-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Александр Андреевич Добровинский
|
| Добровинская галерея
-------
Александр Добровинский
Добровинская галерея
© А. Добровинский
© ООО «Издательство АСТ», оформление
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
ПредУсловие
//-- Не судите строго… --//
Писать я начал очень давно. Первый рассказ был короткий и сопровождался иллюстрацией. Рисунок где-то затерялся, что само по себе очень жаль, а вот текст я помню наизусть: «МАМА – БАБА». Автору было пять лет.
Посмотрев на рассказ и на рисунок, дедушка сказал: «Молодец. Стопроцентное попадание. Написано и изображено с большим юмором».
В семье открылась дискуссия на тему: «Где ребенок видел работы кубистического периода Пабло Пикассо, и есть ли в разбросанных кляксах влияние Кандинского?»
Мама посмотрела на свой портрет еще раз и, в конце концов, сказала: «Знаешь, Саша, художник из тебя не выйдет. Ты лучше пиши».
И пообещала за это строго не наказывать. Задатки адвоката сработали, и я задал сакраментальный вопрос: «Если строго не судить, то и наказывать строго нельзя?»
С тех пор согласно этой сентенции и пишу.
//-- Одесский юмор с московским акцентом --//
Все мои многочисленные родственники нашей некогда огромной семьи постоянно шутили. Или так разговаривали. Я до сих пор не могу разобраться.
Вот только несколько примеров из моего детства.
• Идет дождь. Поздняя московская осень. Бабушка со вздохом роняет: «В такую погоду хорошо поспать. С приличным человеком… Вот, например, у меня никогда не было романа с кем-либо дворянского происхождения…» Дедушка: «Сашенька! Сходи, пожалуйста, вниз за дворником Рашидом. А я через час закончу статью про этот дурацкий “гамма-глобулин” и подмету за него в подворотне».
• Мама с подругой меряют что-то принесенное спекулянтами нам домой. Подруга: «Люсенька! Мне идет эта кофточка?» Мама: «Лена! С твоими сиськами кофточка не то что тебе идет, она просто на тебя наезжает…»
Но самое главное, что я унаследовал от них, – это умение и желание посмеяться над самим собой. Если ты можешь себе это позволить, тебе не страшен целый мир.
Когда у дедушки что-то не получалось, он всегда сам себе говорил: «Я полный кретин: я просто итальянский маркиз!» Как-то я уже более-менее взрослым попросил его расшифровать мне эту загадку. Оказалось, что в юном возрасте он с родителями путешествовал по Италии. Конечно, до революции. В великой Флоренции гид показывал путешественникам из России достопримечательности. Мой будущий дед: «Папа! Давай у нас в Одессе построим такой же красивый дом!» Отец сыну: «Вырастешь – построишь сам. Здесь уже все про хозяина написано…» Надпись на доме для одесситов была значимая: «Вилла маркиза дель Поццо». Мои дети, еще не зная этой истории, так с детства и повторяют: «Мало того, что Он поц, так он еще и маркиз…»
«Поц» на идиш – очень некрасивое слово. Забудьте…
//-- Правда, только Правда, и ничего, кроме Правды? --//
Я всегда пишу только о том, что прожил, увидел и потрогал. Или подумал… Моих читателей часто интересует, сколько в рассказах фантазии и сколько правды. Отвечу точно, не кривя душой ни моей, ни моих персонажей, но опять с одесским акцентом: «А вам как бы хотелось?» Но лучше всего прочтите рассказ, который так и называется «Правда, только Правда и ничего, кроме Правды». Все поймете.
Просто все, что происходит вокруг, люди видят через свою призму. А я, по довольно точному определению моей любимой, вижу все «через клизму». Может быть, потому, что я адвокат, И все вижу через… профессию.
//-- «Татлер» и Ксения --//
Я бы и не думал писать рассказы, а тем более печатать их, если бы ни одна замечательная женщина – редактор журнала «Татлер» Ксения Соловьева. Наверное, на уровне женско-кошачьей интуиции она первый раз попросила меня написать что-нибудь интересное на тему «Дети и Деньги». Получилось. Так и стал согласно «Татлеру» их любимым автором. Мы даже в чем-то за эти годы сроднились, что ли… Как-то пропустил один журнальный месяц. Занят был очень. Друзья и знакомые обзвонились. Что случилось? Не может быть? Вы расстались? Я отшучивался. Говорил, что перешел в журнал «Тайны садоводства и проктологии». Не верили. Ругались. Требовали. И опять ругались. Больше не пропускаю… Пишу каждый месяц.
Теперь вот Ксении Соловьевой я обязан огромным удовольствием, которое получаю, видя отзывы моих читателей. Без Нее и «Татлера» не было бы и этой книги.
//-- Любовь --//
Все, что я делаю, все, что я пишу, посвящено Ей. Моей любимой. Единственной. Той, которая подарила мне детей и, самое главное, чувство в жизни. Той, которая все эти рассказы читает и, несмотря на это, по-прежнему меня любит. Мало этого, Она терпит вопросы всех друзей и знакомых. И только иногда укоризненно смотрит. Смотрит ужасно. Лучше б орала. А Она только смотрит. Может быть, поэтому я ее так люблю?
//-- Автобиодобавка --//
Некоторое время назад меня попросили написать биографию. Начал писать по классическим канонам. Стало скучно так, что даже Джессика, почувствовав неладное, спрыгнула с моих колен и куда-то ушла по своим собачьим делам. Я осознал свою ошибку и переписал так, как должен был бы сделать с самого начала.
Александр Андреевич Добровинский
Адвокат, Коллекционер, Писатель, Радиоведущий, Публицист, Муж, Отец, Гольфист, Актер Кино, Меценат и Путешественник, Гурман и Модник.
Москвич во втором поколении, хотя прожил полжизни за границей:
Париж и Сан-Тропе, Нью-Йорк, Люксембург, Женева.
Свободно владеет несколькими европейскими языками, но, что более важно, изучил культуру каждой страны проживания.
Считает, что самое главное в нашем Мире – это ЛЮБОВЬ.
А самое приятное время – это то, которое ты проводишь с людьми: лежа, стоя, сидя или даже в движении.
Старший Партнер Московской коллегии адвокатов (имени себя самого) «Александр Добровинский и Партнеры».
Известен в стране как главный специалист по трудным разводам. Хотя коллегия в общей сложности осуществила более 1200 разводов, а поженила (брачный контракт) около 4500 пар. Остальное население страны пока остается в виде потенциальных клиентов.
Образование: Юридическое и Экономическое. Кандидат Юридических Наук.
Кроме этого, за плечами – Бизнес-школа INSEAD во Франции.
Награжден Орденом Звезды Президента Италии (один из главных орденов страны) за открытие в культурологии XX века.
Действительно, собрал коллекцию, систематизировал, написал книгу и издал ее на русском и английском языках о так называемой Красной Иконе или АГИТЛАКе, что стало открытием в истории и культурологии прошлого века.
Автор нескольких книг и монографий.
Другая коллекция – фарфора выставлялась в ГМИИ им. Пушкина в пяти залах в течение полугода в 1996–1997 годах. Всего в собрании 18 различных коллекций или, языком музейных работников, более 40 000 единиц хранения.
Ведет семинары и читает лекции.
Последние увлечения:
• советский кино– и рекламный плакат 20–30-х годов
• работа над архивом Любови Орловой и Григория Александрова, создание частного музея их жизни и творчества
• совместно с Юлией Аршавиной-Барановской пытается изменить законодательство и более-менее приравнять сожительство к официальному браку, так как считает, что это правильно и честно.
Не любит политику.
Очень любит жизнь.
P. S. Через минуту после того, как я дописал последний абзац, вернулась Джессика.
Москва, 2014
Товар не продается
Он зашел в переговорную, и в ней стало сразу как-то тесно и душно.
Несмотря на то что клиент был нефтяником, от него совсем не пахло бензином, а скорее застоявшимся потом, уютно спящим под одеколоном Армани.
Нехотя проглотив запрет на курение, Сергей приступил к делу. Развод. С женой двадцать лет с института. Есть новое слегка беременное молодое существо. Двое детей. Больше двух-трех миллионов не даст. Не фига баловать. Да, евро. До офошоров не доберется. Детей с одной стороны надо бы забрать, а с другой? Дачу, квартиру, цацки ей, а остальное… Нет, все-таки детей ей.
Тихим шуршунчиком отъехала в сторону дверь, и к нам, чуть покачиваясь, вошел или скорее вплыл поднос на руках у новой секретарши. Ее история началась вчера поздно вечером.
Маша, любимая помощница Маша, та, на которую можно всегда положиться, должна была срочно уехать. Маме стало плохо, и ухаживать за ней было некому. Вечерний поезд увез Машуню в Питер известно когда, но неизвестно на сколько. Маша не могла меня бросить просто так на произвол клиентов. Ее коллега Оксана (Оксик) никогда бы не справилась одна. Кофе, звонки, план на неделю, почта, приглашения, журналисты и прочие кровососущие. Нет, одного человека на этом месте можно только похоронить. И то быстро, по системе «фаст фуд». Так вот, Машуня перед отъездом сказала, обнимая своего босса: «Я попросила свою подругу меня заменить на несколько дней. Она умненькая, и ей сейчас очень нужно хоть где-то поработать. Ира. Прийдет утром».
Когда поднос перешел из воздушного состояния в настольное, мы увидели абсолютно запрещенные в офисе джинсы на высоких каблуках и синий свитер под цвет глаз.
Ирина была удивительно хорошо сложена. Все три вещи, которые, по идее, надо было с нее немедленно снять (этикет адвокатского бюро, не подумайте чего другого), находились под вызывающе милой головой с огромной копной темно-рыжих волос.
После раздачи кофе и воды джинсы повернулись реверсом, а затем удалились из переговорной, оставив в эфире напряженную паузу. Мы еще секунд сорок посмотрели молча на закрытую Ирой дверь, и наконец нефтемэн зафонтанировал из верхней скважины: «А кроме того, я подумал, что нашей добывающей компании вообще необходимо сотрудничество с вашей коллегией. Близкое. Здесь и в Нижнем Вартовске. Я уверен, что мы договоримся».
Я назвал сумму. Фонтан верхней скважины как-то поперхнулся. «В месяц, – добавил я. – И за полгода вперед…»
Скважина еще раз забулькала, но в конце концов сдалась. «К пяти часам сумма будет на счету. Но мне хотелось бы Вас пригласить сегодня на ужин. Я иду на благотворительный бал с ужином и с аукционом. Отметим, так сказать. И секретаршу вот эту возьмите с собой…, пожалуйста. Если, конечно, Вы сами не… ну понимаете…» Я понимал. Это я иногда делаю вид тормоза, а так я сообразительный. Мы довольно быстро распрощались, и к вечеру я получил приглашения на бал «блек тай» и сообщение испуганной бухгалтерии о том, что нам в банк упал то ли годовой бюджет Анголы, то ли внешний долг Израиля.
Я собрался с силами довольно быстро. Часа за два. Наконец она сама зашла с какими-то бумагами. Я начал блеять что-то невнятное и объяснял, заикаясь, ситуацию. Рыжая кучерявка смотрела на меня в упор с легкой улыбкой. Я уставился на нее сентиметров на тридцать ниже упора, и от того, во что я уставился, мне было опять не по себе, хоть взгляд и раздвоился по естественным и довольно выдающимся причинам. Я нес какую-то пургу про постоянное место ассистентки, большую зарплату, трудности в мировой экономике и кипрский кризис.
«Есть несколько сложностей», – заметила мне секретарша на выдане.
«Во-первых, у меня маленький ребенок дома, но с этим я могу справиться. Мама посидит. Мужа нет. Так что проблем никаких не возникнет. Мне действительно нужна постоянная работа. И потом, во-вторых, я должна понимать: с Вашим клиентом надо сразу спать или голову ему морочить? А если не сразу, то когда? Кроме того, я далеко живу». Заикаясь и краснея, я говорил, что у нас свободная страна, что Ира меня не так поняла, что это всего лишь дружеский ужин и т. д. Улыбка будущей ассистентки переросла из саркастической в сардоническую. Мне плохело со скоростью Шумахера из формулы Один.
К половине восьмого мой водитель поднял Ирину в нашу квартиру. Она чуть накрасилась и сменила туфли. Джинсы и свитер боязливо прижимались к хозяйкиному телу в ожидании фейс контроля на грядущем балу. Выяснилось, что вечерних платьев у секретарши никогда не было…
Я решил, что так дело не пойдет, и мы направились ко мне в спальню, а через нее в гардеробную. Идея была проста. Любимая в деловой поездке то ли в Милане, то ли в Париже. Размер более менее тот же. В крайнем случае старушка Дианочка фон Фюрстенберг со своими халатами выручит. Вот, оказывается, чем хороши платья на «запашку», или как они там называются. Вытащив из гардероба три-четыре того, что мне показалось удобоваримым к месту и действию, я обернулся и заметил краем глаза, что Ира стаскивает с себя свитер. С нижним бельем в стране, видно, был такой же неурожай, как и с вечерними платьями. Края глаза оказалось мало, и я помог младшему персоналу руками. Чтоб не испортить прическу. Дальше… или надо было уже оставаться в спальне и никуда не идти до утра, или сделать над собой усилие и сказать: «Померяйте вот это. Наденьте, что вам понравится, и пойдем». Я выбрал второе, положил на кровать несколько сумочек «a sortie» и ушел смотреть телевизор в гостиную.
Через пять минут туда пришла горничная вместе со своим оторопевшим украинским видом и сказала, что видела (какой кошмар!) в нашей спальне голую девушку. Я успокоил ее, сказав, что это моя новая секретарша, мы идем на бал и ей нечего надеть. Поэтому я привел ее домой надеть на нее платье жены, пока той нет в Москве. Ничего страшного – это по работе. Так надо. Все для людей. Адвокат все-таки я или кто? В общем, всю правду.
Горничная как-то сразу скукожилась и сжалась на глазах, напомнив мне некую часть меня самого, когда я влезаю в ледяную купель после горячей сауны. Почему благотворительный бал так повлиял на эту дуру, я понять так и не смог и не успел, так как в этот момент вошла в гостиную сама секретарша. Она была молода и хороша одновременно. До противности. Почему-то вспоминалась дедушкина одесская шутка: «Понравилась чужая жена? Не вздумай думать! Лучше немедленно возьми себя в руку!»
Что-то было эксплуатационно-интригующее в том, что мое любимое платье облеглось на новом теле, а на шее блистало колье имени бывшего клиента – сенатора. Вернее имени его бывших денег. В животе появилась легкая щекотка.
Мне захотелось тут же потрогать знакомую ткань и норковую накидку, но было как-то неловко опаздывать на аукцион.
– Могу Вам предложить чай, кофе, что-нибудь еще, или лучше потом? – в свою очередь, зазвездила горничная.
Я оставил идиотское «потом» на потом, и мы поехали на Тверскую в «Риц».
На балу нефтяник пил шампанское, мило прикрывая ладошкой гланды во время раскатистой сибирской рыготки de la part de «Вдова Клико», балагурил, вспоминая свою армейскую жизнь в городе Ковров и какого-то старшину Тараса Замудейло с Западной Украины, которого мучали на плацу газы, а также постоянно задавал мне два вопроса: получил ли я деньги, и много ли у меня таких клиентов, как он?
На аукционе им был приобретен «ваучер» на три дня в суперотеле на Багамах, который он широким жестом подарил моему секретарю. Секретарше ваучер был необходим, как проктологу курс повышения квалификации по удалению зубов. Подарок сопровождала шутка на тему, что если «Ирка будет себя хорошо вести, то он, может быть, и билеты оплатит себе и ей. Но их вот надо будет заслужить…». Юмореска вызвала бурю положительных эмоций у всех нефтяных и газовых коллег, сидящих за столом, и посему явно удалась. Устрицы были свежие, но меня все-таки чуть-чуть тошнило.
Секретарь, я и наш, можно сказать, клиент вышли из зала около одиннадцати вечера. «Ну мы, пожалуй, останемся в «Рице», – сказал Сергей. – Время позднее, куда переться домой в эту сраную Жуковку. Правда, Ирочка? Если, конечно, Александр Андреевич не возражает».
Я не возражал. Дело молодое. И весна в разгаре.
Мы попрощались, и они пошли по направлению к ресепшен оформлять «номера». Я достал телефон и сказал Игорю, чтобы тот подъезжал. У стойки консьержа нефтяник заполнял какую-то анкету, а Она… Она смотрела на меня вполоборота с едва заметной улыбкой или без нее, издали мне, очкарику, было не понятно.
Как и за какое время я прошел эти тридцать метров, я уже не помню. От неожиданности Он обернулся ко мне, слегка подняв насыщенную углеводородом бровь.
– Ирина не останется с Вами, Сергей Николаевич, у нас завтра трудный день. Я потом все объясню. Если захотите слушать…
Почти полубегом мы выскочили из гостиницы. Игорь уже стоял у входа и держал открытую дверь для дамы.
– Вы, наверное, вспомнили, что нужно до приезда жены забрать у меня платье, накидку, сумку и драгоценности? – смеющимися полумесяцами глазами спросила секретарша.
– Да, – ответил я. – Раздевайся. Прямо здесь. В машине. И напомни мне завтра утром, чтобы я отправил деньги Сергею Николаевичу обратно на его счет: с пометкой «Ошибочный платеж».
– Напомню, – сказала рыжая Ира. И положив голову на смокинговое плечо, зачем-то поцеловала мне руку.
В зеркальце заднего вида я увидел улыбающиеся и почему-то счастливые глаза своего водителя.
//-- * * * --//
Жена дочитала рассказ и неожиданно спросила, правда ли все это.
– Нет, конечно, ты же знаешь, я все придумываю. Просто рассказ. Просто вспомнил какой-то старый французский фильм. Навеяло. Захотелось написать. Написал. Не обращай внимания.
– А ты не можешь писать от третьего лица? Или про животных? Как Бианки. У тебя получится. Я знаю. А то все думают какую-то ерунду. Я-то тебе верю, что ты все придумываешь, а вот читатели…
Я пообещал написать в ближайшее время, как Бианки, про развод и алименты у бегемотов и уехал в офис.
Секретарша Надя зашла с докладом и чашкой кофе в кабинет через десять минут после моего явления адвокатскому народу.
– … И еще, – сказала Надежда, – недавно звонила ваша супруга. Интересовалась, как давно я у вас работаю, и почему-то какого цвета у меня волосы. Ваша жена… Она такая милая…
«Tatler», июль 2013
Два часа в отеле Hilton
«… любая человеческая книга кулинарных рецептов начинается с какого-нибудь рецепта. Ну что-то такое: “Возьмите килограмм яблок, полкило муки…” Румынская книга о вкусной и здоровой пище стартует по-особому: “Прежде всего надо украсть кастрюлю и на всякий случай сковородку…”»
Я вспомнил мамины слова, когда окончились переговоры первого дня между израильтянином из Кишинева и еще одним аферистом из Харькова. Так вот, харьковчанин, от которого тошнило уже по телефону, показался мне легким морским бризом по сравнению с другим джентльменом. К пяти часам я выгнал обоих из гостиницы и с наслаждением заказал себе кофе в баре гостиницы Hilton в Тель-Авиве.
Бар этот считается довольно тусовочным бизнес-местом на побережье. И в этот раз тоже я встретил две статьи «мошенничество в особо крупном», одно «хищение по предварительному сговору группой лиц» и еще пару симпатичных знакомых из Москвы с женами и без. Кофе, закуски и вид на море образовали чудный коктейль. Я постепенно отходил от «милых» клиентов, но в правом полушарии чувствовалось, что туда кто-то или смотрит, или хочет залезть. Я оглянулся. Через три столика от меня сидел лысый слон, который махал, как дворник метелками, своими руками и что-то горячо объяснял собеседнику. Каждый свой взмах человек-гора сопровождал взглядом в мою сторону.
За годы работы публичным лицом я привык к тому, что в разных местах на меня смотрят и посматривают. Я понял лет десять назад, что пришла известность, когда за два часа до посадки, обливаясь потом и ненавистью к аэропорту Бангкока, я держал на руках орущего ребенка, тащил беременный чемодан, чем-то еще придерживал сумку и вдруг почувствовал, что в джинсах что-то вибрирует. В это время меня остановил какой-то «шлемазл» и попросил автограф. Я бросил чемодан, на него – сумку, сверху посадил ноющую зануду и достал телефон.
Звонил Андрюша Малахов из Москвы и приглашал меня сегодня вечером на запись программы «Пусть говорят». У дебила еще к тому же не было ни бумаги, ни ручки, но он продолжал терпеливо ждать, пока я освобожусь, чтобы его придушить…
Лысый посмотрел на меня, улыбнулся и сделал первую попытку привстать.
Третья попытка увенчалась успехом, и слон довольно резво направился прямо к моему столику. Я поднялся в надежде, что у этого мастодонта хватит такта не садиться ко мне и мы разойдемся фразами: «Я вас видел и уважаю» – «Спасибо, я очень тронут».
Однако слонопотам раскинул ручонки и со словами: «Сашико! Генацвали! Шалом, родной!» – попытался меня обнять. Сашико? Последний раз меня так называла танцовщица из ансамбля «Сухишвили–Рамишвили» лет тридцать назад, но шепотом и лежа.
Толстый же говорил громко, не лежал и, при всем моем воображении, на Нино был похож мало.
– Ти знаешь, дядя умер, – сказал незнакомец. – Вернулся домой и через пять лет и как-то совсем умер. Очень переживал, понимаешь?
– Еще бы, – ответил я. – Такой стресс. И что теперь?
– Ну, ми с братом компания расширила. Ми тепер в Тель-Авиве, Иерусалиме, Ашкелоне и Кутаисе. Скоро Зугдиди начнем.
– Зугдиди – это класс! – сказал я, тихо сходя с ума. – А в Кутаисе давно?
– Ну, как этот подонок, я его маму ушел, так ми с братом и зашел. Понимаешь, Сашико?
Надо было срочно выбираться из этого бреда каким-то образом, но незнакомый слон продолжал гнуть свое.
– Я тэбя телевизор часто вижу. Большой стал, молодец, слушай! Ми всегда с братом о тебе так говорили. И дядя тоже так говорил, и жена брата Лола, помнишь? Умер, да!
– Лола тоже умерла? Да что ж за напасть тут у вас без меня, – сказал я с тревожным видом, уже полностью ошизев.
– Не-а, Лола – жив, ти что! Дядя умер. Совсем, да…
Я решил зайти с другой стороны.
– А наших кого-нибудь видишь? – спросил я в надежде на качественный прорыв.
– Не-а. Какой наши? Витя как уехал, потом в Нью-Йорк, так и все, да…
«О! – подумал я. – На горизонте нарисовался некий Виктор…
– А он что делает? В смысле – Витя? С вами?
– Ти что, дядя тогда, когда еще не умер, расстроился так, что совсем расстроился, и больше к этой теме никак, понимаешь?
– Что, совсем? А вы с братом?
– Какой, да? Дядя Борух поэт бил, как Шота Руставели, в душе. И тоже в Израиле, как Шота, умер. Такой грузинский хор в синагога пел, он би услышал, умирать не стал, да. А ми – нет, где ми, где кино-домино, слушай…
Внезапно меня качнуло. Я все вспомнил и сел, вернее, упал в кресло.
– Сашико! Ти что? Воды дать? Да?
…Глаза разбегались по солнечной Круазетт, как у актера Савелия Крамарова. В мои двадцать Канны были как раз тем местом, куда с моими клошарскими финансами ездить было ни к чему. Особенно на кинофестиваль, где в этот год сияли Бельмондо, Делон и Роми Шнайдер. Но еще теплое ВГИКовское прошлое толкало на подвиги, и я таким образом оказался на вилле у какой-то дальней и пожилой (это просто не то слово…) родственницы, правда, в доме для садовника. Бабулька, судя по фотографиям двадцатых–пятидесятых, была очень хороша и ухандокала не одного «садовника», не говоря уже о четырех мужьях… Старушка кормила меня круассанами и рассказывала о своих похождениях, поглядывая на меня через пенсне взглядом заскучавшей по ласкам пумы на пенсии. На второй вечер, чтобы объяснить старушке, что я не пум, шляясь по Круазетт, я познакомился с потрясающей американской фигурой, увековеченной каштановым Гаврошем (модная прическа того сезона) и небесного цвета глазами. Дорис работала помощницей то ли Бетт Дэвис, то ли аналогичной голливудской мумии на этом фестивале и была не занята в основном по ночам. В этот же вечер мы решили устранить эту ошибку, и я привел ее на виллу в домик садовника. Дорочка, как я ее назвал в память прабабушки, быстро разделась в такую жару, скрутила себе джоинт и прилегла на садоводческую кровать. Я от предложения разделить «курятину» отказался под предлогом того, что от этой хрени кашляю, выпил кока-колы, и мы оба забалдели в хлам.
В преддверии большой любви легкий интим перешел в тяжелый секс, нательный католический крест и шестиконечная звезда сплетались как родные, и в результате подданная США ушла от меня в шесть утра под одобрительным взглядом хозяйки дома, подсматривавшей в окно из гостиной.
Чудо случилось после обеда.
Вчерашнее ухаживание в виде пиццы, красного вина, мороженого и такси (все в двух экземплярах) пробило страшную дырку в моем бюджете. В карманах брякала мелкая мелочь и уныло шелестела последняя бумажка в сто жалких франков. Надо было каким-то образом дожить еще четыре дня до даты обратного фиксированного билета, и дожить их желательно вместе с Дорис.
И вдруг около гостиницы Carlton на той самой Круазетт я услышал священный позывной: «Добровинский! Это ты?!»
Клич исходил из нутра моего приятеля по институту, уехавшего в Израиль года за три-четыре до того. Первые полгода Витя Вест писал друзьям довольно регулярно, но потом регулярность куда-то делась, затем исчезла совсем, и мы поняли, что у нашего друга теперь все хорошо. История появления Вити в Каннах была просто прелестна. В Израиле выпускник ВГИКа через какое-то время после переезда нашел богатого человека: грузинского еврея, крупного строителя, который бредил кино и Брижит Бардо. С мировой звездой он мечтал сделать известно что, но неизвестно как, не говоря уже, что непонятно где. Вместо несравненной ББ ему на стройках в свободных и оккупированных зонах попадались то ишаки, то палестинцы, то, на худой конец, верблюды с сабрами. Пара ишаков была, конечно, хороша, но до ББ не дотягивала… Тут и свела судьба Бориса и Виктора. Юный режиссер убедил строителя профинансировать фильм и запустить его на фестиваль в Канны хотя бы вне конкурса. Поездка должна была привести продюсера к телу Бардо и голове Брижит. Фильм получился дешевый, но хороший, и за него было не стыдно. Строитель-романтик помыл шею себе и режиссеру, и тут на его голову свалилась вся семья сестры, эмигрировавшая из Кутаиси. Двух племянников с одной женой, которая, по слухам, еще знала французский, немедленно включили в делегацию, перелетавшую Средиземное море. Остановилась вся эта бригада в гостинице Carlton, около которой мы и встретились. После получаса Витиных и моих воспоминаний о Москве и москвичах смышленый Боря, оценив мое финансовое состояние, сделал мне следующее предложение. Я обязуюсь в оставшиеся три дня развлекать двух племянников за его счет и за «серьезный» гонорар, в то время как Тенгизовская жена-переводчик с боссом ищут Брижит, а Витя раздает интервью и вообще звездит.
Старший брат Тенгиз куда-то делся, а я тут же получил на руки младшего в очень интересном виде… Посередине набережной, в вакууме от шарахающейся от него толпы стоял Гоги. Он был одет для майских Канн немного странновато.
Синий шерстяной олимпийский костюм на металлической молнии и с надписью «СССР», лаковые белые туфли с длинным носом и твидовая кепка-аэродром. Все это обмундирование торжественно прилипло с помощью пота «минутка» к голове, ногам и телу прямо перед гостиницей со стороны пляжа. Глядя на этот кутаисский смокинг, мне самому стало безумно жарко, и я предложил спуститься на пляж в полной уверенности, что около воды Гоги все-таки хотя бы частично расчехлится. Однако мои надежды быстро захлебнулись в местном море. Гоги, следуя своей кавказской логике, наклонился к моему московскому эмиграционному уху и шепотом сказал: «Кофта не сниму. Фэстивал. Понимаеш? А я очэн, очэн волосаты».
Я не успел спросить, почему это надо говорить шепотом, в связи с тем, что в этот момент на пляже появилась Дорис.
Надо сказать, что это были первые годы французского пляжного топлеса, который несколько лет назад начала продвигать в общество все та же ББ. Ее первым шагом в этом направлении были знаменитые металлические крышечки от пепси, которые на пляже в Сан-Тропе заменили ей лифчик в положении «загар на спине». С тех пор крышечки до нашего появления с грузинским евреем около французских шезлонгов и матрасов не дожили ни у кого и стали явно архаизмом.
Гоги, увидев голосистую (в смысле топлес) американку, сосредоточился на изучении верхней части туловища девушки посредством тяжелого взгляда черного барана-мериноса на соседскую стриженую овцу.
Мало этого, с парнем начали происходить некие метаморфозы. Глаза стали быстро наливаться коктейлем «Кровавая Мэри», а ноги в лаковых ботинках заскрипели в зыбучих песках каннского пляжа.
– Как его зовут? – неожиданно выхрипел из себя шерстяной олимпийский костюм.
В это время любимая как раз показывала мне полуголых звезд под парасолями во главе с Марчелло Мастроянни.
– Девушку? – на всякий случай переспросил я. – Девушку зовут Дорис.
Услышав свое имя, американка улыбнулась синему чучелу «СССР» и скинула занесенные ветерком на ее тяжело обнаженную калифорнийскую грудь песчинки.
Гоги сместил кепку на свой довольно примечательный нос и продолжал стоя плавать в собственном поту, слегка раскачиваясь, как у Стены Плача. Грузинские глаза были по-прежнему сфокусированы на выдающихся особенностях помощницы Бетт Дэвис.
Девушка показывала мне, кто где лежит, спит и загорает вокруг Мастроянни.
– Ти его еб.л, Сашико? – последовал новый вопрос.
Так как с именами, а заодно и с русским языком в еврейской части Кутаиси была явная напряженка, и еще в связи с тем, что я в этот момент разглядывал великого итальянца, потребовалось еще одно уточнение:
– Ты что, ку-ку? Кого «его», Гоги?
И тут по пляжу прошел горько-протяжный и никоим образом не подлежащий копированию мучительный кавказский стон:
– Доррррриса, Сашико…
Понимая, что Гоги еще минут через десять просто рухнет в обморок от всего происходящего вокруг, я оторвался от Дорис и потащил подопечного в прохладу кондиционера.
Между тем дядя-строитель, отчаявшись связать свою судьбу хоть на два часа с несравненной Брижит, решил подыскать себе блондозаменитель.
Жена племянника, которая думала, что знает французский, так как до этого путешествия сто раз прослушала песню Адамо «Томба ля нэжа», пыталась объяснить консьержу концепцию дядиного желания.
Великий строитель хотел высокую французскую блондинку на вечер и «далее везде» до утра, но чтобы она сделала «что-нибудь тхакооое!..». Что это, дядя объяснить не мог и не очень хотел.
Зато сообразительный консьерж кому-то что-то объяснил по телефону. В половине двенадцатого ночи мы все – и сидящие в холле, и стоящие за стойкой – увидели скудно одетую грудастую белую шпалу в короткой юбке, которую торжественно вел в номер дядя Борух.
Дальше все пошло очень плохо. Как выяснилось позже, Франсуаза, не понимая толком, что от нее хотят сверхъестественного, приступила к работе.
Когда первый акт будущей трагедии был, к удовольствию Бори, завершен, мадемуазель, которой, согласно мутному технико-экономическому заданию, требовалось чуть-чуть пооригинальничать, и не подозревая, что имеет дело не совсем с обычным пассажиром, решила продюсера поцеловать. Только что отминетченный Боря отбивался как мог, но девушка решила, что это и есть часть игры, и все-таки быстро настигла расслабленного дядю в жгучем поцелуе. Молодость и тренированное тело взяли верх. Мало этого, сохранив часть биологического имущества самого Боруха в своей очаровательной голове, ему обратно во время поцелуя часть этого состава и передала.
…Просили «тхакое!» – получите для разминки…
Результат? Обширный инфаркт. «Скорая помощь». Объяснения бледных консьержа и Франсуазы с врачами, а также клиническая смерть бедного Боруха сначала в номере, потом в холле и потом еще в машине. В шестьдесят лет с любовью не шутят. Особенно с грузинско-французской.
Каннская медицина оказалась на высоте и героя-любовника спасла. Через два дня, когда я пришел к нему в больницу, на кровати сидел древний старик и говорил чуть похожие на иврит слова: «Шена деда…» И еще что-то неразборчиво. Вокруг стояли понурые родственники.
Еще через день грузинско-еврейская делегация навсегда улетела в Израиль…
Дорис вернулась к себе в Америку. Теперь она главный редактор известного глянца. С удовольствием время от времени видимся и болтаем о жизни… Дружу с ее мужем. Классный парень. Дизайнер. Бывает в Москве.
– Гоги! А что с дядей?– спросил я.
Толстый (когда-то худой) посмотрел на меня с удивлением:
– Умер, да! Ми же говорили только что…
– Да? А вы с братом что делаете? – продолжал я, обрадованный встречей со старым другом.
Гоги начал смотреть на меня с некой опаской:
– Работаем. Строим. По всей Израиль строим. Саакашвили ушел, тепер в Зугдиди и Кутаиси будем строить!
– А Витя как? Жив-здоров? А Лола?
– Жив, жив! Все жив. Я побежал, Сашико! Такой стресс, понимаешь, тебя увидел. Я побежал, дорогой! Заходи!
И все сто семьдесят кило в страхе от сошедшего с ума прямо в гостинице старого знакомого мгновенно испарились в холле Hiltonа.
– Подожди! – крикнул я ему вслед. – А Дориса помнишь?
Но он уже был в крутящихся дверях отеля.
В этих же дверях я увидел возвращавшегося ко мне кишеневца…
«Какой ужас!» – подумал я.
Мама говорила, что румынский еврей заходит в вертящиеся вокруг своей оси двери после тебя, а выходит до.
Как всегда, мама была права.
Москва–Тель-Авив,
декабрь–январь, 2013–2014
Йоркширская сторожевая
Последней на сегодняшний день была еще одна пергидрольная дура Света. Или Наташа. Рефрен баллады не изменился: подумай, что ты делаешь, вы прожили столько лет вместе, пожалей детей, что будут говорить в Москве и прочая чушь. Можно подумать, что я не знал, с кем и сколько прожил в своей жизни. Ну конечно, все или, вернее, всех не упомнишь, но главные вехи-то никуда из головы и других мест не выкинешь…
А все началось с фарфора. Нет, все началось с детей… Точнее, когда младшей было три, а старшей семь, в дом пришло нытье про собаку. «У всех есть собака, а у нас нет! Мы сами будем за ней ухаживать, водить гулять, убирать и кормить». Эту речь из учебника мифологии я знал очень хорошо. Сам за сорок лет до этого цитировал маме подобные выдержки из главы «Про животных» вместе с накатывающейся слезинкой, разработанной до этого в кулуарах нашей огромной квартиры. На маму тогда подействовало. На меня сегодняшнего – нет. Ну просто никак. На меня смотрели четыре родных глаза, два от меня у старшей и два от их мамы у другого геноносителя, и продолжали безнадежно ныть. За малолетними спинами в страхе тряслись, постукивая друг о друга, четыре тысячи фарфоровых фигурок в ожидании довольного жизнью собачьего хвоста, а также любопытных лап и носа.
Коллекция фарфора жила своей самостоятельной жизнью и выселяла нас уже из второй квартиры. Фигурки и тарелки стояли на полу и на полках, висели в коридорах, ваннах, туалетах и кухнях и довольно быстро плодились. Ни собака, ни кошка в эту систему координат не вписывались. Или вписывались, но в осколках. Я точно знал, что из всех фарфоровых изделий после появления у меня дома неких друзей человека целым останется только фарфоровый унитаз.
Между тем нытье несмышленышей приобретало навязчивый характер.
Дети караулили меня с утра на завтраке, залезали в кровать, сами тявкали, скулили и даже ползали на четвереньках по всей квартире по будним дням. На week-end’ах они ползали и скулили на даче.
Спустя некоторое время к ним присоединилась их мать, и благодаря этому усилению характер завываний приобрел оттенок волчьей стаи.
Наконец я принял Соломоново решение послать всех подальше.
В ответ на ужин мне положили на тарелку фотографию йоркширского терьера. Я накрыл фотографию спагетти болоньезе с соусом и проглотил обиду вместе с красным вином.
На следующий день водитель съездил для меня на Птичий рынок и купил все необходимое. Вечером на девичнике жена достала в ресторане «Большой» из крокодиловой сумочки «Биркин» пудреницу вместе со средних размеров, слегка дохлой мышью с розовым бантиком на хвосте.
Шутка имела большой успех с последствиями: я переехал в другую спальню.
Аргументы жены были следующие. Два года назад я обещал старшей купить собаку. Супруга выбрала наименьшее зло – карликового йоркшира. Девочку. По-нашему – суку. Они ласковые. Если нет, то у детей останется душевная рана на всю жизнь, и они будут с раной расти неизвестно как, а черепахи и морские свинки не спасают. С этой собакой не надо ходить гулять, она все делает на пеленку. В наказание супружеский долг я буду отныне и во веки веков исполнять сам с собой в одиночной комнате, хотя мои обязанности по выдаче еженедельного валютного пособия не изменятся. А так она собирает вещи и уходит вместе с детьми. Но не быстро. Быстро не соберешь. Вещей много… Все? Все. Прощай. Слезы.
Муж, то есть я, был, как всегда, логичен и гениален одновременно.
Да, я обещал. Но давно и как-то невнятно. Кроме того, я хозяин своего слова: захотел – слово дал, захотел – забрал обратно. Сук в моей жизни было хоть отбавляй. Их география за пройденный период была чрезвычайно обширна. От Москвы до Парижа, включая Рим, Лондон, Нью-Йорк и даже Тбилиси с Ташкентом, далее везде… Только йоркширской сучки мне сегодня и не хватало. Гостиная в записанных собачьих пеленках станет намного красивей и изящней. Но можно без меня? Все? Все. Прощай. Слезы.
Что же касается моего насильственного выселения в отдельную спальню, то неизвестно, кому повезло. Например, вчера в два часа ночи, когда все были на даче, пришла горничная и сказала, что ей показалось, что я ее звал и хотел, в смысле чего-то хотел… Кажется, воды и свежих новостей из Никарагуа. Меня обычно ночью интересует политическая ситуация в Никарагуа и Мозамбике… от горничной. Конечно, можно было обсудить с Настей, назло всему декоративному собаководству, троцкистское движение в странах Карибского бассейна, но мне показалось, что в сложившейся ситуации это будет уже перебором.
Через день испуганная секретарша трясущимися губами сообщила, что на 16:00 ко мне на прием записалась моя жена по личному вопросу.
Я попросил помощницу согласовать стоимость и условия консультации, а также возможность того, что меня заменит кто-то из наших коллег в случае, если клиентке мои тарифы покажутся дорогими, и затем Маша полчаса собирала осколки кофейной чашки, которую она грохнула от страха об гранитный пол.
Жена была красива и элегантна, как всегда, но на сдачу собачьей позиции все равно не тянула.
Однако ее предложение меня потрясло:
– Давай попытаемся спасти наш брак. Я предлагаю тебе пойти к раввину. Как он скажет, так мы и сделаем. Купим собаку или не купим собаку. Пусть ребе нам подскажет. Вот. Я с ним уже говорила, и он нас ждет.
Я начал гневно шипеть. Дело в том, что я никогда не кричу. В моменты, требующие повышенных тонов у большинства людей, я начинаю говорить все тише и тише. И еще могу перейти на «Вы». Сравните сами. Фраза, выданная криком на исходе чувств: «Ты блядь, Инка!» – абсолютно блекнет по сравнению с утонченным и изысканным: «Позвольте Вам заметить, Вы – блядь, Инна Леопольдовна». Точка. И почти шепотом, кому надо – тот услышит. Даже на соседней улице. Класс.
Короче, я перешел на шепот и на «Вы»:
– Как Вы могли?! Это главный раввин России! Разве можно беспокоить такого человека по пустякам? Почему Вы меня не поставили в известность?
Но потом мысль пошла в другую сторону и, как мне показалось, в абсолютно правильном направлении. Налево.
Дело заключается в том, что в синагоге в Марьиной роще на втором этаже висят доски. Разных размеров. Это те люди, которые помогают общине. Так вот, моя, конечно, не такая здоровая, как у некоторых, у которых были нефтяные скважины, но тоже не хилая… и смотрится хорошо.
У меня были все основания считать, что решение вопроса будет однозначным. И я согласился…
… Мы пожали друг другу руки и расцеловались. Берл Лазар улыбнулся нам своей милой улыбкой и пригласил в переговорную. Как-то стало хорошо и уютно. Почему-то вспомнилось детство, каникулы у дяди Фимы в Одессе, первый раз надетый на меня тфилин и таинственные слова дедушки «Рабейну Там». До сих пор не очень понимаю, что это значит, но помню, что стало как-то по-доброму.
Я извинился перед раввином, что мы пришли к нему из-за такой ерунды, и получил неожиданный ответ: «Это очень хорошо, что вы пришли к раввину с вопросом. Так ходили люди из поколения в поколения, когда им нужен был совет. Вы правильно сделали, дорогие! А теперь рассказывайте. Начинай, женщина…»
Берл прекрасно знал, как зовут мою жену, но от того, что он в данной ситуации назвал ее «Женщиной», слова зашуршали как-то официально, серьезно и одновременно торжественно.
Женщина начала. Замечательный папа. Хороший муж. До сих пор был. Обещал купить детям собаку. Потом раздумал. Дети плачут. Ситуация обострилась. Фарфор дороже? Нашла самую маленькую собачку. Не будет действовать мужу на нервы. И у нее шерсть не лезет. А он ни в какую. Развод? Но я его люблю и жить без него не смогу. Одна надежда на вас.
Потом заговорил Мужчина. Можно сказать, человек с почетной доски. Уверенный в себе, говорящий правду адвокат.
Да, пообещал некоторое время назад. Для того чтобы все от меня отстали. Но они отстали только на время. Эта собака нам так нужна, как сэру Элтону Джону в одном месте зубы. Теперь жена, которая должна была бы встать на мою сторону, заняла враждебную позицию… Что после стольких лет обидно. (Хотелось добавить, что вот горничная не заняла враждебной позы, но я промолчал…) У меня действительно фарфор, коллекция, известная во всем мире. И собакой буду заниматься я. А я не хочу. Дети поиграют месяц в лучшем случае. И вообще, кто в доме хозяин?!
Берл Лазар спросил по очереди каждого из нас, правду ли мы сказали оба, и нет ли в наших словах противоречий. Как на очной ставке, только в синагоге. Мы посмотрели друг на друга и кивнули. Это же не следственные органы, чтобы дурить им голову. Это главный раввин России. Берл опять улыбнулся и начал говорить:
– Принцип еврейской семьи очень простой. Всем в доме занимается и управляет Женщина. И никто другой. Она должна сделать так, чтобы мужа тянуло домой (и к ней), чтобы дом и дети были ему в радость, чтобы он, возвращаясь после работы, уставший и измученный, нашел дома покой, любовь и счастье. Поэтому всем в доме заправляет она. Но и отвечает она. Перед мужем. Если она считает, что картина должна висеть здесь, то она не должна стоять там. И наоборот. Но это уже про шкаф. Правда, с одним «но». С одним серьезным «но»… У мужчины есть право вето. Кстати, о мужчине. Его единственная задача – сделать так, чтобы его женщина и его дети жили хорошо. Для этого он должен работать, потому что это его жена и его дети. И он за них отвечает. Перед Богом и людьми.
Что же касается собаки. То, что собака маленькая, как аргумент не канает. Комар еще меньше, а как на нервы действует? А детей обманывать нельзя. Обещал – держи слово. Но ты же не обещал, что эта собака будет жить у тебя дома. Нет? Тогда скажи детям: «Я обещал, и у папы одно слово». Но собака будет жить на даче. С горничной (с другой…). Хотят дети поиграть с лохматиком – пусть едут за город. И какие вы оба молодцы, что пришли за советом к раввину.
Два счастливых человека разъехались по своим делам. Я в офис, жена домой. Вечером мы уезжали на дачу.
Любимая позвонила мне через три часа и попросила разрешения занести на пять минут сумку с йоркширом в квартиру. Трехмесячного щенка страшно было оставлять в машине одного. Я разрешил: сердце не камень. Особенно адвокатское.
//-- * * * --//
Я сижу у себя в кабинете дома. На нашей новой квартире на Арбате. И готовлюсь к завтрашнему процессу. Жена принесла мне кофе и несколько сэндвичей. Девчонки поцеловали меня в макушку и уехали куда-то на день рождения. Из гостиной чуть слышится старая запись моего любимого Ива Монтана.
На соседнем кресле, в маленькой уютной кроватке, которую я недавно купил, попав в несравненный Hermes в Париже, спит, тихо пофыркивая, Джессика. Предыдущая собачья модель тахты мне не нравилась, несмотря на то что мы ее заказали в Harrord’s в Лондоне. Мне кажется, Джесютке там было не совсем комфортно. На голове у собачатины такая же бабочка, как у меня на шее. Мы часто фотографируемся вместе для разных глянцевых журналов. Телевизионщики обожают нас снимать вдвоем. Джессика – не менее публичный персонаж гламурной Москвы, чем некоторые дамы. Наша любовь остра и пронзительна одновременно. Если я не беру ее куда-то с собой, она ложится перед дверью и тихо грустит. Она ждет хозяина и стережет дом. Я часто повторяю, что единственное существо в мире, которое меня по-настоящему обожает и никогда не попросило у меня ни одного доллара взамен, – это моя собака.
Жена смеется этой и другим моим шуткам даже тогда, когда в доме нет гостей. Историю появления у нас в доме собаки знают все наши друзья.
На бюро моей супруги стоит фотография двух ее любимых мужчин. Один поздравляет другого с днем рождения. Других фотографий на ее письменном столе нет.
Москва–Тель-Авив,
сентябрь–октябрь, 2013
Patisserie Senequier
В кафе «Сенекье» нормальные люди приходили на завтрак к 12 дня. Самые вкусные круассаны в Сан-Тропе, горячий шоколад, вид на яхты в порту и девушек в вечерних платьях, возвращающихся куда-то и откуда-то, делали самое модное кафе города центром нашей жизни. Мне было чуть больше двадцати, шел какой-то день июля самой середины семидесятых, и впереди была вся неизвестная, но потрясающая жизнь, которая по-настоящему началась неделю назад с покупки старенького, но феерически красивого кабриолета «Альфа-Ромео».
За соседним столом ругались двое. Он, «древний старик» лет сорока, вычитывал что-то с диким английским акцентом моей ровеснице. История сводилась к тому, что он вчера купил ей дорогущую юбку, а когда они пришли ночью к нему на виллу после ресторана, она напилась и заснула… Даниэль слушала молча, откинув голову назад. Неожиданно попав в британскую паузу, она встала. Каким-то франко-кошачьим, но абсолютно единым движением девушка сняла кожаную юбку со знаком YSL и бросила «старику» на стол. Кроме облегающей короткой майки и туфель, на ней ничего не было… Потом оглянулась вокруг себя, поймала мой взгляд и сказала: «Одолжи рубашку до дома».
Мы прожили на моей студенческой мансарде до конца сентября. Осенью она уехала в Лион на медицинский. А я в Нью-Йорк. Сначала мы писали друг другу раз в неделю. Потом реже.
Не так давно профессор гинекологии Даниэль Анна Ривьер, всемирно известный автор пособий и учебников, пригласила меня на свой юбилей в Сан-Тропе. Мы сидели за столиком в кафе «Сенекье» и пили холодный шоколад. Она познакомила меня со своим сыном, тоже доктором, и почему-то спросила: «Скажи честно, правда, похож?»
Было тепло и уютно, как может быть тепло в бывшей рыбацкой деревеньке в начале апреля.
Мы сидели молча, смотрели друг на друга и, абсолютно не стесняясь никого, плакали.
За соседним столом кто-то с кем-то ругался.
«Ginza Tour», июль, 2013
Небабушкино Внуково
Дверь за мной совсем не закрывалась. Она даже не заскрипела. Она просто осталась на том месте, где ее бросила моя рука, а потом медленно отъехала в сторону. Издавать звуки у нее уже не было сил. Я прошел по странному малюсенькому коридору и увидел в гостиной прозрачные глаза Гриши. На журнальном столике около тарелки валялись чипсы и куски каких-то газет. Недопитая бутылка «Абсолюта» свидетельствовала о состоянии души и тела хозяина гостиной. На полу спали в дремоте сотни каких-то записок и фотографий, печатных и рукописных листов, старых пригласительных билетов и что-то еще непонятное. Легким шлейфом в открытую с улицы дверь за мной погнался дневной неуютный снежок.
Мой дорогой друг сделал попытку привстать. Неудачно. Я подошел к нему сам, и мы обнялись. Несколько лет друг без друга намного его состарили. Хотя, может, и я стал другим? Придирчивым, например.
К моему каблуку приклеился какой-то конверт. Я оторвал его от ботинка и раскрыл. Поверх конверта выцветшими чернилами были написаны три адресата, три знаменитых имени. Я раскрыл письмо и показал его Грише. Гриня нехотя взглянул и сказал своим пьяным полуфальцетом: «Почерк не деда. Хрень какая-то. Выброси или забери себе».
На рояле валялись остатки какой-то еды. Перекосившиеся фотографии обнажали пыльные до траура прямоугольники своих настенных следов.
В окне загорали на зимнем солнце деревья запущенного участка.
– Попроси водителя сгонять в магазин, – обратился ко мне Гриша.
Я промолчал, намекнув, что сначала надо поговорить, а потом уже и в магазин…
Рассказ Григория был довольно прост. Он давно живет во Франции и немного в Эмиратах. Квартиру то ли пропил, то ли потерял. Долго сдавал дом кому-то и на эти деньги жил. Бесценный архив практически наполовину разворовали «друзья». В таком состоянии дом не сдашь, нужен хоть какой-никакой ремонт. Вот почему Гриша и решил продать мне весь архив: «Все равно все пропадет, а ты – старый “барахольщик”»…
Посмотреть я должен на все, валяющееся на полу все в той же гостиной, в кабинете и наверху где-то там.
В кабинете через пять минут от пыли и грязи у меня начался дикий константный чих. Кроме того, я решил, что эту комнату до моего захода туда обокрали несколько раз, вынесли все, что может представлять хоть какой-либо интерес, и делать мне здесь особо нечего.
По шаткой лестнице пришлось подниматься наверх. Там находилась спальня в более-менее удобоваримом состоянии средней чистоты. С тягой в грязь – все остальное, включая и знаменитую утопленную заподлицо в пол ванну. С опаской для жизни я спустился вниз. Гриша допивал последний «Абсолют», ему было хорошо.
– Подожди минуту, Сашуль! Я сам все тебе достану.
Григорий сделал еще одну (на этот раз успешную) попытку и наконец встал.
Пока я разглядывал небольшую «коллекцию» битого стекла в витрине и на окне, Гриша откуда-то из-под рояля выволок несколько картонных коробок с фотографиями и какими-то бумагами и, торжественно улыбаясь, вручил мне первую из них.
– Это то, что осталось. Купи, пожалуйста. Мне очень нужно… Денег совсем нет, – сказал хозяин…
… Всего пятнадцать минут назад мы выехали с улицы Горького, а ее единственному сыну было уже страшно. Мама прихорашивалась все утро, а мне так не хотелось ехать на неизвестную дачу к каким-то там суперизвестным людям, к их внуку и, наверное, сыну тоже. В маминых разговорах скорее звучало «внук», чем «сын», и меня это очень удивляло. Из подслушанного у взрослых я понял, что внук и сын – это один человек, что наши мамы дружат, а что бабушка – совсем не бабушка и своего «не сына» не очень жалует. Еще дома говорили про фильм, на который меня по очереди водили все родственники и который назывался «Веселые ребята», где вот эта «не бабушка» играла главную роль. А еще там в другой главной роли снимался друг моего дедушки и тоже одессит, очень смешной и веселый Леонид Осипович. С ним тоже была полная неразбериха. Дедушка называл его Лазарь, бабушка – Лазарь Иосифович, мама – дядя Леня, а домработница – товарищ Утесов. Дядя Леня гладил меня по голове, тихо скармливал мне конфеты «Трюфель», смеялся моим шуткам и говорил маме: «У ребенка потрясающее чувство юмора. Шо вы его заперли в этом холоде, отправьте его на стаж в Одессу лет до тридцати. А то он уморит всю армию, и взвод будет икать смехом. А в Одессе такие диверсии не проканают»…
Впереди неумолимо летел олень от «Волги», и мама давала мне последние наставления на тему «Как себя вести в приличном обществе».
Мы доехали до Внукова, к моему сожалению, довольно быстро. Большие ворота открылись как-то сами по себе, и мама, выпорхнув из машины, обняла красивого молодого человека со словами: «Привет, Дуглас»! Обнятый почему-то ответил, что он здесь Вася, и теперь он вообще Вася на всю жизнь. И мама, повернувшись ко мне, сказала: «Сыночка! Познакомься – это Гришин папа, Василий Григорьевич». Метаморфозы продолжались… Потом появился сам именинник с пистолетом в одной руке и со своей мамой в другой. Маму звали тетя Галя, и у нее на шее висел огромный фотоаппарат. Гриша, старше меня на несколько жалких месяцев, с видом старожила предложил мне посмотреть, где в саду удобно прятаться индейцам в засаде, и мы оставили взрослых.
Через какое-то время уже довольно грязных детей загнали в дом, оторвав от строительства вигвама. Предусмотрительная мама тут же засунула меня в ванную комнату на переодевание, по дороге объяснив, что это последний раз, когда такую свинью, как я, приглашают к известным на весь мир людям. Я не понимал: почему Гриша старше меня всего на ничего, а из-за этого известен во всем мире? Крепко держа меня за руку, мама завела меня в гостиную.
Комната показалась мне огромным помещением, слегка смахивающим на какой-то иностранный фильм. Большущие окна весело выходили в дремучий сад, по которому бегали симпатичные и дружелюбные собаки. Между окнами, как мне показалось, стоял потрясающей красоты рояль какого-то красноватого оттенка, что повергло меня в шок, так как я был уверен, что рояли бывают только черными. На полу лежала чья-то шкура, по стенам – большие и маленькие фотографии и рисунки. Огромная афиша с надписью «Веселые ребята» спускалась откуда-то с потолка. Напротив рояля к стене прислонилась опять же потрясающей красоты лестница, которая по замыслу архитектора (или в моем детском восприятии) уходила куда-то в небо. Но самым удивительным было другое. В гостиной находился камин, который очень красочно горел и трещал дровами, как пулемет из фильмов про войну. То есть к этому возрасту я побывал на многих дачах. Я видел печки и всякие разные штучки. Но действующий камин в Москве?! Это была уже полная ахинея, которая затмевала и Васю-Дугласа и бабушку-не бабушку.
У камина в кресле сидел седой человек, чем-то напоминавший брата моего деда Фиму, и балагурил. Детей вместе с Гришей было немного, человек пять, и нас чинно рассадили за обеденный деревянный стол. Я умудрился пристроиться напротив горящих дров и заслуженно считал, что получил козырное место. Через какое-то время по все той же дворцовой лестнице с небес спустилась симпатичная улыбающаяся дама. Все взрослые встали, включая меня (мамины уроки). Дети продолжали сидеть за столом, хватая руками праздничный торт. «Гришина бабушка, Любовь Петровна», – представила ее всем присутствующим, по-моему, тетя Галя и получила за это уничтожающий сардонический взгляд той же Любови Петровны. Хозяйка дачи сделала маме комплимент про хорошее воспитание мальчика, побыла еще десять минут, попросила детей оставить дом целым и в конце, обращаясь к старику у камина, сказала: «Гриша! Будьте добры, дайте очаровательной Люси два билета на нашу премьеру в Дом кино». И потом, уже обращаясь к самой маме, сказала: «Сходите, по-моему, мило получилось. Посмеетесь чуть-чуть. Там француза играет мальчик один – Гафт. По-моему, не очень. Мой муж со мной спорит. Интересно, что вы скажете». Больше я эту тетю не видел.
Нас самих, детей, засыпали кучей подарков. Еще мы играли на ковре или на шкуре и отчаянно смеялись. Уезжать из этого дома не хотелось никогда…
– …Так сколько тебе нужно денег, Гриня?
Это была еще институтская кличка Гриши Александрова. Наверное, прицепилась к нему когда-то еще в школе, когда мы все смотрели «Неуловимых…» Кеосаяна.
Гриша окинул меня мутным взглядом. И попросил тридцать тысяч долларов. За все. Что такое «все», я не представлял вовсе. Тогда внук отца советских музыкальных комедий открыл коробку и достал две фотографии. На одной был снят Чарли Чаплин, и надпись наискосок по-английски: «Дорогому Грише. Калифорния 1930 год». На другой – похожая надпись, но губной помадой и от Греты Гарбо. Того же времени. Дальше шел ворох фотографий из легендарного путешествия конца двадцатых: Берлин – Париж – Нью-Йорк – Голливуд – Мексика. Эйзенштейн, Александров и оператор Тиссэ. Герои-авторы шедевра всех времен «Броненосец “Потемкин”». Приглашение в Голливуд от Paramount Pictures. И фото, письма, телеграммы, стихи, опять фотографии и опять стихи…
У меня задрожали руки. То, что я держал в руках, нельзя было оценить деньгами. Этот архив… это, это – в общем, эти коробки надо было спасать. Я сел рассматривать первую из попавшихся пачку. В голову лезли какие-то воспоминания из курса по истории кино, преподаватели – наша любимая Паола Волкова, Бондарчук и Скобцева, Волчек-папа, Бабочкин, Герасимов и Макарова, Хохлова, Згуриди…
– Гриша, ты должен издать книгу о деде и его бурной жизни. О Любови Петровне, о родителях, о нас, в конце концов. Зачем ты все это продаешь?
– Не-а, не смогу. Нет ни сил, ни здоровья. Ни денег. Ты же сам зашивал меня когда-то. Я знаю, что книгу ты сделаешь намного лучше меня. То, что знаешь ты, мало кто знает и помнит. Так что тебе и фото, и карты в руки. А я устал. Скажи водителю, чтобы водки привез. Пожалуйста.
Мы чуть вспомнили родной ВГИК. Студенческие зимние каникулы. Дома творчества Союза кинематографистов в Болшеве и Репине. Ольгу и Настю… В комнате было безумно холодно, но на душе стало теплее.
– Ты не хочешь разжечь камин? – спросил я Григория.
Гриша пробурчал что-то невнятное на тему, что «дымоход забит и не тянет», и уныло закрыл глаза. На полу на уставшем ковре стоял электрический обогреватель и делал из себя рабочий вид. Чтобы не устраивать иллюстрацию к бессмертному «Ледяному дому», я включил обогреватель и еще раз огляделся.
Афиша «Веселых ребят» лишь слегка покосилась, но находилась на той же стене под потолком. Там же и на том же месте, что и раньше, отдыхал вот уже много лет чем-то сильно расстроенный рояль. Около камина стояла фотография последнего Гришиного «романа». Я неплохо знал эту даму по гольф-клубу. Она была бывшей женой моего знакомого. Меня удивило, что вокруг не было ни одной фотографии родителей. Только Григорий Васильевич Александров и Любовь Петровна Орлова. Несколько фотографий Гришиных детей из Парижа. Все.
После смерти Любови Петровны через несколько лет не стало и Дугласа-Васи. Вдова – тетя Галя, Гришина мама, вышла замуж за Григория Васильевича Александрова. Гришиного дедушку. Причины такого брака мне никогда не были известны, спрашивать было неудобно. Но как-то Гриша обмолвился, что они расписались для сохранения дачи и квартиры. Что-то в этом духе. Потом не стало деда. Потом и тети Гали. И Гриня остался один.
Кресло Александрова-старшего хоть и рассохлось с годами, но все-таки еле-еле держало его внука в себе. Что же касается ремонта в доме, то последний раз его делала Орлова. В середине шестидесятых.
Дом обрастал тухлятинкой и упадком. Малюсенький кабинет деда был забит какими-то шинами и моторчиками непонятно от чего.
Было жутко и сыро. Еще давно Гриша рассказывал мне, что вода просачивается где-то под домом в подвал и надо делать капитальный ремонт, но на это нет ни сил, ни денег. Даже собака предпочитала жить на улице в будке.
Гриша, укутавшись в какой-то клетчатый плед, под напором теплого обогревателя сдался и тихонько захрапел…
…Пару по научному коммунизму надо было прогулять во что бы то ни стало. Гриша, в свою очередь, прогуливал историю КПСС. Предложений было несколько. Можно было пойти на просмотр в актовый зал на четвертом этаже. Там всегда что-то было. Или пойти пить пиво на ВДНХ, в стоячую забегаловку под названием «Парламент». Кто в институте окрестил это место «Парламентом» – не известно, но имя прижилось.
Я был не очень «по пиву» и предложил заехать за девчонками в балетное и пойти куда-нибудь вечером. Например, в кафе «Московское» в моем доме на Горького. Вдруг Гришу осенило, как Эйзенштейна на съемках: «Послушай, дед уехал в Польшу. Родители в Москве. А у меня ключи от дачи! Берем Ольгу с подругой – и во Внуково! Дед еще говорил, что купил в «Березке» джин с тоником и «Мальборо»! На фиг нам это пиво?! А ты «случайно» выпьешь и назад уже никого не повезешь».
Оля вот уже три дня как нравилась моему другу. Мы познакомились на очередной вечеринке у меня дома. Мама год как жила в Париже, мне была оставлена квартира и зловещего вида «Жигули», а также указания вести себя прилично.
Любови Петровны уже не было в живых, и путь к посещению дачи родственникам был открыт. У Орловой были сложные отношения с сыном своего мужа. До ареста (стиляги, золотая молодежь и т. п.) Гришин папа носил имя Дуглас. Его так назвали в честь знаменитого американского актера немого кино Дугласа Фербенкса, который в конце двадцатых приезжал в Советскую Россию со своей женой, еще одной звездой Голливуда – Мэри Пикфорд. Принимали их, конечно, Сергей Эйзенштейн и Григорий Александров. После того как Дуглас освободился и стал Васей, неприязненные отношения между Орловой и сыном ее мужа от первого брака остались. Слишком много неприятностей доставил пасынок народной артистке. Вот почему семья Василия Григорьевича и он сам на даче бывали нечасто.
Подруга Настя оказалась еще лучше Оли. Мы ехали на дачу и весело болтали. Гриша обещал сварить или пожарить что-то вкусное. Он в отличие от меня любил и умел готовить. Мои способности на кухне дальше приготовления растворимого кофе не шли.
На даче девчонки с интересом разглядывали галерею фотографий: Орлова и Хрущев, Александров и Софи Лорен, Александров и Орлова на вилле у Чарли Чаплина в Швейцарии, Марлен Дитрих и Орлова. После того как осмотр галереи был закончен, Оля как-то по-хозяйски спросила, где спальня… Через пять минут со второго этажа до нас с Гришей долетели восторженно-удивленные вопли гостей. Мы побежали по лестнице наверх. В ванной комнате стояли, потрясенные увиденным, две обнаженные балетные красотки и с восторгом смотрели на чудо. Чудом «работала» утопленная в пол ванна. Для нормального советского человека начала семидесятых это был практически Париж или хотя бы Нью-Йорк. Кордебалет попросил разрешения принять ванну для чистоты эксперимента. Потом позвали в ванну меня. Затем пришел Гриша со своим «Бифитером» и тоником. Воды в ванне уже не было, она давно вышла из берегов… Еще через час поддатый Гриша заснул в той же утопленной в пол ванне. Вытащить эту тушу нам втроем так и не удалось. Мы принесли в ванну подушки, одеяла и плед. Закутали хозяина и слегка брошенные легли остатком гарнизона в хозяйскую кровать. Утром я уехал в институт. Была пятница.
В понедельник вечером мне позвонил Гриня и слезно попросил вывезти Олю и Настю с дачи. Во-первых, они все съели, выпили и выкурили; во-вторых, завтра возвращался дед. Денег на такси ни у кого не было. Мне пришлось забрать балерин к себе. В среду на большой перемене Гришка нашел меня на третьем этаже в институте и спросил, у меня ли еще Оля и Настя. Дело заключалось в том, что дедушка, приехав из командировки, отдохнул чуть-чуть, переоделся и лег в Кремлевку на неделю на обследование. Вечером я повез девчонок на дачу. Так они и ездили от меня к Александрову туда и обратно месяца полтора. Потом Оля вышла замуж за моего соседа. Внуки, живет в Лондоне с дочкой. Иногда видимся…
…Через несколько дней Гриша приехал ко мне в офис. Он решил продать дачу и уехать навсегда из Москвы в теплые края. От огромного участка, когда-то подаренного орденоносцу Григорию Васильевичу Александрову самим Сталиным, остались крохи. Сначала тетя Галя подарила часть земли своей родственнице. Потом Гриша продал за бесценок почти треть остатка своему знакомому. Потом еще какой-то аферист пытался что-то отгрызть. Идея дачи, построенной по типу голливудской виллы Чаплина, на которой народные артисты СССР должны были принимать прогрессивных кинематографистов всего мира, ушла в небытие. Грине срочно нужны были 250 тысяч долларов для погашения кредита по какой-то квартире, которую в Эмиратах купила его почти бывшая жена. Гриша обещал отдать деньги через полгода или раньше, когда продаст дом. Пришлось одолжить. Прошло полгода. Дом в таком ужасающем состоянии не продавался. Я пытался помочь и возил туда своих близких друзей. Безуспешно. Вроде Саша Вертинская и ее муж Емельян Захаров поначалу захотели. Но потом отказались. Правы. На детей мог случайно упасть потолок. В конце концов опять пришел Гриша и предложил выкупить этот дом уже целиком. Вместе со всем содержимым. Долг вернуть он мне не мог. Пришлось так и поступить. Мы подписали документы. У нотариуса Гришка напомнил мне историю вечера нашего знакомства, которую я совершенно не помнил.
После торта мы, пяти– и шестилетние дети, играли перед камином на ковре. Заигравшись, Маша, дочка советского посла то ли в США, то ли в Японии, пукнула. Другой малолетний гость, внук мужа Фурцевой, но не ее родной, хотя его все называли только внуком Екатерины Алексеевны (это просто мистика какая-то!), насупившись, сказал: «В приличном обществе надо пукать бесшумно»… А пятилетний я добавил: «И только запахом Шанели»…
Через два дня Гриша уехал.
… Я откидываюсь в кресле в своем кабинете на работе. В соседней комнате пять искусствоведов разбирают архив главных звезд советского кино. Обсуждаются план и части книги. Рабочее название трехтомника «До Любви. С ней. После нее». На даче идет стройка и ремонт. В отдельном здании на участке будет ИХ музей.
Передо мной на столе лежат фотографии с того дня рождения. Наши мамы такие красивые, молодые и счастливые. Впереди у нас всех целая жизнь. На этом черно-белом фото мой новый шестилетний друг обогнал меня почти на полгода. Он апрельский. Я родился в сентябре.
В ноябре 2011 года Гриша, Гриня, Григорий Васильевич Александров-младший скончался, унеся с собой часть моего детства и юности.
Я навсегда теперь буду старше его.
«Сноб», июль, 2013
День работы в Лондоне
Наш лондонский офис работал не совсем так, как мне хотелось.
Кричать я не умею и поэтому в гневе говорю шепотом. Ходят слухи, что это страшнее. Не знаю. Пусть сами разбираются.
– Послушай, Скотт, – выговаривал я нашему адвокату, – клиент не должен, а значит, не может прийти послезавтра на суд. Он сказал, что болен. А ты, Скоттино – можно я буду называть тебя по-итальянски? – скажешь это судье: «Мистер Гаврила болен». Понимаешь? БОЛЕН.
– Но это неправда, сэр. Я видел его час назад, он очень здоров. И пошел играть в футбол с друзьями. В будний день, сэр. Днем. Зимой. Это может делать только здоровый и состоятельный человек. Он нас вводит в заблуждение, сэр. И вводит в заблуждение суд. Это очень прискорбно, сэр.
– Послушай, какая у тебя машина? И какая у меня? – Я решил зайти с другого конца.
– О, у меня нет машины, сэр. Я живу около «Кристал Пэлас». Это еще Большой Лондон. Всего девять остановок на подземке. А там две остановки на автобусе. Или пройтись пешком по городу, мистер Добровинский. Одно удовольствие прогуляться в любую погоду, если, конечно, есть время. Мы все в офисе вам очень благодарны, сэр, за то, что работаем в таком изысканном месте: Old Park Lane, number seven. Что может быть лучше? Что же касается вашего вопроса, то уверяю вас, что, когда мне нужен автомобиль, я беру его напрокат в агентстве. Но это очень редко бывает. Вторая часть вопроса для меня так же проста, как и первая: если мне не изменяет память, а память у меня отличная, сэр, у вас Rolls-Royce Ghost, удлиненная модель 2013 года, в комплектации люкс. Отличный автомобиль. И еще Aston Martin, Porsche…
– Да, я знаю, блин, то есть Скотт, какие у меня машины. Стоп!
– А почему вы тогда у меня спросили, сэр?
– Потому что ты ездишь в вонючей душной подземке, в толкотне из-за того, что не веришь клиенту. А я вот верю. Всем клиентам. А они верят мне. И поэтому у меня Rolls. Понятно?!
– Вы очень наивны, сэр! Я открою вам глаза. Он нас обманывает. Мистер Гаврила не может знать, что заболеет послезавтра. Он не медиум, сэр.
– Наташа! Я больше не могу! How do you say Primudak in English? – крикнул я помощнице.
Умница и красавица Наташа Левинзон, возглавляющая наш лондонский офис с первого дня, потупила океан своих глаз и промолвила:
– Английский язык не такой богатый, Александр Андреевич. Мне нужно чуть времени. Я подумаю…
Но тут зазвонил телефон, секретарша соединила Скотта́, и он вышел поговорить в другую комнату.
Англичанин вернулся минут через пять–семь и позвал к телефону уже меня.
– Вас спрашивает Скотленд-Ярд, сэр.
– Да? Меня? А что они хотят?
– Не знаю, сэр. Я лишен права спрашивать, не имея вашего согласия. Это может быть слишком интимно, сэр. Вы меня понимаете?
– Наташа! Ты мне так и не ответила! Думай быстрее, а то я тут с ума схожу! – крикнул я и взял трубку.
– Инспектор Томас Лестрейд, Скотленд-Ярд. С кем имею честь, сэр?
«С кем, с кем? Cо мной», – сказал я про себя.
– Вы не могли бы сейчас зайти к себе в гостиницу, мистер Даблвиски? Мы не отвлечем вас надолго. Я буду ждать вас у ресепшен, сэр.
Я перешел улицу и зашел в довольно уютный Four seasons, где всегда останавливаюсь по причине десятиметровой близости от офиса.
Возле стойки находились два человека в штатском, на которых все было написано. Удивительное дело, в каких бы странах я ни побывал, а надпись на этих ребятах одинаковая. Даже на камбоджийцах и на ангольцах.
– Вам знаком человек по имени Владимир Задрюкин? – прозвучал неожиданный вопрос.
Мне, естественно, тут же захотелось пошутить насчет знакомств с Отдрюкиным, родственных отношений с Выдрюкиным и даже тесной дружбы с Замандрюкиным, но, во-первых, у таких ребят, как мои гости, обычно с юмором напряженка, а, во-вторых, в тонкости родной речи вдаваться тоже было не с руки и даже не с ноги. Короче: «Нет».
– Он живет в этой гостинице, сэр.
– Я абсолютно счастлив за всех постояльцев этого отеля и за – как вы его назвали (?) – господина Мандрюкина также. Не знаком. Это все?
– Почти, сэр. Мы уже проверили эту информацию. Адвокат вашего офиса Скотт Томпсон подтвердил, что в списке ваших клиентов не значится это имя. Нам также стало достоверно известно, что вы в своей стране достаточно известны, сэр. Вы можете это опровергнуть или подтвердить?
– Подтверждаю, джентльмены. На Ямале у меня пыталось взять автограф стадо северных оленей, – не выдержал я. – Что я могу сделать для вас в эту прекрасную среду?
– Мистер Задрюкин был задержан полицией сегодня в полдень. Он видел вас в отеле на завтраке. В участке он попросил нас связаться с вами, так как он хотел бы стать вашим клиентом и давать показания в вашем присутствии. Если вы не против, сэр. Мы должны были проверить его слова и узнать, не являетесь ли вы членом той же банды, что и мистер Задрюкин. Мы проверили, сэр. Вы не член.
Последний постулат был явно спорным. Однако, пока суд да дело, ситуация приобретала комичный характер, и, кроме того, мне захотелось помочь, а заодно и посмотреть на некоего Задрюкина из моего отеля. Результат любопытства: два английских мусора и я – «не член» втиснулись в какую-то вислоухую малолитражку и двинулись, как я понял, в местный СИЗОвник.
Через полчаса ко мне вышел довольно прилично одетый парень с лицом, похожим на уставший морской канат, и после слов счастья от увиденного меня начал рассказ.
Владимир с неженой приехал с дальнего Севера (не зря я вспомнил про оленей) и первый раз в Лондоне. Якобы в командировке – на переговорах, для жены. У него самая лучшая в России команда нефтяных и газовых пожарников. То есть команды на самом деле две. Одна зажигает (бесплатно и тайно, но с разрешения…), а вторая тушит (за большие деньги и по серьезному контракту). Такой оригинальный и незамысловатый русский бизнес.
В это утро девушка идти «во вшивый универмаг и париться в духоте» не захотела и пошла гулять по Бонд-стрит. Что же касается «Поджигателя энд Тушителя», тот нарезал ласты во всем известный Harrod’s – покупать жене и детям подарки для отмазки.
Накупив «всякой фигни», пожарник направился к выходу. Около дверей с ним столкнулась какая-то толстая дура в шляпе и в куче покупок. Тетка от столкновения уронила два пакета и подарочные коробки и начала злобствовать на Володю. С английским у Вована не очень, но коробки он тете поднял и кое-как извинился. Шляпа извинения приняла через губу и, указав на стоявший напротив выхода «Ягуар» с водилой внутри, попросила грубияна отнести к ней в машину покупки и сказать шоферу, что это от его хозяйки – леди Чаттерлей, а она должна еще кое-что купить. А чеки все внутри, и их надо отдать шоферу. Или ладно, леди сама отдаст. Вова согласился и вышел на улицу, не обращая внимания на дикий вой тревоги, который поднялся при его просачивании сквозь двери. Ягуарский водила мало того что оказался казахом (коих в Лондоне не меньше, чем в Астане), но еще к тому же ушел в несознанку и сообщил, что видел в гробу все покупки леди Чаттерлей, кретина в пакетах и его маму. И вообще он ждет страшно сказать кого, но тоже из Казахстана. Вова упирался. Казах послал пожарника куда-то глубоко, дальше даже, чем в Удмуртию, и, кроме того, назвал мистера Задрюкина, очевидно, местным термином из кокни (лондонский сленг): Mudilo from Nijnego Tagila. Вова обиделся, бросил покупки на тротуар и решил дать шоферу по казахскому чану. Тут охрана и полиция, выскочившая из легендарного магазина, всех и скрутила, в смысле как Вову, так и его визави – еще не битого алма-атинского апорта.
В полиции Задрюкин увидел, что вынес из Harrod’s до фига неоплаченного товара – какие-то кофточки, колготки, купальники и лифчики, опять лифчики и прочую дребедень, которую нашли вместе со звенелками в пакетах гадской леди. Казаха, который в отличие от Вовы говорил по-аглицки очень даже прилично, через час, записав показания и проверив документы, отпустили. А вот пожарнику пришлось плохо… Наконец полицейские вызвали какую-то чешку – аккредитованную переводчицу. Ровесница королевы Виктории думала, что знает русский, который слышала во время оккупации, когда прятала партизан под видом своих внуков на хуторе. Кое-как Вова объяснил мумии, что видел в гостинице русского адвоката, и попросил меня найти. Ну, дальше выяснилось, что я «не член», и вот мы разговариваем. К восьми вечера мы с Вовой поведали одну и ту же историю пятнадцать раз, ни разу не сбившись, совершенно расстроив этим представителей ЛУРа (Лондонский уголовный розыск), или как там они называются, которые решили, что обезвредили крупную банду русских воров лифчиков и колготок. Вову пробивали в Интерполе и на отпечатки пальцев. Безрезультатно. Задрюкин готов был сознаться, что лично поджег и потушил Москву в 1812 году, но лифчиков не крал и с полукриком: «Где вы тут увидели сиськи?!» – тыкал полицейским фото законной сожительницы из Салехарда. Полицейские соглашались с отсутствием грудастого мотива, но как доказательство фото не принимали. Наконец все устали, и два инспектора, или по-местному Бобики, запросили в центральной файл на блатных теток. Так как у полицейских тоже есть пересменок, Вову отвели в камеру, а я остался ждать приезда Ольги, нежены, в полицейский участок. Торнадо и артобстрел Берлина в сорок пятом – это просто предрассветная тишина на болоте по сравнению с ором этой идиотки. Когда крик смолк и из щелей вылезли спрятавшиеся от страха полицейские и мыши, Ольга объявила, что будет ночевать в камере вместе с любимым. Лейтенант сказал, что он не уверен, что молодые смогут получить соответствующую санкцию, но такое было, возможно, раньше и только после тюремного венчания – в ночь перед казнью. Оля сказала, что она согласна, и написала об этом романтическом и последнем жизненном деянии записку суженому. Дежурный Бобик (on duty) смиренно записку дефективной Оли понес ее любимому в камеру. Ответ пришел быстро. Полного текста я не видел, но первые два слова были: «Иди на…» Дальше не разобрал, так как девушка прижала записку к груди и прошептала, прикрыв глаза: «Значит, любит…»
Наконец появился файл с бабами. Подозреваемый листал пятый том, когда издал победный клич удовлетворенного сексом павиана, ткнув в какую-то фотографию пальцем. Полицейские переглянулись. И тут наконец прояснилась вся трагичная история сегодняшнего дня в и у известного магазина.
Толстая леди оказалась известной по всей Великобритании воровкой, неоднократно сидевшей на киче Ее Величества. Работа по универмагам – это просто хобби почтенной дамы на пенсии. А делается это так. Выбирается желательно дебиловатый с виду иностранец (тут она с внешним видом нашего огнетушителя не ошиблась), с которым происходит столкновение в дверях. По разговору сразу можно определить, он местный или пришлый пассажир. С местным разговор короткий: «сори – сори» – и пока. Растерявшийся от обилия покупок и толстой леди в шляпке дебилоид направляется к указанной машине или за угол, где авто миссис Чаттерлей должно якобы ждать свою хозяйку. В дверях звенит тревога от ворованных и не проведенных через кассу товаров. Но система устроена таким образом, что звон начинается во всех дверях. Так вот: остальной неоплаченный товар испаряется вместе с тетей Мотей через другие двери совершенно безболезненно, так как никто не обращает ни на кого внимания из-за звона, начавшегося где-то в другом месте минуту назад. Кроме того, вся охрана в этот момент обычно несется английским галопом к первоисточнику.
… Еще через два часа, подписав кучу разных бумаг, мы вышли на свежий воздух. В такси Оля расстегнула джинсы и чуть их с себя приспустила. Я, грешным делом, подумал, что любовь за Полярным кругом начнется немедленно, прямо здесь, в лондонском такси. Однако то, что она вынула оттуда, было совсем не трусиками (их как раз не было), а на свет из Олиного уюта вышел один из лифчиков, который она сперла с полицейского стола вещдоков. В виде шутки. Мистер Задрюкин, который держался целый день в напряге, начал одновременно душить и мутузить подругу так, будто он был не пожарник, а многорукий Шива. Тут присутствовал и лифчик, и прогулка по Бонд-стрит, и ночь перед казнью, и все остальное, видно, давно наболевшее.
Таксист вежливо спросил меня, все ли у нас в порядке на заднем сиденье. Я попросил его по дороге в гостиницу заскочить в ближайший морг, чтобы высадить там или, вернее, выложить молодую леди.
Надо сказать, что Оля оказалась довольно живучим созданием и вошла в отель потертая, но своими северными ногами.
Я решил съесть какой-нибудь салатик, так как очень уж устал за целый день с пожарным и Бобиками. Но, войдя в гостиную, я увидел нечто, от чего усталость ушла, как девственность в четырнадцать лет.
На диване, откинувшись на спинку, полулежал пьяный в стельку клиент мистер Гаврила (г. Москва). Рядом с ним, тоже на диване, только в абсолютно противоположном направлении, лежал лицом в греческом салате мой адвокат англичанин Скотт (г. Лондон).
Такой же пьяный. Вид сбоку двух тел, таким образом, представлял собой букву V – символ победы.
Сэр Гаврила говорил по-русски:
– Послушай, ты. Если мы выиграем суд, я лично, кроме гонорара вашей конторе, куплю тебе в подарок твой сраный Harley. Какой ты хочешь. Понял?
Скотт, который до сегодняшнего дня не знал ни одного слова по-русски, пускал в салат пузыри в знак согласия. Оба ждали меня для выработки окончательной позиции в суде.
Мимо прошли две дамы неопределенного возраста, и одна из них заметила по-русски спутнице, указав на Скотта:
– Посмотри, сразу видно наших…
Я заплатил за гостей счет, вздохнул, вспомнив Наташины глаза и фигуру, и пошел спать.
Прошло какое-то время. Наталья Левинзон по-прежнему с блеском возглавляет офис. Она открыла у нас новый департамент. Отдел получил название «Валовой продукт». И занимается оформлением видов на жительство, документов и контрактов для покупки недвижимости. Для наших сограждан, которые по каким-то причинам из России валят. Отсюда и название отдела. Работает она, несмотря на ее красоту, – блестяще.
Скотт женат на чудной и обаятельной москвичке. Прилично говорит по-русски. Пятьдесят процентов времени он проводит в Москве. Потом легкими юридическими пинками мы выгоняем его на родину.
У него так и нет «Роллса». Скотт ездит по городу на «Бентли купе», as a last loch. Я думаю, что он стал одним из лучших адвокатов Лондона. С нашей помощью.
У нас с ним есть традиционная шутка:
Скотт: «Сэр! Почему вы не замените ваш Rolls-Royce Ghost на более комфортабельную модель Rolls-Royce Phantom? В гостинице “Украина” в Москве вам подберут прекрасный экземпляр».
Я: «Вы, конечно, правы, мистер Томпсон. Кроме того, мой приватный водитель Игорь просто настаивает на этом. А он, я считаю, лучший шофер в Москве и разбирается в машинах. Однако, видите ли, Скотт, “Роллс-Ройс Фантом”, а еще и удлиненная модель, – это очень дорогой автомобиль. А мы как жили в г…не, сэр, так и будем».
И оба каждый раз умираем от смеха.
Хотя мысль о «Фантоме» хорошая…
«Tatler», февраль, 2014
Зимние каникулы
Она бросилась с криком «Папа!» и повисла у меня на шее. Десять–двенадцать лет назад она была намного легче. А ее мама моложе. А я такой же.
Водитель поставил чемодан, изобразил заговор на лице, показал глазами на дочь и исчез в тех же дверях.
Ребенок прибыл домой с чужбины на зимние каникулы, которые в России называются Новогодними, а в Европе – Рождественскими. Короче, на Хануку.
– Папа, как я рада быть дома! C {1} a va?
– Радость моя, ты в Москве. Можешь говорить по-человечески?
– Извини, папусик! Конечно. А где твоя жена?
Интересный оборот. Новый.
– Ты имеешь в виду маму? Она будет через пять минут. Вы быстро приехали.
– Быстро? Папусик, мы ехали из Шереметьева два часа и одна четверть. Это быстро?
– В Москве это мгновение. Чай будешь?
– Буду. Ты знаешь, мы расстались с Николя.
– Не может быть… – Я сделал вид, что ничего не знаю. Нельзя же закладывать младшую дочь старшей. – Давно?
– Ну, летом. Нас теперь связывают только общая собака и алименты.
– Что? Какая собака? Какая общая? Какие, блин, алименты?
– Пап, что ты кричишь, ты же не алжирец на блошином рынке. Николя подарил мне собаку. Я ее очень люблю. Но мне рано надо вставать, чтобы ехать на Фак. Поэтому он продолжает приходить без меня и гуляет с Тобзиком. И покупает ему, как это… alimentation, алименты по-вашему.
Я отложил валидол. Конечно, слово «алименты» произошло от французского «алимантасьон» или, по-нашему, от слова «еда». Но перепутать все это, зная мою специализацию, и в моем же доме? Это надо уметь…
– Пааап, анекдот рассказать?
– Давай, пока маааам не пришла.
– Не знаю, если ты поймешь. Если не поймешь – объясню.
– Рассказывай уже, кочевряжка.
– Ты знаешь, почему, когда мальчик объясняется девушке в любви, она опускает глаза вниз?
– Нет.
– Она хочет убедиться, что парень говорит правду. Смешно?
– Потрясающе. Рассказал преподаватель семейного права?
– Нет, что ты. Я сама придумала. Ты же постоянно придумываешь анекдоты. А я в кого?
Пришлось снова искать валидол.
В это время появилась любимая. Мобильный в брюках дрогнул, как мог, и я взял отцовский перерыв. Звонил обнищавший олигарх. Вчера они с женой отмечали десятилетие знакомства и очень много выпили. Он признался ей, что в связи с труднейшим бизнес-годом раз в неделю ходит к психоаналитику. Она выпила еще и призналась ему, что тоже ходит к одному врачу, двум актерам и к известному хоккеисту. Я сначала подумал, что он хотел бы узнать, нет ли в этой обойме еще и адвоката. Но через десять минут олигарх преобразился в клиента, и все встало на свои места.
На следующий день мы поехали пообедать все вместе в итальянский ресторан. На углу соседнего дома торжественно открывали мемориальную доску известному сатирику и поэту.
– Интересно, если папа умрет, какую доску повесят на нашем доме? И что там напишут? – задала удивительно тонкий вопрос любимая дочь.
– «Сдается квартира», – без тени улыбки ответила ее мать.
В этом маленьком диалоге мне понравилось только слово «если». Оно как-то оттягивало эффект сдачи квартиры на неопределенный срок.
В меню ресторана «Семифредо» я выбрал рыбу, дочка – мясо, а жена заблудилась в салатах.
– Мама теперь вегетарианка, – пояснил я наследнице. – В ее возрасте она полюбила животных и возненавидела овощи…
Дочка засмеялась, жена нахмурилась. Эту «сдачу квартиры» я еще долго буду кое-кому вспоминать…
– Папа, скажи, ты можешь мне объяснить, кто такой джентльмен? А то со мной приехал друг, все говорят, что он – такое слово, а я хотела выяснить у тебя дефиницию.
– Ну, я думаю, что джентльмен – это человек, который может объяснить мужикам в сауне без единого жеста, как выглядела вчера на балу Анна Семенович.
Жена пропустила юмор мимо бриллиантовых ушей и спросила меня почему-то свиристящим шепотом: «На этот раз это серьезно?»
«Единственный брак, который делает мужчину счастливым, – это брак его дочери», – подумал я.
Пока дочка чатилась в телефоне, жена рассказала, что тайна, которую вез водитель из аэропорта, выглядит голубоглазым блондином под два метра ростом, с хорошей фигурой, легким акцентом на французском и приличными манерами. «Конченый козел, короче», – решил я и спросил, для чего это животное сюда прилетело.
Любимая сообщила мне, что завтра вечером мы ужинаем с ним вместе у нас дома. Я попросил жену сэкономить на утренней порции мышьяка для меня и оставить ее жениху для кофе.
Ночью я закрыл глаза и задал вопрос мамочке на небеса: «Мамуля! Она совсем ни о чем не думает. Какая свадьба? Ей еще четыре года учиться, потом стаж у нас в лондонском бюро, потом экзамены на адвоката. Какая свадьба? Какая на фиг семья с очередным спортсменом?!»
«Сын! – ответила мама. – Если б я каждый раз думала о чем-то и все взвешивала, то так и осталась бы в девках. А тебя бы тоже на свете не было. Потому что я бы не знала, через что тебя рожать. Оставь девочку в покое»…
«Мам, а я был такой же?» – «Ты был хуже, мой мальчик. Со своей первой женой ты меня познакомил после развода. Ты что, не помнишь?»
Вечером после знакомства Роберт посмотрел на стены гостиной и неожиданно для меня сказал:
– Какой у вас чудный Кончаловский! А Дайнеко! С ума сойти! А фарфор! Вы собираете только довоенный, как я вижу. Это правда, что вы открыли пласт в культурологии двадцатого века – «АгитЛак»? Я читал об этом пару статей в специализированных изданиях.
– Вы разбираетесь в русском искусстве?
– О, не как вы, конечно. Это просто хобби. Я… видите ли, мое сердце где-то в средних веках. А вообще я ваш коллега. Адвокат. Абсолютно, правда, неизвестный. Отца и деда, конечно, в Лондоне все знают. А я только начал, лет десять назад.
«А он не глупый совсем, – подумал я. – И адвокат. И одет со вкусом. Да и парень красивый. Неужели… Даже не верится… После всего, что было…»
– Симпатичный у тебя жених, – сказал я дочери по-русски.
– Пааап, он совсем не жених. Просто друг. Приехал посмотреть Москву. Я тебе потом все расскажу…
«Тааакссс… Таких друзей за х… – … и в ЗАГС», – решил я про себя.
После ужина я пригласил все два английских метра в кабинет на дижестив.
– Ох, какой Родченко! – продолжал выпендриваться блонд.
– Вам нравится моя дочь? – спросил я альбионишвили.
Англичанин поставил ей like, гордо кивнув:
– Ваша дочь очаровательна.
Первый ответ я засчитал в виде аглицкого политеса за сожранную в процессе ужина черную икру.
– Послушайте, – продолжил я провокацию. – Вы видели маму вашей невесты? Ваша жена через несколько лет будет такая же. Зачем вам это надо?
– Я боюсь, сэр, что она будет через несколько лет такая же красивая, как и умная. У нее не может быть других отклонений при таких родителях, – парировала англоязычная скотина, начитавшаяся Бернарда Шоу. – Хотя должен признать, что у вас абсолютно английский юмор, сэр.
– Вы третье поколение адвокатов в семье?
– Пятое, с вашего позволения, но два первых не работали в Англии. Они начинали практику в Уэльсе, город Йоркшир. И только сэр Ричард, дедушка, открыл присутствие в Лондоне.
«Ну, это все меняет, придурок!» – подумал я, переходя с английского юмора на одесский.
– Вы хотите жениться на моей старшей дочери?
– Это была бы большая честь для меня, сэр! Но вы, наверное, не в курсе. У меня есть уже отношения с boyfriend. Его зовут Гарри. Они с вашей очаровательной дочкой вместе учатся. Мы хотели бы пожениться в Париже в скором времени, сэр. Я надеюсь, вы с супругой почтите церемонию в марте.
Я сразу проглотил четыре кубика льда и стакан. Виски осталось на брюках. Объяснять гостю, что некоторые мои клиенты после такой свадьбы не поймут меня на пересылке, было бесполезно. Мы мило поговорили об art deco и разошлись.
Падая в сон, я видел перед собой пять поколений геев на свадьбе у сэра Ричарда и Mrs. Misoulin в ресторане Fouquet’s на Елисейских полях.
Дочка вошла тихо, как апогей Трафальгарской битвы.
– Папа! – сказала она. – А можно с нами на каникулы поедет Яша? Он мне очень нравится. Ведь ты же не против? Скажи, ты не против? Он хороший, вы познакомитесь и будете дружить. И вообще… Он хочет, чтоб мы поженились.
– Конечно! Пусть едет. Прямо сейчас. Я его очень люблю. Просто обожаю.
И крикнул вслед убегавшей, обалдевшей от счастья наследнице:
– О чем ты говоришь, цыпленок! Я же толерантно отношусь к разнополым бракам! И даже с большим уважением! Давай сюда своего Яшу! Немедленно!
– Что случилось? – подняла голову соседка по кровати с голыми ушами, не открывая глаз.
– Спи, – сказал я. – Яша беременный. Он должен срочно жениться, и они летят с нами в Таиланд, несмотря на его интересное положение.
Новый год! Сбываются и загадываются мечты. Все должны быть счастливы. И в Москве, и в Париже, и в Лондоне. И геи в Адыгее!
Мама сверху пожелала мне удачи, сказала, что я молодец, и попросила встать на стул для того, чтобы прочесть стишок, как в детстве:
Вот идет зима в своем наряде,
Долго ты тепла теперь не жди.
Лишь у пидарасов счастье сзади,
А у нас, конечно, впереди!
В окне я увидел остановившуюся около нашего подъезда машину. Из двери «Мазды» сначала вышел мешок с подарками, а потом вылез и сам Дед Мороз. Вместо красного манто на нем было все голубое.
«В нашем доме всего 11 квартир, – подумал я. – Я же обо всем и обо всех здесь все знаю. Первая квартира – это наша. Вторая – Вадик с Мариной, но Вадюша уже давно уехал в Нью-Йорк по техническим причинам. И Дед Мороз к розыску никакого отношения не имеет. Третья? Четвертая? Пятая?… А может, Дед Мороз пришел к охранникам. А что? Молодые, большие и красивые ребята… У нас модный московский клубный дом. Охрана должна быть в тренде… Это я люблю по старинке… девушек…»
«Tatler», январь, 2014
Друг познается в биде
Жак был в полной депрессухе. Инвестиционный банкир с классным образованием во время кризиса стал абсолютно не нужен Москве. Собственно, он не нужен был и Парижу. Но там он не нужен был вдвойне: ни французской столице, ни почти уже бывшей любимой, у которой образовался новый любимый. Или любимая – мы еще не разобрались.
Жак страдал, и все мои попытки познакомить друга со знакомыми феями ни к чему не приводили.
Я понял, что дело совсем плохо, когда в ресторане, накапав себе соус на галстук, мой приятель этим же соусом чуть побрызгал карманный платочек для того, чтобы было «элегантно и assorti»…
В это время клиент, разводящийся украинский олигаршонок, ждал меня в практически родной Одессе на конфиденциальную беседу и переговоры. Я решил взять Жака с собой на weekend потусить и развеять…
…Мы поселились в гостинице «Лондонская», и я ушел на переговоры, оставив француза погулять по набережной и ступенькам. Услышав мстительно-обыденное, что «эта тварь ничего не должна получить», я прошелся по городу детства, заглянул в пару антикварных магазинов и вернулся в гостиницу.
Вечером Жакуля потянул меня в бар на чашку кофе.
В более-менее уютном зале, в углу, сидела небольшая стайка миловидных девушек с дамой несколько постарше и пили местную минеральную воду со звучным названием «Куяльник». Одну бутылку на всех.
Мой приятель скользнул взглядом по «партеру» и буркнул что-то типа сагановского Bonjour Tristesse… или «Здравствуй, грусть» по-нашему и плюхнулся в другом углу на диванчик. Я понял, что парижанин сейчас начнет доказывать, что отличие человека от животного заключается в том, что homo sapiens пьет водку и за это платит, и сел рядом. Жак рассказал мне, что в настоящее время его одолевает мистика и он созрел для поездки в Тибет. Мне пришлось рассказать ему, как много лет назад моя предыдущая супруга предприняла такое же путешествие в Нирвану, но чуда, на которое я возлагал столько надежд, не произошло, и она вернулась обратно как живая.
Через какое-то время от красного угла ринга, вернее, от дамского «отсека» отделилась возрастная дама и присела напротив меня.
– Я знаю, – сказала она, – вы – князь, и вы из Парижа, я вас шо-то где-то видела.
И положив грудь на стол, отодвинула ею пепельницу, стоявшую между нами, в мою сторону. Я был впечатлен. Жак обескуражен.
Объяснять, что я не князь, было бесполезно. Мира (так звали хозяйку бюста) спросила, почему мой приятель (по дороге она его сделала маркизом) такой грустный. И если что, у нее есть знакомый доктор по психу.
– Мой дядя Сема всю жизнь писался в кровать. Очень страдал и стеснялся. И жена его тоже стеснялась и страдала. Хотя она сама писалась намного реже и только когда болела головой или когда ночью стучали в дверь. А потом они встретили в магазине канцелярских товаров психованного доктора, не помню где, но могу уточнить. Он поработал с ними десять сеансов за смешные деньги. И все кончилось. То есть дядя по-прежнему ссытся, в смысле писается ночью, но теперь они с женой от этого получают удовольствие и не переживают. Могу дать адрес. Доктор давно умер, но у него был внук – гинеколог. Подождите, я найду его телефон. А вы пока переведите вашему маркизу. Чтоб он был жив и здоров.
Теперь уже я был обескуражен, а француз впечатлен.
– А вообще, – продолжала Мира, – у меня для вашего пидЖАКа есть невеста. Просто секс-символ Одессы, он таких видел только в гробу. Если смотрел когда-нибудь мультфильм «Спящая красавица». У нее еще квартира здесь недалеко с диваном из кожи Версаче. Прямо его личной. Переведите на ваш французский. Но я ее надолго отпустить не смогу. Она мне как дочка. До утра – и все, с таксистом Васей. Кстати, тоже красавец. Если шо. Шо?
ПидЖак интенсивно затряс головой в знак протеста.
В это время в бар зашла удивительно красивая брюнетка и посмотрела на меня с легкой усмешкой Моны Лизы, когда та первый раз увидела голого старика Леонардо во время сеанса.
Незнакомка купила пачку сигарет и, выходя из бара, бросила через плечо: «До свидания, Александр Андреевич!»
Я начал тупо улыбаться, а приятель Жак с завороженным взглядом пустил, глядя вслед тазобедренному суставу в серой юбке, слюну дефективного из пятой палаты.
– Боже мой, мальчики! – прервала мои мысли Мира. – Если вам нравятся кости, целуйтесь с погремушками. От них хоть шум в кровати будет… Кстати, граф! Как вы относитесь к оральному сексу? У меня есть племянница, она делает таааакое… – у вас выпадут пломбы! Ее бывший муж Лева, он вернулся на Родину с Хайфы и опять сел, на разводе в суде о ней сказал: «Тата? Так она просто королева! Стирать–гладить не умеет. Как е… ся, руки золотые»! Он ее любит до сих пор. И?.. Вас познакомить с Татой, или вы пойдете спать с тараканами?
Поменяв по дороге один титул на другой, я засмеялся, но рефлекторно потрогал нижнюю челюсть.
В час ночи я, уставший после перелета, заснул с улыбкой цадика. Так бабушка на идише называла людей, ведущих праведный образ жизни. Маркиз двубортный пидЖак, который к ночи напился в хлам, просил его не будить никогда.
За завтраком она, не спрашивая разрешения, подсела ко мне за стол.
– Не удивляйтесь, – сказала незнакомка. – Я – Мишина жена. И у нас всех встреча в два часа. Я должна была приехать с адвокатом. Но никто не хотел браться за дело против вас. Я подумала-подумала и решила, что терять мне особенно нечего, детей у нас нет, – и прилетела одна. Будь что будет.
Мы разговорились. У нее средних размеров бюро по трудоустройству всяких топ-менеджеров. До кризиса было хорошо, сейчас хуже. Живет на Арбате. Бывший стоматолог. Квартира очень красивая и большая. Но муж квартиру ей не оставит. Она уверена. Он ей не простит никогда того, что она быстро не простила его за то, что он ей долго изменял. У него большая судоремонтная компания (кажется), она не очень разбирается. Денег всегда было много, но все в обороте. Так что иллюзий нет. Рада, что познакомилась со мной. Я тоже. Еще один вечер в гостинице, и стоматолог может понадобиться. Я рассказал вчерашний диалог с Мирой. Мы посмеялись. Иллюзий действительно строить не нужно. До встречи еще несколько часов. Я хочу погулять по городу и зайти в старую синагогу на Ришельевской.
Я там не был лет сорок. Когда-то там служил мой прадед.
Можем пройтись вместе. Хорошая погода.
Около детских воспоминаний Лера взяла меня под руку и спросила, как ей себя лучше вести. Я ответил, что лучше ничего не просить. Без шансов. А так хоть будет изысканно и с надеждой… Она кивнула и согласилась.
Я позвонил Михаилу, объяснил ситуацию: то, как познакомились, то, что там нет адвоката, и все должно быть, по идее, как он хотел.
Клиент выразил сомнение в хорошем исходе дела, сославшись на омерзительный характер и такую же, как характер, тещу. Мы договорились встретиться в ресторане «Японец Фима», но он опоздает.
Официант был мил и гармонично чесался около стола. Я, извинившись на всякий случай, поинтересовался свежестью сашими из голубого тунца.
– Это не вопрос, это просто унижение. Об чем вы говорите! Она в море тухлее, чем у нас на кухне. Джапанизы арендовали в Киеве пару «МИГов» и возят к нам за три часа прямо с авианосца «У самурая я и рыбка Маша». Частная доставка. Нет, если вам очень это свежо, я могу не давать.
– Отлично, – сказал я. – И бутылку холодного «Шабли», пожалуйста.
– Я извиняюсь, а зачем вам холодное? Вы шо, вспотели?
– Да, – сказал я. – У нас щаз здесь будут прения. И я больше всех буду преть. Вам рассказать, что происходит вокруг, когда я прею?! Так вот, когда я прею, кругом все потеют. Ясно? А в чем, собственно, дело?
Официант понял, что я в Одессе не в первый раз и даже, может быть, где-то имею тут что-то, и задумался:
– Я извиняюсь! А вы откуда будете? Из Москвы, по взгляду на внутреннее содержание – так оттуда. У нас просто подстанция села на трое суток, чтоб ее мама так работала на том свете, и поэтому неделю как-то не очень холодят холодильники. Они скорее теплят, но зимой это даже хорошо.
– А как же «свежайшие суши» без холодильника? Они что, самозамерзайки? – оборвав официанта, возмутился я.
– Ваша фамилия Онищенко-младший? А рядом с вами не дама, а прививка от гриппа? Мы покупаем отдельно лед. Не бойтесь, умрете – я воспитаю ваших детей пианистами. Будут играть лучше Ойстраха! Возьмите теплую саке «Японский стандарт три семерки». Будете плакать заместо отрыжки, шо мало дали чаевых.
В это время подошел наш муж и сел поближе ко мне. Пять минут политеса пролетели незаметно.
– Чего ты хочешь? – спросил он со средней дружелюбностью.
– Ты знаешь, – ответила спокойно Лера, – меня все, что ты скажешь, устроит. Александр Андреевич нас разведет, я согласна, и пусть его адвокаты представляют меня тоже. А остальное… мне все равно. Из квартиры уйду, когда скажешь. Дай только неделю, чтобы собрать вещи не второпях.
Михаил попросил меня выйти на улицу «на минутку».
– Нет, ну вы же видели, вы все видели! Какая сука! Какое унижение! Ничего ей не надо?! Тварь, вся в мамашу. Пусть подавится этой квартирой, тем более что она там прописана. Я все равно теперь в Москве не живу. Стерва! Специально под конец ноги решила вытереть! Не выйдет… Как я жил с этим животным столько лет? Идиот… Нет, вы видели?! Теперь вы мне верите?
Я верил. Мы вернулись за стол. Я быстро достал приготовленные на все случаи жизни документы. Они так же быстро и раздражительно подписали. Не говоря ни слова.
– Спасибо, – сказала Валерия. – Я всегда знала, что ты умный.
Мне показалось, что она говорила это не Михаилу. Но, наверное, просто показалось. Бывшая семья и их адвокат допили кофе и разошлись.
В Москву мы летели одним рейсом, в этот же вечер.
Валерия весело болтала с Жакулей и обещала немедленно устроить его на работу. Я ушел спать на соседнее сиденье. Мне снились Ойстрах, играющий на ударных, и Рихтер, который бил своим «Куяльником» по клавишам концертного рояля Bechstein, требуя молодого голубого тунца в номер… На ночь. Кроме нас троих, в бизнес-классе никого не было.
Последнее, что запомнилось в любимом городе, была старушка лет восьмидесяти пяти, которая подошла ко мне около остановки такси. Она посмотрела на меня сквозь очки с одним стеклом, доставшиеся ей от родителей, и, взяв меня за пуговицу блейзера, сказала:
– Борис Абрамович! Когда же это все кончится?! Уже наведите в Одессе порядок уже! И куда же вы собрались, такой красивый? Там везде одни антисемиты!
//-- * * * --//
Малышатина Катрин смотрела на меня голубым глазом шестимесячного ребенка из своих праздничных рюшечек и кружавчиков. Свадьба набирала обороты в модном московском ресторане «Река» под оркестр, смех и легкий визг ребенка новобрачных. Жак кричал «горько!» с французским прононсом, и все по очереди целовались с невестой. Лера была элегантна, как всегда, и светло-жемчужное платье ей шло, как никому. Она послушалась меня и в этот раз, не надев белое, как настаивал зачем-то пидЖак.
Под звуки «Опавших листьев» слегка поддатая подруга невесты пригласила меня потанцевать и, уверенно наступая своими лабутэнами на мои замшевые ноги, сказала:
– Ну познакомьте меня тоже с кем-то, ну вы! Вы же все можете! Я Ольга, можно Ляля, лучшая подруга Леры.
– Да пожалуйста! – в тон ей ответил я. – Да хоть сейчас! Да хоть немедленно!
И, повернувшись направо, добавил:
– Познакомьтесь. Это Оля. Лучшая подруга невесты. А это Семен Николаевич.
Незнакомец удивленно и боязливо посмотрел на меня законьяченным взглядом.
– Вообще-то я Дмитрий Борисович и…
– Сеня, – сказала Ольга, – ты такой классный! Пойдем потанцуем. И как же это здорово, что ты самый близкий друг Александра Андреевича!
Очень довольный собой, оставив новую ячейку общества доформировываться без меня, я вышел в прилежащий к залу бар.
Мне очень захотелось посмотреть в зеркало и подмигнуть самому себе. Зачем? Не знаю. Просто было хорошее настроение. Свадьба уже вовсю танцевала «Семь-сорок»…
И в этот момент у меня в первый раз в жизни выпала пломба…
«Tatler», декабрь, 2013
Внебрачный антракт
– А я хочу, чтобы вы написали про любовь! Ну, что-то типа: «Муж дает слово любить свою Настюшу всю жизнь! И не обижать!» Вот!
Все выжидательно посмотрели на меня.
Все – это требующая вечной любви до панихиды по жениху Настя, которая, как я понимаю, недавно окончила школу, ее мама Жанна и сотворивший в свое время нерукотворным способом невесту папа. И, конечно, будущий муж. Суженый был лет на десять–пятнадцать постарше. Ну если не папы, то папиной жены точно.
Вспоминалась очередная нетленка уже моей мамы, выданная когда-то давно в Одессе на свадьбе у дяди Семы. «У молодых должен быть отличный секс, – сказала прародительница. – То, что она еще не знает, он уже не может». Но с тех пор прошли годы, и молодежи теперь палец в рот не клади. Впрочем, и эта поговорка в чем-то тоже устарела… Кладут. А другие с удовольствием берут. Но об этом в другой раз.
Однако мне пришлось кое-что объяснить. Нет, не то, что мама имела в виду. Другое. Согласно нашему законодательству мы в России (все те, кто вступает в законный брак) романтики. Закон говорит, что мы должны романтически относиться к деньгам. В отличие от всяких там европ и америк. В контрактах – брачных или безбрачных – о любви у нас не говорят и не пишут. Пишут только о том, кто кому чего должен в случае развода. Это раньше было – в районный суд и… «блатному – телогрейка, тебе – мемуары, мне – душегрейка», а сейчас есть что делить…
– Или по закону, – выступил юридически подкованный жених. – Все, что нажито в браке, – пополам. Я даже не понимаю, для чего мы беспокоим уважаемого человека.
Уважаемый человек согласно кивнул. Но тут речь взял папа.
Речь папусика свелась к тому, что у Сергея Николаевича это четвертый брак (по возрасту могло бы быть и больше) и что нет никаких гарантий, что после того, как Настюша родит двоих, то СеНикол (Сергей Николаевич) не пойдет налево. К пятому браку. СеНиколы – они такие… И делить они будут белизский оффшор до Фенькиного загарения. А тетя Феня так просто загорать не будет. При этом папа сделал утверждающее его правоту лицо. Несколько другая мимика возникла на физиономии у жениха. Внимательно посмотрев на обоих, я решил, что выглядеть дебилом, безусловно, полезно, но быть им значительно легче.
– Да, – добавил родитель, – у Насти сложный характер, но она же модель.
– Моя первая жена стала ангелом через два года после свадьбы и тоже была внешне ничего, – поделился воспоминаниями СеНикол.
– Повезло, что так быстро стала ангелом, – не мог не вставиться я. – Моя еще жива… – Мужчины сочувственно вздохнули.
Тут опять выступила Настя: «Так что, нельзя записать, что надо заниматься любовью минимум два раза подряд?»
– Один раз зимой и один летом? – неожиданно подключилась мамаша, которая интуитивно начала просекать, что брачный контракт уплывает.
– Короче, сколько вы хотите? – не выдержал дискуссионной перепалки о любви жених. – Сколько?
Стулья в переговорной заерзали. Будущие родственники заметно воодушевились и даже как-то помолодели.
– Значит, так, – начал папа, – купишь квартиру на Пречистенке. Минимум 250 метров. Запишем на дочку. Сразу. Тридцатку грина в месяц. Нам. Мы будем откладывать на детей. И дачу. В Горках. Рядом с Лениным. Ну а при разводе – десятка лимонов.
– Каких таких лимонов? – задала вопрос молодая глупышка.
– Ну не долларов же, – простонал бывший полковник. – Мы же, блин, патриоты! На фиг нам доллАрры. Конечно, евро! А если, Серега, ты гикнешься… то Андреич завещание должен сделать в Настину пользу. Как приложение. А то твои предыдущие гаврики, в смысле детишки, набегут на нас с Настюшкой, колбасы в холодильнике не останется после поминок.
– А почему я должен гикнуться? – задал резонный вопрос жених.
– А почему нет? – парировала вопрос будущая теща.
Атмосфера начала снова накаляться.
– Когда вам было восемнадцать, мамаша, Мертвое море было еще на больничном и не думало умирать, – перешел в атаку суженый, – а вы меня хоронить собрались.
– Нет, если ты будешь мне изменять, я тебя точно отравлю! – не очень по делу выступила невеста.
Я, чтобы разрядить обстановку, заметил, что институт брака ввел клятву верности много веков назад, когда продолжительность жизни была около тридцати лет. И на сегодняшний день это пустая формальность. Моя бы воля, то, давая клятву, так и говорили бы: «Обязуюсь до тридцати лет не изменять. Ну, в крайнем случае постараюсь»…
Папаша, у которого было столько золотых зубов, что он должен был спать, положив голову в сейф, выдал сакраментальное:
– Ты чего, не понимаешь, она тебе будет другом на всю жизнь!
– Если бы мне нужен был друг, то за меньшие деньги я мог бы завести собаку, – сказал СеНикол, которому нельзя было отказать в логике мышления.
Отец рассказал, почему-то глядя только на меня, что он в свое время был идеальным мужем. Мало пил. Рано возвращался домой, мыл посуду и руки. Играл с детьми. Я понял по его словам, что идеальный муж – это жена, но возражать не стал. Зато возразила Анастасия. Она заявила, что такого мужа ей точно не надо. И посуду она тоже мыть не будет. И вообще ей нужен муж, чтобы понимал и любил и еще давал денег сколько нужно. Она что, так много требует от богатого человека?! Жанна заметила, что в ее комсомольской молодости любили без денег, и в коалиции запахло окончательным расколом.
Сергей Николаевич внимательно посмотрел на вазу, стоящую в переговорной, дар одного клиента. На вазе была написана моя фраза, которая запомнилась этому человеку надолго и до такой степени, что он ее выгравировал на подарке в назидание потомкам: «Перед тем как жениться, ты должен для себя решить: именно с этой женщиной я действительно хочу иметь детей, которых через несколько лет буду видеть один week-end из четырех, согласно решению суда?» В вазе стояли красные розы и теоретически заставляли думать о чувствах…
– Тебе что, квартиру жалко мне купить? – начала новый круг бедная Настя. – Ты меня не любишь. Так не любят!
Очевидно, имелось в виду «без квартиры». Родители согласно закивали головой, мол «не любит, не любит»… А еще впереди была битва за дачу в Горках…
– Мы будем жить у меня. На Зачатьевском переулке. У меня там большая квартира с террасой. Зачем покупать? – вякал жених. – И дача в Жуковке. Живите сколько хотите…
– Пошли отсюда, дочка! Ты себе лучше найдешь! – подытожил бывший полковник, и семья министерства внутренних дел покинула офис дружной стайкой.
Мы с Сергеем Николаевичем пять минут помолчали. Потом СеНикол рассказал мне в красках, как ему хорошо было эти два месяца с Настей в Монако. И какой у них был потрясающий секс. Он отпил глоток кофе и грустно почесал ноздрю изнутри. Очевидно, в память о прошедшей любви и потрясающих коитусах.
– Знаете, – сказал я, чтобы как-то утешить клиента, – в Одессе была поговорка: «Когда над водой чайка летит вперед попой, она не ищет себе сексу. Просто на морэ сильный встрэчный ветер»…
Сергей Николаевич улыбнулся, заплатил за консультацию и ушел.
Прошло несколько месяцев, и вдруг раздался звонок.
– Что нового? – спросил я у бывшего жениха.
– Ветер стих, Александр Андреевич! С чайкой познакомился, а летает все по-прежнему задом наперед, – засмеялся карликовый олигарх. – Так что надо увидеться. Можно завтра? Мы будем на этот раз вдвоем. Но последнее слово за вами. Я теперь без вас никуда.
//-- * * * --//
Какая все-таки у меня трудная профессия… И законами надо жонглировать, брачные контракты составлять и в ветрах морских разбираться. Не говоря уже о чайках…
«Tatler», ноябрь, 2013
Магия общего жития
– Что же делать? – спросила она скорее всего меня после пяти минут молчания. Так как в переговорной, кроме двух «одушевленных предметов» (она и я), остальные вещи были мебелью, я принял удар на себя.
– Давайте по порядку, и начнем все сначала. Только теперь говорить буду я, а если что-то не так понял, вы меня поправите. Идет?
– Сумбур вместо музыки?
«Не дура, – подумал я. – Просто трясется от страха и нервничает».
– Ну, если то, что я услышал, – музыка, я с вами соглашусь. Итак. Вы двадцать лет как замужем. Муж – публичный человек, вы тоже. В списке Форбса его нет. Но в лаптях вы не ходите и хлеб веревкой не режете. Дети взрослые и учатся за границей. Муж то ли из-за достатка, то ли еще из-за чего-то плохо зашел в кризис среднего возраста, и у него началось «бешенство папки». Любимый начал оприходовать все, что вокруг него двигалось, чтобы оно потом с ним уложилось. Добрые люди (помните Булгакова?) нашептывали вам всякое-разное в довольно интенсивной форме, щеголяя деталями. Вы, конечно, переживали, на все закрывая глаза вот с этой милой улыбкой, пока это было эпизодически и несерьезно.
Пока… Пока не появилась Евгения. Женя – ваша самая близкая подруга, и вас это очень удивило. Правда, непонятно, что же вас так удивило: то, что она была вашей подругой, то, что ваш муж на нее… как это сказать, запал, или то, что вы так поздно узнали? Хотя сейчас это не имеет никакого значения. Он собрался уходить, но пока сохраняется полный статус-кво и мир – муж ненавидит скандалы и выяснения отношений, и, таким образом, они решили дождаться, когда ваши дети уедут обратно с летних каникул в Лондон. И после этого… Так? Так. Думаю, что уже эти подробности вы узнали, лишившись пары тысяч долларов или евро. Но зато какой-то парень из правоохранительных органов стал чуть побогаче, а вы получили распечатку их эсэмэсок. Вам уже говорили, что это противозаконно и что у вас очень красивая улыбка? Женя младше вас, ей тридцать, у нее мальчик от первого брака пяти-шести лет и потрясающая фигура. Она из хорошей семьи, была моделью и после этого прибавила всего два кило. Отношениям полгода, и он тихо сходит с ума. Каждый день пишет, что любит и хочет. Пока что все плохо. Если бы один глагол из этого списка отпал, стало бы полегче. Объяснить? Объясню. Я очень люблю нашего бухгалтера Александра Петровича. Он у меня работает двадцать лет. А вот хочет его постоянно налоговая служба. Так что если эти два глагола разнести по разным фразам, не было бы так душно. Объяснил? Объяснил. Сейчас июль. Значит, у нас на все про все меньше двух месяцев. Вы продолжаете дома молчать, как рыба об лед. И вот сегодня пришли ко мне. Вопрос «что делать?» несколько запоздал. Но что делать. Все правильно?
– Я не хочу разводиться. Все понимаю, что это бред и нас рано или поздно разведут. Но вы – маг и волшебник. Я знаю. Сделайте что-нибудь. Я знаю его слишком хорошо. У него это пройдет. Но будет поздно. Умоляю.
Я в конце концов умолился, и мы поехали на встречу с двумя ее подругами на ужин в «Пушкинъ». Девочки пили ледяную «Хреновуху» в соответствии с жизненной ситуацией моей клиентки и быстро теплели. Я понял, что на сегодняшний вечер я для них что-то типа «бабийsitter», и вступил в беседу с очевидцами трагедии. Подруги так же дружили с Женей, как и с Лидой, но резко приняли сторону потерпевшей, так как сами не оказались на месте бывшей модели. Или я как-то не так понимаю женскую дружбу? Девушка Наташа подробно рассказала мне жизненный путь Евгении, начиная со школы и заканчивая вчерашним вечером. Фильм моего детства «Эммануэль» показался мне просто сагой про Чебурашку по сравнению с тем, что я услышал. Девушки допили третий графин настойки, но так как все хотели при этом еще и похудеть, то ели мало. Маша предложила решить вопрос кардинально.
Ее Мурзик тоже шлялся как хотел, пропадая из родного дома по ночам, как последняя сволочь, очевидно, вступая в несанкционированные половые связи. Тогда ему сделали укольчик, он поспал час-другой, походил квелый один вечер, но зато сейчас стал толстенький и домашний. И даже мяукает по-другому. С ветеринаром Маша обещала познакомить Лидусика завтра же. Все выжидательно посмотрели на меня. Я представил себе, что какая-нибудь дура действительно может поступить со мной так же, и от страха ушел в себя. В прямом смысле этого слова. «Мне такой метод не очень нравится, девочки. Кроме того, Виктор, – сказал я, – может проснуться на следующее утро не такой добрый и домашний, как кот Мурзик, а с легкой обидой на ветеринара, жену и Машу». За столом повисла грустная и слегка пьяная пауза.
Чтобы разрядить обстановку, я рассказал в виде иллюстрации к возможной ветеринарной операции над Виктором известную историю про Дедку, который посадил Репку. Через три года после этого Репка вышел по УДО (условно-досрочное освобождение), дал денег, и уже посадили самого Дедку. Причем Репка оказался парнем мстительным, и Дедку через неделю в камере Матросской тишины называли уже Бабкой…
Девушка Наташа вставилась в разговор с третьей попытки и рассказала, от кого у Жени ребенок и какая шла чудовищная борьба за алименты. Мальчик растет таким же буйным, как и его отец, и это все видят, кроме самой мамаши, так как маленький Мишанчик есть источник прямого семейного дохода, и квартиру на Остоженке пацан насосал вместе с молоком матери еще в трехмесячном возрасте. Добрейшей души Наташа добавила, что Женя родила не мышонка, не лягушку, а кредитную зверюшку типа American Express или Master Card с большим лимитным запасом. Мише все дозволено, только чтобы не жаловался папаше, а так – пусть стоит на голове. К этому времени Лида дотеплела до своих подруг и как-то подняла себе этим боевой дух, вспомнив, как много-много лет назад, когда они жили всей семьей в общей квартире на Солянке, бабушка окунула в общественный унитаз соседку Нюру за нетактичное поведение по отношению к дедушке. Мерзавка Нюра с тех самых пор дедушку за места индивидуального пользования не хватала.
И тут меня осенило… План был убийственно прост и гениален. И это я еще скромничаю…
Подруги начали громко восторгаться и решили немедленно, прямо сегодня же, отблагодарить меня естественным для них образом. Быстро просчитав уровень «Хреновухи» в крови и других частях тела девчат, я сослался на существующую опасность в виде спящей дома официальной любимой, которая первой может обратиться к ветеринару Мурзика с ужасающими лично для меня последствиями. Старшая подруга тут же как-то у всех на глазах скисла, а вот Наташа вызов приняла.
Через день Лида позвонила в офис с отчетом.
Муж от предложения «в такую жару перевезти на дачу несчастную Женю с сыном, у которой нет дачи, на месяц-другой» сначала вошел в ступор. Через несколько минут огонь в глазах выскочил наружу словами: «Хорошая идея, и места у нас полно», и заставил супруга немедленно позвонить бывшей модели. Вечером Женя с отпрыском переехали на дачу…
В эту ночь последней фразой неверного перед сном была: «Давай завтра сделаем ужин для Женечки и твоих подруг!»
На следующее утро маленький Миша тщательно исследовал дом и весь участок с целью совершения какой-нибудь гадости. Няню на дачу не взяли, и поэтому мальчонка фантазировал струей женевского фонтана в одиночку. Выяснилось, что шариками из биллиардной можно играть в снежки летом, а что же касается сукна самого стола старинной игры – то на нем чудно держатся и клеятся всякие пирамидки и поделки из пластилина. К часу дня ребенок объел все кусты с малиной и дошел до крыжовника, но был остановлен в этом полете собственным поносом.
Вечером мы приехали на званый ужин. По сценарию я выступал в виде нового Наташиного френдолога. Подруга с моей помощью должна была за столом удариться в воспоминания о своих приключениях с легким переходом на бурную прошлую жизнь Евгении. Я был в юморном ударе и балагурил, а кроме того, торжественно пообещал написать любовный роман «Имя им легион…» и посвятить его девушкам. За столом над шуткой не смеялись только двое. К десерту Лида попросила мальчика срезать с местных клумб по цветку каждой даме. Это тоже была «домашняя заготовка» из адвокатского офиса. Мишутка, у которого имодиум и активность лезли из ушей, исчез минут на сорок.
Последней фразой практически бывшего мужа в эту ночь была: «Вызови на завтра садовника, может быть, оранжерею с цветами все-таки удастся восстановить, хотя не думаю»…
Еще сутки прошли за восстановлением ландшафта более-менее буднично.
На следующий день у Жени начались трудные дни (три) в сопровождении глубокой ненависти ко всему окружающему. Обычная история. Мама закрылась у себя в комнате с мигренью, а в то же время деточкина фантазийная струя продолжала струячить со страшной силой на свободе и без всякого присмотра. Днем, к моему глубокому удивлению, мне позвонил Сам и попросил немедленно приехать на дачу. Разбитая фарфоровая пятнадцатисантиметровая статуэтка всадника действительно могла сойти за солдатика в игре «Звездные войны поселка Переделкино», но срочно вызванный эксперт настаивал на том, что это жалкая подделка пятого века нашей эры, выполненная по образцам и шедеврам настоящих произведений времен династии Цинь. Третий век до Рождества. И стоит ну никак не более трех миллионов долларов. Антикварщик, чью вещь взял хозяин дачи на «посмотреть и прицениться на пару дней», также вызванный на срочную стрелку, неприятно требовал свою десятку и еще более неприятно куда-то звонил. Я пригласил на разборки очаровательную Евгению, которая сообщила нам, что надо быть совершеннейшим идиотом, чтобы вот так на тумбочке оставлять этого дорогущего урода, зная, что в доме дети. После этого она дала несчастному мальчику как следует по жопе, и тот заорал так, что сразу перекрыл все воспоминания о династии Цинь, не говоря уже о быдлячьей династии Мин.
Ночная фраза была уже традиционно-семейной, но на этот раз в мужском исполнении (что же делать?) и ответа не требовала…
Что происходило в последующие три-четыре дня, я не знаю. Лида сообщала мне по ночам свиристящим шепотом, что все плохо и поэтому все хорошо. Или наоборот, я точно не понимал, но голос был радостный. Горничная, у которой были свои счеты с хозяином, подсматривала и подслушивала, как Мюллер за Тихоновым. «Центр» (это я) получал ежедневную сводку, и счет уже шел на часы… Из авансового платежа.
Так, выяснилось, что Евгения, гуляя с любимым по участку, настаивала на том, что Лидусик – конченая тварь, все знает и травит мужа мышьяком по ускоренному режиму. А дети его – не его, а декана факультета с их родного МГИМО. И об этом только ему, идиоту, неизвестно. Неожиданно муж встал в позу одесской прачки на Привозе и сказал, что, типа, не сметь оскорблять мать моих детей и верную подругу на протяжении стольких лет. Начался скандал и зловредная ругань. История могла закончиться примирительным сексом в гараже, но тут вступилось на стороне Лидусика провидение. Старый гаражный сарай, не привыкший к сексу, отреагировал на легкую вибрацию по-своему. Во время самого интересного на голову мужчины с полки свалился огромный тяжеленный мяч из непостроенного дачного фитнеса, набитый песком по самое «не могу». Причем молодым еще повезло, так как если бы спортивный снаряд попал на голову ей, то ветеринар Мурзика уже не понадобился бы никогда по техническим причинам. Горничная, обгоняя мух, позвонила хозяйке, которая в это время как раз находилась у меня в кабинете.
Партия перешла в эндшпиль, и мы поехали в антикварный магазин.
Вечером за ужином Лида с милой улыбкой достала старинную коробочку. «Женечка, ты такая милая и добрая, радуешь нас своим очаровательным малышом вот уже неделю. А мы ничего тебе еще не подарили. Прими от меня в подарок эту старинную камею». Женя, которую уже трясло от ненависти к Лиде, чувствуя на женско-кошачьей интуиции, что все идет как-то не так, из вредности зашла в капкан. «Лида! Ты что, не знаешь, я это жуткое старье не ношу. До меня всякие черные и больные руки касались этой ужасной штуки. Какая-нибудь ведьма эту гадость носила. Что с тобой?»
Муж, чтобы разрядить обстановку, попросил коробочку посмотреть. Глаза супруга округлились: «Послушай, но это, по-моему, брошь покойной мамы. Зачем ты хотела ей это подарить?! И потом, мы собирались отдать ее дочери на юбилей!»
Этот ответ мы готовили все утро: «Мой дорогой, это не та камея, просто очень похожа на ту – твою любимую, с которой ты вырос. А эту я давно купила по случаю. Сначала хотела оставить себе и носила иногда, чтобы не потерять ту, священную. Но потом вот приехали наши друзья… Мне просто подумалось, что тебе будет приятно, если Женечка будет носить что-то такое, тебе знакомое и изысканное»…
Больше за ужином никто не сказал ни слова. Гробовая тишина напоминала похороны председателя Союза глухонемых во время проливного дождя.
Вечерняя речь перед сном тянула на большую адвокатскую премию.
«У меня к тебе просьба: ты сюда Евгению зазвала, ты, пожалуйста, ее отсюда завтра и вытури. Я уже больше не могу. Устал. Да и возраст не тот для “долгих” гостей. И вообще дурацкая у тебя была идея, извини, конечно, приглашать их к нам на дачу. А я завтра сниму нам с тобой какую-нибудь лодку в Хорватии, мы так давно вдвоем не отдыхали. Иди, я тебя поцелую»…
Что было дальше этой ночью, я не спрашивал.
Через месяц-полтора мне неожиданно позвонила красотка Женя.
– Александр Андреевич! Мы познакомились с вами на ужине у моих бывших друзей в Переделкине, и вы были с Наташей. У меня с Виктором был, к сожалению, уже был, бурный роман. Да, я знаю, что уже ничего не вернешь. Но она – Лида, жена, такая стерва, еще была моей подругой когда-то, помните ее? Она, я уверена, сыпет ему что-то в чай и ходит заниматься магией. Не мог он просто так бросить меня после такой любви! Можете сделать что-то?! Возбудить уголовное дело против нее, например? Или еще чего-то? Помогите! Вы все можете, я узнавала!
– Женечка, дорогая! Есть Магия и Маги, против которых по тем или иным причинам общество бессильно… – ответил я.
И, несмотря на то что был в кабинете один, застенчиво потупился. Скромность украшает адвоката, когда никого нет рядом…
«Tatler», октябрь, 2013
Лодка с однополым браком
Чуть покачиваясь в полутомном ритме штиля, ко мне плыла большая белая акула. Я опустил голову в воду и с улыбкой нырнул.
Надо отдать мне должное – плаваю я, плюс ко всем моим талантам, на редкость плохо. У любимой еврейской мамы была потрясающая по глубине анализа теория, согласно которой тонут только те люди, которые умеют плавать. До сорока лет я заходил в море по «это дело», брызгал на грудь и в подмышки теплой водичкой и три раза приседал по горло, а четвертый раз с головкой. Мама, как всегда, была права. Шанс уйти на дно в такой борьбе со стихией стремился к нулю. Потом подрастающие дети требовали меня в бассейн во всех гостиницах мира и упорно не соглашались ни на один синхронный заплыв в ванне. Кое-как я научился плавать, по-моему, баттерфляем. Но злые люди называют этот стиль «по-собачьи», наверное, от зависти. Пару раз я тонул в лягушатниках, вспоминая с тоской свою мамочку и биологическую мать моих детей с ее дубиноидным рефреном: «Иди, раз в жизни поплавай с детьми!»
Короче, я опустил голову в воду и решил, что я – адвокат-амфибия. От меня до акулы расстояние было не больше десяти метров, собственно, как и до лодки. Помня мамины одесские заветы, я всегда плаваю в опасной близости от чего-то безопасного на случай опасности. Акула пыхтела, булькала с двух сторон, но неумолимо приближалась. На надутой рыбе лежало плохо воспитанное животное пяти лет под названием Сережа, или в здешней «номенклатуре» Serge, и дико орало: «Калабас Балабас! Поплыли, откусим Инке зопу!» Инесса, лодочная стюардесса и по совместительству няня, плавала в двадцатый раз вокруг яхты, наблюдая за зверенышем. Плавала она вызывающе красиво и сексуально, как в моем представлении должна плавать какая-нибудь высокого класса венецианская б… на Canal Grande туда-обратно в ожидании клиентов из, скажем, Ханты-Мансийска. И действительно, где ж там ходить-то, когда все клиенты на гондолах?..
Но что-то я отошел от темы.
А тема возникла позавчера. Любимый ассистент Кристина сказала, что со мной хочет поговорить некая Муза, и через секунду соединила меня с придушенным женским голосом. Я встречал несколько раз на московских тусовках эту Барби-бюст и постоянно хотел познакомиться с ее мужем, который должен был, по идее, быть миллиардером, живущим исключительно на ощупь…
Муза сказала, что она в дальних странствиях на яхте у своей подруги, куда я должен прибыть под строжайшим секретом. Подруга тоже хочет со мной поговорить. И тоже втайне. «Тайник» вместе с сыном подруги маленьким Serge’ем плавал где-то в Средиземном море.
Вся команда на этом Titanic для бедных, кроме капитана, говорила по-русски. Капитан был французом, чем вызывал низкое презрение у говорящих по-нашему подчиненных, которых хозяева набирали на один сезон в целях экономии зарплаты экипажа на зимний период, а также для сохранения собственных знаний иностранных языков в девственном виде.
С Инной мы подружились в первый же вечер, когда после ужина она пришла ко мне в каюту и рассказала, что маленький паразит доводит всю команду и сделать с ним ничего нельзя. К утру мы договорились, что няня расскажет Сереге о появлении на борту Карабаса Барабаса (это я), который ест маленьких детей, и с ним надо заискивающе дружить.
Весь день две подруги выносили мне мозг тем, что мужья не понимают их чувствительной натуры, погуливают налево, не занимаются ремонтом родных домов и детьми и не дают столько денег, сколько нужно. Девочки тыкали мне пальцем в пятилетнюю подшивку журнала Tatler и говорили: «А вот здесь написано… А тут вы сказали… А вот Наташа получила…» К обеду Муза со Светой добились в разговорах со мной своего, и я уже душевно был привязан к двум несчастным парням, которым, к сожалению, мне предстояло сделать расчлененку в московском районном суде.
К середине цыпленка табака и второй бутылки Brunello di Montalcino с дикой истерикой на палубе появился Serge. Из этого сумасшедшего ора стало кое-как понятно, что дитя обидели, не дав ему засунуть шеф-повара ни в мусорный бак, ни даже в печку. Затем в паузе воя молодое поколение повернулось ко мне и спросило, что я делаю. Я обгладывал цыплячью ножку под головную боль, полученную от него и его мамаши за целый день, и сказал заниженным басом:
– Я доедаю твоего папашу, мой мальчик!
После этого он куда-то исчез, и матросы нашли ребенка к полуночи в трюме между двумя надувными лодками и аквалангом. Няня и лично, и от имени коллектива благодарила меня практически всю ночь за многочасовой отдых.
– Есть такая профессия – людям помогать. Это обо мне, – сказал я делегату.
Она поблагодарила меня еще раз ближе к рассвету.
За завтраком девочки выдали мне все документы, которые они копировали у любимых мужей годами. На всякий случай. Там было все: неуплаченные налоги, банковские счета и проводки, украденное и поделенное, украденное и не поделенное, интимные фотографии с интересными людьми, интимные фотографии с известными людьми и даже с официальными лицами и много чего еще. Видно, что пять лет изучения моих эссе и рассказов в Tatler не прошли мимо Музы. И ее подруги Светы. Даже летающие над нами чайки удивленно и похотливо вглядывались в фотоальбом сверху. Глядя на птиц, девочкам стало интересно, кто будет вглядываться в эту фотогалерею в Москве. Сверху. Я предложил решить все мирным путем и тихо развестись. Девочки согласились. Поездка практически удалась.
Между тем лодка жила своей морской болезнью.
Утро на яхте началось с дикого скандала. Один из сезонных матросов был нанят в Ницце, и происхождение его шло из «центра» мирового мореходства и океанографии – города Грозного. Хотя, по-моему, у него была мания величия и он был из Гудермеса. Парень был взят на роль второго помощника капитана, несмотря на то что (как выяснилось потом) обладал широкими теоретическими знаниями в судоходстве, так как некоторое время прожил по техническим обстоятельствам в лесу с другими «чехами» и там делал самокрутки из книги «Остров сокровищ» на русском языке.
Капитан невзлюбил Мусу как-то сразу. Даже слово «бом-брамсель» из пресловутой книги про пиратов, записанное на всякий случай шариковой ручкой на ладошке Мусы в самом начале его карьеры, на Jean-Pierre никакого впечатления не произвело. Яхта была не парусная. Так вот, утром в отсутствие ора малолетнего Serge’а, который, помня вчерашнего недоеденного папу, на всякий случай забрался под кровать и там смотрел мультики на iPad, с верхней палубы верещали в полный голос эти двое, каждый на своем языке предков. Французский я знаю хорошо, а во время этой дискуссии, к моему удивлению, выяснилось, что неплохо понимаю и чеченский. Например, такие слова и идиоматические выражения, как «пидарас марсельский» или «я твой мама ухо живал», были мне более-менее понятны.
Яхта бодро шла в порт, где должна была ждать машина, чтобы отвезти меня к самолету. На пристани Муса как-то не так привязался канатом к тумбе, о чем ему тут же гневно сообщил капитан. Это была последняя «чешская» капля терпения. Прямой в голову, хук левой, два по корпусу – и в результате сломанный французский нос. Француз лежал на полу и звонил в полицию и «Скорую помощь». По голосу Муса был уверен, что тот разговаривает с любимым мужчиной…
В это время лодка, действительно фигово прикрученная, решила сама по себе подвигаться в порту и отвязалась.
Трап отъехал, и находящаяся на нем уборщица спикировала в образовавшуюся морскую промежность. Соседи вызвали еще одну «Скорую помощь» и полицейскую машину номер 2. Приключения на этом не закончились. Наша шхуна, никем не управляемая, всей махиной слегка долбанула носом соседнюю парусную замухрышку.
На замухрышестой палубе, ничего не подозревая, пила чай в складном кресле пергаментная англичанка. Стул моментально сложился, как ему и было предначертано судьбой, чашка английского чая попала куда не надо, ожог второй степени нагрудного папируса, пробоина в британском корыте и соответственно третий вызов полицейских и «Скорой помощи».
Из откуда-то к нам уже мчались будущие экс-мужья.
Встречи с супругами до суда и с портовой пробкой из шести неуютных машин еще раньше в наши с Мусой планы не входили.
Через полчаса, уже в машине, два чемодана, шофер, грустная Инесса, которая отпросилась меня проводить, и я слушали версию защиты, придуманную только что северокавказским лесничим.
– А если сказать, что он – голубой, пиредлагал мене однополый брак, а я не выдержал?
– А почему ты решил, что он – голубой? – отозвалась няня.
– Слушай, там на лодке такие дэвушки живут, их мужья по пять-много лет их не цементировали, никто. А он молодой, красивый – и ничего… Точно пидарас.
— Mutinerie, или бунт на корабле, Муса, – это самое страшное преступление на море. Равносильно пиратству. Что же касается однополого брака, то кольцо не дарил, букет не присылал. Брак не докажем.
– Кольцо… букет… – грустно вздохнула Инна. – Платье свадебное…
– Опять в лес уйду, – подвел итог Муса и уточнил: – Во французский…
Я представил, как через несколько лет встречаю его в схроне в Булонском лесу, и мы расстались.
//-- * * * --//
Сидя в самолете, я перелистывал будущее судебное дело Музы и Светы. Сам того не ведая, морской волк Муса сложил мне из разных мыслей гениальную фразу, с которой я теперь буду начинать и заканчивать речь на всех своих разводных процессах: «Уважаемый суд! Кто бы что вам ни говорил, но большинство браков через пятнадцать лет (или даже раньше) становятся однополыми…»
«Tatler», сентябрь, 2013
Дача, печенье, друг
Закон о запрете на курение, по идее, никак не мог на мне отразиться. Я бросил курить много лет назад. Резко и мужественно. С одиннадцатого или двенадцатого раза. Выбросил несметное количество зажигалок и коробок для сигар и никак не думал, что федеральный запрет пройдет через мой дом. И уж подавно этот звонок моего давнишнего приятеля не предвещал для меня ничего сверхъестественного.
– Пошлюхай, гхэний адвокатуры! У меня опять «легкий гимор на отдыхе». Таможня сначала дала добро, а потом взяла все мое добро себе. Теперь с меня хотят больные деньги. Не хочешь помогать наличными – не надо. Закрой дело сам. Я послезавтра у тебя. Чус.
//-- * * * --//
Толик никогда не отличался сообразительностью и позорил свое одесское происхождение. Когда-то мама сказала о нем, что он «еврей-тысячник». На мой вопрос, кто такой «тысячник», она пояснила мне, что это – «один еврей-идиот на тысячу умных». Но он был близким другом, нам было по двадцать, и я не согласился с мамочкой, хотя время показало, что она тогда просто сделала ему комплимент. Толик давно эмигрировал с Одессы. Сначала в Москву, потом в Берлин. Прадедушка Толика был сапожником и по совместительству пьяницей, но действительно жил около бессарабского района Молдаванка. Отсюда и выданное родовое прозвище Кретинеску, переходящее в семье Кацманов из поколения в поколение. Венцом династии Кретинеску-Кацманов стал мой друг Анатоль.
Толик торговал антикварным фальшаком еще с институтских времен. С моих. Кретинеску никогда толком не учился и вообще редко осквернял руку книгой. Надо сказать, что выходила у него спекуляция не так плохо, как хотелось бы окружающим. Пару раз били, правда, но это Толик относил к рекламным издержкам. В Германии «антисемиты и завистники» посадили однажды на два года «почти ни за что». Анатоль постепенно обрастал знакомствами, снял квартиру в Берлине недалеко от Курфюрстендам (центральная улица), третий раз развелся и четвертый раз женился. Короче говоря, у него было более-менее все, кроме совести и денег. Один константный фактор слегка омрачал существование одесского фуфлодилера. Он постоянно попадал в какие-то передряги, которые можно было бы охарактеризовать камбоджийским термином deep jopa. Так было и на этот раз.
//-- * * * --//
Толик-Шмолик приехал поздно вечером ко мне на дачу прямо с аэропорта. Рассказ был короткий, как французский король Пипин. Две недели назад Кретинеску вез в Москву не совсем кошерный товар. Из двенадцати предметов Фаберже одиннадцать были произведениями современных авторов, но хорошо сделанные под яйца Виктора Феликсовича Вексельберга. Двенадцатый (и этим Толик очень гордился) был абсолютно настоящий, но слегка ворованный. Правда, не у нас и не в Германии. В Нью-Йорке. Прошлым летом. Для берлинского одессита это был практически оправдательный приговор. Таможенники две недели назад, видно, действовали по системе «поймал лоха – и дои не спеша», сделав антикварщику деловое предложение. Или он доказывает, что весь товар – фуфло, и садится за подделку, или он доказывает, что все – натура, и садится по другой статье. Был еще третий вариант – дать им денег. Но с этим при пересечении границы у Толика было плохо, он удачно договорился на рассрочку платежа и, сказав таможенникам свой идиотский «чус» («до свидания» по-немецки), свалил в Берлин.
Утром заступала та же «фабержовая» смена, что и в прошлый раз, и мы поехали вдвоем на переговоры.
Через полтора часа, дав таможенникам всласть поговорить со мной о Филиппе Киркорове, Стасе Михайлове, Ольге Орловой и Пригожине, я торжественно пообещал ребятам, что никого не посажу за вымогательство и даже денег с них брать не буду. Мы пожали друг другу руки, Кретинеску выдал весь свой немецкий словарный запас в виде чуса и данкешона, и мы уехали обратно за город со всем товаром.
Дачи в поселке гольф-клуба Нахабино стоят легкими кучками. По шесть штук на кучку. Подъезжая к нашей, мы увидели около дорожки к родному очагу небольшую группу соседей и других пресмыкающихся, которые истерически хихикали, глядя на наше крыльцо.
Из знакомой за годы «хонки» долетали страшные девичьи крики, время от времени переходящие в женские вопли и шум падающих предметов. На даче явно шел страшный и кровавый бой нашей посуды. Кто кого и за что бил, было не видно. Голос орал с донецким акцентом и был похож на тот, который еще утром принадлежал горничной Гале.
Наконец все смолкло.
– По-моему, у тебя в доме кто-то есть, – сумничал Толик.
Делать было нечего, и я, собравшись с духом, смело и дерзко подошел к двери собственной дачи заглянуть в замочную скважину. В гостиной никого не было. Я прислушался к тишине и опять ничего тревожащего душу не обнаружил.
Первое, что мне бросилось в глаза и руки, когда мы наконец зашли в дом, была Джессика. Йоркшириха, увидев хозяина, мгновенно выкристаллизовалась из-под дивана и, побивая все олимпийские рекорды в прыжках для собак, одним движением оказалась у меня на руках. Следующим собачьим маневром она попыталась забраться во внутренний карман пиджака головой вниз и на этом успокоилась. О ее присутствии теперь напоминала лишь мелкая дрожь около авторучки. В гостиной повсюду валялись части битой посуды, мои гольфные кубки, диванные подушки, мебель и всякая одежда. Обеденный стол лежал боком, явно показывая своим видом, что он только что выдержал какую-то осаду.
– ПiдрахУй збытки (подсчитай потери), – выдал бесценный совет Анатолий, переходя по привычке в трагические минуты на литературный украинский. «Интересно, какой корень у этого слова?» – мелькнуло в голове. «Наверное, оба-два, – решил я, – но один из них главнее», – и огляделся вокруг. Картина действительно напоминала мелкий погром в охраняемом поселке. Отогнав сумрачно-тревожную мысль о том, что жена наконец что-то узнала, я вышел на веранду.
В углу, раскинув руки и ноги под углом девяносто градусов, напоминая куклу Плаксу, сидела всклокоченная горничная Гхала.
– Ну у вас и гхости! – выдало мне мятое существо из угла веранды и тут же начало как-то творчески икать в совокупности с причитаниями, посвященными случившейся трагедии.
Смысл услышанного мной сводился к следующему.
После того как мы рано уехали на таможню, Галя позавтракала и стала убирать дом. Находясь на втором этаже, услышала, как на дачу ворвались с криками два испанца с ушами и пытались сначала ее того-этого прямо у пылесоса, а потом искали по всему дому тайный астрологический прогноз на следующий месяц. Испанцы с ушами отличаются от всех других народов мира, и я не должен придуриваться, это все и так знают, она в любом случае очень устала, отбиваясь с утра от этих сволочей. И вообще ей надо срочно сходить в кустики, так как эти двое могут и сейчас прятаться в туалете. А теперь я сам с ними буду разбираться. Все-таки мои гости, она их не приглашала. Потом горничная закрыла глаза, посидела в таком состоянии, не двигаясь, секунд двадцать и сказала: «Хорошо, что еще кустов полно и пальмы широкие, а то так бы и добежать не успела»… После чего горничная закинула голову куда-то в задний бок и захрапела. Я подошел поближе и понюхал Галину. От нее абсолютно ничем не пахло, кроме аромата только что приготовленной мочи. Ворох мыслей прервал появившийся с какой-то белой коробкой в руке Толя.
– Старик, – обратился он ко мне, – эта дура сожрала все печенье!
– Какое печенье? – зашершавелым языком спросил я.
– Ну шо такое мы из себя выделываем? Печенье такое, как офсяное печенье, но чуть со специями. Я вчера прилетел из Амстердама. И там купил печенюшку с гашишОм, очень вкусно. А эта ссыкуха, когда я ночью распаковывался, решила, шо это ей. Надо было, конечно, ей сказать, шо это для спецрейса, но я шо, знал, что она у вас хозяйское хавает…
– Послушай, дефективный, зачем ты принес ЭТО в дом, ты что, не знаешь, что ни я, ни жена эту гадость никогда не трогали? Ты что, хотел малолетних детей порадовать, кусок идиота?
– Чё ты разорался, как мешугасик (сумасшедший) на Привозе: я слышал, шо у вас курить запретили, вот и решил, шо печенюшку же никто не запрещал?!
Это была его последняя шутка. Я вспомнил ему все сорок лет нашей дружбы, его маму, всю его родню и соседей по дому на Четырнадцатой станции в Одессе. Толик молчал, хотя по всему ему очень хотелось мне возразить…
В это время Галя, задыхаясь и синея, захрапела, издавая какие-то непонятные звуки. Я напрягся и пошел на ближайшую дачу к знакомым. Сергея дома не было, но жена Люба выслушала меня с интересом. Собственно, слушать было нечего, так как я попросил у нее телефон какого-нибудь надежного врача, который может сейчас приехать. Люба почему-то покраснела и сказала, что сама позвонит одному, своему в доску, и он сейчас примчится, но это будет стоить пятьсот евро. Я был на все согласен и вернулся на веранду. Мы с идиотом разбудили Галю, кое-как раздели гхарну наркушу и затем впихнули в душ. Споласкивая в душе тело горничной (доврачебная подготовка) вместе со мной, Кретинеску мужественно слушал мой монолог о том, что Розалия Яковлевна, царство ей небесное, должна была из Толика, безусловно, сделать аборт. Толик от обиды пыхтел с одесским акцентом, но продолжал молчать.
Поднимать тело на второй этаж в комнату Галины уже не было никаких сил, и мы, кое-как завернув Донецкую область в махровый халат, положили ее в мою спальню. Через полчаса появился доктор в сопровождении соседки Любы. Застенчивый Дима тридцати лет долго мялся в гостиной на битом фарфоре, пока наконец не получил искомый пятихатник. После этого он зашел в спальню, потрогал Гале лоб, посмотрел зачем-то зубы, подняв спящей верхнюю губу и спросил, что случилось. Я замялся… В это время на сцену снова вылез Толик, но на этот раз задал более фундаментальный вопрос:
– Вы, коллеха, порчу снимаете или по специальности шо сказать имеете?
Вопрос был не в бровь, а в рот, так как тут же выяснилось, что доктор – дантист. Мои же удивленные брови долезли до лысины, но в этот момент Люба сразила меня неубиенным аргументом: «Вы же просили своего доктора. Дима – очень свой…» Затем пара гордо удалилась вместе с моими еврами на соседнюю дачу со словами: «Пойдемте, доктор, вы хоть меня заодно посмотрите…»
Мы начали уборку помещения. С непривычки это было мучительно и трудно одновременно. Через пятнадцать минут наш неблагородный труд был прерван звуками врачебного «досмотра» с соседней дачи, доносящимися через открытые окна. То ли мои пятьсот евро так возбудили пациентку и ее зубного врача, то ли он всех так осматривает, но мы с Кацманом прервали уборку, налили себе по рюмке коньяку и дослушали осмотр с незубными стонами, слегка завидуя доктору, до конца. Благо он, конец, наступил довольно быстро. Видно, «досмотр» закончился. То, что доктор не в первый раз осматривал соседку, было понятно даже Джессике. На то он и «свой стоматолог». Но почему я должен был за это платить, осталось маленькой тайной поселка Нахабино.
Вскоре с покупками вернулась домой жена. Любимая посмотрела слегка удивленным взглядом на меня с совком и веником, на две пустые рюмки на столе около телевизора, на голую горничную, разметавшуюся на нашей кровати, и тихо спросила:
– А что, собственно, тут происходит?
– Это долгая история, – ответил я.
Видя, что ситуация слегка нагревается, Толик надел бейсболку и со словами: «Пойду немного подышу воздухом, а то тут у вас душно», вышел на улицу.
– Это долгая история? – повторила за мной любимая и потом добавила: – Ничего, начинай. Ты знаешь, у меня, как ни странно, сегодня вечером полно времени.
– Видишь ли, моя радость, Толик прочел в газете, что теперь в России больше не курят, и поэтому решил купить печенье… Овсяное… А оно очень понравилось Гале…
Утром я вышел на улицу и обомлел в столбняке. На соседском Любином «Бентли» валялись две пьяные вдрабадан вороны. Они тихо каркали и дрыгали ногами, лежа на полностью побитом розовом капоте. Машина была пробита по всей поверхности и напоминала мини-город Грозный во время первой или второй войны. Толик стоял на нашем крыльце с чемоданом в руке и довольно хрюкал в усы, уставившись на обдолбанных птиц.
– Ты знаешь, пятьсот евро, конечно, не вернешь, но такой швырок даже на морском вокзале не канал в лучшие годы. А у меня еще оставалась маленькая коробочка печенюшек, на про запас. Таки я ночью на таратайку птичкам и посыпал, чтоб им тоже хорошо в жизни было…
Мне почему-то тоже стало хорошо. И я в очередной раз по старой памяти простил Толика-Шмолика. Юношеские воспоминания – великая вещь, знаете ли… Да и борьба с курением – вещь неплохая…
«Tatler», август, 2013
Рвало на родину
Он позвонил мне поздно ночью.
– Послушай, – сказал Кирилл, – одна моя подруга тебя срочно хочет…
Дальше линия пропала. Я инстинктивно отодвинулся от лежащего рядом тела, потом решил, что это все-таки скорее всего по работе, накинул халат и вышел в кабинет.
Он перезвонил через пять минут.
– Одна моя подруга тебя срочно хочет увидеть по делу, – продолжал Кирюндель, – красивая такая девушка, получишь эстетическое наслаждение. Сошлется на меня. О чем речь, я не знаю. Говорит, что только Ты и Никто, кроме Тебя.
«Полстраны так думает», – решил я про себя и разъединился.
В назначенный день я спокойно дочитывал хрустящую газету, допивая кофе в чашечке с надписью «Любимому», когда боковым зрением увидел на мониторе, что в приемной происходит какое-то броуновское мужское движение.
Мальчики ходили мимо ожидательной комнаты туда и обратно без остановки. Было слышно, как девушки на ресепшен внятно скрипели зубами.
Она вошла в кабинет, и меня слегка качнуло, как после апперкота обоих Кличко. Первый раунд шел за явным преимуществом Нелли.
Мы разговорились. Мать – татарка из Саратова, от нее достались чуть смуглая шелковистая кожа, волнистые локоны золотистой шатенки, веселый чуть хулиганский взгляд и серьезная курносая грудь, понятная опытному рентгеновскому взгляду через шелковую блузку. Папа – баскетболист из Вильнюса, которого в свое время зазвали в местную волжскую команду, подарил дочери рост, прозрачные прибалтийские чуть висячие зеленые глаза с поволокой и какую-то кошачью спортивную грацию. Чем-то неуловимым она напоминала усовершенствованную тетю Карлу Бруни в лучшие годы, но одета была явно побогаче, чем бывшая первая французская леди. Впрочем, Карла на это, по-моему, забила…
– Что я могу сделать для вас? – спросил я гостью.
То есть, конечно, лучше было бы, если б она задала мне этот же вопрос первая. Ответ-то у меня был с самого начала нашей встречи. Но не все коту сами понимаете что…
– Хочу судить гостиницу «Риц» на пять миллионов евро. Ту, которая в Париже, – сказала она и закинула ногу на ногу.
– Серьезная тема, – заметил я и предложил пересесть на удобный диван. К «Рицу» так просто в переговорной не подберешься.
Мы пересели. Она снова перекинула одну ногу в сторону. В глазах потемнело. «Или давление, или перебои со светом», – решил я. Поправил бабочку и почему-то сказал: «Согласен». Потом чуть подумал и прибавил для усиления юридической позиции в парижском суде однозначно российское: «Разорву, как Тузик грелку!» Слова вышли из меня шепотом и через три «р». Страшно стало не только великой гостинице, но и мне самому.
– Видите ли, Александр Андреевич, я студентка журфака, второкурсница, МГУ, – начала свое повествование Нелли. – Недели две назад мне захотелось провести weekend в Париже. Давно не была, знаете ли. Я прилетела туда в пятницу утром и остановилась в «Рице» на Вандомской площади, короче.
– Ну, конечно, – заметил я. – Где же еще можно останавливаться в Париже? Студентке второго курса. Журфака. МГУ. Ну просто смешно бы было представить себе иное. И?
– В первый вечер, в пятницу, мы пошли с друзьями в клуб. Танцевали, смеялись, было очень хорошо. Там меня познакомили с одним местным, Симоном. Милый. Видно, что с серьезным еврозапасом. Похож на состоятельного сынка. Отличный английский. Хотя, кажется, большого мнения о своей хорошенькой мордашке.
– Понятно, – сказал я. Симон вырисовывался передо мной в омерзительных тонах, но «Риц» по-прежнему скрывался в тумане.
– Короче говоря, он начал за мной нежно ухаживать. РомантИк и все такое. Потом этот же Симон уже ночью повез меня в гостиницу.
«Вот ОНО!» – пронеслось в голове, и я почему-то бегло взглянул на случайно открытый разворот лежащего для красоты на столике журнала со статьей «Храброе сердце адвоката Добровинского».
– И? – загундосил я с французским прононсом снова. Народ в моем единственном лице жаждал подробностей.
– И… Ничего… Просто проводил и все. Ну, целовались. Подержались за места… А так – ничего… Ничего серьезного. Понимаете?
– Неллечка, да Вы не обращайте внимания, продолжайте, расслабьтесь. Это я с виду тупой, а так я сообразительный, и даже очень. И?
– Ну, в общем, Вы поняли. Однако я приняла стратегическое решение переспать с ним на следующий день – в субботу.
То есть, как я понял, романтИк и «за места» – это были скорее тактические действия. А субботний план – уже стратегия. Был бы жив Наполеон, сгонял бы Нелли за пивом со своей тактикой и стратегией для нищебродов… Тут вырисовывалось все посерьезней.
– Пока, моя дорогая, все понимаю. Кроме «Рица». «Риц» не вклеился у меня ни в тактике, ни в стратегии…
– Щаз все произойдет, увидите. Короче говоря, утром я позавтракала и решила сделать легкий шоппинг по Фобур-Сант-Оноре, или, как его называют наши девочки, Фобур Святого Гонорея. Там хорошие магазины…
– Знаю, – ответил я. – Не первый день замужем. То есть не в первый раз женат.
– Ну так вот. Я погуляла немного по Святому Гонорею, потом взяла такси и приехала обратно. Просто вся была в покупках на вечер… У одной нашей грымзы выхватила из-под носа юбку с портретами. Такая клевая, с ума сойти. А я ей такая и говорю: «Зачем вам юбка с портретами? Вы на их фоне будете бледно выглядеть в гробу». А она мне опять какую-то гадость. А ей: «Так тебя и за триста рублей никто, кроме некрофила, любить не будет». И сумочка такая клевая еще, из питона с шелком, просто у меня была такая, но я ее Нинке подарила, а та вообще спьяну у кого-то на даче забыла вместе с моей зачеткой… А жена потом нашла, и где теперь сумочка – не знаю. А зачетку новую дали, пришлось пятьдесят долларов отдать. Негодяи. Там такая хорошая фотография была. Почти Клавиха делал.
– И? – попытался я прервать «поток в бесконечность»…
– Да что ж Вы меня все торопите, Александр? Это же все очень важно будет для суда, вот увидите.
Так как в процессе беседы мое отчество неожиданно было купировано, как у щенка боксера хвостик, я понял, что мы быстро приближаемся к интимному…
– Так вот. Я вернулась в гостиницу, оставила все у консьержа Пьера-Франсуа. Красивый такой парень, блонд, но, по-моему, его женщины не интересуют. И пошла в бар на первом этаже. Я просто на ночь не ем, а то буду как моя Зара, и в движениях какая-то неловкость появляется после тяжелого ужина. Вот и решила перекусить что-нибудь у них. Съела двенадцать устриц фин де клер, потом еще шесть с розовым Cristal, чай с мятой и пол-макаронины, они там жирные, но вкусные – ужас, даже лучше, чем в «Пушкине». И пошла в номер набраться сил и отдохнуть перед вечером.
– Да, конечно, стратегия, – закивал я, одобряя дневную сиесту.
– Я еще хотела надеть новую пижаму. Просто конец света! Спина голая, воротничок белый, шелк, Шанель. Секси до невозможности. Но потом решила оставить ее на вечер. Короче, легла ни в чем. Открыла глаза часа через два. Голова кружится. Противно, как перед зачетом. Ноги не ноги, вата. Доплелась до ванны. И… Детский стишок помните? Блевонтина поднимает паруса!
– Бригантина, – поправил я.
– Да какая разница! Из всех мест – один сплошной кошмар! Дикое отравление. Сил нет никаких. Упала в кровать. Тошнит как из ружья. Встать не могу. Делаю все в мешок, а он бумажный! Все течет… Я, блин…
– Стоп! – сказал я. Так подробно я не хотел.
– Консьержу звоню, а как объяснить, что со мной, не знаю и не могу. Я ему пытаюсь донести, что у меня «риголетто» фонтаном, а этот баран мне про оперу какую-то чушь несет.
– Тупая скотина, – быстро согласился я.
– В конце концов вызвали врача. Я думала: «Все, конец мне тут пришел». Поставили капельницу. Таблетки и все такое. Провалялась в постели до утра понедельника. Цвет лица как у покойника на третий день. Два дня не ела. В Москву улетела никакая. Аж грудь повисла. Еле в себя пришла…
– Грудь? – на всякий случай спросил я.
– Да я сама! Короче, теперь хочу пять миллионов евро. С «Рица». Вот.
– А почему столько? – потихоньку начал я двигаться к искомому.
Нелли посмотрела на меня с зародышем легкого удивления. В левом глазу читалось, что ее друг Кирилл меня перехвалил и адвокат что-то не просекает. Клиентка вздохнула и продолжила слегка упавшим голосом:
– Как же вы не понимаете? Я все выяснила. Сёма – действительно сын о-о-очень богатых родителей. Так вот, если б у нас в тот вечер все состоялось и я бы вышла за него замуж, то через год при разводе я бы минимум получила бы с него пятерку евро.
Я был потрясен. Такой логики, такого оборота от дохлой устрицы ни я, ни покойная моллюска не ожидали.
Я начал объяснять. Полная безнадега. Я, конечно, понимаю, что внимание судейских будет притянуто к истице, но против меня встанет такой же адвокат, только французский. Он быстро объяснит Неллюнчику, что она могла съесть еще шесть устриц за углом, до или после «Рица». И именно та устрица на рю де Риволи нанесла коварный удар в память о Екатерине Медичи из соседнего Лувра. А та, если помните, травила каждого встречного, особенно татарских литовок. Или литовских татарок. А рицевская ракушка – не пришей к Вандомской колонне рукав.
Нелли не сдавалась почти час. Она упирала на зря купленную пижаму, на блестящий глаз Симона в пятницу вечером, на мою тупизну… и на многоразовую «риголетту» в бумажный мешок Hermes.
Уже в дверях, сверкнув зеленым глазом с легкой поволокой или слезинкой, я уже не понимал от усталости, студентка второго курса журфака задала сакраментальный вопрос:
– Александр, а что же мне делать в следующий раз в аналогичной ситуации?
– Если Вы принесете мне кусочек г…на с печатью гостиницы «Риц», то мы порвем и отель, и Симона, и всю его родню на новогодние конфетти. Тузик со своей грелкой обрыдается от зависти…
Она так и ушла. Ни с чем. С разбитыми надеждами.
Прошло несколько лет. Я встретил ее, похорошевшую на полкило бриллиантов и прибавившую заметно в классе, на одном благотворительном балу. Мы перекинулись двумя словами о том о сем… Почему-то вспомнилась частушка «Моя милая в гробу, я пристроился…». Но в противовес логике народного фольклора вместо меня рядом возникло форбсанутое существо из первых рядов пресловутого списка.
– Ты знакома с Александром Андреевичем? – улыбаясь, задал вопрос Неллечкин муж.
– О да! – ответила моя старая знакомая. – Мы как раз говорили о том, как можно было вкусно поесть в гостинице «Риц» до того, как там год назад начали ремонт.
– Я уверен, что Ваша супруга может приготовить не менее замечательный ужин для Вас в Москве. И причем лично, сама, – заметил я со свойственной мне добротой и пониманием сюжетных линий человеческих отношений.
– Какая замечательная идея, Александр Андреевич! Вы, как всегда, кладезь мудрости! Мы непременно должны с вами созвониться на днях и все обсудить, – заметила Нелли, беря любимого под руку.
Рано или поздно они все становятся моими клиентами…
Нет, неправильно. Скорее по-плохому или по-хорошему.
«Tatler», июнь, 2013
Умоется кровью
Мы не виделись с ним несколько лет. Немного. Последний раз на выпускном в школе. Мне показалось, что в отличие от меня он немного изменился. Краткое содержание жития Семена (по кличке Придурок) за последние сорок лет заняло минут десять. Я мысленно поблагодарил Небо, что Сеня не Шахерезада, и деликатно спросил, какого рожна он ко мне приперся.
История оказалась следующая. Школьный друг довольно безболезненно развелся лет десять назад. У него хороший бизнес, стул и аппетит, дача на Рублевке в охраняемом поселке и дом около Сан-Тропе, который грабили три раза. Теперь он хочет снова жениться. Ей уже двадцать пять. Почти. Скоро будет. У них кармический (от слова Карма) союз и космическая страсть (от слова Секс). Она модель, но из хорошей семьи, и то ли хочет, то ли уже учится на юрфаке.
«Брачный контракт», – подумал я и угадал.
– Но есть еще одна очень деликатная вещь, – сказал бывший одноклассник. – Я часто вижу тебя по телевизору. Ты всегда офигенно выглядишь, я тоже так хочу. Дай мне косметолога, все-таки, видишь ли, у нас небольшая разница в возрасте, и мне надо бы подтянуться…
Я с интересом посмотрел на приятеля. Под плечами сорок восьмого размера, обходя талию, как Гольфстрим побережье, вырастал серьезный круп размера так шестидесятого. Если бы на Сеню можно было надеть зеленый костюм, он напоминал бы фигурой новогоднюю пушистую елку и выглядел бы даже празднично. На елке сверху вместо звезды восседала усталая голова в тяжелых глазастых мешках под счастливыми, но желтыми белками и две чудовищные копны крашеных волос над ушными раковинами. Молодость обширной плешки подчеркивали мило разбросанные то здесь, то там как бы возрастные прыщи и мелкие фурункулы, которые, я уверен, невеста в момент интима должна называть «любимые прыщУчки-гнилУчки», ну, как-то так… Было понятно, что Придурка модель любит совершенно бескорыстно, просто за его за красоту.
– Как тебе сказать, старик, – начал я, дипломатично мыча. – Я действительно хожу к косметологу. Педикюр-маникюр, маска-стрижка. Все в одном месте. Удобно. Но время занимает. Мне понравилось с самого первого раза, а тебе не знаю…
… В сумраке кабинета я остался слегка неодетым. За меня еще цеплялись носки (внизу) и золотая цепочка (наверху). Усилием мышц и воли я пытался преодолеть сопротивление махрового халата, предназначенного для артистки цирка лилипутов. Я выглянул в коридор, где меня терпеливо ждала косметичка Натусик, и продемонстрировал ей незапашность краев махрового изделия и то, что из этого выходит (в прямом смысле слова), когда ты голый. Натусик мило захихикала, показав этим, что до меня уже видела обнаженную мужскую натуру, и отправилась на поиски халата для слоников. Через пять минут я лежал в кресле, накрытый легкой попонкой, в ожидании омоложения морды лица. Косметичка положила мне что-то довольно непрозрачное на глаза и включила яркий свет. Я знал, что мне надо будет выдержать все, так как торговля лицом есть часть моей работы, и держать товар надо стараться свежим и ухоженным. Я почувствовал легкий пробег пальцев по лбу и щекам и услышал предложение о том, что меня надо помыть и почистить. Я приготовился идти с Натусиком в душ, но оказалось, что мы будем это делать лежа. Довольно быстро под журчащую музыку я хрюкнул от усталости, отдавшись дедушке Морфею, тем более что на глазах уже лежало что-то мягкое, влажное и тяжелое. Мне снилось, что я какой-то египетский Нифертить и за мной ухаживает целый гарем собственных жен – Нифертитек. Я чуть очнулся, когда моей правой рукой кто-то овладел и начал слегка смазывать мне ногти чем-то прохладным. Тактильные ощущения резко усилились, и я понял, что в комнате орудует еще одна нимфа под видом маникюрши. Когда все пальцы были смазаны, нежным движением Нифертитька опустила мои пальцы в теплую воду, пристроив ладонь на нечто напоминающее девичью грудь, только ребристую и из твердого пластика.
– У вас хорошая кутикула, – сообщила мне маникюрша из темноты (на глазах по-прежнему лежала тяжелая питательная повязка).
Я не знал точно, что такое кутикула, и поэтому пока ответил уклончиво: «Да, вроде ничего. Уже сколько лет в работе, а никто не жаловался…»
В это время включилась какая-то дребезжащая бормашина.
– Это вибратор вашего телефона двигается на столе… – сказала маникюрша.
«Блонда!» – подумал я и, как выяснилось потом, не ошибся.
Положение было критическое. С одной стороны, по мне елозила какая-то штуковина, которая тихонько била меня по лицу током. С другой стороны, правая рука была занята ребристой грудью, и к тому же я ничего не видел.
– Вам звонит кто-то по фамилии анОним, – сказал почему-то шепотом девичий голос.
– Это один турок французского происхождения по фамилии Аноним, часто звонит, – ответил я и попросил включить мне громкую связь. Это была ошибка.
– Кто это?! – услышал я резкий и незнакомый мне женский голос. И дальше без паузы и передышки: – Я беременна, урод!
Казалось, во всем салоне повисла зловредная тишина. Даже сливные бачки в соседнем туалете напряглись и стали вслушиваться в трубку.
Кутикула сжалась от страха и ушла в себя.
– Кто вы?! – в свою очередь, крикнул я в слепизну темноты срывающимся фальцетом.
– Я жена твоего старшего партнера по заводу, кретин!
В двух соседних с кабинетом бачках синхронно отошли воды.
– Но у меня нет никакого завода, нет старшего партнера! Я адвокат, и моя фамилия Добровинский! – кричал я на весь салон уже практически музыкой Арама Хачатуряна.
– Все козлы!!! – проорал голос из трубки. И тут же сменился на более мелодичный и мягкий, как показалось мне в эту минуту. – «К сожалению, связь прервалась…»
Моя связь с этой дурой была короткой, но уж очень чувствительной. Свободной рукой я расправил на ощупь кутикулу, услышал от барышни сверху: «Ну у вас и работа!», и вздохнул с облегчением. К повязке на глазах прибавилось штукатурообразное что-то, которое покрывало мое лицо толстым слоем этой прохладной замазки. Девушка снизу окончательно разобралась с правой рукой, смазала ее кремом и элегантно засунула в какую-то теплую варежку, по крайней мере я так надеюсь… что это была варежка. Теперь ребристую грудь ухватила левая рука.
Замазка сохла довольно быстро. Косметолог Наташа сообщила мне, что я должен лежать, не шевелясь, минут двадцать и разговаривать тоже не имею права.
В это время снова заработал вибратор на столе.
– Там написано «Мусик», – сказала косметичка. – Ответить?
Я промычал что-то, что должно было обозначать: «Не трогай! Убью!», причем на любом языке.
Однако девушка почему-то, ответив мне на это: «Да, хорошо», – опять включила громкую связь.
– Саша, привет! – услышал я на этот раз знакомый и любимый голос.
– Это не он, – зачем-то вступила в разговор одна из девиц. – Александр Андреевич лежит и пока разговаривать с вами не может.
– И долго будет лежать? – продолжала допрос любимая.
– Ну, еще минут сорок полежит, знаете, как это у мужчин в таком возрасте бывает… – продолжала косметолог.
«Интересно, что бывает у мужчин в таком возрасте?» – подумал я с тревогой.
– А вы вообще кто? – продолжала выяснение отношений трубка.
– Я – Натусик, – популярно объясняла Натусик, – и Александр Андреевич пока отдыхает у нас в салоне, сейчас с ним еще Жанна.
«Два варианта, – подумал я. – Или ее через пятнадцать минут застрелит Мусик. Или я удушу эту идиотку через час, когда закончу процедуру.
«К сожалению, связь прервалась!» – услышал я добрые позывные и на этот раз. «Боюсь, что надолго…» – подумал я, прикидывая последствия милой беседы.
Еще мне отмассировали шею и декольте, сняли маску, закончили левую руку и полирнули ногти мягкой пилкой.
Я встал и посмотрел на себя в зеркало. «Свет мой зеркало» не подвело, и я смело раздал чаевые, простив им все… или почти все.
Последнее, что я слышал в этом салоне, была Жанна – блонда, которая говорила коллеге на ресепшен: «Ой, я тебе щаз расскажу тааакое!..»
Через несколько минут я оказался в Третьяковском проезде и поймал себя на том, что с интересом смотрю на молодежную линию Ральфа Лорана…
– Послушай, жених! – начал я авторитетным баритоном. – Сначала тебе отсосут жир, по-научному липосакция. Это ерунда, получишь массу удовольствия. Потом надо слегка подправить брежневские брови, лучше выщипать до нормального состояния, чуть-чуть ботекса в лоб, с носом разберешься у доктора Левина, с глазами – у доктора Банижа, а главное, тебе должны отрезать кутикулу, и это самое интересное…
– На все, кроме последнего, я согласен! – простонал Придурок. – А вот мне сказали про салон Герлен. Может, туда?
– Нет, что ты! – ответил я. – В Герлен теперь хожу я как продвинутый пользователь. А тебе пока к Натусику, в другое место. Там клево. Но сначала липосакция. И брови. И нос. И кутикулу…
Через месяц, если выживет, я ему напомню, как не дал мне списать химию в девятом. Неповадно будет. Придурок…
«Tatler», май, 2013
Клюшки, ложе и силовой прием
Она обнимала нас по очереди. Долго и протяжно. В душе я ее очень хорошо понимал. Если бы не она, а я сам был у себя клиентом в этом трудном деле, то я бы тоже себя зацеловал и затискал.
Дальше по схеме традиции восторгов шли дары помощникам, секретарям, ассистентам и все сначала еще раз.
Потом, когда все вышли из кабинета и мы остались в тет-а-тете, она подняла на меня карий взгляд, сосредоточенный лобзиком на моем кадыке, и тихо сказала: «У меня для вас сюрприз. Как вы относитесь к большому спорту?»
Я, конечно, очень спортивный человек. Хожу на свой второй этаж пешком, сам завязываю шнурки на ботинках без одышки, бесшабашно кидаюсь в бурлящую воду джакузи и, страшно сказать, до недавнего времени играл на пляже в бадминтон. Потом встретил в жизни гольф, и он затмил все, включая бадминтон и джакузи. А еще недавно я научился плавать. Дело в том, что у мамы была теория, по которой тонут только те люди, которые умеют плавать. Поэтому еще пять лет назад я заходил в море по собственную water-линию и брызгал себя под мышками соленой водичкой. Теперь я освоил стиль баттерфляй, но дети говорят, что в обиходе это называется «по-собачьи», и плаваю раз в неделю. Вообще не человек, а просто зверь! Спортивный.
– Спорт – это моя жизнь! – сказал я и расправил плечи гимнаста перед прыжком на козла.
– О, какое счастье! Как я угадала! Я приглашаю вас завтра на хоккей, дорогой мой, Александр Андреевич!
Я посмотрел на клиентку еще раз, но уже другими глазами, и представил, как она берет меня у борта силовым приемом… Или, наоборот, я ее… на пятачке, перед воротами, а все смотрят… Шаббат вырисовывался в интересном свете.
– Завтра, – продолжала Даша, – играют наши с финиками. У нас будет ложа. Я буду с приятельницей, а вы можете взять с собой еще кого-нибудь. И мы, таким образом, разделим ложе. Ха-ха. Шутка.
«Как это тонко, – подумал я, – как это по-хоккейному, как это по-французски»…
Мы с Кириллом подъехали на Ходынку к двум часам дня. Вместо поля, где больше чем сто лет назад была страшная давка, возвышался стадион. На билете было написано, что наш вход синий. Синим стал быстро и мой нос, так как на улице было жутко холодно. Водитель довез нас с приятелем до предела, а дальше подступы к стадиону преграждал урядник. К входу шла дружная толпа, одетая довольно пестро. Поверх шуб и курток на людях всех возрастов были натянуты майки разных цветов игроков сборной России с именами на спине. В майках с лапландскими именами боязливо кучковались финны.
– Если чухонцы выиграют, их побьют! – заметил Кирилл.
– Не думаю, – возразил я ему. – Я верю в русское гостеприимство. Финики что, дураки, что ли? Если они выиграют, то майки снимут. А наши болельщики без опознавательных знаков неизвестно кого бить не будут.
У входа на территорию стадиона в ожидании прохода через аэропортовские электронные воротца стояла несчетная толпа все тех же сотен Малкиных, Овечкиных и Дацюков. Мелькнули даже два-три Фетисова и один Харламов. Толпа «хоккеистов» живо переминалась от холода с ноги на ногу, как перед посещением надолго оккупированной туалетной кабинки. Только мы с приятелем решили, что восьмибалльные пробки в мороз это не для нас, как к нам живо подбежала закутанная в кучу невинно убиенных баргузинских грызунов клиентка. В руке у нее вертелся «Vertu», в который она прокричала таинственным шепотом: «Давай, Ленка! Мы все здесь!» Одновременно клиентка Даша указала рукой, обремененной цветной Келли, на место, где Ленка должна была, по идее, давать. Рядом с электронными проходниками, слева по ходу стояния проходящих досмотр болельщиков белели замерзшие на холоде огромные железные ворота для въезда техники и машин. У ворот, рядом с миловидной шустрой блондой, стоял теперь уже полицейский, который брал у Ленки взятку, в точности как бывший мент. Коп приоткрыл ворота, и мы мелкой стайкой впорхнули в клетку на территорию стадиона. Буквально через несколько минут мы зашли в ложу.
Ложа представляла собой комнату с обеденным столом, стульями, мягкими диванчиками и шкафами для одежды, а также самим зрительским отсеком, отделенным от комнаты полустеклянной стеной для интима… Нумерация рядов зрительских кресел начиналась сверху и увеличивалась к арене, очевидно, чтобы бросить вызов театру. В ложе было два ряда.
То, что происходило внизу, резко отличалось от телевизора. Во-первых, все шумело, начиная от самого стадиона и заканчивая гладиаторами на коньках, которые что-то кричали друг другу и остервенело били с деревянным звуковым аккомпанементом несчастную шайбу. Во-вторых, по телевизору хоккеисты бегают почему-то значительно быстрее, чем в натуреле. Ну, я бы мог понять, что наши бегают тихо, так как в кои веки я пришел на них посмотреть. Но финны? Финны разве знали, что я буду на стадионе? Выходит, все знали суомцы. В-третьих, голы постоянно случались совсем не так, как на экране Bang and Olufsen – напротив меня и по четыре раза со всех углов. Их было немного. Забивали их вдалеке от меня, редко и мало. В результате я не увидел ни одного. Хотя игры я тоже толком не видел.
Минут через десять после того, как все началось, полосатый парень без клюшки, но в черных штанах, который, как выяснилось, оказался судьей, удалил финского игрока, которого звали как-то странно, что-то типа Pissula Kakkalla, и на поле возникла пауза. Тут девочки сказали, что принесли обед, а хоккей может и подождать. В гостиной за стеклянной стеной официанты накрывали на стол. По напиткам было понятно, что наши люди в ложах болеют основательно… и сильно переживают за сборную. Дамы быстро убрали бутылку водки с блинами и с икрой и перешли к более тяжелым напиткам. Приятель Кирилл, наклоняясь ко мне, тихо сказал: «Ты знаешь, а я все понял. Хоккейная ложа – это наша баня…» Девушки запели «Сгорая, плачут свечи!». Стадион ревел.
Таня предложила перейти к ней домой на over-time, или, по-нашему, на «дополнительный период». Кирилл посмотрел на меня и сказал: «Как скажет, так и будет». Я предложил остаться и посмотреть второй матч – чехов со шведами. Лена была в том состоянии, когда ей было уже все равно: остаться здесь со всеми шведами или поехать на over-time к жене Кирилла. Мы «досмотрели» второй матч, благородно развезли девушек по домам, и через неделю с чем-то я улетел в свой любимый Таиланд.
На пляже своей несравненной гостиницы «Баньян три», что переводится на русский как «Банное дерево», я тихонько хрюкал под парасолью, никому не мешая. Неожиданно меня кто-то окрикнул. Я открыл глаза и увидел Дашу. Мы обнялись на чужбине как родные, как будто между нами была не холодная шайба и ледовый дворец месячной давности, а по крайней мере пять лет, прожитые в любви и согласии. После нескольких банальностей Даша сказала, что приглашает меня сегодня на тайский бокс. «Что же можно пить-то в такую жару?» – мелькнула первая мысль и повисла во влажном пхукетском воздухе. Но уже через полчаса я безвольно шел собираться на сиамский бокс, расположенный, очевидно, на какой-нибудь тайской Ходынке.
Все-таки великая и завораживающая штука большой спорт!
«Tatler», март, 2013
Ужин с женихом
На экране телефона появилась надпись СТД. Аббревиатура советской общественной организации «Союз театральных деятелей» как нельзя более подходила к тем скетчам, капустникам и одноактным пьесам, которые мне время от времени разыгрывал старший отпрыск. Собственно, когда на мобильнике появляется слово из трех букв, то это может обозначать только предстоящую нервозность от очередного водевиля, который готова устроить моя ненаглядная СТаршая Дочь. Однако на этот раз все было значительно хуже.
– ПапулЯ! – прозвучал родной голос. Легкое ударение на «я», дарящее мне какое-то игривое погоняло «папулЯ», выдавало последние несколько лет, проведенных между магазинами Chanel и Louis Vuitton на авеню Монтень, где в одном из домов, когда-то уговоренный, я снимаю ребенку однокомнатную квартиру. Я бы в жизни не снял там ничего, тем более для ребенка, но она и ее практически суррогатная мать (этот термин, или «баблобеременность», пришел мне в голову во время оптовой закупки постродовых бриллиантов), а по совместительству моя жена и мать почти всех моих детей, настояли на этом. Видите ли, там всегда много приличной публики, и поэтому девочке ходить по улице одной будет не страшно. Бред. Так вот.
– ПапулЯ! – Снова доносилось парижское эхо. – Я хочу познакомить тебя с Николя.
В этот момент в кабинет вошла секретарь Кристина вместе с новым стажером адвоката. Увидев мое лицо, стажер почему-то проверил, все ли в порядке с его ширинкой, а Кристина, пятясь назад, как фашист в сорок четвертом, выскочила из комнаты.
Дело в том, что «наш» первый роман случился в пятнадцать. Когда через три недели после ЭТОГО я созрел до знакомства с юношей, его уже выгнали с позором взашей, и я не застал даже его фотографии. После этого до меня долетали лишь отголоски существования разного вида балбесов дифференцированного гражданства и вероисповедания, но не более того. Четыре года спустя налицо был явный прогресс. Видно, он на моем лице сразу и отразился.
– Ой, он чудный, тебе очень понравится. Прилетай. Это очень серьезно. С Антоном не сравнить. Да, мы уже с ним давно и несколько раз рвали, и это не восстановишь. Жду. Целую, папусик, обожаю. Маме привет.
Так как разрыв с неким штопаным Антоном прошел мимо меня, я решил сосредоточиться на Николя. Ее мать… Короче, мать ее знала приблизительно столько, сколько знал я. Ну, может, чуть больше. Мальчик был старше моей на семь лет, подрабатывал «тренажером» в спортивном клубе и готовился поступать куда-то на вокал. Родители доедали последний буйабес без соли и жили в какой-то французской провинциальной долине затерянных душ, в каком-нибудь городе типа UrupiпВилль. Кошмар. Новая силиконовая грудь для фотомодели шоколадки Milka была ей нужнее, чем мое знакомство с этим «Николя ни двора». Я решил обдумать эту новость на досуге, так сказать, не спеша, и вылетел в Париж следующим рейсом.
Ребенок сказал, что ОНИ любят устрицы, и консьерж заказал мне на вечер столик в моем любимом La Coupole.
Атлетический красавец загорелого вида долго тряс мою руку и пытался объяснить, как он счастлив. Когда официант принимал заказ, Николя продолжал стараться быть предупредительным, спросив меня: «Что бы вы хотели отведать здесь, в этом знаменитом ресторане, мон шер папА?» Не долго думая, я заказал самое дорогое вино, главное и всеобъемлющее корыто с морскими гадами и цианистый калий. Николя выдул залпом два полных бокала и чуть оттаял. Оставалось с интересом наблюдать за происходящим…
К десерту я узнал массу «забавного» и, я бы сказал, нового. Они встречаются уже полгода, и это тянет на мировой рекорд; он остается ночевать около Chanel только по пятницам, так как в субботу вставать рано не нужно; холокост такой же праздник, как Ханука, но чуть ближе к Новому году; знакомство с моей дочкой произошло на беговой дорожке; весной они хотят прилететь в Москву. Я поклялся памятью матери, что его там будут с нетерпением ждать нормальные potsany – я лично все устрою. Им понравится, ему – не знаю. Потом Николя что-то пробормотал про свадьбу. Цианид жениху все не несли, и поэтому пока молодому человеку пришлось объяснить несколько семейных традиций. Во всех нормальных семьях эмбрион становится ребенком при родах, в нашей семье эмбрион переходит в новую субстанцию только при открытии собственного адвокатского бюро. До этого времени его вынашивает и за все отвечает папа. При этом надо учесть, что по шкале вмешательства в личную жизнь эмбриона еврейский папа приравнивается к обыкновенной и нормальной маме.
Десерт Николя есть не стал. Он стоял перед ним и потихоньку тух. Дочка сидела красная, как пионерский галстук, который она не видела никогда в жизни, но глаза искрились от смеха. После кофе я заказал бутылку Dom Pе́rignon, чтобы отпраздновать знакомство. Николя оживился, не чувствуя готовящегося удара в самое сердце французских гениталий…
Еще через двадцать минут я попросил счет.
Когда maitre d’hotel принес бумажку на серебряном подносе, я, надев на себя the best of my улыбок, пододвинул счет к «Николя ни двора» и мило сказал: «Вы не можете представить себе, как я счастлив, что сегодня угощает молодежь!»
Жених как-то стал сразу меньше и, казалось, врос в стул. Он рассматривал счет со своей французской щедростью, как осужденный – приговор, стараясь найти там изъяны для кассационной жалобы. Их не было. Судья был опытный и со стажем…
Я получил удар по ноге и понял, что, если я продлю паузу еще на несколько мгновений, ужин может закончиться летальным исходом для «тренажера».
– Я могу вам, Николя, если хотите, одолжить. До завтра, – сказал я тоном маршала Жукова при подписании капитуляции Берлина.
Николя сказал что-то типа «О да?» и упал головой в десерт. «Их десерт – это наш салат», – решил я и отдал деньги официанту.
Бывшая малышатина пошла провожать меня до гостиницы. По дороге, держа меня крепко под руку и не отрывая голову от папиного плеча, она спросила меня что-то про Николя.
– Отличный парень, – сказал я. – Мне очень понравился. Будем дружить.
Дочка засмеялась и сказала, что все поняла и я – гений. Что она поняла, так и осталось ее маленькой тайной. Второй постулат был, естественно, бесспорен.
Все следующее утро за завтраком в George V я боролся с желанием съесть все круассаны из корзинки и с возраставшими признаками садизма. Мне хотелось позвонить Николя и попросить занести местный лавусик в гостиницу. За «папА» он ответит позже. В конце концов, проиграв битву булочкам, я раздобрел и звонить не стал.
В аэропорт я ехал в прекрасном настроении.
Через пять-шесть месяцев, ближе к Новому году, в пятницу днем на столе задребезжал телефон и знакомые буквы СТД появились под фотографией моей любимки.
– Папусик! – заверещал родной голос. – Ты мне срочно нужен. Жан-Клод – нет никаких сил! Он такой хороший, но так надоел, больше не могу! И прогнать не за что! Я тебя прошу – прилетай, поужинаем вместе. На факультете все хорошо. А то я, может быть, ошибаюсь? Целую. Обожаю. Жду. Пока. Маме привет. Привези чего-нибудь нашего вкусненького.
Кристина заказывала билеты на Париж. А я думал, что надо бы ее маме что-то прикупить на Новый год. Все-таки классно в свое время отработала ксероксом.
«Tatler», февраль, 2013
После меня
Никогда бы не подумал, что мне будет так сложно это сделать. Я сто раз откладывал этот звонок, но рано или поздно надо было себя заставить. Я еще раз набрал дыхания, пожалел, что бросил курить, и позвонил по знакомому телефону. Это была моя приятельница, чудная дама и высокий профессионал в том смысле, что все, что в нее входило, в ней и оставалось. Рита была самым конфиденциальным нотариусом на свете, и мы часто работали вместе.
– Ритусик, – начал я после обыденных приветствий. – Тебе не трудно будет составить мне завещание?
Следующие пять минут мне пришлось давать исчерпывающие пояснения своей подруге:
– Нет, я не встретил молодую тварь, которая решила меня на себе женить, а потом ухандокать в постели.
– Нет, мои анализы в полном порядке.
– Нет, любимая не прячет в халате странный пузырек с надписью «мышьяк», когда кормит меня завтраком.
– Нет, мне по-прежнему не нравится парашютный спорт, и я не собираюсь сдавать на права пилота малой авиации.
– Я никому не должен ни копейки, и у меня нет торговых отношений ни с авторитетными ребятами из Афганистана, ни с их коллегами из Колумбии. Я по-прежнему московский адвокат.
– Нет, я не собираюсь бороться за права женщин на Северном Кавказе.
– Нет, я не люблю чай с полонием. Мне больше нравится English breakfast с сахаром, и я не торгую оружием со странами Ближнего Востока. Единственное смертоносное оружие, которое я когда-либо держал в руках, был лифчик моей первой жены, который можно было использовать как пращу для метания валунов в стан неприятеля, и, наконец, – индивидуальный автопробег в кабриолете «Астон-Мартин» по палестинским территориям с плакатом на иврите «Ша, арабы! Я за мир!» в мои планы тоже не входит. Кроме того, я совершенно аполитичен.
Рита успокоилась, и мы решили встретиться на следующей неделе.
Дома я начал размышлять, для чего действительно это мне надо.
Пару месяцев назад я пришел к себе выжатый как лимон, после одного остервенелого наследственного процесса, где бывшие родственники, жены и сожительницы покойника отрывали друг от друга деньги, иконы, акции и усадьбы. Безграмотные спекулянты антиквариатом врали за тридцать сребреников продажному суду, а последняя жена (бывшая сиделка), похоронившая любимого до истечения медового месяца, требовала эксгумации тела двухнедельного мужа под тем предлогом, что у него еще остались золотые зубы, а это тоже есть часть наследственной массы. В общем, обычная история, просто это я – такой впечатлительный романтик…
Дома уже наша горничная принесла мне кофе с печеньем, я посмотрел на нее, потом на жену и затем спросил у любимой: «Послушай, хоть это и звучит ужасно, но смерть – это часть жизни. Так вот, когда один из нас умрет первым, что я буду делать со всеми этими дачами и квартирами, которые ты заставляла меня покупать?» Любимая была слишком увлечена расчерчиванием маршрута пробега по магазинам и музеям на внутривенной карте австрийской столицы. Кроме того, она пила чай, гладила собаку и смотрела одним ухом очередную серию «Декстера». Люди часто разводятся, потому что они абсолютно не понимают друг друга. Впрочем, по этой же причине они часто женятся тоже… В нашей семье все по-другому. Любимая считает, что я разговариваю шепотом, а я – что она просто глухенькая. И никаких скандалов. Рекомендую…
Однако мысль о том, что надо как-то что-то разделить, чтобы все вдрызг не задружились бы до кровопролития, не покидала меня весь вечер и еще дня три. Итак. Ну, во-первых, каждому ребенку по квартире. Детей как бы двое. Или все-таки трое? А если еще кто-то найдется? Всякое в жизни бывало и было, хоть я и не немецкий теннисист Борис Беккер… А дачки? Здесь и не здесь. А те, что не здесь, тоже делятся на там и там. С ними что делать? Получалось, что с недвижимостью возникла трудность. Все захотят одно и то же себе, и никто ничего не захочет ни с кем делить. В чужих руках, как известно, эклер вкуснее…
Во-вторых, коллекции. Тут вообще тихий ужас. Им всем захочется продать все оптом и сразу, и сумма денег, которую им предложат спекулянты, покажется наследникам феноменальной. Ну хорошо, на какое-то время пусть эта сумма встанет легким упреком по отношению к произведенной ими экономии на моих похоронах. И что? Но если родные тормознушки начнут продавать все по частям? Они же получат на два порядка больше! Я прямо слышу такой диалог:
– Папа всю жизнь собирал эту рухлядь, и я никогда не представляла, что найдется еще один придурок, который даст нам за это столько бабла!
– А представляешь, если б мама его не доконала, он бы еще прожил лет двадцать и насобирал бы всякого г… в четыре раза больше.
– Неа, папа, конечно, был ангел, но мама еще немного, и его доконала бы в другую сторону. Нашел бы какую-нибудь молодую стерву вроде нас, и что бы мы тогда делали? А так мама все-таки молодец! Никто папусика ухандокать не смог, а она смогла. Способная тетка – наша мамуля…
– Зато она в память о папе заказала потрясающий камень. Его скоро установят по ее дизайну. Наверное, карат двадцать, не меньше. Чистейший… И в уши тоже.
Озверев от представленного, я вспомнил школьного персонажа Т. Бульбу с его исторической фразой: «Чем тебя породил, тем тебя и убью!», и направился в гостиную. Там на диване мирно смотрела телевизор и разговаривала по телефону с кем-то прибывшая на каникулы из далекого далека одна из моих девиц.
– Послушай! – Разгоряченный собственными мыслями, я начал с места в карьер. – Твою мать и вас всех абсолютно не интересует дальнейшая судьба моих коллекций? Что вы будете делать со всеми этими шедеврами, когда меня не будет? Вам наплевать на то, что я собирал это все столько лет?
Ребенок тем же монотонным голосом, которым говорила и до моей тирады, тихо сказала: «Ленка, тут папу унесло от стакана «Данона» с клубникой. Я тебя наберу через полчасика. О’кей?»
Со стены улыбалась рожа в ТриД за подписью Пикассо, и я понял, что действительно выгляжу как человек со съехавшей панамкой…
На следующий день я позвонил Рите, и мы пошли в ближайший кафряк после работы. Подруга удачно заменяла мне Стену Плача, ибо сидела напротив меня с абсолютно каменной физиономией.
– Послушай, – начала нотариус. – Ты молодой, красивый, здоровый мужик (Я чуть приподнялся, чтобы меня увидели за дальними столиками.) Что на тебя наехало? Ты хандришь, а это тебе совсем не идет (Я присел обратно и опустил плечи, как птица крылья для выдачи помета нижестоящим.) Но я знаю почему. Ты давно не влюблялся!
Я напрягся и вспомнил любимую маму. Мама обладала чудовищным чувством сарказма. Когда мне исполнилось сорок лет, она позвонила поздравить меня с днем рождения и вместо банальностей сказала: «Послушай! Ты вступаешь в тот возраст мужчины, когда бесплатно с тобой будут спать только ровесницы. Поздравляю!»
Я продержался еще десять–двенадцать лет назло маме. Но, видно, всему есть предел. Однако перспектива романа с моим нотариусом меня не прельщала.
Рита была умной бабой и читала все по глазам.
– Ты сумасшедший, – сказала она. – Что ты себе возомнил? Я замужем, и у меня взрослые дети. Забудь все, что было на втором курсе… И тогда, в девяносто первом, тоже забудь.
– «Уже забыл, – ответил я. За мою память меня тут же обозвали «омерзительной скотиной» (женская логика: помнишь – плохо, забыл – негодяй), и Рита продолжила разговор.
Ее теория сводилась к тому, что мне нужен быстрый, чувственный и чувствительный, скоротечный роман с хорошим концом. Мне казалось, что последнее было в наличии сразу, но подруга, как всегда, вкладывала свой потаенный смысл в сказанное.
Скоротечный роман представлялся мне не совсем простым занятием.
Во-первых, я человек публичный, и стоит мне появиться хоть раз под руку с Нимфой в каком-нибудь «Воге», «Ле Маре» или ресторане «Большой», то к утру следующего дня даже северный олень на Ямале будет полностью в курсе событий и с удовольствием расскажет все подробности знакомой росомахе, та – норильской лосихе, ну и к вечеру Андрюша Малахов будет знать в два раза больше, чем знаю я сам. Конечно, роман может иметь место и в стенах гостиницы «Риц». Но где же чувства? Где поэзия? Где полет? Нет, это не роман. Это другое слово. Во-вторых, как-то надо «по-чесноку» предупредить отечественную Афродиту: мол, это на две недели. У меня хандра, захотел написать завещание, но нотариус мне посоветовал пойти и заняться… как бы это сказать… романом. Нет, нотариусы такие советы дают нечасто, когда составляют завещания пятидесятилетним дядям. Но этот специалист дал такой вот совет. Видите ли, у меня у самого когда-то с этим нотариусом был роман. Нет, нотариус – женщина… Бред какой-то! В-третьих: рынок услуг на скоротечные романы довольно узок. Если отмести профессиональную ПОПУляцию столицы, то с чем я остаюсь? На работе исключено, хотя и очень бывает жаль. Начнутся проблемы карьерного роста, офисные сплетни, закрытые совещания и срочные командировки в Петербург и Ригу. В общем, это уже не работа. Клиентки? Это, конечно, здорово. Но! Что делать с гонораром? Брать деньги, особенно по часовому тарифу, уже неудобно. А ведь на этот развод вкалывает весь офис! Не брать? Тоже неправильно.
Ночные клубы? Бары? Сохо, Империя, Кис? Там для скоротечных романов – раздолье! Но уж слишком там все скоротечно. Два часа на всю любовь, включая проезд по ночной Москве и тридцатисекундный «романтик»… А нотариус сказал: две недели! Кроме того, для ночных клубов я не в тренде: нюхаю я только одеколон и духи, а курить бросил три года назад. Да и то курил только сигары.
За разной работой, поисками романов из цикла «четырнадцать мгновений весны» (две недели) и насыщенной светской жизнью в нашей Москве прошло полгода. Как-то придя домой и посмотрев на любимую, я понял, что лучше ее я все равно никого не найду, а вторая такая же мне ну совершенно не нужна.
Завещание я не написал. Как-то все это отложилось на потом.
Вот уже месяц как жена постоянно в хорошем настроении, летает по разным странам, по утрам поет в душе. Ведет активную эмансипированную московскую жизнь. Записалась на йогу и на не очень спортивные бальные танцы. Все открытия ресторанов, бутиков и выставок – ее…
А вчера я нашел толстую пачку пустых анкет для страхования жизни на все ее случаи, включая нападения крылатых питонов на обладателя страхового полиса в районе поселка Барвиха.
– Что это? – спросил я удивленно любимую.
– Ты знаешь, – сказала она, застегивая макси-кацавейку из баргузинского соболя. – Я как-то хотела застраховаться, но потом посовещалась с твоей Риткой перед подписанием контракта и раздумала. Ну, пока! Я буду поздно. – Уже в дверях повернувшись, она чмокнула меня в щеку и ушла, как толстовский постушонок Ванька – «в ночное…». Наверное, тоже как Ванька, на пастбище к быкам и телкам.
Я набрал номер своего нотариуса. Мне точно нужно было знать, какой совет Рита дала моей жене. И почему.
«Tatler», январь, 2013
Куда пойти учиться
Ее ноги лежали на моих коленях и слегка шевелили пальцами. Тело до начала головы находилось дальше на диване в горизонтальном положении. Голова сзади подпиралась диванной подушкой, а между ними на затылке находились сплетенные в замок кисти рук с многоцветным маникюром. С другой стороны на голове слегка блестели помада и тени. Поза несла на себе две функции. Первая – так было легче разговаривать, и вторая – расстояние от одной головы до другой составляло где-то метр пятьдесят (длина тела минус ноги на моих коленях). Таким образом, у нее тлела слабая надежда, что я не почувствую запах недавней сигареты.
– Папа, – сказал лежащий ребенок, – еще полгода, и можно будет сжечь все учебники вместе со школой.
Так как ежемесячный школьной взнос, который я платил за бывшую малявку, был чуть выше стоимости хорошего Репина, папа знал это лучше, чем кто-либо другой.
– Не может быть! – сказал я. – Как быстро летит время. И что?
– Что-что? А что я буду делать потом? – не унимался отпрыск.
«Два варианта, – подумал я. – Или ты выйдешь замуж за какого-нибудь оболтуса, и я буду вас содержать до самого развода. Или это будет приличный человек, слегка сумасшедший, конечно, но я вздохну наконец спокойно».
– Ну, по идее, ты могла бы пойти учиться в университет или еще куда-нибудь, – продолжил я вслух диалог с ребенком.
– Есть несколько вариантов, – сказала дочь. – Журфак, психфак, юрфак – банальщина. А если пойти в шоу-бизнес?
«Все-таки решила доконать, стерва, – мелькнула мысль. – А может, все же придушить ее мамашу, как мне давно хотелось, и basta cosi?»
– А ты сам как выбирал институт? – не унималась красотка.
– Как родители посоветовали, я так и сделал, – без зазрения совести ответил я и уставился в телевизор…
…По ящику в черно-белом варианте шел «Голубой огонек» с Кобзоном и космонавтами. Семья давала мне последние указания. Патриарх собрания, дедушка, объяснял присутствующим, что его обожаемый внук через пять лет получит диплом биохимика и дальше станет, как был дядя Соломон, доктором, а потом профессором (я кивнул, соглашаясь), можно, конечно, и генетиком или, как тетя Фира, знаменитым на весь мир вирусологом. Я опять кивнул. Бабушка, которой когда-то в приданое дали небольшую хозяйственную сумку с бриллиантами и большую энциклопедию, знала все и поэтому настаивала на биофизике. Завороженный красотой секси-Пьехи в ящике, сменившей Кобзона, я опять кивнул. Спорить в семье было бесполезно, я это понял еще в пять лет, когда меня закармливали манной кашей. Во избежание скандалов и ненужных разговоров надо было во всем соглашаться и благородно делать все по-своему. Кашу, например, я спокойно, но тихо сплевывал на кухне в сумку няне Жене. Женя меня феерически любила, даже больше, чем сумку, сама ненавидела кашу и поэтому прощала все.
Однако страсти с моим высшим образованием разбушевались не на шутку. Мама выступила с замечанием, что это все-таки ее сын и ни о какой вирусологии не может быть и речи. Ребенок может заразиться какой-нибудь гадостью, и тогда!.. Гостиная дружно застонала. «Саша будет гинекологом!» – торжественно объявила мама. И добавила: «Лучшим в Советском Союзе». Я с интересом посмотрел на черно-белую Пьеху и представил, как я буду ее лечить. Лечить ее я был готов хоть сейчас.
Через день, собрав и проверив в десятый раз все документы, я вышел из дома и поехал навстречу своей и маминой судьбе в МГУ на биофак. Подходя к метро «Площадь Свердлова» (интересно, как сейчас называется эта станция и есть ли она вообще), я встретил приятеля Тошу из соседней школы. Антон был продолжателем династии своего отца и деда, крупных московских спекулянтов валютой и иконами, правда, с легким уклоном в джинсы и часы. После небольшой дискуссии Антонио убедил меня, что мои «пестики и тычинки» подождут полдня и я спокойно могу посмотреть на настоящие тычинки, сдающие сейчас экзамены на актерский факультет во Всесоюзный государственный институт кинематографии, сокращенно ВГИК. Сам он сдавал документы по папиной протекции на экономический факультет того же института. «Прикольно», – подумал я, и мы поехали вместе.
За столом с надписью «Эк. факультет. Прием док-ов» сидела молодая холеная блонда лет тридцати–тридцати пяти – мечта маммолога, которая в ту пору показалась мне старухой. Старушенция встала, поцеловала Тошу, спросила про папу и дедушку, почему-то мечтательно закатила глаза и забрала у приятеля документы. Потом, обращаясь ко мне, сказала: «А вы с Тошей вместе»? Я, естественно, согласился и приготовился объяснять что-то про биофак. Блонда, не слушая меня, забрала мою сто раз уложенную папку и попросила погулять полчаса, пока она не разберется с остальными.
Полчаса мы провели в центре толпы абитуриентов актерского факультета. Приблизительно на четыреста тычинок приходилось каких-нибудь двадцать провинциальных пестиков. Зрелище было завораживающим. Ехать на биофак хотелось так же, как есть манную кашу.
Через полчаса блонда, которая расстегнула в июльскую жару кофточку и, таким образом, сразу в моих семнадцатилетних глазах резко помолодела, вынесла анкеты и велела нам расписаться. Я покорно, не отрываясь от обширного декольте, подписал ей все, что она хотела, и получил в обмен две бумажки: 1. Я – абитуриент; и 2. Расписание экзаменов.
Четыре любимых предмета (математика, сочинение, история и география) я сдал на пять баллов каждый. Юный спекулянт, решив, что ему все в этой жизни дозволено, написал в сочинении, что в «Антимирах» Вознесенского, согласно его восприятию поэмы, живут антисемиты, но прикол не прошел, и ему поставили двойку. Забегая вперед, скажу, что папа, спасая шутника от армии, немедленно «поступил» его в медицинский. Кто бы мог подумать, что годы спустя Энтони Нерр, в «девичестве» Антон Немнихер, станет профессором и одним из ведущих нейрохирургов Нью-Йорка…
Еще через несколько дней я получил приказ о зачислении на экономический факультет ВГИКа, студенческий билет и зачетку. Я был счастлив, как все Политбюро на Мавзолее. Однако вечером дома меня ожидал семейный банкет в расширенном составе. С Одессы в Москву прилетели близкие и среднеудаленные родственники с целью что-то купить, что-то продать, ну и, конечно, посмотреть и поздравить будущего лауреата Нобеля-Шнобеля в биохимии и в биофизике одновременно.
Я сидел за столом в выпускном костюме и бабочке, потея от жары и страха, но все думали, что от смущения и радости, и поэтому любили меня еще больше. Бабушка смеялась шуткам мужа, значит, дома были гости. Наконец дед закончил очередной анекдот, поставил бокал и попросил меня показать ему приказ о зачислении. Патриарх надел очки и гордо и медленно развернул бумажку… Те жалкие три строчки дедушка читал полчаса. Повисла зловещая тишина. Наконец он снял очки, сложил листочек с приказом и, повернувшись к бабушке, тихо сказал: «Наверное, Вероника, мы с тобой что-то не так делали в жизни. Мой внук будет артистом!» Знаменитый на весь мир вирусолог тетя Фира как-то странно кирдыкнулась в кресле и сказала на идиш: «О, вейз мир!» Эту фразу я всегда слышал на похоронах, и она должна была обозначать что-то типа «О горе мне!» Тетя постоянно писала научные труды, сама переводила их на английский, французский и немецкий, и ее печатали во всем мире. Детей у нее не было, она была вся в науке. Со стороны можно было подумать, что тетя хотела оставить любимому и единственному племяннику в наследство самый страшный, самый жуткий вирус на свете, а я ее так подвел…
Средней удаленности родственник Борис Израильевич, недаром что одессит, решил разрядить обстановку шуткой и сказал, поднимая тост: «Ну, ребята, было бы хуже, если бы Сашенька захотел стать спортсменом, на стадионе метать куда-нибудь пролетарский молот. Или их же серп. А так он будет, на худой конец, Чарли Чаплиным!»
Объяснять, что я поступил на экономический, было бесполезно. В семье появился артист.
«Что я скажу твоему отцу, когда увижу его на небесах?» – задала вопрос, не требующий ответа, мама.
«Скажи ему, что его сын будет директором фильмов», – чтобы что-то сказать, пробурчал в бабочку негодяй – я.
Этого говорить не надо было…
Дедушка зажал уши ладонями, отставив при этом локти параллельно плечам, и внезапно вместе со своей лысой головой стал похож на сахарницу из сервиза ар-деко, стоящую тут же, напротив него… Мама встала из-за стола и тихо, обращаясь через бабушку ко всем присутствующим, сказала: «Все. Я уезжаю. Мне в этой стране больше делать нечего». Все тридцать восемь человек заговорили разом. Вечеринка закончилась.
Очень скоро мама действительно навсегда уехала из страны. Мы встретились только через четыре года в Париже. Я закончил ВГИК, но так и не стал директором фильмов. Ни здесь, ни там…
– …Видишь ли, кисуля, – продолжал я вкрадчиво. – Конечно, на журфаке и на психе я тебе помогу. Но если случайно ты захочешь пойти на юридический… Сама понимаешь…
– А это не скучно, я потяну? – спросил тинейджер.
Я начал рассказывать приколы из своей практики и одновременно листать папку с последними документами, которую мне приготовили секретари на выходные. Среди документов мне попалась выписка с моего банковского счета. Элементарный анализ напечатанного давал сразу понять, что тинейджерский папа – профессионал высокого класса и ноздрями мух не ловит. Я положил выписку сверху папки и отправился на кухню делать нам кофе. Через стекло было видно, как дочка с интересом отчеркивает ногтем большого пальца нули внизу правой колонки выписки. Каждый из нас улыбнулся чему-то своему, и к обсуждению выбора профессии и института мы больше не возвращались.
Следующие шесть месяцев кипела работа, и все было очень нервно. Экзамены в школе, выпускной, мальчики-девочки, клубы, вечеринки, спрятанные сигареты и т. д. и т. п. Я ни во что не вмешивался и все терпел.
А потом, потом уже где-то в конце июля она позвонила мне на работу.
– Папочка! Я поступила на юридический! Я буду адвокатом! Я буду всегда работать с тобой, где бы ты ни был: в Лондоне, Москве, Париже или Бишкеке! Вместе, понимаешь?! Это такое счастье!
Из какого-то глаза у меня упала слеза на раскрытый Уголовный кодекс. Я вспомнил маму, дедушку с бабушкой и, конечно, тетю – великого вирусолога. Вспомнил тот вечер в нашей квартире на Горького и свои студенческие годы.
– Но, папочка! – продолжал родной голос. – Мне не на чем ездить в институт. Купи мне, пожалуйста, «Порше», черный или лучше желтый, хоть чуть подержанный, но обязательно кабриолет! Пожалуйста, папочка! Ну, плиз! Тебе же не жалко для родной дочери?
Даже следов влаги на странице Уголовного кодекса не было видно.
От своей мамаши, и для меня это было слишком заметно, ребенок все-таки унаследовал чуть-чуть характера, аппендицит и ногти. Может, я все-таки зря не стал генетиком?
«Tatler», декабрь, 2012
Кто кого
Дачный день рождения окончательно развалился на две составляющие: мужскую и женскую. Ситуация слегка смахивала на синагогу, где людей тоже отделяют по половому признаку.
Дамы на веранде пытались сохранить остатки фигур и делали вид, что не любят пирожные, их мужчины закурили толстые кубинские вонючки, заговорили про деньги и еще о девушках. Не о тех, на соседней веранде, а о совсем-совсем других. Анекдоты, запущенные в эфир, я слышал еще от своей бабушки, а той их рассказала ее аж в двадцать четвертом, так как дедушке надо было, по техническим причинам, срочно заморочить голову во время брачной ночи.
Потом заговорили о недавнем, безвременно ушедшем от нас лете. Вспомнили почему-то Италию и Форте, какая там вкусная еда, страшные цены на недвижимость и отвратительное море.
Поговорили о жрицах и поспорили о том, можно ли в этом контексте назвать их мужских коллег жрицАми. Или все-таки «жрицопед» точнее? На этом интеллектуальная беседа и разговоры про любовь иссякли.
Мне стало скучно и потянуло на веранду к бабам.
В это время некий Феликс, обращаясь к своему приятелю, хозяину дома, сказал, что на одном месте можно сидеть с романом, с которым все только начинается. А так через три дня без смены декораций ему становится скучно. Вот в прошлом году, когда за ним ухаживала некая рыжая Надя, они просидели сиднем (я бы сказал: пролежали лежнем) целую неделю в гостинице Il Pelicano, и им никто не был нужен. Если бы я не знал Феликса, то отреагировал бы на термин «она за мной ухаживала» по-другому. Но мы были с ним хорошо знакомы. Феликс в середине девяностых приватизировал все живодерни Москвы, имел кличку Скотобаза и был достаточно симпатичный и состоятельный парень. Я улыбнулся милой шутке и благополучно исчез на веранде с пираньями.
Прошла пара дней, и я оказался на вечеринке в одном из двух московских мест под названием «Большой». Получив от какого-то местного пупсика бокал с шампанским и видя, что толпостояние в самом разгаре, я решил чуть переждать апофеоз толкотни, а лишь затем углубиться в «здрасьте-как-вы?» и «привет-ты-как?».
Традиционно плотная тусовка довольно скоро начала исходить выделениями. Одно из них, в виде элегантного делового костюма с шелковой блузкой над вечными Roger Vivier-ами и «Биркин» наперевес, остановилось около меня и сказало: «Вы единственный не гей в этом помещении. И я хочу с вами познакомиться. Наташа. Менеджер в швейцарском банке Credit Skiss. Мы останемся здесь или поедем куда-нибудь? Я могу вас пригласить на ужин? Я уверена, что вы любите флорентийский стейк и «Баролло» 95-го года. Только честно. Много слышала о вас. Читаю. Так что без ужина вы от меня сегодня не уйдете».
Я растаял. И одновременно поплыл в том, в чем растаял. Мы разговорились.
В ресторане после десерта, извинившись, она вышла в дамскую комнату, захватив крокодильчика с собой. Когда же я попросил счет, то официант, улыбаясь, сообщил мне, что за все заплачено. Оказывается, Наташа выходила рассчитаться, для того чтобы мы не устраивали спор про кто заплатит, а у ресторана не начался бы из-за этого «инцест». То, что моя дама перепутала «инцест» с «циститом», было даже трогательно, и я отнес это на счет волнения от встречи с публичным человеком…
На следующее утро, бреясь, я в очередной раз влюбился сам в себя, таким образом где-то поняв сумчатого менеджера. В голове сидел давешний вечер, и я приятно там себя чувствовал. Единственное, что чуть смущало, так это Наташина вчерашняя воздушная недосказанность. Первую фразу надо было закончить как-то так: «Вы единственный не гей в этом помещении, с которым я еще не спала…» Недосказанность может иногда привести к легкой неточности. Но о мелочах хотелось не думать.
На работе меня ждал букет цветов с запиской: «“Credit Skiss” благодарит вас за изумительное все, а вы лично мне очень нравитесь…» Дурацкое «все» было красиво, но непонятно. Я отнес «все» к циститу и к недосказанностям и завертелся на работе. Вечер с Наташей отошел на второй план. Однако к концу рабочего дня «все» вернулось телефонным звонком. «Я по делам должна была пройтись по ЦУМу, – говорил уже знакомый голос. – Увидела чудную бабочку и запонки. Купила вам в подарок. Надеюсь, понравится. И еще: в пятницу в Ленкоме премьера, я попросила нам два билета. Хотела вас пригласить». Я начал блеять какие-то слова благодарности и, сославшись на совещание, разъединился.
Феликс ответил сразу на все мои вопросы. Скотобаза был на редкость подкован в интересующей меня теме.
– Александр, вы отстали от жизни. Эпоха другая, мой друг. Нас, настоящих, осталось очень мало. Это нормально, что за нами надо ухаживать, а как же иначе? Вы, извините за выражение, какой-то «непродвинутый пользователь». Принимайте дары жизни, вы их заслуживаете. Релакс, дорогой.
«Какая-то катастрофа, – подумал я. – Всю жизнь считал себя “продвинутым пользователем”, а тут выясняется, что теперь модно наоборот…»
Ближайшие несколько дней я начал усиленно анализировать жизнь разнополых существ вокруг себя. Сказать, что я был обескуражен? Нет, не так. Я был ошарашен. Женщины активно ухаживали за мужиками, и это было в порядке вещей. Помню, в детстве был такой термин – «белый танец». Это когда дамы приглашают кавалеров. А теперь? Теперь они это делают постоянно, никого не спрашивая и без всякого белого. Мужики обычно от них нехотя отмахиваются, время от времени уступая полузакрытому насилию. Девушки виртуозно ругаются матом и водят машины. На Олимпийских играх раньше только мужики били друг другу рожи (бокс), теперь это делают еще и дамы (бьют личики?). Они поднимают штанги (какой-то кошмар) и занимаются классической борьбой, играют в футбол и хоккей.
Может, я действительно отстал от жизни и не в тренде?
Надо бы посмотреть на себя со стороны.
Я не поднимаю штангу, от бокса меня воротит, я очкарик, московский интеллигент и интеллектуал, мало пьющий и ни на кого не умею орать. Кроме того, как это и ни кощунственно звучит сегодня, я законченный гетеросексуал. Конечно, за мной надо ухаживать! А как же иначе! Меня надо холить и лелеять. Нас действительно мало. Да мы просто нарасхват, можно сказать! Феликс рассказывал про общего знакомого Сергея. За ним нежно, но уверенно начала ухаживать некая Рита, средней руки ичипистка (ИЧП офиц. – индивидуальный частный предприниматель). У Сергея в это время все было не очень хорошо: проблемы с бывшей женой, с ребенком от подруги бывшей жены, неприятности в бизнесе и вообще. Рита через пару недель знакомства сказала сакраментальную фразу: «Расслабься, дорогой, ни о чем не думай, я все сделаю сама». Через полгода все встало на свои места. Что же касается этой фразы, то она очень скоро вошла во все аспекты их жизни и, кстати, намертво застряла в сексе…
Ночью мне приснилась Наташа. Она стояла на одном колене, дарила мне кольцо и просила моей руки.
Я резко очнулся. На всякий случай потрогал себя, убедился, что я по-прежнему мужчина, и снова заснул.
К утру от перенапряжения из носа пошла кровь. Любимая пошутила, что ко мне пришли ее дни… Шутка не удалась, и я уехал в офис. На работе опять меня ждал букет с запиской. Рядом лежал обещанный подарок и конверт с приглашением на биеннале антикварщиков в Париже. В записке спрашивалось, где мне больше нравится переночевать: в «Афинской Плазе» или в «Георгии Пятом»?
Спектакль был, наверное, хороший. Я его не очень видел и не очень воспринимал. Дело в том, что, протягивая билеты контролерше, Наташа, неожиданно перейдя со мной на «ты», бросила через плечо: «Отпусти машину. Мы после спектакля поедем ко мне. Утром я отвезу тебя домой».
Ни одного вопросительного знака тут не полагалось…
Я с трудом уговорил пресловутый Credit Skiss «потерять время» и заехать в «Риц-Карлтон», наверх, выпить по бокалу для романтики.
– Я серьезный парень, – глядя на кремлевские звезды, начал я заготовленную еще в театре речь. – Со мной так нельзя, на одну ночь. Поматросить и бросить! Извини, но так быстро – это как-то странно для меня, я, правда, так не привык.
– Ты что, боишься забеременеть? – спросила она улыбаясь.
– Нет, не боюсь, – ответил я ей в тон. – У меня с утра кровь из носа шла. Кроме того, я вообще-то женат, время от времени…
– Я что, тебе совсем не нравлюсь? – Это был уже удар ниже пояса…
Мой ответ иным быть не мог. «Тогда пошли», – сказала Наташа и встала.
Хорошо накачанной Романовым переулком группой мышц она крепко держала меня за локоть. Мы явно шли не ко мне домой.
– Послушай, я так не могу. Я люблю ухаживать за женщиной сам. Дарить ей цветы и подарки, приглашать ее в кино, вести ее к себе домой или в крайнем случае в гостиницу. Меня по-другому воспитала мама, понимаешь?! И мне так нравится! Я мужчина, в конце концов, и по-другому не могу! И не хочу! И не буду!..
Все это я прокричал ей в лицо, в смеющиеся очаровательные глаза цвета свежих долларов пополам с биллиардным сукном. Прокричал за всех настоящих мужиков, оставшихся на этой планете. Прокричал за родителей, которые меня таким вырастили, за своих и чужих детей, за все мои прошлые отношения и романы, за любовь, за себя и за того парня! В общем, за все прокричал.
Правда, не вслух. Прокричал молча и про себя. Вслух не хватило сил и того самого мужества.
В лифте пришел спасительный звонок от водителя, который хотел отъехать на заправку. Привыкший ко всему Игорь, проявляя чудеса дрессировки, выслушал мою бредово-обширную тираду про то, что арестовывать людей ночью по такой статье – это просто безобразие, сказал, что все понял и будет ждать.
По дороге домой я заехал в ночной цветочный киоск, купил огромный букет длиннющих роз и вошел в гостиную к любимой.
Я протянул жене букет с лучшей голливудской улыбкой и со словами: «Это тебе, моя радость!»
Любимая угрюмо посмотрела на меня и букет и неожиданно сказала: «У тебя кто-то есть? Ты за что-то оправдываешься? Ты мне изменил?»
– Нет, – сказал я. – Это мне одна фанатка подарила.
– Аааа. Тогда ладно, – сказала она улыбаясь. – Тогда все в порядке.
И начала помогать мне снимать пиджак и новую бабочку.
За мной ухаживали. Меня снова холили и любили. Я был дома.
«Tatler», ноябрь, 2012
Вы хотите со мной поспа?
Она все-таки настояла на этом.
«Все туда едут. Мало того, что едут, еще и хвалят. Там тебя почистят и похудеют, и вообще это новое слово в…» В каком месте находится это новое слово, я так и не узнал, так как дальше все свелось к обсуждению и сравнительному анализу отстойных СПА в Таиланде и в Австрии по сравнению с новым испанским словом. Я мысленно закрыл уши и представил себе знойных бедроемких кастильянок в танце фламенко.
Изумрудные гольф-поля на каждом шагу, прощально и гордо смотрящих на телок перед последним выходом в свет брюнетистых быков на корриде, паэлью, или как там она называется, с тутанХамоном и испанским вином «Вега де Сицилия», солнце и неотделимый «бамос а ля плая»… А еще я похудею за неделю на пять кило. Короче говоря, я кивнул. Майские праздники на то и праздники, чтобы бамос на какой-нибудь пляя.
Холл испанской СПА представлял собой современный стеклянный аквариум с белым гранитным полом, белыми стенами и белыми кожаными диванами. За стойкой, правда, стоял некий афроиспанец с бейджиком на груди, на котором было написано «Федор». Перед Федей находилась шестиместная стайка отдыхающих из России. Стайка внятно материлась.
Зрелище напоминало группу слегка отощавших морских свинок и хомячков, пытающихся с голодухи разорвать кабана-трехлетку.
Дело обстояло в следующем. Свинки и хомячки просидели за завтраком, вернее, за столом без завтрака полтора часа. За это время к ним никто не подошел, чай-кофе не дал, кашку не предложил. Хомячки с самками-свинками опоздали на все процедуры и теперь требовали возмездия в виде возврата денег. Афроиспанец Федя с неожиданно вскрывшимся для меня ярко выраженным одесским акцентом бодро отбивался от наседавших на него млекопитающихся. «А шо такое? – говорил дитя дружбы народов. – Ви же, дай вам Бог здоровя и денег, на рабочем отдыхе! Поразмыслите мозгом, это, наверное, врадли, кто вас не заметил. Хотя мы тут на майские загружены по самые бакенбарды и не могу, слегка много, но гостей, чтоб им всю жизнь отдыхалось как в последний раз, уважаем и любим, что они сами с трудом терпят!»
В это время подоспел другой испанец, чуть посветлее, подхватил наши чемоданчики и повел по закоулкам местного СПА.
Здравница была когда-то вся выкрашена в белый цвет. Действительно, на эскизах дизайнера это должно было выглядеть несколько лет назад впечатляюще. Однако белый цвет на то и белый, чтобы моментально становиться грязным. Дальше – как захочет хозяин: или белить его раз в неделю-в месяц-в год, или перекрасить в какой-либо другой. Например, в бежевый. Местные ребята пошли по самой радикальной дороге и не обновляли колер вообще, очевидно, ожидая естественного перерождения оригинала в серый. Первым на эту инициативу откликнулась половая проблема. Ламинат, за прошедшие три года забрав на себя массированную атаку черных подошв, стал при продвижении человека по коридору напоминать включенный вибратор для зебры, каким я себе его представляю… Но это еще было не все.
В довольно просторной комнате более-менее прилично работали две вещи – ТВ-канал «Аль-Джазир» на арабском языке и биде. Остальное, включая кровать, оба кресла, очень красивую при покупке мусорную корзину, от которой до меня дожила только половина, мини-бар, шкаф и все прочее, было в уставшем состоянии или просто сломано. Очевидно, по задумке авторов, я должен был с моей внешностью уютно устроиться на бидуевом фонтанчике и с восторгом, хоть и слегка наискосок, через открытую из ванной дверь наблюдать, как прогрессивное арабское человечество клеймит позором израильскую агрессию.
Размышления на тему, когда отсюда смыться, были прерваны телефонным звонком. Нас приглашали на первый глобальный осмотр, или, говоря по-научному, чек-ап. Апом занималась милая девушка, которая в конце концов выписала нам чек за свои сомнительные услуги. Девушка смерила нам давление и рост, спросила про вес и аппетит, стул и возраст. Потом она задала вопрос про то, как часто мы с любимой занимаемся Этим. Ответ моей дамы меня потряс, а девушка, напротив, посмотрела на меня с нескрываемым интересом. Чтобы разрядить интригующую паузу, я предположил, что моя подруга меня с кем-то путает или, что более похоже на правду, оговорилась, назвав вместо годовой суммы коитусов дневную или, вернее, ночную норму… Придя в себя, доктор выписала нам счет за так называемый чек-ап в размере четырехсот евро на каждого и посоветовала мне сходить на похудательное животное иглоукалывание. Что это, она не объяснила, но сказала, что очень помогает.
Наступил ужин. Ресторан неожиданно встретил нас несколькими сюрпризами. Во-первых, из всех присутствующих в зале по-русски не говорил только местный кот. Во-вторых, большинство людей оказались друзьями и знакомыми, или, в переводе на профессиональный язык, клиентами, состоявшимися или потенциальными. В-третьих, судя по количеству бутылок и шума за столами, худели в основном официанты.
Мы сели к друзьям, допивающим на глаз шестую бутылку красного, и разговорились. Через восемь минут за столом, как это обычно бывает на чужбине, началось братание и появились тяжелые напитки… Понимая, что худеть начну только завтра, я решил пока начать с монотонной диеты и заказал три одинаковых эклера с заварным кремом, двойной эспрессо и граппу со льдом. Последняя мысль перед нетрезвым провалом в сон была о том, что худеть надо, как я и делаю, на ночь и на полный желудок.
Утром я очнулся от того, что на балконе мыла пол горничная. Подушка валялась на полу, любимая – на диване, одеяло исчезло, что было ночью, я не помнил. Горничная вошла в номер, подобрала подушку, потискала ее в руках, посмотрела на спящую деву и задала сакраментальный вопрос по-испански: «Дура?» Я согласился, тело на диване проснулось…
Знаний испанского хватило для того, чтобы понять, что речь шла о твердости подушки (dura – по-исп. «твердая»), но такая констатация умственного развития моей любимой ранним андалузийским утром все равно почему-то меня радовала и веселила.
Перед завтраком я посмотрел на себя в зеркало и смело заказал вместо любимых круассанов арбуз. Арбуз зрел где-то еще минут сорок, но в конце концов все-таки появился на столе. Его цвет напоминал лицо блондинки, которую часок подержали вверх головой на солнце. Он был очень бледно-розовый и абсолютно не сладкий. Для цвета и вкуса ему явно не хватало немного селитры, как это обычно делают у нас, и немного сахара, как это часто делают у них. Как мне этого не хотелось, но пришлось вернуться к ненавистным круассанам.
На крыше, рядом с рестораном, призывно сверкала вода бассейна. Никто не купался. Знакомый по вчерашнему дню Федя объяснил мне, что температура воды – градусов десять, не более. Выяснилось, что в Испании экологи запретили нагревать воду в открытых бассейнах, и поэтому вся страна купается в них только в июле и августе. Но сидеть вокруг него можно. И на том «грациас»…
Через какое-то время я понял, что добрая толпа наших вокруг бассейна ждет следующего кретиноса, который в отличие от меня температурой воды до нырка не интересуется. Такой человек из новоприбывших быстро нашелся. Это был средних размеров бегемотик лет пятидесяти, как выяснилось потом – зам какого-то министра, который в абсолютной тишине зрительного зала разделся и с разбега, вместе со своей тяжелой одышкой, с бортика бассейна в эту прорубь сиганул. Крик павиана, которому зажали дверью генеталии, – ничто по сравнению с тем, что услышали мы. Толпа бесновалась от счастья, а замминистра, победив все сказки о земном притяжении, был чем-то необъяснимым вынесен из воды вертикально вверх метра на полтора. Его плавки при взлете висели на коленях, хотя смотреть на него выше колен было совершенно бесполезно, там от холода просто ничего не было или ушло в себя, и народ решил, что мужик за один нырок скинул килограмма три.
Я бы на месте хозяев возвел вместо бассейна часовню в ознаменование этого чуда, но мне уже было некогда об этом думать, надо было идти на процедуры.
В подвальном помещении девушка из Венгрии пятьдесят минут вытирала об меня жирные руки с маслом. Процедура называлась «лечебный массаж фьюжен» и, по идее должна была или доставить мне удовольствие, или оказать лечебный результат. При выходе из массажной я съел вкуснейшее яблоко из стоявшей около двери корзины и поехал поиграть в гольф на местное поле. Поле было в ужасающем состоянии, и причину этого испанцы искали в европейском кризисе и отсутствии туристов. Как известно, когда нету денег, трава не растет и турист не ловится.
За ужином дамы рассказали нам, что местный хозяин имеет русскую герлфренду, а она, в свою очередь, имела многих, вернее, знает многих на Родине, и вот почему здесь такое количество наших.
Другая девушка за столом заметила, что это уже третья подруга хозяина из России. Короче говоря, светская беседа тихо перетекла в текилу, и я снова решил начать новую жизнь с завтрашнего утра.
За завтраком я получил вкуснейшую клубнику с омерзительным чаем и отправился поговорить с врачихой по поводу животных уколов для похудения.
В кабинете, в который я попал, происходила следующая операция.
Из большой волосатой мужской спины торчали широченные руки. Руки душили крашеную блонду сорока лет, по всей видимости врача, а из верхней части туловища слышалось нечто типа: «Посмотри же, что ты со мной сделала, сука!» Врачиха синела на глазах, и я понял, что развязка близка. Наконец пациент заметил меня и обернулся. Им оказался мой старинный приятель, представитель одного из спальных районов Москвы, то ли Солнцева, то ли Измайлова, я сейчас уже не помню. В общем, милый и воспитанный человек. Вадик, так звали представителя московского аррондисмана, показал мне свой живот и активно выразился по поводу будущего врача и этой клиники. Задумка процедуры заключалась в следующем: в толстенький животик вводятся инъекции, способные расщеплять жировые образования. Каждый укол стоит семьдесят пять евро. За сеанс из двадцати уколов Вадик должен был стать тростинкой или, лучше сказать, тростином… А то у них там в районе свои понятия, и за «тростинку» могут на пересылке пацаны не понять…
Вместо этого через два дня на несчастном авторитетном животе образовались многочисленные кратеры, чем-то напоминающие как бы заросший мхом Везувий, умноженный на двадцать штук. Вдобавок весь живот представлял собой один сплошной синяк с кровоподтеками.
Я извинился, что прервал Вадика за его благородным занятием, и, будучи большим человеколюбом, предложил ему продолжить акт возмездия, а я пока могу постоять на атасе за дверью. Вечером на третий день до и после ужина мы собирали вещи. Подруга жизни была напугана моим зловещим молчанием и предвкушала скорую кровавую экономическую расправу и введение драконовских денежных санкций за проявленную испанскую инициативу.
А через два дня, уже в Москве, на работе ко мне подошла помощница и попросила отпустить ее на спектакль. В Кремлевском дворце выступал мадридский балет «Фламенко». Я попросил секретарей заказать мне билеты на завтра, позвонил в ресторан «Марио», узнал, есть ли у них черный испанский хамон, получил утвердительный ответ и подумал, что столько лет жил без боя быков и еще столько же проживу. Как сказал испанский Федя, когда я спросил его про то, где мне посмотреть корриду: «Да шо вам задались эти бычары с матадорами, шоб они телок мацали всю жизнь на одних картинках, да ни сезон щаз, будь оно не ладно»…
И действительно, шо мне сдалась эта коррида, когда я и так могу похудеть?
P. S. Будет интересно, если кто-то из моих дорогих и любимых читателей узнал этот СПА. Напишите. Буду рад.
Ваш А. Добровинский
«Tatler», октябрь, 2012
Вкусняшка с приворотом
Я инстинктивно отодвинул от нее тяжелое пресс-папье, скромно лежащее на моем письменном столе, и попросил повторить то, что она сказала.
– Вы когда-нибудь сталкивались с «приворотами»? – повторила она вопрос и посмотрела на меня как-то проникновенно…
Конечно, к адвокату (а тем более ко мне) ходят с разными делами. Но такое?! За свою обширную практику меня спрашивали про все: от установления отцовства (тривиально…) до кабалы и старообрядчества. Но с магией обычно ходили в другое место…
А тут! Жена известнейшего в Москве человека тихо двинулась мозгами у меня в кабинете…
– Да, – сказал я, – сталкивался. Но это было очень давно, меня магия затронула постольку-поскольку, и даже в чем-то я ей благодарен. Но на этом мой опыт познания ограничиваются.
– Расскажите, – настаивала клиентка. – Мне это очень важно.
– Только никому не говорите, – предупредил я даму напротив.
– Клянусь! – прошептала она голосом Дездемоны в исполнении Скобцевой, и адвокат почти поверил клиенту.
Так как оплата шла по часам, я спокойно начал свой рассказ из Добровинского раннего, тем более что сколько бы лет ни прошло, такое не забывается никогда…
Студентов-первокурсников Института кинематографии вместо обучения мастерству в сентябре отправляли в колхоз на уборку картошки. Дело происходило в самом начале семидесятых, и отправили нас километров так за сто двадцать от Москвы, в редкую глухомань. Считалось, что там мы и подружимся, и колхозникам поможем. Расселили нас по избам, куда кого, и в первый же день объяснили правила игры. Днем мы должны были убирать, потом сортировать эту грязь и, в конце концов, к пяти часам сдать мешки на склад, а к вечеру в обязанности дежурных входило условие, согласно которому они должны были со склада два мешка украсть обратно на обед отряду на следующий день. Ужин нам должна была готовить семья, приютившая студента. Меня расселили к некоей тете Клаве неопределенного деревенского возраста, на которую все мужское население колхоза «Светлый путь к заре коммунизма 7 ноября» похотливо посматривало, находясь в пьяном состоянии. А так как я их в другом состоянии не видел никогда, то с первого дня ловил на себе то понимающие, то ревнивые, а то и завистливые взгляды. Все это меня очень забавляло в связи с тем, что, несмотря на мои восемнадцать лет, а в этом возрасте мальчика возбуждает абсолютно все: от статуэтки Лалик или фотографии Софи Лорен до маминой подруги, – Клава эмоций у меня не вызывала.
Однако у Клавы была дочь Люська… Дочка была еще более-менее удобоварима до талии. Однако именно с этой линии дедвейта начиналась неимоверно развитая вширь тазобедренная кость, покрытая чудовищным избытком мясных и жировых отложений. Когда Люська проходила в дверь, она гордо опускала правую и левую руки на соответствующие бока своего зада, разворачивая их наподобие кринолина у дам французского двора Людовика пятнадцатого перпендикулярно входу, чтобы все-таки протиснуться внутрь.
По каким-то мне неведомым причинам Люськин круп являлся одновременно и гордостью, и достопримечательностью колхоза «Светлый путь 7 ноября».
Как выяснилось потом, я заметно отличался не только от аборигенов, что и понятно, но и от сокурсников. Дело заключалось в том, что мама и тетя присылали мне из Парижа вещевые посылки, которые включали в себя всякую всячину, особенно часто на полях страны в 1972 году не встречающуюся. Ну, например, вместо зековской телогрейки у меня была легкая итальянская стеганая куртка, а вместо кирзовых сапог мама, предполагая деревенскую осеннюю грязь, купила мне в магазине «Все для яхтсмена» на авеню де ла Гранд Арме темно-синие резиновые сапоги с белым рантом вверху и на подошве. В общем, я был красивый, эпатажный и завидный жених. Хочется верить, что с тех пор ничего не изменилось, но об этом в другой раз…
В тот вечер я был дежурным. Так как два мешка по сорок кило мне на себе тащить со склада в столовую не хотелось, я подрядил местного алкаша тракториста Серегу за пятьдесят копеек совершить обряд вечернего таинства. В связи с тем, что трактористу Сереге такие финансовые оферты до этого дня не поступали, он прочувствовался настолько, что сразу предложил мне украсть со склада еще два мешка. Будучи человеком честным, я от предложения отказался, выдал ему за исполненные обязательства причитающийся гонорар и собирался откланяться. Однако в момент расставания Серега взял меня крепко за руку и зачем-то увел в тень столовой, подальше от засиженного мухами битого фонаря. Под натиском тяжелого перегара на меня вылетал момент истины…
– Ты нормальный мужик, – начал Сергей свою тронную речь, – хоть и не нашенский.
Пока все сказанное было правдой.
– Так вот, – продолжал мой новый приятель, – сегодня Клавка со своей толстожопой приворот тебе делать будут. Женить хотят. Вся деревня знает. С утра борща с кровями варила.
Ничего не понимая, я начал от страха врастать мамиными французскими сапогами в советскую колхозную землю.
– Я требую объяснений! – сказал я сорвавшимся на фальцет голосом.
История же вырисовывалась следующая.
Клава, увидев посланный ей провидением и ректоратом шанс в лице завидного жениха (куртка, сапоги без портянок, джинсы, транзисторный радиоприемник, нижнее белье и все остальное), посоветовалась с общественностью. Общественность решила, что если жених-придурок не клюнул на саму Клавку (зря баньку в субботу топила – я ушел играть с друзьями в преферанс в соседнюю избу в самый ненужный момент), то уж на дочку после приворота точно клюнет.
Тут как раз к Люсьен подоспели ежемесячные гости для замеса в приворотную еду постояльца. Наваристый свекольный борщ самое то, что нужно для колдовства и обольщения. Клавке все-таки резать домашнюю скотину на мясо для борща было жалко, и она стрельнула у соседки кусок говядины в долг до свадьбы. Таким образом, в меню была вовлечена вся колхозная тусовка и, естественно, Серега. Пропорции замеса сангины и самого борща мне так и остались неведомы, но, представляя желание Клавки породниться с правнуком одесского раввина и видя дочкины формы, я пришел к выводу, что мне на вечер приготовлена ударная порция…
Я решил отблагодарить информатора и, так как другой купюры с собой не было, выдал ему трешку. Сергей поклялся мне в вечной дружбе, перекрестился и побежал на рысях в местный прообраз американского «драгстора» – деревенское сельпо, служившее одновременно клубом, почтой, кафе, магазином и аптекой.
Пока я собирал вещи, «дома» шел страшный скандал. Клава орала так, что вокруг изгороди собралась еще не до конца пьяная толпа с пока еще трезвыми собаками и детьми. Я услышал все: и что она, бедная, целый день мне вкуснятину варила, а я, подлец, от еды отказываюсь, и что она мне этот борщ зараз в одно место вольет, если я по-хорошему не понимаю, и что я, немчура погнанная или поганая (?!), под иконами дрых, и теперь борщ должен жрать, и что я в своей сраной Москве был зачат на Купалу всей деревней, и еще массу вещей, которые меня очень веселили потом, когда я ушел…
Последним видением несостоявшейся любви была сама Люська с гневно повисшим вокруг табуретки задом и со словами: «Да стуканули ему, маманя, Нюрка с Пашкой, соседи твои…» – дальше шел уже приведенный мной относящийся к Москве эпитет.
Поразмыслив с рюкзаком на свежем воздухе, я двинулся в местное сельпо в надежде подобрать там что-то типа «Бэд энд брекфаст» на ближайшее время.
У сельпо стояла небольшая толпа и обсуждала главную новость дня. ТАСС, Франс Пресс и CNN в одном лице благополучно замещал пьяный в ураган Серега.
Из магазина с батоном хлеба вышла моя однокурсница, будущая звезда отечественного кино, заслуженная и любимая всеми, а пока лишь восемнадцатилетняя красотка Катя с пронзительными, искрящимися голубыми глазами и с феерической фигурой уже в моем понимании вещей. Катя была, как и все, тоже в курсе событий, от той самой продавщицы и одновременно соседки Нюрки.
Мы поболтали, и Катя, сжалившись над моим положением, пригласила меня к себе. Выяснилось, что ее хозяева живут в сарае уже как неделю, чтобы недалеко было ходить от запасов с самогоном и закусок. Сама же она может уступить мне половину огромной печи, на которой она спит, но без «глупостей»… Я поломался для приличий полторы секунды, и мы пошли домой.
Пашка, Нюркин сожитель, проводил нас дюрематовской репликой: «Во чудило в сапогах! Ну ладно, Клавки по молодости испужался, но Люську променять на эту худую метлу! Не пОнято как-то…»
Через час без всяких приворотов мы, счастливые и влюбленные, валялись, утопали друг в друге на знаменитой печи. А ночью я проснулся от того, что на моем плече от приступов хохота тряслась Катя. «Как ты думаешь, – спросили прозрачные глаза, – они борщ сами съели? Не выбрасывать же “вкуснятину с мясом”». В эту ночь мы уже так и не заснули…
В Москве Катя переехала ко мне, и мы очень счастливо прожили четыре года вместе, навсегда оставшись лучшими друзьями.
– …Вот видите, – вернула меня из прошлого клиентка. – Вы все знаете, я не зря пришла, вы должны мне помочь!
– Как?! – Я начал потихонечку звереть. – Как и в чем я могу вам помочь, дорогая? Все эти привороты – это такой бред, рассчитанный на идиотов! Как я могу вам помочь, скажите?
– Объясните, пожалуйста, мужу на своем примере, чтобы он нигде не ел борща. Ну, пожалуйста, если еще не поздно… Я заплачу сколько скажете…
– А спагетти с томатным соусом можно? – не удержался я.
– Вы все шутите, Александр Андреевич, а у нас это все серьезно. Он же государственный чиновник все-таки!
Я извинился, и мы начали обсуждать возможный развод и раздел имущества…
«Tatler», сентябрь, 2012
Натурал – это звучит гордо
У каждой любимой есть подруга. Подруга от изнурительного безделья придумывает и, самое главное, находит себе новые развлечения. Ну и придумывала бы себе в одиночку. Но ведь так не бывает… Она обязательно должна поделиться новым найденышем с моей ненаглядной и еще настоять на том, чтобы та, ну, в общем, понятно…
Все началось с того, что в доме появилось мыло. То есть мыло в доме всегда, конечно, было и даже приятно пахло до того момента, пока я в ванной не обнаружил Это. Как-то, придя с работы домой из тюрьмы, я обнаружил в своей родной ванной кусок затвердевшей слизи зеленовато-гнойного цвета. Гадость лежала в той же мыльнице в виде очаровательной раковины, в которой до ухода к клиенту я оставил любимый аромат овала «Роже и Галле». Я взял Это большим и указательным пальцами и решил понюхать. Запахи Бутырки показались мне чем-то типа «Шалимар» или, на худой конец, шанельной «Коко» по сравнению с тем, что ударило мне в нос. Я положил окаменелость назад и с опаской огляделся вокруг себя. В душевой кабине я обнаружил прозрачную бутыль с содержимым такого же приятного цвета, но с поясняющей надписью.
Надпись гласила, что смотрящее на меня вещество есть шампунь (вот оно что?!), сделанный из пережеванного репейника, до этого с аппетитом съеденного горными тибетскими козлами и благополучно, в дальнейшем, из козлов выскочившее в свое время наружу. При этом надпись утверждала, что так как лысых козлов никто еще не видел, то тысяча лет практики тибетских собирателей козлиных фекалий на горных тропах их родины дает нам полное право считать настоящий продукт самым целебным в мире, спасающим человечество от ломки волос и облысения. Насчет того, что лысых козлов не бывает, я, конечно, не согласился. И даже не оттого, что я посмотрел на себя в зеркало. Одно то, что я допустил присутствие Этого ужаса в моем доме, сразу опровергало настоящий постулат.
Я взял в руки бутылку и направился на поиски любимой в гостинно-кухонный отсек.
Поиски увенчались успехом частично. В гостиной на диване сидела моя дочь и смотрела фильм про американских молодых кретинов, которые, заканчивая колледж, постоянно поют вместо учебы. «Ты знаешь, что Это?» – спросил я, держа ботл на вытянутой руке.
«Да, – сказала, не отрываясь от экрана с дебилами, бывшая малявка. – Мама сказала, что купила это для тебя. А к запаху ты должен привыкнуть…»
Конечно, я не представлял, что будет со мной и воздухом, когда я отвернул крышку с Этим в гостиной. Все люди способны на ошибки по незнанию, и, к сожалению, я не был исключением. Неведомый доселе запах коварной козлиной эссенции заполнил пространство комнаты. Йоркшир Джессика, умнейшая, надо сказать, собака, которая до этого играла в шахматы, точнее, грызла черную ладью, с визгом спряталась под диван и заскулила, а ее несовершеннолетняя хозяйка зашлась девичьей грудинкой, как при коклюше.
Под угрозой того, что я не закрою бутылку с вонючкой, ребенок пошел на сотрудничество со следствием и все мне рассказал.
Оказалось, что мы в семье начали новую жизнь, о которой я еще не знал. Мы теперь питаемся, моемся, лечимся и делаем что-то еще исключительно натуральными продуктами. Завтра вечером мы пойдем всей капеллой к подруге Наташе, которая главный спец в этой области, и нам тогда и после этого откроется новый Мир. Вот.
Подруга Наташа оказалась интеллектуально-девственной блондой с грустным дебильным мужем Костей. Костя увел меня к себе в кабинет и, глядя, не мигая, в глаза, спросил, как я отношусь к уринотерапии. Я от угощения отказался и попросил бокал красного вина.
Костя с радостью налил два и почему-то заплакал. Выяснилась следующая ситуация: подкаблучник Костя, кроме того что был дебиловат по происхождению, был еще одновременно с этим чиновник по званию. Судя по квартире и безвкусной обстановке, крал он достаточно много. Особой гордостью придурка являлись передние части засушенных трупов невинно убиенных им редких косуль, козлов, быков и баранов с рогами и без. Однако, так как зарплата Кости составляла сумму, достаточную для приобретения, в случае честной жизни, только собственных рогов, то все имущество записывалось на многочисленных родственников супруги. Последние (родственники) виллы, квартиры с террасами и дорогие машины на Лазурном берегу и в Москве Наташе дарили. А это в случае развода честной дележке фифти-фифти по нашему законодательству не подлежит. Подарки не делят. Короче, чиновник Костя, будучи по техническим причинам образцово-показательным словом из трех букв (муж), боялся своей жены как огня и делал все, что она скажет. Наташа присела на натуральную продуктовую жизнь, и Костя вынужден был последовать за ней по этапу…
За столом Наташа объявила, что мы будем есть беспестицидный салат, жаркое без холестерола, калорий и также без ген и яблоки из Удмуртии, которые выросли в колхозе «Светлый путь» и были ударены первым морозом, а это самое то, что надо. Светлый поц Костя добавил, что яблоко обходится ему всего по двенадцать долларов за штуку с доставкой на дом. Девушки захлопали в ладоши в восторге от дешевизны продукта. Далее разговор принял субтильно-теоретический характер. Все усиленно обсуждали Костины яйца. Выяснилось, что чиновник на работе не падал от занятости и усталости и поэтому от нечего делать нашел в Интернете две лучшие яичные фермы в Европе. Одна находилась в Голландии, другая – в Венгрии. Обе фермы гарантировали, что их куры рожают яица естественным путем, то есть благодаря опетухиванию местными кадрами и питаются до и после беременности исключительно на уровне трех Мишленовских звезд. Правда, куриных.
Разница заключалось в том, что венгры неслись белыми яйцами, а голландцы – розоватыми. Спор шел вокруг естественного цвета яиц и каким он должен быть…
Я пересел на диван, закрыл глаза и отключился. Мне снилось, как завтра буду на суде обсуждать возможность обратной реституции Костиных венгерских яиц в удмуртский колхоз в обмен на местных сусликов…
Меня вернул в гостиную запах «натурального» кофе из семян черной непальской тыквы. Запах и вкус напитка будоражили лишь нижний кишечник, но в отличие от хорошей арабики настроение не поднимал.
Девочки договорились, что мы всей компанией летим на майские в новый СПА, который наши открыли в Испании. Там нас будут кормить микробионатуральной едой, от которой недавно ожил и помолодел Тутанхамон, а Доминик Стросс-Канн сидит на ней с рождения, и смотрите, что вытворяет в свои шестьдесят два… Моя ненаглядная заметила мне с непонятной укоризной, что Наташа там была уже три раза и теперь выглядит как десятиклассница на первом рандеву. А мы только название это услышали сегодня.
Я не стал настаивать на том, что если Сколково все-таки переименуют в Силиконовую долину, то это будет исключительно в ее честь, и что надувная тетя из секс-шопа даже в коробке выглядит более естественно, чем заботексная Костина супруга во всю длину, но на поездку согласился ради спортивного интереса.
Через несколько дней горничная утром поставила передо мной стакан с жидкостью понятного цвета. Вспомнив увлечение наших друзей естественными продуктами, я предложил девушке на выбор – уволиться сразу или сначала попробовать самой предложенное мне. Настя объяснила мне, что мы получили вчера в подарок от Кости ящик идиотских яблок, из которых теперь давится сок на завтрак. Что же касается моего любимого греческого йогурта, то хозяйка объяснила ей, что молочные продукты вредны и Александру Андреевичу их больше скармливать нельзя. Вместо омлета и глазированных сырков я получил чай-альбинос из сельдерея и печеное яблоко с корицей.
Жизнь смеркалась…
Весть о том, что мы всерьез стали натуралами, быстро облетала всех знакомых.
Еще через неделю микробиодиеты я чуть не сошел с ума от запаха обеденной каши и баланды в «санатории» под названием «Матросская тишина», куда я зашел на свидание к клиенту. Мне показалось, что ничего вкуснее и приятнее не попадало мне в нос вот уже много лет.
А еще через пару дней близкая подруга жены, которой надо было со мной срочно о чем-то посоветоваться, пригласила меня вечером к себе. Разговор, по ее словам, должен быть строго конфиденциальным, и поэтому я обязан был прийти к ней один.
Несмотря на то что Катя прекрасно знала о нашем новом поветрии, она почему-то приготовила нам с ней на ужин вкуснейший стейк из самого вредного красного мяса на свете, от которого «умирают люди», с дивной жареной картошкой и упоительным «Помролем» 1976 года. На десерт были шоколадные профитроли с ванильным мороженым, ирландский кофе со сливками и виски для финала. Мы говорили о какой-то ерунде, и я так и не понял, почему этот разговор должен был происходить тет-а-тет, что было в нем конфиденциального и какой совет я должен был дать обворожительной хозяйке.
Правда, под конец Катя положила свою руку на что-то мое и сказала: «Вам все понравилось, мой дорогой?»
Мама учила меня всегда говорить правду, и я не мог ее подвести и на этот раз.
Поздно ночью вернувшись домой и ворочаясь от разных мыслей, я услышал свою суженую, которая напоминала мне о том, что мы завтра вечером улетаем в Испанию.
«Слава Богу, что завтра, – ответил я. – А то это все могло плохо кончиться».
«Это замечательно, что ты больше не ёрничаешь и не ломаешься, – продолжала соседка по кровати, – твоему здоровью это только на пользу».
Я ничего не ответил и повернулся на бок.
«А ведь и правда это так здорово, что я натурал», – подумал я, засыпая…
«Tatler», апрель, 2012
Фак с Ванилькой
Когда гости наконец разошлись, малявка (наглый смышленыш пятнадцати лет) подошла ко мне и сказала: «Хочу заметить, что из всей этой винтажной кастрюли ты самый куул»… Это было практически объяснение в любви дочки отцу и признание незыблемого авторитета. «Да, такой я супер Чел», – ответил я и расплылся своей арийской улыбкой. «А когда ты ходишь на свои московские тусовки, там тоже собирается цвет кладбища, или все-таки там бывает движение?»
«Я могу тебя как-нибудь взять с собой», – сказал я. И мы ударили по рукам в прямом смысле слова.
Вечерело. Дочка собиралась в кино и попросила меня выдать ей обещанный недельный «лавандос». «Деньги», – поправил я. И услышал в ответ, что те слезы, которые я ей даю, все-таки скорее претендуют на термин «лавандос». «А с кем ты идешь в кино?» – поинтересовался я вслед шотландской юбке и розовым колготам, идущим по направлению в собственный квартирный отсек.
«Один лузер из нашей школы», – последовало объяснение, которым папа должен был, очевидно, полностью удовлетвориться.
Я устроился в гостиной с каким-то псевдоэкономическим глянцем и зачитался статьей про троллей. Тролли оказались совершенно не вымышленными персонажами из сказок и преданий и даже не участниками вокально-инструментального квартета, а, к моему огромному удивлению, компьютерными хулиганами. Интерес как к статье, так и к хулиганам пропал, и я потихоньку начал клевать носом. В это время раздался звонок в домофон и на экране высветилась некая длинная жердь в свитере, который еще совсем недавно, очевидно, служил подстилкой шелудивому коту. Жердь назвалась Сэргеем, и я не стал выяснять – это одно или два слова, и открыл молодому человеку дверь.
Через пару минут на пороге возникло создание в уже описанном свитере, висящем на рубашечке, тщательно подобранной в цвет хозяйских прыщей. «Лузер – это просто комплимент», – подумал я, но в целом согласился с дочерью и ушел смотреть телевизор.
Так как, кроме культурного канала, остальное надо смотреть только под пыткой, я включил именно его.
С экрана рассказывали, что на любом «перформенсе» или «флешмобе» всегда встречается как минимум один «фрик»… Но бывает также, что на «флешмобе могут собраться большинство фриков, и тогда нормальный человек будет выглядеть фриковато».
Открытие меня потрясло, и я позвонил племяннице за переводом. Обрисовав ей ситуацию, я услышал, что на этом отстойном канале в основном вещают КЭПы. КЭПы оказались людьми, большей частью изрекающие из себя банальности и очевидные вещи. Родственница (второй курс юрфака) предлагала «забить» на канал и на этом «остыть». По сути, я так и сделал, втащив обратно на свет глянцевый журнал.
Через какое-то время вернулась из кино одна из наследниц. «Как фильм?» – поинтересовался я у дочки.
«Не айс!» – ответил ребенок и ушел к себе в спальню, шурша остатками «лавандоса».
«Я должен остаться в тренде», – решил я для себя и набрал телефон знакомого профессора филологии. Мы договорились о встрече на неделе с целью объединения усилий и для того, чтобы вникнуть в тот русский язык, который мы, так заблуждаясь, думали, что знаем на «хорошо» и «отлично».
Идея наша была на редкость простой. Идем на журфак. Знакомимся со студентами и за небольшие деньги начинаем брать уроки.
Честно говоря, у меня из этой затеи ничего не получилось, была масса работы в офисе, и к тому же в Москве свирепствовала эпидемия разводов. А тут не до языкознания. Призвание у меня такое. Помогать людям и детям…
Профессор пошел один.
Через пару месяцев я позвонил другу. Володя сделал большой прогресс в современной лингвистике. Его речь изменилась до неузнаваемости, и я понял, что мужик влюбился. В общих чертах ситуация выглядела следующим образом. Постараюсь сохранить из его повествования стилизацию словообразований, неологизмов и частично фонетику.
Придя на «фак» (факультет журналистики), профессор сразу «завис на одной Ванильке». Ванилька – милая и чуть восторженная девушка, постоянно сидящая в социальных сетях. «Зависнуть» – обозначает скорее всего синонимизацию модального глагола «понравиться».
«Завис» оказался таким «серьезным торчком» (Владимир Николаевич по-настоящему и глубоко влюбился), что «Момо» (супруга профессора) «села на измену» (заподозрила, что с мужем что-то происходит). Ванилька сменила профессору «лук» (он стал по-другому одеваться), и даже на «факе» среди основного «замеса» (в кругу новых друзей) начал «собирать респект» (вызвал уважение) …
Момо решила «отвалить», забрав основное «бабло и пространство». Имелось в виду, что Инна Иннокентьевна (доцент кафедры древнерусской живописи и одновременно супруга Владимира Николаевича) подала на развод, а также на раздел имущества и претендует на всю недвижимость. Влюбленные «не упали в салад» (не стали отчаиваться), а съехались, «сняв клевотнейшее пространство». Профессор поведал своей новой возлюбленной, что его, а теперь, собственно, и их интересы на суде будет представлять его старинный друг и по совместительству адвокат, то есть я. Девушка определила, что я – «точный и четкий пацан, а также нормальный пассажир», что в переводе означает профессионал высокого класса, на которого можно положиться, и, таким образом, одобрила выбор любимого.
Мы с Володей встречались большей частью отдельно в кафе, которое каким-то странным образом уцелело еще с нашего детства. Профессор рассказывал мне, что эволюция в нашем обожаемом с ним русском языке носит практически необратимый характер, и к этому надо просто привыкнуть. К моему большому удивлению, прогресс затронул и эпистолярные возможности языковедения. К примеру, если еще в шестидесятых три креста (xxx) означали в медсправках довольно неприятную положительную реакцию Вассермана на наличие люиса (или в обиходе сифилиса), то теперь в эсэмэсках это почему-то означает многократный поцелуй. А термин «ОМГ!» не знают только такие отсталые одуванчики, как мы. А это всего лишь аббревиатура английского выражения «о май Гот!». Если автор письма хочет акцентировать внимание адресата на месте, где надо смеяться, то пишется «ЛОЛ». А улыбнуться – смайлик, то есть две точки и скобка…
Мы увлеклись беседой и направились к молодым в их новое пространство. Профессор рассказывал мне, что в настоящий момент увлекся трансформацией русского языка в Аджарии, Абхазии и Осетии. Ванилька слушала с большим интересом. Но когда я предложил им на каникулы слетать со мной к баскам или в Андалузию вместо обыденного Сан-Тропе, девушка насупила хорошенькое личико и сказала, что ее «типа больше за границу тянет»… Профессор покраснел, но ничего не сказал.
Провожая, красотка сделала мне серьезный комплимент, сказав, что я похож на «хипстера», но без кед… И очень нравлюсь ее подругам. Подкованный Володя объяснил мне, что хипстеры – это лица, одевающиеся особым образом, – винтажная одежда, айфон с приложением Instagram, очки, желательно «Рейбан» и т. п.
В связи с тем, что, как выяснилось, я хипстер с тридцатилетним стажем, нравлюсь подругам, я пришел домой с «драйвом» и попросил у горничной чего-нибудь легкое на ужин, так как я теперь «типа худею» из-за того, что «по жизни надо оставаться реально куулом». Горничная приняла валидол и принесла мне обезжиренный йогурт.
Еще через пару месяцев профессор все-таки расстался с подругой. Мирно и тихо. С тремя крестиками. А на мой вопрос, что случилось, довольно лаконично отозвался кратким субтитром «НЯ»… Я был уже достаточно лингвистически подкован, и перевода не потребовалось.
Мой русский язык продолжает находиться в постоянном прогрессе. Я получаю приглашения читать лекции и вести семинары в университетах. Это очень интересно-постоянно общаться с молодежью, если они не «батаны».
Правда, недавно произошел легкий казус. На работу позвонила жена и предложила сходить с ней после обеда на выставку. «Не могу, – сказал я в новом, но уже привычном стиле. – У меня днем фак на два-три часа».
На том конце телефона наступила пауза. А затем родной голос мягко сказал: «В таком случае у меня то же»…
Вот уже как три недели не могу узнать, где же преподает любимая…
«Tatler», июль, 2012
Как сделать ремонт и выжить
Только наивные люди считают, что первый шаг к расставанию – это обыденность отношений. Первый шаг к разводу – это ремонт в новой квартире или на даче. Большинство людей не отдают себе отчет, с какими нечеловеческими трудностями должна столкнуться семейная ячейка общества, когда придет к выводу, что надо чего-то купить, а потом там что-то построить.
Когда мы приобрели квартиру, это была долгая и большая семейная радость, с гордостью доставляемая знакомым и друзьям в застольях и тусовках. Друзья, в силу градации своей завистливости, реагировали по-разному, давая советы, взаимоисключающие один другой, равно как и долгие дружеские отношения. Конечно, когда пойду провожать их в последний путь, я им многое из этого прощу, но, например, итальянского дизайнера – Никогда.
Он появился у нас в доме после того, как любимая, тихо поскуливая от ненависти ко мне, пыталась в бетонном отсеке трехсотметровой квартиры в течение двух часов объяснить мне, что здесь будет находиться ее гардеробная и двадцатиметровая малогабаритная холодильная установка для меховых изделий. При этом эти важнейшие и жизненно необходимые отсеки должны одновременно соединяться со спальней, ванной комнатой и соответствовать бреду современности под названием феншуй. Мои попытки зарифмовать название древнекитайского учения в русский фольклорный стиль озлобили любимую еще больше. Ее объяснения сводились к следующему: пробудившись от цепких объятий дедушки Морфея, любимая должна зайти в ванную, намаслить и накремить бесподобный лик и тело после душа, а затем уже перенести все это в гардеробную с холодильником. Там под всем известную мантру «Мне абсолютно нечего надеть» и произойдет таинство выбора шмоток на день.
Единственное, что согревало душу в этот момент, —это мечта о дверном замке на холодильнике с шубами. Я представил, как она заходит в этот алтарь мехового животноводства и я тихо запираю дверь снаружи на ключ. Дальше собственное мнение разделилось. Сердобольная часть предлагала просто уехать на работу до вечера, гуманитарная сторона души требовала забрать клюшки для гольфа и смыться на неделю в Марбею на турнир.
Глобальный консенсус был найден следующим образом. У подруги Наташи есть друг-дизайнер, итальянец из Пизы или из Падуи, я уже точно не помню. Джованни, так звали дизайнера, был, естественно, понятной ориентации, интригующе плохо говорил по-русски, интенсивно тряс падуевыми фотографиями созданных им интерьеров и кричал, что через год здесь будет не квартира, а «палаццо» дожей двадцатого века. Жена влюбилась в это чучело с подведенными глазами сразу и наповал. Дом заполнился каталогами всех видимых и невидимых дизайнеров со всей Италии и чертежами нашей квартиры.
Захлебываясь словами счастья, любимая рассказала, как работает эта крошка Джо. Дизайнер сделает все сам и не возьмет с нас ни копейки! Мало этого, он сам закупит в Италии все материалы: гранит, кухню, мебель, тосканский паркетный дуб для половой жизни в нашей гостиной и даже шторы. Кроме того, он сделает весь дизайн и найдет лучших строителей. Заработок гонца из Пизы состоял в том, что мы должны были покупать вещи по каталожным ценам, а хозяева фабрик делали Джонику откат по-итальянски. Но и это еще не все. Маэстро обещал доставлять весь товар в обход нашей родной таможни.
Мое замечание насчет того, что дизайнер Джованни мало того что пи… ас, так еще и контрабандист, осталось без внимания. Я затаился, решив, что хоть французы Трафальгарскую битву и проиграли, но в конце концов адмирала Нельсона на флагманском корабле красиво так застрелили.
По просьбе жены я составил все личные требования к новой квартире и стал наблюдать за процессом. Мои пожелания были на редкость скромны. Встроенные в потолок динамики в ванной (люблю слушать новости или музыку с утра, во время процедур), встроенные в стенки колонки в гостиной и звуконепроницаемый кабинет. Еще я мечтал об увеличительном зеркале в ванной для удобства бритья. Все. Вроде бы ничего страшного. Не тут-то было.
Сорвавшийся с Пизы Джованни привел строителей-югославов. Югославы при ближайшем рассмотрении оказались сербами, но вообще-то разница, на мой непросвещенный взгляд, небольшая, лишь бы не были бандитами из Косова и не торговали расчлененкой из моей новой квартиры.
Отношения сербского прораба Златко Вутечича и Джованни меня мало интересовали, и чем они занимаются в свободное от шпаклевки время – тоже. Но за ними пришел еще один южок и начал окабелять проводами помещение. Окабеленная квартира усела в потолке почти на метр, так как там легли трубы большого диаметра для климатизации. Мое замечание относительно того, что все лето мы проводим или на море, или на даче, где и будем интенсивно потеть от жары, а на загубленные на климатизацию полмиллиона нерусских денег, если случайно в декабре в Москве начнется жара, можно нанять черненького студента из Института Патриса Лумумбы с опахалом за пятьсот рэ в день, никакого действия не возымело. Трубы ложились как на ракетодроме Байконур… по всем потолкам несчастной квартиры.
Выделенный мной бюджет на ремонт давно кончился, и его близнец также подходил к печальному концу в связи с метастазами новой кухни и гранитных изысков в ваннах и коридорах.
Наконец, на таможне арестовали крупную партию паркета, стенных шкафов, каких-то стеклянных дверей типа Лалик и все детские…
От радости за предоставленную мне финансовую передышку я послал бутылку очень хорошего коньяка на таможенный пост в знак благодарности. Но тут наступили очередные праздники, таможенникам понадобились деньги, и стенные шкафы с сотоварищами пересекли границу РФ.
Когда я услышал стоимость венецианской штукатурки, понял, что Бенвенуто Челлини произвели эксгумацию и он работает в моей квартире лично.
Отдельно прибыл саркофаг с диваном. К нему моей предусмотрительной женой были заказаны еще три комплекта съемной обивки (всего получилось: один летний, один зимний и один на всякий случай). Я в свойственной себе манере пошутил насчет запасного зимнего дивана, но шутку не оценили.
За месяц до окончания работ мне запретили ходить в будущую обитель по двум причинам. Во-первых, я действую «всем» на нервы, и во-вторых, меня ждет сюрприз.
Прошел месяц, но тут я с ужасом услышал разговор по телефону между моей женой и Итальяно Веро. Слышал я только одну сторону, но и этого хватило для паники. Любимая сказала, что это «все» не годится и надо срочно начать переделывать, пока не поздно!
Пармезан, конечно, был с ней согласен. Еще бы. Полным ходом шел бюджет номер три…
В этот день я лег спать с мыслью о том, кто из коллег рискнет выступить против меня в суде на нашем бракоразводном процессе. Перебрав и откинув в уме всех серьезных, я с удовольствием заснул. Еще через четыре месяца я наконец зашел к себе домой практически на новоселье.
Был вечер, и я решил задернуть шторы. Жена с гордостью предложила мне нажать на кнопку. Мягко шурша, занавес сполз вниз.
Вторая штора застряла намертво на середине пути, и таким образом стена с окнами приобрела вид гигантского лица, косящего на один глаз Савелия Крамарова. Изоляция и тишина в кабинете заключались в том, что там были сделаны стеклянная стена и такая же дверь, а все, что происходило внутри из-за образовавшегося эха и акустики, было слышно у соседей через этаж. Динамики в гостиной и ванной действительно были, но их забыли к чему-нибудь присоединить, и поэтому они с тех пор выступают чем-то вроде современной лепнины…
Мое зеркало для бритья было забыто начисто.
Зато кровать, стол и все остальное находились в строгом соответствии со старинным китайским учением о вещах и доме. Согласно китайской догме в гостиной журчал маленький фонтан изобилия, под звуки которого гостям и хозяевам постоянно хотелось в туалет. В соответствии с этой же китайской шизофренией и розой ветров я должен был спать головой на север, а ногами – на зюд-зюд-вест. Это было не очень удобно, особенно без привычки ночью снились песчаные бури с Востока.
Через два месяца в квартире вырубило весь свет и начался легкий пожар.
Прибежавший в панике отечественный электрик Василий, увидев, что все сделано через «это место», обложил сербского коллегу таким отборным фэншуем, что жена от страха спряталась в вышеназванный холодильник с шубами. С сардонической улыбкой Чайльд Гарольда я повернул ключ в дверце холодильника и ушел ужинать.
… Я вернулся поздно и остолбенел от неожиданности. Любимая, вместо того чтобы рыдать на соболях и норках в закрытом помещении, сидела на кухне и внятно ругалась по-итальянски с Джованни. Я бросился к холодильнику и увидел, что ключ на месте, а дверца не взломана.
И тут до меня дошло: ключ к двери они сделали, а замок забыли… Это уже был перебор.
Я достал из кармана мобильный телефон и набрал одного высокопоставленного друга…
Через месяц, вернувшись вечером домой, жена попросила меня об одной услуге: «Златко и Джованни вместе со всей командой два дня назад выслали из России. Они, конечно, негодяи и плохо все сделали, но ты должен им помочь, их жалко все-таки… Ты все можешь… Они обещали нам за лето все переделать».
Я достал телефон и пошел все в тот же холодильник. Это было единственное место, откуда не долетал ни один звук. Все поглощали меховые останки покойных зверюшек.
«Сергей Николаевич! – сказал я. – Большое спасибо, я только что узнал, что вы, как всегда, оказались на высоте. Все отлично – и я опять ваш должник. Но у меня еще одна маленькая просьба. Видите ли, мой дорогой, я живу с гражданкой США. Она, конечно, наша бывшая и живет здесь по визе. Так вот…»
«Tatler», апрель, 2012
Все, что в моих силах
Спустя буквально несколько лет после того, как любимая в очередной раз сдала с отличием тест на беременность, ближайшие родственники бывшего эмбриона, т. е. мы, сошлись в машине на очередном родительском совещании по дороге на дачу. На повестке дня стоял вопрос о кружках и репетиторах, столь необходимых ребенку для гармоничного развития.
Вообще можно сразу внести уточнение, что под «гармоничным развитием» подразумевается такое воспитание вашего отпрыска, чтобы когда Он/Она вырастет, у окружающих наследника сверстников, а в некоторых особых случаях и постарше, при виде ребенка начинали со страшной силой разгуливаться гормоны… И вот тогда, можно считать, что цель гармоничного воспитания достигнута.
Детские мучения наших детей начались с того, что было решено научить их читать и писать задолго до школы. Гувернантке, а в просторечии няне, вменялось в обязанность осилить с несчастной крохой алфавит в три года на примере «Мойдодыра», а затем сразу перейти к Il nome de la rosa, пока еще в переводе.
Параллельно с целью лишения детства было приобретено пианино с приглашенным к нему учителем музыки в виде Григория Израилевича, который на мой вопрос, почему в его возрасте он еще здесь, а не там, ответил, что до перестройки у него был допуск… (очевидно, к клавишным и духовым) и его бы не выпустили. Музыкальный шизофреник оказался буйным и посоветовал жене взять еще одну ненормальную тетку – учительницу ритмики и танцев. Старшая в это время увлеклась флейтой и перкуссией. Квартира с гаммами, в особенности на ударных, и танцами краковяк стала напоминать «день открытых дверей в сумасшедшем доме». Видя мое состояние по утрам, секретарша почему-то начала предлагать мне задуматься о новой семье.
Оставшееся время у старшей и младшей забирали изжеванного вида англичанка из Йоркшира без собаки и декан художественного факультета какого-то творческого института, который учил обеих деток держать карандаш в руке за двести пятьдесят евро в час.
Однако скоро и этого теще и ее дочери показалось мало, и младшего ребенка повели учиться кататься на лошади и коньках. Сразу было приобретено все целиком: от шлема с хлыстиком до коньков с седлом. Я лично требовал себе попонку для вьючного ослика, но мне было в этом отказано. Между тем один тренер подбивал жену, как слабое звено, срочно приобрести лошадь (так как второй такой просто не будет), а другой постоянно клянчил деньги на спонсирование катка и юношеской сборной его семьи. Гувернантка, или по-нашему все же няня, увидев затраты на гермесовское седло со шлемчиком и сапожками, попросила утроить зарплату и, думаю, морально была права.
Спустя месяц как-то в воскресный день меня повезли показать успехи юной амазонки.
Занятия по выездке сводились к тому, что некая пожилая низкорослая кляча ходила на веревке по кругу, а ребенок тихонько похрюкивал в собственном седле. От монотонности движения все участники перформанса, а именно – дочь, тренерша, я и кляча заснули через пятнадцать минут кто на ком, в разных позах. Еще через десять минут девочку сняли с утомленного животного, и малявка начала кормить лошадку-бабушку заранее припасенной морковкой из пакета «Азбука вкуса». Собственно, кормление и было наибольшим развлечением в этом в прямом смысле «коневодстве». Объяснить, почему для этого надо было выбросить на ветер кучу денег, равную стоимости довоенного Дейнеки, мне никто не смог. Еще через месяц то ли лошадь надоела ребенку, то ли ребенок лошади, но всю экипировку отвезли на дачу, и она валяется где-то в чулане до сих пор.
Для того чтобы дети быстрее учили английский язык, решено было взять языконосителя на каждый день. Носителем аглицкого оказалась ноздрястая филиппинка малых форм. Идея мне показалась бредовой сразу. Как ее звали, не мог выговорить никто, но с легкой руки охранника в честь одного моего великого клиента филиппинку стали называть Бедросовна. Когда Бедросовна должна была общаться с детьми – не понятно было никому. Утром школа, днем занятия «умелые руки и ноги» всех видов, вечером уроки, один мультик, ужин, на горшок и спать. Бедросовна почему-то постоянно что-то терла, то пол, то серебро и в это время, надо отдать ей должное, пела филиппинские песни на нерусском языке. Кроме собаки, ее английский не воспринимал никто. Я как-то забыл дома зарядное устройство для телефона и послал к Бедросовне водителя. Русский она не знала ни в зуб ногой, ни в филиппинскую ноздрю пальцем, и поэтому со всеми домочадцами Бедросовна объяснялась в виде пантомимы. Сергей жестами начал объяснять ей, что ему нужна заряжалка. Шофер в Школе-студии Московского художественного театра не преподавал и поэтому объяснил как объяснил. Филиппинка понимающе улыбнулась и начала распаковывать свои малые формы… С носителем языка, таким образом, пришлось расстаться. А вот Сережа язык довольно быстро где-то освоил.
Учитель плавания пытался растянуть занятия года на три, по системе «поймал мыша и пользуйся им не спеша». Но не тут-то было. Дети быстро научились плавать как рыбы, и лафа бывшего чемпиона Москвы закончилась.
Я думал, что теперь детям дадут временный покой. Ха-ха три раза.
Мать их привела в дом бледнолицего прыщавого человека неопределенного возраста, который оказался каким-то «долбойогом-спортсменом», специализирующемся на детях. Когда я пришел с работы, то застал детей и долбойога с голым торсом в позе лотоса на голове. С названием позы могу ошибаться. Это был не человек, а какая-то коллекция фурункулов. Мы разговорились. Учитель объяснил мне, что он по утрам глотает двадцать четыре метра ткани, а потом вытаскивает ее постепенно обратно, тем самым очищая желудок. Так же чистку проходит и весь организм. Отсюда и естественный фурункулез. А вообще в йоганутом развитии он дошел до каких-то сверхвысот и поэтому теперь специализируется на детях. Я предложил ему продолжить специализацию на детях в других семьях, а если он еще раз сюда придет, то при моих связях, я боюсь, его ни в районе Бутырского вала, ни на пересылке не поймут…
Клюшки для гольфа, сумки, мячи и туфли я купил сам. Но гольф с клюшками был очень быстро послан приблизительно туда же, где уже находились коньки и лошадь.
Сноуборд, лыжи и Куршевель хороши тем, что это явление временное и быстро проходящее.
Но по возвращении в Москву я понял, что от йогастых я просто так не избавился. Детская мать теперь водила моих малявок на курсы не к фурункулезу, а в какое-то спецместо, где они продолжали усиленно стоять то на голове, то на одной ноге.
Предложенный мной теннис был забракован с ходу. А вместо этого возникли бальные танцы и дзюдо. Не надолго. Но костюм и кимоно остались на память.
Из Парижа позвонила моя мамочка и дала ценные директивы со своей стороны: «Все равно дети из Москвы уедут. Английский – язык легкий, и они его так или иначе выучат. А вот французский! А еще и немецкий!»
Маму ослушаться было нельзя.
Через Интернет я нашел девушку из Эльзаса. Эльзас вместе с Лотарингией (как я помнил еще с девятого класса) постоянно переходили из немецких рук во французские и обратно. Поэтому жители Страсбурга на всякий случай до сих пор знают в совершенстве оба языка. Таким образом, идея была поселить студентку у нас, и чтобы она общалась со всеми день по-немецки, день по-французский. Пока жена была в очередной турпоездке, я устроил ей сюрприз и поселил Франсуазу у нас дома. Девушка оказалась на редкость красивой и умной. Все было хорошо, и вроде жена была тоже довольна. Но стоило мне зазеваться, и через неделю Франсуаза исчезла. Сейчас у нее свой французский детский сад в Москве. Мы иногда видимся. Замужем. Почему-то благодарна не мне, а жене. Странно…
Я получил пять по алгебре за домашнюю работу и нанял вспомогательного учителя математики в связи с надвигающейся катастрофой. В это время младшую записали в балетную школу имени великого танцора. Я понимаю, раньше в СССР из ребенка родители пытались сделать солиста Большого театра как минимум. Может, повезет, и во время гастролей солист возьмет и дернет на Запад. А теперь это для чего нужно?
Старшая начала ходить в театральный кружок. Маме показалось, что то, как дочь стояла на стуле перед Дедом Морозом в три года, читая нетленную историю про елочку, напоминает ей Книппер-Чехову пополам с Любовью Орловой и Софи Лорен в молодости. В пьесе про семерых козлят моей досталась роль Тузика, кастинг на молодого козла дочь не прошла. Было очень обидно и за козла, и за дочь. Следующая постановка должна была бы быть через пять-шесть месяцев. Ждать сатисфакции будущая Сара Бернар не стала. С театром мы покончили, кажется, навсегда.
А недавно после всех моих вздохов старшая (уже в семнадцать) заметила мне: «Папочка! Что ты стонешь, как мамонт после секса? А была бы я мальчиком – ты бы меня на футбол с хоккеем водил. А так я на юридический поступаю. Не ной. Все у нас будет хорошо».
Сказала и легко так сыграла мне на рояле «К Элизе». И так мне стало спокойно и радостно на сердце.
Нет, не зря, видно, я седло в «Гермесе» покупал.
«Tatler», март, 2012
Объяснение в любви
Я смотрел телевизор на любимом дачном диване. Наши бились насмерть с ненашими. Абсолютно обыденная ситуация за последние шестьсот лет. На этот раз бились в футбол. Победе наших способствовали Граф «Монте-Кристо» в виде сигары и огненная вода в виде французского коньяка «Деламан». Было тепло и уютно.
Она вошла скользящей походкой через полураскрытую дверь и по-кошачьи, не спрашивая меня, пристроилась рядом, оттянув кусок пледа. Голову с ворохом мыслей держать в таком возрасте действительно нелегко. Может быть, поэтому она опустила ее мне на плечо, одновременно каким-то образом еще забравшись под руку. Родной аромат шелковистых волос приятно щекотал ухо. Шла пятая минута матча.
«Я хочу поговорить с тобой о сексе», – сказала она спокойным голосом. Наши попали в штангу… «Вот оно – приехали…» – подумал я, и в животе что-то оборвалось.
«Мы сейчас в клубе с Женькой и Наташей посмотрели по Интернету короткометражки». Комментатор, захлебываясь словами, нес какую-то мне уже не понятную и не нужную ахинею. Футбола я больше не видел. Я слышал только Ее.
В течение следующих двадцати минут я узнал для себя много нового. То есть до начала футбола я вообще-то считал себя крупным специалистом в этой области, но к концу первого тайма иллюзия пропала… Краткий пересказ сюжетов спецфильмов: «Озверевшие кошки», «Все мы мужчины до первого мужчины» и «Зайти в священную пещеру Лотоса-4», не то чтобы оставил впечатление, что я что-то в жизни упустил, сколь удивил прогрессом в этой области.
От шока я пришел в себя, уже будучи в комнате один. По ящику показывали что-то про что-то. Футбол, сигара и коньяк когда-то перед этим, очевидно, кончились в независимости друг от друга… В голове застряла фраза типа: «У тебя так же было в свое время?», и мой ответ про каких-то сумасшедших и принудительное лечение…
Собравшись с силами, я дошел до спальни и там, в кровати, встретил жену. «Послушай, Кончита, – сказал я ей (я обычно называю ее так уменьшительно-ласкательно на кастильский манер в трудные минуты особой радости), – ты знаешь, что я только что узнал от нашей одиннадцатилетней дочери?» «Да, – сказала супруга, – я не хотела тебя сразу расстраивать: у нее будет четверка по русскому в четверти. Но не бери в голову, она обещала еще попытаться все исправить до конца года…»
«Ты когда-нибудь говорила с ребенком о сексе, откуда берутся дети, почему до сегодняшнего дня мы спали вместе?» – начал я издалека.
В связи с полученным ответом, что «пока она маленькая – этого делать не стоит», я опущу свой последующий монолог, который занял каких-нибудь сорок восемь с половиной минут и должен был закончиться асфиксией моей второй половины, но я был уже без сил, хоть и жалею об этом до сих пор.
Короче говоря, когда младшей исполнилось девять, я взял обучение в свои руки.
После прочтения кучи литературы о том, как и когда папа должен Все объяснить малолетке, я был теоретически подкован на пятерку.
Чего у меня точно не было, так это мужества и решимости.
То есть, конечно, был один момент, когда я собрался с силами, но тут старшая в свои пятнадцать нанесла страшный удар. Дело в том, что у меня с ней с самого детства доверительные и какие-то заговорщические отношения. И вот как-то в субботу она позвонила оттуда и сказала следующее: «Папуля, не волнуйся, дорогой, я сегодня сделаю это… Но ты же его видел в школе, помнишь, высокий такой красивый Джони, ты еще сказал, когда я вас знакомила, что он симпатичный…»
Даже если бы я домчался до самолета за полчаса, долетел бы за три, доехал бы еще за час и убил бы Джони еще за семь секунд, я все равно бы опоздал к свершившимся событиям.
Голова трещала. Я налил годовую порцию граппы и лег умирать. Реакция жены была чудовищна. «Ну и что такого? – сказала она. – Подумаешь, с нами это со всеми произошло когда-то!» Что было у моей жены с кем-то в мезозойском периоде, меня абсолютно не интересовало. Все мысли были только о моей малявке и о том, что сейчас с ней делает этот гад!
Интересно, все дочкины папы реагируют так, как я, или нет? Но то, что мамаши не реагируют никак, я теперь знаю точно…
Вот почему я так интенсивно готовился к разговору с младшей.
В ближайшие выходные все было мной спланировано до секунды.
Кинотеатр «Октябрь» предоставил нам широкий выбор. Выбирать фильм должна была дочь. Если пойдем на что-нибудь взрослое, придется начинать разговор этим же вечером в ее любимом «Боканчино», если нечто среднее – в соответствии с тем, как пойдет «Маргарита», кола и ванильное мороженое, детское, – забыть эту историю на неопределенное время.
Выбор пал на «Приключения Гулливера». Yes! – сказал внутренний голос папы, и мы подошли к кассе. Разговор о пестиках и тычинках откладывался минимум на год.
К моему большому удивлению, кассирша обратила мое внимание, что Гулливер Гулливером, но дети допускаются к просмотру до двенадцати лет только с одобрения сопровождающих их родителей. Мгновенная реакция дочери меня потрясла. Козявка, привстав на цыпочки, с интересом посмотрела в окно, затем на кассиршу и спросила: «А что, там будет секс у лилипутов?»
Есть счастливые люди, которые, когда нервничают, не едят. Я когда переживаю что-то, то не могу остановиться. Короче, после бурраты, двух пицц и необъятной порции тирамису я понял для себя следующее.
Когда бы вы ни начали разговор про это – вы уже опоздали. Нет, конечно, вы можете успеть, попытавшись объяснить что-то грудному младенцу на примере соски-пустышки и погремушки в виде баранки, производя перед носом малыша этими двумя предметами какие-либо движения, напоминающие коитус. То, что в ваш перформенс въедет няня с дальнейшей непредсказуемой реакцией, понятно, за несмышленыша не отвечаю.
Но как только ребенок начинает общаться со сверстниками… Как сказали бы итальянцы: «Мама мия и Папа Пия!»
Дети знают намного больше, чем вы думаете. Не стройте себе иллюзий относительно ваших наследников. Они уже из другого мира. Они полностью твитарнутые и зафейсбученные. А вы?
Мой приятель уверяет меня в том, что с детьми об этом должен говорить только папа. Объяснение простое: «То, чему может научить моих деток их мамаша, лучше бы они никогда не узнали…» Другой папа уверял меня, что мужчина до конца своих дней остается ребенком и ему от этого легче говорить с детьми на одном языке. Но парадокс состоит в другом: все папы хотят поговорить со своими отпрысками сами, но делают это единицы. И то под страшным нажимом, переходящим в шантаж со стороны мам.
А недавно мы снова должны были пойти в кино. Дочь предупредила, что берет с собой подругу-одноклассницу с сестрой. А потом я могу их всех пригласить в пиццерию. Затем внимательно посмотрела на меня и, надев сардоническую улыбку, сказала: «Губу, папулик, не раскатывай! Сестра младшая – десять лет. Понятно?»
Вроде моя – отличница. И дома о всяких глупостях никогда не говорят. А такое иногда скажет – ужас!
Нет, не тому их в школе учат. Вот я помню, когда я был в девятом…
«Tatler», февраль, 2012
Там хорошо…
Нет в России семьи, которая бы с определенным достатком или недостатком в размере… (цифру впишите сами) когда-либо не обсуждала возможность эмиграции или хотя бы временного отъезда. Даже если ответ на поставленный вопрос членом семьи – отщепенцем выдан остальными родственниками отрицательный, и отрицательный сразу, то все равно мысли-то, мысли бродили и дискутировались в разные трудные периоды жизни. В основном приступы сравнительно интенсивного мозгового штурма возникают у наших людей при следующих обстоятельствах:
– пока не поздно (общеполитическое философское замечание),
– пока не поздно (приблизительно через пятнадцать минут после получения повестки «явиться» куда-то в неприятное место),
– пока не поздно (выход на пенсию под более симпатичным названием «рантье» после продажи любимого бизнеса),
– пока не поздно (неожиданная беременность, обнаруженная вне пределов собственного дома),
– и, наконец, «все надоело» (собирательный образ из всех вышеперечисленных пунктов).
Но есть у нас и умники, способные на превентивные меры, носящие характер частичной эмиграции. То есть отправить подальше жену с детишками во вновь купленную собственность за границей, а самому пока остаться «здесь». Явление это носит характер чисто отечественный и поэтому, как нам кажется, подлежит исследованию. Итак.
Направления, носящие самый популярный характер, известны всем:
Лондон (но не Англия), Париж/Лазурный берег с отдельно стоящим гигантом российского паломничества – Монако, Форте де Марме и Комо («Итальяно Веро») и, на худой конец (хотя с концом там поступают как-то особенно) – Израиль. В последнем случае страна такая маленькая, что где в ней жить особенного значения не имеет.
Есть еще несколько направлений, поток в которые обозначен на карте эмиграций и ссылок, но, конечно, несравним с предыдущим:
Америка (Нью-Йорк, Майами, Лос-Анджелес), Марбея (наших там сажают, но мы по-прежнему туда едем), Германия/Хорватия/Болгария («Рай для нищих и шутов», как пел незабываемый Высоцкий) и стоящая особняком Швейцария. Правда, в последнее время я встречал людей, которые довольно успешно обосновались в Гонконге и Сингапуре. А пару любителей дешевизны и гольфа – в Таиланде.
Посыл переезда более-менее одинаков: купить жилье, перевезти жену и прочую домашнюю живность (дети, тещи, няньки, мамы), запустить малолетних в школу, старшим обустроить быт и осесть в ожидании… При этом главой семейства разрешается экономически зависимым от него особям презрительно относиться к приютившей их стране (вообще нашего человека характеризует глубокая ненависть к стране проживания: американцы – тупые, французы – замкнутые шовинисты, англичане – бесчувственные скоты, итальянцы – вороватые, немцы – козлы по определению и т. д.), ну и не разрешается ни в каком виде возвращаться на Родину больше чем на две недели (действительно, еще чего?).
Однако давайте попробуем пройтись по странам, городам и весям для определения того, что называется «где же, где же нам будет хорошо?».
Швейцария. Чисто, уютно, горы, шоколад, порядок, часы, здравоохранение – улет, официальные языки – французский, немецкий, итальянский и еще какой-то «местный», школы для детей – супер, банки с мнимой банковской тайной. Недвижимость продается иностранцам только в отведенных для них гетто, получить вид на жительство – hemorrhoid, а гражданство надо ждать двенадцать лет, экология – понятно без слов, все близко – центр Европы, богатых любят, Чаплин и Набоков знали, где жить. Сам прожил там много лет. Под конец, правда, хотел повеситься от скуки. В общем, похороны по классу люкс. Рекомендую.
Франция. Рядом, можно сказать, дверь в дверь. Но все не так. Порядок и чистота, почти как у нас, выходцы из бывших колоний по статистике представляют неоспоримое меньшинство, но нашему человеку кажется совершенно другое, школы – так себе, язык, конечно, звучит, но, во-первых, на фига он нужен по жизни, а во-вторых, очень он непростой и еще их «носопыристый» акцент, иностранцев не любят, богатых ненавидят, на русских женятся, еда – песня. Ну, конечно, очень красиво. Франция – это, наверное, единственная страна в мире, где за три часа на машине ты можешь попасть или на море, или в горы. Причем из любой точки страны. Виллу и квартиру можно подобрать – пальчики оближешь. Причем цены по сравнению с Москвой – мечта поэта. Красиво – сойти с ума. Что в Париже, что в Биаррице, что на Лазурном берегу. Шопинг, антиквариат и культур-мультур в избытке и хорошего качества. Налоги достают всех и вся (быстро заценить нашу Родинку!), и «добазариться» с ними можно только до тюрьмы. Рассуждают они приблизительно так: ваши дети учатся во Франции, ваша квартира, купленная на оффшор с Берега Коровьи Кости, может проканать у вас в нагатинском суде, а у нас – Kukish avec maslom, значит, центр ваших жизненных интересов у нас, а значит, платите налоги здесь. Плюс еще налог на богатство, на то, что сам не пришел сдаваться, на город, на деревню, на окна, на вилки / на ложки, на социальное обеспечение неимущих (чтоб они сгорели), на телевизор отдельный налог (!), ну и прочая хрень. Оно вам надо? Но как же там красиво…
Монако. «Ну это же другое дело!» – скажете вы. Правы будете кое в чем, но не очень. Иностранцев и богатых любят. Там просто других нет. Цены за квадратный метр такие, что нормальный человек может скопить лет за десять сумму, на которую можно купить один-полтора кв. метра какого-нибудь svinarnik de Monaco (ударения на последних слогах). После того как этот болван вышеназванную квадратуру, на которой можно спать только стоя, купил, им тут же заинтересуется французская налоговая. Дело в том, что полиция, налоговая, диппредставительства и прочая муть в Монако – французские, то есть на аутсорсинге. И только после этого человек может стать резидентом в княжестве. Налоги действительно в этом случае худеют по сравнению с соседними галлами, но с отечественными все равно не сравнить. Преступность – ноль, камеры наблюдения просто везде. Но и нашему человеку нельзя ничего такого. Чуть хрюкнул не по делу, и тебя na fig s pliaga. Выгнанные, счет которым достаточно велик, время от времени предпринимали попытку «тайно» перейти несуществующую границу. Каждый раз смельчаков каким-то образом вылавливают, а вид из зарешеченного окна княжеских нар мадегасского кича на море – слабое утешение. Школы и врачи рядом, во Франции. Что это – мы уже знаем… (а почему действительно ребенку не выучить к пятому классу арабский?), стоимость шезлонга на день на пляже чуть меньше месячной зарплаты няньки из Москвы, жизнь с октября по апрель вымирает полностью, и только от «Метрополя» до «Отель де Пари» время от времени зомбируют туда-обратно пергаментные девяностолетние миллиардерши. Оно вам надо?
Лондон. Ну тут более-менее все понятно без слов. Нет, все-таки пару слов скажу. Переезд в Альбион начался у нас по двум причинам: простой и понятный язык и несложное оформление документов при наличии нестрашных денег. Правда, погода – это тебе не Сан-Тропе. Кроме Лондона, все остальное – deep jopa, что в переводе на русский язык означает «унылая глубинка», школы – ничего (но легенда говорит, что нет класса без гомосятины…), все бродвейские шоу придуманы в Лондоне, спорт – на высшем уровне, медицина – дрянь, наших море – это хорошо, есть с кем поболтать, но и плохо одновременно (в Москве, когда скажешь, что семья живет в Лондоне, люди начинают шарахаться: «Готовится побег»…), Кристис, Сотбис, рестораны, противное законодательство (точно знаю – у меня там офис, вот там по разводу вас разденут до татуировки, несмотря на пол и возраст раздеваемого…), файв о’клочный чай в Дорчестере – супер, если, конечно, не класть много полония… Люди довольно прохладные. От обитателей морга отличаются тем, что двигаются и иногда жестикулируют. Сын моего приятеля после пяти лет английского изгнания вернулся в Москву и сразу попал на родительскую тусовку. Там какой-то его бывший русский одноклассник, хорошо выпив, сказал ему что-то типа: «Ты конченый козел, Али!» Али отреагировал на это чисто по-британски: он заложил руки за спину и, подняв левую бровь, произнес ледяным тоном, подкрепленным уничтожающей сардонической улыбкой: «Вы действительно так думаете, дорогой Vladimir?» Папа, человек восточный, хотел тут же изобразить ремейковый перформанс картины Репина «Иван Грозный убивает своего сына», но нас, гостей, было больше, и мы его в конце концов связали. А так Лондон – отличный город…
Нью-Йорк / Майами – вроде бы неплохо, но трудности получения жительства и местная тупость иногда обескураживают. Налоги и разница в восприятии бытия часто пугают. Шестидесятипятилетнему дедушке из Тулы дали семь лет за то, что он посадил в парке восьмилетнюю внучку себе на колени и обнял ее, накрыв своим плащом, так как стало холодно. Секшуэл харазмент, Blin! Ну не чокнутые? Было бы смешно, если бы не дедушка в тюрьме…
Ну а остальное можно как-то побыстрее.
Италия – вкусно, красиво, уютно, люди симпатичные, хоть и аферюги. Но делать там так нечего, что ё-мое…
Марбея – зимой холодно, летом грустно, и наших не любят.
Болгария, Хорватия, Черногория и туда же Чехию – скучный бомжатник.
Германия – они нам должны по жизни, но козлы этого не понимают.
Таиланд, Гонконг, Сингапур – вроде неплохо и масса преимуществ, но это же таааак далеко!
Израиль – хоть своих и не выдает, но надо еще стать «своим», а потом выпендриваться. Кроме того, полицейская страна, все время воюет, дети – в армию, школы – так себе… Ну по-русски все говорят. И, конечно, медицина – лучше не бывает. А с другой стороны – жарко и полно террористов…
Я что-нибудь упустил? Да нет, вроде объехал весь мир. Ничего не осталось.
Вот и получается, что нашему человеку всегда нужен другой глобус. Пока не поздно…
«Tatler», август, 2011
Комната особого назначения
Любая носильная вещь от кутюр до джинсов создается, приобретается и, в конце концов, носится только для того, чтобы в нужный момент быть брошенной или, вернее, быть сброшенной около кровати. В этом и заключается функциональная нагрузка довольно древней штуковины под названием Мода. Не так давно я прислушался к увлекательной беседе моей старшей дочери с подругой об этом явлении. С большим удовольствием и не ожидая подвоха, тинейджеры приняли меня в беседу. Тут-то и настиг несчастных один из каверзнейших вопросов современности: «А что такое Мода?» За возникшую паузу я доел салат, приступил к яблочному пирогу и тут, наконец, услышал нечто, заставившее меня задуматься. «Мода, – сообщила мне сидящая напротив меня молодость, – Мода… ну, в общем, это как у всех!»
Наивность сказанного заставила меня помечтать над переменчивостью женской Моды и что, а вернее, почему в конце концов носит дьявол «Праду», «Кензо», «Шанель» или что-то еще.
Короче, я задумался…
Лавры великого исследователя Пастера, проводившего опыты прежде всего на самом себе, никогда не давали мне покоя. Дождавшись одиночества и покоя в квартире, я ринулся в Неведомое, т. е. зашел в гардеробную любимой. Я очутился в небольшой и довольно уютной комнатушке, стены которой были «зашкафлены» и соответственно плотно «загардероблены» в два яруса. В сумчатом отделении на полках находились многочисленные и по-разному приготовленные останки невинно загубленных рептилий и парнокопытных. Некоторые особи носили клички (термин «погоняло» – русский народный фольклор – больше подходит к неодушевленному предмету), данные авторами в честь великих актрис или даже королевских особ. Интересная особенность женского шкафа заключается в том, что в отличие от полок гипермаркетов, где залежалый товар выставляют вперед, вещи средней винтажности находят свой предпоследний покой в глубинах хранилищ загубленных мужских заработков.
К слову сказать, моя ненаглядная – просто экономический эконом семейного бюджета. Когда идея этой статьи пришла мне в мозг, я начал исследование (с согласия мужей, конечно) женских московских гардеробных и обнаружил там отделения жизни вещей, о которых даже не подозревал. На одной подмосковной даче супруг с погребальной улыбкой показал мне «Биркинскую», мне также попадались и «Витонские», и «Гермесовские», которые легко узнаваемы по оранжево-ядовитому тону коробок. Кстати, надо отдать должное этой фирме и ее маркетологам – пожалуй, единственные коробочки, которые не выбрасываются после покупки, это Hermes. Часто попадались мне и домашние холодильники. Нет, не кухонные, а для хранения шуб. В связи с тем, что такого зверька, из которого бы не было в Москве шубы, мной обнаружено не было, я пришел к выводу, что в нашей стране в словосочетании «Грин пис» одно слово явно лишнее…
Но вернемся к нам домой. Траурное отделение вещей черного цвета застигло меня врасплох. Оно было огромным и пугало. Создавалось впечатление, что моя жена подрабатывает плакальщицей на кавказских или еврейских похоронах, а тут как в шоу-бизнесе – в одном и том же два раза на людях не покажешься. Черный цвет, пожалуй, самый популярный у наших дам. Этому есть несколько объяснений: во-первых, он стройнит, во-вторых, идет блондам и брюнам, а это уже почти все женское население страны, ну а в-третьих, много наших дам воспринимают выражение black tie в буквальном смысле.
У меня у самого машина черного цвета, и на ней зимой грязь не очень видна, но думаю, что в данном случае это не аргумент. Черные изделия существуют в дамском гардеробе всех видов и оттенков: от нижнего белья до бархатных чего-нибудь. Кроме того, к черному платью легко подобрать туфли (черные, красные, белые и т. д.) и сумочку. Может быть, еще и поэтому количество черных вещей прямо непропорционально совокупности вещей других цветов и оттенков. Забыл! А чулки? А жемчуг на шею? По-французски даже существует поговорка: черное платье/жемчужное ожерелье/платок Hermes. Что в переводе на русский означает «девушка со вкусом и все понимает».
В гардеробе современной спутницы чьей-то жизни должны присутствовать в обязательном порядке несколько вещей Шанели («хоть это и слишком бабское»), само собой, Прада и Миу Миу, Диор, Армани, Валентино, ну и т. д., вы сами все знаете.
Отдельная часть шкафетерия занимала атрибутика шмоток под кодовым названием «факультет ненужных вещей». Это вещи, приобретенные спонтанно, по случаю, на распродаже (старинное русское слово, обозначающее в прошлых веках наше выражение SALE). Эти вещи могут быть никогда не надеты, и их судьба быть в конце концов выброшенными или, на худой конец, подаренными обслуге. Вторая часть факультета ненужных вещей – это вещи, сознательно приобретенные неизвестно зачем: шляпы с перьями и без, которые надо надевать на скачки; перчатки шелковые до подмышек – на бал; баварское платье, купленное с полного отупения на «Октобр фест» в Мюнхене; шляпка с вуалью для гангстерской вечеринки в стиле 20-х; металлическая вечерне-бальная сумочка с веером «ассорти», очевидно, если эту идиотку пригласят немного поработать фрейлиной у английской королевы; валенки с цепочками золотистого цвета и логотипом Шанель, ну и далее в том же духе, куда приведет бюджет и фантазия.
Шерсть и кашемир – отдельная тема женского гардероба. Нет, я совершенно не против, чтобы было всех цветов и всех фасонов, но не в трех же экземплярах! А как вам нравится недавно появившееся увлечение козлами? История такова. Где-то на Белом Свете, в каких-то горах ходят козлы. В отличие от тех, которые ходят и ездят по Москве, горные – все поголовно бородатые. Так вот, эти козлы весной чешут свою бороду об какой-то репейный куст, будь он неладен. Потом местные пейзаны эту вонючую козлиную шерсть с кустов собирают и делают из нее пряжу. Как в той истории: сидит пряха и прет. Подхожу я и спрашиваю: куда же ты прешь, пряха? Но пряха эта знает, куда прет. Ее козлиное изделие называется шатуш и стоит столько, что мало не покажется. Мой приятель предложил любимой на выбор: или новый BMW джип, или шаль шатушовую из козла. Выбор был быстр и однозначен. Правда, через месяц машину пришлось все равно покупать.
Отделение спортивных и летних товаров оказалось очень большим. Если кто думает, что майки и джинсы в наше время ничего не стоят, пусть чешет бороду о репей с остальными козлами. Зайдите за маечками в «Брунелло Кучинелли» или «Миссони», а за джинсами – в «Дольче Габана» или «Луи Витон». Как говорила моя одесская тетя: «Тебе будет смешно, как товароведу на Привозе!» Когда мой приятель робко возмутился относительно стоимости жалкого треугольничка с веревочкой под нелепым названием стринг, пусть даже и фирмы «Ланван», любимая показала ему пальцем на жемчужину в его коллекции – раннего Дейнеку и сказала: «Зато это намного дешевле, чем этот кошмар у нас в гостиной». Это был удар ниже пояса (а куда ж еще может ударить стринг?), и парень пришел ко мне на консультацию по разводу…
Туфли московских красавиц – это Песня! Для начала их должно быть ооочень много. В Москве они разные, но все на высоких каблуках. Иначе у нас не принято. Девушка должна быть видная и высокая. Даже если она уже не девушка. Если девушка видна издалека и возвышается над толпой – это очень хорошо. На нее обратят внимание люди, а среди людей можно встретить и судьбу. Судьба обычно на балетки внимания не обращает. И потом, разве туфли без каблуков могут быть сексуальны? Вот жена президента Франции ходит в балетках. Ну так когда ваша дама поживет немного с Джагером, а потом с Саркози, она тоже будет балетки носить. А пока пусть на шпильках фигачит.
А вообще тот, кто сказал, что глаза – это зеркало души, полный лопух.
Женский шкаф – это зеркало души и семейного благополучия. Всем мужчинам рекомендую: заглядывайте в гардероб вашей любимой время от времени, и вам многое станет ясно в этой жизни, а глаза как откроются! К окулисту придется идти. В конце концов все, что вы там найдете, куплено для Вас. Согласны вы с этим или нет – не важно. Потому что Правда согласия не требует. Равно как и Любовь.
«Tatler», октябрь, 2011
Кесарю кесарево
В жизни каждого мужчины рано или поздно наступает этот момент. Как бы он ни был готов к этому, заветному, она, эта фраза, все равно застанет его врасплох. Почему это происходит, не знает никто. Но слова «я беременна» каждый раз надевали на мое лицо идиотскую улыбку в борьбе за жалкой попыткой скрыть растерянность. Шутка типа «А кто отец?» тоже обычно оваций и приступов хохота не вызывала.
О счастье и страданиях будущих мам написаны тонны слов. Что же касается переживаний второго участника процесса, то это как-то мало кого интересовало. А зря. Будущий отец – полезное домашнее животное, и о нем тоже надо заботиться.
Все разговоры в доме о том, как мы хотим ребенка, остаются на уровне разговоров, секс будет идти своим чередом, будни буднями, и все это до того момента, пока Она не выйдет из туалета с офигевшей от того, что на нее написали, бумажной палочкой и словами, к которым ты все равно до конца не готов.
Каким бы законченным эгоистом ни был мужчина, он все равно, даже не отдавая себе отчета, сразу понимает, что с этого момента жизнь уже никогда не будет такой, как была до этого дня. Более того, ты понимаешь, что в мире через очень короткое время появится твое родное существо, которое почти со стопроцентной вероятностью тебя переживет. Страшно? Конечно, страшно! И попробуй тут моментально изобразить на лице непоколебимое счастье и патологическую радость, которую так ждет носитель твоего генетического набора, сидящая напротив тебя.
Изобразил? Молодец. Новость ведь действительно чаще всего приятная, как ни крути. Ладно. Пошли дальше.
Обрати внимание на медленную пластику любимой сразу после того, как она узнала, что ждет ребенка. Не важно, какой срок она предполагает: несколько недель или двадцать минут. Это ее мгновения! Помоги ей присесть, и бегом за букетом.
В выборе ведущего врача ты будешь принимать довольно пассивное участие: во-первых, твое мнение никому не интересно, во-вторых, есть масса подруг, осведомленней тебя раз в сто лучше, а в-третьих, вопросы на эту тему, которые ты можешь задать своим бывшим, ни к чему хорошему не приведут, поверь мне на слово…
Первая серьезная проблема возникнет в тот момент, когда о скором прибавлении в семье узнает твоя мама. Мама, как и любая свекровь, моментально начнет давать советы. Тебе и Ей. Свекровь, как известно, – кладезь советов и неиссякаемый источник знаний. Фраза типа: «Послушай меня, милая, видишь, какого я парня вырастила, я тебя всему научу», почему-то встречается у беременных прохладным северным бризом. Вечером, когда ты уставший припрешься с работы, тебя довольно жестко попросят оградить вашу семью от «советов твоей мамаши». Терпи – это еще цветочки. Лучше выпей и ляг спать.
На следующий день в команде советников произойдет замена. Вместо выбывшей из игры твоей мамочки на поле появится молодящаяся швабра под именем теща. От ее советов у тебя у первого в семье начнется интоксикация. На этом сроке беременности это нормально.
Кроме того, впереди довольно симпатичное событие – это совместный поход на УЗИ. Правда, первая фотография наследника может быть омрачена установлением его пола. То есть вместо обещанного мальчика, с которым ты в мечтах уже гонял наперегонки на «Феррари», тебе объявят нечто иное… Не бери в голову: во-первых, уже поздно, а окна типа «обмен валюты» в этой сфере человеческой деятельности не существует, а во-вторых, девчонки больше привязаны к своим отцам, и твой кайф от нее еще впереди.
Так что надень на рожу улыбку и сделай вид, что ты счастлив.
Еще через пару недель обрати внимание на то место, которое у всех нормальных телок называется грудью, а у твоей – всем, чем угодно, кроме этого. И вдруг, к твоему огромному удивлению, это место начинает наконец приобретать человеческие и, я бы даже сказал, выдающиеся очертания. Лови момент, такого может уже никогда не повториться…
Капризы. Блин, это очень тяжело выслушивать. Учти, что все, что ты сделаешь, будет не так, как нужно, плохо и плохо специально. И это понятно, потому что, «конечно, тебе на нее сейчас наплевать, и это из-за того, что она сейчас такая толстая и некрасивая, в пигментных пятнах, и ей тяжело ходить, дышать, спать и не спать, а тебе все равно, лишь бы домой поздно прийти, и вообще ходить беременной зимой – это ужасно тяжело, а также летом, весной, осенью и в выходные еще хуже». В это время к трудностям бытия ты должен узнать и прибавить: одежду для будущих мам, которая ей совершенно не идет, нескончаемую головную боль в то время, когда лекарства принимать не рекомендуется, разламывающуюся поясницу, опухшие пальцы («любимые кольца не лезут никуда»), проблему выбора роддома, страны и твоего присутствия на встрече с его первым криком.
Если рожать в Америке, то ребенок сразу получит гражданство; в Монако можно комфортно прожить последние два месяца, и «Опиталь де Принцесс Грасс де Монако» – очень чудный, к тому же там все подруги живут в это время; в Германии и Швейцарии очень чисто и никакой заразы; в Израиле – все наши и хорошая медицина. Если что, у нас тоже можно, только у Курцера (у кого же еще?), но будут заставлять кесарИть, так как это дороже. Скоро ты будешь посвящен в абсолютно бесполезную для тебя информацию о передуральной анестезии, которую некоторые врачи заканчивают до, а некоторые держат до конца… А если, не дай Бог, вы еще не расписаны – я тебе не завидую… Нет, терпи все, дорогой, включая передуральную анестезию, терпи – ты же мужик. Недолго осталось.
Выбор присутствовать тебе на родах или нет, как ни странно, не очень дискутируем. То есть это то немногое, что за эти девять месяцев ты можешь решить сам. Большинство из нас, кто хочет присутствовать на родах, свято верят, что они побывали и на зачатии… Не имеет особого значения. Нервы есть – можешь идти, хотя, на мой взгляд, ничего интересного. Лучше посидеть в соседнем кафе с чашкой кофе и рюмкой хорошего коньяка и насладиться свободой!
Или иди купи букет цветов, серебряную ложечку и еще какую-нибудь хрень для младенца и приличное кольцо для нее. Обязательно купи себе что-нибудь очень хорошее и дорогое. В конце концов, вы оба отмучились все девять месяцев. Еще не известно, кто больше!
Если по возвращении из роддома ты надеешься убедиться, что твоя любимая отработала девять месяцев ксероксом и на кроватке тебя ждет твое зеркальное отражение, только без галстука, – ты будешь разочарован. Оно сморщенное, толстенькое и симпатичное, не похожее Абсолютно Ни На Что. Может быть, потом эти голубые глаза станут твоими шоколадными, а две дырочки посередине лица перерастут в твой орлиный шнобель, но это, может быть, будет когда-нибудь потом. А теперь порадуйся, что твой ребенок не негр, и принимай поздравления!
Вечером ты напьешься с друзьями, еще не понимая, что произошло в твоей бесшабашной жизни, и уснешь после Ее звонка как зюмзик.
А на следующий день будут бесконечные покупки уже не к Ее, а к Их возвращению домой. Тебе будут советовать, помогать уговаривать, а ты будешь двигаться и действовать как зомбированный слон, еще ничего не понимая в тех безвозвратных переменах, которые уже подготовила тебе Жизнь.
И только тогда, когда Она инстинктивно отдаст тебе, выходя из больницы, конверт с сопящим внутри теплым существом, только в этот момент ты отчаянно поймешь, что с этой минуты у тебя есть кто-то, за кого ты полностью отвечаешь. И счастье, как позавчерашний коньяк, разольется теплом внутри тебя.
Удачи тебе, Отец!
«Tatler», май, 2011
Мне не дороги твои подарки, мне дорога твоя любовь…
Это только на первый взгляд кажется, что выбрать подарок – дело простое. Ничего подобного, это ваше глубокое заблуждение, подтвержденное существующим почти у каждого человека подарочным фондом, образовавшимся за счет кретинистических подарков, преподнесенных такими же, как они (подарки), дарителями.
У меня в специально созданных для этого подкроватном и поддиванном местах находится сосредоточие «признаков любви и дружбы» серьезной группы моих знакомых. Среди подарков можно найти: недавно преподнесенные галстуки (с учетом того, что я уже лет 30 их не ношу), обрезалки для сигар (давно бросил курить и стал ярым пропагандистом борьбы с этой отравой), запонки, зажигалки, пепельницы, ручки, блокноты, рамки, бездарные испанские фарфоровые фигурки и прочий бред из серии товаров «на тебе, Боже…». Вещи кочуют из одного подарочного фонда в другой, надолго нигде не задерживаясь, с легкостью сезонной миграции птиц, где, как известно, отстрелу подлежит лишь один процент недолетающих пернатых.
Отпрысков подарочного фонда легко определить по следующим признакам:
– отсутствие оберточной бумаги;
– небрежно завязанная ленточка;
– пакет, не соответствующий содержимому;
– долгое объяснение относительно полезности подарка;
– битая или слегка уставшая коробка;
– два подарка от одного человека по признаку «два кошмара выглядят лучше, чем один ужас»;
– и, наконец, бесценные слова: «Я надеюсь, такого у тебя еще нет».
Но все это ерунда по сравнению со сложнейшей проблемой, которая возникает у каждого мужчины, которому надо (надо?) одарить любимую. Вот тут все и начинается…
«Что же подарить Лене? А Кате? Не говоря уже о рыжей Наташе.
В конце концов, надо жене тоже что-то купить, причем желательно еще и увесистое.. Ну, хрен с ней, с Катей. С ней еще ничего не было, обойдется и букетом. Но остальные…»
Более-менее однотипные мысли циркулируют в голове каждого из нас, превращая преддверие праздника в легкий кошмарчик.
А если учесть, что у каждой из них есть свой День рождения, плюс 8 Марта, Новый год и недавно появившийся, но уже ставший достаточно липким День всех Влюбленных имени товарища Валентина, то можно просто сойти с ума…
При этом имена собственные (Лена, Оля, Таня) и имена нарицательные (жена) могут меняться сколь угодно быстро или медленно, тогда как проблема выбора подарков остается константной.
Правда, мой приятель от одного праздника избавился довольно изящным (с его точки зрения) способом. «Все революционные праздники мне ненавистны с самого детства, – говорит некий Марик, – не могу понять, почему из-за каких-то двух нерусских животных типа Клары Целкин и Розы то ли Лихтенштейн, то ли Люксембург, которые вышли на демонстрацию хрен знает где и когда, я должен страдать со школы всю жизнь?! У одной из этих дур была задержка, а другая была фригидна, как бревно под снегом. При чем здесь мимоза по цене золота за унцию? Не говоря уже о ювелирке? Чистый бредняк».
Раз выбрав эту теорию в виде действующего аргумента, Марик, экономя у. е. (условные единицы), из Москвы на этот week-end действительно «уе» (покидает пределы Родины). Однако умных Мариков у нас раз-два и обчелся. Всем остальным приходится мучаться.
Далее вы найдете несколько ценнейших советов относительно даров и преподношений, проверенных годами, женами и не женами, знакомыми и клиентами, настоящими или карликовыми олигархами, женатыми полностью или частично, подтвержденных, выстраданных, но абсолютно правдивых.
1. Никогда не покупай то, что нравится Тебе. Даже если твой папа Кристиан Диор, а мама – Жан-Поль Готье, то все равно: «Что ты можешь выбрать хорошего?!» Все, что радует твой глаз, – «дешевка», «мне не идет», «вышло из моды» или, (!) что должно обозначить глубину твоего скотского падения: «Надо было этот мусор подарить своим проституткам/жене (ненужное зачеркнуть в зависимости от обстоятельств). Чтобы хоть как-то попасть в точку, надо перед праздником надеть заискивающую улыбку хомячка перед питоном и задать дипломатический вопрос типа: «Что бы тебе хотелось на праздник, дорогая?» Умножь ответ на два, и, может быть, тебя простят после вручения.
2. Посадить на брендовую иглу. Требуется изначально выбрать какую-то марку, которая понравилась твоей любимой, и дальше эта серия может работать до рвоты. Ее или твоей – еще покажет время. Идеально подходящие иглы – Луи Витон, там даже есть подвиды наркоты: в шашечку серую и коричневую, в буквочки и даже в черную «продрысь», с непонятно откуда взявшимся названием «Тайга», а также Hermes (как-то не пишется по-русски) с сумками и платками, Ван Клиф с четырехлистниками всех мастей и подонок Граф с его ценами – не важно что, все годится…
Уверяю: стоит только начать – сам увидишь, беспроигрышная фигня.
3. Настоятельно следует избегать крупных подарков. Это грубейшая ошибка современного мужчины. Подарки типа квартиры (здесь и там), дачи (там и здесь), бизнеса (где угодно) и даже машины подсаживают тебя самого на внутривенное… Объясню. Недвижимость придется страховать и содержать, что же касается бизнеса (галерея, бутик и прочий бред), то это вообще бездонная бочка капиталовложений, где ты все равно будешь виноват при любом раскладе. При этом следует учесть, что крупный подарок все равно делается единовременно и имеет тенденцию быть забытым на следующий же день (кольцо можно носить, а на работу надо вставать). Короче – не вздумай!
4. Наиболее безболезненный вариант – это поход с Ней самой по магазинам с целью выбора и покупки. Положительный момент похода по приличным бутикам – это удобные кресла для многочасового ожидания, вкусный кофе и хорошенькие продавщицы. Отрицательный – убитый день и мнение, которое из тебя стараются непременно выжать – «идет/не идет». Мобильный телефон и Ай Пад – вот наше спасение!
5. Нал.Кешак. Котлета. Назови подарок как хочешь. Смысл один. Простенько и со вкусом. Ни тебе вынимания мозга, ни эмоциональных потерь. Как в той телевизионной передаче «Я сама». Вот и шуруй. Только отстань. Подавляющее большинство еще процентов двадцать для себя и сэкономят, что же касается особо наглых, то те попросят еще чуть-чуть со словами «немного не хватает, любимый». Кстати, тут еще и проверка на вшивость…
6. Не Вздумай Брать С Собой Ее Подругу За Подарком! Во-первых, простучит и будет ревнивый скандал с подозрением, во-вторых, выберет не то, в-третьих, будет завидовать. Нет, если у тебя виды на эту телку, то даже не думай. Сразу тащи ее в Hermes и спрашивай про крокодиловый «Биркин». Так как его точно нет, не прогадаешь. Потом купи этой идиотке платок, и в койку. Подарок купишь в другой раз. В этот раз не покупай – оставь место для Романтики.
7. Старайся ходить в отдельно стоящие магазины. Это трудно найти, но помогает знание города и природная смекалка. Люксовые бутики имеют тенденцию к рассадке гнездовым способом. То есть в Столешниковом переулке, напротив «Барбери» приютилось еще и «Картье». Могут тряхануть везде. Думай, что делаешь и куда едешь. Нет, все-таки в Нале заложена великая сила!
8. Есть довольно безошибочный способ купить подарок, выглядящий дорого и сердито, за нормальные деньги. Это покупка впрок. Скажем, тебя занесло в Гонконг. Даже не заморачивайся – иди в какую-нибудь лавку и покупай жемчуг. Найдешь всех видов. Черный, серый, золотистый, барокко, смешанный, на шею, на пальцы, в уши или куда хочешь. Любой длины и в три раза дешевле, чем в Москве. Покупай всем и много – все равно пригодится. Не той, так другой. Приедешь домой – спрячь на работе в сейфе. Домой не носи – все отнимут. И вообще, слушай меня – я знаю, что говорю.
Из Японии тащи кимоно. Только много. Пригодится на 8 Марта. Из Израиля и Бельгии – брюлики. Точно не прогадаешь, но надо покупать с помощью местных. Чтоб не надурили. Подделок нигде не покупай – русскую девушку не проведешь, а потом съест поедом. Проходили.
Отойду от темы, но не могу удержаться. Один придурок купил в Марокко для любимой «витоновский» чемодан. Красивый такой чемоданчик, я бы в жизни от натурального не отличил. Подарил невесте. Эта дура хоть и знала, что чемоданчик из Маракеша, полетела с ним на каникулы к модегаскам. В порту города героя Ниццы, где у таможенников глаз натренирован, как у Мухтара на бандитов, чемоданчик попросили показать. По каким-то гвоздикам и собачьему клею определили фуфель. Вытащили все содержимое на стол и начали ковыряться в тряпках, туфлях и лифчиках. К ее ужасу, нашли еще шанелевую сумку и часы-супер-пупер. И тоже подделка. Она орала как резаная, так как покупала фуфель в каких-то шикарных магазинах в Москве. Французы на это дело положили большой штраф, фуфло отняли, а ей изысканно сунули оставшиеся шмотки в охапку и из таможенного офиса выгнали. Над зареванной блондой сжалилась лишь арабская уборщица из местного сортира. Видно, чувствуя за собой какую-то вину, она подарила мадемуазель большой полиэтиленовый мешок для мусора. Правда, слегка подержанный (или по-научному «секонд хенд»). Но делать было нечего, и ТА сложила все имущество в грязный мешок и в таком виде к семи вечера прибыла в «Отель де Пари» в Монако. По дороге мешок слегка подорвался от шпилек, а пройти сквозь строй бомонда без слез ярости и горя ей не хватило юмора. Жених, прилетевший за пару дней до этого, через три часа после ее вхождения в гостиницу переехал в «Метрополь», где на следующий день познакомился с очаровательной Настей, и они честно отоварились в «Картье» к концу недели. Потерпевшую кто-то все-таки в Hotel de Paris пожалел, а потом и приласкал. Русская душа – добрая душа, тем более на чужбине. Девушка еще долго пыталась судиться с московскими магазинами, и, надо отдать ей должное, без всякого успеха. Но даже если бы у нее и остались чеки, то адвокаты противной стороны доказали бы, что она сама сделала сменку… А магазин за это не отвечает. Однако и эта история закончилась довольно мило. Девушка абсолютно счастлива и уже второй год живет с одним из владельцев того самого магазина, который пыталась засудить. Он, кстати говоря, мой клиент, впрочем, как и бывший жених…
А недавно я скучал в ВИПе Шереметьева. Рядом со мной сидели двое наших бывших и разговаривали. «Ты сколько не был дома?» – поинтересовался первый. «Месяца три», – последовал ответ. «Жене что-нибудь везешь?» – продолжил любопытный свой допрос. «Надеюсь, что нет!» – как отрезал собеседник.
Так что ни один подарок не остается безнаказанным…
«Tatler», март, 2011
Адюльтер. Рентген
Глава первая. Пенисулин
Жить в Москве, быть в тусовке или около нее и не иметь любовницу как-то даже не прилично. Порядочный человек, тем более женатый, такого у нас позволить себе не может.
Вопрос «Что будет говорить княгиня Мария Алексевна?» остался вечным укором светскому обществу со времен Грибоедова, но прочно засел в нашей ментальности, и, как ни странно, особенно в мужской.
Нет любовницы – варианта два. Первый – у тебя нет денег, второй – ты голубой. Иногда встречаются совмещенные варианты, но об этом в другой раз. Однако давайте разберемся во всем по порядку.
Итак, зачем женатому мужику научное слово «адюльтер» (псевдофранцузская замена исконно славянскому «левак» или простонародному «бл-во»)? Вариантов может быть несколько:
1. Постродовая потребность (отвисшая грудь, целлюлит, прибавка в весе и связанная с этим техническая неухоженность и, наконец, изменения в характере).
2. Долгие годы, прожитые вместе (от трех лет и более), когда обыденность перерастает в осознанную необходимость. И когда ты, наглотавшись виагры, кроме того, что полопал все сосуды в глазах (порционное блюдо – зрачки в томате), получил вместо эрекции легкую стенокардию и нетронутую жену, в итоге начинаешь сомневаться в собственных способностях.
3. Месть жене и ее родственникам за то, что они есть.
4. За компанию с друзьями (баня, охота, рыбалка, выездная коллективная сессия).
5. Деловые поездки. Жажда преключений, свобода. «Туризм». Быть в Париже, Амстердаме, Бангкоке – и что? Ничего? А ребятам рассказать? А вспомнить на досуге?
6. Находящиеся под рукой сотрудницы с обожающим тебя взглядом и хорошей фигурой.
7. Ситуативное бл-во – типа подруга жены в ситуации «тет-а-тет» или «так получилось».
8. Вынужденное пребываение в Москве в то время, как жена с детьми на каникулах на море.
9. И наконец, вульгарное: «Я еще молодой и хочу еще нравиться».
Все эти предпосылки ведут к возникновению возможности стороннего коитуса с тем или другим временным отрезком, который последний может за собой повлечь.
Типы соитий с третьими лицами могут подразумевать под собой:
Роман. Наиболее насыщенные головной болью взаимоотношения женатого особя с вагинальным существом. Довольно дорогостоящее предприятие, характеризующееся головокружительным прологом и сложными претензионными последствиями. Отношения характеризуются серьезными подарками (от бриллиантов до квартиры) и могут быть омрачены появлением ненужного наследника.
Новелла. Краткосрочные отношения с умным человеком (до трех месяцев), при которых оба понимают ожидаемый эффект встреч и технические трудности бытия. Среднезатратный проект, где основные расходы падают на рестораны, театры, мелкие подарки и хорошие гостиницы. Оставляет приятные воспоминания и придает жизненный тонус.
Короткие истории. Еще несколько лет назад короткие истории имели основное место чтения в банях и по вызову. Затем, с ростом благосостояния народа и появлением на рынке Петра Л., как основного поставщика коротких историй, отношения приобрели более цивилизованный характер. С телкой стало даже не стыдно пойти поужинать до койки, предварительно убедившись в отсутствии жены и общих знакомых в точке общепита. Самый дешевый вариант из всех известных адюльтеров. Стоимость варьируется от пятисот долларов до двух тысяч у того же Пети и некоторых его конкурентов.
Самое интересное для любого исследователя из перечисленного, конечно, романы.
СамоЕ существование левостороннего движения ставит под угрозу брачную связь, которая неожиданно становится бракованной.
И если кому-то будут с остервенением доказывать, что все дело в том, что мужчина полигамен, – выгоните зашоренного недоумка.
В Москве все гораздо сложнее.
Настоящий мужчина никогда не взрослеет и не стареет. Он навсегда остается ребенком со своими машинками и солдатиками, в которые с таким удовольствием и азартом играл что на компьютере, что в реалии на полу. И машинки, и солдатики будут идти за ним по пятам практически до последних дней, приобретая лишь разные оттенки. А еще к ним прибавятся акции, кредиты и партнеры, адвокаты и бессонные ночи, но смысл всей этой ерунды один и тот же – Увлечения Игрой.
Начиная в юности с нуля, мужик патологически ищет всю жизнь награды и восхищения в действиях и словах самки, сопровождающей его по жизни.
И, как ни странно, часто не находит… Наступает этап, когда Он, приходя домой, становится для нее Открытой книгой, которая храпит, пьет водку и заставляет хорошо относиться к этим кретинам, которые считаются его близкими друзьями и партнерами.
А ему так мучительно необходимо признание гениальности, силы, ума, красоты, черт побери! И как же становится противно, когда ты, который ей дал «все»: и дачу здесь и там, и цацки-пецки, и полный гардероб Говна, и сделал из нее Леди, и ее мамашу – старую крысу – не задушил, хотя надо было давно, и детей ей сделал, которых Она только портит, и живешь/работаешь ради них, как конченая тварь на эшафоте. И вот когда ты приходишь домой и, падая на диван, говоришь, еле ворочая языком: «Все, свершилось, мы вышли на IPO!», а в ответ слышишь: «Одевайся, мы приглашены к Тане, сколько можно тебя ждать!», то тут же не только налево сходишь, на мокрое дело с поднятой головой пойти можно, прибив заодно эту вонючую Таню, с полной уверенностью, что присяжные тебя оправдают!
Скажите, что я не прав, Вы, давно женатые или разведенные братья семейства Пенисулиновых! С или без IPO, с «Бентли» или «Шкодой», не важно! Да, да, я прав, конечно, прав!
То-то же…
И вот какое-то время спустя уже не важно кто, но с влюбленной искоркой в глазах, говорит Вам: «Я безумно, безумно счастлива работать с Вами» (секретарша); или «Когда такой человек, как Вы, приходит к нам в ресторан/магазин/офис, кажется, что от Вашего ума и шарма становится светлее» (обслуживающий персонал, секретарша в офисе партнера), или, наконец, тривиальное: «Я дружу с твоей женой десять лет, но не могу больше сдержаться. Мне кажется, Лена тебя не понимает», шаг к спокойной дорожке, где тебя снова полюбят и тобой опять восхищаются, становится простой необходимостью, заслуженной в неравных боях повседневной жизни. При этом мало кто задумывается, что в случае развода наступит момент, когда новая жена опять станет старой, и все начнется сначала…
Но если любовница на какой-то момент становится отдушиной у одного, то, значит, и мне нужен перерыв и глоток спасительной влаги…
Буду выделяться на общем фоне, останусь верен той, которой когда-то дал присягу, скажут: Подкаблучник. Неудачник. Дурачок.
Нет, так дело не пойдет. А Свобода? А друзья? А престиж?! За что страдаю, в конце концов?!
А тут еще вакханки в нашей стране такие, что не то что дух захватывает, это слово из трех букв (дух) просто остервенело рвется наружу без всякой дурацкой виагры (чтоб ей ни дна, ни покрышки!).
Что делать, таковы особенности нашей действительности. Это у них там все устоялось и улежалось. И то прорывает иногда… А у нас страна молодая, все бурлит/кипит и развивается, двигаясь во времени и пространстве.
Вот, собственно, и почему:
жить в Москве, быть в тусовке или около нее и не иметь любовницу как-то даже неприлично. Порядочный человек, тем более женатый, такого у нас позволить себе не может…
«Tatler», январь, 2011
Глава вторая. Семья Вагиных
Если мужчина большей частью изменяет жене исходя из социальных перипетий, то импульс, толкающий ЕЕ на внебрачный коитус, совершенно другой. И тут не объяснишь произошедшее Протестным Голосованием (извините за каламбур), тут все по-женски острее и занимательнее.
Веками мужчина получал индульгенцию до или после койки с «неженой», и одновременно практически это же событие с «немужем» каралось с жесткостью, могущей поставить под сомнение целесообразность полученного удовольствия.
Может быть, поэтому и сложились две основные предпосылки к женскому адюльтеру. Однако все по порядку:
– МЕСТЬ (как номер Один – во всех смыслах);
– Черта характера (как номер Два), от которой, как уверяют пострадавшие мужчины, можно избавиться только с возрастом.
Будем последовательны в разговорах о прекрасном поле и начнем наше исследование согласно женской логике, а именно с конца.
Черта характера в сознании мужчин есть суть генетическая, полученная в основном от тещи. Об этой черте написаны романы и романсы, былины и легенды, выдано точное определение и тонны анекдотов, а также сложен народный эпос во всех странах Вселенной, включая племена Амазонки и африканских улусов. Даже Агния Барто в своих детских и милых стишках говорит об этом словами какого-то отечественного сардоника: «А у Колиного дяди – две жены и обе б… Мамы всякие нужны. Мамы всякие важны». Наркотическая зависимость страсти насытить организм мужа повышенной концентрацией пантокрина никогда не пугала особь женского пола, которой такая черта была присуща. Но тут интересна одна особенность этой группы Муси-Пусиков и очаровашек. Большей частью и в течение относительно довольно долгого периода им удается превратить мужа в абсолютно слепо-глухо-дебильное существо, не обращающее никакого внимания на происходящее вокруг него. Даже когда друзья и подруги пытаются приоткрыть этому рогатому человеко-маралу глаза, у него все равно остаются сомнения. Каким образом складываются такие пары, никому не известно. Но альянсы эти существуют вокруг нас сплошь и рядом.
Один мой знакомый почти двадцать лет был убежден, что его жена святая. Удивительно, что и все ее многочисленные любовники (имя им «легион») думали так же. Когда наконец они разводились, то к мужу выстроилась очередь из «обманутых вкладчиков», которые хотели поделиться и признаться в содеянном. До сотого он продолжал не верить. И только водитель, детально описавший некоторые особенности и манеры Любимой, убедил придурковатого мужа в обратном.
Жен из этой плеяды довольно часто прощают, наверное, потому что сильно их любят (еще бы, такой опыт… как не любить), находя им тысячи оправданий, понятных одному Рогатошвили. Один довольно умный человек на полном серьезе уверял меня, что лучше поделить торт с друзьями, чем есть дерьмо одному. Когда я поинтересовался о том, что вкус тортика можно и не почувствовать в связи с тем, что между друзьями он будет разложен на молекулы, он с удивлением спросил: «Неужели так все запущено?»
Цивилизация беспощадна к Женщине, и теперь по анализу слюны ребенка можно определить, отец ли ты, или, вернее, что отец Он, и, таким образом, исконно массовая защита, организованная г-жой Вагиной, типа: «Боже! Как ребенок на тебя похож!», больше не работает.
Пары, которые разводятся по причинам Ее измен, остаются после развода более-менее в приличных отношениях («Собственно, что возьмешь с больного человека», – обычно оправдывается муж перед зеркалом) и даже иногда занимаются сексом «по старой памяти».
К Черте Характера относятся такие моноблоки, как любопытство, отпуск с ребенком и без, укрепление позиций на работе и у начальства, друг детства, друг мужа, друг подруги, просто друг и друг друга, а также совершенно случайное знакомство без всякой возможности второй встречи, о которой узнает муж, а именно все тот же г-н Рогонян.
Приятель, творческий бездельник, рассказывал мне, что постоянно «гуляет в сетях» и с частотой метронома знакомится с замужними девушками-домохозяйками, мечтающими завести легкую дневную авантюрку. У французов еще в девятнадцатом веке появилось выражение «с пяти до семи» (cinque a sept), означающее встречу где-либо, когда любовник ушел с работы пораньше, а жена пошла в город «за покупками».
Французская ситуация месье Рогане была неоднократно отточена певцом «от пяти до семи» Ги де Мопассаном и поэтому особых разъяснений не требует. Любой уважающий себя Рогов должен классика французской литературы знать наизусть.
Напоследок хочется добавить, что из всех человеческих черт характера – эта Та редчайшая, которая является инфекционной и передается не только вербально, от особи к особи, но даже визуально и, что самое удивительное, телепатически. Поэтому рассуждения мужчин об исключительно генетическом происхождении Черты, на мой взгляд, ошибочны и являются жалкой попыткой оправдания макушечных пантообразований. Все, хватит об этом. Здесь все ясно и просто.
МММЕССТь – вот где бушуют страсти полускрытые, явные, тайные; вот где муж может никогда и не узнать, за что ему мстят всю жизнь, а даже если под конец и узнает, за что, то ничего не поймет и так и умрет идиотом.
Мстят все члены семьи Вагиных: жены, невесты, подруги, сослуживцы, секретарши, случайные спутницы, любовницы со стажем и без, начальницы, няни, горничные, доктора, завучи средних школ, музейные гиды, адвокатессы и даже клиентки адвокатов, а также бывшие невесты и жены, бывшие любовницы, давно уволившиеся сослуживцы и секретарши, выгнанные няни и горничные, и даже бывшие клиентки адвокатов, снова вышедшие замуж, что, конечно, парадоксально, но уж тут вы можете поверить мне на слово…
При этом объектом мщения становится кто угодно, вне зависимости от его возраста и положения, т. е. от немецкого графа Фон Рогенштейна до сицилийского крестьянина сеньора Рогацетти (хоть это и намного опасней). Если г-жа В. может еще мстить – она мстит.
Как ни странно, больше всего (а это значит практически всю жизнь) мужчине мстят девушки, переходящие в женщин, с которыми у мужика вообще НичегоНеБыло! В этом ли не кроется тайна женской души? (О, как ты прав, автор! – Да, конечно, я прав, с таким опытом общения на работе! Даже смешно стало!)
«Измена мне или действо, местью порождаемое, есть редчайшая глупость, проявление женского дебилизма, сродни запою, убийству и предательству, дурость, гнилушкина гниль и подонство», – собственно, таков нормальный мужской взгляд на произошедшие в случае, если информация о мести до него дошла.
А вот какие определения дает г-жа В. и все ее однофамильцы об этой же мести: «Сладкая, необходимая, достойная, вынужденная, примиряющая, укрепляющая брак, органическая, позитивная, наконец – чувственная и чувствительная».
Причина мести на самом деле никакого значения не имеет. Это может быть все, что угодно, большей частью логике нормального человека (мужской взгляд) не подвластное.
И наоборот, в глазах Прекрасной дамы это «что-то» будет абсолютно естественной реакцией на то же событие, которое в конце концов толкнуло Ее на внебрачный инь-янь.
«Орудие» мести обычно выбирается с целью унизить (хотя бы в собственных глазах) законного Рога-оглы. Но тут каждая выбирает что кому нравится: это может быть мужчина более богатый/влиятельный/сильный/красивый/молодой, и это в Ее глазах поднимает радугу унижения провинившегося ввысь.
Или, наоборот, унижения должны быть такими, чтобы уже страшно стало и жуть нисползла на ничего не знающего Роговича. Олигарху надо отомстить с охранником, расисту – с негром и т. д.
Для меня самое парадоксальное было, когда я узнал, что любовнику, обижавшему Ее величество г-жу В., мстят с собственным мужем! Причем это одна из самых распространенных измен, так называемая зеркалка.
Изысканная месть любимому – c другой девушкой.
Довольно распространенное явление в последние годы. Не случайно даже Голливуд стал обращать внимание на этот феномен. Кстати, что удивительно, большинство Рогаткевичей менее болезненно переносят эту измену, чем обыденную (психология г-на Рогаткевича тоже не очень проста…).
Оставим за скобкой эффект получаемого физического удовольствия г-ой В., но отметим, что злорадство и сатисфакция от содеянного присутствуют в полном объеме. Иначе, исходя из женской логики, этим просто не было бы смысла не только заниматься, но и даже думать. Такова философская основа Мести, и от этого явления никуда не денешься… Такова «се ля ви»…
Я абсолютно уверен, что более-менее те же самые выстраданные слова, что и выше, могли появиться и в Древнем Риме, и в довоенном Париже, и в сегодняшней Москве, более того, я уверен, появятся еще не раз в будущем.
А мы по-прежнему их (Женщин) Хотим, Любим, Боготворим, Обожаем и, конечно, прощаем.
Так было и будет всегда.
Может быть, в этом и есть смысл жизни?
«Tatler», февраль, 2011
Два «Д». Дети и деньги
Мечтать о детях и деньгах мне было всегда приятно, даже когда их не было и в помине, и когда эти субстанции были маленькие, и когда подрастали, и когда выросли.
Но однажды настал момент, когда одна субстанция живо заинтересовалась другой.
Произошло это так: ребенок пришел из школы МЭШ (дороже я тогда в Москве не нашел) и спросил: «Папа, а сколько у нас охранников?» И, видя мое удивленное лицо, продолжила: «Мне просто в школе сказали, что если у нас меньше пяти, то мы лохи».
Мою реакцию вы можете себе представить. Я бегал по комнате, как ягуар перед самкой, и верещал: «Сами они лохи! В третьем классе о чем они думают?! Вместо того чтобы учиться?! У нас два охранника, балда ты малолетняя, и то только для того, чтобы ты не нападала на людей на улице! Кто тебе сказал этот бред? Кто вообще учится в твоем идиотском классе?» Дочь назвала десяток фамилий. Нет, это не «лоховские» фамилии, решил я про себя и на всякий случай открыл «форбсонутый» список нашей выдающейся От-ЧиЗ-ны. Из десяти человек шестеро были из списка, трое – детьми чиновников, которые могли бы этот список возглавить (легко), последний в классификации родителей был я.
Вопрос, кто из нас лох, тут же отпал, как неуместный, по техническим причинам.
Вместе с тем возникла необходимость постепенного ввода философии Бабла, как явления жизненного уклада семьи/страны/мира (или наоборот) в мозг несмышленышу с мерзким характером («здравствуйте, мама»).
«Видишь ли, дочь, – начал я речь в защиту финикийского изобретения, – Бабло, как любит вульгарно выражаться твоя старшая сестра-оторва, а говоря по-русски, «деньги», есть всего лишь эквивалент обмена в нашем огромном и многоликом мире. И…»
«Гонишь, папа, – последовала мгновенная реплика, – на прошлой неделе Таня поменялась с Софкой: свои часы «Жопард» на классную ручку «Китти», и никаких денег в обмене не участвовало». «Софа – наш человек», – подумал я, но из педагогических соображений смолчал. «Правда, – продолжал ребенок, – на следующий день пришел охранник Тани, КаБзек, и часы обратно у Софы забрал, да еще ручку «Китти» не отдал».
История с фамилиями Тани и Софы показалась мне знакомой. Я открыл газету и нашел заметку про то, как Софин папа начал банкротство начальника Казбека. Заметка сопровождалась пространными «враками» журналиста о причинах такого резкого наезда. «Надо чаще общаться с ребенком», – подумал я, и на этом первый урок Бабловедения был закончен.
Следующие три недели мне было не до Мусиных уроков: мы с Софиным папой готовили иски в шести странах (за ручку «Китти» надо ответить), но потом против меня выставили адвоката, которого звали Акоп, и война приобрела, на счастье юристов, «акопно-рутинный» характер. Таким образом, я мог снова вернуться к детскому Бабловедению.
«Деньги надо зарабатывать, – начал я урок № 2. – Ничто в этом мире не дается просто так». В это время в комнату с улицы ворвалась любимица всей семьи – йоркширский терьер Эсмиральда в плаще от Hermes, и второй урок прекратился сам собой.
Собака денег не зарабатывала, а плащ любимая сука носила за штуку «евро-баксов».
К теме денег мы не возвращались больше года.
В четвертом классе ребенку понадобились карманные деньги. Мама дочки сказала, что ребенок должен не комплексовать, а развиваться, как все, и поэтому надо что-то придумать.
К началу второй четверти, увидев дневник, я придумал: в доме вводилась строгая система выплаты пособия по оценкам.
«Пять» по любому предмету – 15 руб.
«Четыре» по любому предмету – 10 руб.
«Тройка» – минус 10 руб.
«Двойка» – минус 30 руб.
Деньги выдаются в конце каждой недели.
Подсчет предыдущей четверти в деньгах давал мне основания полагать, что ребенок обойдется мне рублей пять в неделю.
Удар пришелся ниже пояса, когда через два дня после начала четверти ребенок попросил репетитора по английскому и математике на дом. Мама, ничего не понимая, слегла с валокордином, который почему-то явно пах «Курвуазье», а я позвонил знакомой англичанке.
Так началось преобразование образования в Бабловедении.
Четверть мы закончили с одной четверкой по русскому при довольно внятном и понятливом объяснении, что одна «четверка» на фоне всех остальных «пятерок» только оттеняет заслуги и мое недовольство единственной «четверкой» – явный признак ксенофобии и антисемитизма.
С покупкой ненужной рухляди и модных шмоток, от которых у папы снова вырастают гланды, все оказалось значительно сложнее.
Свитера, джинсы, майки и т. д. в обязательном порядке должны быть какими-то «Абель-Кромвелями» и «Фитчем». Выяснилось, что этот конченый «Абель» нигде, кроме как в Нью-Йорке на Пятой, не продается, а кроме того, там при входе стоит какой-то козел с голым торсом, с которым надо сфоткаться. В шестом классе срочно нужны туфли на каблуке и дырки в ушах. Одно никак не заменяет другое.
Когда жена, не спросив меня, купила ребенку сережки с брюликами, я тихо порвал брачный контракт и начал составлять новое завещание.
В дело неожиданно вмешалась старшая дочь (оторва), отправленная еще несколько лет назад в изгнание в бординг-скул, в немецкий Свисс. У дочки был ДР, и мы всей семьей полетели в вышеуказанный Свисс.
С замиранием сердца я спросил у старшего ребенка, что бы она хотела на ДР. В предчувствии услышать пожелания типа «Булгари» или «Картье», как это было в Москве, я заранее приготовил пару ответов с мягким, но интенсивным посылом. И вдруг мне мой ребенок (теперь уже бывшая оторва) говорит: «Папа, мы, если можно, сейчас поедем в одно место на трамвае, это недалеко, минут двадцать от школы, там продаются ай поды на пять франков дешевле, чем в центре. Это будет мне классный подарок. Можно? Только не бери машину – там нет паркинга, а если есть, то дорого».
«О Боги!» – прошептала мне бабушка с небес, и я припарковал взятую напрокат «Феррари».
Сидя в кафе, убеленный сединами и лысиной, я спрашивал совет у своей старшей дочери (шестнадцать) относительно младшей (двенадцать).
«Оставь мне ее на полчаса, – попросила экс-оторва, – и ты все увидишь сам, папулькин!»
Через полчаса, обойдя Берн по периметру, я вернулся в кафе, где сидели сестры.
«Значит, так, – начала старшая – На все покупки малявке выделяется 500$ в месяц, но только «кэш аут» (деньги не наличными), а никак не «кэш ин». Она может и не выбрать всю эту сумму за год, но тогда на следующий год сальдо не переходит полностью, а 50% автоматически сгорает…»
Младшая с удовольствием подчинялась этой полуигре-полуобучению, а я смотрел на свою «тинейджершу» и думал только об одном: то, что с ней сделал Свисс, – это хорошо или плохо?
И у меня не было ответа.
«Tatler», декабрь, 2011
Трупные клещи социальных сетей
Я сидел в этом дорогущем итальянском ресторане и безумно скучал. Клиент, пригласивший меня на ужин, звонил – опаздывал – извинялся и снова звонил, но по-прежнему хотел меня увидеть.
Рядом со мной сидели три очень красивые девушки и болтали о своем недевичьем. Девушки были столь же красивы, сколь и интеллектуально девственны. То есть пока одна из них рассказывала о том, какой ее любимый жмот и до сих пор не подарил ей кольцо от «Графа», и как хорошо жить в Монако, они меня мало интересовали. Но когда они заговорили о городских московских «тайнах», пришлось посмотреть на них внимательней. Ужас услышанного потряс меня. Разговор за соседним столом, после бурраты с помидорами и перед дорадой в фольге, шел об украденных почках и трупных клещах. Тупизна красоток настораживала…
Вечером дома я в красках передал услышанный бред тинейджерской дочери. «Папуля, – ответила наследница, – то, что дамы, о которых ты говоришь, идиотки, это понятно. Но то, что ты с Интернетом даже не на ВЫ, а непонятно как, это тоже факт. Сейчас я тебе все эти сказки найду, а ты потом почитай комментарий и все поймешь…»
Вот что возникло передо мной на экране через две минуты.
Рассказ первый, в точности повторяющий девушку Люду из «Марио».
«У меня есть подруга Наташа, она работает в банке с другом, а у друга жена. История приключилась с самой близкой подругой жены. Познакомилась она в ночном клубе с парнем. Нежно ухаживал, угощал. Танцевали. Стал настойчиво зазывать к себе в этот же вечер. Но у девушки были свои причины в этот день остаться одной. На поцелуях дело в этот раз и закончилось. На следующий день несчастная посмотрела в зеркало и увидела у себя на щеке красное пятно. Сначала не обратила внимания, пятнышко как пятнышко, может быть, от раздражения какого-нибудь, но через пять минут заметила, что пятно двигается! Помчалась к дерматологу Врач под микроскопом изучил шею и грудь и, о ужас, обнаружил на щеке трупного клеща! Вызвали полицию. Девушку в клуб. Посмотрели записи. Нашли парня. Установили личность через охранников и официанта. Дальше в этот же вечер – маски-шоу и захват негодяя у него на квартире. А он там – красавчик сношается с двумя женскими трупами!»
Эта история была рассказана в нескольких вариациях на разных сайтах. И не важно, что трупные клещи на живых людях не живут, и не важно, что этот бред откуда-то возник. Больше всего меня заинтересовали комментарии…
– Забавненько. А че она именно Его заподозрила. Больше ни с кем не обжималась? В транспорте не ездит? А санитар в морге не может такого клеща подцепить, Андрей.
– Санитар в морге с трупами не спит. Да еще он имеет легальную возможность проверяться. Медсестра Вера.
– Почему нет? А если санитар – шалун? Костя
– А трупы дома не разлагаются и не пахнут? Блин, там, наверное, соседям очень сладко жилось. У нас соседка сверху, когда померла, одинокая склочная баба, то такая вонища была через несколько дней! Сергей – Сергей
– Балда ты, Сергей – Сергей. Зима на улице. Он их на балкон вытаскивал, пока не нужны были. Поэтому и не воняли. Я точно знаю. Наташа
– А потом размораживал, что ли? Сергей – Сергей
– Как страшно жить… Оля
– Ерунда с балконом. Трупные клещи на улице бы замерзали, а когда он деффчонок обратно в комнату волок, клещи что, ожили? Аноним
– Не фига целоваться с кем ни поподя… Валентина
– А у меня знакомому в пироге с мясом палец попался… Витяня
Разновидность второй истории от девушки Шарлотты из того же ресторана в Интернете тоже присутствовала.
«Человек пошел в известный клуб. Познакомился там с телкой, приехали к нему домой. Что дальше было, не помнит. Очнулся утром в ванне со льдом. Рядом телефон. Позвонил в службу спасения. Описал ситуацию. Его оператор спрашивает: у вас трубки из спины торчат? Парень говорит: да, торчат. Оператор: знакомая история, вам почку вырезали…»
Комментарии…
– Это ужасно. Очень сочувствую. Но я сегодня сдал ЕГЭ по русишу, и мы все равно с ребятами пойдем в клуб. Но будем держаться друг друга… Вова
– Будете держаться за руки как голубые? Лева
– Это уже полный беспредел! Почему нас никто не защищает?!
– У меня так у брата аппендицит сперли. Фил
– Боже, какой ужас! Парни, держитесь. Алена
– Мне после мажорного московского клуба яичко вырезали. Поехали с девушкой на съемную квартиру, после секса заснул, очнулся в больнице. Хорошо, сами «скорую» вызвали. Теперь с имплантантом хожу.
Такая история. Аноним
– С одним знакомым случай был – он ехал в Петербург в поезде из Москвы. Выпили с соседом по купе. Утром просыпается на груде льда и чувствует слабость… Позвал проводника и спрашивает: а у меня трубки из спины торчат? Та говорит – торчат. Ну все, ночью сосед почку вырезал и из поезда выпрыгнул… Аноним
– Бред! Идиоты! Что вы пишете?! Лохи! Кретины! Юра
– А мне и раньше такие истории про органы рассказывали, а я, дура, не верила. А теперь получается, что правда. Ужас! Даша
Когда я закончил читать «ЭТО», ворох и скорость движения мыслей могли поспорить с японским тайфуном.
Но в основном все свелось к следующему:
1. Мы живем в окружении сумасшедших людей, которые и есть суть Интернета. Мало этого, они все находятся в одном шаге от перехода в стадию буйных. Вопрос только в том, когда это произойдет?
2. Интересно, в других странах то же самое? И как там с Людами и Шарлоттами?
3. Интернет и социальные сети – великолепный плацдарм для исследователей всех видов и наук. Кто-то этим сегодня занимается? Кто?! Как ознакомиться с результатами?
4. Кто эти люди, и почему они не работают, а сидят в сетях и все время пишут и читают то, что пишут другие?
5. Как будет развиваться наше общество вместе с Интернетом? В смысле Интернет будет влиять на общество (это конец цивилизации) или общество на Интернет (хотя я лично в это уже не верю)?
6. Неужели мои дети такие же?! Я же вижу, что они тоже часами сидят перед компьютером.
7. То, что я не продвинутый пользователь, это хорошо или плохо?
8. Дочь сказала, что мне пора завести какую-то страницу и твиттер. А без этого уже стыдно. А что будет, если я этого не сделаю? Моя любимая от меня уйдет, а собака перестанет на меня смотреть, как раньше?
И, наконец, главный:
9. Где этот почечный вор – уникальный хирург – взял в поезде лед? Не помялась ли добытая ночью почка, когда воришка выпрыгивал из поезда? И почему из спины должны обязательно торчать трубки? Деффчонки взяли себе яичко на память, так сказать, сувенир о хорошем вечере? А тому парню имплантант понадобился для красоты?
У меня не было ответов ни на один из этих пунктов. Я только понимал две доктрины: первая – IT намертво вошла в нашу жизнь и уже не выйдет оттуда никогда; и вторая – мне так хорошо было раньше, когда я шелестел газетой и не знал, что надо крепко держаться за почку, когда знакомишься с девушкой в ночном клубе…
«Промышленник России»,
июль–август, 2012
Семейное предприятие
Однажды ЭТО может наступить в жизни каждого мужчины. ЭТО невозможно предотвратить, и ЭТОМУ нет противоядия. ЭТО неотвратимо, как день и ночь. Ни таблетки, ни сыворотки никому еще не помогли. ОНО влетает в Вас как звук разорванной струны, как стрела, выпущенная из арбалета в шею оленю.
Рано или поздно, но произойдет приблизительно так.
Уставший и голодный, после долгих часов в родном офисе, где Вас так за целый день никто и не понял, где директора тупили, а партнер уехал в отпуск, где единственный человек, который Вас более-менее услышал, – это секретарь Оксана, но что же она может одна, вы наконец (!) рухнули перед телевизором дома в гостиной с чашкой кофе.
В это время в Ваш Уставший и Замученный рабочим бытом мир входит жена. Она тоже еле держится на ногах после рабочего дня у косметички, с дальнейшей йогой и массажем. Еще видно, что любимая добита изнуряющим шопингом.
– Милый, – говорит Она («Милый» – это Вы в том смысле, что ей что-то нужно). – Нам надо поговорить.
В эту секунду разговаривать с ней хочется приблизительно так же, как общаться со следователем на допросе. После нескольких лет совместной жизни у женщин обычно появляется редко излечимая болезнь супружеской слепоты. Они абсолютно не видят, когда муж устал и разговоры на серьезные темы противопоказаны…
– Милый, – повторяет дама сердца еще раз. – Я хочу открыть свой бизнес.
Вы ставите кофейную чашку на столик и пытаетесь уместить в нее полбутылки коньяка. Фокус с трудом, но получается.
Дальше Вы присутствуете при приступе монолога следующего содержания:
– У Кати – галерея, у Светки – чайно-кофейня с антикварным магазином, Наташа и Лера вместе открыли салон красоты для собак, а скоро, набравшись опыта, вообще на людей перейдут, Фима в Лондоне купил жене музей, а твой главный акционер хоть и негодяй, но все-таки по бутику для каждой открыл. А я? Я что, хуже? Я что, безрукая какая? Или у меня вкуса нет?! Ты хочешь сказать, что я дура?! Да как тебе не стыдно, неблагодарный! Подумай о детях! Говорила мне мама тогда: «За кого ты выходишь замуж, одумайся!» А я любила, любила этого урода! И не смей перебивать меня! И не оскорбляй меня. Тебе лишь бы меня унизить! У меня, между прочим, высшее образование! И курсы на психфаке! Вот! А развода я тебе не дам.
Излишне говорить о том, что Ваша последняя фраза сегодня была произнесена в дверях, когда Вы вошли, и звучала как «Добрый вечер, солнышко». После этого не было сказано ни слова.
Однако как бы Вы ни помирились в этот вечер, начиная со следующего дня ваша жизнь превращается в легкий кошмар с тенденцией перехода в средний.
Ваша жена стремительно начнет обрастать аферистами и советчиками разного толка и пола, место которым в выгребной яме вьетнамского зоопарка.
Дом будет завален буклетами, представляющими прелесть разных марок и течений. Главные риелторы города начнут терроризировать супругу, а она – Вас.
По абсолютно не поддающимся мужской логике причинам вместо бизнес-плана ваша жена будет интенсивно обсуждать интерьер благоустройства нового помещения. В ответ же на Ваш застенчивый вопрос о том, каков же предварительный расчет убытков и прибылей, или, по-нашему, бизнес-план, в связи с тем, что это планово-убыточное предприятие финансирует понятно кто, Вы получите злые слезы и ненавистный взгляд.
Еще будет потрясающее открытие этого бредового проекта. Море гостей и океан комплиментов. Куча выброшенных на ветер денег. Интенсивное сидение любимой в новом помещении в течение первых двух недель.
И? И все.
А нет, я прошу прощения, еще не все. Еще Вам нужно будет докладывать в этот потрясающий бизнес ежемесячно какое-то количество денег. Сколько? В зависимости от размаха и фантазии. Ее. И в зависимости от желания и возможностей. Ваших. Потому что надо платить бухгалтеру, зарплату, за аренду, электричество, уборщице, налоги, компьютеры, телефон и т. д., «далее везде»…
Выход? Ну, один понятен и сразу бросается в глаза: документы в папку и на консультацию в коллегию адвокатов «Александр Добровинский и партнеры». Через три месяца Вы свободны и благородно оставляете ей ее потрясающий бизнес.
Или по-другому, но тогда с самого начала.
Прежде всего можно для успокоения семьи и предотвращения истерик построить бизнес, помогающий Вашему основному занятию. Тут уже Вы сами придумайте что-то вменяемое. Но когда мадам устанет от трудовой деятельности и вернется в привычную косметологию клиентом, Вы можете использовать построенный Вами же побочный бизнес на благо основному предприятию. Или терпите сколько есть сил, ничего не покупайте, бюджета не выделяйте, оно, может, само по себе и рассосется. Хотя французы говорят: «Если у нее идея застряла в голове, то она точно не в другом месте»… Есть, конечно, еще вариант послать любимую сразу. Подальше, в Лондон или на Лазурный берег. Тоже, кстати, вариант. Но наиболее проверенный – выдать ограниченную сумму денег и сказать просто: «Любимая! Твоя идея по открытию производства контрацептических препаратов для комаров просто гениальна! Вот тебе кредитная линия в десять сантиметров денег и твори! Но как только линия иссякнет и таким образом закроется, часы прозвенят полночь. Про тыкву ты сама все знаешь!»
Доходчиво и понятно. А главное, безопасно.
В конце концов, что не сделаешь ради становления малого и среднего бизнеса в России!
«Промышленник России»,
декабрь, 2012
Уважаемый господин Президент!
Каждый Новый год, когда Вы обращаетесь с поздравлением нас всех, я всегда думал о том, как мне обратиться к Вам. И, наконец, надумал.
Завтра начинаются новогодние праздники, и вся страна, кроме холодильников с водкой, перестанет работать. Вот я и решил подсчитать, сколько дней в году в нашей компании действительно работают люди, получающие зарплату каждый месяц. Итак.
В году, как известно, 52 недели или 365 дней. Соответственно нерабочих выходных – 52 недели умножать на 2 дня равняется 104. 365–104, остается 261.
Минус отпуск, который, как известно, в стране варьируется. У судей – 45 дней, у учителей – 60, у состоятельных бездельников – 365, хотя в народе также встречаются заплесневелые 24 рабочих дня с мини-добавкой «за свой счет». Короче говоря, берем среднюю величину в тридцать. Итого: 261–30 = 231.
Как все мы знаем, с первого до тринадцатого января страна гуляет. С размахом. Здесь и за границей. Кроме вышеупомянутых холодильников, еще интенсивно работает только печень. Просто, можно сказать, на износ. 14 и 15 января надо прийти в себя, и толку от работников этих даже не ноль, а какой-то обширный минус. Но есть еще один существенный фактор. Это некое нововведение в нашей жизни. Оказалось, что страна перестает работать вместе с католическим Рождеством. То есть с 24 декабря доехать до аэропорта в Москве меньше чем за четыре часа просто нереально. Телефон в офисе молчит, как будто набрал в рот воды или чего-то еще. Общее поголовье служащих бьется об стенку, кадрится на кухне, устраивает корпоративы и играет на компьютере. Короче говоря, с 24.12 по 15.01 страна в забвении…
23 дня как не было. 231 минус 23, в сухом (от слова сушняк) остатке 208 дней.
Теперь майские. С 30 апреля до 10 мая. Пьют так же, как и на Новый год, но уже на природе. Для здоровья и комаров это лучше… Для моих подсчетов тоже. 208–11 = 197 дней.
Казалось бы, все? Ха-Ха три раза, господин Президент!
Мелкие праздники. Четырнадцатого февраля. Раз. Хорошо бы люди занялись сексом после работы. Я только за. Но этими валентинками, извините за выражение, господин Президент, засран весь офис. И, конечно, никто не работает. Ну, пошли дальше, 23 Февраля и 8 Марта – это святое. Пасха и предшествующий ей Великий пост, который большинство населения путает с голодовкой, День независимости России. Вы, конечно, не видите, но я из уважения привстал… Куй рам Байрам, еврейская Пасха, день Поминовения, день Парижской коммуны, день космонавтики, день учителя, день юриста, день адвоката, пожарника, ВДВ, Татьянин день, Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья. А день бывшей милиции, а день чекиста?
По моим подсчетам, на круг получается еще дней тридцать минимум.
Пошли дальше.
Дни рождения. Вы будете поражены. Сколько человек работает у нас в офисе, столько и дней рождений. Какой-то кошмар! Накрываются столы, заказываются и привозятся пиццы, вручаются коллективные подарки, произносятся тосты и речи. А кто в это время работает? Никто. Мало этого. Если день рождения попадает на выходной или даже на отпуск, то отмечание все равно идет в рабочие часы. Сколько человек у нас в офисе? Правильно, еще минус пятьдесят дней.
Осталось 147… И это еще не конец. А первая половина понедельника: мучительный вход в рабочую неделю? А вторая половина пятницы: счастливый выход из нее же? В сумме дает нам один уничтоженный рабочий день. И, таким образом, их становится за год 52! То есть Вы хотите сказать, что осталось же 95 (147–52 = 95), а это больше трех месяцев. Не тут-то было.
Болезни, влюбленности, критические дни у работников обоих полов, домашние неприятности, дни ухода за детьми, декретный отпуск, свадьбы, похороны, крестины, поломка чего-нибудь в метро, пробки, снежные заносы и остальные стихийные бедствия типа проливного и простого дождя. А два дня после отпуска? А разводы? А театры, когда надо уйти пораньше? А врачи, когда надо прийти попозже? А оформление документов в будние дни – паспорт, водительские права и т. п.? Грубо, но мягко выражаясь – месяца полтора. 95 минус сорок пять. Сорок. Сорок дней на поминки владельца бизнеса… За его счет. И никто работать в это время не будет…
Но эти сорок дней тоже не очень рабочие… Объясню.
Когда не работает ваш сосед по офису и коллега, как можете Вы продуктивно что-то делать? Никак. Потому что надо всегда что-то спросить, посоветоваться, отдать на проверку. Да мало ли чего? А спросить не у кого… Николай в декрете, у Сергея дни, Мария Ивановна в отпуске. Все. Круг замкнулся. Минус еще сорок дней. И так везде. Во всех городах. Во всех офисах и на предприятиях. Без исключений.
Вот и получается, господин Президент, что в нашей стране каждый день работают только два человека. Вы и Я.
Вы думаете, нас двоих достаточно, чтобы вытащить страну из кризиса? Во всяком случае, дайте знать. Я очень способный.
Искренне Ваш. С надеждой на сотрудничество.
Адвокат Александр Андреевич Добровинский
P. S. Если найдется еще кто-нибудь, кто захочет поставить свою подпись под этим письмом, то нас с Вами, господин Президент, будет уже трое… Все-таки полегче станет. Может быть.
«Бизнес России», март, 2013
Игра без правил
Она подошла к нам, когда закончился мой семинар. Или, по-модному, тренинг. Сегодняшняя тема многих задела за живое. История брошенной капитаном сборной России жены, беременной на пятом месяце третьим ребенком, в ее собственном изложении трогала за душу даже бесчувственную охрану.
Волнистая каштанка тридцати с чем-то лет терпеливо ждала, пока мы с Юлей ответим на все вопросы. Когда я стал собирать бумаги и зал практически опустел, она подняла на меня нагловатый взгляд, испуганный возможным отказом, и тихо сказала:
– Очень прошу вас выслушать меня. Вы помогли моей подруге. Помните, она собиралась на девичник, а ее «сняли» в кафе? У меня тоже непростая история…
Мог ли я забыть Наташу и ее побочный доход? Что за вопрос… Конечно, нет. А это что за каштаньетта? Может, эпидемия? Любители решили выжать с рынка профессионалов… Кстати, надо бы любимой позвонить. Неделю не вижу… Прихожу домой – ее нет, ухожу утром – она спит. Да нет, о чем это я? Хотя… Экстратерриториальные левые аннексии чреваты ответными санкциями…
Мы отошли в бар выпить чашку кофе.
– Бывший муж – чиновник. Строитель. Строит, а потом восстанавливает. Очевидно, один и тот же объект. И так по кругу. Много лет. Очень состоятельный человек. Ушел к селянке. Но благородно. Претензий нет. Видели бы вы эту селянку.
– И что?
– Что «и что»? Хочется снова замуж. Действую по Правилам. Не получается.
– По каким правилам?
– Как по каким? Эллен Фейн и Шерри Шнайдер. «Правила. Как выйти замуж за Мужчину своей мечты». Вы что, не знаете? А какие еще есть? Это же настольная книга каждой… Правила!
Я знал несколько правил. Жи–ши надо писать через «и». Дедушка когда-то учил меня правилам субботы. Шаббат. Свечи. Вино и Хлеб. Мама в детстве – правилам этикета. Вилка слева, в салфетку не сморкаться, на грудь тети Розы смотреть только за десертом. Еще я знаю правила в гольфе и что девушку надо проводить хотя бы до дверей. В каком бы состоянии ты ни был. Но эти? Даже не слышал.
– Мэтр! Умоляю, прочтите! И скажите, что я делаю не так. Я все сделаю, как нужно. Вот книга! Только вы… и никто другой…
Ну и дальше, как всегда и как обычно…
На следующее утро в офисе я выяснил, что Правила изучали практически все девушки. Мало этого, большинство считают их руководством по жизни. Заинтригованный, я начал читать. Находясь в чтении и оцепенении одновременно, я даже поделился впечатлением на свидании с Глебом Фетисовым («Мой Банк»). Близкий приятель, арестован по подозрению в мошенничестве. Но в тюрьме другие интересы и правила.
Через два дня записанная на консультацию Света вошла в кабинет.
– Бред! – сказал я вместо «здрасте». – Полный и омерзительный бред.
– Ну почему?! – надув губки, заверещала клиентка. – Вы же не можете не согласиться с постулатом: «Мужчины – охотники, а мы, женщины, должны постоянно от них ускользать, и тогда им захочется за нами гоняться – чтобы жениться».
– Это там, дорогая! Вы же знаете: в штате Айова жить фигово, – ответил я и вздохнул. – А у нас это не канает. У нас другая охота. Расскажу. Несколько лет назад мои близкие друзья Петр Авен и Саша Гафин пригласили меня в их альфовское охотхозяйство. Там на супер-каких-то джипах меня привезли на полянку и, дав ружье, подняли на вышку. Коньяк, кофе, сиди, жди. Через полчаса на лужайку выбежало стадо игривых, диких, но прикормленных свинюшек, и парнокопытные девчонки начали бодро обедать. Собственно, в Москве такая же история, только в ресторане «Ла Маре», и еще с музыкой. Можно было спокойно перетрах… извините, перестрелять все стадо. Но я человек не кровожадный. К тому же в гостинице рыли землю клыками две ручные хавроньи. У нас, Света, охота не американская. У нас все по-другому.
– Ну хорошо, – нехотя согласилась Каштанка. – Но вот в третьей главе говорится про некую Алису. Она даже не очень красивая. И не очень умная. Но! Она не отвечает на звонки, не смотрит на мужчин пристально и всегда кладет трубку первой. И там написано, что у нее полно мужиков.
– Зачем мы обсуждаем подслеповатую глухую дуру? И вокруг нее полно мужчин? Таких же? Тогда это все объясняет… А еще я вам должен сам зачитать одну цитату из вашей настольной кошмардески. Глава четвертая: «Мужчинам нравятся опрятные женщины. (Не может быть! То есть завшивевший бомжатник с Савеловского вокзала не пользуется спросом, скажем, в ресторане «Большой»? Или в кафе «Вог»? Как странно!..) Они, опрятные девушки, могут стать отличными матерями для их детей – такая мать не забудет ребенка на пляже». Конец цитаты. Гениально! Вы можете себе представить нашу мать, которая, закапав себе мороженым сарафан по дороге на пляж, стала неопрятной и вспомнила, что оставила на лежаке пятилетнего Колю, только когда вернулась из Пхукета в Москву? А чего стоит чудовищная по глубине подхода к действию фраза: «Вам не нужно встречаться с мужчинами, которые вас не хотят»? Как это оригинально! Он ее не хочет, но постоянно с ней встречается. Он что, дебил?
– Вы… очень того… Ну а вот насчет: «Не расстраивайтесь, когда отношения рушатся. Вы просто делаете маникюр и отправляетесь на новое свидание…» Это как?
– Я думаю, что если ваши отношения продолжались полчаса, то это правильное решение. Но я тоже дам совет: если в этот же день у вас получатся еще одни отношения на полчасика и еще раз триста долларов, второй раз маникюр не делайте – маникюрша с ума сойдет. Но дайте мне доцитировать: «Делайте маленькие глотки. Не пейте залпом». Тут я согласен. Особенно водку. Смакуйте. Это очень вкусно.
«Никогда не заговаривайте с мужчиной первой». То есть если человек поднял, скажем, зонтик, который вы уронили, «спасибо» не говори ни за что. Молчи, с-с-сука! Это не по Правилам! Все испортишь!
«На первом свидании в ресторане надо избегать взглядов на мужчину. Смотрите на свою еду, рассматривайте посетителей». Рассказываю. Сначала надо заняться изучением салата. Как губернатор Зеленин несколько лет назад. Ищите там червяка. Тщательно и не торопясь. Потом надо давить косяка направо и налево по залу, но на него – ни-ни! У парня получится чудный вечер. Я вас уверяю. Следующая встреча прямо в ЗАГСе… Ждите.
Далее. Правило номер четыре. «Он должен за вами заехать на такси или на электричке. Чтобы вас увидеть, нужно постараться». И еще: «Место свиданий должно быть удобно для вас». Действительно. Фиг ли мне корячиться на своем удлиненном «Фантоме»? На электричке удобней. По дороге можно познакомиться с интересными людьми. Поболтать за жизнь. За искусство. Дался мне этот «Роллс»! У станции Бирюлево-Товарная есть чудная пельменная. Это водителю на мойке по блату подсказали. Там и отметим. Если до этого в электричке нас никто не полюбит…
«Когда вам звонит мужчина, с ним нельзя говорить более десяти минут». Правильно! Тут любой согласится. С дурами, которые живут по этой книге, больше трех минут говорить просто невозможно. И не о чем! Надо сказать: «У меня миллион всяких дел». И повесить трубку. А зря. Потому что, если не торопиться, можно услышать вдогонку кое-что о твоих делах и твоей маме.
«Если мужчина звонит позднее среды, не соглашайтесь на субботнее свидание!» Назло маме отморожу уши! Я прямо вижу этого несчастного, которому вы отказали в четверг, как вечером в субботу он сидит дома один и в бессильной злобе грызет свои до противности холеные ногти в холодной шестикомнатной квартире альфа-самца на Остоженке. И страшно переживает разлуку. Жалкое зрелище. Продолжать?
И тут я понял, что, кажется, переборщил.
На глазах Светланы блестели слезинки. Мне стало не по себе.
Следующие четыре дня я водил ее везде за собой. На выставки и полуделовые свидания. На тусовки и аукционы. В театр и на дни рождения. Я забрал у нее Правила, ее главную Надежду в жизни. Я должен был дать что-то взамен. В городе начали шептаться.
В субботу, на дне рождения у Володи Руги, я встретил давнего приятеля. Они просидели молча практически весь вечер. Прямо как по Правилам. А потом куда-то вдвоем исчезли. Через три дня она переехала к нему. Против всех правил, американских и даже русских. А еще через пару дней она вошла ко мне в офис гордой красивой походкой влюбленной женщины.
– Мы решили в конце июля пожениться. Вы должны были узнать об этом первым. Я вам очень благодарна за все. И Аркадий тоже. У меня к вам еще один вопрос: если бы я не пришла к вам с этими дурацкими Правилами, вы бы меня ни с кем и не познакомили?
Теперь уже мне стало плохо.
– Так вы все это подстроили?
– Какая разница? А тренинги у вас замечательные. Интересно очень. Я теперь на все буду ходить, – ответила Каштанка и, поцеловав меня в щеку, вышла.
… Телефон в кабинете у адвоката Жанны Рапопорт был бесконечно занят. На правах старшего партнера я открыл дверь своим ключом и вошел к ней в офис. Жанна сидела ко мне спиной и разговаривала с неизвестным:
– Нет, на этой неделе у меня миллион дел, если хочешь – на следующей можем увидеться. Но ты должен за мной заехать. И пойдем куда-нибудь поближе ко мне. Да, реши сам. Ну извини, я сейчас занята. Как-нибудь потом…
Я тихо закрыл дверь и вышел. Песня была такая: «Она взяла себе за Правило…»
«Tatler», июнь, 2014
Лимонный сорбет
– Нет-нет… Только не подумайте, что я развожусь. Ни в коем случае. Мне просто нужен ваш совет. Вы же гуру…
– Скорее ребе, – поправил я, улыбнувшись.
– Уговорили: Ребе ГУРУвич, – съязвила мадам, и мы оба рассмеялись.
Я шапочно был с ней знаком. Встречались на московских тусовках.
Мило здоровались и несколько раз беседовали. Как ее зовут, до сегодняшнего дня оставалось загадкой, но нельзя сказать, что я от этого страдал. Наташе назначили встречу мои ассистенты, и я не удивился, услышав довольно известную чиновничью фамилию. Мода у нас теперь такая. Чиновники разводятся. В смысле сначала плодятся на стороне. А потом разводятся. И снова плодятся. Но остаются друзьями после развода. По крайней мере так считают мужчины.
А эта – нет. Не разводится. Тогда что?
– Это очень щепетильный вопрос. Я долго думала, как вам сказать, вернее, спросить или, скорее, рассказать. Короче, я запуталась… Но мне не к кому больше обратиться. Вы со своим опытом…
В Италии в ответ на длинный и бессвязный рассказ я бы сказал: «Баста кози». Но у нас за «козу» можно и ответить. Потому пришлось только кивнуть в знак понимания.
– Видите ли, Александр Андреевич, история началась две недели назад. Света (вы ее знаете) решила устроить девичник в «Узбекистане». На Неглинке. Там есть отдельный большой кабинет, такой большой, представляете? В виде шутки было решено на эту вечеринку одеться, как бы это сказать… Ну, вызывающе, что ли… Понимаете?
Я, кажется, понимал, но из озорства хотел покочевряжиться и попросил Натали уточнить дресс-код.
Наташа мялась. Я молчал. Кондиционер дул.
– Э-э-э-э-э… Вроде как под гулящих девушек… Таких светских, но гулящих…
«Понятно, что не под гулящих заводских», – подумал я про себя и попросил продолжить.
– Ну это же девичник. Мужчин-то не было. Вот и решили посмеяться и посмотреть, как мы будем выглядеть… И я тоже, конечно, так оделась. Шелковая блузка, как это сказать, откровенная, что ли… Шанель. Прозрачный шифон такой черный. Ну совсем, в общем, прозрачный… И юбка с большим разрезом. А там… чулки на резинках. Ну и каблуки соответственно. Очень красиво, между прочим, получилось. Визажистку позвала. Она такой макияж сделала! Супер. И сижу как дура во всем этом с трех часов. А мне в ресторан к восьми.
– Общая фотография есть с дня рождения? – спросил я на всякий случай.
– Есть, – сказала Наташа. – Я в следующий раз принесу.
«Ага, – подумал я, – значит, будет следующий раз…»
И еще стоит подсказать Регинке фон Флемминг, которая возглавляет в Москве издательский дом «Аксель Шпрингер»: пусть в своем «Форбсе» сделает новый список – «100 главных Мессалин России».
Тираж с руками оторвут.
А то все одно и то же: Усманов, Фридман, Прохоров, Потанин, Лисин, Абрамович. Никакой интриги.
– Короче, мне надоело дома сидеть как дуре, – прервала мои мысли о списке «Форбса» Наташа, – и я надела плащ сверху всего этого и поехала в Москву. Пока пробки, а мы живем в Горках-2, пока то, пока се, в ЦУМ зайду, подарок куплю. В общем, сказала Сергею заводить, и мы поехали. Доехали, как назло, быстро. Зато я подарок долго выбирала. И знаете, что купила? Серебряную расческу «Тиффани»! Такая красота! Потом походила-походила… Вроде ничего больше не нашла такого, хотя перемерила все. Короче, только пять пятнадцать. Сергея отпустила и пошла напротив, в кафе «Вог», чаю попить. Пришла, плащ не снимаю. Жарко. Заказала шампанского. Сижу, звоню своему. А он на совещании и злится, что я звоню. Все матом злится. Позвонила Ленке. Вы ее знаете. А она у парикмахера. Опять жарко стало. Думаю, да ладно – народу почти никого – и сняла плащ. Заказала сорбет. Нет, не сорбет… Не помню… Это имеет значение?
– Существенное, – ответил я. – Постарайтесь вспомнить. Иначе мы дальше не двинемся.
– Да, сорбет, – все-таки подтвердила Наташа первоначальную мемуаристику. – Кажется, лимонный…
– Точно лимонный? – спросил я угрожающе.
– Уверена! – отрапортовала Натали. – Сижу, пишу эсэмэску мужу. И тут… Ко мне подходит молодой человек. Володя. Лет тридцать пять – сорок, наверное. Ну сорок пять. Женат. Работает где-то. Или депутат. Жена – «по улице ходила большая крокодила». Это я потом про него все узнала. Но где-то я его видела пару раз, до «Вога». Кажется, в «Марио». Или в «Палаццо Дукале»… Не помню. Если вспомню, скажу. Милый такой. Попросил разрешения угостить меня еще шампанским. Спросил, что я делаю. Ну я и отвечаю: «Ничего. Жду, когда будет восемь, и пойду с девчонками в «Узбекистан», на девичник. Вот, пока расческу «Тиффани» купила» и серебряный ключик. И тут он мне и говорит: «Сколько?» Я как дура ему и отвечаю: «Получается со всеми делами, по сегодняшнему курсу, где-то полторашка евро». Он говорит: «Согласен. Тут рядом гостиница “Петр Первый”. Пошли». Кладет деньги за шампанское на стол и помогает мне надеть плащ. А! Я вспомнила! Сорбет кокосовый был. Не лимонный. Это важно?
– Еще бы, – сказал я. – Это все меняет. Дальше.
– Я не знаю, что на меня нашло. Я встала и пошла. Как во сне.
«Я знаю, что на тебя нашло. Это все сорбет», – подумал я, но промолчал.
– И? – прошептал заговорщицки ребе-гуру. – Продолжайте. Кокосовый сорбет пока в сторону.
– На день рождения я опоздала на полчаса. Макияж с трудом восстановила сама. Он оставил полторы тысячи евро в рублях на тумбочке, поцеловал меня в лоб, взял телефон и ушел.
– И? – сказал я уже не шепотом. – Вас мучает, что курс рубля упал за две недели? Или что? И как вы узнали, кто он такой?
– О, это просто! – Наташа даже удивилась вопросу. – Когда он пошел в туалет, я посмотрела его бумажник в брюках.
«Эту песню не задушишь, не убьешь!» – пронеслось почему-то у меня в голове.
– Это первый раз в жизни! Поверьте! Я не знаю, что со мной случилось! Но теперь я мучаюсь… А если я его где-то встречу? И буду с мужем? Или он с женой? Что делать? Как реагировать? И что делать с этими деньгами? Правда, я теряюсь… Помогите.
– Ну, с деньгами это просто. Идите в мой любимый Hermes и купите что-нибудь мужу в подарок.
– Как?! На все деньги?! – возмутилась клиентка.
В междустрочии звучало: «Этому козлу на все мои трудовые?! Никогда!»
– Ну что вы! Конечно, нет. Но для чистой совести подарите супругу галстук. И не берите больше эту проблему в голову. Что же касается ваших встреч, то тут бояться абсолютно нечего. Если он вас встретит со своей женой – не подойдет близко. Крокодилицы – опасные рептилии. Если он вас увидит с мужем – одно из двух: или он решит, что вы на работе, или что вы вышли замуж. И тут тоже все хорошо. А вот если вы встретитесь один на один – решайте сами. Можете отойти в сторону и не узнать. А можете просто поздороваться.
«Хотя, согласно твоей реакции на подарок, полторашка евро на дороге тоже не валяется…» – подумал я про себя и улыбнулся.
Она уходила абсолютно счастливая, услышав именно то, что хотела узнать. Или наоборот. Узнала у меня то, что хотела услышать.
– У меня еще один вопрос к вам, Александр Андреевич, и очень важный.
– Давайте, дорогая! У вас все вопросы были важные. Жду.
– А что обо мне подумал Володя?
Вот этого вопроса я никак не ожидал. Что должен был подумать после всего красавчик Вова? Что он встретил в кафе «Вог» и затем полюбил Софью Перовскую? Или, скорее, Веру Засулич?
– А почему вы спросили? – на всякий случай решил выяснить я.
– Мы же с девчонками договорились в переодевалку сыграть. Помните? Так вот, я-то к встрече с ним не готовилась. Я же не знала, что так произойдет. Я-то одевалась на вечеринку. Тематическую. И поэтому нижнего белья у меня не было. Ни здесь, ни там. В смысле ни сверху, ни снизу. А Володя что обо мне мог подумать?..
Даже с моим богатейшим опытом Наташина логика меня качнула.
На прощание в дверях кабинета я все же спросил:
– А там было хорошо после «Вога», в «Петре Первом»?
– Разве со мной может быть плохо? – убила меня ответом Наташа. И, поцеловав в щеку, добавила: – Только мой дурачок этого не понимает…
Прошло несколько месяцев. Я встретил Наташу с мужем в ресторане «Ля Таверна» на открытии. На нем был галстук «Шанель». Она была еще красивей, чем тогда, у меня в офисе. Я всегда говорил, что женщина проживает свои лучшие три года от двадцати семи до пятидесяти. Мы поздоровались.
– У Александра Андреевича любимая марка Hermes, – показывая на мою шею, мурлыкала Натусик. – Все его шейные платки и бабочки оттуда. Это он как-то посоветовал мне купить тебе галстук этой фирмы.
– Но я смотрю, вы их не носите, – заметил я супругу. – Я, кажется, зря советовал.
– Нет, что вы! – тут же отозвалась Наташа вместо мужа. – Просто здесь в Hermes маленькая коллекция. И я уже все Колечке понапередарила.
Смеясь уголками глаз, Наташа мне подморгнула. Коля как-то тупо и по-чиновничьи счастливо улыбался мне и остальному миру.
Действительно, коллекция в Москве значительно меньше той, которая выставлена в Париже. Ну что теперь делать? Есть же и другие бренды… Или можно перейти на шейные платки, как я. А уже потом – на бабочки…
«Tatler», май, 2014
Любовь и ревность
Многим Он казался сделанным из мрамора, как римские статуи. Но я хорошо знал и его, и его жену, и поэтому представлял его скорее фаянсовым, как унитаз в нашем институте.
//-- * * * --//
Он был старше меня на два курса и учился на заочном. В свободное от спекуляции время Миша работал третьим режиссером во Втором творческом объединении «Мосфильма». То есть он не только порол ерунду с утра до вечера, он еще ее снимал.
Бизнес по скупке долларов, франков, марок и прочих лир шел в то лето начала семидесятых на центральных улицах Москвы очень неплохо. Однако к такому удару судьбы в область незащищенных гениталий Михаил был абсолютно не готов.
Итак, в июне на «Стриту» высадился десант шведов. Одного звали Свен, другого Ян. Шведы бодро говорили по-английски и даже улавливали русский (язык врагов учат в армии), заигрывали с фланирующими девушками около кафе «Московское» (Тверская, 6, – бывшая улица Горького, в то время – бывшая Тверская), и вскоре местной фарце стало понятно, что «Тре-Крунур» нужна крупная сумма рублей в обмен на доллары. От ревности и недоступности к лакомой операции спекулянты напрягались.
Дело в том, что такой суммы на немедленный расчет ни у кого с собой не оказалось. Один лишь мудряшка (не от слова «мудрый») Мойшеле якобы обладал искомой величиной в наличии. Коллеги вытолкнули Михуила на сближение с фирмой. Наступала развязка.
Шведы достали огромную (по тем временам) пачку денег. Миша – небольшую сумку с рублями и открыл ее для демонстрации шведам. Шведы заглянули внутрь, и ходячий валютообменник немедленно получил прямой в голову с дальнейшей серией ударов по печени и почкам. Михуил был мальчик мужественный и обоссался от страха, не снимая штанов, чтоб не показать врагам ужаса на своем неарийском лице.
Что произошло? Шведы Свен и Ян выглядели как шведы, но были эстонскими залетными кидалами из Таллина. Тщательно собранная аккуратная кукла из долларов тянула на сто тысяч рублей. Михуил, который до тысячных высот еще никогда не поднимался, встал на тропу бизнеса с заднего прохода в кафе «Московское». В спортивной сумке «Аэрофлот» лежали тысячи рублей в банкнотах, вышедших из употребления в 1961 году при деноминации. Большие такие бумажки с портретом Ильича, на фиг в описываемом году никому не нужные. Спалившиеся шведские эстонцы, обидевшись, что за их красивую куклу какой-то гад решил двинуть фуфло, били Михаила очень умело, но слишком долго и без фантазии. Через пять минут местные менты сгребли всех, включая Михаила, шведов, куклу имени столицы США города Вашингтона, сумку с Ильичами, два режиссерских сломанных ребра, кровоточащий нос и, конечно, обоссанные джинсы levis.
Миша позвонил мне из милиции и попросил помочь, чем и как можно, а пока он где-нибудь посидит до суда, хотя ему это явно не нравилось. Я связался по междугородней с телеграфа с одесским дядей Фимой, который мог все, и объяснил ему, шифруясь от КГБ, что мой приятель попал в историю, при которой в настоящий момент он «не стоит и не лежит, а как-то находится посередине этих процессов»… Одесский родственник на то и родственник, чтобы понимать с полуслова любимого племянника. Дядя Фима перезвонил мне на следующее утро и, поддержав свое реноме всеумейки, продиктовал телефон некоей Ларисы. Лариса была плохим адвокатом, но время от времени жила с заместителем генпрокурора, которому, видно, сильно нравилась. По крайней мере больше, чем законно обретенная на освоении целины в конце пятидесятых комсомольская жена. По фильмам я знал, что на целине были трудные и голодные комсомольские будни…
Лора вошла в квартиру через пять секунд после своей груди. Это если считать вслух и не быстро. Грудь находилась на довольно ладном теле, но полностью затмевала все впечатления от остального, хотя над ней возвышалась симпатичная кучерявая блондинистая голова в круглых темных очках. Я сделал нам кофе и рассказал ситуацию с приятелем. Лора попросила к кофе коньяк и сняла очки. На голубом глазу, вернее, на его заплывшем остатке царил замечательный и добротный синяк.
Адвокат объяснила, что ее почти жених номер два – первый секретарь райкома то ли Москвы, то ли Подмосковья – утром погладил большевистский кулак о лицо любимой с поэтическим сопровождением: «Теперь ты, сука, к своему легавому месяц не покажешься…» – очевидно, имея в виду прокурора. Видно, приревновал по каким-то причинам. Хотя мог иметь в виду и некоего генерал-полковника МУРа. Кто их, глупых ревнивцев, разберет…
Короче, Лариса мне понравилась как адвокат и вообще. Ее позиция при подготовке к процессу впечатляла, особенно сзади, но несмотря на это, Михуила выпустили только через неделю, а еще через месяц они поженились, когда глаз окончательно прошел. Думаю, что к этому времени исчез и удивительной красоты кровоподтек на левой стороне седалищного нерва, поставленный уже, кажется, ногой из МУРа. Но спрашивать об этом молодых было не очень удобно… Лора была старше Миши на десять лет и с высоты своего «стажа» увидела в нем выездную еврейскую визу и будущее крупного афериста. Он, в свою очередь, расписался с ней из страха когда-нибудь жениться по любви. Короче, брак имел все основания быть крепким.
… Прошло несколько олимпиад и солнечных затмений. До меня долетали слухи, что Леви’с (кличка перешла с Михаилом все границы) прекрасно адаптировался в новой среде. Он взял фамилию жены Котлетин, купил за недорого в Германии титул барона и таким образом сделался еще и фоном. Фон Котлетиным. Звучит гордо.
Легенда была следующая. Мишель – единственный наследник дяди Котлетина (ближайшего поверенного государя императора), который вывез из России вместе с Белой армией практически весь интерьер апартаментов царской семьи. На память. Дядя недавно ушел в мир скорби, оставив все единственному племяннику: древние иконы в окладах и без, яйца (без яиц в нашей жизни просто никуда), а также несколько десятков других работ Фаберже типа рамок, каменных зверьков и прочей мути. Иногда попадался Айвазовский.
Над нескончаемым иконным наследством каждый день трудились несколько десятков мастеров пятнадцатого века, в основном осевшие в Берлине, над ежегодным шестым «Девятым валом» – парижские мастера, над ювелиркой работали умельцы из Одессы и Ленинграда, приютившиеся в Бруклине. «Икона старая, но мастер еще жив», – это выражение пошло именно оттуда. Антиквариат втундивался как настоящий европейцам свободных профессий (докторам, ветеринарам, адвокатам, коммерсантам и рестораторам) – то есть тем, кто платил наличными, скрытыми от налогов, и мог приобрести ВЕЩЬ на потом за полцены сегодня. Действительно, ни один кот еще за свою кастрацию карточкой VISA не заплатил… Старушки платят ветеринару налом.
Супруги жили на юге Франции и в Сан-Морице, короче, там, где кучкуются клиенты. Михаил не выучил ни один язык, чтобы объясниться толком с клиентурой, но это, как ни странно, создавало иллюзию правды. Весь антикварный мир эмиграции, как и тогда у кафе «Московское», ревновал и завидовал Леви’су.
И вот, гуляя по Парижу, я случайно столкнулся с Лорой. Она несколько похудела. Но тот же наглый взгляд, та же грудь с набором свежих морщин, «Шанель» по всему телу и россыпь хороших брюликов на костяшках пальцев. Мы обнялись.
– Ты мне нужен, – сказала старая подруга. – Я же по-вашему ни в зуб ногой, а мне надо к врачу. Он какой-то светила европейский тут. Попереводишь?
Профессор оказался симпатичным старичком со смеющимися глазами.
– Мадам, – сказал он, – вашему мужу нужен долгий покой. Он должен прийти в себя, иначе все обернется плохо. Это сильное успокаивающее. По две таблетки после еды каждый день – утром и вечером.
– Доктор! Я немедленно расскажу об этом мужу! Жаль, что он не смог прийти сам…
– Успокоительные, мадам, – это не ему, это вам!
Лариса похлопала меня по спине и тихонько сказала:
– Ну, пару дней я продержусь и без таблеток, не правда ли, Сашок?
На улице я срочно заторопился к маме, но не мог не задать мучивший меня вопрос:
– А почему сам Миша не пришел?
– Ты что, не видел там медсестру? Ты знаешь, какими глазами она на него смотрела первый раз? А я очень, очень ревнивая!
Я представил только что потрясшую меня медсестру заслуженно стоящей на подиуме конкурса страхуил и исчез с горизонта как человек-паук.
А еще через десять лет он нашел меня в Москве.
– Ты можешь помочь старому другу? Позвонит Лора – скажешь, что мы ужинаем с тобой и еще с двумя министрами по делу. И возьми с собой паспорт водителя…
Можно подумать, что я обычно ужинаю с министрами из-за сексуального влечения… Но зачем ему паспорт Игорька?!
Лора позвонила через десять минут. Я плел ахинею про спецужин в «белом доме», про то, что нас обслуживают одни мужики, и стеснялся самого себя, горя от стыда, ну чуть-чуть…
Гостиница «Метрополь» как место встреч меня удивила. На диване сидели две хорошо одетые долговязые и на редкость худые девицы и по-дурацки хихикали. Девушки призывно что-то замурлыкали типа: «Александр, мы вас ждем!» Когда я приблизился, одна из них свиристящим шепотом сообщила мне, что должна сказать что-то по секрету… Я встал на диван, мы сравнялись ростом, и скелетик зашептал мне на ухо: «А вон Михаил Абрамович!»
Леви’с стоял около стойки ресепшен и зло на меня поглядывал. «Светку не трогай, убью! – сказал он. – Твоя Наташа. Это очень известные манекенщицы. Давай бери два номера на паспорт водителя и пошли. Потом поедем с отчетом домой… Конспирация… А то эта старая дура меня и тебя убьет!»
Мы вернулись к дивану. У «моей» на шелковой блузке были расстегнуты все пуговицы до пояса. На загорелом теле виднелись ребра и средних размеров фурункулез, который в обиходе принято называть грудью с соском…
Мой эксперимент с ее коллегами был давно и хороших впечатлений не зачал. Последняя манекенщица в моей жизни вышла из ванной согласно правилам: по прямой линии, взошла на кровать как на подиум и в самые интересные моменты застывала в позах с поворотом то направо, то налево, в ожидании вспышек блица от фотоаппаратов. Очевидно, в эти минуты я должен был аплодировать…
Короче, мы договорились с манекенным ревнивцем, что он позвонит мне после загула, и я пошел ужинать в ресторан этой же гостиницы.
Через полчаса, как только я заказал ужин, Леви’с позвонил мне и срывающимся в хрипе от страсти и счастья голосом сказал: «Все!»
А еще через сорок минут мы входили домой к фон Котлетиным.
Обняв меня, Лора показала пальцем Михуилу на ванную.
– Котик! – заверещал муж. – Ну не сейчас! Мы должны поболтать со старым другом…
Они препирались до крика еще часа полтора. Наконец я устал и собрался уходить.
– Ладно, – сказала Лора. – Я тоже Сашку давно не видела. Попьем чаю пока…
Миша заплакал. Через пятнадцать минут я тоже рыдал – от смеха, не стесняясь этих придурков. Я даже не мог себе представить, до чего может довести ревность…
После каждого долгого отсутствия вне супружеского дома Лариса загоняла мужа на взвешивание в ванну. Почему в ванну? И я тоже был в недоумении… сначала. Оказывается, если два «мишиных Фаберже» в воде не всплывали, а были, так сказать, насыщенными и затестостероненными и уходили в воде на дно, то все было хорошо. А вот если нет, и они, пустые, всплывали, как пиратские бутылки, – тогда все. Кирдык. Из дома надо было бежать. Причем всем. И прислуге, и друзьям. К тому же на Ларису было записано все имущество по французскому праву. А там не разгуляешься. Во всплывающие минуты она била и царапала мужа в истерике черной пантеры. Я принял сторону дамы в следственном эксперименте. Сопротивляться двоим он уже не мог… Пяти минут истерики мне хватило…
С больным от смеха животом я сел в машину. Это потрясающе! Почти по переводу Маршака: «… Любовь и Ревность навсегда меня загнали в сети. По мне и Ревность не порок – не будь Любви на свете…»
Дома любимая нежно обняла меня и сказала: «Оксана наполнила тебе ванну». Я покрылся мурашками страха, волосы на голове в тех местах, где они еще оставались, встать дыбом могли только параллельно полу. Что они и сделали… Я всегда принимаю душ, зачем мне ванна?!
С предрасстрельными плечами я двинулся в ванную. Меня интересовало только одно: это идея любимой или горничной?…
Впрочем, особой разницы я не видел…
«Tatler», март, 2014
Мой манифик
Моя подруга Ирэн Коммо сидела у меня в кабинете в Москве, и мы мило болтали.
– Ты должен полететь со мной в Париж на эту вечеринку, – говорила она. – Там соберется много интересных людей, ты получишь удовольствие. А официальным людям будет интересно с тобой поболтать про современную Россию. Тебя же многие знают. Известный адвокат. Франкофон. Твои книги хотят переводить на французский. Поехали, а? А еще там будет наш министр иностранных дел. Я вас познакомлю. Решайся.
– А кто сегодня у вас возглавляет МИД?
– Лоран Фабиус. Бывший премьер в правительстве Миттерана. Очень авторитетный политик.
– Да? Мы пару раз когда-то встречались. Я с удовольствием с ним поболтаю. Вспомним старое. Нам, дорогая, есть о чем поговорить… Нас, можно сказать, многое связывает…
Я познакомился с ним в Бургундии во время предвыборной кампании, почти за деловым завтраком… Это было тридцать лет назад, но он точно должен меня помнить: дело в том, что, когда мы встретились с ним второй раз, он меня сразу узнал. Вот что значит авторитетный и серьезный политик…
//-- * * * --//
– Послушай, разберись, пожалуйста, с нашими паспортами и уведи от меня всех этих кретинов. Умоляю! Я не могу их больше видеть в таком количестве…
Брюс Раппопорт, третья строчка в списке Форбс Европы в 1987 году, мой клиент и один из первооткрывателей перестроечного Советского Союза, чуть не плакал у меня на плече. Мы прилетели на его самолете из Женевы, и нас действительно встречала какая-то невообразимая толпа народа в вип-зале Шереметьева-1. Раппопорт должен был назавтра встретиться с Горбачевым, а сегодня в аэропорту его ждал какой-то серьезный министр, который, в свою очередь, срочно должен был куда-то улететь и поклянчить денег для изуродованной великой страны. То было такое время…
Я забрал все встречающее стадо с собой, и мы двинулись по ковровой дорожке в сторону столиков для заполнения каких-то бумаг.
Однако мой взгляд поймал двигающуюся прямо навстречу, по той же самой дорожке, толпу значительно меньшего размера, в центре которой я узнал двух известных в Западной Европе персонажей. Одного звали Ги де Ротшильд (еврейский барон, между прочим), и он в этот момент возглавлял двухсотлетнюю финансовую империю, а второго – Лоран Фабиус, бывший премьер-министр Франции и сын известного и очень серьезного парижского антик-дилера, еврея и крупного мецената. Любимец Миттерана посмотрел на меня в окружении бесчисленных сопровождающих, наклонился к кому-то с видимым вопросом, не отрывая от меня глаз. Получив ответ, он что-то сказал Ротшильду, и тут наши толпы поравнялись, слегка смешиваясь на широком, коммунистического цвета ковре перед огромными окнами аэропорта.
– Добрый вечер, месье! – сказал мне бывший премьер со своей полугалльской улыбкой. И седьмое поколение банкиров так же дружелюбно закивало в мою сторону. – Давно хотел познакомиться. И как же это забавно встретиться с вами в Москве. В удивительное время мы живем, не правда ли?
Я, как мне кажется, галантно расшаркался (все-таки не последние пацаны в этом мире) и, не торопясь, произнес:
– Мы знакомы, мой дорогой премьер-министр! (Во Франции титул высшего чиновничьего состава сохраняется на всю жизнь.) Лет пять-шесть назад мы встречались с вами в одном маленьком городке в Бургундии, – продолжил я, пожимая господам руки. – Мне еще показалось тогда, что, если бы не выборы, вы бы точно задержались с нами.
– О да, конечно, как я мог забыть! Непростительно! Видишь, мой милый Ги, это все вчерашняя водка этих русских. – И, обращаясь уже ко мне, продолжил: – Еще раз прошу прощения, и позвольте пригласить вас в Париже на ужин, так сказать, искупить вину, месье Раппопорт…
С этими словами Лоран Фабиус протянул мне визитную карточку и добавил:
– И то, что мы обсуждали в Бургундии, мы, конечно, доведем до конца.
– Это будет нелегко, но мы попробуем… – сказал я гордо, и мы расстались.
//-- * * * --//
– Это была ваша вторая встреча? – давясь от смеха, спросила Ирэн. – А что же тогда было на первой?
– Ты знаешь… Первая была совсем другая, но история ее намного интересней. Да и вспоминать приятней. Не знаю, как ему, а мне точно. Представь себе раннюю весну в сохранившейся средневековой Бургундии…
//-- * * * --//
… Как человек очень мало пьющий, я безумно страдал от вчерашней вечеринки. Нет, конечно, проезд с Жаном по замкам и винодельням был очарователен. Нас набилось ужас как много в его деревенский автобусик, и иногда казалось, что старичок «Рено» не вытянет на подъемах. Жан (Иван по-нашему), белогвардейский отпрыск третьего поколения, абсолютно бредил Россией, которую ему нарисовал его дедушка генерал. К началу восьмидесятых годов ситуация в Советском Союзе по сравнению с дореволюционной немного изменилась. Жан, познакомившись с новыми эмигрантами, между тем задавал гениальные вопросы типа: «А какие у вас были сани в Москве?» – или: «Запрещено ли коммунистической партией играть в чехарду? А в лапту?» Князь Иван никогда не работал, проживал папины деньги (не подозревая, что они через тридцать лет будут называться «лаве»), жил в симпатичном домике пятнадцатого или шестнадцатого века в глубочайшей бургундской дыре под названием Во де Пюи. Городок Воткинск под Ижевском – просто Нью-Йорк по сравнению. В описываемое время у меня шел бурный роман с Ивановой сестрой Анной и еще с кем-то в этой же компании, уже не помню. Практически на каждые выходные у Ивана собиралась разношерстная, но очень симпатичная компания друзей в основном из Парижа. Мы ездили по винодельням и многочисленным замкам этого очень красивого региона, покупали в каждом месте бутылку или две местного бургундского и к концу дня обычно становились такие надегустированные, что разобраться, где диван, шкаф или камин, уже были не в силах и поэтому ложились кто куда. Было очень молодо, весело и любимо.
В то утро я проснулся с дикой головной болью от местного нового молодого вина. А потом от старого. В голове пульсировала какая-то пружина, не давая сосредоточиться на лежащей рядом спине. С другой стороны спины что-то хрюкало и тихо посапывало. Даже по сглаженным одеялом контурам фигуры хорошо знакомая во всех видах девушка Анна не получалась. Я встал, обошел кровать с севера, чтобы посмотреть судьбе в лицо, и с ужасом обнаружил совершенно незнакомого человека. Я слегка приподнял одеяло, констатировал два факта: первый – это была миловидная (по крайней мере спящая) особь женского пола, и второй – я точно не знал, кто это и откуда она взялась. Третий факт тоже начинал подпирать больную голову и мозг, говоря о том, что где-то неподалеку (в доме) должны находиться Анна, мои очки и вся одежда.
В доме было тихо, как в морге после отбоя.
По-прежнему одетый в шелковый шнурок с шестиконечной звездой, я присел на кровать и начал ласково, но довольно настойчиво толкать незнакомку. Через какое-то время тело открыло прищуренные глаза и, посмотрев на метр ниже звезды, неожиданно сказало по-русски с явным украинским акцентом:
– Тебе было хорошо? Мине тоже. Спы, еще темно и холодно. Я спю.
Действительно, было довольно рано, около семи утра. Но бурные выяснения отношений с сестрой хозяина могли начаться в любой момент. И я предполагал физическую опасность этого явления для всех окружающих, включая, к сожалению, посуду и меня.
После интенсивной тряски незнакомки с неизвестной мне головой я все-таки привел украинский акцент в чувство ощущения реальности бургундского утра.
– Я хочу тебя обрадовать, Кристина, – сказал я барышне. – Сегодня наша очередь идти за круассанами и хлебом. Вставай, одевайся, и где-то здесь должен бродить твой парень, поэтому между нами ничего не было… Это так, на всякий случай.
Девушка напряженно задумалась…
– Во-первых, я Вика. Во-вторых, я должна пойти в ванну и принять душ, и то место, где ничего не было, с утра почему-то ноет с непривычки. И в-третьих, мой парень – это ты про себя?
«Бойкая дивчина», – подумал я. Затем, изобразив еще одно лежбище в виде алиби – на диване в глубине комнаты, за ширмой, – начал искать одежду. Поиски ни к чему не привели, и мне пришлось попросить мою сожительницу посмотреть в соседней комнате. Пока я принимал душ, Виктория вернулась со всей добычей. Устная объяснительная свелась к тому, что в соседней комнате спал голый человек, который накрылся собачьей подстилкой, возле него лежала тоже голая овчарка (очевидно, местная очаровательная и добрая сука Чарка без ошейника), которая, по всей видимости, и соорудила себе лежбище из моих джинсов и свитера с курткой. Как все это оказалось в соседней комнате, следствию выяснить так и не удалось.
По дороге в центр жизни города Вика, держась за мою куртку, тремя неравными приступами рассказала свою историю.
Вообще она с Запорожья, но в позднем девичестве переехала в Москву из «этой дыры» и на вопрос, что она в Москве делала, четко ответила: «Училась, блин. Ты что, ночью не понял? Всему выучилась…» В процессе освоения каких-то наук она вышла замуж за французского дипломата, «который служил еще в гвардии у Наполеона», и по прилету в Париж он, выйдя на пенсию, увез ее на год в деревню, в свой мрачный каменный дом в Бретани. Там она сходила с ума в этом «клошар-хаусе», без денег, без друзей и без машины (прав нет). Пенсионер кайфовал в гнездышке и гордился тем, что до ближайших соседей надо ехать полчаса. Девушка попивала втихаря водку, горько оплакивая запорожские иллюзии, и готова была пойти на мокрое дело по отношению к законному супругу. Наконец муж выправил Викусе документы, и они, вооружившись прокатной кемпинг-машиной, отправились в двухнедельное путешествие по Франции. Заглянув в какую-то винодельню, молодожены столкнулись с нами, и Вика услышала практически родную речь. Она вышла на улицу, забрала свою сумку из сарая на колесах, пока бретонец торговался с кем-то за два франка, и, не спросив никого, забралась к нам в автобус. В частоколе народа Ваниного рыдвана «Рено» Викуся затерялась. Ну а когда все уже были в глубокой постдегустации, она каким-то образом оказалась недалеко от того места, где я спал. Сантиметрах в трех, под одеялом. Потом в двух.
По дороге в булочную до меня дошло еще несколько вещей, связанных с новой знакомой. Вчерашние винные и более тяжелые пары выходили из отличной фигуры и довольно милой, но пьяной головы с большим-большим трудом и явной болью. Ньюбретонка, держась двумя руками за мою куртку, объяснила, что по-французски знает три фразы: «Бонжур», «Же т’эм» и «Вуле-ву куше авек муа?» Я согласился, что с этим набором фраз действительно можно продержаться во Франции в интеллектуальной беседе минут десять…
На центральной площади городка было все, чему и положено быть в рыночно-историческом центре французской провинции: церковь XV века, мэрия, аптека, кафе–табачная лавка–ресторанчик в одном лице, мясная, булочная, овощная и, конечно, лавка со звучным названием Triperie (место, которое русскоязычные люди тут же называют «трипперная», хотя там продаются такие штуки, как печень, почки, куриные сердечки и т. д.) и бакалейная чуть на отшибе.
Возле булочной Вика прижалась ко мне чувствительными шершавыми губами и по-интимному, как уже дорогому и близкому человеку, словно любовница, которой все позволено, обдавая щеку феноменальным перегаром вчерашнего счастья, прошептала:
– Санечка, я ща блевану…
Я развернул новоиспеченную любимую задом к площади, облокотил ее голову на стену булочной неизвестно какого века и так же интимно сказал:
– Блюй, дорогая… Я здесь, я жду…
В это время часы на мэрии пробили половину восьмого, и, как по волшебству, на площадь выехал кортеж из четырех полицейских мотоциклистов, лимузин «Ситроен» с флажком и машина сопровождения. Из мэрии моментально вышли несколько человек. Толстяк с трехцветной перевязью мэра под пиджаком, еще три или четыре типа в «пасхальных» довоенных костюмчиках и довольно прилично одетый штымп, по виду местный олигарх – винодел или в крайнем случае вершитель деревенских судеб – нотариус. Из машины довольно пружинисто выскочил молодой премьер-министр правительства Миттерана Лоран Фабиус. Насколько я помнил последнюю прочитанную мной до головной боли газету, месье Фабиус делал объезд провинциальных городков в рамках предвыборной кампании в Национальную ассамблею. Толстенький мэр с гордостью показал широким жестом высокому гостю городскую площадь и заулыбался. Фабиус в костюмчике мышиной фланели тоже сделал счастливую рожу, словно с облегчением после запора, и посмотрел вокруг. Пустая площадь отвечала премьеру серой взаимностью.
Ни один человек из магазинов даже и не думал выходить. Каждый лавочник усиленно готовил свой микроскопический бизнес к главному утру недели. До Фабиуса им было как до больного места моей любимой. Мы были на площади одни.
В это время Вика на своих нетвердых длинных ногах повернулась обратно, потупила в брусчатку глаза, а затем в поисках эха, икнув, сказала шепотом одно слово:
– Пронесло…
– Как это «пронесло»?! – заволновался я, оглядывая уже более-менее знакомую снизу вверх.
– В смысле отлегло, – объяснила Вика и снова облокотилась на меня как-то вся целиком.
В это время площадь с мэром и премьер-министром жила своей политической жизнью. Толстяк, показав рукой на булочную, двинулся вместе с Фабиусом в нашу сторону.
Я на всякий случай обнял для поддержания положения вещей Викусю за талию, она в ответ зачем-то положила кисть руки на ближайшее к ней мое личное плечо, а сверху руки – голову. Очевидно, с бодуна ей казалось, что такая поза будет более эстетичной…
В эту минуту мэр и любимец Президента под ледяным ветром кое-как додвигались до толпы встречающих, которую олицетворили мы с Викусей. Подойдя вплотную, костюм с перевязью указал Фабиусу на нас с Запорожской сечью пухленькой ручкой и сказал:
– Настоящая Бургундия и французский народ приветствуют своего премьер-министра, месье Фабиус.
Премьер тут же начал трясти мне руку со словами:
– На таких исконных французах, как вы, держатся две тысячи лет истории великой Франции!
Вику слегка рыгнуло, и от этого она вся закачалась. «Сто процентов, – подумал я. – Этой ночью мы вдвоем, можно сказать, поддержали всю Бургундию».
– Бонжур! – начала выдавать свой словарный наборчик любимая.
Опасаясь, что девушка сразу перейдет по привычке к третьей фразе ценного лингвистического списка, я наступил ей на ногу и довольно сильно нажал.
– Охерел, шо ли, Сашок! – застонала Викуся. В это время Второй человек в иерархии Пятой республики уже тряс и без того трясущуюся руку дивчины, приговаривая что-то вроде:
– Я ослеплен красотой истинной француженки, мадам. Ваш супруг – очень счастливый человек.
Расставаться лидеру социалистов с «мисс France» явно не хотелось, но мелкая толпишка официальных лиц уже дрожала от холода, и молодой премьер вынужден был отступить.
Я оставил Вику на улице, купил багет, круассаны, а также несколько бриошей для отмазки и вышел снова на свежий воздух. Кортеж разворачивался, чтобы опять на много лет покинуть малипусенький городок.
Последнее, что осталось в памяти от этого утра, были слегка затуманенный взгляд самца на мою верную подругу Викторию из окна официального «Ситроена» и срочно выпитая чашка шоколада там же, на площади, в местном кафе. Вика заказала себе анисовую водку. Для здоровья…
//-- * * * --//
… У Ирэн текли слезы. Она беззвучно тряслась в приступе хохота и сквозь эту свою франко-русскую трясучку пыталась уговорить меня напечатать этот рассказ во Франции. И чем раньше, тем лучше. «А то он снова уйдет с государственного поста».
– В конце концов, Фабиусу пора познакомиться с тобой как с господином Добровинским!
– Это уже неинтересно, дорогая. А так я могу всем рассказывать, что дважды разговаривал с премьер-министром Лораном Фабиусом, авторитетнейшим политическим деятелем Пятой республики.
Пока я все это рассказывал Ирэн, мой мобильный телефон продолжал молча разрываться. У какого-то Сергея Анатольевича был абсолютно такой же номер, как у меня, но с другим префиксом. Мы незнакомы с ним, но несколько раз разговаривали и даже посмеялись над этой проблемой. Ему звонят – и ищут меня, мне звонят – и ищут его.
Ирэн выжидательно на меня смотрела, пока я отвечу. Я понял, что в этой истории с mon cher премьер-министром еще рано ставить точку.
– Будьте добры Сергея Анатольевича, – услышал я мягкий женский голос.
– Вы знаете, – ответил я, – его сейчас нет. Он встречается с министром иностранных дел Франции. Позвоните на следующей неделе.
Москва–Тель-Авив,
март–апрель, 2014
Правда, только правда и ничего, кроме правды
С юности я считал, что самое красивое время года в самом красивом городе мира – это апрель в Париже. Он становится какой-то розоватый, девушки снимают пальто и плащи, туристов еще мало – а любви уже много. Одно слово, будоражащее все чувства, витает в воздухе – Весна. Я сидел во дворике George V и любовался полом в гостинице. Женским. Иногда еще останавливаюсь в «Рице». И тоже для радости глаз… Мой взгляд, застрявший на круассане, прервал телефонный звонок. Офис? Офис.
– Александр Андреевич! Я соединю вас с господином Кацманом? – задала вопрос верный ассистент Кристина.
«Какой кошмар! – подумал я. – Мамочка, за что?!»
– Прифет! – услышал я знакомый одесско-берлинский акцент друга детства. – Мне надо тебя срочно увидеть. Есть сумасшедший бизнес. Можно сказать, гешефт! И ты больше никогда не назовешь меня евреем-тысячником! Шо ты молчишь, как глухонемой с клизмой в роте?
– Послушай, дефективный, – ответил я, – это мама говорила, что ты один еврей-идиот на тысячу умных. А я не мог ей перечить. Особенно когда она была права.
– Я прямо вижу, как Люсиль Рувимовна передо мной звиняется, если б была жива. Как на Привозе за кидок тухлой рыбой. Короче, ты где, в офисе? Я могу на неделе зайти, или у тебя кровавая пашня арбайтена?
Чувствуя близкую месть, я игривым голосом сообщил, что пока в Париже, зайти он ко мне может только в гостиницу, и в Москве меня не будет еще пять дней.
Это убийственное слово «супер»… И затем не менее ошеломляющее: «Не бэ, я буду у тебя завтра».
…Я слишком хорошо знал Толика и его неуемную одесскую энергию, чтобы осознать безвозвратную потерю парижских каникул…
Под вечер следующего дня я прощался с клиентом у входа в отель, с ужасом посматривая на прибывающие автомобили. Наконец подъехали немецкие номера. Шарманистый швейцар распахнул дверцу утомленного жизнью автомобиля, и оттуда показалась рыжая голова Толика со словами:
– Wir, короче, мы к херу Добровинского, bitte, по схеме бикицер, придурок…
Я вжался в стену. Стена от страха перед Толиком безропотно меня приняла. Услышав знакомую фамилию, француз заулыбался и поспешил к багажнику. Между тем из машины вылез еще один персонаж, напоминающий фигурой славянский шкаф, с лицом охранника из «Матросской тишины», уволенного за садизм, и тоже направился к заду старушки «Мерседес». Француз тренированным пальцем нашел у нее в нужном месте чувствительную точку, и через секунду «Мерседес» открылась мужчинам полностью. «Из оттуда» торчала клеенчатая сумка-нищебродка в клеточку, та, которая не рвется и которую обожают иммигранты, еще не поднявшиеся в своем статусе до дворников с официальным разрешением на подметальню-поливальню. Такой тихий ужас в одной из лучших гостиниц мира. Носитель ливреи с недрогнувшим лицом попытался вынуть этот кошмар из автомобиля и… даже его не приподнял. На помощь пришли славянский шкаф и Толик. Втроем со шкафом они достали таджикский Ali Vuitton из машины. Пора было уже выйти из тени, вернее, из ниши…
Для начала я по-французски все-таки объяснил, что действительно знаю этих двух herr’ов, точнее, одного из них. Только после этого швейцар позвал на помощь трех коллег, и в конце концов они разместили сумку возле меня, Толика и третьего типа в баре на первом этаже. На фоне огромного гобелена семнадцатого века мы очень мило смотрелись с искомой нищебродкой, ушастым Толиком и омерзительной харей неизвестного происхождения. Моя бабочка и я чувствовали себя полными декадентами.
– Познакомься с гхением адвокатуры! – дал приказ шкафчику мой приятель.
Незнакомец протянул клешню, похожую на набор свиных сарделек одинаковой длины с татуировкой на четырех из них. Вместе надпись на покойных хрюшках образовывала слово «Фима».
Первое впечатление почти всегда правильное, особенно когда оно омерзительное.
– Фридрих, – неожиданно представился Фима. – С Берлину я… В смысле с Харькову…
Если б я мог поднять эту трахнутую сумку, я бы тут же надел ее на голову Толика. О Фиме Харьковском я кое-что слышал, но знакомиться мечтал не очень… Будущий Фридрих родился в деревне Малые Обсеры, где его родители получили право на поселение после серьезной отсидки. Матушка, одесская воровка на доверии, по совместительству иногда гетерила в свободном полете, папа был харьковчанин и тоже интеллигентный человек. Еще подростком Ефим Моисеевич унаследовал отцовское дело (квартирные кражи) и сам позже отдохнул лет восемь. История быстро облетела тогдашний Советский Союз. Дело в том, что молодой человек договорился с судьей выйти за отсиженное под следствием. Но денег в тюрьме у него не было по техническим причинам. Операцию должна была осуществить maman Хая Йосифовна. Однако в это время, как назло, у ближайшей родственницы разыгралась романтика по уходящей молодости, и она, взяв детские деньги у папы, судью кинула. «Фемидун» (народный судья) не стал разбираться в тонкостях семейного уклада Дрекманов, и сынуля получил по полной. Устав ждать первенца шестой год, безутешные родители свалили в Израиль с окончательной остановкой в Германии. Сынуля, досидев положенные два года, через несколько лет воссоединился с семьей, и после легкого, но столь долгожданного трехнедельного мордобоя все помирились. Дружная Семья – основа стабильного немецкого общества. Новый эмигрант объявил себя фолькс-дойчем, фридрихнул Ефима, получил гражданство, но, как выяснилось в дальнейшем, не поумнел…
– Открой сумку и держись, шобы гхолофку не скрутнуло, – прервал мои размышления довольный, улыбающийся Толик и, естественно, сам расстегнул молнию.
Из сумки на меня смотрело ухо. Большое. Над ухом кучерявились какие-то мощные вихры. Виднелся глаз без зрачка. Все было то ли каменное, то ли окаменевшее. Как и я сам.
Наступила тяжелая пауза.
– Шо это вы, Шура, обмерли?
– Was is das, придурок?! – с ужасом спросил я.
– Спокуха, Дункель, наши взяли водокачку. Это – Микеланджело. Живой и настоящий. Стоит на вес. Ты купишь. Я знаю. Миллион дашь? Сам знаешь, шо он просит тридцатник. А мы его тебе за однусик. Но деньги завтра… Ну в крайнем случае через два дня. А то за ним очередь. Ферштейн? Кстати, экспертиза не нужна. Уже есть. Шо ты молчишь, как фаршированная рыба? – И Анатоль широким жестом, как Маяковский – паспорт, достал из брюк… газету.
Газета оказалась голландской, со звучным названием «Хуе Морген», и была почему-то четырехстраничной. На развороте маячила статья с фотографией мраморной головы Давида работы Микеланджело ди Буонарроти. И весь текст на том же непростом языке… Я набрал гуглового переводчика, ввел для начала с испуга по-русски «Хуе Морген» и получил четкий ответ: «Плохое утро». Перевод мне не понравился. Сам я по-голландски знаю только два слова: «Аякс» и KLM, но на этом далеко не уедешь. Тогда я сфотографировал статью и послал по почте своему старинному другу и эрудиту Володе Бершадеру, который живет в Брюсселе и знает оба официальных местных языка. Всезнайка Вова пыхтел над переводом недолго. История приобретения головной боли от Микеланджело сводилась к заголовку «Неожиданное происшествие в краеведческом музее». В тексте значилось, что местный гранитчик-ремесленник между укладкой плитки в сортирах и кухнях из остатка чего-то выпилил на досуге голову по образцу великого итальянца и подарил ее музею. Стоимость головы довольно велика – где-то около трехсот евро, ну, может быть, триста пятьдесят… В связи с тем, что вместе с головой, которая на всякий случай весит как надо, исчезла еще и памятная дощечка, свидетельствующая о том, что копию Микеланджело подарил такой-то, общественность решила, что это возможная месть странного клиента за когда-то треснутую клозетную плитку.
– Какой у тебя вес, Толик? – спросил я, вернувшись к дивану с идиотами.
Не чувствуя подвоха, друг детства ответил по-одесски однозначно, но точно:
– А шо?
– Так вот, – продолжил я, – заберите ваши триста килограмм го…на: ты – восемьдесят, Фима – сто двадцать и голова – сто, и не звоните мне из тюрьмы, я занят.
Анатоль посмотрел на Фридриха с ухмылкой дебила, впечатленного первым сексом в одиночной камере, и сказал:
– Ну, шо я тебе гховорил, Моисеич? Будет торговаться как Янукович, когда его мучали гхазы…
Газета «Хуе Морген», что, согласно Бершадеру, означает «доброе утро», повергла настроение содружества дегенератов в соответствие с ее русской транскрипцией. Толику пришлось рассказать мне правду. Дело происходило приблизительно так. Фридрих завел отношения с иммигранткой – некоей херсоноской Софой, которая работала в королевском захолустье типа Breda или Castricum (города в Голландии) и преподавала там язык, на котором говорила до иммиграции, хотя местные свято верили, что учат русский. Гонимый все той же весной и восьмилетними нарами, как бы в подтверждение слов советской песни: «… только вижу по улицам где-то одинокий гуляет гормон…», Фима прибыл к любимой на голландский интим. В ожидании невесты новый тезка Энгельса прогуливался по всем четырем улицам городка. То есть от окраины до центра и обратно. Внезапно бывший Ефим наткнулся на некое подобие музея с бесплатным входом и без видимой охраны. Чтобы скоротать время и помня отцовские заветы, Фима во втором зале практически упал на голову. Под головой была прибита маленькая черная дощечка с единственно понятным словом про итальянского скульптора. Чтобы не терять времени даром, одинокий посетитель срочно набрал главного известного ему эксперта по искусству одессита Кацмана. Тот сказал: «Надо брать. Твою гхолову можно двинуть за большое лаве…» Фима сразу почувствовал возрастающую эрекцию к великому итальянцу вдобавок к Софкиной. Поблагодарив мысленно бережливых аборигенов за щеколду вместо музейного замка, Ефим умудрился дотащить голову до Софкиной квартиры и прожил там с ними (с головой и Софой) три дня в ожидании эксперта. Счастье Толика, его звонок мне и покупка местной газеты уже были понятны.
В отношениях Фимы и Толи наступила тревожная пауза. Фима недобро хрустнул надписью сарделек со своим бывшим именем и пробурчал сквозь зубы:
– Говорил тебе, там еще Рембрандт висел, здоровый такой… Эксперт… х… в. – И добавил весомое определение, заимствованное из названия голландской газеты.
Затем Фридрих Моисеевич закрыл сумку.
В это время около нас неожиданно остановилась коллега из Лондона и сказала что-то, мне глубоко понятное, в память о первом уроке русского языка, который я как-то ей дал за обедом. Мы познакомились в этом же отеле полгода назад, когда работали над завещанием модного покойника, который хотел все забрать с собой. Надо сказать, что благодаря нам частично это ему удалось. Мисс Морган специализировалась на всех проблемах, связанных с искусством. Кражи, завещания, страховки, подделки, копии, оценки… Ну а я и адвокат, и коллекционер. Нам стало как-то быстро хорошо и интересно вдвоем. Это симпатичное знакомство слегка пугала некая опасность влипнуть в нерабочие отношения. Опасность еще усиливалась тем, что Клэр точно попадала в идеальную формулу «левостороннего движения»: в два раза моложе плюс пять лет… А еще коллега была очень хороша собой. И до противности умна.
– Переведи! – подал голос Кацман, одновременно протягивая руку англичанке. И добавил: – Толя. Херр Толя.
Бонд. Джеймс Бонд. Пень урин-гойский.
– Она сказала кое-что про желто-голубой автобус. Но тебе это не понять. Забирай этот ужас и потеряйся в Занзибаре, я тебя прошу.
Но Толик уже протягивал визитную карточку с надписью: «Антик. Продам и куплю». Я не стал объяснять, что слово «антик» лишнее и речь на карточке идет о жизненном кредо. К сожалению, Толян получил карточку в обмен… Я пошел провожать двух придурков до дверей. Главный обещал утопить голову где-нибудь по дороге домой, в Берлин. Я верил слабо, хотя хотелось верить сильно.
Утром за завтраком к нам подошел консьерж и сказал, что Клэр доставлен сверток. В лобби мой наметанный и тревожный глаз увидел огромную сумку из самого известного кожгалантерейного магазина в мире. К одной ручке были привязаны бантик и записка. Зато на второй… висела противоворованная звенелка, которая в нужный момент, очевидно, не зазвонила. Я вспотел как после острого тайского супа. Клэр развернула записку и, чуть шевеля красивыми губами, прочла: From Herr Dobrovinsky. Present. В раскрытой сумке виднелось уже знакомое мне ухо… Что же придумать?! Надо как-то это все объяснить! Бред… Хотя… Дедушка говорил, что, если все-таки стану адвокатом, я должен запомнить одно золотое правило: НИКОГДА НЕЛЬЗЯ НИКОГО ОБМАНЫВАТЬ. НО ПРИ НЕОБХОДИМОСТИ СЛЕДУЕТ ГОВОРИТЬ ПРАВДУ – ТАКУЮ, КАКОЙ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ЕЕ
СЛЫШАЛИ.
– Дорогая Клэр! Это мой подарок. Правда, очень своеобразный. Но я его делаю, думая только о тебе. Мне стало известно, что из какого-то музея под Амстердамом украли эту штуку. Путем невероятных приключений мне удалось напасть на след грабителей, а за одним из них я вообще слежу тысячу лет. В конце концов, как ты видишь, мои люди доставили эту вещь сюда. Сейчас мы позвоним в музей и сообщим им, что пропажа здесь. Затем поедем к ним с этой головой и с победой разума и справедливости. О тебе напишут все газеты. Устроим пресс-конференцию. Все сойдут с ума! Ты будешь в Европе в своей области адвокат номер один! Мы выезжаем через час и будем ехать три-четыре дня, останавливаясь в маленьких уютных романтических городках – Брюге, Гент… Кровати под балдахином шестнадцатого века. Рыцари, привидения, Босх. Ужин при све…
Но коллега уже обнимала меня за шею и говорила на ухо все ту же фразу, максимально приближённую по звучанию к русской: Yellow-blue-bus. Весна. Париж. Апрель. Ландыши. Микеланджело… И Давид со своей никчемной головкой. Все поплыло перед глазами. И я опять простил Толю… Из какой-то романтической части Фламандии, следуя заветам деда, я послал эсэмэс в Москву, домой, любимой: «Дурная голова покоя не дает. Пришлось опять изменить многолетним привычкам. Подвернулось дело. Срочно поехал в Голландию. Остановился в каком-то старье. Ночью то тесно, то жарко. Засыпаю с трудом под утро. Вот такие условия. Хорошо, что ты это не видишь. А то не знаю, что было бы… Вернее, знаю. Надеюсь скоро вернуться. Ну а там – как получится…» Правда – великая вещь. Особенно адвокатская.
//-- * * * --//
За обеденным столом сидела одна из наследниц и недовольно перечитывала что-то. Лицо у горничной было такое же милое, как у дочери. Издали могло показаться, что в Кнессет зашел представитель «Аль-Каиды».
– Папа, ты тут оставил свой новый рассказ. Мы с Оксаной прочли. Это правда про эту англичанку? А если мама увидит? А я ей точно расскажу… И в офис лондонский ты стал чаще летать, и про голову ты рассказывал… Мы все умирали от хохота… Значит, было?
– Да-да, – вставила свои две гривны кулацкий подголосок Оксана. И, как-то нервно одернув передник, добавила: – Если так будет продолжаться, я тоже уйду. – Затем, поймав удивленный тинейджерский взгляд, добавила: – А что? Мы же Александра Андреевича совсем не видим. Зачем я вам нужна такая? А у меня в Донецке, можно сказать, жених стынет… Найдете себе еще кого-нибудь…
– Да что за ахинею я слышу в своем доме! – начал возмущаться я. – Это же литература! Для красного словца. Анекдот есть такой! И вообще, в чем дело? Я имею право на фантазию! Понятно?! Кроме того, Анатолий недавно звонил сам. Чтобы раз и навсегда закрыть тему, я его сейчас наберу. И пусть тебе, моя умная дочь, будет стыдно! – Я кипел и уже слышал в телефоне гудки. Мы обменялись банальностями по громкой связи, выяснили, что тот за рулем, кругом шум, и я из педагогических соображений передал телефон дочери.
– Дядя Толя, добрый вечер! – начала хитрюшка. – У папы тут приступ вынужденной амнезии. Забыл, когда он вас познакомил в Париже с Клэр. Не помните точно? А то у нас тут спор идет.
– О чем ты гховоришь, рыднусик! Жрал только так. И ЭКЛЕРЫ, и наполеон, и мусс шохоладный наворачивал. А шо, в несознанку ушел, гхений адвокатуры? – Линия разъединилась.
– А он действительно, несмотря на то что худой, полный идиот, бабушка была права, – подытожила дочь и обняла меня как-то еще по-детски.
– Кроме того, – продолжал я нравоучения, – отношения с девушкой в два раза моложе тебя ни к чему хорошему не приведут. Это безвыигрышный вариант. Или она тебя бросит, или она с тобой останется. А кому в нашей семье это нужно?
– Может, чайку, Александр Андреевич? – засуетилась горничная. – Тут для вас оладушки напекли. С пылу, с жару. И варенье вкуснейшее есть. Ваше любимое. А то вы, наверное, утомились после работы и судов-то ваших. А мы к вам с глупостями… Ой, простите. И наколка с головы съехала… Что же это я… Ну вот. Правда – она же всегда победит. Был бы на моем месте Холмс, обязательно сказал бы: «Элементарно, Кацман…»
P.S.:)
• Когда я попросил Толика подписаться под каждым листом рассказа, он это сделал мгновенно. И теперь всем его показывает.
• Фима тоже все подписал, но уточнил, что деревня называется не «Малые Обсеры», а «Великие Обсеры», и пишутся они через букву «Ё». Важный момент, между прочим. В остальном Фридрих гордится тем, что о нем узнала страна.
• Клэр посмеялась над рассказом и прислала фото голубого автобуса с желтой полосой.
«Tatler», апрель, 2014
Спагетти и фаршированная рыба
Альфредо предстоял тяжелый разговор с ее отцом. Я (ее отец) должен был объяснить спагетоеду многое про нашу семью, религию, мою старшую дочь и что жить они могут вместе сколько хотят (хоть еще неделю или даже месяц), но свадьбы не будет. К тому же он итальянец. А я только похож. Издалека. Хотя в молодости выглядел более настоящим, чем Челентано…
– Мувается? Или не мувается? – спросил подошедший к моей машине Фима.
– Фима, – ответил я, не отрываясь от учебника, – вы же интеллигентный человек, сидели за подделку документов. Нельзя сказать по-русски «мувается». Это моветон. Не коверкайте на чужбине язык Александра Сергеевича. Ему памятник стоит у нас в Одессе. Надо сказать «двигается». И приобретите наконец новые дифтонги, я вас прошу…
Фима наклонился, посмотрел на меня в упор и тихо спросил:
– Студент, ты не гонишь? Мы с Борухом вынесем тебе хренову тучу этих дефективных тонгов, только скажи, где они продаются и есть ли у тебя сдача на них?..
Тут из гостиницы вышла работа (мужик с чемоданом), явно в аэропорт Кеннеди, и мы подвинулись на машину ближе к выходу. Воскресная ходка в аэропорт была выгодна по тарифу и времени.
Текло жаркое и влажное лето 1980 года в городе-не-герое Нью-Йорке. Я учился в будние дни, а в выходные работал таксистом, чтобы свести концы с концами. Зарабатывал я за два дня по двести долларов чистыми, и этого хватало на всю неделю… За отсутствием первоначального капитала спекуляция антиквариатом носила минорный характер. Качественного прорыва в две-три тысячи долларов никак не получалось.
– Есть базар, студент! – обратился ко мне надоедливый Фима. – Выйди из рыдвана, пойдем мороженого хавнем, – продолжил коллега.
У Фимы был «кошерный миттер», или, по-человечески, счетчик со сломанной шестеренкой. Шестеренка без одного зубчика прокручивалась быстрее «гойского миттера», и таким образом хозяин получал прибыль на одну шестую быстрее, чем католики. Приятель Фимы, пожилой Моня, тоже таксист, помнил еще моего деда – по Одессе – и в знак благодарности ему за что-то отломал сразу два зубчика у моей шестеренки. Коллеги называли мой счетчик «суперкошер». Мне было очень стыдно, но чинить шестеренку не хотелось.
Мы двинулись к Шестой авеню за мороженым, оставив такси загорать на солнцепеке.
– Ты на английском хорошо чешешь? – неожиданно, но очень серьезно спросил Ефим. – А попереводить сможешь? И не зассышь? И будешь молчать, как автобус без бензина? Потом, когда мы выйдем взад, мы с Боряном дадим тебе штуку баксов за час ничегонеделанья, но с условием, что ты подправишь по ходу наш «французский». – Потом помолчал и добавил: – С нами еще будет Ленчик. Он в порту когда-то фирму бомбил и по-английскому сечет, как в секу шпилит, но его словарь с изъянами… И вообще, оденься поприличней. Серьезный штымп ждет.
Через два дня заспанная старушка открыла нам дверь средних размеров особняка в Бруклине. Проводив нас в какой-то зал и не говоря ни слова, старушенция исчезла в портьерах. Гостиная выглядела как-то по-мещански, но при этом уж очень религиозно. На красноватого цвета комоде стояла святая Елена в виде скульптуры. На стенах висела пара-тройка религиозных картин. Здоровенные часы отбили семь утра. Я как идиот сидел в своем единственном пасхальном костюмчике и бабочке. Все молчали. Одесситы восхищались молча, про себя… Редкий случай.
Наконец в гостиную, почесывая живот, вошел довольно грузный человек лет пятидесяти в сопровождении миловидной дамы.
Хозяин и дама неожиданно поздоровались по-итальянски:
– Бонжорно а тутти!
– Переводи! – прошептал сидевший рядом со мной Фима.
Я перевел.
– Коме ва? – продолжал беседу штымп.
– Не английский… – побурчал Ленчик. – Пока не секу.
Джованни усадил нас за стол, а Розелла (так звали хозяйку) поставила для гостей печенье и, извинившись, вышла принести кофе. Через тридцать секунд она вернулась, неся большой серебряный понос со всеми кофейными причиндалами, и села с нами.
Фима начал излагать. Я переводил. Идея гостей была следующая.
В пешеходной и очень людной части города, которая называется Литтл Итали, на углу двух улиц можно организовать классный бизнес. На картонных коробках в виде стола Ленчик будет гонять три карты, одну красную и две черные. Задача найти фраеров, которые будут ставить на месторасположение красной и проигрывать. Толпу создают Боря с пацанами. Еще четверо на шухере.
– Сколько будет приносить ваш бизнес? – спросил через меня Джованни.
Тему подхватил юркий Ленчик:
– В будние дни, чтоб их мама всю жизнь работала на стройке коммунизма, мы думаем, по штуке. А в шаббат, ой, звиняюсь, в пятницу и субботу – по трехе с бурят можно сфукнуть… На всех… – как-то застенчиво закончил речь оратор.
Я в пятый раз повторил, что я студент и только перевожу. И что обычно, когда перевожу, я сразу всё навсегда забываю. Потом перевел предложение Ленчика и взял себя в руки, чтобы не залезть от страха под стол.
– И что вы предлагаете? – неожиданно спросила Розелла.
– Фифти-фифти!!! – подскочил на стуле полиглот Леня. – Наше все – ваша крыша. На «бене мунус». В смысле по-честному. Фигачь, Санек, с идиша!
Джованни улыбнулся и посмотрел на жену. Потом, повернувшись ко мне, сказал:
– Кофе, каро? А теперь переводи. Бизнес известный, но для нас не очень большой. Скузи. Не семейного уровня. Вот завтра в порт приходит контейнер с хорошим товаром из Колумбии. Это другие деньги. А ребята как-то без нас с Розеллой пусть работают. Но будет что посолиднее – приходите. Такси на улице твое? Довези до Пятой дочку садовника…
Я был счастлив исчезнуть и от Джованни, и от таксистов. И чем быстрее, тем спокойней.
На улице меня ждала Клара. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что Клару я могу возить, сколько она захочет… И куда захочет. Но лучше – ко мне в студенческую комнатушку. Так и получилось. Правда, далеко не сразу: через четыре часа. Девочки с Сицилии – большие пуритане. А еще через месяц ко мне домой пришел папа Клары и все объяснил. Очень популярно и главное – доходчиво. И про то, что я студент, и про то, что я не католик, и про мое недолгое, но яркое будущее на собственных похоронах. И говорил как-то очень вежливо…
Вечером, слушая мой рассказ, девочка сидела на моем диване в моей майке и плакала. Она была младше меня всего на год, а плакала как ребенок.
Я попытался рассказать ей, что меня по-другому воспитывали на Четырнадцатой станции в Одессе, что мой дед, одесский раввин, пережил погромы и учил меня ничего не бояться. Что мы не расстанемся и что мне не страшно, хотя было страшно.
Мы не расстались.
Через неделю возле дома я увидел двух не очень симпатичных людей. Молодые люди, как мне показалось, без высшего образования пригласили меня в длинную машину. Я опять вспомнил дедушку, но на этот раз другого: «Когда бейцим от страха становятся маленькие, как орешки, с одной стороны, это, конечно, плохо. Но с другой стороны – хорошо. Это значит, что они у человека еще есть и их пока не отрезали!»
Неувядаемый еврейский оптимизм.
В машине сидел Джованни.
– Ты точно не итальянец? – задал мне вопрос падре и добавил: – А похож. Жаль, конечно.
Мне тоже стало очень-очень жаль. Всех. Себя в первую очередь.
– А вообще ты молодец, не испугался. И мы все этому рады. Ты настоящий. Одесса похожа на Сицилию? Папа Клары сказал, что ты можешь просить ее руки. Тебе он ее отдаст. Она тебя любит. Не бойся, я за все заплачу, и за свадьбу, и за твою учебу. Садовник у меня один.
То есть у меня был выбор: гениталии против свадьбы. В отсутствие первого второе не работало. Но по крайней мере я выиграл время…
Месяцев шесть я продержался. Я брал их измором: свадьба только в синагоге и только после окончания учебы. С итальянской стороны против меня выставили венчание в церкви, Кларин темперамент, тарантеллу и граппу.
Через полгода стороны устали. Клару, кажется, познакомили с каким-то Пьетро. Тот думал, что синагога – сорт французского сыра. Зато проблем с венчанием дочери в церкви у садовника не было.
Мой разговор с женихом пошел сразу не туда, куда я хотел.
– Я очень люблю вашу дочь, господин Добровинский. Но она совершенно не хочет выйти за меня замуж.
«Какая хитрая скотина этот Альфредо», – подумал я, зная, как все обстоит на самом деле.
– И потом, – продолжило животное, – я вам никогда не подойду. Я не еврей и еще учусь. Но нам очень хорошо вместе. Вы понимаете?
– Вам со мной? – переспросил я. – Или вам с Александрой?
Когда через три часа мы прощались друг с другом и с пустой бутылкой «Брунелло», Альфредо принял позу футболиста, который, стоя в стенке, защищает самое святое для мужика место, и сказал:
– Честно говоря, я очень вас боялся, Александр. И теперь тоже боюсь, но уже меньше. Мы ведь начитались газет про русскую мафию. Вы понимаете?
– Живите вместе сколько хотите, я добрый, – пришлось мне ответить итальянцу. – Хоть еще полгода. Хоть сколько хотите. Хоть целых три месяца. Это даже лучше. Но если дочка пожалуется… – Я угрожающе указал пальцем на скрещенные в замок руки а-ля футболист.
Альфредо слегка побледнел, но тут же боязливо-согласно кивнул… И мы расстались.
Я ехал домой и думал: «В самом деле, еврейский папа похож на итальянского. Но все-таки еврейский намного демократичней… К тому же у моего садовника сын».
Москва–Тель-Авив, май–июнь, 2014
Вечер в Византии
– Конченая тварь! – громко сказал мужчина напротив.
Официантка «Недальнего Востока» поперхнулась, но соевый соус не пролила.
– И меркантильная сука, – продолжил Петр Николаевич.
Девушка заулыбалась. Очевидно, последнее определение к ней уже точно не относилось, и она успокоилась. Кстати, надо будет порадовать Аркадия Новикова: подбор персонала на высоте.
Что касается меня, то, получив такую исчерпывающую информацию, я все-таки поинтересовался у противоположной стороны стола, что, собственно, мне с ней делать.
Мой собеседник, но еще не клиент, которого прислали ко мне знакомые знакомых друзей любимой, выглядел уверенно-неуютно.
Замызганную и не прожитую из-за бизнеса бесшабашную молодость подчеркивали покачивающиеся ступенчатые мешки под глазами, в каждом из которых прослеживалось наличие двадцати–тридцати миллионов долларов. Обыденный набор в биографии меня не впечатлил. Бауманский институт, рейдер в лихие, строитель дорогих домов для бедных богатых, квартира на Арбате, дом в Жуковке, жена-сокурсница с салоном красоты, хобби нет, иногда футбол, двое детей, Куршевель, Сардиния, секс каждую вторую пятницу месяца с плановым переходом на каждую третью, начиная с ближайшего сентября… Я заснул…
И вот тут-то и прозвучало: «конченая тварь и меркантильная сука».
«Ага…» – подумал я и приоткрыл правый глаз.
В таких эпитетах обычно прослеживается серьезный гонорар.
– Нет. Не жена, – поймав мой взгляд, снова заговорил Петр. – Жена у меня чудо. Боевая подруга. Речь совершенно не о ней. Собственно, именно потому, что это не жена, я и попросил вас поужинать со мной. Если б вы знали, как мне… как мне тяжело говорить… Я понимаю, вы образец. Семейный. Все знают. Но мне, правда, не к кому обратиться… Я все расскажу. Помогите! Спасите!
На слове «благословите!» Петр чихнул «на правду».
Услышав, что я «семейный образец», я сделал честное и понимающее лицо с легчайшим оттенком порицания.
Мама на потолке сардонически ухмыльнулась, а дедушка рядом с ней беззвучно зааплодировал обожаемому внуку.
– Да, я такой. Но сейчас речь не обо мне.
Мама закатила глаза и исчезла. Дедушка продолжал с интересом слушать.
– Ей тридцать лет, и она дизайнер чего-то непонятного. Ребенок от первого «небрака». Познакомились случайно, на специализированной выставке. Слово за слово, пока жена с детьми где-то плавала на яхте, Петр Николаевич буквально за две недели приплыл… После того как супруга вернулась, была сумасшедшая командировка в Париж, потом подряд несколько срочных выездов в Питер. Слезы на Новый год («я одна, а ты с ней…»), такие же слезы на Восьмое марта, зато чудный святой Валентин. Он подружился с ребенком, хотя тот чистый отмороз. Чего можно ждать от безотцовщины?
В ресторан зашел Александр Петрович Таранцев с двенадцатью охранниками. Мы поздоровались.
Прерванный на самом неинтересном месте рассказ продолжался. Пока ребенок сидел за партой, Петр регулярно «ночевал» у Люды. Ночевка заканчивалась в три часа дня в связи с отсутствием в школе продленки. Это была сумасшедшая любовь. Он точно знает. Такое в жизни бывает только раз.
– Я тоже каждый раз так думал, – сказал сверху дедушка.
– И Саша весь в тебя, папа! – не могла не съехидничать вновь появившаяся мамочка.
В ресторан зашел мой приятель Володя Голубев, у которого было на два охранника больше, чем у Александра Петровича. Мы поздоровались.
– Это Бармалей? – спросил Петр.
– Не надо ненужных вопросов, – ответил я, – иначе вам дадут погоняло Ай-болит, так как других слов вы произносить месяца два не будете… Лучше давайте дальше.
Однажды Люда сказала, что точно знает, что один из его детей не его. Он страшно обиделся, тем более что это не так. Был дикий скандал, и он купил ей за это кольцо. Потом все снова пошло по возрастающей. Начали появляться мысли о том, как уйти из жизни. Имеется в виду супружеской. На пике мыслей об уходе Люда как-то заявила ему, что жена стопроцентно знает про их роман, но терпит и молчит, потому что для чего говорить и выяснять, когда лучше не нарушать материально выгодный покой. Петр возмутился и заявил, что Наташа – порядочный человек и на такое не способна. Был дикий скандал, закончившийся норковой шубой. На три дня они уехали в Будапешт и из номера так и не вышли. Над Рижским шоссе при снижении она ему сказала, что хочет ребенка. Сказано – сделано. И как Промежуточный Результат – бриллиантовые часы Cartier.
То есть беременности нет, а часы есть. Хотя должно было быть наоборот.
Мама с дедом ржали в голос и попросили спросить, ведет ли он статистику расходов…
Так прошло три года. Он завел собаку, чтобы гулять по ночам: пешие ночные прогулки на свежем воздухе хороши для здоровья. Бедный Тузик писал и делал все остальное за тридцать секунд, а оставшиеся два часа вынужден был спать на кухне у Люды. Однажды Петр проснулся в четыре часа зимой в холодном поту, с пульсом сто шестьдесят, так как понял, что забыл на кухне у Люды барбоса. Остаток ночи Петя сам разгрызал собачий поводок, чтобы предъявить жене алиби (якобы собака убежала, и надо идти ее искать с утра). Но утром жена встала поздно, и Петр успел сгонять на машине туда и обратно. Бедная собака за сутки не побыла на улице и трех минут. К глубокому удивлению горничной, вернувшись в родные стены после двухчасовой прогулки по морозу, Тузик тут же обоссался в коридоре, на холодном итальянском граните.
Как-то ночным днем любимая призналась Петрушке, что ее подруга ходит в один и тот же салон с его кикиморой заниматься черной магией, и узаконенная старушка в бессильной злобе тычет булавками в его тело из ваты.
Старушачий муж взорвался, как склад боеприпасов.
Прямой в голову, две пощечины, битая посуда и раздавленные часы – я думаю, ему приснились. Но выглядеть передо мной надо было, в его понимании, по-мужски. Тем более что он точно знает про свою жену все, включая ее презрение к магам и гадалкам.
Они не разговаривали два месяца.
Мимо прошел Володя Тартаковский, директор Театра оперетты, друг детства и замечательный человек. Мама в последний раз видела Вовочку, когда ему было семь лет и он шел с букетом в первый класс.
«Он немного изменился», – сказала мама мне на ухо.
Короче, через два месяца Петручио сломался, а она забеременела.
Роды в Майами, пред– и послеродовые скандалы. Он все равно не ушел. С бабулькой жизнь спокойней и надежней, несмотря на купленную на имя ребенка огромную квартиру в «Алых парусах».
Люда на не-уход отреагировала не очень, а мальчик рос не по дням, а по часам.
Скандалы прерывались легкими и непродолжительными перемириями. Пара колец и браслеты ситуацию разряжали, но не спасали. Месяца три назад она его послала окончательно и совсем перекрыла доступ к телу. Но содержание на ребенка берет как живая.
Завтра, согласно шпионским сведениям, Люда с подругой ужинают в новом «Ла Маре».
В задаче спрашивается и просится: подойти к ней, познакомиться и уговорить ее вернуться вместе с телом, но перестать морочить голову с женитьбой.
– Деньги бери вперед, – сказал дед сверху и растворился в темноте.
Мама исчезла еще раньше.
…Она сидела за столом и читала книгу моей юности «Вечер в Византии» Ирвина Шоу. Он описал ее довольно точно. Рыжеватая шатенка в красном платье, все руки в кольцах, грудь в орденах из силикона, сумка «Шанель», приходит раньше подруг на всякий случай, сидит читает «Татлер», «Вог» или еще что-нибудь, чтобы выглядеть менее дурой. Может агрессивничать поначалу.
– Я хотел бы с вами познакомиться и поговорить по личному для вас делу, – начал я просто и прямо.
Тут же выяснилось, что напротив меня сидел не подарок.
– Вся Москва знает, что bы несвободны. Причем несвободны постоянно, и bы это афишируете во всех СМИ. Зачем нам с вами говорить по личному вопросу? – И она улыбнулась бесконечной улыбкой королевы.
Однако родители делали меня на совесть.
– Дорогая! Вы абсолютно очаровательны. Но у вас мания величия. Я совершенно не собираюсь с вами спать. Я тут по делу…
– А что вы мне хамите сразу? – включила женскую логику девушка. – Вы что, хотите сказать, что я такая страшная? Что за мной ухаживать уже стыдно?
Следующие пять минут у меня ушло на то, чтобы ее успокоить. Дедушка, прячась в сигаретном дыму, заметил: «Фильм “Миссия невыполнима” смотрел? Считай, что ты главный герой седьмой серии…»
За соседним столиком опять оказался Александр Таранцев. «Кто-то за кем-то следит?» – заметил я, улыбаясь себе под нос. Наверняка он подумал то же самое. Что вертелось в голове у охраны, мне неизвестно. Скорее всего ничего.
Довольно быстро я начал песню о главном и для смягчения ситуации заказал шампанское.
Она была намного привлекательней, чем та «тварь и сука», которую он описывал.
Когда в «Недальнем Востоке» я попросил его показать в телефоне фотографию женщины его жизни, Петр потупился и сказал, что телефон есть, а фото нет. Зато дома есть любопытные дети. И жена.
Я популярно объяснил ей, что он страдает. Что привязанность к ней и ребенку намного сильнее, чем она думает.
– Это он вам сказал? – задала вопрос тварюка. – Или вы сами придумали? – Потом извинилась и набрала подругу: – Тань! Я здесь, и у меня неожиданный, но серьезный разговор. Ты можешь опоздать часа на два или лучше на сутки?
Потом посмотрела на меня и заметила сквозь не тронутую еще ботексом губу:
– Я действительно не в вашем вкусе? Хотя в последнее время вас видят часто с брошенными блондами. То Волочкова, то Аршавина. Вы изменили своим шатенистым принципам?
Я ответил, что клиентка и постелька – суть разные субстанции. Мне показалось, что я выглядел убедительно. Она и мама оставались скорее скептиками.
В моих практически бесполезных уговорах прошел час. В компании с толстяком время бежит незаметно. Шампанское закончилось. А я продолжал слышать один и тот же позывной без каких-либо новаций.
– Объясните, Александр Андреевич, зачем этот женатый козел? Приходить и трахать меня раз в неделю от одиннадцати до часу дня? Я еще хочу построить свою личную жизнь. Встретить приличного человека. И засыпать с ним ночью.
Что-то в ее логике трогало… Надо было разобраться что.
Внезапно заверещал телефон. Очевидно, вышеупомянутое домашнее животное хотело узнать, как продвигаются переговоры.
Я извинился перед дамой, вышел в коридор и бодро, вместо «Здраствуйте!», отрапортовал: «Работаем». Однако Петя меня не слышал.
– Прошу прощения, я вас отвлекаю, но только что мне сообщили: они с подругой сидят в старом «Ла Маре», на Грузинской, а не там, где вы…
Без всякого стеснения я немедленно, но с удовольствием рассказал ему о незнакомке, особо смакуя рефрен про козла.
Затем послал на свой бывший столик еще одну бутылку «Вдовы», рассчитался за все и поехал домой.
Ночью, засыпая в знакомых и любимых руках, я услышал, как мама пожелала мне спокойной ночи.
– Будешь писать рассказ, назови его «Вечер в Византии», – попросила мама. Какой вечер имела в виду, она не сказала.
Я пообещал.
Действительно, чем не Византия?
«Tatler», июль, 2014
Свадебная Плевна
– Пап! А почему на этой фотографии, которую вы называете свадебной, ты сидишь, а мама стоит? По этикету должно же быть наоборот. Ты сам учил…
– Ты знаешь, дорогая, это фото было сделано на следующий день после брачной ночи. Я уже не держался на ногах. А мама не могла сидеть…
– Папа! – услышал я голос старшей. – Чему ты учишь ребенка?
Чему-чему? Ребенок… Семнадцать лет прошло…
– … Я беременна, – сказала любимая и выжидательно посмотрела на меня.
Шутки типа: «А кто отец?», «Как ты узнала об этом через полчаса?», «Да что вы, сговорились все сегодня»?! – глядя на серьезность лежащего передо мной вечернего лица, не канали. Оставалось вспомнить вгиковское прошлое и изобразить из себя картину «Нечаянная радость в отдельно взятой части кровати». Однако беременная гражданка, кроме слов и жестов, требовала дополнительных доказательств…
… Через час после анонса грандиозных новостей любимая приступила к следующему этапу женских издевательств.
– Ты не думаешь, что нам пора пожениться? Это будет уже второй ребенок…
Хорошо, что сказала. Можно подумать, что я сбился со счета.
– Конечно, мой ангел. Давай пока спать. Завтра обсудим.
Ночью меня во сне душили гиены и во все места залезали змеи…
Все эти гады зачем-то искали у меня обручальные кольца и фату. Ничего не нашли, но замучили страшно.
Еще четыре недели над моей печенью работал лобзик, вырезая надпись: «Свадьба». Передо мной постоянно разворачивались приступы необходимости бракосочетания на фоне общесемейной интоксикации.
Наконец я не выдержал и сдался. Но как-то по-адвокатски, убедив любимую, что брак в городе-герое Лас-Вегасе будет так же прекрасен, как и в Москве.
«С паршивой собаки шерсти клок», – явно читалось в глазах у любимой, но она молчала, как партизан Тарас Бздунько на допросе у фашистских гомосеков.
Я уже предвидел, как мы под аплодисменты морской свинки повесим в спальне американское фуфло под названием «Свидетельство о браке», когда раздался звонок.
– У нас через неделю совет директоров. Ты зампредседателя, и мы должны принять очень важные решения. Жду.
Это был главный олигарх Болгарии и России первой половины девяностых – Миша Черный. Ему принадлежали алюминиевые и глиноземные заводы, газеты, футбольные клубы и самая большая компания в Болгарии. Телефонная. А я был член совета директоров и Мишин адвокат. Вот ему-то я и начал объяснять про беременный Лас-Вегас…
– Бред, – сказал Мишаня, – я щас пацанам скажу, и вам тут такую свадьбу зафигачат – Георгий Димитров из мавзолея встанет и придет с букетом проситься в свидетели.
Спорить было бессмысленно, и мы вылетели через пару дней из Москвы. Миша действительно был главной бизнес-фигурой в Болгарии в те годы. Это подтверждал единственный на всю страну «Роллс-Ройс», который пытался залезть за молодоженами по трапу самолета в аэропорту Софии.
В гостинице, которая принадлежала тоже Михаилу, напуганные олигархом, чьей-то свадьбой и чучелом в бабочке, а также с целью сохранения «девственной Плевны», принимающие дали нам два огромных номера с круглыми кроватями под балдахинами. Путаница между памятником павшим героям Плевны и предполагаемой мифической дефлорацией произошла из-за того, что директор отеля русский язык в школе учил, но давно и плохо. Короче, любимая немедленно ушла тошнить в номер по соседству, а я оглядывал помещение. Перепуганные болгары в срочном порядке решили, что я еще главнее, чем сам Михаил Семенович, тут же прислали мне гида по гостинице и по номеру – очень красивую брюнетку с впечатляющей грудинкой и со смешным именем Стойка Ракова. Только мы приступили к осмотру, как тут же под балдахин вернулась полностью выблеванная невеста, и Стойка Ракова вмиг пострашнела.
Утром за нами приехал «Роллс-Ройс» в цветах и куклах.
Мы ехали в центр Софии без пробок по страшнейшим колдобинам социалистического прошлого. Пробок не было никаких, потому что от нас и так все шарахались, к тому же машин в городе было не так много.
Когда автомобиль остановился где-то в центре, у кафе Hollywood (естественно, принадлежавшего Михаилу), любимая посмотрела направо и тихо спросила:
– Ты все понимаешь, когда они говорят? Ты же столько раз здесь бывал…
– Понимаю, – ответил я. – Когда они говорят медленно и по-русски. А что?
– Ты видишь, что я вижу? – продолжала любимая, показывая направо.
Действительно. На другой стороне улицы стояла серьезная толпа народа в идиотских платьях и костюмах и усиленно махала цветами и какими-то ветками типа веников нашему «Роллсу». Посредине этого безумия возвышался православный молодой батюшка с бородой, кадилом с рясой и усиленно крестил английскую машину. Все это происходило на ступеньках православной русской церкви, построенной еще царем в дар дружественной нам Болгарии. Миша на свадьбу опаздывал. Кажется, он снимал правительство. А потом назначал новое. Мы с опаской вышли из «Фантома».
– Православная ли ты, дочь моя? – представившись, спросил святой отец беременную невесту. Дальше диалог был просто потрясающ…
Невеста: Вообще-то я еврейка…
Батюшка: Какой ужас!..
Невеста: Да нет. Вроде до сегодняшнего дня все было нормально…
Батюшка: А суженый твой…
… И с тоской посмотрел на мое арийское лицо.
Я вспомнил старую шутку работников одесского ЗАГСа:
– Я полукровка: отец еврей, мать жидовка…
Священнослужитель поперхнулся и застонал. Стало понятно, что предусмотрительные помощники олигарха батюшке уже как следует забашляли и последнему отдавать лаве в болгарский зад не хотелось.
Батюшка: Мне придется одного из вас покрестить по-быстрому.
Жених и Невеста (хором): ЩАС! Больше ничего?
Подъехал «Мерседес». Те же и олигарх.
Михаил: Что за хрень?
Батюшка: Ну хорошо. Я согрешу и обвенчаю…
Жених и Невеста (хором): Не надо грешить!
Миша: Где мэр, твою мать!
Батюшка: Вон он, сучий потрох…
Из толпы вытолкнули негодяя, который что-то блеял от страха на своем нерусском языке. До нас долетало нечто человеческое типа «свадьба», «не знал», «простите», «не убивайте», «прошу!».
Кинулись искать местного раввина. Но тут уже я остановил поиск, так как невеста была слегка беременна, а это никак в обряд иудаизма не укладывалось.
Миша что-то недобро объяснял помощнику: «Какая православная церковь, идиот! Ты на их рожи посмотри! Ты когда-нибудь видел, примудак, чтобы адвокат был крещеный?» Было понятно, что, если я свалю в Лас-Вегас, вдова помощника будет всю жизнь ставить в казино на черное…
В это время, спотыкаясь и разбрасывая слюни счастья, к нам несся мэр с пронзительным криком: «Я ЗАГС софитейский городской вскрыл! Нас ждуть!»
Толпа рванула на соседнюю улицу.
Батюшка, подальше от возвратного греха и непонятных беременных евреев, сиганул на скутер и, раздувая на ветру волосы с рясой, исчез в ближайшей подворотне.
Ряды «пожидели», когда к толпе присоединились мы с невестой и Михаил Семенович с подданными.
Через пять минут все были в дверях ЗАГСа. Главное заведение своего жанра в столице Болгарии находилось в подвале. Стены и потолок были выкрашены в черный цвет и напоминали неуютный склеп. На мой вопрос, почему цвет в ЗАГСе черный, чья-то ассистентка ответила кратко: «В газетах писали. На ремонт осталась только черная краска – остальную скоммуниздили. Ничто человеческое болгарам не чуждо…»
В склеп запустили человек десять (остальных Миша в гневе рассеял по близлежащим улицам столицы).
В дальнем зале находился главный персонаж будущего действа. Дама напоминала вампира из фильма «Семейка Адамс».
На ней было облегающее черно-сиреневое платье с трехцветным болгарским флагом через грудь и до этого дела, большой пучок, который рос из головы сантиметров на пятьдесят вверх, ультрафиолетовый окрас большими мазками глаз и щек и черные, в цвет стен и потолка, ногти садомазохистки со стажем.
У нас забрали документы и унесли куда-то минут на пятнадцать. Из другого конца склепа доносилась средней громкости уверенная ругань градоначальника и вампирши.
Когда выяснения отношений закончились и все собрались в главной похоронной, мэр махнул рукой, и церемония началась.
Вампирша несла какую-то ахинею на их испорченном славянском языке и наконец дошла до криминального вопроса, в котором я услышал свое имя. Я по наитию понял, что должен кивнуть, и кивнул. Чувырла вытаращила на меня глаза и задала этот же вопрос еще раз.
Мэр, стоявший за моим копчиком в роли свидетеля, пихнул меня чем-то в спину и прошептал: «Да – это у нас нет».
Согласившись с такой композицией бракосочетания, я так интенсивно затряс головой, что любая собака, отряхиваясь от воды, приняла бы меня за своего…
Невеста что-то пробуркнула типа «не отвертишься» и взялась за живот букетом. Я понял, что через минуту болгарский ЗАГС увидит два съеденных за завтраком круассана и омлет с сыром, и потащил любимую в сортир. Вдогонку я услышал заученное пожелание быть образцовой болгарской семьей. «Так и будет», – подумал я и наклонил голову без фаты в унитаз. О кольцах все забыли начисто.
Избавившись от омлета, суженая, кося на меня оставшимся незатуманенным глазом, спросила: «Справка о браке есть?»
Я хмуро двинулся за справкой, оставив уставший за годы строительства коммунизма женский туалет наедине с почти женой.
Мисс Адамс своими черными губами объяснила мне, что справки не будет и все это фикция по приказу козла и взяточника софийского мэра. А незаконен наш брак потому, что никто из нас двоих не имеет прописки в Софии. Так что никакой справки и сертификата не будет.
Я достал из кармана бумажку в $100.
Страшилка вытащила у меня из бумажника еще одну купюру, улыбнулась, отчего завяли цветы на подоконнике, закрыла дверь на ключ и аккуратно сняла трехцветную ленту. Что было бы дальше, уже не узнает никто; видно, она все-таки хотела впиться своими нерусскими клыками в мою еврейскую шейку, но я, уже с искаженным лицом, шипом голодной гюрзы потребовал от чудовища: «Справку гони, рожа гнуснячья!»
Через полчаса моя теперь уже практически узаконенная родная пила-болгарка прятала справку в самое свое интимное место, священное для каждой жены адвоката. В бумажник.
… Несмотря на весь бред этой фуфловой справки, я шел в круглую кровать, как Тузик на живодерню. Я дико устал, и от всего пережитого меня качало из стороны в сторону. Я давно заметил, по рассказам приятелей и собственным наблюдениям, что у мужчин в первую брачную ночь начинается приступ усталости, переходящий в кризис страха. Что же касается женщин, то на них находит какой-то невероятный вал энергии…
Утром, около семи, телефон напомнил мне о совете директоров. Я отработал все варианты инвестиций и поплыл от усталости и нервов. На 17.00 была назначена фотосессия. Я пришел в гостиницу переодеться, но тут «беременному супругу» срочно потребовались доказательства любви.
Когда мы вышли к фотографу, любимая посадила меня в кресло, сама встала рядом и внятно сказала: «Сиди уже, альфа-самец одесский».
– …Ты же не хочешь сказать, что мама на свадьбе была невинна, как Жанна д’Арк на костре? – со смехом спросил младший ребенок.
– Была, была! – проорала старшая.
И обе, давясь смехом от собственного чувства юмора, бросились щекотать ни в чем не повинного лежащего на диване папу.
«Tatler», август, 2014
«Как хорошо быть генералом»
(советская песня)
Алексей Николаевич на консультации по разводу все время бубнил одно и то же:
– В стране не осталось декабристок! Все лицемерные и продажные шлюхи. Я был женат три раза. Все они одинаковые. Деньги, деньги, цацки, одно сплошное вранье. Где эти сердобольные русские женщины? Где? Их нет в России! Исчезли. Вымерли и вымерзли. Сразу после революции семнадцатого года!
«Ох, как ты не прав, мой мальчик…» – подумал я и отчетливо вспомнил историю боевого генерала. Хотя прошло уже больше двадцати лет…
…Самое трудное в моем положении было отсутствие рук. Плащ на меховой подстежке, теплая шапка, шарф и костыли привели к тому, что по женевскому аэропорту от меня шел пар как из котельной, а за мной тянулся изящный шлейф падающего пота.
В Москве стоял собачий холод. В Женеве плюс двенадцать и дождь. Я ненавидел весь мир и себя в первую очередь. За все. За эти дурацкие лыжи, за травмированное на ровном месте колено, за четыре операции по четыре часа, за два месяца в больнице, за жару в Швейцарии и холод в Москве, за тягу к черному и неуютному городу начала девяностых, за презрение к чистой и скучной Женеве, за то, что из-за этого гадкого колена приходилось бриться, сидя на унитазе, и даже за то, что я ненавидел сам себя.
Наконец я плюхнулся в большущее кожаное кресло первого класса «Аэрофлота» (тогда еще такой в «Аэрофлоте» был) и сразу поплыл. Совершенно умопомрачительная стюардесса наклонилась ко мне раздираемым девичьими вторичными половыми признаками пиджаком и с улыбкой, от которой встали даже костыли, сказала:
– Добрый день. Добро пожаловать в «Аэрофлот». Меня зовут Света. Водки хотите? – И сразу добавила: – Давайте я помогу вам раздеться и костыли к себе уберу. Какие они у вас суперские. Сразу видно, что не наши…
Первый класс был почти пустой. На другом ряду тихо посапывал какой-то штымп, и, собственно, все. Капитан пробуровил нечто в усталый от надоевших ему слов микрофон, тот перевел русский на урчание и кваканье, и мы взлетели.
Минут через пятнадцать я проснулся и увидел смотрящую на меня в упор Свету. Стюардесса держала в руке какую-то отечественную газету и, периодически улыбаясь, смотрела то на меня, то в печатный орган.
– Я сразу тебя узнала! – гордо сообщила мне Света. – Мог бы и не скромничать. Чего тут стесняться? Герой – значит, Герой!
Я на всякий случай надел лучшую из застенчивых улыбок и промолчал.
Света, которая по каким-то ей одной известным причинам перешла со мной на «ТЫ», продолжала общение:
– Ты пока почитай про себя, а я нам водки все-таки принесу.
Девушка вручила мне газету и удалилась, продемонстрировав великолепный реверс в синем камуфляже. Я с трудом оторвался от увиденного, сглотнул скупую мужскую слюну и посмотрел в газету. «Московский комсомолец» благодарил швейцарских эскулапов и спонсоров, которые выписывали после операций и многомесячного лечения героев Афганской войны. На фото вполоборота стоял какой-то человек на костылях, а перед ним стадо женевских туземцев во врачебных халатах. Халаты улыбались инвалиду и дарили ему шоколад и часы Swatch на память. Надпись под фотографией была довольно лаконична: «Боевой генерал будет в строю уже через полгода. На днях герои возвращаются на Родину». «Это я?! Но это же не я!!! Бред, – пронеслось через мою голову. – Сейчас вернется Света с этой идиотской водкой, и я ей все расскажу!»
Вернулась Света с водкой, икрой, блинами и капитаном.
Пока красотка сервировала стол, капитан взял под козырек и бодро отрапортовал:
– Разрешите поздравить, товарищ генерал, с выздоровлением и возвращением на Родину! – А потом уже по-тихому добавил: – Только думаю, что в их больнице лучше кормят, чем у нас на гражданке. В стране полный кошмар, товарищ генерал! Давайте выпьем за вас, за защитников Родины. Светка! Иди сюда! Выпей с мужиками. Вон человек на костылях за твою жопу кровь проливал, а теперь он куда пойдет? Что делать будет?
Пришлось выпить, промолчать и тяжело вздохнуть. Капитан пожелал мне приятного аппетита и спросил, в каких частях я служил.
– Врач, – ответил я первое, что пришло в голову, сразу отрезав себе путь к отступлению…
Светка с виртуально защищенной мной жопой принесла горячее, села рядом со мной и налила по второй:
– А в газете было написано, что ты летчик.
– Правда, дорогая. Я летчик и врач. У нас в полку истребительном так положено. Врач должен уметь истреблять. Иначе он не врач.
– Боже мой! – вздохнула Светочка. – До чего страну довели! Врач должен летать! Кошмар какой! Бедный ты бедный! – И… неожиданно поцеловала. Крепко-крепко и абсолютно не по-дружески…
От девушки в форме, двух рюмок водки и душевного русского тепла к герою войны мне стало совсем хорошо. Света после тех же рюмок, понимая, что генерал попался приличный и даже, можно сказать, интеллигентный, горделиво приподняла на должную высоту и без того выдающуюся аэрофлотовскую грудь. Жест, который по идее должен был сообщить генералу, что «нам тоже есть чем порадовать защитников и героев Отечества».
В промежутках между штатско-военными обнималками я плел ахинею, отвечая на вопросы про каких-то ду́хов, Амина и сражение возле некоего места, про которое слышал впервые в жизни. В трудные минуты, когда ответа не было, начисто приходилось наливать водки и целоваться.
На вопрос про генеральскую пенсию я с гордостью ответил, что никакие деньги не заменят колена и офицерского долга. Света, «надежная, как весь гражданский флот», начала раздеваться со слезами на глазах, предварительно установив на ощупь, что протеза у меня нет. Я сам был готов немедленно пойти на таран (все-таки летчик), но тут мы попали в зону турбулентности, и мне стало страшно. Нас трясло, как в миксере на барной стойке, и, несмотря на объявленные мной 150 тысяч налетанных на истребителе часов, я вцепился в стюардессу со страшной силой. Русская женщина отреагировала как надо и со словами: «Не бойся, Сашка, я с тобой! У тебя просто психологический шок… Это мирный самолет, и его не собьют! Все будет хорошо…» – расстегнула кофточку.
Иллюстрация к народной поговорке «Взялся за грудь – говори что-нибудь» была прервана коллегами. Самолет шел на снижение.
Света написала мне свой телефон и сказала, что будет ждать звонка и сегодня вечером, и завтра. Послезавтра не будет. Новый рейс.
Пожилой отечественный ХББ («Хочу Быть Боингом») приземлился с «боевым генералом» и диким грохотом.
Я попросил вернуть импортные костыли, но не тут-то было. Светик сказала, что по приказу командира корабля вызвана зондеркоманда для оказания помощи герою войны. Мне поплохело…
Легкое удивление стюардессы начала девяностых промелькнуло на хорошенькой мордашке, когда она помогала мне надеть плащ Hermes с соболиной подстежкой от сибирских морозов. До идиотского падения в горах Санкт-Морица я его с большим удовольствием таскал по гостинице Palace. Сейчас мне хотелось его спрятать-сжечь-съесть прямо в пустой самолетной кабине. В образ боевого генерала-афганца, нищеброда по определению, баргузин никак не вписывался.
Сообщение о том, что шубейка – это подарок швейцарских спонсоров, было воспринято довольно вяло. Но тут мне стало еще хуже…
Дело в том, что в самолет действительно зашла спец– или, как ее назвала Света, зондер-команда. Это были два огромедных амбала, слегка под банкой, в зековских ватниках и гнилых ушанках.
Слегка пошатываясь, они вытянулись в пьяную струнку и отрапортовали, что по приказу капитана прибыли помочь герою войны летчику-испытателю Дрочинскому (это, наверное, был я) и что к исполнению боевого задания бывшие сержант Звездулин и рядовой Колкин, а ныне работники Шереметьева-2 готовы. От их присутствия в пустом салоне первого класса стало очень тесно…
Я доковылял на костылях до выхода, поцеловался со Светой, поклялся в вечной преданности ей и присяге и вышел из самолета в рукав аэропорта. И вот тут наступил шок. Или даже два.
Во-первых, у выхода из самолета стоял венский дореволюционный стул с привязанными к нему колесами от велосипеда. Наши умельцы, очевидно, по заказу дирекции и согласно требованию Международной ассоциации аэропортов соорудили инвалидное кресло сами. Русская инженерная мысль всегда обгоняла Запад, но к устройству требовались соответствующие детали, каких в тогдашней стране было не сыскать. К антикварному стулу, спинка которого была местами обвязана изоляционной лентой (скотч был тоже в дефиците) и чуть-чуть обглодана временем, были присобачены два «разнополых» колеса. То есть одно было существенно больше, чем другое. На мой довольно глупый вопрос, как же мы поедем, ребята отрапортовали, что, когда я сяду, колеса под тяжестью прогнутся домиком, и мы прокатимся с ветерком. Фраза «Все будет ништяк, товарищ генерал!» меня сильно вдохновила.
Вторая новость была еще хуже. Ребята спросили, будет ли меня кто-то встречать. Ничего не подозревая, я, естественно, ответил, что должны.
– Сдадим прямо на руки, – уверенно сказали оба два хором.
По моему искалеченному слаломом горы Jungfrau телу храбро прошли небоевые мурашки страха. Я прямо видел, как какой-нибудь ничего не подозревающий балда из группы встречающих скажет: «Ну что, адвокат Добровинский! Покатались на лыжах в своем засратом Санкт-Морице?» И потом – такая грустная картинка: два амбала-вредителя от всей обманутой безобидной русской души сильно коцают меня моими же костылями по всем не сломанным еще местам на глазах у изумленного штатского контингента, встречающего адвоката из Женевы. Ужас. Просто ужас. Можно даже сказать – кошмар.
По ходу грустных мыслей о нехорошем ближайшем будущем мы приблизились к лестнице перед паспортным контролем. Архитектор – на мой взгляд, или идиот, или альпинист – спроектировал ее для тренировок спуска и восхождения на Тибет в свободное от дня выдачи зарплаты время. Каждый, кто по ней когда-нибудь спускался, поминает зодчего русским матом. Про себя или вслух. Так что в народной памяти его старушка мама, с которой все хотят нехорошо поступить, будет жить столько, сколько отведено судьбой этой проклятой лестнице.
В тот день она еще к тому же была полностью загружена людьми в ожидании прохождения через паспортный контроль. Мы в ужасе остановились перед пропастью, галдящей ненавистью к неорганизованному совку. Парень, бывший сержант, достал из ватника чекушку, согласно военной субординации сначала предложил мне отхлебнуть, потом соснул сам, а уже затем передал рядовому Колкину.
Набравшись храбрости, два бойца, слегка крякнув от натуги, подняли кресло с инвалидом и начали потихоньку спускаться по крутым ступенькам, покрикивая пьяным голосом на толпу: «Расступись, пизаразы, афганца-инвалида несем, туристы ссаные…»
Ребят шатало из стороны в сторону. И не только от выпитого. За время бездействия в больнице и потом еще на костылях единственным развлечением была еда. Короче, за прошедший период я несколько прибавил. Плюс одежда, шуба, костыли, рюкзак и мысли…
Служивые рабочим рывком взяли меня с твердым венским стулом – и моим, жидким от страха перед крутой лестницей. Чувствуя, что вешу как беременная бегемотиха, позавтракавшая кирпичами, я закрыл глаза и попрощался с мамой.
Очнулся я на паспортном контроле, когда один из носильщиков попросил у меня паспорт и, протягивая его в окно пограничнику, сказал:
– Держи, урод, паспорт героя. Генерал все-таки. Не х… собачий, как ты, лейтенант хренов.
Хренов лейтенант с удивлением посмотрел в мой паспорт, в котором торчала огромная печать «Принят на консульский учет в г. Париж. 1976 год. 12 июня. ПМЖ – Франция». Офигительно для генерала-афганца. Просто зашибись…
На мое счастье, лейтенант, ничего толком не понимая, промолчал, поставил печать «въезд» и быстро сунул паспорт обратно, от греха подальше. Мы поехали за чемоданами – и на выход…
– Товарищ генерал! Хера ли вам этот дерматин нужен? Купите хоть наш, нормальный кожаный, – заметил Звездулин, вылавливая мой Louis Vuitton с крутящейся ленты. Знаменитая фирма в Россию тогда еще не пришла…
Выехав из зоны к встречающим, я остановил ребят, достал бумажку в сто долларов и сказал:
– У меня еще сто есть. От командировочных осталось. Поделим по-братски?
До сих пор хочу понять – покраснел ли я в этот момент или нет?
Люди в телогрейках от долларов отказались. Но перед блоком «Мальборо» не устояли. Видимо, испугавшись, что я отберу сигареты, они быстро сбагрили меня встречающей делегации, на прощание побратавшись с асом Дрочинским на глазах у набравших в рот воды коллег Раппопорта и Кацнельсона, и смылись, забрав венский стул.
– У вас серьезные связи в рабочих слоях Москвы, Александр Андреевич, – заметил с легкой издевкой Лев Израильевич после моего братания с телогрейками.
В огромной квартире на Тверском бульваре, которую я снимал у рыцаря клюшки и шайбы Вячеслава Фетисова, было тепло и уютно. Евроремонт и контейнер с мебелью из Парижа сделали свое дело. Света потребовала объяснений сразу после чашки кофе. Мне страшно понравилось, когда на следующий день, позвонив, как и обещал, я услышал, что ее подруга достала для меня зефир в шоколаде.
И вот сейчас я ел вкуснейший в мире зефир в шоколаде и объяснял. Стюардесса требовала объяснений еще и еще. Я объяснял до утра. А потом еще два месяца подряд. А потом еще время от времени, пока она не вышла замуж за одного милого издателя книг по искусству.
Мы навсегда остались друзьями. Время от времени она звонит, мы ужинаем вместе – вдвоем или вчетвером, – и она по-прежнему называет меня Генералом. Самое смешное, что ее дети называют меня так же. Просто слышали, что у мамы есть знакомый адвокат, бывший военный… Старший закончил школу и хочет стать юристом. Хорошие ребята растут. Правильные.
– …Это все в прошлом, Александр Андреевич! Сердобольных русских женщин больше нет. Все лицемерные, жадные, корыстные и продажные твари.
– Нет, – ответил я. – Не верю. Не хочу верить. И не буду. И слышать этот бред не хочу. Вам просто не повезло в жизни. Попробуйте гомиков, что ли, если все женщины для вас плохие.
Клиент, кажется, слегка обиделся, но продолжал задавать вопросы.
За консультацию было заплачено вперед. «Не пропадать же деньгам» – было написано на его лице.
«Tatler», октябрь, 2014
Иллюстрации

«Товар не продается»

«Два часа в отеле Hilton»

«День работы в Лондоне»

«Лодка с однополым браком»

«Дача, печенье, друг»

«Умоется кровью»

«Ужин с женихом»

«Куда пойти учиться»

«Вкусняшка с приворотом»

«Игра без правил»

«Лимонный сорбет»

«Любовь и ревность»

«Правда, только правда и ничего, кроме правды»

«Как хорошо быть генералом»

«Вечер в Византии»

«Свадебная Плевна»