-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|   Коллектив авторов
|
|  Музееведческая мысль в России XVIII-XX веков: Сборник документов и материалов
 -------

   Музееведческая мысль в России XVIII–XX веков. Сборник документов и материалов
   отв. ред. Э. А. Шулепова


   Авторы-составители:
   доктор культурологии, профессор Э. А. Шулепова,
   кандидат исторических наук, доцент М. Е. Каулен,
   кандидат исторических наук, доцент А. А. Сундиева,
   кандидат культурологии О. Е. Черкаева,
   кандидат исторических наук И. В. Чувилова,
   кандидат педагогических наук М. Ю. Юхневич

   Рецензенты:
   кандидат исторических наук, заслуженный работник культуры Российской Федерации И. М. Коссова;
   кандидат философских наук М. В. Борисова

   © Российский институт культурологии, 2010
   © Авторы-составители, 2010
   © ООО «Издательство «Этерна», оформление, 2010
 //-- * * * --// 


   Музей и время
   (вместо предисловия)

   Настоящее издание «Музееведческая мысль в России XVIII–XX веков. Сборник документов и материалов» представляет собой первую попытку показать зарождение музееведческой мысли в нашей стране и ее развитие на протяжении нескольких веков.
   Всегда и в нашей стране, и за рубежом музеи всех профилей были и остаются базой для изучения и осмысления истории Отечества и его культуры. Особенно актуальными и востребованными музеи становятся в настоящее время, когда приходит понимание, что музей это не только учреждение с определенными функциями, но прежде всего – социальный институт, формирующий отношение человека к окружающему миру и способствующий его адаптации в этом мире.
   Ввиду всепроникающего присутствия прошлого в настоящем музею сегодня принадлежит одна из ключевых позиций в духовной структуре общества. И поскольку функция социальной памяти имманентно присуща историописанию, то она присутствует на всех этапах развития отечественного музееведения. Формула «собирать, изучать, хранить, экспонировать объекты предметного мира человека» (а ныне и нематериальные свидетельства) до сих пор прочна и незыблема в музееведении, как в архитектуре – витрувиальная триада пользы, прочности и красоты.
   Итоги длительного периода развития отечественного музееведения, с учетом становления и совершенствования историзма, сегодня оцениваются специалистами двояко. С одной стороны, поскольку за музеем было закреплено право наглядно представлять историю, им был накоплен значительный положительный опыт в этой области, что для нашей страны крайне важно при выявлении, изучении и популяризации историко-культурного наследия. С другой стороны, скованность музея различными идеологическими догмами не могла не сказаться на адаптации наследия в процессе музейного использования. Оградить культурное наследие от политизации, вернуть ему строго научный статус и использовать для развития отечественной культуры – такова стратегическая цель всей современной системы учреждений культуры, включая и музейную сеть.
   Весь предметно-документальный массив, на который опирается музейное познание истории, требует ныне нового, более углубленного прочтения с учетом совокупности разного рода источников и, прежде всего, письменных в сочетании с базовой музееведческой литературой, ныне позабытой, или редкой, выпущенной небольшими тиражами, где обосновывались главные принципы российского музееведения: отношение к музейным ценностям как к национальному достоянию, демократизация музейного дела как необходимое условие его развития, неприкосновенность коллекций музеев и т. п. В современных условиях эти подходы в отечественном музееведении закреплены в Федеральном законе от 26 мая 1996 г. № 54-ФЗ «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации».
   Представленные в данном сборнике документы дают читателю представление об историческом контексте, эволюционных и деструктивных процессах в отечественном музееведении почти за 300 лет. Собранные авторами-составителями документы и материалы развеивают распространенный в эпоху постмодернизма миф о музеях как о «забытых хранилищах пыльных вещей» и показывают их важнейшее место в культуре и идеологии своего времени. Публикуемые источники ярко свидетельствуют о роли государства в создании музеев и о той поддержке, которую оно оказывало музеям. Именно этот аспект заслуживает особого внимания в свете современной государственной культурной политики, когда большинство музеев лишается государственного финансирования.
   В учебном пособии «Основы музееведения» профессор Н. Г. Самарина подчеркнула, что «под традиционным источниковедением, как правило, подразумевается источниковедение письменных и других вербальных (словесных, речевых) источников, более интенсивно развивавшееся в XVIII–XX вв. Под нетрадиционным источниковедением подразумевается источниковедение вещественных, изобразительных, знаковых, фонетических и поведенческих источников, которые изучались отдельными отраслями исторической науки» [1 - Самарина Н. Г. Музейное источниковедение // Основы музееведения. М., 2005. С. 75.]. Преимущественно именно последняя группа источников бережно отбирается и хранится в музеях, а первая группа фрагментарно попадает в эти учреждения, будучи главным образом сосредоточена в архивах и библиотеках.
   Сегодня источники не всегда доступны для тех, кто готовит себя к изучению и хранению культурного наследия страны. Многие сочинения давно не переиздавались и никогда не были представлены и проанализированы на исторически большом временном отрезке, как это сделано авторами-составителями данного сборника. Выявленные в архивах и редких изданиях наиболее актуальные материалы по истории отечественной музееведческой мысли свидетельствуют, что культурное наследие в равной мере принадлежит как прошлому, так и будущему.

   Хронологические рамки сборника заданы самим историческим развитием музейного мира России. Нижняя граница – начало XVIII в. – появление музея как культурной формы. Верхняя граница – конец 1990-х гг. – формирование музееведения как научной и учебной дисциплины, после чего начинается новый этап развития музееведения. Этот современный этап, в отличие от предыдущих, лучше обеспечен обобщающими трудами и учебными пособиями; к тому же большинство исследователей-музееведов – наши современники, они живут и работают, поэтому их труды не вошли в настоящее издание.
   Предлагаемый сборник документов и материалов включает две основные части.
   В первой части впервые собраны воедино и представлены в хронологической последовательности выдержки из сочинений, раскрывающие процесс формирования музееведческих взглядов и представлений в России с начала XVIII в. до конца 1980-х гг. Критерий отбора текстов – их значение для развития музейного дела и науки о музеях, а также личность их создателя, внесшего значимый вклад в развитие отечественного музейного дела. Большинство представленных работ практически не знакомы широкому читателю (либо известны в вольном пересказе либо по отдельным цитатам). Пять текстов публикуются впервые (А. М. Аргамаков [Проект преобразования Оружейной палаты], 1755; Т. Зан «О методах и способах создания предполагаемого Музеума в Оренбурге», 1830; Е. Д. Тюрин «Объяснение об основании Публичной картинной галереи в Москве», 1854; А. П. Боголюбов [Проект об устройстве художественно-промышленных музеев в провинции], 1881; Материалы Первой Всероссийской конференции по делам музеев, 1919).
   Таким образом, история формирования и развития музееведческой мысли в России впервые в нашей науке воссоздана и представлена как логично и последовательно развивающийся процесс. Можно смело утверждать, что проделанная научным коллективом работа по выявлению, отбору и научной обработке текстов сочинений носит характер самостоятельного научного исследования.

   Вторая часть представляет основные нормативно-правовые акты России и документы в области сохранения историко-культурного наследия. В совокупности они раскрывают сложный процесс поиска оптимальных путей сохранения и трансляции наследия России на различных исторических этапах. При этом нормативные акты и документы, как правило, определяли роль и место государства в этом процессе, где охранительная деятельность должна быть связана с сохранением конкретных историко-культурных объектов (памятников истории и культуры) и развитием собственно музееведения.
   Необходимость настоящего издания продиктована значительным интересом к музееведению, возросшим вниманием музейных работников к историческим источникам по отечественному музееведению в рамках незаслуженно забытых страниц российской культуры.
 //-- * * * --// 
   Подготовка документов и материалов проводилась в соответствии с правилами издания исторических документов [2 - Правила издания исторических документов в СССР. М., 1990.]. При публикации источников XVIII–XX вв. сохранены стилистические и языковые особенности, в документах XVIII – начала XIX в. – орфографические особенности. В отдельных случаях в публикуемых документах сохранены прописные буквы, что отражает существенные реалии конкретного отрезка времени. Географические названия и имена передаются в транскрипции текста документа. Документы датированы по старому (до 1 февраля 1918 г.) и новому стилю. Формирование музееведческой мысли, зарождение идеи зачастую не поддаются точной временной фиксации, которая становится возможной лишь при наличии источника с авторской датировкой. Поэтому при наличии такого документа авторы-составители указывают дату его написания. Для значительной части документов датировка дана по времени первой или одной из ранних публикаций (по источнику, доступному для исследовательской работы). Ссылки на источник публикации или места архивного хранения даны в конце каждого документа. Материалы из архивов в полном объеме публикуются впервые.
   Документы и материалы в сборнике расположены в хронологическом порядке; в части I, разделе 5 – в тематическом порядке. Заголовки сохранены как в оригинале; при отсутствии авторских заголовков документов даны составительские заголовки в квадратных скобках. Основной массив документов и материалов представлен в извлечениях; опущенный текст обозначается отточием в ломаных скобках <…>; восстановленные составителями слова и части слов воспроизводятся в квадратных скобках […]. Курсив в текстах авторов-составителей означает наличие указанного документа в настоящем сборнике; курсив и прочие выделения в текстах публикуемых документов воспроизводятся в соответствии с авторскими пометами в оригинале.
   Перед публикуемыми документами приводятся краткие сведения об их авторах, а также вводные пояснительные тексты к источникам. Примечания авторов-составителей разделов помечены арабскими цифрами и помещены в конце каждого публикуемого документа (в нескольких случаях здесь приводятся также примечания исследователей-публикаторов цитируемых источников). Подстрочные примечания, которые принадлежат авторам публикуемых документов и являются их неотъемлемой частью, помечены в текстах буквенными обозначениями.

   Авторский коллектив выражает благодарность сотрудникам Центральной библиотеки АН Литвы, Отдела письменных источников Государственного Исторического музея, Государственного литературного музея А. С. Пушкина, Иркутского областного краеведческого музея за оказанную помощь при подготовке издания.

   Авторы и авторы-составители издания «Музееведческая мысль в России XVIII–XX веков. Сборник документов и материалов»: доктор культурологии, профессор Э. А. Шулепова (ответственный редактор, предисловие, часть II); кандидат исторических наук М. Е. Каулен (часть I, раздел 3 (Н. Ф. Федоров, П. А. Флоренский, М. Д. Приселков), Раздел 4 (Б. М. Завадовский, Основы советского музееведения); раздел 5), кандидат исторических наук А. А. Сундиева (часть I, раздел 2 (П. В. Алабин, В. В. Докучаев), раздел 3 (Предварительный съезд…, А. Ф. Коте, И. Э. Грабарь, Н. М. Могилянский, Материалы Первой Всероссийской конференции, Н. Г. Машковцев, Казанский музейный вестник, И. М. Гревс, Ф. И. Шмит), раздел 4 (А. М. Эфрос); кандидат исторических наук И. В. Чувылова (часть I, раздел 1; раздел 2); кандидат культурологии О. Е. Черкаева (часть I, раздел 4 (Н. М. Дружинин, Первый Всероссийский музейный съезд, Советский музей, Н. А. Шнеерсон, НИИ краеведческой и музейной работы, Расширенная сессия Ученого совета…, А. Б. Закс); кандидат педагогических наук М. Ю. Юхневич (часть I, раздел 3 (И. В. Цветаев, М. В. Новорусский, 3. А. Макшеев, Н. П. Анциферов, А. В. Бакушинский, А. У. Зеленко, Л. В. Розенталь). Перевод текста предисловия к каталогу А. С. Строганова осуществлен М. В. Борисовой. Редактирование сборника документов и материалов выполнено М. Н. Тимофейчук.


   Часть I. Идеи, проекты, программы, методики


   Раздел 1
   1710–1790-е годы


   Восемнадцатый век – время возникновения первых российских музеев, формирования крупных частных коллекций, что явилось результатом как предшествующего этапа развития страны, так и деятельности императора Петра I, который инициировал издание первых законодательных актов, направленных на собирание и сохранение отечественных древностей (указы 1717–1724 гг.). В этот период обозначились в отечественной культуре начальные формы музейной деятельности. Определенными «точками роста» встроены эти элементы в законодательные акты, экспедиционные планы и инструкции, в первые описания коллекций и первые музейные проекты.
   Формирование коллекций первых музеев стало возможным благодаря активной собирательской деятельности Петра I, который начинает использовать агентов по покупке произведений искусства, создавая тем самым важную составляющую музейной деятельности – художественный рынок. Благодаря агентской деятельности Ю. И. Кологривова были составлены и значительно преумножены дворцовые коллекции, в т. ч. первая в России дворцовая картинная галерея во дворце Монплезир в Петергофе (1717), ансамбль Летнего сада, который был заложен в 1704 г. и постепенно приобрел значение музейного комплекса. Европейский опыт был положен в основу первого отечественного музейного проекта Ю. И. Кологривова (1719). Задуманная им скульптурная галерея в Петербурге – яркий пример того, как собранные коллекции постепенно обретают специфическую структуру и форму.
   Свою точку отсчета эпоха музейного дела в России начинает с основания Петербургской Кунсткамеры, которая была создана в 1714 г. (открыта для обозрения в 1719 г., в 1724 г. передана в ведение Петербургской Академии наук). С этого времени начинается планомерная работа по собиранию и сохранению памятников, для чего стало необходимым освоение европейского опыта и формирование основ новой пока еще для России музейной деятельности. Именно с этой целью был послан в путешествие по Европе библиотекарь Академии наук И. Д. Шумахер. Он привез не только новые сведения, но крупицы того опыта и знаний, благодаря которым Кунсткамера постепенно превратилась в богатейший естественно-научный музей: здесь впервые были опробованы приемы хранения, систематизации, описания памятников, составлен один из первых отечественных музейных каталогов (1723–1727).
   В Петербургскую Кунсткамеру на протяжении XVIII в. поступают все коллекции, все «памятные древности», собранные во время научных экспедиций по исследованию естественных богатств страны. Этап накопления памятников интересен прежде всего широтой охвата – состав коллекций отражал конкретные и многообразные задачи изучения страны, – и у нас есть возможность проследить, как на протяжении столетия изменялись эти задачи и, соответственно, состав формируемых коллекций: в путешествиях Д. Г. Мессершмидта 1720–1727 гг., Г. Ф. Миллера 1733–1743 гг., П. С. Палласа 1768–1774 гг. Благодаря им значительно пополнились коллекции Кунсткамеры и Академии наук и, в целом, источниковая база отечественной науки. Но не только. Мы видим также, как постепенно происходит систематизация накопленного знания, как выкристаллизовываются формы исторического исследования, описания памятников, включения их в научный оборот.
   Одним из первых комплексный подход в изучении отечественной истории и ее артефактов предложил В. Н. Татищев в составленной им обширной программе, названной «Предложение о сочинении истории и географии Российской» (1737). За период 1737–1762 гг. Г. Ф. Миллером составлен ряд инструкций, в которых определены круг памятников, программа их сбора и описания. В 1767–1768 гг., на основе дневников Д. Г. Мессершмидта и инструкций Г. Ф. Миллера, П. С. Паллас (совместно с С. Г. Гмелиным) разработал экспедиционные «дорожные планы», инструкцию и программу исследования. Фундаментальный проект исследования минеральных ресурсов страны М. В. Ломоносова (1763) не только определил масштабные цели, методы исследования, конкретные способы работы с артефактами, но и заложил основы отечественного краеведения.
   Во второй половине XVIII в. создание кабинетов и галерей, частное коллекционирование получают все более широкое распространение, что повлекло за собой дальнейшее развитие специфических методов работы с коллекциями (организации пространства, систематизации, презентации). Особенно внимание стало уделяться систематизации коллекций, и на последнюю треть XVIII в. приходятся замечательные образцы подобных научных упражнений. П. С. Палласом в 1781 г. был составлен каталог растений Ботанического сада П. А. Демидова в Москве, один из первых, составленных ученым – специалистом в конкретной области. В 1793 г. знатоком искусства А. С. Строгановым создается первый печатный каталог художественной коллекции. Предисловия к указанным каталогам дают представление о развитии этого раздела музеографии.
   Значительным событием для зарождающегося в стране музейного дела стало появление во второй половине XVIII столетия двух музейных проектов. Первый из них – появившийся в 1754–1755 гг. проект преобразования придворного ведомства – Оружейной палаты в музейное учреждение. В предложениях А. М. Аргамакова были заложены такие специфические музейные точки роста – описание и каталогизация коллекции, строительство специального здания, охрана и реставрация ценностей, – которые вполне разовьются уже в XIX в.
   Другой проект появился в провинциальной России и был реализован в 1782 г. Созданный по инициативе губернатора Ф. Н. Клички первый провинциальный публичный музей в Иркутске, как и проект А. М. Аргамакова, опередил свое время. В написанном Кличкой «Предуведомлении» была обоснована необходимость такого учреждения, а в составленных им «Правилах» для посетителей – первых в отечественной музейной истории – определены некоторые приемы работы с публикой.
   Запечатлел эту многоликую картину становления отечественного коллекционирования и музейной деятельности Я. Штелин, чьи наблюдения за 1754–1781 гг. составили первую страницу отечественной истории музейного дела.


   Кологривов Юрий Иванович
   (1680-е–1754)


 //-- * * * --// 
   Архитектор, знаток искусства, коллекционер. Автор книг по архитектуре, скульптуре, живописи. С 1718 г. – камергер. Выходец из старинного боярского рода. В 1711 г. отправлен на обучение за границу. Находясь в свите Петра I во время заграничного путешествия 1716–1717 гг., приобретал различные инструменты, художественные произведения. Основная деятельность в качестве агента императора по покупке художественных произведений в Европе приходится на 1716–1719 гг.; приобретения Кологривова положили начало целому ряду дворцовых коллекций России. В Италии им приобретена значительная коллекция скульптуры (за январь – март 1718 г. – около 100 скульптур, барельефов), а также самое ценное произведение античной скульптуры, привезенное в Россию, – Венера Книдская (впоследствии Таврическая). В 1740–1754 гг. работал в качестве архитектора у П. Б. Шереметева; им создан ряд построек и спланирован парк в усадьбе Кусково. Собрал коллекцию живописи и редкостей. Некоторые произведения, приобретенные Кологривовым, находятся в настоящее время в собрании Государственного Эрмитажа.
   К 1717–1719 гг. относится представленная переписка Кологривова, касающаяся вопросов комплектования императорских коллекций. В его письмах также была высказана идея создания скульптурной галереи в Петербурге (1719). Этот проект стал первым в России опытом представления произведений искусства не в качестве украшения дворцовых интерьеров, а как самоценных произведений искусства. Кологривов составил архитектурный план галереи, а также описал ее внутреннее устройство и порядок размещения в ней скульптурных произведений: галерея должна представлять собой «обширный зал, сильно вытянутый в длину и разделенный на три части: большое центральное пространство и два почти квадратных торцовых кабинета. Границами объемов служат двойные ряды колонн с вычурным антаблементом, образующим сень. Под такой сенью между колоннами выставлена с одной стороны зала Венера – стоящая на возвышении скульптура хорошо видна из всех точек интерьера. С противоположной стороны подобным же образом располагаются две статуи – Флора и Диана… На продольных стенах центрального пространства между окнами представлены симметричные группы… Перед группой – большой стол наборного камня, на котором представлены розные “вещи из розных камней”». Торцовые стены галереи украшены бюстами, кроме того, в каждом из кабинетов стоит скульптурная группа…» (А. Г. Каминская).
   Идея Кологривова оказалась нова и необычна для России начала XVIII в., поэтому полностью не осуществилась: предназначавшаяся для галереи скульптура была представлена в аллеях Летнего сада, а наиболее ценные произведения, антики в помещениях Грота, устроенного в 1 720-х гг. в Летнем саду.


   Из переписки Ю. И. Кологривова [3 - Представленные документы частично опубликованы ранее, сверены, дополнены и при необходимости исправлены автором-составителем раздела.]

 //-- 1. Из «Мемории Юрию Кологривову» из Кабинета е.и.в. --// 
    [4 - Кабинет Его Императорского Величества (1704–1727,1741–1917) создан Петром I как личная канцелярия императора, ведал его казной и имуществом, в т. ч. дворцовым строительством и коллекциями, вел переписку.]
   2 августа 1717 г. [5 - Инструкция ориентирует Кологривова на выполнение приоритетных для императора задач в Европе.]
   О живописце которой всякия баталии пишет такжы городы и лендшафты
   О ватарпасе [6 - Ватарпас – видимо, имеется в виду ватерпас – прибор для проверки вертикальных и горизонтальных линий и для измерения углов наклона.] в Париже
   О архитекте галанском чтоб и огороды искусен убирать был всякими прикрасами
   О маделе [модели] вадяной махине
   О малере [живописце] простом
   О деревьях кои походят на лявровыя во Франции и о грушах
   О архитекте из Италии добром
   О Механике
   О чертежах огородам маленьким здесь.
 //-- 2. Из письма Ю. И. Кологривова А. В. Макарову --// 
    [7 - Макаров Александр Васильевич (1674–1740) – кабинет-секретарь Кабинета е.и.в. в 1704–1727 гг., один из наиболее близких Петру I людей.]
   18 января 1718 г.
   Изволь донести Щарскому] В[еличеству] столько статуй продажных в Риме, что смело могу сказать со временем малым мочно набрать за 50 тысяч, что король французской за 500 тысяч как старых так и новых.
 //-- 3. Из письма Ю. И. Кологривова А. В. Макарову --// 
   март 1718 г.
   Купил нечто старых и новых [статуй], которыми мочно убрать немало дом и огорот [8 - Летний дворец и сад Петра I. – Прим. А. Г. Каминской.].
 //-- 4. Из письма Ю. И. Кологривова Петру I --// 
   3 апреля 1718 г.
   Которыя марморы и протчия каменья купил здесь при сем всенижайшее прилагаю ведение, и уже нагружены в судно ради посылки в Ливорну, где положатся на корабль Вашего величества, как морем поспешат. Еду с архитектором [9 - Вероятно, имеется в виду Николо Микетти (?–1759) – итальянский архитектор, который был нанят Кологривовым на русскую службу в марте 1718 г.; работал в России до 1723 г.] <…>

   [Приложенное к письму «Ведение»]:
   апреля 3 дня 1718
   марморы и протчие каменья купленные в Риме: пять статуй марморовых величиною против натуры обделаны кругом, старинныя; две статуи марморовые немного менше натуры старинныя; одна статуя марморовая против натуры обделана кругом новая, всего восемь,
   четыре статуи марморовые средней величины старинные, четырнадцать малых статуй марморовых старинных, десять статуй малых марморовых новыя, пять поесных статуй или бустов алебастровыя старинныя, две поесныя статуи марморовые старинные, десять поесных статуй алебастром наклеены новыя, восемь статуй поесных, головы из черного камня, бусты наклеены розными алебастры, всего поесных 25,
   две фонтаны марморовые старинные, два ваза из африкана вышина по аршину новыя, две чаши из петра санта [Св. Петра?] диаметру по аршину с лишком новыя, сорок две медали марморовых, персоны розных знатных людей старинные, восемь досок розных или басрелиевов [барельефов] старинные, двадцать два скабеллона [10 - Скабеллоны – круглые точеные пьедесталы.] или потставки пот бусты из розных каменья, два термина [11 - Терм – вид скульптурного произведения в виде столба, оканчивающегося наверху изваянием человеческого бюста или туловища. Получили свое название в Др. Риме от межевых знаков с изображениями бога Терма, блюстителя границ. С эпохи Возрождения использовались для украшения парков, террас; термы с фигурами тритонов и нереид служили для декорирования искусственных гротов и фонтанов.] алебастровые вышиною три аршина, головы из парагона [12 - Парагонит – редкий минерал, натриевая слюда; встречается в Альпах.], одна рука колоссова гораздо больше натуры, восемь столов из жало и негро длиною по полтретья аршина, ширина по аршину с четвертью, один стол нарезан розными камни, десять голубей марморовых втрое болше натуральных, самой доброй работы, один ваз старинный резной и прочия мелкия вещи старинныя, которая случались купить при других. <…>
 //-- 5. Из письма Ю. И. Кологривова А. В. Макарову --// 
   9 января 1719 г.
   Ваше мне наипочтеннейшее [письмо] получил в котором указ его величества объявляете чтоб я купил статуи по моей росписи и некоторыя уже купил, а о протчих с продавцами согласился но племянник папин [13 - Кардинал Аннибале Альбани, племянник Папы Климента IX, любитель искусства, коллекционер. (Установлено С. О. Андросовым.)] охотник и нечто упрямится о выпуске, однако же он с ыталианским велеречием не пресечет чтоб я с моим русским коснословием не сыскал способу их вывесть из Риму <…>.
 //-- 6. Из письма Ю. И. Кологривова А. В. Макарову --// 
   21 февраля 1719 г.
   <…> Здесь в Риме бутто ярмонка на марморы, и на картины болше, умерли или как по здешнему сказывают пошли в рай 3 кардинала в 3 недели и после их продают много дивных вещей, нечто и картин недорогих <…>. И что стареется Рим то плешивеет, говорю, люди беднее становятся и куриознее к денгам, нежели к марморам <…>.
 //-- 7. Из письма Ю. И. Кологривова Петру I --// 
   17 марта 1719 г.
   <…> на сих днях купил я статую марморову Венуса старинную <Венеру Таврическую> и найдена с месяц, как могу хоронюся от известного охотника [14 - То же.] и скульптору которому вверил починить ее [15 - Реставрация была заказана скульптору П. Легро, представителю итальянской школы.], не разнит ничем противу Флоренской славной [16 - Речь идет о знаменитой скульптуре «Венера Медичи» (галерея Уффици во Флоренции).], но еще лутче тем что сия целая, а Флоренская изломана во многих местах, у незнаемых людей попалась и ради того заплатил за нее сто девяносто шесть ефимков. А каких купить бы инако скульптор говорит тысяч десять и болше стоит, толко зело опасаюся, о выпуске, однако же уже она вашего величества и еще месяца на два будет починки кругом ее. И опасаюся посылать чрез Голандию чтоб в тех многих перегрузках не перебили, однакоже по указу в[ашег] в[еличества] отпускаю купленныя марморы в Голандию, а о вышеписанной Венусе буду ожидать в[ашего] в[еличества] указу [17 - Видимо, Петр I счел обоснованными опасения Кологривова, чем объясняется появление подробной инструкции по перевозке статуи П. И. Ягужинскому (см. документ 8).], и надеюся что архитектор Микетти чертит дом в[ашего] в[еличества] [18 - В России Н. Микетти был выполнен ряд значительных проектов, в т. ч. павильон «Грот» в Летнем саду, Большой дворец Стрельны (Константиновский), Екатерининский дворец в Екатеринентале (Кадриорге) под Ревелем; при участии Микетти осуществлено строительство Большого дворца, павильонов и фонтанов в Петергофе, Летнего дворца Петра I.]. И я ради известия какия есть марморы ради украшения внутреннего, а паче ради Галерии, всенижайше прилагаю здесь чертеж Галерии и проспективы одной стороны на которой может стоять Венус, а на другой стороне какия статуи доставятся и которые куплены или еще купятся означено <…> и сей чертеж не ради того чтоб оной архитектор [19 - Вероятно, Н. Микетти.] не мог начертить угоднее [20 - Чертеж перспективы «Венусовой галереи» опубликован И. Э. Грабарем в книге «Русская архитектура первой половины XVIII века» (М., 1954. С. 175), который считал ее работой итальянского архитектора. А. Г. Каминской установлено, что этот архитектурный проект разработан Ю. И. Кологривовым.]. Однако же всенижайше прошу в[аше] величество не казав сих чертежей, но толко отдав росписи статуям и протчим вещам которыя помещены тут в Галерии чтоб он начертил указ для Кабинетов. Я зачал писать книгу о статуях и надеюся что в[ашему] величеству будет угодна. Также и [о] архитектуре <…>, надеюся совершатся оныя книги [21 - Начало этой работе положила «Программа Юрия Кологривова по архитектуре», написанная им в 1716 г.] <…>.

   Описание проспекту.
   Столбы из верда антики
   Можно оклеить тем камнем и недорого станут, по них обвить медными цветами вызолоченными
   Робятки из красной меди розными видами как показано
   Капители из камня белого или из гипса золоченыя
   Гзымс [карниз] из гипса. Посредине бассарелиева баханалия [барельеф «Вакханалия»] послана на Ормонте [22 - Русское судно «Армонт», на котором в 1718 г. были вывезены ящики с приобретениями Кологривова из Италии, после продажи русских товаров в итальянских портах.]
   Две круглыя бассарелиевы посланы уже, по золоченой земле работа вся гипсом робятки и протчее
   Фрежиа [резьба] золочена и потом фистоны из гипсу белыя и медали марморовыя которых послано доволно и еще послал
   Стол весь зеркальной и по нем писано белым степью венусовы деяния
   Венус посредине на пиедестале.

   Роспись марморам, которым пристало быть в Галерии Венусовой.
   1. Венус.
   2. Диана <…>
   3. Эхора, куплена.
   4. Буст Люкреции.
   5. Бусты алебастровыя болыпия.
   6. Труп венусовых забав.
   7. Венус с купидом.
   8. Бусты.
   9. Статуи <…> посланы 4 куплено две еще 1 надобно
   10. Столы послано 6 ищу из африкана, и еще настолько розных вещей куплено из розных камней.
   11. Статуи малыя на скабеллонах послано доволно на Ормонте. И еще купил две статуи малыя <…>.

   Из прошлогоцкой и нонешной покупки и что еще приторговано возможно убрать две галерии, одну старинными вещми как всенижайше доношу здесь, а другую новыми вещми и Психи [23 - Речь идет о скульптуре «Амур и Психея», купленной Ю. И. Кологривовым и находящейся в настоящее время в Летнем саду в Петербурге. – Прим. А. Г. Каминской.] с протчими новыми будут немалое украшение.

   Печатается по:
   документы 1, 4 – 200-летие Кабинета е.и.в. 1704–1904. СПб., 1911. С. 110–115.
   документы 2, 3, 5, 6 – Каминская А. Г. Ю. И. Кологривов и его участие в создании первых коллекций скульптуры в Петербурге // Музей-5. Художественные собрания СССР. М., 1984. С. 136–151;
   документ 7 – 200-летие Кабинета е.и.в. 1704–1904. СПб., 1911. С. 114; Каминская А. Г. К истории приобретения статуи Венеры Таврической // Проблемы развития русского искусства. Вып. 14. Л., 1981. С. 11; Каминская А. Г. Ю. И. Кологривов и его участие в создании первых коллекций скульптуры в Петербурге // Музей-5. Художественные собрания СССР. М., 1984. С. 136–151; РГАДА. Ф. 9. Отд. П. Д. 41. Лл. 234–236.


   Из письма Петра I П. И. Ягужинскому

    [24 - Ягужинский Павел Иванович (1683–1736) – государственный деятель, дипломат, сподвижник Петра I.]
   1719 г.
   Писали мы к Савве Рагузинскому [25 - Рагузинский-Владиславич Савва Лукич (1668–1738) – государственный деятель, дипломат, выполнял поручения Петра I по приобретению произведений искусства за границей.], чтоб лучшую статую Венус, которую купил в Риме Юрья Кологривов, отправили из Ливорны сухим путем до Инспрука, а оттоль Дунаем водою до Вены с нарочным провожатым и в Вене адресовал оную вам; а понеже оная статуя, как сам ты знаешь, и там славная, того для велите заранее сделать в Вене каретный станок на пружинах, на котором бы лучше можно было ее отправить вам до Кракова, чтоб ее не повредили чем, а от Кракова можно оную отправить паки водою.

   Печатается по: 200-летие Кабинета е.и.в. 1704–1904. СПб., 1911. С. 110–115.



   Шумахер Иоганн Даниэль
   (1690–1761)


   Деятель Петербургской АН, один из первых российских библиотекарей. Уроженец Кольмара, образование получил в Страсбургском университете. С 1714 г. на русской службе, в должности секретаря Медицинской канцелярии при лейб-медике Р. Арескине. Вскоре ему поручены организация и надзор за библиотекой императора Петра I в Летнем дворце. В 1721 г. послан Петром I с различными поручениями за границу; с 1722 г. занимался организацией библиотеки и Кунсткамеры. В 1 724 г. при учреждении АН назначен на должность секретаря президента АН Л. Л. Блюментроста и библиотекаря академии; в 1728 г., при отъезде двора императора Петра II в Москву, Блюментростом было возложено на Шумахера заведывание всеми академическими делами в Петербурге. При АН Шумахером заведены типография, Рисовальная и Гравировальная палаты, мастерские. В качестве библиотекаря АН (звание это являлось исключительным по важности и приравнивалось к званию академика) систематизировал библиотеку (по отраслям знания), занимался каталогизацией библиотеки и Кунсткамеры. При его непосредственном участии изданы первые описания: «Палаты Санкт-Петербургской Императорской Академии наук, Библиотеки и Кунсткамеры…» (1741), «Museum imperiale petropolitanum» (1741–1745). В 1759 г. вышел в отставку.
   «Отчет, поднесенный Петру Великому от библиотекаря Шумахера о заграничном его путешествии в 1721–1722 гг.» представляет собой важный источник, отражающий период формирования петровских коллекций. В Европе Шумахеру было велено «осмотреть как публичные, так и приватных людей библиотеки и кунсткамеры для лучшего расположения и умножения собственной его величества библиотеки и кунсткамеры, для которой приказал особливые и изрядные палаты на Васильевском острову построить». Шумахер пытается освоить европейский опыт, включая в «Отчет» подробные сведения о книжных и художественных коллекциях, их составе и структуре. Но европейские новации не только прямо заимствовались, но и совмещались с традициями и задачами российской культуры. Именно Петербургская Кунсткамера стала не просто собранием диковин и редкостей, но первым естественно-научным музеем с широкими просветительскими и научными задачами: она, как и библиотека, планировалась и находилась в структуре Академии наук. В «Отчете» видим и первую, достаточно продуманную программу комплектования коллекции: определены цели, объемы, критерии полезности, даже учтена профильность создаваемого собрания.


   И. Д. Шумахер
   Отчет, поднесенный Петру Великому от библиотекаря Шумахера о заграничном его путешествии в 1721–1722 годах

   Вид библиотеки Академии наук

   По указу вашего императорскаго величества, я, нижеименованный в 1721-м году месяца февраля от вашего величества лейб-медика господина Лаврентия Блументроста [26 - Блументрост Лаврентий Лаврентьевич (Blumentrost Laurentius) (1692–1755) – доктор медицины, с 1718 г. лейб-медик Петра I и царевны Натальи Алексеевны. Заведовал библиотекой и Кунсткамерой, для которой приобретал коллекции и редкости; в 1717 г. в Амстердаме вел переговоры с Рюйшем о покупке его анатомического кабинета, в котором описал все препараты по анатомии животных. В 1724 г. совместно с И. Д. Шумахером составил проект Положения Академии художеств и наук (учитывая указания Петра I), стал ее первым президентом (1725–1733). В феврале 1755 г. привлечен совместно с И. И. Шуваловым к обсуждению мер по учреждению в Москве университета, куратором которого Блументрост был назначен в 1754 г.] во Францию, Немецкую землю, Голландию и Англию с последствующими коммиссиями и инструкциями отправлен был, чтоб [27 - Шумахер практически повторяет инструкцию Петра I, полученную им при отъезде из Кабинета е.и.в.]:
   1) Карту Каспийскаго моря и писание от вашего императорскаго величества академии де сцианс (наук) вручить.
   2) С моделей в обсерватории обретаемых машин рисунки взять.
   3) О рукодельниках и инструментах, их зачатой книге (sic) и эстампах, такожде тубе акустице от отца Севастиана уведомиться.
   4) С господином старшим Дювернеем [28 - Дюверней-ст. – видимо, имеется в виду И. Г. Дюверней (Дювернуа) (1648–1730), французский хирург и анатом. Его сын, Дюверней Иоганн, доктор медицины, был приглашен Л. Л. Блументростом в сер. 1720-х гг. в Петербургскую АН на кафедру анатомии.] для анатомии, из воску сделанной, справиться.
   5) Господина Делиля [29 - Делиль Ж. Н. (Осип Николевич) (1688–1768) – французский астроном. В 1726–1747 гг. работал в России; первый директор обсерватории, почетный член АН. Основоположник астрономических наблюдений и геодезических работ в России.], астронома и географа, и господина Дювернея младшаго, анатомика в Париже, в службу вашего императорскаго величества принять.
   6) В Немецкой земле господина – профессора Вольфа.
   7) С Орфиреом о перпертуе мобиле [30 - Перпетуе мобиле (от лат. perpetuum mobile) – вечный двигатель.] говорить, ежели возможно будет и господин Вольф за полезное разсудит, о том с ним договариваться.
   8) Огородника, который у господина де-ла Курта в Лейдене работал, сюда прислать.
   9) Господину Фаренгейту [31 - Фаренгейт Г. Д. (1686–1736) – немецкий физик.] термометры носящие и морские, и господину Мусенброку машины и инструменты, к физике экспериментальной принадлежащие, сделать повелеть.
   10) Из Англии промыслить такого человека, которой бы с экспериментами обходиться и инструменты, к тому принадлежащие, изготовляти мог.
   11) Музеа ученых людей, как публичные, так и приватные, посещать, и из того усматривать, в чем вашего императорскаго величества музеум с оными разнится; ежели же чего в музее вашего величества не обретается, (то) оный недостаток наполняти тщится, или хотя советовать, как оный недостаток наполниться может.
   12) Старатися полную библиотеку вашему императорскому величеству промыслить.
   13) И с учеными корреспонденцию произвести для умножения художеств и наук в вашего величества государствах, а наипаче для сочинения социетета наук, подобно как в Париже, Лондоне, Берлине и прочих местах.
   <…>
   Убо како оное повеление и должность свою исполните мог, ваше императорское величество кратко из сей реляции усмотрите, которую с подданнейшим респектом вашего величества ногам предлагаю.
   <…>
   § 3. Эстампы всяких художеств не зело многие сделаны суть, и после того времени, когда ваше императорское величество из Парижа отбыли, токмо 18 штук изготовлены, которые г-н де-Ромур вашему императорскому величеству всенижайше презентовать мне отдал.
   Дискурс [32 - Дискурс– описание, рассуждение.] об них хотя уже изготовлен, но не справлен и еще не напечатан. Однако же чают, яко оный вскоре публиковать можно будет. Отец Севастиан, такожде тубум акустикум еще не поправил, тимпанум (или барабан), который из весьма тонкой мембраны (перепонки) состоит, при сырой погоде вельми слабеет, и тако принужденным его употребляти в таком времени мало или весьма не служит.
   Сему недостатку еще никаким образом поможение учинить мог, и великое упование о том иметь не можно, понеже оный отец Севастиан, ради приближающейся старости, весьма безсилен и не доволен становится.
   § 4. С г-ном Дювернеем, который анатомию из воску изготовить обещал, и о том по вашего императорскаго величества указу, с покойным господином доктором Арескиным [33 - Арескин (Эрскин) Роберт (Areskine Robert) (?–1718) – выходец из Шотландии, доктор медицины и философии, с 1704 г. – на русской службе. Лейб-медик Петра I; усовершенствовал врачебное дело в России. Президент (архиатер) Аптекарского приказа (позже – канцелярии), в ведении которого в Главной аптеке в Москве находились первые императорские коллекции; с 1714 г. «смотрел» за коллекциями в Летнем дворце в Петербурге. Коллекционер природных диковинок, составитель первого российского гербария.] контракт учинил, весьма я много труда имел, ибо оный мне множество коварства делал, и счет о том объявил, о котором я устрашитися и удивитися принужден был, и показал мне уничтоженныя банковыя письма, которыя он за деньги, ради того дела присланныя, принять принужден был, такожде и письмо покойнаго доктора Арескина, в котором оному обещал полное собрание дешевых препарат анатомических, но обещание свое не содержал.
   И, того ради, претендует, что понеже с нашей стороны контракт разрушился, то и с своей стороны оный содержать не должен; и, сверх того, моделир того тела умер.
   Аз благодарил Бога, что с великим трудом и всякими финесами <…> церебрум (мозг) во кране (черепе) от него достал: однакожде мне отдать не хотел даже, да королевское величество сперва оное видел, и того ради просил демонстрацию мозгу над оным делать в присутствии его величества, и тое ему уволилось.
   <…>
   § 8. У господина де-ла-Курта в Лейдене, котораго охота лучшее основание имеет, аз вельми изрядно принят был. Гезелла, который в его огороде работает, и огородничеству, наипаче что к скорому происхождению плодов принадлежит, весьма искусен, не мог вашему императорскому величеству препустить, понеже токмо онаго имеет, и без него ни коим образом пробыти может.
   Однакожде обещается одного или двоих младых людей, которые немецкому языку довольны и разум и охоту к огородническому художеству имеют, и работать охотно желают, в два или три года тако в науке совершить, чтоб то же здесь делать могли, что он тамо к удивлению соседей своих делает. И ежели кто образ, како оный прививает, и градус жару, который каждое древо и трава требует, и аппликацию термометра ради сего от онаго обучится, подземельные его печи осмотрит, тот скоро в оном совершитися может.
   Сих печей абрис аз с собою привез, который при моделях здесь обретается.
   Между прочими вещми, которыя в огороде его обретаются, удивления достоин американский чрез ординарный плод ананас, из которых один вашему императорскому величеству чрез почту, а четыре деревца с плодом водою послать я милость имел, которые все с благополучием сюда привезены.
   Господин де ла Курт, которому аз состояние плода ананас вашего императорскаго величества объявил, весьма удивляется, что оные вышепомянутые деревцы не токмо еще живы, но из оных многие пересажены, о которых надежда имеется, яко такожде плоды носить будут.
   § 9. Некоторые термометра портатилия (носящий) в Амстердаме от господина Фаренгейта я купил, из которых один королевскому учителю аббе Фриже, другой господину Пожоту конт де Дозенбро презентовал, а прочие с собою привез. Но термометра марина (морские) я не взял, понеже сам сказывает, яко на оных, ради неверности их, надеяться невозможно. И воистинну, ежели бы кто тщательно оные розыскивать хотел, то бы объявилось, яко обои не зело верны суть.
   У Мусенброка в Лейдене купил я камер-обскуру [34 - Камер-обскура (от лат. camera – комната, и obscura – тёмная) – светонепроницаемый ящик с отверстием и противоположным ему экраном, на который проецировались изображения предметов. Начиная с Леонардо да Винчи использовалась художниками при работе над картинами.], луцерну магику [35 - Луцерна магика (от лат. laterna magika) – волшебный фонарь.] и иные инструменты, которые к иннекции потребны суть, оные же поправлены от господина профессора Сгравезанда. <…>
   § 11. В посещении музеев времени, труда и убытков я не жалел: егда-бо о некотором услышал, то тщился оный смотреть, и весьма мало обрящутся в Немецкой земле, Голландии, Франции и Англии, которые бы ваше императорское величество сами не видели, того ради за излишнее почитаю спецификацию делать, что аз в оных видел, такожде и невозможно оное так кратко совершить. Однакожде теперь вкратцах объявлю, из чего оные состоять:
   В Риге господина доктора Мартини кабинет, состоящий из разных натуралиев [36 - Натуралии (от лат. Naturalia) – природные артефакты, составлявшие собрания европейских кунсткамер.], наипаче из петрефактис [37 - Петрефактис – артефакты из камня.] именующихся, однакожде ничего чрезъобычайное в оном обретается.
   В Королевце имеет молодой доктор Гартманн умершаго отца своего янтарный кабинет, который почитать надлежит, понеже в оном начально всякия статьи янтаря обретаются, вторично – происхождение их аккуратно видеть можно.
   В Данциге господина доктора Бреина музеум славен для удивительнаго собрания янтаря и солей и ради славной флоры Японии, которой часть в берлинском кунст-камере показывается.
   Берлинский музеум почитается больше ради изрядных, зеркалами и резною работою украшенных покоев, нежели вещей, из которых оный состоит. Натуралиев весьма мало обретается и без порядку; начальнейшиябо вещи суть: чеканные серебряные и золотые сосуды, в Аугсбурге сделанные.
   Зело такожде прославляют еленьи рога, которые из древа исходят, натурально-ли оное или нет, о том от прочих разсуждение требую.
   Королевский монетный кабинет и антиквитетов [38 - Антиквитеты (от лат. Antiquitates) – древности, составлявшие собрания европейских кунсткамер.] камера, под надзиранием господина библиотекаря де ла Кроза, лучшему почтению достойны; не токмо-бо имеют в великом числе нынешних монет, медалей, каменных и прочих греческих и римских антиквитетов, но и всё зело порядочно расположено есть. Вельми сожаления достойно, яко оный ныне не прибавляется, но ежедневно убавляется, понеже королевское величество больше солдатство содержать тщится, нежели науки производить.
   Из приватных имеет тайный советник фон-Книпенгаузен кабинет медалей преизрядный, у него ж обретается изрядное собрание эстампов. В Гамбурге удивления достоин г-на синдика Андерсона музеум; удивительныя вещи из регно минерали [39 - Т. е. из царства минералов.] невозможно лучше обрести; больше всех других вещей украшают оный во всех землях рожденные мраморы, минералы и петрефакта (в камень преображенныя вещи), а медали не весьма удивительны суть.
   В Лейпциге такожде не имеется публичный музеум, кроме того что в ратс-библиотеке показывается несколько камней, дорогих антиквиев, и старая моисийская работа.
   <…> Дрезденская кунст и натуралиев камера превосходит берлинскую многими вещами, но зело жаль, яко оная весьма разделена есть. Натуралиев камера состоит из всяких натуральных вещей; кунст-камера из разных ветхих художественных штук, яко часов, машин, моделей, инструментов разных рукодельных, и токарных штук. Антиквитет камера состоит из греческих и римских монет и антиквиев, при оных же обретаются рисунки эстампов, но в особливой камере.
   Казенная королевская камера, зеленая палата именуется.
   Но чудныя вещи Тилингера (у котораго ваше императорское величество прежде сего в доме стояли), наипаче дивными и драгими ветхими и нынешними, резанными каменьями и чудными медалями украшенная пирамида, азиатская амбасада и прочил вещи достойны всем представитися.
   <…>
   В Касселе кунст и натуралиев камера в доме нарочно к тому изготовленном обретается: натуральныя вещи внизу суть, а художественныя вверху. Из оных вначале занимают особливую камеру минералы, каменья, земли и соли. Вторично анималия (звери). В третьих конхилия (раковины) и морския вещи; в четвертых деревья, травы и прочия к ботанике принадлежащия. Таким же образом художественныя вещи разставлены суть.
   Инструменты математические особливо лежат, физические особливо, такожде машины и модели – все в таком изрядном порядке, что воистинну сказать могу, яко ни который кунст-камер таков порядочен обретох.
   <…>
   Себа [40 - Себа Альберт – голландский аптекарь, коллекционер. Его собрание «животных четвероногих, птиц, рыб, змей, ящериц, раковин и других диковинных произведений Ост– и Вест-Индии» было приобретено Петром I в 1716 г. Систематизировал свои собрания.] превосходит в анималиях и минералах. <…>
   Вилдский кабинет, ради ветхих монет, в Голландии лучший есть, и понеже оный продается, того ради заблагоразсудил обстоятельнее, что в оном обретается, объявить. <…>
   Профессор Рюйш [41 - Рюйш (Рейс) Фредерик (1638–1731) – голландский анатом. Изобрел новые методы бальзамирования и изготовления анатомических препаратов. Анатомический музей, созданный Рюйшем, куплен в 1717 г. Петром I.] хотя вельми стар и безмощен есть, однакожде еще тщится анатомию, с пособием инекциев в совершенство привести, и ныне уже паки четыре кабинета с анатомическими препаратами наполнил; в оных же показывает рете мирабиле [42 - Рете мирабиле (от лат. Mirabilia) – разного рода феномены, диковины, составлявшие собрания европейских кунсткамер.], который обретох у человека, продавши уже кабинет. Впрочем нынешние препараты не в полу так хороши суть, яко оные, которые он прежде сего делал. На антропологию не можно ему и думать, ибо такое собрание, какое в вашего императорскаго величества кабинете обретается, ниже он, ниже кто другой в таком полном числе собрати может.
   Умершаго господина Бундермакера Атлас, который из 102 книг состоит, весьма дивен, и воистинну сказать можно, яко в Европе ему подобнаго несть. Содержит бо не токмо лучшия генеральныя и специальныя карты, но и описание начальнейших улиц и городов всякой провинции, такожде и образы державу имеющих господ, и рисунки баталий, которыя в каждой провинции делались. Егда же оный в аукции продать хотели, тогда я о том репортовал, и аукцию пол-года, сверх поставленнаго сроку одержал, но понеже ответствия не получил, того ради достался оный за 10,000 гульденов королю португальскому.
   <…>
   В Лейдене публичная анатомия и натуралиев камера обретается, и что в оных имеется ваше императорское величество о том известны, ничто же новое в оную прибыло, и сверх того печатанный каталог о том есть. Но сожаления достойно, яко равеновы препараты анатомические не лучше сберегаются.
   Господина де-ла-Курта кабинет живописных вещей изрядный есть. В Гаге господина Грефиера Фагелса монетный кабинет для обретающихся в оном нынешних монет и медалиев славен.
   В Делфте видел я преславные микроскопии Левенгуковы; колико он в оных происшел, оказывают его о том публикованныя книги.
   <…>
   В Антверпене видел я Каноника предивную галлерею живописных вещей. Оный имеет штуки от Рубенса, Микель Анжело, фан-Дейка, Пусена, и сим подобных добрых мастеров, наипаче вельми почитает миниатюрныя свои штуки, которых множество имеет.
   В Париже, как публичные, так и приватные кабинеты суть:
   Королевская натуралиев и анатомическая камера в королевском медицинском саду обретается; оная состоит из натуральных вещей того государства; сия из скелетов, как человеческих, так и звериных.
   На обсерватории обретаются модели, инструменты математические и физические; все, которые в мемориях не публикованы суть, срисовать и об оных аккуратное описание, которое здесь с рисунками имеется, я сделать повелел.
   Удивляться надлежит, яко тамо больше и лучше вещей не обретается: Тширнгаузена зеркало зажигательное между лучшими вещами из оных поставляется.
   В Лувре такожде суть некоторыя машины, рисунки, живописи, о которых всюду описание имеется.
   Медалей кабинет в Версале дорогия и старинныя вещи тако имеет, яко в свете оным подобных нет. Из оных же едва не все во разных материях спечатанные с собою привез.
   <…>
   В Лондоне социетет имеет изрядный натуралиев кабинет, но весьма не доходит до кабинета господина Стоанесса и доктора Водварта.
   Сверх того, обои они имеют хорошее собрание антиквитетов; последний имеет пред другим славу в каменьях и минералах <…>.
   В Оксфорте публичная, в доме университетском, натуралиев и антиквиев камера славна есть. Содержитбо все натуралии из каждаго натуре регно, антиквитеты и медали, о которых разныя книги напечатаны суть.
   <…>
   Внегда же начальнейшие кабинеты в Немецкой земле, в Голландии, Франции и Англии видел, и вашего императорскаго величества кабинет коротко знаю, иже начало возъимел от некоторых зверей и лапландских саней, тогда свободно сказать могу, чем оный с прочими разнится и в чем недостаток имеет.
   Что к натуралиям, яко каменьям, минералам и зверям принадлежит, ваше императорское величество хороший запас в оных имеете, однакожде натуральныя вещи сего государства недовольно розъисканы.
   В анатомических вашего императорскаго величества кабинет себе подобнаго не имеет.
   Добрый порядок такожде в оном содержаться будет, егда только к тому назначенный дом изготовится.
   Художественныя вещи, живописныя, эстампы, физические и математические инструменты, антиквитеты и медали в вельми малом числе в оном обретаются, но весьма потребны суть; того ради я, следуя инструкции моей, тщился оный недостаток исполнить, наипаче о кабинете медалей, который вашему императорскому величеству весьма потребен.
   Оный кабинет, который я с уговором на два или три месяца в Гамбурге у Петра Грева купил, и потом Арист Говерс за оный заплатил, прежде сего славному Люитеру принадлежал; оному, егда кабинет еще в добром и полном состоянии был, королева Христина 80,000 ефимков давала, ибо во истинну сказать можно, яко оный в Немецкой земле в то время из славнейших был. Но оным себя раззорил, по смерти-бо его не осталось толико, чем-бы долги заплатить, и наследники, не знавши выправиться, заложили оный кабинет жидам за некоторую сумму; сии же токмо золотыя и серебряныя медали взяли и, в разные мешки положивши, печатью наследников запечатали, но егда росту за оное зело умножилось, тогда Петр Греве, наследник же, оныя выкупил, и в таком состоянии за 8000 ефимков банко помянутым образом вашему императорскому величеству продал. Оное золото с мешком – весом 2043 червонных, а серебра 3600 лотов. Одно токмо жаль, что понеже монеты между собою весьма смешаны, того ради тому, который оныя разбирать будет, много ночей безпокойных учинят.
   При моей бытности, вашему императорскому величеству знакомый кабинет господина Шевалиера на аукции <аукционе> продавался, оный же состоял из антиквитетов и старых камней. В сей аукции купил я два зеркала цилиндрическия, с некоторыми фигурами. Большие и малые из карниола, лапиде лазури, зардомира, резанные ветхие и новые дорогие камни, числом 66.
   Старинныя лампады и множество старых печатей и перстней, такожде несколько старинных флейт, како о том роспись явствует. Вашему императорскому величеству весьма известно, яко в Голландии зело часто такия аукции [43 - Аукционы в Амстердаме стали регулярно проводиться с середины XVII в., ранее, чем в других городах Европы.] бывают, при оных же срок поставляется, и егда оный пройдет, тогда без всякаго разсмотрения начинаются, и того ради не возможно указа своего государя о том ожидать, убо где аз такую аукцию заставал, и видел, что с пользою из оной можно что получить, то я дерзал и без вашего императорскаго величества указа то делати, в той надежде, яко оное от вашего императорскаго величества всемилостивейше принято будет.
   В Амстердам под дирекцию господина де-ла-Курта, преизрядная оранжерея на аукции продавалась, и драгоценный кабинет живописных вещей, деланных от лучших мастеров; и понеже в медицинском огороде [44 - Имеется в виду Аптекарский огород в Петербурге, основанный в 1714 г.] моранжереи не имеется и в новую библиотеку и кунсткамеру впредь живописи весьма надобны будут, и оныя вещи не вельми дорого продавались; того ради я оранжереи и несколько живописей чрез господин Ларвода и сына его – оную за 823 гульдена, сии за 8382 гульденов купил; но понеже в медицинском огороде еще к оранжереи места необретается, того ради господин архиатер [45 - Архиатер – президент Аптекарской канцелярии, в эти годы – Л. Л. Блументрост.] оную ея величеству государыне императрице отдал, и оная уже заплачена.
   А живописи в кунст-камере суть на время, но еще не заплачены, и плату за оные Элмсал и Эванс, корреспонденны Ларвода и сына его, ежедневно требуют и мне покоя не дают; для того всеподданнейше прошу ваше императорское величество, дабы всемилостивейше указали, оныя деньги Элмсалу и Эвансу выдать. Инструменты математические и физические в Лейдене от Мусенброка, в Англии от Деана, во Франции от Виньерона и Эслина, в Берлине от Доплера и прочих я купил, которые все в счете объявлю.
   § 12. В моей инструкции еще мне поведено о полной библиотеке осведомиться, и о том известие учинить. В Гамбурге, Гаге, во Франции и Англии весьма изрядныя библиотеки при моей бытности продаваны, и из оных некоторыя потребныя книги купил, но чтоб во всех факультетах полныя библиотеки продавались, во истинну не могу сказать, вельми трудно такия аукции случатся, разве дать о том коммисию славному книг предателю, которое по моему мнению свободно сделаться может. <…>
   Хотя аз, яко упомянуто есть, довольное число книг купил, однакожде оныя токмо нужнейшия суть, которыя в публичной библиотеке иметь должно, кроме одной книги, которую только из любопытства купил.
   <…>
   Порядок в библиотеках разный есть. Каждый-бо библиотекариус следует своему нраву. Однакожде обычайнейший и удобнейший, когда книги по материи и величине своей разставлены суть. Но аз мню, что не весьма надлежит следовать материи книг, дабы красота, которая в публичной библиотеке требуется, не утратилась. И, сверх того, иногда одна книга к разным факультетам причитаться может. Аз тщитися буду в вашего императорскаго величества библиотеке оное сберегать: строение к тому изрядно и удобно есть, только недостаток имеем в добрых и избранных книгах.
   И ежели вашему императорскому величеству всемилостивейше понравно будет некоторую сумму денег к тому определить, то можно бы оную кратким временем в хорошее состояние привести.
   Такожде можно бы вашего императорскаго величества двоякия книги на другия новыя менять, а прочее все по малу исполнится.
   § 13. Сверх сего лучший способ есть библиотеку и кунсткамеру в совершенство привести, егда корреспонденцию иметь с учеными людьми и охотниками художеств и наук, которая чаю уже тако сочинена, яко пользу и веселие иметь надееться можно. А именно в Риге с доктором Мартини, в Кенигсберге с доктором Гартманом, в Данциге с Яковом Бренном, в Берлине с господином де-ла-Крозом и Яблонским. <…> В Страсбурге с доктором Шейдом, Шерцом, Беклером, Линком и Лидерло. Со всеми помянутыми часто я обходился. Всемогущий император: начало уже сделано, и токмо в вашего величества воле и указе состоит, чтобы далее производилось, с пользою и веселием скончалось.

   Johan Daniel Schumacher.
   S. Petersburg 10… 1722 an.

   Печатается по: Пекарский П. П. Наука и литература в России при Петре Великом. СПб., 1862. Т. 1. С. 546–554.



   Мессершмидт Даниил Готлиб
   (1685–1735)


   Естествоиспытатель, врач, исследователь Сибири. Родился в Гданьске. Изучал медицину и естественные науки в Йенском и Галльском университетах; доктор медицины (1716). В 1716 г. рекомендован императору Петру I в качестве ученого, который мог бы заняться исследованием естественных богатств России. Указом 1718 г. направлен в Сибирь «для изыскания всяких раритетов и аптекарских вещей: трав, цветов, корений и семян и прочих статей в лекарственные составы». Этот указ ставил Мессершмидта в непосредственное подчинение Аптекарской канцелярии, которая позже предписала описывать также животный и минеральный мир Сибири. Никакой другой инструкции, разработанного маршрута и сроков пребывания в Сибири он не имел.
   С 1720 по 1727 г. Мессершмидт практически в одиночку исследовал значительные территории Среднесибирского плоскогорья; его путь проходил по городам Урала и Сибири, по рекам Иртышу, Енисею, Томи, Лене; в 1724 г. он доехал до монгольских степей. Деятельность ученого была разнообразной: он собирал растения, набивал чучела птиц, делал с них рисунки; составлял карты; разыскивал монгольские рукописи, первый занялся «сличением» языков «сибирских инородцев», хлопотал перед сибирскими властями о доставке всяких «к древности принадлежащих вещей». В дневнике ученого (публикуемые отрывки относятся к 1721–1724 гг.) содержатся важные сведения о начальном периоде формирования научных коллекций, которые становились постепенно неотъемлемой частью научных исследований. Значительные естественно-научные и этнографические коллекции, важные для науки материалы по зоологии, ботанике, географии, этнографии, лингвистике, минералогии поступили в АН. После возвращения занимался обработкой дневников, подготовкой рукописи «Обозрение Сибири, или Три таблицы простых царств природы» в 10 томах» (этим трудом пользовались впоследствии многие поколения ученых). Путешествие подорвало здоровье ученого, и в 1729 г. он уехал на родину (во время кораблекрушения потерял все свои коллекции). В 1 730 г. вернулся в Петербург, где скончался в нищете и забвении. С 1960 г. Берлинская АН (ГДР) совместно с Институтом истории естествознания и техники АН СССР предприняла издание дневников Мессершмидта.


   Д. Г. Мессершмидт [Извлечения из путевого дневника]

    [46 - Дневник (на нем. яз., в пяти томах) вел как сам Мессершмидт, так и кто-то из сопровождавших его лиц.]
   11 марта 1721 г.
   Здесь, в деревне Логиной, на левом берегу Иртыша, доктор [47 - Д. Г. Мессершмидт.] купил могильный сосуд для питья и тунгузское опахало от комаров, заплатив за это 50 коп. <…> Как только прибыли мы сюда (в Биргамасскую слободу), так к г. доктору явился тамошний приказный с предложением всех возможных услуг; но это был отчаянный пьянчуга, не пользовавшийся вследствие этого уважением в слободе; доктор просил его, правда, добыть ему за деньги некоторыя могильныя вещи, но из этого ничего не вышло.

   24 марта 1721 г.
   Здесь (в деревне Великий Опош) доктор накупил на 42 коп. могильных вещей, большею частию из красной и желтой меди.

   25 марта 1721 г.
   Утром (в Чауском остроге) крестьянин предложил купить две могильныя золотыя серьги; но оне не понравились г. доктору. На сделанный крестьянину вопрос, нет ли у него других могильных вещей или изображений, последний ответил, что у него ничего такого более нет, но что в трех днях пути оттуда, на реке Оби, лежит деревня Орда; там живет крестьянин, у котораго есть красивый идол из желтой меди. Мы спросили, не может ли он нам привести этого человека; но он полагал, что теперь его там, пожалуй, нет, так как он часто уходит на раскопку могильных вещей. После этого крестьянин ушел, но доктор опять послал за ним, чтобы узнать от него имя крестьянина, живущего в Орде; однакоже его уже не могли розыскать <…>

   Карта из путевого дневника Мессершмидта.

   Русские, живущие по верхнему течению Оби, называются Ишимцами; они-то и отправляются на промыслы за откапыванием золота и серебра, находимаго в могилах; впервые занялись этим русские, жившие на Ишиме; оттуда они подвигались все далее и далее, пока при своих поисках таких могил не дошли до Оби; поэтому всех поселяющихся здесь на Оби пришельцев из Тары, Нарыма, Тобольска, Казани, Соликамска и других местностей называют Ишимцами или Ишимскими. В этой Чауской слободе около 150 жителей; занимаются они хлебопашеством и торговлей мехами. <…> Но главным образом они зарабатывают много денег раскопками в степях. С последним санным путем они отправляются за 20–30 дней езды в степи; собираются со всех окрестных деревень, в числе 200–300 и более человек и разбиваются на отряды по местностям, где разсчитывают найти что-нибудь. Затем эти отряды расходятся в разныя стороны, но лишь на столько, чтобы иметь всегда между собою сообщение и, в случае прихода калмыков или казаков, быть в состоянии защищаться; им нередко приходится с ними драться, а иным и платиться жизнью. Найдя такия насыпи над могилами язычников, они иногда, правда, копают напрасно и находят только разныя железныя и медныя вещи, которыя плохо оплачивают их труд, но иногда им случается находить в этих могилах много золотых и серебряных вещей, фунтов по 5, 6 и 7, состоящих из принадлежностей конской сбруи, панцырных украшений, идолов и других предметов.

   4 апреля 1721 г.
   Г. доктор купил несколько маленьких, литых из желтой и красной меди, могильных [или монгольских? – Mogullische. – Прим. Радлова] идолов и дал за это  -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


рубля; в числе их находились литой верблюд и человеческия фигуры; на другой день, т. е. 5-го числа того же месяца, явился русский купец, принесший несколько золотых и серебряных вещиц, также найденных в могилах, но доктор не хотел купить их, так как оне состояли только из лошадиной сбруи и других трудно определимых вещей.

   Рукописная страница из путевого дневника Мессершмидта.

   18 мая 1721 г.
   Воевода опять зазвал г. доктора к себе домой, где между прочим сказал ему, что в городе Красноярске лежит большой камень, на котором высечен баран <…>, барану же этому поклонялись местные язычники. Затем он рассказал еще, что в Уйбатской степи, недалеко от Красноярска, находится озеро, в котором однажды хотели выкупаться 7 девиц, и все 7 окаменели; озеро и поныне называется джетти-кыз, что по татарски значит 7 девиц. Затем, верстах в 15 от Красноярска, стоит камень, на котором, не известно кем, высечен крест.

   20 июня 1721 г.
   Сегодня был у г. доктора прапорщик Цеймерн, ездивший с Петром на Обь из-за могильных вещей. Он разсказал, что видел у дворянина Вишневецкаго <…> хорошо сделанное из меди изображение козла, на котораго наскакивает лев; ему очень хотелось приобрести его, но дворянин потребовал по 50 коп. за золотник. Когда же Цеймерн и Петр представили ему, как это он может столько требовать за медь, и что они желают приобрести эту вещь для г. доктора, приехавшего сюда по повелению Его Императорскаго Величества для собирания редкостей [48 - Имеются в виду указы Петра I о собирании редкостей 1718–1721 гг.], то он ответил, что и сам может доставить эту вещь в Петербург в Его Императорскаго Величества Кунсткамеру.

   14 января 1723 г.
   Мой слуга Петр сказал мне, что три, изсеченныя из камня, фигуры животных с реки Тубы, которыя я при отъезде моем 13 мая, через этого же переводчика Петра, поручил здешнему воеводе Дмитрию Кузьмичу (Жатневу) поставить в арсенал, валяются на улице и что одна или две из них уже разбиты народом на куски; меня просто ужаснуло страшное неповиновение воевод указам всемилостивейшаго монарха.

   Акварельный рисунок сибирской орхидеи

   4 мая 1723 г.
   У воеводы Дмитрия Борисовича Зубова могильнаго золота, по словам золотых дел мастеров (в Красноярске), очищавших это золото, было более чем на несколько тысяч рублей. Вот почему мне при моей поездке для царскаго его величества не удалось добыть ничего курьознаго.

   31 октября 1724 г.
   Древния скифския могилы, какия я во множестве встретил 28 окт. <…> были и здесь, при впадении Катанды в Туру, но в меньшем количестве. Повидимому, оне уже давно были разграблены русскими, живущими на р. Ингоде, и приходящими сюда отовсюду «гуляшниками» или бродягами, и древностей, требуемых его превосходительством г. президентом Блюментростом [49 - Блументрост Лаврентий Лаврентьевич (Blumentrost Laurentius) (1692–1755) – доктор медицины, с 1718 г. лейб-медик Петра I и царевны Натальи Алексеевны. Заведовал библиотекой и Кунсткамерой, для которой приобретал коллекции и редкости; в 1717 г. в Амстердаме вел переговоры с Рюйшем о покупке его анатомического кабинета, в котором описал все препараты по анатомии животных. В 1724 г. совместно с И. Д. Шумахером составил проект Положения Академии художеств и наук, стал ее первым президентом (1725–1733). В феврале 1755 г. привлечен совместно с И. И. Шуваловым к обсуждению мер по учреждению в Москве университета, куратором которого Блументрост был назначен в 1754 г.], по высочайшему его величества повелению, здесь нельзя отыскать, потому что оне либо законно (по особому указу) сдаются бугровщиками в кассы и приказы, либо незаконно раздариваются воеводам и приказным за угощения пивом и водкой, устраиваемыя с этою или подобною же целью под названием празднования тезоименитств и дней рождения, либо иногда продаются другим богатым русским. Сами же бугровщики или могильщики всегда бедняки и себе таких древностей не оставляют. Отметил это я себе здесь только так на память, вследствие возложенной на меня обязанности собирать древности, в случае если бы когда-либо пришлось всеподданнейше довести о том до сведения его царского величества.

   Печатается по: Извлечения из путевого дневника Д. Г. Мессершмидта// Сибирские древности: В 2 т. СПб., 1888. Т. 1. Вып. 1. С. 9–19. (Материалы по археологии России, изд. Императорскою Археологической комиссией. № 3).



   Татищев Василий Никитич
   (1686–1750)


 //-- * * * --// 
   Государственный деятель, историк, географ. Участник Полтавской битвы и других баталий петровского времени. По повелению императора Петра I занялся изучением географии и истории России. В 1720–1722 и в 1734–1737 гг. управлял казенными заводами на Урале. В 1725 г. для изучения горного дела послан в Швецию, где познакомился также с архивами, коллекциями, собирал исторические материалы, освоил методы исследования исторических источников. Начальник Оренбургской экспедиции (1737–1739); в 1741–1745 гг. – астраханский губернатор. Автор «Истории российской с самых древнейших времен», материалы для которой собирал с 1720-х гг. и работал над ней до конца жизни (публикация труда началась стараниями Г. Ф. Миллера в 1768 г.; кн. 1–5 изд. в 1768–1848 гг.). Составитель первого русского энциклопедического словаря «Лексикон Российский». Владелец огромной библиотеки, археологической, рукописной и естественно-научных коллекций.
   «Предложение о сочинении истории и географии Российской» (1737) представляет собой первую попытку составления обширной программы по изучению страны и фиксации ее историко-культурного наследия, осуществить которую могло не одно поколение исследователей. Составление подобных программ в XVIII в. способствовало также целенаправленному сбору памятников и коллекций для Кунсткамеры. «Предложению» предшествовали т. н. вопросные пункты, которые рассылались экспедициями по городам Сибири, а ответы составлялись воеводскими канцеляриями. «Пункты» содержали запросы по геологии, ботанике, зоологии, истории и этнографии Сибири. В 1735 г. были разосланы «вопросные пункты», составленные Татищевым и состоявшие из 92 вопросов. Однако «по тем пунктам многие ответствовали не в той силе», и в 1736 г. Татищев составил более подробное «Предложение», которое было разослано им в некоторые сибирские города. В 1736–1738 гг. историком получены немногочисленные ответы, переданные им в АН.


   В. Н. Татищев
   Предложение о сочинении истории и географии Российской!

    [50 - «Предложения» были присланы В. Н. Татищевым в Академию наук 16 октября 1737 г.]
   Известно каждому благоразсудному человеку, колико история в мире пользы приносит, ибо чрез то может ведать, как великие, художественные, благочестивые своими знатными учеными поступками себе бессмертную славу и наследникам своим похвалу, а отечествам или всему миру неоцененные пользы учинили, которые мы, читая, елико каждого способность к тому явится, сердцем увеселяяся в действиях добрых, видя из того похвалу и честь предков, желание возымеем тому подражать и, себя обучая, к тому предуготовляем. Другие же обстоятельства в гистории показывают людей робких и боязливых, ленивых, страстми сластолюбия, сребролюбия, роскошности побежденных, протчими злочестиями известных, которые как сами погибли, так многократно великие отечествам разорения нанесли и погубили, наследникам же своим бесчестие и стыд оставили. И тако, как первые для научения и поохочивания к честным и полезным, так другие для устрашения читающему с рассуждением полезны, ибо видя, какой злочестивых конец последовал, веема хранится своих детей и подчиненных рассуждениями и приклады от таких поступков удержать, а ко благочестию склонить способ и возможность возъимеет.
   Гистории же всякая хотя действа и времена от слов имеют нам ясны представить, но где, в каком положении или расстоянии что учинилось, какие природные препятствия к способности тем действам были, також где которой народ прежде жил и ныне живет, как древние городы ныне имянуются и куда перенесены, оное география и сочиненные ландкарты нам изъясняют. И тако, гистория или деесказания и летописи без землеописания (географии) совершенного удовольствования к знанию нам подать не могут.
   Другое обстоятельство в географии и ландкартах есть веема нужно и полезно, ибо оное, зачав от наивысшего в государстве правления до последних военных и земских управителей, ведати принадлежит, – и к военным, как главному государственному правлению, так Военной коллегии, а потом генералам до последнего офицера, где кто случится, надобно знать: какие где крепости, какие неприятелю к приходу где способности, довольства или неудобства быть могут, где удобнее неприятеля удержать или победить, а в несчастии как себя спасти, надлежит обстоятельно знать. В земском же правлении нуждны по ее императорского величества Правительствующему Сенату, потом коллегиям, губернаторам и протчим земским управителям о состоянии подчиненных им земель и жителей, о их довольстве и скудости обстоятельно знать, и потому правильным рассуждением о пользе государственной, о умножении доходов, о приведении земель и торгов в лутчее состояние, а отвращении всякого вреда прилежать.
   Сверх сего и то веема нуждно, что всякой управитель, взирая на сочиненное описание и ландкарту со обстоятельствами видимыми, и ежели в чем где какое погрешение и неисправность усмотрит, оное исправить и со обстоятельным доказательством Академии наук сообщить может. Но сие нужно, чтоб те, колико возможно, в географии и сочинении ландкарт научены были. Но понеже в России доднесь ни на каком языке яко географии, тако и ландкарт исправных нет [51 - К 1737 г. действительно не было еще опубликовано ни одной русской географии. И изданные И. К. Кирилловым карты не могли быть признаны «исправными». – Прим. сост. «Трудов…».], а без того не токмо в школах устроенных учащихся младенцев шляхетных для выше объявленных полезных и нуждных обстоятельств правильно обучать не по чему. Для которого, по указу ее императорского величества, Академия наук с крайним прилежанием трудится, чтоб к сочинению оной от губерней и городов обстоятельные известия собрать. В той же силе в Сибири повелено прилежать действительному статскому советнику Татисчеву и даны ему геодезисты [52 - Имеется в виду указ Кабинета от 14 марта 1737 г., что «по данной ему от нас инструкции <1734 г.> велено в Сибири посланным с ним геодезистам сочинить ландкарты и приобщить географические описания… того ради повелеваем: что к тому сочинению он, Татищев, от вас <сибирского губернатора Бутурлина> требовать будет, сообщать немедленно. Також и во все Сибирской губернии городы послать крепкие указы, дабы и воеводы по тому его требованию исполняли неотменно». – Прим. сост. «Трудов…».], а в дальные тоя городы послан профессор Академии Делякрое и другие, которым от Академии определены вопросные пункты и в некоторые места для опыта разосланы [53 - Профессора АН астроном Л. Делиль Делакройер, ботаник И. Г. Гмелин, историк и географ Г. Ф. Миллер вместе со студентами были отправлены в 1733 г. в Сибирь для собирания разнообразных материалов и сведений. – Прим. сост. «Трудов…».], дабы по тем каждой начальник о подчиненном ему правлении обстоятельно наведаться и показать мог. Но ныне получили известие, что по тем пунктам многие ответствовали не в той силе, знатно, что от краткости тех пунктов погрешают. Того ради рассудили: Академии наук оные исправить и пространнее написав представить, дабы управители внятнее могли понять и, обстоятельнее о всем наведався, показать, за которой труд Академия, рассмотря прилежности трудящихся, милостию ее императорского величества наградить не оставит.
   При сем и то напоминается, что здесь первый раздел принадлежит обсче до всех губерний и народов; второй раздел токмо до Архангелогороцкой, Казанской, Астраханской, Сибирской и частию Нижегороцкой губерней, где многие разные идолопоклонические народы находятся; а третей токмо для одних татар магометанского закона.

   Раздел 1
   От генерал-губернаторов, губернаторов, вице-губернаторов, воевод и протчих управителей требуется известия.

   О званиях
   1. Како древние звания тех мест напред сего было, например, Киевская имянуется доднесь Малая Русь, Московская и Смоленская за едино Белая Русь, Архангелогородцкая имяновалась Поморская, Воронежская – в тех местах жили скифы, Белогороцкая – обитали половцы, Нижегороцкая, по догадке, жилище прежних печенегов, Рижская и Ревельская имяновали варяги, Казанская болгары, Астраханская Ногайская именованы были и Золотая Орда.
   Також и провинциям многим древние имена находятся <…>, но сверх того всякого любопытного и в гисториях известного упрощается, ежели что во известие имеет, чтоб для пользы отечества потщился с изъяснением объявить.
   2. Имяна некоторых поль и урочищ, ежели в гистории коего либо рода обстоятельства памятны для учинившейся битвы или съезда, яко Куликово поле от Мамаева поражения, или иным чим заняты, от известей и положения описать.
   3. Когда и каким случаем тот предел под власть Российскую пришел, объявляя обстоятельства, из каких гисторических или приказных писем известно, и для того нуждно во всех городех древним писмам или архивам обстоятельныя описи иметь и их в добром порядке для предка хранить, ибо из одного указа или записки разные люди могут по изъяснению гистории разные обстоятельства обрести и в общую пользу объявить, чрез что многие недознания изъяснятся, а погрешности исправятся.

   О границах
   4. Которая губерния, провинция или уезд с востока, полудни, запада и севера с которым и прежде граничила, и как ныне граничит.
   5. Оные границы явныя ль, яко: реки, горы, болота, или назначенные и описанные урочища, и на какой долготе, хотя по примеру. <…>
   7. Естли где в границах с иностранными спор и по каким обстоятельствам с изъяснением доводов обоих стран.

   О свойстве и действе воздуха
   8. В которое время обыкновенно зима становится или чрезвычайно рано и поздно приходит.
   9. В которое время обыкновенно чрезвычайно зима совершенно сходит и реки проходят.
   10. В которое время наиболее дожди бывают.
   11. В которое время обыкновенно гром первой бывает, и как во осени перестает.
   16. Имеют ли какие образы или предощущения премены погод, которое природа нам открывает и от прилежного примечания обучаемся <…>, и хотя оные и тому подобные во всех странах от простых и ученых примечаются, и от физиков причины описаны, однакож может быть, что где иными образы или особливыми обстоятельствы примечается.

   О водах
   17. Которой предел к которому морю прилег и на каком пространстве берега оные.
   18. Какие пристанища кораблей, в чем способны и неспособны, також заливы и губы, имеющие особливые звания, с их великостию.
   <…>
   22. Какие реки великие и судоплавные в которой земли находятся, откуда оные происходят, и куда впадают, или как долго чрез тот предел течение имеют.
   <…>
   24. Ежели такими реками суды ходят, то есть из которых мест и как велики, из леса и другие товары токмо плотами гоняют.
   <…>
   26. Какие озера великие или малые есть, описать их длину и ширину, какие в них реки впадают и истекают, також есть ли островы и как велики.
   27. Нет ли озер соляных, и какова оная вкусом.
   28. Естли колодези или ключи минеральные, которые разного состояния бывают <…>.
   31. Нет ли мест способных для пользы купечества учинить канал или прокоп, откуду и куда и какой долготы, какая в том удобность или невозможности видимы.

   О природном состоянии земли
   32. Какие природою те земли; плодоносные ль, яко черные с песком, или иловатые, глинистые, песчаные, каменистые, мокротные и болотные; но сие случается, что в одном уезде не одинаково, и для того можно по местам описать, смотря на большую часть того уезда.
   33. Какие горы великие находятся, их общественные имена объявить, и как высоки, а особливо такие, на которых снега чрез лето бывают.
   34. Нет ли гор, из которых огонь выходит или чрезвычайное курение бывает, о котором в Сибири некоторые чужестранные описатели сказуют быть на разных местах.
   35. Какое довольство, избыточество или недостаток которой уезд имеет, например некоторые в житах имеют довольство такое, что из других мест не купят; другие от избытка отпущают в другие места, третьи всегда покупают из других мест, а вместо того избыточествуют скотом, зверми, рыбами, медом, лесом или овощами и протчим, и как велик тот избыток бывает, и куда оное продают.
   <…>
   42. Травы какие сами или коренья в пищу и лекарство, или краски употребляемые, или цветами, духами преимуществующие, а наипаче такие, которых в российских протчих странах не находится, или есть, да токмо в огородах <…>.
   43. Какие где звери находятся, и хотя многие одного звания суть в разных пределах, но особного качества
   <…>
   47. Птицы домовные також по местам разность немалую имеют, ибо арзамаские гуси величиною и вкусом протчих превосходят.
   48. Какие птицы вольные, и оные суть разных качеств и по местам в великости, цвете, перьях или пением, а употребляемые в пищу вкусом различествуют, и одного звания разные роды находятся; того ради хотя везде по имянованиям какие находятся объявить надлежит, но при том и чрезвычайности описать; а веема б изрядно живописцу оных чрезвычайных прилежно изобразить, за которой труд Академия достойное заплатить не пожалеет.
   <…>
   50. Рыбы по их родом не имеют ли со протчими знатной розницы в виде чрезвычайной великости, или вкусе, или род особливой находится <…>.
   52. В приморских местах описать рыбы морские, и ежели есть чрезвычайные, чтоб их, смалевав, прислать.
   <…>
   54. Нет ли где пауков или тому подобных животных и вредительных животных; чим оных ядовитых змей, ужей и протчее заражение облегчают.

   О подземностях
   55. Какие в той стране крушцы или руды и соли находятся, яко металлы: золото, серебро, медь, олово, ртуть, железо, свинец; полуметаллы, яко: цынк, мерказит и протчее; соли и минералы <…>.
   56. Краски и земли разные, яко: мел, карандаш, вап, вохра, киноварь, болюс, и разные в краски и лекарство, или сосуды употребляемые глины.
   57. Каменья твердые или прозрачные: алмазы, яхонты, лалы, изумруды, хрустали, аметисты, бегатыючи и протчие; твердые, а не прозрачные и цветами отменные: бирюзы, лазурь, аспид, яшма, сердолик, агат, мрамор, алебастр и протчее; каменья особливо употребляемые, яко ноджак и трепель <…>.
   58. Находятся ль каких животных кости в земле, в какой глубине, какой великости, или тягости и цвета.
   59. Нет ли каких окамененных вещей или при реках обретенных, яко: разных видов раковины, рыбы, деревья и травы, или в камнях особливые изображения и виды, или подобные каменья коим либо плодам, яко яблокам, грушам и семенам, и тому подобное, таковые собирать и их, или для великости неудобные смалевав, во Академию сообщать.

   О жителях
   60. Какие народы ныне в той губернии и уезде находятся, отличая русских от иноверцев и новокрещенных иноязычников, каждой народ по его званию, не сообщая воедино.
   61. Какое множество коего народа, разделя духовных, военных, гражданских, торговых, земских и ясашных.
   <…>
   63. Какая от них ее императорскому величеству услуга, ежели военна, с каким оружием и каким порядком, не включая в то регулярных.
   <…>
   69. Какие ремесла наиболее в тех местах делаются или товары приуготовляемы, за лутчие пред другими почитаются, например: в Москве пиво, в Ярославле кожи яловочные <…>.
   74. Каким тамошние народы особливо и в которые времена болезням подвергаются и чим оные лечат, с какими обстоятельствы; и хотя некоторые показывают, якобы лекарей и лекарств не знают, и тем по тому верить нельзя, ибо благодатию божиею всякая страна в травах и овощах и подземностях по болезням неоскудные лекарства имеет, токмо б их люди знали, что от чего и как употреблять.
   75. Докторов же лекарей, а колдунов и ворожей суще нет, но находятся везде коновалы, також мужики и бабы простые, да от слуха или искуства ту или иную траву и корень в некоторых болезнях употребляют, и от незнания сил называют колдунами или ворожеями, того ради и нуждно о том Академии обстоятельно ведать; но ежели откуда что о таких лекарях обстоятельное покажется, то Академия, взирая на свойство тамошних болезней, или трав или рощеней, может способные наставления для пользы напечатать и издать, дабы всяк любопытный мог себя и ближнего пользовать.
   <…>
   О жилищах
   77. Как оные <из>древле именовались и как ныне имянуются, и ежели имя переменено, когда и кем, и что прежнее и последнее с какого языка по русски значит.
   78. Какие волости, торжища или села великие и монастыри в котором ведомстве находятся.
   <…>
   80. Естли о заложении его известие, когда и кем построен.
   81. Какими людьми, от кого и когда населен.
   82. Естли которой город на другое место перенесен, где оной и в каком розстоянии прежде стоял, когда и для какой причины перенесен.
   <…>
   84. Какую и как великую крепость имеет; ежели деревянной или каменной, сколько башен; ежели земляной, сколько раскатов или болварков.
   <…>
   87. Колико каких государственных, церковных и народных, каменных и деревянных строений внутрь крепости, или за крепостью в слободах, то есть церкви, канцелярии, монастыри, училища, богадельни, домы губернаторов или воевод, дом епископа или другого знатного духовного начальника, гостиные дворы и ряды, которых число показать порознь.
   <…>
   90. Есть ли что дивное или видения достойное в церквах, например, мощи святых и утварей церковных, или что за древность, или за хорошую работу, или по природе за дивное почитается и хранится; а в канцеляриях есть ли древние письма или обретенные давности.
   91. Нет ли каких манифактур, или работ и строений особливых, которое проезжаюсчему видения достойно, например, в Ярославле полотняная и кожевенные, в Казане суконная и пр.
   92. Бывают ли ярмонки или годовые торги, в которое время и как долго.
   <…>
   95. Не был ли оной город когда кем взят или разорен, или мужественно оборонялся.
   96. Кто в нем прежде сего владетели или князи удельные были, и когда, каким случаем владение их кончилось.
   97. Не бывало ль во оном каких знатных съездов или мирных договоров.
   98. Не бунтовались ли оного жители, и в которые времена, и каким образом смирены или прощены.
   101. Кто воеводы им, губернаторы своим тщанием и разумом какую пользу городу показали <…>.
   102. Не было ль в близости оного у кого с кем боев или сражения.
   103. Нет ли где в уезде том каких признаков и видов, где напредь сего городы или знатные строения были, и нет ли известия, как именованы, когда и кем разорены.
   104. Не находится ль где в степях и пустынях каменных болванов или камней с надписями или какими либо начертании, которое, елико возможно, живописцу надлежит назнаменовать и, описав ево меру и цвет, при том же сообщить.
   105. В некоторых местах в древних могилах находятся старинные вещи дивные и ко изъяснению гистории веема полезные и паче такие, на которых какое либо начертание или подпись различными фигурами изображенное, оное на медных, железных, каменных или глиняных вещах; ежели сыщется, надлежит прилежно хранить, понеже и за глиняное заплатится не меньше, как за серебро.
   106. Особливо находятся горшки и кувшины в гробах, на которых надписи есть, да, когда их откопав, скоро вынять, то он истрескается или развалится, того ради оные, откопав, надобно не скоро вынимать, проветреть на том месте, а потом вынять, поставить, чтоб от солнца высох, и тако может далее везти и вручить воеводе, а воеводы чтоб благоволили оные, чрез живописца или другого искусного на бумагу срисовав, Академии сообщить, по котором достойное награждение обретшему и живописцу Академия пришлет без умедления.
   107. Золотые же, сребряные и медные вещи, яко идолы, звери и протчие вещи, если токмо фигуры своей не повреждены, хотя и надписи имеют, надлежит по тягости металла покупать и, деньги безобидно платя, присылать во Академию; если же и на золоте явится подпись или работа хорошая, то и сверх достоинства золота или серебра безобидно от Академии и поверенных от оной заплачено будет; и о том таким гробоискателям надлежит объявить, чтоб знали и неведением таких вещей не портили или за страх, что у них даром отымут, не таили. И господам воеводам и протчим управителям в том для пользы отечества поступать со всякою прилежностию и хранением, чтоб такие сокровища таить никто не опасался. <…>.

   Печатается по: Татищев В. Н. Избранные труды по географии России. М., 1950. С. 77–97.



   Миллер Герард Фридрих
   (1705–1783)


 //-- * * * --// 
   Историк, археограф. Уроженец Германии, с 1725 г. в России. В 1747 г. принял русское подданство. В Петербургской АН служил преподавателем, помощником библиотекаря, разбирал архив. С 1748 г. – академик. Инициатор издания «Примечаний к “СПб Ведомостям”» – первого русского исторического журнала. В 1733– 1 743 гг. в составе отряда Второй Камчатской экспедиции собирал и описывал документы и памятники Сибири, на основе которых написал труд «История Сибири». Автор работ по русской истории, ввел в научный оборот значительное количество источников. В 1744 и 1746 гг. выдвигал проект учреждения при АН Департамента российской истории. Академик АН, «российский историограф» (1748). С 1764 г. жил в Москве, где назначен начальником Главного архива Коллегии иностранных дел; им составлен план по систематизации, изданию и сбору документов, формированию справочного аппарата в архиве. Автор идеи централизации архивного дела в стране. Подготовил к изданию первый русский географический словарь. Обширная библиотека и собрание рукописей Миллера приобретены по указу императрицы Екатерины II для Главного архива.
   Программа изучения памятников в основном была сформулирована Миллером в Сибири: сначала разработана анкета для изучения населенных пунктов, которая рассылалась по городам перед приездом туда экспедиции, а в 1737 г. совместно с И. Г. Гмелиным он подготовил инструкцию для С. П. Крашенинникова, отправлявшегося на Камчатку. В ней предусматривался значительный объем естественно-научных и исторических исследований. В 1 739 г. составлена инструкция адъюнкту Г. В. Штеллеру.
   Публикуемая Инструкция, составленная для адъюнкта И. Э. Фишера, «Показание, каким образом при описании народов, а паче сибирских, поступать должно» была составлена около 1740 г., когда Фишер (1697–1771) приехал в Сибирь для замены заболевшего Миллера. В инструкции содержалась программа полевых географических, исторических, археологических исследований, а этнографическая часть программы явилась передовой для своего времени. Эта специальная программа по изучению и сбору памятников не только позволила зафиксировать сведения, ранее неизвестные отечественной науке, но и способствовала становлению критериев отбора и систематизации артефактов, развитию форм описания памятников и коллекций.


   Г. Ф. Миллер
   Инструкция, составленная для адъюнкта Фишера

    [54 - Инструкция адъюнкту И. Э. Фигнеру («Instruction was zu Geographischer und Historischer Beschreibung von Sibirien erf ordert wird fur den h[errn] Adjunctum Jo. Eberh. Fischer») составлена около 1740 г.; содержит 6 основных параграфов (состоящих из нескольких статей) и 1287 пунктов: о ведении журнала, о географическом описании, о теперешнем состоянии городов и подведомственных им земель, о просмотре архивов и описании сибирской истории, об описании древностей, об описании нравов и обычаев народов. Также к инструкции даны 4 приложения: о ландкартах, о рисунках, о собирании различных предметов для Императорской Кунсткамеры, словарь, по которому должно собирать материалы для языков и наречий народов.]
   <…>
   § 5. Об описании древностей.
   1) Главнейшая цель при изследовании древностей этого края должна, конечно, заключаться в том, чтобы оне послужили к разъяснению древней истории обитателей его, чего и можно смело ожидать от различных древностей, встречающихся в Сибири. Но так как вместе с тем принято описывать и другие, относящиеся сюда предметы, не ради пользы, а ради курьезности их, да то, что может быть перевозимо, собирать и хранить в кунсткамерах и со всего снимать рисунки, то и на все это необходимо обращать внимание.
   2) Древности же так разнородны и изследования, которым оне должны быть подвергаемы, так различны, что для тщательнаго изучения и описания их необходимо несколько более подробное руководство.
   3) Местами, особенно в степях, встречаются старинныя укрепления, окруженныя земляным валом. Из них одни четыреугольны, другия круглы, некоторыя выведены в виде дуги по направлению к защищенной природою возвышенности. Все это такия древния сооружения, что теперешние языческие обитатели не хотят признать их за произведения своих предков, а приписывают их народу, который до них жил в этих местностях и которым принадлежит также большая часть остальных сибирских древностей.
   4) При этих укреплениях следует обращать внимание, главным образом, на естественное положение их, на величину занимаемаго ими пространства, на вышину вала, глубину находящагося за ним рва, расположение их по отношению к стране света и на местность, с которой устроен вход.
   <…>
   9) По собранным мною сведениям, в верховьях Оби, на башкирской границе, находится старинное полуразвалившееся здание, которое я не знаю к какому отнести времени. Не могу также сказать, позволят-ли мне посетить его условия моего путешествия и ненадежность тамошних мест.
   10) Строения этого рода и укрепления последней категории можно, пожалуй, причислить к древностям новейшаго времени. Но не подлежит сомнению, что они не менее первых заслуживают описания, и если возможно будет узнать происхождение их, то это послужит только в пользу изучения связи сибирской истории.
   11) По этой причине не следует оставить без внимания и рукописи, найденныя в развалинах Семи Палат и Аблайкита, равно как в одной пещере на Енисее, по ту сторону пограничной линии.
   12) В Нерчинской степи виден земляной вал, который, говорят, тянется по прямой линии из Монголии чрез Аргун до Амура.
   13) Затем в степях, более всего в красноярском округе, встречаются каменныя статуи, изображающия как людей, так и животных, и служащия тамошним языческим народам предметами поклонения. К этой категории относится каменный баран, изображенный в соч. Страленберга. Все те, которыя мне известны, списаны мною и срисованы. Если окажутся еще некоторыя, то необходимо удостовериться в том, обращены-ли оне лицом на Ю[г].
   <…>
   17) Кроме того, в степях местами, особенно наЗ[ападе] от Енисея, встречаются большие, вертикально стоящие, каменные памятники, из которых большая часть совершенно гладки, немногие же украшены фигурами и, кажется, начертаниями, имевшими, может быть, определенное значение, а на одном, сколько известно, находится надпись из каких-то букв.
   18) Последний есть тот самый камень при р. Уйбате, который срисован Мессершмидтом и изображен на гравюрах, изданных проф. Байеромъ и г. Страленбергом. Я велел снять с него новый рисунок. Замечательно, что буквы надписи на вышеупомянутой красноярской статуи тождественны с буквами на этом каменном памятнике. Если бы удалось найти еще несколько таких надписей, то, может быть, со временем неизвестныя и утерянныя письмена поддались бы разбору.
   19) Не следует оставлять без внимания ни изображений, ни письмен столь древняго происхождения. Какими маловажными они бы ни казались, но с них необходимо делать снимки [55 - Снимки, т. е. зарисовки с памятников, для чего в экспедициях состояли штатные художники.], чтобы со временем можно было сопоставить все древности такого рода и вывести из них заключение.
   20) Сюда относятся и расписанныя изображениями людей и животных естественныя скалы по берегам некоторых рек, как, напр[имер] на Томи, между Томском и Кузнецком, на Енисее, ниже Красноярска, на Тунгузке, повыше Мурскаго порога, на Лене, между Верхоленском и Тутурской слободкой.
   <…>
   24) Исбранд пишет о старинных жерновах и тележных колесах, найденных около Аргуни; хотя я и получил подтверждение этого известия, но не нашел никого, кто бы мог описать наружность этих вещей. Необходимо иметь это в виду, чтобы была возможность сравнить старинные предметы с нынешними вещами различных народов.
   25) В красноярских степях я нашел два старые камня от небольшого жернова, которые и сохранил, как доказательство. Из той-же степи мне известно, что будто-бы у реки Тоюм, близь Белаго Юса, стоят два большие жернова, прислоненные к дереву.
   26) В уральских, саянских, нерчинских и аргунских горах, да и доселе везде, где в Сибири известны медныя и серебряный руды, встречались не только следы древних шурфов и рудников, но и остатки плавильных печей и трейбгердов, в которых древние обитатели плавили и очищали руды.
   27) Древния могилы в степях иртышских, красноярских и нерчинских могли бы дать больше всего материалов для разъяснения древней истории и быта прежних жителей этих местностей, если бы те вещи и орудия, которыя корысть побудила извлечь из них, не были непростительно растрачены, так что в настоящее время приходится довольствоваться почти одним только созерцанием этих, большею частью разоренных, хранилищ стольких драгоценностей и редкостей, да воспоминанием о том, что в них было найдено.
   28) Если со временем южныя части Сибири, выше р. Тобола и на западной стороне Иртыша, где большая часть могил еще не разрыта, удалось бы оградить от всех опасностей и неприятельских вторжений Киргиз-Кайсаков, то еще можно будет, надеюсь, открыть многое, что послужит в пользу нашего намерения. Весьма желателен однакоже при этом тщательный надзор, чтобы снова не погибло неоценимое сокровище столь многих замечательных исторических памятников.
   29) Внешний вид могил в разных местностях различен. Даже в одной и той-же местности встречаются могилы, настолько отличающияся одна от другой, что их можно приписать совершенно различным народностям.
   <…>
   48) На большие торчмя поставленные могильные камни следует также обращать внимание и разспрашивать, находятся-ли по близости такия скалистыя горы и местности, из которых они могли быть взяты, и не привезены-ли они издалека.
   49) Чтобы иметь возможность точно судить о содержимом могил, лучше всего, конечно, самому велеть вскрыть много могил в разных местностях, особенно там, где есть надежда найти, кроме костей, еще другия зарытыя в землю редкости.
   50) Для этого в населенных местах необходимо запасаться достаточным количеством рабочих и потребными для работы инструментами, как-то: лопатами и кирками, так как могилы в степях большею частью находятся далеко от русских селений.
   51) Если на это (т. е. на раскопки) не окажется ни времени, ни случая, то необходимо, по крайней мере, усердно отмечать все, что можно узнать из разсказов людей, снискивающих себе пропитание долговременным раскапыванием могил.
   <…>
   53) Обстоятельства, на которыя следует обращать внимание, как при собственном исследовании могил, так и при разспросах о них, заключаются в следующем:
   54) Найдены-ли в могиле одно или несколько различных мест погребения?
   55) Встречались-ли могилы и за чертою могильных камней?
   56) Обложено-ли место, в котором схоронен покойник, камнем, в каком именно виде и какими камнями, или оно обставлено и покрыто плитами, или просто вырыто в земле?
   57) Плотно-ли утрамбована земля над местом погребения или она только насыпана?
   58) Как глубоко в земле находятся места погребения, считая опять от поверхности земли, так что при насыпных курганах следует вычитать вышину курганов?
   59) Находятся-ли следы гроба, и видно-ли, что покойник был положен между досок или столбов, был-ли он чем-нибудь покрыт или во что-нибудь завернут?
   60) Есть-ли признаки, что все покойники схоронены в целости и нельзя-ли по плотности и положению некоторых костей предположить, что покойник сперва быть сожжен и потом только схоронены кости?
   61) Найдены-ли кости сожженных покойников в сосудах или просто в земле?
   62) В какую страну света обращена голова у несожженных покойников?
   63) Все-ли кости лежали в естественном положении и всегда-ли находимы были все кости одного и того-же человеческаго остова, или иногда некоторых костей недостает?
   64) На сколько кости пострадали от времени, хрупки-ли оне и какого цвета?
   65) Зарыты-ли с покойниками целые остовы коней и овец, либо части или, по крайней мере, головы их, где они лежат и в каком положении?
   66) Какия вещи и орудия и из какого металла встречаются в могилах, как при погребенных, так и при сожженных остовах?
   67) Лежат-ли эти предметы в головах или в ногах, и с которой обыкновенно стороны?
   68) В иртышских степях иногда находили множество тонких чеканных золотых листков, в которыя покойники, повидимому были завернуты.
   69) К числу самых обыкновенных могильных вещей, сделанных из драгоценнаго металла, т. е. золота, принадлежат серьги, простыя кольца, шейные и ручные обручи и пояса.
   70) Находили-ли также драгоценные камни и бусы и на каких именно уборах?
   71) В каком виде бывает то золото и серебро, которое находят при сожженных костях: состоит-ли оно всегда из сплавившихся кусков или оно, по крайней мере, слегка расплавилось; встречаются-ли также цельныя вещи?
   72) Нередко из могил извлекали литыя вещицы из золота, серебра, да из желтой и красной меди, изображающая различныя фигуры людей и животных.
   73) Относительно больших металлических блях с изображениями и надписями, встречавшихся довольно часто в могилах на Иртыше, необходимо разузнать, не находили-ли в одной и той-же могиле несколько блях и не видно-ли следов прикрепления их ремнями к одежде.
   74) Вместо них в красноярских степях в могилах находят много круглых и небольших блях из красной меди без изображений и надписей.
   75) Не встречаются-ли драгоценные камни, золотыя и серебряныя монеты и что на последних выбито? Мне до сих пор не удалось найти такия, на которых были-бы письмена.
   76) Встречалось-ли в могилах оружие, как то: сабли, кинжалы, секиры, ножи и стрелы, и из какого металла? Особенность красноярских степей заключается в том, что все тамошнее оружие этого рода из меди.
   77) Встречается-ли домашняя посуда, как-то: котлы, горшки, блюда, тарелки, подсвечники и т. д., и из какого металла?
   78) Видна-ли на серебряных сосудах позолота?
   79) Встречаются-ли шахматы?
   80) Попадались-ли глиняные горшки и кувшины, какой они формы, приделаны-ли к ним ручки и глазурованы-ли они?
   81) Находятся-ли на металлических и глиняных сосудах, блюдах и горшках вырезанныя вглубь либо рельефныя фигуры людей, животных и растений?
   82) Встречались-ли когда-нибудь цельные сосуды или черепки фаянсовые?
   83) Встречаются-ли иногда остатки шелковых или шерстяных тканей, особенно же бархата, равно как кожи от седел или уздечек?
   <…>
   90) Иногда и вне могил встречаются в земле и на ней металлический и каменныя древности, которыя не менее других заслуживают внимания.
   91) Сюда относятся секиры древних или так называемыя громовыя стрелы, да каменные наконечники стрел и долота, сделанныя из агатов и яшмы. Недавно такия вещи нашли в Киренском остроге, на берегу Лены, при копании земли, и в Красноярске на степи.
   <…>
   99) Следует, на сколько возможно, тщательно собирать, скупать и отдавать в царскую кунсткамеру всякия древности, которыя или отыскиваются, или еще находятся кое-где у частных лиц, из какого-бы то металла или камня ни были эти вещи. Да и глиняные сосуды не следует при этом оставлять без внимания.
   100) Необходимо также собирать сведения о соседних странах и государствах, какия у них находят древности; таковыя следует описывать по разспросам, а вещи, которыя можно добыть, также собирать и скупать для царской кунсткамеры.
   <…>

   Приложение П. О рисунках.
   <…>
   6) Относительно древностей могу только сказать вообще, что со всех, которыя удастся увидеть или приобрести, следует снимать рисунки. Обойтись можно без рисунков только с находящихся в красноярских степях статуй, каменных памятников, и надгробий, украшенных изображениями, равно как с расписанных скал на Томи, Енисее и Лене, потому что с них уже сняты рисунки по моему распоряжению.
   <…>

   Приложение III. О собрании различных вещей для Императорской кунсткамеры.
   Сюда относятся: 1) различныя удобно-перевозимыя древности, в особенности могильныя, и другия небольшия, находимыя местами, вещицы. По моему мнению, не мешало бы даже переслать в Петербург, в царскую кунсткамеру, каменный памятник на Уйбате, украшенный неизвестною надписью, да каменную статую, с подобною-же надписью, находящуюся в Красноярске. Я же не сделал этого только потому, что без Высочайшаго повеления не осмеливался расходовать на это деньги.

   Печатается по: Из сочинений академика Г. Миллера и И. Гмелина // Сибирские древности: В 2 т. СПб., 1894. Т. 1. Вып. 3. С. 107–114. (Материалы по археологии России, изд. Императорской Археологической комиссией. № 15).



   Аргамаков Алексей Михайлович
   (1711–1757)


   Государственный деятель. Родился в дворянской семье, получил образование в европейских университетах. Член Комиссии по пересмотру законов (1754). Первый директор Московского университета (1755–1757), где активно поддерживал передовую научную мысль; заботился о становлении университета: участвовал в разработке учебных программ, приобретении оборудования для естественнонаучного кабинета, ходатайствовал перед АН о составлении университетской библиотеки. Работал совместно с куратором университета И. И. Шуваловым, являясь посредником между ним и университетом.
   В середине 1 750-х гг. по указу императрицы Елизаветы Петровны проводилась ревизия деятельности государственных учреждений России с целью их усовершенствования; в 1 754 г. в Мастерскую и Оружейную палату Московского Кремля для ревизии был направлен А. М. Аргамаков. Тщательно изучив сокровища Палаты и ее состояние (плохую сохранность предметов, отсутствие подробных описей), пришел к выводу о необходимости преобразования Палаты в государственное хранилище, музей русской славы, о чем представил проект в Сенат.
   Проект А. М. Аргамакова 1755 г. – первый в истории отечественной культуры план преобразования хранилища придворного ведомства в государственное музейное учреждение. Для реорганизации Палаты Аргамаковым предполагалось провести ряд специфических мероприятий: подробное описание коллекции, составление реестра и каталога, в т. ч. на иностранных языках, реставрацию памятников, их охрану и доступность для обозрения, строительство специального здания (проект разработан архитектором Д. В. Ухтомским). Кроме того, Аргамаковым предложена систематизация памятников по видам (государственные регалии, оружие и т. д.). Закономерно, что осуществление этого проекта, который по некоторым показателям опережал свое время, стало возможным лишь в начале XIX в.


   А. М. Аргамаков [Проект преобразования Оружейной палаты]

    [56 - Документ опубликован полностью впервые.]
   1755 года февраля 6 дня в собрании правительствующего Сенате по репорту коллежского советника и московского университета директора Аргамакова, коим на полученной из правительствующего Сената минувшего генваря от 24 числа сего 1755 году указ о скорейшем по силе преждепосланных указов сочинении по материям пунктов представляет, что он к сочинению по мастерской и оружейной палате пунктов принадлежащаго известия от канцелярии оной палаты многократно требовал, токмо не получил, а ныне по неисправному в той мастерской и оружейной палате для содержанию того известия вскоре иметь никаким образом ненадежно, того ради чтоб в том порученном ему деле дал[ь]няго замедления не происходило и опасаясь штрафа по нынешнему, той мастерской и оружейной палаты состоянию представляет генеральное мнение:
   «1» освященные вещи, каковы есть короны, скипетры, державы царския и императорския регалии необходимо должны быть положены в лутчем [лучшем] порядке, также куриозные вещи древней работы со многим числом посуды серебреной, с пребогатым конским и оружейным прибором могут составить складную галерию; «2» сего ради мнитца не без нужды чтоб зделать нарочное здание и расположить все вышеписанное с украшением в надлежащем порядке; «3» зделать новую опись по расположению в той построенной галлерии обстоятельно, с ценою и изъяснением, что какая вещь в себе изображает по нумерам, и с лутчих вещей снять абрисы, и оной каталог напечатать на рус[с] ком и на других иностранных языках, дабы столь богатые и куриозные вещи, которыя приносят славу империи, не преданы были забвению; «4» мастеровых людей освидетельствовать и годных для починки и содержания тех вещей оставить с довол[ь]ным жалованьем, а протчих отпустить на свое пропитание, «5» определить афицера с командою для охранения вещей, которой бы о том едином крайнее имел попечение, «6» один день назначить в неделе, чтобы желающим показывать к их удовольствию в присутствии члена, которой, будучи по нужде еженедельно входить должен, может видеть, что в непорядке лежит и немедленно исправить.

   Д. В. Ухтомский. Проект галереи Оружейной палаты. План и фасад

   А по справке по определениям правительствующего Сената 1754 года, по «1 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


»: ноября 29 по доношению оного советника Аргамакова в мастерскую и оружейную палату подтверждено Указом, чтоб дела и вещи были разобраны и содержаны порядочно, и всему тому иметь исправные реэстры и описи, в чем сенатской конторе ту мастерскую и оружейную палату принуждать неослабно; по «2 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


»: 22 декабря во все кол[л]егии канцелярии, приказы и конторы, в том числе и в мастерскую и оружейную палату подтверждено указами, дабы требуемые определенными для разобрания по материям указов и сочинения пунктов членами с указов копии известий и прочее отданы были вскорости под опасением за продолжение штрафа, а о скорейшем тем определенным членам означенного порученного им дела во всем, так как прежде посланными указами повелено об окончании и к ним посланы указы ж.
   Приказали мастерской и оружейной палате требуемые к сочинению по той палате пунктов известии, к означенному советнику Аргамакову по силе преждепосланных указов отослать немедленно, и в том от сенатской конторы иметь крепкое понуждение, а по мнению оного советника Аргамакова, имевшияся в той мастерской и оружейной палате вещи, посуду и протчее разобрать и положить порядочно и зделать обстоятельную всему опись с объяснением, какая вещь в себе изображает, по нумерам. Для того расположения вещей приличные к тому покои в ведомстве оной мастерской и оружейной палате имеютца ль или, как означенной советник Аргамаков представляет, надлежит вновь нарочно зделать, и где какие имянно, также и о мастеровых людях рассмотреть той мастерской и оружейной палате, и строению учиня, чрез архитектора план с фасадом и смету представить в правительствующий Сенат, почему тогда об абрисах и о напечатании каталога и о афицере с командою и о протчем определение учинено быть имеет, и о том в мастерскую и оружейную палату и к советнику Аргамакову послать Указы [57 - Осенью 1756 г. возле Благовещенского собора в Кремле начались строительные работы под руководством архитектора Д. В. Ухтомского. Однако древности Оружейной палаты в этом здании размещены не были: возведенное в 1768 г. здание по указу Екатерины II было снесено в связи с закладкой нового дворца по проекту В. И. Баженова. Новое здание для музея выстроено в Кремле только к 1810 г., после указа Александра I о преобразовании Палаты (1806).]. А в сенатскую контору сообщить ведение в экспедицию, потом канцелярии с того репорта и с сего журнала дать копию.
   Подписан 13 марта.
   А. Бутурлин
   Князь Иван Щербатов
   А[лексей?] Голицын
   [2 подписи неразборчивы].

   Печатается по: РГАДА. Ф. 248 (Сенат и его учреждения). Кн. 2952. Журналы и протоколы Сената. Л. 68–71. Писарский оригинал с автографами.



   Штелин Якоб
   (1709–1785)


 //-- * * * --// 
   Ученый, литератор, знаток искусства, коллекционер. Родился в Германии, образование получил в Дрезденской Академии рисунка и живописи и Лейпцигском университете. Приобрел обширные познания в литературе, музыке, нумизматике, изобразительном искусстве. В 1735 г. по приглашению директора Петербургской АН И. А. Корфа приехал в Россию, где проявил свои универсальные способности. Как профессор элоквенции (красноречия) и поэзии и член АН (с 1 737 г.) читал лекции по истории, литературе; участвовал в составлении каталога библиотеки АН; с 1738 г. заведовал Гравировальной палатой АН; описал архив академии. В 1742–1745 гг. – воспитатель и библиотекарь великого князя Петра Федоровича (будущего императора Петра III). С 1747 г. руководил Художественным департаментом реорганизованной Академии наук и художеств. С 1757 г. возглавлял медальерное дело в России. В 1757–1761 гг. руководил восстановлением здания Кунсткамеры после пожара. Член Вольного экономического общества (1766). Собрал коллекцию картин, гравюр, скульптуры, монет и медалей. Придавая особое значение презентации произведений искусства, в 1760-е гг. составил планы развески картин во дворце Петра III и в Картинном доме в Ораниенбауме. Создатель первой истории русского искусства и истории коллекционирования в России.
   Наблюдательный автор записок, Штелин рассказал обо всем увиденном в культурной жизни Петербурга на протяжении 50 лет: о медальерном и гравировальном деле, развитии живописи, скульптуры, архитектуры, иллюминации, музыки и театра, производстве шпалер и мозаики. Штелиным сделаны описания всех значительных художественных, в т. ч. дворцовых, коллекций Петербурга и пригородов, опись скульптуры Летнего сада, составлены каталоги ряда частных собраний (П. Б. Шереметева, И. Г. Чернышева, И. И. Шувалова и др.).
   Раздел его записок «История картин в России» (публикуемые отрывки относятся к 1754–1781 гг.) отражает историю коллекционирования произведений искусства на протяжении практически всего XVIII в., очевидцем и участником чего он являлся. Штелиным описаны не только факт существования и состав коллекций и первых картинных галерей, но и широкая сфера коллекционирования: мода, формирование художественного рынка в стране. Представляя огромную ценность как исторический источник, записки являются одним из первых образцов отечественной музеографии.


   Я. Штелин
   История картин в России

   В древнейшие времена [не было] никаких других [картин], кроме икон и изображений святых. Такие картины, большие и малые, [имелись] во множестве, целые иконостасы и стены церквей [были] заполнены [ими]. Еще до царствования Ивана Васильевича [58 - Иван IV Грозный. – Прим. К. В. Малиновского.] некоторые современные греки писали в Москве царей или великих князей и святых в технике фрески [59 - Штелин имеет в виду фрески в Архангельском соборе Московского Кремля с изображениями русских князей и царей, но созданы они были во второй половине XVI в., а существующая стенопись относится ко второй половине XVII в. и исполнена не греческими, а русскими мастерами. – Прим. К. В. Малиновского.].
   Голландские и немецкие купцы в Архангел [ьске], Москве и Петербурге привозят в страну различные картины для меблировки своих домов [60 - Интересно, что это имело место еще в допетровское время. Однако упоминание здесь Петербурга – описка Штелина. – Прим. К. В. Малиновского.]. Еще больше во времена Петра I. Позднее голландские шкиперы постоянно привозят с собой целые коллекции.
   Петр I покупает в Амстердаме на аукционе картин большое собрание. Устраивает в Петергофе в увеселительном дворце Монплезир первую картинную галерею. После смерти оставляет еще другое собрание [61 - Имеется в виду картинная галерея в Летнем саду в Петербурге. – Прим. К. В. Малиновского.], о котором вспоминает после восшествия на престол его дочь Елизавета, велит отыскать его и, наконец, обнаруживает наполовину погибшим в одной из кладовых (1744). Г-н Пфанцельт [62 - Пфандцельт (Фанцельт), Лукас Конрад (1716–1788?) – портретист и исторический живописец, реставратор; с 1743 г. работал в Петербурге; с 1749 г. – хранитель и реставратор живописи в петербургских и пригородных императорских дворцах, с 1764 г. – первый хранитель и реставратор картинной галереи Эрмитажа. – Прим. К. В. Малиновского.] должен был несколько лет заниматься их починкой.
   Хороший вкус и большая охота до картин императрицы Елизаветы способствуют покупке через придворного живописца Гроота [63 - Гроот, Георг Кристоф (1716–1749) – немецкий живописец; работал при русском дворе с 1741 г.] целой галереи в Праге. Устраивает в новом дворце в Сарском Селе порядочную картинную галерею [64 - «Картинная комната» в Большом Царскосельском дворце была устроена в 1745 г. – Прим. К. В. Малиновского.]. Также [создает] другую галерею при дворе в Петербурге. Ее вкус и увлечение становятся известными в Европе, и время от времени к ее двору отовсюду доставляют целые собрания картин, например Морель, Дюбукир, Гральянер, Далольо и др.
   Богатые частные лица подражают ее вкусу и составляют коллекции картин, как то: граф Шереметев <…>,
   Петр Иванович Шувалов, Воронцов из Италии <…> и т. д. Великий князь Петр Федорович скупает много хороших картин, также его тайный советник Пехлин устраивает в Ораниенбауме галерею.
   Камергер Шувалов [Иван Иванович] скупает множество превосходных картин у Лагрене и других. Граф Разумовский <…> и т. д.
   Императрица Екатерина II получает после смерти Ротари (1762) целое собрание его картин, также Плацерля и Яннкля [65 - Ротари Пьетро (1707–1762) – итальянский живописец, с 1756 г. работал в России; Платцер Иоганн Генрих и Яннек Франц Кристоф – австрийские живописцы. – Прим. К. В. Малиновского.] из Вены (1766).
   1768. Получает изысканные вещи из Италии и Франции (Греза и т. п.).
   Устраивает галерею в новом здании возле висячего сада [66 - Штелин имеет в виду Эрмитажную галерею, устроенную в здании Малого Эрмитажа. – Прим. К. В. Малиновского.].
 //-- Умножение картин в Санкт-Петербурге и Москве --// 
   В 1743 году по рекомендации придворного живописца Гроота было куплено собрание картин из Праги за 20 000–16 000 рублей и из них устроена галерея. Летом она размещалась на Летнем дворе [67 - Летним двором или Летним домом называлась в XVIII в. территория первого, второго и третьего Летних садов со всеми находящимися на ней постройками. Значительная часть коллекции десять лет спустя оказалась в Царском Селе и в Ораниенбауме. – Прим. К. В. Малиновского.], а зимой в Зимнем дворце, а именно в соседнем с большим залом покое, в котором во время праздников во дворце имели обыкновение ужинать великий князь и с ним чужестранные министры.
   Именно в этом году Его императорское высочество великий князь [68 - Великий князь Петр Федорович, впоследствии (1761–1762) император Петр III. В России с 1742 г.] получил в подарок от голландского адмирала Линслагера две картины Яна Хейсума (плоды и птичьи гнезда и т. п.) такой красоты и совершенства, какие только когда-либо могло создать искусство. Они помещены в картинном кабинете Его императорского высочества в Ораниенбауме в ящичках из красного дерева, обитых внутри зеленым бархатом.
   В это же самое время Ее величество императрица [69 - Елизавета Петровна, российская императрица в 1741–1761 гг.], которая кроме прочего обладает тончайшим и изысканнейшим вкусом как в одеждах, так и в меблировке, выказала особую любовь к хорошим картинам. Она вспомнила, что ее блаженной памяти отец привез с собой из Голландии несравненно больше картин, чем можно было еще видеть в Петергофе и других императорских дворцах. Ее величество могла даже подробно описать из них несколько превосходных картин, которые после его смерти никогда больше не попадались ей на глаза.
   После многих расспросов Ее величества нашелся наконец в сундуке, гардеробе или кладовой для хранения верхнего платья запас из более чем 300 различных итальянских, голландских и других картин, которые, однако, за давностью времени и полным забвением были столь ужасно испорчены, что превосходный реставратор картин Фанцельт в течение нескольких лет был целиком занят ими. Большинство из них попали затем в Сарское Село, где была устроена пристойная галерея.
   <…>
   Когда в 1743 году Ее величество переехала в новый Летний дворец и великий князь по местному обычаю хотел сделать на новоселье подарок в новый дом, я купил для этого Его императорскому высочеству у г-на Валериани за 100 дукатов превосходный оригинал Пьетро Корреджо «Бегство Христа в Египет», который Ее величество очень милостиво приняла от великого князя и велела повесить в своем картинном кабинете [70 - В 1742–1743 гг. Штелин был воспитателем великого князя Петра Федоровича, а затем его библиотекарем, чем и объясняется здесь и в дальнейшем близость Штелина ко двору. – Прим. К. В. Малиновского.].
   В это же время сюда приехал один человек из Гамбурга с полудюжиной превосходнейших голов Деннера и многими второстепенными его вещами, из которых большинство было куплено при Дворе [71 - Деннер Бальтазар – немецкий портретист. Его картины были размещены в галерее Картинного дома в Ораниенбауме. – Прим. К. В. Малиновского.]. За пару лучших голов, а именно молодой и старой женщин, он спрашивал 300 рублей. В 1746 году в Петербурге оказался торговец картинами из Гамбурга г-н Морель с запасом в несколько сот картин всех школ и веков. Поскольку он требовал слишком много, Двор возвратил ему все картины.
   Тогда он заказал напечатать их каталог, выставил картины для обозрения в нескольких комнатах в доме купца Риттера и хотел продать их с аукциона [72 - Это был первый отпечатанный аукционный каталог живописи в России под названием «Роспись разным дорогим картинам, который от славнейших итальянских, французских, нидерландских и голландских мастеров прежних времен в лучшия их лета сделаны были…». – Прим. К. В. Малиновского.]. Но предложения были сделаны столь низкие, что он смог отдать за них лишь несколько картин и, следовательно, едва начав аукцион, должен был прекратить его.
   Позднее он продал часть из них графам Шереметеву, Шувалову и другим, но большинство увез обратно в Германию. Почти в то же время сюда приехал также итальянец из Венеции синьор Бодиссони с немногими, но среди них довольно хорошими оригиналами. Лучшие из них купил Его императорское высочество великий князь, а именно две больших картины Гвидо Рени и несколько других за 5000 рублей. Другие получил г-н тайный советник фон Пехлин, как то: «Три грации» кавалера Либери, «Портрет Фракасторио» Тициана. Этот господин уже ранее обладал изрядным запасом больших и превосходных картин, которые он велел привезти сюда из Голштинии. Его отец, знаменитый врач, собрал их еще в минувшем веке в Италии. Из них Его императорское высочество великий князь получил несколько в свою галерею в Ораниенбауме. Прочие продавались после смерти этого голштинского министра у его вдовы.
   Доменико Далольо, один из первых скрипачей императорского оркестра, почти ежегодно заказывает привозить из своего отечества Падуи и Венеции значительное число супрапортов [73 - Супрапорт – декоративное оформление (рельефом, живописью) участка стены над порталом, дверным либо оконным проемом.], большей частью венецианских проспектов в манере Каналетто, как и прочие пейзажи, развалины и т. п., и продает здесь в знатнейшие дома, которые соревнуются между собой быть обставленными на самый современный манер.
   Именно через него гетман граф Разумовский заказал написать маслом лучшему ученику Каналетто синьору <…> в Венеции все снятые здесь и гравированные на меди проспекты Петербурга в большом размере [74 - Привезенные картины Разумовский разместил в своем загородном доме на Петергофской дороге. – Прим. К. В. Малиновского.].
   Он даже помог тому же господину приобрести в том же 1756 году собрание итальянских картин Конки, Либери, Бамбини и других из Венеции за 2000 рублей, которое развешено в загородном доме Его сиятельства на Петергофской дороге.
   У г-на вице-канцлера графа Воронцова <…> также можно видеть несколько превосходных итальянских картин, большую часть которых Его сиятельство сам собрал во время своего путешествия по Италии в 1745–47 годах, а именно «Портрет папы» Сублера из Рима, несколько больших венецианских проспектов Каналетто, портреты императора Петра и Екатерины Натье из Парижа, «Христос на горе Елеонской» Пьетро Корреджо и т. п. Также два превосходных плафона, написанных в Венеции великим живописцем Тьеполо.
   В загородном доме г-на гофмаршала барона Сиверса на Петергофской дороге также [находится] изысканная галерея.
   Императорский камергер и граф Шереметев [Петр Борисович] обладает пристойной галереей итальянских и еще больше французских картин. Плафоны в его особняке [75 - Имеется в виду «Фонтанный дом» графа П. Б. Шереметева в Петербурге. – Прим. К. В. Малиновского.] написаны большей частью Ле Ереном, местным второстепенным живописцем при императорских дворцах. Он отдал учиться живописи также несколько своих крепостных, среди них один по имени Иван [76 - Имеется в виду Иван Петрович Аргунов (1729–1802), впоследствии известный портретист. – Прим. К. В. Малиновского.] <…> превосходно преуспел, особенно в портретах в лучшем вкусе, и изрядно обогатил графскую галерею.
   В 1758 году граф купил у г-на Фанцельта оригинал Моленаара, [изображающий] голландскую крестьянскую игру, вместе с другими картинами и эскизами за 400 флоринов, как и другие картины у Бодиссони, а именно «Адам и Ева» в превосходном вкусе Пальма, также «Сусанна и старцы» его же, наряду с несколькими другими картинами за несколько сот рублей, чтобы заменить ими плохие и недостойные картины своей галереи.
   Когда в 1753 году по рекомендации римского губернатора графа Бьелке г-н Каспар Преннер был прислан сюда из Рима в качестве придворного живописца [77 - Преннер прибыл в Петербург в 1750 г. – Прим. К. В. Малиновского.], он привез с собой множество превосходных старых итальянских картин, большая часть которых осталась здесь, а именно у Его сиятельства г-на вице-канцлера и других, как и у меня «Купидон» Померанци, два пейзажа на одной доске, с обеих сторон, падре Порденоне [78 - Вероятно, имеются в виду итальянские живописцы XVI в. Николо Чирчиньяни (Помаранчо) и Джованни Антонио де Лодесаниса из Порденоне. – Прим. К. В. Малиновского.], в ателье которого в Риме она была вставлена в качестве филенки в дверь. Поэтому в ней еще можно было видеть замочную скважину, пока я не заказал вставить ее в верхнюю дверцу специально для этого изготовленного секретера или бюро.
   1757 – камергер Иван [Иванович Шувалов] получил несколько красивых картин больших мастеров и среди других две картины [де] Витта из Амстердама, столь превосходно написанные в виде барельефов из гипса и бронзы, что многие считали их настоящими барельефами.
   <…>
   В том же году [1758] сюда вновь приехал г-н Бодиссони из Венеции с большим запасом прекрасных оригиналов и копий. Их каталог [находится] у меня под лит. В. В. Граф Шереметев купил у него различные прекрасные картины и заполнил ими места в своей галерее, где прежде находились жалкие картины. По предложению директора Академии Штелина Академия художеств [при Академии наук] купила у г-на Бодиссони 10 картин за 800 рублей для обучения воспитанников Академии.
   Его брат Григорий также имеет пристойное собрание, составленное, однако, без вкуса и разбора. Три его сына также присылают иногда из своих путешествий некоторые хорошие картины. Среди них – три их портрета в шахтерской одежде на большой картине, написанной в Вене Мейтенсом.
   Еще весной этого же года князь Митрий Михайлович Галлицин [79 - Имеется в виду Голицын Дмитрий Михайлович (1721–1793) – коллекционер живописи. – Прим. К. В. Малиновского.] послал из Парижа г-ну камергеру Шувалову оригинал Полтавской баталии, написанный в присутствии Петра I в Париже в 1716 году по собственным указаниям Его величества и затем там же гравированный наряду с тремя другими баталиями. Их доски находятся здесь, при Академии [наук], и оттиски продаются в книжной лавке.
   1758 – Его императорское высочество великий князь заложил в Ораниенбауме картинную галерею, которая полна прекрасных оригиналов Гвидо [Рени], Бамбини, Денера, Тициана и т. п.
   <…>

   Умножение картин в России
   Государственный канцлер Мих[аил] Ларионович Воронцов утверждает, что некоторые драгоценные оригиналы старых итальянских картин, которые владельцы прежде отправили из Москвы в свои поместья, обнаруживаются там и сям в России, хотя большей частью испорченные или по крайней мере плохо сохранившиеся. В доказательство этого Его сиятельство рассказал мне, что он однажды (1744) поехал с императрицей из Москвы в монастырь Новый Иерусалим приблизительно за 60 верст. Там он случайно услышал, что в нескольких верстах оттуда в сторону находится необычайно красивое поместье, которое прежде принадлежало сосланному императрицей Анной сенатору и так называемому российскому Макиавелли князю Дмитрию Голицыну [80 - Голицын Дмитрий Михайлович (1665–1737) – государственный деятель, один из образованнейших людей в России, владелец огромной библиотеки (около 6 тыс. томов). – Прим. К. В. Малиновского.]. Однажды утром г-н Воронцов из любопытства поскакал туда и нашел там среди прочего целую комнату, полную превосходных итальянских и брабантских картин, которые, однако, находились все в таком плохом состоянии, что некоторые из самых больших и дорогих картин висели частью покрытые плесенью, частью продырявленные, другие лежали сваленные в кучу.
   1761 – весной граф Петр Шувалов купил и подарил камергеру Ивану Ивановичу Шувалову четырнадцать картин, написанных на меди Платцером из Вены (где он умер около двух лет тому назад). Его сиятельство заплатил 5000 рублей.
   Первые ставшие здесь известными две картины этой особенно тщательной и блестящей живописи прибыли сюда из Вены в 1746 году и были куплены за 800 рублей гетманом графом Разумовским, который подарил их своему брату обер-егермейстеру. Граф подарил их императрице Екатерине II к остальным.
   Живописец Гроот принял на себя запас из приблизительно 30 брабантских, итальянских и французских картин, которые купец Линдеман имел на комиссии, и постепенно продал большинство камергеру Шувалову и другим. Купец Иог[анн] Фридрихе [81 - Фридерикс (Фридрикс) Иоганн (Иван Юрьевич) – голландский подданный, купец, придворный банкир Екатерины II, под поручительство которого русское правительство получало крупные займы в Европе.] время от времени получал на комиссию из Голландии и Германии запас старых картин, среди них можно было встретить Вингебоома, Хондекутера [82 - Имеются в виду Давид Винкбонс, фламандский живописец и Мельхиор де Хондекутер, голландский живописец. – Прим. К. В. Малиновского.] и других знатнейших мастеров, которые он продавал как с рук, так и с аукциона.
   <…>
   Умножению картин в России, но большей частью плохих, во многом способствуют голландские корабли, которые обыкновенно привозят с собой на продажу всевозможную старую мебель и среди нее всегда картины. В мае 1762 года я поехал с императором Петром III на биржу на голландский корабль, чтобы осмотреть большую партию голландских картин. Из них Его величество выбрали со мной лучшие и заплатили за 10 или 12 картин 560 рублей. Этот государь вообще очень ценил хорошие картины и, будучи еще великим князем, уже собрал превосходную коллекцию и основал в Ораниенбауме большую картинную галерею. Позднее, когда он стал императором, я должен был устроить ему в новом дворце картинный кабинет и в крепостном дворце картинный зал [83 - Картинный зал во дворце Петра III в крепости Петерштадт в Ораниенбауме. – Прим. К. В. Малиновского.]. В 1764 году, в начале августа, [в Петербург] прибыло превосходное собрание прекрасных итальянских и других картин от банкира Гоцковского из Берлина [84 - Гоцковский Иоганн Эрнст – берлинский купец, один из комиссионеров прусского короля Фридриха II по приобретению произведений искусства; сформированное им собрание (225 полотен фламандских и голландских художников XVII в.) было приобретено Екатериной II в 1764 г. и положило начало картинной галерее Эрмитажа.], которыми он оплатил часть векселей, выданных российскому императорскому генеральному военному комиссариату за купленные склады и вернувшихся из Голландии опротестованными.
   1766 – Весной Ее величество [85 - Ее Величество – Екатерина II, российская императрица в 1762–1796 гг.] осмотрели прибывшие из Вены на комиссию 9 работ Платцерта – превосходные картины, среди них крупнейшая, которую, возможно, когда-либо написал Платцерт, а именно «Свадьба короля» из Евангелия.
   NB. Эти бесценные картины Платцерта были отданы обратно во время войны 1771 года и вернулись в Вену. Тот же самый [?] летом опять получил по заказу из Вены партию отличных картин и среди них несколько превосходных картин Янека и бесценную голову работы Рубенса и одну – Рембрандта.
   Ее величеству также была доставлена превосходная картина Ереза из Парижа и одна Карла Ванлоо, обе поступили в Кабинет Ее величества (и затем в Академию художеств). <…>
   1767 – Ераф Кирилла Еригорьевич Разумовский привез с собой из путешествия по Италии множество отличных картин (Мартинелли [86 - Мартинелли Джузеппе Антонио (около 1730 – после 1796) – венецианский живописец, в 1766–1796 гг. работал в Петербурге; в 1775–1796 гг. – хранитель галереи живописи Эрмитажа. – Прим. К. В. Малиновского.] – его живописец), 3 картины Помпео Баттони.
   1767 – Двор получил собрание превосходных картин из Италии.
   1768 – Другое приобретение из Франции через посредство графа Бецкого – «Сусанна и старцы» де Труа.
   [Были приобретены] галерея и собрание эстампов графа Брюля [87 - Граф Брюль – Брюль Генрих фон, имперский граф, министр короля польского и курфюрста саксонского Августа III. Собирал картины для Августа III; его библиотека (62 тыс. томов) находится в составе Королевской библиотеки в Дрездене. В 1769 г. Екатериной II у наследников графа куплено его собрание картин голландской, французской, фламандской, итальянской и немецкой школ (более 600), гравюр и рисунков, отличавшееся высоким качественным уровнем.].
   NB. Большинство картин страшно заплесневели, вероятно, в подвалах во время осады города Дрездена. Пфандцельт несколько лет реставрировал их, и сама императрица (1769) часто целыми часами чистила их. Также [была приобретена] галерея графа Кобенцля из Брюсселя [88 - Граф Кобенцль – полномочный министр австрийского двора; его коллекция в составе 46 картин поступила в картинную галерею Эрмитажа. – Прим. К. В. Малиновского.].
   Величайшая картина, которую когда-либо написал Рембрандт, – Блудный сын (в полный рост) в объятиях своего отца.
   <…>
   Как при реставрации вышеупомянутых картин из галереи графа Брюля, так и позднее, при расстановке и приведении в порядок всех картин в новой галерее и Эрмитаже, Ее величество занималась почти ежедневно и часто по несколько часов, и так несколько лет подряд. Через это она приобрела действительно большие знания знатнейших школ и характера знаменитых мастеров и столь тонкий вкус и основательное суждение о картинах, что этой монархине ничего, кроме превосходного, больше не нравится в искусстве, и вот уже несколько лет она выбрасывает многие вещи, которые прежде занимали почетное место в ее картинной галерее, и на их место ставит лучшие.
   <…>
   1768 – Для Его сиятельства сюда прибыло из Италии и Франции целое собрание старых и новых картин, которые купил граф Кирилла Еригорьевич Разумовский во время своего последнего путешествия, и было развешено Мартинелли в новом графском особняке на Мойке. <…>
   Сенатор и тайный советник г-н Теплов [89 - Теплов Григорий Николаевич (1711(16)–1779) – государственный деятель, литератор. Адъюнкт АН (с 1741 г.), асессор Академической канцелярии, секретарь президента АН графа К. Г. Разумовского (с 1746 г.), член Академического собрания (с 1747 г.). Совместно с И. Д. Шумахером составил Регламент АН 1747 г. С 1762 г. Статс-секретарь Екатерины II, с 1768 г. сенатор. Почетный член АХ (1765). Коллекционер живописи.], большой любитель картин, который в молодости сам писал маслом, и еще сохранились его различные натюрморты с фруктами и другие картины, издавна собирал хорошие картины и, наконец, в 1770 году устроил в своем новом флигеле во дворе своего особняка на Фонтанке большую галерею.
   Тайный советник и кабинет-секретарь Адам Васильевич Олсуфьев устроил в узкой длинной комнате в своем доме галерею из прекрасных итальянских и голландских картин.
   <…>
   В то же самое время г-н вице-канцлер князь Александр Михайлович Еолицын начал собирать картины и благодаря своей корреспонденции выписывать из разных стран. В 1776 году Его сиятельство уже собрал такую большую коллекцию прекрасных картин знаменитых мастеров, что смог устроить пристойную галерею между своим кабинетом и библиотекой.
   За последние годы через придворного банкира Фридрихса в Петербург поступило много прекрасных и драгоценных картин, которые он получил на комиссию из Голландии. Ее величество приобрела различные из них в свою галерею. Граф Григорий Орлов получил от Фридрихса одну картину Нетшера и несколько других. Среди прочих – пейзаж со стадом Берхема, одну из прекраснейших картин, какую когда-либо написал этот превосходный мастер. Камергер граф Андрей Петрович Шувалов решил устроить в своем новом доме на Мойке, построенном в 1770 и 71 годах, картинную галерею и скупил для нее по своему причудливому вкусу картины, понравившиеся ему.
   NB. Поздней осенью 1771 года в море недалеко от Або [90 - Шведское название финского города Турку. – Прим. К. В. Малиновского.] пошел ко дну корабль, направлявшийся в Петербург, и вместе с ним приблизительно на 60 тысяч рублей прекраснейших картин, которые Ее величество повелела купить своему министру в Гааге и камергеру Голицыну из собрания картин покойного банкира Брамбамга [91 - Брамбамг – Брамкамп Геррит, банкир и коллекционер из Гааги.]. Среди них находилась картина Герарда Доу, за которую одну, говорят, заплатили 20 тысяч. В марте 1772 года узнали, что этот корабль можно видеть под водой на глубине 60 футов. Поэтому Двор послал одного чиновника из Придворной конторы и живописца Пфандцельта в Або попытаться за счет Двора попробовать с помощью местных ныряльщиков, нельзя ли еще спасти ящики с картинами. Когда в апреле сошел лед, в указанном месте не нашлось никаких следов затонувшего и виденного корабля.
   1771 – Осенью граф Иван Григорьевич Чернышев получил из Голландии собрание превосходных итальянских и брабантских картин, среди них Самсона в рост Карла Лотти и т. п.
   1774 – Французский торговец картинами мосье Фламанд из Парижа приехал со значительным запасом превосходных и посредственных картин. Ее величество приказала доставить их все ко Двору и купила у него на несколько тысяч рублей отменных картин: среди прочих – портрет Петра Великого, поколенный, написанный в Париже Риго, парный к портрету Людовика XIV, который купец имел у себя. Весной он устроил аукцион своих картин и опять продал на 7000–8000 рублей. Граф Панин купил 4 картины <…>.
   В мае следующего года венецианский барон Бодиссони также хотел провести аукцион своих картин, полученных в минувшем и нынешнем году из Италии и Швеции. Он заказал напечатать их каталог, в котором 24 мая и последующие дни были назначены для аукциона. Но никто не явился, и он вновь упаковал свои картины. Ранее императрица все их видела и ничего не купила. Это, а также пренебрежение его картинами или подозрение, высказанное в его адрес двумя любителями Тепловым и Шуваловым, стали слишком известны, чтобы явился кто-либо из любителей искусств. Между тем нельзя отрицать, что среди них находятся превосходные оригиналы больших мастеров.
   1776 – Новый прирост картин при Дворе: портреты всех правящих королей, королев и принцев крови в рост и в дорогих позолоченных рамах. Все доставлены в загородный дом Кикиреки великого князя в 6 верстах от Петербурга по Царскосельской дороге и развешены в нескольких залах. 16 картин с изображением охот в натуральную величину, на картонах, Рубенса (от герцогини Кингстон из Англии).
   <…>
   Начиная с 1773–74 года по настоящее время не проходит ни одного лета, чтобы здешним купцам не присылались на комиссию целые собрания итальянских, брабантских, французских, немецких картин, особенно из Голландии, которые они обычно развешивали на несколько дней в зале биржи для обозрения и после того продавали с аукциона. Подобные аукционы проводятся в летнее и осеннее время по меньшей мере ежемесячно. При этом, конечно, можно найти много посредственных и плохих копий, но часто также хорошие оригиналы знаменитых мастеров.
   <…>
   1778 и 1779 – Время от времени множество превосходных и посредственных картин старых итальянских, французских и нидерландских живописцев пересылались сюда голландским купцам Брауеру и Баке, которые имели обыкновение вывешивать эти взятые на комиссию картины и продавать их на аукционах. Среди них находились несколько превосходных оригиналов больших мастеров и отдавались за бесценок из-за отсутствия любителей, предлагавших наивысшую цену. Его сиятельство голландский резидент г-н Сварт купил среди прочих прекрасных картин две больших картины с изображением травли или охоты, оригиналы Снайдерса, за 12 рублей. Каждая картина была не дешевле 100 рублей. Г-ну обер-шенку Нарышкину была отдана большая подлинная картина Хондекутера за 20 рублей, которую при свободной продаже было бы не получить дешевле чем за 100 рублей (двадцать лет назад не дешевле чем за 200–300 рублей) и т. д. Летом 1779 года там вновь висело большое собрание большей частью превосходных картин, большинство из которых, поскольку предложения были значительно ниже их стоимости, вновь были сняты и, кажется, отправлены обратно в Голландию. Летом императрица получила на борту специально посланного в Англию русского корабля несравненное собрание картин семьи Хоутон, которое Ее величество купила за 62 000 рублей. Знатоки искусства оценивают его по истинной стоимости, по меньшей мере в три раза выше, с тех пор как оно было продано в Россию. Галерея г-на фельдмаршала графа Разумовского и многие прочие превосходные картины в комнатах перед и параллельно с галереей, а также в биллиардном зале и передних нижнего этажа составляют одно из знатнейших собраний в Петербурге.
   1781 – Г-н тайный советник камергер граф Строганов вернулся сюда после своего 5 или 6-летнего пребывания в Париже и привез с собой несколько изысканных оригиналов знаменитых итальянских, французских и брабантских мастеров. Уже до путешествия во Францию Его сиятельство обладал многочисленным собранием хороших картин. А теперь этот господин и знаток со вкусом имеет много меньше картин, но каждая совершенно превосходна в своем роде.

   Печатается по: Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России / Сост., пер. с нем., вступ. ст., предисл. и примеч. К. В. Малиновского. М., 1990. Т. 1.



   Ломоносов Михаил Васильевич
   (1711–1765)


 //-- * * * --// 
   Ученый-естествоиспытатель, историк, поэт, художник. Первый русский академик Петербургской АН (1745). Учился в Академическом университете в Петербурге, в Германии. С 1758 г. глава Географического департамента АН, с 1760 г. ректор Академического университета. Основоположник физической химии; его работы в области геологии, минералогии, астрономии оказали существенное влияние на развитие этих наук. Активно содействовал превращению АН в центр русской науки; инициатор создания Московского университета (1755). Ему принадлежит идея организации морских и экономико-географических экспедиций, в результате которых был собран значительный материал и коллекции для Кунсткамеры.
   В 1730-е гг. описал минералогическую коллекцию Кунсткамеры, составив один из первых музейных каталогов в России. В 1 763 г. выступил с монументальным проектом исследования минеральных ресурсов, предусматривавшим сбор объектов природного наследия России – «Известием о сочиняемой российской минералогии» (работа над трудом была прервана смертью ученого). «Известию» предшествовало обоснование идеи собирания образцов минералов в «доношении» в Сенат (1 761), в котором были определены цели, задачи и методы задуманного мероприятия, во многом новаторские для своего времени. В инструкции [О собирании образцов минералов] 1 761 г. Ломоносовым предложены конкретные способы собирания и пересылки минералов. В этих работах прослеживается как стремление к систематизации накопленного материала, так и зарождение краеведческих методов работы в стране.


   М. В. Ломоносов
   [О собирании образцов минералов. Инструкция]
   В Правительствующий Сенат нижайшее доношение от коллежского советника и профессора Михаила Ломоносова

 //-- 1 --// 
    [92 - На Доношение последовало определение Сената и канцелярии Академии наук о изыскании в России неизвестных руд, дорогих металлов и камней (от 16.07.1761, подписано Ломоносовым, Таубертом, Штелиным). – Прим. сост. ПСС.]
   В пространном Российском государстве коль великое множество должно быть разных минералов, легко понять можно [93 - В черновике зачеркнуто «И еще ныне не токмо в прочей Европе невиданных, но и неслыханных или еще и нечаян<ных> разных родов, достойных отыскания, хотя б то было и ради одного только любопытства». – Прим. сост. ПСС.]. Одно любопытство довольно побуждает, чтобы знать внутренность российской подземной натуры и оную, для общего приращения наук описав, показать ученому свету. Но и нет сомнения, чтобы в такой обширности не было по разным местам еще неизвестных руд, дорогих металлов и камней. Примеров имеем довольно в Сибири, на Олонце, на Медвежьем острове и в других местах, где руды без искания ненарочно открылись, показывая, что многие таковые или еще и лучшие лежат ради незнания минеральной натуральной истории сокровенны, которые могли бы служить для приращения государственного богатства, могущества и славы.
 //-- 2 --// 
   К изысканию оных по всем местам Российского государства требуется великое множество людей, знающих минералы, которых у нас весьма мало, и к предприятию посылкою для прииску повсюду и помыслить нельзя. Правда, что многих можно из чужих краев выписать или своих выучить, однако первое требует великого иждивения, другое – долгого времени и не безубыточно. Обое заключает в себе для путешествия разные затруднения, убытки и народную тягость, также и требует много времени.
 //-- 3 --// 
   Для отвращения всех неудобностей сыскал я легкий и краткий способ, которым в один год изо всей европейской части Российского государства, а в два или в три и из всей Сибири собрать можно большую часть минералов и в толь краткое время приобрести многое общее знание минеральной натуральной истории нашего отечества. К сему имеем в отечестве сильных и многочисленных рудокопателей и многие тысячи рудоискателей. Из рудокопателей каждый сильнее тысячи саксонцев; рудоискателей во всякой деревне довольно. Все не требуют никакого воздаяния, ни малейшего принуждения, но натуральным движением и охотою все исполняют и только от нас некоторого внимания требуют.
 //-- 4 --// 
   Извинения в том прошу, что для уважения сего полезного дела употребил я метафорические речи. Сильных рудокопов разумею многочисленные российские реки, а рудоискателей называю детей малых. Реки, разливаясь по всем областям и частям Российской державы, не токмо завсегда показывают в берегах земную внутренность, до коей человеческие силы достигнуть не могут, но и на всякую весну быстрина воды и стремительный напор льда, подмыв и оторвав прежнюю, показывает новую поверхность земного недра и, располоскав, оторванные части гор по берегам рассыпает, подвергая оные зрению всякого человека. Сего действия весь народ российский руками произвести не может, хотя б кроме того ни в чем ином не упражнялся. Малые, а особливо крестьянские дети, вешнею и летнею порою играя, по берегам рек собирают разные камешки и, цветом их увеселяясь, в кучки собирают, но, не имея отнюдь любопытства, ниже зная пользу, так оставляют или в реки бросают для забавы. Сие великое действие натуры без народного отягощения в великую государственную пользу и славу легко употребить можно, ежели повелено будет произвести в действие следующие пункты.
 //-- 5 --// 
   1. Чтобы изо всех городов Российского государства собраны были в Правительствующий Сенат или к кому повелено будет разные пески, разные камни, разные глины, смотря по их цветам, так чтобы из каждого города весом не превосходило пяти пудов.
   2. Песков, в котором числе разумеются и хрящи или крупные пески, какие где по рекам сорты есть, так же и глин довольно будет на пробу каждого сорта по полуфунту.
   3. Камней разных цветов, сколько найдется, по два или по три куска каждого сорта, чтобы не более полупуда было.
   4. Сие все собирать приказать по деревням старостам или сотским, посылая малых ребят искать по берегам и к нему приносить, а ему смотреть разные сорты и, выбрав лучшие и лишние выбросив, посылать или отвозить в места, где они подсудны, а оттуда по выбору в губернские канцелярии или прямо в Санктпетербург, как по дороге придет.
   5. Какие ж минералы и по каким приметам собирать, о том разослать печатные инструкции.
   6. При всем сем воеводам и управителям накрепко подтвердить, чтоб крестьян не удерживали и ничего не требовали за отдачу.
   7. Все сие состоять будет в том, 1) что крестьяне, приезжая со своими товарами в городе, могут отдавать приисканные минералы в воеводскую или управительскую канцелярию, 2) из городов и губерний не больше будет 5000 пуд, то есть около 200 подвод изо всего государства в два года.
 //-- 6 --// 
   Ежели сие соблаговолено будет произвести в действие и желаемое исполнение воспоследует, то обещаюсь я трудиться и произвести следующее для государственной пользы и славы:
   1. Пески промывать и пробовать новоизобретенным мною способом, коим самый малый признак золота показать можно, и уповательно, что в толиком множестве рек, протекающих в различных местах по России, сыщется песчаная золотая руда, которая будет служить признаком, что вверху той реки надлежит действительно быть золотой руде в жилах.
   2. Хрящи разных родов рассматривать буду, нет ли в них обломков дорогих камней, которые, ежели явятся, будут признаком их природного места неподалеку где находятся.
   3. Глины нередко в себе металл содержат, но и кроме того буду их натуру исследовать, кои лучше годятся к фарфорному делу.
   4. Камни разных сортов мелкие по берегам рек не что иное суть, как обломки великих; они покажут, есть ли где близко руды или мраморные горы и иные какие минеральные жилы, в употреблении человеческом полезные.
   5. Сверх несомненно уповаемой пользы произойдет чрез сие знание земных недр нашего отечества, которое я из собрания присылаемых отовсюду минералов сочинить всеми силами и в печать издать под именем «Российской минералогии» стараться обещаюсь.
 //-- 7 --// 
   Ежели Правительствующему Сенату благоугодно будет сие мое нижайшее доношение милостиво принять и произвести в действие, то я обязуюсь обучить минералогии и пробирному делу в один год понятных молодых людей, арифметику и геометрию знающих, сколько мне Правительствующий Сенат поручить соблаговолит, которые по получении изо всех городов по вышеписанному разных минералов могут быть с великою пользою посланы для действительного изыскания руд и других минеральных вещей в те места, в которых по присылкам из городов минералов по признакам окажется лучшая надежда.
 //-- 8 --// 
   Таким образом несомненно уповаю, что в обширной Российской империи, которую всемогущий Бог конечно не лишил дорогих минералов, откроются многие подземные сокровища и счастием всемилостивейшия нашея самодержицы умножится чрез то богатство и могущество нашего отечества.
   К сему доношению коллежский советник и профессор Михайло Ломоносов руку приложил.

   Печатается по: Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений: В 11 т. / АН СССР. М., 1954. Т. 5. С. 351–355.


   М. В. Ломоносов
   Известие о сочиняемой Российской минералогии

    [94 - Напечатано в типографии АН 20 декабря 1763 г. «Известие» представляет интерес, т. к. содержит план «Российской минералогии» – то немногое, что успел сделать Ломоносов в этом проекте. Можно судить о большой практической направленности этого труда; здесь даны точные указания относительно организации сбора образцов и их пересылки. Важное значение имеет пожелание Ломоносова «не разделять кусков» (т. е. Ломоносов стремился изучать минералы не как отдельные, оторванные от природных условий образцы, а как образования, связанные с окружающей их средой – сопутствующими минералами и материнской породой). На экземпляре «Известия» Екатерины II написано, что Ломоносову были присланы образцы и известия относительно руд (1763). В 1764 г. Берг-коллегия поставлена присылать Ломоносову руды с подведомственных ей заводов; с частных заводов – непосредственно Ломоносову. На Уральских горных заводах были распространены экземпляры указа Берг-коллегии и «Известие» Ломоносова. В сборе руд и минералов для Ломоносова принимали участие около 120 казенных и частных заводов. Идея Ломоносова о составлении «Российской минералогии» была осуществлена лишь в 1809 г. академиком В. М. Севергиным («Опыт минералогического землеописания Российского государства»). – Прим. сост. ПСС.]
   Автор книги, именуемыя Первые основания металлургии, статский советник и профессор господин Ломоносов намерен для общего знания и приращения рудных дел во всей Российской империи сочинить описание руд и других минералов, находящихся на всех российских заводах; из чего б составить общую систему Минералогии российской и показать по физическим и химическим основаниям в предводительство правила и приметы рудным местам для прииску много точнее, нежели поныне известны.
   Но как сего дела не можно произвести, не имея самых руд со всех российских заводов всяких пород, по которым бы учинить описания, того ради помянутый статский советник господин Ломоносов желает и сим просит всех содержателей рудных заводов, дабы для сочинения оныя Российския минералогии постарались присылать со своих заводов разные руды промышляемых у себя металлов к нему, господину Ломоносову, в Санктпетербург, на своем коште.
   А чтобы присылка от заводчиков и содержателей рудных мест происходила согласно с таковым полезным намерением и не была бы отяготительна большим числом руд, нежели предприятие требует, для того он просит: 1) Оных руд не присылать в излишнем количестве, которое не показывает различия пород отменных минералов, а напротив того, не разделять бы кусков, кои надлежат вместе, для показания каких-нибудь рудных свойств, примечания достойных. 2) При посылаемых рудах присовокуплять бы по небольшому куску от самыя горы, касающияся жиле, коя содержит оную руду. 3) Пески, глины и камышки небольшие, находящиеся при оных рудных местах, а особливо с берегов рек и осыпей, присовокупленные к присылке оных руд в небольшом количестве, также будут приятны и с пользою употребятся. 4) Нередко случаются при рудных местах части животных и растущих тел, претворившиеся в камень или в самые руды. Оные служат много к изъяснению минеральной истории и к физической географии; для того приняты будут с удовольствием. 5) Кто из заводчиков рудных дел имеет географические чертежи положений мест, где его заводы, за сообщение оных сочинитель благодарен также будет, затем что они полезны к познанию положения рудных мест в России и для примеров к прииску других им подобных. 6) Присылка вышепомянутых вещей удобно происходить может с подводами, отпускающимися с заводов в Санктпетербург за нуждами, или с надежными попутчиками прямо к самому сочинителю приватно. 7) Оные присылки ежели не поспеют из самых дальных мест от сего числа в год времени, то в сочиняющуюся Минералогию внесены быть не могут за тем, чтобы их ожидание не было причиною умедления толь полезного дела. 8) На бумажных обвертках присылаемых минералов у каждого куска ставить нумеры явственно, а в реестрах, притом сообщенных, назначить места оных минералов обстоятельно по возможности, а особливо коль глубоко в земли взяты.
   Для изъяснения сего предприятия сообщается здесь план Российской минералогии, по которому сочинитель располагать и описывать намерен систему присылаемых к нему минералов.
   1) Вступление о натуральной истории вообще и особливо о минералогии, при чем реестр иностранных писателей минералогии с примечаниями. 2) Потом следовать имеет сама система, или расположение минеральных тел российских, в сравнении с иностранными обще и особливо. 3) Физические изъяснения минералов. 4) Признаки руд и рудных мест в России. 5) Придается реестр по алфавиту описанных минералов. 6) А для лучшего изображения руд и минералов, кои особливого примечания достойны, представятся они на грыдорованных листах и будут против натуры раскрашены.
   В благодарность присылателям обещает сочинитель: 1) В оной Российской минералогии при описанных минералах, особливо ж редких и примечания достойных, припечатать имена содержателей заводов, от коих минералы получены будут. 2) Каждому по книге оныя Минералогии после напечатания без платы. 3) Кои ранее, а особливо прежде начала печатания за месяц и прежде всяких имеющихся на своих заводах пород руд по куску пришлют и рачительнее редкие минералы выбирать потщатся для присылки, тем в удовольствие их любопытства присылаться будут листы оныя Минералогии, каждой вскоре по отпечатании; а печатание начнется в генваре месяце будущего 1765 года. 4) Всякий рудных дел заводчик пользоваться имеет примером других рудных мест и правилами, к приращению рудных дел служащими, кои выведены будут из целого собрания всех российских рудников. 5) Наконец, все общество будет благодарно присылателям, что они способствовали к сочинению толь полезныя книги.

   Печатается по: Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений: В 11 т. / АН СССР. М., 1954. Т. 5. С. 635–638.



   Паллас Петр Симон
   (1741–1811)


 //-- * * * --// 
   Ученый, естествоиспытатель, путешественник. Родился в Германии; обучался в Галльском и Геттингенском университетах. За докторскую диссертацию по зоологии избран членом Лондонского королевского общества (1764). В 1767 г. принял приглашение поступить на службу в Петербургскую АН, где был избран действительным членом и профессором натуральной истории. Паллас разбирал и изучал зоологические и анатомические коллекции Кунсткамеры; за их «устройство» награжден Большой золотой медалью АН (1778). В 1767 г. принимал участие в подготовке «физической» экспедиции АН для комплексного изучения России 1768–1774 гг. В 1768–1772 гг. возглавлял один из трех отрядов Оренбургской экспедиции (вместе с И. И. Лепехиным, И. П. Фальком); в 1772–1774 гг. исследовал земли Восточной Сибири. Его труды по этнографии, зоологии, ботанике, минералогии, палеонтологии, истории, языкознанию оказали огромное влияние на развитие соответствующих научных дисциплин. До 1790-х гг. активно работал в АН. После переезда в Крым трудился над сочинением «Zoographia rosso-asiatica». В 1810 г. вернулся в Германию.
   21 июня 1768 г. Паллас выехал из Петербурга; его маршрут пролегал через Самару, Симбирск, Оренбург, Уфу. В академию ежемесячно отсылались рапорты, а также путевой журнал с описанием проведенных исследований. Некоторые материалы Из экспедиционной переписки П. С. Палласа (1768–1770) представлены в настоящей публикации. По этим отчетам прослеживается необычайная широта научных интересов Палласа. Добытые в ходе экспедиции материалы значительно обогатили источниковую базу отечественной науки, создали основу для комплексного изучения России; сформированные коллекции поступили в Кунсткамеру. Переписывался Паллас также с Г. Ф. Миллером, который выполнял функцию координатора между академией и руководителями экспедиционных отрядов, оказывал им помощь. Проект путешествия Палласа на 1770 г. предполагал продвижение к Екатеринбургу и Тобольску и был одобрен Конферен-цией АН.
   Следующий документ представляет Палласа как составителя каталога значительной естественно-научной коллекции – Ботанического сада промышленника, благотворителя П. А. Демидова: «Каталог растениям, находящимся в Москве в саду Его Превосходительства, действительного статского советника и Императорского воспитательного дома знаменитого благодетеля Прокопия Акинфиевича Демидова» (1781). История сада при московской усадьбе Демидова началась в середине XVIII в., когда увлекшийся ботаникой Прокопий Акинфиевич попросил у брата Григория семена и отводки из его знаменитого сада в Соликамске. Постепенно сад обрел черты серьезной ботанической коллекции: приобретались редкие экземпляры растений в России и за границей, установились связи с учеными-ботаниками, ежегодно составлялись «травники», был открыт доступ для посетителей. К 1 786 г. в саду находилось около 8 тыс. растений (в т. ч. 6 тыс. видов). Каталог растений сада, составленный Палласом в 1781 г., стал следующим шагом по пути научного оформления этой ботанической коллекции. Каталог Палласа как форма научного изучения собраний явился одним из первых и, без сомнения, оказал влияние на становление научного описания вновь создающихся коллекций и музеев в стране.


   Из экспедиционной переписки П. С. Палласа 1768–1770 гг.


   Рапорт № 5 в Академию наук

   Пенза, 12–14 сентября 1768 г.
   Вследствие задержки с отъездом из С.-Петербурга, план экспедиций, направляющихся в Оренбург, претерпел настолько сильные изменения, что мы с г. доктором Лепехиным [95 - Лепехин Иван Иванович (1740–1802) – ботаник, доктор медицины, профессор естественной истории АН (1771), путешественник. Директор Петербургского ботанического сада. В 1768–1772 гг. участвовал, частью один, частью с Палласом, в научной экспедиции по юго-востоку и северу европейской России; составил значительные ботанические коллекции.] сочли необходимым определить местом наших зимних квартир город Сызрань, в то время как ранее намеревались перезимовать в Царицыне. К тому же прежде срока испортилась погода, так что растения, пощаженные сенокосом или попадавшиеся в лесах, теперь уже увяли и, как в холодном октябре, пожухли и полегли. <…>
   Итак, по части растений, едва ли в конце года можно ожидать значительных результатов от этой поездки, и поскольку еще меньше надежды связываю я с землями по реке Самаре – а растения этого края заслуживают всяческого внимания, – то путешествие вдоль реки я перенесу на будущую весну. По прибытии же в Симбирск оставшееся время употреблю на то, чтобы объехать близлежащие горные заводы и другие достопримечательные места и, наверное, скорее всего перезимую в Симбирске, а не в Сызрани, где у меня было бы слишком мало возможностей для сбора необходимых сведений.
   Другое обстоятельство, весьма часто огорчавшее меня в продолжении всего путешествия, – это отсутствие егеря, замену которому, несмотря на все мои старания, я до сих пор так и не смог найти. Если в самом скором времени я не получу стрелка от казанского губернатора [96 - Губернатором Казани в то время был А. Н. Квашнин-Самарин. – Прим. В. И. Осипова.], либо в Симбирске, либо из Саратова, то опасаюсь, что осенью не смогу добыть много диких пернатых для Императорского кабинета редкостей [97 - Имеется в виду натуральный кабинет Кунсткамеры Петербургской Академии наук. – Прим. В. И. Осипова.], в то время как множество диковинных перелетных птиц, потянувшихся на юг вдоль Волги, представляют к тому столь прекрасную возможность.
   Перед отъездом из Мурома я осмотрел солидный железоделательный завод купца Баташева, расположенный на Виксе, повыше Мурома, за Окой, и лежащие поблизости железные рудники, в которых добывается довольно богатый железистый песчаник особой разновидности. <…>
   В горах, простирающихся дальше по Оке и состоящих полностью из красного каменного мергеля [98 - Мергель – осадочная глинисто-известковая порода. – Прим. В. И. Осипова.], находят мощные алебастровые слои, которые, возможно, могли бы дать хорошие блоки для скульпторских работ, если бы копали на большую глубину и занимались этим не одни только несведущие крестьяне. Теперь отнюдь не чистый алебастр, пронизанный трещинами и жилами лучистого гипса, добывают лишь в береге. В нескольких саженях над уровнем реки откалывают блоки и продают их для обжига гипса в Москву. У этих алебастровых скал, тянущихся далеко по восточному берегу Оки в направлении Нижнего Новгорода, кое-где в каменном мергеле еще попадается действительно редкий минерал, а именно превосходный несгораемый плавучий асбест, который в большом количестве и листовидной форме обычно не встречается в слоях серой глины и красном каменном мергеле. Под Муромом я нашел прекрасные растения, каких и не чаял здесь увидеть. Iris sibirica, Lythrum virgatum, Allium schoenoprasum растут на лугах в великом множестве. Жаль только, что из-за начавшегося сенокоса нельзя было собрать больше.
   По дороге от Мурома до Арзамаса, куда я прибыл 19 августа, примечательного встретилось немного, разве что, когда начались дожди, мне представилась возможность увидеть прелестные экземпляры разных грибов, и я велел зарисовать их. Господин доктор Лепехин уехал из Арзамаса еще до моего приезда и направился в Курмыш. Сам я выехал из Арзамаса 23 августа, после того как внимательно осмотрел находящийся там мыльный и юфтяной заводы и красильни, а также поташную фабрику и известняковые карьеры.
   <…>
   В течение всего путешествия из Арзамаса в Пензу большой интерес у меня вызывали живущие там и сям по деревням мордвины. А поскольку своеобразная одежда мордовских женщин пока еще не представлена в Императорской Кунсткамере среди костюмов народностей, являющихся подданными русской короны, то вкупе с прочими собранными вещами я перешлю из Симбирска также и купленный за бесценок мордовский женский праздничный наряд со всеми принадлежащими к нему украшениями и побрякушками. Не знаю, известно ли нашим историкам, что эти мордвины делятся на два племени, весьма отличные как по женскому одеянию, так и по языку. Живущие в Саранском и Инсарском уездах называют себя мокша, а их собратья, проживающие окрест на Пьяне в Нижегородской губернии, – эрзя. Вокабулярий мордвинов, который г. коллежский советник Миллер [99 - Миллер Герард Фридрих (Федор Иванович) (1705–1783) – историк, исследователь Сибири, профессор (1730), конференц-секретарь Петербургской АН (1728–1730, 1754–1765).] включил в сравнительную таблицу татарского, чувашского и других языков, собственно говоря, есть язык эрзи [100 - Правильность этого наблюдения Палласа подтверждается исследованиями современных филологов. – Прим. В. И. Осипова.]. У мокши с ними нет почти ничего общего, кроме названий чисел и некоторых слов. Однако произношение последних большей частью тоже претерпело значительные изменения. В остальном же различия огромны. Например, эрзя называют высшее существо Pas, а мокша именуют бога и небо Skay и т. д. Я велел составить словник языка мокши, который перешлю зимой вместе с прочими моими наблюдениями их обычаев. Женский наряд у мокши гораздо более изящный, чем у эрзи, я велел зарисовать его в точности, поскольку ни одна женщина не захотела продать свои платья. Они гораздо лучше русских крестьян разбираются в травах и собирают всевозможные растения, частично для крашения шерсти, каковому занятию их женщины предаются с большой охотой, готовясь шить платья, частично для лекарств.
   Перед самой Пензой у меня случилась неприятность: моя багажная подвода по недосмотру крестьян свалилась в глубокий ров, из-за чего некоторые академические инструменты и многие из моих вещей были сильно повреждены.
   Еще одну статью убытков, которые я прошу возместить в первую очередь еще этой зимой, составили три-четыре хороших сверла для моего горного бурава. Во-первых, те, что были изготовлены, совсем не пригодны для бурения, поскольку лезвие не выступает над плоскостью сверла и потому при употреблении не режет. Во-вторых, взятые нами сверла настолько скверно обработаны, и в особенности так плохо приварена к железу сталь, что уже в мягкой земле сталь АВ отходит от железного винта ВС и сверло в результате ломается.
   Поэтому нынешним летом я не смог поработать буравом по-настоящему. Прошу прислать мне к будущему году три-четыре хороших сверла, достаточно прочных в точке В (как показано на рисунках). <…> Когда эти сверла будут отправлять, прошу также упаковать с ними полный экземпляр «Описания сибирского путешествия» Гмелина [101 - Гмелин Иоганн Готлиб (1709–1755) – естествоиспытатель, адъюнкт по химии и естественной истории, профессор Петербургской АН. Имеется в виду его сочинение: Gmelin J. G. Reise durch Sibirien, von dem Jahr 1733 bis 1743. Gottingen, 1751–1752. Th. 1–4.], каковая книга является для меня и моих студентов незаменимым справочником; мне забыли выдать ее из книжной лавки при моем отъезде.


   Письмо Г. Ф. Миллеру

   Уфа, 27 октября 1769 г.
   Высокоблагородный и достопочтенный господин коллежский советник, высокопочтенный покровитель!
   Мне, право, стыдно, что я столь часто оставлял без ответа любезнейшие и наиприятнейшие послания, коими Ваше высокоблагородие оказывали мне честь. Уповая, однако, на Вашу доброту и снисходительность, я надеюсь, что непрестанные разъезды туда-сюда и вообще летние работы послужат достаточным оправданием моего небрежения. Тем более необходимо, чтобы я исполнил свой долг, наверстав теперь на зимней квартире упущенное за время странствий по степям.
   У Вашего высокоблагородия есть все основания требовать от меня более богатых естественно-исторических коллекций, по мере того как все более длительным становится мое пребывание в поле. Но поскольку мне пришлось провести большую часть этого года в степи, где попадаются только травы и животные, и, следовательно, я смог посетить лишь немногие железные рудники, то я начинаю с сетований и прошу извинения у Вашего высокоблагородия. К тому же в этом году я должен был прежде всего подбирать животных для плохо оснащенной петербургской Кунсткамеры. Все же, насколько будет в моих силах, я соберу маленькую коллекцию и перешлю ее Вам еще до Нового года вместе с академическими ящиками; при ней будет еще несколько чучел птиц [102 - Одним из известных мастеров-чучельников, с которым работал Паллас, был Павел Шумский. Изготовленные им чучела птиц и животных исполнялись для Кунсткамеры. – Прим. В. И. Осипова.]. Не сомневаюсь, что в будущем году, когда я объеду добрую часть оренбургских рудников и побываю у Екатеринбурга, я смогу предложить Вам что-нибудь получше. Но я боюсь слишком долго испытывать Ваше терпение. Не послал я Вам на сей раз и трав, отчасти потому, что не знаю, доставят ли они Вам удовольствие, отчасти же потому, что в таком случае я охотно переправил бы Вам лишь редкие характерные для глубинных областей Российской империи растения. Таким образом, лучше подождать до той поры, когда я смогу переслать разом большее их количество.
   <…>
   Повинуясь также и другому наказу Вашего высокоблагородия, доложу Вам теперь кратко о проделанном до сих пор мною путешествии. Апрель мне пришлось провести в Самаре в ожидании удобного момента, чтобы объехать земли Сиятельного графа Орлова. Окрестности произвели на меня чрезвычайно приятное впечатление благодаря прекрасным растениям и насекомым, а также потому, что здесь можно было ощутить как бы легкий переход к азиатской флоре.
   <…>
   Наконец я <…> направился вдоль собственно Самарской линии в Оренбург и от души наслаждался прекрасным путешествием по степи при самой благоприятной погоде. Однако, кроме животных и растений, здесь ничего нельзя было найти и собрать. По дороге от Сорочинской все чаще стали встречаться солончаки, а первые появились уже у Бузулуцкой.
   В этих краях начинается также и степь, тянущаяся вдоль Самары. Она словно усеяна большими и малыми курганами, из которых лишь немногие раскопаны. В них обычно тоже ничего не находят. Исключением являются несколько особо крупных курганов, но и те уже пострадали от усердных любителей. Я велел раскопать некоторые из них, и всякий раз в самом верхнем слое земли находили массу древесных углей от сожженного хвороста. На глубине 1½ саженей лежали человеческие останки, а возле каждого скелета беспорядочно разбросанные лошадиные кости. Покойник располагался под плитой из песчаника, подобного тому, что встречается в соседнем Общем Сырте.
   Между Новосергиевском и Полтавским редутом, где невероятное количество курганов, я нашел у свежераскопанного холма неотесанную каменную глыбу треугольной формы, в верхнем углу которой было высечено en basrelief [барельефное] человеческое лицо, уровень художественного исполнения коего Вашему высокоблагородию, видимо, известен. Она стояла вертикально на восточной стороне холма, на его вершине. Другая плоская глыба мягкого песчаника, длиной до 3 локтей, лежала горизонтально. Последняя, однако, оказалась разбитой, и, насколько я мог судить по обломкам и по рассказам казаков, на ней была выцарапана или выбита целая человеческая фигура. В раскопе, кроме плоского камня, лежавшего над покойником, и кое-каких человеческих костей, я обнаружил также обломки перламутровых украшений, из чего можно заключить, что труды кладоискателей не были напрасными.
   <…>
   У Никольского редута, в поле, стоит памятник старины или молельный дом, от которого теперь остался лишь четырехугольный фундамент в 1½ сажени. Он сооружен без известки или строительного раствора с использованием только каменных плит, положенных одна на другую, из которых состоят здешние горы. Вероятно, были выведены и своды (что могло усиливать художественное впечатление). Так как вокруг находится множество сооруженных из каменных глыб могильников, то, очевидно, это была маленькая молельня, какие и сейчас обычно встречаются на татарских кладбищах.
   <…>
   Недалеко от Орска находится в степи маленькая мечеть, которую господа Крафт [103 - Крафт Георг Вольфганг (1701–1754) – физик и математик, академик, почетный член Петербургской Академии наук.] и Эйлер [104 - Эйлер Леонард (1707–1783) – математик, физик, астроном. Уроженец Швейцарии, с 1727 г. на службе в России. Академик, почетный член Петербургской АН.] посетили с небольшим отрядом и завладели ею, так что мне не надо было совершать военный поход против миролюбивых киргизов. Кроме того, в степи у Орска я осмотрел еще и медную гору, а у речки Елшанки, выше Орска, примечательный железорудный штрек.
   Во время путешествия вниз по Яику ничто меня так не удивило, как Индерское соляное озеро. Как бы ни восхищался Ваш бывший спутник озером Ямышево, мне все-таки с трудом верится, что ему удалось увидеть хотя бы половину тех диковинок, коими обладает Индерское озеро. <…>
   Между тем на небольшом участке берега протяженностью едва в полторы версты я открыл два вида довольно хорошего каменного угля, гнезда черной, серой, как железо, кофейной и светло-коричневой битуминозной земли, зеленую, голубую, красную, серую и белую глину, сернисто-желтый мергель, ни в чем не уступающий английскому, прекрасную квасцовую землю и различные горные породы. Сами горы в основном состоят из гипсообразной породы и селенита. Но слои залегают столь хаотично, как если бы кто-то усердно все переворошил.
   Благодаря степным смерчам я также собрал великолепную коллекцию редчайших азиатских насекомых, которые оказались погребенными в соленой воде и потому сохранились нетленными.
   Я не могу похвалиться, что владею многими диковинками Каспийского моря, но должен признаться, что приехал я туда поздновато. Все же в окрестностях Гурьева я успел собрать добрый урожай растений и разных новых водоплавающих птиц, а при помощи нескольких казаков, посланных на Эмбу, заполучил также и знаменитую птицу под названием красный гусь, которую еще не видели в Петербурге. Поскольку я запакую ее в особый ящичек, то Ваше высокоблагородие можете вскрыть багаж в Москве и посмотреть на этот редкостный экземпляр; однако при распаковке и упаковке прошу действовать с осторожностью.
   Этой осенью я послал в Петербург под присмотром двух солдат еще один зоологический курьез южных степей, а именно две пары молодых сайгаков и киргизского барана с пятью рогами, но до сих пор пока не знаю, доехали ли они живыми.
   <…>
   И вот еще о чем я должен сказать. Ваше высокоблагородие спрашиваете, исследовал ли я местонахождение белужьего камня [105 - Т. н. белужий камень высоко ценился как целебное средство; его извлекали из пойманных белуг, иногда – из осетров. – Прим. В. И. Осипова.]. До сего дня эти мои исследования не были успешными, да и случая, дабы сделать их таковыми, не представлялось. Но я уже давно решил совершить зимой путешествие вниз по Яику, а затем от Гурьева к астраханским ватагам [106 - Ватага – рыболовное хозяйство, в котором обрабатывается и складируется пойманная рыба. – Прим. В. И. Осипова.] для того, чтобы восполнить упущенное и сделать эти и другие полезные наблюдения. <…>
   [P. S.] Капитан Рычков, которому я велел этим летом объехать местности между Черемшаном, Камой и Иком, собрал там, особенно в Билярске и на Чертовом Городище, различные древности, относительно коих он получил указания, о чем я сообщу на днях Вашему высокоблагородию <…>.


   Письмо Г. Ф. Миллеру

   Уфа, 23 ноября 1769 г.
   Поскольку капитан Рынков испросил у меня разрешения поехать на несколько недель в Москву в свите отбывающего в Петербург г. генерал-майора фон Рейнсдорпа, а доктор Лепехин воспользовался этим случаем и для быстрейшей доставки послал с ним сани с естественно-историческими коллекциями, то я и упаковал на скорую руку все, что у меня было, и адресую мои сани Вашему высокоблагородию, будучи твердо уверен, что Вы любезнейшим и прекраснейшим образом позаботитесь о скорейшей их пересылке до Петербурга через губернскую канцелярию или с другой оказией. Так как здесь упакованы семена, то крайне необходимо, чтобы весь багаж прибыл в Петербург заблаговременно.
   На санях, на самом передке, Ваше высокоблагородие найдете маленький ящичек с Вашим адресом, в который я положил все минералы, какие сумел второпях собрать. <…>
   Итак, на моих санях находятся:
   1) Большой ящик с чучелами животных, литера G. PP#.
   2) Ящик, в котором лежат красный гусь и несколько других птиц, литера Н. РР#.
   3) Средний ящик с ископаемыми РР# литера I.
   4) Ящик с травами РР# литера К.
   5) Два экземпляра без упаковки, а именно большая голова буйвола, обозначена литерой L, и бедренная кость слона, под литерой М, то и другое с Яика.
   6) Два низких ящика с минералами, собранными капитаном Рычковым. Итого восемь разных мест, не считая маленького ящика с Вашим адресом [107 - 20 января 1770 г. члены Академического собрания осмотрели присланные Палласом коллекции, отметив хорошее качество изготовления чучел животных и птиц. Я. Штелину было поручено организовать шлифовку и полировку собранных Палласом сортов яшмы. И. Гертнер (ботаник, член Петербургской АН) получил задание исследовать упакованные в ящиках различные образцы земель и посеять в Ботаническом саду семена растений «полезных и редких». В марте отполированные куски агата и яшмы передали И. Гертнеру для присоединения к остальной коллекции.].
   Я надеюсь, что в скором времени два моих солдата, доставившие в Петербург диких коз, на возвратном пути проедут через Москву. Я прошу Ваше высокоблагородие посодействовать их быстрейшему сюда прибытию. И если представится возможность, раздобыть в Москве экземпляр «Сибирских писем» Лаксмана [108 - Лаксман Эрик Густав (Кирилл Густавович) (1737–1796) – естествоиспытатель, профессор экономии и химии, академик Петербургской АН (1770), уроженец Швеции (ныне Финляндия). С 1762 г. в Петербурге. В 1764–1768 и в 1779–1796 гг. исследовал сибирский край. Его минералогические коллекции пополнили собрания Иркутского музеума и музея Горного института. Автор книги Erich Eaxmanns Sibirische Briefe. Gottingen und Gotha, 1769.], хотя бы для прочтения <…>.


   Проект путешествия профессора Далласа на 1770 год, представляемый на одобрение Императорской Академии наук

   1770 г. Ранняя весна уйдет на осмотр некоторых расположенных в ближайших окрестностях Уфы достопримечательностей и на сбор растений этого края.
   Затем путешественники направятся вверх по реке Уфе в Красноуфимск, осматривая достопримечательные места, лежащие вдоль этой реки, и оттуда прямиком в Екатеринбург. В этом уезде профессор Паллас объедет прежде всего рудоплавильные заводы и рудники, расположенные на Тагиле, Нейве и Исети, заводы же и рудники на Чусовой и Сылве и весь Пермский уезд оставляет адъюнкту Лепехину.
   Из Екатеринбурга (видимо, летом) профессор Паллас переезжает в Исетскую провинцию, сначала в ее западную часть. Одновременно он посещает еще не обследованные верхние участки Яицкой линии вплоть до Сакмарской, далее Уйскую линию, а затем участок вдоль рек Миасса и Исети до Тобола.
   В удобной крепости или слободе на Исети он, вероятно, перезимует. Однако если он раньше срока осмотрит всю Исетскую провинцию, то еще осенью направится в Тару, чтобы там дожидаться весны и следующим летом быть поближе к реке Иртышу, равно примечательной для путешественника растениями, животными и богатыми сибирскими рудниками.
   Капитан фон Рычков уедет весной из Уфы в устье реки Белой для осмотра некоторых пермских горных заводов, а затем вверх по Каме проследует до Соликамска по точно предписанному ему и сообщенному г. адъюнкту Лепехину пути. Из Соликамска же через Верхотурье он возвращается к основной экспедиции.
   Чтобы собрать множество еще недостающих редких водоплавающих птиц, весенних растений и мелких животных южной степи, подробно осмотреть Индерское соляное озеро и исследовать солончаки в окрестностях Гурьева, а также описать рыболовецкие поселения на Яике и Каспийском море, в середине января вниз по Яику будут снова посланы чучельник Шумской и студент Соколов вместе с егерями. Им будет дано указание остаться там до лета, а затем с собранными коллекциями ехать вверх по линии к основной экспедиции, дабы провести осень в многоводных краях Исетской провинции с пользой для Кунсткамеры.
   Ежели высокая Академия одобрит этот проект и сочтет, что он, как я полагаю, полностью согласуется с путешествиями остальных господ, то, вероятно, будет лучше оставить его в такой общей редакции, нежели разрабатывать в подробностях. Ведь этот проект содержит все самое главное, а из-за тысячи встречающихся на пути мелочей невозможно при его составлении в точности отразить все детали [109 - Проект был рассмотрен Конференцией Петербургской АН и полностью ею одобрен. – Прим. В. И. Осипова.].

 П. С. Паллас

   Печатается по: Научное наследие П. С. Палласа. Письма. 1768–71 / Сост., вступ. ст., примеч. В. И. Осипова. СПб., 1993.



   П. С. Паллас
   Каталог растениям, находящимся в Москве в саду Его Превосходительства, действительного статского советника и Императорского воспитательного дома знаменитого благодетеля Прокопия Акинфиевича Демидова

   Его Превосходительству, статскому действительному советнику, господину Прокопию Акинфиевичу Демидову.
   Милостивый Государь!
   Оказынная Вашим Превосходительством Отечеству Вашему великия услуги столько всем известны, что я за излишнее почитаю здесь повторять об оных. Но не всем, конечно, известно, что Ваше Превосходительство великую честь имения Вашего употребили на натуральную Историю, а особливо на Ботанику, и при том, что Вы не довольствуясь тем, чтобы быть владетелем прекрасного сада Вашего, приняли на себя к удивлению всякого, презирая из любви к сей науке и все труды и неудобства воздуха, должность смотрителя над оным или самого Садовника. И так дабы сия только похвальная склонность Вашего Превосходительства к ботанике могла учиниться известна и в месте дойти до отдаленнейших потомков, то вознамерился я в знак должной моей благодарности за благодеяния, Вашим Превосходительством мне оказанныя, издать в свете описание ботанического Вашего сада, сочиненное мною в доме Вашем, в котором я толь благосклонно был принят и угощен, и Вашему Превосходительству сей труд мой посвятить.<…> Я же навсегда пребуду Вашего Превосходительства покорнейшим слугою, П. С. Паллас.
   Предуведомление.
   Бывши я за несколько лет пред сим в Москве по случаю предпринятого мною, по Высочайшему повелению Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийской, для физических наблюдений и примечаний, путешествия, с великим удовольствием, но при том как бы мимоходом осматривал ботанический сад Его Превосходительства Прокопия Акинфиевича Демидова, а на конец прошлого века, находясь по случаю паки в Москве, жил почти целой месяц в доме сего знаменитого любителя ботаники, имел самой удобной случай узнать обстоятельно сей весьма редкими растениями наполненной сад; и так, дабы удовольствовать желание Господина оного сада [110 - Имеется в виду владелец сада Демидов Прокопий Акинфиевич (1710–1788), промышленник, благотворитель, коллекционер.] и при том собственное свое любопытство, начал я сочинять со всевозможным рачением и старанием описание сего сада, и увидел, что сей сад не только не имеет себе подобного во всей России, но и со многими в других Государствах славными ботаническими садами сравнен быть может как редкостию, так и множеством содержащихся в оном растений. И ныне с согласия самого владетеля сего прекрасного сада издаю я в свете описание онаго, дабы иностранные могли быть известны о изящности онаго, и вместе любители ботаники и друзья знали, что они от него заимствовать и также чем его ссудить могут.
   Описываемый мною сад находится за городом Москвою, у самой Москвы реки или берега ея близ монастыря донскими казаками построенного и потому называемого Донской монастырь. Имеет весьма прекрасное положение, ибо из него видны находящиеся по другую сторону реки луга, также дивичей монастырь, рощицы и самой город Москва. Сад сей заведен вместе с преогромным домом около 1756 году. Берег реки тогда был совсем не удобен для заведения саду; но семьсот человек чрез целые два года работали над разравниванием холма, над берегом находившегося, снося землю с онаго к берегу, дабы сад получил правильную фигуру амфитеатра, какую он ныне имеет. После чего владетель сего сада определил его сперва для плодов, а на конец для одной ботаники, и построил в нем множество разных каменных оранжерей.
   Сей сад идет от двора к Москве реке уступами, разной ширины и высоты, но длиною везде в 95 сажен; самая верхняя площадка отделяется от двора прекрасною железною решеткою, имеет около десяти сажен в ширину. С правой стороны находятся гряды для луковиц и как бы зверинец для кроликов, кои здесь и зиму сносят на открытом воздухе; а с левой стены каменныя, к полудню обращенные, для защищения плодовитых нежных дерев от непогоды и парник для ананасов. С сего уступа ведет сход, состоящий из 17 ступеней, железными плитами, так как и во всем саду выложенных, ко второй площадке сада, имеющей в ширину более десяти сажен, на ней находятся гряды, насаженные кустами и растениями годовыми и переннисами [111 - Переннисы – многолетние растения.], в грунте или в горшках сидящими; с левой стороны находятся гряды, стеною каменного обведенныя для плодовитых дерев; а с правой две оранжереи параллельныя одны к другой, простирающияся на 40 сажен каждая в длину, из кирпича построенныя, из коих одна определена для винограду, а другая весною для ращения семян, а зимою для содержания растений переннисов. Второй сход отсюда ведет к третьей площадке сада пространнейшей, нежели прежние две, коей противоположенную или дальную сторону занимают две оранжереи, шириной с весь сад, а на ближней стороне половину пространства занимает оранжерея, определенная для пальм, сочных растений и дерев из теплых стран.
   За сею следует четвертая площадка во всем предыдущим подобная, и с обеих сторон оной находятся зимния оранжереи.
   Наконец, следует пятая площадка сада, самая пространнейшая и простирающаяся до самого берега Москвы реки, и составляет от части нижнюю самую площадь саду, оранжереями замыкающуюся, на ней находится также большой пруд и птичник, деревьями обсаженный, где редкие иностранные птицы из роду кур и уток содержатся, а прежде сего и многия другия редкия животныя находились, из Англии и Голландии выписанные. Работа в сем саду происходит под присмотром самого почтеннейшего Господина сего сада с великим рачением; особливаго удивления достойно, по числу и по редкости, собрание иностранных дерев ежегодно с великим иждивением умножаемое. Также удивительно видеть, что деревцы натурально веема маленькия, как, например, березка болотная, курилской чай, немецкий шили, сантолина, розы, смородина, шалфея, ракитники разные, искусством выведены в деревья вышиною в два и в три аршина. Внимания достоин наконец способ, каким Его Превосходительство Г. Демидов произращает семена. А именно, он раскладывает каждого растения семена на глиняные блюдички, прилагая к каждому свой нумер и полагая их или под мох или подкладывая холстинку под оной и намочив их, раставливает в оранжерее, к солнцу обращенной, которую в холодное время и топят. Приставленные к сему садовники каждой день смотрят блюдички и семена, кои пустили росточки, с великою осторожностию вынимают и сажают в горшки, мелкою просеянною землею наполненныя; сим средством весьма мало семян теряется, растения, кои с трудом достать можно, легко из семян вырастают.
   Все растения, в саду сем находящиеся, ежегодно с великим рачением и искусством собираются и высушиваются, как для собственного травника [112 - Травник – гербарий.] Почтеннейшего Господина сего сада, так и для снабдения оными охотников и любителей ботаники. В числе коих и я, по благосклонности сего достохвального мужа, получил знатное собрание растений для травника.
   Теперь остается только желать того, чтоб сей толиким иждивением заведенной сад пребыл вечно в своем совершенстве и красоте, в память сего знаменитого любителя ботаники в Российской Империи.
   Писал в Санктпетербурге декабря 20 дня 1781 года.
   [Описание растений сада.]

   Печатается по: Каталог растениям, находящимся в Москве в саду Его Превосходительства, действительного статского советника и Императорского воспитательного дома знаменитого благодетеля Прокопия Акинфиевича Демидова, сочиненный П. С. Палласом, академиком санктпетербургским. В Санктпетербурге печатан при Императорской АН 1781. [СПб., 1781]



   Кличка Франц Николаевич
   (Ксавериус, Франтишек Миколаш)
   (1730–1786/1789)


   Государственный деятель, просветитель. Уроженец Южной Чехии; с 1740-х гг. в России, где окончил Артиллерийский корпус и поступил на службу в русскую армию. Участник Семилетней и русско-турецкой войн. Генерал-майор (1775), кавалер орденов Св. Георгия и Св. Анны. С 1777 г. правитель новгородского наместничества; в 1778–1783 гг. иркутский гражданский губернатор; в 1784–1786 гг. генерал-губернатор Курской губернии. Занимался историческими и географическими изысканиями, активно сотрудничал с АН, предлагал прислать в Иркутск ученого-естествоиспытателя для изучения Сибири. В Иркутске проводил метеорологические наблюдения, собирал образцы растений и животных, отсылая их в АН. Им были переданы в АН описания морских путешествий и Курильских островов Зайкова, Плутова и Татаринова. Организатор экспедиций по изучению природных богатств Сибири. Инициатор создания в Иркутске библиотеки и музея при ней, для которых были получены книги из АН, а также переданы 204 книги из личной библиотеки Клички. Состоял в переписке сучеными Г. Ф. Миллером, П. С. Палласом.
   В декабре 1 782 г. в Иркутске были открыты первая публичная библиотека (книгохранительница) и первый общедоступный музей в провинциальной России. Для их размещения в 1780–1782 гг. выстроено специальное каменное здание по проекту губернского архитектора А. Алексеева, с привлечением средств местного купечества и горожан.
   Книгохранительницей заведовал директор ассигнационного банка, член-корреспондент АН А. М. Карамышев (к 1783 г. здесь находилось 1304 наименования книг, занесенных в специальную книгу); к составлению музея, в котором должны были собираться «естественные произведения» края, модели орудий и судов, физические инструменты, привлекался естествоиспытатель, академик АН Э. Лаксман. К 1782 г. относятся составленные Ф. Н. Кличкой «Предъуведомление»; Правила, по коим смотритель над книгохранительницею и желающия сограждане пользоваться чтением книг поступать непременно обязаны, списки жертвователей. «Предъуведомление» представляет собой не только историческую справку, но по существу проект учрежденной книгохранительницы, с определением ее цели и задач. Этот проект, как и правила для посетителей, являются одними из первых в истории отечественного музейного дела.


   Ф. Н. Кличка
   [Об устройстве музея в Иркутске]


   Предъуведомление

    [113 - Документы были опубликованы в 1906 г. В. П. Сукачевым (1849–1920), городским головой Иркутска, коллекционером и меценатом, основателем Иркутской картинной галереи, много сделавшим для изучения и популяризации сибирской истории.]
   Пекущаяся неусыпно о благоденствии, мире, и просвящении своего народа истиннаго отечества мать, премудрая и великая Екатерина вторая, 1778 года сентября 24 числа избрала в иркутскую губернию губернатором, губернатора же ново-городскаго Генерал-майора и орденов св. Великомученика и победоносца Георгия третьяго класса и св. Анны Кавалера, меня, Франциска Ксаверия Кличку.

   Здание Иркутской библиотеки и музеума. Конец XVIII в.

   Будучи удостоен сею отменного Монаршею доверенностию и ощастливливаясь конечными наставлениями из уст самой света премудрости, подверг я между протчим к стопам Ея Престола, всеподданническую прозбу, о основании в здешнем городе Книгохранительницы, толь нужной для изгнания тьмы из сего края! [114 - Тьмы в Иркутске и в то время не было: «Московские Ведомости» выписывались с 1730 г. И кроме того, многие купцы выписывали «Ежемесячное сочинение» Миллера – первый русский журнал – книжкою. – Прим. В. П. Сукачева.]
   Никакая прозба более не могла согласоваться с расположением мыслей Великия Екатерины, стремящейся просветить сердца и ум своих подданных, отринуть от их невежество, и учинить их достойными наимянования рабов Российския державы: по чему и повелела она в Императорскую академию наук отпустить три тысячи рублей, дабы та на сию сумму денег, отправила для учреждения Книгохранительницы Российския и иноязычныя книги, коими бы всяк и каждой чтением мог пользоваться.
   Сие то есть начало и корень положения к просвещению здешней области.
   По прибытии моем 1779 года февраля 1 дня в Иркутск, востановя нужной порядок по правительству, главнейшим моим предметом быть почел, подумать о основании нужнаго публичнаго общественнаго училища для всенародной здешней пользы, толико согласной с желанием премудрейшей Императрицы, кое, несмотря на встретившияся сверх чаяния препоны, благополучно и основал, с тем паче намерением, чтобы хотя приуготовленные уже умы и сердца могли познать с должным благовением Монаршую щедроту и Милосердие в дарованных сему месту книгах.
   Между тем книги были сюда привезены, но небыло удобнаго для постановления их особливаго здания, почему собиравшемуся временами у себя обществу, изъяснил я важность даннаго ему Монархинею сего дара, отбирал неприметно от онаго мысли, находил многия с своими согласными и, наконец, предложил: не угодно ли кому из сограждан быть толико щастливым и участвовать в сооружении здания, в коем бы вечно сей Монаршей дар храним был? Сам первой подал я тому пример, коему последовал Глава здешней церкви и прочие чиновные и простые сограждане: каждой по своей воле, возможности и усердию способстсвовал в том или деньгами, или нужными материалами.
   Когда собранныя деньги составили знатное количество, тогда велел я сооружать сие каменное здание, восприявшее свое начало 1780 года и приведенное к окончанию в из течении 1782 года: обширности и разположении сего дома прилагается при сем с размерителем подробной чертеж под буквою А. стр. 7 [115 - Самый чертеж я нахожу неудобным помещать в настоящей статье. Достаточно будет сказать, что дом представлен в семь окон, двухэтажный, снизу с третьями маленькими окнами. Над чертежем написано крупными буквами следующее: «Материю отечества дарованных книг хранилище, сооруженное попечением начальника и иждивением сограждан 1782 года». – Прим. В. П. Сукачева.].
   Дабы у потомков была вечно в подобострастном по чтении память тех предков, кои подумали пещись о просвящении их и участвовали своим иждивением к сооружению сей книгохранительницы, прилагаю здесь под буквою Б стр. 8 означение их имян [116 - «Имена участвующих иждивением к сооружению Иркутской книгохранительницы» опубликованы В. П. Сукачевым в указанном издании. Среди них член-корреспондент Петербургской АН А. М. Карамышев, иркутские купцы Сибиряковы, Г. Шелихов, иркутский епископ Михаил, «аглинский путешественник» С. Вентам; всего около 100 имен.].
   Все полученныя от Императорской академии наук книги, по разности языков и их величины, описаны в сей книги по порядку, а при конце книги находится им и особливая алфавитная роспись.
   Из числа сих присланных отправлено в Охоцк числом 115 книг, где такоже школа для юношества открылась. Сверх сих Монаршею щедротою дарованных книг, подарил я в память бытия своево начальником Иркутской Губернии, собственно от себя 204 книг, кои с протчими в роспись внесены: подражая сему моему примеру нашлись еще двое любителей добрых деяний, и с позволения моего приложили от усердия вечным дарованием книгохранительнице иноязычных двадцать три книги, вписанныя, подобно моим, с протчими на ряду в опись.
   Всего вообще книг находится в Иркутской вивлиофике по начало 1783 года, числом 1304.
   Основав таковым образом сие Богу, Монархине и человечеству угодное здание, простер я далее свои мысли к просвящению жителей отдаленнейшей сей части Империи, положил я намерение свое сверх книг снабдить сию книгохранительницу математическими, физическими и земледельническими орудиями, заводимыми таковыми же средствами, как и сооружение здания, но сию хвалу и честь предоставил я своим последователям, зделав однако начало отменнаго искуства телескопом, новейшим изобретением електрической Машины и орудием приготовления целительных искуственых вод, толико в здешнем крае нужных, к чему присовокупил я и некоторыя модели, как водоходным здешним судам, так и фабрикам, коим особая находится опись [117 - В. П. Сукачев располагал описями книг и музейных предметов, но в настоящее время их местонахождение неизвестно.].
   Часто приходили мне в мысль виргилиевы слова: о fortunatos nimium, sua si bona norint, agricolas! [118 - Ф. Кличка приводит слова из поэмы Вергилия «Георгики»: «О, блаженные слишком – когда б свое счастие знали – жители сел!»], подавшие мне повод собрать в сей же книгохранительнице для любителей и знающих ценность естественных произведений, сполно возможно, все находящиеся в сей Губернии ископаемые, произрастения и животныя: основание тому положил я сам, внеся в книгохранительницу все у себя находившияся разных пород земли, камни соли, горючасти и метальлическия руды, поручив при том одному любителю учености [119 - Вероятно, имеется в виду Лаксман Эрик Густав (Кирилл Густавович) (1737–1796), естествоиспытатель, профессор экономики и химии, академик Петербургской АН (1770). Уроженец Швеции. С 1762 г. в Петербурге, с 1764 г. работал в Сибири, где занимался научными исследованиями и собирал естественно-научные коллекции. В 1782(84) г. переведен в Иркутск на должность «минералогического путешественника» (т. е. геолога); в иркутском доме находились его «натуральный кабинет» с ценной коллекцией минералов, гербарии. Предметы из своих собраний отсылались Лаксманом в Академию наук, Кунсткамеру, Ф. Кличке для Иркутского музея. Часть коллекции Лаксмана были приобретены в 1786 г. музеем Горного института, «натуральный кабинет» в 1804 г. продан родственниками Иркутскому музею. Одно из сибирских путешествий описано им в книге М. Erich Taxmann's Predigers bey der deutschen Gemeine zu Barnaul, auf den Kolywanischen Bergwerken in Sibirien. Sibirische Briefe. Gottingern und Gotha, 1769.], по отбытии моем отсюда, дополнить мало по малу до совершенства сие мое, клонящееся к общественной пользе, заведение.
   Из учиненнаго чертежа, а более из обозрения самаго здания книгохранительницы, видно, что находится ненужной для хранения книг верхней этаж и нижния погреба, но намерение мое с постройкою оных состояло в том, дабы верхнее и нижнее строение желающим иметь для поклажи купцам товаров, и собственнаго житья отдавать в наймы, а получаемыя из того деньги употреблять как на нужное поправление здания, так и на покупку новых книг.
   Для сохранности и целости всего устройства, и впредь прибавляющагося разпространения книгохранительницы, намерен я был избрать кого-нибудь из чиновных такого человека, которой бы за исправлением настоящей своей должности, мог иметь довольно времяни смотреть как за всем домом, так и за находящимися в оном вещами; в возмездие же за сей труд намеревался я дозволить ему пользоваться без найму двумя в нижнем этаже покоями: для держания чистоты и топления комнат, намерен я был определить из присыльных работника, коему бы плата, также и покупка дров нужных произходила из вышеупомянутой наемной суммы.
   Воля Монаршая с дарованными сей книгохранительнице книгами есть та, дабы каждой и всякой мог пользоваться оных чтением для исправления сердца, для просвещения ума, и для питания духа и души своей, а потому охотно желал я и желаю, чтоб почтенные сограждане почасту в чтении обращались, дозволяя им брать к себе в домы какия кому угодны книги, но для порядка и предосторожности постановил я некоторые правила, писанные и подписанные мною самим, по коим поступать как смотритель над книгохранительницею, так и пользующейся книгами обязан: сии правила находятся в сей же книге под буквою В. стр. 10.

 Ф. Кличка.
 Иркуцк. 1782 года декабря 3 дня.



   Правила, по коим смотритель над книгохранительницею и желающия сограждане пользоваться чтением книг поступать непременно обязаны

   1. Каждой и всякой живущей в сей Губернии имеет право пользоваться чтением находящихся в книгохранительнице книг.
   2. Книгохранительница отворена для всех всякой день от утра до вечера.
   3. Есть ли кто пожелает в то время притьти в книгохранительницу и там сидеть в показанное время для чтения, тому оное дозволяется.
   4. Есть ли кто пожелает взять к себе в дом какую книгу, тот должен или сам притьти к смотрителю и требовать от его оную, или кого от себя прислать, а получа книгу, дольжен за своею рукою дать в получении оной росписку.
   5. При даче книги или книг должен смотритель ясно изъявить принимателю, что переплет книги цел, что она полна, листы не изодраны и не замараны.
   6. Ежели какия небуть книга попорчена, то должен оное заметить приниматель в росписке.
   7. Веема б было желательно, дабы приниматель в росписке означал и время, долго ли он книгою пользоваться намерен, чтоб и другия сограждане в случае желания в скорости пользоваться могли той же книгою: но к сему никто да не принуждается.
   8. Росписки таковыя иметь смотрителю в особой переплетенной книге.
   9. Когда прочитавши книгу обратно возвратит, тогда росписка его в книге захеривается, а смотритель должен пересмотреть даванной книги чистоту и целость.
   10. Ежели книга будет принимателем замарана, изодрана или совсем утрачена, смотритель взыскивает с перваго всю цену книги, чего она стоит с переплетом и провозом до здешняго города, дабы на сию сумму можно было получить новый экзе[м]пляр книги.
   11. Ежели вместо утраченной книги не похочет приниматель заплатить, деньги, а будет възносить другой новой той книги эксемъпляр, то оное ему вольно, но наблюдать должно при сем, чтоб переплет был равной же с тем эксемъпляром, который утрачен.
   12. Ежели одного сочинения, состоящаго из многих томов, утратит и то, взявши хотя один том, чрез что вся связь книги разрушается, тот платит цену целаго сочинения.
   13. Ежели кто взявши без срока, как то упомянуто в 7 правиле, книгу, но более двух месяцов у себя продержит, таковому смотритель напоминает о возвращении оной обратно, ежели же имеющей книгу отзовется, что он за какими ни есть припонами прочитать еще не мог, таковому дается еще время на месяц, по изтечении коего времяни непременно уже книга возвращена быть должна, или в таком случае почитается она утраченной, по чему и поступить смотритель обязан по 10, 11 и 12 правилам.
   14. Ежели кто пожалает в отдаленное место иметь книгу или книги, о том смотритель докладывает Начальнику и ожидает повеления, а ежели отдаст без дозволения начальника, в таковом случае, есть ли сочинение утратится или не возвратится, цена онаго остается на отчете смотрителя.
   15. Есть ли потребует книгу такого состояния кто, который в случае утраты или повреждения книги цену оной возвратить не может, то о том докладывает смотритель Начальнику и ожидает повеления, или дает ему на свой страх.
   16. Из находящихся инструментов никому без особаго повеления начальника не давать.
   17. То же разумеется и о моделях.
   18. Из находящихся ныне естественных произведений и впредь вступаемых, никому ничто в дом не дается, и довольствуются любители и знатоки единственным [смотре] нием в книгохранительнице.
   19. Есть ли что утратится из книг, инструментов, моделей или естественных произведений и смотритель не может ясно доказать, кто утрате причиною, то в таком случае за все отвечает смотритель своим коштом: паче же должен он убегать в сем случае наичувствительнейшаго нарекания за безпечность и несмотрение свое.

 Иркутск, 1782 г., декабря 3 дня
 Франц Кличка.

   Печатается по: Первая публичная библиотека и музей в Сибири. Сообщение В. П. Сукачева // Сибирские вопросы. СПб., 1906. Приложение к № 2. С. 45–53.




   Строганов Александр Сергеевич
   (1733–1811)


 //-- * * * --// 
   Граф, государственный деятель, знаток искусства, коллекционер. Сын известного коллекционера барона С. Г. Строганова. Образование получил в учебных заведениях Европы. С 1 757 г. – на службе при дворах Елизаветы Петровны, Екатерины II. Директор Императорских библиотек, почетный член (1758) и президент (1801) Академии художеств. Собирательством западноевропейской живописи увлекся в Европе в середине 1 750-х гг., постепенно сформировав одну из крупнейших в России картинных галерей. Как знаток живописи приобретал высококлассные произведения, в т. ч. из знаменитых европейских коллекций, а также заказывая работы художникам. В коллекцию входили также собрание рисунков и гравюр, нумизматический и минералогический кабинеты, библиотека. Для размещения галереи Строгановым спланированы специальные помещения во дворце на Невском проспекте (архитектор А. Н. Воронихин), одни из первых образцов музейной архитектуры в стране. Галерея была доступна для обозрения любителями искусства, а ученики Академии художеств проводили там свои занятия. В настоящее время основная часть коллекции находится в Государственном Эрмитаже, а также в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве.
   А. С. Строганов представляет собой тип знатока, который начал формироваться в России в середине XVIII в.: коллекционирование и глубокое изучение предмета коллекционирования для него нераздельны. Им составлен и издан первый в России печатный каталог частной художественной коллекции (1793, 1800, 1821), который представляет собой образец описания художественной коллекции, принятый в это время в европейской культуре. Каталог 1793 г. включает описания 87 произведений живописи, которые распределены по школам: фламандской, романской и др.; дается краткая характеристика каждой школы и художников; указываются достоинства картин и необходимые исторические сведения, размеры и материал. Кроме того, ряд комментариев Строганова расширил рамки каталожного описания до небольшого искусствоведческого исследования. Каталог стал образцом для многих отечественных коллекционеров, предопределив на несколько десятилетий развитие этого раздела музеографии.
   Яркой характеристикой коллекционерской деятельности является Предисловие к каталогу коллекции «К читателю», написанное Строгановым. В нем отразились и мотивы собирательства, и личное отношение к произведениям, и уровень знаний об искусстве. Эмоциональное и тонкое, оно передает атмосферу наполненных сокровищами искусства комнат особняка на Невском, аромат той культуры, в которой начали выкристаллизовываться новые формы взаимоотношения с художественным предметом, памятником. Эти серьезные отношения новой эпохи сопрягаются теперь со всеми гранями развивающейся российской культуры, и в частности музейного дела.


   А. С. Строганов
   К читателю
   [Предисловие к каталогу коллекции]

   Я написал этот Каталог для себя, чтобы лучше представить себе те богатства, которые собирал в течение тридцати семи лет, и те чувства, которые испытываю, обладая ими.
   Я написал его также для истинных Любителей, которые собирательство произведений искусства полагают страстью, в каком-то роде рожденной вместе с их первыми представлениями и развивавшейся все более и более по мере того, как они приобретали вкус к прекрасному; которые, одним словом, испытывают искреннюю любовь к искусствам и которые стараются получить необходимые знания, чтобы действительно наслаждаться плодами таланта и уметь здраво их оценивать.
   Я его писал отнюдь не для тех холодных душ, которым искусства и их плоды безразличны, как бы ни казались они заинтересованы в оных; не для восхищающихся без меры и «чувствительных» притворщиков; не для рассуждающих многословно и беспредметно, которые придерживаются высокого мнения лишь о самих себе и защищают суждения, которые они считают своими, тогда как усвоили их случайно или заимствовали у других.
   Я не писал его для тех Любителей или даже Знатоков, которые называют себя так из расчета; не для тех обладателей коллекций, которые занимаются ими живо, только пока ими восхищаются, и забывают об этом сразу же, как только остаются наедине со своими коллекциями. В этом они похожи на тех супругов, которые плохо подходят друг к другу и кажутся внимательными и любящими друг друга в обществе, но, оставшись один на один, испытывают скуку и холодное безразличие.
   Избави нас Боже от этих Любителей без любви, от Знатоков без знаний! Именно они, более чем все остальные, способствуют испорченности вкусов и вредят прогрессу искусств.
   (Перевод с фр.)

   Печатается по: Catalogue raisonne des tableaux qui composent la collection du comte A. de Strogonoff. St-Peter., 1793.




   Раздел 2
   1800–1880-е годы


   Развитие музейного дела в этот период отражает становление феномена музея в целом. Если в первой половине столетия теория явно опережает практическую музейную деятельность, то начиная с 1860-х гг. созданию и развитию музеев, осознаваемых теперь как важный общественный институт, сопутствуют яркие теоретические предложения и обоснования. Картина этой деятельности необычайно широкая и разноплановая, поэтому в данный раздел включены основные, ключевые для периода, работы.
   Процесс становления отечественных музеев в первой половине XIX в. неразрывно связан с формированием национального самосознания и интереса к отечественной истории и культуре. Неслучайно первые музейные проекты приходятся на начало столетия, предопределив своим уровнем развитие музееведческой мысли на несколько десятилетий вперед.
   В 1806 г. по указу императора Александра I статус публичного музея, с собственным штатом и финансированием, получила Оружейная палата Московского Кремля. Меры по реорганизации Палаты в «самодержавнейший музеум» были разработаны главноначальствующим над Экспедицией Кремлевского строения и Мастерской и Оружейной палатой П. С. Валуевым. Этот указ инициировал ряд событий, которые стали значимой вехой в развитии отечественного музейного дела: в 1806–1812 гг. выстроено специальное здание для музея (архитектор И. В. Еготов), осуществлены частные пожертвования и проведена экспедиция (1809) по изучению и собиранию памятников старины, в 1813–1814 гг. создана первая музейная экспозиция. Впервые законодательно была закреплена неприкосновенность фондов. По предложению Валуева осуществлено и в 1807 г. издано первое научное «Историческое описание древнего Российского музеума». Реформирование царской сокровищницы в публичный музей не осталось незамеченным и, наряду с другими факторами, также повлияло на появление в первой трети XIX в. четырех проектов российского национального общедоступного музея. Два из них принадлежат членам Румянцевского кружка (кружок возник по инициативе графа Н. П. Румянцева в 1810-е гг.; объединил историков, коллекционеров для собирания, изучения и публикации историко-культурных памятников): Ф. П. Аделунгу (1817) и Б. Г. Вихману (1821). По их мнению, задуманные комплексные музеи должны были стать базой для всестороннего изучения страны, решать задачи сохранения национальных памятников и просвещения. Еще один проект Отечественного музея («Всеобъемлющего Российского музеума») был предложен П. П. Свинъиным (1829). В 1830 г. программу создания Народного российского музея разработал Т. Зан, впервые высказавший мысль о необходимости формирования сети провинциальных музеев в качестве основы музея центрального. Идеи создания национальных музеев обсуждались в обществе, но ни один проект не получил поддержки правительства и не был осуществлен. Однако их появление свидетельствует о постепенной трансформации представления о музее как общественном институте. Замысел всесторонне представить в отечественном музее Россию частично был реализован при организации Румянцевского музея в Петербурге, основу которого составили коллекции графа Н. П. Румянцева (открыт в 1831 г.). В 1861 г. музей был переведен в Москву, где стал частью вновь созданного «Московского публичного музеума и Румянцевского музеума» и в утвержденном императором «Положении» был обозначен как публичный музей с широкими общественными и научными функциями.
   Идея национального музея, цель которого – отразить историю своей страны на примере отечественных памятников, – назревала в обществе, но начала воплощаться лишь в последней трети XIX в. Проект национального музея осуществился в 1872 г. с созданием Императорского Российского Исторического музея в Москве. Идея Т. Зана получила свое развитие в 1881 г., когда художником А. П. Боголюбовым был предложен план создания сети художественно-промышленных музеев «в целях образования народа», а осуществилась уже в 1920-е гг.
   Интерес к истории страны, который привел к появлению значимых музейных проектов, совпал в России с периодом открытия античного наследия Крыма. Стремление сохранить причерноморские древности привело к появлению целого ряда документов, обосновывающих необходимость комплексного изучения и сохранения памятников. В 1822 г. Александром I было утверждено Положение Комитета министров «О сохранении памятников древности в Крыму». Научно обоснованным предложениям, выдвинутым И. А. Стемпковским в записке «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае» (1823, опубликована в 1827 г.), дал официальный ход М. С. Воронцов, обосновавший в письме министру народного просвещения (1825) необходимость сохранения памятников в стенах музеев. В результате в Крыму уже в первой четверти XIX в., ранее, чем в других районах страны, возникла сеть общедоступных исторических музеев.
   Интерес к местным историческим достопримечательностям, который немало способствовал развитию музейной деятельности в стране, отразило появление журнала «Отечественные записки», который можно считать определенным прообразом будущих историко-краеведческих и музееведческих периодических изданий. На его страницах в 1827 г. было опубликовано одно из первых музеографических описаний провинциального музея – Барнаульского горного музеума (см. П. П. Свинъин [Музей в Барнауле]).
   Распространение музеев в провинцию, связанное как с необходимостью охраны памятников, так и с культурным и экономическим развитием страны, находит соответствующее обоснование, трансформируясь на протяжении XIX столетия. Если для немногочисленных местных музеев первой половины XIX в. первоочередная задача – сохранение памятников, то в 1856 г. К. М. Бэр связывает свою идею создания музея в Астрахани (и в целом региональных музеев) с необходимостью развития края – и это уже выражение новых задач страны, стоящей на пороге реформ.
   Важным фактором развития музейной деятельности становятся выставки: всероссийские и местные, промышленные, сельскохозяйственные, этнографические. Начало им было положено в 1836 г., когда по указу императора Николая I Д. Н. Блудовым впервые был разработан план губернских выставок, определивший их цели, структуру, состав. В 1872 г. состоялась одна из наиболее представительных выставок XIX в. – Политехническая выставка. Ее программа была составлена учеными, членами Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете, что определило качественно новый уровень собирательской, экспозиционной и просветительской деятельности. Такие выставки, способствуя развитию музейного дела в целом, зачастую перерастали свои рамки, и на их основе закономерно создавались музеи – Музей прикладной естественной истории при Вольном экономическом обществе (середина XIX в.), Дашковский этнографический музей (1867), Политехнический музей (1872), Исторический музей (1872), Музей антропологии (1879).
   Важным фактором появления новых музеев и развития музейного дела стал процесс дифференциации наук и формирования новых научных дисциплин. Одним из первых музейных учреждений нового типа можно считать Никитский ботанический сад в Крыму. Проект сада, составленный в 1813 г. X. X. Стевеном, содержал передовые идеи устройства крупного ботанического научного собрания. Создание в 1830-е гг. ряда профильных музеев (выделившихся из Петербургской Кунсткамеры Зоологического, Ботанического, Минералогического и др.) становится потребностью эпохи. К 1862 г. К. М. Бэром был разработан план создания в стране национального этнографического музея. Идею создания центрального почвенного музея в 1870-е гг. выдвинул В. В. Докучаев, а написанный им Устав для земского естественно-исторического музея (1882) инициировал создание сети естественно-исторических музеев в стране. Проект П. В. Алабина (1869) открывает в отечественном музееведении важную страницу: развитие профильной группы исторических музеев, создание музеев военно-исторических, музеев воинской славы России, имеющих при этом мемориальное качество и значение.
   Развитие русского искусства, выделение искусствознания как самостоятельной научной дисциплины определили задачу создания профильных художественных музеев в стране. Первым музеем, представившим русское искусство, стал частный музей П. П. Свиньина в Петербурге. К 1830 г. относится проект эстетического музея в Москве 3. А. Волконской, по мнению которой искусство должно войти «в круг общественного воспитания». В 1851 г. эта же мысль была продолжена Е. Д. Тюриным в проекте Публичной картинной галереи на основе его частной коллекции живописи. Определенное воплощение этих идей можно проследить в реализованном проекте Музея изящных искусств И. В. Цветаева на рубеже XIX–XX вв. Необходимо отметить, что все эти музеи задумывалось создать при Московском университете, в чем авторы проектов усматривали возможность собраний быть максимально полезными для науки и просвещения.
   Университеты вообще сыграли в XIX в. особую роль в формировании музейных коллекций и музейного дела в целом. По Уставу 1804 г. создавались благоприятные условия для организации университетских музеев, в которых с самого начала серьезное внимание уделялось систематизации и изучению коллекций (коллекции Московского и Казанского университетов были систематизированы в первой четверти XIX в.). Основанное в 1804 г. Московское общество истории и древностей Российских (МОИДР) при Московском университете в Уставе (1811) закрепило свое право не только на изучение памятников, но их собирание и описание, что значительно продвинуло музейную составляющую исторических исследований.


   Московское общество истории и древностей российских
   1804–1929


   Первое научное историческое общество, созданное для изучения и публикации документов по русской истории. Основано при Московском университете. В него вошли преподаватели университета, а также ученые-историки, архивисты, археографы (Н. М. Карамзин, Н. Н. Бантыш-Каменский, А. Ф. Малиновский, К. Ф. Калайдович, А. И. Мусин-Пушкин и др.); первым председателем общества стал ректор университета X. А. Чеботарев. В 1811 г. принят Устав Общества истории и древностей Российских– первый устав научного общества в России. Научная деятельность общества значительно активизировалась в 1840-е гг., когда во главе его находились О. М. Бодянский, И. Д. Беляев, Е. В. Барсов, а общество объединяло большую часть русских историков, археографов, коллекционеров. В изданиях общества опубликовано огромное количество исторических источников и научных исследований; расширена сфера отечественной музеографии (описаны многие памятники и коллекции), обсуждались теоретические и практические вопросы музейного дела в стране. При МОИДР были сформированы значительные книжная и рукописная коллекции, собрание древностей: нумизматика, археологические и этнографические памятники (к 1895 г. в Минц-кабинете общества находилось более 8 тыс. предметов). Став постепенно ведущей формой организации научной деятельности, научные общества становились также примером в сфере собирания и изучения историко-культурного наследия. Именно здесь зарождались передовые формы их описания, систематизации, популяризации, принципы формирования научных коллекций и организации выставок.

   Издания МОИДР:
   1. Русский исторический сборник, 1837–1844, 7 томов.
   2. Чтения в Обществе истории и древностей российских, 1846–1918 (с перерывом), 264 книги.
   3. Временник императорского Московского общества истории и древностей российских, 1849–1857, 25 книг.
   4. Записки и труды ОИДР, 1815–1837, 8 частей.


   Устав общества истории и древностей российских 21 января 1811 г.

   Гл. 1. Состав, права и преимущества Общества.
   1. При Императорском Московском Университете учреждается Общество истории и древностей Российских [120 - Общество было учреждено в 1804 г.].
   2. Главнейшие упражнения сего Общества будут состоять в критическом разборе древних Русских летописей, в сличении их списков, какие только Обществу достать будет можно; в исправлении погрешностей, вкравшихся в них по нерадению, невежеству или затейливости переписчиков. Когда таким образом летописи будут исправлены и подлинный смысл их будет по возможности отъискан, в то время Общество постарается о скорейшем и вернейшем их издании; и как теперь начато уже издание древнейшего Русского Летописца Нестора, то Общество постарается привесть его к окончанию, после чего приступит к таковому же изданию других летописей.

   Записки и труды Общества истории и древностей Российских. 1815 г. Обложка

   3. Общество постарается собирать древние рукописи, медали, монеты и другие памятники, служащие к объяснению разных произшествий в Русской Истории; для чего войдет в переписку с разными особами, в разных местах России живущими, которыя могут доставлять ему вещи или сведения таковаго рода.
   4. Для сего Общество посредством высшего Начальства своего имеет собирать из всех Архив, какия есть в Государстве нужные для сего сведения; также из монастырей и казенных библиотек требовать будет книг или рукописей под расписку Председателя Общества, который обязывается в целости взятое возвратить, определяя именно время, на чтение таковаго сочинения нужное.
   5. Поелику цель сего Общества та, чтоб привесть в ясность Российскую Историю: то оно обязано обнародывать замечания свои на всякие нелепыя сочинения, до Российской Истории касающияся.
   6. Общество имеет свою собственную печать, на которой изобразится Государственный герб, с надписью: печать Общества истории и древностей Российских.
   7. Общество дает членам, благотворителям, соревнователям и корреспондентам дипломы по форме, им составленной. <…>
   Гл. 2. О членах, качествах, их должностях, преимуществах и выборе их.
   <…>
   Гл. 3. О председателе.
   <…>
   Гл. 4. О секретаре.
   <…>
   Гл. 5. О казначее.
   <…>
   40. Если Общество будет иметь свою достаточную сумму, то употребить старание приобретать старинныя Русския рукописи, до Российской Истории относящиеся; таковаго же рода книги для составления библиотеки, и разныя редкости, относящияся до древностей и истории России, о чем особое попечение будет возложено на нескольких членов. <…>
   Гл. 6. О благотворителях и соревнователях.
   42. Имя благотворителей Общества получают те, которые сделают какое либо значущее для Общества пожертвование книгами ли, рукописями или денежными либо другими какими-нибудь пособиями.
   43. Соревнователи Общества суть те, которые сообщать будут какия либо важныя сведения, открытия, разсуждения, до предметов упражнения Общества касающияся. <…>
   Гл. 7. О корреспондентах.
   <…>
   46. Общество имеет своих корреспондентов в таких городах России, и в городах иностранных, где более можно предполагать источников к изысканиям до Истории Российской и ея древностей относящихся; почему и число их не назначается.
   47. Корреспонденты назначаются по письменному предложению какого-нибудь члена, который представит, что такой то, живущий в таком-то городе, может быть полезным Обществу доставлением разных сведений, касательно предметов, коими Общество занимается, а и обязывается отвечать на запросы Общества и исполнять его препоручения.
   <…>
   Гл. 8. О правилах Общества и его собраниях.
   <…>
   Гл. 9. О издании актов и прочих сочинений.
   <…>

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. СПб., 1830. Т. 31. № 24492.



   Стевен Христиан Христианович
   (1781–1863)


   Памятник X. Стевену в Никитском ботаническом саду

   Ученый-ботаник, коллекционер. Швед по происхождению. Обучался медицине в Петербурге и Йене. Доктор медицины (1799). Ботанические увлечения Стевена определило знакомство с ботаником М. Биберштейном, при содействии которого Стевен назначен на должность инспектора шелководства на Кавказе (1800–1807). В поездках по Кавказу им сформированы коллекции бабочек и жуков, гербарии. С 1807 г. – помощник инспектора сельского хозяйства Юга России. Жил в Симферополе, выезжая по делам службы на Юг России – от Днестра до Дербента, где проводил исследования, делал новые сборы. В 1810 г. принял предложение генерал-губернатора Новороссии герцога Ришелье стать директором учреждаемого сада (с 1812). В 1820–1821 гг. знакомился с ботаническими садами и коллекциями Европы. В 1826–1851 гг. – главный инспектор шелководства (с 1841 г. – сельского хозяйства) Юга России. Почетный член Петербургской АН и всех российских университетов, член Московского общества испытателей природы. Энтомологические коллекции переданы Стевеном в 1822 г. Московскому университету; в 1843 г. приобретены Министерством государственных имуществ для сельскохозяйственного учебного заведения в Горках под Могилевом. Гербарий передан в дар Гельсингфорскому университету (1860), где хранится до сих пор. Библиотека завещана в Гельсингфоргский университет и Ришельевский лицей в Одессе. Дублеты растений, собранных Стевеном, хранятся в гербариях: Ботанического инсти-тута РАН, Московского, Оксфордского, Мюнхенского, Лейпцигского университетов, ботанических садов в Кью, Берлине, музеев естественной истории в Вене, Париже, Флоренции. Фундаментальный труд по флоре Крыма «Verzeichnissder auf der taurischen Halbinsel wildwachsenden Pflanzen» («Перечень дикорастущих растений Таврического полуострова») не утратил своей значимости по сей день.
   Прежде чем начинать практические работы, Стевен составил «План Экономо-ботаническому Саду на южном берегу Тавриды под деревнею Никитою», представленный в 1813 г. на утверждение Ришелье. Проект предвосхитил тип ботанических садов второй половины XIX–XX вв.; ученый поставил соответствующие задачи (интродукция для Южной России плодово-ягодных и др. полезных растений), с научной точки зрения определил перечень растений для сада, приемлемый для природы Крыма, разработал структуру сада. Несмотря на огромные трудности (недостаток воды, рабочей силы, трудности сообщения с Симферополем), Стевену удалось создать первый в России и один из старейших в Европе акклиматизационный Ботанический сад: в 1820 г. в саду находилось уже свыше 4,5 тыс. видов культивируемых растений. Для научных целей был создан знаменитый «ботанический партер» Стевена (около 2 тыс. видов дикорастущих видов для систематики растений), обширный гербарий и ботаническая библиотека.


   X. X. Стевен
   План экономо-ботаническому саду на южном берегу Тавриды под деревнею Никитою

   [Рукою X. X. Стевена]: Представлено к Его Сиятельству дюку де Ришелье 1813 г. генваря 9 при рапорте № 6.
   Для поощрения садоводства, которое во многих частях Европы составляет важную ветвь народной промышленности, а в России кажется менее других полезных заведений находит охотников, Правительство не могло принимать действительнейшей меры, как учреждение Сада, из коего должны быть распространены всякаго рода полезныя растения. Оне получались доселе по большей части из чужих краев с большими издержками; и часто выписываемыя семена не всходили, или деревья не принялись от обмана продавцев или от порчи во время перевоза. Отвращение сих неудобств и облегчение желающим заводить сад способов достать внутри наших границ за умеренную цену надежныя семена или деревца будет главная цель Таврическаго Казеннаго Сада. Он, впрочем, не ограничивается одними фруктовыми деревьями и огородными травами, но всякия полезныя, хотя и только для украшения служащия растения составляют предмет онаго. Место, для такового запаснаго сада избранное, есть самое способное, ибо теплый климат южнаго берега Тавриды позволяет разводить в совершенстве все, что только в прочей России произрастать может.
   Таврический Казенный Сад будет иметь в виду троякую цель:
   1. Полное по возможности собрание всех без изъятия в здешнем климате расти могущих и в каком либо роде хозяйства полезных или только для украшения служащих дерев, кустов и трав, для познания всех различных видов по наружным их признакам и по образу хождения за ними.
   2. Добывание семян и разведение по мере важности больших или меньших школ таковых, которыя в прочей России произрастать могут.
   3. Разведение больших плантаций таковых растений, которыя одним теплым климатам свойственны, для получения от оных доходов и поощрения тем жителей Тавриды и других способных мер к таковым насаждениям.

   I. О внутреннем разделении Сада.
   Растения, входящия в Таврический Сад, суть следующия:
   1. Фруктовыя деревья.
   2. Деревья и кусты для английских садов.
   3. Травы в хозяйстве полезныя или на фабриках и аптеках употребительныя.
   4. Цветы для украшения садов служащия.
   5. Травы в ботаническом виде любопытныя.
   Следовательно, Сад будет разделен на пять главных частей:
   1 – фруктовый сад, 2 – парк, 3 – экономический сад, 4 – цветник и 5 – ботанический сад. Невозможно и без всякой пользы бы было совершенно отделить все сии части, так, например, в парке будут иногда цветы и фруктовыя деревья, в цветнике будут кусты и т. д.
   Но главныя отделения всегда будут наблюдаемы, сколько сие позволит различность местоположений и грунта земли.

   1. Фруктовый Сад.
   Так как разведение фруктовых дерев составляет полезнейшую часть садоводства, то оно предпочтительно будет предмет Таврическаго Сада. Неопределенность названий и описаний различных сортов и зависимость пользы оных от разности климата и земли, так что те, которыя в пренебрежении в полуденных странах, суть самыя выгодныя в северных, заставляют иметь полное собрание всех возможных дерев фруктовых, и хороших и худых, по одному или по два экземпляра. Они будут собраны из разных мест России и выписаны из чужих краев, а наипаче будут тщательно обысканы сады в Крыму, содержащие много хороших пород. Всем получаемым деревьям будет веден порядочный реестр, содержащий название, краткое описание плода, место, откуда и год, когда получено [121 - Первый каталог растениям Сада был составлен Стевеном уже в 1815 г.; опубликован в газете «Северная пчела», поскольку она «гораздо более других газет в России читается» (Стевен). Первое описание Сада, составленное Стевеном, появилось в печати в 1824 г.]. Оне будут посажены регулярно рядами и на каждом дереве прикреплен ярлык с названием и годом, когда оно посажено.
   Лучшие породы, которые должны быть распространены в России, будут разведены в большом числе для доставления черенков и прутков на отсылку в дальния места и на прививание молодых дерев в школе. Смотря по возможности, иных будет посажено до ста и больше дерев. От каждаго хорошаго сорта разводится школа сколько возможно многочисленная <…>.
   Нежныя породы, о коих нельзя надеяться, чтоб оне могли расти на южном берегу Тавриды, будут заведены болыпия насаждения. Первое место между ими займет маслина. <…> К сему же отделению смоквы, гранаты, фисташки, ююбы и каштаны и пр. принадлежат. Когда оных будет нарочитое число в Никитском Саду, тогда уже можно посылать и в другия места южной России, чтоб производить опыты над ними.
   Лимоны и померанцы едва ли без защиты выдержат зиму даже на полуденном берегу. Однакож разведение оных будет испытано сперва в малом числе и в домах, которые могут быть покрыты зимою, а если удаются (sic) опыты, то разведутся болышия плантации.
   Кусты, дающие ягоды, как то малина, крыжовник, смородина и пр., разводятся на таком же основании, как и фруктовыя деревья. Должно собирать всякие сорта и от лучших разводить школы. Иные могут быть употреблены на живые заборы вокруг отделений фруктовых дерев.
   Виноград по-настоящему не принадлежит к сему заведению. Однакож не исключить совершенно столь полезную часть садоводства, то всякаго сорта винограда будет разведено по нескольку лоз, а хороших пород столько, чтоб и по немногу вина можно было сделать. Сие будет служить для сравнения почвы и климата в Судаке и Никите и для определения, какия породы в каждом из сих мест более выгодны.
   Местоположение в Никите таково, что каждому роду дерев можно дать свойственный ему грунт земли. По сему и фруктовый сад будет разделен по разным местам. В верхней части, где земля лучше и влажнее, будут яблони, груши, каштаны и другия подобныя деревья, в нижней части к морю по каменистым косогорам оливы, гранаты, ююбы, смоквы. Под крутыми утесами к полудню, доставляющими защиту от северных ветров, будут стоять померанцы и лимоны.

   2. Парк.
   В сей части Никитскаго Сада будут разведены всякаго рода деревья и кусты, кроме фруктовых, на таком же основании, как и сии. Всех видов, каковых только достать можно, будет посажено по несколько экземпляров, как для познания ботанических различий, так и для собирания с оных семян, отводков и пр. Оне должны стоять по породам в группах, смотря однакож по грунту земли, нужному для каждаго, и вместе составлять парк в английском вкусе. Самых редких и внимания достойных будут заведены школы особыя, более или менее пространныя. <…> Есть между сими деревьями некоторыя особенно полезныя, коих должно насадить нарочитое число. Таковыя суть: шелковица, желтинник, сахарный клен, восковое деревцо (Myrica coerifera), манновый ясень, пробочный дуб, чай, буде онаго сколько достать можно. <…>

   3. Экономический Сад.
   Растения, к сему отделению принадлежащая, будут разведены или для добывания семян от таковых, которыя довольно уже известны, а в России редко семена дают; или для делания опытов над менее обыкновенным. Оне могут быть разделены на следующие роды:
   1. Огородныя овощи. Одне только лучшия породы, коих семена выписываются, должны быть здесь разведены, напр., цветная капуста, артишоки и пр. Бататы, ямс суть таковыя, над коими можно производить опыты.
   2. Мануфактурныя и другия хозяйственныя травы. Те, которыя в северных губерниях произрастать могут, будут разведены только для семян, напр. карды, софлор, вайда и пр. Другия, требующия теплый климат займут уже нарочитыя насаждения, напр. шафран, тростник <…>.
   3. Лекарственныя травы. Будут разведены обыкновенно по немногу, редкия для семян, а требующия теплый климат так, чтоб некоторое количество оных заготовить можно было.
   4. Кормовыя травы. По недостатку лугов в Никите оне будут сеяны для кормления лошадей и скота, а между тем от них будут собираемы семена для разсылки по другим губерниям.
   5. Хлебныя растения. Хлебопашество должно составить только постороннюю часть хозяйства в Никитском Саду, и ограничивается опытами над менее известными породами <…>.

   4. Цветник.
   Деревья и большие кусты, цветами своими служащие к украшению, должны находиться в парке. Здесь будут разведены одни низкие кустарники, многолетния и однолетния травы. Стараться должно составить сколь можно полное собрание оных, и от всех, а наипаче от лучших сортов, будут собраны семена и сделаны отводки для распространения по России. Особливо будет приложено старание размножить луковицы, покупаемыя доселе за дорогую цену из Голландии и Англии.

   5. Ботанический Сад.
   Безполезно бы было в отдаленном от всех училищ месте заводить полный ботанический сад, содержащий все растения, каковыя только достать можно. Довольно будет ограничиваться двумя предметами.
   I. Собрать все в России дикорастущия травы, дабы снабжать оными разводимыя инде в отечестве ботанические при Университетах сады, которые с большими издержками и трудами и то едва ли, могут оныя достать. Здешний умеренный климат позволяет на открытом воздухе иметь все даже грузинския и северо-персидския растения, которыя в средней России уже должны быть содержаны в оранжереях, или по крайней мере не дают спелых семян.
   II. Из других растений иметь только самыя редкия для содержания переписки и мены с другими ботаническами садами, от коих необходимо нужно заимствоваться большею частью редких дерев и кустов. На первый случай должно довольствоваться таковыми, которыя на открытом воздухе или в парниках расти могут; а со временем можно бы устроить и настоящую теплицу.
   Сии растения будут подобно как в других ботанических садах регулярно посажены по классам и родам по одному или по два экземпляра, разделены на перегодующия и однолетния, и каждое будет иметь свой ярлык с ботаническим именем.

   II. Об управлении и обработывании Сада.
   Заведение по таковому обширному плану, каков выше сего начертанный, требует долгое время и много людей, чтоб приходить в совершенство и потом быть содержану в порядке. Работы хотя отчасти могут быть произведены наемными людьми и поденщиками, но кроме редкости и дороговизны и ненадежности таковых в здешних местах, так что иногда в самое нужное время нельзя оных находить, есть таковыя работы, которыя никак нельзя поручить поденщикам и для коих непременно должны быть навсегда к сему определенные люди. <…>
   К сим работникам будут представлены, если найдутся способные к тому люди, ученики, умеющие читать и писать, которые, обучившись здесь садоводству и ботанике, могут быть определены в России садовниками.
   Садовник из обученных сему искусству россиян или иностранцев имеет печись о разведении, сохранении и размножении всех растений, распоряжает всеми подробностями работ в Саду, обучает учеников, надзирает над поведением работников и водит ежедневный журнал о производимых в Саду работах.
   Буде найдется способный к тому человек, то ему будет дан подсадовник, который совершенно состоит у него в команде.
   Главный надзор над Садом будет иметь Директор, определяемый Господином Военным Губернатором, и от него одного зависящий. Его долг будет назначать все работы в Саду и распоряжать всеми заведениями <…>.
   Первые годы протекут в учреждении Сада, приготовлении земли, доставке и насаждении растений, прививании большого количества фруктовых дерев и пр., так что мало останется времени на размножение в большом количестве дерев для разсылки по другим местам, но как скоро только можно будет, то на сие будет обращено главнейшее внимание. <..> Коль скоро могут быть отпущены таковыя деревья и другия растения и семена, то оне будут продаваться желающим по самым умеренным ценам, и о том извещено газетами или другим образом. Так как дорога в Никиту отменно трудна, то, если она до того времени не будет исправлена, нужно доставить отпускаемыя деревья в Симферополь или лодками в какое либо приморское место, откуда покупщики могут оныя принимать.
   Суммы, выручаемыя за продажу дерев и семян, будут употреблены на распространение Сада; а когда фруктовыя деревья дойдут до совершенства, то продажею разных плодов можно будет содержать Сад, не обременяя более Правительства. Даже нет сомнения, что со временем при хозяйственном распоряжении сверх суммы, на содержание Сада потребной, должен оставаться нарочитый чистый доход Казне.

   III. О строениях.
   Пока не будет определено, каковаго рода работники должны быть в Таврическом Казенном Саду, то невозможно в точности назначить все строения. А первоначально необходимо нужны:
   1. Казарма для работников с особенной избой для подмастеров.
   2. Дом для жительства садовника с кухней и кладовой.
   3. Дом для директора Сада и к нему флигель с людской, кухней и кладовой.
   4. Магазин для клади хлеба и материалов и под оным погреб.
   5. Конюшня и стойла для лошадей и рогатаго скота.
   6. Холодная оранжерея для лимонных дерев, которая летом разкрывается.
   Величина и внутреннее распоряжение сих строений предоставляется Директору Сада, который имеет соображаться с отпускаемой ежегодно на содержание Сада суммою.

   X. О библиотеке и кабинете.
   По отдаленности Никиты и самой Тавриды от всяких учебных пособий, и по безпрестанному распространению ботаники и садоваго искусства, нужно, дабы не отстать от успехов в других землях, почерпать сведения из выписываемых книг. Но умеренность суммы, которая может быть отделена от покупки книг, заставляет ограничиваться самыми необходимыми для познания фруктовых и других дерев, отечественных растений и новейших открытий по садоводству [122 - В 1814 г. в письме к министру внутренних дел Стевен просил «отпустить безденежно из Кабинета» хотя бы одну книгу, чрезвычайно необходимую для работы: «Pallas. Flora Rossica».]. Выбор сих книг предоставляется директору.
   Кабинет должен состоять из собрания: 1) всякаго рода плодов и семян, каковыя только достать можно, а наипаче тех, которыя посеяны в Никите, 2) сушеных растений, как дикорастущих в Крыму, так и разводимых в Саду, 3) всякаго рода дерев в отрубах и дощечках для познания леса в разных прорезях и видах.
   На составление сих кабинетов не должны быть употреблены деньги, кроме на посуду и бумагу, в коих семена и растения будут сохранены. Собирать оныя должны в свободное время ученики, которые тем самым имеют случай обучаться.

   1. Успех сего Сада зависит большею частью от достаточнаго числа непеременных работников, которые под надзором садовника могли бы научиться нужным работам. По саду никак не способны солдаты, присылаемые на работу, или другие поденщики, которые или весьма останавливают работы, или даже много портят, пока несколько привыкнут. А необходимо нужно определить так, как к Судакскому виноградному училищу, рекрут или еще лучше покупать несколько семей людей, которые, подобно приписным к фабрикам и рудокопаньям, производили бы все работы в Саду, на таком однакож основании, чтоб они притом могли бы иметь и собственныя свои хозяйства. Полагая нужными от 20–24 работников, надлежит купить около 50 душ мужескаго пола, на что потребуется сумма 10–12 000 рублей.
   <…>
   4. На построение нужных в Саду домов и других строений нужно отыскать подрядчика, а сочинение планов и смет препоручить Губернскому Архитектору по назначению директора Сада.
   <…>
   6. Об отпуске на сии потребности сумм из Симферопольскаго Казначейства нужно дать повеление.

   Печатается по: Вульф Е. Материалы по истории Никитскаго Ботаническаго Сада. Архив Никитского Ботанического Сада за 1813–1815 гг. // Известия Таврической ученой архивной комиссии. Симферополь, 1918. № 55. С. 218–225.



   Аделунг Федор (Фридрих) Павлович
   (1768–1843)


 //-- * * * --// 
   Историк, библиограф. Уроженец Германии; окончил университетский курс в Лейпциге. С 1794 г. в России. С 1800 г. цензор и директор немецкого театра в Петербурге. В 1803 г. назначен в наставники великих князей Николая и Михаила Павловичей. Член-корреспондент Петербургской АН (1809), почетный член Московского, Харьковского и Дерптского университетов. С 1824 г. директор Института восточных языков при Министерстве иностранных дел. Его труды по обозрению русской и зарубежной литературы положили начало русской книжной статистике. Автор ряда работ по археологии (сочинение о Корсунских вратах Софийского Новгородского собора) и истории России (работа «Kritisch-literarische Uebersicht der Reisenden in Russland» («Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. и их сочинений») удостоена полной Демидовской премии; рецензия на книгу написана академиком К. М. Бэром). Член Румянцевского кружка. Принимал участие в создании Румянцевского музея.
   В 1817 г. Аделунг выступил с «Предложением об учреждении Рускаго Национального Музея», долженствующего содействовать сохранению, изучению памятников отечественной истории и способствовать просвещению. В предлагаемом им разделении предметов на четыре основных класса сделана попытка сгруппировать их по профильным группам, причем «памятниками» в данном случае названы оружие, предметы археологии и нумизматики, которые в то время входили в группу т. н. древностей. Примечательно, что Аделунгом вводится понятие «самое полное собрание»: стремление к исчерпывающему знанию – характерная примета времени и качество, все более приобретаемое музейными коллекциями.


   Ф. П. Аделунг
   Предложение об учреждении Рускаго Национальнаго Музея

   Сочинитель сей статьи разумеет под названием Националънаго Музея сколь возможно полное собрание всех предметов, относящихся к Истории, состоянию и произведениям какой либо земли и ея жителей. Нет никакого сомнения, что таковыя собрания весьма полезны для скораго и легкаго обозрения протекших событий и настоящаго положения Государства, и при первом помышлении о заведении сего рода явствует, что оно было бы преимущественно в России чрезвычайно важно. Может быть, следующия строки в состоянии содействовать дальнейшему развитию сей мысли и тем возбудить убеждение в великой важности и пользе учреждения Рускаго Националънаго Музея.
   Неизмеримое Российское Государство, по чрезвычайной обширности своей, должно быть обильнее всякаго другаго предметами, достойными внимания его жителей. На великом его пространстве представляются взору наблюдателя земли, лежащия во всех климатах, изобилующия самыми разнообразными произведениями, обитаемыя народами, противоположными между собою в происхождении, языке, вере, образовании, обычаях и одежде; страны, важныя поныне в Истории древности, и другия, коих жители только в новейшия времена заняли место в Бытописании. Какое богатое поле для испытателя Истории, для ревностнаго сына Отечества, которому свято все, что относится к любезной его родине! Какой неисчерпаемый источник для пополнения всех частей познаний человеческих, которому подобнаго не найдем ни в одной из других стран в свете! – При всем том нигде еще не сделано у нас опыта собирать и приводить в порядок все, что относится к России, к ея Истории, к прежнему и нынешнему ея состоянию, и чрез то не только облегчать приобретение познаний о состоянии Отечества, но – представляя взору любопытных памятники и произведения онаго, возбуждать истинное к нему уважение, поощрять к подражанию в изделиях искуства и распространять полезныя знания всякаго рода самым легким и приятным образом. Заведение сие принесло бы пользу и в другом отношении: посредством онаго можноб было предохранить от разсеяния и истребления тысячи любопытных предметов – ив сем отношении предложение сие достойно преимущественнаго внимания. Безчисленные памятники Истории и Искуства разсеяны во всем Государстве по рукам частных людей, которые нередко вовсе не знают цены их; сверх того предметы сии лишаются важной части своего достоинства от того, что они хранятся поодиночке и без всякой с другими связи, в которой можно б было надлежащим образом пояснить и оценить их; притом они подвержены случайным повреждениям и даже истреблению, и большею частию вовсе погибают для Истории. Можно утвердительно сказать, что в России нет фамилии, которая не имела бы в обладании по крайней мере одного памятника сего рода. Конечно немногие откажутся от принесения оных (естьли только вещи сии несопряжены с личною или фамильною для них важностию) в дар Отечеству. Большая часть с радостию присоединит сии отдельные предметы к большому всенародному собранию, где они приобретут надлежащее достоинство занимаемым ими местом.
   Сколько мне известно, нет еще ни в каком Государстве подобнаго Музея [123 - К этому времени в Европе были основаны Британский музей в Лондоне (1753), Национальный музей в Стокгольме (1792) и др.], есть ли изключим Королевство Венгерское, в котором один знаменитый Патриот, граф Чеченый, в 1802 году принесением в дар Отечеству богатых собраний своих положил основание единственной доныне в своем роде сокровищнице [124 - Основу одного из старейших музеев Европы – Венгерского Национального музея составила коллекция графа Ференца Сечени, подаренная им в 1802 г. венгерской нации.]. Но сколь ограничены должны быть предметы и средства столь малой земли, какова Венгрия, в сравнении с тем, что может сделать Империя Российская! С какою скоростию составилось и обогатилось бы собрание сего рода в России, где, для исполнения какого либо общеполезного предприятия довольно одного приглашения, довольно примера Монарха, споспешествующаго всякому благому намерению, и некоторых Его Вельмож. Сочинитель сей статьи почел бы себя несказанно щастливым, естьли б посредством оной мог споспешествовать основанию подобнаго заведения, даже, есть ли б предуготовил он исполнение сего начертания со временем. Дотоле, может быть, любопытно будет видеть подробное изложение плана Националънаго Рускаго Музея.
 //-- Предметы, составляющие Национальный Руский Музей. --// 
   Предметы, долженствующие составить Национальный Руский Музей, весьма удобно могут быть разделены на четыре главные класса, кои суть: I. Литература и Искуства, II. Памятники, III. Народознание (Этнография), IV. Произведения Природы и изделия.

   I. Литература и Искуства.
   В сем отделении заключаются все произведения Литературы и Искуств, относящияся к России. Оно разделяется на четыре подразделения, по различию средств для сообщения памятников сего рода потомству. Посему оно будет содержать в себе четыре разныя собрания, а именно: 1) Библиотеку. 2) Собрание рукописей. 3) Собрание ландкарт и планов. 4) Собрание статуй, бюстов, барельефов, картин, рисунков и гравировок.
   1) Библиотека заключает в себе сколь возможно полное, систематическим порядком расположенное собрание всех книг, напечатанных на Руском и иностранных языках о России, и разделяется на следующия части:
   A. История со всеми вспомогательными к ней Науками, как то: Хронологиею, Генеалогиею, Нумизматикою и пр.
   B. География, как общая, так и частная разных Губерний и уездов, и Топография.
   C. Статистика, по всем ея отраслям.
   D. Путешествия по России Руских и иностранцев. Присем должно стараться о составлении самаго полнаго собрания важных для Истории и Географии Россииской творений старинных путешественников по России, Англичан, Италиянцев и Немцев.
   Е. История Руской Литературы или Руская Библиография, т. е. самое полное собрание всех книг, напечатанных в России со введения книгопечатания.
   2) Собрание рукописей обо всех предметах, касающихся до России, особенно исторических, из коих многая без внимания и пользы тлеют в частных архивах и кипах неважных бумаг, и нередко истребляются с величайшим равнодушием и невежеством. При некотором обогащении сего отделения, особенно граматами, нетрудно было бы заняться важною для Истории и Дипломатики Руской Палеографией) Славянскаго и Рускаго языков, которой доныне нет вовсе.
   3) Собрание ландкарт и планов. К сему отделению относятся все рисованныя и гравированныя как в России, так и в чужих землях в течение трех последних столетий и ранее карты Российскаго Государства и разных частей онаго, ситуационные чертежи, планы осад и сражений, виды городов, достопамятных мест, зданий и проч.
   4) Собрание статуй, бюстов, барельефов, картин, рисунков, гравировок. Сие собрание должно быть составляемо с двоякою целию. Во-первых: оно должно быть первым Руским Пантеоном, в котором должны храниться не только портреты разных особ, но и изображения достопамятных происшествий из Российской Истории. В отделении портретов должны находиться изображения всех Российских Государей, знаменитых Полководцев и воинов, отличных Служителей Веры, Государственных Чиновников и других знаменитых сынов России. Достигнув некоторой полноты, что без сомнения, скоро воспоследует, сие отделение составит собственный храм Руской Истории, котораго действия будут весьма важны возбуждением любви к Отечеству, усердия к службе и раскрытием таящихся способностей, равно как и устрашением от пороков и преступлений, посредством изображения людей порочных и их преступных деяний. – Другая цель сего собрания будет: составить галлерею отличных произведений Рускаго Художества и облегчить обозрение хода Изящных Искуств в России. Наблюдатель успехов отечественных и любитель Искуств найдут здесь достаточную пищу для своего любопытства, а молодые Художники обретут самые изящные предметы для изучения и подражания.

   II. Памятники.
   Отделение памятников должно состоять из двух классов: в первом должны заключаться памятники древних, а во втором средних и новых времен, т. е. собственной России в нынешнем ея пространстве.
   К первому классу принадлежат:
   1) Собрание Греческих, Римских и других древних монет, найденных в разных областях Российской Империи, особенно же в Крыму, богатом древностями сего рода, и на берегах Чернаго Моря.
   2) Греческия и Римския, найденныя в России, статуи, бюсты, сосуды, орудия, надписи, резные камни и другие остатки древняго Искуства, с означением при каждой вещи, равно как и у монет, места, где оная найдена.

   К числу памятников средних и новых времен принадлежат:
   1. Самое полное собрание всех чеканенных в России с древнейших времен монет и медалей, также медалей, выбитых в чужих краях в память великих Россиян или достопримечательных происшествий, касающихся России.
   2. Собрание Руских Исторических памятников, как то статуй Татарских и Монгольских, порубежных камней, надписей, печатей, утвари и пр. и пр.
   3. Российское оружие от древнейшаго до новейшаго, равно как и все вещи, относящияся к военному делу древних Россиян. К сему отделению принадлежит собрание ружей и пистолетов, относящееся к Истории огнестрельнаго оружия в России.

   III. Этнографические собрания.
   В них заключаются все предметы, относящияся к познанию многочисленных народов и поколений, населяющих пространную Российскую державу. Россия в сем отношении может собрать сокровище самых многоразличных предметов, которому подобнаго неможно составить ни в какой другой земле света. Сие собрание должно содержать в себе следующия отделения:
   1. Одежда; к ней относятся вещества и орудия, употребляемыя при изготовлении оной, и все украшения тела, наряды и пр. и пр.
   2. Оружие: копья, булавы, мечи, кинжалы, кожи, секиры, шишаки, щиты, луки, стрелы всех родов, употребительные у народов, кои не суть Славянскаго происхождения.
   3. Утварь, разныя орудия и все, что относится к образу жизни и упражнениям сих народов, как то орудия земледелия, звериной и рыбной ловли; модели домов, повозок, памятников и пр.
   4. Языки. Жители России употребляют около ста языков и наречий. Должно составить самые полные Словари, Грамматики, или по крайней мере собрания слов сих языков и наречий, и хранить в сем средоточии всех предметов, относящихся к распространению познания о происхождении, сродстве и Истории обитателей России.

   IV. Произведения Природы и Искуства.
   Сие отделение заключает в себе также два главные класса: в первом помещаются произведения Природы, а во втором изделия Руских механических Художников и мастеровых.

   1. Произведения Природы содержат в себе:

   A. Животных, а сии
   а. Четвероногих, состоящих
   α. В чучелах
   β. В костях и других находимых в России остатках исчезнувших родов животных.
   b. Чучелы птиц.

   Сюда принадлежат все произведения царства животных, в первоначальном состоянии и выделанныя.
   с. Насекомых.

   B. Минералы и драгоценные камни, которыми изобилует Россия, в систематическом порядке, равно как и другия произведения земли, каменная соль, горное масло, нефть и пр.

   C. Растения. Сии последния два отделения состоять каждое из двух классов:
   a. В первоначальном, природном состоянии и
   b. В изделиях, из коих может быть составлен полный Технологический Кабинет предметов житейских потребностей, роскоши и торговли.

   2. Отличныя произведения Руских механических Художников, машины, модели, планы и пр. заслуживающая быть преданными памяти потомства.

   Можно б было с великою удобностию поместить все сии предметы в следующих осьми отделениях, и таком же числе отдельных зал:
   1. Библиотека с хранилищем рукописей и чертежей.
   2. Собрание художественных произведений.
   3. Руский Пантеон.
   4. Древности.
   5. Монетный Кабинет.
   6. Этнографическое собрание.
   7. Кабинет Естественной Истории.
   8. Палата машин и моделей.
 //-- Средства для составления Музея. --// 
   В России, при патриотическом образе мыслей жителей ея, основание и умножение подобнаго заведения будет легче, нежели где-нибудь. Но, и в сем случае, как во всех прочих, будет предшествовать великий пример Монарха, принимающаго с благосклонностию и ревностию всякое средство для распространения полезных знаний и упражнений. Щедрота Александра не откажет положить основание сему заведению повелением доставить в оное лишние или двойные предметы (дублеты) из других мест, и приглашением начальствующих в Губерниях к доставлению всего находимаго случайно, и к сообщению сведений о том, где что продается. Таким образом вскоре будет положено сему Музею блистательное начало. Всенародное приглашение ко всем благомыслящим обитателям неизмеримаго Российскаго Государства, конечно, самым успешным образом будет споспешествовать приращению и дополнению сего заведения. Всякой, имеющий в обладании своем какой-нибудь из предметов, входящих в состав онаго, конечно с удовольствием принесет оный в дар заведению, имеющему столь изящную цель, в котором приношение его, важное или неважное, от занимаемаго им места и, может быть, от пополняемаго им недостатка, получит несказанную цену. Всякое, и самое малое, приношение будет вносимо в особенную книгу с означением имени дарителя. Целыя подаренныя Музею собрания могут навсегда называться по имени пожертвовавшаго ими. Но не одних редких предметов – и денежных пожертвований надлежало бы ожидать от публики для уплаты важных издержек, сопряженных с сохранением и обогащением Музея. И в сем случае должно принимать всякое даяние с благодарностию и по временам предавать оныя во всенародное известие.
 //-- Управление Музея. --// 
   Музей должен состоять под управлением образованнаго Науками Директора и находиться в ведении Министерства Народнаго Просвещения. Директор заведывает всем заведением сим, распоряжает каждым собранием, дает в том отчеты Министру Народнаго Просвещения и получает непосредственно от него надлежащия приказания. Он представляет ему в управлении Музеем, приходе и расходе суммы полугодовыя донесения, ведет ученую переписку от имени Музея с казенными местами и частными особами; свидетельствует по временам состояние различных собраний и имеет в ведении своем всех Чиновников сего заведения. Для производства переписки и других дел имеет он Канцелярию, в которой число Чиновников увеличивается по мере умножения трудов.
   Кроме Директора определяются при Музее:
   1. Библиотекарь, которому в начале может быть поручено смотрение за рукописями, ландкартами и собранием монет.
   2. Смотритель Натуральнаго Кабинета, который в начале также может иметь в ведении своем Палату машин и моделей.
   3. Смотритель собрания древностей и Этнографическаго отделения.
   4. Смотритель при картинах, гравировках и других художественных произведениях, равно как и при Российском Пантеоне.

   Все сии Смотрители получают со временем одного или более помощников, по мере увеличения каждой отдельной части.
   Кроме сих Чиновников, при Музее должны находиться по крайней мере шесть человек служителей для наблюдения чистоты и охранения вещей, для разсылок и пр.
 //-- Помещение Музея. --// 
   Здание, для помещения Рускаго Национальнаго Музея, должно быть велико, просторно и лежать не в отдаленной части Столицы, для облегчения посещения и осматривания онаго. Сверх зал, необходимых для помещения различных собраний, надлежало бы иметь в нем и приличную квартиру для жительства Директора. Нет сомнения, что при щедроте Государя Императора, поощряющаго Монаршим вспоможением всякое общеполезное дело, и сие заведение не осталось бы долгое время без особеннаго, удобнаго для помещения онаго здания. До того времени можно б было из сумм, собранных добровольными приношениями, нанять приличную квартиру и выставить в оном предварительно вещи, поступающия для составления Музея.
 //-- Употребление Музея. --// 
   Надлежало бы открывать Музей по два раза в неделю для публики и позволять в сии дни вход в оный всякому порядочно одетому человеку. При особенных случаях, например для посещений путешественников, можно открывать оный во всякое время. В назначенные дни Смотрители разных отделений должны провожать посетителей по залам и давать требуемыя пояснения при всякой вещи, которая недовольно подробно истолкована в приложенном описании. Ученым и Художникам позволено будет в самом заведении, при Смотрителях, делать выписки из книг и рукописей и срисовывать достопамятные предметы; но из Музея ни под каким видом нельзя отпустить ни одной вещи.

   Вот первоначальной, необработанной план заведения, коего нельзя иметь ни в какой земле в свете в том объеме и с столь легкими средствами, как в России. Усердно желаю, чтоб сии строки содействовали, сколько-нибудь, началу подобнаго учреждения, которое озарит Отечество новым блеском и будет новым памятником щедрот Александра, Покровителя Муз, распространяя образование и любовь к Отечеству щастливых Его подданных.

   Печатается по: Сын Отечества. 1817. № XIV. С. 54–72.



   Вихман Бурхард Генрих
   (1786–1822)


   Историк, коллекционер. Уроженец Лифляндии, дворянин. Обучался медицине и изучал социальные науки в университетах Йены, Гейдельберга, Дерпта. С 1807 г. служил учителем истории и статистики в Пажеском корпусе; воспитатель детей принца Александра Вюртембергского. Директор народных училищ Курляндии. В 1814–1815 гг. секретарь и библиотекарь графа Н. П. Румянцева. Состоял на службе в департаменте духовных дел. Принимал участие в составлении энциклопедии Эрша и Грубера. Опубликовал ряд ценных источников из венского и вольфенбюттельского архивов. Член Румянцевского кружка. Вихман составил значительную коллекцию книг и рукописей по истории России (здесь находились уникальные издания записок о русском государстве XVI–XVII вв. 3. Герберштейна, Н. Витзена, И.-Г. Корба). Свою коллекцию предполагал поместить в задуманный им Российский Отечественный музей (передана библиотеке Главного штаба).
   Проект создания музея «Российский Отечественный музей» был впервые опубликован на немецком языке в 1820 г. («Russland Nationalmuseum». Рига, 1820), на русском языке в «Сыне Отечества» в 1821 г. Стал вторым (после проекта Ф. П. Аделунга) проектом комплексного национального музея, посвященным «исключительно и во всем пространстве сего слова отечественным познаниям». Структура музея предполагала подразделение на два главных отдела: предуготовительный (рукописи, исторические документы, национальная библиотека, различные исторические памятники) и действующий, цель которого – забота о сохранении, собирании сокровищ и о распространении сведений о них (т. е. определенный прообраз научного отдела современного музея). Собрание музея, по замыслу Вихмана, должна дополнить галерея портретов выдающихся отечественных деятелей. В этом можно усмотреть зарождение в России нового типа музея – национальной портретной галереи, появление которого связано с усилившейся персонификацией истории, развитием национального самосознания. Обращает на себя внимание и замысел Вихмана устроить галерею русских икон: сакральные предметы обретут значение историко-художественных памятников значительно позже.


   Б. Г. Вихман
   Российский Отечественный музей

    [125 - Сия статья написана бывшим Директором Гимназии и Училищ Курляндской Губернии и Кавалером Г. фон Вихманном, ревностно занимающимся Историею и Древностями России. В прошлом, 1820 году издал он в Берлине книгу под заглавием: Sammlung bisher noch ungedruckter kleiner Schriften zur altern Geschichte und Kenntniss des russischen Reichs. (Т. е. Собрание ненапечатанных доныне мелких сочинений, относящихся к древней Истории и познанию Российскаго Государства.) Выписки из сего любопытнаго собрания помещены были в Вестник Европы. В нынешнем году напечатано в Лейпциге новое его сочинение: Хронологическое исчисление происшествий Российской Истории, со дня рождения Петра Великого до нашего времени. Г. Вихманн имеет богатую Библиотеку всех книг, напечатанных в России и чужих краях касательно Российской Истории, собранную им с великими трудами и издержками, и готов пожертвовать оною Отечественному Музею, если патриотический план сей приведен будет в действо. Пр. Изд.]
   Музеи, заключающие в себе, до малейшей подробности, все, что относится к отечественной Словесности и к произведениям народнаго гения, предлагают любопытному патриоту сколь возможно полное обозрение всего того, что Природа и промышленность, Науки и Художества произвели в его отечестве [126 - В 1817 году Г. Статский Советник Аделунг поместил уже в Сыне Отечества и в Русском Инвалиде свой план учреждения Российскаго Отечественнаго Музея. Мы надеемся, что одно другому не помешает в желаемом успехе – напротив того, обе статьи совокупно будут убеждать к содействию предполагаемой цели. Пр. Соч.].
   Таковые Отечественные Музеи, говоря только о соседственных Государствах, существуют: в Греце так называемый Иоаннеум, в Песте тамошний Национальный Музей, в Брюнне Моравско-Силезский Государственный Музей, в Праге Богемский Национальный Музей, в Вене (отчасти) Политехнический Институт [127 - Вихман упоминает существующие поныне: Земельный музей Штирии «Иоаннеум» (Landesmuseum Joanneum) в Граце, Австрия, один из старейших общедоступных музеев Европы (основан в 1811 г.); Национальный археологический музей в Пестуме (Museo Archeologico Nazionale di Paestum), Италия; Городской музей Брно (Brno City Museum), Чехия (основан в столице австрийского маркграфства Моравии Брюнне в 1817 г.); Богемский национальный музей в Праге (основан в 1818–1821 гг.). Называя в этом ряду Императорский Политехнический институт (Imperial-Royal Polytechnical Institute) в Вене (основан в 1815 г.), Вихман, скорее всего, имел в виду сформированный при институте к 1817 г. Museum of Technology.]. Хотя почти все сии заведения основаны пожертвованиями частных особ, но столь полны и обширны, что приводят в изумление чужестранца, особливо если он разсмотрит, сколь ограничено пространство владения, в котором каждый из них находится.
   Если Россиянин, исполненный любовию к отечеству, имел случай обозреть сии заведения, находящияся почти у границ России, если он не был равнодушен к торжеству их основателей и к живейшему участию всех сословий, соревнующих их благосостоянию, то без сомнения он мысленно вопросит у самого себя: почему же недостает в нашем отечестве заведения столь важнаго – заведения, которое долженствует быть обширно, по пространству нашего отечества, и почему, для учреждения онаго, не пользуются тем счастливым, мирным временем, когда Благословенный Александр у подножия Своего трона устроил твердое седалище Палладе, когда при истинных достоинствах, царствующих на троне, народная гордость усугубляет свое благородное величие, когда вельможи, каков Граф Румянцев, истощают свои сокровища на обогащение отечественных познаний [128 - Деятельность графа Н. П. Румянцева (1754–1826) и объединившегося вокруг него Румянцевского кружка в 1810–1820-е гг. способствовала проведению исторических научных изысканий и экспедиций, формированию исторических коллекций.], наконец тем временем, когда Карамзин, возбудив всеобщее внимание к успехам отечественной учености [129 - Сочинение писателя и историка Н. М. Карамзина (1766–1826) «История государства Российского» (т. 1–12; 1816–1829) оказало значительное влияние на становление исторической науки в России.], заставляет еще многаго ожидать, – почему, спросит Россиянин, недостает у нас поныне народнаго памятника, которым Государство и народ столь величественно могли бы увековечить свое бытие и воскресать в потомстве?

   Сын Отечества, 1815

   Россия ныне не то Государство, каким оно было за сто лет; оно не есть уже Государство, в которое должно вводить Европейскую образованность. В начале прошедшаго века надлежало ей утвердить свою политическую силу, и только с медленностию и постепенностию могла она присовокуплять к тому почтение, которое Государства приобретают Науками и Художествами. Но когда утвердилось внутреннее и внешнее ея могущество, тогда и учреждения о распространении учености стали на предназначенной им степени [130 - Видимо, надо читать «ступени».]. Люди отличных дарований престали действовать отдельно; для них открылись многие способы к совокупным трудам. Чем продолжительнее сие соединение умов, тем сильнее становится их действие. Хотя отечественным познаниям посвящено уже много особенных частных учреждений, но поныне совершенно недостает главнаго, именно такого учреждения, в котором Россияне могли бы приносить жертвы своим Пенатам и трудиться единственно для пользы Наук отечественных. Да будет мне позволено изложить вкратце, каким образом было бы можно воздвигнуть сие истинно патриотическое здание для распространения отечественных сведений! Да оградится сие предложение от упреков мелочной подробности, справедливым, неоспоримым изречением Рошфуко: «Pour bien savoir les choses, il faut en savoir le detail» [131 - Имеется в виду французский писатель XIX в. Франсуа де Ларошфуко и его изречение: «Чтобы хорошо знать вещи, нужно знать их в деталях».].
   Отечественный Музей, посвященный исключительно и во всем пространстве сего слова отечественным познаниям, как национальное, под Высочайшим покровительством учрежденное заведение, должен быть разделен, по нашему мнению, на два главныя отделения, и хотя каждое из них имеет свое особенное назначение, но их существование не должно быть разделяемо. Первое, которое можно назвать предуготовителъным, имеет главное попечение, «собирать и хранить все, что относится к отечественным познаниям о России, и доселе вовсе или только отчасти и не совсем вполне было известно». Сие отделение составляет первую обширную национальную галлерею, в которой каждый гражданин, для своего просвещения, находящагося в тесной связи с познанием его отечества, имел бы право отыскивать нужные материялы и сведения. На основании сего предположения, к первому отделению должны относиться:
 //-- 1 --// 
   Непрерывное и полное собрание всех рукописей, хроник, граммат и документов, относящихся к отечественной Истории, Дипломатике и гражданскому устройству; со всех сих бумаг оно должно стараться приобретать самые точные списки. Поелику сии памятники минувшаго, и особенно древнейшие, разсеяны, как известно, внутри и вне Империи, то отечественный Музей должен пещись, чтобы приобретение оных было облегчено Монаршим соизволением или пособием. В самом Государстве, получив предварительно Высочайшее соизволение, можно было бы просить Главныя Начальства, в ведении которых находятся Архивы, Государственный, Сенатский, Синодальный, Иностранной Коллегии и прочих присутственных мест, о сообщении копий или на первый случай хотя реестров находящихся в них манускриптов; в то же время разослать приглашения к частным особам, имеющим собственныя Библиотеки, с прозьбою о сообщении в Отечественный Музей находящихся у них рукописей, в виде ли пожертвования или за соразмерное вознаграждение, или хотя на некоторое время. По совершении сего дела, должно составить главные реестры всем таковым находящимся в Государстве рукописным памятникам, с точным означением их содержания и места, где они хранятся, и открывать сии реестры всякому, кто желает оными пользоваться. Вместе с сими разысканиями в самом Государстве надлежало бы, избрав несколько ученых особ, знающих Славянский, древний Немецкий, Италиянский и Латинский языки и уже опытных в разбирании древних рукописей, послать их в чужие край в двух направлениях: во-первых, чрез Або, в Швецию, Данию, Северную Германию, Голландию, Францию и Англию, а во-вторых, чрез Краков, Венгрию, Трансилванию, южную Германию и Италию [132 - Удостоверясь лично о важности иностранных Архивов, я открыл уже в другом месте мою мысль о подобном путешествии. См. книгу: Собрание ненапечатанных доныне мелких сочинений, относящихся к древней Истории и к познанию Российскаго Государства. Берлин 1820. – Прим. Соч.]. Дав сим Ученым нужное пособие на щет Правительства и рекомендательныя письма от его имени, возложить на них обязанность не пропускать ничего, и найденное, хотя бы оно казалось вовсе неважным, списав как можно вернее, привезти с собою. – Не должно думать, чтобы сие предположение могло быть совершено посредством обыкновеннаго письменнаго сношения. С одной стороны, хотя и имеем мы между учеными иностранцами несколько корреспондентов и хотя они должны исполнять сию обязанность, но они очень неохотно и редко трудятся для исполнения чужих поручений, которыя, в настоящем случае, потребовали бы много времени. Притом они, как по опытам известно, ограничивают свои занятия только теми творениями, которые одним им кажутся важными. С другой стороны, нет почти нигде надежных перепищиков, а немногие к тому способные потребовали бы, за поспешную работу, дорогой платы. Напротив, предлагаемыя путешествия стоили бы Правительству тем менее, если бы избранным поручено было на щет Отечественнаго Музея, совокупно с другими учеными заведениями, покупать у Немецких и Голландских антиквариев недостающия в их собраниях литературныя редкости, первоначальныя издания (editiones principes), древние и драгоценные оттиски. У сих антиквариев (что может быть доказано на деле) самыя редкия творения покупаются за одну цену с оберточного бумагою (маклетурою) [133 - Весьма недавно в Фюрте и Нюрнберге проданы сочинения: Герберштейна 1594 за 2 р. ассигн., Корба за 3 р., Майерберга издание в лист за 2 р., полное сочинение Дюмона за 15 р. и Гванини Сарматия, издание в лист, за 36 копеек.]. Если встретится подобный случай, то выгодою от покупки вознаградятся издержки путешествия; таким образом и Российския ученыя Общества, во всяком отношении, получат сугубую пользу.
 //-- 2 --// 
   Национальная Библиотека, в самом пространном смысле ее значения, должна быть разделена на две половины: первая, заключающая в себе главную Библиотеку, будет состоять из собрания всех вышедших со времени введения в России книгопечатания сочинений на Российском и Славянском языках, расположеннаго по хронологическому порядку, не исключая ни одного издания, каким бы шрифтом ни было оно печатано. Также ни под каким предлогом не должны быть исключаемы из сего собрания разные переводы (оные должны быть расположены отдельно): они не мало способствовали к образованию Российскаго языка, дав ему первоначальный ход. Разсматривая сии переводы постепенно, мы найдем в них, какое направление имел дух Российских Писателей в разныя времена и какие успехи сопровождали образование их вкуса. В другой, вспомогательной Библиотеке должно собирать все те сочинения, которыя с самых древних и до новейших времен напечатаны на разных языках и почему либо относятся к России. Надлежит стараться о приобретении каждаго издания и каждаго перевода таких книг, и наконец учредить особое отделение, пекущееся о собрании важнейших творений, руководствующих к точному познанию Истории северных Государств вообще и Славянских поколений в особенности. Должно стараться, чтоб в обеих сих Библиотеках, по крайней мере по прошествии нескольких лет, не было недостатка ни в одной рукописи и ни в одной книге, касающейся до нашего отечества, или отличающей дух и свойство какого-нибудь отечественнаго Писателя. Ни одно из наших отечественных Книгохранилищ не имеет сей необходимой полноты, между тем как некоторыя из Библиотек иностранных, например Геттингенская, представляют собрание полнейшее, хотя с некоторым ограничением. К сожалению, можно предсказать, что приобретение сей полноты будет стоить весьма больших трудов и немалаго времени; ибо доселе, по непростительному небрежению, многия и важныя из таковых сочинений остались неизвестными в отечественной Литературе и навсегда потеряны для собирателей. Сколь богата была бы Российская древняя История материялами, если бы они тщательнее были хранимы! Сколько подробностей имела бы наша новейшая, с каждым годом от нас отдаляющаяся История, когда бы, приводя здесь только один пример, Петербургския Ведомости, хотя за 50, если не за 100 лет, были собираемы; когда бы из множества так называемых случайных сочинений, изданных во время разных Правлений, весьма часто в малом числе экземпляров, не была большая часть утрачена! Сии сочинения открывают по крайней мере какое-нибудь одно историческое происшествие. Да примет Отечественный Музей деятельнейшее попечение о предупреждении подобной потери на будущее время и о сохранении того, что так легко может быть уничтожено. Реестры книгам, находящимся в Библиотеке, имеют быть расположены по примеру Геттингенских и Дрезденских, из коих последние подробно описаны ученым и опытным по сей части Эбертом [134 - Эберт Фридрих Адольф (1791–1834) – немецкий библиограф, главный библиотекарь Королевской библиотеки в Дрездене, чьи труды «Die Bildung des Bibliothekars» (1820), «Algemeines bibliographisches Lexicon» (1821–1830) явились значимой вехой в развитии европейского библиотековедения. Состоял в деловых отношениях с Н. П. Румянцевым, Ф. П. Аделунгом.] в Руководстве Библиотекарям. Они должны быть составлены с такою рачительностию и точностию, чтобы отечественным любителям Истории и Литературы, во многих отношениях, служили руководством и облегчали приуготовительныя работы, например, недостающей еще Истории Российской Литературы, Словаря Российских Ученых, и т. д.
 //-- 3 --// 
   Полное собрание всех находящихся в Государстве памятников, надгробных камней, надписей, истуканов, бывших во времена язычества, статуй и барельефов, – подлинниками или в слепках, рисунках и копиях, – в том же хронологическом порядке, как и находящийся в Париже Музей Французских монументов (monumens Frangais) [135 - Musee des Monuments Francais (основан в 1793 г.) в настоящее время расположен во дворце Шайо (Palais de Chaillot). В собрании музея находятся модели французских памятников, копии скульптур, макеты архитектурных сооружений Франции.]. Историческому Писателю и любителю Художеств служат они, с одной стороны, историческим напоминанием и источником (например, при сочинении Российской Палеографии), с другой – весьма важною наукою, ибо хотя они не всегда дают объяснения, по крайней мере, доказывают постепенный ход, чрез многие периоды, отечественных Художеств оригинальных и подражательных. Желательно, чтобы вход в Отечественный Музей, подобно как [в] Музеях в Греце и Песте, был украшен отечественными памятниками, если то возможно по расположению здания, в котором Музей будет помещаться.
 //-- 4 --// 
   Полное собрание Российских гербов, печатей, монет и медалей в оригинале или в оттисках и рисунках. Сие отделение Отечественнаго Музея, по-видимому, может легче прочих быть устроено, при посредстве Герольдии Правительствующаго Сената, чрез всеобщее приглашение и наконец чрез уделение для онаго дублетов, находящихся во многих отечественных Монетных Кабинетах [136 - К этому времени значительные коллекции Монетных кабинетов (или Мюнцкабинетов) были сформированы в Кунсткамере, Эрмитаже, при российских университетах и научных обществах.]. Можно было бы присоединить к сему отделению расположенное в хронологическом порядке собрание форм всех Российских Государственных ассигнаций и облигаций.
 //-- 5 --// 
   Полное собрание древних и новых карт разных владений Российскаго Государства, также находящихся в нем и окружающих его морей и озер, равно как и полное собрание планов публичных зданий, увеселительных и других общественных заведений и горных заводов. Ни в каком Государстве Архитектура, в продолжение разных периодов, не испытала столь великих перемен (большею частию от пожаров), как в России. Сколь приятное впечатление произвели бы планы Москвы и ея окрестностей, первый, современный ея основанию, второй, изображающий ее во время царствования Иоанна Васильевича Грознаго, третий до пожара 1812 года и, наконец, нынешний; планы Петербурга 1703, 1762 и 1820, Киева, Новагорода, Риги, не упоминая о множестве других Губернских городов! Сколь любопытны были бы они взорам Россиянина, если б начертаны были в виде панорамы! Да употребит Национальный Музей старание собирать то, что может еще быть отыскано, а существующее ныне передавать потомству с большею рачительностию.
 //-- 6 --// 
   Полный Натуральный Кабинет трех царств Природы, заключающий в себе особое топографическое и геогностическое [137 - Т. е. геологическое.] собрание произведений каждой почвы земли или растений, только некоторым Губерниям свойственных. Относительно перваго собрания, Отечественный Музей должен сообразоваться с целию, которую предположили себе почтенные основатели С. Петербургскаго Минералогическаго Общества [138 - Императорское минералогическое общество в Петербурге, одно из старейших в мире, основано в 1817 г. При обществе были сформированы Минералогический кабинет, специализированная библиотека.], и, следуя сей цели, назначить себе пределы. Если наблюдение Природы может пленять и Стихотворцев, то и у нас волшебная сила ея, по мере того, как нам возможно будет сосредоточить ея действие, распространит свое влияние на многие классы соотечественников, ибо в России Наука Естественная представляет самое обширное поле.
 //-- 7 --// 
   Еаллерея, в коей должны храниться всякаго рода отечественныя одежды, хозяйственныя и другия орудия, посуда и изделия разных племен, живущих в пространном отечестве нашем и отличающихся между собою происхождением, обычаями, языком и вероисповеданием. В сей же галлерее должны быть хранимы рисунки, изображающие их физиономию, жилища, церковные и другие обряды, празднества и особенныя их увеселения.
 //-- 8 --// 
   Еаллерея, в коей будут хранимы портреты всех Российских Еосударей, героев и Еосударственных мужей, Ученых и особ примечательных в Истории [139 - К сей галлерее можно присоединить собрание их рукописей, например, собственноручных сочинений, писем и т. п.]. Если можно приобресть живописные их портреты, то они конечно предпочтительнее гравированных, но и сии последние должны быть собираемы. В сем храме славы величия Россиян не будет допущено преимущество породы или звания: изображение достойнаго гражданина, в ознаменование справедливаго к нему уважения, пусть будет висеть наряду с портретом отличнаго Еосударственнаго человека или Полководца. Желательно (если сие может быть исполнено), чтобы к сей галлерее была присоединена другая, в коей были бы выставлены одне Руския иконы, по хронологическому порядку.
 //-- 9 --// 
   Наконец, особая зала, в коей были бы выставлены отечественный изделия, именно: мануфактурныя произведения, ремесленныя и другия изобретения, (или модели) с показанием фабрик и мастеров, которые, для собственной чести и выгоды, будут конечно присылать лучшия работы. Если Француз, разсматривая произведения отечественных Художников и ремесленников, если Австриец, проходя залы своего Политехническаго Института, восхищаются совершенством трудолюбия своих соотечественников; то и Россиянин будет чувствовать не менее удовольствия, разсматривая стальныя и бронзовыя работы, златыя и шелковыя ткани, кожаныя, сафьянныя, чугунныя и железныя изделия, свидетельствующия о деятельности и трудолюбии его соотчичей. Общее внимание всех сословий придает промышлености народов, не во всем еще достигших совершенства, новыя силы, споспешествует ея распространению и возвышает дух любви к отечеству.
   Если, на основании предъидущаго изложения, первое главное отделение Отечественнаго Музея было названо, по существу своему, предуготовителъным, то второе главное отделение, в отношении к обязанностям, какия ему будут назначены, следует назвать действующим. Оно должно пещись, чтобы сокровища перваго были в обращении и чтобы таким образом познание отечества между Россиянами было, сколько можно, более и более распространяемо.
   По сему предначертанию, обязанности втораго главнаго отделения Отечественнаго Музея имеют быть разделены на четыре части:

   Во первых. Попечение о сохранении собраний, находящихся в первом главном отделении.

   Во вторых. Издание особаго литературнаго и художественннаго Журнала, посвященнаго исключительно отечественным познаниям. Сей Журнал надлежало бы издавать на Российском и Немецком языках, дабы и иностранцам доставлять наконец известия о чуждой и неизвестной им Литературе и об успехах просвещения Россиян.

   В третьих. Постоянное ведение ежегоднаго протокола, в котором кратко означать: «что такое-то было в отечестве достопримечательное происшествие и таким то образом оное случилось». Сей протокол будет заключать в себе летопись Российской Империи, в полном смысле сего слова. Если всякое Начальство собирает каждый год местныя сведения и если они часто, не быв читаны, отдаются в Архивы: то для чего бы не присылать ежегодно краткаго изложения того, что случилось, в Отечественный Музей, дабы он, разобрав сии сведения, посеял семена, для златой жатвы позднейшему потомству. Мы должны руководствоваться нашими древними, часто весьма недостаточными летописями; для чего не облегчить потомкам изучения истории нашего времени?

   В четвертых. Заведение особых сношений для собирания и сообщения сведений по предметам отечественных познаний. Довольно известно, сколь мало отечественный Писатель имеет вспомогательных средств для своих ученых упражнений, если он живет не в столицах или в какой либо из западных пограничных Губерний. Ему и большей части Россиян, как мы надеемся, в скором времени необходимо будет открыть способ к изысканию нужных пособий и наставлений в литературных занятиях, по их требованиям. Разряду, занимающемуся сими сношениями, будет поставлено в обязанность доставлять все таковыя сведения, и сим образом собрания Отечественнаго Музея сделать полезными и для живущих в Астрахани и Иркутске любителей отечественных Наук. Разумеется, что требующий должен платить издержки, сопряженныя с перепискою.
   Мы надеемся, что каждое отделение Отечественнаго Музея и предположенная при учреждении онаго цель сами собою открывают довольно ясно общую пользу и необходимость в устройстве таковаго заведения. Остается только объяснить, каким образом возможно было бы совершить наше предположение.
   Конечно, одна только Высочайшая воля может дать Отечественному Музею существование и первыя средства к содержанию. Для сего последняго нужно приличное здание, единовременный отпуск капитала, как и прочим подобным заведениям, и ежегодный штат для Библиотекарей, внутренних Корреспондентов и некоторых особ, на коих будут возложены труды, предполагаемыя во втором главном отделении Музея. Если последует на сие соизволение Государя Императора и таким образом будет сделан первый счастливый шаг, то сие новое заведение еще может быть щедро наделено с других двух сторон.
   Во первых, возможными пожертвованиями из Библиотеки Эрмитажа, Императорской Публичной и из Библиотеки Академии Наук. В сих Библиотеках находится много печатных и рукописных сочинений, ландкарт, планов, монет и медалей, древностей и предметов по Естественной Истории и Этнографии, относящихся к Российской Империи. Многия из них разсеяны и неполны потому, что сии Библиотеки, по первоначальному плану, были заведены для пользы всех Наук вообще. Надлежало бы все находящиеся в сих литературных хранилищах материялы для новаго Отечественнаго Музеума передать оному с усердным доброжелательством. Ожидаемое от сих пожертвований собрание столь важно для Музея, что оно должно будет решить его жребий. Вышеозначенныя Библиотеки уделят ему таким образом только некоторую часть. Притом, поелику учреждение Музея предполагается в С. Петербурге, то в самом деле пожертвованное сими заведениями будет от них отдалено только за несколько домов. Следовательно, они, не теряя ничего, обогатят совокупно соревнующее им заведение, достойное совершеннаго их участия.
   Сие заведение будет памятником времен Александра, следовательно, должно бы быть названо: Александровским Отечественным Музеем (Alexandrinum). Можно надеяться, что все сословия в Государстве, при всяком случае, по мере возможности, будут доказывать свое усердное содействие в его образовании – и сие будет вторым средством к его обогащению. Столь обширны пределы Отечественнаго Музея! Одна только полнота во всех частях может показать в точном виде его достоинство – и кажущееся по наружности малозначущим приношением будет для онаго важным и получит свое почетное место. Да разсудит сие каждый и особенно тот, кто много имеет и потому многим может пожертвовать!
   Что принадлежит до внешняго и хозяйственнаго образования Отечественнаго Музея, то я не хотел касаться онаго, однако считаю нужным заметить, что для Музея будет весьма полезно, если, при избрании должностных его Членов и Членов-Корреспондентов, не будут упускаемы из виду известнейшие иностранные антикварии и книгопродавцы.
   Да обратит на себя внимание сие предположение, начертанное с самим благим намерением, и да принесет оно в свое время полезные плоды!

   Печатается по: Сын Отечества. 1821. № XXXIII. С. 288–310.



   Стемпковский Иван Алексеевич
   (1789–1832)


 //-- * * * --// 
   Археолог, исследователь Крыма, коллекционер. Адъютант генерал-губернатора Новороссии герцога Э. О. Ришелье, участник организованных им экспедиций. По инициативе Стемпковского началось систематическое изучение памятников Северного Причерноморья, были организованы археологические музеи в Одессе (1825) и Керчи (1826). В 1829–1832 гг. – керченский градоначальник. Собрал значительную нумизматическую коллекцию античного Причерноморья (впоследствии приобретена для Эрмитажа). Сделал ряд археологических открытий. Автор статей по археологии и древностям Крыма (Problemes numismatiques // Одесский вестник. 1827. № 60–61; Antiquites // Одесский вестник. 1829. № 29, 39).
   «Мысли относительно изыскания древностей в Новороссийском крае» впервые были представлены генерал-губернатору Новороссии графу М. С. Воронцову в 1823 г. в виде записки «Note sur les recherches d'antiquites qu'il у aurait a faire dans la Russie meridionale», опубликованы на русском языке в «Отечественных записках» в 1827 г. В ней Стемпковский обращал внимание на богатейший пласт античного наследия Крыма, обосновывал необходимость собирания и научного изучения памятников, дабы «спасти их от забвения» и утраты. Предложения, выдвинутые Стемпковским: системное изучение памятников (широкое и по охвату территории, и по видам памятников), их классификация, описание закономерно привели к мысли о необходимости устройства музеев для осуществления этой обширной научной и собирательской деятельности. В результате в Причерноморье была сформирована первая в России сеть провинциальных музеев исторического профиля.
   Немало посодействовал решению этого вопроса князь М. С. Воронцов. В Письме М. С. Воронцова министру народного просвещения А. С. Шишкову о необходимости упорядочить ведение раскопок и о создании музеев в Одессе и Керчи от 28 августа 1825 г. генерал-губернатор Новороссии развивает идею Стемпковского, обращает внимание на значительное количество памятников в Крыму, нуждающихся в охране и изучении, и предлагает учредить музеи, которые смогут решить эти задачи.
   Предыстория появления публикуемых документов началась в 1819 г., когда поэт и любитель истории В. В. Капнист подал записку министру народного просвещения А. Н. Голицыну о необходимости принять меры по охране крымских «древностей». Подготовить проект охраны памятников было поручено академику Е. Е. Келлеру, для чего летом 1821 г. в Крым выехали Келлер и архитектор Е. Паскаль.
   На основании предложений Келлера 4 июля 1822 г. императором Александром I было утверждено Положение Комитета министров «О сохранении памятников древности в Крыму» (см. раздел II наст. изд.). Однако «предположения относительно сохранения Крымских древностей» не были реализованы, смета значительно сокращена (с 41 до 10 тыс. рублей), но и эти средства не использовались до 1825 г., пока их не перевели в ведение М. С. Воронцова. Поступившая сумма была направлена на создание музеев в Одессе, Керчи и приобретение для них коллекций. Впоследствии М. С. Воронцовым было предписано передавать все найденные на казенных и общественных землях древности одесскому и керченскому градоначальникам. Здесь мы имеем один из ранних примеров взаимодействия науки и власти, просвещенного и результативного участия чиновника в процессе становления культуры памяти в стране.


   И. А. Стемпковский
   Мысли относительно изыскания древностей в новороссийском крае

    [140 - Статья сия была поднесена Московскому Обществу Истории и Древностей Российских.]
   Всякому известно, что северные берега Чернаго моря были заселены, во времена отдаленной древности, многочисленными Греческими колониями. Часть обеих Сармаций, Европейской и Азиятской, и Херсонес Таврический, составляющие ныне губернии Новороссийския, равно Земли Донских и Черноморских Козаков, заключали в себе многие знатные города, прославившиеся в Истории.

   Варварство веков, последовавших временам Греческой образованности, и нашествия диких северных орд послужили к разрушению тех городов. Ныне едва заметны следы некоторых из них; и следы сии, по мере заселения края, ежедневно более и более изглаживаются; другие совершенно исчезли, так, что даже неизвестно определительно, в каких местах существовали иныя поселения, древними Историками и Географами упоминаемыя.
   Когда Россия приняла под скипетр свой – Крымский полуостров, на местоположении древняго города Херсониса видны еще были довольно хорошо сохранившияся городские стены, башни, ворота, с остатками некоторых зданий, так, что легко можно было следовать направлению улиц. Ныне Херсонис представляет одне безобразныя груды развалин. Новый город Севастополь, заимствуя материялы для зданий своих из остатков древняго, скоро изгладит совершенно следы онаго, подобно как Илион и Сигея изгладили некогда признаки древней Трои.
   Нимфея, Фанагория, Горгиппия были ли в древности значительными городами в Царстве Воспора Киммерийскаго [141 - Боспор Киммерийский– греческое название Керченского пролива. Царство Боспора Киммерийского – Боспорское государство в Северном Причерноморье, существовало в V в. до н. э. – IV в. н. э., объединяя греческие города-колонии Феодосию, Фанагорию (район Краснодарского края), Гермонассу (Тамань), Горгиппию (Анапа) и др. Столица– Пантикапей (Керчь).]: ныне никто не знает достоверно, в каких местах именно они стояли.
   Ничто не может быть утешительнее для ума просвещенных людей и достойнее их благородных усилий, как стараться спасти от совершеннаго забвения существующия еще в отечестве нашем остатки образованности народов столь отдаленной древности; ничто не может доставить им более удовольствия, как находить, по истечении 20 столетий, памятники, которые могут дать самыя достоверныя свидетельства относительно Религии и Правления, Наук и художеств, деяний и нравов поколений, столь давно угасших. Таковыми изследованиями мы можем, некоторым образом, извлекать удовольствие и пользу из самаго праха, заставляя оный свидетельствовать нам о временах прошедших и воскрешая давно забытую память людей и народов.
   Многие частные люди занимались отдельно изысканиями древностей по берегам Чернаго моря; иные описывая и извещая Ученых о найденных ими предметах, внимание заслуживающих, чрез то оказали Наукам истинную услугу: ибо многие, описанные Палласом [142 - Паллас Петр Симон (1741–1811) – естествоиспытатель, этнограф, академик Петербургской АН (1767). Участвовал в научных обследованиях Кавказа, Крыма, Урала. Собирал коллекции для Петербургской Кунсткамеры. Автор свыше 170 научных работ.], Вакселем [143 - В аксель Лев Савельевич (?–1836) – писатель, инженер. Автор исследования «Изображения разных памятников древности, найденных на берегах Черного моря, принадлежащих Российской империи, снятые с подлинников в 1797 и 1798 гг.» (СПб., 1801).] и другими памятники, ныне уже не существуют в тех местах, где ими были видены; – другие ж, собирая медали, вазы и иныя вещи, единственно из любопытства и не зная настоящей цены оных, не только не принесли никакой пользы, но причинили, может быть, много вреда: ибо нет сомнения, что разные предметы древности, ежегодно вывозимые из Крыма, и в числе коих вероятно находятся некоторые весьма важные для Истории, скрываются в безвестности по разным частным собраниям, и может быть навсегда будут потеряны для науки; или, если и сделаются в последствии известными, то потеряют уже половину цены своей для потомков, потому что никто не будет знать – в каких местах оные были найдены.
   Положим, что археологическими изысканиями занимались бы отдельно только такие люди, коим не чужды таинства науки: и тогда усилия сих людей, не имея общего плана и общей цели, не могли бы никогда иметь и тех успехов, каковых в состоянии достигнуть многие, действуя соединенными силами. Почему и было бы желательно, чтобы в Новороссийском крае составилось Общество, которое быв руководимо, покровительствуемо и поощряемо Правительством, старалось бы изыскивать, описывать и объяснять все находимые предметы; спасать от совершеннаго разрушения остатки памятников древности и предупреждать столь пагубное разсеяние вещей, в развалинах и гробницах находимых.
   Польза ученых Обществ неоспорима. Уже замечено выше, что отдельные труды любителей Наук, сколь бы они ни были учены, не могут никогда приблизиться к той цели, которой одни Общества достигать имеют возможность; не говоря о том, что частный человек не всегда в состоянии делать тех пожертвований и издержек, каковыя может понести Общество. Истина сказаннаго особенно ощутительна в науке древностей, науке столь темной, столь много подверженной умственным заключениям, или гипотезам. Как часто случается, что Ученый, не имея кому сообщить родившиеся в уме его мысли, предается ей с пристрастием и созидает систему тем более увлекательную и опасную, чем более он имеет ума и познаний; как часто, ослепленный ложным блеском сей мысли, он не примечает слабых сторон оной, а стараясь подкрепить ее обширною ученостию и обольстительными доводами, он невинно обманывает публику, обманывая самого себя! Вредное неудобство сие не может существовать в Обществах, где каждый предмет разсматривается с разных сторон; где различныя и противуположныя суждения, объясняя оный, устороняют все ложное и подкрепляют правдоподобное; где каждая мысль, на заблуждении основанная, усматривается и уничтожается при самом ея рождении, и прежде – нежели тот, в чьем уме она взяла свое начало, имеет время к ней пристраститься. Труды людей, отдельно какою-либо наукой занимающихся, весьма часто возраждают между ними некоторое соперничество, иногда вредное для оной; труды общественные, между многими членами одного сословия разделяемые, могут только произвесть благородное соревнование, к истинной пользе науки. Наконец, Ученый, всю жизнь свою посвятивший изучению какого-либо предмета, может умереть прежде, нежели изыскания его сделаются известными свету; с ним погребаются во мрак все мысли и познания, приобретенные им многолетними трудами, и наука, вместо того, чтобы итти вперед, теряет все льстившие ей успехи. В Обществе, безпрестанно возобновлялемом, изследования и мнения каждаго члена, излиянные в сем святилище, тщательно в нем хранятся, и споспешествуют успехам науки даже и за пределом гроба того, кому они обязаны своим началом.
   Просвещенное и благотворное Правительство наше, которое никогда не было равнодушно ни к какой отрасли познаний человеческих, издавна чувствовало всю силу вышеизложенных истин: учреждение разновременно Музеев в Николаеве, Феодосии, Одессе и Керчи [144 - Музеи были основаны в Николаеве в 1803-м, в Феодосии в 1811-м, в Одессе в 1825-м, в Керчи в 1826 г.], для собрания и хранения находимых предметов древности, доказывает попечение онаго о сбережении остатков величия наших предшественников на берегах Эвксинскаго Понта. Но составление Общества, коего местное на разных пунктах содействие могло бы служить величайшим пособием Правительству, не может зависеть от сего последняго. К сему нужно особенное, счастливое стечение обстоятельств, единодушное соединение людей, коих усердие и познания могли бы служить порукою за успехи предприятий. Будем надеяться, что препятствия, доселе противившияся таковому полезному установлению, не всегда существовать будут; и постараемся изложить, между тем, некоторые мысли о круге действий, который бы мог представиться Обществу Археологов в Новороссийском крае [145 - Идея Стемпковского осуществилась в 1839 г., с созданием Одесского общества истории и древностей.].
   Таковое Общество имело бы целию разыскивать, собирать и хранить, описывать и объяснять все памятники древности, на северных берегах Чернаго моря разновременно найденные и впредь находимые. А посему занятия онаго состояли бы в следующем:
   1. Собирать все историческия и географическия известия, разсеянныя в разных Писателях, относительно прежняго положения означенных берегов, и народов, на оных разновременно обитавших, от времен отдаленнейшей древности. Сие послужило бы наилучшим руководством в ученых исследованиях.
   2. Составить полное собрание всех палеографических, нумизматических и иного рода памятников, в сей стране найденных и уже публикованных; распределить оные по порядку городов и народов, коим они некогда принадлежали; извлечь наилучшие об оных суждения тех ученых мужей, коими они были изданы и описаны, и дополнить сии суждения новыми объяснениями.
   3. Описывать, в таковом же порядке, все памятники, которые впредь находимы будут в развалинах городов или в руках частных людей, по мере как сведения о сих предметах будут доходить до Общества.
   4. Употреблять все способы к собранию новых памятников, для хранения оных в учрежденных Музеях, предпринимая, под надзором членов, изыскания в развалинах и гробницах; стараться притом о поддержании от совершеннаго разрушения, остатков тех древних зданий, кои еще заметны. Приложить особенное тщание к отысканию надписей и медалей, сих надежнейших исторических свидетельств, которыя могут послужить к дополнению большею частью утраченных летописей царств, городов и народов, на берегах Понта Эвксинскаго [146 - Понт Эвксинский– древнегреческое название Черного моря.] существовавших.
   5. Собрать планы и профили всех остатков древних зданий, равно планы всех развалин городов, коих следы еще видны.
   6. Определить, на особой карте, все места, на коих есть еще признаки древних обиталищ, или укреплений; изыскать, посредством свидетельства древних Писателей, или памятников, какие города или селения на тех местах в древности существовали; и найти, сим способом, местоположение многих знатных Греческих городов, коих следы почитаются ныне потерянными.
   Да позволено мне теперь будет пробежать быстро по всему пространству северных берегов Чернаго моря и указать те места, в коих надлежало бы предпринять изследования.
   Нет почти никакого сомнения, что Тира, или Офиуса, знаменитое Милисийское поселение на берегах Тираса, нынешняго Днестра, существовала на том самом месте, где стоить ныне Аккерман и где были найдены монеты древней Тиры, обломки мраморных статуй и другие памятники. Надлежало бы удостовериться, в какой именно точке стояла Тира и не существует ли еще каких признаков сего города?
   Подобные изследования нужно было бы сделать и в окрестностях Овидиополя, где также были находимы некоторые предметы древности и где, вероятно, существовал Греческий город Никония.
   Недавно найден был в Одессе древний сосуд, в роде Этрусских ваз, и несколько глиняных амфор: из чего заключить должно, что тут существовала упоминаемая древними Географами Истриянская гавань. Но, судя по маловажности сего места, нельзя надеяться, чтобы могли быть сделаны в Одессе какие-либо значительныя открытия.
   <…>
   Олъвия, знаменитый Греческий город, процветала на правом берегу Буга, недалеко от устья онаго, где доныне видны печальные ея остатки, близ села Илъинскаго, или Порутина. Ученому свету известны уже многие важные для Истории памятники, из развалин сего города извлеченные. Нельзя почти сомневаться, чтобы там не скрывалось еще множества предметов, особенно же надписей, об отыскании коих надлежало бы иметь особенное попечение, стараясь разрыть груды камней и земли, покрывающия древнюю Акрополь, или цитадель Олъвийскую. Известно, что древние хранили в подобных местах свои узаконения и летописи, на мраморе начертанныя. Надлежало бы также раскопать некоторыя из многочисленных курганов, в окрестности развалин Олъвии находящихся, и в коих, как кажется, еще не было производимо изысканий.
   За Днепром, древним Ворисфеном, простиралась к югу Скифская Илея, отечество мудраго Анахарсиса. К берегам сей страны прилежит остров Тендра, древний Дромос-Ахыллеос, то есть Ристалище Ахиллеса. Тут были олтари сего героя, и праздновались игры в честь его. В 1824 году, при раскопании одного кургана на северной оконечности сего острова, называвшейся в древности Священным мысом, найдено было множество древних монет различных Греческих городов, народов и Царей, и многих Римских Императоров; также несколько обломков барельефов и надписей на мраморе. К сожалению, большая часть сих сокровищ разошлась по рукам частных людей: но должно надеяться, что земля скрывает еще на острове Тендре многия подобныя сокровища, которыя при прилежных изысканиях вероятно были бы найдены.
   <…>
   Древние города, которые быв разрушены, остались после того необитаемыми, или на месте коих были в последствии основаны незначущия селения, представляют нам обыкновенно гораздо более памятников прежняго своего существования, нежели те, кои издревле и до наших времен всегда были обитаемы многочисленным народом. Немудрено найти сему причину: ибо памятники первых, со времени их разрушения, остались погребенными в недрах земли, и никто до наших времен не заботился об извлечении их оттуда; памятники же последних исчезали, по мере как потомство, переменя и религию, и образ правления, и нравы, забыв даже предания предшественников своих, не имея никаких причин к сбережению остатков их величия, употребляло оные вместо материялов для сооружения новых зданий. Земля, беспрестанно разрываемая различными поколениями, одно за другим следовавшими, постепенно утратила все сокровища древних времен, в ней скрывавшияся. Надписи были изглажены, иногда заменены другими; статуи разбиты; монеты перелиты и перечеканены.
   <…>
   Изыскания должны были бы простираться по всему берегу Азовскаго моря и даже во внутренность земель. Близ устий Дона, неподалеку от села Недвиговки, видны еще и теперь следы древняго города Танаиса. Тут находят случайно монеты Царей Воспорских. При раскопании развалин, может быть, открылись бы надписи и другие предметы древности.
   Не должно было б оставить без внимания многочисленные, огромные курганы, по северным берегам Азовского моря разсеянные и на вершине коих обыкновенно находят грубые человеческия изображения, из камня изсеченныя. Доселе неизследовано, с надлежащим тщанием, какому народу должно приписывать сии любопытные памятники.
   Изложив все то, что предстоит в Новороссийском крае ученым наблюдениям людей, которые бы с благородною ревностию посвятили некоторое время жизни своей и часть избытков, на местныя изследования и изыскания древних памятников; указав, в каких местах преимущественно таковыя изыскания произведены быть должны: мне остается желать, чтобы мысли мои, единственно к пользе науки и славе отчизны моей устремленныя, были одобрены просвещенными моими соотечественниками и чтобы, хотя отчасти, быв приняты в уважение, послужили со временем к приведению в действие предположений, здесь суждению их подвергаемых.

   Печатается по: Отечественные записки. СПб, 1827. Ч. 29. Кн. 1. С. 40–72.


   Письмо М. С. Воронцова министру народного просвещения А. С. Шишкову
   О необходимости упорядочить ведение раскопок и о создании музеев в Одессе И Керчи

    [147 - Воронцов Михаил Семенович (1782–1856) – государственный деятель, светлейший князь (1852), генерал-фельдмаршал (1856). Участник Отечественной войны 1812 г. В 1815–1818 гг. командующий русским корпусом во Франции. В 1823–1844 гг. новороссийский генерал-губернатор и наместник Бессарабской области; в 1844–1854 гг. наместник на Кавказе. Много сделал для хозяйственного и культурного развития Новороссии. По заданию Воронцова в 1833 г. историком и географом П. И. Кеппеном начата работа над созданием первого фундаментального историко-этнографического описания Крыма и его археологических памятников (О древностях Южного берега Крыма и гор Таврических. Крымский сборник. СПб., 1837), который до сих пор не утратил своего научного значения. Владелец огромной фамильной библиотеки (подарена Одесскому университету), самого большого частного архива по европейской и отечественной истории XVIII–XIX вв., материалы которого публиковались в записках Одесского общества истории и древностей; первый почетный президент общества (1839). Почетный член Петербургской АН (1826).]
   [28 августа 1825 г.]
   Милостивый государь Александр Семенович!
   В минувшем апреле месяце, будучи в Петербурге, имел я счастье докладывать государю императору, что на берегах Черного и Азовского морей находят множество памятников греческого и римского владычества; что сии остатки древности могут принести наукам и искусствам великую пользу; но что доныне местные начальства не обращали на них внимания; а потому они разошлись в тысячи рук, большею частию невежественных, и остались в забвении, или навеки похищены у потомства, быв разломаны, перелиты, употреблены на фундаменты для строений или вывезены за границу.
   Основываясь на сих обстоятельствах, я всеподданнейше представлял:
   1-е. Об учреждении систематического и основанного на известных правилах вскрытия и обозрения курганов, развалин или других мест, где могут быть найдены всякого рода древности.
   2-е. Об учреждении двух музеев, в которых бы сохранялись сии памятники времен давно прошедших и из которых один, находясь в Одессе [148 - Музей в Одессе был открыт в 1825 г.], вмещал бы в себя вещи, найденные в Бессарабии, Херсонской губернии и острове Тендре; во втором, помещаемом в Керчи [149 - Музей в Керчи был открыт в 1826 г.], хранились бы открытия, сделанные в Екатеринославской и Таврической губерниях, на землях древнего Херсонеса, Феодосии, Пантикапеи и по берегам Киммерийского Босфора.
   3-е. Отыскание такового рода древностей, раскапывание курганов, в которых они заключаются, собирание их в музеи и надзор за сими последними, испрашивал я высочайшего повеления поручить бывшему в отставке статскому советнику Бларамбергу [150 - Бларамберг Иван Павлович (1772–1831) – уроженец Голландии, с 1804 г. – на русской службе. С 1810 г. служил в Одессе, состоял чиновником особых поручений при М. С. Воронцове. Увлекся археологией, изучением и коллекционированием причерноморских древностей. Директор музеев в Одессе и Керчи с момента их основания; немало сделал для их становления и развития. Автор работ по нумизматике и истории Крыма.], который своими археологическими познаниями и сочинениями известен ученейшим сословиям Европы.
   Удостоив сии представления мои всемилостивейшим соизволением, государь император указом правительствующему Сенату, данным в 19 день июня сего года, высочайше повелел г. Бларамбергу состоять при мне для вышеозначенных поручений, с назначением ему 3000 руб. ассигнациями годового жалованья.
   Признательный к монаршей милости г. Бларамберг из собственного кабинета древностей, собираемого им с давнего времени, принес в дар Одесскому музею многие очень любопытные и редкие вещи, означенные в прилагаемых при сем списках. В то же время некоторые другие любители учености пожертвовали разные памятники древности; почему Одесский музей уже и открыт мною 9-го числа текущего месяца. Керченский также в скором времени откроется. Между тем, заботясь, сколько возможно, о пополнении как того, так и другого заведения, я предписал всем городским и земским начальствам вверенного мне края всячески стараться о сохранении и доставлении в Керчь или Одессу всех вообще древностей, которые теперь уже найдены или вперед находимы будут.
   О всем, здесь изложенном, почитаю я долгом довести до сведения Министерства, вашему высокопревосходительству высочайше вверенного.
   С совершенным почтением и истинною преданностию имею честь быть вашего высокопревосходительства покорнейший слуга [граф] М. Воронцов.
   28 августа 1825 года.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII– начало XX в.: сборник документов. М., 1978. С. 37–38.



   Свиньин Павел Петрович
   (1787–1839)


 //-- * * * --// 
   Литератор, художник, коллекционер. Один из первых краеведов России. Родился в семье костромского помещика. Учился в Благородном пансионе при Московском университете и в Академии художеств; служил в Архиве коллегии иностранных дел. В 1806–1813 гг. – на дипломатической службе в Европе и США. Один из основателей Общества поощрения художников в Петербурге (1820). Академик АХ (1811). В 1820-е гг. совершил ряд «живописных путешествий» по Америке, России, описывал обычаи, достопамятности, собирал исторические и статистические сведения, делал зарисовки. Автор ряда очерков о российских памятниках и достопримечательностях (1810-1830-е).
   В 1818–1830 гг. издатель журнала «Отечественные записки», цель появления которого связывалась Свиньиным со всесторонним изучением России. В журнале, помимо самых разнообразных сведений о стране, впервые в периодическом российском издании появились очерки и описания различных достопамятных мест страны, музейных и частных собраний. Здесь были опубликованы статьи Свиньина «Частные библиотеки, галереи, разные собрания, кабинеты и русские художники. 1819 г.» (1820. Ч. 1. № 1–3), «Оружейная палата» (1820. Ч. 3. № 5), «Прогулка по Кремлю» (1821. Ч. 8, 10), «Странствия в окрестностях Москвы» (1822. Ч. 9, 12) и др. Публикуемая статья о Барнаульском музее (1826) является одним из первых образцов музеографического описания провинциального музея.
   С 1816 г. Свиньин формировал собственную коллекцию произведений искусства, рукописей, исторических документов, нумизматики, со временем составившую т. н. «Русский музеум» Павла Свиньина, доступный для посещения. Свиньин составил проект Отечественного музея в Петербурге, который не был поддержан правительством и остался нереализованным. Определенное представление о проекте может дать описание «Русского музеума» (1829), в предисловии к которому Свиньин в сжатой форме определил задачи подобных учреждений в России, а предложенный состав коллекций отражает представление о систематизации памятников отечественной истории, подлежащих сохранению (см. П. П. Свиньин. Краткая опись предметам, составляющим Русский музеум Павла Свиньина. Общий взгляд).


   [П. П. Свиньин]
   [Музей в Барнауле]
   Любопытное письмо из Сибири

    [151 - Барнаульский горный музеум основан в 1823 г. по инициативе П. К. Фролова; является старейшим музеем Сибири. Ныне – Алтайский краевой краеведческий музей в г. Барнаул.]
   Барнаул, 8 сентября 1826.
   <…> За домом Комиссии находится Ботанический и Лазаретный сад <…>. Противу них площадь с соборного церковью. <…> Одну сторону сей площади занимает дом, в котором помещен Музей. <…>
   Осмотр Музея довершил приятность моего пребывания в Барнауле. В двух залах помещены модели рудников, машин и разных горных и заводских устройств [152 - Модели двигателя И. И. Ползунова и станка «Комар», макет Змеиногорского рудника сохранились в собрании музея до настоящего времени.]. Первое внимание мое обратила модель рудной массы Змеиногорского рудника, известному по извлеченному из него несметному богатству. Орел с распростертыми крылами, посаженный на вершине сего миниатюрного изображения величайшего подземного колосса, держит в носу стрелу, на которой накинута надпись, содержащая описание сего рудника в географическом и геогностическом [153 - Геогностика – в XIX в. геология.] положении, и заключающаяся следующим исчислением количества рудных пород и извлеченного из них серебра с 1747 по 1825 год. <…>
   Далее встречается модель того же рудника со всеми внутренними выработками, которых столь много и столь они перепутаны, что модель походит на тенета [154 - Тенёта – сеть для ловли зверей, в переносном смысле – ловушка.]. Тут еще есть третия модель сего рудника, огромностию своею превосходящая две первыя. В ней представлены все машины, какие существовали и существуют поныне, также проэкты механическим устройствам. Нельзя без особенного любопытства видеть, с каким искусством и экономиею придумано одною и тою же водою приводить в движение колеса, из коих два служат для подъема руд, а два для отлития воды. Сии последния колеса огромнейшей величины: поперечник их имеет 6,5 сажен. <…> Такое обдуманное устройство приятно для сердца Русскаго потому более, что оно расположено и совершено Русским – Берг-Гауптманом 6 класса Фроловым [155 - Фролов Козьма Дмитриевич (1726–1800) – изобретатель-гидротехник. Участвовал в пуске паровой машины Ползунова (1766). Модель созданной им гидросиловой системы Змеиногорского рудника была создана для Барнаульского музея по заказу его сына, П. К. Фролова.], отцем нынешняго Начальника Колыванских заводов и Томского Гражданского Губернатора [156 - Томский гражданский губернатор – здесь Фролов Петр Козьмич (1775–1839), горный инженер, с 1817 г. – начальник Колывано-Воскресенских заводов, с 1822 г. – томский губернатор, с 1831 г. – сенатор. Коллекционер; совместно с ученым Ф. В. Геблером в 1823 г. основал Барнаульский горный музеум.]. Модели рудной массы и внутренних выработок Салаирского рудника, известного более количеством, нежели богатством руд, также любопытны. Модели: Саксонской амальгамирной фабрики (искусно отделанная), монетного двора, существующего в Сузунском заводе, принадлежащем к Колыванскому управлению, плавиленных печей, при которых расположены продукты в стекляных сосудах так, что можно получить понятие об операции, производимой в каждой печи, горных укреплений и проч. составляют предметы единственные. Но самыми любопытными показались мне модели золотопромывательных фабрик, существовавших в Змеевском руднике. Все оне построены были также отцом нынешняго Начальника заводов и по замысловатости механизма представляют предметы, означающия отличный талант в Механике, особенно видимый в модели рудоподъемной машины, им же изобретенной, которая была в Змеевском руднике и называлась Патер-Ностер. Весьма примечательна модель паровой машины, которая построена была в Барнауле в 1764 году природным Сибиряком, Шихтмейстером Ползуновым [157 - Шихтмейстер Ползунов – Ползунов Иван Иванович (1728–1766), изобретатель, теплотехник. В 1763 г. разработал проект первой в мире паровой машины непрерывного действия, модель которой по заказу П. К. Фролова была выполнена для Барнаульского музея.]. Машина сия должна быть почтена первою в России; ибо в Кронштадте таковая устроена уже в 1777 году. Подле нея помещена модель паровой машины, изобретенной Штихмейстером Ярославцовым в 1822 году. <…>. На каждой модели сделаны надписи золотыми литерами по черному грунту, кем и когда какая машина устроена, долго ли существовала и кем модель сделана.
   В сей же зале хранятся на пьедесталах фальшивого мрамора: обрубок сосны, точно такой же, какой хранится в Санкт-петербургской Кунсткамере, и пихта, обростшая кругом березою. Статью сию кончу замечанием, что почти все машины, бывшия в Колыванских заводах и рудниках изображены и построены природными Сибиряками. Равно и превосходныя модели сделаны ими же. Барнаульский музей сохраняет имена: Фролова, Ползунова и Ярославцова, коих таланты и полезные труды без онаго не были бы известны, может быть, и для самих ныне служащих на заводах. Вообще нельзя не чувствовать признательности к Основателю Музея в Барнауле, доведший оный в четыре года до той степени совершенства, порядка и разнообразия, каковыми не многия подобныя сему собрания могут похвалиться в самой Европе.
   За залою моделей следует комната, в которой помещены чучелы зверей. Здесь увидишь почти всех четвероногих обитателей Сибирских степей и лесов: бобер, выдра, розсомаха и песцы белый и голубой, по редкости наиболее примечательны. Тут же находятся несколько обезьян и весьма редкая между ними уйстити, армадил, барсук из Южной Африки и белки из Сенегала, также летающий опоссум из Новой Голландии [158 - Новая Голландия– название Австралии в XVII–XVIII вв.].
   В следующей за тем комнате помещено собрание птиц. Колибри и многия другия прелестныя Американския птицы безмолвствуют вместе с беркутами и другими северными пернатыми <…>. Тут же поставлено несколько столов с иностранными и Сибирскими насекомыми.
   За собранием птиц следует комната, в которой хранятся орудия, изделия и другия вещи Азиатских народов. Несколько костюмов Сибирских кочевых жителей и Шаманов весьма любопытны. Костюмы сии устроены точно так же, как в С. Петербургской Кунсткамере. Тут же хранятся вещи, найденныя в древних Сибирских курганах; музыкальные инструменты, употребляемые Долайламайцами в богослужении, разного рода ловушки для зверей, несколько изделий жителей Алеутских и других островов Восточного океана.
   Прочил комнаты занимает минеральный кабинет, в котором собраны ископаемый гор Уральского и Алтайского хребтов. К довершению удовольствия моего видел я здесь огромный плафон, изображающий Вознесение Господне. Плафон сей был прежде в церкви Кабинета, и из онаго, назад тому третий год, отдан для Храма, который назначено устроить в Барнауле <…>.
   Наконец я нашел здесь хорошую Библиотеку, коей большая часть книг принадлежит к горным наукам, и отличное собрание физических и математических инструментов, и проч.

   Печатается по: [Свиньин П. П.] Любопытное письмо из Сибири // Отечественные записки. 1827. Ч. 30. Кн. 1. С. 113–126.


   П. П. Свиньин
   Краткая опись предметам, составляющим Русский Музеум Павла Свиньина
   Общий взгляд

   Нет в Свете земли, которая бы имела способы равные России, для составления Отечественнаго Музеума, столь разнообразнаго и богатаго во всех отношениях.
   Возвращаясь из чужих краев в 1816 году и возложив на себя обязанность собственным своим опытом узнать свое отечество, я вознамерился воспользоваться моими поездками по России, чтоб собирать все любопытное, достойное примечания по части древностей и изделий отечественных. Но скоро вынужденным нашелся сознаться, что способы частнаго человека были бы весьма недостаточны для приведения в исполнение всего объема Отечественнаго Музея, а потому и ограничился я следующими предметами:
   1. Собранием Живописных произведений Российских Художников.
   2. Произведений Скульптуры.
   3. Миниатюрных портретов Царственных и знаменитых Особ.
   4. Стариннаго серебра.
   5. Исторических медалей.
   6. Минеральнаго кабинета и
   7. Библиотеки.

   Изследуя с безпристрастием степень успехов наших в Художествах, я нашел основательныя причины думать, что есть возможность составить Русскую школу, если употребить старание приобретать те произведения Русских Художников, кои совершены ими были в первых порывах огня и честолюбия, – в порывах, скоро погашенных равнодушием их соотечественников, скоро убитых пристрастием нашим к иноземному. Предприятие, весьма трудное, требующее не только денег, но необыкновенных способов, глубокаго изучения, однако удобоисполнительное; ибо, не смотря на малое время, как я начал собирать мою отечественную галлерею, не смотря на невозможность мою употреблять для сего большой капитал, я уже имею такия произведения в Живописи и Скульптуре, что нестыдно поставить их между произведениями лучших мастеров всех известных школ, что они не затмились бы в первейших галлереях.

   Старинное серебро несравненно драгоценнее самаго металла – изображением нравов и обычаев наших предков, кои, не имея театров, не зная балов, проводили время в дружеских беседах за круговыми чарами, на украшение коих остроумными надписями и разнообразием форм обращали они, кажется, большее внимание и оными утешались. В последнее время, война 1812 года содействовала более всего к уничтожению сих памятников Русскаго богатства; причем одна часть переплавлена в монету, а другая расхищена во время Московскаго пожара; а потому не мало труда стоило мне по всем концам Империи собрать около 70-ти разнородных, характеристических предметов сего рода.

   Минц-Кабинет хотя ограничивается собранием Исторических медалей и знаков отличия военных и гражданских, но в сем отношении составляет нечто полное, и вряд ли есть не единственный в своем роде; между тем, как самыя многочисленнейшия коллекции Русских монет не могут назваться полными: ибо однех разных копеек можно набрать более чем на 20 тыс. рублей.

   Минералогическое собрание заключает образцы ископаемаго богатства всех частей России: Сибири, Финляндии, Крыма, Кавказов и Киргизской степи; многие из штуфов драгоценны по своему изяществу, а другие по тому, что жилы или места их приисков совершенно изсякли или утратились. Иных же доставание сопряжено с величайшими затруднениями; как, например, Диоптата, получаемаго из Киргизской степи, который не иначе приобретается, как когда откомандировываются туда вооруженныя партии с пушками для разных приисков или встреч караванов, идущих из Бухарин.

   Библиотека состоит из Исторических рукописей, иностранных книг, касающихся до России и избранных Российских изданий. В числе первых есть много редких и драгоценных, из коих граммата Владислава занимает первое место: ибо мало есть памятников Русской старины одинаковой с нею сохранности. Покойный Канцлер Гр. Н. П. Румянцев предлагал за нее, чрез Преосвященнаго Мефодия, 2000 рублей, и дал бы несравненно более, если б Г. Герасимов решился ему уступить оную. Между иностранными книгами заслуживают особенное внимание оригинальное издание Маржерета [159 - Сочинение «Состояние Российской державы… с 1590 по сентябрь 1606» Ж. Маржерета.], чрезвычайно редкое и драгоценное.
   К Отечественному Музею может быть причислено Собрание воспоминаний (des souvenirs), состоящее из разных вещей или изделий, приобретенных от лиц или из мест, заслуживающих особенное внимание. Собрание сие могло бы послужить и основанием Русскаго Технологическаго Кабинета, долженствовавшаго показывать степень совершенства искуств и ремесел, находящихся в разных Губерниях, и разнообразие древностей, разсеянных по лицу России, начиная с изящнейших произведений Греции и Рима до грубых изделий Чуди и Самоедов.

   Печатается по: Краткая опись предметам, составляющим Русский музеум Павла Свиньина. СПб, 1829. С. 3–8.



   Зан Тамаш (Фома) Карлович
   (1796–1855)


 //-- * * * --// 
   Писатель, просветитель, коллекционер. Родился в дворянской семье в Минской губернии; учился в Виленском университете, магистр философии (1823). Один из организаторов тайных радикально настроенных обществ «Филоматы» (любители наук) и «Филареты» (любители добродетели), за что в 1824 г. был сослан в Оренбург. Здесь Т. Зан занялся изучением естественных богатств и обычаев народов края, просветительской деятельностью. В 1830 г. зачислен на службу в Пограничную комиссию губернии; в научных командировках исследовал почвы, минеральные источники, полезные месторождения. В 1831 г. назначен «устроителем музеума» при Неплюевском военном училище в Оренбурге, сформировал его собрание (естественно-научная, этнографическая, археологическая, нумизматическая, рукописная, книжная коллекции) и составил каталог, создал первую экспозицию. Собиратель естественно-научных и нумизматической коллекций. В 1837 г. Зану разрешили вернуться на родину. Жил в Гродно, затем в Вильно; находился на службе в Главном управлении корпуса горных инженеров, занимался геологическими и этнографическими изысканиями. После отставки жил в своем имении под Оршей. Издал сочинение «О минеральном и растительном богатстве Южного Урала», написал «Геогностические наблюдения» об Уральских горах, опередившие свое время.
   Назначенный директором Оренбургского музея, Т. Зан составил обстоятельный план его устройства – «О методах и способах создания предполагаемого Музеума в Оренбурге» (1830). В этом проекте, впервые в отечественной практике проанализировав состояние современной ему музейной сферы, «пользы и недостатки учрежденных музеев», он определил «причины и цель учреждения» местных, региональных музеев, их значение для развития страны. Т. Зан впервые высказал и обосновал идею формирования сети провинциальных музеев в России, призванных составить единый комплекс и базу для центрального Народного музея. Оренбургский музей виделся им как первый шаг на этом пути.


   Т. Зан
   О методах и способах создания предполагаемого музеума в Оренбурге [160 - Текст документа приводится с авторскими исправлениями.]

 //-- 1. Причины и цель учреждения музеев --// 
   <…> Члены и частицы земнаго великана, от веков неизменимые, и перемененные и переменяющиеся, со всем миром животных к ним принадлежащим, могут свидетельствовать о началах и судьбе человечества, как безмолвные, но понятные памятники. На точности познаний физиономии и анатомии онаго великана основывается устройство знаний, ближе всего касающихся предназначения человека; и потому то за распространением и верностию сведений о земле всегда следовала ясность и обширность понятий, истина и красота чувств, польза и достоинство деяний человеческих. Одним из способов к приобретению столь важных сведений есть собрание в одно место всех предметов природы и промышленности, способных дать понятие о свойствах, виде и переменах земли и ея произведений, о способностях и деятельности животных и людей, на ней обитающих. Таким способом составились Музеи общие и частные [161 - Под частными музеями Т. Зан подразумевал музеи местные, региональные.], вмещающие в себе кабинеты минералогии, зоологии, изящных и ремесленных искус[с]тв, нумизматики, машин, орудий, одеяний и прочие.
 //-- 2. Пользы и недостатки учрежденных Музеев --// 
   Пользы для наук и искус [с] тв. От учреждения музеев, долго с большими трудами и издержками учреждаемых, увеличиваемых и усовершаемых, произошли великие, различные, и многочисленные пользы для наук и искус[с]тв. Множество и разнообразие предметов сотворило много впечатлений, которыя в умственных способностях возбудили новую и обширную деятельность; вывели оные из пределов мечтаний и догадок в мир действительный, неисчерпаемый в красоте и совершенстве прочих произведений: представили им предметы и способы для сравнений, доказательств, суждений, и сделались плодовитою стихиею истин новых, общих, на которых основывались новые классификации, теории, системы, пролагающия дорогу к высоким тайнам природы, посредством коих она свои творения оживляет, распределяет и направляет к своей последней цели. Таким способом увеличилось справедливое любопытство, общее внимание и навык к наблюдениям, исследованию и испытаниям законов, которым следуют перемены, формы, свойства и назначение существ; отчего науки физическия получили скорые и верные успехи, и соразмерно с ними земледелие, рудный промысл и художества. Музеи показали и сохранили источники и свидетельства для Истории: образцы для искус[с]тв изящных и промышленности. Редкие и необыкновен[н]ыя вещи в музеях ожидают открытий, которые бы могли поместить оные, в ряду бе[с]прерывном и неизменном всех произведений в природе. <…>
 //-- 3. Необходимость Музея народнаго --// 
   Посредством наук, которые обязаны своими успехами в большой части учрежденным музеям, общия знания предметов природы и промышленности человека, распространились свойственными себе дорогами между народами в разных степенях верности и точности, скол [ь] ко сему позволяло их расстояние от источников просвещения, их дарования, а равно временныя и местныя обстоятельства. Сии знания проникнули и проникают в наше пространнейшее богатейшее важностью и различием произведений, славнейшее отечество. Остается только к массе общей присоединить собственные применения и опыты, подробные и полные знания физиономии и характера своего разнообразнаго края.

   Существующих музеев влияние не приметно. Сколько мне известно, музеи обеих столиц и всех Университетов не имеют определенной и особенной цели представлять частное и общее изображение отечественных произведений; но как все общие Музеи, множеством смешанных редкостей удивляют только посетителей. Есть и такие, которые ожидают деятельных умов, дабы оные из пыли и забвения на пользу общую двинулись. И потому то их влияние на познание собственного края, слабое покамест, не приметно.

   Цель музея главнаго народнаго. Между способами, которые правительство употребляет для усовершенствования всей промышленности, и учреждение Музея народнаго, много бы сей его цели споспешествовать могло. Нужно только, дабы его целью определительна была:
   1) Собрание не токмо самых редких и необыкновенных предметов, но всего, что достоверно в подробностях и общности давало бы узнать природную и всегдашнию физиономию и характер края Российского и его обитателей.
   2) Изложение типовых предметов, их моделей и рисунков, по их естественному быту, порядку и зависимости общей, по переменам которым подвергались, и подвергаются так, дабы за обозрением представлялось изображение миниятурное, но живое, подражаемое, но полное всего края.
   3) Сообщение нарочитое и распространение таковых частных и общих сведений и знаний о собственном крае, и посредством особенных журналов, и посредством нарочных преподаваний; а, прежде всего, посредством такого помещения Музея, к которому бы всякой посетитель имел свободное вступление и получал о предметах видимых объяснения и толкования, сходныя с его понятием и намерением.

   Музей народный по своей отдаленности от всех частей края, яко учрежденный в столице, не мог бы доставлять польз предполагаемых и ожидаемых; тем более что разных нужно средств для распространения оных по всякой области. Напротив того, отделение музея провинциальное частное, с намерением собирать и распределять предметы природы и искусств, принадлежащие своей части менее пространной, учрежденное в самой ея середине, может достигать пол[ь]з, предначертан[н]ых раньше, определенно, постоянно, способами несравненно менее трудов и издержек стоющими и вернее цели своей достигающими. Музеи частные, удобнее и скорее двигаясь к усовершенствованию, сделаются важным источником познания целого края, и в месте составления главнаго народнаго Музея. В Музеах частных местные правители находить будут пробы, до какой степени воля их, благодетельныя намерения и деятельность могут прививаться, развертываться и усовершенствоваться в народе; а народ найдет в оных же образцы к подражанию, к сравнениям, и меру по коей их благосостояние увеличиватися может чрез деятельную промышленность, и согласоваться с пол [ь] зою общею. Таким способом, посредством Музеев частных последствия знания предметов природы и искусств вернее проникнут и распространятся в жизни народной. Ибо не только учащияся и грамотныя, но простой пахарь, заводчик и ремесленник, купец и работник будут иметь близкую и ничего нестоющую способность увидеть в областном своем городе собран[н]ые в одно место предметы края своего, имеющие тесную связь с его намерениями, трудами и благосостоянием: сем возбудится в них любопытство к вещам полезным и народным; множество, разнообразие и точность представлений, обширность и ясность понятий; [1 слово нрзб] охота к промышленности, к которой будут иметь под рукою вспомоществование и о хороших успехах которой могут получать необманчивыя надежды.

   Печатается по: РО Центр, б-ки АН Литвы. Ф. 151–1101. Л. 155–165. Черновой автограф.



   Волконская Зинаида Александровна
   (1792–1862)


 //-- * * * --// 
   Княгиня, писательница, коллекционер. Дочь князя А. М. Белосельского; всестороннее образование получила в семье. Замужем за князем Н. Г. Волконским; занимала высокое положение при дворе. После 1812 г. проживала за границей. По возвращении в Россию увлеклась изучением отечественной старины, древностей, литературы. С 1824 г. – в Москве, где ее дом стал интеллектуальным центром столицы: в салоне Волконской бывали В. А. Жуковский, А. С. Пушкин, П. А. Вяземский, Д. В. Веневитинов, С. П. Шевырев и др. Инициатор создания русского общества для устройства национального музея. В 1829 г. оставила Россию, избрав местом жительства Рим. Автор музыкальных и литературных сочинений. Собрание сочинений Волконской издано ее сыном князем А. Н. Волконским (Карлсруэ, 1865).

   «Проект эстетического музея при Императорском Московском университете» был составлен в Риме в 1831 г. Определенная Волконской цель музея: чтобы искусство вошло «в круг общественного воспитания», служило эстетическому образованию народа, отразила существовавшее в эти годы в Европе стремление к публичности музеев, осознание их общественной значимости. А учреждение музея при Московском университете свидетельствует о понимании его как заведения учебного, просветительского. Предлагаемый Волконской состав коллекции максимально конкретизирован; музей подразделен на восемь отделений, которые расположены в соответствии с «историческим порядком», определившимся к этому времени в работах ведущих европейских теоретиков искусства; девятое отделение, составленное из моделей знаменитых архитектурных памятников древности, в понимании Волконской, должно помочь воссоздать наиболее цельную историческую картину.


   3. А. Волконская
   Проэкт эстетическаго музея при Императорском Московском Университете

   Мы, Русские, с удовольствием замечаем, что Изящныя Искусства, благодаря попечениям Правительства, глубоко вкоренились у нас и принесли плоды, дающие нам право и в сей отрасли просвещения войти в достойное состязание с другими народами. Художники Русские со славою вознаграждают пожертвования и оправдывают ожидания Монарха и Отечества. Но желательно бы было, чтоб Изящныя Искусства не ограничивались одними мастерскими художников, но вошли бы непосредственно в круг общественного воспитания и образовали бы в народе чувство эстетическое. Сей цели невозможно достигнуть, не имея перед очами лучших произведений резца, кисти и циркуля.
   Петербург богат сими способами: в Эрмитаже, Академии Художеств, во многих частных галлереях, между сокровищами оригинальными, изящные слепки и копии могут дать понятие об искусстве всякому, желающему проникать в его тайны. Москва, за исключением некоторых частных галл ерей, отдаленных от города, как то: Князя Юсупова [162 - Князь Юсупов – Юсупов Николай Борисович (1751–1831), князь, государственный деятель, коллекционер. Владелец одного из крупнейших художественных собраний в Европе.] в Архангельском и Графа Шереметева [163 - Граф Шереметев – Шереметев Петр Борисович (1713–1788), граф, государственный деятель, коллекционер.] в Останькове, не имеет сих сокровищ. Предмет сего проэкта пособит недостатку и, с одобрения Высшаго Правительства, в Москве, под непосредственным ведомством Императорскаго Московскаго Университета, если он благоволит изречь на то свое согласие, основать Эстетический музей или полное собрание гипсовых слепков, а по возможности и мраморных копий, с лучших и замечательнейших произведений Ваяния древняго, средняго и новаго; копий с отличных картин разных школ классической Живописи и, наконец, моделей со всех славнейших памятников Архитектуры, древностью и средними веками потомству завещанных. К сему со временем присоединятся и модели разных утварей древней жизни, образцы коих с такою роскошью представляются нам в Музее Неаполитанском. Одним словом, оный Музей должен в миниатюре представить все сокровища искусства и древности.
   Нужно ли доказывать пользу такого заведения? Вспомним только следующее: для неимущих средства посетить края Италии оно заменит невозможную пользу и наслаждение; для имущих послужит всегдашним приятным воспоминанием; кафедра Эстетики и Древностей в Московском Университете оживится, когда перед очи слушателей сойдет великолепный Олимп, и все здания, утвари, все наследие древней жизни предстанет не в неясных словесных описаниях, а в живых моделях; вкус изящного, который, при благотворном свете наук, разливается быстро по нашему отечеству, получит новую пищу; артисты Московского Театра здесь научатся грации и величию положений, а прочие художники, к оному принадлежащие, как то: декораторы и костюмеры, здесь найдут верныя модели для сцены. Но можно ли истощить когда-нибудь пользу и удовольствие, от такого заведения произойти имеющия?
   Уверившись, что всякой живо убежден в оных, приступим к плану Музея и теснейшему определению границ, необходимых для начатия онаго, а потом представим возможность исполнения и пособия, для того нужныя.
   Поелику гипсовыя слепки со статуй не требуют такого труда и таких издержек, с какими сопряжены копии живописныя, то, пока, ограничимся только определением статуй и моделей.
   Желательно бы было в разпределении оных следовать историческому порядку так, чтобы прогулка по галлерее статуй живо олицетворила для нас историю Ваяния от начала до наших времен. Всякой, кто, хотя поверхностно, глядел на сей предмет, знает: сколько здесь разногласия во мнениях на счет стилей, времени статуй и проч. Безсмертный Винкельман [164 - Винкельман Иоганн Иоахим (1717–1768) – немецкий историк искусства, основоположник эстетики классицизма.] испытал множество опровержений от опытнаго Гейне [165 - Гейне Генрих (1797–1856) – немецкий поэт, публицист, критик.], от гениальнаго скептика в истории искусств Рафаэля Менгса [166 - Рафаэль Менгс– Менгс Антон Рафаэль (1728–1779), немецкий живописец, теоретик искусства.], и от множества антиквариев Италии. Не смотря на то, сколько можно, соблюдем исторический порядок в разпределении произведений Ваяния.
   I. Первое отделение сего Музея, как преддверие к блистательному искусству Греческому, составят памятники искусства Египетскаго и Этрусскаго. Оно олицетворит для нас первый период истории онаго, когда искусство, скованное цепями форм, издревле безусловно приятных, служило более символом религии, и, не имея развития свободнаго, заключало однако в себе зародыши будущаго величия. Вход в сие преддверие украсится бюстом Винкельмана, как перваго истолкователя искусства, отверзшаго нам сокровенный дотоле храм его. Это отделение, служа более средством к уразумению истинной красоты ваяния, не нуждается в излишней роскоши памятников, и потому ограничимся следующими: <…>.

   II. Второе отделение изобразит переход от искусства символическаго к его совершенному и самостоятельному развитию и будет заключать в себе несомненныя сокровища резца Греческаго, как то: мраморы Египетские (в Минхенской Елиптотеке [167 - Мюнхенская Глиптотека задумывалась Людовиком I Баварским как музей античной скульптуры; собрание формировалось с начала XIX в.]) и Парфенонские (оригинальные в Лондоне [168 - Скульптура и мраморы Парфенона находятся в Британском музее в Лондоне (основан в 1753 г.)], но слепки с оных существуют и в Ватикане), Палладу из Виллы Албани и мнимую Весталку из дворца Барберини [169 - Алессандро Альбани – один из представителей известного итальянского рода, кардинал (1721), страстный коллекционер. Художественное собрание в его палаццо и на вилле было сформировано при содействии Винкельмана, Менгса, Марини и других знатоков искусства; в нее входило большое количество греческих и римских памятников.Барберини – известный княжеский род, в начале XIX в. владельцы самого большого из римских дворцов после Ватиканского, в одной из пристроек которого находилась мастерская Торвальдсена, а также значительной художественной коллекции.]. Сюда же по стилю, а не по несомненной древности, отнесем и Колоссы Monte Cavallo [170 - Колоссы – конные статуи братьев-близецов Диоскуров на Monte Cavallo в Риме.].

   III. Третье отделение представит блистательнейший цвет всего искусства древняго и будет содержать статуи всех богов, богинь, полубогов и героев мифологии древней. Согласно с сею мыслию, оное отделение может быть наименовано Олимпом. К чести новейшаго искусства и для показания, как оно сравнялось с древним, подле произведений резца Ереческаго смело станут рядом лучшия произведения новейшаго ваяния. Вот сокровища, имеющия место в сем храме древняго мира. <…>

   IV. Четвертое отделение будет содержать группы и олицетворит тот период искусства, когда оно, сошед с величаваго спокойнаго Олимпа на землю, стало резцом выражать на мраморе страсти человеческия. К сему же отделению отнесем и статуи гладиаторов, тем более, что сам Винкельман в иных видит части групп, как напр<имер> в Борцах Флорентийских, которых он почитает чадами Ниобы [171 - Скульптурная группа Ниобид (Ниоба с детьми, римская копия с греческого оригинала, IV в. до н. э.) хранится в музее Уффици во Флоренции.], и в знаменитом Точильщике, коего именует рабом, по повелению Аполлона, точащим нож на Марсиала [172 - Статуя раба-точильщика из скульптурной группы, изображавшей также Аполлона и Марсия (II в. до н. э.).]. Вследствие сего сюда войдут: <…>.

   V. Пятое отделение составится из портретов и бюстов, оставленных древностию, и олицетворит тот период искусства, когда оно обратило всю силу опытнаго резца на изображение личнаго человечества. Период сей, начатый Лизиппом [173 - Лисипп – древнегреческий скульптор второй половины IV в. до н. э. Придворный художник царя Александра Македонского.], творцем бюста Александра Македонскаго, дает мысль украсить сию залу знаменитым барельефом Торвалдсена [174 - Торвальдсен Бертель (1768/70–1844) – датский скульптор.], представляющим торжество сего завоевателя. Сюда войдут: <…>.

   VI. Шестое отделение должно изобразить нам Христианское Искусство, воскресшее под чудесным резцом Микель-Анжело, и потому будет заключать лучшия его произведения <…>.

   VII. Седьмое отделение представит снова уклонение искусства от простоты Греческаго и от пути, показанного Микель-Анжелом, к формам насильственным, искривленным, и олицетворит век Бернини [175 - Бернини Лоренцо (1598–1680) – итальянский архитектор и скульптор.] и его последователей. <…>

   VIII. Наконец осъмое отделение представит нам в произведениях Кановы [176 - Канова Антонио (1757–1822) – итальянский скульптор.] и Торвалдсена не только совершенное возвращение к простоте искусства древняго, но и преображение онаго при влиянии Религии Христианской. В произведениях перваго увидим совершенство Праксителевой [177 - Пракситель – древнегреческий скульптор IV в. до н. э.] грации, угаданной великим художником; в произведениях втораго высокость стиля Фидиева [178 - Фидий – древнегреческий скульптор V в. до н. э.], освященную резцом Христианским. Сие отделение заключится Спасителем Торвалдсена, составляющим новую эпоху в истории Ваяния. Сюда же принадлежат и бюсты сих художников. Большая часть их произведений уже поставлена в предидущих отделениях: посему здесь ограничимся теми, которых идеалы взяты из мира Христианскаго. <…>.

   [IX.] В особом девятом отделении будут находиться модели Колизея, Пантеона, Форума Римскаго, Помпеи, Геркуланума, Театра древняго, храма Пестумскаго, храма Агригентскаго в Сицилии, гробницы Сципионов, храма Св. Петра и проч. При Музее имеет быть библиотека, в которой должны находиться все лучшия руководства к изучению истории искусства и древностей, образцовые труды Флаксмана [179 - Флаксман – Флаксмен Джон (1755–1826), английский скульптор, рисовальщик.], гравюры всех лучших галлерей Италии и пр. и пр.
   Что касается до копий Живописных, не предлагаем заранее разделения; ибо и предстоящее требует многаго времени.
   Желая разделить с своими соотечественниками впечатления прекрасной родины искусств, я принимаю на себя обязанность надзирать за приготовлением оных слепков и моделей. Будучи знакома с известными Европейскими художниками, каковы Торвалдсен, Каммучини [180 - Каммучини – Камучини Виченцо (1773–1844), итальянский исторический и портретный живописец. Знаток античных памятников, а также произведений Рафаэля, Андреа дель-Сарто и др. Пользовался славой лучшего римского живописца.] и проч., с лучшими знатоками искусства, с артистами Русскими, при общем их руководстве, я надеюсь, что копии будут отличаться желанною точностью, а слепки живо представят оригиналы. Знакомства же мои в Риме дают мне возможность иметь все за такую цену, какая берется только с самих художников, а не с частных лиц.
   Перейдем к пособиям, необходимым для исполнения онаго проэкта. Если Московский Университет не имеет возможности отвести для сего отдельнаго здания, то положиться можно на щедрость наших вельмож: не благоволит ли кто-нибудь из сих мужей, известных своею любовью к искусству, до первой возможности Московскому Университету определить для онаго особое здание – (которое расположить бы должно было сообразно с начертанным планом) – отвести у себя в доме временную гостиницу для гипсовой колонии статуй? Сим уничтожится первая и главная трудность: найти место для Музея.
   Суммы на собрание всех исчисленных памятников определить не возможно, ибо план сей начертан во всем обширном объеме истории Искусства; но, если ограничимся на первой раз одним Ваянием и в оном главнейшими и нужнейшими памятниками, то потребно для сего двадцать пять тысяч рублей. Для сношений же с художниками, мастерами, в разных городах, для заведывания суммы, расплаты, отчетов и проч. необходимо, чтобы Императорский Московский Университет выслал в Рим, как средоточие Италии и место моего пребывания, на шесть месяцев деятельнаго чиновника. На проезд его и шестимесячное пребывание здесь потребно не более трех тысяч рублей.
   Но распространить оный Музей невозможно без пожертвований со стороны жителей Москвы, в пользу и удовольствие которых сие заведение учреждается. Должно надеяться, что они и в этом случае не изменят тому великодушному чувству, с каким всегда приносили добровольныя жертвы пользе общей. Должно надеяться также, что и Петербург, столько раз видевший от своей державной предшественницы историею прославленныя свидетельства великодушия и самоотвержения – в этом случае деятельным содействием ознаменует свою любовь к просвещению. В сей-то надежде имеет открыться добровольная подписка в пользу Музея; желающие могут жертвовать и самыми произведениями. Тогда-то мало по малу будут исполняться в подробностях и прочия части плана, границы коего определяются единственно щедростию пожертвователей, поелику источники искусства и древностей неистощимы. Если собранная сумма окажется весьма важною, то немедленно приступят к снятию копий с лучших образцов Живописи, и на первой раз можно будет заказать пять произведений из четырех главных Италианских школ, а именно:
   1. Страшный суд, Микель-Анжело, как представителя Флорентийской школы <…>.
   2. Успение Божией Матери, Тициана, как представителя Венециянской школы.
   3. Преображение и Мадонну Сикстову, Рафаэля, как представителя Римской школы, и
   4. Смерть Агнесы Доминикина, как представителя Ломбардо-Болонской школы.

   Готовыя вещи будут отправляться морем с величайшею исправностию. Уже сделаны нужныя осведомления на свет проезда; и люди, мне знакомые, обещают доставлять предметы по тем же самым ценам, по каким они условливаются с артистами: выгода немаловажная! Г. Торвалдсен, пребывающий здесь в Риме, коему сообщено сие предприятие, с усердием обещает вспомоществовать исполнению онаго.
   По прибытии сих произведений в Москву, имеет быть приглашен один из известных Ваятелей Петербургских, как напр. Г. Орловский или Г. Гольберг [181 - Орловский (Смирнов) Борис Иванович (1796–1837) – русский скульптор, автор памятника М. И. Кутузову и М. Б. Барклаю-деТолли в Петербурге;Гольберг – Гальберг Самуил Иванович (1787–1839), русский скульптор, автор памятника Н. М. Карамзину в Симбирске.], для соединения рознятых частей и распределения предметов по указанному плану. На счет же Университета необходимо определить из числа его чиновников Инспектора Музея – и оный Музей имеет быть открыт два раза в неделю для людей всякого звания, а для художников ежедневно.
   Остается желать, чтобы Императорский Московский Университет, всегда ревностный к пользе общей, не отстранил от себя новаго подвига во славу наук, ему по праву принадлежащаго, видя притом возможность исполнения онаго при счастливом стечении обстоятельств; чтоб Г. Московский Градоначальник, всегда неутомимо усердный ко благу древней Столицы, и Г. Попечитель сего Университета [182 - Попечителем Московского учебного округа в это время являлся князь С. М. Голицын (1774–1859), камергер, владелец усадьбы Кузьминки, коллекционер.], от коего Москва ожидает новых подвигов к ея нравственному усовершенствованию, обратили внимание на сей проэкт – и чтоб любовь к искусству в жителях обеих Столиц пробудила и поддержала твердое рвение к исполнению онаго.

   Печатается по: Телескоп. 1831. № 11. С. 385–399.



   Блудов Дмитрий Николаевич
   (1785–1864)


 //-- * * * --// 
   Граф, государственный деятель, литератор. Племянник Г. Р. Державина. С 1800 г. служил в Московском архиве Коллегии иностранных дел; с 1807 г. на дипломатической службе в Европе. Активно участвовал в литературной жизни России, один из учредителей литературного общества «Арзамас». Собирал и переводил источники по истории дипломатических отношений России. Почетный член АН и Московского университета (1826). В 1826–1828 гг. товарищ министра народного просвещения. В 1830–1831 и 1838–1839 гг. министр юстиции, в 1832–1838 гг. министр внутренних дел, в 1839–1862 гг. главноуправляющий II отделением Собственной Е. И. канцелярии; под его редакцией вышли два издания Свода Законов (1842 и 1857 гг.). По мнению современников, в 1848 г. Блудов спас российские университеты от закрытия. С 1855 г. президент АН. С 1857 г. член комитета для рассмотрения постановлений и предположений о крепостном состоянии в России. Председатель Государственного совета и Комитета министров (1862–1864).
   Губернские выставки учреждены указом Николая I в 1837 г.; перед этим, в августе 1836 г., было принято высочайшее повеление по Министерству внутренних дел, которым в это время руководил Блудов, немало поспособствовавший практической реализации этого замысла. В ноябре 1836 г. им был разослан по губерниям «Общий план губернских выставок», впервые в стране определявший порядок их устройства и состав. Первоначальная цель их проведения – ознакомление наследни-ка престола со страной, в путешествие по которой он отправлялся по маршруту, составленным лично императором. Возможно, идею такого концентрированного представления огромной страны и «лица конкретной губернии» Николай I позаимствовал в Смоленске, где в 1834 г. познакомился с выставкой ремесленных и мануфактурных изделий, устроенной по инициативе губернатора Н. И. Хмельницкого. Подобные выставки были признаны полезными «для соревнования к усовершенствованию изделий» в различных отраслях хозяйства. Приурочивались ко времени приезда наследника, зачастую были невелики и малопредставительны. Однако именно с этого времени началась активно развиваться выставочная деятельность в России, приведшая впоследствии к созданию ряда специализированных центральных и сети провинциальных музеев.


   Д. Н. Блудов
   Общий план губернских выставок

    [183 - Постоянно губернские выставки начали организовываться в губернских центрах с 1837 г., после указа Николая I.]
   Милостивый Государь, N. N.
   Г. Начальник Губернии, без сомнения, поставил уже Ваше Превосходительство в известность о содержании, ВЫСОЧАЙШЕГО повеления ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА и распоряжениях Министерства Внутренних Дел, изъясненных в циркулярных отношениях сего Министерства от 25 и 29 Августа и 8-го Сентября текущего года, касательно учреждения во всех Губерниях выставок естественных произведений, равно изделий и образцов фабричной, заводской, ремесленной и всякого другого рода местной промышленности.
   Желая споспешествовать успеху сего общеполезного дела всеми зависящими от меня способами и распространением основательнейших о существе оного сведений между образованнейшими классами обывателей привлечь их к деятельнейшему в оном участию, я признал нужным означенные отношения соединить в один Общий Свод, который, быв дополнен некоторыми новыми примечаниями моими и мыслями, содержит в себе хотя краткий, но, как смею думать, удовлетворительный Общий План Губернских выставок, на учреждение коих изъявлена ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ ВЫСОЧАЙШАЯ воля.
   Поспешаю препроводить к Вашему Превосходительству <…> экземпляров сего Свода или Плана, как для собственного Вашего употребления, так и для разсылки, по предварительному совещанию с Г. Начальником Губернии, тем из Помещиков и других Дворян, коих участие в сем деле, по мнению Вашему, наиболее может быть полезно.
   С совершенным почтением и преданностью имею честь быть
   Вашего Превосходительства покорнейший слуга подписал Д. Блудов. 20 ноября 1836.

   Циркулярным предписанием Министерства Внутренних Дел от 25 минувшего Августа объявлено Гг. Начальникам Губерний Высочайшее Его Императорского Величества повеление об учреждении во всех Губерниях выставок изделий и образцов фабричной, заводской, ремесленной и всякого другого рода местной промышленности, равно инструментов, коими означенные изделия и замечательнейшие домашние работы производятся и земледельческих орудий, которые по наибольшему усовершенствованию заслуживают внимание.
   Государь Император изволил указать вместе с тем и на цель сего повеления.
   Она или общая всем выставкам сего рода, или особенная, при учреждении ныне в Губерниях выставок предполагаемая.
   Общая цель состоит в том, чтобы распространять, по возможности, на местах полезные сведения о состоянии и усовершенствованиях заводской, мануфактурной, сельской и домашней промышленности, и тем возбуждать и поддерживать между всеми производящими классами похвальное соревнование к улучшению своих производств и изделий.
   Особенная и не менее важная цель заключается в том, чтобы при предстоящем путешествии Государя Наследника Цесаревича и Великого Князя Александра Николаевича представить вниманию Его Императорского Высочества в немногих образцах, соединенных в одном месте и в приличном порядке расположенных, все, что Губерния имеет наиболее замечательного, и как произведения природы, трудами человека извлекаемыя из земли или вод и им совершенствуемыя, а еще более произведения промышленности и искусств суть самые верные указатели, на какие предметы преимущественно обращены производительныя силы населения и с каким успехом, то Губернская выставка хорошо устроенная с некоторыми краткими объяснениями о числе рук, занятых тем или другим производством, количестве выделываемых предметов и местах сбыта оных и т. п., будет с тем вместе самым любопытным и удовлетворительным отчетом в хозяйственном, а до некоторой степени и в нравственном состоянии Губернии.
   Министерство Внутренних Дел, стараясь с точностию и вполне привести в действие мысль Его Императорского Величества, в дополнительных циркулярных предписаниях от 29 Августа и 8 Сентября сообщило некоторые подробнейшие указания, какие предметы могут быть выставляемы, как они должны быть расположены, где помещены и каким образом приобретаемы. Различие предметов выставки в одной Губернии от другой, зависящее и от климата и от направления промышленности, было причиною, что указания сии сделаны примерно, означением некоторых только классов произведений. Таким же образом указан и порядок расположения выставляемых предметов, а равно и способы помещения и приобретения оных.

   I. Предметы выставки.
   Предметы выставки, впрочем, как сказано выше, так же лишь примерно и не вполне могут быть разделены на следующие четыре класса:
   1) Первый может заключать в себе предметы царства ископаемых.
   К ним относятся разныя почвы земли в естественном и удобренном состоянии, разныя породы камней, глины, особливо фаянсовыя и фарфоровыя, руды и выработываемые из них металлы, другие минераллы, окаменелости, каменной уголь, торф и проч.
   2) Второй класс могут составлять предметы царства растительнаго: деревья, кустарники, травы, цветы, хлебныя, маслянистыя, красильныя и другия растения и семена их.
   3) Третий из царства животнаго: зверей, птиц, диких и домашних, рыб и насекомых.
   К сему же отделению могут быть присоединены и разныя произведения сего царства, как то: медь, воск, икра, жир, сало, шерсть, пух, перья и проч.
   4) Четвертое отделение едва ли не самое разнообразное и любопытное, может обнимать все предметы заводской, мануфактурной, фабричной и домашней промышленности.
   Оно может быть подразделено еще на несколько разрядов, по различию материалов, употребляемых для изделий, частию и по различию средств и заведений, на коих они приготовляются.
   Сии четыре отделения объемлют все, что может иметь Губерния в природе, искусствах и ремеслах, но не все, без сомнения, находящееся в оной, может быть предметом выставки. По сему Министерство Внутренних Дел в циркулярных предписаниях от 25 и 29 Августа обращало преимущественное внимание Гг. Начальников Губерний лишь на те произведения, которые по чему либо наиболее замечательны.
   С другой стороны, не должно слишком стеснять себя и тем предположением, чтобы учредить выставку из предметов, исключительно той или другой Губернии принадлежащих, ибо таких предметов в каждой Губернии в особенности весьма не много. Она не могла бы составить такого полного разнообразного собрания, какое нужно, чтобы приятным и поучительным образом занять внимание посетителей.
   Чтобы избежать сих двух крайностей, надобно иметь в виду вышеизъясненное замечание, что Губернская выставка, представляя образцы наиболее усовершенствованных произведений, для поощрения производителей и возбуждения между ними похвального соревнования, может и должна быть, так сказать, живою Статистикою произведения Губернии, в коей, вместо описания вещей, представляются вниманию посетителя самыя вещи, которыя надлежало бы описывать. По сему к предметам, по наибольшему усовершенствованно особеннаго внимания заслуживающим, можно присоединять и предметы обыкновенные, но показывающие, как главнейшия естественныя средства Губернии, так и главнейшия занятия и быт ея жителей.

   II Расположение выставляемых предметов.
   Исчисление предметов выставки может быть руководством и к назначению порядка, в каком они должны быть на выставке расположены. Подробности будут зависеть от усмотрения тех лиц, коим сие будет поручено и которыя обязаны стараться, сверх однородности выставляемых предметов, принимать в соображение и объем и внешний вид каждаго, наконец и степени их местной важности или пользы. (Едва ли нужно замечать, что как естественныя произведения, так и произведения искусств должны быть помещаемы на выставке в наименее огромном по возможности виде).
   Каждый предмет должен иметь свой N, под которым он вносится в общую опись выставки. Сверх N можно означать, относительно предметов естественных, место их рождения или откуда они взяты и где наиболее находятся; относительно предметов искусственных, имена помещиков, фабрикантов, заводчиков, мастеров или поселян, коим они принадлежат или кои производят их.

   III Помещение выставок и способы приобретения выставляемых предметов.
   На наем помещения для выставок, на постройку столов, скамей и посуды, для выставляемых предметов, кажется, не будет нужды определять особых сумм. Было бы неправильно обращаться по сему случаю к казенным или другим каким-либо имеющим уже свое определенное назначение способам; весь успех сего дела относится к пользе и некоторым образом к чести самых обывателей Губернии, которые конечно с полною готовностию примут в нем участие.
   По сему Министерство Внутренних Дел в циркулярном предписании от 8 Сентября ограничилось указанием, что Смоленская выставка, подавшая некоторым образом повод к настоящему предположению [184 - Смоленская выставка состоялась в 1834 г. и явилась первой выставкой мануфактурных и ремесленных изделий в губернской России.], помещена безплатно в доме одного из членов тамошняго Мануфактурнаго Комитета, хотя очевидно, как и во 2-м пункте сего предписания сказано, что они могут быть помещены и в казенных или общественных свободных и удобных для того зданиях.
   Выставки составляются из предметов, помещиками, заводчиками, фабрикантами и вообще местными обывателями добровольно представляемых. Для избежания излишних затруднений и запутанности, полезно составить оным предварительный каталог, на основании коего и пригласить желающих выставлять свои произведения и изделия.
   Представление на выставку вещей не есть ни дар, ни приношение. По сему местное Начальство примет меры, чтобы все предметы выставки, изключая разве не имеющих никакой ценности, в свое время возвращены были владельцам в совершенной целости и исправности.
   Сие правило относится впрочем к той только части выставки, которая имеет единовременную цель: предстоящее путешествие Его Императорского Высочества Цесаревича Наследника. Предметы, долженствующие составить постоянную выставку, в виде Губернского Кабинета или Музеума, приобретаются безвозвратно и остаются без перемены, исключая тех случаев, когда сего требовать будет или естественная невозможность сохранять оныя долгое время без повреждения и порчи, или же последовавшия в выделке и приготовлении оных усовершенствования.
   Желательно, чтобы Губернския выставки устроены были к началу будущаго лета. О времени посещения той или другой Губернии Его Императорским Высочеством Государем Цесаревичем Наследником местныя Начальства извещены будут особо.
   Сей, так сказать, общий свод мыслей и распоряжений Министерства Внутренних Дел по предмету предположенных Его Величеством Губернских выставок Министерство считает не безполезным сообщить Гг. Начальникам Губерний для облегчения их в деле, коего цель равно важна и полезна, а исполнение, при содействии местнаго Дворянства, Купечества и других сословий, без сомнения принесет честь их просвещенному уму и знанию ввереннаго управлению их края. 20 ноября 1836.

   Печатается по: Общий план губернских выставок. Б. м., б. г. Хранится в РГБ.



   Тюрин Евграф Дмитриевич
   (1795/1796–1875)


   Портрет неизвестного (предположительно Е. Д. Тюрина). Худ. В. В. Пукирев

   Архитектор, коллекционер. Учился в архитектурной школе при Экспедиции кремлевского строения в Москве (1805–1813). В 1810-1830-е гг. участвовал в восста-новлении архитектурного облика Москвы после войны 1812 г. (Большого Кремлевского дворца, дворцового комплекса в Архангельском, ряда построек ансамбля Нескучного дворца). В 1833–1836 гг. руководил перестройкой зданий Московского университета. Ему принадлежат проекты Нового Коломенского дворца, собора
   Богоявления в Елохове (1837–1845). С 1868 г. жил в Туле. В 1820-е гг. увлекся коллекционированием произведений искусства. По составленному Тюриным каталогу 1856 г. в его коллекции значилось 415 произведений западноевропейской и русской живописи XVI–XVIII вв., в т. ч. работы А. да Корреджо, П. Рубенса, А. Дюрера, Ж. Б. Греза, Д. Веласкеса, Ф. С. Рокотова, В. Л. Боровиковского, К. П. Брюллова. В 1840 г. Тюриным была заведена книга отзывов для посетителей галереи.
   В 1851 г. выдвинул проект создания на основе своей коллекции Музея изящных искусств в Москве. Проект неоднократно представлялся Тюриным в различные инстанции – в 1851 г. в Совет Московского художественного общества, в 1853 г. – председателю МХО и генерал-губернатору Москвы А. А. Закревскому. Публикуемое «Объяснение об основании Публичной картинной галереи в Москве» было представлено в декабре 1854 г. попечителю Московского университета В. И. Назимову, а в феврале 1855 г. министру народного просвещения А. С. Норову. После представления проекта императору проект прошел еще ряд инстанций и со ссылкой на разные обстоятельства был отклонен.
   Проект характеризуется проработанностью всех сторон предполагаемого учреждения: от определения цели создания, вопросов финансирования, размещения и хранения до устройства выставок. Для размещения галереи Тюриным спроектирован и выстроен дом на Знаменке. Некоторые картины из собрания Тюрина находятся в настоящее время в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина и в Государственной Третьяковской галерее.


   Е. Д. Тюрин
   Объяснение об основании публичной картинной галереи в Москве

    [185 - Текст документа приводится с авторскими исправлениями.]
   О цели составления мной коллекции оригинальных картин и средствах основания из оных Публичной картинной Галереи в Москве без траты казенных сумм и проч[ее] [186 - Объяснение это представлено от меня в С.-Петербург 10го декабря 1854 года Его Превосходительству Гну Попечителю Императорского Московского университета.Сделано мной представление здесь в Москве, 11го февраля сего 1855 года Его Высокопревосходительству Господину Министру Народного просвещения, с которых у сего прилагаются копии.].
   Священное чувство каждого русского.
   Беспредельная любовь к Престолу и Отечеству есть девиз каждого Русского; это священное чувство руководит его во всю жизнь и составляет главную цель его существования. – Я с самой юности до сего времени в течение более 35-ти лет пламенно желал одного только, чтоб чем-нибудь быть полезным славному моему отечеству.

   Побуждение к составлению коллекции картин.
   Зная, что в Москве нет Публичной Картинной Галереи, я, как художник, решился собирать картины, по мере сил моих, дабы впоследствии посвятить их Москве, для общей пользы.

   Важность Публичной Картинной Галереи в Москве.
   Всем известно, что Публичная Картинная Галерея во всяком просвещенном государстве не только что необходима для художников, подобно тому, как и избранная Библиотека для ученых, но она составляет еще и великую важность, особливо и в древней столице обширнейшей в мире Империи, откуда просвещение распространяется на большую часть России. Я думал, что Москве, обладающей неисчислимыми сокровищами всех родов, только и не доставало такой Галереи, и потому с самоотвержением предался избранной мною цели [187 - Бедный, хотя талантливый художник не имеет никакой возможности (за малыми исключениями) посещать палаты Вельмож, наполненных сокровищами изящных произведений; чрез это он с величайшим трудом переступает за грань посредственности; а при больших средствах, может быть, он был бы замечательным художником.].

   Венценосные покровители изящн[ых] искусств.
   Мне тогда уже было известно, что Великий преобразователь России всеобъемлющий гений Император Петр I много заботился о покупке в чужих краях достойных картин. <…> Императрица Екатерина Великая и Император Александр Благословенный не щадили золота на приобретение сокровищ изящных искусств. Впоследствии узнал я, что и благополучно царствующий монарх наш, Николай Павлович, еще более приобретал знаменитые произведения живописи, на славу своего государства и на удивление Европы.

   Мои средства к приобретению картин.
   Не имея средств покупать оригинальные картины за настоящую их цену, я должен был неусыпно стараться отыскивать оные в руках или не-знатоков, или не охотников, где находя достойные картины, я отдавал за них последние свои деньги, или, вместо их, принимал на себя обязанность составления архитекторских проектов и даже надзор за строениями в течении нескольких лет.

   Сохранение мастерских картин от конечной гибели.
   Мне, как архитектору, случалось находить превосходные картины в подвалах, на чердаках и тому подобных местах, откуда они были исторгаемы мной от конечной гибели; таким образом, перенося тяжкие труды и многие лишения в течении долгого времени, я собрал огромную коллекцию оригинальных картин почти всех известных школ Европы от древних времен, числом до 400 картин [188 - Известная Дюссельдорфская Галерея, собранная веками, заключает в себе менее сего числа картин.], между коими есть редкие произведения славных живописцев [189 - Почти во все время собирания мной коллекции картин я имел казенную квартиру, где мог сохранить их в должном порядке, чем я обязан глубокою благодарностью просвещенному моему начальству.].

   Удостоверение в том, что мои картины принадлежали известным коллекциям.
   Многие картины, не исключая и тех, которые я нашел в подвалах и на чердаках, имеют не только подписи самих художников, но даже на многих есть гербы, печати и подписи, означающие, что они некогда принадлежали известным коллекциям. На нескольких картинах имеются подписи рукой Его Сиятельства князя С. М. Голицына, [которые] свидетельствуют, что эти картины принадлежали знаменитому собранию картин обер-камергера князя Дмитрия Михайловича Голицына [190 - Голицын Дмитрий Михайлович (1663–1737) – князь, государственный деятель, коллекционер. В подмосковном имении Архангельское располагалась его знаменитая библиотека, самое значительное частное книжное собрание в России первой половины XVIII в.], впоследствии проданных в разные руки.

   Виденные мной произведения великих живописцев.
   При собирании моих картин мне случалось видеть редкие произведения великих живописцев; приобрести их было выше моей возможности, но если будет открыта Публичная Картинная Галерея, то некоторые из сих произведений, по лично слышанным мною отзывам, или поступят в дар Галерее, или могут быть уступлены для нея за умеренную цену, из патриотического желания содействовать общей пользе.
   <…>

   Несогласие продать иностранцам мои картины.
   Чужестранные путешественники предлагали мне значительные суммы за малую только часть моей коллекции; а один англичанин предлагал мне серебром 2000 руб. за небольшую картину Рубенса, сознавая ее оригиналом той огромной картины, которая находится в Британском музее; но я, претерпевая крайность, не увлекся такими выгодами, твердо решась ожидать случая посвятить их Москве, для пользы моих соотечественников.
   <…>

   Предложение особ быть членами учредителями Публичн[ой] карт[инной] Галереи.
   Зная цель составления моей коллекции, многие посетители не только высшего круга, но даже ученые, художники и лица среднего состояния объявляли желание быть членами учредителями предполагаемой мною Галереи [191 - Некоторые любители изящных искусств сделали мне лестное предложение описать мои картины и издать в свет для того, как они говорили, чтобы о существовании такой огромной коллекции мастерских картин, приготовленных для общей пользы, порадовать соотечественников.], со взносом положенной суммы, а некоторые особы обещались принести в дар Галереи мастерские картины [192 - Его Сиятельство Граф С. Г. Строганов, как вельможа, покровитель просвещения, относясь с похвалой об моих картинах, сказал, что он с своей стороны готов пожертвовать несколько картин, если будет открыта в Москве Публичная Картинная Галерея; почтенный профессор Московского университета А. М. Губарев назначил две картины произведения известного нашего художника академика Тропинина. Академик М. Д. Быковский назначил картину фламан[д]ского художника. Купец Попов, любитель изящных искусств, обещался пожертвовать несколько оригинальных картин. Впоследствии может сказаться много таких благотворителей для общей пользы.]

   Такое общее сочувствие дало мне надежду к осуществлению моего предположения [193 - Один из известных профессоров Московского университета, объявляя желание быть членом учредителем] Галереи, сказал, что это прекраснейшее начало послужит к основанию в Москве ученохудожественного общества.].
   <…>
   Галерею эту я полагаю открыть в Москве как собственность оной, без траты казенных сумм, на следующем основании:

   Предложение подписки в пользу Галереи.
   Так как мне, партикулярному человеку, до 500 особ объявили уже желание быть членами учредителями оной, то, если по воле Высшего начальства предложится подписка по всей Москве, тогда, вероятно, оных найдется и тысяча. Надежду эту я основываю на том, что в наш век во всех благовоспитанных семействах занимаются изящными искусствами, как по собственному влечению ко всему прекрасному, так и потому, что познание оных входит в курс всех учебных заведений, следовательно, Публичная Картинная Галерея будет важным пособием в таком деле.

   Ежегодный доход Галереи.
   Если положить ежегодную плату с каждого члена учредителя только по 10 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


рублей серебром [194 - Менее 3-х копеек в сутки: кто же не в силах такую малость вносить не только для своей или семейства своего пользы, но и для благотворительной цели.], то составится годовой доход Галереи серебром 10000 рублей, кроме платы с посетителей, не членов, за вход в Галерею [195 - В Высокоторжественный день для всех русских Тезоименитства Великого Государя нашего Николая Павловича Галерея должна быть открыта для всего народа безденежно; а в день Тезоименитства Государыни Императрицы сбор с посетителей обращать в пользу приютов в Москве.].

   Увеличение дохода Галереи.
   Как бы ни мала была цена за вход в Галерею с посетителей, но итог оной в течение каждого года может быть очень значителен, потому что любовь к искусству уже достаточно развита во всех классах народа; их перебывало многие тысячи на выставках училища живописи и ваяния в Москве.
   Основание подписки в пользу Галереи.
   Для удобства подписки в пользу Галереи довольно избрать 50 членов Совета оной, где дворянство, составляющее ум и душу народа, просвещенным содействием своим может оказать великую пользу; почтенное купечество, известное своими благотворениями, вероятно, не откажется участвовать в этом общеполезном деле, а известные ученые и художники примут деятельное участие. Обязанность этих избранных особ будет состоять в том, чтоб ежегодно раздавать 20 билетов для членов учредителей; почетные же члены оного Совета и благотворители, как споспешествователи просвещения, может быть, принесут в дар Галерее и значительные суммы, останутся собственностью Галереи [196 - В иностранных государствах подобное предложение об основании Публичной Картинной Галереи тотчас было бы принято обществом на акциях, из видов собственной выгоды; но в благословенном Отечестве нагнем общеполезные дела зиждутся общими силами, без всяких корыстных намерений.]. От попечения Совета будет зависеть увеличение дохода Галереи и хранение сумм оной. <…>

   Еще предмет дохода Галереи.
   Сверх сего, предполагается при Галерее особая зала для выставки и продажи картин и других предметов изящных искусств от посторонних лиц, с тем, чтобы Галерея от продажи оных пользовалась известными процентами.

   Польза в артистическом отношении от выставки художественных предметов.
   Кроме дохода от оной выставки, интерес Галереи в артистическом отношении будет возвышаться, потому что для продажи будут приниматься лишь такие художественные предметы, которые заслуживают особого внимания просвещенной публики.

   Оценка моих картин художниками и любителями изящных искусств.
   Картины мои ценятся знатоками сего искусства в 1000 т. руб. серебром, но я не требую этой суммы сполна, я соглашаюсь в счет оной получить уплату из доходов оной же Галереи в течении нескольких лет, без процентов на остальную сумму, одним словом, я имею в виду не собственную пользу, но общественную; скорблю душой, что не могу пожертвовать мои картины безвозмездно.

   Половина ежегодного дохода поступает в пользу Галереи.
   Половину ежегодного дохода Галереи я отдаю в пользу оной: на наем приличного дома Галереи с устройством необходимой мебели, отопление, жалованье смотрителю, его помощнику, прислуге, на публикации, печатание билетов и проч[ее] [197 - Может быть, просвещенное начальство найдет возможным поместить оную Галерею в каком-либо казенном здании в центре города, например, при Университете, где имеется неотделанный корпус, отдаваемый прежде внаймы; тогда за приспособление оного, согласно цели, и поупомянутые выше сего расходы, половинная часть дохода поступит в пользу университетского ведомства. Учреждение Галерей при университетах давно уже существует в столицах Европы: при Оксфордском университете даже нарочно выстроено здание, в котором помещаются произведения живописи. Старейший Университет наш, этот храм наук, откуда так благотворно разливаются полезные знания по всему безмерному отечеству нашему, учреждением при нем картинной Галереи, ко времени столетнего юбилея своего получит новый блеск и новую славу.], а мне выдавать ежегодно в уплату остальную половину дохода [198 - Любя безмерно мое Отечество, я ежегодно назначаю из получаемого мною дохода, какого бы он ни был размера, в пользу раненых нижних чинов, не могущих продолжать служить, одну десятую часть, в пользу приютов в Москве, где могут быть призрены сироты убитых воинов, одну десятую часть. <…> Сверх сего, если вверено мне будет управление оной Галереи, я буду вносить ежегодно серебром] 500 руб. на содержание картин и золоченых рам в должном порядке, а на остатки от оной суммы приобретать в пользу Галереи разные предметы изящных искусств; весь же доход Галереи и самые картины, с приобретенными вновь предметами, остаются собственностью университетского ведомства.], чем в несколько лет и выплатится вся следуемая мне сумма, и тогда Публичная Картинная Галерея будет собственностью Москвы на вечные времена. <…>

   Надежда на водворение в Москве Музея изящных искусств.
   Со временем Публичная Картинная Галерея в Москве, при покровительстве высшего Начальства может возвыситься до степени величайшего Музея, в котором будут и многие избранные предметы изящных искусств классической Европы, и многие произведения живописи и ваяния наших значительных художников. <…> Они изобразят в них доблести сынов России в делах Православной нашей религии, верноподданнической преданности Престолу и Отечеству, подвигах добродетели и неустрашимого геройства. Такие изображения будут не только образцами искусства, но в высшей степени интересны и поучительны для всего мира.

   Сознание, что долголетний труд мой есть только бедное начало к пользе общей.
   Представляя составленное мною объяснение о цели долголетнего труда моего на суд просвещенных особ, я с смирением в душе сознаю, что весь труд мой есть только бедное начало для славной будущности Музея изящных искусств в Москве. Но как этот труд есть выражение беспредельного усердия моего к Отечеству, то я осмеливаюсь думать, что он не будет им отринут и что Высшее Начальство по чувству патриотизма может сделать труд этот не только вполне полезным, но и славным для нашего Отечества [199 - В чужих краях давно признана польза от учреждения картинных Галерей: там они существуют не только в столицах, но и в небольших городах. Следовательно, бедное начало, мною предполагаемое, очевидно полезно, тем более что это учреждение не требует никаких казенных сумм.].

   Покровитель просвещения есть благодатель народа.
   Меценат – покровитель просвещения, жил более 18 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


веков тому назад, но имя его до сих пор уважается у всех прославленных народов. Благословенная Россия имела своих меценатов: в Шувалове, Бецком, Строгановых и других, которых имена драгоценны для каждого русского.

   Мы имеем и теперь покровителей всего полезного.
   Под благодетельным и благословенным скип[е]тром мы и теперь имеем достойных сановников, предстательством коих у Монаршего трона зиждутся многие общеполезные дела. Это подало мне утешительную надежду к осуществлению более 35 -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


лет назад задуманного мною предположения к общей пользе – положить основание Публичной Картинной Галереи в Москве [200 - <…> Учреждение в Москве училища живописи, школы Гр. Строганова и многих рисовальных классов, не говоря уже о существовании в ней старейшего из университетов русских и многих других учебных и ученых заведений, прямо говорят: что Москва есть место, покровительствующее просвещению. Москва с древних времен служила рассадником живописи для всего Русского Царства, и ныне лежит на ней обязанность как древней столицы распространять знание это на значительную часть безмерного нашего Отечества.].

 Подписано: коллежский советник Евграф Тюрин [автограф Тюрина].

   Печатается по: ОР РГБ. Ф. 231/IV. (М. П. Погодин). К. 1. Д. 75. Л. 1–10. Писарская копия с автографом Е. Д. Тюрина.



   Бэр Карл Максимович
   (1792–1876)


 //-- * * * --// 
   Биолог, основатель антропологии и современной эмбриологии в России, географ. В 1814 г. окончил медицинский факультет Дерптского университета. В 1816–1833 гг. работал в Кенигсбергском университете, где в 1821 г. организовал общедоступный зоологический музей и составил его путеводитель. С 1828 г. член, с 1834 – академик Петербургской АН. Систематизировал библиотеку АН в соответствии с разработанной им научной классификацией. В 1830–1860-е гг. совершил ряд научных экспедиций на Новую Землю, в Лапландию, на Каспийское, Балтийское и Азовское моря; здесь были проведены комплексные исследования, собраны и переданы в АН естественно-научные коллекции. В 1841–1852 гг. профессор Медико-хирургической академии, где основал кабинет учебных пособий. Один из основателей (1845), член Совета и председатель Этнографического отделения Российского географического общества. С 1846 г. в ведении Бэра находился кабинет и музей по сравнительной анатомии АН, инициатором реорганизации которого он стал. В 1858 г. в докладе в АН высказался о необходимости собирания краниологической коллекции (т. е. коллекции черепов и их отдельных частей) для формирования новой научной дисциплины – доисторической антропологии (составил классификацию черепов и разработал методы систематизации коллекции, план комплектования), а также организации «большого антропологического и этнографического музея, где было бы сосредоточено все, что касается до живущих в России народов». Бэр призывал учитывать опыт западных музеев, которые изучал во время путешествий. В 1864 г. составил проект организации археологических и этнографических экспедиций по России, а также инструкции для них. Автор основополагающих трудов по биологии.
   Первая из представленных статей К. М. Бэра «Нечто об изучении естественных произведений своего отечества. Музей в Астрахани» (1857) дает представление о развитии идеи необходимости организации местных естественно-исторических музеев, цель которых – «обратить внимание всех жителей города на полезные естественные произведения и тем поддерживать дух предприимчивости». В представлении Бэра, создание местных музеев – это важная составляющая развития края в целом. Во второй работе «О собирании доисторических древностей в России для этнографического музея» (1862) Бэр в сотрудничестве с академиком Петербургской АН А. А. Шифнером развивает идею создания государственного этнографического музея, определяя пути комплектования коллекции и круг необходимых для собирания и изучения памятников, тесно связывая эти задачи с развитием этнографии как науки.


   К. М. Бэр
   Нечто об изучении естественных произведений своего отечества
   Музей в Астрахани

   В 1853 году, когда я прибыл в Астрахань, здесь хотя уже существовала библиотека, но ею не пользовались. Однажды мне удалось неожиданно посетить ее, после же я находил ее постоянно запертою. Иметь закрытую библиотеку все равно что не иметь никакой. Теперь попечением Его Превосходительства Г. Военнаго Губернатора, библиотека для всех всегда открыта, число книг ежегодно получает приращение. Вот уже прекрасный успех. Г. Военный Губернатор, пробудив из мертваго сна и воскресив библиотеку, выразил свое желание устроить музеум, в состав котораго входили бы все естественныя произведения окрестных мест [201 - «Губернский музеум» при губстаткомитете существовал в Астрахани в 1837–1862 гг. Видимо, Бэр имеет в виду создание специального естественно-научного музея.]. Г. Вейдеман, старший учитель естественных наук при Гимназии, имел, из любви к своей науке, к тому также сильное желание и притом занимался подробным изследованием естественных произведений своих окрестностей. Г. Градскому Главе, Члену Императорскаго Русскаго Географическаго Общества, А. А. Сапожникову [202 - Сапожников Александр Александрович (1827–1887) – купец 1-й гильдии, городской голова Астрахани в 1860-е гг. Коллекционер, меценат, благотворитель. Оказывал содействие экспедиции К. М. Бэра; предоставил свои средства для организации в Астрахани естественно-исторического музея.], первому принадлежит честь устройства музеума, в котором он принимал и принимает живое участие представлением денежных к тому средств. Для этой цели Г. Вейдеман не ограничился экскурсиями по здешним окрестностям, но он также ревностно занимался собиранием естественных произведений во время путешествия со мною по берегам Каспийскаго моря и Кавказу [203 - В 1853–1857 гг. Бэром совершены четыре научные экспедиции по Каспию и Кавказу.], так что он уже в прошедшем году успел составить значительное собрание естественных произведений этих стран. Следовательно, положено уже весьма хорошее основание пожертвованием Г. Сапожникова, которое он сделал своему родному городу, и ревностью Г. Вейдемана. Его Превосходительство, теперешний Военный Губернатор, Вице-Адмирал Васильев [204 - Вице-Адмирал Васильев – Васильев Николай Александрович, контр-адмирал, в 1854–1857 гг. военный губернатор Астрахани.], весьма интересуется поддержанием и дальнейшим развитием музеума, и, без сомнения, с своей стороны, доставит к тому все средства. Кроме того, город имеет теперь при Гимназии преподавателя в полной юношеской силе и с горячею ревностью к своему предмету. Он энергически стал бы расширять музеум, если б только ему на это были даны денежныя средства. Музеум оживит не только интерес воспитанников Гимназии, но обратит также внимание всех жителей города на полезныя естественныя произведения и тем будет поддерживать дух предприимчивости. Я этим опять прихожу к своему прежнему замечанию, что здесь чрезвычайно мало предпринимается опытов по различным ветвям промышленности и отчасти потому, что на свои окрестности не обращается никакого внимания. Я приведу только несколько примеров.
   В настоящее время здесь намерены мостить улицы. Для этого нужно себе сперва предложить вопрос: откуда можно достать на это хороший камень? Если бы все обращики каменных пород, которыя удобно могут быть доставляемы сюда водою, находились в музеуме, в таком случае весьма просто можно было бы сделать выбор камня в музеуме. Теперь надобно издержать много денег, чтобы найти хорошую каменную породу, и легко может случиться, что по окончании мощения отыщется гораздо лучшая порода. <…> На пустынных берегах Мертваго Култука в соседних стран северной части Каспийскаго моря бывает весьма много лебедей. Лебединый пух и целые куски из груди лебединой шкуры в настоящее время любимые предметы роскоши.
   Для этой цели их собирают с большими трудностями в наших северных губер[ниях] и отсылают в С.-Петербург. Здесь, кажется, не развился еще подобный промысел, что я должен заключить из того, что к Коменданту Ново-Петровской крепости иногда обращаются с просьбою о высылке значительнаго количества этих шкур. <…> В Персии разводят особенный вид конопли, дающий серебристо-белыя, жесткия и длинныя волокна. Были ли сделаны опыты, не лучше ли этот вид конопли нашего обыкновеннаго для многих употреблений и может ли это растение рости у нас? Пробовали ли здесь развести персидское масляничное растение кунжут, которое в огромном количестве разводится в Персии, и наконец, почему не разводят у нас марены, когда она, в диком состоянии, ростет в наших садах? Может быть, для разведения ея потребуется дорогая поливка; но сделаны ли опыты разводить ее без поливы, тем более что она здесь произрастает в диком или полудиком состоянии. Но что мне остается сказать о шелководстве, которое всякому хорошо известно и которому так благоприятствует летняя сухость Астраханскаго климата и скорый рост тутовых деревьев? Однакож, не смотря на все эти благоприятныя обстоятельства, им все-таки мало занимаются. <…> Обыкновенно жалуются, что в Астрахани не ростет хлеба в лесу. Что касается до хлебопашества, то оно понемногу все более приближается к городу, и кроме того Волга приносить сюда из хлебородных мест довольно большие запасы хлеба. Я, напротив, полагаю, что не нужно насильно распространять хлебопашества, потому что к тому неспособна, за исключением немногих мест, здешняя степь. Но мне кажется, что к чистому стыду относится то, что здесь так мало заботятся о разведении леса для топлива. Разумеется, не должно разводить его в соляной степи, но по берегам и в особенности по нижним островам, находящимся между рукавами Волги. Стоит только раскрыть глаза и посмотреть, как хорошо на всех сырых местах ростет ива (тальник), на менее сырых тополь и на сухих, где почва даже несколько уже солонцовата, тут (шелковица). Размножается ли какое-нибудь дерево легче ивы? Разве болыпаго стоит труда ежегодно посадить несколько тысяч черенков ивы и таким способом всю нижнюю часть волжской дельты обратить в лес? Я даже нисколько не сомневаюсь, что здесь можно успешно развести тополь и вяз, если мы только посмотрим, какую степень наводнения выносят эти деревья на волжских островах, лежащих выше. Вместо того, чтобы жаловаться, что пароходы уничтожают лес и что от них дорожают дрова, разведите, напротив, лес, и вы будете иметь двоякую выгоду: пароходство и продажу дров. <…>
   Обыкновенно начинают тогда подражать какому-нибудь опыту, когда он уже большие приносит доходы. Так в Астрахани, в прошедшем столетии, доход от рыболовства увеличился, когда Губернатор Бекетов ввел лучший способ для соления рыбы и погреба со льдом. Так его рыба в цене возвысилась, почему скоро начали подражать этому способу приготовления и прочие рыбопромышленники по Волге и в некоторых устьях Терека. Вследствие этого астраханская рыба получила выше против прежняго значение и, следовательно, хороший сбыт, и этим увеличила народное богатство. Не взирая на этот успех рыболовства по Тереку, Судаку, Куре, по Персидскому берегу, по берегам Киргизов, не обзавелись ледниками, вероятно потому, что Бекетов их там не развел. Для этих мест легко можно достать лед из Волги, и предположение, что лед не держится в тех местах, есть только пустой предлог лени и наклонности оставаться при своих обыкновенных обычаях. Лед во всей Италии сохраняется в продолжение всего лета в больших погребах, и он там далеко не так толст, как он бывает в устьях Волги и в ильменях. На здешних рыбных промыслах с давняго времени из бешенки [205 - Бешенка – сорт рыбы.] топили один жир, и за исключением немногих опытов продавали ее в соленом виде; но этот способ приготовления и сбыта рыбы весьма незначителен, по неудаче первых опытов. Утешительно, по крайней мере, что этими опытами убедились в том, что эта рыба из породы сельдей и что при более продолжительных опытах может сделаться предметом хорошаго сбыта. Из сделанных мною предложений, может статься, некоторая окажутся неудачными, но зато те, которыя удадутся, принесут всеобщую пользу. Если какой-нибудь патриот в прошедшем столетии употребил бы несколько сот рублей на соление бешенки в маленьких бочонках и их в таком виде просто раздарил бы, в таком случае, без сомнения, появилось бы требование на эту рыбу и доставило бы городу в короткое время хороший сбыт. Рыбы здесь достаточно, но надобно только стараться о легком сбыте и дешевом отправлении ея. Однакож до сих пор не пробовали приготовлять бульон из рыбы и ввести его в употребление. Город Астрахань уже 60 лет находился под Русским владычеством, когда считали невозможным развести в нем виноград. Не Астраханец в 1613 году сделал первый опыт развести виноград, а иностранный монах. Император Петр I, в бытность свою здесь, обратил свое внимание на садоводство, и в настоящее время Астрахань окружена виноградными садами, доставляющими большому числу людей пропитание.
   Следовательно, естественно-исторический музеум должен, как я полагаю, служить и к тому, чтобы более познакомиться с природою, распространить сведения о ее произведениях и обратить внимании на пользу их и на их воспроизводительныя силы.

   Печатается по: Вестник естественных наук. СПб., 1857. Т. 4. № 2. Ст. 60–64.


   К. М. Бэр, А. А. Шифнер
   О собирании доисторических древностей в России для этнографического музея

    [206 - Шифнер Антон Антонович (Franz Anton Schiefner) (1817–1879) – ориенталист, академик Петербургской АН (1852). Хранитель библиотеки АН, директор Этнографического музея и Кабинета искусственных вещей АН. Автор работ по изучению языков кавказских, финно-угорских и тибетского языка и литературы.]
   Только народы совершенно грубые бывают равнодушны к своему прошедшему, забота о существовании подавляет у них все другие интересы. Но чем высшую степень образованности занимает народ, тем больше он принимает участия в изследовании своей старины. С целым народом происходит то же самое, что с каждым человеком порознь, который под старость охотно вспоминает про свою молодость и любит слушать об ней от других. Но как отдельный человек вполне понимает самого себя, лишь начиная с того времени, когда в нем самосознание и память достигли полного развития, а обо всем, касающемся его ранняго детства, получает только отрывочныя сведения от родственников или лиц, которые старше его летами и бывали в его родительском доме, точно так же полная история народа начинается лишь с того времени, когда он сам в состоянии записывать достопримечательные события; о предшествовавшем тому грубейшем состоянии он узнаёт из отрывочных показаний других народов, имевших с ним сношения, опередивших его в умственном развитии и обладавших искусством сохранять посредством письмен воспоминания о событиях, известных им по собственному опыту или по слухам. Итак, достоверная история зависит от знания письмен, и если у какого либо народа нет письменности и если в то-же время она неизвестна его соседям, то у него и не может быть истории; не было бы даже никаких сведений о прежнем быте таких народов, если бы не нашлись свидетельства другаго рода.
   Но самая письменность есть изобретение относительно новейшее, изобретение весьма медленно усовершенствовавшееся, не успевшее потому сохранить памяти о своем происхождении. Из сохранившихся данных можно, впрочем, по крайней мере с некоторою достоверностию проследить постепенный ход ее развития. <…> Мы хотели только указать на то, что историческия предания могут основываться и на других показаниях, кроме письменных, хотя, конечно, эти последние останутся менее полными, удовлетворительными и говорят лишь в общих чертах.
   Пирамиды древних Египтян и их громадныя постройки относятся к временам, далеко предшествовавшим письменности. В изображениях и изваяниях, которыми они украшены, нам представляются первыя начала письменности, которая, конечно, сама не могла сохранить известия о собственном своем происхождении и развитии. А в тех странах, где нет таких громадных строений и изваяний, неужели люди исчезли без всяких следов? Или не найдутся ли и там, при внимательном изследовании, указания, бросающия свет на древнейшее население? Действительно, долго господствовало мнение, что нельзя знать ничего достоверного о быте и состоянии человечества, предшествовавшего изобретению письмен, именно относительно населения Северной Европы, куда письменность была перенесена очень поздно. По состоянию необразованных племен, встречающихся в различных частях земного шара и не вступавших еще в сношения с просвещенными народами, ныне пользующимися всеми преимуществами образованности и искусств, догадывались только, что древнейшее население Северной Европы находилось в таком же грубом невежестве. Справедливость этой догадки подтвердилась случайными находками вещей, зарытых в земле и найденных в различных частях Европы. <…>
   Но все эти находки могли повести лишь к разрозненным, безсвязным догадкам, систематическое изучение первобытнаго состояния европейских народов началось лишь с тех пор, как накопилось множество находок из доисторических времен в определенных местах и когда ученые, не довольствуясь одним сбережением найденных предметов, стали изследовать и отмечать все обстоятельства, сопровождавшия самое нахождение. Только тогда явилась возможность различить виды могил и решить, что оне принадлежат различным народам, сменившим друг друга; это доказывается уже разнообразными формами найденных черепов. Теперь лишь сделалось возможным приступить и к следующим вопросам: какими средствами поддерживали свое существование первые жители Европы и именно северной? Когда и среди какой обстановки довольствовался человеческий род одними произведениями природы и когда познакомился он со скотоводством и земледелием? Какие народы изобрели искусство обработки металлов, плавящихся при не очень высокой температуре, и которые из этих народов первые познакомились с железом? Понятно, что эти вопросы можно решать только очень медленно: единственными свидетелями этого отдаленного времени остались немые предметы; известия, передаваемые ими, скудны и отрывочны, так как из них сохранились лишь те, которые отличаются особенною твердостью; все остальное разрушено временем. Нигде эти изследования не нашли такого сочувствия, как в Дании и Швеции, а в след за ними в Мекленбурге. В Копенгагене мало по малу образовался огромный музей туземных древностей, благодаря стараниям начальника его, конференц-советника Томсена (Thomsen) [207 - Музей был основан при Королевском обществе северных древностей в Копенгагене (1825) благодаря стараниям Кристиана Юргенсена Томсена, датского археолога, создателя археологической периодизации Нового времени.], и участию почти всего образованного сословия. Проходя по многочисленным залам этого музея, где сберегаются все возможные орудия и остатки домашней утвари, начиная с древнейших времен и оканчивая художественными произведениями средневековаго искусства, посетитель невольно переносится в другие, давно прошедшие века и в несколько часов как будто переживает всю историю этих стран. В Дании и Швеции ученые убедились, что доисторическое время распадается на три главные периода – на каменный, бронзовый и железный век. <…> Но откуда появилось искусство обработывать различные металлы? Кем и откуда вывезены разнообразные породы хлебных растений и домашния животные? – вот задачи, пока еще не тронутыя или, по крайней мере, не решенныя. Осторожные Датчане и Шведы приписывают эти успехи общежития не первым жителям своих стран, а позднейшим пришельцам. Филология и история доказали, что вышеназванные образовательные элементы перенесены сюда из Азии; то же самое подтверждается и находками, добытыми в могилах. Но откуда именно и каким образом происходили эти переселения – это вопросы, которые можно будет разъяснить только тогда, когда и другая страны примутся за такия же усердныя изследования остатков своей старины, как это сделал скандинавский север.
   И действительно, в некоторых странах ученые уже приступили к изследованию этих задач, в особенности в Великобритании, Швейцарии, Франции и Германии. Самое решение этих вопросов может быть найдено единственно в странах, лежащих между Азиею и Западною Европою, – именно в России. Что касается России, то у нас со времен Карамзина ревностно занимаются тою частию отечественной истории, которая основывается на письменных памятниках; но колыбель нашей народной жизни, все то, что предшествовало письменности, представляет еще сырой неразработанный материал. Разрывались у нас курганы, писались об них всевозможные отчеты; но дело в том, что, во 1-х, все эти отчеты не подведены под общия точки зрения, а во 2-х, нет общаго и достаточно обширнаго собрания всех родов найденных доисторических предметов. Такие предметы, если они не состоят из благородных металлов, часто даже и не сберегаются или, по крайней мере, не вносятся в общее собрание. У нас даже не решено, как называть те или другие предметы. Между тем все те из иностранных ученых, которые серьезно интересуются изследованием древнейшей истории человеческаго рода, ждут с нетерпением возможно полных известий из России, послужившей переходной станциею для древнейших образовательных начал. Достаточно одного беглаго взгляда на карту, чтобы убедиться, что этим переселениям из Азии в Европу оставалось на выбор только два пути: морской – через греческий архипелаг или Геллеспонт, и сухопутный – через широкую русскую равнину. Высказанное нами подтверждается и примерами. Достаточно следующаго: у нас уже давно заметили, что в так называемых чудских копях или чудских могилах в Сибири сохранились металлическия изделия значительной древности; связь их с введением металлическаго производства в Западной Европе и самое время разработки этих копей можно будет определить только тогда, когда составятся полныя и правильныя собрания таких находок, с достоверными и полными сведениями о месте нахождения. Приведем еще пример, доказывающий, каким подспорьем для западноевропейских изысканий могут быть наблюдения на обширном пространстве нашего отечества.
   В кельтских могилах часто попадаются бронзовые орудия, имеющие форму очень маленькой лопатки; много было различных толков о ея употреблении. Это загадочное орудие, названное учеными кельтом, встречается и в чудских могилах; но сделанное не из литой бронзы, а из кованой меди. Теперь мы узнаём от нашего усерднаго путешественника, г. Радде [208 - Имеется в виду Раде Густав Иванович (1831–?) – зоолог, естествоиспытатель, путешественник. Директор Кавказского музея и Тифлисской публичной библиотеки. Ему принадлежат труды по географии, этнографии, естественным наукам: «Орнитологическая фауна Кавказа», «Хевсурия и хевсуры», «Кавказ», «Предварительный отчет об экспедиции в Закаспийский край и Северный Хорасан», «Научные результаты Закаспийской ученой экспедиции. Т. I. Зоология» и др.], что в Восточной Сибири еще до сих пор это орудие употребляется для выкапывания сараны [209 - Сарана – вид лилии.]. Если Россия не займется изучением своей древнейшей старины, то она не исполнит своей задачи как образованнаго государства. Дело это уже перестало быть народным: оно делается общечеловеческим. Но затронется и разовьется интерес и чисто национальный, если мы узнаем результаты всего того, что сделано на этом поприще другими народами, и если облегчится классификация и номенклатура древностей, находимых в нашем отечестве.
   Поэтому Академия почла за нужное пустить в продажу по дешевой цене русский перевод датскаго сочинения знаменитаго археолога Ворсо (Worsaae) [210 - Северным Древности Королевскаго Музея в Копенгагене, выбранныя и объясненныя профессором Копенгагенского университета И. И. А. Ворсо. Спб., 1861 (622 рисунка). Цена 1 р. 50 к.], в котором изображены и названы важнейшия формы предметов, находящихся в Копенгагенском Музее северных древностей. Тут можно найти отчетливое изображение более шести сот предметов. Сначала Академия думала было издать только ту часть этого сочинения, в которой заключается языческий и начинается христианский средневековый период, на том основании, что искусство проникло в Скандинавию вместе с христианством из Рима, в Россию же из Византии, отчего оно и получило у нас другия формы. Но так как издатель датскаго сочинения уступил Академии весь остаток заготовленных им оттисков за такую цену, за которую у нас нельзя было бы нарисовать и отпечатать и половины, то наконец было решено издать вполне все сочинение. Конечно, покупателям будет приятно иметь полное сочинение о северных древностях Копенгагенского Музея, хотя последняя треть его и не найдет в России такого применения, как две первыя.
   Академия сделала еще более. Она отправила в прошедшем году в Швецию и Данию хранителя своего Этнографического Музея Л. Ф. Радлова [211 - Радлов Леопольд Федорович (1818–1865) – педагог, писатель, языковед. С 1848 г. хранитель этнографического музея Петербургской АН, где систематизировал обширные коллекции, привезенные из научных экспедиций. Автор работ «О языке угалахмутов», «О языке чукчей и его отношении к коряцкому» и др.], который усердно следит за этим предметом. Там он, при помощи гг. Томсена и Ворсо, изучил северные древности, прилежно также занялся северными языками, в особенности датским, для того, чтобы иметь возможность ознакомиться с многочисленными специальными трудами, появившимися в этих странах в разных видах и в разное время. Можно надеяться, что со временем он сделает доступными русской публике главнейшие из этих трудов в виде общих обозрений.
   Этнографический Музей Академии [212 - Этнографический музей Академии наук основан в 1836 г., после выделения специализированных коллекций из состава Петербургской Кунсткамеры.] уже имеет довольно значительное собрание доисторических древностей, добытых частью в Скандинавии, частью же в разных местах России. Конечно желательно, чтобы правительство учредило общий государственный музей для древностей, находимых в России, наподобие Копенгагенскаго, Стокгольмскаго, Берлинскаго и Шверинскаго. Мы имеем даже некоторыя причины надеяться на осуществление этого плана. Но до тех пор, пока для предметов этого рода еще нет общаго сборного места, надобно опасаться, чтобы они окончательно не разсеялись по разным местам. В таком разсеянном виде эти предметы не могут приносить желаемой пользы, особенно если неизвестны место и образ их нахождения, что более всего необходимо.
   Потому Академия предлагает для хранения таких предметов свой Этнографический Музей, не смотря на ограниченность его помещения. В главе его стоит дельный и опытный хранитель [Радлов]. Если же владельцы или обретатели подобных древностей почтут за лучшее передавать их в собрание Географическаго, Археологического или других обществ, то Академия может лишь объявить, что она вполне довольна. Академия, делая вышеприведенное предложение, не думает о собственном обогащении; напротив, она охотно передала бы общему государственному музею и весь свой этнографический музей, в котором сохраняются домашняя утварь, разнаго рода орудия, одежда и произведения искусства различных народов, живущих в России, предметы, из которых многие получат в скором времени историческое значение и сделаются редкостями. Но Академии дорога отечественная археология, ей дорога и научная честь русскаго государства, и потому ей было бы очень жаль, если бы древности, о которых шла речь на вышеприведенных страницах и которыя изображены в предлагаемом сочинении Ворсо, сохранялись любителями без письменных показаний о местности и обстоятельствах, сопровождавших их нахождение. По смерти первых владельцев обыкновенно никто не знает, откуда эти предметы; они нисходят на степень детских игрушек и разтериваются. Снова найденные, они уже не имеют прежняго значения: их свидетельства недостоверны, иногда ложны.

   Печатается по: Записки Императорской Академии наук. СПб., 1862. Т. 1. Кн. 1. С. 115–123.



   Румянцевский музей
   1831–1924


   Начало коллекциям Румянцевского музея было положено в 1810–1820-е гг. деятельностью Румянцевского кружка, организованного по инициативе графа Н. П. Румянцева и объединившего историков, археографов, коллекционеров для собирания, изучения и публикации историко-культурных памятников. Задуманный Румянцевым как «общественное ученое заведение» и завещанный России, музей был передан им в ведение Министерства народного просвещения и открыт в 1831 г. в петербургском дворце Румянцева. Включал в себя собрания живописи, графики, скульптуры, нумизматическую, минералогическую, этнографическую и археологическую коллекции, обширные библиотеку и собрание рукописей.
   Устав и штат одного из первых публичных музеев в стране были составлены еще в 1828 г. членом Румянцевского кружка, ученым А. X. Востоковым. В 1861 г. музей был переведен в Москву, где, в результате объединения с коллекциями Московского университета, получил название «Московский Публичный музеум и Румянцевский музеум». В 1862 г. утверждено «Положение о Московском Публичном музеуме и Румянцевском музеуме», определившее его статус и значение. Сыграл значительную роль в развитии музейного дела в стране. В 1920-е гг. расформирован; коллекции распределены между московскими музеями.


   Румянцев Николай Петрович (1754–1826), граф, государственный деятель, просветитель. Прослушал курс лекций в Лейденском университете. В 1772–1773 и в 1776–1781 гг. служил при дворе императрицы Екатерины II. В 1781–1795 и в 1799–1801 гг. – на дипломатической службе. С 1801 г. сенатор, член Государственного совета и его председатель (1810–1812). В 1801–1809 гг. – директор водных коммуникаций и министр коммерции. В 1808–1814 гг. – министр иностранных дел. Канцлер (1809). С 1814 г. в отставке. Снарядил за свой счет несколько экспедиций для проведения различных исследований, в т. ч. финансировал кругосветное плавание И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского. Внес значительный вклад в развитие исторической науки в стране: учредил Комиссию для издания документов по внутренней и внешней политике России (1811), на собственные средства разыскивал и издавал исторические источники (вышло около 30 изданий), содействовал археологическим раскопкам. Почетный член Московского, Виленского, Краковского, Казанского университетов, Московского общества истории и древностей российских, Петербургской АН.


   Положение о Московском публичном музеуме и Румянцевском музеуме

   На подлинном собственною Его Императорскаго Величества рукою написано:
   «Утверждаю в виде опыта на три года».
   В Царском селе, 19-го июня 1862 года.

   1. Завещанный государственным канцлером графом Румянцевым на благое просвещение музеум, по перенесении из С.-Петербурга в Москву и по расположении в одном здании с учреждаемым вновь Московским публичным музеумом, сохраняет, по мысли завещателя, всю свою целость, отдельность, цель и наименование.
   2. Московский публичный музеум образуется из различных кабинетов и коллекций, как приобретаемых в собственность, так равно и вверяемых ему только на общественное пользование различными лицами. На сем основании Императорский Московский университет, с самаго начала образования публичнаго музеума, помещает в нем свои коллекции, сохраняя в них полное право отдельной и неприкосновенной собственности.
   3. Оба сии учреждения, помещаемыя в одном здании, принадлежащем частию Румянцевскому музеуму и частию Московскому университету, могут быть улучшаемы и умножаемы в их коллекциях, каждое отдельно, на счет принадлежащих им средств, или приношениями частных лиц.
   4. Вообще, все помещаемый для общественнаго пользования в публичный музеум от посторонних учреждений и частных лиц коллекции и кабинеты, на общих установленных для публичнаго музеума и Румянцовскаго музеума правилах, остаются в полной собственности их владельцев.
   5. Московский публичный музеум и Румянцевский музеум состоят в ведении министерства народнаго просвещения и в непосредственном управления попечителя Московскаго учебнаго округа, с званием директора учреждений. По этому званию он имеет помощника, в лице помощника попечителя Московскаго учебнаго округа.
   6. Отдельныя части и коллекции означенных учреждений вверяются особым хранителям и другим лицам, в штате означенным; профессоры Московскаго университета, к кафедрам которых принадлежат помещенные в публичный музеум кабинеты и коллекции университета, сохраняют на них и на лица ими заведующия определенное университетским уставом и существующим порядком влияние.
   7. Директор обязан: а) иметь попечение о сбережении помянутых хранилищ и приведении их в возможное благоустройство; б) принимать меры к постепенному приращению их; и в) направлять устройство и действие их к главной их цели – общей пользе.
   8. Посему директору предоставляется:
   а) Распоряжаться определенными по штату публичнаго музеума и Румянцевскаго музеума суммами, согласно штату и общим правилам отчетности и счетоводства, равно как и суммами, могущими поступить из других источников на пользу сих учреждений.
   б) По отоплению, освещению и починке зданий и другим потребностям вверенных ему хранилищ, назначать и утверждать торги и подряды в пределах власти, определенной законом для попечителя Московскаго учебнаго округа.
   в) Распоряжаться по мере надобности и средств того и другаго музеума, приобретением для каждаго из них особо книг, картин, гравюр, рисунков, слепков, антиков и проч., как покупкою их в России и выпискою из-за границы, так обменом и продажею излишних дублетов и проч. Все приобретаемые для сих хранилищ за границею предметы покупаются без цензурнаго просмотра.
   г) Наблюдать, чтобы в Московский публичный музеум доставлялось по одному экземпляру всего, что в России печатается, гравируется и литографируется, по какому то бы ни было ведомству, – и
   д) Принимать нужныя меры для доставления всех возможных удобств и пособий посетителям музеумов и лицам, желающим заниматься в них чтением и учеными работами.

   Примечание. Члены Императорскаго Московскаго университета имеют право пользоваться для своих ученых занятий и для лекций всеми предметами, находящимися в публичном музеуме и Румянцевском музеуме на основании правил, которыя будут для сего установлены директором.
   9. По делам, превышающим власть директора или требующим Высочайшаго разрешения, он входит с представлением к министру народнаго просвещения. Управление публичнаго музеума и Румянцевскаго музеума сносится со всеми местами и лицами. Сношения с министрами и главноуправляющими, департаментами министерств и местами им равными производятся за подписанием директора и скрепою его помощника, а все прочия бумаги, когда в них не заключается ни распоряжений о суммах, ни новых мер, подписываются помощником и скрепляются лицем, заведывающим письмоводством.
   10. На директора возлагается также:
   а) Ближайший надзор за хозяйственною и полицейскою частию и непосредственное управление канцеляриею, и
   б) Председательство в комитете, который он составляет из лиц, заведывающих отделениями, а равно приглашаемых посторонних ученых и профессоров университета для разсмотрения вопросов, в коих наука имеет влияние на благоустройство учреждения.

   Примечание. Комитет для разрешения вопросов ученых и комитет хозяйственный (ст. 12) не составляют учреждений постоянных; они собираются, по мере надобности, по распоряжению директора.
   11. В случае отсутствия или болезни директора помощник его вступает в исполнение всех его обязанностей.
   12. Помощник председательствует в хозяйственном комитете, составленном из заведывающих отделениями и других лиц по назначению директора.
   13. Обязанности и ответственность лиц, заведывающих частями публичнаго музеума и Румянцевскаго музеума, или хранителей, определяются распоряжениями директора; но главнейше на обязанности их лежит:
   а) Целость предметов им вверенных и содержание их в порядке.
   б) Составление и продолжение систематических каталогов в библиотеке, ученое определение предметов в других отделениях и т. п., – и
   в) Удовлетворение требований посетителей.
   14. Помощники заведывающих отдельными частями, или хранителей разделяют их труды и ответственность.
   15. Все лица, служащия при Московском публичном музеуме и Румянцевском музеуме, определяются и увольняются директором; лица же, заведывающия коллекциями и кабинетами университета, помещенными в публичном музеуме, определяются и увольняются по университетскому уставу. Все сии лица могут быть избираемы и из занимающих другия должности, с сохранением оных и получаемых ими окладов сверх содержания, определеннаго по штату публичнаго музеума, если только такое соединение должностей не будет препятствовать точному и своевременному исполнению обязанностей, с ними сопряженных. Директору также предоставляется, по мере надобности и денежных средств, приглашать и вольнотрудящихся для пособия заведывающих отделениями. Вознаграждение определяется таким лицам директором, сообразно их трудам и приносимой пользе.
   16. Московскому публичному музеуму и Румянцевскому музеуму предоставляется иметь:
   1) Почетных членов из числа лиц, приобревших себе известность любовию к просвещению.
   2) Почетных корреспондентов из числа известнейших библиотекарей и книгопродавцев, директоров музеев русских и иностранных, от которых можно ожидать полезнаго содействия трудами их, сношениями или пожертвованиями, – и
   3) Некоторое число комиссионеров для выписки, чрез их посредство, книг, журналов и других предметов. Почетные члены утверждаются в этом звании, по представлению директора, министром народнаго просвещения, а корреспонденты и комиссионеры – директором. Дипломы на сии звания выдаются: почетным членам за подписанием министра народнаго просвещения и директора, а корреспондентам за подписанием директора и его помощника. Как корреспондентам, так и комиссионерам присвояется право употреблять этот титул в их подписях, вывесках и проч., но он не освобождает никого от общественных повинностей и служб. В случае особенных на пользу публичнаго музеума трудов или значительных пожертвований всех сих лиц доводится о том до Высочайшаго сведения, и им могут быть испрашиваемы Всемилостивейшия награды.
   17. Распоряжения об определении и увольнении лиц, состоящих на службе при Московском публичном музеуме и Румянцевском музеуме, о производстве их в чины и проч. делаются директором тем же самым порядком и на тех же основаниях, как и по управлению Московским учебным округом.
   18. Суммы Московскаго публичнаго музеума и Румянцевскаго музеума хранятся вместе с суммами Московскаго университета. Правление университета ведет им особый счет и включает сведение о их обороте в представляемый министерству особый годовой отчет о состоянии Московскаго публичнаго музеума и Румянцевскаго музеума; равно и свидетельство сумм производится на общем основании теми же лицами, на которых возложено свидетельство университетских сумм.
   19. Годовая денежная смета прихода и расхода по публичному музеуму и Румянцевскому музеуму представляется министру народнаго просвещения в одно время с росписаниями по учебному округу.
   20. Все коллекции ревизуются ежегодно назначенными для того директором лицами.
   21. Письмоводство возлагается директором на одного из лиц, означенных в штате, с определенным в оном за сей труд вознаграждением.
   22. Смотритель зданий обязан блюсти за безопасностию их. Он заведывает чистотою, отоплением, освещением, починкою зданий и вообще всем хозяйством учреждения и прислугою.
   23. Московский публичный музеум и Румянцевский музеум имеют свою общую печать.

   Печатается по: Отчет по Московскому публичному музеуму. СПб., 1864. С. 145–151.



   Алабин Петр Владимирович
   (1824–1896)


 //-- * * * --// 
   Государственный, общественный и музейный деятель, археолог и историк, писатель и просветитель. Почетный гражданин г. Вятки, г. Самары, г. Софии.
   Родился в Подольске Московской губернии в дворянской семье. Окончил Петербургское коммерческое училище. Добровольно пошел служить в русскую армию (с 1843 по 1857 г.), участник обороны Севастополя в Крымскую войну 1853–1856 гг.; затем – на гражданской службе. В период Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. – представитель Красного Креста в Румынии, стал первым гражданским комендантом г. Софии.
   Алабин был инициатором и создателем городского музея в Вятке (1866) и музея в Самаре (1886), который сегодня носит его имя, инициатором создания музея Севастопольской обороны, основателем и воссоздателем Вятской, Самарской и Софийской библиотек. Автор научных трудов по археологии, истории, ботанике, музейному и библиотечному делу, яркий представитель прогрессивных деятелей эпохи реформ 1860-х гг.
   В 1869 г. выступил с проектом создания музея русской славы в Севастополе. Проект появился в период проведения военных реформ в России, когда шло преобразование военных музеев в духе буржуазных реформ и создание новых военно-исторических и военно-мемориальных музеев, в т. ч. вне столиц.
   Приводимый документ «Севастопольский музей» – речь, произнесенная П. В. Алабиным на очередной ежегодно проводимой в Петербурге встрече ветеранов обороны Севастополя – «Севастопольском обеде», содержащая детально проработанную программу организации музея. Речь была опубликована в газете «Русский инвалид», пользовавшейся популярностью в обществе. В том же году начался сбор средств для музея, и уже в сентябре 1869 г. в доме генерала Э. И. Тотлебена в Севастополе был открыт музей, получивший название «Севастопольский». Музей принял участие в Политехнической выставке в Москве в 1872 г., где действовал Севастопольский отдел. В 1895 г. для музея построили специальное здание (архитектор А. М. Кочетов) и он получил новое название – Музей Севастопольской обороны. В настоящее время – Военно-исторический музей Черноморского флота в Севастополе.


   П. В. Алабин
   Севастопольский музей

   Прошло пятнадцать только лет с того времени, как первые громы русского оружия, грянувшие на берегах Дуная, страшными раскатами потрясли Европу и донеслись до отдаленнейших пределов света, а между тем какую перемену мы видим везде и во всем как там, за нашими пределами, где рушились целые государства и на их развалинах создались новые, так и у нас самих!
   Пятнадцать только лет прошло, и трудно узнать прежнюю Россию!
   Мы не станем указывать на происшедшие у нас перемены, исчислять их; не станем проводить параллелей между Россией пятидесятых годов и Россией настоящей: всякому имеющему око – они видны и ясны самому; но мы не можем забыть, что еще один, другой десяток лет пронесется над лицом земли и на ней едва ли останется кто из нас – действователей того, ныне едва истекшего, знаменательнейшего, может быть, пятнадцатилетия в истории нашего отечества! Над прахом нашим станет новое поколение, наслаждаясь плодами, взращенными нашим трудом, на почве политой нашими потом и кровью! Ему-то суждено оценить наши подвиги, заплатить должную дань удивления и благодарности тем, кто принес себя в жертву за обновление своего отечества; это-то поколение устремится на поклонение тому жертвеннику, на котором совершилось это тайнодействие, – жертвеннику, которому имя Севастополь!
   И то сказать: если уже теперь со всех концов образованного света стекаются люди, чтобы своими глазами видеть эту кровавую купель России, то что же будет через тридцать – пятьдесят лет, когда истлеют в могилах свидетели таинственного крещения, совершившегося над нами, пред лицом целого мира?
   Понятно, что каждый пришлец издалека, каждый поклонник этой драгоценной для нас земли, будет искать на этом «месте святе» ответов на множество приготовленных в его уме вопросов, будет искать пищи своей любознательности, будет желать точных объяснений всего, что он здесь встретит, верных и положительных сведений о совершившихся событиях на самом месте их совершения.
   Между тем, если уже теперь на приходящих поклониться Севастополю веет от его развалин только тленом и смертью, если эти камни и теперь уже безмолвны для незнакомых с Севастополем посетителей, так как не может же никого удовольствовать бессмысленная болтовня двух-трех чичероне [213 - Чичероне (от итал. cicerone) – проводник при осмотре достопримечательностей.] матросиков, может быть ничего не видевших дальше своей амбразуры во время самой осады и собравших впоследствии в своей голове только бессвязные рассказы своих товарищей, дополнявших немудреным вымыслом свои наблюдения как очевидцев, – то что же будет через 30–50 лет еще?! Наверно, на развалинах Севастополя любопытствующего путника встретят искаженные легенды, в которых едва ли можно будет уразуметь истину. Не на нас ли же, уцелевших в незабвенной для России борьбе, лежит святая обязанность устранить такую печальную будущность, грозящую нашему Севастополю и эпохе его прославившей? Не наша ли обязанность озаботиться, чтобы он навсегда оставался так же жив и красноречив не только для странников, приходящих к нему ныне на поклонение, но и для будущих поколений этих странников, как он жив и красноречив для нас – усыновленных детей его! Не мы ли должны потрудиться, чтобы Севастополь сделался понятной каждому книгой, в которой каждый мог бы прочесть историю его величия и славы; чтобы на месте Севастополя создался, наконец, достойный его памятник?
   Пусть самые развалины Севастополя будут ему основанием, а памятник этот сложится из всего, с чем связано имя Севастополя, память войн 1853 и 1854 годов в России и за ее пределами, войн, послуживших грозною прелюдией незабвенной борьбы Севастопольской, а также память встреч с врагами на различных окраинах России, как вариаций на ту же тему.
   Мы думаем, что на развалинах Севастополя должен быть устроен Севастопольский Музей. Вот некоторое развитие нашей мысли.
   Музей должен быть сооружен на месте бывшей Севастопольской библиотеки или, если это, по каким-либо обстоятельствам, будет признано невозможным, на месте домика, в котором жили, во время осады, Великие Князья Николай и Михаил Николаевичи.
   Здание Музея своею архитектурою должно быть повторением, хотя бы и в меньших размерах, погибшего здания севастопольской библиотеки.
   Музей этот должен быть так устроен, чтобы, с одной стороны, каждый посетитель Севастополя нашел в этом учреждении, по возможности, самые точные и подробные ответы на все вопросы, касающиеся событий, прославивших этот город, нашел бы полное удовлетворение своей любознательности, объяснения самые положительные всего, что он увидит посреди знаменитых развалин, и вообще живую картину великой борьбы 1853–54 годов, во всех ее фазисах; с другой стороны, чтобы музей этот послужил местом, куда мог бы каждый севастополец сложить, к концу дней своих, все те вынесенные им из кровавой борьбы предметы, которые служили ему, в продолжение последующей его жизни, вещественными воспоминаниями о днях нашей отечественной скорби и славы.
   Таким образом, в Севастопольский Музей должны быть помещены:
   1) Все сочинения, на каком бы то ни было языке написанные, касающиеся как защиты Севастополя собственно, так и всей кампании 1853–56 годов.
   2) Все периодические издания 1853–57 годов, в которых говорилось о Восточной войне [214 - Восточная война (Крымская война 1853–1856 гг.) – война между Россией и коалицией держав в составе Турции, Великобритании, Франции и Сардинии за господство на Ближнем Востоке, в которой Россия потерпела поражение, а русская армия потеряла свыше 500 тыс. человек. Одним из ключевых моментов этой военной кампании стала героическая оборона русскими войсками под командованием вице-адмирала В. А. Корнилова и вице-адмирала П. С. Нахимова города Севастополя от превосходящих сил противника, продолжавшаяся 349 дней (1854–1855).].
   3) Подлинные записки, дневники, воспоминания участников Восточной войны, большинство которых, разумеется, никогда не предназначалось для печати своих заметок, а составляло их на память себе, своим родным и близким. Само собою разумеется, что большинство этих драгоценнейших материалов погибнет для истории великой войны, если не будет принято особо деятельных мер для их разыскания и не будет, так сказать, создано для них архива.
   4) Письма защитников Севастополя из стен его, во время осады, а также письма действовавших лиц, с различных театров войны. Нет сомнения, что в этих письмах найдется множество интересных сведений, которые могут иметь большое значение для историка Восточной войны, а также нет сомнения, что владельцы этих писем не сделают из них никакого полезного употребления, часто даже не подозревая в этих письмах их действительного значения, – если относительно этих писем не будет принято тех же мер, что и относительно материалов, упомянутых в предыдущей статье.
   5) Подлинные рукописи сочинений как напечатанных уже, так и оставшихся ненапечатанными, касающихся Восточной войны. Понятно, что таковые рукописи будут важным приобретением для Севастопольского Музея, с одной стороны, как автограф лиц далеко нечуждых севастопольскому делу, с другой стороны, потому, что в этих рукописях могут найтись места непропущенные цензурою, но тем не менее интересные для историка Восточной войны.
   6) Биографические сведения, по возможности, о каждом защитнике Севастополя, которые обнимали бы не одну его деятельность во время защиты, но, если окажется возможным, всю его предыдущую и последующую жизнь.
   7) Все литографии, фотографии, гравюры, политипажи, планы, карты, чертежи, имеющие предметом местности, послужившие театром военных действий Восточной войны, на различных окраинах России и за ее границами, как во время самых действий этих, так до их начала и после их совершения.
   8) Портреты лиц, участвовавших в защите Севастополя, как убитых, так и оставшихся в живых, безразлично – выпала ли на их долю счастливая случайность отметить свое имя каким-либо особым подвигом или заслугой, либо остались они в числе рядовых действователей.
   9) Картины, изображающие замечательные события названной войны или совершенные в ней славные подвиги.
   10) Модели, рисунки, чертежи кораблей и различных судов, потопленных нами самими и погибших во время Восточной войны в различных морях.
   11) Модели, рисунки, чертежи укреплений Севастополя и других укрепленных наших пунктов, подвергавшихся неприятельскому нападению во время Восточной войны, как в том виде, в каком эти укрепления существовали до нашествия на них неприятеля, так во время самого нападения и по окончании оного.
   12) Модели, рисунки и чертежи неприятельских укреплений и крепостей, атакованных во время Восточной войны нашими войсками.
   13) Модели, рисунки, чертежи тех оборонительных работ, которые были предприняты, как нами против союзников, так и союзниками против нас, не только на самом театре Восточной войны, но и в местностях, которым могло угрожать неприятельское нападение.
   14) Модели, рисунки и чертежи подземных осадных и оборонительных работ, произведенных во время войны как нами, так и нашими неприятелями, на различных пунктах театра войны.
   15) Образцы, модели и рисунки всех родов оружия и снарядов, какими дрались защитники Севастополя, а равно войска его осаждавшие.
   16) Рисунки и образцы одежды и вооружения войск, защищавших Севастополь и осаждавших его.
   17) Рисунки, образцы и модели употреблявшихся при защите Севастополя, как осаждающими, так и осажденными:
   а) перевязочных средств;
   б) лазаретных принадлежностей и фур;
   в) лагерных принадлежностей, барак, палаток, землянок и блиндажей;
   г) шанцевого инструмента.
   18) Рисунки и образцы знаков отличий, установленных различными государствами в память Восточной войны и выдававшихся в награду в ней отличившимся.
   19) Оружие и другие трофеи, отбитые у неприятеля во время Восточной войны, равно модели, чертежи, рисунки неприятельских судов, погибших в открытой борьбе с нами, во время Восточной войны и вообще погибших в ее продолжение у наших берегов.
   20) Различные предметы, какие будт принесены в дар Музею защитниками Севастополя, как могущие служить вещественным воспоминанием о каком-либо замечательном событии истории защиты или ее знаменитом деятеле.
   Создание Севастопольского Музея предстоит произвести самим севастопольцам, которые, само собой разумеется, примут с горячей благодарностью содействие всех тех, кто таковое пожелает выразить, в память великого события или из любви к отечественной славе.
   Но каким образом приступить к осуществлению предлагаемой мысли людям, раскинутым по России, разъединенным и большею частию недостаточным, тогда как проектируемое предприятие, весьма понятно, потребует значительного капитала и немалого труда со стороны тех, кто возьмет на себя осуществление этой мысли, обязанность, для надлежащего выполнения которой необходимо, кроме совершенной преданности делу и доброй воли, значительная доля основательных и разнообразных сведений.
   Первое затруднение может устранить так называемый Севастопольский обед, ежегодно совершающийся в Петербурге.
   На эту тризну обыкновенно собираются представители героев Севастополя, всех родов оружия; тут-то, на этом обеде, и может быть избрана особая комиссия, которая определит план дальнейших действий по устройству Музея. За тем, в начале будущего года, может быть устроено в Петербурге собрание севастопольцев для выслушания доклада комиссии о результатах ее работ. На это чрезвычайное собрание могут быть вызваны, приглашением через газеты, севастопольцы, проживающие вблизи Петербурга, Москвы и Варшавы. В этом собрании, если оно одобрит мысль устройства Севастопольского Музея, в ее основаниях, могут быть приняты меры к ее осуществлению, а именно:
   1) Может быть сделано постановление об испрошении Высочайшего соизволения на устройство Севастопольского Музея.
   2) Может быть избран Комитет, из такого числа членов, какое будет признано необходимым под председательством одного лица, для сооружения Музея, в случае, если на таковое последует Высочайшее соизволение. И
   3) Может быть определен круг действий этого Комитета, время, на какое он избирается, порядок замены выбывающих членов новыми.
   Если создание Музея будет Высочайше разрешено, означенному Комитету будут предстоять, в первый же год его существования, следующие работы:
   а) Избрать место для сооружения Музея и исходатайствовать отвод его для означенной цели.
   б) Озаботиться приисканием денежных средств для осуществления предприятия.
   в) Объявить конкурс на составление проекта постройки Музея и его внутреннего устройства.
   г) Составить смету необходимым единовременным расходам на сооружение Музея и его внутреннее устройство, а также смету постоянным ежегодным расходам на его поддержание, ремонт, развитие и вообще дальнейшее существование.
   д) Составить штаты управления Музеем, определив: каким способом он должен будет управляться впредь, кто должен быть поставлен во главе управления, сколько это лицо должно иметь помощников, сколько при Музее должно состоять служителей, какое содержание должно быть производимо служащим при Музее.
   е) Определить место, способ приема и хранения пожертвований в пользу Музея.
   ж) Привести в известность и определить место настоящего жительства всех оставшихся доселе в живых защитников Севастополя, а равно наследников, убитых или уже умерших севастопольцев, и войти с ними в сношение, пригласив их к доставлению портретов, записок, писем севастопольцев, а также к посильным денежным, единовременным или постоянным, взносам на устройство и поддержание Севастопольского Музея.
   з) Определить порядок последующих общих собраний севастопольцев: для поверки действий Комитета по устройству Севастопольского Музея, для выбора новых членов Комитета, для обсуждения мер, какие вновь окажется необходимым принять в видах полного развития предпринятого дела.
   Мы, с своей стороны, полагали бы, что главное управление Музеем должно быть возложено на такое лицо, которое не пожелает брать содержания за этот труд, а примет его на себя собственно из любви к делу, из желания послужить, зависящими от него способами, в честь и память страдальца-Севастополя.
   Помощникам главного управляющего необходимо дать приличное содержание; что же касается до прислуги, то таковая, мы полагаем, должна быть набрана, преимущественно, из отставных местных матросов и солдат – борцов севастопольских.
   При Музее может быть устроено несколько отдельных, маленьких домиков, в которых могла бы помещаться прислуга Музея с своими семействами. Существование этих героев, живых памятников незабвенных событий, должно быть вполне обеспеченное – нужда и лишения не должны их касаться. Как из них, так и из детей их должны быть образованы, трудами помощников, хранителя Музея, несколько толковых и богатых сведениями из севастопольской жизни – проводников, обязанностью которых будет показывать посетителям Севастополя его достопримечательности, объясняя их не с помощью своей фантазии, а на основаниях строгой истины и сообразно с действительно совершившимися фактами.
   При Музее должны состоять несколько исправных лошадей, всегда готовых к услугам посетителей Севастополя, с удобной и приличной сбруей для верховой езды, – также некоторое число простых, но удобных, небольших экипажей.
   Разумеется, что для пользования всеми означенными предметами, тоже и проводниками, должна быть установлена Музеем определенная, но умеренная такса, причем, из выплачиваемых посетителями по таксе этой денег, некоторая часть должна поступать в пользу путеводителей, а остальная на покрытие расходов по содержанию Музея.
   При Музее должны находиться, всегда в достаточном количестве, для продажи: фотографические снимки всего замечательного в Севастополе настоящем и всего, что было достопримечательного в Севастополе до его разгрома, а также русские сочинения, относящиеся к его защите, портреты ее героев и, нарочито долженствующий быть составленным, путеводитель по его развалинам.
   Что касается денежных средств, необходимых для устройства проектируемого Музея, то таковые, как мы полагаем, составятся отчасти из добровольных приношений ныне еще живущих защитников Севастополя и наследников убитых и умерших севастопольцев. Конечно, значительная доля этих приношений будет состоять из лепт, так как большинство севастопольцев люди недостаточные; но, во-первых, лептами наполненная сокровищница составит уже не малую сумму, а во-вторых и между деятелями Восточной войны или их наследниками найдется не мало лиц, достаточных и даже богатых, которые не поскупятся своими приношениями; наконец, на Русской земле найдутся ревнители отечественной славы, которые хотя сами и не стояли грудью в Севастополе, но пребывали с ним в его тяжелые минуты душою и сердцем, ему сострадавшие и сочувствовавшие, и потому с радостью готовые принесть ныне свою долю на проектируемый памятник его славы.
   Никто не станет сомневаться, чтобы мысль устройства Севастопольского Музея, который будет лучшим памятником Восточной войне вообще и севастопольской защите – в особенности, не нашла себе отзыва в сердце каждого из действующих лиц незабвенной эпохи. Следовательно, на деятельность каждого из этих лиц, по осуществлению изложенной мысли, можно заранее рассчитывать. Но чтобы деятельность эту, так сказать, привесть в систему, чтобы усилиям каждого отдельного лица придать более значения, необходимо, по возможности, сосредоточить эти разрозненные силы, чтобы, таким образом, дружным, общим стремлением скорее достигнуть желаемых результатов. На этом основании, мы полагаем, необходимым исходатайствовать Высочайшее соизволение на организование, в каждом губернском городе и каждом уездном городе, с его уездом, особого комитета для сбора как денежных приношений на сооружение Севастопольского Музея, так и материалов для его пополнения. Так как нет ни одного города в России, в котором не было бы севастопольцев или вообще участников Восточной войны, то, посредством организации означенных комитетов, главный комитет в Петербурге получит возможность развить свою деятельность во всей Империи. Само собой разумеется, что частные комитеты, по городам, должны будут избрать из среды своей председателя в каждом городе и действовать в видах главного петербургского комитета, который и снабдит их шнуровыми книгами для записки материальных и денежных приношений и установит над их действиями необходимый контроль.
   За тем необходимо, чтобы в деле создания Севастопольского Музея была допущена самая широкая гласность.
   Как все основные положения, касающиеся постройки Музея, внутреннего его устройства, его состава, назначения, способов дальнейшего существования, собрания необходимых материалов для его образования, необходимых денежных средств, так поступления сумм и их расходование должны быть во всей подробности доводимы до общего сведения, посредством печати. За тем общей же известности должно быть передано подробное описание всех предметов, которые войдут в состав Музея, все его последующие приобретения, указания на те предметы, которыми он еще должен быть пополнен, изложение его общих нужд, отчет о его деятельности после открытия, о числе лиц его посещавших, и прочее…
   В этом отношении мы надеемся на помощь «Военного сборника» [215 - «Военный сборник» – ежемесячный журнал для офицеров, пользовавшийся популярностью в обществе. Издавался с мая 1858 г. по июнь 1917 г. в Петербурге (Петрограде). Подписка для всех воинских частей была обязательной. На страницах журнала был дан обстоятельный анализ причин поражения русской армии в Крымской войне. С 1862 г. – официальный орган Военного министерства. В 1869 г. редакции «Военного сборника» и газеты «Русский инвалид» были объединены.] и «Русского Инвалида» [216 - «Русский Инвалид» – военная газета, издававшаяся с 1813 по 1917 г. в Петербурге (Петрограде). С 1869 г. – официальный орган Военного министерства.]. Зная патриотическое направление этих журналов и живое сочувствие к севастопольскому делу его редакции, мы твердо убеждены, что страницы их откроются как для настоящего нашего заявления, так для последующей литературной разработки предложенной нами мысли и, если Провидению угодно будет допустить ее осуществление, для постоянного помещения на этих страницах как отчетов о создании Музея и о его последующих действиях, так списков жертвователей и вкладчиков на его устройство.
   Итак, наше слово сказано. Мы верим: крещенные одним с нами огнем и кровью отзовутся сочувственно на это слово! Немного дней осталось нам видеть этот прекрасный Божий мир, наслаждаться цветами, повторяем, политыми нашими – потом и кровью, расцветшими на почве утучненной прахом наших друзей и братии, своею смертью купивших нам жизнь, лучшую жизнь по сравнению с тою, какую пережили они. В эти немногие, остальные дни, неужели мы не заплатим им, нашим друзьям и братьям, должной дани? Неужели мы не потрудимся увековечить имя каждого из них, с тем вместе каждого из нас самих? Неужели мы пожалеем наши последние трудовые копейки и наш посильный труд на создание достойного памятника тому святому месту, с которого занялась над нашим Отечеством заря обновления!

   Печатается по: Алабин П. Севастопольский музей. СПб., 1869.



   Политехническая выставка 1872 года


   Проходила в мае – августе 1872 г. в Москве, одна из крупнейших выставок XIX в. в России. Была приурочена к 200-летию со дня рождения Петра I. Инициатором проведения выставки выступило Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете с целью создать на ее основе Музей прикладных знаний. В подготовке выставки участвовали также Русское техническое общество, Московское общество сельского хозяйства, Русское общество акклиматизации животных и растений, Московское общество распространения технических знаний и др. Организации и проведению выставки содействовали профессора Московского университета и крупные фабриканты. На выставке в 27 отделах (сельскохозяйственных, промышленных, историческом, медицинском, морском, педагогическом, почтовом и др.) было представлено около 10 тыс. экспонатов, которые поступили от предпринимателей, ученых, коллекционеров. В историческом отделе экспонировались документы и предметы Петровской эпохи. В других отделах демонстрировались действующие машины, паровозы, многочисленные приборы, пароходы (на Москве-реке). Выставку посетили 750 тыс. человек.
   Подготовительная работа к выставке началась за несколько лет до нее. В 1870 г. был опубликован сборник материалов, в котором авторы определили цели предполагаемой выставки, обосновали важность ее проведения. Публикуемые два отрывка из раздела «О цели и характере политехнической выставки» написаны учеными, одними из организаторов Политехнической выставки А. П. Богдановым и И. Д. Беляевым. Связь науки с промышленностью, сельским хозяйством, педагогической и медицинской практикой, «естествознание в самом широком значении» и его популяризация – вот те приоритеты, которые задавала современная жизнь и которые определились в качестве задач организаторами выставки. Впервые столь четко было обозначено практическое значение выставки, место конкретных предметов в цельной системе универсального знания, важность популяризаторской деятельности. Положив начало двум музеям – Политехническому и Историческому, выставка оказала огромное влияние на развитие музейного дела в целом, определив движение на несколько десятилетий вперед.


   О цели и характере политехнической выставки

 //-- I --// 
   Приложения естествознания имеют важное значение и в обыденной жизни отдельнаго человека, и в жизни целаго общества. Все те улучшения в материальных условиях общества, которыми гордится по справедливости наше время, имеют своим основанием научныя средства и выводы современной науки, суть непосредственные результаты того относительнаго совершенства, до котораго достигли опытныя и наблюдательныя науки в наше время в методах своего изследования, в богатстве своих основных фактических данных. Приложения науки в известном смысле могут считаться мерилом степени того совершенства, до котораго дошла она в своих фактических и теоретических основах. С другой стороны, степень распространения научных приложений к жизни, их усовершенствование и та польза, которую они приносят обществу, зависят от того уровня чистых основных сведений, на котором находится данная страна, данное общество, данная промышленность или промысел.
   Эти положения, никем не отвергаемыя в теории, не только не признаются в обыденной жизни за вполне доказанныя во многих частных случаях, как, напр., в некоторых промыслах, но даже считаются не имеющими никакого практическаго значения. Всякий, знакомый мало-мальски с практическим ходом приложений естествознания, знает, что часто так называемые практики смотрят свысока на теоретиков, чуждаются их, считают очень мало значащими теоретическия основныя положения, когда приходится приводить самое дело в исполнение. Эта рознь между чистою наукою и практическими приложениями ея на деле, в их осуществлении, хотя и существует во многих случаях и в опытных науках, каковы физика и химия, но она неизмеримо меньше, чем в науках наблюдательных, каковы зоология и ботаника. Между строителем паровых машин или красильщиком в сущности такое же отношение к физике, как и между садоводом и полеводом к ботанике, между скотоводом и пчеловодом к зоологии; но на деле встречается существенное различие: если строитель паровых машин считает своею обязанностию познакомиться с основными понятиями физики и механики, то скотовод-практик считает обыкновенно совершенно излишним тратить время на знакомство с главными выводами своей основной науки. Можно найти много причин, объясняющих такое явление, даже оправдывающих его с известной практической точки зрения, но нельзя не сознаться также в том, что во 1) такое положение дела не нормально и что во 2) дальнейший успех зависит от степени устранения этой розни теории и практики.

   Политехническая выставка 1872 г. в Москве. Прибытие ботика Петра I на выставку 1872 г.

   Содействовать такому успеху можно конечно не упреками практикам, не общими разсуждениями о пользе наук вообще и основных данных приложений в частности – тут нужно действовать примером, доказывать фактами, наглядностию. На представителях чистой науки лежит обязанность наглядно показать и доказать ту пользу, которую в различных частных случаях, частных производствах и частных промыслах приносит знакомство с основными положениями науки, убедить очевидностию в той неразрывной связи, в которой применение, улучшение и пользование приложением стоит с основными научными данными. У практика нет убеждения, что труд, затрачиваемый им на теории, окупится успехом в его практической задаче, но он не враждебен по принципу науке; он мало ожидает от нея, потому что убежден в том, что она стоит сама по себе и мало чем его касается. Достаточно показать на деле, что он ошибается, что самое его убеждение ведет не только к невыгоде науки вообще, но и его в частности, – и он изменит свой взгляд, как он изменил его относительно уже многих приложений в опытных науках.
   Современная наука с не меньшею энергиею стремится к осуществлению этого и стремится не безплодно. Техническия и политехническия общества и учреждения, прикладныя выставки, публичные курсы для практиков, в особенности для ремесленников, изгладили уже много розни, распространили много здравых отношений к науке. Всемирныя выставки, хотя и чисто промышленныя по своей основной цели, но общеобразовательныя на деле по своему все более и более распространяющемуся и на чистую науку составу, ведут неуклонно к той же цели. Общества акклиматизации, по основной своей идее стоящия к наблюдательным наукам в таком же отношении, как политехническия учреждения к опытным, сделали также несколько существенных услуг общему делу, хотя бы главным образом и тем, что поставили в непрерывную связь, в постоянный обмен взглядов и наблюдений людей науки и практики.
   Но как ни много сделано на этом пути, оно мало сравнительно с тою широкою, всеобъемлющею задачею, которая вызывается состоянием дела. Для осуществления этой задачи нужны постоянныя, повсеместныя усилия, между прочим и потому, что каждая страна, каждая довольно значительная местность представляет свои частныя условия, каждый день приносит новыя требования, новыя усовершенствования и новыя данныя. Здесь не может быть никогда избытка в частных условиях к достижению цели, – здесь всегда жизнию будут вызываться только новыя и более усиленныя требования. С этой точки зрения Императорскому Обществу Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии [217 - Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете основано в 1863 г. с целью содействовать развитию отечественной науки и распространению знаний. В 1931 г. вошло в состав Московского общества испытателей природы.] казалось, что будет своевременно и особенно полезно устроить в Москве политехническую выставку, имеющую своею основною задачею наглядно показать ту непрерывную, естественную и необходимую связь, которая существует между чистыми науками естествознания и теми многоразличными приложениями, для которых они служат основанием.
   Термин «политехническая» употребляется в проекте Общества не строго в том смысле, в каком он обыкновенно принят, в каком он получил право гражданства. Выставка не будет иметь своею исключительною целию показать только основания и приложения опытных наук; это не будет картина одной только промышленности, одной только техники. Выставка должна обнять по возможности приложения всего естествознания в самом широком значении этого слова, подразумевая под ним как науки опытныя, так и наблюдательныя. Выставка распадется на два отдела, хотя тесно связанные между собою научною задачею, но совершенно самостоятельные: на отдел политехнический в тесном смысле этого слова, т. е. отдел с основанием наук опытных, и отдел прикладнаго естествознания или наук наблюдательных. Общество избрало название «политехнической» потому, что во 1) существенная его цель показать связь науки с техникою, во всех ея различных формах и видах в области естествознания и во 2) в отделе политехническом, по самому свойству дела, яснее, резче и определеннее может быть выражена та цель, которую преследует Общество в устройстве своей выставки.
   Эта главная цель выставки – показать естественную связь чистой науки с ея приложениями – резко отделяет выставку Общества от тех других выставок, которыя с перваго раза кажутся имеющими с нею если не тождество, то большое сходство, каковы выставки промышленная и сельскохозяйственныя. Задача этих последних состоит главным образом в конкурсе между различными экспонентами и в наглядной картине степени того совершенства, до котораго достигли промышленность и сельское хозяйство в данной стране в известный период времени. Цель политехнической выставки – показать другую картину в своих коллекциях: на сколько отдельныя отрасли знания о природе принесли свои выводы на пользу человека, до какого совершенства и разнообразия дошли приложения этих выводов, наконец, на сколько сами приложения стоят в зависимости от чистаго знания и какия основныя положения служат научным фундаментом для той или другой отрасли этих приложений. Следовательно, характер выставки Общества Любителей Естествознания совершенно своеобразный; можно надеяться, что он будет и не без прямаго результата для техника и сельскаго хозяина.
   Задача, избранная Обществом, громадна и трудна; но Общество и не скрывает от себя всей трудности выполнения ея; оно сознает, что задуманное им дело может иметь полезные результаты, что оно будет содействовать распространению многих здравых понятий в области практической жизни, что оно может служить попыткою сближения практика и ученаго. Общество уверено в пользе своего предположения, и оно верит тому, что в России оно найдет себе то сочувствие и то содействие, которыя облегчат для него выполнение плана, сделают возможным успешное его осуществление. Общество обращается ко всем, кто только может сочувственно отнестись к задуманному им предприятию, с просьбою содействовать ему. Оно в особенности обращается с просьбою к тем людям практическаго дела, которым ближе всего может быть выставка по своей цели.
   Что касается до частностей программы, то в общих чертах их можно суммировать в следующем. Как уже сказано выше, выставка будет заключать в себе два главных отдела: отдел прикладнаго естествознания и отдел политехнический. Как в том, так и в другом отделе каждую частную группу приложений науки к жизни предполагается обставить так, чтобы, начиная с предметов, объясняющих чисто научныя основныя данныя, последовательно переходить к самым приложениям, различным их видам и различным способам их употребления или обработки. Обществу желательно было бы видеть, чтобы его выставка представляла образец по возможности полнаго, хотя и временнаго музея прикладнаго естествознания, – такого музея, который бы вместе с описательным каталогом выставки и предполагаемым систематическим рядом публичных чтений дал возможность каждому желающему серьезно ознакомиться с полным курсом прикладнаго естествознания. Выставка должна быть устроена с такою полнотою и такою систематичностию, чтобы возможно было, пройдя целый ряд предметов какого-либо отдела, составить себе основательное и наглядное понятие о той отрасли прикладнаго естествознания, к которой они относятся. Выставка должна служить некотораго рода живою и полною книгою по прикладной науке, в которой место текста и политипажей занимают самые предметы и наглядное изображение в препаратах или моделях их характерических особенностей. Устроенная в таком направлении выставка может не только служить для серьезной популяризации прикладных сведений по естествознанию, но она может служить также и полезным средством для уяснения вопроса об объеме и цели естественно-исторических курсов в технических заведениях, о той обстановке, которая необходима для того, чтобы эти курсы вполне достигали тех требований, которыя вызываются тем или другим специальным образованием. Вопрос о методе, объеме и цели естественно-исторических курсов в технических заведениях – есть вопрос далеко не установившийся, как показывает литература этих курсов. Если выставка возбудит обсуждение этого вопроса у нас, если она сделает попытку представить род программы его, хотя бы и не совершенной, то уже этим окажет услугу делу науки. Сознавая это, Общество ввело в программу своей выставки и предметы нагляднаго обучения естествознанию в различнаго рода школах, чтобы дать возможность желающим сделать им сравнительную оценку.
   Отдел естественно-исторический по отношению к животному царству распадется на следующие главные отделы:
   1) Скотоводство и птицеводство. Дикия животныя, считаемыя родичами наших домашних животных. Главнейшия породы домашних животных. Препараты, объясняющие существенныя анатомическия особенности этих пород. Препараты развития их. Продукты, получаемые от домашних животных.
   2) Промысловый животныя и охота. Животныя, служащия для промыслов и имеющия промышленное значение, главным образом русския. Образцы этих животных из различных местностей, способы ловли и добывание их. Продукты, получаемые от них. Различные виды охоты в группах, моделях.
   3) Медицинский животныя. Образцы тех животных, продукты которых употребляются или употреблялись в медицине. Животныя, производящия болезни у человека и вообще вредныя для его здоровья (главным образом паразиты и ядовитая животныя). Пьявки и пьявководство.
   4) Акклиматизационныя животныя, т. е. те, относительно введения и распространения которых сделаны были попытки в последнее время.
   5) Вредныя и полезныя животныя в хозяйстве, т. е. как те, кои приносят вред человеку, уничтожая и разрушая продукты и предметы, важные для жизни человека, так и те, кои оказывают ему пользу, уничтожая его врагов.
   6) Съедобным животным. Сюда относятся главным образом, кроме входящих в предыдущия рубрики: виды рыб, служащие предметом лова и сбыта в русских водных бассейнах; снаряды, употребляемые для лова; снаряды искусственнаго разведения рыб; съедобные слизняки, раки и проч.

 А. Богданов [218 - Богданов А. – Богданов Анатолий Петрович (1834–1896), зоолог, антрополог. Профессор Московского университета (1867). Один из основателей (1864) и с 1886 г. председатель Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете. Инициатор проведения крупных всероссийских выставок: Этнографической 1867 г., Политехнической 1872 г., Антропологической 1879 г. В 1863–1896 гг. директор зоологического музея Московского университета. При его активном участии основан Московский зоопарк (1864). В 1865–1886 гг. производил раскопки курганов в Московской губернии; им собрана краниологическая (т. е. черепов и их отдельных частей) коллекция.]

 //-- II --// 
   Промышленная и политехническая выставки имеют между собою общим только то, что и в той и в другой представляются различныя произведения промышленности и та и другая возбуждает соревнование производителей, во всем же прочем эти выставки не походят друг на друга. Так, во 1-х, промышленныя выставки суть преимущественно учреждения административныя; их учреждают правительства, имея главным образом в виду поверить состояние промышленности в данное время и потом кстати возбудить соревнование производителей; напротив того, выставки политехническая главным образом принадлежат ученым обществам, желающим по мере сил способствовать успехам отечественной промышленности. Без ученых обществ, без их деятельнаго участия, с помощию только одних административных средств, политехническия выставки почти немыслимы и не могут иметь желаннаго успеха. Главная цель при их учреждении состоит в том, чтобы популяризовать науку, чтобы сделать ее возможно доступною для промышленных предпринимателей и мастеровых, чтобы они могли приобрести наглядныя основныя научныя сведения, необходимыя в приложении к их промышленности. Во 2-х, самое устройство той и другой выставок далеко не одинаково: в промышленной выставке главная цель при ея устройстве – показать товар лицем, чтобы бросался в глаза, выставить самыя лучшия произведения, поместить их сколько можно удобнее, – здесь экспоненты, как на базаре, щеголяют один перед другим своими произведениями; напротив того, устройство политехнической выставки имеет главным образом в виду представить в возможной полноте техническую сторону произведений той или другой промышленности, показать все способы производства со всеми новейшими усовершенствованиями; здесь экспоненты выставляют не столько богатство и изящество своих произведений, сколько разнообразие научных применений к тому или другому промышленному производству. В 3-х наконец, на промышленной выставке нет надобности в живом слове – там достаточно одного прикащика, чтобы присмотреть за выставленным товаром и вступить в переговоры с покупателем или заказчиком; в политехнической выставке, напротив, живое слово необходимо столько же, сколько и выставленныя произведения; здесь нужно указать, как что делается, какой инструмент к чему пригоден и как его употреблять. На политехнической выставке необходимы популярныя публичныя лекции, по всем родам производства промышленности; потому-то политехническия выставки и возможны только при деятельном участии ученых обществ.

 И. Беляев [219 - Беляев И. – Беляев Иван Дмитриевич (1810–1873), историк, юрист. С 1852 г. профессор Московского университета. Секретарь Московского общества истории и древностей российских, редактор «Временника МОИДР» (с 1848 г.). Исследователь и публикатор источников по истории России. Собрал обширную коллекцию древнерусских актов и рукописных книг, поступившую в Румянцевский музей.]

   Печатается по: Политехническая выставка. М., 1870. С. 10–23.



   Боголюбов Алексей Петрович
   (1824–1896)


 //-- * * * --// 
   Живописец, коллекционер, музейный деятель. Родился в дворянской семье, внук писателя А. Н. Радищева по материнской линии. По окончании Морского кадетского корпуса (1840) служил во флоте. В 1850–1853 гг. учился в АХ; в 1853 г. вышел в отставку и был причислен в звании художника к Главному морскому штабу. В 1854–1860 гг. пенсионер АХ в Европе, где увлекся коллекционированием произведений искусства. В 1860-е гг. преподавал в АХ (с 1860 г. профессор), давал уроки живописи членам царской семьи. С 1871 г. член Совета АХ, с 1873 г. – член Товарищества передвижных художественных выставок. С середины 1870-х гг. по состоянию здоровья жил преимущественно в Париже, где стал одним из инициаторов создания Общества взаимного вспомоществования русских художников.
   Основатель первого в стране общедоступного художественно-промышленного музея в Саратове (открыт в 1885 г., ныне Саратовский государственный художественный музей им. А. Н. Радищева) и рисовального училища при нем (открыто в 1897 г., носит имя А. П. Боголюбова). В основу музея положено личное собрание Боголюбова предметов XII–XIX вв.: коллекции изобразительного и декоративно-прикладного искусства, старопечатных книг, нумизматики и пр.
   В 1881 г., впервые в России, А. П. Боголюбов выдвинул идею и разработал проект создания сети провинциальных художественно-промышленных музеев (см. А. П. Боголюбов. [Проект об устройстве художественно-промышленных музеев в провинции]). Хорошо знакомый с западноевропейскими музеями и коллекциями, считал, что музеи в провинциальных городах должны создаваться не только для художественного и эстетического воспитания, но, прежде всего, в качестве «пособий» при художественно-промышленных школах, призванных «давать хлеб» одаренным ученикам и развивать местные ремесла. Именно этими соображениями была продиктована идея Боголюбова о создании сети музеев в стране, на полвека опередившая свое время. Проект содержит в себе конкретные предложения по его реализации: о создании специальной комиссии по отбору произведений искусства и своеобразного «музейного фонда» страны, благодаря которому будут наполняться музейные собрания в провинции; о проведении соответствующих реставрационных работ и организационных мероприятий.
   Проект был подан на рассмотрение в Министерство императорского двора, но не получил поддержки у большинства его членов.


   А. П. Боголюбов
   [Проект об устройстве художественно-промышленных музеев в провинции]

   В последнее время в западных государствах замечается стремление к образованию помимо главных капитальных музеев изящных искусств небольших музеев во второстепенных городах. Мысль, лежащая в основании этого, есть доставление возможности изучать не в одной только столице историю различных отраслей художества.
   В настоящее время многие провинциальные города Голландии, Бельгии и Германии стали устраивать у себя городские музеи, собирая в них старинные и новые картины, дабы дать возможность провинциальным жителям ознакомиться сколько-нибудь с теми главными школами живописи, которые составляют славу прошедшего и настоящего времени.
   Даже Берлинский музей [220 - Берлинский музей– Старый музей в Берлине, общедоступный музей, открыт в 1830 г.] среди античных мраморов допустил у себя гипсовые слепки замечательнейших произведений скульптуры, находящихся во владении чужих стран, а Синдегамский музей в Лондоне имеет самую полную коллекцию гипсовых воспроизведений со всех скульптурных памятников древних и средних времен в исторической последовательности. Этим осуществляется давно признанное за истину воззрение, что развитие вкуса к изящным искусствам составляет один из значительных воспитательных элементов страны. По той же причине история искусств всегда считалась одним из предметов классического образования и в каждом университете, за границею и у нас, имеет свою кафедру.
   У нас, в Москве, положено этому основание в 1861 г. учреждением Московского публичного музея [221 - Московский публичный музей – Румянцевский музей, один из первых публичных музеев в России, основан в 1831 г. в Петербурге; в 1861 г. собрание музея переведено в Москву, объединено с коллекциями Московского публичного музея под одной крышей и названием «Московский Публичный музеум и Румянцевский музеум».], в котором собрание картин главных школ было даровано из Эрмитажа, при рассортировке его в 1861 г. берлинским профессором Ваагеном [222 - Вааген Густав Фридрих (1794–1868) – немецкий художественный критик, знаток искусства и музейных собраний своего времени. В 1861 г. приглашен императором Александром II в Петербург, где на протяжении двух лет занимался разбором эрмитажных коллекций; внес предложения по переустройству Эрмитажа. Результатом его знакомства с эрмитажными собраниями стала книга: «Die Gemaldesammlung in der Kaiserlichen Eremitage in StPetersburg» (Мюнхен, 1864).], причем было отделено для этой цели 130 картин, давших представителей по каждой известной школе живописи, конечно сохраняя за Эрмитажем наиболее сильные экземпляры тех же школ. При этом утилитарная цель стояла на первом плане – отделение из Эрмитажных картин хотя наименее сильных, хотя бы даже и сомнительной оригинальности [223 - Имеется в виду «подлинности».], но представляющих хорошо известную школу и считавшихся долгое время, до приобретения лучших экземпляров, за несомненные оригиналы в самом Эрмитаже; отвечала прямой и ясно сознанной задаче, заключавшейся не в удовлетворении нескольких знатоков, а в предоставлении более образованной массе жителей Москвы возможности получить какое-нибудь понятие о художественных произведениях прошедшего времени.
   Однажды положенное основание немедленно стало оказывать свое полезное действие; к этим 130 картинам была вскоре присоединена известная картинная коллекция покойного Прянишникова [224 - Прянишников Федор Иванович (1793–1867) – коллекционер. Составил галерею картин русских художников XVIII – первой половины XIX в. Галерея куплена Александром III и передана в дар Московскому Публичному и Румянцевскому музею.], русской школы, купленная в Бозе почившим Государем для Московского музея; частные лица, сочувствующие делу, начали жертвовать картины, даже заказывать их нарочно для пополнения этой галереи; существуют формально засвидетельствованные и заявленные музею завещания о передаче частных коллекций после смерти владельцев их в Московский музей, как, напр[имер], замечательная коллекция Гофмейстера Бибикова [225 - Видимо, речь идет о Д. Г. Бибикове (1792–1870), владельце значительной библиотеки и коллекций.]. В Москве существует отданная городу г. Третьяковым [226 - Галерея братьев П. М. и С. М. Третьяковых основана в 1856 г., передана в дар Москве в 1892 г.] прекрасная галерея русской школы (по времени служащая продолжением галереи Прянишникова), собранная им из лучших картин, появлявшихся на выставках в Академии художеств, и вся коллекция известного художника Верещагина [227 - Верещагин Василий Васильевич (1842–1904) – художник-баталист, коллекционер.], которые обе при некотором соглашении администрации с городским управлением, вероятно, присоединятся к коллекциям музея. Таким образом, Москва будет и далее развивать сама свои художественные богатства, для которых нужно было положить только начало.
   Начало скульптурного отдела в Москве было положено просвещенною щедростью в Бозе почившею Великою Княгинею Еленою Павловною [228 - Великая княгиня Елена Павловна (1806–1873) – покровительница деятелей культуры и искусства, коллекционер.], заказавшею нарочно для возникавшего музея целое собрание гипсовых слепков Архаического периода греческой скульптуры.
   Кроме же Москвы, в других больших городах России, как Киев, Харьков, Одесса, нет положительно ничего; ни жители, наиболее образованные этих мест, ни учащаяся в университетах молодежь ничего не видят и, несмотря на кафедры истории изящных искусств, никакого представления о последних сделать не могут; вкус к художествам в более состоятельных слоях общества не развивается; затраты, иногда огромные, на украшения частных домов и помещений ограничиваются поощрением мебельных фабрикантов и обойщиков; художники ничем при этом не поощряются и потому не возникают, а возникающие бедствуют. За отсутствием вкуса к художественным наслаждениям огромные деньги тратятся на развлечения грубые.
   Между тем не только необходимость, но, представлялось бы, и возможность теперь же начать это полезное дело. Следовало бы обратить внимание на большое количество картин, купленных давно, в разное время Правительством и прошедших в свое время чрез Эрмитаж, под титулом оригиналов, а теперь разбросанным по разным дворцам, по комнатам, назначенным для служащих и приглашенных, по проходным галереям, даже по коридорам; картин, приходящих постепенно в такое положение, что скоро они даже ничего не будут собою представлять, не говоря о том, что они и теперь на постоянных местах своих не доставляют никому ни пользы, ни удовольствия.
   Таковые картины в Гатчинском дворце, в Петергофском дворце, в Таврическом дворце, в кладовых дворцовых, даже в кладовых Эрмитажа, насчитываются в большом числе, составляя огромный бесполезный склад, от которого нет места ни для одной картины новых художников, а следовательно, и нет надежды для последних в поощрении покупкою их произведений. К сожалению, следует вспомнить при этом о весьма большом количестве картин, которое было продано из Эрмитажа в 40-х годах [229 - Речь идет об инициированной императором Николаем I в 1840– 1850-е гг. распродаже картин и предметов декоративно-прикладного искусства из Эрмитажа.], при первой сортировке его картин, признанных тогда за сомнительные оригиналы. Сколько известно, вырученная за них сумма была очень небольшая, а между тем они исчезли навсегда для общественной пользы. Для осуществления этой задачи можно бы было начертать, хотя приблизительно, некоторый порядок исполнения.
   Назначается небольшая комиссия, которой дается совершенно ясно определенная задача, – вполне утилитарная, без вторжения в нее отвлеченно высших художественных требований, а именно: снабдить главные центры провинции коллекциями предметов живописи старых школ, по возможности в историческом порядке, выбрав для того картины из запасов, какие будут указаны.
   В эту комиссию, кроме заведывающего Эрмитажем А. А. Васильчикова и Барона Брюнинга (служащего в Эрмитаже), можно было бы пригласить очень хорошо знакомых с старинною живописью, например: Тайного Советника П. П. Семенова (Председателя Статистического Комитета), академика Боткина, Б. Н. Чичерина (из Москвы), г. Сомова (Помощника Секретаря Академии наук) [230 - Васильчиков Александр Алексеевич (1832–1890) – государственный деятель, коллекционер. В 1879–1888 гг. директор Императорского Эрмитажа. Привлек к хранительской деятельности А. И. Сомова. Недооценив предложения Боголюбова, написал отрицательный рапорт на его проект.Семенов П. П. – Семенов-Тян-Шанский Петр Петрович (1827–1914), географ, государственный и общественный деятель, коллекционер.Боткин Михаил Петрович (1839–1914) – историк искусства, живописец, коллекционер, музейный деятель. Сомов Андрей Иванович (1830–1909) – историк искусства, музейный деятель. С 1886 г. старший хранитель Эрмитажа, возглавлял картинную галерею музея.]. Этой комиссии следует указать пределы тех запасов, в которых она имеет право черпать составление своих групп.
   Так как и в больших первоклассных музеях мы встречаем картины, кои подписаны принадлежащими только известной школе, а не мастеру, то комиссия ограничится прежде всего обозначением школы, к которой картина принадлежит, и этим удовлетворится. Составив описи всего запаса, могущего поступить в избираемые коллекции, нужно отобранные картины снести в одно место, дабы оставшимся от них пустыми местами можно было распорядиться одновременно. Снести можно было бы, напр[имер]: в Таврический дворец или в пустое помещение Министерства Внутренних Дел (у Александровского театра), и на приделанных прутьях повесить по стенам, что представит много удобств для разбора и сортировки картин.
   В Академии художеств определить несколько мастерских для реставраторов, равно как позволить реставрировать и в залах Эрмитажа подле картин тех же школ, которые могут служить моделями для реставрации.
   Само собою разумеется, что техническая реставрация, как то: наложение на другое полотно или дублирование картины, перевод ее красок на новое полотно или рантуалирование [231 - Рантуалирование – в реставрации перевод картин на новый холст.], сделание паркета, перевод с дерева на полотно, может быть вполне поручена Сидоровым [232 - Сидоровы – братья Александр (1835–1906), Николай (1825–1888), Михаил (1843–1912) Сидоровы, специалисты по дублированию и переводу картин, работали в реставрационной мастерской Эрмитажа во второй половине XIX в. А. С. Сидоров в 1873–1906 гг. возглавлял техническую реставрацию в Эрмитаже; перевел значительное количество живописных произведений с одной основы на другую (в т. ч. работы Леонардо да Винчи «Мадонна Литта», А. Иванова «Явление Христа народу»); стал родоначальником династии реставраторов.] (в Эрмитаже), а также и другим в Петербурге, довольно умелым мастерам этого дела.
   Реставрация художественная может быть поручена нашим же петербургским реставраторам, из коих многие приобрели значительную опытность и умение, тем более что для их руководительства в Эрмитаже имеются оригиналы по всем школам. Опыт покажет, можно ли обойтись при этом своими реставраторами или впоследствии нужно будет пригласить таковых из-за границы.
   Предположив составить сначала хотя три коллекции, каждую в возможной полноте представителей главных школ живописи, числом 50 картин, можно конечно только приблизительно определить стоимость этого предприятия.
   1) Предположив, что ½ их числа потребует механической реставрации (Сидоровых) и каждая картина круглою цифрою обойдется 30 р., следовательно, 75 картин будут стоить 2250 р. Положив, что  -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


/ -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  
 -------


картин будут требовать реставрации художественной, будет достаточно назначить по 50 р. на каждую из 100 картин, что составит 5000 р. Весь расход таким образом может составить от 8 до 9 тысяч рублей.
   Из университетских городов, Киев, Харьков, Казань, Одесса и др[угие], получат эти коллекции те, которые окажут наибольшую готовность их поместить у себя как начало развития художественных собраний. Из примера Москвы, где тотчас же дальнейшее развитие привилось к положенному началу, можно ожидать того же и в новых центрах.

   Печатается по: РО ИРЛИ. P. I. Оп. 2. Д. 90. Л. 17–24. Писарский экземпляр.



   Докучаев Василий Васильевич
   (1846–1903)


 //-- * * * --// 
   Естествоиспытатель, основатель генетического почвоведения и зональной агрономии, музейный деятель. Родился в семье сельского священника, окончил отделение естественных наук физико-математического факультета Петербургского университета (1871), с 1883 г. профессор Петербургского университета.
   Докучаев считал, что для России, с ее преимущественно земледельческим населением, основным условием развития является реорганизация на научных основах всего сельского хозяйства, что невозможно без основательного изучения природных особенностей, и прежде всего почв, многое сделал для популяризации научных знаний. Им были выдвинуты проекты ряда научных учреждений, на которые можно было бы возложить организацию исследования почв России и популяризацию знаний о них среди населения.
   В 1882 г. разработал проект устава для земского естественно-исторического музея в Нижнем Новгороде. Деятельность Нижегородского музея получила одобрение научной общественности, и было решено распространить этот опыт в других губерниях. Через несколько лет при Санкт-Петербургском обществе естествоиспытателей была создана Особая комиссия по выработке программ провинциальных естественно-исторических музеев. Комиссия, в которую вошли почвоведы, зоологи, ботаники, геологи, выработала проект «нормального устава» провинциальных естественно-исторических музеев и разослала его губернаторам, в губернские земские управы, статистические комитеты. Позднее, желая облегчить работу на местах, создали и также разослали в губернии Программу для наблюдения и собирания коллекций по геологии, почвоведению, ботанике, зоологии и пр.
   Докучаев выдвинул также идею создания центрального почвенного музея и почвенного института, которая была реализована уже в XX в. на основе собранных ученым коллекций. Эти коллекции он демонстрировал на всероссийских и международных выставках. В 1889 г. на Всемирной выставке в Париже коллекция русских почв, а также труды Докучаева удостоены золотой медали. Сегодня коллекции хранятся в Центральном музее почвоведения им. В. В. Докучаева.
   Ниже публикуется проект Устава земского губернского естественно-исторического музея, разработанный Докучаевым в 1882 г. для Нижегородского земства (см. В. В. Докучаев. Земский губернский музей (Проект Устава)). Проект был успешно реализован и послужил образцом для создания других подобных музеев в Полтаве, Кишиневе и других городах Российской империи.


   В. В. Докучаев
   Земский губернский музей (Проект Устава)

   Задачи естественно-исторического музея должны быть двух родов: I) научные и II) практические: те и другие могут быть разрешаемы (в данном случае) только совместно и параллельно.
 //-- I --// 
   Научные задачи музея должны состоять, с одной стороны, в изучении естественной истории губернии и, с другой – в передаче, прививке естественно-исторических истин местному населению. И то и другое может быть достигнуто путем следующих работ музея:
   а) почвенные, минералогические, геологические, зоологические и ботанические исследования, результаты которых, в виде полных коллекций почв, флоры, фауны, горных пород, окаменелостей, руд, минералов, карт, планов и моделей особенно интересных местностей, будут помещены в музее;
   б) научная (по возможности, конечно) разработка собранных материалов: определение предметов – систематизация коллекций, производство анализов почв, воды, полезных минералов и пр. и пр.;
   в) представление отчетов по экскурсиям, составление каталогов собранных коллекций и пр.;
   г) ознакомление публики, наглядным путем, с предметами музея;
   д) публичные чтения (в городах, на ярмарках, местных выставках и пр.), демонстрирование на коллекциях музея, что может исполнить или заведующий музеем, или постороннее лицо (проезжий естествоиспытатель, доктор, учитель и пр.);
   е) печатание и распространение дешевых и популярных брошюр о предметах музея и вообще по естественной истории края.
 //-- II --// 
   Все чисто практические задачи музея было бы трудно определить; укажем здесь только на главнейшие из них:
   а) разрешение разного рода вопросов, относящихся к сельскому хозяйству данной губернии: бонитировка почв, указание соответствующих для данной почвы удобрений, указание местных минеральных удобрений, дренаж полей, осушение болот, разведение лесов и тех или других культурных растений, указание на вредных и полезных насекомых, улучшенная обработка полей и пр.;
   б) разрешение вопросов, относящихся к промышленности края, а отчасти и к гигиене края: исследование рудных месторождений и указание, стоит ли их разрабатывать; исследование торфяных залежей и местонахождение некоторых (полезных) горных пород, каковы алебастр, известковый камень, песчаник, чистые пески и глины, и разъяснение их пригодности для эксплуатации в смысле строительного материала при устройстве дорог и домов и для технических производств (добывание извести, гипсового цемента – кирпичное производство, стеклянные и глиняные изделия – химические производства); исследование минеральных вод, отыскание ключей и разъяснение их пригодности для того или другого употребления;
   в) разрешение вопросов, имеющих отношение к народной школе: снабжение земских училищ местными естественно-историческими коллекциями, образцовые экскурсии с сельскими учителями для ознакомления их с местной флорой, фауной, горными породами, почвами и пр.;
   г) наконец, заведующий музеем может служить экспертом для земства в различных случаях, относящихся к вышеизложенным вопросам; например, он может разрешать спорные вопросы об оценках земли, некоторые технические вопросы при земских сооружениях и пр.
 //-- Значение музея --// 
   Значение музея уже видно из сказанного, а поэтому ограничусь здесь указанием еще только следующих общих соображений:
   а) в музее, как в фокусе, будут сходиться самые разнородные естественно-исторические и экономические сведения о крае, а поэтому музей может служить для земства, так сказать, «справочной конторой», где оно может найти указания и советы во многих затруднительных случаях практики;
   б) музей возможно широким распространением добытых результатов не может не способствовать поднятию естественно-исторического образования народа, а таковое образование лежит в корне улучшения экономического быта страны;
   в) музей, по необходимости, войдет в сношения с различного рода учеными обществами и отдельными специалистами; он, по необходимости, будет следить за исследованием соседних губерний; музей может, наконец, служить естественно-исторической станцией для других исследователей – как местных, так и иногородних; а все это, очевидно, не может не прибавить местному населению некоторого света и жизни.
 //-- Устройство музея --// 
   1. Помещение. На первый раз потребуется 4–5 комнат (аршин [233 - Аршин – дометрическая мера длины; равен 71,12 см.] 8–10 в ту и другую стороны): 2–3 комнаты для коллекций, одна для лаборатории и служителя и одна для библиотеки и кабинета заведующего музеем [234 - Было бы желательно иметь здесь же и квартиру заведующего музеем, но это не необходимое условие.].
   2. Состав служащих и их содержание:
   1) Заведующий музеем 1000 руб. сер.
   2) Служитель 150 руб. сер.
   3) Содержание лаборатории 100–150 руб. сер.
   4) На книги 50–100 руб. сер.
   5) Мелкие (канцелярские) расходы 50 руб. сер.
   6) На экскурсии заведующего музеем (при даровых средствах сообщения) 300 руб. сер.
   Итого ежегодно 1650–1750 руб. сер.

   Кроме этого, единовременно на расходы по обзаведению музея (устройство лаборатории, шкафы, полки, инструменты и пр.) потребуется от 700 до 1000 руб. серебром.
   Заканчивая, так сказать, нормальный устав собственно естественно-исторического музея, не могу не высказать здесь пожелания, чтобы, по крайней мере, со временем данный музей был слит с музеем экономическим, этнографическим и историческим. Причин такого слития можно указать несколько.
   1) Между всеми сейчас упомянутыми отделами существует самая тесная генетическая связь: местные физические и естественно-исторические условия сильно влияют на характер народного быта и нравов, а равно и на характер промышленности. А эта зависимость лучше всего может быть выяснена при совместном сопоставлении коллекций по всем упомянутым отделам.
   2) При данном условии музей будет цельнее – полнее, представит более теоретического и практического интереса и будет нагляднее и привлекательнее для общества.
   3) Содержание музеев, при их соединении, обойдется дешевле, чем при существовании их врозь.

   Печатается по: Докучаев В. В. Сочинения. М., 1953. Т. 7. С. 303–306.




   Раздел 3
   1890–1920-е годы


   На протяжении всего XIX в. шел процесс выделения в особую группу людей, учреждений, организаций, специализировавшихся в области музейного дела. Работа музеев становилась все более заметным фактором культурной жизни страны и все чаще оказывалась предметом общественного внимания. Кроме того, два десятилетия, предшествовавшие Первой мировой войне, принесли с собой огромный рост общего числа музеев во всем мире. В России, в разных городах страны, действовали несколько сотен музеев – правительственных и частных, церковных и общественных. Музейные проекты рубежа веков, такие как основание Русского музея в Петербурге, отличались продуманностью и размахом; выдвигаемые идеи – новизной. Таким образом, сложились условия, подготовившие новый скачок в развитии музейного мира, пришедшийся на первую четверть XX столетия.
   Параллельно шел процесс обобщения опыта отдельных музеев, осознание общности целей различных музейных учреждений, укрепилось представление о музее как научном учреждении. Музеи взяли на себя роль «хранителей и стражей научных ценностей», «популяризаторов знаний в среде неспециалистов науки», а в преддверии надвигавшейся мировой войны была осознана их роль в воспитании «мирового чувства человечности». Публикации музейных специалистов, появившиеся в 1890–1920-е гг., позволяют констатировать зарождение отечественного музееведения.
   Особая роль отводилась музею в философских построениях одного из основоположников «русского космизма» Н. Ф. Федорова. Его утопические музейные проекты, разработанные в 1880–1890-е гг., заставляли задумываться о смысле, назначении и огромном культурном потенциале музея.
   В начале XX в. появилось много принципиально новых музейных учреждений. Так, в 1907 г. в Москве возник первый в мире музей, посвященный закономерностям эволюционного развития органической природы. Его создатель и идеолог А. Ф. Коте стремился содействовать «сближению вопросов чистого естествознания с идейными исканиями общества», воссоединить задачи исследователя и популяризатора, а также размышлял о вкладе музеологии в формирующееся мировоззрение нового, XX в.
   Среди музеев, возникших в начале XX в., – Музей изящных искусств им. императора Александра III в Москве. Ему суждено будет стать одним из самых известных в мире российских художественных музеев. С его открытием реализовалась почти сто лет вынашиваемая идея о создании в Москве «правильного» учебного музея по истории мирового искусства (И. В. Цветаев).
   Рост популярности и посещаемости музеев активизировал поиск способов экспонирования музейных собраний, доступных пониманию неискушенного посетителя. Новые, значительно возросшие масштабы музейных собраний потребовали совершенствования «музейной техники» и всей внутримузейной работы, прежде всего по описанию и сохранению коллекций, не подчинявшейся в то время какой-либо научной системе. Число музеев постоянно росло, но сам процесс их возникновения продолжал оставаться хаотичным, что заставляло задумываться о необходимости «рационализации системы». Стремление к рациональной организации музейной работы весьма способствовало формированию «музееведения» (музееведения, музеологии) как специальной области знания.
   Предварительный съезд по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев, состоявшийся в 1912 г., справедливо оценивается сегодня как высшая точка развития музееведческой мысли в дореволюционной России. Главным итогом съезда стало осознание общности целей и предназначения музейных учреждений, важности развития музейной теории, формулирование задач, решение которых было необходимо для дальнейшей музейной деятельности.
   Важным этапом в развитии музейной теории должен был стать музейный форум 1915 г., который в условиях военного времени не состоялся. Однако научная общественность в заседаниях научных обществ и на страницах печати продолжала обсуждать и развивать идеи о высоком предназначении музея как культурного учреждения (Н. М. Могилянский).
   Среди российских музеев начала XX в. выделяется большая группа (около 150) педагогических музеев, первые из которых возникли еще в 1860-е гг. В их создании и работе принимали участие ведущие российские педагоги, что в значительной степени обеспечило популярность и действенность педагогических музеев как учреждений народного образования и популяризаторов знаний. Об опыте лучших музеев, быстро получившем распространение не только в столицах, но и во многих городах страны, рассказывается в статьях 3. А. Макшеева и М. В. Новорусского, опубликованных накануне мировой войны.
   Качественный скачок в развитии музейной науки пришелся на один из самых сложных и нестабильных в истории страны периодов. Войны, революции, смена политической власти и соответствующие изменения в государственной культурной политики обострили проблему сохранения культурного наследия. Среди тех, кто и в теории, и на практике искал действенные и оптимальные пути сохранения памятников культуры, – богослов, искусствовед и музейный деятель П. А. Флоренский. Но его идеи, к счастью не забытые и даже популярные сегодня, не могли быть реализованы в те сложные годы.
   Новые принципы и отвечавшая им программа музейного дела обсуждались на Первой Всероссийской конференции по делам музеев, проходившей в 1919 г. в Петрограде. Программа предусматривала преодоление хаоса в музейном строительстве путем объединения существующих музеев в единую музейную сеть, руководимую единым общегосударственным центром, и создание новых музеев по определенному «общемузейному» плану. Необходимость подобных мер была осознана задолго до революции, поэтому дискуссии после 1917 г. велись в основном о соотношении «власти» и «компетентной силы». Неожиданной для многих оказалась идея «Национального фонда», объединявшего не только ценности конфискованные, реквизированные, вывозимые из усадеб с целью предотвращения расхищения, но и фонды уже существующих музеев. В последующие десятилетия программа, предложенная Московской коллегией Отдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины, была в основном реализована.
   Значительная роль в разработке программы музейного строительства в стране и реорганизации музеев Москвы принадлежит И. Э. Грабарю. Накануне революции под его руководством была издана первая «История русского искусства» (т. 1–6, 1909–1916) и осуществлена радикальная, «научная» перевеска картин в Третьяковской галерее, а также разработан, вместе с группой соавторов, «Проект приспособления зданий Московского Кремля под Кремлевский городок» (июнь 1917 г.). Через все проекты проходит идея централизованного управления крупнейшими музейными собраниями, обеспечивающая их максимально рациональное научное использование и сохранность.
   Другой гранью проблемы централизации в музейном деле, обсуждавшейся также еще со времен Предварительного съезда, был характер взаимоотношения местных и центральных музеев. Статья Н. Г. Машковцева «Принципы музейного строительства» дает представление о том, как она решалась в новых исторических условиях. Искусствовед и музейный деятель Н. Г. Машковцев в 1920-е гг. осуществлял взаимодействие руководящих музейных органов и провинциальных учреждений.
   Государственное регулирование деятельности музеев, осуществленное с такой последовательностью и в таких масштабах впервые в мире, было не единственным завоеванием 1920-х гг. В это время было создано много музеев, в т. ч. музеев нового типа, таких как получившие широкое распространение музеи историко-бытовые. Среди теоретиков этого направления в музейном строительстве – М. Д. Приселков, историк и музеевед, посвятивший ряд работ организации и функционированию новой группы музейных учреждений. Возникновение историко-бытовых музеев сопровождалось музееведческими дискуссиями, которые вообще характерны для этого яркого периода музейной истории. Дискуссии велись на конференциях и на страницах музееведческих изданий, в т. ч. на страницах первого в России научно-художественного журнала по вопросам музееведения и музейного дела «Казанский музейный вестник».
   Развитие музееведческой мысли в начале XX в. происходило параллельно со становлением в 1910-е гг. экскурсионного дела в стране, а в 1920-е – с развитием краеведческого движения. Н. П. Анциферов, А. В. Бакушинский, И. М. Гревс и др., в 1910-е гг. размышлявшие над теоретическими и методическими проблемами экскурсионного дела, в 1920-е гг. становятся теоретиками и организаторами родиноведческого, а затем краеведческого движения в стране.
   Не все интереснейшие начинания 1920-х гг. получили развитие, многие из опередивших свое время оказались в забвении на несколько десятилетий. Так случилось с социологическими методами изучения музейного посетителя, теоретической разработкой и практическим использованием которых в конце 1920-х гг. начинал заниматься искусствовед и музейный деятель Л. В. Розенталъ. Не были реализованы и проекты детских музеев, предложенные А. У. Зеленко на основе опыта работы с детьми в музеях Северной Америки.
   Немногочисленные работы Ф. И. Шмита, появившиеся в 1920-е гг., и сегодня способны вызвать интерес специалистов, особенно начинающих свою музейную деятельность. Обращают на себя внимание эрудиция и профессионализм автора, концептуальность построений, простота, ясность и четкость изложения. Его творчество все еще не получило основательной научной оценки. Между тем он был одним из тех, чьи труды содержали теоретическое обоснование как музейной практики 1920-х гг., так и зарождавшихся тенденций последующих десятилетий.
   Публикуемые ниже тексты принадлежат ученым, чьи взгляды, мировоззрение, научные приоритеты сформировались еще до революции 1917 г., – философу Н. Ф. Федорову, искусствоведу И. В. Цветаеву, зоологу В. Ф. Котсу, этнографу Н. М. Могилянскому, историку И. М. Гревсу и др. Несмотря на разнообразие научных специальностей, всех авторов отличает огромная эрудиция, широта волнующих их проблем, прекрасное знание международного музейного опыта и многолетняя практическая работа в российских музеях. Принадлежащие их перу тексты, к сожалению приводимые в основном в извлечении, отражают основные направления музееведческой мысли этого самого плодотворного и яркого периода истории музейной науки, но отнюдь не исчерпывают всех смелых, ярких и плодотворных идей, зародившихся в те годы.


   Федоров Николай Федорович
   (1829–1903)


 //-- * * * --// 
   Религиозный мыслитель-утопист, представитель русского космизма. После учебы в Ришельевском лицее в Одессе (1849–1852) преподавал в училищах, работал в библиотеках. Почти четверть века (1874–1898) его жизнь была неразрывно связана с Румянцевским музеем, в библиотеке которого он работал. Яркая личность Федорова, грандиозность его идей привлекали к нему самых глубоких мыслителей: Л. Н. Толстого, К. Э. Циолковского и др.
   Основная идея учения Федорова, обобщенная в увидевшем свет уже после смерти мыслителя труде «Философия общего дела» (т. 1 – Верный, 1 906; т. 2 – Верный, 1913), – «проект» реального воскрешения всех когда-либо живших поколений («отцов») силами всех живущих людей («сынов»). Для осуществления этого «общего дела» люди должны объединиться, преодолеть вражду и на основе развития науки овладеть управлением всеми силами природы и космоса. В центре грандиозной федоровский утопии – идея музея как основы будущего всеобщего воскрешения и бессмертия. Музей в учении Федорова – не только реально существующее учреждение, сохраняющее под видом вещей память о «душах отошедших», но место средоточия всех сил, способных преодолеть «небратское» состояние и объединить человечество для «общего дела». Отвергая ценности буржуазного общества, критикуя город как средоточие пороков, вражды, забвения памяти предков, мыслитель располагает свой «идеальный музей» на селе, соединяя его с храмом, научной обсерваторией, школой и кладбищем. Музей противопоставляется выставке как символу буржуазного миропорядка и подчинения человека вещью. Наиболее полно федоровская концепция музея отражена в статье Н. Ф. Федорова «Музей, его смысл и назначение» (1 880–1 890-е), а также «Выставка 1889 года…» (1889), в которой мыслитель представляет проект гигантского «Музея третьего сословия», образная концептуальная система которого поражает размахом и современностью. Оригинальные и глубокие мысли о воспитательном значении музея, его происхождении, социальном значении, о сущности музейной вещи и необходимости объединения музея с научными, учебными и др. учреждениями, а также утопические музейные проекты определяют особое место, принадлежащее Федорову в науке о музее.


   Н. Ф. Федоров
   Музей, его смысл и назначение

   Наш век, гордый и самолюбивый (т. е. «цивилизованный» и «культурный»), желая выразить презрение к какому-либо произведению, не знает другого, более презрительного выражения, как – «сдать его в архив, в музей…». Уже по этому можно судить, насколько искренна благодарность потомства, например, к гениям-изобретателям, да и вообще к предкам, к которым обыкновенно так жестоки бывают современники. Во всяком случае почтение, выраженное «музейски», в нынешнем смысле этого слова, не лишено лицемерия и заключает в себе двусмысленность; а потому музей, в смысле презрения, и музей, в смысле почтения, это такое противоречие, которое нуждается в разрешении.
   <…> Если музей есть только хранилище, хотя бы даже почетное, то сдача в него, как в могилу, хотя бы и сопровождаемая художественным или ученым, т. е. мертвым, восстановлением, не может заключать в себе ничего хорошего, и в этом случае уничижительное значение, которое ему придается, имеет основание. Но если сдача в архив, как только в хранилище заслуживает презрения, а мертвое восстановление не удовлетворяет живых существ, то и оставаться в жизни такой, какова она есть, также не почетно: покой и смерть, вечный разлад и борьба – одинаковое зло; и лицемерие неизбежно, пока музей – только хранилище, только – мертвое восстановление, а жизнь – только борьба.
   <…> Но прогресс есть именно производство мертвых вещей, сопровождаемое вытеснением живых людей; он может быть назван истинным, действительным адом, тогда как музей, если и есть рай, то еще только проективный, так как он есть собирание под видом старых вещей (ветоши) душ отшедших, умерших. Но эти души открываются лишь для имеющих душу.
   Для музея человек бесконечно выше; для посада же, для фабричной цивилизации и культуры вещь выше человека. Музей есть последний остаток культа предков; он – особый вид этого культа, который, изгоняемый из религии (как это видим у протестантов), восстанавливается в виде музеев. Выше ветоши, сохраняемой в музеях, только самый прах, самые останки умерших, как и выше музея – только могила, если сам музей не станет перенесением праха в город или же превращением кладбища в музей.
   Наш век глубоко благоговеет перед прогрессом и его полным выражением выставкою, т. е. перед борьбою, вытеснением, и, конечно, пожелает вечного существования вытеснения, именуемого прогрессом, этого совершенствования, которое никогда не сделается даже настолько совершенным, чтобы уничтожить ту боль, которою это совершенствование, как и всякая борьба, необходимо сопровождается. И никак уже не дерзнет наш век представить себе, что прогресс сделается когда-либо достоянием истории, а эта могила, музей, станет восстановлением жертв прогресса в ту пору, когда борьба заменится согласием, объединением в деле восстановления, в котором единственно и могут примириться партии прогрессистов и консерваторов, борющиеся от начала истории.
   Второе противоречие современного музея заключается в том, что век, ценящий лишь полезное, собирает и хранит бесполезное. Музеи служат оправданием XIX веку; существование их в этот железный век доказывает, что совесть еще не совершенно исчезла. Иначе и понять нельзя хранения в нынешнем всепродажном, грубо-утилитарном веке, как нельзя постигнуть и высокой непродажной ценности вещей негодных, вышедших из употребления. Сохраняя вещи, вопреки своим эксплуататорским наклонностям, наш век, хотя и в противоречие с собою, еще служит неведомому Богу.
   <…> Однако уничтожить музей нельзя: как тень, он сопровождает жизнь, как могила, стоит за всем живущим. Всякий человек носит в себе музей, носит его, даже против собственного желания, как мертвый придаток, как труп, как угрызения совести; ибо хранение – закон коренной, предшествовавший человеку, действовавший еще до него. Хранение есть свойство не только органической, но и неорганической природы, а в особенности природы человеческой. Люди жили, т. е. ели, пили, судили, решали дела и сдавали их, полагая оконченными, в архив [235 - Или же остатки жизни, деятельности сами собою делались достоянием музеев, как кухонные, например, отбросы даже доисторических времен, попавшие в музеи.], вовсе не думая при этом о смерти и об утратах; в действительности же оказывалось, что сдача дела в архив и перенесение всяких останков жизни в музей были передачею в высшую инстанцию, в область исследования, в руки потомков, одному или нескольким поколениям, смотря по положению, по состоянию, в котором исследование находится, смотря и по тому, какого значения и распространенности исследование достигло. Высшей степени же своей оно достигнет тогда, когда сами решавшие дела будут и исследователями их, т. е. сделаются членами музея, иначе сказать: когда исследование сделается совокупным самоисследованием и, таким образом, приведет к тому, что за смертию воскрешение будет следовать непосредственно. Эта инстанция – не суд, ибо по всему, сданному сюда, в музей, восстановляется и искупляется жизнь, но никто не осуждается. Музей есть собрание всего отжившего, мертвого, негодного для употребления; но именно потому-то он и есть надежда века, ибо существование музея показывает, что нет дел конченных; потому музей и представляет утешение для всего страждущего, что он есть высшая инстанция для юридико-экономического общества. Для музея самая смерть – не конец, а только начало; подземное царство, что считалось адом, есть даже особое специальное ведомство музея. Для музея нет ничего безнадежного, «отпетого», т. е. такого, что оживить и воскресить невозможно; для него и мертвых носят с кладбищ, даже с доисторических; он не только поет и молится, как церковь, он еще и работает на всех страждущих, для всех умерших! Только для одних жаждущих мщения в нем нет утешения, ибо он – не власть и, заключая в себе силу восстановляющую, бессилен для наказания: ведь воскресить можно жизнь, а не смерть, не лишение жизни, не убийство! Музей есть высшая инстанция, которая должна и может возвращать жизнь, а не отнимать ее.
   <…> А потому мы и можем сказать, что от памяти, т. е. от всего человека, родились музы и музей; иначе сказать: как лингвистические, так и психологические исследования убеждают нас, что муза и музей современны самому человеку; они родились вместе с его сознанием. Следовательно, цель музея не может быть иною, чем цель хоровода и храма предков, в который и превратился хоровод, т. е. солнцевод, возвращавший солнце на лето, возбуждавший жизнь во всем, что замерло зимою. Разница здесь будет лишь в способе действия, который в хороводе и храме не имел действительной силы; действие же музея должно иметь силу действительно возвращающую жизнь, дающую ее. Это и будет, когда музей возвратится к самому праху и создаст орудия, регулирующие разрушительные, умерщвляющие силы природы, управляющие ими.
   Мы не преувеличим, конечно, если скажем, что музей, как выражение всей души, возвратит нам мир душевный, лад внутренний, даст нам радость, которую чувствует отец при возвращении блудного сына. Болезнь века и заключается именно в отрешении от прошлого, от общего дела всех поколений, что и лишило нашу жизнь смысла и цели, а в литературе породило Фаустов, Дон-Жуанов, Каинов и, вообще, мятежные типы, а в философии – субъективизм и солипсизм [236 - Солипсизм – форма субъективного идеализма, признающая реальностью только мыслящего субъекта, а остальной мир полагающая существующим только в его сознании.]. Когда не было разлада между способностями, тогда не было разъединения и между религиею (как культом предков), наукою и искусством (бывших также небесными и земными, как и подземными). Как сам человек был тогда цельным, здоровым существом, так не было разделения и в области знания и деятельности, не сокращавших своих областей, не ограничивавших их лишь настоящим, удовлетворением лишь животных хотений, как делается это ныне, ради выделения от религии, из вражды к ней. <…>
   Чтобы иметь мир внутренний и лад душевный, без которого невозможен и мир внешний, нужно быть не врагами своих предков, а действительно благодарными их потомками; недостаточно ограничиваться поминовением только внутренним, культом лишь умерших; нужно, чтобы все живущие, объединяясь по-братски в храме предков или музее, который имеет своими органами не обсерваторию лишь, но и астрономический регулятор, обратили бы слепую силу природы в управляемую разумом. Тогда не будет царствовать бесчувственное; не будет оно лишать жизни чувствовавшее; в воскрешенных поколениях объединятся все миры и откроется безграничное поприще для их союзной деятельности, и только она сделает внутренний разлад ненужным и невозможным. <…>
   Музей-собор будет наполняться, а собирание сделается всеобщим тогда только, когда самосознание будет не просто исследованием, а изучением причин разобщения ученых и неученых, причин, препятствующих всем сделаться членами музея, что, конечно, входит в вопрос о всеобщем родстве. Тогда и знание будет столь же неограниченно как всеобщее собирание, т. е. собор будет действительно вселенским, а знание в высшей своей стадии уничтожит, как сказано, разобщение миров восстановлением всех прошедших поколений.
   Музей есть не собирание вещей, а собор лиц; деятельность его заключается не в накоплении мертвых вещей, а в возвращении жизни останкам отжившего, в восстановлении умерших, по их произведениям, живыми деятелями. Знание отвлеченное не может быть всеобщею обязанностью, знание же причин, делающих нас врагами, не может не быть долгом для всех, так как оно не может остаться только знанием, а станет делом, религиею, примиренною с наукою. <…>
   Имеет ли право музей оставаться, по древнему определению, собором лишь ученых, трапезою только для знаменитых людей всей земли, <…> вместо того чтобы быть всеобщею евхаристиею знания?… По-христиански музей, очевидно, не собор только ученых, а собирание всех; назначение музея – быть «ловцом человеков» <…> Исследование же, т. е. наука, не может уже оставаться только отвлеченным знанием; она должна сделаться исследованием причин, препятствующих всем нам быть членами музея, исследователями, и соединиться воедино для отеческого дела. <…> Христианство не коснулось еще музея; всеобщее собрание еще не признано его обязанностью. Музей в его несовременном положении не соответствует даже и человеческой природе, которая разум делает общим свойством всех людей, тогда как исследование считается пока все еще принадлежностью только одного класса, интеллигенции, большинству же оставляется только низшая сила – рассудок, хитрость, которой не лишены и животные. Музей в настоящее время – не собор даже и ученых, ибо ученые общества опять составляют отдельные учреждения или, по крайней мере, неразделенность их с музеем не признается еще необходимостью. Музеи не составляют даже и одного Музея; они не достигли единства даже и в этом отношении, хотя такое единство необходимо для музея, чтобы не противоречить его сущности, ибо нынешние музеи, как собрания только вещественного, – коллекции чисто случайные. Какое могут иметь значение передача вещей, «сдача оконченных дел», построение памятников, если все это совершается не по определенному плану, не в видах достижения ясно намеченной цели, а по какому-то роковому закону, на который мысль человеческая не обращала, по-видимому, даже внимания и из которого она, во всяком случае, не сделала предмета исследования и знания. Мысль человеческая не составила и проекта собирания в видах достижения полноты его, чтобы избавить будущие поколения от необходимости разыскивать то, что должно бы быть сохранено, и что, однако, исчезло, хотя трудности таких разысканий мы ежедневно чувствуем. До сих пор остается загадкою, почему одно сохраняется, а другое исчезает, хотя и в самой слепой природе есть, по-видимому, стремление к сохранению. Музеи скорее рождаются, чем созидаются, потому что едва ли отдается вполне отчет в побуждениях, которыми руководствуются при учреждении музеев. Итак, музеи суть явления случайные, неповсеместные, рост каждого из них неправильный, непостоянный, не непрерывный, а внутреннее распределение предметов в них представляет скорее случайный сброд, чем правильное собирание; так что определение, которое можно дать нынешнему музею, будет более идеальное, чем соответствующее действительности, хотя и это идеальное определение далеко не будет соответствовать тому, чем должен быть музей.
   Музей пассивный, музей как изображение, как подобие мнимого воскрешения, как только хранилище, есть музей идеальный лишь в том смысле, что для него совершенство невозможно. С одной стороны, музей есть образ мира, вселенной видимой и невидимой, умершего и еще живущего, прошедшего и настоящего, естественного, произведенного слепою силою, а также и искусственного, произведенного полусознательною силою народов. С другой стороны, музей есть произведение ученого и интеллигентного классов, труда умственного при помощи физического труда народа. Этот труд, однако, – не сама история, а лишь ее подобие. Нынешний музей, идеально представленный, может быть назван книгою, библиотекою, иллюстрированною картинными и скульптурными галереями и вообще всеми вещественными произведениями, от периода эолитического до нашего, ново-железного или стального, как можно его назвать. Нынешний музей – это как бы книга, поясняемая демонстрациями физических кабинетов и химических лабораторий, разросшихся в особые институты<…>. Зоологические и ботанические сады, как образ флоры и фауны всей земли с идеальными геологическими разрезами, суть также наглядные предметы, без которых непонятна книга, как и сами эти предметы непонятны без книг. Это, однако, не значит, что для зоологических и иных садов нужны только зоологические сочинения; это значит, что и самые зоологические сады и сочинения составляют лишь часть истории знания и действия человеческого. Астрономические и метеорологические обсерватории, объединяя все в себе, завершают пояснение книги. Книга же эта есть история; но это значит, что в книге нужно видеть не одни лишь личные, субъективные мнения: в ней выражается сам автор; за книгою стоит сам написавший ее, т. е. род человеческий. Кто не видит за книгою автора, чья мысль не переходит от произведения к тому, кто произвел его, тот не действует нормально ни в умственном, ни в нравственном смысле, тот поступает не по-сыновьему. Музей и с предметной стороны есть (совокупность лиц), само человечество в его книжном и вообще вещественном выражении; т. е. музей есть собор живущих сынов с учеными во главе, собирающий произведения умерших людей, отцов. Задача музея поэтому естественно восстановление последних по первым.
   <…> Музей, оставаясь хранилищем, не только не может достигнуть идеальной полноты, но и тем менее будет соответствовать идеальному о нем представлению, чем жизнь будет более развиваться. И это понятно! Чем более человек будет подвигаться по пути нынешнего промышленного прогресса, чем более будет сдавать в музей вещей, тем более будет требоваться места, сил и средств для хранения, и в то же время тем менее, сравнительно, будет попадать их в музей <…>. Не принимать же, уничтожать что-либо, хотя бы то были даже вывески, объявления, рекламы <…>, значит отказаться от самого существенного свойства музея – быть выразителем духа времени, не говоря уже о том, что принимать лишь одно достопримечательное, значит присваивать себе право судьи и привилегию знания истины и, по своему произволу, одним давать бессмертие, а других лишать его. Но какое право имеет музей отказывать в помещении, например, даже всех выходящих из моды костюмов, которые изменяются, однако, не только по временам года, но даже и по часам дня? Собрание таких костюмов есть тот же этнографический музей, если не выключать из среды народов класс тех людей, что изменяют свои одежды не по сезонно только, но, и по часам дня? Отказываться музею от хранения костюмов равнялось бы отказу орнитологического музея от хранения птиц в оперении, равнялось бы хранению птиц лишь общипанными, т. е. без перьев. Это было бы тем более непонятно, что для человека, признающего в жизни единственною целью наслаждение, в костюмах заключается конечная цель современной жизни <…>. Если же музей все это будет хранить, то, даже обратив всех производителей в хранителей, музей все же не мог бы вместить всех плодов этого печального производства, этого позора человечества.
   Невозможность единства для музея подобия, музея идеала, музея знания, а не действия. Еще меньшую возможность имеет музей привести в порядок свое собрание, дать ему единство. Если он явится верным изображением прошедшего и настоящего, он будет изображением не единства, а раздора. Строгая классификация невозможна в музее потому же, почему она невозможна и в науке, как в естественной, так и общественной, невозможна по причине отсутствия в мире (вернее, по причине утраты им) разумного единства, такого, при котором мир, в смысле согласия, не нужно было бы отличать от мира, в смысле вселенной и человечество было бы действительно одним родом, братством, родством, причем психическая классификация тем легче понималась бы, чем интенсивнее она бы чувствовалась. Единство нужно дать, а не искать там, где его нет; точно так же, как и предсказания нужно заменить действием, потому что только то мы можем безошибочно предсказать, что можем сами сделать; (так, для нас легче было бы, возможнее устроить метеорическую регуляцию, чем с полною уверенностью предсказывать погоду).
   Музей как верное изображение современного мира есть образ розни и вражды; но самое создание музея, самое собирание предметов вражды указывает уже на необходимость согласия, указывает уже и цель объединения.
   <…>

   Каждое учреждение не может не иметь вещей, вышедших из употребления, и может хранить их, но может и выбрасывать, и даже должно будет, наконец, бросать их по недостатку места. Физические и химические институты, обсерватории и т. п. имеют склады таких вещей; и каждая старая церковь имеет свой музей на чердаках и т. п. местах, что, конечно, почти равняется выбрасыванию. Но если музей в его полноте и ясной систематичности невозможен, то потому именно, что нужно и возможно воскрешение всего умершего, а не вещественное только или мнимое его изображение. И понятно! Пока будет человек ставить себя образцом животного, т. е. жить только настоящим, видеть свою цель единственно в наслаждении, до тех пор и распадение будет идти в возрастающей прогрессии и нельзя будет сообщить единства ни знанию, ни искусству, ни вообще деятельности человеческого рода, и тем более невозможно будет водворить единство между настоящим и прошедшим, между детьми и отцами; род человеческий будет делать то же, что и природа, которая прахом отцов питает потомков; да человек отчасти уже и делает это: образами отцов он покрывает горшки.
   Музей есть выражение памяти общей для всех людей, как собора всех живущих, памяти, неотделимой от разума, воли и действия, памяти не о потере вещей, а об утрате лиц. Деятельность музея выражается в собирании и восстановлении, а не в хранении только; он не может быть пассивным, сострадательным, равнодушным выражением раздора и безучастным к утратам, из него происходящим; он не может быть и собором идеалистов, безучастных к раздору и к утратам, живущих воспоминаниями вне мирного существования и жаждущих возвратиться в него, как это было в музее Платона. Музей не может быть собором и идеалистов, поддерживающих то самое, что приводит к раздорам и утратам; и не может быть он, наконец, и хранителем памятников раздора; как это видим в товарных кабинетах, промышленных музеях, юридических архивах, служащих выражением не памяти доброй, а злопамятства.
   Музей не может быть собором только ученых и художников; он не исключает себя из царства Божия; напротив – орудие закона Божия. Что христианство произвело внутренне, идеально, духовно, то музей производит материально. Музейское знание есть исследование причин небратского состояния, как ближайших, так и дальних, второстепенных и основных, общественных и естественных; т. е. музей заключает в себе всю науку о человеке и природе, как выражение воли Божией и как исполнение проекта отечества и братства. Таким образом музей не сокращает пределов знания, а только уничтожает разрыв между знанием для знания, как это ныне есть, и нравственностью, ограниченною в настоящее время личным и временным делом. Исследование причин небратского состояния и есть обнаружение причин страдания и смерти, препятствующих людям разных классов и народов составить один музей-собор; это исследование причин разделения между «специалистами» – знатоками и народом, т. е. между учеными и неучеными. Это не социология, не социальная механика и физика; это наука о небратском состоянии, как факте; дело же музея есть собирание посредством исследования причин небратского состояния, и это тоже – не социология, а братское дело, не республика (respublica), а ресфратрия (res fratria), осуществление братства.
   <…> Музей, как мы видели, не может быть только хранилищем; он должен быть и исследованием: это – собор всех ученых обществ. С другой стороны, музей не может быть ни читальнею, ни зрелищем; он не должен служить для пониженного, так называемого популярного образования. Таким образом, музей становится между учеными, производящими постоянную, систематическую работу исследования, и всеми учебными заведениями; посредством их он собирает всех неученых и все младшее поколение, чтобы ввести их в область исследования, производимого учеными. Иначе сказать, музей есть исследование, производимое младшим поколением под руководством старшего <…>. Он может быть открыт для всех только путем учения; вход в него ведет чрез учебные заведения, чрез которые только и может производиться собирание, так как воспитание и есть само собирание. <…>
   <…> Сдача всякого дела в музей есть пересмотр его в духе отеческом и братском в последней инстанции. Музей есть церковь, но такая, которая обещает не успокоение от треволнений жизни, как платонизирующее христианство, и не нирвану, как буддизм, а делает всех причастниками умиротворения. Если музей, с одной стороны, принимает в себя людей интеллигентных должностей и профессий, а с другой стороны, и ученые музея принимают на себя соответствующие своим наукам должности или профессии, – в таком случае музей становится в новое отношение к обществу, и интеллигенция, в нем сосредоточенная, перестает быть только мыслящим классом; она делается учащим и руководящим сословием, и уже не самочинным, а по праву.
   Музеи, как перевод города в село. Когда ученые станут деятелями, служилым сословием, а служащие всех ступеней – исследователями, тогда музейское дело станет государственным или, вернее, превращением государственного в отечественное. Когда деятели вместе с учеными сделаются исследователями государства, как небратского общества, а исследователи «ученые» вместе с деятелями станут исполнителями проекта братства, тогда музей станет общим местом исследования государства, как небратства и не отечества; государство же приступит к применению проекта братства, начнет обращаться в отечество, т. е. то, чем оно называется уже и в настоящее время, но чего в нем пока еще нет. Содержанием этого дела будет решение всеобъемлющего вопроса о переходе от города к селу. То, что было сказано о городе вообще, то самое совершают и музеи всей совокупной системы городов, как уездных под руководством губернских, так и сих последних под руководством центральных. Одушевленные единодушным желанием устранения городских и мануфактурных соблазнов и желанием освобождения от естественных бедствий, города, музеи или единый музей входят в союз земледельцев-естествоиспытателей, сынов. Музей, нераздельно от храма, есть сила, переводящая общество из юридико-экономического строя в родственно-нравственный. Обращая силы, растрачиваемые в борьбе гражданско-экономической, на общее дело и по останкам, сохранившимся от этой борьбы, восстановляя образцы погибших в ней, музей воспроизводит погибших телесно, действительно, путем регуляции природы.
   <…>

   Печатается по: Федоров Н. Ф. Из философского наследия (Музей и культура). М., 1995. С. 16–124. (Сб. Музейное дело, вып. 23).


   Н. Ф. Федоров
   Выставка 1889 года,
   или Наглядное изображение культуры, цивилизации и эксплуатации, юбилей столетнего господства среднего класса, буржуазии или городского сословия, и чем должна быть выставка последнего года XIX века или первого года XX, точнее же, выставка на рубеже этих двух веков; что XIX век завещает XX?

   К проекту юбилейной столетней выставки [237 - Роскошь, представляемая выставкою даже как будощность мира, в смысле участия в ней всех, есть тем не менее преступление, преступление против бедных еще живущих и, главным образом, против всех умерших (как бедных, так и при жизни небедных), приводя к их забвению, совершенному оставлению, пренебрежению; преступление самое великое и тем не менее извинимое, как баловство, шалость несовершеннолетнего ребенка, подающего большие надежды.] Если человек XIX века отрекся от веры в небесное царство, от града Божия, отказался, можно сказать, от надежды и на земное счастье, от веры в царство земное, в град человеческий (пессимизм), то чем будет выставка, подводящая итоги этому веку? Она должна быть критикою его, а не панегириком, тем более что выставка 1889 года [238 - Всемирная выставка 1889 г. в Париже.] была изображением земного града– над созданием, осуществлением или улучшением которого так бесплодно трудился XIX век, была изображением этого города в панегиристическом смысле; поэтому разбор выставки 89 года и покажет, чем должна быть выставка, имеющая завершить XIX и начать XX век. Выставку 89 г. можно признать последним или, точнее, полным выражением господства третьего сословия, городского по преимуществу, апогеем, кульминационным пунктом господства этого сословия, за которым хотя и может последовать много других выставок, но они будут выражать уже упадок, вымирание третьего сословия. <…> Последующие выставки будут выражать и вымирание не одной только Франции; а потому выставке 89 г., которая есть лишь непосредственное, бессознательное выражение духа времени, т. е. господствующего ныне класса, нужно бы обратиться из временного в постоянный памятник буржуазной эпохи, в музей, как сознательное воспроизведение отходящего времени, такое воспроизведение, из которого можно было бы понять, кому или чему служило третье сословие. Наша местная, всероссийская мануфактурно-художественная выставка 1882 года [239 - Всероссийская художественно-промышленная выставка 1882 г. в Москве.] была близка к истине, она почти открыла, кому служило и служит то общество, выражением которого была всемирная выставка 1889 года, она открыла это, поставив при самом входе на выставку изображение женщины (или, лучше, дамы, барыни, гетеры, будет ли это наследница Евы, Елены, Пандоры, Европы, Аспазии…), в наряде, поднесенном ей промышленностью всей России, из материй, признанных, вероятно, наилучшими из всех, представленных на выставку, изображение женщины, созерцающей себя в зеркале <…>, и, кажется, сознающей свое центральное положение в мире (конечно, европейском только), сознающей себя конечною причиною цивилизации и культуры; изображение женщины в обстановке (в будуаре), представляющей в малом виде все произведения не только получившие место на выставке, но и признанные наилучшими, произведения премированные (мебель, мыло, духи, книжки в великолепных переплетах, в женских, можно сказать, нарядах, это не те кожаные переплеты с медными застежками, как у церковных книг, и проч., и проч., и проч.); так что эта женщина со всею ее обстановкою должна бы быть произведением самой выставочной экспертизы, а между тем она была произведением инстинктивным, ненамеренным, была произведением нашего крайнего простодушия; Запад слишком хитер, чтобы откровенно признать эту истину. Немногое оставалось выразить, чтобы показать, кому служит то общество (Западная Европа и Франция), которому подражала Россия, создавшая в 1882 году свою местную выставку; немногое оставалось, чтобы сказать, что вся культура есть культ этого идола, который поставлен был при входе.
   <…>

   Музей, как памятник протекшего столетия, как всякий музей, должен иметь в основе своей книгу, или литературу, созданную временем с 1789-го по 1889-й год, или вернее – с 1750-го года, т. е. от начала знаменитой Энциклопедии [240 - Энциклопедия – «Энциклопедия, или Толковый словарь наук, искусств и ремесел», выдающийся памятник культуры эпохи французского Просвещения. Организатор и редактор издания – Д. Дидро. Выходила в 35 томах в 1751–1780 гг.]. <…> Энциклопедия, этот словарь модных слов, превративший сухое, школьное знание в популярное, т. е. бесплодное в науке и разрушительное в жизни, в обществе, в котором изменения совершаются не путем эволюции, но и путем революции, т. е. или слепым, или же насильственным, злым, путями, свойственными несовершеннолетним, Энциклопедия имела целью поднять третье, т. е. промышленное сословие, а потому Музей 1889 года и должен служить памятником этому сословию. Господство промышленности основано на отречении от града Божия, от будущей небесной жизни, от жизни со всеми отцами, ради земного благополучия, ради материального и нравственного (?!) благосостояния большинства («большинства» прибавлено для того, чтобы придать некоторое нравственное значение промышленности, и не сказано «всех» – из боязни впасть в утопию), ради благосостояния, которое и должна дать промышленность, вспомоществуемая наукою и искусством. Энциклопедия, и вообще XVIII век, и была пропагандою этого отречения от небесного и замены его земным, пропагандою в популярной форме, завершением мысли предшествовавших трех веков. Само собою разумеется, что под собранием книг должен не скрываться, а открываться собор их сочинителей, т. е. подобных нам людей, способных, следовательно, ошибаться. Помня же это, мы обеспечиваем себя от опасности принять мнение за истину, а вместе с тем и отдаем должное автору, не останавливаемся на вещи, или книге, но восходим к лицу ее сочинителя, делая его предметом общего поминовения, чтим его со всеми другими отцами в свите, так сказать, Бога всех наших отцов. Несмотря на безбожие многих из этих авторов, несмотря на их неверие в будущую жизнь или, вернее, на их отчаяние в ней, каковы, например, энциклопедисты, поминовением их полагается начало их будущности. Библиотека есть или должна бы быть культом не книг, а сочинителей этих книг, но культом в духе истины, т. е. исследованием. Библиотека должна быть не читальнею, не местом для чтения ради забавы, а местом исследования, должна быть не четьи минеями, а минеями исследования и, конечно, подобными Макарьевским, в которых под днями памяти святых помещены не только жития, но и все произведения этих святых. Только календарнохронологическое расположение и может быть сообразным цели музея, как памятника, места поминовения, исследования. Исследование же может заключаться лишь в восстановлении сочинителя по сочинению, автора по его произведению. Сам музей есть лишь разнообразная иллюстрация к книге, т. е. восстановление авторов, их жизни, всеми средствами наук и искусств; а потому Музей третьего сословия, музей французский 1889 года, в основу которого должна быть положена Энциклопедия (Энциклопедия, которая прежде, чем сделаться книгою, была остроумным, банкетным разговором, была проектом промышленного государства, т. е. земного счастия, проектом царства женщин; и создавалась под влиянием женщин), сам Музей, имеющий такую основу, должен быть изображением этого царства, господства женщин, господства не тяжелого, но губительного.
   Ассамблея, бал, как введение, приготовление к брачному пиру, со всею их обстановкою, есть произведение промышленности, ее цвет, корни которого кроются в глубоких рудниках, шахтах; это всемирная промышленность в ее потреблении; изображение же фабрики и завода, поставленных под ассамблеею, было бы изображением всей индустрии в ее производстве и добывании. Высшее, основное европейское искусство есть искусство одеваться, искусство половой борьбы, полового подбора, которое и создало промышленное государство; тогда как искусство эллинское, парнасское или олимпийское, искусство гимнастическое (нагое, безодежное) служило приготовлением к военному государству и создало его, военное государство. Полным проявлением, выражением, выставкою гимнастического искусства были олимпийские, пифийские и другие подобные игры, приготовлявшие к внутренним и внешним войнам и дававшие содержание пластике, поэзии и другим искусствам. Греки дорожили красотою тела, а европейцы дорожат красотою одежды; наши выставки заменили греческие игры, но только ассамблеи и балы служат поприщем для высшего проявления искусства одеваться, причем одевание не ограничивается одними лицами, одевают даже вещи, все облекается в благолепие тления, непрочности, а потому только в форме ассамблеи выставка и получит смысл. Тут явится вся промышленность, но не в виде склада, ибо при устройстве выставок (обращаемых потом в Музеи) в виде складов будущему нашему потомству нельзя будет и понять назначения многих из наших вещей, а как не поделиться с потомством своими игрушками, своими забавами; на выставке же в форме ассамблеи мы видим все произведения исполняющими свое назначение, влияющими на человека, подчиняющими его себе, держащими его в вечном детстве, несовершеннолетии, расслабляющими его тело, уродующими его душу. В вещах, таким образом расположенных, видим изобретателей и производителей нижнего этажа (в изображении фабрики и завода), а в лицах, как будто пользующихся вещами, видим господство вещей над людьми. Ассамблея есть не собор только женщин, одетых промышленностью по их вкусу и заказу, и не съезд только их одних (пешком туда не ходят, а ездят в экипажах и притом таких прекрасных, как игрушки, эти игрушки, стоящие у ассамблеи, и составят экипажный отдел выставки), ассамблея и не собор также или съезд лишь мужчин, одетых по вкусу женщин, т. е. женихов всех возрастов, от детского и до молодящейся старости (ибо в царстве женщин молодость есть добродетель, а старость – порок, в царстве женщин, в царстве прогресса дети господствуют над отцами, т. е. молодое превозносится над старым), ассамблея есть поприще полового подбора, ибо женщина, пользуясь всеми произведениями фабрик и заводов для соблазна мужчин, заставляет и сих последних пользоваться произведениями тех же фабрик и заводов, чтобы и в свою очередь, путем соперничества друг с другом, действовать на нее, на женщину. Экипажи, мебель и, вообще, все ассамблейное суть игрушки, но не для взрослых, как это говорят некоторые в осуждение, а именно для несовершеннолетних, как бы стары они ни были; это несовершеннолетие и служит владельцам, или рабам, этих вещей-игрушек оправданием. Таким образом и совершенствуется европейское искусство одевания, соответствующее оперению в царстве животных, вызываемому также половым подбором, т. е. это торжество женщины и поражение мужчины, смягчение нравов или прогресс, на светском языке, и падение человека – на языке религиозном. Ассамблея видит счастие в сближении полов, совершенно отделяя его от рождения, т. е. признает брак союзом не для деторождения, а для наслаждения, и, боясь смерти, ассамблея стара-ется уверить себя, что смерти нет. Такое отделение сближения полов от рождения хотя и не уничтожает рождения совершенно, приводит, однако, к вырождению и вымиранию. Ассамблеи – костюмами, своею женоподобною наружностью, романическою литературою, эротическою поэзиею, музыкою, танцами, знанием и всеми искусствами, прилагаемыми к ассамблейному делу, возбуждают половые страсти, приводят к преждевременной зрелости, к истощению. Ассамблеи есть общество эмансипированных женщин, т. е. освобожденных от власти родителей и забывших отцов (блудные дочери), подчинивших себе мужчин (сынов), которые также забыли отцов (блудные сыны).
   Фабрики, подчиняясь женщинам, имеют и у себя рабов, рабы эти – все общества естествознания и вообще – ученые общества, ибо фабрика заставляет даже археологов извлекать из старых рукописей и памятников орнаменты, которые и употребляет так же, как орудия полового подбора; поэтому ни академии, ни университеты не могут быть представлены на выставке или в музее, как изображении города, посада или царства женщин, на одной высоте с ассамблеями или рядом с фабрикою, они должны быть поставлены ниже первых и сзади последних, самую же нижнюю и заднюю часть займут чистые, т. е. не прикладные науки; ближе к фабрике станут прикладные науки, а самое высшее место на заднем дворе наук и искусств должно быть отведено опере и балету; Оффенбах и есть Гомер этой поэзии; но если Гомер отец поэзии, то Оффенбах – блудный ее сын, и если женщины в промышленном государстве – царицы, то танцовщицы и певицы – богини, а опера и балет – святая святых в псевдо-религиозном культе женщин. Самое же низшее, самое последнее место в этом царстве, не признающем ни старости, ни смерти, а старающемся лишь скрыть их, в этом царстве очень рано стареющих и очень рано умирающих и даже вымирающих (как Франция, идущая во главе цивилизации, что ожидает и другие народы, идущие вслед за нею), самое последнее место в нем занимают музеи, как остатки культа предков, музеи, которым в наше время, т. е. музеям XIX века, остается быть лишь собранием ветоши, так как в царстве женщин, в том царстве, где одеваться составляет высшее искусство, больше всего ценят тряпки; занятые тряпками, т. е. живым делом, как это кажется людям нашего времени, они с гордостью смотрят на археологов, занятых ветошью; как не сказать нынешнему поколению: не гордись, тряпка, завтра будешь ветошкою! Четвертым сословием музеи и совсем будут уничтожены, если только это возможно; самим же предкам, т. е. кладбищам, и ныне нет места в городе, они вынесены далеко за город. А между тем все деятели 1789 года уже поглощены кладбищем, и весь период с 1789 г. по 1889 г. стал достоянием истории, сдан в архив и восстановляется всесторонне в книгах и в других произведениях искусства, словом, делается музеем. Погребальному искусству, искусству придавать мертвому вид живого, было ли дано место на выставке, так как и в этом искусстве существует прогресс?! Если женщине дано место при входе на выставку, то почему бы обществу похоронных процессий не отвести место при выходе и при том тотчас за медицинским и хирургическим отделами, указывающими на вечность болезни и смерти, что, по учению прогресса, считается явлением естественным, неизбежным, нормальным. Погребальным принадлежностям нельзя во всяком случае отказать в месте на выставке, будет ли она, т. е. выставка, выражением истины и действительности или же только стремлением скрыть прискорбную истину, горькую действительность: похоронное или погребальное искусство в современном его состоянии есть величайшая фальсификация, стремящаяся самой смерти придать вид жизни и мертвому образ и подобие живого; у нас в этом отношении ограничиваются употреблением ароматов, обманывая тем только обоняние, а в Париже пошли дальше, там белят и румянят мертвеца, стараясь представить его не только живым, но и вполне здоровым, даже цветущим; в Париже обманывают не только обоняние, обманывают и зрение, хотят отвести даже глаза. <…>
   Ассамблея есть изображение третьего сословия, уравненного с первыми двумя, усвоившего образ жизни первых с различиями, которые заметны, доступны только для знатоков дореволюционного аристократизма, находящих в его подражателях что-то мещанское. Нижний этаж, поставленный под ассамблеею, занимает четвертое сословие. Ассамблея – это пир третьего сословия, пир, следовательно, над вулканом; ассамблея для третьего сословия то же, что для четвертого трактир и дом проституции, только в менее откровенной и более утонченной форме. В таком положении четвертого и третьего сословий и выражается взаимное их отношение. Нижний этаж должен быть изображением надземной фабрики и подземного завода или, вернее, копи (каменноугольной шахты), грозящих постоянными стачками; а этих изображений и нет, обыкновенно, на выставках, хотя копи составляют основу, корень, глубочайший фундамент промышленных государств, но основу вулканическую, а потому изображение этой основы в связи со всем остальным дало бы надлежащее представление о всей непрочности этих государств.
   Для изображения четвертого сословия мы пользуемся мыслью знаменитого Лекки [241 - Лекки Уильям Эдуард Хартпол (1809–1898) – английский историк, автор книги «История европейской морали».], который, утверждая, что основание каждой фабрики непременно увеличивает пьянство и разврат, и со временем, как он уверен, статистика будет в состоянии точно определить это увеличение, вместе с тем говорит, что всякий, все общество одобрит, тем не менее, основание новой фабрики; и говорит это писатель, избравший своим предметом этику, нравственность. Одобрит основание новой фабрики, конечно, и правительство, но вместе с тем усилит полицию, увеличит мирный состав войск, не оставит без увеличения и судебные трибуналы и с помощью статистики также с точностью определит необходимую степень увеличения всего этого. На основании мысли Лекки нижний этаж может быть изображен так: первое, т. е. центральное, место займет фабрика и завод с необходимыми придатками, т. е. с трактиром (пьянство и разгул), с одной стороны, и домом проституции (разврат) – с другой; торговый магазин с его вывесками будет представлять фасад этого здания; фасад – это казовая сторона, товар лицом, представленный купеческим искусством; фабрика же, где люди на шесть дней превращаются в клапаны и т. п. орудия, с трактиром и домом проституции, где фабричные проводят седьмой день, это изнанка; но самое заднее место за фабрикою и ее придатками, на заднем дворе фабрики займет, должен быть помещен университет и все ученые, художественные и учебные заведения. Ученое сословие, деля барыши с третьим сословием, т. е. участвуя в обращении принадлежащих к четвертому сословию, фабричных рабочих, в машины, в клапаны, так сказать обезглавливая их на все шесть дней недели, показывает вид, будто принимает горячее участие в рабочих, и в седьмой день занимает их популярными чтениями, т. е. как бы возвращает им на этот день голову, которая для рабочих таким образом то же, что шляпа, которую надевают по праздникам. Участвуя в действительном порабощении, в действительном обезглавливании людей четвертого сословия, ученые дают им мнимое, поддельное, популярное просвещение вместо действительного участия в познании и вместе с тем освобождают их от предрассудков, т. е. от религии, заменяя авторитет духовенства своим собственным. Те же ученые, которые не успели еще войти в долю с третьим сословием, те стараются вооружить четвертое сословие против третьего. Описанная группа зданий будет служить выражением политико-экономической мудрости посада, эксплуатирующего село; против же этой группы должна быть расположена другая группа зданий, состоящая из казармы для войск, из полицейских частей, суда, тюрьмы, как необходимое дополнение к учреждениям, сложившимся в первую группу; и эта вторая группа зданий будет выражением политико-юридической мудрости посада, города, вспомоществующей промышленно-торговому классу, совокупно с рабочим классом, в эксплуатации села, или пятого сословия, потому что город относится к селу как хищник, или как плотоядное к травоядному. Душу этого города составляет прогресс, прогресс промышленно-торговый, постоянно усиливающий внутреннюю борьбу, и прогресс полицейско-судебныхучреждений, обязанных сдерживать борьбу, предупреждать столкновения путем постоянного наблюдения, путем наказания тех, которые выходят за пределы личной свободы, допускаемой законом.
   Таким образом, город есть общество, находящееся под надзором постоянно усиливающимся, общество, держащееся карою наказаний; это не братство, а гражданство, не отечество, а безродное государство, и на выставке город может и должен быть представлен: изнутри острогом или тюрьмою, где собраны всевозможные орудия наказаний, в смягчении которых нынешние прогрессисты-криминалисты видят ошибку сентиментального XVIII века, извне же город должен быть изображен крепостью, представляющею все усовершенствования в наступательных и оборонительных орудиях войны, это прогресс военный. Выставка и должна быть изображением трех прогрессов – милитарного, юридического и экономическо-индустриального, т. е. изображением того, что есть, изображением действительности, или того, что не должно быть.
   <…> Выставка и Музей, или кажущееся (Выставка) и действительное (Музей), действительное, скрываемое под внешним блеском четырех-векового прогресса, Музей, раскрывая действительное, раскрывает и то, что должно быть. Музей не отрицание лишь Выставки как лжи и порока, но и указание, проект истинного и действительного. Выставка есть произведение гуманизма, а Музей – произведение сынов человеческих.
   Проект юбилейной выставки XIX века есть проект наглядного изображения – XIX или даже, точнее, четырех последних веков, изображение этих веков не хвалебное, не такое, какими они кажутся, не казовое, а изображение их, т. е. так называемой новой истории (гуманистической) в ее истине и действительности, в истине и действительности отрицательной; проект же Музея не гуманистического, а сынами отцам воздвигаемого, который не ограничивается хранением останков прошедшего, но присоединяет к хранению наблюдение и текущего для восстановления протекшего, проект Музея есть проект изображения действительности в положительном смысле – изображение того, что должно быть, в противоположность Выставке, которая есть изображение того, что не должно быть, т. е. такой музей, каким он здесь проектируется, есть то, во что должна обратиться Выставка.
   <…>

   Печатается по: Федоров Н. Ф. Из философского наследия (Музей и культура). М., 1995. С. 241–280 (Сб. Музейное дело, вып. 23)



   Цветаев Иван Владимирович
   (1847–1913)


 //-- * * * --// 
   Филолог и искусствовед, музейный деятель. Сын сельского священника, получил духовное образование; затем учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Первые полтора десятилетия его научной жизни принесли ему славу специалиста по античной филологии, а последующие два с лишним – создателя одного из лучших музеев мира, рождение которого стало возможным благодаря счастливому сочетанию дарований Ивана Владимировича как ученого, преподавателя и музейщика.
   С 1882 г. одновременно с преподаванием в Московском университете на кафедре римской словесности Цветаев сотрудничал с Московским публичным и Румянцевским музеем. Став профессором кафедры теории и истории изящных искусств, он убедился, что обучение студентов требует значительно более тесного их общения с памятниками искусства. Поэтому, принимая на себя заведование Кабинетом (музеем) изящных искусств и древностей Московского университета, Цветаев приступает к его реорганизации с целью создания первого в России учебного художественного музея, который одновременно призван стать центром эстетического просвещения народа. Музей изящных искусств им. императора Александра III при Московском университете (ныне Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина) открылся в 1912 г., и Цветаев стал его первым директором.
   В сборник включен текст, отражающий историю создания музея (1912). Это история благородных проявлений со стороны просвещенной части русского общества, ответившего на призыв Цветаева, который прозвучал на Первом съезде русских художников и любителей художеств (1894).


   И. В. Цветаев
   К истории созидания музея

   Мысль об учреждении «Эстетического Музея» при Московском Университете <…> принадлежит княгине Зинаиде Александровне Волконской, рожденной княжне Белосельской-Белозерской [242 - Текст проекта 3. А. Волконской публикуется в наст, сборнике.]. В конце 20-х годов XIX в. эта замечательно даровитая и разносторонне образованная русская аристократка, живя в Риме, горячо мечтала о создании для Москвы коллекции образцов скульптуры и много хлопотала в правительственных кругах Петербурга и Москвы об осуществлении своей идеи, поддерживаемая в этом как отечественными, так и иностранными художниками и учеными. <…> И не ее была вина, что сильные лица России того времени не помогли осуществлению этого женского проекта, для исполнения которого, в ту пору, не нашлось ни в Москве, ни в Петербурге и 5000 руб., при начале дела тогда требовавшихся.
   Разочарованная в своих мечтах, княгиня Волконская должна была оставить эту, живо ее охватившую, заботу; но счастливая мысль ее не пропала даром для профессоров Московского Университета Погодина, Шевырева, Буслаева, Леонтьева и Герца, а равно и для москвича по рождению литератора Вас. П. Боткина, из которых каждый или горячим словом, или <…> деятельной практической работой, а В. П. Боткин денежным вкладом, способствовали, по мере сил, заложению первых камней Музея Изящных Искусств при первом Русском Университете.
   На эту пропаганду мысли о Музее и на первые шаги ее осуществления ушли 50 лет, и в начале 1889 г. так называвшийся до тех пор Кабинет Изящных Искусств нашего Университета, кроме значительного собрания монет и небольшого числа греческих расписных ваз и мелких древностей, заключал 58 гипсовых отливов с памятников скульптуры греческого и римского производства.
   Новая пора для этого дела началась в конце 80-х гг., когда ясно обозначились искренние симпатии московского общества к созданию при здешнем Университете Музея Искусств – и притом в более серьезных размерах и по более широкому плану.
   Замечательную черту в росте этого предприятия представляет особенное участие здесь русских женщин. Если первая мысль об «Эстетическом Музее» для Москвы родилась в голове княгини Волконской, то первая значительная денежная жертва на осуществление этой идеи (150 000 руб.) была принесена, в 1894 г., В. А. Алексеевой, москвичкой купеческого круга. <…>
   Женское участие в судьбе начавшегося собирания Музея с тех пор проходит красной нитью до самого конца, чтобы не сказать до последних часов этой подготовительной работы. <…>
   В течение 18 лет созидаемый Музей имел счастье пользоваться неизменным покровительством Е. И. В. Великой Княгини Елизаветы Федоровны, особенно живо принимавшей к сердцу нужды и пользы Музея в исключительно важные моменты этого предприятия. Покровительству Ее Высочества Музей обязан получением приобретенной в казну большой коллекции древностей В. С. Еоленищева на вечное хранение. А это сразу обратило внимание на еще не открывшийся Московский Музей специалистов всего образованного мира и дало ему возможность не только получить в число сотрудников египтолога – профессора Б. А. Тураева, но и ко дню своего открытия выступить с началом издания и объяснений памятников этой именитой коллекции – роскошного и ученого издания, обещающего Музею доброе имя не в одной России. <…>
   Русским женщинам обязан Музей постройкою больших и величественных зал, а также дарами значительных художественных коллекций. Ранее других увлеклась идеей сооружения Музея покойная М. А. Цветаева, рожденная Мейн. Имевши случай подробно изучать университетские музеи Англии, Франции и Еермании, она составила первый проект здания, применительно к королевскому Музею Скульптуры в Дрездене <…>; она принимала непосредственное участие в составлении обширной программы скульптурных коллекций, под чарующим впечатлением оригиналов, хранящихся в главнейших музеях Европы; для ознакомления с ходом каменных работ М. А. в 1902 году ездила на Урал и жила там на ломках мрамора, производившихся за счет Музея. Сроднившись, в течение многих лет, с задачами предприятия и уносимая злым недугом далеко от Москвы и России, она тосковала на чужбине при сознании, что ей не суждено более увидеть своего дома и Музея, к тому времени, по твердой воле строителя академика архитектуры Р. И. Клейна, уже поднявшегося на площади Колымажного двора [243 - Площадь Колымажного двора, протяжением в 2701 кв. саж., была последним участком свободной земли в центральной части города. Находясь напротив храма Христа Спасителя, она представляет очень большую материальную ценность. Тем большей, вечной благодарностью обязаны Музей и Императорский Московский Университет Московской Городской Думе за великодушный дар этого участка под возведенное ныне здесь здание и разбитый сквер перед ним.]. Умирая, она завещала значительную часть своего достояния на вечное пополнение библиотеки Музея. <…>
   Симпатии к новому Московскому Музею делались достоянием целых фамилий, и не только одних московских. Начало этому течению положено было Их Императорскими Величествами Великими Князьями Сергеем Александровичем и Павлом Александровичем, весною 1898 г., на другой день по открытию действий Комитета Музея, принявшими на себя стоимость сооружения зала Парфенона. Затем эти фамильные симпатии стали получать дальнейшее распространение, как это доказывается горячим участием, словом, делом, в успехах начатого дела семейств графини П. С. Уваровой, графа Ал. В. Олсуфьева, В. К. Истомина, Е. П. Захарьиной, художника В. Д. Поленова, И. А. и Кс. Ф. Колесниковых, братьев Арманд, Л. С. Полякова, И. К. Прове, М. Н. Журавлева из Рыбинска, Вл. В. и М. Ф. Якунчиковых.
   Просматривая лист пожертвований новому Музею, нельзя не убедиться в замечательной скромности его дарителей: большие дары никогда не приносились для увековечения собственного имени. Дорого стоящие залы выстраивались в память родителей и предков <…>.
   Нельзя не признать успеха нового Московского Музея, создававшегося в своем большом и монументальном здании и в его богатых коллекциях, притом не на готовые средства Казны, исключительно важным, в отделе же учреждений для гуманитарных университетских наук России и прямо беспримерным. В своей чрезвычайной доле этот Музей Московского Университета не должен никогда забывать особого счастия, посланного ему судьбою в факте сердечного увлечения его успехами безвременного похищенного роком Великого Князя-Мученика и великих щедрот благодарного питомца Московского Университета Юрия Степановича Нечаева-Мальцева [244 - Нечаев-Мальцев Юрий Степанович (1834–1913) – владелец заводов в Гусь-Хрустальном, меценат. Ближайший сподвижник И. В. Цветаева, главный жертвователь музея.].
   Новый Музей должен с благодарностью вспомнить особенно своих первых дарителей Вас. П. Боткина, К. С. Попова, кн. Ф. Ф. Юсупова-Сумарокова-Эльстона, К. Т. Солдатенкова, И. А. Баранова, П. М. Третьякова, Н. С. Мосолова, кн. А. А. Щербатова, Д. Ф. Самарина и Серг. Т. Морозова, симпатии и денежные средства которых на приобретение памятников искусств легли краеугольным камнем всего последующего счастья этого учреждения, в столь больших размерах ныне вступившего в последние дни своих подготовительных работ. <…>

   Печатается по: Музей изящных искусств им. Императора Александра III в Москве. Краткий иллюстрированный путеводитель. М., 1912. Ч. 1. С. 5–14.



   Предварительный съезд по устройству первого всероссийского Съезда деятелей Музеев
   (1912)


   Предварительный съезд деятелей музеев проходил 27–30 декабря 1912 г. в Москве в Российском Историческом музее. Он был самым представительным музейным форумом в дореволюционный период, т. к. на нем присутствовали около 100 делегатов от 60 различных учреждений, в т. ч. 40 музеев, а также архивов, библиотек, научных обществ.
   Первоначальные задачи его были скромны: подготовить программу и правила (регламент) Первого Всероссийского съезда музейных деятелей. Но делегаты уже в первых заседаниях вышли за рамки намеченной программы и включились в дискуссии по самым животрепещущим проблемам музейной жизни. Обсуждались вопросы об упорядочении деятельности отечественных древлехранилищ, о методах противостояния бюрократическому произволу, о сущности музея, классификации музейных учреждений, музейной терминологии и пр. В итоге был составлен перечень вопросов к обсуждению на будущем съезде и создан подготовительный комитет под председательством князя Н. С. Щербатова.
   Намеченный на начало 1915 г. Первый Всероссийский съезд деятелей музеев не мог состояться в условиях военного времени. Предварительный съезд 1912 г. стал важнейшим этапом осознания общности целей и предназначения музейных учреждений в России, показателем уровня теоретического самосознания музейного сообщества.
   В сборнике публикуются три документа Предварительного съезда: Протокол первого заседания Предварительного Съезда деятелей музеев, в котором зафиксирован состав участников и информация о предыстории съезда; Протокол заседания общей (соединенной) секции Предварительного Съезда деятелей музеев от 28 декабря 1912 г., дающий представление о характере дискуссий на съезде, и Проект положения и правил Первого Всероссийского Съезда деятелей Музеев, доработанный в дальнейшем подготовительным комитетом.


   Материалы предварительного съезда по устройству первого всероссийского Съезда деятелей Музеев
   Протокол первого заседания Предварительного Съезда деятелей Музеев

   27 декабря в Библиотечном зале ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея, в 1 час 45 м. дня, в присутствии прибывших депутатов – представителей правительственных, церковно-археологических, провинциальных и частных музеев, а также архивов и библиотек, преследующих одинаковые цели с музеями по хранению и собиранию древностей и исторического материала, и лиц, особо приглашенных, а именно: А. И. Анисимова (Новгородского Общества любителей древности) [245 - В скобках наименование учреждения, от которого данное лицо состояло представителем.], Иеромонаха Арсения (Синодальной ризницы), В. А. Афанасьева (Музея 1812 года), Я. Л. Барскова (Государственного Архива), И. А. Берсенева (ИМПЕРАТОРСКОГО Военно-Исторического Общества), Г. И. Булгакова (Курского Епархиального Историко-Археологического Общества), П. И. Белавенца (ВЫСОЧАЙШЕ учрежденной трофейной Комиссии при Военно-походной Канцелярии ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА), Я. Ф. Беляшевского (Киевского Художествен. – Промышленного и Научного Музея имени ИМПЕРАТОРА Николая II), Э. О. Визеля (ИМПЕРАТОРСКОЙ Академии Художеств), А. А. Виталя (Музея местной старины М. Я. Бардыгина в Егорьевске, Ряз. губ.), М. Э. Воронец (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), Г. П. Георгиевского, кн. В. Д. Голицына (Московского Публичного и Румянцевского Музея), В. А. Городцова (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), В. И. Гошкевича (Херсонского Музея), архимандрита Димитрия (Синодальной ризницы), В. Д. Добронравова (Владимирской Ученой Архивной Комиссии), С. О. Долгова (Моск. Публичн. и Румянц. Музея), Я. Е. Донцова (3-го пех. Несвижского полка), Я. А. Ефимова (Земского Музея при Вятском Реальном Училище), Я. И. Златоверховникова (Курской Ученой Архивной Комиссии), С. С. Игнатова (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), Я. П. Кашина (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), М. В. Клочкова (Сенатского Архива), Я. Я. Кононова (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), Е. А. Корноухова (Черниговской Ученой Архивной Комиссии), А. П. Косасовского (Л.-Гв. Егерского полка), Г. Э. Кудлинга (Петербургского Отд. Общего Архива Главного Штаба), П. В. Кухарского (Музея ИМПЕРАТОРА Николая I), Д. В. Лаврова (Музея Царевича Димитрия в Угличе), Ф. А. Лаврова (Киевского Гренадерского полка), И. А. Линниченко (ИМПЕРАТОРСКОГО Одесского Общества Истории и Древностей, Таврич. Учен. Архивн. Комиссии), Г. Л. Малицкого (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), Д. А. Маркова (Таврической Ученой Архивн. Комиссии), Я. А. Маркса (ИМПЕРАТОРСКОГО Московского Археологического Общества), В. М. Матушкина (6 Гренадерск. Таврич. полка), С. П. Махаева (10 Новоингерманландского полка), Я. М. Могилянского (Русск. Музея ИМПЕРАТОРА Александра III), П. А. Незнамова (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея и Оренб. Уч. Архивн. Комиссии), П. И. Нерадовского (Русского Музея ИМПЕРАТОРА Александра III), игумена Никанора (Хлудовской Библиотеки), С. В. Ноаковского (Худож. – Пром. Музея ИМПЕРАТОРА Александра II при ИМПЕРАТОРСКОМ Строгановск. Училище), А. П. Новицкого, прот. Е. М. Овсянникова (Воронежск. Церковно-Археологическ. Комитета), кн. Я. Я. Одоевского-Маслова, Т. М. Олейникова (Воронежск. Учен. Архив. Комиссии и Воронежск. Церк. – Археологич. Комитета), К. В. Орлова (Тверского Епархиальн. Истор. – Археолог. Комитета), А. В. Орешникова (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), Г. Г. Павлуцкого, М. А. Петровского (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), В. А. Петрова (Музея 1812 года), Я. М. Печенкина (ИМПЕРАТОРСКОГО Русск. Военно-Историч. Общества), Я. П. Поликарпова (Московск. Отд. Общего Архива Главного Штаба), Я. Я. Полунина (12 Гренадерск. Астраханского ИМПЕРАТОРА Александра III полка), А. П. Полянского (4 Гренадерск. Несвижского полка), А. А. Попова (Морского Музея имени ИМПЕРАТОРА Петра В.), Я. П. Попова (Синодальной Библиотеки), Я. Д. Протасова (Московск. Духовной Академии), В. В. Протопопова, А. С. Раевскаго (Музея Старого Петербурга и Комиссии городской старины), В. Д. Разумовского (Архангельского Епархиальн. Церк. – Археологическ. Комитета), П. П. Распопова (Терского Областного Музея), Н. И. Романова, В. Е. Рудакова (Архива Департамента Герольдии Правительствующего Сената), Н. Н. Руднева (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея,) П. С. Рыкова (Виленской Публичной библиотеки и Музея и Литовского Церковного Древлехранилища), П. К. Симони, В. Н. Смердова (Фанагорийского грен, полка), Я. И. Смирнова (ИМПЕРАТОРСКОГО Эрмитажа), Г. В. Сорокина (39 пех. Томского полка), В. Д. Сорокоумовского (Тульской Палаты Древностей), М. Н. Сперанского, А. И. Станкевича (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), Д. П. Струкова (Артиллерийского Исторического Музея), И. М. Тарабрина (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), В. К. Трутовского (Оружейной Палаты), B. М. Турчанинова (Орловской Ученой Архивной Комиссии), графини П. С. Уваровой (ИМПЕРАТОРСКОГО Московского Археологического Общества), Н. Ю. Улъянинского, А. Е. Филимонова (27 Витебского полка), Л. А. Цурикова (Орловской Ученой Архивной Комиссии), А. А. Шильдкнехт (Придворно-Конюшенного Музея), Л. Я. Штернберга (Музея антропологии и этнографии имени ИМПЕРАТОРА Петра Великого), C. А. Щеглова (Саратовской Ученой Архивной Комиссии), С. М. Щеглова (Архива Морского Министерства), В. Н. Щепкина (ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея), В. М. Элъриха (Общего Архива Главного Штаба), С. Р. Языкова (ИМПЕРАТОРСКОГО Русского Военно-Исторического Общества), С. Д. Яхонтова (Рязанской Ученой Архивной Комиссии и Епархиального Древлехранилища) и И. И. Фомина состоялось открытие и первое заседание Предварительного Съезда для выработки программы и правил и определения места и времени предполагаемого Съезда деятелей музеев.
   Г-н Товарищ Председателя Императорского Российского Исторического Музея кн. Н. С. Щербатов обратился к присутствовавшим с приветствием следующего содержания:
   «Господа, Императорский Российский Исторический Музей сердечно приветствует Вас, как представителей музеев и других учреждений, разбросанных по всей Европейской России, отозвавшихся на наш призыв к почину совместной работы по объединению деятельности Музеев. История возникновения мысли о необходимости таковой работы всем Вам хорошо известна из разосланных приглашений, и я не буду утруждать Вас ее повторением. Частное совещание в январе текущего года, состоявшееся из членов собранного тогда Предварительного Съезда Императорским Московским Археологическим Обществом, просило меня испросить созыв 1-го Всероссийкого Съезда деятелей Музеев. Тяжелое переходное положение Исторического Музея, недостаточность личного его состава при усиленном прогрессивном росте его деятельности и невозможность предоставить в текущем году многолюдному Съезду необходимое помещение, как для общих его собраний, так и для секций, вынудили меня отступить от этого решения и испросить созыв Предварительного Съезда.
   В настоящее время, благодаря новому штату служащих и отпущенным средствам на переустройство части здания Музея, для оборудования недостающих ему Отделов, мы будем в состоянии обставить его в главнейших его жизненных частях настолько, что ко времени созыва будущего 1-го Съезда деятелей Музеев, Музей будет уже в состоянии принять его членов надлежащим образом и дать им возможность детально ознакомиться с постановкой дела различных Отделов музейного дела на новых началах, долженствующих, по нашему убеждению, действительно ответить на запросы жизни и науки настоящего времени.
   Рад констатировать, что на наш призыв откликнулся и ряд правительственных учреждений, признающих таким образом необходимость совместной дружной работы, направленной к объединению всех вообще родственных по деятельности музеев, на общую пользу дорогого всем нам дела: на Предварительный Съезд прибыли представители более чем от 60 учреждений.
   Присланы также приветствия Съезду и сожаления о невозможности принять личное участие в нем от целого ряда лиц и учреждений.
   Объявляю Предварительный Съезд открытым».
   После этого оглашен был список учреждений, от которых прибыли представители на Предварительный Съезд деятелей музеев, а также лиц и учреждений, приславших приветствия Съезду и сожаление о невозможности принять участие в его работах.
   Затем князь Н. С. Щербатов предложил избрать Председателя, двух его товарищей и двух секретарей Съезда.
   Собрание единогласно просило быть Председателем Съезда кн. Н. С. Щербатова, который изъявил согласие и в кратких словах благодарил за избрание. Товарищами Председателя единогласно были избраны начальник Артиллерийского Исторического Музея ген.-м. Д. П. Струков и старший Хранитель ИМПЕРАТОРСКОГО Российского Исторического Музея А. В. Орешников.
   Секретарями единогласно были избраны: И. М. Тарабрин и П. А. Незнамов. <…>


   Протокол заседания общей (соединенной) секции Предварительного Съезда деятелей Музеев 28 декабря 1912 года

   Председательствовал А. В. Орешников, обязанности секретаря исполнял П. С. Рыков.
   Г-ном Председателем был поставлен на обсуждение вопрос о нуждах музейного дела в России вообще.
   По данному вопросу было высказано следующее:
   Д. П. Струков, отметив ненормальное положение правительственных, центральных и местных провинциальных музеев вообще, указал, что первые из них имеют особые интересы и нужды, а потому таковые и желательно обсуждать отдельно, напр. вопросы о содержании музеев, их субсидировании и проч.
   Л. Я. Штернберг отметил, что многие провинциальные музеи также имеют общее научное значение, а потому надо прийти на помощь и тем из них, которые существуют на пожертвования добрых людей, не имея определенного содержания, благодаря чему их существование может часто подвергаться случайностям.
   Гр. П. С. Уварова высказала мнение, что задачей настоящего Съезда не должны быть лишь хлопоты о правительственной субсидии, а надо стремиться к объединению музеев, помочь и дать возможность и маленьким провинциальным музеям исполнять свою задачу.
   Л. Я. Штернберг, вполне присоединяясь к мнению гр. П. С. Уваровой, признавал необходимым, чтобы музеи были достаточно обеспечены и материальными средствами. К этому мнению присоединилось и Собрание.
   Кн. Н. С. Щербатов выразил пожелание, чтобы во всех правительственных музеях, хотя бы находящихся в периоде созидания, была принята единая номенклатура, каталогизация предметов и, по возможности, одинаковые способы хранения памятников древностей, и высказался за необходимость обеспечения музеев средствами в мере действительной потребности в них, так как при существующем положении музеям невозможно развернуть свою деятельность и тем выполнять свое назначение и оправдывать затраты, которые на них делаются.
   И. А. Линниченко предложил на обсуждение Собрания следующие вопросы, которые, по его мнению, должны быть поставлены в первую очередь: 1) «возможно ли объединение деятельности всех разнородных музеев в одном учреждении; желательно ли для этого выделение музеев в особое ведомство или оставление их в ведении различных ведомств; 2) какие музеи возможно объединить и выделить в единое особое ведомство; 3) каким способом возможно организовать охрану памятников старины», и высказался за сформирование особой комиссии, которая должна разработать проект организации охранных палат и наметить те музеи, которые желательно объединить и выделить в особое ведомство.
   Н. И. Златоверховников высказал пожелание, чтобы в деле охраны памятников принимали участие земства, города, учреждения духовные и светские.
   Н. Ф. Беляшевский высказал пожелание, чтобы для провинциальных музеев был выработан нормальный устав, причем отметил, что в провинции жизнью вырабатывается уже тип провинциального музея, носящего культурно-исторический характер; если центральные музеи стараются разграничить свои интересы, то провинциальные стремятся объединить в себе все.
   А. В. Селиванов указал на необходимость уяснить разницу между задачами и программами центральных и местных музеев, без выяснения этой разницы трудно работать на местах.
   Кн. Н. С. Щербатов по этому вопросу высказался в том смысле, что памятники, имеющее исключительное научное значение, следует непременно сосредоточивать в центральных музеях.
   Е. В. Барсов высказал пожелание, чтобы были собраны сведения о состоянии возможно всех русских музеев, о том, кто ими заведует, какие хранятся в них вещи и коллекции, и все таковые данные сосредоточить в бюро, или учреждении, объединяющем деятельность музеев. К сему присоединился А. А. Попов и дополнил пожеланием, чтобы для сообщения сведений о жизни музеев существовал особый юридический печатный орган.
   Кн. Н. С. Щербатов, в дополнение к пожеланию, выраженному Е. В. Барсовым, предложил, чтобы орган, объединяющий деятельность музеев и долженствующий, следовательно, иметь все сведения о коллекциях музеев, был бы и посредником взаимного обмена предметов между музеями.
   Н. Ф. Беляшевский предложил обсудить на будущем Съезде вопрос, должны ли музеи быть приспособлены только для ученых лиц или же они должны преследовать и национально-культурные задачи для воспитания широких масс населения. Кроме этого, г. Беляшевский предложил поставить вопрос об изменении законоположения, по которому все лучшие находки поступают в Императорскую Археологическую Комиссию.
   Я. И. Смирнов по данному вопросу заметил, что закона, по которому все лучшие находки шли бы в Императорскую Археологическую Комиссию нет, есть только положение о правах государства на древности, и добавил, что Археологическая Комиссия готовит законопроект о древностях [246 - Проект положения «Об охране древностей» 1911 г. не был утвержден Государственной думой.].
   Графиня П. С. Уварова по данному вопросу высказалась в том смысле, что справедливость требует признать, чтобы все лучшие древности поступали в столичные центральные музеи.
   На это г. Беляшевский возразил, что и в провинции есть крупные центры: Киев, Одесса и пр., и там тоже желательны центральные музеи, подобные столичным.
   П. П. Распопов, констатируя целый ряд фактов расхищения местных древностей лицами, раскапывающими курганы, указал, что местные учреждения, заинтересованные в охране древностей, не могут бороться с этим печальным явлением, так как они совершенно не ставятся в известность о разрешениях, выдаваемых Императорской Археологической Комиссией на раскопки, и необходимо вопрос этот обсудить.
   Кн. Н. С. Щербатов, присоединяясь к высказанному г. Распоповым, внес пожелание, чтобы Императорская Археологическая Комиссия, выдавая открытые листы на раскопки, уведомляла о том местные археологические учреждения и музеи, давая тем им возможность наблюдать за раскопками.
   B. И. Гошкевич остановил внимание Собрания на участии иностранцев в работах по исследованию скрытых в земле богатств России, которые они и увозят за границу, а также на необходимость оградить русские древности от иностранцев-браконьеров; в заключение им была высказана мысль о необходимости особого надзора за иностранцами, занимающимися тайными раскопками на частновладельческих землях и увозящими найденные предметы за границу.
   А. С. Раевский внес поправку в прения в том смысле, что Императорская Археологическая Комиссия по вопросу о принадлежности ей найденных древностей различает раскопки, веденные на средства Комиссии, от раскопок, на которые она выдает лишь открытый лист.
   C. А. Щеглов также подтвердил, что провинциальные музеи часто лишаются древностей, найденных в данной области в силу отправления их в С.-Петербург.
   А. С. Раевский указал, что упоминание г. Щеглова относится, вероятно, главным образом, к участи местных кладов, которые отправляются в Эрмитаж и о них затем теряются всякие сведения.
   С. А. Щеглов пояснил, что, касаясь этого вопроса, он имел в виду, кроме монетных кладов, участь и других предметов древностей.
   П. А. Незнамов предложил внести в программу будущего Съезда вопрос о мерах, обеспечивающих поступление, хотя бы части, монетных кладов, находимых на данной территории, в местные музеи.
   Н. И. Златоверховников, присоединяясь к предложению г. Незнамова, высказал пожелание о выработке постановлений, в силу которых провинциальные музеи не лишались бы вообще предметов древности, находимых в районе их деятельности, а также о необходимости изменения законоположения о праве раскопок на частновладельческих землях.
   П. А. Незнамов предложил выразить пожелание, чтобы с вещей, найденных в районе деятельности местных музеев и отправляемых для хранения в центральные музеи, выдавались бы местным музеям точные копии этих древностей или хотя бы рисунки или фотографии.
   Л. Я. Штернберг, испросив разрешение вернуться к вопросу о составлении списка музеев, высказался за необходимость произвести анкету о музеях, где каждый музей имел бы свой скорбный листок; по вопросу же об отдельном печатном органе им была высказана мысль, что таким органом мог бы служить существующей журнал «Живая Старина» [247 - «Живая старина» – научный журнал. Издавался отделением этнографии Русского географического общества в 1890–1916 гг. в Петербурге.], где все музеи найдут место для помещения сведений.
   Председательствующий А. В. Орешников указал на желательность и необходимость особого отдельного печатного органа для музеев, в роде немецкого «Museumskunde», где могли бы не только печататься сведения о музеях, но и исследования хранящихся в музеях коллекций. Кроме того, г. Орешников высказал мысль о необходимости увеличить число центральных музеев, которых у нас мало, нет также общеэтнографических музеев и т. п., кроме того, есть много крупных центров, которые просят таких музеев, напр. Киев и др. города.
   Я. И. Смирнов дал пояснения по вопросу об Императорской Археологической Комиссии: во-первых, указал на то, что за все вещи, находимые на крестьянских общественных землях, крестьяне получают вознаграждение, во-вторых, отметил неточность указания и относительно кладов и древностей: если провинциальные музеи будут платить за клады и древности, то они тогда будут их получать; по вопросу об юридической принадлежности вещей и о делении вещей между центральными и провинциальными музеями Я. И. Смирнов высказался в том смысле, что эти вопросы равнозначущи вопросу об обмене вещами.
   А. В. Селиванов сказал, что, по его мнению, вопрос об обмене вещами между музеями соединяется с вопросом о программе тех и других музеев, надо строго, точно размежевать вещи, хранение которых желательно в центральных и в провинциальных музеях. Кроме того, часто жертвуются вещи, не подходящие для музея, но, в интересах привлечения других пожертвований, их приходится брать, и как таковые их нельзя ни продавать, ни менять.
   Н. Ф. Беляшевский указал на случай, когда жертвователь дал согласие на обмен подаренной им вещи на другую.
   Кн. Н. С. Щербатов находил, что в вопросе о пожертвованных вещах, возможен ли или нет обмен таковых, как вопрос частный, зависящий в каждом отдельном случае от воли или соглашения с дарителем, должен быть предоставлен решению самих музеев. Необходимо выдвинуть в первую же очередь вопрос об обмене дублетами между музеями.
   Н. М. Могилянский высказался в том смысле, что желательно не разбрасываться широко в обсуждении нужд музейного дела, жизнь пережила рамки музеев, на очередь нужно выдвинуть вопросы, общие всем музеям, и их обсудить; в первую очередь таких вопросов г. Могилянский выставил семь, а именно: 1) установить, что такое музей и какие учреждения должны быть с ним связаны? 2) какие должны быть здания для музеев? 3) администрация музеев, их научный и служебный состав; 4) убранство, мебель, кладовые для вещей; 5) штат и содержание музеев; 6) хранение вещей, реставрация, каталогизация и пр.; 7) издания музеев.
   По предложению Председательствующего, Собрание постановило все высказанные в заседании пожелания включить в программу вопросов, подлежащих обсуждению на Съезде деятелей музеев. Затем был объявлен перерыв заседания. В 8 часов вечера заседание было возобновлено при том же президиуме.
   Были заслушаны заключения Комиссии церковноархеологических музеев <…>. По поводу доклада означенной Комиссии было высказано следующее:
   По вопросу о материальном положении епархиальных церковных музеев было выяснено, что судьба их всецело зависит исключительно от воли и благожелания местной епархиальной власти и что весьма желательно изменение такового положения вещей.
   Н. Ф. Беляшевский высказал мнение о необходимости выработки нормального положения для церковно-археологических комитетов, к чему единогласно присоединилось и все Собрание.
   По вопросу о желательности обмена между музеями имеющимися в них дублетами возник вопрос о точной формулировке понятия «дублет». Постановлено означенный вопрос, в целях всестороннего и точного выяснения, включить в программу Съезда.
   По вопросу о пополнении древлехранилищ снимками с выдающихся памятников древности, моделями, слепками и т. п. в целях помощи преподавателям духовных семинарий при занятиях церковной археологией, как средстве внушить будущим духовным деятелям глубокое уважение к родной старине, Собрание признало весьма желательным обратить особое внимание на необходимость таковых наглядных пособий для учащихся ввиду недостаточно сознательного отношения к древностям со стороны духовенства, и постановило внести этот вопрос на обсуждение Съезда.
   Н. И. Златоверховников по вопросу об обмене дубликатами указал, что этот вопрос не раз уже поднимался, и вполне основательно, и что он имеет весьма важное значение в жизни музеев, и высказал мнение, что всякий дар в музей, всякое пожертвование, не оговоренное условиями, является полной собственностью, а потому желательно в инвентарной книге иметь графы: «пожертвовано» или «передано на хранение с правом собственности».
   По вопросу о составлении во всех епархиях описей древних вещей, принадлежащих монастырям и церквам, высказаны пожелания, чтобы таковые составлялись в двух экземплярах в интересах охраны памятников от исчезновения.
   Кн. Н. С. Щербатов предложил внести пожелание, чтобы вещи, вышедшие из церковного употребления, передавались в местные древлехранилища.
   Н. Ф. Беляшевский заметил на это, что причты всегда стремятся удержать вещи от поступления в музеи и потому умалчивают о них: необходимо предпринимать по епархиям разъезды.
   Иеромонах о. Арсений указал на справедливость указаний г. Беляшевского и отметил, что Комитет по изданию и описанию памятников церковной старины г. Москвы постановил брать памятники на месте, иначе часто они, после уже регистрации, исчезали, а потому следует непременно настаивать на праве отбирать вещи немедленно по их обнаружении.
   Я. И. Смирнов поставил вопрос об изыскании средств для уплаты церквам и монастырям за взятые вещи.
   По вопросу о рассылке во все епархиальные и губернские археологические учреждения вопросного листа было высказано следующее:
   Кн. Н. С. Щербатов предложил передать это дело в бюро музеев, если таковое будет.
   А. И. Анисимов высказался за необходимость анкеты.
   К. В. Орлов предложил собрать необходимые сведения через епархиальное начальство.
   Н. П. Попов высказался в том смысле, что если необходимо предпринимать анкету, то нужно ее сделать частным путем, чрез особую организацию.
   Л. Я. Штернберг высказался за необходимость заинтересовать духовенство и привлечь его к работе на местах, а не рассчитывать лишь на официальные приказы; возникает вопрос, заинтересуются ли священники такой работой вообще, а потому не следует ли слить в интересах дела церковные археологические комитеты с губернскими архивными комиссиями.
   Н. И. Златоверховников отметил трудность, хотя и желательность, такого слияния.
   Е. А. Корноухов указал, что в Чернигове епархиальное начальство к такому слиянию отнеслось отрицательно.
   П. И. Белавенец предложил внести на обсуждение Съезда вопрос об организации правильной реставрации предметов старины в провинции.
   По заслушании протокола и высказанных по нему пожеланий постановлено: все пожелания церковноархеологической Комиссии и дополнительно высказанные во время обсуждения их внести в программу вопросов, подлежащих обсуждению на Съезде деятелей музеев.
   Представитель частных музеев А. А. Виталъ поднял вопрос о лицах, работающих по собиранию коллекций древностей, благодаря им создаются целые частные музеи, и, следовательно, они содействуют сохранению и спасению от расхищения памятников старины; таких лиц, по его мнению, следует поощрять в их работах, тем более что многие частные музеи тем или другим способом переходят в музеи государственные или общественные.
   Н. Ф. Беляшевский высказался за содействие создателям таких музеев, но при условии составления этими лицами на свои коллекции дарственных в пользу государства, общества или города.
   2) Были заслушаны заключения архивной секции.
   <…>

   По вопросу о собрании при помощи анкеты материала для выяснения положения и нужд архивов и библиотек А. С. Раевский указал, что в прошлом году Императорским Русским Историческим Обществом был разослан в соответствующие учреждения циркуляр с просьбой о выяснении положения архивов, теперь Съезд своей анкетой будет преследовать ту же цель, а потому он предлагает внести резолюцию о присоединении к работам Императорского Русского Исторического Общества.
   Ввиду полного незнакомства собравшихся с циркуляром Императорского Русского Исторического Общества, отдельные члены Собрания высказались за желательность анкеты.
   Постановлено: желательно произвести анкету согласно заключению архивной секции и все ее пожелания, высказанные в протоколе, включить в программу вопросов Съезда.
   3) По предложению Председательствующего продолжалось обсуждение общих нужд музеев и пожеланий к улучшению и урегулированию их деятельности.
   Н. А. Маркс указал на малую часто осведомленность местного населения с теми богатствами, коллекциями, которые хранятся в провинциальных музеях, и высказался за желательность выяснения способов популяризации местных древностей среди населения.
   Н. И. Златоверховников высказал пожелание, чтобы к будущему Съезду был разработан вопрос о распространении на все музеи права бесплатной пересылки предметов старины.
   Кн. Н. С. Щербатов отметил желательность такой привилегии, но указал на крайнюю трудность, почти невозможность ее осуществления.
   П. И. Белавенец высказался за необходимость приглашения на будущий Съезд возможно большего числа лиц, интересующихся музейным делом.
   Князь Н. С. Щербатов на это указал, что Исторический Музей разослал приглашения возможно широко, вплоть до Владивостока.
   Э. О. Визелъ отметил слабое представительство на Предварительном Съезде музеев пластических искусств и выразил пожелание, чтобы в состав будущего бюро вошел непременно представитель таких музеев.
   А. А. Попов предложил включить в программу Съезда вопрос о вознаграждении или поощрении лиц, безвозмездно работающих в музеях.
   А. С. Раевский высказал пожелание, чтобы заранее были выработаны правила будущего Съезда и поставлены вопросы и доклады.
   П. А. Незнамов на это указал, что все это предусматривается проектом правил будущего Съезда, каковой в настоящее время находится в печати и завтра будет роздан членам Съезда для предварительного ознакомления.
   В заключение, ввиду выяснения, что все секции, работавшие независимо друг от друга, пришли к заключению о необходимости общих мер к единению музеев и созданию особого объединяющего их деятельность органа, был поставлен на обсуждение вопрос о желательности и необходимости организации особого бюро музеев или другого подобного органа.
   Д. П. Струков высказался за желательность учреждения такого бюро и предлагал просить кн. Н. С. Щербатова взять на себя дело организации его.
   Кн. Н. С. Щербатов в ответной речи указывал, что Исторический Музей в настоящее время и в ближайшее будущее будет переживать трудное переходное время, что он будет находиться в положении усиленной работы, когда все силы его будут поглощены очередной работой и что для работы по организации при Музее бюро не хватит ни сил, ни рук, ни средств.
   Д. П. Струков на слова кн. Н. С. Щербатова отвечал, что начатому делу единения нельзя позволять заглохнуть, и высказывал уверенность, что Исторический Музей продолжит начатое дело; правда, трудна будет его работа, но все присутствующее и он первый готов оказать посильную помощь этому делу.
   П. И. Белавенец высказал пожелание, чтобы призывный удар в колокол, собравший ныне деятелей музеев, был бы не первым ударом похоронного перезвона, а началом радостного трезвона, призывающего к жизни музеи.

   Печатается по: Предварительный съезд по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев. М., 1913.


   Проект Положения и Правил 1-го Всероссийского Съезда деятелей Музеев

   1) Съезд деятелей музеев имеет целью всесторонне обсудить и выяснить действительные нужды и интересы историко-археологических Музеев в России, выработать меры к улучшению и урегулированию их деятельности и изыскать способ объединить эту деятельность на общую их пользу.
   2) Съезд Всероссийский деятелей Музеев созывается в г… [248 - В тексте проекта есть пропуски, требовавшие уточнения места и времени проведения съезда и других деталей работы форума.]
   3) Подготовительная работа по устройству Съезда возлагается на Предварительный Комитет Съезда деятелей Музеев, находящийся в г….
   4) Предварительный Комитет Съезда заботится:
   а) о привлечении к участию в Съезде представителей возможно всех исторических, археологических, церковных и военных Музеев Российской Империи, как правительственных и общественных, так и частных, а также представителей архивов, библиотек и других научных обществ и учреждений, преследующих одинаковые цели с помянутыми Музеями по собиранию, регистрации и хранению памятников исторического археологического значения;
   б) о подготовке к Съезду докладов;
   в) о распределении занятий Съезда;
   г) об изыскании и расходовании необходимых на устройство Съезда денежных сумм;
   д) о доставлении на Съезд соображений о наилучшем способе устройств: витрин, стоек и вообще всей мебели для музейского и архивного дел, хранению рукописей, гравюр и т. п., а также о каталогизации и технике хранения вещей и т. п.;
   е) об устройстве выставки… наиболее ценных и редких предметов, хранящихся в провинциальных и частных Музеях, или их фотографий.
   5) Предварительный Комитет состоит из 11 членов, избранных в общем собрании Предварительного Съезда деятелей Музеев, которые из своей среды выбирают представителя и 2-х его товарищей.

   Примечание. В состав совета Предварительного Комитета обязательно входят два лица из того учреждения, при котором состоит Комитет, а именно лицо, стоящее во главе учреждения, и один из в нем служащих.
   6) Предварительный Комитет имеет право открывать отделения в других городах при Правительственных Музеях или других соответствующих учреждениях и приглашать в свои заседания лиц компетентных и полезных для исполнения возложенной на него задачи.
   7) Деятельность Предварительного Комитета прекращается с моментом открытия действий Совета I Всероссийского Съезда деятелей Музеев.
   8) Совет Съезда деятелей Музеев открывает свои действия в г….
   накануне открытия заседания Съезда в составе всех прибывших к этому времени членов Предварительного Комитета, депутатов от Музеев, древнехранилищ, архивов, библиотек и учреждений, преследующих одинаковые с ними цели по собиранию, регистрации и хранению памятников исторического и археологического значения, а также и лиц, имеющих собственные собрания.
   9) Совет Съезда, в первом же своем заседании, выбирает из своей среды председателя, двух товарищей председателя и двух секретарей Съезда, а также председателей, товарищей председателей и секретарей секций.
   10) Совет Съезда, кроме общего ведения Съезда, заведует также средствами Съезда.
   11) Открытие Съезда последует… а закрытие его…
   12) Съезд разделяется на… секций [249 - Пункт № 13 отсутствует, вместо него пропуск.].
   14) Членами Съезда могут быть все лица, как служащие в правительственных, общественных и частных Музеях, древлехранилищах, архивах, библиотеках и других научных учреждениях, преследующих ту же цель, так и интересующиеся постановкой музейного дела, любители старины, желающее принять участие в Съезде.
   15) Чтобы быть зачисленным в число членов Съезда, лицам и учреждениям, поименованным в п. 14, необходимо заявить письменно с указанием своего имени, отчества, фамилии и точного адреса. Членский взнос определен в… руб.
   16) Все члены Съезда получают членский билет, который дает право посещать все заседания Съезда.
   17) В видах более планомерной организации подготовительных работ, члены Съезда, желающие выступить с докладами по вопросам, означенным в программе Съезда, приглашаются доставлять темы своих докладов с тезисами к ним, в совершенно удобочитаемом виде, в Предварительный Комитет (желательно по возможности самые доклады). После открытия Съезда доклады направляются в Совет Съезда. Допущение докладов к прочтению на Съезде зависит от Совета Съезда.
   18) Занятия Съезда состоят в чтении и обсуждении докладов и постановлении резолюции по вопросам программы Съезда и происходят в общих собраниях Съезда, в собраниях отдельных секций или комиссий, причем постановления комиссии вносятся на утверждение Совета Съезда.
   19) Каждый доклад должен продолжаться не более 30 минут.
   20) Во время Съезда устраиваются 2 публичных заседания в начале и в конце. На публичных заседаниях читаются доклады по общим вопросам, входящим в программу Съезда, и оглашаются принятые Советом постановления. Прения в публичных заседаниях Съезда не допускаются.
   21) Средства Съезда составляются из членских взносов, определенных правилами Съезда, субсидий правительственных и общественных учреждений и других поступлений.
   22) На все заседания Съезда допускаются представители печати.

   Печатается по: Проект Положения и Правил 1-го Всероссийского Съезда деятелей Музеев. Б/м., б/г. Оттиск со штампом «Московский Публичный и Румянцевский музеи». Хранится в РГБ.



   Котс Александр Федорович
   (1880–1964)


 //-- * * * --// 
   Зоолог и музейный деятель. Изучал деятельность естественно-научных музеев в ряде европейских стран. Прекрасно владел препараторской техникой и создал свою крупную коллекцию чучел животных. В 1907 г. начал читать лекции по эволюционному учению на Высших женских курсах в Москве. Позднее передал курсам свою коллекцию для создания учебного музея. Этот музей известен сегодня как Дарвиновский музей в Москве – первый в мире музей, посвященный закономерностям эволюционного развития органической природы. Ученый руководил им до 1964 г.
   В сборнике публикуются авторское вступление и небольшой фрагмент из книги А. Ф. Котса «Пути и цели эволюционного учения в отражении биологических музеев», посвященной обоснованию идеи Музея эволюционной истории. Книга вышла в 1913 г., когда научное и культурное значение музеев широко обсуждалось научной общественностью. Коте дает «историко-критический» обзор важнейших типов зоологических музеев, начиная со средневековых кунсткамер и «путей, приведших к современному их состоянию». Пример созданного им музея эволюционного учения должен был дать ответы на вопросы: «о призвании биологических музеев, как распространителей идейных достояний чистого Естествознания и о сближении очередных вопросов Общей Биологии с духовными исканиями широкой массы современного нам общества».
   Даже небольшой фрагмент текста книги дает представление о духовных исканиях времени, об остроте научных дискуссий, об огромной эрудиции автора и широте волнующих его проблем. Вопрос о выборе форм деятельности и принципах устройства конкретного музея он рассматривает с точки зрения формирующегося мировоззрения нового, XX столетия и возможном вкладе музеологии в этот процесс.


   А. Ф. Котс
   Пути и цели эволюционного учения в отражении биологических музеев
   [Отрывки из книги]


   От автора

   Одним из наиболее характерных идейных знамений переживаемого времени является настойчиво и с каждым годом возрастающий раскол между господствующим направлением чисто идейных интересов в области естествознания и духовными запросами интеллигентной части современного нам общества. Этот разлад между призванием лиц, отдавшихся служению чистому естествознанию, и духовными исканиями широкой массы образованного общества для всякого, не зараженного предвзятостью и догматизмом, существует явно и неоспоримо. <…>
   <…> Необходимое условие всякого прогресса, эта специализация научной мысли заключает несомненную опасность: отдаление от более широких основных проблем естествознания, возможность потерять из вида ее высшие задачи. И не нужно обладать особой эрудицией или особой щепетильностью, чтоб признать реальность вышеупомянутой опасности: так много ежегодно появляется работ, оторванных от общих выводов науки и от общего искания времени. Отсюда вышеупомянутый разлад и раздвоение: неуверенность идейных притязаний собственно биологов, легко утрачивающих живое понимание конечных выводов естествознания, и платонизм общества, бессильного усвоить эти выводы, напрасно ищущего в них ответы на свои идейные искания.
   Попыткою содействовать сближению вопросов чистого естествознания с идейными исканиями общества и представляется то начинание, которому посвящены страницы этой книги – учреждение особого Музея Общей Биологии или, что то же самое, Музея, посвященного вопросам эволюционного учения как высшего биологического обобщения. Совместное обслуживание интересов собственно биологов и более обширного, не специально образованного круга лиц – вот основная цель, которою руководился автор при создании своего музея, как и при издании последующих страниц, служащих оправданием его идеи.
   Можно без труда предвидеть, что создание подобного научного и широко образовательного учреждения вызовет у большинства упрек в слиянии задач исследователей и популяризаторов: «задача первых – разработка спорного в науке; призвание вторых – несение в общество ее готовых выводов». «Смешение обеих целей», скажут нам, «только во вред науке и ее распространению. Осуждено оно и практикой музеев, так усиленно заботящихся ныне о разграничении общеобразовательных и собственно научных целей учреждения».
   Таковы естественные возражения. В ответ на них можно заметить нижеследующее. Действительно ли область спорного, как сферы специальных интересов и очередной ближайшей разработки чистой биологии, всегда и неминуемо выходит за пределы той, которая, касаясь более элементарного и достоверного, считается созревшей для научной популяризации? И точно ли задачи этой популяризации давать только готовые решения и выводы, скрывая спорное и противоречивое?
   Ответ на эти выраженные автором сомнения дается непосредственными данными его музея, в частности неоднократными осмотрами последнего авторитетными учеными. Осмотры эти слишком часто убеждали автора в оторванности специальных интересов большинства биологов от тех проблем, что некогда стояли перед взорами великих корифеев биологии минувшего столетия. Бесспорно, что причина этой розни коренится в недостаточном сознании того, насколько и теперь еще проблемы эти далеки от разрешения. Неоспоримо также, что несознавание этого нередко объясняется односторонней книжной эрудицией биологов со многими важнейшими страницами эволюционного учения. Попытка автора – содействовать замене этих книжных сведений другими, облеченными в конкретно-осязательную форму по проблемам сгруппированных коллекций, взятыми из самой природы и поставленных за стеклами музея. И легко предвидеть, что, как следствие такого, более конкретного пути аргументаций, на месте преждевременных ответов, уже намеченных для помещения в научные архивы, вырастут другие новые вопросы, властно вызывающие к неотложному решению.
   Мы оставляем до последующей части настоящей книги выяснение того, насколько самое решение вопросов этих облегчается их осязательно-демонстративною формулировкою в музее. Полагаем, что и сказанного только что достаточно для пояснения руководящей мысли автора, его уверенности в том, что многие важнейшие страницы общей биологии, давно уж ставшие широким достоянием популяризации, в действительности и поныне сохранили много спорного и противоречивого; что среди мнимо дознанных и лжеэлементарных выводов, даваемых широкой публике, введение музеологическаго метода вскрывает новые вопросы для самих биологов.
   Вот почему стремление автора вернуть внимание последних к изучению вопросов, широко доступных популяризации, не есть сведение науки к более элементарному. Конечные вопросы знания всегда элементарны, ибо одинаково для всех понятны, близки и неотвратимы. Только в этом смысле всякое содействие тому, чтобы связать эти конечные вопросы с сферой специальных интересов современной биологии, направлено к ее преуспеянью в будущем.
   Мы переходим к следующей, собственно общеобразовательной задаче упомянутого начинания автора. Откладывая до последующей части настоящего исследования решение того, насколько совместимы с ролью популяризатора научный скепсис и сомнения ученого, – ответим тут же, что в искусственном разграничении общеобразовательного и научного служения теперешних музеев биологии и заключается, по мнению автора, источник малой удовлетворительности первого.
   Раскрытию этих недостатков нынешних зоологических музеев, как орудия общего образования, и посвящаются страницы первой части настоящей книги.
   Полагая, что изложенное выше о научной миссии музеев биологии достаточно определяет взгляды автора на сущность и пределы собственно общеобразовательного их призванья, мы ограничимся немногими словами в пояснение нижеследующего критического очерка.
   На первом месте представляется необходимым указать, что, говоря о недостатках тех или иных музеев, автор совершенно не касается оценки их, как центров собственно научной мысли и научного исследования. И всего менее входило в его планы отрицать огромное культурно-просветительное их значение, как источников начального ознакомления с природой или в отношении учебно-вспомогательной их роли. Тем решительнее надо указать полнейшее несоответствие указанных музеев с теми целями, которые стоят перед глазами автора и руководят им в его идейном начинании. Вот почему необходимо было наперед отмежеваться от музеологических приемов, доставляющих превратную картину о действительной задаче биологии, в известном смысле реабилитировать последнюю. Достигнуть этого возможно было лишь суровой критикой.
   Касаясь как идейно-внутренней, так и технической и внешней стороны музеев, взятых образцами иллюстрации, критическое обсуждение последних опирается на личное знакомство автора с важнейшими из соответствующих учреждений Запада. На личном же и многолетнем опыте основаны и те критические замечания методико-теоретического свойства, что предпосланы отдельным описаниям. Потребовалось с лишним десять лет последовательной эволюции врожденных интересов автора к естествознанию, чтобы от частной зоогеографии <…>, через вопросы систематики <…> остановиться на проблемах эволюционного учения <…>
   <…>, и наряду с знакомством с низшей, средней, высшей и народной аудиторией практически обосновать для автора неодинаковую ценность соответственных приемов популяризации. Потребовалось двадцать слишком лет практическаго интереса к области музейской техники, в виде начавшегося с детства увлечения препараторским искусством <…> и позднейшего научного руководительства крупнейшею в России препа-раторскою фирмою Ф. Лоренц [250 - Лоренц Ф. – Лоренц Федор Карлович (1842–1909), препаратор и натуралист. В конце XIX в. являлся крупнейшим специалистом в области таксидермии и создателем «московской школы».], чтобы оправдать во мнении автора его открытые и резкие нападки на техническую сторону рассмотренных музеев. Указанные только что автобиографические данные имеют целью показать, что при создании своего музея, как и при издании той книги, что назначена служить введением к путеводителю последнего, в распоряжении автора имелись данные, бесспорно облегчавшие его задачу. <…>


   Настоящее и прошлое Зоологических музеев с точки зрения общеобразовательных осмотров

   <…> Не претендуя на детальное и внутренне законченное развитие той мысли, что идейное значение любой науки и научной отрасли определяется размерами ее соприкосновения с «последними» вопросами научного мировоззрения, вопросами об отношении человека к самому себе и окружающему миру – руководящая идея очерка направлена к обоснованию такого именно воззрения, являясь сжатым и частичным остовом гораздо более обширного труда, задуманного в интересах тех, которые, подобно автору его, ближайшую и высшую задачу современного естествознания видят не в распространении внешнекультурных и технических завоеваний века, (привлекающих внимание даже менее образованного круга лиц), но в приобщении последних к более ценной и труднее прививаемой духовно-внутренней культуре, которой мы обязаны идейным достояниям науки. <…>
   Подобно материальной видимой культуре, развитие которой обусловлено дальнейшим ростом современной техники и прикладных естественно-научных знаний, духовная культура настоящего столетия в распространении своем будет зависеть оттого, насколько будущие, может быть ближайшие к теперешнему, поколения возвысятся до более глубокого духовно-внутреннего понимания естествознания и его чисто идейных обобщений. И даже более. Можно глубоко расходиться в положительной оценке тех или иных естественнонаучных обобщений, их роли и значении в истории духовной жизни XIX века; можно, основываясь на опыте последнего, и вовсе сомневаться в том, чтобы создание материалистической научной мысли, современное естествознание способно было удовлетворить этические и интеллектуальные запросы времени, и все же для умеющих, сквозь наблюдаемую ныне полосу усиленного интереса к внешнему укладу жизни, уловить духовные искания времени – для тех не может быть сомненья в том, что намечающееся ныне новое мировоззрение XX столетия тем легче может быть упрочено в академической науке и тем скорее станет достоянием общества, чем ближе новые идеи века будут примыкать к естественно-научным обобщениям предыдущего. Вот почему содействовать распространению знаний и интереса в отношении «последних» выводов естествознания среди тех лиц, в руках которых всего более находится духовное развитие страны (мы разумеем лиц педагогического звания или готовящихся к таковому), – значит теперь же подготовить почву для принятия идей, которые, как неизбежное логическое следствие естественнонаучных выводов, определят собою миропонимание будущего поколения.
   Такова в несовершенной бегло-догматичной форме основная мысль, побудившая к опубликованию предлагаемого очерка, как предварительного сжатого наброска более обширного издания. <…>
   Своим распространением в широких массах населения и совершенно исключительным вниманием к себе успехи техники обязаны не столько устной и печатной пропаганде (не всегда легко осуществимой), и не столько ясному сознанию их пользы и практической их ценности (весьма сомнительной во многих случаях), сколько наглядностью своих приобретений, возможностью в конкретной, осязательно-демонстративной форме ознакомиться с итогами усовершенствований и изобретений. К этой доступности последних в смысле материально-чувственного познавания присоединяется широкая вещественная их пропаганда при посредстве выставок, музеев и других наглядных способов научного ознакомления. Взятое вместе, показательность предмета и путей его научной популяризации, является ближайшею причиною того, что повышающийся с каждым годом интерес к техническим завоеваниям века наряду с усиленными требованиями его политико-экономического строя грозят упадком понимания других, чисто идейных, но не менее жизненных вопросов современного естествознания.
   Обращаясь теперь к этим идейным достояниям науки, естественно поставить перед собой вопрос: что приобретения в этой последней области, доступны ли они такому же практическому и конкретному приему пропаганды, как современные успехи техники и прикладных естественных наук? И если да, то соответствует ли важности таких духовных приобретений господствующая ныне форма их наглядного распространения? Чтобы ответить на вопрос, достаточно окинуть беглым взглядом те пути и методы наглядной популяризации, которыми располагала до сих пор одна из наиболее доступных по своей наглядности естественных наук – учение о животной жизни или зоология. Ограничиваясь, соответственно ближайшим целям очерка, обзором «музеологических» приемов, наиболее отвечающих запросам лиц, едва знакомых с областью естествознания и, в лучшем случае, впервые приступающих к его сознательному изучению, все относящиеся сюда пути и методы возможно приурочить к следующим двум типам учреждений: зоологическим садам и зоологическим музеям. В определении их роли и значения для целей общего образования и заключается наша ближайшая задача. <…>

   Печатается по: Коте А. Ф. Пути и цели эволюционного учения в отражении биологических музеев. М., 1913. Ч. 1.




   Новорусский Михаил Васильевич
   (1861–1925)


 //-- * * * --// 
   Музейный деятель, специалист по естественно-научному и внешкольному образованию. После окончания Духовной академии в Санкт-Петербурге начал педагогическую деятельность в одной из гимназий города, однако вскоре был обвинен дирекцией в антиправительственной пропаганде и отстранен от преподавания. Тогда же сблизился с членами террористической фракции «Народной воли», осуществившей покушение на Александра III. И хотя роль Новорусского в этом преступлении была пассивной, он был приговорен к заключению в Шлиссельбургской крепости, где провел более 18 лет. Здесь он начал изучать естественные науки и овладел многими навыками и ремеслами. В тюрьме он впервые узнал о Петербургском подвижном музее наглядных пособий. Прочтя о нем в журнале, предложил товарищам заняться изготовлением пособий (некоторые из них ныне можно увидеть в музее Шлиссельбургской крепости). Позднее он написал, что сотрудничество с музеем осталось в его памяти «самым благодарным временем из всей продолжительной жизни в Шлиссельбурге». Через четыре года после освобождения, в 1909 г., Новорусский стал главой Подвижного музея, который в его лице обрел истинного лидера и, в свою очередь, стал идеальным местом для воплощения его идей.
   В сборник включены две основные работы Новорусского о музеях. Это фрагмент из солидной работы «Музей и его образовательное значение» (1911), написанной по материалам исследования, которое можно расценивать как первую попытку описания музейной сети России. И небольшая по объему статья «Музейное дело» (1914), где автор эмоционально и емко очертил положение музея в современной ему России, одновременно высказав убеждение в его огромных возможностях, которые проявятся в той мере, в которой люди осознают великую культурную ценность музея.


   М. В. Новорусский
   Музей и его образовательное значение

   В 1908 году при Педагогическом Музее военно-учебных заведений в Петербурге образовалась «Комиссия по исследованиям организации и деятельности учебных музеев» <…>, чтобы «раскрыть общую картину просветительской деятельности как отдельных музеев, так и совокупности их по уездам, городам, губерниям, а также всесторонне осветить культурное значение их для дела просвещения в России, выяснив вместе с тем их организацию, историю их возникновения и развития». <…>
   Разослано было всего 450 обращений, считая все повторные, и разослано примерно в 260 мест. <…> Получено ответов около 70. <…> Как ни мало положительных данных <…>, тем не менее они дают возможность сделать несколько обобщений. <…>
   Начнем с основания музея, а вместе с тем определим и источники существования их. Все их можно разделить в этом отношении на две группы: казенные учреждения и общественные. У казенных есть постоянная ассигновка, строго определенный статут и такой же штат служащих с присвоенным им содержанием. <…> Вообще обилием средств музеи не могут похвалиться, получают ли они содержание от казны или из других источников. И в этом отсутствии средств нагляднее всего выражается то пренебрежительное отношение к музеям, которое распространено повсеместно: как в широких кругах общества, так и в правительственных сферах. <…> Недавно газеты писали, что в Москве богатейший Румянцевский музей, несмотря на сравнительно большой свой бюджет, дошел до такой скудости и разорения, что должен был прибегнуть к общественной благотворительности и, к счастью, нашел себе довольно щедрое подаяние. <…>
   Музеи казенного типа обыкновенно имеют совершенно обособленную организацию. <…> Иногда на деятельность такого музея заметно влияние ведомства, в котором он состоит, и того духа, который веет в известном ведомстве. <…> Соответственно такой организации «общественное служение» таких музеев очень невелико и развивается слабо, а потому и просветительная роль их ничтожна сравнительно с теми огромными научными сокровищами, которыми они обладают. <…> Музей может иметь несравненные ценности, но держать их взаперти и быть совершенно мертвым учреждением. Но он может иметь мало предметов и все пускать их в оборот. <…> Мерилом же общественного значения каждого музея, хотя и чисто внешне, мы может считать только посещаемость музея, в которой, до некоторой степени, обнаруживается интерес публики к нему. <…>
   Далее мы видим, какая громадная разница в росте посетителей существует между разными музеями. В одних не видно никакого движения вверх, в других даже заметно падение вниз, а в некоторых, наоборот, рост посетителей очень быстрый, непрерывный. Едва ли такой рост зависит от местных особенностей публики того или иного города. Вернее всего, он зависит от местных особенностей организации музея, подбора лиц, стоящих во главе его. <…>
   Другим показателем жизнедеятельности музеев на поприще просвещения служит участие их в организации лекций, мастерских учебных пособий, разных комиссий по образовательному делу и пр. Эта сторона жизни, судя по нашей анкете, представлена чрезвычайно слабо.
   По числу читаемых лекций на первом месте можно поставить Педагогический Музей военно-учебных заведений [251 - О музее см. статью 3. А. Макшеева в наст, сборнике.]. Затем – Музей прикладных знаний в Москве, где число слушателей по годам колеблется между 10 000 и 33 000 [252 - Имеется в виду Политехнический музей (1872), который, согласно первоначальному замыслу, должен был входить в состав Музея прикладных знаний в Петербурге, однако возник раньше и действовал самостоятельно.]. <….> При Епифанском музее устраиваются бесплатные лекции со световыми картинами. При Уральском музее <…> есть хорошо оборудованная аудитория, но лекции для публики не читаются, а делаются лишь доклады для членов общества. При всех остальных музеях <…> ничего этого не имеется. Лекции кое-где были случайные (одна-две), кое-где они предположены, но систематически не ведутся больше нигде. Не ведутся они и при казенных педагогических музеях (директорских и попечительских), хотя здесь-то они были более всего уместными, так как служили бы образцом истинно педагогического ведения школьного дела.
   При большинстве музеев, сверх того, имеется библиотека научных или педагогических книг. Иногда она только в зародыше, иногда же насчитывает десятки тысяч томов. Но книжное справочное дело почти нигде не организовано в виде постоянного учреждения, действующего непрерывно и планомерно. <…>
   При искреннем сочувствии всех истинных друзей музейного дела, Комиссия надеется постепенно сосредоточить в своих руках все справочные сведения в этой области, и прежде всего – надеется составить и вести полные списки учреждений этого рода.
   К сожалению, в России мы не можем похвалиться избытком друзей музея. И поэтому не лишне привести для примера маленькую иностранную справку. В Париже, например, есть специальное Общество Друзей Музея (то есть музея естественно-исторического). В мае 1910 года оно имело годичное собрание самой большой аудитории этого музея. Присутствовали знаменитые ученые и политические деятели. Несмотря на дурную погоду, публики собралось так много, что не все нашли себе место. У нас нет ни одного такого Общества. Попытка создать его, по всей вероятности, была бы безуспешной.

   Печатается по: В помощь семье и школе / Сост. Н. Н. Бахтин, Е. С. Дедюлина и др. М., 1911. С. 62–114.


   М. В. Новорусский
   Музейное дело

   Вот дело, которое находится в полном забросе. И заброшенность его редко в ком вызывает удивление. Самое скучное дело!
   Никто не видит в нем ни увлекательности, ни обаяния, ни интереса для ума, ни утешения для сердца. Увлечь кого бы то ни было музейной деятельностью очень мудрено. До какой степени эта деятельность кажется несущественной и стоящей вдали от всяких злободневных интересов. Существующие в провинции типы музейных учреждений большей частью таковы, что не могут соблазнить кого бы то ни было на сооружение подобных «хранилищ». Своим непрезентабельным примером они не могут зажечь в ком-нибудь хотя бы подражательный дух творчества.
   Обыкновенно это что-то пыльное, затхлое, с тяжелым, застоявшимся воздухом, разбросанное без должного порядка или сгруженное в тесную непролазную кучу, ветхое и полуразрушенное, серое и обесцвеченное временем. Ни ярких красок, ни привлекательных образов! Ничего, что радовало бы глаз зрителя, захватывало его своей внешностью и доставляло ему неисчерпаемый источник поучительных впечатлений.
   Друзья музейного дела с болью в сердце смотрят на эту рассыпанную храмину, на это почти пустующее огромное культурное дело и ждут не дождутся, когда и у нас, подобно всем просвещенным народам, музейный вопрос станет серьезным общественным вопросом и привлечет к себе внимание самых разнообразных кругов общества. <…>
   Что делать? Отсталая страна неминуемо должна быть во всем отсталой, и отсталость эта печальна не только тем, что страна эта мирится с отсталым нашим режимом, но и тем, что она не спешит создавать такие культурные ценности, созданию которых ни откуда не встречает никаких внешних препятствий.
   Но действительно ли музеи представляют такую культурную ценность? К сожалению, для нашего общественного сознания это все еще является вопросом. До сих пор приходится убеждать в том, что музеи совершают огромную культурную работу, что недостаток их составляет большой тормоз для прогресса страны во всех отношениях. И если теоретически с этим легко соглашаются, то практически в музейном деле мы все еще видим совершенно открытое и непочатое поле для деятельности.
   Здесь речь идет не о столичных музеях, не о тех старинных учреждениях, которые после долголетних мытарств дождались наконец счастливых дней и один за другим обосновались в прекрасных зданиях. Эти здания, на провинциальный масштаб, могут казаться настоящими дворцами и храмами. Музей и есть храм муз. И очень приятно отметить, что в области этого храма созидания в столицах мы уже кое-что сделали. Но ведь никто не отрицает надобности в сельских храмах на том только основании, что здесь невозможно воздвигнуть столичный собор. <…>
   У нас очень охотно и очень много говорят о любви к родине. Но чтобы любить, нужно прежде всего знать любимый предмет. <…> Вы хотите сделать эту привязанность сознательной и прочной? Укрепите ее изучением во всех отношениях мест своей родины.
   А для того, чтобы изучать что бы то ни было, нужно иметь объекты изучения под руками; для этого нужно собирать их и хранить. А если расположить их в каком-нибудь определенном порядке, удобном для изучения и наглядно выражающем ту или другую идею, то это будет еще лучше, еще поучительнее. Но собирать предметы, хранить их и располагать в поучительном порядке, и значит составлять музей.
   Во всяком почти городе есть городское и земское общественное управление. И то, и другое, по закону, обязано иметь попечение о культурных нуждах местного населения. Если бы оно ясно сознавало и оценивало эти нужды! Если бы представители его имели настолько просвещенный взгляд на вещи, что их не приходилось бы убеждать в культурной ценности музеев! Если бы в каждой местности всегда легко было бы найти людей, вполне готовых к тому, чтобы начать музейную работу! Людей, не только понимающих и знающих, но и имеющих необходимую практическую опытность и те важные умения, без которых не обходится никогда планомерная деятельность. Тогда музейное дело быстро воспрянуло бы из того застоя, в котором оно продолжает пребывать до сих пор.
   Для этого нужно только, чтобы непонимающие расширяли кругозор своего понимания, а неумеющие – учились практическим умениям и обнаруживали полную готовность посвятить свои досуги созидательному музейному творчеству. Когда образуется эта готовая и необходимая почва, денежные средства, могущие обсеменить ее, придут своим чередом.
   До сих пор во всех почти наших школах царили схоластицизм и дух книжного беспочвенного образования. Но в школах уже чаще и чаще пробиваются ростки свежей жизни. Здесь не только укрепляется, но и осуществляется мысль, что школа должна изучать не книжки, а натуру, реальные предметы и отношения между ними. Когда созреет целое поколение, прошедшее сквозь такую, в истинном смысле образовательную школу, взгляд на музей как на образовательную ценность сложится сам собой.
   Мы накануне этого. И каждый новый шаг приближает нас к большой творческой работе, которая широко раскинется по всему лицу земли русской. Нужно быть готовыми к ней, чтобы всячески облегчить и ускорить эту работу.

   Печатается по: Школьные экскурсии и школьный музей. 1914. № 11. С. 20–23.



   Макшеев Захар Андреевич
   (1858–1935)


 //-- * * * --// 
   Генерал-лейтенант, военный педагог. Окончил Михайловское артиллерийское училище и Артиллерийскую академию; служил при Главном управлении военноучебных заведений. Участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. В 1900–1906 гг. директор Александровского кадетского корпуса. В 1906–1917 гг. возглавлял Педагогический музей военно-учебных заведений – первый в мире (основан в 1864 г.), самый крупный и влиятельный в России музей данного типа. Каждый из руководителей музея привносил в его деятельность нечто, что приводило к расширению его деятельности и, несмотря на, казалось бы, узковедомственную принадлежность, упрочению влияния на общественную и педагогическую жизнь страны. В частности, при Макшееве музей начал устраивать съезды учителей. Уволен от службы в 1917 г. После Октябрьской революции эмигрировал в Югославию.
   3. А. Макшеев является автором очерка, посвященного юбилею музея, который в феврале 1914 г. отметил свое 50-летие: «Пятидесятилетие Педагогического Музея военно-учебных заведений (Краткая историческая записка)». В нем он анализирует причины возникновения, эволюцию и концептуальные основы деятельности этого уникального образовательного учреждения, послужившего стимулом для создания педагогических музеев и в России, и за рубежом. В публикуемой работе Макшеев описывает становление целого ряда форм культурно-образовательной деятельности, которые впоследствии получили развитие в музеях России на всем протяжении XX в.


   3. А. Макшеев
   Пятидесятилетие Педагогического Музея военно-учебных заведений
   (Краткая историческая записка)

   В шестидесятых годах минувшего века русский народ и русская вооруженная сила <…> вступила на новый путь развития. 19 февраля 1861 г. пало крепостное право, а 9 ноября того же года Государь назначил генерал-адъютанта Д. А. Милютина военным министром. Предпринятая вслед за этим назначением военная реформа находилась в полном соответствии с раскрепощением народа <…> Для Д. А. Милютина и его ближайших сотрудников было ясно, что могущественнейшим средством обновления армии <…> должно быть народное просвещение. <…>
   Русское общество горячо отозвалось на призыв военного министерства и выдвинуло из своей среды ряд гуманных, просвещенных и энергичных работников, которые в течение долгих лет бескорыстно служили народной и военной школе. Тесно сплоченный кружок таких деятелей упрочил и существование Педагогического Музея военно-учебных заведений, празднующего 9 февраля 1914 г. пятидесятилетие своей просветительной деятельности. <…>
   Музей только отчасти является учреждением ведомственным в узком смысле слова. Его учредителями ему поставлены задачи более широкие – составляя отдел Петербургского Музея Прикладных Знаний, он имеет целью вообще популяризацию науки в широких слоях общества и в народных массах. Средством для этого служат: постоянные и временные выставки (наглядность), публичные лекции, народные чтения, издательская деятельность и т. п. <…>
   Уже через два года после своего основания, в 1866 году, Музей устраивает <…> выставку учебных пособий, как имеющихся в его распоряжении, так и доставленных в[оенно]-уч[ебными] заведениями Петербурга и Москвы <…>. Это была первая в России педагогическая выставка. <…>
   В 1875 г. Музей впервые выступил за границей, на международном географическом конгрессе в Париже и на выставке при нем. Благодаря серьезной и продуманной подготовке к конгрессу, Музей получил здесь 8 наград из 40, назначенных за учебные пособия для всех наций. Кроме того <…> жюри присудило Музею высшую награду – «Lettre de distinction» – за: 1) собирание и систематизацию учебных пособий, 2) заботы о возбуждении местного производства пособий, об усовершенствовании и удешевлении их и 3) распространение знаний путем публичных лекций и народных чтений. Вместе с тем конгресс <…> выразил убеждение в желательности учреждения подобных музеев во всех государствах. Результатом этого последнего постановления конгресса было решение французского правительства учредить в Париже Педагогический Музей по образцу Петербургского Педагогического Музея <…>. Блестящий успех сопровождал участие Музея и на международной гигиенической выставке в Брюсселе в 1876 г. За Музеем была признана заслуга успешного образовательного влияния на народные массы, что и побудило г. Брюссель вотировать суммы на устройство Педагогического Музея в Бельгии. <…>

   Публичные лекции начались в Музее с 1872 г. Наибольшего развития и напряжения они достигли при преемнике В. П. Коховского [253 - Коховский Всеволод Порфирьевич (1835–1891) – генерал-лейтенант, военный педагог, организатор педагогических выставок в России и за рубежом, директор музея.], А. Н. Макарове [254 - Макаров Аполлон Николаевич (1840–1917?) – военный педагог и писатель, директор Музея после кончины Коховского в 1891 г. При нем усилилась культурно-просветительная деятельность, осуществлялись программы подготовки офицеров-воспитателей, были учреждены учительские курсы.]. <…> При нем лекции приняли характер более систематический, чем это было при его предшественнике, а некоторые из них превратились в целые связные курсы. <…>
   Переходя к деятельности Музея в области усовершенствования школьного преподавания, нельзя не остановиться на ежемесячно устраиваемых им собраниях преподавателей учебных предметов курса средней школы – родного и иностранных языков, математики, физики, естествоведения, географии, рисования. Некоторые из этих собраний, носящих название заседаний отделов учебно-воспитательных комитетов музея, беспрерывно функционируют уже свыше 30 лет. <…>
   Обозревая деятельность Музея за первые 50 лет, нельзя не вспомнить также, что в стенах его получили жизнь и окрепли некоторые просветительные учреждения, существующие ныне вполне самостоятельно, напр., Петербургский Родительский Кружок, Педагогическая Академия, развившаяся из Педагогических курсов <…> и др.
   В новом – XX – веке для деятельности Музея открылись новые пути. Музей принимает живое участие в устройстве педагогических съездов – деле наших дней. <…> Новое столетие принесло Музею и новую ведомственную заботу. При Музее учреждены курсы – одногодичные, для подготовления воспитателей (1900 г.) и двухгодичные – для подготовления преподавателей в кадетские корпуса (1904 г.). С учреждением при Музее курсов <…> он становится оплотом учебновоспитательного дела в заведениях в. – уч. ведомства, и интересы его тесно сплетаются с насущнейшими интересами армии.
   Собирание коллекций является не главной целью деятельности Пед. Музея в. – уч. заведений. Тем не менее в настоящее время посетители Музея найдут в нем богатые собрания наглядных пособий по разнообразным отраслям знания. Музей не гоняется за редкостями и униками для своих коллекций. Педагогические музеи вообще не должны иметь характера кунсткамер – перед ними в области коллекционирования лежит другая дорога. Следить за теоретическим и практическим движением в сфере обучения и воспитания, сосредотачивать у себя, по возможности, все заслуживающее внимания в деле наглядного обучения и, систематизируя этот материал, дать возможность современному педагогу без большой потери времени и труда ознакомиться с техническими средствами его профессии (приборами, картами, моделями, картинами и пр.) – вот задача педагогических музеев.
   <…>

   Печатается по: Пятидесятилетие Педагогического Музея военно-учебных заведений (Краткая историческая записка). СПб., 1914.



   Проект «Музейного города» в Московском Кремле
   (1917)


   В среде художественной интеллигенции, обеспокоенной за судьбу культурного наследия России, многие годы зрели идеи концентрации и централизации важнейших собраний, что облегчило бы решение задачи сохранности памятников и способствовало бы их более рациональному использованию. После Февральской революции 1917 г. в условиях продолжавшейся войны и массового вывоза культурных ценностей за границу, эти идеи стали особенно актуальны. При этом революционная эпоха рождала самые смелые проекты, казавшиеся вполне осуществимыми. В данном документе речь шла о сосредоточении на территории Кремля художественных собраний Москвы – Третьяковской галереи, Румянцевского музея, крупнейших частных коллекций. При этом был поставлен вопрос о музеефикации архитектурных памятников Кремля, в первую очередь Большого Кремлевского дворца и Арсенала. Музейный городок создать не удалось, но тенденция централизации культурных ценностей прослеживается и в первые послереволюционные десятилетия. Перечисленные в проекте ценнейшие коллекции А. А. Бахрушина, С. И. Щукина, И. С. Остроухова и др. уже в скором времени (в 1918 г.) были национализированы и превращены в музеи при участии самих коллекционеров, а позднее влились в крупнейшие собрания страны.

   Проект приспособления зданий Московского Кремля под музейный город был опубликован в период между Февральской и Октябрьской революциями 1917 г. Он подписан членами Художественной комиссии по охране Кремля и московских дворцов И. Э. Грабарем, Р. И. Клейном, А. П. Лонговым, Е. Ф. Вишневским, И. С. Кузнецовым. Эта и другие художественные комиссии, действовавшие в Петербурге и Москве и объединившие небольшую часть музейных работников, художников, искусствоведов, коллекционеров, представителей деловых и политических кругов, сыграли в 1917 г. важнейшую роль в сохранении культурного наследия страны.


   Проект приспособления зданий Московского Кремля под музейный город

   Огромное значение совершившегося переворота всей государственной и общественной жизни страны вызывает естественное стремление запечатлеть знаменательное это событие созданием памятника, достойного, по своей культурной ценности, великого народного достижения и соответствующего истинному смыслу переживаемого исторического момента. Ныне на свободный народ ложится славная, но и ответственная задача держателя духовного наследия прошлого, переходят высокие заботы о сохранении культурных завоеваний нации, о дальнейшем их расширении и приобщении к благам цивилизации всех членов общества.
   (Обширная и важная область духовной жизни в различных отраслях художественного творчества, в изобразительных искусствах, живописи, архитектуре и скульптуре и в так называемом прикладном искусстве издавна широко разрабатывалась многообразными силами одаренного русского народа и дала целый ряд ценнейших художественных памятников.)
   Однако в силу сложившихся условий, самобытные создания народного гения и приобретения культурных сокровищ других стран не всегда были доступны широкому пользованию. Именно значительные собрания памятников искусства, сосредоточенные в руках государства и отдельных владельцев, за исключением немногих музеев и галерей, совершенно закрыты для больших кругов населения, остающиеся же в эстетическом пользовании народа собрания не могут дать всей полноты впечатления, за разбросанностью или случайностью представляемого ими материала и чисто техническими несовершенствами хранения, в смысле недостатка помещения, света и надлежащего размещения предметов.
   Ныне настало, по-видимому, благоприятное время к незамедлительному разрешению вопроса о правильной постановке этого важнейшего дела. Созданию народного гения надлежит сделаться достоянием всей нации, и плоды художественных ее трудов должны стать под охрану самого народа, отвечающего за целость полученного наследия перед грядущими поколениями. Лучший памятник освобождения создаст себе великий народ, собрав воедино рассыпанные сокровища своей земли и открыв широкий доступ населению в обширную сокровищницу культурной его работы.

   Вид на Московский Кремль. Фото 1920-х гг.

   Москва идет в этом отношении по исконному историческому пути, выполняя очередную задачу вековой традиции. Ведь в течение нескольких столетий стекались в Москву, эту издавнюю «собирательницу Руси», культурные ценности, сносились лучшие сокровища художественного творчества, сосредотачивались усилия виднейших работников страны. И на Москве в первую очередь лежит обязанность облегчить населению доступ к пользованию хранящимися в недрах се сокровищами. Из имеющихся в Москве государственных хранилищ искусства наиболее ценные, как Большой Кремлевский дворец, Оружейная палата, Патриаршая ризница, ризницы Кремлевских соборов и некоторых других церквей Москвы, до последнего времени были крайне неудобны для обозрения в силу чисто формальных затруднений или представляли иные препятствия к полноте художественного их усвоения.
   (Большой Кремлевский дворец заключает в себе весьма важные, как памятники зодчества, остатки древних построек: Грановитую палату времен Иоанна III, Золотую Царицыну палату конца XVI века, так называемые Терема царей Михаила и Алексея, 6 домовых церквей XV–XVIII вв. с образцами старинной мебели, драгоценнейшей утвари, русской иконописи; в новых же помещениях собраны художественные предметы обстановки (гобелены, вазы, бронза) и имеется небольшая художественная галерея с отдельными полотнами первоклассных мастеров. Разбросанные, однако, по обширному зданию дворца или сложенные в тесных ризницах церквей, отдельные предметы, при всех их художественных достоинствах, естественно теряют свою значительность, особенно для людей без специального образования.)
   Оружейная палата, далеко не отвечающая своему скромному названию, помимо обширного собрания древнего оружия, содержит огромное количество предметов художественной промышленности, драгоценной посуды, одеяний, фарфоровых и металлических изделий, ювелирных украшений, образцов мебели и царских экипажей, и эти предметы нередко представляют большой художественный и научный интерес. Между тем недостаток места и неприспособленность помещения приводят к крайней скученности в отдельных витринах предметов, заслоняющих один другой, или к установке их на слишком высоких местах стен, что лишает зрителя возможности их изучения.
   Еще в большей степени это последнее замечание может относиться к Патриаршей, ныне Синодальной ризнице, собранию совершенно исключительному по количеству первоклассных образцов древнерусского искусства, в области преимущественно предметов шитья и тканей, историческая художественная ценность коих, по отзывам специалистов, поистине неисчислима. Теснота помещения, крайне неудобные витрины и неудачное, по необходимости, размещение драгоценностей затрудняют осмотр и этого собрания.
   (Наконец, художественные предметы, имеющиеся в богатых ризницах соборов Кремля и в некоторых других Московских церквах, следует признать совершенно недоступными систематическому и исчерпывающему рассмотрению, особенно со стороны большой публики.)
   Несколько лучше обстоит дело в области пользования населения произведениями живописи, благодаря существованию в Москве двух образцовых публичных картинных галерей – городской Третьяковской и Румянцевского музея. Но и в этой области предстоит сделать многое для подъема культурного просвещения на должную высоту.
   Прежде всего, уже Третьяковская галерея испытывает и ныне некоторое стеснение для надлежащего размещения имеющихся произведений. Даже при настоящей новой развеске, за отсутствием достаточной площади стен, не удалось избежать чрезмерной скученности картин в некоторых залах: местами для картины не хватает необходимого фона, почему рассматриваемое произведение не дает надлежащего впечатления. Затем, при постоянно возрастающем наплыве посетителей недостаточными оказываются и самые размеры помещений, не дающих возможности при стечении публики стать на нужное расстояние от рассматриваемого полотна. Между тем новые приобретения галереи растут с каждым годом, и недалек тот день, когда галерея вынуждена будет, за недостатком места, отказаться от дальнейшего пополнения коллекций. Нельзя не упомянуть при этом и о чисто технических недостатках настоящего местонахождения галереи в низкой затопляемой местности, вблизи фабричных владений, в глухом, затерявшемся среди Замоскворечья переулке.
   Что касается картинной галереи Румянцевского музея, то нетрудно предвидеть, что при постоянном возрастании собрания и переполнении библиотеки, ценнейшей части музея, для расширения галереи едва ли найдется в будущем необходимое место.
   Особо серьезного внимания заслуживают частные собрания картин и других художественных памятников. Несомненно, большинство этих собраний – драгоценный плод долголетних любовных усилий просвещенных собирателей – и ныне уже могут быть обозреваемы небольшим кругом интересующихся искусством лиц. И конечно, присущей им высокой культурной ценностью объясняется то обстоятельство, что все они рано или поздно становятся общим достоянием, поступая, путем дарения или продажи, в собственность публичных музеев. Достаточно вспомнить особо ценные, в последнее время, поступления Морозовского собрания французской живописи в Третьяковскую галерею, Голенищевского собрания египетских и восточных древностей, итальянских примитивов М. С. Щекина и коллекции французской бронзы графа Бобринского в Музее Изящных Искусств, собрания П. И. Щукина в Исторический музей, Цветковской галереи – городу. Лишь отсутствием подходящего хранилища, куда с полным доверием могли бы внести сокровища свои отдельные коллекционеры, объясняются нередкие случаи бесследной утраты для Москвы крупных художественных собраний, уходящих за границу или распыляющихся по разрозненным приобретателям, как это произошло недавно, например, с коллекцией Боткина [255 - Речь идет о коллекции известного коллекционера Дмитрия Петровича Боткина (1829–1889). После смерти Боткина его собрание было поделено между двумя сыновьями и частично ими распродано. Сергей Боткин увез свою часть коллекции за границу.], а равно сохранение и доныне в частных руках собраний, имеющих общественно-художественное значение. К числу этих последних нельзя не отнести, ограничиваясь наиболее известными, превосходное собрание русских икон, гравюр-портретов и фарфора Ал. Вик. Морозова, ценнейшую картинную галерею западных мастеров до XVIII века включительно Дм. Им. Щукина, дивные галереи Г. Г. Гиршмана, Зубаловых, Ив. Л. Морозова, Остроухова и С. И. Щукина и театральномузыкальный музей А. А. Бахрушина. Ныне сделалось известным заявление одного из упомянутых коллекционеров, С. И. Щукина, охотно предоставляющего в общественную собственность свое всемирно прославившееся собрание современной французской живописи при условии, если будет отведено соответствующее место в проектируемом музее, и это заявление, надо надеяться, не останется единичным.
   Таковы, в общих чертах, сокровища, находящиеся в обладании Москвы, надлежащее использование коих на благо населения ложится на ее обязанность. Вполне естественной является при таких условиях мысль создать для собирания и размещения их достойное хранилище и вместе тот основной центр, к коему тяготели бы разрозненные художественные единицы.
   При осуществлении этой своей задачи Москва находится в особо благоприятных условиях именно в отношении к весьма важному и нередко трудно разрешимому вопросу о месте для сосредоточения художественных памятников.
   По счастливой случайности, в центре древней столицы, высится на крутом берегу реки краса и гордость Москвы – белокаменный шестисотлетний Кремль, как священный акрополь, ограниченный от шумной повседневной жизни зубчатой стеной и опоясанный широкою лентой зеленых бульваров. Обширное пространство, им занятое, носит своеобразный характер спокойного величия и представляет и ныне уже зачатки народного музея своими памятниками церковной и светской архитектуры и скоплением в различных зданиях многочисленных предметов искусства.
   Сама собою напрашивается мысль расширить это исторически сложившееся значение современного Кремля и, внеся в отражаемую им картину культурной жизни нации надлежащую полноту, обратить его в колоссальную художественную сокровищницу народа.
   В пользу создания именно в Кремле музея художественных произведений, помимо этих общих соображений, с чисто технической стороны говорит весьма выгодное положение его для сохранности собираемых предметов. Помещения в Кремле благодаря их изолированности в значительной мере застрахованы от возможности пожаров; высота места предохраняет от наводнений и сырости, а обуславливаемая удаленность от фабричных районов, чистота воздуха обеспечивает от вредных влияний пыли и копоти, так разрушительно действующих на цельность художественных предметов, особенно на краски картин.
   Наконец, к тому же решению побуждает наличность в Кремле целого ряда вполне пригодных для музейских целей зданий и в случае необходимости почти неограниченная возможность дальнейшего расширения музейских вместилищ.
   Конечно, при этом не обошлось бы без некоторых переделок. Необходимо было бы именно кое-где убрать перегородки, расширить пролеты и местами устроить верхний свет. Но переделки эти вряд ли вызовут затруднения с материальной стороны и могут производиться постепенно, по мере надобности.
   Зданиями, наиболее пригодными для ближайшего отведения их под музей, представляются в Кремле, вопервых, – Большой дворец с примыкающими к нему с западной стороны так называемыми покоями Их Высочеств, и корпусом «Потешного дворца», и с северной – Кавалерским корпусом, и, во-вторых, – здания Арсенала и Казарм. Эти здания, за исключением последних, в настоящее время, с утратой прежнего их назначения, остаются без определенного употребления.
   Центром нарождающегося нового музея естественно становится Большой Кремлевский дворец с главным входом по парадному подъезду в южном фасаде здания со стороны Москвы-реки.
   Через отделанный мрамором разных пород вестибюль, широкую парадную лестницу и небольшую квадратную аванзалу открывается ряд обширных двухсветных так называемых орденских залов: Георгиевский, Александровский, Андреевский, сравнительно малый Кавалергардский и Екатерининский, и с противоположной от аванзалы северной стороны – Владимирский.
   Залы эти, однако, за исключением Кавалергадского и Екатерининского, по своим огромным размерам, значительной высоте, богато украшенным пилястрами, полуколоннами, лепными украшениями стенам и неспокойной линии периметра, при всем их величии, мало удобны для музея, особенно же для развески картин.
   Между тем в будущем несомненно явится потребность в апартаментах для официального представительства нового главы государства во время пребывания его в Москве. Если в качестве приватного местожительства главы правительства и для размещения служебного и канцелярского персонала вполне пригодным может быть предназначаемый для того небольшой Николаевский Кремлевский дворец, то для торжественных приемов представителей народа и армии и официальных личных сношений с членами иностранных посольств необходима более величественная обстановка. Поэтому является вполне соответственным предоставить представителю государства перечисленные выше залы Большого дворца, сохранив в неприкосновенности их величавый вид. <…>
   <…> Все прочие помещения Большого дворца могли бы быть отведены под музейские коллекции <…>.
   Из помещений Дворца вполне законченными для музейских целей представляются древние его части. Грановитая Палата, Святыя Сени, Золотая Царицына и Жилецкая Палаты и Теремные Покои, составляя связанное целое, дают ясную картину гражданского строительства Московского периода XIV–XVIII вв. и могут служить прекрасным вместилищем для образцов мебели, домашней утвари, одеяний, драгоценных украшении и т. п. предметов того времени, в изобилии разбросанных по отдельным покоям и хранилищам дворца и других Кремлевских зданий. Систематически подобранные и умело размещенные в столь выгодной для них рамке, художественные предметы получат особую значительность, заговорят понятным языком, выявляя присущую им художественную ценность и способствуя живейшему усвоению целой исторической эпохи.
   Неприкосновенными остаются, конечно, и дворцовые храмы, благодаря удачному расположению сохраняющие полную изолированность от построек светского характера.
   И тут древнюю часть здания под теремами, между церквами Рождества Богородицы с одной стороны, и Св. Екатерины и Ризы Положения – с другой (так называемые фрейлинские комнаты), нельзя не признать самым подходящим местом для размещения произведений русской иконописи. Своеобразная интимная живопись эта в тихом уединенном убежище, вблизи храмов, при звуках колокольного звона и церковного пения, создаст особенно повышенное художественно-духовное настроение.
   Новые части здания, многочисленные залы, гостиные и другие комнаты дворца также могут быть приспособлены под чисто музейские надобности, представляя собой достаточно удобное, в смысле света и удобства размещения, хранилище для произведений живописи. Следует заметить при этом, что под устройство картинной галереи, помимо указанных помещений дворца, могут быть отведены упомянутые выше двухэтажное здание Кавалерского корпуса и «апартаменты Их Высочеств».
   Самое размещение коллекций можно было бы наметить, в общих, конечно, чертах, следующим образом. Было бы, прежде всего, целесообразно сохранить за поступающими в новую галерею собраниями их цельность и, так сказать, автономность, в отношении хранения и расширения, с оставлением за ними первоначального их наименования, дабы не сгладить присущего отдельным галереям своеобразного их характера и дать возможность частным жертвователям свободного пополнения своих коллекций. Вместе с тем представляется в высшей степени желательным, чтобы галереи, обладающие произведениями одного и того же гениального мастера, соприкасались до некоторой степени друг с другом в этих общих своих владениях путем соответствующей группировки материалов.
   По приблизительному подсчету стен нижеуказанных галерей, при высоте площадей, занятых картинами, 1,83 сажен [256 - Сажень – единица измерения длинны. 1 С. = 2,13360 м.], получается следующее количество пог. саж.:

   в Третьяковской галерее – 476,50 пог. саж. стен,
   в Румянцевской галерее – 150 пог. саж. стен,
   в С. И. Щукина галерее – 75 пог. саж. стен.
   Всего – 701,50 пог. саж.

   В зданиях Кремля для использования под картинные галереи имеется пог. саж. стен в следующем количестве и помещениях:


   Ввиду сего, считаясь с размерами коллекций и требованиями возможного удобства развески полотен, следует признать наиболее пригодным предоставление под Третьяковскую галерею места в обоих этажах «Апартаментов Их Высочеств», в зимнем саду, в части второго и в царских покоях первого этажа дворца, всего пог. саж. площади стен – 516,82. Румянцевская галерея могла бы занять второй и третий этажи Кавалерского корпуса, всего пог. саж. площади стен – 286,76, причем эта галерея соприкасалась бы через проход у церкви Рождества Богородицы с залами Третьяковского собрания. Галерею С. И. Щукина надлежало бы разместить в ближайшем соседстве с двумя названными галереями, в первом этаже Большого дворца или Кавалерском корпусе.
   Итак, всего потребно пог. саж. стен приблизительно 700. Имеется же в наличности, по приведенному выше подсчету, 1848,76 п. с. Таким образом, оказываются неиспользованными около 1150 пог. саж. площади стен, не только достаточных для размещения наиболее видных частных галерей Москвы, в коих для шести собраний общая величина покрытого картинами пространства выражается, насколько удалось установить, примерно в 300 пог. саж., но и для включения возможных новых в будущем поступлений на весьма продолжительное время.
   В непосредственной близости с намеченной к устройству национальной картинной галереей расположены здания Потешного Дворца и нынешняя Оружейная Палата. Помещения Потешного Дворца, построенного при Алексее Михайловиче для нужд «комедийного» дела, возможно было бы использовать под устройство Театрально-Музыкального музея, ядром которого могло бы послужить единственное в своем роде превосходное частное собрание А. А. Бахрушина.
   Что же касается Оружейной Палаты, то указанная выше крайняя переполненность этого собрания настоятельно требует, в связи с поставленными задачами, значительного расширения занимаемого им помещения. Насколько можно судить по общему обзору собрания, для целесообразного размещения художественных предметов необходимо по крайней мере удвоить число наличных витрин и соответственно увеличить площадь самого хранилища. В сих видах следовало бы использовать второй этаж лежащего против заднего фасада Оружейной Палаты здания Конюшенного корпуса, приспособив его для музейских целей и соединив крытым переходом с нынешним помещением Палаты.
   Относительно подбора выставочных предметов и возможного пополнения или замены их вещами из других государственных сокровищниц, следует заметить, что вопрос этот ввиду крайней его сложности требует для удовлетворительного разрешения детального и всестороннего обсуждения специалистов и при изложении общего плана предположенных мероприятий его следует оставить пока в стороне.
   Обращаясь к устройству музейских хранилищ в Кремлевском Арсенале, приходится по необходимости и здесь ограничиться лишь самыми общими соображениями. Центральная часть этого превосходного по постройке здания, ныне совершенно свободного, за исключением временно отведенного под военный караул крайнего крыла со стороны Троицких ворот, официально отведена уже под Музей 1812 года [257 - Проект Музея Отечественной войны 1812 года в Москве остался неосуществленным.], коллекции коего в настоящее время находятся на хранении, в запакованном виде, в различных учреждениях Москвы. Помещение по фасаду, выходящему на Сенатскую площадь, от Главного Портала до Никольских порот, возможно было бы отвести под давно задуманный музей текущей войны [258 - Музей текущей войны – Музей Великой войны. Попытка создания такого музея предпринималась в Петрограде в годы Первой мировой войны по инициативе императорского Общества ревнителей истории, но не увенчалась успехом.]. Наконец, остальную часть здания представлялось бы желательным использовать под устройство музея быта и художественной обстановки.
   Потребность в нем именно в Москве за полным почти отсутствием здесь учреждений этого рода весьма ощутительна. Ибо достаточно указать, что вся Московская и некоторые прилегающие к ней губернии заняты кустарным промыслом: изготовлением мебели, тканей и т. д. Между тем изготовляемые кустарями вещи, при всем их нередко значительном техническом мастерстве, в большинстве случаев отличаются недостатком вкуса именно за невозможностью познакомиться с хорошими образцами. Выставочный материал для этого музея могут доставить в самых широких размерах, прежде всего Кремлевские и некоторые загородные дворцы с их собраниями художественной мебели, бронзы, фарфора, гобеленов, разного рода тканей и других произведений местной и заграничной художественной промышленности и, далее, возможные поступления от частных лиц.
   Наконец, здание казарм следовало бы отвести под устройство периодических художественных выставок. Потребность в удобных для того помещениях ощущается в Москве весьма остро. Целому ряду ежегодных выставок приходится уже и ныне довольствоваться случайными и малопригодными залами частных предпринимателей. С предстоящим же ростом художественных обществ и союзов и этих помещений окажется недостаточно. Между тем общеобразовательное значение выставок настолько неоспоримо, что удовлетворительное разрешение этого вопроса является одной из важнейших задач в деле правильной постановки художественного просвещения.
   В этом же здании могли бы быть помещены и некоторые отделы центральной картинной галереи, например галерея Румянцевского музея, если бы почему-либо намеченное для нее помещение оказалось не совсем удобным.
   При обсуждении изложенных предположений следует иметь в виду, что указанные мероприятия намечены в самых общих чертах в целях выяснения вопроса о необходимости и возможности приспособления Кремлевских зданий для центрального музея искусств. По разрешении же этого принципиального вопроса детальная разработка общего плана должна стать предметом особо избранной для того комиссии. В связи с обращением под музеи государственных Кремлевских зданий возникает вопрос о судьбе принадлежавших бывшей императорской фамилии загородных дворцов. Из них ныне остается без определенного назначения Александровский Дворец в Нескучном саду. При недостаточности в Москве значительных общественных парков предоставление в пользование населения Нескучного сада, этого редкого по красоте создания «садовой архитектуры», составляло давнишнее желание московского городского населения. Сад этот, с его богатой разбивкой газонов перед дворцом и удивительно удачно согласованной с местностью планировкой аллей и дорожек, отовсюду открывающих восхитительные виды на самые интересные части города – Девичий монастырь, Храм Христа Спасителя, Кремль, – в настоящее время, с 1 мая текущего года, открыт для публики.
   Судя по все возрастающему наплыву посетителей, он станет, по-видимому, одним из любимейших мест для летних прогулок москвичей.
   При таких условиях было бы весьма желательно сделать доступным для обозрения публики и Нескучный Дворец, образцовое по внешней и внутренней архитектуре произведение XVIII века, с незаурядным собранием предметов высокой художественной ценности. Как известно, дворец этот построен в царствование Екатерины II для графа Орлова зодчими Миропольским и Тюриным [259 - Тюрин Евграф Дмитриевич (1792–1870) – архитектор, коллекционер, руководил работами по перестройке дворца в XIX в. (см. ст. Тюрин Евграф Дмитриевич в наст, изд.)] и обставлен со свойственной эпохе щедрой роскошью.
   Концепция плана и пропорция комнат чрезвычайно богаты. Превосходная художественная мебель, великолепный фарфор и бронза заполняют и поныне богато расписанные плафонной живописью покои поместительного здания. Сохранив в неприкосновенности историческую его обстановку и пополнив ее предметами, в разное время взятыми отсюда в Кремлевские дворцы, можно было бы устроить из Нескучного дворца музей Екатерининского времени.
   Подобные музеи, весьма поучительные для ознакомления с определенной исторической эпохой в живом и цельном ее воплощении, в Западной Европе получили давно уже заслуженное распространение. Можно, например, указать на некоторые залы в Palazzo Piti во Флоренции для эпохи Итальянского guatrocento, Версальский дворец «Короля-Солнца» Людовика XIV, загородные дворцы Людовика II Баварского, Miramare, замок близ Триеста Максимилиана. Обращением в музей Нескучного сада будет положено основание созданию и в России учреждений этого рода.
   К изложенному нелишне добавить, что в настоящее время Еородским Управлением составлен уже проект к улучшению сообщения Нескучного сада с городом прокладкой бульвара по левому берегу Москвы-реки от Крымского моста, благодаря чему устройство в Нескучном саду предполагаемого музея получит тем большее значение.
   Таковы те общие черты, в коих вырисовывается величественная картина проектируемого грандиозного памятника настоящей освободительной эпохи.
   В подкрепление общего направления намечаемых выше мероприятий необходимо остановить внимание на том обстоятельстве, что в своем стремлении к обращению в художественные хранилища зданий, принадлежащих государству и его властителям, и к приданию самим строениям значения художественных памятников, Москва следует, по-видимому, естественному ходу событий, с исторической закономерностью проявляющемуся в развитии более старых культурно западных стран.
   У нас, как и повсюду на Западе, с утратой искусством общенародного значения собирание художественных ценностей сделалось привилегией отдельных властителей и состоятельных лиц, частью для забавы, частью в силу искренней любви к искусству, а иногда и из каприза приобретавших лучшие художественные произведения своего времени. Однако, действуя из личных побуждений, собиратели эти служили бессознательными орудиями истории, сохраняя для потомства выдающиеся предметы искусства, рано или поздно переходящие в народное пользование. Достаточно, например, припомнить создание Францией музеев Лувра и Версаля из бывших королевских резиденций, обращение под музей в Италии Ватикана, Венецианского дворца Дожей, целого ряда флорентийских дворцов, в Испании – Эскуриала, в Германии – Дрезденского Zwingera и т. д. И это естественное течение, ведущее к демократизации памятников искусства, к представлению в пользование всего населения художественного создания нации, следует лишь радостно поддерживать и в нашем отечестве.
   Члены комиссии: [260 - Клейн Роман Иванович (1858–1924) – архитектор, заместитель председателя Комиссии по приему, охране, заведованию дворцового имущества в Москве; Ланговой Алексей Петрович (1856–1939) – доктор медицины, коллекционер русской живописи; Кузнецов Мвгн Сергеевич (1867–1942) – архитектор, реставратор, член Комиссии по описи повреждений Кремля; Грабарь Игорь Эммануилович (1871–1960) – живописец, искусствовед, в 1917 г. возглавлял Третьяковскую галерею; Вишневский Е. Ф. – художник-архитектор, коллекционер.]
   Р. Клейн
   А. Ланговой
   И. Кузнецов
   И. Грабарь
   Е. Вишневский.

   17 июня 1917 года.

   Печатается по: Музееведение России в первой трети XX в.: Сб. науч. тр. Музея революции. М., 1997. Вып. 24. С. 76–87.



   Могилянский Николай Михайлович
   (1871–1933)


 //-- * * * --// 
   Антрополог, этнограф, музейный деятель. Работал в Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого. С 1910 по 1918 г. возглавлял этнографический отдел Русского музея, в 1912 г. активно участвовал в работе Предварительного съезда по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев. Он прекрасно знал зарубежный музейный опыт, в течение многих лет занимался формированием этнографических коллекций, совершенствованием форм деятельности этнографических музеев и теоретическим осмыслением этой деятельности. В 1918 г. Могилянский эмигрировал в Чехословакию, преподавал географию и этнографию в Праге.
   Публикуемый ниже текст доклада «Областной или местный музей как тип культурного учреждения» представлен Могилянским 24 марта 1917 г. в Отделении этнографии Русского географического общества, с которым он активно сотрудничал, участвуя в составлении этнографической карты России. Еще ранее текст появился на страницах журнала «Живая старина» (1916, вып. 4). Данная публикация свидетельствует о росте теоретического самосознания музейного сообщества, внимания к проблемам музейной науки (эволюции понятий, типологии музейных учреждений, социальным функциям музеев). Текст отражает широту взглядов ученого, отмечавшего тесную генетическую связь эволюции музеев «с общим течением мысли и успехами знания», высокое предназначение музеев, заключающееся в пробуждении любви к малой родине и «мирового чувства человечности»; представления о роли и назначении музея как научного учреждения «высокого культурного значения». Могилянский отмечает также колоссальный рост музеев во всем мире, произошедший в начале XX в.; включается в дискуссию о взаимоотношениях центральных и местных музеев.


   Н. М. Могилянский
   Областной или местный музей, как тип культурного учреждения


   I

   Последние десятилетия мирного времени принесли с собой огромное развитие музейного дела не только в Европе, но и во всех областях земного шара, куда распространились европейская цивилизация и современное научное знание. Одновременно с толчком, который привел на практике к созданию новых грандиозных музеев, который покрыл целой сетью мелких музеев страны, где европейская культура и наука не явились лишь последней, новейшей страницей в их истории, – значительно эволюционировало и самое понятие о музее <…>.
   <…> И у нас, в России, основание музейному строительству положено уже два столетия тому назад. Не подлежит, однако, сомнению, что развитие и процветание музеев, главным образом, принадлежит XIX веку и особенно его второй половине и находится в зависимости от общих условий и тенденций времени: широкого роста и демократизации просвещения, блестящего развития наук и особенно естествознания, огромного накопления материальных средств и роста городов и городской жизни.


   II

   Но не одним лишь ростом широкого строительства музеев характеризуется истекший XIX век. Музеи, множась и разрастаясь, естественно привлекли к себе значительные культурные силы, и энергией деятельных работников на почве музейного дела выяснены были не только многие практические задачи, но и самая постановка музейного дела приобрела новый смысл и значение, получив новые идейные основания и почву.
   В прежнее время существовал, да и теперь еще не отжил в широкой публике, взгляд на музей как на место, где собраны и хранятся разного рода диковины и раритеты, драгоценности и необыкновенные вещи вообще, которых нигде больше увидеть нельзя, и предназначенные для удовлетворения столько же любопытства, сколько и любознательности. Таково было идейное значение и смысл устройства разного рода кунст– или шатц-камер, кабинетов редкостей или древностей. В них для массы веяло еще той таинственностью, которой окружены были наука и научные изыскания еще в средние века; они были приоткрытой дверью в таинственный кабинет д-ра «Фауста», недоступный для непосвященных.
   Лишь постепенно и медленно, путем длинного жизненного опыта, создалось то своеобразное, необходимое учреждение нашей культурной эволюции, которое мы называем музеем в современном смысле этого слова, выросла в сознании музейных работников идея о его роли и назначении и сложилось определенное понятие о музее как научном учреждении.
   Все это явилось делом и заслугой XIX века, главным образом его второй половины. И явление это неслучайное, а стоит в тесной, генетической связи с общим течением мысли и успехами знания. То великое приобретение человеческой мысли, которое сделано было современным дарвинистическим естествознанием – трудами Ч. Дарвина, Ч. Ляйэлля в биологии, геологии и антропологии, – в специальной области музейного строительства может быть кратко характеризовано в двух словах: рационализация системы. Музей по старой Systema Naturae гениального морфолога классификатора Линнея был бы все же похож на библиотеку без рационального каталога, где книги стояли бы на полках по своему росту, числу страниц или иному какому-либо внешнему признаку. Уже попытка наглядно изобразить в системе современное состояние научных воззрений в какой-либо отрасли знания – в виде систематически расположенных объектов музея – имела не только значение популяризации науки, ее приобретений, но имела свое значение для науки как систематического знания вообще, ибо на объективном материале приходилось лишний раз проверить данные науки, причем рельефно выступали все проблемы, недочеты знаний и создавался необходимый импульс для накопления нового материала, новой проверки и новых исканий. Вместе с тем музей взял на себя важную, существенно необходимую роль хранителя и стража научных ценностей. Понятие о хранении вещи есть тоже понятие сложное, состоящее из разных элементов. Прежде всего, каждая вещь, хранящаяся в музее, как материальный объект подлежит разрушению от действия различных факторов в течение длительного времени. Уберечь часто весьма нежный, быстро гибнущий в обыкновенных условиях предмет от разрушения – первая задача музейной техники, часто весьма сложная и нелегкая, доступная лишь специалистам, выработавшим долгим наблюдением и опытом многие специальные методы и приемы. Но и этого физического сохранения вещи мало: нужно еще сохранить ее научную, нематериальную ценность – навсегда фиксировать подлинность вещи и ее происхождение из известного источника. Каменное орудие без точного обозначения местонахождения и точных сведениях об условиях, в которых оно найдено, – предмет, не имеющий никакого научного значения. Музеи и являются учреждениями, приспособленными для наилучшего хранения предметов, как научных документов. Но и этим задачи музея не являются далеко исчерпанными. Еще недавно практически живо было представление о музее как о простом хранилище попавших туда вещей, к которым приставлены хранители, как ответственные за целость имущества сторожа. Такой музей без внутренней жизни естественно был лишь мертвым учреждением, простым хранилищем, часто весьма ценного материала. Но и эта практика делается уже повсеместно достоянием прошлого. Музейные работники нового времени смотрят на музей как на живое учреждение, живой организм, где всякий застой – лишь болезненный симптом, норма же – исполнение серьезных задач и важных жизненных функций в форме постоянной, непрекращающейся научной и специальной музейной работы. Первой, непрестанной заботой всякого музея является непрерывное пополнение его коллекций. Какую бы область знания мы ни взяли – будь то естествознание, археология или этнография, – никогда и никакое собрание не может считаться абсолютно полным и, следовательно, нуждается в заботливом, систематическом пополнении. Но не только пополнением предметами должен озаботиться музей: он должен собирать сведения, наблюдения, факты и регистрировать их. Таким образом, музей является не только хранителем, но и собирателем, регистратором научного материала, и, как таковому, ему принадлежит, несомненно, важная и ответственная роль в научной работе. Являясь, с другой стороны, популяризатором знания в широкой среде неспециалистов науки, музей учит общество ценить и понимать смысл тех кажущихся обиходными, привычными предметов, которым мы не склонны придавать какое-нибудь значение, – так близкими и знакомыми нам являются они в повседневной жизни, – вместе с тем пробуждает в широкой среде общественное самосознание, сознательную любовь к окружающему, к своей малой, провинциальной родине, затем к своему отечеству и более широкое, наконец, мировое чувство человечности. В этом отношении и самый музей, широкое развитие музейного строительства, о котором говорилось выше, является по существу продуктом этого самосознания. «Мы смотрим на музеи не как на роскошь, но как на учреждения высокого культурного значения, которые должны быть организованы в каждом более или менее крупном населенном центре», – пишет провинциальный деятель В. Лучник [261 - В. Лучник. К истории Ставропольского на Кавказе Городского Музея имени Г. К. Праве. С. 37.].

   Молодой финляндский археолог А. М. Таль грен пишет о местных музеях: «Нельзя также забывать, что музеи и на местах удовлетворяют культурной потребности, – что, при правильном заведывании ими, они являются своего рода местными академиями. Кроме того музеи дают исход местным силам, желающим быть примененными в области исследований, дают возможность проявиться привязанности к родным местам, почему они и возникают во всех тех местностях, где среди населения начинает проявляться сознательная деятельность» [262 - А. М. Тальгрен. Родиноведение в Финляндии (задачи, история и современная его организация). Перев. Л. К. Тимофеева. СПб., 1913. Гл. III. Местные Музеи, с. 67–79.].
   Резюмируя сказанное, мы приходим к следующему выводу: каждый музей, будь то самый маленький провинциальный музей с ограниченной скромной сферой деятельности, имеет тот общий признак с общим центральным музеем, что является важным фактором вспомогательной научной деятельности, если, конечно, он поставлен правильно, а не представляет собою только склад разрозненных, случайных предметов и, по отсутствию средств и надлежащего руководства в своей работе, не может проявлять никакой активной деятельности. <…>


   III

   Выше мы указали, что все музеи – как большие или центральные музеи с весьма широкой программой, так и маленькие, даже с ограниченной сферой деятельности, работающие где-нибудь в глуши, далекой от центров окраины, – объединяются на исходных принципах своей работы. Это отличие – в количестве, объеме деятельности, но не в ее качестве, т. е. в исходных идейных отправных пунктах ее. Количественные, объемные различия зависят прежде всего от материальных средств, и вполне естественно, что центральные, обыкновенно столичные музеи, всегда лучше материально обеспеченные, могут более широко развить свою деятельность, чем музеи областные, местные, вообще провинциальные. Кроме указанного выше сходства в исходных, принципиальных основах деятельности и различия в масштабе ее, важно отметить одно существенное обстоятельство, отличающее музей центральный от музея областного или местного. Центральные музеи, в силу исторических условий своего возникновения, носят нередко смешанный характер. Наряду с большими книжными богатствами, они имеют собрания искусства, картинные галереи или античные произведения искусства, археологические и естественно-исторические коллекции. Такой характер имеют, например, Британский Музей и Московский Румянцевский Музей в Москве. В новейшее время, однако, замечается стремление избегать универсального характера во многих областях науки одновременно; оставаясь универсальными в географическом смысле, музеи предпочли идти по пути специализации, чтобы полнее и точнее исполнить свои специальные задачи и цели. Примером может служить Российская Академия Наук, создавшая у себя ряд музеев: Зоологический, Минералогический и Геологический, Музей Антропологии и Этнографии, Азиатский Музей и т. д. [263 - В 1830-е гг. на основе собрания Петербургской Кунсткамеры была создана группа академических музеев: Минералогический, Биологический, Зоологический, Этнографический, Азиатский, Египетский, Нумизматический и Сравнительно-анатомический.]
   Музей областной или местный непременно должен носить смешанный характер, так как его назначение – дать общую и полную характеристику края или области, а также принципиально сознательно отказаться от географической универсальности для лучшего исполнения своих собственных задач и целей.
   Вопрос о взаимоотношениях центральных музеев с местными – вопрос сложный, требующий весьма большого внимания и серьезного обсуждения, и не может быть трактован кратко, мимоходом. У А. М. Тальгрена мы находим сведение о том, что третьим всеобщим съездом по родиноведению в Финляндии обсуждался вопрос о взаимных отношениях местных и центральных музеев, причем была учреждена комиссия из специалистов для обсуждения данного вопроса. Из самых обстоятельств постановки видно, как серьезно отнеслись к этому трудному вопросу наши ближайшие культурные соседи.


   IV

   Областной или местный музей и у нас в России является учреждением, имеющим уже свою историю [264 - В. С. Иконников. Опыт русской историографии. Т. I. Кн. 2. Киев, 1892.]
   <…> Шестидесятые годы, одновременно с крупными общественными реформами Александра II, давшими новую, широкую почву для русской общественной деятельности, были началом нового течения в истории провинциальных музеев, ибо почин в этом деле, исходивший в царствование Николая I от центральной власти и администрации, переходит в руки общества. Все настойчивее раздаются теперь голоса, требующие приведения в известность всех сохранившихся в России древностей, об устройстве музеев этнографических (К. Э. фон Бэр) [265 - См. ст. Бэр Карл Максимович в наст. изд.], местных и специальных, напр. церковных, <…> и требования эти действительно находят удовлетворение в возникновении целого ряда подобных музеев и собраний, создающихся при ученых учреждениях и обществах, а также отдельно. Появляется и обширная литература, основанная на богатых коллекциях наших музеев <…>. В возникновении большого количества местных музеев видная роль в последнее пятидесятилетие принадлежит несомненно городам и земству. Лишь при материальной поддержке городов и земства частная инициатива в деле музейного коллекционирования нашла себе достойный исход. Думается, что в наше время невозможно уже повторение истории Новгородского Исторического Музея, когда из-за отсутствия средств он на многие годы должен был перестать существовать, что связано было с утратой им значительной части собранных коллекций. Некоторые из музеев обязаны своим возникновением деятельности губернских статистических комитетов, учрежденных в провинции архивных комиссий; многие, конечно, возникли тоже благодаря частной инициативе. Было бы невозможно перечислить здесь все возникшие тем или иным путем музейные организации. Для примера укажем на развившийся за последние 15 лет по богатству своих собраний в большой областной музей – Киевский Научный и Художественно-Промышленный Музей, получивший для развития своей деятельности правительственную материальную поддержку.
   В г. Полтаве на средства земства содержится большой местный Музей, принявший в себя большое частное собрание г-жи Скаржинской в Лубнах. Число музеев ежегодно растет, и редкий день повременные издания не заключают в себе сведений из жизни того или другого провинциального музея. За губернскими городами следуют города уездные, и нередко энергии местных деятелей с помощью земства удается создать музей в городке с несколькими тысячами жителей, стоящем вдали не только от культурных центров, но даже от железной дороги.
   Есть ли, однако, в этой несомненно рвущейся к творчеству деятельности в области музейного строительства какой-нибудь выдержанный план, ясно поставленные цели, с обеспеченными для их исполнения средствами? В мои задачи не входит ответ на этот вопрос, но на реальных примерах мы ясно видим, что мы были бы далеки от истины, ответивши положительно на поставленный вопрос. Если бы, для примера, мы взяли положение музейного дела в Чернигове, где имеются три музея: церковное древлехранилище, Исторический Музей Черниговской Архивной Комиссии и Музей Украинских Древностей В. В. Тарновского [266 - Тарновский-младший Василий Васильевич (1839–1899) – меценат и коллекционер, основатель Музея украинских древностей в Чернигове в 1902 г.] Черниговского Губернского Земства, из которых ни один не обеспечен, как следует, подходящим помещением, ученым персоналом и материальными средствами для активной деятельности, то нам кажется законным вывод, что такое положение не может быть никоим образом признано нормальным. Не подлежит далее сомнению, что многие музеи нашей провинции находятся в очень тяжких условиях, и выход из этих условий должен быть найден, ибо это серьезный вопрос нашей текущей культурной жизни. Когда в конце 1913 г. [267 - Предварительный съезд по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев проходил 27–30 декабря 1912 г. в Москве. Дата указана Н. М. Могилянским неточно. См. ст. о съезде в наст, изд.] в Москве, по инициативе директора Московского Исторического Музея князя Н. С. Щербатова, созван был Предварительный съезд деятелей музейного дела для выработки программы и постановки вопросов музейного дела в России для предположенного и несостоявшегося, ввиду военного времени, съезда музейных деятелей, то уже многолюдность этого Предварительного съезда, где сошлись и представители центральных музеев России и деятели самых отдаленных ее окраин, и живой обмен мнений по поводу самых неотложных нужд музейной жизни показали всем участникам его своевременность постановки и разрешения ряда самых важных задач.
   Для правильного решения практических задач и целей существенно необходимо начать с постановки основных вопросов. Таким основным вопросом, от решения которого зависит весьма многое в сфере практической деятельности, является вопрос о задачах областного музея. <…>

   Печатается по: Могилянский Н. М. Областной или местный музей, как тип культурного учреждения. Пг., 1917.




   Флоренский Павел Александрович
   (1882–1937)


 //-- * * * --// 
   Богослов, математик, физик, искусствовед, музейный деятель. В 1900–1904 гг. учился на физико-математическом и историко-филологическом факультетах Московского университета, в 1904–1908 гг. – в Московской духовной академии, в 1911 г. защитил магистерскую диссертацию и принял духовный сан. Деятельность Флоренского была необыкновенно многогранна: он преподавал историю философии, физику, математику, был профессором ВХУТЕМАСа, инженером, возглавлял журнал «Богословский вестник» (1912–1917), после революции 1917 г. был соредактором «Технической энциклопедии», работал в Государственном экспериментальном электротехническом институте и Московском институте историко-художественных изысканий и музееведения при Академии истории материальной культуры и т. п. В 191 7–1919 гг. – член Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры, хранитель ее ризницы. Многочисленные искусствоведческие труды Флоренского посвящены описанию памятников древнерусского и византийского искусства, исследованию проблемы построения пространства в религиозной живописи, духовному и историко-культурному значению иконы и иконостаса («Иконостас», «Обратная перспектива» и др.). Флоренский был в 1933 г. репрессирован, в 1937 г. расстрелян. Реабилитирован в 1958 г.
   Музееведческие идеи Флоренского связаны, главным образом, с проблемой сохранения и музеефикации православного культурно-исторического наследия. Основная мысль искусствоведа и богослова – необходимость комплексного сохранения этого наследия, в т. ч. сохранения его изначальных функций, вне которых произведения христианского искусства теряют свою значимость, смысл и «умерщвляются».
   В настоящем сборнике публикуется доклад в Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры «Храмовое действо как синтез искусств» (1918), в котором Флоренский обосновывает идею синтетичности интерьера культового здания и неразрывности соединения в нем не только архитектуры, живописи, прикладного искусства, но и музыки, слова, обоняния, осязания, «искусства дыма», «искусства огня» и т. п. Каждое из произведений православного искусства должно восприниматься только в синтезе с остальными: в музейной среде полноценная жизнь культового памятника, с точки зрения Флоренского, невозможна.
   В статье П. А. Флоренского «Троице-Сергиева Лавра и Россия» (1919) автор отстаивает необходимость сохранения лавры как «русских Афин», уникального памятника русской духовной жизни XIV–XIX вв. в качестве живого монастыря-музея. Идея живого музея, столь популярная в наши дни, опережала свое время и в те годы не могла быть реализована.


   П. А. Флоренский
   Храмовое действо как синтез искусств

   <…> Художественное произведение живет и требует особливых условий своей жизни, в особенности – своего благоденствия, и вне их, отвлеченно от конкретных условий своего художественного бытия, – именно художественного, – взятое, оно умирает или, по крайней мере, переходит в состояние анабиоза, перестает восприниматься, а порою – и существовать как художественное. Между тем задача Музея – есть именно отрыв художественного произведения, ложно понятого как некая вещь, которую можно унести или увезти куда угодно и поместить как угодно, – уничтожение (беру эту задачу предельно) художественного предмета как живого. Скажем образно: Музей законченную картину подменяет абрисом ее, хорошо еще – если не искаженным. Но что сказали бы мы об орнитологе, который вместо наблюдения птиц, по возможности в свойственных им условиях жизни, занялся исключительно коллекционированием красивых шкурок. Естествоиспытатели нашего времени ясно поняли существенную необходимость изучения природы в по возможности конкретных естественных условиях, и самые музеи естествознания, по силе возможности, превращаются в зоологические и ботанические сады, но не с клетками, а с естественными, насколько таковые удается осуществить, условиями жизни: напомню о знаменитом зоологическом саде в Гамбурге [268 - Зоологический сад в Штеллингене под Гамбургом, основанный в 1907 г., – первый зоопарк нового типа, осуществивший идею содержания животных в условиях, приближенных к естественным.]. Но почему-то мысль о том же, бесконечно более веская при изучении духовных деятельностей человека, чрезвычайно мало усвоена в соответственных дисциплинах. Несколько музейных тряпок или бубен шамана суть именно тряпки и бубен, и при изучении шаманизма столь же мало имеют цены, как шпора Наполеона в военной истории новейшего времени. Чем выше человеческая деятельность, тем определеннее выступает в ней момент ценности, тем более выдвигается функциональный метод постижения и изучения и тем бесплоднее делается доморощенное коллекционирование раритетов и монстров – мысли столь же бесспорные, сколь и мало памятуемые, когда требуется их применение. <…> Во имя интересов культуры должно протестовать против попыток оторвать несколько лучей от солнца творчества, наклеив на них ярлык, поместить под стеклянный колпак. Этот протест, следует надеяться, не останется без отклика – если не сейчас, то в будущем, – ибо музейное дело явно направляется в сторону конкретизации, насыщения жизнью и полноты жизненной совокупности вкруг предметов искусства.<…>
   Самое страшное для меня в деятельности нашей Комиссии [269 - Флоренский имеет в виду Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры.] и всех подобных комиссий и обществ, в какой бы стране они ни работали, это возможность погрешить против жизни, соскользнув на упрощенный, на легчайший путь умерщвляющего и обездушивающего коллекционирования. А разве не так бывает, когда эстет или археолог рассматривает проявление жизни некоторого организма, функционально единого целого, как самодовлеющие, вырезанные из жизненного духа вещи, вне их функционального отношения к целому.<…>
   Децентрализация музеев, вынесение музея в жизнь и внесение жизни в музей, музей – жизнь для народа, воспитывающий каждодневно струящиеся около него массы, а не собирание редкостей только для гурманов искусства, всестороннее жизненное усвоение человеческого творчества, и притом всенародное, а не для замкнутых кучек нескольких специалистов, в художественном целом часто понимающих менее не специалистов, – вот лозунги музейной реформы, которые должны быть противоположены тому худшему в культуре прошлого, что воистину заслуживает эпитет «буржуазность». <…>
   Как положительно, так и отрицательно художественное произведение есть центр целого пучка условий, при которых оно только и возможно, как художественное, и вне своих конституитивных условий оно, как художественное, просто не существует. Для станковой живописи мы подбираем раму и фон, для статуи – драпировку, для здания – окружающую его совокупность цветовых пятен и воздушных пространств, для музыки – общий характер одновременных с нею впечатлений. Чем сложнее условия жизни данного произведения, тем легче исказить его стиль, тем легче сделать ложный шаг, незаметно уводящий с плоскости подлинной художественности и ведущий к бессилию.
   Это общее положение в особенности относится к искусству церковному. Эстетика недавнего прошлого считала себя вправе свысока смотреть на русскую икону; в настоящее время глаза эстетов раскрылись на эту сторону церковного искусства. Но этот первый шаг, к сожалению, пока еще только первый, и нередко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, случайно помещенная в храме, но с успехом могущая быть перенесенной в аудиторию, в музей, в салон или еще уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целостного организма храмового действа как синтеза искусств, как той художественной среды, в которой, и только в которой, икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Даже самый легкий анализ любой из сторон церковного искусства покажет связанность этой стороны с другими – я лично убежден, со всеми, – но нам сейчас достаточно отметить хотя бы некоторые, почти наудачу взятые, взаимообусловленности сторон церковного искусства.
   Возьмем, например, ту же икону. Конечно, далеко не безразличен способ, каким она освещена, и конечно, для художественного бытия иконы освещение ее должно быть именно то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае – отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти, может быть, мигающий свет лампады. Рассчитанная на игру трепетного, волнуемого каждым ветерком пламени, заранее учитывающая эффекты цветных рефлексов от пучков света, проходящего через цветное, порою граненое стекло, икона может созерцаться как таковая только при этом строении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего, богатого теплыми призматическими лучами, – света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий теплое благоухание. Писанная приблизительно при тех же условиях, в келье полутемной, с узким окном, при смешанном искусственном освещении, икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается в условиях, которые могли бы, отвлеченно и вообще говоря, показаться наиболее благоприятными для произведения кисти, – я говорю о равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея. И многие особенности икон, которые дразнят пресыщенный взгляд современности: преувеличенность некоторых пропорций, подчеркнутость линий, обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены – все это, в свойственных иконе условиях, живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, т. е. как единство стиля и содержания, или иначе – как подлинная художественность. Золото – варварское, тяжелое, бессодержательное при дневном рассеянном свете – волнующимся пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков то там, то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото – условный атрибут мира горнего, нечто надуманное и аллегорическое в музее, есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством зажженных свечей. Точно так же примитивизм иконы, ее порой яркий, почти невыносимо яркий колорит, ее насыщенность, ее подчеркнутость есть тончайший расчет на эффекты церковного освещения. Тут, во храме, вся эта преувеличенность, смягчаясь, дает силу, недостижимую обычным изобразительным приемам, и в лице святых мы усматриваем тогда, при церковном освещении, лики, т. е. горние облики, живые явления иного мира <…>. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них.
   Но пойдем теперь далее, и от искусства огня, необходимо входящего в синтез храмового действа, перейдем к искусству дыма, без которого опять-таки не существует этого синтеза. Нужно ли доказывать, что тончайшая голубая завеса фимиама, растворенного в воздухе, вносит в созерцание икон и росписей такое смягчение и углубление воздушной перспективы, о которой не может мечтать и которого не знает музей. Нужно ли напоминать, что этой атмосферою, непрестанно движущейся, атмосферою материализованною, атмосферою, видимой взору, и притом как некая тончайшая зернистость, в росписи и иконы привносятся совершенно новые достижения искусства воздуха, которые, однако, новы только для светского отвлеченного, уединенного искусства, но, будучи вовсе не новыми в искусстве церковном, заранее учтены его творцами и, следовательно, без которых их произведения не могут не искажаться.
   Никто не станет спорить, что электрический свет убивает краску и нарушает равновесие цветовых масс; если я скажу, что нельзя рассматривать икону в богатом синими и фиолетовыми лучами электрическом свете, то едва ли кто станет спорить со мною. Всякий знает, что электрический свет, как ожог, уничтожает и психическую восприимчивость. Это пример отрицательного условия художественности церковного искусства. Но если есть условия отрицательные, то есть тем более и положительные, совокупностью своею определяющие не только храмовое действие как нечто целое, но и каждую сторону его как органически соподчиненную всем прочим. Стиль требует известной полноты круга условий, некоторой замкнутости художественного целого как особого мира, и вторжение в него элементов иного характера ведет к искажению как целого, так и отдельных частей, в целом имевших свой центр и начало равновесия. В храме, говоря принципиально, все сплетается со всем: храмовая архитектура, например, учитывает даже такой малый, по-видимому, эффект, как виющиеся по фрескам и обвивающие столпы купола ленты голубоватого фимиама, которые своим движением и сплетением почти беспредельно расширяют архитектурные пространства храма, смягчают сухость и жесткость линий и, как бы расплавляя их, приводят в движение и жизнь. Но мы говорим доселе только о небольшой части храмового действа, и притом сравнительно очень однообразной. Вспомним о пластике и ритме движений священнослужащих, например при каждении, об игре и переливах складок драгоценных тканей, о благовониях, об особых огненных провеиваниях атмосферы, ионизированной тысячами горящих огней, вспомним далее, что синтез храмового действа не ограничивается только сферой изобразительных искусств, но вовлекает в свой круг искусство вокальное и поэзию – поэзию всех видов, сам являясь в плоскости эстетики музыкальною драмой. Тут все подчинено единой цели, верховному эффекту катарсиса этой музыкальной драмы, и потому все, соподчиненное тут друг другу, не существует или, по крайней мере, ложно существует, взятое порознь. Поэтому, оставляя в стороне мистику и метафизику культа и обращаясь исключительно к автономной плоскости искусства как такового, я все же изумляюсь, когда мне приходится слышать речи об охране такового памятника высокого искусства, как Лавра, с ограничением внимания на какой-нибудь одной стороне с антикультурным и антихудожественным равнодушием к другой.
   Если бы любитель вокальной музыки стал указывать мне, что в церковных напевах, так тесно связанных с античностью, мы имеем высокое искусство, может быть, и даже вероятно высшее вокальное искусство, сравнимое в области инструментальной разве только с Бахом, если бы во имя этой культурной ценности он стал бы требовать охраны певческой стороны богослужения, в частности ссылаясь на хранимые лаврским преданием местные особенные распевы, то я, разумеется, пожал бы ему руку. Но мне трудно было бы при этом удержаться от горечи в упреке: «Неужели же вам все равно, что разрушаются своды высоких архитектурных достижений, что осыпаются фрески и перемазываются и расхищаются иконы?» Подобно сему любителю пения и вместе ценителю изобразительных искусств, я не мог бы не противопоставить своей заботы об охране памятников древней поэзии церковной, доселе сохранившей особенности древнего распевного способа чтения, древнего скандирования, и об охране рукописей былых веков, полных исторического значения, осуществивших в совершенстве композицию книги как целого. А всем им, ценителям искусства вместе, я не мог бы не напомнить о входящих в состав храмового действа более вспомогательных, но, однако, весьма существенных в организации этого действа как художественного целого искусствах забытых или полузабытых современностью: об искусстве огня, об искусстве запаха, об искусстве дыма, об искусстве одежды и т. д., исключительно до единственных в мире Троицких просфорах с неведомым секретом их печения и до своеобразной хореографии, проступающей в размеренности церковных движений при входах и выходах церковнослужителей, в схождениях и восхождениях ликов, в обхождении кругом престола и храма и в церковных процессиях. <…> Даже такие подробности, как специфические прикосновения к различным поверхностям, к священным вещам различного материала, к умащенным и пропитанным елеем, благовониями и фимиамом иконам, притом прикосновение чувствительнейшей из частей нашего тела, губами, входит в состав целого действия как особое искусство, как особые художественные сферы, например как искусство осязания, как искусство обоняния и т. п., и, устраняя их, мы лишились бы полноты и завершенности художественного целого. Я не буду говорить об оккультном моменте, свойственном всякому художественному произведению вообще, а храмовому действу по преимуществу: это завело бы нас в область слишком сложную; не могу говорить я здесь и о символике, необходимо присущей всякому искусству, в особенности искусству органических культур. С нас достаточно и внешнего, поверхностного, можно сказать, учета стиля как единства всех средств выражения, чтобы говорить о Лавре как о целостном художественно-историческом и единственном в своем роде мировом памятнике, требующем бесконечного внимания и бесконечной бережности к себе. Лавра, в порядке культурном и художественном рассматриваемая, должна, как единое целое, быть сплошным «музеем», не лишаясь ни одной капли драгоценной влаги культуры, здесь так стильно, в самом разностилии эпох, собравшейся в течение московского и петербургского периодов нашей истории. Как памятник и центр высокой культуры, Лавра бесконечно нужна России, и притом в ее целости, с ее бытом, с ее своеобразною, отошедшею уже давно в область далекого прошлого жизнью. Весь своеобразный уклад этой исчезнувшей жизни, этого острова XIV–XVII вв. должен быть государственно оберегаем, по крайней мере, с не меньшею тщательностью, чем в Беловежской Пуще сберегались последние зубры. <…>

   Печатается по: Архитектура и строительство Москвы. 1988. № 6. С. 18–20.


   П. А. Флоренский
   Троице-Сергиева Лавра и Россия

   <…> Лавра собой объединяет в жизненном единстве все стороны русской жизни. Мы видим тут великолепный подбор икон всех веков и изводов; как же можно представить себе Лавру без школы иконописи, без иконописных мастерских? Лавра – показательный музей архитектуры; естественно организовать здесь школу архитектурную, а может быть, – и рассадник архитектурных проектов, своего рода строительную мастерскую на всю Россию. В Лавре сосредоточены превосходнейшие образцы шитья – этого своеобразного, пока почти не оцененного изобразительного искусства, достижения которого недоступны и лучшей живописи; как необходимо учредить здесь, на месте, общество, которое изучало бы памятники этого искусства, издавало бы атласы фотографически увеличенных швов и воспроизведения памятников, которое распространяло бы искусство вышивки и устроило соответствующую школу и мастерские. Превосходнейшие образцы дела ювелирного в Лавре наводят на мысль о необходимости устроить здесь учреждение, пекущееся об этом деле. Нужно ли говорить, как необходима здесь певческая школа, изучающая русскую народную музыку, с ее, по терминологии Адлера [270 - Адлер Гвидо (1855–1941) – австрийский музыковед, один из основоположников современного музыковедения.], «гетерофонией» [271 - Гетерофония – древнейший музыкальный склад, промежуточный между монодическим (одноголосым) и полифоническим, характеризуется одновременным звучанием вариантов одной мелодии без функционального различения голосов.], или «народным многоголосием», – это зерно прорастающей музыки будущего, идущей на смену гомофонии Средневековья и полифонии Нового времени и их в себе примиряющей? Нужно ли напоминать об исключительно благоприятном изучении здесь, в волнах народных, набегающих ото всех пределов России, задач этнографических и антропологических? Но довольно. Сейчас не исчислить всех культурных возможностей, столь естественных около Лавры, нельзя и предвидеть те новые дисциплины науки, сферы творчества и плоскости культуры, которые могут возникнуть и, наверное, возникнут с свершившимся переломом мировой истории – от уединенного рассудка ко всенародному разуму. Скажу короче: мне представляется Лавра в будущем русскими Афинами, живым музеем России, в котором кипит изучение и творчество и где в мирном сотрудничестве и благожелательном соперничестве учреждений и лиц совместно осуществляются те высокие предназначения – дать целостную культуру, воссоздать целостный дух античности, явить новую Элладу, – которые ждут творческого подвига от русского народа. Не о монахах, обслуживающих Лавру и безусловно необходимых, как пятивековые стражи ее, единственные стражи, не о них говорю я, а о всенародном творчестве, сгущающемся около Лавры и возжигающемся культурной ее насыщенностью. Средоточием же этой всенародной Академии культуры мне представляется поставленное до конца тщательно, с использованием всех достижений русского высокостильного искусства, храмовое действо у священной гробницы Основоположника, Строителя и Ангела России [272 - П. А. Флоренский имеет в виду Преподобного Сергия Радонежского; последняя фраза соотносит статью с его докладом «Храмовое действо как синтез искусств».].

   Печатается по: Троице-Сергиева Лавра. Сергиев Посад, 1919.



   Первая всероссийская конференция по делам музеев
   (1919)


   Проходила 11–17 февраля 1919 г. в Петрограде. В ее работе приняли участие нарком просвещения А. В. Луначарский, крупные ученые, музейные деятели, искусствоведы, художники. После победы Октябрьской революции 191 7 г. и проведения неотложных мер по защите и сохранению культурного наследия страны необходимо было выработать программу дальнейшего развития музейного дела в новых исторических условиях и объединить усилия научной и художественной интеллигенции на реализацию этой программы. В материалах докладов и дискуссий прослеживается определенная преемственность с идеями, высказанными еще на Предварительном съезде по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев в 1912 г., и заметно выросший теоретический уровень осмысления многих проблем. Конференция провозгласила курс на объединение всех существующих музеев в единую музейную сеть, превращение музеев в культурные центры, опирающиеся на научные исследования, на широкое приобщение масс к культурному наследию, хранящемуся в музеях.
   Далее публикуются фрагменты Из стенограммы заседаний Первой Всероссийской конференции по делам музеев. Доклады А. А. Миллера, И. Э. Грабаря, О. М. Брика и Н. И. Романова отражают позиции представителей разных групп интеллигенции, которых государство стремилось привлечь к музейному строительству. В центре внимания – соотношение «элементов власти» и «компетентной силы», выработка принципов музейного строительства, создание общегосударственного центра по руководству музеями, допустимость «перегруппировок» исторически сложившихся музейных собраний. Важнейшие положения программы музейных преобразований были в дальнейшем реализованы.


   Из стенограммы заседаний первой всероссийской конференции по делам музеев 11–17 февраля 1919 г.


   Доклад [А. А.] Миллера
   Основы деятельности и устройства государственных музеев

    [273 - Миллер Александр Александрович (1875–1935) – этнограф и археолог, музейный деятель. Работал в музеях во Франции, позднее целенаправленно изучал зарубежный музейный опыт организации экспозиций. Разрабатывал проект размещения Этнографического отдела Русского музея. В 1918–1921 гг. – директор Русского музея. С 1918 г. – член Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса РСФСР, председатель Президиума Всероссийской музейной конференции. Доклад прочитан на пленарном (соединенном) заседании конференции 12 февраля 1919 г.]
   Каковы реальные пути к улучшению постановки музейного дела? Каждый из наших культурно-исторических музеев представляет собрание драгоценных памятников. Как устроить музей, чтобы он дал максимум того, на что способен? У музея три задачи: 1) культурно-просветительная, 2) научная, 3) консервация предметов. Руководясь этим, следует разделить и коллекции (как указывал Народный комиссар по Просвещению) на часть показательную и на резерв. Иначе при посещении музея получается тягостное впечатление от давления бесконечного материала. В Стокгольмском музее [274 - Речь, видимо, идет о Северном музее, созданном Артуром Хаселиусом в 1873 г. в Стокгольме.] существуют эти две части – показательная и резерв, имеющий характер научной лаборатории. Показательная выставка должна носить синтетический характер, состоять из хороших типичных образцов, давая картину культуры типов; она должна быть не загромождена и производить впечатление правильно расположенной; помимо этого в показательной выставке необходимо при распределении предметов принимать во внимание известное эстетическое впечатление. Кроме того, в ее распоряжении должен быть ряд вспомогательных средств – указатели и каталоги разного типа, не столько подробные и не вся переходная скала каталогов, сколько, прежде всего, каталог, рассчитанный на первую ступень понимания материала. Следует везде учитывать эту форму первой живой связи между посетителем и музеем. Помимо каталога надо всегда держать наготове издания хотя и не имеющие прямого отношения к музею, но пособствующие установлению связей между посетителем и его экспонатами.
   Необходимо и живое слово и его надлежащая организация. При этом есть две формы разрешения вопроса:
   1) живое участие в объяснении коллекций лиц знающих – экскурсий, одна из важнейших задач и государственной власти, прямее всего ведущая к сближению посетителей с материалом; но это форма мимолетная;
   2) устройство при всех музеях аудиторий, публичных чтений; здесь завязь интереса, из которого вырастает сознательное отношение к материалу и углубление знания.
   Необходимо устройство временных выставок, для которых делаются выдержки из резерва. Эти периодические выставки должны обновляться: например, выставка по категории музыкальных инструментов будет сменяться выставкой орнаментального мотива и т. д. Выставки годовые показывают приобретения музеев за год. Такие выставки наглядно показывают, как растет учреждение, какие цели оно преследует, как происходит его пульсирование. Все эти мероприятия дадут результаты, восходящие в геометрической прогрессии. Приток посетителей будет возрастать, и они уйдут, унеся известный запас впечатлений.
   Музей должен помещаться в специально выстроенном для него здании, приспособленном к его целям. Не существует ни одного здания, которое было бы удовлетворительно в этом отношении; архитектора не считаются с функциями музеев. Необходимо вечернее освещение, которое, несомненно, удвоило бы посещаемость музеев. И возможность осуществления плана синтетического музея в цельных группах. Устройство выставок также часто невозможно из-за зданий. Быть может, единственный способ выйти из затруднения – это сооружение больших зал, в которых будут ставиться переборки, чтобы капитальная стена не перерезывала целостной выставки.
   Такие категории музеев, как музей бытового характера, этнографические, требуют постоянного пополнения материала и непрерывного поступательного движения научного резерва. Активные музеи будут представлять собой лаборатории колоссального научного значения. Организация музея со стороны его функций научного характера связана с экспедициями. Последние приносят нужный привходящий материал, данные, обусловливающие настоящую научную работу, и ставят подлинные научные проблемы.
   Как сделать, чтобы вся работа музеев, и в процессе, и в ее достижениях, делалась известной специалистам, не соприкасающимся с ней, школе, научным учреждениям, университету, где преподаваемые дисциплины основаны на музейном материале. Нужны рефераты, сообщения, специальные курсы, организация резерва огромного и вместе с тем упорядоченного, чтобы в каждый момент легко было достать нужный предмет, ибо он исполнит свое назначение лишь тогда, когда будет в организованном виде. Народный Комиссар по Просвещению сказал, что в Германии больше не организуют музеев без лабораторий. Лаборатории необходимы для дела реставрации, для исследования фаз разрушения картин, для разработки мер по исследованию состава разрушения, способов его избежания, а также для ознакомления с материалами прошедших эпох. В больших Центральных музеях хранятся единственные, неповторимые памятники, типологические собрания, которые в малых музеях будут существовать лишь в воспроизведенном виде. Производство копий точно так же могло бы быть делом лабораторий, и копий не только из гипса, дающего грубые формы, а из того же материала, как и оригиналы. В самих музеях обязательны серьезно поставленные фотографические лаборатории.
   Мы слышали, что заботу о консервации предметов назвали известной формой идолопоклонства. Консерваторское дело также требует разработки серьезных мер, ибо ни в одном музее оно не стоит на должной высоте. Теперь принято говорить, что музеи – худшие враги экспонатов. Необходим кадр подготовленных музейных деятелей: центральный орган мог бы заняться этим делом в государственном масштабе. Ни одно музейное здание неудовлетворительно ни с точки зрения требований консервации предметов, ни в смысле вентиляции, ни в смысле отопления и освещения. В область консервации должен входить ряд мероприятий от порчи; необходима особая мебель, борьба с вредителями и т. д. Затем важно организовать охрану всего музея от возможных покраж. Ни одна из существующих в настоящее время систем неудовлетворительна, и пропажи часты, причем можно отметить их зависимость от степени развития антикварной деятельности.

   [А. Е.] Ферсман [275 - Ферсман Александр Евгеньевич (1883–1945) – ученый, геохимик и минералог, музейный деятель. С 1912 г. работал в Петербурге старшим хранителем минералогического отделения Геологического музея АН, в 1919 г. стал первым директором Минералогического музея АН, сегодня носящего его имя.]:
   Доклады А. А. Миллера носили программный характер, и сегодняшнее заседание оказалось посвященным общим положениям музейного дела. Таких основных положений отмечено четыре: 1) вопрос об объединении существующих музеев; 2) создание общегосударственного центра, 3) троичность организации при единстве конструкции и 4) активность музея.

   [Н. Я.] Марр [276 - Марр Николай Яковлевич (1864–1934) – востоковед, археолог и музейный деятель. С 1919 г. – создатель и председатель Академии истории материальной культуры, член Всероссийской коллегии по делам музеев и охране памятников.]:
   Мы слышали доклады от мастера дела. В одном из докладов упоминается о связи музеев с высшей школой и учеными учреждениями. Но удовлетворяет ли нас эта связь? Почему противопоставляются культурно-просветительные и научные задачи музеев? Каковы реальные основы нового строительства. В докладе сказано, что для переходного времени в едином центральном органе должны быть представлены элементы власти и компетентной силы. А как будет обстоять дело навсегда? В нашем деле компетенция и власть не должны расходиться. Для его процветания необходимо выполнение двух условий: 1) приобщение масс, 2) полная неограниченная свобода ученых устраивать музеи, как они это найдут нужным. Государственное строительство не есть осуществление музейных идеалов. Затем, не только музейный мир нуждается в переустройстве: он тесно слит с ученым миром и со всей окружающей жизнью. В первую голову необходимо объединение специалистов – вещеведов со словесниками. Необходимо считаться с наличностью у нас двух центров: Москвы и Петрограда и с тем музейным строительством, которое существует и там и тут.


   Доклад И. Э. Грабаря
   Способы пополнения государственных музеев

    [277 - Грабарь Игорь Эммануилович (1871–1960) – художник, историк искусства, музейный деятель, основоположник научной реставрации памятников искусства. После 1917 г. – один из идеологов государственной политики в области музейного дела и создателей единого государственного органа по руководству музеями страны. Доклад прочитан на заседании художественно-гуманитарной секции 13 февраля 1919 г.]
   Всем музейным деятелям знакома хаотичность русских музеев и их случайность, но есть сторонники, рыцари и поэты этой случайности, стремящиеся найти ей теоретическое оправдание. Страх перед ломкой, боязнь растерять ценности говорит в них. До сих пор музеи пополнялись главным образом дарением, ибо государственный бюджет уделял им лишь крохи. Жертвователь обыкновенно требовал специальной залы и обставлял свои вклады дарственными и завещаниями, которые сковывали работу музея. Что касается покупок, то и они часто были вредны, ибо вели к ажиотажу. Необходим государственный орган, который приходил бы на помощь музею в этом деле – Национальный Государственный Фонд. Для Москвы этот фонд уже реальность. Как же он образовался и как будет образовываться дальше.
   1) Декрет об отделении церкви от государства [278 - Имеется в виду декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», принятый Советом Народных Комиссаров 20 января (2 февраля) 1918 г.] имел громадное значение для художественной жизни. Произошла передача церковных и монастырских сокровищ искусства и старины; из одного этого материала образовывается громадный фонд, пригодный для снабжения десяти музеев. Собирание сейчас дается легко. Ризницы переполнены сокровищами, которые до сих пор были никому не доступны. Однако вещи берутся в государственный фонд или в порядке охраны или же лишь те экземпляры, отсутствие которых не нарушает физиономию хранилища. 2) Нам передают в порядке национализации, муниципализации, реквизиции и конфискации целый ряд предметов искусства и старины. 3) Третий вид собирания – вывоз из барских усадеб для спасения вещей от расхищения. 4) Идет и собирание путем приобретения. Все эти четыре источника питают Фонд и будут пополнять его и в дальнейшем. При распределении материала должны быть соблюдены интересы художников, ученых самого искусства и того народа, который его создал и которому надлежит им пользоваться. Музейный Фонд – это центральный регулирующий аппарат, обеспечивающий равномерное музейное питание. Музейный фонд должен вмещать не только то, что мы теперь собираем, но и то, что уже собрано: без этого невозможно будет осуществить перегруппировку. Состав всех русских музеев должен быть рассматриваем в качестве фонда до их реорганизации; после нее музеи перестают считаться фондом. Таков план Московской Коллегии [279 - Московская коллегия Отдела по делам музеев и охраны памятников искусства и старины (1918–1921).]; мы ждем поправок от Петрограда и напоминаем, что ближайшее участие в распределении собраний должны принимать сами музейные деятели.


   Доклад [О. М.] Брика
   Музеи и пролетарская культура

    [280 - Брик Осип Михайлович (1888–1945) – активный участник конференции. Входил в группу «левых» художников и идеологов русского авангардного искусства (Н. Н. Пунин, С. В. Чехонин, Д. П. Штеренберг и др.) и изобразительный отдел Наркомпроса. Доклад прочитан на вечернем заседании художественно-гуманитарной секции 13 февраля 1919 г., в группе докладов Отдела изобразительных искусств.]
   Пролетарская революция поставила все вопросы во всем их объеме. Я буду говорить по вопросам общекультурным, касающимся музейного дела. Основной вопрос – об едином государственном фонде. Простое декретирование ничего не изменит. Москва представляет себе дело чересчур рационально. Всё объявляется несуществующим, всё соединяется в одну массу. Между тем нельзя считать, что все образования однородны. Ценность коллекции определяется организационным принципом, положенным в ее основу. Надо выяснить, что представляет из себя каждая коллекция и поскольку организующая ее идея имеет право на существование. Объявляя принцип единого фонда, мы возлагаем на каждого хранителя музея обязанность доказать, что его коллекции должны быть сохранены. Особый орган должен исследовать отдельные коллекции и решить, растворяются ли они или сохраняются. Можно ли выносить вещи из дворцов, ризниц, храмов. Мы никогда не решим вопрос, если не приложим иного критерия, кроме быта (если дворец немыслим без вещей, то он немыслим и без государя). Никакие бытовые образования не могут претендовать на сохранение. Что касается частных коллекций, то к ним надо отнестись с точки зрения их научности. Как определить подлинную научность коллекции? Она научна, поскольку жива научная мысль, собравшая ее. Псевдонаучные коллекции не должны существовать. Итак, единый государственный фонд должен быть декретирован, как принцип, причем каждое отдельное собрание должно доказать свое право на сохранение. Вопрос о дальнейшем пополнении – не музейного характера и решается в общегосударственном порядке. Здесь говорилось о музейной инициативе, о кредите на приобретения – это старые замашки. При новом государственном строе вопрос о распределении решен в направлении централизации, к чему и надо приспособлять музеи, ибо они не могут вести отдельное хозяйство в общем государственном хозяйстве.
   Переходя к вопросу о культурной роли музеев, оратор отмечает, что обыкновенно говорят о популяризации, о необходимости убеждать народ, что в музее есть хорошие вещи. Народ понимает это сам; не следует пристегивать к музеям культурно-просветительную работу. Пусть музеи занимаются научной работой; это не отклонит от них пролетариат. Неверно, что нет борьбы между музеем и художником, но это неплохо. Репин сказал: Академия тем и хороша, что есть с кем бороться [281 - Речь идет о высказывании русского художника-передвижника И. Е. Репина об АХ.]. Художественное творчество протекает за стенами музея, а старые каноны живы в музее. Если рассуждать как москвичи и говорить, что приемлемо и настоящее и прошлое, то это будет эстетизм. Мы убеждены, что современное искусство должно доминировать, но людей надо подготовлять к нему, надо начать с азбуки, но не с Адама. Нельзя же считать, что передвижники элементарны по отношению к импрессионистам, нельзя думать, будто вникая в одно течение, можно понять другое. Музей может сыграть отрицательную роль в смысле подготовки масс к восприятию современного искусства. Воспитывает выставка, а не музей; он лишь объект научного изучения. От музеев народ воспринимает ложные эстетические навыки, поэтому и не требуется их перестраивать. Музеи нужны для показательных целей; водят и на завод, но никто не перестраивает завод для того, чтобы с большей легкостью воспринималась техника производства или процесс работы. Вся просветительная деятельность должна быть передана созидателям современного искусства; музеи остаются для целей научных. На первое время должны быть сохранены музеи разного типа: сколько методов, столько и типов. В конце концов, будет найдена единая наука об искусстве и культуре, и мы будем иметь научное учреждение, где будут изучаться вопросы культуры по единому определенному методу. Итак, вся воспитательная эстетически-воздействующая сила должна быть передана художникам; музей будет ученым учреждением, создающим науку об искусстве и культуре.
   Тезисы: 1) пролетарская революция требует коренной реорганизации всех форм культурной жизни. Нельзя ограничиваться частными реформами или простой популяризацией существующих устоев; 2) две основные проблемы стоят на очереди в музейном деле: объединение всех музейных ценностей в единый государственный фонд и вопрос о культурной роли музеев; 3) единство государственного фонда должно быть декретировано, как принцип. Никакие случайные, бытовые, любительские и тому подобные коллекции не могут претендовать на неприкосновенность. Научные собрания могут быть сохранены, поскольку жизнеспособна их организационная идея; 4) вся культурно-просветительная и художественно-воспитательная работа должна быть изъята из ведения музеев и целиком передана в руки созидателей современного искусства. Воспитывает не музей, а выставка. В этом залог беспрепятственного развития искусства; 5) музеи должны стать научными учреждениями, созидающими единую науку об искусстве.


   Доклад Н. И. Романова
   Новые задачи и типы современных музеев

    [282 - Романов Николай Ильич (1867–1948) – искусствовед и музейный деятель, хранитель отдела изящных искусств Румянцевского музея (1910–1923). Автор трудов по проблемам искусствознания (история искусства итальянского Возрождения), а также теории и истории музейного дела.]
   Во вчерашней резолюции Государственного Фонда говорится, что каждый музей должен доказать свое право на самостоятельное существование. Я и буду доказывать это относительно Румянцевского Музея, но в связи с этим докажу неосновательность плана Московской Коллегии. Коллегия создает эффектный проект множества музеев, для которых у нее нет данных и материала. Из чего будет строить она эти музеи, посвященные критско-микенскому искусству, исламу, буддизму, древнему Востоку. На помощь должно прийти перемещение музейных собраний. Три Московских Музея предназначены к растасовке, создана Комиссия по разгруппировке, музеи лишены права приобретать новые экспонаты, кредиты на приобретение не отстаиваются перед Народным Комиссариатом по Просвещению – Коллегия готова самовольно объявить все музеи Государственным Фондом. Питаю надежду, что без санкции Съезда Коллегия на это не отважится.
   Переходя к задачам и типам современного музея, докладчик делает краткий исторический очерк музейного строительства. Несомненно, что ближайшее поколение создаст разнообразные типы музеев. Прошло время больших музеев, где зритель теряется в массе материалов, скучает от его однообразия и утомляется от блуждания по бесконечным залам. Малые музеи, хотя и гетерогенные, важны для масс, т. к. они смотрятся легко: в них зритель приближается к вещам и дает им на себя действовать, примером небольшого собрания является Отдел Русской Живописи от конца XVIII века до шестидесятых годов XIX века в Румянцевском Музее, незаменимый конспект по истории русской живописи. Возможность сопоставить такое собрание с собранием русских икон или с голландской школой лишь повышает педагогическое значение Музея. И такой Музей осужден на уничтожение, на слияние с общей массой русских картин в складах русского искусства! Нельзя разрушать то, что сложилось органически; прочность естественного роста незаменима искусственными новообразованиями. Оригинальный характер музея, его определенный строй, это душа музея. Что может быть причудливей и случайней музея Рескина в Шеффильде, где рядом с изображениями животных и растений находятся скульптура и драгоценные камни. Но ведь внутренняя органическая цельность несомненно присуща «Школе св. Георгия» [283 - Рескин Джон (1819–1900) – английский писатель и теоретик искусства. Создал местный музей в г. Шеффильд на свои средства. С целью просвещения рабочих и улучшения условий их существования основал «Фонд св. Георгия». Св. Георгий был для Рескина символом борьбы со всем злом и разложением современной жизни.]. Современные музеи должны так же мало походить друг на друга, как люди. Наряду с музеями, однородными по материалу, должны существовать музеи синтетического характера, где русское искусство помещается наряду с западным или прикладным. В Москве задатками для превращения в синтетический музей обладает Румянцевский Музей, который может служить не только образцом, но и источником для пополнения и школой для музейных деятелей. Некоторые отделы в нем должны быть образованы вновь (Географический), другие развиты (Восток), а некоторыми он может поделиться. Пагубна мысль Коллегии о выделении из Музея Московского Университета Голенищевских коллекций [284 - Голенищевские коллекции – коллекции древневосточных, преимущественно египетских памятников (свыше 6 тыс.) из собрания В. С. Голенищева (1856–1947), приобретенные у него в государственную собственность и переданные в Музей изящных искусств при Московском университете в 1909–1911 гг.]. План Коллегии неосуществим и останется на бумаге хотя бы потому, что по условиям настоящего времени нет возможности строить музеи. Коллегия попыталась разместить картины в д. Берга [285 - д. Берга– бывший особняк Берга, в котором в 1918 г. разместили одно из хранилищ Государственного музейного фонда.], но пожар показал всю неосмотрительность такого образа действия. Засунуть картины в большой дом – не значит создать музей, а только испортить здание. Принцип научного музееведения гласит: никакой централизации в деле музеев; создание небольших синтетических музеев, как высшего синтеза свободной академической науки, исследующей принципы чистого знания. Это подлинный Univeritas – синтез знаний. Музей должен быть доступной народу школой жизни в яркости своих методов, он должен учить тому, что только он один может дать при помощи живых образов. Задача музея – дать философию и отчасти энциклопедию знания, вырабатывать методы научного мышления и воспитывать вкус. Для нас, музееведов, святой Георгий, поражающий дракона, символизирует душу музея в ее борении с невежеством и нестроением широких масс.
   Положение доклада
   1) Желательна многотипность музеев.
   2) Недопустимо музейное строительство на основе одних теоретических соображений; необходимо считаться с тем, что создано жизнью.
   3) При любом плане новых музеев должна быть сохранена неприкосновенность старых музеев, которые доказали свою жизненность.
   4) Коллегия не имеет права, без санкции Конференции, объявлять Национальным Фондом все содержание музеев.
   5) В дальнейшем никакие преобразования в музейном деле не должны предприниматься без разрешения съездов.
   6) Московский Румянцевский Музей доказал свою жизненность и должен быть доразвит до образцового синтетического музея.

   Печатается по: ОПИ ГИМ. Ф. 54. Д. 228. Стенограмма заседания I Всероссийской конференции по делам музеев 11–17 февраля 1919 г. Л. 4–61. Машинописная копия. Правленый текст.




   Машковцев Николай Георгиевич
   (1887–1962)


 //-- * * * --// 
   Историк искусства, педагог, музейный деятель. С 1918 по 1927 г. Машковцев заведовал подотделом провинциальных музеев музейного отдела Наркомпроса РСФСР, не прекращая работы в Третьяковской галерее (с февраля 1917-го по 1930 г.). Это был период фантастического роста музейных собраний, потребовавшего специальных и значительных усилий по их организации, учету, размещению, экспонированию. Он активно участвовал в работе музейного отдела, усилиями которого были заложены основы музейной сети страны. Организация музейной сети научно обосновывалась специалистами, исходя из их представлений о сущности музея и стоящих перед музеями конкретных задач. Машковцев отстаивал и обосновывал специфику художественных музеев, выступал за увеличение их числа, напрямую связывая многочисленность художественных центров с «интенсивностью жизни художественной культуры».
   Публикуемая ниже статья Н. Г. Машковцева «Прин-ципы музейного строительства» впервые появилась в печати в издании бюллетеня художественной секции Наркомпроса «Художественная жизнь» (№ 4/5, май – октябрь 1920). В статье поднимаются многие из тех вопросов, актуальность которых была отмечена еще на Предварительном съезде по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев (1912): о местных музеях, о праве музея на те или иные коллекции, о функциях музея и др. Здесь же формулируются принципы музейного строительства первых лет советской власти, в определении которых Машковцеву принадлежала значительная роль. В центре его внимания – художественный музей, который автор рассматривает прежде всего как научное учреждение, решающее научные задачи и одновременно являющееся «очагом художественного просвещения». Исходя из этого положения, он определяет уровень задач для каждой группы музейных учреждений: местных, областных, центральных. Предлагаемые им решения напоминают сложившуюся еще в XIX в. практику взаимодействия и сотрудничества научных обществ со своими филиалами и корреспондентами в провинции, практику продуктивную и эффективную, четко разграничивающую компетенцию и уровень задач, решаемых каждым из участников процесса.


   Н. Г. Машковцев
   Принципы музейного строительства


   I

   Всякий музей, поскольку он является музеем, есть прежде всего система предметов. Предметы, входящие в музей, должны быть подчинены, должны быть расположены согласно той или иной научной системе, и лишь то собрание, которое содержит в себе эту ясно выявленную научную идею, мы можем назвать музеем. Таким образом, каждый музей выражает собою ту или иную совершенно определенную и законченную в себе научную идею и служит общим идеям науки. В каждый данный момент музей является конкретизацией научных знаний, является постоянно изменяющимся в соответствии с самой наукой, ее образом.
   Исходя из этого, мы видим, что в основу каждого переустройства музея должна быть положена прежде всего научная идея, в зависимости от которой изменяется группировка предметов. Каждый новый поворот, каждое новое данное науки обеспечивают нечто новое и в музейном строительстве.
   <…> Предметы музея распадаются на ряд групп, на ряд подотделов, и в зависимости от того, какова основная идея музея, это взаимоотношение между группами может быть различно. Собрания музея могут быть систематическими, синтетическими или сравнительными.
   Систематический музей охватывает с наибольшей полнотой все предметы, входящие в отведенную для поля его деятельности ограниченную область. Основная и главная задача такого музея состоит в придании своим собраниям наибольшей исчерпывающей полноты и систематичности. Пополнение такого музея преследует не создание новых отделов, а исчерпывание окружающего, так сказать, близлежащего вокруг музея материала.
   Синтетический музей должен быть построен на иных, чем систематический, принципах. Синтетическое собрание берет лишь главные, основные моменты для иллюстраций той или другой научной идеи. Синтетическое собрание не может и не должно заниматься детальной иллюстрацией каждого этапа развития той или иной научной мысли. Оно не должно задаваться целью собрать все предпосылки того или иного научного силлогизма. Синтетическое собрание имеет дело лишь с определенными выводами науки, синтетическое собрание должно давать эти выводы, не давая всей массы научного материала.
   Наконец, третий тип музейных собраний – музеи сравнительные, имеют своей задачей достигнуть путем сопоставления различных групп предметов, имеющих между собою то или иное сродство, определенного, положительного научного результата.
   Таким образом, эти музеи, построенные по сравнительному методу, являются, скорее всего, научными экспериментальными институтами, служащими для постановки широких научных проблем, разрешаемых только путем непосредственного сравнительного изучения привлекаемого материала.
   Самые экспонаты музея могут быть разбиты на три группы. Первая – экспонаты естественно-исторические, вторая – экспонаты этнологические, и третья – экспонаты художественные. Экспонаты первого рода отличаются от всех других прежде всего тем, что они не являются униками. Те или другие образцы почв, растений, насекомых или животных и те или другие препараты вовсе не должны быть взяты в музеи и не должны музеем трактоваться как нечто исключительное, наоборот, они поступают в музей (и в этом заключается смысл их пребывания в музее) как нечто типическое.
   Составление типичных для данной местности коллекций почв, типичного гербария, типичной коллекции насекомых и т. д. – вот та задача, которая должна быть самой главной задачей естественно-исторической коллекции музея.
   Экспонаты этнологические уже существенным образом отличаются от экспонатов первого рода. Этнологические экспонаты уже наполовину являются униками, т. е. предметами, имеющимися в одном экземпляре, и в то же время этнографические предметы еще не могут быть трактованы как нечто типичное, как нечто не индивидуальное. Эта точка зрения уже невозможна по отношению к предметам археологическим. Археология не знает дублетов.
   И наконец, в сильнейшей степени это индивидуальное значение каждого предмета, входящего в музей, присуще музеям художественным.
   Таким образом, среди всякого музейного материала мы имеем три группы предметов, и эти три группы отличаются друг от друга и в чисто музейном отношении. Это обстоятельство является одним из тех диктующих форму музейного строительства моментов, которые прежде всего следует иметь в виду при попытках разрешить задачу музейного строительства. Вторым моментом является наличие в том или ином пункте страны научных сил, без существования которых музей как научный институт, по преимуществу, совершенно невозможен. Исходя из этих двух положений, мы можем представить себе следующую иерархию музейных единиц, построенную как по принципу научной ценности входящих в данный тип музея предметов, так и на основании возможности научной их обработки.
   Первым звеном, первой ступенью этой иерархической лестницы должен быть местный музей. Этот местный музей прежде всех других задач преследует задачу собирания того музейного материала, который находится в пределах его района. Это собирание именно благодаря тому, что район должен быть невелик, несомненно, будет осуществимо с той полнотой и планомерностью, которые делаются невозможными при сколько-нибудь обширной территории. Собирание должно вестись по всем областям музейного дела, т. е. должны собираться наряду с экспонатами естественно-историческими экспонаты этнологические и художественные. Таким образом, этот первый низший из типов музеев своей главнейшей задачей имеет собирание материалов. Само собой разумеется, это собирание должно происходить при непосредственном контроле и иногда даже участии более авторитетных научных органов. Эти научные органы должны каждый раз давать совершенно определенные, систематически разработанные программы такого собирания. Эти программы должны содержать в себе те данные, без наличия которых аннулируется научное значение собираемых предметов.
   Музей второго типа – областной музей – служит руководящим пунктом работы местных музеев. Областной музей, охватывающий целый ряд районов, должен быть тем научным сосредоточением, которое позволяло бы распределить научную работу между отдельными местными музеями, давать каждому из этих местных музеев совершенно определенное, точно формулированное и ограниченное задание. Материал, собранный местным музеем, тщательно снабженный по указанию областного музея всеми научными данными, должен быть направлен для изучения и систематизации в областной музей. Областной музей нужно представить себе как обширный научный институт, систематизирующий все работы местных музеев. Для того чтобы областной музей смог справиться с этой грандиозной задачей, нужны два условия. Прежде всего, следует найти границу области таким образом, чтобы научные проблемы, выдвигаемые изучением материала, не заставляли переходить этих границ. Руководящими условиями для нахождения границы могут служить прежде всего границы естественно-исторические, этнографические и только отчасти границы исторические. Свою область каждый из музеев должен разбить на районы, по числу существующих в области музеев, причем границы районов должны исходить, главным образом, из природных границ данной местности. Областной музей, распределяя между музеями местными работу по собиранию материала, оставляет за собой работу по его изучению и систематизации. Коллекции, собираемые на местах и направляемые в областной музей, будучи там изучены и систематизированы, должны быть разделены между местными музеями и областным следующим образом: все то, что не является предметами уникального характера, все то, что является типичным, находимым в данной местности во множестве образцов, – все это может быть направлено обратно в местный музей. Все же то, что носит на себе печать исключительного, индивидуального или выходит за пределы по своему значению для интересов местного района, все то, что является освещающим научные факты, касающимся целой области, – все это должно остаться в музее областном. Таким образом, естественно-исторические коллекции, значительная доля этнографических коллекций могут составлять материал для образования местных музеев. Эти местные музеи, знакомясь с вышеупомянутым материалом, являются краеведческими музеями в чистом виде. Главная задача такого музея, задача, которую он осуществляет при помощи областного музея, – создание коллекций, наиболее полно и систематически подобранных. Нужно, чтобы природные и бытовые особенности населения были действительно исчерпывающе представлены в каждом из местных музеев. Эта задача для местных музеев окажегся посильной только тогда, когда для них будет обеспечено руководство со стороны научных центров. Для того чтобы не нарушалась показательная систематичность собрания такого музея, необходимо озаботиться, чтобы все предметы, остающиеся в областном музее, были пересланы в копиях в музеи местные. С этой целью необходимо при областных музеях создать муляжные мастерские и при их помощи размножать муляжи археологических предметов, так как оригиналы в большинстве случаев не могут быть представлены небольшим местным музеям. В то же самое время именно для полноты и систематичности собрания необходимо присутствие археологических коллекций. Но так как музеи местного края преследует лишь показательную задачу, то для них может быть признано достаточным систематическое собрание муляжей тех предметов, оригиналы которых находятся в областном музее. Таким образом, местный музей преследует две основные задачи. Его научная задача сводится к систематическому собиранию материала; его образовательная задача является главнейшей – он должен давать исчерпывающую и систематическую картину природы и быта населения своего района. В областном музее могут быть поставлены более обширные научные задачи. Наряду с более обширными показательными задачами, научная задача областного музея не ограничивается собиранием материала. Руководство местными музеями, изучение собираемых ими коллекций, распределение и распланировка собственного музейного материала, деятельное сношение с другими областными музеями, постоянное освежение группировок научного материала и внесение в эти группировки новых научных данных – вот в кратких словах те в высшей степени сложные и ответственные задачи, которые должны быть возложены на областной музей. Показательная задача областного музея в соответствии с его научными задачами несравненно шире, чем у музея местного. <…> Областной музей в целом ряде отделов может быть трактован как музей синтетический. Он должен иметь громадный научный архив, т. е. собрание не выставленных для обозрения предметов, собрание, служащее исключительно ученым целям и являющееся тем фондом, из которого создаются показательные музейные выставки. Кипучая научная работа, производящаяся в областном музее, несомненно обеспечит возможность постоянного устройства таких музейных выставок, которые каждый раз будут в состоянии с большой полнотой монографически охватить ту или иную музейную проблему. Опыт музейного дела показывает, что постоянность выставок в том или другом музее есть одна из самых отрицательных черт такого музея. Само собой разумеется, что какая-то часть музея может оставаться постоянно не выставленной, но у областного музея, именно благодаря существованию этого фонда музейных предметов, который будет постоянно обогащаться местными предметами, у него есть счастливая возможность наряду с постоянным собранием, открытым для публики, устраивать в той или иной связи с коллекциями этого постоянного собрания выставки, являющиеся дополнением или иллюстрацией к этому основному собранию, так или иначе с ним связанному.
   Наконец, возможно себе представить целый ряд научных проблем и даже целый ряд предметов, входящих в музей, по своему абсолютному научному значению настолько важных, что они не могут быть, так сказать, предметами музейной собственности той или иной области, и вот для охраны таких предметов, для выявления в них именно этой стороны, этих их научных значений необходимо предусмотреть возможность еще более высокой в научном отношении третьей музейной иерархии – это музеи центральные.
   Центральные музеи в гораздо более чистом виде являются научными институтами, чем первые два типа. Систематическое собрание местных музеев, синтетическое собирание музеев областных еще не исчерпывают всех тех возможностей и необходимостей, которые возникают в ходе научного развития. Центральные музеи, в распоряжении которых могут быть привлекаемы самые разнородные предметы и коллекции, не связаны только с той или иной ограниченной областью. Центральные музеи могут прежде всего ставить те или иные сравнительные научные задачи, в то время как эти сравнительные научные задачи почти не найдут себе иллюстрации в музее местного края и лишь весьма слабо могут быть очерчены в областных музеях. В музеях центральных именно они должны явиться превалирующими. При помощи тех или иных групп предметов центральный музей должен быть в состоянии охватить ту или иную проблему, выходящую за пределы области, будь то проблема, возникшая в сфере наук естественно-исторических или гуманитарных.
   Должны ли располагать эти центральные музеи постоянными коллекциями? Несомненно, что и в распоряжении центральных музеев обязательно должен находиться какой-то такой фонд предметов, которые не могут служить полезным материалом для областных музеев, не говоря уже о местных. Помимо своей самостоятельности, так сказать, независимой от места и времени научной работы, центральный музей должен синтезировать работу областных музеев. Центральный музей должен быть той платформой научной работы, на которой могут встречаться работы музеев областных. <…> Таким образом, центральные музеи являются высшим типом музея, типом, сводящимся к научному институту. Наличие этой третьей иерархии позволит с небывалой систематичностью подвинуть дело всестороннего изучения страны. Ученые коллегии центральных музеев должны обеспечить современность и своевременность тех отдельных заданий, которые в первую очередь имеют быть даны областным музеям. В свою очередь, ученые коллегии областных музеев должны быть составлены таким образом, чтобы обладать достаточным ученым авторитетом для того, чтобы быть в состоянии разработать для каждого отдельного района программу собираний музейных предметов. И наконец, в местных музеях должны находиться достаточно подготовленные научные силы для того, чтобы производить, согласно программе, собирание музейных предметов.
   Эта схема музейного строительства не является невозможной для осуществления даже в условиях современного момента. Даже сейчас она дает возможность весьма целесообразного использования тех наличных музейных научных сил, которые в данный момент благодаря царящей в этой области анархии не в состоянии работать систематически. Систематизация, предлагаемая этим планом, разрешает в то же самое время один из самых трудных вопросов музейного строительства – вопрос о праве музея на те или иные коллекции. Ставя совершенно определенный акцент на научной деятельности музея и отделяя эту его деятельность от деятельности образовательно-показательной, мы тем самым приближаемся к разрешению этой трудной проблемы.
   В самом деле, музей, признанный по характеру входящих в него собраний, по величине обслуживающего им района и по степени обеспеченности научными силами – местным, не может рассчитывать на то, чтобы продолжать удерживать среди своих коллекций те предметы, которые должны стать предметами научного изучения. Это деление музеев должно быть проведено со всей ясностью и строгостью. Только тогда оно будет осуществлено, когда мы совершенно определенно сможем сказать о таком-то музее, что он является музеем местным, преследующим показательные задачи, только тогда сможем мы взять из этого местного музея необходимые для науки предметы.
   В настоящее время этой ясности, конечно, нет, и до того момента, пока все музеи не будут разделены на три вышеуказанные категории и это деление не будет проведено в жизнь, – до того момента ни сами музеи не могут развиваться и работать сколько-нибудь планомерно, ни наука не может двигаться вперед.
   Неисчерпаемым фондом для всякого музея местного края служит тот самый район, в котором ему приходится действовать <…>.


   II

   В другом положении мы находимся, когда мы говорим о возможности и необходимости существования отделов искусства при музеях. В какой форме должны существовать эти отделы, как распределить художественные произведения между отдельными музеями, приложима ли к художественным музеям та иерархическая лестница, которая применяется для музеев чисто научных, – вот те проблемы, которые должны нас особенно интересовать. Всякая художественная коллекция имеет задачи, которые не могут быть присущи коллекциям никаких других предметов. То синтетическое начало, которое есть во всяком искусстве, это синтетическое начало является своего рода дрожжами для всех культурных всходов будущего, это обстоятельство не может быть забываемо при конструировании музеев художественных.
   Если мы будем изучать условия расцвета художественной культуры в прошлом, если будем изучать те основные моменты, которые мы могли бы отметить в истории искусства, как моменты нарождения стилей, то мы увидели бы, что два главных условия являются необходимыми как условия художественной культуры. Прежде всего – множественность художественных центров, и второе – наличие иноземных, даже привозных памятников искусства, вернее сказать, прививка через искусство силы иноземной культуры. С этими историческими фактами мы встречаемся на всем протяжении истории искусства. Зарождение искусства Византии, история готики, история того, что называется романским стилем, раннее искусство Италии, греческое искусство, английская живопись – все это дает яркую иллюстрацию к только что высказанной мысли. И даже те моменты поворотных эпох истории искусства, которые доселе являются темными и проблематическими – с уверенностью можно сказать, – свое разрешение найдут как раз тогда, когда будут отысканы подлинные иноземные художественные памятники и в этих памятниках будет найден ключ к пониманию того стилистического новшества, которым отмечена та или иная художественная эпоха. С особенной силой мы видим это влияние чужеземных памятников на русском искусстве. Если каждое из западных искусств, переживая эпохи иноземного влияния, быстро становилось искусством национальным, быстро становилось на свои ноги, то по отношению к русскому искусству это будет неверно. На протяжении всей истории своего существования русское искусство испытывает бесконечное количество влияний со стороны. Мы слишком хорошо знаем цену этим влияниям, чтобы говорить как о чем-то отрицательном, когда мы говорим, как многократно русское искусство подвергалось этим влияниям. Мы хотим констатировать совершенно определенно исторический факт, и с этим фактом должно считаться. Мы должны констатировать величайшую восприимчивость русского искусства к чужеземным образцам. Эту восприимчивость мы можем назвать даже жадностью, с которой отдельные русские художники и целые течения русского искусства обращаются к тому или другому, к тем или иным формам или течениям, возникающим на Западе.
   Наряду с этими фактами мы должны отметить еще один особенно важный факт именно для нашей музейной работы. Этот факт заключается в том, что начиная с эпохи Петра I русское искусство перестало развиваться тем путем, каким оно развивалось до этой эпохи. До этой эпохи историк русского искусства отмечает на карте России множество центров художественного производства. Он отмечает Владимир, Суздаль, Новгород, Псков, Киев, позднее Вологду, Великий Устюг, Сольвычегодск, Тверь, Кашин. И можно сказать, что чем подробнее история русского искусства, тем большее количество городов она должна вводить как активно действующие единицы, творившие индивидуально окрашенные формы русского искусства. Дальнейшее исследование в этой области убеждает нас, что в Древней Руси не было почти ни одного города, который не являлся бы им самим созданным художественным памятником. История искусства еще недостаточно изучена, чтобы окончательно сказать, в каком взаимоотношении находились между собой эти обособленные художественные культуры, и в данном случае для нас важен только самый факт этого существования множества центров. Реформа Петра привела к тому, что у этих центров были постепенно отняты их живые производственные силы. Западная культура была привита Петром в одном совершенно определенном, так сказать, пункте тела России. Эта прививка носила столь интенсивный и острый характер, что вся, так сказать, домашняя, уже установившаяся художественная работа, вся та художественная жизнь, которою жила вся прочая Россия, приостановилась, и все творческие силы направлялись к Петербургу, который на целые столетия сделался единственным городом художественного производства. Москва, в допетровское время успевшая достигнуть силы и могущества, надолго потеряла свое значение. Индивидуальное искусство, двигавшееся шагом не слишком быстрой эволюции, сразу сделало гигантский скачок в сторону западноевропейских форм, и народное искусство, не слишком отставшее от индивидуального в предыдущую эпоху, сразу безнадежно отстало от XVIII века.
   Лишь в середине XIX века Москва восстанавливает до некоторой степени свое прежнее значение художественного центра, и только к XX веку она снова делается главным двигателем русской художественной культуры.
   К началу революции мы имели следующую картину состояния искусства в России. Москва и Петербург были теми двумя единственными городами, в которых была до некоторой степени обеспечена возможность развития художников. Вся прочая Россия, кроме этих двух городов, этими условиями не обладала, и все, что считало себя сколько-нибудь живым и творческим в области искусства, вынуждено было основываться и жить постоянно в Москве и Петербурге. Благодаря этому вся остальная Россия оказалась оторванной от современной художественной культуры: революция, сдвинувшая с места все условия, образовавшиеся при старом режиме, опрокинула и это традиционное значение Москвы и Петербурга, и силой непонятной, если не знать ужасных условий жизни провинций, теперь возникают там художественные школы и музеи.
   Каковы же задачи художественного музея по отношению к художественной культуре России? Чем же может быть музей для искусства?
   Мы уже говорили о том громадном значении, которое имеют в истории искусства художественные центры. Одним из важных, образующих понятие художественного центра факторов несомненно является художественный музей. Это с одной стороны, – с другой стороны, мы указывали на то, как важно наличие именно в молодых художественных культурах иноземных памятников, исходя из которых, но отнюдь не подражая им, молодое искусство находит форму для своего естественного развития. Вот те данные, которые дают нам возможность поставить художественным музеям в провинции совершенно определенные задачи. Революция сопровождается всегда еще одним фактом, на первый взгляд совершенно случайным, но в конечном счете имеющим громадное историческое значение. Революция перегруппировывает предметы. Стоит только вспомнить, какое количество памятников именно за время революции оказались переведенными, эвакуированными из одного места в другое. Стоит только вспомнить, что происходило в этой области благодаря войне, чтобы понять, что мы имеем здесь дело как раз с одним из тех фактов, которые предопределяют ход событий в дальнейшем. Революция же дала нам целый ряд новых перегруппировок художественных ценностей. Слов нет, что эти перегруппировки носят зачастую хаотический характер. Мы вовсе не должны понимать их как нечто данное и перед ними преклоняться, но мы должны идти по тому пути, который в этом смысле указан нам историей. Мы не должны бояться перегруппировок художественных ценностей. Мы не должны охранять художественные собрания в тех формах, в которых они существовали до революции, мы должны условиться между собой не считать эти формы какой-то святыней, которую революция пощадила. Мы должны сказать о себе: перегруппировка художественных ценностей есть то великое благо для искусства, которое принесла с собой революция, и вот если мы будем считать фетиш старых музеев разрушенным, если мы не будем идолопоклонствовать перед историческими традициями музеев, имевшими смысл для закончившихся уже эпох истории и потерявших свой смысл для эпох новых, – то мы найдем и материал, и методы для художественного строительства провинции.
   Самым важным вопросом, который придется нам разрешать с первых же шагов наших новых музейных начинаний, является вопрос о трудностях определения материала, долженствующего образовать художественный музей. <…>
   Если мысль о плодотворности чужеземных памятников является верной, то решение этой задачи уже найдено. За последнее время те идеи, которые положены в основу устройства музеев местного края, патриотами идеи краеведения перенесены в сферу музеев художественных; выдвигается мысль, что каждый город и каждая область должны собирать по преимуществу искусство своего района или искусство тех художников, которые связаны с этими районами, но во всяком случае ничего, что является посторонним, чужим для этого местного искусства, в этом музее представлено быть не должно. <…>
   Великая сила искусства именно потому оказывается действенной, что памятники искусства каким-то образом рассеиваются и распыляются. Греческое искусство именно потому сумело сыграть такую громадную роль в истории всего последующего искусства, что памятники его были разнесены по всей земле. И эти попытки закрепостить произведения искусства за тем или иным музеем, за тем или иным районом – мы должны отвергнуть в самом начале. Мы должны сказать: что если русское искусство так восприимчиво, так нуждается в образцах чужеземного искусства, то это чужеземное искусство должно быть представлено в местных музеях. Здесь мы встречаемся с трудностью, которую преодолеть в полной мере возможно будет только в будущем. Фонды наши ограниченны, мы не слишком богаты памятниками, поэтому нам приходится строить этот художественный музей в гораздо скромном количестве и скромном объеме, чем следовало бы по-настоящему для того, чтобы распределение вещей не было бы похоже на распыление их, ибо, конечно, две вещи значат больше, чем каждая из них в отдельности. Нам с самого начала приходится ограничить количество тех музеев, в которые будут внедрены произведения западноевропейского искусства. Мы предполагаем, что число музеев с западноевропейскими отделами на первое время, по крайней мере, не должно быть более восьми. Как выбрать эти города, что должно служить для нас в этом деле руководящими моментами? Прежде всего, эти города должны обладать какой-то потенциальной возможностью художественного развития. Там, где есть это художественное развитие, там, где есть ростки или задатки искусства, – там в первую голову должны быть хорошо оборудованные художественные музеи.
   Какими должны быть эти музеи? Само собой разумеется, что от художественного музея никак невозможно требовать исторической полноты. Нужно вообще сказать, что задачи исторического художественного музея неосуществимы. Едва ли возможно собрать памятники искусства так, чтобы была восстановлена во всей полноте последовательность явлений искусства. Даже в таких громадных собраниях, как собрание Эрмитажа или Лувра, эти задачи в настоящее время признаны невозможными. И вот, если мы сбросим со своих плеч эту обязательность быть хронологами-историками искусства, то задачи построения наших музеев в значительной степени облегчаются. В самом деле, ведь кроме систематического музея мы знаем еще музеи двух других типов. Задачи синтеза и задача сравнения могут быть как раз теми стержнями, вокруг которых весьма удобно расположить художественные коллекции. Само собой разумеется, что каждый из намеченных восьми музеев не будет походить на другой в силу того, что искусство, так же как и археология, не знает дублетного материала. Но, кроме того, в основу каждого музея может быть положен совершенно определенный художественно-исторический смысл. Музеи, с которыми нам приходится иметь дело, имеют в огромном большинстве случаев чисто конгломератный материал, но если в этом материале произвести некоторую чистку, если удалить предметы, явно отстающие от общего характера собрания, и даже целые отделы, то в результате оставшиеся предметы могут быть расположены в некий художественно-исторический узор, который дальше может быть дополнен в совершенно определенную фигуру. И вот, думается, что пополнение музеев этих семи-восьми намеченных нами единиц должно вестись по этому принципу, т. е. каждый из этих семи-восьми [музеев] должен быть подвергнут предварительному исследованию на предмет выяснения такого ценного, которое могло бы быть сохранено на совершенное развитие в будущем, и затем систематическими пополнениями мы как бы дорисовываем этот намеченный облик до чего-то более ценного и законченного. Таким образом, мы получаем физиономии музеев индивидуальных не только по той причине, что в них будет входить непохожий материал, – они будут индивидуальны по своему замыслу, индивидуальны по той основной идее, которая будет положена в их форму.
   С другой стороны, при формировании музеев необходимо со всей возможной чуткостью отнестись к тому местному, что является ценным для искусства. Мы хотим сказать, что задача пополнения должна заключаться не в выявлении местных произведений искусства, но в выявлении того, по чему более всего тоскуют местные художники, в выявлении того, в чем они больше всего нуждаются, это обстоятельство, так же как и первые два, обеспечит каждому из музеев определенность его физиономии. <…>
   Преимущественное право Эрмитажа или Румянцевского музея на коллекции фонда должно быть в значительной мере сокращено. Постольку, поскольку мы признаем правильность той мысли, что исторические музеи искусства являются утопией, мы не должны стремиться к осуществлению этой утопии. <…> Я думаю, что идея исторических музеев искусств является одним из тех пережитков, с которыми будет покончено, благодаря тому новому строительству, которое начинается в эпоху русской революции. Таким образом, мы думаем, что наряду с Румянцевским музеем и Эрмитажем эти восемь будущих очагов искусства должны обладать шедеврами художественного творчества.
   <…> Если мы верим, если мы убеждены в том, что интенсивность художественной культуры зависит от множественности художественных центров, – то мы эту множественность должны создать. Если же мы будем по-прежнему оставаться только при музеях Москвы и Петрограда, то мы можем сказать, что для развития русского искусства и русской художественной культуры революция ничего не сделала или, вернее сказать, что те, кто в состоянии был работать в это время над художественной культурой, не поняли указаний революционного момента.

   Печатается по: Машковцев Н. Г. Из истории русской художественной культуры. Исследования, очерки, статьи. М., 1982. С. 295–306.




   «Казанский музейный вестник»
   (1920–1922, 1924)

   Первый в России научно-художественный журнал по вопросам музееведения и музейного дела. Идея создания такого журнала высказывалась на Предварительном съезде по устройству Первого Всероссийского съезда деятелей музеев (1 91 2), а затем на Первой Всероссийской конференции по делам музеев (1919). Осуществить ее удалось в начале 1920-х гг. Журнал издавался в 1920–1922 гг. и в 1924 г. В журнале публиковались статьи по теоретическим и методическим проблемам музейной работы, рассказывалось о конкретных музеях, выставках, коллекциях, уникальных экспонатах. Среди авторов – музейные работники Казани, крупнейшие ученые и музейные деятели начала XX в. – Д. Н. Анучин, И. Э. Грабарь, Н. Я. Марр, П. Д. Тройницкий, С. Ф. Ольденбург (возглавивший в 1921 г. Центральное бюро краеведения) и др. Главную задачу издатели видели в освещении «музейного строительства в революционное время», большое внимание уделяли набиравшему силу краеведческому движению, выступали за создание единой государственной музейной сети и общесоюзного органа руководства музеями.
   Публикуемая ниже статья Б. Ф. Адлера «“Национальный” музей» открывала специальный выпуск журнала (№ 1–2, 1921), посвященный народам Востока. Вопрос о создании национальных музеев был одним из важнейших вопросов национального строительства в начале 1920-х гг.


   Адлер Бруно Фридрихович
   (1874–1942)


 //-- * * * --// 
   Этнограф и музеевед, ученик Д. Н. Анучина, имевший опыт работы в Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого и Русском музее. С 1911 г. до середины 1920-х гг. возглавлял кафедру географии, этнографии и антропологии Казанского университета и музей при университете. С 1919 г. директор Казанского городского музея, где провел его реорганизацию. В 1930-е гг. неоднократно подвергался аресту, а в 1942 г. был расстрелян. Реабилитирован в 1990 г. В публикуемой статье теоретически обосновывается идея создания Музея народов Востока и намечается практическая программа создания национального музея в Татарстане, выводимая на основе мировой практики и насущных задач, решаемых в России. Такой музей был создан в 1921 г. на основе выставки культуры народов Востока, но через год его коллекции влились в губернский музей.


   Б. Ф. Адлер «Национальный» Музей

   <…> Даже в наше время, когда, благодаря международным сношениям, различия между отдельными группами людей должны были, казалось бы, сгладиться, мы видим, сознание племенного родства, подогретое и раскаленное шовинизмом, могло родить в результате такую братоубийственную войну между тремя великими основными племенами Европы, как последняя война 1914 года.
   У племени нет государства, нет и своей государственной территории.
   Отдельные члены племени живут разбросано, часто не компактно. Славяне, например, живут и в России, и в Польше, Германии, Турции, на Балканах, в Америке. Их связывает язык, традиции, а некоторые части и религия, завоевание новейшей их истории.
   Следующая стадия в развитии человеческих сообществ – это образование народа. Здесь мало языка, мало истории, религии – на первый план здесь выдвигается государственность. Она-то и сковывает отдельные народы, говорящие на своем языке, исповедующие свои религии, имеющие свою историю и культуру. Государственность часто связывает в мозаичную картину народы, не имеющие на первый взгляд ничего общего между собой. Однако общность государственных интересов диктует сожительство подобных народов. Немцы, французы и итальянцы, живя на территории Альп, создали швейцарский народ или швейцарские народы. Здесь они не германцы и романцы – а швейцарцы.
   На территории России живут великороссы, малороссы, белорусы, поляки, латыши, литовцы, немцы, татары, буряты, якуты, гольды, черемисы, чукчи, гиляки, мордва, японцы, – но здесь они для России уже не представители монгольской и индоевропейской расы, а народы России или русские: русская государственность их объединила на одной территории, наложив на них русский отпечаток, сделав их русскими. Сколько бы розни, обид взаимных и особенно обид победителей, нанесенных побежденным, ни было – в жгучие критические дни нашей жизни, – все почти, все сыны громадной страны стали участвовать в общем деле.
   Дело строительства большого культурного государства требует громадного напряжения, громадной затраты сил и энергии. Нельзя думать, что эти процессы общего строительства проходят безболезненно, без трений. Наоборот, там, где были войны, были победители и побежденные. В малокультурных условиях процессы сближения шли проще; там, где сталкивались высшие и низшие формы культуры, это сближение носило часто мучительный, обидный характер. Как много могут рассказать про свои обиды народы России от победителей обрусителей. Латыши жалуются на немцев и русских, поляки на тех же, чуваши, татары и пр. на русских, армяне на татар и русских и т. д. Обидам нет предела. В спокойное время их как бы забывают, считая опасной борьбу с более сильными, однако во время, опасное для государства, начинается сведение счетов с угнетателями. Чехи вспомнили свои обиды от австрийцев, румыны от венгров, сербы от болгар, малороссы от великороссов, туркмены и сарты от русских и т. д. и предъявили свои права на самоопределение. Революция одновременно с этим бросила в массы угнетаемых народов лозунги национального раскрепощения, и мы видим везде рост идеи самоопределения. Цельный до этого государственный организм начинает распадаться на свои отдельные части по тем трещинам и спайкам, которые когда-то были образованы при возникновении государства.
   Создается федерация, создаются автономные части из тех частей государства, из которых оно когда-то созидалось. Россия, Австрия, Турция распались на те естественные части, из которых эти государства когдато образовались. Государство обратилось в конгломерат народов, не дав высшей стадии развития, т. н. нации. Этой стадии достигли в настоящее время только немногие народности и государства на земле. Нацией мы называем такую стадию в развитии народов и государств, когда все народы государства, как один человек, прониклись идеей этого государства и видят в ней свой национальный идеал, смысл своего существования. Этого состояния достигают прежде всего государства, состоящие из одного народа, без чуждых вкраплений. Так, например, Германия, Франция, Италия являются настоящими национальными государствами, в то время как Англия с ее бесконечными колониями и угнетаемой ею под боком у себя Ирландией не может быть названа нацией: «английская» идея не может быть дорога и близка ирландцам, индусам, австралийцам и т. д., между тем как француз, немец, итальянец беззаветно преданы своему отечеству, своей родине, так как вся территория с ее населением одно слитное целое. Если маленькая Германия могла бороться целых четыре года так успешно со всем миром, то это объясняется главным образом тем, что всякий немец бился за свое дело, за свою идею, за свое существование. Австрия, Россия, Турция давали с ее мозаичными народами обратный пример: у народов этих стран не было в этой войне общего дела. Здесь ярко сказалось различие между государством «народным» и государством «национальным».
   Процесс самосознавания начинается у семьи, усиливается у рода, крепнет у племени, силен у народа и расцветает у нации. Этот процесс выражается самым разнообразным образом. Для создания прочных признаков связи члены первобытной семьи связаны воспоминаниями детства и общим воспитанием; члены рода делают особую татуировку, вырезают на своих вещах тамги; члены племени организуют сложное управление, культивируют свой язык, множат свои религиозные и исторические предания; народы уже интенсивно работают сознательно над сохранением всего своего самобытного: над языком, искусством, религией и т. д.
   Лучше всего это выражается и запечатлевается в хранилищах достояния народного духа – музеях. В наш век, когда так жадно и страстно при общей нивелировке жизни народы цепляются за свое народное, самобытное, оригинальное, когда вспоминают забытое племенное родство, оставленный язык, игнорируемую религию и историю, – ярко вспыхивает в противовес указанной нивелировке идея самоопределения у большинства народов, которые уже сильно ассимилировались или которым легко грозит ассимиляция ввиду их духовной слабости, или окружения их опасными врагами – ассимиляторами.
   Высшего и разностороннего развития и расцвета эта идея самостоятельности естественно достигает у народов, образующих национальные государства, где один народ составляет одно государство. Эти народы-государства-нации наиболее сильны в духовном и культурном отношении, так как у них нет внутренних национальных трений, а все силы духа нации – народа направлены к достижению высших культурных ценностей.
   В сознании своего единства, могущества, славной истории создают эти народы свои национальные хранилища, отражающие историю и настоящее народа. Создаются национальные музеи. При этом под этим названием подразумевают два типа музеев. Один тип национального музея создается народом, когда он желает показать всю сумму культурной работы всей нации, все достояние ее, собранное за долгое время ее существования. Таковы музеи National Museum в Берлине, Лувр – в Париже, British Museum в Лондоне.
   Все они представляют на поучение все то лучшее, что собрал за свою многовековую историю немец, француз и англичанин. Подобием таких музеев является наш Румянцевский Музей – дающий квинтэссенцию того, что сделал русский народ в смысле собрания общечеловеческой культуры.
   Другой тип национальных музеев у тех же народовнаций выражается в создании музеев с некоторым националистическим оттенком, выражающимся в том, что лишь все свое народное находит место в музее, все чуждое изгоняется из него, при этом территория государства определяет территорию сборов для данного музея. Такие музеи создаются чаще всего в периоды или наибольшего расцвета национального могущества и сознания, или в период страшного шовинизма и национализма, подтачивающего народный дух, или в период упадка духа нации для его подъема. Западная Европа в этом случае даст нам ряд поучительных примеров. National gallery of British art в Лондоне дала лучшее собрание портретов, писанных английскими художниками, Germanisches Museum в Нюрнберге дал блестящую картину немецкой культуры с ее древнейших стадий развития, Nordiska Museet в Стокгольме рисует картину Скандинавии, Богемский Национальный Музей в Праге жизнь только чешского народа, Schweizerisches National Museum в Цюрихе – историю, археологию и этнографию Швейцарии и т. д. При этом даже в этих громадных музейных организмах не обходится без националистических болезненных черт. Последние, впрочем, бывают там, где перед нами народ, много претерпевший от угнетений. Так, напр., Чешский Национальный Музей совершенно игнорирует немцев Богемии и выставляет только чехов и моравов, совершенно не считаясь с тем фактом, что ½ с[еверо]-з[апада] Богемии занята немецким населением. У нас в России национальные музеи второго типа явились лишь в последнее время, когда наша страна могла противопоставить Западной Европе своеобразную и богатую высшую культуру. Особенно это в широкой степени проявилось в период большого шовинизма и национализма, который, с легкой руки славянофилов, обуял наше интеллигентное общество и наши правящие круги. Создались такие национальные хранилища, как Третьяковская Галерея, Русский Музей Александра III, Исторический Всероссийский Музей в Москве. Эти музеи, несмотря на всю научность их и блестящий состав, не могли не отклоняться в сторону шовинизма. Невольно приходится вспомнить яркую картину из моего служения в Русском Музее Александра III. Именно когда зашла речь о том, с какой стороны выставить малороссов или великороссов на освещенной стороне, то правители Музея не захотели предоставить малороссам более светлой части здания в ущерб великороссам, несмотря на то, что нарушалась элементарная этнографическая классификация. Также были неудовольствия по поводу необычно быстрого роста сибирских коллекций, в то время как русские коллекции росли сравнительно слабо.
   Можно бы привести массу подобных примеров музейного шовинизма, но и этих достаточно, чтобы понять, как здоровая в основе своей идея нации претворилась в болезненный нарост, болячку шовинизма.
   Так было, так и есть в государствах, которые построены на господстве одних и на угнетении других. Старая Европа, искушенная в этом направлении, дала за последние годы яркие примеры подобных «национальных» музеев.
   Теперь в жизни народов совершился коренной перелом. Над многими странами после войны пронеслась революция, которая вместе с войной дала раскрепощение целого ряда народов. Польша, Чехия, Литва, Эстония, Финляндия, Татария, Башкирия, Грузия стали или самостоятельными государствами, или автономными составными единицами федеративного государства. При этом все эти народы лихорадочно принялись за самоопределение, строя одновременно свои государства и национальные области. Многие из них потеряли свой народный облик, забыли язык предков, приняли уклад жизни от своих угнетателей или соседей, бросили свою религию и начали физически смешиваться с разными другими народами. В такие моменты начинается обратное: вытаскивается забытый костюм, возрождается забытый язык, начинают цепляться за религию, обычаи, культивируют свое искусство и ведется большая культурная работа в смысле приобщения к своей среде отставших сородичей.
   На наших глазах примеры литовцев Пруссии, совершенно уже онемеченных, однако в самое короткое время вернувшихся в лоно своего народа. Евреи, забывшие язык предков и говорящие на своем жаргоне, под влиянием лозунгов сионизма начинают возрождать свой древний язык, – и не далеко то время, когда в Палестине возродится древний еврей с его языком, верой праотцев, его оригинальной культурой.
   Онемеченные чехи, ополяченные русины, онемеченные латыши, оскандинавленные финны, обрусевшие чуваши, мордва и черемисы стараются теперь смыть с себя чужую амальгаму и возродить свою народность в культурно-этнографическом отношении. Интересно отметить, что такой процесс совершается и теперь в то время, когда идеи интернационализма начинают постепенно разрушать национальные предрассудки, создавая лишь одну международную семью трудящихся.
   Как совместить эти два понятия и эти две кажущиеся при первом взгляде диаметральные противоположности – национализм и интернационализм?
   Мы видим как раз у нас в России, где III интернационал [286 - III интернационал (Коммунистический интернационал, Коминтерн) – международная революционная пролетарская организация, объединявшая в 1919–1943 гг. компартии различных стран.] окреп и все растет, – существует одновременно с ним и лозунг самоопределения народностей, который несомненно ведет или приведет ряд народов России на путь большого национализма. Так или иначе эти народы всячески стараются в назидание будущему потомству оставить тот или другой ценный национальный материал.
   Одним средством для осуществления этой цели является Национальный Музей. Для наших мелких народностей, не достигших еще пока стадий нации и едва ли в будущем способных достигнуть ее в силу своей малочисленности, такой музей должен называться не национальным, а лишь народным.
   Каким должен быть такой музей?
   Лучше всего на этот вопрос ответить, разобрав живой пример проектируемого Татарского Музея, который должен быть создан теперь после провозглашения Татарской Автономной Республики.
   История этого Музея специально в Казани такова. Еще в 1911 году я, приехав в Казань, узнал о прекрасной татарской коллекции, собранной преподавателем французского языка Л. О. Сиклером. Мне удалось ее выставить в помещении Географического кабинета университета на Пасхе 1912 г. для платного обозрения публики, причем плата шла в пользу Общества Вспомоществования бедным студентам Казанского университета. Коллекцию впервые увидали татары, появились статьи в «Юлдузе» [287 - «Юлдуз» – газета, выходившая на татарском языке.], а я поднял вопрос о создании Татарского Музея.
   Однако власти встретили враждебно эту идею, и мысль о музее заглохла.
   В первые дни свободы татары снова стали помышлять о своем музее, но силы их были слабы, отношение Временного Правительства к федеративному устройству еще не выявилось, и мысль о музее и на этот раз осталась неосуществленной.
   Три года этот вопрос висел в воздухе, но теперь при создания Автономной Татарской Республики Музей будет осуществлен.
   Поэтому-то важно теперь же, согласно выставленному выше положению, установить содержание, характер, пределы и рамки будущего хранилища, чтобы этот Музей был действительно отражением жизни нашей молодой республики.
   Его предлагают некоторые <…> назвать «Музеем Татарской Культуры». Это название неподходяще, так как оно слишком однобоко. Татарская культура должна быть представлена в связи с культурой русской и восточными исламистскими культурами. Рисуя теперь татар, мы не будем их рисовать в юртах, кочующими со стадами по нашему Поволжью, а живущих в русского типа избе, носящих русский фабричный ситец и т. п. Чтобы название не вводило в заблуждение, его необходимо изменить следующим образом: «Музей Татарского Народа». Это название покажет: 1) Музей является лучшим достоянием всего татарского народа (пока еще не нации); далее, в нем будут отражаться все стороны быта его в разные моменты жизни народа, его совместная жизнь с соседями – русскими, и его положение в ряде других родственных ему по крови или культуре народностей.
   Давая понятие о татарах в первую очередь, Музей представляет также жизнь в постепенном развитии всей тюрко-татарской семьи. Здесь важно с самого же начала всячески избегать шовинизма, который так свойствен и характерен и даже более или менее простителен народам молодым, которые только что вырвались на свободу. Поэтому важно, чтобы Музей всячески избегал того пути, по которому пошел Чешский Музей.
   Теперь, когда по идее Советской власти на долю татарского, башкирского и туркестанского населения выпало играть роль застрельщиков пролетарской революции на Востоке, значение подобного Музея приобретает особое значение и смысл. В Уфе основан Музей «Народов Востока» с указанной политической ориентацией. «Музей Татарского Народа», ставя себе сходные задачи, мог бы также быть назван «Музеем Народов Востока». <…> Лучше всего этот Музей сделать частью общего Музея, имеющегося уже в Казани. Из этого последнего могли бы быть выделены коллекции по татарам, башкирам, киргизам, якутам, китайцам, японцам, чувашам и пр.
   Они могли бы составить ядро будущего Музея. Кроме того, необходимо сделать все зависящие от Казани шаги, чтобы вернуть коллекцию Сиклера [288 - Часть коллекции при посредничестве И. Э. Грабаря была возвращена в Казань.] в Казань. К сожалению, ее татары не удержали вовремя в Казани, и она была отвезена в Москву, куплена за 200 000 руб. представителями Всероссийской Коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины, приезжавшими в Казань в августе 1919 г. Далее должны быть получены коллекции Акчурина из Симбирска. Необходимо купить также болгарские и китайские коллекции проф. Высоцкого, приобрести богатейшие коллекции китайского фарфора у Флоринского (в Казани) и т. д.
   Наконец, надо в первую же очередь подумать о планомерных сборах путем специальных научных экскурсий во все углы земли, где живут тюрки. Необходимо немедленно же снарядить экскурсии в Башкирию, Туркестан, Кавказ, Персию, Сибирь и т. д.
   Пока наладится такое большое дело, необходимо вести работу в двух направлениях. Прежде всего надо обратиться к населению с просьбой жертвовать, временно передавать или предлагать для покупки вещи татарские, чувашские, башкирские, китайские и др.
   Когда соберется значительное число нужных предметов, можно будет приступить к устройству «Специальной Выставки культуры Народов Востока».
   Здесь могут быть представлены: археология, история, этнография, искусство и литература. Далее необходимо, пока будет оборудовано и устроено помещение для Музея, заняться описанием собранного и изданием популярных брошюр на затронутые темы. В это же время уже существующий Губмузей должен заняться переводом на татарский язык всех имеющихся в Музее надписей для того, чтобы посетители из татар могли бы получить поучение на родном языке и приучились бы к посещению Музея. Это воспитало бы целые кадры подготовленных посетителей. Параллельно с этим Губмузей готовит и работников для музейной работы, так как до сих пор у татар, к сожалению, таковых не имеется. Когда эти лица будут достаточно подготовлены, то они смогут повести самостоятельно работу. Без них Музей будет подобен телу без души.
   Возникает вопрос, где устроить этот музей: в татарской части города или под одной кровлей с Губмузеем. В татарской части города он был бы более близок и дорог местному населению, для которого он и создается. Однако с точки зрения научности распределения коллекций, удобства обозрения, ему лучше всего служить непосредственным продолжением Губмузея, где он явится громадной составной частью.
   При сборе татарских и вообще восточных коллекций увлекаются блестящими предметами, совершенно забывая быт бедного татарина, башкира и т. д., т. е. людей, составляющих всю массу, толщу народа. Поэтому не следует увлекаться чеканной, филигранной работой по металлу, дорогими шелковыми тканями и платьем, драгоценными камнями, а брать самые простые, но типичные вещи. Надо брать все, что в употреблении народа, избегать вещей, сделанных по заказу, вещей фабричных, привозных, без индивидуальной народной окраски, вещей без «паспорта и имени». Для этого необходимо теперь же издать продуманную программу для собирания этнографического и исторического материала, помня при этом, что и для татар пробил последний час, и скоро все оригинальное и у них исчезнет, как давно исчезло у других народов земли. <…>
   <…> В таком объеме, с таким характером, как нами выше указано, Музей будет прекрасным украшением в нашей новой автономной республике, школой для ее народа, призванного к самоопределению и призываемого идти не по избитой тропе национализма, а по широкой дороге братства всего трудящегося человечества.

   Печатается по: Казанский музейный вестник. 1921. № 1–2. С. 3–12.



   Анциферов Николай Павлович
   (1889–1958)


 //-- * * * --// 
   Историк и краевед. Получил образование на историко-филологическом факультете Петроградского университета, ученик И. М. Гревса. Был участником студенческого экскурсионного кружка в Эрмитаже, позднее – сотрудником Петроградского научно-исследовательского экскурсионного института. Работал в Центральном бюро краеведения, возглавлял семинар по экскурсионному изучению города при обществе «Старый Петербург». В 1929 г. арестован за участие в религиозно-философском кружке. До 1933 г. отбывал наказание на Соловках и Беломорско-Балтийском канале. После ссылки работал в Коммунальном музее (ныне – Музей истории города Москвы), но в 1937 г. снова арестован и этапирован на Дальний Восток. Освободившись из лагеря в 1939 г., Анциферов работал в Государственном Литературном музее (до 1956). Защитил диссертацию «Проблема урбанизма в художественной литературе» (эта тема отразила его вклад в отечественное краеведение).
   Вместе с И. М. Гревсом Анциферов разрабатывал основы градоведения, а также стал первым в России теоретиком и практиком экскурсий, основанных на приложении литературного материала к изучению городской среды. Ключевым для его концепции является понятие образ (душа) города – genius loci, определившее его подход к городу как целостному и живому организму. Он предлагал изучать творчество писателей, обнаруживая воздействия на него города, показывая неразрывность предметной исторической среды и событий литературной жизни, творчества писателя и его окружения, бытия и быта.
   Читатель может составить представление о воззрениях и стиле литературного творчества историка и краеведа, познакомившись с отрывками из первой, и лучшей, книги Н. П. Анциферова «Душа Петербурга» (1922), а также книги «О методах и типах историко-культурных экскурсий» (1923), которые являются одними из первых примеров интерпретации средовых объектов города, рассмотрения города как целостного живого организма.


   Н. П. Анциферов
   Душа Петербурга
   [Отрывки из книги]

   <…> Каждый культурно-исторический организм представляет собой весьма сложный комплекс культурных образований, находящихся во взаимной зависимости друг от друга, столь тесной, что какое-либо изменение в одном из них влечет за собой изменение во всем организме. <…> А мысля культуру данной эпохи как нечто органическое, как бы живое, можно сказать: найти genius aevi, «дух века». <…> Как же можно ознакомиться с исторически сложившимся культурным организмом, чтобы ярче пережить его, ибо без познания его нельзя живо ощутить ход истории как жизненный процесс? <…> Какой же культурно-исторический организм легче и полнее раскроет свою душу? Его не трудно найти. Это родной город. <…>
   Как же научиться понимать язык города? Как вступить с ним в беседу? Ни в коем случае не следует превращать город в музей достопримечательностей, которые показываются при экскурсиях как невежественными фантазерами-гидами, так и специально подготовленными руководителями.
   Экскурсия должна быть постепенным покорением города познанию экскурсантов. Она должна раскрыть душу города и душу, меняющуюся в историческом процессе, освободить ее из материальной оболочки города, в недрах которой она сокрыта, провести, таким образом, процесс спиритуализации города. Тогда явится возможность вызвать беседу с душой города и, быть может, почувствовать некоторое подобие дружбы с ним, войти с ним в любовное общение…
   <…>
   Описать этот genius loci Петербурга сколько-нибудь точно – задача совершенно невыполнимая. <…> Не следует задаваться совершенно непосильной задачей – дать определение духа Петербурга. Нужно поставить себе более скромное задание: постараться наметить основные пути, на которых можно обрести «чувство Петербурга», вступить в проникновенное общение с гением его местности. <…>
   Genius loci <…> требует известного самозабвения, очищения себя от предвзятых, непроверенных впечатлений, от малообоснованных желаний. Нужно раскрыть свою душу для подлинного восприятия души города. <…>
   Для постижения души нужно охватить одним взглядом весь его облик в природной раме. Проф. И. М. Гревс рекомендует начинать «завоевание» города с посещения какой-нибудь вышки. <…>. Мы почувствуем здесь воздух местности, которым дышит город. Природа словно входит в город, а город бросает свой отблеск на окружающий пейзаж. Появляется таинственное чувство зарождения города, мы ощущаем его истоки. <…> Мы можем отметить места, а то и следы предшественников города, стертые или поглощенные их счастливым соперником. Мы можем выделить первоначальное ядро города, ощутить ярко, конкретно, его рост – постепенное покорение территории.
   Словом, пристальный – анализирующий и синтезирующий – взгляд с птичьего полета дает самое главное: город ощущается как «нечеловеческое существо», с которым устанавливается поверхностное знакомство и, может быть, даже здесь полагается начало усвоению его индивидуальности, конечно, в самых общих чертах. <…>
   Общий взгляд на Петербург уже подсказал нам многое. Перед нами город, возникший в эпоху зарождающегося империализма, в эпоху, когда мощный народ разрывает традиционные путы замкнутого национального бытия и выходит на всемирно-историческую арену, мощно влекомый волею к жизни, волею к власти. Оторванность этой новой столицы от истоков национального бытия, о чем свидетельствует и природа, столь отличающаяся от природы Русской земли, и чуждое племя, ютящееся в окрестностях города, – все это говорит о трагическом развитии народа, заключенного судьбой в пределы, далекие от вольного моря-океана, народа, который должен либо стать навозом для удобрения культур своих счастливых соседей, либо победить, встав на путь завоевательной политики. <…>
   Столица на отвоеванной земле указывает и на возможность бурного разрыва с прошлым, свидетельствует о революционности своего происхождения, об обновлении старого быта, ибо неизбежен здесь обильный приток свежего, порой животворящего, а порой и мертвящего, ветра из краев далеких. Общий вид города говорит и о трудности его рождения, о поте и крови, затраченных на то, чтобы вызвать его к жизни, и вместе с тем о деспотическом характере государства, создавшего его, о рабстве народа, покорно отдававшего свою жизнь на закладку города, к которому он питал враждебное чувство. <…> Вряд ли найдется другой город в мире, который потребовал бы больше жертв для своего рождения, чем Пальмира Севера. Поистине, Петербург – город на костях человеческих. Туманы и болота, из которых возник город, свидетельствуют о той египетской работе, которую нужно было произвести, чтобы создать здесь, на зыбкой почве, словно сотканной из туманов, этот «Парадиз». Здесь все повествует о великой борьбе с природою. Здесь всё «наперекор стихиям». В природе ничего устойчивого, ясно очерченного, гордого, указывающего на небо, и всё снизилось и словно ждет смиренно, что воды зальют печальный край. И город создается как антитеза окружающей природе, как вызов ей. Пусть под его площадями, улицами, каналами «хаос шевелится», – он сам весь из спокойных прямых линий, из твердого, устойчивого камня, четкий, строгий и царственный, со своими золотыми шпицами, спокойно возносящимися к небесам.
   Орлиный взгляд с высоты на Петербург усмотрит и единство воли, мощно вызвавшей его к бытию, почует строителя чудотворного, чья мысль бурно воплощалась в косной материи. <…> Да, без образа Петра Великого не почувствовать лица Петербурга. <…> Почти у подножия Исаакия, на площади, с двух сторон замкнутой спокойными, ясными и величественными строениями Адмиралтейства, Синода и Сената, омываемый с третьей царственной Невой, стоит памятник Петру Первому, поставленный ему Екатериной II: Petro Primo Catharina Secunda. Если кому-нибудь случится быть возле него в ненастный осенний вечер, когда небо, превращенное в хаос, надвигается на землю и наполняет ее своим смятением, река, стесненная гранитом, стонет и мечется, внезапные порывы ветра качают фонари и их колеблющийся свет заставляет шевелиться окружающие здания, – пусть всмотрится он в такую минуту в Медного Всадника, в этот огонь, превратившийся в медь с резко очерченными и могучими формами. Какую силу почувствует он, силу страстную, бурную, зовущую в неведомое, какой великий размах, вызывающий тревожный вопрос: Что же дальше, что впереди? Победа или срыв и гибель? Медный Всадник – это genius loci Петербурга.
   Перед нами город великой борьбы. Могуча сила народа, создавшего его, но и непомерно грандиозны задачи, лежащие перед ним, чувствуется борьба с надрывом. Великая катастрофа веет над ним, как дух неумолимого рока. Петербург – город трагического империализма. <…>
   Большое значение для одухотворения города имеет природа. Смена дня и ночи заставляет чувствовать органическое участие города в жизни природы. Утро убирает его часто перламутровой тканью туманов, пронизанных солнечными лучами. Вечер набрасывает на него кроваво блещущий покров… И белая ночь наполняет его своими чарами, делает Петербург самым фантастическим из всех городов мира (Достоевский). Мистерия времен года, породившая мифы всех народов, превращает самый город в какое-то мифическое существо. <…>
   Однако для понимания души города мало своих личных впечатлений, как бы они ни были пережиты правдиво и сильно. Необходимо воспользоваться опытом других, живших и до нас, знавшим Петербург в прошлом. Где же лучше всего искать материал для нахождения этих следов Петербурга на душах людей?
   Наша художественная литература чрезвычайно богата ими. Ознакомившись с этим материалом, мы можем прийти к интересному выводу. Отражение Петербурга в душах наших художников слова не случайно, здесь нет творческого произвола ярко выраженных индивидуальностей. За всеми этими впечатлениями чувствуется определенная последовательность, можно сказать, закономерность. Создается незыблемое впечатление, что душа города имеет свою судьбу, и наши писатели, каждый в свое время, отмечали определенный момент в истории развития души города!
   Трагический империализм Петербурга, его оторванность от ядра русского народа не сделали его безликим, бездушным, общеевропейским городом, каким-то переходным местом в пространственном отношении (из России на Запад, «окно в Европу») и во временном (от Московии к Великой Российской Империи).
   Город Петра оказался организмом с ярко выраженной индивидуальностью, обладающим душой сложной и тонкой, живущей своей таинственной жизнью, полною трагизма.
   Его genius loci откроется нам, когда мы, пережив образы Петербурга в русской художественной литературе, будем сосредоточенно всматриваться в него с высоты Исаакиевского собора и странствовать по просторам его площадей, по его стройно сходящимся улицам и по многочисленным набережным с плавными линиями, украшенными узорчатыми чугунными решетками, всегда и всюду чувствуя присутствие державной Невы. <…>

   Печатается по: Анциферов Н. П. Душа Петербурга. Пг., 1922.


   Н. П. Анциферов
   О методах и типах историко-культурных экскурсий
   [Отрывки из книги]

   <…> Экскурсия есть прежде всего труд, а потому уже радость, ибо всякий хорошо выполненный труд приносит радость. Экскурсия требует готовности к известному самозабвению, отрешения от своих случайно сложившихся вкусов и навыков мысли ради проникновения в душу иных стран, иных времен. Без этих условий экскурсия легко вырождается в туризм, интересующийся всякого рода раритетами, курьезами и монстрами, какие когда-то собирались в нашей кунсткамере по воле Петра. <…>
   Экскурсанту нужно вспомнить призыв: «Будем, как дети», будем искать понимания окружающего, скучной обыденщины, и при новом подходе она покажется новой и заговорит с нами через камни мостовой, формы и группировки домов, названия улиц, через все то, на что привыкли смотреть незрячими глазами. Тогда раскроется интересная книга, которую можно научиться читать не без некоторого труда, но легко преодолимого. Обыденщина наполнится волнующим содержанием прошлого, которое приблизится к нам и приблизит нас к постижению жизни, полной неустанного труда. <…>
   При этих условиях роль руководителя приобретает особо важное значение. Он становится воспитателем вкусов и духовных интересов народа. В его руках находится могучее орудие – образование. Но эта роль приобретает тем большее значение, чем значительнее путь духовной культуры, пройденный руководителем, чем большее расстояние внутреннего опыта отделяет его от группы. И это расстояние не отделяет, как может показаться на первый взгляд. Осознание смысла пройденного пути будет содействовать сближению. Приобретенный опыт раскроет на многое глаза.
   В связи с этим в настоящее время наблюдается интересное явление: роль личности руководителя приобретает столь большое значение, что экскурсия, разработанная им, связывается с автором так же, как научное исследование или художественное произведение. Можно сказать, что построение экскурсии и ее проведение приобретают самодовлеющее значение, словно показывается не ряд памятников, а демонстрируется сама экскурсия, она связывается с именем своего составителя: «это экскурсия такого-то».
   Выбор темы, подбор материала, разработка маршрута требуют все больше и больше инициативы, личность руководителя кладет на работу все большую печать своей индивидуальности. Ввиду этого все труднее становится проводить экскурсию, другим разработанную, все теснее устанавливается связь между разработкой и проведением. Особенно это относится к московской школе руководителей, где техника разработки экскурсии достигла изумительного мастерства. Совершенно невзрачный материал, освещенный руководителем, дает яркую иллюстрацию какому-нибудь историкокультурному процессу.
   Наряду с этим возрастанием роли личности руководителя наблюдается и обратный процесс: руководитель стремится сделать свою роль как можно менее заметной, добиваясь поднять самодеятельность группы. Этапы этого развития таковы: 1) руководитель-лектор роль группы сводит к пассивному восприятию виденного и слышанного: 2) руководитель, давая небольшие разъяснения, направляет интересы группы, вызывает вопросы, ставит вопросы, управляет обменом мнений – руководитель является как бы дирижером группы; 3) руководитель берет на себя лишь подбор демонстрируемых объектов, распределяет порядок осмотра и выбирает пункт для созерцания. Экскурсия протекает в молчании, и только после нее, когда улягутся первые впечатления, – обмен мнений. Однако этот тип применим лишь к высококвалифицированной и спаянной группе [289 - Подобного рода экскурсии проводились в Москве А. В. Бакугяинским.]. <…>
   После этих общих замечаний <…> можно перейти к характеристике экскурсионного метода. <…> Для освещения поставленного вопроса надо дать себе отчет, что такое сама экскурсия. <… > Экскурсия есть прогулка, ставящая своей задачей изучение определенной темы на конкретном материале, доступном созерцанию.
   Совокупность всех тех приемов, которые могут быть применены благодаря экскурсии в целях изучения намеченной темы, – составляет особый экскурсионный метод. Для его выявления необходимо раскрыть все элементы, включенные в определение экскурсии, и очертить постепенно все открывающиеся возможности приложения экскурсионных приемов изучения. <…>
   Из предложенного здесь определения следует выделить прежде всего понятие темы. Только при наличии заранее намеченной темы, подлежащей изучению при помощи обхода и осмотра, можно говорить об экскурсии. Без определенной темы экскурсионист превращается в гида. Требование темы обуславливается соображениями как воспитательными, так и образовательными. Она необходима с точки зрения как интересов познания, так и переживания. <… >
   Намеченная тема в экскурсии изучается на материале, доступном созерцанию. Это первая особенность экскурсионного метода, некоторую, но весьма скромную роль могут играть звуки, запахи, а также ощущения, вызванные прикосновениями. Но прежде всего от экскурсанта требуется умения видеть. <…>
   Второй существенной особенностью экскурсионного метода является изучение при помощи обхода объектов или объекта исследования. Этот момент включен мною в понятие «прогулка». <…> Термин «прогулка» имеет свое достоинство, он хорошо подчеркивает чрезвычайно существенный элемент экскурсии – ее моторный характер. Изучение производится при помощи обхода намеченных объектов. Этот момент передвижения открывает разнообразные возможности для экскурсии. Прогулка создает новые условия работы, поднимающие новизной интерес и обостряющие впечатлительность. В этом ее эмоциональное значение. <…>
   При построении экскурсии нужно принять во внимание вопрос о том, как подойти к объекту осмотра, чтобы особенности его выступали наиболее ярко и первое впечатление оказывалось сильнейшим. <…> В связи с этим вопросом о подходе следует отметить вообще громадное воспитательное значение «хождения по стране», которое приучает воспринимать явления природы и создания культуры в их органической связи.
   Значение продвижения может оказаться ценным и в других случаях. Оно дает возможность пережить расстояние благодаря обходу. А это переживание весьма ценный опыт познания. <…> Иногда бывает полезно соединить созерцание данного объекта с медленным продвижением, причем взор должен сохранить прежнее направление. Этот прием бывает особенно ценен при осмотре архитектурного или скульптурного памятника. <…> Здесь же можно упомянуть еще об одном моторном моменте совершенно особого характера. При осмотре художественного произведения для передачи некоторых его особенностей (напр., скульптурной формы или способа накладывания краски) бывает полезно прибегнуть не только к слову, но и к выразительному жесту. В данном случае мы вновь встречаемся с психологическим моментом. Часто повторение жеста или даже позы способствует лучшему пониманию созерцаемого. <…>
   Три основные момента экскурсии разобраны: 1) тема, 2) изучение при помощи обхода, 3) зрительный способ восприятия. Следует ли их дополнить еще двумя: 1) коллективность работы, 2) словесным элементом (объяснения руководителя, беседа экскурсантов)? На этом вопросе приходится остановиться несколько подробнее. <…>
   Как бы ни оценивать <…> индивидуальные экскурсии, но во всяком случае нужно признать, что они составляют редкое исключение, и обычно приходится мыслить экскурсию как работу коллективную, преследующую задачи коллективного познания и переживания. В связи с этим возникает вопрос еще об одном существенном моменте экскурсии: роли в ней слова. Этот словесный комментарий желательно довести до минимума. <…> Вот главные возможности применения слова в экскурсии: 1) выделение и разбор экскурсионного материала, 2) синтезирование наблюдений, 3) справки, 4) образная реконструкция изучаемого памятника или системы памятников, 5) оживление прошлого, 6) от характеристики памятника к характеристике эпохи (прием индукции). <…>
   Экскурсия не исчерпывается одним осмотром, который иногда может быть произведен при полном молчании. После такого осмотра – беседа, которою и завершается экскурсия и без которой она не может быть окончена. <…>

   Печатается по: Анциферов Н. П. О методах и типах историкокультурных экскурсий. Пг., 1923.



   Гревс Иван Михайлович
   (1860–1941)


 //-- * * * --// 
   Историк и педагог, специалист по истории культуры средневековой Европы. До революции он разработал и реализовал метод исторических экскурсий как один из способов подготовки специалистов-историков. Среди учеников Гревса – Н. П. Анциферов, В. В. Бахтин, А. А. Гизетти, Л. И. Карсавин и др. В 1920-е гг. И. М. Гревс стал одним из создателей Петроградского научно-исследовательского экскурсионного института (1921–1924) и одним из руководителей краеведческого движения в стране, теоретиком его историко-культурного направления, пропагандистом экскурсионного метода. Краеведческая проблематика дала возможность историкам-медиевистам, историкам культуры и искусствоведам ряда научных школ продолжить исследования, начатые еще до революции.
   Далее публикуются принадлежащие перу И. М. Гревса Предисловие к сборнику «Экскурсии в культуру» и его статья «Природа “экскурсионности” и главные типы “экскурсий в культуру”», помещенная в том же сборнике. В книгу, адресованную прежде всего учителям, вошли также статьи других сотрудников ленинградского Экскурсионного института, в т. ч. Н. П. Анциферова, Г. Э. Петри и др. Большое внимание уделялось внедрению краеведения в школьное образование.
   Сборник опубликован в 1925 г., когда экскурсионное дело и историко-культурное направление в краеведении достигают своего наивысшего расцвета. Характерными чертами этого направления стали «целокупный», культурологический подход в изучении города, а также интерес к истории повседневной культуры.


   И. М. Гревс
   Предисловие к сборнику «Экскурсии в культуру»

   Предлагаемый вниманию тех, кто связан с педагогическим делом, сборник, думается, отвечает назревшим интересам школы и жизни. Экскурсии признаны необходимым и важным элементом всякого образовательного курса, но серьезная научная литература о них до сих пор бедна и отрывочна, и самая постановка дела не стоит всегда на должной высоте. В таком смысле, каждая, даже малая, попытка добросовестной проработки вопросов экскурсиоведения желательна и полезна, если она производится осведомленными теоретическими и практическими его работниками. Специальная область, определяемая заглавием книги, кажется составителям тем более важною потому, что она менее освещена. Методика экскурсий в природу достаточно выработана у нас. Экскурсии же в культуру остаются еще, в значительной степени, в сфере первоначального эмпиризма.
   Участники выпускаемой книги все были членами и сотрудниками «Ленинградского Экскурсионного Института» [290 - Ленинградский экскурсионный институт – речь идет о Петроградском научно-исследовательском экскурсионном институте (1921–1924).] и целый ряд лет заняты методическим исследованием еще мало изученного круга вопросов; они же являются проводниками экскурсионного дела в школьной и внешкольной постановке. Им казалось важным подвергнуть суду компетентных специалистов и заинтересованных лиц и групп достижения, которые являются плодом их труда. Здесь делается один из первых шагов на таком пути.
   Выбирая материал, составители стремились выдвинуть темы, какие казались им наиболее существенными среди изученных ими с возможною глубиною. Они желали при этом осветить как наиболее коренные задачи, имеющие постоянное значение, которые всегда останутся необходимыми частями экскурсированья в школах, так и те, которые поставлены на очередь в реформируемой ныне трудовой школе Союза Советских Республик. Рядом с историческими [291 - Выделения в тексте здесь и далее принадлежат И. М. Гревсу.] экскурсиями здесь ставятся перед глазами экскурсии в современность с целью изучения жизни, наблюдения, как поверх ее традиционных форм создаются новые, послереволюционные, глядящие в будущее слагающегося общества и государства трудящихся. – Рядом с экскурсиями художественными самостоятельно трактуются – экономические и бытовые (в область материальной культуры), первостепенная необходимость которых подчеркнута программами Гос. Уч. Совета, и которые захватывают все шире работу трудовых, технических, фабричных, рабочих школ, городских и сельских. – Рядом с вопросами давней культуры в книге изучаются особенно жизненные в переживаемый момент экскурсии по местам и событиям революционных движений. – Рядом с городом экскурсионно штудируется деревня.
   Первый этюд имеет в виду показать вместе с сущностью экскурсионности почву и пределы ныне особенно широко развертывающегося ее применения. Дальнейшие анализируют серию проблем, представляющихся особенно важными или именно очередными. Везде приняты во внимание разумные требования утверждающегося в современной школе комплексного преподавания, лабораторного метода и краеведческого уклона, и предстоит в сознании задача пронизать экскурсионным началом весь развивающийся курс. <…>
   Рассчитаны предлагаемые статьи на школу в ее полном объеме (со стремлением ответить на запросы всех ее ступеней). Пока на первый план ставятся больше – для всего дела необходимые – принципиальные вопросы, но они везде освещаются практикою. Позже составители надеются обратиться к деталям практической методики и к выработке подвижных экскурсионных программ. Главное намерение, поднимавшее энергию авторов, было – оказать содействие учительству различных видов школ в педагогических исканиях, помочь делу его самообразования. <…> – Составители сборника будут счастливы, если их скромный труд принесет некоторую пользу в сумме общих усилий, которые предпринимаются ныне для заложения основ всеобщего образования, ставшего у нас доступным и широким массам рабочего класса и крестьянства, которые и могут использовать для своего блага духовное достояние, раньше обслуживавшее лишь интересы привилегированного меньшинства. <…>

   Печатается по: Экскурсии в культуру. Методический сборник. М., 1925. С. 5–7.


   И. М. Гревс
   Природа «экскурсионности» и главные типы «Экскурсий в культуру»


   1.

   В умах всех, кто живо причастен к делу воспитания юношества, звучит теперь азбучною истиною, что обучение без экскурсированья – мертвая буква и экскурсионный метод – необходимый школьный прием. Это – так. Но данное положение признается аксиомою очень часто только на словах, и экскурсии не вошли еще органически в образовательную систему, а больше всего практикуются случайно. Только незначительный процент педагогов владеет экскурсионным методом, им даже почти негде ему, как должно, учиться ни теоретически, ни практически, и экскурсионное дело – кроме немногих главных центров методической работы – стоит далеко не на высоте принципиальной его оценки.
   Даже о существе понятия «экскурсия» к общему соглашению еще не пришли, и определение (скажем лучше: живое раскрытие) его воплощается в разных смыслах. Вот, что убеждает в необходимости вдуматься еще раз в самую «природу экскурсионности», чтобы, проникнув в ее глубину, помочь объединению усилий педагогической мысли и деятельности в области работы, на которую отдано много дум, труда, времени, любви, увлечения со стороны целого ряда преданных делу культурных тружеников.
   Что такое экскурсия, какова ее природа? Об этом, конечно, говорится не мало и в педагогической литературе, и в учительских собраниях, и на съездах. При этом выдвигаются, как центральные для экскурсии, различные признаки. Полезно в них разобраться, выбрать основной и около него расположить остальные. Так может создаться связь между многочисленными ветвями экскурсированья, все дело будет обвеяно общею, сближающею атмосферою. <…>
   <…> Попробуем найти ключ, исходя из анализа самого слова экскурсия. Слово иногда дает замечательно верный путь для открытия обозначаемой им истины, следует тщательно пользоваться им, как источником знания.


   2.

   Экс-курсия – это, прежде всего, нечто более или менее экстренное (ех), выходящее из ряда школьной повседневности, расширяющее постоянное течение (основную линию) обычной школьной работы (cursus). Она представляет нечто заслуженное (подготовленное) и вследствие этого не может повторяться очень часто, во всяком случае изо дня в день. Никак нельзя согласиться с тою группою наших экскурсиеведов, которые ставят экскурсии исходным началом всего преподавания, хотят черпать учебный материал лишь из данных, получаемых на экскурсиях, только из них строить фундамент и все здание курса. Это не целесообразно, притом же и не выполнимо [292 - Так смотрит на дело сильная группа московских педагогов – новаторов, естествоведов. Но им удается осуществлять свои опыты лишь в привилегированных условиях очень немногих, показательных школ. Да и то до сих пор мы не получили еще от них методически разработанных планов и обоснованных выводов.].

   Экскурсия опирается на результаты предшествующей работы, достигаемой другими способами, и может осуществляться лишь параллельно и в согласном взаимодействии с практикою методов лабораторно-кабинетного, семинарски-кружкового, классного, домашнего, разумно-книжного и словесного: книга и слово, как средство беседы учителя с учениками в классе или самостоятельной работы их дома, отказавшись от принадлежавшей им в старой школе монополии, неосмысленной и принудительной, приобретают в новой право на свободное и плодотворное существование; – они станут здесь друзьями учащихся, а не бичом или орудием скуки. Экскурсия, в общем правиле, образует синтез раньше проработанных другими путями данных и фактов, – и только плоды ее слагают вновь приобретенную базу для дальнейшего преподавания и учения в классе, дома, в лаборатории и кабинете.
   Такое утверждение, что экскурсии с пользою проводятся и экскурсионность успешно развивается лишь на почве других форм обучения и в содружестве с ними, – не мешает нисколько допущению возможности пользования в обдуманных случаях экскурсионным приемом и в виде средства изначального пробуждения интереса к какому-нибудь явлению, или предварительного источника вдохновения, двигательного толчка. Подобные случаи или примеры легко представляются в области экскурсий в природу и на образцах культурно-исторических и художественных экскурсий. Но должно быть твердо установлено, что то будут гораздо более редкие случаи и в них самый экскурсионный метод не получит полного расцвета и всестороннего воздействия на растущее сознание; подобные «предваряющие» экскурсии явятся, в самом деле, только привлекающими внимание и поднимающими энергию мысли впечатлениями, дарованными встречею с живою действительностью, которыми не надо легкомысленно злоупотреблять.
   То, что сейчас сказано, существенно для определения места экскурсий в системе образования, как средства завершать известные достижения в школьной работе, произведенной другими способами. Они придают таким результатам глубину и жизненность, укрепляют их прочность. Но пока затрагивалась лишь, так сказать, их формальная сторона. Чтобы показать не одну полезность, но и необходимость экскурсий в нормальном порядке образования, надобно уразуметь, в чем их реальная сила, каково их животворящее начало, почувствовать внутреннюю сущность их. <…>
   <…> Экскурсия (лат. excursio, excursus, греч. εχδρομη) – это значит выход, выезд (специальновылазка); в нашем случае – выступление учащихся из места обычного пребывания (школы и дома), путешествие к определенной цели; это образовательная поездка, совершаемая подготовленною и объединенною группою ищущих знания под руководством одного (или нескольких) из тех, кто призван им организованно помогать; это – погружение их в широкий мир для непосредственного изучения самостоятельным трудом, личными и коллективными силами подлинных объектов, которые намечены избранною темою, в их естественной обстановке, среди природы, человеческой культуры или обеих вместе.
   В этой (несколько длинной, но, думается, полной и понятной) формуле собраны все существенные черты, характеризующие «экскурсию»; в их совокупности ясно выделяется самым словом, ее именующим, центральный признак – путешественностъ; именно в ней – душа экскурсионности. Без путешествия, передвижения в новое место нет экскурсии (хотя бы самой ближней), и экскурсионность прибывает, развертывается по мере расширения путешественности.
   Под этим образом (путешествие) или, лучше, понятием (путешественностъ) кроется богатое психологическое содержание; в нем ярко сочетаются представления о множестве сильных душевных свойств и влиятельных явлений из области различных познавательных процессов и из среды эмоций и волевой инициативы, напряжения активности, деятельного воплощения всей личности. Экскурсия осуществляется движением человека к миру в сложной динамике исследовательского воодушевления, остро пробуждающейся от такого расширения индивидуального бытия интуиции и творческого порыва в многообразном переплетении и высоком подъеме психических сил. <…>
   <…> «Экскурсии» занимают скромнейшее место в необъятной сфере «путешествий», но она родственны им по природе: в них повторяется однородный с теми процесс. В них, как и в тех, расширяется личность, так как происходит слияние ее с широким миром, завоевание его умом и волею, но и развитие себя его правдою и красотою. Верно понять и хорошо почувствовать истинность защищаемого здесь положения – значит уже усвоить основной принцип экскурсиеведения, проникнуться убеждением, что хорошо экскурсировавший в школьные годы юноша вступает в жизнь с незаменимым запасом знаний, вкусов, художественных прозрений, волевых навыков и духовных запросов, каких не извлечешь из иных источников и какие содержат в себе большую цену. Без сомнения, годы учения («Lernjahre») должны быть годами странствий («Wanderjahre») там, где школа стремится готовить из своих питомцев цельных и сильных личностей, способных сознательно, любовно и деятельно, свободно и самостоятельно относиться к природе и людям, к родине, человечеству и миру. Приняв эту идею в свое педагогическое credo, мы методически сильно двинемся вперед. Она чревата многими реальными выводами. <…>


   3.

   <…> Экскурсии – путешествия! Но осуществимы ли в сколько-нибудь широких рамках путешествия в школе? Можно ли назвать путешествием прогулку к соседнему пруду или лесу, посещение древнего собора или фабрики в родном городе, осмотр коллекции местного музея? Если нет, то не ведем ли мы здесь бесплодные, утопические рассуждения?
   Скажу, что самые ближние экскурсии заключают уже в себе элемент путешествия, являясь выходами из обыденной обстановки, вводя в новую среду. Это не только формально так: можно поднять должное настроение, выпукло нарисовав заранее объект близкого странствования, как живое целое, как новое «лицо», к которому идешь навстречу; можно предварительным изучением (в школьном кабинете) соответственных планов, карт, диаграмм, снимков, фактических данных, описаний подготовить мысль, настроить чувство (без его взвинчиванья) на путешественный лад, пробудив естественную жажду открытий. <…> Интересно отметить, что такие ближние экскурсии, систематизируясь и повторяясь, могут приобрести серьезный краеведческий характер, вызвать прочный интерес к обследованию своего «малого отечества», расширяя дальше хождение по его холмам и долинам, рекам и дорогам, градам и весям.
   Конечно, экскурсии в музеи представляют нечто среднее между лабораторного и экскурсионного работою. Но и в них уже зарождается «брожение путешественности»; идешь в такое место, где еще не был или куда попадаешь редко, – такой дом, который сам по себе, независимо от хранимых в нем сокровищ, интересен и замечателен, красив и целен, как особое грандиозное существо (Эрмитаж, Румянцевский музей – это своеобразные, содержательные миры). Туда надо много ходить, погружаться, исследовать, чтобы понять, охватить, духовно соединить их с собою. Как же это не путешествие? Тоже можно повторить о посещении великих художественных либо исторических памятников, бытовых урочищ или экономико-технических учреждений даже в своем городе.
   Что же касается таких экскурсий, как из северной столицы в старые дворцовые центры, Детское, Петергоф, Гатчину, из Москвы в Подмосковные, к Троице-Сергию, в Звенигород, – то они могут уже трактоваться как истинные путешествия, хотя и не далекие. Такое их развитие зависит от умения руководителей развернуть полно и разнообразно «путешественный дух». Но экскурсиями par excellence [293 - Par excellence (фр.) – по преимуществу, в особенности.] должны быть названы дальние. Только в них экскурсионностъ расцветает во всем богатстве, заключенном в драгоценной для педагога психологии путешественности, во всей ее интеллектуальной содержательности, эмоциональном благородстве и красоте, а также волевой действенности.<…>
   <…> Если выдвинем на первый план в экскурсии «путешественность», то остальные признаки, указанные в выше данном опыте определения понятия, окажутся вытекающими из этой основной черты. – Среди них особенное значение заключается в двух условиях: естественности обстановки, в которой протекает экскурсия, и встрече их с подлинными предметами и явлениями, на которые прямо направлено изучение. Это – неоценимый дар, вручаемый экскурсиею, для пробуждения и интенсивности игры, и работы всех факторов душевности и в детях, юношах и в взрослых. Тут дается сила, обладающая чрезвычайным «воспитывающим» могуществом, великою способностью поднимать и собирать все психические процессы. <…>
   Важно отметить еще одно. Экскурсия дает почву для многообразнейшего воспитания индивидуальности отдельных участников: яркие впечатления вызывают богатые реакции на них воспринимающих и действующих субъектов, самих экскурсантов; они рождают навыки, укрепляют наличные свойства, создают новые. Получается роскошный букет психических цветов. Но, с другой стороны, личности, объединенные в сплоченную общим делом группу, взаимодействуют друг с другом, и экскурсия представляет редкие возможности соборного восприятия, которое проникает группу коллективным одушевлением, содействуя не только познанию отдельных членов, но и социальному срастанию их в одно целое при посредстве общих для всех, но высоких и бескорыстных трудовых мотивов. Охватывающая всех в атмосфере экскурсии радость открытия окружает «экскурсирующий организм» живительною струею чистой и альтруистической духовности. Все это – черты, вызываемые самою «психологиею путешественности». Все это – великие плюсы широкого экскурсирования. <…>
   <…> Взрослый человек, если хочет, чтобы духовное развитие его шло вперед непрерывно и деятельно и за пределами «школьных лет», – пусть продолжает путешествовать, созерцать природу в новых сочетаниях пейзажа (географических индивидуальностях), изучать памятники истории и картины современности в различных местностях и странах, постоянно вступать в живое соприкосновение с ними. Без этого трудно поддерживается широкий прогресс в жизни духа. <…>


   4.

   <…> Прежде всего, вырисовываются две обширные области экскурсированья – наглядно определяемые, – именно мир природы и мир человека, и сообразно с этим две основные ветви экскурсионного ствола – экскурсии по естествознанию и экскурсии гуманитарные. Последние можно назвать иначе – экскурсиями в культуру, ибо культура и определяет специальную среду, где живет и действует человек и которая является плодом вековой работы человечества.
   Самая же культура – это историческое человечество, каким в настоящем его создало прошлое в его развивающейся природе и растущем, в труде созидаемом окружении. В культуре открываем две неразрывные грани – внешнюю (материальную): это человеческая обстановка, как бы плоть ее, – и внутреннюю (духовную), неосязаемую и неведомую, но не менее реальную и движущуюся, изменяющуюся в течение времен: это как бы душа культуры, выражающаяся из века в век в развитии и преемстве так называемых «миросозерцании». Обе скреплены между собою живою нитью в своей эволюции через времена, самые же перемены времен связаны между собою теми вечными (то есть сохраняющимися в последующие века от древности) достижениями людей в области их духовного и общественного бытия, которые сплачивают века и эпохи, образуют из истории человечества единый живой процесс, постоянно совершенствующийся организм.
   Экскурсии в природу и экскурсии в культуру объединяются в экскурсиях географических. География, как наука о ландшафтах, дает индивидуализированный синтез природных (физическая география) и культурных (человеческая география) явлений в различных странах и местностях с выяснением взаимодействия между ними, с обнаружением их закономерности <…>. География, как наука конкретная (индивидуализирующая), очень поддается изучению экскурсионным способом. Географические темы, как комплексные, открывают хорошую почву для синтезирования явлений природных и человеческих, к которому стремится современная школа, добиваясь жизненных подходов к действительности, и тут возможно сотрудничество различных предметов и отдельных преподавателей [294 - Надо ясно себе представить, что ландшафт (пейзаж) заключает в себе не только картину природы, но и образы культуры: поверхность земли изменяется трудом человека, на ней нарастают его создания – поселения и сооружения, нужные для жизни человека и общества.].
   Это очень ценное условие; но, идя по пути построения школьных комплексов, надо заботиться о том, чтобы они были жизненны, <…> и опасаться преувеличений: как бы увлечение одною областью действительности не нарушило гармонии при изучении реального сочетания явлений, не заслонило одного явления, великого и важного для изучения, совокупностью других, может быть и менее существенных в образовательном смысле. – Хочу сказать: остаются навсегда необходимы рядом с «комплексными» – чисто природоведческие и культуроведческие экскурсии, – и при комплексных требуется все-таки постановка в центр каждой одного предмета и построение остальных элементов, как дополнительных, окружающих.
   То же надо сказать и далее, глубже: при систематизации специально экскурсий в культуру необходимо иметь в виду естественное расчленение их на ряд ветвей, сосредоточивающихся на отдельных процессах или течениях, – ив зависимости от этого строить серию видов экскурсий. Тут открываются различные области: материальный быт, хозяйство (труд в тесном смысле – производство); социальный строй (общество), политические формы (государство), духовная жизнь.
   Все эти жизненные сферы служат средою для кристаллизации отдельных процессов, сумма и объединение которых образуют культурное бытие человечества в его реальных живых частях (народах, государствах); это – воплощения «человечности» в данный момент или эпоху его существования. Нельзя отрывать указанных групп явлений одну от другой, но приходится окрашивать отдельные экскурсионные подходы в тот или иной преобладающий цвет и тем самым давать рождение особым циклам экскурсий.
   Часто одни и те же объекты – трудовые процессы, техническое сооружение, общественное здание, служащее государственным целям, обыденное жилище, усадьба, целая оседлость, предметы жизненного обихода, художественные памятники и т. д. – могут служить материалом для экскурсий с различными задачами и точками зрения, направляясь то в бытовую, то в хозяйственную, то в социальную, то в духовную стороны. – Затем еще некоторые соприкасаются с вполне живой действительностью, другие принуждены пользоваться лишь рассеянными обрывками, либо следами явлений, третьи могут орудовать лишь коллекциями, собранными в музеях. – Одни экскурсии имеют в виду изучение современности, другие – не менее важные – задаваться целью восстановить прошлое (исторические экскурсии). – Наконец, некоторые экскурсии строятся преимущественно как аналитические (предмет выделяется из связки других и изучается в его элементах), другие – как синтетические (возводится некоторое целое, причем избираемые объекты постепенно становятся сложнее).
   Для пояснения (конкретизации) высказанных мыслей сгруппирую ряд типических образцов, по разновидностям сюжетов, повторяю, только чтобы развернуть горизонт экскурсий в культуру и показать в его пределах выдающиеся пункты. Начнем с простейших опытов охватить предметы, легче всего поддающиеся, наблюдению, усвоению и оценке.
   Нынешняя школа направляет особенное внимание на изучение современности, и последние официальные программы предлагают задания больше всего из круга хозяйства (производства) и материальной культуры.
   Это понятно ввиду требований переживаемого момента, и это хорошо ввиду того, что такие важные и доступные темы оставались в старой школе мало затронутыми. Из них получается сеть экскурсий, раскрывающая обширную площадь труда и обыденной жизни.
   Жилище, пища, домашняя обстановка – это один круг; городской дом и крестьянский двор; ежедневное рабочее платье и праздничный наряд и их приготовление, художественные ткани народного изделия, утварь, обычное питание – это образцы тем для экскурсий. – Сельское хозяйство, промыслы, фабричное дело, торговля, транспорт – это другой круг; посев и жатва, сад и огород, мельница, кустарная мастерская, завод, электрическая станция, лавка, рынок, ярмарка, сухопутные и водные средства передвижения – это опять для него образцы. Все это наглядно под рукою в городе и в деревне.
   Так выдвигается доступный материал, отчасти известный начинающим экскурсантам, по принципу – от знакомого к незнакомому. Но надобно избежать опасности: не преувеличить, застрять на месте, не наскучить сюжетами, в которых (особенно для детей трудящихся классов) скоро исчерпывается новизна – непреложное требование для экскурсий.
   Впрочем, и невозможно, фактически и психологически, уединить показанные предметы от обстановки и мира, с которым они сплетены. Выделение их даст лишь временное удобство. Соприкасающиеся явления сами просятся в поле зрения. Надо переносить внимание и на них, постепенно вводя в сферу прямого наблюдения новые объекты, ставя их в связь с уже изученными. Иначе получится нечто однобокое, прижатое к земле.
   Нераздельным с картинами материального и экономического быта почувствуется социальный строй и устанавливаемые им связи между людьми. Здесь сразу рисуются многообразные вопросы, которые могут разрабатываться экскурсионно: семья и домашние отношения, организация и распределение труда между группами людей, классы населения в их сотрудничестве и борьбе, различие города и деревни в составе и занятиях ее обитателей и характере их связей, обычаи, ярко отражающие общественную жизнь. Не перечисляю, указываю лишь примеры того, что также встретится пред глазами при каждой образовательной прогулке в современное хозяйство и материальный быт.
   Из-за социальной грани – культуры вырастают, как бы цепляясь за нее, обнимая ее, формы государственных соединений, общих и местных, организация власти и практика управления, политические группировки и настроения, которые наполняют жизнью эти формы, и устанавливающиеся под влиянием новых порядков после революции понятия и нравы.
   Наблюдение постепенно поднимается или углубляется в область духовной Здесь открываются целые цепи фактов, также тесно связанных с предыдущими, окрашиваемых этими глубокими корнями человеческой культуры – хозяйством и социальным строем, но в свою очередь окрашивающих и их. Они сами собой ставят новые экскурсионные задачи.
   Сколько тут возникает явлений, от которых нельзя отвернуть глаз: просвещение, начиная с устройства школы (даже той самой, к которой принадлежат экскурсанты); библиотека, влияние книги в деревне и городе; интересы образованных слоев и масс (наука, литература, театр), народная поэзия и язык, изобразительные искусства также в городской и сельской современности; наконец, религиозная жизнь, в верованиях и обрядах, в повседневности и праздниках, в пережитках (предрассудках), как и в творчестве.
   Так от низов (или «баз») культуры доходим неизбежно до ее верхов, до наиболее сложных достижений «человечности»: все соединено в цельный культурный организм, – данное, изучаемое общество. Познавая среду, созидаемую трудом и умом людей, как бы поверх природы, мы начинаем ощущать, какая напряженная внутренняя жизнь ее движет и как в сердце ее слагается то, что составляет миросозерцание и что дает нам конечное понимание человеческого общественного и духовного бытия.
   Все эти сферы, говорим, связаны между собою, все это выражается в предметах и людях, все это уловимо наблюдением, значит, доступно экскурсионной работе, которая в естественной обстановке особенно облегчает возможность ухватить и охватить зримые объекты и их истолковать. Конечно, это трудное дело, требующее больших знаний и умений, знакомства с детской природой, серьезной вдумчивости и интенсивного внимания.
   План работы развертывается в благоразумной последовательности и бережности, с постепенным осложнением заданий и углублением их трактовки в соответствии с укреплением сил детей, проходящих преемственно классы и ступени школы. Каждая экскурсия в культуру необходимо является «комплексом», но в них поочередно ставятся в центр различные ее элементы, чтобы в конце концов нарисовать картину настоящей действительности.
   Выше намечена одна линия развития и объединения экскурсий: она идет вширь, захватывая все «пространство» современности. Обнаруживается и другая, проникающая назад, в глубь веков для овладения «временами».
   Исторические задачи всегда останутся неотъемлемою частью изучения культуры, как и вообще познание прошлого является коренным интересом детей и взрослых, диких и цивилизованных, личностей и масс. В современности хранятся живые следы близкой и далекой старины, былое длится вокруг нас и внутри нас.
   Это тянет нас к прошлому, из которого мы выросли и которое оставило нам богатое наследие.
   Справки в прошлое поясняют настоящее; но таких «ретроспективных» взглядов, обращенных в прошлое от настоящего, мало: надобно восстановить весь процесс развития культуры от его начал. Только тогда хорошо поймем мы внутренний мир человека, когда хорошо узнаем его биографию, а про историю Паскаль верно сказал, что вся она подобна жизни некоего большого человека, который все пребывает, непрерывно учится, трудится и творит. Это – яркий символ единства истории и полезности, поучительности ее во все времена.
   Изучение ее широко споспешествуется экскурсионными путями: строятся обширные циклы исторических экскурсий в музеи и на места с подлинным материалом. Могу только бегло иллюстрировать их виды и сюжеты от зарождения культуры до наших дней.
   Первобытные времена (каменных и металлических культур) и этнография отсталых племен дают возможность проводить показательную серию образовательных прогулок в музеях. Это осуществимо не только в великолепных собраниях столиц, но и в лучших провинциальных коллекциях. Посещение могил и станций доисторического человека, а также изучение следов архаических форм быта в этнографии захолустий – дополняет живыми картинами искусственно собранные в музеях предметы.
   Древность классического Востока и великих народов античности разнообразно штудируется по превосходным собраниям Эрмитажа, Моск. музея изящных искусств [295 - Московский музей изящных искусств – ныне Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.] и др. А памятники русского юга (Херсонес, Ольвия и т. д.) представляют выразительные развалины древних культурных гнезд с богатою их обстановкою. Можно по этому материалу поставить целый ряд тем для экскурсий во всех областях культуры. Надо помнить, что античность – один из самых высоких ее образцов, и наследием ее сильно живет еще современность.
   Тем более вся русская история от древнеславянского быта и киевской эпохи, через века московского царства и петербургской империи, кончая революциею, иллюстрируются на всем ее пространстве многочисленными музеями, памятниками церковного и гражданского зодчества, культурными пейзажами и монументальными ансамблями древних городов, старыми усадьбами, даже типичными обликами старых сел с ветхими церквами и избами и давними обычаями – все это экскурсионный материал первоклассного качества, который до сих пор мало педагогически использован.
   Надобно деятельным ревнителям экскурсионного воспитания приняться за просветительную разработку часто лежащих втуне сокровищ. Прошлая жизнь раскрывается ими во всех ее процессах с драгоценною убедительностью, и все линии эволюции, социальнобытовой и духовной, воскресают в ярких картинах, учат ощущать связь между эпохами.
   Культура европейского Запада в Средние века и в Новое время тоже может изучаться у нас экскурсионно по следам тех влияний, которые она оказывала на наше развитие, и по различным коллекциям бытовых и художественных музеев. Думаю, примеров достаточно: дорога намечается, нужны только единодушные индивидуальные и коллективные усилия энергичных, любящих дело школьных работников и ученых экскурсиеведов. Исторические экскурсии тогда вырастут в систему и сольются в своих достижениях с изучением современности в ее традициях и перерождении. Так будут накопляться данные и для нового строительства <…>.
   Упомянем еще об одном виде исторических экскурсий. Все раньше охарактеризованные освещали культуру по сохраняющимся ее памятникам, являющимся их прямыми объектами. Но возможны и такие, которые восстановляют событие при помощи пейзажа места, где они совершались. Можно, в самом деле, реконструировать, например, Бородинскую битву или осаду Пскова Стефаном Баторием, либо картину какого-нибудь празднества, уличного движения – прогулкою на их поле или сцене, гораздо лучше, чем одним подробным изучением оставшихся известий и описаний. О таких экскурсиях необходимо подумать.
   В числе их <…> у нас теперь завоевывают все большее место экскурсии на революционные темы (от декабристов до октября). Произведенные первые опыты их осуществления (в столицах и провинции) привели к удачным и значительным результатам, как в познавательном смысле (изучения истории движения), так и в воспитательном (развития общественных чувствований и стремлений) <…>. – Таков же характер литературных экскурсий, также входящих в практику в последние годы. Они иллюстрируют биографию писателя или комментируют его произведения и творчество, через внимательное штудирование тех мест в городе (или деревне), где писатель жил и работал или какие составляют фон в его сочинениях.<…>
   Совсем особое, недостаточно еще оцененное, важное значение должны приобрести в реформируемой школе художественные экскурсии. – Памятники искусства служат, конечно, выразительным материалом для изучения явлений культуры в различные эпохи; но здесь мыслится другое, именно привлечение огромного факта самой культуры, т. е., в данном случае, великих плодов мирового художественного творчества, к воспитанию растущих поколений развитием в них способности ощущать и переживать красоту.
   Эстетическая эмоция – могучий мотив облагорожения (гуманизации) духа; она же порождает высокий подъем активности всех душевных сил; поэтому чисто художественные экскурсии, культивирующие восприятие и прочувствование красоты во всех ея воплощениях искусствами, – серьезнейший предмет внимания школы. Опыты разработки их приемов – дело еще новое, и методические взгляды здесь остаются еще колеблющимися и спорными. Тем более необходимо порадеть о задаче первостепенной важности для просвещения масс, которым ныне стали у нас доступны дары искусств, как великих органов культуры <…>.
   Мы собрали ряд примеров экскурсий в культуру, группируя их по видам и областям; каждый из намеченных типов представляет «малый синтез» (комплекс), жизненное целое, и все они объемлются общим понятием культуры. Но внутри этой обширной рамы могут и должны осуществляться и более «крупные синтезы». – Как наиболее ценный и сильный образец последних становится перед нами город: он качественно наиболее яркий и напряженный носитель культурного движения и его плодов, самое богатое и насыщенное его гнездо, создатель, хранитель и распространитель благ культуры. – Поэтому экскурсии по городу с каждым годом приобретают все более центральное значение и практику. Надо только понимать город как живой организм и, изучая его элементы, представлять себе его особым собирательным существом и стремиться в виде конечной цели восстановить развитие его лица и души, строя объединенный и целостный образ. <…>
   У нас в России, как в стране преобладающе крестьянской, выдвигается, как предмет такого синтеза, еще село, как менее крупное и полновесное, но более распространенное культурное образование. Затем следуют и могут экскурсионно выполняться (в той или другой степени или, по крайней мере, в перспективе) дальнейшие обобщающие синтезы – край (по краеведческому подходу), потом область, страна: шествие от малой родины к большой.
   Результаты экскурсий множественны и действенны в просветительной, общественной и нравственной области. Они дают особенно четкие и прочные знания, лишь бы только закреплялись их плоды дальнейшею обработкою. Они очищают характер подъемом духа, практикою высоких впечатлений и благородных чувств, при встрече с процессами и продуктами людского труда, с трагедиею истории и победами над злом. В них растится любовь к своей земле, привязанность к ценным чертам ее собственной культуры и понимание ее дефектов. А через такие чувства рождается и жажда знакомства с другими мирами: от своего угла к целому родины, а от нее к человечеству. Теперь в процессе общего обновления раскрываются широкие горизонты: пусть с любовью обозревают их, движутся к ним, вдохновляясь увлекательным трудом, учитель с учениками.

   Печатается по: Экскурсии в культуру. Методический сборник. М., 1925. С. 9–34.




   Бакушинский Анатолий Васильевич
   (1883–1939)


 //-- * * * --// 
   Историк искусства, музеевед и музейный педагог. Историю искусства изучал в Юрьевском (Тартусском) университете, а педагогическое образование получил в Педагогическом институте им. П. Г. Шелапутина. С 1917 г. преподавал теорию и историю искусства и одновременно работал в музеях Москвы (в 1917–1926 гг. – главный хранитель Цветковской галереи, в 1927–1939 гг. – заведующий отделом графики Третьяковской галереи). Его искусствоведческое наследие составляют исследования о традиционном народном и классическом искусстве, а вкладом в музейную педагогику является целостная система художественного воспитания, оказавшая огромное влияние на отечественную экскурсионную школу.
   Сам Бакушинский нередко сравнивал свою систему с системой К. С. Станиславского. Он уделял особое внимание проблеме мастерства экскурсовода, который призван проявить себя как «режиссер, незаметно формирующий общность впечатлений и выводов из них». Для его экскурсионного метода важны умение «держать паузу» (современников восхищали его «молчаливые экскурсии»), выразительный «жест», а также «мизансцена»: нередко показ картины Бакушинский начинал через анфиладу залов. Эти внешние приемы отражали суть метода, направленного против чуждого искусству пассивного восприятия.
   В основе его системы лежит задача пробуждения «творческой воли зрителя», который должен пройти путь обратный тому, который проделывает художник, воплощающий творческое напряжение в определенную форму. Зритель идет от формы, но итогом ее восприятия должно стать «творческое (эстетическое, художественное) переживание» (ключевое для Бакшинского слово), которое позволяет воспринять с той или иной степенью адекватности замысел творца.
   В наиболее завершенном виде эта концепция изложена в статье А. В. Бакушинского «Художественные экскурсии систематического типа. Заметки по методологии и методике» (1925), которая также дает представление о Бакушинском-экскурсоводе и его взглядах на проблему построения экскурсионных циклов.


   А. В. Бакушинский
   Художественные экскурсии систематического типа
   Заметки по методологии и методике

   Опыты экскурсионной работы протекших лет показали, что экскурсии эпизодические <…> отличаются крайней непрочностью воздействия. <…> Сравнительно рано, чуть ли не со второго года экскурсионной систематической работы, стало ясно, <…> что следует искать, если не новых, заменяющих их, то непременно параллельных путей. Эти пути определялись необходимостью немедленной организации, рядом с эпизодическими экскурсиями, экскурсий систематических. <…>
   В основе такой плановой систематической работы под руководством моим и тех руководителей, которые разделяли мои методические воззрения, лежало стремление построить ее, исходя из нашего принципиального отношения к искусству и его восприятию.
   Искусство, с нашей точки зрения, есть материализованный и до возможного предела сгущенный результат творческого оформления художником не только своих впечатлений от внешнего мира, но и самого мира в его субъективной данности. Произведение искусства – новый мир, новое существо, рожденное в творческих усилиях художника, где он дает более совершенное, более органическое строение косным воздействиям мира внешнего и хаотическим, сумеречным состояниям своего внутреннего мира. Всякое подлинное художественное произведение – наиболее полный и вместе с тем наиболее экономный результат самособирания и самоустроения творческой воли, направленной к действию. <…>
   Если произведение искусства есть наиболее организованный, собранный и материализованный запас творческой энергии, возможно более совершенный со стороны формы, т. е. методов его организации, – то общение с ним должно дать возможность максимального использования этого «радия жизни» и в личной, и в общественной творческой работе. Путь общения единственный – творческое переживание произведения искусства. В основе такого переживания лежит повторный акт воссоздания того внутреннего образа, которому художник дал более или менее адекватное материальное выражение – форму. Таким образом, художественное произведение является символом-выразителем творческого действия у художника и символомвозбудителем сходного творческого действия у зрителя. Отсюда – глубочайшая социальная ценность и значимость искусства и его творческого переживания. Оно в своей основе всегда коллективно, надлично. Акт художественного переживания сложен. Он отражает в себе всю сложность психического строения человека, уходя в глубины подсознательного и формируя элементы сознания. Если у художника путь намечается от подсознательного к сознательному, то у зрителя переживание проходит путь обратный. Художественное произведение действует извне, организуя прежде всего низшие процессы деятельности сознания: ощущения, их объединения в первичные комплексы восприятий. Эти состояния сознания одновременно вызывают волевую реакцию, первично творческую потребность во внутренней организации внешних впечатлений. <…>
   Сложный акт творческого переживания художественного произведения есть не момент, не статистическая данность, а динамическое развитие некоего, замкнутого в известные границы, длительного напряжения, каждый раз в зависимости от произведения и зрителя, обладающего своими особенностями, своим рисунком. Это некая творческая эволюция, совпадающая у художника и зрителя в объективном ряде переживания произведения искусства. И чем более соответствует материальное осуществление творческому напряжению и внутреннему образу, тем убедительнее и общезначимее становится художественное произведение. Наконец, чем глубже связанные с ним творческие переживания, тем они больше выходят за пределы личные, узкогрупповые, становятся типическими и доходят до глубин общечеловеческого. Здесь новые опорные пункты для вскрытия великого социального смысла и значения искусства.
   Творческая эволюция зрителя в круге художественного воздействия одного произведения искусства может быть расширена, усложнена переживанием других, созвучных произведений искусства. Тогда получается замкнутый сложный ряд, объединенный внутренней связью нарастания и разрешения творческого напряжения. Так строятся нами экскурсионные циклы по переживанию. <…>
   Вся методика воспитания умения воспринимать художественное произведение сводится, в сущности, к главной и первой задаче: раскрыть произведение искусства до предельной его глубины, открыть непосредственную связь между ним и зрителем через историческое переживание его как чего-то живого, как художественного организма. <…>
   Исходя из изложенного выше понимания природы художественного произведения и его творческого восприятия, мы прежде всего должны очень осторожно отнестись, с одной стороны, к рационализации процесса переживания, а с другой – к его чрезмерной эстетизации. Анализ, познавательная работа, вводимая не в должной мере, не в подходящие моменты, может не только засушить, но и убить совсем переживание. Перевод восприятия, главным образом, на чувство, обращение его в эстетическое наслаждение, любование обессилит творческий акт, растворит его самое ценное в безвольном созерцании.
   Поэтому анализ необходим лишь как метод обострения и расширения переживания, усложнения его разнообразными комплексами представлений. Но анализ не в состоянии усилить и углубить переживание. Вся его сила и глубина зависит от тех первичных элементов и их соединений, которые, как мы показали выше, действует на зрителя непосредственно. В тех произведениях искусства, которые отличаются сильным развитием таких форм, происхождение которых связано с интеллектуальным переживанием (напр., произведения с развитым сюжетом), – путь к переживанию может открываться и с анализа. <…> Анализом можно пользоваться тем больше, чем периферичнее форма, чем больше в ее образовании участвовала сознательно-интеллектуальная деятельность, такова, например, форма изобразительно-сюжетная. Чем ближе к формам первичным, тем меньше нужно аналитической работы. Так, напр., дело обстоит с цветовой и линейной формой. И лучше всего, если эта работа совсем не затронет самых глубин переживания, где происходит таинственное превращение произведения искусства в художественный внутренний образ, а последний – в безобразное напряжение, направленность и разрешение творческой воли зрителя в соответствии, как можно думать, с аналогичным процессом у художника. <…>
   Основная линия внутреннего переживания, связывающая отдельные художественные произведения, элементы цикла в новое целое, может быть установлена по-разному. Лучше всего для экскурсии разовой или первой в систематическом ряду окажется цикл, основанный на соотношении произведений искусства, которые отличаются гармоническим соединением всех элементов формы, включая развитую изобразительносюжетную.
   Другое желательное свойство начального цикла – динамически-драматический характер его содержания и формы. Все действенное, пробуждающее волю и ее достаточно сильную реакцию, оказывает в первую очередь самое яркое впечатление, повышает до предела активность восприятия.
   Наконец, третье свойство – его возможно более полное созвучие основным настроениям психическому укладу и запросам данной группы. Здесь утверждается нами необходимость возможно более полной и четкой социальной значимости цикла, его связи с жизнью. <…>
   Следующей ступенью систематической работы может быть проведение таких циклов по переживанию, где связь между произведениями искусства устанавливается на преобладании какого-либо одного элемента, при условии, конечно, отсутствия противоречия с другими элементами формы в сопоставляемых произведениях искусства.
   Так может возникнуть несколько циклов. Эту группу систематической экскурсионной работы лучше начинать с выявления, в качестве канвы, сюжетной формы со всеми ее разновидностями: драматической, повествовательной, лирической, – употребляя литературную терминологию.
   Здесь следует особенно настойчиво показать, что сюжет есть также художественная форма, как и другие, и притом органически связанная с ними. Такой подход для примитивного зрителя и психологически весьма целесообразен – оберегает от ненужных насилий над психикой, чуждой аналитического отношения к другим формам, – и методически легче всего осуществим.
   Дальше строим циклы на преобладании сначала цветовой формы. Она действует всегда непосредственно сильно. А предыдущая работа по сюжету, кроме того, даст разрешение и очень ослабит преобладание интереса к сюжету. Такой контраст дает всегда хорошие методические следствия.
   Переживание и осознание линейной формы, организующей прочие элементы произведения искусства, является новым и естественным шагом от предшествующей задачи. Последнюю определить можно так: жизнь линии как границы цветовой массы и как самостоятельного организующего плоскость художественного начала.
   И наконец, последнюю задачу в этой группе могли бы разрешать циклы, где основную роль играет начало пространственно-световое, в переживании его реальным (на памятниках скульптуры, архитектуры) и иллюзорном (в живописи, рисунке). Здесь, подчеркивая в каждом цикле этого порядка систематический уклон к организации переживания по какому-либо одному формальному признаку, как основному нерву, можно наиболее убедительно и непосредственно дать почувствовать природу этой формы и специфическую силу, а также круг ее воздействия. <…>
   Какова могла бы быть методика этой части художественно-экскурсионной работы?
   Прежде всего, нужно признать, вести ее в обстановке современного музея со всеми ее характерными чертами очень трудно. Нет изоляции каждого художественного произведения, а следовательно, и впечатления от него. Впечатления от массы других, окружающих его предметов искусства, нередко чуждых и случайных, легко могут нарушить формирующийся внутренний образ, направить психику по другому, случайному и не дающему нужного разрешения пути. Переходы из зала в зал действуют как огромные зияния, разрывы, концы которых очень трудно скреплять и восстанавливать единство звеньев цикла.
   В своих поисках разрешения этой задачи я, как искусствовед и музеевед, пришел к необходимости применения новых опытов музейной экспозиции. Один такой опыт <…> мной был осуществлен в Цветковской галерее. В одной комнате я поместил три произведения различных авторов и эпох, связанные единством основного содержания и дополнительными контрастами строения формы. Каждому из произведений искусства была отведена особая стена. Наблюдения над посетителями, отзывы массы людей – среди них художников и искусствоведов – и работа с экскурсионными группами показали, что такие опыты могли бы не только иметь место в музейной практике, но и принести большую художественно-воспитательную пользу при экскурсионной работе [296 - Подробно этот аспект изложен в статье: А. В. Бакушинский. Искусство и музеи. Современные музеи искусства и музеи будущего // Бакушинский А. В. Исследования и статьи. М., 1981.].
   Другой мой прием сводится к следующему. В особой аудитории я показываю организованные в циклы художественные произведения, произведения на мольберте, одно за другим.
   Обыкновенно восприятие происходит молча, непосредственно, без обмена мнениями. Последний имеет место после завершения всего восприятия цикла в целом, когда художественных произведений перед глазами уже нет. Выясняется сначала общий характер воздействия, его основные свойства и детали путем высказываний, вполне свободных. Даю возможность говорить и по поводу самих только что воспринятых произведений искусства. Осторожно выделяю суждения о переживании и суждения о самом объекте, вызвавшем переживания. Ставлю вопрос о средствах воздействия. Постепенно нарастает потребность вновь посмотреть тот же цикл – проверить себя. Проделываем вновь путь восприятия. Оно оказывается значительно обогащенным. При вторичной демонстрации допускаю и обмен мнений, и анализ формы. Он не представляет опасности, так как первые впечатления и образы, сложившиеся в беседе по воспоминанию, очень хорошо предостерегут особой болью, неприятным чувством при излишнем увлечении аналитическим расчленением. Эта демонстрация заканчивается нередко довольно продолжительной беседой о характере впечатлений и о характере художественных форм, вызвавших работу над циклом, иногда его третьей – и тоже молчаливой – демонстрацией, которая помогает собрать весь предшествующий опыт. <…>
   Однако и в обстановке современных музеев экскурсии, построенные на принципе циклового подбора произведений искусства, объединенных линией общего переживания, вполне возможны. Об этом говорит очень большой в течение ряда лет опыт всей той группы экскурсионных руководителей, которые вместе со мною пытаются проводить наши принципы на практике.
   Несколько слов еще о способе ведения такой экскурсии по принципу переживания. Никаких рецептов здесь нет и быть не может. Все зависит от чутья и такта руководителя, от его художественно-творческих способностей. Всякая экскурсия такого порядка больше, чем все другое – творческий акт. Ее иногда нужно вести почти без слов (возможно, и совсем без слов), иногда центр тяжести ляжет на высказывания группы, иногда – на высказывание самого руководителя. Все хорошо для того, чтобы раскрыть перед зрителем произведение искусства. Но для этого нужны три условия: уметь самому возможно глубже пережить произведение искусства, знать его и – следовательно, подойти как можно ближе к коллективной психике группы, с которой приходится вести работу.
   Все остальное дается чутьем и непосредственным ощущением равновесия при движении экскурсионном по материалу.
   Однако подготовка экскурсии должна быть очень большая. Исходя из приведенных выше основных посылок, руководитель должен приготовить вполне точный и обоснованный примерный план, предвидеть все возможные повороты общих настроений – все это для того, чтобы, может быть, на месте тотчас расстаться с планом и начать требуемую моментом импровизацию. Это, конечно, дается не сразу, как и всякая свобода техники. Последняя – следствие упорных упражнений и нередко неудач. Последних следует менее всего бояться, ибо они больше всего учат. <…>

   Печатается по: Методы и практика экскурсионного дела / Под ред. Н. А Гейнике. М., 1925. С. 83–101.



   Присёлков Михаил Дмитриевич
   (1881–1941)


 //-- * * * --// 
   Историк, музеевед. Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. С 1917 по 1941 г. преподавал в Ленинградском университете, деканом исторического факультета которого являлся в 1940–1941 гг. С 1921 по 1935 г. работал также в историко-бытовом отделе Русского музея. Автор ряда работ по истории русского быта XVIII–XIX вв.
   Музееведческие идеи Присёлкова связаны в основном с разработкой концепции историко-бытовых музеев, в первую очередь их экспозиций. Как музеи нового типа, получившие повсеместное распространение в послереволюционное десятилетие, историко-бытовые музеи вызвали в середине 1920-х гг. дискуссии и появление ряда музееведческих работ. В публикуемой работе «Историко-бытовые музеи. Задачи, построение, экспозиция» (1926) Присёлков отстаивает необходимость организации музеев быта, обозначает их отличия от художественных музеев, созданных на основе музеефикации дворцовых ансамблей, и музеев древностей. Одно из существенных положений, сформулированных Присёлковым, – необходимость изучения истории бытования вещей, позволяющей реконструировать «картины» быта разных социальных слоев в их последовательной смене. В труде Присёлкова можно заметить иронию по поводу традиционных взглядов «хороших музейных работников», не желающих принимать в расчет «низкие» интересы посетителей к бытовой стороне исторического прошлого. Присёлков уделяет значительное внимание обоснованию методов построения тематических выставок по истории быта. Комплексный показ бытовых предметов, сохранение либо восстановление при музеефикации первоначального облика памятника, необходимость учитывать при создании экспозиций уровень подготовки, особенности восприятия и запросы массового посетителя – новаторские для своего времени идеи.


   М. Д. Присёлков
   Историко-бытовые музеи. задачи, построение, экспозиция

 //-- I --// 
   <…> Неоспорим, казалось бы, и очевиден живой интерес посетителей к наглядной картине по истории прошлого быта, столь еще близкого и так уже далеко ушедшего в прошлое, т. е. к уразумению в этой картине причин сказочно-быстрого крушения многовекового уклада жизни. И разве не законен такой интерес? Музейные деятели, казалось бы, располагают всеми средствами и возможностями отозваться на этот запрос посетителей развертыванием и построением музеев по истории быта XVIII–XIX вв., как из уцелевших и охраненных Революцией памятников дворцового и вельможного быта, так и созданием обобщающих историко-бытовых музеев (как центральных, так и местных), в которых мог бы ожить пред посетителем в известной исторической последовательности минувший быт всех классов города, но – дело останавливается на том обстоятельстве, что у нас слишком хорошие музейные деятели, чтобы погрешить против установившихся взглядов на музейное дело, т. е. чтобы рискнуть вступить с музейной работой в область прошлой жизни, необычную по огромности материалов и требующую от работников непривычных заданий и новых методов.
   Ведь хороший музейный деятель считает, что задача музея прежде всего собирать вещи и их охранять и изучать. Если музей будет собирать бытовые вещи XVIII–XIX вв. и будет их изучать, тогда такой музей, конечно, будет бытовым музеем, но музеем, т. ск., второго сорта, потому что бытовые вещи XVIII–XIX вв. – вещи второго сорта. Первосортным вещам XVIII–XIX вв. место в художественных музеях.
   <…> Впрочем, памятники минувшего быта – т. е. дворцы и вельможные особняки – могут существовать как музеи, потому что в их парадных залах и в самой их архитектуре можно наслаждаться вкусом и красотою, как работою великих мастеров. Задачею здесь хорошего музейного деятеля является изучение этой работы с целью выяснения тех искажений и наслоений, которые привнесло последующее время (конечно, начиная «Николаем I»!), удаление – если это технически возможно – этих наслоений и объяснение посетителям того, что, к сожалению, удалить нельзя. Словом, восстановить всеми средствами первоначальный замысел и облик!
   Правда, эта точка зрения хорошего музейного деятеля расходится с запросами и интересами посетителя, который хочет увидеть прошлый быт, а не замысел декоратора и архитектора только, и посетитель в огромном большинстве уходит из этих дворцов и особняков с недоумением и разочарованием, но ведь всем известно, что посетителя нужно поднимать до себя (и особенно в наше время), а уж никак не ронять себя до запросов и требований посетителей, а во-вторых, на то и существуют экскурсионные руководители и объяснители, которые должны препобеждать этот разрыв между хорошими музейными деятелями и запросами посетителей изобретаемыми на этот предмет словесными упражнениями, потому что все это музейных деятелей, вообще говоря, не касается и музей не обязан говорить с посетителями общепонятным языком.
   Правда, надо сознаться, такую точку зрения в чистом виде выдержать трудно: ей явно и неприятно противоречат уцелевшие также в дворцах и особняках жилые, а не парадные только комнаты (т. наз. «личные комнаты» государей и вельмож), в которых, конечно, нет и помина красоты и эстетической радости; но зато в отношении к ним нет ведь между хорошими музейными деятелями единодушного и твердого убеждения, что они кому-нибудь и для чего-нибудь нужны. Одни хорошие музейные деятели во имя чистоты своей точки зрения во чтобы то ни стало требуют постепенного закрытия и распродажи всех этих комнат; другие, как более благодушные, готовы их терпеть до времени, «курьеза ради» и за необыкновенную их доходность. Ведь современный посетитель так странно устроен, что идет скорее именно в эти жилые комнаты дворцов, чем в какой-либо другой музей, и как с ним высокою входною платою ни борись, он настоит на своем, желая взглянуть на эти куски прошлой жизни.
   <…> Поскольку подлинного быта в этих парадных залах дворцов и особняков нет, а есть лишь золоченая рама, в которой когда-то протекал этот быт своею парадною стороною, постольку пред посетителем прием этот может нарисовать, под эту раму, картину какой-то сказочной жизни, жизни высокой красоты и неиссякаемого изящества: хорошо было жить в такое волшебное время! Хотя тогдашний подлинный быт, взятый не чрез вещи парадных комнат, а легко воспроизводимый обильными категориями других источников, нас ужаснул бы теперь и в этих дворцах, и в особняках своею грубостью нравов, от которой мы далеко ушли вместе с ликвидациею рабства, духотою и грязью обихода, которые нам, в век водопровода, электричества, личной чистоплотности, как массового явления, трудно себе теперь просто представить.
 //-- II --// 
   Рискуя прослыть музейным еретиком и плохим музейным деятелем, автор пытается в дальнейшем встать на иные точки зрения: и к запросам посетителей, и к оценке историко-бытовых музеев вместе с памятниками дворцового и вельможного быта, и к методам изучения вещей XVIII–XIX вв., и к методам их экспозиции, стараясь избежать неясностей в самой постановке всех этих тем. Автор излагает личное мнение, не имея в виду, однако, претендовать на оригинальность.
 //-- III --// 
   Позволительно задаться вопросом, почему все хорошие музейные деятели всегда говорят (и на вывесках пишут) в приложении к дворцам и особнякам – «Музеи быта», хотя там, как мы видели, быта, по-видимому, нет, а есть лишь известные бытовые вещи? Почему, в самом деле, не называть эти дворцы и особняки музеями бытовых вещей? Конечно, нужно думать потому, что на эти памятники быта, какими они в существе должны являться, переносят название от музеев бытовых вещей более ранних эпох, чем эти злосчастные XVIII–XIX вв. Там, в музеях «древностей», т. е. вещей более ранних эпох, чем XVIII в., этот термин законен потому, что в них чрез изучение бытовых вещей или «древностей» подготовляется та основа, на которой только и можно строить изучение быта в целом. Потому что вещи этих эпох – единственный источник к воссозданию быта, и часто источник скудный.
   Для воссоздания быта XVIII–XIX вв. имеются многие источники, помимо вещей, и источники обильные. Но поскольку хороший музейный деятель эти источники отвергает, изучая и в этих хронологических пределах только вещи, справедливость требует не пользоваться термином «музеи быта», вводящим посетителя в недоумение, а прилагать названия, точнее передающие самое задание таких музеев (архитектурное и декоративное убранство дворцов XVIII–XIX вв. и т. п.).
   Углубляясь в изучение вещей эпохи «древностей», музейный работник старается выяснить себе технику производства, ее историю, центры, как и те сложные влияния и заимствования, которые сказались на форме, рисунке, раскраске и т. п. В дальнейшем к этому материалу подходит исследователь и построяет гипотезы о культурных сношениях, о распространенности того или другого явления, о формах быта. Восстановить полную картину этого старого быта и проследить его историю – конечная цель всего задания.
   <…> К сожалению, эпоха XVIII–XIX вв. говорит с нами другим языком и говорит о широких возможностях иных подходов к вещам, внося тем самым беспокойство в, казалось бы, установленные приемы. Попробуем послушать этот язык.
   Конечно, как и все музеи, музеи по истории быта XVIII–XIX вв. прежде всего собирают и изучают вещи. Систематический подбор в этих музеях мебели, фарфора, бронзы и т. п. может дать важный материал по истории всех этих категорий предметов, и, вероятно, никто не будет оспаривать эту задачу в музеях по истории быта XVIII–XIX вв. Но если эта задача будет единственной, а не подсобной или второстепенной, то всякий тогда возразит, что бытовой музей этим разменивается на сумму музеев мебели, фарфора, бронзы и т. п., т. е. не дает никакой картины быта. На материалах XVIII–XIX вв. это становится очевидным каждому и музейному деятелю, и стороннему наблюдателю.
   <…> Останавливаясь на известных моментах устойчивости экономических и социальных отношений в прошлом, восстанавливая для них быт всех слоев городской среды, мы получим историческую картину, которая по своей наглядности и выразительности окажется неистощимым объектом наблюдений, исследований и изучения.
   Но к данной теме необходимо подходить с точным и взвешенным исследованием, изучив городскую среду в ее прошлом как во всей ее толще, так и в каждом ее слое. Быт дворянский, купеческий, мещанский, рабочий – не представляют собою легко определяемое данное, потому что в основе должно лежать типичное для каждого слоя <…>.
   <…> Так поставленное изучение, вполне возможное для XVIII–XIX вв. и в смысле обилия источников, и в смысле наличия огромного большинства вещей, дает впервые в музеях возможность привлечения вещей не самих по себе, как это имеет место в музеях «древностей», а вещей в быту, т. е. к обычному музейному изучению вещей прибавляет едва ли не главнейшее – изучение бытования вещи.
   Мы все это отлично сознаем и постоянно выражаем в языке, называя из современного нам далеко не все явления и вещи бытовыми, хотя все вещи и находятся, конечно, в быту. Обычно никелированную мыльницу из дорожного несессера никто не называет бытовой вещью. Но когда в этой мыльнице в пору кризисов носили табак и бумагу для скручивания папирос, мы о такой мыльнице говорили – какая бытовая вещь! Именно потому, что на безличной вещи быт наложил свою печать, открывая возможность характеристики быта известного слоя в известное время. Когда один из научных сотрудников при изучении рабочего быта посетил семью одного металлиста, и жена последнего узнала, что сотрудник пришел из музея, она сейчас же подарила в музей фарфоровый чайник. Этот чайник однажды разбился на куски, и рабочий, не имея средств купить новый, предпочел обделать уцелевшие куски металлом, что потребовало, конечно, большого времени и труда. Жена рабочего, смеясь, сказала, что этот чайник – музейная вещь и она всегда думала, что его нужно отдать в музей. В этом, конечно, она права: рассматривая чайник в его металлической обделке-скрепе, нельзя не увидеть эту печать подлинного быта, которая сразу выделяет данную вещь из ряда других. Но таких вещей – не много. Огромное большинство вещей ничего не говорит нам о быте, если не взять эту вещь в самом быту.
   Вещь сама по себе и вещь в быту – разные вещи. Безличная, типичная вещь сама по себе, иногда, взятая в быту, сразу приближает нас к тем основным вопросам изучения быта, о которых говорилось выше.
   Но что такое вещь в быту? Это, конечно, комплекс вещей, выхваченный, как типичный кусок быта известного времени в известном слое. И возможности изучать эти комплексы, их собирать и музейно охранять и создают самое глубокое и важное отличие музеев быта XVIII–XIX вв. от музеев древностей. В первых именно эти бытовые комплексы, как единицы музейного собирания и изучения, равняются единичным вещам музеев «древностей». Так называемый комплексный метод, как новинка музейной экспозиции, ищущая своего применения и в музеях древностей, и в художественных музеях, – в музеях быта XVIII–XIX вв. является основою собирания, изучения и, конечно, экспозиции, открывая теоретические возможности важных и плодотворных наблюдений над законами быта.
 //-- IV --// 
   Вместе с бытовыми музеями по истории XVIII–XIX вв. на наших глазах зарождается новая по методам изучения дисциплина истории быта. Она в этой постановке – завоевание нашего времени, потому что не могла быть так ясно поставлена и осознана в прежнюю пору – постепенного и медленного переустройства быта – достояния XIX века.
   Однако наше время – время суровых требований и условий, не дающее досуга для неторопливого прорабатывания и подготовительных штудий. Вот почему судьба историко-бытовых музеев не может быть сравниваема с судьбами других музеев, в которых между собиранием коллекций и их изучением, с одной стороны, и построением на этом материале новых выводов и знаний – с другой, всегда проходили годы. Сверх того, нередко, вокруг собранного материала нарастала исследовательская работа в иных научных учреждениях, помимо собирающего материал музея. Историко-бытовые музеи должны все это выполнять одни и сами, без поддержки пока извне. Запросы широких масс посетителей, с одной стороны, трудности предварительного изучения, собирания материала и его экспозиции – с другой, вынуждают этого рода музеи обратиться к особого рода выставкам, которые можно назвать выставками исследовательского типа. Музей ведет работу собирания и изучения, но он далек от завершительных построений, как они формулированы в предыдущих главах, и потому его право и его обязанность показать, музейно опубликовать тот или иной опыт своего изучения, чтобы тем самым поделиться как результатами своих работ, так и методами своего изучения и собирания. Ввиду сложности и новизны всех сторон этого дела, т. е. собирания, изучения, экспозиции, где возможны ошибки, непредвиденные трудности, тот или иной недостаток материалов, представляется весьма выгодным, важным и плодотворным попытаться прежде всего закрепить в изучении и собирании быт предреволюционной поры во всем размахе его социального уклада.
   <…> Последний этап старого быта есть теперь уже искомое, а не данное, потому что уцелевших кусков старого быта весьма немного и по характеру своему они весьма случайны. Революция сохранила нам несколько таких кусков в виде дворцов и особняков. Если к ним подходить не с точки зрения хорошего музейного деятеля, а ценить в них прежде всего «личные» комнаты, как документы недавнего прошлого, как подлинные куски частного быта известных ступеней городского быта, то как нужно их омузеить и как показывать посетителям?
   <…> Когда историк находит новый документ, не всегда бывает, что этот документ служит предметом исследования, исчерпывающего и всестороннего. Гораздо чаще историк спешит опубликовать вновь найденный документ, снабдив его теми или иными пояснительными комментариями, отодвигая до времени окончательное использование всех сторон документа. Так и в данном случае необходимо поступать с сохраненными революцией памятниками быта. Как и вновь найденный документ, их прежде всего нужно опубликовать, т. е. открыть для обозрения, и снабдить предваряющим будущее исследование комментарием. Таким комментарием должна быть, т. ск., вводная статья, т. е. вводная выставка к памятнику. Искусственно созданная в подходящем помещении, не разрушающая внутреннего уклада охраняемого памятника, лучше всего рассчитанная на предварительное прохождение пред обзором самого памятника, выставка эта должна прежде всего рассказать посетителю о том быте, который отражает памятник в полноте его прошлой жизни, разумеется с точки зрения того уровня знания и оценки, которая нам доступна в настоящее время. Поскольку всякий быт определяется достатком и досугом, т. е. экономическими и производственными отношениями, постольку эта сторона быта прежде всего требует пояснения и выяснения. Конечно, для подобного рода выставки нужен архив, точные данные, диаграммы. Необходимо поэтому всячески добиваться сохранения на местах архивов этих памятников быта, без которых не может быть и разговора о какой-нибудь обработке этих памятников. Но было бы заблуждением думать, что выставка целиком будет состоять из архивных документов и диаграмм. План выставки должен по возможности широко и гибко охватить все стороны быта, характеризуя его вещами и всякого рода иллюстрациями. Поскольку выставка этого рода есть выставка исследовательского типа, самым ударным заданием в ней должна быть логически-ясная мысль построения и плана, чтобы, легко читая эту выставку без путеводителей и описаний, посетитель в итоге легко ориентировался при осмотре памятника в общем укладе жизни той среды, какую данный памятник отображает. Здесь законно может быть проведена доступная выяснению историческая картина этого быта, хотя бы и не в совершенно законченном изложении, в смысле полноты и отчетливости.
   При такой оценке сохраненных памятников быта прежде всего, конечно, справедливо поднять вопрос о величайшей осторожности при удалении тех или иных вещей или при их перемещении внутри памятника, драгоценного, как застывший кусок жизни. Снимать слои последних переделок, добиваясь эффекта первоначального, иногда практикующееся как шаблонный прием, – значит навсегда стирать подлинный быт последнего времени во имя эстетических вкусов только.
   Подобного рода вводящая выставка прежде всего даст отклик на живой интерес посетителя к прошлому быту, своим соотношением к настоящему даст ему важный материал для размышления и оценки, затем никоим образом не повредит сохранности и цельности памятника и, наконец, по мере дальнейшего уяснения музейным персоналом поставленной темы выставки, выставка эта всегда может и должна совершенствоваться и углубляться. Будучи выставкой временной, с одной стороны, исследовательского типа – с другой, выставка может прибегать и изыскивать новые формы экспозиции, даже не утвержденные музейным каноном в применении к выставкам постоянным. Поэтому и в вопросах экспозиции подобные выставки могут быть названы исследовательскими по существу.
   <…> Такие вопросы, как включение в экспозицию архивных материалов, копий, фотографий, диаграмм, карт и т. п., разрабатывались для этих выставок не в смысле возможности или отказа от их включения, а в смысле возможностей наилучшего их использования: как победить утомительную плоскостность этого рода экспонатов, как ярче и выразительнее заставить его говорить, как, наконец, избежать однообразия окраски и невыразительности фотографий?
   Конечно, это – «ереси», и в этого рода выставках число этих ересей так велико, что не хватает всех вселенских соборов для их обличения. И самая страшная ересь – стремление к комплексу, поставленное как идеал экспозиции, обоснованное самым существом построения и задач! Однако всё начинается ересью, а кончает «пережитком», становясь музейным объектом, в старинном смысле слова. Так и в данном случае. Чем разнообразнее и шире будут испробованы новые пути экспозиции, тем скорее определится среди них та золотая середина, которая войдет в общее употребление и признание до следующего напора ересей.
   Возражают против самого использования вещей на подобного рода выставках. Вещи теряют самодовлеющее значение, даже комплексы вещей скорее иллюстрируют мысль выставки, чем служат предметом внимания. Это – глубоко-справедливое, но не решающее возражение. Оно было бы решающим, если бы, например, картины в художественных музеях, как в старину, висели бы по случайности поступления или бы их развесили по форматам, т. е. во всей чистоте провозгласили принцип самоценности каждой вещи. Но ведь этого нет даже в этом материале выставок. В существе и художественные музеи излагают пред посетителями историю развития художественных форм развескою картин и экспозицией памятников искусства, т. е. делают то же, в чем обычно упрекают исследовательские выставки бытовых музеев. Конечно, упрек может быть лишь в степени иллюстративности, а не в существе. Но упрек этот несправедлив, поскольку дело идет об отчете в процессе исследования, а не об экспозиции результата исследований, как законченного итога. В последнем случае, т. е. когда историко-бытовые музеи соберут, исследуют и сопоставят в экспозиции свои музейные единицы, т. е. комплексы вещей по быту тех или иных слоев городской среды, степень иллюстративности в этой экспозиции получит законный и бесспорный уровень.
 //-- V --// 
   Отчетные или исследовательские выставки музеев по истории быта XVIII–XIX вв. есть по существу выставки тематические. Это значительно способствует легкости их восприятия посетителем. Если к этой стороне дела устроитель подходит еще и с желанием сделать легким и самый процесс восприятия, т. е. всеми доступными средствами обессмыслить наличие путеводителя или каталога, тогда обозрение выставки достигает максимальной выразительности.
   Однако каждый музейщик знает те тысячи соблазнов и препятствий, которые стоят на пути осуществления этих добрых намерений, о которых скорбят все руководители экскурсий в каждый открытый для обозрения музеев день.
   Есть одно превосходное и простое средство борьбы и с соблазнами, и с препятствиями, но, конечно, средство еретическое, по крайней мере в нашем понимании. (В Америке, по-видимому, понимают иначе.) Средство это заключается в том, что музейные деятели сами обязаны показывать свои выставки посетителям и тем непрерывно наталкиваться и ушибаться об те углы выставки, которые они сами же и понастроили, увлекаясь тем или иным соображением или соблазнами материала. Историко-бытовой отдел ввел у себя эту практику и весьма скоро почувствовал положительные стороны меры.
   В самом деле, весьма и весьма часто музейные деятели так учены, что никак не могут написать доступным языком удобочитаемую выставку. Обычна до сих пор старая манера складывать выставку в расчете на несуществующего посетителя, адекватного устроителю. Существующий же посетитель просто скучает, а музей вместе с тем утрачивает основной свой облик культурно-просветительного учреждения. Здесь весьма неуместна ссылка на «нынешнего» посетителя потому, что всякий по опыту личному знает эту музейную скуку от учено-построенных и неразговорчивых выставок, требующих «подготовки» и путеводителей.
   Только тогда, когда музейные работники будут считать своею обязанность быть и руководителями экскурсий, при устройстве выставок будет принят в соображение самый беспокойный элемент в жизни музеев – посетитель.
   К этого рода заботе посетитель весьма чуток и необыкновенно признателен. Для иллюстрации этого, вовсе не для восхваления работы Отдела [297 - Историко-бытовой отдел Русского музея.], позволяю себе привести одно замечание посетителя на экскурсионном листке после обзора выставки Отдела. Он откровенно сообщил, что пошел на выставку, потому что нечего было делать в воскресенье, и шел, предполагая, что будет скучно, как всегда в музеях, но в данном случае он понял выставку и приносит благодарность устроителям. И эти трогательные и наивные строки взволновали и сконфузили устроителей, потому что они, конечно, лучше всех знали, как много сверх сделанного они могли бы еще сделать на путях приближения своей работы к восприятию и запросам посетителей.

   Печатается по: Присёлков М. Д. Историко-бытовые музеи. Задачи, построение, экспозиция. М., 1926.



   Розенталь Лазарь Владимирович
   (1894–1990)


 //-- * * * --// 
   Искусствовед, музейный деятель. Среднее образование получил вТенишевском реальном училище в Петербурге, известным широким использованием экскурсионного метода преподавания, а высшее – на историко-филологическом факультете Петроградского университета. В 1919–1922 гг. возглавлял Художественный музей в Нижнем Новгороде, там же преподавал историю искусств. С осени 1922 г. поселился в Москве, где сотрудничал с экскурсионной секцией Московского отдела народного образования и преподавал в Пречистенском Практическом институте. С 1925 г. – научный сотрудник Третьяковской галереи. Автор ряда популярных изданий об искусстве и путеводителей по галерее.
   В конце 1920-х гг. под руководством и при участии Розенталя методическо-просветительный отдел Третьяковской галереи провел одно из первых в стране исследований по изучению музейного зрителя. Итогом его стало наиболее солидное издание музейно-социологической проблематики того времени – сборник «Изучение музейного зрителя» (1928), который стимулировал проведение подобных исследований в других музеях и, по существу, призван был положить начало музейной социологии. Однако вскоре это направление было приостановлено специальным постановлением «О педологических извращениях в системе Наркомпроса» (1936), которое запрещало применять «лженаучные» методы изучения музейного зрителя. Музейная социология возобновится в России только на рубеже 1960–1970-х гг. (см. например, работа: Д. А. Равикович. Факторы развития краеведческого музея).
   В настоящее издание включена вступительная статья Л. В. Розенталя «Пути изучения музейного зрителя» (1928) к сборнику Третьяковской галереи, в которой он излагает проблематику и методы исследования.


   Л. В. Розенталь
   Пути изучения музейного зрителя

   У многих еще под словом «музей» связывается представление о некоем хранилище памятников прошлого. Так и было когда-то. Но тот, кто хранит и накапливает предметы, также изучает и классифицирует их. Правильно поставленная консервация невозможна без научного изучения музейного материала. Музей для того, чтобы быть хорошей «консерваторией», должен принять на себя обязанности «научно-исследовательского института». <…> Одновременно с этим частные хранилища обращаются в общедоступные музеи. Их двери раскрыты для всех, но желанным гостем там является лишь тот, кто приходит серьезно изучать. <…> Так перед музеем возникает новая, третья обязанность – быть просветительным учреждением. Естественно, нигде это не ощущается так сильно, как в СССР. Потребность в новых формах музейного строительства органична; она проявляется почти со стихийной силой. Сейчас, к десятилетию Октябрьской революции, появился новый музейный быт. Идиллия гробовой тишины в экспозиционных залах, столь располагающая к серьезным занятиям, увы, нарушена. <…>
   Надо суметь гармонически сочетать воспитательные и научно-исследовательские функции музея. Эта задача трудна, но она требует настоятельного разрешения. Для этого необходимо знание самого потребителя, являющегося в наше время по преимуществу лишь посетителем музея.
   Мы вводим новое понятие «музейный зритель». Оно изобретено по аналогии с термином «театральный зритель». В это понятие включается представление о восприятии художественных произведений в определенной обстановке. Современному музейному работнику приходится изучать не только свой экспозиционный материал, но и зрителя. Надо знать не только, что показывается, но и тех, кто смотрит.
   Посетитель музеев!.. Мы вспоминаем злые ксилографии Онорэ Домье. Французский художник блестяще изобразил буржуа Второй империи, растерявшихся перед сокровищами Лувра. Они в изнеможении опускаются на диваны и ошалевшим, бессмысленным взором обводят стены, могущие кого угодно привести в отчаяние множеством своих картин… Это состояние беспомощности характерно и для нашего музейного зрителя. Он впервые приходит в соприкосновение с искусством. Как бы он ни был активен, его действия и впечатления весьма случайны. Являются веские сомнения, многое ли можно сколько-нибудь объективно-ценного приобрести из наблюдений над таким зрителем? В какой форме мыслимы эти наблюдения? И можно ли будет на их основании построить какие-либо общие выводы? <…>
   Наш небольшой опыт убеждает, что изучать музейного зрителя стоит. То, что собрано и обследовано нами за короткий срок, уже само по себе не лишено интереса. <…> Каковы же эти методы наблюдения? Какими путями шла работа по изучению зрителя?
   Вначале, в виде опыта, была проведена небольшая анкета для экскурсионных групп. Такие анкеты пытались собирать и разные просветительные организации. Но неудачно; из 100 экземпляров заполнялось не более 5, да и то весьма бегло; никакой гарантии, что ответ исходит от самой группы, не было. Легче собирать анкеты на месте, в музее. Правда, в таком случае они будут заполняться под свежим, мало осознанным впечатлением, но зато в какой-то мере коллективно или активом группы, по крайней мере. <…>
   Групповая анкета выявила <…> «экскурсионный быт», в частности значение метода ведения экскурсии. Поэтому, собранный в 1926 г. материал представилось возможным разработать уже иначе, а именно классифицируя его по признаку состава группы. <…>
   Таков один из путей изучения музейного зрителя. Объектом этого изучения здесь являлся почти исключительно экскурсант. Он отличается большой активностью; естественно, поэтому мы прибегнули в отношении его прежде всего к методу самонаблюдения.
   Другой путь ведет к объективному наблюдению. Оба метода должны дополнять друг друга. В то же время необходимо в целях большей полноты данных, а также для их проверки включать в круг изучения и посетителя-одиночку. Опыты в этом направлении стали проводиться год спустя после введения экскурсионных анкет. Вначале были неясны не только методы работы, но даже самые объекты наблюдения. После нескольких «разведок» стала очевидной необходимость идти по пути массовых наблюдений, дающих материал статистического характера. И прежде всего надлежало выяснить, как двигается – «циркулирует» – масса посетителей в целом по всему музею и в отдельных его частях и также какова продолжительность осмотра. <…>
   Вслед за «циркуляцией» следует изучение самого «смотрения» картин, подсчет того, перед какими именно произведениями, кто именно примерно и как долго останавливается. Но в этой области пока пришлось ограничиться лишь предварительными изысканиями; сколько-нибудь значительные результаты еще не получены.
   Идя по указанным двум путям, мы в конце концов соберем ряд сведений о музейном зрителе, имеющих известное практическое значение, но носящих слишком общий характер. Неизбежно возникает задача более углубленного и детального изучения зрителя. Для этого естественно использовать в качестве объекта исследования участников лекций-экскурсий <…>. И здесь можно также начать с собирания материала самонаблюдений. Каждый постоянный участник систематических занятий заполняет вначале вступительную анкету, фиксирующую наличный его «эстетический опыт». Результаты художественно-эстетической работы над ним выявляются в другой, уже заключительной, анкете, заполняемой в конце занятия. Отдельные этапы этого процесса развития могут быть выявлены в записках, подаваемых в конце каждой лекции-экскурсии и содержащих перечисление картин, которые произвели наибольшее впечатление. При разработке таким образом накопленного материала будет возможно судить о ходе развития всей группы, поскольку она может быть рассматриваема как коллектив. <…>
   И опять-таки приходится задуматься над необходимостью дополнения и проверки метода самонаблюдения методом объективного наблюдения. Анкеты, как бы они ни были подробны и точны, отмечают лишь начальный и конечный этапы. Записки содержат лишь названия картин. Самое ценное в занятиях – это реплики самой группы, чью активность руководитель прежде всего стремится пробудить; их необходимо записывать особым наблюдателям. Идеальная форма таких записей – стенограмма, но она слишком дорога и в то же время недостаточна. Она не дает нам картины внешней обстановки, в которой происходили занятия. <…> Для наших целей необходима особая форма записей, фиксирующая прежде всего поведение и восприятие самих зрителей. От наблюдателя требуется большое знание зрителя и экскурсионного метода и в то же время максимальная объективность. <…>
   Изучение музейного зрителя тесно соприкасается с областями художественной педагогики и художественного восприятия. Сотрудничество представителей разных специальностей является в дальнейшем весьма желательным. Самая же работа, естественно, должна сосредоточиться в музее, имеющем свой просветительный отдел. Это в особенности относится в Третьяковской галерее, с самого своего основания преследующей широко просветительные цели и являющейся сейчас наиболее популярным музеем Союза. В Галерее нам открывается самое широкое поле для осуществления всевозможных наблюдений.

   Печатается по: Изучение музейного зрителя: Сборник методическо-просветительного отдела / Под ред. Л. В. Розенталя. М., 1928. С. 5–12.



   Зеленко Александр Устинович
   (1871–1953)


 //-- * * * --// 
   Архитектор и педагог. В 1905 г. участвовал в организации первого в России детского клуба. В одной из комнат было устроено много полок для детских работ; дети сразу назвали эту комнату «музеем» и стали наполнять его «экспонатами». Возможно, наблюдения за их работой определили интерес Зеленко к детским музеям США, где он оказался после закрытия клуба и кратковременного ареста «за проведение социализма среди маленьких детей». Результатом поездки стала книга «Детские музеи в Северной Америке» (1926), в которой, в частности, он предложил проект Детского музея-дворца. Его версия детского музея отличается от пути, который избрали его знаменитые современники Н. Д. Бартрам (создатель Музея игрушки в Москве, 1918 г.) и Ф. И. Шмит (автор Музея детского творчества в Харькове, 1919 г.). Однако именно концепция Зеленко предвосхитила путь, по которому пошло развитие детских музеев, но уже с 1960-х гг.
   Зеленковский проект не был реализован, но его автор все же воплотил в жизнь некоторые свои замыслы. Вместе с коллегами он организовал серию детских выставок и пытался внедрить в музеях занятия с детьми, основанные на интерактивной методике. Хотя эти выставки и программы имели огромный успех в нашей стране и за рубежом, деятельность группы Зеленко вскоре была свернута.
   В сборник включена статья А. У Зеленко «Детские музеи», подготовленная им для Педагогической энциклопедии (1928). Статья дает представление о его концепции детского интерактивного музея (хотя автор не оперирует понятием «интерактивность»), особенностях Детского музея в Бруклине, который считается первым в мире специализированным музеем для детей, а также о выставочных проектах группы, возглавляемой А. У. Зеленко.


   А. У. Зеленко
   Детские музеи

   1. Детские музеи за границей. Современный музей, живой, деятельный, общественный институт, а не кладбище искусства или науки, работающий при этом не только со взрослыми, но и с детьми, является последним детищем цивилизации XX в. Вслед за ним идет еще одно новое создание культуры человечества – самостоятельный детский музей, обслуживающий интересы «маленького народа» так же широко, как это делают современные музеи для взрослых.
   Молодые музеи С[еверной] Америки стоят впереди других в новой музейной работе. Старая Европа тоже начинает понемногу вступать на новый путь и отрешаться от своей замкнутой позиции – только хранительницы следов старой цивилизации. В СССР живо заинтересованы новой ролью музеев в области просвещения масс взрослых и подрастающего поколения, а также новой формой такого просвещения, дающей возможность молодой личности находить свое место среди других человеческих групп; музей дает толчок инициативе личности и сплачивает ее в коллективном творчестве. Радость ребенка от впервые увиденного, ощупанного, понюханного, испробованного несравненно ярче, чем у взрослых; его потребности в таких ощущениях сильнее. Этот интерес от вновь изведанного толкает его к новым изысканиям и рождает потребность в их активном выражении. Старые музеи не могли служить этой цели, и мы видим, как в Америке один за другим открываются специальные детские музеи научного и художественного характера и ощупью ищут новой дороги, а старые музеи создают особые детские комнаты, отделы, и таким образом из отдельных разбросанных начинаний постепенно вырисовывается синтетическая картина настоящего детского музея.
   Содержание деятельности детского музея следующее: 1) Детский музей должен подойти к детям прежде всего методом чувственных восприятий и для этого должен помочь выработке «чувственной грамотности». 2) Чувственные восприятия должны быть основаны на призыве к удовольствию. 3) Подход к умственным интересам должен быть основан на возможности производства экспериментов, «достижения изобретений», делаемых достаточно самостоятельно детьми. Музей же дает помощь пособиями и наводящими вопросами.
   4) Детский музей ставит своей целью помочь выработке из детей более глубоких любителей наук или искусств, содействуя им организацией трудовых занятий в реальном воплощении их исканий. 5) Чувство прекрасного ищет у детей прямого активного исхода, и поэтому детский рисунок, танец, декламация, драматизация обязательны как способ активного ощущения красоты, в связи с картиной, музыкой, демонстрацией или лекцией. 6) Обмен коллективными впечатлениями: групповые переживания гораздо более важны в музее для детей, чем для взрослых. 7) Детский музей центром своей музейной динамики ставит самостоятельную работу детей по созданию ими своих коллекций.
   До сих пор нигде еще нет специально построенного здания для дома детского музея. Все существующие устроены в случайных помещениях и не удовлетворяют требованиям музейных работников. Само здание, расположение в нем коллекций и приспособление к работе должны быть подчинены нижеизложенным принципам: кроме комнат с музейными коллекциями и библиотеки-читальни, там должны быть трудовые мастерские, где взрослые мастера и дети-помощники могут делать модели по народоведению и этнографии, препараты по естествознанию, могут производить художественные и научные эксперименты, могут подготовлять свои экскурсии. Затем должны быть служебные комнаты для хранения запасов вещей и материалов. Отдельной группой являются помещения демонстративного характера, как аудитории и помещения временного выставочного характера.
   Америка была первой страной, начавшей создание специальных детских музеев. Кроме того, около 20 общих музеев имеют специальные детские отделы и ведут организованную работу с детьми. <…>
   Детский музей в Бруклине, открытый в 1899 г. под руководством Анны Галуб, был первым, превратившимся из скромной коллекции вещей в самостоятельное и оригинальное учреждение. Его посещает добрая сотня тысяч детей в год. Внизу находится небольшая аудитория без сцены, но с платформой, хорошо оборудованной для производства опытов. Рядом с ней имеется маленькая комната, где молодежь готовит свои самостоятельные приборы по фотографии, радио и т. п. Дальше идут всевозможные шкафы с коллекциями, причем последние построены по принципу отдельных циклов с очень строгим отбором экспонатов, часто связанных друг с другом контрастом, а не сходством; возбужденное этими контрастными сопоставлениями, любопытство развивается и направляется остроумно составленными надписями. Показательные модели оживляются последними изобретениями музейной техники – небольшими панорамами, освещенными электричеством. Эти «жизненные группы», как их называют американцы, где все так представлено, чтобы дать возможно более полную иллюзию «комплекса жизни» с природой, зверями, человеческими бытовыми группами, ведут к тому, чтобы дети могли увидать сами картину сложной жизни, разделенной на части схематическими изображениями, окружающими такую группу. Наверху помещается библиотека, где собраны великолепные коллекции книг, картин, альбомов, дающих возможность детям изучать подробнее то, что вызвало их любопытство в музейных экспонатах. Само углубление идет по нескольким путям: прежде всего организуются систематические экскурсии и кружки любителей разных отраслей жизни. Во-вторых, проводятся так называемые «музейные игры», в которых рядом остроумно поставленных вопросов и загадок, связанных с предметами, имеющимися в музее, вызывается пытливость и работа интеллекта у ребенка, находящего в этой интересной игре стимул для более серьезного изучения вопроса. От игры идет естественный переход к небольшому циклу лекций или курсов, где любители разного рода объединяются в кружки и специализируются. Из таких специалистов вырабатываются естествоиспытатели, путешественники, этнографы, техники, художники, которые найдут свое призвание в той области культуры, которая была их любимым делом в детстве. Связь игр, чтения, слушания докладов ведет к тому, что летом налаживаются специальные детские лагери или колонии, куда собираются только любители определенного дела и занимаются серьезно изучением какого-нибудь вопроса на лоне природы. <…>
   Многие музеи в Англии, Германии и Скандинавии тоже уже начинают серьезную работу с детьми в общих музеях, но нигде не довели ее до того развития, как это сделали американские музейные работники. <…>

   2. Положение вопроса в СССР. Несомненно, что в СССР задача организации детских музеев должна стоять на первом плане больше, чем за границей. Для нас в работе с детским музеем возможно много самостоятельных подходов, отличных от подходов капиталистического строя Запада; у нас есть больше возможности творить, выдвинув на первый план работу над реформой социального строя, по изучению истории классовой борьбы, религии и истории суеверий, по связи строя школьного со строем социальным <…>. Предшественником детских музеев может явиться организация сменных выставок для детей <…>. На таких выставках можно многое не только смотреть, но и потрогать, попробовать, подвигать, – таким образом, дан исход чувству моторной динамики у детей. Можно смело создавать новые комплексы представлений, ставя рядом картину, скульптуру, механизм, фотографию и, наконец, последнее достижение музейной техники – жизненную группу или маленькую панораму, что, несомненно, придаст выставке и детскому музею совершенно иной характер бодрой детской жизни, полной активного участия детей. Это новое орудие человеческой культуры отлично от молчаливой и торжественной атмосферы старого музея. <…> В Москве лабораторную работу в этом направлении ведет комиссия по музейной работе с детьми при Институте методов внешкольной работы Наркомпроса [298 - Институт был создан в 1921 г. в Москве, но просуществовал лишь несколько лет.]. В течение 1926–27 гг. были устроены специальные выставки для детей на темы: «Как люди изображают зверей», «Что и чем движется» и «Как учились в старину и как учатся теперь». Эти выставки имели передвижной характер и устраивались в музеях, школах и домах просвещения. Пропустили они до десяти тысяч детей. Кроме даваемых объяснений, на выставке проводились «музейные игры», типа описанного выше, давались драматизации, проводились часы рассказов и рисования. Музейная комиссия проводила в Музее изящных искусств в Москве «музейные игры», связанные с осмотром и отыскиванием соответствующих картин и скульптур. Результаты выставок постепенно образуют базу для первого детского музея. <…>

   Печатается по: Детские музеи // Педагогическая энциклопедия / Под. ред. А. Г. Калашникова. М., 1928. Т. 2. С. 525–528.



   Шмит Федор Иванович
   (1877–1937)


 //-- * * * --// 
   Искусствовед, византолог с мировым именем, музеевед и музейный деятель. Автор ряда оригинальных концепций в области искусствознания и музееведения.
   Получил образование и начал научную деятельность еще до революции. После 1917 г., живя в Харькове, активно включился в реорганизацию музейного дела на Украине. Благодаря усилиям Шмита и его единомышленников была спасена и получила статус «музейного городка» Киево-Печерская лавра, а Шмит стал директором созданного в ней Центрального музея культов, а также директором Софийского и Лаврского музеев. Одним из эпизодов многогранной деятельности Шмита было создание в Харькове Музея детского творчества (1919). В основе этого «эпизода» лежала детально продуманная и ничуть не потерявшая своей актуальности концепция, согласно которой такой музей призван быть преимущественно центром «исследования всех художественных проявлений детей». Она изложена в книге «Почему и зачем дети рисуют: педологический и педагогический очерк» (1925), глава из которой публикуется ниже (см. Ф. И. Шмит. Музеи детского творчества).
   В 1919 г. в Харькове, в разгар Гражданской войны, вышла книга Шмита «Исторические, этнографические, художественные музеи. Очерк истории и теории музейного дела», долгое время остававшаяся единственным пособием для музейных работников. Автор предпринял попытку теоретического осмысления музейного опыта в процессе разработки основ музейной политики. Именно тогда решался вопрос, какое направление примет музейное дело в России в новых исторических условиях. Шмит отводил главную роль в музейном строительстве государству. Высказанная им точка зрения на происхождение музеев и самый ранний, протомузейный этап истории впоследствии не раз включалась в музееведческие издания и была дополнена и пересмотрена лишь в 1990-е гг.
   В 1924 г. Шмит переехал в Ленинград, где возглавил Государственный институт истории искусств. Но после его реорганизации (1930) Шмиту фактически закрывают доступ к активной исследовательской и преподавательской деятельности, которой требовала его в высшей степени одаренная натура. В 1933 г. последовали арест и ссылка в Акмолинск, с 1935 г. жил в Ташкенте, где работал в Республиканском музее искусств Узбекской ССР. В 1937 г. Шмит вновь подвергся аресту и вскоре был расстрелян.
   В 1929 г., накануне Первого Всероссийского музейного съезда, вышла его последняя книга «Музейное дело. Вопросы экспозиции», где он более подробно, чем в первой работе, рассмотрел вопросы классификации и социальных функций музея, вполне в духе времени дал определения музею и высказал новаторские идеи о распределительной функции музейной сети. Впоследствии классификация музеев много раз пересматривалась и часто являлась предметом острых дискуссий музееведов. Но самая общая схема, предполагающая деление музеев на научные, учебные и публичные (общедоступные), успешно используется и сегодня.
   В сборнике публикуется одна из глав этой монографии, посвященная краеведческим музеям (см. Ф. И. Шмит. Краеведческие музеи). Именно эта группа музеев, по мнению автора, находилась «в центре музееведческого и общественного внимания». Шмит подробно анализирует их особенности и принципы организации, считая наиважнейшим – «антропологический». Отметим, что и сегодня краеведческие музеи по численности составляют самую внушительную группу российских музеев, а многие идеи Шмита, включая «антропологический принцип», заслуживают творческого осмысления.


   Ф. И. Шмит
   Музеи детского творчества
   [Глава из книги «Почему и зачем дети рисуют: педологический и педагогический опыт»]

   <…> Предстоит громадная работа, которая должна быть проделана в музеях детского творчества. <…> Вот несколько соображений организационного и методического характера.
   1. Что собирать? Прежде всего – рисунки <…> и лепка <…>. Это наиболее подлинный онтогенетический материал, потому что он хранится в том виде, в каком вышел из рук юного художника. Сверх того, в музее желательно иметь по возможности точные записи детского словесного и музыкального творчества, подробные описания игр, ссор, шуток, «выходок» и прочих моторных (неизобразительных и изобразительных) проявлений. Собираемые рисунки, лепка и пр. ценны не сами по себе, как художественные произведения, а ценны относительно, поскольку они нам помогают выяснить развитие воображения детей. Из этого следует, что один голый рисунок исследователю нечего не дает: требуются точные данные об авторе, и чем полнее данные, тем лучше может быть использован рисунок. Каждый отдельный листок должен быть снабжен именем и фамилией автора, обозначением возраста, социальной среды, образовательного стажа, общего и живописного, даты исполнения. Это – минимум необходимых сведений, минимум едва-едва достаточный, минимум для средних, ни в какую сторону от нормы не уклоняющихся детей. <…> Но не мало и детей, от нормы более или менее уклоняющихся – и тут нужны более подробные биографии авторов <…>. Существует очень определенное взаимоотношение между особенностями развития детского рисунка и развития всей психо-физиологической организации ребенка. <…>
   Итак, первое требование, предъявляемое к детскому рисунку, поступающему в музей: рисунок должен иметь автора. Но этого мало.
   Изобразительные средства, которыми располагает ребенок, совершенно не соответствуют его изобразительным аппетитам. Имея только голый рисунок, мы очень часто не будем в состоянии его достоверно истолковать. <…> Нарисован, например, ряд вертикальных линий, пересекаемых рядом горизонтальных – что это? Ну, как догадаться, что это лев… «только льва хозяин выгнал, а люди ушли»! Ребенок хотел нарисовать льва, но сумел нарисовать только нечто похожее на решетку, за которой должен сидеть лев. <…> Без записи наблюдателя <…> многие детские рисунки утрачивают всякую документальную ценность, потому что становятся непонятными <…>
   Итак, второе: на каждом рисунке должны быть зафиксированы все обстоятельства, которые могут нам объяснить замысел художника.
   Рисунков, снабженных охарактеризованными записями, в музее должно быть громадное количество. С избранными рисунками нам делать нечего. Ведь нужно во всех деталях установить норму – это возможно только на основании массового материала. Нам нужно установить уклонения от нормы не случайные и индивидуальные, а связанные с определенными дефектами и болезнями – и это возможно опять только при наличии массового систематически подобранного материала. <…>
   Но если всякий детский рисунок, о котором мы имеем достаточно данных, документально ценен, из этого не следует, что они все равноценны: ценность зависит от степени исследованности каждой данной фазы развития. Хуже всего и менее всего исследован первый цикл развития, ибо мы слишком поздно начинаем интересоваться ребенком. Мы убедились, что начинается графика с чисто моторного, вовсе не связанного с оптическим представлениями, чирканья и стучанья карандашом по бумаге; а рисование, сколько-нибудь нарочитое и сознательно-оптическое <…> начинается гораздо позднее: в один прекрасный день младенец впервые вглядывается в свою линейную продукцию, ему начинают нравиться одни линии, не нравиться другие… Вот эти начала рисования практически не изучены ни в онтогенезе, ни в филогенезе! Далее: мы убедились, что, закончив первый, второй, третий циклы, дети в течение более или менее продолжительного времени топчутся на месте, повторяются, мажут, возвращаются к уже изжитым формам и сюжетам, отчаиваются, бросают рисовать и т. д. Все эти переходные периоды <…> мало исследованы и заслуживают самого пристального внимания. Наконец, документы, относящиеся к концу третьего цикла, и особенно, конечно, документы, которые проливали бы свет на четвертый цикл, чрезвычайно редки, и если какому музею посчастливится их добыть, это даст возможность расширить рамки изучения детского творчества.
   Кроме того, надо сказать, что научно-ценны именно все серии рисунков гораздо более, чем отдельные рисунки. Проследить все развитие данного ребенка в более или менее беспрерывном ряде рисунков <…> было бы огромным счастьем, даже когда данный ребенок решительно ничем из общей массы не выдается. <…> Но ценны – чрезвычайно ценны – даже серии не совсем полные, даже серии за год ли два; добыть такие серии или принять меры к составлению таких серий не так уж трудно.
   Исключительную ценность представляют серии рисунков будущих живописцев. Отдельные такие детские рисунки случайно сохранились, но серии, конечно, и в дальнейшем будут представлять величайшую редкость. <…>
   2. Как хранить? <…> По-видимому, нет иного метода хранения, как в прошитом и нумерованном по мере поступления виде.
   Вся суть, как и везде, где имеется массовый материал, – в указателях. Их, во всяком случае, должно быть два основных: по фазам эволюции стиля и изображенным сюжетам, а сверх того каждый собиратель заведет еще свои сепаратные по тем категориям, которые его особенно интересуют <…>. Об этих специальных указателях говорить я здесь не стану, а об общих указателях следует сказать несколько слов.
   Вопрос об эволюционном указателе практически разрешается приложением к каждому отдельному рисунку штемпеля, изображающего нечто вроде циферблата, но со знаками I, II, III, IV, V, VI. Прежде всего определяется цикл, к которому должен быть отнесен данный рисунок: к первому ли, еще ирреалистскому, вовсе или почти неизобразительному и для посторонних глаз непонятному, или ко второму, только перечисляющему те части отдельного предмета или ансамбля, которые, по мнению юного рисовальщика, имеют существенное значение, или, наконец, к третьему, повествовательному. Соответственно полученному результату исследования в циферблат вписывается короткая («часовая») стрелка, указывающая на I, II или III. Затем выясняется фаза цикла, та очередная изобразительная проблема, которая занимает автора, в пределах цикла. И тогда вписывается другая (длинная «минутная») стрелка в циферблат. В указателе устраиваются подразделения: I 1, I 2, I 3… III 1, III 2, III 3 и т. д., и в эти подразделения вписываются порядковые номера соответствующих рисунков. <…>
   Я говорю только о рисунках. Те же правила для классификации определения действительны и для лепных произведений. О том, что желательно – но трудно – собирать материалы из области других искусств, мы уже говорили. Если бы удалось составить параллельные серии документов по всем искусствам, можно было бы изучить еще один вопрос, который выдвигается педагогикою, но ставится и филогенетическою историей: вопрос о смене отдельных искусств в руководящей роли.
   Дело в том, что не все искусства равно пригодны для выражения всех человеческих переживаний и для разрешения всех художественных проблем. Прежде всего ясно, что первая проблема – проблема ритмических элементов – есть проблема по преимуществу моторная, и нет ничего естественнее предположения, что тот перерыв в живописном творчестве, который мы констатируем между концом одного цикла и началом следующего, компенсируется усиленным творчеством в области моторной. Не менее ясно, что проблема пространства, как она ставится во втором и третьем циклах, есть проблема скульптурная и что, когда она ставится, лепка, картонаж и конструкция должны сменить рисование. Композиционная повествовательная проблема, при живописной беспомощности первых циклов, должна, конечно, разрешаться преимущественно словесным творчеством. <…>

   Печатается по: Шмит Ф. И. Почему и зачем дети рисуют: педологический и педагогический очерк. М., 1925. С. 184–196.


   Ф. И. Шмит
   Краеведческие музеи
   [Глава 6 из книги «Музейное дело. Вопросы экспозиции»]

   Можно было бы продолжить наши рассуждения. Можно было бы отдельно говорить о музеях естествоведческих, производственно-экономических, исторических, ведомственных и т. д. Несомненно, что в каждом из этих видов наличествуют специальные экспозиционные проблемы. Но раз установлены общие принципы всякой музейной экспозиции – строгое различение научных и публичных музеев, четкое определение темы каждого музейного учреждения, учет психологии внимания и предельной утомляемости посетителей, выжиманье из вещей всего, что они могут дать, отказ от насилия над вещами, объединение всех музеев в единую сеть, руководящую распределением экспонатов и организациею музейной работы, – то стоит ли разжевывать, как эти основные принципы должны быть в повседневной практике осуществляемы в каждом отдельном случае? Всех случаев все равно не предвидеть, и музееведу, который, имея готовые принципы, никак не справиться без указки с каждым данным конкретным случаем, лучше бросить заниматься делом, к которому он все равно не способен. Я счел необходимым заговорить только о бытовых дворцах-музеях и о музеях ХАП [299 - ХАП– художественная агитация и пропаганда.], потому что это – дело новое, не имеющее прецедентов ни у нас, ни за границею и настолько вместе с тем трудное и ответственное, что сообщить накопленный в одной из рабочих ячеек музееведения опыт показалось полезным. Нужным кажется мне еще и совсем краткое обсуждение вопросов об организации музеев краеведческих: правда, краеведческие музеи имеются уже давно – и прекрасные! – кое-где за границею, о краеведческих музеях существует целая литература также и у нас, но это дело настолько актуально именно сейчас, что книжка о музейной экспозиции была бы неполна, если бы в ней совсем не было речи о том именно виде музеев, который находится в центре музееведческого и общественного внимания. Кроме того, надо сказать, что в смысле сложности и трудности именно краеведческие музеи занимают в ряду других, может быть, первое место – по двум причинам. Прежде всего, классификационно краеведческие музеи не могут быть признаны ни типичными научными музеями, ни учебными, ни публичными: задача их – и быть центрами активного всестороннего изучения «местного края», и служить учебным целям, и втягивать широкие круги неспециалистов в общую работу одновременно. Следовательно, требуется научно-исследовательская работа, но такая, которую бы вели отнюдь не ученые специалисты своими силами и для себя, а массовые любители-добровольцы под общим руководством специалистов; требуется выставка, но такая, в которой фигурируют самые обыкновенные вещи, всем и каждому хорошо известные каждая в отдельности, но исполненные нового смысла именно в музейном сопоставлении; требуется пропаганда, но не каких-либо отвлеченных и общих принципов и положений, а программы и перспективы насущно, немедленно необходимой работы самого практического свойства; требуется собрание вещественных доказательств для планирования работы на местах.
   Во-вторых: краеведческая работа должна вестись одновременно по линиям всех наук. Необходимо изучить и конфигурацию земной поверхности, и земные недра в их геологическом строении, со всеми их свойствами и возможными полезными ископаемыми, и климат, и растительность, и животный мир, и основную производительную силу – общественного человека, с его прошлым и в его настоящем. Очень часто разнородность всего подлежащего собиранию материала приводит к тому, что и в экспозиции краеведческий музей дробится на ряд совершенно между собою не связанных «отделов» – геологический, климатологический, ботанический, зоологический, экономический, художественный, исторический. При такой постановке дела краеведческий музей, уже и без того достаточно хаотический вследствие невыясненности его типа (то ли исследовательский музей, то ли учебный, то ли публичный) и не имеющий выдержанной установки на посетителя определенной квалификации, становится еще и лоскутным по самой своей структуре. Каждый, кто интересовался краеведческими музеями, несомненно, вспомнит о таких учреждениях этого рода, где даже опытный посетитель совершенно теряет всякую путеводную нить и всякое представление о внутреннем единстве «содержания».
   Для того чтобы краеведческий музей не разваливался на отделы и не являлся насильственным объединением под общею крышею ряда между собою органически ничем не связанных специальных музеев, часто вовсе в отдельности и непонятных, и неинтересных, именно тут более строго, чем где бы то ни было, должна быть продумана общая тема всего музея, и должно быть проведено полное подчинение всего плана экспозиции этой заранее установленной общественно-нужной и общественно-понятно изложенной теме. Все, что с этою темою не вяжется, все, что перегружает ее изложение, должно безжалостно быть изгнано из публичной части краеведческого музея, как бы дорога ни была та или другая серия экспонатов сердцу данного специалиста-хранителя и как бы она ни была ценна с какой-нибудь специфической точки зрения.
   Выше уже было указано, что краеведческий музей устраивается для определенной цели: дать материал для планирования всей работы на местах. Не пресловутою «любовью к родине» [300 - Данное высказывание связано, видимо, с тем, что в фашистской Германии существовал тип музея родного края (Heimatmuseum). Эта группа музеев играла роль проводников нацистской идеологии.], не местным патриотизмом должны руководствоваться устроители такого музея, не желанием представить милый по воспоминаниям детства уголок во всем его бытовом своеобразии, унаследованном от – канувшего в вечность и осужденного на погибель – прошлого. Речь, конечно, должна идти не о прошлом, а о будущем, без всяких романтических увлечений!
   Прошлое есть та почва, на которой произрастает настоящее и вырастет будущее, и прошлому, конечно, должно быть дано место, даже очень видное иногда и почетное место, но не в ущерб настоящему. Тот, кто докажет, что в деревне прежде носили бабы такие-то повойники и такие-то кофты, сделает менее полезное дело, чем тот, кто покажет, как и почему в современной деревне городское платье вытесняет старую кофту; тот, кто собирает старинные, уже забытые молодым поколением песни, делает менее полезное дело, чем тот, кто исследует, какие новые песни сейчас в ходу в деревне и как новая жизнь вызывает новые формы в искусстве самообслуживающейся в художественном отношении деревни, как в деревню проникают и как в деревне усваиваются городские песни; тот, кто соберет материалы по экономике данного края в XVII в., сделает менее полезное дело, чем тот, кто сумеет в точности осветить экономику 1928 г. Знание старины нужно лишь для того, чтобы измерить пройденное расстояние, чтобы уловить скорость, направление и отдельные этапы развития.
   Не давать воли коллекционерскому увлечению специалиста и историческому романтизму местного патриота – это пока характеристика отрицательная. А что же надо делать положительно? Я помню один довольно богатый краеведческий музей, где мне прежде всего показали исполненную в большом масштабе настенную карту «местного края», на которую посредством раскраски, условных знаков и надписей были нанесены энциклопедические сведения и о геологическом строении почвы, и о климате, и о растительности, и о рельефе, и об этнографическом составе населения, и т. д. Музейные работники очень гордились громадною работою, которая была синтезирована в этой карте, – и они были правы: было чем гордиться, если (в чем я не имею никаких оснований сомневаться) карта соответствовала действительности, т. е. была составлена на основании и полных, и бесспорных данных. Прекрасная карта – но прекрасный ли музейный экспонат? Ведь при показе всех дальнейших собраний «по отделам» мои руководители все время ссылались на карту, которую они-то знали, конечно, в подробностях наизусть, но которую даже я, при всей тренированности моей зрительной памяти, запомнил, разумеется, лишь в общих чертах. Когда мне показывали образцы сельскохозяйственных культур из разных мест, я не умел связать более или менее пышные или убогие букеты колосьев ни с почвою, ни с племенным составом, ни с отдаленностью от железной дороги, ни с уровнем грамотности населения, и я видел только более или менее пышные или убогие букеты колосьев, не имевшие никакого смысла. Когда я попал в этнографический «отдел», я увидел костюмы, в которые одеваются по праздникам женщины в разных местах края, и ничего кроме бессмысленных пестрых тряпок я не увидел, потому что музейщики мне только их и показывали. Человек одевающийся оторвался от человека трудящегося, трудящийся оторвался от земли, на которой он трудится, земля не имела ничего общего с растениями, которые на ней произрастают, и т. д. Конечно, если много раз бывать в музее и выучить наизусть все то, что в нем показано, так чтобы в воображении комбинировать экспонаты как угодно и как требуется в каждом данном случае, – тогда все хорошо: старые монастырские вышивки и колосья ржи, торф и бабьи кофты, резаные счетные бирки и калиевые залежи – все найдет свое место в общей картине. Музей собрал все элементы картины. Но задача музея не ограничивается собиранием материала: задача музея – показ материала. И вот с этою-то задачею музей не справился. И когда мне сотрудники музея потом горько жаловались, что местный исполком [301 - Исполком – Исполнительный комитет, в СССР исполнительный и распорядительный орган местного Совета народных депутатов.] мало сочувствует музею, видит в музее праздную затею, режет штаты и с величайшею неохотою отпускает средства на самое только необходимое, я был вынужден этим музейным работникам сказать, что я преклоняюсь перед их самопожертвованием и любовью к делу, умиляюсь, глядя на то, как они в очень трудных условиях собирают ценнейшие материалы, но что я, будь я на месте исполкома, не давал бы им, быть может, на такой музей даже тех грошей, которые исполком им все-таки отпускает!
   Вещи не ради вещей, а ради людей, которым эти вещи должны быть показаны. Знание не ради знания, а ради строительства той жизни, которая людям нужна. Такие, казалось бы, азбучные истины, а как их легко забывать и как, по-видимому, трудно их осуществлять! Краеведческий музей или вовсе не нужен или он нужен только для того, чтобы показать нам данного общественного человека в данной конкретной обстановке, чтобы можно было вплотную подумать о том, как эту конкретную обстановку изменить на пользу данного общественного человека, так чтобы и этот человек изменился, повысился в своей умственной, технической, экономической, общественной квалификации. Почва, климат, растительность и все прочее – все это важно не само по себе, а лишь в отношении к тому человеку, который на этой почве и среди этого климата живет, взращивает эти растения, ездит по данным рекам и ловит рыбу или стреляет уток, и т. д.
   В начале 20-х гг. Киево-Печерскую Лавру преобразовывали в музей из монастыря: свезли туда собрания б. киевской Духовной академии из Братского монастыря на Подоле, свезли туда всякие древности, изъятые из ризниц других церквей и монастырей, передали музею несколько частных собраний, библиотеку митрополита Флавиана и т. д. Приехал в Киев тогдашний ПредСНК [302 - ПредСНК– Председатель Совета Народных Комиссаров Украины (правительство Украины).] Украины тов. X. Г. Раковский и пожелал посмотреть, какой из всего этого выходит исторический музей. Въезжает во двор Лавры – а навстречу, как на грех, несколько монахов, длинноволосых, длиннорясых. Большинство монахов за годы Революции и Гражданской войны разбрелось кто куда, но несколько черных привидений, которым деваться было некуда, так в Лавре и остались. Лица, сопровождавшие т. Раковского, как бы извиняясь, объяснили, что монастыря, конечно, больше нет, но что некоторое количество монахов все-таки на месте осталось. Тов. Раковский, со свойственною ему живостью, запротестовал – да если бы, говорит, тут ни одного монаха не осталось, то вы бы специально нанять должны были бы людей, которые бы отращивали бороду и одевались в черные монашеские рясы: ведь это же живые экспонаты! и как понять Лавру, как понять все старинное искусство, которое сплошь было церковным, да и не могло не быть церковным, как понять всю экономику крестьян на монастырских латифундиях, если не представить себе совершенно конкретно, если не видеть монахов!.. Вот – это правильная музейная точка зрения. Киевская Лавра непонятна без монахов, Гатчина [303 - Гатчина – город в Ленинградской области. Один из крупнейших дворцово-парковых ансамблей в России. С 1783 г. принадлежал великому князю Павлу Петровичу, будущему императору Павлу I. До 1917 г. дворец – резиденция императоров. С 1918 г. – музей.] сразу станет живою, если охранника-сторожа нарядить в форму Павловского солдата, краеведческий музей должен показывать человека в его быту. Если нам не по средствам устраивать краеведческие музеи-заповедники, как это устроено где-то в Швеции, где бы в подлинных домах разных местных типов жили подлинные уроженцы этих разных местностей, говорящие на подлинных своих языках и наречиях и работающие при помощи подлинных своих земледельческих, охотничьих и пр. орудий, – то, во всяком случае, принцип таких музеев-заповедников мы должны выдержать в любом краеведческом музее: стержнем экспозиции должен быть человек, и все, что есть в музее, должно группироваться не по признакам геологии, ботаники, климатологии, искусствоведения, техники и т. д., а по признаку антропологическому. Более, чем где либо, в краеведческом музее «человек должен быть мерой всему». Только при этом условии музей заживет.
   Конечно, все мы знаем, что собрание чучел и скелетов очень нужно и очень ценно, но неизмеримо менее показательно и поучительно, чем зоологический сад, что гербарий понятен и нужен лишь избранным, тогда как ботанический сад производит впечатление на наименее подготовленных; и само собою разумеется, что в краеведческом музее в качестве главного экспоната должен фигурировать тот человек, ради которого выставлены все вещи, без него мертвые. Но вовсе даже не обязательно, чтобы он тут фигурировал в натуре: если средств не хватит, достаточно, чтобы только лица, руководящие посетителями, собою умели этот основной экспонат заменить хоть по отношению к орудиям производства: нельзя соху вешать на стене, благо она весит меньше плуга, – нужно дать кусок почвы, чтобы было видно, как соха ковыряет землю! Нельзя прялки или ткацкие станки выставлять наборами – нужно, чтобы показывающий знал, как при помощи этих инструментов работают! Нельзя коллекционировать глиняную посуду абстрактно – нужно тут же показать и гончарный круг, и запас глины, и печь для обжига! Нужно уметь показать, как плетутся рыбачьи сети, как тешутся доски, как печатаются набойки, как плетутся корзины и т. д. В музее краеведения, другими словами, должна царить динамика производства, а не статика готовых вещей.
   Ведь на какого посетителя рассчитаны краеведческие музеи? Это не места для созерцательных прогулок восторженных любителей и важных знатоков, отнюдь не места простого отдыха – пусть культурного. Сюда непременно нужно водить школьников, чтобы для них ожили и стали понятными сухие рисунки-схемы учебников природоведения и истории; посещение музея должно им заменить путешествия или закрепить приобретенные во время экскурсий «в природу» знания, пробудить и обострить внимание и наблюдательность, поставить вопросы для предстоящих экскурсий, дать материал для обобщений, вовлечь ребят в собирательскую, исследовательскую работу. В музее краеведения, поскольку он рассчитан на детей, очень скупо нужно пользоваться запретительною надписью: «руками не трогать»! Если экспонаты не редкостные уники (могут быть и такие), их надо дать трогать, ибо дети только то и «видят» по-настоящему, что им дали в руки: дети – и вовсе не только дети! – воспринимают активно-моторно, а не оптически. Конечно, экспонаты особенно долговечными не будут, раз их дают в руки школьникам, – но ведь и экспонаты-то грошовые, и их стоимость в большинстве случаев значительно ниже ценности того интимного ознакомления с вещами, которое получается у ребят именно путем движения и осязания. Краеведческий музей, в котором вещи опутаны колючею проволокою и где детей то и дело пугают окриком «не трогать!», – не выполнит своей педагогической функции, как бы красноречивы ни были объяснителируководители.
   Но в краеведческий музей надо водить отнюдь не только школьников, но и, в еще большей мере, взрослых трудящихся – вот тех советских граждан, которые организованы в профсоюзах и которые через производственные совещания, через месткомы [304 - Местком – Местный комитет – руководящий орган какой-либо профсоюзной организации.], через советы фактически управляют страною. Для них краеведческий музей должен быть живою энциклопедией, в которой они учатся управлять страною. Только тут советские граждане могут узнать во впечатляющей и потому легко запоминаемой форме, что у них где есть, как плохо использовано то, что есть, почему местные богатства не использованы лучше, что надо сделать для поднятия общего благосостояния. Я опять возвращаюсь к виденной мною и упомянутой выше энциклопедической карте: на ней показаны, например, богатейшие залежи таких-то минеральных веществ, которые могли бы снабжать удобрением чуть ли не всех земледельцев всего Союза [305 - Союз– Союз Советских Социалистических Республик (СССР).], – а остаются нетронутыми, потому что дорог, по которым можно было бы вывозить массовые грузы, не имеется… Так вот это отсутствие дорог на карте и не отмечено! а если и отмечено, то без указания связи между отсутствием дорог и неиспользованностью минеральных месторождений. Однако вся суть именно в связях между явлениями самого разнообразного характера! и только когда эти связи не только известны, но выявлены в ярко бросающейся в глаза форме, можно рассчитывать на то, что люди захотят сделать все, что нужно, чтобы создать новые благоприятные условия для правильного использования всех своих богатств.
   И вот это приводит нас еще к одному категорическому требованию, которое мы должны предъявлять к экспозиции именно краеведческих музеев. Обыкновенно они довольствуются показом лишь того, что есть. Этого совершенно не достаточно: надо показать еще и то, что должно быть, что могло бы быть. Если у нас при таком-то климате, при такой-то почве урожай выражается таким-то количеством пудов с гектара, надо поискать, нет ли где подобной же почвы, которая при тех же климатических условиях, но при иной организации труда, при иных методах обработки, при ином удобрении, при иных сортах или иной чистоте посевов дает двойное количество пудов урожая; а если окажется, что это именно так, то надо тут же, где показаны жидкие произведения нашей почвы, показать и пышные произведения чужого земледелия, и надо тут же показать, почему у нас так, а у других людей иначе, и что мы должны сделать, чтобы быть не хуже людей.
   Но помилуйте: наша отсталость! наша некультурность! наша бедность и деньгами, и людьми!.. Не верю я всему этому. В наших провинциальных городах пустырей много, и устроить зоологические и ботанические (правильнее: зоолого-ботанические одновременно) сады, раз вовсе не требуется показывать выписанные за большие деньги от Гагенбека [306 - Гагенбек Карл (1844–1913) – основатель крупнейшей в мире немецкой фирмы по торговле дикими животными. Создавал зоопарки и зооцирки, занимался дрессировкой.] экземпляры, можно и без большого труда, и без больших затрат – в Москве пустырей оказалось для этого довольно! И даже если бы краеведческий музей потребовал для своей работы увеличения ассигнований, неужели бы за ними дело стало, если бы ясно ощущалась полезность музея? Но, конечно: для того, чтобы эта полезность была совершенно ясна, необходимо, чтобы музей прочно и интимно связался с жизнью, участвовал и мог инициативно (а не только нехотя и по приказанию и по директивам свыше) участвовать во всех тех агиткампаниях, которые проводятся и которые в наших условиях являются неизбежным и незаменимым средством массового общественно-политического и даже технического внешкольного просвещения. Где лучше может быть показана необходимость займа индустриализации, как не в краеведческом музее? Где с наибольшим успехом может быть развернута антиалкогольная кампания, как не в краеведческом музее? Где более убедительно можно проповедовать необходимость укрупнения и коллективизации сельского хозяйства, как не в краеведческом музее? Нет такой жизненно-нужной темы, которую бы краеведы-музейщики не смогли разработать неизмеримо успешнее, чем где бы то ни было на специальных выставках, куда никто не ходит. Только сами-то музейщики для этого должны быть, во-первых, живыми людьми среди людей, а не отшельниками, и, во-вторых, подлинными музейщиками-общественниками, т. е. педагогами-специалистами, владеющими полностью всею методикою внешкольного просвещения и любящими людей больше, чем мертвые вещи. Тогда музей не может не стать средоточием всей местной жизни, и тогда для него найдутся все те средства, какие только в каждый данный момент администрация «местного края» сможет достать на общественно-просветительную работу.
   В заключение еще два пожелания: 1) У нас до сих пор нет ни одной справочной книги музеографического характера: мы все знаем, что в разных центрах СССР сейчас существует множество музеев, в которых должны быть собраны очень интересные материалы, но когда нужно за справкою куда-нибудь обратиться, то мы не знаем наверное, в каком именно городе или городке имеется тот самый музей, где хранятся необходимые нам предметы, и как этот музей называется, кто им ведает, по какому типу и по какой программе он работает, что в нем собрано, имеются ли о собранных коллекциях какие-нибудь данные в печати. Полное отсутствие информации чрезвычайно тормозит использование музеев за пределами непосредственно того района, который каждый данный музей обслуживает. В Москве, в Государственном] Историческом музее, Г. Л. Малицкий [307 - Малицкий Георгий Леонидович (1886–1952) – музеевед и музейный деятель. С 1918 г. возглавлял отдел теоретического музееведения в Государственном Историческом музее.] собрал очень, по-видимому, полные музеографические и библиографические данные, некоторую часть их он опубликовал в Казанском музейном вестнике [308 - «Казанский музейный вестник» – первый в России журнал по вопросам музееведения и музейного дела. Издавался в Казани в 1920–1922, 1924 гг. (см. ст. Казанский музейный вестник в наст. изд.).], но справочной книги все нет. А она очень нужна, между прочим – и для заграницы. Интерес к СССР и к народам, входящим в его состав, все растет за границею, а добыть точную информацию неоткуда. Не дальше как истекшим летом одно крупное германское музееведческое издательство, выпускающее международный справочник по музеографии, обратилось ко мне с пространным негодующим письмом, в котором сообщало названия целого ряда советских учреждений, куда оно уже обращалось, чтобы получить перечень существующих в СССР музеев и данные о составе их экспонатов и о соответствующей литературе, – никакого ответа ниоткуда издательство не получило, а читатель требует информации! Такое положение совершенно ненормально. Мы сами все жалуемся на то, что за границею о нашей жизни и работе ничего не знают или верят всяким басням (до сих пор всякий приезжающий в Ленинград иностранец непременно ахает от изумления, когда убеждается, что наш Эрмитаж не разграблен и не распродан еще в 1917 году!), – а вот такую простую вещь, как напечатать музеографический и библиографический справочник, никак не соберемся сделать! И если бы мы, во введении к этому справочнику, еще рассказали о той колоссальной организационной и теоретической работе, которая именно в области музейного строительства проделана у нас за годы Революции и Гражданской войны и разрухи, изложили наше законодательство по охране и регистрации музейных и внемузейных ценностей и дали схему того правительственного аппарата, который музеями ведает, мы бы оказали услугу и всем нашим музейным работникам, и всем нашим специалистам, которые работают над музейными материалами, и иностранцам, которые профессионально или политически заинтересованы тем, что у нас в области музейного строительства делается.
   2) У нас до сих пор нет книги, в которой бы были кратко и вразумительно, достаточно точно и подробно изложены хоть основы музейно-консерваторской и музейно-реставраторской техники. Вещи в наших музеях «болеют» – а мы не знаем, как их лечить! Древоточец, моль, грибки и всякие вредители портят и уничтожают наши музейные экспонаты, а мы с ними боремся – если боремся, а не беспомощно охаем, – всякими «домашними» средствами и часто портим сами больше, чем портят вредители! У нас в музеях хранятся потемневшие до неузнаваемости картины и иконы, а мы не знаем, как надо к ним подступиться, чтобы восстановить первоначальный блеск красок, и чистим их как бог на душу положит! У нас есть в Москве Государственные реставрационные мастерские, накопившие за десять лет громадный, драгоценнейший опыт; у нас в Ленинграде есть в Академии истории материальной культуры специальный Институт археологической технологии, работающий самыми совершенными методами. Но нельзя требовать от любого бедного провинциального музея, чтобы он все свои больные или погибающие экспонаты возил в Москву или Ленинград. В особо тяжелых случаях и для особо драгоценных экспонатов московская или ленинградская клиника останется последним прибежищем, но нормально люди должны быть поставлены в такое положение, чтобы справляться на местах своими силами. Для этого нужна книга, на которую можно было бы положиться. Такую книгу составить тем легче, что она вовсе не будет похожа на книгу о музейной экспозиции в смысле дискуссионности ее содержания. В области экспозиции все спорно, все зависит от точки зрения, и нет двух музееведов, которые по всем вопросам экспозиции могли бы констатировать свое полное единомыслие. Но в области музейной консервации и реставрации в настоящее время накоплен уже столь большой опыт, что тут и спорить не о чем. И чем авторитетнее будет то учреждение, которое такую книгу по музейной технике и практике выпустит, тем будет лучше для всех.

   Печатается по: Шмит Ф. И. Музейное дело. Вопросы экспозиции. Л., 1929.




   Раздел 4
   1930–1950-е годы


   В истории музееведения 1930–1950-е гг. являются сложным и противоречивым периодом. Безусловно, это определенный этап в непрерывном процессе развития музееведческой мысли, хотя и не столь яркий, как предыдущий период. Именно в 1930 г. был созван Первый Всероссийский музейный съезд, в 1955 г. выходит в свет книга «Основы Советского музееведения».
   Конечно, этот период неоднозначен и неоднороден. Утвердившаяся за ним в литературе односторонняя негативная оценка не является исчерпывающей. Общая историческая ситуация в стране – волна репрессий, жесткий контроль всех сфер жизни общества – отразилась, естественно, и на музейном деле. Но даже в этих условиях происходил поиск новых форм и направлений в музейной работе, создавались проекты новых музеев, разрабатывались новые экспозиционные методы.
   Первый Всероссийский музейный съезд, состоявшийся в 1930 г. в Москве, подвел итоги музейного строительства за советский период и определил пути дальнейшего развития музейного дела и, соответственно, музееведческой мысли вплоть до Великой Отечественной войны. Главная задача съезда заключалась в переориентации музеев с их основной функции «хранителей прошлого» на новую – функцию «строителей будущего». Музеи теперь должны были стать звеном в системе политико-просветительных учреждений, перед которыми была поставлена задача строительства светлого будущего. Исходя их этих задач, музеи должны были показывать не вещи, а процессы, освещать заданные темы независимо от того, может ли быть раскрыта данная тема на подлинных музейных предметах или нет. Таким образом, утрачивалась специфика музейной работы, не уделялось должного внимания комплектованию музейных фондов.
   Большинство делегатов съезда имели опыт музейной работы: 47 % – до 10 лет, 17 % – свыше 10 лет. Эти цифры характеризуют общее соотношение старых и новых кадров в музейной сфере. Сотрудники музеев, опираясь на свой предыдущий опыт, используя его, сохраняли, насколько это было возможно в тех условиях, специфику музейной работы. На съезде обсуждались вопросы классификации музеев, создание сети новых музеев, методика построения экспозиций на основе методов диалектического материализма, подготовка новых марксистских кадров («музармейцев»), формы массовой политико-просветительной работы, была признана необходимость разработки методологии музееведения.
   В результате работы съезда были созданы центральный печатный орган для музейных работников – научно-методический журнал «Советский музей» (1931) и Центральный научно-исследовательский институт методов краеведческой работы (1932, с 1937 г. – Научно-исследовательский институт методов краеведческой и музейной работы), введены отделения для подготовки музейных работников в высших учебных заведениях, открыт опытно-показательный краеведческий музей в г. Истре.
   На страницах журнала «Советский музей» обсуждались все вопросы, поставленные на съезде: в рубриках «Теория и методика музейной работы», «Массовая работа», «В помощь музейному работнику» публиковались проекты (Завадовский Б. М. Целевые установки и основные показатели к созданию центрального биологического музея) и статьи (Шнеерсон Н. А. Историческая наука и задачи исторических музеев; Левинсон Н. Р. Охрана внемузейных памятников) докладчиков Первого съезда. Издание журнала прекратилось в 1940 г. [309 - Возобновлено в 1983 г., с 1993 г. журнал выходит под названием «Мир музея».] С 1940 г. эстафету журнала «Советский музей» принимает Научно-исследовательский Институт краеведческой и музейной работы, который регулярно издает методическую литературу. Особенно активно издательская деятельность развернулась в годы Великой Отечественной войны, когда музейные работники на местах в соответствии с условиями военного времени должны были быстро перестраивать работу. Большую помощь они получали благодаря изданиям института. Проблемы теории и истории музейного дела разрабатывались в институте секцией техники музейного дела, которая была создана в 1939 г. и состояла из музееведов Москвы (около 40 работников музеев разных профилей – Исторического, Политехнического, Геологического и др.). На заседаниях секции обсуждались вопросы, которые и в настоящее время являются дискуссионными: тексты в экспозиции, новые приемы для активного восприятия экспозиции, разработка этикетажа и др. Впервые на секции был поставлен вопрос о необходимости изучения истории музейного дела. Все эти направления получили развитие в отечественном музееведении начиная со второй половины 1950-х гг.
   В годы войны произошло переосмысление отношения к музейному предмету – вырастает понимание ценности подлинника. Осознается необходимость увековечивания героических подвигов соотечественников через мемориальные вещи, активизируется деятельность по комплектованию музейных фондов. Создание выставок и экспозиций на тему войны осуществляется уже на базе подлинных музейных предметов. Особое внимание уделяется территориям, на которых произошли важные военные события, были разработаны четкие критерии учета памятных мест. Все эти вопросы нашли отражение в институтских изданиях.
   Послевоенная деятельность института опиралась на военный опыт работы с подлинным музейным предметом. Расширенная сессия Ученого совета 1948 г. стала крупнейшим музейным форумом. По масштабам (около 300 участников) и по важности решений она сопоставима с Первым Всероссийским музейным съездом. На сессии было пересмотрено отношение к музею как к политико-просветительному учреждению, за музеем был закреплен статус научно-исследовательского учреждения (см. Положение об областном, краевом, республиканском (АССР) краеведческом музее. 1948). В 1951 г. в институте выходит первая в отечественном музееведении монография по проблеме проектирования экспозиций музеев различных профилей (А. И. Михайловская. Организация и техника музейной экспозиции), а в 1955 г. коллективный труд «Основы советского музееведения», где впервые разработаны общетеоретические проблемы музееведения, показана специфика музея и его отличие от любого другого учреждения, связанного с культурно-просветительной работой. Этот труд стал логическим завершением характеризуемого периода – лишь в 1955 г. была разработана методология музееведения, о которой было провозглашено с трибуны Первого Всероссийского музейного съезда в 1930 г.


   Дружинин Николай Михайлович
   (1886–1986)


 //-- * * * --// 
   Крупнейший российский историк и музейный деятель, музеевед; лауреат Государственной (1946) и Ленинской (1980) премий, академик АН СССР (1953). Родился в Курске, окончил юридический и историко-филологический факультеты Московского университета. В период революций 1905 и 1917 гг. проводил агитацию в народных массах, пропагандируя революционные идеи. После революции занимался организацией просветительной работы в центральных государственных органах. В 1926–1935 гг. работал в Центральном музее Революции, сначала в должности ученого секретаря, затем – заведующего экспозиционным отделом. В это время он создал яркие запоминающиеся экспозиции по истории революционного движения в России.
   Личное участие в революционном движении, фундаментальная научная база и практический опыт построения экспозиции в музее стали основой для написания целого ряда теоретических и методологических трудов по музейному делу и музееведению, в которых рассматривались как общетеоретические проблемы музееведения («Научная подготовка музейной экспозиции», «Принципы экспонирования музейного материала»), так и частные вопросы, посвященные музеям историко-революционного профиля («Классовая борьба как предмет экспозиции историко-революционного музея», «Этикетаж историко-революционного музея») и конкретно Центральному музею Революции («Музей Революции СССР как объект экскурсионного показа», «Инструкция по собиранию материала Музеем Революции СССР»). В 1929–1932 гг. читал курс по музееведению на этнологическом факультете МГУ, затем перешел на педагогическую работу, но оставался членом ученого совета Исторического музея.
   Ниже публикуется статья Н. М. Дружинина «Методы историко-революционной экспозиции». В ней автор обобщает опыт работы историко-революционных музеев и впервые определяет задачи музея как социального института: собирание, изучение, хранение, экспонирование, популяризация. Одним из главных вопросов является классификация историко-революционных экспонатов, которые разделены на основные (подлинники) и вспомогательные (копии).
   В статье представлена классификация по типам источников, особую ценность среди которых имеют вещественные реликвии, все остальные типы экспонатов дополняют первые и служат воссозданию событий. Автор предлагает методику работы с экспонатом как с историческим источником, анализирует достоинства и недостатки каждого типа экспоната, что является основой музейного источниковедения. Подчеркивая силу воздействия не отдельных вещественных реликвий, а целого комплекса, особенно размещенного в месте событий, автор предвосхищает понятия «мемориальный комплекс» и «мемориальное пространство».
   Н. М. Дружинин уделяет внимание вопросам художественного оформления экспозиции, подчеркивает важность художественного образа музея. В данной работе на примере историко-революционных музеев сформулированы принципы и методика построения исторической экспозиции, которые легли в основу отечественного музееведения. Написанная в 1927 г., статья содержательно предопределила развитие следующего этапа музееведческой мысли (1930–1950-е гг.), поэтому и публикуется в данном разделе.


   Н. М. Дружинин
   Методы историко-революционной экспозиции

   Историко-революционные музеи выполняют в своей текущей работе разнообразные задачи: они собирают материал по истории революционного движения, подвергают этот материал научному изучению, хранят его в своих музейных архивах, экспонируют наиболее важные и яркие предметы в своих выставочных залах, наконец, объясняют экспонаты перед широкими массами своих посетителей. Из этих многообразных функций основная и самая существенная – функция экспозиции: историко-революционный музей прежде всего является политико-просветительным учреждением; его задача – в наглядной и яркой форме представить закономерный ход революционного процесса, облегчить зрителям его правильное научное понимание и вызвать в них революционные эмоции и волевой подъем.
   В настоящее время Москва насчитывает несколько историко-революционных музеев, которые непрерывно растут и совершенствуют приемы своей экспозиции [310 - Кроме Музея Революции СССР, мы имеем Музей Красной Армии и Флота, Музей Института Ленина, Музей П. А. Кропоткина, Музей каторги и ссылки, Музей Красной Пресни и Подпольную типографию Центрального Комитета РСДРП (б) в 1905–1906 гг.]. Присматриваясь к их работе и сопоставляя ее результаты, мы ясно различаем в пестроте разнородных явлений некоторые основные намечающиеся принципы. Постепенно из массы музейного материала выделяются определенные повторяющиеся типы историко-революционных экспонатов, вскрываются их отличительные особенности, преимущества и недостатки; выясняются установившиеся приемы планомерного сочетания экспонатов; создается возможность оценить положительные и отрицательные стороны этих приемов, понять причины их успеха или неудачи. Мало-помалу проблема историко-революционной экспозиции приобретает ясные очертания, распадаясь на два вопроса: о слагаемых элементах музея и о способах их композиции.
   В составе наших историко-революционных музеев мы без труда замечаем две основные и ясно различающиеся категории экспонатов: подлинные остатки революционного прошлого и вспомогательные историкореволюционные пособия. Первые составляют главное и самое ценное ядро музея, вторые дополняют и разъясняют содержание первых. При этом остатки революционного прошлого выступают перед нами или в качестве вещественных реликвий, или в виде фотографических снимков, или в форме литературного материала.
   Вещественные реликвии (оружие, предметы революционного быта, вещи крупных революционных деятелей, знамена боев и демонстраций и пр.) являются ценнейшими и самыми притягательными экспонатами музея. Это – подлинные памятники революционной жизни, которые сильнее других воздействуют на воображение и мысль музейного зрителя. Когда мы стоим перед самодельной «пушкой» сибирских партизан [311 - Музей Красной Армии и Флота (Зал гражданской войны).], стрелявшей мелкими кусками железа, мы переживаем то, чего не передаст никакой рассказ и никакая фотография. Мы видим воочию то самое орудие, которое действовало когда-то в горах Алтая, под огнем наступавших белых отрядов; и не только видим во всех его конкретных подробностях, во всей примитивности доморощенного деревенского изобретения: мы можем осязать этот предмет, услышать его металлический звук и, рассматривая его нехитрое устройство, живо вообразить себе обстановку и средства борьбы, энергию и подъем боровшихся. Вещественная реликвия воспринимается нами как материальный сгусток революционной энергии; подлинность предмета и его непосредственная связь с событием необычайно повышают наш интерес и вызывают в нас сильное эмоциональное переживание; трехмерная предметность, воздействующая на разные органы – зрения, слуха, осязания, – еще более усиливает восприятие, делая его шире и глубже; возбужденная интересом, наша мысль работает быстрее, легче и самодеятельнее.
   Чем полнее вещественная реликвия, тем выше ее музейно-экспозиционное значение. Осколок снаряда, подобранный с восставшего крейсера «Очаков», не производит такого впечатления, как горка самодельных заржавевших бомб, изготовленных железнодорожными рабочими во время декабрьского восстания 1905 г. [312 - Музей Революции СССР (Зал 1905 г.).] Отдельные вещи В. И. Ленина (перо, часы, пенсне и пр.) не оказывают такого сильного влияния на зрителя, как собрание бытовых предметов из «емельяновского» шалаша, в котором скрывался В. И. Ленин после июльских дней 1917 r. [313 - Музей Института Ленина.] Такой полный и цельный комплекс вещественных реликвий приобретает особенно крупное значение, когда он воспринимается нами в естественном сочетании, в той обстановке и на том месте, где происходили связанные с ним революционные события. Вот почему так сильно и глубоко восприятие зрителя, когда он посещает Подпольную типографию 1905 г. – с ее конспиративною лавкой, подвалом и тщательно скрытым темным подземельем: зритель воспринимает здесь не только комплекс подлинных вещественных реликвий, он чувствует себя перенесенным в обстановку самой подпольной работы; силою воображения он теснее и легче воссоздает себе ее особенности – ее опасность и героический риск.
   Собирание и экспозиция вещественных реликвий должны составить важнейшую задачу историко-революционного музея. Необходимо энергичное и планомерное «раскапывание» остатков прошлого, по возможности – подбор их в цельные комплексы и, что особенно важно, воссоздание этих комплексов в естественной подлинной обстановке.
   К сожалению, разрешить эту задачу бывает не так легко – за отсутствием подлинных реликвий историко-революционные музеи стараются прибегнуть к копиям в форме моделей и макетов. Такие вещественные копии имеют свое немаловажное значение: они не могут возбудить такого повышенного интереса и эмоционального переживания, какое возбуждают подлинники, но они сохраняют другое достоинство: благодаря предметности, соответствию натуре они не только привлекают к себе внимание, но чрезвычайно доступно и ясно, вещественным и точным языком, говорят массовому музейному зрителю. Модели подпольных типографий, народовольческих бомб и «паспортного бюро» в Музее Революции СССР – могут служить наглядным примером таких предметных копий. И здесь комплексирование и воссоздание естественной обстановки необыкновенно повышают экспозиционную ценность моделей. В этом смысле блестящий образец удачной вещественной копии дает макет кремлевского кабинета В. И. Ленина, бросающий яркий свет на привычки, условия и приемы работы вождя Коммунистической партии [314 - Музей Института Ленина.].
   Однако при всех музейных достоинствах вещественной реликвии этот тип экспоната страдает одним недостатком: он слишком фрагментарен, отрывочен, передает нам только отдельные разрозненные куски революционной жизни. На одних вещественных реликвиях построить законченного и цельного историко-революционного музея нельзя: собрание самых интересных предметов не даст нам полного и систематического представления о революционном процессе. Вещественные реликвии требуют документального восполнения, которое шире и углубленнее осветило бы фактический ход и взаимную связь минувших событий. Такими восполняющими документами являются прежде всего фотоснимки с натуры – лиц, вещей и событий.
   Фотографии как экспонату не хватает ценных свойств всякой вещественной реликвии – трехмерности и непосредственной связи с революционным явлением: фотоотпечаток дает только одноцветное отражение на плоскости. Но это отражение наглядно, точно и современно передаваемому явлению. Живыми образами запечатленной действительности фотография доступно и ясно говорит нашему зрению; она рассказывает о том, что исчезло и, может быть, не оставило никакого вещественного следа. Передавая характерные черты явлений с неоспоримой протокольной точностью, она полнее и шире охватывает область революционного прошлого, и в этом ее несомненное преимущество перед вещественными фрагментами. Особенно важную роль играет фотографическая передача массовых революционных событий: собраний, митингов, демонстраций, восстаний; такие снимки дают нам более полное и более непосредственное представление о революционной борьбе в конкретной обстановке определенного места и времени. При помощи богатой коллекции таких фотоснимков, экспонированных в Музее Революции СССР, мы можем подробно и ясно представить себе февральские дни 1917 г. и последующие переходные месяцы [315 - Музей Революции СССР (Зал Февральской революции).] К сожалению, подпольный, особенно ранний, период революционного движения слабо отображен на фотоснимках событий. Их восполняют групповые и одиночные фотографии лиц – непосредственных участников революционной борьбы и фотографии вещественных памятников (улиц, домов, квартир, отдельных предметов), связанных с теми или другими революционными событиями.
   Фотоснимки лиц особенно применимы в мемориальных музеях и уголках, посвященных деятельности того или иного крупного революционера [316 - Музей Института Ленина, Музей Кропоткина; уголки П. А. Кропоткина, М. А. Бакунина, Л. Б. Красина в Музее Революции СССР.]. Собрание фотоснимков определенного лица, сделанных в разные возрасты и периоды его жизни, в различной общественной и бытовой обстановке, показывает основные вехи развертывающейся биографии. В чертах лица, особенностях костюма, изменениях общего облика зритель улавливает характерные свойства изображаемого деятеля. Отдельные зрительные восприятия становятся точкой опоры для расширения биографических, а следовательно, историко-революционных сведений. В этом смысле огромное музейное значение имеет коллекция фотоснимков В. И. Ленина, развернутая в залах Музея Института Ленина. Революционный вождь выступает перед нами в различные моменты своей жизни: ребенком, юношей, начинающим революционером, загримированным конспиратором, оратором на митингах, руководителем собраний, рядовым участником субботников и т. д. Каждый образ открывает нам определенную страницу жизни, бросает свет на ту или иную полосу революционного движения.
   Личная фотография имеет не только биографическое значение, с помощью фотоснимков мы можем осветить личный состав революционных организаций, выяснить возраст, пол и отчасти социальное положение ее участников. Подойдите к коллекции карточек Брусневского кружка [317 - Брусневский кружок – одна из первых российских социал-демократических групп. Организовала свыше 20 рабочих кружков, стачки, первые маевки 1891–1892 гг., издавала листовки. Организатором и руководителем группы был М. И. Бруснев.] 1888–1892 rr. [318 - Музей Революции СССР (Зал 80–90-х годов).], и вы сразу, по внешнему облику, уловите двойственность его личного состава: с одной стороны – интеллигентская молодежь, с другой стороны – пролетарии от станка.
   Наконец, личная фотография – единственное наглядное средство для выявления хронологической связи и внутреннего взаимоотношения различных политических группировок. Умелая систематизация карточек, их внешнее отграничение помогают передать и смену подпольных организаций, и фракционную борьбу революционных партий. В этом отношении особенно поучительны щит кружковщины и плакаты партийных съездов, экспонированные в Музее Революции СССР.
   Не меньшую роль в экспозиции музея играют фотографии вещей историко-революционного значения: снимки московских баррикад 1905 г. (в Музее Революции СССР) или каторжных централов эпохи реакции (в Музее каторги и ссылки) – точнейшие и яркие документы определенного исторического момента. В сочетании с фотографиями лиц, фотоснимки вещей дают то же, что непосредственно и лучше достигается фотографиями событий: они воссоздают в воображении зрителя живые картины революционных действий.
   Иллюстрированность, наглядность – крупное достоинство фотоснимка. Но этот вид экспонатов остается для нас таким же немым, как вещественные реликвии. Для того чтобы музей заговорил живою речью революционных деятелей, необходимо, чтобы он заполнился литературным материалом рукописных и печатных произведений – прокламаций, писем, брошюр, протоколов, газет и пр. В связном словесном изложении они расскажут о революционных событиях, о партийной идеологии и о жизни революционеров – мыслью и языком своего времени. Правда, этот материал не так нагляден, он однообразнее и суше, меньше возбуждает воображение музейного зрителя, но он подробно и точно вводит нас в содержание борьбы, в филиацию [319 - Филиация (фр. filiation) – связь, преемственность, развитие и расчленение чего-либо в преемственной связи.] и столкновение революционных идей. Он говорит не столько эмоции, сколько интеллекту, заставляет вчитываться и вдумываться в документы эпохи. Это живой и подлинный комментарий к вещественным остаткам и фотографиям, который нередко сам сохраняет значение самостоятельной ценной революционной реликвии. Литературный материал говорит не только своим содержанием; для нас не менее важен внешний вид рукописи или печатного издания: свойства бумаги, своеобразие почерка, особенности шрифта создают определенный комплекс зрительных ощущений, которые не только повышают внутренний интерес, но и подсказывают определенные выводы. Сравните нелегальные листки питерского «Союза борьбы» и развернутые номера заграничной «Искры» [320 - Музей Революции СССР (Залы 80–90-х годов и 900-х годов).]: с одной стороны, вы чувствуете примитивную слабую подпольную технику, с другой – технику виртуозную, рассчитанную на контрабандный провоз и массовое нелегальное распространение.
   В группе литературных экспонатов особенно ценны рукописные документы – письма, протоколы, оригиналы резолюций, прокламаций и пр. Они воздействуют на зрителя не только своей подлинностью и непосредственной связью с революционными событиями, но и своею внешнею формою: никакое печатное издание не передаст нам особенностей момента и конкретных условий возникновения памятника с такою наглядною выпуклостью, как оригинальная рукопись.
   Вещественные реликвии, фотографии с натуры и литературный материал взаимно дополняют и поясняют друг друга. Но этих остатков революционного прошлого далеко не достаточно, чтобы построить законченный и стройный историко-революционный музей. История революции – слишком сложна и многообразна; выпадение того или иного звена из общей цепи экспонируемых явлений делает непонятной всю систему исторических фактов; не разъяснив экономических предпосылок и не сделав социологических обобщений, музей не сумеет помочь своему зрителю логически осмыслить существо революционного процесса. Вот почему так необходимы, в качестве дополнения и комментария, вспомогательные графические пособия – диаграммы, картограммы, планы и схемы, изготовляемые по материалам музея и под его руководством. Такие пособия должны, с одной стороны, восполнять экспозиционные пробелы, с другой стороны – в наглядной обобщеннографической форме облегчать понимание сложных событий и процессов. Этим целям прежде всего отвечает диаграмма, которая на основе статистических данных рисует соотношение числовых величин; диаграммное изображение особенно пригодно для выяснения длительных процессов, когда необходимо наглядно показать направление и темп совершающегося развития (например, рост капитализма, развитие стачечной борьбы, расширение партийных организаций, подъем аграрного движения и т. д.). Важное место в историко-революционном музее занимает также картограмма, которая на фоне географической карты характеризует разнообразными условными значками одновременно сосуществующие явления (например, распространение всеобщей стачки, ход вооруженного восстания и т. д.); такая картограмма – прекрасное средство для выявления массовости движения, его широкого пространственного охвата и большого политического значения (см., например, световую картограмму европейского революционного движения после мировой войны в Музее Революции СССР) [321 - Отдел Коминтерна.]. Благодаря картограмме мы можем отчетливо показать взаимную связь между революционными событиями и местными социально-экономическими условиями: например, большую интенсивность аграрного движения в земледельческих губерниях, образование Советов рабочих депутатов 1905 г. в крупных промышленных районах и т. д. Иногда при помощи картограммы удается достигнуть сочетания пространственного и хронологического принципов: путем умножения картограмм, расположенных в хронологическом порядке, Музей Революции СССР наглядно демонстрирует непрерывное распространение советского строя на территории Европейской России [322 - Октябрьский зал.].
   Графическое пособие особенно уместно тогда, когда необходимы обобщающее введение и заключение, которые поставили бы промежуточный материал в определенные рамки, придали бы всему построению цельный и внутренне осмысленный характер. Примером такого построения может служить экспозиция зала 80–90-х годов в Музее Революции СССР: начиная с большой диаграммы развития русского капитализма ряд экспонатов проводит нас через последовательные этапы кружковщины, массовой агитации, возникновения крупных союзов, образования партий, экономизма и завершает неуклонный подъем выразительной картограммой социал-демократических организаций конца 90-х годов, широко охвативших территорию страны, но не имеющих единого организационного центра.
   К числу вспомогательных историко-революционных экспонатов следует также отнести разнообразные художественные произведения – статуи, картины, портреты, рисунки, полиграфические иллюстрации и пр. Как общее правило, они являются не остатками революционного прошлого, точно отобразившими современные события, а позднейшими продуктами субъективного художественного творчества. Самое натуралистическое полотно самого объективного художника (не исключая художника-очевидца) никогда не даст адекватного изображения реальной действительности. В этом – существенное отличие художественных произведений от документального фотографического материала, но в этом же – источник их огромного логического и эмоционального воздействия. Благодаря свободе творческой композиции художник способен ярче обнаружить характерные черты явления, дать его конкретный синтетический образ, вложить в него личное заражающее настроение. Стоя перед статуей или красочным произведением искусства, зритель испытывает не только эстетическое удовольствие: художественная эмоция сплетается в нем с революционной, и возбужденная мысль ищет логического объяснения изображенного сюжета. Художественное произведение приобретает значение первого толчка, который дает общее представление о событии и возбуждает интерес к его дальнейшему анализу; разрозненные стороны явления, представляемые различными экспонатами, оно скрепляет неразрывным единством яркого эмоционального восприятия. Чем крупнее и драматичнее революционное событие, чем сложнее и разнороднее его экспозиция, тем важнее наличие такого объединяющего художественного центра. Примером подобного использования художественного экспоната с историко-революционной точки зрения могут служить отдельные большие полотна над щитами Музея Революции СССР – рабочее движение 1900-х годов, 9 января, Декабрьское восстание 1905 г., Ленский расстрел и пр.
   Намеченными типами экспонатов не исчерпываются составные элементы историко-революционного музея. За последнее время все чаще выдвигается форма сложного экспоната, который связывает разобщенные образы в единую и стройную систему. Простейшая форма такого экспоната– «монтажный плакат», который соединяет на плоскости фотографические и литературные документы с графическими чертежами и художественными рисунками. Лучшим образцом «монтажного плаката» в Музее Революции СССР остается «Севастопольское восстание 1905 г.» [323 - Севастопольское восстание 1905 г. – восстание моряков Черноморского флота, солдат гарнизона Севастополя, рабочих порта и морского завода 11–15 ноября; подавлено войсками. Руководил восстанием лейтенант Черноморского флота в отставке П. П. Шмидт (1867–1906), приговорен к расстрелу. Вице-адмирал Чухнин Г. П. (1848–1906) был главнокомандующим Черноморского флота с 1904 г., он руководил подавлением революционного движения на флоте. Убит матросом-эсером А. С. Акимовым.]: центром экспоната служит стратегический план (Севастопольский рейд), который дает общее, хорошо ориентирующее представление о событии; вокруг него в определенном порядке, соответствующем внутреннему ходу события, расположены фотоснимки мест и участников движения, контрастирующие документы (телеграммы П. П. Шмидта и Г. П. Чухнина) и сжатый комментарий – в форме диспозиции борющихся сил и хроники развивающегося восстания. Преимущества такого «плаката» заключаются в том, что он систематизирует восприятия зрителя, направляя его внимание на различные стороны явления и освещая их разнородными образами; наглядно и сжато он дает важнейшие сведения и основные выводы. Но «монтажный плакат» имеет свои отрицательные стороны: он замыкает подобранные экспонаты в неподвижную, раз навсегда установленную систему, которая может разойтись с новыми научными выводами; с другой стороны, «монтажный плакат» предполагает небольшие размеры слагаемых экспонатов, а это противоречит естественно намечающейся тенденции укрупнить музейную экспозицию. «Монтажный плакат» больше соответствует задачам политико-просветительных кабинетов, школьных лабораторий, клубных уголков и т. д. Задача систематизации может быть достигнута иным путем – сложной композицией целого щита или сочетанием разнородных экспонатов (вещественных реликвий, моделей, фотографий и пр.) в объединенные комплексы. Систематизированные щиты, составленные по определенному и строго выдержанному плану, постепенно начинают вытеснять прежнюю беспорядочную развеску. Комплексирование экспонатов неуклонно внедряется в практику историко-революционных музеев. Но здесь мы подходим уже к другому вопросу: как объединять историко-революционные экспонаты, каким требованиям должна удовлетворять их композиция?
   Задача каждого музея – облегчить своему посетителю логическое понимание фактов. Осматривая музейные залы, зритель должен не только воспринимать новые, незнакомые ему явления, но уметь связывать эти явления, постигать их взаимную зависимость, соединять их в определенную систему. Зритель должен постепенно овладевать материалом – разлагать его на составные части, связывать их в общие комплексы, объединять эти комплексы в общее и стройное целое. Музей должен помочь ему, проводя обдуманную и строго выдержанную систематизацию материала, разделяя этот материал на отделы и подотделы и устанавливая между ними внешнюю и внутреннюю связь. В основу такого плана должен быть положен определенный принцип, соответствующий специфическому содержанию данного музейного собрания. Какой же принцип должен быть положен в основу историко-революционной экспозиции?
   Задача всякого историко-революционного музея – развернуть перед зрителем длительный процесс революционной борьбы в закономерной смене последовательных этапов; наглядно вскрыть внутреннюю диалектику движения, установить его экономическую базу, выяснить его основные движущие силы, проследить взаимную борьбу сталкивающихся классов, указать причины его возникновения и роста, его побед и поражений. Зритель должен все время чувствовать общую линию процесса, видеть перед собой борющиеся массы, понимать взаимное отношение действующих классов. Ему должны быть очевидны руководящая роль пролетариата, значение его политического союза с крестьянством, направляющее влияние пролетарской партии, мотивы ее ответственных решений и т. д. Победа рабочего класса, руководимого Коммунистической партией, должна найти себе подробное объяснение во всей экспозиции музея, естественно вытекая из всего предшествующего процесса.
   Эта основная предпосылка приводит нас к двум существенным выводам: 1) построение музейного плана должно быть историчным, опираться на хронологический принцип, выявлять факты в процессе их непрерывного развития, обращая главное внимание на моменты возникновения, роста и перехода явлений в следующую фазу; 2) подбор, расположение и истолкование экспонатов должны определяться руководящими точками зрения, заранее установленными и заключающими в себе определенное понимание историко-революционного процесса.
   Весь материал музея должен распадаться на основные отделы, соответствующие историческим этапам революционного движения; в границах каждого отдела-периода должны быть намечены последовательно сменяющие друг друга моменты; наконец, в рамках каждого момента, занимающего особую витрину, щит или часть стены, должен быть дан планомерно подобранный и систематически размещенный комплекс различных экспонатов. Пример такого хронологического построения дает нам Музей Революции СССР, который последовательно проводит своего зрителя через отделы: крестьянские восстания XVII–XVIII вв., движение декабристов, революционные проявления в николаевскую эпоху, народничество 60–80-х годов, массовое социалистическое движение 80–90-х годов, канун революции, первая революция 1905–1907 гг., период реакции и нового подъема, Февральская и Октябрьская революции 1917 г., гражданская война, период социалистического строительства. Тот же хронологически-систематизирующий принцип положен в основу каждого отдела. Так, в отделе декабристов посетитель знакомится сначала с предпосылками движения (экономическая база, Великая французская революция и ее идеология, русская действительность начала XIX в.); затем с его первыми зачатками (Союз Спасения, Союз Благоденствия, декабристы-масоны), далее – с составом и программой тайных революционных обществ; затем развернуты экспонаты декабрьского восстания 1825 г. и, наконец, – материал, рисующий следствие, казнь и сибирскую жизнь осужденных.
   Хронологическое размещение материала не мешает, в известных случаях, выделить то или иное явление в специальный отдел по тематическому признаку. Это вполне допустимо, когда явление выступает за установленные хронологические рамки, захватывает несколько периодов и имеет специфическое и важное содержание. Такими «приложениями» к основному составу музея могут служить отделы «подпольной техники», «борьбы с революцией», «тюрьмы, каторги и ссылки» и т. д.
   Гораздо труднее провести другой принцип – систематического подбора и размещения экспонатов под определенным научно-политическим углом зрения.
   Необходимо, чтобы образы заговорили сами – не только своим внутренним содержанием, но и порядком своей развески, разной величиной своих размеров, различием своих красок. Каждый отдельный щит (или выделенная часть стены) должен быть законченным целым, организующим в определенном направлении мышление зрителя. Центральный укрупненный и выдающийся экспонат должен преобладать над всеми остальными, подчеркивая важнейшее событие или основную сторону явления; окружающие экспонаты должны находиться в пространственном и цветовом подчинении основному моменту, оттеняя этим внутреннюю зависимость второстепенных и производных фактов. Система расположения и, следовательно, порядок осмотра должны соответствовать внешнему ходу и внутренней связи изображенных событий. Приемы сближения и контраста должны быть умело применены для раскрытия характерных черт явления. В известной мере необходимо ввести и словесный комментарий, который разъяснил бы содержание экспозиции, но ввести так, чтобы сухой и холодный текст своими размерами и навязчивостью не убил живых и конкретных образов. Примером такой систематической композиции может служить щит, посвященный Ленскому расстрелу 1912 г., в Музее Революции СССР [324 - Отдел «Между двумя революциями».]. Над массой экспонатов, отображающих это явление, возвышается большое красочное полотно художника П. П. Свиридова, которое передает драматический момент – расстрел безоружной рабочей массы на фоне сибирской снежной равнины. Две укрупненные фотографии с натуры, занимающие центральную часть щита, уточняют это изображение: на одной из них передано шествие рабочих к Надеждинскому прииску (растянувшаяся узкая лента, явно бессильная против компактной вооруженной массы), на другой – беспорядочная груда тел, окруженная живым кольцом уцелевших рабочих. Над фотографиями краткий комментарий в траурной рамке: «На Ленских приисках убито 270, ранено 250». Вокруг центральных фотографий расположены экспонаты меньшего размера: это – рисунки, фотографии и документы, которые шаг за шагом знакомят нас с экономическим положением ленских рабочих, причинами возникновения забастовки, работою стачечного комитета, ближайшими последствиями расстрела и разъездом рабочих с Ленских приисков. Из общей массы экспонатов отчетливо выступают два укрупненных и резко контрастирующих текста: слева – циничный ответ министра А. А. Макарова («Так было и так будет впредь»), справа – бичующие слова социал-демократа депутата Г. С. Кузнецова о необходимости смести Государственную думу и «весь современный режим». Эти противоположные оценки ленской трагедии – из уст самодержавия и из уст пролетариата – находят себе дополнение в нижней цветовой картограмме, завершающей всю экспозицию: условными значками она рисует повсеместный подъем массового стачечного движения после возбуждающего известия о Лене. Наконец, вверху, между картиною Свиридова и всею массою экспонатов, подводит обобщающий итог происшедшим событиям яркая цитата из Ленина: «Ленский расстрел явился поводом к переходу революционного настроения масс в революционный подъем масс».
   Пример разобранного щита указывает нам еще на одно требование правильной композиции: для того чтобы достигнуть сознания зрителя и вызвать его ответные сочувственные реакции, система экспонатов должна быть в высшей степени наглядна и выразительна. Она должна воздействовать не количеством, а качеством, не загромождать повторяющимися, мелкими и второстепенными образами, а, наоборот, сосредоточивать внимание зрителя на самых важных, существенных и ярких моментах. Величайшая экономия зрительных образов – необходимое условие успеха. Историкореволюционный музей должен отбросить безнадежную попытку представить исчерпывающую картину происходивших событий, сделаться огромным вместилищем всевозможных фактов – своего рода «Пантеоном революции». Такая задача не только неосуществима (ибо никаких огромных сооружений не хватит для всего наглядного историко-революционного материала), но и в корне неправильна: она угрожает превратить революционный музей в механическую груду исторических фактов, которые подавляют зрителя своим количеством и своей сложностью. Музейному зрителю нужно не это: он не в силах постигнуть утомляющих подробностей, он хочет усвоить себе главные факты и понять их внутреннюю необходимую связь. Революционный музей должен не только учить, но и воспитывать, – воспитывать не только революционную волю, но и навыки правильного научного мышления. Чем строже отбор экспонатов с точки зрения их внутренней ценности и внешней наглядности, тем лучше будет разрешена эта основная задача. Как можно меньше – повторений, ненужных экспонатов, загромождающих мелочей! Экспонируемый материал должен быть крупным и ярким, – легко восприниматься, возбуждать внимание и концентрировать мысль. В этом смысле удачна экспозиция события 9 января в Музее Революции СССР: большое художественное полотно, крупный ориентирующий план шествия, небольшое количество увеличенных фотографий и зарисовок (важнейшие моменты дня), такие же укрупненные тексты петиции и послания Гапона, наконец, большие графические чертежи, рисующие массовый стачечный ответ пролетариата. Зритель последовательно и без больших усилий выясняет себе и сущность, и основные этапы изображенного события.
   Но концентрируя образы, музей не должен упускать из виду другого экспозиционного требования: возбуждать интерес своего зрителя разнообразием формы, избегая усыпляющей и мертвой однотонности.
   Необходимо учесть своеобразные отличия каждого типа экспоната и, ясно представляя себе его музейную функцию, ввести его в общую систему материала. Вещественные реликвии, фотографии, литературные документы и другие экспонаты должны взаимно и гармонически дополнять друг друга, оттеняя своими особенностями соответствующие стороны явления. Только при этом условии музейный зритель всесторонне охватит освещаемое событие, реагируя на выставленный материал различными воспринимающими органами. Сочетание экспонатов в сложные, внутренне спаянные, но формально разнородные комплексы – путь к разрешению этой музейной задачи. Примером такого обдуманного решения является уголок в отделе «Тюрьмы, каторги и ссылки» Музея Революции СССР. В глубине длинного каменного сводчатого коридора, напоминающего о тюрьмах царского времени, перед глазами зрителя открывается одиночная камера, освещенная тусклым светом керосиновой лампы. Все оборудование камеры составляют подлинные вещественные реликвии, вывезенные из Шлиссельбургской крепости [325 - Шлиссельбургская крепость находится в г. Шлиссельбург под Петербургом. С начала XVIII в. здесь была тюрьма с крайне суровым режимом. В 1884 г. для деятелей «Народной воли» построена новая тюрьма, упраздненная в 1905 г.]: деревянная дверь, обитая железом, снабженная форточкой (для передачи пищи) и поднимающимся «глазком»; железная кровать, железные столик и стул, привинченные к стене и полу, умывальник, печной калорифер, стульчак. В полумраке камеры зритель различает склоненную на стол фигуру заключенного народовольца [326 - Народовольцы – члены «Народной воли», наиболее крупной и значительной революционной народнической организации. Существовала с 1879 г., ее члены подготовили восемь покушений на императора Александра П. После массовых арестов вследствие убийства Александра II (1881) действовали отдельные кружки и группы (до начала 1900-х гг.), которые стали ядром партии эсеров.] М. Ф. Клименко (художественно изготовленный манекен). Над дверью камеры фотографические портреты тех, которые были заключены в этой камере № 26 [327 - Действительные размеры камеры и расстановка вещей переданы в полном соответствии с действительностью.] Шлиссельбургской крепости: М. Ф. Клименко, кончивший здесь самоубийством, В. Н. Фигнер, которая пробыла в одиночном заключении 20 лет, и В. О. Лихтенштадт, осужденный по процессу максималистов [328 - Максималисты – союз социалистов-революционеров-максималистов, политическая партия в России, занимавшая промежуточное положение между анархистами и эсерами. Откололась от партии эсеров в 1906 г.; объединяла в основном рабочих и учащихся.] 1907 г. Рядом с дверью крупными черными буквами на белом фоне воспроизведено тюремное стихотворение шлиссельбуржца М. Ф. Лаговского, передающее тоску и ужас одиночного заключения. Несколько дальше расположены фотографии и план Шлиссельбургской крепости, а с другой стороны, пояснительный текст ко всему экспонату. Таким образом соединение вещественной реликвии, фотографического и литературного документов с моделью камеры, макетом фигуры и вспомогательным чертежом – при большой экономии образов и неразрывной внутренней связи – помогает понять и почувствовать тюремные переживания заключенных революционеров.
   Наконец, последнее и чрезвычайно важное требование историко-революционной экспозиции – ее удачное художественное оформление. Материал музея должен быть не только логически выдержан, не только разнообразно подобран, но и художественно скомпанован, возбуждая в зрителе эстетические эмоции. Значение этого момента огромно: наблюдая за реакциями музейного зрителя, мы наглядно убеждаемся, что художественный образ музея не менее важен, чем художественная форма ораторской речи или художественное обрамление политической демонстрации. Красивый фон не только облегчает восприятие историко-революционного материала, создавая ощущение удовольствия; он – дополняет и усиливает это восприятие, воздействуя на нашу эмоциональную сферу; повышая общий тонус переживания, художественная форма делает интенсивнее и острее работу логической мысли.
   Исходя из этого принципа, историко-революционный музей должен заботиться не только о соблюдении правил внешне-эстетической композиции – симметрии, гармонии частей и т. д.; он должен установить полное соответствие между историческим содержанием с одной стороны, линейными и цветовыми сочетаниями – с другой. Если в отделе «Тюрьмы и каторги» уместны сухие и строгие линии, преобладание черного и белого цвета, намеренная скупость дополнительных художественных образов, то иные требования предъявляет к себе зал победоносного революционного восстания. Здесь – сочетанием красных знамен, умело расставленного оружия, красочных полотен, ярких плакатов – необходимо дать ощущение напряженной борьбы, массового подъема, энтузиазма победы. Каждый зал, каждый отдельный щит, каждая выставленная витрина должны быть законченным художественным целым, в котором достигнуто полное равновесие между внешнею формою и существом заключенного материала.
   Таковы намечающиеся правила историко-революционной композиции, которые из разрозненных элементов должны образовать музейное целое – разнообразное и художественное по форме, систематическое и доступное по содержанию. Только при этих условиях революционный музей будет не случайным собранием интересных вещей, а действительно научным и политико-просветительным учреждением.

   Печатается по: Дружинин Н. М. Избранные труды. М., 1988. С. 242–253.



   Первый Всероссийский музейный съезд
   (1930)


   Состоялся 1–5 декабря 1930 г. в Москве, в его работе принимали участие 315 делегатов от краев, областей и автономных республик, входивших в состав РСФСР. Политической задачей съезда было включение музеев в систему органов государственной пропаганды социалистического государства; перестройка всей музейной работы в масштабе страны определялась новыми задачами, провозглашенными с государственной трибуны.

   Заседание секции Первого Всероссийского музейного съезда

   Публикуемые материалы отражают все этапы работы съезда (пленарные и секционные заседания) и позволяют объективно оценить крупнейшее событие в музейной жизни страны, получившее в музееведческой литературе в основном негативную оценку.
   Уже при открытии съезда руководители Наркомпроса РСФСР сформулировали идеологические, стратегические и тактические задачи музеев на современном этапе. Заместитель наркома просвещения М. С. Эпштейн (см. Речь М. С. Эпштейна на открытии съезда) подвел итоги музейного строительства при советской власти и отметил такие достижения, как увеличение числа и создание новых типов музеев, введение новых массовых методов работы. Был выдвинут основной лозунг съезда – музеи на службу социалистическому строительству – и связанные с этим актуальные задачи: создание сети новых музеев, перестройка музейной работы, подготовка новых музейных кадров. В приветствии наркома просвещения А. С. Бубнова (см. Письмо-приветствие А. С. Бубнова) преобладала критика существующего положения в музейном деле страны – тип «музея-кунсткамеры» не решал задач социалистического строительства, музеи в новом обществе должны были стать инструментом культурной революции. Необходимо отметить, что прозвучало предупреждение избегать вульгаризации и упрощенного подхода в деле перестройки музейной работы, но именно по этому пути развивалось музейное дело в последующие годы.
   В повестке дня пленарного заседания были заявлены три основные темы: «Диалектический материализм и музейное строительство», «Политпросветработа в музеях», «Целевые установки и сети музеев различного типа». Ниже приведен текст основного доклада по первой теме: докладчик профессор философии И. К. Луппол, начальник Главнауки (см. Доклад И. К. Луппола. Диалектический материализм и музейное строительство). В нем диалектический материализм продекларирован как единственно научный метод и руководство к действию, в т. ч. и для музеев, которые должны показывать не только предметы, но и отношения между ними, т. е. процессы. Луппол предложил классификацию музеев по формам движения материи и выделил следующие группы: естественно-научные (внутри группы по отдельным наукам – механики, физики, химии, биологии), технико-экономические; общественно-исторические; надстроечные музеи (художественные, антирелигиозные). Экспозиция как специфический музейный язык, должна строиться на диалектическо-материалистических установках и показывать не просто систему вещей, а систему идей, воспитывать волю к действию, к борьбе за коммунистическое общество.
   Развивая положения, высказанные Лупполом, относительно конкретных профилей музеев, выступили представители от разных групп музеев. Наиболее интересным с точки зрения характеристики эпохи является содоклад А. А. Федорова-Давыдова (см. Содоклад А. А. Федорова-Давыдова. Экспозиция художественных музеев), представителя от группы художественных музеев. И в художественных музеях он предложил строить экспозицию как показ борьбы стилей, связывая их с социально-экономическими формациями и с классовой борьбой. В его докладе концептуальные предложения сочетаются в докладе с методическими рекомендациями (этикетаж), а вопросы теории искусства, по-мнению автора, должны рассматриваться в специальных кабинетах, которые стали прообразом современных лекториев.
   Резолюция съезда «Принципы и формы массовой политпросветработы в музее», которая стала итоговым документом работы над темой «Политико-просветительная работа в музеях», включает музей в систему политико-просветительных учреждений и устанавливает его форму как части политпросветкомбината. Главной задачей музея становится строительство будущего, а не сохранение прошлого. В то же время в резолюции закреплено все разнообразие форм работы внутри музея и за его стенами, сложившееся на практике: курсы и лекции, кино в музее, этнографические и исторические концерты, «агитация» за музей вне его стен путем создания выставок из фондов музея или передвижных выставок на копийном материале. Многие из этих форм остаются актуальными и сегодня.
   Секционные заседания отличались меньшей идеологизацией и политизацией, здесь вырабатывались конкретные профессиональные рекомендации. На секции политико-просветительной работы одним из важных вопросов было изучение музейного зрителя научными методами (самонаблюдения, объективного наблюдения) с привлечением психолога и статистика. Рекомендации для изучения музейного зрителя даны с учетом возможностей центральных и провинциальных музеев. Некоторые рекомендации Первого съезда, изложенные в тезисах доклада Л. В. Розенталя «Формы массовой политпросветработы в музее и изучение музейного зрителя», вполне могут быть использованы региональными музеями и сегодня.
   В тезисах доклада Н. Р. Левинсона «Учет и охрана памятников искусства и старины», принятых секцией по охране памятников революционного движения, искусства и старины, отмечено крайне неудовлетворительное состояние памятников, их «порча и уничтожение». Равнодушие административных органов к судьбе памятников являются бедой и нашего времени. Впервые на съезде поставлен вопрос о сохранении отдельных памятников науки и техники (фабрик и заводов, солеварен и других промышленных объектов), а также о создании заводов-заповедников. Лишь в 1980-е гг. начнется музеефикация этих памятников в нашей стране.


   Материалы первого Всероссийского музейного съезда


   Речь М. С. Эпштейна на открытии съезда

    [329 - Эпштейн М. С. – Эшптейн Моисей Соломонович (1890–1938), заместитель народного комиссара просвещения (с 1929 г.), автор статей по вопросам партийного и культурного строительства.]
   До революции мы имели музеи, сосредоточенные по преимуществу в нескольких центральных пунктах: в Москве, в Ленинграде и в 15–20 крупнейших губернских городах. Сейчас одних краеведческих музеев мы имеем 345. Мы имеем в 1928/29 году посетителей в наших музеях до 13 млн человек, а в этом году – до 18 млн человек. За один год число посетителей увеличилось на 5 млн. И на музейном строительстве с особенной наглядностью подтверждается великая роль победившего рабочего класса, как носителя настоящей, подлинной культуры и прогресса. <…>
   Но мы сейчас уже вступаем и в музейном деле в «реконструктивный период», когда мы пытаемся реконструировать, в соответствии с интересами рабочего класса, все то, что собрано. И здесь на этом деле реконструкции мы начинаем накапливать первые наши социалистические достижения. <…>
   Прежде всего, товарищи, мы сорвали и срываем маску нейтральности, маску «искусства для искусства», маску «науки для науки», которой музейные жрецы хотят пользоваться для затушевывания своих классовых целей и классовой правды. <…>
   Мы противопоставляем совершенно четкий классовый лозунг: музеи на службу социалистическому строительству, на службу культурному обслуживанию масс, расширению их общественно-политического и политехнического кругозора (аплодисменты). На этот путь мы уже становимся. <…> Мы музеи краеведческие, производственно-технические подчиняем пятилетке района. Да, пятилетке района, той пятилетке, которая должна район включить, как определенную хозяйственную и культурную единицу в общий фронт борьбы за социализм в нашей стране. Мы подчиняем музеи задачам борьбы за промфинплан завода, за рационализацию организации производства и т. п. Мы эти новые вехи видим в том, что подчиняем музеи задачам политико-просветительной работы, задачам культурной революции, задачам превращения словесной школы в школу политехническую. Мы эти вехи видим в том, что мы наши музеи делаем орудием не только материалистического миропонимания, но и мироизменения. Мы эти новые вехи видим в том, что мы музеи ставим на службу укрепления обороноспособности нашей страны, в том, что мы музеи увязываем с текущими кампаниями, которые ставятся на каждом данном этапе борьбы нашей партии и советской власти (аплодисменты). <…> Созданы нового типа музеи: краеведческий музей, как тип комплексного музея, производственные музеи, историко-революционный, антирелигиозный и – громаднейшее достижение нашей Октябрьской революции – национальный музей. Созданы новые массовые методы музейной работы. Прежде всего, организованные экскурсии. Экспонаты музея вышли из стен музея, на завод, в колхоз, к рабочей и колхозной массе. Организуются курсы, консультационная работа, совершается переход от статической коллекции к динамической, лабораторной. Создается общественная база музея, т. е. их обрастание общественными советами. В порядке шефства и социалистического соревнования начинается новое движение – музейное движение, если можно так выразиться, среди широких масс трудящихся.
   <…> Нам нужны новые кадры специалистов-экскурсоводов. Мы должны черпать наши кадры из самой гущи народных масс, из среды рабочих и крестьян, по примеру культармейцев мы должны иметь музармейцев (аплодисменты).
   Здесь, товарищи, не без борьбы. <…> Если в полнейшем отрицании значения церковной археологии мы видим тенденции левацкого загиба, то правый оппортунизм в опасениях нарушить «стройность» эпохи, в желании сохранить нерушимость старых экспозиций, в попытках заменить диалектический материализм географическим, антропологическим материализмом. И здесь, я должен это подчеркнуть, огонь нужно открыть по правому уклону (аплодисменты). Я думаю, не будет преувеличением сказать, что все наши основные хранилища, которые представляют собою собрание громаднейших ценных сокровищ мирового значения, если мы их не переделаем в соответствии с марксистской методологией, в соответствии с нашими классовыми интересами, то они консервируют старые традиции музея-кунсткамеры и представляют огромный резервуар для правых настроений (аплодисменты). Поэтому я и говорю: по старым традициям, по примиренчеству к ним надо открыть огонь. Что это значит, какие отсюда должны быть сделаны практические выводы? Это значит, что, во-первых, нужно уделять максимальное внимание новым музейным образованиям. Ни в какой степени не умаляя значения больших старых музеев, ставя их на службу нашему делу, необходимо в то же время обеспечить больше внимания таким образованиям, как краеведческие, производственно-технические, политехнические, историко-революционные, национальные и антирелигиозные музеи. Нужно уделить особое внимание расположению сети музеев в соответствии с хозяйственным и политическим значением каждого района. Надо создать новую сеть музеев там, где рождаются Днепрострой, совхозы, МТС [330 - МТС– Машинно-тракторная станция.]. Мы должны сделать все, что в наших силах, в деле широкого музейного просвещения. Мы должны новые силы, новые кадры получить. Всячески обеспечивая товарищескую обстановку для старых специалистов, которые связали свою судьбу, свою работу с будущностью советской страны и рабочего дела, мы смелее должны выдвигать молодые кадры на научную, административно-организационную и другую руководящую работу. Мы должны работать над такими формами экспозиции, при которых резче и четче выявлялись бы целевые установки, освещенные под углом зрения теории Маркса и Ленина о классовой борьбе, о диалектическом материализме, увязанные с интересами пятилетки, промфинплана, с развитием совхозов и колхозов, с политехническом образованием и т. д.
   И наконец, последнее. Мы должны перейти к массовым методам музейной работы – к соцсоревнованию, ударничеству, шефству и т. п.


   Письмо-приветствие А. С. Бубнова

    [331 - Бубнов А. С. – Бубнов Андрей Сергеевич (1884–1938), советский государственный и партийный деятель, в 1929–1937 гг. народный комиссар просвещения.]
   Приходится констатировать, что музейная сеть и музейная работа в большей степени, чем какая-либо иная отрасль советского строительства, сохранила в себе значительные пережитки отсталости, отрыва от актуальных задач борьбы и строительства сегодняшнего дня, архаизма методов внутренней организации музеев, застойности и рутины в деле разработки и разрешения вопросов музейной экспозиции и т. д.
   В эпоху социалистической реконструкции должна существовать единая сеть музеев, органически связанная в своих основных частях. И с этой точки зрения вопрос новых кадров музейных работников приобретает первоочередное, важнейшее значение. Они, эти кадры, должны будут взять на себя задачу борьбы за новый музей, новую музейную сеть, новую внутреннюю организацию музея и новую музейную экспозицию, построенную на принципах материалистической диалектики.
   Музей должен быть одним из инструментов культурной революции. Музей должен быть наглядным показателем и пропагандистом величайшей научной ценности принципов диалектического материализма, а для этого он должен быть организован на основе этих принципов.
   Ставя перед музеями такую задачу, необходимо предостеречь музейных работников о трудностях на пути такой внутренней реорганизации музеев, о необходимости тщательно учитывать особенности каждого типа музея при проведении этой реорганизации и об опасности допускать в этом деле упрощенный подход, могущий дискредитировать самую идею реорганизации.
   Музей-кунсткамера нам не нужен. Мы должны сломать реакционное рутинерство в музейном строительстве. Но мы, особенно на нынешней стадии развития музеев, должны не допускать вульгаризации самой задачи преобразования музейного дела и упрощенного подхода к ее практическому разрешению.
   Все это приобретает особенное значение при наличии того состояния кадров музейных специалистов, которое имеется в настоящее время.
   Наши музеи имеют кадры старых музейных работников, которые нередко хорошо знают «вещи», что для музейного дела имеет огромное значение, да в то же время нередко очень далеки от марксизма, подчас даже враждебны ему.
   А наша музейная молодежь пока еще совершенно недостаточно знает «вещи», не овладела еще в ряде случаев своей специальностью.<…>
   Нам нужно развернуть подготовку для наших музеев кадров новых специалистов, которые соединяли бы в своем лице марксизм с овладением данной музейной специальностью, были бы организаторами музеев, как одного из орудий культурной революции.
   Кадры новых музейных специалистов должны овладеть умением рассмотрения и изучения вещей в их диалектическом развитии.


   Доклад И. К. Луппола
   Диалектический материализм и музейное строительство

    [332 - Луппол И. К. – Луппол Иван Капитонович (1896–1943), заведующий сектором науки Наркомпроса РСФСР, играл главную роль в подготовке и проведении музейного съезда.]
   <…> Задача фактического применения метода диалектического материализма к музейному строительству в целом является <…> новой задачей. Дело заключается <…> в том, чтобы самые основы советских музеев перестроить, исходя из правильного понимания и применения метода диалектического материализма.
   <…> В настоящее время ни один из существующих опытов в деле музейного строительства нельзя санкционировать в качестве вполне определенного и методологически полностью приемлемого опыта. <…>
   Диалектический материализм представляет собою одновременно и прием объяснения явлений естественных и общественных, и руководство для действия, руководство для подчинения природы человеку, руководство для революционного изменения общества. Диалектическим материализмом мы руководимся и в социалистическом строительстве в целом, и в музейном строительстве в частности. На основе этого метода мы будем перестраивать музеи «снаружи» в смысле их сети, в смысле типов музеев, и «внутри» – в смысле экспозиции материала, который характеризует и определяет тот или иной музей.
   <…>
   Отношения между материальными предметами и различные формы движения материи должны быть положены нами в основу построения музеев.<…>
   Переходя к проблеме сети музеев в смысле возможных планов их, мы встречаемся с общим вопросом о классификации музеев. Если материальная действительность едина, если она в этом единстве конкретна, если все предметы и явления связаны, сращены, то можем ли мы строить отдельные отраслевые музеи, занимающиеся выявлением лишь отдельных сторон действительности в их отрыве от других соседних сторон? <…> Ответ на этот общий вопрос должен быть таков: наряду с комплексными музеями могут и должны быть, имеют право на существование отдельные отраслевые музеи, так сказать, музеи отдельных отраслей материальной действительности.
   <…>
   Некоторой аналогией формальной систематики в музейном деле является старое (его придерживаются иногда даже и теперь) деление музеев на научные, учебные и политико-просветительные. Научный музей, видите ли, это не просветительный музей, а музей только для ученых; политико-просветительный музей это так, нечто без науки, для широких масс, вроде старых чайных общества трезвости.
   <…> Нужна ли при разрешении проблемы классификации музеев материалистическая точка зрения? Все согласны, что нужна. <…> Но что же собрано в музее? Вещи. Вот и давайте классифицировать музей, строить систему музеев, музейную сеть, отправляясь от этого объекта, от того вещественного материала, который собран в музеях. Так нередко понимают требование построения музейной сети по содержанию и у нас, и на Западе. Что же получается? <…>
   Выдвигается требование необходимости классификации музеев по их содержанию. В такой общей формулировке это как будто выглядит материалистическим и может быть принято. Отсюда система: художественные музеи, исторические музеи, научные музеи. Таковы основные группы, а затем следует целый ряд подразделений. Однако если вдуматься, то не трудно увидеть, что здесь налицо псевдо-научные, псевдо-материалистические основания для построения музейной системы. На поверку выходит, что это весьма мало подновленная, субъективная классификация Бэкона, относящаяся к началу XVII века. Художественный музей – искусство – это относится к душевной способности, которая в то время называлась воображением, исторический музей, история – это то, что в то время относилось к памяти, ибо для истории прежде всего нужна якобы память; научный музей это то, что прежде, в XVII веке, относилось к рассудку, ибо в науке надо рассуждать. Таково последнее слово буржуазной музейной классификации на Западе.
   То же самое мы имеем и тогда, когда дается всякая иная классификация музеев фактически не по содержанию, а по материалу. Мы в Москве имели не так давно проект делить художественные музеи по материалу: скульптура, живопись, графика. Таким образом единая область изобразительного искусства искусственно разрывалась. При осуществлении такой системы мы имели бы своеобразный «материализм» не от слова материя, а от слова материал, т. е. не материализм, а вещевизм, или технологизм в классификации художественных музеев. Само собою разумеется, что в данном случае я говорю о художественно-идеологических, а не художественно-производственных музеях. В последних деления по материалу необходимо. Например, музей быв. Штиглица [333 - Музей училища технического рисования барона Штиглица был основан в Петербурге в конце 1870-х гг. для ознакомления учащихся с памятниками декоративно-прикладного искусства разных исторических периодов. Было показано развитие всех отраслей декоративно-прикладного искусства от зарождения до к. XIX в.: тканей и шитья, мебели и резьбы по дереву, фарфора и фаянса, стекла, майолики, шпалер, резьбы по камню и кости.] в Ленинграде с его установкой на текстиль, керамику, дерево и металл. Из сказанного видно, что проблема классификации музеев – не праздный теоретический вопрос, а вопрос и практический, ибо если принять определенную установку, то необходимо и практически реализовать ее.
   Итак, повторяю, отправляясь как-будто от весьма материального момента – тех экспонатов, которые сосредоточены в музее, – думают, что это и есть материалистическая точка зрения. На самом же деле получается не диалектически-материалистическая, а вульгарно-материалистическая точка зрения. Необходимо отправляться не от субъективных способностей души и не от неких формальных признаков, а от объекта, от того объекта, который познается и отражается в знании и выявляется на специфическом музейном языке. Поэтому классифицировать музеи можно лишь, исходя из той же точки зрения, из которой мы исходим при классификации наук по объектам действительности или, выражаясь более абстрактным языком, по формам движения материи.
   При указанных исходных принципах, если намечать только основные линии, мы будем иметь группу естественно-научных музеев, а если брать отдельные науки, то группу специальных музеев механики, физики, химии, биологии, и эти музеи будут говорить своим музейным языком о физической форме движения материи, о химической форме движения материи, о биологической и т. д. Затем мы будем иметь группу технико-экономических музеев, которые будут выявлять производительные силы и производственные отношения общества, хозяйство, экономическое строительство; далее группу общественно-исторических музеев, куда мы должны отнести и народоведение, проблемы выявления общественных формаций во всех их сторонах, историю форм классовой борьбы, историю революционного движения и т. п. Затем перед нами будет группа «надстроечных» музеев, куда мы относим художественные, антирелигиозные, надстроечно-комплексные. Такова в общих чертах наметка исходных пунктов при построении музейной сети, но не в смысле географического или географо-политического распределения их, а в смысле обоснования отдельных типов музеев. Эта методологическая наметка, конечно, требует дальнейшей разработки и развития.
   Единая диалектическо-материалистическая точка зрения должна проникать во все внутреннее содержание музея. <…> Первый, основной, решительный, сокрушительный удар должен быть направлен в сторону идеализма, вуалирующего себя в музее иногда и в форме дуализма и дуалистической эклектики. Можно сказать, что в чистом виде у нас уже нет таких музеев, но все же опасность дуализма и отрыжка идеализма чрезвычайно сильна. <…>
   Перехожу к вопросу о том, как, какими практическими приемами мы должны строить музей на основе диалектического материализма. Я уверен, что каждый из музейных работников может вспомнить примеры, когда с этой целью центр тяжести полагался в этикетаже. Считалось, что все остальное не так важно, что словесное марксистское объяснение в форме этикетажа – это все или почти все. <…> Но нужно иметь в виду, что, хотя этикетаж является необходимым элементом нашего музея и должен быть органически связан с экспозицией, а не внешне лишь прикреплен к ней, он является все же подсобным музейным ресурсом, а не специфическим музейным языком. Поэтому искать спасения от неудачной антиматериалистической экспозиции в «приличном» марксистском этикетаже было бы совершенно неверно.
   Могут сказать, что великое дело – экскурсовод. Мы сейчас вводим в среду наших экскурсоводов новые кадры. Само собой разумеется, экскурсоводы должны давать марксистскую интерпретацию всего того, что имеется в музее. <…> Плохой экскурсовод может испортить хорошую экспозицию, но нужно иметь в виду, что хороший экскурсовод мало что может сделать с плохой экспозицией. <…> Даже весьма живой рассказ экскурсовода, это не специфический музейный язык, и когда мы говорим о марксистской экспозиции в музее, то наличие прекрасного экскурсовода-марксиста не снимает проблемы соответствующего построения самой экспозиции. То же самое относится и к брошюрам, к листовкам и т. п.
   Для музея самым существенным является экспозиция, это его язык, его спецификум. Нельзя экспозицию растворить в таких средствах, которые хотя и необходимы, но не могут вуалировать и закрывать недостатки экспозиции. Музейный метод воздействия на воспринимающего субъекта есть метод наглядных представлений. У нас иногда говорят о «музейном познании», «музейном мышлении». Мы должны сказать, что никакого специфического музейного мышления или специального музейного познания нет и не должно быть. Мы должны объявить решительную борьбу «музейно-мыслящим» людям. Мышление и познание одно, и это мышление должно быть диалектико-материалистическим мышлением, но способы выявления его могут быть различны. Одно выявление в литературе, другое – в изобразительном искусстве и третье – в музее.
   Итак, диалектически-материалистическая установка должна быть в самой экспозиции, и в этом, несомненно, огромная трудность. Мы должны бороться, как я уже сказал, с идеализмом, с религией, с дуализмом, с буржуазно-идеалистической эклектикой в экспозиции наших музеев. Но мы, с другой стороны, не можем забывать также и другой фронт – механистическую идеологию. <…>
   Далее, в музейном деле чрезвычайно опасной разновидностью механистического материализма является то, что должно быть названо ползучим эмпиризмом, когда работа, к какой бы области она ни принадлежала, цепляется за отдельные вещи и факты, не видя тех отношений между предметами и фактами, не видя тех процессов, в которых эти факты и предметы двигаются и развиваются.
   <…> Наша задача заключается в том, чтобы музей был даже не системой вещей, хотя бы и системой в подлинном классическом смысле этого слова, т. е. составленным из многих частей единым целым. Музей должен давать определенную систему идей, и здесь опять трудность для музея.
   Музей вызывает определенные наглядные представления, действуя на наши внешние органы чувств. <…> Но вместе с такими наглядными представлениями музей должен вызывать и определенный строй понятий. Он должен внушать определенное понимание, определенную мировоззренческую и, так сказать, историко-политическую концепцию. <…>
   Музейная экспозиция, хотя она и оперирует отдельными предметами, так или иначе поставленными, и вызывает в нас лишь определенные наглядные представления этих отдельных вещей, вместе с тем должна вызывать определенное мышление, и нужно так построить экспозицию, так расположить вещи, чтобы они не только запечатлевались у нас, как наглядные представления, но чтобы они говорили языком понятий. Музейная экспозиция, составленная из отдельных вещей, должна давать определенные понятия о том или ином предмете. Эта экспозиция должна дать общую концепцию, однако не абстрактно-механистическую, а составленную из наглядных представлений.
   Какое же мышление, какой строй мыслей независимо от отраслевого характера того или иного музея должна вызывать экспозиция. Коротко говоря, мы должны строить наш музей по принципам диалектического материализма, как определенного мировоззрения, посетитель должен получить представление, рассказанное ему понятным музейным языком о материальном единстве вселенной, о единстве действительности, с ее различными формами движения, обуславливающими различные комплексы движений, детерминированности явлений, закономерности смены одних явлений другими и о познаваемости вещей. Познаваемость вещей должна быть показана в связи с пониманием знания как процесса, нужно показать диалектическое развитие знания. Нужно указать на диалектическое происхождение знаний на основе практики как критерия истины. На конкретном материале того или иного музея нужно применить все принципы диалектики в их связанности и конкретности. Нужно не перечислять эти принципы, а популярно их изложить на музейном языке. Словом, экспозиция наших музеев должна способствовать усвоению диалектико-материалистической точки зрения на ту отрасль действительности, которая в данном музее представлена.
   Я сказал, что у нас могут быть музеи различного типа и различных отраслей, но все они должны быть диалектико-материалистическими музеями.
   Задача последующих содокладов и заключается в конкретизации этого общего положения. В качестве примера можно сказать, что общественно-исторические музеи должны выявить весь арсенал категорий исторического материализма, причем, не в их абстрактной изолированности, а в их конкретном единстве. Они должны выявить общественно-экономические формации и их производительные силы как в технических моментах, так и имея в виду наиболее революционную производительную силу – человека, и притом человека не абстрактного, а конкретного. Также музеи должны выявить и производственные отношения, стало быть, отношения классов: они должны показать классовую борьбу, ее формы, в том числе такие формы классовой борьбы, как пролетарская революция, смену одних форм классовой борьбы другими, и историю, понимаемую как историю борьбы классов. Эти же категории на специфическом музейном языке должны быть представлены не только в общественноисторических музеях, но и в технико-экономических, и в художественных, и в антирелигиозных. Такой специфичности отдельных типов музеев соответственно отдельным сторонам действительности марксизм не отрицает.
   Давая на своем материале и своими музейными средствами объяснение закономерности естественных и общественных явлений, помогая уразуметь отдельные стороны действительности, мы не должны ограничиваться только этим. Хотя первая задача науки – познать, а первая задача музея на этой основе – показать, однако дело знанием и показом не ограничивается. Как и наука, музей имеет еще вторую задачу, в единстве с первой составляющую, так сказать, душу музея.
   Диалектический материализм учит партийности, учит на основе познания определять с революционной точки зрения все «за» или «против» того или иного явления. И музеи должны всей своей экспозицией не только давать объективно отражаемую смену явлений или ту же борьбу классов, но они должны вместе с тем и подводить посетителей к оценке. Это требование входит в арсенал диалектического материализма. Музейный посетитель должен оказаться «партийным», если он внимательно посмотрел экспозицию, партийным в том смысле, в каком говорил Ленин о философии, т. е. он должен высказываться либо «за», либо «против». В отношении общественных явлений, например, надо, чтобы наш музей был построен так, чтобы посетитель высказался «против», когда ему покажут различные формы и стороны капиталистического общества, и «за», когда ему покажут выявленные в музее отдельные стороны и процессы социалистического строительства.
   Давая своими специфическими средствами наглядные представления, которые более сильны и доступны, чем абстрактный язык понятий, музеи должны подводить вплотную к действию, вызвать к нему волю трудящихся масс на основе диалектического материализма, на основа теории революционного коммунизма. Наша теория – это не догма, а руководство к действию.<…> Требование, чтобы музеи на основе познания не только выявляли, показывали, но и подводили бы вплотную к действию, организовывали бы в человеке волю к революционному действию, – вот эти задачи стоят перед нами, и этого требует метод диалектического материализма. Построенный таким образом музей по своей линии будет давать трудящимся новую дополнительную зарядку в их борьбе с капитализмом, за коммунистическое общество, и вместе с тем музей, построенный таким образом, в своей специфической форме, и сам включается в эту борьбу за коммунистическое общество.


   Содоклад А. А. Федорова-Давыдова
   Экспозиция художественных музеев

    [334 - Федоров-Давыдов А. А. – Федоров-Давыдов Алексей Александрович (1900–1969), историк искусства, музейный деятель; изоконсультант Главнауки Наркомпроса, в 1931–1934 гг. заведующий отделом нового русского искусства Государственной Третьяковской галереи.]
   <…> Вопрос экспозиции является коренным и основным вопросом музейного строительства. <…> По экспозиции музея мы можем судить о миропонимании этого музея, о том, что он собирается говорить массам, которые его посещают.
   Мы уже все согласны здесь с той мыслью, что музей показывает не вещи, а процессы и что типизация музеев, спецификум музея определяется не теми вещами, которые в этом музее находятся, а теми процессами, теми объектами, не всегда материальными в смысле их прощупывания, которые вскрывает этот музей.
   <…> Под искусством мы понимаем определенный, специальный вид общественно-необходимой человеческой деятельности, которая имеет свой спецификум, <…> по тем функциям, которые она выполняет, – по функциям выявления психики различных общественных классов в образной форме. Образность искусства – это то, что резко отличает его от других человеческих идеологий.
   <…> В художественном музее мы должны были вскрыть искусство в таком спецификуме, чтобы доказать, что отличает данную идеологию от других идеологий. <…> Перед художественным музеем имеются задачи двух родов. Задача длительная и постоянная – это задача усвоения пролетариатом искусства как классового орудия, задача усвоения пролетариатом всей старой художественной культуры. Эта длительная задача должна осуществляться художественными музеями в их основном построении. Кроме того, имеется задача не столько художественная, сколько общеполитическая, где искусство должно использоваться на временных выставках и экспозициях как мощное эмоциональное оружие. <…> Мы должны исходить в своей экспозиции из основной категории, которая имеется в науке и искусстве. Этой категорией является понимание стиля, стиля как единства, как процесса единства формы и содержания, единства организационных принципов творчества того или другого класса на той или другой стадии развития. Здесь в искусстве не только отражается классовая борьба. <…> В искусстве находит свое становление идеология, которая существует в тех или других формах. Поэтому дело заключается не только в том, чтобы понять как тот или другой стиль в своем содержании, в своих формах зависел от тех или других социально-экономических условий, но дело заключается в том, чтобы эти социально-экономические условия, чтобы эту политическую борьбу той или другой эпохи понять как специфический художественный процесс, понять классовую борьбу как борьбу, происходящую внутри самого искусства, как борьбу художественных идеологий, если мы хотим его показать как борьбу, как смену, как диалектическое перерождение одного стиля в другой в непрерывном движении и столкновении, в непрерывном превращении в свою собственную противоположность, – то совершенно ясно, что нам было бы смешно думать, что это можно показать на каком-нибудь из видов пространственного искусства, было бы смешно думать, <…> что можно строить музей по видам искусства – музей архитектуры, скульптуры, живописи, мебели, керамики и т. д.<…>
   Мы должны показать развитие образного мышления классов. Поэтому признак комплекса, т. е. сочетания по принципам столь особых видов пространственных искусств, является для нас сознательным постулатом. Принципу показа борьбы стилей в соответствующей классовой борьбе на тех или иных экономических стадиях развития человеческого общества должен быть подчинен принцип деления по национальностям и принцип личности.<…> Мы не можем отрицать личности, но мы должны отказаться от старого принципа развески произведений по художникам, как зал Рембрандта и т. д. Смешно думать, что художник, творящий 40–50 лет, на протяжении этих лет отражает идеологию одной только классовой группировки. <…> Каждый художник в своей эволюции проходит целый ряд стилей.
   Это мы должны выявить не из его биографии, <…> а из тех социально-экономических сдвигов, которые произошли во время его творчества, почему ясно, что и личность художника должна быть подчинена этому принципу стилевого показа. <…> Мы должны показать не только смену классовых соотношений, не только показать, как она преломляется в сюжете, тематике и трактовке этой тематики, но мы должны показать диалектику смены искусства как определенного общественно-трудового процесса, как одну из форм человеческого труда, т. е. мы должны дать диалектику смены самих видов искусства. <…> Показывая общий процесс развития искусства, мы должны показать эту смену форм труда, форм искусства, смену типов искусства, показать, было ли оно синтетическим и монументальным или оно было камерным и дифференцированным, обслуживая потребности буржуазного индивидуума и его гостиную. Таким образом, в основу мы кладем комплексную экспозицию и располагаем по художественным стилям. Под комплексом мы понимаем прежде всего комплекс вообще искусства, а ни в коем случае ни комплекс искусства и неискусства. <…> Это превращение художественных музеев в интерьеры было бы большой ошибкой. <…> В таком показе интерьера стерлась бы агитационная сила искусства, стерлось бы его классовое содержание. Тем более было бы неверным отрицать существование и необходимость показа искусства отдельно от процесса материальной культуры.
   <…> Под комплексом мы понимаем комплекс вещей искусства, и самая задача этого комплекса сводится к тому, чтобы выявить, было ли это искусство монументальным или дифференцированным, какой вид искусства был ведущим для данной эпохи, и сопоставление с промышленностью этой эпохи должно еще более выявить единство стиля и творческое художественное отличие – было ли это искусство для данного класса на той или другой стадии его развития. <…>
   Переходя к техническому пониманию его <комплекса>, мы должны в этот комплекс ввести и дополнительные сопроводительные материалы. Прежде всего <…> – это так называемое второстепенное искусство. Если мы можем показать классовую борьбу стилей, то смешно думать, что какой-нибудь Рембрандт был единственным выразителем культуры XVII века, что все французское искусство – это один только Пуссен, что русская художественная культура эпохи капитализма – это только Верещагин, Суриков, Васнецов, Бенуа и т. д. Это – искусство господствующего класса, и только тот факт, что музеи были организацией господствующего класса, привел к тому, что там есть искусство только дворянское и буржуазное. Мы должны показать буржуазию наряду с дворянством в эпоху феодализма, в эпоху капитализма крестьянское искусство, при городском капитализме – воздействие городского искусства на деревню, показывая какие-нибудь картины Бенуа или Васнецова, а рядом с ними ставить лубки, которые шли в деревню, и искусство городского мещанства, – только это дает истинную картину положения искусства. Это искусство, которое не представляет собою полной картины, которое обслуживает только узкие слои населения, а наряду с достижениями господствующих классов имеется гигантское варварство в смысле применения его, как метода эксплуатации других классов и т. д. Таким образом, показ диалектики классов и истолкование стилей показывает искусство разных классов. <…>
   Но одного этого недостаточно: в комплекс необходимо вводить и дополнительные материалы не искусства, но уже не вещевой материал, а по преимуществу материал этикетажного характера. <…> К этикетажу художественного музея относятся хуже всего искусствоведы и музейщики – в большей или меньшей мере эстеты. В то время как работники зоологического музея не думают о красоте, у нас думают очень часто о красоте больше, чем о науке. <…>
   Мы мыслим этикетаж, во-первых, в виде таблиц, диаграмм и даже географических карт, которые совершенно необходимо ввести в художественном музее. Я думаю, что если сейчас в Музее изящных искусств, где имеются памятники Ассирии, спросить рядового посетителя, как вы думаете, где эта самая Ассирия была, он, вероятно, будет метаться во всех пяти частях земного шара. <…> Затем мы дадим и даем уже сейчас таблицы, рисующие экономику времени. Затем этикетаж мыслится нами как этикетаж индивидуальный, на конкретных художественных памятниках.
   Наконец, еще один вид этикетажа. <…> Это лозунговый этикетаж. Ведь необходимо здесь давать сразу зрительный образ, давать сразу большое впечатление, т. е., показывая царские и дворянские портреты XVIII века, необходимо давать фазу еще и политические лозунги к этим вещам. <…> Надо только раз навсегда отказаться от красоты развески и надо уметь объединить в общую экспозицию, надо так строить стены, чтобы лозунговый материал вошел туда не как простой этикетаж, а как соединительный мостик между различными вещами, чтобы картины плюс лозунги, надписи и плакаты составляли бы общую композицию стены.
   <…> Вводный кабинет родился вообще как подсознательное стремление отвести марксизму в музее одну комнату, чтобы он дальше не мешал работать. Рассуждали так: отведем ему комнату, дадим там и цитаты из Ленина, и социально-экономические таблицы, и классовую борьбу, и географические карты, и все что угодно, хоть живого слона поставим, а в музей не хотим. <…> Если мы хотим показать классовую борьбу и этот показ провести через всю экспозицию музея, то вводный кабинет становится совершенно ненужным.
   Но в художественных музеях нужны кабинеты другого порядка. Мы <…> можем показать историю искусства, но наряду с этим надо показать и теорию искусства. Мы должны научить зрителя рассмотреть, что такое художественные формы – пространство, цвет, воздух и т. д. <…> Надо научить его анализу художественных форм и, с другой стороны, дать ему марксистскую теоретическую социологию. Для этого в одном зале необходимо устроить одну экспозицию, постоянно сменяемую, например показать, как человеческое тело можно изобразить в живописной трактовке, как можно дать его объемность и т. д. и далее на конкретном вещевом материале дать основы марксистской социологии искусства. Это есть проблема показа на реальных вещах.
   В отношения кабинета надо учредить то, чего наши музеи до сих пор не дают, – консультацию и справки для тех, кто хочет более или менее углубленно заняться вопросами искусства.

   Печатается по: Труды Первого Всероссийского музейного съезда. М., 1930. С. 7–14; 17–20; 25–40; 75–82.


   Тезисы доклада Н. Р. Левинсона
   Учет и охрана памятников искусства и старины

    [335 - Левинсон Н. Р. – Левинсон Николай Рудольфович (1888–1966), историк материальной культуры, музейный деятель. С 1918 г. работал в Отделе по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса СССР.]
   <…> 3. Существующее состояние сети местных органов и всего дела учета и охраны памятников должно быть признано крайне неудовлетворительным. <…> Работа на местах ведется лишь от случая к случаю и в зависимости от доброй воли и интересов наличных работников музея. Как правило – ниже областного музея эта работа не осуществляется, причем в ряде областей бездействуют и областные центры (в том числе и в Москве). Следствием этого являются многочисленные провалы в виде нарушения <…> законодательства по охране памятников, порча и уничтожение ценных объектов, разборка значительных памятников без фиксации (вопреки постановлению Президиума ВЦИК [336 - ВЦИК – Всесоюзный центральный исполнительный комитет, высший законодательный, распорядительный и контролирующий орган государственной власти РСФСР в 1917–1936 гг.] от 19/XI – 1928 г. прот. № 84), уклонение хозорганов от поддержания используемых сооружений, беспризорное состояние выдающихся ценностей и т. п.
   4. Такому безответственному положению должен быть положен конец созданием вполне четкой и узаконенной сети местных органов по учету и охране памятников, базирующейся в первую очередь на местные музеи и краеведческие организации, а также и на другие общественные силы. Разветвления этой сети должны быть доведены до отдельных пунктов, и ее структура в принципе определяется: облмузей – базовые музеи – районные музеи или краеведческие организации – уполномоченные на местах. Самое существующее законодательство (декреты 1918 и 1924 гг.) должно быть признано устаревшим и должно быть пересмотрено. <…> Вся работа по охране внемузейных памятников должна быть введена в конкретные правовые нормы, предотвращающие возможности произвольных и несогласованных действий.
   5. В связи с проведением политико-просветительных задач и установкой на политехническое образование подлежат особому вниманию помимо историко-архитектурных памятников также сооружения, характеризующие прежние условия труда и производственную технику, – заводы, фабрики, промысловые здания, солеварни, гидроустановки и др. В тех же архитектурных комплексах, где прежде привлекали наибольшее внимание доминирующие памятники быта господствующих классов (монастырские соборы, помещичьи усадебные дома и т. п.), необходимо выявлять объекты, свидетельствующие о быте эксплуатируемых, о классовой борьбе, о производственных отношениях.
   <…> Кроме регистрации памятников необходимо широкое собирание музеями материалов, отображающих памятники (рисунков, чертежей, фотографий, описаний, письменных документов), которые должны составить особый научный архив по памятникам данного района. Эти материалы должны быть сделаны доступными для изучения и лягут в основу проработки краевой библиографии и топографии памятников.
   <…> Рост социалистического строительства и коренное переустройство изжитых форм быта делают актуальным возбуждение вопроса о создании ряда городов-заповедников, охватывающих наиболее ярко выраженные объекты прошлого социального быта и материальной культуры. В согласовании с плановым развитием данных городов должен быть сохранен их характер исторических комплексов, как отражение в первую очередь общественного строя эпох феодализма и его разложения. Намечаются: Новгород, Псков, Бахчисарай, Ростов, Ярославль, Переяславль, Гороховец. Помимо этого следует выделить законодательным порядком и другие менее крупные, но достаточно показательные комплексы, в том числе и заводы-заповедники.
   10. В целях проведения охраны существенное значение имеет надлежаще поставленная популяризация сведений о памятниках с использованием материала в музеях, экскурсионной работе, лекциях путем введения наружного этикетажа и т. п.
   <…>
   13.<…> Повсеместно отмечается недостаточно внимательное отношение административных органов к охранению музейных ценностей; при этом не только игнорируются соответственные указания музеев, но и многочисленные ликвидации церквей производятся на местах без всякого участия музейных органов и без согласования с ними. Такое положение является причиной бессмысленного уничтожения музейного имущества, исчезающего бесследно без фиксации с прямым ущербом для народного достояния.
   15. <…> Подлежат учету и собиранию в музей те музейно-ценные произведения искусства, памятники быта и труда, которые находятся в пользовании учреждений, общественных организаций, частных лиц.
   16. Бесконтрольные ремонты, реставрации или переделки, обычно приводящие к порче и искажению зарегистрированных памятников, должны быть изжиты своевременным вмешательством органов музейной охраны. Наиболее серьезные работы подлежат предварительному согласованию с центральными органами (Гос. реставрационными мастерскими) и не должны быть выполняемы без санкции Сектора науки НКП [337 - НКП, Наркомпрос РСФСР – Народный комиссариат просвещения. Народный комиссариат (наркомат) являлся в Советском государстве в 1917–1946 гг. центральным органом управления отдельной сферой деятельности или отдельной отраслью народного хозяйства. В 1946 г. народные комиссариаты преобразованы в министерства.].

   Печатается по: Тезисы докладов к 1-му Музейному съезду (Дополнение). М., 1930. С. 42–48.


   Тезисы доклада Л. В. Розенталя
   Формы массовой политпросветработы в музее и изучение музейного зрителя

    [338 - Розенталь Л. В. – см. ст. Розенталь Лазарь Владимирович в настоящем изд.]
   10. Успешность совместного развертывания политпросветработы и экспозиции во многом зависит от точного учета восприятий и запросов музейного зрителя. Значительную роль здесь может сыграть ознакомление с музейным зрителем, с его мнениями и впечатлениями в процессе активного его вовлечения в обсуждение музейного строительства (конференции или стенгазеты, книги впечатлений и т. п.). Но этого мало: необходимо изучение музейного зрителя возможно более точными научными методами. Предпосылкой такого изучения является подробный учет состава посетителей музея. Основными же объектами самого изучения могут быть:
   а) подготовленность зрителя к восприятию музейного материала и его запросы;
   б) самый процесс восприятия музейного материала (как самостоятельно, так и под воздействием руководителя-экскурсовода);
   в) результаты осмотра музея; качество и содержание впечатлений, а также возникающие при этом пожелания.
   11. В деле изучения музейного зрителя могут быть применены разнообразнейшие методы, взаимно дополняющие и контролирующие друг друга. Наряду с методами самонаблюдений (опросные листки всевозможных типов), возможно использование и методов объективного наблюдения (наблюдения над зрителем в музейных залах, наблюдения над экскурсионной работой, экспериментирование путем специально создаваемых образцов экспозиции, этикетажа и т. п.). В изучении музейного зрителя наряду с музееведом должны принять участие и психолог-экспериментатор и статистик.
   12. Трудности и новизна дела изучения музейного зрителя обусловливают преимущественный интерес к нему центральных специальных музеев.
   Однако и провинциальные музеи краеведческого типа не могут отказываться от ряда менее сложных и весьма нужных работ в этой области, как то:
   а) собирание и обработка опросных листков, которые должны заменить книги впечатлений и анкеты экскурсионных групп;
   б) простейшие опыты по наблюдению над зрителемодиночкой (например, над его циркуляцией по музейным залам);
   в) протоколы ведения экскурсий с записью реплик и внешнего поведения группы и т. п.
   Печатается по: Первый Всероссийский музейный съезд. Тезисы докладов. Дополнение второе. М.-Л., 1930. С. 10–13.


   Резолюция съезда
   Принципы и формы массовой политпросветработы в музее

   I. Задачами музеев является не только отражение настоящего и прошлого, но и строительство будущего на основе линии коммунистической партии.
   Поэтому основная установка музея – это активизировать посетителя, поставить его перед основными задачами современности и четко указать ему общий лозунг и выявить конкретную задачу каждой группы посетителей. Такие лозунги, как «борьба за промфинплан», «за колхозное строительство», «борьба за кадры», «за всеобщее обучение», «политехнизация школы», «за ликвидацию неграмотности» и т. д., должны пронизывать экспозицию и пояснение этой экспозиции всякого музея.
   2. Роль музеев в сети политпросветительных учреждений меняется в соответствии со всеми этими задачами и перекрещивается в своей работе с другими типами просветительных учреждений, как то: при музеях организуются лекции, курсы, опытно-показательные участки, лаборатории и т. д. Поэтому необходимо установить форму музея как части политпросветкомбината.
   Задачей музеев на ближайший период является включение их в общее русло политико-просветительных учреждений на основе общего плана, что дает возможность шире охватить массы и углубить работу посетителей музеев.
   3. Исходя из этих предпосылок, устанавливаются следующие формы массовой работы вне музея:
   а) агитация за музей;
   б) выход коллекций музея за его стены;
   в) постоянная проверка и контроль всей работы музеев организованной рабочей и колхозной общественностью.
   4. Агитация за музей до сих пор ведется путем печати, каталогов, путеводителей и плакатов. Все эти формы недостаточны и к этим уже устоявшимся формам необходимо прибавить следующее:
   а) выезды на предприятия с докладами о музее;
   б) радио-доклады, являющиеся тематическими экскурсиями по музею и организующие для коллективного посещения музея радиослушателей;
   в) сотрудничество в стенгазетах фабрично-заводской и колхозной печати;
   г) кинолента о музее.
   5. Признавая слабость работы общественно-политических советов при музеях, формальное их отношение к работе, случайный подбор состава, несвязанность работы советов с производственной работой музеев, вследствие чего работа советов носила бессистемный характер, не дававший никаких положительных результатов; но вместе с тем учитывая возможность привлечения широкой общественности и в то же время возможность поставить под контроль широких масс работу музея, – I Музейный съезд считает неправильным тенденцию к ликвидации указанных советов и подтверждает необходимость существования общественно-политических советов как формы, дающей возможность вынесения внутренней работы музеев на просмотр широких масс.
   6. Выход коллекций музеев за их стены в форме передвижных выставок:
   а) выставки, составленные из музейных экспонатов в оригинале. Эти выставки, обладая большой ценностью, поневоле ограничиваются сравнительно небольшим кругом посетителей, так как каждая из них не может быть дублирована. Второй же тип передвижных выставок, состоящий из воспроизведений, имеет то огромное преимущество, что каждая выставка может быть заготовлена в неограниченном количестве экземпляров и таким образом может дойти до самых отдаленных пунктов. Форма работы с передвижной выставкой в основном та же, что и в самом музее.
   7. Основной формой участия рабочей и колхозной общественности в работе музеев является взаимное шефство над одним или несколькими предприятиями, колхозами. Это шефство должно носить строго плановый характер, т. е. связь с предприятием должна быть основана преимущественно на производственной общности интересов. Например: Дарвинский музей связан с заводом по обработке пушнины; Политехнический музей с «Серпом и молотом»; Останкинский музей с колхозами, расположенными на бывшей земле Шереметьевых и т. д.
   При этом условии связь может носить не только общий, но и специфический музейно-производственный характер. Предприятия в таком случае принимают участие во всей жизни музеев, начиная от сборов материалов, участвуя в предварительном контроле экспозиции и организуя кружки производственно – экскурсионного типа, опытно-показательные участки и т. п. Особенно важно ввести как систему предварительный просмотр экспозиционной работы музея рабочими бригадами.
   8. Одной из важнейших форм массовой работы является углубление знаний, получаемых в музее. Ряд музеев развернули широкую лекционную работу, связанную по содержанию с музеем:
   а) эпизодические лекции, связанные с экскурсиями или культпоходами, а также цикловые лекции для организованных посетителей;
   б) курсы при музее; эта форма является в настоящее время чрезвычайно спорной, ибо дублирует работу других органов народного образования, но в плане комбинатов эта форма вполне уместна и законна;
   в) издательство (рассматриваемое в особой секции);
   г) кино; кино-аудитории при музеях насчитываются единицами, что, конечно, является недочетом в музейной работе, ибо тематическое кино дополняет знания, полученные в музеях живым показом;
   д) театрализация; при таких музеях, как этнографические, исторические и т. п., желательна организация зрелищ, по типу английских педжентов [339 - Педжент (англ. pageant) – передвижная сцена в виде большой повозки в средневековом театре. Применялась при постановке мистерий и театрализованных процессий.], этнографических и исторических концертов, антирелигиозных пьес и т. п.
   9. Основной формой массовой работы внутри музеев является экскурсия.
   Задачей является изживание случайных экскурсий для организованных групп. Необходимо бороться за тематичность и цикличность экскурсий.
   10. Тематика для тех музейных центров, где сосредоточены несколько музеев, должна быть согласована в местных организациях, ведающих экскурсиями, т. е. вместо существующего порядка необходимо создать сквозные экскурсии по единой теме через несколько музеев.
   11. При музее необходимо организовать:
   а) консультации для экскурсий и одиночек;
   б) помещения для проработки полученных в музее знаний при помощи дополнительных пособий;
   в) стенгазеты, анкеты и лабораторную работу с заранее подобранными группами.
   12. Необходима организация кружков друзей музея, объединяющих наиболее активных посетителей музея. Эти кружки желательно организовать по разделам музея, ибо тогда их работа будет наиболее эффективная.
   Все эти формы массовой работы охватывают, по существу, почти всю деятельность музея, потому что проработка научного материала, т. е. перевод его на музейные рельсы, только тогда осуществит свои задачи, если будет опираться на собранный и организованный опыт рабочих масс. И поэтому социалистическое соревнование ближайшего периода должно включить в себя не только коллективы музеев, но и всю ту рабочую общественность, которую музею удается организовать вокруг себя. Эта органическая связь является путем осуществления музеями задач социалистического строительства.

   Печатается по: Труды Первого Всероссийского музейного съезда. М., 1930. С. 172–174.




   «Советский музей»

   Научно-методический журнал, который был основан по решению Первого Всероссийского музейного съезда (1930). Издавался с 1931 г., являлся печатным органом Сектора науки (1931–1933), Музейного отдела (1933–1938), Музейно-краеведческого отдела Наркомпроса РСФСР (1938–1940) и был главным периодическим изданием в области музейного дела. Журнал предназначался прежде всего для музейных работников, на его страницах имелись постоянные рубрики, посвященные теории и практике музейного дела, рассматривались вопросы марксистско-ленинской методологии применительно к построению экспозиций музеев различных профилей, к экскурсионной работе и другим направлениям музейной деятельности (такие рубрики, как «Теория и практика музейной работы», «Массовая работа», «Научная работа», «Обмен опытом» и др.). В нем публиковались резкие критические статьи, новые проекты, он действительно являлся настольной книгой и справочником каждого музейного работника. Среди авторов журнала были такие известные специалисты в области музейного дела, как А. А. Федоров-Давыдов, К. А. Соловьев и др. Впервые на страницах журнала были опубликованы статьи Б. М. Завадовского «Целевые установки и основные показатели к созданию Центрального биологического музея» (1932) и Н. А. Шнеерсона «Историческая наука и задачи исторических музеев» (1936), которые сыграли важную роль в становлении советского музейного дела.
   Журнал издавался до 1940 г. с разной периодичностью (от 2 до 12 раз в год) и разным тиражом (максимальный тираж 3 тыс. экземпляров в 1932 г.). В 1983 г. издание журнала было возобновлено, с 1993 г. выходит из печати под названием «Мир музея».


   Завадовский Борис Михайлович
   (1895–1951)


 //-- * * * --// 
   Биолог, музейный деятель, теоретик музейного дела. Академик ВАСХНИЛ (1951). Родился в Елизаветграде (Кировоград) в дворянской семье, учился в Московском университете и в Народном университете им. А. Л. Шанявского в Лаборатории экспериментальной биологии профессора Н. К. Кольцова. Добровольцем участвовал в Первой мировой войне. Автор научных и научно-популярных трудов по биологии и музееведению. Вел широкую научную деятельность, преподавал в Коммунистическом университете им. Я. М. Свердлова, МГУ и др. учебных заведениях, был организатором лаборатории экспериментальной биологии (с 1931 г. – Эндокринологическая лаборатория ВАСХНИЛ). Основатель Биологического музея им. К. А. Тимирязева, директором которого он являлся с момента основания в 1922 г. по 1948 г. В 1930 г. выступил с программным докладом на Первом Всероссийском музейном съезде, одним из организаторов которого являлся. Выступление Завадовского на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. против лысенковщины в защиту генетики стало причиной его увольнения с поста директора Биологического музея и отстранения от научной и преподавательской деятельности. После увольнения Завадовского была закрыта основная экспозиция музея, демонтирован отдел генетики.
   Музееведческие исследования Завадовского связаны с проектированием биологического музея нового типа. Завадовский обосновывает необходимость создания в России центрального биологического музея – живого естественно-научного музея-лаборатории с максимально наглядной («самоговорящей») экспозицией, соединением теории и практики, живых и неживых экспонатов, музея, постоянно развивающегося вместе с развитием научных знаний и «продолжающегося» повсеместно на улицах и площадях города в виде экспозиций под открытым небом. Этой главной цели музейной деятельности ученого подчинены все его многочисленные публикации, посвященные анализу существующих естественно-научных музеев за рубежом, методам построения экспозиции естественнонаучного музея, роли наглядного показа в процессе обучения и воспитания, экскурсионной деятельности и др.
   Отдельные предложения Завадовского были реализованы в структуре и деятельности Биологического музея им. К. А. Тимирязева, однако большая часть его новаторских идей остается до сих пор нереализованной, как и сама идея создания в России Центрального биологического музея.
   Статья Б. М. Завадовского, опубликованная в журнале «Советский музей» в 1932 г., знакомит с неосуществленным проектом Центрального биологического музея на Ленинских горах в Москве.


   Б. М. Завадовский
   Целевые установки и основные показатели к созданию центрального биологического музея


   Введение
   Музейный метод наглядного показа как техническая основа массовой просветительной работы

   <…> Если словесно-лекционная система образования изжила себя даже в квалифицированной аудитории, то тем больше отрицательных сторон и моментов имеет она, когда применяется в работе с широкой массой, еще не тронутой знаниями. Здесь требования наглядности, конкретной образности являются основными условиями эффективности нашей работы. Установка многих организаций на словесное общение или книгу, как на начало и конец всякого знания, претерпят неизбежный крах, ибо словесное сообщение знаний и тем более печатные отображения фактов и идей предъявляют слишком серьезные требования к той аудитории, которая привыкла оперировать вещными образами и еще не получила соответствующей тренировки отвлеченного мышления. Совершенно понятно, что идеальной формой такого всестороннего охвата изучаемого процесса является непосредственная практика производственной работы, и в этом – сила и достижение советской школы, которая рассматривает производственную практику учащихся как одну из своих основ. Но нельзя не отметить, что требования политехнизма предполагают освоение чрезвычайно широкого круга технических процессов, что несет за собой также известные ограничения в смысле проработки их непосредственно в условиях фабрично-заводского производства. Вот почему наряду с непосредственной практикой на производстве неизбежно возникают, с одной стороны, пришкольные и привузовские лаборатории, а с другой стороны, сами производства выделяют из своего состава подсобные лаборатории и музеи, предназначенные для такой образовательной работы. В добавление к ним свое законное место получает экскурсионный метод, при помощи которого мы получаем возможность проводить всю массу школьных групп и рабочей общественности через основные предприятия ведущего значения – через новостройки, являющие собой олицетворение строящегося социализма.
   Однако экскурсия имеет свои слабые стороны, а именно – поверхностность, недостаточную глубину впечатления, которые в условиях работающего производства осложняются невозможностью для экскурсанта вычленить основное, сосредоточить на нем свое внимание, отвлекает его на побочные, менее важные, стороны технологического процесса. Вместе с тем обычная практика фабрично-заводских экскурсий показывает, что в их условиях почти не представляется возможности ознакомить экскурсантов с научными обоснованиями данного технологического процесса, т. е. дать то основное, что характеризует наши установки на политехническое образование в противопоставлении ее старой профессиональной школе. Вот почему можно определенно сказать, что ни производственная практика как таковая, ни самая широкая разработка и охват экскурсионным методом работы самих трудящихся масс населения не обеспечивают сами по себе достаточно прочной базы для детального осуществления лозунга – «техника – массам». Как неизбежный синтез всех этих форм массовой просветительной работы является необходимость такой организации вещей и процессов, при которой, с одной стороны, сохраняется организация людей в экскурсионные группы, объединенные общими целевыми установками и уровнем предварительной подготовки, а с другой стороны, продуктивная и рациональная организация самих вещей в такой экспозиции, которая придавала бы максимальную выразительность, простоту и в то же время конкретность наиболее характерным моментам в технике производства. Именно такое комплексное решение задач и может быть дано в виде сети музеев, которые должны пронизать собой весь Союз, начиная от столичных центров и кончая последними звеньями совхозов, колхозов и фабрично-заводских предприятий.
   Меньше всего мы имеем при этом в виду те старые архивы, которые мы унаследовали от дореволюционного прошлого и которые представляли собою законсервированные памятники умирающих культур. Мы говорим здесь о тех музеях, уже получивших свое осуществление в нашем Союзе, которые являются непосредственными участниками на общих фронтах борьбы за культурную революцию и которые должны стать форпостами социалистического наступления, в особенности в области массовой антирелигиозной и технической пропаганды. Мне кажется, что в этом отношении по совершенно правильному пути пошел ВСНХ, который в тезисах т. Бухарина [340 - Бухарин Николай Иванович (1888–1938) – политический деятель, академик АН СССР (1929); в 1929–1932 гг. – член Президиума Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) СССР.] со всей силой подчеркнул необходимость осуществления Центрального музея по истории техники как одну из основных предпосылок для действительного осуществления задач технической пропаганды. И тем более печально здесь отметить, что параллельный проект организации Центрального биологического музея или, как его еще можно было бы назвать, Центрального музея теоретической и прикладной биологии, детально проработанный около 3 лет назад и уже принципиально одобренный в Ученом комитете ЦИК, совершенно недопустимо задержался своим осуществлением.
   В настоящей статье мы преследуем задачу обосновать необходимость этого строительства как одного из необходимых этапов и предпосылок для действительной реализации массовой антирелигиозной и технической пропаганды в области биологических наук. Наш проект не является плодом абстрактного теоретизирования. Он целиком вырос на почве более чем десятилетнего опыта строительства Биологического музея имени Тимирязева, являющегося, при всех признаваемых нами недостатках, в общей системе биологических музеев Союза своего рода пионером в деле разработки новых методов музейного строительства. Уже при самом своем создании этот музей поставил перед собой задачу разрешения проблем массовой образовательной работы методами наглядного показа сначала в среде студентов Свердловского университета, а затем и в самых широких кругах рабочего населения и школьных групп Москвы и всего Союза. Результаты этой работы в достаточной мере оправдали себя, чтобы мы имели право утверждать, что именно эти формы и методы музейного наглядного показа являются наиболее эффективными и экономически оправдывающими себя.


   Единство теории и практики как основное содержание Центрального биологического музея

   Не вдаваясь в изложение уже имеющегося опыта работы Музея имени Тимирязева, которая была освещена в других местах, приведу здесь непосредственно определение тех основных показателей, которые должны быть выдвинуты в обоснование организации проектируемого нами центрального биологического музея.
   Основной ведущей идеей, которая должна пронизывать всю структуру и организацию этого центрального биологического музея, должно являться единство теории и практики, выявление той глубокой неразрывной связи, которая существует между, с одной стороны, задачами теоретического осмысливания и объяснения мира, а с другой стороны, задачами практики его изменения в соответствии с задачами социалистического строительства и последовательными этапами классовой борьбы. В то же время требования четкости и максимальной ясности музейной экспозиции не позволяют отожествлять теорию с практикой и обязывают нас строго расчленять два основных типа музеев, которые должны найти свое место в общей системе музейной сети: с одной стороны, музеи по преимуществу технической пропаганды, в которых на первый план выдвигаются задачи более или менее подробной и глубоко идущей экспозиции технологических процессов производства как таковых и где теория должна играть относительно подсобную роль научного обоснования тех или других технологических приемов; с другой стороны, мы представляем себе организацию таких центральных музеев, в которых на первое место выдвигается задача показать ведущую роль теории и осветить основные методологические проблемы соответствующей отрасли знаний, как необходимой базы и обоснования всего нашего диалектико-материалистического мировоззрения, как руководства к действию в практике строительства социализма.
   Нам кажется, что из этих двух типов музеев центральный биологический музей должен быть построен по этому второму типу, т. е., будучи в основе своей музеем общей биологии, он должен стать методологическим центром по разработке методологии и методики массовой просветительной работы на фронте естествознания и в то же время научно-исследовательским центром по разработке основ музееведения и музейного строительства как новой области научного творчества. Однако эти установки на построение музея теоретической и прикладной биологии отнюдь не освобождают наш музей от обязательства максимальной увязки и подчинения всех его экспозиций задачам практики социалистического строительства, т. е. самая теория биологических наук должна быть дана в ее неразрывной связи с основными актуальными народно-хозяйственными проблемами сегодняшнего дня. <…>


   Основные принципы организации биологического музея

   В соответствии с вышеизложенными принципами мне представляется, что центральной стержневой идеей проектируемого нами биологического музея должна являться идея органической эволюции как основа диалектико-материалистического понимания природы. <…> Что касается оформления этого музея, то основной чертой, отличающей его от всех существующих музеев капиталистических стран, должно являться объединение мертвого и живого материала экспозиций в их едином органическом синтезе. Наш музей должен быть в подлинном смысле слова живым музеем не только в смысле постоянной динамичности и подвижности всех форм его работы, но и в том смысле, что основные биологические закономерности он должен иллюстрировать на живых экспонатах животных и растений, которые одни только позволяют придать технико-образовательной работе максимальную наглядность, выразительность и убедительность.
   Следующим принципом организации этого музея должен быть принцип самоговорящего музея, т. е. музей должен быть организован так, чтобы он был понятен одиночному посетителю без всяких дополнительных пояснений экскурсовода. Это требование предполагает методологически и методически максимально продуманный этикетаж всех коллекций музея. Наряду с этим сами коллекции музея должны быть объединены в такие организованные группы и частные биологические темы, которые сумели бы говорить во многих случаях за себя, даже и не прибегая к словесному тексту.
   Вместе с тем мы понимаем под музеями такую форму массовой просветительной работы, которая никоим образом не должна быть взята в отрыве и противопоставлена другим формам массовой просветительной работы. И если мы со всей резкостью ставим вопрос о преодолении словесно-лекционной халтуры или упора на книжные методы работы сами по себе, то это не исключает высокой ценности, которую представляет книга, лекция или устная беседа в их сочетании с действенными методами музейного наглядного показа. Нам кажется, что в правильно, рационально организованном музее книжные полки с специально подобранными книгами, относящимися к рядом стоящим темам, являются необходимой частью музейной экспозиции. В так понимаемом музее-читальне музей теряет свое архаическое значение мертвого архива, а книга приобретает новое качество, поскольку ее буквенные символы приобретают в рядом стоящих музейно организованных экспонатах свое наглядное вещественное подкрепление.
   Если к этому прибавить, что так понимаемый нами музей должен включить в себя специальную центральную библиотеку и наряду с этим аудиторные комнаты и комнаты для групповых занятий с соответственно организованным подсобным, так называемым бросовым материалом и другими служебными коллекциями, то музей в нашем понимании приобретает характер мощного политико-просветительного комбината и перерастает в специальный форпост массовой просветительной работы того именно назначения, по которому направляют наше внимание директивные указания партии.
   Рассматривая музей как один из мощных центров массового просвещения, мы обязаны предусмотреть и организовать максимальную связь его с той массой, которую он обязан обслуживать. В этом отношении он не может оставаться пассивным в ожидании своего посетителя, но должен уметь сам войти в гущу масс, стать органической частью самой структуры социалистического города. Осуществление этого процесса нам мыслится в виде непосредственного продолжения музейных экспозиций, сосредоточенных в центральном здании, на окружающие зеленые насаждения, площади и улицы своего города. В частности, в нашем проекте центрального биологического музея мы считаем обязательным условием наличие достаточно обширного участка вокруг здания музея, на котором музей имел бы возможность развернуть специальные зеленые насаждения и организовать соответствующие витрины для освещения наиболее актуальных тем общебиологического значения или же музейного оформления актуальных задач организации социалистического растениеводства и животноводства. В своем дальнейшем развитии музей должен охватить своими музейными живыми уголками все площади и улицы своего города, заменяя ныне существующие декоративные цветники такими продуманными посадками, которые одновременно сочетали бы в себе приятное с полезным, т. е. музей должен иметь своим естественным продолжением «живые музеи» на улице.
   Совершенно понятно, что так сформулированные задачи в своем дальнейшем развитии отнюдь не могут и не должны быть осуществлены единоличными силами центрального биологического музея. Дальнейшая реализация и применение развертываемых музеем методов массовой просветительной работы должна быть возложена на подчиненную ему сеть периферических и отраслевых музеев. На долю же центрального биологического музея ложится вместе с тем ответственнейшая задача методологического и методического инструктирующего центра, передающего свой опыт всей системе биологических музеев и содействующего внедрению методов музейного наглядного показа в практику конечного низового колхозного, совхозного и фабричнозаводского звена.
   Вместе с тем такой центральный музей должен иметь в своем распоряжении широко развернутую мастерскую для производства типовых экспозиций и передвижных выставок для дальнейшего продвижения их на периферию и систематического охвата всей толщи рабоче-крестьянского населения в соответствии с ударными кампаниями данного сезона сельскохозяйственных работ или данного этапа социалистического строительства.
   Совершенно понятно, что в основе осуществления всех этих задач должно быть сосредоточено отчетливое понимание того, что сам по себе метод музейного наглядного показа предъявляет совершенно особые специфические требования к кадрам своих работников. Полноценная, удовлетворяющая своим задачам, в полном смысле слова марксистская музейная экспозиция требует, с одной стороны, более или менее глубокого освоения всей суммы технических знаний, которые должны быть отображены в этой экспозиции, а с другой стороны, она предполагает действительно творческую научно-исследовательскую переработку всего относящегося сюда книжного и производственно-технического материала, прежде чем эти материалы будут оформлены в самоговорящую музейную тему. К сожалению, у нас еще до сих пор в самых широких кругах научно-партийной общественности далеко не осознано это обстоятельство. Нередко думают, что организация музейной темы заключается в простом перенесении книжного материала, так сказать оглавления, плана печатного трактата, в соответствующие изобразительные формы в виде картинок, чучел или препаратов. Между тем уже небольшой опыт музейной работы советских музеев показал нам, в какой мере музейный язык отличен от тех форм изложения, которые применяются при писании, допустим, научной или научно-популярной книги. Если в печатании работы словесный текст является основой и фундаментом для изложения мысли автора, а иллюстрация лишь подсобным и не всегда обязательным дополнением, то в музейной экспозиции именно на натуральный экспонат ложится вся ответственность и центр тяжести этого «музейного предложения» (Милонов) [341 - Имеется в виду концепция «музейного предложения» Ю. К. Милонова, согласно которой основой экспозиции является не предмет, а «мысль, выраженная комплексом предметов». Эту идею, а также необходимость разработки «музейного языка» Милонов обосновал в докладе на Первом Всероссийском музейном съезде в 1930 г.].
   Фактически идеалом музейной экспозиции должно являться такое оформление темы, при которой этикетаж был бы сведен до предельного минимума, а вещи сами говорили за себя. Только при таких условиях музейная экспозиция может быть легко воспринята и действительно сможет оправдать свое назначение. Совершенно понятно, что такая максимальная выразительность языка вообще может быть достигнута только при одном необходимом условии: если организатор темы более или менее глубоко, в полном смысле слова на все сто процентов, овладел предметом своей экспозиции. Вот почему каждая законченная музейная тема, оформленная в соответствии с нашим пониманием этой задачи, должна быть расцениваема как своеобразная, совершенно специфичеекая форма научно-исследовательской работы, а музей как самостоятельный организм должен расцениваться как своеобразная форма научно-исследовательского института.
   Как по своему назначению, так и по характеру и формам работы этот музейный институт ни в коей мере не может быть смешиваем с существующими научно-исследовательскими институтами, разрабатывающими свои собственные задачи научно-экспериментального характера. Вот почему нам кажется, что большим недоразумением является, например, выдвинутая около года назад в Ассоциации естествознания Комакадемии [342 - Комакадемия – Коммунистическая академия, учебное и научноисследовательское учреждение (1918–1936).] установка на объединение музеев с соответствующими отраслевыми институтами и, в частности, выдвигаемая одно время ею директива об организации раздельных музеев, с одной стороны, при Институте высшей нервной деятельности, с другой – в пределах Общества врачей-марксистов и отдельно при Биологическом институте имени Тимирязева. В этой установке отразилось еще то старое понимание музея, при котором под музеем понимается музейархив, консервирующий результаты работ данного учреждения, но не тот действенный музей, который должен являться целостным организмом, охватывающим собою все стороны биологических наук в единстве их проработки и массового использования. Настаивая на том, что строительство марксистских музеев рассматривает музей как особую форму научного творчества, мы считаем единственно правильным путь организации единого центрального биологического музея, теснейшим образом связанного как методологически, так и оперативно со всей системой научно-исследовательских институтов Союза прежде всего, но в то же время сохраняющего свою самостоятельность как в целевой направленности, так и во всех методах и формах своей работы.


   Схема структуры Центрального биологического музея

   Перехожу теперь к более конкретному обоснованию структуры и соотношения основных отделов проектируемого центрального биологического музея. Проектируемый музей я представляю себе условно в виде четырех основных корпусов или, вернее, четырех фасадов единого целостного здания, образующих четырехугольник с общим внутренним двором. В плоскостном изображении мы даем его в виде четырех рядом расположенных корпусов, каждый из которых отводится под четыре основных ведущих раздела, теснейшим образом увязанных между собой. Каждый из корпусов в нашем плане должен состоять из трех основных экспозиционных этажей и четвертого или собственно первого (возможно, полуподвального) этажа, предназначенного для многочисленных подсобных аудиторных помещений и мастерских музея. Самое расположение отделов музея мы начинаем с его основного эволюционного корпуса.
   Первый или нижний экспозиционный этаж этого корпуса должен быть отведен в нашем представлении основным доказательствам эволюции, выявляемым из палеонтологии, эмбриологии, сравнительной анатомии и биогеографии. Эти основные факторы, легшие в свое время в основу дарвинских доказательств факта эволюции, должны, с одной стороны, сопровождаться короткой и выразительной коллекцией основных систематических групп животного и растительного мира и анализом понятия «вида», а с другой стороны, заканчиваться натуральным изображением деревьев эволюции, как синтетического результата и итога наших современных представлений о возможных путях развития животного и растительного мира.
   Второй этаж посвящается нами проблемам происхождения человека. Этот отдел должен, с одной стороны, включать в себя богато оборудованную коллекцию животных черт в строении человека, а с другой стороны, экспозицию, освещающую роль труда и социально-экономических факторов в развитии человека под общим (условным) названием: «Как человек стал человеком». В числе тех доказательств, которые должны быть привлечены в этом отделе к обоснованию животного происхождения человека, мы рассматриваем как обязательный элемент наличие живых экспонатов обезьян и в том числе человекообразных, которые единственно позволили бы с максимальной убедительностью и глубиной вскрыть не только соматические, но и психические черты сходства и родства и в то же время моменты различия человека с обезьяной. Эти два основных отдела музея должны венчаться специальными более или менее подробно разработанными схемами деревьев развития человека и человеческих рас, причем должно быть уделено внимание не только изложению существующих по этим вопросам теорий, но и дана соответствующая диалектическая оценка, а также вскрыта классовая обусловленность тех или других теоретических построений буржуазных ученых и их школ, а также буржуазных влияний на советской почве. Оба эти этажа во всех своих экспозициях должны быть построены как противопоставление научно-материалистического понимания и объяснения мира по религиозно-догматическим системам и в этом отношении должны рассматриваться как основная база для антирелигиозной пропаганды в широких народных массах в той мере, в какой эта антирелигиозная пропаганда опирается на данные эволюционной теории. В соответствии с этим должно быть уделено глубокое внимание освещению всех современных проявлений классовой борьбы вокруг эволюционной теории, начиная от обезьяньих процессов и кончая проникновением попыток выхолащивания революционных стихийно-диалектических основ дарвинизма как со стороны меньшевиствующих идеалистов, так и со стороны право-оппортунистического лагеря.
   <…>
   Минуя пока содержание третьего этажа этого корпуса, которое в нашем представлении должно являться венчающим синтезом для всего музея в целом, перехожу теперь ко второму корпусу музея, примыкающему к эволюционному. Мы условно называем этот корпус «экспериментальным корпусом». Если в предыдущих отделах музея основная идея состояла в доказательстве самой эволюции и давала научно-материалистическое объяснение происхождению и развитию видов, то основные отделы «экспериментального корпуса» имеют своей задачей продолжить те же положения научноматериалистического объяснения мира и углубить их в следующих двух направлениях: во-первых, вскрыть основные факторы и предпосылки этой эволюции, заключенные в фактах и законах изменчивости и наследственности, а во-вторых, показать власть человека над живой природой и вместе с тем обосновать в применении к биологическому материалу знаменитый тезис Маркса, что задача наша состоит не только в том, чтобы уметь объяснить мир, но и уметь изменять его. Через все экспозиции экспериментального отдела должна быть последовательно проведена эта идея власти человека над живой природой, основанная на экспериментальном использовании опознанных и осознанных закономерностей этой природы. Первый этаж этого корпуса в нашем представлении должен быть посвящен проблемам физиологии развития индивидуума и вскрытию основных причин изменчивости и формообразования живых существ.
   Экспозиции этого отдела продолжают в этом отношении логически развивать материалы первого этажа эволюционного корпуса. Так, если в эволюционном корпусе мы давали основные факты эмбриологии, доказывающие родство живых существ между собой, то отдел физиологии развития ставит своей задачей вскрыть основные движущиеся факторы этого эмбрионального развития, и в частности эмбриогенеза и демонстрацию тех методов экспериментального воздействия, которые позволяют современному исследователю в значительной мере овладеть этими процессами индивидуального развития в той или иной мере. С другой стороны, если сравнительно-анатомическая и биогеографическая экспозиции первого этажа эволюционного корпуса установили самый факт пластичности и изменчивости организмов, то смежный зал экспериментального корпуса должен вскрыть известные нам причины и законы изменчивости живых существ, дифференцируя в этом отношении, с одной стороны, внешние факторы формообразования в лице физико-химических условий среды, температуры, влажности, солнечных лучей и т. д., а с другой стороны, внутренние факторы формообразования, под которыми мы подразумеваем как факторы внутренней секреции, так и ряд других факторов биологической корреляции, как-то: нервная система, «эмбриональные диски» в развитии насекомых и т. д.
   <…> Наконец, третьим существенным разделом первого этажа экспериментального корпуса должны являться глубокий анализ и коллекция основных типов изменчивости, образуя тем самым переход к экспозициям второго этажа этого корпуса, посвященного проблемам наследственности и селекции. Основной чертой, характеризующей эти отделы, является в нашем представлении обязательство их концентрировать внимание посетителя не только вокруг конечных итогов и результатов, достигнутых этими новыми главами современной биологии, в которых применяются методы экспериментального исследования, но именно с максимальной глубиной ознакомить посетителя с самими методами экспериментально-биологического исследования. Это предполагает необходимость такого построения экспозиций этого отдела, при которых глазам посетителя можно было бы открыть все процессы и последовательные этапы научного исследования. А это в свою очередь приводит нас к необходимости концентрировать в этом отделе индивидуального развития значительное количество живых объектов и демонстрацию непосредственно проводимых на них экспериментов. Поскольку же эти эксперименты включают в себя задачу выявить влияние ряда температурных, лучистых и других физико-химических факторов внешней среды на формообразование организмов, необходимо учитывать значительную сложность архитектурного задания, которое необходимо при сооружении этого этажа, ибо здесь необходимо будет сконструировать ряд термических камер с застекленными стенками и ряд других сложных конструкций, которые сочетали бы, с одной стороны, строгость условий научного эксперимента, а с другой стороны, полную доступность этого эксперимента для его обозрения посетителем.
   <…> Наконец, что касается идеологической установки экспозиций этого этажа, то она сама собой выявляется из отмеченных выше формул демонстрации власти человека над живой природой, которая одновременно противопоставляет свое антирелигиозное жало религиозно-догматическим представлениям о том, что якобы «ни один волос не упадет с головы человеческой без воли божьей», а с другой стороны, является основной предпосылкой для технического овладения этой живой природой для потребностей человека и раскрывает самые широкие возможности лепить живые формы в соответствии с задачами технической реконструкции сельского хозяйства. <…> Следующий, второй, этаж экспериментального корпуса должен быть посвящен проблемам наследственности и селекции. В вертикальном разрезе этот отдел является естественным продолжением экспозиций, посвященных вопросам индивидуального развития, в область изучения явлений, связанных с продолжением вида и раскрытием законов видообразования.
   <…> Отметим, что этот отдел в горизонтальном разрезе непосредственно должен примыкать к соответствующим экспозициям второго этажа эволюционного корпуса, который, как это помнит читатель, целиком посвящается проблемам происхождения человека. С другой стороны, основные законы наследственности должны быть даны в этом отделе не в их абстрактно-академическом значении, но в подчинении непосредственным задачам практики социалистического строительства и в области их применения к задачам зоо– и фитотехники. Другими словами, здесь должны быть показаны все основные предпосылки и техника селекционной работы и, в частности, выявлены исторические этапы вмешательства человека в естественный ход расо– и видообразования, начиная от примитивных форм бессознательного отбора, применявшегося на первых этапах человеческой культуры, и кончая современными строгими методами селекции, основанными на глубоком знании цитологических и гибридологических основ этой науки.
   <…> Третий этаж этого корпуса должен быть отведен физиологическим основам санитарии, гигиены, физкультуры и общественного питания. Если предшествующие два отдела имели центром своего внимания раскрытие законов индивидуального или видового развития, то этот третий отдел, принимая самый факт существования живого организма как данный, должен быть посвящен концентрированному раскрытию законов динамики и энергетики жизненного процесса в непосредственном применении этого знания к изучению человеческого тела. Самое название отдела определяет собой ту социально-классовую и народно-хозяйственную установку, которую мы считаем необходимым придать экспозициям этого отдела.
   <…> Такие основные достижения современной физиологии, как опыты с фистульными собаками, превращающие живой организм в послушный «физиологический аппарат», опыты с изолированными органами, включая сюда и опыты с изолированной головой собаки, наиболее яркие и показательные регистрационные приборы и аппараты и, наконец, опыты над центральной нервной системой, и в частности с удалением различных участков головного мозга, – все эти достижения должны быть известны самой широкой рабочей общественности не только на основании словесных или книжных пересказов, но в порядке непосредственной возможности для рабочих масс собственными глазами видеть и собственными руками ощущать эти факты. Обязательным условием и органической частью нашей идеи является организация в этом этаже специальной аудитории-амфитеатра для производства в ней в присутствии массового посетителя показательных операций на животных с тем, чтобы ознакомить широкие массы с основными методами и техникой хирургического эксперимента, а с другой стороны, содействовать техническому овладению основными приемами первой медицинской помощи и рядом других моментов, являющихся органической частью ликвидации технической неграмотности в области санитарно-гигиенического обслуживания трудящихся масс.
   Наконец, основные методологические установки этого отдела должны найти свое венчающее завершение в экспозициях, посвященных выяснению роли центральной нервной системы как центрального аппарата связи и координации в жизнедеятельности организма, а также роли нервной системы и психической деятельности. Как мы это увидим ниже, этот отдел непосредственно переходит в дальнейшем по горизонтальной связи в одну из центральных узловых проблем диалектики живой природы, экспонируемой в третьем этаже первого эволюционного корпуса и посвященной вопросам психической эволюции человека. Наконец, особо отметим, что раздел физиологии питания должен иметь при себе специальную показательную столовую-кухню и буфет, которые, обслуживая вообще весь массив посетителей музея, должны в то же время являться авторитетным центром, консультирующим и инструктирующим пролетарскую общественность по всем вопросам физиологии питания. Это тем более легко осуществить, что практика всех центральных музеев Европы и Америки показывает, что собственные столовые являются необходимой принадлежностью таких мест массового скопления.
   Третий корпус нашего музея, прилегающий к эволюционному корпусу с другой его стороны, должен быть посвящен экологическим проблемам. В нашем представлении весь этот корпус в едином целостном охвате должен экспонировать весь тот круг явлений, которые определяют собой взаимодействия организмов со средой их обитания и взаимоотношения их между собой. Здесь должны найти свое отражение все те факты биологической адаптации и весь тот натуралистический материал, который в руках Дарвина являлся одной из существенных опор для создания его гениального учения об эволюции живых существ на основании борьбы за существование и естественного отбора. С точки зрения техники экспозиции этих экологических тем он должен с особой силой быть сосредоточен вокруг использования живых экспонатов как животных, так и растительных организмов. Нам хотелось бы мыслить себе весь этот корпус как дальнейшее развитие идеи берлинского Аквариума с той лишь разницей, что если аквариумы капиталистических стран продолжают общие традиции музейных кунсткамер, рассчитанных главным образом на эффектность отдельного экспоната, взятого как «вещь в себе», в нашем музее все эти яркие формы «живого музея» должны быть организованы в такие же законченные отдельные биологические темы, как это мы характеризовали уже для всех предыдущих отделов музея. Совершенно понятно, что такое оформление аквариумного и террариумного материала не может быть дано, если бы мы захотели ограничиться только одними живыми формами. Вот почему, сохраняя живые объекты как центральные экспонаты экологических тем, мы в то же время должны дополнить эти живые экспозиции богатым подбором анатомо-морфологических препаратов, таблиц и диаграмм и художественных картин, которые одни только позволят нам обосновать и вскрыть те основные закономерности, которые лежат в основе тех или иных взаимоотношений организмов и внешней среды.
   Надо отдавать себе совершенно ясный отчет, что в соответствии со всеми этими соображениями экологический корпус должен представить наибольшие трудности в смысле архитектурного оформления и внутренней распланировки его содержимого. Большой и трудной задачей для архитектора предстанет здесь проблема технического разрешения в соотношении, с одной стороны, аквариумных, террариумных и тепличных помещений, рассчитанных частью на культуру тропических и субтропических организмов, а с другой стороны, непосредственно прилегающих к ним мертвых препаратов, требующих, как известно, чрезвычайно большой осторожности как со стороны максимальной сухости помещения, так и боязни высокой температуры и ярких солнечных лучей.
   При всех условиях именно в этом экологическом корпусе при размещении основных подразделений и тем придется все же в ряде случаев считаться с техническими соображениями и в соответствии с этим планировать все его содержание. Именно исходя из этих соображений, и в частности необходимости уделить большое место морским и пресноводным аквариумам, рассчитанным на содержание в них крупных водных организмов, мы должны будем сосредоточить их основную массу по техническим условиям в первом этаже всего здания. Этим определяется необходимость именно в этом первом этаже сконцентрировать весь круг тех биологических фактов и идей, которые связаны с проблемой взаимоотношения водной среды и организма. Отмечу впрочем, что эти технические требования ни в коей мере не становятся в противоречие с основными идейными предпосылками намечаемой нами структуры музея, ибо, прилегая к основному отделу эволюционного корпуса, посвященного доказательствам эволюции, наш отдел водной среды, являющийся «колыбелью жизни» и максимального разнообразия живой природы, дает естественное продолжение эволюционным темам. Согласно нашим общим установкам, здесь нас должны, конечно, интересовать не отдельные яркие биологические формы, но раскрытие основных закономерностей, определяющих взаимоотношения и организацию этих биологических существ, а с другой стороны, показ биоцинозов, характерных для различных участков водной стихии. Вместе с тем здесь же должны быть даны экспозиции, демонстрирующие производительные силы и богатство водной среды и пути к использованию этих рыбных и прочих богатств для целей и задач социалистического строительства.
   Второй этаж экологического корпуса должен быть посвящен проблемам наземно-воздушной среды, включая сюда также и экспозиции почвенных организмов. Не повторяя основных методологических предпосылок к организации этого отдела, отметим, что на месте преобладающих в первом этаже аквариумов здесь должны стать более легкие по своей конструкции, но не менее многочисленные вольеры и клетки с живыми животными, инсектарии, а также ряд теплиц для размещения в них растительных культур.
   Наконец, третий этаж должен быть посвящен вопросам взаимоотношения организмов между собою. Здесь должны быть в углубленном разрезе вскрыты основные формы приспособления организмов для защиты, с одной стороны, и для нападения на добычу, с другой стороны, темы, трактующие явления заботы о потомстве, паразитизма и симбиоза, и более сложные формы так называемой социальной жизни животных, а также связанные с этим инстинкты и формы поведения живых существ. Напомним, что весь экологический корпус прилегает к центральному эволюционному корпусу и распланирован нами таким образом, что в горизонтальных своих линиях связи он непосредственно продолжает прилегающие темы эволюционного зала. Так, если в первых двух этажах эволюционного корпуса мы даем основные факторы внутреннего строения, доказывающие родство организмов между собою и факт изменчивости и превращения видов, то экологический корпус преследует своей задачей дополнить, развить и углубить на многочисленных примерах эту идею пластичности органических форм и их зависимость от внешних условий среды обитания. Если во втором этаже экологического корпуса мы концентрируем экспозиции, посвященные наземно-воздушной среде, то нельзя забывать, что эта именно среда является в то же время и средой обитания человека. Вот почему, смыкаясь с отделом происхождения человека, мы должны здесь развернуть и те экспозиции, которые характеризуют собой явления взаимоотношений человека с внешней средой, в частности формы воздействия и влияния, которые вносит вмешательство человека в окружающую природу и ее население. Наконец, что касается верхнего, третьего, этажа, то он, развертывая явления сложнейших взаимоотношений организмов между собою и в том числе проблемы социальной жизни и инстинктов у животных, приводит нас с несколько другой стороны к той же проблеме психики и психической эволюции человека, к которой мы подошли из экспериментального корпуса от изучения нервной системы животных и человека. Наконец, к той же проблеме психической эволюции человека приводят нас в вертикальном разрезе и основные отделы эволюционного корпуса. Таким образом, мы приходим теперь к обоснованию экспозиций третьего этажа эволюционного корпуса.
   В нашем представлении он должен являться средоточием для экспозиций узловых проблем диалектики живой природы и в то же время в концентрированном виде характеризовать единство научно-материалистического мировоззрения, пронизывающего всю систему биологических наук как конкретного применения общей марксистской методологии. Здесь в нашем представлении должны быть развернуты следующие основные темы: во-первых, упомянутые уже выше темы, посвященные психической эволюции человека, которая должна опираться на соответствующие биологические темы прилегающих к нему других отделов, а с другой стороны, со всей силой подчеркнуть биосоциальную природу психики человека и, следовательно, вскрыть социально-классовые факторы и содержание человеческой психики. С другой стороны, здесь же, в этом этаже, должна быть экспонирована чрезвычайно трудная и недостаточно конкретно проработанная с точки зрения техники ее музейного оформления тема, посвященная проблеме происхождения и сущности жизни.
   <…> Третьей темой этого этажа должны являться в нашем представлении некоторые общие узловые методологические проблемы факторов органической эволюции и истории развития эволюционного учения, включая сюда и весь круг фактов, характеризующих классовую борьбу вокруг эволюционного учения. Эти экспозиции должны заканчиваться музейным оформлением современных нам этапов идеологической борьбы на два фронта вокруг понимания факторов органической эволюции и, в частности, тех последовательных этапов теоретических дискуссий, в процессе которых мы преодолеваем, с одной стороны, механистическое вульгарное понимание основных закономерностей природы, а с другой – все те уклоны, которые получили справедливое наименование меныпевиствующего идеализма.
   Тесно примыкает к этому, сохраняя, однако, свою известную самостоятельность, тема, посвященная проблеме борьбы за существование и естественному отбору и диалектическому анализу проблемы целесообразности. Здесь именно должны найти свое отражение, с одной стороны, единство методов, а с другой стороны, разность понятий борьбы за существование как биологического явления и борьбы классовой в человеческом обществе и вместе с тем преодоление концепции так называемого социального дарвинизма [343 - Социальный дарвинизм – течение в обществоведении второй половины XIX – начала XX в., рассматривавшее биологические принципы естественного отбора и борьбы за существование как определяющие факторы общественной жизни.].
   <…> Переходим теперь к обоснованию содержания четвертого корпуса нашего музея. Условно мы этот корпус назовем «прикладным» корпусом или корпусом прикладной биологии. Условность этого названия выявляется из того, что, как мы уже отмечали и во всех других корпусах музея, мы уделяем достаточное место производственному применению и использованию всех основных фактов и закономерностей биологии. Допустимость этого названия заключается, однако, в том, что, если в первом и третьем этажах ведущим звеном и стержневой идеей явилось выполнение роли теории в деле познания и овладения живой природой, то в этом отделе центр тяжести экспозиции переключается на обоснование и обслуживание непосредственной практики человеческой деятельности.
   Первый этаж этого корпуса мы опять-таки условно назовем отделом охраны и культуры живой природы. Содержанием этого отдела должно явиться развитие и углубление тех тем экологического корпуса, в которых мы выявили производительные силы природы. В этом отделе должны быть более углубленно охарактеризованы те формы народно-хозяйственной практики, которые преследуют своей целью сделать всю окружающую нас природу объектом производственного использования. Именно эти соображения диктуют нам плановую организацию мероприятий по охране природных богатств и по плановому их изучению. <…> Здесь же должен найти свое оформление круг проблем, связанных с акклиматизацией и организацией заповедников и заказников <…>.
   <…> Вопросам биологических основ сельского хозяйства, как формам более тесной и глубокой связи и воздействия человека на природу возделываемых растений и культивируемых животных, должны быть посвящены два остальных этажа этого прикладного корпуса. <…>Условно второй этаж прикладного корпуса мы уделяем биологическим основам социалистического растениеводства, предполагая, что здесь должны быть развернуты, с одной стороны, ряд тем, посвященных жизни растений как обоснованию агрокультурных мероприятий советской власти, а с другой стороны, весь тот круг вопросов, который связан с политикой советской власти по коллективизации сельского хозяйства и внедрению в него методов индустриальной обработки. Здесь же должны быть даны элементы почвоведения, проблемы вредителей сельского хозяйства и борьбы с ними, а с другой стороны, охраны животных, являющихся полезным элементом полезной жизни в сельском хозяйстве под общими лозунгами борьбы за урожай и качество продукции.
   В третьем этаже мы бы разместили отдел, посвященный биологическим основам социалистического животноводства. Смыкаясь по горизонтальной линии с соответствующими темами экспериментального корпуса, посвященным физиологическим основам санитарии, гигиены, физкультуры и общественного питания в применении к человеку, здесь должны быть развернуты специальные темы, посвященные анатомии и физиологии сельскохозяйственных животных, а затем даны биологические и социально-экономические обоснования основ социалистической зоотехники и ветеринарии.
   <…> Хотелось бы надеяться, что настоящий первоначальный набросок плана музея явится стимулом для действительной мобилизации сил и внимания соответствующих органов на дело реализации этого неизбежного звена в системе мероприятий по осуществлению и оформлению культурной революции в СССР.

   Печатается по: Завадовский Б. М. Целевые установки и основные показатели к созданию Центрального биологического музея // Советский музей. 1932. № 5. С. 15–21.




   Шнеерсон Натан Александрович
   (1881–1937)


 //-- * * * --// 
   Музейный деятель, музеевед. До революции работал земским статистиком, в 1921 г. вместе с Е. С. Радченко открыл в бывшем Воскресенском Новоиерусалимском монастыре (г. Истра Московской области) краеведческий музей, который был объединен в 1 922 г. с существующим ранее художественным музеем в Государственный художественно-исторический краевой музей. Ему удалось привлечь к сотрудничеству известных специалистов в области музейного дела и превратить музей в экспериментальную площадку по созданию советских экспозиций. Новая масштабная экспозиция на тему «Социалистическое строительство в Московской области» была создана в 1935 г., а музей в связи с этим преобразован в Московский областной краеведческий музей и стал методическим центром по руководству краеведческими музеями области.
   Идеи, положенные в основу экспозиции, Шнеерсон высказал еще на Первом Всероссийском музейном съезде (1930), где он выступал на пленарном заседании содокладчиком по теме «Диалектический материализм и музейное строительство». В своем содокладе «Принципы построения краеведческих музеев» Н. А. Шнеерсон утверждал, что «экспозиция есть результат научно-исследовательской работы», отстаивая, таким образом, право музейных работников на изучение исторического прошлого. В то же время он предлагал показывать историю через «конкретизированный метод экспозиции», который заключается в отражении классовой борьбы. Построение в экспозиции искусственных бытовых комплексов (т. е. интерьеров противоборствующих классов – быт помещика и крестьянина, фабриканта и рабочего и т. д.) «позволяет наглядно показать классовую сущность различных общественных групп». Завершаться экспозиция краеведческого музея должна отделом социалистического строительства, представляющего «грандиозность происходящего переустройства народного хозяйства».
   Основные положения доклада Н. А. Шнеерсона, который в 1 931 г. вошел в состав редколлегии журнала «Советский музей» и регулярно в нем публиковался, стали руководством к действию для сотрудников краеведческих музеев в масштабах всей страны. В публикуемой ниже статье «Историческая наука и задачи исторических музеев» автор развивает высказанные на съезде идеи, методически выстраивая материал. Определенная резкость стиля, лозунговые формулировки («задача всех музеев заключается в том, чтобы показ прошлого вызывал бы ненависть к этому прошлому и горячую любовь, преданность к <…> родине торжествующего труда») объясняются временем написания статьи – 1936 г. – и отражают атмосферу советского общества в период массовых репрессий. Н. А. Шнеерсон, как и многие другие музейные работники, стал жертвой этих репрессий – в 1937 г. он был расстрелян. Реабилитирован в 1956 г.


   Н. А. Шнеерсон
   Историческая наука и задачи исторических музеев

   <…> В истории нашего музейно-краеведческого строительства одно время (1930–1933 гг.) был весьма популярен лозунг: «С историей мы истории не сделаем», когда от краеведческого музея требовали только показа советского строительства. В результате – богатейшие исторические коллекции выкидывались, как ненужный краеведческому музею, лишь обременяющий его фондовый материал. <…> При подобном «понимании» роли и значения исторической науки краеведческие музеи, приблизительно с 1930 г., почти совершенно прекратили не только научно-исследовательскую, но и просто собирательскую работу по истории края. Более того, мы были свидетелями гибели ценнейших памятников прошлого, относящихся к предметам церковного быта и искусства. Причиной этого печального явления была по существу та же невежественная «теория», глубочайшее непонимание роли истории в деле воспитания пролетарских и колхозных масс.
   <…> Правильно построенная экспозиция дает посетителю в ярком образе четкое, легко воспринимаемое и запечатлеваемое в его сознании понимание исторических фактов. Дать такое образное отображение исторических фактов – в этом основная задача экспозиции исторических музеев.
   <…> В особенно тяжелом положении находится посетитель-одиночка, который, несмотря на многочисленный этикетаж, не получает наглядного, образного представления об отражаемой исторической эпохе, ибо выставленные систематические собрания в лучшем случае дают ему представление об отдельных орудиях труда, о предметах культуры, но не вскрывают, не показывают производственных отношений отображаемой эпохи. Для объяснения причин отсутствия такой основной, определяющей экспозиции, работники музея обычно отсылают к пояснительным надписям и, очевидно, считают такой «метод» экспозиции разрешающим эту задачу. С этим глубоко ошибочным пониманием задач экспозиции надо решительно покончить. Задача музея заключается не в том, чтобы извлекать из печатных трудов и выставлять рукописные выдержки (их каждый посетитель может прочесть, не заходя в музей), а в том, чтобы образный показ давал бы четкое представление о тех общественных отношениях, которые существовали в ту или иную историческую эпоху, чтобы сама экспозиция рассказывала посетителю о родовом строе, о феодальной эпохе и т. д., и т. д. И, главным образом, нужно, чтобы все содержание экспозиции показало ту борьбу, которую вели трудящиеся против своих эксплуататоров. Вне показа этой борьбы вся экспозиция музея явится мертвой схемой, да к тому же и вредной, ибо не покажет трудящимся массам всей борьбы, предшествовавшей нашей эпохе социалистического строительства, лишит возможности в дальнейших разделах показать противоположность между буржуазными революциями и социалистической, показать, что социалистическая революция с неизбежностью наступит во всех капиталистических странах, и т. д. Такое содержание экспозиции, выявленное на конкретных исторических фактах, даст серьезные знания каждому трудящемуся и откроет перед ним широкие горизонты дальнейшей борьбы за победы социализма.
   <…> Наша задача – задача всех музеев – заключается в том, чтобы показ прошлого вызывал бы ненависть к этому прошлому и горячую любовь, преданность к нашей родине, родине торжествующего труда.
   <…> Для того чтобы достигнуть необходимой нам экспозиции в показе исторических событий, музеям прежде всего необходимо обладать исчерпывающим материалом по данной теме. Это может быть достигнуто только в результате углубленной научно-исследовательской работы. <…>
   Для того чтобы посетитель зрительно воспринял отображаемые явления, необходимо, чтобы в центре экспозиции находился основной, ведущий экспонат (или группа экспонатов), дающий наглядное представление о сущности данного явления. Если этого нельзя достигнуть при помощи подлинных вещественных и документальных памятников, необходимо создавать искусственные интеръеры или обстановочные сцены, но построенные исключительно на данных научно-исследовательской работы. Всякая фантазия, театрализация должны быть абсолютно исключены, – каждый интерьер, каждая сцена должны дать точное воспроизведение исторических отношений, которым, за отсутствием подлинных вещественных памятников, необходимо придать овеществленную форму. При этом, создавая такие экспонаты и целые обстановочные сцены, музей должен максимально использовать имеющиеся в его распоряжении подлинные вещи. Создаваемая им экспонатура должна, главным образом, преследовать цель – наглядность показа, убедительность, чтобы у посетителя создавалось совершенно непреложное убеждение, что перед ним развернута подлинная страница истории.
   <…>
   Необязательно, конечно, создавать искусственные интерьеры в виде обстановочных сцен. Для наглядности показа Областной музей прибегает к диорамам, панорамам, картинам, макетам, но все эти формы показа преследуют единую цель: наглядность восприятия. Располагая вокруг них подлинные собрания сохранившихся памятников тех же эпох, музей создает образное представление, легко воспринимаемое посетителем, без лишних комментариев и длинных пояснений в виде этикетажа или объяснений экскурсовода.
   Самые проблемы музейной экспозиции требуют все большего и большего участия художника в организации музея: не только в его общем оформлении, но и, что особенно важно и трудно, в создании самих экспонатов. В целом ряде музеев в качестве постоянных сотрудников уже работают квалифицированные художники, в наиболее крупных организованы художественные мастерские. Заказы специального характера отдельным художникам стали заурядным явлением в жизни каждого районного музея. Художественные произведения начинают занимать ответственное место в экспозиции всех разделов музеев, и этому большому вопросу музейные работники должны уделить серьезное внимание.
   <…>
   Участие художника в музейной экспозиции только тогда может быть ценным, когда оно не случайно, а связано с непосредственным участием в экспозиционном творчестве.
   <…> Художник такой же участник организации экспозиции, как и научный сотрудник, – один без другого, они не смогут разрешить поставленной задачи, но руководящая роль, конечно, принадлежит научному сотруднику: он является ответственным за всю экспозицию в целом.

   Печатается по: Шнеерсон Н. А. Историческая наука и задачи исторических музеев // Советский музей. 1936. № 2. С. 3–14.



   Эфрос Абрам Маркович
   (1888–1954)


 //-- * * * --// 
   Художественный критик, историк искусства, театровед, переводчик, один из первых исследователей рисунков А. С. Пушкина. Его музейная деятельность в один из ярчайших периодов музейной истории (1917–1929), остановленная арестом и ссылкой в 1937–1940 гг., заслуживает самого пристального внимания, но недостаточно исследована и описана в литературе.
   Он принадлежал к тем, кто искренне принял революцию и активно участвовал в создании новой культуры. В первые послереволюционные годы являлся одним из ведущих сотрудников Музейного отдела Наркомпроса РСФСР, с огромным энтузиазмом включившимся в работу по собиранию и сохранению художественных ценностей, а также в реорганизацию музейного дела на новых научных и общественных основаниях. Вместе с И. Э. Грабарем разрабатывал новаторские методы экспонирования произведений искусства в художественных музеях, затем организовывал этапные музейные и художественные выставки, работал хранителем и зав. отделом новейшей живописи Третьяковской галереи, одновременно являясь в течение ряда лет хранителем французской живописи и заместителем директора по научной части Музея изящных искусств. Публикуемый в сборнике доклад А. М. Эфроса «Экспозиция» прочитан им зимой 1942/1943 г. на заседании кафедры искусствоведения Среднеазиатского государственного университета (Ташкент), где, находясь в эвакуации, Эфрос вел практикум по музееведению. Эфрос показывает, как менялось понятие «экспозиция» во времени, отмечает историческую обусловленность смены типов экспозиции, показывает связь музееведения с общим искусствоведением, а также неразрывную связь содержания и формы. Уже в эти годы он выступает против вульгарно-социологического подхода к искусству, против того, чтобы рассматривать произведение искусства как иллюстрацию к учебнику истории.


   А. М. Эфрос
   Экспозиция

   Экспозиция означает приведение музейной коллекции в обозреваемое состояние. С окончанием экспозиции музей открывает свои залы для общественного обозрения, становится публичным достоянием, принимает зрителей. Тем самым экспозиция является, во-первых, завершающим актом музейной работы, во-вторых, ее высшим итогом и, в-третьих, ее наиболее специфическим проявлением.
   Экспозиция есть завершение музейной работы, потому что все другие типические стороны музейной деятельности суть предварительные, подготовительные акты к проведению экспозиции: все они упорядочивают материал, приводят его в тот вид, какой необходим, чтобы экспозиция могла быть осуществлена. Так, инвентаризация музейных коллекций есть мера их документальной охраны, мера паспортизации и учета ценностей, сосредоточенных в музее. Реставрация произведений есть мера их материального сохранения в наилучшем состоянии, мера, обеспечивающая возможно большее долголетие каждого отдельного музейного предмета. Консервация есть мера, дополняющая реставрацию путем создания в музее физического режима, наиболее благоприятствующего всей совокупности музейных предметов в отношении условий их пребывания в музейном помещении, – условий холода и тепла, сухости и влажности воздуха, пыли и копоти, размещения в открытых залах и в запасных хранилищах и т. д. Наконец, атрибуция, при всей ее капитальной важности и научном значении, в качестве фундамента и основы исследовательской работы в музее носит тоже, и по существу и по форме, характер подготовительной к экспозиции меры, дающей каждому хранящемуся в музее произведению максимально точное историко-художественное обозначение, позволяющее с наибольшей определительностью дать этому произведению место среди материала, который может быть использован для экспозиции, для показа зрителю.
   Экспозиция есть высший итог музейной работы, ибо, тогда как атрибуция занимается каждым музейным экспонатом в отдельности, экспозиция должна суммировать результаты исследовательской работы, собрать их внутренне и внешне воедино, привести все частные историко-художественные определения во взаимную связь и придать этой связи очевидную систематичность, зримую обоснованность. Детализирующая частная работа атрибуции находит в экспозиции свой научно-музейный синтез, переводит состояние исследовательской деятельности музея в более высокое состояние, дает ей новое качество.
   Наконец, экспозиция есть наиболее специфическое проявление музейной работы, поскольку она возможна только в музее и независимо от музейных задач и методов осуществляться не может, как может осуществляться атрибуция, сплошь да рядом безотносительно к тому, где находится произведение и получит ли оно музейно-экспозиционное назначение или выявит себя путем публикации в историко-художественном журнале, книге, публичном докладе и т. д. Точно так же меры реставрации и консервации, меры сохранности вещи могут быть осуществлены в отношении каждого произведения, безотносительно к тому, хранится ли оно в музее, или продается в антикварной лавке, или находится в частных руках. Экспозиция же есть сугубое проявление музейной работы, связанное с ее спецификой и конкретизируемое в специфически музейных условиях специфическими музейными методами и приемами и ради специфически музейных задач. Известной разновидностью этого является всякого рода выставочная работа с немузейным материалом и для немузейных целей. Эта работа тоже неотделима от экспозиционного воплощения, но достаточно отдать себе отчет в том, что по правилу такого рода выставки не связаны с атрибуцией, не нуждаются в предварительной историко-художественной проработке и не ставят себе синтезирующих научно-исследовательских целей, чтобы второстепенность их экспозиционной системы, ее идейная упрощенность и методологическая бедность в сравнении с музейным типом экспозиции стала общеочевидной, как частный, младший и низший тип экспозиционной практики.
   Вышеуказанная организационная связь экспозиции с музейной работой уже наперед говорит о том, что теория и практика экспозиции появляются тогда же, когда в историческом развитии художественной культуры возникают и сами музеи как специальные учреждения, собирающие, хранящие, изучающие и делающие общественным достоянием произведения и памятники искусства. Это означает, что экспозиция в музейном смысле слова появляется в последние годы XVIII века как один из итогов французской буржуазной революции [344 - Французская буржуазная революция– буржуазно-демократическая революция во Франции в 1789–1794 гг.] и что основные этапы развития экспозиционной теории и практики приходятся на XIX век. До 1790-х годов об экспозиции можно говорить только условно: конечно, и в предыдущие эпохи, в течение ряда веков предметы искусства скапливались во дворцах потентатов или знати, в государственных сокровищницах или публичных местах торжественного назначения, получали известного рода размещение – в том или ином порядке или беспорядке, – ив этом смысле экспозиция, в качестве выставления на показ художественных ценностей, существовала и в Античности, и в Средневековье, и тем более в эпоху Ренессанса, и в XVII и XVIII веках, поскольку художественная культура великих коммун Возрождения была по существу демократична и по форме публична, а концентрация предметов художественной роскоши и искусства в местах обитания монархов и вельмож, в эпохи кульминации феодально-монархических режимов, делала неизбежным упорядочение их размещения в залах официальных или интимных резиденций.
   Но подлинная экспозиция появилась тогда, когда возникли настоящие музеи. А это произошло в результате свержения монархии во Франции и обращения Лувра и других королевских дворцов и их сокровищ в общественное достояние, а затем победоносных войн Французской республики и вывоза в Париж художественных и исторических ценностей из присоединенных мест, особенно из Италии и Египта после знаменитых кампаний молодого Бонапарта. Основоположником музейного дела вообще и экспозиции в частности следует считать первого хранителя послереволюционного Лувра, первого инвентаризатора, консерватора и экспонатора свезенных туда ценностей – известного археолога Денона [345 - Денон – Доменик Виван-Денон (1747–1825) барон, генеральный директор Музея Наполеона, знаток искусств. При нем Музей Наполеона превратился в величайшую художественную галерею.], заложившего основы учета, описания и консервации музейных памятников и впервые произведшего их размещение в Луврском музее [346 - Луврский музей – Центральный музей искусств, созданный в ходе Великой французской революции в королевском дворце Лувр в Париже. С 1803 по 1814 г. – Музей Наполеона, затем – Луврский музей.] в известной научной систематичности и последовательности. И в дальнейшем развитии музейного дела и музейной экспозиции надо подчеркнуть творческую роль революций XIX века – 1830, 1848 и 1871 годов, которые, повышая народный интерес к общественной жизни искусств и к публичным местам их хранения, расширяя контингент художественных ценностей, поступающих в итоге революции в музеи, одновременно стимулировали и дальнейшее развитие музейного опыта – музейной мысли и практики. В огромной, невиданной прежде мере то же, в XX веке, явилось следствием Великой Октябрьской революции, произведшей коренную проверку всей старой теории и практики музейной работы, вызвавшей к жизни напряженное музейное экспериментирование и давшей в итоге новое идейное и конкретное содержание музейному делу вообще и музейной экспозиции в частности.
   Если суммировать основные этапы развития музейной экспозиции, то прежде всего надо подчеркнуть главную перемену – появление систем экспозиции, в отличие от немузейного и домузейного размещения материала. Сохранились картины XVIII века, изображающие интерьеры дворцовых зал и помещений, наполненных произведениями искусства. Это – надежные свидетели, документы старинной экспозиционной практики. Они согласно говорят об одной капитальной черте в размещении художественных ценностей – экспозиционном декоративизме, иногда хаотическом, при котором вещи в залах размещены как бог на душу положит, чаще же проведенном с известными расчетом и упорядоченностью, выдвигающими на первый план наиболее эффектные произведения и устанавливающими их взаимодействие между собой. В последнем случае в размещении появляется декоративный симметризм как решающая черта экспозиционного приема: картины подбираются по тождественности размеров, по золоту рам, по красочной тональности холстов и располагаются во взаимной симметрии: формату одного произведения соответствует формат другого, образуя на стене декоративную уравновешенность полотен и играя узором такого рода симметричности, тем более сложной, что свободных промежутков на стене между картинами не оставлялось, картины размещались вплотную рама к раме, заполняли всю стенную плоскость и создавали впечатление сплошных выпукло-вогнутых обоев из золотых рам и живописных холстов.
   Такого рода декоративизму с конца XVIII и главным образом в XIX веке был противопоставлен другой принцип – идейного плана экспозиции и художественной систематичности его осуществления. Это – решающие черты подлинно музейной экспозиции произведений искусства. Это не значит, что чисто зрительная, рассчитанная на внешнюю, непосредственно воспринимающуюся привлекательность сторона экспозиции теперь должна была быть снята с учета: такого рода опыты и их обоснование порою делались, но они, опять-таки, заводили музейную экспозицию в противоположный тупик – выхолащивали из экспозиции ее художественно-зрительную природу, как экспозиционный декоративизм элиминировал ее идейную содержательность. В любой музейной экспозиционной системе обе стороны – идейная и зрительная – должны находиться в органическом сочетании, во взаимно обусловленной гармоничности, в неразрывной связи содержания и формы. Именно это дает музейной экспозиции специфические черты, делает экспозицию своеобразным, так сказать, «научно-художественным произведением» и от экспонатора требует сочетания ученого и художника – исследователя искусства и мастера искусства.
   Однако такого рода основное положение теории и практики экспозиции выкристаллизовалось не сразу. Оно стало итогом длительной эволюции музейного дела. Можно даже утверждать, что оно недостаточно осознано и поныне, и только советское музееведение, являющееся самым передовым и ведущим, наиболее разносторонним по применению и наиболее смелым по экспериментированию, выдвинуло, обосновало и утвердило научно-художественную комплексность музейной экспозиции.
   Наоборот, первые шаги экспозиционной теории и практики XIX века отталкивались от экспозиционного декоративизма предыдущей эпохи, от ее внутреннего субъективизма и наружной хаотичности и выдвинули, по противоположности, положение научной систематизации в расположении музейных экспонатов. В такой общей форме это положение бесспорно и сохраняет свою силу поныне. Но все дело в том, какое конкретное содержание в него вкладывалось на разных этапах музейной практики XIX века. Суммируя, надо отметить, что в этом отношении экспозиция прошла через два отжитых этапа: первый этап – формально-классификационного схематизма; второй этап – историко-художественного иллюстрационизма.
   Первый этап, занявший по продолжительности наибольшую часть музейно-экспозиционной практики XIX века, довольствовался соединением экспонатов в музейных залах по простейшим общим признакам: национальных художественных школ, формальных видов искусства и т. д. – итальянская школа живописи, голландская школа живописи, французская школа живописи и т. д.; скульптура античная, скульптура Ренессанса, скульптура Нового времени; зал пейзажей, зал портретов, зал исторической живописи и пр. Проводя в таких общих и широких границах распределение музейного материала, экспозиционная практика XIX века оставляла в пределах старых навыков экспозиционную разработку внутри каждого такого подразделения: размещение экспонатов внутри зала оставалось декоративно-случайным, по вкусу и разумению хранителя, производившего расстановку скульптур или развеску картин. Наиболее ярким и типичным примером этого соединения классификационного примитивизма и экспозиционной декоративности до самого последнего времени мог служить Лувр, консервативно сохранявший в своей экспозиции чересполосицу материала, случайность его распределения, противоречивость приемов размещения экспонатов и т. д.
   Второй этап, выкристаллизовавшийся к концу XIX века, к 1890–1900 годам, и нашедший наиболее последовательное и отчетливое свое выражение в экспозиционной практике немецких музеев, состоял в том, что музейный материал стал экспонироваться в историко-художественном порядке – по странам, эпохам и мастерам, от старого искусства к новому и от нового к новейшему, преследуя в идеале цель: дать возможность посетителю, идя из зала в зал, зрительно увидеть смену в историческом порядке основных этапов искусства. Само собой очевидно, что, сравнительно с первым этапом, это был гигантский шаг вперед и что научнопознавательная ценность такой экспозиционной системы огромна. В то время как на первом этапе музейная экспозиция непрерывно отставала от развития истории искусства, от роста искусствоведения, так что к концу XIX века образовалась подлинная пропасть между итогами искусствоведения и их отражением в музейной экспозиции, переход в 1900-х годах к историко-художественному методу экспозиции сразу поднял музейную работу на уровень ведущей науки об искусстве, впервые дал экспозиции роль и значение, какое она по существу занимает в музейном деле: высшего и наиболее разностороннего и глубокого конкретно-наглядного отражения исторического процесса развития изобразительных искусств. Экспозиция в Кайзер Фридрих-Музеуме [347 - Кайзер Фридрих-Музеум – художественный музей в Берлине, открывшийся на Музейном острове в 1903 г. В 1956 г. переименован в Музей Воде в честь генерального директора берлинских музеев Вильгельма фон Воде.] может быть названа в этом смысле типологической для этого этапа, а в России ту же роль сыграла «перевеска», произведенная в Третьяковской галерее в 1911 г. И. Грабарем, реэкспонировавшим всю эту основную коллекцию русского искусства на аналогичных началах историко-художественной последовательности и демонстрации музейного материала. Общественное возбуждение и споры, вызванные этим опытом, столкновения староверов и новаторов, протесты одних и восторги других воочию засвидетельствовали, какое жизненное значение может иметь музейная экспозиция, как повышает она наглядность и яркость искусства, какую роль она играет в превращении «мертвого музея» в «музей живой», какая огромная сила воздействия на зрителя таится в экспозиционном плане и экспозиционных методах, стоящих на высоте современных им социально-передовых историко-художественных идей, знаний и оценок. Именно это-то и является основным и решающим. В этом заложено непрерывное развитие экспозиционной системы, ее целей и ее приемов – ее живая подвижность, ее совершенствование, ее действенность.
   Историко-художественный принцип экспозиции подвергся под влиянием новых идей в музейном деле и новых целей, ему ставимых, значительнейшим модификациям в итоге той гигантской задачи, какую возложила на музейную работу Октябрьская социалистическая революция и строительство социалистического общества. Усвоение классического наследства прошлой культуры человечества для созидания новой коммунистической культуры марксистско-ленинскими методами, вооружение лучшим опытом культуры широчайших народных масс, преемственно ищущих воплощения своим собственным художественным замыслам, поставили перед советским музееведением задачу сделать музей образцовым передатчиком великой изобразительной культуры прошедших веков – передатчиком живым и глубоким, многосторонним и наглядным, а это заставило пересмотреть и переработать также цели, системы и методы музейной экспозиции. Поскольку познание, осмысление и освоение любого длительного развивавшегося процесса возможно только в его эволюционном конкретно-историческом разрезе, в стадиальном и хронологическом сопоставлении, анализе и обобщении его этапов и проявлений, историко-художественный метод экспозиции остался жизненным и в послеоктябрьское время, но он получил иное принципиальное содержание и иные приемы осуществления. Это не могло быть иначе, поскольку и советская историко-художественная мысль тоже, как и музейное дело, совершала переход на марксистсколенинские научно-исследовательские позиции, и классовая борьба, ее отображение формами и методами изобразительного искусства стали стержневым содержанием советского искусствоведения. Историко-художественные принципы экспозиции 1900-х годов меньше всего задавались такого рода целями, более того – по существу были враждебны им, обладали другой природой и направлялись к другим целям. В самом деле, если экспозиционная практика конца XIX – начала XX века выравнивала себя по уровню исторического искусствоведения той же поры, это означало, что она отразила и характернейшие, основоположные черты истории искусства 1890–1900-х годов, то есть ее исследовательский эмпиризм, с одной стороны, и эстетический формализм – с другой. Огромное накопление историко-художественного материала – новых имен, новых атрибуций, новых областей, критический пересмотр традиции в этом отношении вели одну часть искусствоведения, собственно историю искусств, к историко-художественной фактологии, к истории искусств как «инвентарю искусства». Стремление обобщить этот гигантский материал, выявить его в собственно изобразительному искусству присущих отвлеченно-типологических формах вело другую часть искусствоведения – историю изобразительных стилей – к формалистическим категориям идеалистического искусствоведения, оперировавшего в наиболее высоких случаях (Вельфлин, Ригль, Дворжак [348 - Вельфлин Генрих (1864–1945) – швейцарский искусствовед; Ригль Алоиз (1858–1905) – австрийский теоретик и историк искусства; Дворжак Макс (1874–1921) – австрийский историк искусства.] и др.) важными наблюдениями над строем и сменой изобразительных примет, но обосновывавших процесс развития в соответствии с теми разновидностями идеалистической буржуазно-реакционной философии, которая служила им отправной точкой. Взгляды этой второй школы искусствоведения почти не получили отражения в экспозиционной практике музеев: самая суть ее работы – кабинетно-книжная, абстрактно-терминологическая – трудно поддавалась практическому воплощению в размещении и сопоставлении экспонатов. Она нуждалась в очень ограниченном количестве и очень определенном типе музейных ценностей, которые выявляли бы подчеркиваемые и комментируемые формальные черты. Это стояло в резком противоречии с огромным скоплением значительных произведений и прекрасных мастеров, имеющихся в музеях и подлежащих экспозиции. Наоборот, для первой группы искусствоведов – для фактологов, для атрибутивистов, для «инвентаризаторов» – было открыто огромное поле приложения [сил] именно в музейной экспозиции, когда надо было разместить в музейных залах все, что только они могли вместить ценного, интересного, любопытного, нового, неизвестного вовсе или измененного в своей атрибуции. Историко-художественный принцип размещения – хронологическая последовательность эпох, соединение материала по национальным школам, в их пределах по мастерам искусства, в их смене по поколениям, десятилетиям и т. п. – давал такой экспозиции широчайшую емкость и подвижность, удовлетворявшую и фактологов, опубликовывавших свои открытия, и эстетиков, получавших возможность иллюстраций своих наблюдений, обобщений и схем, и рядовых зрителей, дивившихся щедрости искусства, его количественному и качественному богатству и выбиравших себе для сохранения в памяти те или иные понравившиеся произведения.
   Все это в самом деле обусловливало и поныне обусловливает в жизни западноевропейских музеев стойкую живучесть такого рода историко-художественной системы экспозиции. Но в ней есть капитальный порок, который заставил советское музееведение искать ее реорганизации, ее революционного обновления с точки зрения более важных целей музейной работы, более высоких задач историко-художественной мысли. Этот порок состоит в том, что такого рода экспозиция по сути беспринципна, безыдейна, то есть очень скудна в своей познавательной ценности и обеднена в своем непосредственном, эмоциональном воздействии.
   В самом деле, в ней общее растворяется в частностях, осколок становится сильнее целого, явление само по себе делается весомее его смысла и содержания; эта система очень часто затушевывает капитальный процесс развития искусства, скрадывает живую борьбу разнородных сил в нем, излишне акцентирует случайности, почти отказывается от сопоставлений и оценок и т. д. В такой экспозиции обычно больше произвола, нежели закономерности, и больше импрессионистичности, нежели доказательности, ибо размещение материала в пределах каждого экспозиционного отрезка лишено руководящего критерия, идейной стрелки, четкого метода и ясной цели. С этим-то и вступила в борьбу советская музейная мысль в своих послеоктябрьских опытах и экспериментах экспозиции.
   <…> Характернее всего эта система получила выражение и осуществление в крайних по остроте и последовательности опытах «экспозиционно-социологической школы». Исходя из бесспорного положения, что произведение искусства отражает, так же как все проявления человеческой духовной культуры, классовые противоречия общества и классовую борьбу в нем и является идеологическим орудием классового воздействия, адепты экспозиционно-социологической школы считали единственной задачей музейной экспозиции выявить при помощи соответствующего развертывания и сопоставления музейных картин, скульптур, графики наличие классовых группировок и исторический процесс классовой борьбы. Это вело к двум разновидностям течений в экспозиционно-социологической школе: социолого-иллюстрационному и социологоэкономическому. Первое течение выбирало из музейного материала те произведения, которые по сюжету, по теме прямо отражали те или иные социально-исторические события, политические происшествия и типических или индивидуальных представителей разных социальных слоев и групп, разновидности профессий, процессы труда, проявления классовой эксплуатации и т. д. и т. п. Такого рода произведения искусства, несомненно, имеются в каждой национальной художественной школе; однако если брать любую такую школу в целом, подобный материал составляет сравнительно незначительную часть в ней, при любом, даже расширенном использовании этого материала его может хватить на отдельную тематическую выставку, но он никак не может оказаться достаточным для проведения общемузейной экспозиции, оперирующей всей совокупностью музейных коллекций. Поэтому адепты этого рода экспозиции в самом деле обречены на выставочное, спорадическое использование произведений искусства, и перед ними продолжает стоять вопрос, что же делать, по каким принципам экспонировать весь остающийся и огромный массив основной музейной коллекции. Кроме того, проявляет себя и другое следствие такого экспозиционного иллюстраторства: поскольку подобный материал всегда неизбежно неравномерен и даже случаен – одни события отражены, другие обойдены, одни общественные фигуры и социальные группы изображены, другие нет, – экспозиционное проведение социально-исторической темы отражает все сюжетные пробелы и пороки и обычно превращает экспозицию в набор иллюстраций к некой написанной или ненаписанной социально-исторической книге. А это в свою очередь логически ведет экспонатора к желанию связать выставленный разрозненный материал между собой, заполнить пробелы словесными пояснениями и справками относительно событий, их внешнего развертывания, внутреннего смысла и т. п. Поэтому для социолого-иллюстрационного течения в экспозиции характерно широчайшее использование пояснительных текстов, неумеренное обращение к «словесности», к «писанине», можно сказать, «этикетажный гиперболизм». А в экспозиционно-художественном смысле, поскольку основной чертой иллюстрационизма является отношение к картине, скульптуре, рисунку как к зрительному документу, а не как к произведению искусства, принудительный порядок размещения материала соответственно чередованию событий и участию в них людей вообще крайне ограничивает, почти устраняет в экспозиции эстетическую сторону – ритм в размещении материала, его гармоническое или контрастное сопоставление, учет его эстетической качественности; логическое развитие темы само по себе обусловливает порядок чередования картин на стене и скульптур в зале. Социолого-экономическое течение, исходя из тех же общих предпосылок о том, что музейная экспозиция должна отражать классовую структуру общества и классовую борьбу в нем через памятники искусства, применяло иные методы, позволявшие, с одной стороны, полностью преодолеть количественную ограниченность использования музейного материала и ввести его весь в действие, однако, с другой стороны, еще решительнее и нагляднее обнаружить коренной порок подобного понимания искусства вообще и задач музейной экспозиции в частности. Приверженцы этого течения, наиболее многочисленные, образовывавшие подавляющую часть экспозиционно-социологической школы, именовали свои опыты «марксистской экспозицией», но на деле оказались «вульгарными социологами», такими же, какими были они в качестве фричеанцев, переверзевцев, адептов Покровского [349 - Последователи советских литературоведов Фриче В. М. (1870–1929), Переверзева В. Ф.(1882–1968) и историка Покровского М. Н. (1868–1932), чьи методологические ошибки 1920-х гг. в духе вульгарного социологизма позднее были подвергнуты критике в научной литературе.] и т. п. в своих общеэстетических теориях и историко-художественных работах. Они видели единственную задачу искусствоведения в том, чтобы установить для каждого произведения искусства его социально-экономический эквивалент, понимали историю искусства как словесное изложение хронологических этапов движения этих эквивалентов в искусстве, а музейную экспозицию как наглядный показ тех же процессов на художественных подлинниках. В сравнении с «иллюстраторами» первого течения, у «эквивалентщиков» были свои оттенки в обращении с произведениями искусства: собственно художественная специфика картины, скульптуры, рисунка их также не интересовала, и для них это был не эстетический организм, а только социальный «документ», но уже не в качестве прямой иллюстрации известного события, а в качестве предмета классовой материальной культуры, памятника социального быта и т. д. Это отрицание значения художественной специфики и уравнение произведения искусства с любым предметом бытового назначения логически должно было привести и привело к тому, что «социологи» стали вводить в музейную экспозицию всевозможный добавочный, нехудожественный, бытовой, статистический, документальный материал, если это способствовало акцентуации, выявлению в произведениях искусства их «социологического эквивалента», их классовой ограниченности и классовой направленности. В наиболее экстремистских опытах такого рода экспозиции, к каковым относилась, например, пресловутая «марксистская» экспозиция, проведенная Н. Коваленской и А. Федоровым-Давыдовым [350 - Коваленская Налалъя Николаевна (1892–1969) и Федоров-Давыдов Алексей Александрович (1900–1969) – советские историки искусства.] в Третьяковской галерее, был в самом деле широко введен нехудожественный или внехудожественный материал зрительно-бытового назначения – промышленные этикетки, торговые рекламы, магазинные изоизделия и т. д., срывавшие (в этом и состояла их роль) «маски надклассовой ценности», изобличавшие скрытую вражескую природу тех или иных произведений искусства. Та же направленность экспозиции вела и к другой черте, капитальной для подобной историко-художественной теории и экспозиционной практики и выводившей ее за пределы марксизма: эта черта состояла в том, что вульгарные социологи игнорировали основное марксистское положение о глубоко опосредованном, проходящем через ряд этапов и преломленном, сложном, зачастую противоречивом отражении социально-производственного базиса в «надстроечной» природе художественных произведений. «Социологи» наивно постулировали прямое, непосредственное, «зеркальное» отражение в каждой картине ее социально-экономической, классовой обусловленности. Поэтому они считали необходимым каждого художника и каждое произведение отнести под ту или иную четкую, непреложную классовую рубрику. Они паспортизировали музейные коллекции по десяткам классово-социальных слоев, прослоек, групп, подгруппок и т. п.; более того, одного и того же художника, прожившего большую жизнь и создавшего многообразные произведения, «социологи» разносили, по частям, в разные «прослойки» и «подгруппы», дабы объяснить неожиданности или противоречия его творчества. Так, например, по социологическим выкладкам Н. Коваленской Левицкий [351 - Левицкий Дмитрий Григорьевич (ок. 1735–1822) – русский живописец.] разом давал в одних своих портретах «эквиваленты» «крупнопоместного дворянства», в других – «среднепоместного дворянства», в третьих – «мелкопоместного дворянства», в четвертых – «разоряющегося крупного дворянства», в пятых – «откупщиков, переходящих на положение господствующего дворянского класса», и т. д. и т. п. Это вело к двум завершающим чертам музейно-экспозиционного порядка: во-первых, экспозиция проводилась соответственно социально-экономическим приметам: на одном щите «крупнопоместные» эквиваленты, на другом – «среднепоместные» и т. д., безотносительно к эстетической значимости и художественной специфике вещей, и, во-вторых, это же вело к тому, что поскольку изоискусство в целом, на всем своем историческом протяжении, до наступления Великой Октябрьской революции являлось отражением идеологии эксплуататорских классов, то и экспозиция всех музейных коллекций преследовала цель разоблачения классового яда дооктябрьского искусства, его школ, течений, художников, обнажения их вражеской сути и лица. Помянутая «социологическая» экспозиция в Третьяковской галерее на деле действительно превратилась в систему «черных досок» с уничижительным этикетажем, разоблачительными надписями и пояснениями. Вопрос, зачем же покупать, беречь и публично показывать такое искусство, возникал сам собой у зрителя и не получал ответа.
   Подобного рода итоги экспозиционного «социологизма» заставили советскую музейную мысль поставить вопрос о том, не следует ли вернуться к прагматическому историко-художественному методу экспозиции, с одной стороны, а с другой – что может быть сохранено и использовано из опытов экспозиционного социологизма. Это можно было решить лишь исходя из подлинных положений марксизма-ленинизма в анализе явлений искусства и выявлении их социально-художественного существа и значимости. <…> Это показывало, какими непростыми, извилистыми, противоречивыми, глубоко опосредованными путями обычно проявляет себя социальная природа художественного творчества <…> и как неизмеримо далек анализ и обнаружение ее от псевдомарксистского импрессионизма, с каким изобретали и наклеивали на мастеров и произведения искусства классовый этикетаж адепты историко-художественного и музейно-экспозиционного «социологизма». Таков первый урок. Второй состоит в том, что высказывания классиков марксизма-ленинизма вместе с тем подчеркивают огромной важности капитальную черту во всех подлинно великих художниках и произведениях – их народность; это значит, что такие мастера в таких созданиях преодолевают свою узкоклассовую природу, поднимаются над ней, отражают общенародные чаяния, чувства, ценности, становятся «народными рупорами»; это и обусловливает необходимость преемственности в освоении мировой художественной культуры, ценность наследства, доставшегося народным массам после Октябрьской революции, внимание к его достижениям в многовековом развитии. Наконец, третий урок, данный классиками марксизма-ленинизма историкам искусства, эстетикам, музееведам, состоит в том, что сущность произведений искусства не может быть понята и выявлена в отрыве от их специфики, от особенностей и черт их художественной природы, ее материи, ее структуры и проявлений; это отделяет памятники искусства от всех других памятников материальной культуры, науки, быта, техники и т. д. и обязывает историка искусства и музееведа уметь найти такие методы обращения с искусством, его изучения и показа, которые соответствуют его художественной специфике.
   Тем самым ставятся границы в использовании музейной экспозицией историко-художественного эмпиризма, с одной стороны, и историко-социологического аналитизма – с другой. С первым советская музейная мысль сохранила то общее, что развертывание общемузейной экспозиции должно происходить в исторической последовательности по этапам развития искусства, объединяя на каждом отрезке художественные произведения по мастерам, а мастеров по национальным школам. Со вторым советская музейная мысль сохранила то общее, что считает задачей экспозиции выявить социальную значимость художника и памятников искусства, пути и приемы, которыми они отображали жизнь и ее явления. Но в первом случае советское музееведение отбрасывает простой хронологический эмпиризм в развертывании материала и требует от экспозиции умения показать обусловленность последовательности в смене звеньев, а во втором – отбрасывает вульгарный социально-экономический «эквивалентизм» и требует от экспозиции умения не отрывать показа общественной природы искусства от его художественной специфики.
   Обе задачи, как это очевидно, предъявляют советскому музееведу большие требования в его экспозиционной работе: она может быть сколько-нибудь удовлетворительно выполнена лишь при условии, во-первых, настоящего знания истории искусства и его социально-исторической обусловленности, во-вторых, точной осведомленности, что представляет собой коллекция данного музея в целом и каждая ее вещь в отдельности, в-третьих, действительного умения, опыта, изобретательности в применении экспозиционных методов и приемов, и, наконец, в-четвертых, отдачи себе отчета в том, какую цель преследует данная экспозиция и как она должна выглядеть. Другими словами, каждое развертывание коллекции в музее предполагает наличие определенной идеи экспозиции и определенного плана экспозиции: первое выявляет принципиальную направленность показа, второе – практические пути осуществления.
   Идеи экспозиции могут быть весьма разнообразны. Выбор той или другой обусловливается тем, какова важнейшая задача, стоящая перед музеем на ближайшее время, в соответствии с характером и составом его коллекций. Если музей носит целостный характер, а не состоит из нескольких разнородных отделов, то и идея экспозиции должна быть единой и цельной, объединяющей на одном принципе развертывание всего материала. Так, Третьяковская галерея, являющаяся музеем русской живописи, скульптуры и графики, не имеющая ни коллекции русского прикладного искусства, ни собрания западноевропейского искусства, которое когда-то в ней было (собр. С. М. Третьякова), а ныне передано в другие музеи, позволяет выдвигать одну для всей галереи идею экспозиции. То же самое, но уже с поправкой, можно сказать в отношении Музея нового западного искусства [352 - Музей Нового Западного искусства – художественный музей в Москве (1923–1948), созданный на основе крупнейших частных коллекций С. И. Щукина и И. А. Морозова.], где собрана западноевропейская живопись, графика и скульптура от импрессионистов до наших дней, – то есть небольшого отрезка времени, всего лишь около семидесяти лет, в подавляющем большинстве произведения новейших французских художников. Эта ограниченность материала позволяет дать идее экспозиции еще большую четкость, чем в Третьяковской галерее с ее многовековыми хронологическими рамками и соответственным разнообразием искусства. Но, с другой стороны, в Музее нового западного искусства есть свои сложности в составе коллекции, которые отсутствуют в Третьяковской галерее: при главном массиве произведений новейшего французского искусства существуют небольшие группы немецкого, итальянского, голландского искусства, не очень цельные, даже случайные, и много менее высокого качества. Они требуют иного подхода и иного показа, то есть наряду с идеей экспозиции для основного французского материала экспонатору надо определить, какова будет задача в отношении этих боковых частей коллекции, показывать ли вообще их зрителю или оставить в «запасе», в фонде музея, а если вводить их в экспозицию, то под каким общим углом зрения и с какой целью, поскольку, скажем, тенденции «экспрессионизма» и футуризма определяют собой большинство художников и произведений этих малых групп. <…> Иначе обстоит дело в музеях со сложным и разнородным составом коллекций. Таков крупнейший музей СССР – ленинградский Эрмитаж, таков, в значительной мере, и московский Музей изобразительных искусств. Эрмитаж заключает в себе и коллекции произведений искусства, и коллекции памятников археологии, и коллекции художественной промышленности, и коллекции исторических, бытовых вещей и пр. <…> Эрмитаж, в сущности, – не один музей, а объединение нескольких музеев под одним научным и административным руководством, и, следовательно, наиболее плодотворным и отвечающим существу дела будет проводить экспозицию каждой его большой коллекции под углом особого замысла. Состав коллекции Музея изобразительных искусств меньше и проще – и все-таки требует такой же множественности экспозиционных идей: одна его коллекция состоит из собрания гипсовых слепков скульптуры от Античности до конца Ренессанса, другая – из собрания археологических памятников быта Древнего Египта, третья – из собрания западноевропейской живописи от Ренессанса до середины XIX века. Очевидно, что и в этом случае экспозиция потребует трех идейных решений применительно к хронологическим рамкам и существу материала. Но и в однородном музее не исключено применение не одного, а нескольких идейных решений, если части его коллекции обширны по численности и самодовлеющи по существу искусства: скажем, в Третьяковской галерее и в Русском музее наличествуют очень большие, разветвленные и цельные отделы древнерусского искусства; поскольку в истории русской культуры памятники XI–XVII веков отмечены особым характером и своеобразием, которое исчезает с петровской эпохи, с переходом к европеизации, – постольку в экспозиции отдела древнерусского искусства здесь может быть проведена одна идея, в экспозиции отдела нового русского искусства – другая: скажем, в отделе древнерусского искусства показ преодоления византийского идейно-художественного наследства и образование собственной, национально-русской, народной художественной культуры, а в другом отделе – показ параллелей и расхождения путей нового русского искусства с западноевропейским.
   Если идея экспозиции исходит из существа научного изучения и эмоционального восприятия искусства на материале музея, то план экспозиции образуется взаимодействием двух частей: принципиальной направленности экспозиции с практическими возможностями ее осуществления в данном музее. Последнее определяется конкретным составом музейной коллекции и экспозиционными особенностями музейного помещения. План экспозиции обозначает, во-первых, отбор того материала, тех произведений, которые должны быть размещены на стенах и среди зал, и, во-вторых, последовательность их развертывания в помещениях музея, указание точного места для такой-то группы памятников в таком-то музейном зале и такого же определенного произведения в таком-то месте на стене или среди зала среди таких-то соседствующих с ним картин, рисунков, скульптур. Отбор произведений должен исходить из двух соображений: обязательность экспозиции лучших, значительнейших вещей (иначе идейно-художественная высота экспозиции будет не на должном уровне) и экспозиции такого менее сильного материала, который будет способствовать подчеркиванию, выявлению, конкретизации принципиального замысла экспозиции. Однако привлечение такого рода дополнительной группы произведений необходимо производить с осторожностью, с тщательным учетом того, каковы плюсы и минусы от введения в экспозицию недостаточно полноценных вещей, и с презумпцией лучше отказаться от дополнительного «иллюстрирования тезиса», чем прибегнуть к помощи слабого или вовсе плохого произведения.
   Пространственное размещение коллекции предполагает в свою очередь соблюдение такой последовательности расположения материала по залам, при которой, во-первых, обеспечивается его наиболее стройное и наглядное развертывание, во-вторых, наиболее важные группы произведений попадают в лучшие помещения и, в-третьих, важнейшим вещам отведены наивыгоднейшие места на стенах или среди зал. Так же как экспонатор должен досконально знать каждую вещь в коллекции музея, он должен дотошно знать экспозиционные особенности помещений и уметь их использовать, обойти трудные места, правильно использовать мертвые точки, <…> учесть выгоды и невыгоды для произведений расположения на основных или торцовых стенах, под прямым или косвенным светом, при верхнем или боковом освещении, в верхнем или нижнем этаже, в первом, или втором, или третьем ряду на стене и т. д. и т. п. Здесь вступает в действие вторая основная черта экспонатора – его зрительная культура, его художественное чутье, его экспозиционное мастерство. Тут ученый соединяется в нем с художником и требует гармонического сочетания, равновесия знаний и вкуса. Простор субъективным свойствам экспонатора в данной области весьма велик, и любая экспозиция приобретает на этом этапе художественно-субъективный характер, получает отпечаток личности мастера экспозиции, позволяющий называть произведенное размещение коллекции «экспозицией такого-то имярека», «экспозицией Боде», «экспозицией Бредиуса», «экспозицией Бенуа», «экспозицией Грабаря» [353 - Воде Вильгельм фон (1845–1929) – немецкий историк искусства, в 1906–1920 гг. генеральный директор Берлинских музеев; Вредиус Абрахам (?–1946) – искусствовед, знаток голландского искусства, директор Гаагского музея Мауритцхебе; Бенуа Александр Николаевич (1870–1960) – художник, историк искусства и музейный деятель, один из авторов новой экспозиции Русского музея;Грабарь Игорь Эммануилович (1871–1960) – художник, историк искусства, музейный деятель, автор перестройки экспозиции Третьяковской галереи по историко-художественному принципу.] и т. п.
   Планирование коллекции по музею обычно производится сначала в целом на схематическом чертеже музейного помещения, затем в деталях по каждой отдельной музейной зале одним из способов: 1) при помощи бумажных фишек на листах бумаги, 2) при помощи подлинников на полу того зала, который выбран для данной группы вещей. Планирование на схематическом чертеже музея позволяет проверить общий характер развертывания, его соответствие идейному замыслу всей экспозиции, логику чередования частей коллекции и т. д. Планирование фишками или на полу проверяет конкретизацию деталей экспозиции, количественный охват вещей и системы их сочетания в каждом зале, выигрышность их расположения на данной стене и т. п. <…>

   Печатается по: Эфрос А. М. Экспозиция // Музей-7. Художественные собрания СССР. М., 1987. С. 241–247.



   Научно-исследовательский институт краеведческой и музейной работы


   В 1932 г. по решению Первого Всероссийского музейного съезда был создан Центральный институт методов краеведческой работы, реорганизованный в 1937 г. в Научно-исследовательский институт краеведческой и музейной работы (НИИ краеведческой и музейной работы) [354 - В дальнейшем институт неоднократно менял название: с 1955 г. – Научно-исследовательский институт музееведения, с 1966 г. – Научно-исследовательский институт музееведения и охраны памятников истории и культуры, с 1968 г. – Научно-исследовательский институт культуры, с 1992 г. и по настоящее время – Российский институт культурологии.]. Институт являлся методическим центром для музеев системы Наркомпроса РСФСР (художественные музеи находились в ведении Комитета по делам искусств), публиковал материалы методического и информационного характера и был связующим звеном между Наркомпросом и музеями на местах.
   Публикации НИИ краеведческой и музейной работы раскрывают основные задачи, на решение которых были направлены усилия государства в области музейного дела, и отражают уровень музееведческой мысли того времени. Они являются важнейшим источником по изучению музейного дела в период Великой Отечественной войны.

   Здание НИИ краеведческой и музейной работы (ныне Российский институт культурологии)

   Первый блок публикаций включает два методических письма, посвященных сбору материалов о войне и постановке на учет недвижимых памятников (см. О сборе вещественных и документальных материалов Великой Отечественной войны; О сборе, учете и обработке материалов о памятниках и памятных исторических местах Великой Отечественной войны). Осознание уже в первые месяцы войны необходимости комплектования фондов военными материалами, разработка принципов комплектования в условиях военного времени «по горячим следам событий», классификация источников на основе музейного источниковедения, определение критериев для фиксации памятных исторических мест и памятников – все это отражено в различных изданиях НИИ краеведческой и музейной работы.
   Ряд публикаций посвящен включению темы Великой Отечественной войны в экспозиции музеев, здесь даны конкретные методические рекомендации для построения новых экспозиций по военной теме. К этим публикациям примыкает статья А. Б. Закс «Методика экспозиционной работы в краеведческом музее», написанная в 1943 г. и изданная институтом.
   В послевоенные годы заслугой НИИ краеведческой и музейной работы стало возвращение музею статуса научно-исследовательского учреждения, зафиксированного в Положении об областном, краевом, республиканском (АССР) краеведческом музее, принятом на расширенной сессии Ученого совета в 1948 г.
   В 1950-е гг. основным направлением работы института стало исследование общетеоретических проблем музееведения, в связи с чем он был преобразован в НИИ музееведения (1955). Именно в эти годы написаны первые в стране фундаментальные труды в области истории и теории музейного дела («Очерки истории музейного дела в СССР», «Основы советского музееведения»).
   В 1960–1980-е гг. исследования в области музееведения оставались одним из основных направлений работы института (см. Раздел 5. 1960– 1980-е гг.).


   О сборе вещественных и документальных материалов Великой Отечественной войны
   [Методическое письмо] от 18 июня 1942 г.

   Перед нами стоит почетная задача собрать и сохранить для потомства материалы и документы о Великой Отечественной войне.
   Собранию подлежат вещевые и документальные материалы.
   Нужно собирать, по согласованию с местными органами НКО и НКВД, следующие предметы:

   1. Вещевые материалы:
   Памятные вещи героев армии, партизанского движения и тыла.
   Непригодное для военного использования оружие, знамена, части снарядов, предметы обмундирования, знаки отличия и т. п.
   Трофейные материалы и фашистские орудия пыток.

   2. Документальный материал:
   Акты, протоколы, постановления, записки, воспоминания; письма, записи показаний и рассказов очевидцев и т. п.
   Афиши, листовки, приказы, воззвания, объявления и проч.
   Вырезки из местных газет, журналов, многотиражек.
   Стенные газеты (фронтовые, партизанские, тыловые).
   Описания памятных мест.
   На весь документальный материал в музее заводится библиографическая картотека.
   Кроме того, в музеях организуется запись событий в данной местности в дни Великой Отечественной войны.

   3. Фотографии и репродукции:
   Различных эпизодов фронта и тыла.
   Портреты выдающихся фронтовиков, партизан, героев труда и замечательных людей нашей страны.
   Немецких зверств.
   Поврежденных и разрушенных памятников и предметов культуры.
   Памятных мест и зданий.

   4. Графические материалы:
   Зарисовки (на фронтовые и тыловые темы). Плакаты, карикатуры.

   5. Произведения живописи и скульптуры, связанные с Великой Отечественной войной:
   При сборе материалов и документов следует обратить особое внимание на материалы, касающиеся уроженцев местного края, области или района, проявивших себя как на территории данного края, так и в других местах и героев, и замечательных людей, действовавших на территории данного края.
   Весь поступающий в музей материал должен быть систематизирован, заинвентаризирован и описан. Вещевые и документальные материалы нужно широко использовать в экспозициях по Великой Отечественной войне.
   По всем вопросам этой работы музеи и политикопросветительные учреждения могут обращаться в Научно-исследовательский Институт Краеведческой и музейной работы, где можно получить консультацию.
   Зам. Начальника Управления политпросветработы и Нач. Музейно-Краеведческого Отдела НКП РСФСР А. Д. МАНЕВСКИЙ.
   Директор Н.-И. Института краеведческой и музейной работы И. П. КРЯЖИН.
   18 июня 1942 г.

   Печатается по: О сборе вещественных и документальных материалов Великой Отечественной войны. М., 1942.


   О сборе, учете и обработке материалов о памятниках и памятных исторических местах Великой Отечественной войны
   (Методическое письмо). [1942]


   Великая Отечественная война оставляет много ценных исторических памятников о героических делах советских людей.
   Музеи должны выявить все памятники и памятные места, связанные с героическими делами Красной Армии, партизан, героев фронта и тыла.


   Памятники и памятные места, подлежащие учету и принятию на государственную охрану

   Выявлению и принятию на учет государственной охраны подлежат:
   1. Места крупных сражений, имевшие большое значение в разгроме врага, например под Москвой, Ростовом, Калинином, Можайском и т. п.
   2. Места боев и подвигов небольших подразделений и отдельных бойцов, проявивших особое геройство.
   3. Места стоянок и героических действий партизан.
   4. Места казни и пыток советских патриотов.
   5. Здания и места, связанные с деятельностью выдающихся командиров, политработников и бойцов.
   6. Места в тылу, где происходили выдающиеся события, связанные с проявлением доблести и геройства советских патриотов.
   7. Братские могилы и могилы особо отличившихся советских бойцов.


   Способы выявления памятных мест

   Выявление памятных мест производится на основе документов, письменных материалов и свидетельских показаний.
   Письменные материалы должны быть учтены, систематизированы, описаны и изучены по каждому памятнику в отдельности.
   Каждый документ записывается в особую опись, составленную по следующей форме (для каждого памятника в отдельности):


   После занесения документа в опись на его этикетке нужно поставить порядковый номер описи.
   При записи книг надо указывать их полное название, а для газет и журналов, кроме того, номер и дату.
   Надо обратить внимание на сопоставление между собою показаний разных лиц, в особенности при наличии некоторых противоречий. Опрос свидетелей оформляется актом, в котором излагается: содержание события, место действия, роль его участников. В акте указывается фамилия, имя и отчество, возраст, место работы и жительства и участие в событии лица, дающего показания. Акт подписывается лицом, дающим сведения, и лицом, производящим опрос.
   Желательно собрать документальный, фото-иллюстративный и вещевой материал, относящийся к событию и его участникам.
   Все полученные материалы надо паспортизировать и записать в описи вещевых материалов по каждому памятному месту в отдельности.
   В этикетках, прикрепляемых к материалу, указывается:
   1. Наименование вещи или документа;
   2. Порядковый номер по описи;
   3. Место находки;
   4. Лицо, у которого материал приобретен;
   5. Обстоятельства, при которых материал найден;
   6. Состояние вещи;
   7. Когда и кому вещь сдана на хранение.

   Один экземпляр описи хранится вместе с материалом.


   Установление памятного исторического места

   На основе собранных материалов устанавливается территория памятного исторического места, подлежащего государственной охране.
   При определении территории памятного места могут быть два варианта:
   1. Событие произошло в открытой местности (напр., место гибели капитана Гастелло). В этом случае точно определить место трудно и памятник (мемориальная доска) устанавливается с относительной точностью.
   2. На территории памятного места имеются здания или оборонительные сооружения (напр., подвиг 28 гвардейцев генерала Панфилова). В этом случае территория памятного места определяется точно.

   Они подлежат такой же государственной охране, как Бородино, Малахов курган, Братское кладбище под Севастополем и т. п.
   Выявленная территория памятного места наносится на план, где отмечаются находки и указываются места отдельных знаменательных событий.


   Принятие памятников на государственную охрану

   Музей составляет научное описание памятного места с характеристикой происшедших на этой территории событий и участвующих в них лиц (со ссылками на документы).
   На основании описания составляется паспорт первичного учета памятника по следующей форме:
   1. Наименование памятника.
   2. Местонахождение и точный адрес памятника (город, улица, № дома, район, сельсовет и наименование ближайшего к памятнику населенного пункта, если памятник находится в лесу или в поле).
   3. Краткое описание события, подвига с указанием точной даты и характеристикой участвующих лиц.
   4. Описание памятника и сооружений (размеры, форма, место).
   5. Техническое состояние памятника и перечень необходимых профилактических и ремонтно-реставрационных работ, необходимых для его сохранения.
   6. Какие предметы, вещи, документы, связанные с памятником, находятся в зданиях и на территории памятника.
   7. Кто несет ответственность за памятник, способы его охраны.

   Примечание: Топографические бланки паспортов первичного учета имеются в Бюро охраны памятников НКП.
   Копии всех материалов (паспорт, план, научное описание памятника, фото-иллюстративный и прочий материал) направляются в Облисполком для принятия памятника на государственную охрану местного значения.
   Облисполком утверждает списки памятников местного значения, а по памятникам, имеющим республиканское значение, возбуждает ходатайство перед Совнаркомом РСФСР о принятии их на централизованную государственную охрану.


   Популяризация памятников

   Для популяризации памятников музей должен организовывать:
   1) Лекции, беседы и радио-экскурсии, походы и вылазки по историческим местам и памятникам;
   2) Издавать специальные листовки, брошюры и афиши;
   3) Показывать памятники в стационарной экспозиции и передвижных выставках по Великой Отечественной войне.
   Начальник Музейно-Краеведческого Отдела Наркомпроса РСФСР А. Д. Маневский.
   Директор Института краеведческой и музейной работы И. П. Кряжин.

   Печатается по: О сборе, учете и обработке материалов о памятниках и памятных исторических местах Великой Отечественной войны (Методическое письмо). Москва, 1942.




   Закс Анна Борисовна
   (1899–1996)


 //-- * * * --// 
   Историк, музеевед. Родилась в Кишиневе, окончила факультет общественных наук I МГУ (1925). Работала экскурсоводом-методистом, специализировалась по историко-революционным экскурсиям под руководством К М. Дружинина (Центральная детская экскурсионная база Наркомпроса РСФСР) и участвовала в изданиях под его редакцией. С 1933 г. сотрудник Государственного исторического музея, с 1939 г. заведующая экспозиционным отделом истории XIX в., с 1947 г. одновременно работала в Научно-исследовательском институте краеведческой и музейной работы, где возглавляла отдел истории и теории музейного дела (1958–1974). Закс разрабатывала теорию и методику создания экспозиции исторических музеев. В ее трудах освещены вопросы научной подготовки, принципы и методы построения исторических экспозиций, значение экспозиционного комплекса, средства интерпретации музейного предмета. Создание в Государственном Историческом музее в 1933–1957 гг. годах экспозиции по истории России XIX в. связано с ее именем. А. Б. Закс является автором более 80 публикаций по музееведению. Публикуемая в сборнике статья «Методика экспозиционной работы в краеведческом музее» была написана в 1943 г. и является авторской разработкой показа темы войны на основе сложившихся в отечественной практике принципов экспонирования исторических музеев. Методические рекомендации подробно освещают все этапы создания экспозиции. Особенная сложность в отражении военных событий заключалась в том, что разработка новой – военной – темы происходила одновременно со сбором экспозиционного материала, обеспечивающего наглядность музейного показа. Проработанные до мельчайших деталей, снабженные конкретными примерами рекомендации А. Б. Закс значительно облегчали подготовку музейных экспозиций сотрудникам краеведческих музеев. В сборнике публикуются два раздела статьи: «Установление экспозиционной темы» и «Составление тематико-экспозиционного плана».


   А. Б. Закс
   Методика экспозиционной работы в краеведческом музее


   I. Установление экспозиционной темы


   В дни Великой Отечественной войны экспозиционная работа музеев значительно меняет как свое содержание, так и форму.
   Основная задача экспозиции краеведческого музея остается прежней: в ней должен быть обеспечен научный, политически заостренный и наиболее яркий показ жизни своего края. Однако меняется и содержание, и удельный вес отдельных ее разделов.
   В отделе природы, например, особенно выделяются вопросы ресурсов, питающих оборонную промышленность, вырастает актуальность пропаганды сбора лекарственных трав, выдвигаются проблемы повышения урожайности. Большое значение приобретают отделы истории. Каждый гражданин Советского Союза должен знать историю своей родины, своего края, района, города, любить и изучать деятельность ее героев и великих людей. Именно в этом разрезе должен строиться исторический отдел. В нем особо выделяется тематика героического прошлого нашей родины, в частности подчеркиваются вопросы военной истории. Значительное место должен занимать показ истории нашей культуры. Особо важной задачей музея является экспозиция отдела «Великая Отечественная война». Сбору материалов для экспозиции этого отдела каждый музей должен уделить большое внимание.
   Формы экспозиционной работы также меняются. Новые экспозиции оформляются чаще всего в виде выставок, позволяющих выделить и подробно осветить наиболее актуальные вопросы, а также требующих меньше затрат времени и средств. Помимо стационарных выставок создаются выставки-передвижки облегченного типа, направляемые в воинские части, на предприятия, в колхозы.


   Определение актуальности и объема показа

   Каждая экспозиция должна быть тематической [355 - См. вып. первый: «Основные вопросы музейно-краеведческой работы».].
   Научный работник музея в первую очередь должен определить круг и характер тем, подлежащих экспонированию. <…>

   Подбор тем будет изменяться в зависимости от формы работы. При построении постоянной экспозиции музея необходимо проработать логически связанную цепь тем. В отделах истории должна быть дана история своего края с древнейших времен, в отделах природы – все основные производительные силы и ресурсы края, взятые в историческом и перспективном аспекте.
   При построении выставок – а эта форма работ особенно рекомендуется в настоящее время – необходимо выбрать наиболее актуальные темы, которые мобилизуют на выполнение конкретного государственного задания, как, например: «Наши лекарственные травы», «Юные геологи-разведчики», «Итоги и задачи социалистического соревнования», «Тыл на помощь фронту»; или связаны с юбилейной датой исторического события, с памятью крупного политического деятеля, писателя, художника; или разработаны по заданиям местных учреждений, например учебных заведений, политкружков и т. д. Наконец, сюда же относятся все темы, связанные с Великой Отечественной войной, с героическим прошлым нашей родины, а также с лучшими образцами культуры народов СССР, как воспитывающие чувство советского патриотизма.
   Тема должна быть сформулирована конкретно. В теме должны быть даны четкие границы и указан стержень для подбора материала. Тема может быть ограничена топографически (например, «Наш район в дни Великой Отечественной войны», в отделе природы – показ микроландшафтов, связанных с местонахождением наиболее ценных ископаемых); хронологически (например, «Борьба русского народа с немецкими агрессорами в XIII–XV вв.») или иметь узкие хронологические и топографические рамки (например, «Наш район в дни немецкой оккупации»).
   Тема может быть сужена выдвижением из общей проблемы одного какого-либо вопроса (например, «Колхозное крестьянство и Отечественная война», «Борьба русского народа с немецкой агрессией»).
   При выборе темы нужно считаться и с практическими возможностями осуществления экспозиции, а именно – с возможностью получения материала и его опубликования. Такова, например, увлекательная и благодарная тема: «Партизаны» или «Наши герои-изобретатели». Собирать материал по этим темам необходимо, но в современных условиях – это будут часто лишь фрагменты темы, из которых в настоящее время многое не может быть экспонировано для массового зрителя. Научный работник также должен учесть и размеры выставочного помещения.
   Темой определяются рамки экспозиции, но она может быть подана с разной степенью подробности и глубины. Последнее зависит не только от наличия материала в музее. Даже в экспозиции отдела истории, оперирующего часто с материалами отдаленной эпохи, музейный работник не должен исходить из наличия вещей в фондах, которые обычно укомплектованы случайно. Организованный сбор материалов путем экспедиций, обмена с другими музеями, заказа муляжей, копий и фотографий, наконец, путем создании научнои художественно-вспомогательного материала должен занимать значительное место в плане музея. Но материал часто лежит мертвым капиталом, а работникам музея не ясно, что нужно иметь для создания «полнокровной» экспозиции. Только глубоко и серьезно проработав тему выставки, изучив основные источники не только письменные, но и вещевые, которые для музейного работника особенно важны, мы соберем нужный материал и заставим «заговорить» музейные экспонаты.
   Установив тему, мы выясняем круг основных вопросов, освещаемых в экспозиции, составляем список ее разделов, подтем – так называемую тематическую структуру экспозиции.


   Тематическая структура экспозиции

   Тематическая структура определяет содержание экспозиции, в ней раскрываются наши принципиальные установки, определяется соотношение частей.
   При разработке тематической структуры необходимо правильно разрешить вопрос об удельном весе и месте краеведческого материала в экспозиции.
   В отделах природы [356 - См. А. Ф. Беляков. Структура экспозиции отдела природы в краеведческом музее. 1942 г.] свой район или область должны быть показаны не как самодовлеющая территориальная единица, а как часть СССР, теснейшим образом связанная со всей страной. Например, в теме «Географическое положение нашего края» необходим раздел – место нашего края в РСФСР и СССР, а также – место СССР на поверхности нашей планеты; в теме «География местной промышленности» должен быть дан материал по соответственной отрасли народного хозяйства СССР и т. д.
   В отделах исторических (сюда же относится тематика Великой Отечественной войны) необходимо разрешить вопрос – соотношение тематики общей истории СССР с вопросами, непосредственно связанными с историей местного края [357 - В статье использована подготовленная к печати работа П. Г. Рындзюнского и А. Б. Закс «Построение отделов истории в краеведческом музее». 1941 г.]. Истории «местной», взятой изолированно от всего исторического процесса, не существует. События общегосударственного значения не могли не отразиться на любом районе, хотя и не протекали на его территории (например, «Война 1812 г.» для Сибири, «Движение Пугачева» для Белоруссии). События и явления, имеющие, как кажется, лишь чисто местное значение, являются на самом деле маленьким звеном общего хода истории (например, «Крепостные сооружения XV в. на территории нашего города»; «Наш город за 8 дней немецкой оккупации»). Наконец, целый ряд общих явлений из области экономики и социальных отношений был настолько распространен, что они могут быть в очень многих районах РСФСР конкретизированы на местном материале (например, «Крепостная деревня накануне реформы 1861 года»).
   В экспозиции исторического отдела основным стержнем всегда будут основные этапы истории СССР, в экспозиции отдела «Великая Отечественная война» – основные этапы ее вне зависимости от района создания экспозиции.
   Но вопросы разрабатываются с разной степенью детализации, в зависимости от участия местного края в данных исторических событиях.
   Можно наметить четыре варианта показа исторического процесса в краеведческом музее.
   1. Конкретизация темы на местном материале при показе событий или явлений, широко распространенных на территории нашей родины и являющихся, таким образом, типичными для большинства районов РСФСР или СССР (например, «Крепостная деревня накануне реформы 1861»; «Мобилизация тыла на помощь фронту в дни Великой Отечественной войны»). В этом случае привлекается лишь небольшое количество не местного материала; например, по вышеуказанным темам: а) карта распространения барщинных и оброчных хозяйств в 1850 г. и б) Герои Социалистического Труда и застрельщики соцсоревнования СССР.
   2. Наиболее детальный показ событий или явлений, связанных с местным краем и выделением их в структуре тематики в отдельные темы. Например, тема «Строительство военного флота при Петре I» – в Воронеже; «Конница Белова на защите подступов к Туле» – в Тульской области.
   3. Показ темы в пределах минимума в случае, если события и явления общегосударственной важности никак не касались данного района (например, тема «Движение Пугачева» – для Смоленской области, или «Великая северная война» – для Челябинской).
   4. Показ основных этапов истории СССР параллельно подробному показу истории местного края в тех случаях, когда исторический процесс на значительных отрезках времени протекал вне связи с историей СССР (например, история Сибири до XVI в.). В отделе Великой Отечественной войны к этому типу могут быть отнесены информационные выставки для районов, освобожденных от временной оккупации, рисующие жизнь СССР во время хозяйничанья фашистов в данном районе.
   Для иллюстрации приведем примерную структуру тематики выставки: «Наш район в дни немецкой оккупации» (ноябрь – декабрь 1941 г., Московская область).

   Раздел № 1.
   1. Провал октябрьского наступления Гитлера.
   2. Выступление тов. И. В. Сталина 6–7/XI 1941 г. – план разгрома гитлеровских банд: обстановка выступления; задачи, выдвинутые тов. Сталиным; наш район вместе со всей страной отвечает на призыв вождя:
   а) на N-ском промышленном предприятии. Увеличение количества продукции;
   б) наши герои-изобретатели;
   в) ответ передовых колхозов нашего района на выступление тов. Сталина;
   г) местное ополчение и работа трудового фронта.
   3. Красная Армия в упорных боях изматывает силы противника:
   план Гитлера окружения и взятия Москвы и место нашего района в этом плане;
   разгром войск противника на N-ском участке нашего фронта;
   под давлением превосходящих сил противника на нашем участке фронта Красная Армия с боями отступает и занимает новые рубежи.

   Раздел № 2
   1…. дней немецкой оккупации:
   приказ фон Рейхенау в действии;
   бандитизм фашистских варваров;
   партизаны – народные мстители и верные помощники Красной Армии.
   (Эта тема разрабатывается подробно на местном материале.)

   Раздел № 3.
   Провал гитлеровского плана окружения и взятия Москвы и освобождение нашего района:
   переход от активной обороны к наступлению и контрудар Красной Армии по войскам противника;
   ход наступления на Н-ском направлении Западного фронта;
   Красная Армия стремительным ударом освобождает наш район;
   восстановление хозяйства и налаживание мирной жизни нашего района.
   Внешне структура тематики мало чем отличается от плана статьи или доклада. Однако постановка вопросов в нашем плане имеет свои особенности, связанные с характером музейного материала, в основном вещественного. В особенности это относится к постоянной экспозиции музея, так как планы выставок, заостряющих один какой-либо актуальный вопрос и разрешающихся, как правило, в стиле агитационно-пропагандистского плаката, обычно мало отличаются от плана статьи на ту же тему.
   В экспозиции мы не можем в нескольких местах возвращаться к одному и тому же предмету и делать ссылки на материал, имеющийся в другом разделе. Следовательно, здесь должна быть своеобразная последовательность тем и их группировка.
   В отделах природы ряд вопросов мы раскрываем показом биогруппы, ландшафта, в исторических отделах – одни и те же вещевые комплексы мы используем в разных связях. Показ культуры и быта помещиков и крестьян крепостной России будет тесно связан с характеристикой классовых отношений, правового положения их и представлен одними и теми же экспонатами. Следовательно, в структуре тематики эти вопросы не должны быть раздроблены, а наоборот, объединены, тогда как в книжном изложении каждому из этих вопросов может быть посвящена отдельная глава.
   Не следует также выделять тем, строящихся исключительно на текстовом материале. В статье о крестьянской реформе мы можем дать главу «Классики марксизма о реформе»; в музейной же экспозиции мы не будем суммировать эти высказывания, а дадим их в соответственных разделах экспозиции. Статье, посвященной ландшафтам, мы можем предпослать в качестве введения определение этого понятия различными учеными; в музейной экспозиции эти определения могут быть помещены как вспомогательный материал при панораме ландшафта.
   При составлении структуры тематики музейный работник должен проделать своеобразную работу: представить себе ее размещенной в пространстве; распределить на первых порах ориентировочно экспозиционную площадь между крупными разделами, а также наметить в каждой группе тем ведущие, основные экспонаты. Так, в указанном выше плане в первом разделе центральное место займет изображение выступления тов. Сталина 6 или 7 ноября 1941 года, а во втором – комплекс материалов, характеризующих зверства фашистских оккупантов и трофеи, захваченные Красной Армией во время контрнаступления.
   Таким образом, в подготовке музейной экспозиции теоретическая разработка вопроса уже на первой стадии переплетается с ее музейным выражением. Именно в этом залог создания интересной и насыщенной материалом выставки.



   II. Составление тематико-экспозиционного плана


   Тематическая часть плана

   Основным документом при построении экспозиции является тематико-экспозиционный план, который определяет, что и какими экспозиционными средствами будет показано.
   Степень подробности изложения темы зависит в основном от разработанности вопроса в литературе. Если наша тема еще не получила научного обобщения, если приходится выбирать из сырого материала звенья для выяснения цепи событий или явлений – а в таком положении окажутся почти все темы по Великой Отечественной войне, – желательно наиболее подробно в виде конспекта изложить содержание в тематической части плана.
   При достаточной научной разработанности вопроса можно ограничиться краткой расшифровкой содержания, дав его в виде расширенного оглавления.
   Тематическая часть плана оформляется как всякая научная работа: к плану прилагается список использованной литературы и источников с указанием авторов, точных названий, места и года издания, названия архивов, №№ дел и листов. В тексте делаются ссылки на источники.
   По научно оформленному тематико-экспозиционному плану в дальнейшем легко получить любую справку.
   На основании тематической части плана начинается следующий этап работы – подбор экспонатов и составление их списка, т. е. составление экспозиционной части плана.


   Подбор экспонатов

   В музейную экспозицию мы включаем три типа экспонатов:
   1) Основной группой экспонатов будут «подлинные», «документальные», т. е. современные экспонируемому событию материалы: документы, изобразительный материал, вещи. В отделах природы – сюда относятся живые уголки, чучела, засушенные растения, камни.
   2) Неотъемлемой частью экспозиции является материал научно-вспомогательный – ведущие цитаты, карты, схемы, диаграммы, модели и художественновспомогательный материал – в виде иллюстраций, макетов, диорам, панорам.
   3) Наконец, элементом экспозиции будет материал объяснительный: этикетаж, объяснительные тексты, хронологические таблицы.
   Остановимся на характеристике документальных материалов. Они являются «современниками» изучаемых и экспонируемых событий и явлений и имеют первостепенное значение в экспозиции всех отделов музея. Но в каждом отделе, а иногда и в каждой теме, значимость каждого вида экспонатов различна.
   В отделах природы этот материал, несмотря на свое разнообразие, однотипен: это предметы, взятые из живой жизни. На них строится показ тем «Полезные ископаемые», «Растительный и животный мир края». Музей должен стремиться к тому, чтобы эти разделы были показаны с необходимой полнотой на «документальном» материале, лишь в крайнем случае заменяя этот материал изображением или моделью. Вместе с тем не следует перегружать экспозицию этим материалом, а отобрать для нее наиболее типичные или ценные экземпляры.
   В исторических отделах «документальный» материал мы делим на три основные группы: вещевой (сюда входит особой группой археологический материал), изобразительный и письменные документы.
   <…>
   При отборе археологического материала для экспозиции не следует разразнивать археологические комплексы, подбирая из ряда раскопок материал, характеризующий разные стороны жизни человека.
   Делая это, мы нарушаем историческую конкретность показа, заменив ее социологической схемой.
   Предметы «быта» в широком смысле этого слова хранятся в фондах музея по признаку материала или назначения предмета. С точки зрения экспозиции мы разделим его на 2 основные группы: меморативный (так называемые «реликвии») и типовой.
   Меморативным материалом мы называем вещи, связанные с определенными историческими лицами или событиями: пушка, отбитая нашим партизанским отрядом в определенном пункте; знамя, простреленное в таком-то бою; обстановка комнаты, в которой совершалось событие исторической важности; личные вещи погибшего Героя Советского Союза, помогающие воссоздать его образ, и т. д.
   В фондах исторического отдела преобладает типовой материал: орудия труда, одежда, утварь и мебель, оружие, знамена, нумизматический материал. Ценность типового материала повышается при наличии подробного паспорта вещей. В фондах отдела «Великая Отечественная война» обычно преобладают меморативные вещи с более или менее подробным паспортом.
   Вещевой материал может быть использован в разных связях. Брошенный отступающими фашистами французский пулемет говорит нам о современной технике (конструкция пулемета), и об эксплуатации германским фашизмом оккупированных им европейских стран (марка пулемета), и о поспешности бегства фашистских бандитов под ударами Красной Армии (обстановка, при которой было взято это оружие).
   Изобразительный материал (современные экспонируемому времени картины, гравюры и литографии, фотографии и пр.) очень разнообразен по своему содержанию. Наряду с изображением исторического события, места или лица, мы имеем типовые изображения: типовой портрет, бытовые сцены, интерьер, вид местности. Наш подход к этому материалу будет иным, чем у работника художественного музея – мы его рассматриваем не только с точки зрения мастерства, но определяем значимость его как исторического источника. Реальность (т. е. соответствие действительности) всякого художественного произведения всегда условна. В нем отражена индивидуальность автора, его взгляд на изображаемое, а иногда и взгляд заказчика. Этот взгляд далеко не случаен, а является отражением идеологии той или иной общественной группы, о которой часто можно судить по художественным произведениям. Отбирая изобразительный материал для экспозиции, мы должны определить точность изображения. Известную роль в этом играет выяснение истории его создания.
   Для получения ценного изобразительного материала в отдел «Великая Отечественная война» музею следует связаться с местными художниками, делающими зарисовки, связанные с тематикой отдела, и стимулировать, а иногда и давать заказы на рисунки с натуры на нужные для экспозиции темы. Прекрасным экспозиционным материалом для этого же отдела явятся художественные плакаты, издаваемые в центре и на местах, и в особенности окна ТАСС [358 - Окна ТАСС – агитационные политические плакаты, выполненные с помощью трафарета; выпускались ТАСС (Телеграфным агентством Советского Союза) в годы Великой Отечественной войны в Москве и др. городах. Художники и поэты создали свыше 1,2 тыс. «Окон ТАСС».], дающие острую политическую карикатуру. Местный музей должен использовать также подобный материал, помещаемый частью в местных газетах и в стенгазетах крупных предприятий.
   Фотоизображения имеют то преимущество, что они вполне точно фиксируют данный предмет, группу предметов, отрезок местности и т. д. В особенности ценным историческим источником могут служить киносъемки, дающие изображения события в его динамике. Однако нужно считаться с тем, что самый выбор темы и пункта съемки зависит от фотографа и, следовательно, на фотографии могут быть даны не типичные явления. Наконец, в них могут быть и элементы бутафории, так что и к выбору фотографий нужно отнестись критически.
   Особенно большое значение имеют фотографии в экспозиции отдела «Великая Отечественная война». Каждый музей должен организовать съемку нужных ему объектов и событий, давая указания фотографу. Вместе с тем необходимо обращаться к крупным фототекам: Союзфото, Кинохронике, к фотофондам газет и иллюстрированных журналов, к отдельным фотокорреспондентам.
   Рукописные и печатные документы в музейной экспозиции занимают особое место. Иногда, например, в темах по истории русской культуры XVI–XVII вв. нас интересуют главным образом внешний вид документа: бумага, почерк, шрифт, орфография и т. д. Но чаще всего критерием для отбора документа в экспозицию является его содержание, которое необходимо довести до зрителя, используя ряд особых экспозиционных приемов. Удельный вес письменных документов среди музейных материалов повышается с приближением к нашему времени. В современную нам эпоху пролетарской революции, социалистического строительства и дней Великой Отечественной войны создаются величайшей исторической важности документы, которые займут центральное место в музейной экспозиции этого периода.
   Особого рода экспозиционным материалом служит материал топографический: например, в отделе природы рельеф местности. Большое значение он имеет в раскрытии археологических комплексов: планировка местности, ее естественный или искусственный рельеф, глубина, на которой найдены вещи, их расположение и т. д.
   Топографический материал может быть одновременно меморативным: например, место маевки, митинга, засады, боевого эпизода и пр.
   В результате изучения экспонатов должен быть составлен перечень экспозиционного материала, в виде картотеки. Сведения о каждом намеченном для показа экспонате (документе, иллюстрации, вещи) заносятся на карточку. Первоначально эти сведения могут быть очень неполными, и пополняются они в процессе работы. На карточке должны быть указаны краткие формальные данные об экспонате: 1) название вещи, 2) время и место изготовления, 3) техника изготовления, 4) автор, если возможно его установить.
   Для того чтобы облегчить дальнейшее нахождение экспоната в фондах музея, указывается полностью и номер, под которым он хранится. Наконец, учитывая дальнейший этап работы составления экспозиционного графика в масштабе, мы вписываем в карточку размер вещи, а иногда рисуем ее габарит. В верхней части карточки надписывается экспозиционная тема, к которой относится данный экспонат.
   Обычно при работе над материалом приходится собирать ряд дополнительных сведений, связанных с событием или лицом, изображенным на иллюстрации, или с вещью, предназначенной для экспозиции. Эти сведения слишком детальны для включения их в тематический план, но они будут необходимы в дальнейшем для составления этикетажа. Опыт показал, что предварительная фиксация их экономит много времени, избавляя от повторной работы. Поэтому указанные выше справки заносятся на ту же карточку с оборотной стороны.


   Вспомогательный экспозиционный материал

   В результате проделанной работы каждый раздел нашего плана должен быть раскрыт соответствующими экспонатами. В ряде случаев мы все же не достигнем цели без включения в список экспонатов вспомогательного материала.
   Для того чтобы помочь посетителю правильно воспринять развертываемую тему, мы вводим в экспозицию цитату. Обычно мы цитируем высказывания классиков марксизма, крупных исторических деятелей или извлекаем для цитат материал из важнейших документов. Переписку цитат нужно делать с максимальной тщательностью, не искажая текста произвольными сокращениями и не давая вместо цитат отдельных фраз, оторванных от контекста. Необходимо также подробное указание на то, откуда цитата взята.
   Если нам нужно связать события или явления с территорией, на которой они происходили или существовали, мы вводим в экспозицию карту (например, «Карта похода Наполеона в 1812 г.», «Карта плотности населения нашего края»). Для показа динамики явления или количественных отношений даются диаграммы (например, «Рост производительности труда на нашем заводе»); структуру учреждения или организации мы можем изобразить в виде схемы. Эти научно-вспомогательные материалы разрабатываются научными работниками и оформляются художниками. Музейный работник должен составить черновые эскизы научно-вспомогательного материала.
   <…>
   Содержание научно-вспомогательного материала не должно быть перегружено; необходимо учесть, что оно должно легко и быстро восприниматься зрителем.
   <…>
   Художественно-вспомогательный материал мы вводим в экспозицию, когда для показа события или явления большого значения мы не имеем исторически верного или достаточного образного материала. Мы можем заказать художнику иллюстрацию или макет, который иногда ярче, чем иллюстрация, дает изображение события или явления. Однако не всякую тему можно представить в макете. Опыт показывает, что макет лучше всего удается при показе топографии местности, ландшафта, архитектурного пейзажа, в сценах, где большую роль играет изображение вещей. Массовые сцены или темы, в которых акцент лежит на переживаниях отдельных лиц, лучше показать иллюстрациями.
   Для создания художественно-вспомогательного материала требуется серьезная научная разработка темы. Музейный работник составляет объяснительный текст, в котором дается общая характеристика темы, детально описывается все, что должно быть изображено и в каком соотношении друг с другом. В описание должны быть включены такие подробности, которые в другом случае были бы опущены. Нам нужно установить точно не только место, где происходило событие, но и восстановить вид этого места в тот момент. Нам нужно знать не только год и месяц, когда оно происходило, но и время дня (для показа освещения), и погоду, бывшую в это время. К объяснительному тексту нужно приложить изображения одежды, оружия, мебели, соответственно теме и времени, типовые изображения людей, если возможно – портреты участников события. Чем полнее будет подобран материал, тем полноценнее и документальнее получится иллюстрация или макет. Если есть возможность, нужно познакомить художникаисполнителя с основными документами, на основании которых написан объяснительный текст.
   При заказе художественно-вспомогательного материала, в особенности больших картин или макетов, необходимо указать место и условия освещения его в экспозиции.


   Объяснительный материал

   В список экспонатов вносится и объяснительный материал – хронологические таблицы, цифровые и прочие справки, поясняющие тексты (об этикетаже см. ниже). Все эти материалы требуют краткости и четкости формулировок. Хронологические таблицы, как правило, должны быть в каждом зале исторических отделов музея; остальные виды этого материала вводятся лишь тогда, когда материал представляет особую трудность для понимания. К помещению в экспозицию объяснительного материала необходимо отнестись очень строго. Количество его должно быть минимальным. Заполнение списка экспонатов текстовым объяснительным материалом – недопустимое явление, к сожалению пустившее глубокие корни в ряде музеев.


   Экспозиционная часть плана

   Экспонаты, которые мы подбираем для показа темы, не являются лишь суммой интересных вещей. Это должен быть комплекс, в котором один экспонат помогает пониманию другого.
   В музейной экспозиции применяются два типа комплексов экспонатов: 1) «жизненные» комплексы, т. е. подбор предметов и их расстановка в таком порядке, как это могло быть в действительности, и 2) тематические комплексы, т. е. подбор разного типа экспонатов, связанных хронологической или логической последовательностью и взаимно дополняющих.
   Примеры жизненных комплексов мы имеем в первую очередь в отделах природы.
   Таковы, например, местная растительность, показанная в ботаническом саду, созданном при музее; жизнь водоема, показанная в экспозиции в аквариуме; здесь все экспонаты являются не только взятыми из жизни, но и «живыми»; к этому же типу относятся биогруппы, составленные в основном из зоологических и ботанических материалов, особым образом препарированных [359 - См. Н. В. Кузнецов и А. Н. Сафронов. Изготовление биогрупп для музейной экспозиции природы. М. 1941.]

   От музейного работника требуется умение выделить для такого комплекса наиболее типичное или ценное, т. е. дать зрителю не «фотографическое» отображение конкретного уголка природы, а его творчески переработать на основе подлинного реализма.
   В исторических отделах такими комплексами являются интерьеры (в переводе на русский язык «интерьер» – «внутренний вид» дома, комнаты и т. д.). На основании исторических источников мы воссоздаем бытовую обстановку определенной группы людей, слоя населения (например, «изба крепостного крестьянина», «кузница», «штаб партизан»). Бытовые вещи должны быть подобраны так, чтобы в них выявились существенные черты социальной или личной характеристики «хозяев» интерьера, т. е. и здесь в основу должен быть положен принцип подлинного реализма.
   Не следует увлекаться фигурными интерьерам, т. е. включать в бытовой комплекс модели людей, одетых в современные одежды. Этот прием, возможный в музее этнографии, где и лицо человека является своеобразным экспонатом, не желателен в историческом отделе. Обычно фигурные интерьеры приводят к грубому натурализму и снижают познавательный элемент.
   В отделе природы жизненные комплексы являются основной частью экспозиции, в исторических отделах большее разнообразие документального материала, выходящего за рамки интерьера, и ограниченность возможной его тематики приводят к преобладанию тематических комплексов. Раскроем содержание тематического комплекса на примере. Нам нужно показать крупное сражение (Бородинское сражение, Полтавский бой, многодневный бой за N-ский пункт и т. д.). Для этого необходимо привлечь разнообразный материал. Общее представление о сражении в разные его моменты, как и отдельные боевые эпизоды, дает обычно иллюстративный материал. Портреты командующих, портреты или типовые изображения бойцов конкретизируют вопросы о руководстве боем, об отдельных боевых эпизодах. Вещественный типовой материал – оружие, военное обмундирование и снаряжение того времени, т. е. вещи, которые могли участвовать в бою, – дополняет и помогает воссоздать картину сражения. Вещественные реликвии – знамена, участвовавшие в бою, личные вещи героев, трофеи – создадут эмоциональную настроенность посетителя. Карта, копии донесений, хронологическая таблица этапов сражения, цифровая справка о потерях сторон – помогут разобраться в значении данного сражения.
   В показе жизни исторического деятеля мы должны дать изображения (иконографию), желательно в разные периоды его жизни, «окружение» его – места, где он жил; его родных, друзей; лиц, оказавших влияние на его мировоззрение, сотрудничавших с ним; книги, которые он читал; бытовые вещи, среди которых он мог находиться.
   Очень важно показать продукцию его творческой деятельности: у писателя, ученого – рукописи, издания трудов; художника – его произведения, у полководца – войны и сражения, в которых он участвовал.
   Список экспонатов с кратким указанием формальных данных на каждом из них (точное название, дата, техника изготовления) явится основой экспозиционной части плана. Тематико-экспозиционный план удобнее оформить так, чтобы краткому содержанию, написанному на левой стороне листа, соответствовали экспонаты, вписанные на правой его стороне.
   К экспозиционной части плана должны быть приложены: 1) цитаты, 2) эскизы или проспекты вспомогательного материала и 3) основные объяснительные материалы. В полном виде тематико-экспозиционный план обсуждается на совещании сотрудников музея и заседании музейно-краеведческого совета. План может быть также направлен в центральные или областные музеи или в Институт музейно-краеведческой работы для рецензии.
   Тематико-экспозиционные планы утверждаются соответствующими органами народного образования.

   Печатается по: Закс А. Б. Методика экспозиционной работы в краеведческом музее: Пособие для музейных работников. М., 1943. Вып. 2. С. 1–20.





   Расширенная сессия ученого совета научно-исследовательского института краеведческой и музейной работы
   (1948)


   Состоялась в Москве 25–27 ноября 1948 г. В ней приняли участие около 300 человек, в т. ч. представители союзных республик (Украинской ССР, Белорусской ССР, Латвийской ССР и др.). На сессии обсуждались серьезные проблемы, существовавшие в работе краеведческих музеев, и предлагались пути их решения. По масштабам заседаний и значимости решений было разработано Положение об областном, краевом, республиканском (АССР) краеведческом музее – расширенная сессия Ученого совета сопоставима с Первым Всероссийским музейным съездом.
   Положение об областном, краевом и республиканском (АССР) краеведческом музее зафиксировало определение музея как научно-исследовательского учреждения. Это было важнейшим достижением работы сессии, принципиально новым отношением к музею, который с 1930-х гг., после Первого Всероссийского музейного съезда, рассматривался государством и обществом прежде всего как политико-просветительное учреждение. Всестороннее изучение края, опирающееся на архивные и литературные источники, организация научных экспедиций были признаны необходимыми условиями научной работы, а ее результатом – издание научных трудов. На сессии обсуждались вопросы координации деятельности музеев как внутри музейной сети, так и с другими научными учреждениями: это было необходимо для более эффективной научной деятельности музеев. В Положении установлена структура музея, рекомендовано организовать три экспозиционных отдела (природы, дореволюционного прошлого и советского периода), что продолжило линию 1930-х гг. на унификацию экспозиций. В то же время, исходя из особенностей фондов, не исключалась возможность создания и других экспозиционных отделов (художественного, литературного и др.).
   В условиях современных реформ в области музейного дела, когда по произволению региональных властей закрываются местные музеи, особенно обращает на себя внимание 20-й пункт Положения. В тяжелейшей материальной и финансовой ситуации послевоенного времени государство принимает постановление «О мерах по улучшению охраны памятников культуры» (1948), в котором встает на защиту музея: использование музейных помещений в других целях, как и ликвидация музея, объявляются противозаконными актами.


   Положение об областном, краевом, республиканском (АССР) краеведческом музее


   1. Общие положения

   1. Областной, краевой, республиканский (АССР) краеведческий музей является государственным научно-исследовательским и культурно-просветительным учреждением, которое путем всестороннего изучения края, собирания и показа музейных материалов распространяет знания о крае в широких массах населения в целях коммунистического воспитания трудящихся, мобилизации их на выполнение хозяйственно-политических задач и воспитания в них любви к своему краю и к советской Родине.
   2. Музей находится в системе Комитета по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров РСФСР и подчиняется областному (краевому) отделу культурно-просветительной работы или Управлению по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров АССР.
   3. Музей, в пределах присвоенных ему прав и обязанностей, действует как юридическое лицо, имеет штат и печать установленного образца.


   2. Содержание и формы работы музея

   4. В соответствии со своими задачами музей проводит следующую работу:
   а) организует всестороннее изучение края, его природы, истории социалистического строительства, экономики, культуры и быта населения – путем использования литературных и архивных источников, проведения экспедиций и т. п.;
   б) собирает, хранит и изучает вещевые, документальные и прочие, характеризующие край, музейные материалы, являясь основным хранилищем памятников материальной и духовной культуры в крае;
   в) организует экспозицию, являющуюся основной формой его культурно-просветительной деятельности;
   г) проводит экскурсии в музее, организует стационарные и передвижные выставки, доклады и лекции на краеведческие и общенаучные темы;
   д) оказывает помощь органам народного образования в усвоении учащимися материала путем проведения тематических экскурсий по программам школы, организации школьных кабинетов, консультаций для учителей и т. д.;
   е) проводит экспедиции и научные командировки в целях изучения края и собирания музейных материалов;
   ж) организует массовую краеведческую работу в форме кружков путем проведения совещаний краеведов; имеет сеть краеведов-корреспондентов, используя результаты их работы в своей экспозиционной и научной деятельности;
   з) содействует выявлению, изучению и популяризации памятников культуры;
   и) издает научные труды, путеводители, каталоги и другие материалы, связанные с деятельностью музея.
   5. Фонды музея пополняются путем собирания и покупки их, поступления коллекций от государственных и общественных организаций и частных лиц, а также путем обмена с другими музеями.
   Примечание. Изъятие фондов и передача их в другие музеи и учреждения допускаются только с разрешения Комитета по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров РСФСР.
   6. Всю свою деятельность музей координирует с научными, хозяйственными и общественными организациями и учреждениями.
   7. Музей разрабатывает совместно с районными музеями единый план научно-исследовательской работы по изучению края, а также план комплектования фондов и оказывает научно-методическую помощь районным краеведческим музеям в их деятельности.
   8. Музей содействует областному (краевому) отделу культурно-просветительной работы (Управлению по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров АССР) в проведении совещаний по вопросам музейной и краеведческой работы, организует семинары по повышению квалификации музейных работников и ведет консультационную работу в соответствии со своим профилем.


   3. Структура музея

   9. Музей организует свою экспозицию по следующим отделам: 1) отдел природы, 2) отдел дореволюционного прошлого, 3) отдел советского периода – с разделами: истории и социалистического хозяйства и культуры.
   Примечание. Вне этой структуры экспозиции, при наличии достаточных коллекций, в музее могут быть созданы самостоятельные отделы: художественный (картинная галерея), литературный и др.
   10. Кроме экспозиционных отделов музей имеет отдел фондов, библиотеку, научный архив, фотолабораторию, а также вспомогательные кабинеты и мастерские специального назначения (реставрационные, муляжные и др.).


   4. Руководство музея

   11. Во главе музея стоит директор, отвечающий за всю деятельность музея, его фонды и имущество. Директор назначается областным (краевым) отделом культурно-просветительной работы (Управлением по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров АССР) и утверждается Комитетом по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров РСФСР.
   12. Заведующий фондами музея или лицо, его заменяющее, утверждается заведующим краевым (областным) отделом (начальником Управления) культпросветработы, по представлению директора музея.
   13. При директоре музея действует в качестве совещательного органа музейно-краеведческий совет в составе: директора музея (председатель совета), научных работников музея, представителей отдела (Управления) культпросветработы, местных советских, партийных и хозяйственных органов, общественных организаций, а также персонально приглашенных специалистов и краеведов. Состав музейно-краеведческого совета утверждается областным (краевым) отделом (Управлением) культурно-просветительной работы, по представлению директора музея.
   14. Музейно-краеведческий совет обсуждает производственные планы и отчеты о деятельности музея, тематико-экспозиционные планы новых экспозиций, планы и отчеты научных экспедиций и командировок, планы изданий музея, мероприятия по массовой и краеведческой работе, вопросы комплектования фондов и пр.
   15. При музейно-краеведческом совете действуют отраслевые секции, объединяющие членов музейного совета, работников музея и краеведческий актив по отдельным отраслям изучения края.
   16. Тематико-экспозиционные планы постоянных экспозиций и временных выставок в музее утверждаются областным (краевым) отделом культурно-просветительной работы (Управлением по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров АССР).
   Открытие новой экспозиции производится после ее общественного просмотра и оформляется приказом по отделу (Управлению).


   5. Средства и отчетность музея

   17. Средства музея составляются:
   а) из ассигнований, отпускаемых музею по местному бюджету;
   б) из специальных средств, получаемых от взимания входной платы, платы за проведение экскурсий, от продажи изданий, художественных репродукций и др., а также от целевых назначений, поступающих от учреждений и организаций за проведение научно-исследовательской работы.
   18. Средства музея расходуются по смете, утверждаемой областным (краевым) отделом культурно-просветительной работы (Управлением по делам культурнопросветительных учреждений при Совете Министров АССР).
   19. Музей отчитывается в своей работе перед областным (краевым) отделом культпросветработы (Управлением по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров АССР) и представляет на его утверждение годовые информационные и статистические отчеты по установленной форме. После утверждения отчета последний направляется в Комитет по делам культпросветучреждений при Совете Министров РСФСР.
   20. Перемещение музея из занимаемых им помещений, а также использование (частично или полностью) помещений музея не по прямому их назначению, как, равным образом, ликвидация музея, не могут быть произведены без особого на то разрешения Совета Министров РСФСР в соответствии с постановлением Совета Министров СССР от 14 октября 1948 года № 3898 «О мерах улучшения охраны памятников культуры».

   Печатается по: Очередные задачи перестройки краеведческих музеев. М., 1950. С. 215–218.




   «Основы советского музееведения»


   Коллективная монография и пособие для музейных работников, подготовленное в 1955 г. Научно-исследовательским институтом музееведения (см. также Научно-исследовательский институт краеведческой и музейной работы). Стало первым фундаментальным трудом, обобщившим выработанные к середине 1950-х гг. взгляды на теорию музейного дела и предложившим подробное изложение методики собирательской, учетно-хранительской, экспозиционной, научно-просветительной («массовой») работы музеев. В написании и редактировании книги приняли участие музееведы П. И. Галкина, В. К. Гарданов, А. Б. Закс, И. П. Иваницкий, Р. М. Мечникова, К. Г. Митяев, А. И. Михайловская, Г. А. Новицкий, Н. Н. Плавильщиков, Д. А. Равикович, А. М. Разгон и др. Труд широко обсуждался коллективами музеев Москвы, Ленинграда, Казани, Пензы, других городов и сыграл существенную роль в становлении музееведения как научной и учебной дисциплины.
   Публикуемые в сборнике отрывки из Введения и главы 1 «Музей и его специфика» содержат изложение основных, базовых взглядов авторского коллектива на музей как социокультурный институт, его специфику, на музейный предмет как источник изучения природы и общества. Авторы постоянно подчеркивают значение музея как научного института и музейного предмета как основы всей музейной деятельности.


   Основы советского музееведения
   [Отрывки из пособия]


   Введение

   <…>
   Различаясь между собою по содержанию работы, ее масштабам, организационным формам, характеру, задачам, советские музеи представляют единую систему научно-просветительных и научно-исследовательских учреждений.
   <…>
   Музеи в нашей стране – научные учреждения. Научно-исследовательское начало пронизывает всю деятельность наших прославленных, мирового значения музеев, как музей В. И. Ленина, Государственный музей Революции СССР, Государственный Эрмитаж, Государственный Исторический музей, Государственная Третьяковская галерея, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Государственный Русский музей и другие.
   Научно-исследовательское начало в силу специфики музеев, как особого вида научно-просветительных учреждений, составляет также основу деятельности всех краеведческих музеев.
   Музеи прежде всего имеют дело с подлинными памятниками материальной и духовной культуры и с подлинными предметами из окружающей природы. Эти материалы часто уникальные, представляют особого рода первоисточники, используемые при изучении самых разнообразных проблем в области исторической науки, естествознания, техники, литературы, искусства.
   Собирать и, что особенно сложно, отбирать свои материалы из бесчисленного множества памятников социальной и естественной истории музеи могут лишь на основе большой и глубокой исследовательской работы.

   «Основы советского музееведения». 1955 г. Обложка

   <…> Собрав и изучив подлинные материалы, музеи включают их в свои экспозиции. Так же как без подлинных материалов, первоисточников знания, нет музея, так нет его и без экспозиции.
   <…> Единство научно-просветительной и научноисследовательской работы советских музеев характеризует всю их деятельность. В музее не может быть разрыва между просветительными задачами и его научной деятельностью. Собирает ли музей свои коллекции, готовит ли их для экспонирования, показывает ли их своим посетителям, ведет ли массовую работу, – перед ним всегда во всей сложности и ответственности стоят задачи политического воспитания и просвещения трудящихся.
   <…> Непрерывное развитие и совершенствование музейного дела в нашей стране оказалось возможным только на основе обобщения передового опыта работы советских музеев. Теория и практика советского музейного дела составили предмет особой научной дисциплины – советского музееведения.
   Советское музееведение призвано определить общие принципы музейной работы с учетом специфических особенностей отдельных музеев различных профилей.
   <…> В результате изучения и обобщения передового музейного опыта было создано значительное количество работ, посвященных отдельным вопросам теории, истории и практики музейного дела, методическим проблемам в области научно-исследовательской, собирательской, экспозиционной и массовой работы музеев.
   Однако до последнего времени работники советских музеев не имели пособия, излагающего основные положения теории и практики музейного дела в определенной системе.
   Трудности создания систематического пособия очевидны. Не все вопросы теории и практики музейного дела разработаны с необходимой полнотой. Отдельные вопросы только еще начинают разрабатываться. Однако музейные работники нуждаются в таком пособии уже теперь.
   Настоящая работа – «Основы советского музееведения» – ставит своей целью оказание практической помощи музейным работникам и, в частности, работникам наиболее массовых, краеведческих музеев, обобщая систематические знания по теории и практике музейного дела.


   Глава 1. Музей и его специфика

   <…> Успешное решение задач, стоящих перед советскими музеями, может быть обеспечено лишь в том случае, если работники музеев будут вооружены научной теорией музейного дела, теорией, дающей возможность правильно вести все виды научно-исследовательской работы музеев и наиболее эффективно и точно использовать в научно-просветительной работе разнообразные музейные средства и музейно-методические приемы.
   <…> Разнообразие и разнохарактерность профиля, фондов, конкретных задач музеев затрудняют выявление их специфики, сущности, поскольку последняя не дается на поверхности явлений. Между тем одной из главных задач теории музейного дела является выяснение специфики музея и в связи с этим заложенных в музее возможностей для его научно-просветительной деятельности.
   Специфика музеев, их коренные отличительные особенности объединяют все музеи, создают единство их, как бы они ни были разнообразны по своему профилю и фондам. Именно своей спецификой музеи отличаются от других культурно-просветительных и научных учреждений – библиотек, клубов, научно-исследовательских институтов. Правильное определение специфики музеев очень важно для всей их практической деятельности, поскольку неточное понимание специфики музея нередко приводит к тому, что к музеям предъявляются требования, не соответствующие природе музея, его существу.
   Таким образом, вопрос о специфике музея – это вопрос о научном обосновании границ музейного показа, то есть главнейший вопрос теории и практики музейного дела.
   <…> Музеи на протяжении многих веков были тесно связаны с соответствующими научными дисциплинами и развивались вместе с наукой, удовлетворяя потребности общества. При этом следует подчеркнуть, что музеи как специальные учреждения, способствующие развитию науки, исторически своим возникновением в ряде случаев опережали возникновение отраслевых научно-исследовательских институтов. Именно музеи часто служили базой для создания соответствующих научно-исследовательских институтов, что подтверждается историей мировой и отечественной науки, в частности историей Академии наук СССР.
   <…> Музейный предмет является первоисточником знаний и несомненным предметным (вещественным) доказательством существования как данного предмета, так и ему подобных. Без этих вещественных свидетельств, которые «нельзя поставить под сомнение», доказательство тех или иных явлений было бы в ряде случаев затруднено.
   <…> Развитие и дифференциация наук приводит к дифференциации музеев и усложнению их экспозиционных задач. На смену метафизическому представлению об абсолютной неизменности природы благодаря успехам науки пришло новое представление – «о развитии ее во времени, о развитии земли и живущих на ней растений и животных» (Ф. Энгельс).
   <…> Принципиальное отличие советских музеев от музеев буржуазных, как дореволюционных русских, так и современных, заключается в том, что их деятельность строится на основе марксистско-ленинской теории, чем и определяется вся направленность работы музеев. Особенно ярко это принципиальное отличие советских музеев отразилось в их экспозиционной работе. Экспозиции стали решать задачи показа связей между предметами и явлениями, раскрытия причин и следствий. В экспозиции появились пространственные и временные характеристики предметов и явлений, как в статике, так и в их динамике.
   <…> Неправильная тенденция подменять в экспозициях естественно-исторические и историко-культурные памятники и другие подлинные музейные предметы научно-вспомогательными материалами ярко проявилась в работе Первого музейного съезда (1930). Съезд указывал на необходимость показывать не вещи, а процессы, считая что специфика музея определяется процессами, которые раскрывает музей, что новым элементом экспозиционной работы является не предмет-памятник, а законы развития диалектики. Эти ошибочные установки получили опору в вульгарном социологизме М. Н. Покровского [360 - Покровский Михаил Николаевич (1868–1932) – историк, академик АН СССР (1929), автор трудов «Русская история с древнейших времен» (1910–1913, т. 1–5), «Русская история в самом сжатом очерке» (1920, ч. 1–2) и др.] и его «школы» и в антимарксистских «теориях» Н. Я. Марра [361 - Марр Николай Яковлевич (1864/65–1934) – востоковед и лингвист, академик Петербургской АН (1912), РАН (1917) и АН СССР (1925). Автор «яфетической теории» (нового учения о языке), подвергнутой критике как научно необоснованной.].
   Практической работе наших музеев они принесли большой вред и привели было к почти полному устранению из экспозиции ряда музеев музейных предметов-подлинников, а в связи с этим и к почти полному прекращению собирательской работы музеев.
   <…> Ясное, правильное понимание специфики музея определяет конкретное содержание и формы музейной работы, представляет собой необходимую теоретическую основу для практической борьбы со всякого рода извращениями в работе музеев. Определить специфику музея – это значит определить критерии оценки всей деятельности музея, в особенности его экспозиции. Поэтому правильное понимание специфики музея обеспечивает повышение научного и идейного уровня экспозиций, эффективность, действенность научно-просветительной работы музеев. Анализ причин возникновения музеев и роли музейных предметов на разных этапах развития музеев приводит к выводу, что специфика музея состоит в том, что в музее создаются условия для непосредственного чувственного познания предметов, которые вне музея в данное время и в данном месте встречаются редко или совсем не встречаются.
   Эти условия в музеях создаются путем научно-организованного собирания и экспонирования музейных предметов. В собирании, хранении и экспонировании таких предметов – первоисточников знаний – и заключается специфика музеев, смысл их существования.
   Советские музеи стремятся отразить в экспозиции историю развития природы и общества. Они экспонируют предметы-подлинники, а также научные их реконструкции, слепки, муляжи, модели, макеты и т. п. в соответствии с новейшими достижениями советской науки.
   Этот сложный комплекс музейных материалов советским музеям необходим не только для того, чтобы дать посетителям конкретные знания об экспонируемых предметах, но также и для того, чтобы дать представление о многообразии отношений и связей между предметами с тем, чтобы привести посетителей к выводам, способствующим формированию диалектикоматериалистического мировоззрения. В этом-то и заключается содержание и цель тематических экспозиций советских музеев.

   Печатается по: Основы советского музееведения. М., 1955.





   Раздел 5
   1960–1980-е годы


   В эти годы идет становление музееведения как самостоятельной научной дисциплины. Хотя процесс не завершен и музееведение до сих пор считается дисциплиной в стадии становления, наиболее значимые шаги в этом направлении были сделаны именно в 1960–1980-е гг. Музееведение получает официальное признание (в т. ч. международное – благодаря ЮНЕСКО) и как самостоятельная отрасль науки, обладающая междисциплинарным характером, и как учебная дисциплина. Большинство ученых, внесших в эти годы значительный вклад в развитие музееведения, по сей день здравствуют и продолжают свою исследовательскую деятельность, поэтому в настоящем издании представлено всего несколько имен; однако это именно те имена, которые в значительной степени определили бурное развитие молодой научной дисциплины. Творческая деятельность этих ученых протекала в стенах крупнейших российских музеев и научных музееведческих центров.
   В музейной практике 1960–1980-х гг. можно выделить ряд явлений, знаменующих важные перемены в подходах к музейному делу, формированию музейной сети и самому музею как институту социальной памяти. Это был период возрастания музейной потребности, усиления внимания общества к музею. Однако «музейный бум» 1960-х гг. выявил и недостатки во взаимодействии музеев и социума. Музейным миром была остро осознана необходимость поиска новых методов и форм взаимодействия с посетителем; музееведение ответило на эту потребность разработкой теоретических основ музейной коммуникации, музейной социологии и педагогики, экспозиционного проектирования.
   Особое значение в рассматриваемый период приобретают проблемы экспозиции – основного звена музейной коммуникации. Обобщению накопленного опыта экспозиционной работы посвящена крупнейшая музееведческая монография 1960-х гг., написанная А. М. Михайловской. Одновременно в экспозиционном проектировании нарастают новые тенденции. Стремление сделать экспозицию эмоционально насыщенной, обращенной к чувствам посетителя характерно для поколения художников-дизайнеров, которые сплотились вокруг т. н. Сенежской студии, возглавляемой Е. А. Розенблюмом. В периодической печати в это время активно дискутируется вопрос о том, является ли экспозиция произведением искусства и может ли художник наряду с научным сотрудником выступать равноправным соавтором в процессе создания музейной экспозиции или даже играть в этом процессе ведущую роль? Какие глубины смысла, философские аспекты способно выявить в музейной экспозиции выполненное мастером художественное решение? Первой экспозицией, построенной в 1961 г. на основе музейно-образного метода, стала экспозиция Музея А. С. Пушкина в Москве, в значительной степени обязанная своим появлением творческому союзу ее главных авторов – А. 3. Крейна и Е. А. Розенблюма.
   Включение в сферу музейных интересов разнообразного и широкого спектра объектов наследия, среди которых все большее значение, наряду с движимыми музейными предметами, приобретают недвижимые архитектурные памятники и ансамбли, вызывают к жизни значительное число музеев под открытым небом. В 1958 г. распоряжениями Совета Министров РСФСР были организованы первые музеи-заповедники (см. часть Я наст. изд.). Теоретическое осмысление феномена музея, созданного на базе музеефицированных памятников и ансамблей или свезенных на музейную территорию, содержится в статьях Т. В. Станюкович.
   В 1960–1970-е гг. за рубежом формируются представления о музейной коммуникации, музей начинают рассматривать как специфическую коммуникационную систему. Получают развитие социологические исследования, призванные оптимизировать взаимодействие музея с посетителем. В 1980-е гг. коммуникационные идеи начинают активно разрабатываться советскими музееведами, среди которых одним из первых стоит имя Д. А. Равикович.
   В 1960–1980-е гг. создаются многочисленные музееведческие труды, проходят острые международные дискуссии по проблемам статуса музееведения, его места в системе наук, предмета и метода, понятийного аппарата. Вырабатывается специфический язык музееведения, который закрепляется в словарях, увидевших свет в разных странах, и все активнее используется на международном уровне, получают определение такие важные понятия, как «объект», «предмет», «метод музееведения». Складывается и расширяется сеть специальных музееведческих учреждений, музееведы объединяются в профессиональное сообщество. В 1977 г. Генеральная конференция ИКОМ, проходившая в нашей стране, создала Международный комитет по музеологии (ИКОФОМ), взявший на себя координацию теоретических исследований в этой области.
   Прикладные аспекты музееведения в эти годы разрабатывались профильными комитетами ИКОМ, профильными международными ассоциациями музеев (архитектурных, музеев науки и техники, театральных музеев и библиотек, музеев истории медицинских наук и многих др.), национальными научными и методическими музееведческими центрами, в роли которых нередко выступали крупные музеи. Важную роль в обсуждении и введении новых идей в научный оборот и в музейную практику играли периодические и продолжающиеся издания: «Museum» (журнал ЮНЕСКО), «Советский музей» (с 1993 г. – «Мир музея»), сборники трудов НИИ культуры (с 1937 г. – Научно-исследовательский институт краеведческой и музейной работы, с 1992 г. – Российский институт культурологии) «Музееведение», трудов лаборатории музееведения Центрального музея Революции «Музейное дело», трудов Государственного Исторического музея, Государственного Эрмитажа и др.
   Основной задачей на этом этапе стала инвентаризация и первичная унификация понятийного аппарата музееведения, призванная обеспечить взаимопонимание между исследователями разных стран, без чего не могли быть осуществлены ни координация их работы, ни объединение их усилий. Острые дискуссии развернулись вокруг ключевых представлений о предмете, методе, структуре музееведения, о его месте в системе наук и профессиональном языке. Многие западные музееведы не склонны были признавать музеологию наукой. Следует подчеркнуть, что в это время именно исследователи из СССР и социалистических европейских стран внесли основной вклад в конституирование музееведения как науки и выработку его базовых понятий. С 1976 по 1986 г. шла напряженная работа над музееведческим словарем, результатом которой стал 20-язычный глоссарий. Изучение истории музейного дела в стенах НИИ культуры легло в основу «Очерков истории музейного дела в России» (М., 1957–1971. В. 1–7.). Своеобразным подведением итогов работы музееведов Восточной Европы стал учебник «Музееведение. Музеи исторического профиля» – совместная работа ученых СССР и ГДР, опубликованная в 1988 г.
   Значительная заслуга в утверждении музееведения в качестве научной и учебной дисциплины в СССР, в разработке основных его положений, в создании учебного пособия по музееведению и основании кафедры музейного дела в системе Института (ныне Академии) переподготовки работников искусства, культуры и туризма принадлежит А. М. Разгону.
   В предлагаемых вашему вниманию работах отражены основные музееведческие проблемы, оказавшиеся в центре внимания крупнейших ученых-музееведов 1960– 1980-х гг. В 1990–2000-е гг. их усилия были продолжены представителями молодого поколения музееведов. В первые годы XXI в. итоги развития музееведения нашли отражение в «Российской музейной энциклопедии» (М., 2001; 2-е изд. М., 2005) и ряде учебных изданий: «Музейное дело России» (под ред. М. Е. Каулен, И. М. Кассовой, А. А. Сундиевой. М., 2003; 2-е изд. М., 2006; 3-е изд. М., 2010); «Музеология» (С. И. Сотникова. Музеология. М., 2003); «Основы музееведения» (под ред. Э. А. Шулеповой. М., 2005; 2-е изд. М., 2009) и др.


   Михайловская Анна Ивановна
   (1901–1992)


 //-- * * * --// 
   Историк, музеевед, доктор исторических наук. После окончания в 1924 г. исторического отделения Иркутского университета работала в Иркутском областном архиве, с 1927 г. – в Дмитровском краеведческом музее Московской обл., в 1933–1941 гг. – на Строительной выставке в Москве, с 1944 г. – в Научно-исследовательском институте музейной и краеведческой работы.
   Научные интересы А. И. Михайловской были сосредоточены на изучении теоретических и методических проблем музейной экспозиции. Автор многочисленных музееведческих исследований, редактор и составитель музееведческих сборников, входила в состав авторского коллектива учебного пособия «Музееведение. Музеи исторического профиля», изданного в 1988 г. Наиболее значимые труды Михайловской – книги «Организация и техника музейной экспозиции» (1951) и «Музейная экспозиция (организация и техника)» (1964). В этих фундаментальных монографиях Михайловская обобщила обширный материал, основанный на изучении опыта работы зарубежных и отечественных экспозиционеров и на собственном опыте выставочной работы. В книге подробно изложены наиболее передовые в то время взгляды на научную разработку и архитектурно-художественное оформление экспозиций, на методы и приемы показа различных типов и видов музейных предметов и их воспроизведений, на составление текстов и т. д.
   В публикуемом фрагменте введения из книги «Музей-ная экспозиция (организация и техника)» (1964) Михайловская излагает основные теоретические положения своего труда. Автор последовательно отстаивает принципы строгой научности музейной экспозиции, историзма, построения экспозиции на подлинных музейных предметах, единства содержания и формы, а также разрабатывает принципы комплексно-тематического метода показа, господствовавшего в музейной практике 1950–1960-х гг.


   А. И. Михайловская
   Музейная экспозиция (организация и техника)
   Введение

   Под музейной экспозицией понимается совокупность предметов, подобранных и выставленных по определенной системе для обозрения. Без экспозиции музей – только хранилище, своеобразный «архив» научно-систематизированных и изученных коллекций. Поэтому экспозицию справедливо рассматривают как один из важнейших признаков, выделяющих музей среди других научно-исследовательских учреждений и научных хранилищ (архивов, научных библиотек и т. п.). От культурно-просветительных учреждений, имеющих экспозицию (клубов, массовых библиотек и пр.) советские музеи отличаются тем, что строят экспозицию строго на основе научных исследований и особыми средствами: при помощи подлинных памятников истории, искусства, образцов, взятых из природы, дополненных объяснительным материалом.
   Экспозиционная работа, то есть создание экспозиции, – ведущее звено всей деятельности музея. Эта работа заключается в подготовке на основе научных исследований плана будущей экспозиции, в изучении первоисточников, относящихся к ее теме, в подборе и размещении экспонатов по определенной системе и в объяснении их. Экспозиционная работа, таким образом, тесно связана с собиранием и изучением экспонатов и с массовой, научно-просветительной деятельностью.
   Успех экспозиции во многом зависит от качества научного уровня и масштабов собирания экспонатов, от степени изучения сосредоточенных в музее памятников – вещественных, изобразительных, письменных. Экспозиционная работа в свою очередь влияет на планомерность накопления экспонатов, диктует очередность собирания памятников отдельных категорий, определяет районы и хронологические рамки экспозиций [362 - В тексте опечатка – автор, без сомнения, имел в виду слово «экспедиций».].
   Подготовка экспозиции зависит не только от объема самостоятельных научных исследований музея, но и от общей научной разработанности той или иной проблемы, от уровня знаний в области науки, которой посвящен музей.
   В основе экспозиций всех советских музеев лежит ряд общих принципов, основанных на марксистско-ленинском понимании закономерностей развития общества и природы. Большинство наших музеев применяет также общие приемы организации экспозиции, например приемы размещения материалов. Общими являются в значительной мере и этапы научной подготовки экспозиции.
   Музейные предметы, составляющие основу музейных собраний, систематизируют по отраслям знания. Затем их распределяют согласно классификациям, принятым в научных дисциплинах, для которых эти предметы служат источниками изучения. Кроме основной научной классификации, возможны и другие группировки экспонатов, обусловленные задачами экспозиции и изучения источников.
   Общепринятое разделение источников изучения на вещественные, изобразительные и письменные применимо и к музейным экспонатам. Однако такая классификация несколько условна: картины, рисунки, книги, документы могут быть отнесены к источникам не только изобразительным или письменным, но и к вещественным. Картина, например, это не только изображение, но и вещь, предмет быта, украшающий стены жилища или галереи.
   Музейные памятники рассматриваются соответственно их познавательной ценности как непосредственно воспринимаемые источники знаний о действительности. Таковы, например, образцы минералов и горных пород; остатки исчезнувшей флоры и фауны; современные растения и животные; памятники материальной культуры – орудия труда всех эпох, предметы быта; памятники декоративного искусства и т. п.
   Художественные изображения и памятники письменности являются первоисточниками знаний о культуре различных эпох, о творчестве художников, писателей, ученых, об авторах различных документов и т. д. Однако такие экспонаты помогают воспринимать предметы и явления лишь в субъективной трактовке художника или иногда автора текста и сообщают данные опосредственного, косвенного опыта. «В отображении действительности все зависит от автора» [363 - Н. С. Хрущев. За тесную связь литературы и искусства с жизнью народа. М., 1957.]. Следовательно, подобные памятники нельзя относить в этом аспекте к первоисточникам знания, обеспечивающим непосредственное восприятие предметов и явлений, а надо считать проводниками знаний. Также к проводникам знаний в музеях относят и воспроизведения подлинников, географические карты, схемы, диаграммы, объяснительные тексты.
   Организация экспозиции – это построение объединенных общим идейным содержанием экспозиционных комплексов, включающее подбор и группировку экспонатов. Под экспозиционным комплексом при этом понимается группа экспонатов, связанных по содержанию в единое целое, разъясняющих друг друга и размещенных на строго отграниченном участке экспозиционной площади в соответствии с их функцией в экспозиции. С этой точки зрения особенно важно разделение экспонатов по их назначению в экспозиции.
   Не меньшее значение имеет разделение экспозиционных материалов на подлинники и экспонаты, созданные музеем, заменяющие или дополняющие подлинники. Музейно-научная ценность материалов этих двух групп различна.
   Ученые в своих исследованиях обращаются только к подлинникам: изучают в оригинале произведения искусства, палеонтологические коллекции, минералы, документы и т. п. Не только у специалиста, но и у массового посетителя подлинники вызывают и поддерживают интерес к экспозиции благодаря убедительности их как непосредственных свидетельств о действительности.
   Однако при отборе и помещении в экспозицию памятников истории, особенно письменных и изобразительных, недостаточно определить научно их подлинность. Необходимо дать им оценку – установить достоверность изображений и документов, соответствие их исторической правде, а также выявить, в какой мере они помогут осветить в экспозиции характерные черты эпохи.
   В художественных музеях, отбирая для экспозиции произведения искусства, не только устанавливают их подлинность, но дают им идейную и художественную оценку. Право на экспозицию получают произведения, характерные для творчества автора и существенные для определенного этапа в развитии искусства.
   Научную ценность экспозиции определяют прежде всего подлинные и изученные материалы. Чем больше их в ней, чем выше научная историческая и художественная ценность экспонатов подлинников, тем убедительнее экспозиция, тем большее значение приобретает музей как научное учреждение.
   Отдельные недостающие памятники приходится воспроизводить, а некоторые подлинники дополнять различными реконструкциями и творчески созданными экспонатами, объясняющими эти памятники, а также текстом. Конечно, экспонаты неоригинальные и созданные музеем должны играть в экспозиции только служебную роль, лишь помогая строить целостный тематический комплекс.
   К современной системе экспонирования советские музеи пришли постепенно, в результате развития и перестройки экспозиций дореволюционных музеев. Лучшие научные музеи дореволюционной России строили экспозиции систематическим методом; он соответствовал господствовавшему в науке метафизическому мировоззрению и тогдашнему уровню знаний. Этот метод состоит в подборе серий экспонатов соответственно принятым наукой классификационным схемам или в группировке экспонатов по формальным внешним признакам: например, минералогические, ботанические и зоологические собрания демонстрируют по классам, родам и видам предметов; памятники материальной культуры систематизируют по типам, а экспонаты каждого типа показывают историческитипологическими рядами (ткани, оружие, мебель, фарфор и т. п.). Экспозиции, построенные таким методом, демонстрируют предметы вне их реальной среды и жизненных связей.
   В противовес систематическому методу построения экспозиций во второй половине XIX века возникло новое, «комплексное» направление. В исторических и искусствоведческих экспозициях стали создавать наряду с систематическими экспозициями «ансамбли» – естественные жизненные комплексы, тогда же возникли и музеи-заповедники, дома-музеи, «музеи на открытом воздухе». В этнографических экспозициях создавались группы из манекенов с лицами, «обстановочные сцены».
   Бытовые комплексы широко применялись в исторических экспозициях наших музеев в первом десятилетии Советской власти. В природоведческих экспозициях комплексный метод внедрился медленнее вследствие господства систематики и сложной техники создания естественных комплексов.
   Развитие советской науки на основе марксистсколенинского диалектического мировоззрения вызвало к жизни новое направление в построении экспозиций наших научных музеев – построение тематическое. Теперь экспозиции стали строить как систему тематических комплексов, в которых экспонаты объединены общностью содержания и группируются на основе тематических связей. Они включают в качестве составных, подчиненных элементов естественные комплексы (бытовые, биогруппы) и систематические коллекции. В мемориальных музеях основой экспозиции остается мемориально-бытовой комплекс, в музеях-усадьбах, музеях-дворцах и т. п. – историко-бытовой комплекс.
   Тематические экспозиции в советских музеях отличают целенаправленность, актуальность, политическая заостренность. Эти экспозиции музеи стремятся строить так, чтобы при помощи подлинных памятников материальной и духовной культуры отразить историю, экономику, культуру, искусство и науку страны, успехи социалистического строительства, борьбу за построение коммунизма, показать природные богатства СССР, преобразование природы советскими людьми, раскрыть закономерности в развитии природы и общества.
   Так, исторические экспозиции призваны помочь пониманию движущих сил исторического процесса, роли в нем народных масс. Экспозиции, посвященные истории и природе, должны способствовать формированию материалистического мировоззрения.
   Экспозиции советских музеев строятся на базе принципов, общих для всех наших музейных учреждений, а именно: партийность экспозиции, решительная борьба со всяким проявлением объективистского подхода и аполитичности в экспозиции; рассмотрение и показ всех предметов и явлений в их взаимосвязи и взаимообусловленности, возникновении и развитии; выявление общих закономерностей и сущности предметов и явлений; единство содержания и формы; учет восприятия и познания экспозиции посетителем.
   Каждый экспонат включается в тематическую экспозицию не случайно. Будучи элементом комплекса, он должен помогать раскрытию определенного идейного содержания. Вне экспозиционного комплекса экспонаты дают лишь отрывочные знания об отдельных предметах. Исключение составляют произведения искусства, но и они становятся понятнее, если включены в систему экспозиции, посвященной истории искусства. Создавая экспозицию, необходимо отчетливо представлять, для чего помещен в экспозиционном комплексе каждый предмет, какую тематическую нагрузку он несет, к какому выводу подводит посетителя.
   Один и тот же тематический экспозиционный комплекс различные музеи могут строить по-разному, при помощи неодинаковых экспонатов. Соответственно, в зависимости от идейной направленности и трактовки содержания комплекса, от состава экспонатов, будут различными и выводы посетителя. Поэтому простая «регистрация» явлений не должна иметь места в экспозициях советского музея. <…>
   Тематическая экспозиция, таким образом, требует рассматривать явления в их взаимосвязи и взаимообусловленности как единое целое. Основу такой экспозиции составляет комплекс экспонатов, где каждый из них помогает понимать другие.
   Советские музеи систематизируют предметы не по внешним формальным признакам: им чужд показ отдельных вещей как самоцель, только для любования ими.
   Наряду с основными тематическими музеи широко используют и так называемые естественные экспозиционные комплексы [364 - Часто их называют «жизненными».]. Под ними понимают группы подлинных экспонатов, показанных в обстановке, в «среде», воспроизводящей их действительные жизненные условия. В естественно-научных экспозициях часто применяют биогруппы и диорамы [365 - Диорама в природоведческой экспозиции – группа экспонатов-подлинников в естественной обстановке («натура» на переднем плане и художественное изображение ландшафта в виде фона).]. В «ансамблях» исторических экспозиций обстановка воспроизводит типические черты отображаемой эпохи, показывая бытовые условия жизни какого-либо класса общества или производственную обстановку (например, рабочее место в цехе завода). «Ансамблем» являются и мемориально-бытовые комплексы, сохраняющие обстановку жизни и творчества выдающихся деятелей истории, науки, искусства.
   <…>
   Естественные комплексы – ансамбли, интерьеры, диорамы из подлинников – это как бы фрагменты жизни, перенесенные в музей. Органически они включаются в комплексно-тематические экспозиции.
   Одно из важнейших условий научной полноценности экспозиции – последовательно проводимый историзм, то есть показ явлений в их возникновении и развитии. Однако при этом развитие должно рассматриваться не просто как количественный рост, а как процесс, ведущий к качественным изменениям через борьбу между старым и новым, отмирающим и развивающимся. Особенно важен исторический подход в экспозициях, посвященных общественным явлениям.<…> Принцип историзма – один из основных в советском музееведении. <…>
   Непосредственное восприятие экспонатов, собранных в экспозиционном комплексе, должно подводить посетителя музея к теоретическим выводам. Поэтому экспозицию и надо строить так, чтобы посетитель, знакомясь с ней, как бы проходил укороченный путь исследователя, то есть строить ее на подлинных памятниках. Наиболее доходчива экспозиция, основу которой составляют подлинники, «натура». <…>
   В музее зрительное восприятие и чувственное познание предметов всегда сопровождается одновременным восприятием «слова» в виде различных текстов (объяснительных или документальных) либо речи экскурсовода.
   Строя экспозицию, следует принимать во внимание интересы не только посетителя-одиночки, но и экскурсионной группы. Надо помнить о быстрой утомляемости зрения и создавать хорошие условия для зрительного восприятия экспозиции: размещать экспонаты на нормальном расстоянии от глаза, под правильным углом зрения, соблюдать удачные цве-товые сочетания в оформлении экспонатов и т. п. Удобными должны быть условия для восприятия пояснения экскурсовода.
   Размещение экспонатов на определенной высоте, применение рациональной экспозиционной мебели разных типов, шрифтов различного размера, характера и цвета и все другие приемы музейного показа основаны на учете свойств зрительного аппарата и рассчитаны на посетителя среднего роста. Построение экспозиционных комплексов и применение различных приемов группировки экспонатов базируется также на учете психологических основ восприятия и использования приемов, применяемых в педагогике. Данные психологии и педагогики творчески используются в музейной работе. Особенно важно учитывать свойства внимания и памяти посетителей.
   Большинство методических приемов построения музейной экспозиции, таким образом, обосновано; они практически проверены на опыте многих музеев. Все эти приемы стремятся возбудить у посетителя интерес к экспозиции, привлечь и сосредоточить его внимание на наиболее существенном, обеспечить удобное обозрение, быстрое понимание и прочное запоминание. Одновременно они призваны уменьшить утомление, испытываемое при осмотре экспозиции.
   Чтобы помочь посетителю лучше использовать свойства внимания и памяти, нужно логично строить экспозицию: последовательно размещать экспозиционные комплексы в зале, выработать четкий маршрут осмотра, точно формулировать заголовки к каждому комплексу и даже нумеровать комплексы (тогда посетителю-одиночке легче соблюдать порядок осмотра). В каждом комплексе экспонаты необходимо размещать, следуя логике последовательного раскрытия содержания темы.
   Объем внимания увеличивается при хорошей группировке изучаемых материалов. Расчленение их на смысловые группы способствует сохранению устойчивого внимания, а также лучшему запоминанию. Отсюда вытекает требование четко разделять экспозицию на отдельные комплексы, подчеркивая каждый из них интервалами и краткими названиями. <…>
   Ценность музейной экспозиции определяется ее идейным содержанием, выраженным через музейные памятники, но очень важен и способ (форма) выражения этого содержания. Единство содержания и формы – обязательное условие успешного воплощения экспозиционного замысла и доходчивости экспозиции. <…>
   В музейной экспозиции сочетание идейности с силой художественной формы имеет огромное значение, так как содержание благодаря удачной форме становится более доступным и легче усваивается. Группировка экспонатов, а также художественно полноценное их оформление должны соответствовать тематическому построению экспозиции, отражать сущность вопросов, освещаемых ею, помогать выявлению ее основных задач. <…>
   К сожалению, создание экспозиций и художественное оформление музеев и выставок все еще считаются делом второстепенным и часто остаются вне поля зрения критики, несмотря на чрезвычайно большое воспитательное и общественно-политическое значение музейно-выставочных экспозиций. <…>

   Печатается по: Михайловская А. И. Музейная экспозиция (организация и техника). М., 1964.



   Крейн Александр Зиновьевич
   (1920–2000)


 //-- * * * --// 
   Музейный деятель. Родился в Москве в семье учителя, как участник Великой Отечественной войны награжден орденами и медалями. После окончания филологического факультета МГУ работал в Комитете по делам культурно-просветительных учреждений при Совете Министров РСФСР, в 1953–1958 гг. – помощник министра культуры РСФСР. В 1958–1983 гг. – директор Государственного музея А. С. Пушкина в Москве, в 1983–2000 гг. – заведующий рукописным отделом, ведущий научный сотрудник того же музея. Заслуженный работник культуры России, член Пушкинской комиссии Отделения литературы и языка АН СССР, организатор и первый вице-президент Международного комитета литературных музеев ИКОМ. Лауреат Государственной премии РФ (посмертно).
   Основной вклад Крейна в музееведение определяется созданием в Москве Музея А. С. Пушкина, разработкой концепции новаторской экспозиции музея и ее практической реализацией. С деятельностью Крейна и Е. А. Розенблюма по созданию экспозиции Музея А. С. Пушкина связано становление музейно-образного метода построения экспозиций, кардинальным образом изменившего экспозиции советских музеев, внесших в них яркое образное начало, сделавшего художника полноправным соавтором экспозиционных построений и позволившего рассматривать музейную экспозицию как самостоятельный вид искусства. Новаторские идеи Крейна нашли отражение в его книгах «Рождение музея» (1969), «Жизнь музея» (1979), «Жизнь в музее» (2000), а также в многочисленных музееведческих публикациях, обобщивших опыт многолетней работы по созданию музея и его развитию, в том числе в публикуемой в настоящем издании статье А. 3. Крейна «Экспозиция нового музея А. С. Пушкина» (1962).


   А. 3. Крейн
   Экспозиция нового музея А. С. Пушкина

   В столице нашей Родины открылся новый, давно желанный музей Пушкина [366 - Государственный музей А. С. Пушкина в Москве основан в 1958 г., открыт в 1961 г.].
   С самого начала работы коллектив музея относился к художественному оформлению, вернее, ко всему комплексу художественных средств в экспозиции, как к важной и принципиальной проблеме, неразрывно связанной с научным содержанием и методикой построения музея. В оформлении мы видели не только сумму технических средств показа экспонатов, но и форму выражения идейного и художественного содержания.
   Мы не раз убеждались, что при наличии великолепных коллекций, массы художественных ценностей и исторических реликвий, которыми наполнены (а чаще всего переполнены) музейные залы, экспозиции подчас производят неблагоприятное впечатление то своей академичностью, утомительным однообразием, то своей раздробленностью, перегруженностью, какой-то старомодностью. Все эти просчеты неизбежно снижают их идейно-познавательное значение и воспитательное воздействие.
   Не раз мы слышали, что музей не зрелище, что художественные приемы экспозиции – дело не музеев, что, видимо, бедность экспонатами заставляет нас дать в музее волю художникам. Роль художника в музее, по мнению некоторых музейных работников старого закала, состоит лишь в том, чтобы добросовестно вычертить на листах симметрично расположенные экспонаты и написать в изобилии привлеченные тексты.
   Но такое понимание роли художника мы отвергли категорически. Единомышленников и товарищей по совместной работе, с которыми у нас установилось взаимное понимание и общность целей, мы нашли в лице художника Б. Соколова (автора проекта), на последующих стадиях – в лице руководителя художественной мастерской Е. Розенблюма и художника Ю. Керцелли (Комбинат декоративно-оформительского искусства Московского отделения Художественного фонда РСФСР).
   Пожалуй, главным в этой совместной работе было взаимное уважение научного коллектива музея и коллектива художников. В ряде вопросов научный коллектив оговорил свое право вето. Но вместе с тем мы считали обязательным в таких вопросах, как связь экспозиции с архитектурой здания, выбор конструкций, цветовые решения и т. д., оставлять последнее слово за художниками. Если хочешь, чтобы в музее проявилось их творчество и чтобы оформление экспозиции стало произведением искусства, нужно создать художникам и возможности для творчества.
   Главная идея экспозиционного замысла состояла в том, чтобы отразить в музее отношение нашего времени, советского поколения людей к любимому поэту. В подборе научного материала мы нашли этому убедительное выражение.
   Как же этот общий замысел осуществился в работе художников и в том произведении декоративного искусства, которое они создали?
   Самым главным в художественном решении музея нам представляется выбор стиля оформления, творческая позиция, занятая художниками по отношению к архитектуре здания и многочисленным историческим материалам (включая предметы быта убранства пушкинского времени), которые составили основу экспозиции.
   В оформлении авторы решительно отказались от стилизации под убранство пушкинского времени, внесли в старинные залы музея современное оборудование, «написали» всю экспозицию современным почерком. При этом во всей работе сохранялось максимальное уважение к экспонатам. Трудность этой художественной задачи состояла прежде всего в нахождении очень тактичных пропорций стендов, витрин, шкафов и других элементов оформления.
   Сейчас, когда экспозиция построена, уже ни у кого не вызывает сомнения, что современный стеллаж, состоящий почти из одного стекла, или прозрачная витрина не только гораздо удобнее для обозрения, но и с должным уважением несут в экспозиции пушкинскую рукопись, первые издания его произведений, старинную книгу, гравюру, акварель и другие материалы. А подиумы (возвышения) хорошо подчеркивают в экспозиции те мемориальные предметы эпохи (конторка Пушкина, мебель декабриста и друга Пушкина – И. Пущина, столик из дома Ушаковых, мебель из Полотняного завода, оружие и знамена 1812 года и многое другое), которые заняли в музее достойные места, органически вплелись в рассказ о жизни и творчестве поэта. Подиумы направляют и маршрут движения.
   Музей перестал быть «музейным» в дурном смысле этого слова. Больше того, оказалось, что сам особняк, его расписные потолки, лепка, колонны, люстры стали восприниматься как важнейший экспонат эпохи. А обрамленные в старинные рамы и паспарту (здесь мы старались не допускать отступлений от эпохи) портреты, пейзажи и другие изобразительные материалы пушкинских времен гораздо острее воспринимаются во всей их исторической подлинности и художественной прелести именно на фоне современных конструкций.
   Художественные средства помогли нам выделить и подчеркнуть главное в экспозиции. Так, в зале, вмещающем материалы со дня рождения поэта до 1825 года, найдены три взаимосвязанные тематические и художественные доминанты: выступающий к центру зала подиум с материалами Отечественной войны 1812 года («Мы были дети 1812 года» – цитируются здесь слова декабриста Муравьева-Апостола); центральная витрина политической лирики Пушкина и в перспективе зала тема «Пушкин и декабристы» – комплекс материалов, внимание к которому притягивается, откуда бы мы ни смотрели, большим скульптурным портретом Пушкина работы Е. Белашовой.
   Художественное творчество в экспозиции выразилось в членении пространства, внесении элементов театральной режиссуры, распределении материала в хронологической последовательности.
   Зал, где начинается показ биографии Пушкина, имеет вытянутую форму, левая стена без окон и дверей тянется на 17 метров. Поистине страшно было бы увидеть такую стену сплошь увешанную плоскими, мелкими экспонатами. Художники решили ее так, что по мере движения по залу открываются все новые и новые уголки: вот уголок небогатой комнаты с пятью предметами обстановки – «Детство»; дальше поставлен под углом стенд «Лицей»; в полукруглой ложе размещены старинный торшер, столик, портреты, рукописи – «Зеленая лампа»; угол стены «Ссылка на юг»; белый большой щит в виде увеличенного листа пушкинской рукописи – «Южные поэмы» и т. д.
   Новый поворот маршрута – новый интерьер, новый комплекс вещей. Такой прием в огромной степени оживляет литературную экспозицию, неизбежно изобилующую плоским и мелким рукописным материалом, книгами, гравюрами. Ничего не теряя в своей подлинности, научности, экспозиция становится красивой, приобретает сценические, драматические свойства. У экспозиционера же появляется потребность стать режиссером, ввести дополнительные материалы, предметы эпохи, характеризующие жизнь и творчество поэта. Так, в «Сказках» появилась композиция художественных предметов народного быта, в «пугачевском» зале – казачье оружие, в «Евгении Онегине» – «уголок молодого человека», где можно увидеть немало книг и предметов, в окружении которых жил герой Пушкина.
   Любопытно рассказать об одном из эпизодов работы: произведениям Пушкина о пугачевском восстании («История Пугачева», «Капитанская дочка»), поездке Пушкина по следам пугачевского восстания был отведен отдельный зал. Но камерность этого небольшого зала с низким потолком умаляла значение темы в экспозиции. Вместе с тем мы не могли нарушить историческую последовательность и перенести тему в другое место. Ломали голову – ничего не получалось. Уже почти смирились с этой неудачей, как вдруг Е. Розенблюму пришло в голову перекрасить зал, резко повысив интенсивность цвета стен. Несмотря на трудности, создаваемые уже смонтированной экспозицией, зал перекрасили. Эффект превзошел все ожидания: зал «вырос» на глазах, приобрел несравненно больший удельный вес, стал впечатляющим. Представляется, что один этот случай должен заставить задуматься любого музейного работника, недооценивающего художественные средства в музее.
   Нам кажется, что вообще неправомерно деление композиционно-оформительских приемов на «музейные» и «выставочные», якобы вообще недопустимые в музеях. Есть приемы красивые и не красивые, тактичные и бестактные, живые и скучные. Любые приемы в музее хороши, если они содержательны, если помогают сделать научную тему, музейные предметы понятными, эмоционально-выразительными, а экспозицию в целом – красивой, светлой, образной.

   Печатается по: Крейн А. 3. Экспозиция нового музея А. С. Пушкина // Декоративное искусство СССР. 1962. № 2. С. 16–17.



   Розенблюм Евгений Абрамович
   (1919–2000)


 //-- * * * --// 
   Художник-проектировщик, теоретик музейного дела. Окончил Московский архитектурный институт. Профессор Московской архитектурной академии, вице-президент Международной академии городской среды. Руководил Центральной учебно-экспериментальной студией Союза художников СССР, широко известной как Сенежская студия (с 1992 г. – Центральная студия художественно-проектного творчества), сыгравшей большую роль в становлении и развитии нового концептуального направления в экспозиционном проектировании. Удостоен премии Президента РФ и Государственной премии РФ (посмертно).
   Розенблюм – автор художественных проектов экспозиций Государственного музея А. С. Пушкина (1961, 1999), Центрального музея вооруженных сил (1965, 1980-е), Музея А. И. Герцена (1976), Музея-квартиры А. С. Пушкина на Арбате (1986), Егорьевского историко-художественного музея (1998) и др., многочисленных выставок в России и за рубежом, ряда ярких неосуществленных музейных и выставочных проектов. В теоретических работах (Художник в дизайне. М., 1974 (на основе проектов Сенежской студии); Искусство экспозиции // Музейное дело в СССР. М., 1983. С. 23–28; Время и пространство в музейной экспозиции // Музейная экспозиция. М., 1997. С. 177–196 и др.) Розенблюм обосновал роль архитектурно-художественного проектирования экспозиции в музейной коммуникации.
   В публикуемой статье Б. А. Розенблюма «Музей и художник» (1967) автор показывает роль архитектурнохудожественного проекта не только в раскрытии темы экспозиции, но и в ее философском осмыслении, анализирует воздействие создаваемой художником экспозиционной среды на восприятие посетителя, ставит проблему диахронности музейной экспозиции, утверждает экспозиционное проектирование как самостоятельную форму художественной деятельности.


   Е. А. Розенблюм
   Музей и художник

   Инструменты, оружие, мебель, посуда, фотографии, произведения искусства… Вещи сохранились, но что-то утрачено. Нет людей, которые этими вещами пользовались. Людей, которые создавали вещи и создавались вещами. Есть вещи, но нет музея. В музее вещи – средство рассказа о людях. Вне человека нет связей между вещами. Вне связей – вещи не вещи, в лучшем случае предметы. Восстановление связей между вещами – это в значительной степени воссоздание времени. <…>
   Форма музейной экспозиции конфликтна в своей основе. Ее целостность – результат определенной гармонизации двух, казалось бы, исключающих друг друга задач. Одна из них – воссоздать время, к которому относятся экспонируемые материалы, другая – придать им современное толкование.
   Обеспечить непрерывный переход посетителя из одного времени в другое или, точнее, непрерывное ощущение одновременно двух времен – первая задача искусства экспозиции. <…>
   Воссоздать время экспонатов, восстановить связи между более или менее случайно сохранившимися вещами, выразить свое отношение к ним можно поразному. Можно, конечно, и в форме литературного описания. Таким литературным трудом – тематическим планом, который выполняют научные сотрудники музея, начинается работа над созданием каждой музейной экспозиции. Тематический план необходим, он служит заданием на проектирование музея, однако ничего общего, кроме общих задач, с экспозицией не имеет. Существо совместной работы научного сотрудника музея и художника в том, что, задавшись общей целью, каждый из них должен выражать ее на своем языке. Очень часто эти два выражения, на первый взгляд, будут несовместимы. Умение художника оценить идею, заложенную в научном труде, и стремление научного сотрудника видеть в эскизах замысел художника – необходимая предпосылка совместного творчества.
   Неизбежность различия тематического плана музея и музейной экспозиции определяется спецификой восприятия пространственной формы.
   Отличие вербальной коммуникации (осуществляющейся посредством слова) от коммуникации визуальной (через зрение) в том, что в первом случае восприятие всегда последовательно. Зрительные связи – иное. Сначала воспринимается целое, потом части. Последовательность восприятия частей также не механична, а целиком зависит от композиции пространства. Войдем в один из залов Центрального музея Вооруженных Сил СССР (музей открыт в 1965 году). Зал Московской битвы. Уже при подходе к залу одновременно видны – сбитый летчиком-истребителем В. В. Талалихиным на подступах к Москве фашистский бомбардировщик; противотанковые ежи, привезенные с подмосковных оборонительных рубежей; километровый столб, рядом с которым шли ожесточенные бои на одном из наиболее близких к Москве участков фронта; крупная фотография орудийного расчета; фотопанно октябрьского парада наших войск на Красной площади, парада, с которого воинские подразделения уходили прямо на защиту столицы, и, наконец, трофеи наших войск, взятые после разгрома гитлеровских полчищ. Другими словами, зритель сразу охватывает сумму событий, не связанных друг с другом ни единством времени, ни местом действия, более того, он одновременно воспринимает начало битвы и ее конец, горечь поражений и радость победы.
   Экспозиционная тема должна быть воспринята одновременно как единое целое, а затем уже каждый экспонат может быть рассмотрен в отдельности, при постоянном ощущении их зависимости друг от друга.
   <…>
   Первое впечатление должно создать образ, вызвать эмоции, определить отношение к экспонируемому материалу. Добиться этого можно, только предельно ограничив количество элементов, из которых складывается образ, не перегружая их излишними деталями. Или, напротив, сразу показать такое количество элементов, при котором восприятие каждого станет невозможным и они будут восприниматься как один элемент, характеризующий масштаб явления.
   При желании вызвать эмоциональное восприятие экспозиции не следует забывать, что речь идет о художественной, а не обыденной эмоции, которая характеризуется, в частности, обязательным творческим откликом зрителя. Поэтому если информация, из которой складывается художественный образ, не оставляет простора для творчества воспринимающего, художественной эмоции она не вызовет.
   Построение экспозиции, основанное на одновременном получении эмоционального импульса и нового знания, – вторая задача искусства экспозиции.
   Наряду с общими задачами, стоящими перед художником, проектирующим музейную экспозицию, есть задачи, вытекающие из особенностей экспонатов, специфики здания, индивидуальности авторов. Выявить задачи экспозиции, понять их сложное, часто конфликтное взаимодействие – необходимый элемент процесса проектирования, но экспозиция возникнет лишь после того, как разнородность задач превратится в гармоническую целостность решения. По сути дела, построение целостности композиции – это тоже выражение времени, введенного в определенные эстетические закономерности. <…>
   При проектировании Центрального музея Вооруженных Сил СССР возникла необходимость выявить и охарактеризовать основные принципы, которые должны были обеспечить единую систему экспозиции во всех 25 залах музея. Эта задача, может быть, не встала бы так остро, если бы проект и экспозицию до конца осуществлял единый творческий коллектив. Пять художников около четырех лет работали над эскизным проектом музея, за это время они сработалась, и если посмотреть листы проектов, то во всех них, независимо от исполнителя, было заложено определенное единство проектного мышления. Работа над проектом, как это часто бывает, затянулась, и на создание собственно экспозиции, включая эскизы отдельных экспонатов, монтажные листы, шаблоны, габаритные чертежи и т. д., осталось очень мало времени. Срок открытия музея перенести было нельзя: он был приурочен к 20-й годовщине победы в Великой Отечественной войне.
   Было принято решение резко увеличить коллектив художников. Первые же готовые шаблоны показали, что, несмотря на то что они были сделаны по очень тщательно разработанным проектам, все они получились разнохарактерными. В каждом выразилась индивидуальность художника, каждый чуть изменил размер той или иной фотографии, что-то поместил немного глубже, что-то ближе, колористические соотношения сдвинулись.
   Пришлось формализовать ту единую систему построения экспозиции, которая в эскизном проекте получилась как результат определенных художественных знаний и интуиции каждого из участников авторского коллектива. Создали систему пропорциональных соотношений – модульную систему для всей экспозиции. Поиски модуля начались поздно, когда уже были выполнены проекты и заказано оборудование музея. По конструктивным соображениям в проект был заложен шаг 10 см по длине и ширине каждого из видов оборудования. Естественно было этот размер взять за основу при поиске модуля. Стали искать третий размер – высоту ячейки, из которой нужно было создать незримую пространственную структуру, чтобы вписать в нее все элементы экспозиции. Третий размер был определен в 13,5 см. Он появился в результате анализа экспонатов. Самый распространенный экспонат этого музея – фотографии. Размер фотографии, как правило, кратен соотношению 9: 12. Можно возразить, что фотография всегда кадрируется и при кадрировке ее пропорции определяются художественными соображениями, а не размером фотоматериалов. Кадрировка фотографий – метод внесения времени в фотографию. Там, где нужно выявить отношение к снятому, следует кадрировать, где важно акцентировать время съемки – кадрировать нельзя. В музейной экспозиции относиться к кадрировке нужно очень осторожно. Фотография должна остаться историческим документом. Значит, отношение 9: 12 для размеров фотографий, экспонируемых в музее, останется основным. Размер 10 см был заложен в конструкцию оборудования, чтобы не нарушать пропорциональность, связанную с таким существенным экспонатом, как фотография, третий размер приняли равным 13,5 см (9:12=10: 13,5). <…> Вновь по эскизному проекту, но теперь уже пользуясь модульной решеткой, разные художники выполнили серию шаблонов. Все они при полном различии композиций приобрели необходимое единство.
   Несколько шаблонов передали для анализа математикам. Они установили: во-первых, что принятый модуль является наибольшим общим множителем величин основных измерений габаритов стендов, витрин или шкафов и расположенных в них экспонатов; вовторых, что лучшими, наиболее выразительными шаблонами оказались те, в которых соотношение занятой экспонатами площади к площади фона колеблется в пределах от 0,3 до 0,5. <…>
   Могут ли поиск системы построения пространства и консультации с учеными предшествовать разработке эскизного проекта? Очевидно, нет. Эскизный проект как важнейший этап работы, определяющий образный строй экспозиции с позиций ее смысловой нагрузки, а не формальной системы, необходим.
   Сказанное отнюдь не исключает непрерывной работы в области методики проектирования. Анализ стилистических характеристик времени, исследования в области психологии восприятия, поиски современных технических средств экспозиции – обязательный элемент проектного творчества. Вне подобной работы не может быть необходимого профессионального уровня проектирования. Но приступать к выполнению конкретного задания следует с эскизного поиска образа темы. В зависимости от индивидуальности авторов этапы проекта совмещаются, сложно комбинируются, однако не акцентировать внимания на общем направлении развития проекта нельзя.
   Кристаллическая решетка, максимальная экономия художественных средств, монохромность, равновесие элементов относительно композиционной оси – лаконизм, своего рода эстетический пуританизм – направление, характерное для конца пятидесятых – начала шестидесятых годов. Применение этой системы в процессе проектирования Центрального музея Вооруженных Сил СССР помогло проектировщикам выявить время создания экспозиции. Строгость системы соответствовала военной тематике. При этом принцип создания определенной кристаллической решетки ни в коем случае нельзя рассматривать как единственный универсальный метод построения пространственной композиции. Через пропорциональные отношения, ритмику, колористическое решение, даже через чувство масштаба выражается время создания произведения. Умение выбрать систему, наиболее соответствующую задаче, стоящей перед проектировщиком, – это его профессиональная обязанность, умение создать свою систему – талант. Считая сознательное проектирование новых композиционных закономерностей важной, актуальной задачей развития методики художественного проектирования, нельзя не обратить внимания на определенную, к сожалению, достаточно четко проявляющуюся опасность в практике проектирования музейной экспозиции.
   Опасность эта – превращение композиционных закономерностей в ремесленные «стилистические штампы». Использование этих штампов как некой замены образа в экспозиции. Окостенение штампов делает «современный лаконизм» явлением, ничем по сути не отличающимся от стилизации под классику.
   Музеи XX века стали своего рода барометрами изменений логики мышления их авторов, а тем самым и всей художественной культуры.
   Чувство времени во всем многообразии его проявлений – основной признак современного этапа развития искусства экспозиции. Чувство времени определяет возникновение новых изобразительных средств, им измеряется творческий уровень художника музея.

   Печатается по: Розенблюм Е. А. Музей и художник // Декоративное искусство. 1967. № 11. С. 5–10.



   Станюкович Татьяна Владимировна
   (1916–1992)


 //-- * * * --// 
   Этнограф и музеевед, доктор исторических наук. Окончила исторический факультет Ленинградского государственного университета, затем аспирантуру Института этнографии АН СССР. Работала в историко-бытовом отделе Русского музея, в музее Таджикистана (во время эвакуации в 1942–1944 гг.), в музее М. В. Ломоносова, в Ленинградском отделении Института этнографии (отделение восточных славян).
   Основной научный вклад Т. В. Станюкович – в области этнографии и музееведения. Исследования истории музейного дела легли в основу фундаментальных трудов «Кунсткамера Петербургской Академии наук» и «250 лет Музея антропологии и этнографии». В монографии «Этнографическая наука и музеи» автор рассматривает взаимодействие и взаимовлияние этнографии и этнографических музеев на протяжении XVIII–XX вв., раскрывает и подчеркивает роль музеев и музейных коллекций в развитии науки. Статья «Этнография и актуальные проблемы развития этнографических музеев» (1981), написанная в соавторстве с К. В. Чистовым, посвящена прежде всего группе музеев, до этого момента не становившихся объектом исследовательских интересов Станюкович, – музеям под открытым небом. Статья содержит представленную в сжатом виде программу музеефикации городских кварталов, памятников промышленности, железнодорожного транспорта, медицины и др. Более чем современно звучат сегодня предложения авторов по демонстрации в музеях объектов нематериальной культуры – производственных процессов, фольклора.


   Т. В. Станюкович, К. В. Чистов
   Этнография и актуальные проблемы развития этнографических музеев

   Современная этнография пользуется широким кругом источников. Непосредственное наблюдение, которое всегда было одним из важнейших способов сбора этнографических материалов, интенсивно дополняется многими, условно говоря, «неэкспедиционными» методами – изучением исторических документов, данных археологии, антропологии и лингвистики, социологическими опросами и, разумеется, изучением вещей, накопленных в музейных фондах.
   Этнографические музеи всегда были важнейшей базой этнографических исследований и, одновременно, одним из наиболее активных средств пропаганды и популяризации этнографических знаний. Именно поэтому понимание целей и задач деятельности этнографических музеев менялось в ходе развития самой этнографии и развертывания ее научных и общественных функций. <…>
   Традиционная бытовая культура неотвратимо уходит в прошлое. Все ускоряющийся процесс урбанизации ведет к интенсивным изменениям материальной среды обитания человека, как природной, так и культурной. Эти изменения должны быть изучены и отражены не только в этнографических и социологических исследованиях, но и в вещественных памятниках, характерных для быта народа в тот или иной период его исторического развития.
   Перечисленные факторы определяют в конечном счете современную деятельность этнографических музеев и проблематику современного этнографического музееведения – органической составной части советской этнографической науки. <…>
   Вместе с тем музеи играют и заметную активную роль – они неизменно являются стимуляторами научных исследований, публикаторами этнографических материалов и популяризаторами достижений этнографической науки. <…>
   Общепризнано, что основную научную ценность музеев составляют их коллекционные фонды. Они – база как для научно-исследовательской, так и для научно-просветительной деятельности музеев. С каждым десятилетием научная значимость этнографических коллекционных фондов возрастает: ими пользуются ученые всего мира. На базе изучения собранных в течение двух с половиной столетий материалов и расшифровки семантики отдельных вещей, предметных комплексов, а также исследования целых областей культуры (например, материальной культуры, древнего искусства, письменности) в советскую эпоху создано большое число научных трудов, характеризующих различные аспекты этноисторических и культурных процессов, развивающихся в разных районах мира и, что весьма важно, воссоздающих историю бесписьменных народов.
   <…>
   Как уже говорилось, особенно плодотворен метод подбора коллекционного материала блоками, который успешно применяется в ряде новых архитектурно-этнографических заповедников. Большая часть их ставит задачу дать характеристику областей, обширных и разнообразных по природно-хозяйственным условиям, под влиянием которых культура и быт народа или, тем более, нескольких народов приобретает специфические особенности <…>. Построенная по единому плану экспозиция делает возможным не только четкий показ локальной культурно-хозяйственной традиции или отдельной культурно-хозяйственной зоны, но и создает необходимые условия для сравнительно-типологического изучения выставленных и хранящихся в фондах материалов. В настоящее время, когда в ряде республик и в некоторых областях РСФСР проектируется создание новых музеев-заповедников, представляется чрезвычайно полезным изучение, обобщение и использование накопленного опыта формирования фондов этнографических музеев.
   Учитывая все ускоряющиеся темпы урбанизации и нивелировки форм материальной культуры, сбор памятников необходимо вести в форсированном темпе, причем существенную помощь в этом могли бы оказать центральные и местные научные этнографические, исторические, фольклорные и археологические учреждения, направляющие научно-исследовательские экспедиции в самые различные районы (в том числе и по сбору материалов для этнографических и диалектологических атласов). Участники экспедиций одновременно могли бы приобретать коллекции по поручениям музеев. Существенную помощь там, где это организовано надлежащим образом (как показала практика прибалтийских музеев), могут оказывать также местные корреспонденты и краеведы-любители. <…>
   Уже созданные и вновь создающиеся музеи традиционного крестьянского быта охотно включаются туристскими организациями в маршруты, которые предлагаются как советским, так и зарубежным туристам. Нередко рядом или на территории музеев возникают стилизованные гостиницы, кафе, сценические площадки, киоски для продажи не только музейной литературы, буклетов, открыток, но и сувениров. Все это вполне естественно. Однако надо всемерно остерегаться попыток некоторых архитекторов, дизайнеров и конструкторов сувениров превратить музей в туристический аттракцион, в залихватскую квазимодерную стилизацию, спекулятивно использующую историкоархитектурные и историко-этнографические мотивы. Надо помнить, что речь идет о национальном достоянии, которое не должно вовлекаться в сомнительные эксперименты конъюнктурного характера. Поэтому современный размах музейного строительства и современные масштабы туризма диктуют необходимость усиления надзора со стороны управлений культуры, обществ по охране памятников и, разумеется, всей научной общественности – историков, искусствоведов, этнографов, архитекторов и т. д.
   Значительно хуже обстоит дело с комплектованием этнографических коллекций, отражающих культуру и быт городского населения. В дореволюционное время сбор материалов по городскому быту не производился. В послеоктябрьский период появляется ряд музеев, интересующихся в числе других вопросов историей быта горожан. <…>
   Развитие этнографии привело в последние десятилетия к формированию новой отрасли – этнографии города. Исследования показали, что старая этнография как у нас, так и за рубежом недооценивала роль городов в процессе формирования этнических традиций, в этнических и этнокультурных процессах. Выяснилось, что в городах складывались и развивались свои бытовые традиции, в ходе истории оказывавшие все возраставшее влияние на крестьянство, которое еще сравнительно недавно считалось чуть ли не единственным создателем и носителем национальных бытовых традиций.
   Между тем в существующих ныне музеях (например, даже таких, как Музей истории и реконструкции г. Москвы, Музей истории Ленинграда) все еще недостаточное внимание уделяется традиционной культуре и быту городов. Частичное отражение городской быт, правда, находит в дворцах-музеях, в местных исторических и краеведческих музеях и в Государственном музее этнографии народов СССР, однако сосредоточенные там материалы, естественно, характеризуют далеко не все слои городского населения. В связи с тем, что быт города изменяется с еще большей быстротой, чем быт деревни, представляется необходимым срочное создание специальных музеев городского быта типа городских скансенов, т. е. музеев на открытом воздухе. Как показывают публикации последних лет, посвященные проблемам города, кое-где еще сохранились постройки XVIII–XIX вв. и даже отдельные кварталы с жилыми и общественными зданиями, которые можно было бы законсервировать и использовать для развертывания экспозиции, посвященной производственному и домашнему быту рабочих, ремесленников, мелких торговцев, служилой интеллигенции и других слоев городского населения.
   Наиболее перспективными в этом отношении были бы, как нам представляется, небольшие города Средней России (например, Шуя, Калуга), Урала (Касли, Нижний Тагил), города среднеазиатских республик (Бухара, Ленинабад), Кавказа (Дербент, Баку), а также Прибалтики, где уже кое-что сделано в этом плане (например, объявлены «заповедными» кварталы в Таллине, Цесисе) и др. Так же, как при создании сельских «скансенов», следует подумать не только об охране отдельных уникальных памятников архитектуры (что тоже во многих городах уже делается и, разумеется, необходимо), но и о формировании архитектурноэтнографических комплексов, которые сохранили бы для нас и последующих поколений типичные уголки старого городского быта.
   Выявлению и сохранению памятников городского быта могли бы способствовать и различные министерства и ведомства. Так, например, Министерство связи СССР, создавшее в Ленинграде хороший музей (где среди других предметов есть коллекции почтовых знаков, почтовых ящиков и иных, связанных с бытом предметов), могло бы способствовать воссозданию почтовой станции XIX века; Министерство здравоохранения СССР – использованию (даже в действующем виде) аптеки, интерьер которой с типичными для начала XX в. шкафами красного дерева и массивными фарфоровыми банками для медикаментов еще недавно широко бытовал, а кое-где (например, в Ленинграде) встречается и в наши дни; Министерство путей сообщения СССР (имеющее интереснейший Музей железнодорожного транспорта в Ленинграде) могло бы содействовать сохранению некоторых железнодорожных зданий и оборудования XIX – начала XX в. (для создания в дальнейшем железнодорожного музея-скансена). В ряде городов сохранились еще построенные в XVIII–XIX вв. здания заводоуправления и заводские корпуса (например, в Нижнем Тагиле, Иванове) и другие строения, не представляющие значительной ценности как памятники архитектуры, однако незаменимые для характеристики рабочего и городского быта прошедшей эпохи.
   Несомненно, настало время выявить подобные здания, взять их на учет (и тем самым предотвратить снос), для того чтобы в дальнейшем использовать их в качестве построек-экспонатов, а также для размещения в них бытовых и тематических экспозиций. <…>
   Трудно и даже невозможно давать готовые рецепты для музеев различного назначения и профиля. Да и не в этом состоит наша задача. Однако нам представляется, что в наибольшей мере отвечающими современным требованиям науки и эмоционально воздействующими на посетителя являются целостные системы экспозиций, сочетающие монографический историко-этнографический показ культуры отдельных народов или группы народов с обобщенными тематическими экспозициями по современности, отражающими основные культурные и этнические процессы, протекающие в наши дни.
   Многие музеи уже на протяжении ряда лет стремятся к подобной системе комплексной информации о традиционной и современной культуре народа, к использованию современных технических средств, позволяющих демонстрировать функционирование вещей, традиционные производственные навыки, обряды, показывать народные танцы, спортивные игры, праздники. Так, например, благодаря хорошему контакту с Домом народного творчества, на территории зеленой зоны музея «Малые Корелы» систематически проводятся фестивали народного самодеятельного искусства, организуются демонстрации традиционных народных игр, танцев, музыки, исполняемой на народных инструментах. Эту практику, как нам представляется, необходимо распространить повсеместно, не отказываясь, однако, от введенного еще ранее и явно оправдавшего себя опыта показа не только предметов материальной культуры, но и процессов их производства. Опыт Музея народного искусства в Москве, а также различных всесоюзных выставок свидетельствует о том, что особенно большой интерес вызывает демонстрация самих процессов создания предметов народного творчества – гончарства, резьбы по дереву, вышивки и т. п. Всемерной поддержки заслуживает также, как мы уже говорили, демонстрация (в качестве дополнения к экспозиции) научно-документальных фильмов, отснятых под наблюдением этнографов и фольклористов. <…> В заключение хочется добавить, что для успешного развития этнографических музеев в рассмотренных или в других, не затронутых в статье, аспектах (мы не упоминали, например, о проблемах использования этнографических объектов в туристских маршрутах, о централизации контроля над сувенирами этнографического характера, о роли музеев в современном конструировании безрелигиозных обрядов и т. п.), необходима четкая координация работы всех «заинтересованных» учреждений. У нас пока еще нет специального органа, занимающегося такой координацией (как, например, в Болгарии, Польше, ГДР), но о нем уже, вероятно, следовало бы подумать и министерствам культуры, и академиям наук, и руководству художественной промышленности. Координация способствовала бы совершенствованию всей музейноэтнографической работы, а также художественной промышленности, архитектурно-реставрационных и туристских организаций, одним словом – новому подъему научно-исследовательской и культурно-просветительной деятельности музеев, который соответствовал бы потребностям развитого социалистического общества.

   Печатается по: Станюкович Т. В., Чистов К. В. Этнография и актуальные проблемы развития этнографических музеев // Советская этнография. 1981. № 1. С. 24–37.



   Равикович Дина Акимовна
   (1922–1995)


 //-- * * * --// 
   Получила музееведческое образование на историческом факультете МГУ, окончив который стала сотрудником Научно-исследовательского института краеведческой и музейной работы, где проработала всю свою жизнь, принимая участие в наиболее значительных исследованиях института. Труды Д. А. Равикович внесли существенный вклад в историю и теорию музейного дела, вопросы музееведческой терминологии, охраны памятников и музейной социологии. Исследуя историю музейного дела и охраны памятников, входила в число авторов и составителей «Очерков истории музейного дела в СССР» (1957–1971.
   Вып. 1–7), участвовала в разработке и проведении широкомасштабного социологического исследования «Музей и посетитель», в качестве автора и редактора принимала участие в подготовке «Российской музейной энциклопедии». В сборник включены фрагменты из статей Д. А. Равикович «Факторы развития краеведческого музея» (1979) и «Социальные функции и информационная система музея» (1984), написанных в последний период ее научной деятельности.
   В статье «Факторы развития краеведческого музея», написанной по материалам социологического исследования «Музей и посетитель», предпринятого институтом в музеях России в 1970–1980-е гг., Равикович ставит под сомнение эффективность существовавших тогда экспозиций, которые отражали современный период развития социализма в нашей стране. То, что сегодня производит впечатление осторожных высказываний и выводов, в период публикации материалов привлекало смелостью и новизной подхода.
   В статье «Социальные функции и информационная система музея» автор анализирует социальные функции музея, вводя новое понятие «рекреационной» функции. Вторая часть статьи посвящена подробному анализу процесса передачи музейной информации; здесь Д. А. Равикович одной из первых в отечественном музееведении исследует музей как особую информационную и коммуникационную систему.


   Д. А. Равикович
   Факторы развития краеведческого музея

   <…> Материалы исследования [367 - Имеется в виду социологическое исследование «Музей и посетитель».] дают возможность на основе анализа общественного мнения (посетителей, экспертов, музейных работников) изучить факторы, определяющие тенденции и перспективы развития современного краеведческого музея. Основным источником для этого являются ответы на открытые вопросы, включенные в интервью с посетителем и анкету музейного работника. Вопросы ставились в самой общей форме, что позволило каждому респонденту затронуть различные аспекты работы краеведческого музея. <…>
   Естественно, в общественном мнении перспективы совершенствования краеведческого музея связаны прежде всего с развитием различных направлений его деятельности. Причем для посетителей (92,1 % суждений) всемерное совершенствование экспозиций является основным фактором развития музея. <…>
   Известно, что спецификой экспозиционной работы краеведческого музея является комплексный профиль его экспозиций. Задача отразить в экспозиции развитие природы, историю края с древнейших времен до наших дней определяет экспозиционную структуру краеведческого музея, в основе которой всегда лежит деление на три отдела: природы, истории дореволюционного прошлого и истории советского общества. По данным анкетного опроса посетителей, отношение к этим трем основным отделам краеведческого музея выразилось в следующих количественных показателях (выборочная совокупность составляет в данном случае 5 тыс. человек): 86,6 % посетителей осмотрели весь музей, отдел природы – 54,5 %; отдел истории дореволюционного прошлого – 55 %, отдел истории советского общества – 27,5 %. <…>
   Целесообразно подходить к изучению проблем экспозиционной деятельности краеведческого музея прежде всего с точки зрения комплексного характера его экспозиций. <…> Вместе с тем есть основание полагать, что основой перспективного развития экспозиции при сохранении ее комплексного характера явится решение задач, связанных с повышением эффективности экспозиции отдела истории советского общества и в особенности раздела развитого социализма. <…>
   В самом обобщенном виде проблемы экспозиций периода развитого социализма сводятся в мнениях музейных работников и экспертов к следующим основным положениям:
   тематическая нечеткость и раздробленность существующих экспозиций вызывают необходимость укрупнения тематики, разработки ее в связи с ведущими, перспективными и специфическими для края направлениями развития экономики. Внимание посетителей должно быть привлечено к роли людей в производственных процессах, к новым явлениям в науке, культуре, народном образовании, в быту;
   масштаб и бурные темпы социально-экономического развития края не всегда своевременно отражаются в музейных экспозициях. Решение этой проблемы во многом зависит от глубины постоянных оперативных связей музея с органами управления, предприятиями, научными учреждениями, информационными центрами и т. д. Вместе с тем надо разрабатывать мобильные формы экспозиции, удовлетворяющие потребность в ее сменяемости;
   стереотипность экспозиционных материалов, перегрузка фотографиями и письменными документами затрудняют восприятие. Первоочередной задачей в этой связи является теоретическая разработка и введение в практику принципов отбора и экспонирования музейных предметов, документирующих современность, с точки зрения максимального использования их информационного значения и эмоциональной выразительности.
   Следует отметить, что эти вопросы, определяющие перспективное развитие экспозиций раздела развитого социализма, в значительной степени соотносятся с требованиями, которые музейные работники, эксперты и посетители предъявляют к другим отделам и к экспозиции в целом.

   Печатается по: Актуальные проблемы музейного строительства. Музей и посетитель: Сб. научн. тр. НИИ культуры / Науч. ред. В. А. Пронин; сост. Д. А. Равикович. М., 1979. № 85. С. 110–134.


   Д. А. Равикович
   Социальные функции и информационная система музея

   Изучение истории музейного дела показало, что происхождение и развитие музея связано с общественными потребностями в собирании, сохранении и изучении объектов природы, памятников материальной и духовной культуры – документальных свидетельств, необходимых, с одной стороны, для исследования процессов, явлений, фактов, происходящих в природе и общественной жизни, с другой – для использования научного, познавательного, культурного и эстетического потенциала музейных предметов в образовательновоспитательных целях. Отсюда – своеобразие музея как социальной организации.
   Музей представляет собой научно-исследовательское учреждение, поскольку создает источниковую базу для исследований, вводит в научный оборот фонд музейных предметов, проводит исследования, основанные на их изучении. В то же время музей выступает и как научно-просветительное учреждение, ибо, демонстрируя музейные собрания в соответствии с определенной научной концепцией, он распространяет знания, удовлетворяет культурные запросы общества.
   Таким образом, объектом деятельности музея являются музейные предметы: памятники природы, истории и культуры – вещевые, изобразительные, письменные источники, документирующие естественно-исторические и культурно-исторические процессы. Музейное значение предмета определяется социальной значимостью информации, носителем которой он является, т. е. ее научной, культурной (в том числе мемориально-реликвийной), эстетической, художественной ценностью.
   Субъектом деятельности музея является музейная аудитория, т. е. та часть общества, которая, руководствуясь различными мотивами, проявляет интерес к памятникам природы, истории и культуры, представленным в музее того или иного профиля.
   Соответственно, деятельность музея направлена на организацию комплектования, хранения, изучения и экспонирования музейных предметов и использования их в научных, образовательных и воспитательных целях.
   Своеобразие происхождения и задач музея обусловило характер его социальных функций.
   При определении функций музея часто используется одно из словарных толкований этого понятия, как «деятельность, обязанность, работа». В этом смысле к функциям музея относят комплектование, хранение, экспонирование, пропаганду и т. д. музейных предметов, которые представляют, по существу, различные виды деятельности музея.
   Однако в данном случае имеется в виду понятие социальных функций, которое выражает исторически сложившееся общественное назначение музея, характеризует роль и место музея в общественной жизни в целом и в системе учреждений науки и культуры, образования и воспитания.
   С этой точки зрения к основным, исторически сложившимся социальным функциям музея относят:
   – функцию документирования (доказательства, подтверждения) посредством музейных предметов объективных процессов и явлений в природе и обществе, обусловленную общественными потребностями экономического, научного, культурного характера в собирании, сохранении, изучении музейных предметов;
   – функцию образования и воспитания, обусловленную информативными свойствами музейных предметов, а также познавательными и культурными запросами общества к музеям;
   – функцию организации свободного времени, отвечающую общественной потребности в культурных формах досуга, эмоциональной разрядке и др.
   Социальные функции музея находятся в постоянной взаимосвязи и взаимодействии. Связи, существующие между социальными функциями, могут быть интерпретированы следующим образом.
   Функция документирования выражается прежде всего в процессе формирования фонда музейных предметов – вещевых, изобразительных, письменных и других видов источников (с развитием аудиовизуальных средств в фондах музеев все большее место занимают кинофономатериалы).
   В советском музееведении в последние годы значительное внимание уделяется проблеме изучения музейного предмета с позиции выявления его информативных возможностей. Особый интерес в этом отношении представляют разработки лаборатории музееведения Центрального музея Революции СССР, в которых достаточно убедительно, с нашей точки зрения, обосновываются и формулируются следующие информативные свойства музейного предмета:

   семантические свойства, которые «несут информацию о смысле и содержании музейного предмета, раскрывают ценностные и целевые аспекты этого содержания», связи объекта с отображаемой им действительностью;

   экспрессивные свойства – возможность музейного предмета оказывать эмоциональное воздействие. Они раскрываются в аттрактивности музейного предмета, т. е. привлечении внимания к его внешним признакам, а также в способности музейного предмета вызывать определенные ассоциации и чувство сопричастности явлениям, событиям, фактам, с которыми он связан;

   репрезентативные свойства, т. е. степень представительности предмета в ряду аналогичных музейных предметов. К аспектам репрезентативности музейного предмета относятся полнота и достоверность информации, которую он содержит, его типичность или уникальность.
   Названные свойства создают возможность широкого использования фонда музейных предметов для реализации образовательно-воспитательной функции, которая может иметь множество аспектов познавательного, пропагандистского, воспитательного воздействия на аудиторию.
   Познавательный интерес общества к музею, в свою очередь, предъявляет требования как к содержательной значимости источника, так и к его эмоциональной выразительности. Именно экспрессивные свойства составляют особенность музейного предмета, которая отличает его, например, от источников, хранящихся в архивных учреждениях.
   Функция организации свободного времени является производной от функции образования и воспитания, поскольку в постоянном взаимодействии между собой находятся аспекты социальных функций. Так, пропаганда и воспитание осуществляются в процессе познания событий, фактов, явлений, процессов, раскрытых предметно посредством использования различных видов музейных источников. Эффективность пропаганды и воспитания в музее будет зависеть от того, каким образом и насколько полно используются свойства музейных предметов и т. д.
   Таким образом, взаимосвязь и взаимодействие прослеживаются на всех уровнях структуры социальных функций. Следует подчеркнуть, однако, ведущее значение функции документирования, которая определяет специфику познавательных, пропагандистских, эстетических, рекреационных и других аспектов образования и воспитания в музее.
   Важной особенностью социальных функций является их динамизм, подвижность.
   Социальные функции музея находятся в постоянном развитии, так как общественные запросы к музею меняются в конкретной исторической ситуации. Музей по своей природе является идеологическим учреждением, поэтому та концепция, которая лежит в основе документирования, образования и воспитания, определяется прежде всего социальными условиями, классовыми интересами общества, идеологией, господствующей в данной общественно-экономической формации. Естественно, советский музей осуществляет свои функции на основе марксистско-ленинской методологии, руководствуясь задачами развитого социалистического общества.
   Другой фактор, от которого зависит развитие социальных функций, связан с определенным уровнем науки и культуры, в частности профильной дисциплины музея и музееведения. Музей того или иного профиля (исторический, литературный, художественный, краеведческий и т. д.) оперирует кругом источников, соответствующим конкретному уровню и потребностям развития отрасли науки, вида деятельности, вида искусства, с которыми он связан, использует принципы и методы изучения, экспонирования и пропаганды музейных предметов, разработанные советским музееведением.
   Общественные потребности обусловливают соотношение социальных функций музея. В зависимости от конкретной социально-культурной ситуации и профиля музея особое развитие может получить та или иная функция; по-разному могут быть расставлены ударения на различных аспектах социальных функций.
   <…>
   Поэтому особое значение приобретает специальное изучение общественного мнения с использованием социологических методов исследования, которое активизирует процесс «обратной связи» между музеем и обществом, особенно с музейной аудиторией – непосредственным «потребителем» музейной информации.
   В соответствии с задачей исследования восприятия экспозиции остановимся более подробно на описании процесса передачи музейной информации, направленной посетителям. Имеется в виду аудитория музеев гуманитарного – исторического и литературного – профиля.
   Понятие информации в данном случае используется в характерном для коммуникативных процессов аспекте как обмен сведениями (знаниями, мыслями, чувствами и т. д.) между людьми.
   Соответственно, музейная информация (по отношению к музеям исторического и литературного профиля) может быть определена как совокупность сведений о явлениях, фактах, событиях общественной жизни, документированных посредством музейных предметов. Музейные предметы включаются в коммуникативный процесс, т. е. процесс передачи информации с целью воздействия на ее получателей. Для этого музейные предметы организуются в определенные логические системы, к которым могут быть отнесены музейные фонды и экспозиции. Определенную роль в системе музейной коммуникации играют формы научно-просветительной деятельности музея и его издания.
   Сложный процесс восприятия музейной информации, включающий психологические и социально-психологические аспекты, в этом случае рассматривается как коммуникативный акт, т. е. процесс передачи информации, куда входят три последовательные, взаимосвязанные стадии:
   – предкоммуникативная – выработанные предшествующим опытом установки и ценностные ориентации посетителя по отношению к музею;
   – коммуникативная – непосредственное (или опосредованное экскурсией) взаимодействие посетителя и экспозиции;
   – посткоммуникативная, на которой выявляется эффект восприятия экспозиции.

   Для изучения этого процесса может быть использована классическая формула коммуникативного акта, которая предполагает наличие ряда взаимосвязанных компонентов:
   1. Кто (передает) – коммуникатор (лицо или группа лиц, организующих передачу сообщений).
   2. Что (передается) – сообщения (сведения, знания, мысли, образы и т. п.), составляющие информационный массив.
   3. Как (передается) – канал передачи информации (средства, с помощью которых передается сообщение).
   4. Кому (направлено) – аудитория, принимающая сообщение.
   5. С каким эффектом – эффективность, которая определяется изменением знаний, установок, поведения получателя и т. п.

   Коммуникативный процесс в музее может быть интерпретирован следующим образом.
   В роли коммуникатора выступает коллектив музея, который, выполняя различные функции (руководящий состав, хранители, экспозиционеры, художники, методисты, экскурсоводы, сотрудники научно-вспомогательных отделов и т. д.), организует передачу информации, соответствующей профилю музея и музейной специфике.
   В процессе комплектования, организации системы хранения, учета и изучения музейных предметов формируются музейные фонды, которые в музейной коммуникации имеют значение информационного массива: посредством атрибуции, классификации, интерпретации музейного предмета, сопоставления с другими предметами и т. д. выявляются возможности его информационного использования.
   Музейные предметы, организованные в фондах по определенной системе, уже представляют собой канал передачи информации сравнительно узкому кругу лиц – специалистам и посетителям, знакомящимся с музейными собраниями.
   Экспозиция музея является основным каналом передачи информации, рассчитанным на широкую аудиторию. В ней используются информативные свойства музейных предметов, размещенных и объясненных в соответствии с научной концепцией профильной дисциплины и проектом архитектурно-художественного решения экспозиции.
   Конкретные формы научно-просветительной деятельности (музейные экскурсии, консультации, лекции и др.) интерпретируют в устной форме содержание экспозиции и значение музейных предметов, выполняют важную роль связующего звена между музеем и посетителями.
   В систему музейной коммуникации могут быть включены издания (исследования, основанные на изучении музейных предметов, каталоги, путеводители, научно-популярная литература и др.), пропагандирующие фондовые коллекции, экспозиции, музей в целом, а также различного вида рекламные издания (афиши, буклеты, пригласительные билеты и пр.), которые направлены главным образом на привлечение в музей посетителей. Однако издания, содержащие информацию о музее, опосредованную печатным текстом или иллюстративными материалами, имеют вторичное значение в музейной коммуникации. Это обусловлено особенностями зрительного восприятия музейного материала, основанного на непосредстственном контакте с предметами – подлинными свидетельствами конкретных явлений, событий, фактов. Естественно, этому способу восприятия в наибольшей степени соответствует предметно-образная организация материала в экспозиции, открытое хранение фондов, аудиовизуальная форма передачи сообщений в экскурсиях и других формах научно-просветительной работы, проводимых в самом музее.
   Поскольку посетители, как правило, знакомятся с музейными публикациями вне музея, следует отметить важную роль, которую издания играют в подготовке восприятия информации в самом музее.
   Информационную цепь завершает получатель информации. Это музейная аудитория: посетители различного социального положения, возраста, образования, руководствующиеся при посещении музея разными мотивами – от профессиональных до рекреационных.
   Из всего вышесказанного можно сделать вывод о том, что музей представляет собой открытую информационную систему, связанную с внешней средой специфическими «входами» и «выходами».
   На «входе» в эту систему находятся два вида информации. Первый – информация материального характера, носителями которой являются предметы музейного значения, отобранные из среды бытования в процессе комплектования фондов по определенным научным критериям. Второй – информация, которая поступает в музей от руководящих органов, регулирующих деятельность музеев в соответствии с конкретной социально-культурной ситуацией, от ученых и специалистов в области профильных дисциплин и музееведения и, наконец, от непосредственного «потребителя» музейной деятельности – музейной аудитории, выражающей общественные запросы к музею.
   На «выходе» системы – музейные предметы, организованные в фондах и экспозиции в соответствии с определенной научной концепцией и требованиями, предъявляемыми к музею в области образования и воспитания. В конечном итоге «выходом» информационной системы музея можно считать изменения, происшедшие в сознании посетителя в результате его контакта с экспозицией.
   Развитие музейной деятельности в значительной мере зависит от взаимосвязи и взаимодействия между «входами» и «выходами» системы, т. е. от наличия и интенсивности «обратной связи» между музеем и обществом.
   <…>

   Печатается по: Теоретические вопросы научно-просветительной работы музеев (по материалам социологических исследований): Сб. науч. тр. НИИ культуры. М., 1984. № 133. С. 8–25.



   Разгон Авраам Моисеевич
   (1920–1989)


 //-- * * * --// 
   Музеевед, историк; доктор исторических наук, профессор. Участник советско-финляндской и Великой Отечественной войн. Вся жизнь A. M. Разгона связана с музейным делом и музееведением. После окончания исторического факультета МГУ (1948) работал в Научно-исследовательском институте краеведческой и музейной работы, в секторе музееведения Центрального музея Революции СССР, Государственном Историческом музее; читал лекции по музееведению в МГУ и Московском историко-архивном институте (ныне – Российский государственный гуманитарный университет).
   В 1984 г. по инициативе Разгона была основана кафедра музейного дела в Институте повышения квалификации работников культуры (ныне – Академия переподготовки работников искусства, культуры и туризма), которую он возглавлял до самой смерти.
   Основные научные труды Разгона посвящены музееведению. В 1960–1971 гг. его фундаментальные исследования по истории музейного дела России были опубликованы в «Очерках по истории музейного дела России». В конце 1970-х – 1980-е гг. уделял основное внимание теоретическим основам музееведения, принимал участие в разработке Международного словаря музеологических терминов (Dictionarium museologicum, Budapest, 1981; 2-е изд. Budapest, 1986). Являясь членом И КОМ, Разгон выступил одним из учредителей Международного комитета по музеологии (ИКОФОМ) в составе ИКОМ. В 1980-е гг. руководил авторским коллективом советских и немецких музееведов, работавших над созданием книги «Музееведение. Музеи исторического профиля» (1988), на многие годы ставшей основным учебным пособием по музееведению на русском языке.
   В нашей стране становление музееведения как научной и учебной дисциплины было связано в первую очередь с именем Разгона. Им были сформулированы основные базовые понятия музееведения: объект и предмет музееведения, музей, музейный предмет и его значение как исторического источника, основные направления музейной деятельности, обосновано место музееведения в системе наук. Основным трудом, в котором нашли отражение теоретические изыскания Разгона в области музееведения, стало учебное пособие «Музееведение. Музеи исторического профиля»; изложение этих взглядов содержится также в основополагающих статьях, две из которых публикуются в настоящем сборнике (см. А. М. Разгон. К вопросу о научном комплектовании фондов в музеях исторического и краеведческого профилей (1 982); А. М. Разгон. Место музееведения в системе наук (1 986)).


   А. М. Разгон
   К вопросу о научном комплектовании фондов в музеях исторического и краеведческого профилей

   <…> Музейное комплектование всегда – процесс осознанный, целенаправленный. Это относится в равной мере ко всем эпохам. Ранее бытовавшие «теории», объяснявшие сбор различных предметов и таким образом создание музейных коллекций животным инстинктом, представляются теперь курьезом. Однако мотивы и подходы к комплектованию обязательно отражают определенный уровень развития музееведения, профильных дисциплин (даже когда это не осознается), оно социально детерминировано (даже когда это отрицается), поэтому не случайно вся история музейного дела показывает, что от разных периодов мы получаем в наследство совершенно различные по своему научному, классовому характеру собрания исторических памятников. <…>
   Общая задача – концентрация в музейном фонде памятников-реликвий, первоисточников, документирующих существенные стороны общественной жизни, закономерности исторического развития, свидетельствующих о революционных, боевых и трудовых традициях народа, дающих возможность запечатлеть характерные черты каждой эпохи. Здесь надо заметить, что каждому музею в отдельности такая глобальная задача, конечно, непосильна. Но она, безусловно, выполнима, если рассматривать возможности музейной сети в целом, если иметь в виду, что все соответственно профилированные музеи, концентрируя внимание на определенных группах материалов (широкого исторического профиля, военно-исторических, технико-экономических и т. д.), должны стремиться в конечном счете к созданию возможно более полной и разносторонней источниковой базы.
   Музейный фонд создается с учетом задач, формулируемых как профильными научными дисциплинами, так и собственно музееведением. В этом отношении, конечно, прав чехословацкий музеевед Збинек Странский, возражая тем, кто пытается все фондовые задачи музеев ограничить только потребностями профильных наук.
   Несостоятельна также принципиальная установка ориентации комплектования только на нужды какой-либо одной стороны музейной практики, например экспозиции.
   При отборе комплектуемого материала необходимо учитывать не только его характер и объем информативности, но и одновременно требования, предъявляемые к нему как к части систематической музейной коллекции и к возможному объекту показа. Таким образом, уже в самом принципиальном подходе к созданию музейного фонда музееведы должны ориентироваться как на формирование коллекций первоисточников для профильных и смежных наук, так и на особые потребности музеев – фондовые и иные и, прежде всего, на экспозиции – специфическую форму музейной публикации, ибо для музея характерно единство исследовательских и образовательно-воспитательных функций. <…>
   Музейная практика свидетельствует о том, что нередко проблема отбора трактуется крайне упрощенно: некоторые практики порой сетуют на отсутствие нормативных инструкций с прямыми указаниями и даже перечнями музейных предметов, которые следует комплектовать в связи с отображением тех или иных исторических вопросов. Возможно, в этом отчасти повинно то обстоятельство, что ранее издавалась (и сейчас нередко еще появляется) методическая литература, в которой содержались по этим вопросам слишком лобовые рекомендации и вместо анализа методов отбора исторических материалов в процессе экспедиционной и иной практики давалось простое их перечисление. Такой подход представляется не только примитивным, но и принципиально бесперспективным (а иногда и просто вредным), хотя, конечно, нельзя отрицать ценности и поучительности конкретного практического опыта. Суть в том, что фактически в основе такого подхода лежит непонимание либо прямое отрицание исследовательской сущности комплектования, которое, таким образом, невольно низводится до уровня собирательства по заданным шаблонам.
   Назрела острая необходимость в выработке принципов, на которые опирается отбор, а отнюдь не в составлении инструкции – списка предметов, пригодных на все случаи жизни, независимо от характера конкретных исторических обстоятельств и изучаемых процессов. <…>
   Главными критериями музейности, служившими домарксистскому музееведению основанием для включения материалов в музейный фонд, являлись древность предмета и его эстетические качества. Таким образом, в конечном счете музеевед полагался на «естественный отбор», на просеивание материалов сквозь полное случайностей «сито времени» и на оценки «художественности». Естественно, что при этом приходилось довольствоваться тем, что случайно сохранилось, и в итоге оказались утраченными ценнейшие материалы. Если при этом учесть, что такой установке всегда сопутствовали представления, опиравшиеся на те или иные направления феодальной и буржуазной историографии и музееведения, не вскрывавшие подлинных закономерностей общественного развития, то становится ясной научная несостоятельность подобных принципов. <…>
   Конкретные признаки для критериев отбора вырабатываются, с одной стороны, музееведением, формулирующим понимание музейности, предметов музейного значения, с другой – основываются на нашей принципиальной научной установке, согласно которой фонд музейных первоисточников в своей совокупности должен служить выявлению закономерностей общественного развития. <…>
   Прежде чем вести речь о критериях отбора, необходимо отметить, что при любом научном отборе первоисточников (в том числе и музейном) важно соблюдение принципа полноты. Соединение этих двух на первый взгляд взаимоисключающих принципов – отбора и полноты – не только не противоречит научной логике, но является обязательным условием представительности источникового собрания, ибо при любом отборе должна создаваться достаточно исчерпывающая коллекция первоисточников – музейных предметов, многосторонне отражающих существенные явления жизни и закономерности исторического развития. <…>
   Но музеевед постоянно имеет в виду и другое значение музейного предмета – памятника, реликвии, содержащих эмоциональную информацию, являющуюся одной из форм освоения мира. По определению К. Маркса, кроме практического и теоретического отношения к миру, «человек выработал также такой вид отношения, как художественный, практически-духовный». Этот вид освоения мира предполагает особого рода эмоционально окрашенный подход к явлению. Как замечает по этому поводу А. В. Гулыга, «действительность рассматривается и осваивается через призму ее ценности для человека, то есть аксиологически» [368 - Гулыга А. В. История как наука // Философские проблемы исторической науки. М.,1969. С. 24.].
   Типичнейший пример музейных предметов, в информации которых первостепенную роль играет эмоциональный, оценочный фактор, – мемориальные.
   При определении критериев отбора музейного материала, изучаемого с позиций коммунистической партийности, учитывается ряд требований.

   1. Информативность, т. е. объем, характер и содержание информации, которая заложена в предмете, рассматриваемом как объект для музейного фонда.
   2. Коммуникативность – способность предмета наглядно, через достаточно выразительные внешние признаки отражать определенную информацию.
   3. Аттрактивность – свойство предмета привлекать к себе внимание при экспозиционно-выставочном использовании.
   4. Экспрессивность – способность предмета оказывать эмоциональное воздействие.
   5. Эстетичность – особое свойство музейного предмета, отбираемого как произведение искусства и удовлетворяющего, следовательно, эстетическим требованиям.

   Разумеется, далеко не каждый предмет, включаемый в музейный фонд, обладает суммой этих свойств. Как правило, мы встречаемся с самыми различными сочетаниями указанных свойств, причем безусловно первостепенное значение имеет, конечно же, информативность, но, не учитывая все это, вообще едва ли возможно найти критерии, оценить окружающие нас предметы как музейные первоисточники.

   Печатается по: Актуальные вопросы изучения фондов музея по истории советского общества: Сб. науч. тр. ГИМ. М., 1982. Вып. 55. С. 7–54.


   А. М. Разгон
   Место музееведения в системе наук

   В наше время музейное дело получает невиданные ранее стимулы для своего развития, становясь одним из очень значимых элементов общенародной культуры, образования и воспитания. Чтобы в полной мере удовлетворить постоянно растущие и усложняющиеся, особенно на современном этапе, общественные потребности, музейное дело должно прочно опираться на науку.
   Чтобы установить место музееведения в системе наук, надо дать определение его как научной дисциплины, а это значит выяснить его сущность и характер, его общественное значение. При этом научный подход требует, чтобы музееведение рассматривалось с позиций критериев и общих понятий науковедения, теории классификации наук.
   Определение предмета науки – одна из сложных методологических задач, решаемых часто в течение десятилетий.
   Так, в 1950-х гг. в подходе к определению предмета музееведения наметились разные направления. Прежде всего, выяснились резкие расхождения между музееведами, которые признавали существование собственного предмета музееведения и пытались его определить, и теми, кто вообще отрицал возможность существования специфического предмета науки о музеях, а вместе с тем и самой дисциплины.
   С другой стороны, среди музееведов, пытавшихся определить особенности предмета музееведения, выявились различия в принципиальном подходе к проблеме. Одни исходили из того, что существо предмета составляют музей как социальный институт, его общественные функции, его работа – так называемый «институционный подход».
   Другие специалисты зерном предмета полагали не музей, а причины, его порождающие, и собственно феномен музейного предмета, определяющего существо музея как института, так называемый «предметный подход». <…>
   В определении предмета музееведения наиболее перспективным представляется комплексный подход, при котором гносеологические задачи науки распространяются на закономерности, связанные и с музейными предметами, и с историческим функционированием специфических институтов отрасли, называемой «музейным делом».
   Конкретное содержание предмета исследования требует также научного определения ключевых понятий «музейного предмета» и «музея».
   Понимание музейного предмета – основы музея – должно объяснить генезис такого отношения человека к действительности, при котором возникает сама потребность в выделении из реальной жизни определенных групп предметов, несущих особую семантическую и эмоциональную информацию. Назовем это отношение «музейной потребностью».
   Естественно, что музееведение давно встало перед необходимостью определения понятия «музейный предмет». Однако несмотря на усилия многих специалистов, однозначного, общепринятого определения пока не существует.
   В настоящее время можно дать следующее рабочее определение: музейный предмет – извлеченный из реальной действительности и находящийся в музее носитель семантической и эмоциональной информации – аутентичный источник знаний и эмоций, являющийся культурно-исторической ценностью. Он обладает объективным свойством сохранности и наглядности, что определяет возможность передачи информации в основном через зрительное восприятие.
   Выявление признаков музейного предмета происходит в процессе музееведческого исследования, включающего отбор, научное определение, описание предмета. Музейный предмет – элемент практически духовного освоения действительности, предполагающего ценностный подход к окружающему миру.
   Другая существенная сторона предмета музееведения связана с закономерностями, имеющими отношение к институту, отрасли, возникающей для удовлетворения музейной потребности. Различные формы социальных институтов предопределяются конкретными условиями общественного развития. Закономерности, относящиеся к развитию социальных функций, к связям музейного дела с такими элементами социальной среды, как культура, наука, образование, требуют специального анализа, поскольку это не входит в предмет исследования других дисциплин. <…>
   Исследования музея как социального института позволяют дать ему следующее определение:
   Музей – исторически сложившийся научно-документальный и коммуникативный институт, предназначенный для сохранения культурно-исторических ценностей, приобретения и распространения информации посредством музейных предметов, составляющих музейное собрание.
   На основе своей научной концепции музей документирует процессы и явления природы и общества, комплектует, хранит, исследует и использует коллекции музейных предметов в научных и образовательно-воспитательных целях.
   Специфическая форма музейной коммуникации – экспозиции и выставки. Социалистический музей базируется на марксистско-ленинской методологии.
   Исходя из такого понимания музея и музейного предмета и применяя к музееведению науковедческие критерии, можно дать следующие определения объекта и предмета этой научной дисциплины:
   Объект изучения музееведения – материалы музейного значения, музейные предметы, музейное дело как отрасль.
   Предмет музееведения – круг специфических закономерностей, относящихся к процессам сохранения, исследования и передачи социальной информации посредством музейных предметов, а также закономерностей, связанных с общественным функционированием музея, музейного дела.
   В соответствии с этим предметом изучения музееведение исследует обширный круг проблем.
   А. Проблемы, относящиеся к музейным предметам.
   Музееведение исследует характер такого особого отношения человека к действительности, при котором возникает «музейная ценность» предметов объективного мира:
   – осуществляет специальные исследования природы и общества, направленные на определение явлений и процессов, подлежащих музейному документированию, на выявление предметов музейного значения, отражающих существенные стороны объектов и процессов, входящих в орбиту профильных задач музея;
   – исследует музейные предметы с целью раскрытия и фиксации всего комплекса их коммуникативных функций;
   – исследует музейные предметы в целях выявления семантической и эмоциональной информации, научного определения и классификации как потенциальных первоисточников профильных наук;
   – исследует музейные предметы в целях определения режимов хранения, консервации и реставрации;
   – исследует музейные предметы для выявления их коммуникативных (в том числе и экспрессивных) свойств и возможностей использования в образовательной и воспитательной деятельности и прежде всего в экспозициях и выставках.

   Таким образом, музееведение, изучая объекты действительности, аутентичные источники, историко-культурные ценности, представляющие интерес для многих наук, имеет свой угол зрения на эти объекты как музейные предметы. Одновременно музееведение, в частности историческое музееведение, многими нитями связано с профильными дисциплинами, что отражает близость объектов, предметов и методов исследования.
   Б. Проблемы, относящиеся к музейному делу, музею как институту, функциональной специфике его деятельности:
   – музееведение исследует происхождение и историю музеев, их место в системе учреждений различных общественных формаций, формирование и характер функционирования музейной сети, классификацию и типологию музеев;
   – изучает функциональную специфику деятельности музеев, проявляющуюся в научном документировании явлений и процессов; в исследовательской функции, лежащей в основе всех направлений деятельности; в коммуникационной функции, реализуемой в образовательно-воспитательной, научно-просветительной деятельности и прежде всего в специфической форме экспозиционно-выставочной работы; в изучении проблемы организации и управления музейным делом, включая музейное законодательство.

   Музееведение, подобно всякой научной дисциплине, являющейся системой знаний, обладает определенной структурой.
   В структуру музееведения входят исторические, теоретические и прикладные элементы: а) история музейного дела и историография музееведения; б) теория музейного дела; в) музейное источниковедение; г) прикладное музееведение. Кроме того, в музееведении различают общее и специальное музееведение.
   Для всех составных элементов музееведения характерна тесная взаимосвязь.
   Прикладное музееведение опирается, с одной стороны, на историческое осмысление практического опыта, а с другой – на разработку теоретических основ.
   Определяя место музееведения в системе наук, мы неизбежно сталкиваемся с трудностями уже при попытке найти его положение по генеральному делению на общественные, естественные и технические науки.
   Поскольку одним из элементов объекта и предмета музееведения являются, как показано выше, предметы и связанные с ними закономерности, относящиеся к явлениям природы и общества, то налицо связи музееведения и с общественными, и с естественными науками. Такое положение не является чем-то исключительным. В современной системе наук ряд дисциплин находится на грани естественных и общественных. Это относится к истории естествознания и техники, географии, этнической антропологии, этноботанике и др.
   К числу интердисциплинарных наук по многозначности объекта исследования следует отнести и музееведение, оно также обладает всеми характерными для этого признаками [369 - См. Кедров Б. М. О науках фундаментальных и прикладных. – Вопросы философии, 1972, № 10.].
   Однако если мы обратимся к сформулированному выше определению предмета музееведения, то можно констатировать, что основным его элементом являются закономерности, относящиеся к процессу познания и передачи знаний посредством музейных предметов и к общественному функционированию музея, что несомненно должно квалифицироваться как гносеологическая задача, характерная для общественной дисциплины, и дает нам основание относить музееведение к числу общественных наук. В этой области музееведение осуществляет как теоретические, так и прикладные исследования.
   Поскольку музееведение обладает чертами смежной, стыковой дисциплины, важно определить характер его связей с другими науками. В настоящее время находит признание точка зрения, что эти связи носят характер интеграции, то есть такого взаимопроникновения, при котором соединение элементов различных дисциплин создает новое качество. В музееведении взаимодействуют прежде всего профильные дисциплины, имеющие совпадающий с ними объект исследования, то есть исторические науки, искусствознание, литературоведение, естественно-научные дисциплины и др. Большое значение при этом имеют источниковедческие аспекты всех этих дисциплин.
   Соотношение и удельный вес дисциплин в системе музееведения различен и варьируется в разных специальных музееведениях. Так, в историческом музееведении интегрируются прежде всего профильные исторические науки: история, источниковедение, археология, этнография, нумизматика, палеография и проч., но, кроме того, педагогика, психология, социология, архивоведение и др.
   Особого рассмотрения требует отношение музееведения к документальным дисциплинам – документалистике, архивоведению, библиотековедению. Здесь характер связей, интеграция приобретает черты, определяемые множественностью совпадений в предмете исследования, поскольку и в том, и в другом случае речь идет о познании закономерностей, относящихся к общественному функционированию различных видов документов, к области социальной информации.
   Кроме того, некоторые из документальных наук, подобно музееведению, также направлены на изучение закономерностей, свойственных документальным институтам, к числу которых принадлежат и музеи. Нельзя не учитывать также генетической связи музеев с такими социальными институтами, как архивы, библиотеки.
   Итак, объективная сложность предопределяет многообразие связей музееведения с другими науками. Его место в системе наук неоднозначно.
   Являясь общественной дисциплиной, музееведение относится к стыковым, интердисциплинарным наукам.
   При определении его места среди научных дисциплин имеются наибольшие основания и целесообразность включать музееведение в круг исторических дисциплин, но с непременным указанием о его причастности к искусствознанию, литературоведению, естественным и техническим наукам.
   Дальнейшее развитие музееведения как самостоятельной дисциплины, несомненно, обогатит наши представления о его месте в современном обществе и системе наук.

   Печатается по: Музей и современность: Сб. науч. тр. ЦМР СССР. М., 1986. С. 43–47.





   Часть II
   Нормативные правовые акты Российской Империи, РСФСР, СССР, Российской Федерации и документы по проблемам сохранения культурного наследия


   XVIII – начало XX века

 //-- 1709 г. июля 11–13. – Указ Петра I --// 
 //-- Монастырскому приказу о постройке на месте Полтавской битвы монастыря и каменной пирамиды в память победы над шведами --// 
   <…> в знак и вечное напоминание той преславной виктории, на том самом месте, где тот бой был, а именно неподалеку от Полтавы, построить монастырь мужеский и в нем церковь каменную во имя святых верховных апостолов Петра и Павла, да нижнюю преподобного Сампсона странноприимца, на которого память та преславная виктория получена; а пред церквию сделать пирамиду каменную со изображением на ней персоны его, государевы, в совершенном возрасте на коне, вылитую из меди желтой <…>.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. [Собр. 1-е]. СПб., 1830. Т. 4. № 2236.
 //-- 1718 г. февраля 13. – Указ Петра I --// 
 //-- О приносе родившихся уродов, также найденных необыкновенных вещей во всех городах губернаторам и комендантам, о даче за принос оных награждения и о штрафах за утайку --// 
   Понеже известно есть, что как в человеческой породе, так в зверской и птичьей случается, что родятся монстра, то есть уроды, которые всегда во всех Государствах сбираются для диковинки, чего для пред несколькими летами уже указ сказан, чтоб такие приносили, обещая платеж за оные, которых несколько уже и принесено, а именно: два младенца, каждый о двух головах, два, которые срослись телами. Однакож в таком великом Государстве может более быть; но таят невежды, чая, что такие уроды родятся от действа диавольского, чрез ведовство и порчу: чему быть невозможно, ибо един Творец всея твари Бог, а не диавол, которому ни над каким созданием власти нет; но от повреждения внутренняго. <…> Того ради паки сей указ подновляется, дабы конечно такие, как человечьи, так скотские, звериные и птичьи уроды, приносили в каждом городе к Коммендантам своим: и им за то будет давана плата, а именно: за человеческую по 10 рублей, за скотскую и звериную по 5, а за птичью по 3 рубли, за мертвых; а за живыя, за человеческую по 100 рублей, за скотскую и звериную по 15 рублев, за птичью по 7 рублей; а ежели гораздо чудное, то дадут и более, буде же с малою отменою перед обыкновенным, то меньше. <…>
   Также ежели кто найдет в земле или в воде какие старые вещи, а именно: каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи, не такие, какие у нас ныне есть, или и такие, да зело велики или малы перед обыкновенным, также какия старые подписи на каменьях, железе или меди, или какое старое и ныне необыкновенное ружье, посуду и прочее все, что зело старо и необыкновенно: також бы приносили, за что давана будет довольная дача, смотря по вещи; понеже не видав, положить нельзя цены. Вышепереченные уроды, как человечьи, так и животных, когда умрут, класть в спирты; будеже того нет, то в двойное, а по нужде в простое вино; и закрыть крепко, дабы не испортилось, за которое вино заплачено будет из аптеки особливо.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. [Собр. 1-е]. СПб., 1830. Т. 5. № 3159.
 //-- 1721 г. февраля 16. – Сенатский указ о покупке в Сибири куриозных вещей и о присылке оных в Берг– и Мануфактур-коллегию --// 
   В доношении в Сенат Сибирского Губернатора Князя Черкасского написано: золото, которое в могилах находят, на Его Царское Величество закупать ли? И по Его Царского Величества указу и по сенатским приговорам велено:
   1720 сентября 1 дня: золото, которое годится в передел, покупать настоящею ценою без передачи.
   1721 февраля 16 дня: куриозные вещи, которые находятся в Сибири, покупать Сибирскому Губернатору или кому где надлежит настоящею ценою, и, не переплавливая, присылать в Берг– и Мануфактур-Коллегию, а во оной по тому ж не переплавливая, об оных докладывать Его Величеству.
   И о том в Сибирскую Губернию и в Берг-коллегию указы из Сената посланы.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. [Собр. 1-е]. СПб., 1830. Т. 6. Кн. 2. № 3738.
 //-- 1722 г. февраля 7. – Указ Петра I переславским воеводам об охране остатков «потешной флотилии» --// 
   Надлежит вам беречь остатки кораблей, яхт и галер. А буде опустите, то взыскано будет на вас и на потомках ваших, яко пренебрегший сей указ.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. [Собр. 1-е]. СПб., 1830. Т. 6. № 3903.
 //-- 1724 г. сентября 2. – Указ Петра I --// 
 //-- О сохранении при Александро-Невском Монастыре ботика и о спуске его ежегодно 30 августа на воду в память заключения Ништадтского мира со Швецией --// 
   Его императорское величество указал: ботик августа в 30 числе для торжествования выводить повсягодно на воду, и иметь при Александро-Невском монастыре.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. [Собр. 1-е]. СПб., 1830. Т. 7. № 4562.
 //-- 1806 г. марта 10. – Указ Александра I, Данный главноуправляющему экспедициею кремлевского строения, мастерскою и оружейною палатою П. С. Валуеву. – «О правилах управления и сохранения в порядке и целости находящихся в мастерской и оружейной палате древностей» --// 
   Петр Степанович!
   Приняв за благо представления ваши по Мастерской и Оружейной палате, я утвердил как новый штат оной, так и правила, вами изложенные, для лучшего ее управления и сохранения в порядке и целости находящихся тамо древних сокровищ.
   В числе непременных членов, по тому штату полагаемых, определил тех, которых вы к сему служению признали достойными. Равно, утверждаю почетным членом статского советника Малиновского, трудами своими содействующего вам в историческом описании древностей Оружейной палаты.
   Что касается до чинов и служителей, в прежнем штате Палаты состоящих и ныне по преобразовании ее признанных излишними, за увольнением из них надворного советника Роженкова и коллежского асессора Зимина с пенсиями, прочих всех, удовольствовав по нынешнее число заслуженным жалованьем и выдав каждому единовременно годовой оклад, препроводите в Герольдию для определения к другим делам, а мастеровых отпустите, предоставя им избрать род жизни, состоянию их приличный.
   Об отпуске по новому штату на содержание Палаты ежегодно по 10 000 рублей и на награждение единовременно 4428 рублей дан от меня указ министру финансов. А Кабинету приказано напечатать на его счет изготовляемое вами Историческое описание с рисунками, предоставляя экземпляры его в пользу Палаты.
   Таким образом, удовлетворив всем представлениям вашим <…> нахожу нужным предписать вам.
   1) Обронную, которая по нерачению прежних начальников Палаты составилась из обломков от золотых и серебряных вещей, также из камней и жемчугов, вывалившихся из мест, сокровище палатское заключающих, уничтожить и наблюдать строго, чтобы впредь всякий вывалившийся из своего места камень или жемчуг тотчас был вставлен и поврежденная часть исправлена без наималейшего отлагательства.
   2) Чтоб по окончании описи, производимой чрез особо отряженного члена Кабинета всем вещам, в Палате имеющимся, отделены были такие артикулы, которые недостойны составлять хранилище древностей, наипаче же ничтоженные вещи, по ветхости и тлению ни к какому употреблению негодные. Таковые, быв в хозяйственном распоряжении главноначальствующего над Палатою, могут, где нужда востребуется, употребляться, а вовсе негодное продаваться с публичного торгу на законном основании. И чтоб все сие, хотя зависело от усмотрения и распоряжения главноначальствующего, но производилось в Палате с запискою прихода и расхода по общепринятым правилам. Но особенное однако ж попечение ваше возлагаю, чтоб в продажу отнюдь включены не были разного рода оружия и воинские уборы, как то: мечи, палаши, карабины, пушки, знаки шведские офицерские и тому подобное, которое, хотя ветхо, и по прежнему худому надзору приведено в дурное состояние, но составляет древние трофеи, заслуживающие их сбережение.
   Пребываю впрочем вам благосклонный.
   Правила, постановляемые в особенности для Мастерской и Оружейной палаты сверх общих, в штате придворном и в инструкции главноначальствующего над Кремлевскою экспедициею высочайше утвержденных.
   1. Ничего не продавать и никаким вещам из палат ского хранилища отпусков не чинить без особенного указа за собственноручным государя подписанием, а предоставляется токмо распоряжению главноначальствующего перемещения оных из одного места в другое, и то в том же ведении.
   2. В хранилище палатское никому входу инако не иметь, как с позволения главноначальствующего; и для того ключи оного должны храниться в Палате, а печать у первого по главноначальствующем чиновника, в случае же его отсутствия или болезни у самого главноначальствующего.
   3. Палата, хотя и составляет с Экспедициею единое ведение, но разнствуя особенным родом своих дел от прочих придворных отделений, может иметь по надобностям своим сношения так, как прежде со всеми присутственными местами.
   4. О денежном приходе и расходе, поелику Палате определенная сумма входит в распоряжение Экспедиции, подавать отчеты, куда следует, не Палате, а Экспедиции, на правилах сумм в последнюю поступающих.
   5. Всем и всякого звания чиновникам Палаты, сверх общего их попечения о сохранении во всегдашней целости сокровищ в палатском хранилище, главноначальствующий распределяет каждому особенную часть и должность.
   6. Для отыскания Палате к древности принадлежащих достопамятностей, развлеченных в другие места, сноситься Палате или главноначальствующему, и таковые достопамятности, вновь отысканные, перемещаются в палатское хранилище не инако, как с высочайшего соизволения и утверждения. О чем главноначальствующий и обязан подавать особенные доклады.
   7. Палате позволяется по обычаю, несколько веков в России и повсюду существующему, принимать и от частных людей добровольные подношения, состоящие в манускриптах, доставляющих нужные сведения, в вещах, достойных уважения или древностию или искусством, но также не инако, как с высочайшего соизволения и утверждения. О чем равномерно главноначальствующий должен подносить особые доклады.
   8. Имена подносящих и их подношения, по изъявлении им за то монаршего благоволения, имеют быть напечатаны в Историческом описании палатских достопамятностей.
   9. Должность присяжных во время публичных обозрений палатских достопамятностей наблюдать, чтоб из оных ничто не пропадало и не повреждалось. И поелику сие их служение в Палате не весьма обременительно, то главноначальствующий по своему смотрению может назначать им и другие с их званием сообразные должности.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. [Собр. 1-е]. СПб., 1830. Т. 29. № 22054.
 //-- 1822 г. июля 4. – Положение Комитета Министров «О сохранении памятников древности в Крыму» --// 
   В заседание 2 Мая слушана записка Министра Духовных дел и Народного Просвещения от 17 апреля за № 1219 (по Департаменту Народного Просвещения), внесенная в журнале Комитета под № 766, о средствах к сохранению древних достопамятностей Тавриды. В следствие утвержденнаго Комитетом представления Министра Духовных дел и Народного Просвещения, относительно сохранения и возобновления в Крыму памятников древности, отправлены были туда в прошедшем году Академик, Статский Советник Келер и Архитектор Паскаль, для отыскания и принятия надлежащих к тому мер.
   В последствии времени Академик Келер представил, что памятники Архитектуры, ныне в Крыму существующие, могут быть разделены на два класса: к первому относятся те, которые с небольшими издержками могут быть возстановлены на долгое время, как то: мечеть, находящаяся в Эвпатории, Мавзалеи при Эскиюрде, укрепления Балаклавы, Манкупа, Судака, бани в Феодосии, кои могут быть обращены в Музей для сохранения древних мраморов; мечеть в том же городе, обращенная в Римско-Католическую церковь, также крепость и мечеть в Эски-Сарае. На поправку всех сих зданий потребуется 41 100 руб., да на содержание Архитектора Паскаля, коего Келер предлагает там оставить, по 3000 руб. в год. Ко второму классу древних памятников принадлежат те, кои представляют только одне развалины и не могут быть поправлены; но, будучи охраняемы от разрушения, могут существовать целые веки; таковы например: гробницы, открытыя в курганах около Керчи, также основания храмов и больших зданий.
   Академик Келер, сверх предполагаемого исправления, признает нужным всем древним памятникам в Крыму издать описание с рисунками, употребив для составления сих последних находящагося в Риме Голландского живописца, Деринга.
   Академия Наук одобрила все предположения Келера, отозвавшись только на счет означенного описания и рисунков, что предмет сей до нее не относится; ибо принадлежит более к Художествам, нежели к Наукам, а Президент Академии испрашивает с своей стороны о награждении Келера за усердное исполнение возложеннаго на него поручения, чином Действительного Статского Советника. Келер состоит в службе с 1797, а в настоящем чине с 1806 года.
   <…>
   Комитет полагал: 1) предположения Управляющего Министерством Внутренних дел относительно сохранения Крымских древностей, утвердить, испросив на то Высочайшее соизволение; 2) Келеру дать чин Действительного Статского Советника, поднеся о том проэкт указа к подписанию Его Величества; и 3) издание особаго описания и рисунков отложить впредь до удобнейшаго времени.
   В заседание 4 Июля объявлено Комитету, что по сей статье последовало собственноручное Его Императорского Величества повеление: «Подать Мне смету, во что будет стоить издание описания и рисунков». За тем указ о Келере подписан 30 Июня 1822 года, и на положение Комитета, относительно сохранения Крымских древностей, Еосударь Император соизволяет.
   Комитет определил: сообщить о том Управляющему Министерством Внутренних дел, Министру Финансов, Министру Духовных дел и Народного Просвещения к исполнению выписками из журнала, препроводив к последнему из них и указ.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. [Собр. 1-е]. СПб., 1830. Т. 38. № 29103.
 //-- 1839 г. марта 23. – Указ Николая I Об охране памятников на Бородинском поле и в других местах сражений Отечественной войны 1812 года --// 
   Государь император высочайше повелеть соизволил: <…> хранить за стеклом в домике инвалидов один экземпляр плана Бородинского сражения из Военно-топографического депо, покрыв план этот лаком для большей прочности. <…> Другие памятники сражений Отечественной войны передать равномерно, по сооружении оных, в ведение Комитета, учрежденного в 18 день августа 1814 года<…>

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. СПб., 1830–1884. Т. 14. Отд. I. № 12164.
 //-- 1842 г. декабря 31. – Указ синода о запрещении производить перестройку и заменять древнюю роспись старинных церквей --// 
   Святейший правительствующий Синод <…> Приказали: Предписать по всему духовному ведомству печатными указами о строгом впредь наблюдении, чтобы предположения местных духовных начальств о обновлении всех вообще церковных памятников древности (в чем бы таковое обновление ни заключалось) представляемы были на предварительное рассмотрение святейшего Синода с приложением подлежащих описаний и чертежей.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. СПб., 1830–1884. Т. 17. Отд. П. № 16401.
 //-- 1855 г. апреля 29. – Положение Комитета Министров о музее древностей и о временной археологической комиссии в Вильно --// 
   Государь император по положению Комитета министров, вследствие представления министра народного просвещения, в день 29 апреля сего 1855 года высочайше соизволил утвердить в виде опыта на три года Положение о музеуме древностей и временной Археологической комиссии в Вильно <…>.
 //-- Положение --// 
   1. Собрание в одно целое древних книг, актов, рукописей, монет, медалей, оружия, надписей и снимков с оных, картин, статуй и прочих предметов, относящихся к истории западного края России, способствуя сохранению памятников древности, доставит возможность воспользоваться или к изучению края не только в историческом, но и в торговом, промышленном, естественном, сельскохозяйственном и статистическом отношениях; посему, с учреждением Музеума древностей в Вильно, признано полезным учредить при нем и временную Археологическую комиссию.
   2. Средства к достижению этой двоякой цели суть:
   а) Первоначальное значительное пожертвование помещика Минской губернии графа Евстафия Тышкевича.
   б) Еотовность других лиц соревновать его примеру.
   в) Отыскиваемые на поверхности и в недрах земли редкости, остающиеся ныне без всякой пользы и часто истребляемые по незнанию ценности.
   г) Истребование в Виленскую археологическую комиссию исторических актов и рукописей, принадлежавших упраздненным Римско-католическим монастырям <…>.
   д) Влияние мер правительственных на сохранение всех сих предметов под руководством людей ученых и любознательных.
   е) Остатки кабинетов бывшего Виленского университета: минералогического, зоологического и нумизматического, состоящие из дублетов и хранящиеся без употребления при Виленской гимназии.
   3. Звание попечителя Музеума и председателя археологической комиссии предоставляется основателю оного графу Евстафию Тышкевичу, под наблюдением виленского военного, гродненского, минского и ковенского генерал-губернатора, управляющего Виленским учебным округом. <…>
   5. Для Музеума и Комиссии может быть отведено помещение в зданиях ведомства Министерства народного просвещения, с разрешения министра, или в домах ведомства генерал-губернатора по его распоряжению.
   <…>
   8. Музеум и Комиссию составляют председатель, вице-председатель и члены в неопределенном числе.
   9. Члены Музеума и Комиссии разделяются на действительных и почетных членов и членов-сотрудников.
   <…>
   12. В действительные члены и сотрудники принимаются местные владельцы и вообще люди, могущие содействовать ученым целям Музеума и Комиссии материальными и денежными средствами. <…>
   14. Членам сих учреждений, не принадлежащим к ученому сословию, предоставляется право носить вицемундир Министерства народного просвещения.
   15. Ученый секретарь, для производства дел по Музеуму и Комиссии, назначается генерал-губернатором из действительных членов.
   <…>
   17. Музеум с Комиссиею имеют свою особую печать с государственным гербом и надписью: «Виленского Музеума древностей».
   <…>

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. СПб., 1830–1884. Т. 30. Отд. I. № 29267.
 //-- 1859 г. февраля 2. – «Положение об императорской археологической комиссии» --// 
   Положения общие
   § 1. Императорская Археологическая комиссия состоит отдельным учреждением в Министерстве императорского двора и имеет целию: 1) разыскание предметов древности, преимущественно относящихся к отечественной истории и жизни народов, обитавших некогда на пространстве, занимаемом ныне Россиею; 2) собрание сведений о находящихся в государстве как народных, так и других памятниках древности; 3) ученую оценку открываемых древностей.
   <…>
   § 3. В заведывании Археологической комиссии состоит Керченский музей древностей и Римская комиссия археологических разысканий.
   § 4. Комиссия имеет почетных членов, членов-корреспондентов, содействующих ей в достижении ее целей.
   Действия комиссии.
   § 5. Для изыскания древностей Комиссия раскапывает древние курганы и производит земляные раскопки на местностях, или замечательных в историческом отношении, или дающих повод рассчитывать на открытие древностей.
   § 6. Комиссии предоставляется следить за всеми делающимися в государстве открытиями предметов древности, о которых извещают ее также и местные начальства, а если не представляется затруднения, то пересылают и самы находимые древности на ее рассмотрение.
   <…>
   § 8. Комиссия следит за земляными работами, предпринимаемыми в больших размерах, как, например: при проведении линий железных дорог, шоссе и проч., дабы, насколько окажется возможным, воспользоваться этими случаями для археологических открытий.
   <…>
   § 10. Для поощрения к представлению в Археологическую комиссию находимых древних вещей, денежное вознаграждение за них определяется не только ценою золота, серебра или иного вещества, из которого оне сделаны, но и археологическим достоинством их и редкостью.
   § 11. Замечательнейшие из вещей, открываемых Комиссией) или поступающих в нее, представляются на воззрение государя императора и, с соизволения его императорского величества, помещаются в императорский музей Эрмитаж или в другие высочайше назначенные места.
   <…>
   § 13. Все вещи, открытые Комиссиею, которые не получат высочайшего назначения, остаются в ее заведывании и ей предоставляется отдавать их в общественные древнехранилища или обменивать на другие предметы.
   § 14. По истечении каждого года председатель Комиссии доставляет министру императорского двора отчет о ее действиях, для всеподданейшего представления на высочайшее благоусмотрение.
   <…>
   Внутреннее устройство Комиссии
   § 17. Председатель Комиссии назначается высочайшим указом.
   § 18. Председатель входит от своего имени в сношение со всеми правительственными местами и лицами.
   § 21. Почетные члены и члены-корреспонденты Комиссии избираются председателем и утверждаются в званиях этих министром императорского двора.
   Подписал: министр императорского двора граф Адлерберг.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII – начало XX в.: Сборник документов. М., 1978. С. 63–68.
 //-- 1863 г. мая 8. – Указ Александра II, Объявленный Военным МИНИСТРОМ, об упразднении Нарвской крепости и сохранении Ивангорода и Вышгорода как исторических памятников --// 
   Государь император высочайше повелеть соизволил:
   1. Нарвскую крепость упразднить.
   4. Древние постройки Ивангорода и Вышгорода оставить, как памятники древности, на попечение военного ведомства, а в отношении воинских зданий поступить по ближайшему соображению инженерного ведомства.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. СПб., 1830–1884. Т. 38. Отд. I. № 39598.
 //-- 1864 г. сентябрь. – Положение Комитета Министров об Учреждении Московского археологического общества --// 
   Государь император по положению Комитета министров, сообщенному министру народного просвещения в выписке из журналов комитета 1 и 15 сентября, высочайше соизволил разрешить учреждение Московского археологического общества; причем предоставлено министру народного просвещения право утверждать устав сего общества, с распространением на оное всех постановленных в законе правил об отыскании предметов древностей на землях казенных и общественных.

   Печатается по: Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. СПб., 1830–1884. Т. 39. Отд. I. № 41227.
 //-- 1878 г. декабря 20. – 1879 г. января 9. – Определение Синода о запрещении переделывать и разрушать архитектурные исторические памятники, находящиеся в ведении епархий --// 
   <…> святейший Синод находит, что по ст. 207-й Устава строительного, т. XII, по Св. Зак. 1857 г. «к каким-либо обновлениям в древних церквах воспрещается приступать без высочайшего разрешения.
   Вообще древний как наружный, так и внутренний вид церквей должен быть сохраняем тщательно, и никакие произвольные поправки и перемены без ведома высшей духовной власти не дозволяются». Кроме того епархиальным архиереям повелено наблюдать, дабы нигде ни под каким предлогом в древнейших церквах не дозволялось ни малейшего исправления, возобновления и изменения живописи и других предметов древнего времени, и всегда испрашивалось на то разрешение от святейшего Синода.
   На сем основании имея в виде: 1) что при Киевской духовной академии, с разрешения святейшего Синода, открыто Церковно-археологическое общество, обязанное заботиться о сохранении находящихся в ведении епархиальных начальств древностей; 2) что I археологический съезд в Москве составил к сохранению отечественных памятников временные правила, бывшие в рассмотрении святейшего Синода, который одобрил эти правила, равно и предположение съезда – обязать епархиальные власти, чтобы они не иначе приступали к поправкам, переделкам и уничтожению памятников, как по соглашению с одним из ближайших к месту их нахождения археологическим или историческим обществом, как то: Петербургским, Московским и Одесским <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII – начало XX в.: Сборник документов. М., 1978. С. 110–112.
 //-- [1898 г. марта 4.] – Записка археологической комиссии о необходимости создания при губернских статистических комитетах отделений по составлению свода памятников старины и их охране --// 
   Учрежденная в 1859 году императорская археологическая комиссия по уставу своему обязана <…> собирать сведения о находящихся в России народных и других памятниках древности.
   <…> необходимость составления полного и подробного списка всех наших памятников древности и разрешения тесно связанного с ним вопроса о принятии мер к охранению их от разрушения и расхищения, становилась все очевиднее для лиц, ближе знакомых с этим делом.
   <…> ввиду пробуждающегося теперь и в провинциальном обществе большего <…> внимания к отечественным древностям, учреждения ученых архивных комиссий, археологических обществ, кружков и музеев, организовать <…> при Статистическом комитете особое отделение, которое <…> ведало бы местные древности, т. е. заботилось бы о постепенном приведении их в известность, об охранении их, о собирании <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII – начало XX в.: Сборник документов. М., 1978. С. 145–150.
 //-- 1908 г. августа 9. – «Меры к охранению памятников старины, выработанные XIV Археологическим съездом» --// 
   <…> желательно пополнить существующее законодательство нижеследующими положениями:
   а) Предоставить правительству право принудительного отчуждения недвижимых памятников древности.
   б) Предоставить ему право объявлять недвижимые памятники древности, находящиеся в частном владении, имеющими государственное или местное значение, т. е., иными словами, ограничивать владельцев в деле изменения памятников или их искажения.
   в) За искажение или уничтожение памятников старины ввести гражданскую и уголовную ответственность в виде штрафа, обязанности восстановить, если возможно, разрушенное на свой счет и даже личного задержания с тем, чтобы ответственность эта распространялась на всех без изъятия.
   Примечание. За таковые же проступки со стороны духовенства оно должно подвергаться ответственности перед законом, а не только перед собственным начальством.
   г) Право вчинания иска о привлечении к ответственности виновных предоставить всякому учреждению, ведающему охраной памятников.
   д) Запретить вывоз за границу памятников русской старины.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII – начало XX в.: Сборник документов. М., 1978. С. 189–192.
 //-- 1909 г. октября 20. – Устав общества защиты и сохранения в России памятников искусства и старины при Академии художеств --// 
   I. Цель общества § 1. Общество имеет целью защищать памятники искусства и старины, имеющие художественное, бытовое и историческое значение, от разрушения и искажения, а также сохранить их в России.
   § 2. В этих видах Общество:
   <…> б) собирает: 1) материалы о всех памятниках искусства и старины в России; <…> з) устраивает с надлежащего разрешения выставки, публичные чтения и лекции как платные, так и бесплатные, а также и сборы пожертвований; и) приобретает и жертвует в музеи хранилища предметы искусства и старины.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII – начало XX в.: Сборник документов. М., 1978. С. 196–202.
 //-- 1911 г. – «Проект закона об охранении памятников старины в России», изданный Московским Археологическим обществом --// 
 //-- Глава I Общие положения --// 
   Ст. 1. Подлежат сохранению и охране памятники старины, с доисторических времен до половины XIX в., русского народа и народов как обитавших на русской земле, так и входящих ныне в состав Российской империи, и предметы старины иностранного происхождения.
   Ст. 2. Памятники старины подразделяются на 5 разрядов: а) зодчество <…>; б) живопись <…>; в) ваяние <…>; г) прикладное искусство <…>; д) письменность и печать <…>.
   Ст. 3. Предметы старины разделяются также: 1) на: а) имеющие художественное значение, б) археологическое, в) историческое и г) бытовое; 2) на: а) представляющие интерес государственный, б) местный и в) не имеющие особого значения.
 //-- Глава II Об учреждениях в лицах, заведующих охранением памятников старины, их правах и обязанностях Ст. 4. Для охранения памятников старины основываются: а) Центральный археологический комитет и б) археологические округа, в коих заведывание делами охранения памятников возлагается на одно из существующих в них археологическое или историческое общество. --// 
   <…>
   Ст. 5. Центральный археологический комитет находится в Петербурге и, как учреждение междуведомственное, состоит под председательством председателя Совета министров или лица, им уполномоченного <…>.
   Ст. 6. На обязанности Центрального археологического комитета лежит: 1) дача заключений по всем вносимым на рассмотрение Комитета предположениям правительства, требующим разрешения в законодательном порядке или порядке верховного управления, касающихся охраны памятников старины <…>.
 //-- Глава III О мерах к охранению памятников старины --// 
   Ст. 8. Ближайшею обязанностью окружных археологических органов должна быть общая регистрация всех наиболее важных памятников, как предметов недвижимых, так и движимых, фотографирование, зарисовывание, составление списков и исследование памятников, наблюдение за их сохранностью <…>.
   Ст. 12. Памятник старины, находящийся в частном владении, если принадлежит к недвижимости, может быть отчужден <…> при признании за ним государственного или общественного, а также особо художественного или археологического значения.
   Ст. 13. За перемещение, снесение, разрушение или изменение памятников старины (ст. 2), без надлежащего разрешения, виновные в том, сверх уголовного наказания, обязаны восстановить на свой счет уничтоженные части памятников <…>.
   14. Вывоз за пределы России предметов старины, признанных, по постановлению центрального или окружного органа, имеющими особо важное или государственное археологическое или художественное значение, безусловно воспрещается, под страхом конфискации в пользу государства.
 //-- Глава IV --// 
   О средствах на содержание памятников старины в сохранности Ст. 17. Памятники старины, имеющие государственное значение, содержатся на средства государства, за исключением находящихся в ведении учреждений, обладающих на то достаточными средствами; памятники местного значения – на средства местных, церковных, городских, земских или соответствующих им учреждений и иных, в ведении которых они находятся.
   <…>
   Ст. 19. Все прежние законоположения по охранению предметов старины, несоответствующие настоящему, сим отменяются.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII – начало XX в.: Сборник документов. М., 1978. С. 279–290.


   1918–1980-е годы

 //-- Декрет Совета Народных Комиссаров от 3 июня 1918 г. --// 
 //-- О национализации Третьяковской галереи --// 
   1. Московскую городскую художественную галерею имени П. и С. М. Третьяковых объявить государственной собственностью Российской Федеративной Советской Республики и передать в ведение Народного комиссариата по просвещению на общем основании с прочими государственными музеями.
   <…>

   Печатается по: Декреты Советской власти. М., 1959. Т. П. С. 389–390.
 //-- Декрет Совета Народных Комиссаров от 19 сентября 1918 г. --// 
 //-- О запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения --// 
   В целях прекращения вывоза за границу предметов особого художественного и исторического значения, угрожающего утратою культурных сокровищ народа, Совет Народных Комиссаров постановил:
   1. Воспретить вывоз из всех мест Республики и продажу за границу, кем бы то ни было, предметов искусства и старины без разрешений, выдаваемых Коллегией по делам музеев и охране памятников искусства и старины в Петрограде и Москве при Комиссариате народного Просвещения или органами, Коллегией на то уполномоченными. Комиссариат по Внешней Торговле может давать разрешение на вывоз за границу памятников старины и художественных произведений только после предварительного заключения и разрешения Комиссариата народного Просвещения.
   <…>

   Печатается по: Декреты Советской власти. М., 1964. Т. III. С. 352–353.
 //-- Декрет Совета Народных Комиссаров от 5 декабря 1918 г. --// 
 //-- Об охране научных ценностей --// 
   <…>
   1. Поручить Научному отделу Народного Комиссариата по Просвещению принять все необходимые меры к учету и охране всех научных ценностей, находящихся на территории Российской Республики, как-то: научных музеев, коллекций, кабинетов, лабораторий и сооружений, научных установок, приборов, пособий и пр., и принять их в свое непосредственное ведение или передать их в ведение соответствующих научных или научно-учебных учреждений.
   <…>

   Печатается по: Декреты Советской власти. М., 1968. Т. IV. С. 146.
 //-- Декрет Совета Народных Комиссаров от 6 апреля 1920 г. --// 
 //-- О национализации дома Льва Толстого в Москве --// 
   В целях сохранения дома, где жил и работал Л. Н. Толстой, Совет Народных Комиссаров постановил:
   «Дом Льва Толстого», № 21 по Хамовническому пер. в Москве, с прилегающим участком земли, постройками и всем инвентарем, объявить государственной собственностью Российской Социалистической Федеративной Советской Республики и передать в ведение Народного Комиссариата по Просвещению.

   Печатается по: Собрание Узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. 1920. № 26. Ст. 125.
 //-- Декрет Совета Народных Комиссаров от 20 апреля 1920 г. --// 
 //-- Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троицко-Сергиевской Лавры --// 
   1. Все находящиеся в пределах Лавры историко-художественные здания и ценности обращаются в музей, находящийся в ведении Народного Комиссариата Просвещения.
   2. Отдел по делам музеев и охраны памятников старины и искусства вырабатывает инструкции и вводит в действие положение об управлении зданиями и ценностями, имеющими художественно-историческое значение для использования в целях демократизации художественно-исторических зданий, путем превращения этих зданий и коллекций в музей.

   Печатается по: Собрание Узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. 1920. № 27. Ст. 133.
 //-- Декрет Совета Народных Комиссаров от 17 сентября 1920 г. --// 
 //-- Об объявлении музея имени Чернышевского в Саратове национальным достоянием и передаче его в ведение Народного Комиссариата просвещения --// 
   Совет Народных Комиссаров постановил: в Саратове музей имени Чернышевского объявляется национальным достоянием и передается в ведение Народного Комиссариата Просвещения.
   Одновременно с этим до конца текущего года сверхсметно ассигнуется последнему на предмет оборудования охраны этого музея один миллион рублей (1 000 000 р.) с тем, чтобы в дальнейшем музей содержался по нормальной смете Народного Комиссариата Просвещения.

   Печатается по: Собрание Узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. 1920. № 80. Ст. 385.
 //-- Декрет Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 13 июня 1921 г. --// 
 //-- О национализации усадьбы «Ясная Поляна» --// 
   1. Усадьба «Ясная Поляна», расположенная в Тульской губернии, Крапивенского уезда, с домом его и обстановкой, парком, фруктовым садом, лесом, посадками, пахотной, луговой, огородной и неудобной землей и надворными постройками – является национальной собственностью РСФСР.
   2. Заведывание и управление «Ясной Поляной» в целом принадлежит Народному Комиссариату Просвещения, по Отделу по делам музеев и охране памятников искусства и старины (Главмузею). <…>
   4. Хранитель «Ясной Поляны» обязан как Дом Музей, со всей его обстановкой, так и могилу Л. Н. Толстого, лес, его окружающий, и другие посадки, парк, сад, экономические постройки на усадьбе и вообще весь внешний вид последней, поддерживать и сохранять в их историческом и неприкосновенном виде, восстанавливая то, что пришло в ветхость или было почему-либо разрушено после смерти Толстого. <…>

   Печатается по: Собрание Узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. 1921. № 57. Ст. 371.
 //-- Декрет Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 27 декабря 1921 г. --// 
 //-- О ценностях, находящихся в церквах и монастырях --// 
   Ввиду наличия колоссальных ценностей, находящихся в церквах и монастырях, как историко-художественного, так и чисто материального значения, все указанное имущество должно быть распределено на три части:
   1. Имущество, имеющее историко-художественное значение, подлежит к исключительному ведению Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Народного Комиссариата Просвещения, согласно инструкции и декрету отделения церкви от государства (утварь, старинная мебель картины и т. п.).

   Печатается по: Собрание Узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. 1922. № 19. Ст. 215.
 //-- Постановление Малого Совета Народных Комиссаров от 17 марта 1922 г. --// 
 //-- Об объявлении пушкинского уголка (Михайловского, Тригорского, а также места погребения А. С. Пушкина в Святогорском монастыре) заповедным имением --// 
   28. Объявить Пушкинский уголок («Михайловское», «Тригорское», а также место погребения А. С. Пушкина в Святогорском монастыре) заповедным имением передачей его под охрану как исторического памятника НКПРОСУ по Главмузею. <…>

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сб. документов. М., 1973. С. 34.
 //-- Декрет Совета Народных Комиссаров от 19 апреля 1923 г. --// 
 //-- О специальных средствах для обеспечения государственной охраны культурных ценностей --// 
   В целях материального обеспечения государственной охраны культурных ценностей РСФСР: музеев, памятников искусства, старины, народного быта и т. д. и сокращения расходов государства по охране упомянутых ценностей, Совет Народных Комиссаров постановил:
   I. Предоставить Народному Комиссариату Просвещения право иметь по музейному отделу и подведомственным ему учреждениям специальные средства, получаемые путем извлечения доходов:
   1) от взимания входной платы, продажи изделий и права на издания;
   2) от эксплуатации земельных участков, строений и прочих имуществ, не имеющих историко-художественного значения, но связанных с музеями, дворцами, монастырями, парками, заповедниками и проч., состоящими в ведении музейного отдела.
   П. Составить точный перечень земельных участков и отдельных строений, переходящих для эксплуатации к музейному отделу и его учреждениям как в центре, так и на местах.
   III. Для составления вышеуказанного списка образовать при Народном Комиссариате Просвещения (по музейному отделу) междуведомственную комиссию <…>.

   Печатается по: Собрание Узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского Правительства. 1923. № 37. Ст. 386.
 //-- Инструкция об учете и охране памятников искусства, старины, быта и природы --// 
 //-- (Утверждена Президиумом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета 7 июля 1924 г.) --// 
   Издается на основании п. 9 постановления Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров от 7 января 1924 г.

   По отношению памятников зодчества
   (п. 1 Постановления)
   1. На исполнительные комитеты автономных республик и областей, губернские и областные исполнительные комитеты РСФСР и подведомственные им местные органы <…> возлагается обязанность принимать действительные меры к охране памятников зодчества (сооружений гражданских, крепостных, религиозного культа и т. п.) по особым спискам, сообщаемым им Отделом по делам музеев и охране памятников искусства и старины Главного Управления научных и научно-художественных учреждений Народного Комиссариата Просвещения.
   Примечание: В случаях изменения или пополнения вышеуказанных списков новыми памятниками, Отдел по делам музеев уведомляет об этом соответствующие исполнительные комитеты.
   2. В отношении упомянутых памятников зодчества без письменного разрешения Отдел по делам музеев или губернских подотделов по делам музеев (губ. музеев) не могут быть допускаемы:
   а) сломка;
   б) переделка или приспособления, изменяющие внутренний или наружный вид их;
   в) ремонт (кроме эксплуатационно-хозяйственного);
   е) пристройки или возведение новых сооружений, заграждающих памятники.

   По отношению музейного имущества
   (пп. 4 и 5 Постановления)
   12. <…> местные музеи, как находящиеся в ведении губернских отделов народного образования (научные, краеведческие, педагогические), так и подведомственные другим учреждениям (здравоохранения, сельскохозяйственные, кооперативные и другие), обязывают иметь специальные описи находящегося в вышеуказанных музеях имущества, имеющего музейное значение.
   Таковые описи составляются по распоряжению и под наблюдением исполнительных комитетов автономных республик и областей, областных и губернских исполнительных комитетов по форме, установленной Отделом по делам музеев <…>.
   В описи должны быть внесены:
   а) картины, рисунки, гравюры, скульптура, мебель, фарфор, бронза, изделия из благородных металлов и предметы художественного, бытового и коммеморативного значения (принадлежащие каким-либо историческим личностям);
   б) коллекции и отдельные предметы археологии (каменные орудия, остатки древней керамики, древние бронзовые, железные, костяные предметы и проч.);
   в) коллекции и предметы народного быта и искусства этнографического значения;
   г) коллекции биологические, геологические и другие, в том случае, если эти коллекции собраны специалистами с научными целями. <…>

   Мероприятия общего характера
   30. Во всех случаях значительного повреждения и разрушения памятников зодчества и археологии, музейного имущества, садов, парков, памятников природы (заповедников), происшедших как от стихийных явлений <…>, так и от незаконных и неправильных действий должностных и частных лиц <…>, соответствующие органы местных исполнительных комитетов доводят, в срочном порядке, до сведения губернских подотделов по делам музеев и местных представителей Отдела охраны природы.
   31. Исполнительные комитеты обязываются всячески содействовать выяснению наличия архитектурных сооружений, археологических памятников, садов, парков, по своему художественному, историческому и бытовому значениям заслуживающих быть признанными подлежащими охране. <…>

   Печатается по: Собрание Узаконений и распоряжений Рабочекрестьянского правительства. 1924. № 66. Ст. 654.
 //-- Краткая инструкция о порядке учета, регистрации и содержания памятников искусства --// 
 //-- (Утверждена Председателем Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР 2 марта 1949 г.) --// 
   I
   1. Настоящая инструкция составлена на основании Постановления Совета Министров СССР «О мерах улучшения охраны памятников культуры» № 3898 от 14 октября 1948 года и Положения об охране памятников культуры, утвержденного указанным Постановлением.
   2. Постановлением Совета Министров СССР охрана всех памятников культуры, а также надзор за их содержанием возложен на Советы Министров автономных республик, исполнительные комитеты краевых, областных, городских, районных и сельских Советов депутатов трудящихся.
   3. На Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР и на его органы на местах возложены обязанности учета, контроля за содержанием в сохранности и реставрацией памятников монументальной живописи и скульптуры, не связанных с памятниками архитектуры, произведений станковой живописи и скульптуры, графики и предметов декоративного искусства, независимо от их ведомственной принадлежности и местонахождения (в зданиях или на открытом месте).
   4. При проведении мероприятий по организации учета, охраны и содержания памятников искусства необходимо руководствоваться приказом Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР № 25 от 13 января 1949 года и настоящей инструкцией.

   II. Порядок учета памятников искусства
   5. Учету подлежат все высокохудожественные памятники искусства, находящиеся на хранении в музеях различных министерств и ведомств, государственных, общественных, профсоюзных, культурно-просветительных, научных, кооперативных и других учреждениях, предприятиях и организациях, а также находящиеся в пользовании религиозных общин.
   6. Произведения искусства, хранящиеся в художественных музеях системы Комитета по делам искусств и внесенные в инвентарные книги, дополнительному учету не подлежат.
   7. Проведение учета возлагается на Управления по делам искусств при Советах Министров автономных республик, отделы по делам искусств краевых, областных, городских исполнительных комитетов Советов депутатов трудящихся. Руководство организацией учета и контроль за его проведением возлагаются на Комитеты и Управления по делам искусств союзных республик.
   Примечание. К работе по выявлению, учету, экспертизе, определению художественной ценности произведений искусства Управления и Отделы по делам искусства привлекают работников художественных и других музеев, искусствоведов, архитекторов, членов Союза советских художников, коллекционеров и т. д.
   8. Учету подлежат:
   а) памятники скульптуры, сооруженные до Великой Октябрьской социалистической революции в ознаменование выдающихся событий исторического прошлого народов России, а также сооруженные в память общественных деятелей, военных героев, деятелей науки, культуры и искусства прошлого;
   б) памятники скульптуры, сооруженные после Великой Октябрьской социалистической революции, в ознаменование важнейших историко-революционных событий, вождям Коммунистической партии и выдающимся деятелям Советского государства, павшим героям Гражданской войны и Великой Отечественной войны, Героям Советского Союза, Героям Социалистического Труда, деятелям советской науки, техники, литературы, искусства и т. д.;
   в) произведения скульптуры различного характера, имеющие большое художественное или историко-революционное значение, исполненные известными скульпторами народов СССР и скульпторами всех эпох и народов, расположенные на площадях, улицах, в скверах, парках, садах, бульварах, а также находящиеся внутри зданий различных государственных, общественных, кооперативных учреждений, предприятий и организаций. Учету подлежат также высокохудожественные скульптурные надгробия на кладбищах, сооружения художественно-декоративного характера (бассейны, фонтаны и т. д.);
   г) картины, этюды к ним, рисунки и акварели известных русских художников дореволюционной России и советского периода, художников народов СССР и других стран, имеющие художественное и историко-художественное значение;
   д) произведения древнерусского искусства (иконы), написанные до XVII века включительно, и иконы XVIII и XIX веков, подписанные или достоверно принадлежащие кисти выдающихся мастеров этого времени;
   е) произведения монументальной живописи, снятые со стен архитектурных памятников (мозаика, фрески, декоративное панно и т. д.);
   ж) высокохудожественные произведения прикладного декоративного искусства всех времен и народов (изделия из драгоценных и недрагоценных металлов, камня, кости, дерева, керамики, фарфора, стекла, художественная мебель, гобелены, ткани, ковры и т. д.).
   9. Учету не подлежат:
   а) монументальная скульптура, входящая в ансамбли архитектурных памятников, учитываемая Комитетом по делам архитектуры при Совете Министров СССР;
   б) скульптура в исторических и мемориальных памятниках, входящая в качестве деталей архитектурного сооружения;
   в) массовые копии и скульптурные памятники из малостойких материалов (из гипса и проч.) со скульптур известных мастеров прошлого и настоящего времени, за исключением высокохудожественных копий и авторских повторений;
   г) копии картин современных и старых художников, за исключением высокохудожественных копий и авторских повторений;
   д) иконы XVIII и XIX веков, не имеющие подписей художников;
   е) предметы прикладного и декоративного искусства низкого ремесленного или фабричного исполнения.
   10. Учет памятников искусства разделяется на две категории, имеющие разные учетные формы:
   а) учет памятников искусства, находящихся на открытом месте и в зданиях различных государственных, общественных и кооперативных учреждений, предприятий и организаций;
   б) охранный учет памятников искусства, находящихся в государственных музеях и хранилищах различных министерств и ведомств и занесенных в инвентарные книги или книги постоянных поступлений.
   11. Для периодической регистрации вновь выявленных и вновь сооруженных на территории СССР памятников искусства после проведенного в 1949 году единовременного учета, на Комитеты и Управления по делам искусств союзных республик возлагается обязанность ежегодно к 1 ноября производить дополнительный учет всех вновь выявленных или вновь созданных памятников искусства по установленным настоящей инструкцией правилам и формам.

   III. Учет памятников искусства, находящихся на открытом месте и в зданиях государственных, общественных учреждений и организаций
   12. Для учета памятников искусства, находящихся на открытом месте и в зданиях государственных, общественных учреждений и организаций, устанавливаются две учетные формы: 1) учетная карточка, 2) список памятников искусства.
   13. Учетная карточка (см. приложение № 1 и № 2) служит вспомогательной формой регистрации, определения художественной ценности и сохранности памятников искусства.
   14. Учетная карточка составляется на памятники монументальной и садово-парковой скульптуры, находящиеся на площадях, улицах, скверах, садах, кладбищах и т. д., равно как и на произведения скульптуры, живописи, графики (рисунки и акварель) и декоративного искусства, находящиеся внутри зданий государственных, общественных учреждений и организаций.
   15. Список памятников искусства составляется на основе данных учетных карточек и является основным документом для последующего надзора за содержанием в сохранности произведений искусства.
   16. Учетные карточки и списки памятников искусства составляются в двух экземплярах. Первые экземпляры учетной карточки и списка памятников искусства остаются в Управлениях по делам искусств при Советах Министров АССР и отделах по делам искусств на правах учетных документов, вторые экземпляры направляются в Комитеты и Управления по делам искусств при Советах Министров союзных республик.
   17. Правила заполнения учетной карточки:
   а) в графе «Местонахождения памятника искусства» указывается точный адрес (республика, область, город, район, рабочий поселок, село, площадь, улица, № владения, если памятник расположен на территории учреждения, Дворца культуры, санатория и т. д.). Для памятников, поставленных до революции, в случае изменения названия места, дается дополнительно старый адрес.
   Если картина, скульптура или другие предметы искусства находятся внутри помещений, указывается название организации или учреждения, во владении которых состоят учтенные памятники искусства;
   б) в графе «Название, описание» указывается историческое событие или лицо, в память которых сооружен памятник, или тема памятника, если это садово-парковая скульптура, и род памятника (фонтан, надгробие и т. д.). В описании также перечисляются детали, художественнодекоративное оформление памятника (цепи, решетки, фонари и т. д.). Если название картины или рисунка неизвестно, дается их краткое описание.
   Тексты надписей, даты, подписи, имеющиеся на памятниках искусства, вносятся в карточку с соблюдением наличной орфографии;
   в) в графе «Автор» в первую очередь указывается фамилия, имя, отчество автора-архитектора. Если автор неизвестен, указывается эпоха и школа, к которым относится памятник искусства;
   г) в графе «Размеры» в отношении памятников скульптуры и прикладного искусства, по возможности, дается точное указание размеров. Если точное указание размеров затруднительно, они указываются приблизительно. Размеры картин, рисунков и акварелей (сначала высота, затем ширина) даются без рам или паспарту;
   д) в графе «Материал и техника исполнения» указывается: бронза, гранит, холст-масло, бумага-акварель, бумага-карандаш и т. п. У памятников скульптуры указывается отдельно материал постамента и декоративных деталей;
   е) в графе «Сохранность» отмечается наличное состояние сохранности памятников искусства с указанием имеющихся повреждений и дефектов, напр.: помутнение лака, шелушение красочного слоя, плесневение, прорывы (их размеры), наличие пятен, трещин и выбоин на скульптурных памятниках, отсутствие отдельных деталей и фрагментов и т. п.;
   ж) в графе «Инвентарный номер» указывается порядковый номер, под которым памятник искусства внесен в учетные документы (инвентарная книга, книга поступления и проч.) данного музея или учреждения.

   IV. Учет памятников искусства, хранящихся в государственных музеях и хранилищах
   18. Основной формой охранного учета памятников искусства, находящихся на хранении краеведческих, исторических, историко-революционных, военно-исторических, литературных, мемориальных и других местных музеев и хранилищ, является «Список охранного учета».
   19. В списки охранного учета вносятся все памятники искусства музейно-художественного значения <…>. В списках все памятники искусства систематизируются по следующим отдельным рубрикам: а) живопись, б) скульптура, в) графика, г) предметы декоративного искусства.
   20. «Список охранного учета» составляется в трех экземплярах и подписывается представителем Управления или Отдела по делам искусств, производящим учет, и руководителем музея или хранилища. Один экземпляр охранного списка остается в музее, второй экземпляр находится в Управлении по делам искусств при Совете Министров АССР, краевых, областных, городских отделов по делам искусств, третий экземпляр направляется в Комитеты и Управления по делам искусств союзных республик.
   21. При наличии в музеях архивов известных художников, состоящих из альбомов, набросков, этюдов, писем, дневников, мемориальных предметов, фотокарточек, на указанные коллекции или предметы составляется особая охранная опись перечнем входящих в эти коллекции предметов.
   22. Одновременно с составлением «Списков охранного учета» представитель Управления или Отдела по делам искусств производит в музее или хранилище контрольную проверку порядка ведения учета.
   При проверке состояния учета памятников искусства, хранящихся в музеях, надлежит руководствоваться утвержденной Главным управлением учреждениями изобразительных искусств Комитета по делам искусств при Совете Министров ССР 8 мая 1946 года «Инструкцией по учету предметов музейных коллекций (экспонатов) в художественных музеях системы Комитета по делам искусств при Совете Министров ССР» (Издание Государственной Третьяковской Галереи, Москва, 1946 г.). <…>

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 82–92.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 28 августа 1958 г. № 5639-р --// 
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Новгородского облисполкома об организации Новгородского историко-архитектурного музея-заповедника республиканского значения на базе памятников культуры Новгородского Кремля, Ярославова дворища и Новгородского историко-художественного музея <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 135.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 30 августа 1958 г. № 5721-р --// 
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Костромского облисполкома о создании Костромского историко-архитектурного музея-заповедника республиканского значения на базе историко-архитектурных памятников быв. Ипатьевского монастыря в г. Костроме и Костромского областного краеведческого музея <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 136.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 11 сентября 1958 г. № 6080-р --// 
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Владимирского облисполкома об организации Владимиро-Суздальского историко-художественного и архитектурного музея-заповедника республиканского значения на базе памятников культуры Владимирского областного краеведческого музея, Суздальского историко-художественного музея; Кремля, Золотых ворот, Успенского и Дмитриевского соборов в г. Владимире; Палат Андрея Боголюбского и Церкви Покрова на Нерли в с. Боголюбове; Кремля и Спас-Рождественского монастыря в г. Суздале и церкви Бориса и Глеба в с. Кидекше <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 136.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 19 декабря 1958 г. № 8670-р --// 
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР, Горьковского обкома КПСС и облисполкома об организации в г. Горьком Государственного историкоархитектурного музея-заповедника республиканского значения на базе Горьковского областного краеведческого музея, Нижегородского Кремля с Архангельским собором, Рождественской и Смоленской церквей и вновь организуемого музея быта народов Поволжья <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 137.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 28 февраля 1959 г. № 859-р --// 
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Ярославского облисполкома о создании Государственного Ярославо-Ростовского историко-архитектурного и художественного музея-заповедника на базе музеев и памятников городов Ярославля и Ростова <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 137.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 7 апреля 1960 г. № 2008-р --// 
   Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Новгородского облисполкома о реорганизации музея А. В. Суворова в с. Кончанском-Суворовском Новгородской области в музей-заповедник А. В. Суворова.
   Новгородскому облисполкому в трехмесячный срок определить границы заповедных мест, входящих в состав музея-заповедника А. В. Суворова, охранных зон к ним и разработать положение о музее-заповеднике.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 137–138.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 23 июня 1960 г. № 4023-р --// 
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Московского облисполкома об организации в селе Мелихово Московской области литературно-мемориального музея-заповедника А. П. Чехова.
   2. Включить в состав музея-заповедника: территорию музея-усадьбы А. П. Чехова со всеми строениями, фруктовым садом, огородом и дальним прудом, школу в селе Мелихово, построенную писателем, аллеи и пруд, созданные им для крестьян <…>.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 138.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР --// 
 //-- Об объявлении Бородинского поля Государственным Бородинским Военно-историческим музеем-заповедником от 31 мая 1961 г. № 683 --// 
   Совет Министров РСФСР постановляет:
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Московского облисполкома об объявлении Бородинского поля Государственным Бородинским военноисторическим музеем-заповедником с включением в него памятных мест, исторических памятников Бородинского поля и Бородинского военно-исторического музея.
   2. Разрешить Министерству культуры РСФСР и Мособлисполкому восстановить к 1 июля 1962 г. на Бородинском поле (на батарее Раевского) памятникмонумент в честь русских солдат, героически сражавшихся в 1812 году на Бородинском поле.

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 143–144.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 28 июля 1961 г. № 3679-р --// 
   Образовать на базе комплекса историко-архитектурных памятников Тобольского Кремля и Тобольского краеведческого музея Тобольский историко-архитектурный музей-заповедник. <…>

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 144.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 10 января 1967 г. № 69-р --// 
   1. Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Архангельского облисполкома об организации на базе памятников Соловецких островов Соловецкого историко-архитектурного музея-заповедника филиала Архангельского областного краеведческого музея. <…>

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 166.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 12 апреля 1968 г. № 662-р --// 
   Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Псковского облисполкома о создании на базе Псковского историко-художественного музея и памятников истории и культуры г. Пскова и его окрестностей Псковского историко-архитектурного музея-заповедника. <…>

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 171.
 //-- Распоряжение Совета Министров РСФСР от 5 июля 1968 г. № 1392-р --// 
   Принять предложение Министерства культуры РСФСР и Рязанского облисполкома о создании на базе областного краеведческого музея и памятников архитектуры Рязанского Кремля Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника. <…>

   Печатается по: Охрана памятников истории и культуры: Сборник документов. М., 1973. С. 172.
 //-- Закон РСФСР от 15 декабря 1978 г. --// 
 //-- Об охране и использовании памятников истории и культуры --// 
 //-- (в редакции Указа Президиума Верховного Совета РСФСР от 18 января 1985 г.) --// 
    [370 - Федеральным законом от 25 июня 2002 г. № 73-ФЗ «Об объектах культурного наследия (памятниках истории и культуры) народов Российской Федерации» настоящий Закон признан утратившим силу, за исключением Ст. 20, 31, 34, 35, 40, 42.]
   Раздел I. Общие положения
   Статья 2. Задачи советского законодательства об охране и использовании памятников истории и культуры Советское законодательство об охране и использовании памятников истории и культуры регулирует общественные отношения в области охраны и использования памятников в целях обеспечения их сохранности для настоящего и будущих поколений, эффективного использования для научного изучения и пропаганды памятников.
   Статья 3. Законодательство Союза ССР и РСФСР об охране и использовании памятников истории и культуры Законодательство Союза ССР и РСФСР об охране и использовании памятников истории и культуры состоит из Закона СССР «Об охране и использовании памятников истории и культуры» и издаваемых в соответствии с ним иных актов законодательства Союза ССР, настоящего Закона и других актов законодательства РСФСР об охране и использовании памятников истории и культуры.

   Раздел III. Государственный учет памятников истории и культуры
   Статья 19. Государственный учет памятников истории и культуры, находящихся в музеях, библиотеках и архивах
   В соответствии с Законом СССР «Об охране и использовании памятников истории и культуры» государственный учет памятников истории и культуры, находящихся в музеях, библиотеках, архивах и других учреждениях и организациях, производится в порядке, определяемом законодательством Союза ССР о музейном и архивном фондах СССР.

   Раздел V. Ответственность за нарушение законодательства об охране и использовании памятников истории и культуры
   Статья 54. Восстановление памятника истории и культуры и возмещение убытков в случае причинения вреда памятнику
   Предприятия, учреждения, организации и граждане, причинившие вред памятнику истории и культуры или его охранной зоне, обязаны восстановить в прежнем состоянии памятник или его охранную зону, а при невозможности этого – возместить причиненные убытки в соответствии с законодательством Союза ССР и РСФСР. <…>

   Печатается по: Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета РСФСР. 1978. № 51. Ст. 1387.


   1990-е годы


   Указ Президента Российской Советской Федеративной Социалистической Республики от 18 декабря 1991 г. № 294 Об особо ценных объектах национального наследия России

   В целях обеспечения эффективной защиты культурного наследия народов РСФСР и признавая фундаментальную роль культуры в развитии общества, постановляю:
   I. Установить, что следующие особо ценные объекты национального наследия
   Московский Кремль (архитектурный ансамбль, Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский Кремль», Кремлевский Дворец съездов);
   Государственный Академический Большой театр СССР;
   Государственный Академический Малый театр СССР;
   Московская Государственная консерватория им. П. И. Чайковского;
   Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина;
   Академия художеств СССР;
   Московский Государственный университет им. М. В. Ломоносова;
   Санкт-Петербургский государственный университет;
   Государственный Исторический музей;
   Государственный Эрмитаж;
   Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина;
   Всесоюзное музейное объединение «Государственная Третьяковская галерея»;
   Музей древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева;
   Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера);
   Государственный музей этнографии народов СССР;
   Государственный музей искусства народов Востока;
   Политехнический музей являются достоянием народов России.
   Государство гарантирует их сохранность в интересах настоящего и будущих поколений россиян.
   Печатается по: Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета РСФСР. 1991. № 52. Ст. 1891.


   Указ Президента Российской Федерации от 30 июля 1992 г. № 809
   О мерах по сохранению культурных ценностей и предотвращению их незаконного вывоза за пределы Российской Федерации

    [371 - Указом Президента Российской Федерации от 30 мая 1994 г. № 1108 «О реализации предметов антиквариата и создании специально уполномоченного органа государственного контроля по сохранению культурных ценностей» настоящий указ признан утратившим силу.]
   В целях сохранения культурного наследия народов России, предотвращения его незаконного вывоза за пределы Российской Федерации постановляю:
   1. Установить, что предпринимательская деятельность, в том числе внешнеэкономическая, связанная с использованием культурных ценностей, включая предметы антиквариата и другие произведения искусства, созданные более 30 лет назад, осуществляется в порядке, определяемом Правительством Российской Федерации.
   Правительству Российской Федерации в 2-месячный срок разработать и утвердить положение о порядке осуществления предпринимательской деятельности, связанной с использованием культурных ценностей, включая предметы антиквариата и другие произведения искусства на территории Российской Федерации.
   3. Правительству Российской Федерации:
   установить специальный дифференцированный сбор за право вывоза культурных ценностей, взимаемый в Республиканский бюджет Российской Федерации, отменив таможенную пошлину на вывоз культурных ценностей.

   Печатается по: Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета РСФСР. 1992. № 31. Ст. 1855.


   Закон Российской Федерации от 9 октября 1992 г. № 3612-1
   Основы законодательства Российской Федерации о культуре

   Руководствуясь Конституцией (Основным Законом) Российской Федерации, Федеративным договором, нормами международного права, признавая основополагающую роль культуры в развитии и самореализации личности, гуманизации общества и сохранении национальной самобытности народов, утверждении их достоинства, отмечая неразрывную связь создания и сохранения культурных ценностей, приобщения к ним всех граждан, с социально-экономическим прогрессом, развитием демократии, укреплением целостности и суверенитета Российской Федерации, выражая стремление к межнациональному культурному сотрудничеству и интеграции отечественной культуры в мировую культуру, Верховный Совет Российской Федерации принимает настоящие Основы законодательства о культуре (далее – Основы) в качестве правовой базы сохранения и развития культуры в России.
 //-- Раздел I. Общие положения --// 
   Статья 1. Задачи законодательства Российской Федерации о культуре
   Задачами законодательства Российской Федерации о культуре являются:
   обеспечение и защита конституционного права граждан Российской Федерации на культурную деятельность;
   создание правовых гарантий для свободной культурной деятельности объединений граждан, народов и иных этнических общностей Российской Федерации;
   определение принципов и правовых норм отношений субъектов культурной деятельности;
   определение принципов государственной культурной политики, правовых норм государственной поддержки культуры и гарантий невмешательства государства в творческие процессы.
   Статья 2. Законодательство Российской Федерации о культуре
   Законодательство Российской Федерации о культуре состоит из настоящих Основ, законов Российской Федерации и законов республик в составе Российской Федерации о культуре.
   Законодательные и иные правовые акты Российской Федерации, республик в составе Российской Федерации, автономной области, автономных округов, краев, областей, городов Москвы и Санкт-Петербурга, прямо или косвенно касающиеся вопросов культуры, должны соответствовать данным Основам. В случае возникновения разногласий действуют нормы настоящих Основ.
   Подзаконные акты Российской Федерации в области культуры издаются в случаях, предусмотренных настоящими Основами и иными законодательными актами Российской Федерации о культуре.
   Статья 3. Основные понятия
   <…>
   Культурные аспекты программ развития – перспективы социально-экономических, научно-технических и других программ развития с точки зрения воздействия результатов их реализации на сохранение и развитие культуры, а также влияния самой культуры на эти результаты.
   Государственная культурная политика (политика государства в области культурного развития) – совокупность принципов и норм, которыми руководствуется государство в своей деятельности по сохранению, развитию и распространению культуры, а также сама деятельность государства в области культуры.
   Статья 4. Область применения Основ законодательства Российской Федерации о культуре
   Настоящие Основы регулируют культурную деятельность в следующих областях:
   выявление, изучение, охрана, реставрация и использование памятников истории и культуры;
   художественная литература, кинематография, сценическое, пластическое, музыкальное искусство, архитектура и дизайн, фотоискусство и другие виды и жанры искусства;
   художественные народные промыслы и ремесла, народная культура в таких се проявлениях, как языки, диалекты и говоры, фольклор, обычаи и обряды, исторические топонимы;
   самодеятельное (любительское) художественное творчество; музейное дело и коллекционирование; книгоиздание и библиотечное дело, а также иная культурная деятельность, связанная с созданием произведений печати, их распространением и использованием, архивное дело;
   телевидение, радио и другие аудиовизуальные средства в части создания и распространения культурных ценностей;
   эстетическое воспитание, художественное образование, педагогическая деятельность в этой области;
   научные исследования культуры;
   международные культурные обмены;
   производство материалов, оборудования и других средств, необходимых для сохранения, создания, распространения и освоения культурных ценностей;
   иная деятельность, в результате которой сохраняются, создаются, распространяются и осваиваются культурные ценности.
   <…>
 //-- Раздел VIII. Экономическое регулирование в области культуры --// 
   <…>
   Статья 51. Внешнеэкономическая деятельность в области культуры
   Организации культуры осуществляют внешнеэкономическую деятельность, специализированную торговлю, в том числе аукционную, произведениями искусства, изделиями народных художественных промыслов, изобразительной продукцией, предметами антиквариата в порядке, установленном законодательством Российской Федерации.
   Культурные ценности, хранящиеся в государственных и муниципальных музеях, картинных галереях, архивах и других государственных организациях культуры, не могут быть использованы в качестве обеспечения кредита или сданы под залог.
   <…>
 //-- Раздел IX. Культурные обмены Российской Федерации с зарубежными странами --// 
   Статья 56. Субъекты международных культурных обменов
   Российская Федерация содействует расширению круга субъектов международных культурных связей, поощряет самостоятельное прямое участие в культурных обменах частных лиц, организаций, учреждений и предприятий культуры.
   Статья 57. Политика и приоритеты международных культурных обменов
   Политика и приоритеты международных культурных обменов Российской Федерации определяются федеральными государственными программами, соглашениями Российской Федерации с другими государствами.
   К числу приоритетных направлений международных культурных обменов Российской Федерации относятся совместное производство культурных ценностей, благ; реставрация уникальных памятников истории и культуры; подготовка и стажировка кадров работников культуры; создание и внедрение новых технологий, технических средств, оборудования для культурной деятельности; обмен методиками, учебными программами и пособиями.
   Статья 58. Культурное сотрудничество с соотечественниками за рубежом
   Российская Федерация содействует развитию российской культуры за рубежом, поддерживая связи с зарубежными соотечественниками и их потомками
   организуя культурные центры, сотрудничая с землячествами, проводя совместные культурные мероприятия. Государство создает условия для возвращения на Родину уехавших деятелей культуры.
   Статья 59. Российские культурные и исторические ценности за пределами Российской Федерации
   Российская Федерация осуществляет целенаправленную политику по возвращению незаконно вывезенных с ее территории культурных ценностей.
   Вес незаконно вывезенные за рубеж культурные ценности, признанные культурным достоянием народов Российской Федерации, подлежат возвращению на Родину, независимо от их нынешнего местонахождения, времени и обстоятельств вывоза.
   Государство разрабатывает и осуществляет меры по сохранению культурного наследия народов Российской Федерации, захоронений соотечественников, находящихся в зарубежных странах.
   Статья 60. Культурные центры за рубежом
   Российская Федерация является преемником и продолжателем СССР во владении и использовании культурных центров и иных организаций культуры за рубежом, обеспечивает их содержание и использование, в том числе совместно с другими государствами; содействует юридическим и физическим лицам в использовании их собственности за рубежом в культурных целях, поощряет открытие культурных центров республик в составе Российской Федерации за рубежом, создает культурные центры в государствах – бывших союзных республиках СССР.
   Статья 61. Участие в международных организациях культуры
   На территории Российской Федерации могут беспрепятственно создаваться филиалы и другие структуры международных культурных фондов и организаций. Любое юридическое и физическое лицо имеет право вступления в международные организации культуры в соответствии с порядком, определенным их уставами. Организации культуры Российской Федерации имеют право вовлечения в свои ряды иностранных членов, а также самостоятельного распоряжения целевыми поступлениями от иностранных государств, международных организаций и частных лиц.
   <…>

   Печатается по: Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета РСФСР. 1992. № 46. Ст. 2615.


   Указ Президента Российской Федерации от 30 ноября 1992 г. № 1487
   Об особо ценных объектах культурного наследия народов Российской Федерации

   В целях обеспечения сохранности и создания необходимых условий использования особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации постановляю:
   1. Утвердить прилагаемое Положение об особо ценных объектах культурного наследия народов Российской Федерации.
   2. Установить, что присвоение конкретному объекту статуса особо ценного объекта культурного наследия народов Российской Федерации означает отнесение его к высшей категории охраны и учета, предполагающей особые формы государственной поддержки и включение его в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации.


   Положение об особо ценных объектах культурного наследия народов Российской Федерации
   (Утверждено Указом Президента Российской Федерации от 30 ноября 1992 г. № 1487)

   1. К особо ценным объектам культурного наследия народов Российской Федерации (далее именуется – особо ценные объекты) относятся расположенные на ее территории историко-культурные и природные комплексы, архитектурные ансамбли и сооружения, предприятия, организации учреждения культуры, а также другие объекты, представляющие собой материальные, интеллектуальные и художественные ценности эталонного или уникального характера с точки зрения истории, археологии, культуры, архитектуры, науки и искусства.
   2. Отнесение указанных в п. 1 настоящего Положения объектов к числу особо ценных осуществляется Указом Президента Российской Федерации по представлению Государственного экспертного совета при Президенте Российской Федерации по особо ценным объектам культурного наследия народов Российской Федерации и по согласованию с Верховным Советом Российской Федерации.
   Объекты, отнесенные к числу особо ценных, включаются в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации (далее именуется – Государственный свод).
   3. Депозитарием Государственного свода является Министерство культуры Российской Федерации.
   4. Объекты, включенные в Государственный свод, могут быть представлены в ЮНЕСКО для включения их в Список всемирного наследия от имени Российской Федерации.
   5. Предложения об отнесении объектов, расположенных на территории Российской Федерации, к числу особо ценных и включении их в Государственный свод вносятся государственными и общественными организациями в порядке, устанавливаемом Правительством Российской Федерации.
   6. Внесенные в Государственный свод особо ценные объекты являются исключительно федеральной собственностью. Изменение формы собственности указанных объектов либо их перепрофилирование не допускается.
   7. Правительство Российской Федерации обеспечивает правовые, финансовые и материальные условия, необходимые для сохранности, целостности и неотчуждаемости собраний, коллекций и фондов особо ценных объектов.
   8. Имущество, здания и сооружения организаций, предприятий и учреждений, отнесенных к особо ценным объектам, находятся в их оперативном управлении, занимаемые ими земельные участки – в бессрочном и безвозмездном пользовании.
   9. Организации, предприятия и учреждения, отнесенные к особо ценным объектам или использующие их, несут ответственность за сохранность указанных объектов и их надлежащее использование.
   13. Собрания, коллекции, фонды особо ценных объектов доступны для граждан в научных, культурных, образовательных и просветительных целях.
   14. Организации, предприятия и учреждения, отнесенные к особо ценным объектам или использующие их, устанавливают совместно с Министерством внутренних дел Российской Федерации и Министерством культуры Российской Федерации режим доступа посетителей и порядок охраны имущества и ценностей, а также обеспечивают противопожарную безопасность.
   Для обеспечения установленного режима работы и доступа посетителей охраны имущества и культурных ценностей организации, предприятия и учреждения, отнесенные к особо ценным объектам, совместно с Министерством внутренних дел Российской Федерации и Министерством культуры Российской Федерации могут создавать специальные службы безопасности особо ценных объектов.

   Печатается по: Собрание актов Президента и Правительства Российской Федерации. 1992. № 23. Ст. 1961.


   Закон Российской Федерации от 15 апреля 1993 г. № 4804-1
   О Вывозе и ввозе культурных ценностей

   Настоящий Закон имеет целью сохранение культурного наследия народов Российской Федерации.
   Наряду с законодательством Российской Федерации о государственной границе и таможенным законодательством Российской Федерации настоящий Закон направлен на защиту культурных ценностей от незаконного вывоза, ввоза и передачи права собственности на них. Закон призван также способствовать развитию международного культурного сотрудничества, взаимному ознакомлению народов Российской Федерации и других государств с культурными ценностями друг друга.
 //-- Раздел 1. Общие положения --// 
   Статья 2. Действие закона на территории Российской Федерации.
   Настоящий Закон основывается на принципе единого таможенного пространства и устанавливает единый порядок вывоза и ввоза культурных ценностей на всей территории Российской Федерации.
   Статья 3. Действие Закона в отношении собственности на культурные ценности.
   Установленный настоящим Законом порядок вывоза и ввоза культурных ценностей применяется ко всем культурным ценностям независимо от формы собственности.
   Статья 6. Культурные ценности, подпадающие под действие настоящего Закона.
   Для целей настоящего Закона под культурными ценностями понимаются движимые предметы материального мира, находящиеся на территории Российской Федерации, а именно:
   культурные ценности, созданные отдельными лицами или группами лиц, которые являются гражданами Российской Федерации;
   культурные ценности, имеющие важное значение для Российской Федерации и созданные на территории Российской Федерации иностранными гражданами и лицами без гражданства, проживающими на территории Российской Федерации;
   культурные ценности, обнаруженные на территории Российской Федерации;
   культурные ценности, приобретенные археологическими, этнологическими и естественно-научными экспедициями страны, откуда происходят эти ценности;
   культурные ценности, приобретенные в результате добровольных обменов;
   культурные ценности, полученные в качестве дара или законно приобретенные с согласия компетентных властей страны, откуда происходят эти ценности.
   Статья 7. Категории предметов, подпадающих под действие настоящего Закона
   Под действие настоящего Закона подпадают следующие категории предметов:
   исторические ценности, в том числе связанные с историческими событиями в жизни народов, развитием общества и государства, историей науки и техники, а также относящиеся к жизни и деятельности выдающихся личностей (государственных, политических, общественных деятелей, мыслителей, деятелей науки, литературы, искусства);
   предметы и их фрагменты, полученные в результате археологических раскопок, художественные ценности, в том числе:
   картины и рисунки целиком ручной работы на любой основе и из любых материалов;
   оригинальные скульптурные произведения из любых материалов, в том числе рельефы;
   оригинальные художественные композиции и монтажи из любых материалов;
   художественно оформленные предметы культового назначения, в частности иконы;
   гравюры, эстампы, литографии и их оригинальные печатные формы;
   произведения декоративно-прикладного искусства, в том числе художественные изделия из стекла, керамики, дерева, металла, кости, ткани и других материалов;
   изделия традиционных народных художественных промыслов;
   составные части и фрагменты архитектурных, исторических, художественных памятников монументального искусства;
   старинные книги, издания, представляющие собой интерес исторический, художественный, научный и литературный, отдельно или в коллекциях;
   редкие рукописи и документальные памятники;
   архивы, включая фото-, фоно-, кино-, видеоархивы;
   уникальные и редкие музыкальные инструменты;
   почтовые марки, иные филателистические материалы, отдельно или в коллекциях;
   старинные монеты, ордена, медали, печати и другие предметы коллекционирования;
   редкие коллекции и образцы флоры и фауны, предметы, представляющие интерес для таких отраслей науки, как минералогия, анатомия и палеонтология;
   другие движимые предметы, в том числе копии, имеющие историческое, художественное, научное или иное культурное значение, а также взятые государством под охрану как памятники истории и культуры.
   Статья 8. Предметы культурного назначения и сувенирные изделия
   Действие настоящего Закона не распространяется на современные сувенирные изделия, предметы культурного назначения серийного и массового производства.
   Статья 9. Культурные ценности, не подлежащие вывозу из Российской Федерации
   1. Вывозу из Российской Федерации не подлежат следующие категории культурных ценностей:
   движимые предметы, представляющие историческую, художественную, научную или иную культурную ценность и отнесенные в соответствии с действующим законодательством к особо ценным объектам культурного наследия народов Российской Федерации, независимо от времени их создания;
   движимые предметы, независимо от времени их создания, охраняемые государством и внесенные в охранные списки и реестры в порядке, установленном законодательством Российской Федерации;
   культурные ценности, постоянно хранящиеся в государственных и муниципальных музеях, в архивах, библиотеках, других государственных хранилищах культурных ценностей Российской Федерации. По решению уполномоченных государственных органов данное правило может быть распространено на другие музеи, архивы, библиотеки;
   культурные ценности, созданные более 100 лет назад, если иное не предусмотрено настоящим Законом.
   2. Запрет на вывоз культурных ценностей по иным основаниям не допускается.
   <…>
 //-- Раздел 3. Регулирование вывоза и ввоза культурных ценностей --// 
   <…>
   Статья 23. Порядок ввоза культурных ценностей Ввозимые культурные ценности подлежат таможенному контролю и специальной регистрации в порядке, установленном федеральной службой по сохранению культурных ценностей совместно с Государственным таможенным комитетом Российской Федерации.
 //-- Раздел 4. Регулирование временного вывоза и временного ввоза культурных ценностей --// 
   <…>
   Статья 28. Предоставление права временного вывоза культурных ценностей
   <…>
   Временно вывозимые культурные ценности, постоянно хранящиеся в государственных и муниципальных музеях, архивах, библиотеках, иных государственных хранилищах, не могут быть использованы в качестве обеспечения кредита или служить предметом залога.
   <…>
   Статья 30. Ходатайство о временном вывозе культурных ценностей
   1. При временном вывозе культурных ценностей государственными и муниципальными музеями, архивами, библиотеками, иными государственными хранилищами культурных ценностей к заявлению о временном вывозе культурных ценностей прилагаются:
   договор с принимающей стороной о целях и условиях временного вывоза культурных ценностей;
   документ, подтверждающий коммерческое страхование временно вывозимых культурных ценностей с обеспечением всех случаев страховых рисков, либо документ о государственной гарантии финансового покрытия всех рисков, предоставленный страной, принимающей культурные ценности;
   документально подтвержденные гарантии принимающей стороны и гарантии государственных органов страны назначения в отношении сохранности и возврата временно вывозимых культурных ценностей, рассматриваемых как семейные реликвии или мемориальные ценности и не хранящихся постоянно в государственных или муниципальных музеях, архивах, библиотеках, иных государственных хранилищах культурных ценностей, федеральная служба по сохранению культурных ценностей ходатайствует перед Межведомственным советом по вопросам вывоза и ввоза культурных ценностей о принятии решения о возможности вывоза этих ценностей.
   <…>
 //-- Раздел 5. Предотвращение незаконной передачи права собственности на культурные ценности --// 
   Статья 37. Вывоз культурных ценностей, право собственности на которые принадлежит гражданам
   <…>
   2. При вывозе гражданами, выезжающими за пределы Российской Федерации на постоянное жительство, коллекций культурных ценностей Межведомственный совет по вопросам вывоза и ввоза культурных ценностей имеет право принимать решения о возможности вывоза и ввоза культурных ценностей, не подлежащих вывозу, в соответствии со статьей 9 настоящего Закона, если их владельцами заключен договор о передаче в дар государственным музеям, архивам, библиотекам предметов из своей коллекции, имеющих особое культурное, историческое или иное значение, либо договор о передаче данных предметов указанным учреждениям на установленных этими учреждениями условиях.
   Такие договоры заключаются между владельцами культурных ценностей и Министерством культуры Российской Федерации либо Государственной архивной службой России.
   <…>

   Печатается по: Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1993. № 20. Ст. 718.


   Временный порядок передачи религиозным объединениям относящегося к федеральной собственности имущества религиозного назначения
   (Приложение № 2 к постановлению Правительства Российской Федерации от 6 мая 1994 г. № 466)

 //-- 1. Общие положения --// 
   Культовые здания и иное имущество религиозного назначения, относящиеся к федеральной собственности, передаются религиозным объединениям в собственность либо в пользование.
   Культовые здания и иное имущество религиозного назначения, состоящие на государственной охране или учете как памятники истории и культуры, могут передаваться религиозным объединениям в пользование, а также использоваться совместно с учреждениями и организациями культуры Российской Федерации. Порядок и условия их совместного использования определяются соглашением между религиозными объединениями и учреждениями и организациями культуры Российской Федерации. Передаваемое религиозным объединениям в собственность либо пользование имущество религиозного назначения подразделяется на недвижимое (храмы и храмовые комплексы; ансамбли монастырей, отдельно стоящие церкви, мечети, кирхи, костелы, часовни; постройки хозяйственного и жилого назначения) и движимое, хранящееся в музеях, библиотеках, а также других организациях (предметы, составляющие внутреннее убранство храмов и необходимые для проведения богослужений; одежда священнослужителей; знаки духовной власти; книжные собрания). Временный порядок передачи религиозным объединениям относящегося к федеральной собственности имущества религиозного назначения не распространяется на документальные комплексы, отдельные документы, хранящиеся в государственных музеях, библиотеках и архивах и составляющие часть Архивного фонда Российской Федерации. Вопросы их передачи религиозным объединениям решаются в соответствии с Основами законодательства Российской Федерации об Архивном фонде Российской Федерации и архивах.
   <…>
 //-- 3. Особенности передачи относящегося к федеральной собственности имущества религиозного назначения, состоящего на государственной охране или учете как памятник истории или культуры --// 
   3.1. После принятия решения Правительства Российской Федерации об удовлетворении заявления религиозного объединения о передаче ему движимого имущества религиозного значения, являющегося памятником истории и культуры, Министерство культуры Российской Федерации издает приказ об исключении памятника истории и культуры из состава Музейного или Библиотечного фондов Российской Федерации в порядке, предусмотренном действующими нормативными актами по учету и хранению музейных и библиотечных ценностей, а Государственный комитет Российской Федерации по управлению государственным имуществом осуществляет эту передачу.
   3.2. Недвижимое имущество религиозного назначения, относящееся к федеральной собственности и состоящее на государственной охране или учете как памятник истории и культуры, передается на баланс государственных органов охраны памятников субъектов Российской Федерации, музеев-заповедников или иных учреждений культуры для предоставления религиозным объединениям в безвозмездное пользование.
   <…>
   3.5. При решении вопроса о передаче религиозным объединениям в безвозмездное пользование имущества религиозного назначения, состоящего на государственной охране или учете как памятник истории и культуры, учитываются его историческая, художественная, научная и культурная значимость, а также степень обеспеченности религиозных объединений средствами охраны, необходимыми условиями учета и хранения указанного имущества.
   3.6. Памятники истории и культуры, состоящие в числе особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации, а также находящиеся в их фондах и коллекциях, передаче религиозным объединениям не подлежат. Религиозные объединения могут пользоваться указанными объектами на основе специального соглашения с учреждениями и организациями культуры Российской Федерации.

   Печатается по: Собрание законодательства Российской Федерации. 1994. № 4. Ст. 362


   Указ Президента Российской Федерации от 30 июля 1996 г. № 1112
   О включении отдельных объектов в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации

   1. Включить в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации представленные Государственным экспертным советом при Президенте Российской Федерации по особо ценным объектам культурного наследия народов Российской Федерации следующие объекты:
   Архангельский государственный музей деревянного зодчества и народного искусства «Малые Корелы»;
   Государственный музей-заповедник «Петергоф» (г. Петродворец);

   Печатается по: Собрание законодательства Российской Федерации. 1996. № 32. Ст. 3894.


   Указ Президента Российской Федерации от 2 апреля 1997 г. № 275
   О включении отдельных объектов в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации

   1. Включить в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации представленные Государственным экспертным советом при Президенте Российской Федерации по особо ценным объектам культурного наследия народов Российской Федерации следующие объекты:
   Всероссийский музей А. С. Пушкина (г. Санкт-Петербург);
   Государственный Лермонтовский музей-заповедник «Тарханы» (Пензенская область);
   Государственный мемориальный и природный музей-заповедник И. С. Тургенева «Спасское-Лутовиново», включая территорию с расположенными на ней памятниками истории и культуры (Орловская область);
   Государственный музей Л. Н. Толстого (г. Москва);
   Государственный художественно-архитектурный дворцово-парковый музей-заповедник «Царское Село» (г. Санкт-Петербург);
   Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина (г. Москва);
   Кирилло-Белозерский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник, за исключением переданной в бессрочное безвозмездное использование Русской православной церкви части территории Кирилло-Белозерского монастыря в г. Кириллове, именуемой малым Ивановским монастырем, с расположенными на ней памятниками истории и культуры (Вологодская область).

   Печатается по: Собрание законодательства Российской Федерации. 1997. № 14. Ст. 1606


   Указ Президента Российской Федерации от 15 января 1998 г. № 30
   О включении отдельных объектов в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации

   1. Включить в Государственный свод особо ценных объектов культурного наследия народов Российской
   Федерации представленные Государственным экспертным советом при Президенте Российской Федерации по особо ценным объектам культурного наследия народов Российской Федерации следующие объекты:
   Владимиро-Суздальский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник;
   Новгородский государственный объединенный музей-заповедник; <…>
   Саратовский государственный художественный музей имени А. Н. Радищева. <…>

   Печатается по: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 3. Ст. 315.


   Федеральный Закон от 15 апреля 1998 г. № 64-ФЗ
   О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации
   (в редакции Федерального закона от 25 мая 2000 г. № 70-ФЗ)

   Настоящий Федеральный закон регулирует отношения, связанные с культурными ценностями, перемещенными в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящимися на территории Российской Федерации.
   Основными целями настоящего Федерального закона являются:
   защита указанных культурных ценностей от расхищения, предотвращение их незаконного вывоза за пределы Российской Федерации, а также неправомерной передачи кому бы то ни было;
   создание необходимых правовых условий для реального обращения указанных культурных ценностей на частичную компенсацию ущерба, причиненного культурному достоянию Российской Федерации в результате разграбления и уничтожения ее культурных ценностей Германией и ее военными союзниками в период Второй мировой войны;
   обеспечение интересов Российской Федерации при урегулировании с иностранными государствами спорных вопросов, касающихся указанных культурных ценностей на основе последовательного соблюдения принципа взаимности;
   предоставление возможности для ознакомления с указанными культурными ценностями гражданам Российской Федерации и иностранным гражданам, в том числе специалистам в сфере образования, науки и культуры; создание благоприятных условий для дальнейшего развития международного сотрудничества в сфере образования, науки и культуры.
 //-- Глава I. Общие положения --// 
   Статья 2. Международно-правовые и иные акты, на которых основывается настоящий Федеральный закон
   Настоящий Федеральный закон основывается на международно-правовых и других актах, которые приняты в период и после окончания Второй мировой войны и сохраняют свое действие для возникших в силу этих актов имущественных отношений <…>.

   Статья 4. Основные понятия, используемые в настоящем Федеральном законе
   Для целей настоящего Федерального закона используются следующие основные понятия:
   реституция – вид материальной международно-правовой ответственности государства, совершившего акт агрессии или иное международно-противоправное деяние, заключающийся в обязанности данного государства устранить или уменьшить причиненный другому государству материальный ущерб путем восстановления прежнего состояния, в частности путем возврата имущества, разграбленного и незаконно вывезенного им с оккупированной его войсками территории другого государства;
   компенсаторная реституция – вид материальной международно-правовой ответственности государстваагрессора, применяемой в случаях, если осуществление ответственности данного государства в форме обычной реституции невозможно, и заключающийся в обязанности данного государства компенсировать причиненный другому государству материальный ущерб путем передачи потерпевшему государству (или путем изъятия потерпевшим государством в свою пользу) предметов того же рода, что и разграбленные и незаконно вывезенные государством-агрессором с территории потерпевшего государства;
   культурные ценности – имущественные ценности религиозного или светского характера, имеющие историческое, художественное, научное или иное культурное значение: произведения искусства, книги, рукописи, инкунабулы, архивные материалы, составные части и фрагменты архитектурных, исторических, художественных памятников, а также памятников монументального искусства и другие категории предметов, определенные в статье 7 Закона Российской Федерации «О вывозе культурных ценностей»;
   перемещенные культурные ценности – культурные ценности, перемещенные в осуществление компенсаторной реституции с территорий Германии и ее бывших военных союзников – Болгарии, Венгрии, Италии, Румынии и Финляндии – на территорию Союза ССР в соответствии с приказами военного командования Советской Армии, Советской военной администрации в Германии, распоряжениями других компетентных органов Союза ССР и находящиеся в настоящее время на территории Российской Федерации <…>.

   Статья 5. Состав перемещенных культурных ценностей
   В состав перемещенных культурных ценностей с точки зрения их бывшей государственной принадлежности входят культурные ценности, являвшиеся в значении, указанном в статье 4 настоящего Федерального закона, собственностью бывших неприятельских государств (в ред. Федерального закона от 25.05.2000 № 70-ФЗ).
 //-- Глава II. Перемещенные культурные ценности и права собственности на них --// 
   Статья 6. О праве собственности Российской Федерации на перемещенные культурные ценности
   1. Все перемещенные культурные ценности, ввезенные в Союз ССР в осуществление его права на компенсаторную реституцию и находящиеся на территории Российской Федерации, за исключениями, предусмотренными статьями 7 и 8 настоящего Федерального закона, являются достоянием Российской Федерации и находятся в федеральной собственности. <…>

   Статья 7. О гарантиях права собственности Республики Белоруссия, Латвийской Республики, Литовской Республики, Республики Молдова, Украины и Эстонской Республики на перемещенные культурные ценности
   1. Положения статьи 6 настоящего Федерального закона не затрагивают право собственности Республики Белоруссия, Латвийской Республики. Литовской Республики, Республики Молдова, Украины и Эстонской Республики на предметы культуры, которые могли оказаться в составе перемещенных культурных ценностей, но были разграблены и вывезены в период Второй мировой войны Германией и (или) ее военными союзниками не с территории РСФСР, а с территорий Белорусской ССР, Латвийской ССР, Литовской ССР, Молдавской ССР, Украинской ССР и Эстонской ССР и составляли национальное достояние указанных, а не других союзных республик, входивших в состав Союза ССР в границах на 1 февраля 1950 года. <…>

   Статья 8. Перемещенные культурные ценности, не подпадающие под действие статей 6 и 7 настоящего Федерального закона
   Под действие статей 6 и 7 настоящего Федерального закона не подпадают следующие перемещенные культурные ценности:
   1. Культурные ценности заинтересованных государств, насильственно изъятые и незаконно вывезенные с их территорий бывшими неприятельскими государствами (в ред. Федерального закона от 25.05.2000 № 70-ФЗ).
   2. Культурные ценности, которые являлись собственностью религиозных организаций или частных благотворительных учреждений, использовались исключительно в религиозных или благотворительных целях и не служили интересам милитаризма и (или) нацизма (фашизма).
   3. Культурные ценности, которые принадлежали лицам, лишенным этих ценностей в связи с их активной борьбой против нацизма (фашизма) <…>.

   Статья 11. Перемещенные культурные ценности, не подлежащие передаче иностранным государствам, международным организациям и (или) вывозу из Российской Федерации
   Не могут передаваться иностранным государствам, международным организациям и (или) вывозиться из Российской Федерации перемещенные культурные ценности (архивные и другие материалы, реликвии и иные ценности), которые по своему содержанию или характеру могут служить целям возрождения духа милитаризма и (или) нацизма (фашизма).

   Статья 12. Перемещенные культурные ценности, представляющие собой семейные реликвии
   1. Перемещенные культурные ценности, представляющие собой семейные реликвии: семейные архивы, фотографии, письма, знаки отличия и награды, портреты членов семьи и их предков, – перешедшие в федеральную собственность в соответствии со статьей 6 настоящего Федерального закона, исходя из гуманных соображений могут быть переданы имеющим надлежащие полномочия представителям семей, которым ранее принадлежали эти ценности (реликвии), на условиях, предусмотренных статьей 19 настоящего Федерального закона.

   Статья 13. Права учреждений культуры в отношении перемещенных культурных ценностей
   1. Учреждения культуры, за которыми закреплены на праве оперативного управления в соответствии с положениями Гражданского кодекса Российской Федерации перемещенные культурные ценности, находящиеся в соответствии со статьей 6 настоящего Федерального закона в федеральной собственности, осуществляют права владения, пользования и распоряжения указанными культурными ценностями в соответствии с целями своей деятельности и назначением этих ценностей. <…>
   2. Дубликаты перемещенных культурных ценностей, находящиеся в оперативном управлении учреждения культуры: книги, литографии и другие печатные издания, – могут быть предметом культурного обмена с иностранными учреждениями и организациями в случаях, если эти дубликаты не представляют интереса для других учреждений культуры Российской Федерации.
 //-- Глава III. Международное сотрудничество в вопросах выявления и возвращения культурных ценностей Российской Федерации --// 
   Статья 14. Культурные ценности, незаконно вывезенные с территории Российской Федерации, оккупированной войсками Германии и ее военных союзников в период Второй мировой войны Российская Федерация будет сотрудничать с государствами, осуществлявшими совместно с Союзом ССР верховную власть в Германии в период ее оккупации, – Соединенным Королевством Великобритании и Северной Ирландии, Соединенными Штатами Америки и Французской Республикой – в целях выявления и возвращения в собственность Российской Федерации ее культурных ценностей, которые могли быть перемещены в эти государства из соответствующих зон оккупации Германии. <…>
 //-- Глава IV. Порядок реализации настоящего Федерального закона --// 
   Статья 16. Полномочный федеральный орган по сохранению культурных ценностей
   1. Контроль за сохранностью перемещенных культурных ценностей и подготовка решений по вопросам, касающимся прав собственности на эти ценности, возлагаются на полномочный федеральный орган по сохранению культурных ценностей (далее – федеральный орган).
   2. На федеральный орган возлагаются также следующие функции:
   рассмотрение претензий иностранных государств и ходатайств иностранных граждан, предусмотренных соответственно статьей 18 и статьей 19 настоящего Федерального закона, подготовка решений по этим претензиям и принятие решений по этим ходатайствам;
   контроль за учетом и ведение электронной базы данных всех перемещенных культурных ценностей, опубликование сведений о них и ведение реестра культурных ценностей, предназначенных для обмена <…>;
   распределение перемещенных культурных ценностей между учреждениями культуры в целях реального обращения этих ценностей на возмещение ущерба, понесенного этими учреждениями культуры в результате разграбления и уничтожения их имущества войсками бывших неприятельских государств;
   решение спорных вопросов между учреждениями культуры относительно распределения между ними перемещенных культурных ценностей;
   определение категорий перемещенных культурных ценностей, не подлежащих передаче иностранным государствам, международным организациям и (или) вывозу из Российской Федерации, а также режима их хранения;
   выдача учреждениям культуры разрешений на осуществление предусмотренного статьей 13 настоящего Федерального закона права на использование дубликатов перемещенных культурных ценностей для культурного обмена с иностранными учреждениями и организациями.

   Статья 21. Ответственность за нарушение настоящего Федерального закона
   Лица, виновные в нарушениях настоящего Федерального закона, несут административную, гражданско-правовую и уголовную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации.
 //-- Глава V. Настоящий Федеральный закон и международные договоры Российской Федерации --// 
   Статья 22. Международные договоры Российской Федерации, заключаемые для достижения целей настоящего Федерального закона
   Российская Федерация будет заключать международные договоры, способствующие достижению целей настоящего Федерального закона <…>.
   Печатается по: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 16. Ст. 1799.


   Положение о Музейном Фонде Российской Федерации
   (Утверждено постановлением Правительства Российской Федерации от 12 февраля 1998 г. № 179)

   1. Настоящее Положение в соответствии с Федеральным законом «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» определяет порядок:
   разграничения форм собственности на музейные предметы и музейные коллекции, включенные в состав государственной части Музейного фонда Российской Федерации (далее именуется – фонд);
   принятия решений об управлении музейными предметами и музейными коллекциями, находящимися в федеральной собственности;
   включения музейных предметов и музейных коллекций в состав фонда и исключения их из его состава;
   учета и хранения музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав негосударственной части фонда.
   2. В состав государственной части фонда входят музейные предметы и музейные коллекции:
   находящиеся в федеральной собственности или в собственности субъектов Российской Федерации, независимо от того, в чьем владении они находятся;
   приобретаемые после вступления в силу Федерального закона «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» государственными музеями, иными государственными учреждениями независимо от формы приобретения.
   3. В федеральной собственности находятся музейные предметы и музейные коллекции, которые:
   находились в федеральной собственности (собственности бывшего СССР и РСФСР) до принятия Федерального закона «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации» независимо от источников поступления, а также приобретены за счет средств федерального бюджета (бюджетов бывшего СССР и РСФСР) и закреплены в оперативном управлении или переданы в пользование музеям и другим организациям независимо от формы собственности и ведомственной принадлежности;
   приобретены государственными федеральными музеями, иными государственными федеральными учреждениями за счет средств их учредителей либо посредством иной формы приобретения.
   В собственности субъектов Российской Федерации находятся музейные предметы и музейные коллекции, которые:
   находились в собственности субъектов Российской Федерации (автономных образований, краев и областей РСФСР) до принятия Федерального закона «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации», а также приобретены за счет средств их бюджетов и закреплены в оперативном управлении или переданы в пользование музеям и другим организациям независимо от формы собственности и ведомственной принадлежности;
   приобретены государственными музеями, иными государственными учреждениями субъектов Российской Федерации за счет средств их учредителей, либо за счет собственных средств, либо посредством иной формы приобретения.
   4. От имени Российской Федерации имущественные и неимущественные права и обязанности, а также государственный контроль в отношении музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав фонда, осуществляет Минкультуры России как федеральный орган исполнительной власти, на который Правительством Российской Федерации возложено государственное регулирование в области культуры.
   Для реализации этих прав и обязанностей, а также осуществления функций государственного контроля в отношении музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав фонда, Минкультуры России может в установленном порядке создавать специализированные государственные подведомственные ему организации.
   От имени субъектов Российской Федерации имущественные и неимущественные права и обязанности, а также государственный контроль в отношении музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав фонда, осуществляют уполномоченные органы государственной власти субъектов Российской Федерации, на которые возложено государственное регулирование в области культуры.
   5. Музейные предметы и музейные коллекции, входящие в состав государственной части фонда и находящиеся в федеральной собственности:
   закрепляются Минкультуры России на праве оперативного управления за государственными федеральными музеями, другими государственными федеральными организациями, обеспечивающими хранение культурных ценностей;
   могут передаваться в безвозмездное бессрочное пользование или пользование на определенный срок государственным музеям, находящимся в ведении субъектов Российской Федерации, или музеям, находящимся в ведении муниципальных образований, на основании соответствующих договоров между Минкультуры России, органом исполнительной власти субъекта Российской Федерации или органом местного самоуправления и заинтересованным музеем.
   Формы указанных договоров утверждаются Минкультуры России.
   При ликвидации музеев, иных учреждений и организаций музейные предметы и музейные коллекции, закрепленные Минкультуры России в их оперативном управлении или переданные им в пользование, закрепляются по решению Министерства за другими музеями, учреждениями и организациями.
   6. Музейные предметы и музейные коллекции, включенные в состав фонда, могут отчуждаться или переходить от одного лица к другому в порядке универсального правопреемства либо иным способом только по разрешению Минкультуры России.
   7. Включение музейных предметов и музейных коллекций в состав фонда, а также их исключение из его состава производятся Минкультуры России в установленном им порядке после проведения соответствующей экспертизы.
   8. Музейные предметы и музейные коллекции, приобретенные государственными музеями, иными государственными учреждениями независимо от источника и формы приобретения, должны быть заявлены для включения в состав государственной части фонда в 2-месячный срок с момента их приобретения.
   9. Решения об исключении музейных предметов и музейных коллекций из состава фонда могут быть приняты Минкультуры России в следующих случаях:
   утрата и разрушение музейных предметов и музейных коллекций, обмен их на другие музейные предметы и музейные коллекции;
   ошибочность экспертного заключения о культурноисторическом значении, физическом состоянии и других особенностях указанных предметов и коллекций, на основании которого было принято решение об их включении в состав фонда;
   соответствующее судебное решение, вступившее в силу.
   10. Собственникам музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав фонда, Минкультуры России выдает соответствующее свидетельство.
   Форма указанного свидетельства и порядок его оформления устанавливаются Минкультуры России.
   11. Передача прав собственности и другие действия физических и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей в отношении музейных предметов музейных коллекций, включенных в состав негосударственной части фонда, производятся только после регистрации соответствующих сделок в Государственном каталоге Музейного фонда Российской Федерации в порядке, установленном Положением о Государственном каталоге Музейного фонда Российской Федерации.
   12. В целях обеспечения преимущественного права государства на приобретение музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав негосударственной части фонда, собственник за 3 месяца до оформления сделки купли-продажи в письменной форме извещает Минкультуры России либо орган исполнительной власти субъекта Российской Федерации, на который возложено государственное регулирование в области культуры, об условиях этой сделки.
   В случае если такое извещение направлено не было, регистрация сделки может быть отложена на срок до 3 месяцев.
   13. Музейные предметы и музейные коллекции, включенные в состав фонда, подлежат учету и хранению в соответствии с едиными правилами и условиями, определяемыми Минкультуры России, независимо от того, в чьей собственности или владении они находятся.
   Учет музейных предметов и музейных коллекций осуществляется их собственниками или музеями и иными организациями, в оперативном управлении или пользовании которых они находятся, с использованием специальной учетной документации, обеспечивающей возможность полной идентификации этих предметов и коллекций и содержащей сведения об их местонахождении, сохранности, форме использования и т. д.
   Основными учетными документами являются главная инвентарная книга (книга поступлений) и другие инвентарные книги, акты приема музейных предметов и музейных коллекций на временное (постоянное) хранение, акты выдачи музейных предметов и музейных коллекций во временное пользование, акты списания музейных предметов и музейных коллекций (в случае исключения их из состава фонда).
   Отражение музейных предметов и музейных коллекций на балансе юридического лица, в оперативном управлении или пользовании которого они находятся, не допускается.
   14. Правила учетной обработки музейных предметов и музейных коллекций (описания, измерения, маркировки и др.), условия хранения и обеспечения безопасности в соответствии с особой технологией изготовления, другой спецификой отдельных категорий данных предметов и коллекций, а также типовые формы основных учетных документов определяются инструкцией по учету и хранению музейных предметов и музейных коллекций, утверждаемой Минкультуры России.
   15. Основные учетные документы фонда подлежат бессрочному хранению и страховому копированию.
   Страховые копии основных учетных документов передаются на хранение в Минкультуры России.
   16. Собственники и (или) владельцы музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав фонда, обязаны:
   предоставлять Минкультуры России либо органам исполнительной власти субъектов Российской Федерации, на которые возложено государственное регулирование в области культуры, информацию об этих музейных предметах и музейных коллекциях, необходимую для ведения государственного учета фонда, а также возможность для проведения проверки их сохранности и условий хранения;
   уведомлять Минкультуры России об утрате или физическом разрушении музейных предметов и музейных коллекций в 3-дневный срок с момента обнаружения.
   Минкультуры России во взаимодействии с органами внутренних дел обеспечивает незамедлительное распространение информации о похищенных музейных предметах и музейных коллекциях.
   17. Порядок и условия доступа к музейным предметам и музейным коллекциям, включенным в состав фонда и находящимся в хранилище (депозитарии) музея, устанавливаются нормативными актами Минкультуры России и доводятся до сведения граждан.

   Печатается по: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 8. Ст. 949.


   Положение о государственном каталоге Музейного Фонда Российской Федерации
   (Утверждено постановлением Правительства Российской Федерации от 12 февраля 1998 г. № 179)

   1. Настоящее Положение определяет порядок формирования и ведения Государственного каталога Музейного фонда Российской Федерации (далее именуется – Государственный каталог) в соответствии с Федеральным законом «О Музейном фонде Российской Федерации и музеях в Российской Федерации».
   2. Государственный каталог представляет собой электронную базу данных, содержащую основные сведения о каждом музейном предмете и каждой музейной коллекции, включенных в состав Музейного фонда Российской Федерации (далее именуется – фонд).
   3. Ведение Государственного каталога осуществляется Минкультуры России на основе учетной документации собственников музейных предметов и музейных коллекций или музеев и других организаций, в оперативном управлении или пользовании которых находятся музейные предметы и музейные коллекции.
   В электронной базе данных Государственного каталога, объем которых устанавливается Минкультуры России, выделяются:
   реестр действий (сделок) физических и юридических лиц, направленных на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей в отношении музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав негосударственной части фонда (далее именуется – реестр сделок);
   информация о хищениях и утрате музейных предметов и музейных колллекций, включенных в состав фонда.
   4. После принятия в установленном порядке решения о включении музейных предметов и музейных коллекций в состав фонда Минкультуры России в 10-дневный срок регистрирует эти музейные предметы и музейные коллекции в Государственном каталоге.
   5. После регистрации собственники музейных предметов и музейных коллекций или музеи и иные организации, в оперативном управлении или пользовании которых они закреплены собственниками, в месячный срок представляют на бумажных или электронных носителях в Минкультуры России информацию об этих предметах и коллекциях, подлежащую занесению в Государственный каталог.
   Минкультуры России вправе производить контрольные проверки достоверности представленных данных путем их сверки с основными учетными документами, а также выборочного визуального осмотра музейных предметов и музейных коллекций.
   6. Собственники музейных предметов и музейных коллекций, зарегистрированных в Государственном каталоге, или музеи и иные организации, в оперативном управлении или пользовании которых они закреплены собственниками, обязаны незамедлительно сообщать Минкультуры России о любых изменениях, вносимых в информацию об этих предметах и коллекциях.
   Информация о хищениях и утрате музейных предметов и музейных коллекций представляется в Минкультуры России в 3-дневный срок с момента их обнаружения.
   7. Исключение музейных предметов и музейных коллекций из состава фонда регистрируется в Государственном каталоге в 10-дневный срок с момента принятия Минкультуры России в установленном порядке соответствующего решения.
   8. В реестре сделок регистрируются следующие сделки с музейными предметами и музейными коллекциями:
   продажа и приобретение на основании договора купли-продажи;
   дарение;
   обмен;
   передача во временное или бессрочное владение или пользование.
   Регистрации в реестре сделок подлежит также наследование музейных предметов и музейных коллекций по закону или завещанию.
   9. Для регистрации сделок с музейными предметами и музейными коллекциями, а также наследования музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав негосударственной части фонда и находящихся в собственности граждан и юридических лиц, собственники этих предметов и коллекций представляют в Минкультуры России:
   а) заявление о регистрации сделки (наследования) в Государственном каталоге с указанием номера свидетельства о включении музейных предметов и музейных коллекций, являющихся предметом сделки (наследования), в состав фонда, вида сделки и ее участников;
   б) копию договора соответствующей сделки или свидетельства о праве наследования;
   в) перечень музейных предметов и музейных коллекций, являющихся предметом сделки (наследования), и оригинал свидетельства об их включении в состав фонда.
   10. Минкультуры России в месячный срок с момента представления указанных в пункте 9 настоящего Положения документов производит:
   регистрацию сделки (наследования) в реестре сделок и выдает письменное уведомление с указанием ее порядкового номера;
   переоформление свидетельства о включении музейных предметов и музейных коллекций, являющихся предметом сделки (наследования), в состав фонда на имя их нового собственника. Свидетельство, выданное предыдущему собственнику этих предметов и коллекций, подлежит аннулированию либо переоформлению с учетом последовавших в результате сделки (наследования) изменений в составе указанных предметов и коллекций.
   В случае отказа наследника от обязательств, имевшихся у наследодателя в отношении музейных предметов и музейных коллекций, свидетельство не переоформляется до совершения наследником в установленном порядке их продажи или иной сделки.
   11. Информация о музейных предметах и музейных коллекциях, содержащаяся в Государственном каталоге, является общедоступной, за исключением сведений о собственниках музейных предметов и музейных коллекций, включенных в состав негосударственной части фонда, а также о сделках с этими музейными предметами и музейными коллекциями.
   Доступ к визуальной информации о музейных предметах и музейных коллекциях, включенных в состав негосударственной части фонда, осуществляется с согласия их собственников.
   12. Государственный каталог подлежит обязательному страховому копированию.
   Печатается по: Собрание законодательства Российской Федерации. 1998. № 8. Ст. 949.




   Cписок сокращений и аббревиатур

   в., вв. – век, века
   в т. ч. – в том числе
   вступ. – вступительная (библиография)
   г. – год, город
   гг. – годы
   Д. – дело (библиография)
   е. и. в. – его (ее) императорское величество
   Ед. хр. – единица хранения
   и др. – и другие
   изд. – издание, издатель (библиография, примечания)
   им. – имени
   и т. д. – и так далее
   и т. п. – и тому подобное
   итал. – итальянский язык (примечания)
   К. – картон (библиография)
   Кн. – книга (библиография)
   Л. – Ленинград, лист (библиография)
   лат. – латинский язык (примечания)
   М. – Москва (библиография)
   н. э. – нагла (новая) эра
   науч. – научный (библиография)
   нем. – немецкий язык (примечания)
   обл. – область
   Отд. – отделение (библиография)
   Пг. – Петроград (библиография)
   пр. – прочий
   прим. – примечание
   С. – страница (библиография)
   СПб. – Санкт-Петербург (библиография)
   см. – смотри (библиография, примечания)
   собр. – собрание (библиография)
   сост. – составитель (примечания)
   сб. – сборник (библиография)
   Ст., ст. – статья (библиография)
   Т. – том (библиография)
   Тр. – труды (библиография)
   т. е. – то есть
   т. к. – так как
   т. и. – так называемый
   тыс. – тысяч
   Ф. – фонд (библиография)
   фр. – французский язык (примечания)
   АН – Академия наук
   АХ – Академия художеств
   ВАСХНИЛ – Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук
   им. В. И. Ленина ВХУТЕМАС – Высшие государственные художественно-технические мастерские ГИМ – Государственный Исторический музей ИКОМ – Международный совет музеев ИРЛИ – Институт русской литературы (Пушкинский Дом)
   МГУ – Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова НКП, Наркомпрос РСФСР – Народный комиссариат просвещения РСФСР ОПИ – Отдел письменных источников ОР – Отдел рукописей РАН – Российская академия наук РГБ – Российская государственная библиотека РГАДА – Российский государственный архив древних актов РО – Рукописный отдел
   ЦМР – Центральный музей Революции СССР ЮНЕСКО – Организация Объединенных Наций по вопросам образования, науки и культуры