Светлана Анатольевна Тульская
Московское Юридическое Общество (1865–1899 гг.). Из истории развития права и правовой науки в России второй половины XIX века

Введение

   Данная работа посвящена вопросам развития права, правовой науки и юридического образования в России второй половины XIX столетия.
   Эти вопросы, по мнению автора, не только не утратили в наше время своей актуальности, но и приобрели особую важность. Изучение проблем правовой науки и академического юридического образования в России того времени позволяет нам усвоить бесценный исторический опыт, свидетельствующий о значимости научного правоведения в реформировании всех сторон государственной и общественной жизни Российского государства второй половины XIX в.
   История показывает нам, насколько велика роль представителей юридической профессии в реализации новых подходов в правотворческой и правоприменительной деятельности, без которых невозможен переход к новым принципам государственного и общественного устройства. Поэтому трудно переоценить важность университетского юридического образования на этапе проведения политических и социально-экономических реформ.
   В деятельности научных юридических обществ того времени реализовывалась актуальная в наши дни идея клинического юридического образования. Работа этих обществ, объединявших ученых-юристов и практиков, представляется примером успешного сотрудничества теории и практики юриспруденции.
   Деятельность московского и других юридических обществ того времени представляется проявлением попытки реальной демократизации законотворческого процесса пореформенной России, примером того, как неформальные общественные организации – ученые общества при университетах – могут оказывать непосредственное влияние на принятие государственных решений. Этот пример может оказаться весьма ценным и поучительным для современной правотворческой практики.
   Участие этих обществ и юристов вообще в правотворческом процессе путем открытого обсуждения законопроектов и составления на них замечаний и рекомендаций (которые учитывались затем законодательными органами) могут служить примером реализации важнейших принципов правотворчества – его гласности и демократизма.
   Московское Юридическое Общество сыграло немаловажную роль в становлении гражданского общества в пореформенной России. Эта научная общественная организация, объединявшая профессоров, адвокатов, студенчество, позволяла преодолеть формальные рамки иерархической структуры учебного заведения и в этом смысле сама становилась институтом гражданского общества.
   Возможно ли построение гражданского общества в стране, где подавляющая часть населения не обладает должным уровнем правосознания, а правовая безграмотность и правовой нигилизм стали частью национальной культуры? Бесспорно, нет. Бесспорно также и то, что осуществлять правовое воспитание и формировать правовую культуру могут только специалисты, имеющие юридическое образование. Поэтому вторая половина XIX в. ознаменована повышенным интересом к юридической профессии и государственной поддержкой ее представителей.
   В сложной и противоречивой истории отечественной юриспруденции имеются примеры успешной попытки правового просвещения населения научными юридическими обществами, и не в последнюю очередь – Московским Юридическим Обществом. Реализация одной из составляющих цели деятельности Общества – распространение юридических сведений – способствовала повышению правовой грамотности и правовой культуры населения.
   Этот пример представляет собой, по мнению автора, еще одно свидетельство необходимости развития юридического образования в эпоху реформирования государственного и общественного строя, ибо грамотные специалисты в области юриспруденции могут не только составить основу нового аппарата государственных чиновников, но и стать основой правового воспитания населения, без чего невозможно представить себе цивилизованное демократическое общество.
   Обозначив важность рассматриваемой темы, обратимся к вопросу о состоянии правовой науки и юридического образования в России во второй половине XIX в., а затем перейдем к главной теме данного исследования – правотворческой и общественно-политической деятельности Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете.

Глава I
Основные тенденции развития правовой науки России во второй половине XIX века

   Правовая наука в России начинает развиваться с начала XIX в., поскольку исследования более раннего периода в области права ограничивались, как правило, описанием судебной практики.
   До середины XIX в. правовая мысль была занята, главным образом, обслуживанием интересов практики: толкованием источников права, ранними кодификациями и т. п. Правоприменительная деятельность ставилась в центр исследования, но при этом не раскрывались ее глубинные закономерности, а в правовых концепциях данного периода получали освещение лишь отдельные стороны сложного процесса правоприменения.
   История развития научно-правовой мысли XIX в. начинается с 30-х гг. указанного столетия. До этого периода практически не существовало сколько-нибудь серьезных научных работ в сфере правоведения, а опубликованные в первой четверти XIX в. научные труды вряд ли можно рассматривать как теоретико-правовые работы, поскольку они затрагивали не столько теоретические вопросы, сколько состояние действующего законодательства России того времени и имели справочно-информативный характер, внося свой вклад в энциклопедию права. В качестве примера можно привести работы Дегая «Пособия и правила изучения российских законов или материалы к энциклопедии методологии и истории российского права» (1831 г.), И. Неволина «Энциклопедия законоведения» (1839–1840 гг.), которые содержали сведения по всем отраслям права, давали определения существующим правовым понятиям, комментировали законодательство.
   Огромное влияние на развитие правоведения в XIX в. оказали события, происходившие в этот период как в самой России, так и за ее пределами. Важная роль здесь принадлежит Французской революции, а также развитию философско-правовой мысли XVIII в., которые послужили толчком к появлению течений в российской юридической науке и общественно-политической мысли, однако главную роль сыграла российская действительность и события истории права XVIII–XIX вв.
   Значительным прогрессом российского законодательства, получившим продолжение в рамках западноевропейской юридической традиции, отмечен XIX в. В качестве примера можно привести проект гражданского уложения М. М. Сперанского, Полное собрание законов Российской империи, Свод законов Российской Империи. Нормотворческая и кодификационная деятельность начала XIX в. в России затрагивала все ведущие отрасли законодательства: государственную, гражданскую, процессуальную, уголовную.
   Во второй половине XIX в. в развитии российского правоведения проявлялись и конкурировали две тенденции:
   1) Влияние европейской политико-правовой традиции на русское правовое мышление. Проявлением этой традиции стали, в частности, Великие реформы: судебная, земская, военная, а также проекты преобразования России в либеральном духе дворянской оппозиции.
   2) Движение к постепенному отторжению российской правовой культурой институтов и духа чужеродного права. Это нашло выражение в наполнении законодательства традиционными национальными институтами и принципами уголовного, гражданского, семейного, процессуального права (расширение прав сословий, смягчение жестокости наказания и т. и.).
   Борьба этих тенденций стимулировала активность духовной сферы жизни общества, что отразилось в общественной и юридической мысли России. Российская юридическая мысль того времени попадает под влияние западноевропейских школ права. Одной из отличительных особенностей отечественной юриспруденции можно назвать ее неразрывную связь с более развитой правовой мыслью стран Западной Европы. Подавляющая часть произведений российского правоведения как публицистического, так и научного характера была интерпретацией западных либеральных концепций права и государства. Российское дореформенное правоведение, представленное, главным образом, естественно-правовой и исторической школами, исполняло роль проводника западного конституционализма в политико-правовую жизнь России. Российские правоведы того времени не давали оригинальных трактовок отечественной юридической культуре и отечественному праву соответственно, поскольку находились под сильным влиянием европейской науки, что породило одну из проблем российской юридической науки начала XIX в. – отсутствие оригинальной правовой мысли.
   Университетская государственно-правовая наука тех лет характеризуется апологетикой самодержавия в сочетании с догматическим описанием существующей государственной системы. Ярким примером тому является учебник российского государственного права «Опыт государственного права Российской империи», написанный К. Ю. Дюгамелем в 1833 г., где автор превозносит абсолютизм, признает самодержавную монархию образцовой формой правления, соединяющей в себе законодательную и исполнительную власть, и связывает ее с масштабами государства, крепостное право определяет как справедливое, а сам учебник написан с позиции официальной идеологии [1 - Дюгамель К. О. Опыт государственного права Российской империи. – СПб., 1833. – С. 269.].
   В 40-50-е гг. XIX столетия работы в сфере правоведения носят обзорноописательный, строго догматический характер. Действующее законодательство ученые-юристы излагают без комментариев, поскольку любые попытки подняться хотя бы до уровня описания различных форм правления неуклонно пресекались, что, по-видимому, можно объяснить исторической обстановкой этого периода в России: неудачная Крымская война и последние годы царствования Николая I, годы реакции и гонения на сторонников передовых школ.
   В это время только начинают появляться произведения либерального характера, затрагивающие вопросы конституционного устройства России. К ним можно отнести лекции П. Г. Редкина, К. Д. Кавелина, Б. Н. Чичерина, Д. И. Каченовского, которые стояли на позициях западничества и считали, что Россия идет тем же путем, который прошла вся Западная Европа, и поэтому признавали возможным установить конституционную монархию, парламентский строй, гражданские свободы путем буржуазных реформ. Однако уже в 1848 г. положение не просто меняется, оно ухудшается, так как усилившаяся реакция привела к завершению преподавания вопросов иностранного государственного права.
   Начало новому периоду в политической жизни России положил 1855 г., когда вся духовная жизнь общества обретает в этот момент иное качество. В царствование Александра II правительство обнаружило готовность проводить реформы, либеральные дворяне «подняли головы». Это были профессоры, адвокаты, но сама правовая наука была не готова к тому, чтобы принять действенное участие в работе, которая предстояла стране, она, скорее, находилась в оппозиции к реформам, поэтому следует согласиться с мнением К. Д. Кавелина, который отмечал, что «…образованный слой, если б он даже был сплочен у нас в компактную среду и составлял органическое целое, не в состоянии выудить у верховной власти конституционных прав, для этого он слишком бессилен» [2 - Кавелин К. Д. Политические призраки. – Берлин, 1878. – С. 58.].
   В это время при всех университетах открываются юридические факультеты, организуются специальные высшие юридические учебные заведения, например Демидовский лицей, однако ни один из представителей юридических кафедр не опубликовал в этот период не только монографии, но даже статьи о роли, значении и понимании права. И это не удивительно, поскольку в данный момент особый интерес вызывало само законодательство, переживавшее очередной этап своего развития, вызванный активным реформированием в различных сферах общественной жизни.
   В России 50-60-е гг. XIX в. можно выделить как самостоятельный этап в развитии исследований в области права, так как к этому времени отмечается всплеск научных трудов в сфере правоведения, в юридической науке вполне отчетливо обнаруживается ряд тенденций, а анализ состояния юридической науки позволяет сделать вывод о том, что именно указанный период стал временем взросления и становления юридической науки как самостоятельной отрасли научного знания; именно в эти годы сформировались те направления правоведения, которым будет суждено сыграть решающую роль в судьбе юриспруденции страны.
   Все последующее развитие юридической науки представляет собой воплощение европейских традиций. В первой половине 50-х гг. это нашло отражение в оппозиционном настроении части российских юристов, которые в своих публикациях отказываются от позиции призыва к абстрактной свободе, а требуют конституционных прав и свобод: Н. П. Дружинин мечтал о свободной политической жизни в России, Б. Н. Чичерин считал, что ей нужны конституционные преобразования, но умеренного характера. На этих же позициях стояли и другие правоведы: А. В. Лохвицкий, А. Д. Градовский. Эту точку зрения поддерживали и либеральное дворянство, и прогрессивная буржуазия. «Выйти из этого болота Россия может только общими дружными усилиями всех сынов своих, то есть установлением законного порядка, порядка, основанного не на произволе, а на законах и на общественном мнении, одним словом, введении конституции…», – писал прогрессивно настроенный князь П. Долгоруков [3 - Долгоруков П. О перемене образа правления в России. – Лейпциг, 1862. -С. 8.].
   Однако в данный период преобладало противоположное мнение, согласно которому введение конституции в России несвоевременно и невозможно. Ярким представителем этой точки зрения был К. Д. Кавелин, позиция которого отражена в работе «Политические призраки», где четко сформулированы подходы к решению вопроса о конституции, выражавшие не только его мнение. Ученый считал, что в России нет предпосылок для создания конституции, которые сложились в Западной Европе: высокой образованности, культуры средних слоев, наличия сильной родовой поземельной или денежной аристократии: «У нас нет и не было сильной аристократии, а теперь уже никогда не сложится на русской почве; оттого так неудачны все попытки ограничивать царскую власть» [4 - Кавелин К. Д. Политические призраки. С. 50.].
   С конца 50-х гг. можно говорить о возрождении уголовно-правовой мысли, пришедшей в упадок после репрессий, направленных против сторонников естественного права, что также связано с оживлением дискуссий по крестьянскому вопросу. Ученые данной сферы правоведения предпринимают попытку изучения социальных сторон преступности, не веря в достижения профилактики преступности только при помощи наказаний, определяющихся в соответствии с критериями действующего права. В период, предшествующий раскрепощению крестьян, работы представителей науки уголовного права не предполагают системы взглядов, выходящих за рамки догматического мышления, и только обострение борьбы крестьян, повлекшее за собой рост числа преступлений, заставило правоведов переосмыслить некоторые теоретические положения относительно причинности преступлений, методов и способов борьбы с ними.
   Важное место среди представителей науки уголовного права занимает М. В. Духовский, поставивший задачу расширения границ науки уголовного права, которая, по его мнению, должна изучать не только преступления и наказания, но и раскрывать причины преступности и указывать средства ее искоренения [5 - Задачи науки уголовного права // Временник Демидовского лицея. – 1873. – Т. 4. – С. 12.]. Причиной неблагоприятного состояния науки российского уголовного права он признавал господство в ней немецких теорий; на такой же позиции стоял И. Я. Фойницкий. Их выступления вызвали дискуссию среди представителей уголовного права, что привело ученых, изучающих уголовное право, к расколу на две группы. Первую группу составили М. В. Духовский, И. Я. Фойницкий и другие, которые определяли своей целью изучение преступления как юридического и социального явления – они формируют социологическое направление. Во вторую группу вошли Н. П. Таганцев, А. Ф. Кистяковский, Н. Д. Сергеевский, которые видели главное предназначение уголовного права в необходимости изучать только преступления и наказания, продолжая тем самым традиции догматического, «классического» направления.
   В ходе дискуссий было выявлено немало недостатков в действующей системе правосудия, особенно большую роль в этом сыграли представители социологического направления, однако, когда пришло время на основании этой критики перейти к практическим рекомендациям, никто из участников дискуссии не смог выйти за рамки теории официальной народности и существующего монархического строя, большинство из них не надеялись на возможность провести реформу правосудия в ближайшие годы. В основном, представители обоих направлений лишь выдвигали тезисы о необходимости пересмотра существующих правовых институтов, но когда дело доходило до конкретных исследований, они оставались в рамках традиционной науки уголовного права, то есть стремились изучать только преступления и наказания, не рассуждая об экономических условиях как причинах преступности.
   На развитие правовой мысли любого периода оказывают влияние такие факторы, как уровень правовой культуры, развитость юридического мышления, социальная значимость права в стране. В России в рассматриваемую эпоху эти факторы отсутствовали; так, на неуважение к закону и повсеместное его нарушение в дореформенную эпоху указывали многие должностные лица в своих ответах на проведенный в 50-х гг. опрос Министерства юстиции. Перед составлением судебных уставов им было предложено выделить причины российской судебной неурядицы, и сотрудники различных судебных ведомств указали, что в числе таких причин на первое место надо поставить «…повсеместное неуважение к закону и повседневное его нарушение» [6 - Дело о преобразовании судебной части в России. В 74-х т. Т. 12. – С. 29.].
   Историк А. Валицкий считал, что «одной из характерных черт русской дореволюционной мысли было отрицательное либо пренебрежительное отношение к праву, связанное с идеализацией общинного коллективизма» [7 - Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов: конец XIX – начало XX века // Вопросы философии. – 1991. – № 8. – С. 231.]. Право отвергалось «по самым разным причинам: во имя самодержавия или анархии, во имя Христа или Маркса, во имя высших духовных ценностей или материального равенства» [8 - Там же.]. Против права выступали многие мыслители – славянофилы и Ф. М. Достоевский, с одной стороны, народники и анархисты – с другой. А. И. Герцен видел в неуважении к праву историческое преимущество русского народа – свидетельство его внутренней свободы и способности построить новый мир. Ему же принадлежит известное высказывание: «Русский, какого бы звания он ни был, обходит и нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно, и совершенно так же поступает и правительство» [9 - Герцен А. И. Собр соч. В 9 т. Т. 7. – М., 1958. -М., 1956. – С. 231.]. Трудно не согласиться с этим высказыванием.
   Таким образом, право в целом невысоко оценивалось общественной мыслью в середине XIX в. Немногие ученые доказывали обратное. Так, Н. М. Коркунов писал: «Мы можем пожаловаться разве только на малое число людей, посвятивших себя научному изучению права, но никак не на их качество» [10 - Коркунов Н. М. История философии права. – М., 1915. – С. 272.].
   Однако теоретические достижения правоведения не были востребованы передовой общественной мыслью. «В нашей «богатой» литературе в прошлом нет ни одного трактата, ни одного этюда о праве, который имел бы общественное значение; научные юридические исследования у нас, конечно, были, но они всегда составляли достояние только специалистов, и поэтому можно сказать, что в идейном развитии нашей интеллигенции не участвовала ни одна правовая идея», – писал Б. А. Кистяковский [11 - Кистяковский Б. А. Социальные науки и право // Вехи. Сб. статей. – М., 1916. -С. 617.]. При этом в развитии других цивилизованных народов все было наоборот. В подтверждение этого достаточно назвать трактаты Т. Гоббса «О гражданине» и «Левиафан», этюды Дж. Локка «О правительстве», «Общественный договор» Ж.-Ж. Руссо.
   Не только правовая наука, но и юридическое образование второй половины XIX в. имело свои специфические черты.
   В 1803 г. «Предварительными правилами народного просвещения» вводится термин «правоведение» как отрасль высшего образования, цикл учебных дисциплин в области права. Изучая правоведение, учащийся должен был усвоить «политическое его отношение к правительству, разным сословиям и частным людям, его обязанности к оным и права, каких от них ожидать и требовать может», а также «образовывать защитников правоты сограждан своих и угнетенной невинности».
   В процессе реформирования государственного аппарата были созданы новые органы центрального управления – министерства. Озаботившись обеспечением данных учреждений подготовленными чиновниками, правительство издает в августе 1809 г. указ «О правилах производства в чины по гражданской службе и об испытаниях в науках для производства в коллежские асессоры и статские советники». Согласно этому указу производство в коллежские асессоры было невозможно без университетского диплома. Тем коллежским асессорам, которые этого диплома не имели, объявлялось, что следующий чин статского советника они могут получить, только выслужив положенный срок, и в том случае, если начальство сочтет их службу абсолютно безупречной. Для тех, у кого был университетский диплом, этих условий не требовалось.
   Не имеющим высшего образования чиновникам предоставлялась возможность получить свидетельство о наличии у него необходимых знаний, сдав экзамены в специально образованных при каждом университете комитетах (так называемый комитетский экзамен). Для подготовки к экзамену в университетах с мая по октябрь действовали вечерние курсы для чиновников. В программу подготовки к экзамену входило и правоведение. Экзаменующийся должен был показать «основательное знание права естественного, права римского и права частного гражданского с приложением сего последнего к российскому законодательству» [12 - Полное собрание законов Российской империи. – Собр. 1. -Т. 30. – № 23771.].
   Поскольку изучение правоведения было обязательным для чиновников всех ведомств, то получалось, как иронизировал Н. М. Карамзин, что и «надзиратель в сумасшедшем доме должен знать римское право».
   В конце 20-х гг. XIX в., когда активизировалась работа по составлению Свода законов, выяснилось, что в университетах не хватает квалифицированных преподавателей, в том числе правоведов, хорошо знавших теорию и «практическое», то есть действующее российское законодательство.
   Нехватка преподавателей-правоведов обусловливалась тем, что в первой четверти XIX в. российские университеты выпускали всего 40–50 юристов в год [13 - Кодан П. В. Из истории юридического образования в России в первой половине XIX века // Правовое воспитание и юридическое образование в условиях демократизации советского общества. – Свердловск, 1991. -С. 7.].
   Чтобы исправить сложившуюся ситуацию, образовали группу из молодых преподавателей, в которую вошли и правоведы, и направили ее на обучение в Дерптский университет. После стажировки за границей они возвратились в свои учебные заведения.
   Особое внимание было уделено подготовке преподавателей для создаваемых в университетах кафедр российского законоведения. В этих целях по предложению М. М. Сперанского из Московской и Санкт-Петербургской духовных академий отобрали наиболее способных выпускников, изъявивших желание стать правоведами. В университете они изучили римское право и латынь, а все остальные знания в области юриспруденции приобрели в процессе службы во Втором отделении Собственной его императорского величества канцелярии, созданной в 1826 г. для проведения кодификации российского законодательства. Затем их на три года направляли в Берлинский университет. По возвращении на Родину они снова некоторое время служили в Канцелярии, и только после этого их допускали к преподавательской деятельности в университетах. Так формировались основы российской юридической научно-педагогической школы, получившей впоследствии международное признание.
   В 1833 г. завершилась подготовка к изданию Полного Собрания и Свода законов Российской империи. Император Николай I назвал эту работу «главным предметом, к которому было устремлено его внимание», так как неимение полных законов или смешение их от чрезвычайного множества указов, нередко противоречащих один другому, создают условия для неоправданных решений судов, «ябедничества и лихоимства» [14 - Государственный совет в России. 1801–1901.-СПб., 1902.-С. 56.]. Этим объяснялись и трудности в изучении российского права, сказывавшиеся на подготовке юристов, чиновников, их правовой культуре, что, по замечанию известного русского писателя И. С. Аксакова, имевшего юридическое образование и служившего в Министерстве юстиции и внутренних дел, «становилось причиной тех вопиющих злоупотреблений, которыми богата память каждого послужившего на своем веку человека» [15 - Цит. по: Корнев А. В., Борисов А. В. Правовая мысль и юридическое образование в дореволюционной России. – М., 2005. – С. 214.].
   Многочисленные жалобы и критика деятельности государственного аппарата, судебных учреждений, профессиональный и моральный уровень чиновничества беспокоили высшие круги. Поэтому в 1835 г. Николай I одобрил создание нового Училища правоведения, ставшего вскоре одним из лучших учебных заведений страны. Это было привилегированное, приравненное «в правах и преимуществах» к Царскосельскому лицею. Его выпускники в зависимости от успехов получали чин 9-10 класса. Окончившие курс с отличием определялись на службу в министерства и Правительствующий сенат, не имея права выйти в отставку, не прослужив шести лет после выпуска из училища. В училище принимались только дети потомственных дворян или «военных чинов» не ниже полковника, а гражданских – не ниже чиновников 5 класса. Срок обучения составлял шесть лет. Ежегодно училище выпускало около 150 человек, что больше, чем юридические факультеты Московского и Петербургского университетов.
//-- * * * --//
   Новый этап в развитии правовой мысли и юридического образования в России начался в эпоху Великих реформ 60-х гг. XIX в.
   Общепризнано, что наиболее последовательной и буржуазной по характеру из всех реформ второй половины XIX столетия была Судебная реформа, явившаяся закономерным следствием отмены крепостного права и наделения крестьян землей, что привело к расширению их правового статуса. В связи с этим потребовалось разработать систему мер, гарантировавших реальное пользование приобретенными правами, чего нельзя достичь без коренной перестройки других сфер общественной жизни, особенно судебной. Проведенные преобразования потребовали создания законодательной базы, регулирующей новые частнособственнические отношения, где главная роль отводилась гражданскому и уголовному судопроизводству.
   Столь сложные задачи могли быть решены только при непосредственном участии представителей юриспруденции, как ученых, так и практиков, которые обеспечили бы процессу подготовки и реализации принятых положений по изменению судебной системы научную базу, воспользовавшись последними достижениями мировой юридической науки и практики и опираясь на передовой европейский опыт.
   Первым шагом в проведении Судебной реформы стало реформирование следствия. В 1860 г. Государственным советом был принят Закон о судебных следователях. Проект Закона был разработан статс-секретарем Государственного совета С. И. Зарудным, специально изучившим для этого законодательство и практику европейских государств. Одновременно с данным законом был принят Наказ судебным следователям.
   Этими документами предварительное расследование было отделено от дознания и передано в ведение следователей, состоявших при окружных судах (до реформы предварительное расследование находилось целиком в руках полиции). Данный принцип получил дальнейшее развитие в Учреждении судебных установлений – одном их четырех документов Судебной реформы, принятом наряду с Уставами уголовного и гражданского судопроизводства и Уставом о наказаниях, налагаемых мировыми судьями.
   На начальном этапе подготовкой Судебной реформы руководил начальник Второго отделения Собственной его императорского величества канцелярии граф Д. Н. Блудов, разработавший проекты Положения о судоустройстве и Устава по преступлениям и проступкам, которые в течение 1860–1861 гг. обсуждались в Государственном совете, вызвав массу критических замечаний. Однако из-за сопротивления Блудова в проекты удалось внести лишь незначительные изменения.
   Выход из сложившейся ситуации был найден, когда подготовка документов о судопроизводстве и судоустройстве была передана в Государственную канцелярию.
   В специально созданную для этой цели комиссию вошли виднейшие государственные деятели того времени: сотрудник Государственной канцелярии А. П. Плавский, исполнявшие должность статс-секретарей Государственного совета Н. И. Стояновский и С. И. Зарудный, обер-секретарь общего собрания московских департаментов Сената К. П. Победоносцев и другие.
   Комиссия, работу которой фактически возглавлял С. И. Зарудный, руководствовалась, в отличие от своих предшественников, теорией и практикой западноевропейского законодательства.
   Результатом ее работы стали «Основные положения преобразования судебной части в России», в апреле 1862 г. представленные Императору. После рассмотрения их в Государственном совете, 29 сентября 1862 г. «Основные положения» были утверждены Императором.
   Вскоре после этого С. И. Зарудный выступил с весьма смелой по тому времени инициативой опубликовать Положения, на что и было дано Высочайшее предписание.
   «Основные положения» были обнародованы с предложением представителям юридической науки и практики присылать свои замечания на данный документ в комиссию, образованную для составления проектов Судебных Уставов, принятие которых должно было стать главным результатом реформы.
   Российские юристы, которым впервые были позволены критическое отношение к предложениям Правительства и свободное высказывание своих суждений и взглядов, воодушевленные предложением комиссии, начали группироваться в отдельные кружки для обсуждения предложенного к рассмотрению документа.
   Один из таких кружков и послужил основой для Московского Юридического Общества – первого юридического общества в России.
   Помимо обращения к юристам в различных газетах было опубликовано приглашение всем желающим, интересующимся вопросами Судебной реформы, представить свои соображения об основных принципах судебных преобразований в Государственную канцелярию. Тех, кто откликнулся на призыв комиссии, оказалось немало, о чем свидетельствуют 448 отзывов на «Основные положения», присланных со всех областей России.
   И отечественные, и иностранные газеты того времени публиковали на своих страницах многочисленные отзывы о проводившейся в России Судебной реформе.
   Например, в журнале Министерства юстиции за декабрь 1863 г. была опубликована следующая выдержка из статьи «Times», посвященной этому вопросу: «Судебная реформа России явилась позже других, как будто для того, чтобы из различных образцов, подлежавших ее рассмотрению, выбрать самые либеральные начала и таким образом вознаградить потерянное время» [16 - Двадцатилетие судебной реформы // Юридический Вестник. – 1884. – № 12. – С. 572.].
   Эта реформа в корне изменила судоустройство, процессуальное и отчасти материальное право Российской империи.
   Она ввела принцип независимости судей, гарантировав ее выборностью мировых судей и несменяемостью судей общих судебных мест, их высоким окладом, учреждением особых судебных округов, не совпадавших с административным делением государства. Реформа утвердила принцип всесословности суда, установив единую подсудность всех сословий по уголовным и гражданским делам новому суду.
   Данной реформой были установлены новые принципы процесса – гласность, состязательность, устность; учрежден новый для России институт адвокатуры (присяжных поверенных); введен суд присяжных.
   Однако Судебная реформа 1864 г. стала поворотным этапом не только в развитии отечественного правотворчества и правоприменения, но и в формировании российской юридической науки, которая в данный период вступила в тесное взаимодействие с практикой. Это было абсолютно новым явлением в истории отечественной юриспруденции.
   Ранее, по словам виднейшего юриста того времени Г. Ф. Шершеневича, «теория и практика шли у нас каждая своею дорогою, самостоятельно заботились о своем существовании и чуждались друг друга» [17 - Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России. – Казань, 1893. -С. 231.].
   Не имея традиций, улавливая каждую новую мысль в готовности создать из нее целое направление, юридическая наука не могла пустить глубоких корней в практику и определить тот путь, по которому должны были идти дальнейшие исследования ученых.
   В свою очередь, судебная организация предшествующего периода не допускала влияния науки на свою деятельность: для судей, не получивших юридического образования, было совершенно безразлично, придерживается ли наука идей естественного права, примкнула ли к исторической школе или развивает историко-сравнительное направление.
   Теоретик права, считая содействие правосудию ниже своего достоинства, относится несколько презрительно к судебной практике, «а на попытку отдельного ученого придти на помощь суду смотрит как на измену научному делу» [18 - Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России. – Казань, 1893. – С. 233.].
   Практики, со своей стороны, «со снисходительною улыбкою посматривают на кабинетные эксперименты ученого… и, предполагая унизить значение науки, указывают на неумение ея воспитанников составить канцелярские бумаги» [19 - Наука гражданского права в России. – Казань, 1893. – С. 233–234.].
   Эта ситуация изменилась в ходе Судебной реформы 1864 г.
   Уже в процессе ее подготовки возникла необходимость обращения к представителям юридической науки: совершенствование законодательства в целях лучшего его применения невозможно без теоретического осмысления существующих правовых установлений.
   Опубликование «Основных положений преобразования судебной части в России» с предложением к представителям юридической науки присылать на них свои критические замечания можно расценить как весьма своевременный и неоценимый вклад в развитие отечественной юриспруденции.
   «Свободное от канцелярской тайны, публичное обсуждение закона привлекало к себе и будило юридическую мысль, оживляло науку, давало юриспруденции такое значение, о котором до тех пор не смела и мечтать» [20 - Из речи В. М. Пржевальского на заседании Московского юридического общества 19 ноября 1884 года // Юридический Вестник. – 1884. – № 12. – С. 571.].
   В рассматриваемый период особенно ощутимой стала потребность в реформе самого права и его изучении. По существу, речь шла о коренном изменении самой науки юриспруденции, состоящем, прежде всего, в ее переходе с абстрактно-идеалистических позиций на научно-позитивные.
   Демократические реформы создали объективные предпосылки для теоретического и исторического анализа права и правовых отношений. Реформы, стимулируя интерес к изучению права и его институтов, дали новый мощный импульс развитию специальных научных направлений. Поэтому юридическая мысль в рассматриваемый период характеризуется значительным многообразием.
   По словам одного из профессоров, правовая наука в России представляла величайший хаос мнений и учений, одни из которых переживали закат, другие – свое возрождение [21 - Савапьский В. А. Государственное право, общее и русское. – Варшава, 1912. – Ч. 1. – С. 1–6.].
   Среди наиболее авторитетных направлений в юридической науке можно назвать юридический позитивизм, социологическую юриспруденцию, психологическую школу права, «возрожденное естественное право», которые оформились обособленно друг от друга. Наряду с ними существовали и исследования идей «свободного права», но по степени разработки, по научному влиянию их нельзя поставить в один ряд с указанными теориями.
   Научная юриспруденция переживала этап подъема и здесь на первый план выходили общие проблемы правоведения: сущность права, его философское обоснование, взаимоотношение права и государства.
   Интерес к юридической науке среди юристов-практиков, возросший в ходе проведения Судебной реформы, нашел свое отражение в резком повышении спроса на юридические издания. Практикующие юристы заводили библиотеки юридической литературы, подписывались на научные юридические журналы: «Журнал министерства юстиции» (основан в 1859 г.), «Журнал гражданского и торгового права» (издавался с 1871 г., в 1873 г. переименован в «Журнал гражданского и уголовного права»). Среди этих журналов не последнее место занимал издававшийся с 1867 г. Московским Юридическим Обществом «Юридический Вестник».
   Для юридического образования пореформенной России так же, как и для правовой науки того времени Судебная реформа ознаменовала новый этап развития.
   Реформы были проведены «сверху» – государством, игравшим традиционно ведущую роль во всех сферах общественной жизни России. Поэтому реорганизация и укрепление государственного аппарата потребовали увеличения числа чиновников, в том числе с высшим юридическим образованием как самым универсальным для государственной службы. На протяжении XIX в. количество чиновников в России увеличилось более чем в семь раз [22 - Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. – М., 1878.-С. 221.].
   Известная русская журналистка середины XIX в. Е. И. Козлинина в своих «Записках» писала, что до конца пятидесятых годов университетское правовое образование было монополией наиболее богатых и родовитых слоев общества, представители которых относились к гражданской службе крайне отрицательно.
   В результате кадры юридических ведомств набирались из людей, в правовом отношении не подготовленных. Наиболее образованными среди них считались изгнанные из духовных семинарий бурсаки. В народе они назывались «крапивным семенем» и отличались невежественностью и взяточничеством, которое переходило порой в прямой грабеж [23 - Козлинина Е. И. Дореформенный полицейский суд // Московская старина. Воспоминания москвичей прошлого столетия. – М., 1991.-С. 187–188.].
   Существенные изменения в организации юридического образования произошли после Судебной реформы 1864 г.
   Новая судебная организация давала преимущество лицам, получившим специальное юридическое образование. Требование подготовленных судей, прокуроров, адвокатов значительно повысило спрос на соответствующее образование.
   Увеличилось число желавших поступить учиться на юридические факультеты университетов. Студенты-юристы создавали кружки, в которых изучали судебную практику стран, где существовали суды присяжных заседателей, готовились быть адвокатами. Престижность профессии адвоката была настолько высока, что среди присяжных поверенных были люди из известных аристократических фамилий, представители титулованной знати. Как справедливо отметил известный историк права, профессор Принстонского университета США Ю. Хаксли, «для многих представителей первого поколения российских адвокатов занятие правом было призванием, а не просто средством заработать на жизнь» [24 - Хаксли Ю. Российская адвокатура и советское государство. – М., 1993. – С. 31.].
   Подготовить молодых людей к судебной деятельности, «дать им теоретическое понимание права и основательное знакомство с действующим законодательством, создать из них не простых законников, но образованных юристов, способных стать на высоте новой общественной деятельности» – такова была благородная цель, стоявшая перед университетской наукой того времени [25 - Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России. С. 79–80.].
   В крупных российских городах, где имелись университеты – Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Одессе, Казани, учреждались юридические общества, ставившие своей главной задачей объединение ученых-юристов для совместного решения научных и практических вопросов права.
   Дальнейшая эволюция юридической науки неизбежно вела к утверждению в качестве господствующего догматического метода изучения права, пришедшего на смену историческому подходу. Этот процесс был ускорен Судебной реформой 1864 г.
   Принятые в результате реформы Судебные уставы рекомендовали судьям в случаях обнаружения в законах пробелов, противоречий или неясностей основывать свои решения на их общем смысле.
   Таким образом, прямо стимулировалось научное изучение действующего законодательства, познание не только «буквы», но и «духа» закона, обнаружение тех общих начал, которые заключены в его конкретных положениях.
   Одним из первых пропагандировать догматическое исследование права начал профессор Казанского, а затем Санкт-Петербургского университета Д. И. Мейер. Он активно отстаивал необходимость научно-практического изучения права и указывал на совершенную бесполезность изучения исключительно теории. Эта идея прочно укрепилась в родном ему Казанском университете, и ни переезд в Санкт-Петербург, ни его смерть не заставили преемников ученого бросить начатое им дело.
   В 1860 г. юридический факультет представил на утверждение Министерства народного просвещения проект учреждения юридической консультации или, по выражению Мейера, юридической клиники. Сущность проекта заключалась в том, чтобы дать возможность студентам при изучении науки права ознакомиться с практическим применением законов. С этой целью профессора и приглашаемые для этого юристы-практики должны были в присутствии студентов давать бесплатную консультацию всем обращающимся к ним за советом.
   Это был своего рода прообраз возникшего три года спустя Московского Юридического Общества, игравшего в первые годы своего существования, по выражению одного из его основателей, В. Н. Лешкова, роль юридической клиники или юридического консилиума.

Глава II
Общественно-политическая деятельность Московского Юридического Общества

2.1 Возникновение Московского Юридического Общества и первый («практический») этап его деятельности

   Первое заседание Московского Юридического Общества состоялось 20 января 1863 г., но два года оно существовало без утвержденного устава. Поэтому началом его деятельности принято считать 17 февраля 1865 г., когда министр народного просвещения утвердил Устав «Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете».
   В работе Московского Юридического Общества принимали участие крупные ученые, преподававшие в Университете юридические и экономические дисциплины, но общероссийскую известность им принесла не столько научная, сколько публицистическая и общественная деятельность.
   С. А. Муромцев, возглавлявший Московское Юридическое Общество на протяжении девятнадцати лет (с 1880 г. по 1899 г.) известен как один из основателей и лидеров партии кадетов, председатель I Государственной Думы и активный общественный деятель, отличавшийся своими либеральными взглядами.
   В. А. Гольцев – приват-доцент юридического факультета Московского университета – был организатором первого съезда земцев-конституционалистов, состоявшегося нелегально в Москве в 1879 г. Своими статьями (в «Русских Ведомостях», «Русской правде», «Голосе», «Вестнике Европы») и частыми публичными выступлениями был очень популярен в либеральных кругах московской интеллигенции. Больше 20 лет (с 1885 г. по 1906 г.) Гольцев был фактическим редактором московского либерального журнала «Русская мысль".
   А. И. Чупров – бессменный председатель открытого в 1882 г. при Московском Юридическом Обществе Статистического отделения – был, по мнению современника, «самым популярным общественным деятелем» Москвы [26 - Кизиветтер А. А. На рубеже двух столетий (воспоминания 1881–1914). – Прага, 1929.-С. 235.]. Советские историки характеризуют его как «выдающегося экономиста либерально-народнического направления», выделявшегося среди московских профессоров «независимостью поведения» [27 - Цетлин Л. С. Из истории научной мысли в России (Наука и ученые в Московском университете во втор. пол. XIX века). – М., 1958. – С. 235, 237.].
   Благодаря деятельности этих и других своих членов, Московское Юридическое Общество приобрело достаточную известность среди других научных организаций своего времени.
   Однако следует отметить, что современники и историки не уделили сколько-нибудь серьезного внимания описанию деятельности этой научной общественной организации.
   Научные труды по этой теме не отличаются обширностью и разнообразием ввиду отсутствия работ, специально посвященных Московскому Юридическому Обществу.
   Литературу, в которой встречаются упоминания о Московском Юридическом Обществе и его отдельных членах, целесообразно разбить на несколько групп в зависимости от того, какие аспекты деятельности Общества освещены в тех или иных работах.
   Поскольку большинство членов Московского Юридического Общества являлись преподавателями Московского университета, особый интерес в этой связи представляют работы тех авторов, которые изучали общественную жизнь российских университетов второй половины XIX в.
   В этих работах описаны проводимые Министерством народного просвещения меры по пересмотру Университетского устава 1863 г., ликвидации вызвавших их и вызванных ими студенческих волнений и в том числе показана реакция профессоров Московского университета на эти меры.
   Так, в статье Н. Череванина (1909 г.), сделана попытка выявить причины того недовольства, которое вызвало в студенческой среде принятие в 1884 г. нового Университетского устава [28 - Череванин Н. Движение интеллигенции // Общественное движение в России в нач. XX века / под ред. Л. Мартова, П. Маслова и А. Потресова. – СПб., 1909. -Т. 1.].
   Студенчество, по его мнению, было недовольно воцарившейся в университетах с принятием нового Устава атмосферой сыска и надзора, произволом университетской инспекции, а кроме того – отсутствием каких бы то ни было политических прав. Причем эти причины, как считает автор, «были общи у студенчества с профессиональной интеллигенцией» [29 - Череванин Н. Движение интеллигенции. С. 259.]. К последней, безусловно, можно отнести и профессуру Московского университета, в том числе преподавателей юридического факультета – членов Московского Юридического Общества.
   В работе Г. И. Щетининой (1976 г.) показывается деятельность Комиссии по пересмотру Университетского устава 1863 г. и отмечается, что она вызвала отпор со стороны профессорских коллегий, выступавших за его сохранение [30 - Щетинина Г. И. Университеты в России и устав 1884 года. – М., 1976. – С. 55.].
   В статье Е. А. Скрипилева, посвященной юридическому образованию в дореволюционной России, опубликованной в 2000 г., указывается, что «большинство профессоров-правоведов были сторонниками университетской автономии» и высказывались против пересмотра либерального Устава 1863 г. [31 - Скрипилев Е. А. О юридическом образовании в дореволюционной России (XVIII – нач. XX вв.) // Государство и право. – М., 2000. – № 9. – С. 83.]
   Таким образом, несмотря на значительную разницу во времени написания этих работ, в них наблюдается единодушие авторов в вопросе о реакции либерально настроенных профессоров российских университетов на правительственные меры по пересмотру Университетского устава 1863 г.
   Далее стоит упомянуть исследования, посвященные истории развития юридической науки в России, в которых показаны роль представителей Московского Юридического Общества в формировании основных концепций правопонимания и влияние их трудов на последующее развитие правовой науки.
   Это работы Г. Ф. Шершеневича «Наука гражданского права в России» (1893 г.), В. И. Орлова «Студенческое движение Московского университета в XIX столетии» (1934 г.) и Л. С. Цетлина «Из истории научной мысли в России (Наука и ученые в Московском университете во втор. пол. XIX века)» (1958 г.).
   Г. Ф. Шершеневич отмечает значительный вклад, который внесли в развитие отечественной юридической науки работы С. А. Муромцева, председателя Московского Юридического Общества и его последователя, члена Общества Ю. С. Гамбарова [32 - Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России. С. 199, 213.].
   В работе В. И. Орлова повествуется о научных взглядах и преподавательской деятельности таких профессоров Московского университета – членов и должностных лиц Московского Юридического Общества, как С. А. Муромцев, Ю. С. Гамбаров, А. И. Чупров, И. И. Янжул, Н. А. Каблуков. Кроме того, он показывает и участие профессоров Московского университета в общественной жизни пореформенной России, отмечая, что с проникновением в российскую науку норм и идей европейского буржуазного права с университетской кафедры «неизбежно началась проповедь либеральных идей» [33 - Орлов В. И. Студенческое движение Московского университета в XIX столетии. – М„1934. – С. 91].
   Данная точка зрения находит свое отражение и в более поздней по времени написания работе Л. С. Цетлина. В ней показана не столько научная, сколько общественно-политическая деятельность профессоров Московского университета – членов Московского Юридического Общества, отличавшихся своими либеральными взглядами.
   Что касается работы самого Юридического Общества, то вопросы, обсуждаемые на его заседаниях, нередко носили, по мнению автора, «злободневный политический интерес» [34 - Цетлин Л. С. Из истории научной мысли в России (Наука и ученые в Московском университете во втор. пол. XIX века). – М., 1958. – С. 256.]. А «Юридический Вестник» – печатный орган Общества – превратился со временем «из узко юридического в общественный журнал» [35 - Там же. С. 257.].
   Следующую группу составляют сочинения дореволюционных и советских авторов, посвященные общественному движению второй половины XIX в. и роли в них общественных и в том числе научных организаций.
   Это работы В. Р. Лейкиной-Свирской «Интеллигенция в России во втор. пол. XIX века» (1971 г.), А. В. Ушакова «Революционное движение демократической интеллигенции в России. 1895–1904» (1976 г.), а также представляющие особую ценность для изучения истории Московского Юридического Общества труды А. Д. Степанского «Общественные организации в России на рубеже XIX–XX вв.» (1982 г.) и «История научных учреждений и организаций дореволюционной России» (1987 г.).
   В. Р. Лейкина-Свирская считает, что юридические общества, первым из которых стало Юридическое Общество при Московском университете, «были по существу органами либеральной оппозиции» [36 - Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во втор. пол. XIX века. – М., 1971. – С. 206.].
   А. В. Ушаков высказывает, по сути, ту же идею. Профессиональные организации юристов – юридические общества – в ряде случаев, по его мнению, «проявляли оппозиционность правительству» [37 - Ушаков А. В. Революционное движение демократической интеллигенции в России. 1895–1904. – М., 1976. -С. 96.].
   В одной из работ А. Д. Степанского, где подробно описана история закрытия Московского Юридического Общества и предшествовавшие этому обстоятельства, указано, что данное Общество «играло в Москве роль, во многом аналогичную роли ВЭО (Вольного экономического общества – С. Т.) в Петербурге» [38 - Степанский А. Д. Общественные организации в России на рубеже XIX–XX вв.: Пособие по спецкурсу / под ред. Н. П. Ерошкина. – М., 1992. -С. 56.]. Последнее являлось старейшей в России научной организацией, предоставлявшей земским либералам широкую возможность для легальных контактов. В его состав входили как земские деятели, так и представители буржуазной интеллигенции, среди которых видное место принадлежало либеральным народникам и «легальным марксистам».
   Основанием для проведения параллелей между Вольным экономическим и Московским Юридическим Обществами служит то обстоятельство, что функционировавшее в составе Московского Юридического Общества Статистическое отделение стало объединяющим центром земских статистиков, принимавших самое активное участие в земском либеральном движении второй половины XIX в.
   Они представляли собой, по мнению земского деятеля, писателя И. П. Белоконского, «наиболее оппозиционный и энергичный элемент земской интеллигенции» [39 - Белоконский И. П. Земское движение до образования партии «Народной Свободы» // Былое. – П-г, 1907. – № 6. – С. 55.].
   Поэтому к данной группе можно отнести и работы, где рассказывается об истории земского движения в России. Это статьи И. П. Белоконского «Земское движение до образования партии «Народной Свободы» (1907 г.) и Н. Ф. Гриценко «Вольное Экономическое Общество и земское либеральное движение в поел. четв. XIX в.» (1986 г.).
   Наконец, определенную помощь в изучении истории Московского Юридического Общества, а именно – причин, обусловивших его возникновение, оказывают публикации современных авторов, посвященные Судебной реформе 1864 г., показывающие роль и значение данной реформы в развитии юридической науки и практики, а также ее влияние на формирование в России юридических научных обществ.
   К ним относятся статьи Т. Е. Новицкой «Реформы Александра II» (1998 г.) и А. Д. Поповой «Деятельность пореформенной судебной системы» (1999 г.), а также 9-томное издание «Российское законодательство Х-ХХ веков» под редакцией О. И. Чистякова.
   Подводя общий итог обзору историографии по теме исследования, можно сделать вывод о том, что в трудах историков – как современников, так и их последователей – Московское Юридическое Общество предстает как одна из организаций либерального направления, возникших на волне общественного движения 60-х гг., известная, главным образом, благодаря участию в ее работе выдающихся общественных и политических деятелей того времени, а также деятельности объединившихся представителей земской либеральной интеллигенции своего Статистического отделения.
   Однако такой взгляд на деятельность Московского Юридического Общества представляется несколько ограниченным.
   Юридическое Общество при Московском университете создавалось, прежде всего, как научная организация, цель которой составляли согласно параграфу 1 Устава Общества «теоретическая и практическая разработка права и распространение юридических сведений» [40 - Устав и правила Московского Юридического Общества // Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М„1889. – С. 123.].
   Теперь кратко охарактеризуем источники, которые легли в основу исследования автором многообразной деятельности Московского Юридического Общества.
   В работе использованы как опубликованные, так и неопубликованные документы. Среди них можно выделить ряд групп.
   Первая группа источников представлена нормативно-правовыми актами, принятыми в сферах, которые непосредственно касались деятельности Московского Юридического Общества и вопросов, служивших предметом обсуждения на его заседаниях.
   Они содержатся, во-первых, в систематизированных актах – Своде законов Российской империи (издания 1857 и 1890 гг.) и Полном собрании законов Российской империи (собрания 2-е и 3-е).
   Из актов Свода законов в исследовании использованы «Законы гражданские» (Т. 10), «Свод учреждений и уставов путей сообщения (Т. 12) и «Устав о цензуре и печати» (Т. 14).
   В Полном собрании законов Российской империи опубликованы нашедшие свое отражение в тексте работы «Высочайше утвержденные временные правила по цензуре» от 12 мая 1862 г.; «Высочайше утвержденные основные положения преобразования судебной части в России» от 29 сентября 1862 г.; «Устав о наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями» от 20 ноября 1864 г.; «Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета «О некоторых переменах и дополнениях в действующих ныне цензурных постановлениях» от 06 апреля 1865 г.; Закон «О противозаконных сообществах» от 27 марта 1867 г.; «Высочайше утвержденное положение Комитета Министров «О временных мерах относительно периодической печати» от 27 августа 1882 г.; «Общий устав российских железных дорог» и «Положение о Совете по железнодорожным делам» от 12 июня 1885 г.; «Высочайше утвержденное Временное Положение о железнодорожных тарифах и об учреждениях по тарифным делам» от 8 марта 1889 г.; «Уголовное уложение» от 22 марта 1903 г.; Именной Указ «О Даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати» от 6 апреля 1865 г.
   Во-вторых, это вышедшие отдельными изданиями «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных с разъяснениями по решениям кассационных департаментов Правительствующего Сената» 1867 г. и «Общий устав российских железных дорог (по официальному изданию 1906 г.), измененный и дополненный по 1-е февраля 1908 года постановлениями и распоряжениями».
   Вторую группу составили Устав и правила Московского Юридического Общества – корпоративные акты, закрепляющие цели деятельности Общества, условия и порядок вступления в него новых членов, их права и обязанности, порядок проведения заседаний Общества, а также регламентирующие деятельность самостоятельных образований в составе Московского Юридического Общества – Статистического отделения и Особой комиссии для разработки правильного ряда рефератов по вопросам гражданского и уголовного законодательства.
   Третья группа – делопроизводственная документация Московского Юридического Общества. Это, в первую очередь, протоколы заседаний и отчеты о деятельности Московского Юридического Общества и Статистического отделения, опубликованные в Юридической газете и Юридическом Вестнике – печатных органах Общества.
   В них содержатся сведения об изменениях в составе Общества, состоянии его денежной кассы и библиотеки за отчетный период; указана тематика заслушанных и обсужденных на заседаниях Общества и Отделения докладов их членов; помещен текст их выступлений по тем или иным вопросам юридической теории и практики; отражено содержание конкретных предложений членов Общества и Отделения, касающихся деятельности последних, и принятых на основе этих предложений решений и постановлений.
   Наибольший интерес представляет здесь напечатанный в Юридической газете (№ 8 за 1866 г.) «Отчет о деятельности Московского Юридического Общества, со времени его образования до 17 февраля 1866 г. – до дня его годичного заседания», составленный первым председателем Московского Юридического Общества В. Н. Лешковым.
   К этой же группе можно отнести опубликованные в «Юридическом Вестнике» материалы справочного характера, фиксирующие отдельные события в истории Общества, например процесс подготовки и проведения Первого съезда русских юристов, решения Общества о начале и прекращении издания его печатных органов.
   Четвертую группу источников представляют документы, отражающие правотворческую деятельность Московского Юридического Общества: тексты выработанных Обществом и его членами законопроектов; рекомендации и предложения Московского Юридического Общества, касающиеся как конкретных статей, представленных на его рассмотрение законопроектов, так и их общих принципов и отдельных положений.
   Пятая группа – документы, непосредственно касающиеся закрытия Московского Юридического Общества. Большинство из них не опубликованы и отложились в архиве Московского университета, а затем были переданы Университетом в Центральный исторический архив г. Москвы [41 - Центральный исторический архив города Москвы (ЦИАМ). Ф. 418. – Оп. 68; Ф. 459. -Оп. 2. -Т. 2, 3.]. Особый интерес представляют секретные письма министра народного просвещения попечителю Московского учебного округа и последнего – ректору Московского университета с распоряжением о закрытии Юридического Общества.
   В шестую группу источников вошли записки, доклады и личные труды членов Московского Юридического Общества, посвященные истории Общества, основным направлениям его работы, издательской деятельности, содержащие попытки осмыслить место Московского Юридического Общества среди других юридических организаций того времени, его роль в развитии правовой науки и юридической практики.
   В этой группе особое внимание обращает на себя «Историческая записка о Московском Юридическом Обществе» В. Н. Лешкова (Юридическая газета, 1866, № 3). Она имеет особое значение для изучения деятельности Общества, поскольку является единственным документом, в котором описана история его создания и первых двух лет работы, прошедших со времени фактического возникновения Общества до его юридического признания – утверждения Устава в 1865 г.
   Не меньший интерес представляет опубликованная в различных изданиях речь другого председателя Московского Юридического Общества – С. А. Муромцева «Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие». В этой речи, прочитанной на торжественном заседании Общества 13 марта 1888 г., содержится ценнейшая информация о деятельности Московского Юридического Общества с 1865 по 1888 гг.: данные об изменениях в его составе, сведения об основных направлениях в работе Общества на различных этапах истории последнего, а также соображения С. А. Муромцева о самом характере, целях и принципах деятельности Общества.
   Другие члены Московского Юридического Общества также обращались к его истории.
   Так, Г. А. Джаншиев в работе «Как возникло Московское юридическое общество» с позиций «членов Московского Юридического Общества более позднего наслоения» в своей речи на указанном выше торжественном заседании ставит перед собой цель выявить причины, обусловившие возникновение первого юридического общества в России [42 - Джаншиев Г. А. Как возникло Московское юридическое общество // Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889.-С. 78.]. Оценивая время и условия основания Московского Юридического Общества, он приходит к выводу о том, что оно было «небольшим, но естественным разветвлением» главного ствола – «освободительного движения 60-х годов» [43 - Там же. С. 80.].
   Н. В. Давыдов в статье «Юридическое общество, состоящее при Императорском Московском Университете», описывает ситуацию закрытия Московского Юридического Общества в 1899 г. и обстоятельства, сопутствовавшие открытию нового Юридического Общества при Московском университете в 1910 г.
   В эту же группу источников можно включить публицистические работы членов Московского Юридического Общества, опубликованные отдельными сборниками, которые посвящены актуальным проблемам общественной жизни того времени. Это сборник статей А. И. Чупрова под общим названием «Из прошлого русских железных дорог. Статьи 1874–1895 годов» и посмертное издание статей и выступлений С. А. Муромцева 1910 г.
   Седьмую группу составляют материалы периодической печати, посвященные деятельности Московского Юридического Общества или тем явлениям и событиям общественно-политической жизни России, которые оказывали на нее непосредственное влияние.
   Особый интерес представляет здесь опубликованная в «Московских ведомостях» (от 29 декабря 1876 г.) статья одного из членов Комиссии по выработке проекта реформы Университетского устава Н. А. Любимова «Гласный ответ на негласное обращение». В этой статье он полемизирует с группой профессоров Московского университета (в которую входили и члены Московского Юридического Общества), составивших коллективное заявление, в котором высказывали «нравственное осуждение» Н. А. Любимову за представление им в искаженном виде состояния науки и преподавания в российских университетах, в том числе Московском.
   Здесь же нельзя не упомянуть и статьи в газетах «Московские ведомости» и «Русские ведомости», написанные по случаю закрытия Общества в 1899 г., а также публикации в «Журнале Министерства Юстиции» и «Вестнике права», содержащие информацию о проходившем в том же году в Санкт-Петербурге Первом съезде русской группы Международного союза криминалистов, в котором принимало участие и Московское Юридическое Общество.
   Небезынтересными представляются также Отчеты вновь созданного при Московском университете в 1910 г. Юридического Общества, а также Общества имени А. И. Чупрова для разработки общественных наук, опубликованные в журналах «Вопросы права» и новом «Юридическом Вестнике». В них дана нашедшая отражение в работе оценка деятельности Московского Юридического Общества с позиций продолжателей его дела.
   В последнюю группу можно выделить мемуары современников. Не будучи специально посвященными Московскому Юридическому Обществу, они, тем не менее, содержат ценную информацию, которая прямо или косвенно касается как истории самого Общества, так и деятельности его отдельных членов, а также дают представление об эпохе в целом.
   К ним, в первую очередь, следует отнести сочинения А. А. Кизиветтера «На рубеже двух столетий (воспоминания 1881–1914)» (1929 г.) и Г. Б. Слиозберга «Дела минувших дней. Записки русского еврея» (1933 г.).
   Особое место в этих работах занимают воспоминания о членах Московского Юридического Общества – профессорах Московского университета. Они содержат сведения не только об их научно-педагогической работе, но и политических убеждениях, которые находили свое отражение в их публичных выступлениях и активной общественной деятельности, которая придавала работе Общества яркий политический оттенок.
   «Юридическое общество, – писал А. А. Кизиветтер, – было ученым обществом. Но по органической связи юриспруденции с вопросами общественной жизни доклады и дебаты, происходившие там, сплошь да рядом получали политический характер» [44 - Кизиветтер А. А. На рубеже двух столетий (воспоминания 1881–1914). С. 25.]. Кроме того, во многом благодаря председательству С. А. Муромцева, Юридическое Общество при Московском университете сыграло, по мнению автора, «немалую роль в деле популяризации конституционных идей в русском обществе» и «могло служить своего рода школой гражданского воспитания» [45 - Там же. С. 26.].
   По словам Г Б. Слиозберга, Московское Юридическое Общество «с первых же лет своего существования как бы специализировалось на вопросах не столько строго юридических, сколько общественно-политических», имело значительное влияние на общественные круги и «получило репутацию чуть ли не крамольного» [46 - Слиозберг Г. Б. Дела минувших дней. – Париж, 1933. – С. 234. – Т. 1.].
   Таким образом, уже в мемуарах современников намечается традиция уделять наибольшее внимание общественно-политическому аспекту в работе Московского Юридического Общества.
   Этот аспект как нельзя более ярко проявляется в мемуарах А. Георгиевского – чиновника Министерства народного просвещения, игравшего наряду с Н. А. Любимовым главную роль в Комиссии по выработке проекта реформы Университетского устава 1863 г.
   Указывая на «противоправительственное настроение профессорских коллегий», которое обнаружилось, в первую очередь, в Московском университете, он выражает свое недоумение «весьма своеобразным» отношением профессуры Университета к студенческим беспорядкам, вызванным принятием в 1884 г. нового Университетского устава [47 - Краткий очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков А. Георгиевского. – СПб., 1890. -С. 12, 51.]. Именно от московских профессоров исходила, по его мнению, та «преступная агитация», которая «употребляла все усилия… возобновить беспорядки» [48 - Там же. С. 230.].
   Указанные источники позволяют выявить основные направления и этапы в работе Московского Юридического Общества, обозначить ключевые события в его истории, определить вопросы, представлявшие наибольший интерес для научной и практической деятельности Общества и его членов. Показывая отдельные аспекты общественно-политической деятельности Московского Юридического Общества, они способствуют уяснению его роли в общественной жизни России второй половины XIX в. Наконец, они позволяют получить представление о рассматриваемом историческом периоде в целом и тех оценках, которые давали деятельности Московского Юридического Общества его современники.
   Единственным документом, представляющим историю создания Московского Юридического Общества, является «Историческая записка о Московском юридическом обществе» одного из его основателей, профессора Московского университета В. Н. Лешкова, опубликованная в «Юридической Газете» – первом издании Общества (1866, № 8).
   Толчком к образованию Московского Юридического Общества послужило обнародование в 1862 г. важнейшего документа Судебной реформы 1864 г. – «Основных положений преобразования судебной части в России».
   Рассказывая историю создания Общества, В. Н. Лешков пишет о том, что, увлекаясь важностью предстоящих реформ, московские юристы рассчитывали создать «самостоятельное общество из лиц общей известности», в собраниях которого можно было бы «ближе ознакомиться с предстоявшими работами редакционной комиссии, легче освоиваться с будущими преобразованиями и, по возможности, содействовать к распространению юридических понятий и начал в публике» [49 - Лешков В. Историческая записка о Московском Юридическом Обществе // Юридическая Газета. – 1866. – № 3. -С. 1.].
   Однако члены Общества не только знакомились с работой комиссии по созданию Судебных уставов, но и участвовали в ней. Так, при составлении Уставов были приняты во внимание мнения двух членов Московского Юридического Общества: И. М. Карпова (о продаже имений с публичного торга) и А. М. Богдановского (о продолжительности срока в договорах).
   Таким образом, уже со дня образования Общества определяется одно из важнейших направлений его деятельности – участие в законотворческом процессе.
   Признание важности законотворческой деятельности для Общества выразилось, в частности, в том, что авторы «Основных положений» – Н. П. Победоносцев, Н. И. Стояновский и С. И. Зарудный – были избраны почетными членами Московского Юридического Общества в 1873, 1882 и 1886 гг. соответственно.
   Первое заседание Московского Юридического Общества состоялось 20 января 1863 г. в квартире декана юридического факультета Московского университета С. И. Баршева, одного из основателей Общества.
   Заседание началось провозглашением С. И. Баршева председателем и продолжилось чтением и подробным обсуждением первоначального проекта Устава Общества.
   Все статьи этого Устава были подвергнуты критике, и на том же заседании была образована комиссия для подготовки нового проекта Устава.
   Проект, включавший двадцать три параграфа, был разработан и отправлен в 1863 г. на утверждение в Министерство внутренних дел, где находился до 1865 г., но так и не был утвержден.
   В том же году С. И. Баршев был вынужден отказаться от должности председателя Общества в связи со своим избранием на должность ректора Московского университета, и на его место был избран В. Н. Лешков, исполнявший функции председателя Общества в общей сложности 16 лет (с 1863 г. по 1868 г. и с 1869 г. по 1880 г.).
   Таким образом, временем фактического возникновения Общества следует считать 1863 г., а не 1865 г., когда был утвержден его Устав.
   В «Исторической записке» В. Н. Лешков отмечает, что в ожидании своего официального признания Общество подвергалось разложению: его члены организовывали кружки, заседания и собрания в других местах, что подрывало его целостность.
   Осенью 1864 г. в целях сохранения организационного единства и ввиду необходимости своего официального утверждения Общество уполномочивает своего председателя, профессора В. Н. Лешкова, ходатайствовать о присоединении к составу Московского университета и об утверждении своего Устава в Министерстве народного просвещения.
   Общество получило благоприятный ответ со стороны Совета университета, и 17 февраля 1865 г. по его ходатайству министр народного просвещения утвердил Устав «Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете».
   Данный Устав состоял из двадцати двух параграфов, отличаясь от проекта тем, что в нем был опущен один – тот, который предоставлял Обществу возможность иметь собственную печать. В проекте предполагалось, что Общество «имеет свою печать с изображением герба Московской губернии и с надписью «Печать Московского Юридического Общества» [50 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие // Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889. – С. 36.].
   Исключив этот параграф из Устава при его утверждении, министр народного просвещения предоставил Обществу право использовать при необходимости печать Московского университета.
   В период с 1863 г. по 1865 г. Общество, устав которого еще не был утвержден, проводило свои собрания с личного разрешения военного генерал-губернатора Тучкова, которое было продлено его преемником генералом Офросимовым. С квартиры С. И. Баршева заседания были перенесены на квартиру одного из членов Общества – И. И. Мусина-Пушкина, затем – в залу Чертковской библиотеки, где помимо собраний Московского Юридического Общества проходили заседания Общества московских врачей, часто совпадавшие по времени.
   На этом этапе Совет Московского университета и его ректор оказали Обществу значительную помощь, предоставив ему в здании Университета постоянное помещение для заседаний.
   Согласно Уставу, цель Московского Юридического Общества составляли «теоретическая и практическая разработка права и распространение юридических сведений» [51 - Устав и правила Московского юридического общества //Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889.-С. 123.].
   Данную цель Общество предполагало достигать путем обсуждения на своих заседаниях теоретических и практических вопросов права, а также изданием своих трудов.
   Основным предметом деятельности Общества на первом этапе было решение практических юридических вопросов.
   Член Общества вносил на рассмотрение собравшихся заинтересовавший его вопрос, связанный с применением той или иной статьи закона к конкретному случаю. При этом он старался избегать даже намека на конкретное дело, по которому могло идти в это время судебное разбирательство. Автор вопроса ограничивался вынесением его на обсуждение Общества. Общество затем приступало к беседе, вопрос получал окончательную постановку, подвергался обсуждению и, наконец, решался большинством голосов.
   Как пишет В. Н. Лешков, иногда на заседаниях Общества заслушивались доклады по «живым делам», однако такая практика быстро прекращалась в связи с тем, что «или известное присутственное место делало замечание виновному в нарушении его канцелярской тайны, или председатель Общества получал официальное предостережение» [52 - Лешков В. Историческая записка о Московском Юридическом Обществе. С. 1–2.].
   С 10 марта 1863 г. по 17 февраля 1866 г. в протоколы Общества было занесено до семидесяти решенных вопросов и дел [53 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие. С. 7.].
   Из них половина приходится на один год: с 17 февраля 1865 г. (дня утверждения Устава) до февраля 1866 г. (дня годичного заседания). При этом к гражданским делам относилось 24 вопроса, к уголовным – 9, к административным – 2 [54 - Лешков В. Историческая записка о Московском Юридическом Обществе // Юридическая Газета. – 1866. – № 4. -С. 2.].
   В заседании 27 февраля 1866 г. товарищ председателя Н. В. Калачов внес предложение объявить в газетах о том, что Общество готово взять на себя решение юридических вопросов частных лиц.
   Предложение было принято, и консультационная деятельность Общества продолжалась в течение двух лет: с 1866 г. по 1867 г.
   За это время Общество обсудило по запросам посторонних лиц 18 вопросов разнообразного содержания [55 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие. С. 7.].
   Порядок рассмотрения дел был таков: запросы передавались в особый комитет (под председательством Н. В. Калачова), который составлял по каждому запросу письменное заключение и передавал его Обществу для окончательного решения.
   Отвечая на упреки тех, кто обвинял Московское Юридическое Общество в увлечении практическими вопросами в ущерб теоретическим, его председатель В. Н. Лешков доказывал, что именно практическое направление было единственно возможным на данном этапе.
   Московское Юридическое Общество того времени представляло собой, по его словам, «род юридической клиники или юридического консилиума, куда сходятся специалисты самых различных положений, знаний и опытов, для решения дела» [56 - Лешков В. Отчет о деятельности Московского Юридического Общества, со времени его образования до 17 февраля 1866 г. – до дня его годичного заседания // Юридическая Газета. – 1866. – № 8. – С. 2.].
   Сам характер деятельности такой организации исключает, как он считал, рассмотрение отвлеченных научных вопросов, решение которых во многом зависит от личности исследователя. «Для коллегиального решения доступна только область практики, где существуют положительные, бесспорные, несомненные принципы, или законы» [57 - Там же. С. 1.].
//-- * * * --//
   Московское Юридическое Общество возникло в 1863 г. на основе одного из кружков, которые объединяли российских юристов в процессе обсуждения ими опубликованного в 1862 г. одного из важнейших документов Судебной реформы – «Основных положений преобразования судебной части в России». Оно сопровождалось предложением юристам – ученым и практикам – сообщать свои соображения по поводу данного документа в комиссию, образованную для составления проектов Судебных Уставов, которые были приняты в ходе реформы. Первоначальный замысел основателей Общества – профессоров Московского университета В. Н. Лешкова и С. И. Баршева – не осуществился. Устав Общества, утвержденный два года спустя, в 1865 г., определял его не как самостоятельную организацию, но как одно из подразделений Московского университета.
   Первый этап деятельности Московского Юридического Общества можно назвать «практическим», так как основным предметом его занятий в этот период служило обсуждение вопросов, порождаемых отдельными казусами, что полностью соответствовало задачам Общества в данный период.
   Выдержки из протоколов заседаний Общества, на которых рассматривались практические вопросы, главным образом из области гражданского права, были опубликованы в первом издании Московского Юридического Общества – «Юридической Газете».

2.2 Издательская деятельность Московского Юридического Общества

   Мысль об издании трудов Московского Юридического Общества в собственном периодическом издании начинает высказываться на его заседаниях в конце 1865–1866 г. Наличие такого издания было необходимо не только для сохранения протоколов заседаний, но и, по словам В. Н. Лешкова, для «внесения теоретического элемента в жизнь Общества» [58 - Лешков В. Отчет о деятельности Московского Юридического Общества, со времени его образования до 17 февраля 1866 г. – до дня его годичного заседания. С. 3.]. Этого требовал также и Устав Общества, согласно которому одной из целей последнего являлось распространение юридических сведений среди населения.
   В соответствии с этими задачами наиболее целесообразным сочли издание газеты. Кроме того, она была более доступна по цене, чем журнал, мысль о котором была первоначально отвергнута.
   Так возникла «Юридическая Газета», которая выходила в течение одного года – с 1 июля 1866 г. по 15 июня 1867 г. два раза в месяц (всего двадцать четыре номера) в объеме до двух печатных листов в каждом номере. Подписная цена без доставки составляла 1 руб. 50 коп., с доставкой – 2 рубля. Редактором газеты был председатель Общества В. Н. Пешков, наиболее активным сотрудником – С. С. Шайкевич.
   В номерах «Юридической Газеты» опубликованы, помимо упомянутых решений Общества по конкретным делам, отчеты о его деятельности за первые два года официального существования: 1865–1866 г. и 1866–1867 г.
   Кроме того, во всех номерах газеты напечатаны статьи и заметки членов Общества по актуальным вопросам из области гражданского и уголовного права. Например, статьи: С. С. Шайкевича «О положении уголовного правосудия в России в течение 1864 года», В. Н. Пешкова «Первый суд в Богородске с участием присяжных», А. М. Фальковского «О праве вдовы на получение указной части из имущества свекрови»; заметки: «Сведения о деятельности Московской судебной палаты», «Диагностика отравления посредством угара» и ряд других (всего тридцать девять).
   Еще один раздел газеты составляли материалы российской и зарубежной судебной практики, включавшие описания судебных процессов по «громким» делам того времени.
   Наконец, в «Юридической Газете» были опубликованы и Правительственные постановления и распоряжения. Например, Указ Императора «Об учреждении Верховного Уголовного Суда, для рассмотрения следственного дела о преступных замыслах против Верховной Власти и установленного законами образа правления и постановления окончательного по сему делу приговора» (№ 6 за 1866 г.); Высочайше утвержденное мнение Государственного совета «О порядке производства дел акционерных компаний в тех местностях, где введены Судебные Уставы» (№ 2 за 1866 г.) и другие.
   Тематика и форма публикуемых в газете материалов способствовали выполнению ею своей задачи – «знакомить своих читателей с деятельностью судебных учреждений… и с трудами Московского Юридического Общества, в области теории права и практики» [59 - Пешков В. О Судебной реформе // Юридическая Газета. – 1866. – № 1. – С. 1.].
   Однако с первых же дней издания газеты вскрылись ее недостатки, потребовавшие изменить форму и содержание периодического издания Общества.
   Двухнедельный срок ее выхода оказался слишком велик для публикуемой судебной хроники: каждая новость успевала устареть к моменту ознакомления с нею читателей. Кроме того, малый объем газеты не позволял публиковать в ней статьи, требующие обстоятельного изложения [60 - Пешков В. Отчет о деятельности и состоянии Московского Юридического Общества за истекший год, с 17-го февраля 1866 года по 17-е февраля 1867 года // Юридическая Газета. – 1867. – № 18. -С. 2–3.].
   Таковы причины, заставившие Общество перейти к новому виду своего периодического издания – журналу.
   Журнал под названием «Юридический Вестник» начал выходить с 1 июля 1867 г. под редакцией инициатора его основания – Н. В. Калачова.
   По замыслу редакторов «Юридического Вестника», журнал должен был, во-первых, «содействовать… разработке науки права во всех ея отделах» и, во-вторых, «служить органом выяснения нашего действующего законодательства, интересов судебной практики и приведения их в согласие с потребностями нашего гражданского оборота, с требованиями времени и нашего общественного развития» [61 - Карасевич П. Л. Несколько слов об «Юридическом Вестнике» // Юридический Вестник. – 1878. -№ 1. -С. 1.].
   В соответствии с этими задачами журнал включал четыре раздела:
   1) Материалы по вопросам, относящимся к различным правовым сферам (преимущественно гражданскому и уголовному праву), как отечественных, так и зарубежных авторов.
   2) Материалы судебной практики, сопровождаемые «критическим разбором» приведенных судебных решений.
   3) Критика и библиография наиболее значимых трудов отечественных и зарубежных юристов.
   4) Различные известия, заметки и корреспонденция Вестника [62 - Юридическая Газета. – 1867. -№ 23. -С. 1.].
   Вот, например, содержание одного из номеров Вестника (№ 6–7 за 1887 г.). В нем опубликованы следующие научные работы: труд Д. А. Дриля «Психология преступности"; очерк из политической истории Франции «Верхняя палата во Франции"; статья Н. А. Благовещенского «Не родовая ли община у четвертных владельцев?» (о так называемом «четвертном праве» в российском землевладении); работа Н. А. Морозова «Банкротство по проекту Уголовного уложения"; статья Н. Е. Васильева «Русский проект органического устава государственного устройства Болгарского княжества и его дальнейшие изменения» и другие.
   В этом номере помещены также рецензии членов Московского Юридического Общества на следующие книги: Г. Тарда «Сравнительная преступность"; «Сборник Гражданских законов, томы 1–3» (издание Редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения); курс лекций по политической экономии А. Я. Антоновича. Дан обзор журнала «Северный вестник», посвященного вопросам социально-экономического развития различных регионов России, а также одного немецкого журнала по национальной экономике и статистике.
   В разделе «Библиография» обращает на себя внимание статья «Международное вексельное право», рассказывающая о международном съезде, посвященном разработке вопросов вексельного права, проходившем в Антверпене в конце 1885 г.
   «Юридический Вестник», таким образом, в отличие от «Юридической Газеты», приобрел по замыслу его основателей «характер и направление ученого издания» [63 - Лешков В. Отчет о деятельности и состоянии Московского Юридического Общества за истекший год, с 17-го февраля 1866 года по 17-е февраля 1867 года. С. 3.].
   Вестник выходил ежемесячными книжками с июля 1867 г. по декабрь 1892 г.
   В октябре 1892 г. состоялось распоряжение о подчинении журнала предварительной цензуре.
   Данное распоряжение было прямым следствием проводимой в стране в это время цензурной контрреформы, следовавшей за цензурной реформой.
   Цензурная реформа, проводимая в числе других реформ второй половины XIX в., была закреплена Временными правилами о цензуре и печати 1862 и 1865 гг.
   Высшим достижением этой реформы была отмена предварительной цензуры на периодические издания в обеих столицах. Данное положение было закреплено Именным указом от 6 апреля 1865 г. «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати».
   "Желая дать отечественной печати возможные облегчения и удобства», император счел за благо внести в действовавшие цензурные постановления изменения и дополнения, которыми освобождались от предварительной цензуры все «повременные» издания [64 - Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 40. 1865. – Спб., 1867. – С. 396.]. К «повременным» изданиям были отнесены все газеты и журналы, «выходящие в свет отдельными нумерами, листами или книжками» [65 - Высочайше утвержденное мнение Гос. Совета «О некоторых переменах и дополнениях в действующих ныне цензурных постановлениях» от 6 апреля 1865 года // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 40. 1865. -Спб., 1867. – С. 398.].
   Данное положение, даровавшее свободу отечественной периодической печати, было фактически отменено в ходе проведенных в конце XIX в. контрреформ, затронувших и цензуру.
   Так, в Высочайше утвержденном положении Комитета министров от 27 августа 1882 г. «О временных мерах относительно периодической печати» редакциям периодических изданий, выходивших без предварительной цензуры, вменялось в обязанность сообщать по требованию министра внутренних дел звания, имена и фамилии авторов статей, опубликованных в этих изданиях [66 - Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 2. 1882. -Спб., 1886.-С. 390.].
   Кроме того, все «повременные» издания, выходившие как под предварительной цензурой, так и без нее, могли быть закрыты «с воспрещением редакторам и издателям оных быть впоследствии редакторами или издателями каких либо других периодических изданий» [67 - Там же. С. 390–391.].
   Основанием для закрытия газеты или журнала могло быть его «вредное направление». И если согласно Временным правилам о цензуре от 12 мая 1862 г. выпуск периодического издания по этому основанию прекращался на срок не более восьми месяцев, указанное Положение Комитета министров предусматривало принятие данного решения без определения срока.
   Все меры по ужесточению цензуры и ограничению свободы периодической печати нашли свое отражение в Уставе о цензуре и печати 1890 г., в котором были кодифицировано все цензурное законодательство: нормы Устава 1826 г. (относившиеся к духовной цензуре), Устава 1828 г., Временных правил 1865 г. и целого ряда отдельных Указов.
   Цензура разделялась на внутреннюю и внешнюю (вторая касалась изданий, привозимых из-за границы).
   Согласно статье 5 Устава цензуре вменялось в обязанность «наблюдение за произведениями печати, выходящими без предварительной цензуры, обнаружение нарушения в них установленных правил и возбуждение судебного преследования в установленных законом случаях» [68 - Свод законов Российской империи. – Спб., 1890. -Т. 14. – С. 2.].
   Освобожденные от предварительной цензуры издания «в случае замеченного в них вредного направления» подлежали административной ответственности, издатели и редакторы подцензурных изданий подвергались в этих случаях уголовной ответственности (статьи 7, 61).
   В ответ на распоряжение о подчинении предварительной цензуре журнала «Юридический Вестник» в заседании 16 ноября 1892 г. Московское Юридическое Общество приняло решение о прекращении его издания по выходе в свет декабрьского (двенадцатого) номера за 1892 г. [69 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за первое 25-летие его существования (1863-88) //С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. II. -М., 1910. -С. 60.]
   В годичном заседании 18 февраля 1893 г. Московское Юридическое Общество, «озабочиваясь печатанием своих протоколов и других работ и признавая вместе с тем, что оно призвано содействовать печатанию работ своих членов», постановило издавать, начиная с 1893 г. сборник под названием «Вестник правоведения и общественных знаний» [70 - Там же.].
   Сборник выходил ежегодно отдельными томами вплоть до 1898 г. (всего было издано шесть томов).
   Издание «Юридического Вестника» возобновилось только в 1913 г. Он издавался совместными силами вновь открытого в 1910 г. Московского Юридического Общества, Санкт-Петербургского юридического общества, а также Общества имени А. И. Чупрова для разработки общественных наук.
   Новый «Юридический Вестник» продолжал традиции старого, также как и возрожденное после одиннадцатилетнего перерыва Московское Юридическое Общество следовало направлению, развиваемому прежним, закрытым в 1899 г.
   В первом номере Вестника за 1913 г. обозначены основные положения, которыми руководствовались его издатели. Ставя перед собой задачу способствовать теоретической и практической разработке права и будучи убежденными в том, что в жизни «культурных» народов право имеет первостепенное значение, они так определяли благородную цель нового «Юридического Вестника»: «содействовать по мере сил тому, чтобы право приобрело руководящее положение и в жизни нашей родной страны» [71 - Юридический Вестник. Журнал Московского Юридического Общества, издаваемый при содействии С.-Петербургского Юридического Общества и Общества имени А. И. Чупрова для разработки общественных наук. -1913. -№. 1. – С. 1.].
   Отводя праву самостоятельную роль в общественной жизни и справедливо считая, что научная работа над вопросами права должна вестись автономно, новое Московское Юридическое Общество, тем не менее, признавало связь юриспруденции с другими общественными науками и потому, в лучших традициях своего предшественника, отводило на страницах своего издания достаточное место социально-экономическим вопросам.
   Каждый номер нового «Юридического Вестника», состоял из четырех отделов:
   1) Отдел теоретических статей по юриспруденции и социально-экономическим наукам.
   2) «Юридическое Обозрение», посвященное текущим вопросам правовой жизни (причем особое внимание уделялось здесь материалам судебной практики).
   3) «Литературное Обозрение», в котором давалась оценка вновь вышедшим работам по юриспруденции как отечественных, так и зарубежных авторов.
   4) Приложения, в которых печатались протоколы заседаний Московского Юридического Общества и Общества имени А. И. Чупрова [72 - Юридический Вестник. Журнал Московского Юридического Общества, издаваемый при содействии С.-Петербургского Юридического Общества и Общества имени А. И. Чупрова для разработки общественных наук. – 1913. – №. 1. – С. 1.].
   Таким образом, и в форме, и в содержании нового «Юридического Вестника» видна его преемственность со старым.
   Итак, печатными органами Московского Юридического Общества были «Юридическая Газета» и журнал «Юридический Вестник".
   "Юридическая Газета» выходила в течение одного года – с 1 июля 1866 г. по 15 июня 1867 г.
   В номерах «Юридической Газеты» опубликованы решения Общества по конкретным делам, отчеты о его деятельности за первые два года официального существования (1865–1866 г. и 1866–1867 г.); статьи и заметки членов Общества по актуальным вопросам из области гражданского и уголовного права; материалы российской и зарубежной судебной практики, а также Правительственные постановления и распоряжения.
   В 1867 г. Московским Юридическим Обществом было сочтено целесообразным выпускать не газету, а журнал, который мог бы стать в полной мере научным изданием, что прямо соответствовало целям деятельности Общества.
   Так начался выпуск журнала «Юридический Вестник», который выходил ежемесячно с июля 1867 г. по декабрь 1892 г. По замыслу редакторов Вестника его издание должно было способствовать развитию юридической науки, а также выяснению спорных вопросов в сфере действующего законодательства и судебной практики.
   В номерах журнала публиковались материалы по вопросам, относящимся к различным правовым сферам (преимущественно гражданскому и уголовному праву) как отечественных, так и зарубежных авторов; материалы судебной практики, сопровождаемые «критическим разбором» приведенных судебных решений; критика и библиография наиболее значимых трудов отечественных и зарубежных юристов.
   Следует отметить, что издательская деятельность Московского Юридического Общества теснейшим образом связана с цензурной реформой и последовавшей затем контрреформой.
   Закрепивший цензурную реформу Именной указ от 6 апреля 1865 г. «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати» освободил от предварительной цензуры периодические издания в обеих столицах, что предоставило достаточную свободу их издателям в плане контроля над содержанием публикуемых материалов.
   Свобода периодической печати была значительно ограничена принятым впоследствии Уставом о цензуре и печати 1890 г., в котором было кодифицировано все цензурное законодательство.
   В октябре 1892 г. состоялось распоряжение о подчинении предварительной цензуре журнала «Юридический вестник», что и послужило причиной его закрытия, решение о котором было принято на заседании Общества 16 ноября 1892 г.

2.3 Начало «теоретического» этапа деятельности Московского Юридического Общества. Первый съезд русских юристов 1875 года

   В конце 60-х гг. заметно затихает деятельность Общества по решению отдельных юридических казусов.
   Этот поворот в его деятельности вполне можно считать проявлением наметившегося в то время в отечественной юриспруденции «отвержения практиков от науки» [73 - Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России. С. 240.]. Юридические общества, служившие полем для совместной деятельности теоретиков и практиков, утрачивают свое первоначальное значение, иллюстрацией чему может служить, в частности, история Московского Юридического Общества.
   Нельзя сказать, что юридическая практика того времени могла полностью справляться со своими задачами, не прося помощи извне. Что знания одних законов недостаточно – это понимает любой практик уже в силу того, что на многие вопросы закон или совсем не дает ответа, или же этот ответ носит противоречивый характер.
   Наличие коллизий и пробелов в праве было особенно характерно для данного периода в истории отечественной юриспруденции. Судебная реформа, изменив гражданский и уголовный процесс, практически не изменила материальное право, что не могло не привести к возникновению целого ряда проблемных вопросов, требующих разрешения.
   Однако этот ощутимый недостаток практики восполнялся не теорией, но решениями Кассационных департаментов Правительствующего Сената, то есть судебными прецедентами, выработанными высшим судебным органом.
   Впрочем, авторитет кассационных решений основывался, по мнению современников, не на силе самого прецедента (как это было, например, в Англии), но исключительно на иерархическом отношении низших инстанций к высшим. «Судебная практика рабски ловит каждое замечание кассационного департамента, старается согласовать свою деятельность со взглядом сената» [74 - Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России. С. 235.].
   Причиной спада практической деятельности Московского Юридического Общества было также и то, что сам способ разрешения им дел был несколько громоздким и медленным.
   Уже с 1866 г. интерес членов Общества к практическим занятиям начал охладевать, и вслед за тем появилось сознание необходимости направить его деятельность по иному пути.
   В ноябре – декабре 1866 г. пять заседаний, в том числе и одно экстренное были посвящены чтению и обсуждению проектов Устава вексельного и торговой несостоятельности, внесенного на рассмотрение Общества Н. В. Калачовым.
   В отчете о работе Московского Юридического Общества с 17 февраля 1867 г. по 17 февраля 1868 г. говорится о том, что некоторые члены Общества признавали консультационную деятельность недостаточной и предлагали «заняться теоретической разработкой права в системе по отделам действующего… Свода Законов».
   Мысль о необходимости общего пересмотра действовавшего Свода законов возникала уже на первых заседаниях Общества, во время критического разбора отдельных казусов. Предполагалось, разделив тома Свода между членами Общества, подвергнуть его пересмотру, дополнению и более точной редакции. Такое предложение было принято, и на заседаниях Общества иногда происходило чтение и обсуждение Свода законов или новых Судебных уставов. [75 - Отчет Московского Юридического Общества с 17 февраля 1867 года по 17 февраля 1868 года // Юридический Вестник. – 1867–1868. – № 8. -С. 67.]
   Однако, как писал председатель Общества В. Н. Лешков, оно вскоре «видимо уставало и оставляло эту безотрадную работу» [76 - Лешков В. Отчет о деятельности Московского Юридического Общества, со времени его образования до 17 февраля 1866 г. – до дня его годичного заседания. С. 2.].
   Данное направление деятельности В. Н. Лешков называл «сочинительским», «редакционным»; следуя ему, Общество, как он считал, могло стать «пособником разных комиссий, средством для чужих целей» [77 - Там же.].
   Тем не менее теоретическое направление деятельности Московского Юридического Общества все же развивалось. На его заседаниях заслушивались работы, содержавшие попытки критико-догматической разработки русского права; возрастал интерес к работам теоретического характера; изменялся взгляд на значение докладов научного содержания.
   На заседании 11 декабря 1872 г. В. Н. Лешков, доказывавший целесообразность практической деятельности Общества, говорит о том, что решение жизненно важных, «животрепещущих» вопросов дня требует «общего воззрения на природу права и на его самый источник» [78 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие. С. 11.]. Тем самым председатель Общества признавал необходимость его перехода к научно-теоретической деятельности.
   С этого времени становится правилом начинать годичные заседания Общества чтением теоретического реферата более или менее общего содержания.
   На заседаниях Общества начинает уделяться внимание научным работам его членов.
   Так, например, в 1873 г. на заседаниях Московского Юридического Общества были заслушаны и обсуждены следующие работы: из теоретических исследований – «Об основном источнике и общем строе права» и «Вопрос о субъектах и объектах права» В. Н. Лешкова; из исторических исследований – «Обычно-народные и княжеские наказания по древнерусскому уголовному праву» А. А. Сухова, «О съездах германских юристов» В. И. Кохнова; из исследований в области гражданского права и гражданского процесса – «Вознаграждение за вред и убытки, как последствия гражданского правонарушения» А. Д. Любавского, «По поводу проекта Устава коммерческого судопроизводства» Л. Ф. Снегирева; из исследований в области уголовного права и уголовного процесса – «Задача о предмете судебных прений» П. Н. Обнинского, «Призыв свидетелей и экспертов по проекту Германского уголовного судопроизводства 1873 года» (перев. с нем.) Г. Г. Щуровского и другие [79 - Приложение к отчету за 1873 год // Юридический Вестник. – 1874. – № 3–4. – С. 19–23.].
   Впрочем, речи и доклады научного плана носили эпизодический характер. Исходя от небольшой группы лиц, мало связанные между собой, они не могли направить деятельность Общества в новое русло.
   Московское Юридическое Общество нуждалось в новом деле, которое могло бы объединить его наиболее активные силы.
   Как впоследствии писал С. А. Муромцев, «не находя такого дела внутри себя, Общество легко могло схватиться за мысль, которая открывала бы в перспективе возможность участия в каком-либо крупном общественном явлении» [80 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие. С. 11.].
   Такой мыслью стала мысль о съезде.
   Проведенные в ходе Судебной реформы преобразования российского гражданского и уголовного процессуального права потребовали незамедлительного реформирования входившего в противоречие с ним материального права.
   Обнаружившиеся противоречия в толковании и применении права усугублялись отсутствием стройности и единства и в основных теоретических положениях. Российская юридическая наука того времени фактически только начинала развиваться. Ее центры – университеты – были весьма немногочисленны и удалены друг от друга, богатейший материал по истории отечественного права находился тогда в «сыром», малообработанном виде, а юридические обычаи и народные правовые воззрения только начинали собираться.
   По словам одного из членов Московского Юридического Общества, принимавшего непосредственное участие в подготовке Первого съезда русских юристов, В. И. Кохнова, «помочь устранить эти препятствия путем устного обсуждения тех или других мер для более целесообразного направления деятельности юристов в России составляет одну из главных задач предстоящего съезда в Москве» [81 - Кохнов В. И. О съездах германских юристов // Юридический Вестник. -1873. – № 1. – С. 4.].
   Необходимо отметить также, что мысль о съезде русских юристов возникла и осуществилась в первое десятилетие после Судебной реформы 1864 г., то есть тогда, «когда интерес к вопросам права и процесса был силен и жив, искренен и глубок как у профессиональных юристов теоретиков и практиков, так и во всем русском обществе» [82 - Столповский П. Первый съезд русских юристов // Юридический Вестник. – 1888.-№ 4.-С. 605.].
   В своей речи на открытии первого съезда русских юристов В. Н. Пешков (избранный товарищем председателя съезда) говорит, в частности, о том, что помимо Судебных уставов у этого съезда была и другая почва – Указ о печати 1865 г., в котором было впервые сказано, что «не возбраняется, не считается преступлением, не подвергается наказанию, обсуждение как отдельного закона, так и целого законодательства и обнародованных распоряжений правительства» [83 - Открытие съезда русских юристов и первое заседание 5 июня 1875 года // Юридический Вестник. – 1875. – № 4–6. – С. 24.].
   В данном случае обсуждению подлежали вопросы уголовного, торгового и гражданского права, судоустройства, уголовного и гражданского судопроизводства и тюремного дела.
   Впервые мысль о пользе и необходимости съезда русских юристов была высказана в среде Московского Юридического Общества его первым председателем и почетным членом С. Н. Баршевым.
   Предложение С. Н. Баршева о созыве съезда было одобрено и поддержано всеми членами Общества, результатом чего стало образование на заседании 18 сентября 1872 г. Комиссии для разработки проекта организации Первого съезда русских юристов в Москве.
   Председателем Комиссии был избран С. Н. Баршев, товарищем председателя – В. Н. Пешков, секретарем – А. М. Фальковский. Членами Комиссии состояли: И. М. Остроглазов, Э. Н. Сумбул, М. П. Соловьев, Л. Ф. Снигирев, Н. М. Цветаев, С. С. Шайкевич, Н. П. Ляпидевский и В. И. Кохнов.
   Комиссия обратилась с призывом ко всем русским юристам – теоретикам и практикам – присылать в ее адрес заявки на участие в съезде и предложения по вопросам, которые могли быть на нем рассмотрены.
   Эти предложения должны были быть доставлены в Комиссию к 1 мая 1874 г. Сам съезд предполагалось провести с 28 по 31 декабря 1874 г. Однако на заседании 14 апреля 1874 г. Комиссия постановила продлить срок принятия предложений и заявлений на участие в съезде до 1 сентября 1874 г.
   К сентябрю 1874 г. в Комиссию поступило более полсотни предложений со всех концов страны.
   Доклады, сообщения, вопросы и рефераты, представленные на рассмотрение съезда, касались всех важнейших вопросов российского законодательства: «от кодификации действующего законодательства в области гражданского и уголовного права вообще до необходимости пересмотра всей системы уголовных наказаний в частности., от небесполезности введения чего-то вроде государственных юридических экзаменов до судьбы незаконнорожденных детей» [84 - Кохнов В. И. Значение юридических обществ в деле научной разработки права // Юридический Вестник. – 1875. – № 2–3. – С. 43.].
   Рассмотрев представленные предложения, темы и тезисы, Комиссия составила из них программу съезда и представила ее через Совет Московского университета на утверждение министра народного просвещения. Утверждение программы съезда в Министерстве народного просвещения было необходимым условием его проведения.
   В ответ на ходатайство Московского Юридического Общества о разрешении проведения периодических съездов российских юристов, товарищ министра народного просвещения по согласованию с министром юстиции разрешил проведение «в виде опыта» только одного съезда с условием, что его программа должна быть представлена на совместное рассмотрение Министерства народного просвещения и Министерства юстиции.
   Программа съезда включала пятьдесят одно предложение. Они были распределены по четырем отделениям: уголовного права и тюремного дела, гражданского и торгового права, судоустройства и уголовного судопроизводства, гражданского судопроизводства и нотариальной части.
   Большая часть предложений состояла из законопроектов, тематика которых соответствовала историческому ходу приведения в систему отечественного законодательства.
   Однако ни эта программа, ни правила организации периодических съездов российских юристов не были утверждены Правительством в их первоначальной редакции. Программа, утвержденная Министром народного просвещения по согласованию с Министром юстиции 15 марта 1875 г., включала всего шестнадцать вопросов по отделению гражданского и торгового права.
   Съезд открылся 5 июня 1875 г. После приветственной речи председателя Московского Юридического Общества В. Н. Лешкова к собравшимся было выбрано бюро съезда. Председателем был выбран сенатор Н. Я. Калачов, его товарищами – В. Н. Пешков и В. Д. Спасович, секретарями съезда – А. М. Фальковский и Ф. Н. Плевако.
   В первый же день работы съезда было заслушано три доклада по вопросам реформирования гражданского законодательства: 1) «Об издании т. X Свода законов, дополненного в самом тексте статей, всеми узаконениями вошедшими в продолжение законов» (автор – Сенатор 2-го Департамента Правительствующего Сената С. И. Зарудный); 2) «О необходимости новой кодификации гражданского права материального… и большей части торгового устава, с указанием как совершить эту работу» (автор – Обер-прокурор Кассационного департамента Правительствующего Сената А. А. Книрим); 3) «Об издании гражданского уложения Российской Империи, с изложением причин необходимости отмены местных сводов гражданских узаконений ныне действующих, и указанием основных положений, могущих служить к объединению в России гражданского права» (авторы – преподаватель Московского университета, присяжный поверенный и почетный член Московского Юридического Общества А. М. Фальковский и присяжный поверенный округа Московской Судебной Палаты М. П. Соловьев).
   Два первых предложения, касавшиеся усовершенствования гражданского законодательства (С. И. Зарудного и А. А. Книрима), были одобрены членами съезда, а третье (А. М. Фальковского и М. П. Соловьева) – отклонено. В ходе прений была высказана мысль, что единство норм гражданского частного права не является необходимым, и поскольку гражданские законы страдают целым рядом крупных недостатков и несовершенств, то распространение их на окраины, пользующиеся сравнительно лучшим законодательством, было бы и несвоевременным, и нежелательным.
   На заседании 7 июня наибольший интерес собравшихся был вызван докладом председателя съезда Н. В. Калачова по вопросу об отношении к законодательству обычного права. Ораторы, выступавшие по этому вопросу, сходились между собой и с автором предложения лишь в признании необходимости составления систематического сборника юридических обычаев русского народа. Вопросы же о значении обычая для современного законодательства, о сфере его применения, о его санкционировании государством вызвали продолжительные споры. Съезд постановил признать желательным учреждение при содействии Правительства, Центральной комиссии в Москве или Санкт-Петербурге для собирания и анализа народных юридических обычаев.
   На последнем, самом оживленном и многолюдном заседании 8 июня было выслушано и обсуждено среди прочих предложение действительного члена Московского Юридического Общества Н. П. Ляпидевского о дополнении законодательства положениями о придании законного статуса детям, рожденным вне брака.
   Участники прений, последовавших за выступлением докладчика, единодушно поддержали мысль о необходимости изменения законодательства о положении незаконнорожденных детей, в частности, внесением в него нормы о причислении таких детей к законнорожденным в случае последующего брака родителей. Принятая единогласно резолюция съезда гласила: «надлежит признать необходимость легитимации детей незаконных и обеспечения их имуществом» [85 - Столповский П. Первый съезд русских юристов. С. 612.].
   После окончания заседания участники съезда высказали единодушное пожелание о созыве Второго съезда русских юристов. Было постановлено немедленно возбудить ходатайство перед Правительством об организации такого съезда. В успех ходатайства верилось настолько, что обсуждались вопросы о времени, месте и организации съезда. Однако надеждам русских юристов не суждено было сбыться: Первый съезд русских юристов стал и последним.
//-- * * * --//
   Вопросы научно-теоретического характера рассматривались в Обществе со дня его основания в 1863 г. Однако происходило это достаточно редко (как правило, на годичных заседаниях), что практически не изменяло общей картины деятельности Общества в начальный период его существования.
   По мере того как развивалась деятельность Кассационных департаментов Сената, решение Обществом гражданских и уголовных дел постепенно теряло смысл, становясь прерогативой других учреждений.
   Переломным в истории Московского Юридического Общества стал 1875 г., когда по его инициативе и его силами был организован и проведен Первый съезд русских юристов в Москве.
   Первый съезд русских юристов должен был способствовать определению тех направлений в реформировании действующего законодательства, которым могли бы следовать объединенные усилия российских юристов.
   Предметом обсуждения участников съезда служили, в основном, спорные вопросы и проблемы, возникающие в сфере гражданского права.
   Несмотря на то что рамки работы съезда были заметно ограничены, его результат оказался весьма значителен. Практически все высказанные на съезде соображения сводились к заявлениям о необходимости законодательных преобразований в этой области.
   Первый съезд русских юристов ознаменовал окончательный переход Московского Юридического Общества к «теоретическому» этапу в его деятельности: с этого времени начинает заниматься активной разработкой материалов для текущих законодательных мероприятий, содействуя работе правительственных комиссий по составлению различных законопроектов. Самим Правительством были переданы на рассмотрение Общества вопросы железнодорожного права и фабричного законодательства, проекты Гражданского и Уголовного уложений.
   Участие в законотворческом процессе, ставшее одним из основных направлений деятельности Московского Юридического Общества после съезда русских юристов 1875 г., невозможно без разработки и использования научно-теоретических знаний. Поэтому Московскому Юридическому Обществу предстояло в это время, как писал С. А. Муромцев, «войти в тесное общение с наукой… для того, чтобы достойно приступить к разработке вопросов текущего законодательства» [86 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие. С. 12–13.].
   Сфера научных интересов Московского Юридического Общества была весьма обширна, о чем свидетельствуют публикации в «Юридическом Вестнике», отражающие разработки его членов по различным вопросам гражданского и уголовного права.
   Председатель Московского Юридического Общества С. А. Муромцев и член Общества Ю. С. Гамбаров являлись сторонниками зародившегося в то время социологического направления в юриспруденции, пришедшего на смену исторической школе права. Также как и основатель этого направления, высоко чтимый им немецкий ученый Рудольф фон-Иеринг, С. А. Муромцев проводил идею связи права с жизнью, необходимости изучения как действующего законодательства, так и народных обычаев, идею «юриспруденции действительности», противополагаемой «юриспруденции понятий», разрабатываемой юридическим позитивизмом. Это направление как нельзя более соответствовало получившему распространению в это время догматическому методу изучения права, предполагавшему изучение не только «буквы», но и «духа» закона, выявление тех общих начал, которые лежат в основе содержащейся в тексте закона конкретной нормы.
   Последователь С. А. Муромцева Ю. С. Гамбаров, пытаясь связать развитие права с другими явлениями общественной жизни, широко применял в своих работах новый для того времени историко-сравнительный метод его исследования. Этот метод предполагал изучение развития государственно-правовых форм на основе сравнения одинаковых ступеней в истории различных народов.

2.4 Статистическое отделение и связь с земским движением

   Признавая важность экономических и статистических сведений для теоретической разработки права и для разрешения практических юридических вопросов, Общество принимает решение учредить в своем составе Статистическое отделение «для теоретической и практической разработки статистики и распространения статистических сведений» [87 - Протоколы заседаний Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете (1882–1883). Заседание 22 февраля 1882 г. // Юридический Вестник. 1883. -№ 1–4. – С. 13.].
   Решение о создании Отделения было принято на заседании Московского Юридического Общества 17 февраля 1882 г.
   Мысль, выраженная М. А. Саблиным в январе 1882 г. на одном частном собрании деятелей земской статистики, подала повод к предложению, которое за подписью двадцати двух членов было вынесено на годовое заседание Московского Юридического Общества 17 февраля того же года. Предложение было поддержано, и Общество постановило ходатайствовать перед министром народного просвещения об учреждении в своем составе Статистического отделения.
   До получения ответа на ходатайство на том же заседании была образована Особая статистическая комиссия для разработки вопросов статистики и подготовки работы самого Отделения, первое заседание которой состоялось 23 февраля 1882 г.
   Комиссия ставила перед собой задачу «содействовать теоретическому освещению практических исследований и живому общению научной деятельности с приемами и результатами практических исследований, распространять в обществе статистические сведения и результаты» [88 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за первое 25-летие его существования (1863-88). С. 30.].
   Само Статистическое отделение было открыто 22 сентября 1883 г.
   Учреждение Статистического отделения преследовало три цели, логично вытекавшие из задач, поставленных Статистической комиссией.
   Первая состояла в удовлетворении стремления российских статистиков в «выработке единства в программах и приемах статистических исследований и в обработке материала» [89 - Протоколы заседаний Статистического отделения Московского Юридического Общества за 1882–1883 год. Заседание 9 февраля 1883 г. // Юридический Вестник. – 1883. – № 9. – С. 49.].
   По мере увеличения числа земских статистических бюро и накопления результатов проводимых ими исследований возникала потребность в объединении программ сбора и анализа материалов. Отсутствие единства в программах исследования и приемах обработки во многом лишало труды земских статистиков их теоретического и практического значения, ограничивая его потребностями той местности, к которой они непосредственно относились. Статистическое отделение должно было стать тем местом, где земские статистики в ходе совместного обсуждения интересовавших их вопросов могли бы определить направление своих будущих исследований, основные цели и задачи своей работы.
   Вторая цель создания Отделения заключалась в том, чтобы обеспечить взаимодействие теории и практики статистических исследований для взаимного их обогащения. Статистическое отделение, в состав которого входили как теоретики, так и практики, должно было непосредственно удовлетворять этой цели.
   И наконец, Статистическое отделение призвано было служить распространению статистических сведений в обществе путем публикаций соответствующих материалов в периодических изданиях, чтения публичных лекций, проведения открытых заседаний.
   Деятельность Отделения строилась соответственно намеченным целям. Одно из ее направлений состояло в выслушивании и обсуждении на заседаниях Отделения докладов его членов. Сообщения либо касались организации статистических исследований по различным вопросам народнохозяйственной жизни в тех или иных местностях России, либо знакомили собравшихся с результатами исследований, а также с вновь вышедшими иностранными и отечественными трудами по статистике.
   Анализируя тематику сообщений первой группы, можно сказать, что они были посвящены, главным образом, вопросам промышленности и сельского хозяйства. Сюда относятся, например, доклады «Статистика подгородного хозяйства крестьян Московской губернии» К. А. Вернера, «Организация статистики посевов и урожаев» Н. А. Каблукова, «Промышленность уездных городов Московской губернии» И. П. Боголепова (1882/1883 г.); «О четвертной форме землевладения на юге Рязанской губернии» В. С. Пругавина, «О возрастном составе и заработной плате фабричных рабочих Московской губернии» А. Ф. Фортунатова (1883/1884 г.) и ряд других.
   Однако по мере развития деятельности Отделения сообщения стали переходить от частных вопросов к более общим, от описания к анализу и обобщению, приобретая характер самостоятельных научных исследований. К таким сообщениям можно отнести заслушанные в 1884/1885 г.: «Обзор программ земских статистических исследований и основания для объединения их» А. И. Чупрова, «О методике санитарных исследований фабричного быта» А. В. Погожева, «О статистике скотоводства в отношении к земледелию» А. А. Калантара» и другое.
   В этом же году членом Отделения М. П. Федоровым было сделано сообщение «Положение России на хлебном рынке к концу 1884 года». Обсуждение этого сообщения заняло два заседания, и в заключение по предложению товарища председателя М. А. Саблина была образована комиссия для исследования вопроса об условиях производства и сбыта русских хлебных продуктов. По той же проблеме Отделение принимало участие в соединенных заседаниях Московского отделения Русского технического общества и Московского общества сельского хозяйства [90 - Отчет Статистического Отделения за 1884-85 год. Московское Юридическое Общество в 1885-86 г. // Юридический Вестник. – 1887. – № 5. – С. 402.].
   Как говорится в отчете о работе Отделения за 1883/1884 г., «обсуждение многих… докладов касалось не только самих результатов исследования, но и программ и приемов собирания тех или других сведений, и в этом смысле содействовало выработке единства в программах и приемах собирания и обработки сведений» [91 - Отчет о деятельности Статистического Отделения за 1883–1884 гг. Московское Юриди ческое Общество в 1884–1885 году // Юридический Вестник. – 1885. – № 6–7. – С. 452.]. Таким образом, уже на второй год своего существования Отделение продвинулось на пути к одной из поставленных целей, заключавшейся в разработке единых принципов сбора и обработки статистических материалов.
   Так, на заседании Отделения 20 марта 1886 г. был прочитан доклад А. Ф. Щербины «Карточный способ собирания и подсчета статистических данных», представлявший значительный практический интерес для земских статистиков. Доклад был посвящен основе земской статистики – подворной переписи.
   С помощью подворной переписи собирались сведения о составе каждого крестьянского хозяйства в отдельности: о семье, рабочих силах, о скоте, инвентаре, о размерах надельной и арендуемой земли, о промыслах и т. и.
   А поскольку двор, семья, хозяйство представляли собой основной объект земской статистики, то подворная перепись могла по праву считаться самой существенной частью земско-статистических исследований.
   Докладчик указывал на несомненную заслугу члена Статистического отделения В. И. Орлова, «в первый раз применившего подворную перепись к земским целям Московской губернии» и поставившего подворные исследования «на широких научных основаниях», благодаря чему подворный способ собирания статистических сведений получил широкое применение и дал значительные результаты [92 - Карточный способ собирания и подсчета статистических данных // Юридический Вестник. – 1886. – № 6–7. – С. 396.].
   Метод подворного описания и ранее использовался некоторыми статистиками, но не применялся к сплошному исследованию целой местности. Прежде всего, Орловым был исследован Московский уезд, причем все крестьянские дворы были описаны на основании непосредственного опроса крестьян-домохозяев. Материалы этого исследования нашли отражение в составленном В. И. Орловым I томе «Сборника статистических сведений по Московской губернии» (1876 г.), обратившего на себя всеобщее внимание.
   Томы II и III заключают в себе описание всей Московской губернии и вышли под редакцией отчасти самого Орлова, отчасти его коллег – Н. А. Каблукова, К. А. Вернера и И. П. Боголепова – активных сотрудников Статистического отделения.
   Подворная перепись проводилась списочным способом, суть которого заключалась в том, что в заранее подготовленную таблицу (или «простыню") вносились по пунктам сведения о каждом исследуемом крестьянском хозяйстве (в горизонтальных строках таблицы содержался перечень хозяйств, в вертикальных – цифровые данные по всем тем вопросам, которые интересовали исследователя). Подсчет результатов при этом способе не представлял особого труда: для того чтобы узнать, например, сколько голов скота содержится в крестьянских хозяйствах данного села, достаточно было сложить цифры в вертикальном столбце с соответствующим наименованием.
   А. Ф. Щербин в своем докладе предлагает новый способ сбора данных – так называемый карточный способ, при котором сведения о каждом заносятся на отдельную карточку. Карточный способ переписи и подсчета, несмотря на то что представлялся более сложным и трудоемким, содержал, по мнению докладчика, ряд преимуществ по сравнению со списочным: он позволял более точно сгруппировать и проанализировать полученные данные, представлял больше возможностей для своего улучшения и развития.
   После оживленных прений по этому вопросу никакого постановления вынесено не было. Карточный способ нашел себе как сторонников, так и противников среди членов Отделения, которые сошлись на том, что для окончательного решения вопроса необходимо ознакомиться с результатами практического применения этого способа.
   Значительная часть сообщений на заседаниях Отделения касалась ознакомления его членов с отечественными и зарубежными трудами по статистике.
   К ним можно отнести доклады «О земледельческой работе в Соединенных Штатах Северной Америки» А. Ф. Фортунатова; «О влиянии домашней системы крупного производства на земледелие, привычки и семейный быт крестьян» С. А. Харизоменова (1882/1883 г.); «О современном положении сельского хозяйства в Англии» Н. А. Каблукова (1883/1884 г.); «Результаты переписи населения Парижа и др. больших городов» В. Н. Бензенира; «Обзор некоторых русских статистических изданий за 1884 год» А. И. Чупрова (1884/1885 г.) и другие.
   Еще одним направлением деятельности Статистического отделения было поддержание постоянной связи с различными статистическими учреждениями.
   Результаты этого выразились, в частности, в значительном пополнении библиотеки Отделения статистическими изданиями, как отечественными, так и зарубежными. Так, Отделение регулярно получало бесплатно еженедельную газету «Земский Обзор» – издание полтавского губернского земства. Помимо этого, на средства, выделенные Юридическим Обществом, было приобретено несколько иностранных изданий по статистике. Отделение также выписывало журналы Лондонского и Французского статистических обществ и два немецких статистических журнала [93 - Отчет Статистического Отделения за 1884-85 год. Московское Юридическое Общество в 1885-86 г. // Юридический Вестник. – 1887. – № 5. – С.402.].
   Кроме того, в Отделение регулярно поступали выпуски статистических трудов со всех регионов России (в основном, работы земских статистических бюро).
   Пятый год существования Отделения (1885/1886 г.) ознаменовался кончиной 22 сентября 1885 г. В. И. Орлова, «труды которого, – по словам председателя Юридического Общества С. А. Муромцева, – положили начало тому широкому развитию земской статистики, без которого самая мысль об организации особого статистического отделения вряд ли могла бы найти свое осуществление». Это трагическое событие привело к временному затуханию деятельности Отделения. [94 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за первое 25-летие его существования (1863-88). С. 33.]
   Однако годичный отчет о деятельности Статистического отделения за 1885/1886 г. отмечает расширение общения между Отделением и его членами, находившимися в провинции, составлявших в среднем одну треть членов Отделения.
   Это общение привело к реализации одной из намеченных целей – разработке программы земских статистических исследований при участии и тех членов Отделения, которые являлись в то же время земскими статистиками в различных губерниях России. Окончательно такая программа была выработана в январе – феврале 1887 г., когда Статистическое отделение «стало живым средоточием земско-статистических сил, собравшихся на это время в Москву с различных концов России» [95 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за первое 25-летие его существования (1863-88). С. 34.].
   В 1887/1888 г. Статистическое отделение получило приглашение к участию в Международном конгрессе гигиены и демографии в Вене. Председатель Отделения А. И. Чупров послал на этот конгресс свое сообщение «О некоторых демографических особенностях города Москвы» [96 - Статистическое Отделение Московского Юридического Общества в 1888–1889 году. Заседание 7 марта 1888 года // Юридический Вестник. – 1889. – № 6–7.].
   Многие сообщения, звучавшие на заседаниях Отделения, находили место в наиболее известных журналах того времени, содействуя, таким образом, распространению в российском обществе точных сведений о народной и хозяйственной жизни России.
   Однако Статистическое отделение Московского Юридического Общества вошло в историю, прежде всего, практической работой своих руководителей и членов.
   Так, по мысли одного из его основателей В. И. Орлова и под его руководством были произведены оценки недвижимых имуществ в городах и посадах (1881–1884 гг.), а также техническое описание и оценка всех фабрик и заводов Московской губернии. Орлов принимал, кроме того, деятельное участие в работах по понижению выкупных платежей в Московской губернии (1881 г.) и в установлении нормальных цен для покупок земли при содействии Крестьянского банка (1882 г.). По его инициативе и под его руководством был организован кустарный отдел на Московской всероссийской выставке (1882 г.); при его содействии открыт в Москве кустарный музей.
   М. А. Саблин, по чьей инициативе было открыто Статистическое отделение, с 1868 г. состоял секретарем Московского губернского, а с 1869 г. – и Московского городского статистических комитетов. Являлся инициатором и руководителем повторного описания селений Московской губернии через волостные правления, при посредстве мировых посредников и духовенства (первое был проведено в 1869 г.).
   Н. А. Каблуков, секретарь, а затем товарищ председателя Статистического отделения Московского Юридического Общества, принявший в 1885 г., после кончины В. И. Орлова, место заведующего Статистическим отделением Московской губернской земской управы, известен, в частности, тем, что под его руководством и при его непосредственном участии, кроме выпуска статистических ежегодников, были произведены местные исследования продовольственного дела Московской губернии, грамотности в Московском и Можайском уездах, корзиночного и ящичного промыслов; собраны и разработаны данные по оценке дач, городских недвижимых имуществ, произведено в 1898–1900 гг. подворное хозяйственно-статистическое обследование Московской губернии.
   А. И. Чупров, бессменный председатель Статистического отделения, видный экономист и общественный деятель, принимавший активное участие в разработке плана и проведении переписи г. Москвы 1882 г., знаменит, главным образом, благодаря своим трудам, посвященным железнодорожному хозяйству России. (О работе Московского Юридического Общества над реформированием железнодорожного законодательства речь пойдет ниже.)
   Поэтому представляется вполне обоснованной точка зрения одного из членов Санкт-Петербургского юридического общества, который в своей статье, посвященной Московскому Юридическому Обществу, напишет впоследствии, что «главным образом, статистическому отделению эта отрасль обществоведения (статистика – С. Т.) обязана тем развитием, которое оно получило у нас и которое превосходит все, что было сделано в этом направлении на Западе» [97 - Д. Л. Московское Юридическое Общество // Вестник права. Журнал Юридического Общества при Императорском Санкт-Петербургском Университете. -1899. – № 9. -С. 162.].
   В последние годы существования Московского Юридического Общества и вплоть до его закрытия в 1899 г. деятельность Статистического отделения развивалась в том же направлении. Знакомя широкие круги российского общества с результатами статистических исследований в области народного хозяйства и образования, оно продолжало оставаться центром, вокруг которого группировались земские статистики, и содействовало объединению программ и планов земско-статистических работ.
   Так, в 1894 г. в Москве проходил IX Съезд русских естествоиспытателей и врачей, который, по словам известного земского деятеля и участника съезда И. П. Белоконского, можно считать за «первое открытое выступление земской интеллигенции в полном ее составе, включая и статистиков, которые до этого времени не выступали…» [98 - Белоконский И. П. Земское движение до образования партии «Народной Свободы». С. 64.].
   Главную роль в организации этого съезда сыграл председатель Статистического отделения А. И. Чупров.
   Ему, а также товарищу председателя Отделения Н. А. Каблукову на следующем, X Съезде естествоиспытателей и врачей, проходившем в Киеве, было поручено составление устава проектируемого Общества русских статистиков.
   Земским статистикам принадлежит особая роль в либеральном движении второй половины XIX в.
   Первыми статистиками были народники-пропагандисты. Основное занятие статистиков – подворное исследование – давало возможность установить непосредственную связь с народом, легально изучать его нужды и, по возможности, удовлетворять эти нужды самостоятельно, при помощи земства.
   Земская интеллигенция, представленная, помимо статистиков, сельскими учителями, агрономами, врачами, являлась самой демократически настроенной частью российской интеллигенции. С одной стороны, она связывала земство непосредственно с народом, а с другой – со сферами науки и литературы.
   Представители земской интеллигенции пользовались вниманием со стороны выдающихся столичных профессоров, которые, симпатизируя земскому делу, охотно оказывали помощь своим бывшим воспитанникам и нередко принимали активное участие в их работах.
   Земская интеллигенция имела возможность высказывать свои взгляды на страницах либеральных газет и журналов. В этом отношении незаменимую роль сыграли «Русские ведомости», которые были фактически земским органом. Другие издания также поддерживали земскую интеллигенцию. К ним можно отнести журналы «Право», «Русское богатство», «Вестник Европы», «Русская мысль» и другие.
   В 1880 г. в Москве начала выходить еженедельная газета «Земство», в издании которой принимали участие и члены Московского Юридического Общества: В. Ю. Скалой (редактор газеты), Н. А. Каблуков, С. А. Муромцев, В. А. Гольцев, А. Ф. Фортунатов. Газета просуществовала лишь до 1881 г., когда получила два предостережения за «недозволительное и несправедливое осуждение деятельности лиц, занимающих важные государственные должности» и 10 октября 1881 г. была закрыта [99 - Белоконский И. П. Земское движение до образования партии «Народной Свободы». С. 243.].
   Широкое распространение в земствах получила организация мелкого поземельного кредита для содействия сельским общинам в покупке и аренде земли. Многие земства организовывали ссудо-сберегательные товарищества, кустарные артели, выдавали продовольственные и денежные пособия голодающим крестьянам, ходатайствовали о снижении выкупных платежей, выплачиваемых крестьянами, замене подушной подати всесословным подоходным налогом.
   Однако деятельность земских органов управления не ограничивалась только культурно-хозяйственными вопросами. Они стремились играть свою роль и в политической жизни России, поддерживая центральное самоуправление и парламентские формы государственного устройства.
   В пореформенный период в рамках земства возникло оппозиционное политическое течение, получившее в исторической литературе название «земское либеральное движение». Русские либералы надеялись, как писал В. Ю. Скалой, что «за упорядочением местного самоуправления и весь государственный строй подвергнется преобразованию» и Правительство призовет земских представителей «на более важные посты в области правительственной деятельности» [100 - Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке. С. 40.].
   В последней четверти XIX в. в либеральном движении наблюдается тенденция к консолидации сил. Она проявилась в стремлении земских либералов иметь обще земский орган печати, в попытках периодически устраивать съезды и совещания.
   Возможность для сплочения и совместной деятельности предоставляли земской интеллигенции, в частности, так называемые комитеты грамотности. Среди них наиболее значительными были Комитет грамотности при Вольном экономическом обществе в Санкт-Петербурге и аналогичный ему Комитет при Московском обществе сельского хозяйства. Члены Московского Юридического Общества – А. И. Чупров и В. А. Гольцев – играли самую активную роль в деятельности последнего.
   Основными задачами этих и других комитетов грамотности были, во-первых, открытие библиотек при народных и приходских училищах, библиотек и читален для народа; во-вторых, издание популярных книг и рассылка их в народные библиотеки. Подобная деятельность не могла не вызвать опасений в правительственных сферах.
   Так, в конфиденциальном письме министра внутренних дел Н. Н. Дурново к министру народного просвещения И. Д. Делянову от 5 февраля 1895 г. говорится о том, что учредители народных библиотек – члены Комитета грамотности – «проникнутые противуправительственным образом мыслей, усматривают в этих учреждениях легальное средство проводить свои теории в жизнь и воспитывать народ в желательном для них направлении, не всегда согласном с истинными условиями нашего государственного строя…» [101 - Белоконский И. П. Земское движение до образования партии «Народной Свободы». С. 64.].
   Вопрос с комитетами грамотности был решен в 1896 г.
   17 ноября 1895 г. вышло в свет Высочайше утвержденное Положение Комитета министров «О передаче в ведение Министерства народного просвещения Санкт-Петербургского и Московского Комитетов грамотности».
   Этим Положением Петербургский Комитет грамотности отделялся от Вольного экономического общества, Московский Комитет – от Московского общества сельского хозяйства соответственно.
   Оба Комитета со всем принадлежащим им имуществом передавались в ведение Министерства народного просвещения с непосредственным их подчинением Центральному управлению данного министерства.
   Последнему предоставлялось право составления и утверждения для них нового устава – общего для обоих или отдельного для каждого [102 - Полное собрание законов Российской империи. Собр. 3-е. 1895. -Спб., 1899. -Т. 15. -С. 622.].
   12 марта 1896 г. был издан новый (общий) устав для Комитетов, «составленный с определенной целью убить в них всякий дух общественности» [103 - Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий (воспоминания 1881–1914). С. 231.]. Он коренным образом изменял статус данных организаций, именовавшихся теперь «обществами грамотности».
   Эти частные комитеты были реорганизованы наподобие казенных присутственных мест. Выборные председатели заменены назначаемыми министром народного просвещения; члены правления, избираемые общим собранием Общества, подлежали утверждению Министерства. Публичность заседаний Общества фактически сводилась к нулю, ибо помимо членов Устав допускал присутствие на заседании не более трех посторонних лиц с дозволения председателя.
   Кроме того, и это, пожалуй, самое главное, новым уставом была существенно ограничена просветительская деятельность Обществ грамотности: для выпуска какой-либо анкеты или издания книги требовалось специальное разрешение Министерства.
   Все это фактически означало не реорганизацию, а закрытие Комитетов грамотности.
   Реакция на данные меры Правительства в Санкт-Петербургском и Московском Комитетах грамотности была различной.
   Члены Петербургского Комитета единодушно пришли к решению о прекращении своей деятельности ввиду невозможности плодотворно работать при новом уставе.
   В Москве мнения разделились. Часть членов предлагала выйти из состава Комитета, другая, во главе с А. И. Чупровым и В. А. Гольцевым, считала необходимым продолжать работу и при новом уставе.
   Для обсуждения этого вопроса было созвано совещание под председательством А. И. Чупрова, на котором решался вопрос о дальнейшей деятельности Комитета.
   Земский деятель И. И. Петрункевич указал в своем выступлении на неправомерность правительственных мер в отношении Комитетов грамотности и необходимость общественного протеста против них. Он доказывал, что при новом уставе сколько-нибудь успешная работа будет невозможна.
   В. А. Гольцев настаивал на том, что неправомерно не только данное распоряжение, но и вся правительственная деятельность при существующем режиме, и поэтому, становясь на точку зрения И. И. Петрункевича, стоило бы вообще прекратить всю общественную работу. В дальнейших прениях большинство членов Комитета высказывалось за выход из него в виде протеста против принятия нового устава [104 - Кизеветтер А. А. На рубеже двух столетий (воспоминания 1881–1914). С. 239–240.].
   Прения завершились заключительным словом председателя А. И. Чупрова, в котором он, в частности, сказал: «…одно для меня ясно, – мы хороним Общество грамотности. Похоронить крупное общественное дело легко; вновь создать его будет в высшей степени трудно. И если есть еще колеблющиеся принять то или иное решение, то я просил бы их принять во внимание это соображение» [105 - Там же. С. 240.].
   В конце концов, большинство членов все-таки вышло из состава Комитета (теперь Общества) грамотности. Небольшая группа осталась в надежде, что на практике удастся несколько смягчить наиболее жесткие положения нового устава. Однако надежда эта не оправдалась. Министерство народного просвещения пресекало всякую инициативу Общества и отклоняло практически все ходатайства (например, даже ходатайство об издании сказок А. С. Пушкина).
   Таким образом, работа Комитетов грамотности за достаточно короткое время была фактически сведена к нулю.
   Однако общественно-политическая деятельность земской интеллигенции продолжалась. Стремление Вольного экономического общества объединить работу земств, а также выступить в качестве координирующего центра различных либерально-оппозиционных групп проявилось и в решении злободневного в то время продовольственного вопроса.
   В связи с неурожаем 1897 г. Вольное экономическое общество организовало совещание председателей губернских уездных земских управ, предводителей дворянства, либеральной интеллигенции, которое проходило в Вольном экономическом обществе с 12 по 19 марта 1898 г.
   По воспоминаниям участника совещания И. П. Белоконского, во время обсуждения собравшимися вопросов о неурожае и продовольствии значительные споры вызвал солидный труд под названием «Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства» [106 - Белоконский И. П. Земское движение до образования партии «Народной Свободы». С. 200.].
   Этот труд был составлен по программе, выработанной Департаментом торговли и мануфактуры, профессорами и земскими статистиками, среди которых были и сотрудники Статистического отделения Московского Юридического Общества – председатель А. И. Чупров и товарищ председателя Н. А. Каблуков.
   Обсуждение продовольственного вопроса сопровождалось критикой правительственных мер в этой области. Земские деятели и предводители дворянства обвиняли правительственные органы в поставке зерна плохого качества, в медлительности и игнорировании просьб земств.
   Так, в знаменитом обращении к народу Совета Вольного экономического общества 1897 г. говорится о том, что после голода 1891 г. «для уврачевания глубоких язв народного хозяйства и для поднятия еще более пошатнувшегося народного благосостояния не было предпринято почти никаких мер…» [107 - Белоконский И. П. Земское движение до образования партии «Народной Свободы». С. 197.].
   Участники совещания не ограничились выяснением причин бедствия и критикой продовольственной политики правительства. С 1 апреля 1898 г. начал работу Комитет по оказанию помощи пострадавшим от неурожая. Этот комитет в очень короткое время собрал 128 тысяч рублей и отправил деньги своим агентам в пострадавшие от неурожая губернии.
   Эта сторона деятельности Вольного экономического общества вызвала особое недовольство Правительства.
   Уже в марте 1898 г. в Департамент полиции стали поступать сведения о собрании членов Общества, земских деятелей, представителей либеральной интеллигенции, которые были посвящены разработке мер по борьбе с голодом, а 29 марта 1898 г. в адрес министра внутренних дел И. А. Горемыкина было послано ходатайство Вольного экономического общества. Это означало вторжение Общества в сферу правительственной деятельности.
   Реакция властей не замедлила последовать. В записке, составленной 15 апреля 1898 г. в Министерстве внутренних дел для доклада Николаю II, отмечалось следующее: «Вообще из деятельности за последние годы Вольного Экономического Общества нельзя не усмотреть, что лица известного оттенка, направившие деятельность бывшего Комитета грамотности к достижению… целей в борьбе с правительством на легальной почве, перенесли… свою агитационную деятельность… в III отделение, где и продолжают таковую, пользуясь каждым обстоятельством для осуждения правительственных мероприятий» [108 - Цит. по: Гриценко Н. Ф. Вольное Экономическое Общество и земское либеральное движение в последней четверти XIX века: Сб. ст. М.: АН СССР, Ин-т истории СССР, 1986. – С. 169.].
   При III Отделении Вольного экономического общества существовала также и упомянутая выше Статистическая комиссия под руководством В. И. Покровского, осуществлявшая руководство земскими статистиками и объединявшая их работу. В ее работе принимали участие упомянутые выше сотрудники Статистического отделения Московского Юридического Общества В. Ю. Скалой и Н. А. Каблуков.
   В июне 1898 г. Комитет по оказанию помощи пострадавшим от неурожая был закрыт.
//-- * * * --//
   Статистическое отделение Московского Юридического Общества было открыто 17 февраля 1882 г.
   Его деятельность оказалась возможной только в связи с проведенной в 60-х гг. XIX в. Земской реформой.
   Принятое 1 января 1864 г. «Положение о губернских и уездных земских учреждениях» вводило институт земства как всесословного органа самоуправления. Согласно данному Положению к ведению земских органов относилось, в частности, содержание статистических комитетов.
   Создание Статистического отделения при Московском Юридическом Обществе должно было объединить земских статистиков в их работе по поиску единства в программах и приемах статистических исследований и обработки материалов, а также определении основных направлений, целей и задач своей работы.
   Эта цель была достигнута уже через пять лет работы Отделения.
   В январе – феврале 1887 г. на его заседаниях была окончательно выработана программа земских статистических исследований при участии тех членов Отделения, которые являлись в то же время земскими статистиками в различных губерниях России.
   Членам Статистического отделения принадлежат фундаментальные исследования в области экономики и статистики.
   Например, руководитель Отделения – А. И. Чупров – известен, прежде всего, своим капитальным трудом, посвященным железнодорожному хозяйству, а также своими работами по аграрному вопросу и земской статистике.
   В. И. Орлов, который вместе с Чупровым принял участие в организации Статистического отделения, исследовал кустарные промыслы, страховое дело, народное образование, организовал текущую статистику в Московской и ряде других губерний. Наибольшую ценность представляет его труд «Формы крестьянского землевладения в Московской губернии» (1879 г.).
   В этих работах активное участие принимал Н. А. Каблуков, который после смерти Орлова в 1885 г. возглавил статистическое отделение Московской земской управы.
   Предметом научно-практических исследований другого члена Отделения – И. И. Янжула являлись, главным образом, финансовое право и фабричное законодательство, кроме того, он принял активное участие в разработке последнего.
   Деятельность Статистического отделения, не ставившего перед собой политических целей, приобрела, тем не менее, яркий политический оттенок. Данное обстоятельство вызвано тем, что земские статистики, центром которых стало Статистическое отделение, принимали самое активное участие в земском либеральном движении второй половины XIX в.
   «Земские элементы» с середины 80-х гг. XIX в. сплачивались также и около старейшей в России научной организации – Вольного экономического общества. При Вольном экономическом обществе как одно из его подразделений действовал Санкт-Петербургский Комитет грамотности.
   В Москве такой же комитет существовал при Московском обществе сельского хозяйства. Активнейшую роль в деятельности последнего играли члены Московского Юридического Общества А. И. Чупров и В. А. Гольцев.

2.5 Московское Юридическое Общество и Московский университет

   Члены и должностные лица Московского Юридического Общества и открытого при нем в 1882 г. Статистического отделения представляли в Университете юридические и экономические науки.
   Научная разработка права в России начинается фактически только в 60-х гг. XIX в., когда на русскую почву были перенесены нормы европейского права.
   Ценный вклад в эту разработку внесли такие известные российские юристы, как Б. Н. Чичерин, А. Д. Градовский, Н. М. Коркунов. Последний был учеником знаменитого немецкого юриста Рудольфа фон-Иеринга, основателя социологической школы права.
   Представителями этого передового в то время течения являлись в Московском университете С. А. Муромцев, профессор по кафедре Римского права, председатель Московского Юридического Общества с 1880 г. и профессор Ю. С. Гамбаров, член Общества и товарищ председателя в 1890–1891 гг., читавший в университете Гражданское право и Гражданский процесс.
   Социологическое направление не получило широкого распространения среди российских юристов, однако, как писал Г.Ф. Шершеневич, работы Муромцева – одного из главных его представителей – «заставили русских ученых обратиться к пересмотру основных вопросов права и вызвали оживленные прения в этой области, а начинающих ученых направили на историко-философский путь» [109 - Шершеневич Г.Ф. Наука гражданского права в России. С. 213.].
   После ухода в отставку в 1874 г. историка И. К. Бабста кафедру политической экономии и статистики возглавил А. И. Чупров, бессменный председатель Статистического отделения Московского Юридического Общества, с 1874 г. начавший чтение курса политической экономии, а с 1876 г. – статистики.
   С 1894 г. курс экономики сельского хозяйства, а затем статистики читал Н. А. Каблуков – член Статистического отделения и его секретарь в 1882–1886 гг.
   Из юристов Московского университета, занимавшихся экономическими вопросами, следует отмети т. п. И. Янжула, читавшего с 1874 г. по 1898 г. финансовое право и также являвшегося членом Юридического Общества. Янжул был одним из первых русских ученых, серьезно изучавших фабричное законодательство европейских стран, особенно Англии. Результаты его исследований в этой области сыграли важнейшую роль в законотворческой деятельности Общества в той ее части, которая касалась разработки фабричного законодательства. До 1898 г. Янжул возглавлял в Университете кафедру финансового права.
   Все вышеназванные ученые – преподаватели Московского университета и члены Московского Юридического Общества – отнесены их современниками и последующими исследователями к группе либеральной или даже «левой» профессуры Московского университета [110 - См.: Л. С. Цетлин. Из истории научной мысли в России (Наука и ученые в Московском университете во втор. пол. XIX века). – М., 1958; Орлов В. И. Студенческое движение Московского университета в XIX столетии. – М., 1934; Московский университет в воспо минаниях современников (1755–1917). – М., 1989.].
   Ей противостояла так называемая «министерская» группа профессоров, которую возглавлял в 1880-1890-х гг. Н. П. Боголепов – будущий ректор Московского университета, попечитель Московского учебного округа, наконец, министр народного просвещения, а кроме того, член Московского Юридического Общества, распоряжением которого оно и было закрыто.
   К этой же группе принадлежал и будущий председатель нового, открытого в 1910 г., Московского Юридического Общества А. С. Алексеев.
   Представители Московского Юридического Общества, принадлежавшие к «левому» крылу университетской профессуры пользовались большой популярностью среди своих студентов.
   Особенно лестные отзывы относились к педагогической деятельности А. И. Чупрова. По словам публициста Б. А. Щетинина, одного из учеников Чупрова, это был «блестящий оратор, всесторонне образованный, человек стойких и независимых убеждений, искренний, честный, гуманный… без сомнения, он мог оказывать на студентов лишь благотворное влияние» [111 - Щетинин Б. А. Первые шаги // Московский университет в воспоминаниях современ ников (1755–1917). – М.: Современник, 1989. – С. 539–540.].
   Как писал впоследствии М. М. Ковалевский, при знакомстве с такими профессорами, как А. И. Чупров, С. А. Муромцев, И. И. Янжул, его поразила их «готовность послужить своим знанием и своей энергией не отвлеченной науке, а запросам жизни» [112 - Ковалевский М. М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прош лого века // Московский университет в воспоминаниях современников (1755–1917). -М.: Современник, 1989. – С. 485.].
   Деятельность этих профессоров способствовала тому, что Московский университет, бывший «центром всех интересов» для своих студентов, стал для тех, кто находился вне его стен, «гем очагом, из которого шли руководящие течения общественной мысли», причем эти последние носили «освободительный характер» [113 - Ковалевский М. М. Московский университет в конце 70-х и начале 80-х годов прошлого века // Московский университет в воспоминаниях современников (1755–1917). – М.: Современник, 1989. – С. 485.].
   Отличавшиеся либеральными взглядами профессора Московского университета – члены Московского Юридического Общества – принимали самое активное участие в общественной жизни Московского университета.
   Вся внутренняя жизнь императорских университетов того времени регламентировалась предписаниями действующего Университетского устава.
   Деятельность российских императорских университетов в XIX в. определялась Общими уставами 1804, 1835 и 1863-го гг., хотя некоторые университеты имели и свои собственные уставы.
   Устав 1804 г. был относительно либеральным, предоставив университетам некоторую степень самоуправления. Действовали университетский и факультетский советы, существовало право выбора профессоров, деканов, проректоров, ректоров.
   Устав 1835 г. лишал университеты самоуправления, урезал правомочия университетских и факультетских советов, управление университетами фактически было передано в руки назначаемых попечителей учебных округов.
   В это время, также как и в «николаевскую эпоху», преподавание юридических наук сводилось по существу к законоведению, то есть простому пересказу действующего законодательства и сообщению отрывочных сведений из области государственного, гражданского и уголовного законодательства. Теоретические аспекты вопроса, историческое и философское осмысление изучаемого законодательства фактически отсутствовали.
   С воцарением Александра II положение дел начинает меняться в лучшую сторону.
   В 1863 г. принимается новый Университетский устав. Университеты снова обрели автономию, хотя и ограниченную. Так, Уставом была восстановлена выборность управленческих должностей и усилены правомочия коллегиальных органов – Совета университета и факультетских собраний.
   Благодаря этому Уставу профессора-юристы либеральных взглядов получили возможность заметно повысить уровень преподавания. Опираясь на труды западноевропейских ученых, они стали пропагандировать, хотя и в осторожных выражениях, идеи народного представительства, конституционализма, местного самоуправления, демократических свобод.
   Однако тем же документом впервые в законодательной практике в России был введен дисциплинарный устав для студентов.
   Это было продиктовано стремлением властей положить конец студенческим волнениям, которые с небольшими перерывами происходили в университетах и других высших учебных заведениях с конца 50-х гг. XIX в.
   Выступая за предоставление им политических прав и свобод и протестуя против произвола университетской администрации, студенты регулярно устраивали «сходки в зданиях, садах и на дворах учебных заведений… сопровождаемые всегда шумом, гамом, криками… соединенные с явным неповиновением своему, а иногда и общему гражданскому начальству» [114 - Краткий очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков А. Георгиевского. С. 1.].
   В ответ на эти беспорядки 31 мая 1861 г. последовало Высочайшее повеление о полном подчинении учащихся университетскому начальству, запрещении всяких сходок без его разрешения, недопущении «ни под каким предлогом и ни в каком виде шумного одобрения или порицания преподавания» и вменении университетскому начальству в обязанность строжайшим образом следить за исполнением указанных правил [115 - Там же. С. 3.]. В случае нарушения последних студент подлежал немедленному «увольнению» из университета.
   Тогда же вышло еще одно повеление, которым предписывалось освобождать от ежегодной оплаты обучения только тех «действительно бедных» студентов, которые признаны лучшими на вступительных экзаменах, притом не более двоих на каждую относящуюся к университетскому округу губернию. Это повеление также определяло назначение пособий и стипендий только отличившимся бедным студентам преимущественно из гимназистов университетского округа [116 - Там же. С. 4.].
   Студенческие волнения, тем не менее, продолжались, особенно усилившись осенью 1861 г., приведя к закрытию на долгое время Санкт-Петербургского университета и смене министра народного просвещения. Тогда же была назначена комиссия для разработки проекта нового университетского устава, каковым и стал Университетский устав 1863 г.
   Однако принятие данного устава не прекратило студенческих беспорядков: расширив полномочия университетских советов и установив систему университетского самоуправления, устав не предоставил никаких корпоративных прав самим студентам.
   Вот что писал об этом С. А. Муромцев в передовой статье в газете «Порядок» от 18 февраля 1881 г. Причина «университетской смуты» заключается, по его мнению, в том, что «студенты ищут возможности для себя собраний и союзов, начальство же противится такому стремлению…» [117 - Муромцев С. А. Студенческие союзы и собрания // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. III. – М., 1910. – С. 52.].
   Потребность в «свободе собраний и союзов» свойственна всем социальным группам, для студентов же она представлялась острой необходимостью. Не только стремление к общению, но и экономическое положение студентов вызывало у них стремление к объединению.
   Администрация, заботясь о состоянии университетских зданий, наличии учебных пособий и оплате труда преподавателей, не уделяло должного внимания материальному положению самих студентов, которое оставляло желать лучшего.
   Не имея возможности создавать легальные организации вне университета, студенты стремились к объединению в его стенах. «Если нужды студенчества не удовлетворяются общим путем, то молодежь поневоле ищет удовлетворения их в рамках своей университетской жизни» [118 - Там же.].
   Таким образом, принятие Устава 1863 г. не достигло цели «умиротворения университетов, их профессоров и их студентов» [119 - Краткий очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков А. Георгиевского. С. 4.]. Правительство рассматривало его как уступку, тем более нежелательную, что с ее помощью прекратить студенческие беспорядки не удалось.
   В результате в высших правительственных кругах создается Комиссия по пересмотру Устава 1863 г. Особый отдел Комиссии под председательством статс-секретаря И. Д. Делянова посетил осенью и зимой 1875 г. все российские университеты на предмет выяснения сложившейся там обстановки.
   Результаты этого исследования отражены в «Записке о недостатках нынешнего состояния наших университетов», представленной в Комиссию одним из ее членов, профессором физики Московского университета Н. А. Любимовым.
   Причиной «неудовлетворительного состояния нашего студентства», которое проявилось в «студентских историях», являлось, по его мнению, то обстоятельство, что Университет не оказывал никакого воспитательного воздействия на учащихся.
   Такое влияние призваны были оказывать на студентов профессорские коллегии, которые, однако, этой своей функции не выполняли.
   Об этом говорилось еще на особом правительственном совещании в 1874 г., где отмечалось, что профессорские коллегии «не обнаруживают должного сознания своих отношений к правительственной власти», не оказывают необходимого нравственного воздействия на учащихся, и, более того, «нередко способствуют… сознательно или бессознательно водворению в среде своих слушателей неправильных понятий об их положении в заведении и их отношениях к университетскому начальству» [120 - Щетинина Г. И. Университеты в России и Устав 1864 г. С. 55.].
   Впрочем, реальное противодействие со стороны профессорских коллегий, которые должны были способствовать деятельности правительственной комиссии, эта последняя встретила только в Московском университете.
   Так, 26 декабря 1876 г. Н. А. Любимовым было получено письмо за подписью тридцати пяти профессоров Московского университета, в котором он обвинялся в искажении реального положения дел в университетах и точки зрения профессоров по вопросу пересмотра Университетского устава.
   Эта точка зрения выражена, в частности, в «Записке о внутреннем состоянии России весною 1880 г.», составленной С. А. Муромцевым,
   В. А. Скалоном и А. И. Чупровым и представленной в марте 1880 г. Главному начальнику Верховной распорядительной комиссии, учрежденной для борьбы с крамолой, графу М. Т. Лорис-Меликову.
   Авторы записки говорят о том, что Университетский устав 1863 г., предоставляя свободу, хотя и неполную, вузовскому преподаванию, способствует тем самым развитию высшего образования в России. Что же касается «студенческих историй», то они приняли сколько-нибудь серьезный характер только благодаря неуместному вмешательству властей.
   В результате, пользуясь обстановкой кризиса, «враги университетской самостоятельности», поддерживаемые Министерством просвещения, «всего через десять лет по издании университетского устава начали поход против него» [121 - Муромцев С. А. Записка о внутреннем состоянии России весною 1880 года // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. V. (1880–1910). – С. 33.].
   Деятельность Министерства по пересмотру Университетского устава характеризовалась, по мнению авторов, предвзятостью, нетерпимостью к мнениям противников и полным пренебрежением к единодушным суждениям лиц, компетентных в данном вопросе.
   Подводя итог своим рассуждениям, авторы заключают, что «действительным руководящим стимулом его (Министерства просвещения – С. Т.) было стремление к собственному произволу в деле высшего образования» [122 - Там же. С. 34.].
   Это письмо председатель Комиссии по пересмотру Устава 1863 г. И. Д. Делянов назвал «дополнением к записке о недостатках нынешнего состояния наших университетов» [123 - Щетинина Г. И. Университеты в России и устав 1884 г. С. 65.].
   Последовавшие затем обвинительные письма Н. А. Любимова в адрес московской профессуры привели к созыву 13 января 1877 г. чрезвычайного заседания Совета Московского университета под председательством ректора С. М. Соловьева.
   Совет расценил выступления Любимова как ложные и оскорбительные для Университета. К этому мнению присоединился и Совет Казанского университета.
   Ответная реакция властей не заставила себя ждать. Как говорится в «Кратком историческом очерке правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков» А. Георгиевского, чиновника Министерства народного просвещения, игравшего одну из главных ролей в деятельности Комиссии по пересмотру Устава 1863 г., «дальнейшая профессорская агитация была приостановлена мерами министерства…» [124 - Краткий очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков А. Георгиевского. С. 12.].
   Профессора Московского университета В. И. Герье и С. А. Усов получили выговор, а С. М. Соловьев вынужден был в этих условиях подать в отставку.
   Эти «меры» были не первыми и не последними из предпринятых Правительством в данном направлении.
   Так, в 1877 г. из Московского университета был уволен профессор М. М. Ковалевский «за отрицательное отношение к русскому государственному строю"; в том же году «за политическую неблагонадежность» уволили профессора Харьковского университета, историка права И. И. Дитятина.
   В 1884 г. «за распространение либерализма» и «политическую неблагонадежность» из Московского университета был уволен С. А. Муромцев, который до 1898 г. не имел возможности вернуться на кафедру. В 1899 г. был уволен Ю. С. Гамбаров.
   А еще раньше – в 1867–1868 гг. профессора-юристы Московского Университета Б. Н. Чичерин, Ф. М. Дмитриев, И. К. Бабст, М. Н. Капустин подали в отставку в знак протеста против произвола администрации [125 - Скрипилев Е. А. О юридическом образовании в дореволюционной России (XVIII – нач. XX вв.). С. 82.].
   Еще обширнее была категория ученых, не допущенных к университетскому преподаванию «по неблагонадежности». К этой категории принадлежал, например, магистр уголовного права, известный криминалист Д. А. Дриль, избранный в 1884 г. штатным доцентом Московского университета, но не допущенный до чтения лекций.
   Новый университетский устав был принят в 1884 г. после десяти лет его подготовки.
   Уставом отменялась автономия профессорских коллегий, они отстранялись от руководства высшей школой; профессора, деканы и ректоры назначались Министерством народного просвещения, а вся университетская жизнь ставилась под жесточайший контроль попечителей, которым подчинялись инспекторы и курсовые надзиратели. Последние были призваны следить за тем, чтобы студенты неукоснительно соблюдали введенное Уставом правило, которым им воспрещались любые действия, носящие корпоративный характер, запрещены «всякие сборища и сходки с целью обсуждения каких либо дел сообща» [126 - Череванин Н. Движение интеллигенции. С. 262.].
   В университетах стала царить атмосфера сыска и надзора, студенты оказались полностью бесправны перед полицией, свободно и бесцеремонно вторгавшейся в университетскую жизнь и вызывавшей частыми повальными обысками и массовыми арестами общее негодование.
   Новый Устав рассматривался его главным идеологом М. Н. Катковым как крупная победа, значительный шаг по пути утверждения принципов самодержавия в высшей школе. «…Как устав 1863 г. был началом упразднения государственной власти, так устав 1884 г. представляет собою возобновление правительства, возвращения властей к их обязанностям…» [127 - Русское общество 40-50-х годов XIX в. Ч. II. Воспоминания Б.Н. Чичерина. – М.: Изд-во Московского ун-та, 1991. -С. 233.].
   Первым заметным протестом против новых порядков стали университетские волнения 1887 г. Начались они в Москве, где «местная администрация систематически воздерживалась от сообщения попечителю округа каких либо сведений и вообще приняла какое-то недружелюбное к учебному ведомству положение» [128 - Краткий очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков А. Георгиевского. С. 234.].
   Прогрессивная московская профессура осуждала репрессии и административный произвол властей и предлагала начать новую университетскую реформу с легализации студенческих организаций, введения самоуправления университетов и университетского суда и упразднения института инспекции.
   Сторонниками университетской реформы являлись в том числе и многие профессора-правоведы, которые ратовали за «свободную высшую школу». Среди тех юристов, которые настойчиво требовали проведения университетской реформы, были Л. И. Петражицкий, Г. Ф. Шершеневич, С. А. Муромцев и другие.
   Члены Московского Юридического Общества как профессора юридического факультета внесли свою лепту в историю Университета не только выступлениями в защиту университетской самостоятельности, но и реальной помощью студентам.
   В качестве примера может служить деятельность «Общества для пособия нуждающимся студентам Московского Университета». Одним из его председателей был первый секретарь Московского Юридического Общества Э. Я. Сумбул, а одним из членов комитета Общества – А. И. Чупров.
   Общество содержало столовую для студентов, выдавало нуждающимся одежду и учебные пособия и вносило плату за обучение тех студентов, которые не могли сделать этого из собственных средств.
   В течение одного 1880 г. Общество выдало пособия двумстам шестнадцати студентам и внесло плату за обучение восьмидесяти двух человек [129 - Муромцев С. А. Письма из Москвы (перв. серия). 1880–1882 // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. III. (1880–1886). -М„1910. – С. 16.].
//-- * * * --//
   В данный период деятельности Общества начинается его тесное сближение с юридическим факультетом Московского университета. К 1878 г. все профессора юридического факультета и их магистранты состояли действительными членами Общества, принимая, по возможности, участие в его заседаниях [130 - Муромцев С.А. Письма из Москвы (перв. серия). 1880–1882. С. 13.].
   Многие из них принимали самое активное участие не только в научно-педагогической, но и общественной жизни Университета, которая была связана, в первую очередь, с Университетской реформой.
   Университетский устав 1863 г. расширил полномочия университетских советов и установил систему университетского самоуправления, однако не предоставил никаких корпоративных прав самим студентам. Поэтому его принятие не прекратило студенческих беспорядков, которые с небольшими перерывами происходили в университетах и других высших учебных заведениях с конца 50-х гг. XIX в.
   В ходе «университетской смуты» профессора юридического факультета – члены Московского Юридического Общества – приняли сторону студентов, боровшихся за предоставление им ряда политических прав.
   Они составляли своего рода оппозицию чиновникам Министерства народного просвещения, протестуя против попыток властей отменить ряд положений Университетского устава 1863 г. и высказывая явное неодобрение тем мерам Министерства народного просвещения, которые преследовали цель положить конец «студентским историям», но зачастую приводили к противоположным результатам.
   Университетская контрреформа ознаменовалась принятием в 1884 г. нового Университетского устава, отменившего предусмотренные предыдущим либеральные принципы управления университетами, что породило новую волну университетских волнений.
   Меры Министерства народного просвещения, преследовавшие цель прекратить «дальнейшую профессорскую агитацию», выразились, в частности, в отстранении от должности некоторых профессоров Московского университета, отличавшихся либеральными взглядами. Среди них были и профессора-юристы, члены Московского Юридического Общества – С. А. Муромцев, Ю. С. Гамбаров, В. А. Гольцев.
   Вклад членов Московского Юридического Общества в историю Университета заключается также и в их реальной помощи студентам. Так, Э. Я. Сумбул и А. И. Чупров участвовали в деятельности «Общества для пособия нуждающимся студентам Московского университета".

2.6 Последнее десятилетие деятельности Московского Юридического Общества (1888/1889-1899)

   Политическая реакция 80-х гг. привела к ослаблению деятельности юридических обществ, которая не соответствовала «видам правительства".
   Отрицательное отношение властей к юридической общественности проявилось, в частности, в неизменном отклонении многочисленных попыток созвать Второй съезд русских юристов. Единственным их всероссийским объединением оказалась Русская группа Международного союза криминалистов, первый съезд которой состоялся 4 и 5 января 1899 г. в Санкт-Петербурге [131 - В уставе данной организации она носит название Русской группы Международного союза уголовного права.].
   Московское Юридическое Общество в лице своих почетных членов С. А. Муромцева и И. Я. Фойницкого и действительных членов Д. А. Дриля и М. В. Духовского участвовало в работе этого съезда.
   Русская группа Международного союза криминалистов представляла собой его российское отделение, примыкавшее к Санкт-Петербургскому юридическому обществу, которое было образовано по предложению и плану, разработанному одним из членов Общества, известным юристом в области уголовного права, профессором И. Я. Фойницким.
   Устав группы был утвержден 7 июня 1897 г.
   Согласно параграфу 1 Устава, Русская группа Международного союза криминалистов учреждалась при Санкт-Петербургском юридическом обществе для «научной разработки, распространения и применения положений уголовного права, соответственно задачам Союза и условиям русской жизни» [132 - Устав Русской группы Международного союза уголовного права при Юридическом обществе, состоящем при Императорском Санкт-Петербургском Университете. Международный союз криминалистов. Русская группа //Журнал Министерства юстиции. – 1897. – № 10. – С. 341.].
   Как явствует из речи И. Я. Фойницкого, произнесенной на организационном собрании Русской группы 23 ноября 1897 г., Международный союз криминалистов был образован в 1888 г. для реализации возникшей у криминалистов разных стран потребности во взаимном научном общении и сотрудничестве.
   Помимо этой общей цели организация Союза преследовала и частную цель, которую составляло противостояние антропологическим доктринам, разработанным школой Ч. Ломброзо, и дополнение их социологическими и юридическими точками зрения на проблему преступности [133 - Протокол организационного собрания Русской группы 23 ноября 1897 г. Международный союз криминалистов. Русская группа //Журнал Министерства юстиции. – 1897. -№ 10. – С. 344.].
   Предметом исследований Союза являлись, во-первых, сама наука уголовного права; во-вторых, различные отрасли знания, изучающие проблемы преступности; и, в-третьих – вся совокупность мер борьбы с ней, которые помимо непосредственно наказания включают меры предупреждения преступности, а также меры, применяемые к преступникам, отбывшим наказание, но продолжающим представлять опасность для общества. (К последним относились ссылка после наказания, принудительное помещение отбывшего наказание в работный дом, приюты для освобожденных от наказания, полицейский надзор, патронат и иные меры.)
   Созданию Международного союза криминалистов предшествовали работа Общества международного права и международных пенитенциарных конгрессов, проводившихся с 1872 г. Однако первое представляло собой тип института, малодоступного для многих занимающихся проблемами уголовного права ученых и практиков; а конгрессы, собиравшиеся через достаточно продолжительные промежутки времени, имели предметом обсуждения достаточно узкий вопрос – наказание в виде лишения свободы.
   В результате назрела «настоятельная потребность в ассоциации более свободной, более доступной для всякого, стремящегося к научной разработке уголовного права, с более постоянной деятельностью… с более широкою постановкой предмета исследования и программы работ» [134 - Там же. С. 345.]. Такой организацией и стал Международный союз криминалистов.
   Русская группа этого союза ставила перед собой цель, действуя в соответствии с его задачами, учитывать, в первую очередь, интересы отечественной юридической науки и практики.
   В уже упомянутой выше речи на организационном собрании группы И. Я. Фойницкий указывает на то, что по предмету изучения и задачам она теснейшим образом соприкасается с юридическими обществами, однако в деятельности группы и обществ он выделяет ряд существенных различий.
   Так, если работа юридических обществ посвящена преимущественно «догматическому изучению отечественного права и процесса», то Русская группа Международного союза криминалистов «предполагает широкое бытовое изучение преступности и наказания», и потому к ее работам должны были быть привлечены не только юристы, но и специалисты в области статистики, экономики, медицины, а также представители «разных ветвей администрации, главным образом тюремной». Кроме того, в отличие от юридических обществ, деятельность которых носит местный, локальный характер, Русская группа «имеет своим районом всю Россию», получив право проводить свои собрания в любом месте страны. И наконец, группа планировала тесное сотрудничество с государственными и частными благотворительными организациями, в круг деятельности которых входили вопросы предупреждения преступности и устройства потенциальных преступников [135 - Протокол организационного собрания Русской группы 23 ноября 1897 г. Международный союз криминалистов. Русская группа // Журнал Министерства юстиции. – 1897. -№ 10. – С. 347.].
   Однако, как мы увидим далее, жизнь внесла свои коррективы в планы данной организации уже в первый год ее работы.
   Согласно параграфу 2 Устава Группы в ее состав должны были входить российские члены Международного союза криминалистов, а ее деятельностью (согласно параграфу 4 Устава) должен был руководить комитет, состоящий из председателя и трех членов, избираемых на два года собранием группы [136 - Устав Русской группы Международного союза уголовного права при Юридическом обществе, состоящем при Императорском Санкт-Петербургском Университете. Международный союз криминалистов. Русская группа //Журнал Министерства юстиции. – 1897. – № 10. – С. 342.].
   На момент создания группы в ее состав входил 21 человек из Одессы, Санкт-Петербурга, Варшавы, Ярославля, Юрьева. Московских юристов представляли председатель Московского Юридического Общества С. А. Муромцев и действительный член Общества В. В. Пржевальский.
   На организационном собрании группы 23 ноября 1897 г. был избран Комитет группы в лице председателя И. Я. Фойницкого, товарища председателя С. А. Муромцева, членов комитета: Д. А. Дриля, В. П. Даневского и А. А. Левенстима и кандидатов в члены комитета: А. К. Вульферта, В. Ф. Дерюжинского и В. В. Миклашевского. Работа между членами комитета была распределена следующим образом: обязанности секретаря исполнял А. А. Левенстим, казначея – Д. А. Дриль, библиотекаря – В. П. Даневский. После кончины последнего в комитет вступил А. К. Вульферт.
   По постановлению Комитета от 22 ноября 1898 г. на 4 и 5 января 1899 г. в Санкт-Петербурге был созван Первый съезд Русской группы Международного союза криминалистов. Надо заметить, что со времени московского съезда русских юристов в 1875 г. никаких съездов подобного рода не проводилось.
   В работе съезда участвовали известные ученые-криминалисты – профессора университетов и лицеев, сенаторы, представители прокуратуры и адвокатуры.
   Заседание открылось 4 января 1899 г. в здании Министерства юстиции речью председателя Комитета Русской группы Международного союза криминалистов И. Я. Фойницкого, доложившего о деятельности группы за первые два года ее существования.
   Деятельность эта была направлена на расширение состава группы, сотрудничество с центральным комитетом Союза и научно-практическую деятельность в области уголовного права.
   Что касается собственно научной работы Русской группы, то она оказалась не столь плодотворной, как ожидалось. Тому имелись объективные причины. Многие члены группы оказались вовлеченными в работу по составлению Уголовного уложения, принимали участие в подготовке материалов к международному пенитенциарному конгрессу в Брюсселе, в трудах комиссии для борьбы с алкоголизмом, учрежденной при Обществе охранения народного здравия, и другой законотворческой и научно-практической деятельности.
   В результате из многих вопросов, которые должны были по плану Комитета обсуждаться на съезде, на рассмотрение последнего был вынесен лишь один – вопрос об условном осуждении. Хотя, как заметил И. Я. Фойницкий в своей вступительной речи на съезде, этот вопрос «настолько обширен и важен, что один может сосредоточить на себе внимание всего съезда» [137 - Журнал первого съезда членов русской группы Международного союза криминалистов. Международный союз криминалистов. Русская группа // Приложение к № 2 «Журнала Министерства Юстиции» (февраль 1899 г.). -Спб., 1899. – С. 7.].
   Вопрос о необходимости введения в российское уголовное право института условного осуждения активно обсуждался в то время отечественными юристами.
   Под условным осуждением понималось либо судебное прощение – безусловное освобождение приговоренного от наказания самим же судом в силу малозначительности преступления и/или при наличии смягчающих обстоятельств, либо условное неприменение наказания. Условием могли выступать материальные гарантии – залог и поручительство либо личное обещание осужденного вести себя законопослушно в течение известного срока, нарушение какового условия влекло невыгодные для осужденного последствия.
   Институт условного осуждения был предусмотрен уголовными кодексами ряда западных стран того времени: например, Англии (Закон 1887 г.), Италии (Уложение 1890 г.), Бельгии (Закон 1888 г.), Люксембурга (Закон 1892 г.), Португалии (Закон 1893 г.) [138 - Таганцев Н. С. Русское уголовное право. – Тула: Автограф, 2001. -Т. 2. – С. 451–455.].
   Данный институт встретил немало сторонников среди криминалистов всех стран.
   Съезды Союза международного права в Брюсселе (1889 г.) и Берне (1890 г.) значительным большинством голосов признали введение этого института вполне желательным.
   В России вопрос об условном осуждении впервые коллективно обсуждался во время подготовительных работ к 4-му Международному тюремному конгрессу 1890 г. в пенитенциарной комиссии Санкт-Петербургского юридического общества под председательством И. Я. Фойницкого, которая поддержала идею о необходимости введения этого института [139 - Таганцев Н. С. Русское уголовное право. – Тула: Автограф, 2001. – Т. 2. – С. 457.].
   Однако среди участников Конгресса возникла столь сильная оппозиция этому нововведению, что в результате данный вопрос был передан нерешенным Парижскому конгрессу, который хотя и высказался за него, но в весьма сдержанной форме.
   Наконец, вопрос об условном осуждении стал предметом съезда Русской группы Международного союза криминалистов 1899 г.
   Редакционная комиссия, занимавшаяся подготовкой проекта Уголовного уложения, высказалась против установления в российском уголовном праве института условного осуждения, указав на затруднения практического свойства, препятствовавшие его введению. Кроме того, представлялся спорным вопрос о том, насколько полезными могут быть его последствия.
   Так, член Редакционной комиссии Н.С. Таганцев в своих лекциях по уголовному праву подвергает сомнению, в частности, выводы министров юстиции Бельгии и Франции об успешности применения условного осуждения, доказывая при помощи статистических сведений их ошибочность (например, тезиса о том, что введение данного института положительно влияет на уменьшение преступности и процент рецидива) [140 - Таганцев Н. С. Русское уголовное право. С. 452–455.].
   В связи с этим участникам съезда предлагалось высказаться по вопросу о том, насколько непреодолимы препятствия к введению условного осуждения в России, какие меры следует предпринять для их устранения и, наконец, на каких основаниях может быть принят данный институт.
   Все эти вопросы вызвали горячие дебаты на съезде.
   В первый день заседаний участники заслушали доклады профессора А. А. Пионтковского и председателя Курского юридического общества И. М. Тютрюмова.
   А. А. Пионтковский, ссылаясь на опыт западных стран по применению погасительной отсрочки наказания, доказывал целесообразность введения таковой в российском праве, указывал на возможную сферу ее применения (сфера случайных преступлений), на процесс и последствия ее применения. И. М. Тютрюмов рассмотрел значение этого института как способного с успехом заменить крайне несовершенную, по его мнению, форму наказания в виде тюремного заключения [141 - Съезд криминалистов // Русские Ведомости. – 1899. – № 6. – С. 3.].
   В прениях второго дня заседаний (5 января) среди участников съезда обнаружились как сторонники, так и противники института условного осуждения.
   Московский мировой судья В.В. Пржевальский настаивал на необходимости введения условного осуждения не только в России, но и повсеместно, мотивируя это тем, что современные народы изнемогли от той оргии тюремного сажания, которое господствует в настоящее время. Д. А. Дриль говорил об условном осуждении как о возможности спасения преступника от деградации, которая неминуемо происходит с ним при отбывании наказания в тюрьме. С. К. Гогель указывал на то, что введение условного осуждения избавит государство от излишних расходов на содержание тюрем. Наконец, горячим защитником данного института выступил И. Я. Фойницкий (его точка зрения нашла свое прямое отражение в резолюции, принятой съездом) [142 - Съезд криминалистов. С. 2.].
   Доводы противников условного осуждения звучали не менее убедительно. Так, И. Г. Щегловитов считал, что для введения этого института в России того времени не существовало должных условий: например, оно могло привести к еще большим проволочкам в судопроизводстве вследствие необходимости собирания требовавшихся справок об обвиняемом. Профессор Л. И. Петражицкий, не возражая принципиально против этого института, указывал на ошибочность статистических выводов в пользу условного осуждения, подняв вопрос о том, каким образом условное осуждение отражается на психике потенциальных преступников, склонных к совершению преступления и воздерживающихся от него только из страха наказания. Г. Б. Слиозберг высказался за желательность предоставления суду права при наличии смягчающих обстоятельств ходатайствовать о смягчении наказания преступнику, что могло бы, по его мнению, с успехом заменить предполагаемый институт [143 - Съезд криминалистов // Русские Ведомости. – 1899. – № 7. – С. 2.].
   Однако после долгих прений Первый съезд Русской группы Международного союза криминалистов большинством голосов принял следующую резолюцию: «Съезд русских криминалистов, находя вполне возможным преодоление препятствий, указываемых против немедленного введения в России института условного осуждения, как судебного, высказывает пожелание о скорейшем принятии нашим законодательством этого института справедливости, человечности и государственной пользы» [144 - Журнал первого съезда членов русской группы Международного союза криминалис тов. Международный союз криминалистов. Русская группа // Приложение к № 2 «Журнала Министерства Юстиции» (февраль 1899 г.). -Спб, 1899. – С. 82.].
   Однако при официальном обсуждении вопроса о введении этого института Редакционная комиссия, составлявшая проект Уголовного уложения, высказалась против; не признало своевременным его введение и уголовное отделение Комиссии по пересмотру уголовного судопроизводства. Наконец, Особое совещание при Государственном совете по проекту Уголовного уложения, внимательно изучив в 1900 г. все доводы за и против этого института, нашло возможным лишь поручить Министерству юстиции подробно рассмотреть вопрос о возможности введения в России условного осуждения.
   Съезд Русской группы Международного союза криминалистов, в работе которого принимало участие и Московское Юридическое Общество, ознаменовал собой завершающий этап его деятельности.
   Через полгода после этого события Московское Юридическое Общество было закрыто.
   Все общественные организации того времени, в том числе и юридические научные общества находились под жестким контролем властей и при малейшем проявлении «крамолы» подвергались репрессиям вплоть до закрытия.
   Закон «О противозаконных сообществах» от 27 марта 1867 г. устанавливал суровую ответственность за открытие таких сообществ: их основатели, учредители и руководители подвергались наказанию в виде лишения всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках на срок от 12 до 15 лет [145 - Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. – Спб., 1871. – Т. XLII. – С. 330.].
   Противозаконными при этом признавались не только «все тайные общества» и «все преследующие вредную цель сборища, собрания, сходбища, товарищества, кружки, артели и проч.», но и все легальные общества, которые «уклоняются от цели их учреждения или станут прикрывать благовидными действиями такое направление, которое в каком-либо отношении вредно для государственного благоустройства или общественной нравственности» [146 - Полное собрание законов Российской империи. С. 330.].
   Именно по данному основанию 9 июля 1899 г. было закрыто Московское Юридическое Общество.
   Как писали «Московские ведомости» в статье, посвященной его закрытию: «…в это Общество давно уже… проникли совершенно чуждые науке тенденциозные политические направления, систематически поддерживавшие в его членах, а через них и в общественных сферах, дух оппозиции правительству…» [147 - Московские Ведомости. – 1899. – 13 июля. – С. 1.].
   Еще в 1889 г. Министерство внутренних дел сделало представление Министерству народного просвещения о том, что Московское Юридическое Общество «преследует далеко не одни научные цели». Поводом послужил реферат Н. А. Каблукова «Юридические и экономические мотивы произведений М. Е. Салтыкова», охарактеризованный представителями Министерства как «систематический подбор всего, что писал в разное время Салтыков в осмеяние и опошление всех правительственных мер и порядков» [148 - Степанский А. Д. Общественные организации в России на рубеже XIX–XX вв. С. 57.].
   В ответ министр народного просвещения И. Д. Делянов предложил попечителю Московского учебного округа «объявить председателю помянутого общества, что если впредь в оном будет допущено чтение подобных рефератов, то общество будет неминуемо закрыто» [149 - Там же.].
   В 1892 г. Московское Юридическое Общество получило новое предупреждение – от самого Делянова – в связи с появлением в его трудах статьи В. И. Семевского, где Салтыкову-Щедрину ставилось в заслугу его участие в тайном обществе. Министр грозил прекратить всю издательскую деятельность Общества.
   В 1899 г. в виде протеста против ареста митинговавших студентов в Московском Юридическом Обществе был подготовлен доклад «К вопросу об административной неправде и административном суде», чтение которого на его заседании было запрещено генерал-губернатором.
   В том же году в Обществе был прослушан реферат о юридических мотивах в произведениях Салтыкова-Щедрина, в котором «мрачными красками изображалось прошедшее и настоящее России» [150 - Ушаков А. В. Революционное движение демократической интеллигенции в России. 1895–1904. С. 96.].
   Последней каплей, переполнившей чашу терпения властей, желавших положить конец деятельности неугодной организации и ждавших для этого удобного случая, послужило торжественное заседание Совета Московского Университета и Общества любителей российской словесности, посвященное столетию со дня рождения А. С. Пушкина, проходившее в здании Московского университета 26 мая 1899 г.
   В числе прочих на заседании выступил и С. А. Муромцев с небольшим адресом от имени Московского Юридического Общества.
   В этом адресе, в частности, говорилось о том, что «борьба, вынесенная Пушкиным, была борьбой личности за независимость и свободное развитие» и о том, что, «празднуя… память поэта, мы торжествуем вместе с тем победу, одержанную русской личностью над рутиною жизни и властной опеки» [151 - Приветствие, принесенное 26 мая 1899 г. от имени Московского Юридического Общества Обществу любителей Российской Словесности в торжественном заседании в ознаменование столетия со дня рождения А. С. Пушкина // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. I. – М., 1910. – С. 28.].
   В напряженной атмосфере тех дней, вызванной недавно прошедшими студенческими волнениями, эти слова получили широкий резонанс. Как писал впоследствии попечитель Московского учебного округа П. А. Некрасов, «для незрелых учащихся этот адрес «с направлением» говорил много и своим буквальным текстом и ассоциациею идей, напоминавшею им текущие события из жизни волнующейся молодежи, которая тоже протестует против властной опеки» [152 - Степанский А.Д. Общественные организации в России на рубеже XIX–XX вв. С. 58.].
   На следующий день после упомянутого заседания Некрасов направил секретное письмо министру народного просвещения Н. П. Боголепову, к которому прилагался номер «Русских Ведомостей» с напечатанным в нем точным текстом «тенденциозного адреса» председателя Московского Юридического Общества [153 - ЦИАМ. Ф. 418. – Оп. 68. – Д. № 557.].
   Министр народного просвещения, в свою очередь, принимая во внимание, что «упомянутый адрес Юридического Общества есть уже не первое проявление вредного направления деятельности этого общества», признает необходимым закрыть его, о чем и сообщает в ответном письме попечителю Московского учебного округа [154 - Там же.].
   При этом он предлагает объявить Совету Московского университета, что он может возбудить ходатайство об открытии в его составе нового юридического общества с условием внесения следующих изменений в его устав: во-первых, все профессора юридического факультета по своей должности (без выборов) должны были состоять его членами; во-вторых, председатели общества и его отделений должны были быть избираемы из профессоров данного факультета и утверждаться в должностях министром народного просвещения [155 - Там же.].
   В ответ попечитель Московского учебного округа в письме от 12 июля 1899 г. уведомляет ректора Московского университета о «немедленной приостановке дальнейшей деятельности Юридического Общества и его отделений» и возможности открытия нового Юридического Общества согласно указаниям министра народного просвещения [156 - Там же.].
   Решение министра народного просвещения было обжаловано в Сенат председателем Московского Юридического Общества С. А. Муромцевым и членом Общества П. Н. Обнинским, подвергавшим сомнению правомерность действий министра в отношении Общества. Однако их жалобы остались без рассмотрения.
   Новое Юридическое Общество появилось при Московском Университете лишь в 1910 г.
//-- * * * --//
   Последнее десятилетие существования Московского Юридического Общества, пришедшееся на период контрреформ, отмечено спадом общественной активности в России.
   Однако Общество продолжало активную работу и на этом этапе своей деятельности, что проявилось, в частности, в участии его членов в работе Первого съезда Русской группы Международного союза криминалистов, примыкавшей к Санкт-Петербургскому юридическому обществу.
   В этом съезде, проводившемся в январе 1899 г. в Санкт-Петербурге, принимали участие известные криминалисты – как теоретики, так и практики.
   Предметом обсуждения на съезде был вопрос о целесообразности введения в российское уголовное право института условного осуждения. Съезд принял резолюцию о необходимости этого, однако Уголовное уложение 1903 г. данного института не предусматривает.
   В последние годы своего существования Московское Юридическое Общество обвинялось в том, что, уклонившись от своих задач, оно занималось не научной и литературной, а политической деятельностью, причем последняя носила явный антиправительственный характер.
   Формальным поводом к закрытию Московского Юридического Общества послужило выступление его председателя С. А. Муромцева на торжественном заседании Совета Московского университета и Общества любителей российской словесности 26 мая 1899 г., посвященном столетию со дня рождения А. С. Пушкина. Явно обозначенный в этой речи либерализм идей С. А. Муромцева был сочтен слишком опасным для умов учащейся молодежи и послужил основанием для принятия решения о закрытии Общества, которое было вынесено министром народного просвещения 9 июля 1899 г.

Глава III
Законотворческая деятельность Московского Юридического Общества

3.1 Работа над железнодорожным законодательством

   Пятнадцатый год деятельности Общества (1877/1878 г.) стал переломным в его истории. В отчете за этот год фигурирует всего семь решенных вопросов по действующему гражданскому и уголовному законодательству, в то время как в предшествующие годы их число составляло в среднем около тридцати [157 - Муромцев С.А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие. С. 8, 13.].
   С этого времени обсуждение отдельных практических вопросов окончательно исчезает из деятельности Общества.
   Оно приступает наконец к наиболее полному осуществлению своей основной задачи – теоретической и практической разработке права.
   И если первая составляющая этой задачи представляла собой часть научной работы Общества, то вторая заключалась в практическом участии Московского Юридического Общества в разработке текущих законодательных актов путем обсуждения и подготовки мотивированных заключений на присылаемые в Общество законопроекты.
   Основу для этой деятельности представляют научные разработки членов Общества во всех областях права. Если ранее оно рассматривало вопросы, касающиеся преимущественно сферы гражданского и уголовного права, то теперь на его заседаниях начинают обсуждаться проблемы из области государственного, международного, финансового права.
   В 1879–1880 гг. на обсуждение Общества начинают выноситься доклады, в заключениях которых содержатся указания на необходимость реформ в действующем законодательстве.
   На годовое заседание 5 марта 1879 г. за подписью двенадцати членов Общества было внесено предложение «образовать в Обществе истематическую разработку вопросов гражданского и уголовного законодательства» [158 - Там же. С. 14.].
   Данная работа представляла особую значимость в связи с тем, что в Санкт-Петербурге в это время зашла речь о возможности созыва второго съезда русских юристов, и Московское Юридическое Общество могло бы представить на этот съезд ряд предложений по реформированию российского гражданского и уголовного права.
   Подготовка подобного рода предложений осуществлялась в особой Комиссии для систематических занятий по гражданскому и уголовному законодательству, образованной на заседании Общества 5 марта 1879 г.
   Она была учреждена постановлением Московского Юридического Общества от 15 марта 1879 г. как «Особая комиссия для разработки правильного ряда рефератов по вопросам гражданского и уголовного законодательства» [159 - Устав и правила Московского Юридического Общества // Двадцатипятилетие Юридического общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889. – С. 133.].
   Комиссия распадалась на два отделения: гражданское и уголовное. В ее состав входили члены Общества, изъявившие на то желание.
   Определив вопросы, рассмотрение которых представлялось особенно полезным, члены Комиссии занимались подготовкой рефератов по этим вопросам. Составленные рефераты выслушивались и обсуждались в Комиссии; по их утверждении они публиковались или рассылались членам Юридического Общества, затем выносились на его обсуждение [160 - Там же. С. 133, 134.].
   14 апреля 1879 г. в Комиссии возникла идея о разработке вопросов железнодорожного законодательства [161 - Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие. С. 14.].
   Обращение к проблемам железнодорожного хозяйства России второй половины XIX в. не было новым для Общества. Фундаментальные исследования в этой области принадлежат члену Московского Юридического Общества и председателю его Статистического отделения А. И. Чупрову.
   Над вопросами железнодорожного дела он работал с начала 70-х гг. до конца XIX в. Работы А. И. Чупрова касались всех наиболее важных проблем в этой сфере: они посвящены анализу систем железнодорожной постройки и эксплуатации, частному и казенному железнодорожному хозяйству, налогу на перевозку пассажиров и грузов, железнодорожным тарифам, проблемам пассажирского движения, положению служащих на железных дорогах и другому. Статьи А. И. Чупрова, посвященные этим вопросам, публиковались на передовицах «Русских ведомостей», а также в «Экономическом журнале» с 1874 г. по 1894 г.
   Идея о разработке вопросов железнодорожного законодательства в Московском Юридическом Обществе совпала с приглашением Высочайше учрежденной Комиссии для исследования железнодорожного дела в России, адресованным на имя председателя Общества.
   Руководитель Комиссии – председатель Департамента государственной экономии Государственного совета граф Э. Т. Баранов – приглашал Московское Юридическое Общество «подвергнуть разработке вопросы железнодорожного законодательства» [162 - Там же.].
   Необходимость реформирования железнодорожного законодательства, в котором принимало участие и Московское Юридическое Общество, была связана с тем критическим положением, в котором оказалась железнодорожная сеть страны во второй половине XIX в.
   Согласно статье 575 Свода учреждений и уставов путей сообщения устройство железных дорог в России того времени осуществлялось «или от казны, или на иждивение частных лиц и обществ» [163 - Свод законов Российской империи. Издание 1857 года. – Спб, 1857. -Т. 12, ч. 1. -С. 107.].
   В середине 70-х гг., в период усиленной подготовки к русско-турецкой войне, возник вопрос о кризисном состоянии частных железных дорог.
   Одним из показателей бедственного состояния железнодорожного транспорта в России того времени являлось огромное количество несчастных случаев на железных дорогах, на которое не повлияло даже последующее реформирование железнодорожного законодательства.
   Так, согласно «Статистическому сборнику Министерства путей сообщения» за 1886 г. и Отчету финляндских дорог за тот же год на всех 24 508 верстах российских железных дорог произошло 249 сходов поездов с рельсов, 44 столкновения и 447 «иных происшествий». При всех этих случаях пострадало 1423 человека, в том числе погибло 420. Что касается железнодорожной сети Финляндии, то на ней в течение 1886 г. на протяжении 1450 верст не произошло ни одного схода, ни одного столкновения поездов, и только 16 так называемых происшествий, при которых пострадало 16 человек. В 1886 г. на 100 000 поездоверст приходилось пострадавших в Финляндии 0,58 человек, в России – 1,4 человека, то есть в 2,5 раза больше [164 - Чупров А. И. Положение служащих и несчастные случаи на железных дорогах // А. И. Чупров. Из прошлого русских железных дорог. Статьи 1874–1895 годов. – М., 1909. – С. 298–299.].
   Среди множества причин, определяющих безопасность движения и влияющих на число несчастных случаев на железных дорогах, далеко не последняя роль принадлежит, по мнению А. И. Чупрова, «качеству персонала служащих», которое составляют «достаточное количество служащих и удачный выбор их» [165 - Там же. С. 296.].
   И то, и другое правило, однако, постоянно нарушалось владельцами частных железнодорожных компаний. Так, хозяева железных дорог из соображений экономии постоянно стремились к сокращению числа служащих, обрекая оставшихся на непосильную и изнурительную работу, что, естественно, не могло не влиять на качество последней.
   Что касается подбора служащих, то здесь Чупров отмечает царившие в железнодорожных компаниях «фаворитизм, протекцию и произвол» при назначении на ответственные должности.
   К этому можно прибавить мизерный размер вознаграждения, назначаемого рядовым железнодорожным служащим.
   Путевые сторожа, например, получали в то время за свою работу 10 рублей в месяц, стрелочники – 11 рублей, кондукторы – 16 рублей. Для сравнения: в Финляндии дорожные сторожа получали 600 марок (или 240 рублей) в месяц, младшие кондукторы – от 400 до 480 рублей [166 - Чупров А. И. Положение служащих и несчастные случаи на железных дорогах. С. 297; 299–300.].
   Таким образом, делает вывод А. И. Чупров, «нищенское вознаграждение и необеспеченность будущего в связи с полным бесправием делают из наших железнодорожных служащих поистине жалкий род людей» [167 - Там же. С. 297.].
   Данное обстоятельство, естественно, крайне негативно сказывалось на качестве выполняемой ими работы, следствием чего являлось, в частности, такое большое число несчастных случаев на железных дорогах.
   В апреле 1876 г. военный министр граф Д. А. Милютин представил императору Александру II доклад, который затем был подвергнут обсуждению в Государственном совете и Комитете министров. Положение дел на частных железных дорогах, обстоятельно описанное в докладе, характеризовалось как крайне неудовлетворительное.
   Для выяснения причин развала железнодорожного хозяйства и выработки программы правительственного регулирования в этой сфере в июле 1876 г. была учреждена вышеназванная Комиссия для исследования железнодорожного дела в России под руководством графа Э. Т. Баранова.
   С деятельностью данной Комиссии связан поворот в железнодорожной политике российского правительства.
   Комиссия работала в течение восьми лет – с 1876 г. по 1884 г. (ликвидирована после смерти графа Баранова в ноябре 1884 г.).
   Уже осенью 1876 г. Императору был представлен доклад Комиссии, в котором отмечалась полная несостоятельность железных дорог России в торговом и промышленно-коммерческом отношении. «Современное состояние наших железных дорог, – как значилось в докладе, – не имеющих возможности удовлетворить даже потребностям пассажирского и товарного движения, может причинить неизмеримый вред Государству во время войны…» [168 - Труды Высочайше учрежденной Комиссии для исследования железнодорожного дела в России. – Спб, 1879. -Т. 1, ч. 1. -С. 2.].
   Например, перевозка отряда новобранцев численностью 12 000 человек по дороге от Козлова до Владикавказа должна была, по расчетам Комиссии, занять одни сутки, тогда как в 1876 г. для этого потребовалось два месяца и при этом с перерывами от 10 до 15 дней [169 - Там же. С. 3].
   В этом же докладе прозвучала проблема несчастных случаев на российских железных дорогах. В докладе, в частности, отмечалось, что «только неотлагательная нужда может заставить путешественника ехать и подвергать свою жизнь опасности, вследствие неурядицы на многих из наших железных дорог» [170 - Труды Высочайше учрежденной Комиссии для исследования железнодорожного дела в России. С. 41.].
   Эти неурядицы, по мнению Комиссии, происходили по причине «совершенной безответственности железнодорожных управлений, а равно и отсутствия положительного закона, определяющего права и обязанности каждого из лиц, служащих при эксплуатации железных дорог» [171 - Там же. С. 42.]. Потому во всех судебных разбирательствах о несчастных случаях на дорогах виновными оказывались лишь самые мелкие служащие, а лица, занимавшие старшие должности, освобождались от ответственности.
   В этом же докладе приводились данные об огромных убытках Государственного казначейства от «содержания» частных железных дорог.
   Общий вывод Комиссии был таков: из имевшихся на тот момент в России 53-х железных дорог, 23 по результатам исследования находились в «неудовлетворительном… во всех отношениях, состоянии» [172 - Там же. С. 5].
   Начавшаяся русско-турецкая война прервала работу Комиссии. Однако кризисное состояние железных дорог в годы войны заставило руководство Комиссии усилить свою работу в послевоенное время. Управляющим делами Комиссии был назначен Начальник управления военных перевозок Военного министерства М. Н. Анненков.
   Для изучения положения железнодорожного дела в отдельных экономических районах страны была организована целая сеть подкомиссий, в работе которых широкое участие приняли помещики, промышленная и торговая буржуазия, железнодорожные инженеры и экономисты.
   В результате этой работы Комиссией были детально изучены вопросы, связанные с потребностями в железнодорожном транспорте сельскохозяйственного рынка, помещичьего хозяйства, фабрично-заводской и горнодобывающей промышленности, внутренней и внешней торговли России.
   Все это нашло отражение в опубликованных шеститомных трудах Комиссии.
   Ею же были определены основные направления реформирования железнодорожного хозяйства России, к которым можно отнести следующие: установление государственного контроля над хозяйством частных железнодорожных компаний; упорядочение тарифного дела; изъятие ряда важнейших железнодорожных линий из рук частных кампаний и передача их государству.
   При этом главной проблемой, требовавшей скорейшего разрешения, было отсутствие должного законодательного регулирования отношений, возникающих в сфере эксплуатации железных дорог, а также вопросов ответственности за нарушение действовавшего железнодорожного законодательства.
   Основным источником, регулировавшим права и обязанности железнодорожных служащих, а также вопросы их ответственности за нарушения в работе, был Свод законов Российской империи 1857 г., а точнее – глава 3 «О железных дорогах» раздела 3 «О сухопутных сообщениях». Однако данный закон регулировал преимущественно отношения на Николаевской железной дороге, состоявшей в ведении государственной казны и управлявшейся на особых основаниях.
   Существовали также циркуляры и постановления Министерства путей сообщения, но поскольку они издавались лишь по отдельным случаям или направлениям железнодорожного дела, они не охватывали всей совокупности отношений в этой сфере и ставили в затруднение следователей, которые не могли найти в них четких положений, определяющих круг деятельности, права и ответственность каждого железнодорожного служащего или учреждения.
   Нормы, касавшиеся непосредственно пассажиров, устанавливались, помимо общих гражданских законов, правилами, издаваемыми каждой железной дорогой, но, как писал А. И. Чупров, «железная дорога в своем районе пользуется обыкновенно безусловной монополией перевозки и потому имеет возможность принудить публику подчиниться каждому ее предписанию», ставя пассажира, таким образом, в полною зависимость от усмотрения местного железнодорожного начальства [173 - Чупров А. И. О необходимости законодательного регулирования условий железнодорожной перевозки // А. И. Чупров. Из прошлого русских железных дорог. Статьи 1874–1895 годов. – М., 1909. -С. 20.].
   Недостаток законодательного регулирования отмечался не только в правилах пассажирских перевозок, но и в правилах перевозок грузов, которые служили «неисчерпаемым источником взаимных пререканий между товароотправителями и железными дорогами» [174 - Там же. С. 21.].
   Та же проблема существовала и в сфере регулирования взаимоотношений между управлениями различных железных дорог.
   Этот пробел в законодательстве был осознан и самими железнодорожными управлениями, в связи с чем в середине 70-х гг. в правовом регулировании железнодорожных отношений произошли некоторые положительные изменения.
   Так, в 1875 г. были приняты два важных судебных решения, которые устанавливали недействительность железнодорожных правил в той части, в которой они противоречили общему гражданскому законодательству.
   Кроме того, Министерством путей сообщения были утверждены «Временные правила перевозки пассажиров, товаров и прочих предметов по Харьковско-Николаевской дороге», которые предполагалось применять и на других дорогах.
   В большинстве случаев они узаконивали правила, уже установившиеся на российских железных дорогах, но и содержали новые положения.
   Например, в вопросах перевозки пассажиров была значительно облегчена денежная ответственность безбилетных пассажиров; разрешена перевозка (по согласованию с начальником станции) домашних птиц и животных в общих пассажирских вагонах, чего ранее не дозволялось.
   Немаловажными представляются и содержащиеся в этих правилах положения «о порядке действий в случае нарушения благочиния на станциях и в пути», устанавливавшие четкий порядок составления соответствующих актов и дальнейшего рассмотрения дела и тем самым оставлявшие «менее простора для случайности и произвола» [175 - Чупров А.И. О необходимости законодательного регулирования условий железнодорожной перевозки. С. 22.].
   Что касается перевозок грузов, то здесь Временные правила вводили единые условия перевозки и устанавливали ответственность за их нарушение. При этом, что наиболее ценно, правила содержали положение, согласно которому ответственность железной дороги наступала в любом случае, когда она не могла доказать своей невиновности, а не тогда, когда отправитель смог доказать ее вину, как это было ранее [176 - Там же. С. 23.].
   По вопросам грузовых и пассажирских перевозок, а также ответственности железнодорожных служащих Московским Юридическим Обществом были разработаны два законопроекта, положения которых были использованы правительственной Комиссией для исследования железнодорожного дела в России в процессе ее работы по созданию программы реформирования законодательного регулирования в железнодорожной сфере.
   Первым был законопроект «О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных предприятий», рассмотренный Обществом в начале 1880 г. Далее был составлен «Проект уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог», который обсуждался на заседаниях Общества осенью того же 1880 г.
   Небезынтересным представляется здесь сравнение данных законопроектов с существовавшими законодательными актами поданным вопросам.
   Обратимся к законопроекту «О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных предприятий» от 1879 г.
   В проекте указывалось на «ненормальное состояние отношений железных дорог к публике», обусловленное тем, что железные дороги, являясь, по существу, «предприятием публичным», находились в собственности частных лиц или компаний. Кроме того, лицам, не связанным с железнодорожным управлением, был крайне затруднен доступ к ознакомлению с правилами, действовавшими на железных дорогах [177 - О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных пред приятий // Юридический Вестник. – 1880. – № 1. – С. 70.].
   Выход из этого положения Комиссия Московского Юридического Общества видела в некотором отступлении от тех принципов, которые действовали в сфере правового регулирования отношений между частными лицами, но которые, однако, оказывались несостоятельными в регулировании правоотношений между частным лицом и крупным предприятием, каковым является железная дорога.
   Авторы проекта утверждали, что «свобода договора и принцип равенства гражданско-процессуального положения тяжущихся сторон должны быть ограничены, когда речь заходит о крупных предприятиях с общественным характером и монопольным положением» [178 - Там же. С. 21.].
   Исходя из этих соображений и был составлен данный законопроект.
   В работе над ним авторы руководствовались аналогичными законами других государств: Швейцарским законом 1875 г., «Проектом международной конвенции о перевозке товаров по железным дорогам» и материалами составившей этот проект Бернской конференции, а также материалами судебной практики Англии и Франции.
   Законопроект «О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных предприятий» корреспондирует с Законом «О наказаниях за нарушение безопасности железных дорог и пароходных сообщений и о вознаграждении потерпевших ущерб вследствие смерти или повреждения здоровья, причиненных при эксплуатации сих предприятий» от 25 января 1878 г.
   Сопоставляя этот Закон и законопроект Юридического Общества, мы видим следующее.
   Согласно Закону от 25 января 1878 г. (пункт II. 1) «владельцы железнодорожных и пароходных предприятий… обязаны вознаграждать каждого потерпевшего вред или убыток вследствие смерти или повреждения в здоровье» [179 - Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 53. 1878. -Спб, 1880. – С. 70.]. В законопроекте же (ст. 1) предусмотрено, что владельцы железнодорожных предприятий несут гражданскую ответственность за «всякий имущественный или иной вред», причиненный лицу в результате несчастного случая, происшедшего по вине железнодорожного предприятия [180 - О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных пред приятий. С. 75.].
   В принятом позднее, в 1885 г., Общем уставе российских железных дорог в статье 92 положение Закона 1878 г. осталось без изменений, однако установлена ответственность железных дорог «за утрату или порчу принятого к перевозке багажа» (ст. 96) [181 - Общий устав российских железных дорог (от 12 июня 1885 г.) // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 5. 1885. -Спб., 1887. -С. 321.]. Устав предусматривает также ответственность железных дорог за утрату и повреждение груза, произошедшие в промежуток времени от заключения договора перевозки до выдачи груза (ст. 102)“ [182 - Там же. С. 322.].
   Что касается порядка выплаты вознаграждения, то в Законе (пункт П.5)установлено, что потерпевший вправе выбрать одну из двух форм выплаты вознаграждения: единовременную выплату или ежегодное либо в определенные сроки уплачиваемое пособие [183 - 182 Полное собрание законов Российской империи. С. 70.]. Законопроект же (ст. 18) указывает, что в случае смерти или нанесения вреда здоровью возмещение вреда устанавливается в зависимости от желания истца в одной из трех форм: единовременные платежи, срочные платежи или то и другое вместе [184 - О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных пред приятий. С. 90.].
   Кроме того, в законопроекте более четко установлена презумпция виновности владельцев железнодорожных предприятий в произошедшем на железнодорожной дороге несчастном случае.
   Так, в статье 9 указано, что «в каждом случае нанесения кому-либо вреда при ведении железнодорожного предприятия означенный вред предполагается происшедшим от неисправностей этого ведения» [185 - Там же. С. 84.]. Потерпевшая сторона обязана доказать лишь наличие ущерба, железнодорожное предприятие же считается виновным в его нанесении, если не сможет доказать обратное.
   Презумпция виновности железных дорог отражена в упомянутых выше «Временных правилах перевозки пассажиров, товаров и прочих предметов по Харьковско-Николаевской дороге», а также в самом Общем уставе российских железных дорог.
   Так, в статье 96 Устава указано, что железная дорога отвечает за утрату или порчу багажа, «если не докажет, что они произошли от непреодолимой силы, от свойства самого багажа или по вине самих пассажиров» [186 - Общий устав российских железных дорог (от 12 июня 1885 г.) // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 5. 1885. -Спб., 1887. -С. 321.].
   То же самое касается и перевозки груза: железная дорога отвечает за его утрату или повреждение, если не докажет, что они произошли либо по вине распоряжающегося им лица, либо от свойств самого груза, либо по причине «отсутствия или недостаточности упаковки», либо от непреодолимой силы [187 - Общий устав российских железных дорог (от 12 июня 1885 г.) // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 5. 1885. -Спб., 1887. – С. 322.].
   Целью второго разработанного Комиссией Московского Юридического Общества законопроекта – «Проекта уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог» – было упорядочение системы наказаний за преступления на железнодорожном транспорте.
   На момент составления законопроекта существовало три закона, действовавших в этой сфере: Уложение о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1866 г. (статьи 1081–1086), Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями от 20 ноября 1864 г. (ст. 76) и, наконец, упомянутый выше Закон «О наказаниях за нарушение безопасности железных дорог и пароходных сообщений и о вознаграждении потерпевших ущерб вследствие смерти или повреждения здоровья, причиненных при эксплуатации сих предприятий» от 25 января 1868 г.
   Все три закона подверглись пересмотру и критике членов Комиссии Московского Юридического Общества при подготовке ею указанного законопроекта.
   В этих законах были отмечены следующие недостатки.
   Наказания, налагаемые Уложением о наказаниях на частных лиц, совершивших уголовные преступления на железной дороге, отличались крайней суровостью, в то время как наказания за аналогичные и даже более тяжкие преступления, совершенные должностными лицами железнодорожных предприятий, были гораздо мягче.
   Так, согласно статье 1081 Уложения виновный в умышленном повреждении железной дороги, если это деяние могло повлечь за собой нарушение движения транспорта, подвергался «или лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжные работы в крепостях на время от восьми до двенадцати лет; или к лишению всех особенных, лично и по состоянию присвоенных, прав и преимуществ и к ссылке на житье в Сибирь; или же к отдаче в исправительные арестантские роты…» [188 - Уложение о наказаниях уголовных и исправительных с разъяснениями по решениям кассационных департаментов Правительствующего Сената. – Спб, 1873. – С. 328–329.].
   Если же это деяние было совершено с намерением подвергнуть опасности следующий по этой дороге железнодорожный транспорт, то, согласно статье 1082, нарушитель наказывался лишением всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в рудниках (бессрочно или на срок от 15 до 20 лет) [189 - Там же.]. Стоит отметить, что такое наказание (по статье 1452 Уложения) назначалось за убийство заведомо беременной женщины.
   В то же время, если небрежность главного проводника или несоблюдение им предписанных предосторожностей при провожании транспорта повлекли за собой увечье или смерть какого-либо лица, то согласно статьям 1466 и 1494 Уложения он подвергался «заключению в тюрьме на время от двух до четырех месяцев, или аресту от семи дней до трех месяцев, или строгому выговору в присутствии суда» [190 - Уложение о наказаниях уголовных и исправительных с разъяснениями по решениям кассационных департаментов Правительствующего Сената. – Спб, 1873. – С. 429.].
   Необходимо заметить, что данные наказания (согласно статье 30 Уложения) относились к группе исправительных и занимали пятое, шестое и седьмое места по степени тяжести (последнее – наименее тяжкое).
   В то же время такое наказание, как предусмотренные статьей 1082 лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы, являлось вторым по степени суровости уголовным наказанием, следуя сразу за смертной казнью (ст. 17).
   Кроме того, наказания, налагаемые на «железнодорожных агентов», распространялись не на всех служащих, а лишь на их отдельные категории: «управляющий паровым движителем транспорта» (ст. 1083), «надзирающий за железною дорогою» (ст. 1084), главный проводник (ст. 1085).
   Если же эти лица совершали менее значительные правонарушения, то согласно статье 1086 они подвергались наказаниям, предусмотренным в уставе данной железной дороги, то есть в данном случае их ответственность фактически отсутствовала.
   Закон 25 января 1878 г., столь прогрессивный в вопросах гражданской ответственности за вред, мало подвинул вперед проблему уголовных наказаний за преступления на железной дороге. В отличие от Уложения о наказаниях, он охватывал весь персонал железной дороги, но также отличался рядом недостатков.
   Так, пункты 1.1 и 1.2 данного Закона предусматривали наказание для лица, неумышленно, по неосторожности или даже случайно повредившего или загромоздившего железнодорожные пути, даже в том случае, если это лицо приняло все зависевшие от него меры к предотвращению опасности, и вреда этими действиями нанесено не было [191 - Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 53. 1878. – Спб, 1880. – С. 69.].
   В то же время данным Законом наказывались только умышленные действия должностных лиц железнодорожного управления, если эти действия повлекли за собой смерть или увечье другого лица (пункт 1.4), всякие же совершенные ими умышленные преступные деяния, случайно не причинившие вреда, оставались в результате безнаказанными.
   Если же «железнодорожные агенты» поручали свои обязанности посторонним лицам, неспособным к их исполнению, то за такие действия, повлекшие за собой смерть другого лица или вред его здоровью, полагался либо арест на срок не свыше трех месяцев, либо денежное взыскание не свыше 300 рублей, либо тюремное заключение на срок от двух месяцев до одного года и четырех месяцев [192 - Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. Т. 53. 1878. -Спб, 1880. -С. 70.].
   При этом такому же наказанию подвергались лица, не подчинившиеся законным требованиям железнодорожных сторожей, если эти действия не повлекли за собой никаких вредных последствий.
   Таким образом, данный Закон страдал теми же недостатками, что и Уложение о наказаниях: необоснованной суровостью к частным лицам и ничем не оправдываемым снисхождением к «железнодорожным агентам».
   Кроме того, Закон от 25 января 1868 г. не отменял и не заменял статей Уложения о наказаниях во всех случаях противоречия их положений, что вызывало путаницу в судебной практике по таким делам.
   Результаты этой судебной практики, как говорится в докладе Комиссии Московского Юридического Общества, показывали, что число уголовных преследований было значительно ниже числа железнодорожных катастроф; на скамье подсудимых оказывались рабочие, сторожа, стрелочники, кочегары, машинисты, начальники станций, в то время как виновные действия начальников железнодорожного управления оставались, за редчайшими исключениями, безнаказанными [193 - Проект уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог // Юридический Вестник. – 1880. – № 10. – С. 300.].
   Такое положение дел неизбежно приводило к сознанию необходимости кардинального реформирования уголовного законодательства в области отношений на железнодорожном транспорте.
   При подготовке «Проекта уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог», Комиссия Московского Юридического Общества основывалась на французском законе 1845 г., Германском уложении и, главным образом, Венгерском уложении, признанным ею наиболее совершенным в этой области.
   Что нового вносил этот законопроект в железнодорожное законодательство и чем он отличается от рассмотренных выше законодательных актов?
   Во-первых, он предусматривал равную ответственность за преступления частных лиц и работников железнодорожного транспорта (ст. 1) [194 - Проект уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог // Юридический Вестник. – 1880. -№ 11. -С. 460.].
   Во-вторых, в законопроекте существенно различались наказания, выносимые за умышленные преступления и неосторожные деяния.
   Например, за умышленное повреждение железнодорожного пути и иные незаконные действия, если они повлекли за собой смерть человека, виновный наказывался ссылкой в каторжные работы на двадцатилетний срок (ст. 2); за те же действия, совершенные по неосторожности и повлекшие смерть другого лица, предусмотрено наказание в виде тюремного заключения на срок до одного года и четырех месяцев (ст. 3) [195 - Проект уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог // Юридический Вестник. -1880. -№ 11. – С. 460–461.].
   В законопроекте, кроме того, значительно усилена мера ответственности железнодорожных служащих за совершенные ими преступления.
   Так, согласно статье 4 за совершение ими умышленных или неосторожных действий с нарушением служебных обязанностей (или лежащих вне круга таковых), если эти действия повлекли (или могли повлечь) тяжкие последствия, железнодорожные служащие подвергались указанным выше наказаниям, которые могли быть по усмотрению суда возвышены на одну степень, с присоединением штрафа в одну тысячу рублей.
   Кроме того, в статье 5 законопроекта указано, что железнодорожные служащие могли быть помимо основного наказания «лишены судом права на железнодорожную службу вообще, или особые отрасли ея» [196 - Там же. С. 461.].
   Неувольнение или же заведомое принятие таких лиц на службу согласно статье 6 грозило уполномоченным лицам наказанием в виде денежного взыскания от 100 до 1000 рублей или увольнением с должности [197 - Там же С. 460.].
   Таким образом, несмотря на попытки властей упорядочить отношения в железнодорожном деле путем издания законодательных актов по отдельным вопросам, недостаток правового регулирования в этой сфере был весьма значителен.
   Отсутствие специального, исчерпывающего железнодорожного законодательства продолжало ощущаться, поэтому лейтмотивом всех выводов Комиссии по исследованию железнодорожного дела звучит мысль о том, что «необходимо безотлагательно издать особый (железнодорожный – С. Т.) закон», что представлялось одной из основных мер, могущих вывести железнодорожное дело из кризисного состояния [198 - Труды Высочайше учрежденной Комиссии для исследования железнодорожного дела в России. – Спб., 1879. -Т. 1. -Ч. 1. – С. 63.].
   Таким законом стал «Общий устав российских железных дорог» как основа российского железнодорожного законодательства, принятый в 1885 г.
   Принятию его предшествовала четырехлетняя борьба в правительственных кругах по этому поводу.
   Первоначальная редакция проекта «Общего устава», выработанная на общем железнодорожном съезде в 1881 г., с рядом радикальных мероприятий по усилению правительственного надзора и контроля, неоднократно переделывалась.
   В окончательной форме проект был внесен на утверждение в Государственный совет в августе 1882 г.
   Он состоял из пяти разделов: 1) об общих и частных железнодорожных установлениях; 2) о пассажирском и товарном движении; 3) о подсудности и давности исков, предъявленных к железным дорогам, и о порядке взыскания с них долгов; 4) о железнодорожном полицейском надзоре; 5) о наказаниях за нарушение железнодорожных правил и безопасности железных дорог [199 - Объяснительная записка к проекту Общего устава российских железных дорог. – Спб, 1881. – С. 37–39.].
   Таким образом, проект включал в себя все основные вопросы, требовавшие законодательного регулирования в сфере железнодорожного дела.
   Однако министр путей сообщения К. Н. Посьет развернул целую кампанию против утверждения Устава в данной редакции. При этом Министерство не ограничилось критикой различных статей Устава, а признало его введение невозможным как противоречащее договорам государства с железнодорожными обществами.
   Такой отзыв Министерства А. И. Чупров в одной из своих статей назвал «сюрпризом для всего русского общества» [200 - Чупров А. И О противодействии Министерства путей сообщения введению проекта Устава российских железных дорог, выработанного комиссией графа Баранова //А.И. Чупров. Из прошлого русских железных дорог. Статьи 1874–1895 годов. – М., 1909. – С. 42.].
   Надежды на принятие железнодорожного Устава, порожденные самим фактом назначения по этому вопросу особой комиссии с достаточно широкими полномочиями, испытывали все, кому приходилось иметь дело с железными дорогами: как пассажиры, с риском для жизни и здоровья путешествовавшие по России, так и сами железнодорожные компании, заинтересованные в установлении своих прав и обязанностей по отношению к пассажирам, управлениям других железных дорог и государству. Однако ведомство, специально призванное защищать интересы общества и государства в железнодорожном деле, оказалось противником установления прочного правопорядка в этой сфере.
   Не меньшего удивления заслуживают сами основания, указанные Министерством как препятствующие принятию Устава. Было бы закономерным отклонение Устава по причине его недостатков, неполноты и т. п. Но пробелы в проекте должны были бы послужить поводом к его исправлению и дополнению, но никак не к отрицанию закона в самом принципе.
   Поэтому трудно не согласиться с мнением А. И. Чупрова, подводящего итог своим размышлениям поданному вопросу: «…когда высшее учреждение страны считает издание общего закона нарушением договоров с железнодорожными компаниями, то каждому становится ясным, что следует надолго оставить всякие надежды на упорядочение существующих ныне отношений» [201 - Чупров А. И О противодействии Министерства путей сообщения введению проекта Устава российских железных дорог, выработанного комиссией графа Баранова. С. 43.].
   Впрочем, надежды оправдались, хотя бы частично, уже через два года после написания этих строк.
   12 июня 1885 г. Император Александр III утвердил решение Комитета министров о введении Общего устава российских железных дорог и организации Совета по железнодорожным делам.
   Значение этого нормативно-правового акта в регулировании железнодорожных отношений трудно переоценить. Утвержденный в форме основного железнодорожного закона, Общий устав устанавливал единые юридические нормы хозяйственной эксплуатации железнодорожного транспорта.
   Взамен трудно контролируемой свободной деятельности железнодорожных «королей» на частных железных дорогах Устав ввел твердые государственные начала в регламентации деятельности и ответственности железнодорожной администрации на транспорте.
   Большинство вопросов, касавшихся сооружения и эксплуатации железных дорог в Империи было передано в ведение Совета по железнодорожным делам.
   В состав Совета, возглавляемого министром путей сообщения, входили представители целого ряда министерств: Путей сообщения, Финансов, Юстиции, Внутренних дел, Государственных имуществ, Военного и Государственного контроля, а также представители частных железных дорог, торговли и мануфактур, земледельческой и горнозаводской промышленности [202 - Положение о Совете по железнодорожным делам (от 12 июня 1885 г.) // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 5. 1885. -Спб., 1887. – С. 308.].
   Совету были предоставлены весьма широкие полномочия в сфере правового регулирования железнодорожного дела.
   Так, рассмотрению Совета подлежали: проекты новых законов, касавшиеся устройства и эксплуатации железных дорог; предложения о внесении в действовавшие законы изменений и дополнений, равно и об их отмене; принимавшиеся в административном порядке подзаконные акты (правила и инструкции); железнодорожные тарифы и таксы в подведомственной Правительству сфере; и, кроме того – «все вообще относящиеся до устройства, эксплоатации и хозяйства железных дорог вопросы, обсуждение которых в Совете признано будет полезным Министерством путей сообщения или другими главными начальниками отдельных частей управления, предметов ведомства которых касаются сии вопросы» [203 - Там же С. 309.].
   Государственный контроль был установлен и в вопросах заключения соглашений между управлениями железных дорог. Проекты этих соглашений, определявших права и обязанности дорог в хозяйственном отношении, должны были пройти утверждение министерств Путей сообщения и Финансов [204 - Общий устав российских железных дорог (от 12 июня 1885 г.) // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 5. 1885. -Спб., 1887. -С. 311.].
   Общий устав устанавливал, кроме того, ответственность железных дорог по перевозкам людей и грузов. В статье 5 Устава указано, что железная дорога «ответствует за вред и убытки, причиненные служебными действиями служащих на ней…» [205 - Там же. С. 310.]. При этом все сделки и соглашения, которые могли заключаться между железными дорогами и пассажирами или отправителями грузов, смягчавшие ответственность железных дорог или освобождающие их от нее, признавались недействительными (ст. 6).
   Согласно статье 121 Устава лицо, которому был нанесен личный или имущественный вред, могло заявить требование о его компенсации управлению железной дороги либо предъявить исковое заявление в суд [206 - Там же. С. 324.].
   Если в трехмесячный срок требование не удовлетворялось, «взыскателю» предоставлялось право обратиться в суд с заявлением о признании железнодорожного Общества соответствующей дороги несостоятельным. Признание же Общества несостоятельным влекло за собой передачу дороги в казенное управление и ликвидацию дел данного Общества.
   Принятие Общего устава российских железных дорог было не единственной мерой российского Правительства по установлению государственного контроля над железнодорожными перевозками.
   Одним из наиболее важных звеньев его новой железнодорожной политики была тарифная реформа 1889 г.
   Тарифный вопрос был одним из самых «больных» мест в экономической жизни России. В начале 80-х гг. тарифная борьба захватила большую часть русской железнодорожной сети.
   Данная проблема также нашла свое отражение в работах А. И. Чупрова. В одной из своих статей по этому вопросу он дает характеристику тарифному делу в России.
   Сосредоточение на рельсовых путях основной массы провозимых по стране грузов, значительные расстояния, на которые перевозились товары в связи с отдаленностью мест их производства от мест потребления, а также громоздкость этих грузов – все это ставило производителей и продавцов в полную зависимость от тарифных мер железных дорог: их прибыль или убыток во многом зависели от повышения или понижения тарифов на перевозку грузов [207 - Чупров А. И О подчинении железнодорожных тарифов правительственному руковод ству. С. 215–216.].
   Однако и в этом вопросе практически бесконтрольной властью обладали железнодорожные компании. В правительственные инстанции поступали многочисленные жалобы от помещиков и представителей торгово-промышленной буржуазии на провозные платы, назначаемые всемогущими железнодорожными компаниями.
   Деятельность железнодорожных Обществ в данной сфере наносила существенный ущерб и государственной казне. Например, при помощи установления своих тарифов железные дороги активно противодействовали поднятию таможенных пошлин.
   Таким образом, возникла необходимость государственного вмешательства и в тарифное дело, осознанная самим Правительством.
   Тарифная реформа проводилась в течение нескольких лет.
   В 1886 г. государственному контролю были подчинены железнодорожные тарифы заграничного сообщения.
   При обсуждении законопроекта по этому вопросу в Государственном совете были сформулированы основные принципы государственной железнодорожной политики, подчиненной двум целям: возможно сильнейшему с помощью железных дорог развитию экономической жизни страны и возмещению государственному казначейству затрат на содержание железных дорог.
   Окончательно тарифная реформа была закреплена утверждением 8 марта 1889 г. «Временного положения о железнодорожных тарифах и об учреждениях по тарифным делам». Данным законом была установлена государственная монополия на железнодорожные тарифы.
   Согласно статье 2 Временного положения «с целью ограждения интересов населения, промышленности, торговли и казны» руководство деятельностью железных дорог по установлению тарифов передавалось Правительству [208 - Высочайше утвержденное Временное Положение о железнодорожных тарифах и об учреждениях по тарифным делам (от 8 марта 1889 года) // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 9. 1889. -Спб., 1891. – С. 89.].
   Полномочия Правительства согласно статье 3 состояли в установлении тарифных норм и правил их составления, в надзоре за их неуклонным исполнением и принятии мер к устранению отступлений от них, а также в урегулировании возникающих между железными дорогами разногласий по тарифному вопросу [209 - Там же.].
   Руководство тарифным делом сосредоточивалось в Министерстве финансов, в составе которого были образованы Совет по тарифным делам, Тарифный комитет и Департамент железнодорожных дел.
   Министерство финансов было наделено в этой сфере самими широкими полномочиями. Так, съезды представителей железных дорог для обсуждения тарифных вопросов могли собираться только по распоряжению или с разрешения указанного Министерства (ст. 7). Оно же утверждало предложения железных дорог и съездов об изменении тарифов, а также могло приостановить действие нового тарифа (ст. 9) [210 - Высочайше утвержденное Временное Положение о железнодорожных тарифах и об учреждениях по тарифным делам (от 8 марта 1889 года) // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 9. 1889. -Спб., 1891. – С. 89.].
   За этим основным законодательным актом, который действовал с небольшими изменениями вплоть до 1917 г., последовал ряд временных правил, изданных для его дополнения и разъяснения: «Временные правила относительно составления, публикации, введения в действие и отмены тарифов» от 29 марта 1889 г., «Правила относительно распределения железнодорожных сборов по перевозкам прямого сообщения» от 14 июня 1889 г., «Правила для съездов представителей железных дорог по тарифным вопросам» от 1 августа 1889 г., «Правила относительно общих способов устранения соперничества железных дорог между собою по перевозке грузов» от 5 августа 1889 г.
   Временное положение в совокупности с указанными актами составили, как писал А. И. Чупров, «полный кодекс тарифного законодательства, со всей полнотой регулирующий права и обязанности железных дорог и государства в этой области» [211 - Чупров А. И. Тарифные меры // А. И. Чупров Из прошлого русских железных дорог. Статьи 1874–1895 годов. – М., 1909. – С. 235.].
//-- * * * --//
   Необходимость реформирования железнодорожного законодательства была вызвана, в первую очередь, кризисным состоянием частных железных дорог, которое наиболее полно проявилось в середине 70-х гг. XIX в., в период усиленной подготовки к русско-турецкой войне.
   Для выяснения причин крайне неудовлетворительного положения на частных железных дорогах была создана Высочайше учрежденная Комиссия для исследования железнодорожного дела в России под руководством председателя Департамента государственной экономии Государственного совета графа Э. Т. Баранова.
   В своей работе данная Комиссия пользовалась, в частности, разработками в данной области, принадлежащими члену Московского Юридического Общества и председателю его Статистического отделения А. И. Чупрову.
   В результате деятельности Комиссии была выявлена первопричина бедственного положения железнодорожного транспорта в России: отсутствие должного законодательного регулирования отношений, возникающих в сфере эксплуатации железных дорог, а также вопросов ответственности за нарушение действующего железнодорожного законодательства.
   В этой области Московским Юридическим Обществом в 1880 г. были разработаны два законопроекта, касающиеся грузовых и пассажирских перевозок, а также ответственности железнодорожных служащих.
   Авторы законопроектов руководствовались в своей работе детально изученными ими законами других государств, принятыми в данной сфере, – Швейцарии, Франции, Англии, Германии, Венгрии.
   Первым был законопроект «О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных предприятий».
   Сравнивая этот законопроект с регулировавшим данные вопросы законом «О наказаниях за нарушение безопасности железных дорог и пароходных сообщений и о вознаграждении потерпевших ущерб вследствие смерти или повреждения здоровья, причиненных при эксплуатации сих предприятий» от 25 января 1878 г., мы видим, что проект Юридического Общества более четко устанавливает презумпцию виновности владельцев железнодорожных предприятий в произошедшем на дороге несчастном случае.
   Что касается второго законопроекта – «Проекта уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог», он предусматривал отсутствовавшие в действовавшем в этой сфере законодательстве положения о равной ответственности частных лиц и железнодорожных служащих за преступления на железной дороге. В нем также существенно различались наказания, выносимые за умышленные и неосторожные деяния.
   Следует отметить, что данные принципы нашли свое отражение в принятом в 1885 г. «Общем уставе российских железных дорог», который вместе с «Временным положением о железнодорожных тарифах и об учреждениях по тарифным делам» 1889 г. установили жесткий государственный контроль в железнодорожном деле, что и составляло основную цель проводимых в этой сфере правительственных мер.

3.2 Гражданское уложение и обычное право

   В 1882–1883 гг. Московскому Юридическому Обществу были официально предложены две задачи: содействовать предпринятому в 1882 г. общему пересмотру действующих гражданских законов и составлению проекта Гражданского уложения, а также рассмотреть составленный к тому времени проект Общей части Уголовного уложения.
   Основу действовавшего гражданского законодательства составляла в это время часть 1 тома X Свода Законов (или «Свод законов гражданских», как называли эту часть современники), подвергавшаяся критике со стороны российских цивилистов второй половины XIX в.
   Считалось, например, что Свод гражданских законов составлен без всякой связи с существовавшим ранее российским законодательством; что помещенные в него законы не содержат начал, выработанных российской действительностью, и не служат выражением народных правовых воззрений, и что в нем представлены лишь широкие заимствования из кодексов других государств – французского, прусского и английского.
   Говорилось и о том, что часть 1 тома X Свода Законов вмещает в себя далеко не все российское гражданское право, хотя, с другой стороны, содержит в себе немало не относящихся к нему постановлений.
   Задача разработки путей совершенствования российского гражданского законодательства стала одной из важнейших и для Московского Юридического Общества.
   Еще в 1867 г. член Общества Н. В. Калачов предложил обширный план собирания материалов для будущего Гражданского уложения. В заседании Московского Юридического Общества от 20 февраля 1868 г. он сообщил собравшимся «Программу разработки начал русского гражданского права по Своду Законов с его источниками и по судебным решениям».
   В этой программе он указывает на «священную обязанность» российских юристов «оказать всевозможное содействие правительству» в составлении Гражданского уложения [212 - Программа разработки начал русского гражданского права по Своду Законов с его источниками и по судебным решениям // Юридический Вестник. -1867-1868. – № 11. – С. 4.].
   Материал, подлежавший изучению, комментированию и дополнению на основе теоретических и практических данных, был представлен, прежде всего, в части 1 тома X Свода Законов, а также в иных, относящихся к гражданскому праву, статьях в других томах Свода.
   Согласно программе, перед исследователями ставилась задача выявления основных начал российского гражданского права и их последующего анализа для выяснения того, насколько они соответствуют принципиальным положениям западной теории и практики в данной области.
   Средством для выполнения этой задачи должен был стать анализ каждого понятия, каждого института гражданского права в его становлении и развитии. Конечной целью автор видел «начертание проекта: в каком виде или полноте могли бы быть изложены в русском гражданском Уставе разные учреждения гражданского права» [213 - Там же. С. 11.].
   Саму работу предполагалось построить следующим образом. Все законы в области гражданского права должны были быть поделены на разделы, внутри них – на главы. Группа юристов, взявшая на себя разработку какого-либо раздела, во время работы над разделом и после ее окончания должна была передать материал другим юристам для внесения замечаний и дополнений. После всех исправлений подготовленный каждой группой материал должен был быть зачитан на общем собрании принимавших участие в разработке Свода. Затем назначенные Обществом главный редактор и его помощники из членов отдельных групп занимались бы приведением всех трудов в систему и подготовкой их к печати.
   Несмотря на то что Общество восприняло эту программу с интересом, представленный план работ не был осуществлен: члены Общества, занятые государственной службой или практической деятельностью не могли посвятить достаточно времени столь трудоемкой работе. Как значится в отчете Московского Юридического Общества за 1868 и 1869 гг., «интерес времени, лихорадочная практическая деятельность отодвинули на второй план спокойный литературный труд» [214 - Отчет Московского Юридического Общества за 1868 и 1869 годы // Юридический Вестник. – С. 6.].
   Однако труды Н. В. Калачова не пропали даром. Как впоследствии будет сказано на одном из заседаний Общества, именно благодаря его программе «первый съезд юристов в Москве… мог поднять вопрос о новом уложении» [215 - Московское юридическое общество в 1885–1886 г. (Из протоколов заседаний) // Юридический Вестник. -1887. -№ 5–8. – С. 427.]. Этот съезд, на котором выдвигались предложения по реформированию гражданского законодательства, дал толчок Московскому Юридическому Обществу к началу нового этапа работ над подготовкой Гражданского уложения.
   В 1876 г. секретарь Общества П. Л. Карасевич принял на себя руководство работами по подготовке материалов для будущего Уложения.
   Вокруг Карасевича сгруппировался небольшой кружок членов Общества, в состав которого вошло несколько присяжных поверенных и профессоров. Между членами кружка были распределены четырнадцать томов Свода Законов для извлечения из них всех положений, относящихся прямо или косвенно к гражданскому праву. Некоторыми членами Общества были сделаны обозрения гражданских законов, рассеянных по различным томам Свода. Однако после смерти Карасевича кружок распался, а собранные материалы были утрачены.
   Впрочем, участие Московского Юридического Общества в разработке проекта Гражданского уложения на этом не прекратилось. Очередной этап этой работы связан с деятельностью правительственной комиссии по кодификации гражданского законодательства.
   В мае 1882 г. последовало Высочайшее повеление об учреждении под председательством министра юстиции Комитета для составления Гражданского уложения. Подготовка первоначального проекта было возложена на Редакционную комиссию, образованную из членов Комитета.
   Комиссия провела ряд масштабных подготовительных работ.
   Ею были составлены трехтомный «Сборник гражданских законов» и «Систематический указатель русской литературы по гражданскому праву"; приведены в систему обычное право (из трудов комиссии по преобразованию волостных судов) и практика общих собраний Правительствующего Сената; переведены на русский язык гражданские кодексы и уложения ряда иностранных государств, а также проведен целый ряд других работ [216 - Работы комиссии для составления проекта гражданского уложения (Правительственный вестник) // Юридический Вестник. – 1887. -№ 5–8. -С. 462–463.].
   В ноябре 1882 г. на Редакционную комиссию Высочайшим повелением была возложена подготовка проектов «Положения об укреплении прав на недвижимое имущество» и «Правил об устройстве учреждений, заведывающих крепостными книгами в городах, где нет окружных судов» [217 - Там же. С. 463.].
   Обратившись к исполнению данной задачи, Комиссия образовала в своем составе подготовительный отдел, членами которого с 1882 г. по 1885 г. были разработаны проекты по указанным вопросам, а также по ряду других, не разрешаемых (или разрешаемых не вполне удовлетворительно) действовавшим законодательством.
   На заседании Московского Юридического Общества 22 ноября 1882 г. было доложено письмо главы Редакционной комиссии по подготовке проекта Гражданского уложения, министра юстиции Д. Н. Набокова, в котором тот просил Общество оказать «просвещенное содействие собранию и разработке материалов по гражданскому праву» [218 - Протоколы заседаний Московского юридического общества за 1882–1883 гг. // Юридический Вестник. -1883. – № 4.].
   Принимая с признательностью данное предложение, Общество постановило отослать в Комиссию труды своих членов и протоколы заседаний Общества по вопросам гражданского права.
   Некоторые проблемы из области гражданского права вызывали особый интерес членов Московского Юридического Общества в процессе работы над Гражданским уложением. Одним из таких вопросов был вопрос о так называемом обычном праве и его значении для кодификации гражданского законодательства.
   Данный вопрос поднимался еще на Первом съезде русских юристов 1875 г., который после долгих прений отклонил предложение А. М. Фальковского и М. П. Соловьева об отмене местных гражданских узаконений и распространении на всю территорию России норм Гражданского уложения.
   Это решение было обосновано признанием несовершенства существовавшего гражданского законодательства, которое влекло за собой невозможность единообразного его применения в различных местностях, отличавшихся уровнем своего социального и экономического развития.
   Однако данное обстоятельство не только не исключало возможности изучения народных гражданских обычаев, но и, наоборот, свидетельствовало о необходимости последнего, что представлялось особенно актуальным в процессе разработки Гражданского уложения.
   Одна из основных задач кодификации гражданского законодательства заключалась, по мнению члена Московского Юридического Общества А. М. Фальковского, в «установлении начал нашего частного права, более соответствующим современным правовым убеждениям русского народа, его религиозной, нравственной, научной и экономической культуре» [219 - Будущее гражданское уложение (Речь А. М. Фальковского на заседании Общества 13 марта 1888 года) // Юридический Вестник. – 1888. – № 4. – С. 585.].
   Выполнению данной задачи должен был способствовать сравнительный анализ общих принципов действовавшего гражданского законодательства и основных положений обычного гражданского права, воплощавшего эти убеждения.
   Признавая несоответствие гражданского положительного и обычного права и невозможность ввиду этого «свести их к единству начал», А М. Фальковский считает, что при составлении Гражданского уложения, в целях лучшего регулирования гражданско-правовых отношений, следовало «расширить область действия обычного права» как наиболее полно соответствующего народным нуждам и потребностям [220 - Там же.].
   Вопрос об изучении и применении обычного права и его соотношении с положительным правом поднимался в среде Московского Юридического Общества и ранее.
   Так, в № 5–8 «Юридического вестника» за 1886 г. опубликована статья члена Общества П. Дашкевича «Будущее гражданское уложение и народные обычаи».
   В этой статье он полемизирует с другим исследователем этого вопроса – Н. Табашниковым, поместившим в «Журнале гражданского и уголовного права» (№ 3 за 1885 г.) свою работу под названием «Желательное отношение будущего гражданского уложения к обычному праву».
   Н. Табашников, во-первых, ставит под сомнение само существование так называемого «обычного права», поскольку под этим термином понимались «юридические обычаи, господствующие в среде… крестьян» [221 - Табашников Н. Желательное отношение будущего гражданского уложения к обычному праву //Журнал гражданского и уголовного права. – 1885. – № 3. – С. 68.].
   Несмотря на то что крестьянское сословие было самым многочисленным в составе российского населения, было бы неверным, по мнению данного автора, отождествлять его со всем российским народом и, соответственно, юридические обычаи крестьян – с народным обычным правом.
   При этом само крестьянское обычное право не представляло собой, как считает Табашников, цельной, полной, окончательно сложившейся системы установлений. Единства норм, касавшихся договоров и обязательств, а также семейных и наследственных отношений, не наблюдалось не только среди обычаев многочисленных населявших территорию России представителей «разноплеменных инородцев» (к которым относились татары, немцы, калмыки, чуваши и другие), но и среди юридических обычаев самого «великорусского» народа.
   Что касается принципов и особенностей этого права, то при ближайшем рассмотрении они представлялись, по словам автора, «случайно сохранившимися обломками седой старины» или «антисоциальными и часто безнравственными началами», которым российское крестьянство следовало в силу своей безграмотности и незнакомства с теми принципами, которые поддерживались более образованными слоями населения [222 - Табашников Н. Желательное отношение будущего гражданского уложения к обычному праву //Журнал гражданского и уголовного права. С. 83.].
   В качестве одного из примеров он приводит принцип так называемой «индивидуальной справедливости», которым руководствовались крестьяне в договорных отношениях и который позволял им, в случае возникновения обстоятельств, изменяющих их первоначальный расчет или свидетельствующих о его ошибочности, отказаться от исполнения возложенных на них договором обязательств.
   Другим примером «грубого безнравственного начала», лежащего в основе крестьянского обычного права, он считает обычай так называемой «кладки», предусматривавший обязанность жениха при вступлении в брак выплатить родителям невесты определенную сумму денег. Узаконить такой обычай значило бы узаконить своего рода покупку невесты.
   Поэтому перенести нормы крестьянского обычного права в Гражданское уложение означало бы, по мнению Н. Табашникова, «заставить грамотное и образованное меньшинство нашего общества подчинить свои более просвещенные привычки и воззрения обычаям грубого и мало развитого большинства» [223 - Там же. С. 81.].
   Данная точка зрения, предполагающая невозможность благотворного влияния крестьянского обычного права на формирование Гражданского уложения, оспаривается упомянутым представителем Московского Юридического Общества П. Дашкевичем.
   Во-первых, он опровергает сами примеры «безнравственных» народных обычаев, приводимые Н. Табашниковым в доказательство отстаиваемых им положений.
   Ссылаясь на результаты этнографических исследований в данной области, он указывает на то, что обычаи, связанные с исполнением договора и обычай так называемой «кладки», существуют далеко не повсеместно. Кроме того, он не усматривает ничего антисоциального в сути последнего: например, все переданное в виде «кладки» со стороны жены – деньги и предметы женской одежды – поступало в ее собственность.
   Таким образом, заключает Дашкевич, указанные примеры «не только не заключают в себе ничего безнравственного и антисоциального, а напротив, заслуживают полного внимания при составлении гражданского уложения…» [224 - Дашкевич П. Будущее гражданское уложение и народные обычаи // Юридический Вестник. – 1886. – № 5–8. – С. 510.].
   Народные обычаи в сфере гражданских отношений, основанные на особенностях местных экономических и социальных условий, более справедливы по своей природе, чем законы, «хотя бы и высшей культуры, но не свойственные данному быту» [225 - Там же. С. 514.].
   Поэтому при составлении Гражданского уложения следовало, по его мнению, максимально учитывать обычаи и юридические воззрения представителей различных национальностей, населявших территорию России. Только в этом случае вновь принятые гражданско-правовые нормы могли бы наиболее полно соответствовать реально существовавшим отношениям в данной сфере.
   В это же время Московское Юридическое Общество работало и над проектом другого важнейшего закона – Уголовного уложения.
//-- * * * --//
   Совершенствование действовавшего гражданского права было одной из основных задач, стоявших перед законодателем во второй половине XIX в. Гражданско-правовые нормы, содержавшиеся, главным образом, в части 1 тома X Свода законов, нуждались в дополнении и переработке в связи с изменившимися условиями социально-экономической жизни России.
   Разработка путей реформирования гражданского законодательства стала одной из задач и Московского Юридического Общества.
   Работа Московского Юридического Общества над составлением нового Гражданского уложения началась еще в 1867 г., когда член Общества Н. В. Калачов предложил на одном из заседаний разработанную им «Программу разработки начал русского гражданского права по Своду Законов с его источниками и по судебным решениям». Несмотря на то что представленный им план не был осуществлен, именно эта программа позволила поднять на Первом съезде русских юристов 1875 г. вопрос о новом Гражданском уложении. Съезд, в свою очередь, дал толчок Московскому Юридическому Обществу для нового этапа разработки гражданского законодательства, который проходил под руководством секретаря Общества П. Л. Карасевича. Однако и на этом этапе Обществу не удалось ощутимо продвинуться в работе над новым Гражданским уложением.
   Очередной период этой работы оказался плодотворнее. Он связан с деятельностью правительственного Комитета для составления Гражданского уложения.
   Получив от председателя Комитета, министра юстиции Д. Н. Набокова, предложение оказать «просвещенное содействие» разработке гражданского законодательства, Московское Юридическое Общество отослало в Комитет труды своих членов по вопросам гражданского права и протоколы заседаний, на которых они обсуждались.
   В работе над Гражданским уложением некоторые вопросы гражданско-правовой сферы вызывали особый интерес у Московского Юридического Общества. Таким вопросом встал вопрос о значении обычного права для кодификации гражданского законодательства.
   Этот вопрос возник не случайно. Народные гражданские обычаи оказались в то время в большей степени соответствующими реальным условиям народной жизни, чем официально зафиксированные в законодательстве нормы гражданского права. Невозможность единообразного применения этих норм в различных местностях России, отличавшихся уровнем своего социально-экономического развития, отмечалась еще на Первом съезде русских юристов.
   Поэтому расширение области действия обычного права представлялось членам Московского Юридического Общества средством, которое могло бы способствовать лучшему регулированию гражданско-правовых отношений.

3.3 Участие в разработке Уголовного уложения

   До принятия Уголовного уложения 1903 г. основным источником материального уголовного права являлось Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Оно представляло собой собрание накопившихся в течение двух столетий отдельных постановлений, число которых после доработки в 1857 г. составило 2304.
   Уложение о наказаниях обладало, помимо многостатейности, и рядом других недостатков: полным несоответствием принципов между некоторыми его разделами, формальной противоречивостью отдельных постановлений, сложностью и, что самое главное, невозможностью применения на практике содержавшейся в нем системы наказаний. Разнообразие карательных мер, «не оправдываемое ни теоретическими соображениями, ни данными опыта западноевропейских государств, оказалось также несоображенным и с финансовыми средствами страны» и в результате осталось без практического применения [226 - Записка о составлении проекта уголовного уложения Редакционною Комиссиею под председательством Статс-секретаря Фриша //Журнал Министерства юстиции. – 1895. – № 7.-С. 49.].
   Согласно Уложению 1845 г. лестница наказаний включала в себя наказания общие и особенные. Общие подразделялись на главные (включавшие, в свою очередь, уголовные и исправительные), дополнительные и заменяющие, а особенные разбивались на две группы: особенные в тесном смысле и исключительные. Затем каждый разряд делился на роды, а роды на степени. Всего насчитывалось 12 родов и 38 степеней наказаний (а с параллельными – 47 степеней).
   Применять такую систему на практике было весьма затруднительно, особенно если учесть, что в Уложении были указаны только названия для каждого из наказаний, но не определено их содержание. Поэтому предусмотренное законом разнообразие карательных мер фактически свелось к однообразию: из наказаний уголовных первыми потеряли практическое значение различные виды каторжных работ, а в наказаниях исправительных один и тот же острог исполнял обязанности и смирительного дома, и тюрьмы, и арестантских рот, и арестного дома, что привело к последующему упразднению многих из этих видов лишения свободы.
   Данный недостаток Уложения особенно выделялся при сравнении с системами наказаний в более новых уголовных кодексах европейских государств.
   Так, Германское уложение 1872 г. предусматривало 7 видов наказаний, Венгерское уложение 1879 г. – 8 видов, Голландское уложение 1881 г. – 3, Итальянское уложение 1889 г. – 10 [227 - Таганцев Н.С. Русское уголовное право. С. 128–129.].
   Впервые мысль о желательности изменения Уложения 1845 г. была высказана еще в 1860 г. управляющим Вторым отделением Собственной его императорского величества канцелярии Д. Н. Блудовым. В сентябре 1862 г. сменивший его на этом посту М. А. Корф в своем докладе Александру II подробно обосновал предложение о пересмотре Уложения 1845 г. в полном объеме.
   Необходимость полной переработки Уложения отчетливо ощущалась и прямо формулировалась также в процессе обсуждения «Основных положений преобразования судебной части в России». Уже тогда было предложено вслед за подготовкой Судебных уставов, в частности Устава уголовного судопроизводства, пересмотреть и материальное уголовное право.
   К мысли о пересмотре Уложения 1845 г. неоднократно возвращались в правительственных кругах и в последующие годы.
   Однако на практике все изменения в системе российского уголовного законодательства в 60-70-е гг. свелись, во-первых, к разработке и утверждению 20 ноября 1864 г. Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, и, во-вторых, к последовавшему в 1865–1866 гг. (в целях согласования двух уголовных законов) частичному, поверхностному пересмотру отдельных статей Уложения 1845 г.
   Параллельное существование двух уголовных кодексов в условиях действия нового уголовно-процессуального кодекса (Устава уголовного судопроизводства) создавало, безусловно, значительную проблему для судов.
   Таким образом, необходимость реформирования российского уголовного законодательства была очевидна.
   Как значилось в Журнале Государственного совета от 9 октября 1866 г., «достигнуть полного и безусловного соглашения между уложением… и законодательством 1864 г. можно лишь посредством… коренного пересмотра всего уложения» [228 - Записка о составлении проекта уголовного уложения. С. 47.].
   Работы по реформированию Уложения начались в министерствах Юстиции и Внутренних дел. В Министерстве внутренних дел в 1869 г. был образован Комитет по вопросу о преобразовании системы каторжных работ; там же составлялся проект общего преобразования тюремной системы, подвергнутый дальнейшей разработке в Особом комитете под председательством члена Государственного совета П. А. Зубова. В это же время при Министерстве юстиции была образована Комиссия под председательством товарища министра Э. В. Фриша для пересмотра первой главы первого раздела Уложения, и выработанный ею проект еще в 1872 г. был внесен на рассмотрение в Государственный совет.
   Затем проекты как Министерства внутренних дел, так и Министерства юстиции были рассмотрены в Особой комиссии при Государственном совете под председательством К. К. Грота, причем она полностью поддержала проект, выработанный Комиссией Фриша и внесла свои предложения в Государственный совет.
   11 декабря 1879 г. было получено Высочайшее одобрение, и тогда же Государственный совет установил основные положения, которыми следовало руководствоваться при преобразовании тюремной части и существовавшей системы наказаний, а также указал на необходимость в кратчайшие сроки приступить к пересмотру Уложения о наказаниях.
   Составление плана работ над Уголовным уложением было возложено Императором на Второе отделение и Министерство юстиции.
   Главноуправляющий Вторым отделением князь С. Н. Урусов и министр юстиции Д. Н. Набоков 22 апреля 1881 г. представили Александру III доклад по проекту нового Уголовного уложения.
   Основываясь на предложениях докладчиков, царь повелел создать для составления проекта Особый комитет «из лиц, близко знакомых с теориею уголовного права и судебной практикой» [229 - Всеподданнейший доклад по проекту Уложения о наказаниях // Журнал Министерства юстиции. – 1895. – № 7. – С. 43.].
   Комитет для создания проекта нового Уголовного уложения, состоявший из 14 лиц, был образован Высочайшим повелением 30 апреля 1881 г. под руководством главноуправляющего Вторым отделением и министра юстиции.
   Комитет должен был, основываясь на общих началах, утвержденных 11 декабря 1879 г., соотносить свои труды с потребностями современного состояния государства, судебной практикой по применению действовавшего законодательства, а также с положениями науки уголовного права и нормами уголовных законов других государств. Задача Комитета состояла в том, чтобы составить проект Уголовного уложения, заменяющего как Уложение о наказаниях 1845 г., так и Устав о наказаниях 1864 г.
   В мае 1881 г. из состава Комитета была образована Редакционная комиссия, на которую и была возложена задача по созданию первоначального проекта Уложения и объяснительной записки к нему.
   Редакционная комиссия, распределив между своими членами подготовку проектов отдельных частей Уложения и комментариев к ним, приступила к работе в октябре 1881 г., начав с рассмотрения составленного одним из членов Комиссии, сенатором Уголовного кассационного департамента, доктором уголовного права Н. С. Таганцевым проекта Общей части Уложения.
   В ноябре 1882 г. проект первого раздела проектируемого Уложения («О преступных деяниях и наказаниях вообще») с объяснительной запиской к нему был напечатан и с Высочайшего соизволения разослан сенаторам, судебным палатам, окружным судам, прокуратуре, университетам, юридическим обществам и отдельным специалистам (в том числе и наиболее известным иностранным ученым), дабы они могли ознакомиться с текстом проекта и внести в него свои замечания и предложения.
   С этого момента в работу над составлением нового Уголовного уложения включаются российские юридические общества, в том числе и Московское Юридическое Общество.
   На заседании Общества 13 декабря 1882 г. председатель доложил собравшимся письмо министра юстиции Д. Н. Набокова, в котором тот просил Общество принять участие в обсуждении проекта Общей части Уложения.
   Он обращался к Московскому Юридическому Обществу с просьбой рассмотреть проект первого раздела Уголовного уложения, «принимая во внимание, что занятия юридических обществ преимущественно направлены к разрешению наиболее важных и спорных вопросов науки права и отечественного законодательства» [230 - Протоколы заседаний Московского юридического общества за 1882 – 1883 гг. Заседание 13 декабря 1882 г. // Юридический Вестник. – 1883. – № 4. – С. 64.].
   Подробные сведения о докладах и сообщениях по данному вопросу, которые могли иметь место на заседаниях Общества, а также о содержании вызванных ими прений, он просил сообщить в Министерство юстиции.
   На том же заседании Юридическое Общество постановило немедленно приступить к составлению замечаний на представленный проект и передало его на рассмотрение созданной в составе Общества в марте 1879 г. Комиссии для систематических занятий по гражданскому и уголовному законодательству.
   Председатель этой Комиссии – А. К. Вульферт, поясняя характер ее работы, указывал, в частности, что Комиссия «сочла нужным не довольствоваться одними замечаниями практического свойства, а разобрать проект нового уложения с точки зрения современной доктрины уголовного права» [231 - Там же. С. 27.].
   Один из членов Комиссии, В. М. Пржевальский, отмечал «по преимуществу критический, а не творческий» характер ее работы, хотя, по его словам, Комиссия старалась по возможности сохранить положения проекта и только в крайнем случае принимать статьи или дополнения к ним в совершенно иной редакции [232 - Там же.].
   Однако, как мы увидим впоследствии, Комиссия Московского Юридического Общества внесла ряд весьма существенных изменений в тексты статей проекта.
   Доклад Комиссии Московского Юридического Общества о проекте Общей части Уголовного уложения был опубликован в № 4 «Юридического Вестника» за 1883 г.
   В проекте Редакционной комиссии содержалось 64 статьи, в которых нашли отражение, помимо общих положений, нормы о пространстве действия уголовного закона, существе предполагаемых проектом уголовных наказаний, условиях привлечения к уголовной ответственности, видах виновности; положения о замене и смягчении наказаний, об обстоятельствах, устраняющих наказуемость деяний. Таким образом, в проекте Редакционной комиссии получили принципиальное, хотя и неокончательное еще разрешение основные вопросы Общей части нового Уложения, и потому проект представлял собой с этой точки зрения самостоятельную и наиболее важную его часть.
   Рассмотрение данного проекта вызвало в среде Московского Юридического Общества оживленные дискуссии.
   Несмотря на значительные расхождения по многим существенным вопросам, работа Общества по обсуждению проекта Общей части нового Уголовного уложения была высоко оценена Редакционной комиссией, которая, по словам Н. С. Таганцева, «много раз пользовалась с величайшею пользою указаниями и замечаниями Московского Общества» [233 - Московское юридическое общество в 1885-86 г. (Из протоколов заседаний). Заседание 25 февраля 1885 г. (годовое собрание) // Юридический Вестник. -1887. – № 6–7. – С. 398.].
   Так, в более поздней редакции проекта, опубликованной в 1897 г., авторы неоднократно ссылаются в том числе и на мнение Комиссии Московского Юридического Общества и отдельных его членов по тем или иным спорным вопросам.
   Рассмотрим некоторые из них.
   Наибольшей критике со стороны Московского Юридического Общества подверглись положения проекта, касавшиеся наказаний.
   Сама система наказаний, впрочем, не вызвала особых нареканий.
   Редакционная комиссия, по мнению Д. Тальберга, устанавливала в проекте систему наказаний, которая, «при отсутствии сложности, при определенности в характеристике каждого отдельного вида наказаний, вполне отвечает самым строгим требованиям науки и современной законодательной практики» [234 - Тальберг Д. К проекту Уложения о наказаниях // Юридический Вестник. – 1883. – № 3.-С. 413.].
   Авторы проекта отказались, в частности, от разделения наказаний на уголовные и исправительные, не найдя для этого достаточных оснований.
   Кроме того, они не сочли нужным сохранить в новом Уложении различия между наказаниями для привилегированных и непривилегированных лиц (в действовавшем уголовном праве такое различие было связано с существованием телесных наказаний, которые не применялись к представителям отдельных сословий, например – дворянам).
   Редакционная комиссия, «предположив полную отмену телесного наказания и стремясь к проведению в проекте уголовного уложения начала равной ответственности всех перед законом., признала правильным совершенно устранить в проекте различие наказуемости по сословиям» [235 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. – С. 10.].
   Наказания в проекте разделялись на главные и дополнительные. К первой группе относились смертная казнь, заточение, поселение, каторга, исправительный дом, тюрьма, арест и денежная пеня, ко второй-лишение прав, отдача под надзор полиции, опубликование приговора и отобрание вещей.
   Как видим, за исключением смертной казни и денежной пени вся система основных наказаний выражалась в различных видах лишения свободы. Разнообразие видов лишения свободы здесь значительно большее, чем в действовавших уголовных кодексах на Западе.
   В то время как в Общегерманском уложении 1871 г. и в проекте Австрийского уложения 1881 г. было установлено всего четыре вида лишения свободы, в проекте Редакционной комиссии их число доходило до шести. [236 - Тальберг Д. К проекту Уложения о наказаниях. С. 413]
   Это обстоятельство объяснялось в немалой степени территориальными условиями России. Отсутствие в отечественном законодательстве смертной казни за так называемые общие преступления вызывало необходимость введения особого вида наказания с более суровыми формами, чем в европейских странах. Отсюда и разнообразие мест заключения с различными условиями содержания осужденных: каторжные тюрьмы, крепости, исправительные дома, тюрьмы, арестные дома. Что касается поселения, то при наличии значительных пространств малонаселенных земель появлялась возможность установить для незначительной группы правонарушителей наказание, которое не могло быть использовано в европейских странах в силу их географических условий.
   Единственным наказанием, которое Комиссия Московского Юридического Общества сочла лишним, была смертная казнь. Как говорится в докладе Комиссии, она «единогласно высказывается за желательность полного исключения смертной казни из нового Уложения о наказаниях» [237 - Комиссия Московского юридического общества о проекте нового Уголовного уложения // Юридический вестник. – 1883. – № 3. – С. 446.].
   Впрочем, и сами создатели проекта высказывали ряд весьма веских соображений против ее применения.
   В Объяснительной записке к проекту Общей части Уложения Редакционная комиссия приводит подробные сведения о применении данного вида наказаний в странах Центральной и Западной Европы, на основании которых делает вывод о том, что «смертная казнь как уголовная кара находится в периоде вымирания» [238 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. -С. 21.].
   Место смертной казни в ряду наказаний, по мнению авторов проекта, значительно изменилось по сравнению с началом века. Будучи еще в начале столетия центром карательной системы всех европейских государств, она постепенно приняла характер исключительной меры, применяемой к наиболее тяжким преступлениям, посягающим на жизнь или основы государственного строя. Кроме того, все чаще стали повторяться требования полной отмены смертной казни в странах, где она применялась, и борцы против этого наказания оказались в подавляющем большинстве.
   Редакционная комиссия полемизирует со сторонниками смертной казни, высказывая серьезные аргументы против оснований, приводимых в защиту данного вида наказаний.
   Одним их таких оснований является так называемый закон физического талиона («око за око и зуб за зуб»), лежавший в основе уголовного правосудия у всех народов, подкрепленный примерами народного суда над преступниками, посягавшими на интересы личности и общества.
   Однако эту ссылку на «народную совесть», требование справедливости Комиссия опровергает невозможностью «ставить прототипом юстиции народную расправу, ниспровергающую… все основы правосудия и проявляющую… примитивную сторону человеческой природы…» [239 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. -С. 12.].
   Точно так же авторы проекта ставят под сомнение второй аргумент сторонников смертной казни, а именно, что она необходима в отношении неисправимых, закоренелых преступников, которые неисправимы настолько, что смертная казнь оказывается единственным средством охраны от них общества. На основании данных тюремной практики и статистики рецидивов Редакционная комиссия делает вывод о том, что превращение преступления в ремесло свойственно не тем преступникам, которые совершили тяжкие деяния, караемые смертной казнью, но мелким ворам, укрывателям краденого, бродягам и т. п.
   Если исходи т. п. указанного выше аргумента в пользу смертной казни, «пришлось бы допустить применение смертной казни к таким деяниям, для которых ни один кодекс не назначает даже высших видов лишения свободы», – заключает Комиссия [240 - Там же. С. 23.].
   Наконец, последнее доказательство необходимости смертной казни как средства устрашения Комиссия опровергает тем, что даже страх смерти не может удержать человека от совершения преступного деяния: идя на преступление, он меньше всего думает о его юридических последствиях, а если у него и возникает мысль об ответственности, то только вместе с надеждой ее избежать, которая основана на трудности раскрытия преступления, вероятности помилования, снисхождении судей и т. п.
   Ко всем эти соображениям Редакционная комиссия добавляет аргумент о непоправимости судебных ошибок при применении смертной казни, на который указывали многие противники смертной казни из числа тех, кто прислал замечания на проект. При этом авторы проекта отмечают, что особенно подробные статистические указания таких ошибок приведены в докладе Комиссии Московского Юридического Общества [241 - Там же. С. 24.].
   Все это позволяет Редакционной комиссии сделать вывод о необходимости исключения смертной казни из списка наказаний в большинстве случаев: «о ней может быть речь только в законах чрезвычайных… при совершенно особенных условиях общественной жизни… таковы, например, законы, действующие в военное время, при внутренних восстаниях, в виду неприятеля и т. п.» [242 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. -С. 24.].
   Однако ввиду того что кроме чисто юридической стороны вопрос об отмене смертной казни имеет и политическую сторону, Редакционная комиссия признала целесообразным предоставить окончательное решение этого вопроса Государственному совету, а в лестницу наказаний внести и смертную казнь, ограничив область ее применения наиболее тяжкими из государственных преступлений.
   В результате смертная казнь была внесена в Уголовное уложение как одно из наказаний, назначаемых за тяжкие преступления, наряду с каторгой и ссылкой на поселение [243 - Уголовное уложение. Приложение к № 5 «Журнала Министерства Юстиции». – Спб., 1903. – С. 5.].
   Что касается второго вида наказаний – заточения, то касающиеся его положения составляли, по мнению Д. Тальберга, «наиболее слабое место в проекте» [244 - Тальберг Д. К проекту Уложения о наказаниях // Юридический Вестник. – 1883. – № 3.-С.417.].
   Первоначально Редакционная комиссия предполагала различать два вида заточения: на срок от двух недель до шести лет и на срок от шести до десяти лет.
   Основные различия между этими видами заточения заключались не столько в сроках и даже не в порядке содержания заключенных, но в юридических последствиях наказания, а именно – в сопутствующих этому наказанию так называемых «правопоражениях».
   Так, согласно проекту осужденные к заточению на срок от одного года до шести лет, подобно приговоренным к тюрьме по общему правилу, лишались на время наказания (а также в особо указанных случаях – на срок от одного года до пяти лет после его отбытия) общих гражданских прав, таких как: быть избирателем или избираемым в земских, городских или сословных собраниях; поступать на государственную службу, в армию и флот; быть опекуном или попечителем и других.
   За исключением этих дополнительных наказаний осуждение к данному виду заточения не предусматривало никаких иных юридических последствий: ни полицейского надзора, ни поселения [245 - Там же. С. 422.].
   В совершенно ином положении оказывались осужденные к заточению на срок свыше шести лет: по своему статусу они практически приравнивались к каторжникам, от которых отличались только более мягким режимом содержания.
   Наравне с приговоренными к каторге, преступники этой категории помимо лишения указанных выше прав лишались сословных прав и титулов почетного достоинства, государственной или общественной должности; по отбытии заточения поселялись в отведенных для этого местностях и приписывались к городскому или сельскому обществу; ограничивались в правах супружеских и родительских; подлежали полицейскому надзору на срок не свыше шести лет [246 - К проекту Уложения о наказаниях // Юридический Вестник. – 1883. – № 3. – С. 423.].
   В данном положении Д. Тальберг небезосновательно отмечает нарушение авторами проекта одного из основных принципов уголовной ответственности – соответствия наказания тяжести преступления и характеристикам личности преступника.
   По своему месту в системе наказаний заточение должно было заменить наказание заключением в крепость, назначаемое за преступления, мотивом которых являлись «заблуждения, увлечения и предрассудки», то есть заточение должно было иметь место в тех случаях, когда преступное деяние «не обнаруживает особой нравственной испорченности в виновном» [247 - Там же. С. 419.].
   Поэтому уравнивание приговоренных ко второму виду заточения с приговоренными к каторге Д. Тальберг считает «мерой крайне несправедливою» [248 - Там же. С. 424.]. Лишение или ограничение прав есть выражение общественного недоверия к лицу, совершившему преступление, но есть ли основание лишать этого доверия человека, ставшего жертвой заблуждения, увлечения, предрассудков?
   Данные замечания были в числе прочих учтены Редакционной комиссией в работе над проектом Уложения. Так, Комиссия отмечает, что первоначальная формулировка статьи о заточении вызвала против себя весьма серьезные возражения отечественных и иностранных ученых (в том числе Д. Тальберга), периодических изданий (в том числе «Юридического Вестника»), юридических обществ (в том числе Московского Юридического Общества), а также представителей судебной практики и прокуратуры. [249 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. – С. 171.]
   Поэтому более поздняя редакция этой статьи не предусматривает отягченной формы заточения (на срок от шести до десяти лет) и связанных с ней последствий [250 - Там же. С. 128–129.].
   В самом Уголовном уложении наказание в виде заточения заменено заключением в крепость [251 - Уголовное уложение. Приложение к № 5 «Журнала Министерства Юстиции». -Спб., 1903. – С. 9.]. При этом данное наказание не сопряжено ни с какими «правопоражениями».
   Значительным изменениям со стороны Комиссии Московского Юридического Общества подверглась и статья 14 Проекта, касавшаяся такого наказания, как каторга.
   Первым вызвавшим возражения вопросом было положение проекта о бессрочности каторги как верхнего предела данного вида наказания.
   Бессрочное лишение свободы, является, по словам Д. Тальберга, «суррогатом смертной казни» [252 - Тальберг Д. К проекту Уложения о наказаниях. С. 416.]. По мнению сторонников отмены смертной казни, к которому он присоединяется, пожизненное лишение свободы разрушает всю систему наказаний, так как, подобно смертной казни, не имеет степеней и представляет собой абсолютное наказание. В этом состоит его иррациональность: занимая в системе наказаний второе место после смертной казни, оно во многих случаях оказывается гораздо сильнее первой.
   Бессрочность наказания, несовместимая с идеей исправления преступника, противоречит, кроме того, «тому направлению в духе гуманности и смягчения уголовных законов, которое столь резко обозначилось в европейских законодательствах с конца прошлого столетия…» [253 - Там же. С. 415.]. Те же соображения, которые были приведены авторами проекта против целесообразности смертной казни, в равной степени, по мнению Д. Тальберга, применимы и к бессрочности лишения свободы.
   Однако в докладе Комиссии Московского Юридического Общества это положение оставлено без изменений, также как и в более поздней редакции проекта Общей части, и в самом Уложении, предусматривавших бессрочность отбывания каторги.
   Установление нижнего предела данного вида наказания также вызвало некоторые возражения со стороны Комиссии Юридического Общества.
   Комиссия предлагала понизить минимальный срок отбывания этого наказания с пяти до трех лет.
   При этом она ссылалась на положения действовавших уголовных законов европейских государств, устанавливавших более низкие минимальные сроки отбывания каторги: Германское уложение – 4 года, Венгерское – 2, Голландское – 1 день [254 - Комиссия Московского юридического общества о проекте нового Уголовного уложения // Юридический вестник. – 1883. – № 4. – С. 681.].
   Кроме того, и действовавшее российское Уложение о наказаниях предусматривало более низкий, чем указанный в проекте, срок (4 года).
   Признавая минимальный пятилетний срок слишком высоким, Комиссия считала, что его снижение позволит достичь большей индивидуализации при назначении наказания.
   В более поздней редакции проекта положение о пятилетием минимуме срока каторги было оставлено без изменений, однако Уголовное уложение 1903 г. предусматривает более низкий срок – 4 года [255 - Уголовное уложение. Приложение к № 5 «Журнала Министерства Юстиции». -Спб., 1903. -С. 8.].
   Еще одним спорным вопросом оказался вопрос об отбывании каторги женщинами.
   Проект Редакционной комиссии предусматривал положение, согласно которому лица мужского пола должны были отбывать каторгу в каторжных тюрьмах, а лица женского пола – в особых отделениях при исправительных домах [256 - Комиссия Московского юридического общества о проекте нового Уголовного уложения // Юридический вестник. С. 679.].
   Не отвергая в принципе целесообразности данного положения, Д. Тальберг, например, высказывает сомнения относительно порядка содержания, установленного для женщин, отбывающих это наказание в исправительных домах.
   Указывая на значительную разницу между каторжной тюрьмой и исправительным домом в порядке содержания осужденных, он задается вопросом, возможно ли, при сохранении в особых отделениях режима исправительного дома, «чтобы из уважения к полу устанавливать за одни и те же преступления замену каторги наказанием, несравненно более легким?» [257 - Тальберг Д. К проекту Уложения о наказаниях. С. 417.].
   Комиссия Московского Юридического Общества посчитала желательным исключить это положение из проекта, признавая достаточным предусмотреть в законе раздельное отбывание данного наказания лицами мужского и женского пола. [258 - Комиссия Московского юридического общества о проекте нового Уголовного уложения // Юридический вестник. С. 682.]
   В последующей редакции проекта Уголовного уложения указывается, что приговоренные к данному виду наказания отбывают его «в каторжных тюрьмах, в общем заключении, но с разобщением на ночь», притом, что лица женского пола «могут отбывать каторгу и в особых помещениях при исправительных домах» [259 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. -С. 128.]. Последнее положение, впрочем, представляется несколько неопределенным.
   Эта неопределенность ликвидируется статьей 16 Уголовного уложения 1903 г., где уже не предусмотрено каких-либо различий в условиях отбывания каторги для лиц мужского и женского пола [260 - Уголовное уложение. Приложение к № 5 «Журнала Министерства Юстиции». -Спб., 1903. -С. 8.].
   Наконец, Комиссия Московского Юридического Общества сочла целесообразным включить в статью о каторге положение, согласно которому осужденным к данному виду наказания предоставлялась возможность получать 1/4 часть чистого дохода от сверхурочных работ, причем «не в виде льготы, а как известный, законом определенный размер вознаграждения» [261 - Комиссия Московского юридического общества о проекте нового Уголовного уложения // Юридический вестник. С. 682.].
   В более поздней редакции проекта Уложения доля причитавшегося осужденным «чистого дохода от работ» составила 1/10, однако само Уголовное уложение не предусматривает обращения в пользу осужденных какой-либо части их дохода.
   Следующим дискуссионным вопросом стал вопрос об одиночном заключении для приговоренных к исправительному дому, тюрьме и аресту, как это было предусмотрено в проекте.
   Признавая одиночное заключение одним из «самых лучших и наиболее целесообразных приобретений современного тюрьмоведения», Комиссия Московского Юридического Общества считает, тем не менее, преждевременным установление этой системы ввиду полного отсутствия необходимых условий в российских тюрьмах [262 - Там же. С. 685.].
   Не видя возможности в даже обозримом будущем «приспособить хотя бы главные места заключения к правильной одиночной системе» на всей территории России, Комиссия предлагает оставить решение этого вопроса до принятия особого закона о тюремном устройстве [263 - Там же. С. 686.].
   Помимо указанного выше имелся и ряд иных замечаний касательно одиночного заключения. Указывалось, например, что одиночное заключение «не соответствует условиям русской жизни и русскому народному характеру», при этом «крайне вредно сказывается на здоровье заключенных» [264 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. -Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. -С. 134.].
   Редакционная комиссия, однако, не сочла эти доводы убедительными и оставила положения об одиночном заключении для приговоренных к исправительному дому, тюрьме и аресту без изменений, указав лишь на несвоевременность расширения области его применения «как по новизне дела и отсутствию… достаточного числа подготовленных для того деятелей, так и в виду излишнего обременения государственного бюджета постройкою обширных пенетенциариев по одиночной системе» [265 - Там же. С. 137.].
   Уголовное уложение, так же как и проект Редакционной комиссии, предусматривает возможность отбывания преступниками наказания в одиночном заключении (статьи 18, 20 и 21).
   Глава 4 проекта – «Условия вменения и преступности» – также подверглась критике со стороны Московского Юридического Общества.
   Серьезные замечания вызвали, например, те ее статьи, которые относились к уголовной ответственности несовершеннолетних.
   Согласно проекту она устанавливалась с десятилетнего возраста [266 - Комиссия Московского юридического общества о проекте нового Уголовного уложения // Юридический вестник. – 1883. – № 5. – С. 166.].
   Комиссия Юридического Общества сочла данный возраст недостаточным, обосновывая это суровыми климатическими условиями страны (в которых человеческий организм развивается медленнее как в физическом, так и в умственном плане), а также малограмотностью и низким культурным уровнем огромной части населения России. Указывая на то, что в европейских странах (таких как Австрия, Германия, Венгрия), находящихся в гораздо более выгодных культурных и климатических условиях, устанавливается двенадцатилетний возраст привлечения к уголовной ответственности, Комиссия предлагает закрепление такого же возраста и в российском законе [267 - Там же. С. 167.].
   В комментариях к более поздней редакции проекта имеется ответ Редакционной комиссии на это замечание.
   Она предлагает оставить десятилетний предел привлечения к уголовной ответственности, обосновывая это тем, что, во-первых, устранение уголовного преследования малолетних влечет невозможность обнаружения участия в совершенных ими деяниях совершеннолетних преступников, и, во-вторых, по мнению Комиссии, «дети 11, 12, не говоря уже о юношах 14 и 15 лет, совершают иногда столь ужасные злодеяния, что оставление без исследования дела… будет возмущать общественную совесть» [268 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. – С. 337–338.].
   Поэтому как в проекте Редакционной комиссии, так и в самом Уголовном уложении закреплено положение, по которому не подлежали уголовной ответственности: а)лица, не достигшие десятилетнего возраста; б) лица в возрасте от 10 до 17 лет, которые не могли понимать характера и значения совершаемого ими деяния или руководить своими поступками [269 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии. С. 332; Уголовное уложение. Приложение к № 5 «Журнала Министерства Юстиции». – Спб., 1903. – С. 15.].
   Критике со стороны Комиссии Московского Юридического Общества подверглась и та статья проекта, которая затрагивала один из важнейших вопросов Общей части уголовного права – вопрос о крайней необходимости как условии, исключающем преступность деяния.
   В статье 42 проекта указывается, что вредное деяние, совершенное для спасения личных и имущественных благ, не считается преступным, «если учинивший имел достаточное основание считать причиняемый им вред маловажным сравнительно со спасаемым благом» [270 - Комиссия Московского юридического общества о проекте нового Уголовного уложения // Юридический вестник. – 1883. – № 5. – С. 170.].
   Комиссия Юридического Общества высказывает свои возражения против этого положения, считая, что в нем отводится слишком много места субъективному элементу: нарушая чужое право в защиту своего, человек, как она считает, всегда может иметь достаточное основание считать собственное благо несравненно важнее чужого.
   Вопрос о сравнительной важности двух благ – нарушаемого и охраняемого – Комиссия считает нужным оставить на рассмотрение суда и предлагает следующую редакцию этой части статьи: «…не почитается преступным… деяние, учиненное для спасения здоровья, свободы, целомудрия, или иных личных или имущественных прав, если учиненный вред будет признан маловажным сравнительно со спасаемым благом» [271 - Там же.].
   Предложение Юридического Общества ввести, таким образом, при освобождении от уголовной ответственности в случае крайней необходимости вместо субъективного масштаба масштаб объективный Редакционная комиссия отвергла, полагая, что субъективная оценка все-таки справедливее объективной, обосновывая это тем, что «самые основания для оправдания лежат в субъективных условиях охраны, в естественном чувстве самосохранения» [272 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. – С. 384.].
   В Уголовном уложении (статья 46) данное положение изложено так же, как и в проекте.
   К обсуждению статей проекта Особенной части Уголовного уложения (о личных и имущественных преступлениях) Московское Юридическое Общество приступило без передачи их в свою Комиссию и посвятило этому в общей сложности 14 заседаний в 1884–1888 гг. В тех вопросах, где юриспруденция пересекается с медициной и психиатрией, оно встретило активное содействие со стороны известных московских специалистов в данной области, вступивших в число действительных членов Общества.
//-- * * * --//
   Необходимость реформирования основного источника материального уголовного права второй половины XIX в. – Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. – была вызвана принятием входе Судебной реформы Устава уголовного судопроизводства и Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями.
   Противоречие норм старого уголовного кодекса (при параллельном существовании нового) и вновь принятого уголовно-процессуального порождало потребность в коренной переработке Уложения 1845 г. в соответствии с требованиями времени.
   Активное участие Московского Юридического Общества в разработке нового Уголовного уложения началось в 1882 г., когда Общество получило приглашение министра юстиции принять участие в обсуждении проекта Общей части Уложения.
   Результаты этого обсуждения – замечания на проект, составленные Московским Юридическим Обществом, – использовались и учитывались в последующей работе Редакционной комиссии, образованной в составе правительственного Комитета для создания нового Уголовного уложения.
   Некоторые статьи обсуждаемого Московским Юридическим Обществом Проекта Общей части Уложения вызвали в его среде наиболее оживленные дискуссии. К ним относятся положения Проекта, касающиеся системы наказаний.
   Так, Московское Юридическое Общество высказывает ряд аргументированных соображений против такого наказания, как смертная казнь, приводя в пользу ее отмены статистические сведения об ошибках, допускаемых при ее назначении.
   Особой критике подверглись статьи проекта, касавшиеся заточения и каторги.
   Серьезные возражения вызвали также положения проекта, которые относились к уголовной ответственности несовершеннолетних.
   Подверглись изменениям и те статьи Общей части, которые касались вопроса о крайней необходимости как условии, исключающем преступность деяния. Впрочем, возражения, высказанные Московским Юридическим Обществом по поводу положений этой части Проекта, представляются весьма спорными.

3.4 Работа над отдельными вопросами в гражданско-правовой и уголовно-правовой сферах

   В процессе работы Московского Юридического Общества над гражданским и уголовным законодательством некоторые вопросы обращали на себя особенное внимание его членов. Одним из таких вопросов стал, если можно так выразиться, женский вопрос.
   В 11 и 12 номерах «Юридического Вестника» за 1884 г. была опубликована статья мирового судьи Я. Лудмера под говорящим названием «Бабьи стоны», вызвавшая живой отклику российских юристов.
   В статье приводятся факты, служившие красноречивой иллюстрацией бедственного положения российской женщины (представительницы, главным образом, крестьянского сословия). Как впоследствии напишет член Московского Юридического Общества Г. Джаншиев в своей работе, посвященной этому вопросу: «чрез всю… статью проходит один болезненный вопль: то плачет женщина от побоев, розог, истязаний, которые приходится ей испытывать от мужа, свекра, деверя» [273 - Джаншиев Г. «Бабьи стоны» и новое уложение //Журнал гражданского и уголовного права. – Спб, 1885. – № 3. – С. 52.].
   Другой исследователь этого вопроса – судебный следователь Д. Бобров – опубликовал в «Юридическом Вестнике» (№ 10 за 1885 г.) свои впечатления от предпринятых им в начале его служебной деятельности бесполезных, как оказалось, усилий «поддержать женщину в борьбе с мужем – извергом» [274 - Бобров Д. По поводу бабьих стонов // Юридический Вестник. – 1885. – № 10. – С. 318.].
   Наиболее полно эта проблема освещается в упомянутой выше статье Г. Джаншиева, опубликованной в «Журнале гражданского и уголовного права» под названием «Бабьи стоны» и новое уложение».
   Целью написания как этой работы, так и статьи Я. Лудмера было не столько обратить внимание общества на безысходное положение российской женщины (этой цели служили отделы судебной хроники в газетах), сколько отметить необходимость законодательного разрешения этой проблемы, что было особенно актуально в процессе разработки Гражданского и Уголовного уложений.
   Указывая на невозможность упования на всеобщее смягчение нравов и повышение уровня образованности народа, авторы требуют от законодателя пересмотра некоторых статей гражданского и уголовного законодательства, касающихся оснований и порядка расторжения брака.
   Согласно статье 45 Свода Законов Российской империи (часть I, том X) брак мог быть расторгнут (при этом «только формальным духовным судом») в следующих случаях: во-первых, в случае «доказанного прелюбодеяния другого супруга или неспособности его к брачному сожитию»; во-вторых, в случае «когда другой супруг приговорен к наказанию, сопряженному с лишением все прав состояния», и, наконец, в случае «безвестного отсутствия другого супруга» [275 - Свод законов Российской империи. Издание 1857 года. Т. 10. Ч. 1. Законы гражданские. – Спб., 1857. – С. 9.]. Второй случай предусматривал совершение супругом тяжкого преступления, за которое назначалось самое строгое наказание, например, убийства.
   О влиянии преступления на брак говорится в комментарии к статье 27 проекта Уголовного уложения, опубликованного Редакционной комиссией в 1897 г. Здесь обосновывается сохраненная из первой редакции проекта норма, согласно которой приговоренный к каторге или поселению подвергается различным «правопоражениям» (таким, например, как лишение титула почетного достоинства или права поступать на государственную службу), но не теряет права состоять в браке. По мнению Редакционной комиссии, «поражение прав частных, в особенности прав семейных, переходит… пределы рационального правоограничения, так как крепость и устойчивость семейного союза могут весьма нередко быть вовсе не поколеблены фактом преступления и государство не имеет власти порвать эти узы» [276 - Уголовное уложение. Проект Редакционной комиссии и объяснения к нему. – Спб., 1897. -Т. 1, гл. 1. – С. 225.].
   Редакционная комиссия не отрицает того, что совершение тяжкого преступления может нарушить «нравственную связь» между супругами, но считает при этом, что уголовный закон должен ограничиться лишь указанием на возможность расторжения брака в случае вынесения определенного наказания, а сами условия и порядок расторжения должны регулироваться законами гражданскими. Такое положение, по мнению авторов проекта, не позволит государству внести «принцип разрушения в институт, им же столь заботливо оберегаемый» [277 - Там же. С. 225.].
   Статьи действовавшего Свода Законов, закреплявшие нормы, касавшиеся брака, свидетельствуют, впрочем, о несколько идеализированном представлении законодателя об этом институте.
   Так, в статье 106 указано, что муж «обязан любить свою жену, как собственное свое тело, жить с нею в согласии, уважать, защищать, извинять ее недостатки и облегчать ее немощи», а жена, в свою очередь (согласно статье 107), обязана «пребывать к нему в любви, почтении и в неограниченном послушании» [278 - Свод законов Российской империи. Издание 1857 года. Т. 10. Ч. 1. Законы гражданские. – Спб., 1857. – С. 22.].
   Однако, как отмечает член Московского Юридического Общества, Г. Джаншиев, «все это более уместно в церковном поучении или в трактате о брачной этике, а не в книгах закона», ибо жизнь, как доказывают факты, далеко не всегда соответствует идеалу [279 - Джаншиев Г. «Бабьи стоны» и новое. С. 55.].
   Он считает, например, что право развода должно быть основано не на свойстве наказания (лишающего супругов возможности совместного проживания в случае отбывания одним из них каторжных работ или ссылки на поселение в Сибирь), но на свойстве самого преступления, вследствие совершения которого те самые охраняемые законом любовь и почтение к супругу могут быть значительно поколеблены.
   Поэтому он предлагает ввести в законодательство тот принцип, согласно которому порядок развода должен регулироваться гражданскими законами, но сами поводы или условия развода – законами уголовными. То есть возможность расторжения брака одним из супругов в случае совершения другим определенного преступления должно стать неизбежным следствием данного преступления, предусмотренным самим уголовным законом. Потеря «прав семейственных» должна быть, по его мнению, одним из «правопоражений», которым подвергается преступник.
   Следует отметить, что данный принцип был в конце концов закреплен в Уголовном уложении 1903 г. В статье 29 данного закона указано, что осуждение преступника к смертной казни, каторге или ссылке на поселение влечет за собою среди утраты ряда гражданских прав в том числе и «прекращение прав супружеских в том случае, когда супруг осужденного не последовал за ним, и расторжение в сем случае брака по ходатайству одного из супругов» [280 - Уголовное уложение. Приложение к № 5 «Журнала Министерства Юстиции». – Спб., 1903. -С. 12.].
   Еще одним немаловажным вопросом, вызвавшим интерес Московского Юридического Общества во время его работы над проектами Гражданского и Уголовного уложений, был вопрос о положении тюремного дела в России.
   Еще в 1869 г. в Министерстве внутренних дел началась работа по составлению проекта общего преобразования тюремной системы. Вопрос о необходимости ее реформирования возник не случайно.
   "Тюремный вопрос и до сих пор продолжает представлять собою одно из самых болевых мест нашей государственной жизни», – писал в 1884 г. секретарь Московского Юридического Общества Д. А. Дриль [281 - Дриль Д. Положение тюремного дела в России. (Отчет по Главному Тюремному Управлению за 1882 г.) // Юридический Вестник. – 1884. – № 11. – С. 498.].
   Об этом свидетельствовали изученные им данные отчета по Главному тюремному управлению за 1882 г., который был составлен по результатам командировки начальника Управления в Сибирь, предпринятой им для личного обзора находящихся там тюрем и поселений. Анализируя этот отчет, Д. А. Дриль не просто обращает внимание на вскрывшиеся в ходе командировки недостатки тюремной системы, но и предлагает пути их устранения.
   К первому такому недостатку относилось отсутствие достаточного количества фактических данных о состоянии тюрем, ставшее следствием как «плохой отчетности», так и того, что из некоторых тюремных учреждений в отчетном, 1882 г., статистических сведений не было получено вовсе, «несмотря на все принятые меры напоминания» [282 - Там же. С. 499.].
   Одной из наиболее слабых сторон тюремного дела в России было признано состояние самих мест заключения. В отчете отмечается превышавшее все пределы переполнение тюрем арестантами, а также крайне неудовлетворительное состояние самих «тюремных замков», находившихся подчас в разрушенном состоянии.
   В качестве меры, которая могла бы способствовать решению данной проблемы (и которую полностью поддерживает Д. А. Дриль), Совет по тюремным делам рекомендовал вывести этот вопрос из ведения местной администрации и образовать в Сибири самостоятельный орган Главного тюремного управления, сосредоточив руководство тюремным делом в руках последнего.
   Следующим важнейшим недостатком тюремной системы был отмечен «совершенный упадок» работ в каторжных тюрьмах.
   Слабое развитие обрабатывающей промышленности и отсутствие заказов на армейские нужды и другие «казенные потребности», которые могли бы выполняться заключенными в тюрьмах, приводили к тому, что труд в них ограничивался хозяйственными и мастеровыми работами, предусмотренными, кроме того, не для всех категорий заключенных.
   Результатом становилось полное безделье арестантов, которое никак не могло способствовать исправлению преступников. В итоге, как говорится в отчете, «…наши тюрьмы, ложащиеся тяжелым бременем на государственное казначейство, до сих пор в корень развращают всех, попадающих в них, и, в качестве высших школ порчи, снабжают общество завзятыми преступниками» [283 - Дриль Д. Положение тюремного дела в России. (Отчет по Главному Тюремному Управлению за 1882 г.). С. 505.].
   Для выхода из сложившейся ситуации начальник Главного тюремного управления предложил применять труд каторжных на рудниковых работах на Сахалине и в Забайкалье, а каторжные тюрьмы в европейской части России постепенно закрывать.
   Не возражая против этого предложения, Д. А. Дриль, тем не менее, высказывает несколько серьезных замечаний по поводу предлагаемых мер.
   Так, он полагает целесообразным снизить срок отбывания каторги. Слишком долгие сроки каторги (вплоть до бессрочной) приводили к тому, что «люди каторжного звания», как они сами себя называли, пытаясь хоть сколько-нибудь улучшить свое положение, пускались в бега, занимаясь бродяжничеством и попрошайничеством.
   Кроме того, Д. А. Дриль считает, что изнурительные рудниковые работы не должны занимать всего времени отбывания каторги. Он предлагает дополни т. п. «исправительно-карательными колониями ремесленно-земледельческого типа», в которых могли бы трудиться также и осужденные к тюремному заключению [284 - Там же. С. 508–509.].
   В не менее (если не более) тяжелом положении оказались и осужденные к ссылке на поселение.
   Согласно данным отчета, значительное число ссылаемых не соизмерялось ни с имеющимися средствами к устройству быта ссыльных, ни с положением хозяйства сельчан-старожилов, к которым они приписывались, ни с населенностью городов, в которые они зачислялись [285 - Дриль Д. Положение тюремного дела в России. (Отпет по Главному Тюремному Управлению за 1882 г.). С. 505.].
   В результате ссыльные пополняли армию бродяг и, кроме того, подвергались жестокой эксплуатации со стороны враждебно настроенного к ним местного населения.
   Главное тюремное управление разработало несколько способов решения данной проблемы. С целью уменьшения числа ссыльных было предложено применять это наказание лишь к отдельным категориям преступников; кроме того, в качестве одной из основных мер предполагалось устройство «земских рабочих домов», куда ссыльные могли бы отдаваться на заработки.
   Д. А. Дриль категорически возражает против последней меры, считая, что в условиях нещадной эксплуатации ссыльных старожилами «отдача» в заработки не только не прекратит бродяжничества, но еще более усилит его.
   Анализируя отчет Главного тюремного управления и изучая, в частности, статьи расходов на тюремное дело, Д. А. Дриль отмечает «мизерность цифр расхода на нравственно-умственную культуру арестантов и на поддержку их по выходе из тюрем» [286 - Там же. С. 513.].
   Кроме того, удивление автора вызывает скудность содержащихся в отчете сведений об исправительных приютах и приютах для арестантских детей.
   То, что Д. А. Дриль считал их важной отраслью тюремного дела, доказывают не только его высказывания, но и его практическая деятельность.
   Так, в октябре 1885 г. в Москве было открыто «Общество пособия несовершеннолетним, освобождаемым из мест заключения». Оно было вторым по счету в ряду российских Обществ патронажа над отбывшими наказание детьми (первое возникло ранее в Санкт-Петербурге).
   В Москве подобное общество возникло в 1884 г. под патронажем княгини В. И. Салтыковой-Головкиной.
   Согласно Уставу данного Общества его делами ведал Комитет, председателем которого в описываемый период был Н. В. Муравьев, а секретарем – Д. А. Дриль.
   Деятельность Комитета началась в октябре 1885 г., когда по предложению почетного попечителя городского Рукавишниковского исправительного приюта было решено принимать на попечение Общества всех будущих выпускников приюта, который со своей стороны обязался выплачивать за каждого несовершеннолетнего по 50 руб. (25 руб. – за первый год патроната, 15 руб. – за второй и 10 руб. – за третий) [287 - Юридический Вестник. – 1886. – № 5–8. – С. 456.].
   Одной из основных целей Общества пособия несовершеннолетним, освобождаемым из мест заключения, было «приучение их к производительному труду», и здесь Комитету пришлось столкнуться с рядом трудностей.
   Размещение выпускников Рукавишниковского приюта по частным мастерским оказалось невозможным «вследствие естественного… недоверия», которые испытывали к ним хозяева этих мастерских, а также и нежелательным «вследствие дурного состояния большинства частных мастерских, в которых безжалостно эксплуатируется детский труд и формируется 49,6 % (по данным приюта – С. Т.)… малолетних преступников» [288 - Там же. С. 508–509.].
   Ввиду этого Комитет открыл свои собственные мастерские: сапожную и переплетную, в которой и трудились несовершеннолетние, освобождаемые из мест заключения.
   Внимание Московского Юридического Общества было обращено также и на разработку фабричного законодательства.
   В разработке Фабричного устава особая роль принадлежала членам Юридического Общества И. И. Янжулу и В. А. Гольцеву, принимавшим участие в деятельности Комиссии для осмотра фабрик и заводов в Москве. Под их редакцией в теоретической части трудов Комиссии были опубликованы переводы фабричного законодательства девяти европейских стран и Англии.
//-- * * * --//
   Некоторые вопросы гражданско– и уголовно-правовой сфер вызывали особый интерес Московского Юридического Общества в процессе его работы над Гражданским и Уголовным уложениями.
   К ним следует отнести, во-первых, так называемый «женский вопрос». Здесь Московское Юридические Общество в лице своего члена Г. А. Джаншиева требует от законодателя пересмотра некоторых статей гражданского и уголовного законодательства, касающихся оснований и порядка расторжения брака, что могло бы существенно улучшить правовое положение женщины.
   Так, он предлагает ввести в законодательство положение о возможности расторжения брака по инициативе одного из супругов в случае совершения вторым уголовно наказуемого деяния. Данное положение было впоследствии закреплено нормами Уголовного уложения 1903 г.
   Особое внимание вызвал в среде Московского Юридического Общества вопрос о положении тюремного дела в России.
   Преобразование тюремной системы представляло собой одну из насущных проблем, стоявших перед российским правительством во второй половине XIX в.
   К вопросам, требовавшим немедленного разрешения в этой сфере, относились следующие: неудовлетворительное состояние мест заключения («тюремных замков»), отсутствие должной организации работы арестантов в каторжных тюрьмах, бесправное положение осужденных к ссылке на поселение.
   Член Московского Юридического Общества Д. А. Дриль, основываясь на Отчете Главного тюремного управления за 1882 г., предлагает меры, которые могли бы способствовать успешному решению этих и некоторых других проблем тюремного дела. При этом он принял посильное участие в их практическом разрешении, являясь секретарем Комитета открытого в Москве в 1885 г. «Общества пособия несовершеннолетним, освобождаемым из мест заключения».

Заключение

   Юридическое Общество при Московском университете было открыто в 1865 г., возникнув на волне всеобщего интереса к проводимой в стране в 60-х гг. XIX в. Судебной реформе, на этапе обсуждения российскими юристами «Основных положений преобразования судебной части в России».
   Таким образом, с первого же дня создания Юридического Общества выделяется одно из основных направлений его деятельности – участие в законотворческом процессе.
   Участие в правотворческой деятельности, закономерно ставшее одним из основных направлений деятельности этого ученого сообщества, выражалось, главным образом, в разработке Уголовного и Гражданского уложений, железнодорожного и фабричного законодательства, а также выработке предложений по реформированию тех разделов действовавшего законодательства, которые касались проблемных вопросов общественной жизни России того времени.
   Не ограничиваясь теоретическими соображениями по этим вопросам, члены Московского Юридического Общества принимали посильное участие в их разрешении.
   Особое внимание и место было уделено Обществом обсуждению на своих заседаниях проектов Уголовного и Гражданского уложений. Принятие этих документов должно было стать итогом кодификации материального гражданского и уголовного права, которая, вопреки логике, следовала за реформированием процессуального права, но не предшествовала ему.
   Результаты обсуждения членами Общества конкретных статей, отдельных частей и положений проектируемых уложений были направлены в Редакционные комиссии, созданные в правительственных кругах для разработки этих законодательных актов, и были использованы в их работе.
   В процессе работы над Гражданским и Уголовным уложением интерес членов Московского Юридического Общества вызывали проблемы законодательного регулирования отдельных аспектов общественных отношений в гражданской и уголовно-правовой сферах.
   К ним относятся актуальные вопросы брачно-семейных отношений, положение «тюремного дела» в России, проблемы исследования и применения так называемого обычного права.
   Впрочем, на первом этапе своей работы, который можно условно назвать «практическим», Московское Юридическое Общество действовало как своего рода юридическая клиника или юридический консилиум, на заседаниях которого решались практические вопросы, связанные с применением норм действующего законодательства к конкретным, требующим юридического разрешения жизненным ситуациям.
   Тогда же началась издательская деятельность Московского Юридического Общества: в 1866–1867 г. печатным органом Общества была «Юридическая Газета», а с 1867 г. начал выходить в свет журнал «Юридический Вестник», прекративший свое существование в 1892 г.
   «Практический» этап в истории Московского Юридического Общества продолжался примерно до 1871 г., хотя количество решенных на его заседаниях вопросов со временем все более уменьшалось. Преобладающим постепенно становилось научно-теоретическое направление.
   Окончательный переход деятельности Общества к «теоретическому» этапу произошел после съезда русских юристов 1875 г., показавшего необходимость дальнейшего реформирования отечественного законодательства.
   Данный съезд имел, безусловно, значительное влияние на последующее развитие юридической науки и правотворческой практики.
   Обсуждение наболевших проблем в процессе живого обмена мыслей, знаний и опыта между ведущими российскими юристами сыграло не последнюю роль в поиске путей дальнейших законодательных реформ в России. Рассмотрение российскими юристами вопросов, касавшихся современного состояния и будущего реформирования отечественного законодательства, оказало значительную помощь законодателю в работе по определению действительных требований общественной жизни и установлению юридических норм, наиболее полно соответствующих им.
   Первый съезд русских юристов, был, говоря словами современника, «запоздалым отголоском движения 60-х годов», проявлением того единения теории и практики юриспруденции, которое было вызвано к жизни Судебной реформой 1864 г. [289 - Из речи В. М. Пржевальского на заседании Московского юридического общества 19 ноября 1884 года // Юридический Вестник. – М., 1884. – № 12. – С. 578.]
   К этому, наиболее успешному, периоду в деятельности Московского Юридического Общества относится работа созданного при нем Статистического отделения. Оно не только внесло значительный вклад в развитие российской статистики, но и приняло активнейшее участие в земском либеральном движении, став объединяющим центром наиболее оппозиционной части земской интеллигенции – земских статистиков.
   Что касается взаимодействия Московского Юридического Общества и Московского университета, при котором оно состояло, то это взаимодействие было самым тесным. Большинство членов Московского Юридического Общества были профессорами и доцентами Университета, известными не только своей педагогической и научной, но и общественно-политической деятельностью.
   Пропагандируя с университетской кафедры идеи либерализма, они, можно сказать, предпринимали попытки их практической реализации, выступая за «свободную высшую школу» и представляя оппозицию реакционной политике Министерства народного просвещения, направленной на отмену положений относительно либерального Университетского устава 1863 г.
   Закрытие Московского Юридического Общества представляется закономерным следствием тех мер, которые в период контрреформ конца века применялись властями к общественным организациям, открыто поддерживавшим и пропагандировавшим идеи либерализма.
   Формальным поводом к тому послужило выступление его председателя – С. А. Муромцева на торжественном заседании Совета Московского университета и Общества любителей российской словесности, посвященном столетию со дня рождения А. С. Пушкина. Это выступление, представлявшее жизнь поэта как «борьбу личности за независимость и свободное развитие», было расценено представителями власти как одно из проявлений того «вредного направления», которое якобы приняла деятельность Общества в последние годы своего существования [290 - Приветствие, принесенное 26 мая 1899 г. от имени Московского Юридического Общества Обществу любителей Российской Словесности в торжественном заседании в ознаменование столетия со дня рождения А. С. Пушкина. С. 28.].
   Последним крупным событием в деятельности Московского Юридического Общества было участие его членов в работе I Съезда Русской группы Международного союза криминалистов, проходившего 4 и 5 января 1899 г. в Санкт-Петербурге.
   История Московского Юридического Общества, как и многих других общественных организаций того времени, отражает процессы, происходившие в общественно-политической жизни России второй половины XIX в.
   Сама цель его создания – «теоретическая и практическая разработка права и распространение юридических сведений» – прямо соответствовала запросам времени и потребностям общественной жизни эпохи [291 - Устав и правила Московского юридического общества //Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889. -С. 123.].
   Московское Юридическое Общество возникло на волне общественного движения 60-х гг., вызванного коренными преобразованиями российского общественного и политического строя. Великие реформы, проведенные в правление Императора Александра II, породили в общественном сознании, и в первую очередь сознании интеллигенции, представление о возможности достижения политической свободы путем реформирования традиционного социального строя самим государством.
   Как говорил секретарь Совета вновь созданного в 1910 г. Московского Юридического Общества Н. М. Жданов, «то был период подъема общественного настроения, когда русское общество, веря в возможность близкого обновления различных сторон нашей государственной жизни, проявило живой и деятельный интерес к выдвинутым на очередь дня вопросам» [292 - Жданов Н.М. Отчет о деятельности Московского Юридического Общества за 1910 год // Вопросы права. – 1911. -Кн. VII. -С. 2.].
   Деятельность Московского Юридического Общества теснейшим образом связана с Великими реформами второй половины XIX в. – Земской, Университетской, Цензурной. Предпринимаемые в ходе этих реформ правительственные меры оказывали самое прямое влияние на все виды деятельности Московского Юридического Общества.
   Так, без Земской реформы были бы невозможны создание и работа функционировавшего в составе Общества Статистического отделения.
   Университетская реформа определила направления и характер преподавательской и общественной деятельности профессоров Московского университета – членов Московского Юридического Общества.
   Цензурная реформа и последовавшая за ней контрреформа стали основой издательской деятельности Общества.
   Однако главную роль в истории Московского Юридического Общества сыграла, безусловно, Судебная реформа 1864 г. Во-первых, процесс ее подготовки создал предпосылки для самого возникновения Общества. Во-вторых, она определила те задачи и направления правотворческой деятельности, в которой принимало непосредственное участие и Московское Юридическое Общество. В-третьих, Судебная реформа ознаменовала собой новый этап и в истории преподавания права в университетах, стимулировав дальнейшее развитие юридического образования, что, в свою очередь, отразилось и на развитии юридической науки, представителями которой являлись члены Московского Юридического Общества.
   Его деятельность стала высшим выражением единения юридической науки и практики, основы которого были заложены Судебной реформой. Можно отметить два основных аспекта взаимодействия между теорией и практикой отечественной юриспруденции пореформенной России: первое заключалось в участии ученых-юристов в практическом разрешении юридических вопросов, второе – в привлечении теоретиков права к законотворческому процессу. Оба этих аспекта нашли свое закономерное отражение в деятельности Московского Юридического Общества.
   И наконец, в Судебной реформе нашел свое прямое и наиболее полное отражение основной принцип эпохи Великих реформ – создание правового государства, с идеей о построении которого связан бурным подъем юридической мысли в России, способствовавший возникновению в стране юридических научных обществ.
   Первым из них стало Юридическое Общество при Московском университете, давшее толчок к образованию юридических обществ при Киевском (1876 г.), Петербургском (1877 г.), Казанском (1878 г.) и Новороссийском (1879 г.)университетах.
   Таким образом, роль и значение Московского Юридического Общества в развитии отечественной юриспруденции и общественной жизни России, также как и сама его деятельность, определяются теми процессами, которые связаны с подготовкой и проведением реформ и контрреформ второй половины XIX в., и в первую очередь – Судебной реформы 1864 г. Именно эта реформа, как нам кажется, сделала возможным непосредственное участие Юридического Общества при Московском университете в общественно-политической жизни пореформенной России, основным проявлением которого стало, по нашему мнению, непосредственное влияние данного научного сообщества на законотворческий процесс.
   Работа Московского Юридического Общества была высоко оценена современниками. Позволим себе привести здесь цитату из упомянутого выше отчета за 1910 г. нового Юридического Общества при Московском университете: «Велики были заслуги старого Московского Юридического Общества перед Россией. Ценны были те вклады, которые в течение нескольких десятилетий вносило оно в русскую науку. Значительны были практические результаты его участия в предварительной разработке крупнейших законодательных актов второй половины минувшего столетия. Дороги были для русского общества задачи его деятельности, направленной на развитие русского народного правосознания, на проведение в жизнь великих начал права и правды, на достижение светлых идеалов народного блага и гражданской свободы» [293 - Жданов Н.М. Отчет о деятельности Московского Юридического Общества за 1910 год // Вопросы права. – 1911. – Кн. VII. – С. 2].
   Хотелось бы верить, что результаты проведенного исследования в какой-то степени подтверждают истинность этих слов.

Список использованных источников

   1. Белоконский И. П. Земское движение до образования партии «Народной Свободы» // Былое. – Санкт-Петербург, 1907. – № 5, 6.
   2. Балицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов: конец XIX– начало XX века //Вопросы философии. – 1991. – № 8. – С. 231.
   3. Герцен А. И. Собр. сои. В 9 т. Т. 7. – М., 1958. – М., 1956.
   4. Гриценко Н. Ф. Вольное Экономическое Общество и земское либеральное движение в поел. четв. XIX в. // Общественное движение в России XIX века: Сб. ст. – М., 1986.
   5. Долгоруков П. О перемене образа правления в России. – Лейпциг, 1862.
   6. Дюгамель К. О. Опыт государственного права Российской империи. – СПб., 1833.
   7. Зайончковский П. А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. – М., 1878.
   8. Кавелин К. Д. Политические призраки. – Берлин, 1878.
   9. КизиветтерА. А. На рубеже двух столетий (воспоминания 1881–1914). – Прага, 1929.
   10. Кистяковский Б. А. Социальные науки и право // Вехи. Сб. статей. – М., 1916.-С. 617.
   11. Кодан П. В. Из истории юридического образования в России в первой половине XIX века // Правовое воспитание и юридическое образование в условиях демократизации советского общества. – Свердловск, 1991.-С. 7.
   12. Козлинина Е. И. Дореформенный полицейский суд//Московская старина. Воспоминания москвичей прошлого столетия. – М., 1991.
   13. Коркунов Н. М. История философии права. – М., 1915.
   14. Корнев А. В., Борисов А. В. Правовая мысль и юридическое образование в дореволюционной России. – М., 2005. – С. 214.
   15. Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во втор. пол. XIX века. – М., 1971.
   16. Наместникова И. А. Историко-филологическое общество в Московском университете (1902–1904)// Вестник Московского университета. – Сер. 8: История. – 1999. – № 5.
   17. Новицкая Т. Е. Реформы Александра II // Вестник Московского Университета. – Сер. 11: Право. – 1998. – № 6.
   18. Орлов В. И. Студенческое движение Московского университета в XIX столетии. – М., 1934.
   19. Очерки по истории юридических научных учреждений в СССР / отв. ред. В. М. Курицын, А. Ф. Шебанов. – М., 1976.
   20. Попова А. Д. Деятельность пореформенной судебной системы // Вестник Московского Университета. Сер. 8: История. – 1999. – № 5.
   21. Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 томах. Т. 8. Судебная реформа / отв. ред. О. И. Чистяков. – М., 1991.
   22. Российское законодательство Х-ХХ веков. В 9 томах. Т. 9. Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций / отв. ред. О. И. Чистяков. – М., 1994.
   23. Савальский В. А. Государственное право, общее и русское. – Варшава, 1912.
   24. Скрипилев Е. А. О юридическом образовании в дореволюционной России (XVIII – нач. XX вв.) // Государство и право. – М., 2000. – № 9.
   25. Соловьева А. М. Железнодорожный транспорт России во второй половине XIX века. – М., 1975.
   26. Степанский А. Д. История научных учреждений и организаций дореволюционной России. – М., 1987.
   27. Степанский А. Д. Общественные организации в России на рубеже XIX–XX вв.: Пособие поспещурсу/ под ред. Н. П. Ерошкина. – М., 1982.
   28. Тюнин В. И. Преступления экономические в Уголовном уложении 1903 г. //Журнал российского права. – 2000. – № 4.
   29. Ушаков А. В. Революционное движение демократической интеллигенции в России. 1895–1904. – М., 1976.
   30. Хаксли Ю. Российская адвокатура и советское государство. – М., 1993.
   31. Центральный исторический архив г. Москвы (1ДИАМ). Фонд 418. Московский императорский университет.
   32. Центральный исторический архив г. Москвы (1ДИАМ). Фонд 459. Канцелярия попечителя Московского учебного округа.
   33. ГДетлин Л. С. Из истории научной мысли в России (Наука и ученые в Московском университете во втор. пол. XIX века). – М., 1958.
   34. Череванин Н. Движение интеллигенции // Общественное движение в России в нач. XX века / под ред. Л. Мартова, П. Маслова и
   А. Потресова. – СПб., 1909. – Т. 1.
   35. Шершеневич Г. Ф. Наука гражданского права в России. – Казань, 1893.
   36. Щетинина Г. И. Университеты в России и устав 1884 года. – М., 1976.
   37. Иорданский Н. Миссия П. С. Ванновского // Былое. – Санкт-Петербург, 1907. – № 9.

Нормативно-правовые акты

   1. Высочайше утвержденное Временное Положение о железнодорожных тарифах и об учреждениях по тарифным делам от 08 марта 1889 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 9. 1889. – СПб., 1891.
   2. Высочайше утвержденное мнение Гос. Совета «О некоторых переменах и дополнениях в действующих ныне цензурных постановлениях» от 06 апреля 1865 года // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 40. Отд. 1. 1865.-СПб., 1867.
   3. Высочайше утвержденное положение Комитета Министров от 27 августа 1882 года «О временных мерах относительно периодической печати» // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 2. Отд. 2. 1882. – СПб., 1886.
   4. Высочайше утвержденные временные правила по цензуре от 12 мая 1862 года // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 37. Отд. 1. 1862.-СПб., 1865.
   5. Высочайше утвержденные основные положения преобразования судебной части в России // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 37. Отд. 2. 1862. – СПб., 1865.
   6. Государственный совет в России. 1801–1901.-СПб., 1902.
   7. Закон «О противозаконных сообществах» от 27 марта 1867 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 42. -СПб., 1871.
   8. Законы гражданские // Свод законов Российской империи.
   Издание 1857 года. Т. 10. Ч. 1.-СП6., 1857.
   9. Именной Указ от 06 апреля 1865 года «О Даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати» // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 40. Отд. 1. 1865. -СПб., 1867.
   10. Общий устав российских железных дорог от 12 июня 1885 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 5. 1885.-СПб., 1887.
   11. Общий устав российских железных дорог (по официальному изданию 1906 года), измененный и дополненный по 1-е февраля 1908 года постановлениями и распоряжениями (с 9-ю приложениями). Составил Н. Л. Брюль. Издание 4-е. – СПб., 1908.
   12. Положение о Совете по железнодорожным делам от 12 июня 1885 г. / Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 5. 1885.-СПб., 1887.
   13. Свод учреждений и уставов путей сообщения // Свод законов Российской империи. – СПб., 1857. – Т. 12, ч. 1.
   14. СлиозбергГ. Б. Дела минувшихдней. Записки русского еврея. – Париж, 1933. – Т. 1.
   15. Уголовное уложение от 22 марта 1903 года // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 3-е. Т. 23. 1903. Отд. 1. – СПб., 1905.
   16. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных с разъяснениями по решениям кассационных департаментов П. С. 4-е дополненное издание. – СПб., 1867.
   17. Устав о наказаниях, налагаемых Мировыми Судьями от 20 ноября 1864 г. // Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е. Т. 39. Отд. 2. 1864. – СПб., 1867.
   18. Устав о цензуре и печати // Свод законов Российской империи. – СПб., 1890. -Т. 14.

Публикации

   19. Бобров Д. По поводу бабьих стонов // Юридический Вестник. – М., 1885.-№ 10.
   20. Будущее гражданское уложение (Речь А. Фальковского на заседании Общества 13 марта 1888 года) // Юридический Вестник. – М., 1888. -№ 4.
   21. Давыдов Н. В. Юридическое общество, состоящее при Императорском Московском Университете. Отдельный оттиск из журнала «Юридический Вестник». – 1914. – Кн. VI.
   22. Дашкевич П. Будущее гражданское уложение и народные обычаи // Юридический Вестник. – М., 1886. – № 5–8.
   23. Двадцатипятилетие судебной реформы // Юридический Вестник. – М., 1884.-№ 12.
   24. Джаншиев Г. «Бабьи стоны» и новое уложение //Журнал гражданского и уголовного права. – СПб., 1885. – № 3.
   25. Джаншиев Г. А. Как возникло Московское юридическое общество // Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889.
   26. Дело о преобразовании судебной части в России. В 74-х т. Т. 12.
   27. Д. Л. Московское юридическое общество // Вестник права. Журнал Юридического Общества при Императорском Санкт-Петербургском Университете. – 1899. – № 9.
   28. Жданов Н. М. Отчет о деятельности Московского юридического общества за 1910 год. Отдельный оттиск из журнала научной юриспруденции «Вопросы права». – М., 1911,-№ 7.
   29. Задачи науки уголовного права // Временник Демидовского лицея. – Т. 4,– 1873.
   30. Записка о недостатках нынешнего состояния наших университетов. Представленная в Высочайше учрежденную Комиссию по пересмотру университетского устава членом оной проф. Любимовым. – СПб., 1876.
   31. Из речи В. М. Пржевальского на заседании Московского юридического общества 19 ноября 1884 года // Юридический Вестник. – 1884. – № 12. – С. 571.
   32. Карасевич П. Л. Несколько слов об «Юридическом Вестнике» // Юридический Вестник. – М., 1878. – № 1.
   33. Карточный способ собирания и подсчета статистических данных. Доклад А. Ф. Щербины в заседании Статистического отделения
   20 марта 1886 года // Юридический Вестник. – М., 1886. – № 6–7.
   34. КизиветтерА. А. На рубеже двух столетий (воспоминания 1881–1914). – Прага, 1929.
   35. Комиссия Московского Юридического Общества о проекте нового Уголовного Уложения // Юридический Вестник. – М., 1883. – Кн. III.
   36. Кохнов В. И. Два слова о судьбе Московского Юридического Общества // Юридический Вестник. – М., 1871. – Кн. I.
   37. Кохнов В. И. Значение юридических обществ в деле научной разработки права // Юридический Вестник. – М., 1875. – № 2–3.
   38. Кохнов В. И. О съездах германских юристов // Юридический Вестник. – М., 1873.-№ 1.
   39. Краткий очерк правительственных мер и предначертаний против студенческих беспорядков А. Георгиевского. – СПб., 1890.
   40. Лешков В. Историческая записка о Московском Юридическом Обществе // Юридическая газета Московского Юридического Общества. – М., 1866. – № 3.
   41. Лешков В. Народное просвещение, по указам Петра Великого // Юридический Вестник. – М., 1877. – Кн. V–VI.
   42. Лешков В. Отчет о деятельности Московского Юридического Общества, со времени его образования до 17 февраля 1866 г. – до дня его годичного заседания // Юридическая газета Московского Юридического Общества. – М., 1866. – № 8.
   43. Лешков В. Н., Фальковский А. М. Об издании в 1872 году Московским Юридическим Обществом журнала «Юридический Вестник» // Юридический Вестник. – М., 1871. – № 9.
   44. Лудмер Я. Бабьи стоны // Юридический Вестник. – М., 1884. – № 12.
   45. Любимов Н. Гласный ответ на негласное обращение // Московские ведомости. – 1876. -29 декабря.
   46. Любимов Н. По поводу предстоящего пересмотра университетского устава // Русский вестник. – 1873. – Февраль. – Т. 103.
   47. Международный союз криминалистов. Русская группа //Журнал Министерства Юстиции. – 1897. – № 10.
   48. Международный союз криминалистов. Русская группа. Приложение к № 2 «Журнала Министерства Юстиции» (февраль 1899 г.). -СПб., 1899.
   49. Московские ведомости. – 1899. – 13 июля.
   50. Московский Университет в воспоминаниях современников (1755–1917). -М., 1989.
   51. Московское юридическое общество в 1884–1885 году. Отчет о деятельности Статистического отделения за 1883–1884 гг. // Юридический Вестник. – М., 1885. – № 6–7.
   52. Московское Юридическое Общество в 1885-86 г. (из протоколов заседаний) // Юридический Вестник. – М., 1887. – Кщ VI–VII.
   53. Московское юридическое общество в 1885-86 г. Отчет Статистического отделения за 1884-85 год// Юридический Вестник. – М., 1887. – № 5.
   54. Московское юридическое общество в 1891–1892 году. Отчет о деятельности Статистического отделения за 1890–1891 г. // Юридический Вестник. – М., 1892. – № 7, 8, 11.
   55. Московское Юридическое Общество в 1898-99 году// Вестник права. – СПб., 1899. – № 7.
   56. Муромцев С. А. Записка о внутреннем состоянии России весною 1880 года // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. V – М., 1910.
   57. Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за истекшее двадцатипятилетие // Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889.
   58. Муромцев С. А. Московское Юридическое Общество за первое 25-летие его существования (1863-88) // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. II. – М., 1910.
   59. Муромцев С.А. Памяти закрытого общества // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. II. – М., 1910.
   60. Муромцев С. А. Письма из Москвы (первая серия) // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. III. – М., 1910.
   61. О вознаграждении за вред, причиненный неисправностями железнодорожных предприятий. Проект закона, составленный Комиссией Московского Юридического Общества, учрежденной 5 марта
   1879 года//Юридический Вестник. – М., 1880. № 1.
   62. О разработке предварительной программы занятий предстоящего съезда русских юристов в Москве // Юридический Вестник. – М., 1874,-№ 5–6.
   63. О съезде русских юристов в Москве 5, 6, 7 и 8 июля 1875 г. // Юридический Вестник. – М., 1875. – № 2–3.
   64. Открытие съезда русских юристов и первое заседание 5 июля 1875 года // Юридический Вестник. – М., 1875. -№ 4–6.
   65. Отчет за 1880–1881 год//Юридический Вестник. – М., 1882.-№ 1.
   66. Отчет Московского Юридического Общества за 1868 и 1869 годы // Юридический Вестник. – М., 1869. – № 12.
   67. Отчет Московского Юридического Общества за 1870 год// Юридический Вестник. – М., 1871. – № 1.
   68. Отчет Московского Юридического Общества за 1871 год// Юридический Вестник. – М., 1872. – № 2.
   69. Отчет Московского Юридического Общества за 1872 год// Юридический Вестник. – М., 1873. – № 2.
   70. Отчет Московского Юридического Общества за 1873 год// Юридический Вестник. – М., 1874. – № 3–4.
   71. Отчет Московского Юридического Общества с 17-го февраля 1867 года по 17-е февраля 1868 года // Юридический Вестник. – М., 1867–1868.-№ 8.
   72. Отчет о деятельности и состоянии Московского Юридического Общества за истекший год, с 17-го февраля 1866 года по 17-е февраля 1867 года // Юридическая газета Московского Юридического Общества. – М., 1867. – № 18.
   73. Отчет Совета Общества имени А. И. Чупрова. За период с момента возникновения Общества по 24 февраля 1913 года // Юридический Вестник. Журнал Московского Юридического Общества, издаваемый при содействии Санкт-Петербургского Юридического Общества и Общества имени А. И. Чупрова для разработки общественных наук. – М., 1913. -№ 3.
   74. Первый съезд русской группы международного союза криминалистов // Вестник права. – СПб., 1899.-№ 1.
   75. Приветствие, принесенное 26 мая 1899 г. от имени Московского Юридического Общества Обществу Любителей Российской Словесности в торжественном заседании в ознаменование столетия со дня рождения А. С. Пушкина // С. Муромцев. Статьи и речи. – Вып. I. -М., 1910.
   76. Приложение к отчету за 1873 год// Юридический Вестник. – М., 1874,-№ 3–4.
   77. Проект основных положений фабричного устава. Составлен Комиссией Московского Юридического Общества // Юридический Вестник.-М., 1882. – № 1.
   78. Проект уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог, исправленный и принятый Московским Юридическим Обществом в заседаниях 6 и 13 октября 1880 г. // Юридический Вестник. – М., 1880.-№ 11.
   79. Проект уголовного закона, относящегося до паровых железных дорог, составленный Комиссией Московского Юридического Общества, учрежденной 5 марта 1879 года // Юридический Вестник. – М., 1880.-№ 10.
   80. Протоколы заседаний Московского Юридического Общества // Юридический Вестник. – М., 1884. – Кн. V–VI.
   81. Протоколы заседаний Московского Юридического Общества за 1882–1883 гг. (прил.) // Юридический Вестник. – М., 1883, апрель.
   82. Протоколы заседаний Статистического отделения Московского Юридического Общества за 1882–1883 год// Юридический Вестник. – М., 1883.-№ 9.
   83. Протоколы заседаний Статистической комиссии Московского Юридического Общества // Юридический Вестник. – М., 1882. – № 7.
   84. Протоколы заседаний Юридического общества, состоящего при Императорском Московском Университете (1882–1883) // Юридический Вестник. – М., 1883. – № 1.
   85. Протоколы заседаний Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете (1883–1884) // Юридический Вестник. – М., 1884. – № 5–6.
   86. Русские ведомости. – 1899, 14 июля.
   87. Русское общество 40-50-х годов XIX в. Часть II. Воспоминания Б.Н. Чичерина / сост., общ. ред. и предисловие С. Л. Чернова. – М., 1991.
   88. Статистическое отделение Московского Юридического Общества в 1888–1889 году. Заседание 7 марта 1888 года. Отчет о работе Отделения (с 23 февраля 1887 года по 07 марта 1888 года)// Юридический Вестник. – М., 1889. – № 6–7.
   89. Столповский П. Первый съезд русских юристов (речь на заседании Общества 13 марта 1888 года) // Юридический Вестник. – М., 1888. -№ 4.
   90. Табашников Н. Желательное отношение будущего гражданского уложения к обычному праву // Журнал гражданского и уголовного права. – 1885. – № 3.
   91. Труды Высочайше учрежденной комиссии для исследования железнодорожного дела в России. – СПб., 1879. – Т. 1, ч. 1.
   92. Чупров А. И. Из прошлого русских железных дорог. Статьи 1874–1895 годов.-М., 1909.
   93. Чупров А. И. О значении статистики для правоведения и ея успехах в России за последнее время // Юридический Вестник. – М., 1888. -№ 1.
   94. Юридический Вестник. Журнал Московского Юридического Общества, издаваемый при содействии Санкт-Петербургского Юридического Общества и Общества имени А. И. Чупрова для разработки общественных наук под общей редакцией Б. А. Кистяковского. – М., 1913. -№ 1.
   95. Устав Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете // Юридический Вестник. – М., 1872. – № 1.
   96. Устав и правила Московского Юридического Общества // Двадцатипятилетие Юридического Общества, состоящего при Императорском Московском Университете. – М., 1889.

Светлана Анатольевна Тульская Московское Юридическое Общество (1865–1899 гг.). Из истории развития права и правовой науки в России второй половины XIX века