-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Расул Гамзатович Гамзатов
|
| С любовью к женщине
-------
Расул Гамзатов
С любовью к женщине
© Р. Гамзатов (наследники), 2013
© А. Бинкевич, пер., 2013
© Н. Гребнев, пер.,(наследники), 2013
© Л. Дымова, пер., 2013
© В. Звягинцева, пер., 2013
© Я. Козловский, пер., (наследники), 2013
© Ю. Мориц, пер., 2013
© Е. Николаевская, пер., (наследники), 2013
© И. Озерова, пер., 2013
© Р. Рождественский, пер., (наследники), 2013
© И. Снегова, пер., 2013
© В. Солоухин, пер., (наследники), 2013
© С. Сущевский, пер., (наследники), 2013
© Я. Хелемский, пер., (наследники), 2013
© ИД «Эпоха», 2013
С женщиной наедине
Перевод Я. Козловского
Друзья, извините, я к вам не приду,
И вы не звоните ко мне.
Вечер сегодняшний я проведу
С женщиной наедине.
Мы будем вдвоем: только я и она,
Часов остановится ход.
Музыкой сделается тишина
И таинство обретет.
Похожие нравом своим на орду,
Дела, не врывайтесь ко мне.
Вечер сегодняшний я проведу
С женщиной наедине.
Пусть, словно за окнами поезда лес,
Закружится вновь голова.
И станут, как звезды на черни небес,
Земные мерцать слова.
Порву я билет на ночной самолет,
Торжественный зал подведу.
Сегодняшний вечер весь напролет
С женщиной я проведу.
«Три страстных желанья…»
Перевод Я. Козловского
Три страстных желанья – одно к одному —
Душа во мне пламенно будит…
Еще одну женщину я обниму,
А после – что будет, то будет.
Еще один рог за столом осушу,
За это сам бог не осудит.
Еще один стих о любви напишу,
А после – что будет, то будет.
Я женщину обнял, но словно она
Не та, что светила надежде.
И уксусом кажутся капли вина,
И стих не искрится, как прежде.
И пущенный кем-то обидный хабар
Над горной летит стороною
О том, что угас моей лихости жар
И конь захромал подо мною.
Себя отпевать я не дам никому,
Покуда, – пусть мир не забудет, —
Еще одну женщину не обниму,
А после – что будет, то будет.
Покуда еще один рог не допью
И, каждое взвесив словечко,
Покуда стрелу не заставлю свою
Попасть в золотое колечко.
Я звезды зажгу у стиха в головах,
И время его не остудит.
И вы удивленно воскликнете: «Вах!..»
А после – что будет, то будет.
Любимых женщин имена
Перевод Я. Козловского
Встревожены земные шири,
Но знаю способ я один,
Как укротить в подлунном мире
Воинственность его мужчин.
Когда б мне власть была дана,
Вершинам всем, являя разум,
Я даровал бы в мире разом
Любимых женщин имена.
Чтоб опустились руки вдруг
Пред картою у бомбардира,
Пусть лучшей половины мира
Глаголют имена вокруг.
Когда б мне власть была дана,
Неся ответственность пред веком,
Я матерей бы имена
Присвоил пограничным рекам.
Еще дух рыцарства в чести,
И, может, власть его опеки
Переступить такие реки
Удержит воинов в пути.
В честь просветления очей,
Издав указ антивоенный,
Назвал бы звезды во Вселенной
Я именами дочерей.
И сразу бы на небе мира
Не стало б в далях грозовых
Ни одного ориентира
Для самолетов боевых.
И, обретя покой, планета
Жила бы, радости полна…
Звучат всегда в душе поэта
Любимых женщин имена.
«Скажи, каким огнем был рад…»
Перевод Я. Козловского
«Скажи, каким огнем был рад
Гореть ты в молодости, брат?» —
«Любовью к женщине!»
«Каким, не избежав потерь,
Горишь огнем ты и теперь?» —
«Любовью к женщине!»
«Каким, ответь, желаешь впредь
Огнем пожизненно гореть?» —
«Любовью к женщине!»
«Чем дорожишь ты во сто крат
Превыше славы и наград?» —
«Любовью женщины!»
«Кем был низвергнут, как поток,
И вознесен ты, как клинок?» —
«Любовью женщины!»
«С кем вновь, как рок ни прекословь,
Разделишь не на срок любовь?» —
«С любовью женщины!»
«А с чем, безумный человек,
Тогда окончится твой век?» —
«С любовью женщины!»
Пленительных женщин и храбрых мужчин…
Перевод Я. Козловского
Наверное, поздно близ белых вершин
Явился я в мир, чьи распахнуты шири:
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Уже не пришлось мне застать в этом мире.
Я рано, наверно, над бездной годин
Под желтой луною седлал иноходца,
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Увидеть не мне, а другим доведется.
А может, мой предок – вожатый дружин
Завидует мне, что, далекий раздору,
Пленительных женщин и храбрых мужчин
Я больше встречаю, чем он в свою пору.
И, может, грядущего времени сын
Тому позавидует, что под луною
Знавал я немало друживших со мною
Пленительных женщин и храбрых мужчин.
«Хочу любовь провозгласить страною…»
Перевод Н. Гребнева
Хочу любовь провозгласить страною,
Чтоб все там жили в мире и тепле,
Чтоб начинался гимн ее строкою:
«Любовь всего превыше на земле».
Чтоб гимн прекрасный люди пели стоя
И чтоб взлетала песня к небу, ввысь,
Чтоб на гербе страны Любви слились
В пожатии одна рука с другою.
Во флаг, который учредит страна,
Хочу, чтоб все цвета земли входили,
Чтоб радость в них была заключена,
Разлука, встреча, сила и бессилье.
Хочу, чтоб все людские племена
В стране Любви убежище просили.
Если в мире тысяча мужчин…
Перевод Я. Козловского
Если в мире тысяча мужчин
Снарядить к тебе готовы сватов,
Знай, что в этой тысяче мужчин
Нахожусь и я – Расул Гамзатов.
Если пленены тобой давно
Сто мужчин, чья кровь несется с гулом,
Разглядеть меж них не мудрено
Горца, нареченного Расулом.
Если десять влюблены в тебя
Истинных мужей, огня не спрятав,
Среди них, ликуя и скорбя,
Нахожусь и я – Расул Гамзатов.
Если без ума всего один
От тебя, не склонная к посулам,
Знай, что это – с облачных вершин
Горец, именуемый Расулом.
Если не влюблен в тебя никто
И грустней ты сумрачных закатов,
Значит, на базальтовом плато
Погребен в горах Расул Гамзатов.
Будь вечностью
Перевод Я. Козловского
Чтоб вечностью была ты под луною,
Могу легко мгновением я стать,
Но не кори меня моей виною —
Жизнь за тебя готов всегда отдать.
Клянусь: я обернулся б метеором,
Чтоб долго ты жила, горе под стать,
Но только не казни меня укором,
Жизнь за тебя всегда готов отдать.
Ты отпусти грехи мои все разом,
Зачем, как четки, их перебирать?
Под небом, схожим с дымчатым топазом,
Жизнь за тебя всегда готов отдать.
Не укоряй, не сыпь мне соль на рану,
Склонив колени, говорю опять:
– Будь вечностью, а я мгновеньем стану,
Жизнь за тебя всегда готов отдать!
«Будь я проклят, все тебе к лицу…»
Перевод Ю. Мориц
Будь я проклят, все тебе к лицу,
Все в руках твоих – сверканье, свет!
А я… с неба падаю, как снег,
А я… ливнем с неба вниз лечу.
Сколько раз держал я про запас
Камни твердых беспощадных слов!
Но слезинки из лукавых глаз —
И язык я проглотить готов!
Взмах ресниц ли, мраморная твердь
Век прикрытых – я иду ко дну,
В двух озерах сразу я тону,
Задыхаюсь, рвется сердце… смерть!
Впереди слышны иль позади
Эти флейты сладостных шагов —
Все едино, я платить готов
Жизнью, дико бьющейся в груди!
Хочешь правду знать? Когда вот так
Близко-близко мы стоим с тобой,
Я готов – подай лишь тайный знак! —
Для твоих наивных тленных благ
Жертвовать нетленною судьбой.
Боже мой, да я горю огнем,
На меня напала слепота!
От ладони на плече моем —
Жгучий свет! Не я с тобой вдвоем —
Горная пылает высота!
Я погиб! Вселенная, прощай…
Женщина моя пришла за мной,
Чтоб водить меня из ада в рай,
Из земного края в неземной.
Знаю я, что женщина сильна
Уводить от жизни далеко.
Но меня, меня… она одна
Возвращает к жизни так легко!
О любви («Опять пленен…»)
Перевод Я. Козловского
Опять пленен…
Был мальчиком когда-то,
Пришла любовь и, розу оброня,
Открыла тайну своего адата
И сразу взрослым сделала меня.
По гребням лет не в образе богини,
А женщиной из плоти и огня
Она ко мне является поныне
И превращает в мальчика меня.
Застенчивость, бесстыдство в ней и трепет,
Вновь загораюсь я, и оттого
Воображенье преклоненно лепит
Из женщины подлунной – божество.
Любовь была опасностью чревата,
Как глупость командира, но не раз
Она являла мужество солдата,
Что безрассудный выполнил приказ.
Любовь всегда похожа на сраженье,
В котором мы, казалось бы, судьбой
Уже обречены на пораженье,
И вдруг – о чудо! – выиграли бой!
Она всегда похожа на сраженье,
В которое уверовали, но
Нежданно прибывает донесенье,
Что начисто проиграно оно.
И хоть любовь не сторонилась боли,
Она порою, ран не бередя,
Была сладка, как сон под буркой в поле
Во время колыбельного дождя.
Я возраста достиг границы средней,
И, ни на что не закрывая глаз,
Пишу стихи, как будто в миг последний,
И так влюбляюсь, словно в первый раз.
Открыл я книгу вековую
Перевод Я. Козловского
Любви чреваты рубежи
Всем, от измены до коварства, —
Здесь гибли многие мужи,
Как на границе государства.
Печальной повести листы.
Открыл я книгу вековую:
Скажи мне, женщина, где ты
Была в минуту роковую?
Зачем в неведенье спала,
Задув огонь оплывшей свечки,
Когда два черные ствола
Нацелились у Черной речки?
Ты перед вечностью в долгу
За то, что с белыми крылами
Тогда не встала на снегу
Пред воронеными стволами.
Не ты ли в час, когда сожгла
Письмо, чей пепел сжала в горстке,
Спасти поручика могла
От глупой ссоры в Пятигорске.
И не взяла б под Машуком
Поэта ранняя могила,
Когда бы с вечера тайком
Его в объятья ты сманила.
Когда бы светом звездных глаз
Ты подсветила путь возврата,
В лесной трясине б не увяз
Горячий конь Хаджи-Мурата.
Невеста из аула Чох,
Тебя сумел я оправдать бы,
Когда б издать не просто вздох
Решилась бы во время свадьбы.
Зачем твой крик не прозвучал
И не узнали люди тут же,
Что яд подсыпан был в бокал
Эльдарилава из Ругỳджа.
Верней, чем верный талисман,
Среди житейской круговерти
Спасай нас, женщина, от ран
И заблуждения, и смерти.
Но пусть, страдая и любя,
Лихой достойные кончины,
Готовы будут за тебя
Собой пожертвовать мужчины.
Не знала ты соперниц никогда…
Перевод Я. Козловского
Люблю я ночи черные, как порох,
Люблю гнездовье отчее – Цада.
Люблю всех женщин я, среди которых
Не знала ты соперниц никогда.
Люблю держать вершину на примете,
И меж границ небесных и земных
Поделены все женщины на свете
Мной на тебя и женщин остальных.
Люблю, когда в распахнутых просторах
Меня несут, мерцая, поезда,
Люблю всех женщин я, среди которых
Не знала ты соперниц никогда.
Стою ли я на скальном парапете
Или плыву вдоль берегов чужих,
Поделены все женщины на свете
Мной на тебя и женщин остальных.
«Кавказец из-за женщины красивой…»
Перевод Я. Козловского
Кавказец из-за женщины красивой,
Как слышал я в ауле Игали,
В седло садился и, склонясь над гривой,
Сломя башку скакал на край земли.
Случалось, государь властолюбивый
Вдруг потрясал стоустую молву,
Когда в мольбе пред женщиной красивой
Склонял, как раб, покорную главу.
И ты ответь, читатель мой правдивый,
В любви отвага – это ль не талант?
И ехал из-за женщины красивой
Стреляться, как на праздник, дуэлянт.
И молодой испанец под оливой
Сегодня возле дома одного
Поет в ночи о женщине красивой,
Как дед и прадед пели до него.
Зеленый луг. Река с прибрежной ивой,
Оплечьем блещут царственно шмели.
И космонавт о женщине красивой
Вздыхает вновь в космической дали.
И сам я, то несчастный, то счастливый,
Когда душа всесильна и слаба,
Пишу стихи о женщине красивой,
Как предопределила мне судьба.
Нет, в небесах решили не случайно,
Чтоб с женских лиц вовеки лился свет.
И для меня давно открылась тайна,
Что некрасивых женщин в мире нет.
«Любви заслуг не перечесть…»
Перевод Я. Козловского
Любви заслуг не перечесть,
Давай в ее земную честь
С тобой протянем руки
К друг другу возле звезд,
Над бездною разлуки
Построим в небе мост.
Давай любви почтим чутье,
И пусть предскажут в честь нее
Влюбленным гороскопы
Над каждой стороной,
Что будут век их тропы
Сходиться под луной.
Сойдется пусть тропа с тропой,
Давай мы в честь любви с тобой
И в наши будем лета
Достойны молодых,
Ромео и Джульетта
Не раз воскреснут в них.
Где рвется к берегу прибой,
Давай мы в честь любви с тобой
Такой раздуем пламень
Под облаком ночным,
Что воском станет камень,
А дикий барс – ручным.
Я свиданье женщине назначил
Перевод Я. Козловского
Не хочу, мятежный мой Кавказ,
Чтоб стрельбой меня ты озадачил,
Потому что нынче в звездный час
Я свиданье женщине назначил.
Не торгуй трехлетних жеребцов
Ты в аулах, между скал зажатых,
Верховых не шли ко мне гонцов
И на площадях уйми глашатых.
Сделай милость, вздыбленный Кавказ,
Как быкам в обуглившейся сини,
Черным тучам ты отдай приказ,
Чтобы лбов не сталкивали ныне.
Я молю тебя: угомонись
И в лихом Гунибе, и в Хунзахе,
Перестань, засватывая высь,
На луну забрасывать папахи.
Бурной крови славя колотье,
Я назначил женщине свиданье,
Не пугай обвалами ее,
Прояви, Кавказ мой, пониманье.
Я прошу тебя: повремени
Вскачь коней бросать, паля из ружей,
Амузгинской сталью не звени,
Не дыши с вершин каленой стужей.
Если б только ведал ты, какой
Я свиданье женщине назначил,
Может быть, ты собственной рукой
Многое во мне переиначил.
Старых ран, Кавказ, не береди
И не строй завалы на дороге.
Отмени на этот день дожди,
Отмени на эту ночь тревоги.
Не греми каспийскою волной,
Что приводит скалы в содроганье,
Потому что женщине одной
Я назначил в звездный час свиданье.
Песня («Исчезли солнечные дни…»)
Перевод Е. Николаевской
Исчезли солнечные дни,
И птицы улетели,
И вот одни проводим мы
Неделю за неделей.
Вдвоем с тобой, вдвоем с тобой
Остались ты да я…
Любимая, любимая,
Бесценная моя!
На косы вновь твои смотрю,
Не налюбуюсь за день…
Птиц улетевших белый пух
Пристал к отдельным прядям…
Пусть у меня на волосах
Лежит, не тая, снег…
Но ты, моя бесценная,
Как прежде, лучше всех.
Все краски вешние неся,
Вернутся снова птицы,
Но цвет волос, но цвет волос
С весной не возвратится.
И солнцу улыбнемся мы,
Печали не тая…
Любимая, любимая,
Бесценная моя.
«Изнывая в любовной тоске…»
Перевод Я. Козловского
Изнывая в любовной тоске,
Я, познав нетерпения муки,
Профиль твой на приморском песке
Рисовал, словно мальчик, в разлуке.
Под осколком скалы на скале
Возникал он в небесном чертоге.
И на мерзлом вагонном стекле,
Как резцом нанесенный в дороге.
Вот заветных стихов черновик,
Где легко под моею рукою,
Как созвучие, лик твой возник
По соседству с начальной строкою.
Взором мысленным изображал
Я на кубках черты твоей стати,
Как насечкою, ими венчал
Серебро боевой рукояти.
А в стихах рисовал я, любя,
Отвергая границы степенства,
В многих образах женских тебя…
Но достичь не сумел совершенства.
Молитва любви
Перевод Я. Козловского
Пускай любовь, небес касаясь,
Из женщин делает богинь.
Пускай горит огню на зависть
И сложит песню вновь.
Аминь!
Пусть, вознеся нас, заарканит
Она, как горная гряда.
Пусть взрослой в мыслях юность станет,
А старость в чувствах – молода.
Пускай роднит нас с небосклоном,
Но из заоблачных пустынь
К земным нас возвращает женам
В объятья райские.
Аминь!
Пускай любовь царит меж нами,
Храня от бед, как амулет.
Где есть она, – меж племенами
И меж людьми раздора нет.
Пусть сквозь сиреневую дымку
Прольется свет медовых дынь.
И пусть влюбленные в обнимку
Уединяются.
Аминь!
Пускай, как с первых дней ведется
И завещалось неспроста,
В любви мужчина не клянется, —
Клянутся лживые уста.
Пусть не считает ран сердечных
Любовь – владелица святынь,
Удерживая подопечных
В отставку выходить.
Аминь.
«– Скажи «люблю», – меня просили в Риме…»
Перевод Л. Дымовой
– Скажи «люблю», – меня просили в Риме —
На языке народа своего. —
И я назвал твое простое имя,
И повторили все вокруг его.
– Как называют ту, что всех любимей?
Как по-аварски «жизнь» и «божество»? —
И я назвал твое простое имя,
И повторили все вокруг его.
Сказали мне: – Не может быть такого,
Чтоб было в языке одно лишь слово.
Ужель язык так необычен твой?
И я, уже не в силах спорить с ними,
Ответил, что одно простое имя
Мне заменяет весь язык родной.
«Захочет любовь, и в клубящейся мгле…»
Перевод Я. Козловского
Захочет любовь, и в клубящейся мгле
Багряный цветок расцветет на скале,
И снег зажурчит на вершине.
Но в каменном сердце во все времена
Не в силах посеять она семена,
В нем терн прорастает поныне.
Смиряла любовь даже царственный гнев,
И кротким, как агнец, вдруг делался лев,
Лань рядом паслась, не робея.
Я видел воочию, как, зла не тая,
Под флейту факира танцует змея
На площади людной Бомбея.
И тихо любовь мне шепнула – «Умей
Ты действовать, как заклинатели змей»,
И грустный напомнила случай:
Одна балерина в недавнем году,
Что с флейтой волшебной была не в ладу,
Змеей обернулась гремучей.
Словами любви, это помнит весь свет,
Великий целитель и славный поэт,
Недуги лечил Авиценна.
Завидная участь, счастливый удел,
Такие б стихи написать я хотел,
Где слово – лекарству замена!
«Чтобы рвануться в схватку, у мужчины…»
Перевод Я. Козловского
Чтобы рвануться в схватку, у мужчины
Есть только две достойные причины.
И первая: родной страны защита,
Граница чья пред недругом закрыта.
Вторая – долг, что предками завещан,
Мужчинам всем повелевает он:
Собой рискуя, защищайте женщин,
Как на дуэлях пушкинских времен.
Чтоб песню спеть, от века у мужчины
Есть только две достойные причины.
И первая: любовь к земле родимой,
Которая вошла нам в плоть и в кровь
И сделалась звездой неугасимой.
Вторая – это к женщине любовь!
«В тебя я вновь влюблен и очарован…»
Перевод Л. Дымовой
В тебя я вновь влюблен и очарован…
Такого не бывает – говоришь?
Но в каждый мой приезд волшебным, новым,
Загадочным мне кажется Париж.
Бывает так. Живешь, живешь на свете.
Идет весна – и словно в первый раз
Ты чувствуешь, как молод этот ветер
И нов капели сбивчивый рассказ.
Впервые я пишу стихотворенье —
Хотя пишу стихи давным-давно.
Пусть много было радостных волнений,
Но помню лишь последнее – одно.
Бывает так… Ни убыли, ни тленья
Не знает страсть, рождаясь вновь и вновь.
Ты – первое мое стихотворенье
И первая, бессмертная любовь.
Отношение к женщине…
Перевод Я. Козловского
Я спросил на вершине,
поросшей кизилом:
«Что мужского достоинства
служит мерилом?» —
«Отношение к женщине», —
молвило небо в ответ.
«Чем измерить, – спросил я
у древней былины, —
настоящее мужество в сердце мужчины?» —
«Отношением к женщине», —
мне отвечала она.
«Чем любовь измеряется
сердца мужского?» —
«Отношением к женщине…» —
«Нету мерила такого», —
возразили служители мер и весов.
«Дождик за окном – о тебе я думаю…»
Перевод В. Звягинцевой
П. Ю.
Дождик за окном – о тебе я думаю,
Снег в саду ночном – о тебе я думаю.
Ясно на заре – о тебе я думаю,
Лето на дворе – о тебе я думаю.
Птицы прилетят – о тебе я думаю,
Улетят назад – о тебе я думаю.
Зелены кусты, скрыты ли порошею, —
Ни о чем невмочь, – о тебе я думаю.
Уж, наверно, ты девушка хорошая,
Если день и ночь о тебе я думаю.
Патимат («Коль в джунгли…»)
Перевод Е. Николаевской
Коль в джунгли
Я буду заброшен судьбой
И будет дозволено
Взять мне с собой
Все то, что мне надобно,
Что захочу —
Твою фотографию
Я захвачу.
Как талисман,
Я буду хранить
И в дожди и в туман…
Не знаю,
Что леди своей, например,
Из джунглей
Шлет лондонский пэр или сэр,
Но я нанесу
Под таинственный свист
Сонеты Петрарки
На пальмовый лист,
Свои к ним прибавлю
В безмолвной мольбе —
Меня не забудь! —
И пошлю их тебе.
А если вдруг в космос
Запустят меня, —
И там не смогу
Без тебя я ни дня
Прожить! – я с собою
Возьму твой портрет,
И впрямь – без которого
Жизни мне нет…
Мои позывные
К тебе полетят
Из космоса вниз:
Патимат! Патимат!..
Пускай на Гаити пошлют,
В Парагвай,
Везде оно будет со мной,
Так и знай, —
Заветное имя,
И в явь, и во сне,
На полюсе,
На океанской волне…
А будет мне туго,
Тревожно, темно, —
От всяких недугов
Лекарство оно.
И только
На самом краю бытия
Признаюсь,
Что имя забыл твое я
И облик твой тоже
Забыл – и конец!..
Так песню свою
Забывает певец.
И в мыслях своих
Не смогу допустить —
С собою в могилу
Любовь опустить…
«Я признаюсь: мне кажется порою…»
Перевод Н. Гребнева
Я признаюсь: мне кажется порою,
Как будто мы с тобой воскрешены
Из повестей старинных, где герои
Погибнуть от любви обречены.
Любовь своей затягивает сетью,
Она огнем того, кто любит, жжет.
Влюбленный лебедь долго не живет,
Живет лишь злобный ворон три столетья.
Стать старым лебедю не суждено,
Но он любя живет свой век недлинный,
И, заливаясь песней лебединой,
Он ворона счастливей все равно,
Хоть три столетья ворону дано
Жить в этом мире, тешась мертвечиной.
«В музейных залах – в Лувре и в Версале…»
Перевод Н. Гребнева
В музейных залах – в Лувре и в Версале,
Где я ходил, бывало, много дней,
Меня мадонны строгие смущали
С тобою странной схожестью своей.
И думал я: как чье-то вдохновенье,
Чужое представленье красоты
Могло предугадать твои черты
За столько лет до твоего рожденья?
Вдали от края нашего встречать
Красавиц доводилось мне немало,
Но в них твою угадывал я стать.
И я того не мог понять, бывало,
Как эти дочери чужой земли
Твою осанку перенять могли?
«Бросает свет светильник мой чадящий…»
Перевод Н. Гребнева
Бросает свет светильник мой чадящий.
Все в доме спит, лишь я один не сплю,
Я наклонился над тобою, спящей,
Чтоб вновь промолвить: «Я тебя люблю».
И горше были дни мои, и слаще,
Но, старше став, на том себя ловлю,
Что повторяю я теперь все чаще
Одно и то же: «Я тебя люблю!»
И я, порой неправдою грешащий,
Всего лишь об одном тебя молю:
Не думай, что настолько я пропащий,
Чтоб лгать признаньем: «Я тебя люблю!»
И мой единственный, мой настоящий
Стих только этот: «Я тебя люблю».
Брови
Перевод Р. Рождественского
Лба твоего просторная поляна,
А чуть пониже, около нее, —
Два озера, как будто два Севана.
Два озера – томление мое.
На берегах прекраснейших озер —
Мне каждое из них отдельно снится —
Лежат всю жизнь две черные лисицы,
Как будто яростный живой узор.
Хитрее нет их никого на свете.
Таких лисиц попробуй обмани.
Вот погляди: охотника заметив,
Убитыми прикинулись они.
Меня они игрой своей не тронут, —
Не зря озера страсть в себе таят!
Услышав музыку, лисицы вздрогнут,
Притворщицы не смогут устоять.
О, как они взмывают откровенно,
Лукавинкой зазывною дразня!
И как они изогнуты надменно,
Когда рассердишься ты на меня.
О, как они на ласку намекают,
Вздувая пламя у меня в груди!
А как порою предостерегают,
Безмолвно говоря: не подходи!
Я слышал много раз, что хитрость лисья
Известна миру с самых давних пор.
Но эти лисы – убедился лично —
Хитрее всех своих живых сестер.
Завидуют им все. И даже птицы
Небесные от зависти дрожат…
Две черные пушистые лисицы
Возле озер просторно возлежат.
Желанья их я выполняю мигом,
Слежу за ними, указаний жду.
Прикажут – и сражусь я с целым миром!
Прикажут – бездыханным упаду!..
Спасибо вам, лисицы, от меня
За то, что бережете вы озера.
За то, что вы не дремлете, храня
Их чистую незамутненность взора.
Спасибо вам за то, что в час, когда
К озерам тем я приходил напиться,
Вы тут же притворялись без труда,
Что вам прекрасно в это время спится.
Разговор
Перевод Р. Рождественского
– Скажи мне, перебрав свои года,
Какое время самым лучшим было?
– Счастливейшими были дни, когда
Моя любимая меня любила…
– А не было ль, скажи, такого дня,
Когда ты плакал, горя не скрывая?
– Любимая забыла про меня,
Тот день я самым черным называю…
– Но можно было вовсе не любить!
Жить без любви – и проще и спокойней!..
– Наверно, это проще. Может быть…
Но в жизни я такого дня не помню.
Вечная молодость
Перевод Р. Рождественского
Любви все возрасты покорны
А. Пушкин
Вот судьи выстроились в ряд,
Полгоризонта заслоня.
И гневом их глаза горят,
А все слова летят в меня:
«Юнец, не бривший бороды,
Щенок, не помнящий добра,
Ответь нам: правда ли, что ты
Был с женщиной в лесу вчера?..»
Я судьям отвечаю: «Да!
Я многое в лесу нашел,
Мальчишкою я шел туда.
Оттуда я мужчиной шел!..»
Вновь судьи выстроились в ряд,
Полгоризонта заслоня.
И гневом их глаза горят,
А все слова летят в меня:
«Забыв о седине своей
И прежние забыв грехи,
Шел с женщиною ты и ей
Шептал любовные стихи?..»
«Да! – отвечаю судьям я, —
Шел с женщиной. Шептал слова.
И верил, что судьба моя
Светла, пока любовь жива!..»
А судьи грозно хмурят взгляд,
И снова требуют они:
«Нам непонятно, – говорят, —
Нам непонятно. Объясни…»
Я говорю им: «Есть любовь,
И, ощутив ее венец,
Взрослеет запросто юнец,
А старец молодеет вновь.
Становится певцом немой,
Становится певец немым.
Любовь – всегдашний спутник мой.
Я буду вечно молодым!»
Я тебя не забуду
Перевод Р. Рождественского
По планете немало постранствовал я,
Уходил в никуда, приходил ниоткуда…
Ты – мой посох в судьбе, ты – дорога моя.
Я тебя никогда и нигде не забуду.
Все, кого я встречал, оставались в душе.
Кто – на несколько лет, кто – всего на минуту…
Ты была в моем сердце с рожденья уже.
Я тебя никогда и нигде не забуду.
Много раз улыбались красавицы мне,
Были эти улыбки похожи на чудо…
Но в глазах твоих я утонул по весне.
Я тебя никогда и нигде не забуду.
Спел я множество песен в кругу земляков,
Слышал песни, подобные древнему гуду…
Только ты – будто лучшая песня веков.
Я тебя никогда и нигде не забуду.
Наши имена
Перевод Р. Рождественского
Всем имена при рождении дали,
Мы в чистоте сохранить их должны.
Имя твое среди звезд отыскали,
Имя мое – на дорогах войны.
Дни уходили, куда – неизвестно.
И в подтвержденье, что время летит,
Скоро тебя называли невестой,
А про меня говорили: джигит!
Строки любви прошептал тебе я,
Люди поэтом назвали за это.
Если поэт я – ты песня моя,
Та, что останется после поэта!
Вместе с тобою и вместе со мною
Мчались года, закусив удила.
Счастлив я тем, что однажды весною
Ты меня мужем своим назвала.
Твое имя, твой огонь, твоя звезда
Перевод Ю. Нейман
Прошла, разожгла очаг…
Были речи твои тихи.
Твое имя шепчу в ночах.
Без него замерзнут стихи.
Распахнула настежь окно.
Весь рассвет упал на меня.
Моим песням жить не дано
Без игры твоего огня.
Как богиня на корабле,
Кажешь путь через все года.
Захлебнется Кавказ во мгле,
Коль померкнет твоя звезда.
Что там бомба? Единого дня
Не протянет все естество
Без твоей звезды, без огня
И без имени твоего.
Патимат («Ты малюсенькой крошкой пришла…»)
Перевод Р. Рождественского.48
Ты малюсенькой крошкой пришла
В мир, который огромней громад.
Мать кормила тебя, берегла:
Патимат, Патимат, Патимат.
Над твоею кроваткою – сны.
В них ручьи молодые шумят.
И дрожит отраженье луны:
Патимат, Патимат, Патимат.
Мчатся годы своим чередом.
Две косички бедой мне грозят.
Я шепчу под знакомым окном:
«Патимат, Патимат, Патимат…»
Мне объездить весь мир довелось,
Тот, который и нищ, и богат,
А за мною, как эхо, неслось:
Патимат, Патимат, Патимат…
Наши дочки, чисты, как родник,
На тебя восхищенно глядят.
Словно доброе солнце для них —
Патимат, Патимат, Патимат.
Красоте твоей радуюсь я
И твержу похвалы невпопад.
Ты судьба и молитва моя:
Патимат, Патимат, Патимат.
Помнишь ли?
Перевод Р. Рождественского
Я в восемнадцать лет в тебя влюбился
И твой отказ услышал, голову склоня.
Скажи мне: кто тогда любви твоей добился?
Незабываемая, помнишь ли меня?
Я бегал за тобой, я жил надеясь.
Не замечал я ночи и не ведал дня.
Послушай, девушка, скажи, куда ты делась?
Незабываемая, помнишь ли меня?
Женился я. И подрастают дети.
И у тебя свой дом, семья, родня.
Скажи, а помнишь ли тот юношеский ветер?
Незабываемая, помнишь ли меня?
Стареет память, отдыха не зная,
Года летят быстрее доброго коня.
О восемнадцатой весне я вспоминаю…
Незабываемая, помнишь ли меня?
О нас и других
Перевод Я. Козловского
Вблизи горы, лежащей как коврига,
Остался с книгой я наедине,
Но о тебе она и обо мне
Не ведала – пустая эта книга.
А мы с тобой похожи на других,
Нас в облаках одна несет квадрига.
И получалось так, что и о них
Не ведала пустая эта книга.
Остался с сердцем я наедине,
И рассказало с грустью и любовью
Оно и о тебе, и обо мне
Земную быль, написанную кровью.
Сочли б, услышав, тысячи других
Рассказ о нас, изложенный подробно,
Что сердце честно речь вело о них,
Нерукотворной повести подобно.
«Три раза падал и ломал я ноги…»
Перевод Н. Гребнева
Три раза падал и ломал я ноги:
Сперва ненастье подвело меня,
Потом – ухабы на моей дороге,
А в третий раз – горячий нрав коня.
Сперва был дождь и град, а после иней,
Потом был путь размыт, как на беду,
Потом, бог весть уж по какой причине,
Ты не пришла, а я все жду и жду!
И так всю жизнь надеюсь, жду напрасно,
И вот теперь, уже на склоне лет,
Дорога хороша, и небо ясно,
И конь мой смирен, а тебя все нет.
Стихи, написанные в новогоднюю ночь
Перевод Н. Гребнева
Милая, прошу я вновь прощения,
Милости твоей опять я жду.
Отпусти, прости мне прегрешения,
Все, что совершил я в том году.
Ты прости за то, что не однажды я
Каялся и ты прощала мне.
Ты прости свою слезинку каждую,
Пролитую по моей вине.
Ты прости мне, что, когда в дороге я
С делом и без дела пропадал,
Ты считала дни и ночи многие,
Между тем как я их не считал.
Ты прости мне завязи бесплодные,
Все, что я не сделал в этот год.
Все мои дела неподотчетные,
Хоть за них придется дать отчет.
Слепоту прости, что помешала мне
Видеть то, что на тебя навлек,
Глухоту, из-за которой жалобы
Я не слышал, хоть услышать мог.
Ты за все, что пережито-прожито,
Как всегда, простишь, меня любя,
Да и укорить меня не сможешь ты
Строже, чем корю я сам себя.
Я не поступался даже малостью,
Обижал я тех, кого любил.
Я прошу: прости меня, пожалуйста,
С легкостью, с которой я грешил.
«Шумные улицы онемели…»
Перевод И. Озеровой
Шумные улицы онемели,
Когда ты уехала.
Бухты каспийские обмелели,
Когда ты уехала.
Комнаты в доме моем опустели,
Когда ты уехала.
Взял я пандур и пою,
Но не слышишь ты…
Грустную песню мою
Не услышишь ты.
Я ничего не таю,
Но не слышишь ты.
Начал курить я опять,
Потому что не видишь ты.
Чурки без дела строгать,
Потому что не видишь ты.
Девушек стал замечать,
Потому что не видишь ты.
Я приходил на вокзал,
Только ты не приехала…
Все поезда я встречал,
Только ты не приехала…
На поезда я ворчал,
Только ты не приехала…
Рвал я цветы от тоски
В ожидании
И обрывал лепестки
В ожидании…
Как все пути далеки
В ожидании!
Часто на почту хожу,
Но не пишешь ты.
Писем, хоть кратких, прошу,
Но не пишешь ты.
Сам себе письма пишу,
Раз не пишешь ты.
Кажется, счастье ушло,
Когда ты уехала.
Смотрит соседка в стекло —
Ты ведь уехала.
И усмехается зло:
Видишь – уехала!
Двери распахнуты в дом —
Когда же вернешься ты?..
Мимо соседки пройдем,
Как только вернешься ты!
К морю уйдем мы вдвоем…
Когда же вернешься ты?!
«Прекраснейшие на земле глаза…»
Перевод Е. Николаевской
Прекраснейшие на земле глаза,
Что плачете? Что приключилось с вами?
Что мучит вас, прекрасные глаза,
Наполненные крупными слезами?..
На той вершине ты стоишь сейчас,
Еще не знающая жизни толком,
Откуда, словно камень, сорвалась
Мечта моя – не соберешь осколков…
О, неужели, милая моя,
И у тебя болит и ноет сердце?
И ту же боль ты чувствуешь, что я,
Боль, от которой никуда не деться?
А может, мягкость сердца моего
Испытываешь ты и ждешь развязки?
Или смеешься – только и всего! —
Над ним, беднягой, тающим от ласки?
Не надо, дорогая, перестань,
Не целься! Сердце так легко ранимо!
Уж как живу – так жить меня оставь,
С моей свободой, с песнею любимой.
Письмо («В краю высоком, полном света…»)
Перевод Е. Николаевской
В краю веселом, полном света,
Мне все грустней день ото дня.
Что мне придумать, – посоветуй! —
Чтоб не забыла ты меня?
Чего прислать тебе? Не ты ли
Одна смогла бы научить:
Напевы горские? Цветы ли?
Или тропинки горной нить?
Цветы увянут. Песен горских
Не уловить, не взять рукой…
А бесполезной грусти горстка —
Подарок не ахти какой…
Я знаю, что несовместимы
Грусть и преддверье высоты…
Но грустно мне невыносимо
В кипенье этой красоты…
Как только с ветерком попутным
Всплывает солнце над тропой,
Птенцы кричат мне – «С добрым утром!»,
Взлетев над вымокшей травой.
С их гамом вместе на рассвете,
Перевалив через хребты,
Летит тоска моя, как ветер,
Прямым путем туда, где ты…
Я в настроении особом
Сбегаю к речке по песку.
С журчаньем волн, с моим ознобом
Несет вода мою тоску.
Прошу я солнце налитое:
Жги! Пусть сгорит моя тоска!..
Под солнцем мир как на ладони:
И ширь ясна, и даль близка.
Лучи – я вижу целый день их,
Они горят, как сотни свеч,
Сияют на рогах оленьих —
Моей тоски не могут сжечь!
Прошу: дождя!.. Толпятся тучи,
И начинает ливень лить.
Он омывает склоны, кручи —
Моей тоски не может смыть!
Свищу ветрам – как по приказу
Ко мне бегут ветров полки
И разгоняют тучи сразу,
Но им не разогнать тоски…
Одну мечту я, глядя с крыши,
Вынашиваю – о тебе,
У звезд, у тех, что прочих выше,
Выспрашиваю о тебе!
Но звезды шепчут, с неба свесясь:
«Ее не видели мы! Нет!»
Садится на окошко месяц —
И тот же слышу я ответ!
Я рву цветы, сойдя в долину, —
А ну их! Вянут в тот же миг!
Я лезу вверх к местам орлиным —
Но надоел мне птичий крик.
Летит сквозь ливни, словно птица,
Моя тоска, лучи дробя…
Заснуть бы мне, чтобы забыться!..
Но не могу. Я жду тебя.
Здесь все на радость, не на горе:
Травы и камня торжество,
Все птицы, все ручьи нагорья —
Не много ли на одного?
Смотреть с тобою вместе мне бы
На скалы, тропы, тополя.
Могу ли жить я, это небо
С тобой, далекой, не деля?
«За честь свою и совесть против зла…»
Перевод Е. Николаевской
За честь свою и совесть против зла
Я совершаю с юных лет набеги,
И газаватом для меня была
Любовь – и сердце ранено навеки.
Как остры стрелы!.. И, мюрид любви,
Я из груди выдергивал их сразу…
Но раны ноют, и душа в крови,
И нету мне в противниках отказа.
Всех метче стрелы близких мне людей:
Кому-кому, а им-то уж известно,
Как целиться, чтоб было поверней,
Где самое мое больное место.
Пускай стреляют… Разве есть певец,
Чье б сердце неизраненное было?
От неранимых ледяных сердец
Убереги нас, время, до могилы.
Играет в жилах кровь, и я пою,
Мне уходить на отдых рановато.
Лишь дайте знак – я за любовь свою
Умру в бою священном газавата.
Ты, песнь, что не ослепла от похвал,
Честь береги от волчьего соседства.
Я наконец-то ныне взрослым стал,
На склоне лет в Цада оставил детство.
Зависть
Перевод Е. Николаевской
//-- 1 --//
Сегодня б друга, кажется, убил,
Которого и в мыслях не обидел,
Которого я всей душой любил,
Сегодня всей душой возненавидел!
Идет с ним рядом девушка одна:
Смотрю – сердцебиенье усмиряю.
Идет и улыбается она —
Я от ее улыбки умираю…
//-- 2 --//
Ни успех, ни молодость твоя
Зависти во мне не вызывали.
Никогда завистлив не был я,
Да и стану в будущем едва ли…
Но когда с подругою своей
В гости ты зашел ко мне сегодня,
Стал я сразу придираться к ней,
Вмиг нашел в ней недостатков сотни.
Разъярился я, лишь увидал,
Что кладешь ты руки ей на плечи.
Как тебя жестоко осуждал
Я – совсем непрошеный советчик.
Сам же глаз всю ночь не мог сомкнуть,
С боку на бок все вертелся в муке:
Не давали мне всю ночь уснуть
Ваши неразомкнутые руки.
//-- 3 --//
Ох, как умело ты с ней говоришь —
С той, на которую глянуть не смею.
Ох, как ты смело в лицо ей глядишь —
Той, повстречавшись с которой краснею.
Видел я: под руку вел ты ее,
Я и руки протянуть ей не смею.
Нежность тревожит – несчастье мое,
Зависть терзает меня все сильнее.
Хоть на тебя обижаюсь и злюсь, —
Друг, похвали меня девушке этой!
Строчку мою ей прочти наизусть:
Мол, не слыхала такого поэта?..
Как-нибудь, к случаю, наедине
Доброе слово шепни обо мне.
В родных местах
Перевод И. Снеговой
Тот ветхий домик, где ты родилась,
Мне ста дворцов дороже во сто раз.
Две груши, что шумят в твоем окне,
Как сад тенистый, тянутся ко мне.
На улочки кривые я смотрю,
На слезы скал, встречающих зарю.
Как ценности музейные, они
Овеществляют прожитые дни.
Тут босиком ты бегала, а там —
Кружилась, как ягненок, по лугам.
Цветы рвала здесь и купалась ты…
Я всматриваюсь… Кто там рвет цветы?
А вот твой класс, скопленье парт пустых.
Где ты сидела? На какой из них?
Я у доски. Я мел в руке держу,
Как ты когда-то. Только не пишу.
Едва завидел школу я, тотчас
Мне показалось: вот ты входишь в класс,
Вот косы разметались по спине,
Вот галстук красный замелькал в окне.
И я стою, не в силах наглядеться
На милое твое живое детство.
О любви («Давай размахнемся, мечтая…»)
Перевод И. Снеговой
Давай размахнемся, мечтая,
С тобой и, была не была,
К себе призовем, дорогая,
Из горного края орла.
Любви нашей ношу навьючим
И будем в надзвездье парить,
И сильную птицу научим
О нашей любви говорить,
Чтоб реки рассказу внимали
И в ближнем, и в дальнем краю,
Чтоб всюду они понимали
Земную улыбку твою…
Летим!.. Если шаль твою ветер
Сорвет вдруг – я силой верну,
А дождь загудит на рассвете —
Я в бурку тебя заверну.
Нам путь самолеты уступят,
А летчики крикнут: «Салют!»
Туманы уйдут за уступы,
И тучи в моря уползут.
Прикажем мы дремлющим стаям
Петь лучшие песни свои.
Мы бурю уняться заставим
Верховною властью любви.
А ночью, чтоб не заблудиться,
Погасшие звезды зажжем.
Ты глянешь – и вспыхнет зарница,
Вздохну я – покатится гром.
Под нами пути-перепутья,
Хребты, города, корабли,
И рыбы, и звери, и люди,
И милые звуки земли…
Пусть смотрят за нашим движеньем
Москва, и Эльбрус, и Цада,
Пускай твоих глаз отраженье
Качает в заливах вода.
Пусть все тебе будет подвластно:
Махнешь – и столица внизу,
Вздохнешь – и закружатся в пляске
Четыре аварских Койсу.
И лес, свои краски развесив,
Приветствовать будет тебя,
И птицы, кружа в поднебесье,
И туры, с обрывов трубя.
Запляшут в чащобах медведи
И мошки над сушью степей,
Завидев, как празднично светит
Им солнце улыбки твоей.
Летим же, любовь моя, высшей
Дорогой – мечты и орла,
И, если орлиных не сыщем,
Пусть мчат нас стальные крыла!
Постоянство («Мне было шестнадцать…»)
Перевод Я. Козловского
Мне было шестнадцать и двадцать – тебе,
Любви нас связало шаманство,
И я, покоряясь святой ворожбе,
Поклялся хранить постоянство.
Мне стукнуло двадцать! Мы сверстники, и
Лесов зеленеет убранство.
И, двадцатилетней, тебе я в любви
Все так же храню постоянство.
Мне стукнуло тридцать. Летели года,
Порой проявляя тиранство,
Но, двадцатилетней, тебе, как всегда,
Я честно хранил постоянство.
Теперь мне за сорок. Но наперекор
Летам, что легли, как пространство,
Я, двадцатилетней, тебе до сих пор
Безумно храню постоянство.
Прости
Перевод Н. Гребнева
И без вины готов я повиниться
За то, что жизнь людская так пестра,
За то, что слезы на твоих ресницах
Блестят сейчас, как на моих вчера.
Мы по полям то скачем, то елозим,
Жизнь так непостоянна, и прости
За то, что конь тебя ударил оземь,
Как сбросил мой меня на полпути.
Часы, твердя, что день прошедший прожит,
Бьют на твоей и на моей стене,
И боль моя тебя кольнет, быть может,
И боль твоя доставит горе мне.
Есть губы, не целованные сроду,
Глаза, вовек не видевшие свет,
Но губ, что не дряхлеют год от году,
И глаз, не знавших слез, на свете нет.
Мы лето молим о дожде и громе,
Мы дождь клянем осеннею порой,
И могут нынче быть поминки в доме,
Где был вчера, быть может, пир горой!
Мы вдаль идем, и путь людей неровен,
Бывает край у всякого пути,
И хоть я, может, в этом не виновен,
Прости меня, прошу тебя, прости!
«Когда б за все, что совершили мы…»
Перевод Н. Гребнева
Когда б за все, что совершили мы,
За горе, что любимым причинили,
Судом обычным каждого б судили,
Быть может, избежали б мы тюрьмы.
Но кодекс свой у каждого в груди,
И снисхождения не смею ждать я.
И ты меня, любимая, суди
По собственным законам и понятьям.
Суди меня по кодексу любви,
Признай во всех деяньях виноватым,
Чтоб доказать мою вину, зови
Минувшие рассветы и закаты.
Все, чем мы были счастливы когда-то
И что еще живет у нас в крови.
«Я этой ночью неспокойно спал…»
Перевод Н. Гребнева
Я этой ночью неспокойно спал,
Мне снилось, будто за тобою следом
Бежал я, прыгал по уступам скал
В краю, что нам с тобою был неведом.
Потом вдруг отделялась часть скалы,
И уплывала ты в морские дали.
Я следом плыл, но тяжкие валы
Стеной вставали, путь мне преграждали.
И вновь я был в горах, и с высоты,
Гремя, лавина снежная катилась.
И вдруг земля меняла гнев на милость —
Светилось небо, и цвели цветы.
Я пробудился в этот миг, и ты
Вошла ко мне или опять приснилась.
«Через плечо несу я два хурджина…»
Перевод Н. Гребнева
Через плечо несу я два хурджина,
Мои хурджины тяжки – погляди.
Хурджины стерли мне не только спину,
Но грудь и сердце у меня в груди.
Любовью истинною, беззаветной
Наполнен первый, больший мой мешок.
Не жалко мне моей казны несметной —
Все у твоих я рассыпаю ног.
Но полон и другой мешок до края,
Я и его порой опорожняю —
Непримиримость, злоба там кишат.
Их пламенем я сам себя караю
В нередкие часы, когда бываю
Я пред тобой, родная, виноват.
«В моих воспоминаньях о весне…»
Перевод Н. Гребнева
В моих воспоминаньях о весне,
В сознании, что осень наступила,
В моей заботе об идущем дне
Твое лицо все лица заслонило.
Об этом бы не надо говорить,
Но ты на грудь мне голову склонила,
И понял я, что не могу таить, —
Ты все передо мною заслонила!
Нам многое увидеть довелось,
И радость, и печаль – все в жизни было,
Но светит серебро твоих волос,
Как никогда доселе не светило.
И все равно – мы вместе или врозь,
Ты все передо мною заслонила.
Рисую твой портрет
Перевод Я. Козловского
Позволь – твой образ я изображу,
Не станет лгать мой карандаш бывалый.
В твоем лице и черточкою малой
Я смолоду поныне дорожу.
Но чувствую: бессилен я. Могу ль
Изобразить уста, чье звездно слово,
Или глаза, с которыми не ново
Мне сравнивать в горах глаза косуль?
И карандаш мой, что за благодать,
Вздыхая, отстраняю то и дело.
Не для того ли серьги ты надела,
Чтоб бирюзу собою украшать?
И снизошла ты в мой земной напев,
Родившись не в божественном огне ли?
Как снежный вихрь, я был вчера во гневе,
Но ты явилась – и растаял гнев.
Художник бедный, думаю, любя,
Что написать гораздо будет проще
Мне вешний луг и свет в осенней роще —
Они всегда похожи на тебя.
«Отчего ты, родной, молодой, а седой?»
Перевод Н. Гребнева
«Отчего ты, родной, молодой, а седой?» —
Мне вопрос задаешь удивленно,
Словно майской зарей невзначай пред собой
Ты увидела снег заоконный.
Дорогая, поверь, я не знаю и сам,
Почему белокрылые птицы,
Не спросясь, прикоснулись к моим волосам
И надумали в них поселиться.
Нет, не старость приходит, поверь, не года
Прибавляют мне в волосы проседь,
Я, ей – богу, не думал еще никогда
Стать степенным и рифмы забросить.
И украдкой я прозой еще не грешу,
До сих пор, как мальчишкой, бывало,
Где хожу, где дышу, там стихи и пишу, —
На ветру, на снегу, где попало.
Я, как прежде, мечтаю взлететь в высоту,
Я шепчу о тебе, засыпая…
В мае месяце яблони в самом цвету,
А порой их снежком присыпает.
Может, я потому сединой убелен,
Что тебя полюбил я до гроба.
Как влюблен я в тебя! Как я долго влюблен!
От любви поседел я, должно быть!
Может быть, от тоски поседел я, мой друг,
Поседел, отправляясь в дорогу.
Месяц встреч мимолетней недели разлук…
От разлук поседел я, ей – богу!
Ты со мною порою была недобра,
Ты со мной обходилась сурово.
Может, я поседел оттого, что вчера
Ты сказала обидное слово.
Я ходил по земле, в облаках не витал,
Может, я поседел от печали, —
Я порою врагов благородней считал,
Мне порою друзья изменяли.
Нет, не злоба врагов, не наветы друзей,
Мне гораздо больнее бывало
От печали твоей. От печали твоей
У меня седина заблистала.
А быть может, от радости стал я седым,
Оттого, что была ты со мною,
Дав мне счастье, которого, будь я другим,
Лет бы на сто хватило с лихвою.
В мае месяце сад припорошит снежком,
Одеялом прикроет пуховым…
Я с тобою не буду седым стариком —
Буду мальчиком белоголовым.
Стихи мои, написанные в гневе
Перевод Я. Козловского
И милость к падшим призывал
Стихи мои порвите под луною,
В минуты гнева сложенные мною.
Их строки не поют над колыбелью,
Возлюбленным в аулах не поют,
Они в родстве с кинжалом, не свирелью —
За них меня добром не помянут.
Я завещаю истребить в огне вам
Стихи, мне продиктованные гневом.
Перед кладбищем, стоя на коленях,
Пред полем, перед женщиною я
Прощения прошу, что в песнопеньях
Порой являлся, гнева не тая.
За прежний гнев корю себя сквозь слезы,
Ломал не раз, как вешний снег, он лозы.
Учил Саади, словом не базаря,
В душе лелея избранный напев.
Поэт тогда сильнее государя,
Когда в себе он побеждает гнев.
И понял я, что сила гнева – мнимость,
Сильней перо, когда им водит милость.
Лети, мой стих, прослыв любвеобильным,
Давай с тобой под небом родовым
Оставим гнев поэтам слабосильным,
Клеветникам и недругам своим.
Но если все же дьявольская сила
Налиться гневом повелит строке,
Пусть в одночасье высохнут чернила
И карандаш сломается в руке.
Прослыть желаю, давний сочинитель,
Как собственного гнева победитель.
Гнев не способен слезы осушать,
Печаль не в силах утолить проклятья,
Лишь от любви исходит благодать,
И мир спасется этой благодатью.
Метут снега иль верещат скворцы,
Пой, Магомед, и ты за стих в ответе,
Но что нам делать, если подлецы
Никак не переводятся на свете?
Клевер
Перевод Е. Николаевской
Ясновиденье детской поры!
Я нередко те дни вспоминаю…
Снова клевер на склоне горы
Я судьбу предсказать заклинаю.
Мной оборванный молвит листок:
– Не имею о том представленья!..
…Шли к источнику через мосток
Две красавицы в это мгновенье.
Обрываю второй – и опять:
– Не оставь ты меня безответным:
Как дорогу к любви мне узнать?
Не покажешь ли тропки заветной?
Ручейком унесенный – вдали
Молча сгинул листок, без возврата.
…Возвращались в аул журавли,
Что на юг улетали когда-то.
Обрываю я третий листок,
Обращаюсь к трилистнику снова…
И прошу его: если б ты смог
Мне о песне сказать хоть полслова!..
Все гадания были пусты,
И поставить бы точку на этом…
Но на эти вопросы вдруг ты,
Ты, любимая, стала ответом!
Коль примусь за гадание вновь —
Всех вопросов найду разрешенье:
Клевер – песня, судьба и любовь…
Ты, родная, всех трех – воплощенье.
Ах, женщины!
Перевод Е. Николаевской
Пока не знал, не знал я вас,
Я жил на берегу ручья.
С тех пор, как вас узнал – тотчас
В поток бурлящий прыгнул я.
Поток тот беспощаден был,
Трепал, швырял, о скалы бил…
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины!
Пока не знал, не знал я вас,
Я только грелся у огня.
Но имя услыхал – тотчас,
Вмиг в пекло бросило меня.
С тех пор огонь мне сердце жжет
И дни, и ночи напролет…
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины…
С друзьями преданными я
Жестоко ссорился не раз,
И верные мои друзья
Со мной расстались из-за вас.
Порою не пожму руки,
Порой сжимаю кулаки…
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины…
Один другого – стыд и срам! —
Столкнул с дороги из-за вас.
Сам на дороге трудной к вам
В ловушку попадал не раз.
И ревновал. И горевал.
Бывал убитым наповал…
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины…
Считается в горах у нас:
Мужчине ревность ни к чему!
Но это доказать подчас
Нельзя ни сердцу, ни уму.
Осанка, стан, улыбка, взор…
Быть не ревнивым? Что за вздор!
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины!..
Едва кивнете головой,
Взбегая по ступенькам вверх, —
И становлюсь я сам не свой:
И – вспыхнул свет, и свет померк…
Вы – дальний мой и ближний свет,
До смерти ж мне и дела нет!..
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины!
Порой на вас я разозлюсь —
И сам терзаюсь выше сил…
Любовью разбудил я грусть,
Любовью свой покой убил…
Как схожи вы в своей красе,
Какие разные вы все!
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины!
Не тысячу ли из-за вас
Я бед и радостей сменил?
Вы изменяли мне не раз,
А я всегда вам верен был!
И чем ругают вас дружней,
Тем вы желанней и нужней.
Ах, женщины, вах, женщины,
Все те же, те же женщины!
По горным дорогам
Перевод Я. Козловского
Застыли вершины в молчании строгом,
Ручей устремился к ручью.
По горным дорогам, по горным дорогам
Веду я машину свою.
Накинул товарищ мой бурку на плечи
И скачет на быстром коне.
Ему просигналить спешу я при встрече,
И путь уступает он мне.
Храню я путевку в косматой папахе,
А сердце давно потерял…
Живет моя милая в горном Хунзахе,
Живет среди неба и скал.
Спешил я однажды вернуться на базу,
Да вдруг заблудился в горах,
И так получилось, что въехал я сразу
В аул под названьем Хунзах.
Зачем я себя понапрасну тревожу,
Лишившись покоя и сна?
Моя дорогая на крепость похожа —
Совсем неприступна она.
Не хочет со мною кататься в машине,
Спешит проявить свою власть,
Да все намекает, что девушек ныне
В горах запрещается красть.
По белому свету, по белому свету
Я езжу в туман и грозу
И слово даю вам, что девушку эту
Я вскоре, друзья, увезу.
Сама она сядет со мною в кабину,
Прижмется щекою к плечу.
И с ней на седую, крутую вершину
Я соколом быстрым взлечу.
Туда, где сверкают на небе высоком
Созвездья в орлином краю,
По горным дорогам, по горным дорогам
Спешите на свадьбу мою.
«Я за твое здоровье пил…»
Перевод И. Снеговой
Я за твое здоровье пил,
А чтоб была совсем здорова,
Потом еще стакан разбил,
Но ты взглянула так сурово,
Что показалось мне: я сам,
А не стекло – лежу в осколках,
Что это сердце – пополам,
А вот тебе не жаль нисколько.
Скорей поднять его спеши,
Ведь ты тепла его не знала,
Сбрось серьги, к уху приложи,
Ты трудный стук его слыхала?
Ну, слышишь, как частит оно,
Как шепчет: «Эх, моя тупица,
Я все обидами полно,
Я так и впрямь могу разбиться».
Стакан пропал, ну что нам в нем?
Возьмем и выпьем из другого,
А если сердце разобьем,
Кто нам его починит снова?
«Мы встретились, как птицы в небесах…»
Перевод Ю. Мориц
Мы встретились, как птицы в небесах.
Струна, прошу тебя, не раздавайся,
Окаменейте, стрелки на часах,
Цвети, густая ночь, и раскрывайся.
А вы, мои ревнивые стихи,
Не врите ангельскими голосами,
Что вы могли бы сами, сами, сами
Выделывать такие пустяки —
Игра бровей над черными глазами!
А между тем ее бездонный взор
Уже играет светлые мотивы
Озер и солнца в глубине озер,
Впитавших ливня бурные разливы!
А вы, мои ревнивые стихи,
Не врите ангельскими голосами,
Что вы могли бы сами, сами, сами
В такую ночь с закрытыми глазами
Ответить на такие пустяки:
Кого считать безвинно виноватым
За то, что так трепещет горячо?
Мою ли руку на плече крылатом
Или ее крылатое плечо?
Мы встретились, как птицы в небесах.
Окаменейте, стрелки, струны, строки!
Ведь на часах судьбы и на весах
Двум жизням равен этот миг высокий!
«Любовь великие поэты…»
Перевод Е. Николаевской
Любовь великие поэты
Встречают в юные года.
А к маленьким – и в зрелых летах
Она приходит не всегда.
Случается и так, что все же
Любовь совсем минует их,
И на ворон они похожи,
Сидящих на ветвях нагих…
Мне кажется, любовь со мною
Одновременно рождена,
Со мной ни летом, ни зимою
Не разлучается она.
Не мал и не велик – нередко
Я муки от нее терпел,
Но никогда на голых ветках
Любовных песен я не пел.
Долалай!
Перевод Я. Козловского
Горский парень поет о девчонке одной,
А в кого он влюблен – отгадай.
Вместо имени милой звучит под луной:
«Долалай, долалай, долалай!»
Ревность сердце сжигает на тайном костре,
Услыхала жена невзначай,
Муж, седлая коня, напевал во дворе:
«Долалай, долалай, долалай!»
В темной бездне, звезда над высокой горой,
Ты гори, ты свети, ты пылай.
Я, слагая стихи, напеваю порой:
«Долалай, долалай, долалай!»
«Сегодня снова снежный день…»
Перевод И. Озеровой
Сегодня снова снежный день,
Сегодня солнце снова.
Ты потеплей платок надень —
Бродить мы будем целый день
Вдвоем в лесу сосновом.
Мы будем слушать тишину,
Не тронутую ветром.
С тропинки узкой я сверну,
Чтоб не нарушить тишину,
Не потревожить ветки.
Покрыла косы белизна,
Ложится снег на плечи,
Растаять все-таки должна
В тепле домашнем белизна
У добродушной печки.
Я растоплю ладонью снег —
Пускай чернеют косы,
Пускай улыбку сменит смех.
И только этот талый снег
Напоминает слезы.
Сегодня всюду белизна
И лес в сугробах тонет…
Она, я знаю, не прочна.
Но пусть другая белизна
Твоих волос не тронет.
Вернулся я…
Перевод Р. Рождественского
Вернулся я спустя сто лет
Из темноты на землю эту.
Зажмурился, увидев свет,
Едва узнал свою планету…
Вдруг слышу: шелестит трава,
В ручье бежит вода живая.
«Я вас люблю!..» – звучат слова
И светят, не устаревая…
Тысячелетие прошло.
На землю я вернулся снова.
Все, что я помнил, замело
Песками времени иного.
Но так же меркнут звезд огни,
Узнав, что скоро солнце выйдет.
А люди, – как и в наши дни, —
Влюбляются и ненавидят…
Ушел я и вернулся вновь,
Оставив вечность за спиною.
Мир изменился до основ.
Он весь пронизан новизною!
Но все-таки – зима бела.
Цветы в лугах мерцают сонно.
Любовь осталась, как была.
И прежнею осталась ссора.
Спроси у сердца
Перевод Р. Рождественского
– Куда глядишь?..
– На ту и на другую…
– Тогда спроси у сердца своего.
Есть женщина, которую люблю я,
А больше нет на свете никого!
Когда я буду ранен в чистом поле,
Придет подруга верная моя.
И самые немыслимые боли
Исчезнут вдруг!
И выздоровлю я.
Когда состарюсь, посоха не надо —
Хочу в глаза любимые взглянуть.
Вернется долгожданная прохлада,
Весна придет, и я продолжу путь.
– О чем ты вспоминаешь?
– Сам не знаю…
– Тогда на помощь сердце позови.
Есть лишь любовь на свете.
Остальная
Жизнь – это ожидание любви.
Песня («Уста мои о солнце петь устали…»)
Перевод И. Озеровой
Уста мои о солнце петь устали,
Но о тебе без устали поют.
Часы мои в день нашей встречи встали,
Храня любовь от старящих минут.
Мне надоест рассматривать планету,
Но на тебя смотреть не надоест.
В твоих глазах всегда так много света, —
Закроешь их – и темнота окрест.
Июльской ночью в маленьком ауле
Кумуз мой плакал под твоим окном…
Я в путь ушел – меня с пути вернули
Две горестных слезы в мой отчий дом.
Тебя я прятал бережно и нежно
В певучую, зовущую строку —
Чернила на бумаге, – как подснежник
На солнечном, проснувшемся снегу.
Где б ни был я – вблизи или в разлуке, —
Моя слеза, как песня, нелегка:
Так плачут горы, превращая в звуки
Ручьями закипевшие снега.
Пусть снег пойдет, пусть долгий дождьпрольется,
Пусть снова тучи небо заметут,
Уста устанут звать на землю солнце,
Одну тебя без устали зовут.
О любви не спрашивай меня…
Перевод Я. Козловского
Не таясь, спроси о чем угодно
В час, когда присядем у огня.
И хоть пламя сердцу соприродно,
О любви не спрашивай меня.
Воины, поэты и визири,
Грешники Востока и хаджи
О любви не больше знали в мире,
Чем теперь бывалые мужи.
И о ней среди людского толка
Всякий раз – туманности родня.
Спрашивай о чем угодно, только
О любви не спрашивай меня.
Голос с неба был мне: «Ты не сетуй,
Что земной любви сокрыта суть,
Как ни бейся над загадкой этой,
К тайне не продвинешься ничуть».
Если и пред женщиной одною
Станешь строки превращать в «люблю»,
Все равно не хватит под луною
Времени тебе, как февралю.
И успеешь ты понять едва ли,
Отчего любовь во все века,
Хоть порой немало в ней печали,
Для любого смертного сладка.
Был мне голос…А потом на грани
Ясной яви и ночного сна
Женщины, как трепетные лани,
Видились, связуя времена.
О любви не спрашивай меня ты,
Потому что понял я давно:
Нам, встречая зори и закаты,
В тайну тайн проникнуть не дано.
«Над нежностью разлука не вольна…»
Перевод И. Озеровой
Над нежностью разлука не вольна.
И вижу я, наперекор разлуке,
Как светлая каспийская волна
Плывет в твои распахнутые руки.
И слышу я потоков горных гул
В Италии…
Мне сердце проторяет
Тропинку в Дагестан, в родной аул,
И песни гор, как эхо, повторяет.
Я наше море вижу.
Вижу – ты
Полощешь ноги в медленном прибое.
Я вижу одинокие следы,
Что на песке оставлены тобою.
И брызги волн как слезы на щеках,
И солнце как браслеты на запястьях.
Вдали от наших гор, в чужих краях
Тебя я рядом чувствую как счастье.
Вот ты на лодке по волнам плывешь…
Как шорох крыльев, весел взмах короткий.
Вернись! Ты видишь тучи? Грянет дождь,
И ты простынешь в беззащитной лодке.
Ты думаешь, я на краю земли
И путь обратный с каждым днем длиннее,
Но вижу все в моей чужой дали:
Я быть с тобой в разлуке не умею.
Песня («Тебе даны ключи…»)
Перевод Е. Николаевской
Тебе даны ключи,
Они от двух дверей:
От счастья моего
И от беды моей.
Открой любую дверь —
Твоя на это власть.
Я не страшусь потерь,
Я не боюсь пропасть.
Тебе даны ключи —
Их не вернешь назад:
Один – от входа в рай,
Другой – от входа в ад.
Войдя в судьбу мою,
Что видишь ты во сне:
Гремучую змею
Иль птицу в вышине?
Тебе даны ключи
Судьбой без лишних слов:
Ключи от двух дверей,
От двух моих миров.
Тебе даны ключи —
Не выпусти из рук:
Один от сладких снов,
Другой от горьких мук.
Любую дверь открой —
На радость, на беду…
Но только будь со мной —
Иначе пропаду…
«Есть у меня в селе старик-сосед…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Есть у меня в селе старик сосед.
Однажды мы сидели над рекою,
И я спросил: «Скажи, до скольких лет
Любовь не оставляет нас в покое?»
Старик ответил, что не знает он,
Хоть он и сединою убелен,
Чтоб я спросил у старшего об этом…
И до сих пор я не нашел ответа.
Пускай я буду старым и седым —
Любовь моя вовек не постареет,
Своим дыханьем, вечно молодым,
Теплом своим тебя она согреет.
И если спросит кто – до скольких лет
Горит любви животворящий свет?
Я так же, как и старый мой сосед,
Отвечу всем: не ведаю, простите,
Кого-нибудь постарше расспросите…
«Красавицы, как ваша жизнь?»
Перевод Е. Николаевской
Красавицы, как ваша жизнь?.. Поэты
Вас что-то нынче стали забывать,
Не ищут больше вас по белу свету,
Во сне вас перестали призывать.
Я настроеньям этим не поддался
И точно знаю – не поддамся впредь.
Красавицы, я, кажется, остался
Один – за вас готовый умереть.
Красавицы, увы, не без причины
В поклонниках у вас я одинок:
Теперь в стихах так много чертовщины,
Что оттеснен любви всесильный Бог.
Красавицы, и все же, тем не менее,
Ответьте, как живете вы сейчас?
Активно молодое поколенье —
Все митингует, позабыв про вас.
Красавицы, угрюма и сурова
Идет зима… И в этой стуже кто
Захочет вам сказать три нежных слова?
Красавицы, кто вам подаст пальто?
Красавицы, ответьте, если можно:
А есть ли польза в вашей красоте?..
Веревки, что из шерсти, понадежней,
Чем рыцари несбывшиеся те!
«Эта женщина замуж сегодня выходит…»
Перевод Е. Николаевской
Эта женщина замуж сегодня выходит —
Доброй волей, обдуманно, не сгоряча…
Но сжимается сердце, безмолвно крича,
И в печальной душе моей гаснет свеча.
Эта женщина замуж сегодня выходит…
Не могу себе места найти я с утра,
И тоска безнадежна моя и остра…
Где вы, юности звезды, где пламя костра?
Эта женщина замуж сегодня выходит…
Те былые костры уж давно не горят,
Звезды юности, слышится мне, говорят:
«Из седин твоих сшит ее белый наряд…»
Эта женщина замуж сегодня выходит…
Далеко мой аул, и туманы кругом…
В горле – ком, и пытаюсь сказать о другом,
Но глаза ее блещут в тумане ночном.
Эта женщина замуж сегодня выходит…
Обреченно молчу, никого не виня,
И сомненья терзают и мучат меня…
Где ты, молодость?.. Нет, не поймаешь коня…
Эта женщина замуж сегодня выходит…
Как темна эта ночь! И в ночной тишине
Наяву, не во сне так и видится мне,
Что все звезды в одном замерцали окне.
Эта женщина замуж сегодня выходит…
В волны Каспия я – что ж, беда – не беда! —
Бросил девять цветков – пусть несет их вода,
Их сорвал для нее – пусть плывут в никуда…
Эта женщина замуж сегодня выходит,
И душа моя места себе не находит…
«Если трус я…»
Перевод Е. Николаевской
Если трус я —
Любовь навсегда пусть минует меня.
Если жаден —
Толкните меня под копыта коня.
Если трус я —
Вовек мне пандура не брать, не играть.
Если жаден —
Мне гвозди с подков на земле подбирать.
Если нет в моем сердце любимой,
Былого огня,
Средь живущих на свете
Не надобно числить меня.
Если лжи хоть крупицу
В изменчивом сердце таю,
Вы оставьте над пропастью черной
Меня – на краю…
Если нет Дагестана во мне —
Так избейте меня,
Как избили того бархалинца
Средь белого дня.
Если нет во мне дара
Над словом корпеть-ворожить,
Плуг мне дайте, чтоб мог я
Земле по-иному служить.
Если я бестолковым
И здесь окажусь, – наконец,
Надерите мне уши,
Как некогда в детстве отец…
Но на возраст не делайте скидок,
Прошу, никаких,
Не спешите, прошу, отмахнуться
От песен моих.
Задержитесь хотя бы на миг —
Я вам душу отдам!
Ведь от века любовь и стихи
Не подвластны годам.
Как Махмуд родился —
Сколько лет миновало с тех пор,
А «безрадостный вздох»
Все плывет и плывет среди гор.
«Тебя проклинаю, цензура любви…»
Перевод Е. Николаевской
Тебя проклинаю, цензура любви!..
Тебя отменили, когда постарел я…
Когда же, юнец, и любил, и горел я,
Страдали любовные строчки мои.
Завеса снимается только сейчас,
Когда так далек я от первых свиданий…
Увидеть целующихся на экране
Когда-то зазорным считалось у нас…
К дороге ли дальней колес перестук?
Давно голова моя стала седою —
Задолго еще до знакомства с тобою,
О Дания, школа любовных наук.
Глаз чешется правый… Наверно, к добру,
К дороге… Не лес ли Булонский я вижу?
Гуляю не в Ботлихе я, а в Париже,
В раю, засыпающем только к утру.
Моя голова укоряет меня:
«Арба твоей страсти скатилась в ущелье…»
Но я все мечтаю добраться до цели —
В столицу любви, что сияет, маня.
Седой, я все тем же желаньем горю,
И с разумом сердце никак не смирится, —
Все рвется куда-то, куда-то стремится:
– Возьму Копенгаген! Париж покорю!..
«Зачем Копенгаген тебе и Париж?..
Ведь я – и твой век, и твое мирозданье!» —
Смеется жена – как бы мне в назиданье…
Согласен, – все правда, что ты говоришь…
«Впервые провинившись пред тобою…»
Перевод Я. Козловского
Впервые провинившись пред тобою, —
«Прости меня», – я прошептал с мольбою.
Когда второй я провинился раз,
Пришел к тебе, не поднимая глаз.
Ты посмотрела на меня с упреком,
Напоминая, словно ненароком,
Что есть у милосердия предел.
И в третий раз я провинился вскоре,
И сам признался в собственном позоре
И ни на что надеяться не смел.
Я видел взгляд, наполненный тоскою
Над пересудом ветреной молвы.
И вдруг великодушною рукою
Коснулась ты повинной головы.
Завещание Махмуда
Перевод Я. Козловского
Могильной землею нетяжко меня
Укройте, почтенные люди селенья,
Чтоб слышать я мог, как пандуры, звеня,
Любовь, что воспел я, хранят от забвенья.
Еще вас молю: в изголовье моем
Оставьте оконце, чтоб мог я воочью
Увидеть, как песню затеплила ночью
Печальница в черном пред поздним огнем.
Молю вас: оставьте пандур мой со мной,
Чтоб здесь не терял я пожизненной власти
И слился в постели порою ночной
С возлюбленной стих мой, исполненный страсти.
«Чтоб с ним вступить сейчас же в смертный бой…»
Перевод Н. Гребнева
Чтоб с ним вступить сейчас же в смертный бой,
Где твой обидчик давний иль недавний?
Но то беда, что я – защитник твой,
И я же твой обидчик самый главный.
Во мне два человека много лет
Живут, соседства своего стыдятся,
И, чтобы оградить тебя от бед,
Я должен сам с собою насмерть драться.
А ты платок свой с плеч сорви скорей
И, по обычью наших матерей,
Брось в ноги нам, не говоря ни слова,
Чтоб мы смирились во вражде своей,
Иль собственной своей рукой убей
Ты одного из нас двоих – любого.
«Я звезды засвечу тебе в угоду…»
Перевод Н. Гребнева
Я звезды засвечу тебе в угоду,
Уйму холодный ветер и пургу,
Очаг нагрею к твоему приходу,
От холода тебя оберегу.
Мы сядем, мы придвинемся друг к другу,
Остерегаясь всяких громких слов,
Ярмо твоих печалей и недугов
Себе на шею я надеть готов.
Я тихо встану над твоей постелью,
Чтоб не мешать тебе, прикрою свет,
Твоею стану песней колыбельной,
Заклятьем ото всех невзгод и бед.
И ты поверишь: на земле метельной
Ни зла людского, ни печали нет.
«Много родников в моих горах…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Много родников в моих горах,
Все они прозрачны и певучи.
Словно близнецы, в полях цветы,
И не отгадать, который лучше.
Много девушек в моих горах,
Все они прилежны и пригожи.
Словно сестры, схожи меж собой,
На тебя, пригожая, похожи.
Я друзьям не хвастал никогда,
Что красивей ты своих соседок,
Но перед дорогой лишь тебя
Увидать хотел я напоследок.
Вижу лица милые вокруг —
В них твои глаза, твои улыбки;
А твое лицо мне никого
Не напомнит даже по ошибке.
Ярко светят звезды в темноте,
Друг на друга все они похожи.
Но одна – не знаю почему —
Самых ярких в небе мне дороже.
Утро
Перевод Я. Козловского
Встает заря над гребнем гор,
Снега посеребрив.
Подруга слышит птичий хор,
Окошко растворив.
«Что снилось, милая, во сне?» —
Поет чабан чуть свет.
«Мне снилось – ты пришел ко мне», —
Она ему в ответ…
Поплыл по Каспию баркас,
Косую бросив тень.
Так в Дагестане в этот час
Родился новый день.
«Я в горы поднялся…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Я в горы поднялся —
Чиста и звучна,
Устало мечтала
Свирель чабана
о нас.
В ущелье сошел я —
Быстра и легка,
Летела, шумела,
Звенела река
о нас.
Я по лесу шел,
Где в слезинках смолы
Рыдали, скрипели
И пели стволы
о нас.
А мы-то с тобой
Говорили не раз,
Что нам только
Ведома тайна
о нас.
«Часто я вспоминаю в далеком краю…»
Перевод В. Звягинцевой
Часто я вспоминаю в далеком краю
Двухэтажную саклю родную мою.
Часто я вспоминаю то поле меж скал,
Где на резвом коне я мальчишкой скакал.
Часто я вспоминаю родник у села,
Где она мне впервые кувшин поднесла.
Часто я вспоминаю тот путь на ветру,
Где она провожала меня поутру.
Но ни разу не вспомнил я ту, что любил,
Потому что ни разу о ней не забыл.
Мария
Перевод Е. Николаевской
Я руку твою поцелую без спросу.
И знай, я того никогда не забуду,
Мария родная, как ты в Кахабросо
С зарею пришла на могилу Махмуда.
Как ты на отрогах, Махмудом воспетых,
Цветов набрала и его навестила,
И как ты слезу пролила над поэтом,
Склонясь над его обветшалой могилой.
А дни его были – Мария, послушай! —
Печальнее песен любви безответной.
Он, горец, отдавший любви свою душу,
Бродил меж утесов во мгле предрассветной.
Лишь турам он мог свое горе поведать…
И жизнь его гасла и кончилась, прежде
Чем обнял он ту, что несла ему беды,
В груди не оставив ни места надежде…
Не понятый ею – в заоблачных высях
Он был погребен под тяжелой плитою,
Где имя сыновнее горестно высек
Отец безутешный, что стал сиротою…
А после собрал он все песни Махмуда
И сжег в очаге их порою ночною
Все беды-напасти, мол, были отсюда,
Всему вы виною, всему вы виною…
Но разве забудут и люди и скалы
Те песни, что сердцем пылающим спеты?
Но разве любовь, что легендою стала,
Умрет оттого, что не стало поэта?
Я плакал, когда, на пандуре играя,
Их пели в ауле, печалью томимы,
И сердце мое застонало, внимая
Стихам, что с Карпат посылал он любимой.
Мария родная, скажу тебе сразу:
Уж так это вышло – хочу повиниться, —
Что я не бывал в Кахабросо ни разу,
Священной могиле не смог поклониться…
А ты – ты жилище его посетила,
Из дальней Москвы прилетев к нашим скалам,
Цветы на могиле его посадила
На вечную память и старым, и малым.
Мария, Марьям, твою руку без спросу
Целую… Слезы я твоей не забуду,
Упавшей на камень седой в Кахабросо…
Марьям, наконец-то пришла ты к Махмуду!..
«Любимая, тебя пою за годом год…»
Перевод С. Сущевского
Любимая, тебя пою за годом год.
И в голосе моем такая боль таится,
Что стонет мой напев, томится, словно птица,
Что рухнула на лед, подраненная влет.
Как музыка, звучат слова в твоих устах.
Твой голос возвышал и окрылял мне душу.
Он лучше всех стихов, что знал я, пел и слушал.
Умолкнет он на миг – и мир безгласным стал.
Я жил как в полусне, ничем не дорожил.
Ты стала для меня и солнцем, и рассветом.
Берусь за твой портрет – и, как листва под ветром,
Уносятся слова, перо в руке дрожит.
Нет в мире ничего превыше красоты.
И желтые листы, и чистота метели,
И трели соловья, и синева апреля —
Все то, что я люблю, – все это только ты.
Одной бакинке
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Девушка-бакинка с жгучим взглядом,
Встреченная мной в Махачкале!
Я ищу тебя пять суток кряду
На бакинской солнечной земле…
Если же в блужданье неустанном
Я тебя и завтра не найду,
То тогда, одевшись Мал-Аланом,
Все дворы на свете обойду!..
Нана Гвинепадзе
Перевод Я. Козловского
Дорогая Нана Гвинепадзе,
Чуден твой Тбилиси в самом деле,
Но хочу я нынче любоваться
Не красой проспекта Руставели.
Дорогая Нана Гвинепадзе,
Что мне стены в шрамах да бойницах,
Я хочу сегодня любоваться
Звездами, что прячешь ты в ресницах.
Может, в них и кроется причина,
Почему с дружиною нередко
В Грузию тянуло Ражбадина —
Моего неласкового предка?
Разве мог он, дикий, хромоногий,
Дома тихой жизнью наслаждаться,
Если через горные пороги
Можно было до тебя добраться?
Опершись на кожаное стремя,
Облаков папахою касаясь,
Я б и сам, наверно, в это время
Увозил трепещущих красавиц.
В седлах ясноокие подарки
Привозили прадеды с собою.
Может, потому теперь аварки
Славятся грузинской красотою!
Грузинским девушкам
Перевод Я. Козловского
Могу поклясться именем поэта,
Что на манер восточный не хитрю,
Ведь я сейчас – прошу учесть вас это —
Не за столом грузинским говорю.
Известен всем того стола обычай:
Поднявший тост имеет все права
На то, чтобы слегка преувеличить, —
Лишь выбирай пообразней слова.
Но я в стихах так действовать не в силах,
О девушки грузинские, не лгу,
Что вас, очаровательных и милых,
Я позабыть в разлуке не могу.
Зачем у вас так много цинандали
Мужчины пьют? Их не пойму вовек.
Меня лишь ваши очи опьяняли,
А за столом я стойкий человек.
Хоть дикарем меня вы назовите,
Хоть пожелайте мне упасть с горы,
Но я бы вас, уж вы меня простите,
Не выпустил из дома без чадры.
Ей-богу, не шучу я. В самом деле,
Завидно мне, что вновь одной из вас
Счастливец на проспекте Руставели
Свидание назначил в этот час.
Припомнив стародавние обиды,
Вы нынче отомстили мне сполна
За то, что вас аварские мюриды
В седые увозили времена.
Как вы со мной жестоко поступили:
Без боя, обаянием одним
Мгновенно сердце бедное пленили
И сделали заложником своим.
Но, чтобы мне не лопнуть от досады
И не лишиться разума совсем,
Одену вас я в горские наряды,
Назначу героинями поэм.
В ущельях познакомлю с родниками,
Ведя тропинкой, что узка, как нить,
И будете вы жить над облаками
И в дымных саклях замуж выходить.
В поэмах тех узнают вас грузины,
Но – верю – не обидятся в душе
И не найдут достаточной причины,
Чтоб обвинить аварца в грабеже.
Пусть продолжают думать на досуге,
Что на заре глубокой старины
Им были за особые заслуги
Волшебные создания даны.
Искрятся звезды над вершиной горной.
О девушки грузинские, не лгу:
Я пленник ваш, я ваш слуга покорный,
Живущий на каспийском берегу.
Мне ваши косы видятся тугие,
Мне ваши речи нежные слышны.
Но все, что я сказал вам, дорогие,
Держите в тайне от моей жены!
Я влюблен в сто девушек
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Я в сотню девушек влюблен,
Они везде, повсюду,
Они и явь, они и сон,
Я век их помнить буду.
Я помню давнюю весну:
Мальчишка босоногий,
Я встретил девочку одну
С кувшином на дороге.
Казалось, девочка была
Совсем, как тот кувшин, мала.
Вода была холодной в нем —
Я знал наверняка, —
Но обожгла меня огнем
Вода из родника.
Таил насмешку быстрый взор…
Ее люблю я до сих пор.
А позже – в стужу и весной
У сизых волн каспийских
Я брел за девушкой одной,
Не подходя к ней близко.
Ходил за ней я как во сне,
По улицам кружа,
А чтоб увидеть тень в окне
Второго этажа,
Влезал я на высокий клен…
Я до сих пор в нее влюблен.
Не позабыть, пока живу,
Мне девушки одной,
Что как-то ехала в Москву
В одном купе со мной.
Спасибо, дорогой кассир,
Что дал места нам рядом,
Что с ней в одно окно на мир
Одним смотрели взглядом.
Так, рядом с ней, вдвоем, без слов
Всю жизнь я ехать был готов.
Мне злая девушка одна
И до сих пор мила,
Что, раздражения полна,
Стихи мои рвала.
Люблю я взгляд веселых глаз
Одной девчонки милой,
Что в восхищенье столько раз
Стихи мои хвалила.
Я в злую девушку влюблен,
В простую девушку влюблен,
И в очень строгую влюблен,
И в недотрогу я влюблен,
И в равнодушную влюблен,
И в девушку смешливую,
И я в послушную влюблен,
Влюблен я и в строптивую.
Я в каждом городе влюблен,
На всех путях-маршрутах,
В студенток разных я влюблен
Всех курсов института.
Своей любовью окрылен,
Их всех зову я «милой», —
Я в сотню девушек влюблен
С одной и той же силой.
Но ты мрачнеешь – неспроста!
Ты даже с места встала:
«Ах, значит, я одна из ста?
Спасибо, я не знала!..»
Я отвечаю: нет, постой,
Мой друг, все сто в тебе одной!
Сто разных девушек в тебе,
А ты одна в моей судьбе!..
Когда бежал я у села
Мальчишкой босоногим,
Ведь это ты с кувшином шла
По узенькой дороге.
А в городе, средь суеты,
Где Каспия прибой,
Не замечала разве ты,
Как шел я за тобой?
Потом – ты помнишь стук колес
И поезд, что в Москву нас вез?
Сто девушек – то ты сама,
Ты их вместила всех,
В тебе – и лето, и зима,
В тебе – печаль и смех.
Порой ты равнодушная,
Бываешь злой – не скрою,
Порою ты послушная
И нежная порою…
Куда бы ни летела ты,
Я за тобой летел,
Чего б ни захотела ты,
Добыть тебе хотел.
С тобою шли мы по горам,
Где туч стада лежали,
И к самым разным городам
Мы вместе подъезжали.
Я в сотню девушек влюблен
С одной и той же силой…
Тебя, любовью окрылен,
Сто раз зову я «милой».
В тебе сто девушек любя,
В сто раз сильней люблю тебя!
Следы на снегу
Перевод Н. Гребнева
Мы вместе по зимнему лесу снегами
Бродили весь день, но понять не могу,
Как вышло, что рядом с моими следами
Твоих я не вижу следов на снегу.
Я слушал, здесь только что песни звучали,
Ты песни мне пела, а лес повторял.
Твои онемевшие пальцы не я ли
Сейчас вот в ладонях своих согревал?
За ель забежав, раскрасневшись от стужи,
Дразнила меня: «Догони, не боюсь!»
И если сейчас не тебе, то кому же,
Сбиваясь, читал я стихи наизусть?
Не ты ли смеялась, не ты ли сердилась,
Меня упрекала за то, что не прав?
Скажи, не тебе ль я сдавался на милость,
Все шаткие доводы исчерпав?
Со мною ты шла по снегам непримятым.
Но где же следы? Я понять не могу…
Один я… А мысли всего лишь крылаты,
От них не бывает следов на снегу!
«Три звездочки вверху горят…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Три звездочки вверху горят —
Я начал о тебе стихи.
Три звездочки стоят подряд —
Я кончил о тебе стихи.
Так я писал все десять лет,
Так я пишу сто первый стих,
У тех стихов названий нет,
Но если озаглавить их —
В трех звездочках заключено
Для всех название одно:
Три слова скрыты в них от глаз,
И смысл их стар и вечно нов.
Их произносят в жизни раз,
И нет труднее этих слов.
Три звездочки – они итог
Моих в огне кипевших лет,
Три звездочки – они исток
Моих и радостей, и бед.
Как ветки собраны вокруг
Большого, сильного ствола,
Так возле этих слов, мой друг,
Мои и мысли, и дела.
Мои бессонные мечты,
Мои заветнейшие сны,
Как это твердо знаешь ты,
В трех звездочках заключены…
Три звездочки вверху горят,
«Тебя люблю я», – говорят.
«Наверно, любовь не дает нам расти…»
Перевод Н. Гребнева
Наверно, любовь не дает нам расти.
Ведь нам и сейчас еще лет по шести.
Смыкались оградами наши дворы.
Мы жили с тобой по соседству.
Мне кажется, с этой далекой поры
Еще не окончилось детство.
Тогда ты была веселее нас всех,
Ты, даже сердясь, хохотала.
Меня и сейчас заражает твой смех,
А гнев не пугает нимало.
Моя дорогая, тебя до сих пор
Еще забавляют игрушки.
По-детски ложишься ты спать на ковер,
С ладошками вместо подушки.
У моря ты строишь корабль на песке
И птицам желаешь удачи,
И яблоко в маленькой держишь руке,
Как некогда маленький мячик.
Опять в Дагестане весна, и опять
Ты будешь в ущельях цветы собирать,
Травою зеленой ягненка кормить,
Водою студеной козленка поить.
И, за руки взявшись, пойдем мы к ручью,
Где ветры гудят над горою,
Как в детстве, копируя маму мою,
Платком ты мне шею закроешь…
Нам все еще, все еще лет по шести.
Наверно, любовь не дает нам расти!
«Ты спишь, а я предутренней порой…»
Перевод Н. Гребнева
Ты спишь, а я предутренней порой
Встаю и настежь раскрываю двери.
Цветы, деревья, солнце за горой —
Все, что ты встретишь, должен я проверить.
Смотрю, сидит ли ласточка в гнезде
(Ты с детства любишь песни этой птицы),
Нет ли соринок в ключевой воде —
Ведь ты придешь к ручью воды напиться.
Я проверяю, чисты ль небеса
И долго ли деревьям до цветенья.
Мне хочется, чтоб не сошла роса
До твоего, родная, пробужденья.
И кажется мне в этот ранний час,
Что вся природа – магазин подарков,
Где у прилавков думал я не раз,
Что выбрать, что понравится аваркам?
…Я выбрал высочайшую из скал
И полукружья на орлиной трассе,
Я для тебя рассвет облюбовал
И счастлив, словно сам его раскрасил.
Проснешься ты с улыбкой на губах
И распахнешь окно, как птица крылья,
И отразится у тебя в глазах
Весь мир, все то, что для тебя открыл я.
Тебя обступят тополя стеной,
И годы контур свой очертят резче,
И солнце, облюбованное мной,
В твоих руках лучами затрепещет.
Но, скромность и достоинство храня,
Я притворюсь, твое увидев счастье,
Что мир прекрасен не из-за меня,
Что ни к чему я вовсе не причастен.
«Жена говорит мне: «Когда это было?»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Жена говорит мне: «Когда это было?
В какой это день мы поссорились, милый?»
«Не помнится что-то, – я ей отвечаю, —
Я попросту дней этих в жизнь не включаю».
Любовь
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Кто не жалел Махмуда всей душой?
Он был в любви несчастен до предела,
Страдал из-за любви своей большой,
И сердце из-за женщины сгорело…
Нет, не люблю стихов я о любви,
Когда о ней кричат, как о несчастье,
Нет, не люблю я песен о любви,
Когда, как о беде, поют о страсти.
Пусть сердце от любви сгорит – повсюду
О ней твердить я, как о счастье, буду!
Любовь – на подвиг нас ведет она,
Любовь рождает силы в человеке,
Любовь – с ней жизнь становится полна, —
Лишь полноводные люблю я реки!
Любовь не знает гнета верст и лет,
Не знает про усталость на дорогах,
Пред ней высот недостижимых нет, —
Пускай, влюбленный, я всегда в тревогах.
Пускай далёко от меня твой смех…
И до утра один сижу без сна я…
Я все равно сейчас счастливей тех,
Что безмятежно спят, любви не зная.
Жалеть влюбленных? То не мой удел:
Любви не знавших я всегда жалел.
«Я видел, как осень, ветрами продута…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Я видел, как осень, ветрами продута,
Гудела, цветы и растенья губя.
И дал себе слово я в эту минуту —
Не сравнивать больше с цветами тебя.
«Когда для вас день начинается?»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Когда для вас день начинается?
В тот миг, когда вспыхнет заря
И солнце окошка касается,
Огнями на стеклах горя?
А мой – лишь тогда начинается,
Когда, меня взглядом даря,
Подруга моя просыпается.
«Я знаю наизусть всего Махмуда…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Я знаю наизусть всего Махмуда,
Но вот не понимаю одного:
Откуда о любви моей, откуда
Узнал он до рожденья моего?
«Читая вас, я удивляюсь снова…»
Перевод Я. Козловского
Читая вас, я удивляюсь снова,
Как вы могли, глашатаи сердец,
О матерях не написать ни слова,
Махмуд, Эльдарилав и мой отец?
И говорит Махмуд из Кахабросо:
– Я не сводил с Марьям влюбленных глаз,
Ты своего не задал бы вопроса,
Когда бы увидал ее хоть раз.
Марьям я поклонялся безраздельно,
Ее певцом прослыв между людьми,
И вспомнил мать лишь в миг, когда смертельно
Был выстрелом сражен из-за любви.
И вторить стал Эльдарилав Махмуду:
– Клянусь, и я не мог предугадать,
Что, Меседо увидев, позабуду
И целый свет, и собственную мать.
И лишь когда отравленную в Чохе
На свадьбе чашу осушил до дна,
Окликнул мать я на последнем вздохе,
И предо мной явилася она.
– А что же ты под небом Дагестана
Мать не воспел? – спросил я у отца.
– Не помнил я, осиротевший рано,
Ее заботы, песен и лица.
Завидных строк наследник полноправный,
О, как бы я, глашатаи сердец,
Воспел бы мать, имея дар ваш славный,
Махмуд, Эльдарилав и мой отец.
На свиданье
Перевод Я. Козловского
Настежь дверь! Как угорелый
Он ворвался в общежитье,
Весь сияя, будто сделал
Величайшее открытье.
Танцевать пошел вприсядку:
Разгадайте, мол, загадку.
«Друг, не мучай, сделай милость,
Расскажи нам, что случилось?»
И сказал он: «У Арбата…
Час назад… Счастливый случай…
Познакомился, ребята,
Я с москвичкой самой лучшей!
В шесть пятнадцать я назначил
Ей свиданье на бульваре…»
И немедля бриться начал
Сумасшедший этот парень.
Принялись друзья за дело:
Взял утюг приятель в руки
И за пять минут умело
Жениху погладил брюки.
Кто-то взял его ботинки,
Дал им вдоволь гуталина:
На ботинках – ни пылинки,
Оба как из магазина.
Вот студент побрит на зависть.
И друзья, вступая в споры,
Одевать его принялись,
Как артиста костюмеры.
Он примерил семь сорочек:
Выбор сделан был удачный.
«А теперь вложи платочек
Уголком в карман пиджачный!»
Киевлянин чернобровый,
Костюмеров возглавляя,
Быстро снял свой галстук новый,
Другу на вечер вручая.
Предложил узбек услугу:
Тюбетейку даст он другу.
Но решили тут в народе,
Что для данного этапа
Тюбетейка не подходит
И нужна студенту шляпа.
Два целковых на дорогу
Сколотили понемногу
И притом советы дали,
Как вести себя вначале:
Пусть студент не забывает
Опоздать минуты на три,
А затем пусть побывает
С ней в кино или в театре.
Вот окончились все сборы,
Прекратились шутки, споры,
И, вздохнув, сказал тревожно
Однокурсник самый скромный:
«Жаль, мой друг, что невозможно
Заменить твой нос огромный…»
Ах, зачем я так беспечно
Повторил вам эту фразу:
Вспомнив нос, себя, конечно,
С головой я выдал сразу.
«Я давал Любви присягу…»
Перевод Я. Козловского
Я давал Любви присягу,
Клялся, страстью одержим:
– Вспять не сделаю ни шагу
Перед знаменем твоим.
Сгину, проклятый судьбою,
Если тайна хоть одна,
Что доверена тобою,
Будет мной разглашена.
И тебе, как воин стягу,
Поклонюсь еще не раз,
И костьми скорее лягу,
Чем нарушу твой приказ…
Я давал Любви присягу,
Взяв в свидетели Кавказ.
«Я это помню, как сегодня…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Я это помню, как сегодня:
Мне – восемнадцать лет всего,
И я пишу ей писем сотни,
Чтоб не послать ни одного.
Я столько вкладывал старанья,
Терпенья, мужества и сил,
Боялся знаков препинанья
И непокорности чернил!
А вдруг она найдет ошибку?
Переживаний не поймет?
И чуть заметная улыбка
Скривит ее красивый рот?
Слова, отысканные ночью,
Гасил безбожно свет дневной,
Надписывал я адрес точный
И – рвал все строчки до одной.
Прошли года. Но мучит совесть
Меня, что ровно я дышу,
Что я живу, не беспокоясь,
Что письма без труда пишу,
Легко народу адресую —
И строчки мне не жгут ладонь,
Что на заре в клочки не рву я
И не бросаю их в огонь!
«Всей душой хочу я счастья для подруг твоих!»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Всей душой хочу я счастья для подруг твоих!
Вот бы замуж поскорее, что ли, выдать их!
Сколько с ними ты проводишь золотых часов,
Так бы взял и двери дома запер на засов!
Сколько раз от стенки к стенке я ходил с тоской,
Ждал, чтоб совесть в них проснулась, чтоб ушли домой,
На часы смотрел, но стрелки замедляли бег…
И сидят недолго гости – кажется, что век.
Я таких неугомонных раньше не видал:
День болтают – не устанут, я за них устал.
Если мы вдвоем решили вечер провести,
Хоть одна твоя подруга, но должна зайти!
Так поэт, стихи задумав, трудится чуть свет,
Но придет болтун-бездельник, и пропал поэт…
И сейчас я жду, что кто-то постучится вдруг.
Вот бы взять и выдать замуж всех твоих подруг!
«В маленькой рамке на белой стене…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
В маленькой рамке на белой стене
Ты уже год улыбаешься мне.
И в одинокой квартире моей
Мне от улыбки твоей веселей.
Только мне мало улыбки дразнящей,
Мне не хватает тебя настоящей.
Ну-ка скажи мне, по совести, честно:
В рамке тебе неужели не тесно?
Не надоело ль тебе, дорогая,
Видеть, как я без тебя пропадаю?
Выйди ко мне, улыбнись наяву.
Я покажу тебе нашу Москву,
Улицы, парки, театры, мосты…
Но, как всегда, улыбаешься ты.
Девушки есть, словно карточка эта:
Год не услышишь ни слова привета.
Может, и ты равнодушная тоже?..
Нет! Ты совсем на портрет не похожа!
«Если б каждая дума моя о тебе…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Если б каждая дума моя о тебе
Стать могла стихотворной строкой,
Я уверен, что книги большой о любви
Ты второй не нашла бы такой.
Но пока эта книга мала и тонка,
Ведь над ней я не часто сижу,
Потому что мне жалко стихам отдавать
Те часы, что с тобой провожу.
«В журнале о тебе стихов не приняли опять…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
В журнале о тебе стихов не приняли опять:
Сказал редактор, что народ не станет их читать.
Но, между прочим, тех стихов не возвратили мне:
Сказал редактор, что возьмет их почитать жене.
«Дождь, оставляя капли на окне…»
Перевод Н. Гребнева
Дождь, оставляя капли на окне,
Стучит, стучит в окно порой ночною.
Что он шумит? И так не спится мне,
Тебя, моей любимой, нет со мною.
Но быстролетны приступы грозы,
И дождь, поняв, что мало в шуме толку,
Вдруг перестал, оставив след недолгий —
На стеклах три некрупные слезы.
Все стихло, даже капель не осталось.
Я вдаль смотрю, где все темным-темно,
Я вспоминаю, что и мне случалось
Когда-то слезы лить давным-давно.
Случалось мне стучать в твое окно,
Которое на стук не открывалось.
«Ты чешешь косу, огорчаясь тем…»
Перевод Н. Гребнева
Ты чешешь косу, огорчаясь тем,
Что в ней седые волосы нередки.
Зачем их прятать, стряхивать зачем
Осенний первый снег с зеленой ветки?
Он неизбежен, осени приход,
Старанье задержать ее – напрасно,
Пусть падает листва, пусть снег идет —
И осень красотой своей прекрасна.
Быть юным вновь мне тоже не дано.
Пусть, обеляя нас, подходит старость.
Пусть злобствуют метели, все равно
В груди у нас тепло еще осталось.
Нас годы украшают, и давно
Ты мне такой красивой не казалась.
«Ты среди умных женщин всех умнее…»
Перевод Н. Гребнева
Ты среди умных женщин всех умнее,
Среди красавиц – чудо красоты.
Погибли те, кто был меня сильнее,
И я б давно пропал, когда б не ты.
Махмуд не пал бы много лет назад,
Когда Марьям сдержала б слово честно,
Не дали бы Эльдарилаву яд,
Когда б верна была его невеста.
Лишь женщина в любые времена
Спасала и губила нас, я знаю,
Вот и меня спасала ты одна,
Когда я столько раз стоял у края.
Неверному, ты мне была верна,
Свою верностью меня спасая.
«Над головами нашими весною…»
Перевод Н. Гребнева
Над головами нашими весною
Шумело дерево на склоне гор,
И мы в тот час не думали с тобою,
Что дровосек уже вострил топор.
Любовь людей на дерево похожа,
Она цветет, на свете все презрев,
Ужели и она бессильна тоже,
Как перед топором стволы дерев?
Мы дерево свое растили долго,
Тряслись всегда над детищем своим.
Так неужели злу и кривотолкам
Его мы на погибель отдадим?
Ужель обиды наши и сомненья
Позволят превратить его в поленья?
«Красавицу певец Эльдарилав…»
Перевод Н. Гребнева
Красавицу певец Эльдарилав
Посватал из селения чужого,
Но выдали невесту за другого
Ее отец и мать, любовь поправ.
И на веселой свадьбе яд в вино
Подсыпали и дали стихотворцу.
И, хоть обман он понял, все равно
Рог осушил, как подобает горцу.
Он поступил, как повелел адат, —
То исполнять, что старшие велят.
И, рухнув возле самого порога,
Он так и не поднялся, говорят.
Мне кажется: я тоже пью из рога,
Хотя и знаю – там подмешан яд.
«Твой взгляд с усмешкой не люблю…»
Перевод Е. Николаевской и И. Снеговой
Твой взгляд с усмешкой не люблю —
не нужно так смотреть,
Как будто для тебя нет тайн,
нет и не будет впредь.
Как будто знаешь наперед
ты все мои мечты,
Как будто сердце навсегда
взяла в ладони ты.
Как будто, где я ни бреду,
куда я ни стремлюсь,
Мой каждый день, мой каждый шаг
ты знаешь наизусть.
Как будто ты стихи мои,
что лишь задумал я,
Уже давным-давно прочла,
зевоты не тая.
Как будто нечего тебе
теперь мне рассказать,
Как будто все, что ждет меня,
ты можешь угадать.
Ох, до чего я не люблю
усмешку этих глаз!
Послушай новые стихи —
я кончил их сейчас.
В Ахвахе
Перевод Я. Козловского
Другу Мусе Магомедову
Чтоб сердце билось учащенно,
Давай отправимся в Ахвах,
Узнаем, молоды ль еще мы
Иль отгуляли в женихах?
Тряхнем-ка юностью в Ахвахе
И вновь, как там заведено,
Свои забросим мы папахи
К одной из девушек в окно.
И станет сразу нам понятно,
В кого девчонка влюблена:
Чья шапка вылетит обратно,
К тому девчонка холодна.
…Я вспоминаю месяц тонкий,
Поры весенней вечера
И о любви лихие толки, —
Все это было не вчера.
В тот давний год подростком ставший,
Не сверстников в ауле я,
А тех, кто был намного старше,
Старался залучить в друзья.
Не потому ли очутился
С парнями во дворе одном,
Где раньше срока отличился,
И не раскаиваюсь в том.
Листва шуршала, словно пена,
Светила тонкая луна.
Мы долго слушали, как пела
Горянка, сидя у окна.
Про солнце пела, и про звезды,
И про того, кто сердцу мил.
Пусть он спешит, пока не поздно,
Пока другой не полюбил.
Что стала трепетнее птахи
Моя душа – не мудрено,
А парни скинули папахи
И стали целиться в окно.
Здесь не нужна была сноровка.
Я, словно жребий: да иль нет,
Как равный кепку бросил ловко
За их папахами вослед.
Казалось, не дышал я вовсе,
Когда папахи по одной,
Как будто из закута овцы,
Выскакивали под луной.
И кепка с козырьком, похожим
На перебитое крыло,
Когда упала наземь тоже,
Я понял – мне не повезло.
А девушка из состраданья
Сказала: «Мальчик, погоди,
Пришел ты рано на свиданье,
Попозже, милый, приходи».
Дрожа от горя, как от страха,
Ушел я – раненый юнец.
А кто-то за своей папахой
В окно распахнутое лез.
Промчались годы, словно воды,
Не раз листвы кружился прах.
Как через горы, через годы
Приехал снова я в Ахвах.
Невесты горские… Я пал ли
На поле времени для них?
Со мной другие были парни,
И я был старше остальных.
Все как тогда: и песня та же,
И шелест листьев в тишине.
И вижу, показалось даже,
Я ту же девушку в окне.
Когда пошли папахи в дело,
О счастье девушку моля,
В окно раскрытое влетела
И шляпа модная моя.
Вздыхали парни, опечалясь,
Ах, отрезвляющая быль:
Папахи наземь возвращались,
Слегка приподнимая пыль.
И, отлетев почти к воротам,
Широкополая моя
Упала шляпа, как ворона,
Подстреленная из ружья.
И девушка из состраданья
Сказала, будто бы в укор:
«Пришел ты поздно на свиданье,
Где пропадал ты до сих пор?!»
Все как тогда, все так похоже.
И звезды видели с небес:
Другой, что был меня моложе,
В окно распахнутое лез.
И так весь век я, как ни странно,
Спешу, надеждой дорожу,
Но прихожу то слишком рано,
То слишком поздно прихожу.
«Хоть я не бессмертник, хоть ты не сирень…»
Перевод Я. Козловского
Хоть я не бессмертник, хоть ты не сирень,
Но срезать однажды нас будет не прочь
Белый садовник по имени День,
Черный садовник по имени Ночь.
Хоть ты не пшеница, хоть я не ячмень,
Щадить нас не будут – им это невмочь —
Жнец белолицый по имени День,
Черная жница по имени Ночь.
Хоть ты не косуля, хоть я не олень,
Не смогут охотничью страсть превозмочь
Белый охотник по имени День,
Черный охотник по имени Ночь.
Белый охотник ли выследит нас,
Черный охотник ли выстрелит в нас…
А может, у первого дрогнет рука,
А может, второй промахнется хоть раз…
«Однажды и со мной случилось чудо…»
Перевод Н. Гребнева
Однажды и со мной случилось чудо,
Иль по-другому это назови:
Стоял я над могилою Махмуда,
И встал из гроба он, певец любви.
И я сказал: «Как быть мне, научи,
Мое волненье в строки не ложится.
Прошу, учитель, одолжи ключи
Мне от ларца, где наш талант хранится».
И выслушал меня Любви певец
И, свой пандур отставив осторожно,
Ответил так: «Заветный тот ларец
Лишь собственным ключом открыть возможно.
Ищи, и ключ найдешь ты наконец,
И спетое тобой не будет ложно!»
«Маневры – это битва без войны…»
Перевод Н. Гребнева
Маневры – это битва без войны.
Проходят танки по земле дрожащей.
И хоть огни разрывов не слышны,
Грохочет гром почти что настоящий.
Иной из нас считать любовь готов
Игрой, где быть не может неудачи,
И крепости сердец лишь громом слов
Он осаждает, чтоб понудить к сдаче.
А я люблю и потому в огне
Иду и знаю горечь поражений,
Не на маневрах я, а на войне,
Где нет ни отпусков, ни увольнений.
Я – рядовой, и рядовому мне
Наград досталось меньше, чем ранений.
«За труд и подвиг щедро награждает…»
Перевод Н. Гребнева
За труд и подвиг щедро награждает
Страна сынов и дочерей своих.
Для множества указов наградных
Порой в газетах места не хватает.
А я хочу, чтобы в стране моей
И за любовь, за верность награждали,
Чтоб на груди у любящих людей
И ордена горели б, и медали.
Но для любви нет орденов, и жаль,
Что с этим мирятся законоведы.
Мне, может, дали б верности медаль,
Тебя венчали б орденом победы.
Но счастье, что любви наград не надо.
Любовь, она сама и есть награда.
«Прости меня, женщина, – грешен…»
Перевод Я. Козловского
Прости меня, женщина, – грешен, —
За то, что, подобный костру,
Порою у белых черешен
Я льнул не к тебе, а к перу.
От прошлого не отрекаюсь,
В свидетели небо беру.
Порою, о женщина, – каюсь, —
Я льнул не к тебе, а к перу.
Свиданья любовного время,
Ах, как же я был бестолков,
Тщеславно менявший на стремя
Мне поданное с облаков.
Но было нередко иначе,
И память о том я храню,
Как в жертву любовной удаче
Стихи предавались огню.
И женщинами преуменьшен
Грехов моих был бы табун,
Когда б из объятия женщин
Не рвался в объятья трибун.
Во всех прегрешениях каюсь
И счастлив под звездным шатром
Льнуть к женщинам, годам на зависть,
И не расставаться с пером.
«Воплощена в трех женщин жизнь моя…»
Перевод Я. Козловского
Воплощена в трех женщин жизнь моя,
В одну из них влюблен безумно я,
Да вот беда: прекрасная, она
Со мною равнодушно холодна.
А женщина другая прямиком
Ко мне бежит по снегу босиком,
Но не мила она мне, не мила
И никогда желанной не была.
А третья – незнакомка – шепчет мне:
– Забудь тех двух – и в яви, и во сне
Со мной познаешь рай наверняка.
Смотри, как я красива и легка!
И сладостно, и страшно. Кто она?
Стоит за ней Аллах иль сатана?
«Любил я женщин разного завета…»
Перевод Я. Козловского
Любил я женщин разного завета,
И не кори за это страсть мою.
Одна из жен была у Магомета
Еврейка, обретенная в бою.
Уже Шамиль был венчан сединой,
Когда он, брачным не томясь заветом,
Армянку Анну объявил женой
И дал ей имя Шуайнат при этом.
И для любви от сотворенья света
Бог сделал женщин нации одной.
В том самолично в молодые лета
Не раз я убеждался под луной.
И, грешником прослывший неспроста,
Я женщин обнимал и в дни поста.
«Лица девушек люблю я, уроженок гор моих…»
Перевод Е. Николаевской
Лица девушек люблю я, уроженок гор моих,
Что краснеют от смущенья, – это очень им идет!
Если за руку возьмете, вы почувствуете вмиг
Нежность и сопротивленье – это очень им идет.
Я люблю, когда смеются ямочки на их щеках —
Вы когда-нибудь видали? Это очень им идет.
И когда текут и вьются их воспетые в веках
Змеи-косы из-под шали – это очень им идет.
Я люблю, когда речонку, что коварна, хоть мелка,
Босиком перебегают – это очень им идет.
И когда в свои кувшины на заре у родника
Гор прохладу набирают – это очень им идет.
Горских девушек люблю я в строгих платьях без затей, —
Присмотритесь к нашей моде – очень им она идет!
Как подносят угощенье, не взглянувши на гостей,
И с достоинством уходят – это очень им идет!
Я люблю, когда горянки слушают мои слова
Молчаливо и покорно – это очень им идет…
Чистота потоков горных,
Высота отрогов горных,
Неба высь и синева,
Честь высокая и гордость – ох, как это им идет!..
Ярка Ярославна
Перевод Я. Козловского
Яблоко упало. Град прошел недавно.
Сердце мое ранено. Чья же в том вина?
Я тебе признаюсь, Ярка Ярославна,
В этом виновата только ты одна.
С доктором влюбленным вечером весенним
Выйдешь на прогулку ты рука к руке,
Проплывут в Дунае рядом ваши тени,
Две – от одинокой тени вдалеке.
Моего соперника стала ты отрадой,
В Братиславе милой вас свела любовь.
Ярка Ярославна, ты его порадуй:
Над моей печалью пошути с ним вновь.
Синьорина
Перевод Я. Козловского
Тебя я заклинаю, синьорина,
Еще не поздно. На берег сойди!
Надежда, как свеча из стеарина,
Горит и тает у меня в груди.
Вели глушить моторы капитану,
Остаться пожелай на берегу.
И я, седой, мгновенно юнгой стану,
Тебе сойти по трапу помогу.
Куда бежишь? На зов какого долга?
Попутчикам недобрым крикни: «Прочь!»
Предавшим революцию не долго
И женщину предать в любую ночь.
Какая мысль больная осенила
Тебя бежать? Отбрось ее, молю!
Ты слышишь, дорогая синьорина,
Как шепчет Куба: «Я тебя люблю!»?
Молю, взгляни еще раз на Гавану,
Пролей слезу. Вот холм Хосе Марти.
Одумайся – и молодым я стану,
Тебе по трапу помогу сойти.
Я видел много женщин, убежавших
В чужие земли из краев родных,
Я видел их, за деньги ублажавших
Кого угодно в сумерках ночных.
И даже перед пламенем камина
Они весь век согреться не могли.
Судьбы не ищут, слышишь, синьорина,
От ненаглядной родины вдали.
Холодной, словно дуло карабина,
Сразит чужбина и тебя тоской.
Не уплывай, останься, синьорина,
Печального солдата успокой.
Он в бой ходил, он знает силу слова
И рисковать умеет головой.
Нигде не встретишь рыцаря такого
В зеленой гимнастерке полевой.
Пускай морская пенится пучина,
Кидайся в воду! К берегу плыви!
Иду к тебе на помощь, синьорина,
Посол надежды, веры и любви.
Три женщины
Перевод Я. Козловского
Три женщины в путь провожали меня.
Одна прислонилась к платану
И бросила вслед, головы не клоня:
«Забудешь, я плакать не стану».
Вторая стояла близ отчих дверей,
Кувшин она полный держала.
И я услыхал: «Возвращайся скорей!»
А третья, вздохнув, промолчала.
О первой забыл я за первой горой,
Белевшей под облаком алым.
И с легкой душою в пути о второй
Забыл за вторым перевалом.
Летал и кружил я по сотням дорог,
Подхлестывал время, как плетью,
Но все ж позабыть за горами не мог
Из трех, мной целованных, третью.
И первая, злая, на крыше ждала,
Когда я вернулся к вершинам.
И вышла вторая, добра и мила,
Навстречу мне с полным кувшином.
А третью, хоть даже не стала встречать,
Забыть не сумею и впредь я.
И будет ночами мне сниться опять
Из трех, мной целованных, третья.
Под луною
Перевод Я. Козловского
Не лучший я из тысячи других,
Но ты, когда-то встретившись со мною,
Вообразила, будто под луною
Из тысячи я лучше остальных.
Не худший я из тысячи, поверь,
Но ты моей ослеплена виною,
И потому из тысячи теперь
Кажусь тебе я худшим под луною.
«Повесть о себе и о тебе…»
Перевод Я. Козловского
Повесть о себе и о тебе
Сам себе рассказываю снова,
И душа сама с собой готова
Спор вести во гневе и мольбе.
Где судьбы изогнута орбита,
В двойников тобой я обращен,
Из которых – ты одним забыта,
А другой – в тебя еще влюблен.
И, сдаваясь времени на милость,
Белой и зеленою порой
Ты сама в двух женщин превратилась,
Холод – в первой, пламя – во второй.
И с обеих не свожу я взгляда,
И готов поклясться головой
В том, что третьей женщины не надо
Мне до самой крышки гробовой.
Спрашивала любовь
Перевод Я. Козловского
– Чем ты, как солнцем, полна, голова?
– Мыслями о тебе.
– Губы, какие вам любы слова?
– Венчанные тобой.
– Очи, чем вы очарованы так?
– Ликом твоим, Любовь!
– Кровь, чей несешь ты потомственный знак?
– Страсти твоих рабов.
– Уши, что слаще вам доброй молвы?
– Исповеди твои.
– Руки, что делать желаете вы?
– Вновь обнимать тебя.
– Грудь, обращаешь ты что к облакам?
– Вздохи твои, Любовь!
– Сердце, что гордо несешь сквозь века?
– Раны твои, Любовь!
– Жизнь, кто разжег тебя в мире, ответь?
– Кто, как не ты, Любовь!
– Кто разжигать тебя будет и впредь?
– Кто, как не ты, Любовь!
Могущество Хафиза
Перевод Я. Козловского
Памяти Сергея Есенина
В голубом мерцающем тумане
Прошептали женские уста:
– Принято гадать у нас в Иране
На стихах Хафиза неспроста.
И тебе дана въездная виза,
Чтоб воочью убедился ты,
Каково могущество Хафиза
В слове незакатной высоты. —
Замерев, гадавшие внимали
Черной вязи белого листа,
Потому, что правду мне сказали
В этот вечер женские уста.
Где стоит между ветвей зеленых
На мечеть похожий кипарис,
Тайной властью тысячи влюбленных
Сделал приближенными Хафиз.
Как велит обычай, в знак привета
Прикоснувшись к сердцу и ко лбу,
Я, склонясь над книгою поэта,
Стал свою загадывать судьбу.
– Отвечай, – спросил я у газели
Голосом беззвучным, как во сне, —
– В этот час тоскует обо мне ли
Дорогая в отчей стороне? —
О себе гадал, и о любимой,
И о том, что связывает нас.
И давал Хафиз ответ правдивый
На любой вопрос мой всякий раз.
И тогда спросил я в изумленье:
– Как, Хафиз, все знаешь ты про нас,
Если от Шираза в отдаленье
Славится не розами Кавказ? —
Лунный свет лила ночная чаша,
И сказал задумчиво Хафиз:
– Знай, любовь существовала ваша
С той поры, как звезды смотрят вниз.
Стихи, в которых ты воспета
Перевод Я. Козловского
Такого нету амулета,
Чтоб от сердечных ран спасал.
И персиянкам я читал
Стихи, в которых ты воспета.
И, хоть в стихах вознесена
Ты всякий раз была высоко,
Не высказала мне упрека
Из многих женщин ни одна.
А ты, лишаясь белых крыл,
Бросаешь снова мне упреки
За то, что преданные строки
Одной из них я посвятил.
«В прядильне неба женщины соткали…»
Перевод Я. Козловского
В прядильне неба женщины соткали,
Когда земные пели соловьи,
Из радости, надежды и печали
Полотнище для знамени Любви.
И с той поры, как вздыбленностью суши
Кавказ опередил полет ракет,
Не это ль знамя осеняет души
И отражает их небесный свет?
Сердечных мук, друзья, не опасайтесь,
Чтоб в пору вьюг вам пели соловьи.
И женщинам, ликуя, поклоняйтесь,
Храня подобье Африки в крови…
«Влюбленные всех стран, соединяйтесь!» —
Я начертал на знамени Любви!
«Лаура гор, прелестная аварка…»
Перевод Я. Козловского
Лаура гор, прелестная аварка,
Чтобы воспеть тебя на целый свет,
Жаль, не родился до сих пор Петрарка,
Где скальный к небу лепится хребет.
И над рекой, объятой скачкой громкой,
Быть может, ты, не ведая причуд,
Осталась бы прекрасной незнакомкой,
Когда бы не воспел тебя Махмуд.
И сам пою тебя я, но покуда
Не смог ни разу превзойти Махмуда.
Но верую, твоим покорный чарам,
Что явится в горах наверняка,
Кто воспоет тебя, владея даром
Поручика Тенгинского полка.
«В Японии читал стихи свои…»
Перевод Л. Дымовой
В Японии читал стихи свои
На языке родном – в огромном зале.
– О чем стихи? – спросили. – О любви.
– Еще раз прочитайте, – мне сказали.
Читал стихи аварские свои
В Америке. – О чем они? – спросили.
И я ответил честно: – О любви.
– Еще раз прочитайте, – попросили.
Знать, на любом понятны языке
Стихи о нашем счастье и тоске
И о твоей улыбке на рассвете.
И мне открылась истина одна:
Влюбленными земля населена,
А нам казалось, мы одни на свете.
«В тебя я не влюблен. Я опоздал…»
Перевод И. Озеровой
В тебя я не влюблен. Я опоздал
Лишь на одну весну… И не суметь мне
Пройти к тебе всего один квартал.
Я просто рад, что ты живешь на свете.
Я просто рад. Но и печален я
Из-за того, что светлый сон не сбылся,
Что ты живешь на свете без меня,
Что, увидав тебя, я не влюбился.
Я не прошу ни слов твоих, ни ласк.
К чему мне равнодушье иль участье, —
Ты не в горах родимых родилась,
И это – наше общее несчастье.
Ты родилась от гор моих вдали…
А может, это к счастью? Я бы не был
Спокоен так среди своей земли
И под своим, под дагестанским, небом.
Ты родилась в Москве. Быть может, там
Я был бы взгляду твоему покорен,
Но жизнь дала иную встречу нам,
Столкнув, как волны в синем Черном море.
О, это море! Я порой хвалю,
Порой браню его… И я не скрою:
Мне кажется порой, что я люблю,
Что не люблю, мне кажется порою.
Я знаю, простота твоя горда,
А гордость так проста, что невозможно
Тебя обидеть ложью никогда,
Как невозможно и возвысить ложью.
И все-таки в тебя я не влюблен.
Соединив, нас разделяет море,
Уже неделю длится этот сон.
Уже неделю я с любимой в ссоре.
Признание
Перевод Я. Хелемского
Свои года считаю не без грусти.
Но, верен романтическим порывам,
Взираю на красавиц белорусских,
Охваченный предчувствием счастливым.
Да, я готов без памяти влюбиться
В одну из них – близ Нарочи, в Полесье,
На воскрешенных улицах столицы,
В Янину, в Зосю, может быть, в Олесю.
Стихи ей посвятить и в полный голос
Их прочитать, как в юности бывало.
Меня за это не бранил бы Колас,
Надеюсь, не корил бы и Купала…
Я верю, Кулешову бы по нраву
Пришелся мой порыв. А все ж боюсь я,
Что, полюбив одну, утрачу право
Боготворить всех женщин Беларуси.
Они, как песни у Днепра и Сожа,
Звучащие светло и задушевно,
И каждая по-своему – пригожа,
И каждая по-своему – царевна.
А уж какая сила им присуща,
Когда война лютует, все сметая!
В беде, в полоне, в партизанской пуще
Не пошатнулась верность их святая.
Здесь выделить избранницу не просто,
Моя любовь ко всем не убывает.
Так дождь весенний не одну березку,
А целиком всю рощу обнимает.
Санта-Клара
Перевод Л. Дымовой
До утра брожу я по бульвару,
Все не нагляжусь на Санта-Клару.
Может, он из древнего сказанья —
Этот город с ласковым названьем?
Все твержу я нежно: Санта-Клара.
И зову с надеждой: Санта-Клара.
И шепчу печально: Санта-Клара.
И стою в молчанье: Санта-Клара.
Кто построил в честь своей любимой
Город красоты неповторимой?
Кто же подарил своей невесте
Этот город-сказку, город-песню?
Слышу, вдалеке звучит гитара.
Я тебе признаюсь, Санта-Клара:
Жизнь моя прекрасна и богата
Именами, что для сердца святы.
Это мать – ты слышишь, Санта-Клара.
Это дочь – о, тише, Санта-Клара.
И сестра моя в ауле старом,
И жена моя, ах, Санта-Клара!
Если б сотворить умел я чудо —
Я бы городов настроил всюду.
Города за реками, горами
Милыми назвал бы именами.
Если б каждый город был обвенчан
С именем прекраснейшей из женщин,
Люди спать могли б тогда спокойно
И исчезли бы вражда и войны.
Все б тогда твердили ежечасно
Имена подруг своих прекрасных —
Так же, как в тиши твоих бульваров
До утра твержу я: Санта-Клара…
«Сначала сбросил конь меня – дорога скверная была…»
Перевод Ю. Мориц
Сначала сбросил конь меня – дорога скверная была,
Потом я сам упал с коня – погода скверная была.
То сбросит конь, то сам свалюсь, – но что-то не было ни дня,
Чтоб я остался на коне! Всю жизнь я падаю с коня.
Ты не пришла ко мне в тот раз – дорога скверная была,
Потом опять не добралась – погода скверная была.
Сейчас сижу наедине и думаю, по чьей вине
Ты не придешь, любовь моя, сегодня вечером ко мне?
Погода ясная стоит, дорога нынче хороша,
Я на коне, а конь грустит – он знает, чуткая душа:
Когда по ясному пути так трудно вовремя прийти, —
Так ведь почти исключено на Млечном встретиться Пути.
Бунт
Перевод Ю. Мориц
Ты с утра не сказала ни слова!
Говори – что я сделал такого?
Обокрал я кого-то, убил
Или, хуже того, – оскорбил?
О, за что я так строго наказан!
Хватит, женщина, мучить беднягу,
Человека, который ни разу
Даже камня не бросил в дворнягу!
Извини, но сегодня мне кажется,
Что совсем не такой
Грешный я и плохой,
Как сегодня тебе это кажется.
У меня недостатков навалом!
Но тебе я всю правду открою:
Их ведь меньше, чем ты называла,
Вдвое меньше, а может, и втрое!
А теперь посмотри беспристрастно —
Ты не так, дорогая, прекрасна,
Как – сегодня и вечно! – мне кажется.
И совсем не такой
Грешный я и плохой,
Как сегодня тебе это кажется.
Слушай, женщина! Твой поединок —
Не со мной, а с толпой невидимок.
Ты воюешь в запале геройском
Не со мной, а с невидимым войском!
Не меня протыкают сейчас
Копья молний из огненных глаз —
Ведь у нас в серединке
Сидят невидимки,
Невидимки есть в каждом из нас!
И они – не такие вредители,
И у них были тоже родители,
Мамы были у них дорогие —
Да, не хуже твоей и моей!
Стань, о женщина, сердцем добрей!
В каждом вечно таятся другие,
И для них мы ведь тоже – другие,
И они – не такие ужасные,
Не такие, как нам это кажется.
И ведь мы – не такие прекрасные,
Не такие, как им это кажется.
Говори, что я сделал такого?
Если я совершил преступленье,
Пусть меня покарают сурово,
Пусть назначат за грех искупленье!
Где же судьи и где прокуроры?
Я согласен их сам привести:
Лучше смертные их приговоры,
Чем твои молчаливые ссоры,
Эти взоры и эти укоры, —
Лучше мне головы не снести!
Я не скрытен, не злобен,
И я не способен
Мысли, страсти держать взаперти!
Нет, тебе я всю правду открою:
Ты – как я! Ты прекрасна порою
И, конечно, порою ужасна!..
А теперь посмотри беспристрастно —
Ты не так, дорогая, прекрасна,
Как – сегодня и вечно! – мне кажется.
И совсем не такой
Грешный я и плохой,
Как сегодня тебе это кажется!
«Рука дрожит, когда в стихах тебя боготворю…»
Перевод Ю. Мориц
Рука дрожит, когда в стихах тебя боготворю, —
Бессмертный образ божества создаст ли смертный раб?
Весь белый свет, и жизнь мою, и ад любви в раю —
Ты создала, я говорю, и разве я не прав?
Когда для песни о тебе я открываю рот,
Огонь захлестывает грудь гранатовой волной!
Не ты ли – все, что в небесах и на земле поет?
Не ты ли разве – тишина, звенящая струной?
О, я хотел бы одного, других желаний нет:
Чтоб улыбалось божество! И это – не слова!
Какой тебе еще талант необходим, поэт,
Как не талант хранить от слез улыбку божества?
Не надо благ, но сделай так, чтоб я прошел свой век
По нестираемым следам души твоей живой!
Там, где была твоя душа, – пусть не чернеет снег,
Пусть время остановит бег в тот миг, когда я твой!
Твой портрет
Перевод Ю. Мориц
Твои глаза, твоя улыбка, твои слезы —
Жемчужинок лучистая середка!
Звезды таинственней и ароматней розы —
Пятно родимое чуть выше подбородка.
Твои надежды и твои желанья
Цветут на скалах диких, поднебесных.
Флажок на кончике штыка с алмазной гранью —
Вот голос твой и трепет твой, звенящий в песнях!
Твоих бровей колосья золотые
Украсила узорами природа.
Кто не видал искристые, цветные
Огни в ручьях под синью небосвода,
Кто не видал, как пламя, излучаясь,
Играет в чистом роднике текучем, —
Тот глаз твоих не видел, я ручаюсь!
Тем лучше для меня, ей-богу, лучше!
Сама естественность – в любом твоем движенье:
То вскинешь голову, то над столом склонишься…
Нет сил описывать! До головокруженья
Смотреть уж лучше и считать, что ты мне снишься!
«– Чем ты, как солнцем, полна…»
Перевод Я. Козловского
– Чем ты, как солнцем, полна,
Го л о в а?
– Мыслями о тебе.
– Губы,
Какие вам любы слова?
– Венчанные тобой.
– Очи,
Чем вы очарованы так?
– Ликом твоим, Любовь!
– Кровь,
Чей несешь ты потомственный знак?
– Страсти твоих рабов.
– Уши,
Что слаще вам доброй молвы?
– Исповеди твои!
– Руки,
Что делать желаете вы?
– Вновь обнимать тебя!
– Грудь,
Обращаешь ты что в облака?
– Вздохи твои, Любовь!
– Сердце,
Что гордо несешь сквозь века?
– Раны твои, Любовь!
– Жизнь,
Кто разжег тебя в мире, ответь?
– Кто, как не ты, Любовь!
– Кто разжигать тебя будет и впредь?
– Кто, как не ты, Любовь!
«В далеких странствиях написанные мной…»
Перевод Е. Николаевской
В далеких странствиях написанные мной
Стихи сжигаю я теперь без сожаленья.
И вот сквозь дым плывут в нечеткости ночной
Два женских облика, два лика, два виденья.
Одна из женщин ты, которой рядом нет,
В другой же – облик всех, кого встречали взоры.
Ты – столб опорный, ты – очаг: тепло и свет.
В других же воплощен мир, что лишен опоры.
Вертись, крутись, как мяч, мир, с холодом, с жарой,
Крути материки и облики в пространстве.
Снег – на одной горе, дождь – над другой горой:
Таков подлунный мир в своем непостоянстве…
О милая, когда пред взором в некий час
Вдруг облики встают, и лица, и блужданья,
Смеется всякий раз слеза, что пролилась,
А смех не отличить от горького рыданья…
Есть комната у нас
Перевод Е. Николаевской
Есть комната у нас. Туда войти
Никто на свете, кроме нас, не смеет.
Есть место для ключа… Его найти
Никто другой на свете не сумеет.
Давай откроем, обойдя весь свет,
Родную дверь и тихо скажем: «Здравствуй…»
Давай с тобою из дорог и лет
Соткем ковер и отдохнем от странствий.
Забудемся… О, как здесь сладок сон!
День, ночь ли на дворе – и знать не надо!
Как сладок сон… О нет, тревожен он:
Что там в горах – дожди ли, снегопады?..
Есть комната у нас с тобой… Войти
Туда никто, помимо нас, не смеет.
Есть место для ключа… Его найти
Никто другой на свете не сумеет.
Говори на пленительной мове
Перевод Я. Козловского
Не колышется лист в тишине,
Ветер в степь улетел, куролеся.
Это ты говоришь со мной, Леся,
Или музыка слышится мне?
В языке моем сабельный лязг
Пронизал почти каждое слово,
И полна упоительных ласк
Не твоя ль, златоустая, мова?
Ты со мною на ней говори,
Завораживай снова и снова,
Хоть из каждых пяти – только три
Понимаю украинских слова.
Но зачем к переводу хитро
Прибегать по сегодняшней моде?
Золотое теряет перо
Слово-птица в ином переводе.
Начинаю весь свет забывать,
Ты затмила его не собой ли?
Как черны твои брови собольи,
Звездны очи и празднична стать!
Отзываться тебе до зари
Стану каждою капелькой крови,
Только лаской меня одари,
Говори на пленительной мове.
Моему врачу
Перевод Ю. Мориц
Мой доктор молодой! Пока я болен,
Меня ты не бросаешь никогда.
Но из больницы вышел я на волю —
И брошен я тобой, как сирота!
Не заболеть ли снова и податься
К тебе в больницу порошки глотать?
Нет, лучший выход – просто повидаться,
Чтоб эту шутку вместе прочитать!
А я тогда бы взял твое запястье,
Твой пульс проверил, сердца перепляс.
Я – не знаток по медицинской части,
Но я знаток по части синих глаз!
Ни слова о болезнях, дорогая!
Таких, как я, спасают красотой.
Все остальное мне не помогает,
Мой синеглазый доктор молодой!
Песня («Ты стояла на балконе…»)
Перевод Ю. Мориц
Ты стояла на балконе,
Я – внизу на мостовой.
Был как солнце в небосклоне,
Был как солнце образ твой!
Потрясенный этим чудом,
Я на крышу поднялся,
Глянул сверху вниз оттуда —
И опять ты солнце вся!
А потом ты вышла в город,
И тебе глядел я вслед…
Ты вернулась, но не скоро,
Я увидел – и ослеп!
Нет, не в силах я, не в силах
Видеть эту красоту!
Слишком яркое светило —
Я впадаю в слепоту!
Ты выходишь из подъезда,
Что на левой стороне, —
Я дежурю, выбрав место,
Что на правой стороне…
Возвращаешься обратно —
И спешу я перейти,
Так бывает многократно —
На день раз по двадцати!
Твое время и дорогу
Я, шагая, измерял…
Вечность целую, ей-богу,
Я на это потерял!
Нет, не в силах я, не в силах
Видеть эту красоту!
Слишком яркое светило —
Я впадаю в слепоту!
Поезда бегут по рельсам,
В города тебя везут…
Я лечу воздушным рейсом,
Чтоб догнать тебя внизу.
Вот заходишь ты в каюту,
С локтя сумочка сползла,
И встречаются в минуту
Наши в зеркале глаза…
Беспощадное светило!
Я впадаю в слепоту, —
Нет, не в силах я, не в силах
Видеть эту красоту.
Мольба к цветам
Перевод Ю. Мориц
Я молился цветам на родимых лугах:
– Никогда не увяньте в любимых руках,
На окне, в изголовье любимой моей!
Ведь не вянут бегущие волны морей!
Лепестки ее глаз распахнутся с утра —
Вы шепните ей: «Доброе утро, сестра!»
А когда от усталости трудно уснуть,
Пойте шепотом песню, качаясь чуть-чуть…
Самолет прилетел или прибыл состав —
«С возвращеньем, родная!» – шепните, привстав.
Самолет, пароход или поезд уйдет —
Вы прощайтесь с ней ночи и дни напролет!
Да не будет ей грустно! Но рядом цвести
Вы должны, чтоб немедленно грусть отвести.
Да не будет ей больно! Но ваш талисман
Пусть ее защитит от невидимых ран.
День рожденья ее – в ледяном декабре,
В этот день напевайте о вешнем тепле,
О зеленых полянах, альпийских лугах,
О ручьях и о солнце на горных снегах…
Да хранит ее бережно каждый цветок
В этом веке жестоком, где мир так жесток.
Вас, цветы, умоляю – как песни свои! —
Поклоняться священному свету любви.
В больнице («Каблучками в коридоре…»)
Перевод Ю. Мориц
Каблучками в коридоре
Так серебряно звеня,
Словно облачко в просторе,
Врач летит спасать меня.
Стоит ей поднять ресницы —
Я совсем уже здоров!
Да, на свете единицы
Столь чудесных докторов.
Но, как только маг мой белый
Ускользает в коридор,
Вновь я болен, что ни делай,
Мучусь, клянчу валидол.
«– Ты чего пустилась в пляс?»
Перевод Е. Николаевской
– Ты чего пустилась в пляс?
– Вспомнила любимого.
– Отчего поешь сейчас?
– Вспомнила любимого.
– Отчего ты слезы льешь?
– Вспомнила любимого.
– А смеешься отчего ж?
– Вспомнила любимого.
– А куда ты держишь путь?
– К своему любимому.
– Кому шепчешь: «Не забудь!..»?
– Своему любимому.
– Что грустишь ты, присмирев?
– Вспомнила любимого.
– Но откуда взялся гнев?
– Вспомнила любимого.
«Что в странствиях моих…»
Перевод Е. Николаевской
Что в странствиях моих
Просить у жизни надо?
На свете есть три клада —
Не надо мне других.
Во-первых, женский лик,
И нежный, и прелестный.
Да будет повсеместно
Со мной он каждый миг.
Второе – старика
Бессмертные советы…
Тьму отделить от света
Смогу наверняка.
Да юношеский пыл —
Чего еще мне надо?..
Оставьте мне три клада,
Чтоб я счастливым был!
«Я очень известный тебе подхалим…»
Перевод Е. Николаевской
Я очень известный тебе подхалим,
Готовый в любое мгновенье
Ходить по канату пред взором твоим,
Вставать пред тобой на колени.
Тебе угождаю, луне и огню,
Цветам, и лугам, и закатам,
Тебя я ни в чем никогда не виню —
Считаю себя виноватым.
Я многих и многих не раз побеждал
И звался борцом прирожденным…
Но руки всегда пред тобой поднимал,
Считая себя побежденным.
Ни я и ни песня моя никому
Не льстили как будто ни разу.
Мы льстили тебе лишь
И лишь твоему
Всегда подчинялись приказу.
«Когда моя жизнь, дорогая…»
Перевод Е. Николаевской
Когда моя жизнь, дорогая,
Придет к своему рубежу,
Три слова тебе, дорогая,
Я в час мой последний скажу.
Три слова… О, только бы силы
Хватило – их вымолвить мне!..
«За все, дорогая, спасибо», —
Сказал бы сперва в тишине.
Сумею ли слово второе,
Успею ли произнести?
Глаза я устало прикрою:
«За все, дорогая, прости».
И третье я вымолвлю слово,
Своей покоряясь судьбе:
«О, будь, дорогая, здорова,
Здоровья желаю тебе».
А если судьба милосердно
Сказать мне дозволит еще,
Я те же три слова усердно
Опять повторю горячо.
О, только хватило бы силы
Их явственно произнести!
«За все, дорогая, спасибо…
Здоровья тебе… И – прости…»
«Не верь ты сверстнице своей бесстыдной…»
Перевод Н. Гребнева
Не верь ты сверстнице своей бесстыдной,
Что на меня выплескивает грязь.
Любима ты, и, бедной, ей обидно,
Ведь и она красивой родилась.
Соседку старшую не слушай тоже,
Во всем ей чудится моя вина.
Обидно ей, что ты ее моложе
И что любима ты, а не она.
Пусть младшая соседка небылицы,
Меня ругая, станет городить,
Прошу: не верь, она того боится,
Что ей любимою, как ты, не быть.
От века злыми сплетницами были
Те женщины, которых не любили.
«Ты задаешь вопрос свой не впервые…»
Перевод Н. Гребнева
Ты задаешь вопрос свой не впервые.
Я отвечаю: не моя вина,
Что есть на свете женщины другие,
Их тысячи, других, а ты – одна.
Вот ты стоишь, тихонько поправляя
Пять пуговиц на кофте голубой.
И точка, что чернеет над губой,
Как сломанная пуговка шестая.
И ты опять, не слыша слов моих,
Вопрос извечный задаешь мне строго.
Кто виноват, стран и народов много
И много женщин на земле других.
Но изменяю я с тобой одной
Всем женщинам, рожденным под луной.
«Певец порой красавиц…»
Перевод Е. Николаевской
Певец порой красавиц
Выдумывает сам.
Но ты в сто раз прекрасней
Всех выдумок моих.
Я – что! Ты Рафаэля
Подъемлешь к небесам,
И самого Петрарку
Ты очаруешь вмиг.
Я – что! Поэты мира,
Явитесь в поздний час!
Скажите, кто счастливец,
Кто обделен судьбой?
В великом, неоплатном
Долгу – любой из нас:
Мы все – перед Землею,
Земля – перед тобой!
«В училище Любви, будь молод или сед…»
Перевод Я. Козловского
В училище Любви, будь молод или сед,
Лелеешь, как в святилище, ты слово
И каждый день сдаешь экзамен снова.
В училище Любви каникул нет.
Где ходим мы по лезвиям клинков,
И оставаться трудно безупречным,
В училище Любви студентом вечным
Хотел бы слыть, касаясь облаков.
В училище Любви мы выражать
Года свои не доверяем числам.
И, хоть убей, не в силах здравым смыслом
Прекрасные порывы поверять.
И женщину молю: благослови
Мою судьбу в училище Любви!
«Перестать любить – влюбленных…»
Перевод Е. Николаевской
Перестать любить – влюбленных
Без толку не призывай:
Только взоров удивленных
Ты добьешься, так и знай.
Для влюбленных нет на свете
Непонятней языка,
Уговоры слыша эти,
Говорю наверняка.
Перестать писать – поэтов
Без толку не призывай:
Ничего в ответ на это
Не добьешься, так и знай.
Никуда от туч не деться,
Вихрь сбивает на бегу…
Песню, что сжигает сердце,
Не допеть я не могу.
«Услышав твой голос…»
Перевод Е. Николаевской
Услышав твой голос,
На миг потерял я покой,
Как будто ладони прикрыли глаза:
– Кто такой?
Увидев тебя,
Я покоя лишился опять:
Как будто гляжу в телеграмму —
Не в силах понять.
Я встретил тебя —
И навеки покой потерял,
Как будто приснившийся сон
Наяву повторял.
И вот, дорогая, мы вместе
Не дни, а года…
Я больше не стану
Покоя просить никогда.
«Взглянул я в небо – небо покорилось…»
Перевод Е. Николаевской
Взглянул я в небо – небо покорилось:
Взлетел, пробив туманы, самолет.
Лишь сердце мне мое не покорилось,
В его полете ты одна – пилот.
Взглянул на море – море покорилось:
Пустился вплавь – добра его волна.
Но мысли мне мои не покорились:
Их капитан, их шкипер – ты одна.
Скосил луга я, посадил деревья,
Вспахал – земля мне покорилась вмиг.
Мне лишь любовь одна не покорилась:
Ты свистнешь – и она у ног твоих.
Сан-Марино
Перевод Я. Козловского
Угодив в объятья горных склонов,
Где полно лазури и кармина,
Я дорогой римских легионов
Прибыл в государство Сан-Марино.
На гербе не лев и не волчица,
А трех перьев яркое обличье,
Из которых каждое годится,
Чтоб представить миру Беатриче.
А на пьедесталах – не владыки,
Не в лихих доспехах генералы,
Матерей божественные лики
Здесь вознесены на пьедесталы.
Сан-Марино – горная Венера,
Что всегда достойна звездной свиты.
Двадцать два ее карабинера,
Двадцать две высоких сеньориты.
Бонапарт, что захватил полмира,
Осадив коня у виадука,
Сдался в плен при виде Сан-Марино,
И амур сразил его из лука.
Я и сам – поклонник женщин милых,
Под сквозным шатром ультрамарина
Нынче, очарованный, не в силах
Взгляда отвести от Сан-Марино.
Розы расцветают у порогов,
Тянет с моря запахом арбузов.
Нет ни КГБ здесь, ни налогов,
Тюрем и писательских союзов.
И в родных горах, чьи круче скаты,
Пожелать имеется причина
Всем меня избравшим в депутаты
Магазинных полок Сан-Марино.
Дагестан мой, мне сегодня снилось:
Что свободно с небом воедино
На твоей ладони уместилась
Вся страна, чье имя Сан-Марино.
«Спросила хозяйка зазывного взгляда…»
Перевод Я. Козловского
Спросила хозяйка зазывного взгляда:
«А сколько, скажи, тебе лет?»
«Зачем тебе знать это, женщина, надо,
Когда еще молод твой свет?»
«Хочу по числу их на белом снегу я
Костры запалить в твою честь».
«Тогда поспеши в эту полночь благую
Лишь двадцать костров ты разжечь».
А сам я подумал, как стоя над бездной:
«Годам моим нету числа», —
И вдруг увидал, как на черни небесной
Костров она сонмы зажгла.
Это дело молодое…
Перевод Я. Козловского
Сквозь опаловую дымку
Неспроста я видеть рад,
Что влюбленные в обнимку
Под окном моим стоят.
Посмотрел на них с укором
Кто-то в этот час благой,
Но прильнул завидным взором
В одночасье к ним другой.
Но обнявшиеся двое
Ото всех отрешены.
Есть ли в мире слаще доля,
Явь, что все затмила сны?
Небо, синью налитое,
Ниспошли им благодать.
Это дело молодое,
Сам хотел бы так стоять.
Звезд мерцающая ясность,
От влюбленных – тень одна.
И нужна любви не гласность,
Страсть взаимная нужна.
И покуда славить слитно
Будут жизнь она и он,
Будет здравствовать нескрытно
Под луною связь времен.
И стоят в обнимку двое
Возле моего окна.
Это – дело молодое,
Вечность в нем заключена.
«Огонь любовный – мой калым…»
Перевод Я. Козловского
Огонь любовный – мой калым:
О как ты пламенно воспета.
Казалось мне, огнем таким
Смог обогреть бы я полсвета.
Стоит зима, аул в снегу,
И хоть со мной ты не в разлуке,
Чтобы согреться, к очагу
Опять протягиваешь руки.
Скажи, ты знаешь ли невест,
Чтоб перед горными верхами
За них мужчины отчих мест
Калым платили бы стихами?
Его, тщеславью вопреки,
Всю жизнь плачу, любви не скомкав.
И не осталось ни строки,
Чтобы оставить мне потомкам.
«Помню: как-то у меня, бедняги…»
Перевод Я. Козловского
Помню: как-то у меня, бедняги,
Онемела правая рука,
И новорожденная строка
Не запечатлелась на бумаге.
И сказала, в воздухе витая:
«Не горюй, Гамзатов, – это впрок.
У тебя и так огромна стая
На страницах книг тисненых строк.
Ста пророкам, бывшим на вершине,
Наложили на уста печать.
Новые стихи писать ли ныне,
Может, время – старые сжигать?
Ну, а если, как Адаму с Евой,
Доведется с женщиной опять
Быть тебе, то и рукою левой
Сможешь эту женщину обнять».
Я иду по дороге
Перевод А. Бинкевича
Я иду по дороге – за мною
Журавлями взметнулись лета.
И встает горделивой весною
На пути моем женщина та.
Ни на шаг от меня не отходит.
И, когда я на ощупь бреду,
Как слепого меня она водит,
Отводя за бедою беду.
Я иду по дороге. И, гордый,
То виденье в душе берегу:
Снег летит своенравно на горы
И она, как костер на снегу.
Не дает мне замерзнуть в бураны —
Словно рог, из которого пью.
Только ею бываю я пьяным,
Хоть с годами все реже пою.
Я иду по дороге… Направо
Посмотрю – вновь она предо мной,
Став уже тетивою упрямой,
Мне велит становиться стрелой.
В замешательстве гляну налево,
И горянка та, чудо творя,
Говорит: Я – твоя королева,
Я – Песнь песней, молитва твоя!
…Повинуясь обычаям строгим,
Понесут мое тело друзья.
Повстречав ее тень на дороге,
Пусть суровой молвой не казнят.
И шепчу я: «Спасибо, что снится
Мне еще золотая земля
И, сошедшая с неба проститься,
Журавлиха седая моя».
«Со всех концов земли они в Цада…»
Перевод А. Бинкевича
Со всех концов земли они в Цада
Сошлись держать совет, как аксакалы.
Когда б не солнце Патимат, тогда
Им непонятны были б наши скалы.
Ромео и Джульетта входят в сад.
О детвора трагической Вероны!
И тополя навытяжку стоят
Перед Джокондой, сняв папахи-кроны.
Вот Саския! А Рембрандт – ни при чём.
Он в мир пришёл, чтобы её запомнить.
Она меня касается плечом…
Ещё мгновенье – дом вином заполним!
А рядом с ней – божественно строга,
От доброты и совести бездонна,
Несёт в глазах небесные стога
Красавица Сикстинская мадонна.
…Мария, а младенцу как спалось
В вертепе нашем, в яслях наших горских?
Тебе у нас впервые довелось
Узреть, как дар волхвов, кизила горстку?
Вон та, что в мир пришла из брызг морских,
Над Каспием высматривает барку.
Лауре, знавшей италийский стих,
Я на аварском ночь читал Петрарку.
Зухра с Лейлой, красавицы мои,
Устали, добираясь к нам, не так ли?
Вы, кажется, здесь были при Муи?..
Салам алейкум, в нашей скромной сакле.
Здесь для прекрасной Дамы место есть,
Для Незнакомки с блоковскими снами.
Смотри, любовь, как гости в нашу честь
За стол большой спешат усесться с нами.
Я был в словах и ласках скуповат.
Волшебница! – лишь ты души коснулась —
Бессмертным стало солнце Патимат,
И ночь не властна над стихом Расула.
Красивая женщина…
Перевод А. Бинкевича
Кто веревку из шерсти барана плетет?
Конопля, джут и лен на веревку годятся.
Вот красивая женщина в сердце придет,
И отложишь стихи, чтоб навстречу подняться.
Ты уже не ревнуешь меня, Патимат.
А когда-то не знал я от женщин отбоя.
Может быть, и не стоило мне затевать
Через тысячи лет эти встречи с тобою?
Ты – красивая женщина, я – твой поэт.
Лунным светом мне голову бог перекрасил…
Нет пророков в отечестве, рыцарей нет…
Только та и осталась, чей образ прекрасен!
О красивая женщина, помнишь ли, как
Дождь бежал за тобою с охапкою молний!
Но никто не набросил на плечи пиджак
И заветных три слова никто не промолвил.
Я смотрю с высоты мною прожитых лет
На твою доброту и от счастья немею.
В чем твоя красота – для меня не секрет.
Но веревок из шерсти я вить не умею.
Та женщина…
Перевод А. Бинкевича
Ну, зачем вы мне хвалите женщину ту?
Пусть красивей она и умней, чем другая.
Если встречу когда-нибудь все же мечту,
Знаю точно: влюблюсь в стариковском угаре!
Для чего же хулите вы женщину ту,
Что безбожна, но молится слишком усердно?
Если вдруг я и ей попаду под пяту,
Как я вырву ее из влюбленного сердца?
На коленях я стал бы ее умолять
Исцелить мою страсть, как учил Авиценна.
Государства я мог бы в речах умалять,
Но любовь не имеет цены и – бесценна!
Без нее на земле воцарится зима
Для арабов, аварцев, поляков, узбеков.
От нее не спасут ни сума, ни тюрьма.
Только трус может хаять умерших генсеков.
Тур уйдет – не беда. Ты скалу обними.
Конь уйдет – не ропщи, что крутая дорога.
…Встала женщина – тотчас же стул обними,
На котором сидела твоя недотрога.
Этот стих, как захочешь, так и понимай.
Выбирай себе нишу: актер или зритель?..
Если слов не находишь – хоть стул поломай,
На котором засел узколобый правитель.
А тройка мчится…
Перевод Я. Козловского
Светлане Сорокиной
Вновь тройка белая заржала,
И я, часов заслышав бой,
На ней, как с гребня перевала,
Скачу, чтоб встретиться с тобой.
И ты, прекрасная Светлана,
Восходишь женщиной земной
В небесном отсвете экрана
Звездой вечерней предо мной.
И мне не раз перед экраном
Припоминалося окно,
Что ни годами, ни туманом
Поныне не заслонено.
В него папаху, словно сваху,
Метнул я к милой, но она
Мою косматую папаху
Вмиг вышвырнула из окна.
Что ж до сих пор еще, как прежде,
Я, ветеран сердечных ран,
Смотрю в отчаянной надежде
На изменившийся экран?
Он отрешился от обмана,
От милосердия любви.
Прости, прекрасная Светлана,
За строки горькие мои.
Вот мчится тройка в чистом поле,
Летит по горной вышине.
Когда б в твоей то было воле,
Ты боль утешила б во мне.
Событий искреннее эхо,
Ты мне бы скрасила житье,
Когда б из уст твоих утеха
Слетела на сердце мое.
Но льется кровь, и нет лекарства
Для бедных в наши времена.
И на обломках государства
Безумцев пишут имена.
Нести, прекрасная мадина,
За то не можешь ты вины,
Что превратившаяся в джинна
Свобода не щадит страны.
Не откровенности ли ради,
Когда ты смотришь нам в глаза,
И в улыбающемся взгляде
Мерцает тайная слеза?
А может, грянут дни благие,
И я, воспев твою красу,
Тебя, любя, стихи другие,
Склонив колени, поднесу?
Поклонник твой, сижу в печали
Я с мыслями наедине.
Вновь кони белые заржали,
И сделалось тревожно мне.
«Давай бродить в горах или степях…»
Перевод Н. Гребнева
Давай бродить в горах или степях,
Под снегом севера, под солнцем юга,
Поедем на собаках, на слонах,
Пойдем пешком, взяв за руки друг друга.
Мы реки бурные переплывем,
Пройдем леса, друг друга обнимая,
Иль крыльями своей любви взмахнем
И вдаль умчимся с журавлиной стаей.
И горы мира, села, города
Любовью нашей будут восхищаться.
Людское зло и смертная вражда
Самих себя, быть может, устыдятся.
Порой, влюбленных ланей видя взгляд,
Стрелок и тот стреляет невпопад.
«Я поклялся тебя позабыть навсегда…»
Перевод Ю. Мориц
Я поклялся тебя позабыть навсегда,
Сжечь проклятую страсть, чтоб развеялась в прах
Моментально, как только растают снега
И как только зажгутся фиалки в горах!
Я поклялся разлукой с вершинами гор,
С ними клялся порвать и с тобой заодно!
Я ведь сердцу твердил, что найдется простор,
Где полюбит и счастливо будет оно.
Но как только запел кипяток снеговой
И как только фиалки зажглись на горах,
Я узнал, что сумел бы расстаться с тобой,
Только если бы сам я развеялся в прах!
Сколько раз я, обманщик, себя обману?..
Но ни разу, ни разу тебя лишь одну.
«Нет, ты не сон, не забытье…»
Перевод Л. Дымовой
Нет, ты не сон, не забытье,
Не чудной сказки свет туманный —
Страданье вечное мое,
Незаживающая рана.
Я буду глух и слеп к обману,
Но только пусть лицо твое
Мне озаряет постоянно
Дорогу, дни, житье-бытье.
Чтобы с тобою рядом быть,
Готов я песни все забыть,
Вспять повернуть земные реки,
Но понимаю я, скорбя,
Что на земле нашел тебя,
Чтоб тут же потерять навеки.
«Отвесные скалы вздымаются голо…»
Перевод Я. Козловского
Отвесные скалы вздымаются голо,
Но памятных битв ореола уж нет.
Хунзахская крепость. Начальная школа,
В которой моих пролетело семь лет.
И помню: однажды к запретным пределам
Метнулся душой и по черному белым
«Тебя я люблю!» – написал на доске.
И крылья явились к нестертой строке.
И всласть хохотали мальчишки аула,
И строго отец произнес: «Вертопрах!»,
А мама с тревожной печалью вздохнула:
«Знай, этим не шутят, сыночек, в горах».
«Тебя я люблю!» – не лукавя с тех пор,
Пишу всякий раз, по обычаю гор.
«Я в космосе далеком побывал…»
Перевод Я. Козловского
Я в космосе далеком побывал,
Летя во мгле меж звездных караванов:
Мои стихи взял в космос Севастьянов.
Так высоко еще я не взлетал.
О родина, признанием в любви
Был мой полет, в твою вошедший славу.
И видел я, что женщины твои
Соперницами звезд слывут по праву.
Обнять весь мир смогла душа моя,
С аулом отчим на челе вершины.
Гарсии Лорки видел землю я
И вспоминал о детях Палестины.
И радовался в черной вышине,
Что Патимат вздыхает обо мне.
«Ты шептала не раз мне, моя дорогая…»
Перевод Я. Козловского
Ты шептала не раз мне, моя дорогая:
«Береги себя, милый!» – но разве слуга я
Не тебе, а себе
С незакатного дня?
Разве в стужу могу я отдаться теплыни,
Если ты замерзаешь и в горском камине
Пред тобой в эту пору
Не видно огня?
Я далек от расчетливой жизненной прозы,
Потому подношу тебе красные розы,
Руки до крови вновь
О шипы исколов.
И любовную песнь, как молитву, слагая,
Не таю своей радости я, дорогая,
Не скрывая при этом
И горестных слов.
Тот мужчина не может мужчиной считаться,
Кто покою и неге готов предаваться
И подобен весь век
Шерстяному копью.
Подношу я любви тебе полную чару,
Будем пить эту чару с тобою на пару,
Выпей сладость ее,
А я горечь допью.
Ты мне шепчешь в тревоге: «Храни себя, милый!»
Но мужчине хранить себя – жребий постылый.
Непокою мужи
До кончины верны.
И любовь – первозданное чудо природы
Я храню бережливей, чем в юные годы,
Как во дни непогоды —
Огонь чабаны.
«Нагорьем плеч не похваляйся, милый…»
Перевод Я. Козловского
Нагорьем плеч не похваляйся, милый,
Легко согнув подкову, словно бровь,
Быка природа наделила силой,
А человека мужеством любовь.
И если вновь беру перо с рассвета
И с кунаком гуляю по ночам,
Клянусь: в подлунном царствии за это
Обязан я любви, а не врачам.
Любовь не петушиная забава,
Она нас поднимает в высоту.
Нам горек хлеб, когда уходит слава,
Любовь изменит – жить невмоготу.
Не все готовы к роковому часу,
Но я хотел бы умереть тогда,
Когда допью любви земную чашу,
Что мне поднес незримый тамада.
«Наверно, такой мой удел…»
Перевод Я. Козловского
Наверно, такой мой удел,
И впредь не желаю другого.
О чем бы я песню ни пел,
Твой голос мне слышится снова.
И в отгласах отчей земли,
И в каждом звучании зова
Повсюду вблизи и вдали
Твой голос мне слышится снова.
Когда я о звездах пишу
Иль, в чье-нибудь вещее слово
Проникнув, почти не дышу,
Твой образ мне видится снова.
Когда очарован мой взор
Обличием края родного,
Не зря в окружении гор
Твой образ мне видится снова.
«– Кто мерцал весь век печальным светом?»
Перевод Я. Козловского
– Кто мерцал весь век печальным светом? —
Я спросил.
И было мне ответом:
– Молодость, не знавшая любви.
– Что ее печальней в мире этом? —
Я спросил.
И было мне ответом:
– Юности не знавшая Любовь.
– А кому завидовать мы вправе? —
Я спросил.
– Во славу дивной яви,
Смолоду влюбленным, – был ответ.
– А чему ж завидовать тем боле? —
Я спросил
Людей завидной доли.
– До седин влюбленным, – был ответ.
Я достиг от зависти свободы,
Потому что, вольный сын вершин,
Смолоду влюблялся я все годы
И таким остался до седин.
«Где вершина прильнула к вершинам…»
Перевод Я. Козловского
Где вершина прильнула к вершинам,
Знал я с детства: примета к добру,
Если женщина с полным кувшином
Повстречала меня поутру.
И, ступая навстречу годинам,
Перед жизнью любви не тая,
Горской женщине с полным кувшином
Поклоняюсь молитвенно я.
Вижу небо с рассветным кармином,
На тропе облака, а не пыль.
Повстречалася с полным кувшином
На заре моей жизни не ты ль?
И весь век мой, смеюсь или плачу,
Я тебе поклоняюсь при всех:
Это ты принесла мне удачу,
Это ты принесла мне успех.
«Разлука не беда, покуда есть…»
Перевод Я. Козловского
Разлука не беда, покуда есть
У нас с тобой надежда на свиданье.
И впредь мосты над бездной в нашу честь
Возводит пусть благое упованье.
Всем сердцем рвусь к тебе издалека,
Стихиям разыгравшимся перечу.
Над пропастью по лезвию клинка
Готов пройти, азначь мне только встречу.
Назначь, назначь! Я время задержу.
Назначь, назначь! Утихомирю грозы.
Сопернику стреляться предложу
И на снегу цвести заставлю розы.
Но если разлюблю, оплачь меня
В числе погибших, чьи затмились очи.
С любимой ночь бывает ярче дня,
А с нелюбимой день чернее ночи.
«– Где лучшие дни своей жизни провел…»
Перевод Я. Козловского
– Где лучшие дни своей жизни провел
Ты, вдаль улетавший за три океана?
– Ах, лучшие дни своей жизни провел
Я в горском селенье вблизи годекана.
Здесь женщина, помню, любила меня,
В которой никто не нашел бы изъяна.
Любовь ликовала, как пляска огня
На камне очажном вблизи годекана.
Спросил меня кто-то в опаловой мгле:
– Когда ты, душой породнившийся с веком,
На этой вертящейся грешной земле
Несчастным себя ощутил человеком?
– Когда я от женщины был без ума,
Которая мне «не люблю» говорила,
И веяла холодом, словно зима,
И небом закатным меня одарила.
– Скажи нам, кавказец, объехавший свет:
Ужель без любви не заманчивей ныне
Мужчине прокладывать к женщине след
И женщине, как равноправной, к мужчине?
– Любви поклоняясь во все времена,
Безумствовать будем, сгорая от страсти.
И если вдруг завтра исчезнет она,
Пусть сердце мое разорвется на части.
«Для птиц летать – потреба…»
Перевод Я. Козловского
Для птиц летать – потреба,
И крылья им даны,
А мы взлетаем в небо,
Когда лишь влюблены.
И рдеют над снегами
Альпийские луга,
И сходятся пред нами
Речные берега.
Ценю очажный камень,
Где пламень посреди,
Но мне дороже пламень,
Бушующий в груди.
Святую цену знаю
Сердечному огню.
Былое почитаю,
Грядущее храню.
Пусть прошлое при деле
Советы подает,
А рядом в колыбели
Грядущее плывет.
И я, не чуждый веку,
Земной любви слуга,
Храню ее, как реку
Крутые берега.
И, совершая благо,
Уже немало лет
Любовь, как землю влага,
Хранит меня в ответ.
Она не убывает,
Ее извечен час.
Любовь и убивает,
И воскрешает нас.
«– Кто, Любовь, друзья твои, с которыми…»
Перевод Я. Козловского
– Кто, Любовь, друзья твои, с которыми
Ты на всех материках пяти,
Проходя подлунными просторами,
Разделяешь тяготы в пути?
– Совесть неподкупная и мужество,
Честь и Верность, кто, как не они,
Разделяют, проявляя дружество,
Тяготы со мною искони.
– Кто, Любовь, враги твои извечные?
– Босиком иду я, но взгляни,
Кто же, как не люди бессердечные,
Мне бросают терни под ступни.
Перейти, куда я ни наведаюсь,
Путь спешат мне всякою порой
Две злодейки: имя первой – Ненависть,
И Коварство – прозвище другой.
Но мерцают оттого счастливые
Звезды у меня в очах земных,
Что повсюду я неисчислимые
Вижу сонмы подданных моих.
«Пел Хафиз, в народе чтимый.»
Перевод С. Сущевского
Пел Хафиз, в народе чтимый,
Что отдаст, служа добру,
Он за родинку любимой
Самарканд и Бухару.
Персиянка рассмеялась:
– Если родинка в цене,
Забирай ты эту малость
Приложением ко мне.
И возлюбленным поэты
Ради их прекрасных глаз
Звезды, будто бы браслеты,
Подносили сотни раз.
– Вы нам звезды не дарите, —
Раздавался женский глас, —
Лучше в честь любви прижмите
По-земному к сердцу нас.
И в ларце не подносите
Отшлифованный алмаз,
Лучше слезы осушите,
Когда плачем из-за вас.
«Не для внешнего блеска…»
Перевод Я. Козловского
1978 год
Не для внешнего блеска
В царстве суши и вод
Был объявлен ЮНЕСКО
Годом женщины год.
Неизменна природа
Всех торжественных мест,
И в течение года
Славил женщину свет.
Непредписанных правил
Я, держась, как поэт,
В жизни женщину славил
С молодых моих лет.
Для меня ее слово,
Мановение глаз,
Словно для рядового
Высочайший приказ.
И поныне, где прозы
Молод древний роман,
Для меня ее слезы
Горше собственных ран.
Поклоненье – не мода,
И не скрою того,
Что одно год от года
Славлю я божество.
В нем сквозь дали земные
Благодарно привык
Видеть образ жены я,
Видеть матери лик.
Год любой, да пребудет
Он в пределах времен,
Годом женщины будет
Мною провозглашен.
«– Открой, любовь, где тайные ключи…»
Перевод С. Сущевского
– Открой, любовь, где тайные ключи,
Что в мир струят спасительную влагу?
– Навечно скорбь и радость обручи,
Постигни материнскую отвагу.
– С каких же гор, всему наперекор,
Они несут и радость, и рыданья?
– А ты припомни взор своих сестер,
Постигни глубину их состраданья.
– Как средь песков житейской суеты
Возник поток поэзии глубинной?
– А ты постигни сущность красоты
Единственной, воистину любимой.
– Скажи, любовь, как струи родников
Вдруг стали океаном безграничным?
– Не надо слов – основу всех основ
Постигни – сердца женского величье.
«В тишине полуночной, в чужой стороне…»
Перевод С. Сущевского
В тишине полуночной, в чужой стороне,
В невеселой и долгой дороге
Я тебя заклинаю: явись мне во сне,
Ради бога, избавь от тревоги!
Словно в омут – в кровать. Надо спать, но опять
Я страшусь разойтись и тебя потерять
В лабиринте своих сновидений.
И заводит бессонница, только держись,
Суесловье, присев к изголовью:
«Ты не раз говорил: без любви жизнь не жизнь,
Ну, а легче ль на свете с любовью?»
Знаю, утром друзья обратятся ко мне:
– Крепко ль спал? С виду вроде не очень…
– Я сегодня любимой не видел во сне,
Значит, попросту не было ночи.
«Не тот огонек, что хранит камелек…»
Перевод С. Сущевского
Не тот огонек, что хранит камелек,
Любовь – беспощадное пламя,
Бессильны пред нею и дьявол, и бог,
И даже решенья Госплана.
На что ей, беспечной, контроль и учет,
Бюджет и дотошная смета?!
Как вольная речка сквозь вечность течет,
Как Млечные тропы, бессмертна.
Любовь – наша суть, наша совесть и суд,
Что кару готовит подспудно
Всем скудным душонкам. Чины не спасут,
Мы все и во всем ей подсудны.
За вздор равнодушный, за глупый раздор
Когда-то наступит расплата.
Любовь – справедливейший наш прокурор,
Но нет и добрей адвоката.
Встав в позу, любви не прикажешь: явись!
Сама она, рано иль поздно,
Сломает все планы и вломится в жизнь,
Накатит нежданно и грозно:
Все разом вверх дном и пойдет кувырком,
Себе после долгих раздумий
Одно загадаешь, но грянет, как гром,
Как будто бы ставишь навеки свой дом,
Забыв, что под домом Везувий.
«Сколько б дней прожить ни довелось…»
Перевод С. Сущевского
Сколько б дней прожить ни довелось,
Буду счастлив повторять всечасно:
Все в тебе любимо и прекрасно,
Все в напев пленительный слилось
От ступней до кончиков волос.
В бликах солнца по тропинке дикой
На заре идешь за ежевикой.
Ярче маки, радостней рассвет,
Ведь другой такой же нежноликой
На планете не было и нет.
Речь твоя певуча, словно речка,
Что беспечно меж камней щебечет.
Как мне мил ее аварский лад!
Полсловечка, что шепнешь сердечно,
Для меня дороже бесконечно
Множества прославленных рулад.
У любимых не походка – поступь.
Даже звук твоих шагов мне люб.
Даже зубы, пусть порою остры,
Во сто крат чужих милее губ.
Дни уносят нас рекою в осень.
Волосы как травы на покосе.
Обожгли нежданно холода.
Не беда. Серебряную проседь
Никогда на смоляные косы
Не сменяет горец из Цада.
Ты во всем вершина совершенства.
Ты земная красота сама.
В каждом шаге, в каждом взгляде, жесте —
Женственность, сводящая с ума.
Сколько б дней прожить ни довелось,
Сколько б лет ни промелькнуло мимо,
Счастлив повторять неутомимо:
Все в тебе прекрасно, все любимо
От ступней до кончиков волос.
«Сюда хаджи свои сердца несут…»
Перевод В. Солоухина
Сюда хаджи свои сердца несут,
Молитвами наполненный сосуд.
Я в Мекке был. Молитв не воссылав,
Твое лишь имя я пролепетал.
«Больница спит. На улицах темно…»
Перевод С. Сущевского
Больница спит. На улицах темно.
Ворочаюсь – неможется, не спится.
Дела и дни, уплывшие давно, —
Как журавлей осенних вереница.
Перед глазами, как в немом кино,
Мелькают чьи-то дорогие лица.
Одно весельем, как вино, искрится,
Другое скорбью горькой пленено.
Перебираю, чтоб на миг забыться,
Стихов полузабытые страницы.
О, сколько же их было сожжено!
Но вот и Муза рядышком садится:
«Влюбленному до смерти суждено
Божественной бессонницей томиться».
Тайна
Перевод С. Сущевского
– Мой друг, тебе скажу,
Тебе лишь одному,
О чем не говорил
Вовеки никому.
– Ну, кто она, открой!
Откуда – не таи!..
– Вопросы эти, друг,
Уместны ли твои?
Не в силах умолчать
Я о своей любви.
– Я слушаю тебя —
Хоть имя назови!
– Да можно ль? Никогда!
– Тогда о чем ты, друг?
– Поближе подойди
Да посмотри вокруг…
– Да нет здесь никого,
Никто не слышит нас…
– Мой друг, влюбился я
В великий день и час…
Великая любовь —
И нет ее сильней…
Но ты молчи: никто
Не должен знать о ней!..
– Великая любовь…
Да целый белый свет
Все знает про нее
Уж столько тысяч лет!
Да без любви бы той
Мир не был сотворен,
И не было б племен,
И не было б времен…
Так кто ж она – скажи,
Мне имя назови…
– Никто такой, поверь,
Не испытал любви!
Мир – если б только знал
Подобную любовь —
Рассыпался бы в прах
Или родился вновь…