   Двадцать копеек
   Сборник рассказов
   Григорий Родственников

   © Григорий Родственников, 2015
   © Александр Разгуляй, дизайн обложки, 2015

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Двадцать копеек
Из цикла: ЛИХИЕ 90-е

   1976 год.

   Май выдался сухим и жарким. Толик Кулачков с трудом дождался окончания уроков и побежал к киоску, где продавалось мороженное. В кармане его школьного пиджачка лежало два десюнчика, как раз хватит на хрустящий вафельный стаканчик за девятнадцать копеек. Тетя Валя – продавщица, обязательно спросит: «Тебе с какой розочкой?». А Толик важно ответит: «С розовой». От предвкушения холодной сладости рот мальчика наполнился слюной. Какая же, все-таки, вкуснятина это мороженное.

   К киоску выстроилась большая очередь, но это не смутило шестиклассника. «Подожду» решил Толик и пристроился за седенькой старушкой в красном платке в белый горошек. Чтобы скоротать время он принялся считать эти горошинки и так увлекся, что не сразу услышал справа от себя чей-то хрипловатый голос:
   – Извини. Не подскажешь, куда лучше пойти учиться?
   На него смотрели серые насмешливые глаза незнакомого старшеклассника.
   – Что? – опешил Толик.
   Старшеклассник, на вид ему было не меньше семнадцати, деловито развернул газету «Куда пойти учиться» и ловко отгородил ею Толика от остальной очереди.
   – Никак не могу выбрать. – посетовал странный

   Кулачков растерянно захлопал глазами, не зная, что ответить и вдруг услышал свистящий шепот:
   – Дай двадцать копеек.
   Ужас происходящего стал доходить до школьника. Глаза округлились.
   – Ты не понял, с***ка? – старшеклассник улыбался. – Может мне в педагогический поступить? – громко спросил он.
   Старушка в платке обернулась, одобрительно кивнула.
   – Дай двадцать копеек, – с нарастающей угрозой прошептал грабитель.

   Непослушной потной рукой Толик достал две десятикопеечные монетки и протянул парню. Тот ловким движением сграбастал деньги, аккуратно сложил газету и неторопливо побрел прочь.

   Толик затравленно смотрел вслед белобрысому гаду, одетому в потертый джинсовый костюм и чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

   1979 год.

   Вика была очень красивая. Толик добивался ее расположения целый год: дарил красивые открытки, баловал страшным дефицитом – иностранной жвачкой и выискивал для нее записи последних альбомов «Аббы».

   Они шли по тихой темной аллее. Толик обнимал ее за талию, а Вика доверчиво склонила голову на его плечо. Мальчик наслаждался запахом ее волос и трепетал от неведомого доселе чувства, чувства огромного запредельного счастья. Ему хотелось петь, носить Вику на руках. А еще ему хотелось читать стихи. Один стих он сочинил вчера ночью. Сейчас самое время прочитать. Тишина. Волшебный свет луны. Чарующе красивое лицо девушки, размытое призрачным сиянием и его тихий, и печальный голос. Что еще нужно?

   Толик откашлялся, но не произнес ни слова. Язык внезапно прирос к гортани, потому что появился ОН.

   Белобрысый ничуть не изменился.
   В слегка подрагивающем свете фонаря хорошо видны наглые серые глаза. Презрительная ухмылка на тонких губах. Все тот же джинсовый костюм, между прочим, не индийская подделка, а натуральный – трущийся.
   Он словно призрак материализовался перед влюбленной парочкой. Хрипло скомандовал:
   – Так, молодежь, быстро нарисовали по двадцать копеек!
   Вика сдавленно ойкнула. А Толик дернулся как от удара. Дернулся и сник под взглядом холодных прищуренных глаз.
   – По двадцать копеек, сосунки!

   На Кулачкова накатила омерзительная слабость. Ноги стали ватными. Он смотрел в лицо негодяя и думал, что стоит ударить его коленкой в пах, потом ребром ладони по шее…
   Видно, блондин угадал ход его мыслей, засмеялся.
   – Ты что, мудило, перед телкой выкозюливаешь?
   В живот Толика что-то уперлось. Скосив глаза, Кулачков увидел лезвие перочинного ножа. Небольшое, сантиметров семь. Но внутри что-то оборвалось, лоб покрылся испариной. Дрожащей рукой Кулачков извлек из кармана мятый рубль, протянул грабителю.
   Тот хмыкнул, потрепал Толика по щеке:
   – Хороший мальчик!

   Больше Толик не встречался с Викой. Девушка звонила, но он просил родителей сказать, что его нет дома. Ему было стыдно. В школе он съехал на тройки, но сильно не расстроился, его больше волновали предстоящие спарринги. Каждый вечер он приходил в спортзал и остервенело молотил грушу, приговаривая: «Вот тебе двадцать копеек, с***ка! Вот тебе двадцать копеек, тварь!».

   1982 год.

   Они сидели втроем на лавочке в сквере. Толик, Вавула и Пашка Герин, которого за непомерно высокий рост в шутку называли Гномом.

   – Менты, суки, нашу школу каратэ закрыли! – сокрушался Вавула. – Только и успел два месяца ногами подрыгать.
   – В бокс иди. – посоветовал Кулачков. – Хороший боксер всегда любому каратисту навешает.
   – Слышь, Толяныч, – Гном длинно сплюнул на землю, – Чего мы на этой аллее каждый вечер околачиваемся? Пошли лучше музон послушаем?
   – Да одного урода хочу встретить. Я вам рассказывал.
   – Это того, который тебя на двадцать копеек умыл? – заржал Вавула. – Да это когда было? Ему уже лет 25—30! Взрослый дядька будет копейки сшибать? Он что полный дебил? Ну, не хватало чуваку мелочи на пивко, а тут ты два раза ему подвернулся!
   – Я бы ему эти двадцать копеек в глотку затолкал! – зло прошипел Кулачков. – Он меня перед бабой унизил…
   – Это да. – глубокомысленно согласился Гном. – За это на куски рвать надо.
   – Гляньте, пацаны! – Вавула ткнул пальцем в конец аллеи. – Какое сюда смешное чмо идет! Иди, Толяныч, спусти пар, дай в репу.
   – А чего мне ему давать? – огрызнулся Кулачков. – Он мне ничего плохого не делал.
   – Оттянешься за старые обиды! Представь, что это тот хрен в джинсе!
   – Сам иди!

   Вавула кивнул Гному и оба подростка встав с лавочки пошли на встречу худому неуклюжему пареньку в нелепом коричневом берете.
   – Здравствуйте! – растопырил руки Вавула, – Какая у вас красивая шапка! И цвет такой примечательный – какашечный! Дай поносить!
   Паренек недовольно зыркнул на хулигана, поправил очки с толстыми стеклами и хотел пройти мимо, но Гном загородил ему дорогу:
   – Стоять!
   Толик смотрел на дружков и чувствовал, что его начинает разбирать смех.
   – Да оставьте вы его в покое! – крикнул он.

   Гном обернулся к Кулачкову, подмигнул и грозно скомандовал очкарику:
   – Гони двадцать копеек!
   – У меня нет. – с достоинством ответил паренек. – А если бы были – не дал бы! Свои надо иметь!
   – Тогда получи, с***ка! – Вавула резко выбросил кулак в лицо очкарика.

   И тут Толику стало не до смеха, потому что, как казалось, неуклюжий слепыш, вдруг ловко уклонился от удара и стремительно атаковал сам.
   Голова Вавулы резко дернулась назад, из носа струйкой полилась кровь. А очкарик уже приласкал Гнома ударом в живот.

   Толика словно ветром сдуло со скамейки. Длинный прыжок и ботаник получает прямой в челюсть. Потом град ударов по корпусу. Противник валится на асфальт, с его головы слетает нелепый коричневый берет. Толик наклоняется над поверженным противником, заносит кулак и, видит в его глазах страх. Нет, не страх – ужас. И тогда он удовлетворенно выпрямляется и лениво советует очкарику:
   – Ты больше так не делай – убью.

   Ночью ему снилось перекошенное от страха лицо паренька в берете. Толик улыбался во сне.

   На другой день он позвонил Вавуле:
   – Чего-то настроение хреновое. Пойдем сегодня вечерком – кого-нибудь еще отметелим?
   – Это я всегда, пожалуйста! – радостно отозвался приятель.

   1994 год.

   Толик, позевывая, вышел из подъезда, сплюнул на покрытый инеем тротуар. «Холодно, блин!». Застегнул молнию кожаной куртки. Перед ним мягко притормозила черная «бэшка». За рулем Гном, рядом с ним Вавула. Оба в таких же кожанках, как у Кулачкова. Стоп. Он уже давно не какой-то Толя Кулачков. Он Толик «Кулак» – боец достаточно известной в городе ОПГ.
   Распахнув дверцу BMW, Толик плюхнулся в кресло.
   – Здорово, бандиты! Чё в такую рань потревожили?
   – Кто рано встает – тому Бог баксы дает! – хохотнул Вавула, он был в их бригаде старший.
   – Барыга у нас один «неокрышованный» объявился, – охотно объяснил Гном. – Сейчас прокатимся, перетрем.

   Секретарша барыги – смазливая рыжеволосая кукла, попыталась загородить шикарной грудью директорскую дверь:
   – Сергей Владимирович не принимает!
   – Нас примет! – подмигнул ей Вавула, поднял как ребенка на руки и передал Гному. Тот глумливо захохотал и понес секретаршу к дивану, не забывая шарить у нее под юбкой, посадил и ласково предупредил:
   – Сиди тихо, а то матку вырву.

   Увидев трех амбалов, директор, похоже, не удивился. Лишь печально вздохнул и, изображая гостеприимного хозяина, предложил «господам» присесть.

   Вавула сразу же приступил к делу, рассказал счастливцу как ему повезло с крышей и что лучшей защиты в городе не найти, а стоит эта замечательная услуга всего-то пятнадцать процентов от прибыли, у других цены несоизмеримо выше. Барыга, похоже, обрадовался и даже засмеялся. Вавула с Гномом тоже похохотали. Не смеялся только Толик. Он мрачно глядел на директора и шептал: «Ну, вот и встретились, парень в джинсах».

   Когда дело было уже практически на мази и директор даже предложил братве откушать дорогого вискарика, Кулак неожиданно встал, надел на пальцы кастет и подошел к белобрысому предпринимателю.
   – Сергею Владимировичу не нравится цифра пятнадцать! Ему нравится цифра двадцать! Ведь я прав?
   С этими словами Толик нанес своему давнему врагу смачный удар по зубам. Директор упал на пол, а бандит принялся пинать его ногами.
   – Вот тебе двадцать копеек, с***ка! Вот тебе двадцать копеек, тварь!

   Вавула и Гном на мгновение оцепенели, но потом пришли в себя, оттащили Толика прочь.
   – Ты что, Кулак, с катушек съехал?!
   – Он будет платить двадцать процентов! – заорал Кулачков. – Ты понял, с***ка?!

   Белобрысый тяжело поднялся, сплюнул кровью на дорогой ковер. Усмехнулся разбитыми губами:
   – Чего же непонятного? – и тихо добавил: – Я тебя тоже узнал. Вижу – подрос мальчик…

   1995 год.

   Толик хохотал и никак не мог остановиться. Он был изрядно навеселе. Кулачков вспоминал, как попросил хозяина кабака привести ему самую дорогую проститутку и тот вдруг привел Вику. Она его не узнала. Зато он ее узнал. Еще красивее стала, зараза. Школьницей была – взгляд не отвести, а сейчас расцвела по полной, округлилась. Глазищи в пол-лица, губки пухлые блестят от дорогой помады.
   Что он только с ней не делал, и так и эдак, и вот так. Потом спросил:
   – А помнишь, Вика, как мы с тобой по аллее в девятом классе гуляли?
   Узнала! Даже рот от удивления открыла. А Кулак сунул ей в пасть мятые баксы, по заднице шлепнул «Проваливай, дешевка»!

   Как она на него смотрела! Чуть дыру не протерла.
   «Толя, что с тобой стало? Тогда в школе… Ты же был совсем другим…".
   «Ну, точно – чокнутая. Еще бы детский сад вспомнила».

   Толик оставил машину на стоянке и продолжая хохотать, пошатываясь брел домой.
   – Эй, Кулак, притормози! – неожиданно раздался знакомый хриплый голос.
   Из темной подворотни навстречу шагнул высокий блондин. В руке пистолет с глушителем.
   Толик остолбенел. Сердце екнуло.
   – Ты? – спросил он, хотя и так знал ответ.
   – Я!, – кивнул давний знакомый. – За последние годы мы слишком часто встречались. Мне это надоело. Прощай.

   Сухо кашлянул выстрел.

   Блондин какое-то время мрачно смотрел на мертвое тело, потом вздохнул, порылся в кармане плаща и швырнул на землю серебристую монетку.
   – Вот твои двадцать копеек, жмот.

   Рядом с головой Толика расплывалось уродливая темная лужа и в ней, как островок посреди океана, чужеродно поблескивала двадцатикопеечная монетка, по злой иронии судьбы, 1976 года выпуска.

27.03.13

Скальп генерала Дугласа

   В одиннадцать лет я был лучшим фехтовальщиком своего двора. Да что двора, всего городка Моссовета. Я мог фехтовать с утра до вечера, зимой и летом, в снег и дождь. За несколько лет моя правая кисть приобрела такую подвижность, что я мог отбивать сыпавшиеся на меня удары не сходя с места, не прыгая и не отскакивая. Помню, я как раз демонстрировал мастерство фехтовального боя двум своим закадычным друзьям, Мишке и Андрею, когда во дворе появилась моя мама. Я ее не заметил, поскольку противники у меня были серьезными. Это было видно по их свирепым лицам, на которых так и читалось желание пронзить вашего покорного слугу насквозь. Мишка норовил стукнуть меня палкой по ногам, а Андрей корчил страшные рожи и вопил:
   «Умри, каналья!».

   Мама встала под дерево и с улыбкой наблюдала за нами. Она всегда улыбалась, когда ей доводилось подглядеть за нашими играми. Случалось это нечасто, ибо женщинам нет места в мужских забавах. Так я обычно объяснял ей, когда она просила посидеть рядом с нами. На самом деле я просто стеснялся взрослых. Мне казалось, что они обязательно скажут: «Ох, какой большой мальчик, а ведет себя, как ребенок».

   Парировав удар Андрея, я сделал красивый выпад, и моя деревянная шпага нашла вражескую грудь. Андрюха изобразил на лице невыносимую боль и повалился на землю. А я атаковал Мишку, он сражался значительно хуже Андрея, поэтому я без труда расправился с ним.

   Мама захлопала в ладоши и подошла к нам.
   – Браво, мушкетер!
   Я недовольно тряхнул головой:
   – Я не мушкетер! Я гвардеец кардинала! А мушкетеры, – моя шпага указала на лежащих на газоне Мишку и Андрея и старательно притворявшихся убитыми, – Мушкетеры мертвы!
   – Хорошо, гвардеец, – покладисто согласилась мама. – Пора обедать. – потом она строго сказала моим друзьям:
   – Ребята, вставайте! Земля сейчас холодная – можно простудиться.
   Те радостно вскочили на ноги.
   – Здрасьте, тёть Галь!

   Хитрый Мишка с интересом поглядывал на мамину сумку и жмурился, как кот на сметану. Он знал, что у мамы всегда есть, что-то вкусное. И он, как всегда, не ошибся. В этот раз мы получили овсяные печенья.

   Андрей, роняя коричневые крошки на газон, говорил с набитым ртом:
   – Тетя Галь, Гришка здорово сражается, но ничего – в следующий раз мы прикончим его! Правда, Мишка?!
   – Угу, – согласился Мишка. – А то он возгордился. Считает себя первым клинком Франции.
   Мама прыснула от смеха, она всегда была очень смешливая.

   По дороге домой она спрашивала меня:
   – Почему ты всегда выбираешь отрицательные роли? Почему ты гвардеец, а не мушкетер?
   – Потому что гвардейцы злые!
   – Но ты же не злой.
   – Но кто-то должен быть злым! Иначе играть не интересно! – Я удивлялся, что мама не понимает таких очевидных вещей.
   – Но нельзя же всегда играть только отрицательных персонажей? Вот недавно на школьном спектакле, где вы ставили спектакль о героях-партизанах – ты изображал фашиста.

   Мама открыла дверь ключом и мы вошли в квартиру. Папа на кухне, как всегда, возился с моторами. Это было его хобби. У нас дома было, наверное, два десятка моторов самого разного размера. Вот и сейчас, отец любовно прикручивал точильный камень к одному из них. Он довольно напевал какую-то песенку. На нас он не обратил никакого внимания.

   – Почему Миша и Андрюша были партизанами? – продолжала мама. – А ты немец?
   – Потому что я пухлый! – ответил я. – Пухлых партизан не бывает!
   – Кто тебе сказал, что ты пухлый? – нахмурилась мама. – Что за глупости такие? Ты нормальный.
   – Ребята сказали, что я толстый. А где ты видела толстых партизан?
   – Чем глубже в лес, тем толще партизаны. – пропел папа, закрепляя мотор на железной подставке.
   Мама неодобрительно зыркнула на него и увела меня с кухни в комнату, усадила на диван.
   – Если ты толстый, то зачем засунул подушку под рубаху?
   – Что бы быть еще толще! Видела, какое у меня стало большое пузо?! Все зрители сразу поняли, что я матерый фашист!
   – И чего ты добился? Твоим друзьям все аплодировали, а в тебя один мальчик швырнул огрызок яблока.
   – Правильно швырнул. Я бы тоже швырнул. Зато все поняли, что фашисты очень плохие.
   – Ладно. – мама махнула рукой. – Сыграл ты хорошо, но для этого совершенно не обязательно было портить валенки. Дедушка обещал приехать и надрать тебе уши.

   Мне стало грустно. Дедушка у меня был строгий, но справедливый. Неужели он не понимает, что я просто обязан был выкрасить подаренные им валенки нитрокраской? Зато они получились черные и блестящие, как настоящие сапоги.

   – Бог с ними, с валенками. – улыбнулась мама. – Я сегодня встречалась с тетей Любой и она обещала завтра приехать к нам в гости.

   Если мама думала, что известие о приезде тети Любы обрадует меня, то она глубоко ошибалась. Мне очень не нравилась эта мамина подруга. Во-первых, у нее был резкий и неприятный голос, как воронье карканье. А во-вторых, она постоянно поучала маму и читала ей нотации. А мама сидела, опустив голову, как провинившаяся школьница.

   – И вот что тетя Люба нам подарила.
   Мама вытащила из сумки большую коробку и я увидел в ней потрясающей красоты куклу. Резиновую, с открывающимися глазами и длинными ресницами. Но самым великолепным были ее волосы – белоснежные, шелковистые.
   Я издал вопль восхищения.

   – Это кукла из Германии. Тебе нравится?
   Я быстро закивал головой, ибо от переполнявших меня чувств лишился дара речи. Мама засмеялась и ушла готовить обед.

   Целый день я ликовал. Брал куклу на руки и ходил по комнатам.
   А на другой день ко мне пришел Мишка. И Грета, такое имя было написано на коробке, лишилась своих волос…
   Ибо для всех окружающих она была Гретой, но мы с Мишкой тот час распознали в ней злобного генерала Дугласа.
   Мы сняли с нее скальп! А как же иначе? Ведь мы играли в индейцев!
   Во времена моего детства очень популярны были фильмы про мужественных краснокожих и их нелегкую борьбу с белыми завоевателями. Я прочитал всего Майн Рида и Фенимора Купера, и считал, что знаю об индейцах все!

   Я стоял на середине комнаты, разрисованный губной помадой и потрясал скальпом генерала Дугласа – притеснителя всех североамериканских индейцев. Лицо мое было надменным, а речь напыщена.
   – Бледнолицые собаки! – вещал я, – Вы гоните нас с нашей земли, но все мои братья уже отрыли томагавк войны! Карающая длань Маниту обрушится на вас, белые склизни, как гордый орел на трусливую мышь! А скальп вашего вождя я приторочу к крупу моего коня в нашем священном походе!
   – Хо! – воскликнул сидящий у моих ног Мишка, раскрашенный в такую же устрашающую боевую раскраску и с торчащими из волос гусиными перьями, – Ты хорошо сказал, Маленький Бизон!

   Мишка был почти на полторы головы ниже меня, но почему-то называл меня Маленьким Бизоном. Себе он величал Большим Медведем.
   Ответить я не успел. За нашей спиной раздался жуткий вопль.
   – А-а-а-а-а!
   В дверях стояла тетя Люба, мама и племянница тети Любы Светлана.
   Вопила тетя Люба. Лицо ее раскраснелось, глаза вылезли из орбит, а подбородок дрожал.

   Мы с Большим Медведем пятились вглубь комнаты, а тетя Люба надвигалась на нас с неотвратимостью цунами.
   – Идиоты! Варвары! Сломали куклу! Ох, и дурак же у тебя сын, Галина! Смотри что он сделал! – ее указательный палец с длиннющим ногтем указывал на скальпированного генерала Дугласа, привязанного к ножке кровати и истыканного стрелами, которые мы соорудили из пустых стержней от шариковых ручек.
   – Это же садист! Смотри, кого ты воспитала!

   На маму было жалко смотреть. Казалось, что она вот, вот расплачется.
   Потом продолжающую вопить тетю Любу увели на кухню отпаивать валерианой. Мы с Мишкой понуро сидели в углу и прислушивались к разговору взрослых. Хорошо, что тетя Люба приехала не одна, а с племянницей. Свете было уже много лет – почти девятнадцать и она казалась мне жутко умной. Вот и сейчас она заступалась за нас. Рассказывала, что в какой-то стране проводили эксперимент, изъяли все военные игрушки и дети выросли грубыми и агрессивными. Мальчишки должны играть в войну.

   Вроде бы, многомудрая Светлана сумела успокоить свою тетушку, потому что нас с Мишкой позвали на кухню.
   Взрослые обнаружили мою композицию слепленную из хлеба. Композиция располагалась на коробке из под торта и являла собой целый восточный караван. Лошади, верблюды, люди.

   – Как ты здорово лепишь, Гриша! – похвалила меня Светлана. – Все как живое!
   Лепил я действительно неплохо и на всех конкурсах неизменно занимал только первые места.
   – И что это за народное творчество? – угрюмо спросила тетя Люба. – И почему это стоит на кухне?
   – Потому что здесь балкон. – буркнул я.
   Тетя Люба посмотрела на меня как на полного кретина и даже возмущенно закатила глаза.
   – Это караван. – вступил в разговор Мишка. – Они идут и не знают, что в здешних местах водятся гигантские птицы Рух! А потом эти птицы как нападут!
   – Какие еще птицы? – нахмурилась тетя Люба.
   – Гигантские! – лучезарно улыбнулся Мишка. – Как в Симбаде! – не дожидаясь моего разрешения, он схватил коробку, выбежал на балкон и установил композицию на балконном столе. Затем вернулся на кухню и заговорщически прошептал:
   – Тихо! Птицы Рух уже почуяли добычу…

   Ждать пришлось недолго. Очень скоро захлопали крылья и на балкон приземлились два сизаря. Минуту они сидели, потом словно по команде накинулись на караван.
   – Смотрите, смотрите! – орал Мишка. – Как тому всаднику откусили голову! Гришка, гляди – Рух уносит осла!

   Но что было потом, мне даже вспоминать не хочется. Оказывается, подруга моей мамы сразу не поняла из чего вылеплены фигурки.

   Мы с Мишкой убегали на улицу, а тетя Люба рычала нам вслед:
   – Войну на вас надо! Я вам покажу, как издеваться над хлебом! Мы в детстве крапивой и лебедой питались, а вы над хлебом мудруете! Да вас пороть надо день и ночь! Пороть! Пороть! Пороть!

20. 10. 13.

Весенний дождь

   В соавторстве с Сашей Веселовым

   Дурацких историй на свете множество. Ну, так пусть эта будет самая дурацкая. Наша жизнь нам только кажется воплощением греческих трагедий, но на самом деле обо всем можно рассказывать смешно, если, конечно, заранее договориться о жанре. Теперь вы всё знаете – это просто дурацкая история.

   Итак. Солнце. Весна. Офис – прибежище великовозрастных балбесов. Сергей, устав руководить отделом корпоративных продаж, оторвался от монитора, закрыл свою страничку в сервисе для микроблогов, и громко сказал:
   – Ни черта не вижу! Уважаемые коллеги, вам солнце не мешает?
   На его замечание никто особенно не отреагировал. Сергей решил конкретизировать просьбу:
   – Петенька, будь человеком, задерни шторки.
   Худосочный очкарик, будущий юрист, по штатному расписанию напрямую Сергею не подчинявшийся, бросил на него испепеляющий взгляд и буркнул:
   – Мне не мешает. Тебе надо, ты и задергивай!
   – Грубо, – рассмеялся Сергей, – рабочий день только начался, а вы уже испачкали его негативом, как пачкает забор неприличными словами малолетний хулиган. Стыдно, Петя. Вы должны радоваться жизни и вырабатывать гормон радости – эндорфин. А вы не вырабатываете и другим не даете!
   Очкарик стиснул зубы, и сосредоточенно задолбил пальцами по клавиатуре, создавая очередной ответ на письменную претензию клиента, вероятно, обделенного эндорфином по вине их компании. «Злится, – злорадно отметил Сергей, – Светку простить не может. А в этом деле он мне точно не соперник. Побеждает не тот, кто сильнее, а тот кто привык побеждать».
   – Пётр Иваныч, у вас от злости очки запотели.

   Сергей бросил взгляд на Светку. Офис-менеджер делала вид, что работает, но глазки-то как возбужденно сверкают. Губки намеренно сжала, но видно – с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться. Хороша. Кофточка в обтяжечку, сисечки, как два острых холмика, на щечках румянец. Сергей заерзал на стуле, взял со стола лист бумаги, разорвал на несколько частей, скатал шарики и принялся швырять ими в Светку. Один не долетел, другой ударился рядом о стол, зато третий угодил точно в лоб.
   – Андрей Кириленко, – радостно завопил Сергей, – звезда НБА!
   Светка подняла на него свои изумрудные глаза.
   – Сергей Витальевич, вам что делать нечего?
   – Нечего, Света! – развел руками Сергей. – Совершенно нечего! Отчёт свой еще вчера сделал, а новый фронт работы шеф не определил.
   – Везет вам. – Девушка встала из-за стола, повернулась к нему спиной и принялась неторопливо подбирать с пола бумажные шарики. Она медленно наклонялась, демонстрируя Сергею умопомрачительную попу, обтянутую черной юбкой.

   Губы Сергея пересохли, а пульс участился до предела.
   Света бросила обрывки бумаги в мусорную корзину и, покачивая бедрами, направилась к двери.
   – Пойду, выброшу.
   – А я пойду, покурю! – вскочил на ноги Сергей.

   За дверью он притянул Светку к себе, поцеловал, притиснул к пожарному ящику.
   Когда руки его заскользили вниз, девушка вырвалась.
   – Ты с ума сошел! А если увидят?!
   – Их проблемы! Я хочу тебя прямо сейчас!
   – Сейчас нельзя! Давай подождем до вечера?
   – Да я сдохну до вечера! Слушай, Светик, внизу машина! Весна зря пропадает. Махнем в лес? Там красотища.
   – Ты чего? До конца работы еще пять часов!
   – Ерунда! Шефа все равно еще часа три не будет! Давай на часок махнем?
   – Ну, не знаю…. Все же поймут…
   – Все и так всё понимают. Скажем, что к япошкам пошли. Через час обед.

   Они приехали в лес. Отъехав довольно далеко от Москвы по Каширке, минуя множество мест, где прекрасно могли бы исполнить задуманное. По крайней мере, до этого случая, для короткой любви их вполне устраивали гостиницы, съемные квартиры, клубы, в укромных закутах которых, стояли кожаные диваны, целомудренно отгороженные от остального мира занавесками, тонированный салон его Tianы предусмотрительно трансформировавшийся в «двухкоешный нумер» или, на худой конец, кабинет генерального с тяжелой мебелью и отличной звукоизоляцией. Нет нужды до бесконечности множить список мест пригодных, и на первый взгляд не очень пригодных, для того чтобы делать ЭТО. Для этого не нужна большая фантазия, только ваше желание. И тогда весь мир становиться спальней.

   Лес, наполненный жарким полднем, зеленой травой, первоцветами, невесть откуда взявшимся натурально грибным запахом, крестословьем незнакомых тропинок посреди удивительных хвойно-лиственных смешений средней полосы и высоким небом с лёгкой беспечностью облаков, встретил их равнодушно.

   Ветер не стих, не поднялся, его просто не было. Птицы тоже не обратили никакого внимания ни на вырез голубенькой кофточки Светки, не очень-то скрывавшей эффектный «пуш-ап», который в свою очередь лелеял две юные полусферы, о которых было сказано в начале повествования; ни на Сергея, предоставившего девушке право выбора направления, взамен возможности идти сзади, и пялиться на черную юбочку, не скрывающею то, что скрыть в её возрасте не возможно – красоту и молодость.

   Конечно, их видели облака, но они были слишком легкомысленны сами, чтобы поучать, кого бы то ни было. Их видело солнце, слишком высокопоставленное, чтобы откровенно завидовать. Их видели все и никто. Они были практически одни.
   Когда Сергей протянул вперёд руку, девушка немедленно повернулась, словно ждала этого движения…. А дальше случилось то, что и должно было случится, но входить в подробности, не позволяют рамки выбранного жанра. И всё-таки сказать «было неплохо», значит, не сказать ничего. Было великолепно.

   Зато потом, примерно после обеда, они заблудились. Их навороченные мобильники остались заперты где-то в машине. Неожиданно начался дождь. Они оба вымокли, долго простояли, прижавшись спинами к дереву, говорить было особенно не о чем. Но молчание тяготило. Особенно Сергея.
   – В лесу я ориентируюсь плохо, да и не запоминал я дорогу, это же ты её выбирала.
   – Но я думала, ты же мужчина, охотник и всё такое?!
   – Я поэт… был когда-то…. я даже никому не сказал, где я!
   – Не успел похвастать?
   – Было бы чем!
   – Скотина…
   – Отлично, стоило переть такую даль, чтобы ещё раз услышать то, что я слышу последние пять лет каждый день вместо «доброго утра»!
   – А мне жалко твою Марину Марковну.
   – Зато ты ей по барабану!
   – Это потому что она не знает про меня. Вы, Сергей Витальевич, не настолько безрассудны, чтобы посвятить жену в подробности ваших левых приключений.
   – Левые приключения. – Повторил Сергей, пробуя словосочетание на вкус. – Звучит довольно глупо. Впрочем, другого я от тебя и не ждал.
   – Знаешь в чем твоя проблема? – Светка вдруг разозлилась. – В том, что ты самовлюбленный Нарцисс! Был такой юноша…
   – Я знаю, кто такой Нарцисс! – перебил Сергей. – Во-первых, я давно не юноша, во-вторых, не нужно считать себя ходячей Википедией, а в-третьих…
   – В третьих, ты просто самонадеянный осел! – закричала Светка.
   – А ты мокрая курица!
   – Спасибо тебе, любимый! Ты никогда не был скуп на комплементы!
   – Всегда, пожалуйста! Вам дать пакетик или так унесете?
   Светка успокоилась также неожиданно, как завелась. Пристально посмотрела на него.
   – Знаешь, хорошо, что мы попали под дождь. Иначе я так бы и не увидела твоё истинное лицо.
   – А что у меня помаду смыло или ресницы отклеились?
   – Дождь смыл всю фальшивую позолоту. Теперь я вижу, что ты обычная медная погремушка.
   – Хорошо, что не железобетонная.
   – Прав был Петя: ты любишь только себя.
   – Ах, Петя! Петя всегда прав! В постели меня обсуждали? Ну, и как он? Очки хоть перед этим делом снимает?
   Светка отвернулась от него. Необыкновенно красивая. Насквозь промокшая. И пошла прочь. Сергей, идя за ней, недовольно бурчал:
   – Петя знает, что говорит. Это же не кто-нибудь, а сам Петя. Светило юриспруденции и тайный мастурбатор, гений маркетинга и герой любовник.

   Но она не слушала, упрямо шла вперед, не замечая ни острых веток, ни дождя, шла пока лес не закончился. Удивительно, но они вышли прямо к дороге, к тому самому месту, где на обочине черным блестящим жуком застыла Тiana. После дождя машина Сергея казалась новенькой. Солнце уже растаскивало тучи. Весна продолжалась в своем непостижимом обаянии красоты и молодости. Весь мир вокруг стал ещё прекрасней. Но эта история уже закончилась, как, собственно говоря, заканчиваются все дурацкие истории. До города они доехали молча, не проронив ни слова. Ни музыки, ни последних известий. На работу возвращаться не было никакого смысла, они расстались возле ее дома. Попрощались, легко соприкоснувшись улыбками. Светка не оглянулась. А спустя минуту Тiana Сергея вылетела со двора с присущим ей пренебреженьем ко всему остальному миру, и растолкав едущих в попутном направлении, вписалась в поток и исчезла среди огней, спешащих неведомо куда, зачем и откуда.

Май 2013

Любовь

   Туман. Скользкий холодный и бесчувственный. Вязкий и голодный, пожирающий пространство и время. Распластавшийся на кладбищенской ограде и ощупывающий клубящимся языком фигуры неподвижно застывших людей. Мертвая тишина, нарушаемая лишь шуршанием мелкого, как пыль, дождя, едкого и соленого. Соленого? Почему такой странный привкус? Или это его слезы? Слезы человека, которого зовут Ивар Бедрис.

   Уже больше часа он стоял на коленях перед открытым гробом. Стоял в коричневой грязевой луже и задавал себе только один вопрос: почему?

   Почему его счастье было таким коротким?

   Люди за его спиной молчали. Их было немного. Только родственники жены. Сам Бедрис не успел завести друзей. В Риге были, а здесь нет. Зачем? Для него всем была Наташа. Жена. Любовница. Подруга. Луч света в этом неуютном мире. Мире лжи и предательства. В мире, где свечи гаснут, не успев разгореться. В мире, где счастье измеряется мгновениями.

   Тесть – пожилой толстяк с обвисшими мокрыми усами, негромко кашлянул и указал сыну подбородком на коленопреклонённого Ивара. Тот вздохнул, неуверенно подошел к Бедрису, положил руку на его плечо:
   – Пожалуйста, Ивар… Надо закрывать крышку…
   – Что? – глаза Бедриса горели безумным огнем.
   – Надо закрыть крышку гроба. Уже пора…
   – Пожалуйста! Еще немного! – взмолился Ивар. – Пять минут!
   Юноша пожал плечами и отошел.

   Ивар сжал виски дрожащими руками. Надо вспомнить. Вспомнить что-то возвышенное напоследок. Ведь Наташа была ангелом. Добрым, мягким, тонким и легкоранимым. Но отчего-то в голову лезли только воспоминания о первой брачной ночи.

   Разобранная кровать, а она в белом подвенечном платье.
   «Пожалуйста, милый, отвернись… Я разденусь…»
   На щечках пунцовый румянец, тонкие пальчики смущенно теребят кружевной воротничок.
   Он не совладал с собой. Накинулся, как голодный зверь, рвал белое платье, впивался губами в молодую грудь, оставляя на нежной коже кровавые засосы. Наташа кричала от боли.

   От воспоминаний закружилась голова. Ивар застонал и вцепился ногтями в собственное лицо. «Ничтожество! Грубый мужлан!»
   На щеках появились кровавые царапины.

   Брат жены тихо сказал гробовщикам:
   – Закрывайте крышку.
   – Нет! – закричал Бедрис. – Подождите! – умоляюще посмотрел на молодого человека, торопливо и бессвязно заговорил:
   – Это нельзя! Паша, пойми, она сейчас с нами! Её душа здесь! Она здесь! Она смотрит!
   – Ивар, ты бредишь! Ребята, закрывайте!
   – Нет! – истерично закричал Бедрис. Вскочил на ноги, оттолкнул работников кладбища, подбежал к гробу и прижался к телу умершей женщины.

   «Боже! Как ты прекрасна!»

   Он целовал ее мокрое бледное личико. Лоб, губы, нос. Потом стал слизывать языком капли дождя с лица.

   – Да уберите вы его! – закричал тесть. – Уберите!
   Несколько человек оттащили его от гроба. Застучали молотки. При каждом ударе Ивар вздрагивал.

   Он сидел под чахлой березой, раскачивался в безумном трансе и тихо подвывал. Он не смотрел, как гроб на тросах медленно опускают в глубокую яму, как засыпают землей.

   На могильном кургане установили железный крест. На нем повесили фотографию миловидной белокурой женщины с большими грустными глазами. Такой он запомнит ее навсегда.

   На территорию кладбища въехал полицейский микроавтобус. Остановился. Дверь плавно отъехала в сторону. Два сержанта в серых форменных комбинезонах сноровисто спрыгнули на землю, подняв фонтаны бурой грязи. На груди висели короткоствольные автоматы. Последним микроавтобус покинул высокий плотный человек в черном плаще. Он аккуратно перешагнул лужу, оглядел толпу и уверенно направился к Бедрису.
   Остановился в двух шагах, негромко кашлянул.
   – Какая отвратительная погода. Дождь, слякоть…

   Ивар медленно поднял голову. Скользнул по незнакомцу затуманенным взглядом.
   – Кто вы?
   Тот сунул ему под нос удостоверение:
   – Капитан Никоненко. Уголовный розыск.
   На бледных губах Ивара промелькнула улыбка.
   – Чем могу помочь, Виктор Павлович?
   – О! как! – удивленно хмыкнул полицейский. – В глазах слезы, на лице подавленность от внезапно свалившегося несчастья, а мое имя-отчество моментом срисовали! Удивительный вы человек, господин Бедрис.
   – Это профессиональное, – грустно вздохнул Ивар. – Я переводчик. Приходится много читать…
   – Я знаю, кто вы, – перебил полицейский. Лицо его вдруг стало озабоченным: – Вы бы встали. Что же вы, Ивар Янисович, на сырой земле сидите? Вымокли до нитки. Ноги мокрые, брюки в грязи. Не ровен час – ревматизм какой-нибудь или радикулит заработаете. А тюремная больничка это ведь не санаторий…

   Бедрис медленно поднялся.
   – Что вы имеете в виду?

   Никоненко взглянул на него с прищуром.
   – Только то, что вы – хитрый, ловкий и расчетливый преступник. Все предусмотрели, а об одном забыли. Гляньте на свои руки – они до сих пор в крови.
   Ивар взглянул на ладони, и в этот момент капитан ловко защелкнул на его запястьях стальные наручники.
   Бедрис дернулся, но Никоненко сжал его плечо сильными пальцами.
   – Не надо лишних телодвижений, Ивар Янисович!
   Полицейский рассмеялся.
   – Обожаю этот трюк. Все покупаются. Даже отпетые рецидивисты.
   Лицо Бедриса перекосилось от злости:
   – Вы полагаете, это смешно? Я что арестован? В чем вы меня обвиняете?
   – Вы обвиняетесь в убийстве трех человек.
   – Всего-то! – присвистнул Ивар. – Почему не десяти, двадцати?
   – У вас же было три жены?
   – Допустим. И что?
   – А то, что ваша последняя жена оказалась сообразительнее первых двух. Незадолго до смерти она начала подозревать вас. Наняла частного детектива, и тот нашинковал вашу квартиру жучками и камерами, как хороший пекарь булку изюмом. Все ваше преступление от начала до конца записано на видео.

   Ивар презрительно сплюнул на землю.
   – Веселое, должно быть, кино. Я, как мавр Отелло, душу свою Дездемону. А я случайно не попросил ее помолиться перед смертью? Звук там качественный? Зрители будут рыдать.

   – А вы быстро сбросили маску несчастного подавленного вдовца. Теперь на вас маска оскорбленной невинности. Вы хороший актер. Нет. Вы не задушили несчастную Наташу – вы ее отравили. Яд редкий, с трудом поддающийся идентификации. Следствию еще предстоит выяснить, где вы его раздобыли…

   На лице Ивара появился звериный оскал, он рассмеялся:
   – Вы сказочник, капитан Никоненко. С удовольствием бы послушал вас в другое время, но сейчас не тот настрой. Я потерял любимую жену.

   Бедрис начал медленно пятиться задом. Капитан с усмешкой следил за ним, потом устало произнес:
   – Если вы думаете, что я буду гоняться за вами, Ивар Янисович, по этому грязному кладбищу, то ошибаетесь. Я просто пристрелю вас. Или это сделают мои ребята. В этом случае придется помучиться, ибо они приучены стрелять по ногам. Прошу вас вернуться. Я еще не закончил.

   Ивар скрипнул зубами и сделал несколько шагов навстречу полицейскому. А тот невозмутимо продолжал:
   – Благодаря видеозаписи, нам даже не пришлось проводить у вас на квартире тщательный обыск. Яд вы хранили в спичечном коробке. Маленький бумажный коробок, на котором шариковой ручкой вашим почерком написано слово «любовь»… Странные у вас представления о любви, или это любовь к убийствам?

   Ивар тряхнул мокрыми кудрями, глаза злобно сверкнули.
   – Что вы понимаете в любви, грубый полицай?! Любовь – это свеча, которая не может гореть вечно! Свеча, обжигающая руку того, кто ее зажег! Она оставляет болезненные ожоги. Эти ожоги – память о минутах блаженства! Любовь – это роза, будоражащая сознание и заставляющая вдыхать ее аромат снова и снова, но лепестки ее опадают со временем. И лишь совокупившись с солнцем, она обретет новый царский убор. Но это будет уже другой цветок! Любовь – это…
   – Хватит! – прервал его оперативник. – Я с удовольствием послушаю ваши философские инсинуации в салоне теплого автомобиля. А под дождем мне этого делать не хочется. Шагайте, гражданин Бедрис.

   У дверей микроавтобуса Ивар внезапно остановился.
   – Подождите. Вы хотите сказать, что этот придурок частный детектив все видел от начала и до конца?
   – Именно так.
   – Видел и даже не попытался остановить меня?
   Бедрис запрокинул голову и громко расхохотался.
   – Так вот, что я вам скажу: эта гадина во сто крат хуже меня! Вот кто настоящее чудовище!

   Отец умершей, слышавший весь разговор, стоял, сжимая кулаки. Потом неуклюже опустился на землю. Губы его посинели. Он схватился рукой за сердце и стал медленно заваливаться на спину.
   Кто-то истошно завопил:
   – Скорую! Вызовите кто-нибудь скорую!

   Полицейский микроавтобус, урча мотором и подскакивая на колдобинах, неторопливо выруливал с кладбища. А вслед ему с фотографии на могильном кресте глядела миловидная белокурая женщина с большими грустными глазами.

   За рваной занавесью тумана тускло полыхнула молния. Дождь усиливался…

05. 01. 13.

Что нужно женщине?

   Иннокентий умел нравиться женщинам. Красивый независимый с загадочной улыбкой, притаившейся в уголках пухлых губ. Он небрежно
   дымил сигареткой, прихлебывал из пузатого бокала пиво и читал стихи:

     «Зачем течёт холодная река,
     Туда откуда больше нет возврата?
     Куда спешат седые облака
     Над заревом тревожного заката?»

   Анжела пожирала его взглядом голодной волчицы и временами забывала дышать. На Николая она даже не смотрела.

   Чтобы привлечь к себе внимания, Николай громко зааплодировал. Девушка бросила на него негодующий взгляд и даже сжала кулачки.

   А Иннокентий, лениво смахнув сигаретный пепел в наполненную окурками пепельницу с воодушевлением продолжал:

     «И почему сегодня горек дым
     Последней, самой вкусной папиросы?
     Как можешь ты быть счастлива с другим?
     Кому нужны наивные вопросы?»

   – И почему же? – Нарочито громко спросил Николай, вновь делая попытку переключить внимание на себя.
   Кеша казалось только и ждал этих слов. Театрально разведя руками, он с пафосом произнес:

     «Ответов нет? Ответов не ищу…
     Мне просто всё до срока надоело,
     На волю своё сердце отпущу,
     Ты со своим, что хочешь можешь сделать».

   Николаю стало тоскливо. Он столько дней безуспешно пытался понравиться Анжеле, дарил цветы, дежурил возле ее подъезда и вот, когда она, наконец, согласилась поужинать с ним, появился друг детства. Вездесущий Кешка. Поэт и жизнелюб. Нет, Николай больше не злился на приятеля. В конце концов, эта девушка не для него. Романтичная изысканная с хорошими манерами и тонким вкусом. Вон как на Кешку смотрит. Глазки так и горят. И Иннокентий ей подходит. Оба высокие стройные. А он? Конопатый крепыш, почти с нее ростом. Да еще хромой.

   Николай грустно улыбнулся. И как ему взбрело в голову волочиться за такой красавицей? Не иначе бес попутал. Или последствия контузии.

   Иннокентий оканчивает Литературный институт, печатается в толстых журналах и раздает девушкам автографы, а он? Пять лет лазил по чеченским горам с автоматом наперевес, а сейчас работает охранником в гипермаркете. И кому, скажи на милость, ты такой нужен?
   Там был нужен. А здесь? Похоже, никому.

   Словно угадав его настроение, Кешка с надрывом начал читать:

     «Вечером письмишко я тебе черкну,
     Если до отбоя где-то не усну,
     И еще братишке передай привет,
     Расскажи, что снега здесь в помине нет.

     Только на вершинах высоченных гор,
     Ну, а там частенько щелкает затвор,
     И кусочек малый серого свинца
     Пробивает с визгом юные сердца».

   Кешка читал здорово. На Николая внезапно нахлынули воспоминания.

     «Вляпались в засаду, на секунды счет,
     И врастает в камень наш гвардейский взвод,
     Сыпятся осколки, как железный дождь,
     Сотрясает горы каменная дрожь».

   Заныла простреленная чеченской пулей нога. Незаметно для себя Николай стал тихо подвывать.

   Анжела тронула его за плечо:
   – Коля, тебе что плохо?
   – Нет. Все в порядке. – Он умоляюще посмотрел на приятеля. – Прошу тебя, Кеша, не надо…

   Но Иннокентий только возвысил голос. Он даже привстал с места и глядя на Николая сверху вниз гремел:

     «И разделим правду только мы и горы,
     Ох, горька же правда – разрыдаться в пору,
     В кровь, кусая губы, рву чеку гранаты,
     Мы теперь не мальчики – мы теперь солдаты!»

   Николай закрыл лицо руками. В голове нарастал противный свист. Тошнило.

   Словно в тумане, он видел, как поднимаются со своих мест Иннокентий и Анжела. Кеша что-то говорил ему, покровительственно хлопал по плечу, а он лишь махнул в ответ потной рукой.

   В голове внезапно прояснилось. На столе остались недопитые бокалы с пивом, остатки ужина и переполненная пепельница.

   «Стыдно. Растекся, как впечатлительная барышня. С каких пор он стал таким ранимым? После ранения. Каламбур: ранимый после ранения».

   Николай порылся в пиджаке, выудил мятые рубли, аккуратно положил под пепельницу и поднялся.

   Прохладный ветерок взъерошил его каштановые волосы, охладил пылающее лицо и принес удивительное умиротворение. Вдыхая вечернюю свежесть, он медленно побрел в строну дома.

   На аллее раздавались чьи-то возбужденные голоса. Похоже, опять пьяные ребятки отношения выясняют. С недавних времен Николай старался избегать осложнений с местной шпаной. Мало ли что? Подписку ведь давал. Но знакомый голос заставил его замереть на месте. Кричала Анжела.

   В следующую минуту, он уже мчался к ней, раздирая лицо и руки об острые колючие кусты.

   Так и есть. Шпана. Трое подвыпивших подростков обступили Кешу и Анжелу. Глумливо пихали Иннокентия в грудь.
   – Ты кого толкнул, с***ка?
   Кеша был бледен, как выплывшая из —за туч луна. Николаю даже показалось, что он слышит, как стучат его зубы.

   – Ребята, вы чего? Я же извинился… Ребят, не надо…

   Стремясь быстрее прекратить унижения друга, Николай возвысил голос:
   – Пацаны, вам что делать нечего?

   К нему обернулись. Высоченный прыщавый подросток с подчеркнутой хрипотцой осведомился:
   – А это что за пидорок нарисовался? Тоже по хлебальничку хочешь?
   – Да пусть катит отсюда! – Вступил в разговор другой хулиган. – Отпусти его, Серый! Видишь – калека хромой! Наверно с самоката навернулся!

   Николай досадливо поморщился. Неужели его хромота так заметна? А ведь он старался не хромать.

   Раздвинув хулиганов плечом, он обнял Анжелу и Кешу.
   – Пойдемте, ребята.

   На мгновение выпустил подростков из вида и тотчас поплатился.
   – На! С***ка!
   Кулак Серого врезался в лицо, ожег резкой болью.
   Сам по себе удар был не сильный, но весьма неприятный. Здоровенный кулачище Серого задел одновременно и нос и верхнюю губу. Обильно пошла кровь носом.

   Сознание вспыхнуло бешенной яростью. Но лишь на секунду. Спокойно, Коля, это всего лишь дети!

   Он действовал расчетливо и хладнокровно. Блок! Удар! Поворот в сторону. Удар! Еще удар!

   Трое хулиганов лежали у его ног и тихонько скулили. Кажется, ни кому ничего не повредил. А то могут быть проблемы.

   – Коля!

   Истеричный вопль Анжелы заставил его вздрогнуть. В ее глазах плескался ужас. Кровь из разбитого носа продолжала заливать рубаху и пиджак, а еще противно зудела губа. Николай дотронулся до нее. Здорово опухла. Проклятье!

   Ему вдруг стало невыносимо стыдно за свой внешний вид. И так не красавец, а сейчас, наверное, похож на Квазимодо.
   – Коля!
   Анжела порывалась подбежать к нему, но ее не пускал Кешка.
   – Да уведи ты ее отсюда! – Закричал Николай. – Уведи!

   Николай отвернулся. За его спиной Кешка что-то шептал Анжеле, та всхлипывала. Потом они ушли.

   Он стоял над преувеличено громко стонущими подростками и мрачно хмурился. А как хорошо начинался вечер. Он сам все испортил. Вел себя, как последний дурак! Сначала мешал Кешке читать стихи. Хотел внимание на себя обратить! Павлин хренов! Теперь вот отметелил малолеток. Боец спецназа, дерущийся с детьми! Позорник! Да еще сам по роже получил!

   Прыщавый Серый встал на четвереньки и попытался уползти в кусты.

   Николая охватила злость. Он с силой врезал ботинком по тощему заду и когда хулиган взвыл, ухватил за длинные сальные волосы, притянул к себе.
   – Слушай, гадина! Еще раз в этом районе увижу – убью! Ты меня понял?!
   – П… понял…

   Отшвырнув подростка, Николай выпрямился, глубоко вздохнул и медленно побрел прочь.

   * * *

   Утром он недовольно разглядывал себя в зеркало. «Ну и физиономия. Краше в гроб кладут. Опухоль, наверное, еще дня три не спадет…»

   Зазвонил телефон. В трубке раздался визгливый крик Кешки:
   – Спишь, сволочь?! Сделал свое черное дело и спишь! Бычара отмороженный! Чеченец недостреленный! Падло тупорылое! А я думал ты друг! А ты увел мою девчонку! Гнида контуженная!

   Николай опешил.

   – Кешка, ты сбрендил? Это ведь ты её у меня увел!
   – Ты что совсем идиот?! Я что просто так в той кафешке нарисовался?! Я за ней уже две недели ухлестываю! И тут появляешься ты! Герой херов! Кулаками помахал и все?! Баба твоя?!
   – Я не понимаю…
   – Да где тебе понять, мудило?! Запала на тебя Анжелка! Бабы же они романтичные! Им героев подавай! Поэты уже не в чести! Я рассказал ей, что у тебя два ранения и тяжелая контузия! Так она все равно прет, как танк! Я добавил, что ты в эпилепсии бьешься и ссышься по ночам! А она еще больше раззадорилась!
   – Спасибо. Ты настоящий друг. После твоих теплых слов, вряд ли, она теперь посмотрит в мою сторону.

   Кешка внезапно успокоился.

   – Колюня, давай начистоту. Девчонка не для тебя. Она умница, интеллигентная, на журфаке учится. Папашка её в моем институте преподает. Она мне нужна. А кто ты? Грубый солдафон. Ты же не знаешь, что нужно женщине!
   – А что нужно женщине?

   Кешка вновь сорвался на крик:

   – Женщине нужно, чтобы ее понимали! Чтобы рядом был тонко чувствующий человек! Человек, а не тупая бычара! Чуткий эстет, а не бездушная груда мускулов! Ты сколько книжек прочел?! Молчишь, дубина?! Ты же двух слов не свяжешь! О чем ты будешь с ней говорить?! О поправке на ветер во время стрельбы?! Или начнешь уговаривать: Анжелочка, не бойся гранату, она ручная!
   – Да пошел ты! – Николай бросил трубку.

   Снова звонок.

   – Я еще не закончил! Прошу тебя, друг, откажись от нее! Сделай это ради нашей дружбы! Пожалей ее молодость! Ты хоть и молодой, но уже развалина! На тебе же живого места нет!
   – Откуда ты знаешь? Ты что читал мою историю болезни?
   – Нафига мне читать?! Ты на себя посмотри! Ты же переваливаешься, как беременная утка! А Анжелка просто дура! Она не понимает!
   – Ты только что говорил, что она умница.
   – Умница! Но дура! Ты же знаешь, баба дура не потому что дура, а потому что баба!
   – Сволочь ты, Кеша! Сволочь и гадина!
   – Ты урод! Я тебя предупреждаю: не уйдешь с дороги по-хорошему – я тебя сам уберу! У меня знаешь, какие связи?! Я тебя закопаю! Я тебя…

   Николай швырнул трубку на рычаги.

   Кешка снова звонил, но Николай выдернул телефонный шнур из розетки, упал в кресло и обхватил голову руками. На душе было гадко.

   В дверь позвонили.

   «Что нужно женщине? Что нужно мне? Что вам всем от меня нужно?».
   Кто-то очень настойчивый жал кнопку звонка.

   – Господи! Ну, кого еще принесло?!

   На пороге стояла Анжела. В глазах испуг и надежда.

   – Здравствуй, Коля.

   Он почувствовал, как в груди разливается тепло, а губы сами собой растягиваются в улыбке. А еще он понял, что, похоже, догадывается, что нужно женщине.

   – Здравствуй, Анжела.

22. 03. 2012

Двое под дождем

   Аритмичная дробь дождя, молотящая облезлый каркас автобусной остановки. Остановка. Какой «умник» придумал сделать тебя без крыши? Но с толстыми запотевшими боковыми стеклами, на которых какой-то малолетний художник намалевал смешные рожицы, желтые, красные. Вода стекает по ним и мне кажется, что нарисованные личики плачут. Они улыбаются, но я знаю, что им грустно. Как грустно мне, стоящему под дождем и отчетливо понимающему, что она не придет.

   Я лезу в карман за сигаретами и вижу, что они размокли от воды. И почему я не догадался взять с собой зонтик? Я спешил. Боялся, что она придет раньше. И снова ошибся.

   А рядом, под сутулым светом фонаря стоит девушка. Стоит давно. Безучастно разглядывая пузырящиеся под ногами лужи. Худенькая. С пшеничными волосами, тонкими змейками, прилипшими к остреньким детским плечикам. Тоже ждет. Кого? Разумеется, не подругу. Подруг так долго не ждут.

   Я выхожу из своего аквариума и шлепаю к ней. Останавливаюсь в качающемся отражении фонаря и спрашиваю:
   – Он не пришел?
   Глупый вопрос. Пожалуй, такой же глупый, если бы я вздумал осведомиться: «Прекрасная погода, сударыня. Вы не находите?»
   Она поднимает голову и смотрит на меня лучистыми наивными глазами. Совсем ребенок. Пятнадцати, наверное, нет. Отрицательно качает головой.
   – А позвонить? – Мой следующий дурацкий вопрос.
   – Зачем? – Тихо говорит она и всхлипывает.
   Я лихорадочно ищу слова утешения и не нахожу. А она быстро проводит кулачком по мокрым глазам и зло бросает:
   – Неужели, вы все такие сволочи?!
   – Все! – Неосознанно выпаливаю я и замираю. Замираю потому, что она смеется. Смеется весело и беззаботно.
   – Нет. – Она грозит мне тоненьким, почти прозрачным пальчиком. – Вы не такой. Вас тоже обманули.
   – Обманули. – соглашаюсь я. – Жизнь такая. Кого-то обязательно назначают лохом.
   – Лох и лохушка! – хохочет она. – Встретившиеся под проливным дождем!
   – Ну, дождь не такой уж и проливной. Иначе нас давно бы уже смыло.
   – А вы интересный человек. – девочка разглядывает меня оценивающе. – Как Вас зовут?
   – Дядя Витя.
   – А я просто Даша. – вздыхает она. – Даша – дураша.
   – Почему же дураша? Даша очень красивое имя.
   – Потому что до сих пор верю в сказки.

   Мы молчим. Дождь под лучами фонаря похож на золотой горох. Крупные горошины лупят нас по головам, а нам, как об стенку горох.
   Нет, решаю я, пора уходить и девочку проводить до дома. Совсем замерзла бедная. Вон, как дрожит.
   – Дядя Витя, – просит она. – Расскажите что-нибудь.
   – Хорошо. – соглашаюсь. – Но давай пойдем домой. Всякий лох когда-то прозревает и спешит в теплую квартирку. Где ты живешь?
   – Вон, в том доме. – вялый жест в сторону серой хрущевки.
   – Что же тебе рассказать? Рассказчик из меня, правда, не важный. Но слушай.

   Однажды, юная принцесса встретила молодого человека. И ей показалось, что она полюбила его. Она терзалась от этого нового для нее чувства, плакала по ночам и мечтала. Мечтала, как прекрасный принц обнимет ее, посадит на белого коня, укроет алым плащом и отвезет в свой замок, где они будут жить долго и счастливо. И наступил момент, когда ее мечты должны были осуществится. Прекрасный принц пригласил ее на свидание. Как она торопилась на эту встречу. Надела свое лучшее платье и украсила волосы благоухающими розами. Но принц не пришел. Началась гроза. Хлынул дождь. Всю ночь простояла бедная девушка под проливным дождем. А на утро ее, еле живую, нашла добрая фея. Она выходила принцессу и дала ей выпить волшебный нектар. И девушка с той поры научилась видеть внутреннюю сущность людей. Принцесса взглянула на своего избранника и увидела, что его душа черна как ночь. Она больше не любила его. Обманчивая красота принца показалась ей страшным уродством. А потом принцесса встретила другого человека. Простого доброго малого. Внешне совершенно обычного, но она влюбилась в его душу. Потому что его душа была чистая и глубокая, как небесный родник. Они полюбили друг друга и жили долго и счастливо, и умерли в один день.

   – Хорошая сказка. – вздохнула Даша. – А говорили, что плохо рассказываете. А моего принца зовут Максим. И душа у него совсем не черная. Он просто забывчивый и легкомысленный. Он очень добрый. Только еще не вырос. Но ничего, я подожду… А еще, он очень красивый. У него каштановые вьющиеся кудри, голубые глаза, а на переносице маленький шрамик, как у Гарри Поттера. Макс занимается боксом и самбо и лучше всех мальчишек в классе играет в футбол…

   Она рассказывала сбивчиво и торопливо, а я с ужасом осознавал, что она говорит о моем пятнадцатилетнем сыне.
   Хорошо, что на улице темно и Даша не видит какими пунцовыми стали мои щеки. Мне было неимоверно стыдно. А вот будет ли стыдно Максу? Это вопрос.

   * * *

   Максим встретил меня позевывая. В глазах ленивое удивление.
   – Ты что такой мокрый? В лужу что ли упал?
   – Просто решил погулять перед сном. А дождя я никогда не боялся.
   Макс коротко хохотнул.
   – Путем нехитрых логических размышлений, я делаю вывод, что твоя новая пассия продинамила тебя! Подумать только, такая страшная тетка, с губищями, как у объевшегося вурдалака, обманула такого красавца!
   – Это ты про Катю?!
   – Ах, этого бесформенного колобка зовут Катя?!

   В моих глазах начал разгораться адский пламень. Но Максим ничего не заметил, упиваясь своим красноречием.
   – Папуля! Тебе сорок два года! И в таком преклонном возрасте ты не научился понимать женщин! Тебя что ничему не научила история с мамой? Вспомни, как ты сдувал с нее пылинки! Дарил подарки, носил кофе в постель! Ты даже писал ей стихи! Боже! Как романтично! А она предпочла тебе грубого мужлана! Бросила нас и убежала к мужику, который не стесняется ставить ей фингалы под глаз!
   – Откуда ты знаешь?! – мой голос дрогнул.
   – Видел! – Максим даже скрипнул зубами. – Видел! И даже хотел набить морду этому козлу! А потом подумал, зачем?
   Макс стер с лица злую тень и вновь стал ленивым и вальяжным.
   – Зачем? Ведь, он в сущности прав. За рога и в стойло! Женщины любят решительных и жестких мужчин. Романтика для романов. А жизнь другая. Ты для меня наглядный пример. Вот ты мне с детства подкладывал томик Пушкина, а основной пушкинский принцип забыл: «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей!».
   – Слушай, знаток женщин, значит, ты сознательно обидел Дашу? – я уже не скрывал клокотавшую во мне ярость.
   – Какую Дашу?
   – Девушку, которая целый час ждала тебя под дождем!
   – Вот ду-у-у-ра! – искренне поразился мой отпрыск и получил от меня смачную оплеуху.
   Он отлетел в угол. В глазах ужас и недоумение.
   – Пап! Ты что в уме повредился?!
   – Нет! Повредился ты! А я хочу вправить твой мозг! Хук слева!
   Он снова пропустил удар. А я молотил его, приговаривая:
   – Ты же боксер! Разрядник! Супермен с отличной реакцией! Крюк справа! Ты должен быть готов к любым неожиданностям! Двойной в корпус! Ты же все умеешь просчитать!
   Макс пришел в себя и принялся блокировать мои удары. Даже наносить ответные. Я бил не сильно, понимал – мы без перчаток. Надо отдать ему должное, он тоже понимал.
   – Значит, говоришь «за рога и в стойло!» Получи!
   С последним ударом в живот я переборщил. Мой ребенок сидел на полу и тихо постанывал:
   – Папа, это нечестно. Мы в разных весовых категориях.
   – Это ты на улице хулиганам скажешь.
   Я стащил с себя мокрую одежду и бросил в стиральную машинку. Максим подошел сзади, тихо спросил:
   – Пап, а она правда целый час ждала?
   – Правда.
   – Во, блин! – он горестно вздохнул, взял мобильник и заперся у себя в комнате. Я не слышал всего его разговора, но мне было достаточно и одной фразы: «Дашунчик, прости меня пожалуйста».

   * * *

   Дождь. Снова дождь. Черный глянцевый асфальт. И дрожащий свет фонарей. Я курил на балконе и смотрел с высоты девятого этажа на одинокую гуляющую пару. Мой запасливый отпрыск не забыл прихватить зонтик. Молодец. А вот я, точно бы забыл.

Июль 2012 года.

Кубинский ром

   Оранжевое как апельсин солнце медленно скользило по голым стволам пальм, чтобы через минуту утонуть в шипящих водах океана. Серые волны накатывали на берег, касались его ног и с недоумением уносились прочь, разочарованные его безразличием. Песок, на котором он сидел, был мокрым, но Илья не замечал этого, как не чувствовал крепости рома, который пил прямо из горлышка. Он не мигая смотрел на раскачивающиеся на ветру ветви пальм, похожие на косматые щупальца чудовищ и плакал.

   Любил ли он её? Глупый вопрос. Надо спросить иначе: любила ли она его? Теперь, после всего случившегося, ответ был очевиден.
   Они познакомились на встрече одноклассников. Его приятель Мишка Кузякин пришел не один. Вика, так звали это очаровательное существо. Еще тогда Илью поразили её глаза, голубые с каким-то немыслимым фиолетовым оттенком, они лучились и сверкали, как вытащенный из воды драгоценный минерал. Мишка просто пыжился от гордости. Он пожирал восхищенные взгляды мужчин и самодовольно ухмылялся. Илья первым поздоровался с ней. «Добрый день, сударыня!» И услышав в ответ «Буэнос диас, сеньор!», понял, что во что бы то не стало, отобьет эту «очаровашку» у школьного приятеля.

   Илья умел нравиться женщинам. Несколько нетрадиционных комплементов, галантный поцелуй ручки и напускная грусть в глазах при расставании, обеспечивали ему стопроцентное попадание в яблочко. Конопатый доходяга Мишка не имел никаких шансов. Когда они покидали школьную тусовку вдвоем, под ручку, Кузякин смотрел им в след и до крови кусал губы.

   Она была младше на двенадцать лет. Тоже преподаватель. Только работала не в обычной школе, как Илья, а в престижном элитном колледже. Обучала прыщавых мажоров азам английского и испанского языков.

   Илья влюбился. Влюбился окончательно и бесповоротно. Он, учитель математики, прагматик и аналитик, начал писать стихи. Он читал их с пафосом, картинно взмахивая руками, а она сидела на скамейке и смеялась. Иногда хлопала и восклицала: «Bravo! Gracias por el regalo!».

   А однажды в кафе, они увидели Мишку. Он сидел в дальнем углу, смотрел на них и по его щеке катилась слеза. Илья не выдержал, подошел к нему, положил руку на плечо.

   «Миха – друг, прости меня. Пойми, вы с ней не пара! У вас все равно ничего не получилось бы!»

   Кузякин смахнул его руку. Поднялся.

   «А у тебя получилось?»

   Потом он спросил Вику, кто для неё был Мишка? Она пожала плечами: «Так, никто. Случайный попутчик».

   Через два месяца знакомства, Илья сделал ей предложение. Вика согласилась. Свадьбу решили сыграть в мае. А в марте Илья огорошил возлюбленную известием: «Мы едем на Кубу! Это мой свадебный подарок! Будешь на Острове Свободы моим переводчиком?»
   Как она радовалась. Хохотала, щебетала что-то по-испански и бросалась к нему на шею.

   Изнурительный тринадцатичасовой перелет. Только не для них. Они пили ликер и целовались. Целовались и пили.

   Куба встретила их буйством красок, криками уличных зазывал и пряным ароматом свободы. Роскошное двухэтажное бунгало пятизвездочного отеля Барсело салимар, сразило Вику наповал. Она бегала по номеру с криками: Viva Cuba! Прыгала на огромной кровати – сексодроме и плакала от радости. А он? Он тоже плакал от свалившегося на него огромного счастья.

   А еще Илье очень нравилось, как Вика напевно говорит : «Mi quierido, yo te amo locuramente!». (Милый, я тебя безумно люблю!). Пожалуй, это самая красивая фраза на испанском.

   Они были счастливы целую неделю. Купались, загорали, совали в карманы белозубым мулаткам «куки» и пили. Пили махито, пино-коладу и настоящий кубинский ром с восхитительным сладковатым привкусом кофе. А потом появился он. Двухметровый широкоплечий канадец. Они встретили его в обменнике. Глядя, как Илья считает оставшиеся мятые американские доллары, Вика впервые упрекнула его.

   «Математик. Как же ты не просчитал, что на Кубу нужно везти евро. За них дают 120 куков, а за твоих американцев только восемьдесят!

   Канадец обернулся. В загорелой пятерне он держал пачку евро. Оценивающе оглядел Вику и улыбнулся. Что-то сказал по-английски. Вика немедленно ответила. Канадец изумленно вытаращил глаза, подошел к ней и галантно поцеловал ручку. На Илью он даже не взглянул. Лицо канадца казалось до боли знакомым. Вроде, похож на какого-то киноактера…

   На следующую ночь Вика не ночевала в номере.
   Илья искал ее на пляже, в барах, пытался расспрашивать обслуживающий персонал, но его не понимали. Вокруг грохотала музыка, слышались пьяные крики туристов, смех. Илья был в отчаянии.

   Он увидел ее у бассейна. Канадец сжимал ее в объятьях и что-то шептал на ушко. Вика хохотала.

   «Mi quierido, yo te amo locuramente!».

   – Эй, ты! – Заорал Илья. – Ты что делаешь, гадина?!

   Он подскочил к нему и схватил за грудки. Но тот легко отцепил его руку и пихнул в грудь. Илья шлепнулся в бассейн под восторженное улюлюканье отдыхающих.

   Он стоял мокрый и жалкий. А канадец указывал на него пальцем и что-то спрашивал у Вики. Его бывшая невеста пожала плечами и ответила. Илья был уверен, она сказала: «Так, никто. Случайный попутчик».

   Илья сидел в номере и пил. По его щекам текли слезы. Пришла Вика. Илья вскочил, бросился к ней, но его остановила презрительная гримаса на её лице.

   «Как же ты опустился, математик! Пьешь, как свинья и пахнешь так же!».

   «Ты вернулась?»

   «Я пришла забрать вещи. Переезжаю к Майклу!».

   «Значит, этого негодяя зовут Майкл? Нам же уезжать через пять дней! Как же ты сможешь после всего этого сидеть рядом со мной?!».

   «Можешь не волноваться на этот счет. Майкл пригласил меня к себе в Канаду. Через два дня мы с ним уезжаем в Доминикану».
   «А как же наша свадьба?».

   «Зачем?».

   Любил ли он её? Глупый вопрос. Надо спросить иначе: любила ли она его?

   Солнце утонуло в океане. На небе заискрились звезды. Красивые, недосягаемые.

   Теплые волны лизали его пятки, тропический ветерок ерошил волосы. Умиротворенно шелестели пальмы. Илья сделал большой глоток рома и вдруг вздрогнул. Он вспомнил. Вспомнил на кого похож канадец. Это же вылитый Мишка Кузякин! Голова закружилась, к горлу подкатила тошнота.

   В соседних кустах появился чей-то силуэт.
   «Мишка! Это ты?! Что же ты наделал, гадина?! Отомстил да?! Какая же ты сволочь! Выходи!».

   Илья размахнулся и запустил в кусты недопитую бутылку рома.
   Перед ним появился кубинец в зеленой куртке обслуживающего персонала. В темноте, на загорелом лице выделялись только белки глаз и зубы.
   – Руссо?! – Скорее утвердительно, чем вопросительно осведомился он. – Ай-я яй! Нехорошо!
   – Да пошел ты! – Илья поднялся и побрел прочь.
   Кубинец допил оставшийся в бутылке ром и крикнул вслед:
   – Грациас, сеньор! Куба хорошо?!
   Илья обернулся.
   – Куба? Плохо! Очень плохо!

   Тринадцатичасовой перелет. Он пил и спал, тревожно вздрагивая. Вика прижималась к канадцу и шептала: «Mi quierido, yo te amo locuramente!».
   А Майкл вдруг повернул к нему улыбающееся конопатое лицо и сказал на чистом русском:
   «Друг, прости меня. Пойми, вы с ней не пара! У вас все равно ничего не получилось бы!»

   Илья очнулся, холодный пот заливал глаза. Он потянулся за бутылкой рома. Под неодобрительные взгляды соседей сделал большой глоток.

   Странно. Где восхитительный сладкий аромат кофе? Где?!
   Горечь… Одна горечь…

12. 03. 12. Куба.

Шахидка

   Саида проснулась с мокрым от слез лицом. Странно. Ей казалось, что она уже разучилась плакать. За те месяцы, что она провела в «Рияд-Ус-Салихийне», она изменилась. Она больше не была серой испуганной мышкой, боящейся поднять голову в присутствии мужчины. В ее осанке появилась стать, а в глазах гордость. И даже инструктор Бекхан отныне смотрит на нее с уважением. А как же иначе? Кто осмелится презирать Невесту Аллаха?
   Но отчего так жарко в груди? Отчего ее щеки пылают?
   Конечно. Это все сон. Она видела Казбека – юношу, для которого готова была пожертвовать всем. Если бы он только попросил, она с радостью отдала бы свою жизнь. Жизнь. Потому что больше у нее ничего нет.

   А он? Так хочется верить, что она не была ему безразлична.

   Саида вспомнила их последнюю встречу, и глаза вновь наполнились влагой. Казбек взял ее за руку и хотел что-то сказать. Но тут появился ее младший брат Али и с криком «Бесстыжая!» ударил по лицу палкой. Закрывая руками окровавленное лицо, она побежала в дом.

   Больше Казбека она не видела. Сказали, что он уехал учиться в Москву. А на ее щеке появился уродливый шрам. В тот день она умерла. Она знала, что родилась некрасивой, но, как и всякая девушка, мечтала о счастье. Теперь надеяться было не на что. Единственным человеком, который мог пожалеть ее, была мама, но она скончалась, когда рожала Али. Ближайшие родственники: брат и дед – не скрывали своего презрения к ней.

   Однажды к ним в гости приехал дядя Амир. Саида в это время ухаживала за могилами отца и старшего брата, погибших на войне с федералами. Дед зыркнул на нее черными глазами и процедил: «Отойди!»

   Саида бесшумной тенью скользнула прочь и замерла за спинами мужчин.
   Амир ткнул пальцем в развевающиеся на могилах зеленые флажки:
   – Тяжело видеть неотомщенную кровь.
   Дед сжал кулаки.
   – Я уже слишком стар, а Али еще слишком юн. Вся надежда только на тебя.
   Амир оглянулся на стоящую в отдалении девушку.
   – Как выросла Саида. Если бы не этот шрам – была бы красавица.
   Дед отмахнулся:
   – Что от нее проку?
   – Если сломалась верхняя перекладина, переходи на нижнюю, – процитировал гость кавказскую поговорку и хитро подмигнул.

   Вечером дед позвал ее:
   – С тобой хочет поговорить твой дядя.
   Саида подошла к гостю, низко опустив голову.
   – Сядь, – приказал Амир.

   Когда девушка покорно села у его ног, дядя печально вздохнул:
   – Мне нелегко говорить это, Саида. Но ты должна знать. Все видели, как вы с Казбеком любили друг друга. Вы были бы хорошей парой, но случилось несчастье. Казбек погиб…

   Саида вздрогнула и недоверчиво посмотрела на дядю. Тот закрыл лицо руками и хрипло продолжал:
   – Его убили неверные псы. Грязные язычники. Он умер, как мужчина. Ты должна гордиться им, потому что он Муджахидун. Он чист перед Аллахом, и даже ангелы Мункир и Накир не посмеют подвергать его допросу.

   Амир замолчал, потому что Саида зарыдала громко и надрывно.

   Дед взглянул на сына с немым укором и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. А Амир нетерпеливо барабанил пальцами по столу, ожидая, когда девушка прекратит плакать.

   – Саида, хочешь ли ты быть достойной Казбека?

   На другой день дядя отвез ее в диверсионный лагерь смертников «Рияд-Ус-Салихийн» (Сад Праведников).
   Каким красивым во сне был Казбек. Саида вытерла слезы. Не зря ее имя переводится как счастливая. Немногие женщины и девушки удостоились чести называться Невестами Аллаха. Только лучшие. Скольких забраковали, а сколько способны к действию только под влиянием наркотиков. Она не такая. Она лучшая.

   Москва – город порока. Город, забравший ее любовь. Город проклятых язычников и их прихвостней. Чем больше гяуров она сумеет отправить в ад, тем большую заслужит любовь Аллаха.
   На ней просторная красивая шубка. Достаточно просторная, чтобы скрыть широкий матерчатый пояс с нашитыми пакетиками пластита, туда впрессованы поражающие элементы: гвозди, стальные шарики и обрезки проволоки. В кармане обычный мобильный телефон. Нужно лишь снять блокировку и нажать одну кнопку, только одну маленькую кнопку…

   Саида гордо шествует по перрону, цокая каблучками белых сапожек.
   Впереди два русских полицая, но ей не страшно. Она обворожительно улыбается им и небрежно взмахивает гривой белокурых крашеных волос. Шрам на щечке под слоем пудры почти невидим, зато хорошо видна серебристая горошина на нижней губе. Эта дурацкая штуковина называется пирсинг. Как сложно было заставить изуродовать себя. Еще сложнее научиться носить эту позорную одежду. Полгода назад Саида умерла бы со стыда. А сейчас она себя чувствует вполне уверенно. Она лучшая. Вспоминаются слова инструктора Бекхана: «Аллаху не важно, как ты выглядишь. Ему важно, на что ты способна ради Него».

   Полицейские провожают ее похотливыми взглядами.
   «Смотрите, смотрите, сыны Ифрита. Вы запомните меня на всю жизнь».

   На окраине Москвы, в невзрачной полупустой квартире над ноутбуком склонились два человека.
   Инструктор Бекхан с ухмылкой следит за маленькой красной точкой на мониторе.
   – Села в электричку на Рижской. Едет.
   Амир нетерпеливо прищелкнул пальцами:
   – Ну, так нажимай свою кнопку!
   – Зачем? Она сама выберет нужное время. Девочка очень хочет в Рай.
   – Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
   – Знаю. А также знаю, что нецелесообразно было жертвовать ею ради такого жалкого теракта. Она способна на большее.

   Народу много, но свободных мест все равно хватает. Саида опустилась на потертое кожаное сидение. Слева сидит толстуха неопределенного возраста, грызет семечки, шелуха падает прямо на пол. «Грязная свинья, где ест – там и гадит». Справа свесил голову на грудь пьяный мужик самого бомжового вида. От удушливого перегара у девушки закружилась голова. А еще чувствительные ноздри уловили тошнотворный запах мочи. «Свиньи! Вонючие свиньи! Животные пахнут лучше!»

   Саида хотела пересесть, но свободные места уже заняты. «Аллах посылает мне последние испытания. Благодарю тебя, Милосердный, ты знаешь, как я жду встречи с Тобой».

   Лицо шахидки спокойно, глаза полуприкрыты. Но в душе пылает огонь. Напротив нее сидят молодые люди: юноша и девушка. На глазах у всего вагона целуются. У девушки расстегнута куртка и рука юноши шарит у нее за пазухой.

   Саида хочет зажмуриться, но какая-то сила заставляет ее смотреть. Даже под толстым слоем пудры ее лицо горит от стыда. «О, Всемилостивейший, это не люди! Они не достойны жить!»
   Худая ладошка девочки скользит по коленке избранника все выше и выше. Замирает на ширинке джинсов и тянет молнию вниз.
   У Саиды перехватывает дыхание. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Она больше не может ждать. Ее рука ныряет в карман шубки. Пальцы сжимают холодный корпус мобильного телефона. Губы шепчут суру «Аль Джума»: «Воистину, смерть, от которой вы бежите, настигнет вас, и потом вы вновь предстанете перед Тем, кому ведомо сокровенное и явное. И Он покажет вам то, что вы вершили».

   Чужой безжизненный голос врывается в сознание, мешает сосредоточиться: «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция Сухаревская».

   Саида закрывает глаза и шепчет громче: «Если бы Аллах пожелал, то отомстил бы им Сам, но Он пожелал испытать одних из вас посредством других».

   Она не замечает, что произносит слова молитвы вслух.

   «Он никогда не сделает тщетными деяния тех, кто был убит на пути Аллаха!»

   Кто-то настойчиво теребит ее за плечо. Она открывает глаза и вскрикивает от ужаса. Перед ней стоит Казбек.
   – Саида, это ты?

   «Этого не может быть! Казбек мертв. Дядя Амир сказал, что он Муджахидун. Он чист перед Аллахом, и даже ангелы Мункир и Накир не посмеют подвергать его допросу».

   Казбек улыбается.
   – Ты так сильно изменилась. Я узнал тебя по голосу.

   «Станция Сухаревская. Осторожно двери закрываются. Следующая станция Тургеневская».

   Виски лопаются от боли, где-то внутри разрастается уродливый колючий кустарник, пронизывает внутренности, нанизывает на иглы сердце, оплетает горло холодной шершавой плетью.

   С губ смертницы срывается хриплый стон. Она отталкивает от себя Казбека и бежит. Бежит прочь. Юноша выскакивает следом. Двери вагона закрываются за его спиной.

   – Стой, Саида! Куда ты?!

   – Смотри! – Бекхан тычет пальцем в монитор. – Она вышла! Она же бежит! От кого?!
   – Менты! Менты ее вычислили! – Вопит Амир. – Жми кнопку! Жми быстрее!

   Взрыв!

   Раскатистый гром сотрясает станцию, эхо глухим ревом плющит своды метрополитена. Запах. Запах гари и крови. Запах смерти.
   В воздухе кружатся грязные снежинки – обрывки некогда белоснежной шубки. Медленно оседают на пол. Разорванное тело Саиды отброшено к стене. А рядом, всего в пяти метрах вздрагивает в предсмертных конвульсиях Казбек. Стальная начинка бомбы изорвала в клочья дорогое пальто. На губах пузырится черная пена. Последние судороги. Глаза стекленеют.

   Два кровавых ручейка бегут параллельно друг другу. Масляно блестят в электрическом свете и подсыхают на сером гранитном полу, так и не сумев соединиться.

16.01.13

У поэта умерла жена

   Автор выражает особую благодарность поэту Саше Веселову за использование его имени и стихов в данном произведении.

   «У поэта умерла жена…»

   Весь мир пытался развеселить его. И он преувеличенно громко смеялся над абсолютно не смешными шутками приятеля, а может они были смешными, но он их не слушал. Когда девчонка на подиуме принимала особенно соблазнительные позы, Сергей сам с видом заправского развратника чмокал губами, начинал обсуждать обнажаемые прелести стриптизерши, и с готовностью подхватывал со стола бокал, едва Женька произносил новую нелепую здравицу за его здоровье.
   Но почему же так гадко на душе?

     «У поэта умерла жена…»

   Вот привязалось! Эти строчки Саши Черного помимо его желания лезли в голову. Заполняли собой все пространство черепной коробки. Сверлили мозг и отодвигали на второй план все прочие мысли. Почему умерла? Ольга не умирала, она просто ушла! Просто… Слово-то, какое дурацкое! Нет, все не так просто! Были слезы, были упреки, были оскорбления!

   Неожиданно для себя Сергей громко продекламировал:

     «У поэта умерла жена…
     Он ее любил сильнее гонорара!
     Скорбь его была безумна и страшна —
     Но поэт не умер от удара.

     После похорон пришел домой – до дна
     Весь охвачен новым впечатленьем —
     И спеша родил стихотворенье:
     «У поэта умерла жена»».

   Женька удивленно вытаращил глаза, «недопроглотив» очередную порцию, а потом проглотил, и залился пьяным ухующим, визгливым смехом.
   – Дрюня! До дна! Ты чего с дуба рухнул?! Сам придумал?
   – Нет. Это Саша Черный…
   – Черный?! Грузин что ли?
   – Нет, русский…
   – А папа у него был турецко подданный! – Женька Чуев первый раз «сел» на четвертом курсе библиотечного института – с классикой успел познакомиться, знал, но не любил. – Да хрен с ним! Давай еще дерябнем вискарика! Ё-моё! Бухло-то кончилось! Пойду схожу, а то не дождешься!

   Наблюдая, как приятель неуклюже, стараясь не расплескать себя, пробирается между столиками, Сергей вздохнул. «Наверное, Ольга никогда не любила меня». По молодости повелась на очарование длинноволосого поэта. Вздыхала, блаженно прикрывала глаза. Правда, читал он ей стихи все больше своих друзей. Свои почему-то стеснялся. Минуло двадцать лет. Длинных волос нет и в помине, спереди их уже поглотила стремительно расползающаяся лысина. Да и профессиональным поэтом так и не стал. Офисный служащий. Без нужных связей, без больших денег, без перспектив на будущее.

   «Я выходила замуж за поэта Сергея Дронова, а не за тупой мебельный шкаф, который даже не может пошевелить створками, чтобы чего-то добиться. Ты можешь ходить в одном задрипанном пальто десять лет и питаться просроченными консервами, а я нет! Я хочу норковую шубу и бутерброды с черной икрой! Где „тысячи сияющих звезд“ и „чарующий свет луны“, которые ты мне обещал? Ты даже сапоги мне не можешь купить! Неудачник!»

   А он? Даже сейчас ему было стыдно за свой истерический голос. Он назвал жену проституткой, готовой за деньги жить с нелюбимым человеком и ушел.

   Потом он долго сидел на облезлой скамейке в парке, пил из горлышка противную теплую водку и плакал. Вернулся домой, но Ольги уже не было. Её телефон говорил по-английски, абонент не доступен. Он снова пил водку, и снова плакал, уже сидя на спинке другой скамейки, на бульваре погруженном в вечерние сумерки.

   Там его и «подобрал» старый институтский приятель, ныне преуспевающий бизнесмен Женька Чуев. Сколько лет, сколько зим прошло? Достаточно, чтобы сухопарый атлет, протаскавшийся всю срочную службу с пулеметом по горам, демобилизованный боец штурмовой бригады, поступивший в «девчачий» институт, превратился в холеного, лощенного, сильно раздобревшего в талии дядьку, с узкими щелочками глаз на оплывшем лице. Зато глаза-то по-прежнему озорные. Голубые с искрой безуминки. Обнялись. Женька затащил его в свой BMW Х6, и выслушав: «Не к такому ли богатею ушла Ольга? Хозяева жизни! Твари!», спокойно ответил: «Сопли, подбери!»

   Сергей был готов врезать кулаком по его наглой ухмыляющейся роже! Но не врезал. Наоборот, услышав: «Поехали тоску лечить», расплылся в улыбке, как блин, и позволил отвезти себя в ночной клуб, за вечер в котором пришлось пожертвовать месячной зарплатой, несмотря на утверждение путеводителя по злачным местам города, о том, что средний чек здесь всего лишь 1,5—2 тысячи рублей.

   Живут же люди. Миловидные официантки в немыслимо коротеньких юбочках, передвигаются в волнах веселого шума, пестрого света и музыки повтором единственной фразы нокаутирующей мозг. Всё тут вычурно, красиво, но от децибел пухнут уши, а от сигаретного дыма и неиссякаемых запасов виски кружится голова. Женька выслушал его историю дважды. Сам же без остановки травил байки о прошлом и будущем, не стесняясь настоящего, учил друга благодарно засовывать девушкам в трусы сторублевые купюры – меньше нельзя, обидишь. Сергей сначала притворялся, что ему интересно, потом его тошнило, потом, кажется, стало действительно интересно. Потом он вспомнил Сашу Черного. Потом Женька ушел за выпивкой.

   Потом он вспомнил Сашу Веселова, тот не был классиком, зато у него был какой-то стишок про бар, который вдруг запросился из глубины мутных потоков Дроновского сознания:

     «Дискотека. Душный зал.
     Бар. Поношенные джинсы.
     Вечер. Скука. Рок. Свет. Бал.
     Танцы века, а век быстрый.
     Звуки. Блики. Какофония.
     Пульс и дыханье в норме.
     Угол. Тень. Там меня
     Мать своей грудью кормит.»

   Тридцать лет прошло. А как сейчас…

   Память – услужливая гадюка. То у неё номер собственного телефона не выспросишь, а тут, пожалуйста. Восемьдесят второй год. После третьего курса стройотряд. Битва за урожай на бескрайних просторах Кубани. Вечером забурились на танцы три друга приятеля: он сам, Веселов и Чуев. Женька первый разглядел эту восхитительную сцену. За танцующей стеной веселящихся сопляков, у входа на дискотеку, сидела молодая женщина, и без всякого стеснения приложив к груди чмокающего спелёнатого малыша, смотрела на столичную молодежь. Звали её Валюха – она работала кем-то на кухне в столовой, во всем и со всеми она была безотказной. Немного блаженная, Валюха всегда имела много поклонников, один из которых появился рядом едва трое друзей подошли ближе. Невысокий пришибленный с виду мужичок, распалялся, что-то доказывая ей. Она как ни в чем не бывало продолжала улыбаться и кормить ребенка. Валюхин «кавалер» влепил ей пощечину и заорал: «Иди домой». Чуев выволок его в холл «поговорить», а на другой день оказалось, что он набил морду местному участковому милиционеру.

   Мешая плавному течению воспоминаний, живой Чуев возник перед их столиком из серебристого мельтешения звездочек, а с ним вместе возникли две очаровашки Вика и Настя. Выводок стаканов с колой и литровый «Канадский клуб» оживили беседу. На девчонках одето ровно столько, сколько необходимо, чтобы напор горячей фантазии растопил лед любой пуританской ограниченности.

   – Дрюня, я тебе приватный танец заказал! – Женька, тыча пальцем в приятеля, что-то нашептал в ухо Насте, после чего она вспорхнула с дивана и потащила Сергея за собой за портьеру кабинета, убранство которого состояло из низкой кушетки заваленной чем-то имитирующим шкуру леопарда.

   Танцевала она плохо, зато очарование молодости, жившее в ней, напоминавшее о несбыточном, притягивало как магнит. Дронов любовался ею, пытался рассказать о своей жизни, и наконец, выволок на свет нелепую фразу:
   – Притворись, что ты меня любишь.

   Настя поднялась и с наигранным разочарованием сообщила:
   – Извини, время кончилось, можешь ещё потрогать, но нам пора…
   – Сколько стоит танец?
   – Две тысячи!
   – Без проблем… не уходи, – а потом снова повторил, – притворись, что ты меня любишь.

     «Притворись,
     что меня ещё любишь…
     Пожалуйста, притворись!
     Ты завтра меня забудешь…
     Я прозакладывал жизнь…
     Я прозакладывал душу…
     Я прозакладывал всё…
     Прошу…
     притворись, и слушай
     сердца обратный отсчёт».

   Притворялась она плохо. И в кабинете. И у шеста, когда они вернулись в зал. И в гостиничном номере, где они оказались под утро. «Притворись, что ты меня любишь» твердил Сергей всякий раз, когда ему казалось, что счастье, с которым он разминулся по жизни, всё-таки возможно, достаточно попросить, достаточно заказать в номер шампанское. Настя не хотела притворяться, она делала свою работу хорошо, по прейскуранту, а вы же знаете, как нас раздражают капризные клиенты. После очередного «притворись», она выпорхнула из-под одеяла, натянула джинсы, кофточку, шубку, и, убежала, сказав:
   – Слушай уже девять, мне ребенка надо в сад вести, всё хорошо, приходи, ещё позажигаем… я у тебя на такси возьму?

   Осиротевший бумажник лежал на тумбочке. Рядом на кровати распластался Дронов, уткнувшись головой в подушку.

   Интересно где я и сколько это стоит?

   – Как зажигалка, ништяк? Ушла уже? – неожиданно гостиничный номер наполнился Чуевым, видимо Настя не захлопнула дверь, – а я к тебе с трофеями, вот Вика колготки забыла, муж её объявился по телефону, она фр-р-р… и улетела без них, хватит валяться! Эй, ты чего? Эй! Серый?!

   Женька оставил на столе принесенную бутылку виски, рванулся к кровати, неожиданно испугавшись, что Сергей помер. Повернул его на бок и выслушал пьяный речитатив:
   – Притворись, что ты меня любишь…

   Потом он выудил из бара пару стаканов, набулькал в каждый из них на два пальца виски, и протянул один Дронову:
   – Обойдешься!

   * * *

   А в это время Ольга, вернувшаяся от матери, последовательно обзванивала морги, больницы, и куда там еще звонят, если муж не ночует дома.

18.02.2012.

Антипатия

   Есть люди, которые внушают стойкую антипатию. Они могут быть умны, доброжелательны и даже красивы. Но какое-то внутреннее чувство, порой совершенно необъяснимое, заставляет тебя испытывать внутренний дискомфорт в их присутствии. Сознательно искать у них изъяны, приписывать несуществующие пороки и видеть в их поступках преступную потребность направленную исключительно на то, чтобы навредить тебе любимому.

   Такая аверсия возникла у Светки Дергачевой по отношению к Денису – водителю, недавно устроившемуся к ним на подстанцию. Едва увидев его, девушка прошипела: «Да это же натуральный педик. Гляньте, девчонки, беленький губастенький, да еще с серьгой в ухе!».

   Денис в это время объяснял что-то диспетчеру, протягивая через окошко путевой лист, но громкий шепот Светки услышал, обернулся, широко распахнул лучистые голубые глаза.

   Светке стала неловко, а еще ее охватила непонятная злость.

   – Крутая серьга! – Нарочито громко засмеялась она. – Серьги носят либо пираты, либо гомики! А что-то корабля за окном я не наблюдаю!

   По щекам парня разлился румянец. Он неловко дотронулся до серьги. Тихо сказал.
   – Это еще деда. У казаков так принято…

   – Ах! Вы казак! Как романтично! Теперь все ясно! А я-то подумала – вы место работы перепутали!

   – Дергачева! – Закричала диспетчер, – Прекрати хамить! Иди лучше медицинский ящик проверь! А то будешь потом перед контролем оправдываться, почему у тебя лекарства просроченные!

   Светка пулей вылетела на улицу, забралась в скоропомощную Газель и заревела. Она сама не могла понять, отчего набросилась на этого невысокого молодого парня с большими и грустными, как у коровы глазами. Слезы душили ее, губы кривились. «С***ка! Гомик! Казак продырявленный!».

   С того памятного дня прошел месяц, но Светкина антипатия только усилилась. По закону подлости, а может по чьему-то злому умыслу, Денис был поставлен водителем именно на ее бригаду. Каждый раз, приходя на работу, и читая в раскладке фамилию водителя, Дергачева испускала громкий вздох полный вселенской тоски.
   – Блин! Опять этот Какашкин!
   Фамилия Дениса была Кирдяшкин и это вызывало у девушки еще большую неприязнь.
   – Да с такой фамилией на людях показаться стыдно! – Сокрушалась она. – Лучше всю жизнь в девках остаться, чем такую позорную взять!

   Светкины подруги подсмеивались над ней: «А не влюбилась ли ты часом? А чего, парнишка красивый неженатый».
   – Я?! – Возмущалась Дергачева. – Да он же молокосос гейской наружности! Наверное, еще не бреется! А еще от него воняет, как от козла!
   Светка сама понимала, что лукавит. Денис был старше её на два года и пахло от него приятным мужским одеколоном «Эго».

   А еще Светку жутко раздражала какая-то патологическая невозмутимость парня. На все ее хамские выпады, Денис лишь виновато улыбался.

   «Трус! Слюнтяй! Баба в штанах! Подкаблучник!» накручивала себя Дергачева. «Нормальный мужик давно бы на три буквы послал, а этот улыбается, как дебил!».

   Работать с Кирдяшкиным для Светки стало невыносимо. Она решила избавиться от ненавистного водителя, для чего написала два рапорта на него, обвинив в медленной езде и незнании района обслуживания. Однако добилась лишь выговора для себя. Ей было объявлено, что она не умеет пользоваться автомобильным навигатором и не указала водителю кратчайший путь до места вызова.

   «Нет в жизни справедливости, – Сетовала молодая фельдшерица. – А если случится чего? Одна ведь все время работаю. Вдруг, какие пьяные уроды пристанут? Раньше я со Степанычем ездила. Он только из машины вылезет – все разбегаются. А от этого задохлика какой толк? Тут впору не себя, а его спасать!».
   Так говорила Светка подругам и, как говорят в народе, «накаркала».

   Газель въехала в темную арку и остановилась у обшарпанной серой пятиэтажки. От Дергачевой не укрылось, что всегда спокойный Денис почему-то выглядит встревоженным. Он, прищурившись вглядывался в темную громаду здания, пристально изучал открытую настежь дверь подъезда за которой притаился холодный сумрак.
   «Словно волк принюхивается, – с усмешкой подумала Светка, – Нет. Не волк – волчонок».

   – Свет, давай я тебя провожу. – неожиданно предложил Денис. – Темно. Да и ящик у тебя тяжелый.
   – Надорвешься! – Буркнула Дергачева. Привычно подхватила оранжевый медицинский чемодан и смело зашагала к подъезду.

   Денису было не спокойно. Неясное чувство тревоги жгло где-то под ложечкой, заставляло замирать сердце, а потом пускать его в бешенный аритмичный галоп. Он вышел из машины. Подошел к подъезду, заглянул в черный квадратный провал. «Словно кто-то специально лампочки вывернул». Прислушался. Тишина. Снова вернулся к автомобилю, вцепился в руль побелевшими от напряжения пальцами. «Что за дурацкая истерика? В первый раз что ли?». Чего он так разволновался? Нежели потому, что эта вздорная девчонка так дорога ему? Девчонка, которая смотрит на него, как на пустое место. Нет – хуже. Она презирает его. А за что? Может быть, видит в нем то, что сам он, Денис, увидеть не способен. «А жаль. Такая красивая девочка. Но насильно мил не будешь».

   Кирдяшкин вздохнул, выпустил руль, откинулся в кресле. И вдруг услышал чей-то отдаленный вопль.
   «Вроде Светка кричала? Или показалось?».
   Нет, не показалось. Из подъезда пулей вылетела Дергачева, растрепанная, без медицинского ящика. За ней бежали трое парней.
   Бежали неуклюже. Видно пьяные или «обдолбанные наркотой».

   Светка подскочила к машине. Сначала хотела прыгнуть к Денису, но передумала, открыла дверь салона, юркнула внутрь и заперлась.

   Денис вытащил из наплечной кабуры травматический Макаров. Мгновение раздумывал, потом решительно выщелкнул магазин. Нет, стрелять он не будет. Достаточно попугать. Ему почему-то вспомнился недавний случай, когда охранника, убившего напавшего на него хулигана, обвинили в превышении допустимой самообороны и посадили.
   Он тут же пожалел о том, что сделал, едва увидел перекошенные лица парней. Крошечные точечки зрачков – наркоманы.

   Один из нападавших рванул дверцу салона:
   – Вылезай, с***ка! Вылезай, падла!
   Другой бандит сунулся в кабину, но увидев нацеленный на него ствол, замер. На сером лице появилась ухмылка:
   – Ты че, шеф, в натуре? Стрелять что ли собрался?
   – Отойти от машины! – Скомандовал Денис. – Первому кто дернется прострелю башку!
   – Не гони пургу, командир! Мы бабу по-хорошему попросили – отдай стекло и иди с миром!
   – Пошли вон! – возвысил голос Денис. – Буду стрелять! – Он слышал, как Светка истерично вопит в мобильник: «Быстрее! Нападение на бригаду «скорой». Адрес…».
   Третий наркоман ткнул в водителя пальцем:
   – Глянь, Серый, у него обойма в руке! Пушка не заряжена!
   – Точно! Ах ты бл…!
   Бандит вцепился в комбинезон Дениса и рывком потянул на себя.

   Падая, Кирдяшкин врезал стволом пистолета по черным пенькам зубов. Бандит взвыл, зажимая пятерней окровавленный рот, а Денис выскочил из автомобиля и набросился на остальных. Ударил одного ногой в живот, но сам пропустил удар в челюсть. В голове зашумело. Словно в замедленной киносъемке увидел летящую в лицо ногу, обутую в солдатский берц. Неуклюже отклонился. Чуть опоздал. Из разорванного уха потекла кровь. Ударил рукояткой пистолета наотмашь. Попал. Похоже сломал нос подонку.

   Потом он плохо помнил. Бил сам и били его. Лицо заливала кровь. Он наносил беспорядочные удары, а потом левый бок обожгла острая, как иголка боль. Затуманенным взором увидел узкое лезвие ножа. Из последних сил нанес последний в этой драке апперкот и упал.

   Денис лежал на холодном, пахнущем сыростью асфальте и, медленно погружался в тягучую обволакивающую тьму.
   Он не видел, режущих глаза фар полицейского автомобиля, не чувствовал, как его тормошит выскочившая из Газели Светка, не слышал её крика: «Дени! Что с тобой, Дени?!». Он плыл по черному густому океану, а где-то впереди мерцала одинокая звезда. Манящая и притягательная, как символ всех его мечтаний и грез.

   Он очнулся на больничной койке. Над головой капельница, а рядом на табуретке Светка. Она держит его кисть в своих ладошках и плачет.
   Денис разлепил пересохшие губы:
   – Света. Зачем ты здесь?
   – Прости меня, Дени. Прости, если можешь…
   – За что?
   – Я дура! Боже! Какая я дура!
   – Почему?
   – Потому что вела себя, как последняя дрянь.

   В палату вошла медсестра:
   – Девушка, вы должны уйти. Больному нужен покой.
   – Да-да. – Заторопилась Дергачева, – Дени, дорогой, я приду завтра!

   У самой двери Светка остановилась, обернулась и тихо прошептала:
   – Я хочу, чтобы ты знал, Дени – я люблю тебя!

   Денис прикрыл глаза. Улыбнулся. Никогда в жизни ему не было так хорошо и спокойно.

4. 05. 13.

Кто есть кто?

   Магомету Шерипову нравилась Черногория. Тихая, опрятная, маленькая страна. А главное гористая. Горы, конечно, не такие красивые, как в родной Ичкерии, но тоже ничего, особенно Боботов Кук и Добра Колата – есть на что посмотреть. Магомет улыбался, только что он получил перевод на три миллиона американских тугриков и этот перевод явно не последний. Честное слово, быть бизнесменом куда приятнее, чем ползать по горам с автоматом наперевес. Поэтому Магомет Ильясович, когда появилась возможность, с удовольствием сменил провонявший потом камуфляж на дорогой костюм от Dolce & Gabbana. Там он был бригадным генералом, полевым командиром с сочным прозвищем Большой Магомет, его ценили Хаттаб и Шамиль. Но Магомет Ильясович был неглупым человеком, чтобы не понимать, что лучше быть живым бизнесменом, чем мертвым генералом. Да и где теперь эти Хаттаб и Шамиль? А Большой Магомет жив и продолжает борьбу. И кто сейчас важнее, тот, кто тянет за спусковой крючок или добывает деньги? Деньги выигрывают войны, деньги свергают правительства, деньги не дают потухнуть тлеющим углям священной борьбы. Новоявленный бизнесмен улыбался. Как он устал вздрагивать от всякого шороха, спать в обнимку с калашом и прятать нож за голенищем сапога. Здесь ему ничего не угрожает, у него легальный бизнес. Ему даже не нужна охрана. Он держит этих лодырей лишь для солидности. Вон как разжирели. У Вахи глаза превратились в щелочки, а Лечи обзавелся приличным брюшком. Они стоят у его джипа Grand Cherokee широко расставив ноги, на сальных рожах самодовольство. Надо будет погонять этих жирдяев, пусть выглядят поприличнее, все таки охранники уважаемого человека.

   Большой Магомет сбежал со ступенек банка и направился к джипу.
   В этот момент из-за угла дома тяжело дыша выползла дряхлая старушка. Низенькая, горбатая, в нелепом мешковатом плаще. Она слепо щурилась из под огромных допотопных очков в роговой оправе, потешно вертела головой, которую «украшал» венчик седых волос и беспрестанно что-то бормотала. В правой руке она держала клюку, на которую опиралась, тогда как в левой эта пародия на человека сжимала огромный пластиковый пакет битком набитый огромными апельсинами. Ноша была явно тяжеловата – бабульку сильно вело налево. Она смешно семенила, стараясь сохранить равновесие и громко восклицала:
   – Ай– яй-а-а– яй!

   Магомет при виде этого зрелища не смог удержаться от смеха.
   – Куда ты столько набрала, старая вошь?
   Старушка остановилась. Удивленно посмотрела на Магомеда из под очков, повернула в его сторону ухо и проскрипела:
   – А?!
   – Х..й на! – весело откликнулся предприниматель. – Глухая карга! Надорвешься ведь, старая мымра!
   Лечи и Ваха громко расхохотались.

   Старушка нахмурилась и разразилась бранью на сербском языке. Но голосок у нее был такой визгливый и скрипучий, что веселые горцы едва не свалились на землю от хохота. Лечи сунул два пальца в рот и громко свистнул. От неожиданности бабулька подпрыгнула на месте, пластиковый пакет выскользнул из ее сухонькой руки, упал на тротуар, апельсины весело раскатились по сторонам. Бабуля заметалась, растерянно закрутила головой, попыталась догнать убегающие плоды, но, наступив на один из апельсинов, споткнулась и шмякнулась на спину. Она словно горбатый жук сучила ножками в нелепых огромных башмаках и никак не могла встать.
   Лечи буквально согнулся пополам от хохота, а Ваха ржал, запрокинув голову, на его глазах выступили слезы.

   Они так и умерли смеясь. Ибо клюка в руках старушки непостижимым образом трансформировалась в пистолет с длинным глушителем. Ках! Ках! Приглушенно прозвучали выстрелы.

   Магомет словно в замедленной киносъемке видел, как падают его охранники и на их белоснежных сорочках расползаются уродливые красные пятна. А потом старуха направила черный зрачок глушителя на него. Седая ведьма улыбалась. Некстати вспомнились слова из песни Высоцкого: «Вот у смерти – красивый широкий оскал и здоровые, крепкие зубы…».
   Зубы у старухи были ровные и красивые.
   Ках! Ках!

   Бабулька неторопливо подошла к бывшему бригадному генералу и произвела контрольный выстрел в голову, уронила пистолет ему на грудь и засеменила прочь.

   У мусорного контейнера она остановилась. Избавилась от нелепого плаща, парика, очков, перчаток из тончайшего, но крепкого латекса и уродливых растоптанных башмаков. Миниатюрные туфельки задорно зацокали по булыжной мостовой. Стройная юная девушка тряхнула головой и по плечам рассыпались роскошные пшеничные волосы, заискрились, засверкали на солнце.

   Она шла к неприметному серому опелю, припаркованному неподалеку от ряда мусорных контейнеров и ощущала на спине настороженные внимательные взгляды. Но не волновалась. Это были взгляды товарищей.
   Доехала до железнодорожной станции Бара и, вопреки логике, не воспользовалась поездом, чтобы быстро добраться до аэропорта Подгорица, а предпочла более длительную поездку на такси.

   Таксист, молодой розовощекий паренек всю дорогу сыпал комплементами, а она хохотала как помешанная и от избытка чувств молотила себя кулачком по соблазнительным коленкам. На прощание таксист вручил ей визитку и попросил непременно позвонить. Она показалась ему смешливой, недалекой и весьма доступной девицей. К чему было его разочаровывать?

   А уже через четыре часа Елена Мельникова, лейтенант ФСБ, отдела ликвидаций, оперативный псевдоним Кукла, сидела на жестком стуле, в кабинете вышестоящего начальства в лице подполковника Соболева и ей было совсем не до смеха.

   Подполковник разглядывал фотографии с места операции и недовольно хмурился.
   – Апельсины, значит, – зловеще протянул он и швырнул пачку фотографий на край стола. – Вас кто учил так работать?
   Мельникова обиженно шмыгнула.
   – Ладно, – махнул рукой Соболев. – Вопрос не к тебе. Похоже, твой руководитель большой фанат Юрия Никулина. – полковник вновь потянулся к фотографиям, поднял верхнюю, внимательно вгляделся – Слушай, ты и нос накладной сделала?
   Крепкое непечатное слово сорвалось с губ начальника.
   – Слушай, а может вам с куратором в клоуны переквалифицироваться? А что? Неплохая идея! Будете колесить по стране, а народ будет писать кипятком, глядя на ваши кривляния и ужимки!
   – Олег Борисович! – не выдержала девушка.
   – Закрой рот! – рявкнул подполковник.
   В кабинете повисла тишина. Соболев барабанил пальцами по столу, затем неожиданно улыбнулся, участливо спросил:
   – Устала?
   – Никак нет.
   – Не ври. Вижу – устала. Только отдыхать у тебя долго не получится. Серьезное дело намечается…
   – Олег Борисович, – пролепетала Мельникова, – У нас завтра с Костиком годовщина свадьбы…
   – Помню. – нахмурился подполковник. – Это не моя инициатива. Я, если ты помнишь, два раза подряд одних и тех же агентов не использую. Но кое-кто, считает, что ты лучшая. Я с этим не согласен. Потому что ликвидировать беззащитного Шерипова это одно, а прищемить хвост Чистюле – совсем другое…
   – Чистюля. – повторила девушка. – О нем что-то стало известно, кроме того, что он работает на Синдикат?
   – Мало. Удалось выяснить название отеля и под каким именем остановится. Фоток его рожи, разумеется, нет.
   Кукла улыбнулась.
   – Это не мало, товарищ подполковник.
   – Не хорохорься! – осадил ее Соболев. – Он убил двух лучших агентов, которые нечета тебе были! Тебе только таких ослов, как Большой Магомет доверить можно! А времени на подготовку нет! Тут импровизировать придется! А из тебя импровизатор… Все! Теперь убирайся отсюда! – подполковник отвернулся.
   Мельникова встала.
   – Олег Борисович… а как же мы с Костиком?
   – Лейтенант! Вы меня хорошо слышали? – подполковник стукнул по столу кулачищем. – Идите!
   Кукла вздохнула и поплелась прочь.

   – Стой! – Соболев встал из-за стола. – Точная дата неизвестна. Но думаю, что дня три-четыре у тебя будет. Иди – справляй свою годовщину! Я лично позвоню.
   – Спасибо! – обрадовалась Мельникова.– Спасибо, Олег Борисович!

   Подполковник смотрел вслед фигуристой девушке и думал: «Все при ней: смазливое личико, губки бантиком, сисечки, попка. Такой бы мужикам радость дарить, а она смерть дарит».
   Когда за ликвидатором закрылась дверь, Соболев тихо пробормотал:
   – Кукла против Чистюли. Кто кого? Прости меня, девочка, но я бы на тебя не поставил. Нет, не поставил…

   * * *
   Костик постарался на славу. Еще нежась в постели, Лена слышала, как он гремит на кухне посудой. А потом ее чувствительный носик уловил такие умопомрачительные ароматы, что в животе заурчало, а рот непроизвольно наполнился слюной. Соскочив с кровати и накинув халатик, девушка побежала на кухню. Остановилась пораженная. Даже самые смелые предположения не шли ни в какое сравнение с тем, что приготовил для них Костя. Обеденный стол поражал обилием блюд, многие из которых Лена не видела даже в лучших ресторанах и поэтому понятия не имела, как они называются.

   Супруг обернулся, поймал ее восхищенный взгляд и улыбнулся.
   – С праздником, милая.
   Стремительно шагнул к ней и заключил в объятия. Их губы слились в долгом поцелую. Честное слово, так целоваться умел только Костя. У Лены закружилась голова. Хорошо, что Костя держал ее в этот момент.

   Когда черноволосый красавец, наконец, отпустил ее талию, девушка с трудом перевела дух и пробормотала:
   – Ты волшебник. Где ты этому научился? Никогда не видела таких деликатесов! Вот это, например, что за мясо?
   – Мясо. – фыркнул мужчина. – Это же Гратен из телятины, очень хорош под белое вино. Как думаешь, трех бутылок Шато Клерк Милон нам хватит?
   – Откуда ты узнал марку моего любимого вина?
   – Я очень наблюдательный. – улыбнулся Константин Мельников. – Я просто вспомнил, как мы пили эту французскую воду в ресторане, и ты жмурилась от удовольствия, как кошка.
   – Ты сам кот! – засмеялась Лена и легонько ударила его кулачком в грудь. – Лучше скажи, что это такое бело-зелено-красное в тарелке?
   Мужчина обреченно застонал:
   – Боже, какая у меня необразованная жена! А еще переводчик, объехавший всю Европу! Это всего лишь чиабатта капрезе с зеленым песто.
   – Всего лишь. – кивнула Лена и они оба рассмеялись.
   Костик сделал приглашающий жест.
   – Прошу к столу, сударыня.
   Несмотря на зверский аппетит, девушка отрицательно покачала головой.
   – Твой стол слишком изысканный, чтобы сидеть за ним в домашнем халате. Подожди десять минут – я переоденусь.
   – Ну, тогда и я надену что-нибудь соответствующее торжественности момента.

   Они разошлись по комнатам, а когда встретились вновь, на Лене было красивое бордовое облегающее платье с блестками. Константин, облаченный в дорогой костюм песочного цвета, ахнул от восхищения:
   – Мама Мия! Неужели я женился на самой красивой женщине в мире?! Нет! Я должен немедленно насладиться этим королевским телом!
   Он проворно подскочил к супруге, одной рукой обнял за талию, а другой сжал ее ягодицу.
   – Фигушки! – взвизгнула Лена, освобождаясь из его объятий. – Сначала приготовил столько вкусностей, а теперь решил оставить голодной. Я не могу позволить, чтобы эта красота остыла! – Она села за стол и демонстративно подняла бокал. – С юбилеем, дорогой!
   Костя обреченно застонал и опустился на стул. Открыл бутылку вина.
   – Как вы жестоки, сударыня.

   Они были счастливы. Вино ударило Лене в голову, она много смеялась, лицо раскраснелось. Мельникова смотрела на мужа и думала: «Какой же у меня прекрасный мужчина, любящий, заботливый, нежный, умный. Как же мне повезло».

   Потом они обсуждали киноновинки, и Лена поведала Косте, как ей понравился новый сериал про Шерлока Холмса.
   – Представляешь, – восхищалась она, – Инспектора Лейстреда играет Боярский! Так здорово!
   У Кости было иное мнение:
   – Новый сериал всегда по всем пунктам проиграет старому! Зритель привык к любимым актерам!
   И поскольку Лена не соглашалась, Костя вскочил с места и, намотав на голову полотенце, строгим голосом мусульманского муфтия произнес:
   – Нет Холмса кроме Ливанова и Соломин Ватсон его!
   Мельникова чуть не упала со стула от хохота, а Константин улыбнулся.
   – Ну, а теперь можно?
   – Что можно? А! Я поняла! Тебе надоело вино, и ты хочешь выпить свой любимый коньяк.
   – Я действительно хочу выпить, – заговорщическим шепотом произнес мужчина, – Но не коньяк. Я хочу выпить тебя. Выпить всю до капли.
   С этими словами он проворно подскочил к ней, поднял на руки и понес в спальню.
   Лена смеялась, а Константин опустил ее на кровать и дрожа от возбуждения принялся задирать на ней платье.
   – Ах ты, плутовка! – завопил он. – Ты же без трусиков!
   – А я ждала, когда ты это обнаружишь! – смеялась женщина.
   – А ты думала, я не почувствовал? Представляешь, как я мучился за столом?
   Последующие полчаса, они оба потеряли способность к членораздельной речи.

   * * *

   Лена лежала на спине, закрыв глаза, улыбалась. А Костя гладил ее и нежно целовал соски. Она чувствовала, как в ней вновь нарастает желание и в этот момент зазвонил телефон.
   – Давай не будем отвечать? – предложил Константин. – Пошли они все в задницу. Нас нет дома.
   – Нет, ты что? А вдруг это по работе?
   Супруг непечатно выразился и пружинисто соскочил с кровати, поднял трубку.
   – Слушаю!
   Лена увидела, как его глаза недобро сверкнули. Однако голос стал приторно слащавым:
   – Ах, это вы, Олег Борисович! Почему-то я сомневаюсь, что вы позвонили поздравить нас с Леночкой с годовщиной свадьбы! Вы, как злой дух врываетесь в нашу жизнь, чтобы отравить наше существование.
   Мельникова кубарем скатилась с кровати, подбежала к мужу и зашептала:
   – Ты с ума сошел! Это же мой шеф! Меня уволят с работы!
   Она попыталась отобрать трубку, но Костя ловко увернулся и продолжал:
   – Что же такое случилось, что вам так срочно понадобилась Елена Сергеевна? Ну, надо же! Приехали испанцы! Как я сам не догадался? А других переводчиков у вас нет? Я понимаю – Елена Сергеевна лучшая. Цельных три языка знает! Вдруг среди испанцев попадется парочка немцев или французов? А Вы в курсе, Олег Борисович, что Елена Сергеевна в настоящий момент пьяна? Я бы даже сказал, нализалась в сисю! Ах, ничего страшного?

   Лейтенант Мельникова потеряла терпение, врезала кулачком в живот мужа и отобрала трубку. Лицо было злым. Костя махнул рукой и расхохотался:
   – Каждый раз одно и тоже!
   – Да, Олег Борисович! Я поняла. Хорошо. Скоро буду.
   Лена положила трубку и вздохнула.
   – Прости, котик. Эти иностранцы нагрянули так внезапно…
   – Весь мир одни иностранцы! – взорвался Мельников. – Я тебе в сотый раз говорю: бросай свою поганую контору! Я хочу, чтобы ты была дома!

   Хорошо, что муж не заметил, как она вздрогнула при слове «контора».
   – Это ненадолго. – улыбнулась Лена. – Часа на два. И потом, у меня не контора, а солидная фирма. Я хорошо зарабатываю.
   – Ты хорошо зарабатываешь? – прищурился Костя. – Оглянись! Эту квартиру купил я! Я тоже много езжу, но я хоть зарабатываю приличные деньги. Я – бизнесмен! Я могу обеспечить нас обоих на сто лет вперед!
   – Я тоже внесла небольшую лепту. – Мельникова быстро одевалась. – Стенка и плазменный телевизор куплены на мои деньги.
   – Я куплю тебе тысячу телевизоров, если ты уйдешь с работы!
   – Мне столько не надо! – хохотнула Лена, выскальзывая за дверь.

   * * *

   Конспиративная квартира. Обстановка спартанская: стол и два стула. В углу низенький топчан. Кукла вздохнула, решительно села за стол и взяла в руки бумажный конверт.

   Инструкции, деньги, загранпаспорт, билеты до Греции.
   «А вот и новое имя нашего Чистюли. Как же тебя теперь зовут?».
   Смешное имя – Софоклус Попапуло…
   Лейтенант Мельникова усмехнулась: «Попа, значит. Ну, ну. На хитрую попу у нас найдется кое-что с винтом…».

   * * *

   Константин Мельников запер за женой дверь, потоптался в прихожей, невесело рассмеялся каким-то своим мыслям, махнул рукой и отправился на кухню. Там он нацепил на себя цветастый фартук и не спеша принялся мыть посуду. Посуды было много – они с Ленкой покутили на славу. Ему оставалось вымыть всего пару тарелок, когда запиликал его мобильник.
   Мужчина неторопливо вытер руки полотенцем и взял телефон.
   – Слушаю.
   – Это Эдуард Семенович? – приятный женский голосок.
   – Нет, вы ошиблись.
   – Простите ради Бога! – торопливо прощебетала незнакомка, – А последние цифры вашего номера 35 40 93?
   – Нет! – раздраженно буркнул Мельников. – У меня совсем другой номер!
   – Тысяча извинений! – незнакомка отключилась.

   Костя положил сотовый на стол и вернулся к мытью посуды. Закончив, он оделся и вышел из дома. Через час с небольшим, он прибыл в элитный Фитнес – клуб на Павелецкой. Однако заниматься аэробикой, плавать в бассейне или наслаждаться настоящей финской сауной не стал, а сразу же направился к камерам хранения. Без труда отыскал ячейку под номером 35, набрал код 40 93 и извлек наружу небольшой черный портфель из кожзама.
   Вежливо попрощался с охранниками и вышел наружу.

   В сквере, недалеко от метро, Костя сел на свободную лавочку, пристроил портфель на коленях, после чего обстоятельно и с удовольствием покурил. Швырнув окурок в урну, он расстегнул молнию портфеля и придирчиво оглядел его содержимое. Вроде, все как надо. Маленький конверт это деньги, Мельников лишь пощупал его толщину большим и указательным пальцем и остался доволен.

   В большом конверте находились фотографии объекта, их Костя просмотрел без всякого интереса, после чего убрал обратно. А вот и загранпаспорт. Раскрыв его, Костя увидел знакомую до боли физиономию. Его губы тронула легкая усмешка, когда он прочел имя – Софоклус Попапуло. Что ж, у него были имена и похуже…

   Нет, Константин Мельников не был тем самым неуловимым Чистюлей, безжалостным и хладнокровным убийцей, хотя имел самое непосредственное отношение к преступному Синдикату. Он был посредником с весьма прозаическим прозвищем Хорек.
   Просто киллер экстра класса, умный и до чрезвычайности осторожный, доверял лишь ему и в этом не было ничего удивительного, ибо являлся его родным братом.

   Константин встал со скамейки и весело зашагал прочь. Сейчас он доставит портфель братишке, предупредит, что из достоверных источников стало известно о том, что спецслужбам удалось выйти на след Чистюли. Он сделает, что велено. А Эдуард сумеет позаботиться о себе. Опять будут трупы, а как без этого? Эти ребята играют в кровавые и опасные игры – им это нравится. Но он далек от этого, он просто мелкий посредник. А если конторские сумеют достать Эдика – значит такая судьба. Константин не слишком жаловал брата. Возможно, завидовал его силе, ловкости куражу.
   Да, он доставит портфель а потом… потом, он отправится в цветочный магазин и купит Ленке 99 алых роз. Почему 99? Да потому что ему так хочется. Он любит жизнь и очень любит деньги. Но есть нечто на свете, что он ценит дороже всех сокровищ мира. Это его жена – Елена Сергеевна Мельникова, Ленка, Леночка, Ленусик. Просыпаясь по ночам, он с трепетным восторгом вдыхал аромат ее тела и завидовал сам себе.
   При мысли о Лене у Кости потеплело в груди. Это же надо как повезло в жизни. Успешный бизнес, халявные деньги от Синдиката и красавица жена – что еще нужно для счастья?

   Он шел по улице, подставлял лицо ласковому теплому ветерку и мурлыкал веселый мотивчик. И если бы ему сказали, что всего через несколько дней он с воем будет кататься по полу и до крови раздирать лицо, узнав о трагической гибели жены, а позже с кулаками кидаться на санитаров психиатрической клиники и тихо пускать слюни после инъекции аминазина, Константин воспринял бы это как глупую шутку.
   Он распланировал жизнь на много лет вперед, не подозревая, что сам уже стал разменной фигурой на шахматной доске провидения…

4.12.13.

Недотрога

   Реки неоновой рекламы под ногами. Слепящие краски ночного города. Я давлю их подошвами ботинок и равнодушно взираю, как они разлетаются цветными брызгами, чтобы через мгновение затрепетать сверкающей рябью и вновь превратиться в прозрачное зеркало. Множество зеркал, беспристрастно и обыденно отражающих всю порочность нашей жизни.

   Из черной пучины над головой монотонно льет седой дождь. Стайка девчонок с визгом проносится мимо меня, чтобы спрятаться под спасительным карнизом пузатого желтого здания с мерцающей надписью над дверью: «Бар Вилия».

   Я в сотый раз читаю эту надпись и чувствую нестерпимый жар в теле. Мне душно. Холодный дождь кажется горячим. Я подставляю лицо под косые струи. Крупные капли стекают по щекам. Я ощущаю на губах соленый привкус. Что это? Слезы? Не может быть. Я не плакал целую вечность. Да и глупо оплакивать судьбу.

   Зачем я притащился сюда через весь город? Чтобы вновь прочитать имя той, которую давно забыл? Зачем я лгу себе? Я не смогу забыть ее никогда.

   Или я вновь надеюсь на нечаянную встречу с давно умершим призраком своей юности? С той, что все величали недотрогой.
   Я давно позабыл ее голос, я стер из памяти очертания ее фигуры, я убил в себе крошечного котенка надежды, рыженького и пушистого, как ее кудри. Я уже не помнил цвет ее глаз, овал лица, я не помнил ничего и вдруг, воспоминания накатили подобно снежной лавине.

   Всего месяц назад я был счастливейшим из смертных. А потом друг пригласил меня в этот бар.

   Я помню, как поднял глаза на пульсирующую красную надпись.
   «Бар Вилия».

   И все. Странная тяжесть сдавила плечи. А сердце запрыгало в груди подобно шарику для пинг-понга. Я не смог переступить порог этого заведения. Сказавшись больным ушел.

   Виля. Вилия. Виличка. Я готов был повторять это имя ночи напролет. Какие эротические сны посещали меня! Я носил ее на руках, с трепетом освобождал от одежды и целовал. Целовал страстно и безумно. От мизинчиков на миниатюрных ступнях до восхитительных холмиков грудей с призывно торчащими розовыми сосками.

   А утром я рычал от разочарования и бессилия. Я ненавидел ее, проклинал. Но снова бежал в школу, чтобы видеть это небесное создание, с замиранием следить за ее походкой, щекотать, затуманенным от потаенного желания взором, пышные округлости этого восхитительного тела.

   Недотрога. Так величали ее все вокруг. Самая красивая девчонка в нашем классе. Да что классе. Во всей школе. Отличница, закончившая школу с золотой медалью. Скрипачка, пианистка, неплохая художница, а как она пела на школьных вечерах. Нет, у этой девочки были одни достоинства, кроме одного: она не обращала никакого внимания на мальчишек.
   А те, просто на головах ходили, чтобы только заслужить ее благосклонный взгляд. Устраивали показательные потасовки, корчили смешные рожи, изощрялись в остроумии. Она смеялась, хлопала в ладоши, но на предложение погулять, всегда отвечала отказом. А еще она умела смотреть так, что у всякого пропадала охота к излишним вольностям. Однажды наш главный хулиган Лешка осмелился шлепнуть её пониже спины. Боже, мне никогда не забыть ее глаз. Плачущие аквамарины. Помню, Лешка покрылся красными пятнами и чуть ли не на коленях вымаливал у нее прощение.

   Недотрога. Больше никто из мальчишек не делал попыток к сближению. И только я был самым упрямым. Я дарил ей цветы, писал стихи и мне показалось, что она выделяет меня из многочисленной мужской братии.

   Однажды я подрался из-за нее. Кто-то из наших, помню, с ухмылкой сказал:
   – Сашок! Ты кретин! Если ты думаешь затащить ее в постель, то ты кретин вдвойне! Эта чувиха фригидна, как дохлая рыба!
   Я с разворота врезал ему в челюсть. Но у подонка оказались дружки. Меня изрядно отметелили.
   Но я был вознагражден. Она лично обрабатывала мои ссадины и в ее бездонных глазах было столько сострадания, что я просто млел от счастья. Я был готов получать раны ежедневно, лишь бы ощущать прикосновение ее нежных пальчиков.

   А потом был последний звонок и выпускной бал. И она сама пригласила меня на медленный танец. Я ловил на себе завистливые взгляды парней и буквально раздувался от гордости. Тогда, набравшись смелости, я пригласил ее на следующий вечер в парк.
   Мы шли по пуховой тополиной дорожке. И рыжая Луна лукаво подмигивала нам из-за черного звездного одеяла. А потом Луна скрылась за тучами и я предположил, что круглая бестия не выдержала конкуренции с ее роскошными искрящимися волосами, и позорно бежала. Она заразительно рассмеялась. Тогда я и отважился поцеловать ее.

   Что я наделал?! Мое счастье рассыпалось в прах, как рухнувшая с неба звезда. Подул холодный ветер, а свет уличных фонарей утонул в чернильном рваном тумане.
   – Никогда так больше не делай, Саша.
   Я что-то лепетал в свое оправдание, а когда она побежала от меня прочь, в отчаянии крикнул:
   – Я люблю тебя, Вилия!

   Больше мы не виделись. Я безуспешно обрывал ее телефон, писал письма и караулил у подъезда. Она исчезла. Позже я узнал, что она уехала в Ригу к родным.

   Еще несколько лет я безумно скучал по ней. Рассматривал школьные фотографии, гладил пальцами глянцевые снимки и курил. Я стал много курить. Потом армия, институт и распределение в Москву. Столичная жизнь затмила воспоминания о первой любви. Я нравился девушкам и никому не отказывал в близости. Зарплата инженера не слишком большая, едва хватало на кабаки и девчонок. Мой затрапезный прикид не слишком печалил меня. Женщины любили меня и таким.

   Что произошло тем вечером, когда я прочел название бара? Никогда я не считал себя особо впечатлительным. Но отчего вдруг пересохло во рту? Красная уродливая надпись резанула по глазам острой бритвой, а в голове вспыхнул калейдоскоп живых картинок. Вилия! Танцующая, улыбающаяся, призывно машущая рукой! Огромные глазищи в обрамлении пушистых ресниц заглянули мне в душу и прочли единственное имя, навечно поселившееся в ней, выжженное мой болью и надеждой. Имя без права на конкуренцию. Имя, за которое я отдам свою жизнь.

   А еще я услышал ее голос: «Я люблю тебя, Саша. Я буду ждать тебя».

   Я умер… Умер для всех. Для работы, для друзей, для вселенной.
   Я превратился в тень, уныло скользящую по мокрым неоновым лужам и нервно вздрагивающую под пульсирующей вывеской бара. Я ждал. Я знал, что увижу ее. Я чувствовал ее тепло, я ощущал ее близость. Виля, как же мне не хватает тебя…

   Ее походка не изменилась. Легкость и грация, плывущего по зеркальному озеру лебедя. Прошло столько лет, на моих висках появились седины, она же стала еще прекраснее, еще желаннее.
   Она плыла к роскошной черной иномарке, а за ней семенил низкорослый носатый кавказец. Вот он сделал попытку взять ее за руку. Неуловимым движением, она отстранилась. Конечно, она всегда была недотрогой. Неужели этот недомерок не понимает, что его притязания смешны?
   Я сделал шаг им наперерез.
   – Здравствуй, Виля!

   Она остановилась, словно налетев на невидимую преграду. Аквамариновые глаза удивленно расширились, а затем в них мелькнул ужас. Мне даже показалось, что она вскрикнула. В следующую секунду, она запрыгнула в машину, хлопнула дверца.
   – Виля! Постой! Это же я!

   Я подбежал к машине, силясь заглянуть внутрь. Но за тонированными стеклами ничего не было видно.
   Недовольный кавказец попытался оттеснить меня хилой грудью.
   – В чем дэло, дарагой? Это мой дэвочка! Найды другую, да?
   Я опешил.
   – Как твой?
   – Ошень просто! Я купил!
   – Ты купил? – тупо переспросил я.
   Видя мою растерянность, кавказец самодовольно усмехнулся:
   – Ошень красивый телка! Жемчужин!
   Потом он презрительно оглядел мой старенький плащ и добавил:
   – Но тэбе, дарагой, нэ по карману. Ошень дорогой дэвочка! Тысячу баксов за ночь бэрет!

   – Недотрога. – прошептал я. Меня вдруг стал душить истерический хохот. Я сел на мокрый асфальт, сотрясаясь от смеха. – Недотрога!

   Кавказец опасливо отошел от меня.
   – Сумашэдшый ишак!
   Сев в машину, он нервно хохотнул:
   – Езжай на тры вокзала, баран! Там найдешь!
   Я сидел в луже и разглядывал свое отражение. На меня смотрело чужое осунувшееся лицо. Лицо мертвого человека.

   * * *

   Реки неоновой рекламы под ногами. Слепящие краски ночного города. Я давлю их подошвами ботинок и равнодушно взираю, как они разлетаются цветными брызгами, чтобы через мгновение затрепетать сверкающей рябью и вновь превратиться в прозрачное зеркало. Множество зеркал, беспристрастно и обыденно отражающих всю порочность нашей жизни. Зачем я вновь и вновь прихожу сюда? Какая сила заставляет меня идти через весь город к желтому пузатому зданию, чтобы прочесть корявую красную надпись?

   Я подставляю лицо под косые струи дождя и ощущаю на губах соленый привкус. Что это? Слезы? Не может быть. Я не плакал целую вечность. Да и глупо оплакивать судьбу.

   Прощай, Недотрога.

23. 06. 12.

Барби

   Господи, почему я такой идиот? Почему я постоянно хватаюсь за нож? Почему?

   Все пытаюсь кому-то доказать, что я не половая тряпка о которую вытирают ноги. Кстати, о ногах. У меня она одна. Другую потерял восемь лет назад. Думал напугать приблатненную шпану. Вытащил перо и попер на шестерых. Кто знал, что у них тоже ножи окажутся.

   Конечно, в нормальной больничке ногу бы сохранили. Только тюремный коновал сразу сказал, что ампутировать будет. И ведь обещал, гадина, что чуть выше колена отхватит, а сам посередине бедра полоснул. В России таких протезов днем с огнем не найдешь. Хорошо сослуживцы подсобили – из Германии привезли. Морпехи своих не бросают, особенно из 165 «чеченского» полка.

   В мою рваную кепку полетел новенький желтый «десюнчик» и тоскливо звякнул, соприкоснувшись с другой мелочью.
   – Спаси Господи! – привычно откликнулся я и перекрестился.

   Воскресенье. А народа у Храма на Сухаревской не так много. В праздники, конечно, больше бывает. Но с Леоновским не сравнить. Вот там действительно «хлебное» место.

   Я поднял голову. С тоской посмотрел на зеленые купола. Почему я здесь? Там спокойнее, прибыльнее, не такая злая охрана. Но я каждое воскресение приезжаю сюда. Приезжаю для того, чтобы увидеть её. Её – незнакомку с печальными глазами и волосами цвета снега.

   Я не знаю, как её зовут, где она живет и почему в этих карих глазах столько потаенной грусти. Каждый раз она проходит мимо меня, торопливо опускает в мою кепку пятьдесят рублей и тихо шепчет: «Возьмите, пожалуйста».
   В ее голосе я слышу смущение, словно ей стыдно за моё увечье. Я никогда не смотрел ей в глаза, но однажды взглянул. Взглянул и уже не смог забыть.

   Ночью мне снились лихие 90-е. Шикарный ресторан. Услужливые халдеи. Шампанское и икра. Она в черном вечернем платье с блестками, а я в смокинге… Смешно. Тогда я был известной в определенных кругах личностью с пагонялом Филя «ножичек». Я смотрю на ее детское веснушчатое личико и вдруг понимаю, кого она мне напоминает. Барби. Красивая длинноногая кукла. Мечта всех девчонок. Я глажу ее чудесные белоснежные волосы, а она льнет ко мне с доверчивостью ребенка. Потом мы танцуем…

   Лакированный башмак небрежно отпихивают мою кепку в сторону. Несколько монеток выскальзывают из нее и раскатываются по асфальту. Я поднимаю голову и встречаюсь с холодным рыбьим взглядом. Высокий рыжеволосый парень. Одет хорошо. На руках лайковые перчатки. Вот только лицо неприятное. Он кривит тонкие губы, обращаясь ко мне:
   – Слышь, бомжара, второе воскресение тебя вижу. Ты, я смотрю, прочно здесь обосновался. А за место не платишь. Сегодня в восемь придут мои ребята. Отдашь им три сотни.
   – Три сотни? – искренне возмущаюсь я, – А ты не лопнешь, папа?
   На мгновение в его глазах вспыхивает удивление. Улыбка искривляет лицо. Он тычет перчаткой в мою татуированную кисть:
   – Морячок?
   – Допустим.
   – Так вот, морячок, стоянка платная. Сегодня в восемь – три сотни.
   Он наклоняется к моему уху:
   – А если ты еще раззявишь свой поганый рот – тебя никто и никогда не найдет. Запомни: никто и никогда.

   Надо же, рэкет. А говорят, что 90-е закончились. Бомжей всюду обирают. К этому я привык. Но у этого рыжего-бесстыжего явно завышенные наценки. Эх, попался бы ты на стрелке Филе «ножичку», я бы тебя расписал под хохлому. Впрочем, о чем это я? Ты же тогда еще маленьким был.

   На подаяния я уже давно живу. С тех пор, как откинулся. Матушка померла, квартиру государство к рукам прибрало, на работу с одной ногой не устроишься, да и судимость мешает. А жить-то надо. Помыкался, а пришлось через гордость переступить. Мы с брателлой у одной бабульки хату снимаем. Валерка – корешь мой, тогда и придумал меня «безногим» сделать. С непривычки сначала неудобно было сидеть, когда голень к бедру ремнем примотана. Потом привык. Человек ко всему привыкает. Зато эффект потрясающий: сидит в инвалидной коляске безногий страдалец. А настоящую культю я, наоборот, напоказ выставляю. Даже брючину специально порвал. Торчит из прорехи уродливый огрызок ноги. Видел, как у особо впечатлительных барышень лица вытягиваются. По опыту знаю: безногому больше подают, чем одноногому. Да и культя эта сразу в глаза бросается, отвлекает взгляд от ложного увечья.

   Через многое пришлось пройти. Оскорбления, унижения. Много уродов есть, которым за счастье слабого обидеть. Подростков блатных терпеть не могу. Сколько раз пытались на гоп-стоп меня взять. Да и не только подростки. Только я в рукопашном не из последних был. Но не это самое страшное. Гораздо страшнее знакомых встречать. Не знаешь, куда себя от стыда деть. Помню, прапора нашего повстречал. Друг другу в глаза смотреть не смогли. Вспоминаем, как нас бравых морпехов Тихоокеанского флота в Чечню загнали, а сами в землю смотрим. Потом он мне в кепку пять тысяч положил и ушел. Больше я его не видел. Телефон у меня взял, да так и не позвонил. Не осуждаю я его. Нет, не осуждаю.

   Ко всему я привык. Но отчего от слов этого рыжего рэкетира, рука моя непроизвольно метнулась к карману? Там у меня заветная выкидуха лежит. Господи, почему я все время хватаюсь за нож? Почему?

   С трудом себя сдержал. Давно так на слова глумливых подонков не реагировал. Сдержался и, слава Богу, потому что появилась она. Девушка похожая на Барби. Та, ради которой я каждое воскресение приезжаю на Сухаревскую.
   Оказывается они с рыжим знакомы. В рыбьих глазах появился масляный блеск.
   – Викулечка! Радость моя! Все грехи замаливаешь?
   Не снимая перчаток, он берет ее за подбородок и целует в губы. Уверенно по хозяйски. Она не пытается отстраниться, лишь длинные ресницы испуганно подрагивают. Или мне это только кажется…
   – Не забудь. В десять, в «Медведице». Не опаздывай!
   Потом рыжий уходит, сунув руки в карманы длинного черного пальто.

   Она какое-то время отрешенно стоит. Затем замечает мой пристальный взгляд, торопливо лезет в сумочку и кладет мне в кепку сто рублей.
   – Возьмите, пожалуйста…
   Я молчу. Боже, как ты красива. Я идиот, потому что люблю тебя. Я люблю тебя и ненавижу твоего рыжего ухажера. Ты моя последняя недостижимая мечта. Глаза заполняет предательская влага. Я не плачу. Это холодный ноябрьский ветер…

   В мою грязную кепку сыпятся рубли. Сегодня на редкость неплохой улов. Только я больше не вернусь сюда. Я уже все решил.

   Вот и вечер. В небе кружатся снежинки, не долетают до земли, таят. Появляется Валерка. Он провезет меня в кресле квартал, а потом мы пересядем в его старенькую Мазду. Я рассовываю деньги по карманам, а на средний палец одеваю железную печатку – воспоминание о Зоне. Печатку с оскаленной волчьей мордой. Так, на всякий случай, если рыжий не соврал…

   Он не соврал. Когда Валерка берется за ручки моего кресла, перед нами возникают два амбала. Одинаковые. Мордастые. В черных кожаных куртках, с коротким ежиком волос. В уголках губ тлеют сигареты. Ну, точно – ребята шагнули сюда из 90-х.
   – Стоять, Зорька! – громко восклицает один из парней. – Слинять хотел, бомжара? Гони «пятихатку»!
   – «Пятихатку»? – делаю я удивленное лицо. – Ваш босс говорил триста…
   – Ты чего не понял, урод? – Это включается в разговор второй крепыш. – Пять сотен и свободен! Или тебе руки оторвать? Хером будешь бабло отслюнявливать!
   Его напарник радостно ржет, оценив незамысловатую шутку приятеля.

   Хорошо встали ребята. Удачно. Я улыбаюсь им самой обаятельной из своих улыбок. А потом резко выбрасываю кулаки вперед. Попадаю обоим в пах. А когда они со стоном сгибаются, бью кулаком по рожам. Сначала одному, потом другому. С мрачным удовлетворением отмечая, как волчья морда крошит прокуренные зубы.

   * * *

   Дома я пристегиваю протез. Молодцы все-таки немцы. Никогда не скажешь, что у меня только одна нога. Сидит, как влитой. Танцевать можно. Я одеваю свой лучший костюм, придирчиво оглядываю себя в зеркало. Жених, да и только!
   Валерка пристально смотрит на меня.
   – Филипп, что ты задумал?
   – Все нормально, брателло! Надоело играть роль нищего! Хочу развеяться! Забираю все свои деньги…
   – Все?
   – Все!
   – Я пойду с тобой.
   – Нет, Валера. – Я обнимаю его за плечи. – Прости друг. Но я пойду один.
   У двери я оборачиваюсь.
   – Извини меня за все, если можешь. У меня никогда не было такого друга, как ты. Прощай.
   Я знаю, что больше никогда не увижу его. Он отворачивается, нервно закуривает, а я мягко закрываю за собой дверь.

   * * *

   Боже мой, во что превратили буржуи мое любимое кафе «Медведица». Отвязный стриптиз – бар! А я так любил в детстве лакомится здесь мороженным. Помню пухлую неулыбчивую тетку с некрасивой родинкой на носу. Как она спрашивала: «Тебе с каким сиропом?». А я облизывался и отвечал: с клубничным!
   Вместо пухлой тетки инфантильная тощая девица:
   – Что будете заказывать?
   – Мороженное! – выпаливаю я. – С клубничным сиропом!
   Вижу, как вытягивается физиономия девицы, а брови взлетают вверх.
   – Мороженное? – переспрашивает она.
   – Мороженное. А чё? Нету?
   – Нет, почему? Есть… – ей трудно скрыть разочарование.
   Я улыбаюсь: – Это шутка, крошка! Неси водочки!
   В глазах официантки вспыхивает понимание.
   – Какую будете? «Абсолют»? «Русский стандарт»?
   – Давай «русский»! И пожрать сообрази! Чего-нибудь повкуснее! Я жутко голоден!
   Девица исчезает. А я закуриваю, небрежно бросаю на стол пачку «мальборо» и золотую зажигалку. Я снова Филя «Ножичек». И я буду оттягиваться по полной!

   На сцене, сразу у трех шестов извиваются три худосочные стриптизерши. Мама-Мия! Откуда вас сюда привезли, девчонки? Не иначе, из концлагеря! Об вас, милые, уколоться можно!
   Я пью водку, кусаю бутерброд с икрой, подцепляю вилкой малосольные огурчики, обсуждаю с каким-то парнем достоинства девиц на сцене и улыбаюсь. Улыбаюсь, хотя мне совсем не весело.
   Я уже захмелел. Стриптизерши уже не кажутся такими худыми. Я громко аплодирую. Потом вскакиваю, подбегаю к сцене и засовываю девчонкам в стринги каждой по сто баксов. Видя мою щедрость, ко мне подсаживаются две размалеванные проститутки, но я гоню их в шею. Я жду её. Девушку с обликом Барби.

   На сцену вышел какой-то мужик во фраке и объявил, что стриптиз-шоу начнется после двенадцати. Вот так новость! А это что было? Разминка?

   Играет приятный обволакивающий блюз. Я растекаюсь, как блин. И в этот миг появляется она.
   Проходит, опустив голову, ни на кого не глядя. Скромница! Нет, крошка, скромная девочка не пойдет в такое заведение.
   Она подходит к бару и заказывает чашечку кофе. Я встаю и вальяжной походкой направляюсь к ней. Обращаюсь, как к старой знакомой:
   – Привет, Барби! А где твой Кен?
   Она широко распахивает свои карие глазищи:
   – Простите… Какой Кен?
   – Рыжий, со взглядом дохлой рыбы!
   Мне кажется, что в этих шоколадных озерах мелькнула искорка веселья. Мелькнула и погасла.
   – Юрий Иванович…?
   – Так этого бандита зовут Юра? Юрик – ханурик!
   – Простите…, – она напряженно вглядывается в мое лицо. – Мы ведь знакомы? Но я… Я не могу вспомнить… Вы очень похожи на одного человека… Но он… Он…
   – Безногий бомж! – подсказываю я.
   В миндальных шарах разрастается изумление, смешанное со страхом.
   – Откуда вы знаете?
   – Я смотрю на это детское личико. На трогательно приоткрытый ротик и говорю: – Вы всегда давали мне пятьдесят рублей, а сегодня дали сто. Почему?
   Она тихо ойкает и прикрывает рот ладошкой. Глядит на меня, как на приведение. Как она прекрасна в своих наивных страхах. Я любуюсь её беспомощностью. Мне так хочется прижать ее к себе и целовать, целовать. Гладить снежные волосы. Чем она их красит, что они приобретают такой неземной блеск и чистоту?

   – Произошло чудо. – заговорщически сообщаю я. – Вы спасли меня от страшного недуга. В ваших глазах я прочел сострадание к безногому калеке. А потом мне был глас свыше: «Раба божья Виктория излечила тебя. Иди и больше не греши». И с этого момента моя оторванная нога начала расти. С каждой минутой по сантиметру. Все больше и больше. Пока не стала такой, как была прежде.
   – Не может быть. – шепчет она. – Вы… Вы меня разыгрываете…
   – Смотрите! – я с грацией фокусника задираю штанину и демонстрирую ей здоровую ногу. Конечно, она не помнит, где у меня культя.
   – Можете потрогать. Нога живая.
   Она наклоняется и щупает мою голень. Мне щекотно и весело. А она в смятении. Какая же ты глупышка, Вика.
   – Но этого не может быть…
   – Разве вы не верите в чудеса?
   – Верю. – нерешительно соглашается она. – Но…
   – По вере вашей да дастся. – нравоучительно вещаю я. – Но я еще не полностью здоров. – я показываю вторую ногу. – Это протез. Тот же голос предрек мне, что, если вы поцелуете меня – я полностью излечусь. Вика, поцелуй меня, пожалуйста…
   По ее бледному конопатому личику разливается краска стыда.
   – Я… Я не могу… Мы с вами почти незнакомы…
   – Разве вы не хотите вылечить меня?
   Она едва не плачет. Кажется, я перегнул палку.
   – Ничего. Я проживу и с одной ногой. Но хоть на танец можно вас пригласить? Прошу, не откажите в этой малости несчастному калеке.
   Она кивает. Я беру ее за руку и веду к центру зала.

   Блюз. Негромкая умиротворяющая музыка. Мы медленно кружим. Я обнимаю ее за талию и сквозь тонкое платье ощущаю, какое горячее у нее тело. Кончается одна мелодия и начинается другая. Мне не хочется отпускать Вику и она, похоже, не спешит покинуть меня. Я читаю ей на ушко самые грустные стихи Асадова и Дементьева. А она прижимается ко мне все ближе. Я целую ее в шею и она не отстраняется. Боже, как мне хорошо. Я рассказываю ей о себе, выдаю тайну «исцеления» и впервые слышу ее смех.
   – Ты разыграл меня! Какие же вы мужики изобретательные!
   – Просто ты очень добрая и отзывчивая.

   А потом Барби, точнее Вика, рассказывает мне свою историю. Однажды она взяла кредит в банке, а расплатиться не смогла. И тут появился «добрый» рыжий ангел Юра. Он дал ей эти деньги, а взамен попросил всего лишь сходить с ним в ресторан. Вика согласилась. Юрий Иванович показался ей порядочным человеком. Только Юра вскоре заявил, что в ресторан, он сможет сходить и один, а на Вику у него другие планы. Она уступила лишь раз, и это было началом ее падения. Юрий сам работал в банке и сделал так, что во втором кредите ей отказали.
   – У меня мама больная. Как ей на старости лет лишится жилья? Я знаю, ты меня осуждаешь. Но я не смогла отказаться. Юрий Иванович сказал, что я должна отработать…
   – Твой Юрий Иванович – обычный бандит! – злился я и мысленно добавлял: каким раньше был и я. Нет, не таким. Я потрошил зажравшихся барыг, но никогда не трогал слабых и беззащитных. Хотя, какая разница. Бандит он и в Африке – бандит.

   Внезапно недалеко от нас раздаются громкие аплодисменты. А вот и Юрий Иванович собственной персоной. За его спиной маячат три амбала в черных костюмах. Двоих я знаю. Два телохранителя это нормально, но три – явный перебор.

   У банкира недовольное лицо. Он что-то говорит парням и указывает на меня гладко выбритым подбородкам.
   Два стриженных крепыша с одинаковыми распухшими посиневшими щеками приближаются к нам.
   – Слышь, голубь, девочка занята. Срыгни по-тихому, если жизнь дорога.

   Вика отстраняется от меня, шепчет:
   – Филипп, не связывайся. Это страшные люди. Уходи, прошу тебя.
   – Успокойся, дорогая. Сядь за столик и смотри. Сейчас я устрою шоу для тебя.
   – Не надо, Филипп!
   – Сядь, Вика! – в моем голосе прорезаются стальные нотки.
   Она покорно уходит, а я лучезарно улыбаюсь браткам:
   – Привет, ребята! Зубки не болят?
   – Екарный бабай! – восклицает один из них. – Это же тот бомжара с Сухаревской!
   – Точно! Он! Ну, падла!

   В отличие от Вики, они не удивились, что у меня «отросли» ноги. Жажда мести стерла из их необремененных интеллектом мозгов эту удивительную подробность. Сейчас они желают одного: порвать меня на куски, растоптать и развеять мой прах по ветру.
   Их третий дружок не опередил их ни в росте, ни в развитии, но, судя по перекошенной физиономии, был еще злее своих товарищей. Словно стадо рассерженных носорогов, они бросаются на своего обидчика, то есть на меня.

   Первый налетел пузом на мое колено и согнулся пополам, испустив громкий и неприличный звук. В другое время, я бы полюбопытствовал каким местом можно воспроизвести такую заливистую руладу, но сейчас был явно не тот момент. Поэтому я просто пихнул этого «певца» навстречу его приятелю, а сам атаковал третьего. Удар ногой под коленку и добивающий кулаком в челюсть. Он еще не упал, а я уже приласкал последнего амбала. Чувствительный тычок в солнечное сплетение и двойной шлепок по ушам, заставили эту груду мускулов с воем упасть на колени. Тоже неплохой голос. Не хуже, чем у Коли Баскова.
   Вот только победу было праздновать рано.

   Конечно, в подобных заведениях должна быть охрана. И, судя по всему, охранники хорошо знали банкира Юру и его бодигардов, ибо, не раздумывая накинулись на меня.

   Один из них был прыщавый мальчишка, видимо насмотревшийся фильмов с Джеки Чаном. Он махал ногами перед моим носом, словно бабочка крыльями. Только киношный балет – не реальный рукопашный бой. Паренек убедился в этом, когда я поймал его за ногу и легонько ткнул ладошкой в пах. Бабочка тут же превратилась в куколку и, закатившись под чей-то столик тихо поскуливала.

   А вот другой охранник произвел на меня большее впечатление. Невысокий худощавый мужчина, примерно моего возраста, но совершенно седой. После его внезапной атаки мне сразу стало не до смеха. Мягкий кошачий прыжок, одновременный удар правой ногой и левой рукой, отскок в сторону. Не иначе десантура или какое другое элитное подразделение. Мы смотрим друг другу в глаза и медленно кружим. В зале тишина, даже музыку выключили. Противник имитирует расслабленность и полное равнодушие. Но вот его стальные глаза сощурились. Неуловимое движение ступней, поворот бедра, его кулак летит мне в лицо, а нога бьет по голени. Вот только седой боец не знает, что моя левая нижняя конечность не чувствует боли. На мгновение в его глазах вспыхивает удивление. Мой локоть попадает ему под ребро, кулак таранит челюсть. А когда он оглушенный делает шаг назад, я с силой бью его ногой в грудь. Охранник улетает от меня, с грохотом опрокидывает соседний столик. Истошно вопит какая-то женщина. Пока я разбирался с «седым», двое из амбалов приходят в себя и наскакивают на меня с двух сторон. Одному я имитирую свинг в живот и, когда он ставит блок – успокаиваю нокаутом в челюсть. Другой пытается дотянуться до меня пудовым кулачищем и я, отпрыгнув назад, плюхаюсь задом на столик, за которым две испуганные девчонки до того, как я испортил им вечер, лакомились шампанским. Вот только амбал успевает схватить меня за ногу. Он с хэканьем дергает мою ногу на себя и мой замечательный протез оказывается у него в руках. В глазах амбала неподдельное изумление.
   – А-а-а! – ору я страшным голосом. – С***ка! Ты мне ногу оторвал!
   Во взгляде здоровяка плеснулся животный ужас. Не дав ему опомнится, я хватаю со стола ополовиненную девчонками бутылку шампанского и опускаю ему на голову. Зеленые брызги и кислый запах в воздухе. Детина засыпает на полу. А в игру вступает седой вояка. Я успел забыть про него. Он легко крутанулся на носке и его пятка сокрушает мою челюсть. Вместе с белой скатертью, тарелками и бокалами я падаю вниз. Концерт окончен.

   Седой охранник делает ко мне шаг, но его останавливает окрик банкира Юры. Оказывается, он лично хочет разобраться со мной.
   Он медленно приближается ко мне, понимает, без посторонней помощи мне не подняться. Ты не только рэкетир, ты еще и садист. В его рыбьих глазах я читаю все его гнусные мысли. Представляю, с каким упоением он будет топтать меня своими лакированными штиблетами.

   Я смотрю на Вику. Она стоит в отдалении, закрыв лицо руками.
   Правильно, девочка. Финальные кадры этого боевичка не для твоей нежной души. И все же жаль, что мы не встретились раньше. Я бы сделал все, чтобы из твоих прекрасных глаз не скатилось ни одной слезинки. Я никогда не верил в любовь, особенно в любовь с первого взгляда. А теперь вижу – ошибался. Конечно, у нас навряд ли что-нибудь получилось бы. Я бывший бандит и нынешний нищий калека. Но так приятно мечтать о прекрасном. Эх, грешник я, грешник. Гореть мне в адовом пламене. Но одно я могу обещать тебе, любимая: от этого рыжего мерзавца я тебя избавлю. А на себя мне давно наплевать. Прощай, моя Барби.

   Он подходит все ближе. Я широко улыбаюсь. Если бы ты раньше знал Филю «Ножичка», то понял бы, что эта улыбка не сулит тебе ничего хорошего…. Моя рука скользит в карман пиджака…

   Господи, почему я такой идиот? Почему я постоянно хватаюсь за нож? Почему?

3.11.12.

   Девушка с зелеными волосами
   Криминальная повесть-боевик
   Написана в соавторстве с Сергеем Ковалевским (Украина)

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Я ненавижу ублюдков всех мастей. Ненавижу до зубовного скрежета и ломоты в суставах, до нервного тика, до изжоги, до одурения, до испепеляющей ненависти, сжигающей меня изнутри. Ненавижу!

   Глупое признание – покажите мне того, кто их любит.… Разумеется – никто. И все же, большинство людей более терпимы, более сдержаны, более покладисты. Черт! Не могу подобрать нужного определения. Я не Лев Толстой и не Достоевский, чтобы изящно выражать свои мысли. Я такой – какой есть. А после войны и вовсе стал делить людей на черных и белых. Не в смысле расовой принадлежности, а по степени ублюдочности. Либо ты ублюдок, либо нет. Мне могут возразить – абсолютно плохих людей не бывает. Фигня. Для парня с контужеными мозгами бывает. Я как раз такой.
   Война убила во мне, что-то светлое, что-то важное, что-то… Дьявол! Слишком много дешевого пафоса. Зачем я все это пишу? Для кого? Для друзей? У меня их нет. Сразу после Чечни пришел на день рождения к другу. Тут и выяснилось, что нормально пить я больше не умею. После 300 грамм перцовки меня переклинило. Кинулся на гостей с кулаками. Хорошо никого не убил. Но одному пареньку руку все же сломал. Смешно сказать – милицию на меня вызвали. Так что друзей больше не имею. «Серега, ты стал зверем» – вот что я услышал о себе потом. А зверь, если он настоящий зверь – всегда одиночка.

   Так я и жил, плавая в сизом сигаретном дыму с бутылкой пива в руке, одинокий и никому не нужный. Даже с матерью отношения не заладились. Она обычно сидела на кухне и тихо плакала. А я не утешал ее. Наверное, стал таким же ублюдком, как те, кого ненавижу.
   А потом появилась она – смешная девчонка с зелеными волосами. До сих пор не понимаю, как можно было выкрасить волосы в такой дурацкий неестественный цвет.

   Она стояла у подъезда и громко плакала. Не знаю, почему я не прошел мимо. Уж очень несчастный у нее был вид. Оказывается, дуреха случайно уронила мобильник с балкона. Тот упал на козырек подъезда. Всего делов-то. Я разбежался, подпрыгнул, подтянулся на руках и достал злополучный телефон. Правда, когда я спрыгнул вниз, вид у меня был, как у последнего чмошника. Я подозревал, что птицы мира – голуби много срут, но чтобы столько! Я предстал перед счастливой девчонкой весь в перьях и пятнах зеленовато-белесого помета. Но я был вознагражден, Наташка, так ее звали, повисла у меня на шее и жарко поцеловала в щеку. С этого дня мы стали встречаться. Уже на третий день, она пригласила меня домой, доверительно сообщив, что родители уехали на какой-то симпозиум. Несмотря на странный цвет волос, Наташка была чудо, как хороша. Я смотрел на ее стройную фигурку, соблазнительные холмики грудей и чувствовал, что моему члену становится тесно в узком плену брюк. Но как только я притянул ее к себе и залез пятерней под юбку, она неожиданно вырвалась и, смущаясь, поведала, что еще девушка. Мне оставалось только развести руками. Девчонке почти девятнадцать лет и такой пассаж.

   Чтобы утешить меня, несостоявшаяся любовница решила развлечь меня игрой на скрипке. Вообще, Наташка удивляла меня широтой интересов. Это и походы в оперу, и склейка каких-то там моделей, и посещение кружка кройки и шитья, ну, и тусня по ночным клубам. На оперу мне было глубоко насрать, пуговицы и подворотнички я научился пришивать в армии, никаких моделей я не увидел (они типа на даче). Мне вполне хватило одной скрипки. Я, наверное, ничего не понимаю в музыке, но казалось, что мои нервы безжалостно вытянули наружу и принялись старательно шлифовать напильником.

   Игра на скрипке слишком плохая замена добротному здоровому сексу. И потом, девочка, наверное, плохо представляла, что к ней в гости пришел не сопливый ботаник, а изголодавшийся по женскому теплу солдат. Боюсь, я повел себя, как последняя скотина, но поделать с собой ничего не мог. Мой напор был стремительный и жесткий. Смятая постель, порванные трусики, красное пятно на простыне. Я словно обезумел, целовал ее тело, волосы и не мог остановиться. Она лишь закрывала лицо ладонями и всхлипывала. А я клялся ей в вечной любви и звал в ЗАГС. Я знал, что никогда и никому не отдам эту девочку, которая стала мне так дорога. А еще я был счастлив, потому что видел – Наташа испытывает ко мне те же чувства.
   Мы встречались каждый день и я был уверен, что очень скоро она станет моей женой.

   А потом случилось непоправимое. Однажды Наташа привела меня в ночной клуб. С этого гадюшного заведения все и началось. Даже не знаю, как рассказать. Вспоминаю, и голова взрывается от пульсирующей боли, а к горлу подкатывает комок. Если бы человеку было дано предвидеть будущее.

   Клуб назывался довольно глупо: «Морской волк». Нелепое название для молодежного заведения. Никаких декораций, соответствующих названию, я внутри не обнаружил, если не считать гигантского штурвала, приколоченного к стойке бара и выкрашенного в ядовито желтый цвет. Нахрена он там был нужен я так и не понял.

   Зал просторный, разделенный на две половины. В одной столики на две, четыре и шесть персон, в другой танцплощадка. Мы пришли к открытию, горел яркий свет. Как доверительно сообщила мне Наташа, после часа ночи выключат освещения, заискрится и засверкает цветомузыка, люди будут танцевать, смеяться и пить коктейли. Кстати, о коктейлях. Пока мы ожидали обещанного феерического действия, я заказал парочку. Называлось это чудо «Русалка». Не знаю, какое отношение имела хвостатая дева к этому напитку, но мне он напомнил вкус чая с лимоном в который плеснули столовую ложку водки. А вот цена за эту бурду была весьма немаленькая. Я старательно цедил мутное пойло через соломинку, глазел по сторонам и ощущал себя древним стариком. Мне двадцать два года, но в сравнении с контингентом собравшимся в зале…. Сопляки от четырнадцати до семнадцати лет. Были, конечно, люди моего возраста, но слишком мало. А вот Наташка явно пребывала в восторге. Она без устали щебетала, рассказывая что-то о волшебной скрипке Страдивари, о каких-то неизвестных мне Виотти и Яше не то Хрентице, не то Хейфеце. Я не слушаю, я смотрел на прекрасное раскрасневшееся личико и очень хотел перегнуться через столик, продеть пальцы в изумрудные локоны, притянуть к себе и слизать зеленую помаду с ее губ. Да, да, губы у нее были в тон волосам, как впрочем, и тени на веках.

   А потом все разом изменилось. Чарующую картину восторга, словно хлебные крошки со стола, смахнул отвратительный хохот, ввалившихся в заведение парней. Я мельком скользнул по ним взглядом – восемь человек. На войне быстро учишься считать врагов. А то, что это враги я не сомневался. Слишком хорошо изучил эту шакалью породу. Пока мы с чехами гоняли друг друга по лесам и горам, здесь пышным цветом разрослась всякая сволочь, претендующая на звание хозяев жизни. Бычьи шеи, наглые сальные рожи, грубые золотые печатки на волосатых пальцах и взгляды, взгляды владык мира. Впереди всех вышагивал здоровяк в черной футболке на которой белыми буквами значилось: «Куй железо, пока Горбачев!». Наверное, бывшему Генсеку понравился бы этот лозунг. Мне – нет. Парни с хохотом сдвинули столы. Здоровяк уселся ко мне спиной, и я смог прочитать вторую надпись, не менее оригинальную, чем первая – «Имел я всех, кто ниже меня ростом!». Как все изменилось. Попробовал бы этот дебил нацепить такую майку до развала Союза. Я обратил внимание, что многие посетители срочно покидают заведение, я бы даже сказал, устремляются к выходу, ломая ноги. И мне это здорово не понравилось. Почему-то захотелось схватить Наташку в охапку и покинуть, ставшее вдруг душным помещение.
   Только было уже поздно. Один из парней оглянулся на нас, толкнул сидящего рядом товарища и заржал:
   – Глянь, Витек! Лягуха! Не ну, в натуре, зеленая, как жаба!
   Лысый парень с поломанными ушами, очевидно борец, оглянулся и посмотрел на нас.
   – Ыыы, точняк, бля, Тортилла типичная!
   – Ты, Витя, дочитай букварь, а потом рот открывай. Тортилла была черепаха, – блондин во главе стола поправил очки и добавил. – А девочка ничего, ее отмыть и можно было б неплохо развлечься. Серый, ну-ка пригласи девушку к нашему столику.

   Качок в идиотской футболке медленно поднялся и пошел к нам. Я глянул в испуганные глаза Наташки, улыбнулся и сказал:
   – Когда я скажу, сразу беги к выходу, беги изо всех сил, – рука в кармане нащупала большой ключ от квартиры. Восемь человек это много, бить надо так, чтоб не вставали.

   Не дав здоровяку приблизится к нашему столу, я резко вскочил и с силой ударил его в шею ключом зажатым в кулаке. Тот замер, с изумлением глянул на меня и уже падая, попытался рукой закрыть тонкую струю алой крови, ударившую из раны.
   Бригада разом вскочила на ноги.
   – Ах, ты, с***ка!
   Это только в кино враги подходят по очереди, и главный герой с легкостью побеждает их одного за другим. Парни обступили меня полукругом, вытаскивая из карманов оружие, в основном кастеты и ножи, хотя у одного была телескопическая дубинка. С пустыми руками остался только блондин.
   – Теня, подними Серого, надо вызвать «скорую».
   В тот момент, когда один из них наклонился над окровавленным другом, я с разворота ударил ногой ближайшего ко мне отморозка в коленную чашечку и крикнул:
   – Наташа, беги!
   Блондин среагировал сразу, подтолкнув Витька, он приказал:
   – Не дайте ей уйти!

   Наперерез Наташке бросилось сразу двое ублюдков. Схватив плетеный стул, я с силой опустил его на голову толстяка, который преграждал мне путь. Тот даже не успев поднять руки, рухнул на пол. Резко стартанув, я догнал Витька и в прыжке ударил его в спину ногой. Борец, сбивая столики, пролетел несколько метров и, затормозив головой о барную стойку, затих. Второй остановился и, выставив вперед нож, пошел на меня. Фух, время выиграно, она должна успеть убежать. И в этот момент сильный удар по голове погрузил меня в темноту…

   * * *

   С детства не люблю запах лекарств. Помню, когда мать болела, я таскал к ней в палату авоськи с апельсинами. Меня всегда мутило от тошнотворного запаха всех этих нашатырей, карболок, хлорок. А еще почему-то всегда воняло прокисшими щами. По-моему, больничный аромат никогда ни с чем не перепутаешь.
   Еще не открыв глаз, я понял, что нахожусь в больнице. Знакомый запах щекотал нос. Голова кружилась, казалось, что мое тело качается на волнах, к горлу подкатывала тошнота. Вот влип. Я отчетливо вспомнил драку, испуганное лицо Наташки. Мысль о ней заставила меня резко открыть глаза.
   Слепящая вспышка. Яркая, как молния. Резь. Резь в глазных яблоках, жгучая и мучительная, пульсирующая, раздирающая. Я почувствовал, как по щекам скатились слезы. Проклятье! Похоже, меня здорово отделали.
   Над моей головой пророкотал мужской бас:
   – Сколько преднизолона?
   – Сто двадцать. Вы же сами сказали, – ответил писклявый женский голосок.
   – Хорошо. Потом еще глюкозы поставь.
   Я с трудом разлепил отяжелевшие веки. Смотреть было больно. Какие-то белые расплывчатые фигуры. Постепенно взгляд сфокусировался. Надо мной возвышался человек в белом халате. Увидев, что я очнулся, он усмехнулся:
   – Кто это у нас щурится? Как дела, драчун?
   – Нормально. – Произнес я, удивляясь, насколько тихим и жалким стал мой голос.
   – Уже неплохо. Давай знакомиться. Фамилия, имя, отчество?
   – Савельев Сергей Геннадьевич…
   – Ты, Сергей Геннадьевич, в рубашке родился. Столько крови потерял, а держишься бодрячком. Другие от такой кровопотери ласты клеят. Кто это тебя так приласкал?
   – Неважно.
   – Ну, неважно, так не важно. Мы не милиция. Сотрясения раньше были?
   – Были. Трижды.
   – Очень хорошо. Я смотрю ты парень бывалый. За неделю на ноги тебя поставим.
   – Доктор, – позвал я. – Со мной девушка была. Что с ней?
   – Понятия не имею. Тебя «скорая» привезла ночью, с какого-то пустыря. Сейчас сестре продиктуешь свои данные, а то мы про тебя ничего не знаем. Лежи и не думай ни о каких девушках, – врач улыбнулся и вышел из палаты.
   Легко сказать не думай. Я провел в больнице три дня. А потом ушел по подписке. Врач пытался меня отговорить, но потом махнул рукой.
   – Перевязки хоть есть кому делать?.
   – Есть.

   * * *

   Ну, и рожа. Опухшая, с желтыми разводами под глазами. Наташка бы пришла в ужас, увидев меня. Придя домой я, не переставая названивал ей – трубку никто не брал. Несколько раз ходил к ней домой и долго трезвонил в дверь – бесполезно, ответа не было. Ночью я метался по комнате, как пойманный тигр по клетке. Курил, матерился сквозь зубы и снова набирал заветные цифры ее телефона. А еще меня очень раздражала мать. Молча стояла за спиной и беззвучно плакала. Наконец мне повезло. Трубку подняли. Тихий женский голос сообщил мне, что Наташа в больнице.
   Я выскочил из подъезда, поймал попутку и помчался в клинику.
   Оказалось, что моя зеленоволосая русалка в реанимации.

   Я прождал два часа перед выкрашенными белой масляной краской дверями, прежде чем ко мне вышел угрюмый толстяк в голубом хирургическом костюме.
   Недобро глянув на меня, осведомился:
   – А кто вы будете Наталье Селезневой?
   Я пожал плечами: – Друг…
   Покосившись на мою желто-синюшную физиономию, врач отвернулся:
   – Групповое изнасилование – не шутка. Многочисленные разрывы, большая кровопотеря… В общем… ее больше нет…
   Я остолбенел.
   – Не понял…
   – А чего здесь непонятного? Умерла…
   – Ты чего лепишь, с***ка?! – Я схватил толстяка за грудки, притянул к себе, – Как умерла?!
   – Вы с ума сошли?! – взвизгнул коновал. – Немедленно отпустите!
   – Как умерла?! – я тряс его, как грушу. – Говори, с***ка!
   – Да пустите вы! Тромб! Оторвался тромб!
   – Какой тромб, урод?!
   – Это называется легочная тромбоэмболия! Ничего нельзя было сделать! Понимаете? Ничего!
   Я разжал руки, и толстяк проворно юркнул за дверь. Щелкнул замок.
   Несколько минут я тупо стоял, опустив голову, потом, шатаясь добрался до кожаного дивана, опустился на него и зарыдал. Вернее мне казалось, что я рыдаю. Тело сотрясала противная дрожь, но глаза были сухими.

   Я брел по улице, не разбирая дороги, пока не уткнулся в продуктовый магазин. Купил две бутылки водки. Закуску нахрен. Мне хотелось набраться до зеленых соплей, до блевоты, до комы. А еще мне хотелось крови, моря крови. Я знал, что буду мстить ублюдкам, убившим Наташу. Ни одна из этих мразей не уйдет живой! Ни одна!

   Присев на лавочку, я открыл бутылку и сделал большой глоток. Водка словно отрезвила. Нет! Пока эти падлы живые по земле ходят, я больше ни грамма не выпью! Надо идти в этот клуб, через 15 минут открытие, может повезет, кто-нибудь из них появится.

   Через час я вошел в «Морской волк», здесь пока царила тишина. На столах стояли перевернутые стулья, лишь один столик занимала влюбленная парочка. У меня опять защемило сердце. Свет ярко горел только над барной стойкой, но там никого не было видно. Подойдя ближе и немного подождав, я постучал рукой по вмонтированному в панель небольшому звоночку. Из подсобки вышел молодой человек в белой рубашке с бейджиком, на котором витиеватыми буквами было написано «Алеша». Глянув на меня, парень резко тормознулся, на лице четко отразился страх.
   – Я вижу, ты меня узнал. Поговорить надо.
   – К вашим услугам, что будете заказывать? – Стоит отдать ему должное, бармен быстро взял себя в руки.
   – Я буду заказывать информацию, а ты мне будешь ее предоставлять. Мне нужно знать где найти тех ребят, которые четыре дня назад в этом баре избили меня и… и изнасиловали мою девушку.
   – Не понимаю о чем вы…
   – Алеша, друг мой, Алешенька, ты хорошо слышал мой заказ? Или ты хочешь, чтоб я его повторил при сугубо личной и уединенной встрече?
   Парень облизал губы.
   – Послушайте, но вы не понимаете, с кем хотите связываться! Это же Арчи! Он под самим Торезом ходит!!!
   Боже, благослови армию, пребывание в которой хоть на время отсрочило знакомство с «царями» жизни, носящими собачьи клички.
   – Да хоть под тореном! Ты слышал, что я у тебя спрашиваю?!
   – Тише, пожалуйста, тише. Если они узнают, что я вам что-то сказал…
   – Не волнуйся, никто ничего не узнает.
   – Я только знаю как найти Теню, Андрея Тенякова, мы с ним в одном классе учились…
   – Ну?!
   – Гагарина, 94-а, квартира 71, – быстро выдохнул парень.
   – Ну, вот и молодец, парень, ты принял правильное решение, – я почему-то вспомнил любимую фразу ротного и аж на душе потеплело.
   – Только вы, пожалуйста…
   – Не ссы, Алеша, думаю, ты нескоро увидишь своего одноклассника.
   Выйдя из клуба, я прыгнул в метро и поехал на проспект Гагарина. На троллейбусной остановке расспросил людей, как мне добираться до нужного дома и уже через двадцать минут увидел искомую девятиэтажку.
   Поднявшись на последний этаж, я позвонил в квартиру под номером 71. Дверь распахнулась неожиданно быстро. На пороге стояла девушка лет семнадцати, одетая в одну ночную сорочку.
   – Ты кто? – спросила она
   – Теня дома?
   – Достали вы со своим Теней! Нету его. Небось, со своим любимым очкариком где-то лазит.
   Я осторожно отодвинул девушку, вошел в квартиру и захлопнул дверь.
   – Эй, ты чего творишь?!
   – Ничего, посижу тут, подожду его.
   – Да вы что, совсем охренели, а ну вали отсюда! Ждать он его собрался! Иди на улицу и там жди хоть до ночи! Вот же, дал Бог братца, ни днем, ни ночью покоя нет!!!
   – Сочувствую, но ждать его буду здесь. Очень нужен мне твой брат, понимаешь? Боюсь, что пропущу его, если на улице буду сидеть.

   Девушка посмотрела на меня ненавидящими глазами, потом резко развернулась и ушла в дальнюю комнату. Я закрыл дверь на ключ и положил его в карман, затем заглянул в ванную комнату и кухню – никого. После этого прошел в зал, сел в кресло и включил телевизор, по экрану побежали титры какого-то фильма. Только сейчас я почувствовал, как устал. Боль от потери Наташки заслонила все на свете, но сейчас, сидя в удобном кресле, проявила себя другая боль, казалось, что кричала от боли каждая клеточка моего избитого тела. Нельзя расслабляться, нельзя! Я резко вскочил с кресла и подошел к старинному комоду, уставленному семейными фотографиями. На меня смотрели улыбающиеся лица незнакомых мне людей, и один из них насиловал и убивал Наташку. Мою Наташку!

   Щелкнула дверная ручка входной двери. Я выскочил в коридор. В прихожей стояла хозяйка квартиры и пыталась выйти. Поняв, что дверь закрыта на ключ, она бросилась копаться в своей сумочке, потом, словно догадавшись, посмотрела на меня.
   – Не поняла, это ты что ли взял ключ?
   – Ты никуда не пойдешь, я не могу тебя выпустить, пока не придет твой брат.
   – Чтооо? Ты что сумасшедший? Что ты несешь? Да плевать я хотела на ваши дела, мне уйти надо! Сиди тут и жди его сколько хочешь!
   – Повторяю, я не могу тебя выпустить. Он придет, уходи куда хочешь, а сейчас, нет, не выпущу.

   Внезапно девушка, выронив сумку, бросилась на меня. Рывок был настолько неожиданный, что я не успел отразить нападение и острые ногти впились мне в лицо. Немного отстранившись, мне удалось перехватить руки и уложить девчонку на пол. Вдруг она развернула голову и укусила меня за левое плечо и без того сильно пострадавшее в драке. Было так больно, что я сам не осознавая, что делаю, резко, с правой врезал ей по уху. Едва не вырвав кусок мяса, голова девушки качнулась и сильно ударилась об угол дивана. Она сразу обмякла и разжала зубы.
   Я слишком много видел мертвецов, чтобы питать иллюзии. Меня охватила волна отчаяния. Ведь не хотел, не хотел. Как так получилось?

   * * *

   Рукопашник хренов! Справился со слабой девчонкой! Если смерть ублюдков можно было как-то оправдать желанием отомстить, то нелепая кончина этой юной девочки ставила меня самого на один уровень с подонками.
   И что теперь делать? Пойти сдаться и рвать на себе рубаху, доказывая, что все получилось случайно? Простите, господа менты, хотел вальнуть брата, а подвернулась сестра…
   Едва мне удалось оттащить мертвое тело в соседнюю комнату, как в замочной скважине заскрежетал ключ.
   – Светка, я дома!
   Все. Самокопания оставим на потом.

   Я притаился у входа в зал. Едва Теня вошел, сильным ударом локтя сломал ему нос и подхватив падающее тело затащил в комнату. Затем пошел на кухню, взял топорик для отбивания мяса и налил в банку воды из под крана. Потом подошел к парню и вылил ему на голову жидкость. Теня открыл глаза и испуганно посмотрел на меня. В глазах мелькнуло удивление:
   – Ты живой?
   – Живой, живой. Вот даже в гости пришел.
   Парень перевел глаза на топорик.
   – Ты что? Я ничего не делал, я с Серым в больницу ездил!
   – А я верю, Андрюша, верю. Я уверен, что это не ты. Просто расскажи мне о своих друзьях и я уйду. Иначе мне придется тебе пальцы рубить. Ты же этого не хочешь?
   – Не хочу, а ты правда, уйдешь? А где Светка?
   – Света ушла, видишь, я ж ее отпустил и тебя отпущу.
   – Да-да, конечно я все скажу, только не трогай меня. Витек рядом живет, в восьмидесятом доме, в шестнадцатой квартире. Боша на Плехановской, в восьмом, там частный дом. Катя на Державинской, в высотке, по-моему, в пятой квартире. Про остальных не знаю, правда. Нас Арчи всегда собирал.
   – Арчи это блондин? Где его найти?
   – Не знаю, он всегда сам звонил, но у него номер засекречен, никогда не определялся.
   – Ясно. В плохую ты компанию попал, Теня. Жаль мне тебя.
   Я подошел к парню, наклонился, слегка приподнял его голову и резко крутанул в сторону. Он даже не успел среагировать.
   – Вот, Наташенька, первый есть.
   Потом пошел в ванную и помыл руки. На душе было паскудно.

   * * *

   Я клял себя последними словами. Идиот! Упырь! Киллер хренов! Действовать так тупо и непрофессионально. Убить невинного человека. И самое главное – ничего нельзя изменить. Остается только стиснуть зубы и дальше переть буром. Только от себя уже не уйти, не сбежать. Ты убийца, Сережа. Не благородный мститель, не герой, защищающий слабых, а обычный убийца.
   В самом отвратительном расположении духа, я вошел в нужный подъезд. Вот она – квартира номер 16.
   На этот раз мне повезло. Дверь открыл сам Витек – лысый бугай с поломанными ушами. Ощутив на толстой шее холодное лезвие моего ножа, он хрюкнул и замер.

   – Тихо, Витек, – сказал я. – Кто еще в хате?
   – Никого, – промычал он, кося поросячьими глазками на мою руку.– Ты чего, в натуре? Ты кто?
   – Санта Клаус. Пришел поздравить тебя раньше срока.
   – Какой еще Клавус? – он недовольно сощурился. – Ты, ваще, понял к кому пришел? Тебя же на ленточки порежут.
   В его крошечных глазках я не увидел страха и мне это здорово не понравилось.
   – Разберемся, Витек. Давай пройдем в комнату. – Я слегка надавил ножом на его шею. Здоровяк попятился.
   Дождавшись, когда толстая задница братка опустится на кожаный диван, я пододвинул себе стул и сел напротив.
   Витек изучал меня пристально, даже лоб нахмурил.
   Неожиданно, он ухмыльнулся:
   – Я тебя знаю. Ты под Косым ходишь. Только чего ты ко мне приперся? Косой уже два месяца, как с Торезом корешится.
   – Ошибаешься, дурашка. Ни под Косым, ни под Рябым я не хожу. Ты будешь смеяться – даже Корявого не знаю.
   С юмором у парня было туго.
   – Какой Корявый? Не знаю такого. Чего пургу гонишь? Есть предъявы – кидай.
   – Предъява одна. Помнишь «Морской волк»? Девушку с зелеными волосами?
   Витек вздрогнул. Было ясно – вспомнил.
   – Ааа, понял… Ты тот самый бэтман.… То-то я смотрю морда в синяках. Надо же, я думал от тебя только холмик остался. За свою Тортиллу впрягаться пришел?
   От меня не укрылось, что рука лысого подонка, как бы невзначай, перебралась к спинке дивана. Он старался говорить спокойно, но в теле уже чувствовалось напряжение.
   – Я тут ни при чем. Это Арчи приказал ее трахнуть. Я твою бабу даже не попробовал. Я ее за холку держал, пока Боша и Бизон ее в два смычка окучивали. Чего ты на меня волком смотришь? В натуре, не трогал.

   Пятерня Витька опустилась за спинку дивана, на плоском лице промелькнуло нескрываемое удовлетворение. Только браток опоздал. Когда он резко взмахнул рукой, я был уже готов к этому. Перехватил лапу с пистолетом, и одновременно нанес ему удар правой по кадыку. Толстяк хрюкнул и стал заваливаться вперед. Я не препятствовал его падению.

   Ай да Витек – серьезный хлопчик. Надо же —Beretta 92, да еще с глушаком. Глушак правда какой-то нестандартный, прямоугольный. Пистолетик сам не маленький, а тут еще такой нарост. Надо быть очень ловким, чтобы молниеносно выдернуть такую дуру с неожиданностью для противника или очень глупым, чтобы хотя бы попробовать. Впрочем, второй вариант как раз подходит Витьку. Тяжеленькая машинка, почти полтора килограмма, хотя нет, поменьше. Я выщелкнул магазин. Посчитал патроны. Пять штук. Что ж, на безрыбье…. Задвинул магазин на место. Снял оружие с предохранителя. Сел на стул и приготовился ждать «пробуждения» Витька.

   Очень скоро он зашевелился, закашлялся, поднял голову, разглядел в моих руках итальянскую игрушку и дернулся назад.
   – Да ты сиди спокойно, братан, – ласково сказал я. – Наш разговор еще не закончен.
   – Что тебе надо? – голос его был хриплым.
   – Для начала, назови имена своих дружков, где живут, что делают.
   – А если не назову?
   – Тогда я прострелю тебе ногу. Будешь упрямиться – прострелю вторую. Глушак у тебя интересный, никогда такого не видел. Точно соседи выстрела не услышат?
   Витек скривился.
   – Нас восемь в бригаде. Арчи за главного. Я, Теня, Серый, Боша, Бизон, Слива и Катя.
   – Катя? Гомик что ли?
   – Офигел? Таких не держим. Сашка Каткин – погоняло Катя.
   – Витек, у тебя мобильник есть?
   – Ну, есть. Вон на подоконнике.
   Я шагнул в указанном направлении, не спуская глаз с угрюмого здоровяка. Взял телефон, просмотрел контакты.
   – Похоже, все твои дружки здесь. А давай им позвоним?
   – Зачем?
   – Развлечемся. Скажешь у тебя на хате бабы, пусть подтянуться.
   – Ты за кого меня держишь, с***ка?! – сломанные уши Витька аж покраснели. – Чтобы я корешей сдал?! Да я тебя! – Он вскочил на ноги.
   Звук выстрела показался мне до крайности неприличным, словно кто-то громко испортил воздух. В комнате запахло порохом, а Витек с визгом повалился на пол. Он катался по полу, зажимая ручищами, простреленную ступню.
   – А-а-а! С***ка! Гадина!
   – Слушай, а хороший глушак. Пердит так прикольно.
   Витек до крови закусил губу, стараясь не орать, из глаз хлынули слезы. Не выдержав, он вновь заскулил.
   Я протянул ему мобильник:
   – Звони. И постарайся не подвывать, а то придется покалечить тебе второе копыто.
   Трясущимися руками браток схватил мобильник.
   – Але, Боша? Братуха, дуй ко мне! У меня тут телки! Почему не можешь? Ну, братуха….
   Витек уронил мобильник и заплакал.
   – Не приедет – послал.
   – Ну, не расстраивайся. У тебя еще много друзей. Позвони другим, только Тене не надо, он сейчас занят.
   Дрожа, как осиновый лист, Витек набрал другой номер.
   – Але, Катя? Здорово, кореш! У меня дома три телки! Поможешь? Да чего я – развлекаюсь! Чего? Будешь? Когда? Ага! До встречи!
   Витек протянул мне мобильник.
   – Сказал, что минут через тридцать подъедет.
   – Ну, вот видишь, какой ты молодец. И держался, как настоящий джигит. Даже не стонал.
   В ответ на мои слова браток заголосил:
   – Блин! Боль-то какая! С***ка ты! Я кровью истекаю! Хоть ногу перевяжи!
   – Обязательно перевяжу. Только ты, мил человек, мне сначала адреса своих корешков на листочке напиши, а то у меня память плохая.
   – У меня руки от боли не действуют! Да и не знаю я, где все живут! Боша на Плехановке, в восьмом доме, Бизон на Александровской, девятнадцать, квартира четырнадцать. Остальных не знаю! Ей Богу не знаю!
   Я кивнул:
   – Верю. А скажи мне, Витек, ты точно мою девушку не трогал?
   Он замер. Глянул на меня поросячьими глазками:
   – Конечно, нет, братан! Век воли не видать!
   Я понял – врет!
   Пистолет в моих руках повторил неприличный звук.
   Я засунул заморское оружие сзади за ремень, ухватил мертвого за ноги и оттащил с середины комнаты ближе к дивану. Потом сходил на кухню, нашел половую тряпку и, особо не стараясь, стер жирное кровяное пятно. Ударом ноги зашвырнул тряпку под диван, сел на стул и приготовился ждать очередного насильника со странным погонялом Катя.

   * * *
   Ожидать пришлось недолго, я успел смочить голову под струей холодной воды и выкурить две сигареты. В прихожей раздались три коротких звонка и тут же по двери забарабанили.
   – Сова, открывай, медведь пришел!
   Слышался смех и разговор нескольких человек. Значит, Катя пришел не один…

   Открыто, – крикнул я и тихо вошел в небольшую кладовку за входной дверью.
   – Витек, девочки готовы? – Выкрикнул высокий, темноволосый парень, державший в руках две бутылки водки. – А мы с Бизоном не пустые пришли! Прикинь, как он удачно у меня зависал, будем три на три!
   Следом за ним прошел толстяк, которого я в клубе ударил стулом по голове.
   – Ты че, падла, уже с тремя трахаешься?
   – Телки пустили Витька «на круг», – хохотнул Бизон.
   Внезапно, Катя, шедший впереди резко остановился.
   – Витя… Ты чего? Что с тобой?..
   Я тихо вышел из кладовки и с силой ударил Бизона рукояткой пистолета по затылку. Тот, падая, завалил Катю, и они оба упали в центр комнаты.
   Толстяк грузно рухнул на ноги мертвого Витька, а его напарник резво перекатился и вскочил на ноги.
   Увидел ствол в моих руках, отшатнулся. Глаза удивленно расширились:
   – Епта…
   – Я вижу, ты меня узнал.
   Катя предостерегающе поднял руки:
   – Только не стреляй! Брат, произошло недоразумение!
   – Недоразумение? Всего-то?
   – Я все объясню! Слушай, чувак, не убивай! Я поговорю с Арчи, мы откупимся. Пьяные были, не соображали, что делаем, прости. Всему есть цена, тебе ж не жить если нас завалишь…
   Интересно, во сколько он сможет оценить того единственного человека, который сумел пробудить во мне, чувства? От такого неприкрытого цинизма в голове что-то щелкнуло, я поднял оружие и всадил ему в грудь оставшиеся пули. Палец еще нажимал курок, когда до меня дошло, что магазин пуст. Падла! Нелюдь! Я не сомневаюсь, что за хорошую цену он бы продал всю свою компанию, да и родную мать в придачу! Гнилые людишки в этой бригаде.

   Я подошел к Бизону перевернул его на спину и похлопал по щекам. Через минуту толстяк испуганно заморгал. Схватив его за волосы, я повернул его голову к окровавленному Кате и заорал.
   – Смотри, с***ка! Смотри внимательно, ты подохнешь еще хуже, если не скажешь мне, как найти Арчи!
   По штанам Бизона начало расползаться темное пятно.
   – Я… я… н-не знаю, он всегда сам н-н-назначал встречу. П-п-правда не знаю, – заикаясь промямлил толстяк и заплакал.
   – Кто знает как его найти?
   – С-с-слива знает, они с д-д-детства дружат
   – Как найти Сливу?
   – Я один раз т-т-только был у него. Он живет в частном доме, н-на Шатиловке, возле источника.
   – Фамилия?
   Бизон закрыл глаза.
   – Они же меня убьют!
   Я достал нож и приставил к его горлу.
   – Фамилия, с***ка!
   – Варенишников… Семен Варенишников…

   Я приподнял его голову и сильным движением перерезал горло. Темная, почти черная кровь хлынула на Катю.
   – Ну, вот вы и побратались, ребятки, а мне пора.
   Зайдя в туалет, опустил Беретту в смывной бачок. Хорошая вещичка, но патронов все равно больше нет. Уходя, оглянулся на дело своих рук. Трупы, кровь, тошнотворный запах, запах, который невозможно забыть.
   По бледному носу Витька неторопливо ползла большая черная муха.

   * * *
   Я чувствовал себя совершенно опустошенным. Ввалившись домой, принялся еще в прихожей стаскивать с себя одежду. Забрался в ванну и почти полчаса стоял под холодным душем.
   Когда вышел, увидел мать. Оказывается она стояла под дверью и ждала меня. Молча протянула полотенце.
   – Спасибо, мама.
   На ее лице промелькнула кроткая улыбка:
   – Сереженька, я тебе покушать приготовила…
   Я обнял ее за плечи, коснулся губами седых волос.
   От этого проявления сыновней благодарности из ее глаз брызнули слезы:
   – Сережа!
   – Все, все, мама. Все хорошо.
   Я прошел на кухню и сел за стол. Матушка расстаралась на славу: борщ, жареная картошечка, соленые огурчики, запотевший графинчик водки.
   Сама она виновато теребила передник.
   – Я подумала…. Может, ты захочешь…
   – Все правильно, мамуля. Ты молодец.
   Опрокинув рюмку, я с хрустом закусил огурцом и потянулся за борщом.
   Мама смотрела на меня с такой нежностью, что я почувствовал себя последним подлецом. Все, что ей было нужно от меня – это лишь кусочек ответного тепла. Как жаль, что я так поздно понял это. Прости меня, родная.

   Она окрыленная порхала за моей спиной, то подкладывала хлеб, то наливала в чашку чай, суетилась, чистила одежной щеткой мои джинсы, потом преувеличенно громко сердилась: «Сережка! Чем ты так изгваздал кроссовки? Смотри – совсем черные! Ты что по гудрону ходил?».
   О, благословенная невинность. В пятьдесят лет не знает, как выглядит запекшаяся кровь. А я в двадцать два – знаю.

   – Мама, не трогай! Я сам помою!
   А потом я просто уснул, уснул прямо за столом.
   Проснулся ночью. Глянул на часы – начало второго.
   Кто-то чужой в моей голове глухо произнес: их осталось четверо.
   Я тихо оделся и выскользнул за дверь.
   «Морской волк» фонтанировал жизнью. Смех, забористая ругань, рвущая перепонки музыка. Вот только тех, кого я искал – сегодня здесь не было. Потолкавшись часок среди толпы вопящей от восторга молодежи, я вернулся домой.

   Спать больше не хотелось. Сидел на кровати и тупо щелкал выкидухой. Смотрел, как вспыхивает узкое лезвие в отсветах фонарного столба за окном. Потискал приемник, нашел какую-то скрипичную симфонию и вдруг понял: А Наташа-то играла намного лучше.

   * * *

   Сегодня я буду искать Сливу. Помнится, Бизон сказал, что тот живет где-то на Шатиловке, возле источника. Примерно понятно, в каком направлении вести поиски. Только сначала матушке подсоблю, схожу на рынок, прикуплю продуктов. Я отчетливо понимал, что скоро мы расстанемся навсегда. Эх, мама, милый мой, родной человек, как же не повезло тебе с сыном.

   – Чеченец, стоять!
   Громкий вопль резанув меня по спине, заставил резко обернуться.
   Метрах в тридцати стоял высокий крепыш в красной бейсболке, на плече спортивная сумка. Тень от кепки почти полностью закрывала лицо, зато улыбка была широкой и белозубой.
   Я неторопливо двинулся на встречу.
   Парень театрально вскинул руку вверх:
   – Хай, геррофицира!
   Я усмехнулся. Лешка Ставриков по прозвищу Ставрида – мой однокашник. Когда-то в школе мы были довольно дружны. Потом Леха после восьмого класса ушел в ПТУ, там и нашел новых товарищей.
   – Ви есть очень похотить на мой старинный труг, – старательно изображая немецкий акцент, улыбаясь, говорил этот, вечно неунывающий хохмач и неисправимый бабник, – Я есть не ошипаться? Ви, как это по-русски, есть Сергей Софельеф?
   – Здорово, Леха. Хорош прикалываться, – я протянул руку.
   – Здорово, Серый!
   Ставрида отступил на шаг, оглядел меня придирчивым взглядом:
   – А сказали, что ты стал здоровым, как старина Шварц и настолько же крутым. Вижу – врут людишки. Мышцу, конечно, нарастил, но не так, чтобы очень. – Леша кивнул в сторону ближайшей лавочки, – Пошли, посидим.
   Мы опустились на деревянную облезлую скамейку.
   Ставрида расстегнул молнию на спортивной сумке, извлек две холодные запотевшие банки пива, одну протянул мне: – Угощайся.
   – Спасибо.
   Сделав солидный глоток, Леха довольно выдохнул:
   – Нет ничего лучше холодного пива в июльский зной. Именно в такие моменты начинаешь ценить маленькие радости жизни. Ну, боец, рассказывай!
   – О чем?
   – Ну, не скромничай. Тебе это не идет. Все знают – ты у нас герой войны, орденоносец и все такое прочее.
   – Рассказывать нечего. Подвигов особенных не совершил.
   Ставрида рассмеялся:
   – Молодец ты, Серый. Правильно, об этом лучше не трепаться. А то был тут один дуралей, месяца три назад. Рвал рубаху, орал что он Чечню прошел, чехов мол ненавижу, а потом просто исчез, тихо и незаметно.
   – А к чему ты мне это говоришь?
   – Да по дружбе предупреждаю, – Ставрида неожиданно понизил голос, – Тут, видишь ли, всем Торез заправляет… Чечен он, понимаешь?
   Услышав знакомое прозвище, я напрягся.
   – И много тут у вас таких Торезов?
   – Торез один.
   – Уже легче.
   – Да он мужик справедливый и братва за ним как за каменной стеной. Я тебе это к чему говорю? Если чего – покалякаю с кем надо…. Нам крепкие ребята нужны. А тебя я давно знаю.
   – Так ты что, Ставрида, в братву меня вербуешь?
   – А чего? Чего-то не устраивает? Работа непыльная. Дележка произведена. Хрусты, бабы, шмотки.
   – Значит веселая жизнь у бандитов?
   Ставрида длинно сплюнул на асфальт.
   – Я тебя, Серый, не агитирую. Сам башкой думай. Работа, как работа. Тебе привычная. Несчастные случаи, как на любом производстве. А сейчас как раз вакансии образовались. Подумал – почему старого дружбана не перетащить?
   – Вакансии, значит? Порешили кого?
   Леха недовольно скривился:
   – Так, пустяки. В соседней бригаде непонятки. Кто-то бойцов Арчи замочил. Торез поначалу на Косого потянул, но тот божится, что не при делах. А тут и впрямь похоже, что не при делах. Залетный это, точно. Вот только зачем ему это?
   – Залетный? И что, думаешь, возьмут?
   – А то! – Ставрида даже рассмеялся. – С братвой только дурак такие шутки шутит! Вот-вот возьмут! Никуда мудак не денется! А то ишь, в супермена играет! Его сейчас все ищут и наши и менты. Говорят, он с пацанами в кабаке сцепился. Одному ножом сонную артерию пропорол, насилу парня спасли, сейчас в неотложке. Другим повезло меньше. Да у меня его портрет есть! Хочешь глянуть на этого душегуба?
   – Если бы артерию пропорол – сдох бы, – равнодушно протянул я, принимая из рук бывшего приятеля сложенный вчетверо белый лист с отсканированным на нем изображением предполагаемого преступника.
   Изображение было схематичным и каким-то угловатым, но то, что на нем именно я, не было никакого сомнения.
   Ставрида довольно лыбился, заглядывая мне через плечо:
   – Глянь, какая рожа. Кого-то он мне напоминает…
   Внезапно ухмылка сползла с его лица.
   – Так это же…
   Я поднялся.
   – Спасибо, Леша, за пиво. Приятно было пообщаться.
   Он смотрел на меня, как на выходца с того света. Губы побледнели. С трудом он прошептал:
   – Серый, ты сумасшедший. Что ты наделал…
   – Спокойно, Леша. Я разберусь. А ты беги – докладывай Торезу, или кто там у вас за главного?
   Я похлопал его по плечу и с самым беззаботным видом пошел прочь.

   Зайдя за угол дома, осторожно выглянул. Мой однокашник продолжал сидеть на лавочке и смотреть в одну точку, потом смял пустую пивную банку, с остервенением швырнул ее в урну и принялся с усердием чесать лоб, видимо потенцируя мозговую деятельность. Почему-то я не сомневался, какое именно решение он примет. У меня оставалось слишком мало времени. Ясно одно – дома мне оставаться нельзя. Да и вообще, глупо было там появляться, но я все же решил рискнуть. Так хотелось захватить хоть самые необходимые вещи, прибрать остатки денег.

   Я опоздал. Хорошо, что я не люблю пользоваться лифтом. Живу на шестом этаже и всегда поднимаюсь по лестнице. Заранее услышал чужие голоса. Потом раздался тихий голос матери:
   – А Сережи нет…
   – Если позволите, мы подождем его, – уверенный мужской бас, не привыкший к возражениям.
   Я осторожно попятился назад, стараясь производить как можно меньше шума.
   Подъезд пришлось покидать через черный ход.

   * * *

   Я шел по улицам, не смотрел по сторонам, но спинным мозгом ощущал на себе чужие враждебные взгляды. До моей поимки, судя по всему, остаются часы или минуты. Не успел. Не успел рассчитаться с подонками. Наивно было надеяться, что они будут сидеть и ждать, когда я отправлю их в страну вечной охоты. Они уже имеют мой фоторобот. Наверняка знают мой рост и во что я одет. Изменить внешность? Глупость. Я не шпион. Пойти и побриться наголо? Молодец, Сережа, только тебя и так скоро обреют.

   Я подошел к стеклянным стенам нового магазина «Спецодежда», сделал вид, что любуюсь манекенами в клетчатых рубахах, а на самом деле внимательно вглядывался в отражения за спиной. Немногочисленные прохожие на улицах не обращали на меня никакого внимания. Где, где можно отсидеться? А что если в лесу? Он начинается всего в двух кварталах отсюда. Прикупить жратвы на первое время, а по ночам прогуливаться к «Морскому волку». Может повезет – встречу кого из этих сволочей.
   Прямо передо мной, за стеклянной витриной появилась невысокая пухлая девица и принялась обряжать один из манекенов в накрахмаленный белый халат.

   «Одному ножом сонную артерию пропорол, насилу парня спасли, сейчас в неотложке» – всплыли у меня в сознании слова Ставриды.
   Я решительно вошел в магазин. Похоже, у меня появился шанс достать одного из негодяев уже сегодня.
   – Девушка, мне нужен белый медицинский халат и шапочка.
   Кроме врачебного обмундирования, я купил легкую ветровку с капюшоном красного цвета, которая, судя по надписи на бирке, именовалась «Куртка туриста». По старым шпионским фильмам запомнилось, что человек, прежде всего, обращает внимание на яркую одежду, отвлекая от лица.
   Поменяв несколько маршруток, я через полтора часа оказался у ворот огромного здания городской больницы скорой и неотложной помощи. Да уж, глупо! Подойти в регистратуру и спросить, где тут лежит Серый? Даже не смешно. Я подошел к огромному стенду и начал читать отделения.
   1 этаж. Кардиологическое отделение. – «Не мое».
   2 этаж. 1 Неврологическое отделение сосудистой патологии мозга. – «Тут эти уроды с детства должны наблюдаться».
   2 этаж. 2 Неврологическое отделение позвоночника и периферической нервной системы. – «Проехали».
   3 этаж. 3 Неврологическое отделение воспалительных и травматических заболеваний нервной системы. – «Да, что ж такое!»
   3 этаж. Отделение психиатрии и неврозов. – «С такой жизнью, скоро мне тут будет самое место».
   4 этаж. Отделение анестезиологии и интенсивной терапии. – «Вот это уже теплее»
   4 этаж. 1 Хирургическое отделение
   5 этаж. 2 Хирургическое отделение… Мельком просмотрев остальное, я понял, что мне необходимо искать на 5 и 4 этажах.
   В фойе больницы снял ветровку и надел халат с шапочкой. Не знаю, больницы всегда ненавидел, но к врачам отношение было восторженное. Я знал, что есть настоящие доктора, которые своими руками творили чудеса, встречал таких в военном госпитале, и вот сейчас надев белый халат, словно почувствовал силу тех, кто вернул меня к жизни в Чечне, будто одел невесомый белый бронник. Я подобрал забытую кем-то на подоконнике папку с бумагами, зашел в лифт и нажал кнопку пятого этажа.

   В коридоре хирургии в лицо дохнуло знакомым запахом лекарств, к которому примешивался тонкий оттенок живой гниющей плоти. В центре отделения за столом сидела молоденькая сестричка и весело щебетала по телефону. Решительно подойдя ближе, я с ходу выпалил:
   – Что за личные разговоры в рабочее время? Почему без бейджика? Как фамилия?
   – Я-я-я, только минутку, это мама звонила, – смущенно залепетала девчонка. – Простите, пожалуйста. Моя фамилия Святова, Марина Святова…
   – Ох, смотри, Маринка, доиграешься. Чтоб я такое последний раз видел! Мне тут одного пациента надо посмотреть, да вот беда, фамилию не могу разобрать. Зовут Сергей, лежит он у вас с колотой раной шеи, поможешь найти?
   – А, так это вам Синельников нужен, этот бандюга!
   – Марина, пациент есть пациент, всех лечить надо, – я улыбнулся. – А с чего ты взяла, что он бандит?
   – Бандит-бандит, у него на лице все написано, положили его в vip-бокс, а вчера еще и охрану приставили. Двое таких же, как он, все курить на лестницу бегают, скоро в отделении не продохнуть будет, а скажешь чего, так только ржут как кони. Это вам в левое крыло надо прийти, он там в четвертой палате лежит.
   – Ну, спасибо тебе, Маринка, пойду я лечить нашего бандита, только ты больше телефоном не увлекайся.
   – Да я всего минутку, – покраснела девушка.

   Я двинулся в указанном направлении. Да, быстро братва подсуетилась, уже охрану выставили. Ладно, по месту разберемся.
   Левое крыло выглядело пустым. Палаты следовали одна за другой на небольшом расстоянии, очевидно, весь блок был занят vip-боксами. Найдя палату №4, я резко рванул на себя дверь. Серый был в палате один, он лежал на кровати и смотрел телевизор. Шея была затянута в корсет, в остальном он совсем не был похож на больного. Новую футболку теперь украшала надпись «Fuck you» с нарисованным кулаком, из которого торчал гипертрофированный средний палец. Ублюдок не изменял себе даже в больнице. Прикрыв за собой дверь, я подошел к кровати. Ба, да он спит! Еще и похрапывает, с***ка.
   – Рота, подъем! – громко сказал я и хлопнул его по идиотскому рисунку на груди.
   Серый открыл глаза и в изумлении уставился на меня.
   – Ты кто?
   – Доктор, Серега, я твой доктор, сейчас лечить тебя будем!
   – Ты-ты, ты тот самый…
   – В точку! Я тот самый. Теперь пришла твоя очередь.
   – Но я, же ничего не сделал, ты, же меня первого вырубил…
   – Сделал, дорогой, сделал. С тебя все началось, жаль закончится не тобой.

   Внезапно он изогнулся и лежа ударил меня коленом в спину. Я полетел вперед, сильно ударился о прикроватную тумбочку и потерял равновесие. Тут же тезка схватил меня руками за шею и, прижимая голову к подушке, принялся старательно душить. Попытки разжать руки ни к чему не приводили, он был реально здоровый бычара. Случайно мне удалось нащупать на тумбочке кривые ножницы, которыми обычно обрезают бинты после перевязки. Я резко оттолкнулся ногами, заваливаясь на Серого и не глядя, нанес удар. Хватка моментально ослабла, освободив голову, я глянул на противника. Мне повезло, удар пришелся прямо в ухо, и сейчас ножницы одними кольцами торчали у него из головы. Походило, словно бешеный парикмахер, увлекшись стрижкой, углубился в голову с целью «подравнять» парню мозги.
   – Давно пора было это сделать, да только, где ж найдешь такого цирюльника…

   Вытерев о простынку капли крови с руки, я последний раз глянул на Серого. Видно, ножницы задели какой-то важный участок, по его телу периодически пробегали судороги. На всякий случай, я приложил пальцы к запястью в поисках пульса. Да, мертвее не бывает, ладно пусть себе дергается потихоньку.

   Осторожно приоткрыв дверь, я выглянул в коридор. Вроде никого. Уже дойдя до поворота меня чуть не сбили с ног двое здоровенных парней.
   – Эй, док, ты поаккуратней ходи, глазки балуются?
   – Простите, ребята, не заметил.
   Они уже готовы были идти дальше, внезапно, второй спросил:
   – А ты кто такой, я чета раньше тебя тут не встречал.
   – Я консультировал пациента из седьмой палаты. А в чем собственно дело?
   – Да ладно, живи. Рожа у тебя знакомая, только не вспомню откуда…

   Я развернулся и пошел дальше. Когда «быки» скрылись из вида, я побежал. Побежал, как мог быстро, мимо мелькали открытые палаты, больные с покалеченными конечностями с удивлением смотрели на бегущего врача. Маринка, с телефоном в руке, удивленно открыв рот, проводила меня взглядом. Лифт. Нет, не стоит, лучше своим ходом, по ступенькам и, огибая по пути больных, я рванул вниз.

   В фойе на первом этаже мне пришлось притормозить. Через стеклянные витражные окна было видно, как к входу больницы подъехала милицейская машина и из нее выскочили двое ребят с АКС-У. У них явно была моя фотография, значит встречать надо первым, и едва один из них заскочил в дверь, я пошел навстречу и сильным ударом в челюсть опрокинул парня. Надо было видеть глаза второго, который увидел, как какой-то врач избивает напарника. Я снял с плеча у поверженного милиционера автомат и наставил на молоденького пацана. И где их только берут – таких сосунков!
   – Осторожно снимай оружие и передай мне.
   – Я не могу…
   – Сейчас будешь рядом лежать, только мертвый.
   Он молча снял автомат и прикладом протянул мне
   – Ключи от машины!
   – У него, – парень махнул головой в сторону лежащего напарника. Вокруг нас начала собираться толпа, кто-то взволнованным голосом вызывал милицию. Я наклонился и в первом же кармане нашел ключи.
   – Быстро вышел лег лицом вниз.
   На этот раз пререканий не последовало. Я покинул больницу вслед за милиционером и уселся в ППСный жигуленок.
   Что ж, теперь главное – не терять темпа, то что меня будут усиленно искать, я не сомневался. Итак, Семен Варенишников, он же, Слива, и живет совсем рядом, на Шатиловке. Медленно крутясь по медгородку, я наконец выскочил на Балакирева. Вот когда удалось почувствовать преимущества езды на милицейской машине! Включив сирену, гнал под 120, при обгоне распугивая тачки на встречной полосе.

   Через десять минут я миновал источник и въехал на Шатиловку, как я слышал, самый дорогой сегодня район города. Действительно, вместо убогих домишек, то и дело попадались огромные дворцы с башенками и надстройками, уходящими в небо бронзовыми шпилями. «Это ж когда они успели такого понастроить?». Моему удивлению не было предела, невольно залюбовавшись этим архитектурным великолепием, я на мгновенье забыл о цели приезда. В нужное русло меня вернул странно одетый паренек, идущий мне на встречу. Вначале мне показалось, что это больной ДЦП, он шел, касаясь земли только носками. Приглядевшись внимательней, понял – наркет, причем скорей всего «винтовой». Резко вывернув руль, я перекрыл ему дорогу. Парень в ужасе прижался к забору и, когда я вышел из машины, в его глазах играла настоящая паника.
   – Оп-па, мусора уже в белых халатах ездят!.. – он резко поднял вверх руки.
   Я глянул на себя. Черт! Этот халат вообще из головы вылетел.
   – Закрой рот! Если все скажешь, я тебя отпущу, понял?
   – Неа, ничего я не понял, хочешь – сажай, меня батя через полчаса вытащит, и на твои угрозы мне плевать, но белый халат, это, в натуре, круто!
   – Ладно, не понимаешь по-нормальному, будем говорить по другому, – я вернулся в машину за калашом, затем схватил наркета за патлы и приставил дуло к виску. – Ну что, поговорим?
   – Ты че, дурак? Тебя ж посадят!
   – Тебя что больше волнует, посадят ли меня или как будут смотреться твои мозги на капоте машины?
   – Ты чего хочешь, придурок? Ты знаешь, кто у меня отец?
   – Да я вижу, что отцы у вас у всех тут серьезные, а за себя самому ответить слабО? Короче, один вопрос, где живет Слива? Ответишь – свободен.
   – Сразу не мог по-человечески спросить? Вон, – он показал рукой в сторону ближайшего «замка» – там он живет. Вернее, не он, а его родаки.
   – А, Арчи, где? – я решил выудить из него все, что было возможно узнать.
   – Эээ, чувак, ты чего, в натуре, смерти ищешь? Ты знаешь кто такой Арчи? Он здесь хату сам купил, никто не помогал, а сейчас так поднялся, что старожилы перед ним стелются. Ты знаешь, под кем он ходит?
   – Короче, где дом Арчи?
   – Ну, смотри, я предупредил… Сейчас налево и по левой стороне большой дом с золотыми башнями. Он такой один на Новгородской, не спутаешь.
   – Ага, понял, спасибо. Свободен.
   – Да я-то свободен, а вот ты, похоже, попал.

   * * *

   Солидный дом, дверь подъезда из мореного дуба, глазки видеокамер. Даже консьержка выглядела, как невеста на выданье. Когда я зашел внутрь, она покинула свой стеклянный аквариум и строго спросила:
   – Молодой человек, вы к кому?
   Я продемонстрировал ей укороченный Калашников.
   – К Арчи. Не подскажете, в какой квартире он живет?
   Девица оказалась понятливой:
   – Третий этаж, квартира восемь, лифт, пожалуйста….
   Я вежливо поблагодарил и не торопясь прошествовал к лифту. Его створки еще не успели закрыться, а бдительная консьержка уже галопом помчалась к себе на пост, где на широком столике стоял красивый стильный телефон из красного пластика.
   Дверь в жилище блондинистого бандита оказалась незапертой. Я тихо проскользнул внутрь. Комнаты большие просторные, не меньше трех, из дальней раздавался дружный хохот.
   Я ожидал встретить Арчи, но оказалось, что мне повезло застать всю компанию.
   Кроме главаря, в квартире присутствовали Боша и Слива, а так же еще двое незнакомых мне парней – явно родственники, в одинаковых клетчатых рубашках, похоже, недавно посетили новенький магазин «Спецодежда», с одинаково дебильными лицами абсолютно не обезображенными интеллектом.

   Вся дружная компания расположилась за большим прямоугольным столом, потягивала пивко и развлекалась игрой в карты.
   Мое появление с Калашом в руках произвело на братков сильное впечатление.

   Боша уронил бокал с пивом, и желтая пенистая жидкость разлилась по столу, заливая смятые денежные купюры и колоду карт. Наступила тишина. Было слышно как капли, скатываясь вниз, монотонно барабанят по паркетному полу.
   – Эй, два брата-акробата, – обратился я к «клетчатым» – Можете быть свободны. К вам у меня претензий нет.
   И поскольку эти новообращенные члены ОПГ продолжали сидеть, тупо тараща на меня поросячьи глазки, я прикрикнул:
   – Я что неясно сказал? Пошли вон, уроды!

   Подействовало. Братишки торопливо поднялись и словно зомби прошествовали мимо меня на негнущихся ногах. Я лишь слегка сдвинулся в сторону, освобождая им проход. За спиной хлопнула дверь.

   Оставшаяся троица смирно сидела, не сводя с меня глаз. Боша трясся словно в лихорадке, Слива беззвучно шевелил губами и только Арчи казался совершенно спокойным, взирал на меня сквозь тонкие стекла очков и презрительно щурился.

   – Ну, че, жмуры, может кто молитву знает? – спросил я.
   Мои слова вызвали бурную реакцию. Арчи фыркнул и швырнул на стол карты. Боша истерично взвыл, а Слива затараторил:
   – Братан! Ты чего в натуре?! Ты же сам первый начал, там, в кабаке! Серого покалечил! Мы и впряглись! Мы же разобрались по-пацански! Помяли тебя слегка, но ведь не замочили?! Ты вон, живой и здоровый! Чуток перестарались, но ты извини – случайно все это!
   – И девушку мою тоже случайно изнасиловали и убили?
   – Какую девушку?! Ты что, брат? Никого мы не убивали!
   – Я ее даже не трахнул ни разу! – взвизгнул Боша. – Вон, пацаны подтвердят!
   – Хорош бакланить! – процедил сквозь зубы Арчи. Он небрежно снял очки, и аккуратно опустил их в карман белоснежной сорочки, с ухмылкой глянул на меня:
   – Неужели, стрелять будешь?
   – Буду. – вздохнул я.
   – Что ж, – лениво протянул блондин, – Твое право. – и неожиданно рывком перевернул стол. – На пол! – сам он проворно бросился вниз, пытаясь укрыться за широкой полированной столешницей.

   Не знаю, на что он рассчитывал. Автомат в моих руках выдал длинную очередь. Грохот выстрелов ударил по ушам. Не успевших среагировать Бошу и Сливу, смело на пол вместе со стульями. Пули дырявили тела, решетили стол, вырывали из паркета неровные щепки, катились дымящиеся гильзы, а на полу разливалась пивная лужа из разбитых стеклянных кружек…
   Магазин опустел. Подойдя ближе, глянул за опрокинутый стол. На белоснежной сорочке Арчи расцвели яркие красные пятна. Я уронил автомат и молча смотрел, как желтая пенистая лужа быстро окрашивается в красный цвет. Она росла и растекалась, медленно ползла к моим ногам. Когда она достигла подошв кроссовок, я попятился назад, вышел в прихожую. Сердце оглушительно бухало в груди. Накатила омерзительная слабость. Где-то вдалеке, сквозь заложенные от грохота выстрелов уши, пробивался вой милицейской сирены. Я вышел на балкон, жадно вдохнул свежего воздуха. Закурил. Руки дрожали.

   Во двор въехал синий милицейский микроавтобус. Боковая дверь отъехала в сторону, и наружу посыпались омоновцы. Кто-то из них крикнул:
   – Вон он! На балконе!
   Я помахал им рукой.
   Двое из милиционеров припали на колено и навели на меня автоматы, остальные ломанулись в подъезд.
   – Да не спешите вы так, ребята. Никто никуда не бежит.
   Я докурил сигарету и бросил окурок вниз. Ну, вот и все. Сделано все, что задумано. Рассчитался с негодяями и отомстил за свою поруганную любовь. Мне все удалось, но отчего так горько на душе? Словно я не сделал чего-то главного в жизни, что-то не предусмотрел, не понял, не успел…. И этого чего-то уже, наверное, не изменить…

   * * *

   Я под следствием всего второй день, а меня уже притащили в комнату для свиданий. Сомневаюсь, что это будет мама, хотя она единственный человек которого я хотел бы увидеть.

   За столом сидел темноволосый мужчина. Несмотря на июльскую жару, одет в костюм-тройку, материальчик явно не из дешевых. Белая рубашечка, галстучек в тон. Видно, что господин предает своему внешнему виду не последнее значение. Ногти ровные, отманикюренные. Единственное, что неприятно резануло по глазам это наличие на среднем пальце массивной серебряной печатки в виде оскаленной волчьей морды. Перстень явно выпадал из общего образа утонченного отутюженного чиновника среднего звена.
   Когда меня ввели в комнату, господин вяло махнул рукой охраннику, подождал, пока за ним закроется дверь, и сделал приглашающий жест садиться.

   Он буравил меня тёмно-коричневыми масляными глазками и задумчиво барабанил по столу костяшками пальцев. Пару раз усмехнулся каким-то своим мыслям, отчего его узкие губы презрительно изогнулись, продемонстрировав мне острый белый клык. Вздохнул и произнес:
   – Ты знаешь, кто я? – голос у него был тихий и скрипучий. И поскольку я молчал, продолжил: – Меня зовут Лечи Ильясович. Но в городе я больше известен, как Торез.
   Возможно, он был разочарован тем, что я никак не отреагировал на его громкое прозвище, но вида не подал. Лишь нахмурился.
   – Меня интересуют три вопроса: Кто? Зачем? Почему?
   Я разлепил пересохшие губы:
   – Не понял вопросов.
   – Я спрашиваю: кто нанял? – он повысил голос.
   – Никто.
   – Значит, ты просто пришел, убил моих ребят и все? – Торез откинулся на спинке стула и плотоядно ухмыльнулся, – А ты веришь, что тебя будут резать на куски прямо здесь? Резать медленно, по кусочкам, пока ты все не расскажешь?
   Я пожал плечами.
   – Парень, не надо со мной играть. Одному такое провернуть не под силу. Сколько вас? Кто за этим стоит? Расскажешь – никто тебя пальцем не тронет. Кому я стал поперек горла? Только не гони на Косого – знаю, он не при делах. Ну? Кто это? Мухтар? Леший? Кто?
   – Мухтар, Леший – прикольные клички, – я невольно улыбнулся. – Нет, Торез, ее звали Наташа…
   – Наташа? – бровь бандита взлетела вверх. – Какая Наташа? Натан Питерский?
   – Просто Наташа. Девушка с красивыми зелеными волосами.
   Торез вскочил с места.
   – Э, дорогой, какая девушка? – в голосе явно прорезался кавказский акцент, – Что ты лепишь? С какими волосами?
   – Я же сказал – с зелеными.
   – Причем здесь девушка?
   – Это была моя девушка. Ее изнасиловали и убили твои ублюдки.
   Торез медленно опустился на стул. С минуту недоверчиво смотрел на меня, потом заговорил:
   – Мне говорили, что в кабаке ребята порезвились с одной шлюхой. Не знаю, как ее звали.
   – Она не шлюха!
   – Ладно. Пусть хоть целка. Но убил за что?
   – Она умерла.
   – Ты хочешь сказать, что вся эта гора трупов из-за бабы? – Торез смотрел на меня с каким-то мифическим ужасом, – Все из-за телки, мелкой сисястой подстилки? Из-за лярвы? – неожиданно он захохотал.
   Я резко схватил бандита за горло, прижал головой к столу и прошипел :
   – Да, с***ка, это все из-за Наташи! Из-за девушки, которая была мне дорога! Ты понял, мразь?!
   В комнату ввалились охранники. От удара резиновой дубинкой по спине я упал на пол, меня пробил раздирающий кашель.
   Два охранника завернули мне руки за спину, подняли на ноги за шиворот. Торез ткнул мне в грудь палец с волчьей печаткой.
   – Зря ты так, парень. Не надо было так со мной. – а потом он заговорил по-чеченски. Он говорил витиевато и пафосно о том, что ожидает меня и всех моих родственников до седьмого колена, при этом дружелюбно улыбаясь. Вот только Лечи Ильясович не знал, что я немного понимаю его язык. Я ответил ему парой фраз на нахском наречии, отчего его лицо вытянулось как у лошади, а карие глаза засверкали от ярости. Он погрозил мне пальцем, хотел что-то сказать, но передумал, бросил на меня испепеляющий взгляд и вышел за дверь.

   * * *

   Со следователем мне повезло. Неплохой мужик. На допросах дает сигареты. Даже чаем поит. Я вижу – сочувствует мне. Только сделать ничего не может. Недавно принес мне письмо от матушки и обещал отнести ответ. Я попросил маму молиться за Наташу и Свету – двух девушек, которые погибли из-за меня. Сам я тоже пытаюсь молиться, только у меня это плохо получается, но, может, еще научусь.

   Следователь попросил меня подробно описать эту историю, даже спросил, сколько мне нужно бумаги. «Принесите побольше, – ответил я, – история долгая».
   Я вооружился карандашом, пододвинул к себе первый лист. Как начать и как сие творение озаглавить?
   Подумал и написал:
   «Девушка с зелеными волосами».

   А дальше? Дальше все просто. Ведь ничего не нужно придумывать. Услужливая память уже плеснула в кровь изрядную дозу адреналина, сердце сжалось от беспросветной тоски и безысходности, а карандаш в моей руке заскользил по бумаге, выводя корявые строчки:
   «Я ненавижу ублюдков всех мастей. Ненавижу до зубовного скрежета и ломоты в суставах, до нервного тика, до изжоги, до одурения, до испепеляющей ненависти, сжигающей меня изнутри. Ненавижу!».

© Grigoriy63 & sclyff, лето 2013 года.

Двадцать копеек Сборник рассказов Григорий Родственников

Двадцать копеек Из цикла: ЛИХИЕ 90-е