Евгения Цаголова
Ведьмин подарок. Лилит

Ведьмин подарок. Лилит

   История, которую я решился поведать вам, случилась со мной не так давно. Хотя вы, глядя на мои седые виски, вряд ли поверите, что мне всего 25 лет. Да и потухшие глаза мои вряд ли одарят вас юношеским задором, скорее поразят своею черной глубиной и потерянностью. Но к чему вся эта грустная философия? Перейду прямо к делу…
   Родился я в одной из многочисленных российских деревушек, в самой обычной семье. Мать моя, сама отказавшаяся в юности от обучения в институтах по причине бедности своих родителей и боязни их выпустить юную, распрекрасную деву из-под своего отеческого крыла, всяческими честными и бесчестными путями умудрялась понемногу “извлекать” небольшие суммы денег из нашего семейного бюджета и откладывать их мне на это самое заветное обучение. Отец не был сторонником взращивания из меня лица благородного и образованного. Кроме того, он очень хорошо умел считать свои кровно заработанные и понимал, что его благоверная откладывает понемногу на что-то, что ему явно пришлось бы не по вкусу, узнай он об этом. Но спорить с матерью отец не любил. И потому, что, не смотря на эти вырванные из семейного бюджета небольшие деньги, кушал он очень вкусно – мать была редкая умелица и хозяйка. И потому, что она была его моложе на целых 14 годков и дюже миловидна.
   Так, стараниями матушки, после окончания школы я был зачислен в северо-западный институт печати. По причине отсутствия у меня родственников в этом самом необычном из всех российских городов, в коем базировалось данное учебное заведение, проживать мне пришлось на съемной квартире, расположенной в старом и обшарпанном за годы своей службы доме. Здесь же я узнал о существовании тупиковых улиц и о различных тёмных историях, множащихся в таких местах, словно опята на лесном пенёчке.
   Почему я завёл речь об этих, таких многочисленных для Санкт-Петербурга, тупиковых улочках, вы узнаете чуть позже. Сейчас же я хочу поведать вам обо всех прелестях студенческой жизни, коих, возможно, вы ещё помните и сами. Студенческая жизнь – она, как песня: лихая, захватывающая душу и быстро заканчивающаяся. Проживали мы ее с тем самым максимальным размахом, который только могли себе позволить. Именно мы. Я не оговорился. Снимать квартиру одному – дело очень накладное, а по студенческим меркам – даже нереальное. Посему жили мы в арендованном помещении вчетвером, я и трое моих сокурсников – парней приезжих, выходцев из таких же обычных семей деревень и городов русских. Жили дружно, пьяно, временами на целый месяц и более позволяя себе выключаться из великого процесса обучения будущей своей профессии.
   В такие периоды пьяного загула имели мы два развлечения: то пугали прохожих – скромных, воспитанных и тихих, таких во всём непохожих на нас; а то начинали взахлёб рассказывать друг другу те самые тёмные истории, подслушанные нами то ли в детстве от стариков на завалинках, то ли в тех же пивных барах от их завсегдатаев.
   Истории эти были зачастую так неправдоподобны, что и слушать их не стоило. Но одна такая байка навсегда изменила мою бесшабашную жизнь, да и всё мое сознание поменяла начисто. Даже если я возьмусь сейчас напрягать память мою, которая всячески старается позабыть о тех днях, я не вспомню – кто и при каких обстоятельствах поведал нам с друзьями о бабке-колдунье, якобы проживающей в доме на одной улице с нами, только в самом её тупике. Но суть в том, что история эта всё-таки была рассказана. И притом – весьма эмоционально. И что самое удивительное для меня – все мои приятели настолько глубоко уверовали в существование этой самой колдуньи, что решили непременно выследить её и узнать поподробнее о ночных шашнях с нечистой силой.
   Тут же, безотлагательно, за столиком в очередном полюбившемся нам своей дешевизной баре, товарищи мои принялись составлять очередь наших ночных дежурств у дома ведьмы. Именно наших. Ибо мой отказ однозначно был бы воспринят как самая последняя трусость, чего я, считавший себя парнем боевым и разудалым, допустить просто не мог.
   Бабка Аграфена из того самого дома в тупике колдунью ничем не напоминала. Мне она казалась женщиной неплохой, трудолюбивой и весьма богобоязненной. Охала вечно над своим непутевым внуком-переростком Витькой, хлопотала о справности его брюк да рубашек, хотя лбу этому давно уже перевалило за 30. Мои же психически неуравновешенные сотоварищи в один голос твердили о причастности горбатой бабки к клану Сатаны. И приводили свои доводы: падение Матвея на дежурстве и подворачивание им правой ноги от взгляда Аграфены. То, что Матвей в этом дозоре находился поистине в непотребном состоянии, а именно – “ноги его не держали”, во внимание никто отчего-то брать не хотел.
   Короче, костеря бабушку на чём свет стоит, эти вечно пьяные создания продолжали день ото дня нести свой дозор, приписывая ежедневно Аграфене все новые и новые грехи.
   Настала и моя очередь караул держать. Будучи абсолютно уверенным, что за ночь ничего любопытного произойти просто не может, я “принял на грудь” пару литров “Невского живого” и приготовился опочивать прямо под яблонькой, что росла неподалеку от злосчастного дома. Сон сморил меня быстро. Я спал самым сладким сном младенца, почмокивая во сне губами и любуясь в нём разлюбезной матушкой. Как вдруг – будто бы чья-то рука толкнула меня в плечо… Я, словно ошпаренный, вскочил и тут же, непроизвольно, взглянул на дом Аграфены. И то ли, вскочив на ноги, мой организм всё ещё продолжал видеть свои цветные сны, то ли и впрямь было это наяву, но увидел я девушку на швабре, влетающую прямо в огромную трубу дома. Да, вы не ослышались. Именно на швабре, какие сотнями стоят во всех хозяйственных магазинах. Только данная разновидность комплектовалась ярко желтым черенком, посему не заметить её на фоне чёрного неба я не мог. Да и огненно-рыжая девушка ничем не походила на горбатую старушку Аграфену, за коей мы вели наблюдение.
   На улице уже светало. Ноги мои судорожно тряслись в коленях, отчего мне снова пришлось присесть на землю. Рассказывать приятелям об увиденном мне совсем не хотелось. И из-за того, что сам я не верил глазам своим. И по какой-то другой, неясной даже мне самому, причине…
   Я ждал следующего дежурства с таким диким нетерпением, расспрашивал товарищей об их ночных бдениях с таким неподдельным интересом, что все были абсолютно уверены:
   – Ведьма Аграфена! Ещё какая ведьма! Вон Максим и тот, будто с цепи рвет, в дозор просится… Знать, видел что-то… Но скрывает пока.
   Снова пришёл мой черёд дом сторожить. Я не переставал удивляться – отчего же за столь немалый срок дежурств наших никто даже словом ни разу не обмолвился о рыжей девушке? Неужели один я её видел?..
   В тот вечер я не пил ни грамма спиртного. Притаившись за яблоней, я, попеременно то потея, а то покрываясь зябкими мурашками, ждал. Ждал её…
   Наверное, снова сон одолел меня. Каким образом рыжая красавица покидала дом свой – я не видел. Но на рассвете та же, что и прежде, невидимая сила вновь разбудила меня, толкнув в плечо. От неожиданности я снова вскочил на ноги. На небе, над трубой дома, яркими кричащими пятнами выделяясь на фоне седых нахохлившихся облаков, “зависли” три “транспортных средства”. Девушки смеялись и прощались до следующей встречи. Я же поспешил укрыться в яблоневой листве. Только ноги мои от длительного нахождения в неудобной позе не слушались. И я всем своим немалым весом с грохотом и совсем нелитературными словами упал…
   Девушки притихли. И не успел я даже подумать об отползании из опасной зоны, как рыжая красотка оказалась на земле, возле меня. Легонько стукнула она черенком швабры по большому пальцу правой ноги моей и по моему правому уху. И, смеясь, полетела к подругам.
   – Приходи в ближайшую полночь ко мне, коли подарок мой не по вкусу придется! – Прокричала она мне, лихо залетая в трубу…
   Подруги её тут же скрылись за облаками. О каком подарке вела речь ведьма, я понял только дома… Сотоварищи мои ещё спали, ворочаясь и постанывая во сне от мучающей их жажды после очередного бурного застолья. Я же решил принять ванну и побриться, дабы немного придти в себя после всего увиденного. Но, увидев своё отражение в зеркале, я невольно вскрикнул и отшатнулся. Пугливым и слабонервным я никогда не был, но вид моего правого уха, того самого, которого коснулась ведьма, испугал бы любого человека, даже с достаточно крепкой нервной системой. Оно начисто заросло какими-то странными, серыми волосами, по составу своему скорее напоминающими волчью шерсть. Отчего сам я походил на некую жалкую зверушку, а не на некогда симпатичного (по словам моих подружек), крепкого парня.
   – Чёртова ведьма! – В ужасе я пальцами тёр свое ухо и пытался брить его бритвой…
   Но не так-то просто обрить ухо. После шестого пореза я отказался от этой затеи и твёрдо решил этой же ночью пойти к ней с требованием восстановить мою внешность. Благо в то время волосы я носил достаточно длинные, что позволяло мне скрыть на предстоящие сутки своё внезапно возникшее уродство. Думаю, вы догадываетесь, что шерстью от ведьминого прикосновения покрылось не только мое правое ухо, но и большой палец правой ноги…
   Для начала я решил просто выспаться. Сон был тревожным. Я ворочался, мычал, просыпался и снова впадал в странное состояние транса, в коем ожидала меня моя новая знакомая. Губы её пахли лесной земляникой. Рыжие волосы вились, будто змеи, и обжигали меня своим прикосновением. Она мучила меня, маня и отвергая… Всё, на что доставало моего мужества в этом непонятном сне, это спросить её имя.
   – Лилит… – Прошептали алые губы настолько близко от моих, что я застонал и проснулся.
   Я был на все сто процентов уверен, что сон, терзавший меня весь день, не был обычным сном. То ведьма Лилит (я знал, что это её настоящее имя) ворожит… И сердце моё дрожит…
   В ту же минуту я сел за стол и начал писать свое первое и единственное в жизни стихотворение. О ней… Лилит…
   К вечеру состояние моих приятелей-товарищей не улучшилось, а, скорее, наоборот ухудшилось. Выяснилось, что чудный вчерашний банкет был устроен без соблюдения самого главного правила хорошей вечеринки – техники безопасности. А именно – “пойло” было приобретено за совсем небольшие деньги у какого-то иностранного гражданина, не имевшего даже временной регистрации в РФ. Приятелей моих, всех до единого, госпитализировали. Во время госпитализации Матвей, словно больной ребёнок, держал меня за руку и, морщась от каких-то крайне болезненных ощущений в пропитом начисто организме своем, вопрошал:
   – Максик, а ведьма как же? Ты справишься один-то? Ты держись…
   Я похлопал его по плечу и, втайне радуясь (хотя в такой ситуации радоваться было грешно), что мне никто не помешает сегодня ночью, уверенно и проникновенно произнес:
   – Вы сами держитесь там. Я не подведу, еженощно на дежурстве буду.
   Мой уверенный тон абсолютно успокоил Матвея и он, отпустив мою руку, позволил занести себя в карету “Скорой помощи”.
   Итак, я остался один. Путь мой был свободен, будто кто-то одним взмахом волшебной палочки убрал все препятствия с дороги… Думать о том, что это она позаботилась о нашей встрече, я просто боялся…
   Ты бы видел, читатель мой, как я готовился к этой встрече… Даже сейчас, по прошествии немалого времени, при воспоминаниях об этом, на лицо мое наплывает блаженная улыбка…
   Я напоминал себе ту девицу из рекламы: трижды помылся; минут 40 бегал в семейных трусах пред зеркалом в прихожей, то удаляя некий невидимый прыщик, а то, заворожено поглаживая волоски на своей груди, просто долго всматривался в своё зеркальное отражение; перемерил весь небогатый гардероб; залил себя одеколоном друга Даниила…
   Я собирался так, словно иду на свидание к весьма желанной даме… И вдруг замер пораженный: я действительно иду к самой желанной для меня за всю мою недолгую жизнь девушке. Единственное, что тревожило меня – она была не такой, как все прежние мои знакомые, а именно ведьмой и, судя по всему, весьма поднаторела в этом своем богопротивном искусстве.
   Вот так, за беседой с самим собой очень явственно обозначились все причины моей неуверенности: её занятие неугодно Богу, а моя благочестивая матушка, хотя и не пичкала меня сроду религиозными книгами да походами в церковь по воскресным дням, всё же веру некую в божественную искру во всём живом на земле во мне зародила. И эта вера идет вразрез с моей внезапно вспыхнувшей страстью к настоящей питерской ведьме… И действительно в мечтах своих я замахнулся на нечто сильное, что в разы сильнее меня самого…
   – Ха! Да ты, Макс, просто превосходный психоаналитик! – Улыбнулся я своему отражению. – И за каким-таким бесом матушка моя милая меня в институт печати отдала?
   Старые часы на стене пробили 11 раз – 11 часов ночи… Бой этих строгих, старинных часов в тишине напрочь стёр улыбку с моего премилого и самодовольного лица. Колени вновь стали предательски подрагивать. Нужно было, наконец, определиться с гардеробом и отправляться к ней…
   А приходилось ли вам когда-нибудь, невидимые друзья мои, читающие сие грустное повествование, встречаться с девушкой, при одной мысли о коей у вас на несколько секунд будто бы останавливается сердце? Думаю, что менее 5 % людей на всём свете белом могут похвастаться подобными ощущениями… Это и благословение, и проклятье в одном лице. Это весьма и весьма непросто.
   Я вдруг вспомнил о крошечной иконе, которую, утирая свои прекрасные голубые очи, второпях сунула мне матушка при прощании на перроне… А найдя её, я впервые не по просьбе родителей, а от всей своей взволнованной души, трижды перекрестился, поцеловал край рукава, изображённой на деревянной иконе, Богоматери, и быстро вышел из квартиры…
   Мне показалось, что я миновал расстояние между нашими домами в считанные секунды. И ещё я понимал, что ежели замедлю шаг свой поспешный или, что хуже, приостановлюсь, то тогда просто с позором вернусь обратно к себе в кровать, и уже никакая сила и даже насмешки друзей не смогут заставить меня вновь пойти в тот проклятый тупик. И посему я шёл очень быстро, не давая себе даже крошечного шанса на остановку или какие-либо мысли.
   В доме Аграфены и, как теперь нам доподлинно известно, Лилит было четыре парадных. Да, именно парадных. Здесь, в Санкт-Петербурге, подъезды называют парадными. Хотя зачастую ничего парадного и торжественного в них нет. Скорее все очень грязно и отнюдь не торжественно…
   Питер вообще довольно странный город, мало похожий на другие. Например, мясо курицы здесь называют курой. Да, такое вот смешное для человека, приехавшего из другого города, слово. Причём некоторые местные жители с упоением доказывали мне часами, что единственное место, где правильно называют (обозначают) мясо курицы – это их культурная столица. В ответ же на мои возражения, что испокон веков во всех городах русских мясо барана зовётся бараниной, мясо кролика – крольчатиной, а мясо курицы – курятиной, сии товарищи только умолкали, сурово поджав губы, всем своим видом как бы говоря – понаехали тут неграмотные!..
   Прости меня, читатель мой, за эти отступления от сути повествования. Просто даже сейчас, когда вся эта история, казалось бы, давно в прошлом, меня бросает в жар от воспоминаний. И мне тяжело вновь заставить себя к этому прикоснуться… Тяжело не оттого, что вспоминать не хочу… Наоборот. Больно оттого, что манит так, как если бы вся эта история произошла только вчера…
   Только третья парадная дома в тупике была открыта. И мы с тобой знаем – почему, читатель мой… А дальше уже знакомая мне невидимая сила вела меня к квартире 99. И, едва мой палец замер над звонком, дверь сама отворилась, приглашая меня проследовать внутрь…
   Я всегда боялся моментов молчания, топтания и неловкости. Но за этой, обитой чёрной кожей, дверью меня ждали не они… Широко распахнутые карие глаза и жадные губы, которые и наяву имели вкус земляники, поглотили меня… Я не слышал ничего, кроме биения наших сердец…
   – Как давно я здесь? – Неуверенно улыбнувшись от осознания, что у меня просто нет сил, чтобы отвести от неё свой восторженный взор, спросил я…
   – Со вчерашней ночи, Максимушка… Ты куда-то спешишь? – Улыбнулась Лилит.
   – Исправь то, что натворила. Самой не смешно с этаким уродцем в постели кувыркаться? – Вспомнил я, наконец, зачем пришел…
   И добавил:
   – Ты всегда разум у жертв своих отключаешь? Так же неинтересно… Может, не в роли зомби я гораздо привлекательнее буду?
   – Уже исправила наполовину. Вторую половину исправить не могу – это моя страховка, что ты на других зариться не будешь… Куда ты от меня с покрытым волчьей шерстью пальцем-то денешься? И разум я твой не отключала… В здравом уме пришёл, в здравом уйдёшь… – При этих словах ведьма так грустно улыбнулась, что в это мгновение мне безумно захотелось схватить её в объятья и, ласково баюкая, словно ребёнка, успокоить…
   – Слабая страховка – палец в шерсти на ноге… Легко скрыть носками… У тебя посильнее страховка есть. Ты же ведьма, сама знаешь…
   – А говоришь – разум отключаю! А сам, вон, как изощрённо ведьму обмануть пытаешься… – Чуть веселее улыбнулась Лилит. – Небось, если бы не мои подарочки, сам бы не пришёл…
   – Знаешь, что пришёл бы… С самого начала знала, оттого и показалась мне, а не другим…
   – При такой-то красе, Максимушка, грешно еще и таким разумным быть… – Её нежные пальцы коснулись моей груди.
   – Лилит – это “тёмная луна”? Или первая жена Адама? – разглядывая её лицо так внимательно, будто хочу его нарисовать, снова спросил я…
   – И астрологией интересуешься… И про жену Адама знаешь… Молодец! Я, пожалуй, часть и того, и другого… – Она легонько куснула мочку моего уха…
   – Лилит была равной Адаму, оттого Адам и не смог жить с ней… Глупую хотел, зависимую, второстепенную… А ты и того страшнее – ты сильнее меня…
   Далее я не мог оставить её заигрывания без внимания…
   Ночь сменялась новой ночью… Лилит была не просто моей страстью, она будто проросла в мою душу… Я забыл о том, что боюсь её… Забыл о том, кто она…У меня перехватывало дух от одиночества и тоски, когда я вынужден был ненадолго покидать её… И я даже в мыслях не мог допустить, что когда-нибудь расстанусь с ней…
   Покрытый шерстью палец на ноге я воспринимал как особую метку – я принадлежу ей.
   Те три месяца, которые мы провели вместе, были моим раем, да простит меня Господь… Моим счастьем…
   В тот день я выбрался, как обычно, из постели Лилит только для того, чтобы получить переведённые матерью деньги. После получения перевода я по традиции позвонил родителям, дабы отчитаться за предыдущие траты и рассказать о делах в институте. Надо ли говорить, читатель мой, что об этих самых делах я имел представление весьма смутное, так как за три месяца, проведенные с ведьмой, только трижды был в своём учебном заведении. Тем не менее, отчет мой был вполне настоящим, так как после выписки из больницы сотоварищи мои с жизнью разгульной по предписанию врача распрощались, прекратили слежку за бабкой Аграфеной и приступили от скуки всерьёз к учёбе. Теперь мне было, у кого списывать лекции и у кого узнавать обо всём, что творится в институте.
   Но едва я начал приготовленный заранее отчёт по телефону, как матушка моя распрекрасная перебила меня… Говорила она настолько взволнованным голосом, что порою дыхание её прерывалось, и вместо слов я слышал лишь тихий вздох или писк:
   – Максим, я не знаю, что происходит с тобою в этом чужом городе, но сон я видела очень нехороший о тебе… Настолько нехороший, что проснулась вся в слезах… Мальчик мой, возвращайся домой… И без высшего образования живут люди… – Тут снова голосок ее нежный прервался, и я услышал тихий, всеми силами сдерживаемый, плач.
   – Матушка, что с тобой? У меня всё в порядке. Я никогда бы не стал рисковать собою, чтобы не причинять тебе горя…
   Но мать совершенно меня не слушала… Хотя она и словом не обмолвилась о содержании сна своего, я понял – видела она что-то поистине ужасное и драматичное…
   Взволнованный нашей беседой, я быстро шёл к дому Лилит… Но неожиданно заметил слева маленькую часовенку. Ноги мои сами повернули в её сторону. Народу внутри было немного, день будний – и я решил войти… Что произошло в следующую за этим решением минуту – трудно описать словами… Едва я переступил порог часовни, в тот же миг погасли все, зажжённые у икон, свечи. Это произошло так молниеносно и многозначительно, что все 5 или 6 старушек, находящихся в тот момент в часовне, одновременно обернулись взглянуть на того антихриста, что явно грешными ступнями своими посмел преступить порог сего святого места. Я же был настолько поражён и обличён произошедшим, что под громкий шёпот старушек – Дитя многогрешное… Спаси, Господи… – бежал прочь из часовенки…
   Уже на вокзале, в ожидании прибытия поезда, я почувствовал такую физически невыносимую тоску по своей ведьме, что горькие слёзы обильно закапали из глаз моих на дешёвую местную газетёнку, коей я пытался укрыть лицо своё от других, ожидающих поезда, людей. Сердце мое, казалось, разорвётся от боли и пустоты, которая вдруг образовалась внутри и принялась с дикой скоростью разрастаться…
   Я просидел в ожидании поезда долгих и мучительных 3 часа… Я ехал на родину долгих 22 часа в душном поезде, скрывая слёзы от попутчиков… И ни разу она не позвонила мне. От неё не пришло ни одной крошечной смс, хотя я долгое время не менял свою старую питерскую сим-карту…
   “В здравом уме пришёл, в здравом уйдёшь…” – Она знала наперёд всю историю наших с ней взаимоотношений…
   Она могла сделать так, чтобы все поезда в моём направлении в тот день отменили. Она могла пустить мой поезд под откос. Я точно знал это. Но она отпустила меня…
   Не сразу. Видно, в душе надеялась, что я могу вернуться… А потом взяла себя в руки и перерезала нить. Через 6 недель волчья шерсть с пальца моего клочьями слезла. А её номер телефона неожиданным и загадочным образом исчез из моей записной книги и из памяти телефона. Она отняла у меня свой подарок. Она не оставила мне ничего, кроме щемящей боли и одиночества…
   – Я не могу быть с тобой, Лилит! Я такой же трус, как и Адам… Но и забыть тебя я не смогу…

   Сейчас я сделал её имя своей любимой работой: пишу о ней книги, статьи, зарисовки… Моё издательство, как вы догадываетесь, названо в её честь. И всё это только для того, чтобы хотя бы на бумаге снова и снова прикасаться к ней…

Одна из бывших подружек

   Мне 47. Я разведён и совершенно одинок каждым божьим днём. Именно днём, потому что ночью ко мне приходит она… Та, которая сломала всю мою размеренную и давным-давно сложившуюся жизнь. А теперь она выпивает меня. И, наверное, совсем скоро допьёт до дна…
   Мозг мой всё чаще тяжёлый, и я уже с большим трудом вспоминаю даже такие элементарные вещи, как то – куда положил свои носки… Но я отчётливо помню те дни, когда впервые повстречал её…
   Во дворах городка гулял сладкий и томный май, будоража всех жителей чудесным запахом воздуха, пропитанного солнцем и любовью. Именно любовью. Я ощущал её всем своим юным телом. Она проникала в мою кровь сквозь смуглую кожу, и кровь закипала, не давая спать по ночам и заставляя рыскать днем по улицам, жадно всматриваясь в лица проходящих мимо девушек. Они были красивы. Весной все девушки особенно хороши, но среди них не было её… Я не смог бы рассказать, как именно она должна выглядеть, но я точно знал, что узнаю её… Узнаю по плавности движения рук, узнаю по походке и глазам тигрицы-охотницы… Я искал…
   Май подходил к концу, концентрация гормонов в воздухе резко снижалась, и я стал терять надежду. Она не пришла ко мне этой весной, а ведь мне уже 22 года.
   Тем вечером мне снова позвонили приятели, дабы поделиться планами и пригласить с собой. Я никогда не был любителем пьяных вечеринок, но именно сегодня с какой-то странной готовностью откликнулся на приглашение попить пивка на Чёрном озере. Вы, наверное, приготовились выслушать какую-нибудь интересную легенду, связанную с таким красивым названием? И совершенно напрасно. Никаких легенд с озером связано не было. Оно просто являлось излюбленным местом отдыха студентов университета, расположенного неподалёку.
   Нас собралось 7 человек. Первые 4 часа тянулись плавно и ленно. Остатки лучей не успевшего закатиться солнца окутывали теплом, хмель обволакивал мозг легким туманом. Было хорошо. Мужская энергия успокаивалась. Ну, знаете, как в спектрах электронных переходов: максимум был пройден, и самописец прибора плавно стремился к базовой линии?..
   Как вдруг… Денис кому-то помахал рукой, и к нашей компании направились две молодые девушки… Я не знаю, какие именно процессы происходят в организме человека при виде приближающейся опасности. Но самописец моего организма резко остановился и вдруг прямо перпендикулярно базовой линии спектра быстро рванул вверх. По телу пробежали мурашки. Это была она.
   Девушка-брюнетка, которая с улыбкой подошла к моему приятелю Денису, меня не интересовала. Моим вниманием завладела та, вторая, которая нехотя приближалась к нашей компании вслед за подругой. Какая она была? Да Бог её знает. Самая обычная: светлые волосы до плеч, зелёные глаза, вполне себе симпатичная. Но меня волновало в ней не это. Вы когда-нибудь встречали человека “не от мира сего”? Он вроде и живет среди нас, и говорит с нами, и делает, как все мы, самые обычные, повседневные вещи, но всем своим естеством как бы излучает одну фразу: “Я не с вами. Я не знаю, зачем мне весь этот псевдо-мир, псевдожизнь и все вы. Я – в другом измерении. И просто вынуждена мириться с такой неудачной шуткой природы, как все вы и ваша реальность…”
   Вот и она, эта блондинка, была такая. С того самого первого момента сближения мне показалось, что от неё исходит некий отсвет – это её мир, её реальность. В том мире она могла принимать различные формы и размеры, делать немыслимые вещи… С ней рядом я сразу понял, что сойду с ума… Сегодня и навсегда.
   Этот её отсвет, выпитое пиво и остатки солнечных лучей сделали своё дело: все события настоящей действительности мне казались просто туманом. Они не были мне интересны. Я просто смотрел на неё…
   Но не один я любовался ею… Один из моих сотоварищей всячески старался привлечь внимание блондинки, что-то громко выкрикивая и отчаянно жестикулируя. Я наблюдал за девчонкой: ее светлый ореол никак не подпускал его ближе, а лицо изображало некоторую отстраненность и усталость. Родион не отступал.
   Поняв, что безразличием от настойчивого поклонника ей не избавиться, девушка отправила его за дополнительной порцией пива. И вот тут начались её чудеса…
   – Кто-нибудь присядьте, пожалуйста, рядом со мной вместо этого сумасшедшего! Он действительно уже утомил… – Её зелёные глаза впервые внимательно осматривали нашу реальность.
   Я услышал, как мои приятели с поспешной готовностью откликнулись на её предложение изменить дислокацию на П-образной скамейке. Но она не спешила принимать их кандидатуры. Её глаза устремились прямо ко мне, и я вновь почувствовал выброс адреналина в кровь.
   – Вот ты, мальчик с красивыми глазами, присядешь со мной рядом? – Одновременно со словами, обращёнными к нашей действительности, и её ореол изменил свою форму. От него будто бы протянулись два тёплых луча и коснулись моей щеки. Клянусь вам, я это видел и чувствовал!
   Словно загипнотизированный, не отрывая от новой знакомой глаз, я поднялся со своего места, подошёл к ней и присел справа, на освободившееся от ушедшего за пивом место Родиона. А дальше мне показалось, что этот её ореол стал расширяться и в конце концов окутал нас обоих. Я растворился, я утонул в её глазах… И даже если вы будете жестоко пытать меня, я все равно не смогу вспомнить, кто из нас с ней стал инициатором этого поцелуя, который длился целую вечность…
   Прервал его лишь вдруг начавшийся проливной майский дождь. Точнее дождь заставил всех нас, будто перепуганных пташек, вскочить со своих мест и куда-то бежать. А она двинулась прочь из парка, в сторону дороги, ловить такси. Мы целовались и пока ждали машину, и внутри неё. А потом она просто вышла и растворилась в непонятно когда успевшей опуститься на грешную землю темноте.
   Я не хотел искать её. Я всего лишь раз прогулялся неподалеку от её дома, убеждая себя, что приехал сюда по делам. Но её я в тот день не встретил и продолжил жить своей обычной жизнью, вполне приличной и скромной для молодого человека моих лет. Как я говорил раньше, застолья, шумные компании всегда были не по мне. Философски мыслящий парень, физик по образованию, лишь изредка я сходил со своих рельсов, дабы окунуться в эту странную и такую любимую многими парнями разгульную и пьяную жизнь. Одним словом, я жил. Жил весьма неплохо, прекрасно осознавая, что, если она не моя, я больше никогда её не встречу.
   Прошло совсем немного времени, прежде чем я снова оказался в районе проживания блондинки, причём довольно далеко собственно от её дома. И не имеет значения, откуда я возвращался в тот день, но предо мной будто бы загорелся костер. Пламя опалило меня, и я, не желая скрывать радостную улыбку, уверенно двинулся навстречу к своей милой блондинке. Я даже не заметил того факта, что она шла навстречу мне совсем не одна. Я видел только её глаза…
   Дальше все было как-то скомкано и печально… Блондинка лишь равнодушно кивнула мне, а её подруга, та самая брюнетка с прошлой встречи, крепко вцепившись в мою руку, очень настойчиво тащила меня куда-то в сторону. Из оцепенения меня вывела лишь ее фраза:
   – Она с мужем. Перестань на неё пялиться. Мы гуляем, позже пообщаетесь, у тебя же есть номер её “аськи”…
   На меня будто вылили ушат холодной воды: “Какой муж? Откуда? Это моя девочка! Я точно знаю, что моя! Я чувствую это”.
   И я знал, что моё чутьё меня не обманывает. Знал, что она всегда принадлежала только мне. Мне шептал это и голос во сне, мне твердили об этом и мое подсознание, и моя кровь… Но я знал, что первый шаг должна сделать именно она. Я ждал его. И вскоре она позвала меня…
   Как её звали? Я вам этого не скажу. Не знаю, почему… Наверное, это моя личная информация. Наверное, мне жаль вам её отдавать. Ведь, по сути, я и так слишком широко открыл вам свою душу. Настолько широко, что хочется разрыдаться, как последняя девчонка.
   Наверное, я всё-таки люблю её… Вой сейчас, когда она убивает меня, я отчего-то могу себе в этом признаться. А когда я убивал её – то не мог.
   Я не утомлю вас рассказом в 40 страниц обо всех 4 годах наших встреч. Вы всё равно не поймете, что это было. Думаю, мы и сами не до конца понимали. Особенно я. Лишь замечу, что более ужасных и бешеных страстей не видел никто. Мы оба не собирались грешить, но этот её ореол и влюблённые глаза, которые, казалось, не хотели от меня отрываться, снова и снова сближали нас. Будто кто-то безмерно хотел ввергнуть нас в этот смертельный грех, дабы посмотреть потом, как мы будем из всего этого выпутываться и спасать свои души.
   Понимая, что я совсем не готов бороться за неё и жениться, а, может, черт её побери, уже тогда понимая, что нам никогда не избавиться друг от друга она в сотый раз писала мне злобные, пьяные смс, чтобы я катился ко всем чертям, провоцировала ссоры и скандалы. И я катился… И клялся себе, что не приду больше. Но она звала. И я шёл…
   Эта карусель не остановилась и тогда, когда их семья вынуждена была уехать из нашего городка навсегда. Сейчас мне кажется, что она видела в этом единственный шанс избавиться от своей больной привязанности ко мне, она надеялась, что разлука ей поможет…
   Перед отъездом она заявила мне, чтобы я ушёл из её жизни “всерьез и навсегда”. И я, устав от всей этой истории и будучи по-настоящему уязвленным этим её “навсегда”, решил действительно прекратить эту жестокую игру. Я взял себя в руки. Я не простил её, хотя знал, что она любит меня, а её попытки и обидные слова – не более, чем уязвленное самолюбие (хотя она никогда не упрекала меня в том, что я ей пользуюсь). Чёртова блондинка! Пусть без меня в своей параллельной реальности превращается в больших змей и ящериц. Пусть уползает из моей жизни со своими честными влюблёнными глазами! Я не был готов быть с ней! Хотя и предчувствовал, что она, скорее всего, единственное настоящее в этой моей никчемной земной жизни.
   Я не сдавался…
   После отъезда она мучила меня своими смс ровно 3 года. Я физически ощущал её боль и одиночество, но держался. Я строил свою жизнь. В этой новой жизни не было её глаз, не было мест, где я мог бы снова встретить её…
   Ещё через пару лет я женился. Моя жена Катюша по красоте своей в сотни раз превосходит ту сумасшедшую прошлую подружку. Я вижу в ней тыл, я вижу в ней тепло и хозяйственность.
   И я твёрдо знаю, что никогда с момента нашей первой встречи Катюша не глядела на меня с таким неимоверным обожанием, как та истеричка из моей прошлой жизни… Я никогда не чувствовал, как моя душа переворачивается от счастья рядом с ней… Я никогда не писал ей: “Даже просто обнять тебя – для меня счастье”… В этой моей реальности есть все, кроме тех самых волшебных моментов, ради которых, наверное, мы все и рождаемся на свет.
   Я прожил в браке ровно 10 лет. У нас с Катей родилось двое чудесных малышей. Мы были вполне довольны своей жизнью. А потом… Она вернулась.
   Я знал, что это невозможно. Я знал от наших общих знакомых, что моя бывшая развелась в первым мужем, повторно вышла замуж, стала степенной и обычной, а потом внезапно умерла… Но она вернулась… Я даже точно знал, почему именно сейчас, а не десятью годами ранее. Она всегда твердила, что я должен иметь продолжение на земле, причем именно мужского пола… И, наверное, из мира мертвых в своей реальности она следила за мной. А мы с Катей долгое время не могли завести ребенка. Когда же, наконец, жена забеременела в первый раз – родилась девочка. Сын получился позднее. И, едва ему минуло 3 годика, в нашей квартире появилось нечто…
   Нечто пришло не сразу. Сначала пришли сны – жаркие, эротические и мучительные, ибо они содержали только те подробности, которые я к тому времени давно забыл… Подробности встреч с ней… После таких снов я просыпался страшно разбитым и злым. Катя мне казалась холодной, чужой и совсем не любящей меня. А та блондинка дарила мне во сне “всю себя”, гладила с таким упоением, что я чувствовал себя королем… Самым желанным на всем белом свете… Кроме того, мне физически не хватало сил на жену…
   Начались ссоры, скандалы, уходы к маме… Через полтора года Катя ушла совсем. Самое ужасное, что я даже не заметил этого. Я не скучал даже по детям… Потому что тогда в моей жизни уже было нечто…
   Оно впервые разбудило меня и показало своё лицо, когда Катюша с детьми в первый раз уехали к маме. В темноте, прямо у окна, задернутого шторой, у пола закружились маленькие, странные, чёрные штучки. Они множились, поднимались струйкой вверх, словно джин из кувшина, принимая некие человеческие очертания.
   И вскоре у окна стояла девушка. Вполне настоящая. Я знал, чей облик она приняла. Я узнал бы его из тысячи. Чертов суккуб смотрел на меня глазами моей бывшей. Чертов суккуб имел причёску моей бывшей и говорил её голосом. И я пропал…
   Она навещает меня еженощно, отнимая силу… Вы пробовали в 47 лет заниматься бешеной любовью каждый день? Я чувствую, что угасаю… Порой в моем мозгу возникает странный гул, который складывается в тяжёлые фразы:
   – Это ты убил меня. Я не смогла без тебя жить. И сейчас я не отдам тебя никому… Ни в этой твоей жизни, ни в последующих… Наши души прокляты, если только они могут быть прокляты любовью… Я люблю тебя…
   – Я тоже люблю тебя, милая… – Шепчу я и медленно умираю…

Ирида-покойница

   Я шёл со службы, когда моё внимание привлёк мальчик – продавец газет.
   – Купите газетку, господин хороший?! Нашу помощницу, госпожу ясновидящую, убили…
   – Ясновидящую? – Машинально сунув пареньку в кулачок монету, я взял свежую, пахнущую типографскими чернилами, газету.
   С неё на меня смотрело мёртвое лицо моей жены.
   “Вечером, 23-го сентября, у себя в центре, во время приёма посетителей была задушена известная горожанка, ясновидящая Ирида Ковальчук. Преступник сам сдался властям. По его словам – причиной столь жестокой расправы над Иридой явилось то, что медиум помогла изменившей ему подруге избежать кровавой расплаты…
   – Она изменила мне и должна была умереть, но ты предупредила и спасла её, проклятая ведьма! – С этими словами разъярённый посетитель набросил на шею Ириды чёрный ажурный чулок… (так гласят протоколы следствия)”.
   Я в ужасе проснулся…
   Моя темноволосая красавица жена посапывала рядом. Её прекрасная грудь мирно вздымалась под изящной шёлковой сорочкой, от кожи веяло теплом и свежестью. Я не был готов расстаться с ней.
   – Иридушка… – Сдерживая слёзы, я расцеловал спящую жену.
   Щёлкнул выключатель. Обычно тёплые карие глаза её сейчас смотрели на меня весьма сурово. Практика Ириды была довольно изнуряющей, и ей требовался долгий, спокойный сон.
   – Мне приснилось, что тебя убьют… – Оправдывающимся тоном, тихо произнёс я.
   Вопреки моему мнению, что сейчас из этого прелестного ротика польются упрёки за мою чрезмерную заботу о ней, Ирида тут же села в постели и казалась очень заинтересованной:
   – Рассказывай всё. Кто убьёт, за что?
   – Какой-то городской сумасшедший, которому ты помешаешь убить неверную подругу… Мне снилось, я купил газету и из неё всё узнал.
   – Как у тебя стучит сердце! Да ты не бойся. Сны дают нам в помощь.
   – Ирида, я не хочу потерять тебя даже ради спасения сотни развратниц нашего города…
   – Я знаю. И не умру. Всё будет хорошо, верь мне…
   – Ты не отменишь сегодня практику?
   – Конечно, нет. Дар дают, чтобы помогать людям. Я должна её спасти. А ещё нам дают мужей, которые тоже, по-видимому, обладают даром спасения своей жены… – Моя бесстрашная Ирида совершенно открыто смеялась над моими страхами… – Знаешь, как зачастую поэты стихи пишут? К ним слова во сне приходят… Будто с неба.
   – Какие поэты, Иридушка? При чём здесь поэты? Я не пущу тебя никуда сегодня. Я боюсь за тебя. Или поеду с тобой…
   – Поэты при том, что они, как и ты, тоже умеют разговаривать с небом… – Улыбнулась моя рассудительная красавица-жена. – И мой муж не может быть трусом. У тебя своя практика. Как без тебя будут твои больные? Август, всё будет хорошо. Неужели ты сомневаешься в моих способностях?
   – О, Боже! Конечно, я знаю твою силу… Но, Ирида!
   – Мы окончили разговор. Мне ещё можно счастливо спать целых три часа… – Ирида всегда останавливала меня словами о том, что у сильной женщины не может быть трусливого мужа. – Спи. Утро вечера мудренее.
   Весь последующий день я пребывал в абсолютно “разобранном” состоянии. Собрать себя воедино, заставить работать серьёзно и вдумчиво, как прежде, оказалось совершенно невыполнимым заданием.
   Руки мои нервно подрагивали, на лбу постоянно выступал обильный пот – и мне пришлось отменить практику, дабы не дискредитировать себя в глазах своих клиентов.
   Когда же, опустошённый и беспомощный, я присел в старое кожаное кресло – раздался телефонный звонок. Он прорвал тишину так резко и неприятно, что показался мне громом среди ясного неба.
   – Господин Август Ковальчук? – Голос явно принадлежал полицейскому, для которого сообщать плохие новости являлось самым обычным, рядовым занятием. – Ваша супруга, Ирида Ковальчук, найдена сегодня мёртвой у себя в центре приёма посетителей… Необходимо Ваше присутствие. Мы ожидаем на месте.
   Голос замолчал. Раздались короткие гудки. Я оцепенел…
   P.S. Мне 36 лет. Я не женат и уже точно никогда на это не отважусь. Моя 28-летняя супруга, красавица и медиум Ирида, пожертвовала своей жизнью ради спасения рядовой, несимпатичной, развратной и абсолютно глупой женщины…
   Ирида знала, на что идёт. Её выбор был абсолютно сознательным.
   Я, Август Ковальчук, рядовая и совершенно не героическая личность. Я – неплохой врач и имею частную, процветающую (особенно после смерти Ириды) клинику. И рассказал Вам свою историю с надеждой услышать ответ на терзающий мою душу вопрос: “Почему лучшие люди жертвуют собой и умирают ради ничтожеств? Отчего в нашей жизни это происходит снова и снова?”
   Я, Август Ковальчук – образованная личность с, возможно, не самым высоким уровнем духовного развития – этого не понимаю…
   – Иридушка… Красавица моя! Ну приснись же мне и объясни… – Молю я в ночи и плачу, как мальчишка…

Пятница 13-го

   Что за странный день? Мне сегодня всю ночь снилась она… А когда я попытался встать утром с кровати, чтобы пойти на работу, то она сидела на стуле посередине комнаты и болтала своими стройными, белыми ногами. Причём всё это выглядело так естественно, что я, боясь спугнуть видение, не медля, позвонил на работу и буквально прошептал в трубку, что болен и не смогу выйти.
   – Чёртовы инженеры! Вы что, сговорились все сегодня?! Пятницы 13-го испугались? – начал было голосить мне в ухо мой грозный начальник, но я уже положил трубку.
   Она не исчезла, а всего лишь переместилась с моего любимого стула на диван и протянула ко мне руки.
   – Действительно, чертовщина какая-то творится… Ты же не настоящая! – крикнул я ей, стараясь избавиться от мелкой дрожи, которая, будто холодный град, колотила моё тело.
   Моя призрачная девочка приподняла бровь, будто изумляясь моему тону, и опустила руки.
   И тут я не удержался – бросился к ней. И на какие-то доли секунды мне показалось, что я почувствовал и щекотное скольжение её светлого локона по моему лицу, и её запах, и даже поцелуй…
   – Всё, сносит крышу… Интересно, бывали ли случаи, когда совершенно нормальный человек сходил с ума внезапно и именно в пятницу 13-го?..
   Я лежал на диване, на котором мне только что удалось прикоснуться к ней, а эта чёртова блондинка уже танцевала босиком на моём письменном столе… И больше всего на свете в тот момент я боялся, знаете чего? Нет, свихнуться мне не было страшно. Я боялся, что она уйдёт, исчезнет, испарится…
   – Иди ко мне, сладкая…
   Привидение перенеслось со стола к дивану. Думаю, мне не стоит описывать всё, что в тот день мы творили с моей полупрозрачной гостьей…
   А в субботу, 14 сентября 2013 года, я проснулся ужасно разбитым: этакая адская смесь состояния похмелья и какой-то невыносимой тяжести на душе… Я не мог думать ни о чём, кроме неё: как когда-то мы были вместе, как расстались, чем она была мне дорога… Неожиданно я вспомнил о той салфетке, которую хранил вот уже, наверное, лет пять… На ней её рукой было выведено: “Она завещала себя тебе…”
   Вот такая смешная и нелепая девчонка. И, хотя я всегда относил себя к весьма уравновешенным людям, при виде этой старой салфетки из моего горла вырвались какие-то странные, истеричные рыдания…

   Понять суть этого события я смог двумя годами позже, когда, наконец, выбрался навестить могилу своей бабушки. Совершенно случайно, на том же кладбище, я увидел мраморное надгробие со знакомыми фамилией, именем и отчеством. Оказалось, что здесь покоилась и моя бывшая возлюбленная. Она чуть-чуть не дожила до своего 37-летия. А датой смерти значилось 13 сентября 2013 года…

   Моя блондинка просто приходила в тот день со мной попрощаться…

В какой-то миг… Лейла

   Не причиняйте боли любящим вас людям,
   и ваша психика никогда не даст сбоя…
ЦЕИ

   Начну с того, что я не совсем обычный писатель. Точнее, я вполне обычный человек, но творчество моё, как бы вам понятнее объяснить, не полностью принадлежит одной мне.
   Конечно, большинство произведений продиктовано мне моим сердцем, но есть и те, которые будто кто-то нашептал. Так было и с этим рассказом.
   2 часа ночи. Конец июня. Глубокая питерская душная ночь тянула к каждому спящему и неспящему свои жаркие, липкие ручонки…
   Неспящие в столь поздний час жители города охали, ёрзали на мокрых от пота простынях и пили облегчающие их дурноту препараты – кто-то зелёный чай, а кто-то корвалол или валидол…
   Спящим снились странные липкие сны, вызванные необычайной духотой…
   Я тоже после продолжительных метаний и переворотов с боку на бок начала забываться… Как вдруг мне абсолютно ясно представилось, будто я лечу…
   Ощущение полёта было необычайно реалистичным. Я летела совсем низко… И, как мне казалось, летела не одна…
   Я ясно видела, как удаляюсь из каменного города, различала внизу небольшой, пахнущий хвоей, пролесок, маленькую тёмную, пахнущую тиной речушку, старый мосток, деревенское кладбище…
   Именно на кладбище моё путешествие с этим странным кем-то закончилось так же неожиданно, как и началось. Мы приземлились (или что-то вроде того, трудно давать земные характеристики не совсем земным явлениям).
   А потом она запела…
   Заканчивая одну песню и собираясь начать следующую, девушка-призрак, представившаяся Лейлой, настойчиво умоляла меня опубликовать её песни в моей книге. И мне пришлось пообещать ей исполнить эту странную просьбу.

   Песни Лейлы:

     Идёт покос, жара крепчает,
     А дома мать опять серчает —
     Мол, не того, голубка, любишь,
     Ты красоту свою загубишь.

     Мы целовались лишь однажды…
     И молоком заливши жажду,
     В пахучие прилягу травы…
     – Ах, мама, как же Вы неправы!

     Как сердцу запретить мы можем
     Любить людей, что всех дороже?
     Пусть я завяну розой красной —
     Любовь не может быть напрасной… [1 - последние две сточки каждого куплета Лейла пропела дважды]

     Заплела своё прошлое в косы.
     Тяжелы, люди, ваши расспросы:
     Отчего же любить мы устали,
     Знала радость с тобой иль печали?

     Вам на что знать, что прячу глубоко?
     С кем сейчас я иль вновь одинока?
     Начала ль свою жизнь я сначала,
     Всё люблю иль уже перестала?

     Я дивлюсь – вам к чему мои тайны?
     Были ль встречи и взгляды случайны?
     Я отвечу, забот коль вам мало
     – Нет, любить его не перестала…

   Песни Лейлы мучили меня на протяжении нескольких недель – я никак не могла решить, каким же образом смогу выполнить данное девушке обещание, ведь её песни не подходили не под одну из любимых мною тематик.
   И тогда Лейла вновь пришла ко мне во сне. Снова ощущение быстрого, скользящего полёта. Но в этот раз мы опустились в траву у затхлой деревенской речки. Там нас ждал он – призрак бывшего возлюбленного Лейлы.
   Пустые глазницы даже в отсутствие глаз каким-то невероятным образом передавали мне всю его скорбь – он чувствовал себя виновным в рано оборвавшейся жизни этой девушки…
   Отдаваясь болью в моих висках и странным скрипом в мозгу, он заговорил…
   – Когда-то она утопила меня в своих глазах… Искупала в своей любви.
   Нам дарили свой пьянящий запах и прохладу густые травы на берегу живописной деревенской реки. Мы по нескольку дней подряд не разжимали наших тесных объятий. Лейла… Моя красавица Лейла!
   Но пришло время расстаться. Я уехал учиться в большой город и забыл её. У меня сложилась семья, я был вполне счастлив, пока через 15 лет не вернулся в родную деревеньку с целью продажи родительского дома…
   В тот вечер, отмечая с односельчанами удачную сделку, я и не думал, что вскоре в этой жизни для меня всё закончится…
   Пьяные разговоры никогда не приводят ни к чему хорошему. Беседа с односельчанами закончилась тем, что меня обвинили в смерти Лейлы (девушка покончила с собой, когда узнала о свадьбе в городе). И старенькая бабка трясла подрагивающей рукой у меня перед носом со словами: “Ты на реку-то здесь не ходи, мерзавец… Заберёт тебя к себе наша девка. Давно она тебя дожидается, поёт по ночам у реки…”
   Старушку, как вы верно понимаете, я в ту ночь не послушал и, пьяный, отправился купаться на речку.
   Когда-то Лейла утопила меня в своих глазах… Искупала в своей любви. А в ту ночь моя возлюбленная утопила меня в этой жалкой, воняющей тиной, тёплой речушке…
   Или это моя истерзанная муками совести душа заставила тело броситься в тёплую, зелёную жижу… Кто знает?
   И теперь я мёртв. Моё тело так и не было найдено, и потому мне нет места даже у ворот нашего небольшого деревенского кладбища.
   Для нас с Лейлой навсегда закрыты двери рая. Наши фантомы, будто отбившиеся от стаи птицы, год за годом уныло бороздят просторы дней и ночей.
   Но зато сейчас наши души снова могут быть вместе. И на сочных травах у реки, и на скользкой тине на дне…
   Призрак замолчал и тяжело и печально опустил голову.
   А я уже знала, как расскажу о них тебе, читатель…

Домик на дереве. Пашка-философ

   Он прибился к нашей бродяжьей стайке в конце октября, когда зима постепенно вступала в свои владения миром. Уже ночами мороз сковывал землю, сжимал её в своих ледяных объятьях, покрывая лужицы первым, хрупким ледком. Тонкие плёночки льда на тропинках по утрам озорные мальчишки истово колотили – кто палками, а кто прямо ногами в тяжёлых тёплых ботинках. Для этих домашних юнцов – розовых, выросших в тепле и уюте – подпрыгивание на нежной ледяной корочке было одной из любимых забав. Нас же, оборванных и голодных бродяг, первый лёд совсем не радовал – он был предвестником наступления нелёгких времён. Мы знали, что именно в эти ближайшие пять месяцев кто-то из нас непременно умрёт, судорожно и некрасиво скорчившись от холода на улице или в каком-то заброшенном городском подвале…
   Он же, Пашка-философ, родился в обеспеченной семье, жил в большом, щедро натопленном в холодное время года доме, со своей матерью, любящей изящные платья и перчатки, а также братом – полным дурачком от рождения. Жил сыто и неплохо, за исключением тех моментов, когда мать ненадолго оставляла его присматривать за младшеньким. Кроме того, что существенно отстающему в развитии Гришке было без разницы, что в рот класть – будь то кашка, а будь со двора какашка – он ещё и отличался бесовским озорством: портил в доме всё, что поизящнее и поценнее с неописуемым диким блеском в пустых серых глазах.
   Было в ту пору у Паши и одно самое излюбленное занятие – сидеть дни напролёт в деревянном, полностью обустроенном домике, который конюх Ерофей соорудил для него на высоченном дубе позади их богатых владений. Мать найти его там не могла – она бы ни в жизнь не попыталась, подобрав свои пышные юбки, взобраться столь высоко. Прислуга была слишком малочисленна и потому очень занята, чтобы лазать по деревьям за лихим мальцом. А Гришка… О нём и говорить нечего.
   О дубе том и домике на нём сказ завёл я отнюдь не для красного словца – появление их в жизни паренька-философа носило явно судьбоносный характер…
   В очередной такой день или вечер, просидев на дубе более восьми часов кряду, мальчик заснул. И привиделся тогда ему старичок в потрёпанном одеянии. Тот странник (по словам Пашки) и пояснил ему во сне всю суть мироздания: человек за все свои прегрешения в прежних рождениях – в последующих соответствующие наказания несёт. Мол, брат его, Григорий, от науки и образования нос воротил, да ещё и палки в колёса умным людям вставлял – вот и уродился ныне недееспособным. Притом, видно, и всеядным был – гнался с равной охотой и за златом, и за серебром. Вот и обезумел от жадности к нынешнему-то перерождению. Мать в прежние свои реинкарнации всё за удовольствиями гонялась да про детей забывала – посему сейчас одна свои дни коротает, муж сбежал, а другим мужчинам она с больным сыном без надобности. И, мол, пока не очнётся душа от гонки за благами материальными да страстями порочными – так и будет маяться, с каждым новым рождением всё суровее.
   – Я тогда, – рассказывал нам Павел, в задумчивости ковыряя грязным ногтем выловленную в золе печёную картофелину, – вопрос старичку задал: как быстро распутать этот клубок грехов своих и душ родственных? На что, стрельнув мне в самое сердце своими умными, чёрными очами, он произнёс: “А нельзя, сынок, быстро такое дело распутать. На всё срок да раздумья нужны. Хотя… Вот ежели сыщется в таком роду грешном душа одна чистая да пресильная, откажется от всех благ земных да изопьёт из чаши бродяжьей муки невыносимой, холода и голода, такая душа существенно дела грешного своего рода поправит…” Вот я и сиганул в тот же миг из укрытия моего прочь, куда глаза глядят. И тут вы меня, замёрзшего, подобрали да у костра в этом полуразрушенном подвале обогрели и накормили…

   В нашей компании Пашка прижился быстро, если не сказать мгновенно. Очаровал он всех и философией своей необычной для людей нашего положения, и работоспособностью, идущей явно вразрез с благородным его происхождением. Мальчик завсегда превосходил всех членов нашей группы в добыче невырытых своевременно из земли одиночных картофелин. Ловко охотился на любимую бродяжками дичь – крыс и голубей. А вечерами у костра учил нас жить праведно…
   – Вот вы нагрешили, видно, сурово в предыдущих-то своих рождениях, оттого и маетесь ныне, от холода и голода мрёте. А многие из вас и по сей день воровством промышляют – ничему жизнь не учит. Страшно подумать, куда дальше падать придётся. А я искуплю своей жертвой грехи мамки и братка чудаковатого, вот тогда и заживём мы… Батя уже не сбежит. Полон дом будет. Но без баловства и лишнего, без тряпок этих мамкиных многочисленных. В труде заживём, праведно… – Любил говаривать мальчик со взрослыми, умными глазами, привалившись затылком к обветшалой кирпичной стене. – Все, будто, ослеплены сущностью материальной. А нет его, блеска, у монеты – это мираж. Блестит лишь душа чистая, свет из неё льётся яркий и горячий. Не счета нужно в банках множить. Душа – твой бриллиант. О ней думать надо – огранку придать, да оправку подобрать…

   Умер Паша-философ, защищая 12-летнюю Клавку-бродяжку от растления пьяным солдатом. Был заколот штыком. Только рёбра да ткани хрустнули. Клавка не пострадала – убежала, спряталась неподалёку за углом и беззвучно рыдала, затыкая себе рот грязным кулачком…
   Солдат, говорят, после того случая с ума сошёл, своей тени боялся – призрак Паши ему мерещился повсюду…
   А наш философ-смельчак умер быстро, с блаженной улыбкой на покрытых кровавой пеной, потрескавшихся губах… Отмучился. А мы все, будто, чувствовали – искупил он немало грехов и своих (если они могут быть у такой души), и мамки, и братка чудаковатого…

Время Центавра

   Я – обычная молодая женщина. Живу, пишу книги, о чём-то ежедневно рассказываю миру. В моей судьбе нет ничего особенно выдающегося, если не считать того факта, что моя мама трижды была замужем, но не смогла сохранить ни один из этих браков. Теперь похожие события происходят и в моей судьбе – на данный момент я состою во втором браке, отношения в котором, благодаря моей нетерпимости, трещат по швам.
   Говорят, в мире нет никаких загадок, нужно просто научиться видеть и слышать Вселенную. Мне долгое время не удавалось её услышать. Но всё в моей жизни расставил на свои места один необычный и весьма яркий сон.
   Мне снилось, что я нахожусь на другой планете. Здесь совершенно иные пейзажи, больше лиловых и серых цветов, совершенно иначе пахнет воздух… Странные, угловатые, излишне замысловатые постройки – прибежище человеческих душ. Эти постройки удивительно умные, сами знают, кого можно, а кого опасно пускать внутрь.
   Неожиданно на улице зарядил потрясающе тёплый и весёлый оранжевый дождь. Казалось, он шёл не с небес, а отовсюду, во всех направлениях. Я едва успела укрыться в своём, похожем на толстую сосульку с многочисленными наростами, доме, как электричество замерцало, дверь заухала и загромыхала, будто кто-то пытался выломать её и ворваться внутрь моего убежища.
   Так оно и было на самом деле – в тот день на меня совершали покушение. Но, если верить своим ощущениям, кто-то (или что-то) снаружи мешал нападающему. И это не только дверь моего умного и надёжного дома. Снаружи слышались шипение, щелчки и буханье, похожее на то, которое издаёт лопающийся пакет с молоком…
   Не выдержав неизвестности, я вынуждена была вырваться из надёжных объятий своего укрытия. Снаружи меня ждало интересное зрелище: будто дьяволица, царапаясь, шипя и извиваясь, полупрозрачная и практически красивая (если не считать изъяном оскаленного алого рта) женщина пыталась добраться до меня. Тут же, на взлёте, её перехватывал и отталкивал назад молодой неизвестный мне парнишка. Чудовище на миг замирало и от взмаха его руки рассыпалось прахом. Но снова возникало из ниоткуда и продолжало свои попытки атаковать меня. Мой защитник явно был на порядок могущественнее нападавшей. И в результате женщина-мегера отступила.
   Воспользовавшись передышкой, парень произнёс: «Спеши сейчас сделать то, что очень хотела сделать. Не откладывай на потом… Время Центавра и его огромная сила пройдут…»
   Пробудившись, я и подумать не могла, что привидевшийся мне сон вполне реален и дан мне в помощь. Мой мозг начал выдавать такой стремительный поток информации, что я не сразу поверила, что сновидение закончилось. В моей голове, будто, говорил чей-то голос. До моего сознания отчётливо дошла информация, что нападавшая на меня во сне женщина есть ни кто иной, как моя родная бабушка, не отличающаяся в пору своего бытия высокой нравственностью. Она не раз уводила чужих мужей, за что весь наш род, по словам загадочного информатора, по женской линии был проклят пострадавшими, и женщины нашего рода вновь и вновь сами разрушают свои отношения с супругами и в результате вынуждены в старости оставаться одни. Проклятия и законы кармы в данном случае одно и то же. Только будучи верной женой своему нынешнему мужу, уняв свой бурный темперамент и не провоцируя ссор, я смогу сохранить брак и снять этот кармический долг…
   Информация была мной услышана…
   Я решила не упускать время Центавра и в последующие пару месяцев написала много интересных зарисовок на волнующие меня темы. Они легко расходятся в книжных магазинах, очень любимы моими читателями.
   Тот сон я помню так, будто видела его только вчера, и даже по сей день ясно и отчётливо помню пейзажи сказочной планеты. Себя блюду… В момент начинающейся ссоры всегда пытаюсь унять свой нелёгкий нрав, обуздать разгулявшееся Эго и первая иду на перемирие с супругом. Сейчас я твёрдо понимаю одно – все ответы лежат на поверхности, нужно только научиться слышать Вселенную…

Чувствовать Бога

   Они говорят, что тебя со мной нет – глупые люди. Ты всегда со мной. Стоит мне только пожелать, и мы лежим рядом, обнявшись, в постели; гуляем, взявшись за руки, в зелёном, тихом парке или у прохладной реки; ужинаем в Париже, целуемся в Венеции…
   Эти встречи настолько часты, что я уверена – ты всегда со мной. Когда я гляжу на тебя бодрствующего или спящего, серьёзного или усмехающегося – я чувствую прикосновение Бога к моей жизни, к моей сущности. Я точно знаю, неверующие люди – это несчастные люди, они никогда не любили по-настоящему.
   Я всегда отличу тебя от тысяч, сотен тысяч других людей. Каких бы замечательных личностей ко мне ни посылало это насмешливое Небо, глядя в их глаза, я не чувствую Бога, не вижу совершенства Вселенной. И только рядом с тобой прекрасны и хлёсткие дожди, и промозглые ветра, и весенняя грязь, и зимние морозы.
   Помнишь, ты однажды сказал: «Даже просто обнять тебя – для меня счастье»? Тогда, в тот зимний вечер, моё сердце просто растаяло от нежности и счастья…
   И мне жаль, что я не произнесла в ответ: даже просто видеть тебя – бесконечное счастье для моей души…

   P.S. А сейчас – я мысленно поцелую тебя и засну. До новой встречи…

Волшебная косметика

   Мы с мужем – довольно обеспеченные люди, но по ряду причин не можем иметь собственных детей. Семь лет мне потребовалось для того, чтобы убедить Якова в необходимости этого доброго жеста – как по отношению к самим себе, так и по отношению к чьей-то давно живущей ожиданием душе – усыновления. На самом деле, мне было абсолютно без разницы, какого пола и возраста ребёнок станет частью моей жизни – я хотела только одного, чтобы моя душа с первого взгляда потянулась к малышу.
   В детском доме нас с мужем встретило такое количество серых, голубых и карих глаз, полных боли, что мне захотелось обнять их всех и, ничего не объясняя, увезти к себе домой… Но всех везти не полагалось, нужно было делать этот ужасный выбор.
   И пока я жалела себя и всех этих одиноких крошек, то заприметила одну девчушку, совершенно не обращающую внимания на нас с Яковом. Будто её вовсе не касались эти жестокие смотрины, малышка в полной отрешённости от происходящего занималась починкой куклы с оторванной головой. А когда это ей удалось (что меня бесконечно удивило – девочка было неплохим и уверенным мастером своего дела, будто постоянно только этим и занималась), перешла к починке небольшого однорукого пупса.
   Меня настолько заинтересовала эта маленькая мастерица, что я также на миг забыла обо всех присутствующих и подсела к ней прямо на пол.
   – Почему ты не играешь с целыми игрушками, как все дети, а занимаешься починкой всех этих развалюшек? – Участливо спросила я.
   – Как “почему”? У всех своя судьба на свете. – Не задумавшись, серьёзно ответил ребёнок. – Одни ломают. Другие чинят. Без меня этих человечков (провела она рукой над грудой сломанных игрушек) выкинут в мусоропровод. По-вашему, это честно? А я их сейчас отремонтирую, и у них снова будет семья, все захотят с ними играть.

   Надо ли говорить, что после того разговора меня не интересовал никто, кроме Лисы. На самом деле её звали Алисой, но нам с ней больше нравилось домашнее и родное прозвище Лиса. Девчушка-мастерица стала моей дочерью. Мы как-то невероятно быстро приросли друг к другу. Эта возникшая связь была настолько важной и сильной, что помогла мне пережить предательство и уход мужа спустя два года.
   Я позволяла себе впадать в уныние и плакать только в одиночестве, когда моя дочь гуляла с няней. К их возвращению домой я приводила себя в порядок и старалась выглядеть бодрой и счастливой. Однажды я не успела этого сделать, и была застигнута врасплох, с красным носом и опухшими от слёз глазами. Взволнованной моей болью Лисе я сказала, что являюсь обладательницей волшебной косметики.
   – Вот сейчас ты сама всё увидишь! – Шептала я и на глазах у девочки превращалась во вполне свежего, довольного жизнью человека.

   С той поры прошёл год. Это был нелёгкий для меня и чувствительной Лисы период. Но мы выстояли, так как знали, что очень нужны друг другу.
   Лишь однажды за этот год я спала отдельно от девочки, так как не могла сдержать душащих меня слёз. Но тем же утром я проснулась разрисованная, будто деревянная матрёшка. Щёки мои пылали румянами, веки потяжелели от щедрого слоя теней, а губы и подушка алели помадой… А рядом, сидя на полу, спала, уронив голову на мою кровать, маленькая Лиса.
   Почувствовав всем своим особенным существом моё пробуждение и открыв заспанные глазки, девочка произнесла:
   – Я под дверью слушала, ты очень горько плакала, тебе было больно, как той собаке, которую сбила машина перед нашим детским домом. Она также скулила перед тем, как умереть… Я боялась, что ты тоже умрёшь, и пришла полечить тебя. Только не ругай Лису, пожалуйста. Я не смогу без тебя жить…
   Надо ли говорить, что с того дня я совершенно не плачу. Я просто поняла, что предатель Яков не стоит даже морщинки моего нахмуренного лба, не то, что слёз. И у меня есть самая лучшая дочь на свете – родная душа, которая волнуется обо мне и по-настоящему любит.

Путешествие в прошлые жизни

   Сердечко моё, даже живя в отдалении от тебя, я не перестаю быть накрепко связанной с тобою. Вот, например, сегодня мне привиделся очень странный сон. Будто я проживаю в небольшом зарубежном городишке, и ещё – я очень молода и отчаянно влюблена. Влюблена, конечно же, только в тебя. Хотя в этой реальности сна ты зовёшься Беном. Возможно, это сокращенный вариант имени Бенджамин. Здесь я побоюсь солгать и потому гадать не стану.
   Нам с тобою так мало лет – в том сне мне показалось, что не больше 16-ти. После занятий в школе (или Бог его знает – как называется то учебное заведение) я, одетая в простое, тёмное платье, но однозначно самая счастливая на свете, бегу к тебе, в дом твоих родителей. В этом небогато обставленном, но просторном доме нашим излюбленным местом является строгий, бесконечно удобный и родной серый диванчик. Мы целуемся, сидя на нём, с таким упоением, что в моём мозгу красной тревожной лампой вспыхивает только одна мысль: “Самое страшное для меня на этом свете – потерять тебя, моё сокровище”. Неожиданно возникшая и тревожная мысль настолько овладевает моим сознанием, что, в попытке защититься от неё, я отрываюсь от твоих уст и заставляю тебя написать то ли на кусочке синей бумаги, то ли прямо на купюре, случайно попавшейся мне под руку, такие слова: “Я навсегда твой”. Ты, смеясь, легко выполняешь мою просьбу и даже в знак своей полной верности и преданности мне подписываешь бумагу своей кровью. Мы продолжаем неистово целоваться и даже не подозреваем, что совсем скоро будем разлучены. Разлучены самой смертью… Ты погиб спустя несколько дней где-то в горах. Находясь в серьёзном отдалении от тебя в тот момент, я вдруг отчётливо увидела повозку твоих родителей и где-то совсем рядом услышала голос твоего отца:
   – Бен, там что-то в горах…
   А затем моё сердце захлестнул его пронзительный крик:
   – Бен! Бен!!!!!!….
   Мне не нужно было видеть произошедшее, ибо я уже поняла, что на грешной земле тебя больше нет. Ты унёсся далеко и покинул меня.
   Это печальное и удивительное сновидение напомнило мне об одном интересном случае из этой некогда общей для нас с тобою реальности – когда-то я написала тебе на обычной бумажной салфетке, что завещаю себя тебе. Тогда я не могла объяснить этот свой странный порыв. И только теперь он вдруг стал мне абсолютно понятен. Наверное, моя душа в тот миг просто хотела напомнить тебе, что мы связаны на века…

Евгения Цаголова Ведьмин подарок. Лилит