-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Ян Берёзкин
|
| Люди севера (сборник стихов)
-------
Ян Березкин
Люди севера
Посвящается моим родителям,
Зинаиде Владимировне и Михаилу Александровичу,
прожившим всю жизнь на Чукотке,
моему брату,
Денису Михайловичу,
родившемуся на Чукотке,
и моим детям,
Настеньке и Мише,
никогда не бывавшим на Чукотке
www.napisanoperom.ru
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
© Я. Березкин, 2015
© ООО «Написано пером», 2015
Об авторе
Россия всегда была богата талантами. Вот и сегодня «на крыло» встает новое поколение молодых интересных и талантливых литераторов, чье творчество сразу обращает на себя внимание. Именно к этой плеяде молодых литераторов следует отнести и Яна Михайловича Березкина.
Творчество Я.М. Березкина уже высоко оценено. Он является лауреатом нескольких региональных поэтических конкурсов. В настоящее время выпущены поэтические сборники «Созвездие льва» и «Люди Севера», публикации в газетах и журналах.
Героями творчества Я.М. Березина являются, прежде всего, жители Крайнего Русского Севера, их жены и дети. Жизнь маленьких чукотских поселений и кочевий Я.М. Березкин знает не понаслышке, будучи сыном вездеходчика. Именно поэтому герои его произведений так правдивы и так узнаваемы. В своих произведениях Ян Михайлович воспевает величие, красоту и неповторимость Русского Севера, людей, связавших навсегда с ним свою судьбу.
Произведения Я.М. Березкина написаны образным и точным языком. Они отражают всю правду нашей сегодняшней жизни и в то же время глубоко лиричны. Березкин не пишет о глобальных событиях. Его героини терзаются муками любви, переживают измену и восторгаются своими любимыми.
На сегодняшний день Я. Березкин уже состоявшийся поэт, имеющий и свою тему, и своих читателей.
Член Союза Писателей России, заслуженный работник культуры РФ
И. Витюк
Ян Михайлович Березкин является автором поэтических сборников «Созвездие льва» и «Люди Севера», в которых заявил о себе как о талантливом поэте. Творчество Я.М. Березкина уже по достоинству оценено и читателями, и критикой. В 1998 году он стал лауреатом конкурса авторской песни «Амурские волны», в 1999 году лауреатом конкурса авторской песни «Приморские струны», в 2010 году удостоен звания лауреата премии гран-при всероссийского конкурса авторской песни, в 2014 году – лауреата литературного конкурса в г. Анадырь имени Юрия Рытхэу.
Поэзию Яна Березкина отличает высокая художественность и лиричность. Главной темой поэта является Крайний Русский Север, его люди и природа. Знание предмета, о котором он пишет, любовь к родной Чукотке придает стихам Я.М. Березкина особый колорит. Я.М. Березкин, безусловно, умеет работать со словом, а кроме этого нашел свой собственный поэтический стиль. Помимо этого поэзия Я.М. Березкина заставляет думать и оставляет после себя то особое послевкусие, когда хочется снова и снова возвращаться к его стихам.
Полагаю, что Я.М. Березкин уже вполне состоялся как талантливый и самобытный поэт со своим оригинальным взглядом на окружающий мир. Сегодня он уже приобщился к цеху профессиональных писателей, что, несомненно, послужит делу дальнейшего профессионального роста Я.М. Березкина.
Член Союза Писателей России, заслуженный работник культуры России
А. Савицкий
«Родина моя пахнет ягелем…»
Родина моя пахнет ягелем,
Белыми ночами нетленными,
Можно по грибы и по ягоды
Тропами пройти там оленьими.
Родина моя снегом белая,
Холодом трескучим звенящая,
И она меня лучше делает,
Ведь она во мне НАСТОЯЩАЯ!
Будет она ждать меня преданно:
Не предаст, не выгонит блудного.
Родина моя только мне дана —
От нее приму чашу судную.
Я ее храню в сердце трепетно,
Я ее шепчу заклинанием,
И березки ждут с тихим шелестом,
Когда я вернусь из изгнания…
«Анадырь – столица сурового края …»
Анадырь – столица сурового края,
Столица снегов и пурги!
И те, кто там жил или кто проживает,
Душою просты и легки!
За синим лиманом стоят самолеты —
Готовятся на материк,
Они навсегда провожают кого-то,
Но кто-то к морозу привык.
В порту корабли разгружаются шумно,
И краны кивают с высот.
И кто-то – не помню – сказал очень умный:
«Живет здесь великий народ!»
Живет вопреки, и такой настоящий,
И где бы ни жили потом —
Он верен себе и не может иначе:
Анадырь он помнит, как дом.
В чужой стороне, где тепло и уютно,
Где все утопает в цветах,
Он смотрит туда, на восток,
С нежной грустью,
Где сердце оставил во льдах.
«Ушедшие северяне становятся снегом …»
Ушедшие северяне становятся снегом,
Когда пригревает солнце, ручьями бегут…
Они прорастают березками в синее небо
И облаками белыми к морю плывут…
Они свежим ветром треплют стланик на сопках,
Ягелем кутают камень, брусникой цветут…
Когда уходит тепло из тундры надолго,
Они снова снегом белым и чистым придут…
Спросите вы: «Ну как же такое возможно?
Можно ли верить в какой-то небесный приют?»
Но каждый живущий помнить ушедшего должен,
Чтоб под сияньем полярным продолжить свой путь.
«я помню поселок, засыпанный снегом …»
я помню поселок, засыпанный снегом,
в трескучих морозах стоящий вдали.
и я в вертолете болтаюсь по небу,
кружусь над площадкой у самой скалы.
пурга лопастями над тундрою взвилась,
и люди бегут к вертолету уже —
им почта небесная снова даст силы
и снова подарит покоя в душе.
они, улыбаясь, посылки вскрывают,
у них от конвертов сияют глаза —
и может от ветра, я даже не знаю,
у них на щеках засверкает слеза.
а я с чемоданом шагаю до дома,
мне хочется многое маме сказать.
я в этом поселке родился влюбленным
и этой любовью могу согревать.
«кроме снега и холода …»
кроме снега и холода
там что-то такое есть,
когда, умирая от голода,
не забываешь про честь.
когда, о себе не думая,
выходишь на помощь в ночь,
не измеряя суммами,
просто идешь помочь.
там по-другому мыслится
наедине с собой…
суровая и искристая
Чукотка перед тобой.
«дома стоят с выбитыми стеклами …»
дома стоят с выбитыми стеклами
ведут дороги в никуда.
сколько их?
колючим снегом запорошенные,
мертвые города, брошенные.
когда-то жизнь кипела
неуемная —
гордилась Севером
страна огромная.
колючим снегом запорошенные,
мертвые города, брошенные.
эх, молодость, потраченная
весело!
стране теперь тебе отдать-то нечего.
колючим снегом запорошенные,
мертвые города, брошенные.
но помним мы просторы покоренные!
мы до сих пор в них искренне влюбленные!
колючим снегом запорошенные,
мертвые города, брошенные.
История
Историю эту в чукотском поселке
Как песню-легенду здесь каждый услышал.
Ее приукрасили люди настолько,
Что хочется мне рассказать без излишеств.
Красавица тундры со взглядом раскосым,
Прошла мимо юноши в летном костюме.
Глаза повстречались без лишних вопросов,
Но разве возможно в поселке без шума?
«Он – русский. Он бросит», – шептали подружки.
«Нашел с кем встречаться», – судили пилоты.
А им было вместе светлее и лучше,
И вовсе не слушала мненья чьего-то.
Глаза у него словно синее небо,
Она утонула в них, сердцем пропала,
А он на руках ее нес, словно лебедь.
Казалось, что будет так вечно…
Казалось…
Его научила словам незнакомым:
Конфета – «кэнтикэн», здороваться – «еттык».
Он ей говорил: «Будешь ждать меня дома.
У нас будут очень красивые детки».
Туманом накрыло далекие сопки,
Ему улетать на далекую вахту.
«Вернусь», – говорит и целует так робко.
Взлетел самолет, словно малая птаха.
Неделя-другая. Бывает такое,
Когда нет известий. Пурга, словно нечисть.
Она у шамана хранит дорогое —
Его белый шарф, чтоб ему было легче.
Стук в дверь. Телеграмма. На сердце лег камень.
Руками дрожащими. Буквы расплылись.
Прочла и упала как будто бы в яму.
И только шептала: «Мой милый… мой милый…»
А там в телеграмме: «Туман был. Разбился».
Как с фронта сухая короткая сводка.
Спустя девять месяцев мальчик родился
С глазами как синее небо Чукотки.
«Снежная пустыня дышит ветром …»
Снежная пустыня дышит ветром,
Двигается волнами простор,
Словно крутит шар земной от центра
И сбивает солнечный прибор.
Солнце утонуло в небе темном
И на дно корабликом ушло —
В мире неуютном и огромном
Человек несет свое тепло.
За собой следы лишь оставляя,
Вдаль бредет, надеясь на ночлег,
И, за ним дорогу заметая,
Ускоряет белый холод бег.
Иней на ресницы налепился,
Стынут руки, воздух как металл,
Но на горизонте заструился
Синий дым. И он его так ждал!
Слышен уже рокот вездехода,
Лай собак и скрип летящих нарт.
Человек вернулся из похода!
Он теперь Чукотке кровный брат.
Девять
мы шли маршрутом средь высоких гор,
стада по узким тропам пробрались:
их ждал за перевалами простор,
там можно до самой зимы пастись.
один оленевод со мною шел:
лицо в морщинах, узкие глаза,
курил он трубку и собаку вел,
все время поправлял чехол ножа.
я оглянулся и сказал: «Темно.
как это место называют здесь?»
«Красавиц Девять названо оно, —
пастух ответил, – Девять там невест».
не вынимая трубки изо рта,
он не спеша продолжил свой рассказ:
«однажды здесь пропали все стада,
и те, кто с ними был, и те, кто пас.
шаман решил, чтоб отвести беду,
ущелью надо жертву принести,
и, чтобы дух себе мог выбрать ту,
Красавиц Девять надо привести.
по стойбищам старейшины пошли —
отцы молчали, матери же – в крик,
когда их дочь-красавицу вели,
и вскоре в ожидании мир притих.
собрали их у ветреной скалы,
шаман запрыгал дико у костра,
туманом черным, словно из золы,
накрылась молчаливая гора.
никто не плакал.
только ветер выл,
голодным псом бросался на костер.
шаман в ярар ударил, и застыл,
и страшно руку над собой простер.
потом очнулся, к девушкам пошел,
кусками шкуры завязал глаза,
как будто был на них безумно зол…
и первая шагнула не дрожа…
беззвучно красота летела вниз
и пропадала в темноте без дна…
и тучи гуще над горой сошлись,
чтоб смерти жадность не была видна…»
вновь дым из трубки выпустил старик
и посмотрел куда-то далеко,
а я сорвал цветок, помедлил миг
и бросил его между облаков.
«Взрослеешь и понимаешь …»
Взрослеешь и понимаешь,
Что родина далека,
Где есть почему-то Майном
Названная река,
Где, убегая в сопки,
Тропа на кораль ведет,
Где уголь съедает в топках
Котельная целый год.
Где петли стоят на зайцев,
Где нарты скрипят в мороз,
Где, согревая пальцы,
Руку в мотор суешь.
Где на моторных лодках
Сети идешь проверять —
Даже на классных фотках
Север не передать!
Не передать Чукотки,
Белых ее ночей —
Словно из дней коротких
Стало тепло длинней.
И что может быть чудесней,
Воспоминаний тех? —
Мое чукотское детство
Смеется сквозь белый снег.
«Вы знаете, чем согреваются в тундре …»
Вы знаете, чем согреваются в тундре,
Когда белый шторм накрывает простор?
Когда Дед Мороз с белым посохом мудро
Стеклит неподвижную гавань озер?
Когда, разгребая сугробы и ветер,
Ярангу теснишь на замерзшей земле?
Когда вездеход «разувается» в тесте
И в жиже болотной лежит в колее?
Когда пастухи в целлофановых куртках
За стадом идут сквозь туман и дожди?
Когда рыбаки спешат сети распутать
И рыбу пускают на нерест идти?
Когда на буксире ведут баржу с грузом,
Чтоб только до первых успеть холодов?
Вы знаете, чем согреваются в тундре? —
Простым черным чаем индийских сортов.
«Снова тундру листаю, как будто букварь …»
Снова тундру листаю, как будто букварь, —
Люди Севера – это ведь Высшая лига,
И у них среди ночи ценнее фонарь,
Когда белые ночи – хорошая книга.
Им совсем невдомек, что предательство есть,
Что, когда нужна помощь, пройти можно мимо,
И у них без бахвальства понятие честь,
И несут ее в сердце, как воды Гольфстрима.
Подлость любит тепло, а там лютый мороз,
И характер сурово зима закаляет,
Даже если невмочь и устал ты до слез —
Все равно тебе сил подниматься хватает.
А другие не выдержат – просто сбегут.
И в словах моих нет даже малой интриги.
Жить на Севере – это и подвиг, и труд!
И поэтому люди как Высшая лига!
«Что случилось? Словно сказка!..»
Что случилось?
Словно сказка!
Глаз никак не оторвать!
Разлилась по небу краска
И давай порхать, сиять!
Это чудно!
Это дивно!
Фейерверк такой большой!
Разноцветье льется ливнем
Над моею головой!
На небесное гулянье
У меня один ответ:
Это – Севера сиянье!
Это – Арктики рассвет!
Минус пятьдесят
Показал термометр
Минус пятьдесят!
Так чего же взрослые
От детей хотят?
Долго меня кутали,
Только я не рад
И кричал. Не слушали!
«Минус пятьдесят!»
Даже звери спрятались,
Птицы не поют!
А меня вот сцапали —
На руках несут.
Я рыдал —
Смерзаются
Слезы на глазах,
Снегом покрывается
Шарфик на губах.
В санки стелют шкуру
И меня кладут.
Я лежу понурый,
А меня везут.
Дым столбом струится,
Где-то там детсад.
На моих ресницах
Минус пятьдесят!
Хорошо на санках
Утром.
Пусть темно!
Еду я в кухлянке —
Мне в мороз тепло!
Разговор мальчишек
– Мой папа водит вездеход.
– А что это такое?
– Он через тундру всю везет
Всем стойбищам съестное.
– А папа мой – оленевод!
В любую непогоду
За стадом с посохом идет —
И так вот год от года.
– А у меня отец – рыбак.
Кету сетями ловит!
Засушит юколу вот так!
Да и икры засолит!
– А папа мой ковшом берет
И камень сыпет в желоб!
Руду он ищет средь болот —
Он у меня геолог!
– Ты видишь, в небе самолет
Крылом качает плавно?
Там папа мой. И он – пилот!
Он в небе самый главный!
Вот так мы спорили, юнцы, —
Такое наше детство!
И знали: папы – молодцы
И с ними наше место!
«На кочке среди травы болотной…»
На кочке среди травы болотной
Где-то много, ну а где немножко,
Будто бы разбросанное солнце —
Северная ягода-морошка.
Вкус ее особый, непохожий —
Ешь ее, как будто понарошку.
Делает дождливый день погожим
Северная ягода-морошка.
Если б только в тундре было можно
Выстелить оранжевым дорожку,
То легла б под ноги осторожно
Северная ягода-морошка.
Северное лето как мгновенье —
В детскую поместится ладошку.
Август рассыпает с упоеньем
Северную ягоду-морошку.
Пурга
Пурга бушует белым ветром,
Как пламя холода вокруг,
Летят, как волны, километры —
Не видно ног, не видно рук.
Как в этом воздухе бурлящем
Не утонуть и не пропасть?
И выживает – настоящий!
Пурги не признающий власть.
Поток колючий бьется в стены,
Волочит небо по земле.
И воет, воет ветер-тенор,
Стучит, тоскует о тепле.
Пожар пурга не прекращает
И тундру поглощает всю,
Как будто в космосе качает,
Держа планету на весу.
Свирепствует пурга по тундре,
Дорога к дому не видна —
Но покоряться людям будет
Пурги суровая страна.
«Как-то я в московской был высотке …»
Как-то я в московской был высотке,
За столом сидели.
Тут-то я:
«Расскажу, – промолвил, – про Чукотку,
Это все же родина моя.
Летом, на каникулах, в бригады
Развозил нас желтый вертолет.
Пас, как мог, я днем и ночью стадо
И грузил продуктом вездеход.
Там впервые ел сырое мясо,
Рыбу научился там ловить.
И узнал, что есть такая раса,
Что смогла Чукотку полюбить.
«Здесь у нас олень всегда в почете!
У оленя самый лучший ворс!» —
Говорил мне дядя Петр Потто
(Он потом, сказали мне, замерз).
Нет, Чукотка слабых не прощает —
Сразу видно, что за человек.
Кого надо – просто проверяет,
А кого – прогонит без помех».
Кто-то из гостей налил мне водки
И в раздумьях затянулся: «Дааааа…»
Вспоминаю я свою Чукотку
Ту, что в моем сердце навсегда.
Как я ездил в пионерский лагерь
Снег еще весь не тает,
Но уже мошкара,
А я в тепло улетаю
На солнечные моря.
Радовался я очень —
Собирал чемодан.
Мы полетели в Сочи
Через Магадан.
У моря там был наш лагерь,
Жили в «бочонках» мы
И поднимали флаги
Нашей большой страны.
Поляки, вьетнамцы, немцы —
Бог еще знает кто!
Были мы вместе кем-то,
Что вспоминать легко!
И когда расставались,
Каждый из нас был горд —
Встретиться обещали,
Собравшись в аэропорт.
И кто-то ко мне повернулся,
Спросил: «Может, едем к нам?»
А я ему улыбнулся:
«Соскучился по снегам!»
В руках у меня пилотка
И только одна мечта —
Лежит впереди Чукотка
И вечная мерзлота.
«Тундру застелило снегом …»
Тундру застелило снегом,
Выдуло изгибы рек —
Все покрылось белым мехом
По окраинам Ваег.
Лайка бег взяла привычный,
Нарты по небу скользят,
Закаляется отлично
Здесь характер у ребят.
Майн широкую дорогу
Чертит мимо берегов,
Первый Камень недотрога
Вырос выше облаков.
Все зима теперь изменит —
Вам скажу как на духу!
На рогах несут олени
В тундру белую пургу.
Хоть зимой приедь, хоть летом,
Год пройдет иль целый век —
Ничего на белом свете
Нет красивее Ваег.
Северный тост
Если всех, кто работал,
Кто сюда приезжал,
Кто с утра по субботам
В тундру в снег уезжал,
Кто ходил на медведя,
На рыбалку ходил,
Кто от волка не бегал
И продукты возил,
Кто стрелял куропаток,
Пробивал колею,
Кто на деньги не падок
И пел песню свою,
Кто пропавшего друга
Шел по тундре искать,
Невзирая на вьюгу,
На опасность пропасть,
Кто по снежным просторам
Шел за стадом в мороз
И с усталым мотором
Все ж посылки привез.
Кто боролся с пожаром,
С жаждой и мошкарой,
Кто сегодня не старый,
А душой молодой,
Кто совсем не умеет
Оставлять на потом
Даже трудно дело —
Всех собрать за столом.
Тост, как выстрел короткий,
Прозвучит как любовь —
Все мы – дети Чукотки!
Все мы – дети снегов!
«Ей ваша должность не указ …»
Ей ваша должность не указ,
Ей ваши деньги не важны.
Вы с ней всегда как в первый раз —
Перед Чукоткой все равны.
Ее никак не обмануть,
Да и не пробуйте солгать —
Она тебе проложит путь,
И будешь по нему шагать.
На свете нет земли другой,
Что может все в глазах прочесть,
Чукотку принимай такой,
Какая в сердце она есть.
Белые березы
Белые березы провожают
Вдоль дороги на аэродром —
Я сегодня в город улетаю
И надолго покидаю дом.
Где-то, может, там – найду я счастье,
Или суждено вернуться мне.
А пока есть время попрощаться —
Постоять в березах в тишине.
Шелестят зеленые листочки,
Грустно-грустно раздается звон,
Словно машут легкие платочки
И стекают слезы на ладонь.
Жизнь меня другая закрутила,
Обо всем вам и не рассказать,
Но берез живительную силу
И сейчас пытаюсь я понять.
Как бы ни судили меня строго,
Знаю, есть души моей приют —
Белые березы у дороги
Меня также с нетерпеньем ждут.
Ягель
В торбасах иду по тундре мягко,
Чувствуя себя летящим магом,
Подо мной пружинит чудно как-то
Необычный мох олений – ягель.
Утепляют им внизу ярангу,
А еще им дышат от простуды.
Он растет и там, где остров Врангель,
И в тайге найти его нетрудно.
Хорошо на нем прилечь устало
И смотреть на облака безмерно,
В год растет он очень-очень мало,
Потому он маленький, наверно.
Он лежит такой воздушно-белый,
Словно полетит сейчас бумагой,
И поднимет тех, кто ходит смело,
Необычный мох олений – ягель.
Песня о Ваегах
Наполнит тундру солнечным теплом,
Снега пробьют зеленые побеги,
Весна бежит сверкающим ручьем —
Я песню сочиняю про Ваеги.
Давным-давно на берегах реки
Яранги встали грубым очертаньем,
И жили там с семьёю пастухи,
Охотники в душе и по призванью.
Своё передавая мастерство,
Старейшины премудростям учили:
Аркан кидали, чистили ружье
И нарты из березок мастерили.
Шаманы били в кожаный ярар,
Беду и непогоду отгоняя,
И солнца воспарял над тундрой шар,
Фигурку Пеликена прославляя.
Паслись вдали оленьи стада,
От овода кружась, спасаясь в беге.
И жили б пастухи вот так всегда,
Но разрасталось стойбище Ваеги.
Однажды, разрывая небосвод,
Неведомая птица закружила,
И чукчи от испуга в стланик скрылись,
То первый был в Ваегах самолет.
Пропеллер замер и открылась дверь —
Геолог вышел с черной бородою
И громко крикнул: «Здравствуйте, теперь
Налажен путь у вас с Большой Землею!»
С тех пор уже прошло немало лет,
И изменилось стойбище Ваеги,
Но, как и раньше, здесь живет рассвет,
И так же пробиваются побеги.
«Позабылось так много …»
Позабылось так много,
Запомнилось – свято.
Стерлись лица у прошлого, и невдомек,
Что по-прежнему горд я, что прожил когда-то
В самом дивном краю, где родился восток.
Там спрессованы чувства в короткое лето,
Там на долгую зиму хватает тепла,
Посылают сельчанам, как близким, приветы,
Ведь роднее не может быть просто села.
Где бы ни был, погодную слушаю сводку
Про далекую землю опять и опять,
Потому что всегда есть со мною Чукотка,
И ее никому у меня не отнять.
«Россия сильнее вдвойне …»
Россия сильнее вдвойне
Вместе с Севером Крайним —
Достойно служит стране
Нация – северяне!
Чукотское золото то,
Что не в земле добывают —
Другое.
Другое оно,
И не для всех засияет.
Причудливо, невпопад
Переплетались судьбы —
О людях тех говорят:
«Золото, а не люди!»
«не скули и не ной …»
не скули и не ной:
будь достойным мужчиной
и удар принимай, словно легкий толчок,
если трудно идти, значит, скоро вершина;
если что не понять, то читай между строк.
так бывает, что рушится мост под ногою,
но другого пути до мечты просто нет,
от дождя и от снега лицо не закроешь —
если гуще туман, значит, скоро просвет.
будет снова стена.
опускаются руки.
от бессилия хочется только кричать,
не сломаться и жить – есть такая наука:
если падаешь больно, то главное – встать.
и в конце непростого с собой монолога
и волненьем, и ветром наполнится грудь!
оглянись и пойми: все даровано богом:
никогда не жалей, что прошел этот путь.
Полярные волки
Олени хрипят и ломают ограду,
И слышно, как гулко стучат их рога, —
Полярные волки напали на стадо,
И эту резню накрывает пурга.
Собаки рычат и бросаются в битву,
Их визг прорезает свистящий простор,
Снег бьет по лицу, и коварства не видно,
Как будто лавина сошла с синих гор.
Хлопки карабина то чаще, то реже,
Но пули не могут спасти от волков —
Голодные, злые с безумием режут,
И смертью на снег проливается кровь.
Наутро ходили по стаду мы долго
И трупы считали, а там, у ручья,
Застыл белый волк с перекушенным горлом,
А рядом лежала собака моя.
«здесь тучей мошка, но к мошке я привык …»
здесь тучей мошка, но к мошке я привык —
в болоте иду по колено.
летят самолеты на материк,
но сделают круг непременно.
здесь сразу поймешь, кто душою двулик,
лишь здесь можно жить откровенно.
к ярангам сквозь речку иду напрямик,
заслышав винты, как сирену.
к иллюминатору сердцем приник,
волненьем наполнены вены.
среди городской суеты и интриг
лишь Севера чувствую верность.
ах, если б обратно, хотя бы на миг,
ведь память о тундре безмерна.
летят самолеты на материк,
но сделают круг непременно.
«Над Чукоткой сомкнулись тучи беспросветные …»
Над Чукоткой сомкнулись тучи беспросветные,
Над Чукоткой бушуют пурги неуемные,
Над Чукоткой трещат морозы дымно-бледные —
И лежит пустыня холодная и огромная.
Но когда пробивает солнце мглу кромешную,
Но когда топит солнце лед вечный, каменный,
Вся Чукотка преображается, словно девушка,
Вся Чукотка встречает солнце сердцем пламенным!
Это сердце есть в каждом жителе края снежного,
Оно бьется и дарит людям свое сияние!
Это сердце – оно и прочное, оно и нежное.
Это сердце – оно навечно Чукоткой ранено!
И когда ты захочешь понять, в чем же разница
Между ним и тобой, когда встретишься,
Ты никогда не знал такого праздника —
Солнце Чукотки, оно всегда в глазах светится!
«эти снега – родные!..»
эти снега – родные!
этот простор суров!
люди здесь непростые —
каждый идти готов
вверх по планете третьей,
сердцем топя снега:
в этом тысячелетье
ступит и здесь нога!
нашей страны границы
спаяны изо льда —
впишем снегов страницы
в историю навсегда!
белый медведь в торосах
нам пробивает путь —
люди, как альбатросы,
выше планеты чуть!
нам до седьмого пота
в холод идти опять.
это мужская работа —
Арктику покорять!
«белые медведи в одиночку …»
белые медведи в одиночку
покоряют полюс не дрожа,
океан вскрывают, словно бочку,
ждут у лунки глупого моржа.
ледокол увидев, от испуга
не бегут – бредут вдоль не спеша,
словно говоря: коль ищешь друга —
я и есть полярная душа!
статный, важный, белоснежный, гордый
километры покрывая льда,
мир холодный охраняет твердо!
твердо, как и мы здесь навсегда!
«гордый стланик по сопкам стелется …»
гордый стланик по сопкам стелется,
он причесывает ветра.
в нем укрыться спешит медведица
от гнусавого комара.
ветки стланика рубишь пышные,
брось на землю – палатку ставь!
и в костре их смола не лишняя:
духи тундры свистят, как явь.
и на стланике шишки вкусные,
и кору можно бросить в чай.
на иголках дождь, словно бусами,
словно ягоду собирай.
но однажды в то лето жаркое
страшный, огненный взмыл пожар —
вывозили мы стланик нартами,
и работал и млад и стар.
бушевала стихия смертная,
поднимая и гарь, и вонь.
нам река голубою лентою
помогла затянуть огонь.
тундра черная.
злом изранена.
потрясенный я встал над ней
и заметил росточек стланика —
пробивался среди камней.
«Пусть с каждым шагом все труднее век …»
Пусть с каждым шагом все труднее век —
Надежда, словно снег, под солнцем тает,
Но ведь еще пойдет вот этот снег —
Кто счастлив сам, другим зла не желает!
Как вам сказать, чтоб сердце разбудить?
Какие подобрать к словам мотивы?
Открытым сердцем так легко любить,
А значит, и легко с ним стать счастливым!
Не предавайте совести своей —
За ложь потом вам все равно воздастся.
А ведь еще вам плыть за сто морей
И попытаться там собой остаться.
«Жил в морозных давно краях …»
Жил в морозных давно краях
И пургою давно проверенный!
И мечту я храню в снегах:
Я – человек северный.
Я мороз намотал на ус —
Этим временем жил уверенно,
Этим временем я горжусь:
Я – человек северный!
И бывает, что грусть возьмет,
И я буду идти потерянный!
Но я жил, где живет восход!
Я – человек северный!
«Кое-что не понять …»
Кое-что не понять,
Хоть прожил не один я десяток:
Почему от друзей остаются лишь тени порой.
Кое-кто оказался на деньги так жаден и падок,
Кое-кто отвернулся и ходит теперь стороной.
Через зависть проходят, но кто-то и там остается;
Сквозь обиду идут, но и здесь к нам выходят не те,
Но скажу по секрету: бывает, без них не поется.
И поэтому чайник всегда я держу на плите.
Конец света
сказали, что сегодня конец света,
что можно делать то, что ты хотел:
схватил за грудь я повариху Свету,
а астероид мимо пролетел.
через неделю снова обещали,
что страшная случится из проблем;
директору на брюки вылил чаю,
а ось Земли не сдвинулась совсем.
опять подходит время катастрофы
и в черное окрасилось число:
при всех послал подальше свою тещу,
но к нам цунами просто не дошло.
вещает телевизор про лишенья —
на площади кричу: долой-ка власть!
но не случилось вновь землетрясенья,
и атмосфера солнцем не прожглась!
зачем же нас ученые пугают?
зачем покоя нас хотят лишить?
ну что же за страна у нас такая?!
мы даже с концом света пролетаем!
а надо просто научиться жить!
«а мне мои годы как книги …»
а мне мои годы как книги —
их можно читать,
их можно листать и страницы закладывать на ночь…
но их невозможно поджечь,
невозможно порвать,
в конец их нельзя заглянуть,
ведь заглядывать рано…
другому не дать почитать —
не сумеет прочесть,
а если пытаться ему объяснить,
то напрасно…
он скажет, ему интересно —
но это все лесть,
и годы твои никому не нужны,
как и счастье.
в улыбке моей отражается время мое,
в глазах моих
словно картины проносятся мигом.
нет, я не старею —
я просто горою за то,
что мне мои годы —
как самые редкие книги.
Колыбельная для сына и дочки
Не торопись, сынок, путь еще так далек,
Держись за меня в пути пока.
Мы подойдем к заре,
К облаку в серебре,
Тронь его и качни слегка.
Я расскажу о том, как мы построим дом,
Как нам увидеть звезд огни.
Я расскажу, что ты
Должен себя найти,
Ну а пока ложись и спи.
Окна завесит ночь,
На руки возьму дочь —
Ты еще так мала, что я
Петь ветерок учу,
Звездный огонь тушу,
Только горит звезда твоя.
Ты будешь красивей всех,
И ждет тебя успех,
Будут любить тебя всегда.
Мы полетим с тобой,
Глазки свои закрой,
Чтоб не страшна была высота.
Сыночек и крошка дочь
Похожи на нас точь-в-точь,
У них будет все, поверь, хорошо.
Не спрашивай у меня,
Какой должна быть семья,
Давай помолчим, пусть спят еще.
Ваежская снежная
Заметет белая пурга,
Да по крышу снегом заметет.
Надо мною облака, снежная река
Мою душу в небо унесет.
А огонь в печурочке горит,
Согревает сердце черный чай,
Будто кто-то там стоит,
Что-то говорит
И зовет меня за дальний край.
Я упряжку лаек снаряжу,
Не видать дороги впереди.
Шкуру в нарты уложу,
Крепче завяжу,
Чтоб подарки детям привезти.
Меня встретит верная жена
И смахнет с плечей моих снежок,
А над тундрою луна
Серебром полна —
Я к тебе спешил как только мог.
Ваежские ночи
Здесь остаются навсегда,
Пусть даже манят города,
Пусть даже теплым солнцем манит материк,
И серой тучей мошкара,
Хоть непогода, хоть жара,
Но честно человек работать здесь привык.
Ваежские светлые ночи —
Суровый край белых берез.
Раз в месяц бывает здесь почта,
Полгода стоит здесь мороз.
Как волны синие в дали,
Летают сопки от земли,
И между ними пастухи ведут стада.
Давным-давно сюда пришли,
Над речкой свет в домах зажгли —
Здесь остаются сердцем навсегда.
Ваежские светлые ночи —
Суровый край белых берез.
Раз в месяц бывает здесь почта,
Полгода стоит здесь мороз.
И, может быть, когда-нибудь
Всех за столом здесь соберут
И будет слышен смех и песни до утра.
И все придут на аэродром,
И песню эту пропоем,
Пока нам не махнет пилот: лететь пора.
Ваежские светлые ночи —
Суровый край белых берез.
Раз в месяц бывает здесь почта,
Полгода стоит здесь мороз.
Американский господин
пока царь теребил бородку:
«Зачем нам край еще один?»
уже приехал на Чукотку
американский господин.
свои склады для шкур построил,
товар за мясо выдавал
и вывозил богатство морем,
пока лед воду не сковал.
охотники несли пушнину,
а рыбаки несли моржа,
но мало было господину,
чтоб отдавать часть фуража.
решил он золотом разжиться,
об этом тут же бросил клич,
и потекли к нему крупицы
тяжелых россыпью частиц.
и как-то в честь добра такого
американский господин
решил устроить пир горою,
где чукчей ждал сюрприз один.
перед его большой конторой
зарыли слуги шоколад,
прошли по снегу плотной сворой
и притоптали сладкий клад.
согнали чукчей поздно ночью
и пьяный господин сказал:
«в снегу ищите среди кочек,
какие вам подарки дал!»
и рассмеялся зло и громко,
и слуг его сомкнулся круг
вокруг туземцев из поселка,
чтоб им не дать исчезнуть вдруг.
и чукчи голыми руками
под пьяный гогот чужаков
искали «клад» под их ногами,
сдирая руки свои в кровь…
та ночь запомнилась пожаром,
и, вновь когда пришла весна,
приплыл корабль за товаром —
иные стали времена!
на берегу пустынно стало:
ни склада, ни домов совсем.
корабль погудел сначала,
да и уплыл назад ни с чем…
в грудь южный ветер бил игриво —
по кромке моря шел казак,
а на утесе над проливом
российский развивался флаг.
вроде я ничего не пророчу,
а так получается,
что опять просыпаюсь и ночью
уснуть не могу,
и в стекло, словно бабочки, строчки
ко мне опускаются
и ложатся чернилами взмахом
и как на бегу.
крылья их расписные
приносят мне снова видения,
я в их дым погружаюсь
и просто иду со свечой,
и за мной как живые
уходят мои откровения —
я уже не вернусь,
я исчезну ночною порой.
не пытайтесь найти эту дверь:
я ее просто выдумал.
но открылась она
и впустила мою суету.
там на страже есть зверь,
только им не боюсь я быть изгнанным.
он не видит меня,
но он чует, что я не уйду.
Северный парень
Он не видел свет,
Был не так одет,
Да повестка пришла и в стойбище.
И беззубый дед,
Ему много лет,
Говорил в назиданье то еще.
Парень взял мешок,
Как на плечи рок,
Но легко и без всякой мудрости.
Вслед кружил снежок,
Может быть, помог
Уходящей на службу юности.
Через всю страну
Он приник к окну,
Города лишь мелькали кадрами,
Он не шел ко сну…,
Знал бы, что в войну
Прилетит и войдет в парадную.
По Москве везли,
Все уже легли,
Он троллейбус увидел ночью.
Цокал языком,
На своем родном
Неподкупно и искренне очень!
Дали форму – раз,
Два – пришел приказ,
И винтовку с прицелом выдали,
Он бил белку в глаз
А теперь…
Сейчас…
Надо бить по ту сторону гибели.
Он часами ждал
И уничтожал,
Не могли его «черные» выследить.
Так их испугал,
Что легендой стал,
И героем он стал пожизненно…
Мех,
Рога,
Костер,
Тундровой простор. —
Одна мина весь мир разрушила.
Он бы многих спас…
И оленей б пас…
Но уходят на небо лучшие…
«молитва за душу берет …»
молитва за душу берет
и моет душу —
очищает.
и с нот своих ее в полет
спокойно,
плавно отпускает.
она с душою наравне,
она срастается с душою —
и защищает на войне,
ведет потерянных с собою.
она излечит и больных,
и даст надежду, кто не верит,
она утешит и простит,
она в мечту откроет двери.
она сама к тебе придет,
когда ничто уж не спасает.
молитва за руку ведет
и никогда не отпускает…
«я себя засекретил …»
я себя засекретил
и рукопись бросил в огонь.
выворачивать душу пред вами не буду, не надо.
еще теплой золы невесомость сгребаю в ладонь:
вот она – настоящая слава и просто награда.
вы уже не прочтете того, что меня так гнетет,
что волнует меня, что меня заставляет терзаться.
и спасибо всем тем, кто меня уже вряд ли поймет,
вы меня научили на зависть и злость улыбаться.
«я поперхнусь и задышу неровно …»
я поперхнусь
и задышу неровно,
злорадно кто-то шепчет во тьме зала.
приговорен я в круге света словно,
но силы я найду
начать сначала.
споткнусь об ветер:
он – противник кровный,
и, задохнувшись, упаду на скалы.
приговорен я этим ветром словно,
но силы я найду
начать сначала.
смерть неизбежно
будет поголовно,
кому-то много, а кому-то мало.
приговорен я этим страхом словно,
но силы я найду начать сначала.
порву бумагу
на стихах любовных:
мне ночь сегодня что есть сил мешала.
приговорен с тобой к разлуке словно —
а может, вновь с тобой начнем сначала?
«я не торгуюсь с небом …»
я не торгуюсь с небом,
не получаю взамен —
ни богатства, ни хлеба,
ни крутых перемен.
я стою нараспашку
перед серым дождем,
выжимая рубашку,
думая ни о чем…
веря не в баррикады,
веря в другую суть,
чтобы не канонада
не давала уснуть,
чтобы не брызгать кровью,
ненавистью дрожа,
чтобы полна любовью
наша была душа,
чтобы детей носили
с нежностью на руках,
чтоб никого не били,
в сердце посеяв страх,
чтоб говорили люди
теплые лишь слова,
чтобы, поверив в чудо,
память была жива.
Я не торгуюсь с небом,
Да и не вхож к богам —
Теплого крошит хлеба
Девочка голубям…
«Без дождя мы не знаем про грусть …»
Без дождя мы не знаем про грусть,
Без нее мы не знаем про радость.
Без разлуки не знаем про путь,
Что ведет к той, с кем быть надо рядом.
Без ночи мы не знаем про дни,
Без ночи мы не знаем про звезды.
Без потерь не узнаешь цены,
И вернуться бывает не поздно.
И без сплетен не знаем про то,
Что друзей не бывает так много.
Надеваю с улыбкой пальто
И к тебе начинаю дорогу.
«мы сами придумываем разлуку …»
мы сами придумываем разлуку,
сами уходим и возвращаемся…
сами прощаем обиды друг другу,
сами стоим или вращаемся.
мы сами делаем шаг навстречу
или молчим, отходя подальше,
мы сами убиваем или лечим,
сами фальшивим или не выносим фальши.
мы сами себе выбираем любимых,
разыгрываем комедию или драму,
сами любим и ненавидим,
за нас никто не живет —
мы сами.
«ночными мыслями измучен …»
ночными мыслями измучен:
какой нас ждет теперь удел? —
Толстой уже кому-то скучен,
и Достоевский надоел.
пылятся книги не на полках,
жизнь заменяет интернет —
от Маяковского что толку?
от Гумилева проку нет!
зачем писатели напрасно
годами тратили талант —
была Ахматова ужасна,
а Чехов тот еще был франт!
и сплетни, сплетни неустанно!
и правду кто-то подменил —
пусть был Есенин хулиганом,
пусть Гоголь сумасшедшим слыл.
невежества туман все гуще
и нет движения вперед,
но вновь меня спасает Пушкин,
и Блок мне руку подает!
//-- * * * --//
Благодарю за помощь в издании этой книги:
Татьяну Жданову,
семью Кевеулиных,
Кену П.Е,
Рудик А.А.,
Торыт Э.П.,
Кошкину А.В.,
Вуквукай Л.И,
Бейсембаеву Н.Г.,
Дениса Забарацкого,
Сергея Маркина – дизайнера обложки