-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Ирина Стояновна Горюнова
|
|  Капитолийская волчица
 -------

   Ирина Горюнова
   Капитолийская волчица
   Верлибры


   Из цикла «На струне ветра»


   «Я стою на струне ветра…»


     Я стою на струне ветра,
     Балансируя карточным домиком.
     Я боюсь развалиться
     От его дуновения,
     Так и не успев понять,
     Как мое имя…



   Парадигма вкуса


     Парадигма вкуса
     От Кандинского до Малевича…
     Праведности квадрата иконы…
     Укуса выражений Магрита…
     Выстрел в небо –
     Гигантоликость Уорхола…
     В боли шизофрении –
     Готика Пикассо…
     Узорчатая фасетчатость
     Пуантилизма
     В точках Генри Кросса…
     Инфлюэнца быта
     В моделях Лотрека…
     Медитация вечности
     В линиях Рериха…
     Пышнотелая женственность
     В округлости Рафаэля…
     Поэтизация призраков
     Интонации Врубеля…
     Сумеречность видения
     Мыслей Борхеса –
     Это парадигма вкуса
     Меняющихся веков.



   Азбука ассоциаций


     Абвер – абсолюта алес,
     Абстракция аллегории
     Аллаха, ангелы об арии
     Астарты
     Бормочут.
     Бесы Борхеса – беседу с
     Бахусом и Буддой…
     Бога балетом баловать
     Боли…
     Безумец Бодлер – Баяна
     Вызов.
     Вольтер волочет визгом
     Вирша воск. Велес
     Восстал в ввысь века
     Грозно. Гитлер –
     Гороскоп готики,
     Гадать горе гибрида,
     Гомункулус
     Дышит,
     Дегтем добив дубль –
     Дурачится дурень,
     Доказывая догмы
     Евангелия.
     Если едет ера (буква ер)
     Естество…
     Ехидны едкий ежедневник,
     Езус!
     Ёрничать взъяренно –
     Ё-о-о!
     Жизни жалом жгли
     Жизель.
     Женщину? Жестоко.
     Жаль!
     Зори, закаты Запада –
     Западня, залитая злом.
     Звенеть запалом звезды
     Зорко…
     И не искать искры…
     Исида истомлена
     Истиной Иоанна,
     Исуса.
     Ид –
     Катит. Код Кортеса
     Колесом козней.
     Кибела – караваны крови
     Красит краской
     Лиловой, льстя ловко
     Ловцам Локки.
     Лампада лиры –
     Ложь логоса
     Лоском…
     Льдом…
     Медом…
     Медленно Маргрит
     Мучит модели мозга.
     Малевича мрак мысли –
     Морг мертвым.
     Модильяни – мистраль.
     Новый наездник неба –
     Нуриев.
     Никон в норы, ничто –
     Набат нибелунгов.
     Новость невежи…
     Ниже…
     Определись!
     Облако оставило отзыв:
     Оратория «Ом!» –
     Оплавила органы
     Оргазма одой…
     Осколки
     Пуантилизма Пикассо –
     Паутиной портрета…
     Пантагрюэль – паяц
     Похоть пустую в порах
     Пота.
     Плыть в пустоту
     Плутархом,
     Разжать руки разом…
     Ромул, Рэм, Рим
     Роста робость рассудка,
     Рок речи ранил…
     Риска родео.
     Светает.
     Солнце сияет – Сольвейг!
     Стада старух сонмом,
     Сворой собак.
     Стабильность смеха –
     Скол.
     Танец Тацита.
     Тимпан То́ски
     Тоско́ю творца томной –
     Тога тирана. Только…
     Тишина.
     Убогий уд унылый –
     Ужас укора. Умер?
     Устье урагана –
     Убит увалень.
     Унисон утопии.
     Уникум.
     Фокстрот Фаулза –
     Фантазии фимиам.
     Фигура факира
     Факелом фиолета:
     Фас! – ФОЛ! –
     Фикция…
     Хитро́!
     Храм хрупок хрустом
     Хижин. Химеры.
     Хазары хохотом
     Харакири –
     Хилость хурмы.
     Холод.
     Циклоп – циник цвета.
     Цирцеи цимбалы
     Царят.
     Цигун Цезаря –
     Цокот.
     Часов чары – черты
     Чехова,
     Часовщик чертов!
     Чума? Чудо!
     Чарли Чаплина чулан
     Чадом.
     Чайковский!
     Шаман – Шивы шалость.
     Шорох шума… Шуберт,
     Шопен, Шуман – шлют
     Шок.
     Шизофрения –
     Щетиной Щедрина,
     Щеголем,
     Щербатой щукой,
     Щелчком щиколотки…
     Щеколда.
     Эллада эклогой
     Эллинов, этрусков.
     Эринний эхо – Этна,
     Эпатаж эпохи –
     Эмансипация.
     Юлой Юпитера –
     Юмора юдоль,
     Юлия юность юродива
     Ютом…
     Юдифью…
     Янус – языка явь,
     Язва Яхве,
     Ядро ястреба,
     Язычество –
     Я.




   Из цикла «Улыбка Хатшепсут»


   «Я опущусь на колени и спрячу глаза…»


     Я опущусь на колени и спрячу глаза,
     И мое кимоно будет ниспадать складками,
     Пряча от тебя мой стыд и желание,
     Пряча изгибы моего тела и отсутствие белья,
     Показывая лишь плавность хрупких рук и лодыжек,
     Линию шеи, переходящую в бесконечную дорогу вниз,
     Туда, где скрыта тайная власть над миром
     И бессилие перед дыханием любимого.
     Мои глаза зажигают в тебе огонь и трепет,
     И колыхание моих маленьких шагов
     Бьет в твое сердце, отсчитывая минуты
     До той поры, когда ниспадет последний шелк
     С моей обнаженной кожи и дуновение ветра
     Не обсыплет меня лепестками цветов сакуры,
     Как твоими поцелуями, желанными,
     Словно весенний луч солнца над миром.



   «Мое тело татуировано картой мира…»


     Мое тело татуировано картой мира,
     И на нем пульсирует маленький земной шар
     Увеличиваясь в размерах, он растет и растет,
     И постепенно становятся видны страны, города,
     Улицы, крыши домов, машины, люди…
     Растет земной шар, и я ищу на нем твой дом,
     Тебя, чтобы рассмотреть твои глаза,
     Заглядывающие в мое сердце и вопрошающие:
     Ты есть?



   «Я сегодня вальсирую со звездами…»


     Я сегодня вальсирую со звездами,
     Кружащимися в ненормальном танце…
     Я обнимаю весь мир с любовью…
     И рыжий кусок луны, похожий на сыр
     И на тебя, странник, – я тоже обнимаю,
     Потому что сегодня какой-то особенный день,
     Дарующий безразмерное счастье.
     Подходите, я подарю вам маленький огонек
     Из моего сердца, чтобы мириады частиц
     Засияли в этом мире своим светом
     И весь мир осветился любовью.



   Серпентарий свободы


     Эта ночь закончилась. Наступает рассвет,
     И я понимаю, что в серпентарии свободы
     Нет больше змей. Он пуст – этот полый сосуд
     Одиночества.
     Скоро шум снова наполнит улицы,
     Ворвется к нам своими щупальцами –
     И тогда перестанет щемить сердце,
     Я распахну окно
     И включу джаз.
     Может быть, звуки саксофона заполнят мое сердце
     Как заменитель сахара или тебя…



   «Ты пахнешь сексом и Индией…»


     Ты пахнешь сексом и Индией,
     Немного бергамотом и опасностью,
     Искушением,
     Горьким шоколадом,
     Осенним дождем и снегом,
     Особенно, когда целуешь меня на ветру…
     А еще ты напоминаешь мне флейту,
     На которой играют мои пальцы и губы.
     Прикасаясь к тебе, я ощущаю себя музыкантом,
     Может быть, Рихардом Вагнером.
     Я познаю ощущения через твой вкус, обоняние,
     Цвет, через тонкие шелковистые прикосновения к твоей коже,
     Через заглядывание в твои темнеющие зрачки, в которых
     Просыпается бездна…



   «Ты знаешь, сегодня дождь и холодно…»


     Ты знаешь, сегодня дождь и холодно,
     И у меня замерзают пальцы,
     И на душе тоже такой ледяной ветер…
     Он заворачивает меня в спираль,
     И я не могу достичь спокойствия Будды.
     Мой телефон молчит, и кругом тишина,
     Только капли дождя барабанят по моему сердцу…
     Я не прошу тебя ни о чем… какие поблажки?
     Помарки в жизни надо соскребать с души
     Скальпелем. Слушаю тишину. Говорю с ней
     По мобильному.
     Я давно не летаю во сне. С того дня, как мы встретились.
     Наверное, я растолстела с тех пор, как вдохнула тебя.
     Я пою тебя в себе шепотом, чтобы никто не услышал,
     Чтобы никто не кричал нахальное «браво» или «бис»,
     Я не буду делить тебя ни с кем и никогда. Слышишь?
     Ты не веришь в меня. Думаешь: сумасшедшая…
     Я улыбаюсь…



   «Целовала тебя в душу…»


     Целовала тебя в душу.
     Наблюдала, как пересыпается песок
     В скользящем нутре часов.
     Плакала о чуде.
     Молила богов о тебе
     Тщетно…
     Не исцелить раненого сердца
     Моею силой и слабостью.
     Не касаюсь тебя,
     Скручиваюсь виноградным листом
     От холода и наступающего снега,
     Иду где-то в бреду
     И знаю, что тебя нет
     Ни на земле, ни в моем аду…



   «Я беру линзу, чтобы лучом солнца прожечь снег…»


     Я беру линзу, чтобы лучом солнца прожечь снег…
     Эксперимент ребенка.
     Интересно, какую линзу нужно взять,
     Чтобы зажечь твое сердце?
     В моих ладонях оно осталось ледяным…
     Недетские это игры…



   «В моей Вселенной под дождем…»


     В моей Вселенной под дождем
     Бродят мокрые страусы,
     А в пустыне Сахаре на каждом бархане
     Расцветают подснежники.
     Когда я улетаю
     В сиреневые рериховские горы,
     Я слышу, как они поют голосами китов
     Зазывные песни моря,
     Которое в самой своей бездне
     Взрывается вулканами,
     И из жерла текут
     Обжигающие потоки огненной лавы,
     По моим ногам стекают, доказывая,
     Что после твоих прикосновений
     Рождается новая вселенная.
     Смотрю,
     Как истомленные фламинго
     Склоняют свои шеи
     В розовый пух крыльев.



   «Моя боль выпестована солнечным сплетением…»


     Моя боль выпестована солнечным сплетением
     Или лунным смятением души, выплетенной
     Зайчиками от фонарей в весенних лужах, –
     Какая к черту разница? Сводит скулы
     От вязкого мартовского воздуха,
     Полночной тьмой аукается в собачьем сердце,
     Преданным, как всегда, – тебе…
     Мчится по следу в мышеловку… Р-раз!
     И с лязгом обрушивается железо,
     Перешибая хребет!
     «Всего лишь мышь!» – скажешь ты,
     Пожмешь плечами и выйдешь на балкон,
     Где лунные зайчики мечтают целовать твои губы…



   «Ты знаешь, как сводит ступни ледяная вода гор?…»


     Ты знаешь, как сводит ступни ледяная вода гор?
     Смешные кораблики-листья норовят уплыть в пустоту,
     А я ищу на берегу ветки для хлипкого плотика,
     Чтобы хоть так перебраться на другую сторону…
     Смеешься… Куда тебе! Конечно, ты знаешь –
     Шаман-камень подсказал идею, выложил путь знаками.
     Твой костер превратился в извержение лавы
     И пляшет золотыми нитями, оплетая мою душу, –
     Паутинка-то эта волшебная, поди-ка, порви попробуй!
     Отнялись ноги от холода, онемели губы…
     «Нецелованная… – шепчут деревья насмешливо,
     Рассказывая сказки. – Куда собралась? Поздно уже…
     Давай ты будешь статуей на моем капище?!»



   «Я люблю твоих стихов вкус, цвет, запах…»

   Андрею Коровину


     Я люблю твоих стихов вкус, цвет, запах.
     Люблю, что их можно трогать, ощущая
     На пальцах пыльцу крыльев бабочки,
     Вкус соленого морского ветра и шум прибоя,
     Горечь этого мира, с которым у Бога давно неконнект,
     Миндально-цианистую остроту бытия.
     Задохнувшись от любви к свету –
     Перебирать, как жемчужины, выпуклые, неровные
     Совершенством этим, и знать, что просто так есть,
     Когда ничего не надо, кроме того что можно улыбаться
     Тому, что где-то ты сотворяешь новые миры,
     Оживляя их китайскими колокольчиками.



   «Меня опять тянет в Питер, чтобы бродить под дождем в одиночестве…»


     Меня опять тянет в Питер, чтобы бродить под дождем в одиночестве,
     чтобы смотреть с высоты Исакия на рыжие ржавые крыши и
     на несчастных скорбных ангелов, утомленно опирающихся на свои
     замшелые кресты… Там плачет небо и бликует сполохами вода,
     там ты шлешь мне SMS-ки и говоришь, что ждешь, когда я вернусь,
     там в полном одиночестве я гораздо ближе к тебе, чем здесь.
     Расстояния измеряются отношением.



   «Целовала тебя в душу…»


     Целовала тебя в душу.
     Наблюдала, как пересыпается песок
     В скользящем нутре часов.
     Плакала о чуде.
     Молила богов о тебе…
     Тщетно.
     Не исцелить раненого сердца
     Моею силой и слабостью,
     Не касаюсь тебя,
     Скручиваюсь виноградным листом
     От холода и наступающего снега.
     Иду где-то в бреду
     И знаю, что тебя нету
     Ни на земле, ни в моем аду…



   «Беру линзу, чтобы лучом солнца прожечь снег…»


     Беру линзу, чтобы лучом солнца прожечь снег…
     Эксперимент ребенка.
     Интересно, какую линзу нужно взять,
     Чтобы зажечь твое сердце?
     В моих ладонях оно осталось ледяным…
     Недетские это игры…



   «Я скрываю от тебя свое желание и боль моего сердца…»


     Я скрываю от тебя свое желание и боль моего сердца,
     Которое стучит, как маленькая испуганная птица,
     В попытке вырваться, взлететь в небо, обжечься солнцем,
     Только бы не терпеть ту сладкую муку, которую ты причиняешь,
     Играя со мной, как маленький ребенок забавляется с бабочкой,
     Стирая пыльцу с ее крыльев, безжалостно обрывая их
     И следя, как, медленно кружась, падают они в грязь
     И как маленький червячок, извиваясь, ползет в бессильной попытке
     Подняться к небу. Прости меня, прости за то, что я дала тебе силу,
     Силу жестокости власти – этот дар не приносит счастья владеющим,
     Он губит души и калечит тела, он – проклятие избранных богами…
     Хочешь, я подарю тебе иную силу – силу создавать новые крылья
     И владеть даром благословения всего живущего на этой земле?
     Хочешь, я подарю тебе дар пророчества, который приведет тебя ко мне
     Через миллионы веков ожидания, невстреч, необъятий, нежизни?
     Чего ты хочешь? Ведь мы уже встретились, и этот миг
     Не в силах повернуть вспять ни один бог, ни одна вселенная, ни одна сила…
     И я не могу уйти, пока ты держишь эту птицу-бабочку в руке,
     Не зная – то ли отпустить ее, то ли оборвать крылья…



   «Я иду по городу, мокнущему под дождем…»


     Я иду по городу, мокнущему под дождем,
     И мерзлые ветви деревьев – как сердце мое,
     Опечаленное разлукой и звуком одинокого саксофона,
     На котором играет в пустом переходе музыкант.
     Я иду и думаю о том, что подарки судьбы могут быть жестокими,
     Но хорошо, что они есть, хорошо, что есть ты,
     Потому что это свет в конце туннеля серости и одиночества,
     Это луч от маленького огонька свечи, который может погаснуть,
     Но пока он теплится – ты живешь, потому что знаешь, что твое Я
     Есть еще где-то на другом конце света, как и в тебе – есть частица
     Чьей-то души. А когда в сердце двое – одиночества нет.



   «Одно ускользающее мгновение гармонии…»


     Одно ускользающее мгновение гармонии…
     Поймать его и засунуть в банку со спиртом,
     Чтобы сохранить его навсегда-навсегда
     И стылым старческим вечером
     Маразматически улыбаться, вспоминая…
     Ты есть? Сегодня, сейчас ты есть?
     Где ты? Сидишь перед телевизором,
     И домашняя кружка с горячим чаем
     Согревает тебя иллюзией тепла.
     Ты боишься. Меня. Себя. Нас.
     Того, что может случиться от прикосновения рук.
     Ты опускаешь глаза и думаешь, что тебе повезло,
     Что сегодня опять НАС НЕТ.
     Мы не сливаемся в гармонию жизни.
     Эта песня не будет звучать в эфире.



   «Я уйду, когда ты на миг отвернешься…»


     Я уйду, когда ты на миг отвернешься,
     Ты даже не заметишь моего исчезновения,
     Но будешь помнить мои глаза и улыбку,
     Которая появлялась на моих губах при виде тебя.
     Мои пальцы больше не будут гладить твою кожу,
     И в отсутствии тепла ты узнаешь вкус
     Своих собственных слез. Я не вернусь.
     Я никогда не вернусь. Потому что меня для тебя нет.
     Я не твой краеугольный камень.
     И бог Ра, что создал меня, гордую и бесноватую,
     Одобрительно кивнет золотой головой,
     Ухмыляясь и протягивая мне анкх –
     Мой крест бесконечных перерождений
     И новых встреч с тобой для новых разлук.



   «Я хочу чтобы меня окружали кирпичные стены…»


     Я хочу чтобы меня окружали кирпичные стены,
     Их можно царапать ногтями и смотреть, как крошится
     Камень. Стирается в пыль – камень, но не твое сердце.
     Когда ты начнешь петь – я превращусь в птицу,
     Чтобы улететь от тебя и не слышать звука твоего голоса.
     Я сниму одежду и останусь обнаженной – ведь это
     Моя броня. Я больше не боюсь боли. Ее нет.
     Я превращусь в скрипку, на которой никто не играет,
     В снег, который никому никогда не может принадлежать,
     В ветер, проскальзывающий между пальцами сквозь мое лицо.
     Я – зеркало мира. Но больше не отражаю тебя.
     Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.



   «Я ничего не жду…»


     Я ничего не жду.
     Состояние покоя
     Между земляничной зимой
     И холодным летом 2008-го.
     Я сама пишу трагедии, –
     Мне ли играть в них
     Маленького принца?
     Пусть роза остается одна
     На пустой и чужой планете,
     Даже когда несытые волки
     Крадутся к хрустальному куполу,
     Омммм… поющая чаша все спишет,
     Очистит пространство от негатива –
     И я нарисую другую картину
     Чужого быта, быть может,
     В пастельных тонах – не постельных,
     Не черно-белых, дождливо-плачущих
     О моей холодной душе
     Несбывшегося лета,
     Чтобы не Лета унесла обломки
     От детских грез или старческого маразма
     Старухи у разбитого корыта.
     Я лишь миф, сотканный мной самою,
     Просто так… драматургическая попытка
     Сотворения индивидуального мира…
     Любопытство ребенка,
     Иррациональная фантазия безумца,
     Хохочущего в предвкушении…
     С первым апреля… детка…



   «Поздравь с днем рождения черного ангела…»


     Поздравь с днем рождения черного ангела, –
     У таких не бывает тезоименитства,
     Ведь их недостаточно любил Бог…



   «В начале было Слово…»


     В начале было Слово
     И слово было у Кая,
     И слово было ВЕЧНОСТЬ,
     Сложенное из льда.
     Оно мерцало и переливалось
     В холодных лучах солнца
     И были в НЕМ замерзшая НЕМая вода,
     Истоки жизни,
     Возможность обновления
     И… холод…
     НЕ Могу растопить лед,
     Не вНЕМлю словам,
     ПоНЕМногу ухожу вдаль,
     Не в ту даль – в бездну,
     Где ВЕЧер, ВЕЧе, ВЧЕрне
     Тают звезды, НО…
     Это ВЕЧное но
     Наталкиваетсянаспотыкающееся СТ
     ВЕЧноСТи,
     Стоит последним барьером
     Перед последним шагом,
     И ВЕЧ-но-СТь
     Мешает… мешает…
     Черт бы его побрал
     СТ…



   Венгрия


     Озерная тишь, гладь Балатона
     Или… Венгерские рапсодии Листа…
     Его коронационная месса сливается
     Со средневековыми улочками Будапешта,
     Но вдруг взрывается словами Фридеша Каринти,
     Западает в душу собором Святого Иштвана,
     Оглушает, безумствует цыганским хором,
     Несет в пляске проспектами Пешта, переулочками,
     К Дунаю, на волю, разбрызгивая красоту базилик
     Под неистовые оперетты Кальмана…
     Вина мне, вина! Густого, терпкого, вливающего в жилы
     Солнечный огонь и лунную романтику ночей!
     Пусть продолжается безумство жизни,
     Ведь я только что узнала тебя в лицо, Венгрия!



   Скажи, зачем на проспектах зажигают фонари?…


     Скажи, зачем на проспектах зажигают фонари?
     Ведь тогда не видны рисунки звезд, и даже их свет,
     Тусклый и немощный, как у светлячка,
     Затерянного посреди болота в густом тумане,
     Даже этот свет – мертвенный, неживой –
     Не то что в поле… тогда ночью… ты помнишь,
     Ухала сова и хохотали шакалы, а серые тучи,
     Подсвеченные луной, они смеялись мне в глаза –
     Знали, наверное, что это ненадолго
     И дело закончится городом, моим балконным одиночеством…
     Пойду на крышу, – я давно мечтала научиться летать…



   «Когда распускаются первые цветы…»


     Когда распускаются первые цветы
     И на склонах гор появляется нежная зелень,
     В тумане пасутся табуны стреноженных коней,
     Приветствуя ржанием восход солнца…
     В тот день я впервые взглянула в твои глаза
     И… спокойно прошла мимо обычной походкой,
     Будто не пал Вавилон, не ушла под воду Атлантида,
     Не наступил Всемирный потоп и не начался Апокалипсис…
     Глупая девчонка! Раскладывала руны и смеялась
     Над предсказаниями… На фортепьяно мерно тикал
     Сумасшедше-спокойный метроном, за окном пели птицы,
     И все было как всегда… только… аквамарины твоих глаз
     Резонировали во мне, разрастаясь в торнадо…
     Близится слабоумие; для того чтобы жить,
     Необходимо прикоснуться к твоей руке, –
     Так и варгану, чтобы звучать, нужны чьи-то губы…



   Песнь песней


   1. Пока летят одуванчики…


     Время, пока летят одуванчики, длится наше объятие –
     Глаза в глаза, из века в век, поворачивая колесо кармы
     Для новых встреч… Боль расставания – опять уходишь,
     Не попрощавшись… Плету узор заклинаний,
     Складываю слова в безусловность любви…
     Черные остовы кладбищенских оград напоминают решетки
     Тюремных склепов, прячущих изношенные тела…
     Бегу по полю, сбивая парашютики одуванчиков,
     Отправляя в полет заклинания: одно, другое, третье…
     Может быть, на этот раз, пока летят одуванчики…
     Пока летят одуванчики – ты не уйдешь…



   2. Улыбка Хатшепсут


     Я, Мааткара Хатшепсут Хенеметамон, – бог Гор,
     Повелитель Двух земель, Золотой Сокол,
     Царь Верхнего и Нижнего Египта,
     Дочь Солнца А-хе-пер-ка-Ра Джехути-мес-ирен-Амон,
     Чья голова сгибается под тяжестью царственного урея,
     Клянусь моим великим отцом Амоном Ра,
     Что только ради тебя я воздвигала прекрасные храмы,
     И Джесер Джесеру построен мной с мыслью о тебе,
     Возлюбленный мой, и Фивы поклонились красоте его,
     Не подозревая, что знаю я о тщете усилий человеческих.
     Пытающихся остаться в вечности – губит страсть,
     А я – всего лишь женщина, мечтающая улыбнуться тебе,
     Когда рассветные лучи Ра озарят твое лицо…
     Пусть время крошит в пыль победоносные надписи,
     Стирает царственные профили с храмовых стен
     И уничтожает картуши…
     Пусть изображения сфинксов станут безликими
     И пирамиды будут разграблены ворами…
     Я складываю слова в безусловность любви,
     Надеясь, что когда-нибудь снова настанет ночь
     И наше объятие будет длиться бесконечно долго, –
     И тогда, может быть, я сумею улыбнуться тебе…
     На прощание…





   Цикл «Шаманская книга»


   «Нарисуй меня, чтобы я растворилась в красках…»


     Нарисуй меня, чтобы я растворилась в красках
     И осталась на холсте в веках твоей мыслью,
     Твоей рукою, твоими глазами возлюбленная…
     В изгибе щиколотки, в любовно целованных коленях
     Я не умру. Дождь за окном – не живительная влага,
     Но плач по умирающей природе. Осень.
     Отсутствие тепла студит мое тело. Леденеют пальцы.
     Твои губы не согревают меня, и руки кажутся чужими.
     Любые руки – чужие, потому что они не Его.
     Избавиться от плена… Как? Уйти в небытие,
     Мягкой поступью кошачьих лап перейти грань мира,
     Туда, где меня уже ждут, великую странницу,
     Ослабевшую от нелюбви, прежде всего – к себе.
     Сними меня на пленку, вдруг возможно рассмотреть,
     Кто стоит за твоим плечом в глубине?



   «Произнеси: “Воттоваара”…»


     Произнеси: «Воттоваара…» –
     И почувствуешь мурашки на своей коже,
     Смерть-гора зовет глубинным сигналом,
     Поет тебе, словно блуждающий кит,
     Свою песню, песню каменных сейдов
     И искривленных фигур деревьев,
     Сплетенных, закрученных спиралями
     Вечности… Что для тебя гармония?
     Шепот озер, горные хребты или лунный свет?
     А может, лики костра, меняющего свой цвет
     От магической воли шамана?
     След волка донесет до тебя волю Бога,
     Которую не сумеешь прочесть в узоре пламени.
     Искра… Где твоя искра? – спросит тебя Хранитель
     И уйдет…
     Ищешь ответ, блуждая в трех соснах.



   «Остановись, чтобы остановить время…»


     Остановись, чтобы остановить время,
     Смести точку сборки,
     Нарисуй новую картину мира,
     Где больше не отражаются беды.
     Социальные соглашения – бред угасающего мира,
     Он исчезнет, как Атлантида, Великий Египет
     И майя…
     Развалины Теотиуакана хранят ребра пирамид
     Луны и Солнца…
     Лишь Заратустра знал истину.



   «Я, похожая на призрак, прячусь в сигаретном тумане…»


     Я, похожая на призрак, прячусь в сигаретном тумане.
     Научи меня жить, смеясь солнцу! Не можешь?
     Тогда зачем ты здесь? Вглядываюсь в зеркало.
     Чужое лицо. Ты в курсе, что там чужое лицо?
     Твой ребенок – смешное бессмертие. Не твое.
     Он сам по себе, со своей волей и взглядом на мир.
     Гонишься за миражом счастья, нахлестывая коней
     Своей воли… Надо ли? Что останется мне в итоге?
     Мозаичные картинки памяти, которые исчезнут
     С последним выдохом, выпуская из скорлупы душу.



   «Завожу амбарную книгу, подсчитывая грехи…»


     Завожу амбарную книгу, подсчитывая грехи, –
     Опись имущества, жалкие крохи с барского стола.
     Ад и рай гнездятся в черепной коробке, срывая крышу.
     Занавесьте зеркала, когда я уйду.
     Их клетка не должна поймать душу в капкан лабиринтов.
     Когда-то я мечтала о белом платье и золотом храме,
     Венчальных свечах и хоралах и ангеле за правом плечом…
     Но принцы превращаются в уютных управляющих,
     Прячущих пухлые животы в удобные кресла перед телевизором…
     Амен… Недосягаемое жизненное счастье крадется за мной по пятам,
     Шлепая стоптанными задниками домашних тапок.
     Раскрой устрицу, прикуси зубами живую плоть, трепещущую на языке.
     Властвуй хотя бы миг, пока судорожное движение горла
     Отправляет ее в твой желудок. Вкусно?
     Чувствуй себя победителем на поле битвы.
     Ну и что, что это была всего лишь устрица?..



   «Когда неровный свет фонаря освещает темные своды пещеры…»


     Когда неровный свет фонаря освещает темные своды пещеры
     И ты слышишь, как где-то в глубине капает вода…
     Твое дыхание отдается эхом, словно некий дух забирает его,
     Вкушая твои благоговение, и страх, и желания,
     Теснящиеся в глупом сердце. Венчальная колонна сталагната
     исполняет желания. Загадай его для себя! Ну же!
     Ты же хочешь, чтобы его глаза смотрели в твои вечность!
     На темных стенах проступают лица хранителей. Искушают.
     Прикоснись к колонне… Куда отступаешь, покачивая головой?
     Уходишь, зная наперед, что битва проиграна, что твои пальцы
     Не будут касаться его волос, очерчивать изгиб бровей…
     Трогать губы, манящие сладкой игрой любовной истомы…
     Сворачиваешься эмбрионом в постельном бреду, плачешь…
     Шепчешь его имя… Озеро сна подарит желанное забытье,
     Завтра настанет новый день. Разовьется ли эмбрион в человека,
     Освободившись от страшной зависимости стеклянной колбы?
     Любовь порой принимает и такое обличье…



   «Брожу по городу каменных джунглей, как по тайге…»


     Брожу по городу каменных джунглей, как по тайге.
     Все люди – звери с разными лицами своих тотемов,
     Скалятся, вынашивая мыслишки.
     Из их глаз сыплются доллары, евро, фунты стерлингов,
     На худой конец – рубли. Любовь заменяют развратом
     В холодных влажных простынях, пропитанных похотью.
     Разрывают души, как шелковое белье, батистовые рубашки
     Пахнут терпкой спермой, морскими водорослями, отчаяньем.
     Падающая звезда в ночном небе оборачивается самолетом –
     Такие желания не сбываются.
     Густой снег покрывает алые гроздья рябин,
     Бесстыдно напоминающих о гриновских парусах…



   «Полузабытые детские считалки помогают мне выжить…»


     Полузабытые детские считалки помогают мне выжить.
     Цепляюсь за них обрывками памяти, шепчу онемевшими губами
     В надежде на чудо. Может, как в детстве, стоит зажмуриться,
     И через мгновение из-за туч выйдет солнце – и утро улыбнется
     Мне, умытое, после дождя?..
     Твои глаза видели смерть. Не раз и не два. Храбришься,
     Расчленяя мое тело на атомы в порыве страсти.
     Я не могу взлететь. Чужой наездник лишь натирает раны седлом,
     Созданным для другого. Горная река помнит изгибы русла,
     Как я – его руки. Пенные кружева волн выплетают фату новобрачной.
     Когда-нибудь я забуду считалки. И выйду замуж…



   «Я нежный цветок, слабеющий от прикосновений…»


     Я нежный цветок, слабеющий от прикосновений,
     Когда твои пальцы трогают шелковистые лепестки,
     А губы слизывают нектар шмелиным хоботом,
     Тычущимся в мою плоть… Раздираешь мякоть инжира,
     Погружаясь в его запах, раскрываешь створки
     Перламутровой раковины в поисках жемчужины…
     Ранишь, и кровь дымящимся глинтвейном стекает по бедрам.
     Красное на белом… Чем не симфония сумасшедшего композитора?
     Гварнери бы умер от зависти, вытачивая свою скрипку!
     Холодные небеса таят великие имена в матрице мира,
     Мое – бесследное – распято лишь на пяльцах твоей памяти.



   «Смеркается. Мечтаешь опуститься в Бардо Тидол…»


     Смеркается. Мечтаешь опуститься в Бардо Тидол.
     Перейти невидимую грань… Улыбаешься
     Окровавленным ртом. Сочится сукровица твоей души,
     Исходит понемногу из тела, раненного крылом бабочки.
     Потусторонняя суть невидима глазу.
     Пожелтевшие листья устилают дорогу погребальным ковром.
     Ветер. Пусть поднимется ветер – проводник в Царство мертвых!
     На земле играет джаз, музыка чернокожих рабов. Диксиленд.
     Остановить колесо кармы, прервав бесконечный День Сурка,
     Издевательски выплывающий каждое перерождение.
     Выйти из сумрака в бесконечное утро, ощутив за спиной крылья:
     Не черные или белые, но сверкающие всем спектром радуги.
     Ползу по отвесной скале, цепляясь содранными пальцами
     За ее трещинки. Еще немного… Впереди Бардо Тидол…



   «Когда-то один чудак мечтал оживить статую…»


     Когда-то один чудак мечтал оживить статую,
     Ты же мечтаешь сотворить из живой женщины
     Скульптуру, считая, что так она станет совершенней.
     Стыну от холода под твоим взглядом.
     Откалываешь куски от мраморной глыбы, отсекаешь
     Лишнее… Душа, стоны, тихий шепот, боль,
     Струящаяся из глаз, – останется лишь безмолвное чудо,
     Лишенное эмоций, мысли, тепла…
     Незрячие глаза будут устремляться в вечность.
     В музейном ли величии, огражденная канатом недоступности,
     Или в Летнем саду, мерзнущая от дождя, снега и ветра, –
     Она будет стоять, пока ее не расколют
     На мириады сверкающих осколков…
     Не это ли ее истинное освобождение?
     В том числе и от воли ваятеля…



   «Разлетаются в смятении атомы…»


     Разлетаются в смятении атомы
     Под ледяными кинжалами твоего взгляда,
     Просят: «Отоприте дверь чуду»! – молчу…
     Количество воплощений не ложится на меру весов,
     Когда ты рядом…
     Самонадеянный… врезался в меня,
     Как ребенок на велосипеде, столкнул…
     Падаю на колени, разбивая их в кровь.
     Иначе – нельзя. Неуловимо течет время,
     В котором я, снежная, таю перед тобой льдинками.
     Божественное чудо – умирать ежесекундно,
     Возрождаясь в огне Фениксом…
     Бесконечно…



   «Зовешь в горы, степь – понимаешь, могу не прийти…


     Зовешь в горы, степь – понимаешь, могу не прийти,
     Своевольная, на дыбы встану, наперекор себе –
     А могу босиком через пустыню, лишь бы рядом…
     Царствую, сумасшедшая, даже в твоем рабстве.
     Как тебе? Хочешь, святые обеты дам в твоем храме,
     Принесу вольность в обмен на клеймо принадлежности
     Тебе, клану твоему? Безумствую…



   «Контролер компостирует билетики…»


     Контролер компостирует билетики
     В светящемся туннеле на пути к Богу.
     Бесплатный проезд только до станции Ад,
     В Рай вход по талонам, предъявите пропуск,
     Код доступа и отпечатки пальцев…
     Буддийские мантры и молитвы Богородице
     Использовать запрещается. Перерождение
     По понедельникам для бессребреников,
     Рожденным в пятницу 13-го – скидки.
     Тени от тулупов и валенок просьба оставлять
     В прихожей. Канцелярия работает по средам,
     Гостиницы для душ просьба оплачивать
     Своевременно. Котлы предоставляются
     С рассрочкой платежа на весь период кипения.
     Ремонт музыкальных инструментов для сладкопевцев
     В порядке общей очереди. Членам религиозных сект –
     Во избежание завшивливания – бесплатное бритье голов
     И других частей тела. Цирюльня в отсеке Ад,
     С левой стороны от перрона.
     Мы рады, что вы воспользовались услугами
     Нашего небесного экспресса.
     Добро пожаловать!



   «Пляшет в огне саламандра души моей…»


     Пляшет в огне саламандра души моей,
     Растворяется частицей пламени,
     Превращается в воск, плавящийся
     От его прикосновений ласковых,
     Объятий, сумасшедших, сумрачных,
     На грани бытия. Иномирье просится,
     Вливается в жилы, растекается по венам,
     Капиллярам, заменяет кровь потоком
     Огненным. Шепчу ему сказки, признаюсь
     В любви бесконечной, даря шаманские танцы.
     Сплетаюсь в объятьях, задыхаясь
     От невозможной ласки, немыслимой,
     на границе миров. Ты дал мне силу,
     Тотемом одарил Огненного цветка, Хумо и
     Хубби, златовласым юношей Митрой
     Ворвался, мечтая пленить, но стал
     И моим пленником. Тень воина
     За твоим плечом – мое отражение.



   «Несостоявшийся человек – непроглядная тайна…»


     Несостоявшийся человек – непроглядная тайна
     Неперерожденного… Он не готов…
     Грохочущее одиночество небытия, строчка
     Из ненаписанного стихотворения на пределе…
     Невозможностей человеческих. Органные трубы
     Поют о мечте, спрятанной в глубине церковных
     Стен… Хотите, мы станцуем вальс на лестнице
     В небо? Торопящийся к смерти мир не увидит чуда,
     Пройдет мимо, слепой, погасший, в кургузых штиблетах…
     Обводной канал спрячет его останки в темных водах,
     В то время как наш танец будет продолжаться на грани
     Существования миров… Нет никаких амбарных замков,
     Дверей, порогов там, где существует только один…
     Один только детский вздох, полный ожидания чуда…



   «Мой диагноз: твое существование в этом мире…»


     Мой диагноз: твое существование в этом мире.
     Не правда ли, забавно? Ну же? Признайтесь!
     Озноб по коже, повышенная температура тела,
     Жар, оледеневшие руки… Произнесите вердикт!
     Дайте нашатыря, смирительную рубашку…
     Перекрытия моего мозга сносит в томительной
     Судороге желания. С моего потолка сыплется
     Штукатурка… или она отслаивается с меня,
     Словно змеиная кожа? Больно? Ну а как же иначе?
     Искаженное восприятие сетчатки фиксирует фантомы,
     Пляшущие в подсознании. Коронуйте меня на царство
     В сообществе стрекоз! Может быть, их зрение,
     Фасетчатое и многомерное, спасет меня от диагноза
     Непереносимой любви…



   «Стискивая руки в пустой подворотне, мечтаешь о чуде…»


     Стискивая руки в пустой подворотне, мечтаешь о чуде,
     Случающемся так же часто, как тайфун в Средиземном море…
     Сдаешь душу в повременное пользование прохожим,
     Изредка забегающим по нужде… Аптечный запах
     Преследует ночами, поднимаясь с этажа на этаж,
     Стремится забраться на крышу и быть ближе к звездам…
     Какая пошлятина! Угловатая подростковость проявляется
     Для тех, кто не безразличен… Выговори огненным языком
     Немеющие слова… Отдай их единственному… Не можешь?
     Проще разговаривать на китайском с монахами Шаолинь,
     Переходить мост из единственного гнилого бревна через реку,
     Зажигать костер из несуществующего валежника в пустыне…
     Иду, собирая себя словно пазл, и цежу сквозь обветренный рот:
     «Я люблю тебя. Даже если ты не видишь этот свет. Даже
     Если это миф, созданный по воле мага. Даже если Господь
     Сочтет это сном моих безумных гормонов и эндорфинов…
     Может быть, эти слова вытянут тебя из провала лестницы,
     Из небытия и вод загробной реки… Чтобы ни случилось,
     В любой проруби, на вершине пирамиды, в лабиринтах подземелий, –
     В любой точке земного шара, даже, когда ты
     Уходишь не попрощавшись… Я люблю тебя! –
     Это моя нить Ариадны».



   «Выдуманный мир на деревянном помосте лицедействует…»


     Выдуманный мир на деревянном помосте лицедействует,
     Кривляется сотнями масок и бутафорских мечей,
     Смешные скорлупки душ корчатся, изображая страсть,
     Горе, разлуку, а праздные зеваки хохочут, раскатывая смех
     На три квартала, – бродячий театр приехал! Подмостки
     Посреди торгового квартала, между рыбным и мясным рядами…
     Лицедеи зарабатывают монетки, зрители пощелкивают семечки –
     Творится жизнь… Красная накидка палача не пугает до времени,
     Все это фарс, и можно, не задумываясь, хохотать во все горло,
     Пока актеры не пойдут с протянутой шляпой по рядам…
     А там… можно будет добрести до ближайшего кабачка,
     Заказать пару кружек горячего грога, чтобы притупить
     Реальное восприятие окружающего тебя мира… Иначе…
     Слишком сильно грохочет в груди сердце, и горло тщетно
     Пытается протолкнуть комок сжатого воздуха в легкие…
     Аплодисменты, господа! Аплодисменты для лицедеев
     В вашем домашнем театрике…



   «Я слишком горда, чтобы разгадывать твои тайны…»


     Я слишком горда, чтобы разгадывать твои тайны.
     Держусь на ногах, потому что знаю – нельзя иначе…
     В раскисшую грязь падать лицом, чтобы скрыть
     Таинство глаз, танцующих то ли песню, то ли муку…
     А время истекает раскаленной лавой, полубредом
     Является в мои сны, гладит твоими руками…
     Звезды на мачтах кораблей путаются в облаках,
     Отощавшие чайки жалобно кричат над волнами,
     Но – нет: повсюду песок жаркой пустыни, лезет в глаза,
     Рот, забивается под одежду, скручивает спазмами тело…
     Твоя книга щерится пустыми страницами, скрывая
     Каменный лабиринт твоего сердца, отданного духам
     В обмен на шаманскую силу… Я отдаю тебе живое,
     Не требуя платы…



   «Играю с собой в прятки…»


     Играю с собой в прятки. Распахиваю витражные окна
     Навстречу дождю. Жду. Косые улыбки из-за плеча –
     Понимающие, ехидные – оставляют равнодушной…
     Пересуды сплетников с бедной фантазией… К чему?
     Как тонкая травинка между камней пробивается надежда…
     Растопчешь?.. Пройдешь мимо?.. Сорвешь?..



   «Отдать нерастраченную нежность…»


     Отдать нерастраченную нежность…
     Расплескать ее в твоих объятьях,
     Улететь в бесконечность, распластав
     По мирозданью лиловую ауру бессмертия…
     Трепетать, как школьница на экзамене,
     Стискивая руки… Ты пахнешь травами,
     Горчишь полынью, сладким медом на языке
     Растекаешься под моими губами…
     Затяжная весна свихнулась вместе с нами,
     Солнечными зайчиками бросается в лицо,
     Рыдает капелью, бесстыжая, хохочет,
     Взрываясь трелями сумасшедших соловьев.
     Туманный май лопается цветочными почками,
     Распуская цветы, словно женское лоно для ласки.
     Затихаю в твоих руках, сворачиваюсь клубком,
     Мурлычу… В подушечках лап до времени
     Прячу стальные когти… Не сейчас… еще не сейчас…
     Скоро…



   «Я буду стесняться и дерзить одновременно…»


     Я буду стесняться и дерзить одновременно,
     Беспощадно пьяна тобой, несказанно трезва –
     Раздвоение личности не шизофрения, диагноз
     Известен – совпадение миров на секунду вечности,
     Больше не бывает, проходит со временем…
     Когда остаются уголья, это значит – был костер,
     Кто-то шаманил, готовил пищу, грелся…
     Ослепительный сон исчез в дымке, словно и не был.
     Пригрезилось? Может, и так… Мотыльки твоих взглядов
     Растают на ветру, сгорят в огне, уплывут по реке…
     Трава, атласной простыней стелившаяся, пожухла…
     Чай выпит до дна, лесная дорога заросла кустарником,
     Следы потеряны, запутались во мгле паутиной…
     Крик совы, сокрушающейся о живых, застыл
     В полете, разбился шепотом духов… Осталась
     Прозрачная ткань моего тела, что летит над озером…



   «Органное горло рыдает от прикосновений…»


     Органное горло рыдает от прикосновений,
     Слепенькое, беспощадно рвет душу, высказывая
     Мольбу о свете, нежностью, болью ведет ввысь,
     Туда, где страшно, потому что нет опоры, кроме…
     Кроме тех крыльев, что сам создал себе, человек,
     Перед тем как прянуть в небо… Долетишь? Сорвешься?
     Кидай ненужное, ату его! Слышишь? Давай со мной
     За руку, глаза в глаза. Спрячемся за облаком.
     Ветер надует его как парус, алый парус в свете заката…
     Пусть другие дуют в медные трубы, фехтуют на шпагах,
     Молятся, пьют, кружатся в шаманских плясках…
     Мы будем просто случайными ангелами между мирами,
     Органно-облачными, свободными от амальгамы кривых зеркал…



   «Кидаешь в растопку всё новые-новые чувства…»


     Кидаешь в растопку всё новые-новые чувства,
     Ведь кажется, если их меньше, то можно простынуть и выстыть,
     А так они, может, хоть как-то осветят дорогу,
     Не факелом, так фонарем или просто огарком…
     Порвется ли нить паутинки, что сплел ты на завтрак?
     А может быть, тот мотылек улетит невредимым?
     Осенним ли всхлипом горят те еловые ветки?
     Нет-нет, это только душа рвется к той, очарованной тайной,
     Что вечно в нейтрали плывет над алеющим небом…



   «Смотришь в окно…»


     Смотришь в окно. Водишь пальцем по ледяным узорам,
     Вспоминаешь, что где-то позади остался Вечный Рим
     С его папской резиденцией и Колизеем, Тибром
     И фонтаном Треви… Капитолийская волчица смотрит
     Бессмысленным взором на многочисленных туристов,
     Обнимающих ее с белозубой улыбкой. Господне око
     Пантеона не дает ответов на те вопросы, что возникают
     В твоей голове. И даже Бернини не в силах воплотить
     Красоту мира и его уродство. Не бросай монетки…
     Не бросай монетки в фонтан – ведь даже если ты вернешься,
     Когда ты вернешься – это будет кто-то другой,
     Уже водивший пальцем по ледяным узорам московских окон…



   «Старинные улочки Ко́тора любуются Адриатическим морем…»


     Старинные улочки Ко́тора любуются Адриатическим морем,
     Прячась под громаду хребта Ловчена. Петляю, словно заяц,
     Прячущийся от угрозы по лабиринтам. Надеюсь запутать след,
     От самой себя убежать… Стою у подножия позорного столба,
     Понимая, что себе не соврешь. Глухие шаги оставляют след
     В памяти, дрожащей от хлестких мыслей. Часовая башня –
     Насмешка над живущими. Хорошо бы повесить под вечными
     Стрелками огромное зеркало, показывающее ход времени
     На лицах, беспечных до той поры, пока они не увидят свои морщины…



   «Из зеркального туннеля смотрит на тебя кто-то другой…»


     Из зеркального туннеля смотрит на тебя кто-то другой.
     Это не твое отражение. Просыпаешься утром, встаешь,
     А там не твои скулы, губы, глаза… Там не твои мысли,
     И рядом не твой муж. Пугаешься. Чье это место? Здесь –
     Чье-то чужое место, а где же мое? Где та, что точно так
     Смотрит в зеркало? На каком краю земли? Что там было
     Про переселение душ? Сансара? Что это за карма, когда так
     Жестко сводят с ума? Отождествить Атман с Брахманом
     И не желать… ничего не желать… К черту подобный путь,
     Раз он предлагает мне стать резиновой куклой! Пусть Веды
     Отправляются в топку. Пусть мир иллюзорен, придуманный
     Незрелым сознанием – я так хочу, чтобы он был, когда твоя
     Рука сплетается с моей, а губы сливаются в единую сущность!
     Куда там до тебя Брахману, мнящему себя абсолютом…



   «Любить взахлеб, чтобы теряться в мире и становиться…»


     Любить взахлеб, чтобы теряться в мире и становиться
     И слепой, и зрячей – одновременно. Прятаться в слезах
     На чьем-то подвернувшемся плече. Его погладить, а потом
     Уйти. Не обернувшись. Молча. Явной дурой. Бесчинственной,
     В изношенном пальто со множеством веселых аппликаций.
     Цедить морскую нежность бреднем, вылавливая звезды
     Наугад. Потом бежать на площадь, из кулька их доставая по
     Одной небрежно, и раздавать прохожим. Святотатство?
     Нет-нет, конечно, хуже, много хуже: оно не лечится,
     Покуда не пройдет. И вот тогда, я знаю, растворятся
     Ворота в ад от сущей пустоты…



   «Крыши отзываются жестяным звуком от барабанящего дождя…»


     Крыши отзываются жестяным звуком от барабанящего дождя.
     Приоткрытое окно хлопает от ветра. Пузырящиеся занавески
     Пугают, грозятся приходом неизведанного. Прячусь под одеялом,
     Одинокая, словно безумная луна, скачущая по облакам.
     Кутаюсь в клетчатый плед, согреваюсь коньяком, переключаю каналы
     В поисках откровений. Утренний озноб – рождественский подарок.
     Это значит – еще живешь, хотя пленка, на которую тебя снимают,
     Остается пустой. Запах кофе оживляет уставшее от ночных кошмаров тело.
     Раскладываю таро, потираю кончик носа и уверяю себя, что все будет.
     Все будет хорошо. Трезвею. Смотрю в зеркало и шепчу: все уже было.
     Все уже было, черт побери! В чьем-то карманном дежавю,
     Рассмотренным под лупой сумасшедшим ученым в тысяча триста …цатом году.



   «Не плачь. Ветрами выдуло чувства…»


     Не плачь. Ветрами выдуло чувства,
     Распластало по вершинам гор,
     Затеряло в подземных пещерах,
     Вросло сталагнатами в корни гор…
     Да, у кого-то суть на кончике иглы,
     Острие меча ли, пера, клитора…
     Но вместо донны Анны есть только
     Нелепая Дульсинея, пасущая коз
     На пряном разнотравье заброшенного
     Кладбища.



   «Шагаешь по камням…»


     Шагаешь по камням. Вокруг горы.
     Сбитые ноги оставляют следы красным.
     Вокруг ветер, шум реки и одиночество.
     Звук дрожит гитарной струной, плачет.
     Почему так легко измученному телу?
     Выбиваю из него прошлое, задыхаясь.



   «Геометрическая форма раковины…»


     Геометрическая форма раковины –
     Базовый элемент мира.
     Она напоминает строение Вселенной.
     Маленький кристаллик хаотического раствора…
     Зародыш упорядоченности пространства,
     Времени, бытия, человека…
     Разрушение раковины подобно
     Уничтожению мозга. Возросшая энтропия
     Убивает их. Наступает Кали-юга.
     Кали-юга грядет. 2012 год.



   «За облаком сна, прикрывшись кружевом облаков…»


     За облаком сна, прикрывшись кружевом облаков,
     Блуждает моя душа, светится, как звезда, смеется,
     Плачет, – ей еще возвращаться назад.



   «Храмы всегда строят у подножия гор…»


     Храмы всегда строят у подножия гор,
     Чтобы не слишком высоко к Богу,
     Не слишком далеко от Подземного царства.
     Искушения ловят сны монахов,
     Вгоняют их в краску, молитвы, но…
     Те все равно возвращаются. Будоражат.
     Запахами, видениями, мечтами…
     Тающая ночь тянет за язык колокол.
     Пора каяться в грехах, скрывая под рясой
     Возбужденное естество человеческое.
     Чуждое ли? Ах, дядюшка Фрейд!
     Все мы вышли из одного лона.



   «Не приближайся…»


     Не приближайся. Потрескивает кожа
     От статического электричества. Шаг…
     Удар сердца. Не надо, шепчу молча,
     Не размыкая губ. Лунная дорога в небе
     Напоминает трамвайные рельсы,
     Размываемые облаками в палитре звезд,
     Врывается резонансом адовым,
     Полыхает закатом шумерским,
     Улыбается луны лезвием.
     «Он пришел! – кричит мир мне. –
     Встречай своего мессию!»



   «Говорю со сфинксами на Университетской набережной…»


     Говорю со сфинксами на Университетской набережной,
     Смотрю в ледяную воду, иссиня-фиолетовую, родную,
     Блаженную таинством Осириса и Исиды…
     Улыбается каменными губами Аменхотеп, чудится:
     Разомкнет уста, выползет из оболочки гранитной,
     Новорожденный. Нева штилем таится, замирает
     В ожидании. Свет прожекторов бликует иероглифами,
     Отражаясь в небо беззвездное, испуганное предчувствиями.
     Горячий песок плавится под ногами, сменяя заснеженный тротуар
     Бликами от медных монет, разбросанных вокруг пирамиды.
     Шепот призраков перерастает в оглушительный хор молящихся,
     Сны их несутся на колесницах затерянного города,
     По немощеным улицам, в провалы ртов великих храмов,
     Где уже не творятся службы великим богам…
     Войско скорпиона рассыпалось в прах, разлетелись птицы
     За черту горизонта, вино в бокале стало водой, и темнота…
     Темнота ночного Питера не дает ответа: что стерегут сфинксы?



   «Вокзал – начало или конец пути из точки А в точку В…»


     Вокзал – начало или конец пути из точки А в точку В
     И обратно. В любом городе есть крыши, под которыми
     Прячутся чердаки и птицы, а еще – очумевшие чудаки,
     Совершающие намаз на рассвете. Мохнатое одеяло зимы
     Притворяется пушистым и колется, как шерстяное, но…
     Под ним холодно, как от твоих глаз леденящих. В душу
     Заползает туман окрестных гор. Я встала или, может,
     Родилась не с той ноги, руки, головы… Именно поэтому,
     Все время попадаю только на промежуточные станции…



   «Я выбрала нежность вместо ревности…»


     Я выбрала нежность вместо ревности,
     Вместо пустых сожалений – состояние сатори…
     Поэтому я люблю тебя с другого края земли…



   «Профессионализм в области боли – когда запрещают плакать…»


     Профессионализм в области боли – когда запрещают плакать,
     Пишут посты о нелюбви на сайтах по бизнесу и маркетингу,
     Зная, что ты вряд ли догадаешься туда заглянуть…
     Уничтожают насмешками, пытаясь скрыть страх возможной потери,
     Прикладывают все усилия, чтобы это побыстрее свершилось…
     Тогда можно оставаться в своем коконе и дальше,
     Злясь на Бога за то, что внял молитве о безусловной любви.
     Тебе бы кого попроще, чтобы уздой не рвала губы в кровь,
     Подчинялась покорно седлу и плетке, могла строевой рысью
     Или шагом… Пусть плосковата душою, зато верна.
     А остальное всего лишь игра ума…



   «Состояние гармонии не эстетика, а поиск слаженности души…»


     Состояние гармонии не эстетика, а поиск слаженности души
     И физического тела, когда они пытаются быть в консонансе,
     Что удается им нечасто по причине вселенского хаоса,
     Ложных ценностей, пошлых объятий и разных комплексов.
     Когда я говорю «люблю», ты сжимаешься, словно ждешь удара
     Наотмашь, по губам и больному сердцу, мягкому животу,
     Глазам… Тогда ты ползешь к выходу, матерясь и обвиняя во лжи.
     Кто-то наверху хохочет, радуясь, что те же раны, надо будет
     Прижигать каленым железом и в следующем перерождении…



   «Панорама мерцающих желтым светом окон кажется страшной…»


     Панорама мерцающих желтым светом окон кажется страшной.
     За каждым таким очертанием – черный квадрат, кусок пустоты,
     Разъевшей твою душу год, два или столетие назад…
     Жадный мегаполис пытается заарканить в ловушку,
     Опутать, а потом высосать, словно паук бабочку.
     Гармония нового времени – рациональная иерархия отношений,
     Сводящихся к доминантности и подчинению,
     Своеобразные формы БДСМ, динамично раскладывающие
     Пациента на мышцы, сосуды и капилляры…
     Старинная модальность не подходит современному минору…
     Какой уж тут фригийский лад первого Бранденбургского концерта…



   «Выскакиваю на встречную…»


     Выскакиваю на встречную
     И бьюсь о тебя грудью…
     В таких ДТП не выживают…



   «Морская раковина в чернильной мгле моря…»


     Морская раковина в чернильной мгле моря,
     Древесный лабиринт, прогрызаемый маленьким жучком.
     Собака, азартно охотящаяся за своим хвостом,
     Белый пенный след самолета в синем небе,
     Колокольный благовест в монастыре на краю пропасти,
     Сердце, бьющееся на кончиках пальцев ног балерины,
     Ртуть, перетекающая в открытой ладони, –
     Это все, что я могу подарить тебе вместе с любовью…



   «Пьяная бомжиха на вокзале, скулящая от бездомности…»


     Пьяная бомжиха на вокзале, скулящая от бездомности, –
     Как мы похожи! Мы обе когда-то были детьми,
     Радовались солнцу и новому дню, ходили в школу…
     И обе, – где-то на полпути, – обронили свое сердце…



   «Упорно шагаешь в штормовые волны…»


     Упорно шагаешь в штормовые волны,
     Не слышишь криков, предостерегающих
     От непоправимой ошибки… Желание
     Захлебнуться слишком сильно тащит тебя
     Вперед.




   Цикл «Желтая птица»


   «Я бы хотела жить с тобой на берегу моря…»


     Я бы хотела жить с тобой на берегу моря,
     Собирать по утрам крики чаек в рыбацкую сеть,
     Ловить бедрами прикосновения волн, видя,
     Как ты сходишь с ума от ревности и желания,
     Трогая смоляные кудри с запутавшимся в них серебром,
     Не замечая, что мне уже за… явно за цать с хвостиком,
     Но если мы живем в краю вечного лета, ни одна осень
     Не тронет наших глаз и губ – нас пожалеет зима, и мы,
     Сплавившись в жарких объятиях, так и уйдем за горизонт,
     Навстречу солнцу.



   Мотыльковое одиночество


     Какая на фиг реинкарнация,
     Если ты не помнишь своих перерождений?
     Трудишься на благо кармы или ей во вред,
     Переступаешь через заповеди или блюдешь их,
     Думая: не тщетно ли? Может, лучше здесь и сейчас
     Урвать кусок пирога, пусть маленького, из Макдоналдса,
     А то потом зачерствеет – сломаешь зуб или
     Будешь маяться несварением, поминая Аллаха
     Сидя на унитазе (добрым словом, конечно),
     А тут столько соблазнов и, главное, главное –
     Можно убежать от бесконечного одиночества
     Мотылькового, не боясь очередной сотой весны…



   Мимо…


     Есть много родных мне людей, которых я люблю
     Уже миллион лет. Есть те, мимо которых я прохожу
     И радуюсь, что они мимо, а если рядом, то ненадолго.
     Среди них есть и родные, ничего не поделаешь.



   Подрывники


     В жизни так много героических людей. Они всегда знают,
     Что для тебя лучше, и идут сражаться во имя твое, даже
     Когда ты не просишь, тем более когда ты вообще против, –
     Это даже лучше, приятственнее, ведь им виднее со стороны,
     Им знать лучше, что правильно, как и когда, зачем и с какой целью
     Устроена эта жизнь. Женят, разведут, заставят родить ребенка,
     Воспитают насильно, выучат, запрячут в тюрьму, лишат слова
     В суде, выведут в люди, хочешь ты или нет. Таким бы в президенты,
     Но они, сволочи, ховаются в обычных семьях, работают подрывниками
     В таком глубоком тылу, что их обычно не раскрывают. А жаль.



   Винтики


     Я люблю вас, мои люди, мои хорошие несовершенные люди,
     За то, что вы есть, за то, что я могу заглянуть в ваши глаза
     И увидеть, что у каждого есть вопросы о быте, семье, деньгах,
     Новом автомобиле или смысле жизни. У кого-то комп подцепил вирус,
     Другой собирает подписи, чтобы попасть в Думу, третий молится
     О скорой смерти единственного дядюшки-миллионера (бездетного,
     Разумеется). Свет желания поблескивает в зрачках каждого живущего,
     И пока есть к чему стремиться, мир существует,
     Несмотря на отваливающиеся винтики.



   Гехардское ущелье


     Если бы я была монахом-отшельником – выбрала бы для жизни
     Гехардское ущелье, пила воду из Кармиргет и размышляла
     О смысле жизни, беседуя с величественными склонами гор,
     Ореховыми деревьями и храмом, медитируя под сталактитовым
     Сводом притвора. Тени монахов шептали бы мне о величии Бога,
     Видимого невооруженным глазом через струящийся внутрь скалы
     Свет. Но я всего лишь случайный турист, заглянувший во вневременное
     Царство Армении. Что приятно – я тоже оставила там свой след,
     Ведь душа моя прилетает туда во сне.



   Из окна


     Смотри, какое яркое солнце рассеяло зимнюю мглу,
     И снова стали видны строительный рынок, электричка,
     Заводские трубы и высоковольтные провода, опутавшие
     Город на манер паутины. Что еще ты видишь в окне?
     Бесконечную ленту машин, ползущих в пробке,
     Отбивающих чечетку продавцов уличных киосков и
     Маленький кусочек леса, испуганно выглядывающий
     Из-за скоростного шоссе… А когда город накрывает смог,
     Все это перестает быть зримым, – и на душе, право же,
     Гораздо спокойнее…



   «Я послушаю “Кармен-сюиту”…»


     Я послушаю «Кармен-сюиту», посмотрю «Танец маленьких лебедей»
     В Кремлевском, обернусь Майей Плисецкой или Айседорой,
     только не Волочковой, ну ее… Впрочем, тех, первых, тоже.
     Танцевать на пальцах души – не поездом по рельсам чухать промерзлым,
     Стрелки, автосцепки иные, незримые, вяжутся, плетутся узором,
     Выверяемым небесным хореографом под музыку сфер, покуда
     Лимит времени не исчерпан и гримерка не отдана таким же наивным
     Балеринам, стрелочникам, начальникам железнодорожной станции
     Мценского уезда, глядящим, как кружится в воздухе последний осенний лист.



   «Если у воды есть память…»


     Если у воды есть память – она должна запомнить матрицу моего тела.
     Спасибо вам, мои предки, за то, что я у вас появилась,
     За то, что кто-то еще впечатывается в матрицу моего тела,
     Оставляя на себе мои слепки, впечатывая меня в себя раз за разом,
     Увековечивая. Пусть плоть моя смертна, я плыву в великой реке
     Из любимых, помнящих, как я дышу в любовной истоме,
     Жадно целуюсь сегодня, потому что завтра может не быть,
     Завтра придумано трусами и лентяями, прячущимися в норах,
     А я живая. Прикоснись ко мне прямо сейчас, чтобы запомнить,
     Что я была. Пока наши часы не остановились навечно.



   Чезаре Ломброзо


     Гениальность и помешательство, между ними можно поставить знак равенства –
     Так говорил Чезаре Ломброзо, а ему можно верить, судя по трактату…
     Он говорил о влиянии погоды и температуры, о высокогорьях и низменностях,
     В том числе и в душе человеческой. Он приводил в пример Тассо, Шумана, Свифта
     И других великих людей. Иногда я тоже нахожу в себе признаки нездорового ума,
     Но признать себя гением не позволяет скромность. К тому же, ученым свойственно ошибаться.
     Придется считать свои тексты признаком липемании или ипохондрии.



   Родинки


     Я знаю, ты любишь пересчитывать мои родинки,
     Каждая из них – точка отсчета от начала до
     Бесконечности. Она начинается на руке, прячется
     На ключице, таится под грудью, скрывается
     На лепестках моей плоти… Родинки придумал Бог
     Для нашей с тобой игры, а вовсе не для того,
     О чем думает большинство…



   Цвет вечности


     Скажи мне, какого цвета вечность? Черного цвета
     Забвения, белого – непорочности, алого тона крови,
     Огненного – безумия, перебери все цвета, ноты,
     Придумай к ним определения, подбери музыку,
     Но когда ты окажешься там – не сможешь рассказать
     Об этом живущим. Только мы с тобой знаем, что вечность
     Цвета разлуки перед следующей встречей на вокзальном перроне.



   Крылышковые имена


     Какими именами звали меня в детстве? Теперь разве упомнишь…
     А может, я просто не хочу вспоминать, слишком больно, учитывая,
     Что прошлое – это прошлое. С тех пор у меня было много имен,
     Данных возлюбленными и врагами, но они все не отражают мою
     Реальность. А она – то крылышковая, то тягостная, как тянучка,
     То облепленная постоперационным пластырем на теле моей души,
     То ртутно-живая, перекатывающаяся, трепещущая пламенем
     Любви, ворвавшейся непрошено в стылое сердце. Ангелиная моя
     Душа просит нового имени, выкрикнутого тобой в озарении.



   Желтая птица


     Индейцы нарекли меня «Желтая птица». Сижу, гадаю:
     В Китае желтый символизирует жизнь и смерть,
     А желтый журавль обозначает бессмертие.
     Это символ китайского императора и Желтого моря,
     Желтая вера – обозначение буддийской веры гелуг…
     Быть может, я просто маленькая синичка, прыгающая
     По веткам березы в феврале? Это символ стойкости,
     По крайней мере, в спектре российской действительности…



   Паузы


     Мой мир перевернулся… меры весов не существует здесь.
     Я онемев, тебя вдыхаю. Лишь именем твоим рожден был мир,
     И я плыву в сгущенном воздухе навстречу, разрушив прошлое,
     Как старый ложный храм, растаявший от солнечного света…
     Дрожу, касаясь пальцами лица, молчи, пусть паузы дыханья
     Штурмуют наши души друг у друга – словам гораздо меньше веры…
     Я в декабре пылаю, как в июле. Расплавленный тобой металл
     Готов принять любую форму. Я ли? Подлунная земная недотрога
     Пришла к тебе не венчанной ни с кем, чтоб утонуть, глаза зажмурив
     В твоем пространстве измерений всех и чутко-нежно буквы собирать,
     Составив лишь одно земное слово, что свяжет узами, пока творится жизнь.



   Киммерийский закат


     Заходим в море, ласковое ночью, рука в руке, и смех над Киммерией
     Летит, пожалуй что, до Карадага, и золото мифической луны
     Блестит в волне, играя с нашей кожей… Качаешь на руках игрой амурной
     Мерещится, что дальше будет вечность, свернувшая, как мандалу, тела
     В объятьях сна. Но маскируешь взгляд, Химерой исчезаешь в переулке,
     И путь домой становится ненужным, как колесо Сансары не буддисту…
     Как опиумный призрак утопичен твой образ, растворившийся во мгле.
     Рассвет над морем, скоро выйдет солнце. Я улыбнусь, – вернешься на закате.




   Цикл «Капитолийская волчица»


   «Капитолийская волчица, питавшая младенца молоком…»


     Капитолийская волчица, питавшая младенца молоком,
     Мать римлян, давшая и пищу, и свободу, и волю к жизни
     Тем, кто ей потом не факт, что был и благодарен, не прогнал,
     Когда ее сосцы вконец иссохли: с оглядкой, торопливо пнул
     В живот, обжег бока, стегнув со злобой плетью за то, что рядом
     С выкормышем шла, оберегая материнским взглядом влюбленным
     Нынешнюю стать дитяти. Глаза ее слабели влагой слез –
     Иная боль мучительно вгрызалась в сердце, когда-то источавшее любовь.
     Но волк на то и волк, чтоб быть свободным: она скользнула взглядом
     И ушла, не обернувшись более ни раза, а под ним – качалась бездна
     Шепотом проклятий, предательств, поражений, зла, бессилья,
     Сжирающими жертву день за днем со сладострастным чавканьем…
     Коль скоро ты смог предать того, кто всех дороже, кто жизнью напоил,
     То знай: слетятся демоны на пахнущую гниль, законный пир справляя
     Или тризну. И больше ничего начать сначала нельзя вовеки –
     Вырванному сердцу забиться снова в мертвом теле не дано.



   «В моих руках акварельная кисть…»


     В моих руках акварельная кисть.
     Я рисую ветвь цветущего граната.
     Ты слышишь ли дыхание ветра,
     Ласкающего лепестки цветов?
     Выписываю твои заснеженные горы –
     Древними символами-знаками, –
     Хранящие могучее очарование…
     Ты трогаешь ли холодный покров,
     Укутывающий их в свои объятья?
     На моем белом листе проявляются
     Крылья ангела, хранящего души…
     Ты видишь их кипарисовую нежность,
     Распростертую над твоей головой?
     На картине созревает рубиновый плод,
     Умоляя принять в дар от возлюбленной.
     Чувствуешь его терпкий, пьянящий вкус
     На губах, созданных для поцелуев?..
     Так рождается новая Вселенная…



   «Дай мне палитру, я нарисую печаль рыбы с разверстым брюхом…»


     Дай мне палитру, я нарисую печаль рыбы с разверстым брюхом,
     открытым ртом, как издыхает молча под треск ножа,
     блекло глядя на небо в просвет из туч –
     тщетно, – там ока Божьего не может быть.


     Я покажу, как страх улетает прочь, это когда больше нет надежды
     На жизнь. Проблеск мгновенный знанья своих утрат
     Стыдно теснится в памяти, словно хмель.
     Выстоять можно, душу свою убив.


     Я напишу про боль от любви моей, проданной за присягу кому-нибудь.
     Содранный нимб кровавый пущен в расход…
     В руки иконку для отпущенья грехов:
     Я родилась в воскресенье – мне снова жить.



   «Я надеваю маску Poker face…»


     Я надеваю маску Poker face – сегодня надо выйти в люди
     И, прилепив улыбку, разговаривать, показывать, что всё о’кей,
     Несмотря на зиму, отсутствие тебя рядом, странных сплетен,
     Жадных взглядов, зависти… нет, я не говорила SOS, молчала,
     Нервно теребила амулеты, моля о спасении, неведомо каком,
     Ведь у меня все хорошо. Безусловно. Ведь на мне Poker face.



   «О Атум, бог вечернего солнца…»


     О Атум, бог вечернего солнца, приведи ко мне возлюбленного
     На закате! Ты же – единство всего сущего на земле, создавший
     Сам себя из хаоса… Неужели такую малость не даруешь мне,
     Играющий миром?



   «Рассыпаюсь осколками синего льда у твоих закрытых ворот…»


     Рассыпаюсь осколками синего льда у твоих закрытых ворот,
     И мне видится зябнущим целый свет белой птицей в моих волосах.
     Ангелиный хохот звучит в душе похоронным и Судным днем,
     Корабельные сосны идут на гробы, мы на них потом уплывем.
     А ночные тени спешат ко мне, притворяясь воротником,
     Расплетают косы, туманят взгляд, высекают точки-тире
     На уставшей коже и шепчут: «Смирись, ты и так уж почти ушла.
     Ты зачем чертила его в душе, создавала по крохам мечт
     И учила звук водосточных труб принимать как лучшую песнь?
     Нафталинные тапки его и штаны выносила в мусорный бак,
     Обучала залпом тебя глотать, ошалев послевкусием сфер…
     Он сначала пил, не пускал из рук, жадно-жарко тебя держал,
     А потом устал, а потом не смог: наравне, как ты, божеством
     По росе бежать, на губах горчить, кутать тело в солнечный свет,
     Ему проще было совсем отстать, эмбрионом залечь в кустах…
     А потом пойти и надеть опять нафталинные тапки, штаны
     И закрыть ворота на все замки, словно ты была странным сном.
     Ну а ты тут бьешься, а ты звенишь, рассыпаясь осколками льда,
     Пока он в комфортный проем судьбы помещает иной силуэт».



   «Сначала вытягиваешь из души по ниточке…»


     Сначала вытягиваешь из души по ниточке, осторожно, исподтишка,
     Чтобы не сорвалась стремглав в беге, не улетела на свободу, пока цела…
     Обвиваешь паутиной слов, обещаний, касаний, затягивая узлы пут.
     Похотливо-постыдно розовеешь от предвкушения, замахиваясь кнутом,
     Постанываешь от удовольствия, видя ее боль, недоумение, испуг,
     Но успокаиваешь поцелуями, клянешься, что это игра, случайность,
     Что все будет хорошо… Но в твоей кладовке уже приготовлена гильотина:
     Бабочкины крылья – слишком ценный продукт, чтобы от него отказываться,
     А на твоих полках уже сотни коллекционных альбомов, как заполненных,
     Так и еще пустых. Свято место требует новых жертв. Пора за работу, палач.



   «Я химера неуживчивая, странная, словно выпавшая птица из гнезда…»


     Я химера неуживчивая, странная, словно выпавшая птица из гнезда,
     Ковыляющая в даль от рук испуганно, протянувшихся за маленькой душой,
     Чтоб украсть ее все песни и дорогу, заманив меня на гиблую тропу,
     А потом и талисманом-чучелком можно будет хвастать день за днем.
     Безутешной пустотой зияя сумрачной, тельцем голым с вынутой душой,
     Буду я без горечи и гордости ровно и ритмично как-то жить –
     Не болеть, не маяться, не мучиться, не бояться приходящих снов,
     Краешком свободы тихо дразнящих в искривленных лживых зеркалах.
     Пожалей меня, охотник, будь же милостив, поищи добычу покрупней,
     Я ведь лишь химера, призрак, марево, тень ресничная – сморгни ее сейчас.



   «Читаешь меня лениво, как скучный школьный предмет…»


     Читаешь меня лениво, как скучный школьный предмет,
     И даже не ставишь закладки, ломая углы страниц…
     Ты пишешь на мне заметки, словно я судовой журнал,
     Отмечая координаты, на которых уже бывал…
     Небрежною фразой-кляксой посадишь в душе пятно,
     Решив, что потом замажешь, коль будет мешать оно…
     «Да к бесу же эту книгу: так много заумных слов
     И фраз непонятных заводь, что на фиг ее читать!» –
     Подумаешь, разозлившись, и просто уйдешь в кино,
     Там можно смотреть картинки и целоваться взахлеб
     С какой-нибудь посчастливей, попроще и попустей,
     Где только одна страница: без буковок и затей…



   «Зашкаливает ритм перкуссий ханга……»


     Зашкаливает ритм перкуссий ханга…
     Дарбука, бубен, тамбурин и бесы
     Кружатся звуками обряда на постели
     Алтарным ложем ставшей вдруг внезапно
     И кастаньеты бьются о прибой взрывающий
     Тела насквозь… Фламенко цыганской страстью
     Выгибает в пляске танцоров, безумству
     Предающихся… Дуэнде – душа фламенко
     Царствует меж ними, сплетая пальцы в лихорадке
     Жара… Шаль простыни обвившей женский стан
     Стреножит доминантные аккорды… Молчи… Плыви…
     Как плавен портаменто… до боли… Плач гитарный
     Слышен… Огонь дуэнде – облик штормового моря,
     Где воедино слившись, бьются две стихии в шаманском
     Танце… Кто познал дуэнде – тот никогда его не променяет
     На липкую подделку… Безумный терпкий плавящий самум
     Что выбил из-под ног опоры разом, кипящей платиной тавро
     На души ставит и одичалые апостолы его одну лишь
     Истину отныне прозревают. Немыслимый восторг канон
     Ломает и геометрия становится текучей. Религия дуэнде
     в поединке, который длится вечность в битве крыльев…



   «Я в тебе притаилась бесконечность вселенных назад…»


     Я в тебе притаилась бесконечность вселенных назад
     И дремала веками, пока клевером губ не обжег мою душу
     случайно… Свирепая царственность взгляда мифического
     василиска иссекала из камня подчиненного женского тела
     ведомую душу… Шифровала в них код генетический новый,
     сбивая частоты… те, что были когда-то, но явно уже устарели…
     Программируешь, бог Интернета, паук, свою новую сеть –
     паутину, интерфейс двух систем сопрягая… но есть и проблема –
     ведь одна из систем нестабильна… Напряжение скачет – провайдер
     попался лукавый…



   «И колокольчики вдруг разбудили заброшенный сад…»


     И колокольчики вдруг разбудили заброшенный сад,
     Где осенний ковер из изношенных листьев-заплаток
     Похвалялся шитьем золотым пред ветвями замерзшими
     Стылых смущенных деревьев, пеленою тумана неловко
     Прикрывающих черный свой срам… Это ветер шальной,
     Проносящийся мимо по кронам, виноват в вакханалии
     Поздней, случайной, залетной… Это он вырывает из сна
     Сладкой дремы, а сад, протирая глаза и прищурившись,
     Мнит, что он видит впереди вырастающий жаркий
     Зеленый оазис… Но ведь это обман и мираж, демонический
     Хохот, подступающей льдистой зимы беспощадной, где
     Льдинками ВЕЧНОСТЬ составляет замерзший, беспомощный
     Кай… И была ли вообще где-то Герда, сидящая с розой
     посреди января так бесстыдно расцветшей в горшке у камина?..
     Я убью тебя, сказочник – во спасение лжи не бывает……



   «Врываешься бесчинственно и нагло…»


     Врываешься бесчинственно и нагло… на полуслове
     Пьесы словно ты герой ее главнейший, режиссером
     Задействованный хитро в нужный срок… Твоя партнерша,
     Позабыв слова, стоит, оторопев, пока ее берешь ты как добычу,
     Настигнутую в яростной погоне… будто хищник, хватающий
     За горло свою жертву… И с наслаждением язык твой трогает
     Набухшую от крови, в адреналиновом апофеозе венку…
     Ты – Хищник-бог, что длит агонию от бытия земного, прижав
     к земле, что в землю и уйдет, когда он перекусит пуповину…
     Ах, сладко ждать и жить в мгновенья эти, и жертве, и ее владыке…
     Это – роскошь – дыхания сливаются в одно, и ты уже ревнуешь как
     безумец ее и к смерти, нежно лижешь ранки и согреваешь телом,
     будто та дрожит от холода… Ш-ш-ш… милая, – на ухо шепчешь ей, –
     Ш-ш-ш… мы все еще живем и мы нетленны…



   «Слышу, как по крышам пальцами звонко стучит дождь…»


     Слышу, как по крышам пальцами звонко стучит дождь,
     воображающий ее перкусионным инструментом…
     тянет свои руки с неба, ссылаясь на одиночество
     безбрежности, глупость облаков, мимолетность птиц,
     распущенность гроз, божественное безумие бога,
     творящего в стиле артхаус… Он плачет, захлебываясь
     пьяными слезами, забрасывает тысячами лепестков
     яблоневых, поет под окном серенады, подглядывает
     в окно будто мальчишка, надеющийся увидеть девочку
     без платьица… Всхлипывает в нетерпении… Подобно рыбаку
     взрезающему чрево рыбы, он мечтает, что когда-нибудь
     погрузит пальцы в трепещущую плоть и тогда станет
     подлинным властелином… Грезит, лаская тех, кто доступен
     и шепчет: ты моя рыба, я – твоя стихия… Плыви в меня, рыба,
     мы созданы друг для друга… Загипнотизированная, бросаюсь
     в него с головой, стыдливо признаюсь: знаешь, я же безумная
     рыба, из тех, кто может лишь против течения… вверх…
     по водопаду… иначе – сразу тону…