   Чистовики любви
   Рассказы нашего двора, или повесть о детской любви
   Женя Маркер

   © Женя Маркер, 2015
   © Женя Маркер, дизайн обложки, 2015
   © Евгений Августович Кащенко, иллюстрации, 2015

   Редактор Анна Николаевна Котенёва
   Корректор Геннадий Борисович Дерягин

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Ссора разных полюсов

   Сиреневая полоска на стыке обоев сужалась до тонкой ниточки. Стоило чуть приоткрыть глаза, как она вырастала в широкую ленту: бери и завязывай банты. Но бантов, музыки, солнца и радуги не хотелось. Не до праздника.
   Маша плакала.
   Она лежала в своей комнате весь вечер, ночь, утро, и только горькое всхлипывание говорило о том, что Маша ещё жива, но ей очень плохо.
   В доме никого не было. Айфон понуро молчал. Если не считать звуков ноток от идиотских смайликов Ивана.
   Родители с раннего утра прошлой пятницы уехали в Испанию. Они были помешаны на творчестве Сальвадора Дали, не один год копили деньги на поездку к Пиренеям, звали дочь, но Маша отказывалась под разными предлогами. Впереди контрольная по химии, соревнования по плаванию, подготовка к олимпиаде: чего только не придумаешь, когда от сюрреализма прошлого века просто-напросто тошнит. А длинноногие слоны, розы в пустыне и лицо Рузвельта с голой тёткой на щеке вызывают рвотный рефлекс.
   Но обижать маму с отцом не хотелось. Вот Маша и нашла очередную отговорку, отправила родителей одних, а сама осталась под присмотром деда-профессора. Семён Сергеевич Таранов любил внучку, уделял ей посильно время, и всегда был рад видеть у себя дома. Сегодня профессор заседал в президиуме очередного симпозиума по проблемам экологии мозга, и обещал вернуться только к вечеру.
   К обеду она наревелась так, что опухли глаза и щёки. Пасечники без маски отдыхали на фоне отражения в зеркале, где Маша себя и увидела. Опухшие щёки с зарёванными щёлками глаз в обрамлении растрёпанных бессонной ночью каштановых волос напоминали Мадонну-растряпуху, а не московскую десятиклассницу. Она решила взять себя в руки, принять душ и категорично отвлечься. Дед всегда ей советовал «меняй сферу деятельности, когда невмоготу». Отвлечься в квартире у деда было легче простого: загляни в библиотеку или открой ящик секретера, там в любой папке, на кассете или флэшке, книге или статье найдешь для себя новый неизведанный мир.
   Когда Маша была совсем маленькая и часто болела, её оставляли у деда в кабинете лечиться. Она пила чай с калиной и медом, ела варенье, слушала рассказы Семен Сергеевича, открыв рот. В это время туда умудрялись залететь лекарства, рыбий жир, витамины, и через несколько дней девочка выздоравливала. В семье так и считали: дед, прежде всего, доктор, а потом – профессор.
   В школьные года она попадала сюда нечасто, последний раз оставалась здесь года три назад. А сегодня – за неделю до предстоящего празднования своего пятнадцатилетия.
   Маша включила айпад и открыла сайт деда. Там, в глубине разветвленной многоярусной структуры существовало небольшое местечко для литературных опусов Таранова. Именно там она прочитала притчи и сказки деда, увлеклась его фантастическим детективом «Нано-коллайдер» о приключениях третьеклассников. Рядом нашла в своё время ответы на волнующие девочку вопросы в годы полового созревания (и сейчас, нет-нет да заглянет по постоянной ссылке со своего ноутбука).
   Опухшие глаза мешали читать, и Маша уныло легла на кушетку. Грусть не проходила, и она решила переключить сознание на вчерашнее утро.
   Почему они с Иваном в будний день собрались в зоопарк? Ответ найти сложно. Но решение одноклассников, знакомых полжизни, созрело мгновенно, и осуществить его было делом пяти минут.
   Для чего существуют каникулы, как не для тусовок? Пошли вдвоём и, как всегда, много говорили, смеялись. Хохотали над белым медведем, который гонял по вольеру медведицу. А потом она прогнала белого гиганта, и принялась забавляться с медвежонком. Игры животные взяли у людей, или наоборот, теперь не отличишь – они такие же интересные! Запомнилась окраска высоченного жирафа с огромными чёрными глазами-фонариками. Повеселили своим криком мартышки и сивуч.
   На выходе зашли в «Шоколадницу». У Ивана были свои деньги. Убеждал, что заработал курьером. Врёт, наверное, мать дала на карманные расходы. Кто возьмет на работу долговязого ушастого подростка, с обувью сорок четвертого размера, который умеет только ходить, а бегает на физкультуре только на тройку? Курьер… Смешно.
   Сидит этот «курьер» за столиком напротив Маши, а взгляд его прыгает по во все стороны на разных девушек: на чужие ножки, грудь, на глаза, и… куда угодно! Её просто взбесило такое поведение. «Ну, понятно, столько уже знакомы, в одном классе сто лет сидим за соседними партами. Но что бы так откровенно пялится на каждую посетительницу кафе?! Готова была его убить при всех.
   Главное, говорит, что он ведёт себя так постоянно, просто я этого не вижу, так как иду рядом, и не попадаю в его поле зрения. Придумает же… Тестостерон, мол, в нём играет! На пике гиперсексуальности задержался! Дурак малахольный… Начитался всякой галиматьи или порнухи не донасмотрелся».
   – Почему мне так не везёт? – Маша села на кушетку, плотно обхватив колени руками, и стала ритмично раскачиваться. Так она плакала в детстве, и привычка сохранилась до сих пор. Когда надоедало покачивание вперёд и назад, она вставляла в уши наушники от плеера. Плакала и качалась в такт мелодии. Если музыка была минорной, то через одну-две песни рыдала ещё сильнее.
   Сегодня Маша решила не включать музыку, которая выжимала из неё не просто слёзы, а целые ручьи, заливающие наволочку и пододеяльник. Обычно они прекращались так же неожиданно быстро, как и начинались. Сама остановить их Маша не могла.
   Тишина в комнате заставила вспомнить всё по порядку.
   После зоопарка она отправились с Иваном к Алисе. Вечером, в уютной квартире отца её лучшей подруги, который оставил семью три года назад, друзья решили организовать вечеринку под дежурным ником «Страна чудес». В этот раз – в честь международного дня поцелуя. Иван взял такси, чтобы не кружить по городу с тремя пересадками: две на метро и, в придачу, троллейбус, – и через час они были в компании Алисы. Пробок после обеда немного, доехали они с удовольствием на заднем сиденье, тренируясь целоваться на тех светофорах, где горел красный свет.
   Чудеса на вечеринке начались с первой минуты. Подруга с грудью третьего размера, ярко накрашенными губами, которые напоминали героинь открыток двадцатых годов прошлого века, неожиданно решила, что все, кто пришел сегодня в гости, просто обязаны целоваться. И не только девчонки, как было принято в этой компании, которые при встрече прикладываются щечками пару раз по-европейски. (Алиса ездила два раза в Бельгию и помешалась на местных традициях. Ещё насмотрелась интернета, и решила «привить всем европейский лоск», как она говорила. Алиса сама стала так приветствовать знакомых, и те потихоньку привыкли к новому общению).
   От мальчиков в этот день она требовала настоящих поцелуев. Почему-то называла их французскими! А пример показала с Иваном, у которого обхватила губы своими, и смачно, долго, с закрытыми глазами приникла к ним.
   Иван, сломав глаза о посетительниц в «Шоколаднице» (Маша ему этого до конца не простила!), даже не сопротивлялся. Наоборот, он обнял Алису за талию и закрыл глаза от удовольствия… Так продолжалось почти минуту, и кое-кто из гостей принялся вести отсчёт, как на свадьбе! Досчитали до десяти, и только тогда Алиса оторвалась от Ивана. В этой «Стране чудес» сразу закричали «Чудо! Чудо!», но настроение Маши упало ниже ватерлинии, как часто повторял Иван. Теперь эту ватерлинию она почувствовала сама, и нарисовала в собственном воображении светло фиолетовой губной помадой, которая осталась на губах Ивана.
   Праздник «страны чудес» пошел дальше по сценарию Дарины – соседки Алисы, с которой Маша прежде не встречалась. Эта заводная, громкоголосая, весёлая девочка из соседней школы, постриглась налысо ещё в прошлой четверти. Накануне нарисовала себе татушку на затылке и темечке, вставила необычно большой гвоздь в проткнутую под него ноздрю, и фейерверком несла свою необузданную фантазию.
   Дарина очень быстро увлекла большинство парней и девчонок играть в бутылочку, потом в фанты, ручеёк… Мгновенно начались какие-то карнавальные игрища, в которых Маше стало неинтересно. Она ушла на кухню, и обняла серого Пуха – кота Алисы. Этот огромный увалень не замечал громкой музыки, толкания, включения и выключения света, хлопков дверей. Целыми сутками он лежал на мягкой подстилке, и только изредка приоткрывал один глаз. Так он поощрял и Машины поглаживания.
   Праздника она не замечала. По-прежнему улыбалась, тянула через соломинку коктейль, разговаривала с ребятами, которые каждую секунду забегали то за водой, то за ложкой или салфетками. Но делала она это как-то сумрачно.
   Чуть позже появилась Тося – старшая сестра Алисы. Маша с ней заперлась в одной из комнат, где они обсудили крой нового летнего сарафана, который студентка третьего курса вычитала в life internet журнале. Интересные детали сложно было прострочить, а у Маши – опыт, её мама в свое время учила портняжному мастерству. На каникулах в прошлом году Маша даже подрабатывала в коммерческой фирме отца, отстрачивая летние женские платья. Вот сегодня эти знания и опыт пригодились.
   Тося поцеловала младшую подругу за помощь и в честь сегодняшнего праздника. Маша тут же вспомнила об Иване и Алисе, которые ни разу не объявились на кухне. Антон – Алискин бой-френд, по словам Тоси, разругался с ней в дрыбадан, и теперь никому не известно, помирятся они или нет. Парень пару раз заходил мрачнее тучи на кухню. Однажды, чтобы взять штопор, второй раз – хотел выпить какую-то гадость из фляги в холодильнике.
   Маша вышла в зал, где все танцевали, а там «голубки» – лучшая подруга и друг Иван – витают в медленном танце. Эта картина решила всё окончательно. Оставаться в компании стало невозможно.
   К счастью, Тося собиралась в ночной клуб, и Маша напросилась вместе. Правда, красный «Ниссан» доставил её только до метро, потому что Тося ехала со своим молодым человеком дальше. Маша поспешила домой.
   Какое-то время от Ивана шли СМСки одна за другой, потом он пытался звонить, но было поздно: Маша демонстративно не реагировала на его СМС и звонки. Только один раз он подключился, и она успела сказать, какой он идиот, не дав произнести в ответ ни слова. Зачем слушать никому не нужные оправдания?!
   Дома мобильник она отключила вовсе, и завалилась на кровать вся в слезах…

//-- *** --//
   – Вот влетел, так влетел… – Иван скрежетал зубами, но шёл по ночному городу вместе с Антоном. Точнее шёл Иван, а Антона надо было тащить. От выпитого натощак спиртного, парня так развезло, что в метро его не пустили. А оставлять товарища одного – не в правилах мужчин. Иван, как медбрат на фронте, взвалил на себя Антона и медленно, но уверенно продвигался к дому. Плеер выдавал хороший ритм, и по пустым тротуарам двигаться было легко, но, правда, обидно. Машин телефон молчал, с Алиской они поссорились, Антон напился, как последнее ЧМО. И во всем, оказывается, виноват был Иван.
   Алиса мстила Антону из-своих девичьих непоняток. Сама же позвонила накануне Ивану и предложила совместной игрой в любовь на людях заставить Антона ревновать. Тот купился на этот трюк быстро, но вместо того, чтобы устраивать разборки с Иваном или мириться с Алисой, выпил бутылку шампанского втихую и наглотался спирта из фляги в холодильнике. Парня «повело», и его выпроводили…
   Алиса на прощание заявила, что Маша с Тосей уехали в ночной клуб, а о своем розыгрыше Антона, оказывается, не предупредила подругу. Теперь Маша наверняка обиделась. После зоопарка она и так расстроилась ни с того ни с сего, когда он улыбнулся какой-то официантке. А теперь ещё эта история. Обидно до слез!
   «Почему девчонки такие тупые?! Женская психология – наказание мужчине. Как теперь ей объяснить, что ничего с Алинкой у них не было, и глаза он закрывал от отвращения, и представлял на её месте другую?»
   Иван аккуратно пристроил Антона на лавочку в сквере и сел отдохнуть сам. Первый же глубоких вдох принес запах нитрокраски. В свете луны блестело несколько банок, ведро, кисти. Он привстал, провёл рукой по брюкам: пальцы тягуче липли от краски.
   «Угораздило же! Теперь штаны надо выбрасывать, а Антона – всего, – он снова сел на лавочку, огорчённый неизбежностью. Помешал кистью в ведре. Под жёсткой коркой застывшей нитрокраски булькнуло достаточное большое её количество. – Надо извиниться перед Марусей – это понятно. Но что делать, если она меня не слышит? Не отвечает на телефон? Даже не СМСит! Один раз наорала, назвала идиотом и мобильник отключила… Лучше бы я с Антохой напился! Лежали бы сейчас рядом на скамейке, и липли бы мы к невысохшим доскам, как банные листья к…»
   Он вспомнил, как на вечеринке в «стране чудес» Дарина придумала в честь дня поцелуя еще объяснения в любви. Он искал для участия в конкурсе Машу, но та заперлась с Тосей, а оттащить от швейных дел, как ему было давно известно, её было невозможно. Там, на конкурсе, прозвучала хорошая мысль о сюрпризах, которыми надо радовать друг друга. «Надо будет Марусе сюрприз сделать, вот только Антона домой доведу за гаражи, а потом и сотворю «чудо»…
   Метро давно не работало, денег на такси не осталось, и вернулся домой Иван только под утро. Мать, конечно, поохала, повздыхала. Но не ругала – в этот раз он предупредил её по телефону о сложившейся с ним вечером ситуации и волноваться не позволил.

//-- *** --//
   Слёзы опять подступили к глазам, и Маша включила любимых Толмачёвых. Ещё на первом Евровидении она слушала близняшек с удовольствием, а потом собирала все их песни. Сейчас, когда девочки выросли, и с блеском выступили во взрослом конкурсе, Маша была без ума от профессионального пения. Жаль, что английский чуть хромал, но «нет людей без недостатков, а без придурков жизнь скучна», как любит повторять дед.
   И опять мысли побежали к этому придурку Ивану… А потом и слёзы в ту же сторону… Маша пошла в ванну и приняла душ, заварила кофе и уселась перед монитором.
   «У деда появилась новая повесть „Чистовики любви“. Интересно, а почему не „Черновики“? В его времена всё бумага терпела, а сейчас word и pages сами текст правят. Только успевай слова и знаки вводить!» – отметила про себя Маша, и привычно взобралась в широченное дедово кресло, сделала глоток кофе и принялась читать. Слово за слово окунали её в юность родного деда, а читать мемуары о родственниках – всё равно, что смотреть семейный альбом: всюду ищешь себя.

Новое чувство

   Рассказать о бакинском дворе так же сложно, как вместить человеку в одно слово любовь, счастье и радость всех своих соседей. Бакинские дворы были необычайно интересными по своему составу и отношениям жителей. Здесь все люди знали друг друга до третьего колена, изо дня в день здоровались и прощались, рожали и умирали, женились или отправляли в армию. Во дворах звучала многонациональная речь, в которой бисером рассыпались армянские, азербайджанские, еврейские и украинские словечки, нанизанные на ниточки русского языка.
   В то время считалось, что СССР состоит из пятнадцати союзных республик, но знатоки добавляли: плюс «Одесса – мама, Ростов – папа, и Баку – сын, да-а». Это протяжное «да-а» бакинцы произносили при случае и без. Так же, как и обращение «ара» или «ада», которое наподобие «эй!» звучало в русском языке. «Ада» употребляли те, кто был старше, и в основном – азербайджанцы. «Ара» говорили молодые люди при разговоре с ровесниками. Чаще – армяне, у которых существовало ещё и мужское имя Ара – «прекрасный, красивый». Иногда во дворах можно было услышать приятное слуху добавление «джан». Его переводили, как «родной»: мама-джан, Вова-джан или Аня-джан звучало довольно мило и ласково в бакинских семьях.
   Почти полвека разделяют детство и то время, когда пишутся эти строки. С годами многие лица жителей бакинских дворов стёрлись, а иные соединили в себе качества нескольких человек. Города и годы, как известно, меняют людей, но только в юности остаются те сливки, которые хочется пить всю жизнь. Обрастая друзьями и переездами, в памяти сформировался тот чудесный двор детства, где маленькие дома из ракушечника на улице Советской, городская окраина хрущёвок четвертого микрорайона и стройные современный подъезды проспекта имени Наримана Нариманова стали одним добрым и светлым воспоминанием. А мальчишки и девчонки, как перемешанные в бумажном пакетике цветные леденцы, поменялись именами и прозвищами, местом жительства и характером, победами и поражениями. В памяти живет свой двор с забавными людьми, их историями, любовью и дружбой.
   О жизни бакинских ребят в таком дворе и пойдет речь в этой повести…
   «Здравствуй Вика!
   Вот уже прошло два дня, как я расстался с Черным морем, стройными, гордыми, высокими тополями,…».
   Семён уже битый час писал письмо девушке, с которой познакомился летом в пионерском лагере. На это черноморское побережье, покрытое мелкой галькой, с высоченными тополями и кустами акации вокруг, он летал уже третий раз. Первая и вторая поездка были еще в далёком детстве, когда он ходил в четвёртый и пятый класс. Тогда группу в сотню мальчишек и девчонок везли на поезде под присмотром старших. А в эту смену он попал благодаря мощному ходатайству отца, который с мамой собрался в санаторий. Сына оставлять одного родители не хотели, и правдами-неправдами закинули на месяц к пионерам. Таких старшеклассников в смене было лишь несколько человек, а все остальные ребята – гораздо младше. Переход в девятый класс, и прощание с пионерским возрастом отрубали ему возможность отдыхать на каникулах в лагере этой южной республики. Семен прекрасно понимал, что такого великовозрастного пацана больше никогда не примут в какой-либо отряд, если только он в пионервожатые случайно не забредёт. А такой расклад событий возможен, но маловероятен.
   Семен как-то год поработал пионервожатым в своей школе с шестиклассниками, где линейки и сборы, собрания и салюты особого рвения у него не вызвали. Ему интересней было в команде ровесников, чем с мелюзгой. И щелбан малолеткам не дашь – пионервожатому так нельзя поступать, и с уроков не сбежишь – пример им надо показывать. Он пошёл на эту каторгу только из уважения к старшей пионервожатой школы – товарищ Элладе, – которую уважал безмерно, и не мог ни в чем ей отказать. В итоге получил опыт, который никогда не проходит впустую.
   Семён или Сэм, как его нередко звали друзья, слыл самым бойким и энергичным мальчишкой во дворе, где он жил последние пятнадцать лет. Невысокого роста казачонок родился на Кубани, прожил там пару лет, и переехал с родителями на постоянное место жительство в Баку.
   Семён напоминал внешностью шустрого старичка с крупными чертами лица, чей лоб постоянно был усеян мелкими подростковыми прыщами, а над верхней губой пробивались редкие усики.
   Его считали авантюристом за постоянное извержение идей своим друзьям и соседям: звал к морю, играть в КВН, защищать свободу в латинской Америке. Семён неплохо рисовал, с чувством пел, любил походы, участвовал в соревнованиях по футболу и волейболу, плавал на байдарке и ходил в спортивные секции. Без него не обходилась художественная самодеятельность и районные олимпиады, он точно знал, когда и где выступают известные артисты в городе. Знаток анекдотов, парень был душой компании, а девчонки прощали ему невзрачную внешность за щедрость, доброту и желание каждому человеку помочь. Кличку Сэм он получил после того, как принес во двор американские сигареты, а потом долго ходил с пустой пачкой, где английскими буквами была написана марка – «Pall Mall».
   Семён почесал шариковой ручкой затылок, очередной раз задумался, и вышел на кухню – с письмом ничего не получалось. Он набрал ковш воды из-под крана, выпил большими глотками половину и поймал мысль. Быстро прибежал к столу в своей комнате, пока бабушка не предложила поесть (она только и делала, что готовила с утра до вечера супчики, котлетки, компоты и пыталась его накормить тем, что считала нужным съесть в данный момент), и стал сочинять.
   «Я рассказал дома о тебе маме. Я хотел объяснить ей всё, но разговор не получился. В голове всё перепуталось и ничего не смог объяснить толком. Единственное, что мне посоветовала мама, так это что, если у меня что-то серьёзное, я должен положиться на время. Ты даже, наверное, не представляешь, как я хочу, чтобы всё это осталось. Чтобы даже через много лет я сказал то, что думаю теперь.
   Я не хочу, чтобы забылось всё то прекрасное, что связано с тобой. Как ужасно быстро пролетел этот месяц. Я даже не представляю, что смогу ждать целый год. Но я сделаю всё, чтобы то, что я испытываю, сохранилось. Я ни разу не говорил, что я тебя люблю. Возможно, я и сам ещё толком не знаю, что это такое. Может быть, ещё очень рано это говорить, потому что всё ещё впереди. Ведь я ещё совсем ребенок и всё, что я пишу, глупо. Но я не хочу в это верить…»
   Семён задумался: «Стоит ли об этом писать? Грамматических ошибок получается слишком много. Искать синонимы, правописание которых известно, долго и скучно. Конечно, черновик письма всё стерпит. А как такое отправлять? Что я могу дать этой девочке? Тысячу раз себя спрашиваю, а ответов не знаю. Я учусь в девятом классе, и она – в девятом, нам по 15 лет с разницей в полгода. Впереди ещё весь девятый и выпускной десятый класс, а там институт… По крайней мере, Вика о нём мечтает».
   Он вспомнил её голос, как она говорила на прогулках под кипарисами и тополями, нежные шелковистые волосы и большие доверчивые карие глаза. Почему-то в людях Семён в первую очередь обращал внимание на глаза: добрые или злые, красивые или мелкие, глупые или хитрые. По ним лучше всего видно, что за человек рядом.
   Семён достал фотографию, которую Вика подарила на прощание, посмотрел тысячный раз на её грустный взгляд, и поцеловал на снимке чуть припухшую нижнюю губку.
   «Как было здорово её целовать у моря! Упиваться та-а-ким запахом, обнимать по вечерам! Немного морской соли, солнца и духов создавали такой аромат, который можно вдыхать вечно,» – он даже потянул носом воздух, но кроме жареной картошки с кухни вокруг ничем не пахло.
   Почему ему так повезло в жизни? Понять было невозможно…
   В «Салют», как назывался пионерский лагерь у абхазского поселка Дедушеры, он прилетел из Баку вместе с Аней и Серёжкой. Семёна в этот раз назначили старшим и подкинули двух попутчиков. Стройная невысокая Аня, его ровесница, больших проблем не создавала. Она жила на другом конце города, и седьмой год училась в балетной школе. У неё из-за этого пристрастия оказалась специфическая профессиональная походка – при движении носки ног устремлялись широко в стороны, как во второй позиции. Она всю дорогу рассказывала Семёну про балет, новые постановки, в которых участвовала, объясняла позиции, показывала «па» руками. Но голова Семёна шумела от самолета, барбариски не помогали при укачивании на взлёте, и он мечтал только об одном – скорее приземлиться.
   Третьеклассник Сережка, которого доверили ему на время перелета родители «недоделанного довеска», по словам Ани, весь полёт бегал по салону, шумел, суетился, доставал Семена, стюардессу и пассажиров. Едва все трое перешагнули порог пионерского лагеря, Сэм сдал вожатым вечно шмыгающее носом и задающее тупые вопросы «рыжее чудо природы», как он сам звал всю смену этого конопатого земляка.
   Аня всю дорогу не только ворковала о балете, но и строила глазки. Похоже, Семён ей нравился, да только ему было скучно с балериной и знатоком оперы. Футболом и волейболом она не занималась, в Баку только и делала, что ходила в музеи, читала не приключенческие романы, а стихи. Он представил себе на минуту, что основное время в лагере придется проводить с ней, и настроение сразу упало.
   Правда, ему понравился рассказ о жизни неизвестного Семёну слепого поэта Эдуарда Асадова, рассказанный Аней. Она прочитала ему строчки из стихотворения «Сатана», которые врезались в память:

     Ей было двенадцать, тринадцать – ему.
     Им бы дружить всегда.
     Но люди понять не могли: почему
     Такая у них вражда?!
     Он звал её Бомбою и весной
     Обстреливал снегом талым.
     Она в ответ его Сатаной,
     Скелетом и Зубоскалом.
     Когда он стекло мячом разбивал,
     Она его уличала.
     А он ей на косы жуков сажал
     Совал ей лягушек и хохотал,
     Когда она верещала…

   На следующий день после прилёта начальник лагеря собрал старших по возрасту ребят, среди которых оказался Семён. Инструктаж опытного педагога, который двенадцать лет руководил этим заведением, был по-военному краток: не курить, не пить, за порядком следить, малышей не обижать. Иначе, комсомольский билет на стол, в два часа – расчёт, утром нарушителя, независимо от фамилии и должности родителя, выгонят из лагеря. Великовозрастные пионеры ухмыльнулись, закивали головами, но каждый имел своё мнение на этот счет. Серёга совсем не собирался отказываться от курения, ему удалось привезти в лагерь несколько пачек, которыми он хвастался в палате. Игорь, как оказалось, был не прочь выпить, и не раз потом предлагал Семёну поддержать компанию.
   Оказалось, что комсомольцами в этой смене были только Семён и Аня. Их оставили в пионерской комнате и предупредили, что от общественной работы уклониться будет невозможно. Остальных отправили в первый отряд.
   Через минуту-две – не больше – в дверях показалась новая группа ребят. Они со смехом валились в пионерскую комнату, рассеялись на свободные места и тут… появилась Она.
   «Вот красавица, так красавица… Вроде обычная девчонка в синей юбке-трапеции. Черные длинные волосы, убранные со лба. Легкая белая рубашка с аккуратно завязанным алым пионерским галстуком. Такая вся стройная, правильная, чистая. – Семен вздохнул в своих воспоминаниях и загрустил. Почему-то в такие минуты в нем просыпался поэт, и вычурные метафоры сами по себе куролесили в голове. – Её огромные глаза притягивали так, как влечёт к себе карибский жемчуг или горный хрусталь искателей драгоценностей! А какая у неё тонкая лебединая шейка, изящные, как у лани, руки. Тьфу! Какие у лани руки? У неё же копыта! Вот, чёрт, как понесло, замечтался-заговорился»…
   Что-то потом убеждённо твердила старшая пионервожатая и воспитатели, шли какие-то споры между взрослыми и пионерами, а Сэм запал на Вику, как Тузик на грелку (так ему за обедом о первой встрече «влюбленных идиотов» рассказывала своими словами Аня). Семён сидел в углу, смотрел только на Вику или в пол и молчал. Пару раз ответил что-то невпопад начальнику лагеря на будничные вопросы, и этого оказалось достаточно, чтобы Семёна включили в состав совета, а Вику выбрали председателем этой дружины. Аня ему говорила, что планировали назначить Семёна, но неадекватное поведение «влюбленного подростка, с гормональным дисбалансом перевесило чашу весов не в его пользу.» (Опять же, по словам недовольной Ани, с которой они через месяц возвращались самолетом в Баку).
   В тот же день Семёна выбрали еще и председателем совета первого отряда. А это значило, что ежедневно на утренней и вечерней линейке ему необходимо сдавать Вике рапорт, смотреть в глаза и делать вид, что ничего между ними нет…
   «Как это состояние можно объяснить маме? Если весь лагерь ежедневно наблюдал месячный сериал «Сэм + Вика =…», а они были в нём главные действующие лица. Что может показать время, если оно уже нас разлучило? Не жизнь наступила, а сплошные вопросы…».
   Семён сидел в своей комнате поздним вечером, и рисовал на полях тетрадного листа в клетку море и чаек, солнце и облака. Письмо девушке писать оказалось сложнее, чем он думал. «Как же Дубровский? Или Татьяна Ларина? – спрашивал он себя, и сам отвечал. – За них думали писатели, а в жизни писать письма, все равно, что разгружать вагоны! – Семён скомкал очередной листок, выбросил его в пустой цветочный горшок, но не попал. Он не переставал ловить себя на ошибках в письме, и улетать в грустные воспоминания и печальные размышления. – Эти муки творчества непременно рано или поздно закончатся! Вот лист в клетку. Мои рисунки получаются за решёткой, а я – на свободе. Или наоборот?! Я – за решёткой, а чайки и море – на воле… Скорее, они – в той жизни, а я – в этой. А где Вика?!»
   Тогда, в лагере, Вика и Семён жили новой, необычной жизнью: говорили, молчали, убегали ночью купаться в море под луной, ходили на пляж, играли в теннис, волейбол, футбол. Они танцевали по вечерам, броди вдоль берега моря, однажды победили в «Зарницу»… Если просто перечислять все, что было в тот месяц, то пальцев не хватит на руках и ногах. Но всё это было не так, как прежде. Каждый из них знал, что рядом есть другой. Семёну на глазах у Вики хотелось быть лучше, сильнее, быстрее, умнее. Так никогда с ним прежде не было.
   «Или лагерь такой или я суетный. Опять повторяется история, да не так, как прежде,» – Семён вспомнил, как в первый свой заезд четыре года назад в этом лагере ему понравилась девочка. С редким и необычным именем Виолетта. Он переходил тогда в пятый класс, а она была на год старше. Её длинную толстую косу и широко открытые глаза он помнил долго. Казалось, что она не моргала совсем, а только смотрела на окружающих удивленным доверчивым взглядом. О ней он думал всю смену, а танцевал всего один вечер. Просто не умел тогда. Именно Виолетта научила его танцевать медленные танцы. – «Везёт мне на девчонок в пионерлагерях, как дуракам в лотерею».
   Семён придвинул очередной лист бумаги и продолжил:
   «…Но теперь я в Баку. К сожалению, мы доехали совсем без приключений.
   Сейчас я решил заняться серьёзно учебой. Особенно английским. Хочется закончить последние классы так, чтобы отлично знать весь материал за 9—10 классы…».
   «Надо добавить, что и русский стоит подтянуть», – подумал Сэм, взял с полки словарь русского языка, проверил в письме все ошибки, кое-что зачеркнул, немного исправил и переписал письмо набело. В голове мелькнула забавная мысль: «Лучше бы в письмах все смотрели на рисунки на полях, было бы интереснее и мороки меньше. И зачем только Аня сказала ему в самолете фразу классика, имя которого никто из них не знает: «Если в письме любимого начинаешь искать грамматические ошибки, значит, чувство погасло»?

Поход

   Пойти в настоящий поход предложил Сашка. Что его на это толкнуло, никто не знал. Может темы по истории и географии, которые тогда проходили в школе. Или страсть к путешествиям, что волновала юную кровь. Теперь уже не важно. А то, что весь двор собрался идти пешком до Сумгаита, вот это было существенно. Мальчишки и девчонки озадачились едой, водой, ножиками, рюкзаками, фонариками, и целые сутки уговаривали родителей отпустить в поход без взрослых, одних.
   Сашка-«Ништяк» появился во дворе позже других. Его отец построил очередную ГЭС где-то в Средней Азии, и после этого решил с семьёй осесть на родине родителей жены. В районе старой крепости у берега моря вся семья не поместилась, и Сашкиным родителям дали двухкомнатную квартиру в том самом дворе, где жил Семён.
   Что-то в глазах Сашки было азиатско-татарское. Его мизинцы на руках чуть изогнулись при рождении (он говорил, что с силой рвался на свободу!) и поэтому кисть напоминала клешню краба. Сожмет руку при приветствии – взвоешь!
   Говорил он мало, редко, но в точку, был крепким и сдержанным парнем, готовым всегда выручить друга. Когда дело касалось каких-то разборок, то Сашкина совесть и коронное словечко «ништяк» (в его понятии оно означало «хорошо», «правильно»), всегда подсказывали точный выход из самого сложного положения. Он ходил в секцию бокса, знал несколько приёмов самбо и считался в компании непобедимым.
   Накануне похода Сашка с Валерой проверили начало предполагаемого маршрута, заехав на автобусе в посёлок Баладжары после школы. Они объехали гору, посмотрели снизу вверх на вероятный спуск группы, узнали короткую дорогу через железнодорожную станцию в сторону Сумгаита, и собрались домой обратным рейсом, как вдруг Валеру осенило:
   – Есть мысль, и я хочу её осуществить.
   Валеру во дворе все звали Артом. Высокий, чуть ссутулившийся от стеснения своего роста, он сходил с ума от… пластилина. Закупал коробки десятками, смешивал в однородную массу, похожую на глину, и творил. Арт лепил людей, предметы, животных, делал бюсты соседей и маски героев книг. Когда он демонстрировал свою очередную работу друзьям, то плечи его распрямлялись, кучерявая голова с собранными на затылке в хвост волосами поднималась недосягаемо высоко от шутливой надменности, и только весёлый прищур глаз над утиным носом выдавал своего пацана. Все соседи гордились его замечательными способностями и надеялись, что живут рядом с великим (в будущем!) скульптором. А сын лётчика-истребителя, родом из Белоруссии, сдержанно улыбался и поддерживал свой авторитет очередными творческими работами.
   – Чего? – переспросил Сашка, который уже чувствовал себя ответственным перед друзьями за предстоящий поход. В нём просыпалось командирское чувство, которое он даже не пытался побороть. Капитан в спортивной команде, старший дружинник в школе, руководитель похода – всё это было ему привычным состоянием.
   – Давай похохмим. Я высеку на скале что-нибудь этакое, старинное, а когда мы пойдем в поход, то «якобы случайно» найдём «творение древних»! Нашим покажем. Догадаются, что я рисовал или нет?
   Долго никого уговаривать не пришлось. Сашка сказал своё «ништяк», и сам предложил художнику место для работы на спуске у горы. Там, с определённого ракурса виднелась пологая скала, которая со стороны города была не заметна в кустах акации и кизиловых деревьях.
   Они подошли ближе к месту предполагаемого творения, и Арт стал прикидывать, как ему дотянуться к плоской поверхности скалы. Место, где ему хотелось работать, возвышалось на несколько метров от земли. Под руками не было ни лестницы, ни строительных лесов. Выручил Сашка. Он бегло оглянулся вокруг, и мигом подкатил пару пустых бочек из-под солярки к скале, залез на них, а Арту предложил встать ему на плечи. При такой самодельной пирамиде удавалось нанести рисунок примерно там, где планировалось. «Горный художник», как к Арту обращался снизу Сашка, довольно быстро сделал набросок мелом, и стал рьяно высекать контур оленя с ветвистыми рогами.
   В известняке работа шла легко. Стамеска и стеки, что лежали в портфеле Валеры после занятий в изобразительной студии, оказались здесь очень кстати. У Сашки через десять минут загудели плечи, но он терпел из последних сил, не мешая Арту. Тот старался работать быстро, разулся, но, всё равно обоим приходилось не просто. Пришлось делать несколько перерывов, пока на скале не появилось симпатичное животное, чем-то смахивающее на героя нового мультфильма. Сашка забросал рисунок грязью и песком, потом Арт немного их растёр. В конце концов, издалека казалось, что рисунок старый-престарый и появился в глубокой древности. Они откатили подальше в сторону бочки, запомнили место с «шедевром» и не спеша двинулись домой…
   Семён в подготовке к путешествию на север Апшеронского полуострова чувствовал себя спокойнее остальных. У него дежурный рюкзак висел на балконе. Положить в него бутерброды и залить флягу водой – дело двух минут. Главное, не забыть фотоаппарат. А в походе, по словам отца, от лагерных воспоминаний лета отвлечься «легче всего в новых впечатлениях».
   Сбор путешественников назначили в шесть утра возле подъезда, где жил Сашка. Удалось вырваться не всем, родители не пустили большинство желающих в самостоятельное путешествие без взрослых. Только привычная команда: Сашка, Рауф, Сэм, Арт и Умник, – не первый раз собираясь вместе, отправилась гуськом за город. Немного опоздал Моня, которого сторожила бабушка. Он придумал версию, по которой едет на химическую олимпиаду в другой конец города, поэтому вернётся не скоро. Баба Соня сомневалась, охала и ахала, забрала у Мони рюкзак и выпроводила его из дома с одной шариковой ручкой. Для друзей Мони эти страсти были делом привычным, и через час легко и весело друзья поднялись на гору, разделяющую Баку и Баладжары.
   Когда оказались на вершине и оглянулись назад, Генка спросил:
   – А вы знаете, почему поселок внизу так называют?!
   – Такие заморочки помнишь только ты, Умник! Колись… – Сашка и Сэм начали медленно спускаться вниз, но ответ друга их заинтересовал. Притормозили.
   – Двести лет назад на эту гору с противоположной, правда, стороны забирались русские офицеры. Прапорщик, который первый сюда влез, вытер пот со лба в сорокоградусную жару и внятно произнес: «Блин, жара».
   – Наверное, не «блин», а что-нибудь похлеще! – кивнул Моня, цепляясь за острые камни. Он был типичный еврейский мальчик, удивительным образом похожий на кукольного Гурвинэка из чешского мультика. Только чубчик у него был чёрненький. С четвертого класса Моня ходил в настоящем мужском галстуке и аккуратно выглаженной белой рубашке, чем заметно отличался от всех ребят во дворе и школе. Игра на скрипочке, как обязательное национальное условие успешного существования этого мальчика, доставала нудным скрипом гамм всех соседей во дворе в первый год его учебы. Позже, с годами, соседи привыкли, и аплодировали его удачным пассажам на балконе. На первый взгляд Моня казался маменькиным сынком, но только внешне. Внутри этого парня жили тысячи чертей, и он был готов на любые авантюры.
   – Может быть, я рядом не стоял, – Умник двинулся вниз. – Но с тех пор этот поселок внизу называют «Баладжары»…
   У самого подножия, недалеко от вчерашнего «шедевра», который отчетливо смотрелся с этой точки, Сашка остановился и дождался остальных. Как только вся компания собралась вместе, он повернулся в сторону горы и с каким-то настоящим удивлением, будто увидел контур оленя впервые, произнес:
   – Ара, смотрите! Это что?! Древняя наскальная графика? – он стоял напротив скалы, где Арт вчера выбивал контур животного.
   – Это рисунок пещерный людей! – первым рассмотрел «шедевр» Моня. – Они всегда после охоты рисовали животных на стенах пещер. Кого убьют, того и нарисуют! Я в атласе видел.
   – Ара, точно! – заволновался Рауф. Он подошел ближе и, пользуясь своим ростом, дотянулся до копыт. Пощупал камень и зачем-то понюхал пальцы. – Мы – первооткрыватели, да-а?! Пойдем, заявим в музей, нам премию дадут!
   Арт и Сашка стояли рядом, поддакивали друзьям и делали вид, что это очень интересный и значимый для истории момент. Сэм убежденно доказывал, как им всем повезло, что никто прежде не видел этот древний рисунок. Он даже сфотографировал оленя, а Моня с Рауфом стали делить будущую премию. Генка стоял в стороне и протирал запотевшие линзы. А когда надел очки, то громко засмеялся:
   – Не премию дадут, а по ушам!
   – За что?!
   – За то, что вводим в заблуждение мировую общественность. Любой археолог и зоолог скажет, что таких оленей никогда в природе не было. Они появились несколько лет назад в мультике «Серебряное копытце» на Мосфильме.
   Что-что, а говорить умные вещи он умел, да и знал почти всё на свете. Отличник, он и есть отличник. Кличку «Умник» Генка получил ещё в первом классе. Про него соседи говорили, что родился он не в белой сорочке, а с золотой медалью на шее. Если кто и был отличником по жизни, так это он. Мало того, что за 8 классов у этого Умника не было не одной четвёрки, талантливый парень ещё умудрился окончить музыкальную школу по классу фортепьяно и замечательно научился играть на гитаре. Поправит указательным пальцем очки на переносице, как тот юный герой из «Неуловимых мстителей», сложит свои пухлые губки бантиком, и как выдаст высоким тенорком что-нибудь этакое… Пел великолепно! Ещё он побеждал на всех олимпиадах, где только участвовал, но только как русский мальчик, а не азербайджанец – так тогда было принято. В те годы давали первенство людям, чья национальность считалась «родной» для республики. Русские, армяне или представители иных народов, спокойно занимали вторые или третьи места, понимая, что таковы правила игры. Если не сказать, жизни – в СССР. Такую систему можно было менять только в кухонных спорах с безобидными оппонентами – родственниками, соседями, друзьями.
   – А здесь он как появился?
   – Я помню, что такого оленя Арт пытался дома лепить. – Умник смотрел на «горного художника», но тот уже сам не мог сдержаться и засмеялся. Похоже, что друзья его раскололи.
   – Ну, вот! Он его и вырубил в скале… – с подзатыльниками накинулись на Арта Моня и Сэм…
   По пустынной степи они шли легко. За поселком им не попадались деревья или кусты, не было видно ручья или лужи. Только солнце и небо без единого облачка вверху и одинокие колючки на земле. Но парни шагали весело, хохмили, рассказывали новые анекдоты, веселили друг друга школьными байками. Находили интересные камни, сравнивали их с графитом, кремнием, алмазами или слюдой. Каждая такая находка вызывала сначала интерес, потом смех и, в итоге, выбрасывалась подальше.
   Часа через два пути стало припекать солнце. Они сняли рубашки и майки, обрадовавшись возможности позагорать. Сентябрьское солнце под Баку, жарче августовского в Москве. Шли бодро, с небольшими привалами, где с удовольствием ели прихваченные из дома варёные яйца и бутерброды, печенье и конфеты. Допивали воду из фляг и пели революционные песни.
   Моню, шагавшего без рюкзака, все угощали, и он с удовольствием уплетал домашние припасы друзей. Пару раз парни пожалели, что родители не отпустили из дома девчонок.
   – Вот с кем не соскучишься! – сетовал Моня. – С ними было бы еще веселее! Помню, мы в прошлом году ездили к морю, так они нам та-а-кую мировую уху сварили! Пальчики оближешь…
   – Ара, точно! – подключился Рауф. Рауф или «Ара» – крупный парень с большими карими глазами, чьи длинные ресницы знали все девчонки в округе, кокетничал с прекрасным полом всех возрастов. Любимчик девочек, этот сын армянина и молдаванки не стеснялся своего роста и полноты, шагал быстро, уверенно, размахивая руками. При этом шелковистые, чёрные с блеском, как уголь волосы, вечно развевались у него на ветру, прикрывая смуглое лицо. И только нос с горбинкой, выглядывая далеко вперёд, выдавал в нём местного жителя. Он знал сотни романтических любовных историй, которыми кружил головы одноклассниц. В кармане его настоящих джинсов, подаренных дядей-моряком, лежала старая затёртая колода карт с порнокартинками, и он любил щегольнуть ими перед мальчишками младших классов. Больше, чем нужно, практически в каждом своем предложении, Рауф употреблял бакинское словечко «ара», почему эта кличка и приклеилось к нему намертво. – А как с ними приятно спать в палатке, да-а… Я, Сэм-джан, как-то лёг с одной рядом. Ара, такая озорница! Никак заснуть не мог, да…
   – Это ты просто на животе спать не смог, а на спине и на боку тем более… – поддел его Моня.
   – Ты о чем, ара?!
   – Было бы всё видно…
   – Ара, не понял?
   – Всё ты понял! С торчком, конечно, не заснёшь. А тебе всегда девочку хочется!
   Мальчишки хором засмеялись скабрёзной шутке, зная любвеобильный характер своего товарища.
   – Тебе до Мих-Миха еще далеко… Вот кто на каждом уроке девочек лапает… – Арт молчал всю дорогу, а тут решил тему девочек приподнять. – Если скульптором не стану, то пойду учителем физкультуры в школе работать, когда вырасту…
   – Ара, ладно, да-а… Он их не лапает, да-а! Михаил Михайлович просто поддерживает за ручку, за ножку, за…
   – Попку… – Моня попал в точку. Компания зашлась от смеха. Мальчишки валялись по земле, хохотали и спрашивали друг друга, протягивая руку: «Дай за ножку подержать». А Моня ещё не раз повторял в пути «Можно я тебя за попку подержу» каждому, кто шагал рядом, и смеялся громче всех.
   Где-то через десять километров Сашка собрал друзей на очередном привале, и обратился с короткой, но внятной речью.
   – Пацаны, мы почти все запасы выпили и съели. Осталось чуть-чуть воды на дне в дежурной фляге. Времени 14 часов, 00 минут. До Сумгаита шагать такими темпами примерно 8—10 часов. Я предлагаю возвращаться, и пройти путь домой пешком, а не на автобусе, как планировалось вчера.
   – Только возьмём чуть левее, – предложил Сэм. – Вдруг там встретим что-то необычное.
   – Ара, почему левее, да-а? – спросил Рауф.
   – Если пойдем правее, попадем на трассу Сумгаит-Баку, – поддержал Сэма Умник и передразнил друга. – Вернёмся, а тебя спросит сестра: «Ты по тротуару в поход ходил, ара, да-а»?
   – Ара, точно! Там только автобусы, да-а-а.
   Пошли назад с таким же настроением, как и вперед, только помедленнее и внимательно всматриваясь вдаль в поисках водоёмов. Сашка утверждал, что на карте они были.
   Через пару часов стало понятно, что путешественники сбились с дороги. По компасу и по солнцу они внимательно оценили свое местоположение и быстро поняли: что-то пошло не так. Оказалось, что взяв левее, никто не сделал эту поправку по курсу. За компас отвечал Моня, и каждый счел своим долгом дать ему подзатыльник или щелбан. Сашка, отвечая за солнечные ориентиры, отделался только приколами и подначками. Связываться слабому с сильным – себе дороже.
   Наступил момент, когда во всех флягах не осталось воды, и только крошки хлеба напоминали о последнем бутерброде.
   Впереди показалась низины, куда первым пошёл Сашка. Неожиданно он остановился и поднял руку, предлагая остаться на месте остальным. Сам же прошёл вперед шагов десять, присел на корточки, копнул землю штыковой лопатой и побежал назад, крича на ходу:
   – Ложись, сейчас рванет!
   Все бросились на землю, но ничего нигде не взорвалось. Первым поднял голову с земли Умник и вопросительно посмотрел на друга:
   – Колись, что задумал?
   – Взорвать хочу породу, внизу может быть вода…, – Сашка рассказал, как у горы за Баладжарами осенью рабочие копали котлованы под корпуса новых жилых домов. Чтобы подготовить место для опор фундамента, строители закладывали в землю детонаторы. Он тогда успел свиснуть три штуки и сегодня решил использовать. – Будет вода, и мы напьемся…
   – Иди и учись на взрывателя, сапёр доморощенный, – Генка встал и отряхнулся. Сначала тихо, а потом в голос, засмеялся. – Детонаторы без взрывчатки, как трубка без табака!
   – Они, что не долбанут?!
   – И не надейся… В лучшем случае – током по пальцам… Без взрывчатки ничего не получится!
   Вокруг сияло солнце, а тишина гудела в ушах так, что все почувствовали себя неуютно от громкого голоса Умника. Воды нет. Появились сомнения в направлении движения. Вдруг вверху крякнула птица, как будто в ответ на немые вопросы каждого. От неожиданности ребята остановились и задрали вверх головы. Прямо над ними летела обычная дикая утка, и подавала привычные с детства сигналы: «Кря-кря».
   – «Серая шейка» отстала, – сострил Моня.
   – Сам ты «серая шейка». Смотри, куда идём! – Сашка ускорил шаг и направил всю команду к виднеющейся чуть левее голубой полоске, по курсу птицы.
   Как оказалось, утка привела к озеру, но не пресному, как друзья ожидали, а солёному. Белого цвета берега небольшого водоема искрились под лучами солнца от выступающих крупных кристаллов соли. Глубина оказалась примерно по колено, но ближе к центру дно становилось топким, ноги начинали вязнуть в вонючей жиже.
   – Смотрите, вот она, «Серая шейка»! – Шустрый Моня увидел на краю озера плавающую утку, и вместе с Рауфом кинулся её догонять. Оказалось, догнать утку сложнее, чем заявить о своем первенстве. Она подпускала к себе метра на 2—3, а потом резко отлетала на 5—6 метров в сторону. Моня и Рауф заходили с двух сторон, бросались на неё, а уточка оставляла их с пустыми руками в брызгах солёной воды. Она немного прихрамывала, когда шла, но летала отлично. Только почему-то покидать озеро не хотела.
   На помощь друзьям бросились Арт, Сэм и Сашка. Перспектива поймать и съесть птицу волновала их больше всего. Голод, говорят, не тётка, а бутерброды с сыром и пару яиц давно переварились в желудках. Молодые подростковые организмы требовали еды.
   В какой-то момент сказалась усталость, первым остановился Рауф и обратил внимание, что Генка не бегает со всеми, сидит на берегу и хохочет.
   – Ара, Умник, давай помогай ловить утку, да-а! Ты кушать, что не хочешь?!
   – Смысл какой мне напрягаться? Утка оказалась с мозгами не ниже IQ = 150. Она просто с нами играет в свою игру, где победителям среди людей места нет. Её не поймать, а мы силы потратим и домой не дойдём. Если бы дикую утку можно было ловить руками, то почему для охоты на них берут ружья?
   Этот аргумент отрезвил всех. Ребята присели с Умником рядом, чтобы отдышаться. Усталость сказывалась, а пить хотелось возле солёного озера сильнее, чем где-либо.
   – Вот в сказке «Гадкий утенок» кто в конце получился? А, Моня?
   – Как кто? Известное дело, лебедь.
   – Прикинь, сколько в нём килограммов будет, когда эта утка вырастет…
   – Не дождёшься.
   – Лучше вспомни про рассказ «Серая шейка». Более реальная история. Может эту утку тоже своя стая оставила. А потом за ней прилетят друзья, и мы их зажарим….
   Веселье как-то не очень заводилось. Никто не смеялся. Вокруг сидели измученные погоней мальчишки с грустными лицами, измазанные озёрной грязью со следами соли.
   Когда они отстали от утки, птица взлетела, и её понесло в сторону холма, который никто не заметил в погоне на озере. «Серая шейка» мелькнула у вершины и пропала. Через какое-то время поднялась вновь и полетела к югу.
   – Она не могла пить соленую воду! – добавил Умник, и показал рукой в ту же сторону, – здесь должен быть какой-то источник пресной воды. Спорим, он на этом холме?!
   Семён тоже обратил внимание на холм, и первым пошёл в его сторону, пока Генка произносил свою тираду, а остальные упражнялись в остроумии. Теперь его бросились догонять, забыв про усталость. Появилась реальная надежда, что наверху будет пресная вода или с высоты друзья увидят прямую дорогу домой.
   Когда забрались на вершину, то удивились несказанно.
   Во-первых, как и мечтали, они увидели серую Баладжарскую гору, до которой было совсем немного – километров пять-шесть. Во-вторых, Умник был прав, на макушке холма оказалось нечто, похожее на кратер, где в серёдке образовалась маленькая лужица метра два на три. Трудно понять её происхождение, колодезная это вода или от дождей, но вода была! Грязная, мутная, но пресная. Пятеро измученных солнцем и долгой дорогой парней, как котята над миской, склонились над лужей.
   – Эй, вы что! – Умник стоял рядом и смотрел на друзей, которые руками зачерпывали воду. – Она может быть инфицирована! Заразная! Есть реальная угроза заболеть! И через полчаса понос вырвется наружу со скоростью ракеты!!!
   Он отогнал всех в сторону. Вымочил свою мойку в воде и расстелил над панамой Рауфа. Через этот самодельный фильтр Умник стал цедить воду из лужи.
   – Вот так уже можно. Меньше грязи в рот попадет! – Времени во дворе для друзей у него было не много, но когда они встречались, жизнь нередко вращалась только вокруг Генки. Сегодняшний поход лишний раз это подтвердил.
   Когда напились и отдышались на краю холма, Сэм вспомнил про «Смену-2». Он запечатлел повеселевшую компанию на нескольких снимках фотоаппаратом, который на день рождения подарили ему родители.
   Усталые, но счастливые мальчишки двинулись в сторону города. Шли, заплетая ноги, набросив на спины майки, так как кожа, не просто обгорела на ярком солнце, а пошла пузырями. У самой железной дороги путешественники остановились, всласть напились чистой воды из привокзальной колонки и вымылись по пояс.
   Последний километр они добирались на автобусе, чтобы не ползти в гору. «Лучше хорошо ехать, чем плохо идти», – с этим лозунгом Мони они через три часа были во дворе. В вечерних сумерках сидели по своим квартирам и рассказывали домашним, как интересно и весело было в настоящем походе без взрослых…

Кот в мешке

   Баку многие переводят на русский язык, как город ветров. Ветер – известный озорник. Летом он накрывает весь город, залетая в каждый двор, и несколько дней подряд слепит глаза, хрустит на зубах, забивается в уши, вместе с миллионом песчинок, поселяющихся в волосах. Небольшие «ветровороты», как называл Семён завихрения, напоминающие воронки воды на родной Кубани, гонят по тротуарам и проспектам уличную пыль, старые газеты, фантики конфет и сорванные листья деревьев… Милиционерам и дворникам в это время можно отдыхать. Ветер всё сделает по собственному усмотрению: сорвёт шляпу с головы, завернёт платье на голову, столкнет лбами зазевавшихся прохожих. От шума ветра в ушах слышны только свои тревожные мысли и скрип под ногами…
   Лёха подошёл к Семёну, как всегда, незаметно, со спины. Как ему удавалось находить самую беззащитную для жертвы позицию, – вопрос риторический. Соседа с первого этажа звали «удавом» во дворе, малыши боялись, сверстники недолюбливали, но противостоять его хватке в большинстве своем не могли.
   – Салам, юлдаш! – его скользкий голос проникал под ребра, давил на солнечное сплетение и заставлял капитулировать ещё до объявления войны. – Деньжат не одолжишь?!
   – Сорок копеек устроит? – Сэм на ощупь вычислил в кармане домашние запасы на мороженое. Драться из-за мелочи смысла не было. Да и силы были неравными, как он считал, глядя на Лёху и его мрачного товарища из второго подъезда – долговязого Давида. Эта парочка терроризировала не только свой двор, но и соседние. Правда, чаще они приставали к малышне, чем к взрослым. И под таким предлогом, что назвать их можно просто местной шпаной и никак не больше. Семёну было легче не нарываться на неприятности и отдать две порции пломбира, чем связываться с идиотами без справки психиатра. – Своих ещё не заработал…
   – А надо ли? – у Лёхи во рту была жвачка, с которой он не расставался с утра до вечера. Жевать гудрон мог каждый пацан во дворе, а Давид с Лёхой находили деньги не только на обычную, но и заграничную ментоловую жвачку. Нередко их заработок напоминал обычный рэкет. – Деньги идут к тому, кто к ним сам идёт…
   Давид засмеялся шутке товарища, забрал мелочь с ладони Сэма, и они свернули за угол дома. Клёш брюк от колена зашуршал по асфальту…
   «День начинается скверно…» – подумал Сэм, взглянув на соседние окна. Через стекло первого этажа на него с недоумением смотрели огромные голубые глаза соседкой девочки Наташи. Она училась на год младше и ходила в специализированный класс математиков-программистов. Сунув руки в пустые карманы брюк, Семён прошел к одинокой лавочке за углом дома. Роза ветров часто оставляла в покое это местечко во дворе, и только тут можно было сидеть, наблюдая за жизнью города без диких порывов ветра.
   Он сел и сделал вид, как будто ничего не произошло, а самому было стыдно до одурения. В груди от злости на свою немощь накатила волна омерзения не столько к Лёхе с Давидом, сколько к самому себе.
   «Струсил, растерялся, нашёл отговорку. А надо было рубануть в торец одного, а потом – в дых второго. Или сказать что-нибудь… – он терзал себя за слабость, но подходящих слов так и не находил. – Глупо, конечно, все вышло. Но будет и у меня лихая возможность. Лишь бы ситуация маякнула».
   Мимо шли дядя Магомед и Петрович, с авоськами, где звенели пустые бутылки. Наверняка их путь лежал в ларёк по сдаче тары. Дядя Магомед вежливо и, как всегда, спокойно обосновывал свою позицию:
   – Я говорю – ты не понимаешь, ты говоришь – я не понимаю. Вот это и есть самая настоящая философия.
   – Ты не прав, как и Лао-Цзы, который тысячу лет назад утверждал: «Кто много говорит, тот часто терпит неудачу», – кипятился Петрович.
   – Леонид Ильич Брежнев, по-твоему, неудачник? Он тоже много говорит, а посмотри, как умно, да-а. Помнишь его слова? «Баку – красавец город. Приятно жить и работать в таком городе».
   – У философа много слов, но мало мыслей. А у мудреца – наоборот. Например, ты знаешь, что женщины – все разные?
   – Конечно, да-а.
   – Одна выглядит на бутылку «Агдама», а вторая – на стакан водки. Это и есть мудрость.
   – Ада, как можно сравнивать женщину с бутылкой? Я тебя совсем не понимаю…
   – Вот ответ на твой тезис! Значит, это и есть философия?.. Лучше другой тезис: философия – когда слов очень много.
   – Будет мало – никто не поймет друг друга…
   – Как мудрецы понимают друг друга?
   – Они, что? Встречаются?
   – А мы?!
   – Ты, восточный мудрец, ответь мне на вопрос: может ли быть единение любви и секса?
   – О-о-о! Я скажу тебе стихами, мой бакинский мудрец! Не знаю автора, но кто-то из наших, из мудрецов:
   «Повезло мне всего однажды, когда вывело вдруг перо:
   Секс с любовью – в своём единстве – гармоничнее не дано»!
   Семён улыбнулся разговору немолодых людей, невольным свидетелем которого он стал. Взгляд перекинулся рассматривать девушек и женщин, которые выставляли разные части своего тела, славно напоказ. Довольно быстро он решил, что не было среди них похожих на стакан, как говорил Петрович. А на бочку или на бутылку были. Интереснее оказалось смотреть на отдельные части тела, чем на всю женщину. В Баку тех лет не было суровых запретов, а мода диктовала легкую мужскую радость: мини-юбки семидесятых – обыденная эротика времени. Конечно, старики и старухи плевались в след, скрежетали, что нравы сейчас не те. Но паранджу носить никто не обязывал, лицо и ноги прятать не заставлял.
   Вот ножки и привлекли Семена в пристальных юношеских наблюдениях. Были ножки, на которые приятно смотреть, любоваться, оценивать, и даже хотелось к некоторым из них прикоснуться, пощупать или погладить. Были, правда, кривые ноги, как у кавалеристов, или полные, как у слонов. Встречались тонкие и длинные, как у цапель. Попадались волосатые, забавляли ножки-сосиски и сардельки. Что поделаешь, природа прикоснулась ко всем, и даже к тем, кто шел в шароварах или халате с паранджой.
   Семён смотрел и ловил взглядом птицелова те из них, что были в форме рюмочки. Почему-то они ему нравились больше всего, и подсчёт таких изящных женских ножек доставлял ему непомерное удовольствие. Ножки-рюмочки должны обладать тоненькой лодыжкой и элегантной, чуть накачанной велосипедными тренировками икрой. Он не раз видел велосипедистов и велосипедисток на тренировках. У них икры так выступали, что, казалось, вывалятся. А вот в меру, чуть-чуть накачанные, нравились. Это было красиво.
   Соперницами им были ножки-сосиски. Такие, у которых нежный овал от икры к лодыжке радовал взгляд. В отличие от ножек-сарделек, которые своей полнотой напрягали, и взгляд невольно уходил в сторону или поднимался выше. Он тут же вспомнил это лето, когда в последние дни они с Викой купались в море. Семён лежал на песке и смотрел, как она выходит из моря. «Вот у Вики ножки-рюмочки… А какие нежные, стройные»!
   – Эй! Сэм! О чём задумался?! Эй, ты где? С кем?! – Галкин голос выплыл, как из плотного тумана, в котором он успел рассмотреть икры своей одноклассницы. Симпатичные икры-сосиски. Похоже, она давно стояла напротив, а Семён реагировал не сразу.
   На скамейку рядом взгромоздился брат Галки.
   – Посиди чуток с малым, я в магазин сгоняю, – уже на бегу сказала одноклассница, и противиться этому предложению-просьбе было невозможно. Ветер подгонял девушку вперёд, а платье оставлял в руках, которые стыдливо прикрывали бедра от назойливого природного домогательства.
   Через полчаса она вернулась из магазина и устроилась рядом, взъерошив чёлку малышу, и предложив обоим мороженое, отказаться от которого в такую жару мог только простуженный.
   В дворовой компании Галю любили и уважали не только за хорошую фигурку, на груди которой уже заметно выделялось то, чем отличается девочка от мальчика. Она жила в доме напротив, во дворе появлялась часто, активно учила английский, любила и умела петь, посещала специализированый класс физиков-математиков, умело оборонялась от мальчишеских приставаний и потому, наверное, считались своей девчонкой. Галя всегда стриглась коротко из-за непокорных кучерявых волос, которые можно было успокоить только ножницами. Иначе натуральная копия американской коммунистки Анжелы Девис появлялась с белым личиком на бакинских улицах в короткой школьной юбке и туфельках на высокой платформе.
   Мода на короткие юбки у девочек часто бодрила юношескую фантазию Семёна. Смотреть на мелькание красивых ножек и длинных ресниц, ему нравилось, но сдержать себя иной раз было достаточно трудно. А иначе было нельзя. Непринято. Неприлично. В то золотое время царствования советской морали знатоки говорили: «Если хочешь жениться на невинной девушке, бери её из Баку». К счастью, в голове Семёна надолго поселились воспоминания о Вике и пионерском лагере, а стройные ножки одноклассницы и её подруг создавали эротический антураж. Благодаря этому он иногда бросал свой взор ниже пояса, вспоминая совет мамы «хорошенько отвлечься, и больше времени проводить с друзьями, иначе тоска тебя изведет так, как ты и не представляешь!».
   Мимо проносились машины, уверенно двигались городские троллейбусы, спокойно сигналили автобусы, привычно дребезжали трамваи.
   Семён принялся учить мальчика находить марки знакомых машин в дорожном потоке. Интересно, что тот очень быстро запомнил популярные тогда названия: «Москвич», «Волга», «Победа», «Жигули», – и называл их влёт. Семён пытался усложнить задачу, ориентируя его по цвету или номеру машины, и результат всегда был верным.
   В какой-то момент он сам понял, что не всё так сложно, как кажется на первый взгляд. Главное, в своей голове распределить, какая машина нравится больше, и за ней последовательно расставить остальные. Галкин братишка полюбил «Волгу» из-за маленького оленя на капоте, и юркий «Запорожец», как самую маленькую машину. На последнем месте у него оказался «Москвич». Семён выбор не осуждал, а принял таким, как есть: сам бы он расставил всё наоборот. Но люди все разные, это – прописная истина, как часто говорил отец. Так же, как и события на любом уличном перекрестке, которые меняются ежедневно и мгновенно.
   Только из-за угла выехала пожарная машина, и с рёвом промчалась к центру города, как напротив скамейки остановился и «закипел» уазик. Пар из-под капота легкового автомобиля цвета хаки валил так, что затуманил весь тротуар и прикрыл завесой книжный киоск. Шофер, молодой парень в армейской гимнастерке и сапогах гармошкой, внешне чуть-чуть старше Семёна, побежал с ведром в сторону колонки с водой.
   – Его машина загорелась? Пожар? – удивленно спросил Галю брат, провожая взглядом пожарный ЗИЛ.
   – Нет. Это закипела вода, которая через радиатор охлаждает мотор машины, – постарался доходчиво объяснить ребенку Семён. В этой ситуации он чувствовал себя самым старшим, и невольно заговорил, как школьный учитель – соответствовал положению.
   – Как в чайнике? – уточнил малыш.
   – Ага. Примерно так.
   – А если в машине случится пожар, что делать?
   – Тушить. В автомобиле есть огнетушитель.
   – А ты его видел?
   – И видел, и в руках держал, и огонь сам тушил. И не таким маленьким, как в машине, а в три раза больше.
   – Я сижу рядом со знаменитым пожарником? И ничего об этом не знаю?! – удивлённо спросила Галя, и улыбнулась краем губ. Семёну нравилось, как она это делает, но то, что такая улыбка предвосхищала её приколы и насмешки, порой напрягало. Так случилось и в этот раз. – Почему ничего не знаю про героические подвиги, спасение детей, каски и брандспойты? Покажи грудь с медалью «За участие на пожаре»?
   – У тебя есть медаль? – подключился младший брат. – Где?
   – Я вам лучше расскажу о своей нелёгкой жизни пожарника. – Семён уловил, что лучше всего ему на той же волне сарказма отвлечь слушателей от потока вопросов, уж что-что, а рассказывать байки он любил. – Мы на прошлой неделе выступали на первенстве района по пожарному спорту.
   – Что? И такой вид есть? – не унималась Галка.
   – Завуч нас с Сашкой выловила после уроков и говорит: «Вы лучшие спортсмены школы. Всё умеете и разрядов у вас больше, чем у меня седых волос! Собираете сегодня же команду из шести человек, и в семнадцать часов ноль-ноль минут ждёте у выхода. Вас отвезут на соревнования, где будете защищать честь школы». То, что у нас завтра контрольная, то, что мы учимся в выпускном классе и нам некогда, в расчёт не бралось никак. Надо! И всё тут. В общем, позвали Моню, Умника и Арта. Пришла машина и отвезла нас за город, а там… Десятка два таких же команд из разных школ ходят, разминаются, тренируются.
   – А вы? – брат заинтересовался быстрее сестры.
   Мы только на месте поняли, что собрали команды юных друзей пожарных! Но деваться было некуда. Машина за нами должна была приехать только к вечеру.
   Почему пожарных, а не пожарников? – спросила немного удивлённо Галя.
   Пожарные тушат, а пожарники поджигают! С нами провели инструктаж по этому поводу, а пожарный инспектор лично показал основные этапы соревнования, где и что организовано, как проходить эстафету. Каждый из нас должен был выбрать свой участок…
   – И у тебя был свой участок?
   – Был! Ещё бы не быть… Значит, так. Там была высоченная стена, пожарная лестница, бревно, багор и брандспойты. На каждом этапе…
   – А что такое брандспойты? – не удержался и спросил малыш.
   – Я, честно говоря, сам впервые их увидел. Брандспойты – это такое толстое ружье, которое позволяет направить мощную струю воды в определённую сторону. Мне, кстати выпал этап не с брандспойтом, а с огнетушителем. По правилам соревнований на моем этапе необходимо было определить направление ветра, подойти с подветренной стороны к источнику огня, затушить его и отбросить огнетушитель в сторону. И это на самом последнем и, значит, самом ответственном участке эстафеты. Брандспойты достались Умнику, который бежал первым. Умник передавал эстафету Сашке, который по пожарной лестнице залезал на третий этаж, а потом спускался вниз. Потом по бревну Моня тащил пожарные рукава. Передавал эстафету Арту, а тот багром ломал деревянную стену. И только на последнем этапе я тушил огонь.
   – И вы сразу все вместе побежали?
   – Нет… Поначалу каждый, кто хотел, попробовал себя на всех участках. Каждый из нас с лестницей бегал, рукава раскручивал и скручивал. Багром мы тыкали во все стороны. Только вот огнетушитель никому не разрешали включать.
   – Почему?
   – Я думаю, их было мало, по числу команд. А как огнетушителями работать, если заправить пеной на месте невозможно? Для этого какое-то серьёзное оборудование необходимо и специальное место. Поэтому мне достался «кот в мешке».
   – Ещё и кот? Что бы проход тебе в подвале показывать, и от огня за ним бежать, спасаться? – Сэм мальчику когда-то рассказывал, как собаки и кошки помогали людям на фронте находить выход там, где он казался невозможным. Похоже, парень запомнил…
   – Нет. Это так говорят остроумные французы, когда хотят приобрести что-то за глаза, не зная ничего о минусах или плюсах вещи, – помогла Семёну Галя.
   Два трамвая на перекрестке притормозили там, где им было удобно. Водители высунулись из кабин и поздоровались. Спросили друг друга о родственниках, здоровье, настроении, пожелали друг другу хорошего пути. И все это время на улицах, которые они перегородили двумя вагонными составами, стояли легковые и грузовые машины, их водители терпеливо ждали, пока трамваи разъедутся. Сэм смотрел и смеялся про себя. Что он мог сказать малышу, с которым он только что учил правила дорожного движения? Что их пишут не для всех? В Баку свои правила? Именно здесь так уважают случайную встречу друзей или родственников? Пока водители не сказали на прощание друг другу «Салам», перекресток отдыхал в напряженном спокойствии.
   – В общем, первым рванул на своём этапе Умник. Он – парень сильный, здоровый, бегает хорошо, хоть и зрение у него не очень. Но мы его направили в нужную сторону, а брандспойты он пронёс, как пушинки. Потом Сашка вышел на свой этап. Ему выпал самый трудный участок. Надо было схватить лестницу. Подставить её к стене, которая стояла одиноко в стороне и имитировала трехэтажный дом. Затем он залез на второй этаж. Наверху, сидя на узком-преузком карнизе, лестницу подтащил наверх и забрался на третий этаж. И только после этого спустился вниз с помощью той же лестницы. Я попробовал на тренировке. Вверх быстро получалось, а вот вниз медленно. А у Сашки всё отлично туда и обратно! Он свою эстафету передал Моне, который отлично пробежал по бревну, разматывая пожарные рукава метров на десять, если не больше, – продолжил Сэм.
   – Они такие длинные? – любопытный мальчик посмотрел на свои тоненькие ручки, прикрытые короткими рукавами рубашки.
   – Пожарный рукав находится не на рубашке или зимней куртке. Это такой трубопровод, сделанный из прочного гибкого материала. Он предназначен для подачи струи воды. Похож на шланг, только очень длинный и закрученный в улитку. После Мони работал на своем этапе Арт. Довольно быстро ему удалось брёвна разбросать так, как надо было по правилам. Он же сам – пацан длинный, и багор у него метра два.
   – А ты?
   – А я короткий, но ловкий. Мне достался последний этап. Стою, жду Арта, он эстафету мне передал, и я встал с подветренной стороны. Так, чтобы ветер мне в спину дул. А ветер меняется! Я – за ним! Тут огонь разожгли. Перевернул огнетушитель, как учили, открыл, и стал им тушить пламя. Пена бьёт сильно, обильно! И довольно быстро гасит огненную площадку. Я отбрасываю огнетушитель в наветренную сторону, и бегу, что есть сил, свои пятьдесят метров к финишу. Рванул, как на олимпийских играх древние греки.
   – Успел?
   – Прибежал быстрее всех, а сзади народ смеётся и пальцем показывает. Оказывается, я откинул не пустой огнетушитель, а полный ещё наполовину. Он отлетел так, что облил пеной судейский столик, и все судьи стоят в пузырях с ног до головы! Представляете, тётка и два мужика в пене стоят, как с бородами, и в париках прошлого века. По ним течет пена, они ругаются, а народ смеётся! Вот, думаю, точно бить будут…
   – Ну, ты и подставил команду, Сэм! – Галка вклинилась в его рассказ, но тот ещё не закончил говорить, поэтому перебил.
   – Ещё бы! Знаете, как я переживал… Все ребята свои задачи на этапах выполнили чётко и быстро. По времени наш результат оказался самым лучшим по секундомеру. А тут такая незадача…
   – Чем всё закончилось? Дисквалифицировали?!
   – Нет. Посмотрели в итоге, что бросать по ветру огнетушитель я мог только в то место, куда попал. Значит, сделал всё правильно. А вот столик надо было судьям в другое место ставить. Об этом организаторы не подумали.
   – Наша команда победила? – счастливые глаза Галиного брата сияли радостью.
   – Да, мы стали чемпионами района.
   – Молодец, Сэм! Я тебя теперь буду звать пожарным.

Драка

   Как только солнце закатывалось в сторону Сумгаита, над восьмым километром взвивались ночные газовые факелы, которые горели огромными алыми кострами и были видны всему городу. Бакинский газ постоянно сжигали, руководствуясь соображениями технологической целесообразности, и эти факелы, как верные спутники столицы, ярко выделялись в небе ночного города, вплетаясь в изобилие огней вдоль магистралей и парков, отражаясь в окнах домов и радуя подсветку памятников архитектуры. Пламя выглядело фантастично с высоты фуникулера при взгляде на панораму тёмной до глубокой черноты бухты, где играли гирляндами подсветки корабли на причале. Приезжие, впервые увидев такую огненную картину, пугались: не пожары ли? А местные улыбались: это – наш Баку, самый освещаемый по ночам город, с лучшей в СССР иллюминацией.
   Известно, что на воду и огонь смотреть можно вечно, но лучше всего вблизи, сидя у костра, где потрескивают поленья, печётся картошка, друзья поют или играют на гитаре. Такой вечер выпал сегодня, благодаря Рауфу. Он позвал друзей в овраги виноградника, где, в известном только им месте, парни собирались по вечерам вдали от чужих глаз.
   Сэм и Сашка переворачивали картошку в золе. Арт и Моня нанизывали на проволоку куски чурека и поджаривали его над горящей частью костра, стараясь получить вкусную корочку и не спалить хлеб. Они передавали по кругу сигарету, по очереди затягивались тихонько все, кроме Сашки. А тот соблюдал спортивный режим, готовясь к чемпионату города. Курить у костра было удобно: всегда есть, что соврать родителям, когда почувствуют запах дыма от табака.
   Рауф не мог сидеть на месте и ходил широким шагом вокруг. Создавалось впечатление, что от его большой и плотной фигуры веет ветром, а перевязанный бинтом палец на руке выделяется в сумраке, как флаг с корабля, что просит помощи или сдается в плен. Все уже знали, как он разнимал дерущихся в школе пацанов из младших классов. Как и то, что палец ему прокусил один из хулиганистых мальчишек.
   – Ара, не понимаю, да! Почему они так поступают? Зачем бьют так сильно друг друга, а? Ара, ногами, да! В лицо! Это же не люди, а маленькие звери! Эй, они же молодые совсем, да? Младше нас, ара!
   – Да, перестань ты так нервничать. – Валера протянул ему кусок поджаренного хлеба. – Ара, съешь, успокойся…
   – Не могу, да! Ара, бесит всего! Почему мы так не деремся?!
   – А с кем? Друг с другом что ли? – спросил Петруха. Он сидел чуть в стороне от огня и держал в руках открытую книгу. Его пухлые розовые щёки выделялись в свете тлеющего костра, как два ярких новогодних фонарика. Петруха получил кличку Хохол за уникальную способность жевать сало без хлеба, а не из-за национальности его родителей. Но, главное, он не мог обойтись и дня без новой книги. Зачитываясь приключенческими, фантастическими и историческими романами, он будто глотал их, а потом щедро делился с окружающими рассказами и повестями о рыцарях и пиратах, царях и разбойниках, разведчиках и бойцах невидимого фронта. От него друзья узнавали о романах Пикуля, он первый рассказал им о Стругацких и Экзюпери. Внешне он напоминал увальня, нерасторопного, полного и чудаковатого. Но когда все сидели у костра, в беседке или в подъезде, то рассказы Петрухи увлекали так, как никто из учителей не мог привлечь детское внимание. Он хорошо учился, слыл интеллектуалом в силу мощной памяти и прочитанных книг. Слабостью его было то, за что называют маменькиным сынком: он всегда слушал родителей и не перечил им. Друзья это знали и потому звали только тогда и туда, куда считали «можно Петеньке».
   – Почему не дерёмся?! Ещё как по роже иной раз попадает, если раскроешься не вовремя на ринге. – Сашка выкатил из золы картофелину и стал бросать её с руки на руку, в ожидании, пока та чуть остынет.
   – Нет, ара, это не твой бокс на секции. Это школа, улица! Здесь другие законы и правила, Сашка-джан!
   – Ну, в школе, допустим, драки старшие ребята останавливают. Как ты сегодня, например. На улице милиция.
   – Ага, дождёшься! Они последние приезжают, когда трупы увозить надо под протокол, – подхватил разговор Моня. – Помнишь, пьяного Петровича как били?
   – На улице всегда били и бить будут. Как иначе? – Сэм длинной палкой выкатывал по одной картошке и, как в бильярде, отправлял крахмальную радость в сторону каждого из ребят. – Разбирайте! Похоже, картофан готов. Ара, хочешь, я тебе актуальный анекдот расскажу?
   – Мне расскажи! – незаметно из темноты появился Алик и протянул руку Сэму, Рауфу и остальным. Аликпера все сокращенно называли Алик. Интеллигентный мальчик всем своим видом показывал, какой он хороший, воспитанный и приличный ребенок, способный отличить филармонию от консерватории. Никогда никто не видел, что бы он бегал, суетился, падал, почему-то его никто не пытался ударить или оскорбить. Такой вот от природы правильный мальчик, что его и пацаном было трудно назвать. Сын богатых родителей, он мог поделиться деньгами из кармана, а окружающие всегда знали, что у него как минимум есть трёшка в кошельке. Этим порой пользовались даже старшие ребята. Алик замечательно танцевал бальные танцы, с успехов выступал на различных конкурсах с собственной программой. От природы удивительно скромный, он редко был инициатором каких-то ребячьих дел, но поддерживал их во всех начинаниях. Называть его «азером» или «чуркой» ни у кого язык не поворачивался. – Ара, всем привет! Извините, юлдаши, дела… Рассказывай, да-а-а.
   – Итак, «идёт суд над мужиком, что откусил другому парню палец. – Семена долго уговаривать было не надо, все и так знали, что он сам кого угодно уговорит и заговорит. – Вызывают свидетеля обвинения.
   Судья спрашивает свидетеля:
   – Видели ли вы, как обвиняемый откусил палец у потерпевшего?
   – Нет, – отвечает свидетель, – я не видел.
   – Как же вы говорите, что обвиняемый откусил палец?
   Свидетель ответил:
   – Я не видел, как обвиняемый откусил палец, но видел, как он выплюнул откушенный палец!»
   – Это не твой палец? – Алик протянул Рауфу светлую, с повидлом внутри карамельку, которая в темноте и без обёртки по своим размерам напоминала небольшую фалангу пальца.
   – Спасибо, это мой пальчик! – Моня шустро, как обезьянка, схватил конфету и забросил себе в рот. Окружающие покатились со смеху, так это было артистично выполнено. А когда пришли в себя, Рауф, как ни в чём не бывало, серьёзно продолжал.
   – Вот, ара, и я о том! Только, ты лично знаешь, когда надо остановиться в драке, да?
   – Я лично знаю. Как в боксе. Нокаут, и все дела! Или победу припишут судьи по очкам… – Сашка смачно надкусил остывающую в руках картофелину.
   – Я бы в рефери пошёл, – попытался пошутить щуплый Моня, который по примеру Сашки подкидывал картошку на ладони, а она не каждый раз ловилась и чаще падала не в руку, а на землю.
   – А я вообще драк не признаю, как способ решения проблемы. – Петруха попытался кипятиться, как и Рауф. Они оба редко дрались на улице в силу разных причин. Один потому, что в силу характера и воспитания даже во дворе практически не появлялся. В нём было что-то Безруковское – от героя Льва Толстого. Второй по доброте и открытости своей натуры чаще общался с девушками и малышами. Остальные парни во дворе были крепче, сильнее, ходили в спортивные секции и иногда появлялись перед друзьями с синяками и ссадинами. Рауф и Петруха были нежнее и мягче. Драки они наблюдали больше в кино или по телевизору в вестернах.
   – Конечно, – съязвил Семен, – тебе, Петруха, драться надо только на дуэли, как в прошлые века. Из-за прекрасной дамы, бросая перчатку в лицо противнику. – Кстати, Хохол, а сала у тебя нет? Я бы с удовольствием сейчас кусман слопал. После обеда маковой росинки во рту не было.
   – Нокаут – это решение в драке. Согласен, – вступил в разговор Валерка. – Но не всегда. Я думаю оптимальный вариант – положить противника на лопатки. В нашем дворе всегда так было…
   – Арт, ты ещё вспомни, что лежачего нельзя бить.
   – А что? Правильно. Это отличный принцип уличной драки и так раньше всегда поступали. – Петруха отложил в сторону книгу. – На Руси в старые времена…
   – Подожди, не кипятись. Есть ещё вариант: до первой крови, – Алик жевал свою картошку, но успевал спорить, демонстративно загибая пальцы у себя на руке. – Смотрите, сколько мы уже насобирали правил для уличных драк. До первой крови, лежачего бить нельзя, при нокауте даётся чистая победа, драться надо один на один, как на дуэлях…
   – Помню, года три или четыре назад это было. – Семен наелся хлеба и картошки, его понесло в воспоминания. – Шёл на нашем школьном стадионе крупный чемпионат по футболу.
   – Ага, точно «Кожаный мяч» докатился до Баку четыре года назад. – Арт похлопал себя по полному желудку. – Я, кстати, уже сыт.
   – Так вот, ребята из 240 школы выставили свою команду. Играли хорошо, но продували. Во время первого тайма их нападающего так подрезали, что пацана на носилках унесли.
   – Я помню! – отозвался Рауф. Он немного успокоился и сел на корягу, торчащую рядом из-под земли. – Рафик это был, он на костылях потом полгода ползал.
   – Вот он попросил меня вместо себя поиграть. Я в параллельном с ним классе тогда учился в той школе и, по правилам, мог за них выступать. Стал на левом фланге бегать в нападении. И кто бы думал, игра у меня в тот день отлично шла! До перерыва я им гол забил. Пока отдыхали, пара парней – болельщиков из той команды – ко мне подкатывают и грозят. Мол, ты, форвард, по ушам получишь, если так хорошо играть будешь.
   – А ты? – Моня поднял с земли свою разбитую картошку и впился зубами в белоснежную мякоть.
   – Я что. Я ничего. Другие вон чего, и то ничего, а я, как чего, так сразу чего, чего?! – жемчужные улыбки друзей в ночной темноте осветили поляну, играя отражением углей затухающего костра. – Кураж остановить я не мог. Игра шла, и за второй тайм я им еще три гола забил.
   – Не заливай, Сэм, да-а. Два гола во втором, и один – в первом!
   – Ладно, Ара, приврать нельзя что ли? Всё равно, это – хет-трик, да!
   – Ну, и что дальше? – Петруха заинтересовался событиями, но хотел увидеть логический конец рассказа. – Причём здесь драка?
   – А при том. После матча меня отводит в сторону армянин из команды соперника и начинает мозги компостировать. Мол, ты кто такой, я в следующей игре тебе ноги переломаю… Из моей команды выходит азербайджанец и говорит, что не прав его соперник. Так, мол, нельзя. Мужчиной надо быть всегда. Ты кто такой! Да, ты кто такой! Как у Паниковского с Балагановым! Слово за слово, и я начинаю драться с армянином. И как-то так получилось, что попадаю ему по носу. Кровь начинает капать прямо в раздевалке, он хватается за лицо руками, видит на них кровь и начинает кричать по-армянски. Как мне потом перевели, он орал, что его убили!
   – Ара, пацан кровь первый раз, наверное, увидел. Испугался, да-а. – поддержал земляка Рауф.
   – Ну, можно было и не говорить, я и так видел большую лужу, что накапала на пол. Пока он орал, я вышел на стадион. Смотрю, следом человек десять из той команды за мной прицепились. Я бежать… Не стоять же на месте. Бегу, бегу, а потом понимаю, что гоню по беговой дорожке вокруг стадиона. Уже третий круг пошел! Прикиньте, а они за мной по кругу гонятся. Чемпионат мира по легкой атлетике на длинные дистанции! Смешно, конечно, сейчас. А тогда… Вдруг догадаются наперерез бежать?! Что делать? Не соображу никак. И бегу, вспоминаю слова отца: «Бьют – беги, дают – бери»! Страшно, вообще-то было. Прибьют в момент. Я же до крови, кого-то забил. Или убил… Они отомстят.
   – А дальше что?
   – Что-что. Ара, да ничего, – пришел на поддержку Рауф. – Я же там был, да. Всё видел. К этому времени закончилась тренировка у старшеклассников. Ара, Женьку, капитана школьной волейбольной команды помните? С третьего этажа, да-а? Он с ребятами вышел на стадион, а тут Сэм кругами бежит. Я кричу ему: «Жека, помоги, наших бьют!» Он мигом сообразил, да, и рядом остановился и вступился со своими ребятами за Сэма. Ара, до дома потом нас проводили…
   – Это же показательная драка! До первой крови, – всё считал Алик.
   – Ага. Только с такими правилами соперники не согласились. Хотели чужой крови.
   – Может быть… И я как-то с армянином дрался, – вспомнил вдруг Арт. – А за меня азербайджанец вступился. Я его и не знал совсем. Как это понимать?! Почему?
   – Национальный вопрос. Они тысячу лет враждуют. – Петруха приготовился рассказывать. – А знаете почему? Армяне утверждают, что ещё до нашей эры Карабах входил в состав Великой Армении, в то время как азербайджанцы ещё на свет не появились. Азербайджанцы вспоминают турок и Османскую империю, под игом которых была Армения…
   – Ара, они уже сами забыли, зачем друг друга ненавидят… – Рауф впервые улыбнулся. – Я бы с Аликом точно не стал драться! Мы же сто лет в одном доме, в одном классе…
   – Ништяк, разбежались все! Поздно заговорили о вечном… – Сашка встал с наветренной стороны и начал заливать тлеющие в костре угли. – Хохлы с русскими, армяне с азербайджанцами, чеченцы с черкесами… Время покажет, на чьих баррикадах вы с ним окажетесь.

Подземный ход

   Осеннее серое небо накрывало бухту грядущей непогодой. Одинокие чайки, как городские голуби, летали над зыбкой поверхностью волн и клевали фантики от конфет и морожен -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

ого. В сквере людей было мало, и только у киоска с газировкой толпилось несколько человек.
   Сашка и Семён возвращались после изнурительной тренировки. Два часа работы веслом и на тренажере вымотали так, что на море смотреть не хотелось.
   Они медленно поднимались по ступенькам набережной, раздумывая, брать по стакану воды сейчас или подождать немного, пока организм вернётся в норму после нагрузки. Предстоящие соревнования выбивали из привычного графика, но попробовать свои силы на первенство ДОСААФ по гребле на байдарке им хотелось.
   – Знаешь, Сэм, а моя вторая бабка живет недалеко от Шемахи, – вдруг ни с того ни с сего сказал Сашка.
   – Ну и что. Моя – рядом с Казбеком. И там, и там горы!
   – Я был у неё полгода назад и слышал, что в местных скалах есть пещеры. А из них тянется подземный ход до самого Баку.
   – С чего бы это?
   – Там была столица государства Ширваншахов.
   – Ну.
   – А теперь её перенесли в Баку.
   – Не теперь, а лет пятьсот назад, если не больше. Ты к чему клонишь?
   – Если один конец подземного хода начинается в Шемахе, то заканчивается он во дворце Ширваншахов в Баку.
   – Мама, не горюй! Родил идею!!! Тупому понятно, что если есть вход, то будет и выход. Или наоборот. Предлагаешь разведать ход с этой стороны?
   – Ага.
   – Айда!!!
   Мысль о том, что они прямо сейчас смогут узнать о существовании подземного прохода, по которому, может быть, бегали воины Османской империи или сефевиды, придала сил, как хороший допинг. Парни вприпрыжку направились в сторону старого замка. Вернее, того каменного сооружения, что осталось от бывшего дворца за годы нашествий и революций. Они быстро обогнули Девичью башню и, проскочив мимо группы скучных пожилых туристов, устремились к развалинам. Несколько лет назад они ходили здесь с учительницей, но рассказы о средневековых правителях Ширвана их не вдохновили. Бегать по ступеням минарета, в бане и по мавзолею им не разрешили, а ходить и слушать монотонную речь экскурсовода было скучно. Все бакинцы, конечно, знали, что самым величественным и загадочным памятником города является «Гыз Галасы» – «Девичья Башня». А после той экскурсии они запомнили и стоящий рядом дворец правителей, построенный ещё тогда, когда Баку, как столицы Азербайджана, еще не было.
   То, что осталось от дворца, напоминало груду камней, что были похожи на древние здания непонятного назначения. Эти сооружения нуждались в хорошей реставрации, и она длилась уже не один год. Работы затухали, потом возобновлялись. И конца, и края им видно не было.
   Ходить и смотреть на стёртые временем и ветрами стены, было не очень весело. А больше грустно. Взгляд на руины нёс в фантазиях посетителей поражения, а не победы земляков. Но у ребят сегодня задача стояла иная: заглянуть внутрь, под землю, и там, внизу найти заветный тайный ход.
   Первым на стену древнего строения запрыгнул Сашка. Расставив руки для баланса, он устремился в правую сторону. Выбрав широкий обзор, ему только и оставалось, как двигаться по каменной стене и смотреть то влево, то вправо. Семён обогнул остатки бани, заваленные мелким щебнем, и решил узнать, что кроется в небольших башнях с красивыми бойницами и разбитыми узорами. К сожалению, только гладкие поверхности больших и маленьких стен окружали его со всех сторон. Было пусто, как на втором, так и на первом этажах. Ни намека на колодец или котлован с подземельем.
   Минут через десять-пятнадцать дороги ребят пересеклись.
   – Ну, как? – Сашка был немного напряжён.
   – Пустота! Тут ни одного лаза вниз не видно. Похоже, что землетрясениями и войнами столетий занесло все мало-мальские хорошие подземные ходы.
   – А это что? – Сашка подошел к немного приоткрытому окну не то башни, не то минарета и надавил на ставни. Рама заскрипела и подалась внутрь, открыв щель, в которую можно было пробраться. – Я сюда не пролезу. Давай ты.
   – Вот прелесть маленького роста! Нырк, и всё просто! Из меня бы вор-форточник получился. А так только второразрядник по гимнастике. – Семёна не надо было уговаривать. Он отстранил в сторону Сашку и легко протиснулся в окно. – Стой на шухере! Я прыгаю внутрь.
   Его голос резко утонул в шуме улицы, но эхом отозвался под стенами башни дворца. Расстояние от подоконника до пола было небольшим, и полёт вниз прошёл без приключений. Он огляделся по сторонам и сделал пару шагов вперед.
   – Что там? – с неподдельным интересом Сашка всматривался в приоткрывшуюся щель, но кроме пыли в лучах заходящего солнца ему ничего не было видно.
   – Да ничего толкового. Комната пустая… Окно всего одно… Дверь… Ага, дверь замурована.
   – Ты на землю, на пол смотри!
   – А что тут смотреть. Камни набросаны. Так… Похоже, здесь гробы стоят или нет – надгробья из камня. Ага. Точно! Три штуки. Я такие на кладбище видел.
   Когда Семён оказался наверху, то долго ещё отряхивался от пыли и известняка, не задеть за который он не мог, пролезая внутрь башни и наружу. Сашка отряхивал ему спину и повторял: «Ништяк, всё ништяк».
   – Какой, к чёрту, «ништяк»!? Мы же ничего не нашли!
   – Как сказать… Если сдвинуть надгробия в сторону, то под ними точно будет подземный ход.
   – Под ними будут чьи-то кости и череп! Хорошо бы ещё и драгоценности…
   – И подземный ход. Я читал. Так бывает.
   – Сдвинуть камни? Ладно… Я не подумал… Но самому мне это не под силу. Вот если ты выбьешь ту раму и со мной заберешься внутрь, наши шансы возрастут вдвое!
   – Инструменты нужны. Так не выбью.
   – Понятное дело. Берем монтировку, и завтра сюда идем снова. Ещё веревку надо взять, чтобы вниз легче спускаться.
   – И фонарик.
   Так, составляя планы на повторное посещение царского дворца и поиски подземного хода, парни медленно пошли домой. Солнце садилось за кроны деревьев, опалённых осенью. В некоторых окнах соседних домов зажглись огни. В желудках урчало от голода, а время ужина пролетело. Они ускорили шаг к остановке и на ходу успели запрыгнуть в отходящий автобус.
   На следующий день после уроков Сашку задержала классный руководитель. Пока они возле спортзала решали какие-то свои вопросы, Семён зашёл в школьный буфет и взял пару булочек. Он любил заглядывать в этот переделанный под пищеблок класс, где стены он оформлял сам в прошлом году. Герои мультиков с веселыми мордочками улыбались ему со стен, и настроение здесь всегда поднималось под вкусные ароматы, музыку из репродуктора и задорные крики первоклашек. Семён сел в углу и принялся рисовать. В голове крутились воспоминания о вчерашнем походе, и на страницах блокнота возникли башня и дворец с исламскими воинами, ятоганами, пушками… Он всю ночь видел сны, где скакал на коне в поисках тайного подземного царского хода. Проскачет немного, ткнёт копьем в землю. А там твердь! Значит, тоннеля нет. Скачет дальше, ткнёт, опять то же самое…
   – Сэм, привет! Я сяду?! – с формальным вопросом рядом уже устроилась Галя. Напротив села Люда, которая постоянно заплетала две длинные косы (или одну по праздникам), профессионально занималась лёгкой атлетикой и была склонна к математике и программированию. – Это план поиска сокровищ?!
   – Ага. – Семён не стал ничего скрывать перед одноклассницей и соседкой по двору. – А вы что здесь, а не дома? Уроки уже полчаса, как закончились!
   – Собрались посмотреть «Гыз Галасы». Завтра по истории надо что-то придумать по родному краю…
   Семён внимательно посмотрел на пьющих компот девушек. «Они свои. Рассказать им про тайный ход можно вполне. Никому не сдадут. Девчонки крепкие. Особенно Люда, спортсменка, комсомолка и т. п., как говорил товарищ Саахов». Но вслух решил говорить не всё и не сразу.
   – Надо же! А мы с Сашкой в замок Ширваншахов собрались с тем же планом. Может, вместе пойдём?!
   – Я вас тоже приглашаю! – за спиной галантно вырос Сашка и, счастливо улыбаясь, смотрел на Люду. Щёки её порозовели, но ответила за неё Галя.
   – Пойдем! Почему бы и нет?!
   Через полчаса троллейбус высадил ребят на знакомой остановке. В дороге они поделились своими планами о подземном ходе и рассказали про вчерашний день. Когда подошли к «Девичьей башне», то немного расстроились. На входной двери музея весела табличка «обед».
   – Представьте, в средневековье приходит сюда местный царь, а тут «обед»! – все улыбнулись шутке Семёна.
   – Тогда начнем с дворца, – предложила Люда. – Хотя мы в нём уже были.
   – Дворец Шахов представляет собой двухэтажное здание, довольно простое в плане архитектуры, – голосом экскурсовода, показывая рукой вперед, заговорила Галя. – Это самое первое здание всего дворцового ансамбля, куда входят: здание Диван-хане, усыпальница, мечеть с двумя куполами и изящным минаретом, восьмигранный мавзолей, баня и Восточные ворота. Известно, что сокровища Ширваншахов, а это многочисленное военное оружие и доспехи, красивейшие ювелирные украшения, драгоценные ковры и ткани, самые редкие книги, а ещё посуда из серебра и золота увезли с собой в Иран завоеватели. С веками многие эти вещи всплыли в музейных коллекциях Турции, Англии, Франции…
   – Ну, ты даёшь! – удивился вслух Сашка, подводя девочек к вчерашнему месту. – А это здание как называется?
   – Это та самая усыпальница, а рядом мечеть с овданом.
   – Отлично, – распорядился Семён. – Ты, Галка, будешь стоять на стрёме, и, как только появится кто-то из администрации, задекламируешь. А ещё лучше запоёшь…
   – Я буду петь «Лучший город земли» Муслима Магомаева!
   – Пой. Любого уговоришь. Только так, чтобы там было слышно. – Он показал рукой под землю. – А мы пойдем втроём внутрь.
   С монтировкой из портфеля в руках, у Сашки проём в окне расширился быстро. Усыпальница имела банально-прямоугольную форму. Все трое забрались внутрь, упёрлись в надгробные камни и без большого труда сдвинули первый из них в сторону. Ничего не обнаружив, проделали эту процедуру со вторым и третьим надгробием. Похоже, это были декоративные, современные камни, которые перевезли уже в наше время.
   – Мда-а. Пусто. Ни-че-го… – Люда отряхнула рука об руку, отбросила косы за спину и посмотрела на ребят. Они выбрались наружу и уныло стояли рядом. – Что дальше?
   – А почему вы в это окно залезли, если искали подземный ход? – удивилась Галя. – Почему не в мечеть с овданом?
   – Овдан – это что?
   – Подземный колодец. Слушать внимательно надо экскурсоводов, – поддела она Семена.
   – Я перепутал его с минаретом…
   Ребята подошли к обшитому строительными лесами зданию. С северной его стороны находилась единственная дверь, прижатая доской.
   – Это не преграда. – Сашка быстро открыл двери, и они оказались внутри здания. Винтовая лестница к минарету их не привлекла, а вот к богато декорированному порталу они подошли вместе. Искусство древних мастеров завораживало чудесным орнаментом, точными линиями, необычным рисунком. – Здорово…
   – Эй! Смотрите сюда! – первым отвлекся Семён, который стоял на металлической решётке, прикрывающей вход в колодец. – Ништяк, давай напряжемся.
   Вдвоём, при помощи металлической монтировки парни сдвинули решётку. Внизу, в темноте были видны очертания ступеней, уходящих глубоко низ. Из второго портфеля появилась на свет верёвка и фонарь.
   – Идём? Кто за мной? – Сашка пошёл вниз, не дожидаясь ответа. За ним устремилась Люда и Семён.
   – Я подожду здесь! Белую блузку и юбку совсем не хочется пачкать. – Галка была авантюрна не настолько, чтобы забыть о своей женской природе. В короткой светлой юбке чуть выше колен она с удовольствием демонстрировала красивые стройные ноги.
   – Ага. Тогда и на стрёме поработай! – отозвался ей Семён. Стоя на первых ступеньках входа под землю, он невольно поднял глаза в ответ на реплику девушки и смутился, заметив тонкий белый треугольник трусиков. Нагнул ниже голову и тут же погрузился в темноту. Почему-то сразу вспомнилась Вика в белом купальнике с розовым дельфинчиком, как она лежала на песке у моря, а он носил ей в руках медуз и был постоянно рядом. Семен вздохнул… – Сашка, фонарь возьми! Впереди совсем темно.
   Высокие ступени уходили вниз винтообразно вдоль стен, оставляя слева место без перил. Рука автоматически хватала за воздух, и, в отсутствие опоры, ребята плотнее прижимались к стене. Луч фонаря освещал покрытую каплями влаги старую кладку, вдоль которой они стали спускаться.
   – Чем ниже, тем холоднее. Долго ещё идти? Посвети вниз! – Сэм всегда спешил. Этого в его характере не занимать. И тут ему хотелось быстрее увидеть вход в туннель.
   Сашка, наоборот, спускался бы в этот колодец до утра. Он шёл специально медленно, осторожно держа за руку Люду. Иногда резко останавливался, как бы перед неожиданным препятствием, ожидая, что девушка с ним столкнётся. Эту немудрую тактику она поняла быстро, и периодически сама оступалась, опиралась на Сашку, крепче сжимая его руку и пару раз даже вскрикнула. Парню был приятен нежный запах от волос девушки, один раз, когда она «оступилась» очередной раз, он даже тихо поцеловал её плечо сквозь ткань кофточки. И чуть сам не загремел вниз: сердце забилось, как птица в клетке, в висках застучали куранты, а рука с фонарём предательски задрожала.
   Трепещущий луч фонаря осветил дно. Колодец на удивление оказался неглубоким: впереди было всего пара метров, и никакого входа в подземелье. Втроём они обошли и прощупали все углы и стены, до чего могли дотянуться руки. Интересно, что Сашка руку Люды из своей так и не выпускал, поэтому всё обследование легло на Семёна. Когда он это заметил, то лишь улыбнулся, понимая друга.
   – Ну, что? Пролетели?! Пошли наверх? Только теперь я буду с фонарём идти первым. – Заметно расстроенный неудачным поиском, он двинулся вверх, продолжая обследовать камни и щели меж ними. Следом, тесно прижимаясь друг к другу, шла парочка юных влюбленных.
   На последних ступеньках, когда до выхода оставалось совсем чуть-чуть, Семён услышал слова песни, которую пела Галя. Похоже, она допевала уже не первый куплет: «…эти слова о тебе, Мо-о-осква-а-а!»
   – Не понял, причем здесь песня о Москве?
   – Вы – там, внизу. Я – тут, одна. Смотрю, подходит какой-то мужик в шляпе. Я запела, как мы и договаривались «Лучший город земли», он только улыбнулся мне, похлопал в ладоши, и ушёл.
   – А разве это песня не о Баку?
   – О Москве.
   – А если он ушёл, зачем дальше петь?
   – Песня хорошая, мне нравится.
   – С тобой всё понятно, аплодисменты ещё хотелось сорвать, – с обидой и резко одернул её Семён. Он был недоволен безрезультатностью поисков. А Галка как будто не замечала этого.
   – Я тут посмотрела вокруг и нашла брошюру. – Она взяла в руки маленькую книжицу-буклет. – Смотри, как интересно. «Девичья» башня означает «непокоренная», «неприступная». Как крепость. Строилась она, как зороастрийский храм огня, чтобы людей не хоронить, а выставлять трупы на растерзание хищных птиц.
   – Башня – это музей, а раньше был маяк! – немного зло оборвал её Семён.
   – Давай поспорим, что нет! Смотри, какая легенда есть про эту башню…
   – Да, знаю я эту легенду. – Семёну совсем не хотелось спорить из-за ерунды. Он не мог в себя прийти после неудачного похода. Немного завидовал Сашке, который наверняка там целуется под землей с Людой. А он тут должен слушать бред Галки. Если бы она к нему немного иначе относилась, то заметила его расстройство. А так только себя и видит, красотка длинноногая. Но вслух он сказал совсем другое:
   – Какой-то там шах тысячу лет назад влюбился в собственную дочь. Инцест, понимаешь! И решил жениться на ней. Придя от этого в ужас, и желая отговорить его, дочь попросила построить вот эту чудесную башню с десятиэтажный дом. Мол, тогда на ней, наверху, на фоне чудесной бухты и моря, она даст согласие. Когда башню построили, шах попёрся к своей дочери-невесте. А та залезла на башню и бросилась в море.
   – А ты знаешь, что она поднялась наверх с помощью винтовой каменной лестницы и могла бы не в волнах бухты утонуть, а прыгнуть в собственный колодец. Там же и его прорыли, чтоб водичка пресная была.
   – Хочешь сказать, что в Девичьей башне есть колодец? – наверх вышли Сашка и Люда, которые услышали последние слова Галки.
   – Есть. Глубиной 21 метр. Его демонстрируют всем туристам.
   – Опаньки… Приплыли. – Сашка сел на корточки. – Не попасть нам в Шемаху по подземному ходу…
   – Так вы туда искали ход? Да… В школу, на дополнительные занятия! Нет, я вас на поруки возьму и буду вечерами учить!!! – это не выдержала, молчавшая всё время Люда. Она взглянула на ковырявшего монтировкой камни Сашку. – Сколько километров до Шемахи?
   – Ну, около двухсот, если машиной – часа 3—4.
   – Ты представляешь длину такого тоннеля?
   – Примерно…
   – Самый глубокий тоннель в мире под землей всего лишь около 50 км! А ты хочешь здесь найти в четыре раза длиннее? В те старые времена был самым длинным подземный «мокрой» проход в Тоннеле Шилоах. Всего 540 метров! Его местный царь в 8-ом веке до н. э. построил, чтобы воду провести, спасая евреев от ассирийцев.
   – Всё, хватит. История у нас завтра, а не сегодня.
   – Иерусалим, кстати, поэтому стал единственным городом, выдержавшим осаду Ассирии, – поддержала подругу Галя.
   – Тихо-тихо. Как говорит Сашка, всё ништяк! Подвожу итог, – Сэм встал и обвёл всех взглядом, где уже не было раздражения. Наоборот, весёлые чертики заиграли в нём. – Искали мы то, чего не было вообще. А нашли материал для завтрашнего рассказа историку на уроке. Наши победили.
   – Да и время неплохо провели, – Сашка оглянулся на Люду. – Умные вы все, девчонки, сил нет. И куда с таким умищем деваться?!
   – На Девичью башню!
   – Только не прыгать вниз… Одной легенды хватит!

Черновики любви

   Маша оторвалась от экрана.
   Ключ в двери провернулся с лёгким скрежетом. Семён Степанович вернулся с симпозиума раньше, чем обещал. Лёгкое пивное амбре говорило о том, что без ирландского эля он сегодня не обошёлся.
   – Дед, привет! – Маша прильнула к его груди и поцеловала в бороду. Она с детства помнила этот запах сигарет и мужских духов, который она обнаружила бы из тысячи. Этой зимой она подарила такой же флакон Ивану. Пусть забьёт свои подростковые ароматы чем-то более серьёзным. – Опять? Ты же знаешь, у тебя сердце, нельзя пить пиво…
   – Это что с нами? Глазки покажи! – Не обращая внимания на её причитания, Семён Степанович поцеловал девушку в припухшие глаза. Она доверчиво их подставила и еле сдержалась, чтобы не зареветь. – Понятно! Я утром уходил, тебя не увидел именно поэтому. Глазки плачут – от парней тайны прячут…
   – Скорее наоборот. Я тайны узнаю парней. И такие неожиданные…
   – Давай лучше чайку пока попьём с чем-нибудь, а после поговорим. Ты пиво унюхала обеденное, а уже девять вечера. Организуй-ка, стол внучка. – Он легонько подтолкнул Машу на кухню и пошёл переодеваться.
   Через пять минут на кухне пыхтел чайник, душисто пахло чаем и вареньем со свежими тостами.
   – Дед, извини, я начала читать твои «Чистовики»… – она разлила по чашкам душистый напиток, который заваривался по семейной технологии. Высушивался на огне заварной чайник, в него чуть-чуть насыпался чай, чуть подогревался, чуть заливался кипятком, настаивался и подавался к столу. В этих чуть-чуть заключался тот самый секрет, из-за которого этот бакинский напиток любила вся семья и её многочисленные гости.
   – Не извиняйся! Я сам их вывесил в паутину интернета. Так быстрее, чем в книжном варианте печатать, и больше людей прочитают. Как тебе?!
   – Странно, конечно. Без мобильников как вы тогда обходились? А без интернета вообще жуть…
   – Но дел-то мы себе находили больше. Часами не просиживали перед мониторами, и сутками в социальных сетях не вращались, как ваше поколение.
   – Да, мы не все…
   – Не знаю, такое чувство, что вашему поколению на жизнь надо смотреть, как в кино, и жить, как на экране. Пришёл, ешь попкорн, пьёшь колу, смотришь. Кому двадцать лет так седеть, кому сто. Но вместо погасшего экрана с замечательным «End» в конце фильма, каждого ждёт свой погост.
   – Дед, ты чего это так сурово?!
   – Сама суди. Твои ровесники видят события, в основном, на экране. Как сумасшедшие фотокорреспонденты они бегают в зоопарке, на улицах, выставках. А потом повторно смотрят то, что сами и выложили в твитере или фейсбуке.
   – Да. Это есть, но так возрастает и объём полученной информации каждым человеком. Один – в парке, второй – в горах, третий – в подвале…
   – Так-то оно так… Но пропадает радость живого человеческого общения, теряется то, что называется жизнью.
   – Дед. Поверь, у каждого поколения жизнь своя. Твоя дочь что смотрела? Видеокассеты! Этот виниловый ужас! И что? У мамы все сложилось как надо. Семья. Профессия. Карьера. Есть всё! И нам, новому поколению, своего перепадёт.
   – Ладно, извини, пожалуйста. Это во мне стариковское заговорило… Брюзжу, значит старею. А может это результаты нынешнего симпозиума. Лучшее давай про твои опухшие глазки поведай. Ревела?!
   – Угу, – Маша кивнула и в двух словах рассказала Семёну Степановичу о своей ссоре с Иваном.
   – Что я тебе хочу сказать, Маруся ты моя ненаглядная… – дед сидел в кресле и играл шариковой ручкой. То поставит её на попа, то положит плашмя. На деревянных подлокотниках этот лёгкий стук напоминал бой часов. Точнее мерное движение секундной стрелки, которое может закончиться ударами курантов или звуком музыки. – Время пришло, и ты влюбилась!
   – В Ивана что ли? Дед, ты в своём уме?! – её негодование было настолько естественным и искренним, что для артистки театра и кино оказалось бы бесценным качеством. – Он просто мой парень!
   Но Семён Степанович со свойственной ему невозмутимостью не купился на Машин вопрос.
   – Да, девочка. Да, родная! Тебе не просто начинают нравиться мальчики. Ты не только выбираешь, но и оцениваешь среди них одного. И ты уже ревнуешь, плачешь по ночам, ведёшь себя по-человечески. – Он вдруг улыбнулся. – Или неадекватно! Первая влюбленность часто короткая, и часто бесперспективная, лёгкая и серьёзная! Безответная или взаимная. Но в этом великолепном чувстве открывается человек. Это та самая красота, без которой не было бы радости жизни.
   – Дед, не надо, а? Неужели это и есть любовь? А где ухаживания? Букеты цветов и бриллианты?
   – Всё это может быть, а может не быть. Сегодня и сейчас его ухаживание – это поход в зоопарк, приглашение в кафе – его бриллианты. Маруся, я видел, как этот юноша на тебя смотрит. Он думает о тебе каждую минуту…
   – Ага, думает. Шлёт дурацкие смайлики. Нет, чтобы толковые СМСки писал, – перебила его внучка. И со смехом добавила. – Так он меня и замуж ещё позовет?!
   – Если сможет и захочет, то позовет. А пока зачем спешить? У вас замечательные юные годы! Целуйтесь! Милуйтесь! Радуйтесь и ссорьтесь!
   – Ты еще меня в постель к нему положи, – со смехом добавила Маша. Было похоже, что она оттаяла и с юмором воспринимает дальнейший разговор с дедом.
   – Это ты решишь сама. Уверен, что это случится после 18 лет, когда в тебе не только проснется, а и созреет молодая женщина. Любящий мужчина как собачка на поводке у любимой. Она ему и хозяйка, и подруга, и жена. Женщины выбирают, а мужчины…
   – Что мужчины?
   – Мужчины любят сдержанно. Иногда молча.
   – А как же классические Ромео, Отелло, Онегин…?
   – Это герои, а реальные мужчины с трудом в любви признаются.
   – У Ксюхиного подъезда один такой написал «Ксюха, я влюбился! Антон». Сердечко нарисовал…
   – Что, правда, так написал?
   Она кивнула головой.
   – Значит, любит больше себя, чем её. Правильно писать: я тебя люблю! Это как сказать: «Я извиняюсь!» Как будто сам с собой разговариваешь, а не прощения просишь!
   – Как правильно говорить?
   – Дед, не грузи! Конечно, «извините меня, пожалуйста»! Тысячу раз учил меня, а я о других…
   – Не поверю, что неграмотные парни мел в руки возьмут, чтобы объяснение в любви написать.
   – А ты в любви сколько раз признавался? Колись, дед! Тебе же можно перед молодой порослью похвастаться.
   – Один раз. Твоей бабушке. Царство ей небесное… Что-то мы с тобой от книжки моей отклонились. Давай, сделаем так. Ты почитаешь, а потом мы вернёмся к нашему разговору. Устал я. День был тяжёлым… – Семён Степанович медленно поднялся, поцеловал внучку и пошёл отдыхать. Маша вошла на дедов сайт и продолжила чтение.

//-- *** --//
   Через две недели Семён получил письмо от Вики, и в тот же вечер кинулся писать ответ.
   «Здравствуй, Вика!
   Вчера получил твоё письмо и очень обрадовался. Сразу вспомнил лагерь, ребят. Сразу. У меня даже настроение…»
   Отбросил этот лист в сторону, только начал писать второй, и опять смял… На третий раз пошло плавно…
   «Здравствуй, Вика!
   Вчера получил твоё письмо и очень обрадовался. Мне стало весело, как никогда. Хотелось прыгать до потолка, но, к сожалению, до него я достать не смог. Последнее время у меня редко так поднималось настроение.
   Последние дни перед школой я в основном ничего не делаю. Несколько раз ходил в кино, два раза на пляж. У нас сейчас идут отличные фильмы: «Старики-разбойники», «Сиртаки».
   Правда я не жалею, что не смотрел кино в последний день лагеря. Знаешь, на столе под деревом, на воротах я видел странные надписи, касающиеся нас. Маленькие девчонки решили, что пусть в лагере останется хоть-какая-нибудь память о нас с тобой. Они задавали мне такие наивные вопросы, доводили меня…»
   Семён зачеркнул два последних предложения. «Зачем ей писать об этом? Может, наоборот, она хочет, чтобы там остались вырезанными в дереве наши инициалы. На той скамейке они проводили замечательные вечера и целовались, целовались, целовались… Почему бы там не оставить следы любви?»
   Он вспомнил запах волос Вики, её нежные, ласковые руки и томное состояние желания накатило на Семёна. Это желание близости было тогда постоянно и не отпускает теперь. У моря она жила, дышала, ходила рядом. А здесь, в Баку? Остались только воспоминания… и тоже влечение. Как с этим бороться»?
   Он задумался: «Пацаны во дворе говорят, что невозможно такое, когда есть любовь и хочется секса одновременно. Должно быть что-то одно. Или любовь, или секс. А с Викой было сказочно до невозможного! Её постоянно хотелось. Когда были рядом, когда купались в море, когда думаешь о ней, даже когда сдаешь рапорт на пионерской линейке. Как же ей говорить или писать, что я её люблю, если я её хочу? Это же разные вещи и объединение их невозможно».
   Вика первая сказала ему, что любит. Там, под высоченными тополями, где ей больше всего нравилось ходить с ним рядом, она однажды остановилась. Взяла его за руки, посмотрела снизу вверх, в глаза, и тихо прошептала: «Я тебя люблю». Причем, с акцентом на последнем слове. Он ничего не ответил, поглотив губами признание. Страстно её прижал к себе и осыпал лицо поцелуями. Они стояли так бесконечно долго, целуясь, и тесно прижимая друг к другу свои тела. В штанах у него было не просто жарко, а пылал пожар. В мыслях туман затмил все нужные слова, мысли, и только одно желание сделать «это» тревожило и останавливало его.
   «Нельзя. Мы ещё дети. Не положено. Позже. Её нельзя обидеть». – Короткие, как удары секундной стрелки, приказы рождались в голове Сэма, где эротические фантазии начинали уступать место сексуальному влечению. – «Интересно она это чувствовала? Не могла же не чувствовать, когда мы так плотно прикасались телами, пусть и были в брюках и юбке. Она специально становилась напротив даже тогда, когда можно стоять или сидеть рядом. Может быть, она тоже его хотела? И не меньше, чем он? Сколько же мы потеряли желанного времени! Но почему тогда, в первый раз и позже говорила именно она? И о любви, а не о сексе? В отличие от Вики, я всегда молчал о любви, и только поцелуями показывал ей свое чувство. Кстати, какое из двух? Желание секса? Или любовь»?
   В голове всплыл недавний разговор дяди Вагифа и Петровича. Кажется эти два «восточных мудреца» говорили про то же. Семён напряг память, и выскочили мысли про женские ножки-рюмочки, тела-бутылочки, а потом рифмованная мысль, кажется, дяди Вагифа:

     «Повезло мне всего однажды, когда вывело вдруг перо:
     Секс с любовью – в своём единстве – гармоничнее не дано»!

   – А они взрослые люди! Жизнь прожили! Значит, пацаны не правы! – нечаянно вслух заговорил Семён.
   Он стал раскачиваться на стуле и вспоминать прошлое лето. Сегодняшние размышления, кажется, давали ответ на вопрос, который мучил больше всего в те дни, когда она находилась рядом. «Я никак не могу провести чёткую границу между сексом и любовью. Может быть, поэтому она называла меня категоричным? А надо ли проводить эту границу? Может все вместе должно быть? И любовь, и секс? В гармонии, как говорит дядя Вагиф…».
   Они отлично проводили время вдвоём. С ребятами дружили, вместе соревновались, выступали в самодеятельности. Он вспомнил, как на первенстве по настольному теннису их пара завоевала первое место. Могли бы и не оказаться победителями, так как их соперником в паре играл Эдик из второго отряда. С кандидатом в мастера спорта играть очень сложно даже тогда, когда с ним играла девочка, впервые взявшая в руки ракетку. Но они с Викой победили!
   Семён придвинул к себе тетрадный лист в линейку и стал писать.
   «Здравствуй, Вика!
   Большое спасибо за письмо. Его пришлось ждать почти пятнадцать дней. Я живу, не тужу. Делаю уроки. В отличие от тебя, у меня, можно сказать, свободного времени совсем нет. Гулять мне не приходится. Тем более, что я хожу сейчас на тренировки по волейболу. Целыми днями я пропадаю в библиотеке или сижу дома и занимаюсь. Честно говоря, я не ожидал, что учиться хорошо так трудно. Вообще, я последнее время сделал немало открытий. Каждый день узнаю что-нибудь новое. Но учусь я всё-таки плохо. Почти с круглого отличника съехал до троечника. Но я не отчаиваюсь. Главное, как говорят мои родители, это что бы я знал то, что мне объясняют. В общем, живу я нормально.
   Против вопросов из анкеты я не имею ничего. На вопросы из анкеты отвечать я не возражаю, это даже интересно. Правда, смотря какие вопросы. Есть и такие, на которые отвечать трудно, а подчас и невозможно. Полностью стихотворение «Сатана» есть у Окуневой. Так что, если оно тебе очень нужно, ты можешь свериться с ней».
   Ошибки так и лезли одна на другую, и Семён не успевал менять бумагу для черновика. Однажды такая замена чуть не стоила ему жизни…
   Все играли в «Зарницу». По плану руководства лагеря отряды должны были найти знамя дружины. Тот отряд, что первый его найдёт, станет победителем. Семён и Вика входили в разведгруппу своего отряда, они прокрались в пионерскую комнату до общего подъёма, поменяли флаг на полотенце, упаковав его в футляр от нот. Футляр положили в тумбочку, как будто так всё и планировалось. На заре, когда все отряды встали, получили задания и разбежались в разные стороны, Семён и Вика вместе завалились досыпать свои ночные подвиги. Им так хорошо и сладко спалось, что проснулись лишь в обед. Решили срезать дорогу через болото, и тут Сэм сплоховал. Оступился, и его стало затягивать в трясину. Причем, довольно глубоко. Медленно, но страшно он погружался в грязную жижу. Начал было прощаться со всеми родными. Вспомнил бабушку, маму, папу… Вика бегала рядом, кричала, звала на помощь. Бросала в болото лопухи и камыш, так как деревьев рядом не было. Помог толстый Влад – пионервожатый четвертого отряда. Он выхватил у Вики полотнище, протянул флаг Семёну и вытянул его из болота.
   Знамя сильно попачкали, но быстро отстирали. Успели добежать к финишу вместе со своим отрядом.
   Все стали на линейку и стали ждать, кто флаг поднимет. Только так определялся победитель. Из третьего отряда ребята заявили, что флаг у них, открыли футляр и… достали полотенце. Тут Семён и Вика в окружении разведгруппы своего отряда достают чуть влажное знамя и поднимают его на флагшток! Никто так и не понял, как им это удалось. А победителей, как известно, не судят…
   Семён вспомнил, как читал по вечерам стихи Вике.
   Вот, не зря в старой школе он учился отлично! Бывали, правда, и там одна-две четвёрки в четверти, поэтому круглым отличником он назвать себя не может. А вот Вика говорила, что училась без четвёрок. Столько интересных вещей знала, стихи читала не по программе. Продолжение того же Асадова, но уже про их возраст, он услышал именно от неё.

     Ей было пятнадцать, шестнадцать – ему,
     Но он не менялся никак.
     И все уже знали давно, почему
     Он ей не сосед, а враг.
     Он Бомбой её по-прежнему звал,
     Вгонял насмешками в дрожь.
     И только снегом уже не швырял
     И диких не корчил рож.
     Выйдет порой из подъезда она,
     Привычно глянет на крышу,
     Где свист, где турманов кружит волна,
     И даже сморщится: – У, Сатана!
     Как я тебя ненавижу!
     А если праздник приходит в дом,
     Она нет-нет и шепнет за столом:
     – Ах, как это славно, право, что он
     К нам в гости не приглашён!
     И мама, ставя на стол пироги,
     Скажет дочке своей:
     – Конечно! Ведь мы приглашаем друзей
     Зачем нам твои враги?!

   За день до конца смены был прощальный костёр, танцы до двенадцати ночи, показывали фильм «Старики-разбойники». А они убежали к морю. Купались в лунной дорожке, сидели, тесно прижавшись, на не остывших после жаркого дня камнях. Держались за руки, много молчали и грустили. Каждый понимал, что завтра они расстанутся, и оба спланировали встречу через год. Когда вернулись в свои палатки поздно ночью, то долго оба плакали.
   Последний день в лагере Семён был один. За Викой накануне рано утром приехали родители и увезли домой на своей машине. Он бродил кругами и не находил себе места. Вечером Вера Дмитриевна, старшая пионервожатая, позвала его к себе и предложила пройтись. Она сообщила, что завтра Семён вместо Вики будет принимать рапорта в лагере. Потом водила по «их» аллеям, что-то рассказывала, убеждала и утешала. Главное, это то, что можно встретиться через год и проверить свои чувства, считала она. Для этого нужна воля, желание, и письма, которые помогут перенести разлуку.
   Семён прежде никому, кроме родителей и бабушки, не писал. И эту идею поначалу отверг. А потом молча смирился – другого пути просто у него не было!
   Утром на линейке он стоял на месте Вики и принимал рапорта председателей всех отрядов. Малыши докладывали ему и на глазах девчонок наворачивались слёзы всякий раз, когда он отдавал им салют. Рыжий Серёжка, что прилетел вместе из Баку и каждый день путался под ногами со своими вопросами, стал докладывать, а потом вдруг заревел и убежал за палатки. Ребята из старших второго и третьего отрядов после рапорта пожали на прощанье ему руку, а Эдик прошептал: «Держись, братишка!».
   Семён вспомнил, как у него покатилась слеза по щеке после того, как флаг лагеря под марш пионеров плавно достиг его рук, и он отдал его начальнику лагеря. Смена закончилась, все разъехались. И только воспоминания за воспоминаниями чередой говорили о Вике. Комок подкатил к горлу, захотелось плакать так же, как и месяц назад. Почему-то вспомнились слова дяди Вагифа: «Мужчины не плачут, они борются!», и Семён сдержался.
   Пошёл к холодильнику, выпил кружку ледяной воды и лёг спать.
   Ночью ему снилась Вика.

Песня в аэропорту

   Запах воздуха в аэропорту «Бина» для каждого бакинца – аромат Родины. Когда в полдень спускаешься по трапу прилетевшего самолёта, то явственно слышишь раскалённый знойным солнцем асфальт и нагретый бетон, лёгкие пары нефти и дурманящий голову газ. В одном своём вдохе с ними перемешиваются нежные и ласковые ароматы моря, хны и восточных сладостей, выжженной степи и пыльного песка. Странно, но спустя годы и десятилетия, всё это продолжает ласкать память любого, кто любит свой необыкновенный город. Выхлопы местного транспорта, пот пассажиров и амбре грузчиков с таксистами появляются гораздо позднее. А вот этот первый вдох потом долго греет сердце приятными ощущениями и воспоминаниями.
   Жёлто-бежевый горизонт в холмах и трубопроводах, извилистых тропах с одиноким прохожим, который держит на верёвке мерно шагающего ишака, блестящей поверхностью городского шоссе, по которому играют блики и дымка разогретого воздуха – вот что ещё встречает каждого, кто ступает на землю города ветров. Именно так местные жители переводят название столицы Азербайджана, когда о Баку спрашивают приезжие. Ветер может внезапно ворваться в город и мгновенно затихнуть. Он рвёт карнизы балконов и загоняет жителей по домам, выметает мусор и переносит его с места на место, дует неделями или крадётся по узким улочкам старой крепости. Бакинский ветер – дух этого города.
   Те, кто покидают Кавказ на серебристых лайнерах, несколько часов проводят в аэропорту. Слушать объявления на двух языках: азербайджанском и русском, – радости немного. Так же, как и гомон провожающих, выкрики продавцов мороженого, шум газировки по 3 копейки из автоматов, и нетерпеливые окрики таксистов. Но это та атмосфера, без которой сложно представить аэропорт в любое время года. Есть ещё одна его замечательная особенность: только в Бина можно купить замечательный азербайджанский коньяк в любое время суток. О местном ресторане знают все, кто хоть раз искал выпить после закрытия магазинов, или кому он был необходим в качестве подарка для гостей.
   Так случилось, что задача прибрести пятизвёздочную бутылку выпала Семёну, а он об этом вспомнил только поздно вечером. Родители ему дали деньги и попросили купить презент своим коллегам. Сын об этом благополучно забыл, гуляя во дворе, и кинулся только поздно вечером. Друзья: Генка, Алик, Сашка и Моня, – вызвались решить проблему в аэропорту, заехав туда на «копейке» – машине Сашкиного отца. Парни довольно быстро уговорили друга угнать её из гаража, и уже через пять минут прозвучало милое слуху Сашкино словечко «ништяк».
   Дороги вечером были практически пустыми. В те годы редко кого встретить или обгонишь за пять-десять минут поездки за городом, и ребята радостно покатили в аэропорт Бина. Прав у Сашки не было, но ездил он хорошо, так как в свое время водить служебную машину его учил шофёр отца.
   Время пролетело быстро, и через час послышался гул заходящих на посадку и взлет самолетов. Семён сначала копошился на первом сиденье в бардачке «Жигулей», а за пару минут до остановки с полной серьёзностью затянул под звуки авиамоторов мотив похоронного марша Шопена с популярным в те годы куплетом:

     «Ту – 104 – самый лучший самолёт…
     Ту – 104 никогда не упадёт».

   Все засмеялись и, оставив Сашку охранять любимицу отца, вошли в здание аэропорта. Ресторан они нашли быстро и отправили Алика к швейцару. Рослый и упитанный не по годам, окружающим этот молодой азербайджанец казался старше своих лет. В такой ситуации все решили, что брать коньяк должен именно он.
   Не тут-то было. Оказывается, ресторанная цена предполагает наценку, и даже всех денег, собранных по ребячьим карманам, с учетом десяти рублей самого богатого Аликпера, не хватало до бутылки.
   Расстроенные парни стояли у колонны, подпирающей высоченный потолок здания аэровокзала.
   Где взять деньги? У кого? Как вернуться в город, не потеряв лица? Никто не знал.
   – Эх, ма… Обидно, да-а-а! – громко произнес Моня, протягивая последнюю гласную. – Давай лимонад возьмём, а Сэм пять звёздочек нарисует.
   – Э-э-эх! – на полтона выше взял Генка, – мужики, слышите какая акустика в этом зале? Круче, чем в нашем оперном театре. – М-а-аааааааааа…
   У соседней колонны расположились несколько десятков призывников, они ждали свой рейс куда-то на Дальний Восток. Вокруг кружились мамы и сестры, братья и отцы, которые успокаивали, плакали, подбадривали.
   В какой-то момент Семён, наблюдая эту картину, не выдержал и зашептал в ухо Генке:
   – Слушай, Умник, ты же классно поёшь и играешь на гитаре. А вон у того парня в углу шестиструнка в руках. Подойди, возьми, сыграй, спой, а мы пройдемся по рядам и соберём мзду.
   – Как побирушки? Нищие? Которые на вокзалах деньгу сшибают? – это Моня, подслушав разговор, попытался вклиниться в беседу. – Стыдно…
   – Почему бы и нет? – Семён продолжал уговаривать Генку. – Твой голос на жалость может давить, а это верные деньги! Попробуй, ара…
   – Не-е, стрёмно. И как я до гитары доберусь?
   Было ясно, что Генка уже готов, но без инструмента, понятное дело, ему сложно.
   Никто не подозревал, что ситуацию решит Моня. Оказывается, с ним за спиной была скрипка, которую он быстро достал из футляра, настроил и стал играть какую-то минорную мелодию. Умник стоял рядом и пробовал голос.
   Алик и Семён подошли к парням, собравшимся служить минимум два года, а то и три, если на флот попадут. Они попросили на минуту гитару у рыжего, который просто похлопывал по тыльной дэке и не играл.
   Через мгновение Семён передал гитару Генке. Тот провел по струнам и запел тихо, плавно, но с чувством, песню, которую в то время слышали по радио все, – Ave Maria. Моня тут же подстроился ему в лад и своей скрипочкой стал выжимать слезу у родителей призывников.
   Голос у Генки был необыкновенный. Такой приятный и высокий, что Робертино Лоретти мог бы позавидовать. В вечерней тишине аэропорта, где объявления о прилётах и отлётах становились все реже, люди повернули голову к самобытному певцу, допуская, что это мог быть какой-нибудь известный тенор. Когда Генка пел, то всегда закрывал глаза. Наверное, он знал, что минус шесть диоптрий его линз в очках делали из него пучеглазого рака. А с закрытыми глазами ничего этого не было заметно. Зато как слышно! Он на всех пионерских утренниках пел патриотические песни тех лет. А девчонки в нем души не чаяли, когда в его руках оживала гитара.
   С каждым звуком менялась вокруг вибрация воздуха. Он наполнялся чем-то неземным, фантастическим. Кристаллы хрустальных люстр над головами начинали звенеть в унисон голосу певца. Казалось, что люди перестали разговаривать, потому что рядом с этими звуками стыдно было слушать свою речь. Музыка постепенно наполняла не только весь зал, но, казалось, пробирались в кабинеты и кассы, диспетчерские и буфет. Плавные взлёты голоса молодого артиста в роговой оправе с припухлыми юношескими губами не оставляли равнодушными души слушателей. Неужели он тоже уйдет в армию? А вернётся ли? Как у него сложится судьба? На глазах у женщин, и некоторых пожилых мужчин наворачивались слезы жалости. Думалось, что этих солдатиков увозят не на срочную службу, а на фронт, на войну, к боевым действиям.
   Тогда ещё не было «горячих точек». Мировой терроризм только зрел в недрах капитализма. И в памяти людей оставалась Вторая мировая со своими страшными многомиллионными потерями и нелёгкими воспоминаниями очевидцев человеческого горя.
   Солдаты, которые сопровождали молодёжь, внутренне подобрались, почувствовали на себе тёплые взгляды гражданских людей, и та ответственность перед Родиной и воинской частью, о которой говорили им на инструктажах командиры, в этот момент наиболее ощутимо зрела в сердцах под гимнастерками. Они наверняка знали, что ждёт призывников и молчали, прикрыв глаза, слушая необыкновенный голос и музыку.
   Песни в подъездах поют все, кому не лень, но среди исполнителей всегда ценятся те, кто может завладеть сердцами слушателей. Как Генке удавалось выбрать ту мелодию и текст, которые были кстати именно в данный момент, известно только ему. Но пара движений по грифу и печальная «Планавая» мягко зазвучала под сводами аэропорта. В этой песенке про бакинскую девушку слушались те трогательные нотки, которые падали как перчинки на открытые раны призывников. Многие из них оставили дома девушек, кто-то даже не успел объясниться со своей возлюбленной, парни мечтали о том, когда и как это сделают. А Валера пел с тем придыханием, которое можно услышать только в Баку, с той грустью, что только он выражал в песне.
   «Плановая, плановая, стройная девчонка из Баку…» – пел гитарист, а Моня на скрипке включался редко, но так нежно и тонко, что Семён на какую-то минуту забыл, зачем он сюда попал, и вместе со всеми слушателями унёсся мечтами к Вике, вспомнил Чёрное море с высоченными тополями и эвкалиптами…
   Смотреть смотрели, слушать слушали, а подавать – не подавали.
   Тогда Моня со скрипочкой и Алик со своей кепкой-аэродромом, иметь которую должен был каждый кавказский мальчик, пошли к толпе зевак, остановившихся невдалеке от той самой колонны, где сидели будущие бойцы-защитники Родины. К ним подскочил и Семён, который вытащил сигареты и стал предлагать их купить поштучно. Импортная пачка «Pall Mall», выглядывающая из нагрудного кармана куртки, была лучшим рекламным атрибутом.
   Мужчины потянулись за портмоне и кошельками. В те годы хорошие сигареты с фильтром были редкостью. В лучшем случае продавались болгарские: «Стюардесса», «ТУ-104», «БТ», «Интер», а американские пачки редко кто видел или держал в руках. Тем более не каждому счастливчику удавалось покурить такие сигареты. Единственным источником табачного дефицита могли быть легендарная «Берёзка» и редкие приезжие иностранцы.
   Картину купли-продажи увидел Генка, который уже допевал свою песню-молитву. Он выдохнул, поклонился собравшимся ближе слушателям, сорвал свои аплодисменты и затянул любимую в каждом бакинском подъезде у парней-гитаристов мелодию.

     «Друзья, купите папиросы,
     налетай солдаты и матросы…
     Налетайте, не жалейте,
      нищего меня согрейте…
     Посмотрите, ноги мои босы»…

   Сигареты разлетелись мигом. Алик положил в кепку рубль и ещё несколько монет. С этим набором двинулся вдоль стены, где сидели родители призывников. По внешнему виду он понимал, что большинство этих людей жили в дальних сёлах, приехали сюда, в большой город, недавно. Вели себя скромно, сдержанно. Вид интеллигентного азербайджанского юноши, который, как казалось, вместе с их детьми тоже идет служить в армию, вызвал патриотические чувства. Парни, которые только собирались служить, были ещё при деньгах. Да и их родители рядом не жалели копейки. Аликпер тихо проходил рядом, подставлял кепку и говорил по-азербайджански «надо». Если собирает деньги такой человек, значит, стоило давать. Так положено. Они давали.
   Уже через пять минут кепка-аэродром Алика наполнилась монетами и даже несколько рублей в неё попали. Он аккуратно выбрался из толпы, плотно окружившей друзей, и скорым шагом отправился в ресторан.
   Через минуту он уже шагал назад с заветной бутылкой коньяка, ради которого и был организован этот мини-концерт.
   По диагонали к нему из другого конца зала шёл милиционер. Суровый вид стража порядка говорил совсем не прозрачно: что-то не так идёт на рабочем месте сотрудника МВД. Алик ускорил шаг, размахивая руками, пробился в толпу и потянул за руку Моню со скрипочкой. Генка раскланивался после удачного исполнения, а Сэм упорно тащил его быстрее на выход.
   Молодость намного шустрее зрелости при исполнении служебного долга. Когда сержант милиции подошел к толпе, где ещё раздавались отдельные хлопки, артисты подбегали к своей машине. Сашка надавил на газ, и компания тронулась в сторону города. Он, было, завыл куплет про «Ту -104», под которую все так дружно смеялись час назад. Но парни, еще не выдохнув адреналин от погони, молчали и оглядывались в сторону аэропорта.
   Сашка недоумённо смотрел в зеркальце заднего вида и крепче сжимал руль. Ехать он дальше не мог и резко остановился где-то через пару километров.
   – Что не ржём? В чём дело? – стал он допытываться у друзей.
   В ответ Алик снял с головы кепку. Тут же по плечам посыпались монеты, которые все стали собирать с пола и складывать в одну кучу.
   – Видишь, сколько заработали! – гордо сказал Моня.
   – Это ещё не все! – Алик протянул бутылку коньяка. – Ара, смотри!!!
   – Ого! – Семён уже подсчитал собранные деньги. – У нас ещё почти пять рублей…
   – Ништяк, – Сашка завёл машину. – И за бензин рассчитаемся, и на мороженое всем хватит…
   – Курева ещё надо купить. Я всё раздал, – добавил Семён.
   – Слушай, ара, ты же не куришь. У тебя же эта импортная пачка пустая в кармане уже месяц торчит. Как ты умудрился столько напродавать?! – Алик недоуменно смотрел на друга. – Даже моя тётя на Баиловском рынке так не умеет, да?!
   – Всё гениальное – просто. Он взял болгарские «БТ» отца у меня в бардачке. И высыпал всё в общую кучу. – Сашка сурово скосил взгляд в сторону друга. – Теперь надо думать, где ещё сигареты прикупить, чтобы отец не заметил пропажи.
   – Ну, да. Народ смотрел на мою пачку «Pall Mall» и даже не догадывался, что покупает обычное болгарское курево…
   – Так вот почему ты так рванул к машине, и нас потянул за тобой… – смекнул Генка.
   – Ещё бы. Концерт народ слушал? Слушал. Пошёл покурить. А там…
   – Облом! Ага, ещё милиционер туда шел. Сам видел, мамой клянусь, Сашка-джан! Я их жуть как боюсь… – Алик оглянулся. – Ты гони-гони!!! Они очухаются и в погоню рванут!
   – Не рванут. – Семён опять затянул:
   «Ту – 104 – самый лучший самолёт»…
   Вторую строку подхватили все вместе:
   – «Ту – 104 никогда не упадёт».
   Весёлая компания опять задорно смеялась и пела, подъезжая к освещённому ночными огнями столичному городу, где их ждал знакомый двор и новые приключения.

Песочная фигура

   Песок шуршал под ногами. Сухой и горячий, как горчичники летом, он грел любого, кто ступал по побережью. Ближе к воде, в семи-пяти метрах от кромки, он был девственно чистым и мокрым от прилива. Его удивительная первозданная чистота объяснялась очень просто: дикий пляж в Набрани манил всех, а приезжали на побережье ласкового Каспия немногие. Печальные сосны невдалеке придавали пейзажу на фоне гор классический вид, как на рекламных фотографиях.
   Класс практически полностью выбрался сюда ранней осенью потому, что с прошлого года все мечтали и планировали эту поездку, а приехать весной и летом попросту не удалось. Эту вылазку долго ждали и сегодня наслаждались девственной природой и общением.
   Большинство ребят сидели у палатки, и пели под гитару. Генка со своим фантастическим голосом, как всегда, перетягивал одеяло на себя; выбирал песни, где он пел соло и лишал остальных любителей уличных шлягеров какой-либо авторской перспективы. Поэтому часть одноклассников суетилась с костром, другие чистили картошку для ухи, а остальные, парами гуляли вдоль берега моря.
   Моня уговорил маму дать ему выехать с друзьями без скрипки в этот раз. Для него эта была та долгожданная возможность встретиться с Галей и, хоть немного, побыть с ней наедине. Слава богу, у него это получилось, и он ходил рядом с великолепной девушкой, держа её под руку. Стесняясь своей худобы, он не снял рубашку и брюки, которые только засучил по колена, пряча от брызг и наката волн.
   – Знаешь, Моня, я впервые здесь…
   – Да? Почему?
   – Я обычно езжу в Карадаг.
   – Это в Крыму? Вулканический массив Кара-Даг? Классное место, я там однажды был. Красивые камни в море…
   – Нет. Это в 25 километрах от Баку. Там где грязевой вулкан. Здесь Карадаг – посёлок на Апшероне, где лет 10—15 назад было освоено первое в СССР газоконденсатное месторождение.
   – Слышал, но не был! Там же газ, и какое там море?
   – Мы обычно с ребятами из старого двора садились на электричку у Монтино, проезжали Баладжары и…
   – Это же в другой стороне!
   – Поезд так почему-то ходит. Вдоль моря ехать час, может, полтора. Карадаг – переводится как Чёрная гора. Она солидно возвышалась около самого посёлка. Перед Карадагом есть небольшая остановка – Шинный завод. Там столько сажи и чёрного дыма! Я такого больше нигде не видела! Здесь, в Набрани, дышится легко и свободно, а там… А там живет типичный азербайджанский посёлок. Продают настоящий горячий хлеб из печи. Это не магазинный чурек, нет! Прямо с ароматным дымком из старой-престарой печки. Такая корочка золотистая… еще домашние овощи и фрукты на прилавках…
   – Ты так вкусно рассказываешь, мне даже есть захотелось!
   – Все равно денег нет! И там у меня их не было.
   – Шучу! Какая еда, слушай, когда так сильно солнце печёт!
   – Я вот думаю, как мама меня туда отпускала? Там такие странные взгляды местные ребята на нас бросали… – Галя остановилась на мгновение, а потом нежные воспоминания всколыхнули её. – Мне там всегда было хорошо и тепло! А этот запах цветущих деревьев! А ветер? То сильный, несущий груду грязи и мусора, то затихающий…, но такой горячий! Кажется, будто ты сам, как хлеб в печке печёшься…
   – И почему к тебе литераторша придирается? Ты так красиво говоришь.
   – Это отдельная история! Слушай дальше. Проходили мы через посёлок и попадали сразу на пляж.
   – Там народу много?
   – Нет. Почти как здесь. Пляж там обычно пустынный, мало кто туда ездит. Но мы все равно уходили на самый край, чтобы никто не мешал. Смеялись до коликов в животе, плавали по шесть часов в день! Вода там такая чистая-пречистая!!! Такая тёплая… Один раз нам удалось поймать маленького осетра!
   – Врёшь?!
   – Чудо, конечно. И как он мог туда попасть? Может это стерлядка была? Но пацаны сказали, что осётр. Только маленький. Мы его…
   – Съели?!
   – … Погладили, насмотрелись на него и выпустили в море. Пусть живет!
   – С ночёвкой туда ездили?
   – Родители не пускали. Обычно мы возвращались домой, когда уже начинало темнеть. Билетов на электричку никто из нас не покупал, контролеров я ни разу не видела. Сил разговаривать уже не было, тело болело от морской соли, а меня с загаром от солнца и сажи можно было принять за дочь негра.
   – Если мать тоже негр! – засмеялся Моня.
   Они медленно шли вдоль песчаного берега, купаясь в воспоминаниях, как в тёплом летнем море…
   – А у тебя в роду были евреи? – Они гуляли достаточно долго, чтобы Моня задал вопрос, который очень волновал его бабушку. Галя жила в соседнем доме через дорогу, но так случилось, что родственники Мони ни разу её не видели, а он сам стеснялся своего чувства, которое частенько подогревалось ещё с пятого класса. Тогда Моня и Галя ехали рядом в автобусе в какую-то организованную школой поездку и сидели близко на одном сидении. То чувственное прикосновение девушки, её сладкий запах и милый разговор, он вспоминал каждый вечер, когда ложился спать, уже пять лет. В бурных юношеских фантазиях тесно поселилась ассоциация «женщина-Галя», и вырываться из этого плена ему совсем не хотелось. Конечно, Моня играл и общался со многими одноклассницами и соседями по двору, много лет вместе ходил в музыкальную школу с соседкой по площадке из квартиры напротив. Но всё это было не то. Больше дружеское, какое-то нежное, томное, желанное.
   – А что? – тихо и скромно переспросила она, делая специфический акцент на вопросе с национальным оттенком. Но в этом обычном вопросе уже подкатывало обычное желание прикалываться, одёргивать парней, если они начинают переходить заветную для Гали границу.
   Моня за эту границу не спешил, но рядом с красивой девушкой побыть дольше ему хотелось.
   – Все парни считают тебя такой умной, что и я с этим соглашаюсь…
   – Разве это плохо?
   – Наверное, хорошо. Но умная девушка в наше время – это такая редкость…
   – Эта редкость идет рядом с тобой, Моня, но берегу Каспийского моря. А ты никак не можешь перейти к главному. Зачем ты меня позвал погулять? Ты же знаешь, как я люблю петь песни. А ты лишаешь меня удовольствия…
   – Разве быть рядом это не удовольствие?
   – Моня, настройся и скажи то, что хотел. – Галя провоцировала. Она пользовалась заметным вниманием мальчиков не только из своего класса, но и всей школы. Заметная и эффектная девушка не раз признавалась «мисс школа» в негласном рейтинге, который составляли представители сильного пола, собираясь за школьным двором на перекурах. Она знала и уважала существующие вокруг традиции, где женщина должна знать своё место и, в первую очередь, беречь свою честь. У неё не было брата, который заступился бы за неё. Отец постоянно жил в командировках или на работе. Поэтому она рассчитывала, в первую очередь, на себя и свою интуицию. Кокетничала со всеми понемногу, флиртовала, но никому не давала реального шанса, отношения её были ровными и тёплыми со всеми, кто пытался приблизиться и завоевать сердце красавицы. Был только один мальчик, который ей нравился, но она сама себе в этом не признавалась…
   Моня поднял глаза кверху в поисках поддержки у неба и солнца. Он даже руки протянул вверх, так как артистизм, свойственный парню, давал себя знать во всех ситуациях. В этот раз эффектное закатывание томных карих глаз вверх его подвело. Споткнувшись о сучковатую палку, выброшенную утренним приливом, Моня не удержал равновесие и упал.
   – Так, Моня. Не ушибся? Посиди здесь, подумай. А я пойду к нашим. – Галка чмокнула его дружески в темечко, окатив волной ароматов от своих кучерявых волос, и побежала к ребятам.
   Её пятки и загорелые ноги рисовали в воздухе весёлые геометрические фигуры, а Моня потирал колено и смотрел вслед девушке. У него мелькнуло чувство, что всё, что было пять лет назад, ушло безвозвратно. Убежало вместе с белыми пятками. Какие-то братски-сестринские чувства накатились на него. И ответ на это состояние он находил в её простом дружеском поцелуе. В том, как она его чмокнула, что сказала, как себя повела.
   «Наверное, надо было вот так хорошо ушибить своё колено, чтобы заработала моя голова», – подумал о случившемся Моня и закрыл глаза. Раскинув широко руки и ноги, он лежал на песке и слушал гитарный перебор Генки. – «Хорошо Умнику. У него и голова всегда работает и руки»…
   – Давайте вылепим русалку из песка, – услышал он рядом разговор девочек.
   – Точно! Мы с мамой в песочнице когда-то лепили такую маленькую, в ракушках.
   – А здесь песка, как пустыне Сахара! В человеческий рост слепить можно!
   – Опаньки! В человеческий рост?! – Семён возник, как всегда быстро и с новыми идеями. – Тогда давайте организуем конкурс на лучшую песочную скульптуру. Девчонки лепят своё, а мужики – своё! Кто – за? Единогласно!!!
   В ответ на его творческий призыв, девочки тут же принялись лепить свою фигуру, а Семён зацепил Моню:
   – Подъём, чудо морское! Спину застудишь, если будешь на мокром песке лежать. Сгоняй лучше за Артом. В таком конкурсе без профессионала нам никуда. А я пока песок сгребать в кучу буду.
   Когда Моня привёл к берегу Валеру, с Семёном вместе собирали песок уже человек пять. Они гребли руками и ногами, гора росла, а Семён командовал:
   – Ещё давай, ещё… Мы сейчас такое морское чудовище вылепим, что мало не покажется. Как думаешь, Арт, куда мы его головой положим на восток или на запад?
   – Я думаю, он у нас будет из моря ползти к горам.
   – Классная идея! А что, если этим чудищем буду я? – Сашка вышел из моря и, вытряхивая воду из ушей, заскакал на одной ноге, размахивая руками.
   – Тогда лучше лепить гладиатора. У тебя фигура сейчас, как у римлянина, только вместо пота брызги от волн. – Арт внимательно осмотрел друга, который предложил свою красивую фигуру в качестве модели. Положил его на песок, согнул ему немного ногу. Сделал пару шагов назад, прищурился и заявил. – Вот, так и назовем: «Гладиатор, выброшенный морем».
   – С мечом, – добавил Семён и вложил в руку Сашки палку, о которую споткнулся Моня. – Что стоим? Работаем! У девчонок уже хвост готов, а у нас только модель. И та мерзнет.
   Работали весело. Семён хохмил и подбрасывал нужное количество мокрого песка. Остальные сжимали материал для скульптора в плотную массу в тех местах и так, как просил Арт. Он же вырисовывал пальцы, рёбра, работал над лицом гладиатора. Конечно, это не любимый им пластилин. Но монументальная скульптура Арта манила всегда. Он забывал обо всём вокруг, когда лепил части тела, вырисовывал краем разбитой ракушки волосы, прорубал грубый профиль мощной мужской фигуры.
   Сашка периодически вставал, так как тело на мокром песке быстро немело. На его место по очереди ложились остальные ребята, со смехом принимали нужную позу. Дело спорилось.
   Девчонки, заметив дружную работу рядом, позвали на помощь ещё несколько человек, которые собирали у моря ракушки. Они выложили ими всё тело своей русалочки, а волосы сделали из водорослей. Так как не получалось женское лицо, они нашли простое решение проблемы: разбросали «волосы» по всему её телу, оставив только один глаз. Его вставили, позаимствовав у выброшенной морем кукольной головы. Да и тот немного прикрыли импровизированной зелёной «чёлкой».
   К мастерам скульптуры на песке подошли почти все, кто был в это время на берегу, и окружили обе группы болельщиками. Подбадриваемые криками и советами, ребята получали настоящее удовольствие от работы. Генка на своей гитаре закатывал аккорды, под которые веселее работалось, а порой что-то напевал в полный голос вместе со стоявшими рядом ребятами. Галка, как заворожённая, смотрела на Арта и, казалось, не видела больше никого. Обычно сдержанный и спокойный, он менялся до неузнаваемости, когда начинал творить. Пальцы его скользили по песку со скоростью молнии, порывистые движения рук, как у пианиста, напоминали джазовую композицию. Галя совсем не ожидала увидеть такую картину, но болела, шумела и показывала свою заинтересованность в победе не меньше остальных.
   Под руководством и при главном участии Арта с одной стороны и Люды с другой, работа закончилась у двух команд практически одновременно. Моня взял на себя обязанности рефери, объявил капитанов команд и их работы:
   – Одноглазое морское чудовище с зелёными волосами представляет лучшая мастерица 10 «Г» класса – Людмила Волнообразная! А выброшенного из моря гладиатора – скульптор из Эрмитажа и Лувра, заслуженный морекопатель 130 школы – Валерий Песочников. Победителя определяем по силе зрительских аплодисментов. – Он замахал руками, подзывая всех остальных и медленно, торжественно вопросил. – Кто за первую работу «Русалочка»!?
   Болельщики захлопали, что было сил. Девчонки завизжали, придавая силу оценке и поднимая баллы своим сторонникам. Когда они выдохлись, Моня махнул рукой и представил вторую работу.
   – «Гладиатор»!
   Крик и аплодисменты были ничуть не меньше, чем у девочек. Определиться и решить, чья работа оказалась в этом соперничестве лучше, смог бы не каждый. Старались обе команды, и кто из них победил, надо было решать на волне этого импровизированного экзамена с выставлением баллов. Моня ориентировался быстрее всех, и в нём завелся знакомый механизм авантюриста. Судья посмотрел на ребят, измученных работой в мокром песке, с грязными руками, потом на одну, сотворённую ими фигуру, на другую:
   – Изобилие ракушек на обнаженном теле девушки-русалки из моря подтверждает высоконравственную позицию команды номер один во главе с Людмилой! Поэтому девичья группа скульпторов получает первое место, а команда пацанов – второе! Девушек всегда пропускаем вперед! Ура, дорогие товарищи!!!
   Он сделал шаг к Люде, и пожал, было, ей руку. Потом, обыграв ситуацию своего поздравления, вспомнил, как все партийные руководители благодарят спортсменов и победителей социалистического соревнования. Пародируя Леонида Ильича Брежнева, Моня троекратно её поцеловал, а потом, под смех и хохот всех окружающих, встал на цыпочки и дотянулся к голове долговязого Валерки.
   Генка заиграл мажорный марш победителям на своей гитаре. Галка, заметив, как Моня чмокает Люду, заулыбалась и немного выдохнула ситуацию с прогулкой на побережье. А после Мониных поцелуев Арту она расслабилась полностью и вместе со всеми одноклассниками прокричала дружное троекратное «Ура-а-а»!

Постановка

   За кулисами актового зала прохлада нежила каждого, кто туда попадал. На улице парящее солнце, пот льётся рекой, а здесь благодать. Старая пристройка с толстыми стенами могла спасти в жару любого страждущего, и компания периодически пользовалась этим кирпичным кондиционером. Бакинские приборы для охлаждения или обогрева воздуха в помещении славились на весь Советский Союз, производство их работало в полную силу, а местные жители чаще обмахивались газетой, пили ледяную газировку, мочили холодной водой простыни на ночь или спали на балконе. Прохладные помещения ценились больше всего.
   Сегодня, после убедительной победы по волейболу над шестой школой, команда отдыхала. Мокрые жёлтые футболки с нарисованными синими чебурашками валялись рядом. Они являлись доказательством трудной игры до последней капли пота. Накануне Сэм собрал у всех майки, и трафаретом набил на груди у каждого игрока светло-синий логотип ушастого героя мультика. От пота эти рисунки сегодня потемнели. Но выиграли, быть может, именно благодаря им.
   Смущал немного жёлтый цвет маек: на разминке волейболистов прикалывали болельщики соперников и называли цыплятами. «Теперь будут звать орлами», – подумал Семён. Вслух же сказал:
   – Всё. Отдыхаем по полной! С задачей справились. Первое место наше…
   – Ага… – Арт лежал рядом и тяжело дышал. Ему досталось больше всех. Самому высокому игроку надо с блоком успевать работать и бить самому – нападающий как-никак. Моня только и делал сегодня, что выводил его на ударную позицию, а Валерка лупил по площадке, что было сил.
   – Теперь бы ещё в самодеятельности проявить себя, и наша школа выбьется в лидеры. – Аликпер только что вернулся с заседания комитета комсомола. В тёмном костюме и белой рубашке, с комсомольским значком и в красивой роговой оправе для очков, он был похож на тех, чьи портреты публикует «Комсомольская правда» или «Бакинский рабочий». Как правило, с подписью: «Бери пример с правофланговых»!
   Моня посмотрел в его сторону и тяжело вздохнул. Сегодня ему досталось не меньше Арта в игре, плюс ко всему: вывихнутый палец на руке, сбитая в кровь коленка, ссадина над бровью. Вроде бесконтактная эта игра -волейбол, – но всегда можно удариться, пострадать при блоке или в прыжке за сложным мячом.
   – Алик, не гунди. Будет тебе самодеятельность. Всё уже написано и придумано. Сейчас подойдет Миша, и мы с ним в один момент дорожаем премьеру века. Осталось пару реплик прописать.
   – Моня, я на тебя надеюсь…
   – Ты не надейся, а участвуй. Нам по сценарию пять мужчин надо, а просятся на сцену одни девчонки.
   – Ара, пухленькие, да-а-а!? – спросил Рауф, и все засмеялись, вспомнив прошлую постановку самодеятельности. В тот раз Миша, невысокий парень с неимоверно энергичными движениями своего толстого тела, вылетел из-за кулис с такими же, как он, толстыми девчонками. Он – посредине – во фраке, они – по бокам – в мини, и изображают танцовщиц из варьете. Весело скачут, игриво задирают пухлые ножки и поют известный опереточный шлягер «Без женщин жить нельзя на свете, нет»!
   С того случая «Миша со своими воробышками» стал известной личностью в школе. А так как Моня с ним дружил и вместе писал сценарий, то теперь этой парочке предстояло создать нечто такое, что принесёт известность уже всей школе, а не только классу.
   Миша пришел через полчаса. Посовещавшись с товарищем, Моня собрал ребят здесь же – в актовом зале. Каждому вручил по листочку бумаги и сказал просто, но внятно:
   – Репетируем каждый день. Роли учим по ночам. Через неделю прогон.
   – Ара, кого гнать будем?
   – Спектакль прогоним, будет главная репетиция. Понимаешь, Рауф-джан?
   – Ара, конечно, да, Моня-джан!
   Моня выбрал тех ребят, кто прежде участвовали в классной самодеятельности. Театральные постановки по Пушкину они ставили в прошлом году довольно неплохо. «Скупой рыцарь» получился интереснее всего. Но тогда была работа под руководством учителя литературы, а теперь им всё предстояло сделать самим.
   Идея в постановке Мони сводилась к общению женоненавистников. Он предложил группу различных по социальному статусу мужчин, которые попадают в суд. Судья, адвокат, прокурор, свидетели – все являются членами клуба женоненавистников. И вдруг один из них собирается жениться. Как? Почему? На ком? Всё предстоит узнать в ходе судебного разбирательства.
   Два человека в этой театральной труппе, если так можно назвать несколько парней-девятиклассников, никогда не стояли на сцене. Рауф и Сашка обычно сидели в зале и аплодировали, а тут… Они просто обязаны были играть, потому что Моня поставил им ультиматум: сцена или конец долгой и надёжной мужской дружбе. Отнекиваться стало бесполезно, и все участники этого процесса целыми сутками учили свои слова. Моня гонял на репетициях по сценарию и около него. Костюмы, свет, оформление сцены затратили, казалось, всю жизнь, а не только неделю школьной четверти.
   Наконец, всё было готово, и наступил долгожданный день, когда честь школы защищала команда из одного класса и бакинского двора. В зале были представители РОНО, какой-то чин из райкома комсомола, дирекция школы, учителя. И это, не считая практически всех старшеклассников, которые по неординарному случаю отказались от своих личных дел, и пришли посмотреть спектакль.
   Открылся занавес, и зрители увидели сцену, на которой стояли столы, за ними сидели судьи, прокурор и адвокат. Заговорил один герой, второй, и медленно, но правильно, художественное действие набирало свои обороты. Миша и Моня вставили в сценарий замечательную сцену с «воробышком» – публика принимала её на бис – выпустили в одной из сцен первого акта Алика, которого очень любило руководство не только школы, но и города.
   Всё шло по плану до тех пор, пока Рауф, играя роль сурового прокурора, не решил взять стакан со стола и выпить пару глотков. От волнения у него задрожали руки, и вода полилась на грудь. Он молниеносно отреагировал и крикнул в зал, пытаясь импровизировать:
   – Ара, что такое, да-а?! Почему газировки нет?!
   Все бы ничего, но по сценарию, он играл англичанина, светскую личность из Бирмингема. Такой аристократический типаж никак не мог общаться по-бакински.
   Зал взорвался от хохота, а Ара, как ни в чём не бывало, продолжил свою сцену. Многие позже даже подумали, может, так задумано по сценарию?
   Директор и инспектор РОНО сидели рядом и обсуждали игру юных дарований. Они улыбались и смотрели на сцену счастливыми глазами. Это придавало уверенности актерам, и каждый старался, как мог. Бодрили и аплодисменты зрителей, не смолкающие после каждой удачной репризы.
   В финальной сцене Сашка должен был разорвать у себя на груди рубаху и сказать ключевую фразу: «Господа судьи, взгляните на неё! Неужели вы поступили б иначе?»
   На эту роль его выдвинул сам Моня. Во-первых, потому, что Ништяк был парнем сдержанным, а в этой роли была только одна фраза. А во-вторых, потому, что Сашка носил отличный новый спортивный свитер на сплошной молнии, который никому из одноклассников не подходил по размеру. Сэму и Мони он велик, Арту – рукава коротки, Ара, Миша и Алик натянуть куртку на себя не могли. Открыв её резким движением, Сашка мог сыграть такую роль удачнее всех. Поэтому на репетициях он, в основном, только и делал, что открывал молнию, да произносил свою фразу.
   По задумке режиссёра, на груди этого героя должен находиться цветной портрет какой-нибудь красавицы-артистки из журнала «Огонёк». Отвечать за поиски картинки назначили Семёна. Тот поручение забыл, а когда наступило время «Х», принёс женский портрет, который когда-то сам нарисовал. Он постарался для друга и прикрепил рисунок тоже сам под курткой с молнией.
   Наступает самая главная сцена, Сашка рвёт молнию, а её заело… Он ещё рвет, ещё… Прямо у груди замок стопорит и вниз не идёт. Сашка с силой рвёт молнию по-настоящему, открывается грудь, а там…
   В зале хохот! Все узнают в портрете одноклассницу Люду с красивыми длиннющими косами и начинают смотреть в её сторону. Вся школа знала, что у ребят любовь. Сашка носит ей портфель, когда провожает домой. Пару раз дрался с парнями из десятого класса из-за Люды. И тут вдруг на его груди красиво нарисованное лицо одноклассницы. Понятно, ради кого он «страдал» на сцене. Зал взрывается аплодисментами, все радостно встают. Начинают кричать «бис!», «браво!» «молодцы!».
   Только Сашка стоит красный, как своя куртка, и смотрит в пол. И Люда сидит во втором ряду; глаза, как и у него – в пол, не встаёт, и плачет…
   После концерта Семёну от друга досталось, но удачная постановка с победой в художественной самодеятельности и с радостью всех участников этого праздника быстро растопили обиду.

Дворовые «Битлы»

   Динамики из 37 квартиры были выставлены во двор так, чтобы все слышали спокойные мелодии 50-годов с пластинки, которую успели выучить все. Музыка сначала бодрила, потом напрягала, а теперь уже никого не радовала и не раздражала. Она просто звучала и никому не мешала, как крик петуха по утрам в деревне, или шум автомобилей на городской улице днём. В семь часов вечера хозяева выключили проигрыватель, и тишина двора стала слышна всем, кто сидел у подъезда, спал на балконе, шёл домой с работы…
   Сапожник Вагиф занёс было молоток над башмаком, но остановился, чтобы вытащить изо рта маленький гвоздик, которого не хватало новой подметке. Сидел тихо и в задумчивости смотрел на его шляпку. Дядя Магомед перестал метать зары и молча перебирал чётки, ожидая, пока Петрович сделает свой глоток «Агдама».
   Плыла безмятежная тишина…
   В беседке было спокойно до тех пор, пока не пришёл Семён. До него все мирно сидели и лузгали семечки. Арт лепил профиль из куска пластилина, Ништяк ему позировал, опираясь на перила. Рауф играл в карты с Моней, а Петруха читал толстую книгу о морских приключениях. Галка смотрела в зеркальце, пытаясь выдавить никому не видный, кроме неё, прыщик.
   Тихий вечер, осень, ветра нет, каникулам ещё десять дней радовать школьников, никто никуда не спешит. Тут появляется Семён и насвистывает мелодию, которая так классно звучит, что все вроде слышали, и никто её не знает.
   – Сэм, колись! Что за музон?! – Моня спросил, не отрывая головы от своей раздачи. Он спокойно мог решать несколько дел, при этом каждое выполнять достаточно хорошо. Когда дело касалось музыки, он не мог пропустить ни одного шлягера, разучивал песни одна за другой и шутил: «Мне песня строить и жить помогает». При этом показывал на шикарную дачу одного ханенде (певца-солиста), который пел на местном телевидении мугамы. Этот жанр азербайджанской традиционной музыки отличался своей импровизацией в мелодическом развертывании, но любовью пользовался не у всех.
   – Мужики, что у меня есть… Не поверите…
   – Ара, не томи, да-а! Что у тебя есть?
   – Вчера сосед… – Сэм увидел Петруху и, как будто, вспомнил. – Да, Хохол, там мама тебя, вроде как, звала с балкона!
   – Ой, я не слышал, – Петруха аккуратно закрыл книгу и послушно побежал домой. Парни отложили карты и повернулись к Семёну. Даже Арт взгляд устремил на друга, но, правда, не прекратил работы руками. Все знали, что серьёзные вещи не для Петиных ушей, и, если Сэм его спровадил, то что-то всех ждёт важное.
   – В общем, Славка, сосед мой сверху, вчера вернулся из-за границы и привез рок-оперу «Jesus Christ Superstar».
   – Не гони! Что, диск или запись?
   – На кассетах.
   – Это же классный мюзикл! Я слышал, там «Битлы» поют?!
   – Нет, в этом варианте Иэн Гиллан лабает, вокалист из «Ди Папл». Пошли слушать, Славка мне только до утра дал…
   Дважды никого не надо было приглашать. Цепочка ребят потянулись к подъезду Семёна. Последним уходил из беседки Арт, который сложил в коробку из-под обуви свою работу из пластилина и перевязал веревкой. Подхватив её в подмышку, он быстро догнал остальных.
   Семён жил на четвёртом этаже, куда все ребята забежали без лифта.
   – Умнику постучи, – открывая свою дверь, на лестничной площадке попросил он Галку.
   Генка – Умник – жил в квартире напротив и, к счастью, был дома. На предложение девушки он молча кивнул, и крикнул матери, что пошёл в гости к Сэму. У того родители ещё не вернулись с работы, только глухая баба Шура сидела на кухне и смотрела в окно. Такая ситуация позволяла ребятам часто собираться на квартире. К тому же у Семёна была своя комната с магнитофоном, шестиструнной гитарой, коллекцией марок и значков. Если сюда добавить библиотеку родителей с интересными книгами, которые они собирали не один год по подписке от журнала «Огонек», то скучать здесь было некогда и некому.
   Включив магнитофон, Семён поставил кассету, и катушечная «Дайна», как могла, так и начала воспроизводить музыкальную запись. С хрипами, потрескиванием, непонятными шумами. Хозяин периодически подстраивал тембр, звук, менял местами динамики. Все понимали, что лучшего качества им не видать и были рады тому, что есть. Каково это, первыми во дворе приобщиться к тому, что ещё не слышал никто…
   Пленка закончилась, и катушка закрутилась вхолостую. Все молчали, переживая ещё и ещё раз услышанное.
   – Эх, ара, красота… – только вздохнул Рауф.
   – Мне рассказывали, что сюжет этой рок-оперы авторы нашли в событиях на заре Христианской эры, – вставил Умник. – Там прошли последние дни жизни Иисуса из Назарета, перед его казнью Понтием Пилатом.
   – Это Бог что ли? – спросил Сашка.
   – Нет, – поправил Моня. – Его Сын – Иисус Христос.
   – Ага. Иисус Христос знал, что будет убит, но ничего не мог сделать с судьбой. А подставил его Иуда, который вообще-то считал, если Христос – действительно сын Божий, значит, он способен спасти себя. Ну, если заранее может всё предвидеть. Не удалось. Пролетел и стал проклятым на все времена.
   – Можно некоторые вещи подобрать на скрипке…, фоно или гитаре, – вдруг сказал, как прошептал Моня, и посмотрел на друзей.
   – А почему нам, как Битлам, свою группу не создать? Есть же «Песняры», «Самоцветы», – Семен уже родил идею, и его было не остановить. – В шестой школе ВИА есть? Есть. В 201 есть? Есть. Почему у нас нет?! Так, я сейчас беру свою гитару, Умник тащит свою, Арта сажаем на ударные, Моня несёт скрипку, и собираемся все в беседке через полчаса!
   Его голос прозвучал, как военная команда, и ребята разбежались по домам за инструментами. Под впечатлением услышанного, всем хотелось быстрее приобщиться к музыке. Казалось, они прямо сейчас свернут горы и создадут нечто, превосходящее по качеству всё, что было создано до них раньше.
   Через полчаса в беседке уже сидел Сашка и пиликал на балалайке.
   Умник пытался на гитаре подобрать то, что пару часов назад насвистывал Семён.
   Моня канифолил скрипку, а Арт составлял в одну конструкцию пионерский барабан, дюжину кастрюль и сковородок.
   Ара нашёл пару пустых банок, набил их мелким гравием и тарахтел, как мог, выбивая ритм на импровизированных маракасах. Рядом стояла Галка и смотрела, как парни стараются изобразить всё, что умеют.
   Семён задержался из-за бабушки, которая заставила его съесть рассольник. Он посмотрел на компанию.
   – Складывается впечатление, что из зоопарка выгнали героев басни Крылова, и они хотят прокормиться извлечением звуков музыки. – Все притихли и посмотрели на Семёна. – Давайте попробуем то, что все знают. «Yesterday», например. Только начинает, пусть Умник. Он самый грамотный музыкально и соло знает этой мелодии. Помните, как он на дне рождения играл? Потом подключаемся мы, в зависимости от готовности каждого.
   Спорить никто не стал. Генка выдохнул, чуть подтянул первую струну и заиграл, бормоча себе под нос уже известные ему слова. Он невозмутимо вёл соло, стараясь, как на концерте, и закатывая глаза:

     «Yesterday,
     All my troubles seemed so far away
     Now it looks as though they're here to stay
     Oh, I believe in yesterday».

   Интересно, что второй куплет очень уверенно подхватила Галка и на чистом английском (все знали, что она два года занимается с репетитором и готовится в иняз) запела этот шлягер. Её голос и соло Умника шли в паре отлично. За ними удачно вошёл в роль Моня и повёл мелодию на скрипке. Арт вслед за Моней стал отбивать ритм на школьном барабане. Рауф немного помедлил, потом начал помогал ему на импровизированных маракасах.
   Семён стоял, смотрел и подёргивал ногой в такт музыке. При хороших пассажах он поднимал вверх большой палец, поддерживая исполнителей. Хотя, по словам Мони, ему совсем не шла роль «делового дирижера, который джаз-банде или ВИА нужен также, как собаке седло». Семён взглянул на Сашку. Тот не владел никаким музыкальным инструментом, а балалайка в руках к чему-то обязывала. Если Семён знал несколько аккордов на гитаре и учился месяц игре на аккордеоне, то его визави был специалистом по нервам. Так говорила, правда, учительница пения в школе, а не Моня.
   У всех ребят в те годы были длинные волосы, «как у битлов». Сашка, с причёской Джона Леннона смотрел на них и слушал. «Друзья играют, Галка поет, Умник глаза закрыл от удовольствия. Сэм работает: ногой сучит, и палец вверх тянет. Пацаны на самодельных инструментах изображают музыкальный ритм, а он сидит с настоящей балалайкой и ничего не делает. – Мелькнула у него шальная мысль – Надо включаться, и у меня всё получится!»
   Когда с четвертого куплета Сашка ударил по струнам балалайки, то всё разом рухнуло. Рауф застучал сильнее своими банками, и из них выкатились мелкие камешки, попав по затылку Арту. От неожиданности тот с силой ударил в барабан и порвал его. Лопнула струна у Мони. Умник опустил гитару, а Галка просто закашлялась от увиденного. Компания не смогла удержаться от смеха, и все засмеялись в голос, отбросив инструменты в сторону.
   – Стоп! стоп-стоп! – замахал руками Семён. – Что это было?! Кто-нибудь знает?
   – Ара, первый дубль комом, да-а-а!
   – Это дети «Бременских музыкантов»!!!
   – Жертвы классического музона!
   – Балалайка-соло в ВИА «Дурдом»!!
   Каждый наперебой стал упражняться в остроумии, и так бы хохотали до утра, но гвалт и шум разрядил мягкий крик бабы Сони: «Моня, котик, домой!».
   Внук нехотя ответил дежурное: «Иду!», – и засобирался. Валерка посмотрел на наручные часы, которые ему подарили, как победителю на очередной олимпиаде, вытаращил свои глаза, как у рака: «Мне ещё матанализ читать!», – и побежал домой.
   – Завтра ставим на аппаратуру звукосниматели, я приношу колонки и усилитель, и все каникулы продолжаем репетировать! – успел крикнуть Семён сквозь смех.
   На улице уже было темно. Пусть утром никто не спешил в школу, но в 10 часов вечера баба Соня, как надёжный старый будильник, сообщала точное время. Родители каждого из ребят хмурились, если те не возвращались домой до одиннадцати, а сегодня было столько впечатлений от услышанного, что каждому хотелось остаться в одиночестве и хоть немного прийти в себя. Впереди ждали настоящие инструменты, спевки, репетиции, новые концерты с первыми провалами и успехами. А пока… пока маленький, но весёлый вокально-инструментальный ансамбль разошёлся по своим домам.
   Двор опустел.

Лимон и арбуз с шампанским

   Дни рождения решили объединить. Вернее, не дни рождения, которые по календарю у них шли друг за другом, а празднование было назначено на один день – субботу.
   Место предложил Алик – на своей квартире. Его родители в уикенд куда-то уезжали, и пятикомнатная квартира неправильно пустовала, как отметил ситуацию Моня.
   В назначенное время гости собрались, как на линейку к 1 сентября, – вовремя. Поздравляли новорожденных по очереди: сначала Люду, как представительницу прекрасного поля, хотя и родившуюся на день позже, потом Алика, хозяина этого замечательного дома. Дарили подарки, целовали трижды, как было принято, говорили тёплые слова.
   Квартира Алика была нестандартной и необычной. Мало того, что она находилась в том самом соседнем элитном доме, где жили только семьи членов правительства, и куда пропускали по специальным пропускам. Так и внутри царская роскошь бросалась в глаза каждому, кто переступал порог этого дома. На Кавказе блеск, драгоценности, парча, ковры – непременный атрибут власти и богатства. Поэтому великолепный паркет, белый рояль, канделябры на стенах и хрустальные люстры сразу стопорили веселье тех, кто впервые здесь оказался. В Эрмитаже или Лувре почему-то не хочется смеяться? Так и здесь, ощущение величия и сопричастности к власти понижало голос до шёпота.
   Мелкое хулиганство и крупное воровство, обвесы и обсчеты при продажах, стремление нажиться и не лохануться, было ярко выражено в определённой среде бакинцев, которая себя связывала в основном с торговлей. Купля-продажа возводилась в ранг искусства, фарцовкой и спекуляцией занимались все, кто хотел и умел. Причём в торговле были первыми азербайджанцы, а в остальных сферах – другие. Неслучайно, в столичной мотобольной команде «Нефтчи» играли все, кроме азербайджанцев. А в футбольной команде «Нефтяник» их числилось только несколько человек.
   В 1969 году Первым секретарем ЦК КП Азербайджана был назначен Гейдар Алиевич Алиев, и это назначение обычные люди тесно связали с опубликованными в центральных газетах ценах на пустую тару. Почему? Да потому что тогда население Баку узнало, что, оказывается, бутылка из-под лимонада стоила не 15 копеек, а 12, из-под шампанского не 20, а 17 копеек и т. д. А все приёмщики посуды округляли цену в свою сторону, а покупатели, как правило, не возмущались. «Ара, ему же надо на что-то жить? – любила в таких случаях говорить бабушка Соня из соседнего подъезда, – не на зарплату же, да-а-а…».
   Но нельзя сказать, что местные ребята только торговали. Вспоминается оценка бакинца-таксиста, который рассказывал пассажирам свой взгляд на ситуацию тех лет: «Алиев, ара, молодец! Он всех, кто ворует, наказывает, да… Сначала ругает. Потом выговор делает. А потом с работы снимает. Прямо совсем! Был директор универмага, проворовался, тебя снимают и назначают директор бани. Был директор завода, взятка плохо давал-брал, тебя снимают. И назначают директор ювелирного магазина. Ара, он никого не топит, всем даёт шанс пожить, да-а».
   Моня в этот праздничный вечер взял на себя функции тамады и придумал программу, где забавлял гостей в качестве ведущего. Гвоздем праздника он считал танец именинников. По просьбе Алика и Люды это был ча-ча-ча, из латиноамериканской программы спортивных бальных танцев, с которым они выступали на фестивале народов Закавказья этим летом. Когда до танца дошло время, Моня пафосно объявил пару, и именинники выдали номер с блеском. Аплодировали им так, что Алику пришлось ещё демонстрировать своё умение в вальсе, а Люде – в латинских танцах. Тут к ней подключились остальные ребята и остановили ритмичные движения только тогда, когда закончилась кассета.
   Пока Моня подбирал музыку, в зал вошли Семён и Сашка. У них в руках была корзина с огромным арбузом. Этого у Мони в программе не было, и он вместе с Аликом и Людой удивленно уставились на одноклассников.
   – Ничего себе, откуда в декабре арбуз?
   – Алик, Люда! Мы его специально для вас растили, ждали вот зимы, когда на свет появитесь!
   – Можно я его зарежу?! – Люда занесла большой хлебный нож над полосатым красавцем.
   – Нет! – закричали в один голос Семён и Сашка. На этот крик в тишине комнаты обернулись все гости. А многие из ребят подошли ближе. – Все, что угодно, но только не это…
   – У меня день рождения. Я хочу! – закапризничала девушка.
   – Хоти на здоровье! Только без ножа. Возьми вот эту соломинку и бокал, а я за тобой поухаживаю. – Сашка приподнял отрезанную заранее верхушку и половником зачерпнул холодную влагу из арбуза. Вместе с ней в бокал попали аккуратно нарезанные алые ломтики.
   – Шампанское… И совсем нет семечек, – растроганно протянула Люда.
   Алик снял со стены и подставил Сашке самый большой хрустальный рог. – И мне наливай, Сашка-джан!
   Сашка и Семён быстро наполнили ему и друзьям рюмки, бокалы и чашки. Это накануне они вырезали середину арбуза, который сознательно к такому случаю сохранили до зимы, залили ягоду полусладким шампанским и наполнили кусочками нежной мякоти. Арбуз поставили в холодильник, а перед выносом в корзину положили ещё и трубочки для коктейлей, украсили лентами и воздушными шариками. Получился вкусный и необычный газированный напиток, который не заставил долго ждать своей реакции. Компания развеселилась похлеще, чем от быстрого танца. Появились предложения сыграть в бутылочку, громче заговорили в углах зала, парочки разбрелись по комнатам…
   Пока Моня ставил музыку, он понял, что в программе, опять же, по его словам, была недоработка: экспромт товарищей он не учёл. Диск Давида Тухманова, который подарила Галя, оказался сейчас очень кстати, и медленная музыка наполнила всю квартиру.
   В перерыв между танцами Валера, Рауф и Люда остановились перед необыкновенно красивой вазой с огромными цитрусовым. Понять непосвящённому, что это были за фрукты: лимоны, апельсины или мандарины, казалось очень сложно.
   – Спорим, съем три штуки сразу?!
   – Люда, это элементарно! Я сам съем пять!
   – Ара, и я съем пять, да-а-а!?
   – А я шесть! – Валера стал заводиться.
   – Ара, и я шесть! – не отступал Рауф.
   – Хорошо! Ара, Арт, давайте, по справедливости. Кто быстрее съест и не поморщится пять штук, тот победил! – По виду Люды было похоже, что здесь кроется какой-то подвох, но шампанское било в голову, и парни ничего не замечали.
   – А приз какой?!
   – Танец именинницы с победителем! – Люда начала отчет, – один, два, три, начали!
   Схватив цитрусовые, Арт начал их быстро чистить, а Рауф стал есть прямо с кожурой.
   «Этим он точно опережает меня в скорости, но проигрывает в объёме», – подумал Арт. Но, когда его зубы вцепились в сочную мякоть, он чуть не заплакал. Кислота была неимоверная!
   – Ара, это лимон, а не мандарин, да! Шутки хорошо шутишь, Люда-джан! – Рауф мужественно ел следующий лимон и совершенно не морщился. – Я лимон очень люблю. Мама говорит: «Кислотный дисбаланс»!
   Арт от него не отставал, но быстро стало видно, что он проигрывает. Любой зритель увидел бы, что огромный живот соперника мог вместить не одну вазу чего угодно, а есть кислятину худощавому Валере совсем не хотелось. Но спор есть спор, и на глазах девушки отступать было поздно. Правда, можно было жевать медленнее, что Арт и сделал. Рауф же в три укуса справлялся с каждым лимоном, и через пару минут Люда подняла его руку вверх:
   – Вот наш победитель! Я тебя приглашаю, дорогой…
   Арт проводил кислым взглядом танцующих.
   Менялись музыка, ребята заходили и выходили из зала, где была организована дискотека. Он сидел в углу за роялем, запивал сладким лимонадом кислоту лимона и стучал одним пальцем по клавишам. Арт даже не заметил, как рядом с ним села Люда. Она сегодня выглядела великолепно в нежно-розовом платье с глубоким вырезом на спине. На голове красовалась новая прическа, а на ногах – изящные белые туфельки на каблучке. В этом наряде она смотрелась, как юная фотомодель с глянцевых обложек иностранных журналов.
   – Ты когда в Баку переехал, помнишь?
   – Летом, четыре года назад, мы учились в шестом классе.
   – Разве не в пятом? Я думала, что ты на год раньше, чем я.
   – Я из Сумгаита. Отца сюда к штабу ближе перевели. А ты из Сибири приехала?
   – Ага. Мы с мамой из Иркутской области. Помню, ехали через Москву, и мама меня приодела. Я в чудесном красивом синем пальто, берёт ему в тон. Представляешь?! – после того, как она разыграла Валеру, Люде хотелось намного сгладить ситуацию.
   – Представляю. Я же в художке учусь. Нас учат замечать краски.
   – Это был, первый в моей жизни, берёт под цвет пальто. Пришла я в новый класс, переживала, что будет, как примут. И вдруг рядом раздался голос Алика: «Девочка, а как тебя зовут?»
   – Точно. Тебя не представляли нам. Классная тогда болела. А ты пришла тихо и села тихо.
   – Я Алику и говорю: «Тарновская». А он опять: «Скажи, как тебя зовут?». Я так удивилась. У нас в Нижнеудинске все друг друга звали только по фамилии, или по прозвищу, если оно было. А тут, в Баку, в первый день школы я сразу попала в другой мир. В страну уважения и какого-то чуткого отношения между людьми. Говорю ему: «Люда», – а самой так приятно.
   – Алик очень воспитанный парень…
   – Никогда и никто больше меня не назвал по фамилии.
   – Да, бакинцы вежливый народ. Но не все.
   – Одинаковых людей не бывает. Вот вы с Сэмом и Сашкой близкие друзья. А какие все разные. – Она посмотрела в ту сторону, где Сашка и Семён танцевали с Галей джаз, и почему-то загрустила. На смену джазу пришел медленный фокстрот, Сэм пригласил Галю, а Сашка направился в её сторону.
   – А можно я тебя танцевать приглашу?! – почувствовал пикантную ситуацию Арт.
   – Ты думал, что лимонный победитель меня на весь вечер ангажировал? Он уже давно с Эллой на кухне заперся. Пойдём! – и она взяла руку Арта буквально за мгновение до приглашения Сашки. Тому ничего не оставалось, как сесть за рояль и делать равнодушный вид.
   Рядом присела Галя.
   – Чего не танцуешь?! Сэма оставила?
   – Устала… – она обмахивалась веером, непонятно откуда возникшем в её маленькой аристократической руке. Глаза блестят, щеки пунцовые, маленькие капельки пота, как бисеринки раскатились по её вискам и лбу.
   – Как после марш броска! Час без перерыва танцуешь… Силы на чай побереги с тортом!
   – К сладкому я всегда готова. Как пионер…
   – А почему я тебя раньше так редко видел? Вроде в одной школе, а после уроков тебя как бы и нет.
   – Мы прежде в другом районе жили. На Монтино, знаешь метро Нариманово?
   – Один раз был там. Соревнования в какой-то школе по боксу проходили. Пустой какой-то район, ничего в памяти не выплывает.
   – Да… У нас рядом с домом даже парка или сквера не было. А район этот известен своим огромным кладбищем! Там русских, армян, евреев хоронят и совсем чуть-чуть азербайджанцев. После школы мы с мальчишками из соседних дворов гуляли по этому кладбищу.
   – Серьезно? Страшно же девчонке?!
   – Кому как. – Галя облокотилась на крышку рояля, вытянула ноги, сбросив туфельки и прикрыла глаза. Сердце еще колотилось от череды танцев, которые она танцевала один за другим. – Странно, но страха ни перед кладбищем, ни перед отсутствием там живых людей у меня не было. Мы обычно ходили между могил, читали надгробья, сидели на скамейках, слушали тишину…
   – Тебе, правда, нравилось?
   – Да. Не веришь?! Иногда мы конфетами или печеньем там перекусывали. А ещё я чувствовала на кладбище такое спокойствие и безмятежность… – она посмотрела на Сашку и выпалила. – Вот как с тобой!
   – Значит, возвращалась домой всегда с неохотой, хотелось ещё погулять в поисках приключений, – как будто не заметив слов Гали, спокойно и сдержанно продолжал беседу Сашка. Его глаза следили за Людой, которая в вальсе кружила с Артом, и разговор с одноклассницей он поддерживал на автомате, как любил говорить Моня.
   – Так продолжалось почти полтора года… – Галя быстро перехватила Сашкин взгляд и прикусила губу. Она сделала небольшую паузу, но Сашка молчал. – Как-то раз, поздней осенью все было, как всегда: мы гуляли, разговаривали, и стали расходиться уже тогда, когда стало очень темно. Мои прежние друзья по тому району Вовка и Стас Буянов (у него отец болгарин) решили еще погулять… Я уже сняла плащ и сидела в кухне, как вдруг прибежал Вовка и сказал, что Стаса зарезали. Вот я перепугалась! Слава богу, он остался жив, и потом на все мои вопросы, что тогда случилось, давал ответ один – «забудь»…
   Неожиданно закончилась музыка и по просьбе Алика все высыпали во двор. Там, в глубине виноградника должно было состояться ещё одно представление. Валера заранее принёс ящик сигнальных ракет, которые ему организовал папа из воинской части. По плану Мони впереди предстоял импровизированный салют.
   В ночном небе ракеты были большой редкостью. Салюты наблюдали только по государственным праздникам и в строго установленных местах. Немногие счастливчики могли похвастаться тем, что у них есть сразу несколько красных, зелёных и белых ракет. Да ещё можно самим выстелить в небо! Правда, Валеркин папа руководил этим процессом, что бы друг в друга не пальнули. Но всё равно, было здорово.
   – Давай смоемся? – предложил Сашка Люде, когда все устремились за Валеркой разбирать ракетницы. Алик уже подхватил под руку Галку, Сэм наперегонки с Моней кинулись вперёд, к поляне, где предстояли пуски, а остальные устремились за ними.
   – Давай! – охотно поддержала его Люда, и через пару минут оба скрылись в любимой беседке подальше от посторонних глаз. Она обвила его шею руками и прежде, чем поцеловать, прошептала на ухо. – Так трудно сдерживать себя перед ребятами и показывать, что у нас ничего нет.
   В тёмном осеннем небе столицы одна за другой загорались сигнальные ракеты. Под крики и улюлюканье ребят, они со свистом взмывали парами и по одной. Взлетая вверх, сигнальные огни разлетались в самой дальней точке на миллионы цветных медленно планирующих искорок. До земли они не долетали и гасли, как падающие звезды. Сашка загадал желание…

Всё произошло случайно

   В специализированном классе Семёну было не просто. Другие учителя и сложные предметы нового класса выбивали из колеи. Не всё и не сразу получалось, пошли тройки, записи красными чернилами в дневнике, разговоры с родителями. Но друзья и соседи по двору постепенно увлекали в свежие водовороты событий. Вместо кино теперь шла подготовка к олимпиаде. Походы на стадион сменили долгие часы в библиотеке. Именно там, в читальном зале ему в руки попала молодёжная газета, где стихотворение «Сатана» Э. Асадова он прочитал до конца.

     Был вечер, и пахло в садах весной.
     Дрожала звезда, мигая…
     Шёл паренек с девчонкой одной,
     Домой её провожая.
     Он не был с ней даже знаком почти,
     Просто шумел карнавал,
     Просто было им по пути,
     Девчонка боялась домой идти,
     И он её провожал.
     Потом, когда в полночь взошла луна,
     Свистя, возвращался назад.
     И вдруг возле дома: – Стой, Сатана!
     Стой, тебе говорят!
     Всё ясно, всё ясно! Так вот ты какой?
     Значит, встречаешься с ней?!
     С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
     Не смей! Ты слышишь? Не смей!
     Даже не спрашивай почему! —
     Сердито шагнула ближе
     И вдруг, заплакав, прижалась к нему
     – Мой! Не отдам, не отдам никому!
     Как я тебя ненавижу!

   Водоворот новых событий втягивал так, что не было желания остановиться. Семён погружался в учебу и общественную жизнь с головой, не столько следуя маминым предупреждениям, сколько из-за характера. Он не мог иначе! Друзья, спорт, олимпиады, конкурсы, учеба были его жизнью, где Вике отводилось небольшое место. Она жила на своей полочке в секретере пачкой писем, грела память приятными воспоминаниями, появлялась рядом в сравнениях с другими девушками. Вольно или невольно Семён задавал себе вопросы: «Она лучше или хуже? Кто красивее, Вика или она? С кем интереснее рядом?». Но чаще он спрашивал сам себя, куда и почему всё уходит? Постепенно, день за днем, неделя за неделей, пропадает та связь, что крепко держала его летом и осенью с любимой.
   Реже вспоминает он, не часто приходят письма от неё. Почему так происходит?
   Через полгода Семён подтянул учебу в школе. Оценки стали радовать его и родителей. Он писал письма уже без черновиков, набело, и гордился тем, что за школьные сочинения его стали хвалить. Дни и вечера в библиотеке свели его с настоящей литературой, где можно читать, как дышать, увлеченно погружаясь в книжный мир.
   Однажды учительница литературы повела весь класс в театр, где должен был выступать поэт Андрей Вознесенский. О самых известных поэтах-современниках Семен уже знал много. Рождественский и Евтушенко ему очень нравились, а вот автора, что писал стихи, как маршировал, он полюбил сильнее остальных. Ещё пару лет назад он открыл для себя Маяковского и представить себе не мог, что в наши дни можно писать так же, а то и лучше, «сильнее и четче», как он сам говорил друзьям. Когда на сцене Андрей Вознесенский в кожаной куртке и джинсах читал свои стихи, Семён следил за ним, как за гуру, стараясь запомнить всё, чтобы повторить дома. Он пытался подражать великому поэту и забрасывал Вику письмами с рублеными строчками. Пытался читать свои стихи Сашке, но тот лишь отмахивался: у того с Людой шёл роман полным ходом, и на друга-поэта времени не было.
   Однажды Семен возвращался после школы с соседкой по дому, и рассказал ей, что пишет сам стихи. Она попросила прочитать. Когда его надо было упрашивать? Он прочитал из последнего:

     «Во мраке звезда одинокая,
     Холодная, очень далекая,
     Лучами пронзает столетия
     А мы ей в ответ междометия…».

   Он расцвёл, когда Наташе понравилось. Разговорились, нашли много общего. Оказывается, она тоже пишет песни, читала Э. Асадова, В. Маяковского, увлекается Робертом Рождественским. Стихи Сэма, по её мнению, можно положить на музыку…
   Так, в разговорах они подошли к дому, и случилось то, о чем Семён меньше всего в эти минуты мечтал.
   – Эй, ара, папироску дай, да? – маленький мальчик из третьего или четвертого класса нагло смотрел на Семёна. А руки держал в карманах.
   – Свободен, шкет! Рано тебе ещё курить… – Семён занес руку для щелбана, но его кисть перехватил длинный Давид.
   – Ты почему маленьких трогаешь, ара? – из-за угла дома перед ним вырос Лёха, от которого разило перегаром и дешевым табаком.
   «Как я купился на этот развод, – успел подумать Семен. – Сто раз видел, как молодняк подсылают к старшим ребятам, а потом в дело вступают те, кто хочет драки. Развели меня, как чурку приезжую…».
   Давид и Лёха слыли парочкой, с которой, как известно, связываться – себе дороже. Но в этот раз Лёха, тупо, как баран на ворону, смотрел на Сэма и пытался взять его за ворот рубашки. Обычно он руки не распускал, по крайней мере, Семён такого не видел. Пэтэушник слегка покачивался, и неуклюже хватал Семёна скорее для того, чтобы удержать равновесие, чем пытаясь порвать шёлковую обновку. Эту яркую распашонку Сэму вчера подарила мать, чтобы сын был похож на любимых ею музыкантов из ВИА «Песняры». Легкая ткань стала потрескивать по швам, а одна из пуговиц шустро покатилась по асфальту.
   Семён смотрел на дворовую шпану и не реагировал на мольбу Наташи: «Пойдем, Сэм! Не связывайся…». Он вспомнил тот осенний день, как они забрали его сорок копеек на глазах у этой девушки, случайно оказавшейся немым свидетелем стыдной сцены его бездействия.
   «Сейчас или никогда», – Семена распирала ярость, накопившееся за все обидные встречи во дворе. Он схватил в замок руку Лёхи, и вывернул её резко вниз и вправо. Именно так его учил Сашка вечерами в подъезде, когда отрабатывал свои приёмчики перед соревнованиями. У Семёна не все получалось, но некоторые захваты и удержания он освоил, благодаря другу. Теперь они пригодились.
   Леха от неожиданного рывка соперника согнулся, как перебитая пополам тонкая доска, и вскрикнул от боли.
   – Ара, пацан! Отпусти! Больно…
   Семён плотно держал руку врага, как будто годами отрабатывал на тренировке этот захват. Наташа замолчала, и в её глазах страх сменился растерянностью и гордостью за соседа по двору. Долговязый Давид просто побежал за угол и через минуту скрылся в своем подъезде.
   – Лёха! Я тебе не раз намекал, что в нашем дворе тебя лучше не видеть. Знаешь же, позову Сашку, Генку, Валерку, и мы тебе жизнь остановим там, где тебя встретим. Понял, ара? – он чуть прижал кисть, добавляя боли.
   – Все-все! Отпусти! Больно!
   – Проси прощения, скотина…
   – Прости, ара, прости! Ой… Сэм! Больше к тебе на километр близко не подойду!
   Семён развернул противника к себе задом, к подъезду передом и не сильно, но уверено подтолкнул его ботинком. От небольшого пинка Лёха полетел вперед довольно далеко, получив ускорение ещё и от своего желания вырваться.
   – Шуруй отсюда! Что бы на моем пути больше не появлялся…
   Наташа смотрела на развязку сцены гораздо спокойнее, чем на её начало. Она подняла пуговицу с асфальта, взяла под руку Семёна, и повела его в противоположную сторону.
   – Пойдем, Сеня, я тебе пуговку пришью…
   Проводы из школы и встречи во дворе с того дня у них стали чаще. Говорили о поэзии и музыке, пытались написать вместе песню. Выходило, правда, патриотично и не очень интересно, но совместное общение затмевало поэтические и музыкальные ошибки. Гораздо больше удовольствия Семён получал не от результатов творчества, а от присутствия рядом с ним девушки, которая смотрит влюбленными глазами, ждёт его по вечерам в беседке. Которая может молчать, а может задорно смеяться, интересно говорить и красиво одеваться.
   Наташа привела его в кружок бальных танцев, когда узнала, что Сэм немного завидует Алику. Их поставили вместе в пару, и целых три занятия Семён старался поймать ритм, слышать музыку и танцевать простые движения. Как-то раз Николай Николаевич – учитель танцев с внешностью аварского хана Батыя – вышел на время из зала, а Семён открыл его паспорт, который лежал на рояле. Он не удержался и вслух прочитал реальные имя и отчество преподавателя всей группе: «Насрула Насрулаевич!»
   В эту минуту обладатель таких паспортных данных вернулся, и за ухо вывел Семёна в коридор. Все произошло так не вовремя, как в кино или анекдоте. Конечно, на этом официальная учёба танцовщика-Сэма закончилась, и только благодаря Наташе ему удавалось учить те движения, которые она показывала вечером на лестничной площадке в подъезде.
   Семён продолжал регулярно заглядывать в почтовый ящик, но весточки от Вики приходили всё реже и реже. Как правило, она писала о школе, учёбе, фильмах и книгах, которые читала. Он ей рассказывал о своих делах и стихах, олимпиадах и встречах, соседях и друзьях. Даже отправил ей, среди прочих, своё любимое творение, которое родилось ночью. Тогда Семён нечаянно проснулся часа в три, увидел в окне полную луну и не мог заснуть до утра, пока не родились сточки:

     «Ночь была безмятежно спокойна
     до тех пор, пока в створе окна,
     как надкушенная великаном,
     не вплыла голубая луна.
     Сны ушли, обнажились сомненья,
     не востребованные пока,
     словно ведьмино вдохновенье
     по иконам прошли облака».

   Странно, но Вика даже не заметила его стихов. Может, она считала его работы неинтересными, слабыми. Или завидовала тому, что у Семёна получается очень хорошо, а у неё нет? Но сделать вид, что он ничего не писал? Эта равнодушная позиция сильно царапнула его сердце. Стало складываться стойкое ощущение, что в последнее время ему больше приятна не сама Вика, а её образ, созданный собственным воображением и подпитываемый расплывчатыми воспоминаниями.
   С каждым письмом девушки интерес к ним почему-то падал, и ответы приходили уже не через две недели, как раньше, а позже.
   Зимой писем не было целых два месяца. А когда Сэм стал читать короткую открытку, где Вика поздравляла его с праздником Советской Армии, то неожиданно для себя заметил ошибку…
   Семён быстро достал все её старые конверты, что лежали на верхней полке в углу секретера, перелистал, прочитал одинаковую из письма в письмо концовку и удивился, что она всегда писала «До свидания» одним словом, слитно…

Я тебя люблю

   В этом году весна наступила необычно рано. Жаркое солнце, и практически весь месяц без туч, прогрело в мае среднюю полосу России так, как не в каждом июле или августе. Синоптики предсказывали впереди сухое и жаркое лето без привычных гроз и ливней. Москвичи вспоминали, как в смрадном 2010 году горели торфяники и дымом закрывался весь окружающий мир. Боялись, что всё повторится…
   В то самое лето по просьбе родителей дед увёз Машу в Баку. Семён Степанович давно хотел показать город своего детства внучке-пятикласснице. Но всё как-то не складывалось и не получалось. Тем летом родители сами настояли на том, чтобы спрятать девочку от жуткого зноя пожаров. Дед и внучка быстро собрались и улетели. Если погода им благоволила, то в остальном Семён Степанович разочаровался. Новые дома и улицы с незнакомыми названиями встретили своего земляка роскошью современной восточной архитектуры. Город, по его словам, был неузнаваем! Пропало милое очарование деревьев и людей, их разговоров и кавказского тепла. Выросли совершенно другие здания, где не было места старым дворам и ребятне. Появилось обилие машин и турецкого люда, стали выше тополя и накренились хрущевки-пятиэтажки в микрорайонах.
   – Да, Маруся, правы были классики: «Не возвращайтесь туда, где вы были счастливы», не приезжайте в мир «где деревья были большими» – сетовал Семён Степанович. – Говорили мне старые друзья «храни детскую радость в своем сердце», а я не послушал… Жаль, очень жаль.
   Он не просто сетовал, а порой брюзжал, как часто в таких случаях говорила Машина мама. Доставал неизменную пачку «Pell Mell», закуривал, выбрасывал сигарету за сигарету. В общем, дед «снервничал», как оценил первое впечатление он сам.
   Конечно, Семён Степанович был не из тех, кто умеет сильно падать духом. Кавказское воспитание и жизненный опыт быстро вернули ситуацию в привычное русло, и он с удовольствием показал Маше знаменитую набережную с её парапетом, Девичью башню и дворец Ширваншахов.
   Вечером они созвонились со своими друзьями, и весёлое южное застолье захлестнуло бывших одноклассников добрыми воспоминаниями. Маше в тот день надарили подарков и на ночь уложили спать в соседней комнате. Утром подняли очень рано чтобы есть какой-то горячий суп-хаш, который ей не понравился. Хотя все нахваливали хозяйку дома, говорили длинные тосты и громко разговаривали. Потом они вместе ходили по городу, катались на фуникулере, смотрели витрины, читали интересные вывески на них: «Пиндыр [1 - Сыр.]», «Сут [2 - Молоко]», «Эт [3 - Мясо]», «Чурек [4 - Хлеб]», – и Маша всё время смеялась, когда дед переводил эти слова на русский язык, или говорил забавные словечки «якши [5 - Хорошо]», «салам [6 - Здравствуй]». Было весело и грустно, ноги уставали, а впечатления радовали. Даже в школу, где дед учился, они зашли на десять минут. Его тянуло в прохладу классов, а Маша, на каникулах, тащила его на улицу.
   Что совсем не изменилось за почти полвека, так это восточные базары. Так же продавцы расхваливают товар, так же покупатели прицениваются и принюхиваются. Те же красавцы персики и хурма, арбузы и дыни. Только появились бананы, киви, авокадо, которые в детстве Семен Степанович не видел и не пробовал…
   Вспоминать в дороге – милое занятие, а детские впечатления всегда греют. Этой весной Маша тоже ехала, но теперь встречать родителей, которые возвращались их отпуска. Сначала метро, потом электричка. Конечно, пересадки напрягают, но так надежнее – пробки достаются автомобилистам. «Встречать предков – лучшее занятие, из всего, чем они грузят», – успокаивал её Иван. Он дремал у Маши на плече и было так спокойно и уютно, что ехать в Шереметьево можно было вечно. В субботу и воскресенье городское население радует своим присутствием местные дачи. Все едут за город, где воздух чище, людей меньше, там шашлыки и прогулки у пруда. Маша немного грустила и вспоминала, как первым делом спросила у деда, прочитав его рассказы о Баку:
   – Дед, а почему ты назвал «Чистовики любви», а не «Черновики»? – она никогда не писала авторучкой, последнее время не расставалась с планшетом и ноутбуком. Поэтому её заинтересовал сам факт существования чистовиков и черновиков.
   – В связи с чем такой вопрос?
   – Мне кажется, что правильнее назвать «Черновики». – Она недавно слушал песню с таким же названием, и та её не впечатлила. – Твой прошлый опыт в них стал основой для будущего. Ты переписывал, переписывал, а со временем женился на бабушке, о которой здесь нет ни слова. А та любовь, что ты описываешь, если и была, то такая, тренировочная что ли.
   – Ты считаешь, что жизнь до свадьбы с бабушкой – некий черновик моей будущего?
   – Да. Примерно так. Вот ты, чиркал-чиркал в детстве и молодости, а потом стал жизнь делать именно набело. Чистовиком! – она была так уверена в своей позиции, что к этому ответу деда возвращалась не один раз. Она прокручивала в памяти их беседу и жалела, что не записала аудио или видео.
   – Нет, Марусенька, не права ты. Хотя очень многие люди так считают и живут по этим законам. Они ждут, что придет какое-то сказочное время и всё у них будет хорошо и правильно. Примерно так принцесса ждёт своего принца. А если жизнь человека внезапно оборвётся? Что тогда? Получается, она прожита понарошку? Черновиком? Если с первого раза получается так, что не переделать? Именно твоя жизнь?
   – Ну, тренировочной жизни не бывает… – Тут Маша засомневалась. Она представила, что в её жизни может случиться несчастье, и она останется одна… Или её не будет. Маша постаралась отогнать скверные мысли и грустно уставилась на Семёна Степановича.
   – Не теряй голову! Думать будет нечем, – улыбнулся он. —
   Вот и я вовремя понял, что каждый день моей жизни надо создавать, как чистовик. Жить по правде, а не проживать понарошку. Якобы, завтра я исправлю то, что напортачил вчера. И случилось это в твои годы…
   – А было что?
   – А то! – Дед всегда поддерживал Машу в словесных баталиях, а «когда есть что сказать, то зачем молчать?» любил повторять он. – Помню, вышел на балкон, а под ним мой сосед из школы возвращается, он учился во вторую смену, а я – в первую. От нечего делать, я возьми и запусти в него картофелиной! Не попал, к счастью, но испугался мой товарищ сильно. Думал ли я тогда, что через пару лет он умрет на операционном столе от порока сердца?
   – Да. – Маша вздохнула, – есть над чем думать…
   – Ошибался, я, конечно, не раз. Учился на своих ошибках. И тем они мне дороги, что это были мои ошибки…
   – Но лучше учиться на чужих?
   – Без сомнения! Вот поэтому я книжку и написал, чтоб тебе в жизни легче было…
   – В твоей книжке все так спокойно. Без подлостей. Без коварства. Без убийств, наконец. Только включи телевизор или интернет, там на тебя столько трупов навесят, в кровавых кошмарах не проснёшься. Всё очень сказочно! Так не бывает…
   – Не все программы, Маша показывают насилие. И не все социальные группы замешаны на подлости и коварстве. Так и в детстве. Мы выбираем себе тех друзей, с которыми хотим быть рядом. Живём там, где нам комфортнее. Ты же могла встречаться не с Иваном, а с Артуром? А выбрала Ивана? Могла не поехать со мной, а убежать из дома скитаться по вокзалам и бомжевать? Ты выбираешь жизнь, и тогда люди с тобой рядом начинают тебе помогать.
   – Как тебе?
   – Да. Мне повезло с людьми, двором, временем детства и юности. Я – человек двадцатого века. А ты – двадцать первого! Теперь тебе выбирать…
   «Конечно, наша жизнь веселее. И занятнее. И интереснее. Но у них, тогда, все было чище, что ли. Может люди были другими? Или воздух прошлого века дышал наивной простотой…» – Маша думала и смотрела, как мимо пролетали фасады особняком и пятистенков, гладь водохранилища и многочисленные машины. – «Люди, как муравьи и жуки суетятся по своим делам. Им нет никакого дела друг для друга. Но те, кто рядом, могут услышать, поддержать, помочь. Так было всегда, и в каждом поколении».
   Иван приподнял голову. Ещё не проснувшись, он посмотрел осоловелыми глазами на витающую со своими раздумьями Машу, и спросил:
   – Мы где?
   – Спи, чудо. Ещё далеко… – она ответила машинально, только взглянув на проплававшую мимо платформу. Потом вспомнила слова деда и решила попытать Ивана. – А ты меня любишь?
   – А то… – он уже уткнулся в её плечо, как и минуту назад. «Наверняка досматривает свои сны, поступает в военное училище или готовится к контрольной по химии. Прагматичный до жути человек! С другой стороны, с ним уютно, спокойно».
   Она посмотрела на ветки сирени, которые он принес специально для встречи Машиной мамы. Одурманивающий аромат сладко щекотал всё вокруг. Весеннее настроение пропитало не только воздух, но и салон электрички, мысли всех, кто ехал рядом.
   Маша наблюдала за людьми и улетала в свои раздумья. Вдыхала аромат сирени и запах волос Ивана. Совсем забылась последняя ссора и слёзы всю ночь. Вспомнилось его лицо в воскресенье, когда Иван угодил прямо к обеденному столу и не заметил деда. Полез было целоваться, а тут Семен Степанович тихонько закашлял, извиняясь за невольное вовлечение в интимные дела. Иван оробел, стушевался, хоть ростом в два раза выше. Но потом они вежливо общались, ходили к деду в кабинет, задорно смеялись каким-то пустякам, пили чай, опять смеялись. Иван секретничал с дедом и обещал какой-то воскресной сюрприз…
   Как-то ей было в эти дни не просто хорошо, а очень хорошо. Радость от приятных и любимых людей, чудное настроение, выплаканные слёзы, беззаботные весенние дни как безалкогольный коктейль в клубе: будоражил, хмелил, но не пьянил.
   Зазвенел мобильник, и в открытое его окошко вплыла аватарка Алисы.
   – Извини, не могу сейчас говорить, – прошептала подруге Маша и отключила айфон. Пусть Иван поспит немного. Бессонные ночи радостны молодым, но огорчительны старым людям.
   Она оглянулась на Ивана – тот спал беспробудно. Как будто всю ночь работал или грузил вагоны. Уплыла вместе с перроном его история с проводами Антона, проблемами Алисы, отсутствием денег на такси и отчаянным «прости, я виноват!».
   Молодой жизнерадостный парень вошёл из соседнего вагона. Ничего не шевельнулось вокруг, как будто сон и равнодушие сморил объятиями всех, кто в эту минуту оказался рядом. Большинство пассажиров осоловело уставились в мониторы своих читалок или смартфонов, набирали СМСки по мобильным или слушали музыку в плеерах. Кто-то уныло читал газеты и просматривал журналы. Одна женщина постбальзаковского возраста увлечённо листала страницы женского романа.
   – Эй! Очнулись, зомби! Вытащили из ушей заглушки, оторвались от экранов гаджетов! Жизнь идёт! – громко, с боевым задором и каким-то своим вызовом миру сказал вошедший.
   – Не гунди, малец, – не отрываясь от своего айпада и печатая на ходу текст, неохотно отозвался мужчина лет сорока. В белой сорочке и тёмном костюме он был воплощением современного офисного работника или мелкого чиновника.
   – Мимо пройдёт, дядя… – парень не снижал накала своего оптимизма.
   – И ты мимо, милок, иди-иди… – женщина, продающая газеты в вагонах, увидела в юноше прямую помеху своему бизнесу. Вдруг музыкант или «афганец» с протянутой рукой. Таких переодетых побирушек в последние годы распогодилось столько, что невозможно было узнать правда или ложь таится за тельняшкой.
   – Я-то сейчас выйду. А вы, тётя, посмотрите в окно, какая прекрасная ранняя весна в этом году! Поговорите друг с другом, молодые! – он обратился к сидящей парочке, грызущей семечки. – Это так просто! Счастье – в желании быть радостным и в умении жить легко. Вздохните полной грудью, и вы почувствуется, как хочется взлететь и парить в вышине! Любите и вас будут любить. Не бойтесь признаваться в своих чувствах людям…
   Парень улыбнулся Маше, которая радостно слушала его монолог, взял из-за спины гитару с фиолетовой лентой на грифе и запел. Его красивый баритон мог соперничать с лучшими голосами современных поп-звёзд. А текст песни и музыка Маше было совсем не знакомы. Запах сирени рядом и великолепный голос парня с гитарой подтолкнули Машу набрать полные лёгкие пьянящего аромата, и она почувствовала свой отрыв от земли! «Неужели он прав, и я лечу? – мелькнула шальная мысль, и тут же Маша осеклась. – Так не бывает».
   Вместе с песней, чуть прихрамывая, он шёл по проходу вагона. Не собирал милостыню, не клянчил деньги, не продавал ширпотреб. Он нёс с собой радость жизни и любви. Маша не удержалась и посмотрела ему в след. Стройный юноша, может быть, лет на пять старше Ивана. Его крепкие рельефные мышцы были закрыты гимнастёркой цвета хаки, а обычные синие джинсы чуть зацепились за левый кроссовок. Опустив глаза на открывшуюся нечаянно щелку, Маша увидела не обычную щиколотку, одетую в носок, а металл протеза…
   Он вышел на следующей станции и с тем же весёлым настроением помахал рукой проезжающему мимо вагону.
   Настя послала в ответ воздушный поцелуй, сложив на груди указательные и большие пальцы в милом ей приветствии, и подумала: «У парня нет ноги, но оптимизма хватает на целый состав, а не на один вагон электрички».
   Иван повернулся и сквозь чуть открытые щелки глаз посмотрел в окно и на Машу. Мимо железнодорожных путей проплыла бесконечная белая стена гаражей, на которой розовой краской было написано крупными буквами:
   «Марусенька, я тебя люблю»…

Эпилог

   Прошло больше полувека с того времени, когда обычный бакинский дворик радовал соседей своей необычной жизнью. Война уничтожила улицу. Сменились названия площадей и проспектов. Уехали в другие города и страны люди.
   Больше не видно во дворе старого хромого Али с протяжными, как песни-мугамы словами: «Точить ножи! Мясорубка! Ножи»!
   Не слышно толстой продавщицы мороженого и сладких кукурузных шариков для школьной детворы с её тягучим: «Моро-о-ожено-е! Плямбир-моро-о-оже-но-е»!
   Уехал разносчик молока с бидонами на скрипучей трёхколёсной тележке, что будил двор по утрам нараспев: «Мол-о-ко! Пинди-и-ир»!
   Ушли в мир иной сапожник Вагиф – старый добрый человек, который жил и работал на углу, похоже, сто лет. Его закадычные друзья дядя Магомед и Петрович, что целыми днями играли на скамеечке у подъезда в шеш-беш, пили «Агдам» и знали всё и про всех. Нет уже приветливой бабушки Сони, которая угощала детвору своим необыкновенным пирожным, испечённым дома. Уволился на пенсию участковый врач Ахмед, который ходил по двору с авоськой. Идёт с пустой – значит, на вызов. Идет с полной авоськой презентов – кому-то выписал бюллетень и получил магарыч.
   Уехали из Баку дворовые ребята:
   Али – мальчик с зеркально расположенными внутренними органами.
   Серёга – классный футболист из соседнего дома, небольшого роста с кривыми, как у кавалериста ногами, способный обыграть запросто троих, а то и пятерых ровесников.
   Ира, остававшаяся в седьмом и восьмом классе на второй год, что жила с алкоголиком отцом, повесившимся как-то ночью под кроватью.
   Неразлучные подружки-близнецы Рая и Таня, никогда не появлявшиеся во дворе, но постоянно глазеющие в окна.
   Артур, подставивший подножку грузовику, и хромавший с тех пор на левую ногу. Он женился только в 40 лет и живёт где-то в Подмосковье.
   Долговязый Давид живёт в Бельгии, и слывёт теперь местным гастарба́йтером.
   Угодил в тюрьму и пропал Лёха.
   Большегрудая красавица Ирада с четвёртого этажа, что жила в первом подъезде, стала матерью-героиней. Все мальчишки со двора и даже улицы были в неё чуть-чуть влюблены. А она проходила мимо гордо, как царица, ни на кого не глядя. Сейчас воспитывает внуков.
   Парни и девчонки из компании Семёна дружат много лет. С детского сада. И по сей день они помнят двор и школу, где с удовольствием учились бы и второй, и третий год. Вспоминают свой пустырь, чтоб играть в футбол, проволочное кольцо на тополе для баскетбола, и отличную торцевую стену без окон, по которой можно было бить мячом сутками.
   Каждый из ребят был по-своему неповторим, и в то же время все они были обычными бакинскими мальчишками и девчонками. Таких немерено в каждом дворе и на всех улицах. Правда, только в своём дворе они чувствовали себя дома, под защитой, в уюте. Стремились сюда после уроков. К замечательной беседке, из которой их не гоняли взрослые. К доживавшему последние годы винограднику, где давно не осталось его кустов, а росли пять деревьев старого тутовника. К огромному котловану под строительство нового дома, там можно было жечь по вечерам костры, и бегать меж бетонных столбов будущего фундамента.
   Судьба ребят сложилась совсем не так, как они мечтали. Погиб в самолете «Москва-Сочи» от рук террористов Генка-Умник, от рака скончался Мишка, умер от тромба в сердце Петруха. Очень быстро овдовела Люда, стал профессором Семён, и делает персональные выставки Арт. Быстро развелась Галя и теперь воспитывает сына одна. Пропал в Афганистане Рауф. Аликпер возглавил министерство и живет в той же квартире, где и его родители. Уехал жить в Израиль Моня, где воспитывает своих внуков.
   Каждый год они собираются вместе, встречаются друг с другом, чтобы обняться и выпить, вспомнить и улыбнуться, помянуть и поплакать, посмотреть старые фотографии и спеть песню Семёна:

     В «Одноклассниках точка ру» обнаружил я поутру
     тех, с кем в школе жизнь начинал, связь с которыми потерял.
     Жаль, кому-то не повезло: с нами Умника нет давно.
     Не лелеет Сэма Парнас, а в Израиле Моня Кац.
     Одноклассники стали классными: в информатике Сашка – бог,
     Банк у Галочки где-то собственный, над Валерием лондонский смог.
     Виртуальную встречу в сайте мы учредим теперь не одну.
     Все, кто списывал и подсказывал: дайте всех я вас обниму!
     В этой жизни есть место праздникам, на которых душой поют.
     Одноклассники мои разные, я по-прежнему вас люблю.
     В Интернете бывает вот так: мне известно, где вы и как.
     Спустя годы теперь видны наши девочки, пацаны!
     В «фото» друга я встретил ту, без которой невмоготу,
     словно кадр немого кино, тот, что «мыльницей» снят в окно.
     Сразу вспомнились косы с бантиком, как носил за тобой портфель.
     Промелькнула салютом красочным нашей юности карусель.
     Одноклассница моя классная! Отзовись, напиши – молю…
     Мои чувства остались нежными: я всё так же тебя люблю!
     В этой жизни есть место праздникам, на которых сердца поют.
     Одноклассники мои разные, я по-прежнему вас люблю.

Чистовики любви Рассказы нашего двора, или повесть о детской любви Женя Маркер