   Заплатки из лоскутков
   Мысли вслух

   Голиб Саидов

   Корректор Голиб Саидов

   © Голиб Саидов, 2021

   ISBN 978-5-4474-0543-4
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I – Байки

Азбука бармена

   Помнится, самое первое, что я сделал, очутившись за стойкой бармена, это составил огромный список, который был разбит на две колонки: в левой её части мною старательно были выведены корявым почерком русские слова и предложения. После каждой строчки следовал прочерк, то есть тире и … далее – было пусто.
   С этим листком я поочерёдно подходил ко всем нашим гидам с единственной просьбой – заполнить пробел в правой колонке. Соответственно, на разных языках.
   – Зачем тебе это надо? – с улыбкой поинтересовалась одна из моих знакомых, которая работала с итальянцами.
   – Как это, «зачем»? Должен ведь, я как-то изъясняться с иностранцами?– в свою очередь, удивился я.
   – Нет, ничего, конечно, – смущённо ответствовала подруга, с трудом сдерживая свои эмоции. – Ну, например, вот здесь! – ткнула она указательным пальцем в строчку и, не выдержав, громко рассмеялась. – Или вот тут!
   «Что Вы делаете сегодня вечером?» – прочитал я, стараясь сохранить невозмутимость.
   «На сколько дней Вы приехали в Бухару?» – стояло чуть ниже.
   «Давайте выпьем».
   «Хотите узнать, как выглядит восточная спальня?».
   И так, до самого конца списка…

Узбекская матрёшка

   Бухарские куклы

   Не могу удержаться, чтобы не поделиться впечатлениями моего наблюдательного минского друга, гостившего (на тот момент) у меня на родине и побывавшего в одном сельском магазинчике.
   По его возбуждённому состоянию и лукавым глазам я понял, что произошло что-то жутко интересное.
   – Представляешь, – ошарашено наклоняется к моему уху друг, с опаской озираясь по сторонам, словно кто-то нас может подслушивать, – там, в магазине я увидел набор кухонной посуды.
   – Ну и что? А ты там хотел застать: пушку или танк? – попытался съязвить я.
   – Да нет же! Ты загляни.
   «Ну, что может быть интересного в обычном сельпо?» – подумалось мне. Однако любопытство взяло верх и я, войдя вовнутрь и подойдя к указанной витрине, остановился возле набора алюминиевых кастрюль, недоуменно уставившись на обычную хозяйственную утварь.
   – Ну, и? – не понял я.
   – Читай – шёпотом произнёс Андрей, кивнув головой на ценники, разложенные аккуратно под каждой из кастрюль.
   Даже мне, привыкшему ко всему, сделалось смешно, когда взгляд упал на один из них. Под самой большой кастрюлей лежал ценник, на котором старательно было выведено «Каструл».
   – Ну что ты хочешь от простого кишлачника? – попытался я защитить своего земляка.
   – Нет, нет. Ты дальше читай.
   Далее моему изумлённому взору предстала кастрюля чуть меньших размеров, под которой тем же почерком было написано: «Каструлка».
   Я не выдержал и засмеялся. Но… оказалось, что ещё рано, потому, что товарищ тихонько дёрнув за рукав, перенаправил моё внимание к третьей, самой маленькой кастрюльке.
   «Каструлчик» – прочитал я сквозь слезы, и мы мигом выскочили на улицу, чувствуя на себе недоуменный взгляд хозяина-продавца магазина.

«Илюша-американец»

   Небоскрёбы Америки. Фото из интернета

   Не секрет, что после «перестройки» и развала Союза, многие люди на всем постсоветском пространстве стали паковать чемоданы и переезжать туда, где им жилось бы хорошо. Бухара, как известно, не явилась исключением. И одними из первых за кордон ринулись бухарские евреи.
   История, которую поведал мне мой друг (бухарец), живущий теперь в Москве, касается одного нашего общего знакомого Илюши, покинувшего в своё время Бухару и обосновавшегося в столичном городе Нью-Йорке.
   Мой друг, будучи как-то в Америке, совершенно случайно встретил этого товарища и – понятное дело – они разговорились. Причём Илюша производил впечатление такого делового, не то маклера, не то биржевика, ежеминутно вытаскивая из кармана свой недавно приобретённый мобильный телефон, входивший тогда ещё только в моду.
   Товарищ мой был в явном замешательстве: ведь он знал, что не прошло и года, как несчастный бухарский еврей из махалли вступил на землю нового континента. Как он смог так подняться, ведь, чего только стоит выучить язык?
   К счастью, вскоре у Илюши зазвонил телефон, после чего сомнения рассеялись, и все стало на свои места.
   – Мебахшед, акажон (тадж. «Извините, брат») – скороговоркой произнёс Илюша, обращаясь к собеседнику – я вынужден поговорить по-английски.
   Мой друг понимающе кивнул ему и услышал в ответ следующий диалог, а вернее – монолог новоиспечённого американца:
   – Алло, алло, йес!
   – Йес!
   – Йес, Йес!
   – Йес, олрайт!
   – Йес!
   – О'кей!
   – Йес! Гудбай!

Кроксворд-регбус

   Одними из довольно непростых, считались кроссворды, публиковавшиеся в известном в советские годы журнале «Огонек». Именно на него упал взгляд Славика, когда мы, будучи в очередной раз в гостях у Дамира, отобедав, решили скоротать время, до очередной пары занятий в институте. Набросив на себя маску безразличия, я как бы нехотя придвинулся с противоположного края дивана поближе к Славе. Дамир же, остался сидеть в кресле, расположившись напротив нас, за журнальным столиком. Он взял в руки журнал «Наука и техника» и уйдя в него с головой, вяло участвовал в общем процессе разгадывания.
   Быстро раскусив самые лёгкие вопросы, мы вновь возвратились к началу и, поднатужив молодые мозги, решительно настроились – восполнить пробелы, которых оставалось немало.
   – Та-ак… – медленно протянул Славик, сверля тупым концом шариковой ручки свой затылок, – часть народа, живущего вне страны его происхождения.
   – Диаспора – донёсся до нас голос Дамира, молчавшего до сей поры и почти не принимавшего активного участия.
   – Точно! – заёрзал на диване Слава, а я с завистью бросил короткий взгляд в сторону товарища.
   – Едем дальше – продолжил Слава, быстро вписав найденное слово. – В древнегреческой мифологии – старшая из девяти муз, покровительница эпоса.
   – Мельпомена… Терпсихора… – выпалил я то, что знал.
   – Не-е, – протянул Слава, – здесь покороче.
   – Каисса! – послал я вдогонку, но тут же вспомнил, что она является покровительницей шахмат.
   – Каллиопа? – неуверенно промолвил со своего места Дамир.
   – Совершенно верно! – воскликнул Слава и мы взглянули на друга с уважением.– Следующий вопрос – 24-й по горизонтали: сплавы алюминия с магнием, обладающие высокой коррозийной стойкостью…
   – Хрен его знает, давай дальше – не удержавшись, перебил я товарища, не дав ему закончить, но Дамир остановил нас.
   – Куда спешим? Давайте подумаем.
   И, буквально через секунду-другую:
   – «Магналии», подходит?
   – Подходит – с удивлением произнёс Слава. – Ни фига себе, какие слова ты знаешь… Дальше, пункт 32 по вертикали: процесс накопления и окончательного осаждения осадков в водной среде.
   – Может быть, «седиментогенез»? – со слабой надеждой в голосе промолвил Дамир, словно стыдясь перед нами за свою эрудицию. И вновь уткнулся головой в свой журнал.
   Мы со Славиком переглянулись и тупо уставились в кроссворд: слово подходило. Причём сходились слова и по горизонтали.
   – Группа непарнокопытных млекопитающих, внешне напоминающих лошадей – произнёс мой товарищ, и мы торжествующе уставились на великого всезнайку.
   – А сколько слов? – на всякий случай поинтересовался Дамир.
   – Много! – злорадно вставил я, будучи совершенно уверенным, что на этот вопрос никто из нас ответа не знает.
   – Я слышал, что есть какие-то «халикотерии» – еле слышно пролепетал Дамир, на что в ответ у Славика вырвалось:
   – Блин, точно – подходит!!
   – Ты чего сегодня жрал? – вежливо поинтересовался я у товарища.
   – Просто, везёт… – друг стыдливо потупил свой взор.
   – Остался последний вопрос! Неужели мы отгадаем весь кроссворд?! – воскликнул Слава и продолжил: – Род подводных растений семейства водокрасовых.
   – «Валлиснерия»!!! – успел выкрикнуть Дамир и, закрыв лицо журналом, затрясся в едва сдерживающимся приступе смеха.
   Наконец-то, до меня дошло: я подскочил и резко выдернул из его рук журнал «Наука и техника», вслед за которым на пол упал свежий номер журнала «Огонёк», с ответами на разгадываемый нами кроссворд.

Мусульманские колядки

   Моя Бухара. 80-е годы ХХ-го столетия

   Рамазан – один из самых священных месяцев мусульманского календаря. Именно в этот месяц по преданию был ниспослан Коран – самая почитаемая книга мусульман. И именно в этот месяц всем благочестивым правоверным предписано поститься.
   Почти каждую пятницу, по установившейся традиции, мои родители старались «на выходные» навещать своих, а это означало, что я опять буду носиться как ошалелый босиком по горячему и плавящему от знойной жары асфальту с ватагой своих сверстников по узким бухарским улочкам, участвуя во всевозможных детских играх и предаваясь соблазну – залезть с риском для жизни в чужой сад, чтобы сорвать незрелый урюк (давчу) или виноград. Ну, кто же из нас ни разу не испытал в детстве подобное? Мы были детьми улицы, а потому загнать нас домой, было, делом нелегким.
   Когда же наступал месяц Рамазан, мы льстиво пробирались к своим ласковым бабушкам с тем, чтобы выведать у них секрет формулы «открытия» и «закрытия» поста: нам тоже ужасно хотелось поучаствовать в таком великом и богоугодном деле, каким являлся пост. Проверить себя на выдержку и похвастаться своими результатами перед сверстниками и старшими.
   Взрослые смотрели на наш энтузиазм снисходительно, тем не менее, поощряя и поправляя нас. Все разговоры о том, что постящиеся только и ждут ночи для того, чтобы заняться чревоугодничеством и развратом, я даже не стану комментировать, поскольку подобные утверждения очень далеки от правдоподобия и не имеют под собой серьезной почвы.
   А вот история, которую я вам изложу ниже, действительно имела место быть, когда я был глупым ребенком. Мне до сих пор об этом стыдно вспоминать, но, как говорится, «из песни слов не выкинешь»…

   Следует отметить, что бухарский дом строится по особому плану. Приоткрыв дверь (которая, как правило, никогда не запирается, кроме, как на ночь), вы попадаете в «раърав» (от тадж. «раъ», «рох» – «дорога», т. е. «рядом с дорогой») – небольшое помещение непосредственно перед домом. Справа или слева от него, обычно, располагаются сортир или какая-нибудь кладовка. Раньше, в раъраве размещались ясли для скота, поскольку в любом доме была хоть какая-либо живность. На худой конец, обыкновенный ишак, который начинал пронзительно орать, едва на его территорию покушался чужак. В описываемый период ослов уже становилось все меньше: на смену приходила техника в виде обычного двухколесного велосипеда – предмета «охоты» и особой зависти у местной ребятни. Владельцев личных автомобилей в описываемый период легко можно было сосчитать на пальцах одной руки.
   Постояв ещё с минуту, детвора выкрикивала во двор:

   «Ё савоб, ё жавоб!»
   (Или проявите благодеяние, или дайте ответ!)

   Как правило, хозяева не заставляли себя долго ждать и выносили нам что-либо из еды (в чем мало мы нуждались), либо бросали за порог дома горсть мелких монет, достоинством от 5 до 20 копеек. За монету, в 50 копеек или (что было ещё реже) 1 рубль, могла развернуться настоящая баталия, которая, бывало, заканчивалась рукопашной. Колядки эти были делом весьма обыденным и привычным: взрослые, глядя на нас, вспоминали свои юные годы, и ностальгические воспоминания былого безвозвратного детства растапливали их сердца, понуждая их к милосердному акту в такой священный месяц.
   Так и продолжалась бы, наверное, эта идиллия до сегодняшнего дня, если бы мы своим поведением не дискредитировали сам институт коляды, заставив взрослых пересмотреть свое отношение к нему, с учетом вновь сложившихся реалий на постсоветском пространстве.
   А все дело было в том, что новому подрастающему поколению космонавтов и летчиков, впитавших в себя атеистическую советскую пропаганду и идеологию, были чужды такие понятия, как страх перед божьей карой, перед чистилищем, перед ответственностью за свои поступки. Словом, чужды были все те моральные и нравственные устои, на чем зиждилось воспитание наших дедов и прадедов. А потому мы, поразмыслив немного, вдруг сообразили, что под предлогом колядок очень удобно «тырить» чужие велосипеды. Благо, их было, чуть ли не в любом доме и без всякой привязи.
   Осторожно войдя во двор какого-нибудь дома, мы с опаской озирались по сторонам в поисках вожделенного предмета и, увидев нашу двухколесную жертву, спешно и незаметно старались вытащить её на улицу. Все было продумано до мелочей: едва кто-либо из домашних выходил во двор, как мы тут же, временно оставляли свою добычу в покое и пронзительным голосом завывали:
   «Ассалому-ляйкум, бизлар келдик…»
   Внешне все выглядело невинно, и нам даже на первых порах все сходило с рук, пока… Пока инциденты с кражами велосипедов не приобрели характер массовой эпидемии.
   Верна пословица: «Что посеешь, то и пожнешь». С каждым разом задача наша усложнялась, ибо бдительные хозяева были уже в известной степени проинформированы о последствиях подобных колядок, а потому вместо сладких леденцов и желанных монет на наши головы стали обрушиваться бранная ругань, а иногда и горсти камней.
   Апофеозом наших похождений явился случай, после которого мы раз и навсегда забыли о традиционных песнопениях.
   Войдя в очередной двор, часть из нас хором затянула известный мотив, другая же – ринулась расправляться с «железным двухколесным конем», марки пензенского велосипедного завода. К нашему великому изумлению велосипед оказался намертво привязан к столбу массивной цепью, на концах которой висел огромный амбарный замок. В замешательстве мы притихли. Наконец, в глубине дома открылась дверь, и нашему взору предстал темный силуэт мужчины.
   – Ё савоб, ё жавоб! – со слабой надеждой, выдавили мы из себя.
   – К#ток!!! (Х#й /вам/!!!) – оглушил нас отнюдь не богоугодным ответом грубый мужской голос, заставив нас как по мановению волшебной палочки, раствориться во тьме наступивших сумерек.
   Жаль, конечно же, но на этом интерес к колядкам у нас пропал окончательно и бесповоротно.

Плоды самосознания

   На волне горбачевской «перестройки» и «гласности» Союз, словно карточный домик, вскоре стал быстро разваливаться. Известным итогом явилось повальное провозглашение «независимости» бывших республик.
   «Мустакиллик» («Независимость») – это малоизвестное советскому узбеку слово, стало в одночасье родным и близким, обретя вполне осознанный смысл и образ. И, если у незначительной части оставшейся интеллигенции, искренне желающей своей стране процветания и прогресса, добродушная улыбка застыла в саркастической гримасе, то о народе в целом этого не скажешь. Здесь, так же, как и в России, и в других республиках, «долгожданный воздух свободы и демократии» окончательно вскружил головы простым людям, напрочь лишив их остатков благоразумия. Каждый, вдруг почувствовал себя, если не баем, то уж, по крайней мере, значимой единицей, от которого, теперь, многое зависит в родной отчизне.
   1992 год. Автобусная остановка. Как всегда, набитый до отказа автобус, не решается сдвинуться с места, пока створки дверей не сомкнутся. На нижней ступеньке «висит» русская женщина внушительных габаритов. Сзади, плотно прижавшись к ней, пытается втиснуться местный колхозник с мешком. Двери никак не хотят закрываться, толпа терпеливо ждет, обливаясь потом, а бедная дама покорно сносит все попытки штурма. Грубый холщевый мешок безжалостно терзает её новые колготки. Наконец, она не выдерживает и, с трудом повернув шею, раздраженно бросает своему «насильнику»:
   – Ну, куда ты прёшь?! Куда лезешь?!!
   На что тот, не обращая внимания на её протесты, упорно продолжает пыхтеть, бормоча себе под нос:
   – Мелезум: ватани худум, мелезум! («Влезу: своя родина, войду»!) [1 - Довольно странный, на первый взгляд, симбиоз русского и таджикского языков. «Даромадан» (тадж.) – «войти» – неопределенная форма глагола. «Медаром» означает – «войду», «влезу». В данном случае, пролетарское сознание продемонстрировалоуникальный подход к грамматике: первый слог и окончание изъято из родного языка, а середина заимствована из русской речи. Но самое удивительное и парадоксальное заключается в общем контексте высказывания: мол, теперь я, всё равно, по-всякому влезу, и буду прав, поскольку это моя страна и я тут являюсь хозяином…]

Культурная столица

   Исаакиевский собор в (Ленинграде) Санкт-Петербурге

   Больше всего на свете, папа любил свою работу, хороший юмор и путешествия. Иногда мне кажется, что последнее он любил более всего.
   Одним из самых приятных путешествий, глубоко запавшим в душу отца, несомненно, является поездка в Ленинград, в начале 70-х годов прошлого века.
   Тогда, в советскую эпоху, ещё можно было встретить людей старой, что называется, «питерской закваски», с которыми и связан сложившийся стереотип «колыбели революции», как культурной столицы России.
   Казалось бы, совершенно банальнейшая история. Но на отца она произвела неизгладимое впечатление.
   Стоя, как-то раз, на остановке, в ожидании городского транспорта, папа, докурив сигарету, бросил её не в урну, а рядом, на асфальт.
   И тут, прямо над своей головой, он вдруг услышал:
   – Молодой человек, Вы нечаянно уронили сигарету.
   Задрав голову кверху, отец увидел, как из распахнутого окна на уровне второго этажа, ему мило улыбается пожилая женщина.
   – Простите – пробормотал пристыженный родитель, и в ту же секунду быстро подняв с земли окурок, опустил его в урну.
   Позже, не раз возвращаясь к этой истории, он неизменно будет восхищаться тактичностью этой женщины, с образом которой и будет на всю оставшуюся жизнь ассоциироваться город на Неве:
   – Нет, ну надо же: как она красиво меня…

Дебри медицины

   Иваново, 1976 год, студенческий стройотряд. Сидим в вагончике и обсуждаем за медицину.
   За каждым отрядом прикреплен специальный доктор. Чаще всего, из числа своих, таких же молодых студентов.
   «Наш», по приезду в Россию, почему-то, превратился в «Сашу». Типичный узбек, не очень хорошо изъясняющийся по-русски, но очень любящий порассуждать на отвлеченные философские темы. Наверное, скорее всего, какой-нибудь, Садриддин. К слову: Славик – кореец, Дамир – татарин и я – таджик. Советская дружба народов.
   Спор начался из-за пустяка: что-то, вроде, о болезнях при неправильном питании.
   Мы с Дамиром уже давно умолкли, а неугомонный Славик, предпочитающий во всём ясность и упрямый доктор продолжают словесный поединок.
   – Если ты такой умный, скажи – что предписано давать больному при поносе? – хвастливо пытается блеснуть своими познаниями «Саша».
   – Ну, предположим, не при поносе, а – диареи… – не без сарказма, язвительно поправляет врача Славик. – Кажется, так вас там учат говорить, в мединституте?
   – Э-э, Славик, – устало машет рукой будущий медик, как бы подводя черту и показывая всем видом, что бесполезно спорить на эту тему с далекими от медицины людьми. – Да ты хоть, знаешь, дорогой мой, что медицина – это «темный лес»?
   – Ну и не х@я, в таком случае, туда входить! – окончательно ставит точку наш сокурсник.

Корейский счёт

   Желая польстить своему товарищу-однокурснику (корейцу по национальности), решил похвастаться, выучившись предварительно у одной знакомой корейскому счету:
   – Славик, хочешь я тебе, без запинки сосчитаю от одного до десяти?
   И, не давая ему опомниться, скороговоркой выпаливаю:
   – Хана, тури, сой, ной, тас, ясы, ирку, яды, аху, ер. Ну, как?
   – А@уел…

Полцарства за… кота в мешке

   «Моя Бухара». Мавзолей Саманидов, Х в

   Да что там, «пол-царства»… За информацию об истории своей любимой Бухары, я готов отдать всё! И, тем не менее, вот какой казус произошел на днях.
   Один мой товарищ – очень известный историк и краевед – прознав о том, что я ищу сведения об исторических памятниках родного края, посоветовал мне приобрести книгу О. Д. Чехович «Арк».
   – Там в полном объеме представлена информация не только о самом арке, но – что самое главное – подробно освещен придворный этикет, со специальными названиями и терминами, бытовавшими в упомянутую эпоху – подчеркнул мой друг.
   – О! Это то, что мне надо! – воодушевился я и поблагодарив, тут же, кинулся искать эту книгу на просторах всемирной паутины, в надежде найти и скачать бесплатно электронный вариант.
   Однако, не тут то было: как вскоре я выясню для себя, исследовав имеющиеся в распоряжении поисковики (яндекс, гугл…), бесплатным бывает лишь сыр в мышеловке. Тем не менее, я ничуть не расстроился, можно сказать, даже загорелся желанием, во что бы то ни стало, приобрести столь важную книжку.
   «Раз её нет в интернете, следовательно она и в самом деле представляет ценность!» – резонно вывел я заключение.
   Какова же была моя радость, когда вскоре, войдя на сайт «Alib.ru – букинистические книги» и вбив в поисковик искомые слова, я вдруг с удивлением обнаружил, что могу приобрести столь необходимый для себя источник всего за каких-то несчастных 70 рублей! На всякий случай, я тщательно протёр свои глаза и вновь внимательно прочитал всё заново. Да, всё верно: вот фото самой книжки, вот рядом и информация о продавце, вот контактные данные.
   «Боже! Да она живет в Питере!» – радостно воскликнул я. Это означает, что я могу просто, позвонить, приехать и забрать книгу без всяких посредников.
   Желая подстраховаться, на всякий случай, я решил приобрести ещё одну (очень схожую) книжку с тем же названием. Правда, продавец был из Новосибирска. И цена – чуточку больше – 100 рублей.
   «Ерунда…» – решил я про себя и в ту же минуту, заполнив соответствующую форму, составил заказ. После чего, смело набрал номер телефона первого продавца, проживающего в Питере.
   – Да – раздался в трубке глухой и сиплый женский голос, из чего я заключил, что это, по всей вероятности, одна из жительниц блокадного Ленинграда. – Да, это я – Нина Павловна… Да, продаю… вынуждена была попросить свою дочь, чтобы она разместила объявление. Да, можете в любое время подъехать. Записывайте адрес: станция метро «Гражданский проспект», улица Ольги Форш…
   Наспех одевшись, я выскочил на улицу. Пока шел до станции метро, весь находился в каком-то возбужденном состоянии, которое знакомо увлеченным личностям, занимающихся коллекционированием марок, открыток, монет…
   «Нет, это же надо, КАК мне повезло! – ликовал я, летя навстречу своей удаче. – Господи, и за что я это заслужил?! Боже, благодарю Тебя! Тысячу раз благодарю!»
   Вскоре, от избытка чувств, переполнявших меня, мысли мои приобрели несколько другой оттенок.
   «Бедная и несчастная женщина! – стал я искренне жалеть старушку. – Не от хорошей жизни она видать продаёт столь ценные книги. Возможно, работала где-нибудь в отделе рукописей или институте Востоковедения… А я тут… пользуясь её бедственным положением… Ай, как это нехорошо получается»
   И тут же, спустя несколько секунд:
   «Нет, так не годится. Помнится, она ещё сказала мне, что у неё есть несколько подобных книжек. Так вот, даже если они мне и не нужны, я всё равно выкуплю их тоже, дабы помочь несчастной и поддержать её материально».
   Вот на такой благородной ноте я закончил свои размышления, очень скоро оказавшись возле нужной парадной. Позвонив в домофон, я узнал её низкий сиплый голос. После чего, подтвердил:
   – Да, Нина Павловна, это я.
   Едва дверь открылась, мгновенно влетел в подъезд и взлетел на требуемый этаж. Дверь в квартиру была заблаговременно приоткрыта. С трудом совладав со своими эмоциями, я робко переступил порог квартиры и, встретившись с глазами хозяйкой, поспешно поздоровался. Нина Павловна равнодушно оглядела меня и слабо кивнув головой, указала мне на трюмо, которое располагалось рядом с входной дверью.
   – Вот Ваша книжка.
   То, что мне довелось увидеть секундой позже, проследовав за её взглядом, невозможно описать словами. Я наткнулся на… малюсенькие тоненькие туристические буклеты, веером разложенные на столике перед зеркалом. Целый каскад чувств и эмоций, словно холодным душем, окатили меня с головы до пяток в течение одной доли секунды. Это был шок, настоящее потрясение! Тут смешалось всё: разочарование, досада, злость, обида, наконец, смех и жалость. Эти два последних окончательно утвердились во мне: смех по отношению к себе и жалость – к этой ни в чём не повинной женщине.
   Удивительно, но позже я воздам себе должное за актерскую игру и артистизм: с трудом взяв себя в руки, я лишь выдам:
   – А-а… мне казалось, что книжечки должны быть потолще.
   – Но ведь, я там всё написала…
   – Да, да… – перебил я старушку. – Всё верно. Я конечно же, весьма Вам признателен и благодарен. И возьму в придачу, пожалуй, вот эту и вот эту. Они ведь, все по одной цене?
   – Да! – радостно подтвердила Нина Павловна и тут же, с сожалением добавила. – Жалко, конечно, расставаться: это же, как-никак память о нашем пребывании в Средней Азии. Тогда ведь, мы все жили совсем по-другому… Впрочем, зачем я Вам об этом рассказываю: Вы и без меня всё прекрасно помните.
   – Как же: конечно помню! – быстро согласился я, отсчитывая 210 рублей и параллельно воскрешая в памяти свою работу в «Интуристе» в качестве бармена. Подобных туристических буклетиков, переплетенных в огромные стопки, валялось в моей «подсобке» целая куча, раздражая меня и занимая собою изрядное пространство. Дабы поскорее избавиться от них, я раздавал их бесплатно направо и налево, всем туристам подряд.
   – Ну и как: удалось ли заполучить нужную книжку? – первое что спросила у меня жена, едва вошла домой после работы.
   – Ага! – и радостно кивнул головой на столик в прихожей.
   Немая сцена продолжалась не более двух секунд, после чего мы вместе расхохотались.
   – Ну, ничего: зато доброе дело сделал старушке! – заключила супруга и вновь весело рассмеялась. – Ишь, какой хитрый: за 70 рублей захотел приобрести раритет! Так, что знай наших! Нет, ну как она смогла…
   Однако книжная эпопея на этом не закончилась.
   Я уже было стал забывать об этой истории, как вчера вечером обнаружил в почтовом ящике квитанцию-уведомление о получении ценной бандероли из Новосибирска. И первым делом, глянул на сумму, которую мне предстояло заплатить. 217 рублей. «Ну, ничего страшного…» – успокоил я себя.
   На утро следующего дня, я пришел на Главпочтамт, расположенный буквально в двух шагах от моего дома. Подойдя к заветному окошку, с удивлением отметил, что никакой очереди нет. Заполнив бланк, я стал нетерпеливо ожидать, когда мне вынесут долгожданный сверток. «Может, хоть здесь обойдётся без облома?» – мысленно успокаивал я себя.
   Наконец, в дверях появилась девушка с заметно внушительным свертком. Сердце волнительно затрепетало.
   – С Вас 267 рублей. – буднично протянула оператор.
   Естественно, я не стал спорить и вдаваться в подробности.
   Не дожидаясь до дому, я тут же попросил ножницы и стал вскрывать пакет. За целлофановым мешочком оказалась грубая толстая типографская бумага. За нею – несколько толстых пачек картона. Со злостью, разорвав очередную преграду, я со смехом извлёк последнюю «матрёшку». Им оказался… ещё один полиэтиленовый пакетик, внутри которого бережно покоился знакомый мне маленький буклетик, где на трёх языках давалась скупая информация об арке, известная мне чуть ли не с пеленок. Тем не менее, пока я шел до дому, с интересом прочитал её вновь.
   А вечером, сидя за ужином, мы вновь вспоминали про Бухару и её достопримечательности. Неожиданно, супруга заинтересовалась:
   – А можно взглянуть на последнее Ваше приобретение? – и взяв в руки буклетик, прочитала вслух указанную цену на обороте – Надо же: 6 копеек! Даже по советским меркам, когда доллар стоил 67 копеек…
   Тут она не выдержала и рассмеялась. Я тоже невольно прыснул.
   – Так, а теперь посчитаем, сколько было потрачено на наши «антикварные книжки». С учетом поездок на метро, трамвае…
   – Лен, а может не надо? – прервал я супругу и слабо улыбнулся. – Ничего не поделаешь: значит, «судьба такой»… Зато, как память останется…

Ностальгия или испорченный телефон

   Ностальгия – довольно-таки непростая штука…
   К моему другу Юре, проживающему в Сосновом Бору, собрался приехать в гости его давний приятель из Бухары, с которым они вместе заканчивали школу. Как говорится, дело известное: столько лет, столько зим… друзья детства… и прочее. Оставаясь верным восточным традициям (кто ж, в гости без подарков ходит?), приятель допытывается у Юры по телефону.
   – Чего тебе привезти? Говори, пожалуйста, только не стесняйся, ради Аллаха!
   Юрий добродушно усмехается в трубку:
   – Себя не забудь! Сейчас другое время, можно купить ВСЁ: были бы деньги… – и видя, что друг не унимается, неожиданно вспоминает. – О, осенило! Если несложно, привези, пожалуйста, пичак! [2 - Пичак, пчак (узб.) – национальный узбекский нож.]
   – Чего-о? – недоумённо переспрашивает его на том конце провода друг.
   – Пичак! – громко орёт в трубку Юра, воодушевляясь и представляя себе настоящий узбекский нож чустовской работы.
   Встретившись через два дня, друзья сидят в уютной Юриной квартире и, перебивая друг друга, делятся своими впечатлениями.
   – Ух ты! Я же про главное чуть было не забыл! – хлопает вдруг себя по лбу гость, склонившись над ручной кладью. И буквально в следующее мгновение выкладывает на стол увесистый сверток с жаренными пирожками.
   – Что это? – ошарашенно вопрошает Юра.
   – Как «что»? – удивляется, в свою очередь, приятель, изумляясь дырявой памяти своего одноклассника. – Ты же сам просил меня привезти тебе бичак?! [3 - Бичак (тадж.) – традиционные бухарские жареные пирожки, сродни чебурекам.]
   На несколько секунд в воздухе повисает мрачная тишина, после чего, кухню оглашает дикий вопль хозяина дома:
   – Ишак ты безмозглый! Я тебе говорил про пичак! Пчак, понимаешь?!
   – А-а… – доходит наконец до коренного бухарца, в сознании которого вместо тюркского «пичак», с ножом прочно ассоциируется привычное с детства таджикское слово «корд». – Сказать по правде, я ещё тогда удивился про себя: «и на фиг ему сдался обыкновенный бичак?!» Но потом до меня неожиданно допёрло – ностальгия!
   – Да пошел ты в жопу, со своей ностальгией… – растроенно произносит Юрий и, через секунду встретившись глазами, оба товарища заходятся в приступе дикого смеха.

Потомок русичей

   Было это много лет тому назад. Ко мне в гости, проживающему уже в России, в Ленинграде, приехали мои студенческие друзья-земляки из Бухары – просто, навестить товарища.
   Это уже сейчас, задним числом, когда межэтнические и межнациональные конфликты достигли своего апогея, я вдруг осознаю, что все мы были совершенно разных национальностей: один – кореец, другой – татарин, третий – таджик. Но это так, к слову.
   Встречаю я, значит, их в аэропорту «Пулково», нанимаем такси и едем к нам домой. В машине, помимо прожженного таксиста-питерца, оказалась попутчицей еще и старенькая бабушка – «божий одуванчик» – которая за все время пути не проронила ни единого слова.
   Надо отдать должное моим друзьям – восточное воспитание, впитанное кровью с молоком, не замедлило сказаться даже здесь, несмотря на то, что от дома их отделяли тысячи километров.
   Проявилось это, прежде всего в том, что, прекрасно зная, – как я рад их приезду и какой прием ожидает их дома (с соответствующим, положенному случаю, количеством спиртного и так далее), они, скромно опустив глаза, стали что-то застенчиво оправдываться и лепетать о Востоке, о традициях: мол, ты ведь, прекрасно знаешь, как принято встречать гостей – достаточно всего лишь чаю и сладостей.
   Понятное дело, люди, воспитанные в традициях восточного гостеприимства, никогда и нигде не позволят, своим вольным или невольным приездом обременять жизнь тех, к кому они едут. Дабы избежать всевозможных взаимных извинений и прочей учтивости, принятых на Востоке, с сопутствующими данному случаю «книксенами» и «реверансами», я вдруг выпалил, ставшую впоследствии знаменитой, фразу:
   – Ну-у, это у вас так принято. А у нас – у русских…
   Наш многоопытный водитель от таких слов чуть не врезался в столб, находившийся далеко на обочине, а бедная бабулька еще долго не могла прийти в себя, всю оставшуюся дорогу периодически оборачиваясь на заднее сиденье и убеждаясь в том, что мои усы и густая черная борода никуда не исчезли.

«Богатыри» худ. В. Васнецов

Таджик-грибник

   Что, что? Вы спрашиваете меня, почему я полюбил Россию? Да хрен его знает… Кстати, хрен я также «открыл» для себя именно в России. Да что там хрен? Со многим – чем, я столкнулся впервые, ступив на российскую почву. А взять солянку? А-ах и М-мм!
   Прежде всего, следует отметить лечебные свойства солянки, поскольку она по праву считается самым русским блюдом благодаря еще одному немаловажному для нашего человека свойству, а именно: является тем самым незаменимым «лекарством», что полезно принимать нашему брату с «бодуна» – самое верное и надежное средство, что помогает в борьбе с похмельем. Прекраснейшим образом «оттягивает» и восстанавливает утратившие было силы, и возвращает вкус к жизни. Поистине, они немыслимы друг без друга. Я имею в виду Россию и солянку.
   Кроме солянки, Россия «познакомила» меня с такими невиданными доселе продуктами, как корюшка, кабачки, грибы, морошка, черника, брусника, клюква. Словом, со всем тем, чего нет в Средней Азии. Грибы, правда, произрастают в пустыне, но ассортимент, естественно, не такой как в средней полосе России. И, должен признаться, я сразу полюбил все. Особенно ягоды и грибы.
   В лесах Вологодской области я впервые по достоинству оценил всю ценность ягод, когда нам с местным товарищем, экипированным в полном «вооружении» (с ружьем, компасом и картой «киллометровкой»), довелось заблудиться недалеко от дома.
   Вначале, я покорно шел за своим более опытным проводником, будучи уверенным, что мы вот-вот выйдем из этой западни. Но, когда примерно через полтора часа мы забрели в такой бурелом, что в моем сознании стали всплывать сценки из к/ф «Морозко» и – почему-то – вспомнился Иван Сусанин, я мягко, но настойчиво убедил своего товарища в том, чтобы тот передал бразды правления в мои руки. Ни в коей мере не считаю себя опытным в подобной ситуации, но когда через полчаса мы вышли в полукилометре от нашей деревни, то я, наряду с облегчением, испытал даже некую гордость за свою пустынную Родину.
   В узком кругу моих друзей даже существует такой короткий анекдот: «Таджик – грибник». Это про меня. А все потому, что в один из периодов очередного страстного увлечения, я не на шутку загорелся желанием узнать о грибах буквально все, что о них написано. Для этого я записался в Российскую Национальную Библиотеку (тогда еще – М. Е. Салтыкова-Щедрина), в которой торчал целыми днями, изучая научные рефераты, посвященные микологии.
   И, надо отметить, труды мои не пропали даром. Плодами моих творческих изысканий явилось то, что в конце апреля, к огромному удивлению тестя и тещи, я принес на «обед» с десяток сморчков, произраставших как раз в тех самых местах, что вычитал в ученых книжках. Обычные люди привыкли ждать осеннюю пору, когда грибы сами лезут тебе в корзину, а потому – думать, что их можно собирать чуть ли не круглый год – это как-то не совсем укладывается в голове. Вот почему, можно рассматривать мой данный акт, как один из немногих приемов, способствующих завоеванию и покорению сердец моих новых родителей. «Тихая охота» и по сей день является моей слабостью.
   Еще одним совершенным чудом явилась для меня настоящая русская печь. Видать, не случайно на Руси дома строились «от печи». Она и согревает и кормит и даже позволяет просто, ничего не делая, поваляться на себе. Последнее мне более всего пришлось по душе. Сразу же, в воображении всплывает образ Емели, и начинаешь задумываться о «недоработках» Создателя, который не удосужился позаботиться о «полноценном» отдыхе Его главного творения – человека…
   И вы меня ещё спрашиваете, за что я полюбил Россию?

Туалетная история

   Исаакиевский собор

   Одним из самых прибыльных видов деятельности, в эпоху «гласности» и «перестройки», являлся «туалетный бизнес». И в этом, казалось бы, не было ничего удивительного: «Любовь приходит и уходит, а какать хочется всегда…» Серёге каким-то чудом удалось устроиться в одну из подобных «престижных точек». И, не где-нибудь, а в самом сердце Питера: за Исаакиевским собором, на территории Александровского садика, в миниатюрном кирпичном заведении, не лишённом архитектурного изящества. Словом, свезло парню…
   Не повезло ему только с неразлучным товарищем.
   Лева, типичный петербуржец, с аристократическими манерами, начитанный и в меру эрудированный, весьма эффектно выделялся среди Серегиных друзей. С ним и в самом деле, было интересно общаться: он обладал своеобразным тонким чувством юмора, его суждения, порою, носили философский оттенок, а сам он выглядел подтянутым и элегантным, всегда стараясь быть опрятным и открытым к дамам и жизни. В разговоре с противоположным полом, Лева настолько преображался, что его невозможно было узнать: это была сама Галантность и Учтивость.
   Кроме того, он неплохо играл в преферанс, да вдобавок ко всему, как и любой нормальный петербуржец, не прочь был выпить и порассуждать на отвлеченные темы. К сожалению, именно, это – последнее – пожалуй, и являлось его истинным пристрастием.
   С ним было интересно только до «третьей рюмки». Однако он очень быстро хмелел и вскоре, алкоголь напрочь вышибал из него последние остатки аристократизма, низводя до статуса обычного бомжа.
   В один из дней, Лева забрёл в гости к своему товарищу, на работу.
   Здесь, следует отметить, что Серега очень дорожил своей работой. Еще бы: кроме обычной платы за пользование туалетом (один рубль), тут собирались фарцовщики, иностранцы и всякого рода авантюристы и сомнительные личности, шустро проворачивающие в «удобном» заведении свои дела, продавая и покупая различную иностранную валюту и – как правило – «отстёгивая» за это положенные проценты хозяину «точки». Впрочем, настоящим хозяином (а вернее – хозяйкой) была одна предприимчивая особа, в руках которой была сосредоточена целая сеть таких платных туалетов. Каждый день Сережа ездил куда-то, в контору, сдавать выручку. А в конце дня, подсчитывал свой «навар». Словом, жилось неплохо…
   Приход Лёвы явился как никогда кстати: Сереге необходимо было сдать выручку.
   – Побудь вместо меня немного? – умоляюще обратился он к другу. – Я мигом: туда и обратно.
   – Какой разговор? Конечно! – быстро сориентировался Лева. Он уже успел где-то «вмазать», и ему не хватало только добавить. Вот только с деньгами было туго…
   Когда через полчаса хозяйка случайно нагрянула с проверкой, то она застала трогательную картину, достойную кисти великих передвижников.
   За столом, уронив голову на собственные руки, вовсю храпел довольный Лева, смачно причмокивая губами и истекая живописной слюной. Сбоку от него, на столике стояла картонная табличка – такса за вход, на которой обычной шариковой ручкой была перечеркнута «единичка», а вместо неё старательно выведена «двойка». Чуть поодаль, в углу валялась пустая бутылка…
   На следующий день Серега был уволен.

Суровые законы жизни

   Мой близкий друг, родственники которого живут на Полтавщине, делится своими впечатлениями от поездки на Родину. Мне – родившемуся в советские времена – совершенно излишне рассказывать о гостеприимстве, об открытой и щедрой душе простого украинского селянина, а потому, Алексей, с присущим ему юмором, сразу приступает к самому главному:
   – Представляешь, дядька, дабы не забыть своих многочисленных родственников, которые разъехались по всему белу свету, всех кабанчиков назвал именами племянников. И теперь, по двору бегают «нюрки», «мыколы», «галины» и так далее… С интересом разглядывая упитанных поросят, деликатно осведомляюсь:
   – Дядько, а де ж я?
   На что, старик, махнув рукой, как бы нехотя извещает:
   – Та-а… Тебе ми з»їли ще на Різдво…» («Да-а… Тебя мы съели ещё на Рождество…»)

Часть II – Миниатюры, зарисовки, наблюдения

Моя первая Пасха

   Манзурка выбежала из соседнего подъезда как раз в тот самый момент, когда я поравнялся с ним. Лицо её излучало неописуемую радость и ликование. В каждой руке было зажато по цветному яйцу.
   – Что это у тебя? – ошалело, уставился я на этакое диво.
   – Крашеные яички! – Она разжала кулачки и демонстративно подняла их на самый верх: на ладонях, протянутых к солнцу, ярко запылали два яйца – одно красное, другое – оранжевое.
   Я завистливо впился в них, не в силах оторваться от этого великолепия.
   – Если хочешь, и тебе дадут – пожалела меня соседка. – Надо только сказать: «Христос воскрес – дайте одно яичко!»
   Я не поверил своим ушам. «Неужели только и всего?!»
   – А где? – недоверчиво спросил я, на всякий случай.
   – У тети-Вали, на втором этаже.
   В ту же секунду я метнулся в подъезд, торопливо перескакивая через ступеньки. В глубине души теплилась надежда, что и на мою долю должно что-либо остаться. Достигнув заветной двери, выждал немного и, отдышавшись, робко постучал в квартиру Давыдовых. Вскоре за дверью послышались шаги, затем звуки отпираемого замка и, наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла Лариса, изумлённо уставившись на меня и как-то странно улыбаясь. Она была старше меня по возрасту, а потому круг её знакомых и интересов никак не пересекался со мною и моими сверстниками.
   – Чего тебе, Галиб? – выждав немного, спросила она.
   И тут до меня дошло, что я начисто забыл самое главное! Надо же: ведь, ещё с минуту назад я повторил про себя эту «формулу-заклинание». И теперь стоял, тупо уставившись на соседку, как дурак, хлопая своими ресницами. Однако медлить было нельзя и потому, набравшись смелости, я робко произнес:
   – Крест на крест – дайте одно яичко…
   Не в силах сдержаться, Лариса прыснула и, повернувшись в сторону кухни, неожиданно засмеялась.
   – Мама! – весело крикнула она вглубь квартиры. – Тут Галиб, «крест на крест», яичко просит!
   «Ну, всё: не видать тебе никаких яиц! – сник я окончательно, жалея себя. – „Пароль“ не сумел запомнить».
   И тут на пороге возникла добродушная и сияющая тетя-Валя. Она, молча, по-матерински чмокнула меня в лоб, и, тихо промолвив: «Воистину воскрес!», протянула… целых три (!) разноцветных яйца: одно было такое же красное, как и у Манзурки, второе – голубое, словно небо, а третье – ярко желтое, как настоящее солнце.
   Не помня себя от радости, я выскочил на улицу, дабы похвастаться своим «уловом» перед соседкой, но той уже не было: как назло, двор был пуст. Я поднял голову кверху и… замер. Во всем мире нас было только трое: голубое безоблачное небо, весело подмигивающее солнце и я, с крашеными яичками в руках.

Куда пропали аисты?

   Бухара, Ток-и Заргарон (Купола /пассаж/ ювелиров), 2006 г

   Если вам когда-либо доводилось разглядывать гербы различных городов, то на многих из них, вы, вероятно, встречали изображения животных или птиц. Так вот, если следовать этой традиции, то на гербе Бухары, несомненно, обязан был бы красоваться аист.
   Последний из них покинул Бухару в середине 70-х годов двадцатого столетия, когда город бурными темпами стал застраиваться серовато-белыми однотипными пятиэтажными домами-коробками. В ходе интенсивного строительства, которое требовало с каждым годом все новых и новых территорий, были засыпаны бульдозерами многочисленные коллекторы («закаши»), являющиеся основным источником добывания пищи для аистов. С каждым годом им приходилось в поисках пищи преодолевать немалые расстояния и, в конечном счете, вынудило их покинуть насиженные места. Очень возможно, что это была не единственная причина, более того – возможно, я могу ошибаться в своих предположениях, но то, что аистов не стало – это факт.
   А ведь, все мое детство неразрывно связано с этими благородными и величественными с виду птицами, украшавшими некогда верхушки куполов и минаретов древнего города и олицетворявшими собою как бы визитную карточку Бухары. С исчезновением этих птиц, нарушилось что-то в облике самого города, словно оборвалось и сгинуло в неизвестность какое-то важное и недостающее звено в той цепочке, что в свое время и составляла неотъемлемую целостную картину и прелесть Бухары.
   Каждый год я стараюсь выкроить время и скопить немного денег для того, чтобы вновь приехать в этот неповторимый город, где прошли мои самые лучшие годы детства, юношества и студенчества. Город, которым я клянусь и в благородной земле которого мне хотелось бы сладко упокоиться. Всякий раз, когда я приезжаю, при первой же возможности спешу пройтись по Старому городу, по его узким улочкам, по еврейской махалле, где давно уже не осталось самих евреев, которые на волне «перестройки» уехали кто куда, в основном в Европу и Америку. Вдыхаю всей грудью воздух, словно пытаясь вместе с ним втянуть в свои легкие и сердце хотя бы частичку того недавнего прошлого, что так дорого мне; уловить и почувствовать ту неповторимую атмосферу, окружавшую меня в детстве, на которую я тогда совершенно не обращал внимания, и… не улавливаю, не чувствую. Вокруг меня спешат совершенно чужие для меня молодые люди; приложив к уху мобильные трубки и с серьезным тоном и сосредоточенным лицом, обсуждают свои предстоящие деловые встречи…
   Все-таки, права старая поговорка, гласящая: «В одну и ту же реку не войти дважды». А жаль. Жаль, потому что не только аисты покинули Бухару. Исчезло многое из того, что являлось само собой разумеющимся. Взять, к примеру, ту же самую парварду. Где она? Куда исчезла? Только не надо тащить меня за руку на базар и показывать мне то, что отдаленно напоминает бывшую настоящую парварду. А раньше ее можно было встретить не только на базаре, но и чуть ли не в любом продовольственном магазине. А куда делись дыни «калля-бўри»? В последний свой приезд мне, правда, случилось «встретить» этот сорт, но вкус его, показался мне не таким, какой был в прошлом. Где седобородые и внушающие своим внешним видом уважение, благообразные старцы? Куда «попрятались» каландары-дервиши? Впрочем, последних не было уже давно: эти ещё в мою бытность стали «улетучиваться».
   Совсем недавно я понял главное: не нужно бегать по старым улочкам и принюхиваться к запахам; не следует расстраиваться по поводу исчезнувшей парварды; тщетно с фонариком в руках искать каландаров-дервишей, ибо все это никуда и никогда не пропадало и не исчезало. Все это есть и присутствует. В твоем сердце, в твоей памяти. И пока, ты хранишь эту память, пока, ты, следуя заветам восточных классиков, проявляешь человеческую заботу не только о близких; пока, совершенно искренне и доброжелательно, не делая никаких различий, ты способен одинаково благожелательно относится ко всем людям, до той поры Бухара будет сохранять свое величие и благородство. И, может быть, тогда у нас появится хотя бы маленькая и слабая надежда на то, что аисты, возможно, еще возвратятся в Бухару.

«Поехали» или… «приехали»

   Юрий Алексеевич Гагарин – космонавт №1

   Ровно через неделю после первого полета человека в космос мне исполнится четыре года. Я, конечно же, ничего не помню. По рассказам матери, моя бабушка сильно перепугалась, когда в динамиках раздался громовой голос Юрия Левитана: она решила, что началась очередная война.
   Я ходил в детский сад им. Ю. Гагарина. Среди моих друзей очень много ребят с именем Юра.
   В школе мы постоянно рисовали одно и то же: улыбающаяся голова в скафандре, с надписью СССР. Играли в космонавты и запускали в небо пневматические ракеты – предмет особой гордости их обладателя, поскольку не у каждого ребенка можно было встретить такую дорогущую игрушку. Бывало, таскали со стройки карбид и, с риском для жизни, запускали в «космос» консервные банки.
   Потом наступит 1968 год. Год, когда его не стало. Почему-то этот день мне запомнился очень хорошо: я стоял в коридоре, где на полочке в стене была установлена радиоточка и, затаив дыхание, слушал сообщение о его трагической гибели. И не хотел верить в то, что слышу.
   Первых космонавтов мы помнили наизусть, как таблицу умножения. Позже, когда запуски в космос станут обычным явлением, интерес постепенно пропадет. Но одно имя навсегда останется в моем сердце, поскольку оно связано с моим рождением, с моей эпохой, с моими надеждами…
   Гагаринская улыбка могла бы стать идеальной эмблемой нашей планеты на воображаемом межгалактическом форуме. Она такая проникновенная и искренняя, что сразу и безоговорочно отдаёшься ей всем сердцем, всем существом. И эта улыбка тоже будет сопровождать меня всю жизнь, завораживая своей доверительностью и вселяя надежду на скорую, лучшую и достойную жизнь.
   И вот теперь, спустя полвека [4 - Статья написана в 2009 году.], прокрутив как в кинопленке всё назад, я пытаюсь осмыслить и понять то, чему мне, в своё время довелось быть свидетелем. За эти годы, огромную страну так подбросило, что она просто, прекратила своё существование, сойдя с орбиты истории. Её осколки по инерции продолжают своё движение, шарахаясь из одной крайности в другую. Так, что уже и перестаешь понимать – в какую сторону всё это движется.
   Маятник истории качнуло в обратную сторону и многое с тех пор изменилось: мир, общество, сознание людей. Разделив и противопоставив каждого из нас друг другу, по политическим, социальным, идеологическим, религиозным и прочим признакам.
   И только гагаринская улыбка продолжает оставаться тем связующим звеном, что некогда объединяло все наше общество. Да что там общество – всю планету.

Взгляд вперёд и два – назад, в вечность

   «Моя Бухара», Чор-минор

   Вячеслав Григорьевич Сааков, безусловно, являлся незаурядной личностью. В бухарском государственном педагогическом институте имени Серго Орджоникидзе он читал нам лекции по истории КПСС. Однако, нас – молодых студентов – больше всего привлекали не истории про родную партию, а сам лектор.
   Являясь кандидатом исторических наук, он не только в совершенстве владел своим предметом, но и был всесторонне образованным человеком, всегда проявляя искренний интерес к различным областям человеческой деятельности.
   О нём ещё при жизни было сложено немало легенд. Одна, из них характеризует его как феноменальной памяти специалиста, способного легко и без запинки воспроизвести по памяти любую страницу из учебника по истории партии. А память у него и впрямь была великолепная: упорно ходили слухи, что он так же, как Македонский и Наполеон, помнил по именам всех своих подопечных.
   Как и все неординарные личности, Вячеслав Григорьевич был склонен различного рода чудачествам.
   К примеру, активной и прилежной в учебе активистке, у которой в зачетной книжки стояли сплошные «отл» («отлично»), он, без особых угрызений совести мог вкатить «удов» («удовлетворительно»). При этом аргументация его была более, чем убедительная:
   – Если Вы полагаете, что моя оценка не справедливая, то мы можем составить новую аттестационную комиссию для повторной сдачи, – часто говаривал он, и добавлял после короткой паузы – только учтите: я тоже приму в ней самое непосредственное и активное участие. Я сам, знаю этот предмет на «четверку»…
   И наоборот – какому-нибудь неуспевающему по многим предметам шалопаю, он запросто мог поставить «хор». Следует, при этом, отметить, что благодаря своему размашистому почерку, это его «хор», больше было похоже на «хер».
   Или, вспоминается ещё один случай, о котором мне поведала сестра, учившаяся на два курса выше меня.
   Как то, на очередной поточной лекции, Сааков решил задержать своих слушателей, дав им своеобразное задание: каждый обязан был выразить в стихотворной форме своё отношение к нему.
   Всем поскорей хотелось выскочить из академических стен на волю, а потому, многие, в юмористической и плаксивой форме стали сочинять банальные строчки, не блещущие оригинальностью и похожие друг на друга. Что-то, вроде следующего:

     «Милый дедушка Сааков,
     Мы вас любим всей душой.
     Пожалейте нас, студентов,
     Отпустите всех домой!»

   И только одна студентка, возмущенная выходкой преподавателя, написала:
   «Ещё ни один из великих людей не писал по прихоти какого-то самодура. Я же, не стану делать, тем более что не принадлежу к их числу…»
   И поставила свою подпись.
   Через пару дней, на очередном занятии по истории, Вячеслава Григорьевича было не узнать: от переполнявшего его гнева, он не находил себе места, метая громы и молнии из под густых нахмуренных бровей. Его длинный с заметной горбинкой нос ещё более стал похож на хищный клюв орла, готового в любую секунду растерзать свою наглую жертву.
   – Нет, я ничего не сделаю этому человеку, – едва сдерживая гнев, процедил он сквозь зубы, огласив на всю аудиторию эту записку, не называя, при этом, автора – более того, он вправе выбрать другого преподавателя для сдачи экзамена. Но… такой… такого… – он с трудом подбирал слова – мне ещё никто не отваживался!
   По окончании семестра, эта самая девушка придет на экзамен именно к нему и, благополучно сдав экзамен, получит «хер». Просто, «отл» он почти не ставил никому.
   К числу же недостатков (а в советскую эпоху, иначе, как недостатками это не назовёшь), можно было отнести его неравнодушие к хорошему армянскому коньяку и к красивым и умным девушкам.
   Сам я, являясь далеко не ангелом, бывало, частенько захаживал к своему однокурснику в общежитие, где вовсю бурлила настоящая студенческая жизнь. А потому, несколько раз, и мне доводилось сталкиваться с любвеобильным преподавателем, чуть ли не лоб в лоб, в темных и длинных коридорах институтского городка. Не сложно догадаться о том, какие лекции там читал наш любимый «историк», но то, что не о Ленине и не о съездах РСДРП, могу ручаться почти стопроцентно.
   В одно прекрасное весеннее утро, выйдя на балкон, я нежно потянулся, разминая на солнышке свои косточки и вдруг, чуть не обомлел: прямо напротив меня, в соседнем корпусе, на таком же самом балкончике я увидел своего преподавателя, мило и по-хозяйски, подметающего мусор, и тихо мурлыкавшего что-то себе под нос. Из всей одежды на нем были лишь черные сатиновые трусы.
   «Ничто человеческое мне не чуждо» – почему-то, пронеслось в моей голове. Неожиданно наши взгляды встретились, и я не нашел ничего лучшего, как поздороваться с ним, кивнув учителю головой. На что он, высоко подняв над головой веник, торжественно помахал им.
   «Смог» – вновь, про себя, подвёл я резюме, вспомнив английский анекдот.
   А ещё через пару дней, я сидел прямо напротив Саакова, за первым столом, и, внимательно слушая его, пытался вникнуть в сложные перипетии истории, мучительно размышляя о «передрягах», в которые влезли большевики. По окончании лекции, Вячеслав Григорьевич стал вызывать студентов к доске, дабы проверить, как было усвоено предыдущее занятие. В числе прочих, он назвал и мою фамилию.
   – Я не готов – пришлось сознаться мне.
   Сааков собрал в один грозный пучок свои мохнатые брови и, пристально уставившись в меня, строго спросил:
   – Гулял?!
   – Да… – выдавил я с трудом, низко опустив глаза в пол.
   – Та-ак, понятно – протянул он – что ж, давайте свою зачётку, молодой человек.
   Мне не оставалось ничего другого, как протянуть ему свою студенческую книжицу.
   Когда же, по окончании пары, я раскрыл её, моему взору предстал знакомый «китайский иероглиф» – «хер». Странно, но я почему-то, даже не очень был удивлен…
   Мне известен диалог, состоявшийся между Сааковым и одним из моих приятелей, во время сдачи одной из сессий:
   – Как дела?
   – Хорошо.
   – Как родители?
   – Хорошо.
   – Ну, тогда и тебе – «хорошо», давай зачетку…
   Нетрудно догадаться, как относилось к нему подавляющее число учащихся.
   Впрочем, и недругов у него хватало. Особенно из числа завистливых коллег и так называемых «дельцов от науки», которые в отличие от талантливого коллеги, строили свою карьеру не головой, а деньгами и тесными связями. Из числа последних, было немало тех, кого принято было считать «национальными кадрами», подающими надежду, что, собственно, особо ценилось, исходя из идеологических соображений советского времени.
   Помнится, одно время, в институте оказалось вакантным место не то декана, не то – заведующего кафедрой. Ни у кого не было сомнений относительно предполагаемой кандидатуры: все прочили на эту должность Саакова. Однако, один из бездарных преподавателей из числа «местных кадров», задался целью, во что бы то ни стало, заполучить это «тёплое местечко». Но – как?
   Прекрасно отдавая себе отчет в том, что умом такого крепкого противника не одолеть, этот хваткий пройдоха решил прибегнуть к известному проверенному методу, имевшемуся, во все времена, в арсенале негодяев и деспотов, а именно, к хитрости и коварству.
   В один из дней, выведав через своих «доверенных лиц» о том, что Вячеслав Григорьевич уединился со своей очередной пассией в общежитии, его расторопный оппонент, не теряя ни минуты, собрал внушительную «делегацию», состоявшую из преподавателей и партийных функционеров, и нагрянул с облавой. Естественным результатом этого «рейда» явилось собрание актива, на котором обсуждался моральный облик советского преподавателя и, как следствие, снятие его кандидатуры, с внесением строгого партийного выговора и прочими вытекающими неприятностями.
   Сааков стоически перенес этот жестокий удар судьбы, несмотря на то, что это стоило ему здоровья. Тем не менее, он не обозлился ни на жизнь, ни на людей, до конца своих дней оставаясь воистину свободным человеком, с независимым и честным характером.
   Мы – его подопечные – тоже довольно сильно переживали за него, проникшись жалостью к своему любимому учителю. Особенно – девушки. Спустя довольно продолжительное время, с одной из них, которая очень близко знала его, мне довелось кратко побеседовать, вызвав её на некоторую откровенность.
   – Что тебе в нем больше всего привлекало? – спросил я её.
   – Понимаешь, он был настоящий мужчина – ответила она мне, после короткого размышления – Благородство – вот, пожалуй, его основная черта характера. При всей его внешней показной суровости и агрессивности, в глубине души он, как и многие сильные личности, был очень ранимым и беззащитным человеком. А ещё, он был – честен и прям, и не умел лукавить. А главное – не научился мстить и предавать друзей.
   …Почему я вдруг вспомнил об этой уникальной и неоднозначной личности?
   Совсем недавно, перебирая старый архив, я случайно наткнулся на свой диплом. «Господи, – подумалось мне – а ведь, он мне так и не пригодился в жизни, пылясь на дне ящика!»
   Я осторожно провел ладонью по синей твердой обложке, пытаясь стереть пыль, как вдруг из него выпал пожелтевший листок, сложенный вчетверо. Аккуратно подняв и бережно раскрыв его, я узнал знакомый размашистый почерк, в конце которого стояло столь знакомое и короткое «хер», взбудоражившее, казалось бы, моё недавнее прошлое, всколыхнувшее и вызвавшее в воображении яркие картинки из калейдоскопа студенческой жизни и заставившее меня вновь потянуться к перу…

Пиарщик

   На днях, меня пригласили на открытие выставки, посвященной творчеству бухарского художника-миниатюриста Давлата Тошева, которая прошла в Петербурге. Помнится, за месяц до того, я написал небольшую статью об этой действительно уникальной творческой личности, где, в частности призывал жителей северной столицы и тех, кто неравнодушен к персидской миниатюре, непременно посетить сие мероприятие. И вот, мы вместе с младшей дочерью, спешим по Литейному, поскольку, попали в транспортную «пробку» и жутко опаздываем. Однако, на удивление, успели вовремя.
   Атмосфера, следует отметить, теплая и уютная. Можно сказать, вполне непринужденная и домашняя. Все доброжелательны и приветливы. Из динамиков льётся тихая восточная мистическая музыка. Словом, всё располагает к умиротворению и созерцанию. Немногочисленные посетители – в основном, приглашенные – неспешно переходят от одной миниатюры к другой, наслаждаясь необычностью сюжетов, яркостью красок и утонченной техникой художника. Мы с дочерью, также, завороженно впиваемся в мельчайшие детали, поражаясь тщательности отдельных проработок, отдавая дань терпению и усидчивости мастера.
   – А почему, она так странно от него отворачивается? – недоуменно вопрошает дочь, рассматривая очередную миниатюру, на которой изображен классический восточный любовный сюжет.
   – Потому, что целомудрие и скромность – это главные отличительные черты Востока! – назидательно поясняю я, искусно выходя из щекотливого положения.
   – Внимание, господа! – внезапно отвлекает всех присутствующих голос ведущей. – Сегодня мы собрались…
   Небольшая толпа посетителей собирается в тесный импровизированный кружок и далее, всё идёт по сценарию.
   После вступительной речи ведущей и короткого выступления художника, слово передается уважаемым экспертам, искусствоведам и представителям издательств. Все находят теплые слова по адресу мастера и отмечают те или иные детали, характеризующие основные черты восточной миниатюры, как особого жанра декоративно-прикладного искусства.
   – А сейчас, мы представляем слово земляку Давлата Тошева, автору и создателю уникальнейшего сайта «Бухарский квартал Петербурга», Голибу Саидову! – не верю я своим ушам.
   Однако, быстро совладав с волнением, пристраиваюсь рядом с героем выставки и – принимаюсь «толкать речь»…
   – Боже мой! – закатывает глаза кверху моя дочь, едва мы с ней выходим на улицу, по окончанию мероприятия. – Такого, папочка, я никак не ожидала…
   – Ну, это ерунда… – скромно ответствую я, на свой лад интерпретируя её восклицание. – Я ведь, совсем не был подготовлен к выступлению. Так что, это, можно сказать, был экспромт.
   – Ничего себе, «экспромт»! – отрезвляет меня дочь. – Из предоставленных Вам, возможно, пяти минут, целых десять, Вы распинались о своём сайте и о себе, изредка вставляя в отдельные предложения «Давлат Тошев»?!
   – Да? – искренне удивляюсь я, почувствовав вдруг невыразимо несносную питерскую погоду: то – заволакивает всё небо облаками и ты жутко съёживаешься от холода, то – неожиданно погода проясняется и становится нестерпимо жарко от прямых лучей палящего солнца.
   – Ну Вы и пиарщик! – ошарашенно подводит она своё убийственное резюме.
   – Ну, хорошо-хорошо… – вынужденно соглашаюсь я – ты только об этом маме, пожалуйста, не говори. Договорились?
   Дочь заговорщически подмигивает и мы, взявшись за руки, радостно продолжаем своё шествие по Литейному.

Дети «индиго»

   Пробуждение Весны

   В короткое время справившись с небольшим заказом и мгновенно прибрав за собою рабочее место, я выхожу через черный ход на улицу, на перекур. Типичный питерский двор «колодец», с классической помойкой в углу. Правда, двор проходной, с двумя темными арками. Совсем рядом находится станция метро «Садовая», а потому, народ нескончаемой вереницей постоянно снует туда-сюда. Это заметно разнообразит скучную жизнь на работе, давая мне возможность, понаблюдать за различными типами людей.
   На этот раз, едва я закурил, как из арки появляется пара – пожилой солидный мужчина с маленьким пятилетним мальчиком.
   «Дед с внуком» – догадываюсь я.
   И в самом деле: симпатичный курносый мальчишка удивительным образом похож на своего дедушку. Они крепко держатся за ручки и оживленно беседуют.
   – Понимаешь, – объясняет дед, склонив голову в сторону внука – можно, конечно и дупликатором или ризографом, но это зависит от необходимого количества экземпляров.
   Внук, низко уставившись в землю, внимательно слушает доводы деда и – как мне показалось – периодически уточняет какие-то детали.
   – Нет, – возражает ему дед – тогда лучше всего использовать офсетную печать. Там технология печати, предусматривающая перенос краски с печатной формы на запечатываемый материал не напрямую, а через промежуточный офсетный цилиндр.
   Откровенно говоря, я чуть не выронил сигарету изо рта.
   «Ни фига се… акселерация…» До этого, мне не раз доводилось слышать о продвинутых вундеркиндах, о так называемом поколении «детей-индиго», но сталкиваться вплотную… Я ошалело уставился на ребенка. Ничем не примечательный мальчишка, такой же, как и тысячи его сверстников. Ну, совсем обычный малыш!
   Тем временем, деду приходится отвечать на следующий вопрос, которого я, почему-то, вновь не расслышал.
   – Не волнуйся: там, при печати используются системы контроля, основанные на денситометрии, колориметрии, а также цветопроба. Ну, тогда я не знаю… Давай, тогда – фотоофсетом…
   Только тут я обращаю внимание на маленькие наушники, скрывающиеся в ушах пожилого мужчины, после чего, до меня, наконец, доходит.
   «Бляха-муха! Напугал меня, хрен старый! А я-то… на бедного ребенка грешу… „акселерация“, блин, „дети индиго“! – облегченно выдыхаю я, и лезу в карман за зажигалкой, чтобы снова закурить потухшую сигарету – Нет, ну надо же: совсем отстал от жизни…»

Рыбонька

   Петербургские ракурсы

   Дорога от дома до места работы занимает не более десяти минут. Иногда, попадаются довольно забавные сценки. Как, например, сегодня утром.
   Неподалеку от Вознесенского проспекта, вдоль канала Грибоедова, некая дама прогуливает своего миниатюрного пёсика. Собаченка, одна из тех «игрушечных» пород, что приобретает в последнее время немалую популярность в Питере.
   Маленькая, совершенно гладкая, непонятно – какого цвета и породы. Словом, хрупкий собачий скелетик, обтянутый капроновым чулком.
   Утренний моцион близится к завершению: милая парочка поворачивает к дому, и, женщина, открыв кодовую дверь, уже собирается было пройти в парадную, как вдруг, сзади раздается тоненький голосок бабульки, которая завидя милого песика, буквально заворожена столь трогательным существом:
   – Рыбка, моя! Боже мой! Рыбочка!
   Довольная хозяйка снисходительно задерживается на пороге, давая возможность, полюбоваться своей собачкой.
   Старушка, сложив дрожащие ладошки вместе и, поднеся их к подбородку, продолжает восторженно славословить:
   – Господи, рыбка! Нет, ну надо же, какая рыбонька!!
   – Да вы погладьте её: не бойтесь, она не укусит! – подсказывает счастливая обладательница непонятного чуда природы, начиная переступать с ноги на ногу.
   – Что вы: как можно?! – не отрывая глаз от хрупкого создания, благоговейно произносит старушка, находясь словно в прострации, в некоей нирване. – Рыбонька, ты моя! Ры-ы-бочка!!
   – Ну, гладьте же, её скорей, и мы пойдём: нам пора спешить! – не выдерживает дама, нервно поглядывая на ручные часы.
   Старушка же, казалось бы, и вовсе не замечает хозяйки: она низко склонилась над самой мордашкой собаченки и лишь потрясённо продолжает качать головой из сторону в сторону:
   – Ры-бонь-ка… – еле слышно произносит она, переходя на шепот.
   Сердитая мадам резко дёргает за поводок, втаскивая своего питомца в подъезд, и с грохотом захлопывает парадную дверь перед самым носом несчастной бабульки.
   – Боже мой! Рыбка моя, сладкая! – по инерции, глядя перед собою на закрытую дверь, умиленно шепчет старушка, медленно пытаясь распрямиться. – Ры-ы-бонь-ка!
   Кинув напоследок сочувствующий взгляд на бедную бабульку, я устремляюсь дальше…

Скамейка

   Когда-то, у нас во дворе была маленькая деревянная лавочка, сколоченная наспех кем-то из доброжелательных и заботливых соседей. Сначала ей «отгрызли» края, а затем и вовсе сломали.
   Через какое-то время, на её месте возникла тяжелая солидная парковая скамейка. Но и она просуществовала недолго: в одну из ночей кто-то умудрился спереть и её.
   Однако поединок «Добра» со «Злом» на этом не закончился.
   «Добро» вырыло две огромные ямы, залив их бетоном, после чего, к образовавшимся сваям были приварены металлические швеллера.
   Получилась внушительная скамейка.
   Теперь на ней редко кто сидит: летом она накаляется докрасна, а зимой задница может примерзнуть.
   Так «Добро» победило «Зло»…

Упущенный шанс

   За байками далеко ходить не надо: порой они сами приходят домой.
   Интернет у меня круглосуточный.
   На днях лег спать, забыв переключить статус «Аськи», то есть, оставив «в сети».
   Утром, подойдя к компьютеру, смотрю: мигает внизу папочка. Щелкаю по ней и получаю следующий монолог:
   «Танюшик. Пол: Женский. Возраст: 46. О себе: Общительна, любопытна, начитана. Хочу общаться со всеми, кто желает общения! Люблю путешествия, музыку, книги, спорт. Выступаю в составе ансамбля „Бабье Лето“. Если заинтересовала вас – стучитесь! Поболтаю, выслушаю, помогу советом, участием, улыбкой».
   /Вас добавили/
   (Танюшик)
   – И что?
   (Танюшик)
   – Чего боимся? От кого прячемся?
   (Танюшик)
   – Трусс!
   (Танюшик)

Заколдованный круг

   Сидим с другом на кухне и обсуждаем за политику. Я, в отчаянии:
   – Господи! Да когда же, наконец, это закончится?! Неужели эта страна и в самом деле настолько проклята, что не видать нам достойной жизни?! Коммунизм… демократия… Что делать?!
   – Нужно всё начинать сначала…
   – То есть?
   – Захватить мосты, почту, телеграф!
   – Думаешь, поможет?
   – Нет, конечно.
   – Тогда – зачем?!
   – Чтобы в очередной раз посмеяться над собой…

Этот день в Истории

   «Слушай, я сейчас там так хохотался»
(к-ф «Мимино»).

   Республика Вануату признала независимость Абхазии.
   (Из российских СМИ)

   «Представители Вануату опровергли информацию о том, что эта островная республика признала Абхазию. Как сообщает Reuters, соответствующее заявление сделал в пятницу, 3 июня, постоянный представитель Вануату в ООН Дональд Калпокас».
   (Новости:) Lenta.ru

   Короткая справка:

   Республика Вануату – тихоокеанское островное государство в Меланезии.
   (Из Википедии)

О футболе

   Александр Аркадьевич Галич

   – Как? Ты не любишь футбол?! – округлив глаза, довольно часто изумляются мои оппоненты, узнав, что я совершенно холоден к столь популярному в последнее время виду спорта, который давно уже вышел за рамки узко спортивной тематики.
   – Нет – просто и коротко отделываюсь я от них, не утруждая себя излишними объяснениями.
   И в самом деле, к чему им подробности, объясняющие причины моего прохладного отношения к некогда самой любимой и почитаемой игре. Да и что могут знать о настоящем футболе, о его истории эти… сегодняшние любители потусоваться, покрасоваться друг перед другом, пообнабить кое-кому морду… одним словом, самовыразиться хоть как-то. Для которых, футбол – это повод, лишний раз нажраться пива, дать волю накопившимся отрицательным эмоциям, прокатиться с криками и флагами по ночному городу (неважно: выиграла или проиграла родная команда), поорать на прохожих (в одиночку-то, кайф совсем не тот) и заняться родным делом – вандализмом.
   Однажды мне довелось встретиться с так называемыми фанатами (которых, впрочем, следовало бы, по логике вещей, называть своими именами – ублюдками, ибо другого определения они не заслуживают) в метро. Я просто, по извечной глупости своей, не обратил внимания на дату и на время и… за это поплатился. Причем, наказаны были не только простые и ни в чём не повинные люди, но и… милиция. На моей жизни, пожалуй, это был единственный случай, когда я проникся жалостью к родной милиции. Ибо здесь уже и в самом деле некуда было деться: иначе тебя самого прибьют.
   Я никогда в жизни не встречался с такими личностями, как Атилла или, скажем там, Чингиз-хан: только, поверхностно знаком с ними по истории. Так вот, их орды по сравнению с фанатами «Зенита» покажутся безвинными лилипутиками.
   То, что вытворяли эти звери (а иначе их никак нельзя назвать), ворвавшись в метро, не считаясь ни с женщинами, ни с детьми, ни со стариками, невозможно передать словами. Там я впервые столкнулся с таким понятием, как «стадный инстинкт», когда из, казалось бы, совершенно нормального человека, выходят наружу самые низменные и садистские наклонности, наводя ужас и сея панику. Когда, целый отряд милиции выглядит как беспомощная горстка растерянных «оловянных солдатиков». Когда грубая и тупая сила проходит катком по живым душам.
   Только после того, как было закрыто несколько станций метрополитена и послано дополнительное подкрепление, с трудом удалось наладить порядок, и работа метрополитена смогла войти в нормальный рабочий режим. О пострадавших людях, поездах и прочем – и вовсе не хочется говорить.
   Я переехал в Ленинград в далеком 1984 году, когда футбольная команда «Зенит» впервые стала чемпионом СССР. Тогда тоже многие подворотни были исписаны знакомым словосочетанием «Зенит – чемпион!», и фанаты выражали свой бурный восторг, и горожане искренне гордились победой своей команды. Всё было, но было как-то по-людски, а не со звериным оскалом, как сейчас.
   Сколько я себя помню, столько помню и футбол. Во-первых, мы жили возле стадиона, где потом нашей дворовой команде придётся участвовать в турнире на приз «Кожаный мяч».
   Во-вторых, в нашем дворе был огромный пустырь, который мы превратили в домашний стадион, где с утра до позднего вечера (пока видны очертания мяча) носились как ошалелые, пропуская нередко школьные занятия.
   Ну и в третьих, мы с отцом любили вести футбольную статистику, с турнирной таблицей, с отдельным блокнотиком списка бомбардиров и ещё с кучей всего самого разного.
   Естественно, мы с отцом болели за родную команду «Пахтакор», которая, находясь в высшей лиге, как правило, вечно болталась в нижней половине турнирной таблицы. Высшим её достижением (насколько мне помнится) являлось шестое место в чемпионате страны. Тем не менее, от «местного патриотизма» никуда не убежишь. Ругали, критиковали, расстраивались, но всё равно, к очередному туру, надеясь на чудо, вновь прилипали к экранам телевизора. Это – трудноизлечимая болезнь.
   Мой отец был заядлым болельщиком. Помню, как его бесила и выводила из себя стратегия родной команды (которая, впрочем, была типична для всего советского футбола): забив нечаянно гол в ворота соперника, команда успокаивалась и, уйдя в глухую оборону, вела игру на удержание счёта, что – в конечном счёте, всегда наказуемо. Затем, пропустив подряд два мяча, спохватывалась и, желая отыграться, вновь оживлялась, но, как правило, было уже поздно.
   В такие минуты, на отца невозможно было смотреть: он ужасно нервничал, ругая игроков и тренеров самыми последними словами. Во время подачи углового, он «бодался» с телевизором, кивая головой в сторону экрана, помогая тем самым своей команде.
   – Ага, ага! – подначивала мама. – Осталось только самому выйти на поле и показать – как правильно надо играть!
   Папа молча скрежетал зубами, еле сдерживая себя. Я же, на какие-то доли секунд, представив себе грузного и неуклюжего отца в трусах и гетрах на поле, еле сдерживался, чтобы не расхохотаться в открытую: на Востоке не принято смеяться над родителями.
   В конце концов, «наши» проигрывали, и папа, грубо обматерив всю команду, твердо обещал – никогда больше в жизни не болеть за неё. Но, проходила неделя, и… он опять исправно разворачивал красиво расчерченную турнирную таблицу и доставал свой неизменный блокнотик.
   Об игре сборной СССР можно сказать, почти то, же самое. Она совсем немногим отличалась уровнем своего мастерства от обычных команд – сборных союзных республик. Самое высшее её достижение – четвертое место на чемпионате мира в Мексике, в 1968 году.
   Лично меня, всегда веселили голы, забиваемые нашей сборной – под стать самой игре команды: невероятным образом, мяч вдруг оказывался в штрафной площадке противника, где возникала куча-мала и неразбериха; в конечном итоге, все игроки оказывались валяющими на траве; мяч несколько раз касался случайных игроков и – наконец – рикошетом от чьей-нибудь жопы нашего игрока, неожиданно закатывался в сетку ворот противника.
   О-о! Вот уж, когда прорезается голос доселе притихших наших комментаторов, разъясняющих неразумным болельщикам, что только бесподобный советский характер и твердая несгибаемая воля к победе, присущая исключительно нашему человеку, помогли, в конечном счете, заколотить такой красивый мяч. В такие моменты, слёзы сами собой наворачиваются на глаза. Ну, как уж, тут не вспомнить любимого А. Галича и его «Отрывок из радиотелевизионного репортажа о футбольном матче, между сборными командами Великобритании и Советского Союза».

   ***

   …Судья Бидо фиксирует положение вне игры – великолепно проводит матч этот арбитр из Франции, великолепно, по-настоящему спортивно, строго, по-настоящему арбитр международной квалификации. Итак, свободный удар от наших ворот, мяч рикошетом попадает снова к Боби Лейтону, который в окружении остальных игроков по центру продвигается к нашей штрафной площадке. И снова перед ним вырастает Владимир Лялин. Володя! Володечка! Его не обманул финт англичанина – он преграждает ему дорогу к нашим воротам…

     – Ты давай из кучи выгляни,
     Я припас гостинчик умнику,
     Финты-шминты с фигли-миглями —
     Это, рыжий, – все на публику!

     Не держи меня за мальчика,
     Мы еще поспорим в опыте,
     Что ж я, бля, не видел мячика?
     Буду бегать, где ни попадя?!

     Я стою, а он как раз наоборот,
     Он, бля, режет, вижу угол у ворот,
     Натурально, я на помощь вратарю…
     Рыжий – с ног, а я с улыбкой говорю:

     «Думал вдарить, бля, по-близкому,
     В дамки шел?!»
     А он с земли мне по-английскому:
     «Данке шен!…»

   …Да, странно, странно, просто непонятное решение – судья Бидо принимает обыкновенный силовой прием за нарушение правил и назначает одиннадцатиметровый удар в наши ворота. Это неприятно, это неприятно, несправедливо и… А-а, вот здесь мне подсказывают – оказывается, этот судья Бидо просто прекрасно известен нашим журналистам, как один из самых продажных политиканов от спорта, который в годы оккупации Франции сотрудничал с гитлеровской разведкой. Ну, итак, мяч установлен на одиннацатиметровой отметке… Кто же будет бить? А, ну, все тот же самый Боби Лейтон! Он просто симулировал травму… Вот он разбегается… Удар!.. Да, досадный и несправедливый гол, кстати, единственный гол за всю эту встречу, единственный гол за полминуты до окончания матча, единственный и несправедливый, досадный гол, забитый в наши ворота.

     Да, игрушку мы просерили,
     Протютюкали, прозяпали,
     Хорошо б она на Севере,
     А ведь это ж, бля, на Западе.

     И пойдет теперь мурыжево —
     Федерация, хренация:
     Как, мол, ты не сделал рыжего?
     Где ж твоя квалификация?!

     Вас, засранцев, опекаешь и растишь,
     А вы, суки, нам мараете престиж!
     Ты ж советский, ты же чистый, как кристал!
     Начал делать, так уж делай, чтоб не встал!

     Духу нашему спортивному
     Цвесть везде!
     Я отвечу по-партийному:
     – Будет сде…!»

   Мне нравились только два спортивных комментатора, являвшихся исключением из правил. Это Николай Озеров и Коте Махарадзе, которых всегда было интересно послушать.
   Игра же сборной, всегда оставляла желать лучшего. Что бы там ни говорили и как бы ни оправдывались наши бездарные тренера и специалисты. Для этого вполне достаточно сравнить яркую индивидуальную игру зарубежных команд, обладающих высокой техникой обработки мяча, мягкими и точными пасами, играющую для и ради зрителя, и нашу неуклюжую команду, дырявую в обороне и бьющую куда угодно, но только не в створ ворот, стремящуюся, во что бы то ни стало удержать счет. Одним словом, обычная дворовая команда.
   В памяти старшего поколения до сих пор жива ещё байка. Знаменитому Пеле задали вопрос:
   – Скажите, когда сборная СССР станет чемпионом мира по футболу?
   – Когда сборная Бразилии станет чемпионом мира по хоккею.
   Я уж не говорю про стадионы и болельщиков. Там симпатичные поля, с оригинальным орнаментом, с обязательной дренажной системой. У нас же, страшные прямоугольники, с ямами и колдобинами, с обязательными «лысыми» вратарскими площадками. Там даже в ливень можно играть. У нас в обычный дождь поле превращается в море, где плавает всё: мяч, игроки, судьи.
   Всё, что бы ни выдумывали зарубежные болельщики (от оригинальной раскраски лиц до искусственных «волн», дымовых шашек, барабанов, труб и прочего) мы как дрессированные обезьяны послушно копируем. Словом, переняли всё, кроме… культуры. Сегодня сходить на стадион (скажем, на матч «Зенита» со «Спартаком») может решиться либо сумасшедший, либо тот, кто ищет самый надежный способ избавиться от жизни.
   Порой мне кажется, что на наших стадионах уже давно не осталось любителей футбола. Там не болельщики, и даже не фанаты. Там обитают настоящие звери, ищущие постоянно адреналина и приключений на одно место.
   Но более всего я откровенно млею от нашего судейства. А с другой стороны, с чего бы ему быть другим. Собственно, почему судьи на футбольном поле обязаны отличаться от обычных наших судей, протирающих свои штаны во всякого рода прокуратурах, юридических конторах и так далее. У них тоже всё по-настоящему: дали «бабки» – будет нужный результат, не дали – тут уж, извините… Всё по-честному.
   Однако, возвратимся к игре сборной. Есть результаты чемпионатов мира по футболу, и есть очевидные факты, от которых, к сожалению, никуда нам не деться.
   «Не стоят они того, чтобы за них болеть!» – сказал я решительно сам себе и… тем не менее, всякий раз ловлю себя на том, что по-прежнему справляюсь о результате игры с участием нашей сборной. И вновь саркастическая усмешка обезображивает моё лицо.
   Правда, теперь я стал немного мудрее: заранее настраиваю себя на то, что наши проиграют. Тогда не так обидно становится. Да и здоровье своё, откровенно говоря, не хочется гробить попусту.
   Теперь я всё чаще предпочитаю смотреть исключительно красивый футбол. В котором, помимо очков важна также и сама игра. В котором, игроки уважают своего зрителя. Например, английский. Или – бразильский. Наслаждаюсь игрой, словно нахожусь на премьере спектакля. Тут тебе и зрелищность, и красота, и эстетика.
   А оголтелым патриотизмом я не отличался ни в советское время, ни теперь, ни – надеюсь – никогда.
   У нас в кафе установлен огромный экран. Периодически здесь собирается публика. Как всегда, стоит ор и мат. Не обращая внимания на то, что среди посетителей могут присутствовать и женщины.
   Мой коллега по работе – Володя – заядлый болельщик и патриот «до мозга костей» нашей сборной. Иногда я над ним люблю поприкалываться. Совсем недавно прошел матч между сборными России и Германии, где наши, как и следовало того ожидать, вновь проиграли. После матча, расстроенный Володя заходит ко мне на кухню.
   – Ну, как там наши? Выиграли? – спрашиваю я его, заранее зная окончательный результат.
   – Проиграли, бля… – расстроено цедит сквозь зубы мой напарник.
   – А мне сказали, что выиграли. – изумлённо вскидываю я кверху брови.
   – Ну, чё ты мне будешь говорить? – раздражается товарищ. – Я же сам смотрел…
   – Подожди! – перебиваю я его и, обращаясь к официанту Герману (немцу по происхождению) спрашиваю: – Как там сыграли наши с русскими?
   – Выиграли: 1 : 0! – смеётся тот.
   Слегка опешив от такой наглости, Володя на пару секунд застывает в ступоре. Наконец, до него доходит и он, улыбаясь, подводит своё окончательное резюме:
   – Ссуки…

Преданность высокому искусству

   Балет «Дон-Кихот» на сцене Мариинского театра, 2013 г.

   – Да, я работаю в Мариинском театре!
   И неважно, что – рядовым поваром в обычной столовой…
   Всякий раз, когда меня расспрашивают про место работы, почему-то невольно всплывает известный анекдот:
   Новый русский пьёт кофе в аэропорту в буфете. Неподалёку мужик в униформе, с веником и совком.
   – Ты кто такой?
   – Я тут сортиры мою.
   – Иди ко мне работать, буду платить 1000 баксов в месяц.
   – Как – за какие-то баксы бросить родную авиацию?!!

Колорадский борщевик

   Похоже, наше общество уже перешагнуло роковую черту так называемого «патриотизма», ибо – как говорится – «дальше уже некуда…»
   Как всегда, едва заступив на трудовую вахту, наш небольшой коллектив поваров традиционно собирается за завтраком. Вскоре, «перебрав всем косточки», Лена с Людой приступают к «политике». Я же, уличив минутку, заскакиваю к ним с тем, чтобы налить себе чайку и – мигом вернуться на своё рабочее место. Однако…
   – А ты думаешь, он случайно завезен к нам американцами? – доносится до меня вкрадчивый голос Лены, обращенный к подружке по цеху.
   – Кхе, так это ж, даже ежу понятно! – согласно кивает в ответ Людмила. – Вот он, зараза, и разросся по всей нашей стране… И никак от него теперь не избавиться.
   – Вы про что? – задерживаюсь я на секунду…
   – Да мы про этот проклятый борщевик! – чуть ли не хором ответствуют мне подруги.
   – Да ну?! – изумляюсь я – Иди ты… Не может быть?
   Ушлые женщины, давно раскусив меня, вяло отмахиваются словно, от назойливого комара и продолжают меж собой.
   – А возьми колорадского жука – та же самая история…
   – Ага, ага! А ты разве не знала? – страшно вращая глазами поддакивает Людмила. – Ну, конечно-же, специально завезли… шоб навредить по-больше…
   Дальше я уже не слушаю: у меня каша на плите варится. Хотя… чего это я так переживаю? Если сгорит – есть, слава богу, на кого валить…

Тонкая оговорка

   На днях, на открытии выставки бухарского художника-миниатюриста Д. Тошева, которая прошла в Санкт-Петербурге, мне довелось познакомиться с удивительной личностью – Юлианом Арановым – переводчиком с английского трудов Идрис Шаха, основателем издательства «Эннеагон-Пресс».
   Так уж вышло, что и мне – как земляку Давлата – предоставили слово, чем я и весьма своеобразно воспользовался, рекламируя не столько автора выставки, сколько – себя и свой сайт.
   В перерыве, выходим с Юлианом и Давлатом на перекур. В ходе дружеского общения, выясняется, что всех нас связывает общая любовь к Бухаре. Как само собой разумеющееся, естественно, речь заходит о восточной кухне. Узнав о том, что у меня вышли аж целых две книги, посвященные среднеазиатской кухне, Юлиан восторженно восклицает:
   – Надо же! В таком случае, Вас можно смело окрестить этим… как его… – несколько секунд, собрав складки на переносице, он мучительно припоминает известное имя и наконец, выдаёт – Ну да: Похмелкиным!
   В силу врожденной восточной привычки – соглашаться с оппонентом даже тогда, когда тот невольно ошибается («ну, к чему указывать на пустяковые оговорки и впадать в бестактность?») – я широко улыбаюсь в ответ, польщенный таким сравнением. Тем не менее, видать, оставаясь приверженным своим «дурацким» принципам («Сократ мне друг, но истина – дороже»), осмеливаюсь осторожно поправить собеседника:
   – Вероятно, Вы хотели сказать «Похлёбкин»?
   – Да, да! Похлёбкин! – подтверждает Юлиан, и – буквально через секунду – схлестнувшись глазами в коротком поединке и безошибочно поняв друг друга, что называется «без слов», мы заливаемся безудержным смехом.
   «Что ж, – не без гордости, отмечаю я про себя проницательность ученика Идрис Шаха. – А ведь, он во многом прав! Следовательно, «наш человек»!

Не лыком шиты

   Зубы у нас, как известно, болят нечасто, но… сильно.
   В один из таких дней, не имея более сил, терпеть эту адскую боль, я рванул в свою районную стоматологическую поликлинику.
   Со страхом усаживаюсь в кресло, с твёрдой убеждённостью, что ни за что на свете не подамся ни на какие импортные обезболивающие, которые на порядок дороже нашего родного новокаина. И вообще – в конце концов, бесплатную медицину у нас ещё никто не отменял!
   Врач – женщина в возрасте – с каменным лицом палача, молча накидывает мне на грудь салфетку и, слегка наклонившись, грозно осведомляется:
   – Ну, как будем лечиться: платно или бесплатно?!
   От чего, я невольно вжимаюсь глубоко в кресло, превращаясь в жалкое ничтожество.
   – Пла-а-а-тно… – блею я как агнец, приготовленный к закланию, и не узнаю свой голос: такое впечатление, словно это кто-то другой произносит вместо меня.
   Наконец, когда все необходимые процедуры завершены, я робко интересуюсь:
   – Доктор, а скажите пожалуйста, что бы такого особенного произошло, если б я сказал «бесплатно»?
   – Да ничего особенного: просто, обошлись бы без импортных средств и вы, возможно через месяц, вновь очутились бы в этом кресле.
   – А разве «наши» плохого качества? – нечаянно вылетает из меня автоматом, отчего я мысленно корю себя за дурацкий вопрос.
   – «Наши»? – изумляется она и тут-же, ухмыльнувшись, с издёвкой в голосе, «успокаивает» – Почему же: «наши» тоже умеют делать качественные вещи, например, танки, ракеты, самолёты…
   – И вправду: глянув на себя в зеркало, я убеждаюсь, что запломбированный зуб выглядит безупречно, как «с иголочки». Ну, одним словом, «комар носа не подточит»! А главное – гарантия на год! Вот что значит «импортный материал»!
   Другое дело, что ровно через три месяца, эта самая пломба у меня отвалится: то ли камушек случайно в мясе оказался, то ли кусанул как-то не так…
   Но в поликлинику я всё-таки пойти не решился – ну, во-первых, гарантийный талон куда-то задевался, а потом, мало ли: может, материал бракованный попался, а может… врачиха того… как бы это сказать помягче. Вот и думай после этого – кто виноват?

Вот такие пирожки…

   Мариинский театр: одно из мест моей трудовой деятельности

   Помнится, ещё в студенческие годы, ознакомившись с произведением С. Моэма «Луна и грош», я с удивлением открыл для себя, что, оставаясь совершенно посредственным художником, человек – при этом – может быть замечательным критиком и гениальным провидцем, превосходно разбирающемся в искусстве и безошибочно предсказывающим настоящий талант, опережая намного время и своих современников.
   Вероятно, в определённой мере это относится и к литературе. Иногда, создаётся такое впечатление, что в наше время, когда «писателей» стало больше чем «читателей», наткнуться на что-то действительное стОящее, гораздо меньше шансов, чем в суровые запретные советские годы.
   Сидим с приятелем у меня на кухне и обсуждаем эту тему.
   – Понимаешь, – делится своими размышлениями товарищ, – раньше мы жили в закрытом тоталитарном государстве, где, достаточно часто, истинному таланту мешала пробиться идеологическая цензура. Теперь же, когда, казалось бы, предоставлена полная свобода творчества, сняты все запреты, и ты можешь писать всё что тебе угодно, талантливых авторов найти не так-то просто. Слишком много грязной пены и дилетантизма.
   С университетских кафедр мы скатились до уровня обыкновенного ПТУ. Это наблюдается во всех сферах жизнедеятельности. И потом, обрати внимание на такую существенную деталь: раньше, в советское время, читающих было гораздо больше, чем теперь. Народ, зажатый в строгих тисках господствовавшей идеологии, искал глотка свежего воздуха. И – как ни странно – находил.
   А сейчас? В связи с этим, мне кажется, что полная и безграничная свобода также губительна (особенно, для нашего общества), как и её другая крайность – тоталитаризм. Должны быть сдерживающие рычаги, которые давали бы возможность каждому отдельному человеку понять, что Свобода предполагает также и Ответственность. И пока это осознание не придёт к каждому из нас, наше общество обречено оставаться больным.
   – Хорошо, хорошо, с этим я с тобой не спорю, всё правильно – соглашаюсь я и, стараясь перевести тему в нужное для себя русло, сетую – Но почему меня не печатают? Вот, посмотри: ты ведь сам отметил, что отдельные произведения у меня удачные… или вот эта миниатюра… Разве, не ты, прочитав вот этот рассказ, воскликнул: «Хорошо написано»?
   Друг устало склоняется ко мне и со всей безжалостностью произносит:
   – Дорогой мой! Хорошо писать – этого мало. Даже если ты напишешь так, что я не удержусь и воскликну «Очень хорошо написано!», то и этого будет недостаточно. Для того, чтобы тебя по достоинству оценили, ты должен писать ТАЛАНТЛИВО!
   И тут же, следом:
   – Ты ведь, повар?
   – Да какой там «повар»… – окончательно расстроившись, отмахиваюсь я.
   – Ну, так вот, запомни: все мы, в той или иной степени, но готовить умеем. Однако, в особо торжественных случаях, предпочитаем, всё же, ресторан и профессионально приготовленную пищу. – И, сжалившись надо мной, в заключение хлопает по плечу: – Впрочем, я готов довольствоваться твоими превосходными пирогами, с которыми не сравнится ни один мишленовский ресторан!

Часть III – Мысли вслух

Как я искал Бога

   Наверное, в жизни каждого человека наступает такой момент, когда он пытается ответить себе на самый главный вопрос в своей жизни – «Кто – Я?» и откуда это «Я» возникло.
   Мне очень хорошо запомнился тот день, вернее – та ночь, когда я «вдруг» задал себе этот вопрос. Я лежал в своей кровати в детской комнате; рядом, в двух шагах от меня, на соседней кровати спала сестра. Что-то не давало мне заснуть, хотя вокруг стояла полная тишина. Я сейчас не могу объяснить, как и откуда эта мысль возникла у меня, но, возникнув, она уже не давала мне покоя и требовала немедленного ответа. Мысль эта была проста – «Кто я?». И следом за нею другая – «Неужели я умру? Умру навсегда, навечно?». Мне сделалось как-то жутко от этого и первое, что попытался я сделать, это перевести свое внимание на что-либо другое, поскольку ответить на этот вопрос был не в состоянии. Но уже раз, поймав, эта мысль следовала за мною неотступно, как я ни старался ее заглушить. Наконец, я понял, что должен ответить себе на этот вопрос. Особенно на второй: «Неужели меня не станет?!».
   Здесь следует сделать небольшое отступление, которое поможет прояснить мое тогдашнее состояние.
   Дело в том, что я родился в середине 50-х годов ХХ столетия и не где-нибудь, а в огромной стране, занимающей одну шестую часть мировой суши и гордо именовавшей себя Союз Советских Социалистических Республик, а по просту – в СССР.
   Как и все мои сверстники, по окончании детсада, прошел обычную среднею школу, где нам с первого класса, наряду с азбукой, а затем и таблицей умножения, пытались внушить что «бога нет и не может быть». Это было неудивительно, поскольку вся концепция в СССР основывалась исходя из марксистко-ленинского учения которое, естественно, отрицало существование бога. Следовательно, вся дальнейшая идеология (а в сфере образования – особенно) отталкивалась именно от этого основного постулата. Или, как принято было говорить по-научному: «Бытие определяет сознание».
   Все это настолько было впитано нашим поколением октябрят, пионеров, а затем и комсомольцев, что человек, пытающийся призвать нас к богу, казался нам каким-то чудом уцелевшим реликтом давно забытой и вымершей эпохи. Нисколько не преувеличиваю, поскольку это может подтвердить подавляющее большинство моего поколения, воспитывавшегося в советскую эпоху. И чем старше мы становились, тем более укреплялись в этом мнении, которое по мере дальнейшей учебы переросло у нас в стойкое убеждение. Тем, кто учился в ВУЗах достаточно будет напомнить лишь некоторые предметы, обязательные практически для любого факультета: «истмат» (исторический материализм), «диамат» (диалектический материализм), «научный коммунизм» (была и такая дисциплина), «философия» (конечно же, марксистко-ленинская!)…
   Правда, в ту ночь, о которой идет речь, мне было всего 12 или 13 лет, но, в свете вышесказанного, полагаю, это не намного влияет на суть дела. Вполне понятно, что ответы на эти вопросы я попытался дать исходя из моего разума, вернее – исходя из моего интеллекта. Но интеллект был бессилен дать четкий и исчерпывающий ответ. Поворочавшись еще некоторое время и бесполезно пытаясь занять свой ум чем-то другим, я понял, что от этой мысли мне не уйти и я должен как-то с ней разобраться.
   Лежа на спине, я постарался сосредоточиться на этой мысли, иначе говоря – решил принять бой. Но уже при первых минутах попытки осознания, мне сделалось страшно от этой фатальной беспросветности. С какой бы стороны ни подступал, концовка выглядела удручающе бессмысленно, по сути, и чудовищно несправедлива по отношению ко мне, как к личности.
   Внезапно я приподнялся на кровати и в страхе оглядел комнату: в двух шагах от меня беззаботно спала сестра. «Как она может спать?!»– мелькнуло у меня в голове. «Как она не осознает того факта, что все мы умрем? Неужели все остальные люди не знают этого? Нет, что это я говорю? – конечно же, знают». И вдруг с новой силой: «Тогда – тем более – как они могут при этом спокойно спать, есть, играть, смеяться?!».
   Я выглянул в окно: двор был пуст, кругом стояла ночь и тишина. От этой тишины звенело в ушах.
   «Но почему должен умереть я?!». Эта мысль преобладала над всеми остальными. «Неважно, что других тоже не будет. Какое мне дело до других? Главное – не станет меня! Это небо, эти звезды хотя и безжизненные, но они во стократ счастливее меня потому, что они будут, а меня – нет. Мир не содрогнется от ужаса, не перевернется от того, что на свете не станет меня. Люди будут по-прежнему петь, смеяться и веселиться, но уже без меня. Но что значит „не будет“, и – сколько? Неужели всю оставшуюся вечность? В таком случае – зачем я появился на этот свет? Для чего судьба сотворила со мной такую злую шутку?!».
   …С того момента прошло уже немало лет. За истекший период произошло столько изменений и таких существенных, о которых я тогда и не догадывался. Судьба забросила меня за 4000 километров от родного порога и надолго. Той страны, в которой я вырос и воспитывался, теперь уже нет на карте Мира. Да и много других изменений можно припомнить. Но как бы мир ни менялся, что бы ни происходило на протяжении многих веков истории человечества, какие бы катаклизмы ни сотрясали нашу планету, человек всегда пытался дать ответ на единственный и самый главный вопрос своей жизни – «Кто Я?», «Зачем я здесь?» и «Какой смысл во всем этом?».
   Если раньше я пытался отмахиваться от подобных вопросов, то с возрастом все труднее было это делать. Видимо, так уж устроен человек, что может привыкнуть ко всему. В частности и к такой мысли, что все мы смертны. Со временем тот детский страх утратил свою силу, и на смену ему пришло желание, разобраться таки в этом вопросе. Да, я смирился с той неизбежностью, которая нас всех поджидает. Смирился, ибо изменить что-либо не в моих силах. Смирился, дабы не сойти с ума от вопросов, на которые мне никто не даст ответа.
   Таким образом, со «смертью» было покончено. Оставалось, однако, еще – по крайней – два вопроса, на которые следовало найти ответ. Первое – «ДЛЯ ЧЕГО ВСЕ ЭТО?» и второе – «ЧТО МНЕ НАДО ДЕЛАТЬ?».
   Мне кажется, вера – это когда язык замолкает и начинает говорить сердце. Наверное, каждый уважающий себя человек должен честно ответить самому себе на поставленный жизнью вопрос: «Есть ли БОГ или ЕГО нет?» Вам не нравится слово «бог»? Тогда замените его другим: «истина», «смысл жизни», «мировая душа» и т. п. Суть от этого не изменится.
   Так вот, если придерживаться второго варианта, то мы заходим в тупик, поскольку кроме безнадёжности, отчаяния и злобы он ничего не вызывает. Остается первый и единственный вариант. Да, его нельзя показать или доказать на примере. Это было бы слишком просто. Не случайно Иисус говорит Фоме: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие» (Евангелие от Иоанна, гл.20, ст.29). Не зря говорят, что «надежда умирает последней». Но даже, если и это не убеждает человека в его изначальной связи с Сущим, то ведь есть же такие понятия, доступные для понимания каждого, как – «Добро» и «Зло». И, наверное, связать свою жизнь с добром намного лучше и естественнее для человека, чем жить по принципу «после меня – хоть потоп»? Ведь, даже если следовать самой примитивной логике вещей, то невольно задаешь себе вопрос: «Для чего-то, все-таки, мне дано это само рассуждение о конечной цели?!» Кем-то или чем-то? Мне не хотелось бы приводить примеры по аналогии с тем, что если дом построен, следовательно должен быть и архитектор и так далее, но тем не менее…
   И я не вижу иного пути, как набраться терпения и, следуя заветам всех пророков и Учителей, живших до меня, постараться блюсти свою душу, не причиняя вреда окружающим, и ждать Его милости. Даже, если и не в этой жизни. Ждать, ради той конечной точки, где душа уже могла бы успокоиться и не задавать больше никаких вопросов.
   Говорят, к каждому это понимание приходит по-разному. И по времени тоже. Это как плоды: одни еще не завязались – это те, кто вовсе ни о чем не думает, другие – уже обрели форму, но еще зеленые – те, кто мечется в поисках, и третьи – спелые и созревшие, что сами падают в Его объятия. И пусть это просто метафора, она – все же – привлекательно красива и дает хоть какую-то надежду. А уж, когда ей суждено сбыться – не все ли равно…
   К сожалению, человеку свойственно впадать в крайности. Так произошло и со мной в эпоху, так называемой, «перестройки». Вчерашние атеисты стали посещать мечеть или церковь, молиться по пять раз на дню и вспомнили «вдруг», что они еще до сих пор ходят не крещенными. Не стану говорить за всех, а попытаюсь ответить за себя.
   Я тоже пережил нечто подобное. И что самое главное – делал все это, как мне казалось, совершенно искренне. Вполне естественно, я заинтересовался историей религии. Вначале историей ислама. Затем стал изучать христианство, иудаизм, буддизм и прочие религии. Это было время, когда еще компьютеры не успели прочно войти в нашу повседневную жизнь, и поэтому довольно часто, какой-либо интересный литературный материал мне приходилось ксерокопировать в Государственной Публичной библиотеке, в которой я был тогда почти что прописан.
   Изучая религиозную литературу, я пытался выяснить для себя – какая же из религий сможет ответить на мой извечный вопрос, восстановив тем самым во мне душевное равновесие. И в каждой из них находил то, что меня заставляло усомниться в ее истинности, хотя все они вместе говорили почти об одном и том же.
   Если подойти к пониманию толкований религиозных текстов поверхностно, то выходило до смешного глупо. Обобщая, можно было выразить это примерно так: все грешники должны будут гореть в аду. Но в различных конфессиях, слово грешник имело свои, довольно специфические понятия. Так, в мусульманском мире, грешниками являлись все, не принявшие ислам. В христианстве – те, кто не принял Христа как сына божьего и кто не верит в святую троицу. В иудаизме – кто не следует заветам Моисея и не соблюдает субботы. Я сейчас не стану перечислять те многочисленные течения и ответвления, которые возникли внутри выше перечисленных конфессий. Все это как-то не состыковывалось с моими представлениями о боге. Да и само понятие «бог» ставило передо мной ряд вопросов, на которые трудно было ответить.
   Так я терзался сомнениями вплоть до начала 90-х годов прошлого столетия, когда вдруг случайно не приобрел в книжном магазине серию небольших книжек под общим названием «АУМ». Это было некое «ассорти» из статей и рассказов, посвященных теме духовности и истории религий. Там я и натолкнулся на отрывки из книги Э. Мюррея «Человек творящий чудеса», рассказывающие об известном сегодня миллионам его поклонников во всем мире, пурна– Автаре нашего времени Бхагаване Шри Сатья Саи бабе, живущим на юге Индии. Я был настолько поражен и одновременно удивлен тем, что это не просто легенда (для этого достаточно было отправиться сомневающемуся по указанному адресу, дабы убедиться самому) и все это происходит в наше время, что прочитал ее за короткое время и еще долго ходил под впечатлением прочитанного. Потом как-то так сложилось, что житейские проблемы повседневной рутины заслонили собой все остальное, и я на некоторое продолжительное время забыл об этом.
   Сейчас, оглядываясь назад, я заметил за собой удивительную вещь: вся моя жизнь состояла из определенных периодов внезапного увлечения духовной литературой, а затем постепенным спадом и забвением ее. Образно это можно сравнить с волнами в океане, когда одна волна спадает и через некоторое время возникает следующая, более высокая, поглощающая тебя всего, с головой. Так, с очередной волной, поглотившей меня еще больше, произошло и мое знакомство со Шри Раманой Махарши. Маленькую книжицу «Свет Истины или евангелие от Шри Рамана Махарши» я приобрел при совершенно таких же обстоятельствах, как и в свое время, книгу о Шри Сатья Саи бабе. Я не стану описывать свои переживания от прочтения этой книжки. Сделать это мне не по силам. Скажу лишь одно – знакомство с этим именем оставило в моей душе неизгладимый след. Затем снова на некоторое время последовало затишье. И вновь, через определенный промежуток передо мной явилась плеяда выдающихся имен: Рамакришна, Вивекананда, Бабаджи, Лахири Махасайя, Шри Юктешвар Гири, Парамаханса Иогананда, Шри Ауробиндо, Мать…
   На первый взгляд может сложиться впечатление, что кроме Индии меня ничто не интересовало, но это далеко не так. Не в меньшей степени на меня произвели впечатления статьи и работы, касающиеся суфизма, труды Гурджиева, Дж. Беннета, А. Безант, книги, посвященные сикхским Мастерам. И, все же, Индию хочется выделить особо. Видимо, за какие-то, (неведомые никому) заслуги отмечена эта часть земли благодатью бога.
   Особо хочется отметить, как я заново открыл для себя Л. Н. Толстого. Читая его «Исповедь» или «В чем заключается моя вера?», я не мог отделаться от мысли, что всё то, о чем он пишет, настолько созвучно моей душе, словно все это Толстой списывал с меня, с моих ощущений. Я был рад тому, что те вопросы, что мучили меня всю жизнь, столетием прежде задавал себе и этот великий писатель. Значит я не сумасшедший, значит это действительно первостепенные вопросы, на которое каждый человек должен рано или поздно, по мере сил своих, постараться ответить. Мне сделалось немного легче и радостней на душе – я уже был не одинок. И хотя, по-прежнему продолжал искать бога и меня преследовали порою периоды полного уныния и отчаянья, тем не менее, то чувство, что я нахожусь на правильном пути не покидало теперь уже меня и не вызывало сомнений, вселяя уверенность и являясь источником вдохновения в дальнейших поисках.
   Мне очень хочется верить, что там, в Астапове, умирая в квартире начальника железнодорожной станции И. Озолина, Л. Н. Толстой обрел наконец-то то, что он искал в последние годы своей жизни. Во всяком случае, мне кажется, что он заслужил это своим чистосердечным раскаянием и искренностью…
   Подводя итог вышесказанному, мне хотелось бы сказать вот о чем. Сегодня, наблюдая за событиями, происходящими в мире, невольно приходишь к печальным выводам: мир не изменился в лучшую сторону, скорее – больше прибавилось проблем социального характера. К уже имевшим место в прошлом природным катаклизмам, все чаще стали отмечаться и техногенные аварии типа чернобыльской. Добавились и экологические проблемы. Идут споры в среде ученых о глобализации, об этических аспектах такого явления, как клонирование и т. д. и т. п. Все это не может вселять уверенность в правильности следуемого пути, выбранного человечеством, вступившим в третье тысячелетие.
   Не надо быть особо профессиональным политологом, социологом или провидцем, чтобы не видеть очевидные последствия той деятельности, которая ведет к катастрофе. Вероятно, пора осознать, что извне к нам не придет никакое спасение. Следовательно, настоящее спасение и избавление от всех бед следует искать в себе, в осознании истинной цели своего предназначения.
   Возросший в последнее время интерес в сфере духовности среди определенной части населения свидетельствует о наличии положительных тенденций в этой области. Все больше появляется литературы, способствующей стремлению у читателей познать свои духовные истоки, вселяя уверенность в незыблемости извечных общечеловеческих истин.
   Помещая данную рубрику, хотелось бы тем самым, в меру сил своих внести свою небольшую лепту, способствующую восстановлению духовности и непреходящих нравственных ценностей. Если хотя бы один человек, ознакомившись с данной рубрикой, задумается и попытается направить свою жизнь в соответствии с изначальной сущностью данной ему от природы, то свою задачу я мог бы считать выполненной.

Осанна еврейскому народу

   Синагога в Санкт-Петербурге

   Однажды у египетского фараона не на шутку разболелся живот. Лучших лекарей созвали на консилиум. Первым, осмотрев больного, ставит диагноз лекарь-нубиец:
   – Следует немедленно ставить клизму.
   – Кому – мне?! Фараону?! Клизму в ж… Отрубить голову, к чертовой матери!
   Следующим выносит свой вердикт лекарь-финикиец:
   – Срочно нужно ставить клизму!
   – Ты в своем уме?! – взревел в ярости фараон. – Сам-то соображаешь, какой бред ты несешь? Повесить его!!
   Наконец, настала очередь лекаря-еврея:
   – Надо ставить клизму…
   – Кому – мне?!! – начал, было, фараон…
   – Нет – мне.
   И египетскому монарху тут же сделалось хорошо…
   С тех пор и повелось: как только власть предержащим становится плохо, евреям ставят клизму.
   (Анекдот)

   1

   Видать, мне никогда не разгадать эту тайну, и я, наверное, умру, так и не узнав – в чем же так провинились евреи перед остальными народами планеты? Всегда: во все времена, на протяжении тысячелетней истории человечества, начиная от фараонов и заканчивая самым последним скинхедом, один из которых не так давно в разговоре, свидетелем которого мне довелось быть, тупо, глядя куда-то вдаль, сокрушенно подытожил: «Да-а, мало их Гитлер посжигал в газовых камерах…»
   Может ли мне кто-нибудь ответить – откуда все это началось?! И что же это за грех, за который Бог – тот самый Б-г, который открылся Моисею на горе Хорив, а затем дал еврейскому народу десять заповедей на горе Синай – так жестоко покарал Свой избранный народ, заставив его скитаться на протяжении тысячелетий и быть гонимым всюду всеми остальными народами, лишившись надолго своего гражданства и своей Родины?
   И как, каким чудом он сумел выжить после стольких чудовищных гонений, притеснений, костров инквизиции, газовых камер, концлагерей и печально известных погромов? То есть, после всего того, что и десятой доли которого, вполне было бы достаточно для того, чтобы иному народу быть исчезнувшим с исторической сцены навсегда…
   Где бы мне ни приходилось жить, куда бы судьба меня ни забрасывала, всюду я натыкался на значительно окружение людей, в сознании которых прочно засел стереотип «хитрого еврея-стяжателя, который только и думает о том, как ему бы объегорить ближнего и обогатиться за счет своей очередной жертвы». Но это так, «по мелкому». А вот, если взять «по-крупному», то – «конечно же, евреи появились на исторической арене только для того, чтобы осуществить чудовищный мировой сионистский заговор»! А как вы думали?! Признаться честно, я тоже об этом не догадывался до недавнего времени…
   К чему лукавить и скрывать: я и сам, даже до сих пор, не сумел окончательно избавиться от некоторых (в чем-то, схожих) стереотипов. Объяснение этому, полагаю, нужно искать в моем далеком детстве. Когда, по мере взросления, я автоматически, как губка впитывал в себя, в свое сознание то умонастроение и то отношение, которое проявлялось к представителям этой нации со стороны всего остального населения, окружавшего меня. Я не задавался особо над тем – почему и откуда такое взялось: все выглядело естественным и само собой разумеющимся фактом. Скорее, даже не фактом, а аксиомой: есть обычные люди, а есть и евреи. То есть, вроде, тоже неплохие, в своей массе, люди, но… чересчур уж, они какие-то «хитро-мудрые» и, следовательно, не такие, как все остальные.
   Несмотря на то, что рос я в самое что ни на есть советское время, когда про «дружбу народов» не мог сказать лишь новорожденный, и то – в силу того, что не научился еще говорить, – даже в эти относительно «спокойные» для евреев годы, отношение к ним оставалось таким же, каким оно было и раньше. Просто, все это было несколько завуалировано, и под лицемерными и крикливыми лозунгами советской пропаганды, не столь откровенно бросалось в глаза. Я-то прекрасно помню, сколь снисходительными и терпимыми были эти отношения «на людях», и сколь насмешливо, а порою и презрительно эта тема обыгрывалась в «своём», что называется, «узком кругу». А тем, касательно «бедного несчастного» и одновременно «хитрожопого» еврея было, хоть отбавляй.
   Эти стереотипы невольно на подсознательном уровне переносились даже на нас, дворовых мальчишек, гонявших до поздних сумерек мяч. Мне очень стыдно сейчас сознаться, но картина эта настолько ярко запала мне в душу, что, наверное, я до конца своих дней буду вспоминать об этом нехотя и не без горечи сожаления.
   Широкий и ровный пустырь во дворе нашего дома, являющийся огромной ареной, где мы с утра и до ночи играли в футбол; впереди изо всех последних сил бежит тщедушный худощавый соседский мальчишка и, периодически оборачиваясь через плечо, зовет на помощь: «Мама, мамочка!». За ним, дико визжа и улюлюкая, словно стая дикарей, несется ватага таких же мальчишек, в черных сатиновых трусах, с угрожающими, высоко поднятыми руками. И, наконец, замыкает эту странную погоню обыкновенная, хотя и несколько полноватая, русская женщина. Волосы её растрепаны, и лицо от волнения покрылось пунцовыми пятнами. Она также пытается не отстать от группы преследователей её сына, постоянно крича: «Рафик, Рафик!». Естественно, мы разбегаемся в разные стороны, и наконец, несчастные мама с сыном кидаются с плачем в объятия друг друга.
   И несмотря на то, что подоплека содеянного всем совершенно очевидна, однако, обвинить детей в чем-либо, кроме озорства, вряд ли возможно.
   Меня всегда поражала та двойственность, имевшая место быть в среде рядового обывателя по отношению к еврейству в общем и еврею в частности. При всей нарочитой восхищённостью перед еврейским умом, еврейской хваткой и расчётливостью, еврейской хозяйственностью, еврейской заботливостью по отношению к многочисленным членам своего семейства, наконец, перед самобытным и неповторимым еврейским юмором, параллельно неизменно присутствовала и некая скрытая неприязнь, довольно плохо скрытая ирония (если, не усмешка), и даже некоторая гордость за то, что Всевышний сподобил тебя родиться в иной, отличной среде.
   Удивительное дело: однозначно признавая за еврейским народом все те положительные качества, которые мною были отмечены выше, никто, тем не менее, не желал оказаться на месте последних. Это и понятно: кому охота быть объектом дискриминации только лишь по национальному признаку? Кого удобнее всего обвинить (при случае) во всех бедах и неудачах? Над кем, как «дамоклов меч» постоянно висит угроза массовых погромов? Не говоря уже об увольнении с работы из-за того же пресловутого «пятого пункта».

   2

   Спрашивается – «за что»?!
   Мы привыкли, оглядываясь назад в историю, оправдывать и списывать все явления подобного порядка на счет «мрака средневековья», «невежества отдельных королей и политиков», на «несознательность массового сознания» в эпоху капитализма и так далее, вплоть до наших дней. Но кто мне ответит – В ЧЕМ КОНКРЕТНО ВИНОВАТЫ ЕВРЕИ? Сегодня, когда мы уже переступили за порог третьего тысячелетия? Не уж-то и впрямь, существует мировой заговор?
   Что же касается меня, то после прочтения многих книг, касающихся данного вопроса (начиная с древнеримских историков и заканчивая классиками современной российской и зарубежной мысли), я тоже пришел к мысли о некоем всеобщем заговоре.
   Да-да, вы не ослышались, уважаемые читатели. Мировой заговор действительно имеет место быть, только он исходит не от евреев, а напротив – направлен против самих евреев! Иначе, как ещё можно объяснить тот позорный факт, что даже сегодня в некоторых странах мира, претендующих на звание демократических и правовых, не изжита полностью дискриминационная политика по отношению к евреям? Я не буду сейчас касаться арабо-израильского конфликта, поскольку это совершенно отдельная тема, не имеющая ничего общего с сегодняшним разговором.
   Недавно мне заново пришлось «познакомиться» с Эфраимом Севелой – одним из самых моих почитаемых еврейских писателей, пишущих на русском языке. Автором знаменитых циклов «Моня Цацкес – знаменосец», «Попугай, говорящий на идиш», «Легенды инвалидной улицы» и не менее известного его произведения «Почему нет рая на земле?» – этой трогательно щемящей душу повести о простом еврейском мальчике по имени Береле Мац.
   Однако на сей раз, мне попалась не художественная проза, а документальная повесть, озаглавленная как «Возраст Христа» и «Последние судороги неумирающего племени» – суровый и беспощадный анализ автора относительно «еврейской проблемы», сделанных исходя из последних событий, связанных с развалом некогда бывшей империи и затрагивающий различные аспекты данного вопроса. Честно говоря, мне было тяжело читать эту книгу, наполненную горестными фактами и горькими трагическими пессимистическими выводами автора.
   Размышляя над анализом и оценками, данными автором, я невольно провел параллели с другим, на этот раз уже русским известным мыслителем и философом начала ХХ-го века В. Розановым, который также мучился этим извечным вопросом, где в своем «Апокалипсисе нашего времени» в частности писал:
   «…Угол Литейной и Бассейной. Трамвай. Переполнен. И старается пожилой еврей с женою сесть с передней площадки, так как на задней «висят». Я осторожно, и стараясь быть не очень заметным – подсаживаю жену его. Когда вдруг схватил меня за плечо солдат, очевидно нетрезвый («ханжа»):
   – С передней площадки запрещено садиться. Разве ты не знаешь?!!!
   Я всегда поражался, что эти господа и вообще вся российская публика, отменив у себя царскую власть «порывом», никак не может допустить, чтобы человек, тоже «порывом», вскочил на переднюю площадку вагона и поехал, куда ему нужно. Оттолкнув его, я продолжал поддерживать и пропихивать еврейку, сказав и еврею: «Садитесь, садитесь скорее!!»
   Мотив был: еврей торопливо просил пропустить его «хоть с передней», ибо он спешил к отходу финляндского поезда. А всякий знает, что значит «опоздать к поезду». Это значит «опоздать и к обеду», и пошло расстройство всего дня. Я поэтому и старался помочь.
   Солдат закричал, крикнув и другим тут стоявшим солдатам («на помощь»): «Тащите его в комиссариат, он оскорбил солдата». Я, правда, кажется, назвал его дураком. Я смутился: «с комиссариатом я ко всякому обеду у себя опоздаю» (а тоже спешил). Видя мое смущение и страх, еврей вступился за меня: «Что же этот господин сделал, он только помог моей жене».
   И вот, я не забуду этого голоса, никогда его не забуду, потому что в нем стоял нож:
   – Ж-ж-ид прок-ля-тый…
   Это было так сказано.
   И как музыка, старческое:
   – Мы уже теперь все братья («гражданство», «свобода» – март): зачем же вы говорите, так (т. е. что «и еврей, и русский – братья», «нет большее евреев как чужих и посторонних»).
   Я не догадался. Я не догадался…
   Я слышал всю музыку голоса, глубоко благородного и глубоко удивляющегося.
   Потом уже, назавтра, и даже «сегодня» еще, я понял, что мне нужно было, сняв шапку, почти до земли поклониться ему и сказать: «Вот я считаюсь врагом еврейства, но на самом деле я не враг: и прошу у вас прощения за этого грубого солдата».
   Но солдат так кричал и так пытался схватить и действительно хватал за руку со своим «комиссариатом», что впопыхах я не сделал естественного.
   И опять этот звук голоса, какого на русской улице, – уж извините: на русской пох… ной улице, – не услышишь.
   Никогда, никогда, никогда.
   «Мы уже теперь все братья. Для чего же вы говорите так?»
   Евреи наивны: евреи бывают очень наивны. Тайна и прелесть голоса (дребезжащего, старого) заключалась в том, что этот еврей, – и так, из полуобразованных, мещан, – глубоко и чисто поверил, со всем восточным доверием, что эти плуты русские, в самом деле «что-то почувствовав в душе своей», «не стерпели старого произвола» и вот «возгласили свободу». Тогда как, по заветам русской истории, это были просто Чичиковы, – ну «Чичиковы в помеси с Муразовыми». Но уже никак не больше».

   3

   Я до сих пор не перестаю удивляться тому, что, несмотря на все факты притеснений, и гонений евреев, имевших место и являющейся самой позорной страницей в истории человечества, несмотря на это, большинство встречаемых мною евреев не ожесточилось и вопреки своим же заветам («око за око» и «зуб за зуб») сумело сохранить и пронести через все катаклизмы свою утонченно-сентиментальную душу, свою наивную трогательность, свой самокритичный юмор.
   Конечно же, я не летаю в воображаемых мною надуманных идеалах, и вполне осознаю, что, как и среди любого народа, среди евреев существуют довольно разные личности, которые при определенных обстоятельствах и иных условиях готовы не хуже любого другого типа «начистить личико», отстаивая, при этом, «свою правду». Но это ни в коей мере не может повлиять на мою позицию в целом, основанную на жизненном опыте.
   Вот почему, я всегда буду с любовью и нежностью относиться к этому небольшому, но гордому и живучему племени. Вот почему, я считаю вполне справедливым от имени человечества принести свои извинения всему еврейскому народу. Вот почему, я посчитал своим гражданским долгом откликнуться по столь наболевшей и давно волнующей меня теме хотя бы такой небольшой статьей.
   Ну, а поскольку эпиграфом к данной статье явился анекдот, то и закончить данную статью я счел логичным, завершить также, одним из любимых анекдотов, на который случайно наткнулся на необозримых просторах интернета.
   Собрались 50 хасидов из Израиля лететь в Умань, на могилу своего раввина. Фрахтуют украинский самолет с экипажем и в путь.
   Стюард думает: «Вот повезло, евреи они богатые, буду их обслуживать хорошо, а в конце полета каждый из них мне по 1 доллару даст чаевых, вот и будет у меня 50».
   Весь полет он суетился, носился, словом, вылизывал своих клиентов.
   Прилетели, трап подали, дверь открыли. Стюард стал у выхода. Выходит первый хасид и говорит: «Боже ж мой!!! Вы такой молодец, так нас обслуживали, дай Бог вам здоровья!».
   Стюард протягивает руку за чаевыми. Тот пожимает руку и идет к автобусу.
   Второй выходит: «Вы чудо, ваша компания должна молиться на таких, как Вы», пожал руку и пошел в автобус.
   Третий: «Если Ваши родители живы, дай им Бог здоровья за то, что воспитали такого сына», пожал руку и в автобус. И так все 50.
   Стюард стоит в полной растерянности и думает: «Какого хрена я напрягался, суетился, если даже 20 центов не дали».
   Тут дверь автобуса открывается и старичок семенит. Подходит и говорит: «Молодой человек, простите, склероз замучил! Вы нас так хорошо обслужили, вот Вам чек на 5000 долларов».
   Стюард берет чек дрожащими руками и еле выдавливает из себя:
   «Я, конечно, не верю, что вы Христа убили, но мучили Вы его, бля, капитально!!!»

Се – человек

   Ecce Homo (Се, Человек!). худ. Антонио Чизери

   Сколько б я ни ленился и ни откладывал на «потом», изъясниться, все же, придется. Речь пойдет о стереотипах в сознании среднего обывателя, применительно к религии, Богу и о некоей «исключительности» отдельных народов.
   Довольно часто (где бы я ни работал, в каком бы обществе ни вращался) мне приходилось сталкиваться с людьми, которые, общаясь на религиозную тему и соглашаясь со мною в общих вопросах, в заключение обескураживали и ставили меня в тупик своим безобидным, казалось бы, на первый взгляд, вопросом-утверждением: «Ты ведь мусульманин?».
   Умом, конечно, я понимаю бесхитростную и железную логику своего собеседника, приведшую его к конечному заключению: «Ну как же?! передо мной стоит южный человек, с усами, из Средней Азии, над которым в детстве был совершен обряд обрезания, соблюдающий – в основном – многие традиции и ритуалы мусульманства. Как ещё его можно назвать?»
   Себя, при этом, он автоматически причисляет к «противоположному стану», в зависимости от того – кем является мой собеседник. К примеру, если это поляк – то, понятное дело, беседу я веду с католиком, или если это русский – то, непременно, надо полагать – передо мной стоит истинно православный человек. Насколько он разбирается в вопросах возникновения католицизма или православия, их истории, основных догмах и постулатах – это уже десятый вопрос. Главное, он уже все разложил по полочкам, прочертив, при этом, чёткую границу – это «ваше», а это – «наше». Для него всё понятно и ясно. И если ему попытаться объяснить, что на Земле живут арабы-христиане, он наверняка удивится. И уж, совсем будет в шоке, когда узнает, что среди его собственных собратьев (будь это поляки, или же русские) существуют правоверные соотечественники – мусульмане.
   «Счастливый человек» – часто думаю я про таких людей. Действительно, что толку от того, что на протяжении всей своей жизни, я каждый день, каждый миг, ставлю перед собой многочисленные вопросы, связанные с религией, нравственным началом в человеке, со смыслом жизни и отношением к Богу? Намного ли я продвинулся, если сам веду далеко не праведный образ жизни: совсем не безразличен к противоположному полу, курю и пью ежедневно; если не могу ответить на такой простой вопрос: «А мусульманин ли я?»
   Раньше мне приходилось отшучиваться в многочисленных вариантах. Со временем – надоело. Теперь же, как мне кажется, я начинаю догадываться; так наверное говорят про собаку: «понимает, да сказать не может».
   В связи с этим, мне вспоминается фильм Б. Бертолуччи «Последний император». Есть там такой эпизод: наставник (американец) объясняет маленькому императору, ЧТО значит быть джентльменом, на что получает замечательный вопрос от «ученика»: «А Вы – джентльмен?».
   Было видно, что вопрос ошеломил и несколько обескуражил Учителя. Как принято говорить в таких случаях – «удар ниже пояса». Но наставник сумел выйти из положения достойно, ответив так: «Я стараюсь во всем походить на джентльмена».
   Так вот, в отличие от своих собеседников, автоматически причисляющих себя к определенной конфессии, я бы, скорее ответил так:
   Вы мне льстите и незаслуженно приписываете то, к чему я всей душой хотел бы устремиться, но у меня пока не получается. Поскольку, я также, как и Вы, иногда делаю различия и – в редкие минуты гнева – могу противопоставлять одних людей другим. Потому, что просыпаясь утром, сам себе уже в тысячный раз повторяю как заклинание, что с этого момента брошу пить, но по окончании рабочего дня, скорее бегу домой и чуть ли не с порога, первым делом ставлю водку в морозилку, с тем, чтобы, когда переоденусь и вымою руки, она хоть немного бы остыла. Потому что я не совершаю многих обязательных ритуалов, предписанных для мусульман, поскольку молиться механически, без искренности я считаю ещё бОльшим прегрешением пред Ним, нежели не молиться вовсе.
   Но, тем не менее, мне бы очень хотелось быть мусульманином. Настоящим мусульманином. Потому, что в моем понятии – быть настоящим мусульманином – это означает: не делать никаких различий между людьми, проявлять любовь и сострадание ко всему живому и неживому, стараться во всем быть искренним и правдивым, и пытаться каждый день понемногу избавляться от лицемерия, ханжества и лжи. Проявлять терпение и лояльность к оппоненту, уважать возраст человека и проявлять снисходительность по отношению к нему даже тогда, когда он (по твоему мнению) глубоко неправ. Пытаться уважать другую точку зрения, другую культуру, иные идеалы, мировоззрение и духовные ценности. Одинаково чтить всех пророков и Учителей мудрости, что были ниспосланы в назидание человечеству, поскольку источник, откуда они к нам пришли, Один и Един.
   Правильно: в конечном итоге получается, что – быть настоящим мусульманином – это означает – быть настоящим иудеем, или христианином, или буддистом, ибо все эти конфессии являются надстройкой, институтами, созданными для удобства людей. И если один человек, в своей сокровенной молитве обращается к Будде, другой – к Христу, третий – к Яхве, четвертый – к Аллаху и так далее, то разве не к одному и тому же Сущему мы протягиваем свои руки?
   Когда тебя мучает жажда, и ты хочешь пить, разве обращаешь особо внимание на сосуд, в котором тебе подается вода? Алюминиевая кружка, пиала, бокал или обычная чашка – какая разница – какую форму он имеет? Тебе ведь нужно содержимое, а не внешняя форма…
   Я много раз думал над истоками возникновения национализма, шовинизма, фашизма, расизма и тому подобных «измов». Почему мое поколение, воспитанное в самом что ни на есть тоталитарном обществе, не было так поражено той «чумой», которая после так называемой перестройки стала расти бурными темпами, с каждым годом чуть ли не в геометрической прогрессии, покрывая метастазами бывшую территорию некогда огромного государства, под названием СССР?
   Нет, нет: я далеко не сторонник оправдания тогдашнего режима и существовавшей в то время идеологии. Не знаю, кто сказал, но со сказанным согласен: «Тот, кто пытается повернуть историю вспять и восстановить бывший Союз – не имеет головы, но тот, кто охаивает и чернит своё прошлое – не имеет сердца».
   Я то, прекрасно помню своих одноклассников, а затем и однокурсников: это теперь, задним числом, вдруг открываю для себя, что почти все мы были разных национальностей! А ведь, тогда мы даже и думать не смели, что этот – татарин, тот – узбек, этот – русский, а тот – еврей. Да, многие у нас имели клички, порою довольно обидные, но они никак не были связаны с национальностью конкретного человека. И, если кого-то, бывало, недолюбливали, то это – как правило – связывалось с какими-нибудь негативными качествами, чертами характера, которые осуждаются в любом обществе: жадность, скупость, лицемерие, эгоизм и так далее. Но, чтобы ненавидеть человека только за то, что он родился евреем, русским или таджиком – такого я не припомню. То есть я знал, что такие люди существуют на свете, но ничего, кроме жалости они во мне не вызывали, потому как, такое явление в сознании большинства нормальных людей считалось патологией, а больных следует жалеть.
   Понимаю: меня, конечно же, вполне резонно могут упрекнуть в лукавстве, и в качестве примера привести случаи национализма и негативного отношения к русским имевшим место в ряде республик Прибалтики, в западной части Украины, да и в некоторых регионах России (та же Чечня, крымские татары и так далее…). Более того, в многочисленных своих поездках по бывшей стране, я и сам становился непосредственным свидетелем таких случаев: скажем, в той же самой Прибалтике («оккупанты» и прочее…) Но, в таком случае, давайте, и мы с вами постараемся честно ответить самим себе: «Как такое могло возникнуть, и почему они „ни с того, ни с сего“ затаили такую злобу на нас?» Но – как известно – «дыма без огня не бывает». И по некотором истечении времени, «вдруг» выясняются историками и политологами и предаются огласке такие факты, как: «сталинское переселение народов», пакт «Молотова и Риббентропа» и много других, не делающих чести тогдашнему руководству страны.
   Нисколько, ни в малейшей степени, не оправдывая случаи национализма, имевшие место в этих республиках, я только хочу указать, что те ошибки, что были допущены имперской политикой бывшего руководства, вылились в настоящую трагедию и бумерангом возвратились в нашу сегодняшнюю жизнь.
   На Востоке существует такая поговорка: разбитую чашку уже не склеишь. Что ж, возможно это и так. Но, на то и дается история, чтобы человек, проследив за её ходом, сумел извлечь для себя и последующих поколений хоть какой-то урок.
   Не сделаю открытия, если скажу: там, где доминирует политическая и идеологическая составляющая, базирующаяся на исключительной роли определенной нации, и её влиянии на мировые процессы, там с определенной долей вероятности, можно сказать, подготовлена унавоженная и благодатная почва для всякого рода «измов», одним из которых является «патриотизм». Точнее по этому поводу выразился Самюэль Джонсон: «Патриотизм – это последнее прибежище негодяя». Поскольку, когда иссякают последние аргументы и крыть более нечем, тогда лезут за пазуху и вытаскивают огромный булыжник под названием «патриотизм».
   «Как же так? – в благородном гневе вспыхнет воображаемый оппонент – А как же быть со здоровым чувством патриотизма, выраженном в стремлении защищать свою родину, свои духовные культурные ценности?»
   Но в том то всё и дело, что истинные духовные ценности всегда, во все времена являлись общечеловеческими, вневременными ценностями; они были надрелигиозны, наднациональны и ни в коей мере не были связаны с идеологией, а уж с политикой – тем более. Совсем другое дело – обычаи, традиции, народный фольклор – словом, та самая этнографическая изюминка, без которой немыслим любой народ и который необходимо поддерживать и передавать из поколение в поколение, ибо всё возникшее там, возникло естественным путем из недр самого народа, что и составляет национальный стержень и неповторимый колорит той или иной нации.
   Но когда, как главный аргумент, мне приводят стихи Ф. Тютчева —

     «Умом Россию не понять,
     Аршином общим не измерить…»

   и вдобавок начинают мне объяснять – почему «у неё особенная стать», примерно на следующем варианте: «Почему слова „американец“, „француз“, „немец“ и так далее, являются существительными, и только слово „русский“ подпадает ещё и под определение (какой)?» – тогда я окончательно умолкаю, от осознания того, что дальнейший наш диспут бесперспективен и бесполезен.
   Именно этот элемент – сознание особой исключительности своей нации – как раз таки – и мешает трезвому и нормальному восприятию окружающей действительности, а вместе с тем способствует возникновению в человеке нездоровых эмоций, ложных идей, имперских амбиций и яростного непримиримого отстаивания своей точки зрения в жёсткой форме.
   То же самое я неоднократно наблюдал и на примере своих, так называемых, «земляков», превозносивших Восток и преимущества восточного менталитета над западным мышлением с её сухой рациональностью. И, как бы, в подтверждение, обильно приводились многочисленные имена, цитаты и биографии таких известных всему миру ученых, как Абу Али ибн Сина (Авиценна), Джалалиддин Руми, Хайям, Хафиз, Фараби и так далее.
   В такие минуты мне так и хочется воскликнуть: «Как же тебе не стыдно прикрываться именами личностей, которые оставили свой след в истории только благодаря тому, что впитали в себя всю культуру своих предшественников, все духовное общечеловеческое наследие, что – собственно – и отличает цивилизованного человека от твердолобого обывателя?! Что лично ты сам привнес в этот мир с тем, чтобы твои потомки могли гордиться тобой, как ты сейчас прикрываешься своими предшественниками? И почему сегодня, слово „Восток“ не вызывает к себе такого расположения, как в былые времена, и – в лучшем случае – ассоциируется с Объединенными Арабскими Эмиратами и со сказками „Тысячу и одной ночи“, ну а в худшем – с ваххабизмом и терроризмом?»
   Я обратил внимание на одну особенность: чем более ограничен, беднее духовно и патриотичнее настроен человек, тем сильнее в нем склонность – делить общество на «своих» и «чужих», тем явственнее выпячивается из него мнимая гордость за свою принадлежность к «особой» нации и касте, со всеми вытекающими отсюда последствиями – агрессивностью и категоричностью. И наоборот: чем проще и естественнее в своих поступках и речах, чем скромнее, демократичнее и искреннее человек, тем сильнее привязывает и располагает к себе собеседника своей непосредственностью и открытой душой, своим дружелюбием, заинтересованностью обсуждаемой темы, любопытствуя и стремясь вобрать в себя всё замечательное многообразие подаренной ему Природой жизни. Поскольку, у таких людей никогда не возникает мысль о том, – какой национальности, или какого образования человек перед ними стоит
   Последние мне импонируют больше, потому, что в них нет никакой искусственности, и в моем понимании, они не только ничем не нарушают существующий миропорядок, но и существенно дополняют его, привнося в этот мир чистоту своих помыслов и органично вписываясь в окружающий нас ландшафт, как: этот лес, эта поляна, эта река и – наконец – этот родник. И я бы желал пить из этого родника, незамутненного ничем, не требующего никакого хлорирования и дополнительной очистки.
   Когда-то, две тысячи лет тому назад римский префект Понтий Пилат, обращаясь к синедриону и еврейскому народу, произнес, указывая на Христа: «Се – человек».
   Мне всегда казалось, что этим он, по меньшей мере, принизил Его, отвергая, тем самым, Его божественное происхождение. Но, глядя на сегодняшнее общество, я невольно задаюсь вопросом: «А так ли уж мало, и так ли легко заслужить это непростое право, чтобы о тебе могли сказать: Се – человек»?

Заплатки из лоскутков Мысли вслух Голиб Саидов