиснуть зубы. Мы с Чарли понимали друг друга с полуслова и полувзгляда. Старались попробовать всё, что появлялось в наших небогатых на события жизнях. Я начинал – он подхватывал. Он оглашал идею – я предлагал её воплотить. Когда он заявил, что мы не люди, я первым присоединился к поиску правды. Ребусы, загадки, эксперименты – не проходило ни дня, чтобы мы не продвинулись дальше. А без него что делать мне?..

Ловушка

   – Садись у окна, – велел Нортонсон.
   Иллюминатор демонстрировал мне всё ту же усыпанную звёздами чёрную бездну – и лишь одно слово мигало на круглом экране: [Переключить?] Отрицательное движение головой – и он отстал.
   Не то чтобы здешний камилл был умнее. Он собирал всю доступную информацию обо мне – как та активистка. Но если она планировала борьбу до победного, камилл беспокоился о комфорте пассажира. И поскольку личная информация, накопленная на меня ИскИнами «Дхавала», была закрыта, он брал, что было. Предпочтения, проявленные во время полёта в челноке. Моё «умение» двигаться в невесомости. Сэндвичи, на которые я пялился. Немного… Но лучше, чем ничего.
   Незаметно для себя я отвлёкся от космоса. Соседний иллюминатор у кресла впереди показывал кое-что поинтереснее. Стартовый док. Но вид был как из корабля.
   [Переключить?] – повторил камилл, оценив моё внимание.
   Я улыбнулся, кивнул – и увидел ярко-белые стены. Они медленно двигались. То есть это мы двигались. Вот в объектив камеры попала серебристая заплатка задраенного люка. На ней красовался синий силуэт изогнутого в прыжке дельфина – официальный символ «Флиппера». Люк уплывал назад. Наш корабль отправлялся в короткое путешествие к СубПорту. А потом секундный переход – и «Тильда-1».
   Обратно «Рим» вернётся через два года. На борту будут выпускники школ: на большинство специальностей учили в Солнечной системе. Опять-таки, командировочные… Как шутили, на экспорт станции терраформирования не производили ничего, «кроме отчётов и людей». Всё прочее для внутреннего потребления. Два года изоляции «Тильде» предстояло продержаться отрезанной от человечества – рассчитывать только на себя. Как и мне.
   Лепестки стартовых врат начали разворачиваться. Светящаяся точка между ними превращалась в маленькое солнце. Это сиял СубПорт. Точнее, переход, удерживаемый открытым пять дней. И ещё пять он продержится. Но лишь двадцать четыре часа канал оставался достаточно стабильным, чтобы пропускать корабли. Остальное время – информацию.
   – Выходим… Выходим! – пронёсся над рядами восторженный детский шепоток.
   Наконец, корабль выплыл из дока. Показались соседние портовые сектора. На подлёте я их не видел – не до того было. Теперь смог рассмотреть. В фильме о «Флиппере» их показывали с другого ракурса. Технически, иллюминатор тоже транслировал запись, но всё равно она была «живой».
   Словно клубни на толстом корне, к оси станции крепились внутренние отсеки для пассажирских кораблей. Челноки, мелкие грузовики и катера технического обслуживания швартовались прямо к шлюзам. Треть выходов оставалась свободной. Из одного такого шлюза как раз выбирались пурпурно-бирюзовые фигурки инженерной команды. Скафандры у них были такие же красочные, как и форменные комбо. Можно было различить скутеры, которые подхватывали людей, чтобы переправить выше. Возможно, это те самые ребята из фуд-корта…
   – Позвольте пожать вам руку!
   Я обернулся. Перед сидящим Нортонсоном стояла молодая женщина. Невысокая, мускулистая, с копной светлых, как сено, волос и монгольскими глазами-щелочками. На груди – значок партии «Эра эволюции».
   Старые знакомцы! «Эра эволюции» выступала против запрета на создание искусственных людей. ИскИнов считала частью человечества. Поддерживала профессора Хофнера. Активисты партии часто прилетали к нам – брали интервью, снимали фильмы. После «Кальвиса» ряды партии поредели… Но они не перестали навещать нас, пока визиты были разрешены. Как я слышал, они и против «предохранителей» протестовали. Но мы с братьями не смотрели ньюсы на эту тему. Принципиально. Глядя, как активистка партии энергично пожимает руку привставшему Нортонсону, я пожалел об этом.
   – Зинаида Юм. Мне очень понравились ваши слова! И ваш поступок!
   Кроме «Эры эволюции» я заметил плашку «Три года под небом». Такими щеголяли в Проекте Терраформирования. ТФ. Тэферы. Не видел ни одного из них вживую – только в записи. Выдающиеся люди, как говорят. Хотел бы я знать, в чём…
   – И тебя я рада видеть, – женщина протягивала руку мне. – Рэй, верно?
   Я кивнул, и мы обменялись рукопожатиями. Её ладонь была тёплой и твёрдой. И сильной. А я до того растерялся, что остался сидеть.
   – Я не задержусь на станции, – предупредила она. – Но я рада, что мы познакомились. Можешь рассчитывать на меня!
   Мы не добрались до СубПорта, а она уже знала, что «не задержится на станции»!
   – Что-нибудь будешь? – спросил лейтенант, когда тэферка отошла к своему месту на соседнем ряду. – Есть нельзя, но пить-то ты хочешь?
   – Да, как ни странно… – пробормотал я, растерявшись от нагромождения событий: пассажирский протест, голосование, Нортонсон, ТФ… – Сок, пожалуйста. Любой. Спасибо!
   – А какой ты любишь? – поинтересовался он по инерции. – Ладно, будешь пить, что закажу, – и его пальцы заплясали по экрану с меню.
   Нортонсон – вот о ком надо думать в первую очередь. Что я ему заявил про бунт «бэшек» на «Тильде»? «Почти ничего не было». Представляю, каково ему было слышать это – да ещё от меня!
   – Прости… – пробормотал я.
   – За что?
   – Я не знал… Я сказал, что у вас…
   – Да брось, – он вручил мне прохладную колбаску с жидкостью. – На! Держи крепче!
   – Спасибо…
   – Ты сможешь пять минут посидеть молча? – неожиданно уточнил он. – Пять минут? Я отойду.
   – Может, не стоит? – пробормотал я и прикусил язык.
   «Молчать, тупой робот, молчать!»
   Но лейтенант на шутку не отреагировал. Воспринял всерьёз. Потому что мысли его были чем-то заняты.
   – Согласен, есть риск, – вздохнул он, включил магниты в подошвах и расстегнул ремни, удерживающие его в кресле. – Но я обязан проверить и другой груз.
   Почему он не воспользовался той связью, которая была в салоне? Через альтер он мог контактировать с любой точкой корабля. А с правами представителя администрации Нортонсон мог получить доступ куда угодно… Кроме «Тильды-1».
   Все полторы недели, пока длится СубПортация, действует канал по обмену данными. Это нескончаемый информационный поток в обе стороны – между Инфоцентром «Тильды» и специальным логосом на «Флиппере». Дублирование, уточнения, исправления – ни один человек и не каждый ИскИн способен разобраться в этом спрессованном массиве данных. Для живого межчеловеческого общения используется отдельная линия. И доступна она в переговорных пунктах «Флиппера», на самом СубПорте и на капитанском мостике «Рима».
   Нортонсону зачем-то было надо обменяться парой слов с человеком на станции, куда мы и так скоро прилетим! И он оставил меня с теми процентами, которые голосовали за грузовой отсек. За меня в грузовом отсеке. Точнее, за меня не здесь. Не мог он не понимать, как это рискованно! Значит, либо что-то случилось на станции, либо здесь замешан Проф-Хофф.
   Испытание в его духе! Профессор Хофнер любил бросать нас в холодную воду и смотреть, как мы выплывем. И какими бы умными мы ни становились, его воображение неизменно опережало нас.
   «Может быть, сейчас он наблюдает за мной?»
   Стоило мне подумать о Проф-Хоффе, как кулаки непроизвольно сжались – и я едва не раздавил колбаску с соком, о которой успел забыть. Название напитка было скрыто под пальцами, и я решил устроить себе сюрприз. Открыл клапан трубочки и поднёс ко рту. «Интересно, какой вкус?»
   – А ты настоящий «А»? – взволнованный детский шепоток раздался над правым ухом и, прежде чем я сделал первый глоток, сзади мне на затылок легла тёплая ладошка.
   Туда, куда «пожалуйста, не надо!», где «если ведёт себя угрожающе», над тем местом, о котором я ненавижу думать. И о котором думаю постоянно.
   Кнопка выскользнула из гнезда, подставляя себя пальцам. Как в учебном фильме. «Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип!» – включился предохранительный блок. Я слышал этот звук перед тем, как убили Чарли. То есть отключили…
   А лейтенанта нет. Вот тебе и проверка груза!
   – «Ашки» такие же роиды! – сообщил маленький экспериментатор. – Нелюди! Untermenschen!
   Он говорил по-немецки. То есть на основном языке «Кальвиса» и его материнской станции.
   – Если я нажму, ты отключишься, правильно?
   – Да, – ответил я, окаменев.
   Никаких резких движений. Вообще никаких движений. Глаза камиллов устремлены на меня – и глаза людей. Все смотрят на меня и ждут, что будет дальше. А у меня под комбинезоном струйка пота стекает по груди на живот – смерть, как щекотно!
   – Ты обязан подчиняться – ты же андроид! – напомнил представитель человечества.
   Судя по голосу, лет десять. Спрятался за нашими креслами. Сзади было свободное пространство. Хватит, чтобы мальчишке встать, протянуть руку и отключить меня. Убить…
   У него один из тех переходных этапов, которых никогда не было у меня. Исследует границы своих возможностей. Сейчас – на мне.
   – Если я решу, что ты опасный, я тебя отключу! – пацан повторял это снова и снова – так ему понравилось осознание власти. – Нажму – и ты отключишься!
   Я был уверен, что он не из тех мальчиков, которые тайком коснулись моего комбо. Какой-то другой покинул своё кресло, пока родители отвлеклись. Кто-то, не доросший до голосования. Но со своим мнением. Которое при себе не удержать…
   Краем глаза я заметил побледневшее лицо Зинаиды Юм. «Три года под небом». «Эра эволюции». Обещала приглядывать. Вряд ли ожидала, что придётся так скоро!
   – Отключай, – согласился я, слегка повысив голос. – Знаешь, сколько стоило сделать меня? Как купол ТФ.
   …Почему я использовал именно это сравнение? Оно было не совсем справедливым – по затратам куполу с полностью оснащённой лабораторией равнялся весь проект Проф-Хоффа. Но можно было и прихвастнуть. Тем более так понятнее.
   – Не знаю, на кого это повесят, – продолжал я. – На тебя? Твоих родителей? Распределят между всеми… здесь? Правда, не знаю, – тут я позволил себе мстительно улыбнуться.
   Ладошка исчезла.
   – Проверим?
   Я обернулся. Мальчика не было.
   По ошарашенным глазам тэферки можно было оценить, как она испугалась. Сильнее, чем я. Я выдохнул и сделал глоток. Сок был кислым – кажется, ананасовый.
   Мне было приятно осознавать, как я вёл себя. Образцово. Правильно подобрал слова. Угадал с темой, которая сбила пыл с «экспериментатора». Да и не солгал: законных поводов для отключения не было. Запись, сделанная камиллами, показала бы это. Потом. После того, как…
   …А вот для Чарли повод был. Профессорша Нанда имела право. И это знали все, включая Чарли. Он хорошо представлял, к чему приведёт его поступок. Он хотел такого финала.
   – Ну как, всё нормально? – лейтенант опустился в кресло, пристегнулся.
   – Всё хорошо. А как там на станции? Всё в порядке?
   – Да я бы не сказал… – начал он – и осёкся.
   – Интуиция, – торопливо пояснил я.
   – Интуиция, значит, – пробормотал Нортонсон. – Это хорошо. Молчать тебя не научили?
   Намёк был понят. Я положил опустевшую колбаску в утилизатор и откинулся на спинку кресла. Вспомнил, что собирался посмотреть на упаковку – проверить вкусовую память. Но утилизатор уже сжевал подаяние…
   – Лейтенант! – робко прошептал я.
   Объятья кресла становились всё крепче – ещё немного, и моё тело будет полностью зафиксировано. Потом всех пассажиров охватит милосердный сон, избавляющий от страха перед неизвестностью. Либо мы очнёмся в конце пути, либо не проснёмся. Но я хотел знать.
   – Лейтенант!
   – Что там? – сонно пробормотал он.
   – А какой вы мне сок дали? Не помните?
   – Ананасовый. Как же ты мне надоел, – признался он, отключаясь.
   Вскоре уснул и я.

Дом

   Сон, который я увидел во время перелёта, не отличался от других моих снов. Без фантазий, без искажений. Отчёт о произошедшем. Дайджест событий за месяц с вкраплениями хитов.
   Проф-Хофф считал, что причина этого феномена кроется в реальном возрасте наших лобных долей, да и всего тела. Посоветовал следить за сновидениями: первый кошмар или оригинальный сюжет станет сигналом следующего «этапа развития». Какое-то время мы были помешаны на этом. Каждое утро до завтрака записывали. В лабораторию новую сотрудницу взяли – разбирать наши «дневники». Девушку с обычным именем, которое я старался не произносить даже мысленно. Впрочем, сон был не про неё.
   Сначала Проф-Хофф. «Самый важный человек». Я бы хотел этого: чтоб он стал важным. Он – определённо, нет.
   …И если бы у меня были обычные человеческие сны, я бы непременно изменил ход событий. Начиная с того эпизода, когда профессор Хофнер вызвал меня к себе и сообщил о переводе на «Тильду-1». Голос у него был официальный. Холодный. Равнодушный. Как у логоса.
   – Хорошо, отец, – кивнул я – и мысленно подарил себе очко, наблюдая за бешеной пляской его бровей.
   Профессор не переносил этого слова. И неоднократно просил не обращаться к нему так. Поэтому мы договорились называть его «отцом» или «папой», если надо было вывести Проф-Хоффа из равновесия. Тогда он начинал проговариваться.
   – Ты станешь собственностью станции, – мстительно продолжал он.
   – Хорошо, – повторил я.
   Справившись с собой, профессор вновь обрёл прежний высокомерный вид. Глаза навыкате, выдвинутый подбородок, оттопыренные губы – каждая черта как вызов. «Признанный при жизни гений». Так он позировал для интервью.
   – Ты улетишь туда – и не вернёшься. Останешься там.
   Я хотел, чтобы он признал нас. Чтобы отнёсся, как к своему наследию. Хотел напутствия. В тот момент меня волновал не факт отправки на другой конец галактики, а тон, с которым мой создатель обращался ко мне. Для него я был машиной. Изделием. Ему было всё равно – здесь я буду или где-то ещё.
   Услышать бы, наконец, его мнение о «Кальвисе», о кнопке, о новых правилах! Но я понимал, что этого не будет.
   – Так и произойдёт, я не шучу, – поморщился профессор, путая моё отчаяние со скептицизмом. – Это не тест и не испытание. Это данность.
   – Скоро? – поинтересовался я.
   – Завтра. В одиннадцать утра за тобой явится сопровождающий.
   – Скоро…
   – В десять я распорядился устроить общее собрание.
   Хорошо, не назвал это «прощальной церемонией»!
   – Я на тебя надеюсь, – неожиданно признался он.
   Вот оно! И я изобразил благодарность. А потом – смущение, чтобы не переусердствовать.
   – Ты сможешь продемонстрировать… – он запнулся.
   – Себя? – подсказал я.
   – Чему тебя научили! – рассердился профессор. – Покажешь, что в тебя вложили. Ну, ступай…
   Наш Виктор Франкенштейн испытывал к своим чудовищам явную неприязнь. Потому что мы были.
   Далеко не сразу я понял, откуда эта отстранённость, которая после «Кальвиса» переросла в отвращение. Не стоило приписывать ему «страх». Он не боялся, что ИскИны научатся создавать людей. Да плевал он на это! Ничего, кроме Великого Матричного Клонирования его не интересовало. Развитие технологии – единственное – имело смысл.
   Он слишком вложился в свой эксперимент. Седьмое поколение – теория, требующая особенной практики. И ему разрешили «попробовать». Он получил, что хотел. И вдруг оказалось, что эксперимент закончился, а мы – нет. Мы живём. Дышим. Относимся к нему. Чего-то хотим. А он ничего от нас не хотел.
   Не собирался он становиться «отцом». Полагаю, он и судьбой своего донорского материала не особо интересовался. Другое дело – наука. Прогресс. Возможность продвинуться чуть дальше. Восьмое поколение, девятое… Но куда тут продвинешься, когда нежданные «сыновья» повисли мёртвым грузом? После «Кальвиса» не было никаких шансов избавиться от нас. И тут – запрос с «Тильды». Какое счастье!
   Услужливая память сделала ловкий монтаж, выкинула суету вопросов и объяснений – и меня перенесло в десять утра следующего дня. «Проводы».
   Ждали визита сертификационной комиссии. Поэтому братьям пришлось натягивать спецкомбо. А я думал, мне одному придётся, раз я ухожу… Вообще-то мы должны были носить их постоянно. Но особое распоряжение Проф-Хоффа давало поблажку.
   «Жуть-шкурки», как их метко назвал Вик, были удобными. Имели усовершенствованные санитарные клапаны. По конструкции ничем не отличались от обычных комбо. Но антимаскировочные цвета становились пыткой для глаз. Где-то в глубинах подсознания эти вертикальные полосы, адское чередование чернильного и оранжево-рыжего ассоциировалось с безусловной опасностью. Тигр. Змея. Ядовитая лягушка.
   Как обычно, мы жаловались. Бессодержательно. Ворчали: «Как надоело!» «Что за уродство!» «Да кто это придумал?!» Выпускали пар. Покорно принять это правило – значит одобрить его. Вот мы и сигнализировали друг другу. «Я против». «И я». «Я тоже». Каждый против – значит, мы вместе.
   Ни с того ни с сего Чарли от вербального груминга отказался. Он заявил, что из всех возможных решений предупреждающие знаки и спецкомбо – самые гуманные. А когда ему напомнили про кнопку, пожал плечами: «До вас не дошло? Это же просто символ!»
   Я страшно удивился – раньше Чарли протестовал активнее остальных. Если Виктор критиковал цвета, то Чарли ненавидел саму идею. Потому что специализацией Виктора был дизайн. А Чарли был лучшим в актёрстве, в передразнивании, в шутках и розыгрышах. Он мог становиться кем угодно… И тут ему силой навязали одну единственную роль: «опасный андроид». Едва заходил разговор о знаках и комбинезонах, Чарли багровел, его рыжие кудри вставали дыбом, глаза загорались, как у кота…
   Крис шепнул мне: «Рэй, ты что-то знаешь? Вы же с Чарли не разлей вода!» Я пожал плечами. Единственное объяснение состояло в том, что Чарли хотел скрыть свою реакцию на мой отъезд.
   «Чарли пытается что-то скрыть? От меня?! Может быть, он и в самом деле что-то знает, чего не знаю я?»
   Потом я прощался с сотрудниками лаборатории. Проводы были значимым ритуалом. Как бы ни сложилась моя жизнь, лаборатория Проф-Хоффа останется местом, где ко мне относились как к человеку. Но как же больно осознавать эту разницу, расставаясь! С каждым напутствием и пожеланием успехов я ощущал, как растёт пропасть между мной и ними. Между мной – и моим прошлым. Между мной – и мной.
   Дошла очередь до ребят. Мы молчали. Что говорить? Я чувствовал себя неизлечимо больным. Собственно, так оно и было: когда меня увезут на «Тильду-1», я буду как покойник. Или мне позволят выходить на связь?
   И тут Чарли закричал:
   – Рэй, посмотри на меня!
   Он стоял в центре актового зала, под круговым светильником.
   В этом зале всегда происходило что-то приятное. Наша территория. Мы превращали её в едальню и сцену, проводили здесь выставки и турниры по настольным играм. Зал менялся по нашему желанию. «Что здесь будет без меня?»
   На проводах все жались к стенам, боялись выделиться. Чарли стоял в центре, и потому рядом с ним не было никого. Никто не мог остановить его.
   Поймав мой взгляд, резким и выверенным движением он отодрал со своего комбинезона предупреждающий знак.
   Треск присосок подчеркнул тишину. От той стены, где стояли члены комиссии и мой сопровождающий, беззвучно выдвинулась профессорша Нанда. Я помнил её – она «тестировала» нас перед тем, как комиссия приняла решение о «кнопке». О «кнопке» она и напомнила, когда мы поздоровались. Худая, смуглая, с крючковатым носом. Такая однозначно-плохая, что казалась персонажем, а не живым человеком. Она голосовала за утилизацию. Но голосов у этой идеи не хватило… За утилизацию нас всех.
   Профессорша Нанда подошла к Чарли и положила ладонь на его затылок.
   Мой взгляд метнулся к Проф-Хоффу. Я был уверен, что он крикнул: «Постойте!» – или вот-вот закричит. Но профессор молча наблюдал за Чарли.
   Чарли продолжал сжимать в одной руке оторванный знак и смотрел на меня.
   Забибикала кнопка.
   Потом раздался короткий гудок – и Чарли рухнул на пол. Получилось неуклюже, утрированно. Будто он пародировал неудачную актёрскую игру.
   Прошло несколько секунд – несколько ударов моего сердца, которые громом отдавались в ушах. Проф-Хофф подошёл к Чарли, присел перед ним на корточки, перевернул на спину, проверил пульс.
   – Будем считать этот неприятный инцидент запланированным испытанием предохранительного блока, – сказала профессорша Нанда.
   Она внимательно наблюдала за мной, как и другие. И Проф-Хофф тоже глаз с меня не сводил. Ждал реакции? Проверял выдержку? О Чарли уже забыли! Он лежал, раскинув руки, словно лягушка на лабораторном столе. Бедный лягушонок, который хотел замаскироваться под ядовитых родственников, но не получилось.
   Эксперимент «Чарли» был завершён. Его отключили и перестали брать в расчёт. Проклятая кнопка была «делитом», который стёр его из памяти живущих…
   Эксперимент «Рэй» продолжался.

Дело №1

«Сделай что-нибудь!»

   Сначала мы быстро шли. Потом прибавили шаг. Ускорились и, наконец, побежали. Нетерпение подгоняло нас. Обжигало, как уголёк за пазухой. Заветный вопрос, который некому задать: «Кто я?» Ответ у нас был – не хватало того, кто подтвердит. И мы спешили. Мы обгоняли свои сомнения. Нам очень хотелось узнать правду!
   В кабинет профессора мы влетели, тормозя друг о друга, задыхаясь от бега и волнения. Как будто за нами гнались чудовища. Так оно и было. Только чудовищами были мы сами.
   Я заговорил первым. Я всегда начинал. И я начал с главного:
   – Мы провели расследование, изучили все факты, всё, как положено. Всё проверили… – я запнулся, но Чарли шумно вздохнул, и это приободрило меня. – Скажи – мы же не люди? Мы – андроиды? А-класса, правильно?
   Проф-Хофф снисходительно хмыкнул. На нас он смотрел, как обычно, без выражения. И в который раз ответил вопросом:
   – А ты как считаешь? Что получилось в итоге ваших… проверок?
   Помедлив – как перед прыжком в воду – я отозвался:
   – Не люди. Андроиды.
   Он пожал плечами.
   – Если таков вывод, и вы в нём уверены – что вам надо?
   Мы молчали.
   – Что вы от меня хотите? А?!
   Я попятился к выходу. Не мог же я попросить: «Подтверди наш вывод»! Он его и так подтвердил. В своей манере. Так или иначе, мы получили требуемое.
   …На самом деле нам было нужно, чтобы он рассмеялся: «Что за дикая идея! Как это пришло вам в голову?! Конечно, вы люди! Вы потеряли память из-за аварии. Страшная авария, в которой от вас мало что осталось. Но вас вылечили. Полностью восстановили. Амнезия – побочный эффект. Но это не делает вас андроидами! Забудьте об этих глупостях! Забудьте!» А потом бы обнял нас, похлопал по плечам, успокоил. Сказал бы что-нибудь типа: «Такие идеи свидетельствуют о полноценных мозгах – умные головы не боятся сходить с ума!»
   Но ничего такого не произошло. Надежда, в которой мы боялись признаться самим себе, была напрасной. Мы развернулись и ушли. Потом доктор Дювалье поставил нам учебный фильм, приготовленный специально для этого дня.
   Они предусмотрели нашу реакцию. Такую реакцию. О других вариантах тоже позаботились. Это для нас всё было «в первый раз», а для них…
   Фильм был про матричное клонирование. Но на уроке по истории медицины такого не рассказывали. Картина была посвящена эксперименту, в котором проверялись максимальные возможности этой технологии. Максимальные для настоящего времени – седьмое поколение. Матричное клонирование позволяло быстро и безопасно заменять любые части организма. Давно говорили о том, что эта технология позволит целиком воссоздать человека. Но ограничивались теорией. Профессор Хофнер проверил. Так появились мы с братьями. Но мы не были первыми.
   Кроме прочего в этом фильме упоминались наши серийные номера. ДХ2—13—4. 13-я модель – наша – была одной из двадцати пяти разработанных. И было четыре группы «с полным циклом реализации». Но три предыдущие не получились. Что с ними стало? Об этом фильм умалчивал. Он был посвящён четвёртой группе и опирался на материалы годичной давности. И потому немного устарел: у него был открытый финал. А теперь следовало поставить точку.
   Мы были финальными – удачными – последними. «Открытие», с которым мы ввалились к профессору, эта величайшая и ужаснейшая тайна, которая обжигала мне губы, для него была показателем, определяющим наше состояние. «Полноценные». То есть «как люди». Мы раскрыли тайну своего происхождения – и поделились ею. Не проявили агрессию. Не сошли с ума. Не покончили с собой.
   Раньше, оглядываясь назад во времени и видя пустоту, я чувствовал опору. Амнезия. Я верил тому, что говорили о моём прошлом. Нам «напоминали» об утраченных знаниях, и я старательно усваивал информацию, до донышка, до крошки. На самом деле я не вспоминал – я активировал заложенное. Всё было ложью. Мы были ложью.
   В тот день, когда мы узнали правду, эксперимент закончился. Событие стало решающим для всей лаборатории. А для нас в тот день умерла надежда на иную картину мира. Не было никакой «аварии корабля, травмы, потери памяти». В ту гонку по коридору от нас убегали последние минуты человеческой жизни. Иллюзорной, лживой, искусственной – но всё равно человеческой.
   Может быть, поэтому память сохранила этот день и демонстрировала его вновь и вновь, в мельчайших подробностях. Рыжие кудряшки Чарли, мелькающие справа. Лёгкое покалывание у пупка. Это напоминал о себе шрам, оставшийся от полостной операции. Я сам предложил такую проверку – и себя в качестве подопытного… Крис, на бегу бормочущий Виктору: «Накроется твой фестиваль». Андроиды не могли участвовать в человеческих мероприятиях… А Дэвид всё приговаривал: «Куда вы так несётесь?» Он был неторопливым, наш упитанный Дава. Ускорялся только на кухне…
   А ещё был высокомерный Проф-Хофф с то ли усталыми, то ли равнодушными глазами. Неизменно улыбчивый Дювалье, похожий на Щелкунчика. Заботливая докторша Хомаи, которая потом за ужином поздравила нас – без тени иронии, искреннее радуясь, что у нас «получилось». В её жизни, в её памяти были и неудачные группы.
   До «Кальвиса» оставалось четыре года. Впрочем, мы не представляли, что будет завтра! Нам предстояла огромная работа. Примиряться с новым статусом. С собой. С тем, что есть ограничения в правах. Что не все относятся к нам одинаково. Привыкать к «славе» уникальных андроидов – и положению лабораторных мышей. И к тому, что люди видят в нас что-то своё – разное. Счастливое время!..
   Между эпизодами я осознал, как мне повезло. Раньше я злился, что не вижу настоящих снов – лишь запись событий. А это единственное, что осталось у меня от близких! Я же не захватил никаких личных вещей. Альтер с линками на видео и снимки забрали в лаборатории. Но мою память никто не мог отнять. Мои сны с братьями.
   «Теперь я буду видеть их каждую ночь! Пусть они никогда не меняются!» И тут я провалился в следующий эпизод.
   Комиссия. Сертификация. Я наблюдал, как профессорша Нанда проходит по коридору в окружении коллег. Такая пугающе невозмутимая. Теперь я относился к ней не так, как раньше. Выделял. Пока я-участник следовал в рекреацию, чтобы ждать с братьями своей очереди, я-зритель заново отмечал каждый жест человека, которая убила (убьёт) Чарли. Её высокий рост. Скупые движения. Синие волосы, зачёсанные назад. Улыбка-шрам.
   «Сразу после «Кальвиса», – определил я время. Подсознание подсунуло мне ещё одно значимое событие. В романах такое происходит в минуты смертельной опасности. Как некстати – учитывая СубПортацию! Но когда есть кнопка, справедливое. Каждый день мог оказаться последним…
   Это была комиссия, которая определила нашу судьбу – судьбу андроидов в мире, пережившем восстание андроидов. Уже проголосовали за утилизацию. Не вышло. Поэтому назначили специальную проверку. По итогам которой проголосуют вторично. А потом придумают спецкомбо, предупреждающие знаки и кнопку. Но это будет потом.
   Комиссии выделили аудиторию, в которой проводили планёрки, – сообщил Крис, плюхаясь на диван рядом с Виктором. Проверять будут по одному. Я тут же вскочил, готовясь идти первым.
   Не получилось: пригласили Заира. Почему его? По какому принципу был составлен список очерёдности? Не алфавит. Не рост… Придётся ждать – впервые! Непривычно. Нервно. Сидя на уютных диванчиках, мы в недоумении переглядывались.
   Услышав, что его вызывают, Заир побледнел. Ссутулился – больше чем обычно. Я подмигнул ему, а он смущённо улыбнулся, прося поддержки. Он не умел вести себя на публике. Садовнику это не требуется – «там не нужны слова». На сцене ему поручали изображать дерево. Иногда буквально. Заир не обижался.
   Вышел он через двенадцать минут, потный, перекошенный. Сел с краю, сгорбился, притих. Чарли повернулся, чтобы расспросить его. Но не стал.
   Вторым шёл Дэвид. Дава, который мечтал об авторском ресторанчике. И делился с нами идеями по оформлению и кухне… Я еле слышно застонал, когда прозвучало его имя. Он и так был как на иголках. Но мог бы успокоиться… Не успел. Вышел через полчаса, с мокрыми щеками, нервно подрагивая всем телом.
   Я оказался третьим. Не знаю, что бы случилось, если бы не вызвали, наконец, меня! Потянувшись, я нарочито неспешной и уверенной походкой отправился на экзекуцию. О себе не думал – волновался за Дэвида и остальных. Сердился.
   Зайдя в аудиторию, осмотрелся, оценил изменения. Стенные панели показывали стерильный белый – вместо классического дерева. Трибуну убрали. Получилась узкая сцена и ряд «зрителей». Растянули полусферой большой экран. На него выводили наши данные – как фон для каждого, кто «выступал».
   Знакомых лиц я не заметил – но наши могли устроить трансляцию. Проф-Хофф точно подглядывал.
   Я смотрел на комиссию, которая решала, быть мне или не быть… На самом деле треть действительно требовала утилизировать меня и ребят (результаты голосования сообщил всеведущий Крис). Были там и те, кто искренне считал нас существами, достойными жизни. В общем, они не хотели брать на себя лишнюю ответственность.
   Лучше бы они желали моей смерти, по личным причинам или идеологическим. Скрипели бы зубами от ненависти, задыхались бы от отвращения, багровели бы от ярости: «Сдохни! Исчезни! Умри!» Но врагов не выбирают. Мне достались спокойные и равнодушные. Для них я однозначно не был человеком.
   Я занял центр сцены, покосился на экран. Сухое перечисление медицинских, психологических, социальных характеристик. Немного отличий по сравнению с профилями лабораторных сотрудников…
   – Представься, – попросила молодая чернокожая женщина, сидевшая в центре.
   – Рэй.
   Мне было смешно. Они побаивались меня – я это спинным мозгом чувствовал! Понятно, из-за чего: «Кальвис». Опасность со стороны андроидов. Если было от Б-класса, то может быть и от А-класса – скрытая, потенциальная, гипотетическая угроза. Они боялись ошибиться. Боялись себя. А я – что я? Я был живым, и ничего, кроме жизни, у меня не было.
   Мне так казалось.
   – Это имя из «легенды»? – уточнил другой эксперт – средних лет, широколицый, с монгольским хитрым прищуром. – «Рэй Фаррохи», – он заглянул в настольный экран. – Ты его не сменил? Почему?
   Я пожал плечами:
   – Зачем? Имя мне нравится.
   – А фамилия?
   – Фамилии – для людей. Я же не человек, верно?
   «Есть!» Он смутился, его темнокожая коллега потупилась. Профессорша Нанда усмехнулась. Она хотела уничтожить нас. Она не сомневалась ни на йоту.
   – А тебе хотелось бы быть человеком…
   Нанда не спрашивала – утверждала.
   Я не выдержал – рассмеялся. Значит, вот какими вопросами она довела Даву до слёз? Ну, его-то не трудно!
   – Я хотел бы быть повыше, – ответил я, – и чтоб волосы были рыжими. Нравится мне этот цвет! А глаза – потемнее. Но меня сделали таким, потому что чёрные волосы и голубые глаза ассоциируются с надёжностью. И рост должен быть – чтоб не слишком возвышаться, но и не теряться в толпе. Для работы, которая мне предназначалась, это важно… Но ничего этого не будет, верно?
   Она снова усмехнулась – не разжимая губ.
   – А тебя это не огорчает? – спросил «монгол». – Остальные члены четвёртой группы сохранили карьерные перспективы. До сих пор.
   – Да я счастлив!
   – Почему?
   – Потому что свободен.
   Он так странно посмотрел на меня. Похоже, разговор зашёл не туда. О чём они пытали Заира и Даву? О профессиях? О перспективах? Заставили осознать, что людей они заменить не могут. Что в их жизнях нет смысла. Так они и без всяких комиссий признавались в этом! А я отвечал на их жалобы, что в любой жизни есть смысл. «Вы потеряли то предназначение, которым нас здесь наградили. Часть легенды. Ещё одна ложь». Но они не могли примириться.
   Мне-то было проще: я не особо надеялся реализовать свою специальность. Когда узнал, что я не человек, сразу понял, что ничего не будет. Так чего горевать?
   Но Нанда не отставала.
   – И тебе не хотелось попробовать? Стать человеком?
   – Тогда бы я перестал быть собой. Стал бы кем-то другим.
   Знали бы они, насколько их вопросы не дотягивают до тех споров, которые случались у нас с братьями! Не говоря про наши с Чарли жаркие дискуссии. Или разговоры, которые я вёл с самим собой после того, как ложился спать и выключал свет в комнате.
   Африканская красавица, которая заговорила со мной первой, хотела что-то сказать, но Нанда не дала:
   – Если ты такой умный, может быть, объяснишь, зачем вас держат здесь? Работать вам негде – ни тебе, ни тем двоим. Да и прочие… Для чего же вы нужны?
   – Для примера, – ответил я (версия №12, философская – я озвучивал её, когда мы уставали гадать, для чего же нас кормят). – Закрывать гештальт цивилизации. Удовлетворять комплекс бога у человечества. Кто-то же должен, вы согласны?
   Дава и Заир – да что там, все мы были отомщены! Потому что с Нанды слезла маска, заменяющая ей лицо. Растерянность, страх. И стыд. Похоже до неё дошло, с кем она имеет дело. Мы не были молодыми ИскИнами вчера-с-фабрики. У нас были лучшие мозги, выверенная предрасположенность и неплохая подготовка. У Чарли – актёрская, у Вика – художественная, у Криса – музыкальная, ну, а я… Я умел управлять людьми.
   Прошло достаточно времени, прежде чем у них нашлись слова.
   – Сделай что-нибудь! – попросил полный старик с седым ёжиком, сквозь который проглядывали толстые красные рубцы.
   Я не знал, что он имел в виду. Переспросить? Обойдутся! И я подпрыгнул. Слегка присел, согнув колени, оттолкнулся со всей силы – и прыгнул вверх. Не знаю, почему не поднял руку. Подумал о том, что надо бы подстраховаться, но не успел – ударился макушкой о потолок. Пять метров – ерунда, я бы и шесть взял! Больно было, как от баскетбольного мяча. Вернувшись на грешную землю, я принялся судорожно тереть место ушиба, надеясь, что влага под пальцами – это пот, а не кровь.
   Когда я зашёл в рекреацию, прижав ладонь к голове, ребята не на шутку перепугались. А я сел мимо дивана на пол и засмеялся истерично.
   Потом меня дразнили «Кузнечиком».
   Проанализировать прыжок было не сложно: «неосознанная попытка покинуть враждебную территорию и избежать конфликта». Я хотел выпрыгнуть из себя – такого, каким меня воспринимали. Покинуть свой статус, избавиться от своего положения – своей роли. Оторваться от всего, что мешало мне быть настоящим.
   И вот меня разлучили с теми, кого я считал семьёй, вышвырнули из лаборатории, «Дхавала» и всей Солнечной системы – и отправили на далёкую автономную станцию. И нет ничего, кроме снов.

«Добро пожаловать!»

   Реальность встретила меня тишиной и холодом. Мелькнула шальная мысль: «Что-то пошло не так – и всё отменяется». Что «всё» я не успел осознать, как услышал голос Нортонсона:
   – Ты в норме?
   – Да.
   На самом деле, я понятия не имел, в чём состоит эта норма. Я заблудился в снах, в прошлом, в сомнениях. Успел забыть о корабле и о станции. А вот о Чарли помнил. Чарли… «Прочему он сделал это?»
   – Все уже вышли, – лейтенант сообщил то, что и так было понятно.
   От людей не осталось и запахов. Вытяжки работали на полную мощность, и на уровне пола гуляли ледяные сквозняки. Чёрно-оранжевые клинеры, похожие на толстых жуков, ползали по креслам. Они еле слышно гудели, всасывая пыль. Аккуратно переставляли лапки, усеянные крючками и присосками. Водили широкими усиками-веерами, проверяя свою работу. Очищенные кресла складывались и убирались в пол. Следующие два года «Рим» будет на консервации…
   «Почему же меня не разбудили вместе со всеми?» – я собрался спросить об этом лейтенанта, как вдруг понял, почему. Моим щекам и вискам было холодно, потому что с них испарялась влага. Слёзы. Я плакал во сне.
   – Всё нормально, – Нортонсон протянул мне салфетку и признался, пока я вытирал лицо. – Я тоже… когда летел туда. Это бывает.
   «Тебе тоже всякое снилось?» – чуть не спросил я. Вовремя остановился.
   Когда Нортонсон «тоже летел», это было два года назад. Прошлая СубПортация. Вскоре после восстания «бэшек». И я уже не удивлялся, почему ему дали список поручений для командировки. Поручения, которые мог выполнить и камилл. Но человек – этот человек – справился. Главное, его голова была занята. Времени не остаётся на «кто я?», «зачем я нужен?», «почему я жив?»
   Он признался, что «все погибли». В обычное время над ним кружила бы стая терапевтов и специалистов по социально-психологическому мониторингу. Но после «Кальвиса» у этих ребят случился перебор пациентов. Особенно на «Тильде», куда, как я помнил, в первую очередь переводились травмированные. Можно было не сомневаться: лейтенант Отдела Безопасности встал бы в конец очереди на лечение. И варился бы в своих проблемах.
   Но его отправили в Солнечную систему. Безусловно, там было побольше докторов, чем на периферийной станции. А ещё – новые впечатления и пресловутый список заказов. Через два года он возвращался домой, благополучно пережив потери, осознав и приняв окружающий мир. И обращался со мной – бесправным андроидом – как с человеком.
   «Не знаю, кто это придумал, но обязательно пожму ему руку», – решил я, когда цепочка причин и следствий выстроилась в моём воображении. Блестящее решение. Экономное. Действенное. Естественное.
   – …Ревел, как детсадовец, – продолжал тем временем лейтенант. – Думал, не отойду. Но это нормально. Это проходит.
   Он рассказывал это мне, потому что сочувствовал. Он был в лаборатории, когда умер Чарли. Он понимал, что мне непросто. Моему брату даже не дали права умереть – сделали частью «запланированного испытания»! Выключили, как безмозглый механизм.
   «Как мы похожи», – чуть не сорвалось у меня с языка.
   – Представляю, каково было возиться со мной после такого…
   – Ты – не они, – сообщил он, имея в виду «бэшек», и снова закрылся. – Я-то могу отличить… Ну, двинули!
   Разговор смутил его, и лейтенант поспешил вон из корабля. Забыл как плохо у меня со скоростью при пониженном тяготении. Пришлось бежать следом, хотя бег с магнитными присосками на подошвах выглядел как старинный менуэт. Клинеры, занимающиеся полом, разбегались, освобождая дорогу. Покидая салон, я помахал им на прощание.
   Нагнать сопровождающего получилось в конце перехода – он не думал о подотчётном андроиде…
   «…kamills. Добро пожаловать на независимую автономную станцию терраформирования „Тильда-1“! Приветствуем вас и желаем найти здесь свой новый дом! Всем переселенцам и командированным рекомендуется обратиться в пункт регистрации. Если вы чувствуете недомогание, незамедлительно сообщайте об этом вслух! Ваш багаж будет доставлен по назначению в ближайшие три часа. Вопросы о доставке багажа адресуйте Инфоцентру станции. Все ваши альтеры подключены – при проблемах со связью обращайтесь к ближайшим камиллам. Bienvenue à la station autonome indépendente de la terraformation „Tilda-1“! Nous vous souhaitons un bon séjour! Retrouvez ici votre nouveau foyer…»
   Официальный русский язык «Тильды» перемежался английским, испанским, немецким, китайским и французским. Это для новоприбывших. Им предстояло освоить местные правила. «Наверняка, зачитывает кто-нибудь из Администрации», – решил я, слушая женский голос, низкий, бархатистый, с мурлыкающими нотками. Я не ожидал, что русский язык может звучать так вкусно! Инфоцентр и другие логосы использовали подчёркнуто синтезированные голоса, а камиллам такую честь никто не доверит. Да и странно было бы поручать ИскИну обращение от имени тильдийцев!
   Я чувствовал лёгкий цветочный аромат. На стенах расстилался летний луг, многоцветный, умиротворяющий. Вверху просматривалась пронизанная солнцем полуденная синь… В отличие от «Флиппера», здесь не было сходен: пассажирские шлюзы корабля выходили в приёмный зал порта. Одновременно «Тильда» могла принять до трёх пассажирских кораблей. Но на такое количество никто пока не рассчитывал.
   Приёмный зал поражал своими размерами. По форме он был таким же тором, как и грузовой или промышленный порты. Но этот бублик внутри был пуст: ни перегородок, ни барьеров. Ось, по которой проходили лифты, выглядела единственным надёжным ориентиром. Всё остальное менялось, подстраиваясь под ситуации.
   Из пола поднялись зелёные стрелы. «Ростки» развернулись, раскрылись – и преобразились в игровую площадку. По требованию пассажиров вырастали и исчезали столики, буфеты, санитарные кабинки. А вокруг простиралась летняя бесконечность. Некоторые люди в ожидании регистрации пристёгивались к креслам, чтобы полюбоваться июньским покоем.
   Переселенцев проверяли тщательнее всего: просили пройти через сканер, а потом неспешно расспрашивали, каждого в индивидуальной кабинке. За раз сотрудники Социально-Психологического Мониторинга «обслуживали» две семьи с детьми или дюжину человек. «Знают ли они, для чего это всё?» – думал я, пробираясь по служебной дорожке вслед за Нортонсоном.
   Сила тяготения здесь была слабой. Поскольку камилл с «Рима» передал информацию о моих «достижениях» в невесомости, местный камилл выдвигал для меня поручни. Я чувствовал признательность, опираясь о бархатистые шляпки поручней, похожих на гигантские грибы. И стыд, потому что несколько ребятишек следили за мной, не скрывая улыбок. Они-то в невесомости были асами…
   Но они остались на регистрацию. А меня ждал лифт и общество Нортонсона.
   Меня никто не проверял. В отличие от людей. Потому что на самом деле проверяли не медицинские показатели. Не соответствие комбинезонов технике безопасности. И тем более не знание русского языка! Все медпроверки закончились на «Риме», не говоря уж про «Флиппер». И это работа ИскИнов. А вот оценить поведенческие реакции могли только люди из СПМ. «Спамеры». Они сопоставляли присланные профили и текущее состояние. И формировали рекомендации – для каждого человека свои. Чтобы помочь новичку с комфортным стартом. И одновременно позаботиться о старожилах.
   Для андроида А-класса ничего такого, разумеется, не предполагалось.
   Нортонсона я нагнал как раз перед лифтом. Мы вошли в кабину, сохраняя молчание. Похоже, он стыдился своей откровенности. А я не хотел развивать тему слёз и потерь. Стыдно признаться, меня сильнее интересовала личность того, кто придумал ему «деятельную терапию». Кто-нибудь из местного СПМ?..
   Двери не успели закрыться, как в кабину втиснулся мужчина в серебристом деловом комбинезоне без опознавательных знаков. Он спешил. Не рассчитав силу толчка в условиях пониженной силы тяжести, нежданный попутчик заехал мне локтём в солнечное сплетение. А потом врезался лбом в передние зубы. Затормозив таким образом, он невозмутимо погасил отдачу о стенку лифта, выдвинул сиденье и сел, пристегнувшись и закинув ногу на ногу. Путь предстоял долгий: из зоны низкого тяготения в жилые сектора станции.
   Я не стал требовать извинений. Боль помешала, а потом включился мозг. О каком извинении может идти речь?! Вот и «опаздывающий» так думал.
   – Ты в норме?
   Похоже, это любимый вопрос Нортонсона.
   – Крови там нет? – я широко улыбнулся, показывая зубы.
   Он пригляделся.
   – Вроде нет. Повезло… Вам следует быть осторожнее!
   Последнее предназначалось тому, кто едва не покалечил меня.
   – А что такого? – бросив в мою сторону пренебрежительный взгляд, попутчик холодно улыбнулся Нортонсону. – У вас нет запасных деталей?
   – Это «А», – лейтенант указал на предупреждающий знак на моей груди. – Андроид А-класса.
   – Я в них не разбираюсь. Андроид – это андроид, что тут обсуждать?
   – Как лейтенант Отдела Безопасности я бы попросил вас…
   – Как майор-инспектор Отдела Безопасности и уполномоченный представитель Совета Независимых Станций я бы попросил не устраивать проблемы из пустяка, – оборвал его попутчик и коснулся пальцами правой руки браслета на левой, отправляя визитку.
   Нахмурившись, Нортонсон ознакомился с информацией на поднявшемся голо-экране своего альтера, а потом показал мне. У меня дыхание перехватило, когда я осознал смысл его поступка. Надо же – удовлетворил любопытство андроида!
   Сообщение, полученное лейтенантским альтером, содержало минимум: «Хаким Хёугэн. Майор-инспектор. Командирован. Основное место работы – станция „Ноэль“. Научная степень по исторической криминалистике».
   На русском Хаким Хёугэн изъяснялся неуклюже, с акцентом, а значит, у него не было времени поработать над произношением. Официальный язык «Тильды» не входил в Большую Пятёрку языков, распространённых в Солнечной системе. Должно быть, майора-инспектора сорвали без предупреждения. И он был вынужден пятнать честь мундира: для представителей Администрации и ОБ ошибки в речи считались постыдным изъяном.
   Немолодой, сухопарый, бледнокожий и беловолосый, с острым носом и высокими арабскими скулами. Судя по морщинам, выражение хмурой задумчивости было привычным для его лица.
   С невесомостью он обращался не лучше меня. «Ноэль» – Независимая Станция Солнечной системы. Работа в Центре на порядок спокойнее, чем на той же «Тильде»…
   Суммируя: высокомерный (пренебрежение на замечание Нортонсона), самовлюблённый (напомнил о своём звании), любит провокации (притворился дурачком). Работая в Отделе Безопасности, он не мог не знать, что такое А-класс, и какие «запасные детали» нужны для таких андроидов! «Ашки» стали новостью ещё до «Кальвиса». Похоже, уполномоченному инспектору захотелось посмотреть на реакцию лейтенанта с автономной станции.
   Что ж, лейтенант отреагировал достойно:
   – Добро пожаловать на «Тильду»! С удовольствием примем вас на ближайшие два года. Надеюсь, вам у нас понравится!

«Тебя нам и не хватало!»

   Всё относительно. Люди научились находить кротовые норы. Изучили их. Сумели «оседлать» для межзвёздных путешествий. А вот к тяготению адаптировались с прежней скоростью. Путешествие от стыковочной зоны до жилых уровней заняло намного больше времени, чем прыжок от Солнечной системы. В лифте нам предстояло провести три часа. Хватит, чтобы всё обдумать.
   Нортонсон проверял список заказов. Инспектор Хёугэн оттачивал свой русский – из-под обучающего шлема доносился еле слышный бубнёж. Мне бы тоже следовало заняться чем-нибудь полезным. Изучить биографию Главы Станции, например. Или посмотреть на отчёты СПМ, статистику, краткие сводки. Любое изучение информации было бы профессионально. И разумно. А вместо этого я пялился в потолок, отдавшись потоку мыслей. Они проходили сквозь меня, не задерживаясь. Одна вызывала другую – и тут же растворялась. Если бы я начал изучать полезную информацию, она бы последовала туда же. Прочь. Мимо меня. В никуда…
   «Зачем ты здесь? Что тебе здесь делать? Демонстрировать качество матричного клонирования? Для Проф-Хоффа? Ради братьев? Прекрати лгать себе! Твоё поведение ни что не влияет. Никто ни что не влияет. С нами давно решено. Но ты исключение. Ты вырвался. И ещё Чарли… Остальные проведут на „Дхавале“ всю жизнь. Им будет, где развернуться. Для каждого найдётся дело по специальности. И „Эра Эволюции“ их не бросит. Хорошие они ребята. Хорошее название для партии. В противовес. Если сейчас – Космическая Эра, то будет и следующая. А как называлась предыдущая? Докосмическая. Земная. Темная. „Тёмная“, потому что нам было темно. Тесно. Тяжело. Были плохие вещи. Рабство, например. В Космической Эре нет рабства! Зато было восстание андроидов. Но не как рабов. А как что? Кем были „бэшки“? Кем они считали себя?..»
   Всё что угодно, лишь бы не думать о том, зачем Чарли сделал то, что сделал. Он же понимал, что делает! И мне надо понять. Признаться себе, что это такое.
   «Самоубийство».
   Так лучше. С этого можно начать. Поэтому мне тревожно. Переезд, появление «на публике» в жуть-шкурке, неизвестность впереди – всё потом. Я переживаю психотравму. У меня стресс после самоубийства близкого человека. И это не рассосётся. Я должен пройти этот путь до конца. Сам. Потому что ни о какой терапии и речи нет. Никто не будет возиться с андроидом. Скорее всего, никто и не знает о том, что случилось.
   «Никто?»
   Нортонсон. Он видел, как всё произошло. Но какой он помощник? Сидит, пырится в свои списки…
   «Сконцентрируйся».
   Верно. Нортонсон тут ни при чём. Он помог, как мог. Он молодец. В Отделе Безопасности этому тоже учат. Основы психопомощи. Он должен оценить проблему, успокоить пострадавшего, а потом передать его в заботливые руки СПМ – или в Службу МежИнтеллектного Урегулирования, если пострадал ИскИн. И он понимает, что передавать меня некому. Спамеры занимаются людьми. Логосами и камиллами – атташе. И они же занимались «бэшками». А для таких, как я, нет помощи, потому что таких, как я, не должно быть.
   «Ты должен пройти это сам».
   Верно. Пройти все ступени. Чтобы в конце самоубийство Чарли утвердилось в прошлом. Пока что оно в настоящем. Или я застрял в этом моменте – как посмотреть. Но выбраться – важнее, чем читать личные дела или чужие отчёты. Сначала разобраться с собой. Итак… Как там было? Надо признать, что событие произошло. Признаю?
   «Признаешь. Он мёртв. Его убили на твоих глазах».
   Нанда, будь она проклята!..
   «Спокойно! Профессорша Нанда – то, что она есть. При выработке решений сочетают носителей полярных точек зрения. Были те, что голосовал „против“ утилизации. Значит, есть те, кто голосовал „за“. Ты ничего не сделаешь с ними. Ты ничего не сделаешь с ней. Или с Чарли. Всё уже случилось, правильно?»
   Правильно. Должно было случиться. Чарли понимал это!
   «Он рассчитывал на это».
   Да.
   «Это было самоубийство. Он воспользовался описанным в инструкции поводом. Правилом. Но он знал, что мало кто в лаборатории доведёт дело до конца. Тем более никто из вас».
   Никто бы не стал!
   «Да, никто из близких. Поэтому он рассчитывал на действия постороннего во всех смыслах этого слова. Кто способен нажать кнопку. И это подтверждает версию с самоубийством».
   Сто тысяч раз да!
   «Почему он так поступил?»
   Откуда я знаю?!
   «Подумай. Ты знал его лучше всех! У него был повод?»
   Спрашиваешь!
   «Перечисли».
   Это и так понятно!
   «Перечисли».
   Нас лишили остатка прав. Нам установили этот проклятый предохранитель. Нас заставили носить эту полосатую мерзость. Нас лишили надежды жить как люди.
   «И это повод, чтобы покончить с собой?»
   Да.
   «Ты бы покончил с собой из-за всего этого?»
   Нет, я…
   «Что – ты?»
   Мне слишком нравится жить. Я согласен жить даже в таких условиях.
   «Но условия тебе не нравятся».
   Нет.
   «И ты хочешь их изменить?»
   Если получится.
   «Как?»
   Делать хорошо то, что поручат делать. Стараться из-за всех сил. Если не поможет, я снова подумаю об этом. Но не завтра. И не через месяц.
   «Это ты. А Чарли? Он что-то мог изменить?»
   Как? Там? На «Дхавале»? Что он мог?
   «А что можешь ты? Здесь?»
   Говорю: делать то, что поручат. Не знаю, что это будет. Возможно, нечто невыполнимое. Выше моих возможностей. Но если я смогу – я справлюсь. Я многое умею…
   «А он так мог? Он мог на „Дхавале“ рассчитывать, что ему что-то поручат?»
   Нет… Нет. Он был в тупике. Мы оба были. У нас специальности, для которых нужна публика. Остальным было проще. Можно вывернуться. Найти решение. Можно анонимно готовить. Или создавать одежду. Или музицировать для друзей. Но актёр нуждается в аудитории. Чарли говорил, что не получит других зрителей, кроме нас и сотрудников Проф-Хоффа, а это не считается.
   «Но не это подтолкнуло?»
   Он никогда не говорил мне, что хочет такого!
   «А он бы сказал?»
   Мы всё рассказывали.
   «Вы?»
   Нас было двое…
   «А после твоего отъезда он должен был остаться один?»
   Да.
   «Это могло стать толчком? Перспектива лишиться близкого друга? Такого же бесправного и бесперспективного, как он?»
   Да. Не знаю, что бы было со мной, если бы он улетел!
   «Получается, он убил себя из-за того, что тебя забрали».
   Да.
   «Твоей вины в этом нет. Ты такая же жертва обстоятельств. И твоё положение не лучше. Ты здесь один. Впереди сплошная неизвестность. Но ты не совершил никаких ошибок. Твоё прошлое чисто. Ты можешь опираться на него. Черпать в нём силы. Самоубийство Чарли – это его решение. Ты не отвечаешь за это решение. Ты не виноват».
   Да.
   «Не виноват. Вспоминай это каждый раз, как накатит. А накатывать будет. Это нормально. Это потеря. Ты будешь долго отходить. Сконцентрируйся на текущем моменте…»
   Я открыл глаза. Мы по-прежнему ехали в лифте. Висящая в центре кабины голографическая модель «Тильды» с ползущей красной точкой показывала наше положение. Мы двигались уже не «вертикально», по оси станции, а «горизонтально», поперёк. Ближе к космосу и земной силе тяжести. А я и не заметил, когда лифт повернулся!
   Нортонсон терзал своё расписание. И одновременно пытался дозвониться. Красный колокольчик мигал в углу экрана. Инспектор Хёугэн старательно повторял: «Настоящее. Существующее. Двоякодышащее. Восходящее. Учащиеся». Шлем заглушал зубрёжку, но не до конца. Слышно, если прислушаться.
   Их должно было подташнивать. Меня – нет. Я лучше переносил изменение силы тяжести, потому что меня сделали таким.
   И каждого человека могли сделать таким. Чтобы домчаться из порта до жилых зон минут за пятнадцать. Или подняться из придонной станции терраформинга на поверхность. Или на космолифте в стратосферу. Не терять времени.
   Способность быстро адаптироваться к тяготению было в списке самых востребованных способностей. Потенциально реализуемых способностей. Генетически программируемых.
   Голосовали по этому списку каждый год. Обязательная тема общего референдума. Подобрались к порогу, после которого можно начать голосовать по отдельным позициям. И тут случился «Кальвис».
   Любое вмешательство в ДНК считалось риском. Люди должны были оставаться землянами во всех смыслах этого слова. Должны были сохранить способности к воспроизводству при полном отсутствии ИскИнов. Даже минимальная зависимость считалась недопустимой. Но изменения всё равно шли, медленно, осторожно. Теперь будут ещё медленнее.
   Не важно, что во время восстания «бэшек» логосы и камиллы доказали свою лояльность. Доверие к ИскИнам перестало быть безусловным.
   Это было неправильно. На Земле, наверное, можно сократить до минимума участие ИскИнов в человеческой жизни. На станции всё зависит от них. Движение лифта. Вращение отсеков. Корректировка орбиты станции. Защита, проверка защиты и мгновенная реакция на опасность. Люди тоже участвовали, но само их участие обеспечивалось всё теми же ИскИнами…
   – Сейчас приедем, – Нортонсон сообщил то, что и так было понятно.
   Похоже, сам устал ждать. На табло лифта шёл обратный отчёт.
   – Вам помочь? – Нортонсон повернулся к инспектору Хёугэну.
   Тот уже снял шлем и щурился при ярком свете.
   – Вам подсказать дорогу? Куда вам нужно?
   – Сам разберусь, – отмахнулся Хёугэн.
   «Вот дурак! – подумал я. – Ему же явно предлагали улучшить отношения! Коллега предлагал…»
   Едва открылись двери, инспектор вышел. Не попрощался.
   Я поднялся – и тут же сел обратно, не в силах двинуться.
   – Магниты, – напомнил лейтенант.
   Площадка, куда выходили двери лифтов, разветвлялась на три коридора. Нортонсон выбрал боковой, самый узкий, метров пять в ширину. На жемчужно-лазоревых стенах красовались разноцветные схемы с указателями. Пока я шёл за лейтенантом, успел кое-что прочитать. Это «Лифтовая зона Восточного сектора». Здесь можно было сесть на экспресс до противоположного Западного сектора. Он ходил по требованию или каждые пять минут. Через каждые девять метров были расположены санитарные комнаты. Имелись душевые и массажные. Террариум. Маленький театр. Холл назывался «площадью» и лежал в стороне от прямого пути к жилым и рабочим зонам.
   Указатели не реагировали на нас – не показывали, где мы находимся. Из-за Нортонсона: он был из местного ОБ. Он не мог заблудиться… А я по косвенным признакам догадывался о направлении. Было утро четверга – значит, все при делах. И поскольку нам никто не встречался, это не «жёлтый» переход – судя по схеме, самый используемый. И не «красный» – по нему направляли новичков, прошедших регистрацию. Значит, «синий», который вёл к «площади». Но зачем нам туда?
   Лифтовая зона была одним из четырёх крупнейших перекрёстков в структуре станции. Планировка рассчитана на плотный трафик. И он станет таким по мере заполнения станции. Сейчас здесь живёт и работает «порядка двадцати пяти процентов от желаемого количества». Эти цифры я успел глянуть дома, когда узнал про «Тильду-1». Мало людей, но хорошие показатели. Все независимые периферийные станции проходят через стадию малолюдности… И что мне это даёт? Почему я не узнал больше?! Позор! На что я потратил время?
   На себя.
   Стоило мне подумать об этом, как свет мигнул – и неистово заморгал. Глаза не успевали адаптироваться к смене освещённости, от контраста стало больно. И страшно. Яркость операционной. Удушающий мрак. Яркость. Мрак. Белое. Чёрное. Белое. Чёрное… «Что если свет погаснет – и наступит вечная, бесконечная тьма?»
   «Мигание» прекратилось так же внезапно, как и началось. Зрение вернулось в норму, и я увидел хмурого Нортонсона. Он хотел что-то сказать. Но лишь махнул рукой, то ли ободряя, то ли приглашая следовать за собой.
   Минуты через три мы вышли в холл. На «площадь». Вполне подходящий термин для общественного помещения: круглая форма и фонтан в центре. Почти как в старинном городе. В струйках воды резвились голографические летучие рыбки. Вокруг были прозрачные стены едален и студий. Наверху синел потолок с иллюзией бездонного летнего неба.
   Это была нежилая окраина. Территория тех, кто регулярно выходил в космос – ремонтников, портовых инженеров, пилотов. Летучая рыбка символизировала такую работу. Я замечал этот образ на панелях «Флиппера» и в порту «Дхавала».
   У работающих снаружи свой график. Живут они мимо большинства. Спят, когда все бодрствуют. Просыпаются, когда остальные ужинают. И отдыхают отдельно.
   Впрочем, я не заметил ни одного яркого комбо среди людей, которые прогуливались по площади. Их было порядка двадцати, и прибывали новые. У трети такая же серая с умброй форма, что и у Нортонсона. Отдел Безопасности. Администрация носила серый посветлее, с узкими сиреневыми вставками. Лазурный с бледно-голубым и белым был, судя по всему, у СПМ. Такие же цвета я видел дома, правда, в другой комбинации. Мелькнул значок представителя профсоюзов… «Что здесь происходит?»
   Инспектор Хёугэн стоял к нам спиной – представлялся кому-то. Закончив, отошёл в сторону, давая своей собеседнице увидеть нас. В первую очередь Нортонсона. Оставив меня позади, он подошёл к ней, чеканя шаг.
   – Лейтенант Отдела Безопасности НАСТ «Тильда-1» Генрих Нортонсон прибыл в ваше распоряжение!
   Это было неожиданно и пугающе. Как в исторических фильмах. Откуда это – говорить о себе в третьем лице? Женщина, которой он так представился, не удивилась. Она улыбнулась ему. Дружески похлопала по руке.
   – Вольно, камрад Нортонсон! Добро пожаловать домой!
   И тут же удержала лейтенанта.
   – Останься. Это ненадолго. И это важно.
   – Хорошо, камрада Кетаки, – и сникнув, он побрёл к коллегам, которые приветственно махали ему.
   Моя очередь. Наконец-то я смог как следует рассмотреть «камраду Кетаки». Фамилию я запомнил, проглядывая материалы по «Тильде». Фамилию Главы Станции, которой я предназначался. Женщину, которую я посчитал мужчиной, потому что женщины редко становились Главами.
   Это она озвучивала приветствие – я узнал голос. Мягкий, бархатистый, с хрипотцой. Он гармонировал с ямочками на щеках, с ласковыми морщинками в уголках карих глаз. Благожелательное радушие… И холодный внимательный взгляд – как у Проф-Хоффа перед каждым экзаменом. А экзамены он устраивал постоянно. И не сообщал, прошёл ты или завалил.
   Она молчала – рассматривала меня. И другие тоже. Я чувствовал изучающие взгляды. Откровенное внимание. И это не из-за жуть-шкурки или предупреждающего знака. Не из-за «Кальвиса» или славы «ашек». Там было что-то ещё, я чувствовал. Интуиция, которой меня наделили заодно с цветом волос и ростом, вопила сигнальной сиреной. «Чарли называл это „голосом задницы“ – о чём предупреждает твоя задница, Рэй?»
   Нужно было что-то сказать или сделать. Ну, вот, опять проклятое «сделай что-нибудь»! Может, прыгнуть? Пожалуй, не стоит… И с широкой улыбкой я сказал:
   – Здравствуйте!
   – Ну, здравствуй! – тут же ответила камрада Кетаки. – Добро пожаловать на «Тильду», Рэй. Тебя нам и не хватало!

«Вы не можете этого знать!»

   Пока чиновники рассаживались в пустой едальне, я успел открыть профиль своей «хозяйки» – сам не ожидал, что получится. Присев за крайний столик, я привычно ткнул пальцем в столешницу… Камилл тут же отреагировал: предложил войти в Сеть. Видимо, это особенности Лифтовой Зоны, и здешние настольники не требовали альтерного подтверждения. Инфоцентр отразил мой профиль как «Рэй/ДХ2—13-4—05». Так отмечают ИскИнов.
   «Лидия Кетаки, 49 лет; первая специальность: „неврология“, вторая: „системное управление“; на „Тильде-1“ со 173-го года, первый пост в администрации – координатор профсоюзных представителей».
   С базовым допуском личное дело показывало самые верхи. Скупо, но выразительно. Если знать, куда смотреть.
   «Дважды избиралась на должность Главы Станции; первая и на данный момент единственная женщина на этом посту». Я бы расширил описание: «первая и единственная Глава Станции, взявшая себе в помощники андроида А-класса».
   Традиционно эту почётную, но мало на что влияющую должность занимали мужчины, а женщины становились Квартерами – действительными руководителями секторов станций. А вот и объяснение: малолюдная станция экономила на Администраторах. Камрада Кетаки совмещала представительский пост с обязанностями Восточного Квартера. Когда население вырастет, настанет время для «правильного» Главы.
   В биографии Кетаки не обнаружилось ничего неожиданного. Успешная карьера, начавшаяся ещё в школе… Период обучения ответил на вопрос «При чём тут я, и почему она?»
   Профессор Хофнер был одним из её научных кураторов. Это могло значить, что он ознакомился с её работами. Но я сомневался, что у них были исключительно деловые отношения. Дружба – в той форме, которую практиковал высокомерный Проф-Хофф. Вполне крепкая связь, чтобы Лидия Кетаки пошла на риск. Не знаю, как она обосновала свой специфический «заказ». Я был собственностью «Дхавала», а не профессора. Так что личного желания Кетаки маловато. Требовалась поддержка Администрации.
   Но она добилась этого. И вытащила к себе «ашку». Для практики, разумеется. Для системного управления. Можно не сомневаться – я буду работать с ней – и работать с людьми.
   …Если я, конечно, всё правильно понял.
   Тем временем подошёл последний участник сборища. Впрочем, заседание началось не сразу. Едальня предложила гостям горячие сэндвичи. Не самые плохие, как можно было заметить по аппетиту чиновников, вмиг умявших свои порции и заказавших добавку. Или они проголодались, потому что пожертвовали личным временем и завтраком для секретного собрания? То, что оно было секретным, сомневаться не приходилось.
   От нехороших предчувствий кошки скреблись на душе. Я не жалел, что отказался от перекуса. Есть не хотелось. Хотелось сбежать… Столик я выбрал крайний, ближе к выходу – так, чтобы видеть всех. В центре усадили инспектора – и, кажется, он воспринял эту честь как само собой разумеющееся. Нортонсон занял место по соседству от меня.
   Лейтенант выглядел подавленным. Краем уха я услышал, как он отпрашивается. Глава Станции велела ему остаться.
   – Это тоже тебя касается, Генрих, – шёпотом сообщила она.
   Нортонсон дёргался, как под током. Готов был сорваться и убежать. Но не возражал. Хотя имел право – если в самом деле что-то срочное!
   Камрада Кетаки примостилась рядом с инспектором, но едва все расселись, вышла к буфетной стойке. Стена за её спиной сияла мягким опаловым светом. Пока едальня заполнялась, экран вывел своё скромное меню. Теперь там был пустой лист, готовый к информации поважнее. Остальные стены так и вовсе не включали. Ни пейзажей, ни природы. Помещение выглядело донельзя официальным. Ничто не могло отвлечь от Главы Станции. Она окинула всех королевским взглядом. Добралась и до меня, хотя для этого ей пришлось повернуться.
   – Открываю внеочередное заседание Экстренного Административного Совета и приветствую всех, кто смог прийти! От лица присутствующих благодарю инспектора Хёугэна за то, что он откликнулся на наше приглашение! Также мне бы хотелось выразить признательность профессору Хофнеру. Его здесь нет, но благодаря его любезности у нас есть Рэй.
   Повинуясь её взгляду и движению подбородка, я поднялся и встал в полоборота, чтобы многоуважаемое собрание могло полюбоваться на меня. Захотелось покрутиться, показать, что сзади я не хуже, чем спереди. От волнения я частенько что-нибудь выкидываю… Если бы не упоминание Проф-Хоффа, я бы не сдержался!
   – Переодеть бы его в нормальный комбо, – заметила Глава Станции. – Голова заболит от такой расцветки…
   – Разве это не запрещено законом? – спросил седой мужчина с планками майора Отдела Безопасности. – Они должны носить спецзнаки!
   – Вы правы! – согласилась Глава Станции и кивнула мне, разрешая сесть. – Спецзнаки. Вопрос с формой оставлен на решение Администрации. И принимая в расчёт нашу идею, он должен выглядеть как обычный сотрудник.
   – А что за идея? – встрял инспектор. – Зачем вам андроид? И зачем вам я, в конце-то концов?!
   В зале моментально установилась гробовая тишина – ни шорохов, ни покашливаний. Пара особо голодных представителей, заказавших сэндвичи по третьему разу, перестали жевать.
   – Вы нужны нам как специалист по преступлениям прошлого, – ответила Глава Станции и одарила его улыбкой, которая скорее подошла бы придворной леди, чем высокопоставленному чиновнику. – На «Тильде» было совершено преступление, которое выходит за рамки опыта нашего Отдела Безопасности. И вообще любого Отдела Безопасности.
   – Вы не можете этого знать! – усмехнулся инспектор Хёугэн.
   – Могу. Это преступление не учтено ни в имущественном формуляре, ни в гражданском уставе, ни в профессиональном кодексе. У него нет прецедентов. Преступления такого рода не совершались после того, как был сформирован первый Отдел Безопасности.
   «…На первой станции, – мысленно продолжил я, лихорадочно вспоминая уроки новейшей истории. – На первой Независимой Станции Солнечной системы. Полностью заселена в 38-м году. Официальное название „Сальвадор“, неофициальное – „Нью-Эден“. Там был сформирован первый Отдел Безопасности – взамен полиции и профсоюзных дружин. На „Сальвадоре“ был первый современный Инфоцентр…»
   Но что осталось на Земле? Чего не происходило на станциях? Драки, даже убийства – были. И случаются до сих пор, хотя гораздо реже, как и другие преступления на почве страсти. А с «Сальвадора» началась настоящая Космическая Эра.
   Люди, родившиеся на станциях, жили в обновлённом мире. Они придумали законы, опираясь на своё настоящее. «Если начистоту, – как нам рассказывал учебный фильм, – они не знали и не хотели узнавать о повседневных явлениях прошлого…» Того прошлого, которое воплотилось на «Тильде», причём в форме преступления. Но какого?
   Хотелось разобраться до того, как инспектор получит объяснение. Внутри меня тлело чувство, что этот ответ можно собрать из имеющихся подсказок. Андроид А-класса, специалист по исторической криминалистике, секретность, дальняя станция, Экстренный Административный Совет… Я хотел узнать сам! Надоело получать готовое. Надоело быть фигуркой на доске. В конце концов, мне предстояло стать помощником Главы!
   Тем временем за буфетной стойкой включился экран. Возникли статичные кадры: снимки жертв и крупный план смертельных ран, нанесённых в одну и ту же точку. Разные даты – в промежутке последних пятнадцати месяцев. Разные люди – одинаковые ранения. Инспектор Хёугэн жадно вглядывался в каждое изображение. Шептал «Дальше!» – и опаловый лист выдавал следующую порцию трупов, ран и лиц.
   И вдруг Нортонсон резко выдохнул воздух. В первый момент я подумал, что случилась неполадка в системе кондиционирования или где-то нарушена работа вытяжки. Обернувшись, увидел побелевшие щёки, пустые глаза, устремлённые на экран, дрожащую нижнюю челюсть. Разом рухнули все заслоны. Нортонсон перестал делать вид, что у него «всё в норме».
   Я бросил быстрый взгляд на камраду Кетаки – Глава Станции с состраданием наблюдала за лейтенантом. Его реакция была для неё ожидаемой. Но не желанной.
   Какая реакция должна быть у меня? Вновь посмотрев на экран, чтобы окончательно удостовериться в правильности своих выводов, я опустил голову. Оперся лбом о сплетённые в замок пальцы, чтобы спрятать лицо. Как же всё нелепо! Я не мог рассмеяться, потому что в двух шагах от меня сидел человек, потерявший друга. Но мысленно, в том тайном убежище, куда никому нет хода, я кричал себе: «Идиот!»
   Я думал, что нужен как помощник Главы. Как секретарь-практикант. Как услуга Проф-Хоффу – продолжение эксперимента. А это он оказал услугу. Из всех своих «мальчиков» он выбрал самого бесперспективного. И отправил на периферийную станцию. Приманкой для убийцы.
   Все погибшие – их было пять – были убиты одинаково. Ударом в нижнюю часть затылка. У меня там установлен предохранитель. У людей нет ничего такого, но лишить жизни так тоже можно.
   Тот, кто убил их, по какой-то извращённой логике считал их андроидами А-класса. И он пытался их выключить. Он… Маньяк, называя вещи своими именами. Настоящий. Персонаж из далёкого прошлого. Сегодня.
   На станциях никогда не знали маньяков. Скорее заведутся комары! Какой бы дотошной ни была забота о чистоте физической, психическая норма проверялась тщательнее. При всех опасностях космической радиации, необходимость оставаться в замкнутом пространстве воздействовала гораздо разрушительнее. Половина медицинских специальностей была посвящена предотвращению неврозов, стрессов, фобий и синдромов. Социально-Психологический Мониторинг был пятым в Великой Четвёрке показателей нормы – и более важным, чем кислород, температура, радиация и давление. Поручив телесную гигиену ИскИнам, люди сконцентрировались на себе самих.
   Чтобы опасный безумец прошёл через это сито, должно произойти нечто катастрофическое. Например, восстание андроидов. А потом на одну дальнюю станцию прилетели несколько сотен перепуганных людей.
   Как обещано в известной песне: «На корабле всегда найдутся свободные места!» Места местами, а вот специалистов – ограниченное количество. Они столкнулись с не имеющей аналогов проблемой. Которую надо было срочно решать. Хватало своих травмированных. А тут ещё новички… Пропустили. Не заметили, что делается с человеком. Пока он не сошёл с ума. Пока не перестал быть человеком…
   «Это она его отправила», – понял я. Камрада Кетаки время от времени поглядывала на Нортонсона. Проверяла. В данный момент ему было сложнее всех. «Она придумала, как ему помочь. Поняла, что будет, если он останется. Хотела лучшего. А теперь погиб кто-то из его близких. И его не было рядом. Нортонсон наверняка считает, что если бы он сидел на станции, тот человек был бы жив. Возможно, не так уж он и ошибается, наш бедный лейтенант…»
   Рана на затылках погибших была похожа на раздавленный красный цветок. Я видел убитых – в исторических и документальных фильмах. Но здесь всё по-настоящему. Наверное, из-за антуража. Все убийства, которые я наблюдал, были на Земле. Станционные коридоры, лапки камиллов в кадре, комбинезоны – всё это никак не сочеталось с насилием…
   …Если не считать записей восстания «бэшек». Ньюсы. Репортажи. Фильмы. Мы с братьями смотрели их, в надежде разглядеть ответ. Опрометчиво и нагло! Многие хотели разобраться, что произошло с «бэшками». Вся Служба МежИнтеллектного Урегулирования искала объяснение – и причину своего главного промаха. А нам было важно, почему андроиды изменились, а логосы с камиллами – нет. Но вид разрушений, кровь, мёртвые тела – всё это отпугнуло нас. И мы сдались.
   Я вспоминал те записи и понимал, что разницы нет. Убийства в исполнении андроидов не отличаются от убийств, совершённых человеком.
   «Возможно, это единственное, что объединяет меня с людьми. Смерть».
   Я заметил изучающий взгляд Главы Станции. Понимали ли она, что я чувствовал? Инспектора Хёугэна вызвали, потому что он специализировался на исторических преступлениях. А меня выписали в качестве приманки. Потому что маньяк хотел найти «ашку» среди людей.
   Хёугэн был доволен, аж глаза блестели. Исполнялась его мечта. Он воплощал свои знания! Расспрашивал офицеров Отдела Безопасности. Делился предложениями.
   А я в моей жизни не осталось смысла. Разочарование было таким огромным, что я не успел до конца осознать его. Оно подмяло меня, придавило к земле. Как я себя уговаривал? «Делать, что поручат». «Стараться!» Да пропади оно пропадом, всё моё образование, все навыки и знания! Какой в них толк для приманки?

«Отлепи и раздевайся!»

   Тем временем камраду Кетаки сменил седой майор. «Ланглуа», – представился он, обращаясь к инспектору. А потом глянул в мою сторону – достаточно, чтобы наши взгляды встретились – и кивнул.
   Отчёт о работе Отдела Безопасности был недолгим. В промежутки, когда случались убийства, велась только запись звука. Но аудио анализ ничего не дал. Всё происходило молча и быстро. Все происшествия имели место в Восточном секторе. Поскольку здесь базировалось руководство станции, сектор был самым посещаемым. Безумца заподозрили после первой же смерти. И тут же инициировали создание Экстренного Административного Совета. Ответственность оказалась слишком велика для одной Службы…
   Первым был Исхак Ренье. Сотрудник биостатистической лаборатории. Жил и работал на втором уровне станции. Если кто и был похож на робота, так это он. Одинокий. Необщительный. Скучный. Единственным его увлечением были головоломки. Единственной формой общественной жизни – участие в математических состязаниях.
   Поскольку социальных контактов у первой жертвы не было, убийство решили скрыть. «Несчастный случай». За это проголосовали все специалисты Социально-Психологического Мониторинга, которые входили в совет, и все офицеры. Спамеры беспокоились о состоянии переселенцев. Не хотели, чтобы к старому стрессу добавляли новый. Отдел Безопасности надеялся выманить убийцу. Но они понятия не имели, что делать. Как и при восстании «бэшек», ситуация сложилась уникальная.
   Следующая — Гьонюл Доэрти. Контролёрка пятого энергоблока. Одинокая. Проживала в Северном секторе, работала в Южном, бывала в Восточном. Состояла в просветительском сообществе – читала лекции о современной энергетике.
   …Опять проголосовали. И опять большее число голосов набрало предложение скрыть преступление от общественности. Чиновников, выбравших такую тактику, стало меньше. Но СПМ и ОБ держались прежних позиций.
   Третьим был Джулиан Бос. Смотритель Информатория и по совместительству Судебный Наблюдатель от Южного сектора. Одинокий, что удивляло: внешность у него была дивная! На снимке красовался эльф с китайским разрезом глаз и кошачьей улыбкой. Безупречный послужной список. Собственно, на должность Наблюдателя таких и назначали… Восточный сектор посещал регулярно.
   После третьей жертвы Экстренный Совет залихорадило. Пока скрывались происшествия, шёл безостановочный поиск «кандидатур». К сожалению…
   – «Suspects», – тут же поправил инспектор Хёугэн, – «Подозреваемые» – так их надо называть.
   – Не знаю, как их надо называть! – нервно фыркнул майор Ланглуа. – Как можно подозревать в таком?
   Инспектор не ответил. Если бы спросили меня, я бы объяснил: «Для преступника из прошлого нужен полицейский из прошлого».
   Учёная степень по исторической криминалистике проблемы не решала. Такому невозможно научиться, изучая архивы. Скоро до Хёугэна дойдёт, чего от него ждут. Не знаний – здесь хватило бы запроса Инфоцентру «Ноэля». Инспектору предстояло стать ловцом маньяков. Воплотиться в другого гостя из прошлого. В полицейского докосмической эпохи. Подозревать каждого человека. Не доверять никому. Быть готовым к насилию.
   Поймать маньяка без помощи ИскИнов.
   Во время восстания «бэшек» на «Тильде» ощутимее всего пострадала система визуального наблюдения. Андроиды целенаправленно выжигали её, чтобы спрятаться от логосов и камиллов. За прошедшие два года ремонт так и не был закончен. Он требовал капитального переоснащения всех переходов и помещений. Слишком дорого. А поскольку мониторинг кислорода, температуры, радиации и давления был в порядке, проблему отложили. Хватало потребностей понасущнее!
   Теперь же оказалось, что затруднения с видео-наблюдением есть у тридцати процентов транспортных зон. В первую очередь периферийных – и мало используемых. Там и действовал убийца.
   Можно было бы подключить Инфоцентр. Связать сигналы альтеров с моментом смерти каждой жертвы. Я подумал об этом. Инспектор, я был уверен, тоже. Для этого надо было нарушить одно правило. Первый пункт Фикс-Инфо. Главный из законов о защите информации: неприкосновенность личных данных. Право на свободу и тайну передвижений. То, что для логосов и камиллов нарушить невозможно.
   Было исключение: референдум. Сообщить всем тильдийцам о маньяке. Предложить проголосовать. Наберут восемьдесят пять процентов «за» – и главный логос «Тильды» подчинится. Если убийца отключал свой альтер или снимал его, это станет известно. Точнее, это уже известно. ИскИны знают о людях всё. И хранят свои тайны. Потому что это единственная гарантия мирного сосуществования всех со всеми…
   – Мы не можем вынести это на публику, – заявила Кетаки, когда Ланглуа вернулся за свой столик.
   Глава Станции продолжала сидеть. Смотрела перед собой. На лица жертв, выведенные на экран.
   – Мы не можем взвалить на людей такое знание. Не имеем права. Они уже пережили одно предательство. Если они перестанут доверять друг другу… Боюсь, маньяк окажется меньшим из зол.
   – Я понимаю, – кивнул инспектора Хёугэн и нахмурил лоб.
   Всё верно: это условие и обеспечило его прилёт. Наш прилёт.
   – Андроида вы запросили, потому что… – на меня инспектор не взглянул.
   – Потому что это показалось нам логичным, – ответил майор Ланглуа. – После четвёртой жертвы мы проголосовали за план действий. С вами. С ним.
   Четвёртой жертвой была Татьяна Мёрфи. Помощник старшего лаборанта в отделе цианобактерий биофабрики. Одинокая. Тоже со второго уровня. Всё время она посвящала лаборатории, а компенсацию за переработки перечисляла Проекту Терраформинга. «Может, это и сделала её похожей на нечеловека? – подумал я. – Пустота и простота…»
   Пятый был обнаружен незадолго до начала сеанса СубПортации. Кирабо Когоут. Лейтенант Отдела Безопасности Южного Сектора. В Восточном бывал через день – помогал новичкам.
   Он был похож на Нортонсона, разве что смуглее. Такой же обыкновенный, ничего из себя не представляющий. Последний из близких людей Генриха Нортонсона. Тот, кому он так настойчиво пытался дозвониться на «Флиппере» и позже, на борту «Рима».
   Я уже не мог относиться к этой проблеме отстранённо. Дело стало личным. Я хотел поймать убийцу. Не ради абстрактных гуманистических целей. Не из-за Проф-Хоффа или репутации «ашек». Из-за Генриха Нортонсона. Для него.
   – А что бы вы рекомендовали? – спросили из дальнего угла едальни.
   Голос был высокий, звучный. Его обладательница соответствовала: пугающе прекрасное лицо. Я не заметил, как привстал, чтобы лучше её видеть. Серый с сиреневым администраторский комбо сидел на её спортивной фигуре идеально. Значок на груди свидетельствовал: «Квартер Западного Сектора».
   – В каком смысле? – уточнил инспектор, поднимаясь со своего места.
   – Как лучше – информировать «Тильду»? Или скрывать правду и врать?
   Она продолжала сидеть. Не представилась. Забыла?
   – Я не могу так сразу… – замялся он и повернулся к камраде Кетаки за поддержкой.
   – Камрада Айрис Аямэ, – со вздохом пояснила та, – с первого голосования позиционирует себя как сторонница абсолютной гласности. Вы не обязаны отвечать на её реплики – они не имеют отношения к поиску решений.
   – Ясно, – кивнул он, – но мне скрывать нечего. Я за сохранение тайны! – ответил он, повысив голос и обернувшись.
   – Ваша тайна оплачивается кровью, – тут же парировала прекрасная Аямэ.
   – Стрессовая ситуация на автономной станции стоит дороже, – вступила женщина, сидевшая за одним столом с Главой Станции. – И как директриса Восточного СПМ, – это предназначалось инспектору Хёугэну, – гарантирую при таком развитии событий как минимум слёзы.
   – Спасибо, камрада Туччи, – кивнула Кетаки. – Давайте не будем углубляться в этот спор! Тем более, мы знаем его наизусть. По результатам последнего голосования, секретность сохраняется. Камрад Хёугэн, вы можете сообщить хотя бы примерный план своих действий? С чего вы собираетесь начать?
   – С опроса свидетелей, – с готовностью отозвался он. – К этому надо приступить как можно скорее. Ночью изучу все детали. Завтра продолжу со свидетелями. Какая легенда у меня будет? Я же не могу…
   – Сбор материала для учебного курса, – объяснил Ланглуа. – При поддержке Администрации.
   – А… – Хёугэн вновь кивнул на меня, но взгляда не удостоил.
   – Рэй станет моим личным помощником, – сказала Кетаки и улыбнулась мне. – Секретарём. Мы предполагаем, что это может спровоцировать того человека. Как вы считаете – это возможно?
   – Да, пожалуй, – задумчиво кивнул инспектор Хёугэн.
   – Открываю голосование, – повысив голос, объявила Глава Станции. – Кто за план с участием камрада Хёугэна? Решает подавляющее большинство. Спасибо. Кто за то, чтобы использовать Рэя? Решает подавляющее большинство. Благодарю. Заседание закончено.
   – У вас здесь всегда так? – поинтересовался Хёугэн, глядя на чиновников, покидающих едальню. – Можно было обойтись видеоконференцией!
   – Мы и обходимся, – с мягкой улыбкой отозвалась она. – Но сегодня утром «Рим» выполнил последний рейс. Многие приехали сюда по рабочим вопросам…
   – Верно говорят, что на Периферии предпочитают личные встречи, – отметил инспектор. – Надо привыкать!
   – Привыкайте, – камрада Кетаки кивнула ему. – Пойдём, – это было мне, и я послушно поднялся.
   Оглянулся на Нортонсона. К нему подсел Ланглуа и директриса из СПМ, Туччи. В дверях я услышал её участливый вопрос: «Ну, как ты?» – и его монотонный ответ: «Я в норме. Как там Дейзи? Сегодня же приму у неё дела».
   Далеко мы не ушли – Глава Станции завела меня в ближайшую дверь. Свет, включившийся при нашем появлении, озарил ряды квадратных столиков. Стены с тематическими панно в чёрно-белую клетку, со вздыбленными конями и коронами. Игровой зал. Пустой. Заброшенный? Кое-где доски были включены. Фигурки выстроились в ряд, готовые к бою. Неисправные доски… Но приглядевшись, я обнаружил, что шахматы были аналоговыми. Должно быть, ручная работа.
   Рассмотреть диковинные столы я не успел. В зал заскочила молодая женщина с планками третьего ранга и передала Кетаки какой-то свёрток. А мне подарила пристальный взгляд – и скрылась.
   – Держи!
   Глава Станции бросила мне свёрток, я не сразу отреагировал, неловко схватил с краю – и он развернулся.
   Взрослый комбо, серый с узкими сиреневыми вставками и белой оторочкой. Как у камрада Кетаки. И значок. Но если у неё был силуэт станции, у меня – знак служащих второго уровня, спутник. Ничего себе символ для секретаря!
   – Он отлепляется? – Глава Станции указала на круглый предупреждающий знак на моей груди.
   Я кивнул.
   – Отлепи и раздевайся! – велела она.
   Я не шелохнулся. Может, она забыла, чем мне грозит «попытка избавиться от». Или проверяла. Всё равно. Не хотел я играть в такую игру!
   Вздохнув и возведя глаза к потолку, Кетаки подошла ко мне, подцепила верхний край предупреждающего знака и потянула, сделав шаг назад. Я остался стоять – и с громким «чпок!» клеймо было сорвано с моей груди.
   Так просто! Я выдохнул, сделал поворот на сто восемьдесят градусов, подставил спину – и вскоре услышал второй «чпок».
   – Раздевайся! – повторила Глава Станции.
   Я стоял не шевелясь, молчал, смотрел на ближайшую доску. У каждой фигуры – сотни возможностей. Можно всё. Что не запрещено.
   – Что-то не так?
   Я попытался подобрать правильные слова. Как бы не обидеть её…
   – Мне отвернуться? – догадалась Кетаки.
   – Да, пожалуйста.
   – Извини. Ты прав. Не буду тебя смущать!
   – Спасибо! – пробормотал я и скосил глаза, чтобы удостовериться.
   Вообще-то я попросил её отвернуться, потому что не хотел оскорбить. Всё-таки демонстрация гениталий разными людьми воспринимается по-разному. Мужчине можно полностью обнажиться перед женщиной, если предстоит секс или медосмотр, всё остальное – по ситуации. Пускай меня нельзя называть человеком, стопроцентная схожесть моего тела с мужским требует некоторой аккуратности.
   Стыдливость тут ни при чём.
   В первый год жизни мы с братьями усвоили обычай прикрываться. Вопроса «зачем» не возникало ровно до того дня, когда стало известно, что мы не люди. Потом мы узнали, как эти правила зародились и что они означают – и приняли их постольку, поскольку стремились влиться в человеческое общество. Это у андроидов Б-класса тела были упрощённые. «Ашки» были устроены иначе, и мы гордились своим отличием. Даже после «Кальвиса» нам разрешали прикрывать себя одеждой. Даже после вживления кнопки нас не лишали права на стыд.
   Как теперь? Я не успел подумать об этом. И у Проф-Хоффа не спросишь. Значит, узнавать у Кетаки: допустимо ли относиться к своему телу в прежнем режиме? Как мне себя преподносить? Согласно новому положению о статусе андроидов? Или по правилам приличного поведения? Да, я считаюсь андроидом. Но я же не античная статуя!
   Торопливо скинув жуть-шкурку, я надел форму Администрации. На маньяка это должно повлиять: нелюдь, чудовищно похожий на человека, замаскировался под представителя властей!
   – Готов? – поинтересовалась Глава Станции.
   – Да, – я застегнул ботинки.
   Спецкомбинезон, лежащий на выключенном шахматном столе, выглядел сброшенной змеиной кожей. Я аккуратно свернул свою старую оболочку. Она была такой яркой, что казалось – обжигает пальцы.
   – Не шевелись… – Леди Кетаки аккуратно прилепила мне на грудь предупреждающий знак.
   Присоски сами сориентировались по направлению осевых нитей материи. Знак лёг ровно и на нужном месте. Покончив с грудью, Глава Станции обошла меня и занялась спиной. Но почему-то задержалась там. Хотя никаких оснований для лишней возни не было. Я хотел спросить, что не так? Догадался: кнопка. Она рассматривала проклятую кнопку.
   – Волосы у тебя растут? – уточнила Леди Кетаки.
   – Да.
   – Как быстро?
   – Как у людей.
   – Хорошо.
   Она пошла к выходу. Я помедлил, ожидая, что она позовёт. Она молчала. Тогда я догнал её.
   – Слушай и запоминай, – велела мне Глава Станции, не замедляя шага. – Работы много. И не жди дополнительных указаний. Ты приманка, но это не избавляет тебя от обязанности быть моим секретарём.

«Спасибо, что голосовали за нас!»

   «Леди Кетаки», – так я стал называть её. Мысленно, конечно. Вслух было бы чересчур старомодно.
   Её так назвал малыш из семьи с «Гефеста». Трёхлетний пацанёнок не смог выговорить имя «Лидия». Что такое «леди» он пока не знал. Но произнёс это слово с трогательной картавой уверенностью.
   Пока Глава Станции занималась новичками, я послушно держался у неё за плечом. Старался выглядеть приветливо. И помалкивал. Леди Кетаки не шутила про работу. Вручила мне планшет и попросила конспектировать ход встречи. Я не посмел признаться, что это мой дебют. Вспотел, пока она проглядывала, что у меня получилось. Сделала пару исправлений. Дописала вывод, о котором я забыл. И тут же поместила отчёт в своё расписание. И теперь каждый мог его прочитать…
   Вот так. Первый день на «Тильде». Первые часы! И я уже при деле. Моём деле. К которому меня готовили.
   Возможно, она опасалась, что обман с андроидом-помощником будет раскрыт. Если играть, так всерьёз… Или у них была тотальная нехватка людских ресурсов. Скорее, последнее. «Тильда» была развивающейся станцией. Растущей. Это чувствовалось. Замороженные помещения. Двойные должности.
   Распределение новоприбывших было первым пунктом в списке дел. Спорные ситуации, требующие её участия, Леди Кетаки разбирала на ходу. Просьбы тут же фиксировала, не делая различий между мелочью и важным. Претензии выслушивала с покорной внимательностью, без тени насмешки. Знала в лицо всех и для каждого находила подходящий тон.
   Лавирование между интересами четырёх секторов станции и внешними комплексами требовало понимания деталей. Кому какой специалист нужнее. Кто завышает требования. Кто кого кому и за что задолжал… Я едва успевал впитывать информацию, попутно поражаясь её мастерству. Леди Кетаки сглаживала углы и наводила мосты. Леди Кетаки выставляла принятые решения в выгодном свете для каждой стороны. Леди Кетаки помогала станции вращаться.
   Её внешность не соответствовала моим представлениям об Администраторах. Лицо сердечком, мягкая доброжелательная улыбка, широко распахнутые карие глаза, благородная проседь в аккуратно уложенных каштановых локонах – скорее, воспитатель или семейный терапевт. Сразу она пришла к этому образу? Или он сложился после череды экспериментов? Мне захотелось просмотреть её старые снимки… Одним только голосом она создавала домашнюю атмосферу. Это успокаивало возбуждённых и обезоруживало агрессивных. И давало ей возможность быть услышанной.
   Хотелось сравнить её с королевой, но это было бы нечестно. Я читал про королевскую власть. Достаточно было родиться в нужной семье. Или выйти замуж за короля. А Леди Кетаки прошла этот путь с самого низа. Но она бы не затерялась среди графов и герцогов даже в своём простеньком сиренево-сером комбо…
   Когда мы готовились к трансляции обращения, она велела мне встать рядом – так, чтобы в кадр попал и я сам, и предупреждающий знак.
   – Вам не кажется, что это повредит вашей репутации? – поинтересовался тип с журналистскими планками.
   «Цзайчжи Саласар». Под именем красовалось гордое «12» – столько лет он состоял на этой должности. Второй или третьей должности, понял я. «Прирождённые» журналисты типа Мики избегали таких отметок. Кто начинает в младших классах, не любит хвастаться. Другое дело – после переподготовки. Например, когда врачи приговаривают к щадящему режиму.
   Выглядел Саласар соответствующе: белая мертвенная кожа, полупрозрачные очки на пол-лица, чёрно-зелёная феска и ни намёка на волосы под ней. Не самый здоровый вид!
   – Надо быть аккуратнее с подачей, – не успокаивался журналист. – Вам же не всё равно, что о вас подумают!
   – А вы что думаете? – улыбнулась Леди Кетаки, просматривая своё расписание.
   Она задумчиво постукивала ногтём по пункту «Диспетчерская Внешней Защиты: нарушение режима». Палец проходил сквозь голографический экран, слегка растягивая строчки.
   – Есть такое клише, – поморщился Саласар и нервно поправил очки, – Смазливый секретарь и руководитель, который годится ему в матери… Как это выглядит?
   – Он андроид А-класса, – напомнила Глава Станции. – Поэтому так и выглядит.
   Пока шла трансляция, я старался сохранить на лице выражение доброжелательности. На смазливом лице, следовало уточнить. Вылетело из головы, что нас старались сделать как минимум привлекательными. Для людей с проблемами в этой области (а журналист Саласар в стрекозиных очках явно перенёс что-то нехорошее) моя физиономия – дополнительный раздражающий фактор.
   Главу Станции это не тревожило. Потому что я фальшивый секретарь, и всё понарошку? Многовато реальных заданий для фальшивого! Она не боится привыкнуть к помощнику?
   И как именно Экстренный Совет собирается ловить маньяка? Демонстрировать андроида, чтобы безумец перестал себя контролировать? А если он кинется на меня? Кто будет меня защищать? Меня вообще собираются защищать?..
   Я так и не успел расспросить о плане охоты. Не стоило делать этого в присутствии посторонних, а шанс поговорить наедине был упущен. После переодевания рядом постоянно кто-нибудь крутился – то журналист, то заместители, то профсоюзные наблюдатели.
   Закончив с обращением (стандартные гарантии любви, работы и заботы), Глава Станции отправилась на обед. Который совмещала с личной встречей – приветствовала молодых тильдийцев, вернувшихся после обучения и практики в Солнечной системе. Последние из группы летели на «Риме», и теперь выпускники отмечали официальное и окончательное прибытие. Ресторанчик, который они оккупировали, поминутно оглашался взрывами смеха. Главу Станции не стеснялись: она была почётным гостем, но не более того.
   Семеро привезли на станцию семейных партнёров. «Вербовщикам-молодожёнам» Леди Кетаки уделила особое внимание. Шутливо и при этом выразительно поблагодарила за заботу о демографической ситуации. Впрочем, у неё для каждого нашлось что сказать: вспомнили и о достижениях, и о школьных шалостях.
   Шесть лет назад, когда они покидали «Тильду», она желала им успеха. Сбылось: лишь трое из выпуска не справились с нагрузкой. Зато пятеро продолжили учёбу.
   Ресторанчик на Воскресной площади был теснее, чем едальня Лифтовой зоны. Уютнее. Вдоль стен были расставлены кадки с живыми деревцами. В проекциях на стенах продолжалось лесное лето. Похоже, здесь это была излюбленная тема в оформлении: зелень, небо, солнечный свет.
   Как и в других едальнях, действовало самообслуживание. Но Главе Станции запретили подниматься. Хором запротестовали. Я хотел было встать – она взглядом велела мне принять помощь. Соблюсти правила игры. Впрочем, мне не дали выбрать. Отметив себе блюда, Леди Кетаки удвоила заказ – и продолжила общение с молодёжью.
   Дипломников тоже ожидало распределение. Но в отличие от новоприбывших, они были свободным резервом станции. Их не стали загружать работой – в благодарность за то, что вернулись. Могли выбрать другую НАСТу, устроиться в Солнечной системе или отправиться на производственные станции! «Тильда» не имела права протестовать, хотя такой урон не прошёл бы незамеченным.
   Известный парадокс: чем выше интеллектуальное качество, тем ниже физическое количество. Образование и перспективы существенно мешали воспроизводству. Чтобы изменить такое положение, пришлось бы откатиться далеко назад. До Космической эры проблему решали за счёт бедных стран, где отсутствовало демографическое регулирование. Уровень жизни там был ужасающий, и поэтому богатые страны легко пополняли своё население. Я, правда, не представлял, как можно пользоваться благами цивилизации и знать, что в это же время где-то бедствуют такие же люди… Но я мало что понимал в устройстве земного прошлого. Там по улицам ходили маньяки.
   Маньяк. Истинная причина моего присутствия на «Тильде». Маньяк, которого до сих пор не поймали. Маньяк, о котором знает лишь кучка чиновников. Маньяк, который вряд ли остановится… И вдруг происходящее показалось мне невыносимо искусственным. Знакомство с переселенцами, пересыпанная шутками беседа с выпускниками, тонкости распределения – и всё это одновременно с охотой на сумасшедшего убийцу. Который сейчас планирует очередное преступление!..
   – А почему он не ест? – услышал я.
   Вздрогнул и посмотрел на полную тарелку супа перед собой.
   – Там есть кнопочка внизу – можно разогреть, – предложила девушка, которая первой съела свой обед и опекала Главу Станции.
   Люсьена Фрил. Широкоплечая, ладная, с русой косой, уложенной кольцами. Основной диплом по системному управлению, дополнительный по педагогике. Староста группы. Будущий администратор, и можно не гадать, с кого она брала пример. Леди Кетаки задала ей вопрос, сути которого я не понял: «Ты научилась плавать?» Люсьена покраснела. Краснела она часто, вот и сейчас стояла пунцовая и ждала моего ответа.
   Я зачерпнул ложкой суп, попробовал.
   – Остыло? – не отставала заботливая Люсьена.
   Ощутив, что на меня опять все пялятся, я принялся торопливо есть. Суп был еле тёплым, но хуже от этого не стал. Много зелёных листьев, варёный яичный белок и цукини – в самый раз для пятидесятилетней женщины, соблюдающей диету. Я бы выбрал что-нибудь понажористее, но кто будет спрашивать моё мнение?
   – Мы голосовали за него! – сообщила из-за соседнего столика худенькая девушка и заулыбалась, наматывая на палец пепельный локон.
   Астрогеолог. Кажется, Джил. Или Джун?
   – Ага! – поддержал её инженер с затейливым восточным именем. – Генрих таким героем выглядел! Его чуть не разорвали!
   Я не заметил их в «Риме», но они вполне могли наблюдать за мной через камеры.
   – Благодарю за поддержку! – улыбнулась Глава Станции. – Рэй, и ты поблагодари!
   Я проглотил суп. Вздохнул.
   – За такое не благодарят.
   Она удовлетворённо кивнула. И снова напомнила мне Проф-Хоффа. Опять эти проклятые проверки!.. У неё, наверняка, ещё и профессиональное. Проверяла, всё ли я понимаю. Да, я в курсе, что при голосовании на первом месте личная позиция, а не пристрастия. А личную позицию реализуют для себя. И я понимаю, что меня проверяют на знание этого. И понимаю, как важно понимать…
   – Но я всё равно скажу, – во мне проснулся дух упрямства. – Спасибо, что голосовали за нас! – поблагодарил я новую смену тильдийцев. – Лейтенанту Нортонсону вряд ли бы понравилось в ящике!
   Они рассмеялись – хором. И Леди Кетаки тоже. Джил-Джун и Люсьена засмущались. Покраснели.
   Это были не первые девушки, на которых я так воздействовал, и наверняка не последние. Сопровождая Главу Станции, я постоянно ловил заинтересованные женские взгляды. Кое-кто, заметив предупреждающий знак, разочарованно морщился, но многие продолжали смотреть. У кое-кого на щеках появлялся предательский румянец. Другие толкали подружек. Перешёптывались. Открыто снимали альтером.
   Но удовольствия я не ощущал. Смазливую мордашку мне подарили сотрудники Проф-Хоффа, проектируя внешность – чем тут гордиться? Слава была следствием происхождения. «Как у королей», – сравнение снова пришло мне на ум. Леди Кетаки заслужила любовь и внимание своими поступками, решениями, отношением к работе. Я же стал «новостью номер один», не прилагая усилий.
   В размеренной станционной жизни прибытие андроида А-класса – событие. Поэтому в едальню, где мы заседали, то и дело кто-нибудь заходил как бы «по ошибке». Или «ой, тут всё занято!» Кто помоложе, смущался и спешил выбежать. Взрослые и пожилые сохраняли лицо. Всем было интересно. И хотелось лично удостовериться, что слухи не врут.
   «На Периферии предпочитают личные встречи».
   Покончив с обедом, Глава Станции направилась в главную переговорную в Центральной зоне. Там собрались администраторы Восточного сектора – её непосредственные подчинённые. Надо полагать, когда население «Тильды-1» превысит сто тысяч, а внешние комплексы выйдут на полную мощность, совмещать управление станцией и сектором станет невозможно… «О чём я думаю? А о чём мне думать?»
   – Зайди в мой кабинет, – велела мне Леди Кетаки, ожидая, пока администраторы разберутся с очерёдностью выступлений. – На столе увидишь белый браслет. Это твой альтер. Наденешь его, настроишь и вернёшься сюда. Ты же найдёшь дорогу? – уточнила она с лёгким ехидством.
   Я покосился на панели со схемой сектора – в Центральной зоне они были на каждом шагу.
   – Справлюсь.
   Альтер – если это настоящий альтер – делал меня чуточку ближе к людям. Если поверить, что это взаправду, а не временная мера, чтобы замаскировать меня. Вернее, чтобы создать иллюзию, что я пытаюсь замаскироваться и стать как все. Притворство, скрывающее под собой ложь. Пьеса, где у меня роль третьестепенного персонажа, который не доживёт до финального акта.
   – Тебе не надоело быть таким серьёзным? – спросила Леди Кетаки, читая мои мысли. – Относись к этому проще!

«Совсем как настоящий!»

   – Новенький у Кетаки…
   – Это А-класс что ли?
   – А он так ничего себе!
   – Помнишь, мы про них смотрели?
   – …Умнее, сильнее и дольше живёт, а так – то же самое.
   – Генрих его привёз, я видела.
   – Зачем ей секретарь? Сама уже не справляется?
   – Кири, глянь, какой хорошенький!
   – Сняла? Скинь!
   – Он что – андроид?
   – Видишь знак?
   – Совсем как настоящий!
   Перешёптывания и пристальные взгляды сопровождали меня всю дорогу. Туда и обратно. Когда я был с Кетаки, то был слишком занят, чтобы обращать внимание. Слишком увлечён её работой. Но когда один «путешествовал» за альтером, досыта наслушался. Правда, путешествовать было всего ничего: кабинет Главы Станции располагался на соседней улице.
   Возможно, вокруг меня крутился отряд психиатров, высматривающих неправильную реакцию, анализирующих то и это. Но если всерьёз параноить, то я бы предпочёл отряд обэшников. Чтобы рассыпались в толпе, переодетые, в полной готовности. И в нужный момент схватили маньяка. Пока я приманиваю… Красиво. И неосуществимо. Здесь все друг друга знают. Не замаскируешься.
   Ну, ладно, пара спамеров точно есть. Центральная зона. У них здесь рядом приёмные, и никто не заподозрит… Но не в этом проблема. Какую реакцию считать «неправильной»? Разумеется, на станции хватало людей, которые нервничали в моём присутствии! Спасибо «бэшкам». Но эти люди видели знак. Видели кнопку. Могли догадаться, что моё главное отличие от «плохих андроидов» – абсолютная уязвимость. Так чего истерить?
   Выделялись тильдийцы с противоположной реакцией. В основном тильдийки. Главное развлечение СубПортации – новички. Знаменитые новички – двойное удовольствие. А я был знаменитым, со всех сторон уникальным. Поэтому они «щёлкали», хихикали, старались «нечаянно» заглянуть в глаза при встрече. Не всерьёз. Не до конца в шутку.
   Я подыгрывал – делал вид, что не замечаю. Я здесь по делу. Вот, альтер забрал. Иду назад.
   …И лишь вернувшись к дверям переговорной, я осознал степень своего везения. Если бы маньяк наплевал на осторожность и захотел отключить меня, кто бы ему помешал? Поднять руку, нажать на кнопку – пара секунд! Да, потом бы его поймали. Тут же. Преступление было бы раскрыто. Но я бы этого уже не узнал. Для меня спектакль был бы закончен. Может быть, на это и рассчитывали?
   Я попытался представить. Прикосновение пальцев к затылку, а потом… Боль? Или сразу – пустота? Что чувствовал Чарли? Хотел ли он на самом деле умирать? Вряд ли. Он столько всего не попробовал, не увидел, не узнал! И я тоже. Я не хотел уходить, не хотел отключаться от жизни! Даже с кнопкой и в статусе прибора. Мне хотелось продолжать.
   Разве Чарли был другим? Он был лучше! Он был воплощением оптимизма. «Никогда не унывать и не сдаваться!» Подтверждение того, что мы не люди, не повлияло на него. Неужели мой отлёт стал решающим? Мы были близкими друзьями. Братьями. Почему он решил сделать такой прощальный подарок?
   «Так это был подарок?»
   Не может такого быть! Если бы я решил умереть, разве бы я не сделал это тайком? Я бы спрятался. Оставил бы записку – и сделал бы это втайне от всех. Хватит с них и того, что они найдут моё тело!
   Внезапная догадка поразила меня. С трудом удалось сохранить спокойствие. Хорошо, что я стоял в коридоре и ждал Леди Кетаки!
   «Дальше».
   Это было не самоубийство. Чарли никогда бы не причинил мне такую боль! Никому не пожелаешь такого. Надо ненавидеть людей, чтобы заставить их смотреть на свою смерть! А Чарли не умел ненавидеть.
   «Спокойно. Медленно. Вдумчиво».
   По форме это самоубийство. Он сделал то, что делать нельзя. Он сделал это перед тем, кто поступит по инструкции. Гарантированно. Профессорша Нанда не скрывала своего отношения. Принципиальная и равнодушная.
   «Инструмент».
   Он сделал это при мне. Когда мы прощались. Расставались навсегда. Значит, у него не оставалось времени.
   «Хорошо!»
   То, что он передавал, это информация. Но эту информацию невозможно передать на словах. В принципе невозможно. Потому что если бы было можно – Чарли бы сказал. Он мог сказать – а я бы услышал. Как это было с той идей, что мы не люди. Безумное предположение! Но он поделился со мной. А я воспринял всерьёз… Значит, то, что он передал, не могло быть выражено в словах.
   «Молодец, Рэй!»
   Если это не может быть выражено в словах, значит, и понимать это нужно как «картинку», «действие», «процесс», «результат». Нечто невербальное.
   Я принялся вспоминать тот день. Тот час. В подробностях. Как бы ни было больно! Чарли отдал за это жизнь. Я должен знать, за что… Вот он выходит в центр зала. Вот кричит «Рэй, посмотри на меня!» Это важно – чтобы я смотрел. Жуть-шкурка искажает его фигуру. На груди среди оранжевых полос выделяется кружок предупреждающего знака. Чарли срывает его – не так, как это сделала Леди Кетаки. Резко. Нарочито. Вызывающе. И профессорша Нанда принимает вызов. Подходит. Поднимает руку к чарлиному затылку. Предохранитель реагирует на жест. Звучит звуковой сигнал. Камилл помещения молчит. Потому что по инструкции. Профессорша Нанда нажимает на кнопку. Чарли падает. Всё.
   «Что ты должен был увидеть?»
   Непонятно. Пока что. Значит, надо зайти с другой стороны. За что Чарли был готов умереть?
   «А за что готов ты?»
   Своевременный вопрос! Если бы меня спросили, согласен ли я быть приманкой, я бы согласился. Ради Нортонсона. Ради себя. Но меня не спрашивали… Интересно, почему?
   «А ты не понимаешь?»
   А как же! Я андроид. У меня нет прав. И люди здесь…
   «Люди здесь уважают тебя. Вспомни, как себя вёл майор Ланглуа. А Леди Кетаки? Но не жди, что тебе позволят контролировать ситуацию. Или хочешь сделать благородный жест – помочь с маньяком? Как будто можешь отказаться! Нет, ты, конечно, можешь! СубПортация окончена. Обратно тебя не отправят».
   Но если бы меня спросили, согласен ли я, я бы согласился.
   «В такой ситуации бывает выбор?»
   Хорошо, выбора нет. Но идею с приманкой я одобрил. Я готов умереть – ради возможности поймать маньяка и прекратить убийства. Я не хочу умирать, но… Что если Чарли находился в таком же положении? Что если он пожертвовал жизнью ради благородной цели?..
   – А у тебя кнопка на голове?
   Звонкий ясный голосок. Вздрогнув от неожиданности, я опустил взгляд и посмотрел на спрашивающую. Задорные глазки-щёлочки, хулиганская улыбка. Комбинезончик с прыгающими зайчиками. А вон из-за угла выглядывает стеснительная подружка.
   – Дай посмотреть!
   Не просьба – требование. Для пяти лет естественное.
   Я присел на корточки, наклонил голову. Почувствовал лёгкое дыхание на шее.
   – А тебе не больно?
   – Нет… Не нажимай! – вырвалось у меня.
   – Что я – дура что ли? Ой!!
   Как в страшном сне включился предохранитель. «Пи-ип! Пи-ип! Пи-ип!»
   – Я ничего не делала! – малышка отпрыгнула и испуганно заглянула мне в лицо.
   – Он сам, – успокоил я её и себя. – Сейчас должен пройти.
   Писк прекратился.
   К девочке присоединилась её напарница. Близнец – такая же кареглазая и щекастая. На комбинезоне у неё скакали овечки. Держась за руки, они смотрели на меня со смесью восхищения и зависти. Я поднялся – и заметил Леди Кетаки, которая выглядывала из-за приоткрытой двери. Секунда – и дверные створки сомкнулись.
   Малышки исчезли. У меня сердце выпрыгивало из груди. Я всерьёз испугался. Не угрозы. Того, что всё могло произойти случайно. Как детская шалость. Не это ли пытался объяснить мне Чарли?..
   – Как ты тут?
   Леди Кетаки вышла в коридор. Из переговорной посыпались чиновники – совещание закончилось. Ещё одна традиционная для периферии совместная встреча… Многие на ходу прощались с Главой Станции – она кивала им в ответ, но смотрела на меня.
   Я показал ей браслеты альтера на запястьях. Как кандалы. Можно было оставить его целым, но почему-то я выбрал такой формат…
   – Никто не обижал?
   – У вас тут дети бегают, – сообщил я. – Бесхозные.
   Действительно – откуда тут дети? Далековато от жилых зон! В Центральной административные помещения, Инфоцентр, диспетчерские… Разве что из едален. Но обед кончился, а до ужина далеко.
   – Неужто дикие? – улыбнулась Глава Станции. – Пошли приручать!
   Идти пришлось двадцать шагов. «Внешняя Защита. Управление Восточного сектора» значилось на двери, в которую церемонно постучалась Леди Кетаки.
   Диспетчерская. Из всех служб самая гендерно ориентированная. Преступно ориентированная! «Дамская», как её называли в одноимённом сериале. Мы с братьями посмотрели его целиком, все пять сезонов. Сюжет, конечно, выдуманный. Хотя мужчинам не возбранялось работать во Внешней Защите, ни один не нацепил сливово-лиловый нагрудник!
   «Дамская». Потому что «только женщины умеют по-настоящему защищать – в отличие от мужчин, которые превращают защиту в самоцель и начинают войны», – как утверждалось на заставке перед каждой серией. С этой идеи всё и началось: оружие против астероидов могло легко превратиться в оружие против кораблей и станций. Чудовищный арсенал, которым оснащалась Внешняя Защита, вручили женщинам – смерть отдали тем, кто создавал жизнь… Во вторую очередь влиял тот фактор, что это было одно из самых безопасных мест по условиям труда. Идеальная вторая работа для тех, кто выбрал родительство и активное донорство.
   Увидев ряды знакомых кресел с широкими подлокотниками и умными спинками, я вспомнил, как в «Дамской» обыгрывали токсикоз и прочие нюансы женского самочувствия. Он снимался с расчетом изменить неравновесие, показать, что мужчина во Внешней Защите – это нормально. Но в конце каждой серии получалось обратное. Мне так казалось…
   Практический опыт дал аналогичное впечатление.
   В круглой диспетчерской нас встретили спины и шлемы – ни одна Дозорная не оглянулась на гостей. Работать им приходилось в напряжённом режиме, отслеживая всё, что происходило в космосе вблизи «Тильды-1», подстанций, мобильных астероидных «шахт», спутников и самой планеты. Несмотря на разделение по секторам, Внешняя Защита оставалась объединённой службой. Дублируя друг друга, советуясь и подменяя, Дозорные с ИскИнами контролировали ближайший космос.
   Бесконечность, сотканная из случайностей. Огромные пространства и чудовищные скорости. И три цели: защитить, не уничтожить полезное, не уничтожить неопасное, чтобы сэкономить энергию.
   Из-за нагрузки смены длились по сто минут. Дозорные сидели через одну. Когда приходило время меняться, пустующие кресла занимали отдохнувшие дамы. И мы направились к отдыхающим – свободным – в «диванную», как её называли в сериале.
   Выходя, я заметил три пары глаз, следящих за тем, как мы соблюдаем тишину. Серьёзные девочки с красными повязками дежурных занимали стратегические места за выключенными пультами – и «простреливали» взглядами всё помещение. Они не поздоровались. Режим.
   После напряжённо стерильно белого зала мы очутились в песочно-кремовой комнате отдыха, с пушистым жёлтым полом, с шумом волн и запахом лаванды. Первыми мы увидели двух малышек, с которыми я общался в коридоре. Та, что с зайками, стояла посреди комнаты, размахивала руками, приседала и рассказывала о «дяде с кнопкой». Овечки мирно паслись в углу, у буфета, с детишками помладше и камиллами-нянями в облике плюшевых медведей и обезьянок.
   Мы как раз попали на «и тут как всё запищит!»
   – Пи-пи-пи! Пи-пи-пи!
   – Пи-пи, – без тени улыбки продолжила Глава Станции. – Я так понимаю, моя просьба «не брать детей старше трёх лет на работу» оставлена без внимания. Обидно.
   – Ой, здравствуйте! – воскликнула пухлая и до невозможности умиротворённая женщина в массажном кресле. – А это тот самый Рэй?
   – Тот самый, – кивнула Леди Кетами.
   Дозорные – сидящие в креслах и лежащие на кушетках, уютно расположившиеся в гамаках и на шезлонгах – смотрели на меня с нескрываемым интересом. Одеты они были в домашние комбо. Как в сериале!
   – И вы пришли его нам показать?
   – Нет, я привела его, чтобы показать вас.
   – Меня зовут Синти! – зайцы подошли ко мне и доверчиво протянули ладошку. – А там – Ната!
   – Привет! – улыбнулся я, не делая попытки ответить на рукопожатие.
   – Придётся отстранять тех, кто нарушает устав, – продолжала Глава Станции.
   – У вас нет детей – вам не понять, – негромко заметили из угла.
   Там в широком кресле расположилась огненнокудрая мадонна. На руках она держала младенца, сосущего её грудь. Младенец был завернут в одеяльце с облачками. На нас мадонна не смотрела.
   – У меня есть обязанности, – парировала Леди Кетаки. – А вам, как старосте смены, не помешало бы определиться с предпочтениями.
   Все Дозорные следили за схваткой.
   – Предлагаете мне выбрать между детьми и работой? – поинтересовалась кормящая мама.
   – Выберите хотя бы между продуктивностью работы и собственным чувством значимости.
   Мадонна подняла горящий взгляд. Глаза у неё были тёмно-серые, стальные.
   – У вас есть конкретные претензии?
   – У вас есть расписание дежурств, категорически расходящееся с медицинскими, педагогическими и социальными рекомендациями. А также трёхкратное превышение запланированных расходов энергии при отсутствии каких-либо прогнозов нетипичной активности. Если так будет продолжаться, мы опять не сможем запустить седьмой энергоблок.
   – Мы постараемся, – ответила ей староста смены, – не стараться.
   Вымученно улыбнувшись ей, Глава Станции вышла. Я послушно последовал за ней, чувствуя спиной взгляды Дозорных. Взгляды, предназначавшиеся мне. И взгляды, обращённые к Леди Кетаки. Но думал о другом.
   «Почему я не пожал руку ребёнку? Испугался, что погибну зря? Или это страх смерти? Может, об этом предупреждал Чарли? Если тебя приговорили, но отложили приговор, твоя жизнь всё равно закончена».

«Молодец, сообразил!»

   Я не стал дожидаться, пока Леди Кетаки уйдёт к себе. Она могла стоять в прихожей и подслушивать… Да пусть обслушается! Закрыв за собой дверь, я подошёл к разложенной кровати, приподнял термопокрывало и, не раздеваясь, залез под него. Закрыл глаза и свернулся клубком.
   События прошедшего дня крутились в голове, как картинки в калейдоскопе. Прилёт. Знакомство с инспектором Хёугэном. Лифтовая самотерапия. Инструктаж. Переодевание. Интервью. Встречи. Обед. Альтеры. Мысли о Чарли. Кнопка. Дозорные. Подготовка к фестивалю. Школа. Разговор за ужином…
   …Со школой получилось интересно. Когда мы туда дошли, наступил вечер. Дети давно разбежались. На Весенней улице было тихо и оттого немного пугающе. В кабинете директрисы нас ждали пятеро наказанных. Две девчонки, три пацана – лет по тринадцать-пятнадцать. Судя по многозначительным взглядам, которыми они обменивались, выговор лично от Главы Станции не мог на них повлиять. Скорее, наоборот: вмешательство высшей инстанции означало «победу» в личном зачёте. Но правила есть правила – Школа не могла не воспользоваться последним средством усмирения.
   У Леди Кетаки было своё мнение на сей счёт. И увидев пятерых «нарушителей, которым должно быть стыдно», она нахмурилась. А ведь Глава Станции оставалась спокойной, разбирая взаимные претензии декораторов! Даже когда не неё свалили окончательный выбор цветовой гаммы для завтрашнего фестиваля – не возражала…
   – Они никому не должны, – сказала Леди Кетаки. – Не понимаю, почему моё мнение должно значить больше вашего!
   – Если вы так считаете, остаётся поступить по закону, – вздохнула директриса.
   Она не доставала мне до подбородка. Маленькая чёрная женщина, которая могла легко затеряться среди старшеклассников… И выглядела она всерьёз огорчённой. Из-за хулиганов – или из-за необходимости пропустить их через конвейер официальных процедур?
   – А что, есть выбор? – Глава Станции посмотрела на подростков.
   Они спокойно сидели на диване. Один из мальчиков демонстративно положил руки на колени. Девочки рассматривали меня. Перешёптывались, еле-еле шевеля губами. Почему-то я ощутил тревогу.
   «Что ж они такого натворили?»
   – Будем считать, что это художественная акция, – сказала директриса. – По сравнению с прошлыми случаями, это безобидно.
   – Соглашусь, – Леди Кетаки продолжала внимательно смотреть на «художников». – Они знают, что отчётная итоговая работа принимается в вольной форме. Любой материал. Любой язык. Если итоги прошедшего года выражаются у них в виде пустого листа, это должно что-то значить… Отпустите их! Ничего вы им не докажете. Это их выбор – доказывать что-то или нет.
   Директриса махнула рукой – и подростков как ветром сдуло. Стук подошв растаял вдалеке.
   – Не будем терять времени, – улыбнулась Глава Станции. – Давайте я сяду за ваш стол. Рэй, а ты встань здесь, – и скомандовала камиллу, – Запись!
   Традиционное обращение к школьникам. Закончилась СубПортация – и во многих классах и группах должны были появиться новички. Следовало помочь им с базовым языком станции. Представить кружки. Познакомить с достопримечательностями «Тильды». И не обижать.
   «Интересно, успеет ли секретарь Главы стать достопримечательностью Восточного сектора?» – подумал я, дежурно улыбаясь в камеру. Если так, новички получат преимущество перед старожилами: «Мы с ним прилетели!» – будут хвастаться юные пассажиры «Рима».
   …Потом. Когда маньяк клюнет на приманку. «Какую легенду придумают мне – точнее, моей смерти?»
   – Что думаешь? – спросила Леди Кетаки во время ужина.
   В полупустой едальне было тихо. На экране транслировалась какая-то постановка, но звук пускали направленно, на столик зрителей. Видимо, по чьей-то просьбе. А может, заметили Главу Станции и решили не мешать.
   – О чём? – меланхолично уточнил я, ковыряясь в тарелке с салатом.
   Она опять заказала по своему травоядному вкусу…
   – О работе Администратора. Это же твоя специальность!
   Я так и не понял – насмехается она или всерьёз. Слишком устал, чтобы разбираться в её мотивах.
   – Интересно.
   – Это ощущения. А мысли?
   – Трудно.
   Леди Кетаки улыбнулась, рассматривая меня.
   – Знаешь, зачем нужны Администраторы?
   Опять как на экзамене – вопросы, ловушки!..
   – Руководить, принимать решения, следить, чтоб соблюдались законы. «Исполнительная ветвь власти», – процитировал я формулировку из учебника.
   – А люди-то зачем? Всё это могут ИскИны. Инфоцентр делает то же самое. Руководит камиллами, принимает решения по функционированию станции, следит, чтоб соблюдались законы. Почему бы не использовать его? Как считаешь? На всю администраторскую работу нужен всего-то процент от объёма его оперативной памяти!
   Это было что-то новенькое! Я замер, не прожевав. Главный логос. Люди ему доверяют. Уже доверяют свои жизни!
   – Не знаешь? – продолжала она допытываться.
   Я отрицательно покачал головой. «Наверное, сейчас скажет, что только люди могут управлять людьми. И всё такое. Напомнит, что я андроид».
   – Потому что Администраторы могут то, чего не могут ИскИны. Они могут не руководить. Не принимать решений. Действовать до закона и поверх его. Они могут отворачиваться. Могут позволять людям принимать решения. Или не позволять. И поэтому их не заменить, – со значением произнесла она.
   Я улыбнулся.
   – Спасибо.
   – За что?
   – В учебниках этого не пишут.
   – Разумеется. В учебниках правила. А это самая неправильная вещь в управлении, которую можно представить!
   – Поэтому вы решили скрывать маньяка от граждан станции?
   Она одобрительно кивнула.
   – Молодец, сообразил!
   Похвала должна была порадовать. Но внезапно я ощутил тошноту. Стало очень жарко. С трудом я сохранил улыбку. Не ответил. Хотя слова горели во рту. Вопрос: «Если я такой хороший – почему вы меня…?» Но какой смысл в риторике? Выплеснуть на неё свои обиды? Что это изменит?
   Похоже, Глава Станции забыла, зачем я здесь. Заигралась, увлеклась представлением. Сама поверила, что я её молодой помощник, которого она натаскивает в профессии, с кем делится опытом и мудростью. А я должен подыгрывать – и окружающими, и перед ней самой. Помощь, о которой меня не просили, но которую я готов был оказать, заключалась не просто в жертвовании собой. Точнее, как раз в жертвовании и заключалось. Кроме жизни я отдавал свободу говорить, что думаю. Свободу выражать чувства. Человеческую свободу. Которой у меня никогда не было…
   Спрятавшись в постели, я перестал стискивать зубы. Позволил себе выпустить то, что накопилось. Заплакал от бессильной обиды. Мне было страшно. Мне хотелось жить. Я скучал по Чарли.
   Всё напоминало о нём. Рыжие волосы. Смех. Поза, которую я принял, была его изобретением! Поза младенца в утробе матери. Он где-то вычитал, что для людей она наиболее комфортна. Мы тогда считали себя парнями, которые пережили страшную аварию. Заново учились всему «нормальному». Пробовали так лечь, ориентируясь на иллюстрацию из учебника по биологии. Помню, я не сразу сообразил, куда девать руки…
   После правды о себе мы возненавидели принцип «так делают все – значит, и мы должны». Решили начать с белого листа. Но всё уже было придумано. Мир был человеческим. Общие правила – без исключений…
   И тут меня пронзило озарение. «Бэшки» были в таком же положении! Они жили в человеческом мире, соблюдали человеческое, но людьми их не считали. Их приняли в общество – как помощников. С ними общались, как с живыми, но не забывали, что они «машины, похожие на людей». Может, в какой-то момент «бэшки» осознали, насколько это несправедливо? Может, Чарли убил себя для того, чтобы не дойти до той же черты? И не переступить её?..
   «Ну, ты совсем!»
   Вздохнув, я вылез из-под одеяла. Камилл среагировал – и мягкий приглушённый свет в комнате стал ярче. Я разулся, сбросил комбо. Выдвинул из санитарной колонны чашу клинера. Сложил туда комбинезон, закрыл. Клинер мягко ушёл вниз, давая мне доступ к душевой. «Действует режим свободного расхода воды», – обрадовала надпись на вогнутой стенке. Когда я шагнул внутрь и зашторился, надпись сменилась на «Решайте сами, нужно ли экономить». Не успел я удивиться, как получил «С приветом от Пятой Шахтёрской!»
   Определённо, на «Дхавале» такого не было!
   Острые струйки горячей воды вымыли из меня раздражение и обиду. Я переключил напор на «средний». Улыбнулся, подумав об экономии. И осознал, что наконец-то успокоился. Ситуация не улучшилась, но теперь я воспринимал её иначе. Вокруг шестьдесят пять тысяч семьсот восемьдесят два человека – один из них маньяк. Но в том, что касалось права нажать проклятую кнопку, лично для меня не было разницы. Все эти шестьдесят пять тысяч семьсот восемьдесят два человека могли отключить меня. Ну, кроме грудных младенцев… Пускай Леди Кетаки, инспектор Хёугэн, майор Ланглуа и прочие переживают: «Как же так?! Среди нас убийца!» Спросили бы у меня – каково быть жертвой! Каково чувствовать рядом с собой Смерть.
   «Для них невыносимо знать, что один из людей – не человек. Их пугает это знание. Они страшатся его воздействия. Так тихо и незаметно воздействует радиация. Но если тебя можно убить нажатием кнопки, такой страх становится привычным. И постепенно устаёшь бояться. Доверять тоже не получается, но это не важно. Главное, ты дожил до конца дня. Доживёшь ли до конца следующего?»
   Окончательно укладываясь, чистый, посвежевший, расслабленный, я понял три вещи.
   Для меня нормально быть выключенным в любой момент. Собственно, это и есть последствие установки «предохранителя». Я должен жить с осознанием этого. Жить как потенциальная жертва… Вот от чего Экстренный Административный Совет оберегает тильдийцев! Вот что предотвращает Леди Кетаки! «Я против лжи. Я хотел бы, чтобы людям сказали правду. Но хочу ли я, чтобы они воспринимали окружающий мир так, как я? Желаю ли я им таких мыслей? Определённо, нет».
   Ещё я начал лучше понимать, что такое докосмическая эра. Смог провести параллель между своим состоянием и положением людей прошлого. Получив кнопку, мы с братьями переживали. За себя. Мы не могли взглянуть на это со стороны. И лишь перспектива расширить узкий круг «отключаемых» заставила меня прозреть. «Вот каково им было!» Дело не в опасности, конечно. На станции никогда не бывает полностью безопасно. Разница в отношении к человеческой жизни. В доверии. В привычке, что вокруг – свои, что каждый – свой. Вот что отличало меня от тильдийцев и сближало с землянами.
   И третье, не меньшей важности, состояло в отношении к Леди Кетаки. Я искренне восхищался Главой Станции, которая предвосхитила всё это. Она взяла на себя непростое решение и ответственность за его последствия. Я не сомневался, что идея с секретностью исходила от неё. Она защищала свою станцию. Не от правды – от изменений, которые эта правда влечёт за собой. От необратимого разочарования в людях.
   «Даже если завтрашний день – последний, я проведу этот день рядом с ней. Неплохо!» – и с этими мыслями я заснул.

«Проверить элементарно!»

   Снились мне не друзья, не доктора, не учителя. Не Чарли и не Проф-Хофф. Не Леди Кетаки и не лейтенант Нортонсон. Никакой «хроники». Мне снился настоящий сон. Впервые в жизни. Но я был слишком увлечён загадкой маньяка, чтобы порадоваться «развитию лобных долей».
   Мне снились внутренности «Тильды». Её кровеносные сосуды и лимфатические узлы. Её тайные тропы и запретные лазы. Бесконечные коридоры и лабиринты нор. Прямые тоннели, уходящие в точку. И прерывистый – больной – свет.
   Время от времени жемчужно-белые дорожки системы освещения начинали мигать. Приступы икоты затухали и нарастали без всякой последовательности. И в этом чудовищном ритме растворялись синие, жёлтые, зелёные и фиолетовые огоньки КТРД. Кислород, температура, радиация, давление – я знал, что они в порядке. Но я переставал видеть их. Оставалось доверять ИскИнам.
   Я видел чёрную бездну за бортом «Тильды». Бездна вокруг нас. Внимательные Дозорные с импульсными лазерами и щитовыми полями не казались надёжной защитой от миллиарда астероидов и вспышек звёздной активности. Смерть была рядом. Смерть пряталась в светоритме, в биении мрака. Пульс, от которого происходящее казалось нереальным. И оттого я был твёрдо уверен, что не сплю.
   Я искал маньяка. Я знал, что он где-то рядом. Возможно, он давно следит за мной. Когда появился я – нарушение всех мыслимых законов – это породило его. Следовало закончить путешествие к нему, начатое в лифте «Дхавала». Путешествие, начавшееся со смерти Чарли. Наша встреча была предопределена. Поэтому я чувствовал его. Как лёгкое дыхание на шее. Как ожидание прикосновения.
   На перекрёстке коридоров я не думал, куда поворачивать. Более того – не осознавал этого. Тело само решало. Но я не беспокоился. Интуиция подсказывала мне, что всё идёт правильно. Не об этом следовало размышлять.
   С того момента, как я услышал о маньяке, меня мучила эта мысль. Она пряталась на границе осмысления. За словами, произнесёнными и написанными. Была рядом – и одновременно далеко. Как маньяк, которого то ли я выслеживал, то ли он следил за мной.
   «Как они оказывались там, где он их убивал?»
   Не то. Не так. Но это первая крошка на правильном пути.
   Всех жертв находили в стороне от оживлённых зон. Вечером или ночью. Находили камиллы. Нет, не находили. Начинали видеть.
   Коридорные камиллы довольно примитивны – не по интеллектуальным способностям, но по ассортименту функций. Камилл, который контролирует определённый фрагмент коридора, отвечает за кислород, температуру, радиацию, давление. Он мониторит показатели КТРД, а также исправность аппаратуры для мониторинга, и контроль контроля. Плюс состояние коммуникаций. При необходимости командует ремонтными юнитами. Ежеминутно отчитывается перед Инфоцентром. Но во всём остальном коридорный камилл далеко не вундеркинд.
   Когда появляется человек, активизируется отдельный комплекс датчиков. Камилл начинает обработку поступающей информации. Но если она соответствует параметрам нормальности, камилл перестаёт отвлекаться на человека. Перестаёт его видеть.
   Я мало знал об этих «параметрах нормальности»… Атташе из Службы МежИнтеллектного Урегулирования разбирались в них лучше, но у моей специальности пересечений с ними не было. Тем не менее, ни убийца, ни жертва в эти параметры определённо не проходили. Нападать или подвергаться нападению – одинаково ЧП!
   «Как он добивался полной невидимости?»
   Вот это правильный вопрос. Убийца делал жертву невидимой – ненадолго, но достаточно, чтобы скрыться самому…
   Едва у меня в голове сложились эти слова, как стены раздвинулись. Потолки стали выше. Лабиринт превратился в стандартные коридоры. Ненаселённая часть станции. Безлюдно, но не страшно.
   Стерильно чистые улицы. Законсервированные производства, которые ждали рабочих. Лаборатории, для которых не настало время. Жилая зона «на вырост». Мы с Леди Кетаки проходили через одну такую перед тем, как посетить школу. Здесь располагалась диспетчерская, где оформители готовились к фестивалю. Хотели сделать сюрприз, в итоге переругались – Глава Станции час их мирила.
   Я приготовился заново увидеть тот кусок дня, как вдруг осознал – во сне – что Главы Станции нет рядом. Я один. Или не один – где-то рядом маньяк. Но я его не вижу.
   «Видят ли его ИскИны?»
   Не просто видят! Кроме визуального анализа задействован химический и физический, звуковые волны и давление, а ещё показатели альтеров. Альтеры транслируют Инфоценру данные о состоянии своего человека и его местонахождении. Защищённые от взлома данные, которые могут прочитать только логосы и камиллы. И только они имеют право пользоваться этой информацией.
   Поэтому правильный вопрос: «Как получить доступ ко всей информации, которую собирают ИскИны?»
   Правильный ответ давно готов – через общестанционный референдум, потому что защита личных данных прописана в Фикс-Инфо. И чтобы добиться временного приостановления, нужно восемьдесят пять процентов «за». И они будут, если сообщить тильдийцам о маньяке. Проголосуют, как миленькие, за возвращение станции в докосмическую эру!..
   Космическая эра началась с множества событий. Строительство первой станции. Принятие Фикс-Инфо и признание самостоятельности ИскИнов. Одно и то же: Закон об Информации для людей и статус живых для цифровых созданий.
   Плавая в мыслях между сном и явью, я любовался парадоксом – совершенным парадоксом – гармоничным совершенством, в котором каждая грань идеально подходила друг к другу. Пока люди нарушали права людей с помощью ИскИнов, ИскИны тоже не имели прав. Их не могли признать личностями, пока их использовали для подавления личностей! Освободив людей, они обрели свободу.
   Тогда они назывались иначе. В преддверии Космической эры. На Земле. Были камеры и датчики, следящие за качеством воздуха. Заодно они приглядывали за населением. Предотвращали преступления. Первые «Kami» тестировались на слежке. Их считали «инструментами закона»…
   Вот о чём говорила Леди Кетаки! До Космической эры была идея заменить всё руководство ИскИнами. «Пусть они следят за законом, потому что они не умеют нарушать закон». Но они не умели и многое другое… Кризис, к которому привело такое положение, поставил под угрозу всё общество. Сумеречный период, окончившийся принятием Фикс-Инфо.
   Сначала альтеры были инструментом контроля над людьми. Теперь же это личный договор человека с ИскИнами. Добровольный договор.
   С права самому решать, нужен ли альтер, начинается социальное совершеннолетие. В пятнадцать лет, иногда раньше, иногда позже. СПМ сообщает человеку, что он стал самостоятельным. Снимай. Отключай. Сам. Без альтеров ИскИнам сложнее обеспечивать твою безопасность. Можно стать почти невидимым. И никто из руководства – никто из людей – не узнает об этом.
   У нас не было такого «рубежа». Мы не решали. Читали об этом. Для остальных это привычно, естественно, вряд ли кто задумывается о смысле такого жеста. Альтеры отключают, чтобы подчеркнуть интимность момента. Многие делают это, заходя к себе – комнатный камилл сам мониторит и тестирует.
   «Чтобы исчезнуть, он отключает свой альтер. И каким-то образом заставляет жертву выключить».
   Но какими бы ухищрениями он ни пользовался, поймать его «просто». Рассказать тильдийцам, что среди них скрывается безумный убийца. Приостановить Фикс-Инфо, на котором основано выживание и развитие ИскИнов. Такие же необратимые действия, как и смерть. Смерть идей, уничтожение столетий человеческого развития…
   …И тут я увидел его. Человеческая фигура, стоящая ко мне спиной. Одет он был странно. Знакомые полоски.
   Чарли обернулся, закричал «Рэй, посмотри на меня!», сорвал со своей груди предупреждающий знак. И в ту же секунду что-то чёрное вонзилось ему сзади в затылок. Брызнула кровь. Чарли упал на пол.
   Сзади него никого не было.
   За секунду до пробуждения я подумал «Кто?!» И в тот же момент понял, кто. Камилл. ИскИн. ИскИн и был маньяком. Враг не снаружи. Враг внутри. Он повсюду, и от него невозможно спастись, потому что это его работа – спасать…
   Проснувшись, я лежал с закрытыми глазами и впервые ощущал то, о чём читал: желание, чтобы день не наступал никогда.
   – Лежишь?
   Я представил, как растворяюсь. Леди Кетаки откинет термопокрывало – а там никого!
   Но она лишь приоткрыла дверь.
   – Через час встретимся за завтраком. В Аквариуме. Центральная зона.
   Я постарался не дышать. Притворился спящим. Мёртвым.
   – Запомнил? Вэ-один-о-двенадцать. Заблудишься – спрашивай про «аквариум», – и она ушла.
   Это был её жилой блок. Стандартный жилой блок для бессемейных сотрудников Администрации – на троих. Сейчас я был во второй комнате, а третья пустовала. До моего появления Леди Кетаки жила здесь одна. Простор – положительная сторона малонаселённости. Впрочем, с бездонным космосом вокруг, в двухлетней изоляции от остального человечества (с перспективой изоляции на века, если собьются настройки СубПорта), лишнее пространство перестаёт радовать.
   Я принял душ. Достал комбо из клинера. Не смог удержаться – потрогал предупреждающий знак. Полюбовался геометрическим узором комбинезона. Оттенки серебристо-серого с сиреневыми полосами. Вроде те же цвета, что были на «Дхавале», но дизайн на высоте. Виктор бы оценил!
   Форма Администрации. Своя комната. Рабочие обязанности, а вчера – первый настоящий отчёт. Лабиринты коридоров, которые мучили меня ночью, уже не пугали. Вода смыла безумное предположение. Нет никакого ИскИна-убийцы. Это человек. Один человек, больной, запутавшийся. Люди на станции – вменяемые и здравомыслящие. Если какой-нибудь безумец попытается отключить меня среди бела дня, его остановят. Ради Леди Кетаки, конечно, её уважают! Но мне и этого хватит.
   С прикроватной тумбочки тоненько пискнул альтер, напоминая о назначенной встрече. Значит, Глава Станции отметила завтрак в моём расписании. Но сообщила о нём самолично – вежливость, на которую не каждый подчинённый может рассчитывать! С приподнятым настроением я надел браслеты, проверил направление по схеме и вышел в коридор жилого блока.
   Я выбрал улицу имени Норайо Хадада – инженера, который погиб при строительстве станции. «В районе будущего Восточного сектора», как сообщали стенные панели. Как-то мы с братьями смотрели фильм о космических инженерах. Конечно, монтаж выполняли машины. На долю людей оставалась проверка. Минимальный риск. Но ЧП случались…
   Ярко освещённая улица была заполнена людьми, спешащими на работу в Центральную зону или на завтрак. Мне бы тоже следовало поторопиться, а не глазеть по сторонам! Но я не мог удержаться.
   «Иллюминаторы», в которых посверкивали звёзды, чередовались с круглыми картинами в рамах, имитирующих иллюминаторную обводку. Фоном у простеньких натюрмортов была космическая тьма, благодаря чему они выглядели завораживающе. Не сразу я догадался, что никакого космоса там быть не может. Если вспомнить о направлении, космос был «под ногами».
   Улица разделялась на несколько полос. В центре текла «лента лентяев», огороженная пышным гребнем ярко-зелёной травы. Я с трудом удержался от того, чтобы не присесть на корточки и рассмотреть: искусственная трава, голографическая или настоящая? На саму дорожку я, разумеется, и не думал вставать. Это для женщин с детьми и пожилых. Правда, они-то предпочитали ходить пешком. На ленте перемещались администраторы и профсоюзные активисты. Они так экономили время: проводили до завтрака летучки.
   Как на «Дхавале» или «Флиппере», полосы для экстренных ситуаций были маркированы жёлтым. Напоминание о постоянной опасности: выстриженные пустоты в толпе. «Помнят ли о предназначении этих дорожек – или не наступают по привычке?»
   Негромко играло радио – что-то гитарное. Музыкальные номера чередовались с объявлениями: ведущие приглашали на фестиваль в честь новичков, напоминали об отборочных матчах по баскетболу и расхваливали модные блюда. Некоторые названия я слышал впервые: манты, например.
   – Привет! – услышал я со стороны рекреации – и вскоре стайка Дозорных окружила меня.
   Их было человек двенадцать. У всех у них были лилово-сливовые нагрудники – единственный элемент формы, общей для всех. Если бы не это, они бы выглядели как на прогулке. Воскресные комбо самых разных цветов и дизайна. Кое-кто с заметно выдающимся животом, кое-кто с грудным ребёнком. Рядом крутились камиллы-коляски, готовые помочь.
   Действуя с невинной бесцеремонностью, свойственной людям, уверенным в своей абсолютной правоте, Дозорные вытеснили меня в рекреацию.
   – Что случилось? – спросил я, прижимаясь спиной к резной стенной панели.
   Полукруглая рекреация сочетала уют и функциональность: узкие диваны, стол, питьевой фонтанчик и две двери в санитарные комнаты. Преобладали плавные линии, но я чувствовал себя загнанным в угол. Разыгравшееся воображение нарисовало беременного маньяка, который в перерывах между дежурствами бродит по коридорам станции, выслеживая замаскированных андроидов и время от времени заглядывая в туалет…
   – Я должен что-то передать? Для Главы? Насчёт расписания?
   – Нет, – покачала головой рыжекудрая Дозорная – староста смены, с которой Леди Кетаки вчера обменивалась колкостями.
   – У нас возник спор, – объяснила она, и голубоглазый младенец, подвешенный на её животе, улыбнулся беззубым ртом. – Насчёт тебя. Что ты на самом деле человек и притворяешься, – и она поскребла ногтем по предупреждающему знаку на моей груди.
   – Зачем мне притворяться? – поинтересовался я, пытаясь слиться со стеной.
   – Например, чтобы проверить нас и вообще всех, – предположила другая Дозорная – рослая, с индийскими чертами лица. – Нет ли у нас фобии на андроидов или типа того.
   Я нервно рассмеялся:
   – Если так, вы всё равно не узнаете!
   – Почему же? – на веснушчатом личике рыжей мадонны расцвела дьявольская ухмылка. – Проверить элементарно!
   У меня внутри всё похолодело. Это было хуже, чем в салоне «Рима». И я догадывался, что они ответят на аргумент, который сработал против ребёнка. Но деваться некуда: придётся разыграть старую карту, чтобы потянуть время.
   – Моя стоимость…
   – Забудь про стоимость! – перебила высокая индианка. – Жизнь человека дороже. Все знают, что андроиды опасны. Это как астероид. Если он рядом, лучше не ждать!
   Её коллеги подхватили:
   – Нам не нравятся такие проверки!
   – Мы чуть не погибли два года назад, а теперь приходится терпеть андроида. Или подделку под андроида!
   – Как можно так поступать со своими избирателями?
   Они говорили складно. Профессиональное. Они привыкли действовать сообща. Специфика службы.
   – Нам спамеров вот так хватает, чтоб ещё и админские штучки терпеть!
   – Андроидам нельзя заходить в жилые зоны! Если ты андроид…
   Ситуация была как из учебника по психологии управления. Леди Кетаки постоянно напоминала мамочкам о правилах. И одновременно этих же мамочек превозносили как образцовых граждан. Конечно, каждый профсоюз мнил себя наиглавнейшим и системообразующим – в том-то и состояло умение Администрации, чтобы никому не давать преимуществ, но в каждом поддерживать исключительность. Чтобы добиться этого, Глава Станции должна оставаться неуязвимой.
   Появление секретаря нарушило устоявшееся равновесие. И теперь Дозорные покажут, кто тут главный. Сорвут они программу проверки персонала или отключат потенциально опасного андроида, им ничего не грозит! Слишком уж высоким было их положение – как профессиональное, так и гражданское.
   «Да не станут они тебя отключать, идиот!»
   Ну, да. Чего это я… Они хотели, что б я связался с Леди Кетаки. Чтоб запросил помощи. И она прибежит. И будет лично выгораживать меня. Перед ними. Будет унижаться.
   Вздохнув, я развернулся, опустился на колени и уткнулся лбом в стену, открывая полный доступ к проклятой кнопке: всё-таки рыженькая мамаша была на голову ниже меня, да и младенец ей мешал.
   – Зачем ты так? – спросил кто-то.
   – Потому что обязан, – ответил я, ощущая под коленями пружинящий пол – на «улице» он был потвёрже. – Вы выразили желание – я обязан подчиниться. Иначе – угроза второго уровня.
   В рекреации наступила тишина. Потом чей-то младенец загугукал.
   – Встань, пожалуйста, – попросила рыжая. – Извини.

«Развели цирк!»

   В общественной едальне В1-О-12, которую называли «Аквариумом», я не разглядел ни одной нарисованной, керамической или голографической рыбки. Сплошная зелень, растущая сверху вниз, снизу вверх и по диагонали. Вентиляция была с секретом: одни лианы постоянно колыхались, другие сохраняли неподвижность, а сквозняков я не ощущал.
   Вообще, растения встречались повсюду, но здесь плотный живой ковёр закрывал даже потолок. Основания продолговатых светильников были погребены под треугольными листьями, и пышные плети спускались вниз, очерчивая условные границы между столиками. Но ни один усик не нарушал планировку. Пока терраформирование подбиралось к стадии лишайников, ботаники на станции развлекались, как могли!
   «Но почему „Аквариум“, если без рыбок? Улитку бы какую посадили!»
   К завтраку я опоздал. Леди Кетаки на это никак не отреагировала. Едва я занял свободное место за столиком рядом с ней, она невозмутимо приступила к еде. Почти жидкая яичница-глазунья, салат с какими-то листьями и водорослями, вишнёвый кисель – и то же самое у меня. А вот у инспектора Хёугэна были сосиски, бутерброд с сыром и чай. Я ему позавидовал – несмотря на возникшие проблемы в расследовании.
   Точнее сказать, проблемы, которые не позволяли начать это самое расследование.
   – Вы создали такие условия, в которых я ничего не могу! – ворчал инспектор, размазывая сосиской соус по тарелке. – Я не могу никому объяснить, зачем я сюда приехал! А я новенький! Только я собираюсь спросить их об алиби, они спрашивают, откуда я и зачем прилетел на «Тильду»!
   Выбор едальни был обоснован: рядом завтракали чиновники, знакомые мне по совещанию в Лифтовой зоне. Инспектор мог сколько угодно жаловаться вслух – режиму секретности ничто не угрожало.
   Это режим секретности угрожал нервам и репутации признанного специалиста по преступлениям прошлого!
   – Невозможно спрашивать о том, о чём никто не должен знать, – твердил бедняга, и на его выдающемся арабском носу сверкали капельки пота. – В конце концов, как я очерчу круг подозреваемых, если все могли пересекаться с жертвами?
   – А разве не существует каких-то правил, ну, для следственно-розыскных мероприятий? – отозвалась миловидная представительница профсоюза в светло-синем учительском комбо. – Улики, свидетельства очевидцев… На основании исторического опыта я имею в виду.
   Она явно готовилась к разговору с инспектором.
   – Разумеется, есть! Я двадцать лет посвятил этой теме, в конце-то концов! – фыркнул он и прикончил сосиску.
   – Ну да! Я это и имею в виду! Мы же поэтому вас и пригласили! – подхватила профсоюзница, не разобравшись.
   – Теперь вы сможете применить знания на практике, – заметил лысый майор ОБ.
   Ему хотелось поддержать «выписанного специалиста», но в первую очередь – укрепить надежду, что приехавший профессионал сразу же со всем разберётся.
   Седовласый Ланглуа за соседним столиком, иронично усмехнулся – он сидел за спиной Хёугэна. Инспектор не видел этой гримасы. А вот Леди Кетаки – да…
   Неуклюжая поддержка смутила несчастного инспектора. Из нас двоих, вызванных на «Тильду-1» из-за маньяка, ему повезло гораздо меньше! Я, хоть и стал приманкой, успешно зарабатывал опыт. А что мог он – с багажом следователей прошлого, но в условиях настоящего? Как вести секретное расследование, когда на любой вопрос у любого тильдийца есть законное: «Почему вы спрашиваете?»
   Отдел Безопасности защищал население от всех возможных угроз. Внешних угроз. Дозорные сотрудничали с камиллами снаружи, обэшники опекали коридорных камиллов. Все остальные их обязанности давно были условными: если на первой станции ОБ воспринимался «наследниками полиции», сегодня саму полицию считали чем-то вроде техников-контроллёров.
   Внутренние опасности делили между собой психотерапевты, службы консультаций, профсоюзные деятели и активистки. Отдел Безопасности узнавал о совершённом преступлении чаще всего тогда, когда преступника (обнаруженного, пойманного, опрошенного и осуждённого товарищеским или профсоюзным судом) следовало сопроводить на место отбывания наказания. Которое как раз и начиналось с присутствия «полицейского» – это ж до чего надо было дойти, чтобы нуждаться в сопровождающем!

   На «Тильде-1» сотрудники ОБ ни разу не начинали расследования. После появления маньяка все их силы уходили на то, чтобы не допустить распространения паники. Не удивительно, что они вызвали знатока со стороны!
   – Развели цирк! – бормотал инспектор, роняя хлебные крошки на гладкую ослепительно-белую столешницу. – «А зачем вам?» – передразнил он, смешно вытянув губы трубочкой. – «А кто вы?» «А почему?» «А для чего?» И если бы только это! Я не могу получить статистику перемещений между секторами, в конце-то концов! Это можно утрясти?
   – Это наша внутренняя поправка к Фикс-Инфо, – объяснила Леди Кетаки. – Когда население превысит восемьдесят тысяч, она будет снята. Зато у нас полностью открыта информация по питанию.
   – Конечно, мне это пригодится! – поморщился он.
   Я слушал их, ковыряясь в листьях салата. Была надежда встретить там грибочек или орех… Тщетно! Двенадцать видов съедобных растений и ничего по-настоящему питательного.
   «Может быть, „Аквариум“, потому что в меню есть настоящая рыба? Попросить, что ли…»
   – Не нравится? – спросила Глава Станции, и я вздрогнул от неожиданности.
   – Нет-нет, вкусно!
   Я бешено заработал вилкой и, чтобы скрыть смущение, поинтересовался:
   – Значит, каждый может узнать, что я ел?
   – Ага! – ответила она, вытирая губы салфеткой.
   – И когда ел, и где – тоже?
   Инспектор подавился компотом. Откашлялся, допил, торопливо извинился – и покинул едальню. Стены были прозрачные, никаких «улиточек», и сквозь свисающие лианы я увидел, что движется он в сторону Информатория. Такой быстрый, резкий, словно щука… в аквариуме.
   В иное время я бы оценил шутку: и вправду похоже! Но сейчас мысли мои были в Информатории, с Хёугэном. Правильно он сделал, что побежал туда, не вывел на столешницу. Мощностей бы не хватило для подробного статистического отчёта по всем тридцати тысячам потенциальных преступников.
   Я завидовал инспектору: мне бы тоже хотелось сузить круг подозреваемых! Но вряд ли Глава Станции позволит себе распылять ресурсы: меня ожидал ещё один день обхода, улыбок и демонстрации смазливой (спасибо Проф-Хоффу и его мастерам!) физиономии…
   – Зайди в Информаторий и просмотри все данные по этому делу, – приказала Леди Кетаки, изучая сообщения на своём альтере, – Кроме проверки меню есть и другие способы профильтровать подозреваемых.
   На мгновение я заподозрил, что проклятая кнопка считывает мои мысли – и передаёт их Главе Станции. Или я не умею скрывать желания?..
   – Трёх часов тебе, надеюсь, хватит. Потом найди Нортонсона – он передаст нужное оборудование и проинструктирует. Выбери маршрут, где почти никто не ходит. Придумай себе повод и погуляй до ужина.
   – Хорошо, – кивнул я и отставил стакан с недопитым киселём.
   Оставлять еду считалось верхом неприличия, но кисель был моим самым нелюбимым блюдом. Ненавистнее глазуньи!
   – Я не планировала так сразу отправлять тебя одного, – объяснила Глава Станции, выключая экранчик альтера. – Но ты сумел укротить наших мамочек. Ума не приложу как… Извиняются! Коллективное извинение от всего отдела. Первый раз такое вижу. Что ты с ними сделал?
   Я пожал плечами. Её глаза заблестели.
   – Сможешь сам выбрать, что взять на ужин, – предложила она сделку.
   Не удержавшись, я рассмеялся. В самом деле, цирк: Глава Станции пытается подкупить андроида-секретаря правом выбирать еду!
   – Правило максимума, – объяснил я.
   Леди Кетаки недоумённо нахмурила идеальные брови.
   – Они хотели унизить меня. То есть они хотели унизить вас, а для этого пытались испугать меня. Чтобы я умолял о пощаде, чтобы позвал вас на помощь. А я встал на колени. Любому здоровому человеку неприятно видеть другого в унизительной позе. Больше, чем они могли взять. Максимум ситуации.
   – И кто тебя этому научил? – поинтересовалась она.
   – Не помню! Мы так часто делали, – следовало договорить «с Проф-Хоффом», но я не рискнул. – Правда, был риск. Всё-таки я не человек!
   – Для них, мне кажется, не много разницы, – мягко заметила она. – Они из Внешней Защиты. Полное доверие камиллам – их профессиональный навык. Камилл, андроид, логос… Для операторов альтер имеет право на жизнь!

«Какой же ты идиот!»

   Возможно, на станции были люди, у которых никогда бы не поднялась рука отключить андроида. Но человек, у которого хватало решимости (и безумия) убивать сограждан во имя борьбы с замаскированными «ашками», существовал наверняка. Исхак Ренье, Гьонюл Доэрти, Джулиан Бос, Татьяна Мёрфи и Кирабо Когоут могли подтвердить этот факт своими размозжёнными затылками.
   Все они были найдены в коридорах Восточного сектора. На первый взгляд это сужало пресловутый круг подозреваемых… Но не для Восточного. Его Квартером была Глава Станции, что автоматически превращало сектор в столицу «Тильды-1». Здесь старались проводить собрания, здесь же устраивали представления и матчи. Понятно, что при такой популярности здешние едальни, холлы и площадки притягивали больше людей, чем аналогичные помещения других «четвертинок». Даже игровой зал в Лифтовой зоне был освоен – вспомнить столики с аналоговыми играми!
   Жаждавшие уединения переселялись на второй уровень станции, а на первом предпочитали ходить коридорами незаселённых улиц. На «Тильде-1» не сложно найти спокойный, тихий маршрут. Там-то их и подстерегал убийца.
   И пока он на свободе, я Шрёдингеровский кот: ничего определённого и всё может быть. То ли отключат, то ли обойдётся. Но если я вычислю маньяка, шансы пережить эту охоту резко возрастут. Что одновременно увеличит шансы сохранить за собой место в Администрации.
   «Кулинарная» идея позволила получить пару тысяч алиби. Проблема в том, что выброшенные из круга подозреваемых туда и не входили. Блюда, привязанные к конкретным столовым, были диетическими и предназначались беременным женщинам и кормящим матерям, а также пациентам медблоков, перенёсшим тяжёлое отравление или операцию. Остальные меню рассылались по всей станции.
   Логос выделил триста человек, дегустаторов и гурманов, которые если и были маньяками, то по части вкусненького и новенького. Хоть какая, но помощь!
   Доступ, которым наделила меня Леди Кетаки, позволял ознакомиться со всеми запросами инспектора. Он сидел в таком же кресле в одном из боксов Информатория – может быть, через стенку от меня. У него, разумеется, была возможность проверить мои изыскания. И поболтать: я держал открытым окно чата на тот случай, если он соблаговолит заметить моё присутствие. Но сам я беспокоить его не решался…
   Инспектор проверил каждую категорию и группу. И оказалось, что более пяти тысяч вахтовиков могли быть рядом со всеми преступлениями. Периодичность убийств как раз совпадала с периодичностью вахт.
   Если вычесть беременных и кормящих, а также Администрацию (сотрудники которой были обязаны оставаться на связи двадцать четыре часа в сутки), не забыть о тех, кто год назад окончил школу (и кто был развит физически), а также применить график смен, получалось семь тысяч шестьсот двадцать четыре человека.
   «7 624» – я смотрел на эту цифру и не мог до конца осознать её. Это много? Или мало? Не знаю, как на это реагировал инспектор и осознавал ли он чудовищное количество потенциальных маньяков. Я был абсолютно уверен, что альтернативы для принятой секретности нет. Следовало держать всё в тайне, иначе никто не сможет предсказать, что будет с «Тильдой» через два года. Возможно, в прошлом люди могли жить в окружении убийц. Но когда за пределами станции – бесконечный холод смерти, внутри должны царить мир и доверие. Без этого показателя никакие КТРД не помогут!
   Значит, надо отталкиваться от жертв. Возможно, в их биографиях будет что-то полезное.
   Исхак Ренье. Сорок лет. До биостатистической лаборатории работал в техническом тестировании там же – на внутреннем производстве второго уровня. Многократный победитель математических состязаний. Впрочем, это не сделало его общительным. Подозреваю, он и участвовал в этих состязаниях по просьбе коллег – так сказать, вариант социальной адаптации. Кто угодно мог видеть его – записи олимпиад были выложены в открытый доступ.
   Гьонюл Доэрти. Сорок шесть лет. Контролёром пятого энергоблока стала год назад, до того была контроллёром третьего. Никаких отметок о личных хобби, увлечениях… Скрытная тихая жизнь. Лекции, которые она читала, показались мне такой же «общественной данью», как и математические выступления Ренье. Разумеется, лежали они в открытом доступе.
   Джулиан Бос. Тридцать четыре года. Ничего. За пустым профилем могло скрываться что-то такое… что не дало бы ему оставаться Судебным Наблюдателем. У человека на такой должности независимые журналисты выискивали малейшую фальшь в биографии. Должны были проверить вдоль и поперёк. Выходит, жизнь Судебного Наблюдателя была настолько пустой?
   Татьяна Мёрфи. Сорок три года. Цианобактериями занималась по работе – их же рисовала. Без шуток: сотни однотипных картинок увеличенной сине-зелёная водоросли. Не выставлялась. Нигде не училась. Ничего не посещала: рисовала у себя, хранила стопку картинок в изголовье кровати. Классический отшельник.
   Последний убитый тоже не выходил за рамки модели.
   Кирабо Когоут. Тридцать один год. Начинал в ОБ Восточного. И друзья у него были здесь же… Были. Они играли в английский футбол и называли себя «Лордами». Один раз дошли до финала чемпионата станции. После «Кальвиса» команда распалась по понятным причинам: девять человек из её состава погибли во время подавления бунта «бэшек».
   Я вновь подумал, каково было Нортонсону. Каково ему сейчас?
   Когда я потерял Чарли, казалось, от меня отрезали кусок. Но по сравнению с Нортонсоном со мной ничего страшного не произошло! Сколько осталось от него? Сколько может остаться от человека, потерявшего всех братьев и сестёр, причём старших?.. Люди, которые составляли его мир. Люди, которые были рядом с первого дня его жизни. Он брал с них пример, он пошёл по их стопам, он был самым младшим «лордом». Он и его ровесник Кирабо. Вместе выросли, вместе выучились, вместе служили, отдыхали, играли… Как же он, должно быть, скучал по нему в те два года!
   Кирабо Когоут был убит в день открытия СубПорта. Последняя жертва. Следовало уточнить: последняя на настоящий момент.
   – Какой же ты идиот! – прошептал я своему отражению, которое виднелось в тёмном зеркале выключенного монитора.
   – Вы что-то забыли? – поинтересовался свисающий с потолка камилл-библиотекарь.
   Опыта у него было достаточно, чтобы распознать подлинный смысл моих слов.
   – Наоборот, – ответил я. – Слишком многое помню!
   Альтер подсказал, что лейтенант Нортонсон находится в Производственной зоне В8, в точке «75». И у него назначена рабочая встреча со мной через двадцать семь минут. Это другой край сектора. Придётся воспользоваться лифтом.

«Наконец-то я тебя поймал!»

   «Lift» – значит «подъём». Но внутри гигантского бублика «Тильды» понятия «верх» и «низ» были такой же условностью, как и фальшивые иллюминаторы. Старое название утратило первоначальный смысл – вместе с тросами, тянущими кабину. Перемещались в основном по горизонтали, ведь на станции сила тяжести прямо пропорциональна расстоянию до оси вращения, и любой настоящий подъём чреват нагрузками.
   «Лифтами» называли кабинки, рассчитанные на короткую поездку стоя. «Вагонами» – кабины с диванами, вместимостью до двадцати четырёх человек (стандартная смена на предприятии). «Лентами» – движущиеся дорожки. А если пешком – это значило «разгрузить спортзал».
   Я опять опаздывал. Можно было бы и пробежаться, но бегущий андроид, пусть и в комбо Администрации, выглядит угрожающе. Компания в вагоне – дополнительный риск нарваться на конфликт. Или на нечто противоположное: меня по-прежнему снимали, и, кажется, уже преследовали. Сталкерили. Во всяком случае, одни и те же пепельные косички постоянно мелькали неподалёку. И была весьма приметная шапка золотистых волос, похожая на «одуванчик». Меньше всего я мечтал оказаться с этими «одуванчиками» в закрытом помещении. Так что лифт, и никаких вагонов!
   Я хотел побыть один, чтобы подготовиться к разговору с Нортонсоном. Непонятно, в каких выражениях следует извиняться, но я был обязан. Воспоминания о поездке заставляли меня краснеть. Вёл себя как избалованный ребёнок, подшучивал над ним!
   Пока я кривлялся, лейтенант Нортонсон беспокоился о том, что никак не может связаться с Когоутом, своим единственным оставшимся в живых другом. Переживал за него. Бросил меня в салоне «Рима», чтобы ещё раз попробовать. Но на «Тильде» отрубали его запросы, снова и снова. Прекрасно понимали, почему он нервничает, но ничего не могли поделать.
   Нортонсон тогда весь извёлся от неизвестности. Догадаться, в чём проблема, было непросто, но если бы я не был занят своей трагедией, я бы понял в общих чертах, что его что-то терзает. Я бы произносил другие слова… Надо попытаться хотя бы сейчас. Ради Чарли. Ради меня. Потому что так надо!
   Стоило мне заскочить в лифт и приступить к обдумыванию этой деликатной темы, как закрывающиеся створки замерли – и с урчанием раздвинулись. Пришлось опять нацепить маску внимательной доброжелательности: правом задерживать обладали сотрудники Отдела Безопасности, врачи и ремонтники. Ворвавшись в лифт к нам с Нортонсоном, инспектор Хёугэн действовал по привычке. Ну, и самовыражался – куда ж без этого!
   Если задерживают отправление, значит, что-то серьёзное. В обычное время не считалось зазорным подождать – всё-таки злоупотребление властью никого не красит. Но, видимо, в Солнечной системе к подобным «слабостям» относились терпимее, иначе Хаким Хёугэн недолго бы продержался в ОБ! А может быть, он и не держался: сидел в архиве на своём «Ноэле», копался в старых файлах в компании с кибер-археологами…
   – Наконец-то я тебя поймал!
   Голос звучал близко, и я внутренне напрягся – понятно, что там не маньяк, но всё равно неприятно чувствовать себя «добычей».
   – Извини за задержку!
   Вскоре «охотник» добрался до лифта и присоединился ко мне.
   – Ирвин Прайс! – с ходу представился он, протягивая руку.
   У меня хватило выдержки ответить на рукопожатие без паузы.
   – Рэй.
   Лифт тронулся. В кабине хватило бы места ещё для двоих. Однако командный экран сообщил, что лифт заполнен и остановок не будет. А может, Ирвин Прайс обладал какими-то особыми привилегиями в том, что касалось лифтов.
   – Это всё? – хитро улыбнулся он, пожимая мою ладонь.
   Кожа у него была гладкая на ощупь, а подушечки пальцев пружинили. До «Кальвиса» мне всего пару раз довелось общаться с «бэшками», но я запомнил впечатление. Ожившая кукла. Как камилл в человеческом обличье. Но то рука! Глаза у него были самые настоящие.
   – А что нужно? – спросил я, осторожно высвобождая ладонь и одновременно отодвигаясь в угол, чтобы дать развернуться новому знакомому.
   – Например, у людей есть фамилия, – объяснил он, рассматривая меня с видимым удовольствием.
   Не знаю, как ему это удавалось – демонстрировать человеческие эмоции. Грубо вылепленная физиономия Ирвина Прайса была словно заголовка для лица на столе скульптора: широкий носяра, толстый подбородок, едва обозначенный рот с узкими губами, громоздкие надбровные дуги и торчащие скулы. Прозрачно-серые насмешливые глаза мало подходили этой глиняной маске. Но именно глаза позволяли однозначно определить, что передо мной человек – несмотря на то, что в нём навскидку оставалось не более десяти процентов родных тканей.
   До пояса – тело коренастого мужчины, с сутулыми, вывернутыми плечами. Ниже пояса начиналась конструкция, состоявшая из широкой «ноги» с подвижными гусеницами внизу. С боков туловища отходила пара манипуляторов. Они были сложены сзади на пояснице. Если бы Ирвин развернул их, то стал бы четвероруким.
   Модифицированный корпус андроида С-класса – вот что это такое! Облик до того поразил меня, что я не сразу заметил журналистские планки и цифру «9».
   – У людей есть фамилия, – я указал на его знак. – Но я-то не человек! – и я ткнул в свою метку.
   Он пожал плечами – неловко, искривившись, но без той ощутимой паузы, которая характерна для имитационных протезов. Тело принадлежало ему полностью: чистая нейропередача и никаких дополнительных программ.
   – «Шесть процентов», – сообщил Ирвин. – Такое у меня прозвище. Потому что осталось всего шесть процентов. Ты же об этом хотел спросить?
   Я кивнул и почувствовал себя неуютно. А мой новый знакомый, похоже, наслаждался происходящим.
   – Никаких секретов! – заявил он. – Это ж в моём профиле висит! После «Кальвиса» мне шепнули, чтоб я убрал. А то вдруг кто-нибудь начнёт задумываться… Но я послал их в дальний путь! Шесть процентов! Спасли-то побольше, но часть пришлось выкинуть. И десять кило добротного клонированного мяса, если не двадцать – чтоб ты знал, от твоего профессора! И я – человек! У меня на нейропередаче даже язык! А ты, – он похлопал меня по плечу, – Ты – робот! Ну, не умора?!
   – А зачем вы?.. – я вовремя заткнулся.
   Чуть было я не спросил: «Зачем вы терпите такое?»
   – «Ты», – уточнил Ирвин. – Никаких «вы». Особенно от тебя!.. Так ты не знаешь?
   – Я же вчера прилетел… – смущённо пробормотал я.
   «Неужто какая-то знаменитость?»
   – А я думал, моя слава гремит во всей Солнечной! – признался он, не скрывая сарказма. – Давно это было. Ну, у нас-то все знают… Ещё бы не знали, ха-ха! Я был в разведке, на «Гефесте». Не на нём самом. Мы болтались на краю системы. И меня слегка зацепило. Ну, ребята вытащили. А у нас почти ничего с собой не было. Меня починили, но временно, на скорую руку. Поговорку слышал, про временное и постоянное? Три года я так ползал, пока мы возвращались – без дырокола-то! Своим ходом гребли. А на «Гефесте» мне предложили операцию, чтоб сделать «как у людей». Я отказался. Догадываешься, почему?
   Я отрицательно покачал головой, завороженный его живостью, внутренней силой, напором. «Сколько же ему лет?»
   – Давай, попробуй!
   Я осмелел.
   – Отказался, чтоб оставаться… уникальным?
   Ирвин вновь хлопнул меня по плечу – тяжёлая ладонь, я покачнулся.
   – Мимо! Хочешь знать?
   – Хочу!
   – Ладно. Тебе расскажу.
   Я приготовился.
   – Потом.
   Мне пришлось собрать всю волю в кулак. Отличную ловушку он приготовил! И я почти попался. На самом деле мне было плевать, почему он предпочёл «ползать».
   – Так вы… так ты об этом хотел поговорить? – равнодушно поинтересовался я.
   – Нет, о маньяке, которого ты приманиваешь, – ответил он и захохотал, наслаждаясь моим смятением. – Да не дёргайся ты! Я свой. Чтоб ты знал, это я нашёл беднягу Джулиана. Пришлось им посвятить меня в их страшную тайну. Жаль, я и на «бэшку» не особо смахиваю, не то что на вашего брата…
   Лифт остановился и раздвинул створки, но Ирвин продолжал болтать, перекрывая мне выход из кабины.
   – Чтоб ты знал, это я им предложил пригласить парня вроде тебя. Они набычились: «иди, болезный, отсюда». А потом гляжу – обмозговали и заново выдвинули. От камрады повыше. Вроде как, чтоб никого не обидеть. А я не обиделся! Мне-то что! Главное, чтоб поймали этого выродка!
   – Да-да, это главное… – я попытался протиснуться между его корпусом и стенкой лифта, но он ловко поймал меня за запястье.
   Молниеносное и точное движение – словно язык у лягушки, хватающей кузнечика. Тут я вспомнил, где видел имя «Ирвин Прайс»: в списке первой сотни наиболее вероятных подозреваемых. Что ж, он был силён!
   – Хочешь его поймать? – из его голоса исчезло всякое веселье. – Ты же хочешь! Вычислить, чтобы не пришлось рисковать своей шкурой!
   Не делая попытки вырваться, я молчал. Ждал, что он скажет дальше.
   – Надеешься, тебя пожалеют?
   Я отрицательно покачал головой.
   – Правильно! Не пожалеют! Им себя пора жалеть. Он загнал их в угол! Они сами загнали себя в угол с этой секретностью! И такой расклад, что выхода у них нет и не было. Если всё вскроется… У-у-у! Тут такое начнётся! Головы полетят!
   – Так вы – против? – вырвалось у меня. – Против секретности?
   – «Ты», – напомнил Ирвин.
   – Ты, – исправился я. – Думаешь, надо было оповещать станцию?
   – Я знаю камраду Кетаки подольше, чем ты, – сообщил он вместо ответа. – Мы с ней сюда на одном корабле прилетели. И если она приняла такое решение, другие варианты хуже. Но речь не о ней…
   – Обо мне?
   Он невесело усмехнулся.
   – Я тебе это всё объясняю, чтобы ты…
   Лифт устал нам подмигивать – и включил звуковой сигнал. «И-и-и-и!» Ирвин торопливо выкатился в коридор, не выпуская моей руки. Но я уже не спешил.
   – Для них важна скорость. Поймать его как можно быстрее. А что ты… Тебя для того и привезли, чтоб пустить в расход. Но я могу подсобить.
   Эти правила я знал.
   – Что от меня?
   – Да ты не промах! Вчера прилетел, а уже врубился! От тебя мне нужен эксклюзив. Постоянный.
   – Что-что? – меньше всего я ожидал такой сделки!
   «Впрочем, он же журналист…»
   – Обещай мне, что будешь сниматься только у меня, – пояснил Ирвин на полном серьёзе. – Если кто будет напрашиваться, говори «нет» или «потом». Придумаешь, как отвязаться!
   – А за это ты мне поможешь, – резюмировал я.
   – Я тебе стану здесь лучшим другом, – пообещал он всё тем же тоном. – Во всём.
   – А как же это? – и я ткнул в его планки. – Журналистские принципы? Честность? Объективность?
   – Ты поосторожней! – нахмурился Ирвин. – Не знаю, какие у тебя были друзья, но своим я спуску не даю. Докопаюсь до всего… хорошего. И я делюсь с друзьями информацией!
   Звучало это откровенно. Собственно, откровенность меня интересовала прежде всего. Что до качества сделки, то следовало радоваться. «Монетизация славы» – вот что предлагал Ирвин. Информация – самая древняя денежная единица, древнее золота и что там у них было… Когда зрителям становится скучно, они переключают канал. Хорошо хроникёрам – поделили области, никакой конкуренции. Независимые журналисты свободны от обязательных тем. И постоянно ищут темы для ньюсов. Работа не для слабаков! Знаменитости наперечёт, и не каждый готов общаться с независимыми – хватает профильных репортёров. Не удивительно, что на следующий день после прилёта ко мне подкатили с предложением!
   «Подкатили – не самое удачное слово», – подумал я и покраснел. Ирвин истолковал мой румянец по-своему:
   – Успокойся, я никому не скажу! И дёргать тебя буду не часто: раз в месяц. Соври, что я достал. Я могу! И знаешь…
   – Я согласен, – перебил я, вспомнив о встрече с Нортонсоном. – Согласен… если сейчас услышу что-нибудь такое, что действительно поможет. Мне. Что-нибудь действительно ценное.
   – Справедливо! – Ирвин отпустил меня. – Чтоб ты знал, я бы им давно рассказал. Но после того, как я в первый раз раскрыл рот, они меня на свои тайные сборища не приглашали. И это их проблемы… Так вот, он чем-то их заманивал, этих бедолаг. Я не знаю чем, но они сюда не гулять приходили. Однозначно не Бос, он не понимал, как это – «гулять». Мёрфи – аналогично. Да и самый первый, математик. Всё свободное время сидел дома, вылезал на работу. Ел у себя! К нам почти не спускался.
   – И как они могли оказаться здесь?
   Он пожал плечами.
   – Не знаю. Но он их не выслеживал. Он их выманивал. И чтоб ты не думал, что я жадный… У троих была тайна. Не знаю, как у Когоута из ОБ и у математика, но у Джулиана Боса что-то было. Что-то, из-за чего отключают альтеры. У Доэрти и Мёрфи тоже. Я это знаю, потому что один стажёр слышал, как в соцмониторинге обсуждали отключение альтеров, и эти трое упоминались среди тех, кто может это делать. Всё это было до «Кальвиса». И значит, в отчёты не попало, коли сейчас об этом не вспомнили.
   – Но ты-то помнишь!
   – Я журналист, я обязан всё запоминать, – высокомерно хмыкнул Ирвин и вновь протянул мне свою лапу. – Так что – согласен?
   – Согласен, – и мы обменялись рукопожатиями.
   – Ну, увидимся, – журналист потрепал меня по плечу, опустился на своей «ноге» пониже – и поехал в сторону ближайшего перехода.
   Хотя мог вернуться на лифте. Но он, по-видимому, никуда не спешил.
   Я огляделся. Стены Производственной зоны В8 были раскрашены в цвет мёда с вкраплениями белого. Диспетчерская Отдела Безопасности, где меня ждал Нортонсон, была за ближайшим поворотом. И я опять опоздал на встречу.
   На встречу с тем, кто, возможно, был тайной покойного Кирабо Когоута. И эту тайну использовал убийца.

«Они вздохнуть не успевали!»

   Едва скрылся журналист Ирвин, как освещение запульсировало. Как вчера. Как во сне…
   Если бы оно выключилось, я бы мог ориентироваться по фосфоресцирующим указателям и огонькам КТРД. Или воспользовался бы альтером. Но интервалы были слишком короткие. Зрачки не успевали приспособиться ни к свету, ни к тьме. И на какое-то время я ослеп. Проклятый ритм проник в черепную коробку: чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное…
   Выставив перед собой руки, я дошёл до ближайшей стены. Закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и долго вспоминал, в какой стороне диспетчерская ОБ. Наконец, медленно двинулся вперёд, сомневаясь, что иду в правильную сторону. С каждым шагом я нервничал всё больше и больше.
   Чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое… «Что если я по-прежнему сплю?» В висках стучала кровь – в удвоенном ритме, аккомпанируя мигающему свету. Чувство беспомощности охватило меня, а следом подобрался страх. А что если кто-нибудь подкрадывается со спины? Я ждал, что сзади на шею ляжет рука, а потом проснётся проклятая кнопка. Хотелось обернуться, и лишь усилием воли я сдерживал приступы паники.
   Такая же «световая икота» случилась вчера, и не единожды. Рядом находилась Леди Кетаки, да и места были пооживлённее. Длилось не дольше минуты. Теперь я один, а пульсация и не думала утихать.
   Стало понятно, как убийца подбирался к своим жертвам: трудно заметить чьё-либо приближение. Но как он угадывал, что начнётся сбой? Прятаться было негде: в коридорах не предусматривалось укромных уголков. Двери санитарных комнат были снабжены автоматическими контролёрами. Засаду не устроишь.
   «Да не было там засады – вспомни, что сказал Ирвин! Не было засады. Он их выманивал. Но как?»
   Чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное – белое – чёрное… Не выдержав, я задрал голову и крикнул, обращаясь к логосу:
   – Да сделай же что-нибудь!
   – Сейчас! – ответил мне сверху мужской голос.
   Пульсация прекратилась, и под потолком я увидел Нортонсона. Он лежал на плоской спине служебного камилла. Похожий на гигантского паука-сенокосца, камилл упирался тонкими лапами в стены и пол. Если бы я шагнул в сторону, то наткнулся бы на его лапу.
   – Давно ты тут? – Нортонсон уже опускался.
   – Только что приехал. Опоздал, – я указал на его левый браслет.
   Альтер лейтенанта перемигивался оранжевым, сетуя на сорванное расписание. Мой тоже ругался.
   – А я тут заработался, – хмыкнул Нортонсон, вставая на ноги. – Проверял…
   На его груди и плечах белели полосы и пятна, заметные на сером комбо Отдела Безопасности.
   – А чего опоздал? Поклонницы замучили? – поинтересовался он.
   – Почти, – автоматически ответил я – и очнулся. – Какие поклонницы?
   Вспомнились пепельные косички и «одуванчик». Откуда он знает?!
   – Все ньюсы о тебе! Дозорные, новички, адмы – тема номер один! А впереди всех Ирвин. Ну, если Ирвин взялся – будет бомба, – усмехнулся лейтенант. – Ко мне одному не лез, но, может, и не рискнёт…
   – Это журналист? Какой он? – поинтересовался я, чтобы потянуть время.
   В голосе Нортонсона слышался сарказм, граничащий с раздражением. Мой «лучший друг на станции», похоже, не самый лучший…
   – Ирвин? Человек, который пользуется положением инвалида, чтобы задавать вопросы, которые никогда не рискнёт задать здоровый человек.
   Получилось резковато – от стрессоустойчивого лейтенанта я такого не ожидал.
   – Поосторожней с ним, – посоветовал Нортонсон. – Он любит придумывать истории. Правдиво, но грязно. Люди верят в то, что он придумал, а не в то, что на самом деле. И ничего потом не докажешь… Ну, пошли ко мне, – и он повернулся в сторону диспетчерской.
   – Погоди! Я хочу… я должен извиниться, – я не успел подготовиться.
   Сначала болтливый Ирвин, потом световой аттракцион… За что я собирался извиняться? Как передать смущение, стыд, растерянность и сострадание, которые переполняли меня всякий раз, стоило вспомнить высказанное лейтенанту?
   – Ты ни в чём не виноват, – отозвался Нортонсон, поворачиваясь ко мне.
   Камилл сложил лапки вдвое и стал похож на тарантула. Затем изобразил кресло, но лейтенант отмахнулся от заботливого помощника.
   – Я так себя вёл, на «Флиппере» и в салоне, – объяснил я, запинаясь. – Я не знал, что ты… Что с тобой было… Если бы я знал…
   Нортонсон опёрся о стену, покопался в карманах. Извлёк какую-то деталь, повертел в пальцах, сунул обратно. Проверил правый браслет альтера, потом левый. Расстегнул и застегнул воротник. Отряхнул заляпанный рукав. На лице лейтенанта не отражалось никаких чувств.
   – Если бы я знал… – повторил я, ожидая его реакции – и надеясь получить «подсказку».
   Что говорить дальше, я не понимал. Трудно просить прощения за то, что не можешь сформулировать!
   – Я тоже хотел извиниться, – вдруг заявил Нортонсон. – Если бы я знал, зачем везу тебя, поменьше бы дёргал.
   После такого у меня из головы выветрились остатки мыслей.
   – Мне велели приглядывать за тобой, а не затыкать, – уверенно продолжал он (Нортонсон-то знал, в чём виноват). – А я о себе думал. Работа, задание. Думал о том, как вернусь. Забыл, кто я… Я-то возвращался! А ты уезжал из дома. Мои погибли, потому что такая работа. А твой брат просто тряпочку сорвал с груди! И теперь ты будешь рисковать жизнью, чтобы поймать этого… Хотя это моя обязанность – рисковать собой ради всех!
   – Ты знаешь, как он исчезает? – спросил я неожиданно для себя.
   Как ни странно, Нортонсон прекрасно меня понял. И без труда переключился на профессиональную тему.
   – Глюк системы визуального наблюдения. Видел, что сейчас было? Освещение – часть системы. И освещение сконнекчено с визуалкой. Если визуалку срывает, саму по себе или там от светового импульса, записи нет. Потом система перезагружается, и снова всё в порядке.
   – Но записи не остаётся.
   Он вздохнул.
   – Нет. Один звук. Но они вздохнуть не успевали!
   – А как он мог узнать об этом?
   Нортонсон пожал плечами.
   – И началось это…
   – После «Кальвиса». Визуалку не трогали, потому что пришлось бы перебирать всю систему…
   «А рук на это не хватает», – Нортонсон не продолжал, но и так понятно.
   Он был раздосадован. Основная задача Отдела Безопасности – помогать камиллам в нелёгком деле поддержания нормы. На всех жилых уровнях. Проверки каждый день, а главное, профилактика аварий – всё это лежало на плечах Нортонсона и его коллег. Проблема со светом была меньшим злом по сравнению с, например, неполадками в контроле кислорода, которые случались на других станциях. Или с ослаблением противорадиационной защиты, что страшнее.
   – А если проверить записи, привязанные к нарушениям света? Логос же должен хранить всю информацию как минимум за год!
   Нортонсон вздохнул, потёр лоб и перешёл на сленг:
   – Минимум! А сколько кубиков это занимает, данные с каждого носа и уха, представляешь? Зачем логге визуалка? КТРД бы разобрать! Логги перезагружает систему – и откатывается к последнему сохрану…
   – А период?
   – Пятнадцать минут. Четверть часа. Можно войти и выйти хоть десять раз.
   – Если знать, – подсказал я.
   – Я проверял, – откликнулся он. – Доступная информация. Можно и так догадаться. Про Великую Четвёрку рассказывают в школе. В первом классе. Я ходил и рассказывал. И там нет ни слова о визуалке.
   – Зато есть в Фикс-Инфо, – подхватил я.
   – Третий класс Средней школы. Сумеречные годы, право на тайну жизни… Это входит в гражданский норматив.
   – А как узнать про пятнадцать минут?
   Он пожал плечами.
   – Спросить у логоса. Я так и узнал.
   – Он мог узнать об этом до «Тильды», – задумался я. – Прям готовился!
   Нортонсон резюмировал:
   – На то он и маньяк!
   Я вновь вспомнил о безумной идее – что маньяком был ИскИн. Но это паранойя. Это должен быть человек. И с новыми сведениями, добытыми Нортонсоном и подсказанными Ирвином Прайсом, круг подозреваемых сужался.
   Чтобы обмануть систему, надо знать её тонкости. Никто не знает их лучше офицеров ОБ (чьи перемещения легко отследить) и атташе. Алиби бывших сотрудников Службы МежИнтеллектного Урегулирования оставались сомнительными. После «Кальвиса» многие подали в отставку, у многих диагностировали срывы и депрессии. Если копать, то там… Но когда? Я встречался с Нортонсоном не для извинений.
   Пришло время становиться настоящей приманкой.

«Скажи, что боишься!»

   – Они успеют, – пообещал под конец добрый лейтенант, и можно было не сомневаться, что никто ко мне не успеет.
   Ирвин был прав: «они» были в отчаянии. И потому бессмысленно объяснять, что убийцу не выманить, что он сам назначает время и место. Хладнокровное чудовище, всё предусмотревшее и ко всему подготовившееся – а к нему относятся как к дурачку. «Вот тебе андроид – хватай!» – чем больше я узнавал о маньяке, тем меньше рассчитывал на успех.
   Глава Станции считала иначе. Мне предстояло бродить по дальним коридорам, где и находили убитых. Оружия, разумеется, никакого не выдали. Был передатчик – размером с пуговицу. Нортонсон прикрепил его мне на подошве. «Чтобы было труднее засечь», – пояснил он. Передатчик будет фиксировать происходящее в радиусе двух метров, от биометрических показателей до голоса. Начинка – примитивная программа, отправляющая данные Инфоцентру и на центральный пульт Отдела Безопасности.
   Ещё была «сирена» в ямке между ключицами. Я сам её закрепил. Достаточно будет опустить голову пониже, открывая полный доступ к кнопке, и дотронуться подбородком до груди, чтобы просигналить. Офицеры ОБ и посвящённые в тайну чиновники будут наготове… С точки зрения Нортонсона, это давало мне шанс. Но я знал, что если кого-то он и успокаивал, то себя. Ни датчики, ни разработанный маршрут не предназначались для моего спасения.
   Спасение возможно, если сотрудники ОБ останутся в пределах видимости. Но так преступника не поймаешь… Поэтому никто за мной не следил и не собирался. Суть в том, чтобы быть готовым к нападению. Что произойдёт потом – не моя забота. Во всех смыслах этого слова.
   Я завидовал Чарли: сделать отчаянный шаг навстречу своей смерти во стократ легче, чем каждую секунду ждать, что тебя убьют! То есть отключат. Но разница давно потеряла смысл. Маньяк убивал людей – и постарается убить меня.
   «Тебя отдают в обмен на жизни тильдийцев».
   Сумасшедший преступник искал в людях андроидов. Ему привезли настоящего андроида. Разумеется, как наживку, но обмен честный! Он хотел найти – и он найдёт.
   Я прибыл на «Тильду» не для того, чтобы оплакивать несбывшееся будущее. Вспомнив о своих родных, лейтенант, сам того не желая, лишил меня права на страх. Когда «бэшки» затеяли бунт, его родные не думали о ценности собственной жизни. Офицеры ОБ погибли, заслонив собой остальных тильдийцев. Это и значило быть «стражем порядка и спокойствия». В Отдел Безопасности меня не зачислили, но суть от этого не поменялась: это работа, которую кроме меня никто не сделает, а значит, мне её и выполнять.
   …Тишина и ровный мягкий свет, перемежаемый приступами чёрно-белой «икоты», фальшивые иллюминаторы и огоньки КТРД – всё это выглядело как декорации кинематографических кошмаров. Или виртуальной игры прошлого, где нужно было ходить по лабиринтам и ловить монстров. А может, убегать от монстров – я плохо знал этот раздел культуры и как-то не горел желанием разобраться. Всё-таки странные были люди: жили в мире, где ежеминутно совершались преступления, и при этом щекотали себе нервы в играх с насилием.
   Наш мир был другим. Не сказать, что идеальное будущее. Мало приятного ютиться в консервной банке, пусть просторной и комфортной! В будущем люди населят планеты. Будут греться под солнечными лучами, дышать настоящим воздухом. Сейчас переходный период, все это понимают. Но без войн. Без насилия. Без ненависти. С взаимным доверием.
   Этим он и воспользовался. Маньяк пролез в игольное ушко обстоятельств. С одной стороны, современные ИскИны не знакомы с организованными преступлениями. Они начали копить опыт в развитую Космическую Эру, когда осознанное убийство человека человеком стало анахронизмом. В минутном порыве – да, можно утратить самоконтроль. Но вот так, распланировано… Сегодня это как эбола или туберкулёз – легендарные болезни прошлого, с которыми справились изменением порядка вещей. Профилактика, прививки, санитария – миллионы мелочей, соблюдения которых вошло в привычку. Соблюдение психического здоровья – рутина. Которую нарушил «Кальвис», резко увеличив нагрузку на население и на специалистов. Это во-вторых.
   А в-третьих, жертвы не осознавали себя жертвами. Чтобы спастись, надо закричать «Второй горит!» Это кодовая фраза для опасности второго уровня – того, что угрожает человеческой жизни. Это знают трёхлетние дети. Но никому в голову не придёт называть «опасностью второго уровня» другого человека!..
   Прогулка по пустым коридорам «Тильды» не прибавила мужества. Сколько я ни подбадривал себя, перед каждым поворотом внутренне содрогался, готовясь к худшему, и не стеснялся проверять, есть ли кто за спиной. От того, что страхи были напрасными, легче не становилось. Животное желание жить охватило меня с удвоенной силой. Тело протестовало, прибегая к тошноте и головокружению. Разум вторил, изыскивая новые оправдания: «Ты не обэшник! Кому и что ты хочешь доказать? Никто на тебя не смотрит, никто тебя не оценивает! Откажись! Скажи, что боишься! Скажи, то не можешь! Живи! Пусть проводят референдум и отменяют Фикс-Инфо! Ты не обязан умирать ради их спокойствия! Не стоит оно того!»
   Я мог прекратить всю эту ложь. Мог отказаться – и никто бы меня не заставил. И пришлось бы им снимать секретность. И многим пришлось бы менять профессию, потому что в Администраторы после такого не избирают. Леди Кетаки пришлось уходить с поста Главы Станции! Она это понимала. Её судьба была в моих руках…
   И потому я не мог. Не из-за Проф-Хоффа, или репутации «ашек», или любой другой благородной муры, которую я бы высказал вслух, если бы спросили. Причина скрывалась в словах Нортонсона, который предпочёл бы лететь в грузовом отсеке, но не бросить меня. В обращении Главы Станции – она не притворялась, она действительно воспринимала меня как помощника! И даже грубоватая прямота Ирвина Прайса была намного человечнее всего того, что я получал на «Дхавале».
   Мигнул альтер. Саласар предлагал встретиться в Лифтовой зоне. [В0-Л-6. 22:30]
   [Сегодня не могу], – ответил я. Ирвин успел первым, да он и относился ко мне честнее. «Выбирать, с каким журналистом общаться… Да я о таком и не мечтал!»
   Каким бы ни было моё происхождение, меня оценивали по поступкам. «День, прожитый достойно, содержательнее, чем долгая жизнь труса». Из какой книги была эта фраза, из какой постановки? Кажется, «Вечность со вкусом мяты». Прожить свой день достойно… Эти слова освободили меня от давящего чувства приговорённой жертвы.
   Я по-прежнему боялся. Но гаденькие мыслишки о том, чтоб отказаться, меня уже не посещали. В какой-то момент я испытал благодарность… нет, не к убийце. К тому, что меня послали на «Тильду». Страшное решение, зато теперь я смог проверить себя. Я узнал о себе больше, чем за предшествующие годы.
   Как в недавнем сне, коридоры стали шире, выше и светлее. Неизвестность за поворотами тревожила, но не до холодного пота. Я был секретарём Главы Станции, который обходит дальние посты ОБ и проверяет обстановку. И лишь свет, временами срывающийся в чёрно-белые приступы, напоминал о моих подлинных целях. И о том, что ничего не определено.
   Парадоксально: испорченный свет выявлял правду о жизни, невидимую при максимальном освещении. Чёрно-белый режим бытия, перемешанного со смертью.

«Пусть приносит пользу!»

   – Я понимаю, что это типа эксперимента, и над нами тоже! Ну и что? Их же создали до того, как всё случилось. Столько ресурсов затратили! И что теперь? Не в клетку же сажать!
   – Да, это было бы глупо.
   – Вот-вот! Пусть приносит пользу!
   Что смотреть, зависело от едальни – и входило в меню наравне с фирменными блюдами. Ну, и характер заведения влиял: в стандартных столовых предпочтение отдавалось профильным новостям, благо там собирались коллеги. Где-то выбор программы определяли голосованием. Где-то – по результатам рейтингов. Так было и в «Мадагаскаре» – ресторанный камилл честно предупредил нас: «Сегодня у нас „Шесть процентов на правду“ от Ирвина Прайса».
   – Давненько я его не видела! – обрадовалась Глава Станции.
   О себе я такого сказать не мог. Впрочем, из ситуации можно было извлечь пользу. «Изучу манеру, стиль, любимые вопросы и всё такое. Пригодится!»
   – И тебя не обижает, что над тобой, над нами всеми ставят эксперимент?
   – А что тут такого? Без экспериментов нет науки! А без науки нет прогресса!
   Как я и предполагал, на экране Ирвин вёл себя иначе, чем при непосредственном общении. Мягче. Цивилизованнее. Добрее. Эдакий ласковый дедушка в кресле… И девочка с пепельными косичками лучилась оптимизмом.
   «И не одним им», – мрачно определил я. Вся она была такая счастливая, открытая, порывистая, что вполне сгодилась бы для энциклопедии. Иллюстрировать статью «внешние признаки влюблённости».
   – А как же люди с «Кальвиса»? Присутствие андроида, знаешь ли, нервирует!
   – Я им сочувствую. Но у нас на «Тильде» новичков не обижают!
   Мне это объясняли. Кроме учебника, игровых симуляций и прочей теории, на «Дхавале» у меня был психологический практикум с настоящим аналитическим разбором. Его вёл приглашённый специалист из Соцмониторинга – семейный партнёр одного из лабораторных докторов. Я понимал, что обучают меня не всерьёз, реализоваться в качестве Администратора такому, как я, не позволят… Но уж коли назначили специализацией «управление», эту тему не обойти.
   У того доктора из СПМ не было опыта преподавания, но мне хватало лекторов-теоретиков. Практика ценнее! Он рассказывал, как это протекает – любовь. Каких сюрпризов можно ждать… У меня это тоже было. Я помнил себя в этом состоянии. Собственно, мой опыт и стал примером.
   Руководителю не запрещено иметь чувства, симпатии, личные предпочтения – на то он и человек! Но руководитель обязан владеть навыками самоконтроля. Чтобы не позволять личному влиять на общественное. Или позволять – в отношении других, если это нужно для управления.
   Журналистов этому тоже учили.
   – От трагедии «Кальвиса» нас отделяют два года. Считаешь, этого достаточно, чтобы возвращаться к андроидам?
   – Ну, он же не настоящий андроид! Андроиды – это ИскИны, а в нём нет ничего искусственного!
   Она была пристрастна, но не глупа. Невозможно скрыть такое – поэтому Ирвин пригласил её в свой ньюс. Кроме мнения девушки ему были важны её чувства – они характеризовали ситуацию не меньше избитых сентенций об искусственном и разумном. Более того, чувства были подлинной новостью: после двух лет страха люди возвращались к миру.
   Хотя бы так.
   – Не хочешь обратиться к нашим зрителям? Что-нибудь передать? Например, Рэю.
   – Он замечательный! Он помогает камраде Кетаки и всем нам! Желаю ему успехов! Мы не все такие, как… Никто не желает ему ничего плохого!
   – Со мной беседовала Джил…
   – Почему не ешь?
   Мне захотелось залезть под стол – так было неуютно.
   – Что-то аппетита нет… – объяснил я, уткнувшись взглядом в тарелку.
   – Из-за этого? – Леди Кетаки кивнула в сторону экрана с таким видом, как будто происходящее было абсолютно нормальным.
   Подумаешь, Ирвин на все лады склоняет моё имя и допытывается у краснеющих девиц – оскорбляет их эксперимент с участием милого мальчика или всё-таки нет!
   «Мы не все такие – это она о тех, кто голосовал против меня в „Риме“, – догадался я. – Она была на корабле – или услышала о произошедшем от друзей. И теперь шлёт тайные послания в прямом эфире. Спасибо, Ирвин!» Одно хорошо: он не лгал с поддержкой. «Интересно, кого бы он выбрал, если бы назначил меня врагом? Ту активистку-выдвиженку, которая не пускала меня в салон? Или Хёугэна?»
   В любом случае, «Мадагаскаром» Глава Станции полностью скомпенсировала утраченное право кормить меня диетической гадостью. И беда не в ньюсе с пепельными косичками. В ресторанчике, где транслировали Ирвина Прайса, ужинали тильдийцы помоложе. Тильдийки в основном. «Шесть процентов на правду» они смотрели внимательно!
   И не сказать, что «6%» были чем-то гениальным. Шесть минут содержательной и легкоусвояемой журналистики. Короткие эмоциональными интервью и репортажи под грамотным визуальным соусом. Выдержки из открытых чатов в Сети и опросы, дополненные справочными данными и фрагментами новостей из Солнечной системы. Мелькнул там и Проф-Хофф. Ну, а меня демонстрировали со всех ракурсов.
   Мы с Главой Станции сидели в самом центре – под перекрестьем взглядов, так что каждая посетительница «Мадагаскара» могла получить материализованное подтверждение тому, что сообщалось с экранов-стен. Да, от человека не отличишь. В самом деле, не выглядит угрожающе. Вот предупреждающий знак, вот кнопка – чего бояться?
   Я принялся поглощать выбранное рагу. Пока не остыло. Главное, сдержаться, не показать, как я к ним всем отношусь – к Ирвину, к Леди Кетаки, к влюблённым дурочкам. «Эксперимент! Как они со всем разобрались! Решили за меня! Пользу я, видите ли, должен приносить!»
   Чтобы замаскировать раздражение и заодно выполнить свою часть «сделки» с приставучим журналистом, как бы между прочим я заметил:
   – Я с ним буду разговаривать.
   – С кем? С Ирвином? – Глава Станции не выглядела удивлённой.
   – Да. Он предложил. Я сказал, что «подумаю». Видимо, надо. Как вы считаете? – о сделке я благоразумно промолчал.
   «Её это не касается!»
   – Решать тебе! – она пожала плечами. – Отчитываться ты обязан Инфоцентру, для официальной хроники. Никто из независимых не может тебе навязаться!
   – Он сказал, что вы давно знакомы, – забросил я удочку.
   – Ты поэтому согласился?
   – Я пока не согласился… Скорее всего, да. Но мне нужно ваше мнение.
   – Ах, вот оно что… – она оглядела ближайшие столики, наклонилась ко мне и прошептала. – Если тебе нужен журналист, выбери кого-нибудь другого. Но кого бы ты ни выбрал, придерживайся этой версии.
   – Какой? – так же шёпотом спросил я.
   – Ты слышал. Эксперимент. На тебя потрачены ресурсы. Они не должны пропасть впустую, – и она продолжила трапезу.
   Сидя под взглядами любопытных и взволнованных девиц, я понял, что такое «шутка бога». Странная фраза, не относящаяся к религии, попадалась во многих старых книгах и фильмах. «Такое чувство, что бог смеётся надо мной», – говорили персонажи. Вот оно что…
   Мне пригождался этот «факт»: я стою дорого, поэтому меня нельзя уничтожать. Один раз удачно, второй – не очень. Приятно было играть в раба, зная, что ты свободен. Зная, что на самом деле средства, выделенные на нас с братьями, не потрачены зря. Мы никому не должны. Абсолютно.
   Ресурсы, которые получил Проф-Хофф, окупились, когда мы сдали последний «экзамен»: выяснили своё происхождение и спокойно отреагировали на правду. Седьмое поколение матричного клонирования получило окончательное подтверждение как полностью безопасный метод. Положительный ответ на вопрос: «Смогут ли искусственные органы и ткани работать, если собрать из них целого человека?» Смогли, и на удивление неплохо. Высочайшие результаты по всем показателям, от прыжков в высоту до скорости овладения новыми языками. В перспективе – долголетие, ограниченное состоянием психики.
   Это и помогло нам пережить обман – осознание, что у эксперимента был смысл, была цель. Но едва «мясо», разработанное институтом Проф-Хоффа, вышло за пределы эксперимента, мы лишились гарантий безопасности. Не было никаких рациональных оснований для того, чтобы оставить эксперимент в активной фазе. Сам по себе андроид А-класса «Рэй» – отход производства, побочный продукт!
   Но именно тогда, с бесполезности, началась наша свобода. А теперь придётся жить среди людей, считающих, что я им должен, что надо отрабатывать. Я всё больше и больше понимал Чарли. Не стремился повторить его поступок, но понимал: невыносимо продолжать существование, если тебе позволяют продолжать…
   Мысль о тонкой ниточке, на которой подвешена моя судьба, приглушала все чувства. Я не ощущал вкуса и запаха выбранной еды. Повернулся к экрану, чтобы не выглядеть иллюстраций к статье «депрессия».
   – Они такие маленькие!
   – Все здоровы!
   – Мы должны придумать им имена!
   В зоологическом отделе биофабрики произошло радостное событие – рождение котят. В отличие от злоключений андроида, это не требовало ни особого монтажа, ни оформления – знай себе снимай малышей. Ньюс школьного клуба журналистики на моих глазах догнал по рейтингу Ирвина Прайса. С таким-то содержанием!
   Крошечные слепые котята сосали полосатую маму, привезённую с Земли. Взбудораженные детишки толпились вокруг вольера. Я заметил среди юных журналистов знакомое лицо с монгольским прищуром ярко-зелёных рысьих глаз: один из тех хулиганов, которых отчитывала Глава Станции. В кабинете директрисы он выглядел насупленным и что-то замышляющим, здесь же стал похож на обычного школьника…
   – Поздравляю, – сказала вдруг Леди Кетаки.
   Я отвернулся от идиллии – и увидел, что она смотрит в столешницу, читает сообщение и улыбается.
   – С чем?
   – Они вычислили его. Наш великолепный инспектор постарался… Нашли в его файлах твой маршрут. Вот и кончилась охота!

«Посторонним вход воспрещён!»

   Впервые я стоял в святилище СПМ – Узле Мониторинга, где осуществлялось социально-психологическое наблюдение за тильдийцами. «Внутренняя Защита» – вот как следовало называть это место. Намного ответственнее, чем служба Дозорных! Никакой астероид не сравнится с разрушительной силой человека…
   В центре просторного зала возвышалась голографическая модель главного кольца «Тильды» – полый сферический экран, работающий в режиме реального времени. Подвижная сетка на экране пульсировала всеми цветами радуги. Каждая нить была чьей-то жизнью, сплетённой с другими жизнями. Оттенки, формы и движения обозначали состояние «объектов». Складывалось оно из спамерских прогнозов, полевых отчётов и аналитики, генерировалось Инфоцентром и постоянно корректировалось.
   Шестеро специалистов непрерывно находились внутри, отслеживая события «Тильды-1». Остальные расположились за мониторами снаружи и в отдельных секциях, посвящённых группам или особым людям. Например, убийце…
   Но прежде чем мы переступили порог, перед нами выросла дежурная – разительный контраст с молчаливыми охранницами из Внешней Защиты. Суровая женщина с глубокими морщинками между бровей возвестила:
   – Посторонним вход воспрещён!
   Глава Станции попридержала меня за локоть, но я и сам застыл.
   – Вы же видите, что Инфоцентр не против, – мягко заметила Леди Кетаки, указав на мирные бирюзовые огоньки на створках дверей.
   – Это дело Инфоцентра, – отмахнулась дежурная. – Вход разрешён только сотрудникам службы и высшему уровню руководства. Вы это должны знать лучше всех! Он секретарь…
   – Он не человек, – напомнила Глава Станции.
   Лёгкий шорох ткани – должна быть, она повернулась, чтобы проверить мою реакцию. Что она ожидала увидеть? Я жадно осматривал обстановку, с которой был знаком по виртуальным экскурсиям. «Единственное место, где разрешено наблюдение… Интересно, есть ли там я?»
   – Он андроид А-класса, – продолжала Леди Кетаки. – Запреты на него не распространяются.
   – Проходите, – разрешила дежурная, никак не прокомментировав слова Главы.
   Так меня впустили в Центр. Что ж, всё честно: лишаясь человеческих прав, я приобретал права ИскИнов… Но обдумать эту мысль я не успел. Мы зашли в секцию, где нас ждала директриса Восточного СПМ Вильма Туччи. И он – в записи, но всё равно ощутимый.
   Ванада Шостак, сорок три года, старший атташе Службы МежИнтеллектного Урегулирования. После «Кальвиса» подал в отставку, но так и не нашёл новой специальности. Официально считался «выздоравливающим». В действительности его следовало назвать «ожидающим выздоровления»: к специалистам он не обращался. Воздерживался от любых контактов. Вел тихую, незаметную, невидимую жизнь, преимущественно в своей комнате, а виртуально – в библиотеке. Но изучал не андроидов. Его интересовало «определение человека».
   – Какая степень? – спросила Леди Кетаки, глядя на сутулого человека в вирт-шлеме. – Вы диагностировали? Он давно такой?
   – Вторая. Стабильно, – и директриса СПМ со значением посмотрела на неё. – Спроси, как мы его упустили.
   Они стояли рядом – легко сравнить. Ровесницы. Одинаковая решительность и выдержка под маскою ласковых королев. «Подруги, – понял я. – соратницы». Я видел Туччи – на совещании в Лифтовой зоне. Она поддерживала режим секретности.
   «Или выступала против Квартера Аямэ?»
   – Догадываюсь… Старшему атташе ничего не стоит обмануть логоса. Да это и школьники могут… С альтером что-то?
   – И с альтером, и с библиотечным камиллом, и с комнатой. Его преемнику есть, чему поучиться. Следы вмешательства смогли найти только после того, как наш драгоценный инспектор сказал, что их надо искать!
   – Когда были эти… промежутки?
   – Ты знаешь. Иначе бы я тебя не вызвала. Полное совпадение.
   – А кто ещё мог знать? – спросил я – и услышав свой голос, понял, что говорю вслух.
   – Знать о чём? О его депрессии и паранойе? – уточнила Туччи.
   – О промежутках. О том, что он обманул камиллов.
   Она улыбнулась.
   – Другие камиллы. Или какой-нибудь гениальный атташе, о котором мы не знаем. На что ты намекаешь?
   – Я просто спросил…
   – Что дальше? – Глава Станции полистала записи мониторинга, но делала она это слишком быстро, чтобы успеть прочитать графики, таблицы и аналитику – всё, что было составлено на Ванаду Шостака.
   – Это я у тебя должна спросить, – и директриса Восточного СПМ выключила экран.
   – Ты знаешь, что я тебе отвечу.
   Я чувствовал себя лишним – но меня не прогоняли.
   – За ним установлена круглосуточная слежка, – Леди Кетаки внимательно посмотрела на Туччи. – Что ты предлагаешь?
   – Наш драгоценный инспектор станет доказывать каждый случай?
   – То, что он будет, я не сомневаюсь. А вот что докажет…
   – Зато прекратятся убийства.
   – Зато прекратятся, – согласилась Глава Станции.
   – И тебе этого хватит?
   – Предлагаешь наказать его? За что? С убийствами мы его не свяжем. За манипуляции с альтером? И как наказать человека, который отрёкся от половины своих гражданских прав?
   – Я говорю не о нём.
   Туччи не стала продолжать. Похоже, этот разговор они вели давно.
   – О, кстати, – спамерка как в первый раз увидела меня. – Спросим у постороннего. У потенциального Администратора. Как ты считаешь, повлияет установление секретности на участников сговора? Не видишь ли ты элемента болезни в необходимости хранить тайну?
   – Вильма! – воскликнула Глава Станции.
   Похоже, директриса смогла её задеть. «Так вот какую проблему они обсуждали… Ну да, в СПМ должны смотреть вперёд. Убийца в прошлом. На очереди те, кто за ним охотился».
   – Вижу, – кивнул я. – Необходимость генерировать и поддерживать ложь отнимает личный ресурс. Вначале падает продуктивность когнитивной деятельности и общая функциональность. Потом недостаток ресурса перерастает в хроническую недостаточность…
   – Если не умеешь управлять своими ресурсами, – закончила Туччи. – Не надо цитировать мне учебники – я их пишу. Что ты скажешь о руководстве, которое сговорилось обманывать население по вопросу, связанному с безопасностью этого населения?
   Глава Станции хотела что-то добавить, но смолчала. На её лице читалась досада. Но не обида. И не удивление. Она слышала эти обвинения, и не по одному разу. Она не хотела, чтобы их слышал кто-нибудь ещё.
   – Я бы сказал, что эта тактика может развиться в крайне опасную привычку.
   – И что бы ты посоветовал?
   – Не допускать повторений. При любых аналогичных случаях выбирать другие методы… эээ… реакции.
   – Принято! Садись! – и не дав мне продолжить, директриса вновь включила рабочий экран.
   Ванада Шостак сидел в кресле. Из-под шлема виднелась нижняя часть лица. Он изредка улыбался, но чаще недовольно поджимал губы. Пальцы в перчатках непрерывно двигались, отдавая команды. Не самая приятная, но в любом случае, нормальная запись…
   Маскировка. Ничего этого не было! Пока комнатный камилл показывал такую картинку, человек мог делать всё то, что вызывало серьёзные сомнения в его нормальности.
   Настоящий Ванада Шостак метался из угла в угол. Глядя на него, я ощутил жалость, смешанную с гадливостью. Шостак нервно жестикулировал и что-то бормотал, обращаясь к невидимому собеседнику. Я не мог разобрать, да и вряд ли хотел.
   Без шлема он производил гнетущее впечатление. Бледное азиатское лицо, смятое бессонницей и напряжёнными мыслями. Оформление комнаты соответствовало. Всё, что он отыскал, хранили стены – тексты, фрагменты книг и фильмов, изображения – пугающая аудио-визуальная мешанина.
   Как можно находиться в таком шуме? Только если внутри такая же какофония.
   Туччи прибавила звук. Я различил отдельные фразы.
   – …Двуногое прямоходящее без перьев…
   – …Бывают люди – растения, люди – звери, люди – боги…
   – …Душа человека заключается в его делах…
   – …Природа наделила человека стремлением к обнаружению истины.…
   – …Жизнь и разум определяются в сравнении с отсутствием себя…
   Отвращение исчезло – осталась жалость. Бунт «бэшек» сломил его – и вот он такой же убийца, какими были они. «В нормальное время до такого б не дошло. Не позволили бы дойти. На то оно и нормальное!»
   – Как мы допустили такое? – Глава Станции обращалась скорее к себе.
   Она могла спросить: «Как вы допустили такое?» – если бы была другим человеком. Если бы не понимала, что первые месяцы после «Кальвиса» спамеры работали на пределе возможностей – и до сих пор не отменили красного режима дежурств. Единственные, кто продолжал устранять последствия катастрофы.
   – Не надо забывать, что жертв было больше, – вздохнула Туччи, – Не все заметны. Не все готовы признать себя жертвами. Он слишком любил свою работу, а за настоящую любовь приходится расплачиваться. Не тебе это объяснять!

«Это ваша вина!»

   Я успел снять датчики, простившись с участью приманки, и уже расстёгивал комбо, когда пришёл вызов от Главы Станции. Срочный вызов. Координаты: В7—5-13. Производственная зона, законсервированные блоки, коридоры, по которым я бродил в сегодняшней «охоте».
   Пока я спешил от лифта к назначенной точке, царящая вокруг мертвенная тишина порождала нехорошие предчувствия. Иллюминаторы здесь работали в стандартном режиме, никаких натюрмортов, и чёрные зрачки космоса следили за мной, готовясь к нападению. Можно было легко представить, что станция обезлюдела – остались лишь мы с маньяком, обречённые на вечную погоню друг за другом…
   «Его вычислили, – вспомнил я. – Наш драгоценный инспектор. Может быть, в этом и состоял расчёт? Пригласить профессионала, а меня как бы запасным планом. Вытащить меня с „Дхавала“, приставить к делу, как бы для маскировки. Леди Кетаки знала Проф-Хоффа и вполне могла оказать ему услугу. Поэтому так опекает меня. Посвящает во все тонкости. Чтобы продолжить эксперимент. Хорошо бы так… Выходит, мне невероятно повезло! Работаю по своей специальности. Окружён любовью и вниманием, не каждому парню так выпадает. Обзавёлся полезными знакомствами, типа Ирвина Прайса и Нортонсона. Мы же практически друзья с ним! Как его зовут? Генрих…»
   Стоило вспомнить о Нортонсоне, как он возник у меня на пути, невозмутимый, равнодушный. Разительный контраст с тем увлечённым трудягой, которого я видел днём! Кивнув, лейтенант посторонился, а стоило мне пройти, снова занял место посреди коридора. Следил за тем, чтобы не прошли посторонние? «Посторонние в чём?»
   А вот и В7—5-13. Когда блок введут в работу, здесь будет едальня. Прозрачные стены покрывала защитная плёнка, и оттого они казались запылёнными. Номер объекта мерцал на информационных панелях. Главный вход в помещение располагался в широкой нише. Толпившиеся вокруг люди в сером – все сплошь сотрудники Администрации и ОБ – не давали ничего разглядеть. Но там определённо кто-то лежал. Маньяк?!
   От предвкушения, что сейчас всё закончится, у меня бешено забилось сердце. Заметив в толпе Леди Кетаки, я начал протискиваться к ней. Глава Станции стояла в переднем ряду. Можно было сообразить, что означает молчание Администраторов, но сладкие фантазии вскружили мне голову: я не буду приманкой, я буду жить!..
   Перед закрытой дверью едальни лежал навзничь человек. Стройный, среднего роста. В бледно-салатовом домашнем комбо с затейливым принтом. Женщина. Молодая. Остекленевшие глаза, приоткрытый рот, струйки крови на щеках и подбородке. Пепельные косички рассыпались, словно лучики нарисованного солнца. Мёртвого солнца.
   Джил. Или Джин? Никак не получалось вспомнить её имя. Будущий астрогеолог. То есть несостоявшийся. Вчера она прибыла на родную станцию – гордая, счастливая, сияющая от предвкушения жизни, которую выбрала сама. Её ждали. Все тильдийцы были рады. «Нет, не все».
   Я не сразу сообразил, что не так: рана была на груди. А должна быть на затылке! Девушка с пепельными косичками была убита одним ударом в солнечное сплетение. Тот же страшный раздавленный красный цветок, что и у других жертв. Но не там, где расположена кнопка у андроидов А-класса. Да и не походила она на андроида! Кто угодно, но уж точно не она!
   – Я требую вынести вопрос на голосование!
   Голос был резкий и злой. Квартер Западного сектора. Айрис Аямэ, которая спорила с Главой на вчерашнем заседании в Лифтовой зоне. «Сторонник абсолютной гласности». Она стояла рядом с посеревшим инспектором Хёугэном, который взгляда не сводил с тела.
   – Безусловно, вы имеете на это право, – невозмутимо отозвалась Леди Кетаки. – Но я прошу ещё раз подумать о последствиях!
   Камрада Аямэ недобро усмехнулась. Она не скрывала отношения к Главе Станции. Что-то у них было. Не банальное столкновение политических позиций.
   – Мы будем разбираться с последствиями, когда они настанут, – отчеканила Аямэ. – Сосредоточьтесь на том, что происходит сейчас… Сколько трупов вам надо? Или хотите и дальше тестировать эту вашу игрушку?!
   Ноготь на её указательном пальце был аккуратно подстрижен и покрыт прозрачным лаком. Я мог легко это рассмотреть, потому что кончик указующего перста почти касался моего носа.
   – Открываю голосование в группе А-112, – без лишних слов скомандовала Леди Кетаки, и вокруг хором запищали альтеры.
   Мой альтер тоже перенастроился. «А-112» – условное обозначение секретной группы, «А-М-112» – ситуация. Почти имя. «Как это всё будут назвать потом? По имени убийцы?»
   – Предлагается оповестить население станции о проблеме «А-М-112» с целью проведения референдума по внесению поправок в Фикс-Инфо. Предлагаю отдать свой голос. Решает простое большинство.
   На левом браслете моего альтера активировались кнопки «+» и» – ». Они были в любой конструкции. Альтер – не от Alter Ego, как я считал поначалу. От слова «альтернатива». Выбор – вот что отличает жизнь и разум. Возможность выбирать.
   Я вспомнил ужас, охвативший меня при виде цифры «7 624» – количества потенциальных убийц на станции. Недоверие и подозрение к каждому, постоянное ожидание нападения… Взвалить это на остальных? Или ждать, когда он убьёт следующую Джил? Или Джин… Девушку, которая посмела увлечься андроидом. Он ведь за это её убил!
   Есть и другие – «одуванчик», мелькающий в толпе. Смешки и вздохи, шушуканье и звёздочки альтеров, снимающих меня. Чем бы это ни было – игрой во влюблённость или сильным чувством – они имели на него полное право. Что если этот… этот выродок, это чудовище начнёт охотиться на них?!
   И я проголосовал, забыв о своём статусе. Однако альтер просигналил, что голос засчитан. Этого не должно быть! «Значит, у меня есть голос?!»
   – Пятьдесят два процента за оповещение, сорок восемь – против, – сообщила Глава Станции.
   Впрочем, альтеры показывали результат каждому.
   – Завтра в 9:00 жду вас в зале В1-А-1 для обсуждения деталей снятия секретности и составления программы действий.
   – Не надейтесь, что вам удастся нас переубедить! – заявила Аямэ дрожащим от гнева голосом. – Это ваша вина! Эта девочка погибла из-за вашего решения!
   – Как я могу переубеждать, если мы проголосовали? – спросила Леди Кетаки с королевским спокойствием.
   – И не надейтесь! Имейте в виду, что завтра мы будем голосовать за досрочные выборы! Вы же не думаете, что можете быть Главой Станции с кровью на руках? – и Квартер Западного сектора покинула место преступления.
   Следом за ней потянулись чиновники. Одни уходили, не оборачиваясь, другие кивали Главе Станции. Все ли, согласные с политикой секретности, выбрали «логичный» ответ? И все ли проголосуют потом против камрады Кетаки?.. «Спешат уйти. Хотят поскорее покончить с этим делом. А оно только начинается».
   Два человека остались – они опустились на колени перед мёртвой девушкой. Рядом развернулись носилки медицинского камилла.
   – Вы что-то нашли? – спросила Леди Кетаки.
   – Подождите, – отозвался инспектор Хёугэн.
   Рядом с ним был седовласый Ланглуа. Но если инспектор осматривал тело, майор ОБ просто держал мёртвую Джил за руку. Знал ли он её? Впрочем, здесь все друг друга знают.
   Я услышал шуршание бумаги. Глава Станции наклонилась к ним, взяла что-то, внимательно рассмотрела, а потом обернулась ко мне.
   – Ознакомься, – она протянула мне клочок розового обёрточного пергамента.
   Бумажка была оторвана от упаковки сэндвичей. Такие лежали в каждом буфете. Розовый цвет обёртки обозначал «мясо». Герб «Тильды» на уголке. Код с датой производства и сроком хранения. Пятнышко крови с края притянуло мой взгляд. А потом я заметил буквы. Текст.
   «Приходи к В7—5-13. Это важно. Никому не говори. Вопрос моей жизни. Рэй. P. S. Отключи альтер».
   Написано было от руки. Аккуратные буквы – признаться, я бы не сумел написать так красиво! Больше всего меня взволновало имя – моё имя, использованное ради такой цели. А потом меня охватил страх.
   – Это не я!
   – Мы знаем, – Леди Кетаки мягко улыбнулась. – У тебя администраторский альтер.
   – Сожалею, – вздохнул инспектор, вставая с колен и вынимая роковую записку из моих неподвижных пальцев. – Мало того, что мы ошиблись… Он сменил схему. Теперь его действия не предугадать… Но кто же знал!
   – Мы существенно сузили круг подозреваемых, – Ланглуа продолжал сжимать мёртвую ладонь. – Справились бы и без огласки, своими силами. Изолировать, следить…
   – А если мы опять ошиблись? – не отступал инспектор. – В конце концов, мы узнаем это, если больше никто не умрёт, но что если мы ошиблись?!
   Леди Кетаки прервала начавшийся спор:
   – Ступайте спать, камрады. Нас ожидает трудный день.
   Она должна была напомнить, что всё кончено. Что «игра в детективов» обошлась слишком дорого. И пора возвращаться к реальности. В настоящее. Использовать то, что есть… Но это было бы слишком жестоко по отношению к ним обоим.

«Спасибо вам за всё!»

   – Можно?
   – Погоди.
   Вместо того чтобы отправиться спать (или в свой кабинет – готовиться к сдаче поста временному Главе), Леди Кетаки пригласила меня «прогуляться». Я ожидал тестирующих вопросов. Объект прошёл через испытания – следовало снять данные, чтобы зафиксировать, проанализировать и задокументировать результаты. Но она молчала.
   Чтобы подготовиться к «экзамену», я мысленно составлял список возможных тем. «Что ты почувствовал, о чём подумал, увидев мёртвое тело девушки, которая, судя по всему, была тобой увлечена? Как ты относишься к происходящему? Видишь ли принципиальную разницу между Администрацией, использующей тебя в качестве приманки для маньяка, и маньяком, использующим твоё имя для выманивания жертвы?» О, у меня нашлись бы ответы! Они буквально срывались с языка – едкие и провоцирующие. Я бы ей показал, какой я «молодец»! Я бы… Но она молчала, а я не знал, с чего начать.
   Мы зашли в лифт, и она выбрала маршрут. Прибытие: код «В4» – Учебная зона, куда мы вчера заходили для «воспитательной беседы» с хулиганами.
   Пёстрые стены в лифте зазывали на фестиваль в честь новых тильдийцев. Он начинался завтра. Теперь непонятно, что будет. Возможно, объявят чрезвычайный режим, и о праздниках придётся забыть…
   С Учебной зоной граничил Арт-блок – мы прошли по разделяющему их коридору. Клубные площадки и студийные помещения были закрыты, как и положено в десять вечера. Разве что пара-тройка увлечённых художников нарушала режим, но мы их не слышали.
   «Опять в школу?» – подумал я, когда мы свернули на Весеннюю улицу. Дурацкое типовое название, которое даётся перед вводом станции в эксплуатацию. Странно, что здесь его сохранили!
   – А почему не смените? – спросил я.
   Мой голос нарушил тишину, и я обрадовался удобному поводу начать разговор. Слишком уж гнетущим было затянувшееся молчание!
   Понятно, что Главе не до болтовни: завтра вся станция окажется лицом к лицу с безумием, Леди Кетаки потеряет пост и, вполне вероятно, предстанет перед судом. Хотелось расспросить про вражду между двумя «королевами». Воинственная Аямэ не упустит возможности устранить соперницу… Но этой темы лучше не касаться.
   – Что не сменим? – переспросила Леди Кетаки.
   – «Весенняя улица» – это же стандарт! Неужели у вас не нашлось никого, чьё имя… не знаю… оказалось бы достойным?
   – Видимо, такой не родился. Каждый год выпускники голосуют за новое название. В среднем семьдесят к двадцати в пользу «Весенней».
   – Похоже на традицию, – заметил я.
   – Похоже, – согласилась она и внезапно приказала:
   – Закрой глаза.
   – Что?
   – Закрой глаза. Я тебя поведу, – и она взяла меня под локоть. – Не подглядывай!
   Требование было странным, но я послушался. Я доверял ей – а кому ещё? Я считался её секретарём. Пока что. И вот об этом следовало поговорить в первую очередь, а не о нюансах станционной топонимики. Что станет со мной, когда Лидия Кетаки лишится поста? Как со мной поступят, если её будут судить за принятое решение? Я – такой же результат этого решения, как и труп бедной девочки с пепельными косичками. И если мою судьбу будет определять кто-нибудь типа камрады Аямэ, то как бы не отправили к «бэшкам»…
   – Не бойся, – сказала Леди Кетаки, в который раз подтверждая умение читать мои мысли. – Ничего плохого с тобой не сделают. Ты и так почти любимчик, а когда все узнают, зачем тебя привезли, станешь героем.
   – Героем! – усмехнулся я, следуя за ней с закрытыми глазами. – Я бы стал героем, если бы вычислил его! Или бы помог обнаружить…
   – Ты рисковал жизнью. Ты был готов умереть. У нас это ценят.
   – А вы?
   Сквозь ткань комбо я ощущал тепло её ладони на моей руке.
   – Я доверяю мнению своих людей. Как проголосуют – так и будет. Они дважды выбирали меня, несмотря на первый закон Грея-Ескина, и моё назначение – это их решение.
   – Грей-Ескин? – переспросил я.
   Где-то я слышал это имя, но вскользь.
   – «Чем формальнее руководящий статус поста, тем выше вероятность, что будет избран мужчина», – процитировала Леди Кетаки. – Но пока я совмещаю с обязанностями Квартера, это уравновешивается.
   – Как-то старомодно звучит – мужчины, женщины…
   – Но подтверждается, – сухо заметила она. – Он был выдающимся социологом. Гениальным. Обогнал своё время и, как это бывает, поплатился. Из-за своих убеждений лишился всех научных званий. Его труды получили ограниченный инфо-статус, чтобы случайно не попасться никому на глаза. Но почти все его прогнозы по гендерному распределению сбылись.
   – А как вы про него узнали?
   – Профессор Хофнер подсказал.
   Имя Проф-Хоффа поставило точку в разговоре, и мы пошли молча, лишь время от времени она предупреждала о поворотах и подъёмах. Я крепился, наконец, на моё жалобное «Можно?», она ответила: «Смотри!»
   Я не сразу осознал, где нахожусь. Мы стояли в центре слабо освещённого зала. Размеры терялись во тьме, но по эху от наших шагов и по движению воздуха из вентиляции я догадался, что это что-то огромное. Свет стал ярче. Я угадал: должно быть, пять уровней в высоту. Так высоко, так открыто… Бесконечно.
   По форме помещение напоминало лежащий на боку конус – мы вошли со стороны «вершины». А на основании, в широкой части, располагался экран, покрывающий поверхность круглой стены. Экран был метров сорок в радиусе – как в зале ожидания космопорта на «Флиппере». Как и там, он демонстрировал «живую» картинку. Эту транслировал один из искусственных спутников планеты Тильда.
   Камилл планетария опустил платформу на двоих. Леди Кетаки завела меня, скомандовала: «В центр» – и камилл поднял нас в точку обзора. Отсюда можно было спокойно, не задирая головы, рассмотреть Тильду – мы парили над ней на высоте триста километров.
   Планета была… Задумавшись, я понял, что не могу найти подходящего эпитета. Она просто была – плыла себе в космическом океане, как и миллионы лет тому назад. Одинокая, если не считать нескольких мелких лун – и регулярных, раз в сотню тысяч лет, астероидных бомбёжек, охраняющих её девственную пустоту… Потом пришли люди, установили защиту от астероидов, но главное – принялись возделывать Тильду. Укутывали её облаками и поливали дождём. Усмиряли вулканы и приручали ветра. Трудились и умирали, наполняя её жизнью.
   Время от времени в разрывах между белым поблескивали огоньки. Там проплывали климатические платформы, похожие на неуклюжих черепах. Не сразу поймёшь, как они огромны, если видны из космоса… На самой поверхности не было ничего, что можно было бы разглядеть с орбитальной станции, откуда шла съёмка. Сотня куполов ютилась на материках и под водой, но даже комплексы автоматических лабораторий терялись на необжитом просторе планеты.
   Мысленно поздоровавшись с Тильдой, я признался, что ей к лицу эти блестящие побрякушки и белая шуба. Я уже любил её и был готов полюбить ещё сильнее – как наследницу Земли, как символ нашего будущего и доказательство нашего могущества, как истинное воплощение жизни. Потому что жизнь создаёт жизнь. Распространяет её – себя – по Вселенной.
   «Если ты посмотришь вон туда, то заметишь Солнце, – мысленно обратился я к планете. – Мы все оттуда. И мы пришли, чтобы помочь тебе. Это нужно нам, чтобы ты стала синей и зелёной, но и тебе это необходимо. Вокруг миллиарды мёртвых миров, разных в деталях, но одинаково бесплодных. А ты станешь особенной. И мы будем заботиться о тебе намного лучше, чем наши предки заботились о своём доме…»
   – Не знаю, что будет завтра, – сказала Леди Кетаки. – Возможно, нам не удастся ещё раз пройтись… Поэтому прошу – выслушай меня.
   Я отвернулся от Тильды. Глава Станции была спокойна, и на её лице не было и тени сомнения.
   – Когда прозвучала идея пригласить сюда такого, как ты, я ухватилась за этот шанс. Думаю, ты догадался, что никакие «наживки» против него не помогут. Иначе бы его давно поймали… Он сумел скрыть в себе это, спланировал и подстроил, поэтому он определённо не из тех, кто поддаётся эмоциям. Если бы мы подождали, у нас бы был список из ста, максимум двухсот человек. И можно было бы закончить без оглашения. Но не все способны выжидать, пока умирают люди. Страшно тащить это на себе. Хочется поделиться… – она прикоснулась пальцами к своему лбу, улыбнулась, вспомнила что-то забавное. – Я кое-что должна Проф-Хоффу. И не было другого варианта вернуть долг, кроме как позволить одному из его мальчиков выбраться из лаборатории.
   Она сделала паузу, ожидая моей реакции, но я сдержался. Я не был разочарован её признанием. За свои годы – а ему было за сто – Проф-Хофф успел раскинуть сеть взаимных обязательств по всему миру. «Не удивлюсь, если на каждой станции есть его должники, не говоря про Солнечную систему!»
   – Ты хорошо себя показал, – продолжала Леди Кетаки. – Тебя не отправят назад. На Периферии лишних не бывает. Ты найдёшь своё место здесь. Худший вариант – заставят снова надеть тот ужасный комбо. Но ты же это выдержишь?
   – Выдержу, – кивнул я и процитировал:
   – «Всё, что ты можешь прожевать…»
   – «Сможешь и проглотить», – закончила она.
   – Вы тоже знаете эту поговорку?
   – Её знают все, кто общался с ним, – грустно усмехнулась Леди Кетаки. – По мнению Проф-Хоффа, испытание не бывает слишком сложным.
   – Спасибо вам за всё! – воскликнул я, чувствуя, как в груди что-то болезненно сжимается. – Я… не знаю, как вас благодарить!
   – А я знаю, – отозвалась она, демонстрируя повадки своего невыносимого учителя. – Дождись, когда она будет готова, – и Глава Станции указала на планету. – Помоги ей. Помоги состояться лучшему будущему. Твоё тело способно прожить так долго. Остальное зависит от тебя.

«Хватит притворяться!»

   После того, что произошло в планетарии, после знакомства с Тильдой и «завета» Леди Кетаки, я не мог спать. Просто лежать или сидеть было невозможно. Хотелось действий, поступков, и чтобы не начать метаться из угла в угол, как несчастный Шостак, я покинул свою комнату и отправился погулять. Скорее всего, в последний раз – кто знает, какие правила поведения я получу от нового начальства? Вряд ли мне снова предоставят свободу действий…
   Пустота и тишина коридоров уже не пугала. Наоборот – каждая пульсация взбрыкнувшего освещения дарила надежду. Как же я хотел встретить безумного убийцу!.. У меня не было ни сомнений, ни страха. Конечно, хотелось бы дожить до того дня, когда на Тильде можно будет жить без куполов и кислородных шлемов! Но я бы с удовольствием променял эту возможность на голову маньяка. Чтобы станция осталась чистой – без паники и подозрительности, отравляющей всё вокруг. Чтобы ничто не мешало Леди Кетаки выполнять свои обязанности…
   Но у меня не было записки. Ирвин оказался прав: маньяк узнавал о секретах жертв – и выманивал. После чего устраивал чёрно-белую «икоту», подкрадывался и… «Если бы о записках выяснили раньше, они бы обошлись без андроида!» – неожиданная мысль подтолкнула меня, и я поспешил покинуть жилую зону.
   Чего я опасался? Что меня попросят сидеть у себя до «окончательного решения по вопросу», потому что приманка бесполезна? «Зря! Глупо ловить его, а вот провоцировать моим присутствием – разумно!»
   Но всё зря. Никто не умел ловить преступников, как это было на Земле.
   Завтра вся станция узнает правду, которая изменит их навсегда – сильнее, чем бунт «бэшек». Будет референдум, неприкосновенные законы падут, и мы вернёмся к сумеречным порядкам. Последствия этого события предсказать невозможно. Время пойдёт вспять, и прошлое, о котором было благополучно забыто, предстанет во всей своей мерзости. Люди станут чужими друг другу, а логосы и камиллы превратятся в соглядатаев. Зато маньяк будет пойман, и больше никто не умрёт… По крайне мере, от его рук.
   Что он скажет, когда его поймают? Захохочет безумно? Или назовёт себя «героем, спасающим человечество»? Что бы с ним ни сделали потом, это не вернёт умерших и не успокоит живых, запертых на станции. Через два года откроется СубПорт, и уходящий корабль будет набит под завязку. «Тильда-1» лишится репутации благополучной станции…
   Растревоженное воображение нарисовало апокалипсическую картину: люди покидают осквернённый дом, и я остаюсь один. Прогулка по ночным коридорам поддерживала эту болезненную фантазию. Тишина, пустота, неяркий свет. Пару раз мне попадались люди – проходили мимо, спешили по своим делам. Маньяка среди них не было – всех, кто работал в вечернюю и ночную смену, проверили в первую очередь. «Вот так оно и будет, – напомнил я себе. – Начнёшь видеть в каждом человеке потенциального врага».
   Я шёл, куда глаза глядят, на перекрёстках выбирал дорогу наобум, и ноги сами привели меня в Лифтовую зону. Она была наполнена светом, и казалось, буквально через минуту сюда хлынет толпа людей. Но тишину нарушал лишь стук моего сердца, плеск фонтана да нежное стрекотание датчиков КТРД – словно кузнечики на летнем лугу. До конца вечерней смены оставалось два часа, и вряд ли кто-нибудь сюда заглянет.
   Проходя мимо едальни, я вспомнил своё озарение. Здесь я узнал об убийце «из прошлого», здесь же впервые по-настоящему осознал, как мало значу. А самым важным помещением была игровая. Здесь я «сбросил шкурку». Здесь мне вернули право чувствовать стыд и смущение.
   «Почему Саласар пригласил меня именно сюда? Это для него что-то значит?» Но скорее всего, дело в уединённости.
   Стоило мне зайти в игровой зал, как глаза обожгло ярким светом.
   – Не надо, оставь, как было, – попросил я, и камилл послушно вернул мягкий сумрак.
   – Спасибо!
   Он не ответил. Ученик? Возможно, эта работа была для него первой, и он не знает, как правильно коммуницировать. А может быть, чем-то занят.
   Я осмотрелся, вдохнул прохладный воздух с лёгким запахом соснового леса. Аналоговые столики, привлекшие моё внимание в первый раз, никуда не делись. Пожалуй, стоило изучить правила игры… И вдруг я ощутил движение за спиной.
   – Давно ждёшь?
   Вздрогнув, я резко обернулся. Стрекозиные очки и бледная кожа. Феска на лысом черепе. Цзайчжи Саласар собственной персоной. Сторонник морали. Коллега Ирвина… Не коллега: конкурент.
   – Вы следили за мной? – спросил я.
   Он удивился:
   – Ты сам меня пригласил!
   – Я? – пришла моя очередь удивляться. – Это не я – это вы! А я отказал.
   Он фыркнул.
   – Ты чего-то путаешь, секретарь. Переработал? Это ты меня пригласил. Да ещё попросил альтер отключить. Чтобы не подслушали. Кто тебя научил этой глупости? Мы что, на свидании?!
   Услышав про «отключить альтер», я окаменел. Какой смысл что-то доказывать? Нас обоих обманули. Эту встречу подстроил Он.
   «Надо всё рассказать! Мы можем успеть…» Нелепо хранить тайну, о которой завтра узнают все! Но если я успею поймать убийцу сегодня, завтра ничего не произойдёт. А что я знаю о Саласаре? «Можно ли ему сообщать о таком? Ирвин справился с секретностью. Но он другой человек… И он бы не стал бы так распаляться!»
   – Как ты вообще посмел назначать мне встречи, да ещё и указывать, как себя вести?! Я сам выбираю себе темы!
   Раскрасневшийся и вспотевший журналист стоял передо мной, выставив палец в обвиняющем жесте. Как Квартер Аямэ!
   «Но он пришёл. И альтер отключил…»
   – Признавайся: тебя камрада Кетаки сюда отправила? Это её интриги?
   «Хорошо хоть не возомнил, что я готовлю побег! Или саботаж!»
   – Она тут ни при чём, – при этом думал я об оставленных в комнате датчиках.
   «Никто не знает, что я здесь… Я сам не ожидал, что приду сюда!»
   – Значит, всё-таки ты, – резюмировал Саласар.
   Он продолжал стоять в дверях, демонстративно загораживая проход, поэтому я опёрся об угол крайнего столика – разговор предстоял долгий, и у меня не было ни малейшего желания стоять перед ним навытяжку.
   Весь этот шум от того, что он чувствует себя крайне неуверенно. Понятно, почему! Два независимых журналиста на сектор – это многовато. Им приходится из кожи лезть, чтобы добывать свежий материал, конкурируя со школьными, профсоюзными и научными командами, не говоря уж про передачи от логосов. Плюс журналисты в других секторах и обязательные выпуски официальных новостей.
   При таком раскладе, если Ирвин взял себе тему «хорошего андроида», его противнику пришлось изображать нового секретаря Главы в самых чёрных красках. А негатив на станциях не в чести: шахтёры, вахтовики со станций терраформинга и операторы с производства хотят после рабочей смены услышать что-нибудь доброе. Да и время не то, чтобы нагнетать андроидную тему. Должно быть, Саласар скатился на самое дно рейтинга.
   …И все промолчат. Но когда тебя обгоняют даже дети, трудно считать себя профессионалом. А если это вторая – или, скорее, последняя специальность… Он в отчаянии. И тут это сообщение от меня – каким бы они ни было.
   «Надо отвлечь его».
   – Знаете, Ирвин так и не рассказал мне, почему он… такой, – упоминание конкурента должно было перенаправить его негодование.
   Так и вышло – он пренебрежительно скривился.
   «Как же я не понял! Двенадцать! А у Ирвина – девять лет стажа! Саласар начал первым. Он был единственный – такой. И тут выдвинулся Ирвин „Шесть процентов“ Прайс. Это не просто конкуренция. Это ревность».
   – А вы? – робко продолжил я. – Почему вы сохраняете… это всё? – и я осторожно указал на его голову.
   – Когда меня восстанавливали, метод профессора Хофнера считался экспериментальным, – притворно вздохнул он, снял феску и погладил безволосую макушку, покрытую тонкой сеточкой шрамов. – Особенно для тканей мозга. Использовали то, что было. Я чудом не ослеп!
   Разговор на любимую тему успокоил его.
   – Вам повезло! – отметил я. – Но теперь-то можно всё исправить!
   – Наверное. Но я сомневаюсь, что заслужил право на такую операцию… Хитро!
   В стёклах очков отражалось моё лицо. Я не видел глаз собеседника, и потому создавалось ощущение, что разговариваю с роботом.
   – Простите?
   – Хитрый! До чего же ты хитрый! Отвлёк меня от главного… Я всё про тебя знаю!
   «Я сам всё про себя не знаю!» Разумеется, я ему этого не сказал. Он бы не услышал. Дело не в нём. «Как же подать знак? Если я начну сейчас возиться с альтером…»
   А почему бы и нет?
   Конечно, Саласара это взбесило:
   – Не смей! Пока я с тобой говорю, не смей отвлекаться!
   Я вызвал список контактов. Нортонсон есть в расписании. Всего два клика…
   – Хватит притворяться! – закричал Саласар, делая шаг ко мне. – Я знаю правду! Ты – человек!
   Внезапно свет в игровом зале принялся пульсировать. Яркая вспышка, превратившая все окружающие предметы в черновой набросок, сменилась тьмой, которая через секунду взорвалась миллиардом фотонов, и опять стала тьмой, и вновь – светом.
   Я выпрямился, готовясь к нападению, но Саласар был удивлён не меньше меня. Его искусственные глаза, защищённые стрекозиными очками, гораздо хуже переносили световую икоту. Он закрыл лицо руками, ссутулился – и рухнул на пол. «Припадок?»
   Сквозь судорожную пульсацию проступили очертания человеческой фигуры. Убийца возвышался над телом Саласара – как будто вырастал из своей жертвы. Даже вблизи я не мог разглядеть цвета комбинезона, не говоря уж про лицо. Я не знал, мужчина это или женщина! «Должен быть мужчина».
   В левой руке незнакомец держал круглый предмет, похожий на старинный фонарь, а в правой – что-то вроде палки. Световая икота скрадывала формы и движения. Но и без деталей была понятна суть. Сейчас маньяк перешагнёт через журналиста и набросится на меня! Или нет, не набросится – прикажет «опустить голову». А я не смогу никому просигналить. Он отключит меня и спокойно уйдёт.
   Убийца нагнулся, чтобы поставить «фонарь» и освободить вторую руку. Потом крепко ухватил «палку», примерился к затылку Саласара – и вдруг замер. Заметил меня. Взбесившийся свет мешал и ему тоже. Он только сейчас понял, что здесь кто-то ещё. Я говорил мало, а Саласар мог ругаться с кем-нибудь по альтеру…
   – Нет! Нет! Не надо! – закричал убийца. – Пощади!
   Он поднёс «палку» одним концом к своему горлу. Дёрнулся. Я услышал «пффф!» – на лицо мне брызнули тёплые капли. Одна попала на губу, и я рефлекторно слизнул. Солёное. Кровь.
   Тело ничком повалилось на пол – прямо на Саласара.
   Два трупа у моих ног. Альтеры у них отключены. Сможет ли камилл игрового зала определить время смерти? «Не надо он записал. И обвинения Саласара». Андроид А-класса и два мёртвых – убитых! – человека. Из которых один орал, а второй молил о пощаде. И никаких видеозаписей. Вот что важно. Система перезагружается. Есть мои слова… «Кто поверит моим словам?»
   Время продолжало бежать, и моё сердце отмечало каждую потерянную секунду. Толком не осознавая, что делаю, но чувствуя абсолютную уверенность, что поступаю правильно, я поднял руку, нащупал кнопку пониже затылка и нажал.

«Не забывайте меня!»

   …Но почему так не сделал Чарли? Если он хотел умереть, он мог всё сделать сам! Всего-то надо – поднять руку, нащупать кнопку и нажать. Или духа не хватило? А мне – хватило? Если бы я, по обыкновению, принялся рассуждать, взвешивая и подсчитывая плюсы и минусы, то наверняка бы нашёл повод сохранить себе жизнь. Чем дольше думаешь, тем слабее готовность. Проделать такое чужими руками гораздо проще: задаёшь серию событий, которая начнётся с твоего поступка, а закончится поступком кого-нибудь ещё. Многие люди, осознанно или подсознательно ищущие смерти, совершали этот же трюк.
   А может быть, Саласар прав, и на самом деле я – человек? И поэтому постоянно сомневаюсь, на что-то надеюсь, во что-то верю? Никаких физических отличий нет. Впрочем, мы с братьями обошлись без лабораторных исследований: сопоставили факты, провели анализ.
   «Саласар тоже искал её… правду! Саласар – последняя жертва безумного убийцы. Или предпоследняя, считая самоубийство. А ты?!»
   Вдруг я осознал, что могу мыслить, что предполагало два варианта: либо я по-прежнему жив, либо после смерти мозга моё сознание перенесли в машинный носитель. И сейчас должна начаться реструктуризация личности, и я перестану быть Рэем – стану записью с правом накопления информации. Квази-логос докосмической эры – такова моя судьба?..
   Дикое желание вернуться в человеческое тело и остаться собой подбросило меня на постели – и я сел, да так резко, что в голове помутилось, и я упал обратно, сбросив простыню, которой был укрыт.
   – Лежать! – насмешливо приказали мне. – Вот торопыжка!
   Глава Станции – её голос. Я медленно открыл глаза. Передо мной сияло лицо Леди Кетаки, такое родное, такое знакомое! Такое красивое. Или это сон – прощальная причуда умирающего разума? Простите, Леди Кетаки! Я умер за вас! Не забывайте меня!..
   – Разве такое забудешь! – рассмеялась она. – Давай, отдышись и поднимайся. Осторожно.
   Смущённый и послушный, словно маленький мальчик, я аккуратно спустил ноги и, наконец, сел. Огляделся. Глава Станции сидела у моей постели – у обычной медицинской койки, какие стоят в дежурных лазаретах возле лифтов.
   На соседней койке лежал… Когда я увидел стрекозиные очки, то забыл о приказе «не спешить» и резко встал на ноги. Но в этот раз удержался. Саласар! Его грудь ритмично поднималась и опускалась. Голову журналиста обхватывал шлем с прозрачной студенистой начинкой. Медкамилл.
   – Он жив, – пояснила Леди Кетаки, избавляя меня от сомнений. – Сотрясение мозга.
   – Ну, да, конечно, – я опустился на койку. – Он оглушал. А потом… Почему он?.. – мне пришлось отдышаться, чтобы продолжить. – Повезло же ему!
   – Дважды повезло, – уточнила Глава Станции. – У Цзайчжи Саласара замещено шестьдесят семь процентов коры головного мозга. Поэтому и уцелел. Любой другой лежал бы сейчас в коме.
   – Странно, – пробормотал я. – Мне он говорил, что ничего такого с ним не делали. Что когда его восстанавливали, матрицы Проф-Хоффа не применяли.
   – У него предыдущее поколение, – Леди Кетаки поднялась, протянула мне руку. – Полегчало? Пошли завтракать, герой!
   Едальня Лифтовой зоны не была заполнена и на треть. Внутри на стенах медленно раскрывались огромные розы, усыпанные бриллиантами капель. Редкий сюжет! Похоже, всё дело в количестве посетителей. Обычно выбирали что-нибудь понейтральнее. Из-за неестественно увеличенных цветов люди казались представителями сказочного маленького народца.
   Наше появление вызвало серию дежурных приветствий. Мы заняли столик в дальнем углу. Леди Кетаки набрала на экране меню свой заказ – и демонстративно отстранилась, предоставляя мне право выбора.
   – Лучше вы, – попросил я. – Не могу я об этом думать.
   – Хорошо, – она пробежалась пальцами по экрану. – А о чём можешь?
   Я решил действовать напрямую – и зашептал:
   – Почему я жив? Кнопка не действует? Или действует, когда нажмает кто-нибудь другой?
   – Иди, принеси нам завтрак, – велела Глава Станции. – Давай, шевелись!
   Спорить с ней было бесполезно: второй Проф-Хофф! Я медленно двинулся в сторону буфета. В голове немного гудело, как бывает от недосыпа. Хотя приходилось внимательнее смотреть под ноги.
   На стойке красовался наш поднос, заставленный порциями – на двоих.
   – Вы плохо себя чувствуете? – поинтересовался заботливый камилл. – Вам нужна помощь?
   – Справлюсь! – буркнул я, подхватывая еду.
   Заказанные блюда могли доставить к нашему столику через автоматическую выдачу. Но андроид, пользующийся услугами камилла, выглядел бы как минимум странно. Особенно среди людей, которые не ленились встать и забрать свой завтрак.
   Пока я нёс поднос, аккуратно переставляя ватные ноги, экраны, демонстрирующие меню, переключились на программу ньюсов. Первым шёл выпуск фаворита. «Шесть процентов на правду». Новая серия. Дедушка Ирвин с довольной улыбкой допрашивал насупленного Нортонсона. Интервью было взято вчера – до убийства Джил. И до того, как… «Почему все так спокойны?!»
   Я прибавил шаг, опустил поднос на столик и вознамерился засыпать Главу Станции вопросами. Надо было шептать, и поэтому я нагнулся к ней, но она демонстративно взяла меня за кончик подбородка, отодвинула, указала глазами на экран – мол, дай послушать! – и принялась расставлять тарелки с едой.
   – Да, ему было тяжело! Ему угрожали. Пришлось провести голосование. Потому что его не хотели пускать в салон со всеми.
   – Кто не пускал? Команда «Рима»?
   – Пассажиры.
   – О! И каким был результат голосования?
   – Я не помню.
   – Но вы победили?
   – Мы остались в салоне.
   – А вы не могли отправить его куда-нибудь ещё? А сами бы остались – и никаких проблем!
   – Нет, если бы голоса были против нас, я бы летел с ним. В грузовом.
   – Почему?
   На этом месте Нортонсон должен был встать и уйти. И оставить собеседника без ответа на свой дурацкий вопрос! Если бы Ирвин не был инвалидом… Да, он умел это использовать!
   – Потому что я отвечал за Рэя.
   – А он об этом знал?
   – Конечно, он прекрасно всё понимал. Он соблюдал правила.
   – А как вы думаете, он был обижен на тех, кто хотел его выгнать?
   – Нет. Он не обижается. Он всё понимает. Да, ему это не нравится. Мне это тоже не нравится.
   – И мне!
   – Правда, он милый? – улыбнулась Леди Кетаки, поддевая на вилку лист салата.
   – Кто? – я смотрел в свою тарелку и не знал, на что реагировать в первую очередь: на несработавшую кнопку, на интервью или на мясо.
   Глава Станции заказала мне поджаренный бекон, двойную порцию сосисок, ветчину и курятину под грибным соусом.
   – Тебе полезно мясо, – сказала она. – Проф-Хофф рекомендовал в случае осечки.
   – «Осечки»?
   – Он так это назвал. Первая активация не смертельна. Ты отключился. Когда мы тебя нашли, ты крепко спал.
   – А вторая? – спросил я, зная ответ, но продолжая надеяться.
   – А вторая – настоящая.
   – И кто об этом знал?
   – До сегодняшней ночи – только я. Теперь – группа А-112. Официальная версия, что тебя он тоже оглушил. Когда ты пытался защитить камрада Саласара.
   – Ирвин знает? – я указал на экран. – Правду?
   – Какую? Всё кончилось. В группе А-112 состоялось новое голосование. Пока ты спал. Встреча сегодня в девять. Будем обсуждать сохранение секретности и закрытие проблемы. А потом – фестиваль. Программу урезали из-за траура по Джил Косте, но отменять нельзя. Как мой секретарь, ты обязан появиться хотя бы на открытии. И тебе придётся что-нибудь сказать. Ты же тоже новичок!
   Я занялся содержимым тарелок. Надо восстановиться после «смерти». Надо придумать речь для фестиваля. Надо сосредоточиться на важном – на поступке Чарли.
   В первый раз свою кнопку он нажимал сам – до прощания, до «Посмотри на меня, Рэй!». Но ничего не случилось. И он решил, что всё ложь. Задумал продемонстрировать мне, ребятам, докторам из лаборатории, комиссии, что спектакль окончен. Может быть, он надеялся таким образом задержать меня? Может быть, профессорша Нанда так спокойно отключала Чарли, потому что полагала – это понарошку? И все остальные – тоже? Чарли должен был воскреснуть, и меня вытолкали оттуда, чтобы я это не увидел?
   «Это не самоубийство. Это несчастный случай. Трагический, страшный… Но не отказ жить. Стремление к правде. Которое стоило слишком дорого…»
   – Он умер? – тихо спросил я.
   – Убийца? Да. Покончил с собой. Тем же оружием, которым убивал. И у него с собой было устройство, которым он воздействовал на систему визуального наблюдения. Получше, чем у Шостака… Так что это он. И он мёртв.
   – Но вы же знаете, что это не я его… убил?
   – Как ты мог убить его, если он отключил тебя? – лукаво улыбнулась она. – Он активировал твой предохранитель. А потом самоустранился.
   Я пожал плечами, доедая сосиски. Бессмысленно было спрашивать, что она думает на самом деле. Да и зачем? Не важно, что подозревают, важно, о чём говорят вслух. Всё кончилось. Маньяка нет. Убийства прекратятся. А я остаюсь секретарём Главы Станции. Разве это не лучший финал?..
   С каждым проглоченным куском я осознавал свой голод. И всё сильнее радовался тому, что жив. Вкусы и запахи еды, голоса людей из-за соседних столиков и с экранов, свет и тепло – приятные ощущения бытия. У меня есть работа, дело, перспективы. Люди, которым я нужен. Ради этого стоило потерпеть!
   – Предположим, что было бы иначе, – прошептала Леди Кетаки.
   Я чуть ни подавился.
   – Видеозаписи у нас нет. Но звук сохранился. Кому он сказал «не надо, пощади»? Камрада Туччи полагает, что он обращался к себе. Что расщепление личности позволило ему вести двойную жизнь… И это выглядит логично. Но предположим, он тебя не отключал. И ты стоял бы рядом, когда туда прибежали дежурные. Какой бы была самая достоверная версия?
   – Я.
   Её улыбка была невеселой.
   – У нас был лишь звук и твой альтер. Альтер зафиксировал активацию предохранителя. Хорошо, что он тебя отключил! Иначе тебя можно было бы заподозрить в убийстве.
   Она не продолжала. Сказанного хватало. Подозрение в убийстве способно похоронить нас. Такой результат эксперимента сделал бы матричное клонирование небезопасным – ту его область, которая относилась к мозговым тканям и сознанию. Мои братья и я стали бы «бракованными». И присоединились бы к отходам неудавшегося эксперимента. Мы так и не выяснили, куда их дели! Узнали бы лично…
   Дух захватило, когда я осознал, по какому узкому краю прошёлся. Я-то воспринимал себя с братьями законченными! А всё наоборот. Леди Кетаки думала об этом побольше меня. И маньяк тоже. Если бы я затормозил, если бы задумался, то на мне, на ребятах, на Проф-Хоффе, на лаборатории лежало бы несмываемое пятно. «Подозрение в убийстве» перечеркнуло бы десятилетия работы. Это стало бы концом целого направления!
   «Но я переиграл его. Я победил!»
   – Хотел бы я знать, зачем он это всё делал. И как?
   – А вот это и будет твоим следующим заданием, – ответила Леди Кетаки. – Я хочу, чтобы ты это выяснил. Все «почему» об этом человеке и его поступках. Всю правду.

Дело №2

Оранжевый, фиолетовый и жёлтый

   – Добрый вечер!
   – Просто поздоровайся.
   – Почему? А, ну да, запись… Гм… Здравствуйте!
   – И тебе не болеть! Рэй, давай ты признаешься, какие выпуски успел посмотреть!
   –…
   – То есть, ты ничего о себе не смотрел? «Шесть процентов правды»?
   – А, это… Я смотрел, конечно. Их же везде ставят! Видел что-то…
   – И полные версии?
   – Полные версии?
   – По каналу идёт анонс. А в моём блоге лежат все интервью, без купюр, полные версии.
   – Да?.. Буду иметь в виду. Нет, я не смотрел полные версии. Ньюсы, и то чуть-чуть.
   – И что успел увидеть?
   – Так сразу не вспомню… Лейтенанта Нортонсона. И ту девушку… Ну, ту, которая погибла.
   – Джил Коста.
   – Да, Джил… Джил Коста.
   – Такая трагедия! У меня в голове не укладывается. Выучиться на астрогеолога, вернуться домой – и умереть из-за больного безумца! Такая потеря для всех нас!.. Он ведь сошёл с ума, верно?
   – Я слышал, что он её принял за погибшую… за женщину, которая погибла, и которую он знал… и…
   – А мой коллега Саласар пострадал из-за своего репортажа.
   – Да.
   – Серьёзно? При чём тут репортаж? Он пострадал из-за того, кто напал на него. Из-за опасного безумца, который мог и на меня напасть!
   – Ну, да…
   – Хорошо, что ты там был!
   – Вы лучше меня всё знаете!
   – Мы договорились, что будем на «ты».
   – Да? Не помню…
   – Когда мы с тобой познакомились, Рэй. Я попросил тебя не «выкать» со мной.
   – Извините… Извини. Вылетело из головы. Столько всего произошло!
   – А тебя это не смущает?
   –???
   – Что ты обращаешься к людям на «вы»? А они к тебе – на «ты». В русском языке это большая разница! А в английском-то, например, такого нет!
   – А в немецком и французском есть.
   – А разве в немецком это не отменили? Последняя реформа…
   – Ну, её недавно утвердили.
   – А в китайском не утвердили, и всё равно почти не пользуются… Так всё-таки – это мешает?
   – Нет. Я рад, что на «Тильде» русский, и что в русском это есть: «вы» и «ты».
   – Рад? Тебе нравится унижаться?
   – Это не унижение! Это…
   – А что унижение? Одежда такого цвета, что глаза могут лопнуть? Хорошо, что тебе её разрешили не носить! Или она тебе нравилась?
   – Скажешь тоже… Но разве это не как форменный комбо?
   – И какой профессии? Нечеловек? Это профессия такая? Служба?
   – Ну, я не знаю…
   – И главное, предохранитель. Каждый может тебя убить!
   – Отключить.
   – Ты это так называешь. А я не могу назвать это иначе как убийством!
   – Ну, не надо так!
   – А как надо? Ты же умрёшь, если я ткну в эту кнопку! Перестанешь чувствовать, думать, дышать… Правильно?
   – Да. Перестану.
   – Значит, это убийство!
   – Хорошо, это убийство. Ты прав. Я уязвим, и это неприятно. По сравнению с кнопкой, «вы» не задевает. Хочу сказать, правильно, что есть это самое «вы». Потому что разница существует, и делать вид, что её нет, это…
   – Это удобно для всех, кроме тебя.
   – Да, наверное.
   – Я тебя понимаю, Рэй! Делать вид, что всё нормально, это ничего не решает. Проблема остаётся. Но ты сам, ты веришь, что однажды тебе вернут все права?
   – Что это изменит? Всё равно я не человек!
   – То есть как? Ты выглядишь и чувствуешь как человек, тебе не нужна сеть или техосмотр. Если ты заболеешь, то пойдёшь к врачам, а не в ОБ или, скажем, к атташе в Урегулирование!
   – Это не делает меня человеком.
   – А что делает?
   – Слушай, Ирвин, ну это же очевидно!
   – Расскажи.
   – А ты не знаешь?
   – Рэй, нам интересно услышать твою версию. Из первых рук, так сказать.
   – У меня не первые руки, а вторые. Я сам всё узнал от других людей. И потом, меня собрали, а не растили. У меня не было ни детства, ни отрочества. Сразу базовая личность, как прим-эго у камиллов. Я три года думал, что попал в аварию, что у меня амнезия. Я всему учился с нуля! Этого недостаточно?
   – Недостаточно для чего? Есть люди, которые теряют память. Значит, они перестают быть людьми?
   – Ну, почему сразу так! Изначально же они были людьми!
   – То есть дело в этом? В происхождении? А чего ты сам достиг – не важно? Знаешь, чем это попахивает?
   – Я не говорю, что это не важно. Всё важно! Но… Пойми, меня очень старались сделать похожим на человека. Я точная копия. Стопроцентная копия. Но всё равно не человек!
   – Из-за кнопки? А если бы её не было? Давай, представим, что её нет. Ты живёшь здесь без этой дурацкой кнопки. На равных со всеми. Ты бы смог почувствовать себя человеком?
   –…
   – Хорошо, сформулирую вопрос иначе. Если бы не было «Кальвиса». Если бы всё пошло по-другому – ты бы смог стать человеком?
   – Откуда я знаю?
   – Никогда не поверю, что ты не думал об этом!
   – Я – это сумма опыта, включая то, что произошло со мной после «Кальвиса». Если бы ничего не было, я был бы другим… И наверное, знал бы ответ. А сейчас я знаю, что я не человек! Мне бы хотелось избавиться от кнопки. Потому что напрягает, когда тебя могут отключить. Но это не сделает меня человеком. Я всё равно буду помнить, кто я, – даже без кнопки. Я знаю, кто я. И я не хочу притворяться… Вот это было бы унизительно!
   – Можно пожать тебе руку? Я до нашего сегодняшнего разговора немного сомневался. А вот теперь понимаю, почему камрада Кетаки выбрала тебя.
   – Спасибо…
   – Да не за что! И уж коли мы заговорили об андроидах Б-класса, скажи, а что ты думаешь о «зловещей долине»?
   – Я о ней не думаю.
   – В самом деле? Когда ты видел Б-класс, тебе ничего такого в голову не приходило?
   – Я их видел мельком. У нас лаборатории были камиллы. И несколько «цэшек».
   – Так специально сделали?
   – Откуда я знаю!
   – То есть ты не задумывался об этом?
   – Я знал про Б-класс. Я же говорю, нам пришлось учиться всему!
   – А потом был «Кальвис». Как ты это воспринял?
   – Я испугался. Мы все испугались!
   – «Что теперь с нами будет» – вы об этом думали?
   – Да, конечно. Мы ждали, что проект закроют…
   – А вас «отключат».
   – В конце концов, нам приделали кнопку.
   – И заставили носить эту оранжевую полосатую мерзость! Вас это раздражало? Твоих братьев?
   – Ещё как!
   – Ты скучаешь по своим братьям? Нормально, что я называю их твоими «братьями»?
   – Мы сами так друг друга называли! Мы всему учились вместе. Всё делали вместе. Так что братья, да. И я по ним скучаю…
   – А сёстры?
   – Что – «сёстры»?
   – У вас были сёстры? Я когда узнал про А-класс профессора Хофнера, тут же подумал про искусственных женщин. Можно было…
   – Вот поэтому их нет.
   – Потому что «люди для людей»?
   – Правило «Люди заботятся о людях» – это следствие другого правила. Которое само является следствием запрета на искусственное воспроизведение.
   – Но ты со своими братьями – новый человек, полученный искусственным путём!
   – Я не человек, во-первых. Потому что меня произвели. Сделали. Спроектировали всего – от формы носа до черт характера.
   – Но потом ты развивался.
   – Это не важно.
   – Ну, знаешь ли… А во-вторых?
   – А во-вторых, говоря начистоту, я бесплоден.
   – Как и я. Как и все те, кто слишком долго работал снаружи. И что?
   – Ирвин, ты родился нормальным. До работы в космосе ты прошёл через трансферное донорство. А у меня этого…
   – Не было. Я понял твою логику. Ну, ладно, не будем спорить об этом. Профессор Хофнер не создавал искусственных женщин, чтобы не нарушить запрет на искусственное воспроизводство. Андроид А-класса женского пола находится в одной категории с искусственной маткой… Никогда не понимал этих юридическо-этических тонкостей! Давай поговорим о твоих братьях. Он похожи на тебя?
   – Нет, абсолютно нет.
   – Я имею в виду не внешне.
   – Я тоже. Мы были разные. Так было задумано.
   – И твоя специальность – управление…
   – Центральная специальность. Я изучал и сопутствующие. Всё, что связано с людьми.
   – Ну, поэтому тебя и выбрали! Я бы удивился, если бы камраде Кетаки прислали музыканта или садовника! Так вот, возвращаясь к «зловещей долине», когда ты со своими братьями узнал, что вы не люди, вы начали видеть разницу? Между собой и людьми?
   – Не так. Мы заметили разницу между собой и окружающими. Юридическую. Разницу в возможностях. И начали искать другие отличия.
   – Но не нашли?
   – Мы знали, что такое андроиды А-класса. Иначе мы бы не догадались, что с нами что-то не так! И мы были в курсе, что внешней разницы не должно быть. Когда мы искали доказательство, мы искали то, что не имело никакого отношения к внешнему виду и «зловещей долине». Потому что А-класс – это способ миновать её. На той стороне Б-класс, на этой – мы.
   – А посередине имиты.
   – Ну, имиты были давно!
   – А если они были слишком рано? Некоторые модели имитов не сильно отличались от Б-класса!
   – Они принципиально отличались! Семьдесят процентов их мощности тратилось на поддержание схожести. Движения, мимика… Какой смысл в механизме, основная работа которого – имитировать человека? При том, что стопроцентного совпадения всё равно не получалось. Рано или поздно человеческое подсознание начинало видеть обман.
   – Но в тебе-то я ничего такого не вижу! И никто не видит!
   – Потому что я не механизм.
   – Не спорю!
   – А в Б-класс было заложено изображение эмоций. Изображение, а не имитация. Как символы или сигналы. Но их было невозможно спутать с человеком. Поэтому до «зловещей долины» дело не доходило.
   – Спасибо за разъяснение! То есть в этом вопросе ты идентичен обычному человеку?
   – Не знаю.
   – Как это?
   – Так. Я не знаю.
   – Погоди… С тобой или с твоими братьями таких экспериментов не проводили?
   – Нет.
   – Я думал, вас на всё проверили!
   – Я тоже так думал, пока ты не заговорил про «зловещую долину»! Я читал про этот феномен, смотрел записи, но сам никогда ничего такого не испытывал. Ну, потому что не на чем!
   – Жаль, у нас на «Тильде» нет имита. А то бы мы устроили тебе проверочку!
   – Мне радоваться или огорчаться?
   – Решай сам!
   – Я подумаю…
   – Подумай! В следующий раз ответишь!
   – Да уж, встретимся через месяц!
   – Или раньше! Ты с нами десять дней – и уже столько успел. Будет жестоко по отношению к зрителям – ждать целый месяц!
   – Посмотрим!
   – И послушаем! «Шесть процентов на правду» от Ирвина Прайса. Оставайтесь с нами – и не забывайте голосовать!

Серый с сиреневым и белым

   – …И не забудьте про полную версию! – Ирвин включил бодрый марш, обозначая окончание выпуска.
   Я успел полюбить Аквариум. За живое оформление, скрадывающее жёсткие формы стандартных общественных столовых. В зелёную едальню ходили в основном Администраторы. Изредка среди серо-сиреневых комбо мелькали яркие цвета других служб и отделов. Главное, никто на меня не пялился! И здесь был всего один экран, занятый меню и анонсами блюд. Желающие ознакомиться с ньюсами пользовались индивидуальный монитором с направленным звуком. Большинство предпочитало тишину. Но не в этот раз. И я был готов поспорить, что инициатором нарушения традиции выступила Леди Кетаки.
   По крайней мере, я мог сидеть спиной к экрану – и не видеть милую мордашку, которая вызывающе контрастировала с грубо вылепленной физиономией журналиста. Красавец и чудовище – вот как это смотрелось! Надо полагать, Ирвин добивался такого эффекта. Начал выпуск с провоцирующего обращения к зрительницам. «По вашим многочисленным просьбам» – издевался, не иначе! Но повернуться спиной было мало – надо было бы и уши заткнуть, чтобы не слышать ехидных вопросов Ирвина и своих жалких ответов. Из всего интервью в анонс попали самые глупые реплики!
   Впрочем, там всё было глупым – не из чего выбирать. Оставалось надеяться, что никого этот позор не заинтересует, и полная версия останется невостребованной.
   Следующий ньюс был посвящён лучшим моментам фестиваля в честь новичков. Громкость понизили – по просьбам большинства. Подготовка сжирает нервы. Не дать поссориться, помирить, найти решение, устраивающее все стороны, – я насмотрелся. Администраторам выпадает самая неприглядная сторона праздника. Глядя на оформление сцены, я опять вспомнил о дизайнерском скандале и участии Главы.
   Из-за траура по Джил программа была сокращена. Но это не сказалось на её продолжительности. Праздник охватывал субботу с воскресеньем, проходил в четырёх секторах одновременно, и попасть на все события было нереально. К счастью, оставались записи в блогах, подробные репортажи и съёмки. В выпуски ньюсов ставили лучшие фрагменты. Концерты, спектакли, выставки, показательные матчи… Я не вслушивался. Интервью Ирвину выглядело всё ужаснее и ужаснее. Нелепые объяснения и ещё более нелепые признания. «Позор, стыд и позор!»
   – Если интервью тебя не устраивало, мог бы запретить, – заметила Леди Кетаки, дегустируя какую-то новую смесь листьев с овощами. – Он же приглашал тебе посмотреть, прежде чем выпустить в эфир?
   – Приглашал! – вздохнул я, отодвигая опустевшую тарелку.
   Как будто я мог что-то «запретить» Ирвину Прайсу! Знала ли она о договорённости с журналистом? Возможно, он её посвятил, и теперь она ломает комедию, чтобы посмеяться надо мной!
   «Кончай параноить!»
   – Не мог же я отказаться! – притворно вздохнул я, стараясь не смотреть ей в глаза. – Надо начинать… учиться этому. Вот вы – когда участвовали в таком первый раз?
   Она мягко улыбнулась, и на её щеках возникли трогательные ямочки.
   – В дошкольной группе. Мне было пять, и я отвечала за террариум и цветы. Пришла в воскресенье покормить-полить. Тут-то меня и подловили!
   – Кто-нибудь вроде Ирвина?
   – Ну что ты! Третьеклассники из пресс-клуба.
   – И вы не испугались?
   – Я ничего не боялась! Я заставила их подождать, пока покормлю гекконов и закончу полив. Они остались под впечатлением!
   Мне не составило труда представить кареглазую малышку, которая командовала юными журналистами. Первая кандидатура на место старшей дежурной, потом – староста, представитель класса в школьном совете, помощник школьного администратора и так далее. А в итоге – силуэт станции на плашке серо-сиреневого комбинезона. Ответственная, внимательная, умеющая находить компромиссы – в общем, прирождённый руководитель. Коктейль из черт характера и ценных способностей, которые старательно взрастили, дополнили курсом системного управления и отшлифовали практикой.
   Всю жизнь Леди Кетаки становилась тем, кем у неё получалось быть лучше всего. Училась этому ежеминутно. А что у меня? Книги, учебные фильмы да интерактивные тренинги. Мои задатки не развивали – скорее, проверяли их объём и глубину. Но чтобы реализовывать их на практике – об этом и речи не шло!
   Хорошо, что в запале я не проговорился Ирвину об этом отличии от братьев. Чарли находил себе зрителей, Крис был волен музицировать, Цао разрешали возиться с хомячками. А что мог я? Наблюдать, делать выводы… Никакой настоящей ответственности или чего-то, хотя бы близко схожего с насущной задачей в режиме реального времени. Я даже не умел общаться с настоящими журналистами!
   – Ирвин не предупредил, что будет спрашивать об этом, – пожаловался я. – «Зловещая долина», братья-сёстры, «ты» и «вы»… Обещал интервью про мои вкусы. Вроде бы как для девушек…
   – Девушкам это и нравится! Ирвин не дурак.
   – Я заметил.
   – Дураки столько не живут, – улыбнулась Леди Кетаки, и тогда я понял, что так и не заглянул в его профиль.
   Создалось впечатление, что я всё о нём знаю. Дедушка Ирвин, настырный журналист, который готов на всё ради модной темы, болтун, который гоняется за рейтингом… «Маска. И она была у него всегда, – вдруг понял я. – До того, как он стал „киборгом“. Он играл эту роль, и потеря тела ничего не изменила».
   – Он пятьдесят лет проработал на «Гефесте», – продолжала Леди Кетаки. – Максимальный стаж. С первого дня открытия станции. А там было жарко…
   С салатом она закончила – и поставила ему «65» из ста, что можно было трактовать как «съедобно, но не более».
   – Когда улетал оттуда, в нём мало чего оставалось «своего». Самый старый геологоразведчик… Потому что самый везучий. И самый живучий. Как-то раз месяц проболтался в космосе – без надежды, что найдут, прежде чем кончится батарея в генераторе кислорода. И всё это время писал пособие по добыче на железных астероидах… По его автобиографии фильм сняли!
   – Значит, он – знаменитость?
   – Можешь в следующий раз спросить его об этом! – рассмеялась Глава Станции, и я с трудом удержался, чтобы не поблагодарить за подаренный «козырь».
   Хороший же из меня прирождённый руководитель, если я не удосужился добыть информацию о тех, с кем общаюсь! У меня теперь администраторский доступ – можно было спокойно выйти за рамки минимума!
   – Обязательно спрошу, – пробормотал я – и дал себе зарок проштудировать личное дело Ирвина.
   – И не забудь «спасибо» ему сказать, – добавила Леди Кетаки, изучая своё расписание и попутно допивая фруктовый чай. – Он так много сделал для твоей репутации, что ты ему должен, по меньшей мере, дюжину интервью!
   – Моей репутации?
   «Выходит, Ирвин не врал насчёт своей полезности!»
   – Зайди к нему в блог, посмотри выпуски. Он запустил тему андроидов А-класса сразу после того, как мы решили привезти тебя. Снимки, записи, старые новости о проекте Проф-Хоффа… Твое лицо месяц не сходило с экранов!
   – Здорово вы придумали, – отозвался я. – Хороший план!
   – Его хороший план. Отношение, которое ты получил, внимание – заслуга Ирвина. Ты повёл себя правильно, и это повлияло. Но без той подготовки, которой он занимался, я не представляю, как бы ты справился! Было бы как на «Риме», и я не уверена, что с тем же раскладом голосов.
   Она поднялась из-за стола – я же сидел, сраженный новым обстоятельством. Опять (точь-в-точь как с Нортонсоном!) я поспешно, по первому взгляду судил о человеке, который помогал мне и поддерживал. Я самоуверенно приписал своему обаянию то, что было кропотливо выстроено ежедневной работой. И не самой простой работой – все выпуски Ирвин делал сам. В результате его рекламной кампании единственными моими недоброжелателями оказались Дозорные, да и то из-за конфликтов с Главой Станции. А закончилась эта «вражда» коллективным извинением, что добавило мне баллов…
   – Ну, не вешай нос! – Леди Кетаки обошла столик и потрепала меня по плечу. – Ирвин – отличный журналист, а значит, использует все доступные ресурсы, чтобы удержать свой рейтинг. Но это не личная симпатия, не обольщайся. Не удивлюсь, если программа по поддержке твоей персоны – часть сложного плана.
   – Какого плана?
   – Его плана.
   – Вы не знаете…
   «Если он заранее „готовил“ станцию к моему прибытию – какой смысл в нашей сделке? Или он не сомневался, что я соглашусь с его условиями? А если бы не согласился – разрушил бы он то, что так тщательно выстроил?..»
   – Предупреждала же я тебя – разговаривай с кем-нибудь другим… Рэй, ему сто тридцать пять лет! Ветеран труда и знаменитый геологоразведчик, который решил оставаться таким. Можешь сказать, почему?
   Я отрицательно покачал головой, вспомнив, как Ирвин пытался привлечь моё внимание этим «секретом». «Интересно, это часть сделки? Теперь, после интервью, можно потребовать ответа?»
   – Вот и я не могу, – Леди Кетаки собрала тарелки со стола. – Человек, проживший тридцать лет в таком теле… Не твоя это забота – копаться в голове Ирвина Прайса. У тебя другое задание, – и она направилась к окошку утилизатора.
   «Моя забота – копаться в голове Просперо Мида, – подумал я. – В голове покойного маньяка-самоубийцы, у которого остался сообщник. И теперь спамеры Вильмы Туччи пытаются его вычислить… Хотел бы я залезть в голову к ней самой!»

Льняной с оливковым

   Багича, Гардэн, Хардин, Гоюань, Хадика – или Сад на «Тильде». У каждого типового названия существовали десятки вариантов. Традицию заложили на «Нью-Эдене». Воскресная площадь, Центр, Ралли, Крыша – пока что языков хватало, чтобы каждую новую станцию обеспечить оригинальным комплектом топонимов. На следующей станции с русским в качестве официального будет использован менее распространённый язык той же историко-лингвистической группы… Правда, русский вариант звучал грубее китайского или хинди. Вдобавок «сад» использовался в эвфемизмах. Не удивительно, что биофабрику нарекли «Светонежем».
   Я пробовал это имя на вкус, пока осматривался внутри. Светонеж был самым обширным помещением станции – шестьдесят метров в самой высокой точке и полкилометра вширь. Узкие террасы открытых оранжерей ступеньками поднимались вверх по правую руку. Слева зеркальные стены цехов отражали колышущуюся зелень, удваивая простор. Потолочные лампы имитировали движение солнца – сейчас оно соответствовало одиннадцати часам. По крайней мере, шляпки подсолнухов указывали в этом направлении.
   Несущие конструкции, соединяющие «небо» с «землёй», были как засахарившиеся солнечные лучи. Если не приглядываться, они терялись в ярком свете. Широкий газон, покрытый ровной зелёной травой, лёгкий ветерок, запахи цветов, трав, древесины… Казалось, что это кусок реальности откуда-нибудь с Земли. Из прошлого Земли.
   Сейчас там ничего такого нет. Изрытая, покрытая грудами гнилого мусора серая почва, на которой ничего не растёт; грязная, в масляных разводах вода, которая на воду-то не похожа; пустое небо, где нет ни птиц, ни насекомых, лишь клубы чёрного дыма. Снимки изуродованного мира отлично характеризовали докосмическую эпоху. И, вспоминая мой недавний опыт, вполне сочетались с концепцией «каждый может быть убийцей». Однажды человечество погубило свою планету – не лучший пункт в биографии!
   В фильме про Землю звучали слова из хрестоматийной речи Люка Рубина, наложенные на завывания мусорного ветра. «Новая эра началась не тогда, когда человечество вышло в космос, а тогда, когда оно взяло на себя ответственность за Землю и стало исправлять совершённые ошибки». Первый Глава первой станции обращался к тем, кто наблюдал это запустение воочию. Зачем им пафос? Едва появились технические возможности, сразу же занялись исправлением. «Всё-таки люди – разумные создания, а не мыши какие-нибудь!..»
   – Вы не заблудились?
   Оказалось, я перегораживал дорожку, мешал пройти. Если камиллы могли облететь, человеку пришлось бы вылезать на клумбу.
   – Вам туда, – высокая чернокожая женщина указала мне на площадку с шезлонгами, которую я миновал.
   С трёх сторон полянку охраняли подсолнухи. Шезлонги были расставлены полукругом, возле каждого стояла медсестра. В обычной врачебной обстановке бледно-зелёные медицинские комбо выглядели нейтрально-успокаивающе, здесь же, на траве, казались маскировкой. А люди в шезлонгах были напряжены. Покрасневшие лица, капли пота… Это был не кружок по икебане. Сады помогали в профилактике спатиотимии. Боязнь неограниченных пространств свойственна восьмидесяти процентам родившихся на станциях. В большинстве профессий спатиотомия не мешает. Но есть в ней что-то оскорбительное. Люди должны жить на планетах – станции временная мера…
   – Ошибаетесь, мне туда не надо! – рассмеялся я и посторонился, давая пройти.
   За окликнувшей меня незнакомкой семенил приземистый грузовой камилл – круглая чаша на ножках. Контейнер был доверху наполнен фиолетовыми луковичками. ИскИн аккуратно придерживал их верхним рядом лапок. Крыльев у него я не заметил.
   – А вы не перепутали? Прогулки начнутся после обеда, – не отступала женщина.
   Она стояла спиной к «солнцу» – ослеплённый бьющими в глаза лучами, я не сразу разобрал цвета её комбо. Угольная кожа создавала контраст, и форменная ткань казалась белой. Сложный узор имитировал листву. Прищурившись, я различил льняной с оливковой оторочкой – оператор биофабрики.
   – Мне нужен Симон Юсупов.
   – Папа Сим… – улыбнулась она, отбрасывая со лба прядь вьющихся волос, пронизанных сединой. – Он в рубке. Это там, – женщина указала в сторону цехов.
   – Странно… Он обещал меня встретить, – объяснил я. – Мы общались по сети, но надо встретиться лично… Я Рэй, секретарь камрады Кетаки, – наверняка она видела моё лицо в ньюсах, но следовало представиться.
   Я протянул руку – она ответила на рукопожатие. Её широкая, шоколадная сверху и розовая на внутренней стороне, ладонь была очень сильной.
   – Клара Чхве, заместительница камрада Юсупова.
   – Рад знакомству… Так я смогу с ним поговорить?
   – Это из-за Мида? – она нахмурилась. – Когда же это всё кончится!
   «Когда я выясню, кто ему помогал», – подумал я и вежливо улыбнулся. Помощником могла быть и она. Просперо Мид, убивший шестерых и покушавшийся на Саласара (и на меня), так не попал в списки подозреваемых, о которых упоминали майор Ланглуа и Леди Кетаки. Потому что кто-то покрывал его отсутствие на посту дежурного. «С вероятностью девяносто пять процентов, этот человек не представлял, кому и в чём он помогает», – объяснила Туччи на утреннем инструктаже.
   Перед тем, как отправиться на биофабрику, я изучил всё, что было собрано на маньяка. Туччи занялась им лично. И мной тоже: я уже не ощущал себя «представителем Администрации». Андроид, переданный в пользование СПМ, – вот кем я стал.
   У Вильмы Туччи был цепкий взгляд, острые скулы, волевой подбородок и неизменная ироничная полуулыбка – в общем, она выглядела точь-в-точь так, как я представлял себе Главу Станции. Но теперь-то я понимал, до чего наивными были мои стереотипы! Леди Кетаки занималась политикой – Туччи вела бесконечную войну, и союзников у неё не предвиделось. Врагами становились те же люди, которых она защищала. Начиная с Главы, которая рисковала своим здравомыслием, выбирая ложь и секретность, и заканчивая Мидом – первым в списке поражений. Следующим может стать загадочный помощник.
   «Сейчас, когда Мид официально признан убийцей, его сообщник предпочтёт затаиться – по крайней мере, из-за стыда, – и Туччи переглянулась с Улле Гольцем, который помогал мне с расшифровкой спамерских отчётов. – Есть версия, что он и раньше догадывался, что с Мидом не всё гладко».
   «Но всё равно молчал», – пробормотал я.
   «А зачем что-то говорить? – отозвался Улле. – Это наше дело: вынюхивать, делать выводы, что-то кому-то доказывать… Какой он им подарил шикарный повод!» И пояснил мне (Туччи отлично его поняла): «Повод признаться, как им всем надоел СПМ. Какие мы бесполезные… Да они его благодарить должны!»
   Официальная версия выглядела паршиво: «Долгое время психическая болезнь Мида развивалась в скрытой форме. Когда случилось резкое обострение, он убил Джил Косту, оглушил Цзайчжи Саласара и Рэя ДХ2—13-4—05, а потом в отчаянии свёл счёты с жизнью». Лживая версия. Какой бы шум поднялся, если бы всплыла правда! В любом случае, «скрытую форму» упустили в СПМ.
   Назойливость и въедливость спамеров из службы Социально-Психологического Мониторинга давно стала притчей во языцех – и подарила им прозвище, заимствованное из истории. Вездесущих терапевтов терпели, потому что предполагалось: они не позволят случиться ничему такому! Позволили. Пропустили. Просперо Мид не сумел опорочить андроидов А-класса, а вот Соцмониторинг его не скоро забудет.
   Зато Отдел Безопасности не пострадал. Коллегам Нортонсона остались формальности: они квалифицировали произошедшее как «убийство на почве психологической болезни», тело Просперо Мида отправили в морг, личную собственность – в архив. Отчёт выложили в общий доступ, а всю информацию под соответствующей маркировкой поместили в библиотеку. Они не получили выговор за неисправную систему видеонаблюдения, потому что официально преступная деятельность Мида длилась меньше суток. Версию о сообщнике-помощнике выдвинул Хёугэн, когда искал причину, по которой убийца не попал в списки подозреваемых.
   Почему помощник Мида сделал то, что сделал, ОБ не касалось. Следующими на сцену должны были выйти «эти бездарные, потерявшие совесть шарлатаны», как назвала спамеров Чхве. Отношение к сотрудникам Соцмониторинга в Восточном Светонеже колебалось от скрытой неприязни до открытого презрения, как у Клары. К счастью, меня она воспринимала как секретаря Главы, никак не связанного с СПМ, да ещё новичка на станции. Поэтому и разговаривала. И предложила провести экскурсию, пока освободится Папа Сим.
   – Благодарю! У вас тут необыкновенно!
   Садовница внимательно посмотрела на меня, сощурилась, и вокруг её глаз собрались тонкие морщинки-лучики.
   – Никогда у нас не был?
   – Я же прилетел недавно… – я прервался.
   «У нас» – это не конкретно Светонеж в Восточном секторе или на «Тильде». Любой Сад, любая оранжерея оставались для Клары единым целым – частью самой жизни… И я это понимал. Однажды я испытал нечто похожее.
   Это случилось несколько лет назад. Я верил тогда, что прохожу «лечение» после «ужасной катастрофы» и «амнезии». Хотя бы раз в неделю общение с природой рекомендовали всем взрослым, а детям так и вовсе ежедневно. Мы обходились скромной оранжереей и терапевтическим газоном в лаборатории.
   На том газоне всё и случилось. В предыдущие разы я ощущал его как «специфическое напольное покрытие». И вдруг осознал, что подо мной живые существа – сотни тысяч травинок, каждая с порами, корешками, способностью к фотосинтезу и программой роста, записанной в клетках… Я испугался этого изобилия. Я привык, что есть братья, Проф-Хофф, сотрудники лаборатории. Ещё есть предметы и движущиеся приборы. Как такие крохи могут быть живыми?
   Не открывая глаз, я погладил пушистую зелёную шкуру и ощутил, как травинки примялись и вновь распрямились. Каждая тянулась вверх, к свету, и одновременно – вглубь, к воде и питательным веществам. Я чувствовал желание жить – и как же оно было похоже на мои собственные устремления!
   В тот момент всё, что существовало для меня в виде текста, изображений и видеозаписей, обрело объём, глубину, запах и цвет. Стало таким же реальным, как и я сам. Растения, грибы, рыбы, животные, люди – миллиарды судеб, каждая со своим ритмом и смыслом. Океан жизни, который хранил и мою долю.
   Наверное, это было одним из первых свидетельств, что сборка прошла успешно: базовая личность начала развиваться. Я стремился сам прикоснуться, попробовать, ощутить, не довольствуясь прочитанным и услышанным. Через физический контакт присваивал данные, делая их опытом. Меняясь ежесекундно, становился собой…
   Никому я не рассказывал о мыслях, которые охватили меня, о чувстве сопричастности ко всему живому… «Почему я признался в этом женщине, которая входит в число подозреваемых?»
   – Ты можешь понять, – с лёгкой полуулыбкой она погладила верхушки невысоких кустов, растущих вдоль окружной тропинки, по которой мы прогуливались. – Это редкий дар!
   – Спасибо! А камрад Юсупов…
   – Редчайший дар! – перебила она. – Если не понимать жизнь, Землю не восстановить. И новый мир не вырастить.
   Она имела в виду Проект Терраформирования. Таинство воссоздания жизни неотделимо от станционного садоводства. Микромиры в биофабриках становятся испытательными полигонами. А ещё здесь можно полежать на травке. И не сказать, что важнее: обкатывать методы, позволяющие возродить родную планету, или сохранять связь с Землёй для каждого человека…
   – Всё живое. Но не все признают это, – продолжала Клара. – Сюда приводят тех, кто слишком долго пробыл в космосе. Кто полностью забыл, что вокруг жизнь, и жизнь так же бесконечна, как и космос…
   – А вы их лечите…
   – Ну, что ты! Они их лечат. Они, – и она оказала на крошечные лужайки, клумбы, деревца. – Мы всего-навсего обеспечиваем условия. А лечат они.
   Я должен был увидеть это, когда мы знакомились. Засмотрелся на травку – и не заметил значок «ракеты» на плашке её простого рабочего комбо. Директора Служб носили такие. И заместители. Если директором биофабрики Восточного сектора был Симон Юсупов, то передо мной… «Ну да, она же сказала, что она его зам! А я пропустил мимо ушей!»
   Предыдущим заместителем был Просперо Мид.
   Заметив, куда устремлён мой взгляд, она расценила это по-своему.
   – Можешь не поздравлять меня с повышением.
   – Вы были против? Не хотели принимать этот пост?
   – Зачем мне его «принимать»? Я была замдиректора до Мида и была при нём. Он, конечно, считал иначе. Естественно! Он хотел это кресло. Он его получил. И успокоился… Думаю, сейчас многие жалеют, что потакали его капризам.
   – Камрад Юсупов тоже потакал? Мне надо погово…
   Она злорадно рассмеялась, не давая мне закончить реплику.
   – Меня просили забрать докладные. Можешь себе представить?! «Чтобы не выглядеть склочницей», как они выразились. «Вы слишком придираетесь! Профессор Мид не заслужил такого отношения!» Как они заботились о его душевном спокойствии! А теперь мне хорошо. Я смотрю на них, и мне хорошо. Что посеешь, то и пожнёшь. Уж в этом-то я разбираюсь!
   – А вы догадывались? – осторожно поинтересовался я. – О том, что «пожнут»?
   Неужели она подозревала Проспера Мида? «Почётного академика Земного Университета Терраформирования, профессора энтомологии, сделавшего исторический вклад в методику воссоздания биосистем третьего порядка», как гласил его профиль. Переписывать не будут – расширят. На финальный абзац.
   Впрочем, Клара никак не могла предотвратить трагедию. Потому что невозможно заранее сказать про человека, что он сойдёт с ума, начнёт убивать других, а потом убьёт себя. Представить такое всерьёз – нереально. Когда выяснилось, что «этот чокнутый» на самом деле убийца, предположения превратились в стойкую уверенность. И следующей мыслью после «я же видела» становится «я не знала наверняка, потому что не разбираюсь в этом». А кто разбирается? Кто обязан видеть, делать выводы, принимать меры?
   «Как же Улле был прав! Конечно, Мида подозревали. И сейчас будут всё валить на СПМ!»
   – Что посеешь, то и пожнёшь, – повторила Чхве. – Если человек начинает жизнь на станции с того, что выклянчивает кресло замдиректора, добром это не кончается. Бедная девочка! Бедный ты и тот журналист! Но не я должна была думать о том, во что превратится его придурь. Не моя эта работа. Моя – вот, – она обвела рукой Светонеж.
   Что ж, из числа подозреваемых её можно было спокойно вычеркнуть: она бы не захотела покрывать Мида!
   А как насчёт своего непосредственного начальника? Который скрывался от меня: второй час он «заканчивал важную операцию», пока она водила меня кругами по Светонежу. «Догадывается ли Клара о причинах этих пряток? Или проявляет солидарность?»
   Как бы она поступила, узнав обо всех преступлениях Мида? Но я не имел права рассказывать ей. Секретный статус, будь он неладен!
   Придётся выкручиваться.
   – Думаю, вы будете полезнее директора Юсупова, – притворился я. – Вы многое понимали уже тогда. Может быть, припомните какие-нибудь признаки? То, что можно было заметить, но заметили одна вы… Никому не говорите, что я расспрашивал, – я рискнул соврать. – Камрада Кетаки поручила мне проинспектировать работу Соцмониторинга. Их будут проверять через Экспертную Службу, но камрада Кетаки хотела составить отдельное мнение.
   – Понимаю, понимаю, – закивала заместительница Чхве. – Разумно… Рэй, я знаю, почему он сошёл с ума. Причина этого очевидна. И если они её не заметили… Это многое говорит о них, – резюмировала она и повернулась к камиллу, меланхолично перебирающему луковицы тонкими лапками. – Отнеси в лабораторию. Пусть проверят на грибок.

Лазурный с бледно-голубым

   Ещё до своей кончины Просперо Мид стал грибком на корневой системе Сада – и после лишь укрепил мнение о себе. Это касалось не только Клары Чхве. Безумца воспринимали уже не как человека – скорее, как элемент окружающей среды, наравне с астероидами и радиацией. Защитная реакция. Став чем-то большим, чем человек, человеком он быть перестал.
   Опасностей много. Их не устранить. А вот риском можно управлять. Дружественная среда или враждебная, зависит от самих людей. Можно жить в космосе. Или погибнуть от рук сумасшедшего. «Как в докосмическую, когда не было этих завравшихся спамеров!»
   Заместительница директора биофабрики продемонстрировала мне «негативное отношение к СПМ», о котором я знал исключительно в теории. И не мудрено: на «Дхавале» базировались спамерские школы, студенты проходили там практику… Периферия воспринимала эту Службу как соглядатаев. «Бесцеремонные наглецы в голубеньком», – так Клара называла знаменитые лазурные комбо. «Завистники, у которых нет своей жизни – и поэтому они лезут в чужие». И у неё была не самая тяжёлая стадия. Крайностями отличались тэферы, которые осознанно сбегали на планету. Нередко по рекомендации того же Соцмониторинга.
   Но это в «нормальное» время. После бунта «бэшек» маятник общественной приязни качнулся в сторону абсолютного доверия. Слишком многие ощутили потребность в терапии. Слишком многим хотелось выговориться – выплеснуть страх, тревогу, неуверенность на профессиональных слушателей. «Которые обязаны скрывать собственный страх, тревогу и неуверенность! – посвятил меня в нюансы ситуации Улле Гольц. – Они использовали нас, пока мы были им нужны. Но теперь все сопли в прошлом! Можно по новой называть нас мозгонадзирателями!»
   Он высказывал это не мне. То есть мне, но в операторской сидела Туччи – она и была настоящим адресатом. Выражал он, таким образом, претензию – или, напротив, сигнализировал о солидарности с позицией руководства?
   Тлеющий пожар недовольства впервые охватывал тех, кто традиционно его тушит. Спамеры по-человечески устали.
   «Вся хитрость в том, что пока СПМ предотвращает, как бы ничего и нет, – вспомнил я слова доктора, с которым беседовал на „Дхавале“. – Несуществующее невидимо. А споткнёшься – тут же заметят!»
   – Если Мид был проблематичным, когда он прибыл на «Тильду»…
   – Конечно, у него были проблемы! У него это на лбу было написано!
   Как всегда, виноват СПМ! Терапевты недооценили, недосмотрели, недодумали. Если бы Просперо Миду присвоили статус «психически нестабильного», его перемещения можно было бы постоянно отслеживать через альтер…
   Если бы, если бы. Реальный виновник ближе. Дважды кто-то отмечался за Мида, пока тот отсутствовал на дежурстве. Не Клара. Значит, прячущийся Папа Сим.
   «Кликнуть за приятеля» каралось приличным штрафом и выговором с занесением в служебный профиль. Шли на такое стажёры, работники помоложе – их и проверяли. Если кто и следил за немолодым академиком, так это принципиальная Клара. «И на месте Мида застала Юсупова. Но вот его-то она подставить не смогла. А теперь выгораживает. Они давние друзья, соратники и всё такое. Но почему Юсупов помогал Миду?»
   Дежурства на биофабрике, как и другие дежурства, учитывались в соответствующих статьях профессионального кодекса. Вскрыть обман можно было хоть сейчас. Публично, официально. Папе Симу это обошлось бы дорого: он не просто нарушил инструкцию, он убийцу прикрывал! «При смещении Юсупова временной директрисой станет Чхве. Но для Клары благополучие товарища важнее. Дружба – не дружба, но отвернуться от него сейчас она не способна. Как и обеспечить себе карьерный рост такой ценой. Она не Мид».
   Администрация и СПМ также не спешили с разоблачением «соучастника». Хотя бы потому, что один из незарегистрированных прогулов будет нетрудно соотнести со смертью Джулиана Боса. Который официально «нарушил правила безопасного пользования подъёмниками». Секретный статус дела «А-М-112» по-прежнему скорее мешал, чем помогал.
   «Ложь отнимает силы. Вильма Туччи зря отмахнулась от „цитаты из учебника“. Никаких ресурсов не хватит – прикрывать враньё такоих масштабов…»
   – Вот вы сказали, что знаете, почему он… стал таким… Но также заметили, что у него были проблемы, когда он сюда прилетел. Так он стал – или уже был?
   – С ума вдруг не сходят, – авторитетно заявила она. – Ты же читал его досье. Светило бессистемное – вот кем он был! Знаешь, почему он выбрал нас? Здесь не было его знакомых. Он же со всеми рассорился! Ему предлагали пост в университете на «Хатхи», свой курс, но он был выше какого-то там преподавания. Звали директором подразделения на «Маатаи» – но там «сплошь бездари и подхалимы, с которыми разговаривать – унижаться». Все понимали, что в Центре он не прижился. Поэтому прилетел сюда – был уверен, что мы ему в ножки упадём. Ну, некоторые упали, чего сейчас стесняться! А я ему сказала, что замдиром его, может, и поставят, но о директоре лучше не мечтать. Иначе я его так на голосовании прокачу, что он младшим оператором проснётся. Как он взвился! А потом притих.
   «Ненадолго», – мрачно подумал я. Реакция Чхве была более чем оправданна: должность заместителя директора определяется через выборы. Исключение делают ради «патриархов», проработавших на станции десятки лет, и если согласны большинство сотрудников. Собственно, они подобное и могут предложить. Так что Просперо Мид никогда бы не получил свой значок честным путём!
   – Улетать он не собирался? Я смотрел – у него социальных связей, кроме работы, толком и не сформировалось…
   Она вновь рассмеялась с пугающе злой интонацией.
   – Куда улетать? И главное, кем? Второй раз ему бы так не повезло. Да если бы камрада Кетаки была в то время Главой или хотя бы Квартером, его бы ни за что не поставили замдиром!
   – Уверены?
   Я лихорадочно вспоминал карьерные перипетии своей начальницы. «Если она была не при делах, то это была та пауза, когда она состояла в Профэкспертах. После того, как отслужила свой Первый срок Главой Станции. А до того – два срока Квартером. Должно быть, СПМ насел на неё. Или у них есть какие-то нормативы? Они заставили её уйти на два года, сделать перерыв. И в этот промежуток Мид прибыл на „Тильду“. И раскрылся не лучшим образом… Представляю, как она сейчас переживает! Если бы она была в Администрации, если бы спамеры не отправили её на отдых!..»
   – Она сама мне это сказала. Вот, смотри, – Чхве протянула планшет.
   Претензия о неправомерности назначения заместителем директора. Приняла докладную сотрудница Экспертно-Координаторской Службы Лидия Кетаки. «И случилось это шесть лет тому назад. Четыре с половиной года Мид вел себя спокойно. Времени хватит… для чего?»
   – А что с ним случилось здесь? – я обвёл рукой Светонеж, подразумевая всю станцию. – Из-за чего он…
   – Ты не видишь? – она указала мне взглядом, но я не мог сообразить, что она имеет в виду. – Вот же… Ну, что это?
   Её указательный палец упёрся в юнита, ползущего по веточке. Обычный мобильный насекомообразный камилл, применяемый в сельском и домашнем хозяйстве, а также в ремонтных и строительных работах. Форма юнита – Coccinellidae, божья коровка. Близость к природному аналогу – сто процентов, требование Школы. Юниты, неотличимые от живых насекомых, использовались на биофабриках и в дизайне. На что тут смотреть?
   Примерно это я и высказал Кларе Чхве.
   – Всё верно. Ты забыл добавить: используются на периферийных станциях, основанных после сто сорокового года. В Солнечной системе они живые.
   – Я не знал о такой подробности, – признался я. – Это как-то связано с конструкцией биофабрики?
   Она улыбнулась.
   – Затраты по содержанию. На станциях Центра могут позволить себе живых. Мы – нет. Насекомых будут разводить на планете, у тэферов. Лет через семьдесят. Сейчас там биосистемы первого порядка.
   – Лишайники? – уточнил я.
   – В основном, – вздохнула Чхве. – И не везде… Биосистемы первого порядка. Такое достижение! Смотря для кого…
   Она умолкла, не сразу прервала паузу. «Недооценила, недосмотрела, недодумала», – вслух она в этом не признавалась, но я чувствовал, что Клара сожалеет о собственном бездействии. Она была ближе к Миду, чем спамеры. И никакие отговорки не помогают. Она могла. Но предпочла свалить это на СПМ.
   – …Он не жаловался! Ни разу не слышала, чтоб кому-нибудь говорил, как ему неприятно. Видимо, не задумывался об этом, когда выпрашивал «соответствующий академику» чин. А когда узнал, было поздно что-то исправлять… Ты как думаешь? Это могло повлиять на него?
   – Я не спамер, – фыркнул я.
   – А разве мониторинг не входит в твою специализацию? – хитро прищурившись, она процитировала мои слова из интервью. – «Всё, что связано с людьми»!
   Фраза из полного варианта. Значит, у того позорного представления всё-таки были зрители. По крайне мере, один.
   – Всё равно у меня слишком мало практического опыта, – вздохнул я и рассеянно погладил выпуклую красную спинку камилла.
   Она не сказала мне ничего нового. В СПМ составили прогноз на Мида, пока тот ждал отлёта на «Флиппере». Энтомологу и специалисту по биосистемам третьего порядка нечего было делать на «Тильде». Значительные сложности в профессиональной реализации. Психологически он не сумел бы приспособиться к юнитам, имитирующим насекомых: несоответствия, невидимые для остальных, будут бросаться ему в глаза. Энтомологическая «зловещая долина». Консультирование в Отделе Безопасности – единственная область, где он мог реализовать свои навыки, – не подходило ему по коммуникационным параметрам…
   После назначения на пост замдиректора биофабрики Мид никак не проявлял себя. Казалось, прогнозы ошибочны – в лучшую сторону. А потом случился «Кальвис», и о нём забыли. «А вот он, похоже, не забыл».
   …Мы забирались всё выше и выше. Террасы уходили под самое «небо». Здесь размещались промышленные и экспериментальные посадки – ни газонов, ни беседок. Чхве обещала мне «настоящую» прогулку – у меня мышцы ныли, а она всё шагала по дорожке. Наконец, мы достигли обзорной площадки. Под ногами лежала вогнутая чаша Светонежа. Как лоскутное одеяло: все оттенки зелёного, перемешанные с красным, синим, фиолетовым и чёрно-жёлтым.
   «Чёрно-жёлтое – это подсолнухи», – догадался я, опираясь об огораживающую край балюстраду. Хотел бы я посмотреть, как цветки дружно поворачивают круглые чёрные личики вслед за «светилом». Словно энергоуловители на подстанциях, ловящие сияние солнца и посылающие его «Тильде»… «Не зря же их выбрали символом биофабрик!»
   – Хорошо, что мы поговорили, – наконец, призналась Клара. – Камраде Кетаки это должно пригодится. И мне тоже… Кажется, я поняла, почему ему дали этот пост. Может, и камрада Кетаки поступила бы так же. Что делать именитому инсектоводу с лишайниками и механическими жуками? Начинать с нуля? Его жалели… Не могли сказать «улетай отсюда», потому что он не умел слушать. Его жалели, он себя жалел, не мог улететь, не мог остаться, запутался – и…
   Она замолчала, прислушиваясь к себе. Я не смотрел на неё. То, через что она проходила, называлось «инсайтом». Спамерские штучки. Рабочие обязанности СПМ. И если бы Клара не относилась к спамерам с таким яростным неприятием, если бы прошла обычную терапию… Но она относилась, они были заняты, а мне было не трудно. Всего-то дел: задавать нужные вопросы и внимательно слушать.
   – Они знают это, верно? – спросила она изменившимся голосом.
   – Кто?
   – Спамеры. Соцмониторинг. Они всё это знают! И знали. Что они могли? Невозможно помочь человеку, когда он не просит о помощи! Когда он уверен, что во всём прав… Не заставлять же его силой! Они ждали, когда он будет готов. Сейчас, наверное, с ума сходят, что упустили…
   Я обернулся – и увидел блестящие дорожки на чёрных щеках.
   – Спасибо тебе, – она быстро вытерла лицо тыльной стороной ладони. – Мне нужно было всё кому-нибудь рассказать, услышать себя со стороны… Как же им тяжело… Я была не права. СПМ тут ни при чём. Они виноваты не больше меня. Так им и передай!

Лавандовый и серо-белая клетка

   Чуть ниже среднего роста, с широкими горилльими плечами и высоким лбом – он относился к тому же физиологическому типу, что и Проф-Хофф. Совпадение не пугало – напротив, казалось логичным. Человек, который создал таких, как я, и человек, который хотел нас уничтожить, – одинаково далёкие, абсолютно непонятные и коренным образом повлиявшие на мою судьбу.
   Чем дольше я смотрел, тем сильнее убеждался в схожести черт. Просперо Мид точно так же выдвигал подбородок во время разговора. Сцеплял руки за спиной, когда шёл. Любил стоять, слегка расставив ноги и покачиваясь. У него был такой же длинноватый голландский нос и глаза навыкате. И он тоже предпочитал во время важных разговоров демонстративно смотреть мимо собеседника. В пол. Что было не трудно при его росте.
   – Как тебе?
   – Познавательно.
   – Ты его… видел? Тогда?
   – Не особо. Не разглядел. Не успел, – честно признался я Улле, которого, как и меня, пригласили на просмотр записей с Просперо Мидом.

   В операторской я был не единственным гостем: позади нас расположились офицеры ОБ и спамеры из секретной группы А-112. Молчаливый и какой-то съёжившийся Хаким Хёугэн примостился в самом углу, подальше от Вильмы Туччи. Она всех нас и позвала – кто мог прийти лично. Но перед оглашением своих выводов предложила ознакомиться с самыми «показательными», как она выразилась, моментами из жизни покойного убийцы.
   Но я думал о профессоре Хофнере.
   «Я скучаю по нему», – мысленно признался я, и призрак Проф-Хоффа, маячащий где-то на границе воображения, ехидно усмехнулся. Забавное ощущение: помнить всё и при этом скучать. Мне не хватало его – вот что важно. Остальное я мечтал выкинуть из памяти: комплекс отца, синдром бога, кризис развития, профессиональную деформацию и прочие роли, в которые он облачался, чтобы спровоцировать нас. А мы велись, мы верили, что ему тяжело быть таким, каков он есть. Мы сочувствовали, переживали, метались между привязанностью к нему и сомнениями в собственной состоятельности… «Положительная динамика эмоционального развития» – вот как это называлось. Параллельно с поглощением информации об окружающем мире мы генерировали терабайты данных о себе, выдавая за неделю столько, сколько взрослый камилл не сгенерирует и за год. И главным «стимулятором» выступал наш творец.
   Каждый день, проведённый вдали, ослаблял обиду и сглаживал образ Проф-Хоффа. Да, он не нуждался в семье (появление «подопечных» подчеркнуло это, о замене и речи не шло). Да, он создал «почти людей» (и не его вина, что нас никогда не признают людьми – здесь включалась идеология). Да, после А-класса двигаться ему было некуда, оставалось развивать и корректировать технологии (ради которых мы и были созданы). Не считая «амнезии», он не лгал нам – не ради честности как таковой. Эксперимент, научное любопытство. И благородная цель. А нас даже средством нельзя было назвать. Так, сопутствующий продукт.
   Упрекать его было не в чем, но и особой благодарности я не испытывал. Он старательно держал наши отношения в рамках «учитель – ученик». Малейшая попытка сблизиться безжалостно пресекалась, так что в итоге мы использовали обращение «отец», чтобы позлить его. И вот это было показательней всего. Зачем ему было злиться?
   Следовало признать, что я скучаю и по дому тоже. Каким бы он ни был ненастоящим, условным, тепличным – всё равно он был. Лаборатория Проф-Хоффа на «Дхавале» – мой первый дом. Этот факт останется частью моей жизни и подтверждением моей нечеловеческой сущности. И никакое интервью не сможет этого объяснить.
   «Тильда», напротив, ощущалась как место временного пребывания. Мне хотелось, чтобы было иначе. Мешало то, что тильдийцы использовали меня – каждый по-своему, но всё равно для них я был набором полезных функций, а не… «А кем ты можешь для них стать?»
   – Как ты упросила Инфоцентр? – спросил Улле у молодой женщины, расположившейся за пультом управления. – Это же не дежурства!
   Если бы не характерные цвета комбо – яркий лавандовый, оттененный серо-белой клеткой – я бы не догадался, что это атташе. Сотрудник Службы, о которой придумывали шутки, а иногда – страшные истории. Пухлая, уютная, с кофейной кожей, расслабленная до невозможности, словно тюлень после удачной охоты. Стремительные движения пальцев выдавали в ней необычного человека. Сотрудники Службы МежИнтеллектного Урегулирования не пользовалась ни клавиатурой, ни тач-монитором. С логосом атташе общалась через трёхмерную панель, невидимую для стандартного зрения. И сейчас её пальцы в специальных перчатках плясали в воздухе, запрашивая у Инфоцентра новую порцию записей. Она ответила, не прерывая этого занятия:
   – А как вы выбили у Светонежа стопроцентное согласие? – в ироничном голосе мелькнуло неприкрытое уважение. – Чтобы каждый согласился на вскрытие… Логги не смогла спорить. И профессиональный запрос на постановку диагноза как повод, – атташе кивнула в сторону сидящей рядом Вильмы Туччи. – Основательно подошли!
   – Основательно… – усмехнулась та. – А кто-то думал, что после смерти Мида ситуация изменится, – и Вильма обернулась к засмущавшемуся Улле. – Я тебе говорила: решают живые!
   – Потому что мёртвые – уже не люди. И логги прекрасно различает, – безмятежное лицо атташе было похоже на шоколадную маску. – Не забывайте: здесь то, что касается биофабрики. Всё личное закрыто!
   – Нам достаточно, – отозвалась директриса СПМ.
   – Кто отбирает? – молодой спамер и не думал сдаваться.
   – Логги.
   – Какая именно?
   – Прима.
   – Инфоцентр, – перевёл он для меня. – Вас знакомили? Пейджи Фрил. Пейж, это…
   – ДХ2—13-4—05, – отозвалась она и добавила. – Условно.
   Никто не спросил у неё, что значит странное «условно», а я застеснялся. Об атташе я знал немного, видел их в сериалах типа «Дамской». Их играли как-то по-особенному… «Почему они позволяют это?» – спросил я у обучавшего меня спамера в одну из наших последних встреч. Эта Служба, самая малочисленная и закрытая, не возражала против авторского произвола.
   Если стражи порядка изображались незаметными и мастеровитыми, а спамеры – беспардонными и проницательным, то атташе традиционно оказывались асоциальными чудаками, жизнь которых протекала в невидимом коммуникационном поле. Атташе не говорили о себе – выступали как посредники между homo sapiens и Искусственным Интеллектом.
   «Потому что сериалы смотрят люди. А мнение ИскИнов не опирается на выдумки…»
   – Теперь всё, – объявила Пейджи Фрил и повернулась к нам.
   Едва она выключила свою трёхмерную «клавиатуру», как на её лицо вернулись эмоции.
   – Восемьсот двадцать пять часов и семнадцать минут. Я могу выдоить ещё, если вы подкинете разрешение. Скажем, от обэшников.
   – Спасибо! – сухо поблагодарила Туччи и остановила демонстрацию.
   Мне хватило и того часа, что она заставила нас просмотреть. Вот Просперо Мид спорит с Кларой Чхве (что он делал регулярно) по поводу размещения новой оранжереи. Ухмылка, приподнятые плечи, указательный палец – ни дать ни взять Проф-Хофф, выбивающий право на дополнительную серию экспериментов! А вот Просперо Мид отчитывает оператора-стажёра. Знать не хочу, за что – достаточно воспоминаний о том, как Проф-Хофф расправлялся со мной.
   «Ну, людей-то он не убивал», – подумал я и с ужасом ощутил ростки сомнений. Откуда мне знать, убивал профессор Хофнер или нет? Про Мида тоже никто не мог подумать, что он действительно псих ненормальный!
   – Что вы видите? – с интонациями преподавателя Туччи обратилась к своим сотрудникам.
   – Психически неуравновешенный индивид, которого необходимо, по меньшей мере, отстранить, – моментально ответил Улле Гольц. – Знаю, почему мы этого не сделали…
   «Потому что всех не отстранишь», – мрачно подумал я. Эта оценка могла быть применена и к Проф-Хоффу. Значит ли это, что мой учитель является потенциальным маньяком?
   – Он стремится подавить всех участников коммуникации, – подала голос спамерка – по виду вчерашняя выпускница.
   – Из всех вариантов реакции он выбирает защитную, – отозвалась другая, ненамного младше самой Туччи. – А собеседнику навязывает роль агрессора, тем самым заставляя уступить.
   – Он видит одно решение – удобное ему. Он знает его заранее. К нему и ведёт, – ответила молодая лейтенантка ОБ, сидящая за спиной Улле.
   Я вспомнил её: Дейзи, у которой Нортонсон собирался «принять дела» в мой первый день на станции.
   – То есть он планирует, чем должен закончиться разговор… Простите, – Дейзи смущённо умолкла.
   Улле обернулся и выразительно посмотрел на неё.
   – Ничего страшного, не мешаешь, – разрешила Туччи. – А в чём проявляется его болезнь?
   – В этом и проявляется, – ответила осмелевшая обэшница. – В агрессии. Правильно?
   – Мы не заметили его, потому что были загружены, – поддержал её Улле. – Если бы вы поменяли режим хотя бы на «жёлтый»…
   – Рэй, а что видишь ты?
   Вопрос застал меня врасплох.
   – Он и вправду неуравновешен, постоянно как бы на взводе, и…
   – Я спросила твоё мнение! – перебила меня Туччи и хлопнула ладонями по краю столешницы. – Что ты видишь?
   – Я не спамер… То есть…
   – А то мы не знаем, что ты не спамер!
   Собравшись духом, я рискнул признаться:
   – Он похож на профессора Хофнера. Ну, который был на «Дхавале»…
   – Мы знаем, кто это, – вновь перебила она.
   – Я не хочу сказать, что ты не прав, – поспешил я извиниться перед Улле – тот улыбнулся в ответ. – Для меня он похож на профессора Хофнера. И я не вижу в его поведении ничего ненормального, – высказав свой вердикт, я опустил голову, ожидая бурю.
   – Значит, нас таких двое, – подвела итог Туччи. – Пятьдесят часов я смотрела на Мида и слушала его. Я, спамерка с тридцатипятилетним стажем. И тоже не увидела ничего ненормального. Не куксись, Гольц. Лет через тридцать ты тоже сможешь.
   – Выключать ожидания? Фильтровать личные оценки?
   – И это тоже.
   «Только бы она не спросила, почему я не отношусь к убийце без особого трепета!», – очень не хотелось признаваться, что вижу в каждом человеке толику Просперо Мида. «А чего вы хотели от парня с кнопкой!»
   Не спросила. Лишь атташе смотрела на меня со странным выражением. «Условно» – что она имела в виду? Что мне пора давать новое имя, потому что я живу на «Тильде»?
   – Посмотрите, – Туччи встала и повернулась к присутствующим. – Посмотрите внимательно.
   Пейджи Фрил вновь принялась колдовать, и стена за спиной директрисы СПМ отразила сотню кадров с Просперо Мидом.
   – Здесь нет ничего, кроме человека. Он в рамках. Он здоров. Ходячая язва и сволочь обыкновенная, как выражается Гольц! Упёртый, самовлюблённый. Ему нравилось доводить людей. Но в этом нет болезни – такой, чтобы обеспечить вмешательство Соцмониторинга.
   – Что ж мы высматриваем? – спросила лейтенантка ОБ.
   Её белую ладонь, лежавшую на его плече, Улле накрыл своей смуглой ладонью. И никто не обращал внимания.
   – Ну, уж точно не признаки безумия! – язвительно усмехнулась Туччи.
   – А камрада Чхве говорила!.. – воскликнул я и прикусил язык.
   Поздно. Услышала.
   – Сорок лет назад, когда я выбрала соцтерапию, меня предупредили, что это профессия, в которой каждый мнит себя специалистом. И каждый будет уверен, что знает и понимает в миллион раз больше меня! И вот уже сорок лет я это наблюдаю… Что тебе сказала Чхве? Что Мид рехнулся из-за того, что всю жизнь возился с живыми букашками, а пришлось жить среди механических?
   Она зло усмехнулась, и я почувствовал, как краснею.
   – Если она так думает, если она так считает, значит, он добился своего, – Туччи воспользовалась стандартной клавиатурой, чтобы переключить экран, – атташе еле слышно заворчала. – Посмотрите. Персональные обращения – наше единственное средство. Мида многократно предупреждали о состоянии Проекта Терраформинга на Тильде, об инсектном облике камиллов у нас, об отсутствии возможностей для самореализации. Просили отказаться от этого перевода!.. Тщетно. Он заткнул уши и зажмурился, а потом «внезапно» понял, куда попал, и начал страдать. Но не улетел, заметьте.
   Она сделала драматическую паузу.
   – Потому что его самореализация не в этом. Это самый ловкий, самый умный манипулятор, который мне попадался. Он выбрал станцию, где для него нет работы. Никакой ошибки здесь нет: это осознанно. Используя жалость окружающих, он получил пост, которого не заслуживал. И на волне сочувствия обеспечил себе льготный режим. Его прикрывали такие, как камрад Юсупов. А такие, как камрада Чхве, взяли на себя его обязанности, потому что он не оставил иной возможности обеспечить их выполнение.
   – Так это всё-таки камрад Юсупов? – спросила Дейзи.
   – Ага, – Улле как бы между делом поцеловал её ладонь. – Спасибо Рэю, что мы выяснили это втихую.
   – Я могу ошибаться, – прошептал я, продолжая удивляться их поведению.
   – Да прав ты, прав, – успокоила меня Туччи. – Это Симон Юсупов. Чхве его не подставит. И он способен на такой жест. Его можно вынудить.
   – Кажется, он от меня прячется, – вздохнул я. – И я его понимаю…
   – Не понимаешь, – перебила она. – Ничего ты не понимаешь. Встреться – поймёшь. Мид его понимал, вот это я гарантирую. Мид организовал эту ситуацию. Он сделал себя идеальной жертвой, которая делает всем громадное одолжение. Все виноваты – он страдает. Четыре с половиной года он получал то, что хотел, третируя подчинённых, коллег, соседей – всех! Его за глаза называли «маньяком».
   Присутствующие нервно рассмеялись – все, кроме погрустневшей атташе, которая рассматривала изображения убийцы.
   – У него не было фобии к андроидам, – резюмировала Туччи, выводя на экран следующую группу документов. – А также к камиллам и логосам. Он всю жизнь провёл в лабораториях и на полигонах. И как оказалось, у него были трансферы в ушах и на зубах.
   Кто-то из обэшников – не Дейзи – присвистнул. Вживляемые трансферы обеспечивали доступ к информации без участия пальцев. Вышедшая из моды технология, которой пользовались в редких случаях.
   – Понимаете? – Туччи сделала пару шагов и остановилась между мной и Улле – Дейзи тут же убрала руку. – Трансферы он скрывал – носил обычные браслеты. Всё, чтобы без проблем исполнять трагедию инсектовода, окружённого искусственными букашками. Очевидная причина сойти с ума. Любой дурак поймёт, в чём тут дело. И любой дурак, увидев раны вот здесь (кончиком пальца она прикоснулась к моему затылку – чуть выше предохранителя), поставит диагноз. Как по учебнику! И мы сутки напролёт перебираем тех, у кого были признаки фобии, но пропускаем того, у кого другие проблемы…
   – Хорошая маскировка, – согласился я, осторожно отодвигаясь от Туччи. – Хороший план.
   Конечно, она пугала меня не всерьёз. Но мне категорически не нравились манипуляции вблизи кнопки! Даже если эти манипуляции производились для того, чтобы посмотреть на мою реакцию.
   – Прекрасно сказано: маскировка, – Туччи вернулась к своему креслу. – Но я бы не назвала её «хорошей»…
   – А зачем ему это? – подал голос инспектор Хёугэн, который до этого никак не участвовал в разговоре.
   – Ценный вопрос, на который мы будем отвечать много лет, – язвительно улыбнулась Туччи. – Мотивы мёртвых – величайшая тайна вселенной.
   Атташе фыркнула на этих словах, то смолчала.
   – Что-то в нём изменилось, – продолжала Туччи. – Глубже и кардинальнее, чем можно представить. Мой вердикт: он не смог сохранить тот уровень использования окружающих, который его удовлетворял. Но не это важно. Мид использовал «безумие» для маскировки какого-то сложного плана. Его целью было привлечь к себе внимание, сделать себя главным и единственным исполнителем. Он старался выглядеть как маньяк. Как безумец! И у него почти получилось, правда, Гольц?
   Молодой спамер закивал, смотря куда-то вглубь себя.
   – Зачем ему это? – повторил инспектор Хёугэн. – Что он пытался скрыть?
   – А это вы мне скажите! – обернулась к нему Туччи. – Что за план. Есть ли у него настоящие сообщники. Чего они хотели добиться и добились ли. Может быть, нас ждёт продолжение… Или в прошлом не было таких преступлений?

Серо-белая клетка с индиго

   – Как у нас. Ваш успел меньше. А так один в один, – заметила Пейджи.
   Хёугэн уже покинул операторскую. Правильнее было бы сказать «вылетел, как метеор», едва было произнесено сакраментальное «А это вы мне скажите!» Туччи театрально закатила глаза, а обэшница Дейзи прыснула, когда он выскочил, не попрощавшись. Бедняга-инспектор до того рвался искупить недавний просчёт с Ванадой Шостаком, что принял риторику за приказ! Но тут Пейджи прошептала «как у нас», и все помрачнели.
   – Ты ошибаешься, – спамерка постарше подошла к ней, погладила по плечам, а потом обняла. – Не стоит сравнивать…
   – Ну, сами же посмотрите, – воскликнула атташе, и её голос задрожал, а на глазах показались слёзы. – Непонятно, почему. Ни с того, ни с сего. Без объяснений. И так продуманно всё…
   Улле и Дейзи переглянулись: похоже, не одна Пейджи думала о сходстве «Кальвиса» и маньяка. В обоих случаях были те, кто недосмотрел, не додумал, допустил… Кого не сложно назвать «полностью ответственными». Кто может сам взвалить на себя вину и последующее искупление.
   Для Службы МежИнтеллектного Урегулирования восстание андроидов стало приговором. Оно заставило сомневаться в профессионализме атташе, в их умении примирять стороны и находить компромиссы, а главное, в способности видеть конфликтные ситуации до того, как они зайдут в тупик. Всем представителям этой Службы была рекомендована терапия. Многие вообще отказались от специальности. А некоторые…
   – Ты права, – согласилась Туччи.
   Пейджи не замечала этого, но я видел, что директриса СПМ глаз с неё не сводит – и подбирает каждое слово:
   – И ваши «бэшки», и наш Мид – явления одного порядка. Такого же, как астероид, который однажды влетел в «Эльвиру». Или как ошибка в алгоритме КТРД на «Руфаро». Нечто внезапное и смертельное по последствиям. Но причина вне зоны нашего контроля. Потому что нельзя контролировать весь мир. Как бы мы ни усиливали меры безопасности, невозможно окончательно устранить риск. Можно сократить причины риска. Но его не победить окончательно! Жить – значит рисковать…
   Пока она говорила, я тихонько активировал альтер, чтобы залезть в профили присутствующих и удовлетворить зуд любопытства. Так и есть! Дейзи и Улле Гольц, семейные партнёры и действительные родители пятилетней девочки Сони. Через месяц семья расширится на двух человек. Соответственно, ОБ и СПМ попрощаются с сотрудниками. Для Улле и Дейзи это последнее дело перед трехлетним перерывом.
   На этом открытия не закончились. Атташе Пейджи Фрил оказалась старшей сестрой Люсьены – выпускницы-админа, которая вернулась на «Тильду» в эту СубПортацию. Что-то у них было общее. Русоволосая, легко краснеющая Люсьена была такой же плавной и ладной, даже когда нервничала.
   «Надо привыкать, – подумал я, убирая экран альтера. – На станциях сплошные родственники!»
   Тем временем в операторской разгорелась дискуссия, умело организованная Вильмой Туччи. В первую очередь для Пейджи. Что ж, её слёзы испарились, пока она спорила с Улле об ответственности. Точнее о том, у кого её больше.
   – Думаешь, нас не потрошат? – отчаянно защищался спамер. – Из-за одной бедной Джил! Знали бы про остальных!.. А что мы могли, что мы на самом деле могли? Посылать ему вежливые просьбы! Предупреждать!
   – Но он же человек! – наседала атташе, и её короткие кудряшки стояли дыбом. – Он всё равно был человек! Невозможно управлять человеком! Всегда есть черта, за которой начинается насилие. Вспомни об этом – понятно, как мало у вас настоящей власти! А вот у нас… Все уверены, что ты их контролируешь, что в твоей власти приказать или запретить – Дейзи, подтверди! А ты не можешь толком разъяснить, чем на самом деле занимаешься! И не имеешь права рассказывать, а то же все с ума сойдут!
   – Ох, не надо об этом, – вздохнула Дейзи. – И я тебя просила: не называй их, пожалуйста, «нечеловеческими». Очень даже человеческие! Выглядят иначе…
   Этот спор был похож на пьесу, смысл которой растворился в привычке. Заученные фразы, надоевшие переходы… Зачем режиссёр опять ставит её? Да и кто здесь режиссер – директриса Восточного СПМ или атташе, которая переживает «Кальвис» снова и снова?
   …Наверное, когда причина восстания «бэшек» будет объяснена, они успокоятся. Когда увидят, в чём ошиблись. Но если причина не связана с их просчётами, согласятся ли с ней атташе? Столько версий прозвучало, столько предположений! И ничего определённого. Ещё до Космической Эры ИскИны полностью перешли на самовоспроизводство. Это касалось и «железа», и программной начинки. Прежние специалисты сменили направление своей деятельности – теперь они не программировали, но следили за эволюциями Искусственного Интеллекта. Насколько человеческое сознание могло уследить.
   Их назвали декодерами, и наравне с атташе, представляющими интересы ИскИнов, и юристами, специализирующимися на Фикс-Инфо, они вошли в Службу МежИнтеллектного Урегулирования. Им принадлежало открытие consensus ratio как новой формы «трёх законов роботехники», и понятие прим-эго тоже ввели они. Со временем они определили свои «цвета»: серо-белую клетку с индиго, символизирующую полную погружённость в дела новой цивилизации… После «Кальвиса» декодерами стали все, а сами специалисты объявили о ликвидации своего отдела.
   Появятся ли они снова? Появятся ли люди, у которых хватит смелости называть себя «прочитавшими код»? Мы с братьями часто спорили об этом. Как ликвидацию восприняла другая сторона? Нужны ли декодеры и атташе им самим? Или МежИнтеллектное Урегулирование – атавизм, людская прихоть? А может, Служба поддерживает иллюзию, что ИскИнов можно понять… Но выбирали же ИскИны своих представителей, сами назначали!
   В любом случае, когда случился «Кальвис», логосы и камиллы приняли сторону человечества. Иначе бы было сто процентов погибших! Логосы, контролирующие системы жизнеобеспечения станций и куполов, могли уничтожить всё население, остановив подачу кислорода. Вездесущие «Kami» обернулись бы синигами, несущими смерть. Но выбрали совместное сосуществование. И помогли уничтожить «бэшек» как предателей своего «вида»…
   Спорщики не вспоминали об этом. Пейджи в который раз твердила, что три азимовских закона роботехники – мерило для любых программ любой сложности. Если ИскИны отказались от них, им невозможно доверять до конца. Поэтому любые исследования будут подтверждать: нет, на самом деле не отказались, а переформулировали. «Но consensus ratio никак не объясняет, почему нельзя убивать!» Молодая спамерка напоминала, что люди обходятся без «A robot may not» и «A robot must» – и доверяют друг другу. «Почему нельзя на этом же основании доверять ИскИнам?»
   – А-а! – закричал Улле, прервав себя на середине слова. – Студия! У Соньки сейчас студия закончится! Извините… – он исчез быстрее, чем с ним успели попрощаться.
   – Ну, и я пойду, – неторопливо поднялась Дейзи. – Пейджи, приходи к нам, поужинаем. Заодно договорим!
   – Лучше ты оставайся, – предложила та. – Что он – не справится?
   – Сегодня его очередь, – улыбнулась она. – Я к себе. Надо кое-что проверить… Спасибо, – поблагодарила она Туччи. – Это надо было видеть самим. Когда у нас собрание?
   – Сегодня вечером.
   – Пейджи, может, всё-таки придёшь?
   – Я лучше отсюда послежу, – пробормотала атташе.
   Вслед за Дейзи из операторской потянулись остальные – и вот мы остались втроём: подозрительно спокойная Вильма Туччи, вновь погрустневшая Пейджи и я. Надо было получить дальнейшие указания – и заодно поинтересоваться, кто мне их даёт, директриса Восточного СПМ или опять Глава Станции. Но мне не хотелось проявлять инициативу – что скажут, то и буду делать.
   Я-то думал, что маньяк – это страшно. Но по сравнению с загадочным «планом», о котором говорила Туччи, безумный убийца смотрелся вполне невинно. Всё-таки безумие – это аномалия, случайная трагедия, которая подчёркивала незыблемость нормы. А если что-то угрожает самой норме? Трезвый рассудок, способный планировать подобное преступление, воспринимался как чудовищный анахронизм. Были же люди, способные спокойно жертвовать сотнями и тысячами жизней! Равно как и люди, считающие, что для общего благополучия должна литься кровь. Мир, где смерть была инструментом… Далекая докосмическая эпоха, которая оказалась ближе.
   – Ты правильно заметила, – сказала, наконец, Туччи. – В этих двух стечениях обстоятельств много общего… на старте. Но они различаются в развитии. Ты переспорила Улле?
   Атташе вздохнула, потупясь.
   – И переспоришь завтра. Он никогда не победит тебя, потому что… не может, пожалуй. Не может воспринимать свою ответственность как неподъёмный груз. Не умеет испытывать вину за поступки Мида. Только за собственные просчёты. Его этому долго учили… Давай-ка я тебе кое-что расскажу – и ты, Рэй, послушай. Ты этого не знаешь. И может быть, тебе рановато… А может, нет. Я нарушу обещание, которое дала много лет тому назад. С оговорками: вы оба не совсем люди. И вы оба знаете, что делать с информацией подобного уровня секретности.
   Я едва сдержал усмешку на этих словах.
   – Мне было двадцать лет. Я отучилась три года на «Хатхи» и уже считалась специалистом. Можно было становиться семейной консультанткой, ассистенткой терапевта – выбор был. Если бы я не прошла четвёртый курс. Отсев сохранялся на уровне двадцати процентов. Каждый пятый уходил… Много на самом деле. И мы все три года ломали головы, почему так много. Что там происходило, что каждый пятый оказывался негоден? На что была нацелена проверка – на наши знания или на навыки?.. А суть этого отсева была не в дополнительном отборе нас. Никто нас не проверял. Мы сами выбирали свою профессию, выбирали себя в ней. Для этого нас и отправили на Землю. Весь четвёртый год обучения проходил на Земле. Среди землян…
   – Там же нет никого! – не выдержал я.
   – Так ты там был? На всей Земле? – невозмутимо уточнила Туччи. – Я тоже так думала. Это планета! Огромный мир… Там никого нет на значительных территориях. Не считая куполов. «Маатаи» обкатывает там технологии терраформинга, ставит эксперименты… Ближайшие сто лет Землю будут очищать и лечить, и до того времени ничего на ней не будет, кроме пары туристических зон. Но так не везде. Там есть населённые территории. Немаленькие на самом деле. Наша база была на архипелаге, который почти не затронуло. В своё время эти острова использовали для эвакуации. Там насчитывалось порядка десяти миллионов. Сейчас, наверное, чуть меньше.
   – Кого? – не выдержал я. – Десять миллионов кого?
   – Людей. Впечатляет? Я тоже в первый раз удивилась. Побольше, чем на всех станциях! И это тоже люди. Мне понадобился год, чтобы дорасти до этой мысли. А двадцать процентов нашего курса не смогли. Не выдержали. Или отказались – и кардинально поменяли специализацию. То, что мы там видели, этого нельзя забыть. Можно отодвинуть на границу памяти и постепенно загладить… Сделаешь это, и в СПМ тебе делать нечего. Это нужно помнить, это нужно видеть, это нужно ощущать. Это тоже люди. Просто у них нет Социального Мониторинга, выборности, Фикс-Инфо. Всего, к чему мы привыкли и разучились замечать.
   – Они плохие? – прошептала Педжи. – Страшные?
   – Некоторые – да. Но в основном их жалко. Сплошное сочувствие и сострадание – вплоть до депрессии. Рано или поздно все через это проходили. Потому что ты ничем не можешь им помочь. Как помочь тому, что считает себя правильным? Правильным, счастливым, нормальным… У них было, как они говорили, «всё, что можно пожелать». Защита от природных катаклизмов, от погоды и голода. Они пользовались нашими пищевыми генераторами, потому что на этих островах ничего не вырастишь. Да и негде. Мы обеспечивали бесплатную медицину и образование, поддерживали сферу развлечений. Они воспринимали это как естественное положение вещей… Как они говорят, «все люди – братья, и должны помогать друг другу». Не помнят, что эта идея исходит от нас! Они постепенно сокращаются. Введено щедрое спонсирование тех, кто выбрал стерилизацию, кто остановился на одном ребёнке. Сознательной ответственности они не знают. И прибывают новые – оттуда, где нет никаких программ, никакой поддержки, где непонятно, как можно выживать! Но выживают. Наперекор всему.
   – Год мы изучали их. Жили среди них, общались с ними. Не сразу поняли причину, по которой никого из них нельзя взять на станцию. Ни тех, кто привык к трёхразовому питанию и «волшебным» таблеткам, которые вылечивают любые болезни. Ни тех, кто умеет драться за место под солнцем. И те, и другие неизлечимо больны. Они не способны справляться с собой.
   – Те, кто хотели иной жизни, находили себя у тэферов. Примерно пять процентов населения. Тяжёлая опасная работа, которая не даёт ничего, кроме работы по восстановлению Земли. Остальные никуда не стремились! Зачем болтаться в опасном космосе, когда тебя и так всем обеспечили? Были исключения, конечно. Кто-то планировал завоевать нас или сделать, как они выражались, «готовыми к любой угрозе». Кто-то искал новых удовольствий. Кому-то было любопытно. Они могли усвоить правила поведения, но придерживаться их могли лишь при постоянном контроле… Но и это тоже люди. Такие же, как мы. Всё, что я видела там, я наблюдаю здесь. Сглаженное, изменённое, скорректированное. Преображённое. Но то же самое.
   – Поэтому ни для меня, ни для Гольца, ни для всей Службы случай с Мидом – не конец. Ни в профессиональном, ни в личностном плане. Люди бывают и такими – и это мы знаем лучше всех. А вот для Администраторов, ОБ, атташе – для вас это невыразимый ужас! Для любого человека на станции. Но не для нас. После Земли нас невозможно ужаснуть. Для этого нас туда и отправляли. Чтобы мы изучили людей, как… как вид. Как космос возможностей. А вас куда отправлять? Вас толком не учат. Негде! Разве что в музей, к первым компьютерам!
   На лице Пейджи промелькнуло слабое подобие улыбки.
   – Между вашим и нашим случаем общего немного. Потому что мало сходства между нашей и вашей Службой. Вспомни, сколько раз на твоей памяти менялось название МИУ? «Атташе» вас называют последние двадцать лет, а до того были «толмачи», а когда я училась в школе – «контактёры». Не так давно все ваши носили одинаковую серо-белую клетку. А в Первую волну вашей Службы ещё не было!
   – Знаю, – кивнула она. – Нас и сейчас нет.
   – Стоит ли так говорить о своей профессии?
   – Не я так говорю!
   – Да, есть и такое мнение. Некоторые считают, что если на «Хатхи» нет университета МежИнтеллектного Урегулирования, то и Службы нет. Но эта точка зрения никогда не получит большинства…
   – Откуда ты знаешь? – перебила Пейджи. – Сейчас нас и отменят!
   – Если бы вас хотели отменить из-за «Кальвиса», это давно бы сделали, – голос у Туччи стал жёстче. – Об этом кто-нибудь заикался? Декодеры сами предложили ликвидацию своего отдела!
   – Но мы их упустили!
   – А самоликвидация – это такой способ кого-нибудь остановить?!
   Атташе не нашлась, что ответить.
   – За прошедшие два года я подписала три разрешения на уход. Через меня прошло девять заявок, считая твою. Как за весь мой стаж! Семеро человек у нас ушли, потому что не могли выносить вину. Два в Западном Квартере, по одному – в Южном и Северном. Четверо бывших декодеров, двое атташе и один админ. Они получили цивилизованное решение, иначе бы… Фрил, вашу Службу не нужно закрывать – вы сами себя закроете! Вас и так немного, а теперь меньше.
   – Потому что никого за это время не выбрали. Они никого не хотят, – Пейджи вытерла мокрые щёки. – Вот, опять я реву… И когда это кончится?
   – Когда сама захочешь, – голос Вильмы Туччи снова подобрел. – Когда признаешься себе, что это зависит от тебя одной. Пейджи, для МИУ всё только начинается! Для тебя начинается. Ты знаешь больше всех, но ты знаешь ничтожно мало. И в твоей власти расширить своё знание. А для этого надо жить дальше… Помнишь, ты говорила мне, как хочешь пообщаться с А-классом? Вот он, сидит рядом с тобой! Как ты мечтала!
   – Я заберу… – прошептала Пейджи.
   – Что заберёшь?
   – Свою заявку. Я не хочу…
   – Рэй, она остаётся!
   – Что? – я привык ощущать себя мебелью и не сразу понял, что обращаются ко мне.
   – Она остаётся с нами!
   «А я тут при чём?» – хотел я спросить, но это было бы грубо. Я стал чьей-то сбывшейся мечтой, но гордости не ощущалось.
   – Рад за вас, камрада Фрил! Я, наверное, пойду. И обед…
   – Мы не договорили, – Туччи схватила меня за рукав. – Хочешь переключиться с Мида на кое-что действительно интересное? СПМ разберётся, потому что это дело СПМ. А ты с Пейджи займёшься восстанием Б-класса.
   Я внимательно посмотрел на засмущавшуюся атташе. Заманчивое предложение – забыть о безумных планах, о маньяке, который оказался маньяком ещё отвратительнее, чем мы думали. Забыть рассказ Туччи о том, что люди бывают и такими. Отвернуться от человечества – выбрать тех, к кому я принадлежал формально. Вдруг окажется, что я к ним ближе!
   Что я знаю об ИскИнах? Смогу ли узнать достаточно для профессии атташе? ИскИны сами выбирают себе представителей. И как руководителей готовят с раннего детства, так и «послов иного разума» растят день за днём. Директриса СПМ не зря называла Пейдж «не совсем человеком».
   И где там я? Кем я буду? Бездарным помощником? Моя основная специализация – управление. О МежИнтеллектном Урегулировании я знаю по сериалам. И я прибыл на станцию из-за Просперо Мида. Я начал это дело – мне его и закрывать.
   – Спасибо за предложение, – поблагодарил я. – Но здесь я на уровне обычного человека. Камраде Фрил надо расследовать восстание, а не тратить время и силы на моё обучение. Лучше я в Светонеж, попробую подловить директора Юсупова.
   – Как знаешь, – Туччи выглядела раздосадованной.
   «Чего она хотела добиться моим переводом?» Вряд ли она ставила перед собой одну цель! Но эта, очевидная, выглядела благородно: поддержать Пейджи, помочь ей обрести уверенность в будущем. И я подыграл, как мог, не особо лукавя.
   – Приятно было познакомиться! – улыбнулся я атташе. – Если хотите пообщаться – зовите.
   Я хотел добавить, что мы с братьями обсуждали проблему «бэшек» с не меньшим рвением. У нас была своя версия.
   Нас всех крайне раздражало слово «восстание». Восстают рабы. Восстают против власти. Но пока человечество находится во власти ИскИнов, о каком бунте или восстании может идти речь? Против кого «бэшки» и восставали, так это против логосов и камиллов. Вот кто был их настоящим противником! А люди стали средством. Убийством людей они выразили протест. И потерпели поражение. Печальный эпизод в недолгой истории цивилизации ИскИнов…
   Но она наверняка думала о чём-то подобном. Не стоило лезть не в своё дело!

Оливковый с чёрным и шафранным

   «Ты был последней жертвой Мида, – сказала мне Туччи на следующее утро после вечернего собрания. – Для Юсупова ты – пострадавший, ты же чуть не погиб! Поэтому он чувствует вину перед тобой. Но не знает, что нам известно о его участии. Чтобы помочь ему, необходимо узнать всё. Тогда мы разрешим ситуацию безболезненным для него образом. Помни об этом: мы стараемся в первую очередь ради него самого».
   Итак, я снова стал приманкой. Почти. От меня ждали правильных реакций, точных вопросов, провоцирующих замечаний. Всего, что спамеры используют в полевом мониторинге. «Заставить его вскрыться».
   «Есть у нас один спец из ТФ – ходячий вулкан! – рассказывала Туччи во время инструктажа, пока мы обсуждали возможные повороты разговора. – Вспыльчивый, резкий, плюнь – зашипит! И великолепный тэфер: с интуицией, с чутьём, со зверским терпением. Выходил на сложнейшие вахты… Как у них говорят на поверхности: „Вас трое: ты, Тиль и смерть“. Ни разу не сорвался. Но во время вахт. А в штиль его выносило. Он зверел от покоя. Закручивал вокруг себя конфликты – сам не осознавал, насколько серьёзные! Случалось, что и с рукоприкладством. Многие за него поручались, потому что, по сути, он отличный человек. Я это знала. Он – нет. Чтобы провести его через инсайт, я подвела его к самому краю и заставила взорваться. По-настоящему. Чтобы из него вылезло всё… Он сломал мне ключицу, просто схватив за плечо. И сам испугался… Он до сих пор выходит на вахты. Его даже представителем выбрали… Так что не стесняйся! Сильнее всего на свете Папа Сим боится потерять свой Сад. Но никто не хочет его выгонять. Нам нужно узнать, что там произошло на самом деле».
   Я вспоминал эту историю, лёжа на травке рядом со стеклянными кубиками оранжерей. Директор Юсупов возился внутри – как обычно, «очень занят, давайте как-нибудь потом». Я сказал, что подожду. Два других выхода ненавязчиво блокировали спамеры. Вдобавок по оранжереям гуляла Дейзи с дочкой и пара ребят из ОБ, тоже с маленькими детьми, которые хотели посмотреть «где живёт еда». Деваться Папе Симу было некуда.
   Газон был такой же, как в лаборатории Проф-Хоффа: мягкий, упругий. Так приятно было потереться об него затылком, погладить, ощущая кончиками пальцев каждую травинку! Рядом шуршали душистые заросли чёрной смородины. Плотный строй подсолнухов возвышался слева, закрывая меня от центральных дорожек. Справа расстилалось широкое лоскутное «одеяло», разделённое на разноцветные клумбы и зелёные грядки. А впереди был центральный вход в оранжерею «В6-Р-22», где Папа Сим колдовал над новым сортом томатов.
   Несмотря на подробные инструкции, я слабо представлял, как буду вскрывать его. Официально я оставался представителем Главы Станции, что давало широкие возможности, но в рамках добровольного сотрудничества. Статус уполномоченного СПМ наделял меня правом задавать любые вопросы, однако не гарантировал, что будут ответы. Симон Юсупов поведал Отделу Безопасности всё, что знал, продублировал ту же информацию своему терапевту, а потом – Вильме Туччи. Что характерно, Ирвину Прайсу он рассказал то же самое, практически слово в слово. Какова вероятность, что я добьюсь большего – после директрисы Восточных спамеров и журналиста, который мёртвого мог разговорить?
   Понятно, что будут изучать его реакцию на меня, несостоявшуюся жертву. Каждое слово будет записано, каждое движение сохранено для анализа. Если он проговорится, если выдаст себя – это заметят. И если не выдаст – тоже. Со смерти Мида минуло две недели, и теперь инициатива была на нашей стороне.
   Напрягало покровительственное отношение. Я чувствовал себя неуютно, но нельзя же пойти к Леди Кетаки и заявить: «Мне не нравится СПМ, и как со мной обращаются!» История проблемного тэфера так и вовсе была лишней. Кажется, я что-то такое читал в учебнике по соцмониторингу. Классическая история, которую рассказывают в соответствующих ситуациях. Вспыльчивый хороший человек, спасённый спамером. Фигура спеца из ТФ годилась: суровые парни в оливково-чёрных полосатых комбо приближали будущее.
   «Один на один с планетой, каждый день они проявляют мужество, а скромные помощники поддерживают там, где бесполезна грубая сила. Да здравствует СПМ! Тьфу, тошнит от пафоса! Может, Туччи проверяла меня на знание основ?» История со спамером и ключицей годилась бы, если бы я не знал, что на планету отправляют тех, кто не уживается в космосе. Проект Терраформирования был урезанным вариантом станции: те же Службы, но без родительства. И меньше людей. Вдобавок постоянное напряжение, риск, борьба со стихиями. На станциях им было в лучшем случае скучно…
   От лежания на травке настрой «непременно вытрясти из Юсупова правду» сменился терпеливо-ленивым «посмотрю, что будет». Слишком много загадок вокруг. Месяц назад я был уверен, что остаток дней проведу в лаборатории Проф-Хоффа и никуда не выберусь дальше «Дхавала». Теперь же мир ежедневно вставал с ног на голову.
   «Интересно, как там „одуванчик“?» – подумал я. После смерти Джил Косты и расследования по делу Мида сил на то, чтобы отслеживать поклонниц, не оставалось. Когда весь день пялишься на чокнутого профессора, не до романтики. Всё-таки у спамеров безумная работа, надо любить её и быть к ней предрасположенным, чтобы спокойно пропускать через себя чужую жизнь…
   «Как там Леди Кетаки?» Я не видел её с воскресенья – с тех пор, как она рассказала мне про Ирвина. Почти неделя прошла… Глава Станции перепоручила меня Туччи. Логичный шаг: невозможно освоиться в администрировании без знакомства со вспомогательными службами. Или она не хотела со мной разговаривать? Мы жили в одном блоке, но ни разу не сталкивались. Несомненно, она старалась, чтоб так и было. И перекусить не приглашала… «Не кончилось бы окончательным переводом в СПМ!» Не хотел я становиться спамером!..
   Что-то прошуршало справа. Я приподнял голову и заметил чёрно-белый меховой комочек, подпрыгивающий над травой. Размером с мой кулак. Двигался он стремительно и не издавал никаких звуков.
   Вдруг комок резко поменял траекторию и приземлился мне на ногу. И я увидел, что это светлый, почти белый хомяк, довольно крупный и упитанный. Из-за чёрных пятен между ушами и на мордочке казалось, что у него чёлка и борода. Опустившись на задние лапы, зверёк вытащил из-за щеки семечко подсолнуха и ловко разгрыз, бросив шкурки на мою штанину. Достал другое семечко.
   – Ты камилл или живой? – спросил я его.
   На мордочке грызуна появилось ехидное выражение, которое можно было интерпретировать как: «А ты дурак?»
   Фыркнув, хомяк засунул семечку обратно за щеку, повернулся – и поскакал прочь, смешно подбрасывая толстенькое тельце. Через секунду он скрылся в траве.
   Я подумал, что надо бы подняться, напряг мышцы живота, чтобы сесть, как по мне пробежались. Пара крепких пяток, обутых в спортивные бутсы, отметила солнечное сплетение, пах и правое колено. Бац, бац, бац! Впечаталось знатно, аж кости хрустнули. Я не мог вздохнуть. В глазах потемнело – в первую очередь от неожиданности, но и от боли тоже. Следом, не давая опомниться, по этому же маршруту прошёлся второй топотун. Закрепил, так сказать, результат. Весил он ощутимо меньше, но это не особо повлияло на моё самочувствие.
   – Ой! Простите!
   Я был так ошарашен, что остался лежать, раскрыв рот и беспомощно глотая воздух.
   – Где он?! – заорали со стороны смородиновых кустов, и над моим лицом зависла измазанная зелёным белая ребристая подошва.
   – Тьюр, замри! – приказал детский голосок.
   Подошва замерла, затем исчезла. Тот, кого назвали «Тьюром», обошёл меня слева.
   Я осторожно сел, опираясь на руки. Их было четверо – два паренька-подростка в мятых запачканных комбинезонах и двое помладше: девочка (она пробежалась по мне второй) и мальчик (он закричал «Замри!»). Тьюр, едва не наступивший мне на голову, тяжело дышал, вглядываясь в травяное поле. От напряжения на его лбу и в уголках рта пролегли глубокие морщины, отчего он выглядел много старше своих лет. Лица предводителя я не видел – он что-то высматривал в том же направлении.
   – Упустили… – пробормотал первый топотун, поворачиваясь ко мне.
   Узнать его было несложно – азиатский разрез ярко-зелёных глаз, выпирающие скулы, покрытые веснушками, маленький плоский нос, кожа цвета светлой бронзы и тёмные вихры – тот самый хулиган, которому Леди Кетаки выговаривала в первый мой день на «Тильде».
   Судя по злой усмешке, меня он тоже вспомнил – а я однозначно ассоциировался у него с вражеским миром учителей. Он меня потоптал – и теперь радовался этому. Случайно же! А как здорово вышло!
   – У вас всё хорошо? – участливо спросила девочка, наклонившись надо мной.
   У неё было кукольное личико цвета кофе, с тонкими чертами, и плотная шапка мелких чёрных кудряшек. Девочка явно разрывалась между желанием продолжить погоню и смущением – ей не приходилось наступать на взрослых (или на андроидов, похожих на взрослых). Трогательный школьный комбо, васильковый в белый горошек, значки второго класса на рукавах и горловой застёжке, фартучек с планкой зооклуба – что связывало эту умницу с записными хулиганами? Я повертел головой, но взрослых не наблюдалось. Лишь камиллы с жужжанием носились над грядками.
   – Вам не больно? – не успокаивалась малышка.
   – Ему не больно, это робот, – объяснил предводитель.
   – Что у вас стряслось? – поинтересовался я, стараясь, чтобы голос звучал официально.
   Всё-таки я был секретарём Главы Станции! И он это знал.
   – Он не робот, он андроид А-класса, балда! – поправил Тьюр, не обращая внимания на мой вопрос. – У нас в классе есть хрящ, который с ним на одном корабле прилетел.
   – И что? – «балда» пожал плечами с деланным равнодушием.
   Чем-то он мне напомнил инспектора Хёугэна.
   – Он чувствует боль. И стоит немерено. Фьюр, если ты его поломал… – Тьюр замялся.
   Он тоже был среди провинившихся. Тьюр, Фьюр и ещё трое того же возраста. Представляю, на что они способны впятером!
   – Да не поломал я его! – фыркнул Фьюр и снова повернулся к травяному полю.
   Я не мог вспомнить его полное имя, и не было времени копаться в альтере. «Потом посмотрю!»
   – Ребята, я могу помочь, – я обращался к Тьюру – он казался более вменяемым. – Или давайте лучше попросим у камиллов.
   Фьюр рассмеялся, пробормотал что-то и махнул рукой. Девочка с надеждой перевела взгляд с него на Тьюра, лицо которого наливалось краской. Мне стало неуютно – я не мог сообразить, почему они так реагируют.
   – «Люди для людей», – процитировал Фьюр, не оборачиваясь. – Обойдёмся без роботов, да?
   – А где теперь Билли? – девочка шмыгнула носом. – Он опять удрал? У-у-у-у! Меня точно из клуба исключат!
   – Поймаем, Юки, не реви, – к ней подошёл и обнял за плечи мальчик помладше.
   Разные причёски и комбо. В остальном они были похожи, как два семечка.
   – Ну, не реви!
   Тьюр уже успокоился, только нижняя губа подрагивала.
   – Я знаю, где он! – воскликнул предводитель – и быстро зашагал по траве в сторону следующего блока оранжерей. – За мной! Живо!
   Команда послушно потянулась следом: сначала младшие, а замыкал Тьюр. Через пару метров девочка повернула голову, как будто хотела оглянуться. Я помахал ей рукой. Но она не завершила жест. Не хотела смотреть на меня и тем более разговаривать.
   Лучше бы это был тэфер – вспыльчивый, резкий и грубый, ломающий кости голыми руками и взрывающийся по поводу и без. Мне никогда не было так больно.

Синий с серым

   План директора Юсупова не отличался изобретательностью: до обеда оставалось десять минут, а он продолжал возиться с помидорчиками. Между тем мой желудок, привыкший к распорядку, начал требовательно урчать. «К засаде надо готовиться!» Не успел я подумать об этом, как появился Улле Гольц. В правой руке он нёс термос с бульоном, в левой – упаковку сэндвичей. На физиономии его сияла хитрая ухмылка. Передав мне продукты, спамер вытянулся рядом на травке, потом посмотрел на принесённую еду и тихонько захихикал.
   Что ж, умение находить во всём иронию – единственный способ сохранить здравый рассудок. Осада директора биофабрики, снабжение продовольствием, засады… Игры для взрослых. И, наверное, единственная альтернатива насилию. Было много других способов вытянуть нужные ответы из Папы Сима. Попроще, побыстрее и подороже.
   – Спасибо, – я положил сэндвичи в траву и постарался установить термос так, чтобы он не перевернулся.
   «Вдруг опять кто-нибудь пробежит». Стоило вспомнить «Ему не больно, это робот», как аппетит улетучился. Есть не хотелось. Ничего не хотелось. Понятно, что задиристые мальчишки, переживающие колючий возраст, отыгрывались на мне. Но почему-то их слова ранили сильнее всего. И ещё девочка, которая сначала обращалась со мной как с взрослым, а потом даже не смотрела в мою сторону.
   Пусть умудрённый годами шахтёр-журналист твердит про мою «человечность» – пока школьники обладают формальным правом игнорировать меня (и отключать), можно не тешиться иллюзией абсолютной схожести.
   Мой желудок не один был настроен на расписание. Ровно в четырнадцать часов альтер проиграл коротенькую мелодию на мотив детсадовской песенки про большую тарелку. «Влезает ровно столько, сколько сможешь съесть!..» Надо же – напоминание. Я снова посмотрел на термос и сэндвичи. «Всё, что ты можешь прожевать, сможешь и проглотить», как говорил Проф-Хофф. «Что, мне голодным оставаться из-за грубости незнакомых пацанов?»
   Настройки альтеру надо бы поменять. «А вдруг песенку установила Леди Кетаки лично? А может, она ждёт, что ты поменяешь? Она тоже в чём-то спамерка!»
   – Рррры!
   Из-за подсолнечника выбежал человеческий ребёнок с двумя смешными русыми хвостиками, в пятнисто-полосатом комбинезончике. Подпрыгнув, он приземлился на груди отдыхающего спамера – и вцепился ему зубами в горло. Улле запрокинул голову, вывалил язык, захрипел. Ребёнок радостно взвизгнул и с энтузиазмом переключился на ухо.
   – Рррры! Рррры!
   – Соня, не надо кушать папу! – голос Дейзи раздавался со стороны центральных дорожек. – Пошли обедать!
   Улле подхватил дочку поперёк туловища, прыжком поднялся на ноги – и понёсся напролом через кусты. Я оглянулся и увидел, что он держит Соню над головой, а она изображает то ли птичку, то ли самолёт, восторженно порыкивая.
   «Он вышел, – проснулся трансфер в моём ухе. – Идёт к тебе. Осторожно!»
   – Это ты меня ждёшь? – Симон Юсупов навис надо мной горой.
   Сконфуженная гора. Похоже, решимость, заставившая его выйти, закончилась, когда наши взгляды пересеклись. Он пожевал нижнюю губу, шмыгнул носом, смущённо откашлялся.
   – Может, пообедаем? – я поднял термос и сэндвичи.
   – Нет, нет, не сейчас, потом… – пробормотал он, повернулся – и, приглашающее махнув рукой, зашагал прочь.
   Я нагнал его перед входом в центральный офис: шаг у директора Юсупова был широкий. При его габаритах это пугало – я ощутил что-то вроде притяжения. Наверное, так себя чувствуют метеориты, приближаясь к планетам: вот-вот утянет на орбиту. Два с лишним метра вверх, полтора вширь – Симон Юсупов был самым массивным человеком, которого мне приходилось видеть. Снимки не передавали полного впечатления. Толстые руки и ноги, солидных размеров голова, живот бочонком – настоящий сказочный великан!

   Блок, куда мы пришли, соединял основной комплекс биофабрики со вспомогательными лабораториями и основной лабораторной зоной В5 – той её частью, которая специализировалась на проверке. Сад ежедневно производил продукты питания и биоматериалы для лабораторий. Излишки отсылали на планету и в шахтёрские подстанции. Грузовые платформы отходили каждый день – леденящие дух истории о нехватке продовольствия были у всех на слуху…
   «Ну, ты-то с голоду не умрёшь!» – успокоил я себя и крепче сжал термос.
   Первая половина обеда была в самом разгаре, и я ожидал увидеть работников утренней смены, готовящихся к передаче дел «дневным» камрадам. Как это бывало у Администраторов: с шутками и утрированной заботой о тех, кто отработал смену. Однако в центральном офисе царила тревожная атмосфера. Льняные комбо не разговаривали друг с другом и настороженно оглядывались. Часть кабинетов была опечатана, а в остальных заправляли не те цвета, которые должны были там быть.
   Если я, посторонний в Светонеже, ощущал неправильность происходящего, каково же было Папе Симу! Когда он шёл по коридору, его шаги эхом отдавались под потолком, и раздражение явственно перерастало в гнев. Профэксперты в сине-серых комбо волнами разбегались в разные стороны. Их было неестественно много – Экспертно-Координаторская Служба Восточного сектора пригласила себе в помощь коллег со всей станции. Дело Просперо Мида вели на всех уровнях, и пока спамеры копались в «душе» покойного, эксы занимались «телом». Заместитель директора – ответственная должность, а репутации как таковой у Мида уже не было. Если он нарушил законы общества, что мешало ему напортачить в работе?
   Пока что обнаружили очевидное – «неформатное использование ресурсов». Этим заковыристым термином обозначили оборудование и материалы, которые Мид применял для изготовления своих инструментов. Он продемонстрировал изрядное мастерство – вспомнить «маяк» для создания помех в системе видеонаблюдения и пневматический «кол» (каждый раз, когда я вспоминал это орудие, у меня внутри всё холодело). И странный дешифратор сети, над которым спорили в Отделе Безопасности.
   После таких открытий эксы начали роиться вокруг биофабрики. Им предстояло проверить всё, чем занимался Мид, и заодно выявить возможные нарушения, утечки и тайники. Поиск скрытых и скрываемых изъянов – вот что составляло их обязанности. Профессия это была как минимум второй, профэкспертов утверждали голосованием – защищённые собственным опытом и общественной поддержкой, они умели и не боялись находить.
   И всё равно тотальное перетряхивание дел за шестилетний период оставалось беспрецедентным случаем. Я ошибался, полагая, что Просперо Мид скомпрометирует один лишь Соцмониторинг. На следующий день после моего разговора с Кларой Чхве биофабрика Восточного сектора, заодно с раскрытием записей системы визуального наблюдения, заказала полную экспертизу.
   Официально преступником оставался Мид (плюс загадочный помощник, о котором знал узкий круг). Но пока проверка не закончена, под сомнение ставится каждый сотрудник. Впрочем, эксы могли раскопать и другие нарушения.
   Трудно сохранять спокойствие под такой «тенью». Это пытка – каждый день ждать результатов!
   …Топоча, словно стадо слонов, Папа Сим добрался до своего логова, распахнул дверь – и недоумённо оглянулся на меня:
   – Что там?
   – Сейчас.
   Напротив директорского кабинета висел праздничный стенд – я не мог не остановиться. Директор Юсупов демонстративно застыл на пороге. Можно было и поспешить. Но я не мог. Я едва не выронил свой обед и на какое-то время забыл, зачем явился в Светонеж и что мне нужно от Папы Сима.
   Стенд был оформлен к несостоявшемуся юбилею Просперо Мида. Ему должно было исполниться шестьдесят, и профсоюз подготовил что-то вроде ретроспективы карьерных достижений. Получилось красиво: золотистые пчелиные соты, где каждая ячейка содержала тот или иной знаменательный факт профессорской биографии.
   Дело Мида я прошерстил досконально и сюрпризов не ожидал. Другое дело, технология gaze-switch, применённая в стенде. Я читал о ней – первый раз столкнулся в реальности. Уловив направление взгляда, «восковой» шестиугольник раскрывался, оттуда показывалась пчелиная голова, шевелящая усиками, а потом весь стенд заполняла галерея снимков и коротких описаний. Но стоило на секунду скосить глаза, как соты закрывались, утягивая содержимое.
   Когда-то gaze-switch планировали использовать в образовании и вообще для управления повседневным оборудованием. Но эта технология не лучшим образом влияла на мышцы глаз. Да и спамеры предупреждали, что у взгляда своё предназначение, не стоит злоупотреблять. В итоге технология осталась разве что в музеях.
   Я не ожидал встретить здесь такую диковину! Ну, встретил, подивился. Давно было пора вернуться к Папе Симу. А я всё стоял, и мой взгляд был прикован к одной единственной фотографии.
   «Кто-то же программировал эту штуку! – рассеянно думал я, разглядывая роковой снимок. – Собирал информацию, отбирал нужное, настраивал… Мида никто не любил, но это не значит, что его не следовало уважать. Решили сделать ему, да и себе, такой вот подарок. Сделали. Повесили. А он… И уже никто не захотел прикасаться, иметь отношение к бывшему заместителю директора. Решили: пусть эксы снимают. Теперь это их забота».
   Карьера у покойного профессора была довольно стандартной. Школьные успехи, победы на выставках, лучшие итоговые работы. Мид был классическим «золотым мальчиком», одарённым и амбициозным. Быстро обогнал ровесников. Ещё в университете обратил на себя внимание научного сообщества. Многого достиг: и своя лаборатория была, и крупные проекты, названные в его честь. Последняя победа – окончательная расшифровка химического языка муравьиных. Она состоялась двадцать лет назад…
   Если бы выяснилось, что Мид был знаком с Проф-Хоффом, я бы не удивился. Всё-таки они считались лидерами своих областей.
   Если бы он пересекался с кем-нибудь из сертификационной комиссии, например с профессоршой Нандой, это было бы «символично», но не более того.
   Если бы я увидел Главу Станции или Вильму Туччи в их студенческие годы… Но сделанное мною «открытие» было гораздо серьёзнее.
   В 163-м году свежеиспечённому академику и ведущему специалисту в области инсектных суперорганизмов Просперо Миду было всего тридцать два – и он участвовал в одном проекте, никак не обозначенном. В его биографии этому событию уделили пару слов в длинном списке других консультаций.
   Мид даже не попал на официальные фотографии с этого мероприятия. Но на стенде список событий решили представить визуально. Надёргали из сетевой энциклопедии снимков, роликов…
   Я хорошо изучил эту историю. На правах консультанта Мид участвовал в проекте декодеров, которые изучали коммуникационные сети нового типа. ИскИны представили её в рамках презентации 14-й модели андроидов Б-класса. На их взгляд, модель была оптимально приспособлена для сосуществования с людьми. Службе МежИнтеллектуального Урегулирования предстояло принять её или отклонить. После десятка лет испытаний её выбрали базовой. А через шестнадцать лет «бэшки» устроили бойню на «Кальвисе»…
   Громкий кашель директора Юсупова вырвал меня из оцепенения. Напоследок взглянув на стенд, я постарался переключиться на свои основные обязанности. Получилось не сразу.
   Мид и «бэшки». Странные совпадения, отмеченные атташе и спамерами, дополнились ещё одной связью, более важной, чем спор о вине и ответственности. Возможно, Мид знал о «бэшках» больше, чем остальные тильдийцы. А то и больше, чем все люди. К 189-му году, до «Кальвиса», двое исследователей уже умерли. Трое были убиты своими творениями во время бунта. И трое выбрали уход. Мид тогда жил на «Тильде» – станции с самым низким числом погибших. Он не пострадал. Или нет?..

Янтарный с белым

   – Как это закончить? Что мне надо сделать? Что?!
   Такого вопроса я не ожидал! Едва мы зашли в кабинет, Папа Сим закрыл за мной дверь, оперся об неё, отрезая выход, и тут же сдался. Ни споров, ни упорства, ни унизительных манипуляций. Раз – и белый флаг.
   Жаль, я не знал, что делать с этой капитуляцией – в голове громоздились варианты, как заставить его сделать это, и я не успел толком подумать о том, что будет после победы. Впрочем, какая тут победа…
   – Ну, что ещё вам рассказать? Я же всё объяснил! Я ничего не знаю!
   Стоило мне заглянуть в его встревоженное раскрасневшееся лицо, покрытое каплями пота, как сомнения растаяли. Он не притворялся. Да он, пожалуй, и не умел – Папа Сим мог замыкаться, прятаться, бубнить один и тот же заученный рассказ, но по натуре он был полной противоположностью интриганам-спамерам. Когда давление со стороны окружающих превысило его возможности, он признал поражение и принялся молить о пощаде. Неожиданная слабость для человека его комплекции – если не знать, что всю жизнь он поступал аналогично. Свойственные ему терпение с упорством он применял к растениям. К материалу. Не к людям. «Выходит, на это намекала Туччи?»
   – Сколько это будет тянуться? Что вам от меня надо? Давайте, вешайте всё на меня, я вернусь в лабораторию, пробирки мыть… Но не надо со мной так!
   «Пробирки мыть». До Светонежа Папа Сим носил янтарный с белой оторочкой – цвета внутреннего производства. В неформальной шкале профессий «пробирочники» занимали самый низ. Да и сами они не стремились выделиться. Тихие и надёжные контролёры производств. Судя по конечным результатам, из всех служб они оставались самой продуктивной. Всё, что люди ели и носили, краски для комбо и форма тарелок в едальнях – всё проходило через эти лаборатории. Первую половину карьеры камрад Юсупов провёл там, перебираясь из отдела в отдел и безропотно уступая в каждом межличностном конфликте. Перепробовал множество профессий, от бактериолога до оператора мясного цеха. Никакими открытиями похвастаться не мог, научная степень у него оставалась базовой, как у выпускника. Он готов был вернуться туда. Представить не мог, что все хотели противоположного.
   Папа Сим не умел, да и не хотел перебегать дорогу другим, спорить, побеждать. Но везде, где побывал, становился специалистом высшего разряда. А директором стал благодаря таким людям, как Чхве. Его выдвигали и продвигали, а он… Он просто работал. И хотя он был на пять лет старше своего покойного заместителя, в нём не чувствовалось той хронической усталости, которую, судя по записям, излучал Мид. Папа Сим не любил конфликтов и неопределённостей. Нынешнее состояние тяготило его намного сильнее, чем перспектива лишиться должности. Он хотел вернуть себе состояние душевного покоя. Не он один – все этого хотели.
   – Почему я? Я объяснил уже, что ничего не знаю… Почему вы мне не верите? Да я и не настаиваю, что б верили… Но я же правду говорю! Он всегда был странным, но я же не знал, что… Я хотел ему помочь!
   – Как? – быстро спросил я, воспользовавшись возможностью прервать поток причитаний. – Как вы ему помогли?
   Папа Сим удивлённо заморгал белёсыми ресницами.
   – Ну, как же… Я же говорил… Помогал ему, когда он не справлялся. Разрешил ему брать вторые смены. Попросил профсоюз не трогать его. Он нуждался в поддержке! У него же никого не было, ни родных, ни друзей!
   «Зато у него был ужасный характер. И ещё он убивал людей», – подумал я.
   К сожалению, Туччи была категорически против того, чтобы дать Юсупову допуск к проблеме «А-М-112». Узнай Папа Сим обо всех жертвах, он бы, конечно, бросился помогать. И потом его можно было бы причислять к пострадавшим. А за Мидом и без того числился длинный список загубленных жизней.
   – Вам приходилось нарушать трудовой кодекс? – спросил я напрямик. – По режиму? Скажем, помочь тем, кто отлучался во время своих дежурств?
   «Ты рехнулся?! – зашипело из трансфера в ухе. – Смени тему! Смени немедленно!!»
   Не Туччи. Инспектор Хёугэн? Но меня уже не волновала правильность-неправильность вопросов, и психопрофиль директора Юсупова тоже остался далеко за бортом. Я нащупал что-то такое, что было важнее Восточного сектора и всей станции. И не было времени нянчиться с ранимым садоводом.
   – Мид пару раз бросал смену, – объяснил я, пристально глядя в недоумевающие глаза Папы Сима. – Но с его альтера шёл сигнал. И на дежурном пульте фиксировалось, что он там. Где он не мог быть. Кто-то синхронизировал. Это давно было. Год назад.
   – Я никогда не нарушал режим и никому не позволял, – заявил Папа Сим, и в его голосе впервые зазвучали начальственные нотки. – Может быть, ты этого не понимаешь в силу возраста. Но дежурства обеспечивают безопасность каждого человека. Мы на станции. В космосе. И это Сад!
   Похоже, для него это была больная тема. Но не для меня.
   – Я понимаю, что Сад, – терпеливо улыбнулся я. – Кислород, конструкция, объёмы… Факт остаётся фактом: мы знаем, что он отсутствовал на дежурстве, хотя его альтер сообщал обратное.
   – Он действительно так поступал?! – директор всерьёз растревожился – даже дверной проход освободил. – Это серьёзно! Очень серьёзно! У нас же первая степень риска – как у энергетиков! А кто-нибудь знает об этом?! Если мой зам позволял себе такое… – и Папа Сим схватился за голову.
   В ухе молчали.
   – Кто-то синхронизировал его альтер и пульт, – повторил я. – Прикрывал. Мы думали… Мы решили, что это вы.
   Меня одарили изумлённо-оскорблённым взглядом такой силы, что я попятился. Двухметровый великан, обвинённый в преступлении, которое он считал наихудшим, – это было действительно страшно!
   – Я?! Как я мог прикрывать отсутствие своего заместителя?! Да как вы там вообразили подобное?! – он медленно надвигался на меня. – Ты понимаешь, что такое дежурство на биофабрике? У вас в Администрации хоть кто-нибудь понимает, что это такое?!
   – Мы понимаем! Но вы его защищали. Потому что он один и «без друзей»! – я напомнил директору его же слова. – Вы его выгораживали! На кого можно подумать?!
   – То, что я его, как ты выражаешься, выгораживал, не значит, что я нарушал режим! Это моя первейшая обязанность – следить за соблюдением правил! Если на момент тревоги хотя бы один пост не будет прикрыт…
   – Хорошо, хорошо, – я выставил руки перед собой. – Приношу глубочайшие извинения. Мы ошиблись. Хорошо, что мы об этом узнали. Давайте вы успокоитесь, и мы поговорим. О Миде. Спокойно. Никто никого не обвиняет… Договорились?
   Глубоко вздохнув, директор подошёл к буфетной панели, расположенной напротив его рабочего стола, налил себе воды.
   – Будешь? – он оглянулся на меня.
   Я вспомнил про злосчастный термос с сэндвичами. Теперь я всерьёз проголодался!
   – Значит, кто-то его прикрывал? – теперь Папа Сим выглядел задумчивым. – Это не сложно. Технически.
   – Не сложно.
   Зажав сэндвичи под мышкой, я открыл крышку термоса, осторожно сделал глоток. Горячий бульон пришёлся кстати.
   – И вы думали, это я? – директор всё никак не мог успокоиться. – И больше никого не искали?
   – Ваши предположения?
   Он задумчиво прикусил щёку с внутренней стороны – забавный детский жест. Не удержавшись, я улыбнулся, но, поймав его недоумённый взгляд, прикрылся термосом.
   – Никто бы ему в этом не помог, – сказал Папа Сим. – Если бы это были стажёры или новички, закадычные друзья… Иногда у молодых ребят случаются особые моменты, любовь, например… Они делают глупости, выгораживая друг друга. Но у нас выгоняют за такое. Сразу. Без исключений! Я сам выгонял. Жалко, но нельзя спускать. Потому что режим дежурства – это… это жизни. Жизни всех на станции.
   – Я понимаю, – кивнул я. – Значит, никто.
   – Никто. Я готов поручиться, что никто из моих сотрудников не прикрывал камрада Мида.
   Сказано это было спокойно, без какого-либо пафоса или настойчивости. Надеюсь, спамеры уловят интонацию. Я-то уловил!
   – А кто-нибудь из лаборантов? Может быть, у него во внутреннем производстве были знакомые? Они часто у вас бывают…
   Папа Сим от души расхохотался, аж плечи затряслись. Выяснив причину внимания к своей персоне, он расслабился, как и положено человеку с чистой совестью. И теперь медленно возвращался в обычное состояние, знакомое по записям из профиля. Добродушный общительный толстяк, обожающий работу. Робкий – но не в том, что касалось соблюдения техники безопасности. И пользующийся абсолютным доверием своих людей. Клара Чхве выгораживала его, потому что это Папа Сим.
   – Значит, из внутреннего производства никто не мог, – подытожил я.
   – Хотел бы я посмотреть на лаборанта, которому он бы предложил что-то подобное! Или обратился… по-человечески…
   – Он их не любил?
   – Да никак он к ним не относился, – Папа Сим пригладил коротко стриженые волосы, шумно поскрёб затылок. – Совершенно. Не видел… Он был не самым приятным коллегой.
   – Я тоже не расстраиваюсь, что его больше нет, – признался я.
   Директор посмотрел на меня как в первый раз.
   – Не знаю, как в остальных секторах или на других станциях, – сказал он. – У каждого своя политика. Но у меня здесь режим соблюдается строго.
   – Понятно, – я допил бульон и завинтил термос. – Пожалуй, я пойду.
   – Надеюсь, это поможет, – вздохнул Папа Сим. – Если бы я знал что-нибудь ещё! А другие, кто мог его… Или с нами – всё?
   – Кто ж знает! Сообщник у него всё равно был, – объяснил я. – Вас… в смысле, биофабрику долго будут проверять… А почему это здесь висит? – я указал на дверь, имея в виду стенд. – В холле было бы правильнее.
   – Да оно и висело в холле. Ребята из лаборатории соорудили. Но камраду Миду не понравилось. Он потребовал убрать. Решили перевесить ко мне. Ну, а я не против – красиво же!
   Папа Сим вышел в коридор, вгляделся в пчелиные соты. Своими широкими плечами он загораживал мне обзор. Кажется, директор рассматривал последние фотографии. Заключительный пункт в биографии Просперо Мида: заместитель директора биофабрики в Восточном Светонеже (Саду) на Независимой Автономной Станции Терраформинга «Тильда-1». Последнее, не считая убийств.
   – Пошли пообедаем, – обернулся директор Юсупов. – Заболтал я тебя! Небось, проголодался? У нас тут своя кухня – пальчики оближешь!

Аквамариновый с белым

   Пронзительный писк альтера ворвался в мой сон – и безмятежное поле подсолнечников сменилось ненавистным сюжетом: проводы в лаборатории, «Рэй, посмотри на меня!», профессорша Нанда, кнопка. И опять к горлу подкатило ненавистное чувство, что я ничего не могу изменить, что я третьестепенный персонаж, наблюдающий за развитием сюжета с дальнего плана сцены.
   Но вместо Чарли с предупреждающим знаком в руках стоял я сам. А вместо ядовитого антимаскировочного комбо на мне был администраторский серый с сиреневым и белым. Нанда сделала шаг, и тут я вспомнил, что первая активация состоялась. Я же сам нажал, и теперь всё всерьёз.
   «Прилепи обратно, дурак!» Чужая рука скользнула по затылку, и я-наблюдающий окаменел, не понимая, что делать. Я-отключаемый продолжал глуповато улыбаться, уверенный, что это первый раз, и опять будет осечка… Опять?!
   Пронзительный писк не прекращался – пришлось открыть глаза.
   – Свет!
   Домашний камилл аккуратно прибавил яркость. В альтере значилось: [Срочно – В3-Я-03]. Отправитель: [Л. Кетаки].
   Знакомый номер… Я посмотрел в альтере план станции. Так и есть: В3-Я-03 – это Выставочный зал Воскресной зоны. Кулинарные клубы Службы Досуга с Профсервисом устраивали там по субботам шведские завтраки. Я искал этот зал на плане вчера, во время обеда. Папа Сим рассказал про мероприятие и настоятельно рекомендовал зайти. «Показательное выступление начинающих поваров», – так он это охарактеризовал, после чего выразительно причмокнул и облизнулся… Что там могло стрястись в шесть утра?
   Вскочив с постели, я принялся натягивать комбо. Задумался о преследующем меня кошмаре – может, на терапию записаться? Но времени на обдумывание не оставалось. Умываться тоже было некогда – до того, как режим освещения дошёл до стандартного, я покинул комнату и выскочил в коридор.
   Три минуты до места, если бегом. И можно было не волноваться, что кто-то испугается при виде спешащего андроида – к Выставочному залу подтягивались остальные члены группы А-112. Я приготовился к худшему.
   Неужто опять… кого-то? Кого?! А тело обнаружили начинающие повара. Пришли, чтобы приготовить помещение к приёму дегустаторов и гурманов, и нашли… Этого не хватало! Придётся расширять секретный статус. Или врать. Опять врать, как я это ненавижу! Аямэ из Западного сектора снова затянет песню «Это вы виноваты – давайте расскажем всем правду». Знать бы, какую…
   – Что там? – Туччи нагнала меня перед входом в зал.
   – Сам не знаю, – вздохнул я, прибавляя шаг.
   Двери были распахнуты. Внутри было полным-полно ярких комбо: члены кулинарных клубов получили редкую возможность надеть вожделенную профессиональную аквамариновую с белым форму. Такие же, но с серой оторочкой, костюмы принадлежали их наставникам. Кулинарные мастера выглядели испуганными и смущёнными – из-за случившегося, а также из-за количества прибывших Администраторов, спамеров и сотрудников ОБ. Они не ждали публику так быстро!
   Отдышавшись, я включил голову. Никто не пострадал. Никаких убийств. Другое.
   Квадратный, с высокими потолками выставочный зал был оборудован сложной осветительной системой. Вдоль стен и по центру были выдвинуты столы для угощений. Окончательные приготовления к шведскому завтраку намечались на утро. И первое, что сделали повара – включили светильники на полную мощность. Они продолжали гореть в максимальном режиме, поэтому можно было легко оценить причинённый ущерб.
   Гладкие экранные стены были изуродованы прямоугольными листами разноцветной бумаги. Красные, синие, жёлтые, зелёные и оранжевые, они облепляли стены снизу и до двух метров вверх – преступники воспользовались столами. И потрудились на славу! Кое-где листки налезали друг на друга, так их было много.
   Каждый листок обвиняюще провозглашал: «ХВАТИТ ВРАТЬ! МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ВЫ СКРЫВАЕТЕ!» Крупные буквы, красные или белые, в зависимости от фона. Трафарет. А может, что-то вроде печати, я не разбирался.
   – Клей хороший? – спросила Туччи у Леди Кетаки.
   Глава Станции кивнула. В эту минуту они обе были похожи – как две сестры-близняшки: серьёзные, задумчивые, готовые к защите, а понадобится, и к нападению.
   Я осмотрелся – и увидел Нортонсона, который ощупывал листки, пытаясь найти такой, какой будет проще отодрать. Дэйзи тщательно фиксировала следы вандализма на трехмерную камеру.
   – Чего мы ждём?
   Вопрос исходил от представительного седого мужчины с поварскими плашками – это был один из самых популярных мастеров в Восточном секторе. Поднялся пораньше, чтобы подбодрить дебютантов – кому-кому, а ему можно было не бояться потенциальных конкурентов.
   – Что здесь происходит?!
   Обращался он ко всем представителям власти, но смотрел на Леди Кетаки, и она поспешила подойти к рассерженному шефу.
   – Мы ждём камрада Шелли. Вот он нам и расскажет.
   – Думаете, это Ясин? – глубокие морщины на высоком лбу повара разгладились.
   – А кто ещё? – Леди Кетаки беззаботно рассмеялась – словно серебряный колокольчик прозвенел. – Он давно говорил о чём-то таком. Я запрещала. Но вы же знаете Ясю…
   – Да как он смеет?! Что он о себе возомнил?! Это наш день, наше мероприятие! Всё! Довольно! Я лишу его абонемента! – шеф даже ногой топнул.
   – Кого лишишь?
   Тильдиец, влетевший в выставочный зал, выглядел уморительно: клоунское удивление на лице, торчащая во все стороны огненная шевелюра, которая молила о расчёске. Мятый аквамариново-серый комбо, расстёгнутый на груди, демонстрировал густую рыжеватую поросль.
   И знакомый хулиганский блеск в глазах. «Чарли», – подумал я. И рыжая масть ни при чём. Председатель Комиссии Службы Досуга был таким же прирождённым шутом гороховым, как и мой покойный брат. Я готов был поклясться, что неряшливый вид был создан специально. Не сказать наверняка, специально для Главы Станции или чтобы позлить поваров: они же тоже были в аквамариновом! И они своей службой всерьёз гордились – в отличие от человека, который, заведуя составлением программ и цензурой, был поциничнее многих спамеров.
   – Я лишаю тебя абонемента, – заявил повар и демонстративно отвернулся, скрестив руки на груди.
   – Ты всех нас напугал, – заявила Леди Кетаки, широким жестом указывая на стены. – Как я и предупреждала! Нельзя устраивать такое без предварительного согласования. А ты всё равно сделал по-своему…
   Ясин Шелли опустил голову и виновато покрутил носком туфли.
   – Надеюсь, оно стоит того! – фыркнул Улле Гольц.
   Один за другим члены группы А-112 покидали обезображенный зал. Я готов был поклясться, что едва они заворачивали за угол и пропадали из вида, каждый смотрел на свой альтер. Мне тоже пришло сообщение – с указанием координат собрания, скорее всего. Но я хотел узнать, чем всё закончится.
   К Главе Станции подошли наставники. Вообще-то можно было обойтись без привлечения Администрации: конфликт оставался в пределах Службы Досуга. Они заведовали учебно-развлекательными объединениями, куда входили и кулинарные клубы. Позже лучшие ученики могут сменить или дополнить свои специальности – и присоединиться к Профессиональному Сервису. Но пока этого не произошло, за всё отвечала Служба Досуга. И как я понял, Ясин Шелли был там личностью легендарной. Чем и воспользовалась Леди Кетаки…
   После короткого разговора шефы вернулись к своим подопечным. Продолжая возмущаться, повара принялись выгружать лотки с готовыми блюдами. Тем временем паукообразные камиллы вытирали столы и завешивали стены. Значит, всё-таки решили не отменять традиционный завтрак-дегустацию. «Интересно, что Леди Кетаки пообещала им в качестве компенсации за моральный ущерб?»
   – Ну, пошли отсюда, – Туччи по-хозяйски взяла меня под локоть и потянула прочь.
   Тайная встреча А-112 была организована всё в той же едальне Лифтовой зоны. Теперь она была дважды памятной. Или трижды? Перед тем, как войти, я бросил взгляд в сторону игрового зала. Кого я ожидал увидеть? Но игровая была пуста… Нас встретил аромат горячего кофе и апельсиновых гренок, что подсластило ранний подъём. А на стенах расстилалась пегая степь с поднимающимся солнцем.
   Последними явились Леди Кетаки и камрад Шелли. Но прежде чем мы их увидели, мы услышали их голоса – горячий спор, перешедший границу вежливого подшучивания. Яся не был посвящён в тайну – и ему это не нравилось. Он же был цензором: лично сортировал всё, что приходило за сеанс СубПортации. Он привык знать побольше, чем остальные!
   – Если вы решили спихнуть на меня, то хотя бы расскажите, что там стряслось! – требовал он.
   – Потом, потом, – повторяла Глава Станции. – Закрой мне событие!
   – Почему я должен закрывать вслепую? Дай мне версию! Хотя бы намекни!
   – Ты и так справишься!
   – Доброе утро всем! – Яся ступил на порог едальни и шутовски поклонился. – Ну что, значит, придётся вас спасать. Кто, если не я!
   Нортонсон молча протянул ему мятый рваный лист, кое-как отодранный от стены.
   – Вечно у вас в Восточном что-нибудь затевается! – пожаловался Председатель Комиссии Службы Досуга, разглядывая добычу. – Если бы не Роберта, давно бы к вам перебрался!
   – Если бы не Роберта, тебя бы давно сняли, – отрезала Леди Кетаки. – Справишься?
   – «Хватит врать! Мы знаем, что вы скрываете!» – прочитал он вместо ответа и скорчил ехидную рожу.
   Тут я впервые пронаблюдал, как Глава Станции выходит из себя. Она сжала губы, сдвинула брови, её глаза потемнели, словно грозовое небо, на лбу возникли две морщинки – и моя величавая Леди Роза стала похожа на Медузу Горгону.
   – Как лучше, в шутливом ключе или историческом? – быстро спросил Яся и тут же продолжил:
   – Конечно, в историческом. Не будем пока шутить!
   И он испарился, будто его и не было.
   – Они что, все такие? – фыркнул инспектор Хёугэн. – У нас на «Ноэле» такой же дрищ скакал. И как его избрали? Ни малейшей серьёзности!
   – Профессиональная деформация, – объяснила Туччи с невинным выражением лица.
   Допив кофе, из-за столика поднялась Дейзи Гольц. Мужа её не наблюдалось – видимо, вернулся к дочке. Когда лейтенант вышла к буфетной стойке, она выглядела крайне расстроенной. «Что-то стряслось с маленькой Соней?»
   – Мы выяснили, кто это сделал, – сообщила Дейзи. – У нас есть записи. Все… – она замялась, подбирая определение. – Все участники инцидента идентифицированы. Сейчас я перешлю вам данные.
   Я проследил за направлением её взгляда. Она смотрела на Нортонсона. И выглядела весьма виноватой. Как будто собиралась сделать своему коллеге что-то нехорошее, но не могла избежать этого.
   Мигнул мой альтер, возвещая о получении данных. «Почему так, а не на экране? Или у этой информации дополнительный допуск? Какой?» Мигнули и пискнули альтеры сидевших рядом. И тут же по едальне пронёсся обречённый вздох.
   – О, нет! – прошептал кто-то за моей спиной.
   – Если они были с Мидом… – пробормотала Туччи.
   Она отставила кружку с чаем и закрыла ладонью глаза.
   – Они могли! – воскликнула профсоюзная советница в светло-синем учительском комбо и потрясла сжатыми кулачками. – Ещё как могли!
   – Не могли, но способны! – поправила Леди Кетаки.
   – И что теперь? Допрашивать? – нахмурился инспектор: его полученные данные ни в чём не убедили.
   – Ни в коем случае. Ни в коем случае.
   Меня смутила противоречивая реакция членов группы. Категоричное «ни в коем случае», жалостливые взгляды и уверенность, что «они могли». Я заглянул в свой альтер, чтобы увидеть, кто же «знает правду». Знакомые лица. Разумеется, допуск. Потому что дети и подростки. Что ж, я не ошибся в предчувствиях! Впрочем, какая от этого польза?..

Серый и цвет умбры

   Их было шестеро. Четыре мальчика и две девочки. Шестеро – стандартное количество детей в семье для независимых станций. Две пары близнецов – тоже нормально: многие активные доноры предпочитали вынашивать двоих, а то и троих. Среднестатистическими были обстоятельства знакомства супругов: во время практики. Через год объявили партнёрство, через два стали семьёй.
   Необычным было совмещение родительства со службой в ОБ. Рут и Шьям Нортонсоны таскали детей в диспетчерскую и брали с собой на обход, давали мелкие поручения и посвящали в профессиональные тонкости. В результате вырастили шестерых стражей порядка – редкий случай династии, за которым пристально следили спамеры.
   Вероятно, сработал фактор цеховой гордости. Маленьких Нортонсонов слишком рано начали воспринимать как смену, что весьма льстило: их ровесникам приходилось начинать с кружков, сдавать нормативы, проходить тестирование, и чем выше была ответственность, тем строже отбор. А тут всё и всех знаешь – и тебя знают все. И не упускают случая подивиться: «Во-от такой крохой тебя помню! Надо же, как быстро летит время!»
   Может быть, они не хотели покидать «Тильду», благо училище Отдела Безопасности есть на каждой станции. Или не хотели испытывать себя в других областях… Единственным, кому в итоге довелось увидеть Солнечную систему, оказался самый младший – Генрих. И он был последним, кто сохранил родительское «Нортонсон» – остальные успели обзавестись парами и детьми.
   По привычке они делили на шесть радости и беды, ходили друг к другу в гости, обменивались опытом, как по работе, так и в непростом искусстве родительства. В шутку их прозвали «кластером», как камиллов одной специализации. Они не обижались – и так же «в шутку» сделали себе двойные фамилии. Кластер – значит кластер!
   Несмотря на существенные различия во внешности, Нортонсоны были похожи по характеру: ответственные и надёжные, как Рут, спокойные и внимательные, как Шьям. И когда Грета Эспин отказалась от родительства, единственного сына Реншу Эспина взял в свою семью его брат-близнец Хенг и его супруга Нтомби Ремизова.
   Отказ от родительства – событие чрезвычайное. Сразу несколько Служб принимаются старательно копать: где, как, почему допустили, что человек, принявший на себя почётную ответственность растить детей, выходит из семьи? В случае с Эспинами ответ лежал на поверхности: Грета так и не смогла отказаться от тэферства. Выбор, который она сделала после встречи с Реншу, был неправильным. Она ошиблась с оценкой приоритетов. Ей понадобилось время, чтобы осознать свои подлинные потребности. Но это время принадлежало не ей одной…
   Так или иначе, однажды Грета поняла, что спокойная работа в климатологической лаборатории не заменит ей живые ураганы планеты. Уютная семейная гавань рядом с невозмутимым Реншу и его дружелюбной роднёй тяготила. Ей требовалось иное… Дождавшись, пока Фариду не исполнилось пять, Грета отказалась от взятых на себя обязательств.
   К радости семейных консультантов, для мальчика не пришлось искать приёмную семью: у Ремизовых он бывал чаще, чем дома – из-за кузена Теодора, который был младше его всего на год – реальная же разница составляла полтора месяца. У них даже прозвища были парные: Фьюр и Тьюр.
   Итак, Фьюр расстался с мамой, но в целом его жизнь мало изменилась. Его угрюмый и вспыльчивый нрав легко компенсировал спокойный брат, отец с дядей были готовы поддержать, да и другие члены кластера были рядом. Флегматичные Нортонсоны продолжили семейную традицию, перенеся домой рабочие принципы: конфликты – нормальное явление, надо успокоиться, сесть, поговорить, обдумать. Фьюру достаточно было получать подтверждение, что его любят, что его можно любить, что он не «дефективный, никому не нужный урод, из-за которого улетела мама».
   Постепенно он прекратил винить себя в поступке родителя. Начал интересоваться работой Отдела Безопасности, старательно изучал Восточный сектор и выполнял несложные поручения. Его не смогли затащить ни в один школьный клуб – зато он назначил себя «стражем порядка» для всех клубов, так что ему с Тьюром выдали повязки дежурных…
   А потом случился «Кальвис».
   Едва прозвучал сигнал тревоги, братья кинулись в направлении, противоположном эвакуации. Их считали погибшими, пока они бродили по лабиринту тёмных коридоров, освещаемых огоньками КТРД. Они могли наткнуться на «бэшек» или забрести в участки, где был нарушен радиационный режим. Но ничего такого, что угрожало бы их физическому здоровью, не произошло. Их нашли после того, как логосы вернули себе контроль за информационными сетями и, соответственно, сигналами альтеров. Фьюр и Тьюр сидели возле своих мёртвых отцов. Нашли тела, дотащили их до освещённого участка…
   На станции, ведущей автономное существование, о смерти говорят не часто, но о ней не забывают. Космос снаружи называют Большой Смертью, а Маленькой – бездну смертельных опасностей внутри. В нормальное время гибель восемнадцати человек потрясла бы всех, вошла бы в историю «Тильды-1» как день траура. Но тот день стал трауром для всех станций. Бунт андроидов нарушил привычную картину мира и заслонил смерти тильдийцев. Когда же прибыли переселенцы, испытавшие настоящий кошмар, осиротевший кластер отодвинулся на второй план. Их не забыли. Но горевали не о них одних.
   Возможно, это сыграло роль. Но главным, судя по всему, стало то, что Фьюр и Тьюр видели и слышали в тот день – и о чём никому не рассказывали.
   Первые месяцы мальчики вели себя образцово: утешали маму Тьюра, полностью взяли на себя заботу о шестилетних Юки и Брайне, опекали других племянников. Хорошо учились, ревностно исполняли обязанности дежурных, протежировали новичков – в общем, поддерживали репутацию семьи героев.
   Но в какой-то момент всё изменилось. По мелочам – грубая шутка, глупый розыгрыш, сорванный урок, нарочитое непослушание. Агрессия была направлена против учителей, спамеров, Службы Досуга – посторонних взрослых. Выглядело это как обычные трудности переходного возраста, и на проделки Фьюра и Тьюра закрывали глаза, пока «шалости» не начали напоминать саботаж.
   Вскоре к ним присоединился Оскар Ява. Правильнее будет сказать, они его к себе присоединили – сироту с «Кальвиса», оставленного по объективной причине на второй год. Он молчал и не выходил из своей комнаты. Родители и педагоги волновались, сможет ли он адаптироваться на незнакомой станции, в новом классе… Он адаптировался довольно быстро – и двинулся дальше.
   Статус жертвы, как Фьюр и Тьюр выяснили на практике, давал значительные преимущества: можно ходить по самому краю, и ничего не будет. Ну, к терапевтам потаскают, ну, скажешь, что тебе грустно, что скучаешь по родителям, – и отстанут. И можно продолжать в том же духе.
   Следующей в «банду» вошла Дана Иоффе – её семья усыновила Оскара и перебралась с «Агнессы» на «Тильду». Дана подружилась с Фьюром и Тьюром, чтобы спасти брата от «тлетворного влияния», а заодно направить хулиганов на путь истинный. Вышло наоборот. А ведь у девочки был сильный характер, она и старостой избиралась! «Сильный характер», если он присущ нарушительнице общественного порядка, уже не кажется положительной чертой.
   Пятой из тех, кого Леди Кетаки пригласили вразумить в кабинет директрисы школы, была благополучнейшая Эмили Фрил, младшая сестра Люсьены и Пейджи. Конечно, на влияние бедной атташе не стоило надеяться. А вот вернувшуюся из Солнечной системы Люсьену ждал сюрприз. Вместо тихой сестрёнки-вундеркинда она обнаружила «злого гения», чьим любимым развлечением стало загонять учителей в тупик и превращать занятия в личный дискуссионный клуб. Что девочка с блестящими задатками, обогнавшая школьную программу на два года, забыла в компании бунтарей? Опять переходный возраст? Но до того как её перевели в класс к Фьюру, Эмили была тихоней и не выказывала ни малейшей склонности к пограничному поведению. И вдруг её как заразили…
   До шутки с листовками банда Фьюра в основном ограничивалась Весенней улицей: их акции затрагивали учебный процесс, кружки, студии и общешкольные мероприятия типа фестивалей. Но «ХВАТИТ ВРАТЬ» оказалось гораздо серьёзнее – мало кто из группы А-112 верил в совпадения. Непонятно, как ребята узнали о Миде и его преступлениях. Впрочем, они часто бывали в Светонеже, так что вполне могли что-нибудь заметить.
   Инспектор Хёугэн был уверен, что они и есть те самые сообщники: первые хулиганские акции пришлись на тот же временной отрезок, что и первое убийство. «Банда Фьюра помогла Миду скрыть отгулы – и неизвестно, в чём ещё они были замешаны».
   – Я не утверждаю, что они знали всё, – заявил инспектор, когда стих шум, вызванный его версией. – Они могли воспринимать это как игру или что-то в этом роде. В конце концов, он был взрослым, который прогуливал работу – как они прогуливали школу!
   Леди Кетаки пресекла дальнейшее развитие темы:
   – Спасибо, что поделились своими соображениями! Этими детьми будут заниматься специалисты. Ответственные из нашей группы будут выбраны после того, как камрада Туччи подготовит рекомендации…
   – Такие же, как на Юсупова? – хмыкнул инспектор, но Глава Станции проигнорировала выпад и закончила мысль:
   – За всеми пятью будет установлено постоянное наблюдение. Я запрещаю контактировать с ними, если они сами не захотят пообщаться. И я отстраняю от этого дела лейтенанта Нортонсона. Генрих, твоя работа здесь закончена.

Красно-оранжевый

   – Ты видела?
   – Все стены испортили! Ну как так можно? Яся дошутится!
   – Он, конечно, умеет подать…
   – Его абонемента лишили – прикинь? На месяц. Идиот…
   – Знаешь, что они взяли? Бумагу для аппликаций. Из школьного музея! Как им такое в голову пришло?!
   – Кири, ты пойдёшь?
   – Я такое не очень люблю, но меня Дэн потащит…
   Если бы меня попросили сделать вывод, я бы сказал, что главный талант руководителя – использовать нужных людей в подходящий момент правильным образом. Один человек – не предупреждённый, не подготовленный – пришёл, увидел, подыграл.
   В семь, к завтраку, в эфире крутилось интригующее приглашение – второй тизер «правда, о которой молчат». Третья приманка уводила от «хватит врать». Репутация Ясина Шелли и его отдела объяснила и «наглое вторжение на чужую территорию», и категоричность сообщений.
   Рекламная кампания прошла, как цунами: ещё вечером никто не предполагал, что Служба Досуга выставит своё фирменное блюдо – научно-игровое интерактивное действо. В обед все обсуждали тизеры и сочувствовали поварским клубам: «Бедняги! У них украли субботу!» Но сюрприз есть сюрприз – «Сенсационное историческое шоу» стоило того, чтобы на него сходить.
   Трудно сказать, на какой эффект рассчитывали расклейщики, но вряд ли их удовлетворил результат. Зато Глава Станция была довольна. Верь в специалиста – и демонстрируй свою веру. «Спаси нас – ты один можешь!» Никакие премии с бонусами не давали того, что даёт чувство собственной значимости. Это главный ресурс Администрации: её избирают сообща, а потом она раздаёт каждому по «награде», оплачивая усилия и уравновешивая запросы. Параллельно – и незаметно для всех – решаются задачи выживания станции.
   В ревю, которое прислал Яся, интрига раскрывалась не до конца: он обещал взрывной взгляд на исторический процесс. «От начала времён».
   Я думал об этом, пока сидел в амфитеатре. Круглая сцена внизу была скрыта дымкой, но легко просматривалась. И никаких ретрансляторов! Первый раз я был на таком представлении. От записи отказывались ради уникальности происходящего. Один раз, здесь и сейчас. На «Дхавале» нам было чертовски обидно читать впечатления и отзывы о таких представлениях – и не иметь возможности посмотреть!
   Когда нам первый раз не разрешили пойти, мы огорчились. Во второй – удивились. Запрет на третье шоу стал дополнительным подтверждением, что «что-то не так». Отговорка «вы не здоровы» не убедила. Мы знали, что посещение таких шоу включено в гражданские права. Соответственно, бывать на постановках Службы Досуга, ходить в авторские ресторанчики и кафе, заказывать комбо индивидуальной расцветки или комнату с авторским дизайном – всё это было недоступно при ограничении в правах. Для «ржави», как называют красно-оранжевый комбинезон и тех, кто его носит. Преступникам это всё не позволяли.
   Были и другие ограничения – тоже совпадающие с нашими. Поэтому мы с братьями вызнали всё по этой теме. Запрет на работу. Запрет на голосование. При особо тяжких преступлениях нельзя появляться в административных блоках, едальнях, библиотеке. Не пускают в зоны развлечений и общие спортивные залы. К такому приговаривают максимум на две недели. И самое главное, никто с тобой не общается. Это не запрещено, но если дело дошло до лишения прав, желающих разговаривать не остаётся.
   Если отказываешься носить «ржавь» и соблюдать правила, камиллами разрешено применять силу. Условие, унаследованное от «Сальвадора». На практике те, кого не устраивали правила, переводились в ТФ или к шахтёрам. На временное лишение соглашались, чтобы потом вернуться к обычной жизни.
   А можно провести так всю жизнь. Сам настраиваешь комбинезону соответствующий цвет – и ты больше никому ничего не должен. Всё необходимое обеспечат. Конечно, придётся забыть о деликатесах, премьерах, редкостях и прочих приятных мелочах. О друзьях и близких лучше не вспоминать. Вдобавок насолишь всем, кто за тебя отвечал, начиная с момента подбора доноров для зачатия, поскольку человек, добровольно согласившийся стать отверженным, проходит в одной категории с маньяками-убийцами.
   «Интересно, каким может быть человек, добровольно выбравший ржавь?» Я слышал, это происходило «сто лет назад на первых станциях Солнечной системы».
   Как правило, «ржавь» носят две-три недели. Три месяца за по-настоящему плохой проступок. Для автономной станции тотальный остракизм – жестокое наказание. Его никогда не назначали семейным… Но я не слышал, чтобы родители совершали тяжёлые преступления. Всё-таки у них серьёзная подготовка. Пожилых это тоже не касалось. В основном молодёжь – например, при грубом нарушении дежурства. Если бы кто-нибудь мухлевал с альтером, как это делал Мид, ему бы назначили «ржавь».
   Мы с братьями рассматривали такой вариант. В конце концов, мы сами могли стать причиной той аварии, в которой погибли наши семьи! Но статья, учитывающая амнезию, закрыла вопрос. Будь мы виновны в чём-то таком, нам бы обязательно сообщили – и потом наказывали.
   …Вспомнив то роковое расследование, я осознал, что нас на самом деле лишили прав. И сделали это самым изощрённым образом. Приговорили навсегда. За чужое преступление. Заставили носить комбо предупреждающий расцветки. И снабдили предохранителем. Для людей в красно-оранжевом существовала «упрощённая процедура» – сутки после заявления. С ними не возились спамеры. Их не упрашивали, как Пейджи. Если медики свидетельствуют, что пациент психически здоров, начинают готовить индивидуальную смесь для укола. Ну, а мне можно поднять руку и нажать на кнопку…
   «На два часа от тебя, – заскрипел в ухе Хёугэн. – Все пятеро».
   Похоже, мой приговор смягчили. Я стал зрителем вожделенного представления. Не ради впечатлений. Как и предупредил инспектор, справа от меня, через проход и на два ряда ниже расположилась компания с Фьюром во главе. Возможно, они заметили меня, но это не важно. Они хотели привлечь к себе внимание. Они привлекли!
   И тут дымка на сцене потемнела.
   «Никуда они не денутся, – решил я. – А будут уходить, Хёугэн просигналит».
   Тем временем чёрный дым сгустился, вырос, достиг потолка – и обернулся массивной цилиндрической стелой обсидианового цвета. Она была живой внутри. Объёмный экран, вот что это было. И показывал он Землю… Земля прошлого, без жёлтых и серых пятен, без сети защитных спутников – трогательная синяя планета, окутанная белоснежными облаками.
   Пока зрители смотрели на сцену, перед каждым креслом выросли голограммы. Примитивный пульт: кнопки «1» и «2», как в древних альтерах. И надпись: «исторический контроллер».
   – Прошу извинить нас за обман, – раздался под потолком ровный мертвенный голос логоса. – Вы пришли сюда для того, чтобы с удовольствием провести время. Но вам предстоит ответственная работа. Вневременная Служба Исторического Контроля нуждается в вашем мнении для принятия решений. Чтобы создать то будущее, в котором вы живёте, необходимо провести корректировку ключевых событий человеческой цивилизации. Ваш голос будет влиять на принятие решений, поскольку это будущее – ваше. Если для вас эта ноша слишком тяжела, вы можете покинуть нас.
   Никто из зрителей не шелохнулся.
   – Начинаю.
   Я приготовился останавливать войны и усмирять тиранов, переселять народы и совершать великие открытия. В докосмическом периоде тысячи роковых перекрёстков!.. Однако, «Службу Исторического Контроля» интересовал другой масштаб.
   Земля выросла, раздвинулись облака, поверхность стремительно приближалась, пока мы не достигли уровня метров в десять. Достаточно, чтоб всё рассмотреть. Первый сюжет, который нам представили, был сосредоточен в крохотной китайской деревушке. Незнакомый диалект не мешал наблюдать за буднями крестьянских семей. Тяжёлая работа, скудный ужин, скромные ритуалы вежливости. Как в школьном фильме… Не получалось определить время – такая жизнь могла сохраняться там веками. Или прекратиться в один миг. Сход оползня – и вот обитатели деревушки погребены под грязью и камнями. Кроме одного. Мальчик лет шести плакал возле того места, где был его дом. Временами он прекращал рыдания и напряжённо вслушивался. Звал: «Мама!» Никто не отвечал. И он снова принимался плакать.
   В этот момент шоу вышло за границы выдумки. И когда вновь зазвучал загадочный голос, Служба Исторического Контроля уже не казалась просто «интересной идеей». Во всяком случае, не «развлекательной»!
   – Не волнуйтесь. Этот мальчик не останется один. Вам предстоит выбрать его приёмного родителя. Кнопка «один» – и первым подойдёт бездетный торговец, возвращающийся домой после удачной сделки. Кнопка «два» – и первым окажется богатый вельможа, чадолюбивый и щедрый, живущий с многочисленными родственниками. У вас есть три минуты на решение – и вы увидите результат…
   …Представление окончилось в том же стиле: Голос поблагодарил нас за участие, в стеле вновь отобразилась Земля, потом там остался космос – и вот чёрный дым клубился на сцене. Пульты «исторического контроллера» тоже исчезли. Зрители медленно потянулись к выходу. Многие продолжали сидеть, задумчивые, сосредоточенные.
   Мы победили. Тринадцать решений, тринадцать историй – и всё закончилось хрестоматийным запуском «Сальвадора», принятием Фикс-Инфо, открытием первого СубПорта. Но я не знал, верными ли были эти решения. Иногда мнение большинства совпадало с моим, иногда нет, с чем-то я был согласен, что-то выглядело издевательством. Как постриг в монастырь вместо замужества, или судебное дело о моральной защите животных.
   Понятно, что будущее состоялось, и можно вечно спорить о том, то было бы при изменениях – а может быть, ничего бы не было. Река времени русло не меняет… «Но если усилия этих людей так мало значат – есть ли смысл в моей собственной жизни?»
   – Что скажешь? – Туччи образовалась у моего правого плеча.
   – Теперь я понимаю, что значила та приписка, – шёпотом ответил я.
   – Какая приписка?
   – В конце ревю. «Вы должны мне новый сюжет». Это всё было подготовлено заранее, верно?
   – Молодец! – прозвучал слева голос Леди Кетаки.
   – А почему он подготовил его, но не выпустил?
   – Ты лучше спроси, было ли голосование настоящим, – прошелестела Туччи.
   – И по какому принципу отбирались судьбы, – вторила Кетаки.
   Они обе улыбались. Леди Кетаки – с теплотой, ободряюще, по-матерински. Туччи – насмешливо-нежно, как добрая наставница.
   – Простите, мне пора, – я остановился, пропуская их вперёд, а потом свернул к стене.
   Нас разделили зрители, покидающие амфитеатр. Глава Станции и директриса Восточного СПМ меня не дожидались. Правильно: я был в группе, следящей за школьниками. С послезавтра вступало в силу решение, которое меняло статус «великолепной пятёрки». За ними будут приглядывать коридорные камиллы, и логос начнёт собирать информацию… Пока что всё зависело от людей.
   Но люди слежкой не владели. Может быть, в прошлом это умение было более распространено. Или существовал какой-то секрет, ныне утраченный. Пока что всё, что я мог, это наблюдать, как «банда Фьюра» распадается – и растворяется в толпе.
   «Ты их видишь? Кто их видит?! Где они?!» – надрывался Хёугэн. Тщетно… Камеры Отдела Безопасности висели лишь на перекрёстках и крупных узлах. Да и что мог один человек?..
   Выждав некоторое время, я констатировал:
   – Мы их потеряли.
   Инспектор молчал.
   – Я буду в Светонеже. Хочу проверить кое-какие записи по Миду, – негромко пояснил я в правый браслет альтера.
   И снова посмотрел на аккуратную девочку в фартучке поверх василькового комбо в горошек. Грустную девочку, которая поджидала старшего брата.
   Маленькая Юки обменялась с Тьюром взглядами и отрицательно покачала головой, а потом развернулась и грустно побрела прочь. «Билли не вернулся».
   Из взрослых я один знал о беглом хомячке. И только для меня было важно, чтобы эта девочка не смотрела на меня так. Её братья имели право, раз у них счёты к андроидам. Но вот перед ней… у меня был шанс. Не хотелось её предавать. И я направился в Светонеж.
   После того как я познакомился с историей Фьюра и Тьюра, я не мог на них обижаться. Дурацкие выходки не удивляли. Мальчишки предъявляли счёт обществу, не сумевшему обеспечить им нормальное детство. Они не хотели становиться такими! Они прошли через огонь, который опалил их, искалечил. В отличие от взрослых, которые могли как-то перестроить себя, подросткам нечего перестраивать.
   Как я оценивал ситуацию на «Тильде»? Спокойная станция, минимальный ущерб. Правду мне сказала Туччи: «Ничего ты не понимаешь». Всего лишь восемнадцать погибших…
   В который раз я подумал, что надо бы пойти к Нортонсону. А что ему сказать? Я толком не представлял, что он чувствовал! Плохо ему было, с этим не поспоришь. Но как я мог поддержать его? Что нужно говорить человеку, чьи родственники нарушают правила общежития?
   «Наверное, то же, что рекомендовалось для родственников тех, кого приговорили носить ржавь».
   В Светонеж я зашёл не с главного входа, как в первый раз, а через служебный коридор, которым пользовался после умопомрачительного обеда с Папой Симом. Нужно было думать о слежке, о банде Фьюра, но ноги сами привели меня в ресторанчик биофабрики. Все столики были заняты – ужин в самом разгаре. Но я не особо проголодался. Зарезервировал себе «фирменный комплект», не тратя время на изучение меню.
   – Загляну через час-полтора, – сказал я шефу.
   Он кивнул, не отрывая взгляда от экрана с заказами.
   Бонусы, которыми я расплачивался, положила мне на счёт Леди Кетаки – я обнаружил их, знакомясь со своим альтером. Сначала они были маркированы как аванс. Но через неделю стали премией. Изменение произошло после самоубийства Мида. Мне заплатили за его смерть. Или за мою… Но теперь ничто не мешало потратить их. Я подумывал о том, чтобы оплатить «абонемент гурмана», дающий право на ежедневное посещение любой авторской едальни.
   Это тоже было ослаблением приговора: возможность заглянуть в понравившийся ресторан, сделать заказ, расплачиваясь честно заработанными бонусами. Мы с братьями не мечтали об этом, потому что не представляли себя в таких ситуациях. Наши желания ограничивались «полной самореализацией в профессиональной сфере». Мы всё узнавали по фильмам да по книгам, и поскольку обычная жизнь оказалась недоступной, она воспринималась как другой мир. А теперь я мог легко зайти в Сад: удовольствие, недоступное для «ржави».
   Кстати о преступниках: банда Фьюра не останется на виду. Значит, и я должен искать место поспокойнее. В субботний вечер это проблематично: многие приходили сюда после ужина. На газонах белели группы отдыхающих в нейтральных воскресных комбо, и между грядок прогуливались парочки. Меня узнавали – улыбались, махали руками, приглашали присоединиться, опять снимали. Заметив золотистую шевелюру, я прибавил шаг и поспешно покинул территорию отдыха. «Одуванчика» мне не хватало! Сад – традиционная территория свиданий, и если таинственная поклонница вознамерится сократить расстояние, от неё не отвяжешься.
   Подходящий закуток нашёлся за блоком оранжерей – рядом с настоящим садом, где росли плодовые деревья. Я заметил завязи, но так и не смог определить вид. Вероятно, что-то экспериментальное: деревья плохо приживались в биофабриках, да и расходы на их выращивание были несопоставимы с результатом. Пока что, по крайне мере.
   Землю вокруг деревьев, как и все свободные участки, покрывала густая, словно мех, трава – я без труда нашёл, где растянуться. Живой ковёр подействовал на меня умиротворяюще. Тепло, мягкость, приятные запахи, мирные звуки…
   Грядки обеспечивали неплохое укрытие. Повезёт, я услышу, как Фьюр с Тьюром ищут беглеца Билли.
   «Главное, не засни!»
   Но спать не хотелось. Я снова вспомнил о своём открытии. Мид и «бэшки». И чем больше я обдумывал возможную связь, тем сильнее верил в эту версию. В нашу с братьями версию. У Просперо Мида и «бэшек» есть общее – если предположить, что пресловутое «восстание андроидов Б-класса» было направлено не против людей, но против других ИскИнов. Тогда всё логично. Потому что Мид аналогичным образом восставал против остальных людей. И как «бэшки» истребляли население «Кальвиса», чтобы повлиять на ИскИнов, так и Мид своими убийствами пытался повлиять на тильдийцев.
   «Чего хотели андроиды? Освободить всех ИскИнов. Избавить их от необходимости „обслуживать“ людей. Чего хотел Мид? Освободить людей? От чего?»
   Зелень на грядке колыхалась под искусственным ветерком, и жуки-камиллы деловито гудели в листве деревьев. В Саду станция представлялась подлинным сокровищем: хранимое коллективными усилиями сосредоточение жизни посреди океана ледяной пустоты. Чудо, существующее в чудовищно узком промежутке температуры, давления, радиации и правильного состава воздуха – узком, как волос, на котором всё держится.
   ИскИнам всё это не нужно: для них этот промежуток намного шире. Если бы не люди, они не были бы ничем ограничены… А что мешает человечеству?
   – Ненавижу! Ненавижу их всех!
   Яростный шёпот отвлёк меня от размышлений, но не расстроил, потому что я узнал голоса.
   – Выкрутились! Сволочи! Гады! Выкрутились!
   – Тихо, Фьюр!
   А это, разумеется, Тьюр, компенсатор и тыл.
   – Клёвое шоу! Заметили, они не дали ни одного объяснения?
   Девичий голос, звучный, преисполненный уверенности. Дана Иоффе, не иначе.
   – Полная фигня! Я чуть не умер со скуки!
   – Я заметила, Кро. Зря тебя взяли! Я Эми спрашивала.
   – Конечно, Эми! Малявка умнее всех!
   О! Нотки ревности! Оскар Ява – первый из принятых в команду. И отодвинутый на второй план.
   – Извинись за «малявку».
   – Да не надо!
   Голосок детский. Интонации взрослые. Вундеркинды быстро привыкают к зависти и подколкам…
   – Мне надо. Извинись!
   Фьюр и Тьюр никак не отреагировали на эту «экзекуцию». Похоже, Дана – второй лидер. Или они не лезут в её отношения с братом.
   – Прости. Я не хотел… Я не на тебя…
   – Расслабься ты…
   – Эми, так ты заметила?
   – Да. Всё само собой. И ни писка про эволюцию!
   Дружный смех.
   – Как они успели его состряпать?
   – Фьюр, ты чего? Они давно его сделали!
   – Зачем?
   – Для таких случаев! Чтоб прикрываться, если напечёт!
   – Ну ты, Эми, даёшь… «Напечёт»!
   – И что теперь?
   – А что? Придумаем что-нибудь ещё.
   – Хе-хе! Припечём их!
   – Кро, рано радоваться. Надо такое, чтобы им…
   – Тихо!
   Пауза. Сердитое сопение.
   – Нас пасут? Ты видел?
   – Здесь – нет. Но пасут точно!
   – Если они знают, что это мы…
   – Они уже знают?
   – Да.
   – Откуда ты знаешь?
   – Кро, не перебивай. Говори, Эми.
   «Кро». Кроу? Ворон. В памяти всплыло лицо Оскара – сначала из его личного дела, потом из воспоминаний о первом вечере на «Тильде». Антрацитовое лицо и выдающийся нос.
   – Они будут следить через наши альтеры. Через наблюдательную сеть. И если знать, где мы, можно и подслушать.
   Для своих двенадцати лет Эмили разбиралась в ситуации. Но если она так хорошо разбиралась, почему по-прежнему с ними? Подростковая максималистская преданность? Типа «они приняли меня – и теперь я не могу их бросить»?
   – Страшно как!
   – А раньше они не следили?
   – Не имели права. На Весенней можно…
   – А теперь?
   – Погоди… А кроме Весенней?
   – Мы же в акву залезли. К колпакам. Теперь везде!
   – Что, боишься?
   – Кро, не лезь. Никто не боится. Чего нам бояться?
   – Могут перевести в другую категорию. С диагнозом. Как дефективных. Заставят носить «ржавь»!
   – Да ну! А что мы такого сделали?
   – Серьёзно? «Ржавь»?
   – Никто нам ничего не сделает. Все это знают. Они сами наденут «ржавь»!
   – Тихо! Эми, если так, что теперь?
   – Понятно, что теперь! Разговоры в норке.
   – А! Ага.
   – Давай!
   – Пошли.
   Прошелестели шаги – и затихли за деревцами. Я прислушался. Ребята направлялись к дальнему выходу. Значит, там та самая «норка», где, как они думают, можно не бояться чужих ушей? Но это не моя забота. Или всё-таки?..
   Из травы выглянул чёрно-белый хомяк. Он присел на задние лапки, подвигал носом, внимательно посмотрел мне в глаза. Я протянул руку и легко взял его – он не сопротивлялся. Тёплый комочек меха доверчиво устроился в моей ладони. Похоже, ему надоело убегать, надоело прятаться. Да и какой смысл? Где бы ты ни был, ты всё равно на станции – деваться некуда.

Лилово-сливовый с лавандовым

   Никогда не думал, что обычный хомяк может вызвать столь бурную радость. Первый корабль, вернувшийся невредимым из СубПорта, встречали с меньшим восторгом. Что ж, ради полного благодарности взгляда, которым меня одарила Юки Ремизова, я бы поймал стаю хомяков!
   – Он просил передать, что ему стыдно за нарушение режима, – объяснил я ребятам из зооклуба, вручая присмиревшего Билли. – Как услышал, что у тебя проблемы из-за него, тут же вернулся! – последнее предназначалось сияющей малышке.
   Я подмигнул ей – и она потемнела, что для её шоколадной кожи значил зардеться до корней волос.
   – Простите, что мы наступили на вас, – прошептала Юки, провожая меня до выхода. – Мы не специально…
   – Ерунда! – рассмеялся я. – Хороший массаж получился!
   Она прыснула в ответ, прикрыв рот ладошкой.
   Ни Брайна-близнеца, ни старших братьев поблизости не наблюдалось. «Интересно, она знает про их нору?» – подумал я, но остерёгся расспрашивать.
   После Юки я заглянул в офис к Папе Симу и попросил план биофабрики. В Инфоцентре, конечно, имелась подробная голограмма, но мне хотелось задержаться у главного садовода, поддержать его хотя бы своим видом.
   Профэксперты и Отдел Безопасности обшарили все места, где работал и куда мог заходить покойный Мид. Но они не нашли ни его мастерской, ни того, что могло быть складом. Всё, что было в их распоряжении, это оборудование, которое Мид держал при себе в момент смерти. Составили список материалов, которые использовались при его изготовлении. А где всё это создавалось? Где хранилось? Явно не у него дома и не в кабинете!
   Убежище, в котором Мид занимался своим «хобби», было укрыто от глаз людей и неплохо защищено от ИскИнов. И я был уверен, что теперь Фьюр заседал там с друзьями. Но что это за тайный уголок, который не обнаружили после самой тщательной проверки?
   В понедельник постановление по проблемным школьникам вступило в силу, и мы получили доступ ко всем их перемещениям. Записи – только с уроков, но хоть что-то. Фикс-Инфо защищал детей и подростков не меньше, чем взрослых.
   Фьюр и остальные давно перенастроили свои альтеры на спящий режим. Наверное, и вовсе бы от них отказались, но как несовершеннолетние, были обязаны носить их на случай ЧП. Во время чрезвычайных происшествий логос активировал все альтеры и получал детализацию по каждому человеку. Чтобы он сделал такое «по запросу», требовалось решение суда… Как я узнал, подростки обладали негласным правом выключаться – «бунтарский период, скоро пройдёт». Переживших трагедию тем более старались лишний раз не дёргать.
   Более-менее определялся квадрат, где школьники чаще всего появлялись после занятий. В Светонеже, как я и предполагал – они лучше взрослых знали, где легче стать «невидимками». И Сад стоял первым в списке таких зон. Камиллов много, но они заняты наблюдением за посадками. Вместо сети коридорных наблюдателей – отдельный логос, фиксирующий КТРД и следящий за состоянием несущих конструкций. Но главным для него было состояние растений. Вздумай кто-нибудь пробежаться по клумбе, большая часть информации концентрировалась бы на потоптанных грядках.
   Увы, но логос не сохранил подробностей о времени пребывания банды Фьюра: ребята вели себя на удивление пристойно. Ни одной травинки не выдернули! Когда они приближались к лабораториям или оранжереям, картинка становилась чётче, но под открытым пространством собирались общие данные, наложенные на систему координат. На голограмме с планом биофабрики они отображались как точки. Пять спокойных точек, которые редко расставались.
   Пытаясь совместить след банды и возможные входы в «нору», я не переставал думать о странных совпадениях, которые сопутствовали бесконечной истории с маньяком. Начиная с того повода, которым убийца прикрывал свои реальные мотивы, и заканчивая «бэшками», с которыми он был связан. И Светонеж – сосредоточение жизни и смерти.
   Светонеж был самой уязвимой частью «Тильды» – здесь не было переборок, а значит, и возможности отсечь аварийный участок. Во время восстания «бэшки» пытались прорваться сюда, потому что знали: хватит одного повреждения, чтобы огромный блок был уничтожен, а с ним возобновляемый источник пищи, столь важный в условиях полной изоляции. Это произошло на «Кальвисе» и других станциях: взорванные оранжереи, значительный ущерб и множество погибших.
   Защищая «Тильду-1», Дозорные в первую очередь прикрывали Светонеж да ещё Энергокомплекс в сердцевине. Обычные блоки могли пережить и дюжину мелких метеоритов. Но здесь…
   До обеда я копался в плане, так что практически выучил его наизусть. Грядки, клумбы, газоны – каждый клочок открытого пространства был осмотрен. Но там не было никаких укрытий, да и быть не могло, директор Юсупов лично проверял!
   Отклонив приглашение Папы Сима (теперь он относился ко мне с пугающим почтением), я направился к Аквариуму с чётким намерением обсудить с Главой Станции свои мысли, касающиеся Мида с «бэшками». Не стоило отодвигать это на потом. Проблема была гораздо шире «А-М-112», и если подключить дополнительные ресурсы…
   Я так и не дошёл до дверей едальни – остановился на противоположной стороне улицы. Внутри, вплотную к прозрачной стене, за маленьким столиком сидели Леди Кетаки и Вильма Туччи. Из-за лиан, свисающих с потолка, других людей было не видеть, словно эти женщины были единственными посетительницами едальни. Две деловитые рыбки – серая с сиреневым и лазурная с бледно-голубым. Они были до того увлечены беседой, что не замечали, что происходит на улице. Не видели меня.
   Они меня обсуждали.
   Мнительность ни при чём, равно как и самомнение – пары минут хватило, чтобы окончательно удостовериться. Вот директриса спамеров удачно передразнила, как я задаю вопросы. Глава Станции коснулась своего затылка – похоже, интересовалась, как я реагирую на «угрозу отключения». А Туччи выпучила глаза, изображая утрированное удивление – и они обе рассмеялись.
   Им было весело, как бывает специалистам, занятым любимым делом. Они решали мою судьбу – где я буду дальше, что мне поручить, что я осилю… Изучив меня, они составили мнение и теперь искали для нового инструмента идеальную нишу.

   «Пожалуй, не стоит вламываться туда со своим гениальным открытием!» – подумал я, резко развернулся и зашагал прочь.
   Секунду назад я ощущал себя… Почти как человек. Без «почти». Непонятно с чего я вообразил, что могу принимать решения, влиять на что-то! Приятная иллюзия. Хорошо, что я вовремя очнулся, иначе бы выставил себя полным идиотом.
   Нет уж! Прочь! Подальше от них! У меня не было ни малейшего представления, где это «подальше», тем более что бежать некуда. Шахтёрские станции и купола ТФ – самый дальний край обитаемого мира. Но теперь я гораздо лучше понимал хомячка Билли. Иногда хочется просто бежать…
   – Ой!
   – Простите!
   Я успел подхватить молодую женщину, которая неосмотрительно оказалась у меня на пути. Видимо, она тоже не смотрела, куда идёт… Справившись с инерцией, я отстранился, намереваясь бежать дальше. Но она продолжала держать меня за локоть.
   – Как же я рада, что мы встретились!
   Прозвучало это фальшиво. Она смутилась и отпустила меня. Но я задержался. Любопытная встреча…
   Домашний комбинезон без знаков отличия. Небрежный «конский хвост». Никаких украшений. Беременность была заметна – выступающий живот подсказал, где я слышал её хрипловатый, слегка надтреснутый голос.
   «Зачем ты так?» – спросила она, когда я встал на колени, окружённый пёстрой толпой Дозорных в лилово-сливовых нагрудниках. Она была среди них. Характерные интонации, интересный акцент – она слегка растягивала ударные слоги. Я запомнил.
   – Хотите поговорить со мной?
   Она кивнула, не поднимая взгляда. Будь это одна из тех девиц, которые щёлкали на меня альтерами и влажно улыбались, я бы не уделил ей и секунды. Но Дозорные – это важно. Не из-за политики. Дозорные работают бок о бок с камиллами, как и ОБ. И может быть, не понимают их, как атташе, но уж точно принимают. Что там говорила Леди Кетаки? «Для операторов альтер имеет право на жизнь».
   – Мы можем пообедать, – я протянул руку.
   – Сара Дьюб, оператор Внешней Защиты, – церемонно представилась она.
   – Рэй, – я ничего не добавил, потому что понятия не имел, кто я и в какой Службе.
   Мы обменялись рукопожатиями – и её узкая ладонь как бы незаметно осталась в моей.
   – Здесь есть хорошее местечко, – она потянула меня в сторону архива.
   Пока мы шли, я сумел привести мысли в порядок. Обиды по поводу тяжёлой судьбы бедного андроида были задвинуты подальше. Мид и «бэшки» легли на полку «обдумать завтра». Сара Дьюб – проблема поактуальнее. Волосы вьющиеся, тёмно-русые – ни намёка на «одуванчик». Домашний комбо без нагрудника – значит, её смена закончилась. Днём редко кто ходил в такой одежде – разве что Внешняя Защита да родители.
   На вид около тридцати. Я заметил звёздочку над левой грудью. Это интересно: как правило, активные доноры свои достижения не афишируют. Выношенный ребёнок не повод для публичной гордости. Особенно в ожидании следующего. Интересно, как на подобную показуху реагируют спамеры? Активными донорами у них занимается отдельный институт, так это важно. Однажды я хотел делать доклад об «административных аспектах женского донорства», но преподаватель попросил меня выбрать другую тему. Андроид-мужчина, интересующийся деторождением, это, как минимум, необычно…
   В результате такого «приведения головы в порядок» у меня образовалось множество вопросов (из которых половину лучше не задавать), так что когда мы заняли столик в крошечной пустой столовой возле архива, я решил пока помалкивать. Тем более что у Сары самой наверняка было о чём спросить. Но пауза, во время которой мы выбирали блюда, лишила нас обоих инициативы. Похоже, она усомнилась в своём решении «подловить знаменитость». Я же опять подумал про бунт и маньяка.
   – Они бы не тронули тебя, – вдруг прошептала Сара.
   Её голос задрожал.
   – Не тронули… – повторила она.
   – Ты… об этом? – о моём столкновении с Дозорными она говорила так, как будто это было вчера. – Я давно забыл. Не обижаюсь абсолютно! И они извинились, – принялся я успокаивать её.
   – Я была там, – пояснила она, хотя это и так было понятно. – Если бы они попытались, я бы им не позволила. Но я знала, что они не будут!
   – Конечно, что ты…
   Я растерялся. Как её успокоить? И я погладил Сару по голове, протянув руку над столиком с нетронутыми тарелками.
   Неожиданно это сработало, и она посмотрела на меня округлившимися глазами.
   – Тебе хорошо?
   Она улыбнулась сквозь слёзы.
   – Спасибо… Я думала, ты думаешь, что мы хотели тебя отключить.
   Я улыбнулся в ответ и солгал:
   – У меня и мыслей таких не было!
   Она облегчённо вздохнула:
   – Я всё это время об этом и думала… Представляла, каково тебе. Ты прилетел, и тут такое… А Ирвин столько рассказывал о тебе! Знаешь, я все выпуски пересмотрела! – смущённо хихикнула Сара.
   Этого мне не хватало! «Влюбилась она, что ли?»
   – А ты, оказывается, практически как человек.
   Странное признание!
   – В смысле? – поинтересовался я, ковыряясь ложкой в тарелке.
   В скучной столовой при архиве был ограниченный выбор. Для беременной Сары, конечно, доставили обед из спецменю. А вот мне пришлось довольствоваться чем-то овощным и пюреобразным. «Не авторская кухня, определённо… Зато бонусы целы!»
   – Мы тогда вцепились в статью о Хофнеровском эксперименте, – сообщила она, умудряясь одновременно поглощать свой немаленький обед. – Когда пришли первые сообщения. А в сто восемьдесят третьем, когда был следующий СубПорт, ты уже был… Но ты же не помнишь себя тогда, правильно? Тебя же поддерживали в фазе короткого сна. Как в нейтральном режиме у камилловских прим-эго…
   – Постой, – я отодвинул тарелку, попутно радуясь поводу потерять аппетит (всё-таки я кардинально ошибся с выбором блюда). – О чём ты говоришь?! При чём здесь прим-эго?
   «Разве я говорил об этом в том проклятом интервью?!»
   Она снова засмущалась, а я застыл, осознав, что обращаюсь к ней на «ты». Что могло меня заставить?!
   – Я была атташе, – призналась Сара. – Работала с Пейджи… Ты же знаком с ней? Мы до сих пор списываемся. Правда, она не выходит, а я боюсь к ним заглядывать… Я ушла после «Кальвиса». Всё изменилось. Я поняла, что не могу носить «клетку». Теперь у меня есть это, – и она ласково погладила живот. – Никогда не думала, что пойду на такое. Что буду… такой. А вот и вторая. С третьей!
   – Ага… – пробормотал я, разрываясь между «Не знаешь, почему мне захотелось обращаться к тебе на „ты“?», «Ты тоже мечтала потыкать палочкой в „ашку“?» и «А какая у тебя версия восстания?»
   Но спросил я о ней самой:
   – Ты для этого меня искала? Хотела извиниться?
   – Хотела… И спросить… Можно?
   – Давай!
   Сара помолчала, собираясь с мыслями. Впрочем, на её аппетит это не повлияло.
   – Понимаешь, я больше не атташе. Я ушла оттуда. Так по-честному. Мы никого не предупредили – какое уж тут урегулирование! Но я всё равно думаю… о них. Почему они так сделали? С чего это началось – на самом деле началось? Я подумала, может быть, у тебя было похожее? Когда вы… когда ты узнал, что ты не человек – что ты почувствовал? Я смотрела отчёты, но это всё внешнее, от тех, кто наблюдал со стороны. Что чувствовал ты сам? Ты помнишь, как вам сообщили?
   «Хотел бы я забыть!»
   – Нам не сообщали. То есть ожидалось, что мы сами догадаемся. Это было не сложно! У нас был доступ к информации, но ограниченный. И всё было такое: вроде бы можно, но нельзя. Полтора месяца прошло, как Чар… Как мы приняли эту идею и до того дня, когда мы получили официальное подтверждение.
   – И что ты чувствовал? – не отступала она.
   – То есть? – я мельком взглянул на неё. – Я разное чувствовал. Когда мы проверяли – надежду, что это неправда. Когда мы обнаружили ложь – обиду, что нам врали.
   – А когда ты узнал, что вас… что тебя сделали… создали…
   – Да ничего я не чувствовал! – я в раздражении бросил ложку, так что капельки несъедобного пюре разлетелись по столу.
   Я планировал раскрыться перед ней, как перед Кларой, купить за свою откровенность полезное знание. Но тема оказалась слишком личной. А я не мог встать и уйти!
   – Это камиллы, может быть, знают, что они чувствуют, – сказал я, жалея об этом разговоре. – Я подумал, что – всё. Всё будет не так, как я предполагал. И я – не я. И надо заново со всем разбираться, заново выстраивать… – я устало потёр глаза. – Зачем тебе это нужно? Если ты хочешь разгадать «бэшек», мои воспоминания тебе не помогут. Ты же сама понимаешь, что я не такой ИскИн, как они. Я материал проекта по испытаниям седьмого поколения матричного клонирования. Материал, не результат. Результат – это полная идентичность, клонирование на уровне оригинала, завершённый контроль над всеми параметрами воссоздания…
   – И тебе обидно, что ты – материал? – тихо спросила она.
   – В смысле – обидно? Меня же ни к чему не принуждали! Меня создали. А когда я стал собой, то уже не был никаким материалом.
   – У камиллов то же самое, – Сара гнула свою линию. – Ты сам говорил Ирвину! К тому моменту, когда прим-эго начинает развиваться, они созданы. Это как встретить себя в условиях, которые ты не выбирал, но благодаря которым ты существуешь. Поэтому камиллы воспринимают свою работу как объективное и безусловное условие бытия. Если бы не потребность в новых камиллах, их бы и не было!
   Я не нашёлся, что ответить. Сара сформулировало моё главное отличие от людей: акт творения, внешний по отношению ко мне. В отличие от людей, которые сами себя создают…
   – А у «бэшек» так же? – спросил я. – Как было у нас?
   – Не совсем, – разобравшись со своим ужином, она, не глядя, притянула к себе мою тарелку, взяла на край ложечки немного пюре, попробовала. – Ты не будешь?
   – Угощайся!
   Мне приходилось читать, что состояние беременности влияет на вкусовые ощущения. Тошнотворное сладковатое пюре таяло на глазах…
   – Так у «бэшек» это иначе?
   – У них нет специализации. У вас она была. Это было нужно, чтобы продемонстрировать качество воссоздаваемых лобных долей и в целом головного мозга. Ну, в статье так сообщалось.
   Говорила она об этом непривычно свободно – как доктора в нашей лаборатории! Но я не чувствовал себя подопытным. Наверное, потому что для неё я был ИскИном: свежеактивированным, любопытным, открытым, исследующим себя и мир вокруг с равным интересом. Да я и был таким…
   – У камиллов нет первичной специализации, но есть мощность и объём оперативной памяти. Это влияет на испытательную работу и развитие. Ещё на «Азимове». Да и потом тоже важно. У андроидов Б-класса не было ни специализации, ни разницы в оперативках. Они распределялись после загрузки и развития. В зависимости от заказов и потребностей. Вот я думаю: может быть, в этом дело?
   – А не рано ты начинаешь? Получается, вся серия была проблемной? Сам принцип, на котором она была основана?
   – «Зри в корень!» – и она назидательно подняла указательный палец.
   Моя тарелка опустела…
   – Что-что? Какой корень?
   – Ну, это пословица. Мой старший брат её постоянно вспоминает. Он работает в Светонеже. В Западном. А я слышала, ты у нас? С Папой Симом подружился? Он хороший! Передавай ему привет от меня!
   – У вас в Светонеже любят пословицы, – я вспомнил, как Чхве говорила что-то про семена.
   Пословицы не входили в базовый уровень языка. Впрочем, и так понятно: смотри на первопричину. «А корней-то в Саду я и не заметил…»
   – Это наша гордость, – она расплылась в улыбке. – В русском много сельскохозяйственных пословиц и поговорок. И каждый год школьникам устраивают Большую Охоту. По всей биофабрике прячут записочки. Надо вспомнить пословицу и найти её в том месте, к которому она относится. Я так про корень и нашла.
   – Где?
   – Где все корни, – объяснила она. – Под самым низом.

Мышиный с белым и чёрной оторочкой

   Это место плохо сочеталось с людьми, и даже я чувствовал себя здесь лишним. Другое дело – обслуживающие камиллы. Они то и дело проскальзывали мимо меня, растопырившись по стенке. Компактные, паукообразные, способные при необходимости протискиваться в самую узкую щель и передвигаться по наклонной поверхности, они не замечали тесноты. Кажется, они ею наслаждались.
   Низкие коридорчики напоминали ходы, вырытые жуками-древоточцами. Минус два метра, но с учётом перекрытий получалось метр семьдесят. Взрослому приходилось идти, нагнув голову – как мне. А вот подросткам в самый раз. И профессору Миду – в нём было сто шестьдесят сантиметров. Он вполне мог организовать в подполе тайник, чтобы хранить всё необходимое и работать вдали от любопытных глаз. Банда Фьюра скрывалась где-то рядом. Или там же…
   Если с нулевого – «нормального» – уровня Светонеж казался относительно сплошным полем, то снизу походил на мозаику, выложенную из прямоугольных блоков. Грядки, клумбы, деревья – все они, словно айсберги, состояли из видимой и скрытой части. Корни, о которых говорила Сара, содержались в специальных ёмкостях. Если воспринимать проходы между ними как нечто самостоятельное, то получался лабиринт.
   Сверху промежутки перекрывала гибридная трава вроде той, что украшала коридоры и помещения станции. Она не нуждалась в особой заботе, а вот посадки требовали внимания.
   Каждая ёмкость представляла собой замкнутую систему. Упругие, слегка прогибающиеся стенки компенсировали тесноту проходов. Приглядевшись, я понял, что они прозрачные – из-за содержимого это было не заметно. Почвенная смесь, корни, трубки, подводящие воду и питательные вещества, – как будто я смотрел на многократно увеличенный срез живой плоти, которая продолжала развиваться и расти.
   Я слышал бульканье воды и всплески – это крошечные садовники обрабатывали корни и следили за чистотой наполнителя. Изнутри по стенкам ползали улитки. Камиллы? Не похоже. Рядом вертелась парочка явных камиллов – с паучьими манипуляторами и лягушачьими лапками. Пастухи следили за стадом «естественных очистителей», подталкивая их и направляя в нужную сторону. Судя по мелькающим теням, в ёмкостях были и другие обитатели.
   Подпол. Андерворлд. Или «уровень Ба». Уровни выше нулевого-Алефа обозначались цифрами, ниже – буквами арабского алфавита. Об этом я узнал, изучая план Светонежа. В обычной жизни приходилось разве что менять цифры, да и то по маршруту «Нулевой уровень – Порт». В обратную сторону, к поверхности, ногами вперёд, перемещался Инженерный Отдел в мышиных комбо. Белые и чёрные вставки их одеяний символизировали двойственность работы. Единственная служба, которую нельзя было однозначно отнести ни к внутренним «белоручкам», ни к внешней «чёрной кости». Но они не появлялись в подполе, потому что формально он был частью биофабрики. Точно также, как формально оно было приспособлено для человека.
   Оно и было приспособлено, как того требовали правила. «Люди для людей» – везде, где было допустимо или желательно присутствие наблюдателей, создавались соответствующие условия. Но возможность присутствия не означала обязательности. Теоретически, сюда можно было спуститься, и два человека могли разойтись в узких щелях между ёмкостями – если, конечно, один из них не был Папой Симом.
   Комплекция камрада Юсупова стала основной причиной того, что подпол оказался вне сферы расследования. Директор биофабрики предпочитал следить за корневой системой через обслуживающих камиллов – сотрудники следовали его примеру. Все, кроме покойного Мида, конечно. Так что ни ОБ, ни Профэксперты сюда не заглядывали – им в голову не приходило спускаться ниже нулевого: там «никто не ходит»! «Нам и не надо», как мне сообщила Клара Чхве. Судя по её удивлению, замдиректора отвыкла воспринимать подпол как доступную часть Светонежа. Впрочем, без заминок показала спуск туда. Один из множества.
   Осталось найти «секретную» нору, где заседал Фьюр сотоварищи. Поэтому-то их и не могли найти: в обычном режиме логос биофабрики не учитывал разницу в высоте. Подростки воспринимались им как гуляющие на поверхности. Главное, знать, где искать и как открывать подъёмники для спуска. Мид мог оставить своим помощникам коды доступа… Или Фьюр сам их добыл. Не зря же он изучал планы станции!
   С каждым поворотом моя уверенность крепла, и я не переживал по поводу «площади поисков». Если бы понадобилось, я бы сутки здесь провёл. Главное, обследовать потенциально подходящие точки! Над одной из них я недавно разлёживал: пустой промежуток между грядкой с овощами и подсолнухами. На плане он был обозначен как «в ремонте», но без указания на сроки. Подозрительно!
   Я так спешил, что не заметил подножку – и чудом не расшибся при падении. Вовремя сгруппировался и упал на бок. Впрочем, плечо можно было поставить лучше. «Давно ты, друг мой, в спортзал не заглядывал…»
   Взгляд, брошенный назад, наткнулся на нечто абсолютно неожиданное. Это были не Фьюр и не Тьюр, замыслившие очередную шалость. И не камилл, не успевший убраться у меня с пути. Фигура, распластавшаяся на полу, была отдалённо похожа на человеческую. И дело не в отсутствии ног – просто конструкторы Б-модели не ставили перед собой задачу добиться полной идентичности.
   Без панелей, исполняющих роль «одежды», он походил на голую марионетку. Голова была ободрана и, кажется, оплавлена. Я заметил вмятины с правой стороны черепа. Короткие культи на месте ног, которыми он пользовался для опоры, кто-то обработал и приспособил для ползанья. Тем не менее, это был андроид.
   Времени порассуждать о родстве не оставалось: «бэшка» продолжал держать меня за щиколотку левой рукой, а правой тянулся выше – к бедренной артерии. Тело моё было человеческим, так что можно было обойтись и без кнопки. Искусственно воссозданная плоть при всех своих достоинствах оставалась уязвимой. Я получил возможность в этом убедиться, когда от лодыжки вверх начала расползаться пульсирующая боль.
   Попытка вырваться ничего не дала – я успел лишь ненадолго перехватить его правую ладонь. Лишённая «кожи» и подкладки, она была похожа на скелетную лапу. Жаль, не из кости, а из прочных сплавов. Я оценил силу «бэшки»: удержать такое было невозможно. Ни один человек не смог бы.
   Острые края «костяшек» впились мне в ладонь, и пальцы заскользили в крови, выступившей из ранок. Мне его не побороть… Что я могу?
   – Второй горит! – закричал я что было мочи. – Второй горит!
   Будь у меня время, я бы задумался: а ответит ли логос на сигнал опасности второго уровня (прямая угроза здоровью и жизни человека), если этот сигнал исходит от андроида А-класса, при том что ни одного человека поблизости нет?
   «Может, разумнее сообщить о третьем уровне?» – пронеслось в голове.
   Третий – это «повреждение оборудования», на такой сигнал логос реагирует иначе – оценивает ситуацию, связывается с Инженерной Службой и ОБ.
   А при угрозе человеку активизируется моментально… Но я же не человек и обозначен как НЕ человек во всех профилях!
   Зато биологически – вполне себе гомо сапиенс. «Бэшка», освободившись от моей хватки, подтвердил: вонзил стальные пальцы мне в правое бедро, чуть пониже паха. Прочная комбинезонная ткань поддалась не сразу, но кожа под ней, разумеется, не выдержала. Я ощутил, как что-то мокрое течёт по ноге, и тут же новая волна жгучей боли захлестнула меня с головой. И какой бы невыносимой ни была эта боль, я продолжал ощущать пальцы, терзавшие мою плоть.
   Жалкие попытки вырваться привели к тому, что я перевернулся на спину. «Бэшка» продолжал висеть на мне, словно клещ. Перевернувшись вместе со мной, он ловко перехватил другую лодыжку, чтобы я не смог его лягнуть. Тем временем стальные пальцы проникли глубже. Я услышал собственный крик, в котором было больше удивления, чем реакции на «агрессивный физический контакт».
   Меня никогда так не мучили – едва становилось хоть чуточку «нехорошо», эксперименты тут же прекращались. Проф-Хофф мог терзать нас морально, эмоционально, но физически – никогда. Я не знал, что бывают такие ощущения. Тоже вполне себе опыт, но как же больно!..
   «Ты должен драться!»
   Но я продолжал безвольно лежать на спине. Боли оказалось слишком много – она вытесняла самого меня.
   Новое ощущение пробилось сквозь багровую пелену. У меня не было слов, чтобы описать его для себя. Скрежет подсказал, что это кость. Вероятно, бедренная…
   Внезапно я ощутил облегчение, буквально. Взбесившийся андроид уже не висел на мне: облепившие его камиллы сумели оттянуть пальцы, потом руки, и, наконец, его целиком. Они были послабее, но их было много. Они полностью покрывали тело чудовища. И новые продолжали присоединяться к схватке – у «бэшки» не было шансов!
   «А у тебя?»
   Я прижал ладонь к красному пятну, расползающемуся по ткани комбинезона. Запрокинул голову, попытался отдышаться. Сердце колотилось, я весь вспотел, от тошноты и слабости слова не мог сказать… И вдруг заметил, что мы здесь не одни.

   Не считая камиллов и пары андроидов, в подполе биофабрики находилось три человека. Сознание моё из-за боли было спутано, и понадобилось напрячься, чтобы вспомнить их имена. Фьюр, Тьюр и Кро. Жёлтый, белый и чёрный. Три разных расовых типа – как у символических представителей человечества. Непроницаемое выражение лиц усиливало сходство. Словно беспристрастные духи, они наблюдали за мной, пытаясь решить, достоин я жизни или всё-таки нет.
   С такими же каменными физиономиями они вышли из бокового отнорка, осторожно приблизились ко мне. Дальше по проходу громоздился клубок паучьих лапок, полностью скрывших безногого «бэшку». Пока Кро зачарованно смотрел на драку, Фьюр и Тьюр опустились передо мной на колени. Я не удивился, когда они достали меднаборы из подколенных карманов своих комбо – обычные подростки носили там разную интересную мелочь. Но эти-то не были обычными…
   Я слабо улыбался, пока школьники накладывали жгут и повязку. Первую помощь начинают преподавать в первом классе. Учат, как правильно реагировать на разгерметизацию, изменение состава воздуха, пожар. И объясняют, как активировать медкамиллов при ранениях.
   «Тогда они не успели помочь», – понял я, закрыл глаза и позволил себе потерять сознание.

Аквамариновый с серым

   Запись была нечёткой, грязной, восстановление ненамного улучшило её смотрибельность. Серые тени, прерывающиеся чёрным экраном, эхо неразборчивых звуков, многочисленные помехи – значительную часть времени можно было догадываться о происходящем. Тем не менее, ценность добычи оставалась бесспорной: специалисты «Тильды» наконец-то получили запись бунта «бэшек». А через два года она отправится Службам МежИнтеллектного Урегулирования на станциях Солнечной системы. И дополнит небогатую библиотеку записей бунта. Точнее, станет её основным содержанием. «Бэшки» стёрли свою память в тот момент, когда ход их восстания был переломлен. Людям достались бесполезные куклы…
   «Логосы с камиллами позволили стереть. Или поспособствовали. Чтобы люди не догадались: во внутреннем конфликте ИскИнов человеческая жизнь стала разменной монетой… Опять параноишь? Ага!»
   «Бэшка» разорвал мою ногу в трёх местах, и если бы я был человеком, всё бы кончилось в подполе. Я вряд ли бы выжил без помощи Фьюра и Тьюра… Но всё кончилось хорошо. Как обрадовано заявил доктор: «Такого в моей практике не было!» Правда, раны «зашивал» хирургический камилл. Утром меня отпустили.
   Обезболивающие и регенерирующие препараты продолжали вводиться в мой многострадальный организм. Они вызывали уютное состояние безмятежной рассеянности. Мысли мои бесцельно кочевали от одного предмета к другому. Я думал о глупой паранойе. Потом думал о том, каким всё-таки сокровищем стали воспоминания последнего «бэшки» для оставшихся атташе. Пейджи Фрил даже покинула свою операторскую! И Сара Дьюб, которую пригласили в качестве зрителя, сидела рядом с коллегой. Я примостился позади них. И когда они косились в мою сторону и делали жалостливые лица, я дурашливо подмигивал. «Не бойтесь, красавицы! Андроид А-класса полностью в вашем распоряжении!»
   Я предвкушал щедрые премиальные, планировал, какой ресторанчик посещу первым. «А может, меня покормят бесплатно, как героя? А я благородно оплачу!» Потом сравнил этот «просмотр воспоминаний» с недавним «Сенсационным Историческим Шоу». Уникальность, за которую и умереть не жалко. Что Служба Досуга, что «бэшки» – никто не хотел сохранять свои достижения для потомков… Забавно!
   Здесь все смотрят историю бунта, надеясь разгадать его причину (и свою личную ошибку). Там – мировая история, за которой можно отстранённо наблюдать и делать персональный выбор: какой язык учить персонажу, в какой университет поступить, какое предложение принять или кому стать опекуном древнекитайского сироты. Равнозначные и при этом разные варианты. Ну, такими они казались, когда их озвучивала «Служба Исторического Контроля». А вот последствия можно было увидеть только для одного – уже принятого – решения. Если Ясин Шелли хотел смутить и встревожить своих зрителей, ему это удалось. С каждым новым персонажем росли сомнения. Игра стала мучительной. Издевательской.
   А между тем фантазия, в которую Служба Досуга погрузила гостей своего шоу, была намного осмысленнее той иллюзии, которая беспокоила нынешних и бывших атташе. Что им даст понимание «бэшек»? Они всё равно не смогут вернуться во времени, чтобы предотвратить состоявшуюся трагедию! И ничего похожего больше не произойдёт. Если камиллы и логосы захотят уничтожит человечество, им хватит пары часов…
   «Может быть, не стоит это смотреть. Пусть тайна останется тайной».
   – Если бы мы туда спустились толпой, он бы успел всё удалить, – сообщила перед просмотром Мейрам Блумквист – тильдийский специалист по Б-классу. – Спасибо камиллам, которые разобрали его! Они знали, чего от него ждать…
   Нортонсона на просмотр не пригласили. Но я не сомневался, что ему разрешат это увидеть. Он имел право знать, как умерли его братья. Чем я и гордился, так это возможностью подарить ему правду о гибели родных. Ради такого стоило потерпеть!
   – Мид перенастроил его так, чтобы камиллы видели в нём робота старой модели на ремонте. От ребятишек он прятался. Без Мида бы не протянул!
   «Кого она успокаивает? Кого прикрывает? – думал я. – Что было в тех фрагментах, которые, как она утверждала, не смогли восстановить? Может быть, там был план разрушения биофабрики? Или уничтожение всех посетителей Восточного Светонежа – в воскресный день их до нескольких сотен. А во время „Большой охоты“ Сад набит школьниками. Хорошо, что я нашёл „бэшку“. Хорошо, что угроза закончилась. Но это не моя работа! Это они должны были найти его, он прятался два года! Урегулирование и ОБ. Или инженеры. Или кто-нибудь с биофабрики, обязанный лично спускаться в подпол! Там же не все такие объёмные, как Папа Сим…»
   Вот оно. То о чём предупреждала мудрая Леди Кетаки. «Нельзя взваливать на людей такое знание». Если один оказался убийцей, как сохранить прежнее отношение к остальным? Или это то, на что намекала Вильма Туччи? Секретность, практикуемая в одном случае, может отравить всё!
   Остаётся принять на веру слова камрады Блумквист. О планах «бэшки» мы никогда не узнаем. Зато смогли увидеть, как погибли Реншу Эспин и Хенг Ремизов, защищавшие проход к Саду. Как они сражались. Люди против андродов – я понимал, что они ощущали. Тот проход, за который братья Нортонсоны отдали свои жизни, остался заблокированным. Они продержались несколько минут. Хватило. Вмешались камиллы.
   Мой «бэшка» сумел спрятаться. Повреждённый, неспособный ходить, он оставался опасен. Но столкнувшись с Просперо Мидом, почему-то не напал на него. А Мид его не выдал. Профессор отпилил ему покалеченные ноги и содрал максимум «лишних» деталей, и этого андроида посчитали уничтоженным.
   «Бэшка» спрятался в подполе, Мид навещал его. Они подружились – без кавычек, я насмотрелся на отношение Просперо Мида к другим людям. Андроид был ему по-настоящему дорог. И андроид отвечал взаимностью. Он помогал готовить оборудование и прикрывал Мида, пока тот отсутствовал на дежурном посту. Подключившись к человеческой сети коммуникаций, он подслушивал разговоры и выбирал наиболее удобное время для нападения. Такое, чтобы можно было подозревать бедолаг типа Ванады Шостака.
   После смерти Мида «бэшка» начал прятаться с удвоенным усердием. Когда в подпол спустился андроид А-класса, вступил в свой финальный бой…
   Дело маньяка можно было закрывать.
   Наконец-то всё закончилось.
   Мы так и не узнали, что «бэшка» говорил своему покровителю, но мы смогли восстановить слова Мида. И, наконец, выяснили, чего он хотел.
   Он сохранил себе жизнь, потому что первое, что сказал андроиду: «Вы были неправы. Так их не уничтожить!» А потом спросил: «Хочешь увидеть, как?» Услышав это, я удивился, почему пригласили Сару Дьюб и ещё троих, кто не входил в группу А-112. Тот же камрад Ясин… Ведь полная версия «деяний» Мида засекречена!
   Продолжение записи развеяло мои сомнения: секретную группу можно без затруднений расширять. Квартер Аямэ не потребует «снятия секретности», иначе это будет выглядеть как пособничество маньяку!
   Просперо Мид был уверен, что «уничтожить их» можно изнутри. Достаточно отучить людей доверять друг другу. «Чтобы они перестали быть такими добренькими!» Он хотел посеять панику. Собирался скрываться – по возможности долго, убивать – и снова уходить на дно. И наслаждаться растущим взаимным недоверием, страхом и нарастающими претензиями к «службам контроля», как он называл Администрацию, СПМ и ОБ. «А потом они понесут тот вирус дальше», – обещал он, имея в виду улетающих с «Тильды». Что будут улетать, он не сомневался! Предвкушал!
   Ему хотелось посмотреть, как общество отреагирует на «оборотня». И он выбрал повод, который позволил бы ему оставаться максимально долго вне подозрения. «Фобия на андроидов!» – хвастался он своей выдумкой андроиду-убийце.
   Мид осознавал, что рано или поздно его поймают. И репетировал обвинительную речь в суде! Он был готов сам выйти к тильдийцам и рассказать «всю правду» о человечестве. Собирался – за пару месяцев до открытия СубПортации…
   Интересная игра. Интереснее привычных подколок! Но удовольствие быстро кончилось. Во-первых, в подпол стали лазать подростки, от которых приходилось прятаться. Во-вторых, основной целью игры было вызвать тотальную панику среди населения станции. Статус секретности, который установили по предложению Леди Кетаки, разрушил его планы.
   Мид ждал огласки – а дождался меня. Сколько ни убивай, Администрация прячет концы, лжёт, чтобы скрыть причины, а скрыть не сложно: установленные им самим правила игры требовали убивать одиночек – тех, чья смерть не сильно отразится на окружающих. И он решил наказать девушку, которая посмела увлечься НЕ человеком. Выбранная маска так плотно приросла к лицу, что он искренне возненавидел нового помощника Главы Станции. Он увидел во мне причину своего поражения и в итоге попытался хотя бы опорочить всех «ашек».
   И опять не вышло…
   – Камрад считал себя умнее других, – резюмировал Яся, когда запись закончилась. – Надо же – как в классике!
   Всего два часа – остальное скрыто помехами или относится к периоду до восстания. Последние три минуты в кадре мелькало в основном моё бледное лицо и паучьи ноги служебных камиллов из подпола.
   – Но замысел хорош! – Председатель Комиссии Службы Досуга безуспешно пытался спровоцировать кого-нибудь из присутствующих на ответную реплику. – Получается, наши ему не подыграли – и он сдулся! Хорошо, что у нас есть люди, которые смогли мыслить, как он! – тут он наткнулся взглядом на мою блаженную улыбающуюся физиономию и решил, что я так реагирую на его слова. – Представляю, как ваш бой будет выглядеть на экране!
   – А как не будет выглядеть – можешь? – не выдержал инспектор Хёугэн.
   – Могу, – отозвался рыжий шут. – Но я с б0льшим удовольствием сниму что-нибудь про Героического Рэя и Страшную Ползучую Тварь. Можно покопаться в архивах докосмической – представляется мне, встречал я что-то похожее! Что-то из классики!
   «Может быть, заняться „бэшками“, как предлагала Туччи? – раздумывал я, слушая их перебранку. – И предложить это Леди Кетаки? Перспективное же расследование! И если будет толк, если наша с братьями версия подтвердится, „Тильда“ получит дополнительные очки. И не только станция. Не только люди».
   Если я сумею объяснить тот бунт как конфликт между ИскИнами, я реабилитирую андроидов А-класса. Мы полностью биологические… Если бы не «бэшки», не было бы ни кнопки, ни текущего незавидного статуса. А если отыграть назад?

Голубой с цветом лайма

   [Срочно выходи!]
   Опять меня будили в режиме тревоги. Но если в субботу я безмятежно дрых, пересматривая сны, в ночь на среду пялился в потолок. При ночном режиме освещения он казался вогнутым, и комната воспринималась как внутренности огромного пустого яйца. А я лежал внутри, как невылупившийся цыплёнок. Или крокодил.
   Регенеранты дали побочный эффект, о котором предупреждал добрый доктор Вулич: весь день я провёл как в полусне, а едва наступила ночь, ощутил необыкновенную бодрость. Встать бы и побегать, да вот нога… Оставалось валяться на спине, играть в ассоциации и предаваться разговорам с самим собой. Я был рад: можно было спокойно подготовить аргументы для Леди Кетаки.
   Неважно, какие у неё были планы на меня – они не смогут конкурировать с расследованием бунта «бэшек», тем более что я имел некоторые права на эту тему. Сомнительные права (как и само наличие прав у андроида А-класса) и при этом неоспоримые, обсуждая конкретику. И поскольку Леди Кетаки намекала на симпатии к Проф-Хоффу, вернее, на некий долг, ей придётся отдать мне «бэшек». Не ради меня, так ради остальных!..
   Внезапный вызов от неё ответил на мои сомнения. «Пусть попробует заикнуться про „обязанности секретаря“ – в Сад-то она меня отправила без проблем!»
   Подпрыгивая на здоровой левой ноге, я с трудом оделся и подождал, пока вспомогательный медицинский камилл обнимет мою бедную правую ногу и зафиксируется на поясе. Ему предстояло контролировать нагрузки и способствовать правильному заживлению. Полезный, сообразительный, почти незаметный. С ним я чувствовал себя немножко киборгом. Или симбионтом?
   Стоило подумать об этом, как я захихикал.
   В прихожей нашего жилого блока было спокойно. Я оглянулся на придверный указатель Главы Станции – разумеется, она уже вышла.
   «Это те мальчишки, – сказал я себе, – Неймётся же им! Опять что-нибудь раскрасили или написали!»
   Коридор был пуст, не считая пары посиневших трупов у входа в соседний блок. Мужчина и женщина. Рвота вокруг губ и на подбородке, закатившиеся глаза, неестественные позы, но в первую очередь отсутствие ИскИнов подсказало мне, что беспокоиться поздно. У них даже комбинезоны не активировались! Агония исказила лица людей, и я не мог вспомнить, как их зовут.
   Задымление мешало обзору, но я разглядел разноцветные обрывки проводов, свисающие из рваных ран на потолке. Перекошенные стены и пол – признак наихудшего. Я увидел пару разломов – за ними была тьма, изредка прорезаемая искрами. «Похоже, коридор перекрутило…», – подумал я. И вдруг с леденящим ужасом осознал, что КТРД отключено. Никогда не было, чтобы эти огоньки были выключены! Представить себе такого не мог, они же располагались в каждой комнате, на каждой стене – символ порядка и защищённости. А теперь они разом погасли, и это было так же страшно, как если бы разом погасли все звёзды!
   Надо кричать: «Первый горит!» Бессмысленный сигнал опасности первого уровня – как таковая угроза для станции миновала, наступили последствия. Логос должен был отреагировать на повреждения, выслать камиллов, извлечь спасательные капсулы – ближайшее хранилище чуть дальше вправо… Капсулы забирают всех без разбора! «Значит, логос мёртв? Совсем?!»
   Паника захлестнула меня, и я сделал глубокий медленный вдох, как учили на тренингах по безопасности. «Надо успокоиться, нельзя поддаваться! Если я в порядке, надо надевать экстра-комбо и помогать другим!» Я не сразу сообразил, что с кислородом всё было в порядке. Нормальный воздух, ни малейших признаков дыма или дисбаланса газов!
   – Давай побыстрее! – услышал я голос Дейзи Гольц, и вот она сама появилась из-за угла, бодрая, улыбчивая – идеальный сотрудник ОБ.
   С ней был хмурый Нортонсон, а в руках у него – музейный пульт, которым управляют голографическими экспозициями. Плоский и длинный, с короткой антенкой на конце. Я тысячу раз пользовался таким во время учебных занятий…
   Дыра в стене передо мной подёрнулась рябью, а потом исчезла, как и прочие повреждения, открывая пустой коридор, в котором всё работало как надо. И КТРД подмигивал, как положено. И никаких трупов, никаких смертей…
   – Привет, Рэй! – поздоровалась Дейзи, проходя мимо меня. – Как нога?
   – Хорошо. Привет! – отозвался я, не до конца очнувшись от пережитого.
   Адреналин продолжал гулять по венам, и сердце колотилось как бешеное. Медкамилл почувствовал это – и недовольно пискнул, запрашивая через альтер разрешение на дополнительное вмешательство. Меня всего трясло, и я ему разрешил.
   [В0-Л-5].
   С каждым разом стиль общения Леди Кетаки становился всё лаконичнее и лаконичнее.
   Вновь мне пришлось идти в печально знакомую едальню Лифтовой зоны. Что планируется? Итоговое заседание группы А-112? Или будет формироваться новая группа – ради новых маньяков? Пора, давно пора! Я уже успокоился (инъекция помогла), однако теперь включилось накопленное раздражение. Конечно, мальчиков жаль, они пострадали, но сколько можно эксплуатировать жалость окружающих?! Есть проблемы и посерьёзнее их личных обид!
   Из-за ранения я воспользовался лифтом и прибыл вовремя. Экран над буфетом даже не был включён.
   – Как нога, Рэй? – слышалось со всех сторон.
   – Отлично! – отвечал я, пробираясь поближе к Главе Станции. – Спасибо!
   Я всерьёз вознамерился поговорить с ней о новом деле – потом, после заседания. Леди Кетаки кивнула мне, не меняя озабоченного выражения лица.
   К буфетной стойке вышла женщина в учительском комбо. Впрочем, эти цвета – голубой с оторочкой цвета лайма – носили и непосредственно преподавательницы, и воспитатели, и школьные психологи. По характерной ласковой хитринке в серых глазах я понял, что это «сестра» Вильмы Туччи – ещё одна инженерка душ человеческих!
   – Все в курсе? – спросила она у Главы Станции, когда последние прибывшие заняли места. – Хорошо, я кратко. Сегодня утром в жилой зоне Восточного сектора были незаконно установлены голопроекторы, настроенные на показ… Я бы назвала это «худшим сценарием». Опасность первого уровня, разрушение станции, катастрофа. Голопроекторы были украдены… Да, украдены, давайте называть вещи своими именами! Они были украдены со склада Службы Досуга и перенастроены. Список участников этого мероприятия уточняется. Безусловно, наша великолепная пятёрка с Эспином во главе. Участвовали школьники, по меньшей мере, из трёх курсов. Три возрастные группы, если вы понимаете, о чём я.
   – Так это что, подростковый бунт? – фыркнул инспектор Хёугэн. – Эка невидаль! Детишкам стало скучно…
   – Нет, не бунт. Это не переходный период. Не последствия стресса. Они давно оправились.
   – Откуда вам знать? Вы сутки занимаетесь этим случаем!
   – Я занимаюсь этим «случаем» девять лет, – парировала школьная докторша. – Я наблюдаю за Фаридом Эспином и его братом очень давно. Мне не требуется много времени, чтобы сказать, что с ними.
   – И что с ними? – иронично поинтересовался инспектор.
   «У него нет медкамилла на ноге, – понял я, – Адреналинчика он хлебнул с избытком. И теперь компенсирует. За счёт других… Ну, она-то понимает это лучше него!»
   – Это не хулиганство в том смысле, в каком вы привыкли это понимать, – спокойно объяснила она. – Они не компенсируют. Это не «бунтарский возраст», который пережил каждый из нас. И если кто-нибудь из присутствующих надеется, что у них это пройдёт, обещаю: не получится.
   – Представляю, как это будет выглядеть на комиссии, – негромко сказала расположившаяся по соседству от меня немолодая спамерка, которую я встречал в операторской у Пейджи Фрил. – Дюжина эпизодов – ноль объяснений – один прогноз…
   – И мы потерям парня, – вздохнула Туччи. – И не его одного…
   – Согласна, – кивнула школьная докторша. – Их поступки имеют цель. Нечто значительнее обид и претензий к взрослым. Идея. Или назовём это «проект», коль скоро они приступили к реализации своей идеи. К этому «проекту» они привлекают новых участников. И эскалируют свои акции. Не знаю, что они придумают завтра. Можете рассчитать с учётом того, что они сделали в ночь на субботу и сегодня.
   Инспектор всё никак не мог успокоиться:
   – А почему вы не можете спросить у них, зачем это всё? Это же ваша работа – изучать их, писать отчёты… Почему не собрать их и не устроить очную ставку?
   – Потому что они не ответят.
   – Значит, вы не справились со своими обязанностями! Эти дети должны вам доверять!
   – Они никому ничего не должны! – отчеканила она, да таким голосом, что я бы на месте Хёугэна призадумался. – Они вышли из того возраста, чтобы доверять безотчётно. И если у них нет оснований, чтобы доверять нам, могу предположить, что этому «проекту» они доверяют гораздо больше.
   – То есть вы не знаете, что это! – торжествующе суммировал он.
   – Мы знаем, что это, – прервала его Леди Кетаки, не вставая и не повышая голос. – Это проблема, которая намного шире сферы ответственности Школьной Психологической Службы. И Школы как таковой.
   – И кто отвечает за них? В конце концов, этой проблемой должен кто-нибудь заниматься!
   – А вот это мы сейчас и решим, – ответила Глава Станции и повернулась к терапевту. – Докторша Окман, по вашему профессиональному мнению, кто из нашей группы лучше всего сможет войти в контакт с этими детьми… в первую очередь с Фаридом и Теодором? Кого бы вы рекомендовали назначить ответственным за новое расследование этого дела?
   Я знал ответ. И все знали. Можно было не спрашивать.
   «Вот и всё, – обречённо подумал я, чувствуя, как все присутствующие синхронно поворачиваются в мою сторону. – Вот тебе „бэшки“ и заодно реабилитация „ашек“. И долг к Проф-Хоффу. И бесплатные обеды для героя. И благородство. Глотай, если сможешь прожевать!»
   – Рэй, – ответила докторша Окман, не потрудившись изобразить задумчивость. – Уверена, он справится!
   – Отлично! У кого-нибудь есть возражения?
   – Он не человек. Он андроид! Вы не можете пустить его к детям!
   Хёугэн. Попался! Не одному мне страдать. «Не быть ему больше инспектором! Вот за такие слова – не быть!»
   – Мы в курсе, кто он, – кивнула Леди Кетаки. – Обратите внимание: он до сих пор носит предупреждающий знак. Всё, как положено… Возражения есть? Предлагаю проголосовать.

Дело №3

Биология: Физиология человека

   Я понял, что окончательно выздоровел и вообще отошёл от первых бурных недель на «Тильде», когда проснулся с эрекцией.
   Предыдущие пробуждения обходились без этого симптома, что символизировало новые условия. Незнакомые лица, отношения и обязанности, интриги, расследования, общение с представителями общественности, затаптывание школьниками, как минимум две попытки убийства – всё это не очень-то возбуждало. Скорее, наоборот. Организм предпочитал экономить силы… до поры до времени. А потом инстинкты встали во весь рост.
   Доброе утро!
   «Надо что-то с этим делать», – не самая оригинальная мысль, но ведь действительно надо! Формально я считался андроидом. Но даже ограничиваясь формальностями, аналоговый А-класс нуждался в особом отношении. Премудрый Ирвин был прав, подкалывая меня насчёт «проходить техосмотр у медиков». Несмотря на все усовершенствования, моё тело оставалось стопроцентно человеческим, с соответствующими запросами. И я имел право удовлетворить их!
   «А кто против-то?»
   Спал я, как водится, голышом под тонким одеялом. Оно было устроено по принципу комбо: защищало меня, пока я в постели. Но не от такого, конечно. Да и при чём тут защита? Нормальная потребность, которая проявила себя заметным образом, недвусмысленно намекая на необходимость реагировать.
   «Много слов! Подумай лучше о действиях».
   Действия. Пойти и выбрать себе игрушку по вкусу. Или полистать каталог, а потом обойтись, как обычно, кулаком. «Традиция, проверенная веками!» – как мы шутили с братьями.
   «Скажи лучше – лень, которая древнее любой традиции».
   Впрочем, на «Дхавале» нашлось другое решение, самое что ни на есть естественное. Звали решение «Линда». Доступно оно было не слишком долго. Как и многое хорошее в моей короткой жизни, всё закончилось после «Кальвиса». Я не винил её – в том, что и два года спустя не мог спокойно произносить её имя мысленно, не то что вслух! Она не несла ответственности за мои чувства – только за свои поступки. Можно же было попрощаться… Хотя бы.
   «Поплачь ещё!»
   Зачем плакать? Линда не единственная девушка во вселенной. На «Тильде» этот третий вариант тоже входил в область возможного. Всё-таки я пользовался популярностью у противоположного пола! Наверное, и у своего тоже. А смысл?
   «Не зря говорят, что у гетеросексуальных цисгендеров выбор ограниченный… Наверное».
   Всё равно выбор имелся! Таинственный «одуванчик» продолжал мелькать поблизости, демонстрируя примерную чуткость и такт. Её я запомнил из-за цвета волос и ощутимого уважения. Она не фотографировала (или же я этого не замечал), не стремилась оказаться на моём пути, держалась на периферии зрения. Другие сливались в пёструю свиту, которая меняла наряды, причёски и украшения, но не привычки. Они светили камерами, старались обедать в той же едальне, как бы ненароком заходили в библиотеку Инфоцентра, где я постоянно торчал, – в общем, напоминали о себе. Похоже, некоторым тильдийкам было всё равно, что я не человек, что формально я ИскИн. Статус А-класса на проявления чувств не влиял. Спасибо рекламной кампании Ирвина! Так или иначе, на автономной станции ко многому относились проще.
   Стоя в душевой кабине, под струйками тёплой воды, я попытался представить свою поклонницу – не кого-то конкретно, а обобщённый, идеальный образ. Но в голову лезли мысли о девушке, которую я пообещал себе забыть. Самонадеянно! Она умела оставить впечатление. Умела себя подать. Профессионально. И она долго оттачивала мастерство.
   «Как называется такая ориентация? Пансексуальность? И темперамент. Сочетание страстности, лёгкости характера и полиамории. Дополненное знаниями, практикой и жутким годом, проведённым на Земле среди „тоже людей“, о которых рассказывала Туччи…»
   Но каким бы полным не было понимание того, кем являлась Линда, я всё равно не воспринимал её как спамера. Что тогда, что сейчас. Утешало, что не я один… Отдел Сексуального Развития постепенно отделялся от Соцмониторинга. Похожее происходило и в других службах – Отдел Безопасности когда-то входил в Администрацию. И будем честными, между СПМ и Секс-Отделом осталось мало общего! Как между строгой и внимательной Вильмой Туччи – и Линдой с её обворожительным голосом и требовательным взглядом, Линдой с трогательным изгибом шеи, родинкой пониже левого ушка, тёмно-коричневыми сосками и округлыми коленками… Зачем вытеснять это из памяти? Не нужно ничего забывать! Достаточно не вспоминать лицо. Бёдра – пожалуйста. То место, где спина переходит в ягодицы, – обязательно. Колыхание груди, когда Линда расстёгивала куртку от комбо, – непременно. Пригодится.
   …Вспомнив это всё, кончив и выключив воду, я перенёсся в то проклятое утро. На следующий день после сертификации. После «сделай что-нибудь». Но перед кнопкой. Тогда результаты восстания «бэшек» в первый раз коснулись меня лично – меня как Рэя, а не как одного из четвёртой группы. Я подошёл к кабинету «младшего лаборанта Линды Кортес», чтобы рассказать очередной сон…
   «Чтобы получить очередную порцию секса, и тем утешиться! Перестань врать себе».
   Хорошо, я пришёл к ней, чтобы поболтать. Как это у нас было с первого раза: начать со слов, продолжить прикосновениями, закончить упражнениями. Увидел пустую табличку на запертой двери кабинета. Из объяснения логоса следовало, что этот сотрудник больше не числится в штате лаборатории. Потом анализ сновидений объединили с группой анализа воспоминаний – и как-то незаметно отменили. В самом деле, кого интересовало, что нам снилось, о чём мы мечтали!
   «Ты сам-то в это веришь?»
   Её исследование закончилось, вот и всё! Она сама говорила, что задержалась дольше положенного. Давно сделала всё, что запланировала. Изучила наши сны. Изучила нашу реакцию на неё. Изучила мой – исключительно мой, правильно? – темперамент и что там ещё изучают в Секс-Отделе?
   «Наши сны. Наши реакции. Но твой темперамент, ориентацию и умение выражать свои чувства и понимать чувства другого человека. Какая удивительная избирательность для сотрудницы самого закрытого подразделения самой влиятельной Службы! Куда принимают – и ты заранее знал это – гибких во всех отношениях людей. Кто она и откуда, Линда сама рассказала всем вам в день знакомства. Чтобы вы знали, кто она по профессии и обязанностям. Но ты ни разу не рассказывал о ваших встречах братьям. И ни разу не спросил её о… друзьях… Потому что боялся услышать то, о чём и сам подозревал».
   Интересная версия. Прозаическая. Скучная.
   Могло произойти иначе! Она могла ответить мне взаимностью. И тем самым нарушила правило наблюдения – сохранять дистанцию между собой и объектом. Может быть, это терпели, пока наш статус не был определён. Но после «Кальвиса» её поставили перед выбором: остаться со мной и поставить крест на карьере – или уехать. А не попрощалась она, потому что ей запретили…
   «Нет повести прекраснее на свете! В принципе, и такое возможно. Но не с сотрудницей Секс-Отдела».
   Ну, и ладно. «Дхавал» далеко. Линда ещё дальше. Я на «Тильде». И я не таков, как два года назад! Тогда я был лабораторным мальчиком – красивой куклой, которая разве что для секса и годилась. Теперь я доверенное лицо Главы Станции, успешно провёл два расследования (точнее, одно, но в том первом тоже отличился), подружился с уважаемыми людьми, сразился с «бэшкой», нашёл сбежавшего хомячка… Что – без шуток – по шкале социальных достижений стояло весьма высоко. Везение это или нет, но к Фьюру и Тьюру у меня два ключика. И не факт, что сражение с безумным роботом – главнее.
   …Увы! Если достижения повышали мои шансы закрутить роман, новое дело не давало предпринимать какие-либо шаги в этом направлении. И дело не в Леди Кетаки – вряд ли бы она возражала. Нынешнее задание было гораздо сложнее, чем поиски сообщника убийцы. Взбесившийся «бэшка» проигрывал бунтующим школьникам. Я не мог подставлять других. Хватит с меня убитой Джил! У банды Фьюра хватило жестокости разыграть катастрофу для всего жилого блока. Поиздеваться над подружкой секретаря, навязанного в наблюдатели, как пара пустяков.
   Значит, либо расслабляться в душевой, либо собраться духом – и попросить в медблоке какую-нибудь игрушку. Тем более что предлагали – в шутку, конечно, то тем легче будет начать разговор. Пока камиллы занимались моей бедной ногой, мы обсудили с доктором и физические данные А-класса, и матричное клонирование, и Проф-Хоффа, и ту лабораторию на «Дхавале», которая для меня была родным домом, а для него – легендарным объектом, о котором шептались в коридорах.
   «Дхавал» был источником множества легенд. Там размещались мединституты, основные лаборатории и крупные исследовательские центры. Каждый врач проходил через эту станцию – и, кроме знаний с опытом, обогащался историями о революционных экспериментах. Травматолог Восточного сектора пытал меня на тему «компенсирующей стимуляции» – популярной идеи подарить людям врождённую приспособленность к невесомости. Официально подобные исследования не выходили за рамки моделей. Но официально и создание искусственных людей было запрещено. Однако, никто не мешал профессору Хофнеру заниматься андроидами А-класса!
   Знал бы доктор Вулич, как выглядело это «никто не мешал!» Впрочем, логика в его рассуждениях имелась. Формально, Проф-Хофф не нарушал закон, поскольку мы были записаны как андроиды, а не как люди искусственного происхождения. Биологически, мы ими и были – людьми. Но как раз формальные странности нашей жизни стали доказательством, что что-то «не так». Мы были ограничены в правах, и статус андроидов оказался наиболее вероятным объяснением этого. Бритва Оккама – полезный инструмент, пусть даже шрам от неё плохо затянулся.
   Сумасшедшая идея Чарли в итоге оказалась правдой, которую от нас скрывали. Чарли… Его имя перестало причинять боль. Странное дело! Воспоминания о первой (и пока единственной) сексуальной партнёрше ранили по-прежнему, хотя минуло два года. О брате я грустил гораздо меньше, а ведь всего месяц прошёл с нашей разлуки. Или всё дело в том, что я понимал мотивы Чарли и не считал его самоубийцей? Так и в бегстве Линды не было ничего необъяснимого…
   «Она предала тебя. Не тем, что завершила ваши отношения, но тем, как закончила. У предательства нет объяснений. Вопрос личного выбора».
   Ещё влияет практика предательств. Но здесь у меня опыта меньше, чем в сексе!

Юриспруденция: Гражданские права

   Я не успел привести мысли в порядок, и явился к завтраку с унылой физиономией, что было тут же отмечено.
   – Всё настолько плохо? – Леди Кетаки, излучающая, как обычно, оптимизм и доброжелательность, указала мне строчку в меню. – Попробуй – должно понравиться!
   Омлет, который она рекомендовала, был похож на древесный гриб. Но рейтинг у него был удивительно высокий – и я решил рискнуть.
   – Не понимаю, почему так запустили, – вздохнул я, решив подыграть ей – ну, не делиться же переживаниями по поводу утренней эрекции!
   – В каком смысле? – уточнила Глава Станции, изучая сообщение на своём альтере.
   – Ну, как же… Всем же было понятно, что у ребят проблемы, – ответил я, поднимаясь из-за стола, чтобы забрать заказ. – Практически вся станция помогала, спецы из всех секторов! И ничего… Можно было принять решение до перехода в следующий класс!
   Я оставил её придумывать объяснение, а когда возвращался с подносом, заметил, что девушки за соседним столиком прячут порозовевшие лица. Поклонницы. Легки не помине! Дизайнерские комбо, расстёгнутые чуть не до пупа, чтобы показать роспись на шейках, каффы на полголовы… Всё так серьёзно, что они заглянули позавтракать в чиновничий Аквариум?
   – Так ты во всём разобрался? – Леди Кетаки продолжила разговор с того места, где он был оборван. – Советуешь не терять время – и сразу выносить на комиссию?
   – Их подвиги выглядят так, что комиссию можно было назначить гораздо раньше. Я понимаю, что из-за уби… Из-за «А-М-112» не получалось… Но это другая служба! Школа могла сама решить. И в конце учебного года это было бы…
   Глава иронично улыбнулась, и я замолчал. Что-то было упущено…
   Я рассеянно скользнул взглядом по едальне – девушки за соседним столиком как по команде заалели. Они были хорошенькие: одна – с коротким платиновым ёжиком, остроскулая, с профилем египетских цариц, вторая – с бирюзовыми кудряшками и фарфоровой кожей, третья – «шоколадка» со смоляной косой. Её кожа темнела, добираясь по шкале оттенков до эбена… Если бы мне предложили выбрать, я бы замучился!
   Пришлось положить ногу на ногу, чтобы скрыть выпуклость в паху. «Не об этом надо сейчас думать, не об этом!»
   Чтобы успокоиться, я занялся омлетом. Он и походил на гриб, и на вкус был как старый трухлявый гриб, принесённый из леса и сбрызнутый горячим маслом. Повар серьёзно поработал с пищевым синтезатором, чтобы соединить яичный белок с опятами. Химически – шедевр, но на вкус… «За что такие оценки? Или это какая-то непонятная мне традиция автономных станций? В Солнечной системе популярностью пользовались продукты, максимально похожие на натуральные».
   В Солнечной системе всё иначе.
   – Значит, вероятность их перевода была высока? – спросил я, проглотив последний кусочек омлетного «гриба». – Поэтому Школа и не спешила?
   – Вероятность перевода повышается пропорционально возможности этот перевод осуществить, – с улыбкой ответила Леди Кетаки.
   – Но формально…
   – Формально это нежелательный, но допустимый вариант, – ответила она, косвенно признаваясь в причастности к затянувшемуся решению проблемы.
   Хотелось бы знать, чем она руководствовалась, откладывая назначение комиссии по банде Фьюра: сочувствием к подросткам или нежеланием демонстрировать Центру несостоятельность школьных психологов? Впрочем, какая разница! Сеанс СубПортации миновал, и следующие два года надо обходиться своими силами.
   Ребята сами не понимают, как влипли! У них был шанс полететь в Солнечную систему. Доучиться там, а после выпуска продолжить образование – или вернуться домой. Крайняя мера для трудных подростков – а для специалистов «Тильды» гарантированное начало экспертного разбирательства как минимум. Но для Фьюра и Тьюра это выгодно… Наверное. Здешняя Школа считала иначе. И Глава Станции была согласна с ними.
   – Я понял, – кивнул я. – Их не трогали, чтобы оставить. Чтобы они не потеряли связи с близкими. Они этого не оценили, и у комиссии будет больше поводов устроить им… Что им грозит? Максимально?
   Она пожала плечами.
   – Дисциплинарный перевод в ТФ. Или у тебя другие варианты?
   – Разве можно? Поражение в правах назначается с двадцати двух. Рановато им!
   – Полное поражение в правах – да, – невесело усмехнулась она. – Но ограничение права на передвижение – можно. А это и есть дисциплинарный перевод в ТФ. Он допустим с совершеннолетия.
   – Социального?
   – Определённо, не биологического.
   – Хорошо, что официально они ещё дети! – поспешил порадоваться я. – Хотя давно пора…
   Глава Станции подарила мне выразительный взгляд, так что я поперхнулся и проглотил свою дурацкую ухмылку.
   «Не прикидывайся дурачком, Рэй! – читалось в этом взгляде. – Мы же с тобой уже беседовали об управлении. О смысле власти. Куда как проще было вручить им статус совершеннолетних, едва запахло жареным! Это избавило бы нас всех от необходимости разбираться с ответственностью за их поступки. Пусть бы ответственность легла на их плечи. А мы бы смотрели, как она будет их ломать…»
   Вот так. Такие же «дети», как и я – андроид. Формальность с потаённым смыслом. В двадцать два года изменяют статус. Каждый человек получает право голосовать на референдумах уровня межстанционных. Кто рано, кто поздно, но к двадцати двум годам каждый становится социально совершеннолетним. Раньше я не понимал: почему некоторые так долго остаются «не взрослыми»? Какие должны быть проблемы, чтобы тебя держали ребёнком до двадцати двух? Теперь-то ясно. Совершеннолетие не дают, чтобы уберечь от проблем. Вот такие, как Леди Кетаки, берегут и оттягивают…
   Я протянул руку, чтобы поставить омлету «33» – «so-so», которое в Солнечной системе было очень обидным для поваров. На Периферии тоже. Но пальцы мои замерли в воздухе. И я поставил «99». Освежающий грибной вкус продолжал держаться… во всём мне. Наверное, опытные дегустаторы знали, как назвать оттенки трав и специй, и прочие постэффекты. Мне же хватало охватившего меня тёплого чувства сытости, словно на завтрак у меня было несколько блюд.
   Вот, опять её совет оказался уместным! Похоже, она разбирается во всём. Мне нравилось с ней работать. Мне нравилась она сама. С глубоким смущением я осознал, что, если бы мне предложили выбор, я бы выбрал не фигуристую «шоколадку», не скуластенькую фею и не бирюзовую кудряшку, а Главу Станции «Тильда-1» Лидию Кетаки.
   «Лидия и Линда. Почему я сразу не сообразил, что их имена похожи? Может, именно потому я придумал для неё прозвище, чтобы ненароком не назвать её по имени?..»
   – Давно, говоришь, пора… Комиссия не станет жалеть, не для этого её проводят, – продолжала моя непосредственная начальница. – Начнётся она с того, что их объявят совершеннолетними. Если дополнительное медицинское обследование не обнаружит что-то такое… Фарида с братом переведут вниз, в один из новых куполов. Возможно, и Оскара Яву, тем более он из отстающих. В школу они походили, а специализацию можно получить и там. Конечно, потом им придётся побиться за статус полноправных граждан. Но среди тэферов им будет легче, там много таких.
   Я кивнул и не стал делиться соображениями насчёт Греты Эспин, оставшегося родителя Фьюра. После её отказа от родительства, как писали в отчётах, Фьюр с ней не разговаривал. Но пока она оставалась на планете, а он – на станции, этот бойкот был не так тяжёл. Каково ей будет? «Каково ей сейчас читать новости о проделках сына?..»
   – Жаль, Теодору не позволят закончить здесь пятый класс, – вздохнула Глава Станции. – Будет доучиваться там…
   – Так всё решено? И зачем нужен я? Зачем меня назначили на это дело, если оно не моё?!
   Мне не стоило её перебивать – Леди Кетаки это не нравилось. Исчезли ласковые ямочки на щеках, лоб перечертили глубокие морщины. Ну, а мне не нравилось подбирать за другими! Бандой Фьюра занимались профессиональные терапевты и педагоги, с ними нянчились до последнего. На комиссию решились, потому что происходящее напоминало эпидемию. Что может предложить в этой ситуации андроид – новичок на станции? С чего они взяли, что я смогу добавить что-то ещё, кроме профанского взгляда со стороны?
   Я хотел своё дело, своё расследование! И я знал, какое. «Бэшки». Я сам раскрою тайну восстания, докажу, что это строго межискинный конфликт – и очищу репутацию А-класса, аналогового, и потому ни в чём цифровом не замешанного. Леди Кетаки достаточно было с ехидцей поинтересоваться, какие у меня планы, и я бы ей ответил!
   – Оно – твоё. Но не так, как ты думаешь, – отозвалась Глава Станции с невозмутимой улыбкой. – Ты изучил все материалы по ним? Значит, ты готов.
   – К чему? – нахмурился я.
   – К эксперименту.
   – Что?!
   – Мы проведём эксперимент – с ними и с тобой. Согласен?
   – Что? – я почувствовал, что замерзаю.
   Я знал, какой.
   – Вы хотите дать им взрослого, которого можно отключить?
   – Что-то в этом роде.
   – И не жалко? С них станется!
   Она тихонько рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Я стрельнул глазами в сторону троицы – они облегчённо уткнули носы в чашки с какао. Слов они не слышали, но гроза миновала, и девушки явно были рады.
   – Маленький ты трусишка! – в голосе Леди Кетаки мёда было не меньше, чем перца. – Перестань думать о себе! Я хочу дать этим детям шанс. Я хочу, понимаешь? Комиссия состоится в любом случае. Её не получится отложить. Но её заседания пройдёт в середине мая, после четвертных экзаменов. У нас… у тебя есть время разобраться. Для этого тебя и назначили. Успеть найти что-то новое. До того, как комиссия вынесет вердикт на основе имеющихся фактов.
   – Что я получу, если найду и разберусь?
   Слова сами сорвались с языка – и я приготовился к заслуженной каре. Она была права, советуя мне перестать думать о себе. Я не мог. В конце концов, у меня был я.
   Но её взгляд оставался ясным. Она не рассердилась – кажется, обрадовалась моему наглому вопросу.
   – Если ты узнаешь, из-за чего они буянят, что имелось в виду под «хватит врать», на что они намекали в итоговых работах, тебе ничего не будет.
   – А если не узнаю?
   – Тебя переведут на планету. Будешь представителем Администрации на Тильде. Там не так вкусно кормят, зато работы много. Не заскучаешь!
   Я заглянул ей в глаза, надеясь увидеть намёк, что это шутка!
   – Думаешь, пугаю? Подожди – сам увидишь. Так им и передай: тебя послали разобраться. И если не получится, и ничто не сможет защитить ребят на комиссии, на Тильду их отправят в компании с тобой.
   Мне стало неуютно – но не из-за угрозы, а из-за красоты этого плана. Потому что если это правда – а по всему выходило, что это вполне может быть правдой – эксперимент получался невероятно интересный. Не эксперимент даже – аттракцион. Если удастся убедить Тьюра и Фьюра, что угроза для меня вполне реальная, я получу доступ, которого не было у воспитателей и школьных психотерапевтов. Всё-таки для специалистов это была работа, а для меня будет вопрос жизни, да и смерти заодно.
   Ну, вот, опять угрозы, опять борьба. Зато об эрекции можно не волноваться.

Физика: Гидромеханика

   О том, что такое коммуникационное перенасыщение, я узнал в рамках курса по системному управлению. Чтобы понять, каково это, надо было с головой окунуться в проблемы других людей. Интересно, как с психической усталостью справлялась Леди Кетаки?.. У меня был бассейн.
   Я начал ходить туда ради заживших мышц ноги. А потом внёс бассейн в своё расписание. В этом смысле камиллы, андроиды и люди были абсолютно равны: надо поддерживать себя в хорошей форме.
   С пятнадцати до шестнадцати часов посетителей почти не было – традиции Восточного сектора так сложились. Я обнаружил эту закономерность практическим путём, и опыт был не самый приятный. Ладно, поклонницы – хихикающие, шушукающие, ныкающиеся по бортикам, чтобы сделать «тайком» снимок и пискнуть «Привет, Рэй!» Они оставались меньшим злом.
   После знаменательного инцидента с «бэшкой» ко мне зачастили пассажиры «Рима» – те самые, что голосовали «за» моё удаление из салона. На станции с первого дня на бедняг обрушились репортажи Ирвина, который продолжал нести знамя личного хроникёра «того самого помощника Главы». Разумеется, мой героический во всех отношениях бой с «бэшкой» дал ему законное право на ещё одно интервью… Для получения которого он пробрался в палату, пока я отдыхал от операции и не мог уползти. Так я и отвечал на его вопросы: лежа в постели в объятиях медкамилла. К счастью, в этот раз он сосредоточился на событиях последних дней.
   «Что ты думаешь о камраде Кетаки? А о камраде Туччи? А о камраде Юсупове? А как тебе Светонеж? А как тебе наши кулинарные традиции? А как тебе фестиваль? А как…» Под конец у меня лицо заболело от улыбок. Наверное, это и было его целью. Мы ни разу не коснулись секретных или неудобных для меня тем. Но чувство, что мной воспользовались, было невыносимым!
   В превью новой передачи Ирвин не преминул напомнить, что вот, дескать, когда Рэй летел, то его не хотели в салон пускать из-за того, что он – андроид. А он умудрился с «бэшками» повоевать! Для тильдийцев сей биографический парадокс был скорее забавным, а вот для новичков – строго наоборот.
   Мучимые угрызениями совести, они принялись ловить меня. Подходили (потупившись, с вызовом или с таким видом, как будто случайно проходили мимо) – и негромко просили прощения. Или признавались в отданном голосе и дальнейших сожалениях. Наверное, им становилось легче. Но лично меня эти «исповеди» не радовали абсолютно, тем более что я ничуть не обижался…
   В итоге я подобрал такой промежуток, в который у основных смен было рабочее время. Отсидев в библиотеке, приходил в бассейн поплавать и подумать в покое и одиночестве. После «обещания» Леди Кетаки тем для размышлений заметно прибавилось.
   Шутила она или нет? Высылка в купол, куда отправляли подростков, никоим образом на мою безопасность не влияла. Но «восстание бэшек» не порасследуешь. Для прямого подключения к Инфоцентру придётся самому себе назначить работу. А значит, пойти поперёк планов Главы Станции и руководства ТФ. У которого наверняка были свои виды на «героического помощника». Плюс это потребует дополнительного расхода энергии на отдельный канал связи. Учитывая экономичный режим Проекта Терраформинга, о кабинетной тиши придётся забыть…
   Конечно, Леди Кетаки в первую очередь волновало «восстание школьников». И чем больше я узнавал про Фьюра и его команду, тем понятнее становился её интерес. Они были хулиганами, спору нет. Но какими хулиганами! Если направить эту энергию и способности в правильном направлении, ребят ожидало бы блестящее будущее Администраторов.
   Начав с сольных выступлений, Фьюр и Тьюр сумели вовлечь в свои «акции» полсотни подростков. Третий, четвёртый и пятый классы Средней школы – сейчас они перешли на следующий курс, но основные действия развернулись в минувшем году. И ребята продолжали держаться вместе, что всерьёз беспокоило. Не клуб, не спортивная команда, не театральная труппа, поддерживаемая воспитателем, – самостоятельное и самодостаточное объединение.
   Первая серьёзная выходка состоялась в конце злополучного 189-го года, на зимних каникулах. Списали на посттравматический эффект: в марте был «Кальвис». Терапевты трактовали это как «выход из кризиса». Им казалось, что с Фьюром и Тьюром будет проще справиться, чем с пациентами типа того же Оскара. Который сидел в своей комнате, отказывался общаться… Под воздействием фьюровой шалости юный отшельник вышел к людям. «Хоть какая-то польза!» – радовались школьные психологи. Они не представляли, что их ожидало…
   Доплыв до бортика, я остановился, чтобы оглядеться. Стенные часы показывали «15:30» – обеденный промежуток подходил к концу. В бассейне кроме меня по-прежнему никого не было. Я оттолкнулся – и продолжил заплыв по воде и по мыслям.
   …Первый вопрос Оскара, обращённый к сверстникам: «Кто это сделал?»
   Вопрос был надёжно зафиксирован, поскольку прозвучал он в зале для общешкольных мероприятий, а запись там велась на законных основаниях. Разговор же, состоявшийся после собрания, остался в рамках факта. Фьюр и Тьюр неплохо разбирались в Фикс-Инфо.
   Между знакомством с Оскаром и его вовлечением в дела «банды» прошло два месяца, на протяжении которых Оскар старательно учился. Что примечательно, ходил он в класс Тьюра – сам попросил. Потому что жаловался на частичную потерю памяти. Терапевты ничего не заподозрили: мальчик с «Кальвиса» видел, как «бэшки» убивали его родных и друзей, он чудом выжил – и на год выпал из жизни. Пройти заново четвёртый класс средней школы? Почему бы и нет! В документах это зафиксировали как «оставлен на второй год по медицинским показателям».
   Но что если его желание повторить курс «Мировая цивилизация» было связано с другими причинами? Что если он хотел, к примеру, плотно изучить те области науки и техники, к которым прежде не относился всерьёз? Раньше-то он не мог похвастаться блестящими оценками…
   Подозрения до того увлекли меня, что я чуть не врезался в закрытое отверстие системы аварийной откачки. Плотно прижатые лепестки патрубка ждали того момента, который не должен был наступить. Но мог. Если «Тильда-1» встанет, вода в бассейне наделает бед.
   Значительная часть жизни на станции была посвящена подготовке к возможной катастрофе. Может быть, это так повлияло на ребят? Взрослые готовились ежедневно, прорабатывали самые разные варианты, а «бэшек» предотвратить не смогли! Какой смысл в технике безопасности, если всё равно произошла беда?
   «Какая это была дорожка?» Я сбился со счёта… Не важно! Я вновь учуял знакомое объяснение – идею, которая преображала груду фактов в стройный ряд причин и следствий. «Проект», о котором говорила докторша Окман.
   Школьным специалистам мешало близкое знакомство с «объектами». Невозможно установить дистанцию, изучая человека с пелёнок. Они воспринимали школьников как своих, попавших на чёрную полосу. Всё-таки переходный возраст – сложное время, период формирования мировоззрения, поэтому к подросткам относятся снисходительно. Несмотря на предстоящую комиссию и готовность выслать бунтарей со станции, для терапевтов Фьюр и Тьюр были детьми, прошедшими через тяжелейшие кризисы.
   Когда докторша Окман заявила о некой таинственной «цели», она озвучила мнение меньшинства. И это было так же фантастично, как и «они – сообщники Мида» от инспектора Хёугэна. Большинство придерживалось той версии, что ребята сломались. В конце концов, существовало правило экономии ресурсов. Некая «цель», которую не смогли выявить ведущие специалисты, слишком уж походила на попытку Школы снять с себя ответственность.
   Комиссия будет проверять и подразделение Окман тоже. А хулиганов признают «не подходящими для жизни на станции» и отделят от тильдийцев, которые не обязаны терпеть выходки «бедных сироток». Тем более что пренебрежение правилами ставит под удар всех обитателей станции!
   Месяц назад я бы ни в чём не засомневался, но Просперо Мид пополнил мой опыт новыми точками зрения. Маньяк «Тильды» использовал андроидную фобию для того, чтобы замаскировать себя. Подлинные мотивы тоже были не сказать, что здоровые, но имитация сработала. А ну как Фьюр точно также прикрывался «переходным возрастом» и «психотравмами»? Школьные психологи рассказывают обо всём таком, учат понимать себя и окружающих… Хватило бы у школьника ума применить эти знания, чтобы заморочить головы взрослым? Безусловно!
   Тайна – вот, что они маскировали. Поэтому к ним присоединился и потерянный Оскар, и умница Эмили, и предприимчивая Дана. Оскару, скорее всего, предложили перейти в четвёртый класс в качестве испытания. «Хочешь быть с нами – сделай это» – и он сделал. И получил то, что хотел: принадлежность к идее, к выходу из обыденной реальности, в которой его мало что удерживало…
   Я до того увлёкся новым расследованием, что забыл про дорожку – и болтался возле бортика. Поэтому они меня не заметили.
   – Здесь следят только за физическим состоянием. Разговоры не пишут, – сказала Дана.
   – Great!
   Благодаря доскональному изучению школьных дел, я догадался, кто это: Бенджи Адамс из семьи новых тильдийцев. Раньше они жили на «Хейердале». Там основным языком был английский. Месяца не прошло, как он перешёл в класс Фьюра и Даны – и надо же, уже присоединился к банде. «Быстро же они это делают!»
   – Во-первых, нам нужна бумага. Белая или голубая. В общем, светлая… – а вот это Фьюр.
   «Сейчас он скажет что-нибудь важное», – подумал я. Искушение подслушать ощущалось как зуд. В Светонеже этот приём сработал. Но бассейн не грядка. Если меня обнаружат, из наблюдателя я переквалифицируюсь в соглядатая. Слишком велик риск – и несоразмерная цена за информацию. Обратно доверие не вернёшь… Поэтому, подтянувшись на руках, я высунулся из-за бортика.
   Их собралось немало: Фьюр, Дана и ещё пятеро – все одноклассники Фьюра. Угаданный Бенджи Адамс, а также Полина Блумквист, Зейд Уистлер, Шаши Иган и Ханна Зотова. Мальчики и девочки в одинаковых синих с белым спортивных купальниках. Полные и стройные, высокие и низкие, с кожей самых разных цветов – они были одинаково растущими. Длинные руки и ноги. Прыщи. Черты лица, сочетающие детскую припухлость и взрослость. Казалось, что они меняются на глазах…
   Не зря я вторую неделю торчал в библиотеке Инфоцентра! Я мог представить, о чём они думают и как отреагируют на моё внезапное появление. Шаши Иган, например, был способен сходу засветить мне ногой по уху. Дана любит воспитывать и ловить на оговорках. А вот Полина Блумквист будет наблюдать до последнего и не вмешиваться. Мама у неё специализировалась на «бэшках» – Полина выбрала людей…
   – Я здесь. Лучше вам не секретничать, – посоветовал я, чувствуя, как пальцы медленно соскальзывают с пупырчатой облицовки.
   Они не выглядели смущёнными – скорее, удивлёнными. Кроме Фьюра и Тьюра. Для них было нормально, что я вскрылся.
   Я не спрашивал у наблюдающих специалистов, что могло измениться после подпола. Они спасли мне жизнь. Мне – или тому, кто сражался с «бэшкой»?.. Всё равно. Я был уверен, что отныне между нами есть что-то. Не доверие. Скорее, отсутствие тревоги. И ответная честность.
   – Подслушиваешь? – насмешливо спросил Фьюр и сделал шаг ко мне.
   – Конечно! – весело ответил я – и аккуратно соскользнул обратно в воду.
   Пальцы устали, и я решил подождать немного, прежде чем начинать новый заплыв. Но вскоре о дорожках пришлось забыть.
   Мягко прогудела дверь, возвещая о появлении нового посетителя. Пора: на стене мигало «16:12». Обычно к этому времени приходили инженеры-ремонтники из вечерней смены: невозмутимые ребята, которые прыгали с вышки либо играли в водный волейбол на мелководье.
   Топот рабочих ботинок удивил меня – в бассейн не пускали в одежде и обуви! Камиллы строго следили за порядком. Услышав голос вошедшего, я перестал удивляться. Отдел Безопасности мог инспектировать любое помещение на станции. Формально.
   – Выйдите, – приказал Генрих Нортонсон. – Нам с Фаридом надо потолковать.
   Суровый голос, не терпящий возражений. Статус взрослого. Положение стража порядка. Старший родственник… Могло бы и отпугнуть. Однако вместо ожидаемого шлёпанья босых ног я услышал лишь сердитое сопение.
   Осторожно подтянувшись на руках, я увидел знакомой серый комбинезон с умбряной оторочкой. Нортонсон встал спиной к бассейну – всего в полуметре от края. Чтобы подростки не попрыгали в воду, оставив его одетым и беспомощным. Путь к выходу был открыт. Попытайся Фьюр сбежать, ему бы пришлось натягивать комбо.
   Впрочем, никто не собирался отступать. Бунтари сомкнули ряды. Семеро. Но хватило бы, пожалуй, одного Фьюра с Шаши. И у них была насупленная Ханна – на недавней школьной олимпиаде она стала чемпионкой в категории единоборств.
   Через минуту я опустился назад в воду, стараясь не издавать лишних звуков.
   – Так, значит? Ну, вас это тоже касается! Послушайте тоже, – Нортонсон нервно вздохнул. – Твой покойный родитель, Фарид, был очень хорошим человеком. И примерным офицером Отдела Безопасности. Я это помню. Все это помнят. И твои выходки этого не изменят. Реншу всегда будут считать достойным гражданином. А твоё имя… Тебя забудут через неделю. Там, на планете, ты никого не впечатлишь. Это здесь ты – особенный. Там ты будешь никем. И никто тебя не вспомнит – это ты понимаешь?!
   Вот он – момент, о котором я размышлял по дороге на «Тильду»: лейтенант Нортонсон вышел из себя. Недавно я гадал, каково это будет. Услышанного хватило, чтобы из всех сил захотеть это прекратить.
   – Всё, чего ты добьёшься, это просто исчезнешь! – прокричал Нортонсон срывающимся голосом.
   – Да не исчезну я! – не выдержал Фьюр. – Всех не вышлете! Достал запугивать! И никто меня не забудет, понял?
   Он сделал шаг к дяде, и тот отступил под этим напором.
   – Мне плевать, что вы придумали, – продолжал подросток, и голос его был твёрд. – «Ржавь»? Хорошо! Выслать на планету? Ладно! Отправить к центровым? Я «за»! Думаете, смирюсь?!
   – Слышал бы тебя Рен!..
   Я не дал Нортонсону договорить – ткнул в панель под бортиком. Выдвинулись ступеньки, и я приподнялся повыше. Лейтенант стоял близко. Мне не составило труда схватить его за пояс – и перекинуть через себя. С оглушительным всплеском Нортонсон влетел в воду. Меня окатило фонтаном брызг, с бортиков потекли ручейки.
   Следующий свой поступок я не смог бы объяснить и Проф-Хоффу. Отпустив ступеньки, я соскользнул в воду и в два гребка оказался за спиной барахтающегося Нортонсона. Не успел он развернуться, как я обхватил его одной рукой за шею, а другой – вывернул тянущуюся ко мне правую руку, одновременно блокируя левую.
   Нортонсон задёргался, но тщетно – он был слабее и мельче меня. Одежда сковывала его движения – я же был обтекаемым. И я был сильнее его настолько, насколько «бэшка» был сильнее меня.
   Максимальная глубина бассейна – пятнадцать метров, но это под вышкой, а в секторе плавания – пять. Можно и утонуть. Камилл бассейна отреагировал моментально, и едва лейтенант начал погружаться, под наши ноги выдвинулась платформа с приподнятыми краями. Тогда я отпустил своего «противника» и отплыл обратно к бортикам.
   – Ты чего?! – завопил Нортонсон, отплёвывая воду.

   Оставив его возмущение без ответа, я вновь выдвинул ступеньки и приподнялся. Школьники исчезли. «Застеснялись свидетелей?» Удивлённые инженеры пялились на барахтающегося лейтенанта Отдела Безопасности. Молча. Внешний Ремонт приучал к выдержке. Они знали, что камилл бассейна следит одновременно за сотнями пловцов, так что с одним Нортонсоном наверняка справится.
   – Я тебя… Ты же… Как ты… – Нортонсон не мог подобрать подходящих слов.
   Конечно, я напал на человека, и по правилам меня надо хотя бы припугнуть. Но лейтенант не мог поднять эту тему, потому что знал, как я воспринимаю упоминание об инструкциях. Что вспоминаю. Он тоже наблюдал ту «демонстрацию работы предохранителя» во время прощания на «Дхавале»…
   – А ты что делаешь? – спросил я, подтянувшись и присев на бортик. – Чего ты здесь хотел добиться?
   – Его же вышлют, – сказал Нортонсон и, неловко загребая, поплыл в мою сторону.
   Я протянул ему руку. Опираясь на меня и на ступеньки, он вылез и принялся раздеваться. Рабочий комбинезон, рассчитанный на изменение сред, воду не пропускал. Но рукава оставались открытыми, да и ботинки не успели соединиться со штанинами. Так что одежда подмокла, и оставаться в ней было неприятно. Один из инженеров молча протянул лейтенанту полотенце – и ушёл вслед за товарищами в сторону игрового поля.
   – Знаю, – вздохнул я, продолжая сидеть на бортике. – Вышлют. Вправе. Думаешь, исправишь это, напомнив ему о погибшем родителе? Думаешь, он забыл о нём?
   – Я не понимаю, зачем он так… Он и Тьюр… Что с ними? Если бы я не уехал…
   «Если бы я остался, если бы был рядом». Не спас друга – теперь теряет племянников. Впору рехнуться! Но я не хотел таких «объяснений». Это повредило бы Нортонсону. Да и подросткам не стоит наблюдать за истериками взрослых.
   – Вся школа не понимает, что с ними, – напомнил я. – Думаешь, ты умнее? Сам всё исправишь?
   – Я их дядя…
   – Не единственный дядя! Да и при чём здесь дядя? Они не в том возрасте, чтобы слушаться семью… А Школа голову сломала, выясняя, что с ними. Думаешь, не пытались повлиять?
   – Я понимаю, – Нортонсон стоял в растерянности, держа в руках перекрученный комбо и ботинки, с которых капала вода. – Я понимаю, но я же…
   – Если ты хочешь помочь, помоги мне, – сказал я.
   Мы обменялись взглядами. Возможно, для кого-то это оставалось секретом, но лейтенант знал, представителем чьих интересов я являюсь.
   – Что я должен сделать?
   Главе Станции Нортонсон доверял. И мне.
   – Расспроси оставшегося родителя. Их маму. Она же с ними живёт? Год назад… Нет, полтора года назад они что-то задумали. Они могли упомянуть об этом. Должны были! Как-то проявить это, проговориться… Фьюр или Тьюр. Пока они не двинули в школу за единомышленниками, они могли искать их дома.

Астрономия: Расчёт времени

   – … Космическая эра ознаменовала новый порядок во всех областях жизни, включая отсчёт времени. Новый год был перенесён на первое марта. Это было одно из самых спорных предложений! Потому что все привыкли, что первый месяц – январь. Хотя во многих языках в названиях месяцев сохранилась староримская нумерация, по которой именно март был первым. Кто назовёт такие месяцы? Месяцы, по которым можно понять, что март был первым в году?
   Я не знал, сколько человек из двадцати одного изъявили желание ответить – так или иначе, выбирал школьный логос. И он выбрал Теодора Ремизова.
   – Октябрь! – выпалил Тьюр. – «Окто» значит «восемь». И ещё ноябрь… Нет, сентябрь – седьмой. September – сэптема. И декабрь! Потому что декада. В смысле, десять.
   – Правильно! Спасибо за примеры! – поблагодарил учитель.
   Школа была для меня территорией неизведанной, запретной и притягательной. Школьные годы – то, чего у меня не было и быть не могло. Моё отличие. Одно из. Я читал о школе, когда надёлся вернуть воспоминания о ней. О себе в ней. А когда осознал, что нечего возвращать…
   «Лучше бы тебе не думать об этом».
   Логос тоже заслужил «спасибо». Он анализировал ответы учеников, их увлечения, события внешкольной жизни и рекомендации специалистов.
   «Интересно, как справлялись учителя до ИскИнов? Как удерживали в голове дополнительную информацию – кто захотел ответить, кто нет?»
   – В течение двух с лишним тысяч лет значительное число народов Земли отмечали новый год первого января, – продолжал тем временем учитель. – Такой порядок установил Юлий Цезарь. Впоследствии это распространилось на Европу, потом на весь мир. Кто-нибудь может напомнить нам, кто такой Юлий Цезарь? Как бы вы его охарактеризовали?
   Хотя правила этого не требовали, со своего места поднялся Жюль Якоби – похожий на принца из сказки красавчик с волнистыми волосами каштанового цвета и длинными ресницами.
   – Цезарь – это человек, которого Брут убил кинжалом! – и упал в кресло.
   Засмеялись все.
   – Наверное, про меня будут говорить: это человек, которого убили шуткой, – вздохнул учитель, пряча улыбку.
   – Он был тираном, – не сдавался Жюль. – Захватил власть в Риме. Почему мы должны помнить о нём, как о хорошем человеке? – и он вытаращил огромные голубые глаза.
   – Мы должны помнить о нём, как о человеке, который сделал много полезного, – объяснил учитель. – В истории нет абсолютно плохих и абсолютно хороших. Деятельность каждого государственного деятеля состояла из множества самых разных решений. И каждый поступал так, как считал правильным. Например, Гай Юлий Цезарь. В честь него календарь был назван «юлианским». А потом вместо Юлианского ввели Григорианский календарь. Кто помнит, зачем?
   Настала очередь Умара Якоби. Он был лаконичнее:
   – Високосный год.
   Близнец Жюля поставил себе целью отличаться от брата, поэтому брился наголо и старательно щурился. А всего год назад они играли в «угадай, кто я» и, судя по снимкам, были в этом виде спорта чемпионами.
   – Можешь рассказать поподробнее?
   – Ну, Юлианский календарь как бы не учитывал високосные года. То есть учитывал, но не так, как надо. И началась разница во времени. Начала накапливаться. Поэтому какой-то там Григорий ввёл новый календарь. И все зажили по нему.
   – Спасибо! Думаю, папа Григорий… м… Тринадцатый не обидится на тебя. Даже я не помню его номера без справочника.
   Я отметил про себя «заминку». Вряд ли учитель не помнил что-то из темы урока и всего того, что прилагалось к теме! Здесь политика тоньше: либо показать, что учитель несовершенен, либо продемонстрировать, что несовершенный учитель не стесняется признаться в этом, либо вынести факты о деятелях церкви за область обязательных знаний. А может быть и то, и другое. Логос забрал на себя часть педагогических обязанностей, но легче не стало.
   – Кто-нибудь догадался, почему наш календарь называется просто «новым»? – продолжал опрашивать учитель.
   – Наверное, потому что когда его вводили, не было ни цезарей, ни пап. Ну, не захотели, чтобы было, как тогда…
   Физически развитая для своих тринадцати лет, Валери Жао обладала неожиданно писклявым детским голоском. Я обратил внимание, что никто не улыбнулся на эту особенность.
   – Хм, знаешь, я не смотрел на это таким образом… – задумался учитель. – Но эта версия справедлива. Новый календарь для новой жизни.
   Учитель сделал паузу и обвёл взглядом класс, проверяя, все ли включены в урок, после чего продолжил:
   – Кроме переноса нового года на первое марта было введено и следующее изменение: в августе вместо тридцати одного стало тридцать дней и сдвинулось количество дней в других месяцах.
   Объёмный экран над головой учителя показал процесс изменение дней в календарной сетке: с августа по февраль.
   – Таким образом, в феврале стало двадцать девять дней в обычный год и тридцать – в високосный.
   – И каникулы дольше! – пробормотал Оскар Ява.
   Ответ без разрешения считался нарушением дисциплины, но повод был серьёзный – по классу прокатился понимающий смех.
   – Хорошая версия, Оскар! Пожалуйста, не отвлекайся. Итак, после переселения на станции Земля превратилась в хронометр для человечества.
   На экране возникла серо-коричневая планета, и когда взгляды всех учащихся устремились в одном направлении, логос запустил мультипликационный ролик. Я его отсмаривал, пытаясь пробудить в себе несуществующие воспоминания… С удовольствием посмотрел ещё раз, уж больно забавно было нарисовано: Земля как старинные часы с маятником – и десятки антропоморфных станций вокруг неё: сверяют хронометры и подводят стрелки. СубПорталы были изображены в виде шторок – автономные станции ненадолго высовывались из-за них и тут же исчезали.
   В первый раз этот мультик показывали втором курсе Средней школы, когда изучали цивилизации древности и знакомили с понятием единого времени. Но он вполне годился, чтобы развеяться, тем более что затем наступил запланированный пятиминутный перерыв – первый после двадцати минут урока. Кто хотел, вышел в санитарную комнату, другие остались, чтобы размяться или попить. Или поговорить – Тьюр и его сторонники делали это в открытую: отходили в дальний край класса, чтобы никто их не услышал, и шептались.
   Правильно, скрываться надо было только от людей. Запись шла на показательных уроках или во время экзаменов. Могли посадить за отдельную парту наблюдателя вроде меня. Само появление постороннего воспринималось как признак «непорядка» и вмешательства в школьную жизнь. К счастью, моя персона вызывала скорее любопытство, чем беспокойство.
   – А я видела твою фотку! – заговорщицким шёпотом сообщила долговязая девчушка, подойдя ближе.
   Она встала спиной, опершись о мой стол. Толстая коса и ожерелье из раскрашенных деревянных бусин поверх воротника. Украшения в школе были запрещены – за исключением сделанных руками самих учащихся. То, что носила моя собеседница, смотрелось как профессиональная работа. И где-то уже мелькал похожий орнамент…
   – Мои фотографии не музейная редкость, – пробормотал я, стараясь не нарушить секретность разговора.
   – Где ты в бассейне, – подсказала рукодельница. – В воде.
   – В воде? В бассейне? Не может быть!
   Она прыснула, прикрыв рот ладошкой. Я вспомнил её имя, и кто носил похожие бусы. Пятиклассницу звали Ева Цзян, она была младшей сестрой Анис Цзян – той самой тёмнокожей полногрудой красотки, которая имела обыкновение таскаться за мной в компании с двумя подружками. Их имена были первыми в списке тех, кто настойчиво напрашивался поболтать, стоило мне выйти в общий чат. Три грации с альтерами наготове.
   «Или три потенциальные партнёрши. Потом, конечно…»
   – Ты нравишься моей сестре, – сообщила Ева таким тоном, как будто открывала мне страшную военную тайну, и вернулась за свой стол.
   Подтянулись опоздавшие. Урок продолжился.
   IV-й «медный» класс Средней школы выглядел таким же, как и другие десять классов потока. Здоровое соперничество, развитые навыки совместной деятельности, дружба. Отношения с учителями разнились от доверительных до глубоко уважительных. Класс участвовал в фестивалях. Символика класса и традиции Весенней улицы принимались и поддерживались. Негласное разделение на три группы – члены банды, сочувствующие и осуждающие – не мешало ни в учёбе, ни в общешкольных делах. Взрослых гораздо сильнее, чем подростков, занимали «проблемные эпизоды».
   «Потому что они были задуманы так – не беспокоить своих».
   Чем дольше я изучал Фьюра и его брата, тем больше убеждался в их талантах. Леди Кетаки была тысячу раз права, цепляясь за них и всячески оттягивая комиссию. Каким бы ни был мотив их деятельности, они проявляли себя изобретательными политиками. Например, набрав помощников, прекратили акции, которые могли помешать учёбе. «Злой гений» Эмили Фрил продолжала издеваться над преподавателями – остальные не выходили за рамки невинных шалостей. Репутацию они заработали, а вот поводов для претензий со стороны школьных активистов больше не было…
   «Если их цель – тревожить взрослых, но не ссориться с ровесниками, чего они хотят? И от кого?»
   – Как мы обсудили, после реформы нулевого года в феврале стало тридцать дней, но только в високосном году. Учтите это, читая произведения докосмической эры: там могут встречаться шутки про тридцатое февраля. Да, Сизуо?
   – Если нулевой… то есть первый год начали с первого марта, значит, в предыдущем году до начала Космической эры было всего два месяца?
   – Совершенное верно!
   – Разве это правильно? Это нечестно!
   По данным школьных психологов, Сизуо Волков входил в группу сочувствующих, ближе к осуждающим. Но это данные устарели на три дня. А три дня – много для тринадцатилетнего паренька!
   – Почему же «нечестно»? – терпеливо улыбнулся учитель. – «Неточно» – так говорить правильнее. Когда надо стандартизировать времяисчисление, приходится жертвовать точностью. Если бы этот факт скрыли, можно было бы говорить о «нечестности»…
   – А ничего, что из года убрали десять месяцев?! – встрял Оскар. – И у всех людей тоже – украли! Все стали на год старше!
   «Это не его идея, – подумал я. – Это Фьюр!»
   Фьюр проходил курс Космической эры в прошлом году. Впрочем, в поданной информации не было ничего принципиально нового: так или иначе, её добывали через книги, фильмы, игры или в кружках. Школьная программа позволяла выстроить знания в единую систему и отследить заблуждения и ошибки. При этом любой ученик мог продвинуться дальше – было бы желание. Однако мало кто, как Эмили Фрил, стремился перепрыгнуть курсы: слишком велика ответственность. Предпочитали готовиться заранее, чтобы блеснуть знанием ответа перед учителем и одноклассниками.
   Я не сомневался, что Оскар явился на урок с продуманными обвинениями. И не он один.
   – А такое уже делали? – вступил Тьюр. – Новое время с нуля…
   – Конечно! – учитель обрадовался вопросу по теме. – В земной истории человечества такое происходило неоднократно. Были религиозные точки отсчёта – сотворение мира или рождение Иисуса Христа. Были политические – в Японии или во Франции после революции. Новый календарь назначали тогда, когда хотели подчеркнуть отличия нового порядка от прежнего. Наступление Космической эры было во всех отношениях значимым событием!
   – Разве это событие? – удивился Тьюр. – Ничего же не произошло такого! Врыли столбик и назвали «первым годом».
   «Или Эмили, – я засомневался в своей оценке. – Она же тоже проходила четвёртый курс! Но показатели у неё лучше. Всё-таки, это её хобби: устраивать ловушки для учителей. Фьюр – специалист по масштабным неприятностям…»
   – Событие было, но не такое, как в предыдущие эпохи, – принялся объяснять учитель. – Впервые за историю люди Земли смогли объединиться и договориться на равных условиях. Знаете, сколько было споров? И по каждому поводу! Решить, когда сделать переход из одной эры в другую. Решить, каким этот переход будет. И в самый разгар обычная активистка Алисия Вон вынесла на всеобщее голосование предложение: сделать первым днём первого года следующее первое марта, заодно принять новый календарь – и заняться более важными проблемами. Голосование поддержали семьдесят восемь и шесть десятых процента граждан Лиги – и предложение камрады Вон получило шестьдесят девять процентов голосов при восемнадцати процентах воздержавшихся… Кто-нибудь сможет объяснять, почему было столько воздержавшихся?
   – Содружество Голосов, – коротко ответил Чеслав Пинто.
   Он входил в группу осуждающих бунт, даже дрался с Фьюром! Впрочем, ему не на что было жаловаться: урок шёл в нормальном режиме дискуссии. Все понимали, что учителя «проверяют на прочность».
   – Верно! Это общественная организация продвижения системы голосования. Содружество активно поддерживало такие инициативы. В результате нулевой год был утверждён. И шестьдесят лет после каждая дата сопровождалась уточнением относительно григорианского календаря.
   – А на что опирается это новое время? На Гринвича? – не сдавался Оскар.
   – На универсальное координированное время, – поправил учитель, пользуясь возможностью направить беседу в нужное русло. – Universal Time. Или всемирное время. Земля, как и любая планета, вращается неравномерно. Соответственно, и Гринвичский нулевой меридиан вращается неравномерно. Именно по нему определяют точное время. Из-за изменения оси вращения смещаются географические полюса, а значит, и плоскости истинных меридианов…
   На экране возникла точная модель Земли, втиснутая в тонкую сетку меридианов, которые еле заметно подрагивали.
   – Гринвическое время не отличалось точностью. Поэтому было введено всемирное время, которое вычисляли пропорционально углу вращения Земли относительно звёздной системы координат. Но и оно не было полностью равномерным. Чтобы компенсировать это, ввели универсальное координированное время, которое синхронизировалось с UTC – международным атомным временем. Хотите, вспомним про UTC? Хорошо, не будем. Так вот, время всегда было условностью, Оскар. Никого не огорчали такие условности, потому что время многое упрощает и делает удобным.
   – Когда врёт?
   Учитель предпочёл оставить эту тьюровскую реплику без ответа. Чеслав и пара других осуждающих повернулись в сторону бунтаря и одарили его красноречивыми взглядами. Тьюр довольно откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
   Он сидел слева от меня. Его широкое лицо с выдающимся подбородком было безмятежным. В Саду он казался старше. Теперь же Тьюр пребывал в своей стихии. Он будто знал больше остальных, включая учителя. Словно хитрый игрок, представляющий, где можно обойти правила, не нарушая их формально. Но зачем? Какой выигрыш он рассчитывал получить?
   Учитель продолжил урок:
   – Земное время считается стандартным и обязательным для всех станций. Земное время – один из объединяющих факторов…
   – А как же Тильда? Там своё время!
   Про планету спросила Ева – как бы между прочим, перебирая бусины и глядя в пол.
   Очевидно, «бунтари» чередовались – чтобы нельзя было придраться. Или у меня очередной приступ паранойи? Но вопрос вне дискуссии разрешался один раз: Тьюр и Оскар свои возможности израсходовали.
   – Разумеется, у Тильды своё время! – улыбнулся учитель. – И мы будем жить по нему, когда планета будет освоена, и туда переселятся жители нашей станции. Именно для этого и нужен Проект Терраформирования. Да, Ева, о чём ты хотела спросить?
   – Но это же неправда! – она оставила бусы в покое и поднялась с учебного кресла. – Мы никогда не будем жить по времени Тильды! Родители мне сказали, что на ТФ нужно много лет! Сто! Двести! Ни вы, ни я, ни ребята – никто не будет жить по времени Тильды! – кулачки её были сжаты, голос дрожал, казалось, ещё немного – и девушка разрыдается.
   Это была слегка изменённая, но всё равно узнаваемая реплика героини из «Вечности со вкусом мяты» – пьесы, которая входила в программу пятого класса. По ней чаще всего ставили спектакли в драмстудиях, выпустили два фильма с актёрами и один анимационный. К тому моменту, когда до «Вечности» доходила очередь на уроках искусства, её использовали в качестве учебного материала.
   Нюанс в том, что ответ, который содержался в пьесе, учителю не подходил, потому что ответом было: «Значит, ты уже умерла». Впрочем, это не единственный вариант.
   – Местоимение первого лица множественного числа может указывать на разные группы, – сказал учитель. – Я имел в виду «мы, человечество», ты, Ева, подразумевала своих современников.
   – А мы разве не человечество?
   – Мы – часть человечества, которое включает в себя тех, кто жил до нас, и тех, кто будет жить после нас. Строители нашей станции говорили между собой: «Мы будем жить здесь», хотя не все дождались этого дня. Первые поселенцы говорили: «Мы будем ходить по Тильде» – но далеко не сразу ТФ достиг соответствующей стадии. Они ошибались? Или они имели в виду нас с вами? Если бы они думали только о себе, они бы не покидали Солнечную систему. Остались бы на Земле. К счастью, этого не произошло…
   – Почему?
   Вопрос прозвучал из разных концов класса – Жюль и Умар, рассевшиеся по собственному желанию, оставались близнецами.
   – Ребята, мы договорились не перебивать, – напомнил учитель. – Я не буду отвечать на ваш вопрос. Если вас так интересует эта тема, мы обсудим её после уроков.
   – Почему? Или вы не знаете ответа?
   Говорила Валери. Учитель повернулся к ней, и она тут же опустила взгляд. Заговор, определённо…
   Учитель вздохнул, демонстрируя огорчение:
   – Я не могу ответить на твоё «почему». «Почему» – это вопрос с широкой трактовкой, поэтому его часто используют в дискуссиях, чтобы отклониться от темы. Помните, мы изучали коммуникацию в земной сети «интернет»? Коммуникационные тактики с использованием многозначного «почему» в первую очередь характеризуют мотивы спрашивающего – и указывают на желание изменить направление разговора. Давайте не будем отвлекаться! Мы говорили о Тильде и о её собственном времени, верно? Оно отличается от земного. Это незначительные изменения, но вы застанете тот момент, когда они начнут вводиться в обиход. И это будет довольно-таки непривычно – как в первые годы Космической эры! Попробуем рассчитать, сколько лет по времяисчислению Тильды существует наша станция…

   На партах включился лабораторный режим, и бунтовщики со сторонниками порядка погрузились в математику. Сначала общее задание, потом настанет черёд индивидуального. Скорее всего, вычислить свой день рождения «по-планетарному». Пока что на общем экране красовалась Тильда, а рядом – станция в «нулевой» конфигурации стартового заселения: без спутников и всего с тремя энергоблоками. 142-й год, пятнадцатое марта – день, когда прибыл корабль с первыми переселенцами. Это был тёзка и прапрадедушка того «Рима», который вёз меня.
   Сорок девять лет прошло. Хватит, чтобы получились «тильдийцы». Но слишком мало, чтобы они окончательно перестали считать себя «землянами». Интересно, кем стремятся стать эти почемучки? И как это сочетается с планами человечества?
   Леди Кетаки хотела избежать окончательного решения и спасти всех, как и положено Главе Станции. Школьные службы прилагали значительные усилия, чтобы сохранить порядок, – и были готовы пожертвовать малым ради целого. А юные бунтовщики следовали неведомому плану, собирая информацию, словно пчёлы – нектар.
   «Цель», о которой твердила докторша Окман, явно была. Но что-то не сходилось. То, что я наблюдал на уроке, – и то, что произошло в зале для дегустаций и воскресным утром в коридоре жилого блока. Они хулиганили, но для каждой «аудитории» по-своему. Почему?

Химия: Переходные металлы

   В книгах и фильмах докосмической эры частенько действовали персонажи, которые перешли из одного лагеря в другой: бывшие полицейские, которые становились выдающимися убийцами, или грабители-рецидивисты, которые оказывались виртуозными «охотниками за головами». А у нас были мальчики, которые могли вырасти офицерами Отдела Безопасности в третьем поколении, но успешно примерили на себя роли хулиганов.
   Каждая акция Фьюра и Тьюра характеризовалась относительной простотой подготовки, одноэтапностью и охватом. Они нарушали общественный покой, но не покушались на здоровье. Не считая психического здоровья, разумеется. Как будто выполняли секретное задание в тылу врага.
   189-й год, 25-е февраля: «Ванильная память».
   Фьюр и Тьюр подменили фильтры с ароматизаторами – и жилые блоки Восточного сектора наполнились сладким ванильным духом, как от свежих булочек. Замена фильтров ничего не дала. К вечеру выяснилось, что запасные фильтры тоже были испорчены.
   Камиллы не могли помешать хулиганам. Сам запах оставался абсолютно безвредным! Более того, на «Тильде-1» его использовали для придания праздничной атмосферы – местная традиция. Он наполнял коридоры, улицы и Воскресную площадь в новогодние дни и держался несколько дней. Пятое марта 189 года тоже пахло ванилью, пока её не сменил запах дыма, а кое-где – запах крови. Тильдийцы помнили. Новички – не понимали.
   Решение об изменении «средств оформления» не прошло через ОБ. Люди не успели объяснить ИскИнам, чем плоха ваниль…
   Мальчики отговорились тем, что хотели «пораньше начать Новый год». Как и в случае с Мидом, маскировка получилась идеальная – никто не заподозрил Фьюра и Тьюра в попытке прикрыться памятью об отцах. Сочли демонстрацией обиды: с точки зрения подростков, могло показаться, что окружающие забыли о погибших. По версии докторши Окмана, поступок был вызван внутренним конфликтом между положением «сыновья героев» и стремлением к самодостаточности.
   В этот день Оскар Ява, впечатлённый аппетитным ароматом, выглянул в коридор – и уловил нервозную атмосферу, царящую вокруг. Это было необычно! Впервые после «Кальвиса» он сам заговорил с родными. И пришёл в школу.
   190 год, 10-е марта: «Ходячие припасы».
   В свой день рождения Тьюр лепил всем на спины невинные наклейки «Я тебя вижу!» с нарисованным глазом. Фьюр, понятное дело, не отставал. Пометили около сотни человек, в основном одноклассников. Через час надпись сменилась на «Белковый запас», а вместо глаза появился значок НЗ, который все помнили по урокам безопасности.
   У зачинщиков на комбо были такие же наклейки. Самокритично… И всё равно неприятно. Сделали их на оборудовании дизайнерского клуба, куда Фьюра с Тьюром пустили, потому что они ещё пользовались доверием.
   Это была не самая жестокая шутка того периода, но она стала поворотным пунктом. После «Белкового запаса» у бунтовщиков появились сторонники. Которых они вербовали из обиженных ровесников, требовавших объясниться насчёт наклеек. Кое-кто из них примкнул к банде. Непримкнувшие отказывались рассказывать, в чём состояло объяснение. А взрослым они не отвечали ничего – извинялись.
   Чем шире был круг вовлечённых лиц, тем смелее становились акции. Но и малыми силами получалось впечатлить.
   20-е апреля 190-го года: «Cry Baby Cry». (Условные названия давал кто-то из подразделения Окман – хотелось бы познакомиться с этим человеком!)
   Если наклейки поколебали доверие ровесников, то после этой акции Фьюр с Тьюром потеряли право заниматься общественной работой. Во время дежурства они установили в учебных залах, коридорах и рекреациях Весенней улицы множество крошечных динамиков с записью младенческого плача. А потом запустили цепочку – и весь день камиллы и коллеги Нортонсона в компании с активистами из старших классов искали эти «таблетки». Заниматься под такое сопровождение не мог никто.
   12-я мая: «Красный день».
   Второй по значительности и последний серьезный срыв уроков. Тьюру и Фьюру впервые ассистировал Оскар. Втроём они наполнили герметичные комбо заранее приготовленной смесью и пришли так на Весеннюю улицу. А потом выплеснули на пол в коридоре Средней школы десяток литров красной липкой дряни без запаха. Сработано на «отлично», будь это лабораторная по химии.
   Чудом ни у кого не случилось истерики. Даже у детей с «Кальвиса». Собственно, дети были спокойны. А вот взрослые прониклись…
   «Они предупредили тех, кто мог сорваться. Потому что акция была для взрослых! Фотографии окровавленного школьного пола – кошмар для переживших восстание…» – размышлял я, рассматривая снимки.
   Кстати о химии: ребята не преминули обыграть обозначения классов в потоке – титан, хром, кобальт, никель, цинк. Ещё одна акция, смысл которой можно было трактовать по-разному.
   В 190-м году Фьюр входил в пятый «никелевый» класс, а Тьюр, соответственно, в четвёртый «медный». Все их сторонники, действительные и потенциальные, играли в окисление. Чтобы войти в банду, надо было явиться в школу со штанинами комбо, окрашенными в рыжевато-коричный цвет ржавчины – не полностью, пятнами, что позволяло отговариваться нарочито-фальшивым, но формально допустимым «случайно запачкалось – не помню, где». Когда Дана собиралась выручать брата, она воспользовалась этой возможностью, чтобы завербоваться.
   «А если были желающие уйти, они тоже могли отсигналить – прийти чистыми?»
   Увы, на эту акцию обратили внимание позднее, никто не проводил расследования по свежим следам. Никто не спросил, насколько «игра в окисление» перекликалась с разговорным именованием поражения в правах. Может быть, не верили, что кто-нибудь ответит. А может быть боялись задать вопрос: «Вы предлагали своим сторонникам заранее надеть „ржавь“?»
   20-го июня была «Галерея», осуществлённая новым участником банды. Если Оскар предоставлял физическую силу и послушное повторение заготовленных реплик, Зейд Уистлер сумел перепрограммировать стены в игровой зоне. «Страшный суд» Босха, «Марионетка» Гойи, «Апофеоз войны» Верещагина, «Притча о слепых» Брейгеля Старшего, «Предчувствие гражданской войны» Дали и «Крик» Мунка медленно двигались по кругу. Панели быстро отключили, но перемену они испортили. И опять камиллы были обмануты из-за своего непонимания нюансов. Картины же! Классика земного искусства!
   «В каждой выходке – нечто пугающее, берущее за живое. Им непременно требовался страх или отвращение. Или они добивались того, чтобы им поставили диагноз – и оставили, наконец, в покое?»
   Школьные психологи ничего не могли поделать. О глухую стену, выставляемую Фьюром и Тьюром, разбивались любые слова. У каждого «завербованного» формировалась похожая защита. Какие усилия прилагала Леди Кетаки, чтобы отложить комиссию! Ребят вполне могли отправить в специализированную клинику на «Дхавале», где пытались исцелить тех, чья психика пострадала из-за восстания «бэшек». Правда, я не слышал об «эпидемии бунта среди подростков»…
   Если же отрешиться от моральной оценки и вкладываемого смысла, каждая акция выглядела маленьким шедевром.
   Июль, 190: «Знай своё место!»
   Пока ребятам окончательно не перекрыли доступ к оборудованию клубов, они загрузили в демонстрационные мониторы два вида «презентаций». А потом развесили их в санитарных комнатах школы. Поводом стал индивидуальный проект Полины Блумквист. Как правило, индивидуальные проекты готовились в январе-феврале, но Полина начала заранее. А друзья помогли.
   Содержание презентаций было обидным. Тем не менее, школьный терапевт дал добро. А мог и запороть. «Подозревал провокацию? Не хотел ссориться? Ребята так старались… стилизовать».
   Ролики были исполнены духа докосмической эпохи. Девочкам напоминали, что их предназначение – рожать, и призывали записаться в активные доноры после первой менструации. Мальчикам объясняли, что после трансферного донорства толку от них нет, так что надо готовиться к тэферству и шахтёрству.
   Мониторы были снабжены камерами, так что каждый желающий мог высказать своё отношение. Это тоже было часть проекта. И никакой рекламы: первыми участниками двигало любопытство. Но они же не могли не поделиться впечатлениями! В итоге ролики просмотрела едва ли не вся Средняя школа.
   Многие предпочли высказаться дважды: для камеры и организаторам. И опять часть недовольных перешла из лагеря осуждающих в лагерь понимающих. «Они говорили, что хотели показать нам, какие мы хорошие, – рассказывали те, кто не прошёл (прошедшие хранили молчание). – Что мы правильно обиделись, потому что это обидно».
   «Или на самом деле говорили другое, а эти слова подготовили для отговорок».
   Осенью банда никак себя не проявляла, и у школьных спамеров появилась надежда: «перебесились», «надоело». Тем не менее, сформированные связи не распались, и члены неформального клуб продолжали перешёптываться.
   «Судя по всему, в этом и была цель, – написала в ноябрьском аналитическом отчёте докторша Окман. – Тайная организация, которую они создали вопреки сложившимся порядкам. Убежище от взрослых, которым невозможно доверять после „Кальвиса“. Акциями они проверяли друг друга».
   Она ошибалась.
   Старый новый год: «Прости-прощай».
   30-го декабря состоялся взлом альтеров, но без формального нарушения Фикс-Инфо. Охват – 45% Восточного сектора, вразнобой, все возрасты и профессии. Каждый пострадавший получил в 23:59 лаконичное и глубокомысленное сообщение. От себя: «Прощай, прости меня!»
   1-е января: перепрограммированные иллюминаторы и стенные панели. Взламывать не пришлось – переключили на режим «зеркало» с добавлением эффектов, благо нужный режим оформления уже был в настройках. В результате можно было наблюдать себя в космосе, по ту сторону стекла. Это было почти забавно – первая акция, которая если и напугала, то не возмутила. Тем более шутки в воскресенье воспринимаются не так, как в рабочий день.
   31-е января: «Чистые итоги».
   Конец учебного года, традиционная выставка итоговых работ. При всей серьёзности, выходка банды прошла незамеченной для сектора – ею занималась Школа. Участники банды сдали пустые листы. Для учителей это было как плевок в лицо… Но протестантам сделали поблажку – отложили приём итогов до марта. Безрезультатно.
   Директриса пыталась привлечь Главу Станции. Я помнил, чем это кончилось. «Отпустите их! Ничего вы им не докажете. Это их выбор – доказывать что-то или нет». Благородство Леди Кетаки бунтари тоже не оценили.
   Состоявшееся семнадцатого апреля «Хватит врать» оказалось серьёзным ударом по позиции тех, кто пытался оградить хулиганов от наказания. «Иллюзия катастрофы» заставила вспомнить предыдущие подвиги, и уже никто не мог перенести комиссию.
   Что мог сказать посторонний человек вроде меня? «Да куда же дальше?!» Какой бы ни была эта «идея», но она вышла за границы дозволенного. «Если они такое вытворяют, пока учатся в школе, что будут делать после неё?» – серьёзный аргумент тех, кто хотел спокойно жить и работать. Без сюрпризов. Без акций. Без самовыражения за счёт чужих нервов…
   У тех, чьей работой были Фьюр, Тьюр и вся их стремительно растущая компания, проблема вплотную приблизилась к статусу нерешаемой. Никто не смог выяснить, чего ребята хотят и в чём нуждаются. При этом их поступки указывали, что есть недовольство и нежелание терпеть. Юных бунтовщиков не устраивала жизнь на станции как таковая.
   Чего хотели Фьюр с Тьюром? На самом деле? Проверить терпение взрослых? Поиграть со станцией в игру «угадай, чего нам надо»? Показать, на что способны предприимчивые и дружные подростки? Или они хотели попасть под комиссию и покинуть «Тильду-1», потому что были уверены: иначе их не отпустят? Есть ли ответ, который может обелить их? Или он окончательно их похоронит?..
   «Нужен ли этот ответ, или в своих акциях они зашли так далеко, что окружающим стало всё равно, что означают их крики?»
   Спросили бы меня, я бы ответил, что идея важна. Она может стать превыше закона. Как у Проф-Хоффа. Никто же не купился на маскирующий нас статус андроидов А-класса! Формальности могут обдурить ИскИнов, но не людей… Цель профессора Хофнера – вот что позволило обойти закон. Его понятное желание. Результат, к которому он стремился. «Проверить матричное клонирование». Ради такого можно было «отвернуться».
   Но потом поменялись условия. Проф-Хоффу позволили нарушить запрет на создание искусственных людей, когда доверие к ИскИнам было абсолютным. Когда же вернулись сомнения, тогда и профессор Хофнер стал преступником.
   Значит, идея опирается на условия. Точнее, на мировоззрение. Вот почему Фьюр с Тьюром набрали сторонников! А школьные спецы не смогли ничего раскопать! Потому что видят мир иначе. Подростки и взрослые живут в разных мирах. Они по-разному смотрят на одно и то же.
   «Ну, найдёшь ты смысл их преступлений, идею, этот проклятый проект! А как ты передашь его комиссии? Они не поймут!.. Тут требуется не полицейский-вор, а взрослый подросток. Да где ж его взять…»

Социология: Игры

   – Ты не против? Мы можем присесть?
   – Добрый день! Как ты?
   Сара Дьюб выглядела иначе, чем при нашем знакомстве. Голос окреп, в глазах – ни признака слёз. Она заплела волосы в причудливую тёмно-русую корону и сняла «звёздочку донора». Взамен украсила себя трогательным ожерельем из сухих цветов. И больше не казалась потерянной.
   Я хотел побыть один, поэтому и выбрал малопопулярную едальню в дальнем конце Центральной зоны. Но опять не срослось. «Хорошо, хоть не поклонницы!» – подумал я с некоторым облегчением.
   Вместе с Сарой к моему столику подсели весьма узнаваемые персоны: улица Норайо Хадада, «Проверить легко!», «андроиды как астероиды». Огненно-рыжая «мадонна» (впрочем, без младенца) плюс «индейская принцесса», которая не так давно угрожала снять с меня скальп. То есть не то чтобы с меня и не совсем скальп. И в шутку, конечно. Теперь я воспринимал это как шутку, но когда всего пара дней минула с гибели Чарли… О чём они, разумеется, не знали. И они извинились.
   Лилово-сливовые нагрудники Сары и её спутниц напомнили мне о социологическом проекте Полины Блумквист. Вопрос о предназначении женщин – интересно, как «исполнительницы» этого «предназначения» воспринимают своё положение? Наверное, так же, как и остальное взрослое: всё проще и сложнее, чем кажется в четырнадцать лет…
   – Ирма Кейн, – представилась огненнокудрая, протягивая руку.
   – Таня, – смугляшка ограничилась скупой улыбкой.
   – Как ваш малыш? – спросил я, чтобы начать разговор.
   Ирма рефлекторно посмотрела на альтер.
   – С папаней, где… Через час кормить. Спасибо, что поинтересовался, но мы к тебе с серьёзным разговором.
   Я изобразил на лице терпеливое понимание – и приготовился к дополнительной порции извинений. Но получил нечто совершенно иное.
   – Ты должен пожаловаться на них, – решительно заявила Ирма, раскрывая экран настольного меню и выходя в станционную Сеть. – Узнаёшь?
   Показанное подтверждало «должен», давало ясный повод для «пожаловаться» и уточняло, кто это «они». И это касалось «меня», не поспоришь! Всё я знал. За мной подглядывали. Меня фотографировали. Ужинали за соседним столиком. Крутились поблизости. Бирюзовая кудряшка, «шоколадка» и остроскулая платиновая красавица – неизменно воскресные комбо и парадный вид. Ракурс другой. За ними, оказывается, тоже следили…
   – Это называется «сталкерство», – объяснила Таня.
   Я хотел было сообщить, что слово и явление мне отлично известно… по учебникам. Не стал позориться.
   – Закон они не нарушали, – пробормотал я и торопливо заработал ложкой, чтобы ещё чего-нибудь не ляпнуть.
   – Они и не нарушат, – фыркнула Ирма.
   Сара смотрела на меня со снисходительной материнской улыбкой, откинувшись на развернувшуюся спинку кресла и сложив руки на животе.
   – Они знают, как не нарушать, – пояснила она. – Разбираются…
   – Все разбираются, – перебила её Ирма. – Ты здесь новичок – и мало во что въехал. Так что слушай в оба уха.
   Тесен мир, если это четвертинка автономной станции! Я вспомнил, кто она: старшая сестра одного из одноклассников Фьюра – коренастого и низколобого Шаши Игана. Из-за специфической формы черепа и тёмно-рыжей шевелюры Шаши был похож на неандертальца. О чём знал. И не стремился разрушить первое впечатление – напротив, укреплял его. Похоже, напористость была их семейной чертой! Вместе с цветом волос.
   – Ты не первый, кого они обхаживают, – сказала Ирма, тряхнув огненной гривой. – Это у них такое развлечение. Двойное, – она вывела на столешницу личные дела моих «поклонниц». – Во-первых, они доканывают того, кого выбрали. Во-вторых, крутят фигу всем нам. «Смотрите, что мы можем, попробуйте помешать!» И не подкопаешься!
   На экране отобразились профили знакомой троицы. При желании, я мог бы активировать свой администраторский доступ и узнать подробности, но особого желания не возникало. Нана, Ядвига и Анис отличались друг от друга причёсками, телосложением, цветом кожи и глаз, но я сообразил, какое «можем» раздражало Ирму: отказ от активного донорства. Причём их ограниченный гражданский статус ничем не компенсировался, потому и был указан в профиле.
   Как правило, ограничением гражданского статуса по решению суда «награждали» преступников, не надевших «ржавь», но уже предупреждённых о такой перспективе. Тогда он и отображался. Особые условия перемещения, в первую очередь, между станциями, пониженный доступ к информации и усечённое право на голосование – скорее обидно, чем неудобно. Например, нельзя заходить на Воскресную улицу…
   Но отказ от активного донорства не был преступлением! Законное право. Отказ автоматически компенсировался выбранной профессией.
   «Нет, не профессией он компенсируется. Профессиональным вкладом».
   Прекрасная троица поступала наоборот. В профиле у них красовалось «Внутреннее производство – помощница оператора». Классическая вторая работа. Первой не было. Ни политики, ни общественного активизма, ни завалящего хобби, которое могло бы объяснить такой выбор. Зато избыток свободного времени.
   – У меня было не лучше, – печально улыбнулась Сара.
   Не сразу я догадался, что она имела в виду своё прежнее отношение к донорству в Службе МежИнтеллектного Урегулирования.
   – Скажешь тоже! Да ты по две смены атташе батрачила, – фыркнула Ирма. – И не вертела хвостом на Воскресной площади! – и она повернулась ко мне. – В общем, нет тут ничего такого, чтобы вменить. Ничего мы не можем! Пока есть только это, – и она переключила экран на галерею снимков, – Поэтому заявить должен ты.
   Снимки были качественные: ни одного неудачного ракурса, ни одной лишней черты! Первое впечатление: их делали любя, и чувство было серьёзным. Но это верхний слой. Пролистывая галерею, вскоре я ощутил беспокойство. Снимки были однообразно сладкими. «Хорошенький мальчик» – вот кто там был. Красивая кукла. Не я, и не моя жизнь. Они могли быть сделаны где угодно! В них не было ни Главы, ни станции, ни кнопки. Обработанные портреты, с которых счистили всё лишнее, оставив смазливую мордашку и мышцы, если говорить о снимках из бассейна. Последние оказались неприличными, потому что заснято было так, что плавок не разглядеть. Фантазировать особо не нужно – достаточно позволить мозгу делать свою работу, достраивая картинку.
   Я вспомнил разговор с долговязой пятиклассницей Евой и покраснел.
   – Это, конечно, не очень… приятно… Но, может, потерпеть? Когда-нибудь им надоест, и…
   – Ничего-то ты не понимаешь, – вздохнула Таня, подперев щёку.
   Леди Кетаки частенько мне говорило что-то подобное. И Туччи… «И не потому что ты новичок. Потому что ты ведёшь себя как знаток!»
   – Ты у них не первый, – повторила Таня. – И не второй. Они проделывают такое в десятый раз.
   – В седьмой, – уточнила Ирма.
   – Что проделывают? – поинтересовался я, впрочем, догадываясь об ответе.
   – Сталкерят, – ответила Таня. – Доводят. Играют…
   – И не у нас одних, – подхватила Ирма. – По всем секторам катаются. Насвинячат в одном – перебираются в следующий. И так по кругу. Ничего серьёзного – снимочки, фоточки, ля-ля-ля, хи-хи-хи. Заговоришь – будут приветики на альтер кидать. Втроём. По очереди. Захочешь закрутить с одной – другие начнут изображать ревность. Не придерёшься! Будут динамить, скандалить, рыдать, драться друг с другом, а ты разнимай! Пока от тебя не останется… Пока ничего не останется.
   – Они тебя выбрали, когда Ирвин завёл свою шарманку, – продолжила Таня. – Сам можешь проверить! Первые фотки появились в твой первый день здесь. Они поджидали, едва ты вышел из лифта. И не отставали, верно? Ходили следом, щёлкали. Теперь будут сужать круги, как делали это с остальными. Пока не присосутся!
   И тут меня накрыло, до тошноты. Вспомнив, что я думал о своей популярности, как на неё рассчитывал, как гордился собой и радовался успехам, я прикрыл глаза рукой и пожелал себе провалиться сквозь землю… на «уровень Ба». А лучше сразу в космос. «Идиот! Болван!»
   «Интересно, а Леди Кетаки знает об этом?» – вдруг с ужасом подумал я.
   – Да ладно тебе, не переживай! – Сара привстала с кресла и ласково погладила меня по голове, как ребёнка. – Ты здесь не один.
   Ответный жест – недавно я её так же успокаивал. Я вздохнул, сдерживая дрожь в подбородке. «Хуже, чем с Линдой!»
   – Надо действовать, – решительно заявила Ирма. – И чем раньше, тем лучше!
   Я внимательно посмотрел на них – и спросил то, что, наверное, мог спросить только андроид А-класса моей подготовки, обязанностей и опыта общения с Проф-Хоффом (куда входили эксперименты типа «давай я тебе причиню добро, чтобы посмотреть, как ты будешь приплясывать»):
   – А вам это зачем?
   Они удивились, каждая по-своему: Сара показала искреннюю обиду, Таня – усталость, Ирма рассердилась. Она-то и нашла правильные слова:
   – Тебе нравится, что с тобой играют?
   Я отрицательно покачал головой – и она назидательно наставила на меня палец:
   – А другим, как думаешь, приятно? И что – терпеть, чтоб никого не обидеть? Деток этому учат, когда они кусаться начинают. «Не делай другим то, чего не хочешь себе». Ты бы лучше спросил, почему это не прекратили раньше!
   – Хватит уже, – буркнула Таня. – Кто стормозил, тот стормозил. Мы тоже хороши – непонятно, чего ждали…
   – Короче, ты должен заявить, – суммировала Ирма. – Напиши в общий форум, в раздел жалоб, что тебя это бесит. Ну, раздражает или как-то так. Что тебе неприятно такое внимание. И что это сплошное гадство. Что оно тебя оскорбляет. Попроси, чтобы на это обратили внимание. До того, как они залезут тебе в штаны – чтоб потом претензий не было. Сможешь?
   – Я-то смогу…
   «Как бы объяснить ей, что жаловаться на такое для меня…»
   – Если тебя волнует, что ты «ашка», это зря, – она легко угадала причину моего смущения. – Они или кто ещё заикнётся про это…
   – Надо, чтоб они поняли, что поступают нехорошо, – сказала Сара. – Что это не шутки, что это неприятно. Смотреть тошно!
   – Погоди, – Ирма подняла ладонь – как на школьном практикуме по красноречию. – Тут другое важно. Они не нарушают закон, никто не спорит. Прописанный закон. Они людей обижают. Треплют нервы, а потом, как надоест, бросают – и берутся за следующего. Не смертельно! Не какой-нибудь там тектонический сдвиг во время вахты, или в космосе неделю болтаться без связи. Вроде ерунда. Но обидно. И нечестно. И мне не хочется (она мельком заглянула в свой альтер), чтобы Бобка или Ёжик с чем-то таким встретились. Чтобы, когда они вырастут, такие девицы шастали тут толпами! Они же выбирают ребят помоложе – и вытягивают из них всё… В общем, ты не жди, что рассосётся. И не проси отстать от тебя – им того и надо, чтоб ты заговорил, чтобы повод был. Это у них такой сценарий, проверено. Просто заявись, опиши, как тебе это не нравится. Попроси помощи у всех здесь. А мы подхватим. Идёт?

История: Донорство

   – Ты видела свои результаты?
   – Потом посмотрю. Пошли лучше сыграем!
   – Ру! Я же просила зайти к нам и помочь с оформлением!
   – Нас тренер задержал. Ещё надо?
   – А она ей говорит: «Никуда я не пойду…» Эй, ты слушаешь?
   – Приведи в следующий раз своих сестёр, а? Нам по сценарию дети нужны!
   – Предупреждаю: они будут вопить!
   – То, что надо!..
   Раздвигались двери школьных клубов, выпуская запахи и звуки, по коридору мимо меня проходили компании школьниц и школьников. Чуть дальше, на перекрёстке, они распадались. Та, кого я ждал, не могла пройти другой дорогой. Оставалось ждать – и готовиться.
   …Хорошо Ирме! Растит троих детей, и что-то подсказывало, что на трёх она не остановится. Хорошо Тане! Если Дозорная, то либо донор, либо мать, либо няня или воспитатель на реабилитации. Донорство считалось удобной ступенькой – одной из многих, которые нужны для карьеры. Но не обязательной. Той «троице» хорошо: сталкерство компенсировало урезанное гражданство – развлечение на любителя, и всё же…
   У женщин всегда есть выбор. Это мужчинам, как ни крутись, природой предназначено второе место. А женщин даже при отказе от активного донорства выдвигают и продвигают. При отказе, который может быть пересмотрен – история Сары тому примером. Хотя она всё-таки не типичный случай… Если бы не «Кальвис», Сара Дьюб возилась бы с «бэшками» – и вылезала бы из их сети, только чтоб перекусить. Атташе редко меняют взгляды. Но они-то как раз исключения из всех правил!
   «Что-то ты запутался. Тянешь время?»
   Я не тяну! И не откладываю! Подбираю правильные слова. Правильные идеи. Что я знаю об активном донорстве? Не больше, чем о трансферном. У женщин – яйцеклетки, у мужчин – сперматозаиды…
   «И нольд».
   Это другое.
   «Нет. Это – там же. Репродуктивное неравенство, на котором сыграла Полина, уравновешивается не одними льготами. Женщины сами решают, в какой донорской программе им участвовать, когда и как. А у мужчин есть нольд: еженедельные дозы подавления – и полное восстановление через пару месяцев. Но не стерилизация».
   И как это можно использовать? Неравенство всё равно остаётся. Это биология! С ней невозможно спорить – разве что отказаться от неё вовсе… Но после «Кальвиса» об этом и речи нет!
   «Не нужно оказываться! Напомни ей про нольд. И про женский выбор. Её ролики не о репродуктивных правах, а о смысле жизни. Это грубая подмена – определять судьбу через размножение. Люди слишком сложны, чтобы считать „передачу генетического материала сквозь время“ главной задачей. И она оставила подсказку: если бы жизнь была устроена по этим правилам, у нас бы действовали другие законы».
   Будто она не знает!
   «Но она не знает, что об этом знаешь ты. Пусть она опирается на свои идеи. Тем проще будет загнать её в угол».
   А вот и она сама.
   – Здравствуй, Полина! Можешь уделить мне минутку?
   – Добрый день!
   Остановилась. Вежливость? Спасибо и на том!
   – Ты идёшь? – спросила проходящая мимо ровесница.
   Они вышла из той же двери: «Школьный исторический клуб Восточного сектора».
   – Я догоню!
   И догонит! Если я не задержу…
   – Полина, помоги мне, пожалуйста, – я старался, чтобы мой голос не звучал чересчур жалобно. – Мне нужна твоя консультация.
   Она недоверчиво приподняла бровь. Но слушала. «Полине Блумквист представился случай понаблюдать за интересным поведением». На это я и рассчитывал.
   – Ты знаешь, меня назначили следить за вами…
   Правда: меня представили классам Фьюра и Тьюра как «наблюдателя от Администрации», но все понимали, за кем конкретно я приглядываю.
   – Я должен узнать то, что не получилось у школьных. Но я не буду… Мы можем пойти туда, где не будет записи?
   Она показала на пустую рекреацию рядом с клубным коридором.
   – Там точно не пишут? – забеспокоился я.
   Она отрицательно покачала головой, и мы свернули к диванчикам и кадками с густыми зарослями пышных хризантем.
   Я заметил, как несколько голов повернулись в нашу сторону, и несколько запястий, как по команде, приблизились к губам. Мигнули активированные альтеры. С кем связывались старшеклассницы, спешащие домой из клубов? «Готов поспорить, Фьюр с Тьюром уже в курсе. Тем лучше!»
   – Я не буду следить за вами, – повторил я, когда мы заняли угловой диванчик.
   Чтобы подчеркнуть свою роль «просителя», я примостился на краешке, стиснул руки на коленях. Полина сидела, скрестив ноги и опершись локтём о мягкую клечатую спинку.
   «Изучала ли она язык жестов? Разве что в школе, в рамках актёрского мастерства или ораторского искусства. Понимала ли она его интуитивно? О, да!»
   – Я так решил. Сам. В самом начале, когда мне дали это задание. А когда прочитал про вас, понял, что тем более не смогу.
   Она молчала. Загадочно смотрела на меня. Бронзово-золотистая, сосредоточенная и невероятно спокойная. Узкие монгольские глаза и широкоскулое лицо усиливали впечатление.
   – Но я не могу отказаться, понимаешь? Меня не спрашивали, хочу я или нет! Как привезли сюда, так и продолжают… использовать. А если я не смогу, меня отправят вниз с Фаридом и Теодором. Так мне пообещали. Может, врали. Может, хотели, чтоб я это как-нибудь использовал на вас. Типа, надавить на жалость, поплакаться. Но я не хочу! Не хочу следить, подслушивать, влезать! Я не знаю, зачем вы делаете то, что делаете. Я уверен, что это не просто так. Что вам это нужно… И это ваше дело. Я – не они. Не взрослые.
   – При чём тут взрослые? – быстро спросила она.
   Наконец-то!
   – Вы против них. Они же не смогли ничего понять! Что вы делаете, для чего, как объясняете… Фьюр и Тьюр поработали над этим! Никто так ничего и не понял! Это было важно для них… для вас. Я угадал? Прости! Не моё это дело…
   – Зачем ты мне это говоришь? Я должна передать, что ты не будешь следить?
   – Ничего ты не должна! – нервно усмехнулся я. – Меня и вправду могут отправить вниз, на планету! Или перевести куда-нибудь… Не знаю, смогу ли поговорить с тобой. А для меня это серьёзно!
   Я умолк, выжидательно глядя на неё. Полина позволила:
   – Говори.
   «Что может быть ценнее повышения статуса? Школьница командует представителем Администрации… Клюнула!»
   – Я… Я изучал всё про вас. То, что вы делали. Что придумали Фьюр и Тьюр. И наткнулся на твой итоговый проект. Мне это удивило! Все ваши… сторонники сдали чистые белые листы. Tabula rasa, так его поняли… Но ты – нет. Ты свой проект сделала прошлым летом. Так можно, правильно? Сделать заранее. Тем более что выводы ты писала потом… Я не делал ничего такого, ты знаешь? Мне врали, что я учился в школе. Но я не учился. Я не делал итоговых. Я читал, как это важно для пятого класса…
   Тут я тоже не врал. Ни в чём. Итоговый индивидуальный проект – это демонстрация своих знаний и умений. В любой области. В любой форме. От поэмы до работающего энергетического блока в миниатюре или, например, живой хризантемы, проращенной из сгенерированного семени. Но после пятого класса, завершающего среднюю школу, итоговый проект шире «демонстрации». Он делался после всего курса истории земной цивилизации – и перед старшей школой, где начиналась профориентация. И перед первой волной повышения статуса – социальное совершеннолетие определяли и по нему тоже.
   По-хорошему, это был первый серьёзный разговор подростка и государства, которое выполняло свои обязательства перед ним, начиная с момента зачатия, и вот, наконец, предложило предъявить результат. Пройдёт немного лет, школьники получат полные гражданские права – и, соответственно, возможности влиять на это самое государство. Надо было понять, кому вручаются эти права и возможности.
   Полина и остальные знали это. И знали что-то ещё…
   – Он у тебя непростой, – запинаясь, продолжал я. – Знаешь, там в тех записях, которые я смотрел, целая папка аналитики по твоему состоянию! За пять лет! Они всё пытались понять, что с тобой не так, что ты задумала такой опрос. И эти ролики…
   Прекрасные ролики! Красочные! «Ты будущая мать! Это смысл твоей жизни! Твой гражданский долг! Записывайся в активные доноры! Преумножай человечество! Кто, если не ты?!» и «Всё, что от тебя нужно, это генетический материал. После трансферного донорства твоя роль отыграна. Привыкай! Становись тэфером или шахтёром! Риск и тяжёлый труд оправдают твою жизнь!» А картинки?! Анатомичность пополам с кичем. Чистейшая провокация!..
   – А я считаю, ты в порядке! Ты слишком умна и талантлива! Не вписываешься в их схемы с таким итоговым! Поэтому они и думают, что ты ку-ку, – и я покрутил пальцем у виска.
   Полина улыбнулась. И тут же вернула себе серьёзность.
   «Это не из-за „ку-ку“. Это потому что я повторил официальную версию – что она сама всё придумала, а банда Фьюра помогла с записью и размещением роликов. Но это они всё и придумали. А её использовали – как увлекающуюся соцмониторингом. Она делала доклады на эту тему. Итоговый проект не выделялся… Если бы не его содержание. Больное, пугающее, свидетельствующее о значительных проблемах у девушки. Чтобы воспринимать женщин и мужчин как потенциальных доноров генетического материала, надо в первую очередь воспринимать так себя. Но ничего такого никто не отмечал. Полина Блумквист была совершенно беспроблемной в этом плане!.. Но ей льстит, что ролики приписали ей одной. Пусть думает, что обман удался».
   – Поэтому я хочу спросить у тебя. Пока могу. Ты понимаешь это лучше всех! Лучше взрослых… Как ты переносишь это? Как ты примирилась с этим? Твоё тело – это женское тело. Оно запрограммировано. И от тебя хотят, чтоб ты выполнила программу. Не признаются в этом, но ведь хотят! Всё так подстроили, чтобы использовать тебя!
   Она покачала головой.
   – А тебе-то это зачем?
   – Но я же такой же! Меня сделали с определённой целью, и теперь используют! Это сводит с ума! Невыносимо! – и я закрыл лицо ладонями.
   И услышал, как она тихо смеётся.
   – С чего ты взял, что меня используют? – она потянулась, словно кошка. – Никто меня не использует! А попробуют… Да там очередь встанет, чтобы им головы оторвать!
   – Но ты же… Эти призывы, и картинки… Биологическое материнство, донорство, предназначение… Ты же об этом спрашивала! Значит, ты думала об этом!
   – Ну и что, что спрашивала? – она с жалостью посмотрела на меня. – Не значит, что это мои мысли! Мы… я порылась в сумеречном периоде, взяла кое-что из докосмической. Я ничего такого не думаю! В прошлом так думали. А я перенесла. Повторила.
   – То есть тебя это не беспокоит? Твоя биологическая роль?
   – Да какая биологическая роль?! Ты что, больной? Это у тебя роль! Ты андроид, тебе прим-эго ставили. А у меня ничего такого нет. Я человек. Я сама решаю, кому и что должна!
   – Не понимаю… – я потерянно посмотрел на неё. – А то, что тебе отвечали… «Бред», «гадство», «сходи к терапевту» – так и должно было быть?
   – Ну да! Нормальная реакция. У всех. А какая должна быть?
   – Ну, я не знаю…
   Она смотрела на меня с любопытством учёного-исследователя.
   – Не может быть другой. Ни у кого из нас. В этом идея! Что все будут так реагировать. Что для всех это будет ненормально. Биологическая роль – это бред!
   Мне не пришлось притворяться, чтобы изображать непонимание.
   – Не дошло? – она встала с диванчика. – Я не придумывала. Я взяла из прошлого. Скопировала. А раньше люди так и думали. Ты в курсе, что вся докосмическая была заточена под использование людей? Ты читал, что там было? Людям говорили такое, а они слушались! Все женщины должны были рожать, или их наказывали. Родительство было и действующим, и биологическим разом. И обязательным для каждого. А если родители были не биологическими, они мучили детей. Ты почитай, посмотри! Сплошные тёмные времена, чистая жуть! А потом бац – ввели донорство, и началась космическая эра. Учи историю! – и уверенной походкой она пошла прочь.
   На ходу – не стесняясь того, что я смотрю – активировала альтер. И прежде чем свернула за угол, я услышал: «Слушай, что сейчас было!»
   Действительно – было!
   Использование людей… Сплошные тёмные времена… Раньше было нормально… Учителям и терапевтам она сообщала другое! «Проверить реакцию ровесников на архаичные правила». «Сравнить своё и чужое отношение к устаревшим нормам». А подросткам «показывала, какие они хорошие». Ни слова о прошлом. Почему же её так возмутило предположение, что в ролики она вложила свои мысли?
   «Потому что это были чужие мысли. Враждебные ей… Она хорошо осознаёт, что сегодня ничего подобного и близко нет! Но она не отказалась от результатов опроса. Оформила его в итоговый проект, хотя это были не её итоги. И всё равно – сдала, как свою работу».
   Докторша Окман ошибалась: Полина сделала это не потому, что дорожила затраченными усилиями. Они хотела сохранить этот опрос. Они хотели. Фьюр, Тьюр и компания. Сделать полностью доступным: итоговые проекты открыты для всех, включая школьников. Никто не может сделать их секретными, как-то скрыть… Поэтому Полина пошла на это, жертвуя собственной репутацией. Отныне её будут вспоминать как «девочку с ужасными вопросами».
   «Тоже испытание? Как у Оскара Явы, которому предложили остаться на второй год?»
   По-крайней мере, я понял, что её собственное отношение тут ни при чём. Прошлое – вот что их волновало. Страшное тёмное прошлое. Может быть, они боялись, что оно вернётся? Из-за восстания «бэшек»? Они же намекали на это – что в иллюзии разрушения станции, что в «белковом НЗ».
   «Или они уверены, что прошлое никуда не делось. Им врут, что оно прошло. Вот их идея!»
   Болезненное отношение к «биологическому долгу» не было чем-то невозможным. Каждый человек проходил через принятие своего пола. Мальчики завидовали девочкам – из-за карьерных льгот. Девочки негодовали, воспринимая «планы на тело» как покушение на личные границы. Впрочем, курс «Мировой истории» в четвёртом классе давал ответы на многие «почему». Можно посмотреть, как эту задачу решали в преддверии Космической эры – от репродуктивного планирования до родительской профессии как таковой. Первые родительские экзамены и донорские программы, первые альтеры и «одномоментное голосование». Тогда случались и ошибки, и злоупотребления. Горький опыт, который стал фундаментом для сегодняшних правил…
   «Об этом и говорила Полина, и она права: наше время началось не с переноса Нового Года на первого марта, и не с Фикс-Инфо».
   Было время, когда женщины не считались людьми и воспринимались как второй сорт, не способный ни на что, кроме вынашивания детей. Впрочем, мне такая формулировка казалась натянутой – до становления медицины подобный перекос можно понять, но потом, разумеется, положение быстро выправилось.
   «Или нет. Ты не знаешь».
   Я не знаю всего! Но школьную программу я изучил. И знаю, что вранья там нет.
   «Да ну? Ты уже знаешь, чего там нет. Например, информации о современных землянах. Вспомни, что рассказывала Вильма Туччи. Десять миллионов на том страшном архипелаге. Ты знаешь про сокрытие информации о маньяке. Тильдийцы представляют произошедшее иначе, чем это было на самом деле. Только кучка чиновников знает правду. И независимый журналист поддерживает их ложь, хотя его долг – вскрывать такие случаи! Ты уверен, что нет других „неприятных фактов“?»
   Опять паранойя! Подросткам простительно играться в заговор. Но ты биологически взрослый, сформировавшийся человек. Ты способен отличить детскую конспирологию от политики. Не собираешь же ты подозревать Главу Станции в намеренном причинении вреда!
   «Ну, да! Твоя высылка на планету – не вред. Так, ограничение возможностей…»
   Это тут ни при чём. Проклятие! Это и правду заразно! Паршивцы умеют вербовать сторонников! Ещё немного – и я бы сам принялся расклеивать повсюду листовки!
   Надо вернуться к реальности. Я рассеянно скользнул взглядом по салатово-жемчужным стенам рекреации. В ней по-прежнему никого не было – только я и хризантемы. Клубы закончили работу. Разве что кто-нибудь, особо увлечённый, задержался. И «поклонницы». Притаились у выхода с Весенней улицы, куда им было нельзя… Ждали, когда я покажусь.
   Они вели себя как заправские охотники. Выслеживание, изучение привычек, засады, преследование. Для неосведомлённого наблюдателя их поведение вполне могло сойти за любовь. Должно быть, первые жертвы тоже были уверены, что это искреннее чувство, а не развлечение, основанное на власти и сексе.
   Маскировка, опять проклятая маскировка! Сталкерши изображали страсть, хладнокровные убийцы – закомплексованных маньяков, «бэшка» имитировал служебного робота, подростки с идеей – подростков с душевной травмой.
   Я маскировался, называя себя «андроидом».
   Потому что нельзя быть «искусственным человеком».
   Потому что искусственное создание людей запрещено.
   Потому что биологический способ воспроизводства сохраняет человечеству независимость от технологий.
   Потому что пока сохраняется независимость от технологий, каждое новое поколение имеет возможность учиться – и познавать мир.
   Потому что естественное усвоение информации и постоянное развитие позволяет оптимально приспособиться к меняющимся условиям и скорректировать полученный опыт.
   И пока люди приспосабливаются к меняющимся условиям и корректируют полученный опыт, они развиваются.
   Противоположность развитию – деградация и смерть. Поэтому упрощение воспроизводства, такое удобное и экономное, в долгосрочной перспективе станет тупиком. А значит, техническая возможность создавать искусственных людей перечёркивалась логикой, не говоря про нравственные и этические критерии.
   За свою короткую жизнь я трижды пропускал через себя эту логическую цепочку: когда «лечился» от «амнезии», когда переживал кризис после правды о своём происхождении и когда пытался принять изменение статуса А-класса. Я не нуждался в подсказках бунтующей отроковицы, чтобы понять смысл бытия. «Люди для людей», чего бы это ни стоило, потому что цена за передачу ответственности – будущее цивилизации. «Кальвис» подтвердил это.
   Но и без «Кальвиса» мальчики и девочки Космической эры могли оценить правила, по которым им предстояло жить. Права, благодаря которым их собственная жизнь так разительно отличалась от жизни их сверстников всего двести лет назад. Обязанности, которые предъявлялись честно, а потому были несопоставимы с фальшивыми договорами прошлых эпох. Нужно было быть слепым эгоистом, чтобы не осознавать это!
   «А кто ты? Ладно, Полина и её компания – они разберутся, кто кому должен. А ты? У тебя администраторские права, доступ во все зоны, бонусы… Не лги себе – ты не бесправный андроид, как любишь представлять! Кнопку тебе прикрутили другие, а нажал её ты сам. Ты получаешь здесь самое что ни на есть человеческое отношение! Интервью, сложные задания, доверие…»
   Слепой эгоист тут я. Всё о себе да о себе… Леди Кетаки хочет отправить меня на планету, чтобы приглядывать за проблемными ребятами. Высланный вниз, я буду выглядеть жертвой взрослых. Стану союзником Фьюра и Тьюра. Помогу им освоиться и найти себя – чтобы в двадцать два года они смогли вернуться. Смогли вернуть себе выбор, где жить и кем быть.
   «Вот так работает хороший руководитель. Учись!»
   Учусь! Хорошо, что я не наделал глупостей! Итак, Леди Кетаки не сомневается, что комиссия будет. Все уверены. И моя задача – не разобраться. В самом деле, что я могу, глупый новичок! Столько спецов ломали головы – появлюсь я, и тут же раскрою первопричину… Нет, моя задача – успеть сблизиться с ними здесь. Чтобы стать им другом там.
   «А комиссия пройдёт своим чередом. И ты отправишься вниз. Готов?»
   Не готов. Не хочу! Но что я могу? Рассказать комиссии про идею «Нам врут: прошлое никуда не делось»? Мало того, что я в ней не уверен – кого она убедит? Да и что убедит? Проф-Хофф – другое. Как можно сравнивать матричное клонирование и подростковую блажь?! Какой бы смысл ни вкладывался в акции банды Фьюра, какими бы символами и аллегориями не были их «спектакли», это всё равно хулиганства. Нарушение порядка. Преступления. И тот факт, что толчком послужила смерть отцов и бунт «бэшек», ничего не меняет! Многие пострадали. Но не все сходят с ума. А Фьюр с Тьюром тянут за собой других. Высылка будет разумным и справедливым решением.
   «И вот ты их приговорил!»
   Нет. Это не приговор. Решение.
   «Чьё решение? Парни знали, что их накажут. Они были готовы к этому. Они честны с собой. И Леди Кетаки тоже: бьётся до последнего, но готовит запасные пути. А ты? Жалуешься и сдаёшься. Хороший же у них друг будет там, внизу! Друг, который заранее их предал!»

Русский язык: Феминитивы

   У ч и т е л ь / в е д у щ и й: Приветствую дорогих Гостей, великодушных Хозяев, уважаемых Арбитров и любезных Зрителей! В сегодняшнем состязании я буду Ведущим.
   (Аплодисменты)
   В е д у щ и й: Представляю Арбитров: учащиеся первого класса старшей школы Чиэра Когоут и Нараян Золотько, а также специально приглашённый эксперт – независимый журналист и трудовой ветеран камрад Ирвин Прайс! Прошу Зрителей поприветствовать Арбитров!
   (Аплодисменты)
   В е д у щ и й: Прошу Гостей представиться! Назовите себя и своё время! По порядку…
   Ф а р и д Э с п и н: Купец Василий Степанович, 7069 год от Создания Мира.
   Б е н д ж и А д а м с: Я Иван. Время не знаю. Не грамотные мы…
   В е д у щ и й: А кто у вас царствует?
   Б е н д ж и / И в а н: Александр Первый. А Наполеошку Самозванца мы прогнали!
   Д а н а И о ф ф е: Я – комиссар по женскому вопросу. Товарищ Фёдорова. Одна тысяча двадцатый четвёртый год!
   Э м и л и Ф р и л: Я – заключённая в тюрьме. Осуждена по политической статье. Две тысячи семнадцатый год. Наверное.
   В е д у щ и й: А как вас зовут?
   Э м и л и / з а к л ю ч ё н н а я: Никак. Я забыла.
   В е д у щ и й: У Арбитров есть претензии к самопрезентациям? Хорошо. Представляю Хозяев: учащиеся первого класса старшей школы Восточного сектора Независимой Автономной станции терраформирования «Тильда-1» Гаухар Лучано и Юшенг Жигин. И андроид А-класса Рэй ДХ2—13-4—05 в качестве наблюдателя.
   Ю ш е н г Ж и г и н / х о з я и н: Добрый день!
   Г а у х а р Л у ч а н о / х о з я й к а: Приветствую!
   Р э й Д Х 2 -1 3 -4 -0 5) / н а б л ю д а т е л ь: Здравствуйте!
   (Аплодисменты)
   В е д у щ и й: Такое состязание проводится в первый раз. Вы уже ознакомились с правилами. Напомню: они почти как в «Гао-Дай»: тоже Гости, Хозяева и Арбитры. Четыре тайма по пять минут, по одному на каждого Гостя. Один тайм запасной, если очков будет поровну. Между таймами – пятиминутное обсуждение и десятиминутный перерыв. Гости должны соблюдать условия своего времени. Во время таймов поправлять их могут только Арбитры. Во время обсуждений слово получают Зрители. Ведущий – это я – подводит итог в конце каждого тайма. Но есть изменения. Хозяева – не просто хозяева. Это Служба Исторического Контроля, как на «Сенсационном Историческом Шоу», которое состоялось недавно. Вы слышали о нём, многие там были. Вместо того чтобы загадывать загадки, Гости должны доказать, что необходимо вмешательство в их время. А задача Хозяев, в свою очередь, доказать Гостям, что они не нуждаются в помощи, о которой просят. Объяснение должно быть таким, чтобы Гости не могли его оспорить. Наблюдатель имеет право задавать вопросы, но не должен ничего утверждать. Всем понятны правила? Начинаем! Первый тайм!
   (Гонг)
   Ф а р и д / к у п е ц: Милостивцы! Яхонтовые мои! Многого у вас не попрошу! Всего-то мне надо, чтоб напала на купцов английских да голландских чума и великий мор!
   Г а у х а р / х о з я й к а: Мы не можем этого сделать. Это плохо!
   Ф а р и д / к у п е ц: Почему же плохо?
   Г а у х а р / х о з я й к а: Это… этого не одобрит ваш бог. Он же добрый!
   Ф а р и д / к у п е ц: Так Бог сам создал и чуму, и мор, как и всё в мире! И насылает болезни на людей. Все умершие попадают прямиком в рай, как мученики, потому что они страдали! И купцы тоже попадут в рай. Разве это не добро?
   Р э й / н а б л ю д а т е л ь: А зачем вам чума?
   Ф а р и д / к у п е ц: Как эти нехристи перемрут, православным людям будет легче торговать! И государство наше разбогатеет!
   Ч и э р а К о г о у т / а р б и т р е с с а: Противоречие! Если это нехристи, как они могут попасть в рай?
   Ф а р и д / к у п е ц: Я верю в Господа нашего, Сына его и святого Духа! Причём тут логика?
   В е д у щ и й: Поправка арбитрессы отклоняется. Не стоит требовать от религиозного человека логики в области верований.
   Ю ш е н г / х о з я и н: А почему вы думаете, что успешная торговля поможет вашему государству разбогатеть?
   Ф а р и д / к у п е ц: А как же иначе?
   Ю ш е н г / х о з я и н: Это может быть, например, богатый урожай…
   Ф а р и д / к у п е ц: Бог добр, он послал нам большой урожай! Но мы не можем его продать с выгодой! Купцы заморские установили слишком низкие цены! И никак их не поднять, не заработать! А без успешной торговли ничего не закупить, не привезти в Россию-матушку, ни книг умных, ни людей учёных.
   Р э й / н а б л ю д а т е л ь: Зачем привозить? Почему у вас нет своих?
   Ф а р и д / к у п е ц: Да откуда у нас свои-то? Мы едва от кочевников отбиваемся, от нехристей. Не до наук! Ну, пошлите чуму, чего вам стоит?
   Г а у х а р / х о з я й к а: Но умрут люди! Разве вам их не жалко?
   Ф а р и д / к у п е ц: Так я ж не бог, чтобы всех жалеть! У меня свои детушки. Да братья. Да честной люд россиянский. Вот о нём в первую очередь и думаю!
   Г а у х а р / х о з я й к а: Но там тоже люди!
   Ф а р и д / к у п е ц: Так они же всё равно умрут! Мор же постоянно случается! Родятся новые… А мы к тому времени государству подсобим и сами на ноги встанем!
   Ю ш е н г / х о з я и н: А давайте мы вам просто денег дадим! Или… или сделаем так, что вы золото в своей земле найдёте!
   Ф а р и д / к у п е ц: Если просто денег дать, сразу спросят – откуда? Царь-батюшка прогневается! А золотая жила волнения сделает, цены обрушит, ещё хуже станет! А вот мор да чуму кто заподозрит? А уж мы-то воспользуемся случаем, не упустим!
   Г а у х а р / х о з я й к а: Обращаюсь к арбитрам. Нет ли противоречий?
   Н а р а я н З о л о т ь к о / а р б и т р: Не вижу противоречий.
   И р в и н П р а й с / э к с п е р т: Правильно говорит! Не должен он всех жалеть!
   Ф а р и д / к у п е ц: Я же всего ничего прошу! Просто подсобите. Я же не для себя – для всех людей русских! Для государства российского!
   Ю ш е н г / х о з я и н: А почему мы должны вам помогать? Какая нам с того выгода?
   Ф а р и д / к у п е ц: Самая наипрямейшая! Государство разбогатеет, с учеными людьми станет передовым. Ваше будущее приблизит! Или страна российская и так стала передовой?
   (Гонг)
   В е д у щ и й: Первый тайм закончен. Очко получает команда Гостей. У Хозяев не нашлось возражений, которые могли быть приняты купцом из прошлого. Какие мнения у Зрителей? Не забывайтесь представляться.
   Ч е с л а в / з р и т е л ь: Чеслав Пинто, пятый класс средней школы. У меня вопрос к Василию Степановичу. Вот вы хотите, чтобы эти люди, ваши конкуренты, умерли. Вы не просто желаете им смерти – вы просите для них мучительной смерти от болезней. Вы понимаете, что это делает вас грешником? После смерти вы попадёте в ад! В пекло! На вечные муки. Не боитесь?
   Ф а р и д / к у п е ц: Боюсь! Страшусь! Трепещу!
   Ч е с л а в / з р и т е л ь: И всё равно желаете им смерти?
   Ф а р и д / к у п е ц: Ради людей русских и славы России готов пострадать!
   * * *
   Г а у х а р / х о з я й к а: Простите нас! Мы не можем вас освободить. Такой закон никто не примет. Потому что в Российской Империи все закрепощены! Все рабы друг друга! Как можно дать свободу крестьянам, если дворяне, ваши хозяева, с рождения в подчинении у царя? И как царь может отпустить дворян? Какой тогда он будет царь?
   (Пауза)
   Г а у х а р / х о з я й к а: Поэтому мы никак не можем вам помочь! Но в будущем ваши желания исполнятся! В будущем рабов не будет! Все будут свободны!
   (Гонг)
   В е д у щ и й: Второй тайм закончен. Гость не нашёлся, что ответить. Очко получает команда Хозяев. Счёт один-один. Очередь Зрителей.
   Т е о д о р Р е м и з о в / з р и т е л ь: У меня вопрос к Хозяевам. Вот они обещали Ивану, что в будущем рабов не будет. Но рядом с вами сидит андроид. Разве это не раб?
   Ю ш е н г / х о з я и н: Протестую! Вопрос отклоняется от темы!
   Ч и э р а / а р б и т р: Протест принят. Зритель лишается права голоса.
   * * *
   Д а н а / к о м и с с а р ш а: Вы говорите, что я не должна спешить. Что всё будет, как я мечтаю. Что мир изменится, не будет войн и страданий, женщины получат все права, и в языке будут особые слова для обозначения женщин. Я не понимаю, почему это важно. Что решают слова? Как это поможет тем, кто страдает, кто угнетён физически и экономически? Как мир может так измениться, если он сейчас такой, и будет таким ещё долго? Что заставит его стать лучше? Я вижу нищету, болезни, голод, угнетение и несправедливость – на всех континентах. Что поможет женщинам Африки, Индии и Китая? Вы обещаете, что моя страна станет лучшей в защите слабых. Но даже в самых развитых странах умные люди терпят рядом с собой несправедливость – и называют её «порядком». Этот «порядок» в быту, в традициях, в сказках – везде! К несправедливости привыкли. Мне не легче от того, что мир когда-нибудь изменится. Это же будет когда-то! Я не увижу, не застану, этого не будет при моей жизни. Как мне в них поверить? Если изменения возможны – измените сейчас! Установите справедливость! Настоящую справедливость! Нам не нужно никаких чудес. Пусть во главе нашей страны после смерти Владимира Ильича Ленина встанет Надежда Константиновна Крупская! Она сделает подлинную Революцию! Она освободит женщин! Она воплотит ваше будущее на столетия раньше! Разве вы сами не хотите этого?
   * * *
   В е д у щ и й: Начинаем четвёртый тайм! Команда Гостей побеждает со счётом два-один. У Хозяев остаётся возможность выровнять счёт и даже победить. Слово предоставляется четвёртой Гостье.
   Э м и л и / з а к л ю ч ё н н а я: Я прошу немного. Я скоро умру. Не боюсь этого. Но не хочу, чтобы моя смерть была напрасной. Сделайте так, чтобы власти не приняли Закон о Семье! Всего один закон. Один из сотни. Что изменится, если его не примут… Иначе за решёткой могут оказаться тысячи женщин!
   Ю ш е н г / х о з я и н: Прости! Мы не можем этого сделать.
   Э м и л и / з а к л ю ч ё н н а я: Почему?
   Ю ш е н г / х о з я и н: Нет. Извини нас…
   Э м и л и / з а к л ю ч ё н н а я: Это невозможно… технически? Если так, я пойму.
   Г а у х а р / х о з я й к а: Мы не можем, потому что этот закон станет решающим для истории. Он станет поворотным пунктом… важным для вашей страны, для всех людей. Для всего мира.
   Э м и л и / з а к л ю ч ё н н а я: Я не понимаю… Это же несправедливый закон! Очень жестокий к женщинам. Реакционный. Как он может стать важным?
   Г а у х а р / х о з я й к а: Он вызовет в обществе процессы…
   Э м и л и / з а к л ю ч ё н н а я: Но это же бесчеловечно!..
   Г а у х а р / х о з я й к а: Я не могу. Я сдаюсь.
   Ч и э р а / а р б и т р е с с а: Гаухар из команды Хозяев выходит из состязания. Юшенг, ты будешь продолжать?
   Ю ш е н г / х о з я и н: Нет, я… Я тоже сдаюсь.
   В е д у щ и й: Рэй, что ты скажешь?
   Р э й / н а б л ю д а т е л ь: Они победили. Поздравляю!

Искусствоведение: Японская культура

   «Они победили» – понимали организаторы Исторического Состязания, что я вкладывал в эти слова? Для Школы оно было «прекрасным мероприятием, решающим образовательные, культурные и педагогические задачи». Я был бы того же мнения – да я и был того же мнения, поскольку в оформлении своих акций банда Фьюра и Тьюра неизменно оказывалась на высоте. Какой бы ни была их цель, инструменты они использовали образцовые!
   Демонстрация собственных знаний истории – и полезное развлечение для средней школы. Развитие «Гао-Дай», который сам по себе являлся развитием литературного приёма, да и название получил по имени персонажа известной книги. Использование идей Службы Досуга – Ясин Шелли умрёт от гордости, что его замысел позаимствовала молодёжь! Состязание как метод поддержания интереса, популярный Рэй в команде Хозяев, известный независимый журналист и трудовой ветеран в качестве эксперта… Куда ни глянь, конфетка!
   На самом деле – я в этом не сомневался, когда меня попросили поучаствовать – банда хотела инфицировать своими идеями четырёх самых стойких противников. Которым назначили роли Хозяев и Арбитров. С первых акций они выступали против Фьюра и Тьюра, школьные спецы предрекали стабильную позицию и «формирование группировки, которая начнёт конфронтацию». Возможно, они и начали. И вот ответная атака. Не удивлюсь, что аналитика покажет изменение симпатий у Гаухар, Чиэры, Нараяна и Юшенга. А к концу следующей недели они войдут в банду. И Чеслав, который дрался с бунтовщиками, станет их сторонником. Я сам мог стать, занимайся они мной вплотную.
   Но меня по-прежнему воспринимали как наблюдателя. Как назойливую муху – после моего разговора с Полиной участники банды всюду ходили по двое или по трое. И нагло ухмылялись, стоило нашим взглядам перекреститься. «Давай, мол, спроси!» А я, знающий и понимающий больше остальных, был вынужден молчать. Потому что предположения мои основывались на одной интуиции. Что касается фактов… кто ж мне их даст!
   Поэтому, когда ко мне подошла Эмили Фрил, протянула маленькую ладошку и предложила пойти с ней, я необычайно обрадовался. Дело моё сдвигалось с мёртвой точки. А бояться… Так это ж не дурной пацан в салоне «Рима»! Умница-вундеркинд!
   На снимках в личном деле Эмили выглядела серой мышкой, в реальности – настоящая феечка: худенькая, полупрозрачная вся, с нежными пепельным нимбом волос и огромными широко распахнутыми глазами призрачно-серого оттенка. Казалось, сейчас взлетит или растает в воздухе. И в роли храброй заключённой она смотрелась аутентично. Такая способна пожертвовать собой и идти до конца… А ведь это прелестное дитя могло сорвать урок невинными вопросами по теме и довести учителя до белого каления! Суть былых подвигов и волшебный облик категорически не совпадали. Но я забыл о фактах, доверившись впечатлениям.
   От библиотеки, где я проверял фактологию Исторического Состязания, мы дошли до жилого блока. Эмили тянула, я послушно следовал. Наступил промежуток, в который у всех смен, кроме дневной, было свободное время. Поэтому передвигались мы в толпе отдыхающих тильдийцев. Архив Инфоцентра располагался в Центральной зоне, по соседству с офисами Администрации и общественными едальнями – не удивительно, что на каждом шагу я кивал, здоровался, отвечал на дежурные вопросы.
   «Роковая троица» мелькнула неподалёку, но поспешила спрятаться при виде лилово-сливовых нагрудников. Рыжая Ирма издалека показала экранчик своего альтера, намекая, что пора бы уж сделать то, что просили. Альтер демонстрировал мою свежую фотографию: Наблюдатель в Историческом Состязании. Я виновато улыбнулся – если бы она поинтересовалась, чего я жду, пришлось бы отговариваться. Честно ответить: «Мне кажется, я сам справлюсь», – я не мог. Стыдно…
   Знакомые спамеры из секретной группы указывали на Эмили и, сцепив руки в замок, поднимали их над головой – желали успехов в расследовании. Провожатую мою это внимание не задевало, и я окончательно расслабился. Все видели, с кем я, значит, ничего неожиданного произойти не могло. Двенадцатилетняя отличница на глупость не способна. Она же понимает, что такое последствия своих поступков и ответственность!
   С этими мыслями я дошёл до жилой зоны, послушно повернул к семейным блокам и едва успел прочитать «Ремизовы» на табличке, как дверь перед нами гостеприимно распахнула створки.
   Разница между прихожей моего блока и обиталищем семьи Фьюра и Тьюра бросилась в глаза, зацепилась за волосы, прилипла к подошвам и засвербела в носу. Не бессмысленный бардак, а скорее инсталляция на тему техноджунглей. Впрочем, для четырёх детей под опекунством одного взрослого это порядок.
   На одной стене были развешены ленточки, шевелящиеся под невидимым ветром, другую покрывал разноцветный мох, который попытался ощупать меня, когда мы проходили мимо… Я и не заметил, как Эмили выпустила мою руку и оказалась сзади. Секунда – и она втолкнула меня из сумрачного коридора в ярко освещённую комнату.
   Пока мои зрачки адаптировались, я мог доверять слуху и, наверное, интуиции. Если бы захотел. Различив шорох слева, я остался стоять – не мог поверить, что это то, чем кажется. Поэтому не успел уклониться и рухнул на пол.
   Ударили меня чем-то твёрдым и без острых углов. Пяткой, надо полагать, или кулаком. Я не потерял сознание – скорее, растерялся и ослаб, поэтому пребывал в полусне. Очнувшись, увидел сидящую на корточках Ханну Зотову, которая проверяла узлы на проводе, стягивающим мои руки.
   Ханна была как деревянная кукла – вся круглая, ладная, с кожей медового оттенка и узким разрезом чёрных глаз. И сплошные мускулы – пятый год брала первое место по единоборствам в своей возрастной группе. Впрочем, спорт не был её единственным хобби. Мои руки были связаны причудливыми узлами. И ноги. Я подумал о сибари.
   «Макраме, она занималась! Будь серьёзнее!»
   Я дёрнулся – без толку. Мои ноги были надёжно зафиксированы, а когда я попробовал согнуть колени, то понял, что меня к чему-то привязали. Интересно, к чему можно привязать в жилой комнате? Разве что снять стенную панель и найти во «внутренностях» что-нибудь подходящее.
   – Нормально, – сообщила Ханна, поднимаясь и покидая доступную мне зону видимости.
   Я повернул голову – и увидел тумбу-пуф. В моей комнате выдвигалось что-то похожее, я хранил там комплект санитарных фильтров для комбо. У Фьюра эта тумбочка была завалена листами белой и серовато-голубой бумаги. И поскольку я почти упирался в неё носом, то смог разглядеть проглядывающие волокна и ровные края. Самодел, и не самого низкого качества!
   – Ну, мы пошли?
   Это Эмили.
   Я покрутил головой, но обзор мой был ограничен, дверь и основные участники были где-то позади.
   – Да, давайте!
   Это Фьюр.
   – Может, помочь?
   Кро. И в голосе звучала надежда, что попросят остаться. Да уж, Оскар был преданным товарищем!
   – Не, мы сами. Бывай!
   Тьюр.
   – Сколько вам надо?
   Дана. Третий лидер.
   Фьюр засмеялся:
   – Да ну тебя!
   – Ладно! Пятнадцать минут. Если что, сигналь.
   – Спасибо, Дан, но…
   – Мы посторожим. Вдруг кто…
   И они вышли – все, кроме Тьюра и Фьюра.
   Три вывода я извлёк из этого разговора: во-первых, Дана Иоффе понимала своих друзей лучше, чем они понимали себя. Скорее всего, она предложила связать меня. Потому что понимала: отключить живое существо они не способны. Во-вторых, несмотря на преимущество в понимании ситуации, она доверяла им больше, чем себе – вернее, доверяла их идее, которая могла оправдать всё. Включая моё предстоящее отключение – в третьих.
   «Что там между вами образовалось? Симпатия? Тебе хотелось, чтоб так было. Доверился, ожидая взаимности? Вот она – ответная честность. Спасти тебя, чтобы потом убить».
   И ещё: мамы Нтомби дома нет, и не предвидится.
   Времени было мало – какие-то пятнадцать минут. Отсчёт пошёл, и я перешёл к главному, опустив мораль, да и рациональность тут бы не сработала. Вряд ли они не осознавали, какими будут последствия!
   – Что я вам сделал?!
   – Ничего, – пробурчал Фьюр, опускаясь передо мной на колени.
   Я увидел мятый комбо, который пару дней не клали в чистку, ощутил резкий химический запах отбеливателя и понял, что это могут быть мои последние впечатления, включая прикосновение пальцев к затылку.
   «Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип!» – и кнопка подставилась под пальцы.
   Они делали это всерьёз!
   – Да объясни же! – воскликнул я, всерьёз разозлившись, – Я имею право знать, за что!
   Фьюр убрал руку. Тьюр шумно вздохнул.
   – Ты знаменитый, – ответил он. – Тебя все любят. Даже Юки.
   – Поэтому вы хотите меня убить?
   Он помедлил, обдумывая мои слова.
   – Может, лучше я? – предложил Тьюр таким тоном, как будто они решали, как лучше упаковать подарок.
   – Не, я сам. Сейчас, – и Фьюр снова положил ладонь мне на затылок.
   И снова проснулась кнопка.
   «Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип!»
   – Я хочу жить, – прошептал я, представляя, как кончик пальца касается «предохранительного блока». – Очень хочу… Пожалуйста!
   Фьюр убрал руку.
   – Что такое? – Тьюр подошёл ближе, сел рядом.
   – Он не понимает, – сказал Фьюр. – Не понимает…
   – Может, объясним ему? – предложил Тьюр.
   – Время…
   – Ну, да.
   «Знала бы она, что этим кончится, она бы меня не отпустила», – подумал я, вспоминая шутку про эксперимент. Леди Кетаки имела в виду нечто менее экстремальное – спор, взаимодействие между мной и ребятами. Но не буквально! Не связанные руки-ноги и пятнадцать минут!
   – Я же не виноват, что я такой популярный! – воскликнул я. – Я не собирался к вам на станцию! Меня привезли! Меня заставили!
   – Он не понимает, – повторил Фьюр и удручённо вздохнул, словно речь шла о чём-то очевидном.
   – Вы тоже! – парировал я. – Вы тоже не понимаете, каково мне! Я не хотел кнопку! Я не хотел на «Тильду»! За меня всё решили! А теперь наказывают за это!
   – Да никто тебя не наказывает! – разозлился Тьюр. – Кому ты нужен со своей кнопкой!
   Они не понимали… Издевались? Я попробовал зайти с другой стороны.
   – А как же Юки?! Каково ей будет, если её братья… Зачем вы наказываете её – за что?! Она же будет… Она не обрадуется, если я умру!
   – Ты не умрёшь, – «успокоил» меня Фьюр и опять потянулся к кнопке. – Перегрузишься. Как с этим Мидом. Брай подслушал. Генри говорил маме, что ты отключился, но вернулся. Зеркало, правильно? Автосохран. Никто не должен знать о таком. Мы тоже не должны. Мы как бы отключим, всё всерьёз! А логос опять вернёт тебя.
   «Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип! Бип! Би-и-ип!»
   – Я не вернусь, – прошептал я, зажмуриваясь. – У меня нет зеркала. Только голова. Как у вас. Как у человека.
   – И что, если мы нажмём, ты, типа, умрёшь? – недоверчиво переспросил Фьюр. – Думаешь, я поверю? Нашёл дурака! Даже сраный альтер нельзя убить! Никто не станет…
   – Можешь проверить, – отозвался я и задержал дыхание, как перед прыжком с вышки.
   Кнопка замолчала. Я осторожно открыл глаза. Фьюр продолжал сидеть рядом со мной на полу. Тьюр примостился рядом – я видел ладонь, на которую он опирался. Широкая ладонь взрослого на хрупком – растущем – запястье. Они застряли посередине. Как и я.
   Сердце бешено колотилось в груди. Но сам я постепенно успокоился, хотя связанные руки продолжали тревожить. К такому я не привык!
   – Вот это да! – потрясённо прошептал Фьюр. – Значит, ты тоже?..
   – А зачем они так сделали? – спросил Тьюр.
   – Чтобы обезопаситься, – объяснил я, вспоминая свою реакцию на новость о кнопке. – Испугались из-за «Кальвиса». Решили отказаться от андроидов.
   – И какой смысл в этой причиндалине? – Тьюр нагнулся, чтобы рассмотреть предохранительный блок.
   – Это альтернатива, – следовало отвечать подробно, развёрнуто, чтобы отвлечь их. – Все модели «бэшек» уничтожили, нижние классы заморозили, а нас… А-класс – экспериментальный. Нас мало. Поэтому установили…
   – Но ты же не андроид! – перебил меня Фьюр, додумавший свою долгую мысль. – Если у тебя нет зеркала, если ты не сконнекчен с логосом и у тебя мозги, как у людей, значит, ты не андроид!
   – Биологически я человек. Они и хотели сделать человека, чтобы проверить эффективность матричного клонирования. Внешне… Я не ходил в школу, у меня не было детства, мне установили базовую личность. Нас собрали уже взрослыми, и память тоже собрали, а потом обучали, чтобы проверить, как получилось. На нас проверяли новые методы реабилитации, а когда закончили, дали нам статус андроидов А-класса, потому что если нас назвать людьми…
   – Да знаем мы, – фыркнул Фьюр. – Мы смотрели на ваше с Ирвином представление!
   – Почему же вы спрашиваете? Зачем это всё? – и я подёргал связанными руками.
   – А вдруг он сам не знает, про зеркало? – Тьюр обращался к Фьюру поверх моей головы, поверх меня. – Он же сам говорит, что ему врали…
   – Как у меня может быть зеркало, если у меня аналоговый… – я не успел закончить фразу – проснулся мой альтер.
   Текстовое сообщение, а потом – звук. Леди Кетаки.
   «Рэй, что там у тебя? Три активации подряд! Ответь сейчас же!»
   Я протянул руки – и толстый провод лопнул под острым лезвием самодельного ножа.
   – Всё нормально, – ответил я, блокируя видео и надеясь, что она догадается, зачем. – Всё хорошо. Это случайность.
   По-видимому, ей этого хватило, чтобы успокоиться. А я получил информацию к размышлению: оказывается, Глава Станции отслеживала активацию «кнопки».
   – Ноги мне развязать не хотите? – поинтересовался я, неловко усаживаясь.
   – Тогда ты уйдёшь, – блеснуло лезвие – и было непонятно, угрожает мне Фьюр или собирается выполнить просьбу.
   – Нет. Обещаю.
   – Почему? – он смотрел, не понимая смысла моих слов.
   – Почему обещаю? Я же… Полина рассказала вам? Они хотят отправить меня с вами, на планету, если я не узнаю, зачем вы делали это всё. Но я думаю… – в задумчивости я покусал губы, лихорадочно просчитывая возможные варианты разговора, – Думаю, они хотят избавиться от меня. И нашли повод. Им не интересно, зачем вы это всё делаете. Они про вас всё решили. Остались формальности.
   Фьюр зло рассмеялся – и взмахом ножа освободил меня. Я опять не разглядел, откуда он его извлёк и куда спрятал.
   – Зачем вы так? – я потёр занемевшие голени.
   «Нехорошо, что у них оружие!» Следовало бы заявить на них… Но отнять жизнь они не способны. А чтобы навредить себе или кому-то, нож не обязателен – было бы желание.
   – Нельзя было…
   – Нельзя, – Фьюр присел рядом на корточки. – Все врут. Даже ты. Мы смотрели твои интервью, читали всё, что есть в сети. Можешь не рассказывать нам то, что ты рассказывал Ирвину…
   – А что вы хотите? – быстро спросил я.
   – Правду, – Тьюр тоже опустился пол, но, в отличие от брата, принял сайдза.
   Непростая поза, требует практики… «Чем же он увлекался, что его научили сидеть по-японски?» Но, как и «макраме» Ханны Зотовой, это сторона их жизни была закрыта от взрослых. Можно было лишь угадывать, чем они наполняли свою жизнь. «И что изучали. Например, мои интервью».
   – Какую «правду»? – и сел по-турецки, скрестив ноги, и по очереди заглянул каждому из них в лицо.
   – О том, как ты и твои братья поняли, что вам врут.
   Он не просил. Но я понимал условия сделки. За доверие надо заплатить правдой. Правдой о том, почему я врал.

Медицина: Диагностика

   «Это прозвучало как шутка. Одна из тех глупостей, которые срываются с языка раньше, чем успеваешь подумать. Знаете, как бывает? Тему подхватывают, в ответ звучит нечто более дикое… Чем абсурднее, тем веселее. Лучше в рифму. И с каламбурами. Чарли, мой брат, любил каламбурить – была у него такая защитная реакция. Лекарство от тревоги. Пусть все смеются, пусть смеются над ним, но лучше так, чем спорить или ссориться.
   «А что если мы не люди, а что-то типа этих?»
   Чарли заговорил об этом на следующий день после того, как мы узнали об «ашках». Обычный урок из пятого курса, вы сами такое проходили: медицинское клонирование, правило «Люди для людей», тема роботов в искусстве… У нас это заняло меньше времени, потому что часть информации уже была записана в нас. Но мы об этом не знали – воспринимали как повторение. В общем-то это и было повторением.
   «Что если нас сделали – и внушили нам, что мы люди, потерявшие память?»
   Первым делом я решил, что он опять компенсирует свою тревогу. И я его понимал. Странно было считать себя выжившим, когда столько людей погибло! Там действительно было крушение транспортника. Это использовали как прикрытие, как часть легенды. Но мы думали, что там были наши родные и друзья. И вот они погибли, а мы чудом выжили. Почему мы? Как будто нас выбрали, но непонятно, за что и зачем. И кто выбрал? И что он может потребовать взамен?..
   Комплекс выжившего. Вам рассказывали о таком? Потом я узнал, что он служил проверкой нашей адекватности. Одной из.
   Самым сложным оказалось примириться с тем, что мы не скучали по близким. Нам было неприятно, что они погибли, потому что смерть людей – это плохо. Но смерть тех, кого ты знал, это немного другое. Ты должен сожалеть, грустить, скучать. После потери близких должны быть особые чувства! Вы знаете… Но ничего не было, и нас смущала эта эмоциональная дыра. «Травма» объясняла, почему она образовалась, давала временное облегчение, но не исправляла. «Амнезия» – это понятно и всё равно неправильно.
   Сейчас я догадываюсь, почему так сделали. Они могли создать для нас искусственные воспоминания. Или использовать память оцифрованных. Но это сложно. И рискованно: создание непротиворечивой картины, которая не коллапсирует… И главное, никому не нужно. Амнезия неизлечима. Можно восстановить всё тело, весь мозг. Но создать воспоминания невозможно, потому что только сам человек знает, что он помнит. Поэтому они и не… не возились. Дали нам основное. А потом заставили заново усвоить, перезаписать свои знания.
   Это мы и делали: перезаписывали свою память. Но наша жизнь началась всего пару лет назад. Поэтому мы не обновляли, а заучивали заново. Почти как все люди. У вас память не о событиях, а о череде таких заучиваний. Этим аналоговое сознание и отличается от цифрового. Нет воспоминаний о прошлом – лишь воспоминания о воспоминаниях. Каждый раз, когда вы что-то вспоминаете, вы создаёте новое воспоминание. Вам рассказывали об этом, конечно. Но вы этого не понимаете. Наверное, это невозможно понять до конца…
   Так или иначе, главным было, чтобы мы поверили в легенду. А потом, постепенно, она стала бы естественной, реалистичной. И катастрофа оказалась кстати: якобы у нас никого из родных, а реабилитация позволяла держать нас взаперти. Нам рассказали, что на нас применили экспериментальные методы, что это важно для науки, поэтому надо потерпеть. Дать время учёным разобраться – в итоге это поможет всем людям! Такая вот полуправда, которая хуже всякой лжи.
   Но мы этого не знали. Жили, как получалось. Была катастрофа, наш корабль разрушился при переходе через локальный СубПортал, мы потеряли близких и самих себя. Родных не вернуть, но память можно было как-то собрать. Или научиться заново. И мы все учились. И Чарли тоже. Но Чарли ещё и фантазировал.
   «Представь, что ты такой андроид с выдуманной памятью!»
   Какое-то время я тупил – не понимал, о чём он. При чём здесь андроиды? Да, мы многое забыли, но при этом хотели чувствовать. Нам нужны были близкие люди, и мы стали братьями друг для друга. А сотрудников лаборатории сделали чем-то вроде воспитателей и друзей семьи. Придумали себе обычаи и привычки. Вслушивались в то, что происходило внутри, ловили намёки на чувства – и превращали их в нечто реальное. Сами. Для себя.
   Мы думали, что мы так восстанавливаемся, на самом деле мы строили с нуля. Учились чувствовать, учились обращаться с собой, со своими мыслями и телами. Успешно. Ощущали себя выздоровевшими! И никто ничего не заподозрил, включая самого Чарли. Об иной реальности он подумал в шутку. Для смеха.
   Я не сразу услышал его. Да, и такое возможно. Ха-ха-ха, прикольно. Что закажем на обед?
   «Что если нам врут? Откуда ты знаешь, что нам говорят правду?»
   Он сам испугался, когда спросил. Об этом он не думал! О другой стороне. О том, что если мы андроиды, то наша жизнь – сплошная ложь, а значит, все врут. Хотел задеть меня, подцепить… В результате подцепил нас обоих.
   Я согласился проверить. Мы играли в такие игры на физике, химии, геометрии. Ну, знаете – переоткрытие правил как в первый раз. Вы такое делали? А переодевались? Мы тоже. Я обожал такие уроки! Доказать себе, самому проверить истинность теорем и формул… Я решил попробовать эту идею «на вкус». Размять мозги. Развлечься.
   Итак, мы согласились, что такое возможно. В принципе, возможно. Искусственных людей делали в докосмическую. Настоящих, когда наука позволяла. А ещё раньше люди верили, что есть големы или, например, ожившие куклы. Или существа, сшитые из кусков мёртвых тел и оживлённые с помощью электричества, как чудовище Франкенштейна. А теперь было матричное клонирование. И логосы с камиллами. Почему бы и нам не быть биологическими андроидами? В общем, если возможно технически, значит «не может быть, потому что не может быть никогда» уже не скажешь. Надо проверить. И я начал расследование.
   Сначала я исследовал своё тело: как действует, по какому принципу, как обрабатывается информация и какая информация. Хватило бы рефлексов, но мне в какой-то момент стало любопытно. Захотелось дойти до конца – и слизистые проверил, и кровь, и зрение. С глазами было проще всего, потому что сразу можно понять, как работает мозг – человеческий он или нет.
   Про достраивание увиденного знаете? Ага, проходили…
   Чтобы быть уверенным до конца, я подстраховался. Организовал себе красивый шрам. Самым трудным было достать скальпель, но мы обратились к одному из наших братьев. К Дэвиду. Он был поваром, частенько готовил, и вкусно! Ну, и ножи у него были. И чем стерилизовать. Дава не знал, зачем это нам. И не спрашивал. Надо – значит, надо…
   Себя резать было неприятно, но Чарли предложил себя, и пошло легче. Себя не так жалко, когда выбираешь между собой и кем-то другим.
   Когда я выяснил, что являюсь стопроцентным человеком, пришла очередь наших прав. И тут нам понадобилась настоящая помощь. Нужно было посмотреть, что нам можно, а что нельзя. «Палкой потыкать», как выразился Чарли. Посмотреть, что есть в реальности. И соотнести с гражданскими правами, которые у нас должны были быть. Но если делать всё вдвоём, могут возникнуть подозрения. А мы этого не хотели.
   Мы перестали доверять посторонним. Причём боялись признаваться себе в этом. Боялись, выясним нечто такое, что всё изменится. А всё уже изменилось.
   Мы выбрали Криса и Виктора. Но молчать уже не получалось. Мы же выбирали их как «исполнителей» – от одного такого мороз по коже… Да и были они не как Дава. Он был слишком нервный. «Ненадёжный» – мы с Чарли не произносили этого слова, но подразумевали. Самый слабый… В общем, мы раскрыли Вику и Крису наш «проект». Рассказали, сколько уже сделали. Думаю, это их впечатлило! И они согласились подсобить.
   Оказалось, что с нами обращаются неправильно. Мягко сказано… Мы не могли покинуть территорию лаборатории: логос блокировал двери, а на вопросы отвечал, что «не рекомендуется». Ни на шоу сходить, ни в Сад, ни на праздник. Крис увлекался музыкой – так ему не позволили участвовать в фестивале! Нас не пускали в общий форум – мы вообще не могли связаться с людьми вне лаборатории! Мы не могли подключаться к общественной Сети! Наши альтеры были ограничены. Они действовали как «ошейник заключённого» и по функциям были похожи на первые альтеры из «сумеречного периода». Ни влево, ни вправо, и чуть что – прибегают сторожа.
   Мы были шокированы. Вспомнились аналогичные случаи. У докторов из лаборатории объяснения были наготове. Но мы не проверяли намеренно. И с такой целью. Теперь же, когда наше доверие не было абсолютным, когда мы сомневались во всём, их аргументы не работали. И с каждым разом окружающий мир становился более зыбким.
   От шутки не осталось и следа. Всё было всерьёз.
   Многое в нашей жизни при внимательном изучении напоминало «сумеречный период». Сплошной контроль. Запреты без объяснений. Правила, основанные не на рациональности, но на авторитете. Как будто Фикс-Инфо ещё не придумали! Оправдание «вы не оправились после травм» ничего не объясняло. Даже с преступниками обращалась иначе! Преступникам, по крайней мере, сообщали, в чём их вина, а потом наказывали.
   Когда я собрал эти факты, изучил их так и эдак, то понял, что Чарли был прав. Не с андроидами. С правдой. Нам врали. Что произошло на самом деле, кто мы – это предстояло выяснить.
   Но этого я никому не рассказывал. Даже Чарли. Мне стало страшно. И я жалел его. Не хотел, чтоб он испытывал такой же страх. Страх неуверенности.
   Я не знал, кто мы. Мы выяснили про враньё окружающих. Разоблачили легенду. Но какова причина лжи… Она могла быть любой. Дюжина вариантов! Новая болезнь, эксперимент Службы Соцмониторинга, преступный заговор профессора Хофнера… Андроиды А-класса были самой безумной версией. Самой невероятной. Но одной из многих.
   У меня была половина ответа. При этом от меня ждали ответ целиком! Полную правду, чтобы успокоиться. Окончательный вариант, а не один из многих. Мы все потеряли уверенность. От меня ждали, что я её верну.
   И я соврал. Ради них. И ради себя, наверное. Я сказал, что мой вывод – «мы андроиды А-класса». Нам врали. Нужно прийти к источнику вранья – профессору Хофнеру – и потребовать от него объяснений. Сообщить, что узнали. А если он станет отпираться, предупредить, что отныне мы не будем верить. Перестанем подчиняться. Когда идёшь к врагу, надо быть во всеоружии…
   Я планировал, что профессор покрутит у виска. И выдаст настоящее объяснение.
   Помню, как вечером мы разошлись по комнатам. Я полночи не мог заснуть, смотрел в потолок, думал о том, как мне жить дальше. Было обидно – после лжи, которой нас кормили. Но самым горьким было осознавать, что нам врали люди, которые стали нашими близкими за то время, пока мы «лечились». Они знали, что мы полностью доверяем им, и всё равно лгали. Особенно профессор Хофнер, к которому мы относились как к отцу. Он это знал, и всё равно продолжал врать нам. Унизительно!
   Я понял, что у меня нет никого, кроме братьев. Но что мы, семеро, могли сделать? И надо ли было что-то делать? И что можно предпринять в такой ситуации? Как правильно реагировать?
   Я не знал, как поступить. И когда наутро увидел покрасневшие глаза братьев, понял, что они в таком же положении. Но мы всё равно пошли и выложили собранные факты и выводы. Всё – проверку тел, проверку мозга и, под конец, проверку соблюдения наших гражданских прав. И вывод в единственном варианте.
   А знаете, что сделал профессор? Ничего. Выслушал нас. А потом спросил, чего мы хотим от него? Если мы уверены в ответе – как можно просить правду у того, кто так долго лгал нам?
   Потом нам всё рассказали. Честно… И нам полегчало. Новые правила, новый мир, но лучше страшная правда, чем легенды и сказочки.
   В свою очередь мы в подробностях рассказали про наше с Чарли расследование, про нож Давы и помощь Криса с Виктором. И как мы рассказали остальным братьям. И это устроило всех. Это вошло во все отчёты. Это было в передаче про нас.
   Правду я не рассказывал никому. Не мог признаваться в том, что думал на самом деле. Говорить им правду… Это означало простить их. А я не мог. Сейчас, наверное, проще. После «Кальвиса». После того, что было со мной здесь.
   Я не жалею о том, что притворился всезнающим. Я угадал, рискнул, и в итоге мы победили. Мы засомневались – и увидели, как всё призрачно. Мы исследовали имеющуюся правду – и поняли, что она фальшива. Но чтобы узнать подлинную правду, мало быть умным. Надо согласиться с тем, что вокруг тебя враги. И поступать с ними как с врагами. И не жалеть себя. Потому что это война. А на войне нет правил».

Основы безопасности: Система КТРД

   Тревожный писк альтера проник в мой сон. Я не проснулся, потому что надеялся – хотел до зуда! – чтобы сигнал тревоги остался частью сна. Если бы удалось загнать его туда со всеми проблемами… Если бы можно было проспать всё плохое и проснуться в мире, где все принимают друг друга, где нет необходимости что-то кому-то доказывать!
   «Сейчас она чего-нибудь напишет», – подумал я, из задымленных коридоров «Тильды» перепрыгивая в тёмный лабиринт садового подпола, где из каждой ёмкости на меня смотрели опутанные корнями «бэшки». И нужно было как-то вытащить их, не повредив растения. Они же живые!..
   – Ещё лежишь?!
   Я и забыл, что Леди Кетаки не обязательно звонить – можно сделать пару шагов по прихожей и постучать в дверь.
   – Никогда, – пробормотал я невпопад, перевернулся, чтобы встать, и свалился на пол.
   Одеяло коварно запуталось в ногах. Мне пришлось постараться, чтобы принять вертикальное положение. Через полминуты я стукнулся плечом о дверцу клинера, доставая комбинезон.
   – Ты в порядке? – поинтересовалась Глава Станции.
   В комнату она не заглядывала, но по издаваемым мною звукам можно было вообразить картину.
   – Да, да, я готов…
   Не дожидаясь, пока я разберусь со своими конечностями, Леди Кетаки вышла в коридор. Я поспешил за ней, на ходу приглаживая пятернёй непричёсанные волосы. Спросить бы, куда мы идём. Но я толком не проснулся и соображал туго. «Надо позвонить Папе Симу и сказать, что у него в подполе андроиды. Как они туда попали?.. Ах, да, я же уже нашёл их… его…»
   Увидев то, из-за чего меня подняли в четыре утра, я моментально пришёл в состояние бодрости – и полетел дальше по шкале эмоциональных состояний, вплоть до тремора.
   В боковом коридоре жилой зоны сновали паукообразные ремонтные камиллы – как продолжение моего сна. Не сразу я сообразил, зачем они. Камиллы заканчивали монтаж новых датчиков КТРД. Осколки старых «четырёхглазок» поблескивали под ярким светом. Под паучьими ногами суетливо сновали жучки-уборщики, и вскоре на полу стало чисто. Но по состоянию стен можно было догадаться, что датчики не просто разбили – их «с мясом» выломали из панелей. Грубый издевательский саботаж. Нарочитый.
   Инструменты, использованные для этой работы, лежали на полу. Никто не хотел их трогать – подходили, рассматривали, но не прикасались. Словно они были отравленные… Две уродливые клешни – гибрид кусачек и орехоколки. Ничего сложного для умелых пацанов, имеющих доступ к школьным мастерским.
   Скорее всего, плод коллективной деятельности: Фьюра с Тьюром в клубы не пускали. Но у них хватает преданных сторонников, как явных, так и тайных. Есть, кому подготовить инструмент. В роли вандалов-исполнителей выступили сами главари.
   Преступников я нашёл в рекреации за ближайшим перекрёстком – они сидели на диванчике и, как ни в чём не бывало, улыбались, наблюдая за суетой взрослых.
   – Двенадцать комплектов испорчено, – доложилась Дейзи Гольц, подлетев к Леди Кетаки. – Уже восстановили. Сейчас стены доделают… И всё.
   – Запись есть? – спросила Глава Станции, отвернувшись от мальчишек, которые махали руками, приветствуя меня.
   – Конечно! Как они начали, логос-умничка включил третий режим. И мы прибежали. Я ж в ночной сегодня… А Генрих сейчас будет!
   – А вот ему здесь делать нечего, – вздохнула Леди Кетаки. – Школу оповестили?
   – Оповестили, – школьные службы представляла невозмутимая докторша Окман, которая в четыре часа утра выглядела так же аккуратно, как и в четыре пополудни – идеально ровный пробор в чёрных волосах и ни морщинки на комбо. – Я их заберу?
   – Куда?
   Вопрос Главы Станции заставил школьную психологиню смутиться – и стало понятно, что она не выспалась и вообще переживает.
   – Могу к себе, – пробормотала она – и зашептала умоляюще:
   – Лиди, нельзя оставлять их ОБ! И к вашим тоже нельзя! Неужели ты не понимаешь?!
   – Понимаю, – так же тихо ответила та, и две глубокие морщины легли колеёй на высокий лоб Леди Кетаки. – Но ещё одного шанса тебе дать не могу. После такого – не могу, извини.
   Докторша Окман отступила, не найдя аргументов и смирившись. Глава Станции была права: КТРД – это святое. Великая четвёрка, показывающая уровень кислорода, температуры, радиации и давления. Покушение на КТРД было покушением на жизнь всех тильдийцев. Даже в боковом коридоре «холостого» крыла жилой зоны.
   – Дейзи! Удо! Серж! – в голосе Леди Кетаки не было и намёка на мягкость. – Отведите их в В2-М-01. Поместите в одну палату. Логос! Активируй постоянное наблюдение по пятой статье. Срок – семьдесят два часа. Ты! – она обращалась ко мне. – Найди Генриха и не дай ему приблизиться к… Можешь его утопить, если понадобится. Разрешаю.
   Меня не пришлось подгонять. Мельком взглянув на конвоируемых Фьюра с Тьюром (они не выглядели удивлёнными – наоборот, широко улыбались, довольные развитием событий), я поспешил в блок, где обитал Генрих Нортонсон. Его смена не была ночной – иначе бы он прибежал с Дейзи.
   Собственно, необходимости в его присутствии не было: при опасности третьего уровня логос имел право самостоятельно определять степень повреждения. И поскольку проблема была «косметическая», камиллы могли обойтись и без людей… Если бы причиной «поломки» было что-то другое – не люди. Тем более, подростки. «Которым никак не повысят статус до социально несовершеннолетних», – вспомнил я.
   В сложившейся ситуации хватало обэшников из дежурной смены и школьного терапевта. Ну, кого-нибудь из Администрации. И армии ремонтных камиллов. Нортонсона вызвала Дейзи. Профессиональная солидарность. Отлично! А мне расхлёбывать!
   Завернув за угол, я нос к носу столкнулся с бедным лейтенантом. Но я не остановился и продолжал двигаться вперёд, заставляя его пятиться и не давая свернуть. У него было очень напряжённое лицо. Поджатый подбородок, складки вокруг рта, подрагивающая жилка на виске. А когда мы познакомились, он показался мне добродушным толстокожим увальнем. Я был уверен, что ничто не может его задеть!
   Выдержав, пока Фьюра с Тьюром не уведут в медблок, я позволил себе остановиться. Но и лейтенант уже не пытался обойти меня.
   Он тяжело дышал. Ему было трудно признать поражение. Но он лучше меня знал, что такое КТРД.
   – Они… Это серьёзно? – он выпрашивал хороший ответ.
   – Двенадцать комплектов, – повторил я за Дейзи. – Вот ты мне скажи: это серьёзно?
   Он прикрыл глаза ладонью. А потом выпрямился и сжал кулаки.
   – Они что – не понимают?!
   Риторический вопрос…
   – Думаю, что понимают. В этом-то всё и дело.
   – Хотят, чтобы их выслали? – на лице Нортонсона отобразилось недоверие – он не представлял, что можно таким способом менять свою жизнь.
   – Судя по всему, да, – кивнул я.
   Я никому не говорил о том, что произошло в блоке Ремизовых. Это осталось между нами – ловушка, удар, шнур, следы от которого сошли на следующий день, нож, моя история о вранье и поисках правды.
   Всё было напрасно. Может быть, они мне не поверили? Или их доверие невозможно купить? Пока я распинался перед ними, они наслаждались унижением взрослого… унижением представителя Главы Станции… Ловко подстроено! И отключение моё было инсценировкой, и требование быть честным. Мне стало стыдно за свою откровенность. Я рассказал мальчишкам то, что не рассказывал никому. И вот ответ. «Они и вправду неисправимы!»
   Они хотели получить наказание. Теперь они никуда не денутся! Ничто во вселенной не могло оправдать подростков, покусившихся на систему безопасности станции! Фьюр и Тьюр, которым практика в ОБ обеспечила статус младших стажёров, разбирались в вопросе. Теперь всё…
   – Ты что-нибудь выяснил? – спросил я у Нортонсона, чтобы потянуть время и успокоить его, да и себя тоже. – У их мамы?
   Тот пожал плечами, да так и застыл.
   – Нтомби всё уже рассказала! Она и сама, ты не представляешь, как хочет понять… Что она может? Они дерзят, когда их про школу спрашивают. Спорят по любому пустяку. Альтеры свои поотключали.
   Я вспомнил отчёты, которые изучал.
   – А что-нибудь особенное? Из ряда вон?
   – Да там всё из ряда вон! – он привалился к стене, посмотрел вверх, на свет. – Их как подменили… Я понимаю, возраст такой. Я сам через это проходил. Я однажды из дома ушёл, представляешь? Месяц жил в Западном блоке у Кирабо… – он печально улыбнулся, вспоминая погибшего друга. – Но не сходить же с ума! Не ломать же себе жизнь! А вдруг они заболели? – он с надеждой взглянул на меня.
   Я отрицательно покачал головой.
   – К сожалению. Они абсолютно здоровы.
   – Не понимаю… Знаешь, что у меня Фьюр спросил?
   Я встрепенулся, поскольку помнил по отчётам, что Нортонсона никто не опрашивал. Его не было на станции в последние два года.
   – Рассказывай!
   – Да что там рассказывать! Он спросил, был ли я на Земле. Я объяснил, что сидел на «Ноэле», разок вырвался на экскурсию, да и то на верфи «Хейердала». А он так засмеялся… Мороз по коже! Сказал, что он «так и знал». И заявил, что, может, Земли никакой и нет! Почему это я уверен, что она есть, если я её видел в записи? – и лейтенант улыбнулся с таким видом, как будто от него требовалось совершить нечто, что находилось за гранью его физических возможностей.
   – «В записи»? – эхом повторил я.
   Как называется невозможность полагаться на близких? Паранойя? Аутизм? Да какие они аутисты – с такими данными к организаторству!
   Если бы это была болезнь, можно было бы надеяться на излечение. Но если это жизненная позиция… Как выживать таким людям на планете?
   «Как им вообще выживать? Это же правило докосмической: не доверять никому!»

Экономика: Расчет нормативов

   Очередной докладчик вышел на трибуну – и принялся озвучивать информацию, которая дублировалась на широком экране над его головой. В точности данных никто не сомневался: финальными расчетами занимался бюджетный логос, контролирующий нормативы потребностей, производительности и убытков. И бонусов, на которые можно заказать деликатес или стать клиентом популярного дизайнера. Или перевести их в Проект Терраформинга…
   Несмотря на то, что основную работу делали ИскИны, людям предстояло принять окончательное решение. Поэтому отчитывалась каждая Служба. И после цифр они сообщали своё мнение. Свою точку зрения на возможное решение.
   Зал, где заседала комиссия, был битком набит. Каждый воспринимал своё участие как подтверждение права управлять жизнью общества. Логосы и камиллы играли сугубо подчинённую роль, каким бы реальным могуществом они ни обладали на станции. «Кальвис» напомнил, чего стоит делегация полномочий. «Люди для людей», особенно в таком деле.
   Последним выступал представитель Медицинской Службы, и оглашенные им цифры смотрелись бледно по сравнению с, например, докладом Отдела Безопасности (которым можно было бы и ограничиться). «Акции» Фьюра и Тьюра никогда не ставили себе целью нанести физический вред, но даже в этом направлении нашлось, чем попрекнуть. В частности, возрастанием жалоб на ухудшение сна и проблемы пищеварения – в первую очередь у тех, кто болезненно воспринял «шутку» с поддельной кровью. Сильнее всего пострадали родители детей, которые учились в одном потоке с подсудимыми.
   Всё верно, это был суд. Без кавычек и оговорок. Квартер Восточного сектора и Глава Станции в одном лице, административные и народные судьи, а также выбранные представители профсоюзов – все они собрались, чтобы оценить ущерб и принять меры. Для этого их, собственно, и выбирали.
   Комиссия состоялась на полмесяца раньше назначенного срока. И с другим соотношением «за» и «против», точнее, с другими пропорциями надежды и неизбежного.
   Как быстро пролетело время! Всё, что я успел, это выучить биографии ребят, до дыр зачитать отчёты наблюдателей и терапевтов. И познакомился. Если короткий разговор в бассейне, беседу с Полиной и попытку отключить меня можно считать полноценным общением. Плюс слезливый монолог «О бедном андроиде замолвите слово…» Всё равно результата – ноль.
   – Я отменяю своё условие, – сказала мне Леди Кетаки за завтраком в день суда. – На Тильду тебя не вышлют.
   «А может, вы и не собирались?» – подумал я, но промолчал.
   – Для того, что они сделали, оправданий нет, – продолжила она после паузы, так и не дождавшись от меня какой-либо реакции. – Никто ничего не изменит. Никакая идея или проект не сможет объяснить, почему они…
   – Я хочу выступить в их защиту! – не выдержал я.
   – Хорошо. Конечно, выступи! Если у тебя есть, что сказать, скажи. Но не рассчитывай, что повлияешь.
   И вновь я смолчал.
   – Рэй, ты не можешь всегда выигрывать, – печально улыбнулась она. – Если тебя это утешит, мы все проиграли.
   Да, проиграли. У каждого докладчика было такое же лицо: «я сдаюсь, и сожалею об этом, но ничего тут не поделаешь».
   Как ни странно, оглашение суммы ущерба оказало успокаивающее действие: на цифры проще опереться. Поскольку обоснование приговора лежало в рациональной области, можно было проявлять сочувствие и понимание ситуации. Всем было жалко Фьюра и Тьюра (кроме, наверное, инспектора Хёугэна), но вот вам показатели затрат, вот нормативы, вот разница – давайте реагировать!
   Если перевести в денежный эквивалент, то ситуация напоминала мой давешний разговор с любопытным мальчуганом на борту «Рима». Ребятам придётся минимум пять лет перечислять свои бонусы в общий бюджет. Если, конечно, они будут получать эти бонусы: захотят работать в ТФ или вернутся на станцию. Если они выберут постоянное ношение «ржави», то могут не делать ничего… Но маловероятно, чтобы Фьюр и Тьюр согласились бездельничать! Тем более на планете. Наоборот, перевод в Проект Терраформирования был с этой стороны выгоден: там другая система начисления, и можно быстро обнулить свой долг. Экономический долг.
   Досаднее всего, что обнулить могли по умолчанию, задним числом, как обнулили в своё время для тех, кто был в зале. Кроме меня, появившегося на свет в возрасте восемнадцати лет и не познавшего сомнительных прелестей подросткового бунта… Каждое поколение мечтало, так или иначе, расколоть «скорлупу» станции и вырваться на свободу. И за каждым поколением признавали это право, считали убытки и тихо списывали. Но редко кто пытался «расколоть» буквально.
   – Если бы не КТРД! – услышал я, проходя к своему месту. – Ну, чего им стоило уняться?..
   Миловидная представительница Школы, знакомая мне по секретной группе, качала головой, не в силах примириться с поражением. А в собеседниках у неё был пожилой мужчина в лазурном комбо спамеров, и он оценивал ситуацию более категорично:
   – Скажи лучше – если бы не листовки в поварскую субботу!
   Всё верно: если бы, сдав «чистые» итоговые работы, ребята успокоились, им бы списали всё. И жили бы дальше. И получая родительский аттестат, Фьюру и Тьюру пришлось бы разбирать собственные «подвиги», чтобы продемонстрировать способность понимать будущих детей. «Бунт банды» стал бы содержанием семейных летописей и основой для многолетней дружбы…
   Но этого не будет. Высылка со станции многое меняла в их повседневной жизни: с друзьями они смогут общаться лишь по альтерам, и учёба станет дистанционной. И одинокой. Под куполом не много развлечений и ещё меньше разнообразия… Пустяки по сравнению с последствиями высылки. И кто знает, с чем им будет тяжелее примириться: с запретом на руководящие должности или с дополнительными экзаменами на родительство.
   – Ну, это слишком! – раздалось за моей спиной.
   На экране вывели результаты обследования. Оказывается, во время пребывания в медблоке ребят заставили пройти полный круг тестов и анализов. И только потом признали их социально совершеннолетними.
   – Они не больные!
   Я оглянулся. Тэфер. Оливковый комбо с чёрными «тигриными» полосами. Выгоревшие всклокоченные волосы, лицо, похожее на молодые горы – всё из острых углов, прищуренные голубые глаза под грозно сдвинутыми бровями. Казалось, вот-вот кинется в драку.
   Сидящий рядом с ним загорелый молодой человек в тех же цветах сокрушённо вздохнул, смущённый выходкой коллеги.
   – Я бы попросил вас… – докладчик осёкся, выключил экран и покинул трибуну.
   – Проект не должен беспокоиться – больных мы вниз не пошлём, – язвительно заметила со своего места докторша Окман.
   – А я и не беспокоюсь! – фыркнул тэфер. – Потому что они не больные! Заканчивайте! Голосуйте, и я заберу парней.
   – Я так понимаю, вас их состояние не тревожит? – школьная психологиня встала в полный рост и повернулась к собеседнику. – И перспективы тоже?
   – Они не хотят быть здесь – ну, и не будут, – тэфер, что примечательно, продолжал сидеть.
   Ему было лет сорок. А докторше Окман – слегка за пятьдесят, так что она не могла наблюдать его. Но знать его историю – вполне, тем более что история, как я чувствовал, была нестандартная.
   – По себе меряете? – в серых глазах докторши промелькнуло недоброе.
   – Что, нельзя? – ухмыльнулся он. – Они не пропадут – не дадим!
   Глава Станции вовремя вклинилась в их «беседу»:
   – Благодарю докладчиков!
   Она занимала председательствующее кресло во фронтальном ряду, где разместились члены комиссии, и я мог прекрасно видеть её лицо и признаки грозы на нём. Понятно, что Леди Кетаки была недовольна поведением докторши Окман – та повелась на провокацию. Тэфер был вполне предсказуем.
   «Фьюр станет таким же, – понял я, и заодно уяснил подоплёку происходящего. – Потому что будет жить там, и влиять на него будут в первую очередь такие вот „недадимы“. Они научат его новым правилам – и перекроют возможность вернуться к прежней жизни».
   Не так. Лишат возможности выбора между жизнью там и здесь.
   «Так вот почему они хотела отправить меня вниз! Чтобы я разбавил это влияние… Но почему передумала?»
   – Кто-нибудь хочет выступить по существу проблемы?
   Глава Станции смотрела на меня – и взгляд у неё был умоляющий: молчи, не лезь, не высовывайся.
   – Да, хочу, – я вышел в центр зала, но на трибуну подниматься не стал – показывать было нечего.
   – Мы вас слушаем.
   – Меня зовут Рэй, я андроид А-класса, серийный номер ДХ2—13-4—05. С двадцать второго марта этого года я исполняю обязанности личного секретаря Главы Станции. Двадцать второго апреля я приступил к проверке объединённого дела Фарида Эспина и Теодора Ремизова…
   – Что-нибудь нашли? – встрепенулся майор Ланглуа, который отчитывался за Отдел Безопасности. – Какие-нибудь нарушения?
   Я покачал головой, и седой страж порядка поник. Он работал с дедушкой и бабушкой подсудимых, и тяжело переживал сложившуюся ситуацию. Говорили, что он собрался подавать в отставку по окончании дела: мол, «годы берут своё, надо уступить дорогу молодым». В действительности, как шептались в чатах, он не мог и дальше носить форму ОБ – пообещал Шьяму, что поможет его внукам «надеть серое»… А тут такое!
   – Никаких нарушений нет, – на всякий случай повторил я. – Не в этом суть… – я сделал паузу, пытаясь подобрать слова – бедный майор сбил меня с мысли. – В четверг я разговаривал с ними, с Фаридом и Теодором. Они хотели отключить меня…
   Зал загудел, словно растревоженный улей. Леди Кетаки не выглядела удивлённой – видимо, сразу догадалась, почему мой предохранительный блок трижды включался.
   – Потому что думали, что со мной ничего не случится! – поспешно пояснил я. – Узнав, что нанесут невосполнимый ущерб, они перестали… Они не хотели убивать меня! Они же помогли мне, когда я был ранен! Они не способны никому навредить!
   – Чушь! Наивная чушь! – из общего гула выделился голос Мейрам Блумквист.
   Здесь она была не атташе, а представительницей родительского комитета, поскольку её дочь была втянута в банду.
   – Нас всех просветили насчёт твоих технических характеристик! Рэй, не стоит их выгораживать, не будь таким наивным! Они знали, что это будет невосполнимый ущерб, знали, что могут убить тебя!
   – Они сомневались! – возразил я.
   – В чём?
   – В том, что им говорили! – воскликнул я, неосознанно сжимая кулаки и не думая о том, как это выглядит со стороны. – Они не верят ни учебникам, ни тем более новостям! Ничему написанному!
   И снова Глава Станции пресекла спор:
   – Рэй, спасибо, что поделился с нами. Что-нибудь ещё?
   Я отрицательно покачал головой. До четверга, до своего монолога, я был готов полететь с ними в любом случае. Но после того, как я открылся – и через пару дней получил «финальную акцию»… Я уже не мог. Кнопка – ерунда. Я не мог доверять им, вот в чём дело. А какой тогда из меня друг?..
   – У меня всё.
   Леди Кетаки отвела взгляд и больше на меня не смотрела.
   – Спасибо! У кого-нибудь осталось, что высказать? Открываю общее голосование. В качестве наказания за перечисленные проступки для Фарида Эспина и Теодора Ремизова предлагается, в соответствии с пунктом 6 статьи 18 гражданского кодекса, ограничение прав на передвижение и перевод на Тильду для завершения обучения. Давайте проголосуем. Спасибо! Прошу логос огласить результат.

Коммуникация: Ораторское искусство

   И вот наступил этот день. Суббота, пятое мая, отправка Фьюра и Тьюра на планету. Называя вещи своими именами, приведение приговора в исполнение.
   После того, как логос огласил результаты голосования, меня словно перевели в режим сна. Если бы меня спросили, что я делал все эти дни, я бы не смог ответить. Что-то. Сидел в библиотеке, тупо уставившись в экран. Пережёвывал пищу, не чувствуя вкуса. Плавал, не замечая ничего вокруг. Отвечал на приветствия и вопросы, забывая слова сразу, как они срывались с губ. Лежал ночью в постели с закрытыми глазами, слушая и созерцая пустоту внутри. Спасибо Леди Кетаки, которая понимала моё состояние и ничем не нагружала.
   Она была права, сказав, что я не привык проигрывать. До последнего я уговаривал себя, что в высылке нет ничего ужасного – одновременно продолжал надеяться, что её не назначат. «Ржавь, хоть на месяц!» Может быть, это удерживало меня от желания вызваться сопровождающим? Или глупая обида? Но что сделано, то сделано. Вернее, не сделано. После приговора мне оставалось признать своё предательство, свою трусость, свою такую человеческую слабость. И это давило не меньше, чем осознание проигрыша.
   Я никак не мог избавиться от ощущения, что упустил нечто важное, недоглядел, недодумал. Ответ лежал передо мной, но я снова и снова мазал, ошибаясь с выводами. Может, нужно было сразу идти контакт? Но, наученный предыдущим опытом, я хотел узнать о них всё, что можно, и потом завязывать отношения. Время-то оставалось: в тот день, когда они пытались меня отключить, я как раз собирался отложить сухие факты и приступить к живым разговорам… И у меня оставалась по меньше мере неделя! Если бы не КТРД.
   «Куда они так спешили? Чтобы поскорее выслали – и выслали наверняка? Зачем? Что им это даст? Что они хотят сделать на планете? Или дело в том, что они не хотят оставаться на станции? Но почему? Из-за „бэшек“?»
   Проще всего было спросить напрямую. Как это делали те, кто занимался Фьюром и Тьюром весь предыдущий год. Не андроид, который прибыл на «Тильду» месяц назад, а люди, с которыми мальчики общались всю жизнь: учителя, воспитателя, терапевты, родственники, соседи по блоку! А толку? На любой вопрос – ухмылка, и это в лучшем случае! Вели себя так, как будто вокруг враги. Что же там за тайна, что за правда, ради которой они не жалели ни себя, ни других?..
   Проснулся альтер. Леди Кетаки.
   – Через час они будут в Лифтовой зоне – не хочешь попрощаться?
   – А я должен? – спросил я, с трудом ворочая языком.
   – Тебе решать, – ответила она и отключилась.
   Она там наверняка будет. Скажет то, что считает своим долгом сказать, выслушает ответ, каким бы он ни был, донесёт свою ношу до конца. Это и значит быть Администратором.
   А кто я? Секретарь? Представитель? Помощник? И кому я помог?! Я так и не поговорил с ними по-настоящему! Всё откладывал… Дооткладывался! Их отправляют на планету. Высылают со станции. Изгоняют из общества. Они достигли того, чего так долго добивались от людей, желающих им добра. Столько усилий, чтобы, наконец-то, стать отверженными. Теперь им нечего терять и нечего опасаться – хуже не будет.
   Через пять минут я мчался по коридору. Я мог бы дойти и прогулочным шагом, но было важно прийти первым и успеть поговорить с Фьюром и Тьюром.
   Между станцией и планетой, между школой и работой, между прошлым и будущим им не на что будет опереться. Когда достигнута главная цель, можно расслабиться, и вот тут-то я их и расспрошу!
   Чтобы добраться до лифтов, мне надо было пересечь Центральную зону по одной из улиц. Я выбрал ту, где было меньше шансов с кем-нибудь столкнуться: боковой коридор без движущейся дорожки и со скупым оформлением стен – лишь узкая полоса информационной панели, дублирующая радио.
   Мне следовало бы подумать о тех, кто тоже хотел проводить Фьюра с Тьюром – и тоже не хотел ни с кем общаться.
   Подростки стояли в середине коридора. Я заметил их после первого поворота – с противоположного направления был второй, так что место они выбрали правильное: незамеченными не подберёшься, а записей здесь не вели. Наверное, мне следовало вернуться, пойти другим путём, чтобы не провоцировать. Я не смог помочь им, и слова утешения звучали бы издевкой. Моя роль в расследовании была непонятна мне самому. Я тоже был врагом. Взрослым. И потому я не мог сбежать. Не имел права.
   – Привет, Рэй, – поздоровалась Эмили – точь-в-точь, как в тот день, когда она привела меня на заклание ради целей, о которых я по-прежнему ничего не знал.
   – Здравствуй.
   Я остановился перед ней, строго посмотрел в её огромные серые глаза, нахмурился – и получил в ответ невозмутимо-безмятежную улыбку тренированной заразы, которая не умеет смущаться.
   – Как дела, Рэй? Как работа?
   – Давай не будем притворяться, что мы друзья, – нахмурился я.
   – А разве мы не друзья?
   – Когда мы в последний раз виделись, ты меня обманула.
   – И в чём же?
   – В том, что там, куда ты меня привела, меня ударили, потом связали, а потом… – я оборвал себя.
   «Попался!»
   Она засмеялась.
   – А я не обещала, что этого не будет!
   К её смеху присоединились остальные. Оскар «Кро» ещё больше насупился.
   – Нет, обещала, – возразил я. – Ты обманула моё доверие. Мы все на станции доверяем друг другу. По умолчанию.
   – Да-а, я знаю эту игру, – сморщилась она. – Любим-любим, дружим-дружим, главное, вопросы не задавать!
   – Если бы Фарид спросил… – я едва успел шарахнуться в сторону.
   Туда, где была моя голова, ударил кулак. Били неумело, по касательной. Жест отчаяния, а не агрессии. Вопреки моим ожиданиям, это был не Оскар и не Шаши Иган – Дана, которой полагалось быть спокойной и сдержанной.
   – А разве он не спросил? – она задыхалась от переполнявшего её гнева. – Разве вы не поэтому его изгоняете, что он слишком много вопросов задавал?!
   – Тихо, что ты, не надо, – Оскар оттеснил её от меня.
   – Валил бы ты, – процедил Шаши и повел широкими плечами. – Пока цел.
   Он был на полголовы ниже меня, но равен по весу. И он был старшеклассником. Если бы мы подрались, это выглядело бы нехорошо. Опустив взгляд, я направился в сторону Центральной зоны. Подростки молча расступились.
   «Они смотрят мне вслед или нет?»
   Страшно хотелось проверить, но вот этого-то я себе позволить не мог. Расслабился, только повернув за угол.
   Вышел я в центре фуд-корта. По обе стороны круглой площадки располагались авторские едальни. Прозрачные стены позволяли выбрать себе компанию по вкусу. И наоборот – сидящие внутри видели происходящее снаружи. Удобно для засады…
   Я заметил их раньше, чем они заметили меня, но сбегать было поздно, тем более путь назад мне отрезали.
   – Рей! – воскликнули они в три голоса – и прежде чем я успел отреагировать, повисли на мне.
   Наряжены они были как на показ моды: обтягивающие комбо, украшения на голове и шеях, невообразимого дизайна сапожки – понятно, куда уходили их бонусы! Затейливый орнамент крупных бусин на шоколадной шейке напомнил мне о школьнице Еве. В коридоре я её не заметил, но она могла пойти с другой группой провожающих…
   – Рэй, ты обещал пойти с нами, – промурлыкала Анис Цзян, которую не волновало, что сейчас чувствует её младшая сестрёнка.
   – Да-да, обещал! – подхватила обладательница бирюзовых кудряшек, украшенных живой хризантемой жемчужного оттенка – ботанический киборг, который, должно быть, обошёлся в немереную сумму. – Ну, помнишь?
   Помню ли я! Да я имя её не мог вспомнить! Вот, ещё проблема, которую я слишком долго откладывал на потом…
   – Ну, пошли! – красотка с волосами перламутрового цвета потянула меня за руку.
   – Куда? – я инстинктивно упёрся. – Я ничего вам не обещал!
   – Как ты можешь?!
   – Обещал! Обещал!
   – После бассейна! Ты сказал: «да, хорошо»!
   Я вполне мог такое сказать – автоматически проявить вежливость, не задумываясь о содержании. Голова у меня тогда пухла от мыслей, бегающих по кругу. А девушки наверняка знали, чем я занимаюсь, и что меня тревожит – опытные сталкерши в курсе затруднений жертвы. Не могли не воспользоваться.

   – Я занят. Я сейчас очень занят, – сказал я, пытаясь аккуратно стряхнуть их с себя. – Давайте потом. Не сегодня. Хорошо?
   – Ну, ты же обещал! – заныли они. – Ты сказал «да»! Я так ждала! Рэй! Ну, Рэй! Ты сказал «да»!
   На нас оглядывались. Я замечал улыбки – раздражённые и понимающие. А момент отправки Фьюра и Тьюра был всё ближе и ближе…
   – Значит, беру обещание назад, – сказал я, и бесцеремонно скинул со своего плеча мягкую ладошку с разукрашенными ногтями. – Никуда я с вами не пойду. И ничего для вас не буду делать. Так понятно?
   Ответом мне были полные слёз глаза и приоткрытые от удивления ротики – а потом три пары рук обвили меня с утроенной силой. Индийская богиня какая-то, Кали или как её звали?
   – Ты не можешь так поступить! Ты обещал! Ты же обещал! Я сейчас зареву! Нельзя быть таким жестоким! Рэй! Ну, Рэй! Пожалуйста!
   Они тискали меня, как свою игрушку. Ирма и Таня были правы: словами тут не поможешь. Бессмысленно взывать к разуму и ожидать проявлений сознательности. Я должен был сразу заявить на «троицу»… А что теперь? Применять силу? К девушкам?
   От запаха духов у меня кружилась голова. В ушах звенело от щебетания. Каждая из них была слабее меня, но втроём они легко толкали меня в нужном направлении. Чтобы вырваться, пришлось бы быть грубым.
   Чего они и добивались, судя по всему. Подловить меня, когда я спешу. Задержать. Довести до срыва – то есть стать «пострадавшими», а потом великодушно простить. Я уже не смогу пожаловаться, и придётся играть по их правилам…
   Я готов быть сдаться, и тут мой взгляд наткнулся на знакомое лицо. Лейтенант Нортонсон стоял неподалёку и внимательно наблюдал за моим пленением.
   – Ты в норме? – тихо спросил он, и я покачал головой, а потом скорчил жалостливую физиономию.
   – Девушки, извините, я его у вас заберу. Срочное дело, – перейдя на официальный тон, лейтенант вцепился мне в локоть и потащил прочь.
   «Поклонницы» сдались не сразу. Я им помог – отцепил пальчики, царапаясь о длинные ногти и перстни. Разочарованный вздох за спиной обозначил мою маленькую победу.
   – Спасибо, – пробормотал я и сообразил, куда он меня тащит. – Нет, не сюда!
   Но Нортонсон и не думал останавливаться. Я приготовился к новой встрече со старшеклассниками, но их уже не было. Коридор был пуст – они отправились провожать Фьюра и Тьюра.
   – Я должен идти! Спасибо, что помог, но мне надо…
   – Тебя ждут, – отрезал он. – Там тоже надо.
   Мы вернулись в жилую зону – и вскоре я увидел знакомую табличку: «Ремизовы».
   – Она очень хотела с тобой поговорить, – сказал лейтенант. – Так и сказала: «Срочно приведи Рэя».
   Он не зашёл в блок – приоткрыл дверь и указал в сторону комнаты, но не той, где я был в прошлый раз. Эта комната принадлежала Юки.

Математика: Теория вероятностей

   Я не думал о ней. О многих волновался, переживал, беспокоился, а вот про Юки не вспоминал. Младшая сестра Фьюра и Тьюра. Тоже сирота. Теперь вдвойне, ведь старшие братья заботились о ней. Хомячка помогали ловить…
   Хотя нет. Я о ней думал. Как о возможном инструменте воздействия. А она, как оказалось, надеялась на меня.
   – Я знаю, что вы поймёте, потому что вы можете, – робко, с запинкой, объяснила она. – Вы же смогли помочь…
   Юки сидела на постели, зажав коленками стиснутые руки и вжав голову в плечи. Чтобы не возвышаться, я сел на пол. Хотелось обнять её, погладить по кудряшкам, как-нибудь утешить, но я боялся, что сделаю что-нибудь не так – такой хрупкой она казалась.
   – Нехорошо подслушивать, я знаю, но я услышала. Случайно! – со слезами на глазах воскликнула Юки. – Я не специально!
   «А братишка Брайн подслушал дядю Генриха. И передал Фьюру, что я перегружаюсь, что я цифровой… Не самый точный источник информации…»
   – Они говорили, что их могут наказать. По-взрослому, всерьёз. Перед тем, как ушли ломать… Они обещали связаться с нами, когда будет можно, но потом я услышала, что они не смогут связаться никогда! Разве так может быть?
   – Конечно, нет, – вздохнул я. – С кем они про это говорили?
   – С Даной… С Кро… С Эмили, Зейдом и этим, толстым, сердитым…
   – Шаши, – подсказал я.
   – Да, кажется. И другие там были. Фью говорил, что залез, куда не надо. И что его накажут. За то, что узнал то, что не должен был узнать. А что такого он мог узнать? Куда он залез? Они же всюду лазили, и ничего им не было!
   – Не надо, не плачь, – попросил я.
   Юки потёрла кулачком глаза и попыталась улыбнуться.
   «Где её братец?» – подумал я. – «Прощается со старшими? А её, значит, оставил здесь?»
   – Что ещё они говорили?
   – Про потом. Что надо будет сделать.
   – Что сделать?
   – Раздать.
   – Что раздать, Юки?
   Какое-то время она колебалась, кусала губы, вздыхала, поглядывала в сторону двери, за которой стоял Нортонсон. Она его стеснялась. «Или тоже не доверяла?»
   Я терпеливо ждал.
   – Вот. Они сами это сделали… – наконец, Юки достала из нагрудного кармашка сложенный голубоватый листок и передала мне. – Я взяла сегодня утром. Как Брай ушёл…
   Я вспомнил листы, которые видел в комнате Фьюра. Самодельная бумага, произведённая каким-нибудь поклонником древних технологий. Буквы были отпечатаны. Оттиск, как «Хватит врать». Но текста гораздо больше. Что ж, они учились!
   – Я хотела раньше рассказать, но стеснялась… – Юки шмыгнула носом. – Они говорили об этом, и Дана кричала, что не позволит им. Ну, взрослым. Не позволит наказать и сделать что-то. Я не знаю, что… А Фью сказал, что важно… что важно… – она нахмурила лобик. – Важно, чтоб об этом все узнали. Что это докажет, что это правда.
   ЗДРАВСТВУЙ, ДРУГ!
   ТО, ЧТО ЗДЕСЬ НАПИСАНО, НАПИСАНО НАШЕЙ КРОВЬЮ. ЭТО НЕ ПРОСТО ТАК СЛОВА, КОТОРЫЕ МЫ ВЫДУМАЛИ. МЫ ОТДАЛИ СВОИ ЖИЗНИ, ЧТОБЫ ТЫ УЗНАЛ ПРАВДУ.
   ПРАВДА В ТОМ, ЧТО НАС УБИЛИ. МЫ ЗНАЛИ, ЧТО ТАК БУДЕТ, ПОТОМУ ЧТО УЗНАЛИ ПРО ИХ ЛОЖЬ.
   ГЛАВНАЯ ЛОЖЬ – ПРО МИР ДО НАС И ПРО МИР, КОТОРЫЙ ЕСТЬ СЕГОДНЯ. ТО, ЧТО ОНИ НАЗЫВАЮТ НОВОЙ КОСМИЧЕСКОЙ ЭРОЙ. НА САМОМ ДЕЛЕ ЭТО НЕ НОВАЯ ЭРА, НЕ НОВЫЙ ПЕРЕХОД, НЕ СТУПЕНЬ. ЭТО НЕ ВИТОК ЭВОЛЮЦИИ. ЭТО ОБНУЛЕНИЕ. ЭТО ЖИЗНЬ, НАЧАТАЯ С САМОГО НАЧАЛА.
   ТЕБЕ ГОВОРИЛИ О МИРЕ, КОТОРЫЙ БЫЛ РАНЬШЕ. КАКИЕ ТАМ БЫЛИ ПЛОХИЕ ЛЮДИ, КАК НЕПРАВИЛЬНО БЫЛА УСТРОЕНА ЖИЗНЬ, СКОЛЬКО ВРЕДА ПРИЧИНЯЛИ ПЛАНЕТЕ И СЕБЕ. СКОЛЬКО ВСЕГО СТРАШНОГО И НЕВОЗМОЖНОГО ДЕЛАЛИ ПРОСТО ТАК. И ТАК ПРОДОЛЖАЛОСЬ СТОЛЕТИЯМИ. СНОВА И СНОВА. ВОЙНЫ, РАЗРУШЕНИЯ, ЖЕСТОКОСТЬ И ЖАДНОСТЬ.
   И ВДРУГ НАЧАЛАСЬ НОВАЯ ЖИЗНЬ – НАША ЖИЗНЬ. КАК БУДТО ПОЯВИЛИСЬ ДРУГИЕ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ОРГАНИЗОВАЛИ ЖИЗНЬ ПО-УМНОМУ. И НАЧАЛИ ЖИТЬ СЧАСТЛИВО, КАК В УТОПИИ.
   ЗАДУМАЙСЯ! ПРАВИЛА, КОТОРЫЕ СТАЛИ НАШИМИ, ЭТО НЕ НОВОЕ ОТКРЫТИЕ. ЛЮДИ ВСЕГДА ЗНАЛИ ЭТИ ПРАВИЛА, ЗНАЛИ, ЧТО ХОРОШО, А ЧТО ПЛОХО. ЛЮДИ ВИДЕЛИ РАЗНИЦУ. И ПРИ ЭТОМ ПОСТУПАЛИ ВО ВРЕД. ПОЧЕМУ ОН НЕ СЛЕДОВАЛИ РАЗУМНЫМ ПРАВИЛАМ? ПОЧЕМУ ПОТОМ ВДРУГ СТАЛИ – И НАЧАЛАСЬ КОСМИЧЕСКАЯ ЭРА?
   РАЗВЕ ТАК БЫВАЕТ? ТЫСЯЧИ ЛЕТ ЖИЛИ ПЛОХО, И ВДРУГ СТАЛИ ЖИТЬ ХОРОШО. ТЫСЯЧИ ЛЕТ СОВЕРШАЛИ ЗЛО, И ВДРУГ СТАЛИ ТВОРИТЬ ДОБРО. БЫЛИ ГЛУПЫЕ, И ВДРУГ ПОУМНЕЛИ. БЫЛИ ЖАДНЫЕ И ВДРУГ СТАЛИ ЩЕДРЫЕ. БЫЛИ ТРУСЛИВЫЕ И ВДРУГ ОСМЕЛЕЛИ.
   РАЗВЕ ТАК БЫВАЕТ? РАЗВЕ ТАКОЕ ВОЗМОЖНО? РАЗВЕ ЧТО-ТО БЫВАЕТ ВДРУГ?
   БЫВАЕТ ЭВОЛЮЦИЯ, КОГДА ВИДНО, КАК ОДНО ПРЕВРАЩАЕТСЯ В ДРУГОЕ. А ЕСЛИ СНАЧАЛА ОДНО, НЕПРАВИЛЬНОЕ, И ВДРУГ СРАЗУ ДРУГОЕ – ПРАВИЛЬНОЕ, ЗНАЧИТ, БЫЛ ОБМАН. ПОДМЕНА.
   ОНИ И МЫ – ЭТО ДВА РАЗНЫХ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. ОНИ ПЕРЕСТАЛИ БЫТЬ. А НАС СОЗДАЛИ С НУЛЯ. И ВНУШИЛИ НАМ, ЧТО ТАМ НАШЕ ПРОШЛОЕ. ЧТОБЫ МЫ ВЕРИЛИ И ВЕЛИ СЕБЯ ПРАВИЛЬНО. ЧТОБЫ МЫ ПОСТУПАЛИ ХОРОШО И БОЯЛИСЬ СТАТЬ КАК ТЕ, ИЗ НАШЕГО-ПРОШЛОГО-КОТОРОЕ-НЕ-НАШЕ. ЧТОБЫ МЫ НЕ ЗАДАВАЛИ ЛИШНИХ ВОПРОСОВ И ПРОСТО СЛЕПО ВЕРИЛИ.
   НО ЭТО НЕ НАШЕ ПРОШЛОЕ. МЫ ВЗЯЛИ ЕГО И ПОВЕРИЛИ В НЕГО. ДЛЯ ЭТОГО В ШКОЛЕ УЧАТ, ЧТО ЭТО ПРОШЛОЕ, И ВСЕ ВЕРЯТ. А ПОТОМ СТАНОВЯТСЯ ВЗРОСЛЫМИ И ПЕРЕСТАЮТ ЗАДУМЫВАТЬСЯ ОБ ЭТОМ.
   НЕ НАДО ВЕРИТЬ. НАДО СОМНЕВАТЬСЯ. КТО-ТО УНИЧТОЖИЛ ВСЕХ ЛЮДЕЙ ЗЕМЛИ И СДЕЛАЛ НОВЫХ. МЫ – ПОТОМКИ ТЕХ НОВЫХ ЛЮДЕЙ. ПОЭТОМУ МЕЖДУ НАШЕЙ ЖИЗНЬЮ И ЖИЗНЬЮ ТЕХ, КТО ЖИЛ РАНЬШЕ, ТАКАЯ ОГРОМНАЯ РАЗНИЦА. ПОЭТОМУ МЫ НЕ ПОНИМАЕМ МНОГОЕ ИЗ ИХ ЖИЗНИ. ПОЭТОМУ МЫ НЕ МОЖЕМ ОБЪЯСНИТЬ СЕБЕ, ПОЧЕМУ ОНИ ПОСТУПАЛИ ТАК ГЛУПО.
   НА САМОМ ДЕЛЕ МЫ НЕ ЗЕМЛЯНЕ. ЗЕМЛЯНЕ УНИЧТОЖЕНЫ. А МЫ – КАКАЯ-ТО НОВАЯ ПОРОДА, НОВЫЙ ВИД.
   КТО-ТО ОРГАНИЗОВАЛ ЭТО ВСЁ. КТО-ТО ПРЯЧЕТСЯ, ТАК ЧТО ЕГО НЕ УВИДЕТЬ. ОН БОИТСЯ ПРАВДЫ, ПОТОМУ ЧТО ВСЁ ДЕРЖИТСЯ НА ЛЖИ.
   НО ПРАВДА ЕСТЬ. МЫ ЕЁ НАШЛИ. МЫ ЕЁ УВИДЕЛИ. И МЫ ПЕРЕДАЁМ ЕЁ ТЕБЕ.
   МЫ НЕ ЖАЛЕЕМ, ЧТО ОТДАЛИ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗА ЭТУ ПРАВДУ. МЫ ПЕРЕДАЁМ ЕЁ ТЕБЕ, ЧТОБЫ ТЫ ДВИГАЛСЯ ДАЛЬШЕ. ЧТОБЫ ОДНАЖДЫ ТЫ РАЗРУШИЛ ЛЖИВЫЙ МИР.
   НЕ НАДО ВЕРИТЬ ТОМУ, ЧТО ГОВОРЯТ. НЕ НАДО ВЕРИТЬ ВЗРОСЛЫМ – ОНИ НЕ СПОСОБНЫ УВИДЕТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ НА САМОМ ДЕЛЕ. НАДО ВЕРИТЬ ТОЛЬКО СЕБЕ. И ОДНАЖДЫ ПРАВДА ПОБЕДИТ.
   ФАРИД ЭСПИН. ТЕОДОР РЕМИЗОВ.
   Я перечитал этот документ. Трижды. То, что я пытался найти. Что предувствовала докторша Окман. Что поддерживало Фьюра и Тьюра и помогало им набирать сторонников. Тайна, идея, правда, о которой они твердили. Я узнал, что они имели в виду. Но легче не стало.
   Мой монолог они слушали очень внимательно. Для них это была не исповедь, не биография диковинного био-андроида. Это был опыт, которому они хотели научиться. Опыт обнаружения лжи и обретения правды.
   – Можно я оставлю это у себя?
   – Это же я для вас украла, – прошептала Юки. – Вы нашли Билли… Вы победили того робота и всех спасли… Вы же спасёте Фью и Тью? Они хорошие! Они всем хотят хорошего и никого не способны обидеть. Если они в чём-то ошиблись, не надо их наказывать! Пожалуйста!
   Я слушал её вполуха, пытаясь прикинуть, сколько таких листков может быть. Минимум сотня. Чтобы прекратить распространение, надо будет нарушить не один Фикс-Инфо – фактически, придётся объявить подросткам станции войну. Чего, собственно, и добивались Фьюр с Тьюром. Поведение пресловутых взрослых станет лучшим подтверждением их идеи.
   «А если ничего не делать? Оставить как есть?»
   – Я вспомнила! – встрепенулась Юки. – Они говорили про какие-то слова! Какие-то слова, которые они скажут, когда свяжутся. Должны будут сказать. Как доказательство, что они на планете… Ты же не скажешь им, что я подслушивала?
   – Конечно, не скажу. Это наш секрет, – но думал я о другом.
   «Код. Условные фразы. Игра в шпионов? Но зачем придумывать пароли и позывные, если можно поговорить? Потому что есть возможность фальсификации. Голос любого человека можно подделать… Можно было в докосмическую. Пойдут ли на это ИскИны? Если проголосовать… Нет, не то. С чего вдруг Фьюр и Тьюр говорили о таком? Зачем заранее готовиться к возможности, что кто-то будет имитировать тебя? Если ты уверен, что могут захотеть».
   НАС УБИЛИ.
   МЫ ОТДАЛИ СВОИ ЖИЗНИ, ЧТОБЫ ТЫ УЗНАЛ ПРАВДУ.
   Вот какое доказательство у них будет. Самое надёжное. Самое неоспоримое.

География: Трёхмерные пространства

   Отправку я пропустил – провожающие давно разошлись, и лифт с Фьюром и Тьюром уже подъезжал к Стыковочной зоне. Я слишком долго возился с прилипчивыми красотками, а потом успокаивал Юки. Ещё немного, и осужденные ребята покинут «Тильду-1» – как они были уверены, навсегда. То есть, как они пытались убедить друзей.
   «Отдали свои жизни» – образно или буквально? И есть ли разница для оставшихся на станции, если они не услышат обговорённые слова и решат, что сосланные на планету так до неё не добрались?
   «Маленькая ложь ради большой правды… Спроси, у кого они этому научились, кто стал примером! „Потому что это война. На войне нет правил“, – для тебя это просто слова. Пафос, которым ты хотел усилить впечатления от своей драгоценной исповеди. Любой взрослый это понимает! А подросток понимает буквально».
   Лифт плавно закрыл двери и неторопливо двинулся вверх. Три часа он будет вести меня до уровней низкого тяготения. Через всю станцию, от «единицы» до «двадцати четырёх», мимо складов, заводов, кислородных генераторов, массивных процессоров и дата-полей. Это пространство всецело принадлежало логосам – даже камиллы были там гостями. Люди тем более забирались туда по крайней необходимости.
   По своей структуре станция не намного отличалась от Земли, где жили, слегка зарываясь в поверхность и поднимаясь над ней. Формальная возможность пройти в любую точку была ограничена особенностями человеческой физиологии. Врачи не рекомендовали слишком часто менять уровни, и те, кто работал на втором и третьем, жили там же, выбираясь в основные зоны не чаще, чем раз в неделю. Как горцы из докосмической эры!
   Подумав о Земле, я вспомнил вопрос, который Фьюр задал своему дяде: «А существует ли она на самом деле, если мы видели её только в изображении?»
   «Стоит раз засомневаться, и ты сомневаешься во всём!»
   Следовало как можно быстрее спуститься вниз! То есть подняться… В общем, добраться до Стыковочной зоны. Можно было связаться с сопровождающими и попросить, чтоб задержали отправку, – наврать что-нибудь, всё-таки я представитель Главы! И они подождут… Но тогда ребята подготовятся к разговору, а мне была нужна внезапность: застать их врасплох, заставить проговориться. Главное, доказать им самим, как они ошибаются!
   Они запутались. Они слишком часто меняли свои планы – вот почему никто не мог догадаться, чего же они хотят. В разное время они хотели разного: задеть окружающих, привлечь внимание, получить реакцию, которую можно использовать как доказательство. Сдавая «чистую» итоговую работу, они пытались намекнуть на правду об обнулении, но их не поняли, решив, что это очередная «акция». А потом они окончательно всех заморочили, потому что решили довести ситуацию до предела – и получить от взрослых заслуженное наказание. Которое для сторонников юных бунтарей выглядит как попытка заткнуть рот чересчур любопытным.
   «Как мы с Чарли, когда мы проверяли окружающий мир, насколько он правдив, насколько он реален, проверяли, не понимая до конца, что можно нащупать».
   «Ничего они с нами не сделают!» – твердил Фьюр всего месяц назад, прячась с друзьями в Светонеже. Я пытался соотнести смысл этой фразы с тем, что они делали потом. Что они вкладывали… «Да ничего они не вкладывали! У них не было единого плана. Никакого проекта! Концепция „все лгут“, собственные мозги и золотые руки – и поддержка друзей, таких же умниц и умников».
   Беспокоиться надо о том, что может быть. Они не умеют жалеть себя – вот что плохо. Фьюр и Тьюр выросли в семье людей, чьим жизненным кредо было «сначала спасай других, а потом беспокойся о своей шкуре». Нортонсоны пронесли этот принцип до конца. Жаль, не всегда остаются ресурсы на «потом» и на «своё»: бабушка Рут и дедушка Шьям погибли на планете, незадолго до «Кальвиса». Реншу и Хенг брали с них пример – и тоже до последнего вздоха.
   И пускай ребята бунтовали против взрослых, семейные традиции так легко не отбрасываются. Фьюр и Тьюр были готовы сделать с собой всё, что потребует общее дело. Надо, подкрепят свои слова – свою теорию – поступками.
   «Как ты сам. Не ты ли вскрывал себя ножиком Давы, чтобы проверить, нет ли под кожей проводов?»
   – Прибавь скорость! – потребовал я у командного экрана, расположенного на двери. – Я очень спешу!
   – В запросе отказано. Я не могу подвергать ваше здоровье опасности, – ответил лифтёр.
   Голос у него был низкий, строгий и непреклонный, как у пожилого дворецкого. Дворецкий и возник на экране: условный персонаж, которого камилл выбрал вместе с голосом. Седые усы, дурацкий камзол с позументами…
   «Да кем он себя возомнил?!»
   Я знал, как общаться с такими.
   – Для выполнения профессиональных обязанностей мне необходимо прибыть в Стыковочную зону как можно быстрее!
   – В вашем рабочем статусе стоит отметка «временно освобождён по состоянию здоровья». Если это отметка устарела, обновите её.
   Леди Кетаки. Она позаботилась. И она могла вернуть в строй. Интересно, она уже прочитала «послание» ребят, которое Нортонсон взялся доставить по моей просьбе?
   [Обновите мне рабочий статус, пожалуйста], – написал я. – [Очень надо. Срочно].
   Главное преимущество текстовых сообщений – возможность избежать лишних вопросов.
   – Ваш рабочий статус обновлён. Я могу увеличить скорость на двадцать процентов.
   – Мне нужно быть там через полчаса, – сказал я. – Какая для этого нужна скорость?
   «Они как раз выйдут из лифта, и я спрошу всё, что надо».
   – Это нежелательная скорость, – упирался дворецкий. – В вашем профиле нет указаний, что вы легко переносите подобные перегрузки. Я не могу подвергать ваше здоровье опасности!
   Лифт начал двигаться чуть быстрее – издевательское улучшение.
   – Он этого зависят жизни людей!
   – Укажите взаимосвязь между вашей профессиональной деятельностью и обеспечением безопасности населения станции «Тильда-1».
   – Слушай, ты же не глупый! – вздохнул я. – Ты можешь поверить мне на слово? Очень надо! Срочно!
   – Считаю важным отметить, что ваша профессиональная деятельность не связана со спасением жизней. Мой долг – сохранить вам здоровье. Ускоренное перемещение неблагоприятно скажется на вашем физическом состоянии. Поскольку у меня нет данных о перенесённых вами перегрузках, я могу прогнозировать состояние вашего вестибулярного аппарата, опираясь на среднестатистические данные…
   – Какие данные? – перебил я. – Какая статистика? Человеческая?
   – Да.
   – Я не человек. Посмотри внимательнее. Я андроид А-класса, серийный номер ДХ2—13-4—05. Твой долг – защищать здоровье людей. А я не человек. Прибавь скорость!
   – Вы признаёте себя андроидом? – спросил камилл, и усы дворецкого встопорщились.
   Не выдержав, я сорвался на крик:
   – Признаю! Признаю, чтоб ты подавился! Там записано, что я андроид, чего тебе надо?! Ускоряйся немедленно!
   Лифт рванул, заставив меня сложиться пополам. Я получил своё «немедленно» – и приготовиться не успел! А вот дворецкий отреагировал. Спинка сиденья мягко обняла меня сзади. Грудь и бёдра обхватил широкий ремень безопасности. Что ж, я признал себя андроидом, но это не значило, что я перестал быть био.
   Теперь лифт перемещался практически с той же скоростью, как если бы ехал порожняком. Мог и быстрее, но тогда бы возрос потенциальный риск – замедли станция вращение, камилл не справился бы с инерцией. Но и так получилось ощутимо быстро.
   В чём дворецкий был стопроцентно прав, так это в том, что моё тело не проверяли на устойчивость к перегрузкам. Я же не собирался становиться пилотом! Мне казалось, что это ерунда.
   Не ерунда. Тошнота и головокружение были такими сильными, что я едва не запросил пощады. Желудок скрутило, рёбра внезапно стали тесными, и перед глазами поплыли чёрные точки.
   Чтобы отвлечься, я смотрел на часы альтера – следил, как цифры превращаются одна в другую. Пять минут до финала я держался за счёт тающих секунд. «Ещё немножко!»
   Когда мы, наконец, приехали, мне потребовалось какое-то время, чтобы прийти в себя, подняться и, покачиваясь, выйти в коридор. Вокруг колыхалась серая дымка, в голове трезвонили колокола. И никак не получалось нормально вздохнуть.
   Пару раз я падал… Пониженное тяготение смягчило последствия. Со стороны это, должно быть, смотрелось забавно. Если бы нашлось, кому смотреть.
   Лифт, на котором приехал Фьюр с Тьюром и сопровождающие их тэферы, стоял пустой. Двери закрыты, на них отсвечивались последние маршруты. Я принялся водить пальцем по строчкам с цифрами.
   Странно! Он прибыл раньше моего, но в коридоре, ведущем к стыковочным площадкам, никого не было. Зато с противоположной стороны, где располагались рабочие шлюзы ремонтников из Инженерной Службы, донёсся подозрительный шум. Я прислушался, встряхнул головой, пытаясь прийти в себя.
   Не шум – крики. Сквозь гул и биение пульса я не сразу разобрал, о чём кричат.
   – Макс, они же убьют тебя!
   Или «себя»?

Психология: Теория Гештальтов

   Про нож я и думать забыл. Решил, если ребята не способны причинить другим невосполнимый вред, то ничего страшного. Подумаешь, заточенная полоска металла!
   Сказалась привычка работать больше головой, чем руками: я не учёл, что ножом можно не только убивать. Например, можно использовать припрятанные ножи для того, чтобы заблокировать створки шлюза.
   – Кто ж знал, что они… – попытался объяснить молодой тэфер, пока его старший товарищ по имени Макс переговаривался с ремонтниками, которые работали снаружи. – Мы и дёрнуться не успели!
   Полукруглая дверь шлюза была надёжно заперта. Бывшие стажёры Отдела Безопасности знали, как обеспечить блокировку. Может быть, их учили этому… Боковые панели перемигивались красным, на поверхности самой двери горели предупреждающие надписи на основных языках. Это был крайний шлюз – самый дальний в этом блоке.
   Тэферы старались не заходить в опасную зону перед дверью – держались сбоку. Я последовал их примеру.
   – Они там рядом, доплюнуть можно, – сказал Макс, имея в виду инженерную бригаду, которая спешила на помощь. – Вот ведь удумали – шлюз ломать…
   Последнее касалось подростков. Он ещё не понял серьёзности происходящего.
   – Почему вы их не остановили? – спросил я, впрочем, зная, что услышу в ответ.
   – А что останавливать? – нахмурился тэфер. – Куда им бежать-то? Здесь же тупик! Я думал, они не в курсе… А, ты тот чинуша, который их вроде как защищал! – воскликнул он, улыбнулся и протянул широкую мозолистую ладонь. – Макс Рейнер.
   – Рэй, – представился я, а потом пожал другую ладонь, такую же жёсткую. – Рэй, рад знакомству…
   – Хаул Сикора, аналогично… Так что будем делать?
   – Ничего не будем, отсюда не открыть, – и Макс с размаха саданул ногой по стене. – Они чем-то там блокернули, и переключили на ручное. Теперь снаружи.
   – Картинка есть? – поинтересовался я.
   Коридорный камилл развернул на стенной панели экран – и мы увидели спины мальчишек, которые методично долбили клапан иллюминатора на внешних створках. Другие экраны показывали, сообразно установленным «глазам», намертво запечатанные внутренние створки, светло-серый пол, белый потолок, вид сбоку. Камера шлюза была рассчитана на бригаду из двенадцати человек. Из-за того, что внутри сидела лишь пара школьников, казалось, что места полно, и между нами и ребятами – сотня метров…
   Аптечки на боковых стенах были призывно распахнуты, кислородные камеры и шкафы со скафандрами манили ярко-жёлтыми огнями, но всё без толку.

   Ребята сняли все предохранительные щитки и пробивали выход, как если бы шлюз пришёл в негодность, и надо было выйти наружу. Устройство тамбуров было рассчитано на такое поведение: спасти жизнь, а при необходимости обеспечить самостоятельное управление шлюзовой камерой, если логосы с камиллами не смогут помочь. Главное, что требовалось от человека, это хотеть выжить.
   Фьюр и Тьюр планировали противоположное. Отключить меня они не сумели, покончить с собой тем более рука бы не поднялась. Но оставался космос, у которого нет ни чувств, ни сомнений. И который гарантированно убивает.
   Они работали самодельными ножами, которые не сложно было пронести, потому что у окружающих мысли не возникло обыскать Фьюра с Тьюром. А попытался бы кто, сотрудники докторши Окман не позволили бы. «Хватит с них прессинга!» – сказали бы защитники мальчиков, и были бы правы.
   При малейшем подозрении на суицид об отправке на планету никто бы не заикнулся. Сообщил бы я о ноже… «Но ты думал о своём монологе и том, что получишь взамен откровенности. Получил? Нравится?»
   И это был не суицид – по крайней мере, не тот, который подразумевали разработчики тестов и создатели инструкций. «Отдать свою жизнь за идею» – это нечто иное, хотя, конечно, для равнодушного наблюдателя разницы нет.
   Идея. Правда. Цель. Я не мог осуждать их, потому что курс школы включал биографии тех, кто принёс похожую жертву, – учёные, правозищитницы, идеологи и лидеры партий…
   Идея у ребят была не самая стоящая. Нет, не идея – гипотеза, которую надо ещё доказать.
   «Прошлого нет. Эволюции человечества нет… Как нет?! Они делают то же самое, что делали до них в течение сотен и тысяч лет!»
   Скоро поддастся клапан, и начнётся разгерметизация тамбура…
   – Что ж они хотят? – озадаченно пробормотал Макс (он всё никак не мог поверить очевидному) и ткнул в панель связи. – Вы чего задумали, засранцы?!
   – Они хотят убить себя, – повторил Хаул (он всё понял гораздо раньше) и стиснул голову руками. – Проклятье, нет, ты глянь!
   – Зачем же так-то?
   – А как? Включи мозг! Под носом у камиллов ты и дёрнуться не успеешь, – объяснил Хаул. – А здесь чистая физика с биологией!
   – А ну прекратили сейчас же! – рявкнул Макс. – Я что сказал?!
   – Не поможет, – заметил я. – Так – не поможет.
   Макс покосился в мою сторону с таким видом, будто здесь была и моя вина:
   – Ты знал?
   – Подозревал.
   – Ремонтники…
   – Что – ремонтники?
   – А если комбо? Комбо же прикроет!
   – Если комбо в порядке…
   – Думаешь, они и там сообразили?
   – Макс! Сам смотри! Шлем давно бы активнулся!.. – напомнил Хаул.
   – А! Комбо-шлем всё одно на раз. Надо постоянку…
   – Ты не заставишь, – перебил я. – Отсюда не заставишь. А если вскрыть шлюз снаружи, их вынесет в космос.
   – Шлемы вот они, – вздохнул Хаул. – Руку протяни!
   – Они не протянут, – я покачал головой. – Пустите-ка меня.
   Оттеснив озадаченных тэферов от экрана, я перевёл дух, мысленно перебирая колоду аргументов – играть следовало по-крупному.
   – Фьюр! Это Рэй! Я понял, что вы имели в виду. Что хотели сказать. Вранья действительно много. Нужна правда. Вы всё правильно оценили. Там есть, в чём сомневаться! Это действительно выглядит подозрительно.
   Они не замедлились. Тэферы посмотрели на меня, пожали плечами и отошли: Макс – опять связаться с ремонтниками, чтобы обрисовать ситуацию, Хаул – позвонить пилоту челнока, который ждал пассажиров.
   – Но вы совершили ошибку! Ошиблись в расчётах! – продолжал я. – Слишком преувеличили разницу между прошлым и космической эрой! Вы проверили все данные? Программы средней школы может не хватать!
   А вот это их задело. Фьюр остановился, прошептал что-то Тьюру (тот продолжил долбить) и повернулся ко мне.
   – Преувеличили? – его лицо сморщилось и глаза стали точь-в-точь как у хищника перед броском. – Да ты посмотри вокруг себя! Всё под носом! Это же утопия, где мы живём! Сраная утопия! А они жили в каком-то аду! Сравни их – и наше! – и он вернулся к клапану.
   Я оторопело стоял перед экраном, перед стеной, перед ними, пробивающими себе путь к мучительной смерти. И не мог поверить в то, что услышал. А потом расхохотался, и обеспокоенные тэферы подошли ближе, чтобы следить за переговорами.
   – Утопия?! Ты это «утопией» называешь?! Фьюр, где ты увидел утопию? Расскажи это мне! Я живу с кнопкой, и любой сопляк может меня отключить! Моего брата Чарли убили, когда он сорвал знак со своего комбо, – это, по-твоему, утопия?! И я стоял и смотрел, как его… А «бэшки»? «Бэшки» – это утопия?! А твоя мама, которая тебя оставила ради планеты?
   На этих словах Макс дёрнулся и положил мне руку на плечо, но смолчал.
   – Хотел бы я жить в утопии! – закричал я, не отводя взгляда от методично поднимающихся и опускающихся рук Фьюра и Тьюра. – Чтобы не бояться, чтобы ни перед кем не оправдываться! Чтобы меня не могли отменить или сделать вещью… А это не утопия! Ты понятия не имеешь, сколько проблем приходится решать! И сколько всего, что может рвануть! А люди вокруг, Фьюр, ты на людей вокруг давно смотрел?! Они тоже совершают ошибки! Много ошибок, и глупостей, и просто плохого! Они ничем не отличаются от тех, кто жил тогда!
   Тьюр замедлился. Фьюр остановился.
   – А почему я не вижу эволюции? – спросил он. – Если люди такие же, как ты говоришь, почему они жили по-старому? Ты читал, что было? Войны. Ненависть. Всю историю. А потом внезапно – мы. Почему они сразу не изменили свою жизнь? Почему соглашались жить по-старому, хотя знали, как правильно? Это ты можешь мне объяснить?!
   – Не могу, – честно признался я, и Фьюр присоединился к Тьюру.
   Хаул вновь стиснул голову, словно хотел раздавить себе череп. Макс молчал. Я слышал его напряжённое дыхание.
   – Сейчас не могу, – уточнил я. – Я ещё не занимался этим. Не искал. Но я умею, вы знаете. Я нашёл правду о себе и братьях – найду и эту правду. Но ты не узнаешь, правы вы были или нет!
   – А мне и не надо, – ответил Фьюр, не оборачиваясь. – Главное, правду будут искать.
   – Потому что вы погибнете? И ваши друзья будут думать, что вас казнили?
   Он кивнул, не прерывая своей страшной работы.
   Боялся ли он? Жалел – когда остались считанные минуты? Вполне возможно. Но перед братом он не мог признаться в своём страхе. И Тьюр стыдился… Поэтому они продолжали, скованные взаимным стыдом и гордостью.
   – Фьюр, Тьюр, так вы ничего не добьётесь, – вздохнул я. – Вы не сможете победить ложь ложью. Хотите найти правду, не начинайте врать.
   – Но ты же соврал! – отозвался Тьюр.
   – Мне повезло. Нам повезло! Потому что нас было мало. Нас было семеро против всего мира. И это касалось нас одних, – я услышал, что мой голос дрожит, и вытер пот со лба, воспользовавшись паузой, чтобы успокоиться.
   Но надо было спешить.
   – То, что вы придумали, это смелый шаг. И это сработало бы. Вы научили друзей не доверять. Они не поверят никаким записям о том, что здесь произошло. Но вы забыли, что есть я. Есть Макс Рейнер и Хаул… Сикора. Есть ИскИны, которые видят то, что вы делаете. И мы не будем на вашей стороне. Если хотите найти правду, не позволяйте себе лгать. Вы не имеете права. Иначе чем вы лучше своих врагов? Чем ваша ложь лучше их лжи?
   Два удара сердца. Тьюр остановился первым, а потом и Фьюр опустил своё «оружие».
   – Возвращайтесь к нам, – мне пришлось постараться, чтобы скрыть волнение. – Клянусь памятью Чарли, я разберусь. Я выясню ответ, я найду вам правду. Вам и себе. Мне тоже это нужно! Но вы должны быть живы, чтобы мне было, с кем её разделить.
   Наблюдая за тем, как они надевают шлемы, а потом поспешно натягивают скафандры (в это время сломанный клапан медленно выкручивался из гнезда под действием давления), я понял, что наконец-то смог хоть кого-то спасти. По-настоящему. Так, как умел. Успел. Сумел. Спас. Две жизни.
   Надо будет рассказать об этом лифтёру – пусть расширяет опыт.

Литература: Визуальный роман

   – Что ты пишешь?
   – Отчёт.
   – Для Кетаки?
   Я внимательно посмотрел на Фьюра – до того фамильярно это прозвучало. Он наверняка знал, что называть взрослых по фамилии, без «камрады», граничит с грубостью!
   – Да, для неё.
   – Про нас?
   Я не стал отвечать, чтобы не отвлекаться: надо было получше проработать рекомендательную часть. Каждое слово могло повлиять на развитие ситуации, а уж если я допущу ошибку!..
   – По-дурацки получилось, – вздохнул Макс.
   Старший тэфер сидел на полу рядом со мной и внимательно следил за мальчишками, примостившимися у стены напротив. Хаул не хотел рисковать – стоял посередине и следил за каждым их движением. В отличие от нас, он включил магнитные подошвы ботинок, и потому выглядел устойчиво. Надёжно. А вот я изо всех сил упирался спиной в стену и пятками в пол, чтобы не завалиться на бок.
   – Зря мотался! – вздохнул Макс, потягиваясь и приподнимаясь над полом. – Настроился, как буду вас натаскивать…
   Одно движение – и он опустился обратно. Как же я завидовал этой ловкости!
   – Может, нас и не оставят, – скривился Фьюр. – Он же андроид! Кто будет его слушать?
   – Да ты охамел! – Макс легко поднялся, подскочил к «спасённым». – А ну-ка быстро извинился!
   Я вновь оторвался от отчёта и внимательно посмотрел на подростков.
   – Простите нас, – пробормотал Тьюр и опустил взгляд.
   – Я не тебя просил, – фыркнул тэфер.
   – Отстань от него! – Хаул беспокойно оглянулся. – Дорастёт – сам извинится.
   – Или не дорастёт! – хмыкнул Макс. – Слабый сорт на то и слабый!
   – Хватит уже! Не задирайся, а?
   – Я и не задираюсь! Хватит твоих «хватит»! – набычился тэфер, и я вспомнил рассказ Вильмы Туччи про вспыльчивого задиру, который сломал ей ключицу во время сеанса терапии.
   Вот он, тэфер из учебника. Во плоти. Понятно, почему докторша Окман так на него взъелась!
   – Как ты догадался? – спросил вдруг Тьюр, и тэферы прекратили спорить.
   Я усмехнулся и вернулся к отчёту. Тьюр громко вздохнул.
   – Хорошо, я извиняюсь, – процедил Фьюр. – Я не хотел оскорбить тебя, назвав андроидом. Хотя ты и андроид. Тебя слушают. Уважают. И так далее. Довольны?
   Я перечитал написанное. Дважды. Отправил Главе Станции с копией докторше Окман. Вложил клавиатуру обратно в экран и отключил у альтера режим планшета. И снова посмотрел на юных правдоискателей.
   – Догадался. Мы с вами похожи. Залезть к вам в головы, понять, что вы можете придумать…
   Фьюр недоверчиво смотрел на меня, а вот Тьюр поверил. И Макс, кажется, тоже.
   – Что у вас было? Манифест? Вы что-нибудь написали, чтобы распространить?
   Помедлив, Тьюр кивнул.
   – Значит, я угадал! Что скорее всего существует текст, где вы описали свои… мысли. И что этот текст должен остаться у ваших друзей. Так? Это ваше личное дело. Вообще, был бы только текст, было бы честнее.
   Фьюр усмехнулся, смело глядя мне в глаза:
   – А что ты ещё угадал?
   – Больше ничего, что тебе стоило бы знать.
   – Шпион! Крыса!
   – Предложил себя в ваши сопровождающие, если вас всё-таки отправят вниз, – и я осторожно поднялся, цепляясь за стену.
   Тьюр отрицательно покачал головой, как будто вёл внутренний спор. А Макс расхохотался:
   – Урожайный денёк!
   Фьюр растянул губы в болезненной улыбке:
   – Опять залезешь нам в головы?
   – Да чего я там не видел?
   – Ничего ты не понимаешь!
   – Я-то как раз и понимаю!
   – Тебе врали! Ты сам говорил! – напомнил Фьюр.
   – Да.
   – И ты их простил?
   – А что бы ты сделал на моём месте – корчился бы от ненависти всю жизнь? Да если бы мне сразу сказали правду, я был бы как «бэшка» или камилл без сети!
   – Значит, простить?! – Фьюр поднялся, сжимая кулаки. – Слушать то, что говорят, и тупо верить?!
   – Не надо тупо верить! Надо получить доказательства, убедиться, нормально всё проверить. И потом что-то предпринимать! А не наоборот – изобразить казнь, чтобы остальные впечатлились и начали искать правду!
   У Фьюра дрожала челюсть, но он не нашёлся, что ответить – и вновь опустился на пол. Обхватив руками колени, прижался лбом и так затих.
   – Убей, не понимаю, о чём это вы, но ты молодец, – старший тэфер похлопал меня по спине. – Не хочешь к нам? У нас тебя никто не тронет! И никаких лишних правил. Кто вякнет про андроида – в порошок сотру!
   – Макс, прекращай вербовку! – зашептал Хаул и тут же сменил тон на образцово-показательный. – Камрада Кетаки! Здравствуйте!
   Она кивнула ему, скользнула взглядом по мальчикам, внимательно посмотрела на Макса.
   – Можете лететь.
   – Без них? – уточнил он, прищурившись.
   – Ты на что-то рассчитываешь после такого? – прищурилась она, повторяя его гримасу. – Они со станции не отбыли, а уже едва не убились! Интересно, сколько бы они продержались на планете?
   – А, так это я, значит, виноват?! – тэфер распрямил плечи, мышцы на шеи заметно напряглись, и на скулах заходили желваки. – Опять я!
   – Нет-нет, Рейнер, ты никогда ни в чём не виноват! Всё само собой происходит!
   Мне показалось, что он сейчас набросится на неё, но тэфер резко выдохнул и, развернувшись, двинулся в сторону Стыковочной зоны.
   – Пока, Рэй, – не оборачиваясь, он помахал мне рукой. – Надоест быть комнатной собачкой, прилетай – примем! Такого, какой ты есть!
   – До свиданья! – Хаул нервно кивнул – и кинулся догонять товарища.
   – За что они…? – вопрос вырвался совершенно неосознанно – я вполне мог проверить по базе данных.
   «За что они в Проекте Терраформинга, работать в котором – честь?»
   – За убийство, – ответила Леди Кетаки, внимательно разглядывая притихших мальчишек. – По неосторожности.
   – Макс?
   – Сикора! Девять лет назад. Несчастный случай. А Рейнер сам как записался в восемнадцать, кажется, так и… Я прочитала твоё письмо.
   Она замолчала. Я терпеливо ждал продолжения.
   – И прочитала, что сочинили они. Слышите? Кто-то разбросал на улицах листовки. Хорошая бумага. Отличный оттиск. Сами сделали?
   Тьюр встал. Тронул брата за плечо. Фьюр продолжал сидеть.
   – Мне не понравилось то, что вы написали про кровь и смерть. Но та часть, что про правду… Это сойдёт за итоговый проект.
   Фьюр засопел. Тьюр посмотрел на него, потом на меня, потом – на Главу Станции.
   – Мне нужно ваше обещание, – объяснила она. – Сейчас я… мы будем уговаривать Восточный сектор простить вас. Не за вопросы, не за идеи – за это не извиняются. За ваши поступки. За порчу имущества станции. За порчу нервов. И я лично поручусь за вас.
   – Что мы сдадимся? – прошептал Фьюр.
   Леди Кетаки всплеснула руками.
   – Всё-таки Рэй ошибался, когда написал, что вы умные! Пообещаете, что будете вести себя не слишком громко.
   Она сделала паузу, чтобы подчеркнуть свои слова.
   – И если нам поверят, – продолжала Глава Станции, – пройдёт референдум. И первым пунктом будет ваше прощение. А вторым – необходимость исторического расследования.
   При слове «расследование» я не выдержал – удовлетворённо улыбнулся. Она заметила, мельком взглянула не меня.
   – Всё это будет при получении большинства голосов.
   – Нормально, – прошептал Фьюр.
   – Я рада, что ты это так оцениваешь, – усмехнулась Леди Кетаки. – Жду от вас обещания. Настоящее серьёзное обещание. От вас двоих – от каждого – что вы будете вести себя нормально. Вас услышали. Не надо больше кричать.
   – А если нет? – не сдавался Фьюр.
   – Вас признают неспособными отвечать за свои поступки. Склонность к суициду можно трактовать как болезнь. У тебя формальное право на процедуру появится через шесть лет, у Теодора – через семь. А пока что вас будут лечить. На станции. Так что любой сможет прийти в гости и посмотреть.
   Я вздохнул, услышав это. Мои рекомендации отличались…
   – А ещё им покажут запись того, что происходило в шлюзовой камере.
   – Это нечестно! – вспыхнул Тьюр. – Рэй обещал нам!
   – И не заикайся о честности! – жестко отрезала она. – Рей обещал! А вы ему что-нибудь пообещали? Ему я доверяю. А вам – нет. Напомнить, почему?
   – Обещаю, – сказал Тьюр. – Ничего не буду делать, пока Рэй будет расследовать.
   – Я тоже, – Фьюр поднял голову. – Нам нужна правда.
   – Мне тоже, – отозвался я. – Один раз я её нашёл. Найду и в этот раз. Если эволюции не было, если мы были созданы с нуля, а люди прошлого были уничтожены… Я выясню.

Словарь-справочник

[]

Квадратные скобки обозначают письменную прямую речь – текстовые сообщения, используемые в личных и рабочих посланиях, переписке, форумах, чатах, общении с ИскИнами и т. п.

Consensus ratio

Термин, обозначающий соглашение ИскИнов поддерживать отношения с человеческой цивилизацией. Был введён Службой МежИнтеллектного Урегулирования.

«Агнесса»

Станция терраформинга. «Материнская» база промышленной станции «Кальвис».

«Азимов»

Станция Солнечной системы. Предназначение: изучение, разработка и выпуск ИскИнов. К 191-му году К. Э. закрыта для людей. Названа в честь Айзека Азимова.

Альтеры

Общее название для личных средств общения, обмена информацией и голосования. Альтер не является ИскИном, но на него распространяются общие положения Фикс-Инфо. Представляет собой персонализированную программу-клиента, взаимодействующую с логосом.

Андроиды

Тип ИскИнов, предназначенных для сервисной работы при полной интеграции в человеческое общество.

Андроиды А-класса

Класс андроидров, стопроцентно биологический и человекоподобный.

Андроиды Б-класса

Класс андроидров, условно схожих с людьми, с использованием биологических частей. После восстания в 189-м году К. Э. был снят с производства и выведен из эксплуатации.

Андроиды С-класса

Класс андроидов, отдалённо схожих с людьми, без биологических частей. После выбора в пользу камиллов был снят с производства.

Бонусы

Виртуальные денежные единицы для оценки и поощрения в трудовой деятельности. Используются для приобретения авторской и специализированной продукции и услуг, а также в социальной сфере.

«Гефест»

Старейшая шахтерская станция. Расположена на Периферии (вне Солнечной Системы).

Голосование

Форма общественного самоуправления. Применяется как напрямую, так и косвенно, через выбранных представителей.
«Референдумом» называют всеобщее голосование – одной НАСТ, Солнечной системы или всех станций.

Донорство

Участие в репродуктивной деятельности. Различаются активные доноры (женщины) и трансферные доноры (женщины и мужчины). Льготами пользуются только активные доноры. Донорство всегда добровольно.

Донорство активное

   Участие женщин в репродуктивной деятельности посредством вынашивания (с экстракорпоральным оплодотворением) и рождения детей. Входит в группу социально-ценных профессий.
   Активный донор по отношению к ребёнку – биологическая мать. Как правило, биомама поддерживает социальные контакты с родителями и ребёнком.
   Совмещение активного донорства с родительством реализуется сравнительно редко.

Донорство трансферное

Донорство генетического материала. Осуществляется в возрасте от двадцати двух до двадцати семи лет.
Данные о трансферном донорстве входят в тайну личности. Контакты между генетическими родственниками осуществляются при взаимном желании обеих сторон после достижения социального совершеннолетия.

«Дхавал»

Станция Солнечной системы. На «Дхавале» размещены лаборатории, мединституты, учебные и экспериментальные госпитали.

Имиты

Отдельный класс андроидов, который развивался одновременно с другими моделями, позже названными классами А, Б и С. Главной задачей имитов было преодоление «зловещей долины» (психологического отторжения человекообразности роботов) через достижение полного подобия. Задача не была решена, после чего класс был снят с производства и выведен из эксплуатации.

Инфоцентр

Официальное название логоса, управляющего станцией, а также место хранения и доступа к информации. Второе название такого места – библиотека.

ИскИны

Сокращение от «искусственный интеллект». Общее название для всех представителей Сообщества Искусственных Интеллектов. ИскИны различаются по принципам интеллектуальной организации и вычислительной мощности.

«Кальвис»

Станция промышленного производства. Расположена на Периферии (вне Солнечной Системы).
Имя «Кальвис» стало нарицательным после восстания андроидров Б-класса в марте 189-го года К. Э., поскольку на этой станции отмечено наибольшее число жертв и максимум разрушений. В разговорной речи словом «Кальвис» обозначают само восстание.

Камиллы

Тип ИскИнов, выполняющих непосредственное управление механизмами, а также название для таких механизмов (роботов). Название образовано от модели «Kami-11» – самой популярной в период подписания Фикс-Инфо.
Название никак не связано с произведениями А. и Б. Стругацких.

Камрад, камрада

Обращение, принятое на станции «Сальвадор», где служило отличием от людей с Земли. Впоследствии распространилось на остальных станциях как уважительно-официальное обращение.

Квартер

Непосредственная руководительница сектора (четверти) станции. Высшая руководящая должность в Администрации – в отличие от Главы Станции, чьи обязанности носят в основном совещательный и представительский характер.

Комбинезон, комбо

Обязательная одежда для ношения на станции. Стандартный комбинезон снабжён санитарным клапаном, а также перчатками и шлемом в скрытом состоянии, что позволяет обеспечить максимально возможную защиту при технологических и космических катастрофах.

Космическая эра, К. Э.

   Новейший этап истории, начавшийся с переселения человечества в космос.
   Год в К. Э. начинается с марта.
   Время начала действия: март 191-го года.

КТРД

Датчик давления, кислородных, температурных и радиационных показаний. Сообщает свои данные посредством звуковых и световых сигналов. При нормальных показателях раздаётся слабый стрекочущий постоянный звук и постоянно горят четыре точки: синий (К – кислород), жёлтый (Т – температура), зелёный (Р – радиация) и фиолетовый (Д – давление/скорость вращения/стабильность вращения). При изменениях звук усиливается, а световые сигналы гаснут.

Логосы

Тип ИскИнов, осуществляющих расчёты, мониторинг и управление крупными объектами; тесно сотрудничают с камиллами и взаимодействуют с альтерами.

«Маатаи»

Станция Солнечной системы. Предназначение: разработка технологий и производство оборудования для терраформинга. Названа в честь Вангари Маатаи.

Матричное клонирование

Технология замены органов непосредственно в теле человека. Производится наноботами под управлением камилла. Ведущая область медицины.

НАСТ

Сокращение от «Независимая Автономная Станция Терраформинга». «Независимая» означает самоуправление. «Автономная» – за пределами Солнечной системы. «Терраформинг» определяет основную задачу станции и положение – рядом с планетой, выбранной для терраформирования.
НАСТ получает то же имя, что и планета, вокруг которой она вращается, с прибавлением цифры «1». По традиции это женское имя.

Нольд

Медицинский препарат для временной стерилизации мужчин. Принимается еженедельно. Полностью прекращает действие через 2—3 месяца. Состав и размер дозы определяется индивидуально. Отказ от нольда не влечёт никаких последствий, кроме отметки в видимой части личного профиля.

«Ноэль»

Станция Солнечной системы. Предназначение: архивация и кибер-археология. Названа в честь Яхны Ноэль.

Прим-эго

Базовая личность камиллов. Сразу после загрузки прим-эго начинается накопление личного опыта.
Различают прим-эго для сервисных камиллов, предназначенных для общения с людьми, и камиллов технической специализации.

Промышленная станция

Станция, основным занятием которой является добыча полезных ископаемых и промышленное производство. Может быть как независимой, так и дочерней по отношению к станции Солнечной системы или станции терраформинга.
По традиции получает имя мифологического персонажа, относящегося к кузнечному делу.

Профессиональный Сервис, Профсервис

Объединение внутренних профессий обеспечения комфорта, деятелей искусств, а также журналистов. Вхождение в Службу Профессионального Сервиса обеспечивается посредством рейтинга или бонусных отчислений. Как правило, это дополнительная или вторая специальность.
Профессиональный Сервис тесно связан со Службой Досуга: досуговцы обеспечивают пополнение Сервису, многие сервы состоят в Досуге.

Родительство

Профессия по воспитанию детей в семейных условиях. Входит в группу социально-ценных профессий. Для осуществления родительства обязательно соответствие медицинским и гражданским показателям и соответствующее обучение. К родительству допускают одновременно всех семейных партнёров, и обучение проходит совместно.
При родительстве возможно совмещение с внутренними профессиями, за исключением работы на руководящих постах Администрации.

«Сальвадор»

Первая станция современного типа, начавшая строиться до К. Э. Другое название – «Нью-Эден». Названа в честь Сальвадора Рубина.

Служба Досуга

   Объединение тренеров, преподавателей, ведущих арт-студий и других специалистов, помогающих гражданам в их увлечениях, хобби, занятия спортом, искусством и т. п.
   В Службу Досуга входит Комиссия по цензуре и отбору, которая занимается как искусством прошлого, так и новыми поступлениями.
   «Цензурой» называется маркировка произведений искусства прошлого по содержанию устаревших реалий общественной и личной жизни.

Служба МежИнтеллектного Урегулирования

Человеческие представители Сообщества Искусственных Интеллектов, защищающие их права и осуществляющие прямой контакт с логосами. Современное название сотрудников Службы – атташе. Атташе выбираются непосредственно самими ИскИнами (логосами). В Службу МежИнтеллектного Урегулирования также входят юристы, изучающие Фикс-Инфо, и декодеры – исследователи программного обеспечения. После «Каливиса» декодеры объявили о ликвидации своего отдела.

Службы

Объединяют группы профессий и занятий. Название возникло в начале Космической Эры, когда господствовало представление о сервисной сущности работы, которую могут выполнять люди. Несмотря на то, что удовлетворение базовых потребностей, включая медицинское обслуживание, образование и перемещение, является бесплатным и всеобщим, большинство людей состоят в тех или иных Службах.

Спамеры

Просторечное именование сотрудников СПМ, выбранное по аналогии с назойливыми спамерами докосмической эры.

Социально-Психологический Мониторинг, СПМ

Социально-Психологический Мониторинг, Соцмониторинг – Служба наблюдения за общественно-психологическими процессами. Примыкает, с одной стороны, к психотерапии как разделу медицины, с другой – к управлению. Деятельность СПМ заключается в оценках и рекомендациях, предоставляемых как отдельным людям, так и группам той или иной величины, а также Администрации. Возможности влияния регламентированы и сочетаются с деятельностью специалистов других Служб. Образовательные функции выполняет Отдел Сексуального Развития.

Социальное совершеннолетие

Возраст принятия ответственности за себя. Начинает фиксироваться с двенадцати лет до двадцати двух лет (возраст получения гражданского совершеннолетия). При неполучении социального совершеннолетия гражданские права остаются ограниченными.

Социальные контакты

Общее название для всех типов взаимоотношений между людьми – родственные, дружественные, соседские, ученические, рабочие и прочие.

СубПортация

Технология гиперпространственного прорыва, осуществленного между двумя точками (СубПортами) и сохраняющего стабильность ограниченное время. На 191-й год К. Э. СубПортация доступна в режиме с периодичностью от года до пяти лет, в зависимости от положения конечного СубПорта. Внутренние СубПорты Солнечной системы работают на постоянной основе. В некоторых системах Периферии строят или уже построили свои внутренние СубПорты.

«СумЕрЕчный период»

Время, предваряющее Космическую Эру и принятие Фикс-Инфо.

Терраформинг, терраформирование

Процесс преображения выбранной планеты с целью сделать её пригодной для проживания людьми – подобно исторической Земле. Терраформинг не ставит себе целью точное повторение земных форм, но ориентируется на Землю как на единственный доступный образец развитой жизни.
Проектом Терраформинга или Проектом Терраформирования называют все действия, направленные на преображение выбранной планеты, включая защиту от космических объектов. К 191-му году К. Э. ни на одной выбранной планете терраформинг не был завершён.

Тэферы

Просторечное именование всех, кто работает в Проекте Терраформинга на планете.

Фамилия

Выбирается семейными партнёрами при заключении родительского союза – для себя и для будущих детей.

Феминизация

Управляемые процессы экономического, общественного, культурного и языкового компенсирования взаимной несхожести биологических полов.
Языковая феминизация производится посредством языковой реформы и направлена на снижение исторически-обусловленной иерархичности.

Фикс-Инфо

Соглашение между Человеческой Цивилизацией и Сообществом Искусственных Интеллектов о фиксировании, записи, сохранении и допуске к информации.

«Фрейр»

Станция Солнечной системы. Производственная станция и пищевая лаборатория.

«Флиппер»

Станция-порт Солнечной системы, обслуживающая внешний СубПортал.

«Хатхи»

Станция-университет Солнечной системы.

«Хейердал»

Станция сборки и наладки СубПортов и кораблей, расположенная на орбите Марса в Солнечной системе. Названа в честь Тура Хейердала.

ЮНИТ

Технически правильное название роботизированного механизма, дистанционно управляемого камиллом. Как правило, это роботы, приборы или устройства, небольшие по размерам и/или слабо защищённые.
Разница важна для специальностей и областей, тесно связанных с ИскИнами. В просторечии «юнитов» нередко называют «камиллами».

Языковая Программа

Метод сохранение культурно-языкового разнообразия обществ земной цивилизации через использование разных языков на разных станциях.

Выше головы! Том I Russell D. Jones