Луиджи Джуссани
Можно ли жить так?

Вводное замечание

   Вы держите в руках необычную книгу, своего рода «роман», как стали называть черновики текстов с легкой руки их первых читателей. В этой книге открытие жизни как «призвания» происходит не при помощи дедукции, но посредством опыта, который проживается согласно разуму внутри дыхания Тайны.
   Речь идет о годичном цикле встреч, проведенных отцом Джуссани в диалоге с сотней молодых людей, решивших отдать свою жизнь Христу в абсолютной форме посвящения Тайне и ее судьбе в истории. Церковь называет эту форму «целомудрие».
   Неделя за неделей основные составляющие христианской веры и их человеческие основания раскрывались сначала через предложение, исходившее из опыта Автора, а затем через увлекательную игру вопросов и ответов, которые это предложение пробуждало в молодых людях, осознавших свой человеческий опыт и определившихся в нем.
   В форме книги полностью сохранен стиль этих еженедельных собраний – во свидетельство серьезного человеческого подхода к проблеме и зрелости убеждения и привязанности, которую эта проблема может породить.
   Книга не стремится стать вызовом здравому смыслу, и поэтому выражением самонадеянности. Рожденная как точная «расшифровка магнитофонных записей» собраний и диалогов, она, тем не менее, составляет текст или, лучше сказать, записанное слово за словом в его материальной непосредственности свидетельство о том, что христианскую веру можно воспринимать как нечто интересное, более того, как судьбу своей жизни. В этом смысле повторение идей и формулировок направлено на то, чтобы психологически память была наполнена ими, и в ней удержалось то, что впоследствии будет также и понято, открыто в его причинах.
   Данная книга может быть воспринята как прекрасный рассказ, в котором непосредственность, последовательность и серьезность восприятия собственного христианского существования делают привлекательным то, что распространенный менталитет совершенно подавляет или даже презирает, если не пребывает в некоем абстрактном страхе

Можно ли жить так?

Присутствие поражает, а не речи

Введение

Начать разумно

   Сегодня вы начинаете что-то, чего еще не знаете. Поэтому правильно начинать, прося Бога, чтобы Он помог нам, потому что это путь, которого мы не знаем. В самом деле, этого нового вы можете смутно желать, но такого желания не хватит, поэтому следует просить, чтобы это желание было просвещено и удовлетворено. Но если вы не знаете этого пути, если вы не знаете того, что начинается в вашей жизни, почему вы начинаете? Если вы не знаете этого пути, почему вы начинаете идти по нему?

   Потому что того, что я видел до сих пор, хватает, чтобы начать [1 - Курсивом выделены выступления и вопросы молодежи или других людей, отличных от Автора.].
   По-моему, это очень правильный и разумный ответ, но, может быть, он мог бы быть описан более ясными словами, еще более формально сознательными. То, что он сказал, может означать: «Произошло что-то, отчего я почувствовал, что могу начать». И, по-моему, ответ именно таков: это его же ответ, но упрощенный. Мы начинаем что-то, чего не знаем. Почему мы начинаем? Потому что произошло что-то, отчего мы чувствуем, что можем начать.
   Что же произошло? Для меня, как вы знаете, сыграл большую роль мой преподаватель в пятом классе начальной школы, командир народного ополчения, который предрек мне быть кардиналом. Подходит к моей парте, – а я сидел за первой партой, – и говорит мне: «Слушай, а ты умный, если ты пойдешь в семинарию, сделаешь карьеру священника, тебя сделают кардиналом!» Так зародилась во мне причина этого пути (конечно, не из цели стать кардиналом, я тогда даже не знал, что это такое).
   Бог иногда подшучивает над нами, вот и в тот раз Он уж, конечно, пошутил: мой бедный отец был ярым и воинствующим социалистом, моя мать, благочестивая женщина из народа, была счастлива, хотя и с некоторой долей сомнения, но я настойчиво хотел идти. Я никогда об этом не думал: я даже не посещал воскресную школу!
   Так с каждым из нас что-то произошло: некая встреча. Слово «встреча» имеет наиболее общее значение, и поэтому его можно использовать во всех случаях, потому что и с моим преподавателем Фоссатаро в пятом классе начальной школы у меня произошла встреча: я был рядом с ним весь тот год, а под конец года случилась встреча. У каждого из вас произошла встреча, что-то, отчего вы сказали: «Начну». Это «что-то» может быть крик отца Джорджо, пример вашего друга или подруги, пришедшая в голову мысль, но не просто мысль – реакция на какое-то событие, хорошее или плохое, касающееся смерти или жизни, радости или страдания.
   Вы не согласны, что из вас, находящихся здесь, нет никого, с кем не произошло бы чего-то, отчего вы сказали: «Начну»? Что-то… поэтому, хоть и не зная, о чем пойдет речь, хоть и не зная пути, вы начали идти по нему. Даже потому, что – и это надо признать – это общая норма: прежде, чем познать, чтобы познать, нужно начать.
   Однако здесь речь идет не о любопытстве и даже не о каком-нибудь научном исследовании. Речь идет о посвящении жизни, об обязательстве на всю жизнь, и поэтому не может идти речи о гипотезе: «А вдруг…» Речь идет о чем-то большем, нежели «а вдруг…», речь идет о чем-то убедительном, это как предчувствие убеждение. Как будто ты понимаешь, что там внутри должно быть, есть что-то хорошее, правильное, есть свершение, которое надо найти, есть ощущение этого, даже если человек не может указать этому причины. И поэтому человек начинает, решает начать. Не из любопытства, не ради исследования, пусть даже научного, не по принципу «а вдруг…», но потому, что там, внутри, должна быть суть, она должна там быть.
   Представьте, я помню 2 октября того года… Учитель говорил мне об этом в начале июня или в конце мая, и 2 октября того 1933 года (подумайте, в каком уголке сердца Бога находились вы) я собрал чемоданы и чемоданчики и со своей бедной мамой поехал в семинарию. Кто бы мог подумать в тот вечер, в том огромном помещении, в котором нас было 150 человек, спор моей мамы с мамой моего соседа, какое одеяло лучше положить – толстое или тонкое. «В начале октября еще тепло», – говорит другая, а моя мама говорит: «Нет, по-моему (и права была моя мама!), уже сейчас прохладно». Тогда она положила мне одеяло потолще: хорошо, что она положила мне одеяло потолще! Вечером мы собрались все вместе и мне захотелось плакать, я уже совсем не помню, плакал я или не плакал. По прошествии лет да, я плакал, когда уехал из дома и мне было на пять лет больше. Подумать только, что в тот день началось все, что произошло в дальнейшем…
   Жизнь совсем не наша. Нет, неправильно, не пишите! Жизнь наша, но ее наполнение, ее развертывание не наше, то, из чего сделана наша жизнь, не наше. Жизнь твоя, но то, из чего она сделана, не твое. Не ты приказываешь завтрашнему дню, каким ему быть; с тобой может случиться что угодно. Как в тот год: у меня был друг, к которому я был очень привязан, из одной из деревень с озера Маджоре, я до сих пор помню, что его звали Эдо, Эдо Мальнати (нам было по десять лет), – он умер, он неожиданно заболел, скоротечный туберкулез легких, и умер через месяц. Жизнь моя, я тогда не мог рассуждать так, но человек это чувствует, даже не рассуждая таким образом. Так и вы начинаете этот путь, не рассуждая, почему и как, но чувствуя, чувствуя в этом пути что-то для себя.
   В этом смысле жест, который вы совершаете, не имеет гипотетического значения «а вдруг…», он полностью разумен, поскольку то, что, как вы понимаете, должно в нем быть, глубинно соответствует существованию вашего сердца, жажде и голоду вашего сердца, судьбе жизни. И поэтому связывает вас, то, что начинается здесь, связывает вас с последним пристанищем, на котором вы остановите свой корабль, когда придет час, но кроме того, связывает вас и со всем миром, в который вы будете проникать все глубже с каждым днем, потому что отличительной чертой этого пути является необходимость проникать глубже в отношения с людьми, со всеми теми людьми, которых вы видите: сначала с ближними, а потом, через этих ближних, с ближними к ближним, и потом с ближними к ближним ближних, и так вы расширяете круг, расширяете круг и приходите к целому миру. Это объятие мира, страсть ради мира.
   В общем, то, из-за чего вы начинаете, не гипотетично именно потому, что вы вовлекаете свою жизнь, вы задействуете свою жизнь, а жизнь может быть задействована только в то, в чем вы предугадываете, предчувствуете ответ на желание жизни: жизнь создана для счастья. Идя по этому пути, по мере того, как вы будете проходить по этому пути, вы должны будете найти, вскрыть, понять то, ради чего именно создана ваша жизнь. И поэтому начинание разумно, разумно все, что соответствует желанию жизни.
   К сожалению, есть многие из вас, кто даже не читал первую книгу Школы общины [2 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. М., Христианская Россия, 2004.], а ведь именно Школа общины [3 - О Школе Общины см. Приложение 1.] воспитала нас, должна была воспитать и приготовить нас к этому шагу. Школа общины существует не для тех, кто имеет призвание к целомудрию, но нет ничего, что лучше приготовляет к пути по призванию к целомудрию, чем Школа общины.
   Разумно, что вы сегодня начали, потому что произошло что-то, что заставило вас предугадать, что потребность вашего сердца: потребность сердца в счастье, справедливости, истине и красоте – найдет ответ на этом пути. И разумность – это ответ на потребность сердца. Когда что-то является разумным? Когда соответствует потребностям вашего сердца. Поэтому, если на этом пути вы почувствовали, что можете найти ответ на потребности вашего сердца, пойти по этому пути разумно, даже если вы его еще не знаете.
   Сегодня мы как будто сажаем в землю семя; семя в земле смешивается с другими частицами земли: семя кажется частицей земли. Положите семя в землю, присыпьте его и через три дня пойдите посмотрите, вы не отличите его от земли, которая вокруг него, потому что оно как частица земли. Так и сегодняшний день – это такой же день, как и остальные, даже немного тяжелее, чем остальные дни… Такой же, как и остальные дни, но это как семя в земле. По мере того, как мы будем развивать то, что сегодня начинаем говорить друг другу, вы будете замечать, как что-то растет, и это уже не камушек, а растение, у чего вырастает сначала два листочка, потом четыре, потом еще больше, и, может быть, это огромное растение; тому, что растет, суждено стать огромным растением.
   Какая нужна смелость, чтобы поддерживать в людях надежду! Потому что то, что они начинают, они начинают искренно; вы начинаете искренно, с некоторым осадком paresse, с некоторым осадком лени, но вы начинаете это искренно. Но какая нужна смелость, чтобы поддерживать развитие этой надежды, этого ожидания!
   Я очень хорошо представлял себе, что я должен сказать, но я сбился с толку, запутался, потому что я как будто хочу вести вас, как мать, которая берет за руку ребенка и заставляет его сделать шаг. Мне хотелось бы вести вас шаг за шагом, один шаг за другим, так, чтобы второй шаг был сделан увереннее, чем первый, третий увереннее, чем второй, четвертый увереннее, чем третий… но такую прогрессию трудно сохранить.
   Но все-таки первый шаг мы совершили; каков этот первый шаг? Разумность того, чтобы находиться здесь. Разумно, что вы пришли сюда. Почему это разумно? Мы называем разумным то, что соответствует потребностям сердца. Потребности сердца – это в конечном и глубинном счете потребности в счастье, в свершении и счастье, в совершенстве и счастье, потребность в судьбе, ради которой мы сотворены. Произошло что-то, отчего мы сказали (не произнеся этого!), мы почувствовали, что судьба, ради которой сотворено сердце, потребности сердца, самые истинные потребности жизни на этом пути могут найти ответ; это соответствие есть на этом пути. Поэтому разумно было сказать: «Я прошу войти в Memores Domini» [4 - О Memores Domini см. Приложение 2.]. Разумно, что вы вышли сегодня из своего дома, где могли поспать на три часа больше (я говорю поспать, потому что это мой идеал!..), да, вы вышли из своего дома и потрудились приехать сюда, вы совершили труд, чтобы приехать сюда, и сейчас совершаете труд, чтобы заниматься делами, интересоваться тем, к чему вы привыкли уже раньше – например, на собраниях проверки [5 - Речь идет о встречах с молодыми людьми, которые всерьез задумываются о посвящении жизни Богу в целомудрии.] или в общей молитве… Но это тяжелее, чем пойти смотреть футбольный матч, например, на Сан Сиро или, еще лучше, сидеть дома в кресле и смотреть матч по телевизору.

Часть первая
Вера

Глава первая
Вера

1. Метод познания, вовлекающий разум

Когда я спрашиваю: «А что, Анны нет?» – и Карло мне отвечает: «Я видел ее в последних рядах», – даже если я не вижу ее, потому что я невысокий и в данный момент сижу, я говорю: «Хорошо, она здесь», – и отмечаю ее в списке. Разумно ли так поступать? Да, потому что доверять Карло правильно. Если бы это сказал мне не Карло, а мой враг, который сжег мой дом, украл у меня деньги, оклеветал меня, не выносит меня, ненавидит меня, мое сомнение от этого только усилилось бы: я не могу ему доверять. У меня есть причины, чтобы доверять Карло, и нет причин доверять тому человеку. И доверие ведет к опосредованному познанию, к познанию, которое происходит через посредничество, через свидетеля.

Прямое познание и косвенное познание

   Каким образом ты понимаешь, что какое-то явление соответствует потребностям твоего сердца? Как ты это понимаешь? Ты понимаешь это, сравнивая: ты сравниваешь это явление со своим сердцем. Как ты осуществляешь это сравнение? Что это за действие? Это суждение: человек признает, что явление соответствует его сердцу, соответствует ему самому; признает это соответствие, это – признание.
   «Это камень» – это признание, точное название которого – суждение, признание осуществляется как суждение, имеет форму суждения.
   Я говорю: «Анны нет», но Карло отвечает мне: «Да нет же, я видел ее, она там, в конце зала». – «Понятно, тогда я ее отмечу». Эта уверенность рождается так же, как и в первом случае, рождается как признание. Я признаю, что это так; это признание.
   Как называется процесс, в результате которого человек узнает о существовании чего-либо со слов другого?
   Мы с Надей одноклассники. Мы заканчиваем школу, и наши жизненные пути расходятся. Мы больше с ней не видимся. Проходит много-много лет – и вот в один из воскресных вечеров я оказываюсь в аэропорту Фьюмичино, откуда я должен вылететь в Буэнос-Айрес. Я сажусь в самолет, который только что прилетел из Бейрута. Сажусь в самолет – а рядом со мной она. «Надя! Привет, Надя! Какими судьбами? И чего только в жизни не бывает! Ты откуда?» – «Я прилетела из Бейрута». – «Из Бейрута? А чем ты занимаешься?» – «Работаю страховым агентом». – «Ты замужем?» – «Да, у меня семья, шестеро детей». – «Надо же, сколько ты всего успеваешь, как твои дети?» – «Прекрасно!» – «Будешь сигарету?» – И вдруг она говорит: «Ты помнишь Карло?» – «А, самый большой весельчак из нашей компании, который ни на минуту не замолкал, подшучивал над учителями… Да, интересно, где сейчас этот сумасшедший. Я его уже лет двадцать не видел». – «Представь себе, в последний раз, когда я была в Сан-Паулу (самолет на Буэнос-Айрес делает там промежуточную посадку), я вышла из аэропорта, чтобы поймать такси, и увидела Карло, он тоже ловил такси!» – «И как он? Взялся за ум?» – Никто из нас и представить себе не мог, что он когда-нибудь возьмется за ум. – «Еще как, он открыл большую фирму, стал очень богатым, разъезжает по миру. И теперь мы встречаемся чаще, договариваемся, связываем рейсы, я специально подбираю такой рейс, чтобы с ним встретиться». Самолет садится в Сан-Паулу, я прощаюсь с Надей (она выходит в Сан-Паулу) и лечу в Буэнос-Айрес. Выхожу в Буэнос-Айресе, и кого я там вижу? (На этот раз это не просто приятная неожиданность, мне довольно часто приходилось с ним встречаться.) Другого нашего одноклассника, которого зовут Гвидо. Гвидо занимается торговлей аргентинским и бразильским табаком из Параны, который он продает по всей Европе. (Дела у него тоже идут неплохо, он прилично зарабатывает, торговля табаком в это время очень прибыльна.) Встречаю я его и говорю: «Привет, Гвидо. Слушай, а ты помнишь Карло?» – «Еще бы, конечно, помню!» – «Представь себе, он женился, создал крупное предприятие, объездил весь мир… он теперь большая шишка! И вообще все у него в порядке, он образумился». – «Здорово, – говорит Гвидо, – я мог бы поклясться, что он окончательно свихнется, такой был сумасшедший. Здорово. А как его можно найти?» – «Знаешь, он постоянно ездит в Сан-Паулу. Там находится головной офис его компании в Южной Америке, попробуй поискать в справочнике Сан-Паулу».
   Я рассказываю Гвидо о Карло, которого не встречал уже двадцать лет, рассказываю ему то, что мне рассказала Надя, словно я сам видел это своими глазами. Правильно? Словно я сам видел Карло, словно я сам пристально следил за его жизнью.
   Что происходит? Нарисуем схему (рис. 1):

   Рис. 1. Познание через свидетеля

   А – это я, В – это Надя. Вступая в отношение с Надей, которая сидит рядом со мной в самолете, я узнаю о Карло (С). Позднее, встречая Гвидо (D), я рассказываю ему то, что мне рассказала Надя, словно я сам это видел. Я сам вижу Надю, я слушаю ее, слушаю, что она рассказывает, я хорошо ее знаю. Я знаю, можно ли ей доверять. Я доверяю, я знаю, что должен доверять: она не говорит впустую, рассказывает мне все подробности. И, кроме того, она же была моей одноклассницей… Но Карло я не вижу уже больше двадцати лет, а рассказываю Гвидо о нем так, словно видел его вчера, словно наблюдал за его жизнью на протяжении двадцати лет. Хотя на самом деле за его жизнью наблюдала Надя. Понимаете меня? Это рациональное, разумное, косвенное отношение.
   Есть специальное слово, называющее фактор, через который происходит познание: не напрямую, а посредством этого фактора. Что это за слово? Это слово «свидетель». Я узнаю о Карло через свидетельство – через свидетеля, или очевидца. Перед нами два различных метода познания: признание между А и В является прямым, это очевидность, происходящее очевидно для моих глаз, для моего сознания; познание между А и С полностью опирается на В.
   Познание прямое и познание косвенное. Первое также называется «прямым опытом», второе – «опытом косвенным», когда что-то познается через посредника, который называется свидетелем, или очевидцем.

Познание через веру

   Как называется этот второй тип познания? Вера. Он называется верой. То, что А узнает о С, причем он настолько в этом уверен, что рассказывает об этом D, он узнает через В, через свидетеля; это косвенное познание, которое называется познанием через веру: познание какого-то объекта, какой-то реальности через свидетельство, а свидетельство дается свидетелем.
   До сих пор все ясно? Одно дело, если я вижу сам, но как я могу быть настолько же уверен в том, что мне говорит Надя? В том случае, если у меня есть адекватные основания, чтобы доверять ей. Если у меня есть адекватные основания, чтобы доверять Наде, а я этого не делаю, то я действую неразумно, то есть против самого себя; если у меня есть адекватные основания, чтобы доверять Наде, то доверять ей будет разумно. Поэтому если у меня есть адекватные основания, чтобы доверять Наде, правильным следствием этого будет принять и признать то, что говорит Надя. Потому что если у меня нет причин, чтобы не доверять Наде, а я все-таки ей не доверяю, то я иду против разума.
   Вера, познание через веру – признание реальности через свидетельство, которое дает человек, как раз и называемый свидетелем, очевидцем. Речь идет о человеке, эта проблема существует только на человеческом уровне; это познание реальности, происходящее через посредство человека, которому можно доверять, имея на то адекватные основания. Я не вижу самого события, я вижу только своего друга, который мне о нем рассказывает, и этот друг – человек, которому можно доверять. Поэтому я как будто видел сам то, что видел он. Вы поняли эту фразу? Как будто я видел то, что видела она. Поскольку я могу ей доверять, знаю, что могу ей доверять, то как будто я сам видел то, что видела она.
   Следовательно, вера применима не только к религиозной сфере, но является прежде всего естественной формой познания, косвенного познания, но познания! И если вера является косвенным познанием, то она оставляет открытой проблему уверенности; если это познание косвенное, но я на самом деле могу доверять, я уверен. Как, однажды, когда я приехал домой и моя мама сказала мне: «Знаешь, что случилось здесь, на перекрестке? Один парень летел на мотоцикле как сумасшедший и столкнулся с другим, который ехал ему навстречу, оба погибли». И мне было горько, поскольку я знал одного из них; я быстро пообедал, пришел в школу и сказал ребятам: «Будьте осторожны, когда ездите на мотоциклах, потому что только что погиб мой друг». Я не видел этого происшествия, мне о нем рассказала моя мама; у меня не было ни одной причины, чтобы сомневаться в этом, и были все причины, чтобы это утверждать: я пошел и рассказал это ребятам так, словно видел все сам.
   Следовательно, вера является естественным методом познания, методом косвенного познания, то есть познания, которое происходит через посредство свидетеля. Поэтому она называется также познанием через свидетельство. Речь идет не только о религиозных вопросах, я говорю о том познании, которое позволяет мне взвесить яйцо и поделить километр на равные части, на тысячу метров. Я говорю о разуме, который применяется в математике, в физике, – во всем… это все тот же разум. У разума есть много методов, поэтому к одному объекту он идет одним путем, к другому – другим… Я меняю метод, но я твердо уверен в том, что в двух метрах от меня находится столб, а рядом сидит моя хорошая подруга.
   Разум – это нечто живое, и, следовательно, для каждого объекта он имеет определенный метод, определенный способ, в каждом отдельном случае развивает свою отличительную динамику. Для тех объектов, которых он непосредственно не видит и не может видеть, которые он может познать только через свидетельство других, он развивает особую динамику: косвенное познание через посредничество [6 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 25–26.].

Основополагающий метод для культуры и истории

   Как вы думаете, что важнее, очевидность или такое опосредованное познание через свидетельство? Если бы не существовало опосредованного познания, не существовало бы и человеческой культуры как таковой, потому что вся человеческая культура основывается на том, что человек, чтобы идти дальше, начинает с уже открытого другим. Если бы поступать так было неразумно, то наивысшее выражение разума, каким является культура, не могло бы существовать.
   Если бы не было этого метода, человек уже не мог бы и шагу ступить; конечно, ему было бы доступно то, до чего он может дотянуться рукой, а с этим видом познания человеку доступен весь мир.
   Культура, история и человеческое общежитие основываются на этом виде познания, который называется верой, познанием через веру, косвенным познанием, познанием реальности через посредничество свидетеля.

   Мне непонятно, почему и человеческое общежитие основывается на познании через веру.
   Извини, но как ты можешь доверять продавцу хлеба и знать, что тот не положил в него яд, если не благодаря практическому опыту тысяч людей, которые постоянно покупают у него хлеб? И именно совокупность всего того доверия, которое внушают тебе эти люди, позволяет тебе спокойно покупать хлеб. Если бы я увидел, как ты стоишь на пороге булочной с сумкой в руке и не решаешься зайти внутрь, я бы спросил: «Эй, подруга, ты что делаешь?» – «Мне надо купить хлеба». – «Ну и заходи тогда!» – «А вдруг туда положили яд?» – Я бы тебе сказал: «Подожди-ка минутку, я вызову скорую помощь».

Решающая предпосылка

   Почему я вам это сказал? Потому что все то, на что мы направим свой взгляд и привязанность, все, на чем мы будем строить, определяется словом «вера», является областью веры, реальностью, видимой и проживаемой в стремлении жить по вере. То, о чем я буду говорить вам, касается веры. Но наша вера, вера, на основе которой будет развиваться наша работа, устроена так же, как я говорил: как познание некоей реальности через посредничество. Реальности, которой ты не видишь и которую познаешь через посредничество. Однако слово «вера» применяется и используется не только в этой области: слово «вера» указывает на метод, которым живет и действует разум по своей природе, во всех своих проявлениях.
   Мы должны будем использовать и развивать слово «вера» на особом уровне, на самом важном уровне из всех самых важных уровней жизни, на самом великом уровне жизни: на том уровне, который касается судьбы.
   Если бы я вас обманывал, мой обман был бы нацелен против вашей судьбы; если же я говорю, чтобы помочь вам, то это помощь на пути к вашей судьбе. В нашем разговоре нас интересует судьба: моя, твоя, его, ее и всех нас. Кто может увидеть судьбу? Кто может похвастаться тем, что в один прекрасный дождливый день, прогуливаясь под зонтиком в своем новеньком белом блестящем плаще, он на 34 шагу встретил судьбу? Так ее не найдешь! Так ее не увидишь. Судьба по природе своей является Тайной [7 - Там же, сс. 135–138.].

   Можно ли сказать, что метод веры – это метод, который в наибольшей степени возвеличивает разум?
   Отлично! Нет ничего, во что разум был бы вовлечен столь глубоко, столь живо и сильно, как в веру, в метод веры.
   Почему? Чтобы доверять В, А должен вовлечь всего себя, а не только какой-то один шарик из своей головы, как, например, в математике, – там работает один шарик. Здесь же все шарики и все связи и соединения с телом и душой: это мое «я» доверяет Наде, это я. И когда я говорю «я», я имею в виду разум, глаза, сердце, – все.
   Поэтому очень уместно наблюдение нашей подруги: ничто так не возвеличивает разум, как этот метод. Конечно! Он не где-то в стороне, он возвеличен, разум теснейшим образом связан со всей органической реальностью «я». Так, если «я» злое, ему намного труднее доверять другим и оно познает гораздо меньше. Если «я» нездорово, ему труднее доверять, у него не получается доверять и оно познает намного меньше.
   Это такой процесс, который требует участия всего организма «я», требует вовлеченного «я». Действие, через которое разум познает, доверяя другому человеку, подразумевает наибольшую полноту разума, разум во всех его связях с другими аспектами личности. Когда у моего друга болит живот, а я говорю о том, что я видел что-то прекрасное, он только кивает в ответ, схватившись за живот, а после этого даже и не вспомнит, о чем я ему говорил, потому что у него очень сильно болел живот и он не мог внимательно меня слушать; он невнимательно меня слушал и поэтому не понимал. Чтобы понять меня, он не должен чувствовать этой боли, у него все должно быть в порядке, он должен находится в более естественном и непринужденном состоянии. Когда я преподавал в школе, я провоцировал учеников пословицей: «Доверяй, но проверяй». Более глупой пословицы не придумать. Если преподаватель внимателен, умен, действительно умен, то он сразу же понимает, что происходит; такому преподавателю гораздо легче вынести правильное суждение в отношении того или иного ученика.
   Тот, кто больше владеет самим собой, держит себя в руках, тот, чье «я» едино, у кого все на своих местах, с большей легкостью понимает, можно ли доверять другому. Нездоровый же человек никому никогда не доверяет, он не может больше ничему доверять, он отвергает жизнь, удаляется от нее. Эта патология может иметь самые различные проявления, иметь различные степени тяжести, но результат всегда один: человек разрывает жизненные связи.
   Метод веры вовлекает разум богаче и сильнее, чем все остальные. Потому что другие методы являются частичными, касаются предметов одного типа. Например, человек, который написал огромную книгу о всевозможных видах мух в 1500 страниц и получил за это Нобелевскую премию, в то время как он совсем не понимает свою жену (и дети его ненавидят, потому что он с ними плохо обращается), – он бедняга, а не Нобелевский лауреат. Потому что его жена и дети нуждаются в том, чтобы его разум был целостным и уравновешенным; он же пристально смотрит на часть реальности, часть, к тому же довольно маленькую: на муху, феномен мухи. Он знает все о мухе, а о своей судьбе, как и о том, что происходит вокруг, не знает ничего. Несчастный он человек, хоть и Нобелевский лауреат.
   Как тот профессор химии, о котором я всегда рассказываю, который много лет назад во время одной дискуссии между преподавателями университета вдруг сказал: «Знаете, если бы у меня не было химии, я бы покончил с собой». А у него были жена и дети. Нет ничего более бесчеловечного, чем говорить так. Он не может быть разумным, а в химии он все-таки был большим специалистом.
   Моя мать не была великим химиком, не изучала химию, но как она обращалась с моим отцом при его-то характере, как она обращалась с нами, детьми… Как бы я хотел быть таким! Это была мудрая женщина, которая понимала все, что происходило в доме; и к тому, что печаталось в газетах, она относилась мудро.
   Эта предпосылка имеет решающее значение. Все, о чем мы будем говорить, касается веры: говорить о Христе, о душе, о судьбе, о Тайне значит говорить о вере. Содержание всего того, о чем мы будем говорить, невидимо, однако его можно познать через свидетельство, через свидетелей.
   Поэтому все, что мы будем делать вместе во время лекций или обсуждений, будет опираться на разум с его отличительной динамикой, которая называется верой, будет опираться на разум, поскольку он способен к вере, вера – это наивысшая способность разума. Наивысшая, потому что без нее не существовало бы ничего человеческого: не существовало бы истории, не существовало бы культуры, не существовало бы общежития и поэтому не существовало бы познания судьбы.
   Это понятно? Все это было сказано, потому что в дальнейшем мы будем говорить в этом русле. Во-первых, мы будем говорить о вере в ее обычном применении, то есть о признании невидимого содержания реальности (невидимой ее стороны); и, во-вторых, о том, как это содержание достигается посредством разума через тот его отличительный метод, который называется верой или познанием через свидетельство.
   Перечитав первый том Школы Общины, вы найдете во второй предпосылке одно важнейшее замечание: чем более нравственен человек, тем больше способен он доверять; чем менее нравственен человек, тем меньше способен он доверять, потому что безнравственность – это как шизофрения или психическое расстройство [8 - Там же, с. 25.]. Поэтому самыми слабыми оказываются молодые люди, и в определенный момент в качестве уверенности (поскольку жизнь требует уверенности) в них закрепляется что-то, что удовлетворяет их собственной прихоти; в качестве пути к уверенности они выбирают то, что легче, то, что кажется более легким, а то, чего не видно, отождествляется с тем, чего не существует. И все, что существует, будучи непрочным и эфемерным, обращается в ничто. По сути это общепринятая философия нашего времени.

Приглашение к молитве

   Поэтому в заключение я хотел бы сказать, что мы не можем обсуждать эти вопросы, если в каком-то из уголков нашего сердца не теплится молитва, в которой мы просим у тайны Бытия света, привязанности, искренности, простоты, чтобы говорить «да» тому, что истинно, и говорить «нет» тому, что не истинно.
   Необходимо просить Бога о настоящей нравственности, чтобы говорить «да» тому, что положительно, и «нет» тому, что отрицательно. Необходимо молиться Богу, потому что человек зол и, будучи злым, он говорит «нет» даже очевидности.
   Если перед капризным ребенком поставить стакан и спросить: «Это стакан, посмотри, Карлино, скажи, что это стакан. Это стакан, да?» – «Нет!» – «Это стакан?» Он говорит «нет», потому что он капризный. Это позиция, которую занимают люди по отношению к значению жизни. Слово «судьба» указывает на значение жизни. Действительно, в греческом языке это слово указывает на конечное значение, на судьбу как значение, eimarmene.
   Я попытался по крайней мере прояснить проблему и назвать вещи своими именами; теперь вы знаете, о чем мы будем говорить, какой рациональный инструмент мы будем при этом использовать и кем являюсь я – свидетелем, посредником, как и все ваши старшие товарищи. Те, кто находится рядом с вами, потому что другой человек, имеющий больше ответственности, поставил их рядом с вами, являются, как и я, свидетелями, посредниками, доверять которым есть единственный способ с уверенностью утверждать истину. Если речь идет о судьбе и если это невидимое составляет судьбу и значение жизни, то никогда не достигнуть этого значит разрушить жизнь.
   Можно строить только на камне, на чем-то прочном, уверенном. Ничего нельзя построить без уверенности. Конечно, можно совершить маленькое повседневное действие, в котором нет порыва признать в другом явлении, в другом действии присутствие друга, которому можно сказать: «Мы вместе: сделаем еще один шаг! Поднимемся на эту гору. Пойдем дальше, глубже, дойдем до сути». И человек дрожит, дрожит… дрожит до тех пор, пока не упадет на землю и не умрет. И умрет: надеюсь, как можно позже, но все же умрет, и нет большой разницы, рано или поздно.

Возвращение к размышлениям

   Вокруг нас нет никого, кто согласился бы собираться и пребывать в молчании раз в неделю. Неделя – это определенная мера, основополагающая мера выражения человека. Как выражается человек? В работе. Работа является выражением человека, поскольку представляет собой активное отношение, которое существует между мной, живущим, воображающим, думающим, чувствующим и действующим на основе того, что я думаю и чувствую, – и реальностью; через это отношение человек использует реальность, использует время и пространство и создает свою жизнь. Человек будет судим по тому, что он создаст. В течение недели, являющейся основополагающей мерой работы, выражения личности, нет ни одной минуты, посвященному тому, чтобы подумать о собственной судьбе, о том, для чего человек работает и, следовательно, для чего он живет; «живет», а если говорить конкретно: страдает, радуется, пользуется вещами и создает то, что ему кажется более справедливым, более привлекательным. В общем, слово «судьба» господствует в жизни, как лицо господствует в фигуре человека: но о судьбе никто не думает. Наша встреча здесь в субботу является наивысшим подтверждением того, что эта судьба (мысли о судьбе, размышления о судьбе нашего существования) имеет для нас большое значение. В том, как мы будем относиться друг к другу, в том, как вы будете относиться друг к другу, в содержании этого пути со всеми его рассуждениями и действиями речь идет о страхе и трепете за судьбу, о желании судьбы и ожидании радостной судьбы.
   Когда мы читаем «Дневной час» [9 - Молитва из Литургии часов Католической Церкви.], когда читаем любую молитву, когда молимся, когда принимаем Причастие, когда идем на Исповедь, что можно делать хотя бы раз в две недели, мы всегда должны помнить, что этот жест определяют именно страсть к собственной судьбе и беспокойство за собственную судьбу. Прошу вас найти другую цель, более достойную, более человеческую, чем эта. Скажите, по-человечески ли жить, не думая об этом?
   Сколько раз мы приводили этот пример: по улице бежит человек, и ты замечаешь, что с ним что-то не в порядке, он в смятении, в замешательстве. Ты спрашиваешь у него: «Что ты делаешь? Что ты ищешь? Куда ты бежишь?» – А он говорит в ответ: «Не знаю!» – «Но ты ведь бежишь?» – «Бегу». – «А что, если ты развернешься и изменишь пункт назначения?» – «Ну развернусь…» Это было бы полным сумасшествием. Если бы человек на самом деле так говорил, это означало бы, что у него не все в порядке с головой. Жить, не думая о собственной судьбе (о своем назначении), было бы сумасшествием, – это сумасшествие. Это не является сумасшествием для животных, потому что они на это и не способны, но для такого животного, как человек, это является сумасшествием. Жить без причины… Причина жизни – это судьба.
   Читая «Дневной час», читая Часослов или молясь по-другому, вы должны быть внимательны к тому, что всегда есть какое-то слово или выражение, на котором душа, пораженная его смыслом, может остановиться, чтобы выжать из него этот смысл; есть слово, которое поражает тебя больше, чем все остальные слова. Нужно быть внимательными. Когда вы начинаете говорить: «Поспеши, Боже, избавить меня», – после этих слов, а может быть, уже в этих словах, в том, что вы будете читать (не во всем, во многом вы будете рассеянны), без сомнения будет какое-то слово, которое может вас поразить. Например, меня, когда я читал с вами «Дневной час» (сколько тысяч раз я читал этот псалом!), поразили слова: «Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его» [10 - Пс 118.]. Блаженный значит радостный: его душа живет по-иному, она живет не так, как живут все. «Хранящие откровения Его»: что такое Его откровения? Это порядок реальности: закон всемирного тяготения – это Его откровение, земное притяжение – это Его откровение, то, что растение растет прямо (растет определенным образом, ведь есть и растения, которые растут не прямо), – это Его откровение. Слово «откровение» указывает на реальность как на замысел, порядок. «Блаженны хранящие», прирастающие к реальности, принимающие реальность такой, как она по природе, изначально, то есть божественно устроена. Блажен ищущий всем сердцем этих откровений, этого смысла всего, этого устройства всего.
   И действительно, тот профессор, о котором мы уже говорили, сказавший во время дискуссии: «Если бы у меня не было химии, я бы покончил с собой», – был немного трагичен, он показывал, что он трагическим образом ограничен. Однако верно и то, что, когда он изучал химию, когда посвящал себя химии, он чувствовал себя более утешенным. Человек без работы является несчастным неудачником. Безработицы не должно быть не потому, что у человека нет денег на жизнь, а потому, что он несчастен психологически. Совершенно справедливо, что ученый-химик чувствовал себя более сердечно в отношении существования, когда изучал химию, потому что химия – это «Его откровения», и он всем сердцем искал этих откровений. Поскольку химический аспект реальности является частью замысла Бога, и страстный поиск этих законов является прекрасным. В этом смысле любая реальная работа прекрасна.
   «Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его». «Его откровения» и «всем сердцем ищущие Его» – эти слова говорят о разном. Бог, Тайна, ради которой мы сотворены, находится внутри замысла о мире; если мы будем верными Его замыслу, то в нем мы найдем что-то иное.
   И следовательно: «Отврати очи мои, чтобы не видеть суеты; животвори меня на пути Твоем». «Отврати очи мои, чтобы не видеть суеты», от эфемерного и поэтому обманчивого вида мира; спаси меня от обмана мира. Можно смотреть на реальность Бога таким образом, что она не будет являться в своей истине. Поэтому, Господи, освободи меня от обмана вещей, не позволь мне смотреть на все с обманом. Говорить, что я не смогу быть счастливым, не получив того, чего хочу, – ложь, потому что и с тем, чего я хочу, я не стану счастливым. «Животвори меня на пути Твоем»: делай меня все более верным реальности такой, какой ее создал Ты, вещам, которых я ищу и которые я использую согласно тому замыслу, с которым Ты их создал, – и тогда я буду счастливее.
   Наши размышления будут направлены на эти две просьбы, которые мы произнесли неосознанно во время Дневного часа; конечно, большая часть из нас, все мы произнесли их неосознанно, я осознанно (по случайности), но все вы произнесли их неосознанно.
   Размышления, ради которых мы будем собираться по субботам и к которым вы будете возвращаться в течение недели вместе с вашими старшими друзьями, чтобы попытаться понять их, усвоить их, то есть сделать своими, представляют собой стремление ограничить обман нашей жизни, увеличить послушание замыслу Бога в нашей жизни. И поэтому они являются путем к радости нашей жизни, к самой большой радости нашей жизни. И это будет также признаком правильности нашего способа следования: сделает следование нас более радостными или нет.

2. Динамика веры

   Помните, о чем мы говорили в последний раз? О методе и о вере. В каком смысле о методе? Метод означает «способ делать что-либо»: вера – это способ познания.
   Кто является субъектом познания? Им является разум; «разумом» называется энергия, свойственная человеку, при помощи которой человек познает. Вера является методом, «способом» разума, способом познания разума, иными словами, методом познания. Каков этот метод познания? Это косвенный метод познания. Почему он косвенный? Потому что этот метод действует как фильтр, он опосредован тем фактом, что разум опирается на свидетеля: разум не видит объекта прямо, непосредственно, а узнает об объекте через свидетеля.
   Мы сказали, что этот метод является самым важным из всех методов разума, намного более важным, чем очевидность, основанная на чувствах, или наука, основанная на анализе и диалектике.
   Другие методы разума вовлекают лишь какую-то часть человека; этот же метод, метод веры, вовлекает человека целиком. Почему? Потому что необходимо доверять свидетелю. Чтобы правильно и разумно доверять другому человеку, необходимо участие личности со всей честностью, необходимо вовлечение самого внимательного наблюдения, использование определенной диалектики, необходима искренность сердца, необходимо, чтобы любовь к истине была больше любой антипатии, которая может возникнуть, необходима любовь к истине. В этом участвует вся личность, а для того, чтобы провести электричество в зале, не нужно участие всех факторов личности. Поэтому вера – это метод познания, который в своем процессе вовлекает личность во всей ее полноте. И поэтому это самый достойный, самый ценный метод. И действительно, никакое человеческое общежитие невозможно без использования этого метода, невозможно развитие общежития как существование общества, такого маленького общества, как семья, или общества во всей его полноте.
   Какой это метод познания? Общежитие полностью основывается на методе веры. Что было бы, если бы все мы не доверяли друг другу? И на самом деле там, где доверие не является естественным, люди ходят по улицам с ножами, с пистолетами: никто не может ничему доверять.
   Следовательно, человеческое общежитие, культура (культура – это развитие познания, но ты развиваешь познание только тогда, когда, доверяя открытию, переданному тебе твоим предшественником, добавляешь к нему свое открытие, а тот, кто будет после тебя, доверяя тому, что передашь ему ты, добавит свое открытие), общество (существование общества), история (продолжение общества, общество в пути); общежитие, история, культура, – все это основано на этом методе, на методе веры.

   Что удивило вас больше всего в прошлый раз? То, что речь шла о вере, которая не касается ни Бога, ни Богородицы, ни святых. Речь шла о вере как аспекте разума, самом важном аспекте в использовании разума. Почему это самый важный аспект? Потому что на нем основано общежитие, история, культура. Но прежде всего потому, что этот метод предполагает вовлеченность личности во всей ее полноте.

Достоверность свидетеля

   Все это вы должны бы уже знать (но не знаете) из работы над текстом Школы Общины, которая в первом томе говорит о том, в каком случае можно разумно доверять другому человеку. Поскольку можно доверять и неразумно, как это обычно и происходит: люди настолько же твердолобы и беспомощны перед самым истинным, насколько позволяют водить себя за нос, то есть обманывать себя, безрассудно доверяя тем, кто направляет их: журналистам, телевидению.
   Когда человек на самом деле может доверять свидетелю? Единственный настоящий вопрос таков: когда человек может доверять свидетелю? Потому что если вера – это познание через свидетеля, а свидетель тебя обманывает… В тексте Школы Общины есть такое юмористическое сравнение. Тереза, девушка очень разумная и рассудительная, идет по улице, вся в своих заботах о доме и об отношениях с друзьями, и не замечает, что ей навстречу идет человек в широкополой шляпе, собственно без шляпы, только с полями, причем огромными, ненормального размера, и с обросшим лицом, но только наполовину, в порванном пальто, в дырявых ботинках, из которых торчат пальцы ног. И вот, он приближается к ней и говорит: «Девушка!» – «Что вы хотите?» – Она думает, что это нищий, который хочет попросить денег, а он ей говорит: «Нет, нет. Вы знаете, что случилось?» – «Нет, а что случилось?» – «Клинтона убили». Она вообще-то не очень интересуется политикой, но все-таки знает, кто такой Клинтон, поэтому говорит: «Мне очень жаль!» – потому что про себя, естественно, думает: когда происходят такие вещи, это значит, что в обществе не все благополучно, и поэтому все может произойти. Она благодарит его за эту новость. Они прощаются, и она идет дальше и думает: «Боже мой, убили Клинтона… кто мог это сделать? Может, кто-то с Гаити или из Санто-Доминго, правые или левые? Что же сейчас будет? А посол Соединенных Штатов в Италии, очень важная фигура в итальянской политике, принадлежит к партии тех, кто его убил, или к противоположной? Хорошо ли те, кто его убил, относятся к Церкви, поддерживают ли дипломатические отношения со Святым Престолом или нет?» Она как разумный человек задает себе эти вопросы. Но ошибается. Почему? Потому что она поверила тому подозрительному типу, тому бедному типу, тому совершенно очевидно сумасшедшему человеку, которого увидела впервые в жизни, идя по улице, и который сказал ей что-то, что не имеет ни предпосылок, ни следствий, потому что, если бы она купила вечернюю газету, то не увидела бы там никаких сообщений об этом. Другими словами: можно доверять неразумно и можно доверять разумно, правильно или неправильно. Когда правильно доверять другому человеку? Когда этот человек на самом деле знает, что говорит, и не хочет обмануть меня. Доверять согласно двум категориям, древним, как вся схоластическая философия, но исполненным здравого смысла: когда я уверен, что этот человек знает, что говорит, и не хочет обмануть меня.
   Как достичь этой уверенности? Если бы вы хорошо работали над «Религиозным чувством», вы вспомнили бы о третьей предпосылке, в которой говорится о нравственности [11 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 27–37.]. Если человек нравственен, он достигает этой уверенности, если не нравственен, то он никогда не достигнет этой уверенности или же достигнет уверенности неразумным путем, доверяя тому, кому доверять не следует.
   С рациональной точки зрения ясно, что, если ты достигаешь уверенности в том, что этот человек знает, о чем говорит, и не хочет тебя обмануть, логично доверять ему, потому что, не доверяя, ты идешь против самого себя, идешь против своего суждения о том, что этот человек знает, о чем говорит, и не хочет тебя обмануть. Доверие – это вопрос последовательности, следования тому, что для разума является очевидностью, очевидностью, достигнутой прямым путем или через свидетеля, непосредственно или вследствие совместной жизни. Например, ты садишься в поезд и не знаешь, кого ты там встретишь. В купе вместе с тобой едут три человека, ты сидишь молча, не спуская глаз со своего кошелька. Потом завязывается разговор, и ты понимаешь, что это хорошие люди, простые и хорошие люди. Ты начинаешь доверять им и поэтому можешь сказать: «Я выйду на минутку», – и оставляешь там свои вещи и деньги. И, возвратившись, находишь свои вещи на месте… хотя бы потому, что не было ни одной остановки!

Начало нового факта в мире

   Мы сказали, что единственная причина, заставляющая нас идти по этому пути, – это Христос, и нет никакой другой достаточной причины, которая бы наполнила смыслом этот путь. Христос является всецельным объектом нашей веры. Как мы можем познать Христа настолько, чтобы жертва всей жизни имела в Нем опору? И те, кто не имеет этого призвания, должны бы ставить перед собой этот вопрос, потому что рано или поздно они к нему придут, хотят они того или нет. Все к нему приходят, все должны прийти к этому вопросу. Какая польза от того, что все у тебя идет хорошо, а душу свою ты потерял, предстаешь передо мной с грязной душой? Что ты выгадал? Ты потерял жизнь.
   Как можно познать Христа? Очевидно, среди методов, используемых разумом, здесь применима вера. Мы узнаём Христа не напрямую, не через очевидность и не через анализ опыта.

   а) Встреча. Перечитайте то место, где речь идет об этом вопросе: Кто Этот Человек? Он говорит, что Он Мессия. Это правда или нет? Он говорит, что Он спаситель мира, освободитель человека и мира, говорит, что Он Бог. Это правда или нет?» Перечитайте первую страницу, где был поставлен этот вопрос. Вы должны были уже много раз перечитать это место, особенно когда читали второй том Школы Общины [12 - Л. Джуссани. Христианство как вызов. М., Христианская Россия, 1993. сс. 53–58.]. Но поскольку Школа Общины ничего или почти ничего не дала вам, потому что вы не работали над ней, не поняли ее, не усвоили, не просили Бога, чтобы Он дал вам жить ею, работа двухлетней давности выброшена на ветер. Слава Богу за то, что сейчас у нас есть возможность снова взяться за нее.
   Когда в истории в первый раз, в первый раз в хронологическом смысле, как на часах (в то время не было часов, но если они бы были, то этот момент указали бы), был первый по хронологии момент, когда был поставлен этот вопрос? Это отрывок, в котором говорится о первых двух людях, молодых людях, в чьи сердца вошло это новое впечатление: они услышали от Человека, говорившего перед ними, слова из иного мира, то, о чем мы говорили раньше, – слова, которые для них не были чуждыми как таковые, ибо в истории их народа эти слова были привычными. Весь их народ ожидал Мессию, весь их народ ожидал освободителя, того, кто освободит народ, весь народ. Поэтому сами по себе эти слова не были чуждыми для их менталитета, но услышать их из уст Того, Кто был перед ними, сидел перед ними, пригласил их к Себе домой… Он пригласил их, потому что они спросили у Него по дороге: «Где Ты живешь?» – потому что они следовали за Ним с любопытством. Потому что Иоанн Креститель увидел Человека, собиравшегося уходить, и, внезапно просвещенный Духом (он был пророком, поэтому с ним случались странные вещи), принялся кричать: «Вот Агнец Божий. Вот Тот, Кто берет на Себя грехи мира». Все люди, находившиеся там, не обратили на это внимания, потому что они привыкли, что время от времени он начинал кричать какие-то странные слова. И лишь двое из находившихся там посмотрели на Того Человека, на Которого он указывал рукой. Поэтому они встали и пошли вслед за Этим Человеком. Эти двое были простыми людьми, самыми простыми из всех, находившихся там: они в первый раз пришли туда и поэтому были самыми внимательными, внимательными, как дети, захваченные увлекательным рассказом, слушающие с открытым ртом. Они шли за Ним следом, и Он почувствовал, что кто-то идет за Ним, Он обернулся: «Что вам надобно?» – «Учитель, где Ты живешь?» – «Пойдите и увидите». Так эти двое пробыли с ним целый день и слушали, как Он говорил, смотрели, как Он говорил, потому что они не понимали ничего из Его слов; но Он так убедительно говорил, было настолько очевидно, что этот Человек говорит правду, что невозможно было остановить в себе Его слова. Они ушли и первому человеку, который им встретился, они сказали: «Мы нашли Мессию». Они повторили Его слово, смысла которого они на самом деле не понимали, но, тем не менее, они повторили Его слово, тем более, что оно было привычным для их народа.
   Факт возникновения вопроса о том, кто такой Иисус, является первым моментом, когда проблема веры вошла в мир. Вера здесь не просто метод разума, а метод разума, примененного к чему-то сверх-разумному, находящемуся за пределами разума, немыслимому, непостижимому: вера как метод разума, примененный к чему-то непостижимому, потому что все, что говорил Тот Человек, было непостижимым [13 - Ин 1:35 и далее.].
   Вторая глава Евангелия от Иоанна заканчивается словами: «Видя чудо, уверовали в Него ученики Его». Это было чудо превращения воды в вино. Но разве в предыдущей главе они еще не уверовали в Него? На самом деле, это рефрен, который повторяется на протяжении всего Евангелия. Когда происходит большое чудо, повторяется рефрен: «Уверовали в Него ученики Его». И совершенно справедливо то, что это повторение не только не является бесполезным, но и подтверждает истину того, о чем говорится, того, что говорит Евангелие, потому что это путь углубления в нас уверенности [14 - Л. Джуссани. Христианство как вызов. Цит., сс. 58–67.].
   Молодой человек встречается с девушкой и понимает, что она не только привлекательна, а еще и просто хорошая девушка, ей можно доверять. Тогда он становится ей другом, потому что хочет жениться на ней. Но только с месяцами, с годами (не всегда все одинаково и монотонно) чувство убеждения углубляется, пока не становится настолько ясным, что он решает жениться на ней: «24 декабря мы женимся». Он убежден с самого начала, но не сразу он скажет: «24 декабря мы женимся». С каждой встречей это впечатление углубляется. С самого начала он уверен, но эта уверенность становится все больше. И когда она становится огромной, она становится основанием жизни. Так же, как это произошло и для тех людей.
   Итак, какова отличительная черта этого факта? Какова первая отличительная черта веры во Христа? Какова первая отличительная черта веры Иоанна и Андрея в Иисуса? Они вложили в это всю свою жизнь, и мы сейчас здесь, потому что они вложили в это свою жизнь, мы здесь благодаря им: если бы их не было, и нас бы здесь тоже не было. Какова первая отличительная черта веры во Христа? Первая отличительная черта – это определенный факт! Какова первая отличительная черта познания? Это столкновение сознания с реальностью; если это не реальность, то это мечта, а никакое не познание. Это понятно? Это был факт, факт, имевший форму встречи. Встреча – это образ определенного факта. Есть кашу – это тоже факт, но не встреча. Встреча – это факт. Первая отличительная черта христианской веры состоит в том, что она исходит из факта, факта в форме встречи.

   б) Исключительное Присутствие. Какова вторая отличительная черта христианской веры? Это исключительность факта. Иоанн и Андрей пробыли там два часа с открытым ртом, глядя на Него говорящего. Для того, чтобы вера достигла своего объекта, необходимо, чтобы этот объект был представлен исключительным образом. Вера исходит из факта, факта, который в конечном итоге имеет форму встречи. Вера начинается со встречи, которая является фактом, является реальностью: разум всегда исходит из реальности. Вторая отличительная черта заключается в том, что этот факт необычен, это необычная встреча; это настоящая встреча, иными словами, встреча, чьей характеристикой является исключительность, благодаря которой она и принимается во внимание.
   Если ты едешь в трамвае, который ведет самый обычный водитель, и, проталкиваясь, проходишь вперед, на переднюю площадку, к кабине водителя (потому что тебе нравится ехать в передней части трамвая), чтобы посмотреть, как водитель туда-сюда двигает рычажками, – то, вернувшись домой, ты не скажешь своей жене: «Знаешь, со мной произошла такая встреча!» – «Какая встреча?» – «С водителем трамвая». Но представьте себе другую ситуацию. Водитель внезапно останавливает трамвай, потому что перед самым его носом какой-то человек перебегает дорогу, открывает окошечко и кричит ему: «Козел!» Тогда тот человек бежит за трамваем до остановки, и, когда трамвай останавливается, входит, проталкивается вперед, подходит к кабине, становится рядом с тобой и водителем, который в это время уже начинает немного дрожать, и говорит: «Простите, но почему вы сказали мне “козел”? Откуда вы знаете, что у меня… рога?» На что водитель отвечает ему: «Извините меня, но я так испугался, когда вы выскочили прямо перед трамваем, поэтому я на вас так набросился, однако и вам следовало бы быть повнимательнее». – «Нет, нет, вы правы, я – рогоносец. Потому что я женился. Потом по работе уехал в Англию, в Лондон и работал там два года. Вернулся, а у моей жены уже ребенок. Что бы вы сделали на моем месте?» Водитель неоднозначно пожимает плечами. А этот человек продолжает: «Я принял его. Бедный ребенок. Уж он-то ни в чем не был виноват, поэтому я оставил его. Только вот ребенок подрос, и нужно было отправлять его в детский сад… И жена сказала мне: “Давай отправим его к сестрам [15 - В Италии в частных школах и детских садах часто работают сестры-монахини.], тогда нам будет спокойнее”. Что бы вы сделали? Я сказал ей: “Ладно, отправим его к сестрам!” После детского сада началась начальная школа, и жена сказала мне: “Давай оставим его у сестер…” И это влетело мне в копеечку, вы знаете, сколько стоят частные школы… но я все-таки оставил его у сестер. После начальной школы он закончил там еще и среднюю школу… ничего не поделаешь, сердце у меня слишком доброе, поэтому я заплатил за него кучу денег. Хотя моя жена этого совсем не заслуживает. Закончилась средняя школа, и жена убедила меня: “Пусть он закончит лицей”. Что бы вы сделали? Я дал ему окончить лицей… в частной школе! Вот так-то… обошелся мне этот сыночек! Но на прошлой неделе я уже не выдержал! Жена сказала мне: “Послушай, он окончил лицей с отличием. Давай отправим его в университет”. – “Ну уж нет!” И тут я все ей высказал: “На этот раз нет!” Потому что сын такой порядочной женщины вполне может работать и водителем трамвая!!!» Я и другие три-четыре человека, стоящие рядом с ним, слушаем его и смеемся… Потом, вернувшись домой, я говорю своей жене: «Знаешь, со мной сегодня произошла такая встреча!» Правильно ли так говорить? Когда происходит что-то подобное, это нечто исключительное.
   Вторая отличительная черта акта веры заключается в том, что в исходном факте, в произошедшей встрече есть что-то исключительное. Но здесь будьте внимательны: в каком случае что-либо можно назвать исключительным? И не знаю даже, является ли это наблюдение скорее драматичным или комичным (природа, какой создал ее Бог, друзья, часто бывает комичной), потому что мы переживаем что-то как исключительное, когда оно соответствует самым глубинным потребностям, которыми мы живем и движемся.
   Существуют глубинные потребности, которые придают цель нашей жизни, нашему рассуждению, нашему движению. Когда что-то соответствует критерию, согласно которому человек живет и судит обо всем, соответствует критериям, согласно которым мы проживаем, хотим проживать нашу жизнь, соответствует самым глубинным желаниям сердца, соответствует тому, что Школа Общины называет «исходным опытом» [16 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 9–11.], соответствует самым глубинным потребностям сердца, то есть тем потребностям, которыми человек живет и судит обо всем, соответствует самым естественным и полным потребностям сердца, реализует то, чего ожидает жизнь, – это что-то исключительное.
   Чтобы быть исключительной, встреча должна соответствовать тому, чего ты ожидаешь. То, чего ты ожидаешь, должно бы быть естественным. Но столь немыслимо, чтобы произошло то, чего ты ожидаешь, что, когда это происходит, это событие оказывается исключительным. Вы понимаете меня или нет?
   Найти исключительного человека значит найти человека, воплощающего соответствие тому, чего ты желаешь, соответствие потребности в справедливости, истине, счастье, любви. Это должно было бы быть естественным, но никогда так не происходит, это невозможно, невообразимо. Чтобы отвечать нашему сердцу, цели, ради которой мы живем и судим обо всем, критерию, по которому мы живем и судим обо всем, – человек, встреча должны быть исключительными. В этом смысле исключительное равно божественному: божественному, потому что ответом на сердце является Бог. Что-то на самом деле исключительное является божественным: внутри него есть что-то божественное. И действительно, если эта исключительность потом не ведет к Богу, то она загнивает.
   Итак, вторая отличительная черта христианской веры, веры в Иисуса заключается в том, что она начинается с исключительной встречи, то есть встречи, которая соответствует критерию, которым мы живем и судим обо всем, соответствует критерию, которым мы живем и судим обо всем невообразимым, неслыханным, немыслимым, ранее невиданным образом. Такой встречи с тобой никогда не было, такое было невозможным.
   Огромное значение имеет то, как вы будете читать первую главу Евангелия от Иоанна. Для Андрея и Иоанна, которые были там и смотрели, как говорил Этот Человек, это было непостижимо, невообразимо. После и другие люди говорили: «Никто и никогда не говорил как Этот Человек. Этот Человек на самом деле говорит как власть имеющий».
   Я просто подчеркнул, что исключительное является синонимом слову «божественное»: нечто божественное, и поэтому немыслимое, невообразимое, ранее не испытанное.

   в) Изумление. Третья отличительная черта. Факт, с которого начинается вера во Христа, встреча, с которой начинается вера Иоанна и Андрея (встреча, оставившая в них абсолютно исключительное впечатление и, следовательно, предчувствие чего-то сверхчеловеческого, немыслимого, невообразимого), пробудила в них великое изумление. Третья отличительная черта – это изумление. Но изумление – это всегда вопрос, по крайней мере скрытый. Изумление скрывает внутри себя глубокий вопрос, затрагивающий глубины нашего бытия. И на самом деле, когда спустя два-три месяца они снова увидели Того Человека…
   После того дня Иоанн и Андрей иногда видели Того Человека. Они пошли в Капернаум на рынок и увидели толпу людей, стоящих и слушающих Иисуса. В полдень Он пошел в тот дом, где Ему предложили поесть, но люди столпились возле двери, и Ему не удалось оторваться от них. Кажется, что Ему было жалко уходить от них. В то время, пока Он говорил (перед Ним стояли фарисеи, начальники синагоги, пришедшие, чтобы поймать Его на месте преступления; эти месяц или два принесли им немало тревог, потому что народ уж слишком интересовался этим Человеком), приблизились двое с носилками, на которых, скорчившись, лежал бедняга, уже двадцать лет как парализованный, и попросили толпу расступиться, чтобы пропустить их (как скорая помощь, которая, напрасно сигналя, едет по переполненным машинами улицам), но народ не сдвинулся с места. Тогда они обошли этот дом, крыша которого, как обычно в те времена, была сделана из соломы и глины, сняли солому, разобрали часть крыши и спустили его сверху.
   Иисус обернулся… Иисус, Человек, оставивший в них то самое впечатление, из-за которого они пошли домой и сказали: «Мы нашли Мессию». Тогда самый старший из их круга товарищей рыбаков, Нафанаил, отозвался на это скептически, и Филипп сказал ему: «Пойди и посмотри! Пойди и посмотри на Него!» Нафанаил пошел, чтобы увидеть Его, и когда он приближался, Иисус из Назарета произнес: «Вот, подлинно израильтянин, в котором нет лукавства». Нафанаил же словно попытался сделать шаг назад, защититься («Этот Человек хочет меня обмануть! Я Его никогда не видел, как Он может хорошо говорить обо мне?»). «Прежде, когда звал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя». – «Равви, Ты – Мессия!» Евангелист Иоанн даже не говорит о том, что там произошло. Это было как что-то очевидное, всем известное: молитва, добрый поступок. Дело в том, что этот человек почувствовал, что на него Кто-то смотрит, хотя сам, даже вдалеке, никого не видел. «Равви, Ты – Мессия!» Итак, Этот Человек, Иисус, чувствует, как позади Него спускают расслабленного. Он оборачивается и обращается к нему с поразительной фразой, объединяя физическую слабость, вызванную длительной болезнью, со слабостью нравственной, потому что болезнь всегда приводит и к слабости нравственной, как впоследствии будет написано и в книге «О подражании Христу»: «Немногих болезнь делает лучшими», pauci ex infirmitate meliorantur [17 - Ф. Кемпийскй. О подражании Христу. Перевод с лат. К. П. Победоносцева. Брюссель, 1993.]. Это известно из психологии. И Христос настолько проницателен, что, едва взглянув на него, сразу же сказал: «Дерзай, прощаются тебе грехи твои». – «Что? – Подумали стоящие впереди фарисеи и молча переглянулись между собой, – кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Это богохульство». Иисус же, сказав это, перевел взгляд с расслабленного на них и произнес: «Послушайте, что легче – сказать этому человеку “Прощаются тебе грехи твои” или сказать этому человеку “Встань и ходи?” Но чтобы вы знали, что у Меня есть власть отпускать грехи, говорю тебе: “Встань и ходи”», и тот человек встал и пошел, после двадцати лет паралича».
   Представьте себе людей, которые являются свидетелями таких событий, зрителями таких событий каждый день в течение месяца, двух месяцев; каждый день в течение года, двух лет.
   Так однажды, спустя полгода, они вместе с Ним плывут ночью в лодке (прочитайте это место в Евангелии от Матфея 8, 23–27), они вместе с Ним в лодке, потому что иногда Он ходил с ними ловить рыбу. Надвигается сильная буря, а Он так устал, что даже не просыпался, он был на корме и спал. В лодке уже было полно воды, вода лилась отовсюду, они почти тонули. И тогда один из них обратился к Иисусу, говоря Ему: «Учитель, мы идем ко дну, спаси нас!» На что Он ответил: «Почему вы так боязливы, маловерные? Почему боитесь, после всего того, что Я сделал, когда вы со Мной?» И приказал ветрам и морю, и внезапно наступил полный штиль. И те люди, в ужасе, испуганные, как говорит Евангелие, те люди говорят между собой (представьте себе, как тихо они говорят это, чтобы Он не услышал): «Но кто Этот Человек?» Они, знавшие, откуда Он родом, знавшие Его Мать, бывшие с Ним даже на свадьбе… они знали все, они прекрасно знали, Кто Он, но Его действия и поведение были настолько исключительными, что эти люди, которые были Его друзьями, не могли не сказать: «Но откуда пришел Этот Человек? Кто Он, что Ему повинуются ветер и море?» Именно такая исключительность (потому что до определенного момента исключительность можно объяснить, она может быть результатом стечения обстоятельств), именно такой уровень исключительности диктует тем, кто знал Его, кто мог бы все рассказать о Нем, потому что несколько месяцев ходил с Ним, этот странный вопрос: «Но кто все-таки Этот Человек?» Это было необъяснимо. Невозможно постигнуть Того, Кто творил такие дела.
   И тот же самый вопрос два года спустя задали Ему Его противники, фарисеи: «Доколе Ты будешь держать нашу душу в неведении? Скажи, кто Ты и откуда?» Как же так: Он же у вас записан в списке жителей Вифлеема! Но исключительность Его такова, что они говорят: «Скажи, кто Ты и откуда Ты?» – они не могли больше выносить этой непомерности, этого величия, это непомерное Присутствие было для них невыносимым, они не могли больше терпеть этой безграничной исключительности. Другими словами, исключительность является синонимом соответствия тому, чего желает сердце, соответствия критериям, согласно которым сердце судит о жизни и обо всем. Исключительность, наконец, является синонимом божественному. Именно это потрясло его друзей в лодке, и именно это пугало его врагов фарисеев: исключительность, которая была чем-то божественным и оставляла неизбежное изумление.

   г) Кто Сей? Четвертый фактор. Вера начинается именно с этого вопроса: «Кто Сей?» Здесь встает проблема веры, ответ на этот вопрос – это ответ веры. Один говорит «да», а другой говорит «нет».
   Когда Его противники фарисеи сказали Ему: «Доколе Ты будешь держать нас в неведении: скажи, кто Ты и откуда Ты», когда они задали этот вопрос, возникла проблема веры в Этого Человека.
   Мне жаль, что уже поздно, поэтому я могу лишь кратко упомянуть (мы расскажем об этом в следующий раз на собрании) о том месте в Евангелии, где об этом говорится в сжатой и емкой форме, когда Иисус накормил пять тысяч человек… Тогда все они уже больше не думают ни о чем другом (затронут экономический вопрос!), как сделать Его царем: «Он Тот, Кто должен придти, он Тот, Кто должен сделать нашу жизнь рогом изобилия и дать нам власть над всем миром». Тогда Он скрывается, ускользает от них. На следующий день была суббота, и они думают, что Он пошел в синагогу в Капернаум. И действительно, Он был там. Они огибают озеро, чтобы добраться до Него. Он стоит в синагоге и говорит: «Отцы ваши ели манну, но умерли; слово Мое как манна, кто ест слово мое, больше не умрет». Его манера говорить была всем чуждой, хотя они начали уже немного привыкать. В то время, когда Он это говорил, открывается дверь в глубине зала и втекает толпа людей, тех самых, которые обогнули озеро, чтобы найти Его. Они искали Его, пусть по неправильной причине, только потому, что Он насытил их, но они Его искали. И тогда Он переполняется чувствами по отношению к этим людям, искавшим Его, потому что Он, Иисус, был человеком. И идеи приходили к Нему так же, как они приходят к нам: через обстоятельства, опыт. Он взволнован, и внезапно Ему в голову приходит величайшая мысль во всей Его жизни, Он изменяет смысл Своих слов: «Вы ищете Меня, потому что Я накормил вас хлебом. Я дам вам плоть Мою в пищу, не слово Мое, – как Он сказал раньше, – дам вам плоть Мою в пищу и кровь Мою в питие». Наконец-то у фарисеев появилась зацепка, и у интеллектуалов и журналистов появилась зацепка: «Он сумасшедший. Он сумасшедший. Он сумасшедший». Они пускают слух о том, что Он сумасшедший: как можно дать плоть свою в пищу? Когда Он говорил слова, которые возмущали людей, потому что люди их не понимали, обычно Он ничего не объяснял, но повторял: «Истинно, истинно говорю вам: кто не будет есть плоти Моей и пить крови Моей, не будет иметь в себе жизни». Тогда гул становится все громче и сильнее, потому что все, подстрекаемые фарисеями, говорят: «Он сумасшедший. Он сумасшедший». Все выходят, так что синагога (которая была такой же большой, как этот зал, тот, кто был в синагоге, это знает) пустеет, пока там не остаются только Его поклонники, те, кто был с Ним обычно, в молчании. И в наступающих сумерках Иисус первым прерывает молчание, говоря: «И вы хотите отойти?» Он не отказывается от того, что Он сказал. «И вы хотите отойти?» И тогда Петр (и этот момент вбирает, как я сказал раньше, драматическое притязание Христа и возникновение веры в мире, в этот момент вера во Христа возникает в мире и будет длиться до конца мира), Симон Петр с присущей ему импульсивностью говорит: «Учитель, и мы не понимаем того, что Ты говоришь, но если уйдем от Тебя, куда мы пойдем? Только у Тебя есть слова, которые объясняют жизнь. Невозможно найти другого такого, как Ты. Если я не могу верить Тебе, то не могу больше верить своим глазам, не могу больше верить ничему». Это великая, истинная, реальная альтернатива. Или все – ничто: то, что ты любишь, то, что ты ценишь, ты сам и твои друзья, небо и земля, – все ничто, потому что все в конце концов становится прахом. Или же Этот Человек прав, и Он Тот, Кем Он Себя называет. Так ответил Ему Петр: «Только Ты, только Ты объясняешь все». Это значит, что Ты ставишь все на свои места, показываешь связи между всеми вещами, делаешь жизнь великой, насыщенной, полезной и даешь нам предугадывать ее вечность. Стихи с 66 по 68 в 6-й главе Евангелия от Иоанна действительно представляют собой вершину диалектики, описанной нами раньше.

   д) Ответственность перед фактом. Последний пункт: ответ. Друзья, какова первейшая отличительная черта любого человеческого, по-настоящему человеческого действия, особенно когда человеческое действие находится перед лицом своей судьбы? Вспомните Пеги: Бог никогда никого не обязывает. Свобода!
   По отношению к тому, что так ясно («Если я не верю Тебе, то не верю и своим глазам»: в этом суть позиции святого Петра), по отношению к вопросу: «Кто Этот Человек?» и ответу Петра человек может сказать «да» или «нет»: присоединиться к тому, что говорит святой Петр, или же уйти, как ушли все остальные.
   Единственный рациональный ответ – это «да». Почему? Потому что предлагаемая реальность соответствует природе нашего сердца больше, чем какой-либо наш образ, соответствует жажде счастья, в которой заключается причина того, чтобы жить, природа нашего «я», потребность в истине и счастье. Христос на самом деле соответствует этому больше, чем любой из образов, который мы могли бы создать. Думай, что хочешь, но назови мне человека, более великого, чем этот Человек, каким его описывает Новый Завет. Скажи мне, если тебе удастся такое вообразить! Нет, не удастся, потому что Этот Человек соответствует сердцу больше любой нашей возможной выдумки.
   «Нет» никогда не рождается из причин, оно рождается из соблазна, из скандала. Скандал – это греческое слово, которое означает камень на дороге, препятствие. Препятствие на пути к истине – это форма лжи, которая называется предвзятостью: человек уже создал, сфабриковал себе мнение о ней. Христос против того, чего я хотел бы: я как политик, как влюбленный, жаждущий денег, карьерист, ищущий здоровой жизни. Он против того, на что человек возлагает свою надежду: напрасно возлагает надежду, потому что нет никакой надежды на то, что это произойдет. «Нет» рождается только из предвзятости.
   В заключение мы прочитаем отрывок из Евангелия от Иоанна 11, 38–48, мне доставит удовольствие его прочитать: «Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи, уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня; Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет. Тогда многие из Иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него; а некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус. Тогда священники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит; если оставим Его так, то все уверуют в Него, – и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом». Многие иудеи уверовали в Него, а некоторые из них пошли к фарисеям, чтобы обвинить Его: один и тот же исключительный факт, одна и та же исключительная встреча во многих становится ответом «да», а в некоторых ответом «нет». Нет никакой причины для этого, они не говорят: «Это иллюзия»… Нет, нет же, они пошли, чтобы обвинить Его: «нет» всегда рождается из предвзятости, из того, что Иисус становится соблазном, препятствием на пути к тому, чего бы тебе хотелось.

   В завершение этого размышления возьмите второй том Школы Общины, «Христианство как вызов», и прочитайте историю о португальском короле: там символически описывается игра веры в человеческой душе [18 - Л. Джуссани. Христианство как вызов. Цит., сс. 68–69.].
   В действительности познание через веру является испытанием серьезности и достоинства человека. На самом деле ты отвечаешь вере «нет» только тогда, когда встречаешь преграду на пути к тому, чего тебе хочется и что не совпадает с изначальной и глубинной потребностью сердца, с исходным опытом.

Вера
Собрание

   Что мы будем делать на встречах, когда не читается лекция?
   Организуем собрание.
   Да, хорошо, организуем собрание. Но что необходимо для собрания?
   Вопросы.
   Какие вопросы, вопросы о погоде?
   Нет!
   Вопросы о том, что было сказано. Чтобы задать вопрос о том, что было сказано, сырого вопроса недостаточно, недостаточно вопроса не прочувствованного или, по меньшей мере, несерьезного. Так задавал вопросы один мой одноклассник по школьной семинарии, будущий архиепископ Болоньи Монсеньер Манфредини: он постоянно поднимал руку, чтобы затянуть урок. У него всегда с собой была какая-нибудь книга, не относящаяся к урокам: сколько раз он поднимал руку за чтением! Учитель спрашивал: «Чего ты хочешь?» – а тот даже и не замечал, что делает! (Поэтому нам хотелось ходить в школу, всем не терпелось узнать, что же на этот раз выкинет Манфредини.) Однако это был тот самый Манфредини, который однажды вечером, когда мы опаздывали и бежали на мессу, вдруг резко остановил меня за руку (лестница была достаточно узкой) и сказал: «Послушай, а ведь то, что Бог стал человеком, – это что-то не от мира сего». Манфредини был школьным насмешником и в то же время говорил такие слова. И он произнес эту фразу не оттого, что прочитал: «Бог воплотился». Он произнес эти слова, потому что почувствовал что-то; читая, он понимал, или чувствовал, или говорил себе: «Ну как, как же понять это?»
   Поэтому нужно задавать вопросы, только опираясь на то, что мы уже прочувствовали, только выражая те чувства, которые мы уже испытали. Это позволяет избежать двух вещей. Во-первых, читать, думая, что мы понимаем, на самом деле не понимая (большинство людей думают, что они знают, что такое христианство, на самом деле его не зная, думают, что знают христианские слова, на самом деле их не зная); во-вторых, избежать искусственности абстрактного, избежать абстрактного говорения, иначе говоря, бестолкового пустословия, избежать искусственности абстрактного.
   Ведь мы не говорим друг другу ни единого слова (именно потому, что мы усвоили его или услышали от Христа, напрямую или через Церковь), которое не касалось бы нашей жизни, не касалось бы того, что мы переживаем, и которое, таким образом, не обращалось бы к сердцу; к сердцу, которое является собственно вместилищем разума. Разум находится внутри сердца, иначе он превращается в воздушного змея, как улетающий воздушный змей Пасколи, – но вы не читали «Воздушного змея» [19 - G. Pascoli. Tutte poesie (Все стихотворения). Milano, Oscar Mondadori, 1974. CC. 232–233.] Пасколи, поэтому мы не будем настаивать на этом сравнении. Однако сейчас ничего не заучивают наизусть; и эта политика присуща власти, желающей, чтобы выучивали наизусть только то, что угодно ей. Но если вы выучите наизусть отрывок из стихотворения Леопарди, то, что бы ни говорила власть, этот отрывок не даст вам покоя, не позволит вам стать рабами того, что говорят по телевидению. Выучивать наизусть значит вживаться, делать частью себя, частью собственной крови какой-то великий опыт, величественно человеческий опыт, выраженный с неведомой нам красотой, выучивать наизусть значит участвовать в этом опыте.

   Ты говорил об исключительности встречи. Как не спутать исключительное с эмоциональным?
   Исключительным во встрече является опыт соответствия между тем, что ты встречаешь (словами, которые ты слышишь, поведением, с которым сталкиваешься), и потребностями твоего сердца: это соответствие твоему сердцу, соответствие исключительное в сравнении с обычными отношениями. Но чем более исключительным является это соответствие, тем более оно становится немыслимым и тебя охватывает изумление: это изумление истиной, veritatis splendor, сияние истины, которое переполняет тебя изумлением. Так что же такое исключительность? Встреча с чем-то, что так соответствует твоему сердцу, что заставляет тебя сказать: «Это невозможно, произошло что-то, что не могло произойти». Со всеми вашими вопросами вы должны обращаться к первой странице Евангелия от Иоанна, представляя себя Иоанном и Андреем, слушающими Иисуса и смотрящими как Он говорит. «Невозможно, чтобы на свете жил такой человек», – не произнося этих слов, они так чувствовали. Только когда они вернулись домой, они произнесли это: «Невозможно встретить такого человека!»; они не произнесли этого раньше, потому что все их внимание было направлено на то, чтобы слушать Его.
   Что такое эмоция? Эмоция – это психологическая реакция на то, что ты встречаешь (именно эмоцией было то сладостное, трепетное и удивленное смятение, которое охватило Иоанна и Андрея), но эмоции недостает чего-то из звучания исключительности. Исключительность – это опыт, в котором есть что-то, чего нет в эмоции, а именно суждения, признания, в котором ты используешь голову. В эмоции такого признания еще нет, нет суждения. Эмоция – это то, что с тобой происходит, это то, что ты испытываешь. Исключительность – это то, что ты испытываешь, и то, о чем ты выносишь суждение, то, о чем ты размышляешь, это мысль, точнее, это суждение.
   Что такое суждение? Это сравнение реальности, с которой ты сталкиваешься, с критериями нашего сердца. Критерии нашего сердца – это своего рода неизменные принципы, принципы, позволяющие тебе судить о том, что ты встречаешь, и говорить: «Это красиво, это истинно».
   Ты чувствуешь, что что-то красиво и истинно, но пока еще не выносишь суждение, это похоже на frissonement [20 - Фр. ‘трепет’, ‘дрожь’.], на нахлынувшее волнение, когда хочется плакать от услышанного, – это эмоция. Исключительность же – это суждение, ты говоришь: «Ничто не может быть больше этого, я никогда не встречал ничего подобного». Теперь понятно?

   Я еще не совсем хорошо поняла слово «соответствие», подразумеваемое как суждение, мне кажется, что в отношениях потребности не столь ясны.
   Нет ничего более ясного, чем потребности, неясно, как ты их применяешь, неясно, как применять и использовать их. Чем ты должна воспользоваться, чтобы вынести суждение? Теми потребностями, которые есть в тебе; если ты используешь что-то другое, ты отчуждаешься, суждение становится отчуждением; если ты прибегаешь к другим критериям, то это всегда критерии окружающей тебя культуры, и поэтому ты отчуждена, ты становишься рабой критериев других людей.
   Критерии же всегда ясны и находятся в тебе самой: эти критерии называются сердцем, потребностью в счастье, в истине, в добре. Что бы ты ни чувствовала по отношению к тому, кого встречаешь, эти потребности всегда в тебе и ты должна применять их.
   Соответствует ли эта встреча моим потребностям в счастье, в истине, красоте и добре? Возможно, здесь открывается какой-то путь. В порыве ты можешь сразу же сказать «да», и тогда эмоция тяготеет к тому, чтобы стать суждением. Для всех людей сейчас происходит именно так: эмоция приравнивается к суждению (мне нравится, мне не нравится); и это конец человека, это превалирование, преобладание в человеке скотского, животного.
   Потому что эмоция – это психологическая, или, лучше сказать, психическая реакция, о которой необходимо вынести суждение. «Какой красивый латук!» – а на самом деле это ядовитое растение, которое только кажется латуком; и правда, на растении табличка, повешенная городскими властями: «Ядовитое растение». Если ты не оглядишься вокруг и не будешь осторожным… но осторожен ты тогда, когда уже знаешь о существовании какой-то опасности, а если ты этого не знаешь, ты не осторожен. Иисус пришел как раз для того, чтобы сказать: «Будьте внимательны, осторожны, будьте бдительны».
   В любом случае, суждение – это применение критериев, находящихся в твоем сердце, к объекту, который рождает в тебе эмоцию. Возможно, эта эмоция даже положительная и сильная. Например, ты влюбилась в какого-то молодого человека, влюбленность в молодого человека – это испытываемая тобой эмоция. Она хороша только потому, что ты ее испытываешь? Ты испытываешь эту эмоцию, и что ты с этим делаешь? Соответствует ли эмоция, которую ты испытываешь по отношению к этому молодому человеку, судьбе, которую тебе дал Бог? Соответствует ли она призыву, призванию, которое тебе дал Бог? И поэтому соответствует ли она пути твоего счастья? Потому что путь счастья – это судьба, к которой призвал тебя Бог, это призвание, которое Бог дал тебе, это задача, которую Он доверил тебе.
   Однажды я служил мессу в 11 часов в одной из миланских церквей. Когда месса закончилась, я пошел в ризницу (а ризница была очень маленькой, потому что церковь пострадала от бомбежки), и вдруг туда зашла женщина с бледным лицом, на руках она держала ребенка. Она сказала мне: «Отец (я никогда раньше ее не видел), мой муж ушел от меня сегодня утром». Я даже замер от неожиданности: «Что? Почему ушел?» – «Ушел, потому что влюбился в секретаршу». – «Вы, наверное, поссорились?» – «Нет, нет, нет, напротив, он уходил весь в слезах, он сказал мне: «Я так страдаю от той боли, что причиняю тебе, мне очень жаль, но я должен это сделать, я влюбился!» – и говоря это, он брал на руки дочку и целовал и целовал ее. – Посмотрите, до чего можно дойти: мучается от того, что бросает свою дочь, и все равно уходит, ведь он же влюбился!» Это наглядный пример эмоции, возведенной в суждение. Понимаете, о чем я говорю? Это пример эмоции, возведенной в критерий действия, минуя суждение.
   Что означает суждение? Ты влюбился, влюбился в секретаршу, как может случиться со многими, как случается, в особенности сегодня, с каждым. Совпадает ли это с замыслом Бога о твоей жизни и поэтому совпадает ли с путем твоего счастья? Давай разберемся: у тебя есть жена и даже дочка – поэтому, оставляя жену и дочку, ты предаешь задачу, которую тебе дал Бог, поэтому ты уже сошел с пути твоего счастья. И несмотря на то, что счастьем тебе кажется побег с секретаршей, несмотря на то, что счастьем кажется скорее этот путь, он ведет тебя в противоположную сторону, – это сумасшествие. Это пример вопиющего сумасшествия, однако он показывает общую тенденцию в позиции людей. Причину, которой оправдываются все ошибки, совершаемые людьми в этом мире, можно так или иначе свести к описанному выше, – это эмоция, о которой не вынесено суждение. Путь к судьбе не описывается и тем более не спасается влюбленностью этого несчастного по отношению к секретарше, он спасается верностью его жене и дочке, иначе говоря, верностью тому призванию и задаче, которые ему дал Господь. Жертва была бы огромной: представьте себе ту жертву, которую он совершил бы, отсекая свое желание убежать с секретаршей и оставшись с женой и дочкой. Это жертва даже до смерти… Необходимо жертвовать даже до смерти, потому что «какая польза в том, что ты возьмешь все, что захочешь, и потеряешь себя», [21 - Ср. Мф 16:26.] – говорил Иисус.
   Вынести суждение значит отметить соответствие потребностям сердца. Потребности нашего сердца (основополагающие потребности сердца, которые присутствуют в нас постоянно) указывают нам на связь с судьбой, указывают на отношение с судьбой, на отношение с Богом. Если ты идешь против этих потребностей, если ты идешь против замысла Бога, если ты идешь против воли Божией, если ты идешь против закона Бога, ты идешь против потребностей твоего сердца. Поэтому никакое чувство не может остаться человеческим без суждения об этом чувстве. Эмоция – это реакция. Соответствие – это суждение, которое сравнивает возникшую у нас эмоцию с потребностями сердца, описывающими путь к судьбе. Вынести суждение об эмоции значит сопоставить ее с потребностями сердца, которые выражают высший критерий для следования, являющий собой волю Того, Кто создал нас и ждет нас в конце пути; эти потребности описывают путь к судьбе. Об этом говорится в Евангелии: «Кто хочет своей жизни, кто привязан к своей эмоции, к своему образу чувствования, потеряет себя».

   Как понимать, что «да», которое я говорю Христу, вовлекает всю цельность моей личности? Почему, даже если для меня и очевидна разумность моего пребывания здесь, я так часто чувствую себя раздробленной на части, моя привязанность вовлекается с трудом?
   Мой дом находится в определенном городе, расположенном на прекрасном холме, в красивейшем месте, откуда видно даже море и горы… там есть все! И я изгнанник, стремящийся попасть домой. Что мне необходимо сделать, чтобы вернуться домой? Я должен проделать некий путь. Это долгая дорога, которую мне необходимо пройти, чтобы добраться домой. Так, чтобы видеть Христа во всем, дорогая моя, ты должна проделать долгий путь, начни его. Начни с труда просыпаться каждое утро с заботой том, чтобы в течение всего дня как можно чаще вспоминать о Христе. Однако это не может стать твоим намерением, это должно стать твоей просьбой: «Господи, приходи чаще сегодня в мои мысли», «Гряди, Господи Иисусе», – говорит Библия. Ты собираешься на учебу или на работу с желанием думать о Нем часто.
   Что значит думать о Нем часто? Значит думать о Нем, например, представляя себя на месте Андрея и Иоанна перед Тем Человеком, говорящим о чем-то; или вынося суждение о том, что требует твоего суждения, о поведении других людей; значит исходить из того, что Бог стал присутствием, что Он являет Свое присутствие тебе, что Он присутствует для всех, и никто об этом не знает. И ты чувствуешь досаду при мысли о том, что никто об этом не знает. Со временем такая позиция делает нас зрелыми во всем.
   Это ценность компании, и особенно ценность того, кто в этой компании уже прошел определенный путь и напоминает тебе об этом. Истинная дружба – это та дружба, которая напоминает тебе, напоминает таким образом, что заполняет все твое время, твои мысли, насколько это только возможно, великим Присутствием Христа. Поэтому те, кто следовал за Христом, были вместе, даже не зная друг друга, они стали друзьями. Нет другой большей причины, рождающей дружбу. Так как именно это укрепляет всякую симпатию или предпочтение, мысль о Христе укрепляет мою симпатию.
   Как я всегда говорю студентам: друг мой, из чего состоит девушка, в которую ты влюблен? Она состоит не из каши, и уж конечно не из пепла, и совсем не из золота… только представь себе: «Я люблю девушку из золота». Боже мой, да будь она хоть из платины! Друзья, находясь перед Христом, Андрей и Иоанн понимали, что перед ними открывается иной мир, это был иной мир! Тот мир, ради которого мы живем, тот мир, благодаря которому мы являемся людьми, источник счастья и согласия, источник привлекательности и творческой энергии, – этот мир является иным миром. Мы должны подступить к этому иному миру. Бог подвел нас к его порогу, подтолкнул нас к самому его краю. Через этот край необходимо перешагнуть и войти. Жить означает входить в этот истинный мир, и действительно, вещи становятся во сто раз краше. Таким образом, девушка, которую ты любишь, состоит из Иного, состоит из Христа: «Все Им стоит» [22 - Ср. Кол 1:17.], – горы, тело этой девушки состоят из Иного, потому что без Него она была бы ничем, ничем.
   Кто сделал так, чтобы вы встретились? Господь времени, властелин времени, Господь истории. Кто дает ее тебе навсегда? Тот, Кто является гарантом вечности этого отношения, гарантом, без которого человек либо не думает об этом (и он глупец), либо умирает, задыхается. Ведь если ты представишь себе, что любимое отношение имеет свое завершение, это завершение превращается в стену перед твоим лицом, в стену, которая все приближается и приближается, пока не задушит тебя, это присутствие тебя удушает, это отчаяние. Не отчаивается только скользящий по поверхности человек, человек недалекий, рассеянный (в общем, все люди!..). Поэтому самой насущной для всех необходимостью является шум, тогда как самым большим кошмаром является тишина, потому что тишина обнажает все эти вещи.
   Поэтому пусть станет habitus, привычным, как говорил святой Фома, восприятие во всех вещах (во всем: от крон деревьев до волос любимого человека) присутствия Тайны, ставшей человеком из плоти и крови, и поэтому пусть станет привычным присутствие Христа («Я с вами во все дни до скончания века» [23 - Мф 28:20.]). Привыкание видеть это присутствие во всем есть история, которую Бог доверил тебе начать, проси Богородицу о том, чтобы Она не допустила твоего предательства, будь верен этой истории.
   Помощь в этой истории – это просьба к Богу каждое утро, просьба каждого утра сразу же после пробуждения. Именно поэтому я настаиваю на молитве «Ангел Господень» (вы должны привыкнуть всегда читать «Ангел Господень»), потому что эта молитва напоминает о точке, в которой все началось, напоминает о той точке, в которой началось то, что нависает над тобой сейчас. Человек исходит из настоящего, он не может исходить из прошлого. Если человек исходит из настоящего, он видит, что прошлое подтверждает это настоящее и что прошлое мотивирует это настоящее, и сила этого настоящего придает нам способность судить о прошлом. Внимательно читайте молитву «Ангел Господень»: «Да будет мне по слову Твоему», – в отношениях с коллегами на работе, в отношении со всеми людьми, которых я увижу в трамвае или на улице, в отношениях с вещами, с непрекращающимся дождем или с палящим солнцем… – необходимо просить.
   И для этого есть человеческая поддержка, это компания. Но не какая-нибудь компания, а компания, собранная из людей, призванных, как и ты, искать. И ты понимаешь, тогда ты понимаешь, что во всем мире нет другой такой поистине человеческой реальности, всецело человеческой. Человечность остального мира похожа на большую рану, умоляющую об исцелении, это огромное одиночество, которому необходимо удивление от озарения, защита, приходящая от других людей, таких же, как я. Поэтому твой друг в компании становится настоящим другим «я», тогда между такими посторонними людьми, как мы, рождается привязанность, превосходящая привязанность к отцу или матери, включая и эмоцию. Потому что суждение о соответствии зреет до того, чтобы отождествится с эмоцией. Эмоция по отношению к компании, данной тебе Богом для твоего пути, который стал твоим открытием, для пути к призванию, доходит до того, что превышает эмоцию по отношению к матери или отцу. Как, кроме всего прочего, говорит Святое Евангелие, превышает не потому, что ты забываешь своего отца или мать, а потому, что учишься понимать, что важность твоих родителей заключается в том, что они каким-то образом сотрудничали в этом пути, в том числе и родив тебя на свет. Так, даже если бы они были преступниками (простите за предположение), ты любишь их, как любишь твоих друзей в компании. Следующий вопрос!

   Признание этого соответствия не всегда происходит непосредственно и часто требует от меня труда, требует жертвы. Например, признание того, что я должен работать меньше, чтобы освободить время и пространство для Христа, требует жертвы. Мне бы хотелось знать, нормально ли сталкиваться с этой трудностью.
   Признание – это всегда облегчение, это как выход из темного лабиринта на солнечный свет, это всегда свет, это всегда радость, это всегда уверенность. Из-за условий, в которые помещена твоя жизнь и жизнь мира, воспользоваться этим соответствием становится трудно – жертва неизбежна.
   Nota bene. Применение этого суждения о соответствии, этого воспоминания о Христе никогда не может совпадать с уменьшением твоих обязанностей. Оно не может совпадать с беспорядочным, непредвиденным, нечестным уменьшением твоей работы: ты должен выполнить всю свою работу. Суждение – это то, что просачивается, вживается в то, как ты работаешь, во время твоей работы. Со временем это войдет в привычку. Когда я пью из этого стакана, я краем глаза вижу, что справа сидит солидный Карло, так Христос становится присутствием, которое ты видишь краем глаза, это постоянное присутствие… но это происходит со временем. Друзья, мы начинаем, что делает разумным это начинание? Поиск соответствия потребностям сердца (не существует практически ни одной философии, ни одного предложения жизни, никакой эмоции по отношению к жизни, которая отталкивалась бы от осознания важности этого поиска. А этот поиск представляет собой самую существенную составляющую разума).
   Соответствие потребностям сердца является либо соответствием, бросающим вызов всецельности, либо этого соответствия просто нет, оно должно быть всецельным. Потому намечается путь, однако только начав его, вы найдете начало. Никто не напоминает вам о нем, никто, только в ваших родителях есть это начало. Когда мужчина и женщина становятся отцом и матерью, у них, даже если сами они того не осознают, даже если не думают об этом, возникает страсть о судьбе ребенка, которому они дают жизнь: родители не осознают этого, но эта страсть – внутри них. И действительно, если мы возьмем пример, когда ребенок выбирает противоположный желанию родителей путь, то увидим, что они сдаются, уступают, когда видят, что их ребенок счастлив. И это настолько верно, что, когда они видят, что их ребенок счастлив, сначала они сопротивляются, сопротивляются, сопротивляются, но в определенный момент уступают! И когда они уступают – это большой праздник. Уступают, все уступают, когда видят радость сына или дочери, потому что невозможно не уступить, когда сын или дочь десять лет живут радостью, невозможно.

   Меня очень поразило изумление, глубинный вопрос, являющийся третьей характеристикой веры. Я бы хотела лучше понять это, потому что раньше я считала, что вопрос исходит от меня, изумление же предшествует вопросу.
   Конечно. Ты не можешь задать вопрос, если что-то не привлекло тебя. Есть что-то, что привлекает тебя, и тогда ты устремляешься туда. Устремляешься значит просишь. Поэтому, для того, чтобы устремиться, необходимо что-то, что побуждает тебя к этому устремлению, ты должна быть привлечена, чтобы устремиться, ты должна быть привлечена. И когда ты привлечена, ты просишь.
   Иоанн и Андрей не знали Его, совсем не были с Ним знакомы. Они идут за Ним со страхом и остаются с Ним до самого вечера, чтобы смотреть на Него говорящего, потому что они практически не понимали, что Он говорит. И было так очевидно, что Этот Человек говорит истинные вещи, что, даже не понимая их, Иоанн и Андрей повторили другим то, что сказал Он, как если бы это были их собственные мысли. Всегда обращайтесь к этому моменту: когда Иоанн и Андрей смотрели на Него говорящего (и чем больше Он говорил, тем больше возникало это желание), естественным было желание узнать Его, быть с Ним, слушать Его еще и еще. И это желание было просьбой, было как просьба, у них зарождалась просьба: «Позволь нам остаться с Тобой, продолжай говорить, говори с нами всегда». И это настолько верно, что в определенный момент, в синагоге Капернаума, Симон сказал об этом теми словами, которые навсегда останутся в истории: «Если мы оставим Тебя, куда нам идти? Только у Тебя есть слова, которые объясняют жизнь».

   Отличительные черты, характеризующие веру, могут быть также приложимы к встрече. Мне хотелось бы лучше понять связь между этими понятиями.
   Отличительные черты, через которые ты открываешь истину веры, – это то, с чем ты сталкиваешься во встрече: встреча – это то средство, то явление, через которое ты приближаешься к вере. Именно поэтому вы выходите из церкви с чувством досады на веру, вера не привлекает вас, когда вы слышите, как мы, священники, по полтора часа говорим на проповеди. А на самом деле вера – это встреча, и поэтому это некое присутствие, встреча происходит сейчас, именно встреча помогает тебе понять подсказки очарования, убедительность, понять рациональную истину, понять источник привязанности, находящиеся в вере.
   Однако здесь необходимо быть максимально ясными. Вера сама по себе не является встречей. Вера – это признание того, что в мире и в истории мира присутствует Бог во плоти, ставший человеком, являющийся составляющей, то есть фактором, истории мира, фактором присутствующей реальности.
   Вот что такое вера. Когда Иисус говорит отцу бесноватого: «Если веруешь, твой сын будет спасен», – тот отвечает самыми прекрасными словами, какими только можно было ответить: «Верую, Господи, помоги моему неверию» [24 - Ср. Мк 9:14–28.], – выражая тем самым свою волю поверить, очевидность того, что были причины поверить, и смирение своей слабости. И Иисус пред лицом всего этого… был безоружен!
   Действительно, самое красивое место в Евангелии – это то, где повторяется молитва Христа. Это одиннадцатая глава Евангелия от Матфея: «Благодарю, Тебя, Отче, что Ты сокрыл это от тех, кто считает себя умным, и открыл это простым. Ей, Отче, ибо таково было Твое благоволение»18. Все мы легко открываемся простому человеку. Открыться же тому, для кого все подчинено структуре логических связей и интеллектуальных оснований, не легко, потому что он говорит: «Да, ну посмотрим, а если, однако, кто знает… это зависит от…»
   Вот что такое вера. Каким образом происходит разумное рождение веры? Вера – это человеческий жест, поэтому она должна зародится по-человечески, было бы не по-человечески, если бы она зародилась без разума, она была бы неразумной, то есть не была бы человеческой. Путь разумного рождения веры, то есть такой путь, который несет в себе для человека, для любого человека, очевидность его консистенции, очевидность его разума, – это встреча, это событие встречи: встречи сознания (ума, чувствительности и привязанности) человека и исключительного человеческого Присутствия.
   Итак, я хотел разделить определение веры (вера – это признание в опыте человеческой истории Присутствия чего-то иного, фактора, превосходящего человеческое и поэтому являющегося исключительным) и описание того, как вера возникает. Вера рождается и укореняется по-человечески, разумно, а значит, эмоционально воспринимаемым и проживаемым способом, творческим способом, только как плод некой встречи, в которой великое Присутствие обнаруживает себя источником некой исключительности, источником великой действенности, действенности абсолютно неожиданной. Так, что человек повторяет вслед за апостолами: «Если мы не поверим Этому Человеку, мы не можем верить своим глазам».
   Однако эти вещи необходимо читать и перечитывать, вновь и вновь говорить о них, по десять, по сто раз, тогда они становятся mens, или мерой всего, менталитетом, канвой меры всего, становятся менталитетом.

   Помните, что работа, которую мы делаем, когда собираемся вместе, – это только первичное указание на то, что должно в вас проясниться: вы должны пройти этот путь снова, вы должны понять связи, вновь просмотреть отношения между словами, так чтобы уяснить их. Иначе в вас не проявляется новый человек, то есть человек свободный от отчуждения от этого мира, свободный от рабства всеобщего менталитета. Противоположность тому, о чем мы говорили, – это всеобщий менталитет, тот, которым вы жили до сих пор, тот, который будет искушать вас каждый день. Но молитва «Ангел Господень», читаемая вами каждое утро, будет как шпага, пробивающая брешь, которая пробьет брешь во всеобщем менталитете и будет расширять ее каждый день. Вы должны вновь перечитать все и постараться понять связи, обращая особое внимание на логику лекции в ее пяти основополагающих пунктах.

Глава вторая
Свобода

//-- Пять пунктов, касающихся веры --//
   Итак, каковы те пять пунктов, с помощью которых мы описали динамику веры?
   Первый пункт. Событие, которое происходит и имеет форму встречи. Это некий контрудар, который заставляет тебя открыть что-то новое; это не плод рассуждений, не конечный пункт определенного маршрута, а плод встречи, мгновения, которое тебя поражает. Один из учеников Гвидо дружил с нашими ребятами из CL [25 - CL – аббревиатура названия церковного Движения Comunione е Libеrazione. См.: Comunione е Liberazione. Движение в Церкви. Москва, «Христианская Россия».]. Его пригласили на свадьбу нашего друга из Болоньи. Выходя из церкви, он сказал Гвидо: «Знаешь, я впервые в жизни чувствую себя дома». – «Как это – дома?» – «Впервые у себя дома! Я понял, в чем ошибка одного моего друга (он имел в виду самого умного ученика в классе): он претендует на то, чтобы открыть что-то посредством рассуждений, он стремится сделать умозаключение, которое позволит ему достичь истины. А истина открывается неожиданно, в одно мгновение, в какое-то определенное мгновение». Это именно то, о чем мы говорим.
   Иоанн и Андрей, будучи благочестивыми евреями со всеми присущими им недостатками и достоинствами, всю свою жизнь размышлявшие, читавшие книги пророков, увидели Того Человека и по указанию Иоанна Крестителя пошли за Ним. И когда Он начал говорить, то от того, как Он говорил, чем больше Он говорил, тем больше они были поражены, поражены в смысле сражены, сражены в смысле побеждены. Самое прекрасное на свете – это быть побежденным этими встречами.
   Но таковы и самые прекрасные человеческие моменты (из того малого, что есть хорошего в человечности): когда ты замечаешь, что совершил добрый поступок (спас жизнь человека, например), – поскольку ты замечаешь это, – или же чувствуешь, как другой человек любит тебя. Мы не сможем понять Христа и следовать за Христом, если не будем испытывать всех этих человеческих чувств. Потому что только в следовании за Христом они становятся в сто раз сильнее, истиннее; ничто не забывается, все становится истиннее. Истиннее в смысле сознания начала, истиннее в смысле сознания настоящего, цели настоящего, истиннее в смысле судьбы.
   Второй пункт. Исключительность этой встречи. Что значит исключительность? Исключительным является то, что соответствует сердцу. Странно, но соответствующие сердцу вещи очень трудно встретить, и когда ты их встречаешь, это является знаком величайшей исключительности. До этого момента человек вовсе не выносит суждения: «Значит, это Бог», – вовсе нет! Мы описываем то, что чувствовали Иоанн и Андрей, и они чувствовали это и как суждение.
   Третий пункт. Эта исключительность порождает изумление, а изумление всегда несет в себе скрытый вопрос: почему он такой? Кто он такой? Почему так происходит? И это четвертый пункт.
   Пятый пункт. Здесь действие начинает становиться ответственностью. До этого момента действует благодать, ты получил благодать. С этого момента начинается твоя ответственность. Здесь уже именно ты должен думать, именно ты должен вступать в действие. Ты, и что представляет собой это человеческое «ты», которое вступает в действие? Оно представляет собой свободу. Мы видели, читая это ужасающее место, где описывается, как Иисус совершил Свое самое великое чудо, – очевиднее этого просто не бывает, – как многие люди сказали: «Это истинно!» – а другие стали обвинять Его [26 - Ин 11:45–46.].
   Для того, чтобы прирасти к этой встрече, достаточно быть искренними, утверждать соответствие, то есть быть разумными: разумность – это утверждение соответствия между тем, что мы встретили, и нами самими, нашим сердцем. Для того, чтобы отрицать эту встречу, нужно быть предвзятым: нужно прицепиться к чему-то, что придется защищать; если ты должен защищать что-то перед лицом очевидности и истины, то ты уже не видишь ни очевидности, ни истины, ты лишь изо всех сил стремишься уберечь то, что хочешь уберечь. Например, один из ученых, повернувших ход человеческой истории, – Пастер, тот, который открыл микробов (самое революционное открытие в истории медицины); сколько препятствий ставили ему на пути, даже хотели посадить в психлечебницу (а сейчас, наверное, убили бы!), и кто? Ученые Парижской Академии, те самые, которые должны были быстрее всех других увидеть очевидность его открытий. Конечно, ведь если верны его открытия, то их кафедра, их жалованье, их слава, – со всем этим пришлось бы распрощаться! И на следующий день им пришлось бы подняться на кафедру и сказать: «Друзья, все, что мы рассказывали вам до сих пор, – чушь!» Это было бы унизительно. Так вот, чтобы избежать такого унижения, эти ученые сдались в числе последних, потому что они были привязаны к чему-то, что уже знали, они были предвзяты [27 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 33–34.]. Я использовал слово, которое можно применить ко всему, слово «скандал», от греческого scandalon, что значит «препятствие», как камень, упавший на горную дорогу, и порой его не сдвинуть без подъемного крана. «Скандал» – это возражение, которое рождается из интереса, не утверждаемого во имя истины, не являющегося поиском истины.

1. Что такое свобода

   Сейчас мы должны хорошо разобраться в том, что я назвал вмешательством человека, твоим вмешательством, то есть вмешательством твоей свободы. Нужно, чтобы мы хорошо знали, что значит свобода; сущность человеческого «я» – это свобода, свобода, включающая голову и сердце, ум и силу воли, энергию воли. Только понимая, что такое свобода, мы узнаем, как использовать ее.
   Итак, почему нам трудно иметь ясное представление о некоторых словах, которые являются основополагающими для нашей жизни? Почему нам трудно понять слова, определяющие человека, именно те слова, которые определяют человека как что-то отличное от животного? Потому что мы отчуждаемся от них под влиянием всеобщего менталитета. Слово «свобода» обычно означает для нас делать то, чего хочется и что нравится. И это правильно, как я впоследствии докажу! Но не так, как думают все, потому что все очень поверхностно используют свободу как синоним «делания того, чего хочется, и того, что нравится».
   Что же означает делать то, чего хочется и что нравится? Есть только одно неудобство в следовании за Христом, в том, чтобы быть христианами, быть в Церкви. Это неудобство заключается в обязанности осознавать то, что ты делаешь, иначе говоря, неудобство быть умным. Но умным не в школьном смысле, а умным в использовании ума, что по сути выражают слова, которые всегда повторял Христос: «Бодрствуйте на всякое время» [28 - Лк 21:34–36.].
   Все живут с надетым на голову мешком и повторяют… Вчера мы ехали на машине и видели, как посреди дороги ехал парень на велосипеде и во всю глотку пел: «О-о-о!»… Настоящий троглодит. Но большинство молодых людей, если и не делают так явно, хотя все больше и больше именно явно, кричат «О-о-о!» про себя! Они повторяют песни, которые слышат, или, что еще хуже, просто мотают головой, другими словами, максимально сводят то, что они слышат, к чему-то механическому, даже не повторяя этого.

Опыт удовлетворения

   Что же тогда необходимо делать, чтобы понять слова, которые касаются нашей жизни? Например, слово «справедливость», слово «любовь», слово «счастье», слово «жизнь», слово «свобода»… Что мы должны делать, чтобы понять, что такое свобода? Мы должны исходить из опыта, в котором человек чувствует себя свободным. Есть определенный опыт, в котором человек чувствует себя свободным, и опыт, в котором человек чувствует себя несвободным [29 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 101–109.]. Когда человек чувствует себя свободным? Когда он удовлетворяет какое-то желание.
   Предположим, что кто-то из Memores Domini захотел поехать на Карибское море (девять дней с Club Mediterranee на Карибах) и поэтому говорит Карло: «Можно мне поехать на Карибское море на девять дней? Один миллион даст мне тетя, остальные деньги мне дадите вы!» Карло, очень вежливо (как все, что он делает, даже когда безжалостно отказывает), вежливо отрезает: «Нет». Уверяю вас, что просящий чувствует себя отверженным, чувствует себя задушенным, чувствует себя умерщвленным, чувствует себя рабом, не чувствует себя свободным. Но если Карло, в момент умственного помешательства, вдруг скажет ему: «Да, да, поезжай». – «Ах», – он почувствует себя свободным.
   Исходя из опыта (и в этом заключается великое иго: помните о том, что человек исходит только из настоящего, потому что истекшей минуты уже нет, а следующая минута еще не наступила. Мы всегда исходим из настоящего и из настоящего как из опыта, иначе это ложное настоящее, это абстракция [30 - Ср. Л. Джуссани. Чувство Бога. Москва, Христианская Россия, 1996. С. 57.]. Необходимо всегда исходить из настоящего, поэтому Христос пожелал присутствовать на протяжении всей истории. И чтобы дойти до Христа, необходимо исходить из настоящего, необходимо найти Христа как присутствие; и только тогда понимаешь, Кто Он такой, и понимаешь, каким был Тот Человек две тысячи лет назад), именно наш опыт показывает, что утешение и чувство свободы возникают в нас, когда наше желание удовлетворяется, и показывает также, что, когда наше желание не удовлетворяется (когда нам говорят «нет»), по крайней мере на какое-то мгновение мы ощущаем отрицательное давление, как бы рабство.
   Те, кто уходит из дома, делают это по этой причине. И те, кто остается, возвращаются вечером домой без большого удовольствия все по этой же причине (и это касается почти всех нас): они чувствуют себя подавленными в своих желаниях.
   Итак, что мы видим из этого наблюдения? Мы видим, что опыт (поскольку человек исходит из опыта, истинным является только то, что исходит из опыта, и это настолько верно, что даже Бог пожелал сообщить Себя людям через плотской опыт: во времени и в пространстве) говорит нам, что свобода обозначает то мгновение, когда в нашей личности, в нашем сознании себя самих преобладает утешение, происходящее от удовлетворения желания. Свобода равна удовлетворению, satisfacere (удовлетворять), удовлетворенное желание. Вместо слова «желание» можно использовать более метафизический термин: совершенство. Свобода – это совершенство. На латинском языке perficere (совершать) как раз означает satisfacere: удовлетворенное желание – это желание исполненное, совершенное.
   Друзья, я хочу поехать на Карибское море, Карло дает мне свое согласие, и я, довольный, счастливый и свободный, говорю об этом другим, сообщаю об этом другим: «Послезавтра уезжаю». Еду на Карибское море, а потом возвращаюсь еще грустнее, чем прежде. «Как же так? Разве ты не ездил на Карибы?» – «Да не знаю…»
   Если это удовлетворение, это совершенство не является всецелым, всеобъемлющим, если есть в нем какая-то брешь, из которой просачивается вода, если есть какая-то брешь, если остается какая-то щель, свободы нет, она становится печалью, брешь – это печаль. Как говорил Данте: «Все смутно жаждут блага, сознавая, Что мир души лишь в нем осуществим, И все к нему стремятся, уповая» [31 - Данте Алигьери. Божественная комедия. Перевод М. Лозинского. Чистилище, песнь XVII, ст. 127–129.], – так устроено человеческое сердце. Человек предчувствует существование некого блага, то есть счастья, удовлетворения, он ищет, поиск человека – это всегда просьба. И поэтому он находится в постоянном стремлении, это стремление включает в себя все факторы человеческого существования, в том числе и дружбу, человеческую компанию. Он весь устремлен к достижению этого блага.

Траектория свободы

Нарисуем схему (рис. 2): X – это отправная точка человека, здесь начинается существование.

   Рис. 2. Траектория движения человека к свершению

   Человек устроен таким образом, что он никогда не останавливается, нет ни одного мгновения, похожего на другое. Человек, который останавливается, – это конченый человек (то есть мертвый!).
   На нашем рисунке мы представляем человека с помощью открытого угла: динамика человеческой природы все время заставляет его двигаться вперед, ко все большему удовлетворению и все большему исполнению находящихся в нем желаний. Поэтому окончательное определение слова «свобода» (если свобода является удовлетворением и совершенством) – это, как говорит Данте, «благо», в котором «мир души […] осуществим», благо, в котором все находит свое разрешение. Это благо, в котором все находит свое разрешение, является бесконечным, потому что, перед чем бы человек ни находился, он говорит: «А что дальше?», чего бы человек ни достигал, он говорит: «А потом?», чем бы человек ни наслаждался… «То, что я хватала со страстным желанием, в сжатой ладони увядало, как к вечеру роза под сводом вечности […] и тем сильнее, чем больше мне нравилось» [32 - «Потерянное счастье… То, что я хватала со страстным желанием, в сжатой ладони увядало, как к вечеру роза под сводом вечности. Все бледнело, замолкало, теряло цвет и вкус (и тем сильнее, чем больше мне нравилось). Но, охваченная страхом вновь потерять этот недлящийся дар, я отказалась от счастья. Но все же одно счастье остается мне: просить у Тебя, Господи, уготованное Тобою для избранных Твоей любви: счастье – да! – петь в сонме мучеников» (О. Mazzoni. Noi peccatori (Мы, грешники): Liriche 1883–1936. Bologna, Zanichelli, 1930. С. 72).].
   Чем больше человек любит, тем больше ему важен Христос, чтобы навсегда спасти то, что он любит: по крайней мере, с этой точки зрения мы должны принять Христа. Или ты ничего не любишь, или же, чем больше ты любишь, тем больше тебе необходим Христос, чтобы уберечь то, что ты любишь, чтобы сохранить то, что ты любишь; иначе ты это теряешь, послезавтра этого уже нет.
   «Я» – это отношение с бесконечным (символ °° на рисунке). Вся динамика, весь динамизм человеческого «я» раскрывается в стремлении к совершенству, то есть к свершению самого себя (свершение, которого ты не можешь найти во всем том, чего достигаешь, как я уже говорил в «Религиозном чувстве»). И действительно, сердце является потребностью в истине, справедливости, счастье, но никогда не находит этого во всем том, чего оно достигает. Поэтому то, к чему человек стремится, – это нечто, находящееся по ту сторону, это всегда нечто потустороннее, трансцендентное. Так самосознание ощущает существование чего-то иного, то есть Бога, Тайны, Бога как Тайны, которую на нашем рисунке мы обозначим (∞) и которая является крайним пределом, к которому стремится человеческое желание. Свобода становится тем больше, чем больше она приближается к (∞). Более того, свобода – это отношение с (∞), свобода осуществится, ее еще нет, свобода осуществится, когда человек будет счастлив. Если свобода – это желание счастья, то событие свободы свершится, когда желание счастья будет удовлетворено. Свобода, как гласит философия святого Фомы Аквинского и мысль Церкви, как говорит Иисус в Евангелии, – это отношение с бесконечным, с Богом, реализованное отношение с Тайной. Свобода – это способность достичь судьбы, свобода – это связь, отношение с конечной судьбой, способность достичь Бога как конечной Судьбы. Мы проживаем свободу как способность чего-то, что должно реализоваться в конце.
   Пространство внутри нарисованного нами угла представляет собой человеческую жизнь. В точке а свобода еще не исполнена, не исполнена она ни в точке b, ни в точке с, ни в точке d она не будет исполнена. Свобода исполнится только в (∞). Не исполнена – значит несовершенна: мы проживаем свободу в несовершенном состоянии.
   Если свобода является опытом удовлетворения, полноты, то эта полнота, это удовлетворение в своем полном смысле происходят в отношении с Тайной, с бесконечным. Пока отношение с бесконечным не реализовано всецело, свобода является чем-то неисполненным, ищущим ответа, не реализованным, чем-то, что находится в процессе осуществления. Жизнь, таким образом, есть путь свободы, которая находится в процессе осуществления, в процессе реализации; но свобода эта еще несовершенна.

2. Как движется свобода

//-- Здесь есть две основополагающие идеи. --//
   а) Через творения. Прежде всего, как развивается эта динамика свободы, находящейся внутри (X)? Если свобода – это отношение с бесконечным, то как она движется? Нужно, чтобы бесконечное достигло и подтолкнуло ее. Когда нужно разбудить кого-то, нужно подойти к нему и подтолкнуть его, позвать его. Каким образом бесконечное зовет меня, зовет мою свободу? Каким образом движется свобода? Ферменты начинают работать, когда есть провоцирующий их стимул голода. Каким образом Бог становится стимулом, провоцирующим движение человека? Через творения. Творения являются способом, посредством которого бесконечное становится присутствием для человеческого сердца и вызывает в нем жажду Себя. Вызывает в нем жажду, вызывает в нем потребность в счастье, в справедливости, в истине, в любви. Потребности в справедливости, в истине, в любви приводит в движение стимул, исходящий из творения: частичек времени и пространства, частичек тех точек (a, b, с, d…), через которые бесконечная Тайна прикасается к тебе, потому что все вещи являются знаком Бога.
   Например, в этой точке находится гора Монблан (mb), и человек (нужно было сделать рисунок в двух плоскостях, ну да ладно), видя Монблан, говорит: «Как красиво! Общаться с тем, что создает это! Обнять Монблан!» Потом мальчик вырастает и после Монблана встречает «белую гору», он встречает девушку (r); и девушка привлекает его больше, чем Монблан!
   Итак, первое: свобода вступает в действие, динамизм свободы вступает в действие, потому что он затронут творениями (затронут в большей или меньшей степени, в зависимости от того, насколько это творение соответствует свободе человека), следуя за тем, как Бог открывает Себя свободе человека, и Бог открывает Себя через знаки вещей.
   Но, разумеется, необходимо одно условие: нужно быть внимательными, искренними. Вы понимаете, почему Иисус говорит: «Блаженны нищие»? Понимаете, почему Иисус любит детей и ставит их в пример? Нужно быть лишенным какой бы то ни было предвзятости: находиться перед вещами и чувствовать их призыв в его изначальности, в его чистоте: «Благодарю Тебя, Отче, что Ты дал понять эти вещи не тем, кто считается достойным, а простым людям» [33 - Ср. Мф 11:25.]. Простой человек – это тот, кто называет белое белым, а черное черным.
   Что противоположно этому? Ложь, ложь противостоит свободе. Противоположность свободе – это ложь. Это настолько верно, что грех, который является противоположностью свободе, в Евангелии от Иоанна отождествляется с ложью: грех – это ложь. В чем состоит истина этого r? В его отношении с бесконечным: г является частичкой, являющей мне бесконечное, r – это частичка, являющая мне намного больше бесконечного, чем mb.

   б) Несовершенная свобода. Что тогда происходит? Представим свободу каким-нибудь видом транспорта: лошадью, самолетом… Добравшись до пункта mb, она говорит: «Как красиво!» – и останавливается, чтобы славить Бога, потому что видит Монблан. Потом свобода доходит до пункта (г) и чувствует притяжение, исходящее отсюда.
   Человек, о котором я говорю (X), работает врачом на Танганьике, потому что его привлекла идея поехать миссионером на Танганьик (Т), он решил отдать этому всю свою жизнь и принял обет монашества, чтобы поехать на Танганьик. Здесь ваше воображение должно поработать. Уже дав обеты монашества, на Танганьике он встречает красавицу (k) (нужно было нарисовать две плоскости, чтобы показать, что точки Т и k находятся в одном временном пространстве). Работая врачом на Танганьике и уже дав вечные обеты, он встречает красавицу и говорит: «Эта девушка привлекает меня сильнее, чем монашество. Поэтому, раз эта девушка удовлетворяет меня больше, чем мое монашество, я имею право уйти с этой девушкой». Как муж одной бедной женщины: почему ему не уйти к секретарше, раз она привлекала его сильнее, чем жена? Потому что в замысле жизни тайна Бога попросила его выполнить эту задачу, дала ему это призвание, даже если и дала ему встретить другую женщину. Каков основополагающий закон свободы? Основополагающий закон свободы состоит в стремлении к (∞)? в стремлении к своей судьбе. Если закон – это стремление к судьбе (∞), то Т находится ближе к ней, оно приблизило бы его больше, чем k, пункт, который удлиняет его путь к судьбе. Понятно? Но эта k привлекает его больше. Т больше соответствует потребностям его сердца, несмотря на все то, что ему кажется, потому что потребность сердца – это полное счастье, это судьба. Но k пробуждает в нем самую сильную эмоцию, и тогда человек поддается эмоции и сворачивает со своего пути. Разумеется, он теряет дорогу. В этом состоит понятие греха: в динамике свободы скрыто присутствует возможность греха – сделать в отношении творения выбор того, что непосредственным образом удовлетворяет сильнее, а не использовать творение ради стремления к тому, что является судьбой, для которой мы созданы. Грех – это выйти из колеи, сойти с дороги, ведущей к судьбе, чтобы задержаться на том, что в настоящий момент больше всего тебя интересует. Это понятно? В любом случае, у вас будет время подумать над этим.
   Но почему свобода может совершить эту ошибку? Если бы она размышляла, если бы она была как Сократ или Сенека или была бы великим стоиком или философом, то она не совершила бы этой ошибки? Нет! Даже эти мудрецы их совершали. Все совершают ошибки. Грех, тем или иным образом, совершают все. Почему свобода такова? Потому что она еще не свершена. Только когда свобода достигнет точки (∞), находясь перед лицом своего исполненного объекта, она уже не сможет выбирать, а будет абсолютно исполнена, абсолютно удовлетворена, у нее не будет искушения выбрать что-то другое. Я уже назвал второй важный момент: находясь в пути, ведущем к судьбе, несовершенная свобода может ошибаться. Грешить означает отказываться, amartanein, отказываться от одной дороги и переходить на другую. Как в пустыне, когда караван сбивается с пути и сходит с дороги.
   Поскольку свобода несовершенна, именно потому, что свобода несовершенна, она может выбрать что-то неправильное. Способность выбора принадлежит свободе в пути, несовершенной свободе. Выбор не относится к определению свободы: свобода – это полное удовлетворение. Ошибка, возможность ошибки характеризует свободу, которая еще несвободна, которая еще не является свободой, которая еще не достигла полного удовлетворения. Поэтому она называется пороком. Порок, дефект: иметь нехватку, deficere по-латински значит иметь нехватку. Грех похож на то, когда в состоянии тяжелой гипогликемии у человека мгновенно падает давление, он теряет силы и падает. Ошибка состоит в привлекательности или чувстве, вызванном каким-то творением, которое производит непосредственно большее влияние, чем то, что продвинуло бы свободу вперед, заставило бы свободу идти вперед. Ошибка заключается не в самой привлекательности, которую ты чувствуешь, ошибка – в предпочтении этой привлекательности, а не более слабой привлекательности, которая, однако, более деятельна и надежна на пути к судьбе, которая что-то подсказывает сердцу, предлагает сердцу.
   Призвание, то есть полный замысел Бога о вашей жизни, поначалу предлагает вам что-то по своей природе обычно менее привлекательное, чем дискотеки, девушки, компания (как ею живут ваши друзья, включая и друзей из Движения), но через эти вещи, следуя за ними, вы шагаете к вашей судьбе. И чем дальше вы шагаете, тем более привлекательными будут становиться вещи, представляющие вашу судьбу: чем больше вы шагаете по этому пути, тем великолепнее становится призвание.
   Это противоположно тому, что происходит с мирскими вещами: в самом начале привлекательность максимальна, но потом она иссякает. Вы успеваете за мной? Эти вещи нужно повторять сто раз. Их можно либо открыть в самом себе, либо много раз повторять за тем, кто говорит тебе о них, их необходимо повторять много раз, чтобы открыть в себе самом, нужно повторять их себе, чтобы понять.
   Динамизм свободы вызывается творениями, поэтому omnis creatura bona (всякое творение хорошо) [34 - 1 Тим 4:4.], как говорил святой Павел: каждая вещь хороша, потому что напоминает тебе о Создателе, каждая вещь, все, но бывают такие вещи, которые привлекают тебя сильнее. Перед выбором между тем, что привлекает тебя меньше, но что больше заставляет тебя идти к судьбе, и тем, что привлекает тебя сильнее, разумнее следовать за первым, а не за вторым. Если ты делаешь по-другому, ты совершаешь грех, ошибку. Так происходит, потому что свобода еще не свершена, и именно поэтому ее должны пробуждать творения, и именно поэтому она может ошибаться. Она еще не завершена, это свобода в пути. Свобода выбора – это не свобода, это несовершенная свобода. Потому что свобода будет завершена, исполнена, когда окажется перед объектом, полностью ее удовлетворяющим: тогда она будет полностью свободна, будет полностью свободой.

3. Условия свободы

   Однако, друзья, рассмотрим последнее замечание. Что потребуется, чтобы отказаться от этой привлекательности и прийти сюда, если что-то очень сильно привлекает человека, а Бог, напротив, хочет, чтобы этот человек был здесь?

   а) Сознание судьбы. Во-первых, ясное сознание судьбы, любовь к судьбе. Человек ошибается, когда теряет из вида судьбу. Сто процентов людей живут так; нам надо быть внимательными, потому что и мы живем так. И это ужасно, это против человека. Это бесчеловечно, это человек, живущий по критерию, который направлен против человека. Кажется (и весь мир говорит так), что это правильно, это удобно, это тебе выгодно, это для тебя дорого, поэтому нужно так делать. Нет! Потому что судьба жизни заключается не в том, чего хотим мы. Судьба жизни – это тайна Бога, сознание Тайны, сознание судьбы.

   б) Самообладание. Во-вторых, необходима сила отрыва, сила, чтобы оторваться от этой привлекательности, чтобы использовать всю свою энергию на то, чтобы идти к судьбе. Это называется умерщвлением, способностью к умерщвлению или раскаянию. Раскаянию, которое по-гречески называется metanoia и означает «изменение направления»: вместо того, чтобы устремится к тому, что тебя больше привлекает, ты должен сделать усилие, чтобы изменить направление, чтобы изменить nous, изменить решение.

Компания

   Следовательно, необходимы: сознание судьбы (религиозное чувство) и энергия самообладания, самый критический аспект которого называется умерщвлением, или раскаянием. Скажите, возможно ли все это для человека одинокого? В этом заключается самая внешняя и очевидная, очевиднейшая ценность компании: она отсылает тебя к религиозному чувству, к судьбе…
   Этих вещей, парень, ты не услышишь даже от своей матери! Призыв к судьбе и призыв к самообладанию, к господству над собой: ты управляешь собой согласно судьбе, которую сознаешь. И это всегда несет в себе необходимость отрыва, рану. В христианской терминологии это называется раскаянием, или умерщвлением. Умерщвлением называется то, что кажется смертью, кажется отказом, но таковым не является! Потому что, если человек выбирает это Т, то потом видит к в другом свете, он не теряет ее, он видит ее в свете неизменном, вечном, истинном и вечном и любит истинной и вечной любовью. Ты ничего не теряешь, более того, ты потерял бы в обратном случае, а так – нет. Понимаете, о чем я говорю?
   Я хотел остановиться на проблеме свободы, потому что вера, касаясь события Тайны, становящейся человеком, становящейся кем-то среди вещей, среди других людей и вещей… Иисус был человеком среди других людей, был человеком среди домов, был человеком среди полевых тропинок, был человеком в иерусалимской толпе, был человеком среди других людей. Подумайте об Иоанне и Андрее. С тех пор, как они встретили Этого Человека, они делали все то же, что и раньше, но не так, как раньше: они вернулись домой к жене и детям, они ходили ловить рыбу (даже в последней главе от Иоанна говорится о ловле рыбы), ходили в синагогу вместе с другими, ходили в Иерусалим, просто ходили куда-то, – между ними и тем, что они делали, присутствовала фигура Того Человека. Он находился между их глазами и тем, что они видели, находился между их сердцем и тем, что они делали, всем, во всем.
   К чему относится это ∞? Ко всему! Например, к волосам… «Даже волосы на голове вашей сочтены» [35 - Мф 10:30.], – сказал Он. Это самое красивое из всех Его выражений, потому что ничто так хорошо не описывает мимолетное, банальное, конкретное, материальное, эфемерное присутствие, как волос, падающий с головы. Каким был Его взгляд, когда Он говорил о полевом цветке или о выпавшем птенце, а особенно о сыне человеческом, о ребенке: «Горе тому, кто соблазнит ребенка. Для него лучше было бы, если бы привязали ему на шею мельничный жернов и бросили в глубь морскую» [36 - Ср. Мф 18:6.]. Причинить зло ребенку – как в материальном смысле слова, так и в нравственном: все отказываются причинять зло ребенку в материальном смысле, а в нравственном смысле все причиняют ему зло, плюют на него, даже его собственные папа и мама. Никто не любит сильнее, чем Тот Человек: Он взял на руки ребенка, прижал его к груди и произнес эти слова. Видя это, невозможно представить себе любовь к человеку большую, чем эта. Любая мать, мать того ребенка, обладай она достаточно широким взглядом, должна была чувствовать себя не «отстраненной», а свидетельницей любви к ее ребенку, любви, превышающей ее любовь.
   Призыв Христа включает вверение себя общине, принадлежность ко Христу всегда совпадает с принадлежностью к определенной общине. Эти общины словно руки Христа, держащие ребенка, взгляд Христа, считающий волосы на голове, взгляд Христа, замечающий упавшего воробья или маленький полевой цветок, могущественная энергия, которой Иисус воскрешает умершего подростка, сына вдовы из Наина. Но какова была цель Иисуса, когда Он это сделал? Целью Иисуса было воскресить душу той женщины: «Не плачь, женщина!»
   Община – это в буквальном, физическом смысле Иисус, совершающий эти дела, присутствующий Иисус. И именно в общине ты узнаешь, что такое твоя судьба. Она дает тебе веру, поддерживает тебя в вере, правит твоей верой и воспитывает ее, дает тебе понять, что такое свобода и воспитывает твою свободу в сознании развитого религиозного чувства и в сознании жертвы, и, следовательно, со смиренным сознанием и без ненужного отчаяния от собственного греха, от постоянных грехов, от склонности ко греху. От склонности ко греху, потому что в человеке есть огромная рана, знак огромной раны, из-за которой рука, которая могла бы поднять тридцать килограммов, не в состоянии поднять и трех, она словно обессилена, как при детском параличе. Это называется первородным грехом. Поэтому община говорит тебе не возмущаться из-за искушения, которое ты испытываешь, и не возмущаться из-за ошибки, которую ты совершаешь, невозмутимо продолжай свой путь. И вместе мы признаем то, что ведет нас к судьбе, вместе мы признаем великое в жизни (великим является то, что дает нам идти к судьбе), и вместе мы признаем иллюзорную привлекательность, иллюзорность привлекательности. Все это есть воспитание, которое дает тебе община.
   Итак, что же нужно делать с нашей свободой? То же самое, что нужно делать и с верой. Каким образом научились апостолы верить Тому Человеку? Они следовали за Ним. Если бы Иоанн и Андрей пошли за Ним только в тот день, когда встретили Его, то у них осталось бы только огромное впечатление, и через десять лет они рассказывали бы своим детям: «Однажды мы видели одного человека…»– но в них не было бы веры в Того Человека. Они последовали за Ним. Как можно воспитать свободу таким образом, чтобы она на самом деле стала силой нашей жизни, а значит, и достоинством нашей жизни (достоинство человека состоит в свободе, поскольку она является отношением с бесконечным)? Нужно следовать: следовать за компанией, в которую Господь, позвав нас, поместил нас. Следовать; нет ничего умнее, чем следовать.

Обобщение

   Итак, мы увидели, что такое свобода, что состояние свободы выражается в ее несовершенстве, что свобода находится в пути, что она несовершенна и поэтому она может выбирать… Почему она может выбирать? Потому что она несовершенна.
   Как-то во время урока я сделал это замечание: когда свобода дойдет до точки ∞, ей ничто не будет препятствовать, она распахнута настежь, она вся целиком находится здесь. В точке к, при всей ее привлекательности, свобода в определенном смысле блокирована, но при этом она расшатывается, как неплотно вставленный механизм [37 - Как показывает рисунок, ни один из сегментов, с которыми сталкивается человек, не обладает широтой угла, выражающей его желание.]. И, расшатываясь, она может выбрать что-то другое: выбор является следствием того, что свобода еще не является сама собой.
   Итак, мы увидели, что такое свобода, состояние свободы, свобода – это не выбор, это возможность выбора, потому что она несовершенна. И, являясь этой возможностью выбора, она может иметь целью и то, чего иметь не должна, поскольку должна она иметь целью только то, что ведет ее к судьбе. Нравственный закон заключается в том, чтобы выбрать то, что ведет ее к судьбе. Она же, напротив, выбирает то, что не ведет ее к судьбе, что уводит ее от судьбы; это является несовершенством, ошибкой, грехом. Как говорят иногда: «Из этого мальчика мог вырасти отличный парень, жалко… не получилось».
   Для того, чтобы сделать правильный выбор, необходимо иметь ясное сознание отношения со Христом, отношения с Судьбой: переживаемое религиозное чувство. Прочитайте 1 и 21 главы Евангелия от Иоанна: ученики собираются вместе в то утро, когда воскресший Иисус приготовил пищу для всех, – какая нежность, – и никто не осмеливался заговорить с Ним, потому что все знали, что это Господь. Он сидел рядом с Симоном и тихо, чтобы не услышали другие, спросил его: «Симон, любишь ли ты Меня более, нежели они?» Это завершение христианской нравственности. Это начало и конец христианской нравственности. Он не сказал ему: «Симон, ты предал Меня, Симон, вспомни, сколько раз ты ошибся. Симон, вспомни, сколько раз ты предавал! Симон, подумай, что ты можешь снова ошибиться и завтра, и послезавтра… Подумай, как ты слаб, труслив передо Мной». Вместо всего этого Он говорит: «Симон, любишь ли ты Меня больше, нежели они?» Христос дошел до самой глубины, и эта глубина влечет за собой; и Петр, любя Христа, умер как Он. Перечитайте фразу св. Фомы Аквинского, в которой говорится примерно следующее: человек обретает свое достоинство в выборе того, что больше всего ценит в жизни и от чего ждет самого большого удовлетворения [38 - Св. Фома Аквинский пишет: «Unde etiam in hominibus vita uniuscuisque hominis videtur esse id in quo maxime delectatur et qui maxime intendit». Summa Theologiae II, IIae, q. 179, a. 1.].
   Если ты ждешь своего удовлетворения от того, что завтра может стать прахом, ты получишь прах. Но кто, кто напоминает об этом? Никто не в состоянии напоминать себе об этом, никто не в силах постоянно напоминать себе об этом. Это возможно только сообща. Так, Церковь, находясь в мире, напоминает об этом миру. Даже самый великий человек, возвышеннее Сократа и искуснее Демосфена в ораторском искусстве, говорил бы впустую! На следующий день все газеты опубликовали бы его выступление, все оценили бы это, но никто не последовал бы за ним. Только компания напоминает тебе об этом умерщвлении или этом обольщении бытием, которое и есть религиозное чувство, об этом очаровании бытием или об этом сознании собственной слабости, обязанном чему-то, что является выбором (возможность выбора есть благо, зло состоит в возможности выбрать плохо, и здесь кроется двусмысленность; дело не в том, что свобода может занять плохую позицию, эта позиция еще и двусмысленна, она может выбрать добро, а может выбрать и зло). Именно в общине ты получаешь помощь, чтобы понять это и осознать, когда ты выбираешь плохо, признавать, когда ты выбираешь плохо, иметь силу самообладания для того, чтобы оторваться от зла (для умерщвления, покаяния или metanoia, изменения менталитета), чтобы примкнуть к тому, что ведет к судьбе, и чтобы каждый день ожидать судьбы, каждый день ждать ее пришествия.

Приглашение к молитве

Поэтому впредь вы должны стараться делать так, чтобы в вас стало как можно более частым повторение короткой молитвы, которая является эмблемой Memores Domini: «Veni Sancte Spiritus, Veni per Mariam» [39 - Лат. Приди, Дух Святой, приди через Марию.]. Приди, о Дух Безграничного, Тайны, потому что Дух Тайны есть Дух Христа, дающий нам понимание вещей, дающий нам силы для следования за правильными вещами. Как нам помогает Дух Христа? Через утробу женщины: Христос вышел из утробы 17-летней девушки, – то есть из утробы нашего совместного опыта, опыта в общине; из утробы конкретного опыта Дух сообщает нам свет и помощь.

Свобода
Собрание

   Мы заставляем вас повторять слова, услышанные в лекции, и слова молитвы – слова, которых вы не понимаете, – не потому, что мы дураки и заставляем вас повторять то, чего вы не понимаете. Мы знаем, что вы не понимаете этих слов, мы тоже не понимали их, когда были маленькими, как вы, но только повторяя их, можно понять. То, что двухлетний малыш называет словом «мама», будет называться тем же словом и когда ему будет пятьдесят лет; но это самое слово – не другое! – будет коренным образом отличаться, оно станет гораздо глубже осмысленным, гораздо глубже любимым, глубже осознанным… А ведь человек повторял его всю жизнь. Таков же и метод, посредством которого мы идем к Богу, общаемся со Христом.
   Я подумал об этом, услышав слова: «Мы никого не знаем по плоти» [40 - 2 Кор 5:16–17. Антифон «Дневного часа», среда // Часослов. М., Духовная Библиотека, 2001. С. 90.]; вы помните, что вы это читали? Не помните? Уже не помните?! «Кто во Христе, тот новая тварь». Если я попрошу вас объяснить мне эту фразу, то никто из вас (разве что какой-нибудь неизвестный гений – пока неизвестный!) не сможет объяснить. Кто-нибудь может ее объяснить?
   Если вы не знаете, что это значит, то почему повторяете? Потому что кто-то заставляет вас повторять эту фразу! Почему? Потому что это одна из форм просьбы. Мы прекрасно знаем, о «ком» мы просим, мы просим о Христе; выражение, с помощью которого мы просим о Нем, непонятно, мы поймем его с опытом, который зреет со временем.
   Понимаешь, дорогая? Выражение, которого ты не поняла, – это выражение просьбы, просьбы о Христе. Правильно ли ты делаешь, что просишь о Христе? Правильно или нет? Да! Но эта просьба выражается в соответствии с типом познания, который требует зрелости, поэтому ты будешь понимать ее, становясь зрелой. Но если ты используешь это выражение для того, чтобы просить о Христе, ты используешь его не впустую: ты используешь его, чтобы просить о Христе; важно не само выражение, а просьба о Христе. Ведь каково самое великое действие, которое способен делать человек со всем своим умом и со всей своей свободой? Просить, или нищенствовать, что одно и то же. Потому что человек – это бедняга! Совершенный бедняк, который может только просить, совершенный бедняк или маленький ребенок; что бы ни делал ребенок, он просит: хнычет, плачет, просит, протягивает ручку или дергает маму за платье, – просит.
   Давайте посмотрим, о чем же была предыдущая лекция? О ноге? Нет!

   О свободе.
   Только подумайте, в вашем-то возрасте кто-то говорит вам о том, что такое свобода? Кому еще из ваших сверстников говорят о свободе? Говорили ли вам о ней до сих пор? Никто не говорил вам о свободе! В разговоре с вами все употребляют слово «свобода», допуская в нем определенное значение, которое является ошибочным. И не факт, что вы уже усвоили то, что мы вам сказали. Сказано значит усвоено? Нет и нет! Только если пояснения повторяются, если повторяются объяснения, если вы внимательны к объяснениям, которые повторяются, то в какой-то определенный момент в вас разгорается свет, которого пока нет или же который только-только загорелся.
   Но что важнее всего? Что важнее всего в этом объяснении? Желать понять, то есть просить, просить, чтобы понять, просить, постоянно просить. Нет большего богатства, чем просьба.
   Просить не значит претендовать. Претензия просит, наперед задавая условия, выставляя перед собою собственные меры; нельзя претендовать на что-то, чего мы не знаем, можно только просить.

   Что значит, что все творения не заполняют широту моего желания?
   Они не совпадают с всецелым объектом моего желания. Поэтому, во-первых, мое желание находится в определенном шатании, следовательно, может выбирать; но прежде всего оно стремится выбрать то, что больше его притягивает, – скорее эмоцию, нежели соответствие, скорее мимолетную эмоцию, чем соответствие судьбе. Это естественно!
   Но самое прекрасное – это понятие отрыва и умерщвления. Отрываясь от того, что больше тебя притягивает, ради любви к тому, что больше тебе соответствует, что более справедливо, ты совершаешь умерщвление ради утверждения нравственного закона (это отношение с судьбой, а не с тем, к чему притягивает тебя инстинкт), и это умерщвление не исключает ничего: omnis creatura bona (всякое творение благо). Эта фраза, как говорит Шарль Меллер в предисловии к книге «Греческая мудрость и христианский парадокс» [41 - С. Moeller. Saggezza greca е paradosso cristiano (Греческая мудрость и христианский парадокс). Brescia, Morcelliana, 1978.], является величайшей фразой за всю историю человеческой мысли. Вся история человеческой мысли отделяет то, что благо, от того, что зло, в то время как христианство говорит: ничто не зло, нет ни одного злого творения; зло заключается в самом выборе того, что противоречит твоей судьбе. Зло находится только в действии выбора свободы; поэтому фактор греха – человек, свобода человека. Однако и над свободой господствует что-то другое и переворачивает ее что-то другое: это судьба, которая вновь берет тебя, призывает, дает тебе силу, чтобы снова взять себя в руки и ответить на призыв. Он Сам пришел дать тебе силу на то, чтобы взять себя в руки и ответить на призыв: это община, в которой ты живешь, внутри Церкови, к которой ты принадлежишь; Он дает тебе принадлежность к общине, в которой Он таким образом тебе помогает. Община – это то, чему мы принадлежим: это больше, чем отец, чем мать, чем семья.

   Незавершенная свобода проявляется и в отношении ко Христу?
   Незавершенная свобода есть незавершенная свобода. Свобода несовершенна перед лицом чего бы то ни было: перед лицом себя самой, перед лицом судьбы, перед лицом Христа, перед лицом мамы, папы, подруги… она несовершенна по отношению ко всему; ее несовершенство проявляется с кем бы то ни было, а поэтому и со Христом.
   Именно поэтому Христос может представать перед нами безо всякой привлекательности, которой Он на самом деле обладает; свобода искажает наш взгляд, мы смотрим на что-то другое, и тогда Он уже не предстает перед нами Тем, Кем Он является. Чтобы понять, каков Он, нужно хорошо смотреть на Него. Когда Андрей и Иоанн были у Него, то, пока Он говорил, разве они рассматривали мебель в доме? Они смотрели, какие картины висели у Него на стенах? Они были там и смотрели на Него: они смотрели, как Он говорил. И, поскольку их свобода была несовершенной, присоединение к тому, что Он говорил, было дрожащим, слабым, но это присоединение было, они желали этого.
   Конечно, мы несовершенны и в отношении со Христом. Более того, в отношении со Христом мы гораздо более несовершенны, чем с другими. Из-за чего? Из-за первородного греха. В нас есть эта рана, этот детский паралич, и он влияет на то, как мы входим в отношение с объектом, в зависимости от величины объекта; чем более достойным и великим является объект, тем больше влияет на отношение с ним эта рана. Первородный грех – это не недостаток, это не значит, что Бог ошибся при творении; первородный грех – это действие человека, которого Бог создал настолько связанным со всеми другими людьми, что ошибочное начало отразилось на всем.
   В школе я приводил такое сравнение. Представьте себе канат, который лежит на земле, ты с легкостью пройдешь по нему, даже почти не глядя; подними канат на стометровую высоту, и у тебя закружится голова, ты уже не сможешь идти, если ты, конечно, не самый лучший в мире канатоходец. А поднять его на тысячу метров – так тут уже и канатоходец упадет [42 - Ср. Л. Джуссани. Христианство как вызов. Москва, Христианская Россия, 1993. С. 128.]. Первородный грех – это экзистенциальное условие, существующее не по вине отдельного человека, который несет, тем не менее, на себе его последствия; оно существует по вине того, кто совершил этот грех. А как он совершил его и в чем он состоял – это тайна, тайна начала. Тот факт, что это «тайна», раздражает, но если не допустить этой тайны, то ничего не будет понятно в бедствии человека. Человек – это катастрофа; учение о первородном грехе объясняет эту катастрофу самым что ни на есть сообразным способом.

   Когда работа тяжелая, трудная, как в такой ситуации задействовать свободу?
   Когда я должен выполнить тяжелую задачу, как может вступить в действие моя свобода в такой тяжелой ситуации? Послушай, назови мне самую тяжелую в мире ситуацию. Это смерть. Ты знаешь, что Иисус был убит, и убит несправедливо; как Он задействовал Свою свободу?
   Принимая! Принимая замысел Иного, то есть Божию волю: Отче, если возможно, то сделай так, чтобы Я не умер! [Он сказал так, доказывая, что Он такой же человек, как и я] Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет [и таким образом Он доказал, что Его свобода неизмеримо превосходит мою] [43 - Ср. Лк 22:42.]; это дает и мне, когда я должен выполнять трудную работу, возможность сказать: «Да будет воля Твоя». Понимаете? И это поведение умное или безропотное? Умно ли сказать: «Я принимаю эту тяжелую работу», как Христос принял крест? Почему исполнять волю Божию в тяжелой ситуации, которая заставляет тебя даже умирать, правильно, или, лучше сказать, разумно?

   Потому что это соответствует.
   Чему соответствует?

   Твоим потребностям в счастье.
   А смерть соответствует твоим потребностям в счастье?

   Миссии, которая была Ему поручена.
   Следовательно, трудная задача, которую ты должен выполнить, – это миссия, которая тебе поручена. Кем? Богом. Через начальника – Богом; через Понтия Пилата, который те несколько лет был начальником народа израильского, именно Богом была поручена Христу эта задача. Поэтому умным, то есть разумным, является то, что на самом деле соответствует сердцу, потому что соответствует воле Бога; соответствовать воле Бога значит соответствовать своей судьбе, идти навстречу к судьбе. Разумное – это то, что дает тебе идти к твоей судьбе. И твоя судьба – это Тайна Бога.
   Я просто обязан задать вам сейчас этот вопрос: что такое свобода? Способность к отношению с судьбой. А судьба? Что такое судьба? Поставим вопрос проще: где находится судьба? Судьба находится в конце жизни. Возьмем трассу Милан – Комо: где начинается Комо? В конце трассы, там, где трасса, ведущая в Комо, приходит к своему назначению! Дорога Милан – Павия: пункт назначения этой дороги находится там, где начинается Павия. Назначение – это то, что имеют в виду прежде всего; когда начинают путь, имеют в виду назначение, судьбу (в данном случае это Павия). Потом проделывают путь, трудятся, трудятся, трудятся… Доезжают до Павии – труд окончен! Судьба находится в конце пути, то есть за последним шагом по дороге, она находится за смертью. Разумное – это то, что ведет к назначению, к судьбе; сердцу соответствует не инстинкт, который ты чувствуешь, а то, что ведет твое сердце к его судьбе; вести твое сердце к судьбе может и жизнь, полная боли и лишений.
   Вам, конечно, не советовали прочитать роман «Жизнь и судьба» [44 - Роман В. Гроссмана.]. Никто из вас не читал его. Так возьмите его, и года за три вы его осилите! В нем описана жизнь русского народа в правление Сталина, это историческая книга, ужасающая и прекрасная: это книга, достойная Достоевского! Жизни этих людей изуродованы, обезображены. И в такой ситуации, которая предоставляла либо самоубийство либо жизнь, жить было правильным, потому что, живя, они, сами того не зная, принимали путь, который вел их к судьбе. Жить – это разумно. Иначе, когда все плохо, разумнее всего было бы застрелиться; но нет!

   Вы говорили: нужно, чтобы бесконечное достигало человека, пробуждая его свободу; следовательно, эта судьба уже находится здесь. Я хочу спросить, возможен ли опыт совершенной свободы как присоединения к всецельности уже сейчас, даже в ситуации выбора.
   Прирастание к судьбе – это смысл каждого шага, который ты совершаешь в пути. Это путь: твои шаги могут быть медленными, неуверенными, слабыми, но в любом случае ты совершаешь шаги навстречу судьбе. Каждый шаг к твоей судьбе – это шаг ко всей судьбе (не может быть половины судьбы или трех четвертей судьбы). Но непосредственный объект твоей воли и твоего действия не является присутствием судьбы в его окончательном целостном выражении, и поэтому он не может тебя удовлетворить, он может только сделать тебя более удовлетворенной, чем если бы ты совершала шаги в другом направлении (кто последует за Мной, получит жизнь вечную [и это судьба] и во сто крат на земле [45 - Ср. Мф 19:29; Мк 10:29–30.]).
   То, как мы будем любить в раю, может быть только предугадано и понято теми, кто на самом деле с полнотой и верностью всем своим существом любит других в этом мире. Кто любит своего ближнего всем своим существом, со всей своей верностью, со всей своей силой воли, со всей своей способностью к жертве, иначе говоря, со всей своей привязанностью, может больше предвидеть, больше представить себе то, каким будет рай, но это еще не рай.
   Поэтому тот, кто последует за Ним, будет иметь сто крат на земле. С первого года преподавания религии в лицее я говорил: «Во сто крат на земле – это значит, что ты будешь в сто раз больше любить свою девушку, что ты будешь в сто раз больше любить своего парня, вы во сто раз больше будете любить своих папу и маму, во сто крат больше полюбите ваших одноклассников. Ведь пять лет вы вместе, и между вами полная отчужденность, между вами нет дружбы, а только потворство друг другу. Потворствуя друг другу, вы собираетесь вместе, чтобы делать глупости или ходить на прогулки в горы по выходным, но нет дружбы, потому что дружба – это выплескивать свое существование в жизнь другого человека». Поэтому: кто следует за Мной, кто следует за судьбой, кто стремится к судьбе, получит судьбу, достигнет своей судьбы и получит во сто крат на земле.
   В третьей книжке Гвидо Клеричетти [46 - G. Clericetti. Clericettario. Milano, Gribaudi, 1993.] (я надеюсь, что у вас есть первые две его книжки с афоризмами; многие из них – это наблюдения с величайшим чувством юмора, а величайший юмор – это всегда грусть) на последней странице обложки изображено звездное небо, а внизу написано: «Проведите одну линию через все звезды, и вы получите готовый рисунок». Судьба – это проводить линию между всеми вещами, и это произойдет только в конце, потому что это возможно только с иной точки зрения: с точки зрения Того, Кто творит звезды. Кто последует за Мной, тот получит жизнь вечную и во сто крат на земле, тот сможет в сто раз больше наслаждаться звездами.
   Так случилось однажды со мною, когда я был капелланом в миланском доме отдыха на море в Челле Лигуре – я служил там зимой, потому что заболел, и пережил замечательный опыт. Например, каждый вечер я ходил из Челле Лигуре в Варацце и обратно. Там есть один изгиб, где побережье глубоко вдается в море; на берегу небольшой парапет, а сразу за ним начинается пляж и море. По вечерам весной этот парапет был просто заполонен парочками влюбленных, и я часто проходил и думал: «Кто знает, как живут эти бедные люди, эти бедняги, которые живут, не зная, зачем они живут и чем они живут, и поэтому живут инстинктом (а ведь все люди так живут!)». Однажды вечером луны не было видно, а небо было абсолютно чистым и полным звезд. И вот на изгибе дороги я увидел, как никто из вас никогда не видел, в море… (Знаете, я по утрам будил ребят и говорил им: «Пойдемте посмотрим дорожку на море! На море дорожка!» [47 - Дорожка на море образуется отражением солнца на поверхности воды.] Тогда все быстро просыпались, а иначе их нужно было будить полчаса!) И вот, я увидел – я просто застыл на месте, глядя на это, – я увидел на море дорожку от Млечного пути. И тогда я подумал: «Это на самом деле правда, существует во сто крат на земле. Кто умеет так наблюдать за морем? Кто умеет наблюдать за реальностью таким образом? Никто из этих людей». Понимаете? Млечный Путь, который образует дорожку на море, еле-еле различимую, но четкую, которая не столь ярка, как лунная дорожка, похожая скорее на солнечную; это не просто отражение, это в самом деле дорожка из света. Никто из вас никогда не видел дорожки из света Млечного Пути на море, никто никогда этого не наблюдал, никто этого не обнаруживал и никогда бы не обнаружил, если бы не обращал внимания на все так, как делает нас способными обращать внимание любовь к судьбе, которой является Христос.

   В эти дни я осознал, что переживал свободу в отношениях с людьми, смотря больше на их судьбу. Но, отдавая себе отчет в том, что моя свобода, как и свобода всех людей, ограничена, я хотел спросить, связан ли с этим опытом свободы и опыт благодати.
   Опыт свободы, когда ты смотришь на творение в отношении с его судьбой (а значит, и с твоей судьбой, потому что судьба едина для всего), – это твое действие. Ты понимаешь, что это действие твое, и это настолько верно, что у тебя могло бы быть искушение посмотреть на это творение иначе, а ты не смотришь на него по-другому, потому что рассуждаешь и говоришь: «Ну, посмотрю я по-другому… и что дальше?»
   Но если бы ты не встретил определенную компанию, если бы ты не слышал разговоров на некоторые темы, если бы твоя мама не научила тебя молитве «Отче наш», если бы Тот, Кто создал тебя, не дал тебе определенной душевной чувствительности, ты тоже был бы неуклюжим, приземистым, грубым и неотесанным, как большинство тех людей, которых ты знаешь, и ты говорил бы о творениях с той же грубостью, с тем же отвращением, какое вызывают многие люди, когда говорят (многие молодые люди, когда они говорят о женщинах, и так далее…). Следовательно, это означает, что это не чистый выбор твоей свободы, не исключительно выбор твоей свободы: твоя свобода присоединяется к совокупности указаний и благих побуждений, которые уже есть в ней; свобода заключается именно в этом: присоединиться к тому, что подталкивает тебя к справедливости и благу.
   Осуществить все это тебе позволяет благодать. Обладать характером с определенной чувствительностью, с определенным инстинктивным отвращением к неотесанности – это благодать, выучить наизусть «Отче наш» – это благодать, встретить определенную компанию – это благодать, слышать, как Он говорит тебе: «иди ко Мне», – благодать, это ни с чем не сравнимая благодать; поэтому сейчас вы можете что-то предчувствовать, но сколько нужно времени, чтобы понять это лучше! Время, которое проходит, – это благодать!
   Но, даже получив эту благодать, твоя свобода может быть столь капризной, столь возмущенной, столь нигилистичной, столь беспокойной, предпочитающей инстинктивность, которая всегда присутствует, вплоть до того, что всему, что подсказывают тебе твоя чувствительность, «Отче наш» и компания, она говорит «нет».
   Поэтому тот факт, что ты говоришь «да», – это плод предшествующей благодати и благодати, имманентной моменту выбора, моменту действия, когда ты решаешь думать о судьбе. Постоянная благодать готовит тебя и поддерживает в нужный момент. Поэтому твоя свобода скорее состоит в том, чтобы просить Христа о благодати, чтобы Он просветил и поддержал тебя в нужный момент, нежели в том, чтобы говорить: «Христе, давай я все сделаю; я сам позабочусь об этом, а когда придет нужный момент, я сам все сделаю». Многого стоила бы тебе такая самонадеянность.
   Душе, любящей судьбу вещей, то есть свободной душе, живущей измерением свободы, присуща такая отличительная черта, которую можно обнаружить в людях с простым сердцем, которую можно часто обнаружить в бедных людях, а уж когда мы обнаруживаем ее в богаче или умном и образованном человеке – это воистину чудо. Это благодарность. Благодарность, это как бы оттенок благодарности, как очертания благодарности, грань благодарности, оттенок благодарности именно в действии, – во всем том, что человек делает, – и это самое прекрасное, что только можно увидеть в лице и в поведении людей. Мне запомнилось, как один брат в нашем убогом семинарском театре пел: «Господь видит доброту более, нежели лицо». И человек так же. Человек видит доброту более, нежели лицо, потому что доброта более реальна, более последовательна и более ощутима, более значительна, чем приземистый или воздушно-легкий facade, лицевая сторона.

   В прошлый раз в лекции о свободе Вы сказали: «Возможно ли это для одинокого человека?» Поэтому я хотела спросить, какое значение, какое внимание должны мы уделять нашей новой компании в течение недели, каким образом она непосредственно участвует в самой природе вещей, о которых мы говорим.
   Первый аспект вопроса: прежде всего, можно ли признавать и переживать свободу в одиночку? Теоретически да, практически это невозможно, разве что в случае какого-нибудь чудесного исключения, потому что в одиночку человек является жертвой среды, в которой он живет; только ошеломительное вмешательство Бога способно спасти индивидуум от среды, от внешнего и ментального типа среды, от естественных привычек той среды, в которой мы живем. Следовательно, первый аспект заключается в том, что в одиночку гораздо труднее воспринять и овладеть свободой настолько, чтобы жить ею.
   Если в одиночку так тяжело, то вместе становится легче. Что значит вместе? Когда ты идешь с другими по одному и тому же пути. И когда эта компания ведома и образуема, ведома и поддерживаема призывом к тому, что справедливо, что истинно, призывом к тому, чем на самом деле является свобода, призывом к судьбе, ради который мы сотворены, то есть религиозным призывом, христианским призывом. В компании, где осуществляется христианский призыв и где люди присоединяются к компании именно потому, что в ней есть этот призыв. Более того: где люди присоединяются к компании потому, что ощутили одно и то же призвание. Тогда понимать, что такое свобода, и особенно реализовать ее становится легче.
   Анна живет в некотором месте, преподает в некоторой школе и по совместительству ведет некоторый курс в университете.
   Она решает позвонить тебе, потому что знает, что ты дома: по средам у тебя занятия до двенадцати, а может быть, дело происходит в субботу и ты совсем свободна: «Как дела?» Ты удивлена, что человек, которого ты до сих пор никогда не видела, звонит тебе. Ты уже позабыла, что она ответственная за твою группу! Конечно, ты очень рада, что она тебе позвонила. Она говорит тебе: «Ну, смелее! Знаешь, мне тоже нужно было быть смелой, и не только вчера, но и сейчас. Поэтому будь смелой, проси у Богородицы, проси у Духа Святого благодати понять. Проси Святого Духа, чтобы Он дал тебе понять то, что в последний раз говорилось о свободе, потому что это очень и очень важно». Возможно, как раз в этот момент тебе трудно с папой, или с мамой, или с молодым человеком, чьи глаза не дают тебе покоя… И ты благодаришь ее. «Пока». – «Пока». Ты кладешь трубку и думаешь: «Нет, я должна быть более решительной», – и становишься более решительной с молодым человеком, чьи глаза не дают тебе покоя. Понимаете?
   Компания, как когда мы идем в горы, компания как взаимный призыв (когда мы в компании, мы призываем друг друга: «Будь внимательным здесь, будь внимательным здесь», говорим с одним, с другим), компания как взаимный призыв к судьбе, или к цели, или к веселью, или к радости, или к чистоте, помогает тебе действовать свободно, дает тебе понять, что такое свобода.
   «Знаешь, Анна, я не совсем поняла про широкую и узкую линии: меня больше привлекает широкая линия, находящаяся внизу, чем узкая вверху. Как мне выбрать ту тонкую линию, которая находится выше?» И она объясняет тебе, поскольку рисунок несовершенен (и об этом сказал и тот, кто его нарисовал, объяснив, что нужны были бы две плоскости, потому что он тоже не дурак). Когда она объясняет тебе это, идея свободы захватывает тебя все больше. Именно так мы учимся. С годами, проведенными в этой компании, человек становится другим, он отличается от других: он отличается от других на работе, он отличается от других в школе, он отличается от других в университете, он становится другим в семье. Он понимает, размышляет, чувствует, действует, использует вещи по-иному, нежели другие. Этот человек, как сказал бы святой Павел, – новый человек, потому что во Христе Иисусе уже не важно, грек ты или еврей (великое идеалистическое разделение того времени), а важно новое творение, новый образ мысли и чувства [48 - Ср. Гал 3:26–28; 2 Кор 5:17.]. Через несколько лет… Да даже не лет: из месяца в месяц мы меняемся, даже если не понимаем, как.
   Когда я начинал движение GS (Студенческая Молодежь [49 - О зарождении Движения GS см.: Comunione е Liberazione. Движение в Церкви. Цит.]), я преподавал в первом классе лицея Берше; и в течение всего года на мои собрания не пришло ни одного человека, поэтому я проводил их с теми немногими (их было семь или восемь) ребятами из гимназии, которых я встретил почти случайно и которые были мне верны. В конце года я пошел к директору, чтобы сказать: «Господин директор, для занятий по физике существует специальная аудитория, а специализированной аудитории для занятий по религии нет, поэтому в конце года, чтобы проводить упражнения по религии, я на три дня увезу ребят с собой». Я не сказал ему, что это духовные упражнения, я сказал, что это будет «эксперимент по религии». И я отвез их в прекрасное место, это был дворец на озере Орта. Их было примерно шестьдесят. И вот в определенный момент я говорил о том, что жизнь растет медленно, что мы не видим, как растет жизнь… Когда мы ездили отдыхать, как только мы приезжали на место, моя мама ставила меня к одному и тому же дереву и отмечала ножом мой рост; через три месяца она опять приводила меня к этому же дереву, и было видно, настолько я вырос за три месяца. И так каждый год… В общем, дерево было полно таких зарубок. Жизнь растет, но ты не видишь, как она растет. Все они слушали с блуждающим выражением лица, не понимая. «Как же, вы не понимаете этих слов? А ну-ка все на улицу!» Я выбежал с ними на улицу, там была прекраснейшая клумба с голландскими тюльпанами, которые еще не все расцвели. «Посмотрите внимательно на эти цветы: живые они или мертвые?» – «Живые». – «Если они живые, то они движутся, жизнь движется. Смотрите на них внимательно: когда увидите, как они движутся, скажете». Они остались там… а я ушел! Они остались стоять, ничего не понимая, а я вернулся через две или даже полторы минуты и сказал: «Я мог бы оставить вас здесь на весь сегодняшний и даже завтрашний день, вы врастете в землю, но так и не увидите, как проявляется жизнь, и все-таки она проявляется». Шаг развития жизни бесконечно мал. Развитие жизни – это как маска, которая скрывает тайну, тайну жизни как таковую.
   Точно так же, по прошествии месяцев и лет, вы научитесь и этому. Научитесь, если будете следовать. Все те люди, которые последовали, а потом однажды сказали: «Да, может быть, Вы и правы, но я устал и ухожу», – ничему больше не научились. Те, которые остались, научились. Это ужасающе: кто остается, научается, становится самим собой; кто не остается, теряет себя самого.

   Творения привлекают свободу. Часто я чувствую, как самые различные вещи, дела, ситуации, в которые я хотела бы полностью окунуться, взывают ко мне, и я хотела бы, чтобы реальность развивалась согласно определенному благому замыслу. Я хотела бы знать, как можно очистить взгляд, просить о том, чтобы во всех ситуациях быть орудием? В общем, как призвание касается этого желания вовлечься во все?
   Если любое творение, как мы сказали в прошлый раз, является отблеском бесконечного совершенства бытия или Тайны, – даже травинка, даже сосна, сосновая иголочка… Когда я был маленьким и учился в начальной школе, я помню, как летом в горах я не давал маме покоя: «А Господь знает, сколько листочков на всех-всех деревьях в мире?» Мама, немного в смущении, отвечала: «Конечно!» А для меня, в самом деле, было невыносимым возражением, что кто-то может знать количество всех иголок на всех соснах мира. Но принцип остается тем же: каждый созданный предмет является отблеском совершенства, океана совершенства, бесконечного совершенства тайны Бытия. И это не такой отблеск, как от света в проекторе: ты вставляешь предмет в проектор, и он проектирует форму; здесь все не так, здесь сама природа сосновой иголки является отражением Тайны, потому что сосновая иголка не создает себя саму ни на миг.
   Поэтому, если каждое творение есть отражение богатства Бога, то чем больше в тебе чувствительности, тем больше ты испытываешь притяжение со всех сторон: от больших и маленьких объектов, от того, что толкает тебя спереди, от того, что давит на тебя сверху, от того, что подталкивает тебя сзади… в общем, со всех сторон.
   Первая проблема: как узнать, что мы должны выбрать в этот момент, в этот определенный момент? Это, как ты сказала, проблема призвания: ты должна выбрать то, на что Бог указывает тебе как на что-то полезное (если не необходимое) для задачи призвания, которую Он тебе поручил. Например, если твоя жизнь посвящена Господу, и ты преподаешь в школе биологию, то твое призвание заключается в том, чтобы посвящать себя Господу полностью, в том числе преподавая в школе биологию. Если ты преподаешь биологию, ты должна уметь как можно лучше объяснить, что такое сосновая иголка. Поэтому именно твое призвание устанавливает, что ты должна интересоваться сосновой иголкой, а не Моцартом или Бетховеном, как Вера, которой выпала такая удача и которая получила благодать преподавать музыку. Ничего другого тут не ответишь: через обстоятельства, если твоя душа расположена и внимательна к Богу, Он покажет тебе то, что полезно и лучше для твоего призвания, в том числе и в твоей работе, потому что работа – это неотъемлемая часть призвания.

   Можно сказать, что свобода – это как бы решение, или позиция желания пребывать в том изумлении, которое пробудила в нас встреча?
   Я бы сказал, что свобода – это расположенность действия и привязанности к тому, чтобы видеть, как во всех отношениях вновь предлагается та исключительность и то величие отношений, которые составили твою первую встречу.
   Это замечание очень важно. Встреча, из-за которой человек пришел в Движение или в Memores Domini, возможно, была едва различимой, была почти неосознанной; однако никто не может сказать, что кто-то притащил его за горло. Нет! Раз ты здесь, то потому, что что-то поразило тебя; слабо, но поразило. Поразило, по крайней мере, через предчувствие, по крайней мере через предчувствие исключительности, или, как говорит Библия, обетование счастья. Обетование, которое в менталитете евреев в то время отождествлялось с плодовитостью.
   Свобода – это способствовать расположенности ума, привязанности и творчества ощущать Присутствие и соответствовать ему, Присутствию, обусловившему для тебя начало, и Присутствию, которого, на что бы в мире ты ни смотрел, в каких бы обстоятельствах ни оказывался, в какой бы день ни вставал, даже в день самого трудного экзамена, ты не упускаешь из виду. Труд учебы делает разумным та же самая причина, по которой ты влюбилась во Христа.

   Возвращаясь к графику, который Вы нарисовали в прошлый раз, мы думали о том, где на этом графике находится Иисус Христос, потому что Он, как Вы только что сказали, Бог, Который участвует в истории конкретно, во плоти. А там описана траектория свободы, которая идет к своей судьбе и встречает творения.
   В любой точке графика. Христос – это не что иное, как воплощение (облечение в плоть, рождающуюся от женщины) последнего предела, последней границы, определяющей свободу. Свобода – это способность отношения с бесконечностью. Бесконечность мы обозначили последней линией; эта линия – Слово, Тайна, ставшая плотью. Плоть – это значит маленький ребенок, поэтому это может быть даже отрезок длиной в сантиметр; однако став плотью, он мог наложить свой отпечаток на то, как ты смотришь на звездное небо, и линия уже кажется длиннее.
   В любом случае, если бесконечность становится плотью, это означает, что бесконечность входит в единственный великий опыт истории, которым является реальность Бытия, реальность Тайны, переживаемая человеком в меру самого человека. Поэтому ты обнаруживаешь во всем конкретный отблеск Христа, ведь из чего состоишь ты? Из чего состоит сосна? Из чего состоит птичка? «Все Им стоит». Поэтому, если ты смотришь на птичку так, как смотрел на нее Христос, ты удивляешься, поражаешься этому, как удивлялся ты, когда, читая или слушая кого-то, ты понял, что Христос – это истина; ты испытываешь что-то столь же великое.
   Если ты слышишь птичку (соловья, например) так, как слышал ее один миссионер, с которым я ездил по Макапе, по берегам Амазонки (там ничего не было: ни дорог, – ничего, одни только змеи)… Мы ехали с ним на джипе, и он рассказал мне свою историю. Он живет в двух часах езды на джипе от центра миссии, в городке Макапа, с населением в тридцать тысяч жителей. Я спросил его: «Не страшно Вам там жить?» – «Да нет, привыкаешь… И кроме того, каждые две недели я возвращаюсь к моим братьям» (он возвращался в свое братство, чтобы отдохнуть на один день). У него была тогда редчайшая модель Гуцци 750, таких вообще было очень мало; он просто обожал свой мотоцикл, он даже рассказывал, что, когда начинался дождь (там в любую минуту может начаться ливень, а потом так же неожиданно прекратиться), то он своим плащом накрывал мотоцикл, а не себя. Как-то вечером он устал и прилег на землю отдохнуть, рядом с ним стоял мотоцикл, покрытый накидкой, а он слушал соловья (он говорил: «здесь тоже есть соловьи, и они поют так же, как и у нас, но в их пении всегда не хватает последней трели»; он заметил, что в мелодии этого соловья не было этой последней трели, как будто мелодия остановилась). Когда он слушал соловья, до него вдруг донесся рык подкрадывавшегося к нему леопарда. Через долю секунды он уже вскочил на мотоцикл. И когда он трогался, леопард уже был на том месте, где он лежал до этого. Я хочу сказать, что миссионер, который смотрит так на все – не только на соловья, но на все, – это открытая свобода, готовая к тому, чтобы признавать тайну Христа во всем; реальность творения становится для него восхищением, на что бы он ни смотрел, даже если он смотрит на травинку, как когда Иисус смотрел на зубы мертвой собаки, чье тело уже совершенно сгнило [50 - The Unwritten Gospel Ana and Agrapha of Jesus. Ed. by R. Dunkerley. London, Allen and Unwin Ltd, 1925. C. 84.].
   Ведь если Бог стал Человеком, это вовсе не означает, что Он стал Тем определенным Человеком, и все. Этот Человек является фактором, порождающим всю историю человечества, влияющим на всю историю человечества, влияющим на все развитие истории, вплоть до того, что святой Павел сопоставляет Его со всем: «Все Им стоит» [51 - Кол 1:17.].
   Друзья, я прекрасно понимаю то смятение, самое настоящее смятение, которые эти слова вызывают в вас, потому что это другой менталитет; то, о чем мы говорим, – это другой менталитет, то есть другая культура, другое видение, ощущение, привязанность, использование мира: это другой мир! Мир, где Бог является Человеком, присутствует и ест со мною за одним столом (Евхаристия), – это иной мир. Это иной мир; только этот мир истинен, а другой ложен и не исполняет того, что говорит: «Есть у них уши, но не слышат, есть у них глаза, но не видят, есть у них уста, но не говорят»; они не исполняют ни одного из тех обещаний, которые дают [52 - Ср. Пс 115:5–6; 135: 16–17.].

   Объясните, пожалуйста, еще раз, что значит, что свобода несовершенна?
   А что такое свобода?

   Способность достичь судьбы, способность войти в отношение с Тайной.
   Значит, свобода исполняется, когда достигает цели. Свобода есть, свобода присутствует вся, свобода исполняется, является полной тогда, когда она достигает цели; до этого она несовершенна. Она несовершенна, но ее динамика такова, что она стремится достичь судьбы, исполниться. Ребенок – это еще не взрослый человек, но вся его динамика устремлена на то, чтобы стать человеком.

   Все состоит в достижении цели; Вы говорили, что пункт назначения в случае с трассой Милан-Павия – это то место, где заканчивается трасса в Павию; в чем тогда заключается ценность трассы?
   Ценность трассы заключается в подобающем использовании мотора, машин… Если ты поедешь на машине, детали которой сшиты между собой обычными нитками, ты, наверное, и трех метров не проедешь. Дорога нужна для того, чтобы понять, истинно ли твое намерение, твое признание того, что ты желаешь цели, и твоя любовь к цели, и твоя способность использовать свободу ради этой цели. Это испытание. Пеги в «Мистерии» [53 - Ш. Пеги. Врата мистерии о второй добродетели. В Избранное. Москва, Русский Путь, 2006.] постоянно говорит о том, что жизнь – это испытание; путь – это испытание.
   Но, дорогая моя, какой знак привязанности со стороны Бога больше – когда Он делает человека Своим спутником в дороге, преодолевая испытание вместе с ним, или сразу творит человека совершенным? Упакованное растение – это растение искусственное; растение должно произрастать из земли, медленно, по всем законам, иначе оно искусственно. Подобным же образом, чтобы счастье человека не было поверхностным или вымышленным, оно должно происходить и от его свободы; от его свободы и от руки Божией.
   Представьте себе отца, который приходит домой с работы – он все еще работает в полях, бедняга… хотя нет, счастливчик, а не бедняга! – вот он идет с работы домой, а под ногами у него путается его младший сын, четырехлетний малыш; жена попросила взять его с собой, и малыш хочет помочь папе нести солому. И вот, и отец несет на спине сноп соломы, и у маленького в руках свой пучок соломы, и с победным видом он шествует за папой, – а у папы на все это уходит на три часа больше. Так и Бог, – это замечал еще святой Петр: Бог долготерпит, чтобы испытать свободу каждого из вас [54 - Ср. 2 Пт 3:9.].

   Ты говоришь, что свободу обусловливают широта желания и способность его удовлетворить, присущие человеку, а одно из желаний человека – это работа. Поэтому человек, не имеющий работы, как бы более подавлен, менее свободен. Поскольку многие из наших друзей не могут найти работу, как они должны смотреть в этот период на эту ситуацию?
   Работа прежде всего является сущностным выражением жизни человека и сущностным способом человека подражать Богу: Pater meus usque modo operatur (Отец Мой вечный делатель) [55 - Ср. Ин 5:17.]… Это если не считать наказания за первородный грех [56 - Ср. Быт 3:19.]. Поэтому личность, человек, тем более уважает работу, чем более он расположен к тому, чтобы вложить всю свою энергию в то, о чем просит его Бог.
   Самый последний критерий состоит не в том, что выполнять ту или иную работу, а в том, чтобы быть послушным Богу. Великая работа Христа – это послушание Отцу. Когда отец Кольбе был схвачен и посажен в лагерь, где он и погиб вместе со всеми теми несчастными, которых до самого конца он старался поддерживать, он уже не работал как раньше, он был призван к другой работе, гораздо более великой работе, – он исполнял волю Отца. Мы призваны не работать, а исполнять волю Отца. Воля Отца включает в себя работу – естественный фактор развития жизни.
   А во-вторых, какую работу, – должны задать себе вопрос те девушки, у которых нет работы, – какую работу искать? Ту, которую Отец даст им найти. Поэтому в первую очередь они должны искать ее сами, а не делать так, чтобы все вокруг искали, а они сидели сложа руки. И потом, если они не находят идеально подходящей для них работы, они должны работать даже… посудомойками: мыть посуду – это работа, ничего не делать – это не работа.
   Поэтому ценность жизни состоит не в работе, ценность жизни состоит в послушании; в послушание включена также задача работы.
   Следовательно, исполнять волю Отца означает искать те условия, которые Отец позволяет для того, чтобы мы нашли работу: нужно не заставлять других искать работу для нас, а искать самим с помощью друзей. До тех пор, пока не удастся найти привлекательную и выражающую тебя работу, принять ту работу, которая выражает и нравится тебе меньше, будет любовью и послушанием Отцу.
   Возьмем, к примеру, такого священника, как монсеньор Манфредини, архиепископ Болоньи, мой одноклассник. Наши начальники в семинарии, обеспокоенные слишком большой его свободой, сразу же после первой Мессы отослали беднягу в забытое Богом место (недалеко от Милана)… Ему было очень трудно, он совсем пал духом. Одна из причин его благосклонности ко мне заключается в том, что я был единственным человеком, кто через несколько дней поехал навестить его, и так возродилась та дружба, которой мы славились во время учебы в семинарии. А ведь такой человек мог спокойно вести за собой большую церковную общину! Ему же дали малюсенький приход, к которому приписывалось население всего-то в несколько сот жителей. Его мать, увидев меня, расплакалась… И он принял это, он принял это, дав великий пример. Если бы он не принял этого, возможно, он и не стал бы архиепископом Болоньи.
   Проблема номер один – это послушание, но о нем мы еще не говорили.

   Ты сказал: труд учебы делает разумным та же самая причина, по которой ты влюбилась в Христа.
   Есть причина, из-за которой я влюбился в Христа. Христос говорит мне: «Учись». И я учусь, я послушен Ему: если я не послушен Ему, то какая же тут влюбленность?

   Причина, из-за которой я влюбилась во Христа, – это тот факт, что я признала некоторую исключительность?
   Конечно! И Этот исключительный Человек говорит тебе: «Закиньте сети с другой стороны», «Не теряйте времени», или, согласно меткой интерпретации святого Павла: кто не работает, тот не ест [57 - Ср. 2 Фес 3:10.]. Поэтому скажи своим подругам, у которых нет работы, чтобы они побыстрее нашли работу. Это подчеркивает, что не важно, какая это работа; важно, чтобы это была работа.

   Как я подошел к рассмотрению вопроса? Я сказал, что работа является основополагающей для христианского понимания жизни, посвященной Богу. Второе: поэтому пусть все ищут место работы. Третье: место работы подходит, даже если не соответствует вкусу. Человек ищет что-то по своему вкусу, не находит по своему вкусу, ищет по другим критериям: достаточно того, чтобы место работы у него было… нет, достаточно даже того, чтобы он всерьез искал работу (из этого не следует, что он сможет ее найти: если бы это было так, проблемы безработицы сейчас не было бы!).
   Я говорю только о том, что ситуация, когда кто-то в доме Memores Domini не имеет работы, не может быть терпимой. Точка. Нет, пусть найдет себе что угодно, главное только, чтобы человек работал: можно пойти в помощницы настоятелю ближайшего храма, мыть пол, не получая ни копейки, но работу надо найти. я, конечно же, не хотел никого обвинить, я только хотел подчеркнуть, что работа необходима! Без работы человек весь сжимается и лжет своей собственной жизни. Если, например, человек несколько месяцев ищет работу и не может найти, то пусть временно согласится на первое, что попадется ему под руку; он будет работать не три месяца, а три недели, или одну неделю в три месяца. Но поиском работы для людей, у которых ее нет, прежде всего должен заниматься дом, об этом не может заботиться только тот человек, у которого нет работы; вся компания должна заботиться о том, чтобы у него была работа. И если дома недостаточно, то все Memores Domini должны включиться в поиск работы для этого человека. И путь тем временем этот человек делает то, что может. Я не хочу обвинить тех, кто из-за социального положения страдают вплоть до унижения – не найти работу, я не хочу их упрекнуть; я хочу подчеркнуть срочную необходимость, которая должна задействовать в первую очередь их самих, но также и дом, и всех друзей, чтобы в ходе их жизни рассматривалась в том числе и эта задача, которой не избежать, живя тем, чего желает Бог.
   Необходимость работы. Это совсем не равняется необходимости того, чего хочется и что нравится, хотя в первую очередь следует искать именно то, что нравится. Почему прежде всего нужно искать то, что нравится? Потому что если что-то тебе нравится, то оно априори является более сильным, более непосредственным призывом со стороны Бога. И если дело тебе нравится, то, возможно, ты отдаешь больше, ты мог бы отдавать больше, но эти оптимальные условия вовсе не являются необходимостью.
   Когда я отслужил свою первую Мессу, декан моего факультета подарил мне книгу, которая называлась «Священник и хостия» [58 - S. М. Guiraud. Sacerdote е ostia. Milano, Vita e Pensiero, 1953.]. В этой книге описывалась болезнь одного диакона, длившаяся двадцать пять лет, болезнь, в которой работа состояла в том сознании, с каким изо дня в день он старался переживать свою болезнь, принося ее в жертву Богу ради искупления мира. Это работа. Потому что работа – это применение сознания, привязанности и деятельного творчества человека, живущего верой, к реальности, которая таким образом больше движется к собственной судьбе. Et de hoc satis (и об этом достаточно).

   Мне хотелось бы лучше понять эту фразу: свобода осуществляется в обладании.
   Как была определена свобода? Как способность прирасти к Бытию, способность прирасти к полноте Бытия, способность прирасти к цели, к судьбе. Следовательно, если свобода есть эта способность, то свобода тем больше, чем больше человек обладает бытием, обладает реальностью. Поэтому целомудрие – это более великое обладание в силу всецельности посвящения.
   Обладать значит входить в отношение с другой вещью на уровне бытия. Свобода означает прирастание к реальности. Если ты выходишь на улицу и говоришь: это земля с щебенкой, – это действие разума, ты констатируешь какую-то очевидность. Разум – это прирастание к реальности; прирасти к реальности значит утверждать ее; это начало того, чтобы обладать ею.
   Это другой способ, нежели физически прирасти к ней: это внешний аспект; нет никакой нужды в том, чтобы ложиться на землю и «прирастать» к земле и к камням: «Вот, я прирастаю к земле!» Почему было бы нерационально, если бы ты так делал? Это было бы нерационально, потому что это бесчеловечно, это не человеческий способ прирастания.
   Существует такое обладание, которое не является физическим обладанием, это не то обладание, которое является чисто физическим. Это лишь аспект обладания. Ты должен физически обладать хлебом, чтобы съесть его, но это самый животный тип обладания в человеке (как случается в отношениях между девушкой и молодым человеком, между одним человеком и другим).
   Это другой способ отношения, но это обладание; утверждение реальности является обладанием, – на это указывает тот факт, что ты утверждаешь и объясняешь, что такое эта реальность, понимаешь ее, можешь пользоваться ею согласно твоей способности отдачи и, если это человек, любишь его (поэтому любовь свободна, она более велика, более глубока, чем время и пространство, то есть любое физическое отношение). Физическое отношение – это не господство: ты не можешь проникнуть в человека до самых глубин его души, в то время как если ты смотришь на него или думаешь о нем, когда он далеко, ты обладаешь им до самых глубин его души.
   Человеку присущ такой способ обладания, который, с одной стороны, граничит с животным обладанием, а с другой, пусть даже на едва заметном уровне, с обладанием Божиим. Бог обладает камнями, и землей, и каждым листочком, и каждым падающим воробьем, и каждым полевым цветком… Но не потому, что Он нависает над полевым цветком; Он у самых истоков полевого цветка, Он внутри него. Человеческое обладание сходно с Божиим обладанием.
   Если свобода – это способность прирасти, то чем больше она прирастает, тем больше она является свободой; и тем больше она является свободой, чем больше обладает, потому что прирастать значит обладать.

   Альтернатива Христу только одна – ничто; мне хотелось бы лучше понять эти слова.
   Для чего пришел Христос? В Школе Общины говорится о том, что Христос пришел для того, чтобы воспитать в человечестве религиозное чувство, то есть чтобы воспитать в человечестве понимание, утверждение, признание того, что есть одна конечная цель всего хода вещей [59 - Л. Джуссани. Зачем Церковь. Раздел 2. Действенный знак божественного в истории. С. 176.]. Эта конечная цель – Бог. Поэтому Христос пришел, чтобы воспитать религиозное чувство, Христос пришел, чтобы воспитать человека, чтобы тот действовал согласно своей судьбе.
   Если в качестве рабочей гипотезы ты берешь не Христа, а антихриста, не-Христа, то ты берешь в качестве рабочей гипотезы что-то, что как таковое не прирастает ни к чему. Если, согласно Христу, свобода – это прирастание к Бытию, к Тайне вещей, то вся жизнь – это положительность, даже зло делается ради чего-то положительного. Все благо, «все было благом, даже мое зло» [60 - A. Negri. Atto damove (Действие no любви) // Il dono (Дар). Milano, Mondadori, 1936.], говорила Ада Негри, открыв для себя идею, которая обратила ее; свобода – это прирастание к бытию, то есть взятие бытия, принятие бытия, обладание бытием, и если у тебя нет этой рабочей гипотезы (что свобода – это прирастание к бытию), то какая другая гипотеза может у тебя быть? Что свобода – это не прирастание к бытию. А значит, или это нереальное выдумывание бытия, нервное и отрицающее утверждение чего-то, чего нет, или даже (это самая настоящая альтернатива) рабочая гипотеза о жизни заключается в том, что все в жизни зло. «Жизнь для меня сплошное зло» [61 - Дж. Леопарди. Ночная песнь пастуха, кочующего в Азии // Стих итальянский напоен слезами. М., 1998. С. 97–102. Перевод А. Ахматовой.], – говорил Леопарди.
   Значит, или гипотеза о свободе как свободе реагирующей на реальность, на жизнь положительна и приводит к реальности как созиданию, вследствие чего даже боль и смерть становятся орудиями созидания; или же она отрицательна, и тогда даже добро становится злом; даже добро становится злом, потому что в конце концов даже добро становится пеплом, даже добро испепеляется, и бесполезно вмешиваться: «Лезь, если так ретив!» [62 - Данте Алигьери. Божественная комедия. Перевод М. Лозинского. Чистилище, песнь IV, ст. 114.]

   Говоря о несовершенной свободе, ты сказал, что мы можем делать правильный выбор, имея осознание судьбы. Если я думаю о том, как выбирал я, следствием чего является то, что я нахожусь здесь, то в тот момент моей жизни осознание судьбы было, вероятно, очень далеким.
   Ясное осознание того, почему ты совершаешь определенные шаги, могло быть далеким, но эти шаги ты совершаешь из-за конечной положительной гипотезы жизни, иначе ты их не совершишь, разве нет? Каков был вопрос?

   Мне кажется, что при выборе во мне не было этого осознания судьбы.
   На это я уже ответил. Выраженное осознание судьбы может быть туманным, но ты совершаешь эти шаги, выбирая то, что, пусть даже туманно, казалось тебе лучшим, более полезным, более истинным. Поэтому осознание судьбы в тебе было, только оно не было еще ясным, самосознательным.
   Ясное осознание судьбы не является необходимым, потому что ты идешь к истине твоей судьбы. Ты можешь выбрать то, что ведет тебя к твоей судьбе, даже просто из-за ужаса из-за вопроса «что останется без этого?» Господи, если мы уйдем от Тебя, куда же нам идти? Ты Один имеешь слова, которые объясняют жизнь (святой Петр) [63 - Ср. Ин 6:68.]. Ведь если ты устранишь положительную гипотезу, у тебя останется гипотеза отрицательная: что с нами будет? Вторая гипотеза никогда не является рациональной, потому что она не объясняет, она никогда не станет причиной, объясняющей все. Утверждать отрицательный аспект, отрицательное решение – это никогда не рационально, никогда, потому что разум – это осознание реальности согласно всем факторам, которые соотносят ее с ее судьбой. Если перед повзрослевшим ребенком – я как-то уже приводил этот пример – встает эта гипотеза: «Моя мама на самом деле умерла во время войны или еще жива?» (в случае, если у него есть причины сомневаться), то, чтобы иметь возможность найти ее, он должен использовать положительную гипотезу; с отрицательными гипотезами не придешь ни к чему, невозможно было бы ничего открыть, не развивалась бы наука, не развивалась бы техника.

   Ты сказал: «Или Христос, или ничто»; можно ли сказать, с экзистенциальной точки зрения, что даже динамика свободы без Христа абсолютно немыслима?
   Без Христа это было бы что-то, что человек интуитивно считал бы справедливым, более естественным, но не имел бы почвы для уверенной ясности, не имел бы, прежде всего, основополагающего элемента, то есть смелости, чтобы утверждать ее.

   Это проблема метода?
   То, что, чтобы разрешить проблему, нужно использовать положительную гипотезу, а не отрицательную, – это самая серьезная проблема метода, которую только можно привести в пример.
   Я это понял на опыте, в школе, я об этом уже рассказывал. У меня по математике всегда были низкие отметки, потому что у меня с ней не ладилось. Мне казалось, что я честно учил ее, но это было не так: я учил ее в отрыве от задачи, без интереса, без inter-esse, не вдаваясь в предмет. До тех пор, пока в четвертом классе гимназии к нам не пришел новый преподаватель, отец Борги, один из любимых учеников Энрико Ферми. В первой работе он дал нам шесть заданий; за каждое неправильно решенное задание он снижал оценку на балл, так что тот, кто неправильно решал все задачи, получал самую низкую отметку. Так вот, в числе этих шести была одна задача, не имеющая решения; в ответе мы должны были написать, что задача не имеет решения. А мы все начали решать по наитию с положительной гипотезой, и поэтому все ее решили! В следующий раз он сказал нам: «Будьте внимательны, первая задача не имеет решения, вы должны это доказать». И все получили самую низкую отметку, потому что никто не был уверен в том, что правильно решил задачу: когда мы заканчивали ее решать, то казалось, что мы решили ее правильно, а потом каждый возвращался к началу и проверял заново, нет ли какой ошибки… Мы возвращались к началу одной и той же первой задачи 3, 4, 5 раз… и так прошел весь урок!
   Понимаете? Если исходишь из отрицательной гипотезы, это не позволяет тебе решить. Если человек исходит из отрицательной гипотезы (жизнь не имеет смысла), то жизнь опустошается, жизнь исчезает, люди больше не рождают детей [64 - Ср. Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., с. 147.].

   Какова разница между отрицательной гипотезой, которая тебя блокирует, и меланхоличным темпераментом, который в книге Школы Общины определяется как положительный?
   Меланхоличный темперамент определяется как положительный, поскольку он предрасположен с большей легкостью чувствовать предел всего того, что мы видим в вещах. Все вещи ограничены. С восемнадцатого века и далее возникла и развивалась идея, что человек может все. И от этой гордой самонадеянности – от rana rupta et bos, как писал Эзоп, от лягушки, которая надувалась, чтобы стать как бык, – мы перешли в двадцатый век, в котором произошло прямо противоположное: после Первой Мировой войны все увидели, что человек – это катастрофа; и с тех пор мы стали только хуже. Только уверенное утверждение конечной положительности позволяет человеку встречаться с любыми проблемами, вновь ставить их и вновь встречаться с ними и стремиться решать их до тех пор, пока не найдется решение.
   Поэтому люди, слыша Иисуса, говорили: Он на самом деле говорит как власть имеющий [65 - Ср. Мф 7:28–29.]. Что значит, что человек говорит как власть имеющий? Человек, который говорит, зная, о чем он говорит, и имея основания утверждать то, что утверждает; рядом с таким человеком ты уверен, что пройдешь по морю жизни вброд. Еще говорили: «Никогда человек не говорил так, как Этот Человек» [66 - Ин 7:46.], потому что никто не давал такого объяснения жизни, как Этот Человек.
   Бывает меланхолия, которая дает нам понять, что все имеет предел, что, следовательно, все вещи делаются и поддерживаются иным; такая меланхолия подталкивает тебя к поиску чего-то иного. А бывает такая меланхолия, такая грусть, когда человек говорит: «Все – ничто». Так говорят некоторые люди, от которых меня потом начинает тошнить, потому что они приходят к тебе за утешением, и ты им говоришь: «Ну нет же, ты посмотри, здесь есть и положительные черты…» – а они тебе: «Нет, все – ничто… ничто не имеет смысла»; возвращайся тогда к себе домой!..

   В последнее время мне случилось часто общаться с одним молодым мужчиной, ему было 27 лет, он был болен раком. Это отношение заставляло меня задавать себе много вопросов, потому что в нем было желание жизни, а болезнь уже наложила свой отпечаток на его судьбу…
   То есть наша природа является желанием жизни, а ситуация стремится к смерти.

   Он чувствовал, что его судьба противоположна тому желанию…
   Нет! Ты неправильно употребляешь слово «судьба»! Если судьба предназначена к жизни, а обстоятельства ведут к смерти, то побеждает судьба! Поэтому бессмертие существует, жизнь не заключается только в тех пределах, которые мы видим здесь.
   Если человек говорит: «Мне плохо, я должен умереть, но я бы хотел жить, моя судьба должна была быть жизнью», – если человек говорит: «Моей судьбой должна была быть жизнь, однако я должен умереть, поскольку у меня туберкулез; у меня рак, я должен умереть», – это не рассуждение; это психологический упадок, уступка немощи. Если твоя судьба говорит тебе: «Я создана для жизни», – это значит, что судьба сильнее, и она победит, она одерживает победу над тем, что ты, в тех обстоятельствах, в которых ты находишься, должен умереть. Это значит, что существует что-то другое, существует другая позиция; если бы не было другой позиции, чего-то иного, что позволяет судьбе торжествовать, то всему было бы суждено стать ничем. Всему суждено стать ничем: могильной пылью или иссохшей тридцатитысячелетней мумией.
   Если Христос призвал нас к этому пути, то это для того, чтобы мы среди людей выполняли эту задачу: кричать всем об истинной причине (истинная причина – это судьба, неотъемлемая от нашей природы) и таким образом поддерживать в людях надежду, без которой люди становятся жестокими к другим, ленивыми в работе (больше не хотят работать) и лживыми перед лицом истинного.
   Драма заключается в том, что 99 процентов всех матерей больше не учат этому своих детей, и поэтому они не матери; матерью может стать даже кобылица, если быть матерью означает выбросить что-то из чрева. Мать – это та, кто воспитывает в ребенке сознание судьбы. В самом деле, если женщина усыновляет двух– или трехмесячного ребенка и растит его, уча его жить, уча его ценности судьбы, положительности жизни, она на самом деле ему мать. Поэтому проблема нашего призвания очень серьезна, это то, в чем мир нуждается больше всего. В чем нуждается мир больше всего? Если Бог стал Человеком, то Он сделал то, в чем мир нуждается больше всего; Бог стал Человеком, потому что мир в этом нуждается.

   Свобода может позволить полное прирастание, а может и сухое «нет».
   Да, именно сухое!

   Какова положительная сторона того, что мы имеем свободу? Потому что иногда хочется сказать: лучше бы ее и не было…
   Прочитай у Пеги «Мистерия о младенцах Вифлеемских» [67 - Ш. Пеги. Мистерия о младенцах Вифлеемских. В Избранное. Цит., с. 317 и далее.], где Бог говорит: как хорошо иметь слугами свободных людей, а не рабов.
   Когда Он сказал: «Создадим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» [68 - Быт 1:26.], Он создал человека по образу и подобию того, Чем Сам Он в высшей степени является: наивысшей свободой. Бог – это свобода; свобода – это самый великий дар Себя, который Бог сделал человеку, делая его подобным Себе; поэтому человек – господин над самим собой и над всем творением.
   И во-вторых: применение свободы очень просто. Достаточно признавать и принимать очевидное, признавать и принимать, признавать и прирастать к очевидному присутствию. Ты сталкиваешься с этим присутствием; ты выходишь за дверь и сталкиваешься нос к носу с этим присутствием. Нужно просто признавать и принимать очевидное присутствие. Поэтому динамизм свободы – это простейшая вещь, в этом и заключается ее трудность: она проста!
   Огонь, стремящийся сжечь свободу, состоит из языков пламени, которые говорят: «А может быть, а если, а на самом деле, однако». Это все слова, которые не позволяют тебе уловить реальность (что противоречит разуму, природа которого улавливать реальность), которые вырывают тебя из реальности, ведут бесперебойный огонь, перегораживая тебе путь к реальности [69 - Ср. Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 36–37.], если говорить военными терминами. Но военные термины рождают в нас неправильный образ, потому что военные термины в Библии – это метафора, применяемая к Богу, они являются божественным определением, Библия даже сделала присутствие Бога участником войны за спасение еврейского народа, чтобы сохранить за евреями обладание Им.

   Объявление. После Рождества начнутся медицинские консультации, и об этих консультациях я хотел сказать пару слов. Мы должны вынести суждение о том, как в будущем году вы проследуете но вашему пути в Memores Domini, и мы просим вас пройти собеседование с врачом, потому что этот путь требует, чтобы человек совершал его всей полнотой своей личности, включая физический и психологический аспекты.
   Цель этого собеседования одна: чтобы окончательное принятие вас в пути Memores Domini не противоречило вашей свободе. Чтобы оно было условием, в котором вы бы могли быть свободными, свободными, не задыхаясь. Понимаете? Это любовь к вашей свободе.

Глава третья
Послушание

Сегодня мы сделаем новый шаг в нашем размышлении. Что означает размышление? Оно означает осознание истины, открывающейся перед глазами, позволяющее тебе проникнуть в нее. Она не должна быть бумажным листом, прибитым к стене, к поверхности твоих глаз, то есть к поверхности твоего сердца, она должна быть живыми словами, внутрь которых ты можешь проникнуть. Мы можем проникнуть только в живые слова, то есть в слова, которые говорят нам люди, живущие с нами, участвующие в нашей жизни.

1. Разумное следствие веры

   До сих пор мы говорили о вере и о свободе, являющейся условием веры. Без свободы нет веры, есть лишь упрямый осел (если подойти к нему сзади и уколоть его чем-нибудь, он прореагирует!). Сегодня мы увидим, какая добродетель является следствием веры. Вера – это акт познания, свобода – это условие для его осуществления. Какое чувство рождает этот акт познания? Какой тип привязанности он рождает? За каждым познанием следует привязанность: какой тип привязанности следует за познанием веры? Или, другими словами, какой тип добродетели присущ вере? Какая добродетель присуща вере? И здесь слово «добродетель» объясняет слово привязанность.
   Привязанность – это определенное поведение. Ты видишь колонну и, поскольку ты очень ослабел от учебы, тебе кажется, что это твоя возлюбленная: за неправильным познанием следует неправильная привязанность. Привязанность – это определенная позиция в отношении познанного объекта: тебе показалось, что колонна – это красивая девушка, и ты начал вести себя определенным образом, и расквасил нос. Привязанность – это определенная позиция по отношению к познанному объекту.
   Правильная позиция по отношению к познанному объекту, правильная привязанность, рождающаяся от познанного объекта, называется добродетелью. Привычка выделять перед чтением «Дневного часа» строчку, исполненную истины и смысла, привычка к чему-то называется добродетелью, например, добродетель сострадания. Потому что добродетель – это определенная позиция к познанному объекту, правильная позиция, обычно правильная позиция к познанному объекту, привычно правильная позиция в отношении познанного объекта.
   Я пью, потому что у меня пересохло во рту. Я мог бы пить и просто так: стоит здесь вода, вот я и пью. Я же благодарен Глории за то, что она любезно принесла мне воды, я не просил ее об этом. Я пью и благодарю Глорию за то, что она принесла воды. Это добродетель, добродетель благодарности.

   Мы должны делать эти шаги таким образом, чтобы больше к ним не возвращаться, нужно изучать эти слова, нужно размышлять над ними, иначе говоря, необходимо прояснить эти слова и понять их. Поэтому мы должны говорить о них, вы должны говорить о них между собой таким образом, чтобы эти шаги оставались позади, чтобы путь продолжался. В этом смысле лучше идти медленно, потому что тише едешь – дальше будешь.

Послушание рождается как разумная позиция

   Помните тот день [70 - Ср. Мк 6:30–44.], когда за Иисусом следовала большая толпа людей, которые (и это поразительно), желая услышать, как Он говорил, не помнили уже ни о голоде, ни об усталости, и шли за Ним на протяжении почти трех дней. Взойдя на вершину холма, Иисус увидел это море людей, покрывающее склоны холма, и «сжалился над ними». Краткие заметки, которые дает Евангелие, особенно в другом месте [71 - Мф 9:36.], словно распахивают перед нами величие души Христа. «Иисус увидел их и сжалился над ними, потому что они были как овцы, не имеющие пастыря», Он сжалился над ними не только потому, что они проголодались и устали, но при этом невозмутимо продолжали следовать за Ним; Его взгляд был шире: почему у этих людей был такой голод и такая жажда по Его словам? Потому что они никогда не слышали, чтобы кто-то говорил, как Он, они никогда не слышали, чтобы кто-то говорил вещи, которые говорил Он, и все же то, что говорил Он, было тем, для чего эти люди были рождены, были рождены их матерью. Они родились для этого, но никто не говорил им этого. «И сжалился над ними», и эта жалость сразу обратилась в реалистическое наблюдение: они проголодались. Сжалиться над людьми от того, что они не знают своей судьбы, и сжалиться над людьми от того, что они голодны (ибо уже три дня они следуют за Тем, Кто говорит им об их судьбе), – это одно и то же, тот же самый поступок. Итак, Он сказал апостолам: «Усадите всех». Они сели… в общем, Он их всех накормил.
   И люди, следовавшие за Ним, чтобы услышать, как Он говорил, были настолько зачарованы этим Его последним поступком (ведь даже экономический вопрос был решен: они поели и не заплатили), что их воодушевление достигло максимальной точки, и они принялись восхвалять Христа, как ожидаемого царя, царя – сына Давидова, потомка Давида, который должен был прийти и отдать весь мир в руки иудеям, сделать иудейский народ властителем мира. Спасителем мира, но для них слова «спаситель» и «властитель» имели одно и то же значение, для их черствой души эти слова имели одно и то же значение. «И тогда все окружили Его, – говорит Евангелие, – чтобы сделать Его царем». Он удалился от них и тайно переправился на другой берег озера. Там, на другом берегу стоял город Капернаум с его прекрасной синагогой, останки которой можно увидеть еще и сейчас.
   Наступил другой день, была суббота, и привычным для Него было… Он вошел в мир как человек, человек как и все другие; поэтому, как все другие люди его возраста ходили по субботам в синагогу, так и Он ходил в синагогу, молился с другими людьми в синагоге, произносил псалмы, которые произносим мы и произносили евреи в те времена. В определенный момент по желанию можно было поднять руку и вызваться читать отрывок из Библии, то, что попадалось случайно на глаза или же то, что было установлено на тот день. Иисус всегда пользовался этой возможностью, Он поднимал руку и выходил, чтобы говорить. То новое, что Он начинал говорить, было сказано внутри старого: это был новый способ смотреть на мир. Слова были теми же самыми, способ же смотреть на старые слова был новым. Я настаиваю на этом, потому что жизнь христианина заключается в новизне, прокладывающей себе путь внутри старого, это и значит быть христианином.
   В тот день в чтении из Библии рассказывалось о евреях в пустыне, которых Бог насытил манной. И Иисус сказал: «Ваши отцы насытились манной, но потом умерли. Я несу вам манну, Я несу вам хлеб, и кто будет есть его, больше не умрет». Сначала все поняли, что Он выражался метафорично (метафора, абстрактное сравнение; когда я говорю: «Мои слова должны быть хлебом для твоей души», – ты понимаешь, что речь не идет о том хлебе, который едят, – как хлеб является пищей для тела, так слова являются пищей для души): «Ваши отцы ели манну, а потом умерли. Мои слова как хлеб: кто будет есть их, то есть кто будет усваивать их, больше не умрет». Люди, как я говорил, пусть даже в некоторой растерянности, понимали, что это метафора, образное выражение. Но в тот момент, когда Он обращался к ним с этими словами, открылась входная дверь и в синагогу влилась людская толпа. Это были те самые люди, что за день до этого следовали за Ним, некоторые из тех, что за день до этого хотели сделать Его царем. Когда Он умело и таинственно сбежал от них, они подумали: «Наверное, Он пошел в Капернаум!» Тогда, ища Его, они обогнули по периметру все озеро и вошли в синагогу как раз в тот момент, когда Он говорил.
   При виде входящих в синагогу людей, которые, несмотря на свою усталость, несмотря на свой голод, не успокоились до тех пор, пока снова не нашли Его, у Иисуса (Который был таким же человеком, как и другие, как любой из нас, когда видит что-то красивое и замирает), забилось сердце, и (как в любом из нас эмоция или биение сердца может родить новый образ, может родить красивую идею, так приходили идеи и к Иисусу) Ему в голову пришла самая прекрасная из всех Его идей. Неожиданно Он меняет смысл своих слов, значение своей речи и говорит: «Вы следуете за Мной, потому что Я насытил вас хлебом, «бесплатно» насытил, но Я дам вам нечто лучшее в пищу, Я дам вам плоть Мою в пищу и кровь Мою в питие. И кто будет есть этот хлеб и пить это питие, будет жить вечно».
   В этот раз изменение слов, изменение значения слова «хлеб» было очевиднее, чем в начале. Все понимали, что Он говорил не метафорично, не прибегал к образности, а говорил серьезно.
   И тогда начальники: журналисты, политики, преподаватели университета и старших классов, – те, кто старается диктовать другим собственное понимание жизни, и в те времена их называли книжниками и фарисеями, – начали говорить людям (наконец-то им представился повод, потому что до этого они сидели в бешенстве, не имея ничего, за что можно было бы ухватиться): «Вы слышали? Он сумасшедший, Он сумасшедший! Кто может дать плоть свою в пищу, кровь свою в питие? Он сумасшедший, Он сумасшедший!» Они распространяли эту идею, убеждали всех в том, что Он сумасшедший. И все люди, которые всегда идут на поводу, словно стадо баранов (именно поэтому, как я уже сказал, необходимо размышлять), все принялись повторять эти слова: «Он сумасшедший, Он сумасшедший! Как Он может дать нам плоть Свою в пищу?» И пока они переговаривались: «Он сумасшедший, Он сумасшедший!» – фарисеи настаивали: «Пойдемте отсюда, пойдемте отсюда, оставим Его здесь, пойдемте отсюда!» И постепенно люди последовали за фарисеями и книжниками, вышли из синагоги и, поскольку уже наступил вечер (кажется, что эти встречи проводились во второй половине дня), в вечерней полутьме в синагоге сделалась великая тишина. Сидел там только Иисус, глядя в пустоту; представьте, какую боль Он должен был испытывать: момент наивысшего человеческого непонимания… символ наивысшего человеческого непонимания, потому что наивысший момент наступил немного позже.
   Но маленькая группа осталась. Это была маленькая группа поклонников, банда, банда безоружных… бедняги! Они все сидели там, опустив головы, в молчании. И Иисус, Который, если говорил то, ради чего Он пришел, то не отступал, настаивал: в то время как толпа говорила: «Он сумасшедший, Он сумасшедший!» – Он настойчиво повторял: «Если не будете есть плоти Моей, не войдете в Царствие небесное». Иными словами, в истину вещей; вы не спасетесь, потеряете самих себя. Иисус говорит той дюжине людей, сидевших в молчании: «И вы хотите уйти?» Он не смягчает непостижимости своих слов, а настойчиво спрашивает: «И вы хотите уйти?» И тогда Симон, порывистый, как всегда, вызывается говорить от лица всех: «Учитель, и мы не понимаем того, что Ты говоришь, но если мы уйдем от Тебя, куда нам идти? Только у тебя есть слова, – именно таким должен быть правильный перевод, – которые соответствуют сердцу, которые дают смысл жизни». Но что означает «слова, которые соответствуют сердцу»? Разумные слова! Разум означает открывать соответствие (по крайней мере об этом мы говорили в последний раз) того, что кто-то говорит тебе о реальности, тому, чего ждет сердце от реальности. Соответствие слов, сказанных кем-то о жизни, потребностям, которые имеет сердце по отношению к жизни, как говорится в «Религиозном чувстве» [72 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 9-12.].
   Учитель, если мы уйдем от Тебя, то куда нам идти? Только у Тебя есть слова, объясняющие жизнь, дающие смысл жизни, только у Тебя есть слова, говорящие о жизни разумным образом, образом, соответствующим сердцу. Это должно бы быть легко, но, как мы видели в прошлый раз, это самое трудное, говорить в соответствии с потребностями сердца – это самое исключительное на свете.
   Как должны были поступать люди перед лицом действительно исключительного явления, человека, говорящего соответствующим сердцу образом, объясняющего жизнь соответствующим сердцу образом (поэтому истинно), перед очевидностью истины, заключавшейся в словах Того Человека, перед испытанным очевидным соответствием, перед этим очевидным соответствием того, что Он говорил, сердцу (вот уже на протяжении многих месяцев они слушали, как Он говорил, и все сильнее становилось впечатление того, что Он единственный говорит соответствующим сердцу образом)? Было логичнее, разумнее возмутиться, потому что они не понимали того, что Он говорил, или же разумнее было сказать: «Я этого не понимаю, но если я уйду от Него, никто не будет говорить со мной соответствующим моему сердцу образом»? Я не понимаю, но никто не говорит так разумно, как Этот Человек; поэтому я вынужден быть честным по отношению к Этому Человеку, быть искренним по отношению к Этому Человеку, то есть следовать за Этим Человеком.
   Незамедлительная реакция, которую испытал бы человек, которую испытал бы справедливый человек перед вопросом: «И вы хотите уйти?» – была бы такова: «Мы должны следовать за Тобой, потому что Ты единственный человек, единственный настолько исключительный случай, потому что Ты всегда говоришь соответствующим сердцу образом. И если сейчас Ты говоришь что-то другое, то значит, что сейчас мы этого не понимаем. Ты объяснишь, и завтра мы поймем это, но мы не можем оставить Тебя из-за того, что не понимаем этих слов». И даже про те слова, которых они не поняли, такие как: «Я дам вам плоть Мою в пищу», – нельзя было сказать: «Это сумасшествие!» Можно было лишь сказать: «Кто знает, что это значит!» Разумной позицией было: «Кто знает, что это значит!»
   Впрочем, необходимо добавить одну очевидную вещь: люди, пришедшие из-за того, что за день до этого Он бесплатно накормил их, и которые ушли, подстрекаемые фарисеями, поступили неразумно. Почему? Потому что если они ушли лишь из-за того, что Он только что сказал что-то непонятное, действительно непонятное (нельзя было сказать, что Он говорил против сердца, но Он действительно говорил непонятно), они поступили неразумно. Потому что их поступок противоречил тому, что они видели за день до этого. За день до этого они следовали за Ним, потому что Он раздавал хлеб; уйти от Него из-за непонимания означало отрицать очевидность предшествующего дня. Накануне они увидели что-то, что подтолкнуло этих людей идти искать Его. Но поскольку то, что Он говорил, было непонятно, они ушли, оставив Его и назвав Его сумасшедшим: «Он сумасшедший!» Хорошо, Он-то, может быть, и сумасшедший… а, может быть, сумасшедший ты сам, потому что за день до этого ты искал Его! Это скорее ты сошел с ума накануне. Но им и в голову не пришло так рассуждать: для них было очевидно, что накануне они поступили правильно, они не упрекали себя за то, что пошли искать Его, оставшись голодными еще один день. Слишком очевидным было то, что Он сделал в тот день.
   Поэтому перед исключительным событием Этого Человека, Который всегда говорит соответствующим сердцу образом, как никто другой и никогда, самым незамедлительным и разумным следствием было следовать за Ним, как сказал святой Петр: «Если мы уйдем от Тебя, то куда нам идти? Нет другого смысла в жизни. Только у Тебя слово, объясняющее жизнь, слово, соответствующее сердцу». И действительно, тот, кто ушел, противоречил самому себе, ушел, противореча самому себе.

   Подведем итоги. Во-первых, мы рассмотрели евангельский сюжет, правильным выводом из которого был вывод, сделанный апостолами, видевшими на протяжении многих месяцев, как и многие другие, что делал и говорил Иисус. И все говорили: «Действительно появился пророк. Чудесно. Только Он говорит так, и видно, что Он говорит как власть имеющий», – потому что то, что Он говорил, соответствовало их сердцу. Но в определенный момент, услышав Его выражение, на первый взгляд непонятное выражение, они отступили под напором общественного мнения, под напором газет, телевидения и политиков. Они сказали: «Он сумасшедший!» – потому что то, что Он говорил, не входило в привычный ход их мыслей; Его слова не были против их сердца, они были непонятны. Правильно поступили Петр и другие Его друзья – они, несмотря ни на что, последовали за Ним: «Пусть и мы не понимаем, но никто не говорил таким соответствующим человеческому сердцу образом как Ты, поэтому если мы уйдем от Тебя, то к кому пойдем? Жизнь больше не имеет смысла». Поэтому они последовали за Ним. Именно они поступили разумно: разумно поступил Симон, разумно поступили апостолы, которые остались в растерянности, ведь и они не понимали. Они все равно последовали за Ним: вот источник позиции, основанной на привязанности. Остальные ушли, отвергнув Его, несмотря на все то, что они видели и слышали, а эта маленькая группа осталась, прирастая к Нему, следуя за Ним: здесь лежит начало понятия послушания, которое рождается из разума, рождается, лучше сказать, как разумная позиция. «Кто говорит, как Ты? Без Тебя жизнь не имеет смысла, только Ты можешь давать смысл жизни». Это была положительная позиция в отношении Него, позиция прирастания к Нему, и в тот момент эта позиция подвергалась испытанию. Но было правильно следовать за Ним, потому что в противном случае им пришлось бы отрицать все предшествующие месяцы, проведенные с Ним, на протяжении которых для них становилось все очевиднее, что Этот Человек отличается от всех остальных.

Содержание слова «следовать»

   Второй пункт. Как лучше объяснить, уточнить содержание слова «следовать», содержание прирастания, основанного на привязанности, благодаря которой Симон и другие апостолы остались с Ним? Они остались с Ним. Обратите внимание: не на Его стороне, нельзя сказать только «на Его стороне», как если бы они согласились со всем тем, что Он говорил. Они не сказали: «Мы согласны со всем тем, что Ты говоришь», – потому что и они не понимали, но остались с Ним, остались с Ним. Они последовали за Ним, приросли к Нему, несмотря на то, что не понимали. Это понятно? Они последовали за Ним. Есть ли что-нибудь, что лучше объясняло бы это следование за Ним, которое осуществили Симон и другие одиннадцать в тот момент кризиса или испытания?
   Здесь вы должны обратиться уже не к 6-ой главе от Иоанна, а к посланию св. апостола Павла к Филиппийцам, в котором говорится: «Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и Христос имел по отношению к Отцу» [73 - Ср. Фил 2:5-11.]. Имейте и вы в себе ко Христу те же чувствования, что и Христос имел по отношению к Отцу. Следовать за Христом означает иметь те же чувства, что и Христос, те же чувства, что и Христос имел к Отцу. Следовать за Христом означает перенимать, приобретать ту же самую позицию, что и Христос имел по отношению к Отцу. Для Христа было очевидно, что Отец есть Бог неба и земли. Потому что Христос был человеком: «Как нам молиться?» – «Отче наш, сущий на небесах, да придет царствие Твое…» – так научил Он.
   Такую же позицию, как позиция Христа по отношению к Отцу, мы должны иметь по отношению ко Христу. Для Христа было очевидно, что все принадлежит Отцу. А когда Отец допустил, чтобы его убили? «Отче, да не убьют Меня, если возможно, но не Моя, а Твоя воля да исполнится». Для Христа было очевидным, что Бог есть все, поэтому нужно было прирастать к Отцу, даже когда Его позиция была непонятной.
   Даже когда Отец допустил смерть Христа (это было несправедливо, и Христос, как человек, не понимал, почему так происходит; и это настолько верно, что Он молился: «Отче, если возможно, чтобы Я не умер…» Нельзя идти против Отца, поскольку в любом случае очевидно: без Отца в жизни нет смысла), Он прирос к Отцу, последовал за Отцом. Таким образом, человек должен вести себя по отношению ко Христу так же, как и Христос вел себя по отношению к Отцу. Христос говорит что-то непонятное, но если мы будем отрицать это, то нам придется отрицать все, и тогда ничего не остается: поэтому правильно прирастать ко Христу. Следовать за Христом означает иметь к Нему те же чувства, что и Он имел по отношению к Отцу, к Тайне Бога.
   Каким словом можно определить позицию Христа по отношению к Отцу? Это то, что говорит святой Павел несколькими строками ниже: «Сделавшись послушным даже до смерти». Симон и другие сделались послушными Христу даже перед лицом непонятного. Как позиция Христа по отношению к Отцу была послушанием, даже когда Отец решил, что Христос должен умереть, так и наша позиция должна быть такой же по отношению ко Христу, – это послушание Христу, даже когда мы находимся перед чем-то непонятным.
   Поэтому следовать за Христом означает, говоря еще точнее, иметь то же самое чувство, какое было у Христа-человека по отношению к Богу: и у нас должна быть по отношению ко Христу-человеку та же самая позиция, какая была у Него по отношению к тайне Бога, позиция прирастания, послушания. Послушание определяет позицию Христа по отношению к Отцу: Христос так признает, принимает и прирастает к замыслу Отца, что, когда замысел Отца подразумевает Его смерть, Христос признает, что это – путь Его жизни. Послушание Отцу означает для Христа-человека следование за Отцом; то же самое чувство должно быть и в нас по отношению к Нему: следовать за Христом, послушаться Христу.
   Домашнее задание: прочитать 5–8 главы Евангелия от Иоанна и найти все фразы, которые в этих 4-х главах несут значение следования, имеют значение послушания, все фразы, которые показывают, что Христос был послушен Отцу, например: «Я всегда выполняю волю Отца Моего». И все эти фразы переписать в свою тетрадь: проверка на контрольной работе в классе! Класс – это мир, дверь этого класса – страшный суд; из двери этого класса нужно выходить с листком, на котором записаны эти фразы: это будет частью экзамена!

Посему и Бог прославил Его

   Важно то, что говорит святой Павел во 2-ой главе послания к Филиппийцам, которое я уже цитировал: «Посему и Бог прославил Его». Он последовал за Отцом, и Отец прославил Его, превознес Его. «Ты был послушен, и Я исполню то, ради чего было создано Твое сердце: Твое сердце было создано ради того, чтобы стать Спасителем вселенной, Спасителем мира». И все отдал в руки Его, продолжает святой Павел: «Все отдал в руки Его».
   Подобные слова говорит Иисус в Евангелии от Иоанна: «Кто послушается Меня, будет творить дела, которые Я творю, и больше сих сотворит», – потому что сила Христа сейчас намного очевиднее. В этом мире, где все против Него, сила Христа сейчас намного мощнее, сила в Его Церкви намного мощнее, чем даже две тысячи лет назад: две тысячи лет назад Он совершил некоторые чудеса, сейчас чудес, которые Он совершает, полным-полно. Сейчас ценность Христа и Его таинственного, но видимого, Тела проявляется намного сильнее, чем даже две тысячи лет назад.
   Вторая часть домашнего задания: внимательно прочитать с 14 по 17 главы Евангелия от Иоанна и найти те же фразы. Однако, прежде чем вы приметесь за чтение Евангелия, прочитайте «Славу…» Духу, являющемуся источником человеческого разума и ума во всей полноте их способностей, на острие веры. Потому что вера – это вершина человеческого познания, вершина познания разума, и это – дар, который мы получаем, дар участия в Духе, посредством Которого Христос обладает миром и «всякой плотью» [74 - Ср. Ин 17 и далее.].

Следовать разумно

   Именно потому, что Христос был послушен даже до смерти, Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени. Таково превознесение и в нашей жизни. Будучи послушной, наша жизнь становится более великой, чем она могла когда бы то ни было быть, то есть реализуется [75 - Ср. понятия частичного и полного успешного исхода: Л. Джуссани. Христианство как вызов. Цит., сс 124–126.].
   Для нас послушание, то есть следование за замыслом Иного, исполнение Его воли является разумным только в одном случае, если оно осознано: должно быть ясно, что в этом следовании заключается успешность жизни. Можно жить в монастыре десятки лет, не имея этого сознания, но тогда человеку плохо, потому что он не может переживать посвящение Господу без сознания того, что это реализует его собственную жизнь больше, чем если бы он делал то, что ему хотелось, чувствовалось или представлялось. Евангелие так выражает это понятие: «Кто последует за Мной, получит жизнь вечную и во сто крат больше уже сейчас». Во сто крат больше – это истинный человеческий успех, который начинается уже в этом мире и свершается в вечности.
   Всем счастливого Рождества! В рождественскую ночь попросите у Господа благодати, которая сделала бы вашу жизнь свидетельством о Нем, потому что свидетельство о Боге, Который становится человеком… Я уже рассказывал вам о Манфредини? О монсеньоре Манфредини, епископе Болоньи, одном из самых великих епископов той скудной церковной поры? Однажды вечером мы опаздывали в Церковь, и когда мы бежали вниз по лестнице, Манфредини наклонился ко мне, плечом к плечу, и взял меня за руку. Я спросил его: «Что с тобой?» – «Подумай только… Бог стал человеком, родился как человек…» Он шагнул вперед, потом обернулся: «Это что-то не от мира сего!» И я серьезно сказал ему: «Да, это действительно что-то не от мира сего… но в мире сем».
   Какое орудие Он использует, чтобы показать нам, что это так? Это жизни тех, кого Он призвал для этого, это свидетельство нашей жизни, которую изменила вера. Поэтому в Рождество нужно просить Христа, чтобы, начав в нас доброе дело, Он довел его до конца. И каково это доброе дело, великое доброе дело, самая большая ценность в мире? Свидетельство о Христе. Без этого ты лишаешь смысла все происходящее, лишаешь мир смысла. Тогда мир становится безвидностью и пустотой, как говорит Элиот [76 - Ср. T. С. Элиот. Камень. М., Христианская Россия, 1997. С. 137.].

2. Настоящее послушание – это дружба

Следовать за тем, кто находится перед тобой

   Следовать означает смотреть на того, кто находится перед тобой. Что в первую очередь характеризует того, кто стоит перед вами, какова его основная отличительная черта? У того, кто находится перед вами, лицо того, что вы встретили и что подтолкнуло вас в начале, дало вам идею, желание. Можно сказать, что внешне это проявилось во встрече с определенным человеком, встрече с кем-то (с приятелем, со священником…) или с какими-то людьми в определенной обстановке, в церкви, по дороге, в классе или в школе, на работе; встреча, которая без особых размышлений заставила вас сказать: «Как отличается от других этот человек!» Эта встреча позволила вам заметить отличие, человеческое отличие, характерной чертой которого было особенно острое, особенно глубокое соответствие сердцу в его простоте. Человеческое отличие, отличие человеческой жизни, которое вы обнаружили, – смутно, более или менее смутно, но обнаружили, поскольку образ жизни того человека или тех людей соответствовал потребности вашего сердца особенным, необычным образом. То есть нес в себе какой-то идеал, вызывал или пробуждал идеальный образ, который обычно никогда не вызывался образом жизни других людей.
   Точнее говоря, была там еще одна особенность, о которой вы тогда не задумались, но о которой необходимо внимательно поразмышлять сейчас: отличие того человека, тех людей, тех приятелей состояло прежде всего в серьезности, с которой они жили. Для них или него жизнь была чем-то серьезным, предполагала серьезность, с которой они жили, она несла в себе вкус жизни, стремление к действию, полезность отношений, доброту.
   В обычной жизни людей серьезными являются денежные проблемы, проблемы с детьми, проблемы отношения мужчины и женщины, проблема здоровья, проблемы политики: серьезно для мира все, кроме самой жизни. Я имею в виду не жизнь в смысле – здоровья (это, конечно, серьезно), а саму жизнь! Но в чем жизнь больше, чем здоровье, деньги, дети, отношения между мужчиной и женщиной? В чем жизнь больше всего этого? Из чего она состоит? Жизнь предполагает наличие всех этих вещей, но вместе с целью всего этого, со значением. Вас поразил образ жизни, который сообщал, нес в себе (вы этого не сказали, но, если вы хорошенько подумаете, то все это вы найдете в самом начале вашего пути!) утверждение значения жизни. Жизнь – это что-то серьезное, у жизни есть значение, это что-то серьезное, и поэтому жизнь – это задача по отношению ко всему миру, по отношению ко всем творениям, по отношению ко всем временам, по отношению к истории, по отношению ко времени и пространству, и в этом ее последнее, окончательное и полное значение.

Следовать: понимать и подражать

   Но когда смотреть на того, кто находится перед тобой, означает и следовать? Это происходит, когда ты подражаешь ему. Что означает подражать ему? Это означает две вещи: прежде всего понять то, что он говорит, понять шаги, которые он делает, – шаги человека выражаются в его мыслях, словах, суждениях… Итак, понять мысли, понять то, что он говорит, и затем подражать ему в том, как он делает.
   Если ты останавливаешься на первом, то есть только слушаешь слова, то ты не следуешь за ним. Ты должен стараться быть внимательным к тому, как он делает, и стараться делать, как делает он. Поэтому не все говоруны являются учителями, потому что быть учителем – это показывать, как действовать. Точнее говоря, быть учителем также означает использовать слова таким образом, который дает понять, как нужно их использовать.
   Понимание того, что кто-то говорит тебе, требует самых что ни на есть малых усилий, требует простоты, требует иметь сердце ребенка; внимание к действиям другого требует также любознательности ребенка.
   Мы можем определить все это одним словом. Можно сказать, что правило жизни – это следование. Это понятие включает в себя следующее: во-первых, есть кто-то, кто стоит перед тобой; во-вторых, кто-то, чьи слова мы пытаемся понять; в-третьих, мы пытаемся понять, каким образом ему удается реализовывать эти слова, жить ими. Все вместе это называется следованием; без следования, без интенсивности следования перед нашей жизнью ничего не остается; человек не знает, что думать и не знает, как делать, поэтому отождествляет со своей мыслью то, что приходит ему на ум (реакцией собственных мнений), и возводит в правило то, чего ему хочется и что ему нравится (другими словами, в качестве правила выступает инстинкт). Альтернатива жизни как следования – это инстинктивность, иначе говоря, человек деградирует до животного (для того, чтобы понять это, необходимо иметь столь нищее сердце, чтобы оно стало очень мудрым; для того, чтобы понять эти вещи, необходима великая мудрость!).

Послушание, действие «я»

   Итак, следование подразумевает стараться понять то, что тебе говорят. Что значит понять? Понимание – это акт разума, глагол «понимать» относится к разуму, это образ жизни разума. Что означает понимание как образ жизни разума? Означает обнаруживать, охватывать, делать очевидным для себя (или, по крайней мере, предвидеть) соответствие того, что тебе говорят, тому, чем ты являешься (нуждам твоего сердца, то есть потребности твоей жизни, глубоким потребностям твоего «я»). Понять означает уловить глубокое соответствие того, что тебе говорят, твоему «я», потребностям твоего «я», глубоким потребностям твоего сердца, глубоким потребностям твоей жизни.
   Поэтому следование – это не что-то, что я могу взять как накидку (как бы хорошо или плохо я ни был одет, я беру накидку и накидываю ее сверху); нет, это не накидка, накидка – это то общепринятое понятие о послушании, согласно которому слушаться означает говорить «да», делать то, что тебе говорят. Нет, ваша честь! Послушание начинается как усилие и работа (внимание, являющееся проблемой простоты сердца, то есть признание очевидности соответствия того, что тебе говорят, потребностям твоего сердца, твоей жизни). И говорят тебе это из любви к твоей жизни, и это должно быть выслушано! То, что тебе говорят, усиливает вкус к жизни, делает более истинной всю твою жизнь. Чтобы сознательно, все с большим достоинством, говорить «я», как написано в тексте In cammino [77 - L. Giussani. In cammino (В пути) // Un avvenimento di vita, cioe ma storia (Событие жизни, то есть история). Roma, Il Sabato, 1993.], ты должен слушать, что тебе говорится, стараясь понять.
   Понимая это шаг за шагом, ты уже не зависишь от того, кто тебе это говорит. Постепенно происходит так, что тот, кто говорит тебе это, словно становится одним целым с тобой, ты следуешь за самим собой. Крайняя форма послушания – это следование за открытием самих себя, открытием, которое делается в свете слова и примера другого человека, без которых человек или идет на ощупь в темноте, или живет как животное.
   Именно потому, что это соответствует тебе, я говорю: «Делай так, будь внимателен к этому»; и я говорю тебе это из любви к твоей жизни. Знаешь, что позволяет мне сказать это тебе из любви к твоей жизни? Любовь к моей жизни. Именно поскольку я принимаю всерьез собственную жизнь, я говорю тебе: «Посмотри, пожалуйста, сюда, потому что для твоей жизни это важно. Если ты будешь следовать за мной, поймешь; и тогда потом будешь следовать за самим собой, следовать за мной – это то же самое, что следовать за самим собой, мы с тобой друзья».

Настоящее следование – это дружба

   Это и есть дружба. Настоящее послушание происходит, когда достигает уровня дружбы; иначе это не послушание, а рабство, это похоже на воспитание детей «воспитательницей» (воспитательницей с линейкой в руке!). В дальнейшем, если ты стараешься понять, у тебя проще получается сделать это, и тебе все больше хочется понять, как я живу тем, что говорю тебе; или каким образом тот, кто стоит перед тобой, живет тем, что сообщил тебе. «Как у тебя получается жить этим?» – спрашиваешь ты его, не спрашивая. Следовать за тем, кто стоит перед тобой, означает спрашивать у него: «Как у тебя получается жить этим? Как возможно жить этим?» Поймите, что здесь подчеркивается желание, наше желание жить этим, желание жить; серьезность в жизни, истина в жизни и желание жить. Именно желание жить заставляет тебя спрашивать: «Как у тебя получается делать это, как у тебя получается реализовывать то, что ты понимаешь?»
   Теперь вы понимаете, почему я сказал, что настоящее послушание – это дружба? Потому что когда я даю тебе понять, что сказанное мной соответствует потребностям твоего сердца, ты говоришь мне: «Спасибо, что ты сказал мне это! Спасибо, что ты говоришь мне это!» И это становится твоим, тебе нужно следовать за самим собой. Это означает следовать за собственным сознанием; настоящее собственное сознание – это собственное сознание, ставшее большим и зрелым благодаря встрече. Это позволяет стать друзьями.
   Будучи друзьями, мы понимаем больше; когда мы смотрим на все с точки зрения дружбы, в нас увеличивается желание спросить: «Как ты делаешь это, как у тебя получается делать это?» А другой отвечает тебе: «Не знаю, как объяснить тебе это, смотри на меня!» Или же: «Пойдем со мной!» Или скажет тебе: «Начни делать так. Выбери в течение дня моменты, в которые ты будешь произносить слово «Бог», но произноси это, остановившись и думая о том слове, которое произносишь». Или, поскольку так может быть слишком абстрактно, говори: «Приди, Господи», – и это проще наполняется чувством; говори это три раза в течение дня. Или же: «Три раза в течение дня останавливайся на две минуты, чтобы подумать о том мгновении, когда Бог стал сгустком крови во чреве женщины – прочти «Ангел Господень». Или же я могу сказать тебе: «Пой песню, например, “Povera voce” или “Возьми меня за руку”» [78 - Песни, цитируемые здесь и далее, содержатся в сборниках песен, изданных движением Comunione е Liberazione, см., например: Песенник. М., Христианская Россия, 2005.]. Пой эту песню, но взвешивай слова, обращай внимание на слова». Или же я скажу тебе: «Каждый вечер читай “Радуйся, Мария”, – чтобы понять то, чего не понимаешь, а также понять, как действовать, потому что я не знаю, как тебе лучше это объяснить. Но смотри на меня, на то, как делаю я». Или же: «Если ты не понимаешь того, что я делаю, спрашивай у меня; так и мне проще тебе отвечать, я смогу лучше тебе объяснить». Потому что иначе все становится слишком теоретическим: когда ты спрашиваешь у меня, как можно действовать таким образом, я даю тебе теоретический ответ, но когда ты говоришь мне: «Почему ты так поступил?» – тогда в своем ответе я более конкретен, практичен.
   Таким образом осуществляется дружба, это и есть дружба. Следовательно, настоящее следование – это дружба, настоящее послушание – это дружба. То, что называется послушанием, на самом деле является дружбой. И действительно, говоря об Иисусе, святой Павел сказал, что, любя Отца (Того, Кто был перед Ним, до Него), Он сделался послушным даже до смерти [79 - Ср. Фил 2:8.], до самого конца, потому что Он понял, что то, чего хотел от него Отец, было справедливым (было справедливым из-за жалости к людям, имело целью спасти людей, дать людям свободу, привести людей к счастью). И Он не мог не сделать этого, потому что Его божественная природа (Он был человеком, поэтому послушным, но Его личность, Его «я», сущностью которого был Отец, Его божественное сердце было любовным порывом, потому что «Бог есть любовь», как говорит святой Иоанн [80 - Cp. 1 Ин 4.]) не могла сказать «нет». Он понимал, чего требовал от него Отец, и знал, как поступать: Он подражал Отцу, создавшему мир по любви.

Обобщение

   В любом случае я пытался сказать, что слово «послушание» и слово «дружба» одинаковы. Дружба, которая не является послушанием, представляет собой нечто сентиментальное, не имеющее ни плода, ни истории, не имеющее ни цели, ни продолжительности, ни лика. Лик же этой дружбе дается тем, кто пришел тебе навстречу и кто сдвинул тебя с места, так что ты начал стараться понять и начал понимать его слова (начинать понимать слова означает начинать видеть, насколько они соответствуют твоему сердцу). И тогда почти естественным стал твой вопрос: «И что мне делать дальше?» Тогда этот человек сказал тебе: «Послушай, ты должен следовать за мной, смотри, как делаю я: продолжай следовать за мной». И тогда действительно между тем, что со мной произошло, и моей жизнью устанавливается своего рода симбиоз, устанавливается единство, все углубляющееся единство: и это называется дружбой. Поэтому в Библии говорится: «Кто нашел друга, нашел сокровище» [81 - Ср. Сир 6:14.], нашел богатство жизни. Что характеризует друга? Прежде всего и больше всего его характеризует серьезность в жизни, утверждение того, что жизнь – это что-то серьезное.
   Жизнь – это что-то серьезное: она серьезна по отношению ко вселенной (поэтому у нее есть задача) и серьезна по отношению к судьбе (поэтому у нее есть конечное значение, которого нужно достичь); ничто не соответствует твоему сердцу больше, чем эти две вещи.
   Потом ты понимаешь много других вещей, которые соответствуют твоему сердцу, и тогда ты задаешь вопрос: «Как ты выполняешь свою задачу?» И следом: «Как у тебя получается стремиться к твоей судьбе?» И я, тот, кто стоит перед тобой, рассказываю тебе, но понимаю, что мне не удается объяснить тебе это хорошо, поэтому я говорю: «Давай, приходи-ка и завтра! Потому что завтра я постараюсь объяснить тебе лучше, и послезавтра я постараюсь объяснить тебе еще лучше, и потом…» В общем, мы должны говорить об этом каждый день, потому что так мы сможем лучше говорить об этом, и через много-много дней это становится чем-то легким и свободным, как смотреть друг другу в глаза, и становится понятно. Становится понятно, как действовать, появляется желание действовать, появляется именно желание действовать. И ты уже не один, ты действительно стал самим собой, потому что человек становится самим собой, когда он вместе с кем-то. Действительно, предназначение человеческого «я» – это быть вместе со всем сущим, то есть, с тайной Бытия. Почему? Потому что человеческое «я» создано по образу Бога, а Бог – это сопричастность: сопричастность Отца, Сына и Духа, тайна Троицы. Именно в тайне Троицы лежит источник того, что «я» не одиноко. Одинокое «я» – это «я» потерянное. Таким образом, неодинокое «я» созидается в компании, компанией, которая есть дружба, и дружба созидается послушанием.
   Слово послушание – это не что иное, как добродетель дружбы.

Послушание
Собрание

   Наше сегодняшнее собрание очень важно в плане оценки того, что вы слышали до сих пор, суждения об этом; но в первую очередь оно важно для той работы, которую вам необходимо будет начать, чтобы развивать и все больше прояснять то, что было вам сказано.
   Вы не поняли того, что говорилось вам до сих пор, разве только частично: кто-то больше, кто-то меньше, кто-то совсем мало, а кто-то и совсем ничего; но это не важно, потому что Господь поместил нас рядом, чтобы мы шли вместе. А идти – это значит понимать, прежде всего понимать отношение между мгновением, который проходит и которого через мгновение уже нет, вещами, которые есть и которых через некоторое время уже нет, отношениями, которые есть у нас и которые через некоторое время предстают перед нами совершенно в другом свете, чем мы их себе представляли, – отношение между мгновением и судьбой мгновения.
   Что означает шаг для идущего? Отношение между тем, что я делаю сейчас, и судьбой, к которой я иду. Это отношение обусловливает ценность того, что я делаю сейчас, и таким образом через то, что я делаю сейчас, я понимаю, что такое судьба.
   Во всяком случае, сегодняшний разговор важен. Я хотел бы повторять и настаивать на этом, но если я буду настаивать, то у нас не останется времени на собрание! У нас так мало времени, собрание станет для вас примером той работы, которую вам предстоит совершить. Впредь вам придется самим нести то, что было сказано до сегодняшнего дня, чтобы, когда речь будет идти, например, о вере или о послушании, вы воспринимали эти слова в полноте их смысла, согласно их значению.
   Эта встреча важна, и в ней будет два момента. Во-первых, это общий взгляд на весь путь от октября до сегодняшнего дня, и мы должны прояснить цель пути, который мы проделали за эти три месяца. Во-вторых, возможно, есть какая-то деталь, которая поразила нас, которой мы еще не поняли или которая нам очень нравится. Разъясняя деталь, мы непременно проясним и тему в целом; и чтобы разъяснить деталь, нужно будет обязательно обратиться к теме в целом, то есть к судьбе нашего пути.
   Например, поначалу во время споров в лицее одним из самых популярных поводов, чтобы напасть на меня, были разговоры об аде: «Ужас! По-твоему, ад существует? Но ведь для человека это нечто отталкивающее, несправедливое, немыслимое…» Что я должен был делать, чтобы ответить на это возражение, на это частное возражение? Чтобы ответить на него, я должен был поместить и эту деталь, к которой и сводилось их возражение, в контекст конечной судьбы человека, конечной идеи человека. Конечная идея человека – это то, что человек есть некая свобода, то есть нечто созданное для счастья; ад парадоксальным образом рождается именно из этого. Без ада не было бы свободы, без возможности ада не было бы свободы. Почему? Потому что свобода включает в себя возможность сказать «нет», и сказать «нет» – это ад: ад – это громадное «нет». Поэтому парадоксальным образом ад становится словом, которое более других указывает на достоинство человека. Не потому, что ад – это хорошо, а потому, что, как я уже сказал, он утверждает человека как свободу, что в положительном переводе означает, что счастье, которому именно я не говорю «да», не может стать моим. Если я не говорю «да», то счастье, которого я могу достигнуть, не станет моим. Для того, чтобы оно стало моим, я должен выбрать его, я должен пожелать его, оно должно быть объектом моей свободы.

   Начнем же! Можно начать с деталей или вопросов о тех логических переходах, которых вы не поняли, о тех идеях, которые остались не ясны; после этого собрания у нас по возможности не должно остаться никаких существенных темных мест.

   Мы говорили о том, что самая большая работа, которой требует послушание, – это простота сердца…
   Например, слово работа употреблено неверно; понятно, что ты имеешь в виду, но одно из слов употреблено неверно. Простота сердца – это условие для послушания.

   Мне казалось, что е конечном итоге простота сердца – это то, что необходимо, чтобы понять все шаги, проделанные до сих пор.
   Иисус с тобой согласен. В одиннадцатой главе Евангелия от Матфея Он благодарит Отца за то, что Тот дал познать истину тем, кто прост сердцем, а не тем, кто думает, что уже все знает [82 - См. Мф 11:25.]. Поэтому то, что ты говоришь, верно: простота – это условие для всего того, о чем мы слышали.
   Однако из всего того, о чем мы слышали, простота сердца наиболее важна именно для послушания (если здесь можно установить какую-то иерархию), потому что в послушании нужно быть именно простыми, иначе нечего делать.
   Вера предлагает и обеспечивает что-то невероятно прекрасное, настолько прекрасное, что становится почти легко сказать «да»; в послушании же не так: в послушании ты должен постоянно следовать за чем-то другим, а не за собой. Так и свобода – это нечто прекрасное, она имеет свой ни с чем не сравнимый вкус, и поэтому утверждать с простотой собственную свободу может быть легче, чем сказать «да» и следовать по пути своей жизни, принимая за критерий то, что говорит кто-то другой. Поэтому простота необходима для всего, но прежде всего для послушания.

   В лекции о вере ты сказал, что только нравственное «я», единое «я» способно доверять…
   Секундочку: что значит нравственное «я», единое «я»? Что такое нравственное «я»? Это истинное «я»! Что такое единое «я»? Это «я» не разделенное, поэтому это истинное «я». Поэтому только истинное «я» способно доверять.

   Как в таком случае жить послушанием, чтобы в каждодневной жизни, в каждодневных решениях быть способной решать самой, не спрашивая каждый раз, не перекладывая постоянно ответственность на других?
   Итак, вопрос: как возможно переживать каждый день собственную свободу, свое «я» таким образом, чтобы не быть вынужденным ежеминутно бегать к «мамочке», к тому, кто ведет тебя, и спрашивать: «Что мне делать?»
   Ответ: чем лучше ты усвоила критерий того, кто ведет тебя, чем лучше ты поняла и приняла критерии, которые были тебе сказаны, тем свободнее ты в течение дня от того, чтобы спрашивать. Принимать данный тебе принцип, принимать указанный тебе закон значит быть поистине свободной и не иметь нужды бежать и спрашивать мнения того или иного человека. Поэтому именно тот человек свободен, то есть на самом деле является самим собой, на самом деле утверждает собственное достоинство, кто принимает не собственный критерий, а критерий другого человека, который ведет его. Принимать критерий того, кто ведет тебя, – это способ, чтобы быть свободным во всем, что ты делаешь; ты становишься мудрым во всем, что ты делаешь, ты знаешь, как нужно себя вести. Об этом говорил Иисус: кто потеряет себя, тот найдет себя [83 - Ср. Мф 10:39.]; кто отказывается от своей точки зрения, чтобы следовать за Иисусом, чтобы следовать за Ним, становится человеком, способным сталкиваться с чем угодно, зная, что он делает, принимая правильные решения.
   В Библии употребляется другое слово: «Vir oboediens loquetur victoriam» [84 - Прич 21:28 (Vulgata; в русском переводе: «Человек, который говорит, что знает, будет говорить всегда»).]. Человек, следующий за критерием того, кто его ведет, авторитета, то есть человека, который следует за критерием Бога, человек, который следует за критерием другого, кто ведет его именем Бога, в любых обстоятельствах поступит хорошо, будет подходить к этим обстоятельствам с пользой для своей жизни.
   Поэтому я и сказал, что для того, чтобы ответить на все детали (как мы делаем сейчас), которые вы можете привести как возражения или вопросы, мы всегда будем вынуждены напоминать друг другу определяющие принципы, которые были даны нам; следуя этим принципам, мы поймем все детали.

   Поскольку мне кажется, что это вопрос привязанности, мне бы хотелось, чтобы Вы объяснили мне лучше два момента послушания: понимать шаги человека, который находится перед тобой, и подражать тому, как он их делает. В частности, мне хотелось бы понять, эти ли два момента обусловливают прирастание привязанности.
   Неверно то, что ты сказала в начале, но ты исправилась в конце, когда сказала обратное. Верно обратное: прирастание привязанности рождается, когда ты следуешь за другим. И в самом деле, Бог в мудрости Своей сказал: «Вы не знаете, как достичь Меня. Я Сам приду и проложу путь; кто последует за Мной (Я путь), обретет истину и жизнь» [85 - Ср. Ин 14:6.].
   Привязанность к Иисусу рождается именно благодаря позиции внимания, пристальному взгляду, просьбе понять, прирастанию к тому, чего Он просит у нас; отсюда рождается привязанность, и не верно, что для того чтобы следовать, необходима привязанность. Если ты испытываешь привязанность к какому-либо человеку и этот человек говорит тебе что-то противоречащее тому, чем ты дорожишь, то есть если ты привязан к А и дорожишь каким-то твоим критерием, а человек, к которому ты привязан, просит тебя о чем-то противоречащем тому, чем ты дорожишь, то вполне вероятно, что ты потеряешь доверие к этому человеку и отойдешь от него, чтобы следовать за твоими идеями. Верно же обратное: если ты прирастаешь к указанию другого человека (авторитета), если ты стараешься понять его, ты открываешь истину и жизнь более, чем раньше, и это заставляет тебя восхищаться другим человеком и привязаться к нему.
   Понимать это означает начинать понимать, как рождается наша компания, как рождается община, как рождается дружба.
   Истинная компания, то есть компания как фактор, который созидает жизнь, который творит и, следовательно, порождает красоту, утешение, восстановление того, что рушится, – компания положительная в этом смысле может рождаться только от дружбы. Дружба – это добродетель, энергия, созидающая компанию. Поэтому Господь, пожелав, чтобы человек узнал Его, стал Человеком, и Этот Человек породил компанию, Он присутствует здесь и сейчас, каждый миг истории в компании; и если человек претендует, что он находится в отношениях с Тайной Бога, исключая компанию, а особенно исключая авторитет, который эту компанию ведет, то он обманывается, это иллюзия.
   И действительно, почему среди тех многих из движения, кто вошел в закрытый монастырь, все, кто вышел из него (а таковых много), сделали это? Самая большая трудность – это не молчание или одиночество (человек должен умереть, и жить в затворничестве – это как бы начинать осознанно переживать смерть, которая произойдет в жизни у всех); монастырь оставляют из-за неумения жить общиной. Когда кто-то просит у меня разрешения войти в монастырь, я всегда пользуюсь таким критерием: как этот человек живет общиной? Как он воспринимает общину и переживает ее? Если он не переживает компанию или общину как необходимую дружбу, то бесполезно просить у меня разрешения войти в закрытый монастырь: я сразу же скажу ему, что это не его путь.
   Но что такое дружба? Дружба в своей минимальной форме – это встреча одного человека с другим человеком, который желает его судьбы больше, чем собственной жизни; я желаю твоей судьбы больше, чем желаю своей жизни. Другой отвечает мне взаимностью и желает моей судьбы больше своей собственной жизни. Такова дружба, и признак ее истинности в том, что нам хотелось бы, чтобы любой, кого бы мы ни встретили, при любых обстоятельствах, понял это, чтобы все обнялись друг с другом. Тот, кто не испытывает этого, должен смиренно умолять Господа и Богородицу, чтобы понять, потому что без этого сознания даже отношение с Богом не истинно.
   Если я желаю твоей судьбы, а ты желаешь моей судьбы, то мы компания, первая компания, компания, в своей минимальной форме. Но если я живу этим, то я желаю, чтобы любой, кого я встречаю, участвовал в этом. Поэтому мы с тобой, будучи первыми в нашей компании, хотели бы вовлечь в нашу дружбу и тех, кого мы встречаем; и вот нас уже семеро, потом нас становится двадцать, а потом нам хочется, чтобы и весь трамвай участвовал в нашей дружбе, а в трамвае двести человек; и мы хотели бы, чтобы все двести стали частью компании – так можно создать и дом из двухсот человек. Подумайте о том, как это прекрасно, ведь все происходит согласно шкале, задуманной Господом; первый человек, с которым ты встретился, – это как бы первый ориентир; потом ты встречаешься со вторым, третьим, четвертым, а потом с шестым, седьмым и восьмым, а потом доходит и до двухсотого; иерархия привязанностей остается в том же виде, в каком Бог возбудил ее в тебе.
   Однако чем больше в тебе привязанности, тем сильнее в тебе искушение остановиться на этом, захватывая, обладая; и таким образом ты теряешь и вещь, и себя самого, – теряешь! Признак того, что дружба не истинна, заключается в том, что другие люди тебе чужды. Помните стихотворение Пера Лагерквиста, которое я читал студентам на Духовных упражнениях? [86 - «Закрой глаза, дорогая, / чтобы мир не отражался в них, / все слишком близко к нам, – / все то, чем мы не являемся. // Только мы должны существовать, / мир вокруг нас исчез, / любовь открывает / все. – Глаза твои закрой» (P. F. Lagerkvist. Chiudi i tuoi occhi, саrа (Закрой глаза, дорогая) // Poesie (Стихотворения). Fori, Nuova compagnia Editrice, 1991. Cp. L. Giussani. L’io e la grande occasione («Я» и великий случай) // Dalla fede il metodo (Метод из веры). Приложение к Тгассе, апрель 1994).] Он говорит ей: есть только ты и я, все остальное не существует; это эгоизм, возведенный в ранг системы. И это не только умерщвляет, это душит. На третий день я уже не могу от всего этого, мне нужен свежий воздух, мне нужно увидеть табун диких лошадей!..

   Меня поразило то, как ты писал о вашей дружбе с Манфредини: «Мы говорили между собой: нужно, чтобы Церковь ожила, нужно, чтобы христианская реальность была более осознанной; мы были в третьем классе гимназии, но вопрос мог родиться потому, что мы уже находились на определенной глубине дружбы» [87 - D. Rondoni. Unamicizia appassionato (Страстная дружба) // Тrассе, янв. 1994. С. 44–46. Здесь и далее: Тrассе (След) – название официального международного еженедельного журнала движения Comunione e Liberazione.].
   Я помню в точности ту прогулку: мы шли под мостом, где проходит поезд, рядом с Мед ой, между Мед ой и Севезо. Я все еще помню. Манфредини был в третьем классе гимназии, значит, мне было 13 лет. Я еще помню то место, где мы говорили об этом, помню, как он говорил об этом.

   Мне пришло в голову, что дружба – это не какой-то optional, но что она практически необходима для понимания себя и реальности.
   Слово optional как раз все проясняет. Дружба – это не optional:; если это optional, то это не дружба; дружба – это не что-то такое, что может быть или чего может не быть; без дружбы человек уже не является самим собой. И даже Бог, создавая человека, сказал: он не может быть один, нужно, чтобы у него была компания [88 - Ср. Быт 2:18.]. И так Он создал первую компанию – компанию мужчины и женщины (компанию мужчины и женщины – это потому, что у них были и определенные задания).
   В каком смысле дружба – это не optional, а необходимость; почему она не может быть или не быть? Если человек не имеет дружбы, то он даже не человек, он не является самим собой, он удручен, он может вызывать только ощущение грустного человека; ты не займешь ему и ста лир, потому что не доверяешь ему. В каком смысле дружба необходима?

   Потому что это «компания, ведомая к судьбе».
   Это тот случай, когда мы видим, что можно повторять фразу, не улавливая, как она рождается, не замечая, как она рождается. Правильно, дружба – это компания, ведомая к судьбе. Но ведомая кем? Если вас двое, то кем она ведома? Чем-то иным; нужен кто-то третий.
   Третий – это потому что его ты встречаешь на второй ступеньке, а не на первой? Нет! Тот, за Кем ты следуешь, неотделим от человека, с которым ты встречаешься, и это так прекрасно, что заставляет вас встречаться, это настолько правильно, что заставляет вас встречаться. Но если это так правильно и прекрасно, что заставляет вас собираться вместе, оно тут же начинает производить, порождать. «Неплодная станет матерью» [89 - Ср. Пс 113:9; 1 Цар 2:5.], и человек, Авраам, «станет отцом многих народов» [90 - Ср. Быт 12:2.]. Если нас собирает вместе нечто прекрасное и истинное, то тебе бы хотелось, чтобы любой, кого бы ты ни встречал, понял это, понял эту красоту, это добро, эту справедливость. Поэтому ты зовешь его: «Пойдем с нами в кафе!» – и вас уже не двое, а трое, а потом вас будет уже не трое, а тридцать человек, а потом вас будет уже не тридцать, а три тысячи, а потом из трех тысяч вас станет десять тысяч. В Берше сначала я встретил четверых ребят, из которых вскоре осталось только трое, потому что один умер; их вовсе не было сто тысяч…
   Любой из нас, живущих Движением всерьез (я говорю о Движении, и это тем более относится к Memores Domini!), кто поехал бы, например, на курорт Формоза, встречая других, сказал бы о том, кто поместил его в определенную компанию; это прекрасно и абсолютно правильно, и нет ничего правильнее и прекраснее этого. Может быть, что-то кажется тебе столь же правильным и прекрасным, но если через какое-то время кто-нибудь спросит тебя: «А что же дальше?» – на этом все закончится.
   Поэтому евреи употребляли один и тот же корень, однокоренные слова, для того чтобы указать на то, что бренно (преходящее, эфемерное), лживо (потому что все эфемерное, преходящее лживо) и человека (потому что он тоже является преходящим). Один и тот же корень обозначает человека, ложь и эфемерность.
   Почему я так подружился и не расставался с Манфредини и Де Понти? С третьего класса гимназии до четвертого курса богословия мы всегда были вместе – всегда, действительно всегда! – и никто никогда не делал нам замечаний, потому что для всех было очевидно что-то великое, из-за чего мы были вместе; кто бы ни встречал нас вместе, в любую минуту дня и недели он услышал бы разговоры на определенные темы. И многие говорили: «О-о-ой… ну опять они!» – и уходили. Они ушли и от всего остального! Почему мы стали такими друзьями, не зная друг друга? Потому что мы начали предчувствовать и говорить о том, без чего не стоило жить. Эта глубина – благодать, которую Бог дал нам в возрасте 13–14 лет: понимание того, что без некоторых вещей, а в конце концов без Христа в буквальном смысле слова не имеет смысла жить; все становится политической игрой, как современное правосудие; все становится насилием, как современная политика; полная противоположность тому, что должно быть! А противовес этому – это, конечно, не разговоры о нравственности или о ценностях (что делают многие и из наших ответственных); это созидание, это значит показывать всем, давать всем увидеть, что компания, сложившаяся потому, что люди встретили Христа, компания, сложившаяся потому, что другие люди встретили тех людей, которые встретили Христа, – эта компания реализует все то необходимое для нашей жизни, чего не могут реализовать ни политика, ни культура, ни что бы то ни было иное.
   Поэтому мы трое были дружнее всех, ведь наше отношение рождалось из более глубокого интереса, чем то, в чем были заинтересованы все остальные; иначе это не компания, иначе дружба – это то, как понимают ее все, это то, что я в этом году назвал утопией: что позволяет нам переносить все плохое в нашей жизни и идти вперед? Сейчас все отвечают, что компания. Но они говорят не о нашей компании [91 - Cp. L. Giussani. Un caffe in compagnia (Чашка кофе в компании) // Dalla fede… Цит., с. 25–27.]. Настоящая компания – это компания, которая рождается, когда один человек встречает другого человека, который видел что-то справедливое, прекрасное и истинное, и сообщает об этом ему; а поскольку и он желает справедливого, прекрасного и истинного, он присоединяется. И кого бы он ни встречал, все люди начинают быть ему интересны и всем он хочет сообщить это справедливое, прекрасное и истинное. Так компания рождается и расширяется. Это самый настоящий монастырь. Первые христиане и христиане Средневековья обратили мир таким образом, создавая эту компанию. Для моего друга Манфредини и для меня было нестерпимо ходить на прогулки вместе со всеми остальными семинаристами и говорить о чем-то другом; это было просто нестерпимо! Уж лучше было молчать, не говорить вообще.
   Это порождает привязанность, это породило привязанность. Привязанность – это как цементирующая смесь компании. Благодаря этому компания растет и становится постройкой, компания становится храмом Бога в этом мире, где иначе Бог был бы неведом.
   Противоположность компании, которая рождается таким образом, – это эгоизм, полный иллюзий, это эгоистическая иллюзия. Это эгоцентрическая иллюзия, это та позиция, которая ищет поддержки в собственных мыслях; и это идет против разума. Почему искать удовлетворения в собственных мыслях – это против разума? Потому что разум – это осознание реальности, а не твоих мыслей, оторванных от какой бы то ни было отсылки к реальности. Это сознание определенной реальности! Разум дает тебе предчувствовать присутствие идеала и следовать за идеалом. Альтернатива идеалу, следование за твоими мыслями – это мечта. Идеал – это реальность, которой ты овладеваешь отрезок за отрезком, шаг за шагом; в то время как мечта опустошается, мечта изменяется и опустошается изо дня в день.
   Что значит, что каждый из вас имеет призвание к целомудрию? Каждый из вас получил призвание от Бога, от Христа, – ведь именно Христос выбирает людей, чтобы они следовали за Ним: «Отец все дал в руку Его» [92 - Ин 3:35.]. Это Человек, Который является Богом, но Он Человек! Призвание – это тот факт, что Христос избрал вас как орудия, чтобы сообщить другим, чем Он является, чтобы пробудить в других любовь к тому, чем Он является, потому что то, чем Он является, – это судьба всех. Вы будете пробуждать любовь ко Христу в других через ваше присутствие, любящее Христа, ваше присутствие, любящее Христа, Который есть судьба всех. Только через присутствие Он сообщает Себя другим. Человеческое присутствие в мире во всех возможных гранях, во всех тех гранях, из которых оно состоит, – это и есть компания, или община.

Заключение: от веры к послушанию

//-- ВЕРА --//
   Удалось ли вам разобраться с верой? Что это за явление такое – вера? Это явление – познание. Если это явление – познание, то оно включает в себя разум; оно не «сводится» к разуму, а включает его в себя.
   Поэтому познание, которое включает в себя разум, – это явление познания того, что есть, познания реальности. А поскольку в реальности, которую наш разум может измерить и понять, нет того, о чем говорит вера (мы сказали, что вера – это познание некоторой реальности, находящейся за пределами того, что познает разум, познание реальности, которая «больше» того, что познает разум), то почему ты можешь допустить это, почему ты можешь допустить нечто большее по сравнению с тем, что познает разум? Потому что только перед лицом гипотезы, вести, догадки о чем-то большем сердце чувствует ответ на то, чем оно является. Так, вера – это самое рациональное, что только есть, потому она завершает разум, то есть наконец отвечает на то, чего желает сердце, указывает на существование реальности, исполняющей то, чего желает сердце. Что-то присутствующее в нас доказывает существование чего-то вне нас!
   Поэтому вера – это в высшей степени разумное действие. Без веры не было бы возможности разума; не было бы возможности утверждать то, ради чего человек воздвигнут.
   Поэтому самое главное из всего того, что мы сказали до сих пор, – это слово вера, потому что оно вбирает в себя все, оно утверждает новизну мира. Новизна мира – это возможность встречи, в которой человек ощущает, что на его сердце, на потребности его сердца существует ответ. Этот ответ (то, чего ожидает сердце, существует) влияет уже на настоящее, есть уже в настоящем.
   Когда Иоанн и Андрей встретили Христа, они не понимали потустороннего мира, они не понимали, что значит рай, но перед ними было нечто, что было как рай, кусочек рая: это был кусочек чего-то Иного. Оно уже есть, это настоящее. Поэтому вера – это принятие, признание чего-то присутствующего, признание того, что уже в настоящем начинается что-то, что ожидает нас за пределами всего: уже в настоящем существует что-то, что принадлежит судьбе, что имеет форму судьбы. Это слово самое удачное: встреча с определенным настоящим, в форме которого уже присутствует судьба.
//-- СВОБОДА --//
   Признавать это, то есть иметь веру, утверждать веру – это свобода. Первое, что относится к судьбе из того, с чем встречается человек в вере, – это именно свобода. Свобода – это потребность во всецелом удовлетворении, свобода – это способность прирасти к судьбе, это потребность в целостном ответе.
   Поэтому понятно, что свобода, которая не присоединяется, которая говорит «нет», которая сопротивляется тому, что говорит вера, – это бессмыслица, это отрицание; это преждевременная смерть (так отцы Средневековья называли грех: преждевременная смерть). Смерть – это «нет», сказанное жизни.
   Действительно, если свобода не прирастает к вере, то искажаются все грани в отношениях. Пример, который всегда стоит приводить, – это пример привязанности между мужчиной и женщиной, потому что это пример, который первым в мире привел Бог. Отношение между мужчиной и женщиной искажается: вместо того, чтобы быть любовью, оно становится эгоизмом; вместо того, чтобы быть утверждением, оно становится отрицанием; вместо того, чтобы быть плодоносящим творчеством, оно становится иссохшей хрупкостью; вместо того, чтобы быть открытостью, оно становится закрытостью. Вместо того, чтобы распахнуть объятия и объять весь мир, мы хотим сузить объятие до объекта, который нам нравится, который находится перед нами. И человек распахивает объятия (как в примере из «Энеиды») и захватывает ничто, захватывает и сжимает в объятиях ничто [93 - Вергилий. Энеида. VI, ст. 700–703.].
   Поэтому после веры идет свобода; вера становится источником привязанности, источником энергии прирастания к бытию, к тому, что есть, к реальности в ее всецельности.
//-- ПОСЛУШАНИЕ --//
   Динамизм свободы не знает пути, чтобы прирасти к вере; она понимает, куда она должна идти, но не знает, как идти.
   Поэтому Тайна, объект веры, Тот Человек, Который говорит с Иоанном и Андреем, пришедший неизвестно откуда («.. послушай, что Он говорит, Он говорит нечто такое, чего никто никогда не говорил!»), именно Он говорит тебе, что ты должен делать; именно Он говорит тебе, как ты должен поступать. Он говорит это тебе через Свою компанию, в том месте, куда Он помещает тебя, как говорит Ратцингер. Помните пасхальный плакат? «Вера – это послушание сердца той форме воспитания, которой мы поручены» [94 - Й. Ратцингер. Выступление на презентации нового Катехизиса. Опубликовано в: Osservatore Romano, 20 янв. 1993.]: послушание сердца, то есть дружба, потому что дружба – наивысшее послушание. Ты не можешь быть другом человеку, в послушании которому ты не можешь находиться; ты не можешь находиться в послушании ему, потому что в какой-то определенный момент он уведет тебя в пропасть.
   Итак, «вера, свобода и послушание», или «вера, свобода и дружба». Очень важно понимать отождествление между послушанием и дружбой: если послушание указывает тебе то, что ты должен делать, чтобы достичь судьбы, то что такое дружба? Компания, ведомая к судьбе; ведомая – значит, ты должен слушаться.
   В Движении и в Memores Domini это потрясающим образом очевидно. Это общины и компании, но насколько они могут различаться! То, что их характеризует, – это сила послушания, которым они живут, и сила послушания, которым они живут, определяет мощь дружбы, которая существует между ними. Если они живут единством послушания, они непременно станут еще большими друзьями друг другу; если же каждый из них следует за тем, что он думает (он свободен следовать за тем, что он думает), они будут разобщены меж собой, даже между двумя не будет единства, даже если они поженятся!
   Поэтому эта первая тройка слов – вера, свобода и послушание, или дружба – представляет собой тройку слов, основополагающих для всей нашей жизни: справедливость – это вера; свобода – это вера; любовь – это вера, переходящая в конкретность компании.
   Эти три слова обусловливают то, какими вы являетесь и какими станете. Путать эти слова или смутно их осознавать значит потерять ориентацию.
   Дом прекрасен не потому, что там все дружны, веселы и довольны: нужно понять, почему они таковы! Именно то, благодаря чему они таковы, делает стабильным и не лживым их общежитие; и тогда общежитие становится разделением судьбы, разделением пути к судьбе.
   Это интересно; если дом состоит из людей, которые являются большими друзьями друг другу, потому что они на самом деле сознательно разделяют судьбу, то все те, кто находится в таком доме (в той мере, в которой они в этом участвуют), способны, оказавшись вдруг одни, создать общину там, где они находятся; никто не один, – так сказал Иисус. Никто не один. И это не потому, что человек ощущает себя рядом непонятно с кем, с Богом, со Христом… Ощущать себя рядом с Богом, со Христом означает ощущать себя рядом с определенными людьми, рядом с которыми Он помещает нас!
   Я повторяю замечательное наблюдение: в компании, в которую Он помещает нас, мы идем к Нему, будучи ведомы, а значит, уверенны; мы идем исходя из привлекательности, которую по-человечески вызывают в нас отдельные люди. То, что притягивает нас по природе, усиливается, становится более уверенным и приносит плоды; иначе то, что притягивает нас по природе, нас останавливает, останавливало бы. Это понятно? Это самое важное наблюдение.
   Христос призывает нас в компании, через которую мы ведомы, чтобы идти к Нему (и это великая уверенность, вера), и в которой мы на самом деле свободны, потому что мы прирастаем к чему-то, что привлекает нас. В компании, в которую Христос помещает нас, сохраняется все пространство привлекательности, которую пробуждают в нас отдельные факторы. Ничто из того, что привлекает нас, не отрицается; мы исходим из того, что нас привлекает. Это свобода. Иначе то, что привлекает нас, останавливает нас, вместо того, чтобы вести нас к судьбе, останавливает нас. Девятьсот девяносто девять человек из тысячи делают так: следуют и прирастают к тому, что их привлекает, привлекает их в настоящем, в обстоятельствах в том виде, как они предстают перед ними; через какое-то время это душит их, и единственное, что им остается, – это принять разобщенность как принцип общежития.
   Проблема нерасторжимости брака – это лакмусовая бумага для любой человеческой компании. Невозможно, чтобы компания не распадалась. Если она не распадается, то это только из-за интересов политической, экономической власти; потому что удовлетворение как таковое вещь настолько скоропортящаяся, что мгновенно распадается. Пока оно не наступило, кажется, что оно никогда не испортится; как только оно наступило, оно распадается. Как можно обладать тем, чем Бог на самом деле привлекает тебя, так, чтобы оно не распалось? Это зависит от того, пробуждает ли в тебе присутствие другого человека страсть о его судьбе, то есть действительно рождается любовь. Дружба, то есть взаимная любовь, является законом послушания.
   Заправляйте все эти ингредиенты как хотите (делайте из них хоть суп, хоть кашу), но если вы откажитесь от этих элементов, то не сделаете ничего съедобного. Вы будете есть, но все будет оставаться в желудке, и никакой активированный уголь вам тут не поможет!

Часть вторая
Надежда

Глава четвертая
Надежда

   Давайте углубимся во вторую часть размышления этого года, когда мы обращаемся к основополагающим словам нашей веры, то есть к основополагающим отличительным чертам нашей христианской личности. «Отличительные черты моей человечности» совпадают с отличительными чертами моей христианской личности, – это одно и тоже.
   Мы рассмотрели первый фактор нашей христианской жизни – веру («Мой праведник жив верою» [95 - Авв 2:4.], «праведность – это вера» [96 - Ср. Рим 1:17; Гал 3:11; Евр 10:38.]); истинная человечность – это человечность, высвобождающаяся благодаря вере. Мы приложили усилия для того, чтобы начать понимать, что такое вера: если ты этого не понимаешь, ты не живешь ею. Существует богословское понимание веры, понимание тех, кто изучает, но не об этом понимании идет речь, хотя и об этом тоже! Об этом тоже, но не об этом; речь идет о том, что может понять любой человек; и, объясняя веру, мы снова обратились к тому, что может понять любой человек.
   Надежда – это другой решающий фактор для созидания христианской личности.
   Если у вас есть Библия Иерусалимской школы, то в тематическом указателе вы найдете слово «надежда», для которого дается: Надежда (то есть второе основополагающее слово после веры) – Рим 5:2; и этого было бы достаточно. О чем говорится в этом стихе? В нем говорится: «Итак, оправдавшись верою [я не стану объяснять сейчас все фразы], мы имеем мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа [эти слова непонятны, но в них есть простота, которая внушает определенный благоговейный страх и вселяет в сердце определенный покой]; через Которого [вот эта фраза] и получили мы верою [то есть через веру в Него] доступ к той благодати, в которой стоим и хвалимся [что это за благодать, в которой мы стоим и хвалимся?] надеждою Славы Божией». Эта фраза довольно емкая, это мысль, выраженная несколькими словами, быстро; тем не менее, она означает, что через веру мы стоим и хвалимся (мы довольны перед кем бы то ни было) надеждою Славы Божией. Из слова «вера» распускается новый цветок, или новый плод, который называется надеждой, надеждой славы Божией: слава Божия означает признанный Бог. Подумайте о последнем дне, когда все те люди, которые живут сейчас в Китае, или те, что жили в России во времена Сталина, – все скажут: «А ведь так было на самом деле», – они признают Его; это слава Божия.
   «Хвалимся надеждою славы Божией». Какова цель жизни, цель всего движения мира, как хорошо выражает это Леопарди в гимне «Песнь пастуха, кочующего в Азии» [97 - «Так рассуждаю про себя: о зданье / Безмерном, горделивом / И о семье бесчисленной; потом / О стольких муках, о движеньях стольких / И на земле и в небе всяких тел – / Вращенью их отыщется ль предел? / Откуда двинулись – туда вернулись; / Разгадки не добиться, / Что пользы в том и где плоды» (Дж. Леопарди. Ночная песнь пастуха… Цит.).]: для чего вращаются светила, для чего в постоянном движении находятся звезды – все движется, а для чего? И мы знаем ответ, вера дает нам ответ: для славы Божией, для того, чтобы открылась слава Божия. Что означает «чтобы открылась слава Божия»? Если ты не знаешь, то рано или поздно поймешь. Рано значит через благодать, которую Бог дает тебе уже сейчас, поздно – через очевидность, перед которой Бог поставит тебя в конце. Цель всего этого волнения мира, волнения вещей (этой «беспредельности воздуха», этой «глуби и ясности неба без конца, этой «огромной пустыни»), цель всего, что движется медленно и не очень, – это слава Божия, другими словами, весь мир закричит: «Господь – это Бог, Владыка – это Бог, глава – это Бог».
   Сейчас через веру, благодаря вере, мы стоим и хвалимся надеждой славы Божией. Через веру мы понимаем, что все это движение: движение мира как движение моей жизни, которое кажется маленьким (но только кажется маленьким, поскольку и движение солнца, и движение звезд, и движение галактик, и движение времени наблюдает маленькая вещь, мой ум, который кажется маленьким, но который на самом деле велик, потому что человек создан по образу Божию, он является копией бесконечного), цель всего этого движения, из-за которого ты встаешь утром, совершаешь этот маленький жест (подумай о своей кроватке, той маленькой кроватке, из который ты выползаешь как мышонок; подумай о том, как встает солнце, с какой огромной кроватищи оно поднимается?), все то, что движется, – все это для славы Божией, вера дает нам понять и хвалиться пониманием того, что все это для славы Божией, в надежде славы Божией. Вера дает нам надежду увидеть, что все то, что движется, движется для славы Божией; вера дает нам надежду увидеть это.
   Первый способ увидеть это не означает видеть это; первый способ увидеть это означает понимать это, понимать. Через шестьдесят лет в Калифорнии произойдет землетрясение, из-за которого половина Калифорнии (простите, надеемся, что этого не произойдет, но это вполне возможно, потому что под ней ничего нет) обрушится в море. Понять это намного важнее, чем увидеть; и понимая, можно начинать устанавливать опоры в море, то есть начинать готовиться. Понимать – это больше, чем видеть. У кого есть возражения? Я спрашиваю не для того, чтобы поспорить.
   В общем, в христианском послании, которое начинается со слова «вера», сразу же появляется новый плод, он есть, он распускается как следствие как следствие веры; этот новый цветок, содержанием которого является слава Божия, называется надеждой, надеждой на то, что весь мир признает Бога, надеждой на то, что Бог даст познать Себя всем и скажет: «Я есть», то есть «Я победил».
   Кроме послания к Римлянам 5:2 вы можете прочитать второе послание к Коринфянам 3:12. Здесь о том же: «Имея такую надежду [надежду, которая рождается из веры], мы действуем с великим дерзновением». Именно это мы показали вам, прокомментировав стихотворение Пасколи «Два сироты» [98 - «Брат, тебе не наскучили мои разговоры?» / «Говори, не сплю я». / «Шорох тихий слышу». / «Это, может, червь». / «Брат, ты слышал вой протяжный в темноте?» / «Это, может, пес». / «Там люди у двери…» «Это, может, ветер». / «Два голоса тихих слышу…» / «Это, может, дождь, льющийся мягко на землю». / «Слышишь удары эти?» «Это колокола звонят». / «Звонят по умершим? Или бьют в набат?» / «Может». «Мне страшно…» «И мне». / «Быть может, это гром: что будем делать?» / «Не знаю, брат: подвинься поближе, так спокойней». / «Я поговорю еще, если ты не против. / Помнишь, из щели дверной падал свет?» / «Сейчас его нет». / «В те времена нам было страшно, / но не так». «Сейчас ничто нас не защищает, / и мы одни в темной ночи». / «Ты помнишь? Не было мира меж нами». / «Сейчас мы ведем себя лучше». / «Сейчас, когда никто не радуется / за нас». «И нет никого, кто бы нас прощал» (G. Pascoli. I due orfani (Два сироты) // Tutte le poesie. Цит., с. 294).]. Два сироты Пасколи символизируют собой мир, то, как обычно живет человек, – двое, исполненные страха, неуверенности и страха. И легко себе представить, что если подойти к ним и дать оплеуху, то потом нужно быть осторожным! Эти двое, такие скромные, испуганные, что так перешептываются в стихотворении, отделают тебя по первое число, а потом еще и приятели за них отомстят; и все же они бедняги.
   «Имея такую надежду, мы действуем с великим дерзновением», мы не такие слабые, испуганные, как они, мы действуем с великим дерзновением. (Подумайте, друзья, что, если тот, кто написал эти слова, и я, повторяющий их от его имени, не осознавали бы, что эти слова могут не подходить вам, потому что вы можете быть в высшей степени неуверенными: не исполненными надежды, а пустыми!) Я просто хочу сказать, что человек-христианин создан таким образом: он создан из веры, из которой рождается и в которой укореняется цветок, называющийся надеждой.
   Или прочитайте первое послание к Фессалоникийцам (Фес 1:3): «Надежда [говорит он в заключении], которая есть Господь Иисус». Что означает «надежда, которая есть Господь Иисус»? Надежда, которая рождается из веры в Иисуса.
   Или первое послание к Тимофею, где в самой первой строчке говорится: «Павел [он говорит о себе], Апостол Иисуса Христа по велению Бога, Спасителя нашего, и Господа Иисуса Христа, надежды нашей», – слово надежда всегда связано с Иисусом.
   Или там же (Тим 4:10): «Ибо мы для того и трудимся и поношения терпим, что уповаем на Бога живого». Живой Бог – это Христос, вот еще одна связь между надеждой и верой в Иисуса.
   Я специально процитировал эти отрывки, чтобы уточнить высказанный тезис: надежда – это, на христианском языке, второй фактор, описывающий новую личность; второй, потому что исходит из первого, первый – это вера, без веры нет надежды, с верой может быть надежда.
   И поскольку вера – это признание великого присутствия Бога, ставшего человеком, то теперь мы должны постараться понять, начать понимать значение слова «надежда», как использует это слово Церковь Божия в мире, как несет его перед собой великая компания Христа в мире, как его несли перед собой первые апостолы и как его несут перед собой миссионеры, едущие по всему миру, и как его несет перед собой человек, живущий верою во Христа в своей мастерской или на своем заводе.

1. Уверенность в будущем

   Итак, прежде всего дадим определение. Если вера – это признавать несомненное Присутствие, если вера – это признавать Присутствие с уверенностью, то надежда – это признавать уверенность в отношении будущего, которое рождается из этого Присутствия.
   Вера означает признавать несомненное Присутствие, каким было оно было для монсеньера Манфредини, который, вступив на кафедру Болоньи в качестве нового епископа, начал следующими словами: «Христос находится здесь и сейчас. Мы должны служить Христу здесь и сейчас. Христу, присутствующему здесь и сейчас». Если вера – это признавать несомненное Присутствие, то надежда – это с уверенностью признавать будущее, рождающееся из этой веры; вера – это признавать Присутствие с уверенностью; из этой уверенности рождается уверенность в будущем.
   Как называется признание содержания того Присутствия, которое началось две тысячи лет назад, признание Его присутствующим сейчас? Память. Поэтому надежда имеет такую коренную связь со словом «память», что без памяти не может быть надежды.
   Мы надеемся достроить до восемьдесят четвертого этажа, чтобы наше здание было выше других существующих зданий, а после этого дойдем и до ста десяти этажей Башен-близнецов в Нью-Йорке. Надежда дойти до восемьдесят четвертого этажа основывается на уверенности в предшествующих восьмидесяти трех этажах. Ты можешь надеяться дойти до сто пятидесятого этажа, если ты уверен, что до этого ты построишь все сто сорок девять. Надежда рождается из содержания веры, которое сохраняет для нас память, поэтому надежда рождается из памяти, то есть из сознания Присутствия, начинающегося в прошлом, «чего-то уже сделанного» в прошлом; поэтому надежда – это то, в чем прошлое полностью завершается.
   Уверенность в будущем основывается на чем-то настоящем, что ты признаешь с уверенностью; уверенность в настоящем делает тебя уверенным в будущем, тогда для того, чтобы быть уверенным в будущем, ты должен быть уверен в том, что предшествует будущему, в чем-то, что предшествует будущему. Надежда как уверенность в чем-то будущем опирается на все христианское прошлое, на всю христианскую память, опирается на уверенность в том Присутствии, которое началось две тысячи лет назад и дошло до тебя. Уверенность в Присутствии Христа – это уверенность в том, что началось две тысячи лет назад, поэтому нельзя вспоминать о Христе как о Присутствии, каким-то образом не интересуясь, не изумляясь, не удивляясь, не хвалясь, не гордясь, не радуясь всему тому, что произошло в эти две тысячи лет. Церковь, которую ты видишь перед собой, в которую ты веришь, – это Церковь, наследующая две тысячи лет истории.
   Я понимаю, в чем ваша трудность: уверенность в будущем, например, уверенность в том, что будет конец света, не опирается на настоящее, как один камень опирается на другой при строительстве церкви или дворца (находишь камень, везешь его на лошадях или на грузовике, кладешь сверху на другой камень, и так постепенно постройка увеличивается на три, на четыре метра), но рождается по-другому, способом, которого мы не видим, не можем видеть. Уверенность моей веры рождается из вчерашнего дня, из позавчерашнего дня, от святого Григория Великого тысячу пятьсот лет назад, рождается от святого Иренея тысячу восемьсот лет назад, рождается от святого Поликарпа тысячу девятьсот лет назад, рождается от святого Иоанна, рождается от святого Андрея, рождается от Симона Петра. Каким образом она рождается и доходит до меня? Мы не можем видеть этого, однако можем знать это! Потому что Богу все возможно.
   Бог – владыка времени и пространства, для нас же время является тюрьмой. Но время является также возможностью для открытости. Если бы у меня не было завтрашнего дня, я не смог бы познакомиться с новыми друзьями, если бы два года назад у меня не было завтрашнего дня, я не смог бы познакомиться с тобой. Только Бог знает о существовании завтрашнего дня и о том, как он рождается из дня сегодняшнего, а не я.
   Вам все понятно в этих столь ясных и одновременно абстрактных словах, но однако же ясных?
   Надежда касается только конца света, конечного будущего или же и того, что происходит раньше в нашей жизни?
   Надежда касается будущего. Например, что ты будешь делать послезавтра? Убьешь человека или совершишь жест любви по отношению к нему? Я не знаю, это знает только Бог, даже ты этого не знаешь сейчас; это «послезавтра» влияет на все твое будущее. Конец света – это просто всецелое цветение будущего, но от бутона до распустившегося цветка проходит целая весна. Мы говорим о будущем и используем слова так же, как использует их словарь.
   Мне непонятен тот момент, когда ты сказал, что мы не можем видеть, каким способом рождается вера, но можем знать это.
   У меня есть вера, я верю. Ты знаешь, что я верю, что человек может верить: да или да?! Но ты не можешь знать, как во мне появляется вера, даже я не могу знать этого. Так веришь и ты (надеюсь!), и даже ты не можешь знать, каким образом она у тебя есть. Более того, это размышление может быть одним из самых прекрасных в твоей жизни, если твоя жизнь будет задумчивой: почему у меня есть вера, а у многих других нет? И ты будешь взволнован тем фактом, что Бог выбрал тебя, возлюбил тебя среди многих других. И выбрал тебя не впустую, более того, с обывательской точки зрения, Бог подставил тебя, потому что, давая тебе веру, Он хочет, чтобы ты приводил ее в действие, сообщал ее другим, таким образом, Бог делает тебя орудием Своей миссии.
   Друзья, как называется в человеке то, посредством чего он познает реальность? Разум, то есть осознание реальности в совокупности всех ее факторов. Если разум – это осознание реальности в совокупности всех ее факторов, если ты признаешь, что у меня есть вера, даже не понимая, как вера появляется во мне (на самом деле не понимаешь), ты вынужден принять, что есть явление, которое называется верой. Иначе или ты в не себе и голос твоего разума вещает без толку, или же есть что-то, чего ты не понимаешь, но оно есть. Все «Религиозное чувство» основывает доказательство существования конечного порядка на этом наблюдении: ты не понимаешь, не понимаешь, не понимаешь, однако в бешенстве от того, что ты не понимаешь, ты, тем не менее, отдаешь себе отчет, то есть понимаешь, что что-то есть.
   Во всем том, что мы сказали, самыми важными словами являются: во-первых, слово «вера», с уверенностью признавать Присутствие; во-вторых, слово «уверенность» по отношению к будущему; в-третьих, связь между первым и вторым.
   Помните, когда Пеги говорит в книге «Врата мистерии о второй добродетели»: «Чтобы надеяться, нужно получить великую благодать»? [99 - Ш. Пеги. Врата мистерии о второй добродетели. Цит., С. 274.] Что это за великая благодать? Это вера в Иисуса Христа; великая благодать – это уверенность веры, которая похожа на семечко тамариска, одного из самых прекрасных растений на свете. Семечко тамариска маленькое, настолько маленькое, что его легко принять за комочек земли; через некоторое время оно подрастает, развивается и над землей вырастает большое растение с красивыми длинными листьями, на которых, словно жемчужины в волосах, сверкают цветы, и при малейшем дуновении ветра они развеваются, словно длинные волосы девушки. Та великая благодать, из которой рождается надежда, – это уверенность веры; уверенность веры – это семя уверенности надежды. Маленькое семечко, посаженное в землю сегодня, начнет появляться на поверхности только в сентябре будущего года, и только через четыре или пять лет оно начнет приобретать форму растения со столь нежными и странными чертами.
   «Чтобы надеяться, нужно получить великую благодать», великую благодать уверенности в настоящем. Ни у кого нет уверенности в настоящем, все уверены в настоящем, когда не задумываются об этом; если же они задумаются, то теряют всякую уверенность. Все уверены, когда не задумываются о будущем: о деньгах, политической карьере, академической карьере, – но если ты подойдешь к ним в тот момент, когда они едят пирог или панеттоне (пирог или панеттоне – одно и то же, потому что если в панеттоне добавить немного ликера Гран Марнье и подогреть, то получится невероятно вкусный пирог: вот вам рецепт!), и задашь им несколько вопросов, то будет ясно, что у них нет никакой настоящей уверенности по отношению к конечному значению жизни.
   Именно уверенность в настоящем, в значении настоящего со временем рождает уверенность в будущем. Есть определенный момент, который кажется неуверенностью, потому что еще не очерчено будущее. Ты знаешь растение тамариск, бросаешь в землю его семя, но ты не знаешь, что вырастет из него. Какой формы будет это растение? Чтобы понять это, необходимо некоторое время подождать.
   «Чтобы надеяться, нужно получить великую благодать». Великая благодать представляет собой настоящее, вселяет уверенность в настоящее, в которое посажено странное семя, вырастающее на следующий день в надежду. «И в душах расцветает на вечный день надежда» [100 - Мы до восхода солнца, гимн «Утренней молитвы», четверг // Часослов. Цит., сс. 105–106.]. Еще и потому, дорогая моя, что тебе интересно то, что случится с тобой сегодня вечером, но потом сегодняшний вечер пройдет, и придет завтрашний вечер, потом пройдет и он, придет послезавтрашний вечер, закончится и он, – и тебе исполнится пятьдесят лет, потом тебе стукнет семьдесят, потом – девяносто восемь…. Уверяю тебя, что лишь немногие доживают до девяноста восьми лет, большая часть людей не доживает и до восьмидесяти восьми лет, а потом наступает великая благодать славы Божией, великая благодать конца.
   Человек живет настоящим и представляет себе будущее, проектируя на него настоящее, и это либо затуманивает настоящее, делает его смутным, либо искажает его, оно представляется неким чудищем: а какое оно будет – настоящее в будущем? А что происходит в христианской жизни? Она дает тебе жить настоящим с таким вниманием ко всем вещам настоящего, что, со вниманием глядя на море, которое расстилается перед тобой, ты видишь на самом его горизонте маленькую точку; и это не уплывающий корабль, это корабль приближающийся. Это судьба, которая плывет тебе навстречу; и велик тот день, в который ты замечаешь эту маленькую точку, которая и есть приближающаяся судьба. Так было для Христофора Колумба. День, когда начала проглядываться маленькая полоска земли, был великим.

Обладание, которое уже дано

   Добавим еще одно замечание. Мы сказали, что надежда – это уверенность в будущем, которая опирается на уверенность в настоящем. Настоящее же на самом деле является настоящим в той степени, в какой ты им обладаешь; поэтому надежда – это уверенность в будущем, опирающаяся на обладание, которое уже дано, потому что не ты даешь себе настоящее, ты получаешь его, это «великая благодать». Надежда – это уверенность в будущем, опирающаяся на обладание, которое уже дано; обладание, а значит близкое, глубокое отношение с твоей собственной личностью; которое уже дано, значит, что оно дается тебе иным, ты не завоевываешь его.
   Стоит обратиться за сравнением к шестой главе Евангелия от Иоанна. От чего исходила надежда Петра, Иоанна, Андрея на Иисуса? Они обращались к Иисусу на ты, Он был для них Присутствием: когда эти трое просыпались утром (будучи еще сонными из-за того, что спали на открытом воздухе, а Он провел всю ночь в молитве), они чувствовали (это приблизительное слово), должны были «чувствовать», что они принадлежат Тому Человеку, потому что на Того Человека они могли возложить свою надежду на будущее; именно на Нем, Человеке, принадлежность Которому они принимали, основывалась их уверенность в будущем.
   Родственники Иисуса, как описано в третьей главе Евангелия от Марка [101 - Мк 3:21.], хотели увести Иисуса с площади, на которой Он говорил, они пошли, потому что о Нем говорили: «Сумасшедший». Поскольку они ничего в Нем не признавали, они не обладали Им, не были в единстве с Ним, не были связаны с Ним. Он не был связан с ними, Он ничего для них собой не представлял, они не обладали Им и поэтому не могли возложить на Него планов на будущее. Именно потому, что они Им не обладали, не принадлежали Ему, они не могли возложить на Него никаких планов на собственное будущее.

Уверенные в совершении

   Это должно быть написано во всех домах Memores Domini: «Начавший в вас доброе дело [что это за доброе дело? Это значит жить с большим или меньшим сознанием отношения со Христом, отношения с Богом, ставшим человеком]. Начавший в вас доброе дело [эту великую благодать] будет совершать его даже до дня Иисуса Христа [приведет его к совершению в конце, в день судьбы]» [102 - Фил 1:6.]. Быть уверенным в том, что Он совершит то, что дал мне, означает быть уверенным в своем счастье, быть уверенным в своей судьбе, быть уверенным в своем совершении, быть уверенным в цели жизни. Нужно быть уверенными (без уверенности в этом все разрушается и раскалывается) в собственной судьбе, в собственном счастье, в общем, в собственном спасении. Об этом и говорится в первой главе послания к Филиппийцам: «Начавший в вас доброе дело будет совершать его даже до дня Иисуса Христа»; это выражение надежды, надежды в ее истинном смысле, то есть выражение уверенности. Надежда – это не то, что выражается повседневным выражением «надеемся»; христианская надежда – это уверенность, уверенность, касающаяся будущего, а не настоящего. «Начавший в вас доброе дело будет совершать его»: эти слова придают тебе дыхания, потому что дело дается тебе Им, очевидно, что Он дал тебе его: ведь оно есть у тебя, но не ты его себе дал; и если Он Сам совершит его, ты практически можешь спать спокойно! И ты, действительно, спишь спокойно, в мире: in ipsum et dormiam et requiescam [103 - Пс 4:9.] [спокойно ложусь я и сплю]. Ты можешь спать спокойно, потому что твое будущее уверенно; уверенность в будущем происходит из великой благодати: великая благодать – это настоящее, уверенность в будущем происходит из этого настоящего.

   До сих пор мы развили несколько мыслей о том, чем является надежда: уверенностью, которая касается будущего и которая может опираться только на уверенность в чем-то настоящем, великом и большом, поскольку оно должно поддерживать все будущее. Уверенность опирается на настоящее, и тот факт, что у тебя есть уверенное настоящее, на которое ты можешь возложить свое будущее, является великой благодатью.
   После обеда мы рассмотрим вторую часть, третью – когда того захочет Бог; может разразиться война, как в Сараево. Подумайте, что те из вас, кто живут в Анконе, находятся в двухстах километрах от места, где убивают людей, и живут, как ни в чем не бывало. Те же, кто может вмешаться, даже если они и живут чуть дальше (в Брюсселе или Лондоне), не только спят спокойно, но устраивают праздники и оргии, снимают фильмы ужасов, зарабатывают на этом.

2. Динамика надежды

   Что еще можно сказать о надежде? Что бы вы еще сказали о надежде?

   Поскольку нет ничего, что происходило бы автоматически, то каким образом из веры рождается надежда? Существует какое-то условие, благодаря которому, если человек живет верой, то из нее рождается надежда?
   Это очень правильный и острый вопрос: поскольку нет ничего, что происходило бы автоматически и имело бы при этом человеческую ценность (что значит автоматически? Значит без участия свободы), то каким образом из веры в настоящем утверждается уверенность в завтрашнем дне? Очень правильный и очень острый вопрос. Прежде, чем отвечать на него, мне хотелось бы, чтобы вы его поняли, несмотря на то, что у вас такое же желание быть здесь, как и у меня!

Желание

   Что за действие должно произойти, чтобы из уверенности в настоящем прийти к уверенности в будущем? Дело касается свободы (свобода касается всего, однако здесь слово «свобода» действительно важно), в каком смысле дело касается свободы?

   В смысле желания, просьбы, чтобы продолжалось начатое дело…
   Динамика веры, которая заключается в том, чтобы верить, утверждать присутствие, исключительное по своей силе, становится уверенностью в будущем, превращаясь в желание, определенное и удовлетворенное самой верой, превращаясь в просьбу, обращенную к силе, присутствие которой являет вера (как было сказано: «В смысле желания, просьбы, чтобы продолжалось начатое дело», – чтобы созревал дар, в котором Христос дает Себя нам в настоящем). Свобода являет себя в желании и с уверенностью просит, чтобы Он сделал нас счастливыми.
   Несколько человек разговаривают на площади, вдруг проходит один человек, он останавливается, чтобы поговорить с ними, и они говорят: «Какой удивительный этот человек»… Вера рождается как признание исключительного Присутствия. Опыт исключительного Присутствия рождает в человеческом сердце желание по отношению к будущему: желание, чтобы этот человек остался, желание, чтобы он решил домашние проблемы, решил проблему с сумасшедшей женой, уладил проблему с сыном… чтобы он исполнил любое желание. Это динамизм веры как признание Присутствия, которое происходит под ударом потребностей сердца, пробуждающихся во всей величине от слов этого человека. Поэтому встреча с тем человеком пробудила в них желания, которые этот человек может исполнить, они уверены, что этот человек может их исполнить. Динамика веры есть утверждение опыта; надежда – это желание чего-то, что произойдет в будущем.
   Второй шаг, над которым мы сейчас работаем, касается динамизма, свойственного надежде. Надежда рождается из утверждения. Каким образом она рождается? Как утверждение исполнения желания, рождается как утверждение исполнения желания. Может быть, это не совсем понятно? Встречая кого-то, человек говорит: «Да, я нашел великого человека! Если это великий человек, то он должен суметь решить для меня проблему, которая меня волнует: уладить проблему с сыном».
   Вера, то есть утверждение великого Присутствия; надежда, то есть утверждение исполнения какого-либо желания, в котором потребности сердца являются определяющими. Встреча пробуждает, торопит потребности сердца; они вступают в действие, потому что речь идет об определенном будущем, желания вступают в действие.
   Будут ли удовлетворены эти желания? В этом весь вопрос. Эти желания, созданные в соответствии с потребностями сердца, обязательно будут задействованы, они обладают способностью поддерживать причину надежды, являющейся уверенностью в будущем, только в той степени (не так уж просто это объяснить!), в какой человек доверяет содержанию веры, только в той степени, в которой ты полностью предаешься, полностью доверяешься Присутствию, на которое указывает вера.
   Потребности сердца говорят о том, что то, ради чего создано сердце, существует, существует в будущем, потому что судьба человека – быть счастливым, справедливым, истинным. Человек создан для этого, но наше сердце не может поддерживать уверенность в том, что это произойдет. Уверенность в том, что это произойдет, может исходить только от Присутствия, которое признает вера, от исключительного Присутствия, которое признает вера. Только это может поддержать причину нашей уверенности в будущем.
   Я дал вам разъяснение и снова повторяю: будьте внимательны, говорите, когда вам что-то непонятно. Сердце человека, – читали мы в «Религиозном чувстве» [104 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 10–12.], – соткано из основополагающих, или идеальных потребностей, и поэтому оно устремлено в будущее в направлении этих идеальных потребностей; сердце не может быть уверено в том, что они получат ответ, не может быть уверено в том, например, что оно само не предаст их. Сердце устремлено в будущее, оно устремлено в будущее от желания, чтобы эти потребности совершились. Когда это желание становится уверенностью? Как это желание может стать уверенностью? Желание становится уверенностью, когда оно действительно убеждается в силе великого Присутствия.
   Поэтому динамика надежды представляет собой желание, которое не могло бы сопротивляться времени, оборачивалось бы горьким разочарованием, если бы не укоренялось в своей причине: вере, уверенности в силе великого Присутствия.

Уверенность в исполнении

   Сделаем новый шаг. Каким образом сердце, каким образом надежда (уверенность в будущем, которая исходит из доверия к великому Присутствию), каким образом это желание осуществления добра, черпающее доверие в уверенности в великом Присутствии, может стать уверенностью в том, что великое Присутствие ответит?
   Надежда как потребность в том, чтобы исполнилось то, чего желает сердце, не может быть уверенностью, рождающейся из того же самого сердца, потому что сердце не знает, желает, но не знает. Как уверенность сердца и поэтому надежда в христианском смысле слова может стать уверенностью, исполняющей то, чего по-человечески желает сердце? Природа динамики надежды представляет собой желание, но это желание, которое не может быть уверено в себе самом; каким образом оно может стать уверенным в себе?

   Потому что Он пообещал мне это.
   Желание становится уверенным в себе, когда просит этого, когда оно просит, когда желание сердца становится просьбой. А просьба опирается на уверенность в ответе великого Присутствия, потому что великое Присутствие пообещало это. «Просьба» – вот оно главное слово. Но это «Он пообещал мне» является основополагающим моментом; именно это делает саму просьбу разумно уверенной. Даже если обещание уже заключено в том факте, что великое Присутствие есть.

Мечта и идеал

   Еще одно замечание, которое необходимо запомнить. Потребности сердца претендуют на удовлетворение; поскольку человек не обладает силой, чтобы реализовать их, то есть достигнуть цели, которую они позволяют предвидеть, он придает форму этой претензии, исходя из того образа, из той хрупкой и в конечном счете иллюзорной сущности, которая называется мечтой. Сердце человека мечтает, чтобы удовлетворить свои потребности. Сердце мечтает, придавая своему пути положительный образ. Но мечта человеческого сердца не может поддержать причины уверенности, уверенности в том, что эти потребности будут удовлетворены.
   Уверенность в том, что эти потребности будут удовлетворены, исходит из того факта, что великое Присутствие пообещало, что удовлетворит человека, если человек у него этого попросит. Поэтому из памяти надежда превозносит обещание (завет, как говорится в Святой Мессе); из веры надежда превозносит обещание.
   Великое Присутствие дало обещание, дает обещание, что человек будет удовлетворен в той степени, в которой он просит. В этом заключается свобода: свобода человека перед лицом его судьбы – это просьба, которая представляет собой положение нищего или бедняка. Объект уверенности в удовлетворении потребностей сердца называется идеалом. Уверенность потребностей сердца основана на просьбе, обращаемой к великому Присутствию.
   Поэтому для того, чтобы понять, что такое надежда, очень важно различать мечту и идеал. Мечта является результатом того, что потребности сердца, изначальные потребности сердца столь сильно жаждут удовлетворения, что, забывая о великом Присутствии, стремятся сами найти форму, вообразить форму, которая их удовлетворит. Исходной точкой этой формы всегда является не-великое-присутствие, невеликое присутствие. Я не запутался, дело в том, что эти вещи всегда нужно стараться разъяснить как можно более простым языком.
   В сердце человека есть потребность в счастье. Если человек живет верой, то он уверен, что счастье будет дано ему великим Присутствием, потому что великое Присутствие пообещало это. Оно пообещало это вплоть до того, что пошло на смерть, чтобы позволить это.
   Я сказал, что:
   – потребности сердца являются потребностями в счастье;
   – без веры эта уверенность в счастье не может быть разумной и приобретает форму, форму, которую дает само сердце, находя повод в некоем присутствии, которое еще не является великим Присутствием (мужчина для женщины, ребенок для матери, деньги для того, кто их любит, политическая победа для тех, кто занимается политикой), и это называется мечтой; человеческое сердце искушается мечтой;
   – сердце же человека создано для счастья. Если оно признает великое Присутствие, если живет уверенностью в великом Присутствии, то оно понимает, что только от великого Присутствия может исходить причина уверенности в том, что его желания исполнятся; поэтому сердце просит, чтобы с помощью великого Присутствия исполнить их, сообразуясь с той вечной формой, которая задумана этим Присутствием. Эта форма называется идеалом. Иначе говоря, надежда осуществляется как желание мечты или как желание идеала.
   Итак, во время следующих духовных упражнений мы постараемся еще раз объяснить все это, но даже то, как я объяснил сейчас, кажется мне достаточно ясным. Итак, давайте сделаем следующий шаг.

   Мне непонятно, что значит идеал.
   Идеал – это объект совершенства, счастья, ради которого создано человеческое сердце и которого само сердце достичь не в состоянии; само по себе оно может лишь создавать формы мечты, потому что исходит из обстоятельств, а не из великого Присутствия. Идеал же представляет собой желание счастья, и сердце признает, что удовлетворение этого желания возможно только с помощью великого Присутствия. Поэтому идеал – это конечное желание сердца, которого человек пытается достичь, доверившись великому Присутствию. Очень важно иметь в виду это различие между мечтой и идеалом.

Просьба, которая заполняет все

   Если на первом месте должен стоять идеал, а не мечта, то потребность в счастье, которая есть в человеческом сердце, осуществится согласно форме, установленной тайной великого Присутствия; и эта форма есть не что иное, как само великое Присутствие, эта форма есть сам Христос; то, для чего создан человек, – это тайна Бога.
   И тогда становится ясно, что все обстоятельства, в которых живет человек, являются либо искушением мечты, либо знаками идеала. Что значит знаками идеала? Это значит, что человек открывает, что привлекательность всех обстоятельств есть нечто временное, отсылающее к окончательной и конечной привлекательности великого Присутствия. Это означает, что все обстоятельства, со всем тем хорошим, красивым и привлекательным, что в них есть, напоминают о непревзойденной красоте присутствия Тайны, присутствия Христа.
   Поэтому желание, которое представляет собой сущность надежды, заключается в том, чтобы пришел Христос, чтобы даже в самых временных обстоятельствах Он был более досягаем, чтобы Христос был как можно больше прославлен, или (и это одно и то же) чтобы Христос пришел, или (и это одно и то же), чтобы Христос открыл Себя в том, что мы делаем. Поэтому форма надежды дается нам последними словами Библии: «Гряди, Господи Иисусе». Эта просьба должна заполнить все, особенно в своей самой правильной и трудной форме, самой прекрасной и трудной форме, аналогичной той, которую произносит Петр в Евангелии от Иоанна: «Господи, сделай так, чтобы я любил Тебя» [105 - Ин 21:15–17.]. Таким образом, когда мы начинаем день, единственное, о чем мы в конечном счете должны просить, – это чтобы росла любовь ко Христу: так человек шагает к своему счастью.
   В заключение мы можем сказать, что надежда – это первая отличительная черта «я», человека, который шагает во времени. Надежда проливает свет на обстоятельства: либо то, что происходит, приводит к разочарованию, лишает человека свободы, либо обстоятельства открывают великое Присутствие, с которым человек встретился, являющееся судьбой, на которую указывают все вещи, содержанием, знаком которого становятся все вещи, в особенности конечный объект просьбы человека.

3. К обладанию трудным благом

   Я пью пиво, которое мне поставили. Спасибо тому, кто был так заботлив, что поставил мне пиво. Поделиться с вами я не могу, его слишком мало!
   Когда Вера или Манди показывают первые ноты новой песни, они как евангельский сеятель: он бросает семена в твердую, необработанную землю – необработанную, то есть неготовую к обучению пению – но он все равно бросает семя, и через какое-то время, через два, три, четыре раза, семя начинает укореняться – пусть даже немного неуклюже, так что приходится постоянно подкапывать землю, чтобы оно лучше приживалось; но в какой-то определенный момент, хорошо ли, плохо ли, песня появляется.
   Так же и мы, когда мы говорим вам слова, сказанные нам тем же образом, как сейчас они говорятся вам, мы вспоминаем те времена, когда и для нас эти слова были как камни, брошенные в лицо: мы не проникали в них – они не проникали в нас. Но милосердие Господа заключается именно в терпении, с которым Он повторяет что-то во времени и заставляет нас повторять что-то во времени; когда мы повторяем и повторяем вновь, когда мы чувствуем град этих слов, бьющий нам в голову, потом еще один удар, и еще один, – в конце концов эти слова проникают в наш мозг, до такой степени, что начинают проникать и в наше сердце. Сначала они проникают в мозг и поэтому еще почти ничего не значат, но потом они проникают в сердце и тогда начинают что-то значить.
   Итак, каково первое следствие того, о чем я говорю? Не нужно удивляться, когда что-то непонятно, но беда тому, кто, не понимая, опускает руки и говорит: «Не понимаю», – беда! Все кончено для этого человека, это отказ, который никогда не принесет плода. Необходимо повторять, или, как говорил епископ сегодня утром на большом собрании Сообщества дел [106 - О Сообществе дел см. Л. Джуссани. Я власть, дела: размышления, почерпнутые из опыта. Marietti-Genova, Христианская Россия, 2004. С. 93, сноска 73.], необходимо смотреть в лицо ценностям. Слово, которое указывает на часть нашей жизни, называется ценностью; это часть не в хронологическом или анатомическом смысле, а в живом смысле слова «жизнь», часть «я», которое находится в пути к судьбе. Нужно смотреть в лицо, вы должны приучать себя к тому, чтобы смотреть в лицо этим словам; даже если это слово просто будет у вас перед глазами и вы будете смотреть на него, в какой-то степени вы будете проникнуты им. Если же, кроме этого, смотря на слово, вы будете просить Бога: «Господи, дай мне понять это слово», – тогда вы быстрее получите ответ и быстрее сможете понять величие некоторых слов (величие, потому что они охватывают жизнь) и то удовлетворение сердца, которое вызывают, производят некоторые слова, ту радость, которую они производят, потому что нет другого источника радости, кроме истины повторяемых слов, указывающих на что-то истинное, живое и окончательное.

Уверенность и желание

   Что мы до сих пор говорили о надежде? Прежде всего, мы говорили о том, что надежда – это уверенность в будущем, основывающаяся на уверенности в чем-то, что есть в настоящем; во-вторых, мы говорили, что динамика, которую надежда запечатлевает в нашем «я», в нашем сознании, называется желанием.
   Почему вы все это записываете? Все это у вас уже должно быть. Глупо ожидать раздачи письменного варианта, прежде всего потому, что он никогда не приходит вовремя, и во-вторых – потому что если вы основываете свою уверенность в сказанных вам словах на том, что у вас есть текст, это все равно, что считать себя Данте Алигьери потому, что у вас есть издание «Божественной Комедии». Это понятно? На самом же деле вы становитесь способными сами что-то повторить, прокомментировать, прочувствовать, пережить только в силу того, что трепещет, возрождается в вас.
   Итак, мы говорили о надежде как уверенности в будущем и о динамизме такой уверенности, то есть о желании. Мы уверены в некоем благе, которое еще отсутствует, которое произойдет в будущем; поэтому это ожидание, сознательное ожидание, то есть желание.

Желание трудного блага

Это уверенность в будущем благе, не присутствующем в настоящем, основанная на уверенности в чем-то присутствующем, которая, по словам святого Фомы Аквинского, выражается как желание трудного блага, трудной ценности [107 - «Предмет надежды – это будущее благо, трудное, но достижимое». (Фома Аквинский. Summa Theologiae II, IIae, q. 17, а. 1.)]. Что значит – желанное, но трудное благо, ценность? Это значит, что мы желаем блага, ценности, обладание которыми чего-то нам стоит. В каком-то смысле стоит, оно трудное, тяжкое, требует страдания, труда.

Неизбежная неуверенность

   Первое замечание, которое необходимо сделать, – это как бы предпосылка к тому, что мы должны сказать: между уверенностью веры и тем семенем уверенности в будущем, которым она является, есть период, который может показаться неуверенностью. В каком смысле неуверенностью? В том смысле, что будущее еще не очерчено: «Кто знает, что будет?» Ад? Нет! Не ад. Почему не ад? Уж не потому ли, что ада не существует? Потому что ад – это не предмет надежды.
   Будущее еще не очерчено, и поэтому это «кто знает, что там будет?» как будто расстилает туман между уверенностью в настоящем и порывом к будущему, желанием будущего, – тяжесть, тяжесть неуверенности. Между верой как уверенностью и надеждой как уверенностью, которая рождается от веры, в начале всегда есть определенное состояние, момент, переход неуверенности, который на самом деле не есть неуверенность, потому что иначе это уже не была бы уверенность; а если это не уверенность, то это уже и не надежда. Но нет, уверенность веры порождает уверенность надежды, однако само то, как именно пробуждается в нас эта уверенность надежды, оставляет как бы пошатывание, волнение, как бы сомнение, которое не есть сомнение, а неуверенность, потому что невозможно вообразить, невозможно никак представить себе, каким будет это будущее.
   Например, один из аспектов, из-за которых часто в нашей жизни так слаба память о Христе, – это некоторая неуверенность в Нем, которая не есть неуверенность в Нем, иначе это была бы нехватка веры; это трудность, заключающаяся в том, чтобы объяснить в себе самих, как что-то произошло.
   Например, Иисус, воскрешающий сына вдовы из Наина: только когда мы вживаемся в этот эпизод, он дает нам утешение, радость, более глубокую убежденность. Поэтому мы всегда обращаемся к первой главе Евангелия от Иоанна, когда впервые Андрей и Иоанн пошли к Иисусу; первые двое, впервые увидевшие Его при определенных обстоятельствах: они пришли туда, они были там и смотрели, как Он говорил… И мы не можем представить себе, как все это произошло. Вполне понятно, что оба были поражены исключительностью Этого Человека, и в самом деле мы говорим, что они смотрели, как Он говорил, потому что они не понимали того, что Он говорил; мы тоже не можем понять того, что Он мог сказать нам. Это некая вопросительность, сомнительность, неуверенность, заключающаяся в самих очертаниях вещи; мы не можем полностью представить себе, вновь представить себе очертания вещи, и это пространство вызывает трепет.
   Трудность в представлении того, каким будет будущее, не может стать причиной, чтобы сомневаться в будущем. Было бы иррационально не быть уверенными в будущем только потому, что мы не можем вообразить, представить то, какими будут очертания будущего. Конечно, если речь идет о будущем, мы его еще не прожили, мы не можем знать, какое оно! Но оно есть, – и это зависит от уверенности веры. Мы уверены в том, что оно есть, но мы не уверены в том, как себе его представлять, как очерчивать образ будущего.
   Но это и хорошо, потому что можно предаваться этому по-разному в зависимости от темперамента, от фантазии. Как в первый раз, когда я читал вам об Иоанне и Андрее [108 - Ср. Ин 1:35 и далее.]: до этого вы никогда не представляли себе того, что я пытался сказать вам, представляя, каким был тот момент. Но если вы были внимательны, то потом вы стали таким же образом представлять себе и другие сцены из Евангелия, например, где говорится о целующей стопы Иисуса грешнице [109 - Лк 7:36–50.] или о забравшемся на дерево Закхее [110 - Лк 19:1–10.], который слышит, как Иисус называет его по имени.
   Трудность, заключающаяся в том, чтобы очертить, каким может быть будущее, не является возражением уверенности в будущем. Трудность, заключающаяся в том, чтобы очертить, каким будет рай, не влияет на уверенность в рае, не ослабляет эту уверенность; разумная причина рая совершенно отлична от нашей способности представить себе рай. Речь идет о разуме, а не об образе.
   Тогда образ ничего не стоит. Нет! Образ помогает разуму, если уметь его применять. Образ помогает, он как служанка, которая подносит каштаны или пиво, понимаете? У него нет достоинства, нет консистенции разума; образ не является хозяином. Я настаиваю на этом, потому что, на мой взгляд, пустота, страх, незаинтересованность часто имеют в нас место потому, что мы смешиваем нашу неспособность представить себе будущее с уверенностью в будущем: уверенность – это объект разума; очерчивание того, каково это будущее, – это способность к воображению, которой у кого-то больше, у кого-то меньше.
   Я говорил об этом, чтобы снять одно ненужное возражение: когда воображение и фантазия путаются с разумом. Уверенность – это предмет разума; еще лучше будет сказать, что она основана на разуме, а не на воображении; а неопределенность воображения не дает никакого повода к тому, чтобы сомневаться в разуме.

   а) Путь, который представляет собой труд. Это первый пункт в размышлении о слове «надежда» как об уверенности, которая по своей динамике стремится к обладанию трудным благом: свершение нашей судьбы всегда подразумевает тот факт, что путь представляет собой труд, потому что свершение судьбы, путь к судьбе – это испытание. На латинском языке испытание звучит как экзамен; это экзамен, испытание. Путь к судьбе всегда подразумевает труд, потому что путь – это испытание, которое надо преодолеть; в этом смысле мы называем его трудным. Трудно перейти реку в половодье, трудно взобраться на Монблан: всякое испытание трудно, всякое испытание несет в себе частицу этого определения.
   Как называется экзамен по-латински? Periculum – это опасность, то есть испытание. Опасность означает не опасность, а испытание.

   б) Сила Иисуса. Второй пункт. В высшей степени важно, что сила той присутствующей реальности, которую зовут Иисус, сила Иисуса не оставит нас никогда и она сильнее любой трудности и усталости.
   «Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!» [111 - Пс 18:2.],– говорится в псалме (этот стих повторяется как антифон); «Возлюблю Тебя, Господи, крепость моя!» – или, как говорит святой Павел: «Все могу [omnia possum, могу любую вещь] в укрепляющем меня Иисусе Христе [in Ео qui те confortât, в Нем, Который меня укрепляет]» [112 - Фил 4:13.]. Это не значит, что Он мне говорит: «Миленький, ну, давай же!» – confortât значит «с Ним у меня есть сила», вместе с Ним я имею силу. В конечном счете слово «укреплять» имеет именно такой смысл, иначе что бы это было за укрепление? Новые якобинцы сворачивают тебе шею, а некто подходит и начинает тебя «укреплять»: «Ну, ничего страшного, ничего страшного».
   Иисус говорит в Своей последней речи в Евангелии от Иоанна: «Не оставлю вас сиротами; приду к вам, пошлю вам Духа Моего» [113 - Ср. Ин 14:15–18.]. Послать тебе моего духа – это значит, что я оставляю тебе всего себя самого; Дух Христа – это Его «я», это энергия Его «я». «Я так буду присутствовать, что постоянно буду наполнять вас Моей энергией и Моей силой».
   Таким образом, Дух показывает, как именно великое Присутствие проследует с нами в пути. Дух – это энергия света и сердца, с помощью которой Христос хранит Свое присутствие и таким образом помогает нам, укрепляет нас во встрече с испытаниями.
   Каким образом Он помогает нам? В каком смысле Дух – это свет? Во-первых, Он дает нам понять, что не испытания определяют жизнь, жизнь не исчерпывается испытанием; но, во-вторых, Он дает нам пройти через испытания (испытание – это некое «через»), созидая таким образом нашу жизнь, нашу жизнь, которая никогда не прекратится. Чтобы созидать, нужно пройти через труд, хотя цель и не исчерпывается трудом: смысл работы каменщика – это не тот труд, который он совершает, а (через этот труд) постройка дома и получение денег (при условии, что за это время строение не развалится!). Третье: но прежде всего Дух Христов, всегда присутствующий в пути через испытания, учит нас великому слову пути надежды: терпению.

   Следствие: терпение. «Терпением вашим спасайте души ваши» [114 - Лк 21:19.], – говорит Иисус в святом Евангелии; терпение – это способность выносить (patior [115 - Лат. ‘терпеть’.] в конечном итоге значит выносить, нести на плечах), в конечном счете это способность выносить все – в нас самих и в реальности – выносить все обстоятельства, выносить все, обладая разумной смелостью, чтобы ничего не отрицать. Почему мы сказали разумной смелостью? Потому что разум – это осознание реальности согласно совокупности ее факторов (все объяснения, которые даются разуму, отвергают ценность разума, ибо для того, чтобы объяснить, они вынуждены забывать или отрицать что-то, как говорится в первом томе Школы общины) [116 - Ср. Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 32–33.]. Если для того, чтобы что-либо объяснить, человек вынужден отрицать или забывать что-то, он поступает неразумно. Разум должен объяснять все. Терпение– это способность выносить все, обладая разумной смелостью ничего не отрицать, ничего не забывать и – будьте внимательны! – ни от чего не отказываться. Эти три слова важны.
   Отрицать – это как маленькие дети, которым ты говоришь: «Смотри, какое красивое яблоко!» – а они: «Не-е-ет!» – капризничают. Отрицание того, что очевидно, того, что касается очевидного.
   Забывать – это имеется в виду, когда мы не интересуемся чем-либо именно в данный момент – или ради того, чтобы сохранить определенную позицию, или потому, что в наших интересах забыть об этом. Забывать – значит избегать, избегать.
   А отказываться – это когда мы понимаем что-то, понимаем важность какой-то вещи, понимаем ее необходимость, но плюем на нее.
   Почитайте Новый Завет, в особенности Послание к Римлянам, в первую очередь 5 и 8 главы, послания святого Петра и первую главу Послания апостола Иакова. Читайте эти главы и ищите в них слово «терпение»; каждый раз, когда вы увидите это слово, вы научитесь чему-то из его смысла.
   Помните античного Атланта, гиганта, который нес на себе мир? Терпение – это еще больший «атлант», который несет мир. То был стоический образ, претензия на стоическое великодушие, претензия, потому что человек не несет мир; если он мнит, что несет его, то в какой-то определенный момент мир раздавливает его; и это самая величественная философия мира: стоический Атлант. В «Религиозном чувстве» вы найдете пример такого стоического поведения – это маленький господин Фридман [117 - Там же, с. 82.], который, однако, не выдерживает этой попытки. Ведь о чем думал человек перед лицом тяжести вещей (подумайте о смерти – заканчивается все!)? О двух вещах: забыть и тем временем насладиться; завтра мы умрем, а сейчас насладимся! А если люди были серьезными, хотя бы с минимальной серьезностью (которая обладает гораздо большим вкусом, нежели простое глупое довольствование), то решение было стоическое: нести все на своих плечах, – великодушие, как его тогда называли, – нести на своих плечах. Но человек берет мир на плечи и делает шаг, и мир раздавливает его, – не может он в одиночку нести такой груз.
   «Терпением вашим спасайте души ваши», – говорит Иисус. Подумайте о том, как это схоже – нести жизнь и быть раздавленным жизнью, в смысле «быть распятым» – например, в смысле «страдать»: нести и страдать, говоря по-человечески, – это две близкие линии, два смежных пути.

   в) Верность принадлежности. Третий пункт. В чем состоит тяжесть надежды, которая является тканью терпения? Тяжесть надежды – это пребывать. «Пребудьте во Мне». Прочитайте 14 и 15 главы Евангелия от Иоанна. «Пребудьте во Мне»: пребывать во Христе, в верности принадлежности, в верности собственной жизни как принадлежности, как признанной принадлежности.
   Эта принадлежность «где-то там», она не выражается, как ребенок во чреве своей матери? Верность принадлежности, составляющая ткань терпения или тяжесть надежды, имеет свой способ выражения. Какой? Это просьба; или, поскольку это просьба не того, кто уже является чем-то и хочет чего-то еще, а того, кто просит обо всем, – можно еще сказать, что это нищенствование. Просьба, или нищенствование к присутствующему Христу. Прочитайте в Евангелии те главы, после которых, если вы будете читать их с верой и вниманием, не может остаться никаких сомнений и страхов: от Луки 11:1–11 и 18:1–8. Читайте медленно, смотрите на эти слова, постоянно помните о том, что ничему в мире нельзя все это приписать, ничему в мире, никому: даже ни единому отцу, ни матери, ни даже самой доброй матери, ни самому доброму отцу, ни самому умному. Человек был бы совсем одинок, если бы не предавался этой принадлежности.
   Враги этой верности принадлежности, самые видимые враги – это непостоянство (в психологии этот нервоз называется циклотимией: сегодня настроение хорошее, завтра плохое, вечером хорошее, утром плохое. Шизофрения – это когда человек разбит с головы до ног, непостоянство – это скорее перемена настроения: человек мрачен, и вдруг он разражается хохотом, и ты не знаешь, как к нему подступиться, ты видишь, что он смеется, и ты тоже начинаешь смеяться, но, скорее всего, смеешься недолго…), в общем, непостоянство, а еще тяжесть и боль.
   г) Прощение. Четвертый пункт. Что в этой тяжести является самым нестерпимым? Каков самый трудный аспект этой верности в нищенствовании и в просьбе? Каков самый острый аспект тяжести, о которой мы говорили, тяжести надежды? Прощение. Просьба о прощении, уверенность в прощении; новое начало после ошибки; не потому, что мы сами можем все загладить, а потому, что, когда мы просим Христа, присутствующего Своим Духом, нищенствуем к Нему за прощением, то, в чем мы ошибались, как будто исчезает и преображается внутри нас в силу, в желание сделать Ему приятное. «Симон, любишь ли ты Меня?» Он не говорит ему: «Ты все сделал не так, ты предал Меня». Нет, нет, нет, он действительно все не так сделал, но вопрос не в этом: «Любишь ли ты Меня?»
   Вновь обретать надежду после ошибки – это настолько великий поступок, что поэт Пеги определяет его «тайной надежды» [118 - Ср. Ш. Пеги, Врата мистерии о второй добродетели. Цит., с. 253.], потому что прощение зла – это на самом деле тайна. «Тайна надежды, которая из грязных вод делает чистую и делает свежие души из ветхих душ»: это возрождение. Крещение – начало этого возрождения, начало, которое остается в силе сто лет, если человек живет сто лет, и даже 103 года, если кто-то доживает до 103 лет, которое действует 1 299 раз, если человек совершает 1 299 грехов, и даже 10 003 раза, если человек совершает 10 003 греха.

Противоположность терпению

Но самое главное, на что указывает именно Пеги, – это то, что в нас возможна противоположность терпению. Противоположность терпению – это не нетерпение. Нетерпение – это недостаток терпения. Противоположность терпению – это такое червивое спокойствие (представьте себе, как черви ворочаются медленно-медленно), это змеевидное движение, это то бесполезное раскидывание руками и ногами, которое происходит по разным причинам, например, от лени. Но лень ничего не определяет, я говорю именно о поведении человека, которое рано или поздно приведет к чему-то плохому: тепл ость. Тепл ость – это следование по пути надежды с нахмуренным лицом, поникшей головой: так извивается червь, чтобы ползти; это тот, кто находится здесь только физически, и поэтому не угоден «ни Богу, ни врагам Его» (он не может быть угоден Богу и не мог бы быть угоден и Сатане, если бы Сатана только и не ждал момента, чтобы проглотить его всего!). Но прежде всего тепл ость – это такое переживание следования за Христом, которое надоедает тебе самому, надоедает нам самим, в котором нет света, нет ни проблеска, нет созидательной силы, нет сладости, нет замысла – нет надежды! Надежда без надежды – это противоположность тем словам, которые сказал об Аврааме святой Павел: «Сверх надежды, поверил с надеждою» [119 - Рим 4:18.]. Теплость– это как противоположность крепости.

Свидетельство

   Заключительное замечание. Самым большим испытанием жизни, то есть надежды, пути надежды, была бы смерть, если бы Христос не воскрес. Человеку нечего больше бояться в смерти, ибо Христос воскрес от смерти, и человек может достигнуть такой силы надежды, что пожелает даже умереть ради Христа.
   Свидетельство (и на этом мы закончим) – это частица смерти ради Христа, любое свидетельство. Конкретно оно называется миссией: жизнь как миссия, отправление, partir c'est un peu mourir, и в конечном счете миссия состоит в этом, но миссия – это цель жизни. В самом деле, в чем была цель жизни Христа? Спасти мир, спасти каждого из нас, спасти меня и тебя. Поэтому Сам Христос с надрывом желания, с надрывным желанием говорил о том, что ждет Своего смертного испытания, когда говорил о Своей казни и о том, как Он желал, чтобы это случилось. Потому что смерть – это не что иное, как кульминация испытания, целью которого может быть только свидетельство – принятие Тайны Бога.
   Внимательно прочитайте ту главу в «Религиозном чувстве», где говорится о двух факторах, составляющих опыт «я» [120 - Ср. Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 48–50.]. Перечитайте Школу общины с самого начала, иначе вы ничего не поймете из того, что мы вам предлагаем, и слова, которые мы вам говорим, будут не как семена, падающие в открытую лунку, а как камни, брошенные вам в лицо.

Надежда
Собрание

   «Oh! Doux pays de Chanaan» – это песнь надежды [121 - Oh! doux pays de Chanaan, / qu ’ il est long le chemin vers toi, / Oh! doux pays de Chanaan, / doux pays de notre espoir. // Le temps me semble long et gris / au souvenir de ce doux pays, / mais cette nuit nous partirons / vers le pays de la moisson. // J’entends le son des tambourins / menant la danse jusqu’au matin, / en souvenir du doux agneau / dont le sang pur coula Л flots. // Nous passerons des nuits d’effroi / dans un desert glacîi de vents froids; / mais la Nuüe estл l’entour / pour nous brûler d’un feu d’amour. // Dans le matin d’un jour radieux / salut enfin о porte des deux; / la pour toujours nous chanterons / le grand Hallel de la moisson.О, нежная земля Ханаанская, / как долог путь, ведущий к тебе! / О, нежная земля Ханаанская, / нежная земля нашей надежды. // Время кажется мне долгим и серым / при воспоминании об этой нежной земле, / но этой ночью мы уйдем /к землям богатых нив. // Я слышу звук тамбурина, / ведущего танец до утра, / при воспоминании о нежном агнце, / чья кровь лилась волнами. // Мы проведем тревожные ночи / в пустыне, замерзшей от холодных ветров, / но Грозовое облако окружает нас, / чтобы зажечь нас огнем любви. // Одним прекрасным утром / я буду наконец приветствовать небесные врата. / Там вовеки мы будем петь / великое «Аллилуйя» этой богатой ниве.]. В ней содержатся все аспекты надежды, затронутые нами: испытание, труд, причины, необходимые для того, чтобы совершать труд, достойный человека. Это трудное будущее: народ странствует по пустыне, не зная, где строить дом, не зная пути, – не зная ничего. В чем была сила этого народа, который сорок лет шел к неведомой судьбе?

   Бог был с ними.
   Бог был с ними, сила Божия была с ними, сила Божия, которая называлась Завет. В каком виде им было дано узнать о существовании надежды? В виде обетования.

   Сердце человека – это обетование.
   Посмотрим на людей: на всех людей и в том числе на себя. Какова судьба жизни (потому что путь – это жизнь)? Каково содержание обетования? Как можно познать судьбу? У человека есть сердце. Человек рождается с этим сердцем, то есть рождается с этой надеждой; человек рождается с сердцем, в котором живет обещание, он рождается с сердцем, которое можно определить только как обетование. Сердце жизни – это обетование. И это служит причиной тому, чтобы каждый день человек вновь начинал действие, вновь вовлекал себя в действие.
   Как Он дал это обещание израильскому народу? Когда началось Божие обетование?

   С Авраама.
   С Авраама. Он сказал ему: «Я обещаю тебе, что…» Прочтите пятнадцатую главу книги Бытия, когда Авраам идет, идет и однажды вечером, идя под звездным небом, говорит: «Господи, ничего не завершается, кроме моей жизни. Я все никак не дождусь того, что Ты обещал мне. Ты обещал, что я стану вождем великого народа, а здесь моя жизнь проходит, жизнь уже коротка» (так сказал мне один епископ; он очень болел, а я поехал его проведать. Как только он увидел меня, он сказал: «Жизнь уже коротка»). Кажется, что так же говорит и Авраам, которому уже больше ста лет: «Жизнь уже коротка, и где все то, что Ты обещал мне? У меня нет ни одного сына, моим наследником может стать разве что распорядитель Елиезер» [122 - Ср. Быт 15:2.]. Это испытание Авраама, первое большое испытание Авраама.
   Что же делает Господь? Он лишь повторяет ему обетование; Он выводит его из шатра, показывает ему небо и говорит: «Сосчитай звезды, если ты можешь счесть их. Столько будет у тебя потомков». Вот и все. Он лишь повторяет ему обетование. Бог не может не сдержать обещания, поэтому его достаточно, чтобы убедить человека. Вера Авраама заключается в том, что он поверил в слово Божие, он полностью предал себя слову Божию.
   Именно в той главе происходит исполнение завета, обновление обетования. Завет – это ощутимое, физическое, испытываемое выражение обетования, данного Богом Аврааму. Вторая половина этой главы – это одно из самых великолепных мест во всей мировой литературе, когда Бог являет Себя в виде огненного пламени.
   Надежда Авраама разумна. Почему? Что значит, прежде всего, что надежда, возложенная Авраамом на Божий Завет с ним, разумна? Надежда Авраама – то есть уверенность в том, что будущее совершит то, что Бог обещал, – разумна, потому что Тот, Кто дал обетование, Бог, а Бог не может обмануть. Обетование Бога соответствовало сердцу Авраама и обетование было дано Богом, – по этим двум причинам надежда была разумна.
   Таким образом, жизнь, которая дана нам, – это надежда, разумная надежда, разумно обоснованная надежда. Почему? Потому что она приходит к нам от Бога – мы не сами создали себя – и мы чувствуем сердцем, ради чего Бог сотворил нас, это соответствует тому, чем является сердце. Как Авраам почувствовал тяжесть испытания (настолько, что он даже пожаловался, пятнадцатая глава – это жалоба Авраама), так и мы в жизни часто повторяем эту жалобу: у меня нет того, сего. Настоящая жалоба обычно выражается словами, тень от которых расползается по всему небу души: «Кто знает?» Но это несправедливо. Почему это несправедливо?

   Потому что отсекает что-то уже произошедшее с нами.
   Отсекает что-то уже произошедшее. Что с тобой уже произошло? Что уже произошло с тобой? С тобой уже произошло то, что ты сотворена с таким сердцем – с сердцем как потребностью в счастье. То, что произошло с тобой, – это то, что ты была сотворена, и поэтому то, что ты чувствуешь, божественно, ибо исходит от Того, Кто тебя создал.
   Но то, о чем мы говорили до сих пор, применительно ко всем людям: это применительно ко мне – христианину, это применительно и к язычнику, самому ярому язычнику из Центральной Африки, это применительно и к какому-нибудь пигмею. Пигмеи – это африканское племя, которое по мере того, как на их территорию прибывали колонизаторы, все удалялось и удалялось в глубь континента, до тех пор, пока оно не скрылось в таких непроходимых местах, к которым у других не было даже желания подходить; и они остались на своей территории, к ним практически нельзя добраться; они не получили цивилизационного развития, потому что отрезали все контакты, порвали все отношения с пришельцами, которые, по их мнению, представляли для них опасность.
   Как для африканского пигмея, так и для меня то, о чем мы говорили, имеет одинаковое значение; и это первое прекрасное следствие, которое религиозное явление устанавливает в мире. Это первая общая человеческая отсылка: то, к чему стремится природа человека, все люди ощущают и переживают одинаково. То, что мы сказали до сих пор, одинаково для всех. В чем же тогда разница?

   В том, что я избрана.
   Давайте пока оставим слово «избрана», оно появится позже; избранность – это то, что отличает меня от пигмея.

   Со мной произошла встреча.
   С нами произошло что-то, чего не произошло с другими. Но почему это произошло?
   То, о чем мы до сих пор говорили, применительно ко всем людям, но не все люди представляют себе так ясно то, что сказали мы, то, что мы так просто повторили, что кажется нам таким ясным.
   Подумайте о всех тех образах, в которые облекают люди тайну своего будущего: образы, в которые облекают ее африканские банту, образы, в которые облекают ее индийские, китайские или японские буддисты; эти образы, если хотите, являются идеями, но прежде всего это самые настоящие образы. Перед лицом общей судьбы, которая должна бы быть источником дыхания и уверенности, пусть даже в условиях жизненных испытаний, люди как будто не в силах выстоять. И на самом деле перед лицом судьбы позицию людей можно определить как последнюю, даже не знаю, как сказать, как последнюю оговорку, почти самозащитную оговорку, последнюю оговорку, или, как мы раньше сказали, как большое расползающееся повсюду «кто знает?»
   Когда индусы собираются вместе в храме, или когда люди приходят к шаману в храм богов, когда они собираются вместе, они говорят то, что говорит их религия, и в конечном счете это положительно по отношению к их судьбе; это положительно в большей или меньшей степени. Но кроме этого, говоря о своей судьбе, они должны также сказать и о том, что человек идет против своей судьбы (часто человек предает ее), то есть что судьба награждает или наказывает. Целая вереница образов нужна для того, чтобы объяснить то или иное явление; когда они вместе, они утверждают это, но когда они одни, когда они с искренностью смотрят на свою жизнь, всем им присуще «кто знает?».
   С одной стороны, есть положительное в ответе на сердце, на то, что они созданы, и эта положительность принимает множество образов, она скрывает ответ во множестве различных образов. С другой стороны, в то время как эта положительность составляет основную тему их традиционных обрядов, в их частной жизни, в их сознании в повседневной жизни, даже если они этого не замечают, преобладает это «кто знает?». И кроме того, у них нет ответа на проблему зла, у них нет четкого ответа на проблему зла. Что делать, как вернуться к уверенности, когда они ошибаются, когда они идут против положительности (и жизнь полна этих «противостояний»)? И человек садится, обхватывает голову руками и говорит: «Кто знает?»
   В сердце человека всех времен, когда он сидел, обхватив голову руками, и говорил: «Кто знает?», – приходила одна мысль…
   Может быть, я рассказывал об этом в «Религиозном чувстве», я прочитал одну большую книгу об одном французском экспедиторе, его звали Делафос, он жил с пигмеями в Африке, он прожил там более двадцати лет (как это у него получилось? Двадцать лет!) вместе с пигмеями, изучая их. И после этого он опубликовал четыре толстенных тома, в которых описал философию их жизни [123 - М. Delafosse. Les Noirs de l’Afrique (Чернокожие народы Африки). Paris, Payot, 1922. С. 153.]. Философия их жизни очень похожа на философию Аристотеля: максимум эволюции мысли, минимум утверждения мысли, – структура одинакова. Сначала он считал их политеистами, потому что у них было много образов богов, много идолов. В определенный момент, после многих лет, что он провел с ними, он заметил по некоторым разговорам, что, возможно, называть их идолопоклонниками, то есть говорить, что они признают множество богов, было бы упрощением реальной ситуации. Он углубился в это исследование и открыл, что в них было совершенно четкое представление о высшем существе, о едином бытии, о котором они ничего больше не могли сказать, потому что – они сами ему так объяснили – их отцы взывали к этому богу, но с какого-то момента он уже больше не отвечал; он ушел на охоту и больше не слышал людского крика. Они упорно продолжали кричать много, много лет. Но он не слышал их, он постоянно был на охоте! Он постоянно был на охоте и больше не слышал их. И тогда они сказали Делафосу: «Поэтому нам пришлось прибегнуть к помощи идолов». То есть к чему-то меньшему, но более сильному, чем они сами. Признание того, что они могли жить только благодаря отношению с чем-то большим, чем они, было для них неизбежным. В конечном счете бог для них был один, единое существо, но они не возносили к нему ни одной молитвы, потому что он больше не слышал их. И они обратились к вспомогательным богам, которые находились на уровне их повседневной жизни: это были боги, которые могли понять их повседневные проблемы.
   В истории религий, особенно благодаря исследованиям Элиаде [124 - М. Eliade. Storia delle credenze e delle idee religiose (История верований и религиозных идей). Firenze, Sansoni, 1979.], это мнение стало господствующим в среде самых серьезных ученых (один из них наш друг – отец Рийс).
   Из того, как человек понимает Бога, как он понимает силу, от которой зависит, из того, как он понимает судьбу, ради которой он был создан, – из всего этого человек черпает образ повседневной жизни, образ отношений между мужчиной и женщиной, образ отношений между людьми из одной деревни, одного племени, понятие прошлого и понятие будущего. Как он относится к людям и вещам, как он понимает отношения, – это исходит из того, как он представляет себе силу, от которой зависит, и судьбу, к которой идет. Об этом прочтите первые две главы Послания к Римлянам апостола Павла, а потом еще семнадцатую главу Деяний Апостолов, когда рассказывается о святом Павле в Афинском Ареопаге, где собирались философы, мыслители того времени, чтобы свободно дискутировать (в современных государствах это невозможно, и не только в коммунистических: если ты выражаешь мнение, отличное от мнения сегодняшнего телевидения, то подвергаешься нападкам как находящийся «вне игры»). Тогда, как я говорил, способ понимать отношения исходил из того, как люди понимали конечную зависимость, из того, как они понимали конечную судьбу. Поэтому происходили такие извращения, было невозможно проживать порядочным образом естественные отношения; все естественные отношения – с самими собой, с людьми, с вещами (об отношении с самими собой большинство людей никогда даже не задумывалось) – были как бы искаженными, неустойчивыми.
   Поэтому, как я уже начал говорить, в человеческой истории всегда находился какой-нибудь чудной дух, или, лучше, какой-нибудь более просвещенный дух, который думал: «Вот если бы Тайна, которая создала нас, Бог, Который создал нас, Бог, абсолютно глухой, Которому мы уже даже не молимся, пришел и показал Себя нам, если бы Он дал нам познать Себя! Единственный способ, чтобы познать Его, – это чтобы Он Сам пришел и дал познать Себя, потому что мы при всех наших усилиях не в состоянии Его воспринять». Были некоторые великие люди, как крупицы золота в мировой пустыне, в пустыне пути, который должны были пройти люди. Кто были эти люди на пути Евреев? Мелхиседек. Об этом говорится и в Мессе: Мелхиседек, встретившись с Авраамом, по наитию, по Божией подсказке признал, что Авраам был послан Богом [125 - Быт 14:18–20.]. И Авраам уважает Мелхиседека, потому что Мелхиседек догадался, что необходимо для человека зависеть от Единого Бога, чтобы познать Его и служить Ему достойной жизнью. Есть еще одно имя, в языческой среде, которое нам более близко: Платон и его диалог «Федон», написанный за четыре века до Рождества Христова; четыре века до Христа – значит ненамного позже пророка Исаии. И в этом смысле еврейский народ, потомство Авраама, показал свое превосходство над другими народами; потому что народ, пришедший после Авраама, получил череду пророков и религиозных гениев, которые говорили о всевышнем Боге и о конечной судьбе непрестанно, веками. Вплоть до второй половины второго века до Рождества Христова, когда в Псалме говорится: «Нет уже пророка» [126 - Пс 73:9.], эпоха, когда Евреи поверили, что смогут вновь обрести свободу своими силами: великая эпопея Маккавеев, о которой вы можете прочитать в романе норвежского автора Пера Лагерквиста «Мариамна» [127 - F. Р. Lagerkvist. Mariamne. Milano, Iperborea, 1991.].
   Но когда пришел Бог, кем Он был признан? Он был признан людьми, которые перед лицом трудности повели себя так, как мы описали в прошлый раз. Евреи, которые жили чувством смирения, доверия Богу, отдачи себя Богу, постоянной уверенности, несмотря на испытания; те, кто жил так, признали Его; те же, кто так не жил, Его не признали. И некоторые из тех, кто жил так, начали даже жить в храме, как, например, старец Симеон или пророчица Анна… или рождественские пастухи… Или подумайте о душе святого Иосифа, но прежде еще подумайте о том, с какой душой жила Мария. Кто имел в себе такие чувства, признал Его. Тот, кто не имел их, не признал Его даже тогда, когда Он воскресил Лазаря через четыре дня после смерти. Некоторые, увидев это, уверовали в Него, иные же поспешили к Евреям в Иерусалим, чтобы Его обвинить [128 - Cp. Ин 11:45–46.].
   Поэтому главное – это вновь стать как дети [129 - Cp. Мф 18:3, Мк 10:15, Лк 18:17, Ин 3:3.]. «Если не будете как дети…» Главное – это вернуться к истокам, вернуться к тому, какими нас сотворил Бог. Ведь в самом деле, что такое нравственность? Нравственность – это жизнь в той позиции, в какой нас сотворил Бог. Только тот, кто живет в такой позиции, признает Его присутствие. Прочитайте одиннадцатую главу Евангелия от Матфея, стихи 25–27.
   Все апостолы были такими, кроме одного, который тоже шел за Ним… Он был совершенно такой же, как остальные, он был даже полон инициатив, и Иисус даже поручил ему кошелек с деньгами, он сделал его распорядителем всей их группы. Но он шел за Ним без этих чувств, надеясь на что-то другое. Апостолы тоже надеялись на что-то другое, они надеялись, что Иисус наконец приведет царство Израилево, царство еврейского народа к господству над миром и сделает их управителями этого мира. Однако, несмотря на то, что у них был такой же менталитет, как у всех остальных, состоящий из тех же самых представлений, их привязанность к Иисусу была острее этих представлений, которым они остались верны. И когда воскресший Иисус впервые встречает их, они говорят: «Учитель, не сейчас ли Ты восстановишь царство Израилево?» – как будто Он и не умирал, как будто бы ничего и не было: они вторят менталитету всех. И Иисус безмятежно отвечает: «Все не так. Время этих событий знает только Отец» [130 - Ср. Деян 1:6–7.]. И рядом с Ним они такие дети, что довольствуются этим ответом, не прицепляются к нему, претендуя на то, чтобы Он ответил на их вопросы так, как они себе это представляют. Они привязаны к нему глубже, чем к своим мнениям, с гораздо большей простотой. Потому что привязанность к собственному мнению требует потери простоты, требует самонадеянности и преобладания собственного воображения над ожиданием. Это именно та великая опасность, которой мы все подвергаемся: преобладание наших представлений над ожиданием, которое Бог пробудил в нашем сердце и которое Христос обновил в нас, лучше даже сказать, уточнил. Как Он уточнил это ожидание? Он уточнил его как отношение с Ним: «Доверяйте мне». Поэтому доверие к Тайне, создавшей мир, становится повседневным, естественным доверием, дружественным по отношению к человеку из компании, по отношению к Нему.
   Преобладание собственного воображения – это на самом деле величайшее искушение против веры в Иисуса, а значит, против послушания Богу; против замысла Бога, открывателем, вестником, наивысшим представителем которого является Христос. В нас тоже, даже в нас, которые узнали Господа (как говорится в молитве «Ангел Господень»: «…Мы, познав через ангельское приветствие воплощение Христа, Сына Твоего, Его же страданиями и крестной смертью…»), и в нас, познавших через Него путь, условия пути, направление пути, привязанность к нашим представлениям о пути и о судьбе, может побеждать добродетель надежды. И тогда, когда что-то происходит не так, как мы хотим, мы жалуемся.
   В то время как жизнь, которая предается силе судьбы, открывшейся во Христе, которая предается силе Христовой, – это жизнь, в которой господствует тихая радость: «И еще говорю: радуйтесь» [131 - Фил 4:4.]. Иисус тоже говорит на Тайной Вечери: «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» [132 - Ин 15:11.].
   Отсутствие отдачи себя в Его руки и отсутствие уверенности приводит только к жалобе. Но это не жалобы страдающего ребенка, раздирающие сердце, это жалобы, которые воспаляют сердце и уши того, кто их слышит, отягощают жизнь всех, кто нас окружает, и наша жизнь остается неким приговором для других, даже для других: жизнь жалующаяся, жизнь-жалоба, которая не знает радости: ни радости тихой, ни радости явленной, что расцветает из нее.
   И, я полагаю, что так же, как эта жизнь не знает радости, жизнь тех, кто жалуется, кто проживает свою жизнь как жалобу, не знает и нежности. В отношениях бесконечно не хватает нежности. Люди могут влюбляться до бесконечности, но нежности в их отношениях нет. Есть некоторая любовная дрожь, которую можно принять за нежность, но понять, что это не так, можно прежде всего потому, что она временна, а во-вторых, эгоистична, эгоцентрична.
   Это сочетание тихой радости и нежности (только радостное сердце может быть нежным в отношении; нежность – это чувствительность к радости другого, чувствительность, стремящаяся к тому, чтобы желать другому человеку радости и утверждать его радость) есть только в том, кто опирается на Христа, кто принимает Его, кто является перед ним ребенком, как апостолы…
   Некоторые места в Евангелии еще более значительны: сотник не был Его учеником, но прочитайте рассказ о сотнике, когда тот не хочет, чтобы Христос приходил к нему: ведь он сотник и если он говорит солдату «иди туда» – тот идет, «иди сюда» – тот подходит. Солдат идет туда, куда показывает ему сотник, даже если в этом нет нужды; солдат ему подчиняется. Иисус говорит: «И в Израиле не нашел Я такой веры» [133 - Ср. Лк 7:9.]. В народе Божием нет ни одного взрослого человека, который сохранил бы эту веру, эту отдачу себя и это подчинение величию Божию. В Евангелии есть много персонажей, которые не являются апостолами и которые обладают этой детской простотой перед Христом. Это люди, способные к тихой радости в сердце и нежные в отношениях; и в самом деле, тот сотник обладал глубочайшей нежностью: он волновался за раба, к рабу он испытывал нежность.
   Итак, до сих пор я отвечал на вопрос, который был у меня самого, а сейчас задавайте свои вопросы.

   Вопросы. Вопросы о чем? О Мартине Лютере? Посмотрим, стало ли в вас образом наше понятие надежды. Именно понятие становится образом, даже если оно рождается от образа неосознанно, то есть из впечатления от вещей. Понятие создается после и становится человеческим, впечатление становится человеческим; но из понятия оно затем снова становится образом, то есть становится поэзией, становится причиной перестройки, перестраивает, обращает мир.

   Пеги, которого ты посоветовал нам читать, описывает надежду как девочку, которая находится между верой и любовью. Вера и любовь – это две взрослые женщины, а девочка-надежда словно тянет их за собой, без нее они словно не могли бы сдвинуться с места. Но ты говорил, что без веры не может быть надежды. Я хотела бы понять, как связаны эти две вещи.
   Кто может ответить? Благодаря какому явлению человек действует, волнуется? Что взволновывает человека и заставляет его действовать, волноваться?

   Убедительная встреча.

   Желание.
   Именно так, убедительная встреча – это место, указывает место, обитель. Желание счастья – это ответ.
   Но, к моему сожалению, я вынужден был признать из разных жизненных ситуаций, что волнуется даже собака, когда приходит время кормежки. «Какой у тебя неспокойный пес». – «Да его надо покормить». До этого он может лежать неподвижно хоть целый день, но в девять вечера, когда наступает обычное время кормежки, он начинает ходить кругами, ходит, принюхивается; он представляет собой опасность для ветчины, которая неосторожно лежит на столе; так что собака действует из определенного желания, в данном случае из-за желания ветчины.
   Почему человек желает счастья? Как может человек иметь желание счастья? Например, у собаки его нет, собаку заставляет действовать нечто, но не желание счастья. Нельзя применять слово «счастье» к собаке, разве что сводя его к слову «удовлетворение». Человек желает и действует из-за желания счастья, потому что его природа – жажда всецелого удовлетворения, жажда истины, счастья, справедливости. Как все это называется в «Религиозном чувстве»? Потребности сердца, или, обобщая, просто «сердце», как говорится в Библии, это более правильно. Потому что слово «разум» может ускользнуть как воздушный змей и превратиться в клочок бумаги, парящий в небе. Сердце же не может от тебя ускользнуть и превратиться в клочки бумаги в небе. Эти клочки стали бы сухими, сердце ожидало бы только сухих вещей. Пока воздушный змей в руке ребенка, ему передается его дрожь, и поэтому это не клочки бумаги, но если он выскальзывает из этой руки, то сразу превращается в клочки. С сердцем же не так, сердце – это не клочок бумаги. Поэтому библейское слово «сердце» более основательно, более полно, чем то, что используем мы, «разум».
   Однако вернемся к тому, что я говорил раньше: собака действует потому, что она хочет есть. Человек действует потому, что по природе своей он создан для счастья, для исполнения, для удовлетворения своих конечных потребностей. В чем состоит проблема? Собаке достаточно следовать инстинкту, применительно к человеку нельзя говорить об инстинкте, нужно говорить о познании или о сознании. Человек сознает, что он создан «ради чего-то». И поэтому юноша, которого в пятый раз заваливают на экзамене, справедливо задается вопросом: «Каков смысл жизни?» (хотя здесь было бы разумнее спрашивать себя о том, почему же он в пятый раз провалил экзамен!).
   В чем же дело? В познании. Человек может сказать: «Я имею право на то, чтобы быть удовлетворенным. Я имею право не быть разрушенным; я имею право быть, достигнуть моей судьбы, я имею право, чтобы со мной обращались справедливо». Это право составляет природу человека, человек имеет самосознание, он осознает сам себя. Что значит, что я осознаю себя? Что я знаю основные составляющие моей природы. Моя природа создана так, что понимает, что у нее есть право на достижение конца своего пути (иначе зачем она совершает путь?).
   Таким образом, каков ответ на твой вопрос? Вера дает познать тебе некий фактор, присутствующий в жизни твоего я, в твоей жизни, фактор, который сильнее твоей природы. По природе ты говоришь: «Я имею право на справедливость. Но кто знает?» Граница природной уверенности упирается в вопрос: «Кто знает?» (кто знает? кто знает, что будет? да и вообще, будь что будет). Вера же – это сознание Присутствия в тебе и с тобой, более сильного Присутствия, чем твоя природа, столь сильного, что не позволяет тебе сказать: «Кто знает?» Если бы ты сказал «кто знает?», ты оскорбил бы это Присутствие. Это Присутствие обладает такой силой, что делает тебя уверенным в том, что ты достигнешь того, чего ты хочешь, уверенным в том, ради чего ты создан; оно говорит тебе, ради чего ты создан: «Ты создан ради Меня». Это понял святой Августин и выразил это в своей знаменитой фразе: «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе» [134 - Августин Аврелий. Исповедь. Кн. 1, гл. 1.]. Сердце создано для Христа: «Ты создан для Меня». «Я есмь путь и истина и жизнь» [135 - Ин 14:6.], Я: «Без Меня не можете делать ничего» [136 - Ин 15:5.], даже с определенностью сказать, для чего ты родился. И отсюда исходит вера.
   Вера – это осознание Присутствия, которое проясняет тебе цель жизни без всякой неуверенности («Я есть истина и жизнь») и которая имеет такую силу («Возлюблю Тебя, Боже, крепость моя!»; как можно, однажды прочитав этот стих, не повторять его постоянно?!), имеет такую силу, которая позволит тебе с Ним достичь того, для чего ты создан; с Ним ты достигнешь Его. С Ним, с Человеком, Который идет вместе с тобой. Ты достигнешь Его, Слово, от Которого рождается весь мир. С Ним, идущим вместе с тобой; ты смотришь на Него, в Его руках посох, как и у тебя, и Этот Человек в твоем доме и говорит с тобой, и Иоанн и Андрей… По крайней мере одного греха я уж точно не совершил пред Богом: я всегда напоминал вам эти два места в Евангелии, перед которыми падет любой Голиаф: это вторая часть первой главы Евангелия от Иоанна и последняя глава Евангелия от Иоанна, окончание.
   Тот, Кто идет вместе с тобой (Кто говорит с тобой в доме, Кто тем ранним утром приготовил рыбу на берегу), Тот, Кто идет с тобой, говорит тебе с уверенностью то, ради чего ты создан. И знаешь, что Он говорит тебе? «Это Я, но это не Тот Я, Которого в данный момент видишь ты, а Тот, Кто в данный момент дает жизнь всей вселенной», и поэтому с Его помощью мы достигнем Его, узнавая Его, когда Он выращивает все цветы в мире, когда Он возводит все горы в мире, и разливает озера, все озера в мире, и разбрасывает по небу звезды, все звезды на небе.
   Единственное, чего я не понимаю, потому что я никогда этого не понимал, – это то, как можно сопротивляться этому, когда все это настолько очевидным образом окончательно; человеку невозможно найти что-то более прекрасное!
   Вчера вечером мы с другом были в одном доме Memores Domini (в нем живут много девушек, может, тридцать пять, а может быть, даже сорок), и когда мы выходили, он сказал мне: «Они ответственны за то, чтобы нести в мир причину, ради которой стоит иметь детей». Это люди, призванные кричать миру о причине всего: зачем работать, жить и умирать, выносить жену, как происходит в 99 процентах семей уже через полтора месяца после свадьбы.
   Если человек – это тот уровень природы, на котором природа осознает саму себя, это размышление над собой вводит нас в сумрачный сад бытия. Вера делает тебя уверенным в судьбе, ради которой ты создан, и дает тебе ее узнать, позволяет тебе начать узнавать ее; тогда ты действуешь, двигаешься, следовательно, именно надежда тянет за собой веру (что и требовалось доказать!). Надежда – это словно огонь, который притягивает веру, притягивает познание. Вера может быть утомительной; надежда делает веру менее утомительной, надежда тянет за собой веру.
   Именно поэтому легче совершить ошибку в поле надежды: начать претендовать, пре– значит заранее, значит заранее устанавливать сроки того, что должно произойти. Теперь понятно, в каком смысле Пеги говорит о надежде, которая тянет за собой веру (хотя надежда основывается на вере)?
   Вера является основанием, чтобы познать то, для чего создан человек, и поэтому открывает человеку причину и объект его желаний. Тогда, поскольку человек желает, он принимается бежать, – и это надежда. Вера чувствует, как надежда рывками тащит ее. Но серьезность, мера серьезности исходит не от надежды, а от веры. Мера серьезности обусловливается истиной, в то время как мера вкуса и обаяния обусловлена надеждой.
   Поскольку наша способность познания не совершенна, мы не можем познать нашу судьбу, мы не можем познать Христа как Он есть, за исключением того, что нам открыто. Поэтому вера с размеренностью определяет наш путь. А надежда – это то самое нетерпеливое рвение детей в ответ на папино предложение: «Пойдемте посмотрим на поезд». Я помню, когда мне было девять лет, я впервые поехал с отцом на море; на светофоре после улицы Перголези я топотал ногами, потому что хотел увидеть поезд, который проходил по верху. Надежда – это как ребенок, который топочет ногами, рвется от нетерпения. И в этом рвении, по мере того как оно растет, оживает и любопытство веры.

   Надежда опирается на присутствие, а присутствие было описано как обладание. Потом Вы сказали, что нужно проживать жизнь в сознании отношения с Ним. Я бы хотела лучше это понять.
   «Это» – это немного размытое слово. Что ты хотела понять? Повтори медленнее, чтобы мы поняли. Чтобы понять Данте, нужно его перечитывать. Тот, кто хочет понять его, быстро просмотрев его один раз, ничего не поймет (а студенты так готовятся к экзаменам!).

   Надежда опирается, основывается на уверенности…
   Из всех фраз, которые вы можете выдумать, придумать или услышать, эта самая великая: надежда, то есть уверенность в судьбе, связана с присутствием, с чем-то присутствующим. Имейте в виду, что в принципе здесь есть противоречие: ожидание того, что должно произойти, связано с чем-то, что есть в настоящем! Подъем на вершину горы для ребенка связан с присутствием: с присутствием папы, который его ведет. Продолжи свой вопрос.

   Надежда опирается на присутствие, опирается на некое обладание.
   Она опирается на присутствие, которым ты обладаешь, присутствие, которое тебе принадлежит (если ты обладаешь им, оно тебе принадлежит). Но присутствие, которое тебе принадлежит, присутствие, которое является предметом принадлежности тебе, – это присутствие, которому и ты принадлежишь. Ребенок принадлежит своей маме, можно сказать, что ребенок обладает своей мамой; его мама принадлежит ему, и он ей принадлежит. Где один принадлежит другому, всегда истинно и противоположное, другой всегда принадлежит ему, иначе это ужасная ложь. Итак?

   Именно это я и хотела лучше понять в отношении между мной и Иисусом.
   Я тебе почти все уже сказал. Надежда требует присутствия чего-то, чем она обладает и что, следовательно, обладает ею. Это что-то открывающее тебе, ради чего ты создана, и дающее тебе силу дойти до этого. Это Присутствие – Иисус.
   Только подумай: чем до сих пор была твоя жизнь перед лицом этого открытия? Она была ничем! Перед лицом открытия того, что есть Присутствие, которое тебе принадлежит, и ты им обладаешь, ты обладаешь Христом, а Он обладает тобой! С этим Присутствием ты понимаешь, что такое твоя судьба, где твоя судьба, ты уверена, что дойдешь до нее, и идешь. Ты достигаешь судьбы через Присутствие, через что-то присутствующее; присутствующее: поэтому это касается и ручки, которой ты пишешь, и носа, на который ты смотришь, и твоей сонливости – касается, касается. На что бы ты ни смотрела и к чему бы ты ни прикасалась, – Присутствие касается всего.
   Если Христос не имеет отношения к тому, к чему ты прикасаешься, и к тому, на что ты смотришь, то это все неправда. На самом деле ты не прикасаешься и не смотришь, не может быть, чтобы Иисус не имел к этому отношения, дело в том, что ты на самом деле не прикасаешься, на самом деле не смотришь, не истинна твоя человечность. И ты неуверен в своей судьбе и абсолютно скептичен по отношению к возможности достичь судьбы. Отсутствует человечность; в нашем сомнении отсутствует не Христос, отсутствует наша человечность. Поэтому Иисус сказал: «Я благодарю Тебя, Отче, что Ты открыл это простым людям» [137 - Ср. Лк 10:21.]. Новициям мы говорили как раз о том, что первая нравственная добродетель личности, следующей за Христом, – это простота, или, лучше даже сказать, искренность, потому что искренность – это простота, проходящая через свободу. Простота может быть свойством характера, искренность же – это добродетель.
   Скажите мне, если вы чего-то не понимаете. Сжальтесь хотя бы над тем, как я все это говорю.

   Ты говорил, что эти слова ясные и абстрактные, и само по себе это кажется противоречием.
   Это не противоречие. Ясность и абстрактность могут прекрасно сочетаться. Гегель ясен и абстрактен; но ты, наверное, даже не знаешь, кто такой Гегель!

   Не мог бы ты объяснить мне это, потому что я понимаю, что слова мне ясны, но как после этого остается не то чтобы расстояние, а…
   Если ты слышишь какое-то ясное слово и не смотришь, не всматриваешься в него, оно тебя не интересует, то оно ускользает от тебя, уносится ветром. Чтобы ты чувствовал слово абстрактным, оно должно тебя не интересовать; прежде всего, оно должно тебя не интересовать, и как следствие ты воспринимаешь его абстрактным.
   Поэтому когда ты слышишь эти слова и они кажутся тебе абстрактными, этому прежде всего не нужно удивляться, потому что это часть искушения, которое навеки оставил в нас первородных грех, это часть демона, дьявола, лжи, той лжи, которая в основном заключена в нас. В нас есть противоречие, в нас есть усложнение, из-за которого очевидные вещи (очевидные значит, что они стоят прямо на нашем пути) кажутся сложными, трудными.
   Кроме этого (это предпосылка для тебя, для меня, для всех), норма нашего поведения на самом деле заключается в том, что определенная вещь может быть либо ясна либо не ясна, либо же ты пользуешься возможностью сказать, что тебе что-то не ясно, когда на самом деле тебе ясно. Во втором случае вопрос нужно развивать, но в третьем случае выхода нет: если тебе что-то ясно, то ты воспринимаешь это как что-то абстрактное исключительно тогда, когда это тебя не интересует; ты решаешь, что тебя это не интересует, и, следовательно, чувствуешь это абстрактным.
   Это как прекрасный силуэт, который ты замечаешь на другой стороне улицы, в то время как бежишь, обеспокоенный своими заботами. Ты едва замечаешь его, конечно ты видишь его, замечаешь (может быть, на следующий день ты даже скажешь: «Вчера на улице я видел прекрасную девушку»), но ты не останавливаешься, чтобы разглядеть этот силуэт. Потом ты и не вспомнишь, какого цвета были у этой девушки были волосы и во что она была одета, потому что тебя это не интересовало, ты был занят своими мыслями.
   И это жесточайшее правило в том, что касается нашей судьбы, нашего отношения со Христом Иисусом, с Богом и со Христом. Но это является жесточайшим правилом и в отношении наших родителей, братьев и сестер, в отношении наших друзей. Чем ближе друг, тем больше ты не понимаешь в нем ясных вещей, они абстрактны, потому что ты не позволяешь им касаться тебя. Если ты не позволяешь касаться тебя чему-то ясному, что ты замечаешь в людях, связанных с тобой, то это ясное молниеносно ускользает, у тебя ничего не остается. В лучшем случае ты говоришь об этом противоположное, ты лжешь, потому что это тебя не интересовало. Например, если твой брат играет в футбол, а ты увлекаешься баскетболом, а на футбол тебе наплевать, то когда твой брат говорит о футболе (Ювентус, видишь ли, проиграл Интеру, и в школе или на работе, и повсюду твои друзья и коллеги волосы на себе рвут, потому что Интер, Ювентус…), тебя это нисколько не интересует, тебе совершенно это безразлично. Когда же речь идет о том, что баскетбольный клуб Филадельфия проиграл Бостону, ты тотчас мчишься за газетой, прочитываешь тут же все газеты, чтобы удостовериться, что это так.
   Подведем итог: что-то ясное становится абстрактным, то есть ускользающим (абстрактное – это ускользающее), если изначально ты к этому равнодушен, если это не интересует тебя в жизни, которую ты чувствуешь и проживаешь, если ты заранее решил, что будешь интересоваться другим.
   Что нужно делать в таком случае? В этом случае нужно пристально посмотреть на это. В то время, как слово, показавшееся тебе абстрактным, стремится ускользнуть от тебя, ты должен пристально посмотреть на него (нужно обернуться и пристально посмотреть на красивую девушку!), нужно пристально посмотреть на слово, повторять себе это слово, говорить: «Объясни мне это слово». Ты должен всматриваться в это слово всеми способами: «Как оно касается тех интересов, которыми я живу сейчас?» И тогда ты даже рискуешь в определенный момент начать чувствовать в себе прилив тепла и начать понимать это слово, чувствовать его.

   В прошлый раз говорилось о мечте и идеальной надежде. Я обнаруживаю, что у меня есть искушение жить непосредственной надеждой как мечтой и откладывать идеальную надежду. Я хотела лучше это понять.
   Итак, как мы определили идеальную надежду? Как мы определили идеал? Идеал указывает на потребность, ради которой создано сердце, поэтому он осуществляется в самую последнюю очередь; его осуществление принадлежит будущему, ты находишься в пути. Поэтому что такое идеальная надежда, понятно. Но она в большей или меньшей степени отражается на форме и на ощущении обстоятельств, в которых ты живешь сейчас.
   Жить настоящим как мечтой – это маска искушения не вовлекаться в настоящее. В том случае, если у тебя хорошее воображение, ты создаешь мечту, образ того, что ты должна делать в настоящем, и делаешь только то, что подчеркиваешь ты.
   Позвольте мне привести сравнение. Сравнивать значит жить! Контрольная по математике. Со мной бывало так, что, когда я не хотел решать контрольную (видите, я говорю: «Со мной бывало так». Это мое воспоминание, это нечто, что я пережил; если бы я не пережил этого, я не мог бы сейчас приводить сравнение!), я говорил: «Да, да, хорошо, хорошо», – и тут же сдавал ее. И преподаватель тут же говорил: «Но ты посмотри, какую ошибку ты допустил в первой же строке!» В этом случае я относился к контрольной как к мечте… Поскольку мне не хотелось ее делать…
   Поэтому истинный ответ на твой вопрос содержится в ответе на предыдущий вопрос нашего друга. Человек открывает, следовательно, познает, и создает то, что любит. И ты понимаешь, что любовь – это не мечта, только когда она является истинным предвкушением конечного счастья. Поэтому слова «я люблю тебя» в девяноста девяти процентах являются ложью. Чтобы быть истинными, эти слова нуждаются в размеренности, их нужно взвешивать, соизмерять, и тогда они становятся сильными, тогда надежда уже не та девочка, что тянет за собой веру и любовь, а конь, горячий конь, тянущий две телеги, полные всякого блага!
   Определенный объект может вызывать в тебе отторжение или влечение (отторжение и равнодушие – это одно и то же, так же как и ненависть и отстраненность – это одно и то же: отстраненность – это начало ненависти, равнодушие – это начало отторжения): это твоя мечта, то есть реальность в том виде, как ты подчиняешь ее себе, в той форме, как ты подчиняешь ее себе, та реальность, которая интересует тебя (а не реальность как она есть, которая должна была бы тебя интересовать). Увидеть «реальность как она есть» – это словно быть в пустыне и вдруг увидеть дорогу, дорогу к идеалу. О чем был твой вопрос, дорогая моя?

   Потом Вы сказали: христианская жизнь дает тебе жить настоящим с таким вниманием, что дает тебе увидеть точку, которая является судьбой, которая приближается, и когда ты замечаешь это – это великий день. Я хотела бы понять, что значит, что это приближающаяся судьба.
   Молодой человек, юноша двадцати четырех лет влюблен в девушку семнадцати лет, он познакомился с ней в супермаркете! Эта девушка приехала с Канарских островов, и он провожает ее на корабль, barquina, отплывающий на Канарские острова, на остров Тенериф (действие происходит в Севильском порту!). Посадка завершена, корабль начинает отчаливать. Он с тоской следит за удаляющимся кораблем, который становится все меньше и меньше. Если говорить не о выдуманной, а о реальной ситуации, то чем больше отдалятся корабль, чем больше отдаляется девушка, тем больше она ускользает из его рук, тем больше она становится недостижимой. До тех пор, пока не останется один лишь образ, образ, который он может носить с собой повсюду, но это такой образ, который со временем исчезает.
   Другой юноша был в движении «Католическое действие», но потом он встретил движение, которое называется Comunione е Liberazione, вернее, он встретил Гвидо. Он закончил университет, и дружба с Гвидо привела его к мысли начать «проверку». Но судьба его состояла в другом. «Проверку» он прошел очень серьезно, но то, что это была мечта, а не что-то реальное, выяснилось после, по прошествии нескольких месяцев. К своему сожалению, со смирением он понял, что создан для обычного пути (то, что ты создан для обычного пути, не назовешь прекрасным предчувствием, и необходимо то, к чему я сейчас подвожу разговор, чтобы увидеть достоинство этого пути). В общем, он влюбился в девушку. И тогда отец Джорджо сказал ему: «Не слушай больше Гвидо, а лучше послушай Альберто». Ему 23 года, он заканчивает университет, ей 22, она учится на последнем курсе. Поскольку они оба из Движения, в них есть серьезность и интерес, которые подпитываются Школой общины (Школа общины – это самая великая благодать, которую вы получили, и да накажет вас Господь, если вы не пользуетесь ею… Нет, да не накажет вас Господь, иначе будет просто ужас, потому что вы не пользуетесь ею!), и так они растут, растут хорошо. Один работает в приходе, а другая в секретариате Движения, они отдают все возможное время, почти никогда не видятся (это прекрасный знак для таких отношений: тот, кто не переживает этого, не любит по-настоящему). В определенный момент она должна поехать в Триесте, потому что ей нужно защитить диплом на факультете иностранных языков и для этого пробыть там полгода. Поскольку они небогаты, она не может сказать: через месяц я приеду домой. Это тот период, когда Пасха уже прошла, а до Рождества еще далеко. Ни Пасха, ни Рождество не обязывают, она не может приехать домой. Полгода!.. И он, как тот юноша, который сидит в Севильском порту, ожидает корабль. Он ждет, ждет, а корабль должен прибыть. В определенный момент – через три с половиной месяца! – на горизонте он видит маленькую точку: уже! По мере приближения эта точка становится больше, растет, растет, и видно, что это на самом деле корабль. На носу корабля стоит маленькая, маленькая девушка и машет платочком: это она! Этот пример противоположен первому. Если их отношение хорошее, правильное, она для него является знаком, который ему дал Бог, на время, чтобы он выполнил свою задачу в жизни. Если он смотрит на нее таким взглядом, эта девушка – это как судьба, которая подошла к нему и сказала: «Я буду сопровождать тебя по всему пути, пока мы вместе не вернемся».
   В первом примере корабль удалялся, становился точкой и исчезал. Второй пример о том, что, когда человек смотрит на вещи с истиной, когда он смотрит на вещи с ясностью, когда он смотрит на вещи в идеале, тогда все вещи становятся знаком его судьбы. И как от Иисуса не ускользал маленький полевой цветочек, как от Иисуса не ускользал играющий ребенок, не ускользала та женщина у колодца, не ускользал тот самый презренный человек во всем Иерихоне, который забрался на дерево, чтобы увидеть Его, – так и от этого молодого человека ничего не ускользает.
   Все в нашей судьбе становится знаком, если мы смотрим на вещи, видя отношение с Иисусом, живя отношением с Присутствием. Если судьба – это Присутствие, то, живя отношением с этим Присутствием, мы воспринимаем все вещи как Его знак. Его знак, как точка на горизонте – знак судьбы, которая приближается. Если мы живем отношением с присутствием Иисуса, все вещи становятся знаком.
   Как обращаться с вещами так, чтобы они не становились знаком, объясните мне! Потому что я понимаю, что можно быть непоследовательными, и непоследовательность – это острая, если не режущая боль, но тот факт, что можно смотреть на вещи без осознания Присутствия, знаком которого они являются, мне непонятен, непонятен, потому что только дети могут смотреть на вещи не как на знак. Если ты живешь отношением с Господом, любая вещь является знаком. Чем важнее для тебя вещь, тем больше она является знаком. Знаком чего? Знаком судьбы, которая приближается. Но та судьба, которая приближается, уже находится там… это знак Того, Кто уже находится там. Поэтому хорошо обращаться с отцом, или матерью, или женой, или дочерью значит хорошо обращаться с Ним, разве не так? Судьба и Присутствие – это одно и то же. Что значит воплощенный Бог? Судьба, ставшая Присутствием.
   Поэтому все является присутствием согласно тому, к чему Бог тебя предназначил, и ты видишь это или как еле заметную точку на горизонте, или как более близкое маленькое пятно, или как что-то, с чем тебе сегодня нужно работать, как твоего соседа, находящегося с тобой в одной и той же среде.
   В любом случае, те, кто имеет призвание к целомудрию, призваны жить этим каждодневно, всегда, и поэтому они ответственны за то, чтобы нести причины, по которым тяжесть рождения детей является разумной. Призвание к целомудрию – это функция идеала, на который равняются все остальные, если они делают это правильно. Поэтому никто не может любить больше, чем тот, кто призван к целомудрию. И действительно, то, по поводу чего мне чаще всего приходиться сокрушаться, говоря с Memores Domini, – это более настойчивая необходимость использовать разум, любить разум и иметь больше привязанности, больше жить привязанностью. Никто не призван использовать разум и переживать привязанность сильнее нас. То, в чем другие, как кажется, нас превосходят, – это обычно только что-то крайне определенное, то, что роднит их со всеми низшими существами, это инстинкт. Но чем больше человек живет этим исследованием, которое исходит из присутствия Христа, присутствия истины и бесконечной любви и подталкивает нас в познании и любви к вещам и людям, чем больше человек живет этим исследованием, тем больше он чувствует, что другие люди маленькие, убогие… истина в том, что все они потеряны. Поэтому стоит совершать всякую жертву, чтобы наше исследование углублялось, чтобы наше обладание Им, Присутствующим, углублялось, и чтобы благодаря этому другие больше поняли.

   Как надежда касается опыта, который мы переживаем сейчас, в начале призвания?
   Кто-нибудь хочет ответить?

   «Начавший в вас доброе дело будет совершать его…» [138 - Фил 1:6.]
   Это фраза святого Павла. «Будет совершать его» – это определение надежды; это уверенность. Уверенность в будущем – это надежда. «Начавший в тебе доброе дело», потому что призвание исходит от Иного.
   Слово «призвание» – это отголосок Присутствия, это шаг Присутствия, Присутствия судьбы, которая является тебе компанией и указанием на то, ради чего ты создан; уверенность в судьбе – это любовь к судьбе. Призвание – это то, к чему зовет тебя этот голос. Следовательно, по своей природе то, что ты призван к такому призванию, как это, увеличивает надежду, но до того, как надежда увеличится, наше призвание отстаивает право на надежду, требует надежды. Без надежды призвание умирает.
   Однако слова святого Павла, которые процитировала Манди, – это исчерпывающий ответ. «Начавший в тебе доброе дело [что такое доброе дело? Это призвание. Ранее было сказано, что нет более доброго дела, чем призвание, чем этот призыв ко всей вселенной и ко всей истории, чем это свидетельство перед всей вселенной и всей историей, о том, что путь – это Христос, что судьба – это Христос, что судьба сопровождает тебя на пути к себе] будет совершать его [и это надежда, это определение надежды, потому что надежда – это уверенность]».
   Однако, по-моему, самая большая проблема – это то, о чем говорил наш друг: что слово ясно и абстрактно. Противодействие этому – пристально смотреть на него, пристально смотреть на это слово. Пристально смотреть на него значит и спрашивать у Марио: «Марио, объясни мне это. Еще раз объясни. А что это значит для тебя? Почему это конкретно? Например, почему это конкретно сейчас?» Чем больше ты всматриваешься в это, чем больше ты задаешь эти вопросы, тем больше ясность начинает совпадать с насыщенностью чего-то присутствующего и с внушительностью чего-то услышанного.

   Что значит, что тяжесть и боль – враги надежды? Вы сказали, что враги этой верности принадлежности – непостоянство, тяжесть и боль.
   Слово «враги» обозначает событие, которое стремится помешать быть верным надежде. И эти враги таковы: первый – это непостоянство. Как больной циклотимией, который сейчас хохочет и через две минуты плачет. Это нелинейность в поддержании нужного расположения духа.
   Второй враг – тяжесть, и все мы знаем, что такое тяжесть. Тяжесть – враг, искушение против верности.
   Третий враг – это боль, самый острый аспект тяжести, и боль – это тоже враг в том смысле, что боль стремится сделать нас неверными; перед лицом боли человек богохульствует. Как мать того подростка, которого несли на кладбище. Иисус встретил ее в полях, когда возвращался из Наина, она кричала в своей боли. Для нее боль в тот момент противостояла надежде, и поэтому Иисус говорит ей: «Не плачь, женщина», – стараясь таким образом внушить ей хотя бы искорку удивления. Я думаю, она удивилась. Какой-то чужестранец делает шаг навстречу ей, трогает ее за плечо и говорит: «Не плачь, женщина». Как можно матери, идущей за умершим сыном, единственным сыном, сказать «не плачь», на некоторое время возвращая ее к самообладанию. После этих слов, я думаю, она, наверное, почувствовала себя странно, и на миг она перестала рыдать. И в это мгновение Иисус воскрешает ее сына.
   Итак: непостоянство, тяжесть, боль. Непостоянство – это ошибка, это слабость характера. Тяжесть – это испытание характера: даже если характер очень сильный, тяжесть его испытывает, подвергает испытанию. И боль в конце концов берет верх надо всем; если нет никакой надежды на ответ, боль побеждает все; любой силач, любой Геркулес пред лицом боли без ответа уступает.

   В четвертом пункте Вы сказали, что самый острый аспект тяжести пребывания в принадлежности – это прощение, то есть просьба о том, чтобы быть прощенными. Вы могли бы лучше это объяснить?
   Итак, если пребыванию в верности Тайне, создавшей нас и позволяющей нам совершать такое трудное путешествие, противостоят непостоянство, испытание и боль, почему так происходит? Потому что не все происходит, как ты хочешь. Непостоянство, испытание и боль противостоят доверию к Богу, потому что Бог не делает того, чего хочешь ты, события не происходят так, как ты того ожидал. Это первородный грех в историческом проявлении своих последствий, это претензия человека обладать самому своей жизнью, а в жизни все происходит по-другому.
   Где претензия самим обладать нашей жизнью достигает наивысшей точки унижения? Наивысшая точка унижения для меня, претендующего держать в собственных руках всю свою жизнь, – это тот факт, что для продолжения жизни необходимо, чтобы Иной простил ее. Прощение – это самое трудное, что нам случается принимать, потому что оно на корню срезает нашу самонадеянность. Быть прощенными значит чувствовать, как у нас отсекается самонадеянность обладать собой и самим реализовать свою жизнь. Мы не способны на это, и поэтому мы всегда ошибаемся. Мы не способны, мы бунтуем, и все, что мы делаем, как я уже говорил раньше, все, что мы делаем, не может устоять, неправильно: наши отношения с людьми, с предметами, с самими собой никогда не выходят правильно, и у нас не получается исправить положение.
   И все-таки в нас есть такая сила, сила, которая нас созидает, которая все равно обнимает нас, пусть мы даже беспокойно мечемся как капризные дети, она все равно нас обнимает. И от этого объятия наше беспокойство успокаивается и признает Того, Кому мы принадлежим. Мы не хотели бы принадлежать никому, кроме самих себя, и поэтому мы во всем ошибаемся, но Он, Которому мы принадлежим, все равно обнимает нас. И в этот момент человек сдается. Это как ребенок, который капризничает, а мама, вместо того, чтобы отшлепать его, обнимает его. Он еще какое-то время вырывается у нее из рук, но уже через пару минут плачет. Понимаете?
   Прощение остается самым сильным искушением унижения, которое выпадает человеку, потому что самое сильное искушение, какое выпадает человеку, – это быть самому себе хозяином. Тот факт, что он должен получить прощение, – это самая ужасная противоположность этому. Поэтому на самом деле величайшая тяжесть, которую испытывает человек, – это принимать, что он прощен. Если бы народ Израильский не был постоянно прощаем, он остановился бы на втором или третьем этапе, потому что на первых двух этапах он уже трижды бунтовал. Быть прощенными – это самая большая тяжесть, которую нам предстоит вынести, потому что быть прощенными значит понимать, что на самом деле ты принадлежишь Иному и именно Иной дает нам быть тем, чем мы должны быть, прикасаясь к нам, Он дает нам силу, чтобы продолжить путь.

   Ты сказал, что надежда – это второй составляющий фактор личности. Почему ты это сказал? И как действует свобода в надежде?
   Объясни мне, почему ты задаешь эти вопросы! Прежде всего, надежда – это фактор личности. Каков первый фактор личности?

   Вера.
   А для какого-нибудь банту это вера?

   Разум.
   Для того, кто просвещен о ситуации человека, первая добродетель личности, первый фактор личности – это вера. Банту обманывается, что его силы будет достаточно, чтобы составить первый фактор. Разума здесь недостаточно, энергии его силы недостаточно для того, чтобы даже просто совершить правильный поступок, как говорил Ибсен в «Бранде» [139 - Г. Ибсен. Бранд. Действие V, сцена III.]. Вера – это первый фактор, потому что это фактор, который дает тебе познать условие, чтобы ты мог жить, чтобы ты держался на ногах и шел вперед, и это условие – присутствие Иного.
   Надежда – это второй составляющий фактор личности, потому что личность формируется hic et menc, сейчас, но формируется она для того, чтобы идти к чему-то иному, к тому, что находится в будущем, чего еще нет. И ясность и сила, чтобы идти к будущему, даются Иным. Поэтому надежда – это постоянство, это следствие веры в том, что касается будущего.
   Какой еще у тебя был вопрос?

   Как связана с этим моя свобода?
   Итак, я замечаю, что не могу устоять один, мне нужна помощь кого-то еще. Например, мне тяжело выходить из машины, когда из-за артроза у меня болят колени, тогда кто-то подходит, чтобы меня поддержать. И меня возмущает, что меня, как какого-то старичка, вытаскивают из машины, чтобы поставить на ноги, я этого не хочу; кто-то подходит, чтобы мне помочь, а я этого не хочу. Надежда – это способность встречать будущее с ясностью и силой, побеждая искушения боли, тяжести, непостоянства или испытания с помощью Иного, присутствия Иного. Надежда – это постоянство веры. Свобода или принимает Иного, или не принимает; она может принять Его или не принять. Она может принять руку, которая протягивается ей, чтобы выйти из машины, а может и отвергнуть.
   Свобода осуществляется непосредственно как приятие или отвержение, как «да» или как «нет». Самая элементарная и самая решительная форма приятия называется просьбой. Прося, человек участвует в жесте помощи того, кто ему помогает. Поэтому в просьбе начинается полная свобода. Человек подходит ко мне, чтобы помочь мне выбраться из машины. Я могу сказать «нет», могу попробовать выйти сам. Я могу с тяжелым сердцем заставить себя принять руку, поддерживающую меня. Но я могу и желать этой руки, поддерживающей меня, я могу принять то, чтобы просить этой руки; именно здесь, именно в просьбе свобода проявляет себя во всей полноте.

   Вы напомнили нам, что наша самая насущная проблема – это риск того, что все эти слова останутся для нас ясными, но абстрактными, и Вы говорили нам пристально смотреть на эти слова, прося и следуя. Таким образом вы указали нам на отношение как на способ, чтобы выйти из этого затруднения. Для нас, кто проходит первый год, помощью, чтобы выйти из этой абстракции, является отношение.
   И для вас, для тех, кто проходит первый год, и для меня, на пятидесятом, на восьмидесятом году! Что значит существовать? Жить отношением. Если ты не живешь отношением с бытием, ты не существуешь. Поэтому то, что ты сейчас говоришь, – это не что иное, как продолжение твоего истока, это то же самое явление. Жить отношением, принимать отношение. Наиболее полным выражением этого, в котором свершается, процветает приятие отношения, является просьба.
   Я уже ответил нашему другу по поводу этих проблем, которые кажутся вам ясными, но абстрактными: они казались ему абстрактными, несмотря на то, что были ему ясными, потому что он уже заранее отказался от них; они уже изначально его не интересовали. На самом деле он отказывался от определенной категории: сказать «ясные, но абстрактные» – это не то же самое, что сказать «правильные, но абстрактные». «Ясные» – это термин логики, «правильный» применимо к жизни, это то, что помогает жизни, поддерживает жизнь. Это правильно для моей жизни, даже если кажется мне абстрактным. И тогда понятно то, что раньше говорила Анна.

   Я говорила, что путь, который Вы указали нам, – это не обращение к личному анализу, приступая к этим новым словам, которым меня учит Memores Domini, я…
   …то есть когда я смотрю на слова, фразы, логические связи, которые предлагает мне Memores Domini. Это анализ, все остается абстрактным, ясным, яснейшим, так что «нечего возразить», но это абстрактно. «Правильно» же – это не просто «ясно». Нужно дойти до понятия правильного, то есть того, что жизнь без судьбы – это собачья жизнь, и такая жизнь закончится прахом. Правильное, нам нужно что-то правильное! Даже если это абстрактно, нам это необходимо. Я признаю, что мне это необходимо, единственная проблема заключается в том, что это абстрактно, я пока еще этого не понимаю, не чувствую, не вижу; это вполне человечно.
   Чтобы сделать «правильное» конкретным, а не абстрактным, я должен совершать труд – устанавливать отношения, переживать отношения. Например, почему мы вынуждены находиться в компании? Это применение необходимости этих отношений. Почему в книге Дидахе, одной из первых христианских работ, говорится: «Ищи каждый день иметь личное общение со святыми, чтобы ты почивал на словах учения их» [140 - Учение Господа, переданное народам через 12 апостолов (Дидахе), IV, 2 // Журнал Московской Патриархии, 1975, № 11.]? Это отношение. В отношении правильное (то, чего делать ты еще не умеешь и что потому кажется тебе абстрактным) постепенно начинает становиться конкретным. Любви как бескорыстности и нежности ты научаешься от человека, который живет любовью как бескорыстием и нежностью, а не выучиваешь это теоретически. Жизни ты учишься в конкретных обстоятельствах, а не теоретически.
   Последнее, что я сказал, очень важно. Именно в отношениях спускается Бытие. Форма, которую принимает раскаленный метал Бытия, – это отношения.

   Работая над тем, что Вы сказали о надежде…
   Прости, давайте не будем так часто употреблять слово «работа», потому что оно напоминает мне профсоюзы. Давайте лучше употреблять слова «размышлять», «рассуждать», они более человечны, они в меньшей степени являются плодом чистой организации.

   Когда я общаюсь с людьми, мне кажется, что надежда для мира – это ожидание того, что завтра произойдет что-то отличное от того, что есть сегодня. Но постепенно, по благодати, происходит так, что надежда становится для меня на самом деле просьбой о том, чтобы завтра то, что случилось со мной, вновь обняло меня, и чтобы я могла обнять это событие завтра, как и сегодня, и даже больше, через конкретные лица этой компании. И когда так случается, я замечаю, что так происходит созидание чего-то в том месте, где я нахожусь, в том смысле, что я положительно смотрю на реальность. Я хотела спросить, правильно ли это.
   Это не только правильно, но я призываю всех отметить у себя это выступление за полноту того, что оно нам подсказывает. Надежду, скажем так, «мира», инстинктивную и природную надежду, характеризует то, что «завтра» отлично от «вчера», отлично от того, что тяжелого и несовершенного есть в дне сегодняшнем. Ты же говоришь обратное. Надежда заключается в том, чтобы завтра у меня была способность, сила объять то, что происходит, то, что вновь происходит, потому что обычно то «большее», что произойдет завтра, – это что-то, что происходит и сегодня, то, что случилось вчера. Надежда заключается в том, чтобы у меня была сила принять то, что случается или вновь случится завтра, таким образом, – ты сказала, – чтобы я мог обнять это и сделать это созидательным.
   Так становится очевидным, что надежда мира является фрагментарной и разбивает жизнь на куски: один кусок отличается от другого. Такая надежда разбивает жизнь на куски. В то время, как христианская надежда из того, что происходит, или что происходит вновь, или что изменяется, когда происходит, – из всего делает новый образ, то есть строит, возвышает постройку.

   Правда ли, что тем пигмеям, о которых ты говорил и которые молились Богу, Он не ответил, и почему?
   Он не ответил, они не услышали никакого ответа. Однако речь идет не о пигмеях. Речь идет о тех пигмеях, которых зовут Боббио, пигмеях, которых зовут Кафка, пигмеях, которых зовут Камю, пигмеях, которые являются самыми яркими выразителями человеческого, пигмеях, которых зовут Вагнер, пигмеях, которых зовут Гомер и Вергилий, пигмеях, которых зовут самыми мыслящими людьми. Никто не получил ответа, ни у кого нет ответа. Мы должны быть внимательными к тому, чтобы не накладывать образ, полученный по благодати, которая была дана нам, на ситуацию, которая по своей природе остается неуверенной, мрачной и неустойчивой.
   И в самом деле, чтобы Его узнали, чтобы ответить на этот вопрос, Бог должен был сделать шаг и сказать: «Вот Я, Я здесь»; «Филипп, видевший Меня, видел Отца» [141 - Ср. Ин 14:9.]. Это был единственный случай в истории, и именно этот случай для всех невыносим. Те триста представителей глав различных религий, которые совершили символическую процессию от церкви святого Карла до Кафедрального собора, сходились по поводу того, что никто из них не мог претендовать на то, что точно знает решение. Было триста попыток, и никто из тех трехсот человек не сказал: «У нас есть ответ», никто не засвидетельствовал ответа – что было очень предусмотрительно с их стороны – иначе они не могли бы собраться вместе, эти триста искателей Бога. Все они искатели Бога. Но мы с вами искатели Бога, имя Которого и лицо Которого нам хорошо знакомо: мы знаем Его имя и Его лицо.

   Но в таком случае для того, кто не знает Христа, просить бесполезно?
   Нет! Христос – ответ на весь вопрос человечества. И когда Леопарди говорил: «Коль вечная идея / Есть ты, но без телесной оболочки / (Ее счел недостойной сам Творец), / Тебе иная доля / Средь тех, чей смертный предрешен конец. / И, вознесясь над нашим жалким миром, / В небесных сферах ты не знаешь боле / Ни горя, ни забот, живя близ Солнца, / И дышишь среди звезд иным эфиром. / Прими с Земли любовное посланье / Безвестного певца в знак обожанья!» [142 - Любовь издалека / Внушаешь ты, сокрыв свой дивный лик, / И я храню пока / Во сне и наяву / Твой образ, и природа / Улыбкой озаряет мир на миг. / Знать, в непорочный век / На свет явилась ты – в век золотой, / И каждый человек / Лишь видит тень твою. Возможно, рок / Тебя для будущего приберег. // Угаснула надежда / С тобою повстречаться, / Покуда не пробил мой час прощальный. / Когда ж придется с жизнью мне расстаться, / Свободная от уз земных душа / Тебя узрит. О сладкие мечтанья / Туманной юности моей печальной / О спутнице на жизненной стезе! / Такого я не знал очарованья. / Ты – плод открывшихся мне откровений / И не приемлешь никаких сравнений. // О если бы средь бед, / Ниспосланных столь щедро нам судьбой, / Предстала ты, подобно сновиденью, / То счастлив был бы каждый, как и я, / Плененный красотой. / Сколь ни печальна ныне жизнь моя, / Я вновь желал бы славы и похвал, / Как в дни мятежной юности своей, / И на земле блаженство бы познал. / Раз не сулит мне небо утешенье, / Я в красоте ищу отдохновенье. // Доносится с полей / Крестьянина-трудяги песнопенье. / Лишь я грущу и плачу / О безвозвратности ушедших дней, / Когда знавал я крах и неудачу. / Здесь, на холме, от мира отрешенный, / Я в тишине лелею образ твой – / Ведь в наш расчетливый жестокий век / Все грезы гибнут в суете мирской. / В реальном и удушливом пространстве / Мечте храню я свято постоянство. // Коль вечная идея / Есть ты, но без телесной оболочки / (Ее счел недостойной сам Творец), / Тебе иная доля / Средь тех, чей смертный предрешен конец. / И, вознесясь над нашим жалким миром, / В небесных сферах ты не знаешь боле / Ни горя, ни забот, живя близ Солнца, / И дышишь среди звезд иным эфиром. / Прими с Земли любовное посланье / Безвестного певца в знак обожанья! (Дж. Леопарди. К своей донне. Цит., се. 75–76. Перевод А. Махова)] – он просил Красоту сделаться видимой и позволить любить себя. Это была просьба, просьба о чем-то, что уже произошло тысячу восемьсот лет до этого, но он об этом не знал.

   Значит, Он отвечает по-другому?
   Нет, Бог отвечает определенно: Его зовут Христос. Мужчина, родившийся от еврейки, жившей в том определенном месте… На пути из Палестины самый волнительный момент всего паломничества – в том месте, где сейчас бронзовая надпись: «Verbum саrо hic factum est», здесь Слово стало плотью. Это ответ. Потому что Бога можно познать, только когда Он открывает Себя.
   Это в аналогичной степени верно и для нас. Человека нельзя познать, если он не открывает себя, если он не говорит о себе. Знающий психолог или знающий людей человек, проникающий в сознание, может понять многое в другом человеке, когда, не замечая того, другой человек открывает себя; но именно другой человек должен открывать себя, иначе, если он себя не открывает, он непонятен. Дух таинственен в том, что касается исследования собственной реальности с помощью глаз, чувств, разума. Что-то непонятно, Сильвия? Скажи, что вызывает в тебе сомнения.

   А пигмеи, которые не знают Христа?
   Пигмеи, которые не знают Христа, по-своему просили о том, чтобы познать Бога. Даже не так: они просили Бога, чтобы Он помог им; ведь для ребенка способ познать – это когда ему помогают.

   И Он отвечал?
   Он отвечал согласно тому замыслу, который был у Него. В большинстве случаев казалось, что Он не отвечал; иногда казалось, что Он отвечал. Но это всегда «казалось», потому что Он отвечал не в той форме, которая была в их умах.
   И в самом деле, они просили. Вместо того чтобы получить сразу, они ждали, им пришлось ждать, ждать и ждать, ждать до тех пор, пока не приехал бедный бородатый чужестранец (может быть, это был миссионер-комбонианец из Вероны, а может быть, из белых отцов); он пришел к ним и сказал: «Бог, Который ушел на охоту, вернулся, Он здесь, посреди нас».
   Бог всегда отвечает. Но ответ Бога не может совпадать с развитием нашей мысли, разве только в том случае, когда мы улавливаем исток этого ответа. Тогда это развитие правильно, тогда ответ понятен и это развитие бесконечно. Потребность в счастье, потребность в справедливости, потребность в любви – что это за образы? Это углы, открытые к бесконечности, у них нет завершенной формы, и никакой любви, никакой истины было бы недостаточно. Томас Манн в «Иосифе и его братьях» [143 - Т. Манн. Иосиф и его братья. М., Правда, 1987. С. 29.] сказал бы, что дойдя до сих пор, дойдя до мыса, дойдя до вершины, ты видишь другой мыс, дойдя до одной вершины, видишь другую, и так до бесконечности, до неисчислимости. Он описывал берега Северного моря и морские дюны… Это прекрасное сравнение. Жизнь переводит это сравнение в действие.
   Потому фон Спейр говорит эту знаменитую фразу о том, что Бог позволяет событиям происходить так, чтобы в них всегда была какая-то оплошность [144 - «Между приношением и исполнением всегда есть как бы некоторый контраст, некая ошибка, оплошность» (А. von Spayr. Mistica oggettiva (Объективная мистика). Milano, Jaca Book, 1975. C. 249).]. Ты просишь о здравии, а Он посылает тебе серьезную болезнь (это к примеру), и ты говоришь: «Бог ко мне не благоволил». Но почему ты просил о здравии? Ты просил о здравии, чтобы воздать славу Богу, то есть чтобы достигнуть достоинства твоей личности таким образом, чтобы она была сопоставима с Вечностью, с Бесконечностью; а Бог понимает, что, чтобы ты все это получил, Он должен дать тебе серьезную болезнь, Он заставляет тебя пройти через испытание болезнью.
   Именно это очень хорошо понял и еще лучше свидетельствовал об этом Клементе Ребора своими стихотворениями, своим обращением и своими стихотворениями. Стихотворения Клементе Реборы нужно читать, потому что обычно, когда с человеком происходит обращение, его «поэтическая вена» как будто бы пересыхает (и это понятно: когда человек обращается, он открывает объект, гораздо более интересный, чем все те объекты, которые интересовали его раньше, и поэтому даже поэзия, говоря словами святого Павла, становится для него тщетою), а его поэтическая вена получила новый импульс, и даже Еудженио Монтале постоянно ездил к нему, особенно когда тот болел и жил в Стрезе.

   Нравственная позиция – это благодать или плод воспитания?
   Нравственная позиция – это прежде всего плод действия, которое созидает тебя, и поэтому это в основном благодать. По происхождению своему это благодать, потому что нравственная позиция – это то положение, в котором созидает тебя действие Бога, когда Он дает тебе жизнь. И поэтому в книге «Событие жизни, то есть история» [145 - Cp. L. Giussani. In cammino. Цит., с. 488.] говорится, что нравственный закон – это сохранять исходное положение, в котором сотворило нас созидательное действие, а это значит быть ребенком: ребенок, не превознесенный или уже извращенный сторонним влиянием, а ребенок любопытный и открытый, ребенок, которого отличают открытость, любопытство и прирастание.
   Я не закончил ответ; если вы остановите меня здесь, то где же тогда свобода? Вопрос был: «Нравственная позиция – это плод воспитания или благодати?» Если в воспитании ребенка не уделять внимания сохранению черт изначальной позиции, с которыми он был создан (например, искренность, зависимость, удивление, утонченность, нежность, мера в отношениях), если эти исконные черты не подчеркиваются, то время как таковое испаряет их, лишает их собственного света. И эти черты становятся как ручейки, теряющие свои русла: они выходят из русла, а вода, которая выходит из русла, обычно не творит ничего хорошего, разве что если она разливается по заранее установленной площади, – тогда и в этом есть свой порядок, – вода, которая выходит из берегов, или становится гниющим болотом, или разрушает все на своем пути.
   Так все растут без воспитания и теряют изначальные ощущения. Сейчас все осмеливаются сказать: для меня это не добродетель, я не чувствую это добродетелью. Особенно это касается некоторых, самых «опасных» добродетелей, поскольку они требуют большой вовлеченности. «Я не чувствую их: я не чувствую, что непослушание – это зло, я не чувствую, что потеря чистоты – это зло, я не чувствую, что это зло…» Но что значит это «я не чувствую»? Ведь люди идут против того, что изначально они ощущали!
   Почему Церковь требует, чтобы при Крещении ребенка вокруг него собиралась община, представленная крестными родителями? Крестные родители – это не свечки, их роль не в том, чтобы заполнить форму, пусть даже драматическую форму, диалога со священником; крестные родители ничего не стоят, если они не являются представителями общины. Поэтому я, совершая Крещение, всегда говорю, что крестные родители участвуют в этом таинстве как представители общины.
   Подводя итог, скажем, что нравственность – это пребывание в той позиции, в которой изначально тебя создает Бог, и это благодать; без наполнения контекста, без воспитания эти семена не прорастают. Если почва не благодатная, семена не прорастают или прорастают плохо, прорастают с величайшей трудностью. То, что дано как благодать, дано человеку свободному, и поэтому человек может принять это или не принять, может принять то, чтобы соответствовать этому, или не принять.
   Сколько людей – даже не старых, взрослых – говоря об этом, в какой-то момент разговора, когда они не знают, что сказать, ощущают тоску по тем временам, когда они были детьми. Но что это – тоска по тем временам, когда ты был ребенком? Тоска по времени, когда ты должен был пользоваться свободой и не пользовался ею, пользовался ею плохо.
   Человек, который стоит на пути, должен иметь смелость и искренность сказать: «Я ошибся». Если он говорит: «Господи, я ошибся», – это сжигает ошибку, это позволяет сразу же войти истине, это позволяет истине стать над ошибкой.

   Для меня является возражением тот факт, что благо, на которое мы надеемся, является трудным и иметь его чего-то мне стоит. Почему в нас есть такая позиция, словно нам не нужно было бы совершать никакого труда?
   Негодование по поводу того, что, чтобы получить благо, жизнь должна совершать труд (поскольку достичь блага, которого желает сердце, трудно), существует в нас именно потому, что сердце создано как потребность в счастье. Поскольку нам дано сердце как потребность в счастье, мы говорим: «Мы должны найти счастье по низкой цене». Поскольку нам дана благодать иметь потребность в счастье, нам кажется, что и заполучить его мы должны по низкой цене.
   А Бог умер на кресте, чтобы показать всем, что получение счастья должно чего-то стоить, оно должно включать в себя жертву, оно должно вбирать в себя это великое слово – жертва. Но ведь без жертвы ты не можешь выдержать и минуты, глядя на человека, которого ты любишь. Ты не можешь смотреть на него и минуты, не совершая жертвы, не принимая жертвы.
   Поймите, друзья, что в отношениях с Богом, отвечая на встречу с Иисусом, то есть с Богом, ставшим Человеком, мы понимаем только то, во что сами углубляемся как в человеческий опыт. Об этом другими словами говорит и Ратцингер [146 - J. Ratzinger. Che cosa crede la Chiesa (Во что верит Церковь) // Sabato, N 5, 30.01.1993.]: для человека становится разумным – то есть приемлемым, одобряемым, – только то, что вошло в его опыт. Поэтому даже муки искушений, испытание чувств, труд сохранения чистоты, тяжесть последовательности, праведности – все это опыт, через который человек ведом Богом к тому, чтобы больше быть Христом, быть более свершенным.

   Однако трудное не противостоит простому.
   Трудное не противостоит простому. Слово «просто» обозначает то, как ты можешь встречаться с трудностью. Без простоты ты не встретишься с трудностью, потому что если ты смотришь на трудность без простоты, ты говоришь: «Но, а если, однако, может быть, кто знает…», – и все это отвратительные, сатанинские враги восприятия истинного. Даже если ты видишь человека с прекрасным лицом и не любишь его, ты найдешь все доводы: «Здесь, однако, вот здесь точечка, и вот здесь черная точечка, а вот здесь желтая, а нос чуть-чуть смещен влево, или вправо», и так далее.

   Говоря о терпении, Вы говорили, что перед лицом тяжести реальности у человека может быть две позиции: одна позиция более поверхностная, когда он забывает о тяжести сегодняшнего дня и говорит: «Будем наслаждаться, пока это возможно»; другое, более серьезное поведение, Вы определили как стоическое великодушие, когда человек берет на себя этот вес, однако, как Вы говорили, это подобно образу Атланта, который делает шаг, и этот вес его раздавливает.
   Отлично.

   И Вы говорили, что терпение гораздо ближе ко второй позиции. Мой вопрос в том, насколько терпение близко к этой позиции и в чем оно от нее отличается, учитывая, что такое великодушие в одиночку невозможно.
   Терпение близко к этому, поскольку оно должно терпеть, то есть выносить это. Понятие терпения как выносливости отличается от стоического великодушия, потому что это противоположно ему, это смиренная уверенность в силе Иного.
   «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» [147 - Фил 4:13.], потому что в Нем моя сила, – говорил святой Павел. Это фраза, уничтожающая любой повод, которым можно преградить дорогу, это ответ, который снимает любой повод разочарования или упадка сил перед любой ошибкой. И поэтому спасает дорогу и спасает от ошибок.
   Все усилия, которые мы сейчас совершаем, предназначены к тому, чтобы привести к ощущению изначальной простоты в отношении между Богом и человеком. Когда Христос на дороге быстро взглянул на Магдалину, это было что-то простое: это был простой призыв ее простоте, в которой господствовала чистота, в которой вновь господствовала чистота, – вопреки ее истории, но не вопреки возможности для нее в настоящем.

   Пиво! Как вы любезны. И это хороший знак на будущее: ведь это уже второй раз, а где два, там и три. Отметьте две точки и проведите прямую, устремленную в бесконечность. За здоровье того, кому пришла эта идея, и за здоровье всех!

Глава пятая
Нищета

//-- От надежды рождается нищета --//
   Сегодня мы увидим, что рождается от надежды, которая есть не что иное, как распространение уверенности веры на будущее. Именно это нас интересует; нас интересует не столько настоящее, сколько будущее, человека интересует не столько его исток, сколько его судьба. Что может произрасти от распространения уверенности на будущее, то есть от надежды? Господствующей добродетелью, то есть добродетелью, отличающей этот переход, должно стать доверие, орудие для сражения человека с неизвестностью будущего – это доверие. Через надежду вера становится доверием.
   Но сегодня мы не будем останавливаться на этом, сегодня мы обратим внимание на один переход. Подобно тому, как свобода является переходным пунктом в пути от веры к послушанию (потому что свобода позволяет послушание; преграда послушанию может возникнуть от свободы), так в пути от надежды к доверию преградой может стать закрепление уверенности в будущем за определенными вещами, которые уже есть у нас: например, деньги, волосы, золотые очки, дружеские связи, покровительство старших, красивый голос, мускулы, – для каждого свое.
   Что может помешать доверию, подобно тому, как свобода может воспротивиться и воспрепятствовать послушанию? Я уже почти сказал это: что-то, чем мы обладаем, что мы считаем достойным нашего доверия; что-то, чем мы уже обладаем. Но в таком случае речь идет о том, чтобы не обладать, по крайней мере определенным образом, и добродетель, которая говорит о необладании, – это добродетель нищеты.
   Так же, как добродетель свободы открывает путь послушанию, так и добродетель нищеты открывает путь доверию; это парадоксально, потому что кажется, что свобода и послушание противоречат друг другу, кажется, что необладание противоречит открытию пути к доверию; более того, это на самом деле противоречие. В христианском учении, как всегда неожиданно, в его всегда удивительной позиции от надежды рождается прежде всего нищета.

1. Надежда на счастье в будущем не полагается на определенное обладание в настоящем

   Мы можем приступить к определению нищеты извне. Исходя извне, как сторонние наблюдатели, мы можем определить нищету в терминах, подсказанных надеждой: надежда подсказывает нам уверенность в будущем благе, уверенность в будущем, исходящую от уверенности в настоящем; уверенность в присутствующем Христе открывает нас к уверенности в будущем.
   Нищета делает это возможным именно потому, что не позволяет нам надеяться на будущее счастье в силу определенного обладания в настоящем, определенное обладание в настоящем было бы противоположно вере; нищета дает нам надежду на будущее, на счастье в будущем в силу присутствия Христа, в силу обладания Христом, присутствующим в настоящем. Нищета спасает эту надежду на будущее, не препятствует этой надежде на будущее, ибо не позволяет нам возлагать надежду на определенное обладание в настоящем – не на обладание присутствующим Христом, а на определенное обладание в настоящем, на обладание в настоящем определенной вещью. Нищета – это значит не надеяться на определенное обладание: определенное значит установленное нами, закрепленное нами, нами выбранное из того, что нам удобно, что больше нас убеждает, что дает большее богатство и большую экономическую стабильность. Определенное: это не что-либо, а кое-что.
   Не-нищета противопоставлена надежде, потому что возлагает уверенность в будущем счастье на определенное обладание – в настоящем или в будущем. Например, завтра я надеюсь выиграть семь миллиардов в лотерею. И с семью миллиардами в кармане я скажу своей душе: «Душа моя, ешь, пей, покойся, у тебя есть все!» – как богатый человек из Евангелия. «Безумный, – говорит ему Иисус, – в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» [148 - Ср. Лк 12:16–21.]Cujus erunt? Кому достанется? Противопоставление состоит в том, что определенное обладание, не важно, настоящее или будущее, заставляет меня в нем полагать надежду; и это значит, что надежда основывается уже не на Христе. Надежда – это уверенность во Христе, на которой основывается уверенность в будущем. Уверенность, основанная на чем-то, что устанавливаю я, на чем-то настоящем или будущем, противопоставляется надежде. Например, у девушки есть молодой человек, дело сделано! Она может прожить несколько месяцев или лет в уверенности, что у нее все есть; в этом отношении нет нищеты. Не потому, что у девушки не должно быть серьезных отношений с молодым человеком, а потому, что она основывает на этих отношениях уверенность своей надежды, уверенность в своем будущем; так происходит в девяноста девяти случаях из ста… Даже в девяноста девяти целых и девяноста девяти сотых случаев!
   Мне важно, чтобы вы понимали это, потому что это самое главное: я уверен в будущем, эта уверенность в будущем исходит из настоящего – я обладаю Христом. Вера дает мне признать присутствующего Христа, я обладаю Христом, и поэтому я уверен в будущем. Это надежда. Любая попытка человека закрепить свою уверенность в настоящем или в будущем (что одно и то же) за чем-то, что им определено, им выбрано, противостоит этой надежде.
   Все дело в том, что человек возлагает надежду на что-то, на что-то определенное, на определенное обладание, от которого, таким образом, зависит наша надежда. Наша надежда зависит не от Христа, а от обладания чем-то определенным, от обладания определенной вещью, cuiusdam rei.
   О чем говорит эта предпосылка? Нет ничего, на чем ты можешь основывать свою надежду; ты не можешь основывать свою надежду на будущее ни на каком обладании, потому что то, чем ты обладаешь, завтра у тебя отнимет время или велосипед: велосипед наезжает на человека неожиданно, человек падает, падая, разбивает голову о тротуар и умирает, и назавтра ты идешь уже не на свадьбу, а на похороны.

Свобода от вещей, происходящая от уверенности в том, что́ Бог «совершает»

   Рассмотрим этот вопрос подробнее. Первый пункт. На чем же основывается ценность нищеты? На уверенности в том, что именно Бог совершает. Христос исполняет то желание, которое Он зародил в тебе: «Начавший в вас доброе дело будет совершать его даже до дня Иисуса Христа» [149 - Фил 1:6.]. Основу нищеты составляет уверенность в том, что Бог исполнит то, чего дает тебе желать.
   Если Бог, присутствующий Бог, Христос (ибо Бог действует во Христе) дает тебе уверенность, что то, чего Он дает тебе желать, Он исполнит, тогда ты в высшей степени свободен от вещей; так рождается образ свободы, прежде всего свободы от вещей. Ничто не порабощает тебя, ты ничем не связан, ничем не скован, ни от чего не зависишь: ты свободен. Более истинное значение слова «свобода» соотносится со словами «ты связан», «ты зависим». Эти слова передают то, что мы переживаем на опыте, но изначальное стремление, характеризующее все, чем мы живем, – это некая свобода. Поэтому ты не являешься рабом того, что ты используешь, потому что ты раб только Того, Кто дает тебе уверенность в твоем счастье. Нищета открывается как свобода от вещей, поскольку желания исполняет Бог, а не определенная вещь, к которой ты стремишься.
   Мы говорим не о чем-то абстрактном, потому что для какой-то девушки быть вместе с определенным молодым человеком – это вопрос жизни и смерти, она рвет на себе одежду при мысли о том, что они с этим парнем могут не быть вместе; это она определяет сама для себя. Этому же парню на нее наплевать, он закадрил другую; а в это время в нее по уши влюблен другой парень, а про него она говорит: «Как он мне надоел, я бы хотела быть с моим любимым, а он дружит с этой…» И получается целый клубок. Он может расширяться до бесконечности: третий, четвертый, в зависимости от выносливости, а особенно от ума этой девушки.

Тихая радость

   Второй пункт. Свобода от вещей, которую несет в себе нищета, рождает чувство, которое бывает только у нищего, то есть у того, кто не закрепляет надежду своей жизни за определенными вещами, выбранными им. Человек может закрепить уверенность своей жизни за определенной вещью, которую ему дает Бог; если кто-то входит в Memores Domini, то он должен надеяться найти счастье своей жизни в Memores Domini, поскольку это призвание дано ему Богом и поскольку он служит методу Бога и тому, как Бог использует все.
   Из этой свободы от вещей, которая рождается от уверенности в том, что Бог Сам совершает все, вытекает другая отличительная черта нищей души – тихая радость, символом которой в истории христианства стал святой Франциск, в Евангелии почерпнувший свой Устав: «Блаженны нищие духом», блаженны. Вы помните, о чем говорит Мориак в «Жизни Иисуса» [150 - F. Mauriac. Vita di Gesù. Milano, Mondadori, 1984. C. 61.] (это еще одна книга, которую с пользой можно прочитать), вы помните то место, где он пишет о блаженствах, как Иисус с высоты холма говорит: «Блаженны… блаженны…» – и тем временем собирается народ, и последние, кто приходит, – это калеки, дауны, старики… Они приходят последними, они стоят позади всех и вслушиваются, потому что с трудом могут расслышать. Единственное слово, которое они слышат, – это слово, которое Христос постоянно произносит как бы повышая голос, громче, чем остальные: «Блаженны…» И они слышат: «Блаженны… блаженны… блаженны…» И это заставляет их вслушиваться еще сильнее, заставляет их тянуться всей душой; но они не слышат всего остального. Так описывает Мориак эту сцену из Евангелия.
   Из свободы от вещей, которая рождается от уверенности в том, что Бог совершает, вытекает такое условие, как тихая радость; именно здесь вера порождает радость. Вера порождает радость не непосредственно, а опосредованно: от веры рождается надежда, и надежда содержит в себе тихую радость; человек может обрести и переживать радость только при уверенности в некотором будущем. Только некоторая рассеянность, оглушение могут породить радость от чего-то, чем человек обладает в настоящем… а что будет завтра? Чувство истинно, когда оно удовлетворяет всем требованиям времени: объясняет прошлое, проясняет настоящее и обеспечивает будущее.
   Тихая радость как условие, которое коренится в вере: это позиция по отношению к вещам святого Павла, позиция, которую он сам же описывает в том месте первого послания к Коринфянам [151 - Cp. 1 Кор 7:29–31.], которое сейчас прочтет Гвидо.

   «Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего».
   Не в том, что мы видим, состоит мир, не в том, что мы видим со-стояние мира. Со-стояние жизни, счастье, уготованное нам будущим, состоит не в том, что мы видим. Проходит образ мира сего, наше удовольствие состоит не в том, что мы видим; эти строки обоснованным образом описывают тихую радость. Тихая радость стоит, поскольку опирается на что-то, что остается, даже если образ мира сего, то, что мы видим сейчас, проходит.
   У меня осталось очень живое впечатление после моей поездки к одному тяжелобольному епископу, которого я навещаю последние два месяца; в тот раз, увидев меня, в первое мгновение он расчувствовался, а потом сел и сказал: «Время уже коротко». А в глубине лицо его было радостным. Тихая радость – это не значит, что человек весело говорит тебе «я умираю», это было бы не истинно, и святой Павел тоже не говорил так. Перечитай еще раз этот отрывок.

   «Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие…»
   Это значит, что нельзя полагать надежду в том, что у кого-то есть жена или невеста. От этого не рождается тихая радость, от этого рождается удовольствие, в той или иной мере преходящее, но тихая радость – нет, потому что тихая радость опирается на такое обладание, которое имеет бесконечную перспективу.

   «…и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся…»
   «Радующиеся, как не радующиеся» – это не значит, что они начинают плакать от того, что выиграли в лотерею семь миллиардов. Человек, который плачет от того, что выиграл в лотерею семь миллиардов, дурак и с христианством ничего общего не имеет. Но причиной для тихой радости не могут стать семь миллиардов, не могут, тихая радость не удерживается. Человек может быть довольным, но не радостным, потому что этот выигрыш не уничтожает препятствий, которые воздвигаются и бросают тень сомнения на уверенность в покое и в перспективе счастья, которая есть у человека.

   «…и покупающие, как не приобретающие…»
   Представьте себе девушек с улицы шикарных магазинов Монте Наполеоне: в них может быть нервозное удовольствие, но не тихая радость.
   Имеющий да будет как не имеющий; человек свободен, и эта свобода несет в себе росток тихой радости: «В этом и будет радость совершенная» [152 - Цветочки святого Франциска Ассизского. М., 2000. Гл. VIII.]. Иметь красивую одежду хорошо, но если человек обладает христианской верой и надеждой, то он не будет беспокоиться, если вместо красивой одежды у него будет монашеское облачение, однако вам не подобает ходить в монашеской одежде!
   Но нет более прекрасного описания тихой радости, чем это: тот, кто имеет, да будет как тот, кто не имеет. Имею или не имею – все равно… А вот иметь что-то, что длится вечно, не может оставить нас равнодушными! Если у тебя есть что-то, что длится вечно, тогда любовь мужчины к женщине, любовь к другу, любовь к родителям, любовь к восходящему солнцу…
   В первой книге Школы общины [153 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., с. 133.] я писал о том, что я читал одну книгу о францисканцах, в которой каждая глава начиналась с виньеточных букв. В начале одной из глав была буква Q – с этой буквы начиналась глава – и у этой Q хвостик был нарисован в виде птички, а внутри буквы была изображена фигура святого Франциска перед восходящим солнцем – символ человеческой чувственности нашего народа, нашей расы перед лицом самого прекрасного объекта природы: это тихая радость. И с этой Q от ног святого Франциска начиналась фраза «Quid animo satis» – чего душе достаточно? И в самом деле, именно в этом вопросе заключается выражение тихой радости – чего душе достаточно? – потому что отношение между святым Франциском и самым прекрасным явлением природы было вечной перспективой, перспективой вечного, знаком вечности.
   Так, в истинной любви есть тихая радость в той мере, в коей нет в ней обладания. Не случайно, говоря о целомудрии, мы будем говорить о том, что это высший уровень нищеты, и именно поэтому, посвящая себя Богу в целомудрии, нужно отдавать и деньги, потому что без нищеты нет чистоты посвящения. Отношения любви, отношения привязанности делает радостными именно перспектива вечности, и, делая их радостными, она делает их свободными от условий: чем больше отдаление в отношениях, тем более радостными они становятся. Этим не исчерпывается все то, что можно наблюдать и описывать в разных ситуациях: в них может быть начальный период большего удовольствия, но речь идет об удовольствии, а не о тихой радости; тихая радость остается.

Ты свободен, потому что ни в чем не нуждаешься

   Третий пункт. Свобода не только порождает тихую радость, свобода в отношениях не только порождает тихую радость (а что значит свобода в отношениях? Это значит, что отношение основывается на чем-то, что остается, на божественном, что остается), свобода не только порождает в тебе тихую радость, но и дает тебе понять, что ты ничего не лишен, ты ни в чем не нуждаешься, потому что все твое. Почему все твое? Потому что все необходимое у тебя есть, все, что тебе необходимо, у тебя есть. Прежде чем вернуться к этой фразе, послушаем отрывок из книги, вышедшей в издательстве «Il Sabato», «Un awenimento di vita, cion una storia», которую вы все должны прочитать- [154 - L. Giussani. 1981.La fine di un mondo (Конец одного мира) // Un awenimento di vita… Цит., сс. 143–144.]. Там есть один параграф, в котором это хорошо объясняется.

   «Нужно, чтобы мы стали более нищими, то есть уверенными в некоторых великих вещах».
   Если ты уверен в некоторых великих вещах, то дальше все опирается на великие вещи, все развивается из этих великих вещей, все является комментарием к великим вещам. Это как в каком-нибудь большом музыкальном произведении, где все является сопровождением к главной теме или к главным темам.

   «Нищий человек – это тот, кто уверен в некоторых великих вещах (ради которых он создает соборы, даже если сам живет в трущобах, будучи таким образом во сто крат больше человеком, чем тот, кто не видит ничего дальше своего комфортного жилья). Почему быть нищим значит быть уверенным? Потому что уверенность заключается в преодолении себя: «Я мал, я ничто, «истина и величие» состоит в ком-то Ином».
   Именно эта нищета делает нас совершенными, свободными, деятельными, живыми, потому что закон человека (то есть стабильный динамизм того природного механизма, каким является человек) – это любовь, то есть утверждение Иного как значения себя самого».
   Это еще один способ, чтобы выразить суть вопроса, потому что нищета заключается в этом, ее можно определить и так: это утверждение Иного как значения себя самого. Утверждать Иного как значение себя самого – это не значит отдать в общий фонд деньги, а все отдать, всего себя отдать в общий фонд. Но человек отдает «всего себя в общий фонд», отдавая себя тому, кого Господь поставил перед ним, – одному, двоим, троим, четверым, пятерым, шестерым, – находясь в послушании, послушании Богу, то есть отдавая себя Иному; об этом мы будем говорить, когда речь пойдет о любви. Большей нищеты невозможно себе и представить; в любви человек как будто умирает для себя самого, желает исчезнуть, утверждая другого.

   «Если среди нас трудно обнаружить уверенных людей, то это потому, что нет нищеты. Нищета – это очень взрослое приобретение. Уверенность в некоторых великих вещах – это и есть вера. Слово “вера” передает сущностное отношение с “чем-то иным”, отличным от нас, наших мнений, замыслов, исхода наших действий, – с Иным, превосходящим все, что мы можем помыслить и создать, с Тем, от Кого в конечном итоге зависит наше бытие, наша судьба.
   Люди, построившие церковь святого Амвросия в Милане, были нищими людьми, поскольку они были уверены в некоторых великих вещах, – даже более великих, чем созданное ими произведение. Только отношение с этим “чем-то иным” позволяет созидать великие и прекрасные произведения, созидать беспрестанно и превосходить себя самих даже в красоте собственного творения.
   Вера – это уверенность в некоем “великом Присутствии”, которое дает возможность строить мое отношение с реальностью, мой труд и мое участие в обществе, которое дает моему труду возможность на моих глазах становиться чем-то полезным и “красивым”. Красивым, потому что если прикосновение человека к вещам не становится произведением искусства, это прикосновение не человечно. Прикосновение искусства привносит в механическую манипуляцию реальностью отблеск идеала; Данте говорил об искусстве как о Божием внуке, потому что только от Того, Кто все спасает, происходит благая красота, которая не боится времени, смерти и боли».
   Спасибо. У кого есть Библия, прочитайте Псалом 131; это о тех, кто живет в трущобах и возводит миланский Кафедральный Собор.
   Это, конечно, не как в том анекдоте, когда американец едет на такси по Милану и, увидев небоскреб Пирелли, спрашивает: «За сколько у вас это построили?» – «За несколько лет». – «У нас такое строят за неделю». Потом видит другое высотное здание и опять спрашивает: «А это за сколько?» – «Что-то около полугода». – «У нас бы в три дня уложились». Такси выезжает на Соборную площадь, и американец, увидав Кафедральный Собор, восклицает: «О, что это такое?» – «Это? Да не знаю, сегодня утром его здесь еще не было…»

   Люди, жившие в трущобах и строившие церковь святого Амвросия, жили тем духом, который отражается в 131 Псалме.

     Вспомни, Господи, Давида
     и все сокрушение его:
     как он клялся Господу,
     давал обет Сильному Иакова:
     «Не войду в шатер дома моего,
     не взойду на ложе мое;
     не дам сна очам моим
     и веждам моим дремания,
     доколе не найду места Господу,
     жилища – Сильному Иакова».

   Здесь говорится о намерении Давида создать храм Господу: я не успокоюсь до тех пор, пока не построю дома Господу, я не могу жить в доме из крепкого или из красивого дерева, пока храм Божий сделан из прутьев. Этот Псалом является описанием нищеты духа; где бы мы ни встречали описание нищеты духа, в нем мы чувствуем воскрыление и дыхание тихой радости. Такой псалом может быть произнесен только в тихой радости. Как и отрывок, прочитанный ранее.

2. Нищета, закон динамики познания

   Добавим еще одно заключительное замечание. У нас была предпосылка, потом три пункта, сейчас мы добавляем интересное заключительное замечание… А ведь люди живут, не думая об этих вещах…
   Нищета является неотъемлемой частью динамического закона познания, закона динамики познания; для познания необходимо некоторое отдаление. Если я буду держать книгу перед глазами, представьте себе, каким был бы мир, если бы человек родился с книгой прямо перед глазами! Коки, где ты, Коки? Карло, где ты там с твоей стройной фигурой? Это было бы ужасно. Для познания необходимо определенное отдаление, именно это отдаление позволяет видеть вещи, а следовательно, использовать их; ведь если я рождаюсь с книгой перед глазами, я могу использовать Карло вместо лопаты, и это было бы несколько несоответственно объекту! Понятно? Это отдаление позволяет использовать вещи, но прежде всего оно позволяет в большей степени наслаждаться, сильнее наслаждаться ими. Помните это по праву ставшее знаменитым сравнение из Школы общины? [155 - Ср. Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 143–144.] Гениальный пример, обнаруживающий глупость человека: чтобы познать картину, нам не нужно подходить к ней на расстояние одного миллиметра. Если мы будем смотреть на нее с расстояния одного миллиметра, мы скажем: «Какие здесь пятна!» – а отойдя чуть подальше: «Какое пятно!» За полтора дня, заработав боль в спине, ты изучишь ее всю (если она маленькая), ты изучишь ее полностью, но это будет так: пятно плюс пятно плюс пятно плюс пятно… Ты видел только пятна, и наслаждаться ими ты не можешь. А вот если к тебе подойдет кто-то и оттащит тебя от картины на метр, ты, наконец, увидишь картину! Без этого отдаления познание невозможно, а следовательно, невозможно использование вещей и наслаждение.
   Это касается не только картины, это равнозначно для всех: отдаление должно быть между матерью и ребенком, между подругой и другом, между мужчиной и женщиной, – это равнозначно для всех. Если ты подходишь слишком близко, то не видишь. Без определенного отдаления ты ничего не познаешь, ничем не пользуешься и ничем не наслаждаешься; чем в большей степени отдаление соответствует объекту, то есть пропорционально, тем больше ты познаешь, тем больше ты пользуешься и наслаждаешься.
   Когда кардинал Джованни Коломбо преподавал нам литературу, то он говорил, что для того, чтобы переложить на язык поэзии какой-либо образ или пейзаж, необходимо определенное отдаление, без которого они не станут ни стихотворением, ни картиной, – не станут искусством. Так и мать, обращающаяся со своим ребенком так, как будто она обладает им (то есть без отдаления, безо всякого отдаления – отдаления именно в отношении), не может ни познать своего ребенка, ни подсказать ему что-то полезное, ни воспитать его, ни наслаждаться им; она не может им наслаждаться. Мужчина не может наслаждаться женщиной, если не отстоит на определенном расстоянии от нее; иначе он может ею насладиться, но только в чисто инстинктивном смысле этого слова. Мать, не познавшая такого момента, когда, немного отдалившись от сына (на метр, два, три), она смотрит на него и думает о его судьбе: «Кто знает, какая судьба будет у моего сына?», женщина, которая никогда так не делала, ни разу не чувствовала, что значит быть матерью, ни разу. Она никогда не сможет быть хорошим воспитателем, никогда. Она не знает того создания, которое находится перед нею. Но этот пример с матерью и ребенком подходит ко всему, потому что для каждого из нас, для человека все как этот ребенок, который рождается из нашего чрева, все.
   Поэтому нищета является неотъемлемой частью динамизма познания, поэтому необходимо отдаление, чтобы видеть вещи и, следовательно, лучше использовать и наслаждаться ими. Теперь вы понимаете, что можно говорить об разумном и полном привязанности отдалении. Без этого отдаления не было бы такой разумности и такой привязанности.
   В записях святого Франциска мы находим фразу, которую Нино Сальванески сделал эпиграфом к своей книге о святой Кларе: «После Бога и творения – Клара» [156 - N. Salvaneschi. Sorella Chiara (Сестра Клара). Milano, Dall’Oglio, 1954. С. 5.]. Невозможно представить себе более великое превознесение любви. Но подумайте о том, какое отдаление было между ними с точки зрения метров и даже десятков метров. В самом деле, вопрос не в мере, а в конечном счете в компании, составляющей контекст (в глазах Франциска Клара находилась в великой компании вселенной), вопрос не в мере, а в компании, и в конечном счете в любви, то есть в отдаче себя, даре себя. Лучше говорить об отдаче себя, потому что это слово проясняет идею дара; в даре человек оставляет за собой право на уважение к нему за то, что он дал, право на благодарность, и от этого все теряется; в то время, как в отдаче себя этого нет, она чиста. Чем сильнее человек любит, тем больше он отдает себя самого, утверждает только другого.

   Поразмышляйте вместе об этой прекрасной лекции, потому что это слова, которых вы не услышите нигде, но которые составляют то, что мы призваны переживать каждый день. Из этих факторов состоит призвание.
   Сейчас я буду крестить своего племянника… Но самое великое – это наши глаза и наше сердце, которые смотрят на эти вещи, и то, как именно наши глаза и наше сердце смотрят на эти вещи и любят их: здесь виден новый человек, которого рождает Крещение.

Глава шестая
Доверие

//-- Путь от веры к доверию --//
   Какой путь было предложено до сих пор пройти нашему сознанию, нашей мысли?
//-- ВЕРА --//
   В нашем опыте есть что-то, что приходит туда извне; это что-то непредвиденное, таинственное, но находящееся внутри нашего опыта. Если это что-то непредвиденное, не видимое непосредственно, таинственное, то каким орудием нашей личности мы улавливаем это Присутствие? Это орудие называется верой. Мы называем это орудие верой, пользуясь термином, который не сводится к понятию разума и не исчерпывается им. Понимание опыта в его непосредственно переживаемых факторах свойственно разуму (именно разум ощущает наш опыт в его непосредственных факторах), но в опыте мы ощущаем дыхание, трепет, следы некоего необъяснимого, удивительного Присутствия, – происходит удивительная встреча. Поэтому уловить и понять это Присутствие может только что-то, находящееся по ту сторону разума; мы называем это что-то верой; вера – это умное понимание реальности, умное понимание опыта.
   Если вам непонятно что-то из того, что я говорю, то вы должны поднять руку и сказать: «Я не понял эту фразу». Лучше делать так, потому что просто пить слова и утверждать их, если при этом наш разум их не освещает и наша свобода не прирастает к ним, – это недостойно Бога, Иисуса и нас самих, недостойно нашей дружбы и недостойно истории всего мира.
   Я сказал, что вера – это форма познания, которая находится за пределами разума. Почему она находится за пределами разума? Потому что эта форма сознания улавливает что-то такое, чего разум уловить не может: «присутствие Иисуса среди нас», «Христа, присутствующего сейчас». Разум не может ощутить этого в той же форме, в какой он ощущает, что ты находишься здесь. Однако я не могу не допустить, что Он здесь. Почему? Потому что есть определенный фактор, есть фактор, обусловливающий эту компанию, обусловливающий определенные проявления этой компании, определенные отзвуки в этой компании, компании настолько удивительной, что, если я не утверждаю чего-то иного, то не могу дать разумных оснований этому опыту; ведь разум – это утверждение испытываемой реальности во всех составляющих ее факторах, во всех. Среди факторов, составляющих эту компанию, может быть такой фактор, эхо которого мы слышим, плод которого мы ощущаем, следствие которого мы видим, но которого увидеть непосредственно мы не можем; если я говорю: «В таком случае его нет», – я ошибаюсь, потому что исключаю что-то из опыта, и это уже не разумно.
   Вера – это акт интеллекта, как говорится в катехизисе, это акт познания, улавливающий Присутствие чего-то, чего не мог бы уловить разум, но утверждать которое тем не менее необходимо, поскольку иначе мы упустили бы из виду, устранили бы что-то, что есть в опыте, на что опыт указывает, а следовательно, что-то, что несомненно каким-то образом присутствует в опыте; оно необъяснимо, но присутствует в опыте. И поэтому во мне обязательно есть способность понять, познать уровень реальности, который выше обыденного. Разум вынуждает меня допустить это; если бы я этого не допускал, я не утверждал бы всех факторов, составляющих мой опыт.
   В этом заключается ядро всего понимания познания и ума реальности с христианской точки зрения, ядро христианского ума. Нужно понимать это. Не нужно понимать, каким образом Христос находится здесь; нужно понимать, что мы вынуждены утверждать, что здесь есть что-то иное, потому что мы не можем объяснить того, что есть, с помощью исследования, изучения, анализа, проводимого нашим разумом.
   Когда Андрей и Иоанн (нужно постоянно обращаться к первой главе Евангелия от Иоанна, 35-й стих и далее, и тогда все становится ясно, – в этой главе изложена суть ума; суть нравственности же описана в 21-й главе, стихи 15–18), когда Иоанн и Андрей смотрели, как говорил Тот Человек, они чувствовали, что в этом было что-то исключительное; они не могли себе этого объяснить (они этого не понимали, их разум не был способен этого уловить), однако, чтобы быть разумными, они были вынуждены сказать: «Есть что-то иное». Почему? Потому что быть разумными значит утверждать реальность согласно совокупности ее факторов, и если один из этих факторов исключителен, необходимо говорить о том, что он существует, пусть даже и непонятно, каким образом. Понимаете вы это или нет? Будьте внимательны, потому что, не зная этого, мы не можем ходить по дорогам этого мира, «злого» мира, как говорит Иисус [157 - Ср. Мф 7:11; Лк 11:13.], не являясь рабами того, что нас окружает; как если бы у нас вырвали глаза и сердце.
//-- СВОБОДА --//
   Мы говорили о том, что объект этой веры, Присутствие, не сводимое к обычным факторам, это исключительное Присутствие, улавливаемое и утверждаемое верой, укрепляет нашу свободу. Почему? Потому что свобода может признать или не признать это, сама с собой свобода может быть искренней или неискренней.
   Сколько людей слышали Иисуса? Стояли с раскрытыми от удивления ртами, слушали, как Он говорил, шли домой, ели яичницу и забывали о Нем. Потом они кричали: «Распни Его, распни Его», – а ведь еще вчера они хотели сделать Его царем за то, что Он бесплатно раздавал хлеб.
   В чем состоит различие между апостолами, которые последовали за Ним, и всеми остальными людьми? Различие в том, что все остальные плохо пользовались своей свободой и не признавали того, что видели; ведь если кто-то несколькими хлебами насыщает пять тысяч человек, то это что-то не от мира сего, и все говорили: «Это что-то не от мира сего», они хотели даже сделать Его царем, а Он скрылся от них. А через три дня они уже кричали: «Убей Его, убей Его!» – повторяя то, что повторяли газеты, телевидение, школьные учителя.
   Итак, этот объект, ощущаемый верой, может быть признан или нет: это свобода. Свобода свершается, только если признает его.
//-- ПОСЛУШАНИЕ --//
   Почему свобода может его не признать? Потому что для того, чтобы его признать, нужен труд, нужно брать за критерий не то, что видишь ты, а то, чем является этот объект. И он является чем-то большим по сравнению с тем, что ты видишь. Это послушание, потому что критерием твоего утверждения является не что-то, что ты видишь, а что-то, что находится в твоем настоящем опыте, но превосходит твои критерии, так что ты даже не можешь этого объяснить.
   Уже ученые мужи в храме, глядя на Отрока, Которого звали Иисус из Назарета и Которому было двенадцать лет, дивились: «Как Он может так отвечать? Как Он может все это знать?» И они не понимали, как Он мог все это знать, и поэтому отрицали Его. Но это неправильно. С непреодолимой силой встает вопрос: «Как Он может все это знать?» – и этот вопрос привел бы их к выводу: «Есть что-то такое, чего мы не знаем». И если этому Отроку не 12 лет, а 33, или 32, или 31, или 30 и Он говорит: «Я знаю все это, потому что Я Сын Божий», – то разум вынужден сказать да, разум вынужден утверждать веру, а свобода – согласиться утверждать веру, согласиться с тем, чтобы вера утверждалась.
   Таким образом, вера ведет к познанию истины вещей, той истины, ради которой человек создан, ради которой человек находится в пути, в свободе, потому что эту истину невозможно обнаружить с помощью анализа, проводимого по собственным критериям, а можно только принять, прирастая таким образом к критерию Иного, Тайны; это послушание веры, это вера как послушание.
//-- НАДЕЖДА --//
   Потом мы увидели, что эта истина, которую дает нам признать вера и которая находится за пределами того, что может понять разум, анализируя свой опыт (разум может только понять, что существует что-то иное; как говорится в том известном стихотворении Пера Лагерквиста: нет ответа на голос, который вопиет; но почему же тогда существует голос, который вопиет? [158 - «Если ты веришь в Бога, а никакого Бога нет, / то твоя вера – это еще большее чудо. / Тогда это действительно что-то немыслимо великое. / Почему лежит творение в глубине мрака и призывает что-то, чего не существует? Почему так происходит? / Нет никого, кто слышит голос, зовущий во мраке, но почему существует голос?» (P. F. Lagerkvist. Se credi in Dio e non esiste un Dio (Если ты веришь в Бога, а никакого Бога нет) // Poesie (Стихотворения). Forli, Nuova Compagnia Editrice, 1991. С. 63).] И этот вопрос остается: единственный способ закрыть его – это сказать, что существует что-то иное; на этом построен путь «Религиозного чувства»), истина, которую дает нам понять вера, – это Человек, Человек, Который садился рядом с ними и ел, ходил и срывал колоски, или вместе со Своими принимался есть пшеничные зерна. Это был Бог, то есть истина: «Я есмь путь и истина и жизнь» [159 - Ин 14:6.].
   И мы говорили о том, что на этой истине основывается и уверенность в будущем. С Ним становится уверенным и будущее, поэтому вера становится надеждой, поскольку она касается уже не только изумления от Присутствия, от события (событие – это настоящее), но и того, чего мы как следствие ожидаем в конечном итоге, того, чего касаются самые глубокие ожидания: вера становится надеждой.
//-- НИЩЕТА --//
   Но если счастье, справедливость, истина, прекрасное находятся по ту сторону видимого, что же значит для нас то, что мы можем увидеть и к чему можем прикоснуться? Эти вещи важны для нас исключительно в той мере, в какой Бог дает нам «найти их под рукой», и мы должны пользоваться ими для нашей работы. Это нищета, то есть использование реальности исключительно для работы, которую мы должны с ней совершать. Мы призваны совершать некоторую работу; вы должны добавить это понятие к тому, о чем мы говорили в последний раз. Нищета не сводится к бедности, к скитанию грязного бедняка в лохмотьях, который стоит на краю дороги. Нищета – это использование реальности согласно ее судьбе, которая нам с уверенностью предлагается и которая нас ожидает.
   Нищета – это наша инициатива; если инициатива не является нашей, то это не нищета. Нищета – это акт свободы; это не означает претерпевать, это означает брать в руки. Брать необходимо, чтобы идти, чтобы созидать, чтобы отвечать на призвание Бога.
   Поэтому человек не привязан к вещам: сегодня он должен ими пользоваться, а завтра их уже не будет, завтра он должен будет пользоваться другими вещами. Поэтому чем более дорог тебе какой-нибудь человек, тем больше стремишься ты относиться к этому отношению как к орудию для общего пути к твоей судьбе и к его судьбе, тем больше дорожишь ты нищетой отношения с ним: нищета отношения – это истина отношения.
   Противоположность истине отношений – это то, что может проявляться как ложь в отношении. То, что тебе нравится, или человек, которого ты любишь, – все это становится ложью в отношении, если человек словами или своим поведением говорит тебе: «Тебе достаточно меня одного. Я то, ради чего ты живешь», – а ведь это неправда.
   Чем сильнее мы любим, тем отношение становится непринужденнее, легче и свободнее. И время и пространство, в которых неизбежно выражается отношение, перестают быть претензией; мы не претендуем на то, чтобы увидеть этого человека через час, мы не претендуем на то, чтобы видеть его каждую минуту, мы не претендуем на то, чтобы иметь какую-либо вещь в том или ином месте. Время и пространство побеждены, побеждены в нищете; человек свободен, но свободен, как я уже говорил, не в этическом смысле, а в смысле легкости: «Невыносимая легкость бытия», так называется одна из книг, выпущенных в издательстве «Адельфи» [160 - М. Кундера. Невыносимая легкость бытия. Азбука-Классика, 2002. Перевод Н. Шульгиной.]. Истина этой фразы заключается в том, что говорю я; нам сейчас не важно, о чем пишется в этой книге!
   Нищета позволяет тебе использовать вещи согласно их судьбе, значит пользоваться ими как будто не пользуясь, иметь их как бы не имея, обладать ими как бы не обладая, как говорится в прекраснейшем тексте святого Павла [161 - 1 Кор 7:29–35.].

1. Доверие: довериться кому-то

   И тут мы обнаруживаем, что мы должны оставить обладание вещами (в этом нищета), чтобы идти к судьбе быстро, налегке, свободно; чем сильнее ты любишь какого-то человека, тем сильнее ты желаешь, чтобы он шел с тобой к судьбе и поэтому в отношении с ним ты применяешь то, о чем я говорил. Здесь есть отдаление, согласно нашему определению целомудрия: обладание с внутренним отдалением. От вещей нужно отдаляться, потому что они легкие, они используются и потом ускользают, они потребляются и исчерпываются быстрее любой батарейки, потому что любая вещь как заряженная батарейка!
   С одной стороны, человек должен жить этой нищетой, то есть этим временным использованием того, что его окружает, и отношениями с людьми, буквально полностью истощенным стремлением к общей судьбе. Я не могу останавливаться на этом человеке, – если я остановлюсь на нем, я сделаю плохо ему, я скажу ложь; ведь он создан не для того, чтобы у него был я, а я создан не для того, чтобы у меня был он, но мы оба созданы для общей судьбы, чтобы иметь общим что-то бесконечное. В общем, вещи нужно оставлять, от людей нужно быть свободными: на первый взгляд кажется, что эта нищета просто какая-то ловушка! Мы как бы висим над пропастью, над пустотой; кажется, что последнее слово – пустота, мы как будто подвешены над пустотой.
   Однако нищета предназначена для того, чтобы давать совершенно противоположный результат: нищета предназначена не для того, чтобы оставлять нас подвешенными над пустотой. Напротив, нищета, которая рождается от надежды, предназначена основывать, превозносить, возвеличивать все, наполнять весь мир, на который с жадностью смотрят наши глаза, доверием. Следствием нищеты, которая рождается от надежды, является доверие, и доверие полностью противоположно подвешенности над пустотой. Доверие – это противоположность тому, чтобы быть подвешенными над пустотой: доверие – это быть подвешенными над полнотой.
   Объект, открываемый посредством веры (для Андрея и Иоанна в тот вечер это был Иисус), объект, открываемый посредством веры… Вчера отец Эммануэль рассказывал мне об одном пареньке, который преподает в университете. Он написал ему письмо, в котором рассказывает, что он буддист (вместе с письмом он прислал и книгу Дзена, которую уже так просто не найти) и что его невеста пригласила его на мессу к отцу Эммануэлю в церковь Святого Петра. «С некоторых пор я хожу к вам на Мессу, – пишет он в письме, – и должен сказать, что есть что-то такое, чего я не понимаю. В общем, я посылаю Вам эту книгу, прочитайте ее, потому что я тоже ее читаю, размышляю над ней и она мне нравится. А еще я посылаю Вам сто тысяч лир как пожертвование для Вашего движения». Я полистал эту книжку и еще раз понял (я это понял уже давно, но вчера я понял это еще раз, и очень хорошо): это книга мудрого человека, она полна мудрых наблюдений, мудрых размышлений; но как тяжело читать эту мудрость! Как тяжела жизнь, если следовать за мудростью: жизнь ужасно тяжела! Это противоположно «нестерпимой легкости бытия»; жизнь мудреца нестерпима, поэтому нет такого мудреца, который делал бы то, что он говорит, то, что он думает. Все эти фразы прекрасны – не говоря уже о том, что самые прекрасные из них произносим и мы: самые лучшие фразы у нас совпадают!
   Истина, которую открывает нам вера (для Иоанна и Андрея это Иисус), эта истина, то есть Этот Человек, несет на Себе тяжесть нашего будущего, вплоть до судьбы. Поэтому христианская надежда не сводится к обыденному «надеемся», но завершается в уверенности, которая охватывает все.
   Объект, открываемый посредством веры, несет тяжесть всей нашей жизни, всего нашего будущего, вплоть до полноты, до окончательного исполнения замысла Божия, то есть нашей судьбы.
   Именно объект, открываемый посредством веры, несет все наше будущее, именно объект, открываемый верой, поддерживает неизвестность надежды, потому что надежда полна неизвестности.
   Именно Иисус, Человек, Которого слышали Иоанн и Андрей, Иисус, Которому они смотрели в лицо, – именно Иисус нес тяжесть их будущего, вплоть до судьбы; и здесь мы должны сказать новое слово – «доверие». Тот Человек вызывал у них доверие, которое открыто выразил Петр в шестой главе Евангелия от Иоанна, когда сказал: «Учитель, мы тоже не понимаем того, что Ты говоришь, но если мы отойдем от Тебя, то куда нам идти? Ты один имеешь слова, которые объясняют жизнь», которые несут тяжесть жизни по пути, доходящем до судьбы, то есть до нашего свершения. Надежда вплоть до самого свершения; понятие доверия говорит именно об этом.
   Поэтому нищета – это не значит, что нужно что-то оставить, нищета обусловлена путем к обладанию, к истинному обладанию. Ведь в самом деле слово «доверие» происходит от глагола «доверять» (по-латински он звучит как fidere, fidere se alicui), «доверять себя кому-то». Доверие – это значит доверить себя кому-то.
   Поэтому доверие включает в себя надежду как свершение, то есть нищету как правило жизни; человек вынужден оставить вещи, даже если он не хочет этого, он вынужден оставить, об этом хорошо говорят псалмы, где говорится о богатых: много было во мне к богатым зависти и гнева, но потом я понял, Господи: они были такими утром, а вечером их уже не было [162 - Ср. Пс 48.]. Нищета в положительном смысле, положительный смысл нищеты – это доверие: fidere se alicui (доверить себя кому-то).

2. Следствия доверия

   а) Отдача себя. В чем заключается первое следствие этого доверия, следствие того, что ты доверяешься кому-то? Это можно выразить другим словом – отдача. Отдача опять-таки напоминает нам о нищете: человек словно должен лишить себя чего-то, а на самом деле это не лишение; отдача – это как в отношении ребенка с матерью, это уверенность. Прочитаем то, что написано на страницах 35–36 в Avvenimento di vita, cioe ma storia [163 - L. Giussani. Il «potere» del laico, cioè del cristiamo (Власть мирянина, то есть христианина) // Un avvenimento di vita… Цит., cc. 35–36.].

   Ты говоришь о «глубоком оптимизме перед лицом существования и истории, оптимизме, которого в силу сознания воскресения Христова достигает христианин».
   Пока Иоанн и Андрей стояли и слушали, как Он говорил, они не могли бояться жизни, у них не могло возникнуть и вопроса о том, положительна жизнь или отрицательна. Их жизненный порыв естественным образом был проникнут оптимизмом, который они испытывали, когда Этот Человек говорил, и оптимизм этот опирался на Него; вершина будущего опиралось на Его лицо, Его губы, Его нос, Его глаза, – на Него.

   «И это означает вкус и любовь в отношении со временем и пространством».
   Вкус и любовь рождаются только от этого оптимизма, от этого доверия, которое проявляется как отдача себя. Иоанн и Андрей отдали себя Этому Человеку: в тот вечер они пошли к Нему домой и стали другими; они стали другими, потому что полностью опирались на то, что видели; и на следующий день они вновь пошли увидеть Его, и затем они снова пошли увидеть Его, и потом снова и снова, и потом они пошли за Ним.

   «Вкус и любовь в отношении со временем и пространством…»
   «Вкус и любовь во времени и пространстве» означает работу. От мытья пола вплоть до любви – любви мужчины к женщине или любого человека к товарищу по пути. Если это не работа, это обман. Это работа, это путь к судьбе.

   «…которые, несмотря даже на кратковременность и бедность мгновения, были бы невозможны в любом другом человеческом положении».
   В этой книге говорится об истории Движения как о наивной дерзости [164 - L. Giussani. L'idea di Movimento (Идея Движения) // Un avvenimento di vita… Цит., с. 346.]. Движение выросло и шагает с наивной дерзостью: наивной – это значит, что в нем нет ничего инородного, ничего, что не происходило бы из начала, ничего искусственного не вливается в него. В самом деле, тот, кто искусственен, не вкушает Движения, не живет им; наивная дерзость – это полная уверенность, которая рождается от отдачи себя: ребенок дерзновенен и полностью предан только тогда, когда он (это Псалом 130) на груди у своей матери.
   Знак отдачи себя – это то, что у человека как бы пересыхают все источники гордости; он не гордится больше, для него становится невозможным гордиться, потому что ничто не принадлежит ему; все принадлежит ему, если ничего не принадлежит ему. Если Ты Господь, следовательно, все Твое; если я признаю это, все становится моим. Я следую за Тобой, и все становится моим! Крупнейший библеист монсеньор Гальбьяти с террасы семинарии Венегоно (откуда открывался прекраснейший вид на Альпы) в один прекрасный вечер сказал: «Видишь, все это мое. Пока что я оставляю все это здесь, потому что…» Тот, кто говорил так, был ребенком, и те, кто знал монсеньора Гальбьяти, знают, что он был как ребенок.

   б) Все могу в укрепляющем меня Христе. Второе следствие. Этот оптимизм обусловливает каждое наше пробуждение, каждое возвращение к сознательному состоянию; поэтому девизом жизни, формулой жизни становится фраза, сказанная святым Павлом: «Все могу [на все я способен] в укрепляющем меня (Иисусе) Христе [в Том, в Ком моя сила, смысл моей жизни, мое состояние]» [165 - Фил 4:13.].
   Это означает полную уверенность даже перед лицом собственной слабости. Я настолько слаб, что даже не говорю «Я могу ошибаться ежеминутно», именно так и происходит. Если я буду наблюдать за собой, я паду духом, потому что я ошибаюсь каждую минуту. Но: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе». Если я признаю, что моя сила в Тебе, никакая моя слабость не может остановить меня.
   В тексте «Dalla fede il metodo» (то, что большинство из вас не читает текстов, которые мы выпускаем, – это преступление; кто не читает текстов, которые мы выпускаем, совершает преступление, преступление против себя самого и против человечности; если человек крещен и, более того, призван к целомудрию, то это его долг – сотрудничать в деле благосостояния мира, лучшей человечности) в определенный момент говорится примерно следующее: нужно не взращивать проекты по достижению совершенства, а смотреть в лицо Христу [166 - L. Giussani. L’io е la grande occasione. Цит., с. 14.]; это самое прекрасное следствие Евангелия от Иоанна: «Симон, любишь ли ты Меня?» – и Симон отвечает: «Так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя».
   Нужно не фантазировать и стремиться к совершенству, а смотреть в лицо Христу; если человек смотрит в лицо Христу, если человек смотрит в лицо другому человеку, которого он любит, все приходит в порядок, моментально приходит в порядок, он прибирает волосы, застегивает пуговицу, и ему уже стыдно за свои грязные ботинки, и он говорит: «Извини, что я так неаккуратен». Источник нравственности – любовь к другому, а не исполнение каких-то законов.
   Можем ли мы представить себе более простое понимание источника нравственности? Не создавать проекты по достижению совершенства, а смотреть в лицо Христу, смотреть кому-то в лицо! Ведь это проще простого, легче легкого… но ужасно неудобно, неудобно потому, что ты не можешь следовать за самим собой. Счастье – это следовать за Другим.
   Конечно, смотреть в лицо Христу и не строить проектов по достижению совершенства означает смотреть на Христа, на самом деле желая блага, на самом деле желая быть истинным, на самом деле желая любить – на самом деле нуждаясь в Тебе, о Господи.
   Сейчас идет Страстная неделя. Если человек входит в эти дни – Страстной Четверг, Страстную Пятницу, Великую Субботу и Пасху – не просто смотря в лицо Христу, а с волнением о грехах или о совершенстве, или же о том, над чем нужно поразмышлять, то после этих дней он выходит уставшим и возвращается к жизни таким, каким был раньше. Напротив, взгляд в лицо Христу изменяет нас. Но для того, чтобы он изменял нас, необходимо на самом деле смотреть Ему в лицо, желая блага, желая истины: все могу, Господи, если я вместе с Тобой, в Котором моя сила. В этом отношении доминирует «Ты», а не какие-то правила, которые нужно выполнить.
   Вдумайтесь: никто, никто этого не понимает; никто не думает об этом и не понимает этого. А ведь это единственная истинная революция на свете: понимать веру как познание, а любовь, взгляд в лицо Христу, как нравственность.
   В первой главе Первого послания святого Иоанна говорится о верности Бога: «Если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи (наши) и очистит нас от всякой неправды» [167 - 1 Ин 1:8–9.]. Человек ощущает эту очищающую силу именно глядя Ему в лицо, а вовсе не тогда, когда стоит и исповедует: «один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать грехов: я назвал все свои грехи», – когда человек смотрит Ему в лицо, Он, будучи верен и праведен, прощает.
   Когда ребенок что-нибудь ломает и смотрит на свою мать, и его мать обхватывает его личико своими ладонями и целует его, прощая тут же, исчезает все, что он сделал. Если человек знает, что может повторить свою ошибку сто тысяч раз, но не намерен повторять ее, то это значит, что он на самом деле желает нравиться Ему, следовать за Ним.

3. Величайший пир за всю историю дома

Четвертое и последнее замечание. Именно от этого прощения, от этой мощи, действующей во мне, от этой возможности делать все вместе с Ним, с Ним, Который верен мне, устанавливается моя сила. «Ты верен мне. Я немощен, Ты верен мне; я все могу».
Именно от этого глубокого и простого доверия происходит величайший пир за всю историю дома: пир для блудного сына. Постоянный исход нашей жизни, которая иначе была бы такой жалкой, такой обедненной, такой трусливой, такой ничтожной, такой уродливой, такой грязной, – это величайший праздник. Как я уже сказал, при каждом нашем пробуждении, в каждое утро, каждый раз, когда ты говоришь: «Боже!», каждый раз, когда ты смотришь на Него и говоришь: «Господи, прости меня», – случается праздник. Это праздник, происходит праздник; доверие – это такое расположение духа, которое любое твое положение преображает в праздник. Если в тебе есть доверие, то и от всех твоих слабостей рождается возможность побеждать вместе с Тем, в Ком твоя сила, рождается способность побеждать, которая есть дерзость тех семи или восьми учеников, первыми последовавшими за Ним. Их было семь или восемь, и они уже осознавали и повторяли себе, что они победят мир, что они новый народ Израиля, – тот народ, который победит мир, потому что они были с Ним.

Миссия и тихая радость

   Именно от доверия рождается величайший пир за всю историю дома. Исход доверия – это всегда праздник, представьте себе, какое пиршество устроил отец блудного сына: все перевернулось, весь дом перевернулся вверх дном.
   Доверие все переворачивает, и это называется миссией, превратить свою жизнь в миссию. Человек встает по утрам ради миссии, и ради миссии он идет на урок, и ради миссии он подметает пол, и ради миссии он проводит встречи дома. Слово «миссия» наполняет все, как наполнялась душа Христа, Который был послан. Все переворачивается, – это и есть миссия.
   Доверие переворачивает все, даже все то, что есть в нас, доверие переворачивает все в нас; что приносит этот праздник, переворачивающий в нас все? Он делает нас радостными, конечное следствие доверия – это тихая радость. И это не потому, что ты считаешь, сколько раз ты ошибся вчера, и… надо же, ни разу не ошибся! Прежде всего, это самонадеянность, потому что это значит, что ты невнимателен; а во-вторых, это не важно, не важно: ошибись ты хоть сто раз, твоя тихая радость не зависит от этого.
   Доверие переворачивает все, даже нас самих, и делает нас радостными. Оно переворачивает все и наполняет нашу жизнь миссией, переворачивает в нас все и делает нас радостными. И даже если человек грустен и подавлен, доверие – это то, что придает оптимизм каждому пробуждению; каждое пробуждение становится праздником.

Порождение народа

   И это праздничное расположение мы видим в самом непосредственном примере, это пример ребенка, который находится рядом с мамой и папой. Но если мы видим этот праздник в позиции ребенка, то он остается и во взрослом и делает взрослого (тебя, тебя, в твоем возрасте!) началом новой истории, делателем, создателем, главным действующим лицом новой истории в мире, создателем народа, тем, кто порождает народ: чтобы создавать народ, необходимо рождать.
   Мы читали об этом сегодня в «Дневном часе»: «Буду ходить свободно, ибо я взыскал повелений Твоих; буду говорить об откровениях Твоих [то есть о Твоем замысле, о замысле о жизни человека, который есть у Тебя, буду говорить, не стыдясь] пред царями и не постыжусь; буду утешаться заповедями Твоими, которые возлюбил [Твоим Присутствием; Его заповеди – это Его Присутствие, которое я люблю. Его присутствие идет влево – и ты идешь влево, идет вправо – и ты идешь вправо, садится – и ты садишься; Он останавливался поесть – и все останавливались, чтобы поесть; Он совершал чудо – и они изумлялись, находясь перед Ним]; руки мои буду простирать к заповедями Твоим, которые возлюбил [я в радости простру руки, потому что люблю то, что угодно Тебе]» [168 - Пс 118:45–48.].
   Но самое красивое сравнение заключено в последнем из этих псалмов: «Блажен всякий боящийся Господа [любящий Господа], ходящий путями Его! Ты будешь есть от трудов рук твоих [работа, о которой мы говорили раньше: нищета – это использование реальности для того, чтобы созидать путь к судьбе]: блажен ты, и благо тебе! Жена твоя [в замысле Божием есть что-то более близкое тебе, все другие вещи находятся дальше от тебя, и ты достигаешь дальнее через ближнее. Именно такой смысл имеет слово «жена»; именно к этому относится слово «жена»: то, что тебе ближе, больше является знаком всего], как плодовитая лоза, в доме твоем [чудо]; сыновья твои, как масличные ветви [после жены – дети; после детей – дети детей, а за детьми детей – дети их детей; и так от Авраама рождается народ, на сегодняшний день самый сильный на земле народ, даже если и не с политической точки зрения: евреи], вокруг трапезы твоей: так благословится человек, боящийся Господа! Благословит тебя Господь с Сиона [да превратит Господь твою жизнь в праздник с того места, откуда Он царствует над миром], и увидишь благоденствие Иерусалима [благоденствие твоего народа, твоего движения, твоей Церкви] во все дни жизни твоей; увидишь сыновей у сыновей твоих [да даст тебе Господь как можно дольше видеть эту продолжающуюся нить]» [169 - Пс 127.].
   Исход доверия заключается в том, что через то, что близко тебе, ты становишься истоком народа, подобно тому, как супружеская реальность порождает что-то близкое к тебе (она исходит из твоего дома: это твои дети), и то, что рождается от твоих детей, и то, что рождается еще позже, и то, что рождается потом: да увидишь долгое продолжение того, как рождается народ Божий. Да, сорок лет назад нас было пятеро: четверо ребят, которых я встретил на улице Ламармора, и я, в гневе возвращавшийся из школы (я был зол, потому что коммунисты собирались постоянно, фашисты собирались постоянно, а католиков совсем не было видно). Но нас было пятеро: «Хотите, встретимся завтра на улице Статуто, дом два?» – Они ответили «да», и так все и началось.
   «Увидишь сыновей у сыновей своих…» Но нить не обрывается там, где заканчивается горизонт твоего взгляда; путь долог. Как долог будет путь? Как того пожелает Бог? Никто не знает.
   О дне том [о конце: конец будет великим праздником Христа, Человека Христа, когда весь мир увидит и скажет: «Это была истина»] никто не знает, ни Сын Человеческий [даже Христос не знает], ни ангелы Божии, но только тайна Отца [тайна творения] [170 - Ср. Мк 13:32.].

   Увидимся через две недели. Учите эту лекцию шаг за шагом, слово за словом, предложение за предложением, смотрите на эти слова, просите Богородицу, чтобы она дала вам понять их, говорите о них друг с другом; но это в последнюю очередь!

4. Осознавая время

   Каждый раз, когда мы так собираемся, желая того или нет, мы остаемся проникнутыми осознанием прошедшего времени, времени, которое прошло, времени, которое проходит. Я говорю именно о времени, которое прошло, потому что это также итог того, как мы вели себя, как мы воспользовались этим временем; это сознание некоторого прошедшего времени, прошедшего времени, а следовательно – сознание времени, которое проходит; самое важное – это эти последние слова: сознание времени, которое проходит. Но сознание времени, которое прошло, просвещает нас, делает нас более внимательными и умным образом пробуждает в нас большее сознание времени, которое проходит. Прошедшее время – это опыт, который призван делать нас более внимательными ко времени, которое проходит, осознавать его смысл; смысл – это направление времени, которое проходит, а время – это перемещение того, что мы видим, что мы слышим. Все, что мы видим, все, что мы слышим, есть объект или субъект некоторого перемещения, которое пропускает через себя и фильтрует все: горы, звезды, лица – с помощью чего-то, что находится в нас, с помощью сознания судьбы и свободы; и тогда это становится перемещением, сознанием прошедшего времени, которое становится сознанием проходящего времени. А особенно нас интересует, что подразумевает и чего же требует от нас это перемещение времени, которое проходит, этот смысл времени, которое проходит? Что из всего того, что прошло, и из всего того, что проходит, интересует нас?
   Помолимся Духу Тайны все сотворяющей, чтобы мы были живыми, чтобы прежде всего мы были объективными в отношении нашего прошлого и живыми в отношении с настоящим, так, чтобы все в нас шло вперед – к тому, ради чего все сотворено. Помолимся Святому Духу: DISCENDI SANTO SPIRITO [171 - Ит. ‘Снизойди, Дух Святой’.].

   а) Время не принадлежит нам. Прежде чем углубиться в тайну Господа, тайну Христа, в Его смерть и Его воскресение, постараемся освободить свою душу от тех срочных необходимостей, которыми на уровне представлений и чувств отличается наш обычный образ жизни. Наш обычный образ жизни фиксируется в образах, которым мы приписываем значимость времени, – в проектах, мечтах, планах на будущее, с которыми мы связываем ценность жизни, то, ради чего стоит жить. Сейчас я не хочу спорить об этом, но осознавать прошедшее время означает прежде всего открыть, с помощью каких факторов необходимо судить об этих закрепляющихся образах, об этих призраках, вокруг которых свертывается наша мечта, об этих очертаниях, в которых сгущается, как кажется, сгущается то, ради чего стоит жить. Только в рамках этих наблюдений в нас устанавливается правильная позиция, с которой можно идти вперед; только на основе этих открытий и повторяющихся открытий (эти открытия должны постоянно делаться вновь, но сначала они должны быть сделаны впервые) мы шагаем по направлению к своей цели, окончательной границе.
   Этот краткий переход будет подчеркиваться нашими песнями, потому что все наши песни сводятся к открытию и повторяющемуся открытию того, о чем я сказал: выносить суждение о значении того, что мы делаем; устанавливать ценность времени; выносить суждение о превознесении того очертания, в котором мы полагаем ценность нас самих и всего.
   Прошлое (я говорю сейчас о прошлом месяце; прежде всего, я говорю о вчерашнем дне, но также и о прошедшем месяце, и о двух прошедших месяцах, и о трех прошедших месяцах, и о времени от начала Адвента до Рождества, и об октябре, когда мы начали идти по пути Memores Domini – хотя бы в этом мы должны отдавать себе отчет!), то, что нравилось нам в эти месяцы, то, что удовлетворяло нас, то, что дало нам познать и любить больше, то, что позволило нашей жизни больше удовлетворять нас, – все то, что, говоря самыми банальными словами, нам понравилось (потому что если нам ничего не понравилось, то странно, что мы все еще идем дальше по этому пути; если нам что-то нравится, то это очень важно, чтобы следовать дальше в отношении с вещами или с людьми, что одно и то же), – то, что нам понравилось, не принадлежит нам, то, что нам понравилось, не было порождено нами, не было нами решено, не было нами придумано, не было нами создано. То, что время нам понравилось, не зависело от нас: время стало нашим и не принадлежало нам, оно было нашим и не принадлежало нам, ведь оно прошло. Но если ты не думаешь об этом, тогда о чем ты обычно плачешь? Если ты не думаешь об этом, чему ты обычно радуешься? Какое чувство испытываешь ты по отношению к жизни? Ты столь же отважен, как бревно, ты просто мертв!
   И то в прошлом, о чем мы жалеем, то, что нам не понравилось, то, что давило на нас, происходило не из-за нас, не по нашему желанию (это было бы так нелепо!), все это тоже не принадлежало нам, более того: это даже очевиднее, что все это не принадлежало нам. То, о чем мы жалеем, принадлежало чему-то иному, неизбежному.
   То, что нам понравилось, и то, что нам не понравилось, – ничто не принадлежало нам, ничто не стало нашей собственностью: ни час назад, ни полчаса, ни даже минуту назад.
   Потому что наша жизнь, то, что началось во чреве нашей матери, то, что вышло из него словно из кокона, что приняло ту форму, которую оно приняло, когда нам было три года, четыре года, пять лет, и самые захватывающие эмоциональные переживания, такие как удовольствие и неудовольствие, волновавшие нас, когда мы были в начальной школе, и весь наш дальнейший рост: встречи и не встречи, содержание работы, содержание того, на что мы смотрели, содержание того, как отражалось время на нашей плоти, на наших костях, на нашем темпераменте, на наших внутренностях (это очевидно на примере женщины, через самый цикл, протекающий в женском организме), – все это была жизнь, но это не было нашим, неизбежным. Наша жизнь принадлежит чему-то Иному (мы понимаем, что мы имеем в виду, говоря так), по природе странному, загадочному, таинственному; мы привыкли называть это Богом, но мы даже не можем называть это Богом, мы не имеем права называть это Богом, если не ощущаем Его неуловимую таинственность.
   Неизбежность – это как бы самый ясный синоним того, что вещь не принадлежит нам, и прежде всего не принадлежит нам то, откуда все происходит; наша жизнь принадлежит Иному.
   В этом смысле понятно, почему жизнь человека драматична: если бы он не принадлежал Иному, она была бы трагичной. Трагедия – это когда конструкция обваливается и осыпаются камни и куски мрамора, и обрушиваются стены. Представьте себе разрушающийся замок, посмотрите на разрушающийся замок: все распадается на части, пока ничего не останется, – только бесформенная груда кирпича, камня и больше ничего.
   И в жизни все становится ничем, всему предназначено стать ничем, потому что из всего того, что мы пережили в прошлом, из всего того, что мы переживали еще час назад, еще пять минут назад, уже больше не существует ничего оформленного, не существует ничего построенного. И это трагично. Трагедия состоит в том, что все corruit, тлеет, неожиданно каждый фрагмент ruit, «разбегается», «отделяется от других», словно части целого уже не связаны между собой. Это и есть тление, разложение. Трагедия заключается в том, что ничто становится целью, все, что существует, обращается в ничто.
   Если же все принадлежит Иному, чему-то Иному, то ситуация драматична; она драматична, потому что присутствует некоторое «я» и некоторое «ты», здесь есть предложение и есть ответ, – это диалог. Год назад тебе предложили: «Отдай Мне свою жизнь», в октябре ты ответил: «Я отдаю ее Тебе, вот я, я присутствую». Мы должны вспоминать об этом, отвечая, каждый раз, когда на еженедельных собраниях называется наше имя. Драма заключается в свободной устремленности, в свободном ответе на свободное предложение в отношении между некоторым «я» и некоторым «ты».
   Поэтому жизнь человека драматична, а не трагична; трагедия состоит из атеизма, драматичность состоит из человечности, в которой «я» признает, что все то, чем оно является, принадлежит этому «Ты», даже если это «Ты» скрывается за завесой чего-то загадочного, затемняется чем-то загадочным, таинственным.
   Об этом нам следует думать, когда мы, например, поем «Жизнь мою возьми, Спаситель», или же когда мы читаем псалмы, в которых раскрывается это понятие: приношение. Давайте еще раз споем эту простейшую, эту самую понятную песню: возьми мою жизнь – значит, я принимаю, что я Твой, я принимаю, что я не принадлежу себе, я принимаю, что Ты обладаешь мной, я принимаю то, что я принадлежу чему-то Иному, Которым являешься Ты, каким бы ни было это «Ты». Давайте тихо и легко споем эту песню, словно мысль, протекающую в нас.
   ЖИЗНЬ МОЮ ВОЗЬМИ, СПАСИТЕЛЬ.

   б) Тайна есть благо. Я признаю, что я принадлежу Тебе, признаю, что время не было моим, не принадлежало мне, и до сих пор не принадлежит мне, время не принадлежит мне. Возьми мою жизнь, я принимаю, что она не принадлежит мне, я признаю, что она не принадлежит мне, я принимаю то, что она мне не принадлежит.
   Эта песня выявляет вторую основополагающую категорию, с помощью которой следует выносить суждение о прошедшем времени, осознавать прошлое. Какова она? «Ради моего спасенья душу дал и плоть». Тот, Кто обладает нашим временем, умер ради нас, Он предстает перед нашими глазами и нашим сердцем как обитель любви к нашей судьбе и нашему счастью вплоть до того, что Он, Который обладает временем, умирает ради нашего времени. Но я хочу подчеркнуть другой аспект Страстной недели, я хочу подчеркнуть лишь то, что Господь, Тот, Кому принадлежит время, добр. И это настолько верно, что, кроме того, чтобы умереть за нас и затем ради нас воскреснуть, Он прибавляет времени время, Он продлевает наше время: «Бог долготерпит, чтобы вы исправились» [172 - Ср. 2 Пет 3:9.], – говорит святой Петр первым христианам.
   Господь желает блага, Тайна, создавшая время (нашу прошедшую до сего дня жизнь), желает нашего блага, желает нашего счастья, любит нашу судьбу, и поэтому Он обнял нас в компании, единственная цель которой заключается в том, чтобы через все: через совместную игру и плач, через сотрудничество и помощь – призывать нас к доброте судьбы, к доброй цели; бытие есть благо.
   Современная философия избегает этого, убегая таким образом от конкретности бытия и даже отрицая, с легкостью отрицая состояние вещей, отбрасывает все в бездну нашей мечты, в бездну мечты. А мы все-таки обняты, окружены, крепко объяты компанией, которая постоянно призывает нас к судьбе, к Тайне, творящей все ради нашего блага, ради нашей счастливой судьбы. Эта Тайна есть благо, это загадочное «Ты» доброе; через эту компанию Он берет нас за руку. ВОЗЬМИ МЕНЯ ЗА РУКУ.
   Прочитай еще раз последний куплет песни.

   «Пусть разразится буря на моем пути, и днем и ночью темной со мною Ты…»
   Со мною Ты. Каким образом Он находится рядом? Если Он рядом, это ощутимо. Каким образом это ощутимо? Компания, компания, в которой Он обнимает нас, компания, которую мы никогда не выбрали бы в таком виде, как она дана нам, никогда. В предыдущем куплете поется: «Себя Тебе вверяю, Спаситель мой». Ты – единственный, Кто наполняет мою жизнь смыслом, Спаситель, Который наполняет время смыслом в истории компании, в которой скрывается действие Его тайны, Духа.

   в) Боль, любовь к настоящему. После того, как мы назвали два основных момента в осознании нашего прошлого (что мы не принадлежим ему, что время нам не принадлежит и не принадлежало; и что Тот, Кто дал его нам, сделал это ради нашего блага, что Он – Спаситель), мы должны добавить еще кое-что. Этот третий пункт – не основополагающая категория, это категория мимолетная, мимолетная по своей природе, в том смысле, что по природе ее нужно преодолеть, перешагнуть.
   «Себя Тебе вверяю, Спаситель мой». Мы доверились не только Ему, мы понадеялись не только на Него, – мы доверились многим людям: родителям, учителям, друзьям, подруге, другу, случаю, стечению обстоятельств. Мы доверились пустой надежде, перед лицом будущего мы сказали: «Будем надеяться!» – и это бессмысленно, это пустота. Не доверяться Ему, Которому мы принадлежим, каким-либо образом, есть грех; грех – это низведение Того, Кому мы принадлежим, а следовательно, низведение уверенности в Его спасении; грех – это капризно отвечать «нет» драме в диалоге между нами и Им, Который есть время, Который во времени, Который есть время как спасение.
   Сознание нашего прошлого – это в той или иной мере огромная пустота, в которой мы отказались от борьбы, как человек, скользящий вниз по горной скале в пропасть. Зло – это тот аспект нашего прошлого, который на деле отказался признать свою принадлежность, который прежде всего сказал «нет» предложению блага, тождественному присутствию Господа, Того, Кто является Владыкой. Это зло; и в самом деле, если мы сейчас приостановим наш разговор и каждый из нас соберется с мыслями и подумает о своем прошлом, начиная с октября и до вчерашнего вечера (внимательно посмотрите на вчерашний вечер!), вплоть до вчерашнего вечера от октября прошлого года: «Боже мой, какая пустота!» Лучшим проявлением всего этого зла была рассеянность, то есть отказ от ума и любви; это лучшее, потому что худшим было наше «нет». Но «нет» – это самый детский аспект антитезы, в рамках которой мы доверялись чему-то другому, а не Ему, надеялись на благо, исходящее не от Него, не от той светотени, которую Он создает в нашей жизни; мы не доверялись; мы понадеялись на наше благо не от голоса общины, не от ее толчка, не от ее примера, не от перспективы общины, компании, в которую Он нас поместил, взяв нас, – ведь именно через компанию Он взял нас за руку.
   Я не пессимист, ведь это правда: сколько зияний забывчивости принесли эти дни, прошедшие от октября до вчерашнего вечера, сколько двусмысленностей в отдаче себя, в опоре на что-то, что мы воспринимали как не принадлежащее Ему, сколько надежды на что-то, что устанавливали мы или что нам обещал первый встречный, что обещала нам первая вывеска, которую мы видели на дороге, или первая реклама, которую мы видели по телевизору, – что обещали нам человеческие истории, полные лжи, правдиво копирующие разве что саму форму жизни.
   Поэтому на самом деле, когда мы смотрим на прошлое, мы или остаемся недостойно неподвижными, или начинаем стыдиться, или же нас переполняет досада (на что-либо или же на людей, которые воспрепятствовали лучшему, благу, более справедливому удовлетворению), досада, гнев по отношению к самим себе, разочарованность в самих себе; когда же мы смотрим вперед – мы в смятении, мы не знаем, что делать; самое подходящее здесь слово – это слово «стыд». Перед лицом того, что нас ожидает, мы испытываем стыд, чувство бессилия; и это лишь потому, что мы не привыкли к правильному выражению – отчаянию. Что ты можешь ожидать от самого себя? Отчаяние.
   Если бы это была цель, если бы целью был сегодняшний день, то какую награду получило бы наше время от октября до вчерашнего дня? Какой награды оно заслуживало бы? Для большей ясности мы можем сказать, что оно заслуживало бы наказания. И на фоне времени, которое прошло, на фоне того, что оно предсказывает в будущем, мы боимся: кто знает, что будет? Что произойдет? Кто знает, что из этого выйдет? Мы боимся, потому что Тайна не может быть довольна мной. Кто возместит то, что мы разрушили, и то, что мы утопили в ничто?
   Это третий важный момент в сознании о прошедшем времени, которое должно у нас быть, а следовательно, и в сознании о настоящем и будущем; этот момент наиболее важен, он самый странный и привлекательный из всех, которые мы назвали. Не ужас, не стыд и не страх от нашей слабости и нашего зла, ибо это сакрализация эгоизма, это увековечивание эгоизма, а увековечивание эгоизма – это ад; не стыд зла и страх времени, а боль.
   Чем боль отличается от страха? Страх – это если горы рушатся на тебя, если холмы сжимают тебя, если падают звезды, если во вселенной царит хаос, страх – это то, что угнетает тебя и уничтожает тебя; боль же для нас самая конкретная форма любви. Можно испытывать боль только перед лицом некоего «ты», человека, присутствующего человека. Поэтому человеческая драматичность – это боль, заключающая в себе постоянное восстановление любви; боль – это любовь к некоторому настоящему. Что из настоящего достойно любви? Прошлое научило нас этому и будет учить нас этому всегда: настоящее, достойное любви – это то, что не проходит. И что же не проходит? Тот, Кто обладает всем.
   Проявление, осознание боли, боли, которая заставляет нас смотреть перед собой, угадывая то Присутствие, которое дало нам жизнь, дало нам пройти по жизни и умерло за нас: Спаситель, Присутствие, которое обеспечивает счастье в конце, Присутствие, которое есть окончательный горизонт. Но это именно Присутствие, и оно дает нам этот окончательный горизонт.
   Я испытываю боль из-за того, что обидел Тебя, я испытываю боль из-за того, что обижаю Тебя; уже когда я говорю так, обида искупается, обида изменяет вид и выдает (в хорошем смысле слова) настоящую любовь, свидетельствует о любви в настоящем, несмотря на недостаток. То, что в любой боли сильнее, чем разочарование от зла, разочарование из-за слабости, из-за стыда себя самих, – это любовь.

   Когда мы собираемся вместе, мы должны всегда повторять и заново осознавать эти три пункта, о которых мы говорили. «О dolcezza d’Amore nascosta» [173 - Ит. ‘О сокрытая сладость Любви’.]: Он присутствует, Он берет меня за руку (ведь есть вы, есть ты, ты, ты, ты… иначе мы не были бы вместе!), и все же Он сокрыт, потому что Он открывает себя постепенно, медленно, во времени, которое проходит, свидетельствуя о терпении Его милосердия, «patienter agit propter vos» [174 - 2 Пет 3:9.], Он действует с терпением, будучи милосердным к вам. О DOLCEZZA D’AMORE NASCOSTA.

Доверие
Собрание

   Как красива эта испанская песня [175 - Como busca el tierno infante / afligido y pesaroso / el descanso у el reposo / en el seno maternal, / asi yo desde que brilla / la luz blanca de aurora / vengo a buscar, oh, Se-ora / tu proteccion celestial. (Как усталый и грустный ребенок ищет успокоения и утешения на руках своей матери, так и я, как только восходит солнце, прихожу искать, Госпожа, Твоего небесного покровительства.)], которую иногда поет Кармен, однако по крайней мере настолько же красив и концерт Бетховена [176 - Бетховен. Концерт для скрипки с оркестром. Ор. 61.], который мы слушали до этого. Вам не понравилось? Знаете, у меня с этим концертом связана особая история. Когда я преподавал в лицее, я приносил с собой в Берше проигрыватель (тогда не было таких маленьких проигрывателей, как сейчас, они были большие, с трубой), я приносил с собой этот тяжелый граммофон и, чтобы доказать существование Бога, ставил музыку Шопена, Бетховена… Этот концерт Бетховена был одним из первых произведений, которые я предлагал им послушать. Я ставил его, чтобы показать, что, когда гений в музыке или человек искусства вообще предчувствует что-то прекрасное, прекрасную мелодию, он обязательно будет это повторять, и эта прекрасная мелодия становится как бы рефреном всего произведения; невозможно, чтобы эта мелодия не возвращалась, и, возвращаясь, не определяла главный мотив произведения. Чтобы показать это, я приносил Шопена и рисовал на доске схему его «Прощального вальса».
   Когда я поставил этот концерт Бетховена, содержащий рефрен, который я называю темой общины (на этой теме вступает весь оркестр, который всегда играет одну и ту же мелодию; а скрипка, которая представляет отдельную личность, трижды начинает свою тему, бежит, стремясь к своей судьбе, до тех пор, пока, уставшая, не вливается в мелодическую тему оркестра, чем и заканчивается все произведение), когда мы дошли до части, которую мы слушали сейчас, в аудитории была абсолютная тишина, и одна девушка, сидевшая за первой партой, справа от меня, по имени Милена Ди Джойа – я до сих пор помню ее – неожиданно разразилась рыданиями и не могла остановиться. Я немного подождал и сказал: «Прекрасно понятно различие между одной душой и другой, одной чувствительностью и другой, одним сердцем и другим»; другие бы ни за что не стали плакать. Поэтому с того момента это произведение стало для меня более значимым.
   Страстное желание, порождаемое главной темой (страстное желание, заставляющее человека с такой чувствительностью, как у Милены, разразиться рыданиями), – это эмблема ожидания Бога человеком.

   Я хотел рассказать о случае, который произошел со мной сегодня. Пока я ехал сюда, я был очень воодушевлен этой встречей, потому что я хотел быть с вами, хотел понять больше. По дороге я увидел аварию, в которой погибла девушка. Этот факт все во мне перевернул, потому что он поменял мою позицию. В тот момент я начал спрашивать себя: почему это произошло? И я начал немного бояться. Но я замечал, что в этом страхе я был не один: я знал, куда можно принести свой вопрос; я хотел приехать сюда, потому что это место, где я жду ответа.
   Это выступление провиденциально относится именно к тем трем пунктам, на которых мы остановились до ужина [177 - Ср. в этой главе п. 4 «Осознавая время».]. Давайте представим себя на его месте, как будто мы сами видим эту ужасную сцену; никто не смог бы ответить. Этот вопрос задается, но никто не смог бы ответить. Более того, все были бы так потрясены, что даже и не задали бы себе этого вопроса. Мы же говорим: на самом деле эта девушка так же, как и я, принадлежит Христу, принадлежит Иному, принадлежит Тайне, творящей все. Мы отвечаем так, и, отвечая так, человек чувствует, что он отвечает, понимает, что отвечает, потому что ответ таков, ответ заключается именно в этом, это единственный ответ. И в этом ответе парадоксальным образом даже раненое сердце в конце концов находит отдохновение.
   Потом ты приезжаешь сюда, и компания (второй пункт, который мы назвали сегодня вечером) напоминает тебе о судьбе, то есть напоминает об этой принадлежности.
   И поэтому понятно (это поняла бы и та девочка, вернись она к жизни), понятно, что единственная ценность жизни – это прирасти, согласиться прирасти к Тому, Кому мы принадлежим. Начинает утверждаться боль, потому что боль есть только тогда, когда есть любовь.
   Смотря на погибшую девочку, ты испытываешь скорее неприятные ощущения, чем боль; боль испытывают ее отец и мать как последний отчаянный ответ на то, что ее больше нет. А мы начинаем испытывать боль, когда думаем об истории этой жизни, о ее отце, о ее матери, о друзьях, о всех тех людях, которые находятся там и ничего не понимают. Тогда на самом деле понятно, что единственная в жизни задача заключается в том, чтобы не обижать, не грешить, единственный проклятие жизни – это грех. Сила, которая позволяет нам не совершать греха, которая очищает нас от греха, вплоть до того, что вовсе избавляет нас от него, как произошло в исключительном случае с Марией, – это иная сила, это не наша воля.

   Я задавал себе вопрос: почему отец Джуссани, говоря о доверии, говорил о прощении? Размышляя над этим, я подумал, что без этого слова доверие (то есть говорить Христу «Ты моя сила») было бы абстракцией, будущим без основания.
   Это была бы перспектива без объекта и без горизонта; это была бы открытость без горизонта, без содержания. Был один такой выдающийся философ, который стал особенно известным в области политики, Эрнст Блох, который придерживался именно такого понимания, понятие надежды было для него напрасным ожиданием.
   Как по-вашему, почему без прощения не может быть доверия? Потому что человек грешен, и он не может не заблуждаться, не ошибаться, он слаб перед лицом всего (его сила в Ином). Поэтому ни одна наша ошибка, ни один наш грех, ни одно наше преступление не могли бы стать возражением нашему призванию. Если бы человек вместо девяноста совершил сто восемьдесят преступлений – например, убийств, – это не стало бы возражением его призванию, потому что судьбу моего призвания реализует во мне сила Иного. Истинная проблема – это не намерение «я больше не буду убивать»; истинное намерение – это то, что «я доверяюсь Тебе, опираюсь на Твою силу», и поэтому больше не убью (это не значит, что, поступая так, я умываю руки!). Уверенность в том, что я смогу не убивать, уверенность в том, что я научусь творить благо и уклоняться от зла (особенно в худших его проявлениях), обусловлена тем фактом, что есть Ты, что я доверяюсь Тебе, прошу Тебя. Поэтому нам нет оправдания, если мы предаем призвание или застопориваем ту энергию, которую призвание вносит во все. Этому нет оправдания, потому что не существует такой слабости, которая бы противостояла силе Того, Кто призвал нас: Ты призвал меня, Ты и поведешь меня до самого конца. Если человек с уверенностью говорит это и каждый день просит об этом, каждый день просит у Господа, то «приносит плод свой во время свое» [178 - Пс 1:3.]. Каково его время? Его устанавливает Тот, Кому мы принадлежим; помните, как апостолы спросили у Иисуса: «Учитель, когда Ты совершишь мир и дашь нам власть?» – «О дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» [179 - Мк 13:32, ср. также Деян 1:7.]. Если это истинно в том, что касается конца мира, это истинно и в том, что касается искр святости во мне. Поэтому я не измеряю, я не могу измерить, измерять нельзя никогда; в отношении с Богом никогда ничего нельзя измерять; иначе это морализм, морализм измеряет все. Это не мера, а любящий взгляд, как взгляд апостолов на Иисуса. По большей части они были женаты, у них были дети.

   Небольшое свидетельство, которое две недели назад мои подруги написали мне как обобщение о жизни последнего времени: «Учите друг друга: это словно формула, выражающая событие дружбы; наша дружба богата побуждениями, наставлениями и свидетельствами, – и все это не просто благодаря нашим разговорам, а жизни, которая есть и которую видно».
   Благодаря жизни, которую мы проживаем, благодаря более фактам, чем словам; ведь и слово – это факт; чтобы сказать некоторые слова, нужен труд, и на самом деле не все их говорят.

   Что значит эта фраза, которую ты сказал: доверие, которое есть надежда как свершение…
   Что значит, что доверие – это надежда как свершение? Когда читаешь какую-то фразу, нужно, прежде всего, ее понимать.

   Это значит уверенность в том, что Иной совершит.
   Отлично. Доверие – это уверенность в том, что Иной совершит идеал, праведный замысел о человеке.

   Доверие, которое есть надежда как свершение, делает «я» началом новой истории в мире, тем, кто порождает народ.
   Доверие делает «я» началом новой истории в мире, заставляет его действовать; только уверенность заставляет «я» действовать; более того, только окончательная уверенность заставляет действовать против всех и вся. Только окончательная уверенность придает смелость, силу и верность в деле творения, порождения. То, что должна перенести женщина, чтобы родить, касается всех форм порождения. Но это порождение не человечно, если оно не реализуется как создание народа, если это не сотрудничество ради порождения нового народа, то есть новой человечности, но человечности реальной.
   В человеке, у которого есть призвание, заложена такая человеческая энергия, которая делает его способным обнаружить красоту фрески Джотто, на которую другие смотрят во сто раз более поверхностно или во сто раз более технично. Человек, который так смотрит на Джотто, созидает людей, которым он объясняет эту фреску, делает их другими, кладет маленький кирпичик в новую постройку; культура, которую сейчас преподают нам школа и телевидение, полностью лишена этого, это уже не народ; все как стадо баранов. Но если бы кто-нибудь пошел на телевидение и произвел на публику такое впечатление, какое способна произвести Анна, объясняя фрески Джотто, то даже если бы это длилось пять минут, в эти пять минут люди, слушающие это, изменились бы, почувствовали, что что-то в них происходит. Если бы это продолжилось, телевидение сотворило бы новый народ.
   Но если в каком-нибудь городе дом Memores Domini живет своим призванием (могут быть и дома, в которых люди ведут мещанский образ жизни, и тогда они ни на что не влияют, в них нет того отблеска, который передает и опосредует свидетельство), то в этом городе появляется и растет что-то новое, и это видно: в одном человеке, в другом, в третьем, – в каждом по-своему.

   Почему ты говоришь, что порождение – это не человечное порождение, если это не порождение народа?
   Прежде всего, творение не является поистине человеческим, если оно не созидает народа, поскольку порождение даже только одного человека порождает начало дальнейшего порождения. По своей природе порождение никогда не заканчивается, оно постоянно расширяется, оно призвано постоянно расширяться. И в самом деле, только понятие семьи является «выводом» из идеи порождения; идея порождения заключается в понятии семьи. Семья – это народ в малом масштабе. Но если семья закрыта в себе самой, она ничего не порождает, даже если в ней девять детей; чтобы порождать, семья должна быть открытой к возможности передаваться другим, порождать другие семьи; она может и не созидать других семей, например, муж и жена могут и не иметь детей, но жить своей человечностью так, чтобы передавать семьям по соседству что-то такое, благодаря чему те начинают более по-человечески мыслить, чувствовать, поступать с другими людьми; это заря, проблеск нового народа.
   О второй причине говорится в третьей книге Школы Общины [180 - Л. Джуссани. Зачем Церковь. T. 1. Притязание остается. М., Христианская Россия, 2004. С. 99.], где я отвечаю на вопрос о том, заключается ли ценность Церкви во всецелой Церкви или в местной Церкви. Я говорил: или во всецелой Церкви, или же ни в одной из Церквей. Местная Церковь не способна на вселенскость, всецелость, она не способна к тому, чтобы выразить смысл всего, поскольку, являясь Церковью местной, она превозносит отдельные свои аспекты, обстоятельства, в которых она находится. Только вселенская Церковь, – Церковь как единение вокруг Папы, – только такая Церковь на самом деле является культурой, бросающей вызов культуре мира. В мире культура также претендует на то, чтобы быть сообщенной всем народам, вплоть до того, что в каждой революции присутствует инстинктивная претензия на вселенский характер. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Гитлер мечтал об арийском мире. В каждой революции есть претензия на вселенский характер. Единственная претензия на вселенский характер, которая реализуется, и реализуется даже в трех людях, живущих в маленьком затерянном домике, – это Церковь. Поэтому человек, в котором нет осознания, восприятия, ощущения всецелости, – это не народ, и не источник народа, и не фактор перехода к реальности народа: надлежащим образом сознание всецельности дается только верой.
   Нет человечности, если не существует сердца, стремящегося к крайним пределам Земли, нет человечности, если не существует смысла для всех людей мира и истории всех времен. Не существует и народа, за исключением такого единственного результата, как народ Аттилы!

   В пути, по которому мы идем в этом году, рождается новое сознание; поэтому я работаю таким образом, что мне об этом говорят даже другие.
   Это замечательно. Когда происходит так, это начало рождения нового народа (вполне возможно, что на этом начале все и остановится, по вине других людей).

   Но сегодня вечером, когда ты назвал эти три пункта, во мне родился новый протест.
   Если это новый протест, он может стать началом нового народа!

   Я даже не могу объяснить. Этот протест поставил меня перед вопросом: как я со своей свободой могу прирасти к этому протесту, родившемуся во мне?
   Протест по отношению к чему, к этим трем пунктам?

   Да.
   Почему протест? Прежде всего, почему протест?

   Протест оттого, что эти три пункта показались мне новыми.
   Это не причина для протеста. Новизна – это не причина для протеста; но ты правильно называешь протестом что-то, что поражает твои мысли, потому что ты никогда об этом не думал, так ведь? Поэтому то, что ты никогда об этом не думал, поначалу заставляет тебя почувствовать себя чужаком, как человека, который говорит на другом языке. Но подумай о том, правда это или нет, что мы принадлежим Иному? Правда или нет, что компания, в которую Он помещает нас, призывает тебя к этому? К чему призывает тебя компания? К Иному, тобою обладает Иной, ты принадлежишь Иному, и Иной прощает тебя (Он прощает, и даже если бы ты ошибся сто тысяч раз, Он простил бы тебя сто тысяч раз; это именно Бог, и в самом деле, нужно быть Богом, чтобы поступать так!). Это трудно?

   Нет, теперь я понял.
   Да ты и раньше понимал, но неожиданное отличие этих слов от того, что ты слышал раньше, остановило тебя, остановило, и ты почувствовал порыв отказаться, или, было бы лучше сказать, почувствовал себя чужим. Ты почувствовал себя вне тех слов, которые я говорил, но если ты вернешься к ним, ты поймешь, что это то же самое, о чем мы говорили весь год, это те самые разумные слова, какие только можно сказать. Скажи мне такую фразу, которая была бы еще разумнее: человек – принадлежность Бога, он принадлежит Богу, Тайне; Тайна создает компанию, чтобы поддерживать человека в памяти о Нем, потому что иначе человек теряется; и в этой компании он получает прощение, и даже если он ошибается миллион раз, – даже не сто тысяч раз, а миллион раз, – миллион раз он получает прощение. Не существует ничего более рационального, более человечного. На прошлой неделе мы читали в псалме: если бы отец твой и мать твоя оставили тебя, Я не оставлю тебя [181 - Ср. Пс 27:10, Ис 49:14–15.]. Это значит: нет никого человечнее, чем Я.

   Меня поразил призыв, с которым Вы обратились к нам на прошлой неделе, – призыв смотреть Христу в лицо; мне кажется, что это самое прекрасное из того, что мы можем желать. Однако я постоянно рискую просто созерцать образок.
   В первом классе лицея и для меня было так, когда я поставил на свой стол изображение лика Христа кисти Караччи, который не был уж таким великим художником, однако напоминал мне о Христе.

   Мне казалось так: Иоанн и Андрей находились перед этим Присутствием и делали все, находясь перед этим Присутствием. Их вера была уверенностью в испытываемом Присутствии. Поэтому мне хотелось бы понять лучше, что значит для нас смотреть в лицо Христу.
   У Иоанна и Андрея была вера, потому что у них была уверенность в некотором испытываемом Присутствии; в первой главе Евангелия от Иоанна, когда они были у Него дома и смотрели, как Он говорил, в них была уверенность в испытываемом Присутствии чего-то исключительного, в них была уверенность в божественности этого испытываемого Присутствия. Потом (это уже добавляю я) ночевать они пошли каждый в свой дом: Андрей – к своей жене, Иоанн – к матери. Они пришли домой, у себя дома они поужинали, у себя дома поспали, встали, пошли рыбачить вместе со своими товарищами. Господствовало ли в их умах то, что они видели накануне вечером? Да. Видели они Его? Нет.
   Но человек испытывает, испытывает на опыте какое-либо присутствие не только трогая его, не только встречаясь с ним лицом к лицу. Более того, наше желание испытывать чье-либо присутствие именно таким образом обычно ведет к чему-то бесполезному, к отношению, которое не удерживается (так обычно происходит между парнями и девушками: даже когда отношение удерживается, оно не удерживается). И напротив, связующий элемент между тем вечером и полднем, когда они вернулись домой с полными рыбы лодками, сели на берегу и рассказывали о предыдущем дне, связующий элемент, который создает отношение между предыдущим вечером и следующим днем, – это память. Память – это продолжение опыта определенного настоящего, это продолжение опыта присутствующего человека, присутствия, которое уже не обладает теми качествами и той непосредственностью, какие бывают, когда кто-то берет другого за нос и тянет, и тянет, и тянет, или хватает за волосы, как делают дети с мамой; такая непосредственность вовсе не определяет глубину и уверенность отношения. Если бы Иоанн и Андрей не видели Его три недели, над ними бы господствовало желание вновь найти Его, потому что было очевидно, что это Он, что Он – это именно Он; они не знали, Кто Он, но это был Он.
   Память – это осознание присутствия. В этом Присутствии нужно различать момент, когда оно началось, и когда последовало. Когда оно началось, ты видел волосы этого человека; было ветрено, и волосы падали на глаза и мешали, и он естественным движением старался поправить их. А на следующий день уже не было ветра, и перед ними не было Его лица, но все же Он присутствовал, и это Присутствие было присутствием и через неделю, и через месяц; и даже если бы они не видели Его три года, всю жизнь они томились бы желанием вновь увидеть волосы, развевающиеся по ветру. Это был Он, это полная уверенность. Последнее, что пришло бы им в голову (как абстрактны те, кто хочет быть слишком конкретным!), последнее, что могло бы прийти в голову Иоанну и Андрею, если бы они не видели Его полгода, было бы сомнение, мысль о том, что это была иллюзия. Человеку, который видел Его таким образом, просто не может прийти такое в голову.
   Но вместо того, чтобы видеть, как Его волосы развеваются на ветру, как Он говорит и как у Него открывается и закрывается рот, ты видишь Его, Он приходит к тебе через наше присутствие, мы как хрупкие маски, словно кожа, хрупкие маски чего-то мощного, Его, Который находится внутри; Он – это ни я, ни он, ни ты, и все же Он проходит через меня, проходит через тебя, проходит и через него. И никто не говорит тебе слов, которые мы говорим тебе сегодня. Они не мои, они принадлежат Тому, на Кого смотрели в тот день Андрей и Иоанн. Они смотрели, как Он говорил; Он говорил и говорил, и, победив время и пространство, Он говорил с тобой и сегодня; и Он будет говорить с тобой послезавтра и через десять лет.
   И только если ты совершишь какую-нибудь особенно тяжелую ошибку, только тогда, прежде чем ты почувствуешь себя прощенным, ты, утешая себя или пытаясь утешиться, сможешь спрятаться в мысли о том, что встреча с Ним была иллюзией. Пока ты можешь провести сравнение между тем, что тебе говорим мы, и тем, что говорят тебе другие, ты никогда сможешь серьезно сказать, что то, что мы говорим тебе, – это иллюзия, потому что это слишком соответствует твоей плоти всему твоему строению.

   Я хотела бы, чтобы Вы помогли мне лучше понять, в чем состоит сознание своей греховности, потому что со мной происходят две вещи. Первое – это то, что в конце дня мне проще видеть Его милосердие ко мне и труднее осознавать свои грехи. Второе: однажды Вы сказали, что прощение отождествляется с компанией; поэтому я знаю, что прощение есть, потому что есть компания, но это не рождает во мне боли из-за греха. И это несерьезно, не могли бы Вы мне помочь?
   Здесь два вопроса. Первый: по вечерам, в вечерней тишине проще видеть милосердие, чем чувствовать себя грешницей. Но если человек ощущает милосердие, то это только из-за того, что он ошибся; он не может чувствовать, что кто-то проявляет к нему милосердие, если не подразумевает, что в чем-то он ошибся. Но это будет тем сильнее сказываться в твоей жизни, чем взрослее будешь ты становиться, то есть чем более зрелой будет твоя мысль о себе самой. Если вечером, ощущая милосердие к себе, – милосердия Господня полна земля [182 - Ср. Пс 32:5.], – ты повторишь эту фразу с большим вниманием… Что значит, что милосердия Господня полна земля? Это значит, что Господь прощает все, что совершается против Него, и прежде всего забывчивость: «Как я была сегодня забывчива, Боже мой! Я не принесла Тебе того, что могла принести…» И что дальше? Я не советую тебе рассуждать таким образом; если ты продолжишь такое рассуждение, ты будешь вынуждена сказать: «Да, я не очень хорошо вела себя с мамой, в отношениях с друзьями я была чересчур поверхностной…» Каждый вечер у тебя будет получаться длинный-длинный список. Нет, лучше тебе сказать: «Милосердия Твоего, Господи, полна земля, благодарю Тебя за Твое милосердие ко мне»; но говоря так, ты должна помнить о том, что милосердие – это прощение за что-то, что сделано тобой, даже если тебе это не приходит в голову, понимаешь? Тогда ты благодарна, смиренна. Поскольку это не какая-то определенная, конкретная боль, например, как если бы ты сильно обидела твою маму, и она бы плакала; это останется в тебе и вечером, и тогда тебе становится трудно думать о том, что Бог прощает тебя, тебе становится трудно думать о милосердии. Поэтому, чтобы думать о милосердии, ты действительно должна чувствовать боль; не обязательно чувствовать именно такую определенную боль, нужно осознавать лишь то, что ты полна ограничений. Потому что твоя жизнь могла бы быть великой хвалой Господу, твоя жизнь могла бы быть воодушевлена Христом, твоя жизнь могла бы быть отражением взгляда, которым смотрели на Христа Иоанн и Андрей, твое сердце могло бы трепетать от того Присутствия, которое является объектом веры, объектом опыта, – но нет… Когда ты признаешь свое отсутствие, ты непременно почувствуешь себя смиренной, более смиренной; в смирении в какой-то малой степени проявляется и боль, и ты говоришь: «Господи, благодарю Тебя, что Ты милосерд ко мне».
   Второй вопрос. Прощение существует потому, что Господь нас прощает. И Господь настолько человеколюбив, настолько полон любви по отношению к нам, что, будучи должен ожидать конца времен, чтобы явить Себя во всей Своей очевидности, будучи сейчас скрытым, как мы говорили на Вознесение, в корне всего сущего, Он дал нам как поддержку и как помощь для нашей верности Ему, помощь для нашего доверия Ему, Своего Духа. Не о Духе ли говорится ли в 14, 15 и 16 главах Евангелия от Иоанна? Не оставлю вас сиротами; пошлю вам Духа Моего [183 - Ср. Ин 14:16–18.]. Что такое Его Дух? Это Тот, Кто позволяет нам смотреть на этих людей, находящихся вокруг, так, как никто бы на них не смотрел; все ваши друзья смотрели бы на все это по-другому, – все, и даже ваши отцы и матери. Я – нет. Как только я начинаю быть внимательным, я говорю: эти люди, которых Господь поместил рядом со мною, являются частью меня (Крещение делает нас частями Его таинственного тела, частями Его личности, членами Его тела); поэтому находиться вместе в этой компании – это значит погружаться в присутствие Христа, физически свидетельствуемое, потому что то, что породило тот порыв, благодаря которому вы находитесь здесь, – это Иной, и это что-то необыкновенное. Именно Христос подвигнул вашу жизнь на то, что вы оказались здесь, Он призвал вас к Крещению, Он заставил вас встретить что-то, что поразило вас, что связало вас друг с другом; Именно Христос выражает Себя через всю эту историю. И то, что вы не осуждаете меня за то, что я ошибаюсь, – я на самом деле ошибаюсь так же, как и вы, – вы не осуждаете меня, и тот факт, что меня охватывает ваше присутствие, что я стал объектом милосердного внимания ваших глаз и ваших сердец, – это знак того, что Он смотрит на меня, что Он обнимает меня, что Он ведет меня, что Он изменяет меня, что Он призывает меня: все эти глаголы неразрывно связаны с нашей компанией. Через вас Христос доступен чувственному опыту, Его можно осязать, как сказал Папа в обращении к молодежи Рима: Его можно осязать, видеть, слышать [184 - Ср. Иоанн Павел II. Обращение к молодежи Рима. 24 марта 1994 г.]. Но где об этом уже говорилось? В первом послании святого апостола Иоанна [185 - Ср. 1 Ин 1:1.]. Потому что вы являетесь частью Христа, вплоть до того, что каждый из нас является частью другого: разве не знаете, что вы члены друг другу? [186 - Ср. Еф 4:25, Рим 12:5.]
   Это осуществление вселенского характера, мечта о котором была присуща всем революционным теориям (но вовсе не обязательно была ими реализована). Она реализуется в Церкви: все мы – одно; все вы, которые едите один и тот же хлеб, – одно; «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись. Нет уже Иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; ни мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе [все вы eis, один человек, имя Которому Иисус Христос]» [187 - Гал 3:27–28, ср. также 1 Кор 10:17.].
   Но, дорогая моя, мы должны вновь и вновь переживать это, поэтому самое правильное слово, которое ты сказала, – «относиться к этому серьезнее». Ценность не в том, что определенный человек нравится мне и мне с ним комфортно, а в том, что он есть; вне всяких сравнений это превыше того, что мне удобно и что мне нравится, хотя здесь всегда будет осадок того, что удобно, и того, что нравится.
   Пусть благодать Святого Духа даст нам понять, что конечный смысл всего этого заключается в слове таинство: компания в своей таинственной истине – это таинство, для которого Крещение является spring, источником, а Евхаристия – наивысшим событием свершения.

   Я хочу спросить о том, почему в конечном счете доверие уверенно.
   Доверие порождается тем, что мы уверены, что то, на что мы надеемся, то есть счастье, будет нам дано, потому что Бог умер ради этого. Уверенность надежды совпадает с уверенностью той отдачи себя, какой является доверие.
   Мальчик из Сардинии в течение всего года хорошо себя ведет и с приближением Рождества пишет письмо Младенцу Иисусу: «Дорогой Младенец Иисус, весь этот год я вел себя хорошо. Поэтому я прошу у Тебя в подарок на Рождество мяч Руда Гуллита и ракетку Рода Лавера». Наступает Рождество, но он не получает этих подарков. «Ну что ж, теперь, видимо, я получу их только в следующем году», – думает он. Опять он ведет себя хорошо весь год – насколько может, конечно! – и когда наступает декабрь, вновь пишет письмо: «Дорогой Младенец Иисус, в прошлом году Ты не послушал меня, но в этом году Ты должен меня выслушать! В этом году я опять вел себя хорошо. Поэтому не мог бы Ты все-таки принести мне мяч Руда Гуллита и ракетку Рода Лавера?» Наступает Рождество, но Иисус опять не приносит этих подарков. Весь следующий год мальчик из Сардинии (из Сардинии!) сгорает от негодования. За девять дней до Рождества, когда уже поставили ясли, он озирается, чтобы никто его не увидел, хватает Младенца из первых попавшихся яслей, засовывает в карман и пишет письмо: «Дорогая Божья Матерь, теперь, если Ты хочешь получить обратно Своего Младенца, Ты должна достать мне мяч Руда Гуллита и ракетку Рода Лавера».
   Очевидно, что это тот же механизм, но в разных сферах.
   В вере уверенность касается самой сути вопроса. Даже если я нахожусь в школе и жду, когда наступят четыре часа дня, чтобы вернуться домой (тогда в школе были и до обеда, и после), у меня была абсолютная уверенность в том, что я вновь увижу маму; и еще более глубока уверенность в том, что Бог возлюбил меня, вплоть до того, чтобы две тысячи лет назад стать таким же, как я, оставаясь со мной во все дни, оставаясь с людьми во все дни истории [188 - Ср. Мф 28:20.]. Необязательно знать, как Он может здесь быть, находиться здесь; важно лишь то, что невозможно найти причину, чтобы утверждать противоположное, самое важное – то, что Он есть.
   И в самом деле, эта гипотеза постепенно изменяет все, и человек достигает такой мудрости и человеческой привязанности, о которой другие могут только мечтать. Например, Альберт Швейцер (вы прочитаете о нем в книге Чесброна [189 - G. Cesbron. Е́ mezzanotte dottor Schweitzer (Уже полночь, доктор Швейцер). Milano, BUR, 1993.]) посвящал себя другим с утра до вечера, проделывая огромный труд, и встречал наступление вечера грустным; чтобы хоть как-то успокоить свою грусть, он садился за пианино, или же разговаривал с медсестрой, но так он скорее даже не успокаивал свою грусть, а еще больше усиливал ее. И в тот день, когда на несколько часов появился там священник Карло Де Фуко, который, как и он, жил среди африканских аборигенов, только немного дальше, в племенах туарег, живущих на юге Либии, Швейцер спросил его: «Как у тебя получается быть таким радостным? И почему тебя так любят эти африканцы, которые по отношению ко мне не испытывают никакой привязанности, в то время как я всю свою жизнь посвящаю тому, чтобы им хорошо жилось? Да и сам я не чувствую любви к ним. А ты ничего для них не делаешь, ты просто находишься рядом с ними и все, вместе с ними ешь, вместе с ними живешь, живешь как они (и в самом деле есть его биография, которая называется «Как они» [190 - R. Voillaume. Come loro (Как они). Roma, Paoline, 1979.]), но твое положение разительно отличается от моего!» Это глубокая и справедливая зависть умного и великого человека, который видит, как в другом человеке реализуется его мечта, мечта, реализация которой в нем самом невозможна.
   Уверенность надежды выливается в отдачу себя в доверии; поэтому доверие уверенно, доверие влечет, несет за собой ту уверенность, которая радует сердце даже в самые тяжелые моменты, к которой приходят все даже в несчастьях, о чем сотни раз мы читали в письмах от людей из разных общин, которые являют нам привлекательное свидетельство этого исключительного Присутствия, действующего среди нас.
   Уверенность доверия есть не что иное, как следствие, исход уверенности надежды. Что такое надежда? Уверенность в том, что свершится, уверенность в будущем. На чем она основывается? На уверенности в настоящем. Я говорю тебе: будете видеть небо отверстым и Сына Человеческого [191 - Ср. Ин 1:51.]. «Я говорю вам»: все складывается из опыта в настоящем, все закрепляется опытом в настоящем; опыт в настоящем – это почти встреча с чем-то невиданным, невообразимым, что невозможно полностью расшифровать, потому что когда Иоанн и Андрей видели Его в Его домике в Галилее, они не понимали полностью, что Он говорил, и все-таки было очевидно, что Он говорил правду. И именно поэтому, вернувшись домой, они передали другим те слова, которые Он говорил: «Мы нашли Мессию» [192 - Ин 1:41.]. Но они не понимали, что значит Мессия; они не поняли этого даже после того, как Он умер, потому что, когда Он воскрес, то первое, о чем они Его спросили, не успев еще полностью отойти от потрясения, было: «И когда же Ты сделаешь нас царями в Твоем царстве?» [193 - Ср. Деян 1:6.] У них был все тот же менталитет, что и у всех остальных. И Христос не отвечает им: «Вы даже не знаете, о чем вы говорите!» Он отвечает именно на их вопрос: «Об этом никто не знает, даже Сын Человеческий, но только Отец, Который на небесах» [194 - Ср. Деян 1:7, Мк 13:32.]. Тот день – тайна, это тот день, о котором мечтал Камю [195 - «Не ценой своих усилий становится человек великим. Величие, если того пожелает Бог, приходит как ясный день» (Камю А. Записные книжки 1951–1959).], это благодать, которая охватывает все: солнце и зарю того дня, весь день, который приходит не по нашим стараниям, а по великой благодати.
   Но (извините, но я добавлю) как человек, нормальный человек, как он, как я, может поддерживать что-либо подобное годами, ведя вперед сотни и сотни людей? Чья здесь сила? Наша? Нет, здесь что-то иное, новый мир вливается в старый мир и движется вперед, как водный поток, размывая землю и, подобно ручью или реке, прокладывает себе путь до самого моря. И как прекрасно будет купаться в этом море! И даже не только купаться, но и заниматься серфингом!

Часть третья
Любовь

Глава седьмая
Любовь

Сегодня мы говорим о третьем столпе, на котором стоит храм Бога, реальность как храм Бога, реальность, переживаемая человеком, потому что она становится храмом Бога по мере того, как проживается человеком. Мы пели об этом в утренней молитве: «Земля поет в радости славу Христу в день Его воскресенья» [196 - Гимн «Заря наполняется светом» // Часослов. Цит., с. 193.], – только в нашем сознании земля может петь в радости. Земля не движется, не смеется, земля не радуется: не радуется и собака, даже если смотрит на тебя своими широко открытыми глазами с неким подобием улыбки, и совершенно непонятно, что за ней скрывается (как говорит Мигель Маньяра, когда под влиянием Джироламы он пробуждается, как будто проснулся после затяжной болезни: помните это место в «Мигеле Маньяре»? [197 - «Да, вы правы, Джиролама; я уже не тот, что был прежде. Я стал лучше видеть: а ведь я не был слепым. Но, наверное, мне не хватало света; ибо света извне недостаточно; не он освещает нашу жизнь. Вы зажгли светильник в моем сердце; и вот, я словно больной, засыпающий во мраке с огнем лихорадки, пылающим на лбу, и ледяным одиночеством в сердце, который внезапно пробуждается в прекрасной комнате, где все вокруг купается в спокойной музыке света. И вот, перед ним друг, которого он оплакивал долгие годы, друг, вернувшийся из заморских далей, улыбается ему глазами, более спокойными, более мудрыми, чем прежде. Тут же и вся семья: убеленные сединами старики и дети, облаченные в цвет спелой пшеницы, и толстый старый пес, с большими глазами, светящимися нежным смехом, и широко раскрытой, радостно урчащей пастью, приветствующий человека, который спасся от потопа тьмы! Вот каким умиротворенным вы сделали мое сердце, Джиролама. Спасибо, огромное спасибо вам, Джиролама!» (О. Милош. Мигель Маньяра. Сериате, «Христианская Россия», 2000. сс. 65–66.)]). Человек – не собака, и поэтому через сознание человека земля поет в радости. Сознание человека – это его способность направлять вещи к их судьбе, к их истоку и к их судьбе; сознание человека соединяет их и поэтому является орудием Создателя в исполнении Его дела.

1. Глубинное содержание присутствия, признаваемого верой

   Любовь, этот третий столп, поддерживающий храм Бога, то есть мир, указывает на его самое глубинное содержание, открывает сокровенность, открывает сердце этого Присутствия, которое признается верой.
   В Евангелии есть глава, которая после многократного прочтения немного проникнет в вас, потому что это выразительный синтез того, о чем мы собираемся сегодня говорить: это семнадцатая глава Евангелия от Иоанна, завещание Иисуса.
   Сейчас мы сделаем первые неторопливые необходимые шаги для того, чтобы начать понимать; потом вы будете повторять их дома, даже если они входят скорее не через банальную претензию проясняющего анализа, а словно под осмотическим давлением; они входят в нас, если мы смотрим на тайну Христа, как Иоанн и Андрей смотрели на Него говорящего и не перебивали.
   Любовь указывает на самое глубинное, самое сокровенное содержание той наивысшей реальности, которую нам позволяет признавать вера. Вера обязана привести нас к этому признанию. Почему мы обязаны ее признать? Мы обязаны – значит, было бы неразумно для нас не признать ее. Почему? Потому что разум – это сознание реальности в совокупности ее факторов. Мы находимся перед фактором, который отвечает потребностям нашего сердца, перед фактором, который скорее даже вытягивает их наружу. Это можно сравнить с человеком, который встает на цыпочки, чтобы увидеть нечто, чего он не может увидеть, вытягивает шею и все-таки не видит, но это «нечто» все равно существует, потому что слышится его голос – и это «нечто» необъяснимо, невыводимо из того, что испытывает человек.
   Это «нечто» находится в опыте, потому что мы чувствуем это и, если ты следуешь за этим «нечто», оно производит определенный эффект, что-то меняет, но прежде всего властно входит в диалог с твоим сердцем и отвечает на одну, другую, третью потребности: на потребности, составляющие нашу душу. Невозможно понять ни когда, ни каким образом это происходит, но именно в опыте находится Его исключительный облик, Его исключительное Присутствие. Если бы я не признавал Его Присутствия из-за непонимания, из-за непонимания того, каким образом Он присутствует, я шел бы против своего разума. Потому что разум говорит: «Есть», или же «Нет». Сказать «Есть», добавив «Я не могу объяснить этого», позволяет разуму достойно и совершенно сохранить последовательность самому себе. Другое дело, что с момента встречи разум больше всего стремится понять именно этот фактор (как хотелось бы войти в него, как хотелось бы проникнуть в него!). Но разум понимает, что не может даже указать, как это возможно, он должен просто следовать тому, что появилось в его настоящем опыте, немыслимому, непредвиденному, не являющемуся просто следствием предшествующих факторов, как говорится в тексте «In Cammino» [198 - L. Giussani. In cammino. Цит., с. 477–481.].

Без «причин»

   Прежде чем объяснить два фактора, необходимых для понимания слова «любовь», стоит вспомнить, что сама этимология этого слова несет в себе глубокое значение. В греческом языке слово caris обозначало «безвозмездно», или «бескорыстие», именно от него произошло христианское caritas (лат.) – «любовь». Поэтому любовь, caritas отсылает нас к наивысшей форме выражения любви. К бескорыстию, из которого изгнан любой расчет, любое ожидание вознаграждения, любое предвидение выгоды; бескорыстие подразумевает полное отсутствие «причин», которые понятны разуму, которые может объяснить разум. Любовь предполагает отсутствие этих причин, то есть выгоды, расчета, соответствия ожидаемому, – в общем, возврата чего-либо. Причина какого-либо действия – это ожидаемый возврат. Например: делая эту работу, я в конце месяца получу деньги; давая деньги этому человеку, делая подарки другому, я, таким образом, получаю их привязанность ко мне, потому что чувствую необходимость в их привязанности или в сотрудничестве или в чем-либо еще. Так вот, любовь абсолютно исключает, абсолютно в буквальном смысле этого слова, любой возврат. Иными словами, caritas действует из чистой любви, только из любви.
   Только из любви? Но действует по любви и тот, кто дает деньги другому, рассчитывая на возврат; caritas же действует из чистой любви, в смысле: дано, и все. Дано, и все: никакого добавления, никакого послесловия.
   Он не признает меня? Ну и что, я все равно делаю это. И в самом деле, что значит любить человека, если не желать ему блага? Не для того, чтобы получить что-то самому, но ради блага другого человека, и благо другого человека – это отношение с его судьбой. Отношение с его судьбой – это отношение с Присутствием, потому что его судьба стала человеком, который ходит по улицам, берет на руки детей, смотрит на общество и плачет, глядя с вершины холма, человек, которого принимают за преступника, – освобождают разбойника, а его распинают.
   Это любовь, чистая любовь полностью заключается в желании другому блага, и самого высшего блага – его судьбы, то есть его отношения со Христом.
   Некоторые из этих переходов могут быть не осознаны теми, кто любит таким образом, но тем не менее присутствовать в них.

Причина любви

Любовь тоже поддерживается причиной, потому что если бы она не поддерживалась причиной, она была бы неразумной. Любовь – это человеческое действие, не поддерживайся она причиной, она была бы неразумной. Но абсолютная и исключительная причина, поддерживающая любовь, представляет собой объект этой любви, подлинный объект любви. Что значит подлинный объект любви? Это благо другого человека, его судьба, а поэтому – его отношение со Христом. Причина любви, то есть бескорыстия, заключается только в этом, то есть в самой человечной причине, потому что расчеты может делать даже животное.

2. Любовь: взволнованный дар себя

   Поскольку это тема, которая должна господствовать в нашей жизни, я сказал, что сегодня мы наметим первые шаги, которые вы потом будете разбирать на ваших еженедельных собраниях, в разговорах между вами или в ваших личных размышлениях, но в первую очередь в вашем нищенствовании ко Христу.
   Христианская любовь определяется двумя отличительными чертами. Любовь – это слово, которое мы все можем использовать в нашей жизни и в обыденных ситуациях. Сегодня же мы говорим о христианском и подлинном значении любви, об истинном значении любви. Почему христианская любовь отождествляется с подлинным понятием любви? Потому что причина христианской любви – это единственная и исчерпывающая причина любви, которая отождествляет желаемый объект с благом другого, с судьбой другого. Как можно понять личность Христа или с толком и подобающим чувством читать Евангелие, не осознавая этого? Но почему Христос смотрел вокруг Себя? Извините, почему Карло интересуется вами? Я помню тот день, когда он пришел ко мне сказать, что его профессор хочет отдать ему кафедру химии в Университете в Палермо. И он сказал: «Я отказываюсь от нее, потому что, если я соглашусь, я потеряю призвание». Но каково было его призвание, если не то, что он делает сейчас? Для кого? Для вас. И кто вы? Кто заставляет его делать это?

   а) Чистый дар себя самого. Прежде всего, отношение Бога с человеком, Тайны с человеком (мы говорим Тайна, потому что Тайна– это Бог и Христос, это Бог и человек), Тайна появляется в жизни человека как бескорыстие, то есть как любовь. Более того, можно сказать, как сказал святой Иоанн: сама природа Бога – это любовь [199 - Cp. 1 Ин 4:16.]. Природа – это строение, благодаря которому мы действуем так или иначе: природа – это источник поступков, поэтому если мы поступаем по любви, то это потому, что наша природа – это источник любви. Святой Иоанн говорит: «Deus caritas est», Бог есть любовь, но любовь в своем всецелом, абсолютном смысле. Бог желает другому добра.
   Природа Бога проявляется как бескорыстие, поскольку дается человеку. Дар – это первое слово, в котором закрепляется понятие бескорыстия, или любви. Это чистый дар, мы сказали: без возврата. Без возврата – значит, это чистый дар. Природа Бога – давать, она проявляется в жизни человека как дар, без возврата, чистый дар.
   Что Он дает тебе? Себя Самого, то есть Бытие, потому что без Него ничего не было сотворено из того, что сотворено. «Без Меня не можете делать ничего» [200 - Ин 15:5.]: представьте себе вечер Великого Четверга. Все было против них, и Иисус говорил, говорил – эту длинную речь мы читаем вместе в Великий Четверг [201 - Речь идет о собрании студентов движения Comunione е Liberazione, которое ежегодно проходит в Великий Четверг в монастыре Чертоза ди Павия; утром прочитываются главы 14–17 Евангелия от Иоанна.] – и эти люди, уже привыкшие слушать Его речи и с жадностью наблюдавшие за Ним, подмечая все Его действия, были внимательны к Нему сильнее обычного, совершенно сосредоточенны. Этот Человек, который протянул руку к блюду, чтобы есть вместе с ними, как это было принято, в определенный момент остановился и сказал: «Без Меня не можете делать ничего». Но это Бог, только Бог может так говорить!
   Природа Бога проявляется для человека как абсолютный дар: Бог отдает Себя, отдает Самого Себя человеку. Что такое Бог? Источник бытия. Бог дает человеку бытие: дает ему быть; дает ему быть больше, то есть расти; Он дает ему быть полностью самим собой, расти до свершения, то есть дает человеку быть счастливым (счастливым, то есть полностью удовлетворенным, или совершенным; как я всегда говорил, по-гречески и по-латыни «совершенный» и «удовлетворенный» – это одно слово: perfectus, то есть совершенный, или свершенный; удовлетворенный человек – значит свершенный человек).
   Он дал Себя мне, давая мне Свое бытие. «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему» [202 - Быт 1:26.]. И потом, когда человек меньше всего этого ожидал, не мог даже мечтать об этом, не ждал Его больше, больше не думал о Том, от Кого он получил свое бытие, Он снова входит в жизнь человека, чтобы спасти ее, снова дает Себя Самого, умирая ради человека. Он дает всего Себя, это полный дар. «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» [203 - Ин 15:13.]. Всецелый дар.
   Но здесь есть еще один аспект: то, что Христос дает нам, умирая за нас (умирая, потому что мы предали Его), чтобы очистить нас от предательства, то, что Он дает нам, больше того, что мы заслужили. Это как бы угол, открытый в бесконечность, который в течение жизни предстоит разведывать, испытывать. Христос дает больше того, что нужно было для нашего спасения: там, где умножился грех, стало преизобиловать бескорыстие. Он сделал больше, чем было необходимо, чтобы спасти нас. Чтобы спасти нас, Он мог бы просто сказать: «Отец, прости их», – этого было бы достаточно. Возлегая на тайной вечере, Он мог бы сказать: «Отец, прости их». Было бы достаточно и того, что Он сказал: «Да, Отче, пошли Меня», и вошел во чрево Марии, став ребенком, став человеком. Этого было бы достаточно. Но нет: «Где умножился грех, стала преизобиловать благодать» [204 - Ср. Рим 5:20.]. Как бы то ни было, основополагающее понятие, которое полностью объясняет ценность слова «любовь», или «бескорыстие», понятие, которое определяет природу Бога, образ действий Бога, которому мы должны подражать, потому что Он Отец, – это дар себя самого. Нравственность – это дар себя самого, как говорится в восьмой главе второй книги Школы Общины [205 - Ср. Л. Джуссани. Христианство как вызов. Цит., с. 87 и далее.]. И не только: Бог прощает предательство человека, его непризнание, его рассеянность…
   Чтобы понять, что такое предательство, мы должны подумать о нашей рассеянности, потому что это предательство проводить дни, недели, месяцы… Вспомним вчерашний вечер, когда мы думали об Нем? Когда мы серьезно думали, со всем сердцем, в последний месяц, в последние три месяца, с октября до сегодняшнего дня? Никогда. Мы никогда о Нем не думали так, как думали о нем Иоанн и Андрей, когда смотрели на Него говорящего. Если мы задавались вопросами о Нем, то это было любопытство, попытка анализа, поиска, прояснения. Но чтобы думать о Нем так, как человек, по-настоящему влюбленный, думает о человеке, в которого он влюблен (но даже это случается очень редко, потому что все построено на расчете!), влюблен чисто, абсолютно и совершенно бескорыстно, из чистого желания блага, так, что даже если другой не отвечает на любовь, в нем только сильнее возрастает это желание блага другому!

   б) Взволнованный. Второй фактор (первый фактор – основной) является как бы прилагательным к существительному, является приложением; прилагательное – это то, что прилагается, оно опирается на существительное, поэтому должно было бы быть вторичным по отношению к первому. Но второй фактор более удивительный, и могу поспорить, что мы никогда о нем не думали и никогда и не подумали бы, если бы Бог не собрал нас вместе.
   Почему Бог посвящает Себя мне? Почему Он дарит Себя мне, создавая меня, давая мне бытие, то есть Себя Самого (Себя Самого, то есть бытие)? И почему, кроме всего этого, становится человеком и дает Себя мне, чтобы снова сделать меня невинным, как поется в сегодняшнем гимне [206 - «В этой пасхальной радости [мы] вновь стали невинными» (в русском стихотворном переводе: «Мы в радости этой пасхальной очищены телом и духом»). Гимн «Заря наполняется светом», см. ссылку 1 этой главы.], и умирает за меня (и это вовсе не было необходимо: было достаточно щелкнуть пальцами, и Отец обязательно сделал бы то, что нужно)? Почему Он умирает за меня? Почему Он совершает этот дар Себя Самого, который находится по ту сторону мыслимого и немыслимого?
   Выучите наизусть фразу пророка Иеремии, из 31 главы, стихи начиная с третьего и дальше. Бог говорит голосом пророка, который реализуется в Христе (подумайте о людях, бывших тогда рядом с этим человеком, с этим молодым человеком, который осуществлял эти слова): «Любовью вечною Я возлюбил тебя, и поэтому притянул тебя к Себе [сделал тебя частью Своей природы], сжалившись над твоим ничтожеством», я всегда переводил этот стих таким образом. Что значит «сжалившись над твоим ничтожеством»? О чем здесь говорится? О чувстве, именно о чувстве! О ценности, которая есть чувство. Потому что привязанность – это чувство; «быть привязанным к кому-либо» – это чувство, а также ценность. Это ценность в той мере, в которой привязанность разумна; не всякая привязанность является ценностью: если у нее нет причины, она не является ценностью, потому что недостает половины «я», это «я», разрезанное пополам, остается только то, что ниже пояса.
   Прекрасно открывать эту жалость в Евангелии (сжалившись над твоим ничтожеством). Например, когда (это сказано два раза) вечером Он видит Свой город с холма и плачет над Своим городом, думая о его разрушении [207 - Ср. Лк 13:34–35.]. Этот город через несколько недель убьет Его, но Ему это не важно.
   Или в другой вечер, непосредственно перед тем, как Он был схвачен, в сиянии золотого храма, освещенного заходящим солнцем, edacruse, говорит греческий текст, Он рыдал о судьбе Своего города [208 - Ср. Лк 19:41–44.]. Жалость, похожая на жалость матери, которая хватается за сына, стремясь удержать его от смертельной опасности, на которую тот идет.
   И потом, я в первую очередь обращаюсь к эпизодам из Евангелия от Луки, потому что святой Лука это раскрывает лучше, чем другие евангелисты: Он идет по полю со своими учениками, и они срывают колосья, поскольку они голодны. И видят похоронную процессию в одном из селений. Он спрашивает, что случилось, и Ему отвечают: умер юноша (adulescens, то есть подросток), единственный сын вдовы. Она потеряла единственного сына, будучи вдовой. И в самом деле, позади покойника идет рыдающая мать. Иисус делает шаг и говорит: «Не плачь, женщина», – что было немыслимо. Кроме того, что это находится на грани смешного и абсурдного, как можно сказать женщине, которая следует в таких условиях за покойником: «Не плачь»? Его жалость переливалась через край, сочувствие переливалось через край [209 - Ср. Лк 7:11–17.].
   Или можно представить себе, когда Он проходит через сад, где спрятался Закхей – начальник мытарей Иерихона. Он останавливается. О чем Закхей и мечтать не мог. Он останавливается и смотрит на него: «Закхей [Он обращается к нему по имени]! Спускайся скорее, Я иду к тебе домой» [210 - Ср. Лк 19:1-10.]. Мы же не способны на такую нежность: мы подлые, грубые, мы камни по сравнению с тем, как Он произносит «Закхей».
   Или, и это самый яркий случай, когда Он узнал, что Его друг Лазарь мертв: Он заплакал, было еще три дня пути, и предстояло проделать долгий путь. Как только Он узнал об этом, Он прослезился. И иудеи, которые находились с Ним рядом, скажут потом: «Почему Он, исцеливший слепого от рождения человека, не мог воспрепятствовать смерти своего друга?» [211 - Ср. Ин 11:1-44.] Подумайте, какая связь, какая привязанность!
   Я хочу сказать, что эта любовь Бога к человеку, этот дар себя соткан из эмоции, из взволнованности. Можно испытывать сочувствие к истерзанному, на последнем издыхании животному, но при этом нельзя чувствовать взволнованность. Когда же речь идет о человеке, – да.
   Любовь Бога к человеку – это взволнованность, это трепетный дар себя самого, дар, находящийся в движении, проявляющийся как эмоция, в реальной взволнованности: Он взволнован. Бог, Который взволнован! «Что есть человек, что Ты помнишь его?» – говорится в псалме [212 - Пс 8:5.].
   Но есть в Евангелии один не очень заметный момент (я давал его читать в первый раз на Страстной Неделе) – двенадцатая глава Евангелия от Иоанна. Когда Его должны были схватить – Он знал, что этим вечером Он будет схвачен, но все еще был среди народа – в Иерусалиме, в Пасхальное время, в храме, была группа язычников, которые из любопытства поднялись наверх. «Из пришедших на поклонение в праздник были некоторые Еллины. Она подошли к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской [с исторической точки зрения эта заметка имеет огромное значение, как вы должны знать, если читали статьи в Il Sabato и 30 Giorni [213 - Еженедельник Il Sabato и ежемесячник 30 Giorni с 1991 года предлагают множество публикаций, посвященных вопросу историчности Евангелий и апостольства Римской традиции.], но прежде всего исторические книги и толкования к евангельским текстам и их истокам – потому что Вифсаида была местом, куда стекались караваны со всего света, поэтому в Вифсаиде все знали греческий. Но здесь он дает это как очевидный факт, евангелист не должен ничего никому доказывать], и просили его, говоря: господин! [использованное этикетное обращение было взято из греческого, языческого словаря] нам хочется видеть Иисуса [хотим увидеть Иисуса? Кто такой этот Иисус?]. Филипп идет и говорит о том Андрею [который тоже не знал, что делать]; и потом Андрей и Филипп говорят о том Иисусу. Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому [в первый раз те, ради которых Он пришел, – то есть мир, языческая реальность мира, не только круг иудеев, – желали увидеть Его]. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода [нужно умирать за судьбу человека, ради блага человека]. Любящий душу свою погубит ее [тот, кто привязан к себе самому, теряет себя]; а ненавидящий душу свою в мире сем [то есть тот, кто использует свою жизнь как дар: ненавидит – это еврейское понятие, которое для нас отличается от еврейского] сохранит ее в жизнь вечную. Кто Мне служит, Мне да последует, и где Я, там и слуга Мой будет; и кто Мне служит, того почтит Отец Мой. Душа Моя теперь [в этот час] возмутилась [Моя человеческая душа возмущена, страшится; Он знал, что будет схвачен]; и что Мне сказать? Отче! Избавь Меня от часа сего! Но на сей час Я и пришел [но если Я пришел, чтобы умереть! Душа Моя теперь возмутилась, но что Мне сказать? Если я пришел, чтобы умереть!]».
   Вот она суть: Бог был взволнован нашим ничтожеством. И не только: Бог был взволнован нашим предательством, нашей убогой бедностью, забывающей и предающей, нашей мелочностью. Бог был взволнован нашей мелочностью, что еще больше, чем быть взволнованным нашим ничтожеством. «Я сжалился над твоим ничтожеством, я сжалился над твоей ненавистью ко Мне. Я взволнован, потому что ты ненавидишь Меня», – как отец и мать плачут от взволнованности, вызванной ненавистью их сына. Они плачут не потому, что они поражены, они плачут от взволнованности, то есть это плач, полностью определенный желанием блага сыну, его судьбы: чтобы он изменился ради своей судьбы; чтобы он был спасен. Это сострадание, жалость, это страсть.
   Он сжалился надо мной, когда я был таким забывчивым и мелочным. Если жизнь идет нормально, благодаря тому, что нам было дано, то трудно найти в ней особо тяжкие грехи, но грех – это мелочность рассеянности и забывчивости; грех – это мелочная позиция, которая не обращает в новизну, не заставляет гореть светом новой зари то, что мы делаем; мы оставляем свое действие тусклым, таким, как оно получается; мы никого им не раним, но и не отдаем его сиянию Бытия.
   Он сжалился надо мной и моим ничтожеством и выбрал меня: Он выбрал меня, потому что сжалился надо мной; потому что был взволнован моей мелочностью!
   То, что характеризует посвящение Тайны нам (высшей Тайны и Тайны этого человека – Христа, Бога, сделавшегося человеком, посвящение, через которое Тайна создает мир и прощает мелочность человека – прощает, обнимая его; мелочного, отвратительного, обнимает его), – это эмоция, это как бы эмоция; это взволнованность, эмоция содержит взволнованность.
   Именно это наблюдение подчеркивает материнство Бога – как говорит Иоанн Павел I [214 - Иоанн Павел I. Слово перед молитвой «Ангел Господень» 10 сентября 1978 г.] – материнский аспект Бога, женский аспект Бога (но не слишком выделяет его, как это многие сейчас делают, умаляя серьезное содержание, сводя его на нет).
   Обратите внимание, что посвящение Бога миру и человеку – это теория, которую можно найти в любой пантеистической религии. В любой пантеистической религии Бог соединяется с человеком и с миром, чтобы свершить порядок мира, чтобы свершить порядок человека, чтобы свершить всеобщую гармонию. Эту фразу я услышал от монахов буддистов в Нагое, в Японии, когда ездил туда на конференцию буддистов: «Чтобы свершить гармонию мира». Тогда я выступил на конференции и описал понятие гармонии, которое подчеркивало все частности, даже волосы на голове (они подчеркивают и цветы, и растения, но волосы на голове нет; и тем не менее волосы на голове как цветы!), то общее с христианством понятие, содержание которого христианство понимает и утверждает. Однако в последние три минуты я говорил о том, что эта гармония вошла в чрево девушки и из него вышел человек: человек. Этот человек – это всеобщая гармония.
   Если следовать другим трактовкам, то это единство Бога с миром или человеком понимается черство и механически. Как в докторе Швейцере: ты должен посвятить себя, «должен», как фанаты третьего мира после Второй мировой войны и Второго Ватиканского собора, которые «должны» были пожертвовать собой ради «человечества». Если ты «должен» – это не взволнованность.

От суждения к взволнованности

   Но необходимо быть внимательными к одному моменту: эта взволнованность и эта эмоция пробуждают, несут, несут с собой суждение и трепет сердца. Это суждение, а поэтому ценность, назовем ее рациональной ценностью. Рациональной не потому, что она может быть приведена и сведена к горизонту чистой способности нашего разума, но потому, что дает причину, несет в себе свою причину. По этой причине суждение становится трепетом сердца. Эмоция, или взволнованность, не является любовью, если не несет в себе этого суждения и этого трепета сердца. Какова эта причина? «Я возлюбил тебя вечной любовью и поэтому сделал тебя частью Себя Самого, сжалившись над твоим ничтожеством»: трепет сердца – это жалость над твоим ничтожеством, а причина – это твое участие в бытии.
   Перед лицом пустоты, как и по отношению к животному, можно использовать термин «сочувствие»; но в отношении человека (заключая, повторим еще раз) мы можем говорить только о взволнованности, потому что человек призван к счастью, человек велик и призван быть счастливым, человек велик, как Бог и призван к счастью Бога. Но то, что он подавлен своей мелочностью, разрушен своей рассеянностью, опустошен и снова становится ничтожеством из-за своей безмерной лени, вызывает именно сочувствие.

   Мы дали определение любви и описали два основных фактора, составляющих ее. Это дар себя самого (посвящение, дар себя самого) до смерти: смерть Христа раскрывает, открывает нам всецельность посвящения, через которую Тайна Бога посвящает Себя нашему спасению. Это взволнованность, которая делает неожиданно человеческим, неожиданно и немыслимо человеческим и, даже если и немыслимым образом, заставляет чувствовать непосредственно человеческим тот дар Себя Самого, который совершает Тайна, который реализует Христос. Взволнованность нашей жизнью, которая предназначена… Как говорит Томас Манн на первой странице своего романа «Иосиф и его братья», «эта человеческая жизнь, по природе счастливая и против природы такая несчастная». Цитата неточная, но смысл именно этот [215 - «Прошлое – это колодец глубины несказанной. Не вернее ли будет назвать его просто бездонным? Так будет вернее даже в том случае и, может быть, как раз в том случае, если речь идет о прошлом всего только человека, о том загадочном бытии, в которое входит и наша собственная, полная естественных радостей и сверхъестественных горестей жизнь…» Т. Манн. Иосиф и его братья. Цит., с. 29.]; Томас Манн может писать это согласно эстетической эмоции, Бог же прожил это до самой Своей смерти, согласно Своей материнской взволнованности.

3. «Совершенны, как Отец ваш»

   Есть еще третий пункт, или, если хотите, вторая часть наших размышлений.
   Мы сказали, что слово «любовь» указывает на саму природу Бога, а значит, на природу всех действий, которые Он совершает, и на природу всех отношений, который Он устанавливает: сладостное сообщение Себя, Он дает всему бытие с взволнованностью.
   Тот котенок, что в Вариготти сорок лет назад упал со второго этажа, сорвавшись с бельевой веревки, умер, распластавшись по земле. В полуметре от него находится другой котенок, родившийся вместе с ним. Он пристально посмотрел на него некоторое время, а потом медленно ушел… Таковы отношения между всеми людьми. Только Бог разбивает эту отчужденность человеческих отношений и дает Себя Самого Своему творению, вытягивая его по Своей жалости из ничтожества и вновь, по Своей взволнованности, воссоздавая его в его невинности, полной радостной зари.
   И следовательно, как говорится в первом послании Иоанна: «Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга. Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас. Что мы пребываем в Нем и Он в нас, узнаем из того, что Он дал нам от Духа Святого. И мы видели и свидетельствуем, что Отец послал Сына Спасителем миру. Кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, и он в Боге. И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем».
   И мы должны любить друг друга: нравственность – это подражание Богу в этом, следование за Христом, или подражание Отцу.
   Интересно, как это говорится в Евангелии: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш небесный» [216 - Мф 5:48.]. Совершенны как наш Отец: но кто способен на это? Как наставление эта фраза безрассудна, как наставление она пробуждает совершенно обратное: страх. А в Евангелии от Луки есть отрывок, который объясняет это: «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд» [217 - Лк 6:36.]. Совершенство – это эта взволнованность «в действии» по отношению к нужде человека: нужде счастья, бытия; счастья, то есть судьбы; бытия, судьбы, счастья.
   Это взволнованность по отношению к конечной нужде человека: «то, ради чего» рождается человек. Было бы неправильно давать жизнь, если бы судьбой не являлось счастье, – я говорил это с самого первого года преподавания в лицее, где вел занятия по религии, и предлагал этим ребятам возразить, если это неправда, и все молчали, все, даже самые отрицательно настроенные ребята. Даже те, которые сегодня стали политиками или интеллектуалами. Я говорил: «Вы хотите что-то возразить?» – и они молчали, потому что действительно было бы несправедливо давать человеку жизнь для чего-то иного, чем счастье, потому что иначе давать жизнь значило бы обрекать человека на самые тяжкие страдание и боль. Первая из них – это боль бессмысленности существования, которой можно избежать только будучи сумасшедшим; и тогда идеальным спасением человека стало бы сумасшествие.
   Мы должны следовать за Иисусом и участвовать в милосердии Отца. Когда Папа в своей энциклике пишет о милосердии Бога (то есть о той взволнованности, с которой Бог отдает Себя человеку, отдает Самого Себя человеку, умирая за него), то говорит, что это милосердие имеет имя в истории: Иисус Христос [218 - Иоанн Павел II. Redemptor hominis. 4 марта 1979 г. Ст. 9.].
   Поэтому после Первого Послания Иоанна, которое я цитировал, вы должны прочитать Первое Послание к Коринфянам святого Павла, знаменитую тринадцатую главу: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий [а не элемент вселенскости, экуменизма; даже если бы я говорил на всех человеческих языках и поддерживал идеи всех людей, я не был бы элементом экуменизма]. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание [могу все объяснить] и всю веру, так что могу и горы переставлять [переставлять горы силой веры], а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы».
   Но в чем тогда есть польза? Что это за нравственность, согласно которой даже отдать свое тело на сожжение за идеал становится бесполезным, быть Эйнштейном или Ганди не ведет ни к чему? Что такое эта любовь, без которой мы ничто? Дело в том, что первым объектом любви человека является Иисус Христос. Первый объект любви и взволнованности человека зовется «Богом, ставшим плотью ради нас», и именно потому, что есть Христос, не существует человека, который не интересовал бы меня. Как бы мы должны были читать записки Матери Терезы и ее сестер! Особенно одно произведение, которое я часто перечитывал несколько лет назад, рассказывающее об одной из сестер: она нашла в сточной канаве под открытым небом человека, который вот-вот должен был умереть; она взяла его с собой, помыла, уложила его, и он сказал: «Я жил, как последний бедняк, а теперь умираю, как царь». Только христианин может так поступить.
   Любить Христа и в Нем, то есть по Его образу, любить своих братьев; посвящение себя (дар себя самого) и взволнованность за других, за другого человека. Иными словами, это «я», которое утверждает «ты», – это «я», которое исчерпывается исключительно в утверждении «ты», «я», которое умирает за «ты». Драма разрешена.
   Коки дала мне прочитать этот отрывок из книги Пеги, который нельзя читать без волнения.

   «Как их свобода была сотворена по образу и подобию Моей свободы, говорит Бог,
   Как их свобода есть отблеск Моей свободы,
   Так Мне нравится видеть в них бескорыстность
   Словно отблеск бескорыстности Моей благодати,
   Словно сотворенную по образу и подобию бескорыстности моей благодати.
   Мне нравится, что они молятся в каком-то смысле не только свободно, но бескорыстно.
   Мне нравится, что они преклоняют колени не только свободно, но бескорыстно.
   Мне нравится, что они отдают себя и свое сердце и вручают и приносят себя и оценивают не только свободно, но бескорыстно.
   Мне нравится, наконец, что они любят не только свободно, но бескорыстно.
   Поэтому я чувствую, что Мне хорошо служат некоторые люди.
   Это народ, пришедший в мир с протянутой рукой и щедрым сердцем.
   Они отдают, они умеют отдавать. По природе они проще в своей бескорыстности.
   Когда они отдают, они не продают, не дают взаймы на короткий срок из-за выгоды [они не ожидают никакого возврата, нет никакого возврата; даже если что-то возвращается к ним, они отдают это другим, им неловко получать обратно].
   Они дают ни за что. Иначе разве было бы это их даром?
   Они любят ни за что. Иначе разве было бы это любовью?» [219 - Ш. Пеги. Мистерия о младенцах Вифлеемских. Цит., с 336.]

   Истина жизни, таким образом, – это утверждение бытия (объектом любой философии является утверждение бытия, даже когда его отрицают из-за какого-либо предрассудка, который вводят с самого начала), и это утверждение несет с собой привязанность, которая может быть твердой, как кремень: «Я сделаю лицо твое твердым, как кремень» [220 - Ср. Ис 50:7.], – говорит Бог пророку Исайи; это утверждение бытия твердо, как кремень, и в то же время не может не стать взволнованностью.
   Одно замечание: не может быть привязанности к самому себе, если она не исполнена взволнованности. Взволнованность объединяет, оставляя разделенным. Влюбленный человек, чтобы быть действительно взволнованным, должен отстоять на метр, даже на два метра от лица другого человека, и, глядя в это лицо, он становится взволнованным. Не может быть преданности самому себе, если она не полна взволнованности, потому что нужно видеть себя выходящими из своих пределов, оставить себя руководствоваться любовью. Иначе ты не видишь любви даже в лице человека, в которого влюблен, – даже в нем.
   Каков источник этой эмоции и этой взволнованности, о которой мы говорили до сих пор и подчеркнули, что они необходимы даже для любви к самому себе, для утверждения самого себя? Источник этой взволнованности, как во Христе, так и во мне, – это Дух Христа. Дух Христа – это источник сострадания и взволнованности, поэтому Христос и называет Его Утешителем.
   Твердым, как кремень, может быть твое посвящение и твоя взволнованность; твердой, как кремень, и, тем не менее, полной таинственного утешения. Прочитайте в связи с этим восьмую главу Послания к Римлянам, а также те места, в которых святой Павел описывает свою жизнь: 4–7 главы второго послания к Коринфянам; потом скажите мне, бывают ли такие люди, которые обладают таким величием, как Павел, бывают ли такие люди. Бывают! Мать Тереза такова, и значит, такой человек может существовать! Может, если он полон взволнованности по отношению ко Христу и поэтому смотрит на человека так, как на него смотрит Христос, с взволнованностью, думая о его судьбе и отдавая себя самого за его судьбу, за судьбу человека, за твою судьбу.

4. Нравственность – это подражание Богу в любви

   До настоящего момента мы рассмотрели любовь в ее изначальной ценности, которая отождествляется с кровью Бога, с жизнью Бога; любовь есть Бог.
   Мы рождаемся от Бога– это первый пункт: «В Тебе источник бытия».
   Постарайтесь представить себе ребенка, только что появившегося в чреве своей матери, только что зачатого. Невообразимый парадокс: если бы этот маленький плод осознавал тот факт, что все, чем он является, все – каждая самая малая капля крови, каждая клетка его только появляющегося строения – все в нем происходит из тела его матери, более того, он сам является одним из частей тела своей матери, как ее нос является одной из частей ее тела, как ее легкие являются одной из частей ее тела, если бы этот маленький плод осознавал это, он бы почувствовал, что весь проистекает из организма своей матери, ее крови, нервов… Представьте, какой всецелой зависимостью – всецелой в полном смысле слова – было бы его самосознание. Его осознание себя, этого комочка реальности, величиной в кубический миллиметр: «В тебе источник бытия», – мог бы сказать он своей матери. «В тебе источник бытия».

Любовь – закон человеческого «я», происходящий от Бога

   Итак, если любовь – это динамический закон, то есть динамизм того бесконечного и бескрайнего движения, которым является Бог (Бог – это дарение Себя Самого, дарение, происходящее из взволнованности, которая Его определяет, которой Он живет), то все, что рождается от этого моря дарения и взволнованности, вся та вода, которая струится из этого бесконечного источника, имеет тот же метод, тот же трепет, то же волнение, ту же динамику, тот же закон: любовь.
   Поэтому, как говорит святой Иоанн в своем первом послании, которое мы уже цитировали: «Если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга» [221 - 1 Ин 4:11.]. Не существует отношений, если они не основаны на любви, не существует истинных отношений, если они не основаны на любви. Это то, к чему нас призывал Иисус в Евангелии: «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш», – где мы увидели, что «совершенный» значит «милосердный»: будьте и вы даром себя самих, взволнованным даром себя самих, так же, как является милосердием бесконечный поток воды Бога, крови Бога [222 - Ср. Мф 5:48; Лк 6:36.].
   Как объяснить природу Бога, как Он объяснил ее Сам, вне тех образов, на которые была способна вся человеческая философия? Он источник бытия, который полностью отдает Себя, и так Он родил Сына, и в этом отношении струится Святой Дух, любящая и взволнованная энергия, тождественная Их энергии. Святой Иоанн говорит: «Deus caritas est», Бог есть любовь [223 - 1 Ин 4:16.].
   Что значит, что и мы должны любить друг друга, для нас, рожденных от Бога, в Котором состоит источник нашего бытия, состоит бесконечно больше, чем источник жизни для ребенка, находящегося во чреве матери, внутри своей матери? Если любовь – это дар себя самого под воздействием взволнованности, взволнованный дар любви, так должно быть и для нас.
   Закон человеческого «я» (закон – это описание постоянного динамизма, с которым реальность стремится к своей судьбе; закон – описание постоянного механизма, благодаря которому определенная вещь, находясь в движении, стремится к своей цели), динамизм, присущий «я», который непосредственно происходит из динамизма Бога, – это любовь, то есть дар себя самого другому, происходящий от взволнованности. Без этого нет динамизма «я».
   Вы помните слова Сенеки? «Если хочешь жить для себя самого, ты должен жить для другого», – то есть если ты хочешь реализовать свой динамизм, ты должен жить для другого, должен отдать себя другому, от взволнованности, а не потому, что надо. Это предчувствие истины, выраженное язычником.
   Это основополагающее понятие, понимаете? Человек происходит от Бога – «в Тебе источник бытия» – бесконечно больше, чем ребенок происходит из чрева своей матери; а ведь его мать является всем для него в первые мгновения его жизни во чреве, всем в буквальном смысле слова. Если бы ребенок уже тогда осознавал себя, он бы сказал: «Ты все для меня».
   Таким образом, «я», происходя от Бога, законом своим имеет любовь. Не существует другого человеческого закона. Мы понимаем, что Евангелие – это божественный текст, именно потому, что это единственный текст о нравственности… Это не текст о нравственности, но он как бы является единственным текстом о нравственности, в котором вся нравственность сводится к любви. «Учитель, что мне делать?» – спрашивает у Него законник. И Иисус отвечает: «Какова суть закона?» – «Возлюби ближнего твоего как самого себя» [224 - Ср. Лк 10:25–27.]. Существует единственный закон человеческого «я» – любить. И это понятно, потому что любовь является законом источника, из которого «я» рождается: «В Тебе источник бытия». Бог, являющийся источником бытия, имеет единственную динамику, которую можно описать только как взволнованный дар Себя Самого.
   Таким образом и мы участвуем, вступаем на порог великой Тайны, творящей все, Тайны Бога Отца, Который любит, рождая Сына, высвобождая в этом отношении реальность Духа, тождественную каждому из Них.
   Закон «я» – это любовь, закон «я» – это дар себя самого [225 - Ср. Л. Джуссани. Христианство как вызов. Цит., сс. 100–102.]. Когда я был префектом в семинарском лицее, я присутствовал на занятиях курируемого класса. В классе были два мальчика, которые были мне очень дороги, мои любимые, и в этот период жизни я исписывал целые тетрадки словами о любви: закон «я» как любовь значит, что не существует «я», оно не реализуется иначе, чем в любви. И на самом деле, если «я» не реализуется в любви, как любовь, то оно не удовлетворено, злится на себя самого, враждебно к другим, не способно впитывать в себя красоту реальности, принять эту красоту, оно надоело самому себе, раздражено, и так далее… Можете посмотреть в словаре синонимы к этим словам.

Дар самого себя до конца

Второе. Какова мера этого закона? Любовь – это дар себя до самого конца. Если ты не расположен отдать себя всего до самого конца, этот закон не исполняется.
Поэтому любовь является истинной, когда она вечная, когда она воспринимается, принимается, желается как вечная: «Никто не любит так, как тот, кто отдает жизнь за своих друзей». Когда человек применяет этот закон любви в отношениях с другим человеком подлинным образом, истинным образом, то есть расположен идти до самого конца, открыт до самой глубины, до крайних пределов, открыт до смерти и, следовательно, до вечности, когда человек отдает себя таким образом, для другого человека он становится всем, всем. Если бы другой умел размышлять, видя любящую расположенность своего друга по отношению к нему, он сказал бы: «Ты все для меня». Это именно то, что сказал святой Павел Иисусу: «Не я живу, но живешь во мне Ты» [226 - Ср. Гал 2:20.].

Действовать ради другого

   Третье. Но любовь к другому – это не нечто неопределенное, как неожиданный порыв теплого ветра, когда мы восклицаем: «Ах, уже наступило лето!» Посвящение себя другому не является чем-то неопределенным, оно очень конкретно. Почему? Потому что человек живет не как некое бесформенное облако, он живет в действии; «я» живет в действии, движется в действии. Мое «я» просыпается утром, молится, ест, идет на работу. Реальность природы, которая может сказать «я», – это нечто движущееся. Когда она движется, переходит из одного положения в другое, выполняет какое-то действие, уточняет свое развитие.
   Поэтому если закон «я» – это отдача себя самого, это любовь, проявляющаяся в отдаче себя самого, отдать себя другому значит действовать ради другого.
   Можно зачарованно смотреть на прекрасную картину «Святой Доменик» Беато Анжелико, которая висит на стене. Но представьте себе, что этот монах сидел бы здесь перед нами и Лука, играя в мяч, не замечая того, мог бы наткнуться на задумчивого Доменика. Если я люблю этого человека, я побегу, чтобы остановить Луку, верно? Любить кого-то значит действовать, двигаться. Когда мать «любит» своего ребенка, и он заболевает, а она не делает и шагу, поскольку «немного ленива», ребенок может умереть… Умереть рядом с матерью, которая его «любит»! Чтобы отдавать себя другим, нужно действовать, нужно двигаться ради других.

Чтобы позволять быть, чтобы спасать

   Именно сейчас легче всего понять самый главный вопрос: ради чего двигаться? В предыдущем примере – хотя бы для того, чтобы спасти брата Доменика от неистовств Луки. Для чего действовать? Для чего человек отдает себя другому? Как говорил Сенека, «нужно жить для другого, чтобы жить для себя». Что значит жить для другого? Зачем «жить для другого»? И что значит «для себя»? Понятно, если бы человек сказал: жить для другого так, чтобы от этого я получал каждый месяц полтора миллиарда… Ну и что, а через 10 месяцев я уже не знаю, что мне с ними делать, кроме как пересчитывать их целыми ночами!
   Почему мать отдает себя сыну? «Ешь больше, ешь больше фруктов». Чтобы сделать более состоятельным свое посвящение ему, но для чего? Чтобы он рос, верно? Но зачем расти? Чтобы он становился самим собой, чтобы стал человеком! А дальше? На языке религии это звучало бы так: чтобы искупить его. Что значит, что мать искупает своего ребенка? «Искупить» значит позволять быть, значит спасти его. Спасти значит сохранить. Сохранить для чего? Чтобы он свершился, чтобы он был полностью самим собой, поэтому – чтобы он был вечным: без слова «вечный» «я» не становится самим собой и, тем более, не свершается.
   Обобщим все сказанное до сих пор: каждый из этих пунктов призывает нас выполнить определенный шаг. Человек существует, чтобы утверждать Иного, то есть Бога. Это истина, которая наполняет сердце взволнованностью и заставляет действовать. Истинная любовь, то есть истинная реализация закона человека, являющаяся целью жизни, заключается в том, чтобы утверждать Бытие, утверждать Иного, «утверждать Тебя, Боже». Также и посвящение себя брату, посвящение себя другому человеку, существование ради другого, действие ради другого, взволнованность за другого – это истинная любовь, потому что она желает, чтобы другой человек узнал истину и полно жил истиной своего бытия. То есть, истинная любовь – это смотреть на человека и обращаться с ним согласно желанию осуществления, исполнения его судьбы. Без любви к судьбе нет любви, без любви к судьбе другого человека нет любви к нему.
   Мы уже много раз говорили об этой действительно волнующей ситуации: мать, которая никогда не смотрела на своего ребенка на расстоянии одного или двух метров от себя, и, видя его играющим или делающим домашнее задание, никогда не думала: «Что ждет этого ребенка? Для чего я произвела на свет этого ребенка? Зачем он учится? Зачем играет? Зачем ест? Зачем я ращу этого ребенка?», – и никогда с содроганием не осознавала, что она делает это для счастья своего ребенка, то есть для его вечной судьбы, если она никогда не думала так, она никогда не любила своего ребенка по-настоящему, по-человечески.
   Желать судьбы другого. Сколько оттенков могут иметь твои эмоции, когда ты произносишь эту фразу, но все они имеют нечто общее, желание судьбы другого. Тот, Кто больше всех любил людей, умер за них на кресте ради их судьбы.
   В прошлом году в прочитанных мною лекциях была одна фраза, которую необходимо исправить. Я сказал так: «Человек действительно любит другого человека, когда отдаляется от него и видит в нем обладание Иного, то есть Бога». Не «отдаляется от него», а «идет до самого конца этой личности», потому что любовь, уходящая в бесконечность, не теряет ничего, ни единого волоса на голове, как говорил Иисус, ни единого вздоха, даже чуть слышного.
   Мы любим, когда каким-то образом желаем судьбы человека. Когда ты даешь пять тысяч лир африканцу, стоящему у дороги, ты даешь их ради его судьбы, думая о его судьбе. Если я покупаю розу, которую мне протянули вечером на площади, я делаю это не для того, чтобы, как хитро думает тот, кто тебе ее продает, отдать ее девушке, ведущей машину, но для того, чтобы дать ему деньги… И потом как же давать в руки девушке, ведущей машину, розы с шипами!

Иной образ жизни

   Применение закона любви, это высшее подражание Богу рано или поздно определяет иной образ жизни.
   Этот иной образ жизни не означает непогрешимость: мы можем ошибаться тысячи раз, но наша жизнь отличается. Это проявляется прежде всего в том, что из-за ошибок и забывчивости мы испытываем боль. Во всем том, что мы делаем, мы несем искру изменения, в котором боль из-за плохо реализованной любви представляет самый яркий, острый пример, которого нет ни у кого в мире. Кроме тех, кто сознает то, что принес Иисус и принесли в мир апостолы, никто не знает этой боли.

   Перечислим аспекты этого нового образа отношений между людьми, аспекты этого изменения, которое может произойти, этого отличия жизни.
   Первое. Утверждение другого, потому что он есть и как он есть. Утверждение не из-за нашего расчета, не из-за выгоды; не так, каким бы мы его хотели. Утверждение другого человека как он есть, потому что он существует: это истинное уважение человека.
   Второе. Разделение с человеком его нужд. Именно нужда подталкивает человека к его судьбе, заставляет его понять, что чего-то ему не хватает. Разделять нужду значит неожиданно для себя замечать, что ты являешься любящим присутствием, которому важна судьба другого человека, как своя собственная судьба.
   Третье. Прощение, способность к прощению, что означает снова давать пространство и свободу другому человеку в нас самих. Когда тебя кто-то обижает, ты не впускаешь его больше к себе. Прощать значит снова позволять ему войти; ты даешь ему пространство и свободу.
   Четвертое. Привязанность к другому, привязанность к человеку: и как почитание (уважение), и как верность (продолжение уважения).

   В той мере, в какой в человеке проявляется эта новая позиция, происходят также две другие вещи, синтетически выражающие возможное изменение человека.
   Прежде всего, происходит изменение менталитета. Человек, живущий этим, заходя в трамвай, на своем рабочем месте в офисе, с преподавательской кафедры, или на месте отца или матери, – этот человек являет отличный от других менталитет. Кто действует так, осуществляет изменение менталитета, самое прекрасное описание которого мы находим в 12 главе Послания к Римлянам, в 1–2 стихах. Эти строки мы, старики, вспоминаем с волнением, потому что комментарий к этим двум стихам из Послания святого Павла стал темой «Послания к христианам Запада» великого чехословацкого богослова, преследуемого режимом и отсидевшего в тюрьме двенадцать лет, которого звали Звержина [227 - «Не сообразуйтесь»! Me suskematizesthe! В этом глаголе содержится корень skema. Если говорить кратко, любая схема, любая внешняя модель – это пустота. Мы должны желать большего, – внушает нам апостол: «Преобразуйтесь обновлением ума вашего». Павел своим выразительным языком говорит нам: изменение происходит не по какой-то модели, которая в любом случае всегда оказывается вне моды; изменение является абсолютной сущностной новизной (И. Звержина. Послание к христианам Запада. Архив КЦ «Духовная Библиотека», Москва).]. В этом отрывке он комментирует важность слов греческого текста: меняйте, говорит он, меняйте голову, меняйте nous, меняйте образ мыслей, категории разума; так, чтобы ваше сердце изменилось: в вашем сердце произойдет метаморфоза.
   Главный плод этого изменения менталитета (каков нормальный менталитет людей? Зарабатывать, откладывать, пользоваться, нравиться, добиваться), вершина этого изменения – это приношение своей жизни; если любовь – это закон изменения, то вершина – это приношение жизни.

Любовь
Собрание

   Чтобы размышлять над нашими лекциями, необходимо уловить целостность рассуждения, не аналитически, а в его полном смысле, как одно слово; понять причины отдельных переходов; понять фразу за фразой; затем оглянуться и сказать: «Как прекрасно! Никто так не говорит об этом!»
   Если же вы начинаете, пусть даже вместе, читать текст и читаете фразу за фразой или на какой-то фразе кто-то поднимает руку, чтобы возразить, то вы разбиваете, рискуете разбить все, вместо того, чтобы свести воедино; вместо того, чтобы созидать мир, вместо того, чтобы удивиться новому миру, вы создаете столько обломков, что их трудно сложить как мозаику. Тогда как слово – это то, что обнимает многое, это голос.

   Ты говорил о взволнованности, которую испытывает Бог по отношению к человеку, и что эта взволнованность несет в себе определенное суждение. Мне хотелось бы понять, что это за суждение.
   Первая часть ответа. Бог знает, что мы сотворены, что человек сотворен для счастья. Это все равно, что войти в больничную палату и увидеть в постели ребенка, которому машина переехала ногу; этот ребенок создан для того, чтобы иметь две нижних конечности и бегать по улице. Поэтому, проходя мимо его кроватки, мы взволнованы. Причина в этом, причина даже не высказанная, но причина в этом: у этого бедного мальчика было две ноги, чтобы бегать и играть, а сейчас одну ногу ему должны ампутировать. У сострадания Бога к человеку есть причина. Причина заключается в следующем: человек создан для счастья, а его мелочное или греховное состояние, или усталость, или невежество мешают ему в этом, стремятся помешать этому. Поэтому жалость Бога совершенно обоснована. «Бог сжалился над человеком», любовь Бога к человеку исполнена взволнованности, у этой взволнованности есть причина. Бог видит человека, созданного для счастья, но находящегося во власти искушений, слабостей и смуты, которые мешают ему в этом, которые замедляют его путь, затрудняют его. Тогда сострадание к человеку становится взволнованностью. Он приходит к нему и говорит: «Смелее, Я иду с тобой».

   А разве это не обусловлено тем, что взволнованность – это самая исконная и, следовательно, наиболее разумная позиция по отношение к реальности?
   Позиция является разумной, когда у нее есть причина. Какова эта причина? Ты говоришь (не противопоставляя, но используя другое выражение, не то, что использовали мы), что взволнованность – это первое чувство, которое возникает в отношении с реальностью. Я же говорю, что первое чувство, которое возникает по отношению к реальности, – это любопытство, а не сострадание. Или же это изумление перед лицом чего-то большего; но не сострадание, которое возникает по отношению к чему-то меньшему.

   Что должно произойти, чтобы изумление стало взволнованностью?
   Изумление (изумляет то, что человек создан для полного счастья) становится взволнованностью, когда есть то, что может этому помешать, противиться этому (и, следовательно, изумление становится взволнованностью, которая помогает человеку преодолеть это препятствие).
   Изумление становится взволнованностью, когда сердце Бога или того, кто выносит суждение о ситуации, отождествляется с сердцем человека и испытывает в себе все то желание, которое есть у этого человека. Это не просто изумление, но и эмоция, возникающая от участия в желании, ради которого человек делает должное усилие, ради которого человек умеет терпеливо ждать.
   Когда ты видишь нищего, стоящего на перекрестке у обочины дороги, всегда на одном и том же месте, с протянутой рукой… Ты проходишь утром – он там, проходишь вечером – он все еще там. Утром ты говоришь: «Бедный человек, он тоже вправе иметь деньги». Но когда ты проходишь вечером, на тебя словно обрушивается взволнованность при мысли, что он стоял там целый день. Понятно?
   Человек начинает путь, и этот путь вызывает изумление, потому что цель пути – это счастье, судьба. Проходят дни, проходят месяцы, проходят годы, человек должен преодолевать многие трудности, многие неприятные ситуации, смуты, многие ошибки, он должен постоянно преодолевать самого себя. Тогда ты не только восхищаешься тем, что он создан для вечной судьбы, но ты взволнован, потому что в этом пути человек должен трудиться.
   Мой бедный папа, когда я рисовал свои первые рисунки, которые никогда у меня не получались (в отличие от гениев, которые рисуют их мгновенно!), приходя домой после работы, вставал у меня за спиной и с высоты своего роста смотрел, как я рисую… Первое его чувство было, конечно же: «У него должно получиться, потому что раз он должен это сделать, то у него должно получиться». А я рисую, зачеркиваю, рисую, зачеркиваю, зачеркиваю, зачеркиваю… И если мой папа любит меня, он подумает: «Бедняжка!» А потом он вмешивается и говорит: «Эту линию нужно рисовать не так, ее нужно вести вот так». Понимаете, о чем я? Он вмешивается, когда чувствует сострадание, в то время как поначалу было суждение: «Он должен сделать это».

   Вы сказали, что чистая любовь действует исключительно из любви к другому и к его судьбе. Я приведу очень простой, очень банальный пример. Я работаю с людьми, которые немного старше меня, и меня периодически немного эксплуатируют. Так, случается, что мне говорят: «Сделай это», – потому что им самим не хочется этого делать. Поначалу я задумываюсь: какое отношение имеет любовь к общению с такими людьми на работе?
   Не поначалу, всегда!

   Потому что мое первое желание ответить таким людям: «Я не собираюсь этого делать».
   И в этом заключалась бы человеческая справедливость.

   С другой стороны, я думаю, что означает для меня чистая любовь к другому, то есть любовь к его судьбе. Я понимаю, что не всегда просто понять причины, когда случается такое…
   Более того, нет таких причин, нет причины, извиняющей человека, который должен выполнить определенную работу и говорит: «Сделай ее ты». «Почему? За кого ты меня держишь?» Именно из-за отсутствия причин тот факт, что ты делаешь эту работу, становится любовью. Это может стать глупостью, а может стать любовью.
   Любовь присутствует в отношении с другим, когда нет никаких причин, нет никакой выгоды, нет никакого расчета (как обычно происходит в любом начинании одного человека в отношении другого), единственной же причиной является то, что перед нами человек, которого любит Бог. То, что «он любим Богом», может быть явлено или не явлено, однако перед тобой человек, человек, который находится во власти лени.
   Хорошо, я помогаю ему до определенного момента, если он просит меня об этом второй раз, я соглашаюсь, третий раз я соглашаюсь, но после третьего раза нужно быть отцом Кольбе: нужно иметь нимб! Может ли человек продолжать так до бесконечности? Да, если он умеет повторять путь Христа.
   Любовь – это служение без расчета, без выгоды, которое ты осуществляешь, чтобы облегчить путь другому. Если, например, он просит тебя сделать что-то, потому что сам хочет пойти в кино, скажи ему: «Послушай, сделай это сам!» (иначе это не было бы облегчением его пути).
   Облегчить кому-то путь – это значит помочь ему больше прочувствовать свою судьбу, помочь ему не чувствовать себя одиноким, когда ему трудно. Например, одна женщина, которая умерла вчера вечером, очень известная многим из нас (она была одной из первых в Студенческой молодежи), была всегда окружена друзьями. Что они получали от этого? Ничего. Это бескорыстие. Это любовь. Если бы ее муж адвокат дал каждому, кто был при ней хоть один час, по тридцать пять тысяч лир, он испортил бы всю картину, обесценил бы их присутствие.

   Вы говорили, что первым объектом любви, любви, взволнованности человека является «Бог, ставший плотью ради него»; именно благодаря тому, что есть Христос, больше не существует такого человека, который не интересовал бы меня. Я хочу понять, что значит, что первым объектом любви является Христос.
   Какой партнер, какая встреча может обосновать всецелое принесение себя в дар? Когда кто-то говорит: «Если бы я встретил красивую девушку, ну такую красивую, такую красивую, что краше и не бывает, я поступил бы правильно, сказав: “Мадам! Синьорина, я посвящаю всю свою жизнь вам!”» – он как собака на поводке! Но речь идет не о девушке, которая увянет через четыре года.
   Вот как произошло обращение святого Франсиска Борджа в Испании. Умерла одна из самых умных и могущественных женщин испанского мира того времени императрица Изабелла, жена Карла V. Ее останки пришлось эксгумировать, чтобы перенести их в собор, и присутствовавший при этом Франсиск Борджа, увидев оставшееся от нее червивое месиво, обратился.
   А если речь идет даже не о Изабелле Португальской, а о Боге (Красоте с большой буквы, как сказал бы Леопарди, источнике всякой красоты), Который стал Человеком… Какой другой человек был бы достоин большего внимания, вызывавшего бы у нас изумление вплоть до желания посвятить ему всю жизнь, чтобы вся жизнь была посвящена ему? Именно это испытывали некоторые люди, глядя на Христа, когда они смотрели на Него, именно это приходило им в голову! Поэтому первым объектом любви как дара себя и как взволнованности… Потому что это взволнованность – осознавать, что среди нас есть самый прекрасный человек на свете (перечитайте первую часть псалма 44). Но речь идет не только о самой великой красоте, которая стала человеком и которую мы встречаем на улице, которая пребывает с нами каждый день… Помимо красоты, Он обладает такой добротой, что отдает жизнь за людей, отдает жизнь за меня и так же, как за меня, он отдает жизнь за тебя и за водителя трамвая, которого я не знаю, и даже за немецких нацистов, он отдает жизнь за всех.
   С одной стороны, первый объект любви – это Он, с другой стороны, эта любовь к Нему стремится затронуть любого человека, любой человек более непосредственно вызывает у нас жалость.

   В этот период на своей работе я думал надо всем тем, что услышал здесь, и у меня получилось как бы два результата. С одной стороны, я почувствовал чрезмерную энергию в себе, с другой, я осознал, что в моей жизни существует единственный основной критерий. Это я со своими потребностями, которые я обнаружил в себе в определенный момент и в определенном месте. И это меня действительно поразило.
   Наш друг дал нам прекрасное свидетельство, потому что развитие этой мысли, лучше сказать, переживание этой памяти о Христе, в первую очередь вызывает желание жить (он использовал преувеличенное выражение, «чрезмерная энергия»), сильное желание жить. А во-вторых, порождает единство жизни, а жизнь едина, когда у нее есть цель: путь состоит из множества шагов, но это «единый» путь, если у него «единая» цель. Поэтому свидетельство о том, что определенная мысль, как мы ее выразили, о том, чем Христос является для человека, и о том, какова самая большая добродетель для человека, то есть любовь, прежде всего обогащает жизнь привязанностью (это «чрезмерно» означает «заряд привязанности»), и во-вторых, делает ее более рациональной, потому что она едина. На самом деле именно к этому сводятся все наши рассуждения, – рассуждения Школы Общины и все рассуждения в Движении на протяжении сорока лет – следуя за Христом, мы обретаем вечную жизнь и во сто крат больше здесь, на земле, во сто крат больше здесь, на земле, в смысле привязанности и во сто крат больше здесь на земле в смысле разума, единства разума.

   Мой вопрос по Посланию к Коринфянам. Я хотел бы понять, когда Христос говорит: «Без любви я ничто, без любви ни в чем нет мне пользы». То есть святой Павел говорит!
   Все равно.
   Если я не обладаю этой открытостью, полной изумления, и, следовательно, дарения, приношения, силы взволнованности перед лицом Бытия, ставшего человеком, – Тайны Бытия, творящей звезды, море, все, и ставшей человеком, – если я не испытываю этой глубокой эмоции, все теряет смысл, теряет пользу; меня может поразить одно мгновение, другое… Как говорила поэтесса, которую я всегда цитирую: «То, что я хватала со страстным желанием, в сжатой ладони увядало, как к вечеру роза под сводом вечности» [228 - О. Mazzoni. Noi peccatori… Цит., с. 72. См. в настоящей книге сноску 8 главы «Свобода».]. Как роза под сводом вечности изо дня в день увядает, и вечером она уже не такая, как утром, так и то, что, томимый жаждой, сильнее в руках я сжимал, разрушилось, я не «овладел» этим, а разрушил. А чтобы не разрушить, нужна была бы роза, которую ты держал бы за стебель, на которую смотрел бы восхищенными глазами, роза, вся в каплях росы, насыщенная таинственными потоками Тайны Бытия; тогда эта роза останется навечно, в идеале останется навечно, не увянет. Сталкиваясь с тяжким трудом (а из этого сотканы наши дни), человек, размышляющий о том, что мы сказали, глядя на других, понимает все те страдания, которые они переживают. Он понимает их, тогда как они их не замечают! Когда ты едешь на трамвае или на поезде и смотришь на людей со всеми их тяготами, ты видишь их, а они даже не замечают их, они даже не думают об этом, потому что, если бы они задумались, они начали бы богохульствовать.

   Когда вы объясняли, что такое любовь и бескорыстие, я подумал, что это меня поразило больше всего того, что я слышал в этом году. То есть это то, к чему я действительно стремлюсь в течение дня, способ бескорыстного общения с людьми и вещами. Однако в то же самое время, я на этой неделе видел, что именно на это я меньше всего способен. Потому что в конечном итоге бескорыстие для меня словно становится не любовью, то есть не привязанностью; чтобы быть бескорыстным, я как бы должен обладать почти холодностью. Хотя я понимаю, что то, что говорили нам вы, – это как раз способность любить сильнее того человека, который стоит передо мной, на это я и не способен.
   Никто из нас не способен быть самим собой, то есть быть истинным, если не протягивает руку и не нищенствует к Богу, чтобы Тот, сотворив его, свершил: «Господи, Ты начавший это доброе дело, которое носит мое имя и фамилию, сверши меня» [229 - Ср. Фил 1:6.]. Потому что быть способным на любовь означает быть способным смотреть на людей, обращаться с ними, смотреть на вещи и обращаться с вещами так, как на них смотрит и обращается с ними Бог, поэтому это трудно. Ты сказал две очень правильные и замечательные вещи: во-первых, что тема любви – это самая прекрасная в этом году тема (даже если в конце концов самой впечатляющей темой является вера: ты воспринимаешь Присутствие как бы во мраке. Если ты принимаешь это Присутствие во мраке, у тебя возникает представление и о любви). Однако на любовь мы способны только с помощью Бога, поэтому самое большее, что может сделать человек, – это просить милостыню, как человек, который стоит на обочине дороги, опираясь ногой о стену, с протянутой рукой, с утра до вечера и с вечера до утра.

   Мне нужно кое-что понять.
   Что ж, просить объяснить что-то – это признак ума, осел не просит, чтобы ему объяснили.

   Когда вы говорили нам, что дар должен быть без возврата, мне пришло в голову, что, читая лекцию о послушании, вы сказали, что от послушания последует что-то большее для всей моей жизни; и затем вы попросили прочитать в Евангелии молитву Христа, Который просит о Своей славе. Мне хотелось бы понять, как это согласуется с тем, что дар должен быть без возврата.
   То, что ты делаешь из любви, ты делаешь не ради выгоды, – ты даже не думаешь о выгоде, – ты делаешь это, принося себя в дар, из-за взволнованности, из-за изумления и взволнованности.
   Выгода – это то, что появляется в конце и доказывает разумность и справедливость любви. Любовь справедлива, и поэтому она дает тебе во сто крат больше уже на земле, но ты любишь не для того, чтобы получить во сто крат больше. Когда ты рассчитываешь заполучить во сто крат больше, у тебя пропадет и то малое, что ты имеешь. Как бы там ни было, в Своей молитве Христос был движим любовью к истине, установленной Отцом, а не Своей тщетной славой.

   Какая разница между состраданием и взволнованностью?
   Я привел сравнение. Когда я болел (сразу после того, как я стал священником, я проболел три года), я жил в одном пансионе у монахинь вместе с одним своим хитрым другом, который тоже стал священником, и мы гоняли кошек! И вот однажды я увидел двух только что родившихся котят. Один был в саду, а другой на террасе, так вот он упал. Это не мы его столкнули! Он упал и разбился. Другой котенок замер на мгновение, посмотрел на него, может быть, семь или восемь секунд, а затем пошел прочь медленно, как ни в чем не бывало. Это сострадание, тождественная и противоположная произошедшему несчастью реакция. Ты несешься по автостраде со скоростью сто семьдесят километров в час и видишь (поскольку там собралось много людей), что на обочине лежит бледная женщина, она погибла. У тебя возникает сострадание, реакция тождественная и противоположная случившемуся несчастью.
   Взволнованность – это то, что затрагивает тебя, склоняет тебя и в пределах возможного заставляет тебя что-то делать. Ты останавливаешь машину и бежишь туда: «Нужна помощь? Я врач, нужна ли моя помощь? Вы позвонили в полицию?» – «Нет». – «Есть у кого-нибудь сотовый?» – «У меня». Тогда ты берешь телефон и остаешься там, теряешь час, два часа, три. Вот это настоящая взволнованность. Поэтому я сказал (чтобы быть кратким): сострадание по отношению к животным, а взволнованность по отношению к человеку. Можно ли говорить о взволнованности по отношению к собаке, которая попала под машину? Нет, а о сострадании – да.

   Вы сказали нам: трепет сердца не является любовью без причины, а причина заключается в том, что я участвую в бытии. Что значит участвовать в бытии?
   Причастник бытия… Участие в бытии является предметом осознания, сознания, потому что ты есть, существуешь. Существовать означает участвовать в бытии: не ты даешь себе жизнь, она дана тебе, ты есть дар бытия. Когда твоя мать ждала тебя, сильно или, может быть, не сильно (говорю «может быть», потому что все возможно в этом собачьем, или циничном, что значит собачьем, мире), она, возможно, сказала: «Это дар Божий». Если она не сказала этого (извини, это предположение), она не верит в Бога. В любом случае это было признание в отношении чего-то, в отношении вселенной, тайны сущего. Ты участвуешь в бытии, существуешь, потому что ты стала причастницей чего-то иного, того, что уже есть. О чем был твой вопрос?

   Я хотела именно понять, что значит, что трепет сердца не является любовью без причины и что причина заключается в том, что я участвую в бытии.
   Поскольку я сознаю тот факт, что ты участвуешь в бытии, когда встречаю тебя или когда с тобой что-то случается, я расположен испытывать эмоции или взволнованность. Можно испытывать эмоцию или взволнованность по отношению к чему-то, что существует, и если что-то есть, то есть потому, что есть Иное; это что-то себя не созидало. И в этом причина жизни: причина жизни заключается в том, для чего мы созданы, из чего мы созданы, причина жизни – это Иной. Если ты используешь нормальный язык, к этому Иному ты обращаешься на ты. Слово «ты» является наивысшим, синтетическим и наивысшим выражением сознания Присутствия, которым ты создана, потому что тебя не было и сама ты не создаешь себя. «Я есть ты, творящий меня», – говорится в десятой главе «Религиозного чувства» [230 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., с. 123.], и это самое великое, самое успокаивающее, самое волнующее, самое поразительное, самое прекрасное открытие, какое только может сделать человек.

   Вы говорили, что…
   Это «вы» есть «ты». Если это «вы» не стоит вместо «ты», оно разделяет, оно никогда не достигает другого и поэтому не понимает его.

   Вы говорили: любовь – это самое глубокое и таинственное содержание того Присутствия, которое вера позволяет нам признать. И человек не может понять этого, для этого он должен следовать. Сразу же после этого вы сказали: именно в опыте любовь действует и изменяет вещи, и, прежде всего, властно входит в диалог с сердцем и отвечает на потребности, составляющие нашу душу. Я хотела понять, какой опыт в высшей степени дает нам понять эту любовь? И что значит, что разум должен следовать за тем, что несет этот опыт?
   То, что в высшей степени нам дает понять любовь, – это проникновение в тайну, и это проникновение в тайну обладает такой длиной волны, которая называется вечностью. Действительно, в вечности рай будет не смертельной скукой, где будет постоянно повторяться одно и то же, а долгим путем, где каждый момент отличается от другого, каждый момент – это новизна, как говорит исследователь творчества Пеги, говоря о событии, событие – это новизна, событие является основополагающим фактом для познания. Мы познаем, когда узнаем что-то новое [231 - A. Finkielkraut. Péguy: la forza dell’evento (Пеги: сила события) // 30 Giorni, N 11, ноябрь 1992. С. 52–55.].
   Тогда любовь в высшей степени – это опыт, в конце которого находится бесконечное, вечное. Ты начинаешь его еще девочкой, и он никогда не заканчивается. В действительности, любовь измеряет твою судьбу, то, ради чего ты рождена.
   Какой был твой второй вопрос?

   Я хотела бы лучше понять, что означает в этом случае, что разум должен следовать.
   Что такое разум? Это способность человека осознавать реальность. Значит ли это, что реальность происходит от него, значит ли это, что он способен создать ее? Нет, он способен осознать что-то, что делает не он. Так и в этом случае. Послушание поддерживает в тебе сознание некого настолько таинственного При-довать за тем, кто уже его знает, шаг за шагом, всегда. Таким образом, послушание как следование за тем, кто уже знает, – это знак ума. Идти в горы, следуя за тем, кто гор не знает, – это глупо.
   Но кто уже знает эту бесконечную перспективу, к кому можно поистине применить слово «любить» (чистая любовь, без расчета, без выгоды, без мер)? Это Бог, ставший человеком, это Христос и те, кого Христос поставил рядом с тобой, просвещая их, чтобы ты мог следовать за Ним, чтобы они позволяли тебе следовать за Ним.

   Ты сказал, что истина жизни – утверждать бытие, и это несет с собой привязанность, которая может быть твердой как кремень, но не может не стать взволнованностью.
   Прекрасные слова!
   Почему вы смеетесь? Потому что это сказал я? Нет. Это не я сказал! Мне это тоже было сказано. По мере того как мы взрослеем, мы понимаем, что все то истинное, что есть, нам дано. Остается важная задача: чтобы свобода приняла это. Приняла это согласно всем тем следствиям, к которым эта задача ведет, следствиям, которые обнаруживаются постепенно. Потому что ты можешь любить определенного человека, даже восторженно и чисто, правильно, но по мере того как ты идешь вперед, на сцену вступает, становится необходимой жертва, вплоть до определенного момента, когда того захочет Бог, когда жертва занимает всю сцену, занимает всю сцену. Это тот момент, когда близко воскресение, то есть стабильность уже надежной истины, стабильность, которой ты можешь всецело наслаждаться и пользоваться.

   Я хотел бы понять, что означает, что привязанность, которая может быть твердой как кремень, не может не стать взволнованностью.
   Истина жизни – это утверждение бытия, утверждение того, что эта прекрасная хризантема существует; эта прекрасная хризантема, которая больше ладони, есть, и ее стебель с трудом удерживает ее, такую большую, такую настоящую, такую красивую. Ты смотришь на нее со взволнованностью. Если бы стоял и смотрел на эту хризантему, говоря: «Может быть, ее нет, может, это только мое впечатление», «Может быть, это моя мама, может, мой сын», – это значило бы, что у тебя нет любви ни к чему… Только «доктрина» может всегда говорить «может быть»!

   Это то, что ты говорил о современной философии, которая отвергает конкретность бытия, конкретность реальности и, следовательно, сводит реальность к мечте, потому что реальность кажется врагом?
   Конечно. Если реальность отличается от того, что со всей очевидностью предстает перед нами, то она ложь, враг. Как арабы в Ливии, у которых не было наших пушек, в 1912 году, рыли глубокие ямы, закрывая их листвой, и наши солдаты, которые ехали на танках, проваливались в них. То, что является очевидным, и не истинно, является обманом, а обман – это плод враждебности.

   Поначалу привязанность может быть сухой и, следовательно, твердой как кремень, привязанность может быть твердой как кремень, но со временем она становится взволнованностью. Следовательно, человек не должен беспокоиться, если взволнованность не приходит сразу?
   Необходимо прежде всего беспокоиться о том, достоин этот объект любви или нет. Если это ложь, то я не могу это любить. Это не сделает тебя ни тверже, ни мягче. Хотя, скорее, перед лицом лжи человек будет мягче, потому что отличительные черты лжи более понятны. Когда твоя мама любит тебя и требует от тебя что-то правильное, но раздражающее тебя, ты стоишь перед ней с каменным лицом, ты тверд как кремень; но если ты делаешь то, что она тебе говорит, со временем ты понимаешь это и говоришь: «Мама, как ты была права» (в то время как ее уже нет на свете).

   Я хотела рассказать о том, что со мной случилось. Позавчера одна моя коллега, поскольку я немного опоздала на работу, оставила мне на моем письменном столе записку, она написала: «Хороший день для меня начинается с того, что мы встречаемся, что мы видимся, но поскольку я не могу тебя увидеть, я пишу тебе». Поскольку все наши разговоры с ней почти всегда немного пусты, я была очень рада тому, что она предчувствовала возможность более глубокого соответствия в отношениях. Поэтому я хотела бы понять, почему вы говорили, определяя любовь, что человек действует из чистой любви, словно он не ожидает этого соответствия в отношениях. Мне же важно, когда другой признает это соответствие.
   Ты опоздала, и она не увидела тебя.

   Нет, она оставила мне записку, где было написано: «Хорошего дня тебе, потому что для меня хороший день начинается с того, что мы видимся, что мы встречаемся»…
   Поскольку ты опоздала, она не видела тебя!

   Да, но это…
   Но это здесь гораздо важнее, чем может тебе показаться. Действительно, ведь потом она тебе написала…

   В записке было написано: «Я хочу тебе сказать это». И я была взволнована, потому что поняла, что есть возможность более глубокого соответствия в наших отношениях, потому что я знаю, что это, даже если она не признает этого и, возможно, недостаточно хорошо понимает, начало более истинной возможности отношений, соответствия.
   Это было открытие возможности соответствия между тобой и твоей подругой, с которой ты и не предполагала этого. Возможность сказать тебе это представилась благодаря тому, что ты опоздала, и это крайне важный знак. Твоя подруга словно сказала тебе: «У тебя может быть много причин, чтобы опоздать. Если ты опаздываешь, ты не даешь мне начать день хорошо». Способ лучше соответствовать тому соответствию, которое она тебе показала, состоял в том, чтобы показать, что и тебе важно вновь увидеть ее, то есть быть на работе вовремя. Твоя радость действительна лишь наполовину, не хватает того самопожертвования, которое исполняет эту радость, делает ее полезной, благодаря которому твоя радость отождествляется с чистой любовью.

   Вы говорили нам: «Если человек принадлежит Иному, жизнь драматична». Я хотел бы понять, что значит «драматична».
   На самом деле речь идет о значении слова, как, например, есть значение у слова «стул» («Я хотел бы понять, что такое стул». – «Стул – это то, на чем можно сидеть, опираясь на спинку»!).
   «Драматичный» означает определенное явление, явление, в силу которого определенное «я» обращается к другому «я» и говорит «ты». «Я», которое говорит «ты» другому, должно преодолеть все различия, чтобы отношение становилось блаженным. Радость отношения должна прежде освободить это отношение от всякого несоответствия.
   Поскольку отсутствие соответствия – это нормально (это нормально, что между одним человеком и другим нет соответствия), необходимо желать этого соответствия, чтобы войти в дружбу и в мир отношения с другим. Желание этого соответствия – это борьба, это труд. В этом смысле любое отношение между одним человеком и другим драматично, и самое трудное содержание этого драматизма заключено в том различии, которое должно быть честно признано, но принято и сожжено любящей волей. Здесь много явлений: признание, принятие, сожжение (посмотрите, есть даже пожар!).
   Между Богом Отцом, Словом и Святым Духом нет драмы, кроме результата, кроме их отношения с творением; между Ними нет драмы, потому что единство любви настолько всецело, что не может допустить никакого различия: любовь идентична Отцу, идентична Сыну. Что касается энергии, выраженной в творении, драма начинается не между Ними, а на нашем уровне. За Сыном ходили с открытыми ртами все желающие добиться от Него чудес, но чудо происходило или не происходило в зависимости от того, хотел того Отец или не хотел. Отношение между Отцом и Сыном в наших глазах и в нашем опыте драматично, потому что это отношение вызывает и порождает контраст, не-соответствие.
   Человек должен стремиться к соответствию, тому соответствию, которое существует между Отцом и Сыном. Существование человека драматично в своем начале (в своем истоке) и драматично в шествии к судьбе, только в судьбе эта драма утихает.

   Насколько возможна любовь по отношению к самим себе? Ведь, если я признаю, что Христос так возлюбил меня, что умер за меня, то должен сразу происходить переход к любви к себе. Мне же трудно любить себя саму.
   Вы помните фразу Данте: «Эта радость, из которой рождаются все добродетели, откуда к тебе пришла?» [232 - Данте Алигьери. Божественная Комедия. Рай, песнь XXIV, стихи 89–91. В переводе М. Лозинского: «Этот бисер, всех дороже, рождающий все добрые дела, где ты обрел?»] Чтобы быть добродетельными, чтобы бороться в драматичности отношений, необходимо иметь в себе плод радости. Не испытав радости, невозможно творить благо. «Эта радость, из которой рождаются все добродетели, откуда к тебе пришла?» В тебе есть радость, которая происходит от чего-то, что задействует твою добродетель, твое желание блага. Что такое эта радость и где ты обретаешь ее? Радость – это желание счастья. Как ты ее обретаешь? Ты обретаешь ее в самом твоем истоке, от Того, Кто тебя творит. Поэтому желание счастья в тебе основывается на том, что ты создана для счастья. Тот, Кто создал тебя, создал тебя для счастья, поэтому ты не можешь не желать своего счастья.

   Я хотела понять, что значит: «Основной результат изменения менталитета – это приношение своей жизни», потому что в течение дня я либо следую за своим иллюзиями, либо нахожусь перед Иисусом.
   Она видит, что в каждое мгновение жизни либо она следует за своими иллюзиям (то есть все ее мысли и действия неправильны, они тщетны, пусты), либо делает все ради Иисуса. Иначе говоря: либо то, что она делает, бесполезно, либо то, что она делает, имеет ценность. Если это имеет ценность, если оно состоятельно, если это важно в 1220 году и в 1994 году, то только потому, что принадлежит Иисусу. Либо это бесполезно, потому что могло иметь ценность в декабре 1111, а в феврале 1112 уже ничего не значит, либо это для Иисуса. Сохраняется, приносит пользу человеку и просвещает его путь, и уже предваряет конечную радость только то, что сделано для Иисуса.
   О чем был вопрос?

   Я хотела, чтобы Вы объяснили мне эту фразу из лекции…
   Не так, как я уже объяснил!

   Нет-нет, я не это имела в виду!
   Не исправляйся, потому что это совершенно правильно, иначе к чему время и повторение? Они не нужны. А если это время и повторение для Иисуса, они созидают.

   Главный результат этого изменения менталитета – это приношение собственной жизни.
   Изменение менталитета – это самый важный и самый значительный фактор жизни как перехода, жизни, которая проходит. Когда мой бедный папа таскал меня по церквям Ломбардии, где по воскресеньям звучала полифоническая музыка (Палестрина или не помню еще что), я ходил с большой неохотой, потому что полифоническая музыка (я надеюсь, вы знаете, что это такое: музыка, в которой все перемешивается!) казалась мне мешаниной слов, нот. Когда в третьем классе гимназии, в семинарии, в Страстную Пятницу, я услышал начало Caligaverunt Да Виктория (то, что мы поем и сейчас) и после вступления второго голоса не почувствовал смешения, я понял, что такое полифоническая музыка. И по мере вступления других голосов, третьего и четвертого, она становилась все красивее, она уже не казалось мне мешаниной звуков. Это означает изменение менталитета.
   Если ты слушаешь музыку незрело, ты ничего не понимаешь, слушать ее более зрело значит начинать понимать. И чем больше ты слушаешь, тем больше понимаешь, потому что это действительно нечто необыкновенное: чем сложнее произведение, чем больше ты его слушаешь, тем больше оно открывается тебе, раскрывается тебе. Если оно состоит из шести голосов, то, чем больше ты слушаешь, размышляешь, тем больше эти шесть голосов раскрываются (ты слышишь первый голос, второй, третий, четвертый, четвертый, который повторяется, пятый), – это зрелость, таково понимание музыканта. Но оставим в покое музыканта: взрослый человек, для которого сотворена музыка (ведь музыка сотворена для человека, а не для музыканта), понимает ее!
   Изменение менталитета означает лучше понимать природу явления, факторы, составляющие явление, и более ясно воспринимать подчиненность всех этих факторов высшей цели. Смысл цели – это предельная вершина человеческого духа, все предназначено к цели, подобно тому, как Монблан, эта огромная груда породы, завершается вершиной, подчинена этой вершине. Это первое, о чем я сказал: изменение менталитета значит углубление, более детальное познание всех факторов, которые составляют определенную вещь согласно единственному и конечному ее смыслу. Вспомните карту полушарий Птолемея и детальнейшую современную карту полушарий: это совершенно разные вещи, современная карта представляет собой итог развития менталитета. Поэтому изменение менталитета означает более детальное проникновение в суть факторов, составляющих явление, и более острое восприятие единой цели, к которой все стекается, ради которой все эти факторы созданы (потому что все, что не соединяется в единой цели, – это словно пустая порода, отходы, которые нужно выбросить).
   Что значит принести день Богу? Человек, то есть наивысшее выражение природы (наивысшее выражение природы, включая небо и звезды, включая сады свежих и увядающих роз, небо и землю), человек – это вершина неба и земли. Когда мы поем, особенно в литургической префации: «Вся земля вопиет о славе Твоей». Где же вопиющая земля? Это человек вопиет, кричит, является сознанием всей земли, – человек, принося свой день, прежде всего, доказывает, что он достиг более глубокого сознания факторов, составляющих реальность единой судьбы, ради которой они созданы. Единая судьба, ради которой они созданы, – это слава Христа: «Отче, пришел час [это другой отрывок, один из самых прекрасных отрывков Евангелия; вдумайтесь, Он говорил это за час до взятия под стражу], Отче, пришел час, прославь Сына Твоего» [233 - Ин 17:1.]. Величие всей реальности, которое подобно вершине Монблана, – это слава Христа. Это касается всех факторов реальности, которые ты осознаешь… чем более зрелым ты становишься, тем больше понимаешь, что единственная цель всех этих факторов – это утверждение Христа.
   Потому что утверждение Христа – это единственная цель всех факторов, составляющих реальность, в силу которой, как могло бы быть написано и в Песни Песней [234 - Ср. Песн 4:9.], важен даже один лишь волос: «Пленила ты сердце мое одним лишь твоим волосом». Почему он так важен? Почему слава Христа является целью всего этого? Когда я был маленьким, я изумлялся, когда в горных лесах думал: «Сколько иголок у этой сосны!» Я считал их, десять, двадцать, сорок, сто (когда я доходил до ста, мне надоедало!), но сто иголок умещались на совсем маленьком кусочке. Следовательно, на одном только дереве их было бесчисленное множество, а на всех деревьях мира? Миллиарды миллиардов иголок. И это только один фактор, только один. А подумайте о морских песчинках… Почему вершиной совокупности всего того, из чего состоит реальность, вершиной, высшим пределом, высшей целью является слава Христа? Потому что все сотворено из Христа. Твоих волос не было, тем более того волоска, который есть сердце. Твоих волос не было, не было и твоих глаз, но прежде всего не было и твоего сердца, то есть не было ничего. Все то, из чего ты сотворен (все!), все Им стоит, все сделано из того, что не происходит из небытия. А вне небытия есть Бытие, и Бытие только одно: Тайна Бога, Который стал Человеком. Все есть слава Христа, потому что все сотворено из Христа. Мы всегда говорили, что принести что-то Богу означает: «Боже, приношу Тебе занятия в этот час» (как наша дорогая подруга Анна, которая вынуждена учиться в поездах, в церквях и в кафе в ожидании поезда. Работать 24 часа в сутки и изучать при этом медицину, шаг за шагом сдавая даже самые тяжелые экзамены на «отлично»!).
   В любом случае, что значит: «Я приношу тебе этот час занятий в поезде»? Это значит, что все то, что я делаю, стоит Тобою, сотворено из Тебя, сотворено из чего-то Иного, все сотворено из чего-то Иного, все сотворено из некоего Ты, и цель всего есть слава этого Ты, и это Ты открывается в самой форме моего действия. «Слава» значит отражать лицо этого Ты. Именно для того, чтобы явить лик Христа, существуют звезды, именно для того, чтобы явить лик Христа, существуют, слава Богу, не одни лишь увядшие и белые розы!
   Изменение менталитета – это событие зрелости, в силу которого со временем, сознание того, из чего все сотворено (и чем это красивее, тем больше сотворено из этого), и цели, ради которой все сотворено (раскрытие лика Христа, лика Слова в Нем), становится привычным. Ребенок не привык понимать музыку, всю музыку, но когда он вырастает, привыкает. То, что волнует его отца, не говорит ему ни о чем, но когда ребенок взрослеет, он так же взволнован, как и его отец. Поэтому изменение менталитета в своем наивысшем значении заключается именно в приношении всего Христу, иными словам: я признаю, что все сотворено из Тебя и что все сотворено, чтобы явить Тебя. И действительно, нет ничего иного, что наполняет сердце и душу тихой радостью, даже в скорби, даже перед лицом смерти. Как отец моего друга Ваннини, который, умирая, в окружении всей семьи, с трудом поднимая руку, говорил: «До свиданья». А сколько таких примеров среди нас.
   Изменение менталитета означает с детских лет стать большим. Понять мир и наслаждаться миром, бытием. Нет ничего, что позволяет понять истину мира и наслаждаться им так, как приношение: достижение максимума зрелости, которое есть приношение Богу. Приношение Богу значит признание того, что все, что находится у нас в руках, сотворено из Него, что наше действие сотворено Иным, сотворено из Иного, оно не совершается мною, то есть ничтожеством, мне все дается. Но оно совершается мной для чего-то, для того, чтобы раскрылись голоса полифонической музыки, чтобы раскрылись одна за другой черты лика Христова.
   Пока мы маленькие, мы ничего не понимаем и все кажется абстрактным; для маленького ребенка, за исключением пищи и того, кто дает ему ее, все абстрактно. В шесть лет, десять лет, четырнадцать лет, двадцать лет, сорок, – до этого возраста все еще можно оставаться немного ребенком (я смотрю на некоторых своих знакомых, до сорока лет они могут оставаться детьми!), но потом человек разрушается. Либо человек разрушает самого себя, иначе говоря, спит (но спит все время!), и вещи, время, события разрушают его до основания, либо он начинает понимать.

   Вы сказали, что закон «я» – это любовь. А «я» не абстрактно, оно приходит в движение в виде определенного поступка, следовательно, дарить себя другому значит действовать ради другого. Я хотел бы спросить: когда это становится морализмом, то есть мерой, усилием?
   Когда причиной твоего поступка является не любовь к другому, а закон, которому тебя научили, некая формула, которую ты заучил. Моя бедная мама приходила каждый вечер поправлять мою постель, и каждый вечер, каждый вечер (до тех пор, пока мне не исполнилось десять лет и я не ушел в семинарию, и тогда некому стало поправлять мою постель, священники – это не мама), поправляя мне покрывало, каждый вечер, один не похожий на другой, она говорила: «Помни, – если на улице шел дождь, – о детях, у которых нет дома, как у нас, у которых нет теплой комнаты». Или: «Помни о тех, кто сегодня попал под трамвай», – и так далее. Поскольку она постоянно говорила мне эти слова (которые я в тот момент повторял, сокрушаясь, но не понимая), со временем, по мере того как проходило время, они приобретали насыщенность, наполнялись смыслом, и я, до того как узнать значение этих слов, испытывал те эмоции, которые они передавали, диктовали, а потом я понял и то, что они означали, но это было потом, со временем.
   Поэтому если совершаемый тобой поступок продиктован законом – это по-детски, а если он проистекает из взволнованного сознания присутствия человека, имеющего вечную судьбу, то это не по-детски. В последние годы мы наблюдали трагический пример: это люди, которые поехали в страны третьего мира ради прокаженных и больных СПИДом. Мать Тереза тоже поехала в страны третьего мира, но когда ее спросили: «Почему Вы так посвящаете себя страданиям людей?» – «Ради любви к Иисусу», – ответила она изумленному журналисту. Потому что Иисус является целью, ради которой существует этот страдающий человек.
   Как бы то ни было, мои ответы – это выражение зрелости опыта, которого у вас еще нет. Из-за этого у вас остается некоторое впечатление абстрактности от всего того, что я говорю, у вас остается абстрактный осадок. Но если постоянно повторять то, что я вам говорю, со временем абстрактность проходит, и становится ясно, что абстрактным было как раз то, что нам казалась раньше конкретным.

   Что способствует тому, чтобы принесение себя в дар в том, что необходимо делать каждый день, не было каким-то великодушным жестом, а действительно наполнялось взволнованностью?
   Великодушный жест исходит от тебя самой, это порыв, который исходит от тебя самой, и причина его совершения – это выражение того, что есть в тебе. Поступок любви рождается вне тебя, порождается присутствием, которое находится у тебя перед глазами, и уступает эмоции, взволнованности, которое оно пробуждает.
   Великодушие рождается внутри тебя как порыв и поэтому становится отдушиной. Молодая порядочная супружеская пара считает, что если они не пожертвуют на Красный Крест или на больницы для хронических больных, то будут скупердяями, поэтому они жертвуют, и если вместо требующихся ста лир они дают тысячу, им уже кажется, что они молодцы. Поступок из любви имеет совершенно противоположный источник, он рождается извне, порождается неким присутствием, которое тебя поражает, волнует, прося тебя. И ты – с большим трудом, может быть с большим трудом, может быть, после многих метаний – наконец отдаешь.
   Поэтому путь Memores Domini представляет собой гораздо более сложный и трудный образ жизни, чем жизнь в монастыре. Даже если можно проживать путь Memores Domini по-мещански или по привычке, привычка разрушает прекрасную оправу этого пути.
   Однако сколь велико это различие! Я могу (святой Павел описывал это различие самым ужасающим сравнением) отдать свое тело на сожжение и быть ничем, если не имею любви [235 - Cp. 1 Кор 13:1-13.]. Отдать тело на сожжение можно в силу определенного порыва, как порыв Яна Палаха в Праге после вторжения русских. Тогда как любовь – это присутствие, ради которого я отдаю жизнь, которому я отдаю даже жизнь. Это северный полюс, сменяющий южный полюс, это резкий переворот, впечатляющий переворот. Понимаете, каково отличие нашего менталитета от менталитета других? Достаточно посмотреть на самих себя: как с точки зрения менталитета отличается одно мгновение от другого.

   Подчас фраза «Христос умер за людей» слоено не имеет никакого отношения ко мне.
   Потому что это абстрактно. То, что Христос умер за людей – это абстрактная фраза. То, что Христос умер за меня, – это настолько конкретно, что обязывает меня все делать ради Него; обязывает меня понять, что все рождается от Него, обязывает меня понять, что цель всего того, что я делаю, – это Он, что вершина горы– это Он. То, что не поражает «я», не является ни тайной, ни «ничем». Это ничто, но то ничто, которое не является даже онтологическим небытием. На Духовных упражнениях Братства я сказал, что «я» – это перекресток отношения с тайной и отношения с ничем [236 - Il tempo si fa breve. Appunti dalle Meditazioni di Luigi Giussani per gli Esercizi della Fraternita (Время коротко. Записи размышлений Луиджи Джуссани на упражнениях Братства). Приложение к Тrассе, 1994, N 7. С. 9.].
   То, что Христос умер за всех, могло бы стать идеологией. Но «Он умер за меня» – это совершенно другой вопрос: вопрос встает экзистенциально, не теоретически, а экзистенциально. Если я буду наказан, я буду наказан за то, что я не ответил Тебе – умершему за меня, а не Тебе – умершему за людей. Если я понимаю, что Он умер за меня, то я понимаю, что Он умер также за мою маму, понимаю, что Он умер также за мужчину, которого я люблю, за женщину, которую я люблю, за сына, за друга. Тогда я понимаю все остальное.
   Если все то, что передано вековой памятью, что опирается на тысячелетия, кажется абстрактным, то причина здесь в том, что мы пусты, мы дети, мы младенцы, неспособные говорить: мы infans (неспособные говорить). Есть такая неспособность говорить, которая присуща младенцу, которому нечего сказать, а есть неспособность говорить, присущая человеческому лицу, исполненному величия того, что его творит. Если бы он заговорил, то залепетал бы, потому что, по словам Дионисия Ареопагита, не мог бы дать никакого определения: «Кто мог бы говорить о любви к человеку, присущей Христу, преисполненной мира?» [237 - «Что же можно сказать об изливающем мир Христовом человеколюбии?» (Дионисий Ареопагит. О Божественных именах. XI, 5).] Это чрезмерная полнота. Трехлетний ребенок не может говорить, потому что он слишком пуст. Я на сто процентов уверен, что тот факт, что вещи, которые через века пришли в наше сердце и память, являются абстрактными, – это симптом пустоты, пустого сердца, оцепеневшего, еще неразвитого ума.

   Когда рассматривалась тема надежды, было сказано, что надежда опирается на веру. А как любовь опирается на веру?
   Что такое вера? Это признание Присутствия, Присутствия, на которое должно опираться все то, что ты делаешь, все то, чем ты являешься, и все то, чем ты будешь. В чем состоит это Присутствие? В любви. Поэтому, не доходя до любви, мы не можем понять, что действительно является предметом веры. Вера утверждает определенное Присутствие, заставляет тебя заметить определенное Присутствие, заставляет тебя утверждать определенное Присутствие, на которое опирается вся настоящая и будущая (надежда) жизнь. Но в чем состоит это Присутствие? Ответ на этот вопрос – любовь. Это Присутствие состоит из любви. Подумайте, благодаря этому ответу становится ясно, что одно дело – великодушие, которое является твоей потребностью, твоей потребностью самовыражения, и другое дело любовь, потребность, устанавливаемая определенным Присутствием, диктуемая определенным Присутствием (ты не можешь бездействовать). Если ты не неврастеник, действуя из великодушия, ты в определенный момент останавливаешься, а перед лицом Присутствия ты идешь даже до смерти.
   Бедный отец Дзено однажды привел очень точное сравнение. Представляете себе канал Навильо? Навильо – это канал на обочине дороги, по которой проезжают автобусы. И вот один автобус резко затормозил, и человек, который ждал его, упал в воду. Люди в автобусе стали говорить: «Здешнее правительство, тамошнее правительство должно было оставить побольше места для остановки, должно было поставить заграждение, должно было поставить…» И каждый говорит свое, а тем временем человек погибает. В столкновении с жизнью не существует теории или абстракции, абстракция диктуется потребностью в абстрактной справедливости, которая есть в людях и по которой одним нужно было заграждение, другим более широкая дорога, третьим… Все рассуждали, представляя то, что нужно, чтобы человек не упал в Навильо. И только один из них, стоящий у двери, выбежал, бросился в канал и спас его. Перед присутствием не существует больше никакой теории, только факт.
   Вы знаете, сколько людей вашего возраста из ста пятидесяти тысяч человек слышат эти вещи? Знаете сколько? Двое. Дальше считайте сами.

Глава восьмая
Жертва

   Нам хотелось бы понять все мгновенно, сразу же, понять настолько, чтобы сразу же и почувствовать. А приходится повторять эти слова, и даже когда мы их повторяем, кажется, что они непонятны. Часто даже кажется, что, повторяя их, мы понимаем их еще меньше; и это своего рода нетерпение. Потому что, если человек вынужден повторять слова, чтобы понять их, то он или горячо желает истины (со страстью относится к тому, что он изучает), или же машет на них рукой; махнуть рукой – это значит недопонять.
   Но если что-то истинно и если человек упорно повторяет и наблюдает, то словно вдруг появляется неясный и неожиданный проблеск утра, заря, и человек начинает понимать. С этого момента начинается торжество – это как когда вслед за зарей появляется солнце: это торжество солнца. И несмотря на то, что находится множество возражений, темных мест, преград, которые затемняют прямое видение вещей, в самой глубине сердца торжествует истина; человек понимает, что это истина здесь, понимает.
   Потом все может развиваться по-разному, но пути развития в Божиих руках, и не имеет смысла описывать их заранее. Они могут включать в себя и наслаждение истиной, и взволнованность, и нежность по отношению к истине, когда человек чувствует, что любовь ко Христу не отличается от всего остального; она отличается только в том смысле, что она глубже и острее, чем даже та привязанность, которую человек может испытывать к другому знакомому человеку… Но это приходит позже.
   Важно начать, и это настолько важно, что начинает Сам Бог; если вы здесь, то это потому, что начал Бог. Вы здесь не потому, что начали вы. Если вы здесь, то это потому, что начал Бог.
   Пять, десять лет назад никто из вас не мог себе и представить, что окажется здесь, и еще меньше вы могли себе представить, что у вас хватит сил оставаться здесь.
   Для меня все это (я надеюсь, что вы все понимаете слова, которые я говорю, потому что это касается всех) еще труднее, труднее по крайней мере в тринадцать раз (тринадцать – это чтобы использовать магическое число). Почему труднее? Потому, что хочется заставить вас все сразу понять, почувствовать, хочется просветить вас сразу, хочется, чтобы другой человек не встречал трудностей, которые он должен встретить, хочется, чтобы он миновал трудности; и это величайший знак той привязанности, которая присуща матери и отцу. Потому что идеал привязанности – это не та привязанность, которая рождается между мужчиной и женщиной. Между мужчиной и женщиной она становится истинной в самом конце, если они правильно идут по пути. Изначально привязанность рождается как отцовство или материнство, а отец или мать, глядя на своего малыша, всегда хотят, чтобы он прошел свой путь без труда, чтобы он не должен был совершать все те шаги, которые проделали они, им жаль, что он тоже должен все это делать.
   Но человек делает то, что может. Даже не то, что может, он не делает и того, что может; возможно, он делает то, что позволяет ему Бог, учитывая расположенность его свободы. Но вместе, при условии вашей верности – если вы останетесь, – и при условии моей верности – если я буду делать то, что Бог дает мне делать, – мы движемся вперед.

1. Ценность жертвы

Я сделал эту предпосылку, потому что сегодняшняя тема очень важна. Остальные темы: вера, надежда, любовь – понятны даже с человеческой точки зрения. Эта тема, с человеческой точки зрения, во-первых, отталкивает, а во-вторых, кажется несправедливой, кажется изнурительной работой. Думая об этом, отец и мать сказали бы: как бы я хотел делать вместо тебя эту изнурительную работу! Однако нет, каждый должен делать то, что должен; то, чего Бог хочет от тебя, должен делать именно ты. Но невозможно не сотрудничать, не помогать, – чего бы это ни стоило.

Watershed

   В действительности, сегодняшняя тема кажется наименее человечной из всего того, о чем мы говорили раньше, но это watershed: точка, в которой сливаются воды, в которой все сливается, это точка стечения всего, всего… Без этого нет ни веры, ни надежды, ни любви; нет ничего прекрасного, доброго, справедливого, – без жертвы нет ничего.
   Поэтому жертва – это watershed всех пройденных тем, это точка стечения вод, которые образуют водоворот. Они перерастают в землетрясение, они оглушительны и опасны, как огромный водопад. В нашей жизни жертва – это оглушительный и опасный момент, это как огромный водопад, в котором сталкиваются разные потоки.

   У нас будет три пункта, и чтобы не умереть на числе три, чтобы не задохнуться в числе три, мы прибавим к ним одно следствие.

   а) Кажется, что жертва противоречит природе. С точки зрения человеческой природы жертва немыслима. В человеческой природе нет ничего, что желало бы жертвы, это как бы против природы. В самом деле, наша природа создана для счастья, она создана для полноты, для прекрасного, для истины. Природа создана для счастья, а жертва противоречит этому; и поэтому, скажем, она по крайней мере непонятна, с точки зрения нашей природы жертва непонятна, а если человек несколько раздражен, она становится даже невыносимой, потому что идет против того, ради чего мы созданы: жертва кажется несправедливостью. Поэтому Павезе писал в дневнике, когда был еще семнадцатилетним мальчиком, что жертва – это что-то непонятное, «скотское», как он говорит [238 - С. Pavese. Il mestiere del vivere (Ремесло жизни). Torino, Einaudi, 1973. C. 191.].

   б) Когда она стала интересной. Когда жертва начинает становиться ценностью? Ценность – это что-то стоящее, слово «ценность» соотносит мимолетное – мимолетное время, мимолетные обстоятельства – с их судьбой, и поэтому она уже не мимолетна, уже не проходит: это что-то стоящее. Ценность – значит стоит, а стоит то, что не проходит, что не бесполезно, – то, что остается, то есть то, что связывает тебя с твоей судьбой, потому что именно слово «судьба» царствует во всем, везде: в каждом волоске, в каждой клеточке сердца.
   Когда жертва становится не чем-то невыносимым, непонятным, «скотским», а ценностью? Когда, как вы думаете?

   Когда это акт любви.
   Это все красивые слова!

   Когда жертва – это свободный акт.
   Когда тебе дают в глаз – это тоже свободный акт.

   Когда она делается ради цели.

   Когда она делается ради другого.
   А вот теперь мы приблизились к ответу: «Когда она делается ради другого». Это не причина, потому что другой человек исчезает так же, как исчезают осенние листья. Листья исчезают, и прекрасные цветы исчезают, и другой человек тоже исчезает; если ты посмотришь на него, когда он уже пять дней пролежал в гробу, ты сбежишь от него прочь (по разным причинам). «Делается ради другого» – здесь есть цель, и это может быть даже что-то доброе, но грустное; что-то доброе и грустное. Когда мы едем через Рэдипулью, мы видим десятки тысяч могил солдат, погибших «за родину»! Цель была. Хотели они того или нет, но цель была. Однако в конечном счете та же самая цель заставила бы их удушить своих убийц.
   Жертва стоит тогда, когда она делается ради чего-то другого, что не увядает, как осенняя листва, что не разлагается, как умерший человек, ради чего-то, что бросает вызов времени, что со временем становится прекраснее, что все претерпевает и таким образом дает и тебе претерпеть все; иначе жертва – это что-то «скотское», или, говоря менее популярными у молодежи словами, грустное, но грустное в плохом смысле слова, горькое.
   Больше нет ответов? Это самое великое в жизни, а люди заходят в бар (здесь неподалеку), выпивают бокал вина, и за весь день это их единственное удовольствие; или же гуляют под ручку по полю, и на этот час или два это все для них. Ужасающий ветер переворачивает все, уничтожает все, обращает все в ничто; этот ветер такой сильный, такой всепобеждающий, что все уничтожает.
   Исторически слово «жертва» начало становиться великим словом с тех пор, как Бог стал Человеком, родившись от молодой женщины. С тех пор, как Он был ребенком, ходил маленькими шажками, потом заговорил (на еврейском языке). С тех пор, как Он начал помогать своему папе – плотнику, как затем, повзрослев, начал уходить из дому, а Его мама не понимала зачем. Он говорил: «Я пошел», – а она отвечала: «Ну что ж, иди». Она не знала, зачем… А потом она слышала, что на площади кричали, люди в толпе на площади кричали, они были против Него, против того, что Он говорил; некоторые плакали, а многие другие дышали против Него злобой. Затем Он возвращался домой грустным, а Его мама даже не осмеливалась спросить: «Почему? Ну почему? Что Ты такого им сказал?» Возможно, несколько раз она даже и спрашивала, но она понимала, что спрашивать бесполезно, потому что она сама не поняла бы.
   С тех пор как Бог стал человеком, Он начал обращаться к народу; и казалось, что, когда Он совершал странные дела (или чудеса), народ шел за Ним, но на следующий день этот народ уже все забывал, – Он был один среди них! – и число тех, кто был против Него, росло до тех пор, пока в конце концов Его не схватили и не убили. С тех пор, как Тот Человек был убит, пригвожден ко кресту, с того момента, когда Он возопил: «Отче, для чего Ты оставил Меня?» (и это самый человечный крик отчаяния, какой когда-либо слышался на этой земле), – а потом сказал: «Отче! прости им, ибо не знают, что творят», – а после этого возгласил: «В руки Твои предаю жизнь Мою», – именно с той поры, с той самой поры, когда Тот Человек был пригвожден ко кресту, с того самого момента слово «жертва» стало центром – не центром жизни Того Человека, а центром жизни каждого человека, и судьба каждого человека зависит от этой смерти. Оно настолько стало центром истории, что мы даже считаем годы от Его рождения: до и после. Именно так нумеруются годы; я не говорю, что это главное, но это говорит о многом.
   С тех пор, как Этот Человек умер на кресте, слово «жертва» стало гигантским словом, великим словом, и тогда стало ясно (как при восходе солнца, когда солнце встает), что вся жизнь всех людей пропитана жертвами, потрясениями жертвы, в жизни как бы господствует необходимость жертвы: для матери – чтобы родить ребенка, для отца – чтобы содержать мать и ребенка; чтобы быть истинным другом другому человеку, чтобы продолжать путь с любимым человеком, чтобы работать и зарабатывать деньги, чтобы взобраться на вершину Монблана и увидеть одно из прекраснейших зрелищ, какие только можно увидеть. В общем, жертва существует повсюду, – в том, чтобы целый час быть внимательными, в том, чтобы целый час вам о чем-то говорить, – избежать жертвы невозможно, и надо всем нависает самая огромная жертва, какую только можно себе представить, – смерть.
   Слово «жертва» отталкивает, и даже у греков, которые больше всего почитали красоту тела (поскольку они ни во что не верили, единственной прекрасной вещью в мире, достойной восхищения и поклонения, была для них красота тела, они верили только в красоту тела), единственным словом, которое никогда не произносилось (разве что только с ненавистью), было слово, обозначавшее богов, этих странных властителей, поскольку они были источником смерти. Смерть была наихудшим из всего, что можно было себе представить, и ничего с этим не поделаешь.
   Жертва была немыслима, отвратительна, но в истории есть такая точка, когда жертва начала становиться интересной (ведь она касалась человеческих интересов, то есть человеческой судьбы): когда Христос умер на кресте, чтобы люди могли быть избавлены от смерти, то есть чтобы вещи могли быть избавлены от разложения, чтобы все это не превращалось во множество мелких червей. С того самого момента слово «жертва» стало интересным; все то, что мы говорили о жертве прежде, осталось в силе, но человек понял также и то, что без жертвы его жизнь обойтись не может.
   Умирая, Иисус не только дал понять, что жертва интересна, интересна для судьбы человека, – ведь Он умер, чтобы люди могли достичь своей судьбы и избавится от смерти, преодолеть смерть, – но открыл, показал, что жертва – это не что-то странное, это что-то интересное, но не странное, потому что вся жизнь такова. Если ты внимательно посмотришь на жизнь, то увидишь, что вся она состоит из жертв, начиная с того, что по утрам приходится вставать.
   Крест Христов, с одной стороны, открыл господство жертвы над всеми человеческими жизнями, а с другой – показал, что смысл жертвы не обязательно отрицателен, более того, ее смысл таинственным образом положителен: это условие достижения человеком своей судьбы: «Крестом Твоим мир спас», Своим крестом, о Христе, Ты спас мир.

   в) Когда жертва становится ценностью для жизни человека. Здесь необходимо сделать переход: когда жертва становится ценностью в нас – во мне, в тебе? Отвечайте же, чтобы понять, необходимо изменить ход мыслей. До этого я сказал, что жертва приобрела ценность, когда Христос умер. Однако умер Он.
   Жертва становится нравственной ценностью, то есть ценностью для человеческой жизни, когда она становится соответствием, со-ответственностью, то есть ответом на смерть Христову ради спасения своей жизни и жизни всех людей. Жертва становится принятием того, что единственный способ достижения судьбы и победы над смертью – это так же взойти на крест Христов, участвовать в смерти Христа. Со-ответственность, сознательная ответственность, сознательный ответ на смерть Христа: «Ты, Христе, умираешь за меня. Я присоединяюсь к Тебе в Твоей смерти». Каким образом? Через те жертвы, которые Ты даешь мне совершать. «Моя жизнь принимает жертвы, которые Ты даешь мне совершать, как прирастание к Твоей смерти». Поэтому жертва также называется приношением: жертва – это приношение Христу собственной жизни, как участие в Его смерти. Таким образом и моя жертва, заключающаяся в том, чтобы вставать по утрам, терпеть моего отца, мою мать, мою жену, моего мужа, детей и так далее, – это тоже становится благом.
   В Страстную Пятницу мы поем гимн Кресту, Crux fidelis inter omnes, верный крест, истинное древо среди всех древ, древо неувядающее. Так жертва Христа, та великая ценность, которая спасает мир от всякого убожества и смерти, становится нашей ценностью, если мы участвуем в ней, если мы принимаем от Христа тот способ, который Он устанавливает, чтобы сделать нас участниками Своей жертвы (например, Он посылает мне болезнь, Он допускает, чтобы со мной обращались несправедливо, Он посылает мне несчастную любовь или заставляет меня пожертвовать привязанностью).
   Жертва становится нравственной ценностью для человека, когда человек через жертву участвует в Божией инициативе, Которую принимает Он, чтобы избавить нас от смерти и зла. Какова эта инициатива? Это смерть Христова. Подумать только! Бог стал Человеком и был убит, чтобы вновь дать Своим убийцам возможность быть счастливыми?!
   Если жертва – это принятие обстоятельств жизни в том виде, как они происходят, потому что они позволяют нам соответствовать, быть участниками смерти Христа, тогда жертва становится центральным звеном жизни, – жизнь имеет ценность в меру жертвы, которую она несет. Но кроме этого, становится центральным звеном в понимании всей человеческой истории. Вся человеческая история зависит от Того Человека, Который умер на кресте, и я могу повлиять на человеческую историю, – на людей, которые живут в Японии, на тех, кто в данный момент подвергается опасности в море; я могу вмешаться и помочь матери, у которой умирает сын, в ее боль в эту минуту, – если я принимаю жертву, которую эта минута обусловливает для меня.

Из-за первородного греха

   Почему же тогда жертва является законом динамики жизни, почему глубинный закон динамизма жизни – это жертва, цель жизни – счастье, а обусловливающий закон – жертва? Зачем тебе нужно трудиться, чтобы сдать экзамен (труд и жертва – это одно и то же)? Справедливо ли, что Бог стал человеком и умер на кресте ради того, чтобы открыть всем, что жертвы в жизни являются условиями роста жизни, истинности жизни? Почему это так?
   Прежде всего, мы не можем сказать Богу: «Ты ошибаешься!» Кто из людей может сказать Богу: «Ты ошибаешься!»?
   Все это истинно: Христос умер на кресте ради спасения людей, и каждый из нас может сотрудничать для спасения мира, принимая жертву тех обстоятельств, через которые он должен пройти, потому что у истоков существования индивидуума и истории всех людей стоит огромная трагическая тяжесть, которая, как гора, давит и замедляет все. Природа человека трагична из-за этого ужасного начала, которое называется первородным грехом; это факт, которого мы не можем объяснить себе, но без этого таинственного явления ничего нельзя объяснить. Не объяснить жертву, как не объяснить и все остальное. То, что есть люди более удачливые и менее удачливые, – вот это уж поистине невыносимая несправедливость; один человек удачлив, другой нет, – почему так происходит?
   О первородном грехе прочитайте в седьмой главе Послания к Римлянам.

2. В чем состоит жертва

   Второй пункт. В первом пункте говорилось прежде всего о непостижимости жертвы – непостижимости, потому что кажется, что жертва идет против природы. Она становится значимой, когда Бог умирает на кресте. И это не только начинает открывать, что слово «жертва» имеет смысл, но и показывает, что все, вся наша жизнь, все наши дни полны бесконечных жертв, больших и маленьких. И если человек принимает эти жертвы, чтобы соответствовать смерти Христа, чтобы сотрудничать со смертью Христа ради спасения мира, тогда, совершая жертву здесь и сейчас, может быть, даже не замечая этого, он помогает какой-нибудь бедной матери, сын которой именно сейчас погибает в Югославии от взрыва гранаты; не существует ни времени, ни пространства. Для того, что находится вне времени и пространства (как ценность жертвы Христовой или нашей), нет ни времени ни пространства, время и пространство не останавливают. Жертва, которую я сейчас совершаю из-за любви ко Христу, может помочь одному человеку или многим, кто сейчас терпит крушение в Тонкинском заливе. Кто знает?
   Тогда посмотрим, во-вторых, в чем же состоит жертва. В чем состоит жертва? Она состоит не в смерти на кресте; для меня находиться здесь и говорить (а я ужасно устал) – это, можно сказать, тоже жертва (даже без «можно сказать»), для вас слушать меня – это жертва; брать часослов и начинать читать «Поспеши, Боже, избавить меня» – это жертва; это не жертва только потому, что мы отвратительно рассеянны; если бы мы взвешивали свои слова и думали о том, что мы говорим! Давайте же поймем, в конце концов, что это за «монстр» такой – жертва.
   Библия, как написано в «Религиозном чувстве» [239 - Ср. Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., сс. 158–159.], обозначает точным словом то, чему человек поклоняется как Богу (в то время, как Богом это не является), и это слово «идол». Утверждать истину и искать ее там, где ее нет, утверждать идолопоклонство или стремиться к нему, в конце концов, это ложь, обман. То, что мы называем грехом, – это ложь; это грех, потому что это ложь; не истина! И об этом очень остро говорит один псалом: «Посмотри на идолов, есть у них глаза, но не видят…» [240 - Ср. Пс 115:4–8.] Что это значит? Идол не исполняет обещаний, для которых, как кажется, он создан. То, что не выполняет своих обещаний, есть ложь. Боже мой, как грустно смотреть на большую часть браков, когда мне приходится кого-то венчать. Большая часть браков – это бесконечная грусть, потому что все это ложные обещания, кроме той малой крохи, что находится в Божиих руках.
   Жертва – это значит идти против лжи. Идти против лжи, делать что-то истинно, честно, искренне, правильно. Чтобы делать что-то истинное, требуется жертва: ты должен вырваться из лжи, ты должен вырвать ложь с корнем, ты не должен поддаться течению лжи, можно сказать, наплыву лжи; ты должен терпеливо ждать, пока проплывут все отходы.
   В самом деле, без жертвы не может быть истины в отношениях. Помните об этом; это фразы, которые определяют всю жизнь, которые важны для всей жизни, потому что они несокрушимы. Никакая атомная бомба не может их разрушить. Без жертвы нет истины в отношениях.
   Подумайте, когда вы привязаны к какому-то человеку, это отношение превращается в сплошную ложь, если оно не постоянно не управляется жертвой. Без жертвы нет истинных отношений, и это значит, что другой – а это может быть любой предмет или человек – оценивается не по своей природе (более того, смысл природы вывернут наизнанку): он утверждается согласно твоему вкусу, твоему инстинкту, потому что ты хочешь захватить вещь, как скупец вцепляется в деньги. Какая же это ложь! «Потому что это красиво»: я думаю, что это самое подходящее прилагательное для лжи… сказать так – это только повод.
   Мы отождествляем утверждение какой-либо вещи с захватом ее; утверждение какой-либо вещи – это любовь, это значит утверждать другого. Захватывать ее значит подчинять ее себе, делать ее своей рабой.
   Поэтому жертвовать – это не значит приостанавливать волю к чему-либо, приостанавливать любовь к кому-либо или чему-либо, жертва ничего не уничтожает; это значит останавливать волю, которая идет против природы вещи.
   Если ты не можешь использовать вещь согласно ее судьбе, если ты не можешь использовать отношение привязанности согласно его судьбе, то ты преступник; это преступление! Говорят: «Жертва невозможна!» Жертва необходима так же, как необходимо не совершать преступлений.
   Жертва – это не значит подвешивать волю к какой-то вещи, это значит останавливать волю, не соответствующую природе вещи. Поэтому все добрачные отношения являются ошибочными, все; и все они ведут по искривленному пути, который уже не выпрямишь; они утверждают эгоизм в качестве окончательного критерия всего, они утверждают реакцию как окончательный критерий отношений, и этот эгоизм уже ничем не искупишь. Прочитайте страницы 453 и 454 в книге «Avvenimento di vita, cionuna storia» (Событие жизни, то есть история).

3. Самая истинная жертва – это признание присутствия

   Третий пункт. Какая жертва является самой истинной? Какая жертва больше всего приближает к истине? Какая жертва больше всех отдаляет от ошибки, зла, лжи? Какая жертва больше всех ведет к истине?
   И именно здесь становится понятно, что все связано. Ответ на этот вопрос дает понять, что жертва идентична драматичности и величию любви.
   Самая истинная жертва – это признание присутствия.
   Я прекрасно понимаю, что вы ничего не понимаете, но если вы ничего не поймете, ваша жизнь будет достойна сожаления! Вы все поймете, будьте уверены, вы все поймете!
   Самая истинная жертва – это признание присутствия. Что значит признавать присутствие? «Я», вместо того, чтобы утверждать себя, утверждает тебя. Это самое великое посвящение жизни: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» [241 - Ин 15:13.]. Это то же самое, что отдать жизнь. Это значит утверждать тебя, чтобы утверждать «я», чтобы дать жизнь «я», утверждать тебя как цель действий «я»; это значит утверждать тебя, это любовь к тебе. Поэтому это даже жертва самими собой: не пальцем, или волосом, или тем, как закончится учебный год… Нет, нет, нет! Это полная жертва собой; утверждать другого подразумевает забывать себя самого, что противоположно привязанности к себе самим, – это жертва себя другому.
   Самая истинная жертва – это признание присутствия; это значит, что самая истинная жертва – это любовь.

Грусть и просьба

   Какое истинное чувство утверждается жертвой как самое сильное чувство в жизни? Самым сильным чувством, самым тяжелым и самым великим в жизни чувством жертва считает грусть, жертва утверждает грусть, потому что я не способен утверждать присутствие, которое я хочу утверждать. Я люблю какого-то человека, я хотел бы утверждать его всем своим существом и не могу: он умирает, через два дня он умирает. Ты никогда не способен утверждать объект любви (присутствие – это настоящий объект любви) полностью, соответствующим образом; поэтому человеческое отношение не может быть ничем иным, как только грустью.
   Именно в такой грусти из-за несвершенного присутствия вырывается просьба, последняя просьба Библии: «Гряди, Господи Иисусе!» [242 - Откр 22:20.] Приди Сам, потому что Ты, умерший на кресте, и только Ты можешь сделать счастливым (можешь стать исполнением судьбы) человека, которого я люблю; и таким образом Ты можешь сделать счастливым и меня, – но это уже следствие!
   Я расскажу вам один впечатляющий случай из своей жизни. Я знал парня и девушку, которые были помолвлены, очень толковые совсем еще юные ребята. Они жили в одном селении в Абруццо; они должны были пожениться через несколько месяцев. Однажды к ним в приход приехал некий отец Семини, чтобы провести недельный курс встреч о миссиях. Как-то вечером по дороге домой парень сказал девушке: «Знаешь, если бы я не решился пожертвовать собой, чтобы поехать в миссию, – ведь так много людей живут и ничего не знают о Боге, так много несчастных людей, – если бы я не решился на эту жертву, я бы считал себя недостойным тебя, я бы стыдился себя, мне было бы стыдно говорить, что я тебя люблю». Тут, сразу, конечно, «вздохи, плач и исступленный крик» [243 - Данте Алигьери. Божественная комедия. Перевод М. Лозинского. Ад, песнь III, ст. 22.]… Но итог был поразительный: он отправился в миссию, а она через несколько месяцев вошла в конгрегацию сестер-миссионерок; и сейчас они оба миссионеры и живут в разных местах. А их семьи, кстати, до сих пор в ссоре, потому что дети разорвали помолвку!
   Такие случаи редко случаются в жизни, но это реализованный идеал; идеал, который человек себе представляет, в самом деле реализуется, потому что именно в такой жертве происходит то, что я говорил о песне Sevillanas. Человеческая судьба такова: друг уходит, лодка все уменьшается и уменьшается, пока совсем не скрывается за горизонтом. В этом же случае все происходит иначе: точка на горизонте становится все больше, все больше и все ближе.

4. Жертва веры и харизма

   Следствие. Прочитайте всю первую главу Евангелия от Иоанна. Первая часть – это высшая теория, вторая – это самый потрясающий факт, о котором только можно рассказать, то, что произошло с Андреем и Иоанном… Я был очень рад, когда в конце последних упражнений Братства вечером мне позвонили из Мадрида (в Испании на Упражнениях было 150 работающих) и Кармен говорила: «Здесь все говорят об Иоанне и Андрее: Андрей и Иоанн, Иоанн и Андрей!»; и на самом деле в тот раз я говорил об этом почти полчаса.
   Как я могу – будьте внимательны к постановке вопроса! – как я могу признавать и любить это присутствие Христа вплоть до жертвы (это и есть вера как жертва, жертва веры)? Почему мы вместе? Мы здесь, потому что среди нас Христос; Христос через две тысячи лет поместил тебя вместе со мной, хотя ты меня и не знал, и поэтому мы вместе; мы не знаем, каким образом мы вместе, но мы вместе именно поэтому, и совокупность причин, которые имеются у нас на то, чтобы находиться здесь, не только не исчерпывает, но, более того, не дает и малейшего намека на разрешение вопроса: «Каким образом мы находимся здесь? Каким образом находится среди нас Христос?» В то время как любовь, которую каждый из нас испытывает по отношению к другому, интерес каждого из нас по отношению к судьбе другого, – все это благодаря Христу среди нас, через Христа среди нас, это утверждение Христа среди нас.
   То множество причин, благодаря которым мы знаем, что Христос находится здесь, не способно ничего объяснить, если только не допустить гипотезу великой возможности того, что среди нас есть что-то иное, большее, чем мы сами. Немыслимо, немыслимо для всего мира, чтобы какая-то группа людей по субботам собиралась так же, как мы. Среди нас есть что-то большее, чем мы сами; и признание чего-то большего, чем мы сами, чего-то, что сам разум не в силах четко определить, но чего отрицать нельзя (ибо иначе разум рискует впасть в самую большую иррациональность), – это вера: «Верую, Господи».
   Христос остается, присутствует среди нас: «Я с вами во все дни, до скончания века»; и поэтому я знаю Марию, Дженовеффу и Сильвию, поэтому я знаю тех, кого я знаю, и тех, кого я не знаю. Христос остается, Христос присутствует, Он с нами во все дни до скончания века, в тех исторических обстоятельствах, которые устанавливает тайна Отца, в тех исторических обстоятельствах, через которые тайна Отца позволяет тебе признавать и любить Присутствие чего-то иного, присутствие Христа. Исторические обстоятельства, через которые Отец дает нам понять присутствие иного Присутствия, чего-то иного, большего, принадлежат тому, что называется харизмой; исторические обстоятельства создают наше Движение и Memores Domini.
   Харизма значит «благодать», «дар», дар Бесконечностью себя самой; харизма указывает экзистенциальный образ темперамента, менталитета, среды, через который этот дар в твоей жизни получает определенный облик, акцент, особый взгляд на вещи. В Азии ты можешь встретить высоких, тощих, маленьких и больших, чахоточных и хриплых, красивых или уродливых… Быть способным сказать: «Это не важно», – и быть способным любить любого человека всегда! На самом деле так происходит! Так, например, некоторые из нас едут в Кампалу и живут там среди носорогов и крокодилов или среди больных СПИДом, о которых наша подруга Розе заботится как о своих братьях (за это она известна почти на весь город!).
   Тот, кого достигла определенная харизма, уже не может следовать за Христом, оставив эту харизму; это стало бы предательством. Все те люди, которые сказали мне: «В Движении есть такие-то и такие-то недостатки, я ухожу из Движения», – все те, кто ушел, потеряли все, они уже больше ничего не поняли. Поэтому в какой-то момент многие возвращаются. Если кто-нибудь из вас уйдет, он уже больше ничего не поймет; если ты призван через эти обстоятельства, то через эти обстоятельства ты достигнешь своего счастья, будешь помогать людям, любить людей и любить Христа. Если Христос дал тебе узнать Себя через эти обстоятельства, выраженные в этих лицах, то именно через эти лица, через эти обстоятельства Он изменяет тебя, делает великим твое сердце, твою душу, твой ум.
   «Если бы они могли прикоснуться к Иисусу вблизи! – сказал Папа три недели назад. – Но где к Нему прикоснуться? Где Его увидеть? Если они увидят Его в вас, они скажут: “Господь мой и Бог мой”, как сказал святой Фома» [244 - Ср. Иоанн Павел II. Обращение к молодежи Рима. 24 марта 1994 г.]. В вас: Христос присутствует через нас, через нас ко Христу можно прикоснуться, через нас Христа можно увидеть. А если ты уйдешь от нас, ты больше ничего не увидишь! «Если ты останешься, то увидишь такие же великие дела, – говорил Иисус, – и еще больше сих» [245 - Ср. Ин 14:12.]. И я всегда думаю об этих словах Иисуса, вспоминая то, как я начинал служить и как я начинал вести уроки религии в Берше: тогда тех, кто шел за мной, было трое или четверо. Умножать их количество было моей последней мыслью… Сейчас я содрогаюсь при одной только мысли об этом!
   «Кто пребудет во Мне, кто будет верен в принадлежности Мне [вы принадлежите Мне через единство среди вас, через компанию среди вас, потому что в ней присутствую Я], дела, которые творю Я, и он сотворит; и больше сих сотворит» [246 - Ср. Ин 14:12, Ин 15:5-16.].
   «Где к Нему прикоснуться? Где Его увидеть? Если они увидят Его в вас, они скажут: «Господь мой и Бог мой»».
   Жертва кажется как бы смертью, умерщвлением, но это начало жизни, начало истинной жизни, жизни, побеждающей время и пространство, жизни, не поддающейся лжи. В самом деле, нет такого опыта жертвы, который не делал бы нас лучше, если мы его принимаем; есть, если меняет [247 - Cp. L. Giussani. È, se opera (Есть, если действует). Приложение к 30 Giorni, N 2, 1994.].
   Чтобы понять это, нужна благодать, нужно, чтобы Бог помогал нам. Бог, только Бог может дать нам понять бытие как оно есть, и жертва – это основополагающее условие бытия во времени и пространстве.
   Слава Богу, дорогие мои, что вне времени и пространства – чистое наслаждение: «В Царствии небесном – полнота праздника, которого ожидало сердце» [248 - Jacopone da Todi. «О novo canto» // Laudi, Trattati e detti. Firenze, 1953. Vol. 74. C. 264.]; рай исполняет образ праздника, которого ожидает сердце. Поэтому на Упражнениях в Римини [249 - L. Giussani. Il tempo si fa breve. Цит., с. 9.] я сказал, что человеческое «я», то есть человеческое сердце, – это перекресток в отношении с вечностью (бесконечностью) и «ничем». Альтернативы нет. Понятно, что вам трудно (и это трудность, которую нужно переживать в страхе и трепете), очень трудно представлять себе бесконечность, но «ничто» невозможно понять.
   Где говорится об этом в «Религиозном чувстве»? Это самое прекрасное место [250 - Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., с. 86.]: стихотворение Монтале [251 - Е. Монтале. Однажды поутру… // Избранное. Москва, Прогресс, 1979. С. 36.]. Бесполезно говорить, что, оглядываясь назад, он ощущает «ничто», – ощущает, что вещи не остаются, они умирают, исчезают; он не может сказать, что «тогда все – ничто», потому что вещи существуют. Если они существуют хотя бы одно мгновение, нельзя сказать, нельзя заключить: «Все – ничто». «Все – ничто» – это метафора, отчаянная метафора.

Жертва
Собрание

   «Сильно угнетен я, Господи, оживи меня по слову Твоему» [252 - Пс 118:107.]: как можно каждую неделю читать такие слова и ничему не научиться? «Сильно угнетен я», с этим все согласны, не так ли? Все устали, к вечеру все устают, в полдень все уставшие, в три часа все уставшие. «Так давайте не будем больше страдать!» Нет, перестать страдать значит перестать жить, в том смысле, что нужно быть мертвыми, чтобы не страдать. Страдание неизбежно. Это то же самое, как когда мы говорим, что нужно есть, чтобы жить. Это очевидно!
   Мы всегда устаем страдать, потому что страдание не присуще природе судьбы человека, оно не «по слову Его». По Его слову человек создан не для несчастья, как говорится в книге Премудрости: «Бог сотворил человека для счастья» [253 - Ср. Прем 1:13–15.]. Хотелось бы мне знать, о чем вы думаете, когда произносите подобную фразу? Как вы отвечаете на это противоречие? «Мы устали страдать». Это правильно, потому что страдание не присуще судьбе человека; «по слову Твоему» значит согласно судьбе, которую Ты дал человеку. По Твоему слову: «Оживи меня», – Ты даешь мне жизнь. В чем недоразумение? Недоразумение заключается в противопоставлении страдания жизни, тогда как страдание – это условие жизни и чем больше человек страдает, чем больше он способен страдать, тем больше жизнь принадлежит ему. Действительно, самый яркий пример известен всем, даже если человек об этом не задумывается: это Иисус, Который страдал за всех, потому что Он отдал Свою жизнь всему.
   «Сильно угнетен я», поэтому дай мне понять причину и любовь, которые есть в страдании, дай мне понять человечность, которая есть в страдании, дай мне понять любовь к Бытию, которая заключена в страдании, дай мне понять любовь ко Христу, которая заключена в страдании, дай мне понять любовь к Тебе, о Тайна, которая заключена в страдании. Тогда человек больше не соблазняется о страдании. «Сильно угнетен я» – это соблазн страдания, который, кажется, противоречит «оживи меня»; но на самом деле это условие жизни.
   Тогда меняется смысл фразы «по слову Твоему»: по замыслу (слову) Твоему жертва становится мотивом жизни. В каком смысле жертва становится мотивом жизни, как это было для Иисуса? Почему Иисус страдал? «Никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос» [254 - 1 Кор 3:11.], – необходимо понять, как это было для Иисуса, наша жизнь не может быть ни насыщенной, ни полезной (живой для нас и полезной для других), если она не подражает Иисусу. В основе нашей жизни лежит боль Христа, как слава Христа, так и боль Христа: «Даром получили, даром давайте» [255 - Мф 10:8.]. Тогда понятно то, что говорится в молитве: «Дабы мы могли служить человеческой общине опытом Духа, созидая Царствие» [256 - Молитва Дневного часа, суббота // Часослов. Цит., с. 163.]. Что значит созидание Царства? Это значит сделать мир Царством Христа, и чтобы сделать мир зданием Христа, нужно, чтобы жизнь рождалась из жертвы. Жертва – это удобрение, как то удобрение, о котором говорила моя бедная мама. Когда мы были на отдыхе и гуляли по полям, она постоянно повторяла, каждый день повторяла: «Подумай только, какая тайна! Как рождается хлеб, как рождается пища на земле, куда вносят удобрение?» Это не было банальным сравнением, это было замечание, какого не делал никто из нас: удобрение – это жертва, жизнь, которая не кажется больше жизнью.

   Вы сказали, что чувство, утверждаемое жертвой как самое истинное, – это грусть. Эту часть мне было труднее всего понять в лекции, потому что я говорил себе: тогда чем дальше человек идет, тем грустнее он становится? Затем я задумался об отношениях с моими друзьями и понял так: если я строю взаимоотношения с моими друзьями и сам пытаюсь сказать, что является для них счастьем, то я дважды заблуждаюсь. С одной стороны, я не способен определить, что является счастьем для моих друзей; с другой стороны, я совершаю насилие, потому что это все равно что пытаться лишить их свободы предстоять перед лицом того, что у них есть.
   Совершенно верно.

   И тогда, насколько я понял, грусть – это говорить: «Господи, я не способен, соверши то, что я не способен сделать»; и эта грусть благая, потому что возвращает меня в отношение с другим; отношение с другим начинается по-иному.
   Грусть – это неизбежная и значимая черта жизни, потому что в жизни в каждое мгновение (и чем насыщеннее мгновение, тем больше) у тебя возникает ощущение, что тебе еще чего-то не хватает; грусть – это некое отсутствие, испытываемое со страданием.
   Что делает грусть благой? Признание ее значимым орудием замысла Бога. Замысел Бога подразумевает то, что жизнь всегда, в любом случае (и чем больше она задействована, чем больше она внешне удовлетворена, тем больше это происходит) подвержена ощущению, что чего-то не хватает. И это провиденциально, чтобы понять, что, как говорил Пер Лагерквист, никто не отвечает на голос, вопиющий в пустоте мира. Но почему есть этот голос, почему есть этот вопль? [257 - P. F. Lagerkvist. Se credi in Dio e non esiste un Dio. См. сноску 2 главы «Доверие» в настоящей книге.] То, что жизнь грустна, – это самый очаровательный аргумент, дающий понять, что наша судьба – это нечто большее, это большая тайна. И когда эта тайна идет нам навстречу, становясь человеком, тогда это очарование становится во сто раз больше. Это не устраняет твоей грусти, потому что способ, которым Бог становится человеком, таков, что ты обладаешь Им, не обладая, ты уже обладаешь Им и еще не обладаешь. Нам кажется, что это так, потому что мы не видим Его, – я не вижу Его так, как вижу тебя, – я знаю, что Он здесь, потому что есть ты, потому что есть мы. Но и для первых учеников это было так же: для первых учеников Христос был как любой человек, такой же человек, как все остальные. Грусть – это условие, которое Бог установил в сердце человеческого существования, чтобы человек никогда спокойно не обольщался, что ему достаточно того, чем он обладает.
   Именно так я объяснил тему. Все остальные твои размышления правильны, но истинная причина связи между грустью и жизнью состоит в том, что грусть – это неотъемлемая часть не природы судьбы человека, а существования человека, то есть пути к судьбе, и она присутствует на каждом шагу. Чем больше ты любишь этот шаг, чем прекраснее этот шаг для тебя, чем очаровательнее он для тебя, чем в большей мере он твой, тем больше ты понимаешь, что тебе не хватает того, чего ты больше всего ждешь.

   В прошлом году ты сказал: «Что это за человек, который не чувствует страха перед жертвой и поэтому не укрывается во Христе как единственной его надежде?» Меня это поразило, потому что в наших обсуждениях мы никогда не поднимали вопрос о страхе перед жертвой. Тогда я сказала себе: не потому ли, что мы абстрактны, мы живем словно вдали от реальности?
   Это совершенно верно. Абстрактным кажется то, что твоя воля уже решила не принимать, ты уже решила, что это что-то недостойное ценности, ты уже решила, что это что-то неуместное. Когда я спрашиваю тебя: «Правильно или неправильно то, что я говорю?» – это равносильно вопросу о том, есть у этого причины или нет. И если ты отвечаешь: «Да, есть причина, но она абстрактна», – это говорит о твоем лицемерии. Если есть причина, ты не можешь сказать: «Она абстрактна», – потому что причина есть то, что отвечает на нужду сердца, это то, что соответствует судьбе личности. Этот ответ я уже дал однажды, и к нему все отнеслись скептически (и правильно сделали!), потому что это приговор вашей поверхностности. Считать абстрактной определенную ценность, причина которой известна и идти против которой нет причин, считать ее абстрактной из-за того, что к ней не прикоснуться, как к волосам, не прикоснуться, как к кончику носа, не прикоснуться, как к лицу, когда ласкаешь его, значит быть лживым, потому что это отречение от связи с собственным сердцем, со смыслом собственной судьбы, которую эта ценность раскрывает. Поскольку причина – это открытие отношения вещи к нашей судьбе, причина – это то, что находится в отношении с нашим сердцем, с потребностями нашего сердца, поэтому с нашей судьбой.
   Мы не должны бояться жертвы; мы должны бояться абстрактности. Абстрактное – это приговор нашему человеческому достоинству. Абстрактное – это то, что уклоняется от твоей связи с судьбой, поэтому абстрактное – это то, что уклоняется от того, для чего сотворено твое сердце, и стремится отождествить конкретное с кончиком носа, к которому мы прикасаемся, с волосами, которые приводим в порядок, с животом, который болит, с мороженым, которое нравится, и все это настолько иронически конкретно, что закончится могильным тленом.

   Таким образом, абстракция – это рассеянность?
   Да, абстрактное – это допускаемая волей рассеянность, поэтому я говорил о лжи; это рассеянность, ты не обращаешь внимание на разум, то есть на свою природу, которая есть потребность в судьбе, являющая себя в разуме.

   По поводу грусти вы советовали нам прочитать отрывок в журнале Il Sabato, где говорится, что «не нужно бояться жертвы, потому что это условие для постоянства нежности и тихой радости» [258 - L. Giussani. Un inizio е ma storia di grazia (Начало и история благодати) // Un avvenimento di vita… Цит., с. 453.]. Я не могу понять эту связь между грустью и тихой радостью.
   Постоянство нежности и, следовательно, тихой радости, которую она порождает (нежность – это сумерки обладания, утренние сумерки или вечерние сумерки): для постоянства нежности нужно, чтобы нежность была истинной; для того, чтобы устоять и оставаться, нежность должна быть истинной. Чтобы нежность была истинной, она должна поистине любить объект, а объект должен восприниматься таким, каким он действительно является. Как ты можешь испытывать нежность к существу, которое дает тебе жизнь (твоя мать) и затем оставляет тебя, потому что в определенный момент умирает? Это нежность уже сейчас, если ты задумаешься над этим, уже сейчас утопает в море грусти. Ты особенно любишь какого-то человека, но как ты можешь особенно любить какого-то человека, испытывать нежность к нему, думая, что завтра ты его больше не увидишь, что завтра он умрет или что завтра он уедет на Камчатку, в самый далекий уголок огромной России? Как это возможно? Только если ты ощущаешь вечность компании с этим человеком, только если ты ощущаешь, что отношение с этим человеком, то чувство, которое он вызывает в тебе, является знаком твоих отношений с вечностью. Отношение с этим человеком является вечным, любовь к этому человеку – это вечная любовь.
   Именно жертва в настоящем позволяет постоянство нежности. Если ты испытываешь нежность к какому-то человеку и думаешь, что завтра ты можешь потерять этого человека (чем муж, бросающий свою жену, отличается от матери, которая умирает раньше тебя?) номинально нежность остается, это нежность грустная. Но если ты принимаешь это как условие пути (и ты и твоя мать предназначены к счастливому прибытию, совершая два разных, но одинаково скорбных, тяжелых, исполненных труда, жертвы пути), если ты принимаешь эту жертву, если ты принимаешь то, что путь будет очень тяжелым, если ты принимаешь, что расстояние, которое нужно пройти, будет очень утомительным, если ты принимаешь это, ты допускаешь нежность, ты допускаешь очевидность любви, которая остается, ты не позволяешь обстоятельствам одолеть тебя.
   Неужели это так трудно понять? Это трудно понять в двух случаях: или мы никого никогда особым образом не любили, или перестали любить (или любили с расчетом на то, что любовь закончится. Иными словами не любили. Невозможно понять этого: «Я люблю тебя двадцать три года». Поэтому развод – это непристойное умаление любви мужчины и женщины: «Я очень, безумно люблю тебя до тех пор, пока хочу, то есть три года». Замечательно!).

   В прошлый раз вы сказали, что для нас жертва становится нравственной ценностью, когда она становится соответствием, то есть со-ответственностъю, ответом на смерть Христа. И я хочу спросить: может ли это не стать ответом свободы?
   Если в жертве, с жертвой, свобода не становится тождеством или компанией со Христом, ответом призывающему Христу, то нет ничего более глупого и скотского, как говорил Павезе, чем жертва. С другой стороны, если ты начинаешь систематически любой ценой избегать жертвы, то тебе придется остаться в том болоте, в котором ты находишься, потому что как только ты приходишь в движение, ты наталкиваешься на камень, а жертва означает повернуть руль.
   Поэтому жертва – это, во-первых, потеря времени, реализация чего-то незаконченного. А, во-вторых, это действительно что-то скотское, как говорил Павезе. Животное, то есть скотское, – это то, в чем нет разума.
   Когда принятие, объятие жертвы становится разумным? Когда она принимается, потому что входит в замысел Бога о твоей жизни, является частью замысла Бога о твоей жизни. Замысел Бога о твоей жизни называется Христом, замысел о твоей жизни является частью компании Христа. Следуя за Христом, ты прирастаешь к Его компании, принимая все те жертвы, которых она требует. Своей жертвой Христос спасает мир; ты имеешь отношение к спасению мира. Что означает тогда то, что твой отец и твоя мать, зная, что ты идешь по этому пути, говорят тебе: «Прошу тебя, прочитай «Радуйся, Мария» и за меня»? Или лучше, что значит, что так говорит тебе твой друг? Это значит, что он, волей-неволей, признает, что ты имеешь отношение к его пути, к судьбе, к его счастью, имеешь отношение к его счастью иначе, чем когда он желал тебя; «иначе» значит «имеешь отношение воистину».

   Почему в лекции о жертве ты говоришь о харизме?
   Если исторически жизнь – это харизма (то есть дар Духа Святого, то есть участие в тайне Бытия, участие в душе, творящей вселенную, участие в счастье каждого отдельного человека как наивысшей судьбы истории) в той мере, в какой она подразумевает жертву, она подразумевает это только в той мере, в какой того требует сама харизма; дело Духа Святого – это драматический замысел, а жертва является неизбежной частью этой драмы.
   Что такое харизма? Харизма – это слово, имеющее греческое происхождение и означающее дар. А дар – это сообщение Бытия, тайны Бытия нашей жизни. Поэтому харизма дается Духом Святым, donum Dei Altissimi. Дух Святой сообщается жизни Анны через определенные обстоятельства; поэтому Дух Святой всегда оригинален, Он не следует нашей логике, но приносит следствия, которые в сто тысяч раз лучше, чем следствия нашей логики; Дух Святой сообщается жизни господина Луки, сообщается жизни господина Гвидо, Дух Святой сообщает Бытие, созидая жизнь Анны, жизнь Гвидо, мою жизнь, по-разному. Он не создает одинаковых лиц; все наши лица рождены даром творения, творческое действие создает разные лица, нет ни одного лица, абсолютно похожего на другое, – Он не творит одинаковых «я» (ни одно самосознание не тождественно другому). Посредством чего Бог создал меня и создал тебя? Посредством различных обстоятельств, явлений, самым очевидным аспектом которых являются отец и мать. Обстоятельства, при которых Он создает Чекку, отличаются от тех, при которых Он создал меня, чтобы из всего этого разнообразия сложить великую поэму его творения.
   Харизмой называются те обстоятельства, через которые Дух сообщает познание Христа мне и тебе, так что мне и тебе Он дает познать Христа в определенной форме; другому Он дает познать Христа так же правильно, но через другую форму. Харизма – это тот метод, которым Дух через жизненные обстоятельства, темперамент, образование, компанию, непосредственные советы, непосредственные открытия дает мне и тебе понять, что такое Христос. Поэтому, если Христос есть все в нашей жизни, ничто не связывает нас больше, чем харизма, потому что это самое важное: через харизму ты можешь признать себя, через харизму я признаю себя, через харизму я признаю, кем являешься ты. Харизма представляет собой первое пространство, где Тайна Бога становится даром для человека, пространство, охваченное Христом, характеризуемое особыми обстоятельствами, образующими «я», образующими ту среду, в которой «я» пребывает, непрестанно творящими некую компанию, то есть кусочек Церкви: Церковь состоит из многих кусочков, которые являются харизмами.
   И поэтому ты не можешь сама придумать, как относиться к христианскому вероучению, к познанию Христа, ты не можешь сказать: «Я сама придумаю, как поступать, выберу того, кого захочу», – не можешь! «Выберу этого священника, потому что он красивый, статный, хорошо говорит, а еще у него так здорово уложены волосы, или потому что у него красивый голос». Ты не можешь так сказать. Святой Дух может дать тебе определенные обстоятельства, при которых ты не сможешь облегчить бремя своего пути или освободиться от него через более симпатичную и более легкую, более ясную и прозрачную компанию. Ты можешь оказаться в обществе неряшливого и старого настоятеля с чахлым голосом, с грубыми, невнимательными в церкви людьми, тебе может быть уготована именно эта дорога.
   В общем, если все проистекает от того способа, каким Дух обусловливает ваш облик, вашу жизнь, ваш путь, то вы должны сообразовываться с этими обстоятельствами, а сообразование с этими обстоятельствами – это жертва, это отказ от ваших обстоятельств. Поэтому человек, повстречавший Движение, уже не может оставаться хорошим христианином, если забывает это; теоретически человек свободен идти куда хочет, но объективно, экзистенциально, исторически, если он не подчиняется, если он не послушается, если не принимает этого во внимание, если не позволяет просветить себя тем способом, которым Христос его поразил, обстоятельствами определенной встречи, – если он не прирастает к этому, он никогда не станет настоящим христианином, он никогда не будет доволен, никогда не достигнет положения, соответствующего тому, чтобы быть полезным другим. Иначе говоря, он всегда будет недоволен, потому что это предательство. В армии тебе дают огнемет, потому что ты из огнеметной роты, а ты говоришь: «Мне огнемет? Да ни за что! Я возьму кинжал», – ив огнеметной роте ты продолжаешь служить с кинжалом: да тебя сожгут раньше других! Если ты назначен в огнеметную роту, то метай огонь.
   Таким образом, почему жертва присуща всем харизмам? Потому что харизма – это совокупность обстоятельств, которые устанавливаешь не ты; ты должен им следовать и оценивать их. Цветок, у которого должны быть большие и узкие лепестки, становится великолепным и ослепительным, следуя своей природе, а не говоря: «Я хочу быть с маленькими лепестками…» Ты должен следовать обстоятельствам, которые устанавливаешь не ты. Если бы вы знали… когда вы узнаете это, вы поймете! Нельзя любить человека, мужчина не может любить женщину, не проходя через эти условия, не может. На самом деле, если любить женщину так, как хочет он, он разрушает ее или теряет, что то же самое. Лучше ему потерять ее, потому что, по крайне мере, так он это заметит! А разрушить можно, даже не заметив.

   Что значит, что самая настоящая жертва – это признание присутствия: вместо того, чтобы утверждать себя, я утверждаю тебя, люблю тебя? Что означает, что самая истинная жертва – это любовь?
   Это самый важный вопрос. Явление жертвы достигает наибольшей силы, раны, тяжести, но и полезности для мира в признании присутствия.
   Я приведу два примера (не думаю, что можно найти третий!), к которым, как мне кажется, можно свести все.
   Когда молодой человек любит девушку (ничего не поделаешь, все сводятся к отношению между ребенком и родителями или между мужчиной и женщиной, потому что это два изначальных образа отражения тайны Троицы на жизни человека, на жизни творения), если мужчина любит женщину, он либо не думает об этом (и тогда, бедняжка, наслаждается лишь сотой частью отношения, умаляет его; все люди смертельно озабочены, вплоть до того, что теряют душу, умалением, не преумножением, увеличением, а умалением отношения, чтобы сделать его меньше, чтобы отхватить от него побольше, полагая, что они приобретают больше), либо, если он размышляет, он понимает, что все то, что он делает, дома или в отношениях, он вынужден делать в соответствии с темпераментом и волей любимого человека, вынужден делать все, чего хочет другой. Если ему кажется, что жертвы нет, то это потому, что у него отстраненное лицо, затемненное мимолетным удовольствием, мимолетным наслаждением, мимолетным чувством нежности, не сознающей себя, не сознающей своих корней, своих мотивов, своей судьбы. Вы считаете, что человек может любить другого человека, делая все, что ему нравится? Вы так считаете? Нет. И что тогда? Тогда нет большего источника жертвы, чем признание присутствия.
   Но это просто предвестник, естественный человеческий предвестник – и поэтому предвестник мимолетный – главного вопроса, идущего от тайны Бога к тайне Христа. Почему Христос был великим человеком? «Как заповедал Мне Отец, так и творю» [259 - Ин 14:31.], «Мой Отец доныне делает, и Я делаю», «Что творит Он, то и Сын творит также» [260 - Ин 5:17.], «не ищу Моей воли, но воли пославшего Меня Отца» [261 - Ин 5:30.], «быв послушным даже до смерти» [262 - Фил 2:8.]. Войдите в сознание Христа, человека, как, например, Марио, человека, как я, как мы! Человека! Величие человека Христа заключается в том, что Он жил, признавая, что ценность всего в воле Иного, «Отца, Который со Мною», [263 - Ин 16:32.] «Отец со Мною», «Отче, пришел час, прославь Сына твоего, да и Сын Твой прославит Тебя» [264 - Ин 17:1.] (это знак конца времен). «Прославить другого» – это прекрасная фраза, чтобы сказать, что кто-то другой является критерием моих действий. Если критерий моих действий – это кто-то другой, я должен жертвовать тем, чего хочется мне: «Отче, если возможно, да минует Меня смерть, впрочем, пусть будет не как Я хочу, но как Ты» [265 - Ср. Мф 26:42; Мк 14:36; Лк 22:42.]. Это то мгновение, когда перед нами наиболее внушительно предстает та боль, которую Христос возжелал и объял, даже если мы видим только малую ее часть. Для Христа признание присутствия тайны Отца образует самый тяжелый источник боли в Его жизни, источник самопожертвования. Задумайтесь, что Он пришел, чтобы спасти мир («Огонь пришел я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся» [266 - Лк 12:49.]), и все же Отец повелел ему оставаться среди евреев. В нескольких километрах были такие города, как Тир, населяемые в основном язычниками, которые приняли бы Его во сто крат лучше.
   Он не пошел туда, и даже той женщине, которая прикоснулась к Его одежде, чтобы исцелиться, Он сказал: «Кто прикоснулся ко Мне?», – на что ученики ответили: «Наставник! Народ окружает тебя и теснит, – и Ты говоришь: кто прикоснулся ко Мне?» – «Я чувствовал силу, исшедшую из Меня». Женщина, видя, что она не утаилась, пала пред Ним и сказала: «Наставник, это я» [267 - Ср. Мф 9:20–21; Мк 5:25–27; Лк 8:43–44.]. Учение дополняется, если мы вспомним о хананеянке: «Дай немного хлеба и другим твоим детям». Он говорит: «Я послан только к детям Божиим, к евреям», – на что она отвечает: «Дай хотя бы крохи, ведь достаются же они псам». – «Женщина! Велика твоя вера, и Я исцелю тебя» [268 - Ср. Мф 15:21–28; Мк 7:24–30.].
   Простите, попробуйте найти большее пожертвование собой, чем то, которое мы признаем, признаем, что в церкви, в пятидесяти метрах отсюда, есть Христос, Человек, Который жил и умер и воскрес в Палестине две тысячи лет назад, признаем, что Он находится там, в хлебе, под видом хлеба, в знаке хлеба. Попробуйте найти еще большую жертву ума, обязательства любви, страстного желания, чтобы весь мир познал Его.
   После нескольких месяцев существования Студенческой Молодежи ко мне пришел отец девушки, которая училась в лицее Вирджилио. Это был очень изысканный господин, и этот господин начал рыдать, говоря: «Отец, помогите мне, спасите мою дочь, потому что я уже не могу, когда моя дочь сжимает мою руку (его дочери было семнадцать лет и она умирала от рака) и говорит мне: «Папа, почему ты не вылечишь меня?» – у меня разрывается сердце, потому что я не только не знаю, что ответить, но мне жить больше не хочется». Я должен был ответить ему: «Господь знает, почему это происходит, это ради блага вашего и вашей дочери, потому что это соответствует замыслу Бога». Так я заставил его принять, утверждать присутствие Иного, более важного, более решающего, чем любовь к его дочери, чем желание спасти ее, чем сама его жизнь.
   Признать присутствие чего-то иного – это всегда начало истории жертв, всегда. Как когда мать рожает ребенка – это начало истории жертв; когда молодой человек женится на девушке – это начало истории жертв. Но это как заря гораздо более насыщенного дня: когда человек должен признать присутствие, присутствие в его жизни Бога, ставшего Человеком. Вы помните мой пример? Если бы в наш дом на улице Монте Роза должен был прийти президент республики, то весь дом готовился бы, делал уборку и тому подобное, а когда Скальфаро пришел бы, все вращалось бы вокруг него.
   Если Бог стал Человеком и присутствует для меня и тебя, это Присутствие определяет, устанавливает, имеет право направлять и определять всю мою жизнь, мои отношения, все то, что я делаю. Здесь взрывается чувство несоизмеримости. Но я уверен, что эта несоизмеримость с Его помощью будет исправлена, и это самая большая радость, какую только можно испытывать в жизни: уверенность, что моя слабость будет побеждена именно Тем, Кому должны служить моя воля и моя свобода.
   Самая большая жертва – это признать Присутствие, нечто не от мира сего, это единственное, что является чем-то не от мира сего. Все поступки человека или сводятся к этому жертвенному моменту, или… все разрушается: и уже невозможно ниоткуда начать, начнешь с одной стороны – разрушится с другой.
   Нет большего источника жертвы, чем отношение с человеком, признание человека. Это касается и отношения матери к ребенку, и отношения мужчины к женщине, и отношения между друзьями. Поэтому я говорил в первый год в Берше, в первые дни преподавания: «Вы вместе пять лет, вы пять лет за одной партой, и вы не являетесь друзьями, самое большее, чем вы являетесь, – это пособниками» [269 - Ср. La comunione come strada (Сопричастность как путь) // Tracce, N 7 июль-август 1994. С. V.]. Чтобы эти отношения были не пособничеством, а настоящей дружбой между вами, они, прежде всего, должны пройти через Христа, нужно сначала признать, что Христос – это самый серьезный источник боли нашей жизни, жертвы нашей жизни: как Он умер, так и мы должны умирать. И все же человеческий и экзистенциальный отблеск этой жертвы – это радость, как Он сказал: «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет, и радость ваша будет совершенна» [270 - Ин 15:11.].

Глава девятая
Целомудрие

Я перечислю вам основные пункты, которыми очерчивается тема целомудрия.

1. Призванные к задаче

   а) Избрание некоторых. Существует одна предпосылка, немаловажная предпосылка: Бог стал человеком. Вы помните, как я рассказывал о монсеньоре Манфредини, моем однокласснике? Я рассказал вам о том вечере, когда мы спешили в церковь (мы опаздывали и бежали вниз по лестнице, там было три или четыре пролета). Он спускался за мной, и вдруг схватил меня за руку, и произнес: «Слушай (а нам было лет по двадцать или даже меньше), слушай, только подумай, ведь то, что Бог стал человеком, – это что-то не от мира сего». Это событие не от мира сего произошло и разделяет мир сей. Первый выбор, который совершает Бог, – это избрание людей, призванных понять это, и это Крещение. Но все это предыстория.
   Первый пункт: чтобы осуществить Свое дело в этом мире, Христос избирает некоторых. Представьте себе тот вечер при свете факелов, перед Его смертью, когда Он и двенадцать апостолов (мы должны стараться представить себе, вообразить, осознать то, что мы еще не испытали), Он и двенадцать апостолов собрались в молчании вокруг стола, и все смотрели на Него говорящего, смотрели на Человека, Который говорил: «Без Меня не можете делать ничего»; Этот Человек, их сотрапезник, говорил: «Без Меня не можете делать ничего» [271 - Ин 15:5.]. «Но это…» – они не говорили, что это Бог, – но они чувствовали, что это Бог; Они не думали так, они этого не понимали, но чувствовали это. Чтобы понять это, им пришлось дождаться Святого Духа.
   Чтобы свершить Свое дело в мире, Он избрал некоторых. И со временем к этим некоторым Он добавил наши имена, ваши имена; если вы здесь, то каким-то образом Он подергал вас за волосы, каким-то образом Он по крайней мере дотронулся до краев вашей одежды, если вы здесь, Он прикоснулся к вам; как бы то ни было, Он дотронулся до вас, позвал вас [272 - Ср. Мк 3:13–18.].

   б) Чтобы свидетельствовать о Нем. Для чего Он позвал вас? Чтобы возвестить свидетельство о Себе в мире, чтобы вы позволили Ему присутствовать в мире. Когда в тот день, в тот год в семинарии на лестнице в десять тридцать вечера Манфредини схватил меня за руку, он был для меня присутствием Христа. Что-то иное схватило меня за руку, это была не человеческая логика, это не была логика, продуманная моим одноклассником. Но кто может так сказать? Безусловно, если Бог стал человеком, то это что-то не от мира сего; это что-то не от мира сего, что находится здесь, сейчас, среди нас. И об этом нужно говорить! В этой усталости или в этой веренице слов есть что-то иное; и было бы невозможно говорить эти слова, если бы не было чего-то иного. Мы призваны к тому, чтобы свидетельствовать о Нем.

   в) Живя с Ним. Каким образом мы свидетельствуем о Нем? Живя с Ним. Человек, который каждый день читает Евангелие, который причащается, который говорит: «Приди, Господи», человек, который смотрит на своих друзей, для которых это уже стало более привычным, может начать чувствовать, что значит жить с Ним. Жить с Ним, что можно выразить и по-другому: жить как Он.

   г) Ради судьбы людей. Как Он жил? Воспринимая жизнь (жизнь – это каждое действие, – даже спать, и просыпаться… сегодня меня разбудили в девять утра… есть и пить, и все остальное, и жить, и умирать) ради мира, ради замысла Бога в мире, то есть ради всех людей. Именно ради людей, ради тех, кто живет в Японии, ради тех, кто живет в Австралии, ради тех, кто на Северном полюсе, ради тех, кого мы не знаем и кого мы начинаем ощущать как часть нас самих; поэтому человек должен отдавать жизнь ради всех этих людей. Все, что делается, делается ради жизни людей, ради судьбы людей, чтобы все люди достигли своей судьбы. Об этом мы размышляли, когда говорили о любви: принимать собственную жизнь (когда в девять утра нужно вставать… Но я заснул только в половине шестого! Я увидел на часах полшестого и заснул!) ради судьбы других людей; и это перестает быть абстрактным, потому что речь идет о судьбе твоего отца, твоей матери, девушки, к которой ты испытываешь привязанность, молодого человека, который тебе нравится, друзей, которые тебя окружают; это судьба всех этих людей. Мужчина, который смотрит на женщину, в которую он влюблен и на которой он женится, никогда не думая о ее судьбе, – это бедный неуравновешенный человек, который шизофренирует свою жизнь и жизнь другого человека; и они на самом деле будут жить как шизофреники. И сколько таких!..

2. Через жертву – сто крат

Жертва непосредственной реакцией

   Чтобы иметь возможность думать о твоей жизни (о тебе, которого я не знаю), чтобы думать о твоей жизни как о судьбе, я должен чем-то пожертвовать. Чтобы думать о твоей жизни (даже если я тебя едва знаю), чтобы любить твою судьбу, чтобы любить твое счастье, чтобы любить твою радость, чтобы любить вечность твоей жизни, я должен чем-то пожертвовать; чем я должен пожертвовать? Я должен пожертвовать непосредственной реакцией – моим «нравится» или «не нравится», симпатией или антипатией; я должен пожертвовать непосредственным впечатлением. Я должен пожертвовать непосредственным впечатлением при виде красивой женщины… да, да! Непосредственным впечатлением при мысли о жизни «в маленьком домике, окруженном садом»… Представьте себе Пьера де Краона, который стоит на колокольне и руководит строительством собора, и думает о своем домике с дымящей трубой; Боже, какая отдаленность! Бог призвал нас к этой отдаленности, чтобы мы переживали мир с этой отдаленностью; поэтому домик – это домик, храм – это храм, а народ – это народ (и этому народу принадлежит и женщина, которая могла бы быть женой и жить в этом домике) [273 - В произведении Поля Клоделя Пьер де Краон – зодчий, гений, созидающий выражение единства народа, то есть его обители: в обители находится идеал, в обители исцеляется всякая ошибка. И все люди оказываются равными перед лицом бесконечности идеала и перед лицом убожества своих ошибок. Поэтому зодчий, возводящий соборы, является самым великим гением, потому что собор представляет собой самый великий знак единства между людьми. Пьер де Краон, гений, полный порыва и страсти, перед лицом призвания, данного ему Богом, в какой-то момент находится как бы в замешательстве: «Сколько высоких кровель! И я никогда не увижу крыши моего собственного маленького дома среди деревьев? Сколько колоколен, чья тень, ходя по кругу, указывает время всему городу! И мне никогда не придется делать чертежи для моего камина и для детской?» (П. Клодель. Извещение Марии. Seriate, Христианская Россия, 1999).].
   Необходима жертва, жертва непосредственным. Непосредственное не истинно, и поэтому оно умирает и заставляет умирать. От непосредственного человек стареет, у него коснеет язык, появляется ревматизм, ему трудно стоять на ногах; непосредственное заставляет умирать, непосредственное умирает в руках. Еще утром ты восхищаешься своей женой, а вечером ты уже послал бы ее куда подальше; это значит, что вечером ты бы выбросил ее: «Если бы я мог от нее избавиться!»
   Непосредственное связывает, сковывает цепями вплоть до удушья (когда в фильмах показывают, как кто-то кого-то душит, то человек издает нечеловеческие звуки до тех пор, пока не раздается последний звук! Непосредственное душит нас). Необходимо это странное явление, некоторое отдаление. Чтобы по-настоящему любить человека, необходимо отдаление. Когда мужчина больше восхищается женщиной – когда он смотрит на нее с расстояния в метр, очарованный существом, находящимся перед ним, почти на коленях (даже если на ногах, но почти на коленях) перед ней, или когда он овладевает ею? Нет! Нет, когда он овладевает ею, все заканчивается.
   Кто больше обладал уличной женщиной Магдаленой, – Христос, Который на одно мгновение взглянул на нее, проходя мимо, или те мужчины, которые были с ней? Когда несколько дней спустя она своими слезами омыла Ему ноги, она ответила на этот вопрос.
   Невозможно установить отношение ни с чем: ни с людьми, ни с цветами в поле, ни со звездами в небе – если внутри этого отношения нет отдаления. Если ты не отдаляешься от звезд, ты их не понимаешь: если бы ты смотрел на одну звезду без отдаления, ты бы просто не понял, что это одна из звезд среди звездной бесконечности; именно жертва позволяет раскрыть истину присутствующей «вещи» или присутствующего «человека».

Предвкушение вечной нежности

   Последний пункт. Эта истина в том, как любил Христос, удивляла тех, кто смотрел на Него: люди были поистине ошеломлены. Он на самом деле не прикасался к ним (Он касался только глаз слепых, рта немых, ушей глухих, – только для того, чтобы исцелить их), и все-таки, если кто-нибудь приближался к Нему на 20 метров, он был пронзен этим Присутствием и шел домой, имея в себе образ этого человека, от которого потом целыми днями пытался отделаться и от которого с трудом отделывался! Таким образом Христос вступал в отношение с людьми, созидая более полезную любовь, любовь, которая больше составляет компанию в пути, любовь, которая облегчала путь, любовь, которая позволяла предвкушать (как трепет) вечную нежность, любовь, которая во всем предугадывала то отношение, которое было между Христом и Иоанном перед Его смертью, когда тот склонил голову Ему на плечо.
   Это предвкушение в этом мире, предвкушение в отношениях между мной и тобой (даже если я видел тебя всего один раз), предвкушение в отношении с тобой, указывающее на то, как я увижу тебя навсегда в вечной ясности, в вечном преображении, в серьезности вечного, – это «сто крат» уже здесь, на земле. Каждый вечер мы призваны спрашивать себя, насколько мы пережили это «сто крат». И не может быть (как ко мне приходят жаловаться), что мы не испытываем «сто крат» на земле; конечно, ты не испытываешь этого, потому что ты представляешь себе «сто крат» так, как хочется тебе, ты представляешь «сто крат» как расширение границ инстинктивности. А на самом деле это что-то совсем другое, это что-то намного прекраснее, надежнее, привлекательнее, человечнее, это что-то, что делает тебя братом и сестрой бедному истощенному человеку, который умирает в канаве на обочине дороги и которого сестра матери Терезы из Калькутты без отвращения подбирает и приводит в дом. Его моют, переодевают… и он за несколько часов до смерти говорит: «Я всегда жил как бедняк, а вот теперь умираю как царь». К нему отнеслись как к царю, как к царю: вот оно – «сто крат» на земле.

   Может быть, что по отдельности вы поняли все слова, все фразы. Но вам еще не хватает опыта связи этих слов с живущей плотью; не хватает опыта жизни. Пусть эти слова станут содержанием того, что вы чувствуете, чем вы живете, что движет вами, что делает вас взволнованными.

Целомудрие
Собрание

   Сегодня вы должны поделиться своими размышлениями не только по сегодняшней лекции, но и по всему году, по ситуации, которую эти слова намечают, означают: ваши трудности, возражения, которые у вас возникают, то, что вам непонятно… И отвечу вам: «Понять невозможно!» Поэтому, дорогие мои, нам остается только одно: что нужно делать? Есть, если действует. Действительно, это меняет вас, меняет тебя; ты не понимаешь, но меняешься.

   Лекции о жертве и целомудрии произвели во мне какой-то разлом из-за того глубинного противоречия, которые они несут, и тогда я задал себе вопрос, в чем причина этого столь таинственного условия, которое требует действия, противоположного тому, что кажется.
   Причина в том, чтобы нам переживать этот мир во сто крат больше. Ты задал самый замечательный вопрос, который только можно задать. Бог, пришедший в этот мир, – это что-то не от мира сего, Иисус есть что-то не от мира сего. Если убрать Иисуса, все развалится или нивелируется, и даже если что-то и воспламеняется, то сгорает, остается лишь сгоревшая солома.
   С Иисусом же ничто больше не утрачивается, даже собственное зло остается как благодарность и даже собственное зло, возможно повторившееся сто раз, результат сотого раза – это раскрытие тебя на сотый раз, это открытие тебя в надежде на преодоление, потому что преодоление нашего зла происходит тогда, когда этого хочет Бог. Ты не можешь отвечать: «А, ну ладно, тогда я делаю то, что хочу; а когда Бог захочет, Он изменит меня». Нет же! Я должен желать, должен желать большего. Мужчина не может смотреть на женщину и говорить: «Какая красивая!» – и желать ее, не желая при этом быть настолько совершенным, насколько она красива; если он не желает быть таким же совершенным, сколь она красива, то он просто не любит ее, он только использовал бы ее и все.

   Больше всего в этом году меня поразила моя работа в больнице. Все медбратья и другие врачи постоянно говорили мне: «Ты стал другим», – и спрашивали меня, почему.
   Вы должны допустить, что это знак Тайны; это знак того, что в этом человеке есть Тайна, и другие вынуждены сказать: «Ты другой». Тайна – это что-то другое, отличающееся. Слепой входит в Лурдскую воду и прозревает: это Тайна, это что-то другое. Нет ничего более утешительного, более вдохновляющего, более изумляющего, более таинственного, чем то, когда другие говорят: «Почему ты какой-то другой? Ты другой».

   И это меня очень поразило, прежде всего, потому что многие говорили: «С другими врачами мы должны работать, но с тобой как с другом».
   «Ты другой» касается его человечности, всей его личности, а не хирургического мастерства. Наш Энцо из Болоньи фантастический хирург, особенно по части некоторых сложных операций, но никто не говорит из-за этого: «Ты другой». «Ты другой» говорят из-за того, как он ведет себя. Это другое касается «я», касается человека. Сестры Матери Терезы не могли исцелить того бедолагу, не могли исцелить его, но они были другие. И он сказал: «Вы другие, и я умираю как царь». Другой является человечность, это человечность Христа является другой. Когда Иоанн и Андрей последовали за Ним и смотрели, как Он говорил, в тот день, в какой-нибудь затерянной хижине Иудеи, они говорили: «Нет никого, как этот человек, никого». Это голос народа: «Это человек, человек». Чтобы понять, что есть потустороннее, нужен опыт посюстороннего; не сон, не образ (потустороннее), а опыт посюстороннего, точнее, опыт незавершенности того, что мы делаем, который превратился бы в бессильную ярость, если бы не было надежды и сладости отдачи себя.
   И вы хотите сказать, что есть в мире ремесло лучше и важнее, чем это: нести повсюду эту нежность и эту уверенность? Скажите мне, скажите мне! Ремесло матери? Ремесло матери… Сегодня матери, глядя на своих детей, в большинстве своем никогда не думают, даже не задумываются о судьбе ребенка. Разве это любовь? Это инстинктивная привязанность. И тем более мать, которая слишком внимательна к своему ребенку, никогда не спит, следит за каждым его движением, во-первых, не выдержит сама, а кроме этого, ребенку, которого она вырастила, на нее наплевать, у него есть другие дела, и другое ему важнее. Эта женщина отчаивается, огорчается и может достичь невообразимого негодования.
   Как история одного тридцатилетнего мужчины, который пришел ко мне на исповедь: «Вот уже десять лет мы помолвлены с одной девушкой». – «Так женитесь на ней, спустя десять-то лет!» – «Да, но дело в том, что моя мать…» – «Что ваша мать?» – «Моя мать оплачивает мне тех проституток, которых я хочу, приводит их в дом, только чтобы я не женился, чтобы не потерять сына. И это женщина, которая каждый день по часу совершает поклонение Святым Дарам». Иисус в лучшем случае был для нее звуком кимвала, если у нее была фантазия и музыкальный вкус; но вряд ли он у нее был, потому что человек с музыкальным вкусом не может не слышать диссонанса в своем поведении. И действительно, с Иисусом либо все заканчивается пением, либо отношение заканчивается вообще! С Иисусом нельзя не петь, даже тому, у кого нет музыкального слуха; даже когда нет голоса, поешь сердцем!

   Вы говорили, что истина в отношениях совпадает с сохранением привлекательности этих отношений. В последнее время я понял, что в отношении с вещами или в работе преобладает аспект отказа, словно что-то идет не так, как будто есть какая-то ошибка, потому что вы говорили, что истина в отношениях всецело сохраняет вкус этих отношений.
   Сохраняет, но другим образом.

   Я хотел понять, почему же тогда возникает искушение думать, что эти две вещи не связаны.
   Потому что об отношении мы думаем с таким оттенком, которого не хочется оставлять (кто из нас не испытывал этого?), но оставить необходимо – и это драматичный момент, – оставить, чтобы иметь. Поэтому уважение и любовь сохраняются, только если ты отдаляешься от непосредственного и обычного способа восприятия вещей. Если ты хочешь и дальше воспринимать вещи так, как ты их обычно воспринимаешь, ты потеряешь их. Это не моя вина, это так! Это происходит даже естественно: если ты хочешь подняться на вершину Монте Роза, ты должен оставить долину, долину, которая так прекрасна! Ты смотришь на красоту долины согласно оттенку всецельности, который делает ее иной. Ты не оставляешь ее, ты поднимаешься. Идя к судьбе, ты ничего не оставляешь, ты притягиваешь вместе с собой все: «Ты пленила меня одним только волосом своим», – сказано в Песни Песней [274 - Ср. Песн 4:9.]; «У вас и волосы на голове сочтены» [275 - Лк 12:7.]. Я напомню вам рассказ Гварески из еженедельника «Il Candido» послевоенного периода. Он и она. Им по восемьдесят лет, они сидят на балконе своего дома и смотрят на людей, гуляющих после полудня. И вот он говорит ей: «Какие красивые у тебя волосы», – а на голове у нее три волосинки! «Какие красивые у тебя волосы», – он говорил это с той истиной, поэзией и вечностью, которых не было у него, когда он влюбился, а она была белокурой. Раньше он был маленьким, раньше он был словно онемевшим.
   Хранимая верность сохраняет все, но хранить верность – это жертва. Потому что человек может влюбиться. Женатый мужчина видит женщину на другой стороне улицы и оборачивается в ее сторону [276 - Ср. Л. Джуссани. Религиозное чувство. Цит., с. 34.]. Он должен отказаться от этой женщины, должен оторваться, и верность его жене получает вознаграждение не сразу, а с долгим течением времени; а та, за которой он пошел бы, с долгим течением времени бы улетучилась, причем еще тридцать четыре года назад!

   Я хотел рассказать о том, что меня очень поразило в этом году, относительно вопроса о призвании. Я очень дружу с одной женщиной, которая умирает от рака. Она пишет: «Без вас я не узнала бы благого лика всетворящей Тайны». Меня очень поразило это, и именно в том, что касается призвания, потому что если в этот период я думаю о своем призвании, я не могу не думать о ней и о том, что она переживает; и если я думаю о ней, то не могу не думать о ее жизни как об определенном призвании. Я подумал, что человек в подобных обстоятельствах определенным образом запланировал свою жизнь, создал семью, однако в какой-то момент случилось то, перед чем он либо может находиться, отвечая на призвание, которое Господь просит у него…
   Иными словами, ты предстаешь перед чем-то с целомудрием, потому что целомудрие – это жизнь как призвание.

   ...либо остается только отчаяние. И я понял твои слова о том, что нет альтернативы между Христом и небытием. Мы можем думать о нашей жизни по-разному, но только если мы проходим через этот ответ жизни как призванию, только утвердительно отвечая на это призвание, мы можем свершить нашу жизнь.
   Целомудрие – это исповедание присутствия Бога в мире, Христа, Этого Человека, здесь и сейчас. Вне этого – небытие, все заканчивается в ничто. Письма Мунье к своей жене [277 - Е. Mounier. Letterе е diari (Письма и дневники). Citt" Armoniosa, Reggio Emilia, 1981.] – это страницы целомудрия, где идеалом брака является целомудрие; настолько, что можно говорить о супружеском целомудрии, верно? Тогда призвание человека, по сути, – это целомудрие. Этому целомудрию Бог поручает либо одну задачу, либо другую. Призвание одно. И когда Он поручает определенную задачу – создать семью – тогда-то святой Петр и говорит: «Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться» [278 - Мф 19:10.].

   Человек может идти по этому пути, и, возможно, он шел по нему на протяжении всего этого года, и все же у него может оставаться или возникать гипотеза иного пути, например, закрытого монастыря. Я хотел бы понять: каково значение этой мысли?
   Ты даешь себе призвание? Необходимо отличать признание призвания, – и это объективный факт, – от утверждения собственного образа, собственного воображения. Первая характеристика утверждения собственного образа состоит в том, что оно всегда колеблется; вторая характеристика заключается в том, что этот образ не рождается внезапным и ясным образом, но как противопоставление. Вы находитесь здесь, и нет никакой другой идеи, другого более ясного и простого факта, чем этот, чем этот непреложный факт: вы призваны. Где ваши товарищи? Где ваши друзья? Их нет здесь. Почему их здесь нет? У Фло было много друзей в Католическом университете, где же они? Они в Католическом университете! Это непреложный факт, отношение со Христом – это всегда непреложный факт, факт. Этот факт сразу же может сопровождаться ярким ореолом света, чувства, нежности, силы, верности, жертвы; жертва становится поэзией, обретает ритм поэзии, песни. Но первое слово, основополагающее слово, камень, полагающийся в основу, – это непреложный факт. Если ты здесь, то ты был некоторым образом чем-то затронут, мне жаль, но я не виноват в этом! Я был бы виноват, если бы я ничего не делал, чтобы удержать вас здесь; поэтому прочитаем Богородице несколько «Радуйся, Мария» за нашего португальского врача, который работает в Англии.
   Тем же самым образом, как призвание было тебе дано, оно сохраняется перед лицом мира, то есть одной и той же рукой, одним и тем же ликом Христа, Который сказал тебе: «Приди». И сказал «Приди» людям, которые ничем не отличаются от других.

   Знаешь, вчера вечером мы читали о Виолене, которая, не споря, последовала за рукой того, кто ее вел [279 - «Виолена не споря поспешила за рукой, взявшей ее руку» (П. Клодель, Извещение Марии. Цит., с. 175).]; этого я больше всего хочу, но это меня и пугает. Что я должен делать?
   Устранить страх, насколько тебе удастся, а если тебе это не удается, все равно следуй за этой рукой. Следование за рукой со страхом приводит к тому же результату, что и следование за рукой без страха; суть вопроса – следовать. Следуя, ты говоришь: «Послушай, сделай так, чтобы мне было не так страшно, сделай так, чтобы мне было не так страшно, сделай так, чтобы мне было не так страшно», – после пятнадцатого раза ты обнаруживаешь, что больше не боишься. Страх чего? Страх «ничто», а «ничто» – это не ничто, это ложь.
   Вы знаете, что по крайней мере один аспект лжив во всех тех, кто говорит женщине: «Я люблю тебя?» А в словах: «Господи, я люблю Тебя», – ложь менее всего вероятна, потому что человек, который говорит это, лучше осознает все те ошибки, которые он совершает. Когда святой Петр украдкой ответил Иисусу, украдкой спросившего его: «Симон, любишь ли ты Меня?» – «Да, Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя» [280 - Ин 21:15 и далее.] , – насколько он осознавал все совершенные им ошибки!

   Однажды вы сказали нам, что человеческое «я» – это перекресток отношения с Вечным и отношения с небытием, которое является абстракцией. Больше всего я прошу о том, чтобы эти слова стали содержанием моей жизни.
   Я сказал в Римини, что «я» – это перекресток между вечным и небытием, и осуществляется он экзистенциально, исторически как признание или непризнание Христа [281 - L. Giiissani. Il tempo si fa breve. Цит., с. 9.]. «Нет», сказанное Христу, не говорить «Христос», – это все равно, что сказать: «Все – ничто». Скажите мне, как с точки зрения логики это может закончиться иначе, скажите мне! Это настолько верно, что наивысший человеческий идеал (кажется, что наивысшим человеческим идеалом является буддистский идеал) представляет, что разрешением всего станет слияние, слияние капли с морем, гармоническим морем всего. Какая прекрасная гармония! Где «я» исчезает!!! Исчезнуть – вот что для тебя важно.

   В прошлую субботу вы сказали: абстрактно то, что уже ты устранил, вынеся суждение о его неуместности.
   Да, мы воспринимаем как абстрактное то, чему мы уже сказали «нет». Потому что если я не сказал «нет», пусть что-то и кажется мне абстрактным, я понимаю, что я должен приложить все усилия, чтобы сделать это конкретным, чтобы сделать это опытом. Все то, что мы сказали, клянусь вам, станет опытом; оно уже стало таковым для нас. Это та причина, по которой мы находимся здесь. Нужно иметь достаточно смелости, чтобы собирать столько людей для того, чтобы говорить ложь. Невозможно набираться наглости, чтобы поступать так, для этого нужно быть политиками или сутенерами. Это всегда вопрос денег, потому что власть нужна только для денег.
   Вещь либо является истинной, либо нет; говорить «истинное является абстрактным» обозначает, что ты уже сказал «нет». Абстрактным кажется то, от чего мы уже отреклись. Если тебе говорят то, что тебе кажется абстрактным, ты должен стараться понять, как это можно сделать конкретным, и в попытке сделать это познаваемым на опыте ты усваиваешь это. Ясно?

   Это как различие между угрозой и обещанием.
   Говорить что-то абстрактное, не являющееся истинным, значит угрожать, держать вас в страхе угрозами. Большая часть клира не замечает, что угрожает людям. Большая часть клира, большинство родителей или политиков, всех тех, кто не любит твою личность и ее судьбу, угрожают тебе.
   А то, что тебе кажется абстрактным, на самом деле является обещанием, не угрозой, не угрозой о том, что закончатся твои отношения с молодым человеком или девушкой, которую ты любишь, а обещанием, что ты будешь обладать этим человеком в большей мере.
   Прекрасно видеть эти вещи с высоты семидесяти лет, как я… Шелест людей, с которыми ты сталкивался с пятнадцати лет, именно согласно той форме, в которой ты столкнулся с ними, согласно вызванным желаниям, согласно совершенным ошибкам, согласно совершенным ошибкам, согласно совершенным ошибкам… весь этот шелест и новое очертание формы лиц, которые ты уже не забудешь… И ты понимаешь, что, сам того не замечая, говоришь: «Отче, да соберемся все, – ты молишься за них, включая то главное, что ты понимаешь, молишься, – пусть и они достигнут своей судьбы». Тогда мы собираемся, мы собираемся в сто раз лучше, чем мы это делали в двадцать лет.

   В любом случае, вопросов можно задавать такое количество, что мы можем просидеть тут все вместе до июня следующего года. Вся наша жизнь – это вопрос, quaestio, поиск ответа. Какое условие является наиболее важным для поиска ответа? Не иметь предвзятого мнения. Когда человек находится на этом пути и продолжает сомневаться: «А нет ли другой дороги» (и это, конечно же, не просьба об изменении!), – он совершает главную ошибку, поскольку образ устанавливает предвзятое мнение о данных реальности. Все разумные причины на стороне этой реальности. И теперь скажите мне причину против этого, назовите ее мне! С тех пор, как я начал преподавать религию в школах, я никогда за сорок лет не слышал ни одного возражения, которого бы не выдвинул уже я сам и на которое бы я уже не ответил. Возможно, я безумец, возможно, но до определенной степени, то есть безумец Христов. В семинарии с Манфредини и Биффи мы создали маленькую группу, она называлась безумцы Христовы, согласно русской религиозной традиции XIX века. Как бы там ни было, вот мое свидетельство: я никогда не слышал ни одного вопроса, даже в школе, вопроса, которого я уже не задал бы сам и на который бы я еще не ответил. Если бы мне задали вопрос о De magnetite, я бы не знал, что ответить. На то, что не истинно, у меня ответа нет. Итак, следующий вопрос!

   Сегодня утром было сказано, что Христос избрал нас для того, чтобы мы были с Ним, а мне кажется, что я переживаю опыт первых учеников, которые говорили: «Хорошо быть здесь, не пойдем к народу». Но тогда причем здесь мир, где здесь «для мира»?
   Совершенно верно, и действительно, мы не должны оставаться здесь, мы должны идти по всему миру. Наши друзья, из одной только Италии, как миссионеры находятся в двадцати шести странах мира. Поэтому вставай в очередь, чтобы отправиться в миссию.

   Ты сказал, что, когда то, что нам говорится, кажется нам абстрактным, причина заключается в том, что мы от этого уже отказались; я хотел бы лучше это понять.
   Когда я говорю тебе то, что тебе кажется абстрактным, ты должен искать основание этого, а не говорить, что это абстрактно. Говорить: «Это абстрактно» – значит утверждать чувство, а не основание. Понятно? Если мы говорим то, что вам кажется абстрактным, вы должны искать у нас, с нами, основание этому; именно основание связывает определенное утверждение с жизнью. Основание связывает с жизнью, с реальностью. Ищите основания, а это подразумевает работу, непрестанную работу, терпение, размышление, полчаса молчания в день, подразумевает изучение Школы Общины, подразумевает изучение наших текстов, подразумевает работу: поиск основания подразумевает работу. А говорить, что абстрактно то, что мы говорим, без этой работы по поиску оснований значит утверждать чувство, настроение, это чисто сентиментальная реакция. Христос присутствует, но где Он присутствует? Здесь, здесь и сейчас.
   Христос присутствует здесь.
   Сентиментальная реакция на это: «Да ну, да нет!» Это процесс абстрагирования.
   Если я говорю тебе, что Он здесь, а ты спрашиваешь: «Почему ты говоришь, что Он здесь? В каком смысле здесь? Каким образом Он здесь?» – тогда я говорю тебе о ряде оснований, и основания позволяют тебе в большей мере открыть реальность. Именно разум позволяет в большей мере открыть тебе реальность, а не чувство абстрактности или конкретности.

   Не является ли возражение «это абстрактно» также отрицанием очевидности?
   Очевидность определяется теми основаниями, о которых человек интуитивно догадывается, которые человек понимает, которым человек следует интуитивно. Очевидность есть не что иное, как результат механизма сердца, который называется разумом, очевидность – это результат разума. Разум – это перекресток истинного, неисчерпаемый источник истины. Говорить, что абстрактно то, что мы говорим, значит утверждать собственное воображение, отдавать предпочтение психологической реакции, а не разуму.
   Когда-то в школе я говорил: «У вас есть что возразить, у вас есть основания против этого? Скажите мне их!» Они молчали. «И тогда почему вы не идете со мной?» Такова ложь человека: предательство истинного. Вся та толпа, которая следовала за Иисусом за неделю до Его смерти, хотела сделать Его царем, потому что Он бесплатно утолил их голод, а через неделю, подстрекаемые фарисеями, они кричали: «Распни Его!» Это иррационально, в этом поведении отсутствует разум.
   Или Христос, или ничего. Если Христос не является истиной, то нет ничего, все впадает в «ничто». Это буддистский образ реальности, понимаемой с пантеистической точки зрения, в котором стекается и рассеивается: это прекрасная, а скорее даже плохая фантазия; она ничего не объясняет, а лишь еще раз говорит о тщете всего. Без Христа все тщетно, без Присутствия есть лишь пустота.

   Все то, что мы сказали, вызывает у меня все более сильное желание, но я спрашиваю себя: «Каким образом я могу еще больше ответить Христу, чтобы еще больше стать человеком?»
   Послушай, следуй за нами! Он, Святой Бог, свел тебя с нами! Бог Святой свел тебя с нами. Мы не виноваты в этом, более того, мы все смущены, смущены, прежде всего, мы. Например, Карло, который ничего знать не хотел, а интересовался только своими делами и ходил, куда хотел, вынужден быть здесь, вынужден! Я же, слава Богу, всегда был доволен, потому что это истина. Карло, расскажи о своем первом впечатлении от занятий по религии.

   Я понял, что никогда и не предполагал, что разум можно использовать таким образом. Я не проводил сознательное сравнение с тем, что было раньше, такое использование разума позволило мне понять, что до этого я никогда не использовал его и никогда не видел, чтобы его использовали. И помню, что первое, что я сказал тогда, было: «Если верит он, то должен верить и я, и я должен отнестись к этому серьезно». В моей душе с детства осталось впечатление, что все говорят впустую, не думая, что может существовать какой-то другой способ.
   Уже с детства он был вредным. Впечатляет ум молодого человека, у которого складывается впечатление, что все говорят впустую. Чтобы у молодого человека сложилось такое впечатление… это действительно умный юноша.

   Мне часто кажется, что то, что я слышу, и то, о чем свидетельствуют мне мои друзья, еще не является частью моего опыта, и это словно блокирует меня. Вы просили нас каждый вечер смотреть на прожитый нами день, и спрашивать себя, насколько мы пережили «сто крат». Обычно я пытаюсь измерить, однако мне кажется, что вопрос не в измерении. Но вы определили истинную позицию, как позицию апостолов перед Христом. Я хотел спросить, как сохранить эту позицию апостолов.
   Представьте себе позицию апостолов. Представим себе, что здесь находится Иисус, что мы все слушаем Его. Мы не понимаем того, что Он говорит, я не понимаю, что Он говорит, но я внимаю, потому что Он так это говорит, что становится ясно, что Он видит, что Он знает, что Он слышит, что Он переживает это. Тогда я внимаю Ему, потому что я тоже хочу уловить что-то. Я понимаю какую-то часть фразы, малую толику слова я понимаю, и в конце прошу: «Иисусе, дай мне понять то, что Ты сказал». Апостолы поступали таким образом в отношении притч. Они не понимали значения притч, и в конце они приступали к Нему и спрашивали: «Учитель, объясни нам, что значит эта притча».
   Иными словами, не измеряй по вечерам, а проси: «Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя», «Гряди, Господи Иисусе», – это вопль, завершающий Библию [282 - Откр 22:20.]. Если Библия завершается этим воплем, то не должен ли завершаться этим воплем и мой день? Человек, поступающий так каждый вечер, жив (а не как мы зачастую), он изменился; если ты поступаешь так каждый вечер, ты изменился, и ты должен делать это решительно и без претензий, потому что ты не знаешь, когда Сын Человеческий придет в твою жизнь, возьмет тебя за горло и изменит тебя, вынудит тебя измениться или покажет Себя в таком charme, что это изменит тебя.
   Ради чего ты живешь, если не ради такого более глубинного взгляда, если не ради этой чарующей надежды? Даже если ты нашел прекрасную, на твой взгляд, девушку (такое же сравнение вынудил нас провести Господь, сотворив Адама и Еву. Он пожалел Адама, потому что не хорошо быть ему одному, и дал ему в подруги Еву), – и что после этого? А после, после? Я желаю тебе прожить сто лет после этого, а после? Без этого «а что после?» не существует человечества, мы отказываемся от мозгов, отказываемся от разума, высушиваем сердце: у кого нет этой надежды, у того сухое сердце. Поэтому европейский человек, абсолютный христиан с исторической точки зрения, обходится с Боснией так, как он с ней обошелся, обходится с Руандой так, как он с ней обошелся, как он обошелся с Вьетнамом, как он обошелся с Кореей: с ненавистью, с насилием, его войска разрушили все, что можно только было разрушить. Без Христа мы разрушаем.
   Истина жизни должна переживать и раны жизни. Нельзя отвечать жизни, представляя ее без ран, когда она полна ран. Истинно то слово или тот взгляд на жизнь, который обнимает ее со всеми ее ранами, поэтому женщина, мать троих детей, умирающая от рака, пишет: «Без вас и без движения я никогда не познала бы благой лик всетворящей Тайны». У нее должно было наступить отчаяние, но она не отчаялась. Как та мама одного моего друга, у которой внезапно умер сын, и она написала письмо с грубыми ошибками, потому что она почти неграмотная; в какой-то момент она поставила точку и написала, вне всякой логики: «Но я довольна, потому что Бог велик».
   Целомудрие – это профессия в мире, которая несет это повсюду, которая не дает передышки лжи, злу. А поскольку ложь внутри нас, поскольку зло внутри нас, в результате изменяемся прежде всего мы сами. Есть, если действует, есть, если изменяет; существует, если изменяет.
   Поэтому ответ, который мы должны дать нашему другу из Англии, – это ответ разума; перед лицом неуверенностей и противоречий искать разумных оснований: «Ты говоришь мне, что Христос здесь; какие причины есть у тебя, чтобы утверждать это?» И будь внимателен к тому, что я говорю, не говори «нет» тому, чего еще не понимаешь, а говори: «Я не понимаю», – и тогда я отвечу тебе: «Проси о том, чтобы понять, вымаливай понимания», – и это правильно для человека, потому что человек, который есть ничто, был создан жаждой бытия, то есть выпрашивающим бытие, вымаливающим жизнь, был создан жаждой жизни.

   Как связано обещанное «сто крат» на земле с тем, что в моменты наибольшей ясности меня окутывает пелена грусти?
   Чем определяется пелена грусти? Это рациональное исследование. Пелена грусти обусловлена обещанием во сто крат или тем, чем ты пренебрегаешь? Так, если ты не нищенствуешь к Нему, если ты не следуешь за Ним, если в жизни ты не следуешь за Христом, если в жизни ты не следуешь за нами, если мы не идем вместе, не ищем вместе, как получить во сто крат? Чем обусловлена эта пелена грусти? Тем, что ты привязан к обладанию, к непосредственному обладанию, к тому, как чувствуешь ты, вместо того, чтобы желать чувствовать как должно, чувствовать то, что воистину есть, чувствовать истину, нести крест подобно Христу, как все люди. «Когда я родился (это стихотворение я выучил, когда мне было десять лет), когда я родился, некий голос мне сказал: ты родился, чтобы нести свой крест» [283 - «Когда я родился, некий голос мне сказал: / ты родился, чтобы нести свой крест; / и я плача взял крест, / который небом мне был уготовлен. / Потом я смотрел, смотрел, смотрел: / все на земле несут свой крест. / Я увидел одного царя среди баронов и оруженосцев / под бременем мрачных мыслей и спросил у пажа: / «Что думает твой король на земле?» / И он ответил: «Крест он несет, / который Господь ему дал вместе с престолом». (Стихотворение Дж. Панцанезе в книге для чтения в первом классе гимназии).] (сейчас уже не заставляют учить такие стихи, но стихотворение было очень хорошим). Слово «крест» в этом стихотворении – это не finis rei, это не конец вопроса; вопрос не заканчивается крестом, а начинается им. Крест – это условие. «Хочешь подняться на вершину Монте Роза – иди по этому пути, по этим переходам». – «Мне страшно». – «Если уступишь страху, не попадешь на Монте Роза!».
   Следуй за нами, друг. Поскольку у нас такая же плоть, такое же сердце, мы люди, то, что сделали мы, сможешь сделать и ты, не так ли? Я говорю тебе, что то, что сделали мы, в сто раз прекраснее того, что, как мы видим, делают все; и на самом деле, в конечном итоге все обращаются к нам.
   На первом же моем уроке, как только я вошел в класс и стал подниматься на кафедру, кто-то из глубины класса поднял руку. «О Боже, – подумал я, – я еще ничего не сказал, а кто-то уже хочет возразить!» Его звали Павези. Перед своей свадьбой он написал мне, говоря, что на протяжении двадцати лет его всегда сопровождало имя преподавателя религии. На венчании я сказал ему: «В том, в чем вы не следовали за мной до сих пор, следуйте сейчас, потому что у вас будут дети, избавьте их от тех бед, от которых вы не избавили себя самих».

   В последнее время я не раз была практически вынуждена, настоятельно, проводить сравнение между тем, что происходило со мной, и тем, что я слышала от Вас. Я заметила, что принимать все ради Христа недостаточно, если нет как бы надежного места, в котором можно переживать это на опыте, и я спросила себя, существует ли такое надежное место для меня.
   Я не разделяю этого вопроса, поскольку, чтобы быть принятой, жертва нуждается в том, чтобы мы имели надежное место, но надежное не перед лицом жертвы! Нельзя чувствовать себя надежно в жертве, мы чувствуем себя надежно во Христе, а не в жертве. Если ты уверена во Христе, вопрос прост: веруя, ты получишь во сто крат.
   У тебя есть единственный путь воспринимать жертву: воспринимать ее как часть жертвы Христа, Который поднимается на Крест, Который умирает за мир. Твоя жертва ценна для боли всех людей, она облегчает боль всех людей. Может быть, есть человек, который страдает в Японии, и этот человек после конца света скажет тебе «Спасибо!», потому что твоя жертва тогда помогла ему. Нет такого нашего жеста, который не вовлекал бы весь мир. И мы встаем каждое утро для того, чтобы помогать Христу спасать мир, с той силой, которая у нас есть, с тем светом, которым мы обладаем, прося Христа дать нам больше света и больше сил.
   Сегодня утром мы прочитали замечательную молитву: «возлюбив Тебя во всем и превыше всего» [284 - Молитва XX воскресенья рядового времени // Литургия Часов. М., Паолине, 2004.], возлюбив Этого Человека, Христа, во всем и превыше всего. Ясно, что означает «во всем» (во всем: даже в волосах на голове). А «превыше всего» (как говорится в книге Avvenimento di vita, cioe una storia [285 - L. Giussani. Qui salvandos salvas gratis // Un avvenimento di vita… Цит., с. 303.]) не означает, что Христос надо всем. «Превыше» значит «внутри», в самой глубине видимого аспекта вопроса, в глубине всего того, что мы можем видеть, в самой глубине всякой видимости, в самой глубине, в глубине всякой причины и видимого со-стояния. Пророчество об этом мы читаем в любви, которую мать питает к сыну, и в любви, которую мужчина питает к женщине, когда эта любовь истинна. Когда она истинна, возникает предчувствие этого, но люди не могли бы выразить это, по-человечески разум не мог бы выразить этого, только когда пришел Христос, человек понял.

   В этом году меня больше всего поразило изумление от осознания того, насколько Господь воистину любит мою жизнь, и это становилось понятным как в течение дня, так и на встречах с теми, кто дальше прошел по этому пути. Так стало проще в конце дня говорить Христу «Ты». Некоторое время назад я говорил друзьям: «Прочитаем молитву Господу». Сейчас же по вечерам легче сказать: «Господи, благодарю Тебя за то, что Ты дал мне этих друзей».
   По вечерам тебе стало легче говорить «Ты», говорить «Ты». Кому мы можем сказать «ты» больше, чем этому «Ты»? Только благодаря этому «Ты» становится более состоятельным и то «ты», которое мы говорим любимому человеку, всем другим, это «Ты» делает личностным наше отношение со всеми.
   Прочитаем молитву Богородице, чтобы Она хранила вас на этих каникулах, чтобы суета не победила разум; чтобы видимое не победило истинное, чтобы безымянное не победило единственное ясное, точное, побеждающее имя, имя Христа. Мы все без имени, если бы не было Христа, мы все были бы безымянными: все было бы лишь дуновением.

Приложение 1
Ссылки, помогающие чтению

   Эта книга является сборником бесед с группой молодых людей, начинающих свой путь призвания в церковной Ассоциации Меmores Domini: рожденного внутри движения Общение и Освобождение (Comunione е Liberazione) опыта полного посвящения себя Христу.

   Встречи проводились раз в неделю с октября 1993 до июня 1994 гг. и состояли из лекций и собраний.
   Цель лекций, ведущей темой которых являются богословские добродетели, состоит в восстановлении содержания основополагающих слов, характеризующих христианскую личность, которое совпадает с характеристиками истинной человеческой личности. Во время собраний выражения трудностей и преград выносились на обсуждение искренно и непосредственно, и поэтому иногда использовались не совсем правильные по сути слова: допуская появление данных неточностей в тех случаях, когда они не касались вопросов веры.

   Каждая встреча начинается чтением молитв из Литургии часов и песней; во время бесед автор часто ссылается и возвращается к ним.

   Школа Общины – катехизис (текст, личные размышления, общие встречи) движения Общение и Освобождение (Comunione е Liberazione).

   Пасхальный плакат – текст для размышления, сопровождаемый иллюстративным образом, который каждый год, начиная с 1982 г., Движение Общение и Освобождение (Comunione е Liberazione) печатает и распространяет по случаю Святой Пасхи.

Приложение 2
Из устава церковной Ассоциации «Memores Domini»

   Ассоциация «Memores Domini» является всемирной частной внутри-церковной Ассоциацией, утвержденной в качестве юридического лица согласно Каноническому праву постановлением Святейшего престола.
   Ассоциация начала свое существование в Миланской Епархии в 1964 г. в качестве Ассоциации мирян de facto, развивающей опыт Движения «Comunione е Liberazione» в духе требования совершенного целомудрия в служении Христу.
   Обретя последователей в различных Епархиях, Ассоциация получила каноническое признание как «Благочестивая ассоциация мирян» постановлением Епископа гор. Пьяченца, Его Преосвященства Энрико Манфредини от 14 июня 1981 года.
   Руководствуясь нормой Канонического права (канн. 298–311; 321–329) и Уставом, одобренным Святейшим Престолом, Ассоциация объединяет мирян, принявших перед Богом обязательство жить памятью о Христе в своей трудовой деятельностей.
   В духовном замысле Ассоциации «Memores Domini» выделяется соответственно два момента:
   – Созерцание, под которым разумеется непрерывное, по стремлению, память о Христе. Ибо Христос есть суть всех вещей (ср. Кол 1, 17) и присутствует в мире через личность крещенного и общение его с братьями по вере (ср. Гал 3, 26–28);
   – Делание, то есть возвещение христианской вести посредством собственной личности, преображенной памятью о Христе.
   Целью Ассоциации является миссионерство, заключающееся во внесении веры в жизнь людей, где бы они ни обретались, в особенности в те сферы жизни, где протекает их трудовая деятельность: учебные заведения, учреждения, предприятия.
   Апостольским поприщем оказывается, таким образом, прежде всего то место, где человек трудится. Ассоциация считает труд нормальным условием человеческой жизни. Именно там, где люди трудятся, часто наблюдается безверие, превращающее труд человека просто в средство его эгоистического самоутверждения. Потому творение дела Божия («Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого он послал», Ин 6,29) в повседневной трудовой обстановке становится самой насущной частью миссионерской деятельности христианина, точнее всего отвечающей велениям времени.
   Каждый член Ассоциации исполняет эту миссию, внося память о Христе во всякий свой труд, во всякое применение своей профессии, иными словами, превращая всякую деятельность в Приношение, как тому учит Второй Ватиканский Собор: «Крещеные благословлены на создание духовной обители и святого священства, дабы посредством всех дел христианина творить духовные приношения, пред всеми обнаруживая чудные дела Того, Кто из тьмы воззвал их к дивному свету» (Люмен Генциум – Свет народов, н. 10; ср. н. 34).

Луиджи Джуссани Можно ли жить так?

Вводное замечание

Можно ли жить так?

Введение

Начать разумно

Часть первая Вера

Глава первая Вера

1. Метод познания, вовлекающий разум

Прямое познание и косвенное познание

Познание через веру

Основополагающий метод для культуры и истории

Решающая предпосылка

Приглашение к молитве

Возвращение к размышлениям

2. Динамика веры

Достоверность свидетеля

Начало нового факта в мире

Вера Собрание

Глава вторая Свобода

1. Что такое свобода

Опыт удовлетворения

Траектория свободы

2. Как движется свобода

3. Условия свободы

Компания

Обобщение

Приглашение к молитве

Свобода Собрание

Глава третья Послушание

1. Разумное следствие веры

Послушание рождается как разумная позиция

Содержание слова «следовать»

Посему и Бог прославил Его

Следовать разумно

2. Настоящее послушание – это дружба

Следовать за тем, кто находится перед тобой

Следовать: понимать и подражать

Послушание, действие «я»

Настоящее следование – это дружба

Обобщение

Послушание Собрание

Заключение: от веры к послушанию

Часть вторая Надежда

Глава четвертая Надежда

1. Уверенность в будущем

Обладание, которое уже дано

Уверенные в совершении

2. Динамика надежды

Желание

Уверенность в исполнении

Мечта и идеал

Просьба, которая заполняет все

3. К обладанию трудным благом

Уверенность и желание

Желание трудного блага

Неизбежная неуверенность

Противоположность терпению

Свидетельство

Надежда Собрание

Глава пятая Нищета

1. Надежда на счастье в будущем не полагается на определенное обладание в настоящем

Свобода от вещей, происходящая от уверенности в том, что́ Бог «совершает»

Тихая радость

Ты свободен, потому что ни в чем не нуждаешься

2. Нищета, закон динамики познания

Глава шестая Доверие

1. Доверие: довериться кому-то

2. Следствия доверия

3. Величайший пир за всю историю дома

Миссия и тихая радость

Порождение народа

4. Осознавая время

Доверие Собрание

Часть третья Любовь

Глава седьмая Любовь

1. Глубинное содержание присутствия, признаваемого верой

Без «причин»

Причина любви

2. Любовь: взволнованный дар себя

От суждения к взволнованности

Луиджи Джуссани
Можно ли жить так?

Часть первая
Вера

Глава первая
Вера

Вера
Собрание

Глава вторая
Свобода

Свобода
Собрание

Глава третья
Послушание

Послушание
Собрание

Часть вторая
Надежда

Глава четвертая
Надежда

Надежда
Собрание

Глава пятая
Нищета

Глава шестая
Доверие

Доверие
Собрание

Часть третья
Любовь

Глава седьмая
Любовь

Любовь
Собрание

Глава восьмая
Жертва

Жертва
Собрание

Глава девятая
Целомудрие

Целомудрие
Собрание

Приложение 1
Ссылки, помогающие чтению

Приложение 2
Из устава церковной Ассоциации «Memores Domini»