Т. Н. Грановский
Исторические характеристики

   © Рукописные памятники Древней Руси, 2013
   © Составители, 2013

   Сост.: А. А. Левандовский и В. Л. Семигин; вступит. статья А. А. Левандовского; подгот. текста и примеч. В. Л. Семигина.
//-- * * * --//

   Публикуемые тексты Т. Н. Грановского приближены к нормам современного русского языка. Имена и географические названия приводятся в авторском написании, века – римскими, годы – арабскими цифрами. Явные ошибки исправлены без оговорок. Все подстрочные примечания в текстах принадлежат Т. Н. Грановскому.
   Составители сборника выражают глубокую признательность П. Л. Котову, Д. А. Лунгиной, С. И. Лучицкой, Е. Н. Мухиной, А. Л. Смышляеву и Б. Л. Хавкину за помощь в подготовке данного издания.

Зачем нужна история, или Феномен Грановского

   Вопрос: «Зачем нужна история?» – рано или поздно встает перед тем, кто к ней, к этой самой истории, относится хоть сколько-нибудь серьезно. Еще древние маялись… Ответов – целая россыпь, самых разных, нередко диаметрально противоположных. Для Тацита, например, история, должным образом изложенная, – бесценный учитель жизни; Гегель, напротив, к подобным «урокам» относился с откровенной насмешкой, считая, что «бледный призрак истории» бессилен противостоять напору действительности… Выбор, в общем, богатый. Но в поисках истины я хотел бы обратить внимание читателя на одно произведение, совершенно не научное, но зато в высшей степени художественное.
   Речь идет о рассказе А. П. Чехова «Студент». Предельно кратко напомню его сюжет: студент духовной академии, приехавший погостить к отцу, сельскому дьячку, бесцельно бродит по окрестностям родной деревни. Антураж самый чеховский: глушь, безлюдье, пронизывающий холодный ветер; в памяти – простудившийся отец, кашляющий на печи, босая мать, занятая скудным хозяйством… Настроение – соответствующее: героем владеет тоска безысходности, тоска, поистине, космическая или, по меньшей мере, историческая… «…Пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иване Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета – все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше. И ему не хотелось домой» [1 - Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т. Т. 8: Рассказы. Повести: 1892–1896. М.: Наука, 1986. С. 306.].
   В таком-то ужасающем настроении студент подсаживается погреться к костерку, разведенному на огородах, и вступает в разговор с их хозяйками – вдовой и ее придурковатой, забитой мужем дочерью. Собственно, это даже и не разговор… Героя, очевидно, неожиданно для него самого, повело на монолог: он начинает вспоминать «точно такую же холодную ночь» в Гефсиманском саду – ночь начала крестных мук Христовых, ночь предательства Иуды и отречения Петра. Именно об этом, о предсказанном Христом отречении, о скорби не выдержавшего испытания апостола, о его душевных терзаниях и рассказывает студент, не столько даже бабам, сколько самому себе: «И исшед вон, плакася горько…» И вдруг видит: плачут и бабы… Значит, коли так, эта история тронула их – и дело не в его, студента, красноречии: то, что много веков назад происходило с одним из учеников Христа, находит в душе слушательниц живой отклик – все это герой рассказа осознает, попрощавшись с бабами и уходя от костра. Уже в совершенно другом настроении… «И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой» [2 - Там же. С. 309.].
   Лучше, по-моему, не скажешь. В этом маленьком рассказе Чехов очень ясно и точно определил значение истории: она приобщает человека к человечеству. История позволяет бессмысленно влачащему дни одиночке связать свое настоящее с общим прошлым и, тем самым, ступить на общий для всех путь, ведущий в будущее. Конечно, можно жить и без осознания своей причастности к великому целому; так жили и живут миллионы. Но ведь это не жизнь – существование… И, может быть, весь пафос чеховского рассказа заключается в утверждении, что глубинное ощущение связи человека с человечеством присуще каждому из нас. Чуть подтолкнуть… Характерно, кстати, что сам Чехов в ответ на традиционные упреки в пессимизме ссылался именно на этот рассказ: какой же, мол, я пессимист, если «Студента» написал…
   Я обращаюсь к этому шедевру не только потому, что в нем содержится ответ на поставленный в заголовке вопрос; видится мне в чеховском студенте некий аналог с человеком, упомянутом все в том же заголовке… Мне представляется: было время, когда профессор Московского университета Тимофей Николаевич Грановский играл по отношению ко всему русскому обществу примерно ту же роль, что и студент – у костерка, на огородах…
//-- * * * --//
   В 40-х годах XIX века – в эпоху, которую один из ее летописцев П. В. Анненков совершенно справедливо назвал «Замечательным десятилетием» – Грановский пользовался популярностью, поистине, феноменальной.
   Прежде всего у студентов Московского университета, одним из важнейших явлений в истории которого стали именно его лекции, – на них, кстати, Тимофею Николаевичу свойственно было опаздывать. «…Четверть часа уже прошла после звонка. Вся аудитория в каком-то ожидании. Разговоры смолкли, и все вышли на лестницу, ведущую в аудиторию. “Будет ли?” – говорит один из студентов. – “Будет”, – отвечает другой. – “Должно быть, не будет”, – заявляет третий, смотря на часы. – “Приехал!” – кричит снизу швейцар, как будто отвечая на нетерпеливое ожидание. – “Идет…” – и вся толпа двинулась в аудиторию, все спешат заполнить места. Глубокая тишина воцарилась в зале» [3 - Отечественные записки. 1858. № 8. С. 89–90.]. В этом, согласитесь, безыскусственном и очень живом отрывке из воспоминаний бывшего студента Московского университета прекрасно передано отношение слушателей к своему профессору; его, я думаю, оценят все, кому приходилось стоять на кафедре: лекторов крайне редко ждут с таким нетерпением… Грановского ждали подолгу, причем аудитория практически всегда была забита до отказа – на его лекции ходили студенты самых разных факультетов, включая медиков. Слушатели сидели на подоконниках, на ступеньках кафедры…
   Студенческой средой популярность Грановского не ограничивалась. Осенью 1848 года, благодаря содействию С. Г. Строганова, попечителя Московского учебного округа, расположенного к прогрессивно настроенной «молодой профессуре», удалось организовать публичные чтения Грановского – и они произвели настоящий фурор в общественной среде. А. И. Герцен, очень переживавший за своего ближайшего друга, с восторгом писал в частном письме под свежим впечатлением от начала чтений: «…Москва отличилась, просто давка, за ¼ часа места нельзя достать, множество дам du haut parage [4 - Из высших сфер (фр.).], и все как-то кругло идет…» [5 - Герцен А. И. Письмо Н. Х. Кетчеру (2–3 декабря 1843 г.) // Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 22: Письма 1839–1847 годов / Ред. Ю. Г. Оксман и Л. М. Долотова. М.: Издательство Академии наук СССР, 1961. С. 159–160.].
   Конечно же, в этой аудитории среди «дам всех возрастов, профессоров, студентов, статских, военных» было немало случайных людей – и тем не менее… Успех Грановского-лектора оказался устойчивым; между ним и слушателями, по словам того же Герцена, сразу установилась некая «магическая связь, с обеих сторон деятельная». К концу лекций, длившихся пять месяцев, аудитория все так же ломилась от народа, а тот фурор, который поначалу почти неизбежно должно было произвести такое небывалое в России по тем временам событие, как публичные чтения, перерос в устойчивый, одушевленный интерес, если можно так определить настроение, выражавшееся в периодических взрывах энтузиазма и на последней лекции разрешившееся «безумным, буйным восторгом» [6 - Пассек Т. П. Из дальних лет. Воспоминания: [В 2 т.]. Т. 2. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1963. (Серия литературных мемуаров). С. 304.].
   Подобный ажиотаж вокруг лекций Грановского, что университетских, что публичных, конечно же, нуждается в объяснении – тем более что целый ряд обстоятельств изначально был явно не в пользу лектора. Начать можно с тематики: Грановский был ученым-медиевистом, то есть в сферу его интересов входила, прежде всего, история Западной Европы Средних веков. Завершался лекционный курс Грановского обычно XVI–XVII веками – связь с жизненно важными проблемами, которые могли волновать россиян в середине XIX века, просматривается здесь, согласитесь, слабо… В то же время Грановский никак не мог претендовать на звание «великий ученый»: в сфере академического знания его наследие занимает достаточно скромное место; даже самые восторженные почитатели, которых у профессора было много, не рисковали называть его имя в ряду тех, кто прокладывал новые пути – «задавал новые дискурсы», если использовать современную терминологию. Грановский прекрасно знал западноевропейскую научную литературу, широко использовал ее достижения в своих лекциях, статьях, очерках – но не более того.
   В результате, казалось бы, напрашивался ответ, который с удовольствием подсказывали недоброжелатели – их у нашего героя тоже хватало: Грановский всего лишь «артист на кафедре», лицедей, умело транслирующий чуждые знания. Если принять эту подсказку за истину, то из нее почти автоматически следует: значит, все дело «в блестящей, отточенной формуле», во внешних эффектах лекторской манеры – о сколько-нибудь значительном содержании лекций в этом случае говорить, очевидно, не приходилось. Ну и вывод напрашивался сам собой: Грановский – фигура дутая, вся его преподавательская и научная деятельность – вредна. В обширной литературе, посвященной Грановскому, было, кстати, целое направление, представители которого упорно отстаивали эту точку зрения [7 - См.: Левандовский А. А. Либерализм как свойство личности (Образ Т. Н. Грановского в пореформенной публицистике) // Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 1999. С. 233–243; см. также: Левандовский А. А. Железный век. М.: Арбор, 2000. С. 67–74.].
   Между тем кажется очевидным, что достаточно было хотя бы раз со вниманием и без предубеждения прослушать лекцию Грановского, чтобы убедиться в полной несостоятельности этой характеристики: «артист на кафедре». И дело здесь было не только в том, что ни в природных данных Грановского, ни в его манере держаться на кафедре не было ничего такого, что обычно связывают с понятием «артистизм». Скорее, напротив: у профессора был слабый, глуховатый голос и плохая дикция (отсюда дружеское прозвище: «шепелявый профессор»). Лекции Грановского держали слушателей в постоянном напряжении: в аудитории должна была стоять полная тишина. Она и стояла… Что же касалось эффектных ораторских приемов, то Грановский не терпел их принципиально. В одном из писем, написанных в самом начале преподавательской деятельности, рассказывая близким друзьям о том, как он готовится к лекциям, Грановский особо отмечал: «При изложении я имею в виду пока только одно – самую большую простоту и естественность… Даже тогда, когда рассказ в самом деле возьмет меня за душу, я стараюсь охладить себя и говорить по-прежнему» [8 - Т. Н. Грановский и его переписка: [В II т.]. Т. II: Переписка Т. Н. Грановского. М.: Товарищество типографии А. И. Мамонтова, 1897. С. 366.]. Предельная искренность при полном отсутствии позы – вот то, что прежде всего характеризовало лекторскую манеру Грановского.
   Но главное, повторюсь, все же не в этом: «внутренние эффекты» отсутствовали в лекциях и научных работах так же, как и внешние. Ни неожиданных трактовок, ни ярких личностных характеристик, ни смелой актуализации исторического материала… В наше время, когда представление о лекционных курсах Грановского складывается лишь на основе несовершенных студенческих записей, они вообще могут показаться скучными. А народ, между тем, на эти лекции валом валил, аудитория была забита; что же касалось публичных чтений, то совершенно не разделявший взглядов Грановского П. Я. Чаадаев назвал их «явлением историческим» – и возразить ему было некому… Значит, были у этой потрясающей популярности «шепелявого профессора» какие-то серьезные, глубинные причины.
//-- * * * --//
   Очевидно, что поставленный вопрос не решается вне контекста эпохи Николая I, на которую пришлась почти вся сознательная жизнь Грановского. А эпоха эта достаточно сложна для понимания, особенно в наше время; лет тридцать-сорок назад, при так называемом застое, разобраться в ней было, пожалуй, попроще…
   Если попытаться вкратце, избегая лишних подробностей, определить особенности того времени в интересующем нас ракурсе – а это, прежде всего, взаимоотношения власти и общества – то мы придем к следующему. Власть в форме официальной идеологии – пресловутой «официальной народности» – постулирует ряд достаточно жестких требований по отношению к своим подданным. Эти требования обосновывались необходимостью для каждого россиянина, вне зависимости от его социального, имущественного и служебного положения, строго соответствовать – делами, мыслями, чувствами – самодержавной государственности и православной конфессии, каковые провозглашались идеалом бытия – материального и духовного – для русского народа. С помощью официальной идеологии, направленной на сохранение существующего положения вещей, власть настраивала своих подданных на верное служение престолу и церкви, стремясь пресечь любые поползновения к самостоятельному суждению, критике и уж тем более – к переменам принципиального характера.
   При этом, хотя формально объектом воздействия «официальной народности» были действительно все слои населения – народ, в самом общем смысле этого слова, – хорошо известно, что она разрабатывалась, прежде всего, для противодействия очень незначительной части этого народа: тем, кого бессменный управляющий III отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии Л. В. Дубельт иронически называл «нашими передовыми людьми»; тем, кого А. И. Герцен, один из лидеров этой общности, очень серьезно называл «образованным меньшинством». В глазах наиболее последовательных представителей власти именно это меньшинство являло собой самую серьезную внутреннюю угрозу «величию и спокойствию» Российской империи: оно играло роль чуть ли не единственного шлюза в «умственных плотинах», воздвигаемых правительством Николая I; шлюза, через который в Россию проникали элементы европейской культуры и просвещения – с позиций официальной идеологии глубоко чуждые русскому народу и именно потому чрезвычайно опасные для него.
   Особо следует отметить то, что нередко теряется из виду: в эту очень своеобразную эпоху правительство тревожили, пожалуй, не только и даже не столько какие-то конкретные «лжеучения», идущие из Европы, как это было впоследствии – коммунизм, анархизм и еще что-нибудь в этом роде. Было очевидно, что с любыми откровенно антиправительственными настроениями, возникающими в среде «образованного меньшинства», сильная и очень решительно настроенная государственная власть во главе с Николаем I справится быстро и без особых проблем. Ее представителей в это время все больше тревожит нечто менее определенное и потому трудно уловимое: то, что, опять-таки, употребляя современную терминологию, можно было бы назвать проявлением черт западноевропейской ментальности в русском образованном обществе. С позиций официальной идеологии очень серьезная, пусть и скрытая угроза устоям выражалась, например, в приоритете, отдаваемом разуму перед верой; или в отрицании авторитетов в любых сферах бытия; или в критическом отношении к действительности, постоянном подчеркивании чувства собственного достоинства и тому подобное.
   Наверное, нет необходимости говорить о том, почему проявление подобных черт раздражало и пугало власть, опиравшуюся именно на веру и авторитет, и потому не выносившую критики и проявления личного достоинства у своих подданных. То, что все эти опасные черты порождает именно европейское просвещение, в эпоху Николая I не вызывало у представителей власти никаких сомнений. И не случайно официальная идеология, одной из главных задач которой было противостоять подобной «европеизации» русской образованной среды, вырабатывалась и отлаживалась именно в стенах Министерства народного просвещения. Правительству предстояло бороться за новые поколения русской образованной молодежи, и противостояли им в этой борьбе те представители «меньшинства», для которых вышеназванные постулаты европейского просвещения стали определяющими. Грановский занимал среди них место в первых рядах.
   Таким образом, в эпоху Николая I противостояние между властью и ее оппонентами выражалось внешне не столько в открытой идеологической борьбе, сколько в сфере общих понятий, подходов к окружающей действительности, морально-этических принципов. В сущности, в это время в России развернулась борьба двух систем воспитания. Задачей одной из них было сформировать знающего, дельного, но несклонного рассуждать исполнителя «предначертаний высшей власти»; задачей другой – пробудить в человеке неповторимую индивидуальность, помочь ему стать личностью, способной к самостоятельному, критическому восприятию «города и мира».
   Только при подобном подходе к интересующей нас эпохе становится ясно то, что практически невозможно понять вне ее контекста: каким образом ученый-медиевист, университетский профессор, никогда и ни в чем не отклонявшийся от своих профессиональных занятий стал одним из самых авторитетных лидеров общественной оппозиции и кумиром нескольких поколений русских образованных людей.
   Грановский оказался удивительно адекватен эпохе – потому, собственно, он и остался в истории одним из самых значимых ее символов. Надо думать, такой человек и в другие времена был бы популярен – в узком университетском кругу, например, любим студентами, уважаем в обществе, но более того – едва ли… Ведь, повторюсь, Грановский не был гением, поражающим своей интеллектуальной и творческой мощью. Но он, как мало кто другой, сумел понять потребности времени и откликнуться на них, не выходя из своей профессиональной сферы – с поразительными результатами.
//-- * * * --//
   При всей широте эрудиции Грановского, прекрасном знании исторической литературы и других подобных качествах, главным достоинством его преподавательской и научной деятельности было, несомненно, восприятие истории как единого процесса развития, происходящего по определенным законам. Большую часть своей жизни и деятельности Грановский был убежденным гегельянцем, именно с позиций этого философского учения он читал свои лекционные курсы и писал научные труды [9 - Лишь в начале 50-х годов XIX века, под конец жизни, Грановский начал относиться к гегельянству критически; его все больше увлекал позитивистский подход к истории, сближавший исследование ее с естествознанием. Эта позиция отразилась, в частности, в речи «О современном состоянии и значении всеобщей истории», публикуемой в приложении к данному сборнику. На преподавательскую и научную деятельность Грановского новое увлечение, впрочем, как мне представляется, серьезного влияния не оказало. См. подробнее: Левандовский А. А. Т. Н. Грановский в русском общественном движении. М.: Издательство Московского университета, 1989. С. 210–214.].
   «Гегелизмом» Грановский страстно увлекся в 1836–1838 годах, когда проходил стажировку и готовился к профессиональной деятельности в Берлинском университете – вскоре после окончания Петербургского, учеба в котором, по собственному признанию историка, не дала ему почти ничего. Как личность и как ученый Грановский сформировался именно в Берлине под влиянием немецкой профессуры, в частности, К. Вердера, ученика Гегеля. Но больше всего пользы он извлек, очевидно, из самостоятельного изучения трудов знаменитого философа.
   То огромное значение, которое гегельянство сыграло в становлении Грановского-историка, ясно видно из его переписки, особенно из писем к приятелю по Петербургскому университету В. В. Григорьеву. Из них следует, что в первый год своей стажировки Грановский пережил серьезный духовный кризис: он начал свое приобщение к европейской науке с интенсивного изучения исторических источников и монографий – и вскоре впал в тоску… Монотонная, не «скрепленная идеей» работа заставила начинающего ученого всерьез усомниться в познавательных возможностях избранной им науки. Стоит ли вообще заниматься историей, если она не дает ничего, кроме груды разрозненных фактов и отдельных, не связанных друг с другом соображений по их поводу? Этот вопрос всерьез мучил Грановского; позже, в письме к Григорьеву он вспоминал, что «чуть не сошел с ума, видя невозможность добиться дельного ответа». И в том же письме он давал совет приятелю, находившемуся в схожем состоянии духа: «Займись, голубчик, философией <…>. Учись по-немецки и начинай читать Гегеля. Он успокоит твою душу». Именно в трудах немецкого философа Грановский нашел «скрепляющую идею», которая, в его глазах, придала истории смысл, превратив ее в достойнейший предмет изучения. И впоследствии, особенно в первые годы своей деятельности в Московском университете, Грановский апеллировал к великому философу постоянно. Недаром все в том же письме Григорьеву он писал: «Есть вопросы, на которые человек не может дать удовлетворительного ответа. Их не решает и Гегель, но все, что теперь доступно знанию человека, и самое знание у него чудесно объяснено» [10 - Русская беседа. 1856. № 4. С. 12–14.].
   Под влиянием гегельянского восприятия истории Грановский определил и свое место в жизни. От работы над магистерской диссертацией, которая, по идее, должна была стать главным результатом его учебы за границей, он пока отказался [11 - Магистерскую диссертацию «Волин, Иомсбург и Винета» Грановский защитил только в 1845 году, через пять лет после возвращения из Берлина; докторскую – «Аббат Сугерий» – в 1849 году.]. «Исторического сочинения сообразного моим требованиям, – писал Грановский, – я не могу написать. За материалами дела не станет, придать им художественную форму у меня не достанет силы» [12 - Т. Н. Грановский и его переписка: [В II т.]. Т. II: Переписка Т. Н. Грановского. М.: Товарищество типографии А. И. Мамонтова, 1897. С. 358.]. Между тем у Грановского под влиянием Гегеля складывается твердое убеждение, что, не разобравшись в целом, нельзя браться за частности; не осознав до конца глубинный смысл истории, не поняв закономерности исторического процесса, не стоит разрабатывать конкретную тему – толку все равно не будет. Становиться сугубо академическим, узко специализированным ученым Грановский не желал. «Мне хочется работать, но так, чтобы результат этой работы был полезен другим», «работать только для себя мне скучно, мне нужна живая (выделено мною. – А. Л.) деятельность», – подобные замечания постоянно мелькают в его переписке берлинских лет [13 - Там же. С. 343, 351.].
   Формируя в это время свою личную систему ценностей, Грановский безусловный приоритет отдавал не исследовательской работе, а «профессорству»: чтению лекций, посвященных истории в целом, и живому общению со студентами. Вот где можно было связать воедино «клочки знаний», постичь истину самому и открыть ее другим! «Хочу, – писал Грановский, – читать историю Средних веков на славу. Пусть со всех краев мира идут меня слушать <…>. Мне кажется, что я могу действовать при настоящих моих силах и действовать именно словом. Что такое дар слова? Красноречие? У меня есть оно, потому, что у меня есть теплая душа и убеждения. Я уверен, что меня будут слушать студенты» [14 - Там же. С. 351.].
   Сейчас, когда мы знаем, что Грановскому в ближайшем будущем суждено было стать самым популярным лектором Московского университета за всю его историю – эти строки, согласитесь, впечатляют.
//-- * * * --//
   Чему же, собственно, учил Грановский? И чем учение это было так привлекательно для студенческой молодежи и русского общества 40-х годов XIX века? Прежде всего, повторюсь, следует обратить внимание на то, что Грановский воспринимал сам и преподносил своим слушателям и читателям историю не как совокупность хаотических событий, а как единый целенаправленный процесс. Ну, а коли так, то он неизбежно брал на себя обязательства разобраться самому и приобщить свою аудиторию к осознанию того, каково это направление и что представляет собой эта цель.
   Так же, как и его главный учитель – Гегель, Грановский в оценке исторического процесса был безусловным оптимистом; он твердо верил, что человечество развивается, прогрессируя; при этом лектор очень ясно и выразительно объяснял суть этого понятия: «Весь прогресс человечества заключается в том, что человечество становится сознательнее и цель его бытия яснее и определеннее» [15 - Лекции Т. Н. Грановского по истории средневековья: (Авторский конспект и записи слушателей) / Предисл., подгот. текста и примеч. С. А. Асиновской. М.: Издательство Академии наук СССР, 1961. С. 45.]. При таком подходе само собой разумелось, что лекции по древней и средневековой истории, не были рассказом о некоей самоценной, замкнутой на себе архаике – они неизбежно открывали путь к познанию современности. Раскрывая в них с максимальной полнотой и ясностью мучительный процесс «просветления» человечества, Грановский исподволь вовлекал в него своих слушателей. Опыт прошлых веков должен был помочь им осознать настоящее, понять, какую роль в истории человечества играет тот или иной народ, какие проблемы история ставит перед их страной; и, тем самым, предельно облегчить поиски своего места в борьбе со старым, отжившим…
   Заявленную схему необходимо было одеть плотью исторических фактов. У Грановского был четкий критерий для отбора фактического материала, который давало ему все то же гегельянство. Вслед за Гегелем движущую, «зиждительную» силу всего сущего Грановский видел в абсолютном духе. Абсолют «открывает себя в явлении», познает себя в нем; история суть процесс самопознания абсолютного духа через проявление его в реальности. Абсолют творит во вне, создавая определенные формы – обращаясь к их изучению, человек соприкасается с творящим духом, получает возможность проникнуть в суть его замыслов. Из форм же этих, отмечал Грановский, наиболее значимы в истории каждого народа всего две: в сфере внешнего бытия – государство; в сфере внутренней духовной жизни – религия.
   Однако Абсолют творит, не только созидая, но и разрушая – именно эти «переломные эпохи», содержащие в себе переход от старого к новому, должны привлекать историка в первую очередь. «Только здесь, – говорил Грановский, – возможно опытному уху подслушать таинственный рост истории, поймать ее на творческом деле» [16 - Там же. С. 46.]. Анализ же «механики» этих эпох начинался для Грановского с идей, являвшимися провозвестниками Абсолюта, и с великих людей, исторических деятелей, которые одушевлялись этими идеями, воплощали их в жизнь.
   Итак, Грановскому совершенно ясно было, что в истории представляет наибольший интерес: среди людей – «великие люди, цвет народа, которого дух в них является в наибольшей красоте; между событиями – великие перевороты, которыми начинаются новые круги развития, между положениями – те, в которых развитие достигает полноты своей; наконец, между формами – великие общества, в которых народная жизнь просторнее движется и чище выражается» [17 - Там же. С. 46–47.]. Свой лекционный курс Грановский строил соответственно этим подходам, последовательно приобщая своих слушателей к истории, к ее наследию, причем каждая эпоха, в изложении лектора, являлась основой для последующей, ступенькой на пути исторического прогресса.
   Все это впечатляло – и, несомненно, Грановский добивался поставленных целей, тем более что у него были очень благодарные слушатели. Один из них великолепно передал то, очевидно, общее впечатление, которое производил лекционный курс Грановского: «Несмотря на обилие материалов, на многообразие явлений исторической жизни, несмотря на особую красоту некоторых эпизодов, которые, по-видимому, могли бы отвлечь слушателя от общего, слушателю всюду чувствовалось присутствие какой-то идущей, вечно неизменной силы. Век гремел, бился, скорбел и отходил, а выработанное им с поразительной яркостью выступало и воспринималось другими. История у Грановского действительно была изображением великого шествия народов к вечным целям, поставленным человечеству провидением» [18 - Отечественные записки. 1858. № 8. С. 93–94.]. Через изучение истории познавался смысл человеческого бытия… И одним из главных выводов для слушателей Грановского был следующий: есть только один путь развития; Европа прокладывает его, а России предстоит по нему идти. Этот вывод находился за рамками лекционного курса, но вся, поистине, железная логика лектора подталкивала к нему неизбежно.
   При этом Грановский счастливо избежал того, что придавало многим рассуждениям Гегеля и его последователей предельно формальный характер: схема в лекциях никогда не подавляла исторический материал, живое бытие прошлого во всем его многообразии. Как совершенно справедливо писал о Грановском Герцен: «принимая историю за правильно развивающийся организм, он нигде не подчинял событий формальному закону необходимости <…>. Необходимость являлась в его рассказе какой-то сокровенной мыслию, она ощущалась издали, как некий deus umplisitus [19 - Связанный бог (лат.).], предоставляющий полную волю и полный разгул жизни» [20 - Герцен А. И. О публичных чтениях г-на Грановского (Письмо второе) // Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. II: Статьи и фельетоны: 1841–1846. Дневник: 1842–1845 / Ред. Я. Е. Эльсберг. М.: Издательство Академии наук СССР, 1954. С. 126–127.].
   Все это было немаловажно, если иметь в виду, что Грановский, несомненно, стремился не только учить, но и воспитывать своих слушателей, приобщая их к определенной жизненной позиции. И на университетской кафедре, и в остальных сферах своей деятельности Грановский всегда исходил из твердого убеждения, что человечеству изначально даровано право свободного волеизъявления – великое право, с которым сопряжены великие обязанности. Каждый человек волен сам определять свою жизненную позицию – и сам должен нести всю полноту ответственности за деятельность свою и за бездействие… Историк же обязан твердо помнить о том, что исследует не только стадии саморазвития Абсолюта, но и историческое бытие многих и многих людей – полноправных участников исторического процесса.
   Этой хорошо продуманной принципиальной позиции Грановский оставался верен всю жизнь. Он очень последовательно противостоял тому бездушному логическому фатализму, который отчасти был присущ и самому Гегелю, но с особенной силой сказывался в воззрениях его многочисленных эпигонов. Грановский же не просто открывал своим слушателям «тайны Абсолюта» – он судил действующих лиц исторической мистерии. «Двигателям человечества» не прощались ложь, насилие, измена. Характеристики борцов за безнадежное дело возрождения старины, за «идеалы прошедшего» нередко были выдержаны в самых поэтических тонах.
   Всегда оставаясь верным научному пониманию истории, Грановский органично сочетал с ним нравственную оценку прошлого. И в результате сухая гегельянская историософия, круто замешанная на абстракциях, логике, «чистом разуме», обретала в лекциях живую душу, становилась человечной. «Humanitas humaniora» – «человечность, больше человечности» – призыв, повторявшийся гуманистами эпохи Возрождения, в полной мере определял всю деятельность Грановского в Московском университете – да и за его стенами тоже.
   Под этим девизом, созвучным пушкинскому – «…и милость к падшим призывал» – в николаевской России с ее деспотизмом, направленным именно на подавление человеческого в человеке, можно было сделать многое. И, может быть, наряду со всеми прочими достоинствами именно этот непривычный подход к истории так привлекал слушателей в аудиторию, где читал свои лекции Грановский. Ведь, в конце концов, студенты всех факультетов и отделений валом валили в эту аудиторию не за специальными знаниями по древней или средневековой истории Западной Европы, и, конечно, не затем, чтобы поклониться некоему кумиру – «артисту на кафедре». Они обретали здесь ту самую жизненную позицию, которая нередко определяла все их будущее. Студенческая молодежь ценила Грановского не за внешнее обаяние и «красивый слог», и даже не за то, что он был превосходным профессором-интеллектуалом и эрудитом, она относилась к историку как к Учителю в самом высоком смысле этого слова. А «учение» его противостояло, в принципе, мертвящим схемам «официальной народности» – и в этом плане было вполне адекватно литературной критике В. Г. Белинского, философским статьям А. И. Герцена, повестям И. С. Тургенева. У того костерка, который развел Грановский, отогрелась не одна сотня человек…
//-- * * * --//
   В этом сборнике читателю представлены те произведения Грановского, с которыми он выходил за стены Московского университета, обращаясь ко всему русскому обществу [21 - Конечно же, наиболее значимым явлением в наследии Т. Н. Грановского были его университетские курсы. Однако они сохранились лишь в студенческих записях, которые дают достаточно полное представление о содержании лекций, но, не могут передать их форму, неповторимую стилистику Грановского-лектора. Записи, опубликованные С. А. Асиновской, выдающимся знатоком наследия историка, достаточно сложны для восприятия и представляют интерес прежде всего для специалистов. К этим публикациям мы и отсылаем всех заинтересовавшихся этой стороной деятельности Т. Н. Грановского: Лекции Т. Н. Грановского по истории средневековья: (Авторский конспект и записи слушателей) / Предисл., подгот. текста и примеч. С. А. Асиновской. М.: Издательство Академии наук СССР, 1961; Лекции Т. Н. Грановского по истории позднего средневековья / Вступ. статья С. А. Асиновской, примеч. С. А. Асиновской, Л. А. Никитиной. М.: Наука, 1971; Грановский Т. Н. Лекции по истории средневековья / Сост. С. А. Асиновская; статьи С. С. Дмитриева, Е. В. Гутновой, С. А. Асиновской; примеч. С. А. Асиновской, Л. А. Никитиной, Т. Д. Сергеевой. М.: Наука, 1987. (Памятники исторической мысли).]. Прежде всего это «Четыре исторические характеристики» – публичные чтения 1851 года, в подготовке которых к печати принимал участие сам автор. Надо думать, что для Грановского, привыкшего излагать историю в связи, подобные чтения были своеобразным экспериментом: через характеристику четырех героев – тех, кого он сам называл «великими людьми», – ученый попытался показать различные стороны исторического процесса, воплощением которых эти герои, по его мнению, являлись. Так, Тамерлан, в изображении Грановского, представлял собой силу исключительно разрушительную; Александр Македонский, знаменуя собой преодоление греческой замкнутости и ограниченности, своими завоеваниями выводил человечество на новый уровень развития; Людовик IX характеризовался как государственный деятель, «устроитель» своих подданных, близкий к идеалу; и, наконец, в деятельности Ф. Бэкона лектор угадывал проблески будущего, когда именно наука станет главной движущей силой истории.
   Кроме того в сборнике помещен комплекс небольших по объему статей и очерков, опубликованных Грановским в различных периодических изданиях и энциклопедиях и основательно подзабытых в наше время. Между тем, написанные легко и изящно, они до сих пор представляют несомненный интерес – именно в том ракурсе, который и предполагался автором: популяризации истории Западной Европы, малознакомой тогдашнему обществу. У меня, откровенно говоря, нет уверенности, что положение дел с тех пор заметно изменилось к лучшему… Характерно, что некоторые из этих написанных более полутора веков назад очерков – о Баярде, например, или о квакерах – до сих пор не «перекрыты» в нашей литературе более поздними произведениями…
   В приложении помещены две работы Грановского особого жанра. Это речь «О современном состоянии и значении всеобщей истории», произнесенная в торжественном собрании Московского университета, и записка «Ослабление классического преподавания в гимназиях и неизбежные последствия этой перемены». В обоих случаях Грановский очень ярко и эмоционально отстаивает значение всеобщей истории именно с тех позиций, которые обрисованы во вступительной статье.
   Особенно интересной и значимой представляется «Записка», в которой Грановский чрезвычайно убедительно, на мой взгляд, показывает, к чему ведет пренебрежение «гуманитарией», одностороннее развитие за ее счет «практических наук», в данном случае, прежде всего, естествознания. Ведь Грановский, по сути дела, предсказывает здесь наступление эпохи нигилизма… Прошло полтора-два десятилетия, и то же Министерство народного образования, которое в 40-х годах XIX века из «идейных соображений» сокращало часы, отведенные на преподавание латыни и древней истории, резко изменив свою позицию, начало буквально глушить гимназистов латынью – теперь уже в борьбе с ненавистным нигилизмом, густо замешанном на естественных науках… Призыв Грановского к гармоничному образованию, не услышанный в те годы, сейчас, согласитесь, звучит не менее актуально.
   В целом же изданием сборника публикаторы хотели напомнить об одном из представителей того замечательного сообщества, которому мы так многим обязаны и которое нами, к стыду нашему, полузабыто… Конечно, юбилеи у нас почти всегда сугубо официозны, и все же… В 2011 году как-то незаметно минуло двести лет со дня рождения В. Г. Белинского, в 2012 – А. И. Герцена… В 2013 году – 200-летний юбилей Тимофея Николаевича Грановского. Особых торжеств по этому случаю в «общегосударственном масштабе» или хотя бы в стенах Московского университета так же не предвидится – и бог с ними. Но мы, публикаторы, счастливы, что эта небольшая книжка выходит именно в 2013 году.

А. А. Левандовский

I. Публичные чтения
Четыре исторические характеристики

[22 - Лекции о Тимуре, Александре Великом, Людовике IX Святом и Ф. Бэконе были прочитаны Т. Н. Грановским в 1851 г. и изданы отдельной книжкой в 1852 г. в Москве (Четыре исторические характеристики: Публичные лекции, читанные ординарным профессором Т. Грановским в 1851 г. М.: Университетская типография, 1852). «Четыре исторические характеристики» печатаются по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. I. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 337–406.]

Чтение первое. Тимур

   Предметом наших чтений будут характеристики Тамерлана [23 - Тимур (Тамерлан, Железный Хромец) (1336–1405) – среднеазиатский полководец и государственный деятель, эмир (1370), создатель централизованного государства в Средней Азии со столицей в Самарканде, основатель династии Тимуридов. Подробнее о Тамерлане см.: Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане / Под ред. князя Н. С. Голицына. СПб.: Типография товарищества «Общественная польза», 1875; Автобиография Тимура. Богатырские сказания о Чингис-Хане и Аксак-Темире / Вступ. статья и коммент. В. А. Панова. М.; Л.: Academia, 1934; Муминов И. М. Роль и место Амира Тимура в истории Средней Азии: В свете данных письменных источников. Ташкент: Фан, 1968; Рахманалиев Р. Военная держава Амира Тимура. М.: Прогресс, 2005; Ру Ж.-П. Тамерлан / Пер. с фр. Е. А. Соколова; послесл. В. Л. Егорова. 4-е изд. М.: Молодая гвардия, 2007. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1263/1063); Шарафад-Дин Али Йазди. Зафар-наме (Книга побед Амира Темура) / Предисл., пер. со староузбекск. и коммент. А. Ахмедова. Ташкент: San’at, 2008.], Александра Македонского [24 - Александр Македонский (Αλέξανδρος ο Μέγας) (Александр Великий, Искандер) (356–323 до н. э.) – македонский полководец и государственный деятель, царь Македонии из династии Аргеадов (336 до н. э.), создавший в ходе завоевательных походов на Восток (334–324 до н. э.) крупнейшую мировую державу, располагавшуюся на территории от Дуная до Инда. Подробнее о нем см.: Ковалев С. И. Александр Македонский. Л.: Соцэкгиз, 1937; Шофман А. С. Восточная политика Александра Македонского. [Казань]: Издательство Казанского университета, 1976; Гафуров Б. Г., Цибукидис Д. И. Александр Македонский и Восток. М.: Наука: Восточная литература, 1980; Шофман А. С. Распад империи Александра Македонского. [Казань]: Издательство Казанского университета, 1984; Шахермайр Ф. Александр Македонский / Сокр. пер. с нем. и послесл. М. Н. Ботвинника, А. А. Нейхардт. 2-е изд. М.: Наука, 1988; Шифман И. Ш. Александр Македонский. Л.: Наука, 1988. (Всеобщая история); Маринович Л. П. Греки и Александр Македонский: К проблеме кризиса полиса. М.: Наука: Восточная литература, 1993; Фор П. Александр Македонский / Пер. с фр. И. И. Маханькова. 3-е изд. М.: Молодая гвардия, 2011. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1501/1301).], Лудовика IX [25 - Лудовик IX – Людовик IX (Louis IX) Святой (1214–1270) – французский король из династии Капетингов (1226–1270), организатор и глава VII крестового похода в Египет (1248–1254) и VIII крестового похода в Тунис (1270). Подробнее о нем см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 665–714; Средневековый идеалист: (Людовик IX Святой) / Сост. С. П. Моравский. М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902; Ле Гофф Ж. Людовик IX Святой / Пер. с фр. В. Матузовой. М.: Ладомир, 2001; Гарро А. Людовик Святой и его королевство / Пер. с фр. Г. Ф. Цыбулько. СПб.: Евразия, 2002. (Clio Personalis); Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio).] и канцлера Бэкона [26 - Бэкон (Bacon) Фрэнсис (Франц) (1561–1626) – английский политический деятель, историк, философ, один из родоначальников материализма, литератор, публицист, естествоиспытатель, член парламента (1584) и Тайного совета (1616), лорд-хранитель печати (1617), лорд-канцлер, пэр Англии, барон Веруламский (1618), виконт Сент-Олбанский (1621). Произведения Ф. Бэкона см.: Новая Атлантида. Опыты и наставления нравственные и политические / Пер. З. Е. Александровой; статья и примеч. Ф. А. Коган-Бернштейн. 2-е изд. М.: Издательство Академии наук СССР, 1962. (Литературные памятники); Сочинения: В 2 т. / Сост., общ. ред. и вступ. статья А. Л. Субботина. 2-е изд. М.: Мысль, 1977–1978. (Философское наследие); История правления короля Генриха VII / Под общ. ред. М. А. Барга; пер. и коммент. В. Р. Рокитянского и др. М.: Наука, 1990. (Памятники исторической мысли). Подробнее о философе см.: Либих Ю. Ф. Бэкон Веруламский и метод естествознания / Пер. А. Филипченко. СПб.: Типография Куколь-Яснопольского, 1866; Фишер К. Бекон Веруламский / Пер. Ф. Терновского. Киев: Типография И. и А. Давиденко, 1866; Городенский Н. Г. Франциск Бэкон, его учение о методе и энциклопедия наук: Историко-философский очерк. Сергиев Посад: Типография Свято-Троицкой Сергиевой лавры, 1915; Субботник С. Ф. Бэкон. М.: Соцэкгиз, 1937; Субботин А. Л. Фрэнсис Бэкон. М.: Мысль, 1974. (Мыслители прошлого).]. Мы найдем не много сходного в их внутренней жизни, еще менее во внешней истории их подвигов; подвиги каждого из них отмечены особенным, ему исключительно принадлежащим характером. Но между ними есть одно общее: это название великих людей, данное им современниками и утвержденное потомством. Что же такое связано с этим названием? Какое призвание в истории людей, означенных именем великих? Вот вопрос, которым я позволю себе начать эти чтения. Вопрос этот не лишен некоторой современности. Еще недавно поднимались голоса, отрицавшие необходимость великих людей в истории, утверждавшие, что роль их кончена, что народы сами, без их посредства, могут исполнять свое историческое назначение. Все равно сказать бы, что одна из сил, действующих в природе, утратила свое значение, что один из органов человеческого тела теперь стал не нужен. Такое воззрение на историю возможно только при самом легком и поверхностном на нее взгляде. Но тот, для кого она является не мертвою буквою, кто привык прислушиваться к ее таинственному росту, видит в великих людях избранников Провидения, призванных на землю совершить то, что лежит в потребностях данной эпохи, в верованиях и желаниях данного времени, данного народа. Народ есть нечто собирательное. Его собирательная мысль, его собирательная воля должны для обнаружения себя претвориться в мысль и волю одного, одаренного особенно чутким нравственным слухом, особенно зорким умственным взглядом лица. Такие лица облекают в живое слово то, что до них таилось в народной думе, и обращают в видимый подвиг неясные стремления и желания своих соотечественников или современников. Но с приведенным мною прежде мнением соединяется другое, столь же неосновательное, по которому великие люди являются чем-то случайным, чем-то таким, без чего можно обойтись. Заметим по этому поводу, что великая роль случая допускается только в эпохи умственного и нравственного ослабления, когда человек перестает верить в законное движение событий, когда он теряет из виду божественную связь, охватывающую всю жизнь человечества. Конечно, не всегда ясно нам место, принадлежащее великому мужу в цепи явлений, не всегда ясна задача его деятельности. Проходят века, а он остается кровавою и скорбною загадкою, и мы не знаем, зачем приходил он, зачем возмутил народы. Толки, им вызванные, до такой степени противоположны между собою, что нельзя даже с точностью определить влияния, им обнаруженного. Но разве то, что нам непонятно сегодня, должно остаться непонятным и завтрешнему дню? Разве каждое новое событие не проливает света на события, по-видимому, давно уже свершившиеся и замкнутые? Смысл отдельных явлений иногда раскрывается только по прошествии веков и даже тысячелетий. Наука в таких случаях не в состоянии опередить самой жизни и должна терпеливо ждать новых фактов, без которых был бы не полон круг известного развития. Историческое значение Сократа [27 - Сократ (Σωκράτης) (470/469 – 399 до н. э.) – древнегреческий философ, живший в Афинах, участник Пелопоннесской войны (431–404 до н. э.), член афинского Совета пятисот (406 до н. э.), основоположник диалектики как метода поиска истины путем диалога.] оценено должным образом только в XIX столетии, на расстоянии двадцати двух веков от приговора, произнесенного над ним афинским народом [28 - В 399 г. до н. э. трагический поэт Мелет, ритор Ликон и хозяин кожевенных мастерских Анит обвинили Сократа в развращении юношества и в том, что он вводил новых богов и не признавал богов, почитаемых в Афинах. Дело философа рассматривалось в одном из отделений суда присяжных, состоявшем из 500 граждан. Большинством голосов афиняне признали Сократа виновным и приговорили к казни. Проведя 30 дней в тюрьме, философ покончил с собой, приняв яд цикуты. См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Вступ. статья А. Ф. Лосева; пер. М. Л. Гаспарова. М.: Мысль, 1979. (Философское наследие). С. 115–117; Нерсесянц В. С. Сократ. М.: Наука, 1977. (Научные биографии). С. 104–139; Ксенофонт. Воспоминания о Сократе / Пер. С. И. Соболевского; статьи С. И. Соболевского и К. П. Полонской; коммент. С. И. Соболевского. М.: Наука, 1993. (Памятники философской мысли). С. 5 – 159; Суриков И. Е. Сократ. М.: Молодая гвардия, 2011. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1518/1318). С. 287–331.].
   При изучении каждого великого человека мы должны обратить внимание на личность его, на почву, на которой он вырос, на время, в которое он действовал. Из этого тройного элемента слагается его жизнь и деятельность. Задача трудная, решение которой предоставлено, если можно так выразиться, особенной исторической психологии, имеющей целью устранить временные и местные влияния, видоизменяющие частные свойства лица. При внимательном созерцании великих личностей, они являются нам откровениями целого народа и целой эпохи. Для чего бы они ни были призваны на землю, для блага ли, для зла ли, во всяком случае, они стоят не отдельно, не независимо, но тесно и крепко связаны с землею, на которой выросли, и с временем, в котором действуют. Особенные трудности в этом случае представляет история Востока: она подчинена другим законам, развивается под другими условиями, нежели европейская. Там народы коснеют в продолжение веков в непробудном сне. Им видятся странные грезы, которые они переносят не только в свою поэзию, но и в свою историю. Там нет правильных переходов от одной эпохи к другой: нет постепенности и, следовательно, логической необходимости в развитии, и потому появление великих людей часто принимает характер чистой случайности. Но и здесь подобное заключение было бы слишком опрометчиво. Когда нас, например, поражает явление вроде того завоевателя, о котором я буду иметь честь говорить в нынешнем чтении, когда мы с трепетным чувством спрашиваем у себя отчета в делах какого-нибудь Чингиса [29 - Чингис – Чингисхан (Чингис-хан, «Великий хан», собств. имя: Тэмуджин, Темучин) (ок. 1155–1227) – монгольский полководец, в 1206 г. провозглашен великим ханом над всеми племенами, основатель единого монгольского государства. В ходе завоевательных походов в 1207–1227 гг. Чингисхан сумел значительно расширить территорию монгольского государства, подчинив народы Сибири и Восточного Туркестана (буряты, якуты, киргизы и др.), присоединив тангутское государство Си-Ся на северо-западе Китая и значительные территории на севере Китая, Среднюю Азию и часть Закавказья. О нем подробнее см.: Груссе Р. Чингисхан: Покоритель вселенной / Пер. с фр., вступ. слово Е. А. Соколова. М.: Молодая гвардия, 2000. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 773); Лэмб Г. Чингисхан: Властелин мира / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2003. (Nomen est omen).] или Тимура и теряемся в догадках; когда в нас невольно рождаются вопросы: какой потребности удовлетворили эти люди, зачем покрыли землю развалинами, зачем стерли с лица земли столько царств, столько прекрасных форм, успевших развиться из недр магомеданской цивилизации? Мы вправе отвечать: а разве у этих народов, выведенных на сцену истории Чингисом и Тимуром, дремавших дотоле в бесконечном и скучном однообразии кочевого быта, не было потребности проснуться однажды и изведать все наслаждение и все тревоги деятельной исторической жизни? Но страшно бывает такое пробуждение восточных народов! Судьба Тимура, или Тамерлана, связана с одним из этих взрывов. В беседах, ограниченных пределами скудно отмеренного времени, я не могу представить Вам полных биографий и должен просить Вас довольствоваться краткими характеристиками, в которых постараюсь показать отличительные особенности каждого из лиц, выбранных мною для этих чтений. Связь между ними только внешняя, но всем им принадлежит право на название «великих», потому что все они оставили глубокие, хотя и не сходные между собою, следы на почве всемирных событий. Я ограничусь теми характеристическими чертами, по которым можно разгадать лицо самого Тамерлана и того народа, которого он был представителем.
   На обширном пространстве между Каспийским, Охотским и Японским морями искони блуждали племена, принадлежащие двум великим породам: монгольской [30 - Монголы – название народов, говорящих на монгольских языках (собственно монголы, дунсян, дауры, буряты, калмыки и др.). Впервые этноним «монголы» («мэнгу») встречается в китайских хрониках VII в. С его помощью определяли племена, кочевавшие по территории современной Монголии и Маньчжурии.] и турецкой [31 - «Турецкими» племенами Т. Н. Грановский называл все тюркские народы, составляющие этноязыковую общность, оформившуюся на территории степей Северного Китая в I тыс. до н. э. (гунны, печенеги, половцы, булгары, хазары, турки-османы, мамелюки, якуты, долганы и др.).]. Иногда отдельные отрасли обеих пород сливались, образовывали новые народности и выходили под разными именами на сцену истории. Их выступление однообразно ознаменовано одним характером жестоких опустошений. Они приносили с собою гибель для всякой стоявшей на их дороге общественной формы, но сами не были в состоянии создать прочного и одаренного условиями внутреннего развития государства. Около четырех веков по Р.Х. монголо-турецкие племена явились в Европе под именем гуннов [32 - Гунны – кочевой народ, сформировавшийся во II–IV вв. в Приуралье из угров, ираноязычных сарматов и тюркоязычных хунну. В 70-х годах IV в. гунны двинулись на запад и обосновались на территории современной Венгрии, откуда совершали постоянные набеги на Восточную Римскую империю.] и поразили ужасом славян и германцев [33 - Германцы – большая группа племен (батавы, кимвры, лангобарды, свевы, тевтоны и др.), расселившаяся к I в. до н. э. на территории между Нижним Рейном и Вислой, Дунаем, Балтийским и Северным морями, и в Южной Скандинавии.]. Народное сказание приписывало гуннам особенное происхождение. Готы [34 - Готы – германские племена, жившие сперва на южном побережье Балтийского моря и на Нижней Висле, а в конце II – первой половине III в. переселившиеся в район Северного Причерноморья.] говорили, что они прижиты блуждавшими в пустыне нечистыми духами от готских волшебниц. До такой степени смутил европейцев безобразный облик этих сынов степи, их дикий образ жизни, их нравы, их беспощадная лютость. Была пора, когда они грозили не только независимости европейских народов, но самому существованию греко-римской цивилизации. На полях Каталаунских [35 - Каталаунские поля – историческое место в северо-восточной Франции, равнина возле современного Шалона-на-Марне. 20 июня 451 г. в битве на Каталаунских полях войска Западной Римской империи под командованием Аэция Флавия (Aetius Flavius; † 454) вместе с вестготами и франками разгромили гуннов, вторгшихся в Галлию под предводительством Аттилы (Atila; † 453).] решился этот вопрос. Владычество их продолжалось, впрочем, не долго. Они исчезли с европейской почвы, не оставив никакого следа ни в учреждениях, ни в нравах. Чрез восемь веков Европа принимала снова тех же гостей: их суждено было встретить нашей России, тогда только что начинавшей свое историческое служение [36 - Речь идет о завоевательных походах 1219–1242 гг., в ходе которых монголы сумели выйти к Адриатическому морю.]. Она приняла на свою грудь удары варваров и подпала под их тяжкое иго [37 - Имеется в виду монголо-татарское иго XIII–XV вв.]. Но остальная Европа, искупленная ею, избавилась от дальнейших бедствий. Зато нашествие было страшно для тех, на кого оно обрушилось непосредственно. Свидетельства современников-очевидцев о нравах монгольского племени отличаются редким согласием общих черт. Арабы, персы, западные монахи-послы при дворе хана и венецианский купец Марко Поло [38 - Поло (Polo) Марко (ок. 1254–1324) – венецианский путешественник, писатель, первый европеец, исследовавший Внутреннюю Азию, состоял на службе у монгольского хана Хубилая (до 1294). Его рассказы о путешествиях составили «Книгу Марко Поло» («Il Milione», 1298). См.: Книга Марко Поло / Вступ. статья И. П. Магидовича; пер. со старофр. И. П. Минаева. М.: Географгиз, 1955. О Марко Поло см.: Дреж Ж.-П. Марко Поло и Шелковый путь / Пер. с фр. И. С. Бородычевой. М.: Астрель; АСТ, 2006. (История. Открытие); Юрченко А. Г. Книга Марко Поло: Записки путешественника или имперская космография. СПб.: Евразия, 2007.] характеризуют монголов почти одними и теми же выражениями. «Нет народа более способного завоевать мир, как татары [39 - В XIX в. этнонимы «татары» и «монголы» считались синонимами. Однако татары были самостоятельным тюркоязычным народом, обитавшим к северо-востоку от озера Байкал. Во время нашествия Чингисхана они выступили как воинский и административный авангард монголов. По этой причине современная наука, говоря о походах Чингисхана и его сыновей, вместо старого термина «татаро-монголы», предпочитает использовать понятие «монголо-татары» (или просто «монголы»).]; они храбры, они привычны ко всякого рода лишениям, они бесчеловечны, хищны, против них не может устоять ни одно государство», – говорит Марко Поло. Восточные народы по свойственному им фатализму смотрели на дикарей Чингиса и Тимура как на неотвратимую, небом ниспосланную кару. Их летописи наполнены странными, почти невероятными рассказами о страхе, который не только целые отряды, но одинокие монголы внушали значительным селениям и городам. Жители нередко добровольно подставляли шею под удары в полном убеждении, что сопротивление бесполезно. До такой степени распространено было в Азии мнение о непобедимости монголов. Виновником их могущества был, как Вам известно, Чингис-хан в начале XIII столетия. Он сам высказал цель своих войн. Овладев значительною частью Азии, в летах преклонной старости он собрал однажды совет свой и предложил вождям следующий вопрос: какое благо выше всех на земле? Каждый из вождей отвечал по-своему. Старый хан покачал головою и сказал им: «Нет; счастливее всех на земле тот, кто гонит разбитых им неприятелей, грабит их добро, скачет на конях их, любуется слезами людей им близких и целует их жен и дочерей». Государство, основанное на таких началах, не могло быть прочно. По смерти Чингиса оно распалось на несколько орд, которые вскоре стали враждовать между собою.
   Тимур родился близ Самарканда [40 - Самарканд – город, расположенный в долине р. Зеравшан, один из старейших городов в Средней Азии: основан около 700 г. до н. э. В настоящее время город входит в состав Самаркандской области Республики Узбекистан.], в бывшем царстве Чингисова сына Чагатая [41 - Джагатай (Чагатай) († 1242) – монгольский полководец, хан, второй сын Чингисхана. В 1224 г. он получил от отца в удел среднеазиатские земли от Алмалыка (город на востоке Узбекистана) до Мавераннахра (область между реками Амударья и Сырдарья), образовавшие Джагатайский (Чагатайский) улус со столицей в г. Бишбалык на р. Или.]. Народы Востока глубоко запомнили роковую ночь на 9-е апреля 1336 года [42 - Тимур родился в с. Ходжа-Ильгар возле г. Кеш (в настоящее время г. Шахрисабз Кашкадарьинской области Республики Узбекистан), располагавшемся к югу от Самарканда.]. Он родился, как говорит предание, с куском запекшейся крови в руке и с белыми, как у старца, волосами. По женской линии [43 - Считается, что матерью Тимура была Текина-хатун. Какие-либо достоверные сведения о ее жизни и происхождении отсутствуют.] он принадлежал к потомству Чингиса, но отец его [44 - Тарагай Бахадур († 1360) – монгольский военный и политический деятель, бек из монгольского племени барлас, отец Тимура.], один из многочисленных чагатайских князей, не мог оставить ему большого могущества. С ранних лет Тимур обнаружил неодолимую силу воли и властолюбие. Будучи ребенком, он заставил товарищей своих детских игр присягнуть себе в послушании и верности. Никто из них не равнялся с ним, впрочем, в силе и ловкости. Первые годы его жизни прошли в подвигах мелкого грабежа и разбоев, доставивших ему славу бесстрашного наездника. Восточная фантазия внесла в эти темные годы Тимуровой молодости те же подробности и те же преувеличения, какими наполнены сказания о молодости других азиатских героев. Тимур выступил на театр всемирно-исторической деятельности в летах зрелого мужества, одолев множество противников, столько же незначительных по объему власти, как и он сам. В этих постоянных трудах и войнах приготовился он к роли, которая ему предстояла впереди. В 1371 г., следовательно, когда ему было 35 лет от роду, он уже владел землями от Каспия до Манжурии [45 - Манжурия – Маньчжурия (Манчжурия) – историческая область на северо-востоке Китая, включающая в свой состав территории современных китайских провинций Ляонин, Гирин и Хейлунцзян, а также северо-восточную часть Внутренней Монголии.] и держал на престоле чагатайском подвластного ему потомка Чингисова с бесплодным титулом великого хана. Влияние его простиралось на большую часть земель, завоеванных прежде монголами. Князья Кипчакской Орды [46 - Кипчакская Орда – название Золотой Орды, распространенное в русской исторической литературе в XIX – начале XX в.], владычествовавшей над Россиею, призывали его посредником в своих распрях. Он поставил над ними Тохтамыша [47 - Тохтамыш († 1406) – монгольский военный деятель, потомок старшего сына Чингисхана Джучи, заяицкий хан, с 1380 г. хан Золотой Орды.]; но Тохтамыш не был благодарен. Несколько лет спустя он сделал попытку сбросить с себя иго Тимура [48 - В 1389–1395 гг. Тохтамыш вел борьбу с Тимуром за земли в Закавказье и Средней Азии, в ходе которой он потерпел поражение.]. Борьба была неравная. Пред началом решительной битвы из рядов Тимуровых выступил старый шейх Береке [49 - Береке Мир Сейид († 1403) – монах-суфий из Медины, шейх, с 1370 г. духовный наставник Тимура.], произнес молитву и, взяв горсть пыли, бросил ее в войско врагов: «Да помрачится лицо ваше стыдом поражения», – сказал он. Разбитый близ Волги кипчакский хан бежал, собрал новое войско и в 1395 году снова встретился с Тимуром на Тереке [50 - Терек – река на Северном Кавказе, берущая начало из ледника горы Зильгахох и впадающая в Каспийское море. 15 апреля 1395 г. возле Терека войска Тимура разгромили армию Тохтамыша. После поражения Тохтамыш потерял золотоордынский престол и бежал в Литву.]. Тимур одержал еще кровавую победу и сокрушил окончательно силы своего противника. Для России наступила грозная година испытания. Куликовская битва [51 - Куликовская битва – сражение русских полков под руководством князя Дмитрия Донского (1350–1389) с монголо-татарским войском под предводительством Мамая, состоявшееся 8 сентября 1380 г. на Куликовом поле (между реками Дон и Непрядва). В ходе сражения русские войска разбили монголо-татар и преследовали противника на протяжении 50 км от Куликова поля. После Куликовской битвы владычество золото-ордынских ханов над Русью стало номинальным.] казалась, по-видимому, бесплодным напряжением народных сил. Что был Мамай [52 - Мамай († 1380) – татарский военный и политический деятель, темник (1357–1361), фактический правитель Золотой Орды (1361–1380).] в сравнении с Тимуром! До нынешнего Ельца [53 - Елец – русский город, располагающийся возле пересечения рек Быстрой Сосны и Ельчик; впервые упоминается в летописи в 1146 г. В настоящее время город является административным центром Елецкого района Липецкой области Российской Федерации.] дошел Железный Хромец, как называют его наши летописи, и остановился. Восточные летописцы приписывают его нерешимость идти далее огромным богатствам, которые он будто бы уже награбил в этом походе. Но православная церковь празднует 26-го августа день перенесения Владимирской Божией Матери [54 - Икона Владимирской Божьей Матери – одна из почитаемых святынь Русской православной церкви. Согласно преданию, написанную евангелистом Лукой икону привезли на Русь в начале XII в. из Византии как подарок князю Юрию Долгорукому (ок. 1090–1157). С 1155 г. она хранилась в Успенском соборе во Владимире, отчего и получила название Владимирской. В 1395 г. икону перенесли из Владимира в Москву для защиты города от войск Тимура.] в Москву и отступления Тимурова. Конечно, Тимура испугали не военные приготовления великого князя Василия Дмитриевича [55 - Василий I Дмитриевич (1371–1425) – великий князь московский (1389–1425), старший сын князя Дмитрия Донского.], готовившегося умереть за народ свой, и не насытили сокровища, найденные им в степях Юго-Восточной России. Но с тех пор Тимур не касался более пределов Европы; театром его подвигов стала исключительно Азия. Я уже сказал, что не могу входить в биографические подробности о Тимуре; но если бы даже для нашей беседы было отмерено более времени, то и тогда я не счел бы нужным утомлять Ваше внимание однообразными подробностями разорения и опустошения стран, куда он являлся, как кара Божия. Укажу только на характеристические черты, которые познакомят Вас с образом войны и с личностью Тимура. Персия по географическому положению своему должна была прежде других стран обратить на себя внимание вождя чагатайских татар и подпала под его владычество [56 - Тимур начал завоевание Персии в 1386 г.]. В многолюдном, цветущем торговлею Испагане [57 - Исфахан (Испагань) – персидский город, расположенный в центральной части страны, в долине р. Заянде у подножия гор Загрос. Исфахан был завоеван воинами Тимура в 1387 г. В настоящее время город является столицей провинции Исфахан Исламской Республики Иран.] вспыхнуло восстание против победителей. Тимур возвратился, взял город с бою и памятником своим оставил на площади испаганской пирамиду, сложенную из 70 000 человеческих черепов. Такие пирамиды расставил Тимур по значительнейшим городам Азии. Еще более горькая участь постигла Багдад [58 - Багдад – город, располагающийся на обоих берегах р. Тигр, близ устья р. Дияла; со второй половины VIII в. – столица халифата Аббасидов. Багдад был основан в 762 г. по приказу халифа Абу Джафара аль-Мансура (между 709 и 713–775). В настоящее время город является столицей Республики Ирак.], великолепнейший город магомеданского Востока, некогда столицу калифов Абассидов [59 - Абассиды – Аббасиды – правившая в Дамаске, Багдаде и Самарре с 750 по 1258 г. династия арабских халифов, происходившая от Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба (566–652), дяди пророка Мухаммеда.]. Он осмелился противиться Тимуру и заплатил за эту отвагу гибелью почти всего своего населения. Часть жителей погибла в волнах Тигра [60 - Тигр – река, протекающая по территории современных Турции и Ирака, возле границы с Сирией. Она берет начало на востоке Турции, пересекает часть Месопотамской низменности, сливается в Ираке с р. Евфрат и впадает в Персидский залив.]; из черепов тех, которые пали под ударами Тимуровых воинов, выстроено было сто двадцать небольших башен. Но все эти ужасы едва ли могут сравниться с тем, что испытала Индия [61 - О завоевании Индии Тамерланом см.: Гийасаддин А. Дневник похода Тимура в Индию / Пер. с перс., предисл. и примеч. А. А. Семенова. М.: Издательство восточной литературы, 1958.]. Тимур избрал тот же путь, которым некогда шел завоеватель другого рода, Александр Великий. В Пенджабе [62 - Пенджаб – историческая область в Южной Азии, располагающаяся в северной части Индо-Гангской равнины (территория современных Индии и Пакистана).] и в Гангесской долине [63 - Гангесская долина – долина р. Ганг в Индии.] до Дели [64 - Дели (Индрапрастха, Дхиллика) – город, расположенный на севере Индии, на правом берегу р. Джамна, возник в начале I тыс. до н. э., с 1206 г. – столица Делийского султаната, а с 1526 г. – столица империи Великих Моголов. В настоящее время город является столицей Республики Индия.] не осталось целого города или селения. Груды развалин и трупов свидетельствовали о недавнем проходе татарских войск. Дели слыл тогда богатейшим городом Индии. Готовясь к приступу, Тимур вспомнил, что в лагере его сто тысяч пленников, которых он прежде собрал для осадных работ. Он отдал приказание немедленно предать их всех смерти. Приказание это было в точности исполнено. В самом Дели погибло несколько сот тысяч человек. На возвратном пути из Индии Тимур увел с собою до миллиона взятых там рабов, между прочим, он приказал брать всех ремесленников и всех ученых. В этой свирепой душе таилось какое-то, можно сказать, мистическое уважение к науке. Театром дальнейших подвигов такого же рода была Сирия и владения турецкого султана, грозившего в то время Европе. Дамаск [65 - Дамаск – город, расположенный в нижнем течении р. Барада. Первые упоминания о нем относятся к XVI в. до н. э. В настоящее время город является столицей Сирийской Арабской Республики. Дамаск был разрушен воинами Тимура в 1401 г.] и Алеппо [66 - Алеппо (Халеб, Хаппа, Беройя) – город, расположенный на р. Коике в северо-западной части Сирии. Первые упоминания о нем относятся к XX в. до н. э. В 1260 г. Алеппо был захвачен монголами, а в 1400 г. разрушен воинами Тимура. В настоящее время город входит в состав провинции Халеб Сирийской Арабской Республики.] исчезли на время из списка значительных городов азиатских. Жители их были избиты или отведены в рабство вглубь степей Средней Азии. В большей части завоеваний Тимура трудно заметить какую-нибудь определенную политическую цель. Можно подумать, что им руководила безотчетная страсть к разрушению. Разорив богатую страну, срыв до основания ее города, потоптав копытами коней своих ее жатвы, настроив пирамид из отрубленных голов, он шел далее, не заботясь о прочном утверждении своей власти в оставленной им безобразной пустыне.
   Встреча его с Баязидом [67 - Баязид I Молниеносный (Bayezit I Yildirim) (1354/ 1360–1403) – турецкий военный и политический деятель, султан из династии Османов (1389–1402).] принадлежит к числу великих событий всеобщей истории. Оба они носили один и тот же тип восточного завоевателя. Но Баязид недаром коснулся европейской почвы и принял от нее влияние. Он думал об основании крепкого, опирающегося на надежные учреждения, государства. Еще до начала войны между Баязидом и Тимуром возникла любопытная переписка, где истощены были все допустимые восточными дипломатическими формами ругательства. За эти оскорбления должны были поплатиться жители Малой Азии. Первый город Баязида, на который пали удары Тамерлана, был Сиваш [68 - Сиваш (Кабира, Себастия, Сивас) – город, расположенный в Малой Азии, возле р. Кызыл-Ирмак. Сиваш был основан римлянами в I в. до н. э.; в 1400 г. его захватил Тимур. В настоящее время город входит в состав области Сивас Турецкой Республики.], взятый после довольно долгой осады, при которой показали особенное искусство монгольские инженеры. В этом отношении Тимур был великий человек, истинный художник. В войске его было несравненно более порядка, чем в войске Баязида; он ввел разделение на полки, ввел однообразие одежды и многое другое, что впоследствии вошло в употребление у европейских народов. Сиваш пал перед осадным искусством монголов. Жители его, магомедане, были большею частью истреблены или отведены в рабство; но еще более страшная участь постигла 4000 армянских всадников, которые защищали город в соединении с турками. Они были погребены заживо. Дальнейших подробностей казни я не смею приводить, ибо они слишком ужасны. На полях Ангоры (Анциры) [69 - Ангора (Анцира, Анкара) – фригийский город в северной части Малой Азии, расположенный при слиянии рек Чубук и Анкара. Город был основан в VII в. до н. э. фригийским царем Мидасом. В настоящее время город является столицей Турецкой Республики.], где некогда Помпей [70 - Гней Помпей (Gnaeus Pompeius) (106 – 48 до н. э.) – древнеримский военный и политический деятель, консул (70 до н. э.), в 67 г. до н. э. наделен чрезвычайными полномочиями для борьбы с пиратами в Средиземном море, наместник Испании, с 60 по 53 г. до н. э. член триумвирата (вместе с Марком Лицинием Крассом и Юлием Цезарем).] одержал победу над Митридатом [71 - Митридат (Μιθριδάτης) VI Евпатор (132 – 63 до н. э.) – царь Понтийского царства (121 – 63 до н. э.) и Боспорского царства (107 – 63 до н. э.).], сошлись лицом к лицу Баязид и Железный Хромец [72 - Сражение при Ангоре (Анкаре) между армиями Тимура и Баязида I Молниеносного состоялась 28 (или 20) июля 1402 г.]. Произошла одна из величайших битв, о которых помнит история. В деле было более миллиона ратников, пришедших из самых отдаленных стран. Тимур привел с собою дружины всей Азии; в войске Баязида находились 20 000 сербов-христиан, которые составляли лучшую, передовую рать; за ними стояли янычары [73 - Янычары – «новое войско», регулярная турецкая пехота, созданная во второй половине XIV в. и просуществовавшая до начала XIX в. «Новое войско» состояло из юношей-рабов и насильственно обращенных в ислам юношей-христиан, которые считались рабами султана, должны были жить в казармах и которым запрещалось обзаводиться семьями и вести хозяйство.], набранные из пленных христианских детей, и уже за янычарами следовали настоящие турки. Христианскою кровью думал Баязид купить себе победу. Он был разбит наголову. Есть какое-то мрачное и поэтическое величие в рассказе о свидании Тимура с Баязидом. Тимур принял его, сидя на ковре. «Велик Господь, – сказал он, – даровавший полмира мне, хромцу, и полмира тебе, больному; ты видишь, как мало в глазах Господа земное величие». Вся беседа их была проникнута скорбью. Тимур не ругался над падшим врагом; слова его исполнены грустного сочувствия к судьбе побежденного. Рассказы позднейших писателей о том, что он заключил Баязида в клетку и обходился с ним жестоко, лишены всякого правдоподобия. Ни один современник не упоминает об этом. Напротив, мы имеем верные свидетельства, что Тимур до конца своей жизни обходился с султаном с должным уважением. Кроме восточных рассказов у нас есть рассказы европейцев, которые были свидетелями этой битвы. Между прочими при дворе Тимура находились в то время послы кастильского короля Генриха III [74 - Генрих III (Enrique III) Кастильский, Генрих Болезненный (Enrique el Doliente) (1379–1406) – король Кастилии и Леона (1390–1406).]. Европейские народы смотрели на Анцирского победителя, как на своего избавителя от турок, и в самом деле нашествие Тимура на 50 лет отсрочило падение Константинополя и остановило надолго успехи турецкого оружия [75 - 29 мая 1453 г. турецкие войска захватили Константинополь.]. В 1403 г. Генрих III отправил к Тимуру новое посольство, при котором состоял придворный дворянин, Гонзалец де Клавиго [76 - Гонзалец де Клавиго – Клавихо (Clavijo) Руй Гонсалес де († 1412) – испанский путешественник, дипломат, писатель, с 1403 по 1406 г. возглавлял посольство, отправленное королем Генрихом III Кастильским к Тимуру. Путешествие в Самарканд Р. Г. де Клавихо описал в дневнике «Жизнь и деяния великого Тамерлана, с описанием земель его империи» («Embajada a Tamorlán», 1582). См.: Клавихо Р. Г. де Дневник путешествия в Самарканд ко двору Тимура (1403–1406) / Пер. со староисп., предисл. и коммент. И. С. Мироковой. М.: Наука, 1990.], оставивший любопытный дневник своего путешествия. Послы эти не застали уже Тимура в Малой Азии и должны были ехать к нему в столицу его Самарканд. Земли, чрез которые лежал их путь, носили еще свежие следы недавних опустошений. Особенно поразительно описание Тавриса [77 - Таврис (Тебриз) – персидский город, расположенный при впадении р. Мехранруд в р. Аджичай на северо-западе страны. Согласно преданиям, основан армянским царем Хосроем I. В настоящее время Тебриз входит в состав провинции Восточный Азербайджан Исламской Республики Иран.], где правил за Тимура сын его Мираншах [78 - Миран-шах – Мираншах (1366–1408) – среднеазиатский военный и политический деятель, третий сын Тимура, получивший в 1393 г. в управление западные области государства отца, но из-за психической болезни в 1399 г. его отстранили от государственных дел.]. Город был весьма богат и принадлежал к числу складочных мест азиатской торговли, но развалины огромного, славного на целом Востоке дворца и других великолепных зданий обличали присутствие татар. Виновником в этом разорении был, впрочем, не сам Тимур. Сын его Мираншах с какою-то детскою, безумною радостью разрушал древние здания и тешился при виде пожаров, так что отец должен был, наконец, остановить его. Далее Клавиго встретил множество пирамид из человеческих голов, свидетельствовавших о победном шествии Тимура. Замечательно также описание города Самарканда. Город этот был обязан своим быстрым возвышением воле Тимура. Клавиго нашел в нем многочисленное, со всех краев Азии насильственно сведенное население. Здесь поселены были ученые, художники и ремесленники, которых Тимур привел с собою из далеких, завоеванных им стран. Магомедане жили рядом с индейцами [79 - Индейцы (индеи) – распространенный в России до середины XIX в. термин, с помощью которого обозначали всех жителей Индии – индийцев.] и поклонниками огня [80 - Поклонники огня – очевидно, подразумеваются персы-зороастрийцы.]. Клавиго с удивлением рассказывает о великолепном дворе и дворце Тимура, и об орде, или летнем стойбище его, которое состояло из 20 000 разбитых юрт, т. е. палаток. Часть юрт была покрыта снаружи парчами, внутри украшена драгоценными каменьями, добытыми в походах. Когда Тимур принимал Клавиго, он был уже в преклонной старости, едва мог сидеть и с трудом мог поднять глаза на посла. Но в хилом теле жила еще крепкая и свирепая душа. Железный Хромец предпринимал в это время поход на Китай. Он собрал вождей своих и сказал им: «На душе моей и вашей много грехов; много мы пролили крови магомеданской; пора смыть ее другою более угодною Господу кровью; пойдем избить китайских язычников». Другое любопытное описание, оставленное европейцем, принадлежит немцу Шильдпергеру [81 - Шильтбергер (Schiltberger) (Шильтпергер, Шильдбергер) Иоганн (1381 – после 1440) – немецкий военный, путешественник, писатель, участник похода против турок, организованного Сигизмундом I Люксембургом (1395), попал в плен к туркам (1396), служил при дворе султана Баязида I, вторично пленен в 1402 г., после 22 лет скитаний возвратился в Европу, автор «Путешествия Иоганна Шильтбергера из Мюнхена по Европе, Азии и Африке с 1394 по 1427 год» («Reisen des Johannes Schiltberger aus München in Europa, Asia und Afrika von 1394 bis 1427», 1475). См.: Путешествия Ивана Шильтбергера по Европе, Азии и Африке с 1394 по 1427 год / Пер. с нем. и снабдил примеч. Ф. Брун. Одесса: Типография Л. Нитче, 1866.]. Он был родом из Мюнхена и находился оруженосцем в службе у одного из рыцарей, участвовавших в несчастной для христиан битве при Никополисе (1395) [82 - Никополис – Никополь – болгарский город, расположенный при впадении р. Осмы в Дунай на севере страны. В настоящее время город входит в состав Плевенской области Республики Болгария. 25 сентября 1396 г. возле Никополя турки под командованием султана Баязида I Молниеносного разбили армию крестоносцев Сигизмунда I Люксембурга.], в которой Баязид разбил наголову Сигизмунда Венгерского [83 - Сигизмунд Венгерский – Сигизмунд I (Sigismundus I) Люксембург (1368–1437) – военный, политический и религиозный деятель, король Венгрии (1387–1437) и Чехии (1419–1421, 1436–1437), император Священной Римской империи (1410–1437) из династии Люксембургов, основатель рыцарского ордена Дракона для охраны Креста Господня и борьбы с язычниками (1408).]. Турки изрубили большую часть своих пленников. Шильдпергера спасла его молодость. Он поступил в свиту султана, был при нем в сражении Анцирском и вместе с ним попался в плен к татарам. Он пережил Баязида и Тимура, служил сыновьям последнего; потом продавал свою службу разным магомеданским князьям и возвратился в Европу после 22-летнего скитания по Востоку. Шильдпергер был грубый и необразованный немецкий наемник. Он торговал своею кровью и без зазрения совести проливал чужую. Рассказы его носят отпечаток этого бесчувственного равнодушия. Он спокойно передает своим читателям ужасы, которых был сам свидетелем, или слышанные от других. Между прочими у него есть следующий рассказ: однажды жители города, навлекшего на себя гнев Тимура, выслали для умилостивления его детей своих. При виде этих малюток, шедших с песнями из Корана ему навстречу, в Тимуре разыгрался дух истребления. Он помчался на них на коне своем и приказал своей коннице следовать за ним. Несчастные родители, стоявшие на городских стенах, были свидетелями гибели детей своих, потоптанных татарскими конями. Случай этот, вероятно, повторился несколько раз. Шильдпергер рассказывает его об Испагане, магомеданские историки – о каком-то из городов Малой Азии.
   Я уже заметил, что в деятельности Тимура не должно искать господствующей, основной политической мысли. Похвалы некоторых новых историков, например Гаммера [84 - Гаммер — Гаммер-Пургшталь (Hammer-Purgstall) Йозеф фон (1774–1856) – австрийский ученый-востоковед, дипломат, сотрудник австрийской миссии в Османской империи (1799–1807), президент Венской Академии наук (1847–1849), автор десятитомной «Истории Османской империи» («Geschichte des Osmanischen Reichs», 1827–1835).], которые видят в Железном Хромце основателя какой-то особенной цивилизации, очевидно, натянуты. Где следы и признаки этой цивилизации? Тимур был одержим ненасытимою жаждою деятельности, но у него не было определенной и ясно сознанной цели. Законы, им изданные, не доказывают противного. Они могли скрепить временное, на одной силе основанное могущество, но не могли упрочить существования настоящего государства. Все, что в состоянии сделать одна сила, было сделано Чингисом и Тимуром. Поэтому подвиг их был более разрушительный, нежели творческий. Внешняя сила принадлежит к числу великих деятелей всеобщей истории, но деятельность ее ограничивается исполнением. Там, где она не соединена с плодотворными идеями, ее произведения непрочны и бесполезны. Персы недаром называли Тимура ненасытным, вечно стремящимся и никогда не достигающим. В нем самом было смутное, но возвышенное понятие о значении науки и, следовательно, мысли. Он охотно беседовал с учеными, знал исторические предания Востока и Запада, уважал астрономию и презирал астрологию. «Счастье и несчастье человека зависят, – сказал он однажды, – не от положения звезд, а от воли Того, Кто создал и звезды, и человека». Жестокая душа проглядывала, впрочем, даже в богословских прениях его. Он любил смущать собеседников своих опасными вопросами. При зареве алеппского пожара [85 - Алеппский пожар – подразумевается взятие войсками Тамерлана г. Алеппо (1400). Город пал благодаря тому, что Тимур приказал заполнить крепостной ров телами своих погибших воинов.], при криках погибавшего населения, он равнодушно вел ученый разговор с тамошними муллами. «В битве под Алеппом, – спросил он у них, – пало много моих и ваших воинов: которые из них достойны рая?» – «Те, которые пали с верою в Бога», – отвечал умный муфти [86 - Муфти – муфтий – в исламе: высшее духовное лицо у мусульман-суннитов, наделенное правом выносить решения по религиозным и юридическим вопросам.].
   Тимур умер в 1405 г. [87 - Тимур умер 15 или 18 февраля 1405 г. в г. Отраре, расположенном в среднем течении р. Сырдарьи.] Не прошло ста лет по его кончине, а государство его уже рушилось. Только в Индии уцелели его потомки, окруженные внешним блеском власти, но бессильные, лишенные даже личной свободы преемники великого монгола [88 - Речь идет о династии Великих Моголов, правивших в Индии с 1526 по 1858 г. Она была основана Бабуром Захиреддином Мухаммедом (1483–1530), узбекским полководцем и поэтом, происходившим из рода Тимуридов. О династии Великих Моголов см.: Бернье Ф. История последних политических переворотов в государстве Великого Могола / Предисл. А. Пронина; пер. с фр. Б. Жуховецкого, М. Томара. М.; Л.: Соцэкгиз, 1936; Фарзалиев А. М., Мамедова Р. М. Сефевиды и Великие Моголы в мусульманской дипломатике. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2004. (Азиатика); Беренстен В. Империя Великих Моголов / Пер. с фр. Н. Григорьевой. М.: Астрель; АСТ, 2006. (История. Открытие).]. В других частях Азии Тимуриды [89 - Тимуриды – основанная Тимуром, династия правителей в Мавераннахре, Хорезме, Хорасане (Герате) в 1370–1507 гг.] были вытеснены местными династиями. Когда Тимур предпринимал новый поход, он говорил о врагах своих: «Я повею на них ветром разрушения». Ветер разрушения повеял на его собственное дело и на род его. Единственным следом завоеваний, наполнивших громом своим последние десятилетия XIV века, остались пирамиды из черепов человеческих. К этим памятникам можно еще прибавить – безлюдные пустыни, которые образовались в странах некогда цветущих и населенных. Вспомните о степях нынешнего Туркестана [90 - Туркестан – в XIX – начале XX в.: населенная тюркскими народностями, историко-географическая область, в состав которой входили современные Средняя Азия, Казахстан и часть Центральной Азии. Туркестан разделялся на три части: русскую, китайскую и афганскую.]. Огромные развалины городов, остатки водопроводов свидетельствуют, что не природа положила на эти земли страшный и дикий характер, каким они теперь отличаются. Здесь прошли монголы. Человек легко привыкает к опасностям, которыми грозит ему природа. Он строит новое жилище у подножья вулкана, на лаве, поглотившей его отца; он не уступает морю подверженного беспрестанным наводнениям, но выгодного для торговли берега, и смело ставит свой дом на развалинах другого, смытого волнами. Корысть и другие побуждения удерживают его даже там, где вечно царствует зараза. Взгляните на Новый Орлеан [91 - Новый Орлеан – американский город, расположенный в дельте р. Миссисипи; основан французскими колонистами в 1718 г. В настоящее время Новый Орлеан входит в состав штата Луизиана Соединенных Штатов Америки.] и на Батавию [92 - Батавия (Джаякарта, Джакарта) – город на северо-западном побережье о. Ява; основан в 1525 г. португальцами на месте небольшого поселения. С 1619 по 1945 г. Батавия находилась под властью голландцев и была столицей генерал-губернатора. В настоящее время город является столицей Республики Индонезии.]. Но монголы и татары действовали с большим успехом, чем вулканы, море и мор. Есть земли, в которых, по-видимому, навсегда остался след их опустошений. Они утратили даже природное плодородие, каким славились прежде.
   Приведенный мною выше отзыв венецианца Марка Поло может и теперь служить характеристикою монгольских нравов. Монгол вернулся в родные степи, из которых вывел его Чингис-хан. Он снова живет в войлочной юрте своей, пасет свое стадо и забыл о той своей роскоши, с которой познакомились его предки в XIII и XIV столетиях. Пора Чингиса и Тимура прошла как сон. По-прежнему раздается в монгольских степях унылая, хватающая за душу песня, в которой иногда звучат отголоски минувшей славы и надежда на новые подвиги, на новое величие. Надеждам этим не суждено более сбыться. Если бы поднялась снова такая личность, как Чингис или Тамерлан, и позвала народ свой к изведанной уже деятельности – усилия ее неминуемо должны сокрушиться о новые исторические условия. Куда повел бы теперь свое ополчение честолюбивый вождь степных племен? На юг, к Индии, постоянной цели восточных завоевателей? Но там образовалась стена более крепкая, чем Гималайский хребет [93 - Гималаи – горная система, отделяющая Тибетское нагорье на севере от Индо-Гангской равнины на юге. Гималаи располагаются на территории Индии, Китая, Непала и Пакистана. Они разделяются на три ступени: Предгималаи (Сиваликский хребет), Малые Гималаи (хребты Пир-Панджал, Дхаоладхар, Махабхарат) и Большие Гималаи (Главный Гималайский хребет).]. Там встретит он не прежних, способных только к страдательному мужеству индейцев, а твердые сипайские полки [94 - Сипайские полки – в XVIII–XX вв. в Индии: полки, набранные из местного населения и управлявшиеся англичанами.] под начальством английских офицеров. Двинется ли он другим, знакомым уже путем к Западу? Но его ждет здесь крепкое, христианское, образованное государство, пережившее с честью долгий период своего исторического искуса. Напор монгольский не страшен более России, еще недавно одолевшей завоевателя более грозного, чем великие ханы [95 - Речь идет о нашествии Наполеона I Бонапарта на Россию в 1812 г.]. Бывшие властители наши должны в свою очередь испытать русское влияние. Но Россия платит им не гнетом за гнет. Христианское государство вносит в юрты дикарей истинную веру и неразлучные с нею образованность и гражданственность. Нашему отечеству предстоит облагородить и употребить в пользу человечества силы, которые до сих пор действовали только разрушительно. Начало уже сделано. В 1813 и 1814 г. изумленная Европа видела в числе избавителей своих от французского ига башкира и калмыка, стоявших рядом и за одно дело с самыми благородными и просвещенными юношами Германии [96 - Подразумеваются заграничные походы русской армии (1813–1814), в которых принимали участие подразделения, набранные из башкир и калмыков.].

Чтение второе. Александр Великий

   Предыдущее чтение мое было посвящено характеристике восточного завоевателя; мы видели кровавый след, оставленный монгольскими конями, и не нашли других памятников, обличающих прочное влияние Тимуровых завоеваний. Сегодня я буду иметь честь беседовать с Вами о завоевателе западном – о македонском Александре. В истории не много имен, с которыми связано столько славы и столько упреков. Вам известно, в каком состоянии находилась Греция в эпоху, когда выступил Александр на поприще истории. То была пора разложения греческой городовой жизни, пора перехода от республиканских форм к монархическим. На какую бы часть Греции мы ни взглянули, везде видим под пестротою разнообразных явлений один и тот же упадок коренных основ греческой цивилизации. Пелопонесская война [97 - Пелопоннесская война – война Делосского союза (объединения приморских городов и островов Эгейского моря) во главе с Афинами против Пелопоннесского союза (объединения городов Пелопоннеса) под предводительством Спарты в 431–404 гг. до н. э., завершившаяся падением Афин и роспуском Делосского союза.] положила конец блестящему, не повторенному более историею, развитию греческой жизни. В борьбе доризма и ионизма [98 - Дорийцы и ионийцы – два основных древнегреческих племени. Дорийцы обитали в Северной и Средней Греции, а ионийцы – в Аттике (на юго-востоке Средней Греции). Противостояние Афин и Спарты во время Пелопоннесской войны усугублялось тем, что афиняне были ионийцами, а спартанцы – дорийцами.] рушилось прекрасное равновесие стихий, из которых слагалась эта жизнь, и сокрушились силы, сгладились лучшие особенности тех республик, которые дотоле стояли по праву во главе остальной Греции. Спарта [99 - Спарта (Лакедемон) – древнегреческий город-государство (полис), расположенный в долине р. Эврот, на юге полуострова Пелопоннес. В настоящее время город является административным центром области Лакония Греческой Республики.] заплатила за свою победу утратою внутренних условий своего могущества. За нею осталась слава военных доблестей, но простота древнего быта исчезла невозвратно. Корыстолюбие и лицемерие, прикрывавшие наружною грубостью внутреннюю порчу, стали отличительными чертами ее граждан, нагло торговавших выгодами и честью целой Греции. В более привлекательном виде являются Афины; но от афинян IV века не должно также требовать строгих доблестей марафонского поколения [100 - Имеется в виду поколение, одержавшее победу над Персией в ходе греко-персидских войн (500–449 до н. э.). 13 сентября 490 г. до н. э. возле поселения Марафон (в 40 км к северо-востоку от Афин) состоялось сражение, в ходе которого афиняне разгромили персидскую армию.] или изящных свойств демоса [101 - Демос – свободное обладающее гражданскими правами население городов-государств в Древней Греции.], современного Периклу [102 - Перикл (Περικλέης) (ок. 490–429 до н. э.) – древнегреческий военный и политический деятель, вождь демократической группировки в Афинах, стратег (444/443 – 431, 429 до н. э.).]. Нужно ли говорить о Фивах [103 - Фивы – древнегреческий город, располагающийся на Аонийской равнине в Средней Греции (Беотии). Согласно преданиям, город был основан сыном финикийского царя Кадмом. Его возвышение относится к VI в. до н. э., когда Фивы возглавили Беотийский союз, объединивший большинство городов Средней Греции. В настоящее время Фивы входят в состав Беотийской префектуры Греческой Республики.], которых мимолетное величие было делом двух великих мужей [104 - Подразумеваются древнегреческие политические и военные деятели, организаторы антиспартанского переворота в Фивах (379 до н. э.), одни из руководителей Беотийского союза во время войны с Пелопоннесским союзом (378–362 до н. э.): Пелопид (Πελοπιδας) (ок. 410–364 до н. э.) и Эпаминонд (Ἐπαμεινώνδας) (ок. 418–362 до н. э.).], унесших с собою в могилу недоконченные начинания свои? Едва ли могло удаться Эпаминонду [105 - Эпаминонд был приверженцем демократического строя и рассчитывал возродить его в городах, находившихся под властью олигархической Спарты.] задуманное им политическое преобразование Греции; но он против воли и ведома окончательно поколебал и без того шаткие основы древнего гражданского и религиозного быта. Словом, распадение городовой жизни и республиканских форм очевидно. Но какие же формы заменят их? Какая другая жизнь загорится на этих еще сохранивших часть первобытной красоты развалинах? Ответ на эти вопросы готовилось дать новое государство, лежавшее вне пределов настоящей Греции, на север от нее, но тесно с нею связанное племенными узами и образованностью, которую высшие сословия македонского народа черпали из Греции. Давно уже македонские государи принимали участие в делах греческих республик, но участие это определялось не столько честолюбивыми замыслами и надеждами этих государей, сколько желанием их найти себе опору против врагов в союзе с Афинами, Спартою, или, наконец, Фивами. Такое отношение между греками и македонцами продолжалось до Филиппа [106 - Филипп (Φίλιππος) II Македонский (382–336 до н. э.) – македонский царь (359–336 до н. э.), отец Александра Македонского.]. Священная война [107 - Речь идет о Третьей Священной войне между амфиктионией (религиозно-политическим союзом племен и городов в Древней Греции) и фокейцами в 355–346 гг. до н. э. Филипп II Македонский использовал Священную войну для вмешательства в политическую жизнь Греции. С помощью фессалийцев он разбил фокейцев. Все города в Фокиде были разрушены и жителям было запрещено возобновлять старые или строить новые города. Со временем победа над фокейцами помогла Филиппу II утвердить македонское влияние в Греции.] дала ему возможность вмешаться в распри греческих республик, не второстепенным союзником, по примеру своих предшественников, а решителем спора. Прошло еще несколько лет и Херонейская битва [108 - Херонея – город в Средней Греции, возле которого в 338 г. до н. э. армия Филиппа II Македонского разгромила объединенные войска Афин и Беотии. Херонейское сражение завершило подчинение Греции македонскому царю.] уничтожила последние надежды людей, веривших в возможность восстановления прежнего порядка вещей. Филипп был признан главою соединенных греческих сил. Для какой же цели?
   Я сказал выше о всестороннем разложении греческой жизни. Оно обнаружилось не только в сфере политической, но и в сфере духовной. Аристотель [109 - Аристотель (Ἀριστοτέλης) (Стагирит) (384–322 до н. э.) – древнегреческий философ, ученый-энциклопедист, основоположник формальной логики, воспитатель Александра Македонского (с 343 до н. э.). О нем см.: Чанышев А. Н. Аристотель. 2-е изд. М.: Мысль, 1987. (Мыслители прошлого); Лосев А. Ф, Тахо-Годи А. А. Платон. Аристотель. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2000. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 777).] был величайшим, но в то же время последним самостоятельным делателем греческой науки; искусство остановилось еще ранее. К концу IV-го столетия образованность Греции принесла уже и цвет, и плод свой. Она еще красовалась дивным богатством изящных форм и великих идей, но органическое развитие ее кончилось, и дальнейшего роста от нее нельзя было ждать. Ей предстояло перейти к другим народам и принять в себя извне, чрез сближение с новыми, ей чуждыми стихиями, семена нового развития. Из сказанного не следует, однако, заключать, что в разбираемую нами эпоху греческой истории не было вовсе деятельности и потребности в ней. Напротив, потребность деятельности была большая, но ей не было удовлетворения. Поколениям IV-го столетия казался узким театр, на котором отцы их совершали свои бессмертные подвиги. Обмелевшая городская жизнь не представляла более честолюбивому гражданину достаточного простора. Личные цели отдельных граждан превосходили объемом силы и средства ослабевших республик. Следствием этого хода вещей был совершенный упадок местного патриотизма и стремление открыть вне пределов родины поприще, достойное накопившихся и праздных сил. Таким поприщем мог служить только Восток, именно Персия, в которой с конца V столетия постоянно играют важную роль греческие наемники. В рядах этих продажных дружин стояли нередко лучшие люди Афин и Спарты, скучавшие мелкими вопросами и распрями, занимавшими их родину. Они-то принесли с собою из далеких походов, предпринятых вглубь владений великого царя, мысль о возможности завоевать государство, обнимавшее целую треть Азии. Мысль эта перешла от воинов к государственным людям и писателям Греции. По трудности исполнения, по важности результатов такое предприятие достойно было внимания величайших умов и благороднейших сердец. Речь шла не об одной славе или добыче, а о политическом восстановлении Греции, о замене умиравших местных интересов одним общеэллинским. Рассказы наемников и сочинения известных писателей, напр. Исократа [110 - Исократ (Ίσοκράτης) (436–338 до н. э.) – древнегреческий оратор, учитель красноречия, публицист, политический деятель, сторонник объединения Эллады. Идею общегреческого похода на Восток Исократ высказал в памфлете «Панагирик» (380 до н. э.; см.: Панагирик Исократа / Пер. А. Замятина. Смоленск: Типография П. А. Ельчанинова, 1883). Об Исократе подробнее см.: Исаева В. И. Античная Греция в зеркале риторики: Исократ. М.: Наука: Восточная литература, 1994.], равно действовали на общественное мнение и подготовляли его к делу, которое год от году казалось не только более возможным, но даже необходимым. При внутреннем бессилии отдельных частей соединенная Греция располагала огромными средствами для войны наступательной. У мыса Тенара [111 - Тенар (Матапан) – мыс, расположенный в Лаконии, на юге Пелопоннеса. Согласно преданиям, рядом с мысом находился вход в царство мертвых. Мыс Тенар был одним из основных мест вербовки военных наемников.], в других таких же сборных местах, тысячи наемников продавали свою отвагу и знание военного дела любому покупщику. Когда Филипп стал во главе Греции и объявил поход против персов [112 - Филипп II Македонский намеревался начать Азиатский поход в 336 г. до н. э.], он столько же следовал внушениям собственного честолюбия, сколько требованиям общественного мнения. Ему, как видите, досталось на долю быть только исполнителем мысли, давно задуманной и уже громко высказанной. Походы Агезилая [113 - Агезилай – Агесилай (Ἀγησίλαος) II (ок. 442—ок. 358 до н. э.) – древнегреческий военный и политический деятель, дипломат, царь Спарты (401 до н. э.), в 396–394 гг. до н. э. командующий греческими войсками в войне с Персией, один из лидеров Пелопоннесского союза во время войны с Беотийским союзом (378–362 до н. э.).] в Малой Азии были первою попыткою ее осуществления. Филипп погиб в 336 г. [114 - В 336 г. до н. э. Филипп II Македонский был убит телохранителем Павсанием на свадьбе своей дочери.], среди приготовлений к великому предприятию. Место его заступил сын его Александр. Трудно было начать царствование при обстоятельствах более неблагоприятных. Вся Греция встрепенулась при одном известии о смерти Филиппа. Демосфен [115 - Демосфен (Δημοσθένης) (ок. 384–322 до н. э.) – древнегреческий общественный и политический деятель, оратор, один из лидеров антимакедонской группировки в Афинах.] забыл недавнюю утрату дочери, сложил с себя траур и, увенчанный цветами, пришел на площадь возвестить афинянам о смерти македонского царя [116 - См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В двух томах / Изд. подгот С. С. Аверинцев, М. Л. Гаспаров, С. П. Маркиш. 2-е изд. Т II. М.: Наука, 1994. (Литературные памятники). С. 332.]. Греция взволновалась от одного конца до другого, увлеченная надеждами на возврат невозвратимых форм ее прежней жизни. Филипп погиб вследствие заговора. Неизвестно, кто был зачинщиком заговора. Знаем только, что в нем принимали участие мать Александра, Олимпия [117 - Олимпия – Олимпиада (Ὀλυμπιάς) (ок. 376–316 до н. э.) – эпирская царевна, четвертая жена македонского царя Филиппа II (359–337 до н. э.), мать Александра Великого.], македонская аристократия и персидский двор. Дело шло о перемене династии. Силы заговорщиков были велики. Один из главных, Аттал [118 - Аттал (Ατταλος) (ок. 390–336 до н. э.) – македонский военный и политический деятель, командующий гарнизоном в Малой Азии (336 до н. э.), дядя Клеопатры Эвридики (Κλεοπάτρα Ευρυδικη) (ок. 355–336 до н. э.), пятой жены Филиппа II Македонского. Аттал добивался лишения Александра – сына Филиппа II Македонского от Олимпиады – права взойти на престол в пользу возможных наследников по линии Клеопатры.], стоял во главе сильного отряда в Малой Азии. На севере и на западе поднялись новые враги – полудикие племена фракийские [119 - Фракийцы – индоевропейские племена (геты, даки и др.), обитавшие на северо-востоке Балканского полуострова и на северо-западе Малой Азии.] и иллирийские [120 - Иллирийцы – индоевропейские племена (далматы, дарданы и др.), жившие на северо-западе Балканского полуострова и на юго-востоке Апениннского полуострова. В 335 г. до н. э. Александр Великий подчинил себе племена фракийцев и иллирийцев.], хотевшие воспользоваться молодостью царя. Во все стороны должен был озираться Александр, против всех опасностей должен был находить средства. Но эти средства он нашел в себе самом. Прежде всего, он устремился на Фракию [121 - Фракия – историческая область, заселенная фракийскими племенами и расположенная в восточной части Балканского полуострова. В настоящее время территория Фракии входит в состав Болгарии, Греции и Турции.]. Двадцатилетний полководец совершил изумительный поход, прошел через Балканские ущелья, переправился чрез Дунай, разбил гетов [122 - Геты – северо-восточные фракийские племена, обитавшие на территориях возле Нижнего Дуная.] на противоположном берегу и заставил фракийцев дать себе в виде заложников такие войска, которые могли ему служить с пользою против персов. На возвратном пути он разбил иллирийцев и взял с них такую же дань людьми, усиливая войско свое разноплеменными, приспособленными к войне всякого рода отрядами.
   Но в Греции гроза увеличивалась. Фивы поднялись явно и отбили стоявший в их городе македонский гарнизон; Афины вооружились; жители Пелопонеса шли на помощь Фивам. Никто не хотел верить счастливому окончанию Александрова похода против фракийцев. А между тем Александр прошел непроходимые ущелья Пинда [123 - Пинд – горный массив на западе Балканского полуострова, состоящий из нескольких хребтов, разделенных глубокими речными долинами.] и явился под стенами Фив [124 - В сентябре 335 г. до н. э. армия Александра Македонского взяла штурмом Фивы и разрушила город.]. Город пал; жители были наказаны за попытку восстания и бесполезное упорство защиты смертью и продажею в рабство. Александр должен был, с одной стороны, уступить требованиям помогавших ему виотийцев [125 - Виотийцы – беотийцы.], которые ненавидели фиванцев; с другой, он хотел строгим примером внушить страх остальным грекам и отбить у них охоту к подобным восстаниям во время предстоявшей войны с персами. Доказательством, что судьба разрушенного города лежала на сердце Александра, может служить его кроткое обращение с теми фиванцами, которые воевали против него в рядах персидских и были взяты в плен. Падение Фив ужаснуло взявшуюся за оружие Грецию и охладило ее вольнолюбивый порыв. Тогда замолк и великий голос Демосфена, единственного противника, который мог быть опасен Александру [126 - После падения Фив Демосфен вынужден был бежать из Афин в Этну и Трезены. Он возвратился в Афины лишь после смерти Александра Македонского.]. Демосфен принадлежал к числу тех трагических, одиноко стоящих в истории личностей, в которых горячая любовь к прошедшему соединяется с ясным сознанием невозможности призвать его снова к бытию. Он хотел удержать, по крайней мере, те части этого прошедшего, в которых еще были признаки жизни, и без устали боролся с Филиппом, в котором не без основания видел самого опасного врага греческой старины. Фивы пали, и Демосфен отказался от безнадежного спора. Он понял, что дело, начатое Филиппом, перешло в более крепкие, непобедимые руки. В самом деле, что могла противопоставить Греция двадцатидвухлетнему вождю, на которого природа и судьба расточили дары свои? Ему дана была даже внешняя красота, так сильно действовавшая на народ, по преимуществу одаренный художественным чувством изящной формы. Женственная прелесть его лица сменялась иногда грозным выражением, напоминавшим гневного Зевса [127 - Зевс – в греческой мифологии: сын титанов Кроноса и Реи, верховный бог, отец олимпийских богов, повелитель людей.]. Кассандр [128 - Кассандр (Κάσσανδρος) (ок. 355–297 до н. э.) – македонский военный и политический деятель, царь Македонии (306–297 до н. э.).] не мог забыть этого выражения много лет после смерти Александровой и, будучи сам царем македонским, содрогался при виде статуй своего великого предшественника. Вам, вероятно, известно, какое воспитание дал сыну Филипп. Аристотель передал своему ученику все богатство идей, выработанных до него греческою наукою, и можно без преувеличения сказать, что ученик стал во многом выше наставника. Греция, с такою неприязнью принявшая весть о вступлении Александра на македонский престол, поддалась вскоре обаянию его личности и привязалась к нему с тою способностью увлечения, которую она сохранила от юных дней своей истории. Могли ли Афины долго враждовать против изящного юноши, в котором воплотились прекрасные стороны греческого ума и характера? Кому, как не ему, было докончить поэтический подвиг, начатый гомерическими героями [129 - Подразумеваются герои «Илиады» и «Одиссеи» – эпических поэм легендарного древнегреческого поэта Гомера (Ὅμηρος) (между XII–VII до н. э.). См.: Гомер. Илиада / Пер. Н. И. Гнедича. Л.: Наука, 1990. (Литературные памятники); Гомер. Одиссея / Пер. В. А. Жуковского. М.: Наука, 2000. (Литературные памятники).], с которыми он представлял такое поразительное сходство?
   Многие историки возводят на Александра следующее обвинение. Они говорят, что он начал свое предприятие как искатель приключений, что он позабыл обеспечить себе возврат и играл судьбою как отчаянный игрок, а не как истинно великий человек. На это легко отвечать. Александр недаром вслушивался с детских лет в рассказы о Персии; недаром он, еще будучи ребенком, расспрашивал персидских послов о силах их царя, о путях, ведущих к его столицам, о разноплеменных народах, составляющих его государство. Начиная поход, он глубоко знал средства, какими располагал неприятель, и на этом основании расположил план будущих действий. Если бы могущество государств измерялось числом квадратных миль, которое они занимают, и количеством народонаселения, то конечно борьба с Персиею могла бы казаться безумием; но Александр иначе понимал государство: он знал, что кроме внешних сил есть в нем другие – нравственные, которые в великих борьбах народов всегда берут перевес. Ему было известно, что персидское царство, связанное завоеваниями Кира [130 - Кир II Великий († 530 до н. э.) – персидский военный и политический деятель, царь Персии из династии Ахеменидов (558–530 до н. э.), глава союза персидских племен, воевавших против мидян (558–553 до н. э.). В 550–530 гг. до н. э. он присоединил к персидской державе Мидию, Лидию, греческие города Малой Азии, Армению, Вавилонию, Парфию и Бактрию.] из разнородных племен, разлагалось на составные свои части, и что во многих сатрапиях [131 - Сатрапия – управлявшиеся сатрапами военно-административные округа в Персии во время правления династии Ахеменидов (558–330 до н. э.).] уже введена была наследственность. Каждый сатрап считал себя самостоятельным правителем вверенной ему области и мало заботился о выгодах целого государства. Недавние смуты еще более ослабили власть царя, от большей или меньшей крепости которой зависела дальнейшая судьба Персии. С другой стороны, должно сказать, что материальные средства Персии были огромны, почти неистощимы. Нужна была только опытная рука для того, чтобы привести в действие праздные силы и возвратить государству положение, в каком оно находилось при первом Дарии [132 - Дарий I († 486 до н. э.) – персидский военный и политический деятель, царь Персии из династии Ахеменидов (522–486 до н. э.).]. К несчастью для Александра и к большей славе его, в это время в Персии была такая рука. Вождем греческих наемников в персидской службе был Мемнон [133 - Мемнон (Mεμνων) Родосский (ок. 380–333 до н. э.) – древнегреческий военный деятель, состоял на службе у персидского сатрапа Фригии, командир персидских войск в Малой Азии (340 до н. э.), главнокомандующий персидской армии и флота (334 до н. э.).], родом из Родоса [134 - Родос – греческий остров, располагающийся в восточной части Средиземного моря.], человек гениальных способностей, но внутренне испорченный, отрекшийся от своей родины, совершенно преданный Персии. Он не ослеплял себя, подобно Дарию и персидским сатрапам, насчет грозившей опасности и предложил средство к ее отвращению. Он говорил: «В чистом поле мы не можем бороться с Александром; а между тем у нас есть деньги и флот; в тылу у Александра мы составим наемное греческое войско и перенесем войну на македонскую почву. Греция не устоит против двойного искушения корысти и свободы». План Мемнона поддерживали многочисленные греки, вступившие в персидскую службу не из одних только корыстных или честолюбивых видов. Благороднейшие афинские граждане находились в то время в стане Дария и готовились к войне против соотечественников. Они понимали, что поход Александра решит вопрос о самостоятельном существовании их родины. Завоевателю Персии, конечно, нетрудно было бы управиться с Афинами или Спартою. Некоторые из этих выходцев носили громкие имена и были во всех отношениях противниками, достойными Александра. Таковы были между прочими Эфиальт [135 - Эфиальт (Ἐφιάλτης) – древнегреческий военный и политический деятель, полководец, сторонник антимакедонской группировки в Афинах, в 335 г. до н. э. изгнан из Греции Александром Македонским, руководитель отряда греческих наемников в Персии.] и Леосфен [136 - Леосфен (Λεωσθένης) († 323 до н. э.) – древнегреческий военный и политический деятель, сторонник антимакедонской группировки в Афинах, командующий войсками во время Ламийской войны.], впоследствии известный вождь Ламийской войны [137 - Ламийская война – война греческих городов-государств (Афины, Фокида, Этолия и др.) против Македонии в 323–322 гг. до нэ., завершившаяся поражением антимакедонской коалиции.]. Расчеты Александра на оплошность врагов оказались, по-видимому, ложными. Его ждали в Азии не одни нестройные ополчения сатрапов, а с ними вместе опытные греческие войска под начальством превосходных вождей. План Мемнона был тщательно обдуман и исполнение вверено надежным людям. Александр вел с собою менее 40 тысяч человек, но состав этой армии был изумительный. Она заключала в себе, как уже было замечено выше, самые разнообразные роды войск. При ней был устроен даже генеральный штаб, разделенный на два отделения, из которых одно занималось исключительно составлением карт и планов, другому вверены были инженерные работы. Нашей артиллерии соответствовали стенобитные и другие орудия, из подробного описания которых можно составить себе понятие о высоком состоянии математических наук в то время. Денежные средства македонского царя были несравненно ниже его замыслов. В начале похода у него оставалось не более ста тысяч рублей на наши деньги, но он знал, что война питает войну, и не заботился о предстоящих издержках.
   Когда македонские войска переправились в Малую Азию, план Мемнона еще не был приведен в исполнение персидским правительством, и потому Александр получил возможность одержать блестящую победу при Гранике [138 - Граник – река в северо-западной части Малой Азии, берущая начало в горах Иды и впадающая в Мраморное море (в наши дни: р. Чанчай (Коджа-Су, Бига) в Турции). В 334 г. до н. э. возле р. Граник армия Александра Великого впервые разгромила персидскую армию и овладела Малой Азией.]. Другого полководца, конечно, увлекла бы далее свежая, только что приобретенная слава, но Александр не поддался искушению. Вместо того, чтобы преследовать разбитого неприятеля, он пошел назад и обратил все свои усилия против приморских городов. Ему нужно было отрезать персидский флот от гаваней, в которых он находил убежище и запасы. Города сдавались один за другим; упорнее прочих держался Галикарнасс [139 - Галикарнасс – Галикарнас (Бодрум) – город, располагающийся на юго-западе Малой Азии, на средиземноморском побережье. Основан дорийцами около 1200 г. до н. э. В IV в. до н. э. город стал столицей Карии, области, заселенной племенем карийцев. С VI по IV в. до н. э. Галикарнас входил в состав персидской державы. В 334 г. до н. э. армия Александра Македонского захватила и разрушила город. В настоящее время Бодрум входит в состав провинции Мугла Турецкой Республики.], защищаемый афинянином Эфиальтом. Эфиальт был убит, и Галикарнасс отворил ворота победителю. Впрочем, македонцы были обязаны своими быстрыми успехами в Малой Азии не одному оружию. Александр явился там не как враг и иноплеменник, а как освободитель от чужеземного ига. Еще пред открытием военных действий совершил он близ развалин древней Трои [140 - Троя (Илион) – город на северо-западе Малой Азии, расположенный у побережья Эгейского моря. В ходе Троянской войны город был захвачен ахейцами (ок. 1260 до н. э.).] великолепные поминки Ахиллу и Патроклу [141 - Ахилл (Ахиллес) и Патрокл – в греческой мифологии и в «Илиаде» Гомера: герои, участники Троянской войны.], предшественникам своим в нескончаемой распре Запада с Востоком, и связал, таким образом, свое предприятие с эпическими преданиями греческого мира [142 - События Троянской войны нашли свое отражение в эпических поэмах «Илиада» и «Одиссея» легендарного греческого поэта Гомера.]. Находившиеся под персидским владычеством малоазиатские города получили от него обещание политической самостоятельности. Богам каждого из племен, чрез земли которых лежал победный путь македонцев, были принесены жертвы и поклонение. Одним словом, он вызвал к жизни почти утраченные надежды давно уже отвыкших от независимости народностей. В особенности привлек он к себе много сердец тем уважением, какое везде оказывал местным религиозным верованиям, на которые не без презрения смотрели персы.
   Битва при Иссе [143 - Исс – город в Киликии (Малая Азия), располагавшийся на побережье Исского (Александреттского) залива. Осенью 333 г. до н. э. в битве при Иссе македонская армия разбила превосходящую ее по численности персидскую армию Дария III Кодомана.] была еще решительнее Граникской. Персидский царь должен был бежать с поля сражения, оставляя юному победителю свои сокровища и свое семейство. К довершению несчастья персов, Мемнона уже не было в живых [144 - Мемнон Родосский умер в 333 г. до н. э. во время осады Митилены македонскими войсками.]. Но Александр оставался верен своему плану и не соблазнился возможностью овладеть столицами Дария. Он пошел вдоль берегов Сирии и продолжал отбирать города. Один только Тир [145 - Тир (Сур) – город, расположенный на восточном побережье Средиземного моря. Основан финикийцами в IV тыс. до н. э. С VI по IV в. до н. э. Тир находился в подчинении у персидских царей. После семимесячной осады в 332 г. до н. э. город был захвачен македонскими войсками. В настоящее время г. Сур входит в состав мухафазы (провинции) Южный Ливан Ливанской Республики.] оказал ему сопротивление; семь месяцев длилась осада, в которой истощены были все средства военной науки древних. С падением Тира кончилась опасность, грозившая Александру: персидского флота не стало. Финикияне отозвали свой участок; остальные персидские суда не имели более значения. Таким образом, на суше Александр уничтожил персидский флот и план Мемнона.
   Завоевание Египта не представило Александру почти никаких трудностей. Здесь еще живо и памятно было кровавое нашествие Артаксеркса-Оха [146 - Артаксеркс-Ох – Артаксеркс III Ох (ок. 390–338 до н. э.) – персидский царь из династии Ахеменидов (358–338 до н. э.). В 343–342 гг. до н. э. Артаксеркс III с помощью огромной армии, отрядов греческих наемников и при поддержке флота разгромил войска фараона и присоединил к персидскому государству Египет.]; свежа и глубока была ненависть к персам. Александр не оскорбил народных святынь и обычаев Египта. Он поклонился Апису [147 - Апис – в Древнем Египте: священный бык черной масти с белым пятном на лбу, почитавшийся как воплощение бога Пта (Птаха), «создателя всего сущего», покровителя искусств и ремесел.], почтительно беседовал с жрецами и поставил начальниками отдельных областей номархов [148 - Номарх – в Древнем Египте: наделенное административными и судебными полномочиями должностное лицо, управляющее областью (номом).], взятых из египтян; только военное и финансовое управление края вверил он грекам и македонцам. На запад от Нильской дельты угадал он всемирно-историческое место, на котором воздвигнул Александрию [149 - Александрия (Аль-Искандария) – город, располагающийся в Египте в западной части дельты р. Нил, недалеко от побережья Средиземного моря. Город был основан в 332–331 гг. до н. э. Александром Македонским. В настоящее время город является административным центром мухафазы (провинции) Александрия Арабской Республики Египет.]. Если бы он не совершил ничего другого, то одного этого дела было бы довольно для того, чтобы упрочить за ним название великого, потому что Александрии суждено было в продолжении многих веков быть складочным местом не только всемирной торговли, но всемирной образованности. Сюда сошлись для долгой, вековой беседы идеи Запада и Востока.
   Поход Александра в Ливийский оазис [150 - Ливийский оазис – речь идет об оазисах Сива на севере Ливийской пустыни в Египте. Поход в Ливийскую пустыню Александр Македонский предпринял в 331 г. до н. э.], где находилось знаменитое прорицалище Аммона-Ра [151 - Амон-Ра (Аммон-Ра) – в египетской мифологии: бог Солнца, верховный бог египетского пантеона.], подал повод ко многим толкам и недоразумениям, как в древности, так и в Новое время. С какою целью ходил македонский завоеватель чрез знойные степи, некогда засыпавшие песками своими войска Камбизовы? [152 - Камбиз II (Камбис) († 522 до н. э.) – царь Вавилона (538–537 до н. э.), персидский царь из династии Ахеменидов (530–522 до н. э.), фараон Египта (525 до н. э.). Завоевав Египет, в 524 г. до н. э. Камбиз II отправил персидскую армию завоевывать оазис Амона, располагавшийся на западе Ливийской пустыни. Однако поход завершился неудачей: персидские отряды погибли в пустыне во время песчаной бури.] Неужели ученик Аристотеля мог дорожить суетным названием сына Аммонова, которое дали ему жрецы таинственного божества пустыни? Или ему нужно было новое средство действовать на суеверие толпы? Смеем думать, что в этом случае участвовали оба побуждения. О рождении Александра уже ходили странные слухи между его соотечественниками. Мать его Олимпия слыла волшебницею. Македонцы говорили, что она родила Александра от Зевса, а не от Филиппа, который поэтому не любил ни жену, ни сына. Свидетельство Аммонова оракула сообщило новое значение этим толкам. Сам Александр, впрочем, не был чужд суеверия. Известно, с какою радостью принял он слово Пифии [153 - Пифия – в Древней Греции: жрица-прорицательница храма Аполлона в Дельфах.], назвавшей его неодолимым. Он посетил нарочно Гордиум [154 - Гордиум (Гордион) – город, располагавшийся в северо-западной части Малой Азии, на берегу р. Сангария (в настоящее время: Сакарья в Турции), с X по VIII в. до н. э. столица Фригийского царства. Согласно преданию, город был основан Гордием, первым (легендарным) царем фригийского государства. Он установил в городском храме Зевса телегу, связав ярмо и дышло сложным узлом. По предсказанию оракула, человек, сумевший распутать узел, будет владеть всем миром. В 334 г. до н. э. во время пребывания в Гордионе Александр Македонский разрубил мечом гордиев узел.], дабы рассечь там узел, с которым было связано предание о владычестве над Азией. Он желал наперед оправдать народные предчувствия, хотел, чтобы на него смотрели как на совершителя того, что уже давно было предсказано богами. Политический расчет и глубокое понимание Востока совпадали здесь с собственным поэтически-религиозным настроением духа. Принося жертвы и поклонение разнообразным божествам тех стран, в которые проникло его оружие, Александр удовлетворял двоякой потребности. С одной стороны, побежденные им народы забывали его иноплеменное происхождение и смотрели на него, как на единоверца. С другой, таинственные мифы восточных религий влекли к себе ум, стоявший высоко над сухим скептицизмом, который тогда господствовал в Греции.
   По ту сторону Тигра, недалеко от Арбел [155 - Арбела (Эрбиль) – город, расположенный между течениями двух рек Большой и Малый Заб, в предгорьях Загроса (Ассирия). Город был основан около IV тыс. до н. э. 2 октября 331 г. до н. э. возле селения Гавгамелы (в настоящее время: Тель-Гомель), располагавшегося к северо-западу от Арбелы, армия Александра Македонского полностью разгромила персидское войско царя Дария III. В настоящее время Эрбиль является столицей Иракского Курдистана.], дал Александр последнюю битву Дарию [156 - Дарий III Кодоман (ок. 381–330 до н. э.) – сатрап Армении, персидский царь из династии Ахеменидов (336–330 до н. э.).]. У Дария было, по крайней мере, вдесятеро более войск, чем у его противника. Греческие наемники и самые воинственные племена персидского государства были еще раз призваны вместе к защите Кировой монархии. Смелый и опытный Парменион [157 - Парменион (Παρμενίων) (ок. 400–330 до н. э.) – македонский военный и политический деятель, полководец в годы правления Филиппа II и Александра Македонского, участник заговора против Александра Великого (330 до н. э.).] оробел при виде многочисленных врагов. Он советовал Александру начать битву ночью и получил в ответ, что победы скрывать не должно. Завистники и враги Александра говорили, что он обязан большею частью своей славы полководцам, которых образовал для него Филипп. Александр мог по праву сказать об Арбельской, самой трудной из одержанных им дотоле побед, что он выиграл ее сам. Дело было потеряно, когда личное мужество и распорядительность молодого царя восстановили сражение и обратили его в пользу македонцев. Успех был тем значительнее, что персы бились с большею храбростью, чем когда-либо. Их конница ворвалась в ряды македонской пехоты; фаланга [158 - Фаланга – линейное построение греческой или македонской пехоты и кавалерии для боя. Первоначально она состояла из 8 – 25 тесно сомкнутых рядов воинов. Филипп II Македонский усовершенствовал фалангу, включив в ее состав кавалерию.] была расстроена; левое крыло под начальством Пармениона почти разбито. Смелый напор правого крыла, предводимого самим царем, изменил ход дела и был причиною совершенного поражения персов. На этот раз зависть должна была умолкнуть и признать в Александре достойного вождя победителей. Война казалась почти конченною. Лучшие земли Дария находились во власти его врагов; за ним оставались только бедные, но населенные воинственными племенами, области Северо-Восточной Персии. Утомленные македонцы и греки требовали раздела богатой и готовой добычи. Но в уме Александра зрели другие намерения. Он призвал к себе знатных персов и объявил, что в его царстве не может быть различия между победителями и побежденными, что и те, и другие должны слиться в одну народность, под сень одной высшей цивилизации. Идея была бесконечно велика: но могли ли современники возвыситься до нее? Не говорю уже о македонских офицерах, которые громко роптали на того, кто, по их мнению, отнимал у них купленную их кровью добычу, и смотрели на персов как на рабов. Из самой Греции раздались обвинительные, исполненные упреков голоса. Даже Аристотель счел нужным предостеречь своего ученика и написал к нему письмо, в котором доказывал невозможность равенства между греками и варварами. Эту мысль, но еще яснее, высказал стагирский философ [159 - Аристотель родился в г. Стагир (Стагиры), располагавшемся на Халкидонском полуострове. По месту рождения его часто называли «стагирским философом» или Стагиритом.] в знаменитом творении своем о политике [160 - Речь идет о трактате Аристотеля «Политика». См.: Аристотель. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 4 / Ред. тома и авторы вступ. статей А. И. Доватур, Ф. Х. Кессиди. М.: Мысль, 1984. (Философское наследие. Т. 90). С. 375–644.]. Он говорит, что сама природа провела резкую черту между народами, «предназначив одних к господству, а других к вечному рабству». Лучше нельзя было выразить отношение эллина к иноплеменнику, с точки зрения первого; Александр понимал эти отношения иначе и выше. Для него, уже переступившего чрез рубеж заветных греческих воззрений, различие между эллином и варваром не имело другого значения, кроме высшей и низшей образованности. Он хотел уделить своим новым подданным часть тех духовных благ, которые до него были исключительным достоянием одного народа. Разумеется, что такой образ действий должен был доставить ему любовь и признательность покоренных племен, но он не мог не вызвать сильного неудовольствия со стороны македонцев и греков, обиженных непонятным для них уравнением политических прав.
   Чем далее шел Александр этим путем, с которого он не сходил уже во все продолжение своей жизни, тем сильнее подымалось против него негодование его воинов. Оно не замедлило, как увидим, выразиться в преступных замыслах на жизнь молодого царя. Недовольные его мерами люди ставили ему в вину уважение, какое он оказывал чужим богам, и называли жертвы, принесенные им в Мемфисе [161 - Мемфис – город, располагавшийся на левом берегу р. Нил, на границе Верхнего и Нижнего Египта. Мемфис был основан в начале III тыс. до н. э. С XXVIII по XXIII в. до н. э. город был столицей государства.] и Вавилоне [162 - Вавилон – город, располагавшийся на берегу Евфрата, в северной части Двуречья. Вавилон впервые упоминается в письменных источниках в III тыс. до н. э.; со II тыс. до н. э. – столица Вавилонии. В 331 г. до н. э. город был захвачен армией Александра Македонского.], отступничеством от чистого эллинизма. Зато в персидских преданиях об нем сохранилось следующее выражение: «Он чтил богов всех народов, но сам, казалось, поклонялся единому, высшему божеству». В самом деле, душа его жадно стремилась к религиозной истине и упорно искала ее под загадочными символами, в которые восточная фантазия облекает самые возвышенные чаянья свои. Но мог ли образованный грек того времени оценить такую потребность духа и не назвать ее суеверием или притворством?
   Краткость отмеренного мне времени не позволяет мне, к сожалению, войти в некоторые подробности о походах Александра в северо-восточных областях Дариева государства. Нигде не обнаружился в такой степени предприимчивый гений македонского завоевателя. Ему предстояла двоякая борьба с воинственными жителями и с негостеприимною природою тех стран. Без предварительного знания местностей, без карт, без надежных проводников покорил Александр земли, составляющие нынешний Туркестан, и не остановился пред ущельями Индийского Кавказа [163 - Индийский Кавказ – одно из названий, использовавшихся вплоть до XIX в., горного хребта Гиндукуш, располагающегося на северо-западе современного Афганистана и входящего в состав северных окраинных гор Иранского нагорья.]. Но ему недостаточно было побед и внешней покорности со стороны завоеванных с такими трудами народов. Он заставил их действительно примкнуть к своему новому государству и связал их с ним цепью названных большею частью по его имени колоний. На северном берегу Яксарта [164 - Яксарт – старое название среднеазиатской р. Сырьдарьи, образующейся в восточной части Ферганской долины и впадающей в Аральское море.] возникла новая Александрия. Несколько городов выстроил он в других, с глубоким пониманием географических условий выбранных, местах и поселил там македонских и греческих ветеранов, которым даны были обширные земли и большие льготы. Эти заброшенные на далекий Восток колонии служили передовыми постами греческой цивилизации и проводили те идеи, которых главным сосудом был сам Александр.
   Но в то самое время, когда он совершал вычисленные нами вкратце дела, на него со всех сторон сыпались обвинения в измене обычаям родины, в жестокости и изнеженности. Ответом на последний упрек могут служить его походы, в которых он нес все труды и все опасности наравне с простыми воинами. Но мы не вправе пройти молчанием слухов, распространившихся тогда о жестокости македонского царя. Александр принадлежит к числу тех личностей, которых все качества и недостатки по влиянию своему подлежат суду истории. В доказательство его жестокости обыкновенно приводят три случая, которые все относятся к эпохе окончательного покорения последних персидских областей, именно: смерть Филота [165 - Филот (Φιλώτας) († 330 до н. э.) – македонский военный деятель, старший сын Пармениона, командующий отрядом гетайров (тяжеловооруженных всадников), охранявшим царя, участник заговора против Александра Македонского (330 до н. э.).] и Пармениона, убийство Клита [166 - Клит (Κλείτος) Черный (ок. 380–328 до нэ.) – македонский военный деятель, командующий эскадроном гетайров (тяжеловооруженных всадников), командующий македонской конницей (330 до н. э.), друг Александра Великого.] и участь философа Калисфена [167 - Калисфен – Каллисфен (Καλλισθένης) Олинфский (ок. 360–328 до н. э.) – древнегреческий историк, родственник Аристотеля, участник Индийского похода, во время которого был обвинен в заговоре против Александра Македонского.]. Я постараюсь в немногих словах объяснить участие Александра в этих событиях, доселе лежащих темными пятнами на его славе.
   Парменион оказал важные услуги Македонии еще при Филиппе. В войске, покорившем Персию, он, бесспорно, занимал первое после царя место. Сын его, Филот, был ровесник Александру и товарищ его детства. Оба они, отец и сын, принадлежали к числу генералов, недовольных участием, которое персы получили в управлении государством, и не скрывали своих мнений. Гордясь высоким положением и прежними заслугами, они стали во главе оппозиции и не только поддерживали ропот в войске, но приняли личное участие в составленном против царя заговоре. Вина их не подлежит никакому сомнению. Филот был казнен по приговору наряженного над ним суда. Парменион был убит посланными к нему гонцами, потому что огромные средства, которые были в руках старого полководца, делали невозможным открытое исполнение состоявшегося также и над ним приговора.
   Смерть Клита показывает в самом ясном виде трудные отношения Александра к его генералам. Мы уже заметили выше, что они были большею частью воспитаны в школе Филиппа и летами старее Дариева победителя, на которого они смотрели как на неблагодарного ученика своего. Они ставили ему в укор всякое отступление от умной, но неприложимой к огромным размерам нового государства политики его отца. Гениальные замыслы Александра казались им несбыточными грезами самолюбивого юноши. Нам уже известно их мнение об его обращении с побежденными народами. К числу таких ограниченных, грубых, но храбрых и в сущности преданных царю начальников македонской армии принадлежал Клит. Особенные заслуги дали ему право громче, чем другим, обнаруживать свое мнение. Однажды на пиру, где по македонскому обычаю беспрестанно ходили кругом кубки с вином, Клит разгорячился до того, что вышел из пределов приличия. Он осыпал бывшего тут же Александра насмешками, упрекал его в неблагодарности к верным слугам и в пристрастии к восточным льстивым царедворцам, доказывая ему притом, что он несравненно ниже отца своего, Филиппа. Терпение Александра истощилось, он вскочил и потребовал оружия. Друзья вывели вон пьяного Клита. Но он успел уйти от них, возвратился назад и пропел Александру, сложенную на него в Греции, оскорбительную песню. Тогда царь вырвал у стоявшего на часах воина копье и бросил им в Клита. Вслед за поступком наступило горькое раскаянье. Александр в продолжение трех дней и трех ночей не отходил от трупа, плакал и не хотел принимать пищи. Его едва удержали от само убийства. Ни в каком случае здесь нельзя найти холодной и обдуманной жестокости. Это было не что иное, как взрыв страстной и нетерпеливой природы.
   Печальная участь Калисфена также не может служить поводом к обвинению на Александра. Этот философ, родственник Аристотеля, по просьбе которого Александр взял его с собою в персидский поход, был представителем худших направлений тогдашней греческой науки. Он был ритор и софист, заменявший отсутствие нравственных убеждений и недостаток основательного знания звонкими фразами о добродетели и диалектическою ловкостью. При дворе Александра он сначала отличался наглым ласкательством, которое, наконец, надоело царю. Обиженный философ пристал тогда к партии недовольных и своими речами сильно действовал на юношей из знатных македонских фамилий, которые служили в царской гвардии. Некоторые из них составляли заговор с целью убить Александра. Преступный умысел был открыт, и нравственное участие Калисфена обличено, хотя и не было доказано, что он лично принадлежал к числу заговорщиков. Калисфен, по самым достоверным из дошедших до нас сведений, умер в заключении, во время Индейского похода. Александр, по-видимому, хотел предать его суду по возвращении в Европу в присутствии Аристотеля, который, впрочем, едва ли оправдывал тщеславного и ничтожного родственника своего, преображенного впоследствии в мученика истины. Я счел нужным сказать несколько слов в оправдание Александра против его порицателей, хотя, с другой стороны, нельзя не допустить, что на той почти недосягаемой высоте могущества и славы, на какой он стоял, ему трудно было сохранить прежнюю чистоту нрава и не отвечать строгими мерами тупой и бессмысленной оппозиции, которая противилась его лучшим начинаниям и клеветала на самые благородные его намерения. Мог ли он, например, не уронив своего достоинства пред новыми подданными, избавить македонцев от соблюдения тех придворных обрядов, которые должен был ввести, дабы не стать ниже прежних персидских царей во мнении подвластных ему и дороживших внешними знаками величия народов Востока? А между тем, это нововведение сделалось предметом самых едких насмешек и желчных нареканий, как в войске его, так и в целой Греции. Понятно, что страсти его должны иногда были брать верх над природным великодушием и над презрением, какое внушало ему слабоумие противников. Но чтобы оценить вполне его превосходство над окружавшим его миром, стоит только вспомнить о советах, какие давал ему соперник Калисфена, софист Анаксарх [168 - Анаксарх (Ἀνάξαρχος) Абдерский (ок. 360–320 до н. э.) – древнегреческий философ, последователь Демокрита, участник Индийского похода Александра Македонского, противник кипрского тирана Никокреонта, который, согласно преданию, приказал истолочь философа в ступе. О взаимоотношениях Анаксарха Абдерского с Александром Македонским см.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Вступ статья А. Ф. Лосева; пер. М. Л. Гаспарова. М.: Мысль, 1979. (Философское наследие). С. 377–378.].
   Последним великим предприятием Александра был его поход в Индию [169 - Поход в Индию был начат в 326 г. до н. э. и завершился в 325 г. до н. э.]. С неслыханными трудами и опасностями провел он свои войска чрез горы Паропамизуса [170 - Паропамизус – Паропамиз (Парапаниз) – одно из названий горного хребта Гиндукуш.] и чрез Пенджаб [171 - С конца VI в. до н. э. часть территории Пенджаба входила в состав персидского государства. В 327–325 гг. до н. э. часть территории Пенджаба была завоевана Александром Македонским.], страну, которой жители искони славились воинственным характером, в наше время стоившим столько крови и усилий англичанам [172 - Подразумеваются англо-сикхские войны (1845–1846, 1848–1849), в ходе которых Пенджаб был присоединен к Британской Индии.]. Он поставил над этими племенами своих наместников и основал несколько городов с греческим населением. Македонцы совершили все, что можно было сделать в пределах сил человеческих. У них не осталось ни лошадей, ни одежды, ни обуви; даже мечи их притупились от ежедневных сеч. Один Александр не разделял общей усталости и уныния, всеми овладевшего. Пред ним открывалась уже великолепная долина Гангеса, представляющая легкую добычу завоевателю. Но войска Александра пришли в отчаянье, они не могли поспеть за смелою мыслью вождя и отказались идти далее, тем более что между ними ходили ложные слухи о новых опасностях и битвах, которые их ожидали у самой цели похода. На берегу Гифазиса [173 - Гифазис – в древности название р. Виазы (Беджи) – одного из притоков Инда – до которой дошла армия Александра Великого.] объявили они свое решение царю, которого все усилия склонить их к привычной покорности были тщетны. С горьким чувством уступил он их воле, поставил двенадцать колоссальных жертвенников на том месте, где должен был остановить победное шествие свое, и возвратился назад. Обратный путь его лежал чрез другие, дотоле почти неизвестные путешественникам страны. Часть его армии пошла чрез нынешние Кандагар [174 - Кандагар – город, располагающийся возле подножия горного массива Западный Гиндукуш на юге Афганистана. Согласно традиции, он был основан Александром Великим. В настоящее время город является административным центром провинции Кандагар Республики Афганистан.] и Систан [175 - Систан (Сейстан, Дрангиана) – историческая область в Азии, располагающаяся в средней части Иранского нагорья (в настоящее время территория Ирана и Афганистана).], другая отправилась на судах, нарочно для этого выстроенных и вверенных ученому Неарху [176 - Неарх († ок. 312 до н. э.) – военный и политический деятель, правитель Ликии и Памфилии (334 до н. э.), участник похода Александра Македонского в Западную Индию (327–325 до н. э.), командующий флотом во время возвращения из Индийского похода.], который получил приказание спуститься вниз по Инду до его устьев и потом продолжать плаванье до Евфрата [177 - Евфрат – река, протекающая по территории современных Турции, Сирии и Ирака; самая большая река в Западной Азии. Евфрат берет начало в горах Армянского нагорья, пересекает плато Сирии и Месопотамскую низменность, сливается в Ираке с р. Тигр и впадает в Персидский залив.]. Цель экспедиции заключалась в исследовании и описании берегов. Сам Александр во главе третьего отряда избрал путь чрез страшные пустыни Белуджистана [178 - Белуджистан – историческая область, располагающаяся на северо-востоке Иранского нагорья. В настоящее время Белуджистан разделен на две части: восточную (в составе Пакистана) и западную (в составе Ирана).]. Шестьдесят дней продолжался этот переход, и две трети Александровых спутников погибли в песках непроходимой пустыни. Трудно понять, как могли спастись остальные.
   А между тем весть о смерти Александра разнеслась повсюду. Оставленные им в завоеванных областях правители не думали о его возврате и позволяли себе злоупотребления всякого рода. Македонцы и греки грабили и притесняли туземцев; персидские сановники замышляли свергнуть с себя владычество иноплеменников. В доказательство тогдашнего беспорядка я приведу поступок хранителя царской казны Гарпала [179 - Гарпал (Άρπαλος) († 323 до н. э.) – македонский политический деятель, друг Александра Великого, казначей во время похода против Персии, сатрап Вавилона (331 до н. э.). Растратив в Вавилоне часть казны и присвоив 5000 талантов, Гарпал бежал под охраной шеститысячного отряда наемников в Аттику и купил себе афинское гражданство. Однако в скором времени, опасаясь быть выданным Александру Великому, он перебрался на Крит, где был убит спартанцем Фиброном, главой отряда наемников.]. Расточив на оргии, в которых соединялась греческая изобретательность с восточным великолепием, баснословные суммы вверенных ему денег и услышав о приближении царя, он бежал в Афины, увозя с собою около девяти миллионов руб. серб. на наши деньги, которые, приняв в основание тогдашнюю ценность благородных металлов, соответствуют нынешним 50 миллионам. Прикрытием Гарпалу служили шесть тысяч нанятых им греков. Возврат Александра был ознаменован не одними наказаниями виновных сановников, но более крепкой организацией нового государства. Семена, прежде брошенные завоевателем, начали приносить плод. 30 000 молодых персов, обученных по его приказанию греческому языку и военному порядку, вступили под оружие и образовали свежее, безгранично ему преданное войско. Из утомленных совершенными походами македонцев некоторые возвратились на родину, другие вступили по желанию царя в супружество с дочерьми богатых персов и положили начало слиянию обеих национальностей. Народы, по словам древнего писателя, забыли прежние вражды и жадными устами прильнули к поданному им кубку любви. Приготовления к дальнейшим предприятиям шли своим чередом. На Евфрате снаряжался огромный флот, которого назначение было покорить Аравийский полуостров, на южном берегу которого Александр уже собирался строить город. Другая экспедиция должна была обогнуть Африку и воротиться назад с запада, чрез Иракловы Столбы [180 - Иракловы Столбы – Геркулесовы столпы – в греческой и римской мифологии: две скалы у Гибралтарского пролива, на европейском и африканском берегах, воздвигнутые Геркулесом (Гераклом) на краю мира.], тем же путем, каким некогда ходили отважные финикийцы по поручению египетского Нехао [181 - Нехао – Нехо II († 595 до н. э.) – египетский фараон, правивший с 609 по 595 г. до н. э. По приказу Нехо II финикийские мореплаватели обогнули Африку (ок. 600 до н. э.).]. На Каспии строились суда, которым назначено было исследовать северные берега этого почти неведомого грекам моря. Ученая любознательность соединялась в этих случаях с торговыми расчетами и планами новых завоеваний. Александр лично намерен был вести сухопутное войско вдоль северного берега Африки на покорение Карфагена [182 - Карфаген – финикийский город-государство, располагавшийся в Северной Африке. Основанный колонистами из г. Тир в 825 г. до н. э., Карфаген в VII–III вв. до н. э. подчинил своему влиянию Северную Африку, Южную Испанию, Сицилию, Корсику и некоторые другие острова Средиземного моря.] и народов Юго-Западной Европы. Со всех сторон приходили к нему посольства, свидетельствовавшие о славе его, дошедшей до самых далеких, равнодушных к событиям греческой истории племен. Карфагенец, скиф, кельт и представители разных народов Италии сошлись в Вавилоне как бы для того, чтобы наперед взглянуть на будущего властителя. Никогда еще не было такого живого, деятельного сообщения между рассеянными по земле членами человеческой семьи. Но дни Александра уже шли к концу. Он проводил в могилу лучшего из друзей своих Эфестиона [183 - Эфестион – Гефестион (Ήφαιστίων) (356–324 до н. э.) – македонский военный деятель, друг Александра Великого, участник походов в Персию и Индию, командующий кавалерией (330 до н. э.).], одного из немногих, которые вполне его понимали. Глубокая скорбь этой утраты соединилась с тяжелыми трудами и вероятно была причиною болезни, от которой умер Александр. Ему еще не было 33 лет от рождения. Он знал, какая участь готовится его государству, и предсказал себе кровавую тризну.
   Пробегая мыслью века, лежащие за нами, мы не найдем лица, которого историческая деятельность по объему и влиянию могла бы сравниться с Александровой. Он стоит посредником и примирителем между Западом и Востоком. Он открыл целым народам пути, по которым до него ходили только немногие смелые путешественники. В этом отношении у него нет другого соперника, кроме Колумба [184 - Колумб (Colombo) Христофор (1451–1506) – генуэзский мореплаватель, путешественник, адмирал Испании, организатор и глава четырех экспедиций в Америку (1492–1493, 1493–1496, 1498–1500, 1502–1504), проведенных при поддержке Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. В XIX в. считалось, что, высадившись 12 октября 1492 г. на берегу о. Сан-Сальвадор в Багамском архипелаге, Колумб открыл Америку.]. Греки знали хорошо западные части Азии: о северо-восточных областях Персидского государства, о краях пограничных Индии у них были в ходу самые нелепые басни. Александр внес эти огромные пространства в область положительной географии и открыл испытующему уму Запада новую природу, несходную с его развитием историю и целый мир самобытных религиозных идей и нравственных представлений. Торговля и наука овладели землями, дотоле лежавшими вне общения человеческого. В свою очередь Восток глубоко принял в себя влияние Дариева победителя. Окаменелые формы его жизни пришли в движение; лежавшие праздно в глубине народного сознания и неясные самим себе идеи, составлявшие отстой прежнего, остановившегося развития, поднялись наружу от прикосновения европейской мысли и сообщили этой мысли небывалое богатство и полноту. Без Александрии не было бы настоящей образованности.
   Всматриваясь пристальнее в лицо Александра, нельзя не заметить, что природа соединила в нем самые противоположные между собою свойства: математическую точность ума и пламенное воображение поэта; крепкую волю мужа с юношескою мягкостью и впечатлительностью. Накануне битвы он хладнокровно вычислял все условия кровавой игры, но в решительный час он становился горячим бойцом и кидался в сечу, как любимцы его, гомерические герои. Мистические верования Азии и строгая наука Европы находили в нем равное сочувствие. Здесь не место вычислять все сделанное им для успехов нашего знания. Достаточно будет напомнить Вам о его постоянной связи с Аристотелем, которому он присылал всякого рода пособия для его исследований. В самую трудную пору его жизни, во время Индейского похода, мысль его не была исключительно занята предстоявшими опасностями. Он писал в Вавилон, чтобы ему выслали оттуда книг для чтения, в особенности трагиков и философов.
   Восток не забыл о нем до сих пор [185 - Об образе Александра Македонского в литературе Запада в античное время и в Средние века, а также в фольклорной традиции и литературе Востока подробнее см.: Гаркави А. Я. Талмудические сказания об Александре Македонском. [Б.м., б.г.]; Веселовский А. Н. Новые данные для истории романа об Александре. СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1892; Бертельс Е. Э. Роман об Александре и его главные версии на Востоке. М.; Л.: Издательство Академии наук СССР, 1948; Александрия: Роман об Александре Македонском по русской рукописи XV века / Издание подгот. М. Н. Ботвинник, Я. С. Лурье, О. В. Творогов. М.; Л.: Наука, 1965. (Литературные памятники); Костюхин Е. А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. М.: Наука, 1972; Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М.: Наука, 1976; Бойназаров Ф. А. Проблемы традиции и современности: Образ и личность Александра Македонского. М.: Наука, 1990; Бойназаров Ф. А. Образ Искандера Зулькарнайна (Александра Македонского). М.: Издательство Московского университета, 1991; Александр Великий в легендах и исследованиях Востока и Запада / Сост., предисл. Е. В. Косолобова. СПб.: Алетейя, 2000.]. Почти на всех языках Азии сохранились сказания об Александре. Об нем поют древние песни арабов и рассказывают предания еврейского народа. Персы внесли его в число героев своего народного эпоса. Персидский поэт [186 - Не ясно, о ком идет речь. Возможно, подразумевается Фирдоуси Абулькасим (ок. 940 – 1020), автор эпической поэмы «Шахнаме» (1010), или Низами Гянджеви Абу Мухаммед Ильяс ибн Юсуф (ок. 1141–1209), автор эпической поэмы «Искандер-намэ» (ок. 1203). См.: Низами Гянджеви. Искандер-намэ: В 2 т. / Пер. К. Липскерова. Баку: Издательство Академии наук Азербайджанской ССР, 1953; Фирдоуси. Шахнаме: В 6 т. / Издание подгот. Ц. Б. Буну, А. Лахути, А. А. Стариков, А. Азер, В. Г. Луконин, В. Г. Берзнева. М.: Издательство Академии наук СССР / Наука, 1957–1989. (Литературные памятники). Об образе Александра Македонского в поэмах «Шахнаме» Фирдоуси и «Искандер-намэ» Низами см.: Костюхин Е. А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. М.: Наука, 1972. С. 64–80.] говорит, что Искандер был родом перс и только случайно родился на европейской почве. Восток не хочет уступать нам своего завоевателя. Странствуя по пустыням Средней Азии, европейский путешественник беспрестанно слышит странные намеки на Искандера. В Туркестане его считают строителем великих городов и зданий, которых развалины свидетельствуют о прежнем богатстве края. Даже в унылой песне кочевого монгола слышится иногда отголосок зашедших в эти степи рассказов о великом Искандере. Запад не отстал от Востока. В памятниках средневековой литературы исторические свидетельства о македонском завоевателе соединены с баснословными примесями, по которым видно, что эти предания прошли чрез уста народа. Ему приписывается, между прочим, покорение Британии. Рыцарская эпопея овладела в свою очередь предметом столь богатым и можно сказать сродственным ей по содержанию. В многостороннем характере Александра есть действительно черты чистого, чуждого античному миру рыцарства. Я напомню Вам только об обращении его с пленным семейством Дария. Древний человек не уступал новому в великодушии, но почтительное обращение с женщинами не входило в его нравы. У всех племен латино-германской Европы есть романы об Александре Великом, составляющие особый цикл в эпической поэзии Средних веков. Но подобно тем македонским дружинам, которые остановились от изнеможения на берегах Гифазиса и не пошли далее к неизвестной им, одному лишь вождю ведомой цели, фантазия поэтов не может следить за действительными подвигами героя и ищет им объяснения вне пределов, которыми ограничены человеческие замыслы. Персы говорят, что Александр завоевал мир, отыскивая таинственную страну, в которой бьет живым ключом вода бессмертия. В немецкой поэме Лампрехта [187 - Лампрехт Поп (Lamprecht der Pfafe) (XII) – немецкий поэт, родом из Средней Франконии, создатель «Песни об Александре» («Alexanderlied», ок. 1130), в основу которой положено сочинение французского писателя XI в. Альберика де Безансона / Альберика де Пизансона (Albéric de Besançon / Albéric de Pisançon).] (XIII ст.) поэт-христианин толкует с другой точки зрения внутреннюю тревогу, которая отражалась в непрерывной и страстной деятельности Александра. Владычество над миром не было достаточною целью для его подвигов. Он хотел дойти до рая и внимать земным слухом пению ангелов.
   Позвольте мне кончить эту затянувшуюся, может быть, слишком долго беседу. Я представил Вам только бледный очерк Александровой деятельности. При всем том меня, может быть, обвинят в пристрастии. Я сам готов в нем признаться; но прибавлю, что историку, внимательно изучающему памятники, которые содержат в себе подробности о жизни и делах македонского завоевателя, трудно устоять против собственного увлечения, трудно не поддаться обаянию этого властительного даже за гробом лица. Судьба была к нему благосклоннее, чем к кому-либо из других своих любимцев: она дала ему совершить всемирно-исторический подвиг и рано свела его с поприща, как будто для того, чтобы в памяти народов сохранился во всей юношеской прелести своей его поэтической образ.

Чтение третье. Лудовик IX

   Мы привыкли разуметь под именем Средних веков тысячелетие, отделяющее падение Западной Римской империи от открытия Нового Света и начала Реформации [188 - В настоящее время, как правило, термином «Средние века» определяют период всемирной истории от падения Западной Римской империи в конце V в. до Английской буржуазной революцией XVII в.]. Но идеи и формы, составляющие характеристическую особенность Среднего века, принадлежат не всем отделам этого обширного периода. Феодализм, рыцарство, общины, борьба папской и императорской власти, готические соборы [189 - О готической архитектуре см.: Лясковская О. А. Французская готика. М.: Искусство, 1973. (Из истории мирового искусства); Муратова К. М. Мастера французской готики XII–XIII вв. М.: Искусство, 1988; Ювалова Е. П. Сложение готики во Франции. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000.], поэзия трубадуров [190 - Трубадуры – на юге Франции (преимущественно в Провансе), а так же в Англии, Испании, Италии, на севере Франции в XI–XIII вв.: поэты-певцы, сочинявшие баллады, альбы, кансоны, сервенты, пасторели и тенсоны, в которых воспевали рыцарские подвиги, любовь к «прекрасной даме», оплакивали гибель близких людей, обличали пороки человека (скупость, жестокосердие и др.).] и миннезенгеров [191 - Миннезенгеры – Миннезингеры – в верхне– и средненемецких землях (Австрия, Бавария, Швабия) во второй половине XII–XIV вв.: поэты-певцы, сочинявшие любовную лирику, в которой воспевали любовь к Богу и любовь к женщине, рыцарские подвиги и крестовые походы. О поэзии трубадуров и миннезингеров подробнее см.: Обри П. Трубадуры и труверы / Пер. З. Потаповой. М.: Музгиз, 1932. (Проблемы музыкознания: Историческая библиотека); Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов / Вступ. статья Б. Пуришева. М.: Художественная литература, 1974. (Библиотека всемирной литературы. Серия I. Т. 23); Песни трубадуров / Пер., предисл. и примеч. А. Наймана. М.: Наука, 1979; Жизнеописания трубадуров. Жан де Нострдам. Жизнеописания древнейших и наиславнейших провансальских пиитов, во времена графов прованских процветших / Издание подгот. М. Б. Мейлах. М.: Наука, 1993. (Литературные памятники); Иванов К. А. Трубадуры, труверы и миннезингеры. 2-е изд. СПб.: Алетейя, 2001. (Vita memoriae); Брюнель-Лобришон Ж., Дюамель-Амадо К. Повседневная жизнь во времена трубадуров XII–XIII в. / Пер. с фр. и предисл. Е. В. Морозовой. М.: Молодая гвардия; Палимпсест, 2003. (Живая история: Повседневная жизнь человечества).], одним словом, главные явления, в которых вполне сказалось внутреннее содержание средневековой истории, составляющие как бы цвет и плод ее, развились большею частью не ранее XI и отцвели к концу XIII столетия. Пять предшествующих веков можно назвать периодом образования, приготовления отличительных форм средневековой жизни; два последние века, XIV и XV, представляют нам эпоху разложения; они служили переходом к Новой истории.
   Не трудно будет угадать общий характер того общества, о котором здесь идет речь, взглянув на него с его наружной стороны. Перенеситесь мыслью в любое из государств тогдашней Европы, бросьте на него хоть беглый взгляд, и Вы тотчас поймете, что война составляет главное занятие, почти исключительную заботу всего населения. Начнем с городов, этих средоточий деятельной жизни и промышленности для народов древнего и нового мира [192 - О жизни средневекового города см.: Иванов К. А. Средневековый город и его обитатели. СПб.: Типолитография М. П. Фроловой, 1909; Стоклицкая-Терешкович В. В. Основные проблемы истории средневекового города X–XV вв. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1960; Город в средневековой цивилизации Западной Европы: В 4 т. / Отв. ред. А. А. Сванидзе. М.: Наука, 1999–2000.]. Средневековой город обнесен зубчатою стеною и окружен рвом. На колокольне или башне стоит недремлющий сторож, озирающий беспокойными глазами окрестность. Отдельные дома похожи на крепости. Чрез улицы, на ночь, протягиваются цепи. Это обилие предосторожностей обличает вечную опасность, постоянную возможность нападения. Враг грозит отовсюду. Когда его нет вне города, купившего деньгами или кровью минутный покой у соседних баронов, тогда он подымается внутри стен: цехи [193 - Цехи – профессиональные организации ремесленников, сложившиеся в Средние века в городах Западной Европы.] воюют с патрициями [194 - Патриции – в Средние века во Франции (Прованс, Бургундия): должностные лица, наделенные административной, военной и судебной властью; в Италии: сановники, ведавшие административными, военными, дипломатическими, судебными, финансовыми и церковными делами; в Германии: высшие слои городского населения (купцы, банкиры, чиновники магистратов и т. п.), имеющие право участвовать в управлении городом.], одна часть общины идет на другую. Переходя от городского к сельскому населению, мы встретим те же явления. Почти каждый холм, каждая крутая возвышенность увенчана крепким замком, при постройке которого, очевидно, не удобство жизни, не то, что мы теперь называем комфортом, а безопасность была главной целью. Воинственный характер общества резко отразился на этих зданиях, которые, вместе с железным доспехом, составляли необходимое условие феодального существования. К высоким башням господского замка робко жмутся бедные, ждущие от него защиты и покровительства хижины вилланов [195 - Вилланы – феодально-зависимые крестьяне в западноевропейских странах (Англия, Германия, Италия, Франция) в Средние века.]. Даже обители мира, монастыри, не всегда представляли надежное убежище своим жителям. Подобно городу и замку, монастырь был часто окружен укреплениями, свидетельствовавшими, что святое назначение места недостаточно защищало его против хищности окрестных владельцев или наемных дружин, которые в мирное время обращались в разбойничьи шайки. Внутреннее содержание соответствовало наружному виду. В средневековой Европе не было народов в настоящем смысле слова, а были враждебные между собою сословия, которых начало восходит к эпохе распадения Западной Римской империи и занятия ее областей германскими племенами. Из пришельцев образовались почти исключительно высшие, из покоренного, или туземного населения – низшие классы новых государств. Насильственное основание этих государств провело резкую черту между их составными частями. Граждане французской общины принимали к сердцу дела немецких или итальянских городов, но у них не было почти никаких общих интересов с феодальною аристократиею собственного края. В свою очередь барон редко унижал себя сознанием, что в городе живут его соотечественники. Он стоял неизмеримо выше их и едва ли с большим высокомерием смотрел на беззащитного и бесправного виллана. При таких особенностях быта у каждого сословия должно было развиться собственное воззрение на все жизненные отношения и высказаться в литературе. Рыцарские эпопеи проникнуты этим исключительным духом. Возьмите любой роман Каролингского или прочих циклов: Вы увидите, что в нем нет и не может быть места героям другого сословия, кроме феодального. То же самое можно сказать о рыцарской лирике [196 - Речь идет о жестах (chansons de geste) – французских эпических поэмах конца XI–XIV вв., в которых рассказывалось о событиях прошлого и воспевались подвиги героев. Согласно сложившейся в XIII в. традиции, жесты разделяются на три цикла: о короле Франции (цикл о Карле Великом и его сподвижниках: «Песнь о Роланде», «Паломничество Карла Великого» и др.), цикл о Гильоме д’Оранже («Коронование Людовика», «Взятие Оранжа», «Нимская телега» и др.), цикл «мятежных баронов» (цикл о Дооне де Майанс: «Жерар Руссильонский» и др.). См.: Песнь о Роланде. Коронование Людовика. Нимская телега. Песнь о Сиде. Романсеро / Вступ. статья Н. Томашевского. М.: Художественная литература, 1976. (Библиотека всемирной литературы. Серия I. Т. 10). О рыцарском романе см.: Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. М.: Наука, 1976.]. Она поет не простую, доступную каждому человеческому сердцу любовь, а условное чувство, развившееся среди искусственного быта, понятное только рыцарю, да еще может быть горожанам Южной Франции и Италии. Зато среди городского населения процветала своя, неприязненная феодализму литература. Здесь-то родилась сказка (fabliau [197 - Fabliau (fableaux, fabliaux) – побасенка, фаблио, фабльо (фр.): небольшая стихотворная комическая или сатирическая повесть во Франции в конце XII–XIV вв. См.: Михайлов А. Д. Старофранцузская городская повесть фаблио и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры. М.: Наука, 1986.]), в которой язвительный и сухой ум горожанина осмеивал не одни только идеи и доблести, составлявшие как бы исключительную принадлежность рыцаря, но вообще все идеалы, все поэтические стороны Среднего века. В труверах [198 - Труверы – на севере Франции (преимущественно в Пикардии) в конце XI – начале XIV вв.: поэты-певцы, создававшие лирические (романсы, пасторели, альбы и т. п.), эпические (поэмы) и повествовательные (романы, фаблио) произведения, в которых воспевали любовь к «прекрасной даме» и рыцарские подвиги.] можно узнать праотцов Рабле [199 - Рабле (Rabelais) Франсуа (ок. 1494–1553) – французский монах-францисканец, врач, писатель-гуманист, лектор медицинского факультета университета в г. Монпелье (1530), врач городской больницы в Лионе (1532), доктор медицины (1537), священник в Медоне (1551), автор сатирического романа «Гаргантюа и Пантагрюэль». См.: Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль: В 2 т. / Пер. с фр. Н. М. Любимова; стихи в пер. Ю. В. Корнеева. СПб.: Вита Нова, 2006.] и Вольтера [200 - Вольтер (Voltaire) (1694–1778) – французский поэт, прозаик, драматург, философ-просветитель, историк, публицист, настоящие имя и фамилия: Франсуа Мари Аруэ (Arouet), член Французской академии (1746).]. Была, по-видимому, одна сфера, где усталый раздором и войною ум находил покой и примирение. Мы говорим о науке, выросшей под сенью западных монастырей и носящей название схоластики. Это имя, означающее собственно науку Средних веков, не пользуется большим почетом в наше время. Под ним привыкли разуметь пустые, лишенные живого содержания диалектические формы. Не такова была схоластика в эпоху своей юности, когда она выступила на поле умственных битв, столь же смелая и воинственная, как то общество, среди которого ей суждено было совершить свое развитие. Заслуга и достоинство схоластики заключается именно в ее молодой отваге. Бедная положительным знанием, она была исполнена веры в силы человеческого разума и думала, что истину можно взять с бою, как феодальный замок, что для смелой мысли нет ничего невозможного. Не было вопроса, пред которым она оробела бы, не было задачи, пред которой она сознала бы свое бессилие. Она, разумеется, не решила этих вопросов и задач, поставленных роковою гранью нашей любознательности, но воспитала в европейской науке благородную пытливость и крепкую логику, составляющие ее отличительные приметы и главное условие ее успехов. Вот права схоластики на вечную признательность новых поколений, хотя нам нечему более учиться в огромных фолиантах, которые содержат в себе труды средневековых мыслителей.
   Из короткой характеристики, которую я имел честь Вам представить, Вы легко поймете, что раздраженная и взволнованная действительностью мысль не обретала покоя и в той области, где по-настоящему должны разрешаться все противоречия нашего существования, в ясном сознании их примиряющего закона. В науке шла та же борьба, что и в жизни. В конце XI столетия уже начался спор между реалистами и номиналистами [201 - Спор между реалистами и номиналистами – дискуссия об универсалиях (общих понятиях) между сторонниками двух философских направлений: реализма и номинализма. Реалисты (Ансельм Кентерберийский, Гильом де Шампо, Фома Аквинский, Иоанн Скот Эриугена и др.) утверждали, что универсалии реально существуют и предшествуют существованию вещей. В противоположность им номиналисты (Пьер Абеляр, Жан Буридан, Уильям Оккам, Иоанн Росцелин и др.) полагали, что реально существуют только вещи, и отрицали существование общих понятий, которые, по их мнению, были созданы мышлением человека.], отозвавшийся вскоре в богословии и получивший впоследствии великое значение. В XIII веке, т. е. в эпоху, о которой мне предстоит сегодня беседовать с Вами, этот спор перешел на другую почву. Парижский университет [202 - Парижский университет (Сорбонна) – одно из старейших учебных заведений, первый светский университет в Европе. Парижский университет был образован в 1215 г. на основе церковных школ. В его состав вошли четыре факультета: искусств, богословия, медицины и канонического права. В 1257 г. в Латинском квартале города теологом Робером де Сорбоном (Robert de Sorbon; 1201–1274) был основан богословский коллеж, который в скором времени стал центром Парижского университета. Финансировал коллеж Людовик IX Святой. Позднее богословский коллеж получил название Сорбонна – по имени своего основателя. Окончательное слияние Парижского университета и Сорбонны произошло в XVII в.], отстаивая логический элемент в средневековой науке, вел ожесточенную борьбу с мистическими стремлениями францисканцев [203 - Францисканский орден, Орден братьев миноритов (Ordo franciscani, Ordo Fratrum Minorum) – католический «нищенский» монашеский орден, основанный близ Сполето в 1208 г. итальянским проповедником Франциском Ассизским (Franciscus Assisiensis), в миру Джованни Бернардоне (Giovanni Bernardone; 1181/1182 – 1226). Устав Францисканского ордена был одобрен в 1209 г. папой Иннокентием III и в 1223 г. утвержден папой Гонорием III. С 1256 г. францисканцы получили право преподавания в университетах. В XIII–XIV вв. Орден братьев миноритов утвердился в Англии, Германии, Италии и Франции. О монашеских орденах см.: Карсавин Л. П. Монашество в Средние века / Вступ. статья и коммент. М. А. Бойцова. М.: Высшая школа, 1992; Демурже А. Рыцари Христа. Военно-монашеские ордена в Средние века / Пер. с фр. М. Ю. Некрасова. СПб.: Евразия, 2008. (Историческая библиотека).] и доминиканцев [204 - Доминиканский орден, Орден братьев проповедников (Ordo dominicani, Ordo fratrum praedicatorum) – католический «нищенский» монашеский орден, основанный в Тулузе в 1215 г. испанским монахом Домиником де Гусманом Гарсесом (Dominic de Guzmán Garcés; 1170–1221), в 1216 г. утвержден папой Гонорием III. Получив право проповеди в 1227 г., Доминиканский орден утвердился во Франции, Испании и Италии.]. О направлении тогдашнего мистицизма можно судить по уцелевшим отрывкам из сочинений генерала Францисканского ордена Иоанна Пармского [205 - Иоанн Пармский (Giovanni da Parma) (ок. 1209–1289) – итальянский религиозный деятель, в миру Джованни Буралли (Buralli), богослов, монах-францисканец, генерал Францисканского ордена (1247–1257).]. Он произносит безусловный приговор над светским государством, над семейством, над собственностью, над внешнею деятельностью, и призывает всех к жизни исключительно созерцательной, дабы скорее свершились земные судьбы человека. Папа должен был положить конец этим прениям, тем более опасным, что они находили сочувствие вне школы, в народных массах, жадно принимавших всякое новое учение, толкуя его сообразно своим понятиям. В начале XIII столетия подавлена была ересь альбигенская [206 - Ересь альбигенская — Альбигойцы – участники еретического движения: как горожане, так и крестьяне на юге Франции (область Лангедок) в XII–XIII вв. – катары и вальденсы. Они противопоставляли «духовный» – истинный мир миру «земному» – ложному, считали католическую церковь порождением сатаны, отвергали ее догматы и таинства, не признавали святых, отвергали брак и допускали самоубийство. Движение, распространившееся на юге Франции, было названо альбигойским по одному из еретических центров – г. Альби. В 1215 г. альбигойцы были осуждены на четвертом Латернском соборе, созванном по инициативе папы Иннокентия III. Искоренение еретического учения было поручено специально созданной для этого инквизиции. В ходе альбигойских войн (1209–1229) и благодаря усилиям инквизиторов к XIV в. движения катаров и вальденсов прекратили существование. Подробнее об альбигойцах см.: Осокин Н. А. История альбигойцев и их времени: В 2 т. Казань: Университетская типография, 1869–1872; Ольденбург З. Костер Монсегюра: История альбигойских крестовых походов / Пер. с фр. О. И. Егоровой. СПб.: Алетейя, 2001. (Миф, религия, культура).]. Та же участь постигла немецких штедингов [207 - Штединги – свободные фризские и саксонские крестьяне, переселившиеся в XI–XII вв. во владения архиепископа Бременского и занявшие земли по нижнему течению р. Везер. 17 марта 1230 г. архиепископ Бременский (1219–1258) Герхард II Липпе (Gerhard II. zur Lippe; ок. 1190–1258) объявил штедингов еретиками и отлучил их от церкви. В 1232–1234 гг. по инициативе папы Григория IX и Герхарда II Липпе против штедингов был организован крестовый поход, завершившийся подчинением свободных крестьян архиепископу Бременскому.] и разнообразные, но равно враждебные западной церкви секты, возникшие во Фландрии [208 - Фландрия – историческая область в Западной Европе, населенная фламандцами, с IX в. – графство. Она состояла из земель, в настоящее время относящихся к Бельгии, Нидерландам и Франции. С начала XIII в. во Фландрии, а потом в Германии, Италии и во Франции получили распространение бегарды – мужские религиозные союзы и бегинки – женские религиозные союзы, осуждавшиеся католической церковью. В 1311 г. они были осуждены на Вселенском соборе в Виене.] и в Италии. Папство одолело, опираясь на светские власти; но побежденные ереси продолжали существовать втайне, не отказывались от своих надежд и ждали только удобного случая, дабы восстать с свежею силою. Неужели этому хаотическому, но исполненному бесконечной энергии миру суждено было истощить свои силы в безвыходных борьбах и неразрешимых вопросах? Отдельный человек и целое общество равно нуждаются в порядке и законе; для них равно невыносимо безначалие в области несвязанных никаким единством явлений. Такое единство пытались дать средневековому миру вожди его: император и папа. Поставленные развитием истории и глубоким сознанием нравственных потребностей своего времени во главе общественного мнения Западной Европы, наместники Св. Петра [209 - Пётр (Симон) († ок. 67) – христианский религиозный деятель, рыбак, один из двенадцати учеников Иисуса Христа, после смерти Иисуса Христа возглавил коллегию двенадцати апостолов. Пётр считается первым главой христианской общины в Риме. Ему приписывается авторство двух посланий, входящих в состав Нового Завета.] стремились к одной цели с преемниками Карла Великого [210 - Карл Великий (Carolus Magnus) (742–814) – король франков, управлявший сперва частью (768), а затем – всем государством (771), в ходе завоевательных походов значительно расширил территорию Франкского королевства, король лангобардов (774), в Риме провозглашен папой Львом III императором (800). Его именем была названа династия Каролингов, франкских королей и императоров. О нем подробнее см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. II. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887; Карл Великий / Сост. С. П. Мельгунов. М.: Издание Н. М. К. Н. М. К., 1890; Беркут Л. Н. Карл Великий и франкская образованность и литература его времени: Историографический этюд. Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1912; Левандовский А. П. Карл Великий: Через Империю к Европе. М.: Молодая гвардия, 1999. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 754); Карл Великий: Реалии и мифы. Сборник статей / Отв. ред. А. А. Сванидзе. М.: ИВИ РАН, 2001; Лэмб Г. Карл Великий: Основатель империи Каролингов / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2002. (Nomen est omen); Хэгерманн Д. Карл Великий / Пер. с нем. В. П. Котелкина. М.: АСТ, Ермак, 2003. (Историческая библиотека); Эйнхард. Жизнь Карла Великого / Вступ. статья, пер., примеч. М. С. Петровой. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2005. (Bibliotheca Ignatiana).]. Но каждая из этих властей требовала себе первенства и главной роли в задуманном деле. К прежним раздорам присоединился новый, которого причиной была неосуществимая потребность мира и порядка. Ни римским папам, ни германским императорам не суждено было удовлетворить этой потребности, высказавшейся также и в крестовых походах [211 - Крестовые походы – восемь военных походов из Западной Европы (Англия, Италия, Франция, Германия) на Восток (Палестина, Египет, Тунис) в 1096–1270 гг., организованных для освобождения христианских святынь из-под власти мусульман: первый – в 1096–1099 гг., второй – в 1147–1149 гг., третий – в 1189–1192 гг., четвертый – в 1202–1204 гг., пятый – в 1217–1221 гг., шестой – в 1228–1229 гг., седьмой – в 1248–1254 гг., восьмой – в 1270 г. К крестовым походам также относят альбигойские войны 1209–1229 гг. во Франции. О крестовых походах подробнее см.: Успенский Ф. И. История крестовых походов / Предисл. Н. И. Кареева, И. В. Лучицкого. СПб.: Типография акционерного общества Брокгауз-Ефрон, 1901. (История Европы по эпохам и странам в Средние века и Новое время); Добиаш-Рождественская О. А. Эпоха крестовых походов: (Запад в крестоносном движении): Общий очерк. Пг.: Огни, 1918; Заборов М. А. Крестовые походы. М.: Издательство Академии наук СССР, 1956. (Научно-популярная серия); Заборов М. А. История крестовых походов в документах и материалах. М.: Высшая школа, 1977; Заборов М. А. Крестоносцы на Востоке. М.: Наука, 1980; История крестовых походов: Сборник статей под ред. Дж. Райли-Смита / Пер. с англ. Е. Дорман. М.: Крон-Пресс, 1998; Морисон С. Крестоносцы / Пер. с фр. Е. В. Морозовой. М.: Весь мир знаний, 2003. (Весь мир знаний. История); Тат Ж. Крестовые походы / Пер. с фр. М. Тюриной. М.: Олимп, 2003. (Открытие. История); Виймар П. Крестовые походы: Миф и реальность священной войны / Пер. с фр. Д. А. Журавлевой. СПб.: Евразия, 2008. (Историческая библиотека); Хилленбранд К. Крестовые походы. Взгляд с Востока: мусульманская перспектива / Пер. с англ. А. Матвеева, А. Федоровского. М.; СПб.: ДИЛЯ, 2008. (Ислам: взгляд извне); Брандедж Дж. Крестовые походы / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2011.]. Это движение носит двоякий характер: с одной стороны, оно было вызвано преобладанием религиозного чувства; с другой, современным состоянием европейского общества. Все тогдашние сословия с равным жаром устремились в страну, освященную земною жизнью Искупителя, и каждое несло с собою свои надежды. Каждое из них думало осуществить на той священной почве свой политический идеал. Горожане и вилланы уходили от феодального гнета; барона манила возможность создать чистое феодальное государство, не стесняясь обломками исторических учреждений, уцелевших в Европе; идеалом клирика, возложившего на себя знамение крестоносцев, было феократическое государство, не удавшееся Григорию VII [212 - Григорий VII (Gregorius VII) (между 1015 и 1020–1085) – итальянский религиозный и политический деятель, писатель, в миру Гильдебранд Альдобрандечи ди Соана (Ildebrando Aldobrandeschi di Soana), монах в аббатстве Клюни, советник папы (1059–1061), римский папа (1073–1085). В трактате «Диктат папы» (1075) он отстаивал идею теократии: подчинения светской власти духовной. В 1606 г. Григорий VII был причислен к лику святых.]. Цели эти не были достигнуты. Горько обманутые в своих надеждах народы Запада перестали думать о завоевании Азии и устремили свою деятельность в другую сторону, на другие предметы. Если бы Европу XIII столетия могла привести к единству одна гениальная личность, то задача была бы скоро решена. В таких личностях не было недостатка. Вспомните о последнем императоре из дома Гогенштауфенов [213 - Гогенштауфены (Hohenstaufen) – немецкий княжеский род, берущий начало от Фридриха Бюренского, жившего в середине XI в.; герцоги Швабии (1079–1268). С 1138 по 1254 г. Гогенштауфены были императорами Священной Римской империи.], о Фридрихе II [214 - Фридрих II (Friedrich II) (1194–1250) – король Сицилии (1197), германский король (1212), император Священной Римской империи (1220) из рода Гогенштауфенов, руководитель VI крестового похода в Палестину (1228–1229).]. Это странная, можно сказать – страдавшая избытком сил, личность не нашла себе места в современной ей обстановке. Ни по идеям, ни по взгляду на жизнь Фридрих не принадлежал тому поколению, среди которого жил, и на расстоянии нескольких веков протягивал руку людям Нового времени. Отсюда произошли все его неудачи. Великий законодатель, мыслитель, воин, поэт стоял вне своей эпохи, был в ней представителем только идей отрицательных, враждебных средневековому порядку вещей. Современники ненавидели и любили его страстно, но всем без изъятия был он непонятен, всем равно внушал недоверие и страх. Я приведу здесь один многознаменательный пример. Последнее войско, которое Фридрих вел в 1250 г. против Рима, состояло большею частью из арабов и других магомеданских наемников. Надобно, однако, прибавить, что и римские первосвященники в борьбе с императорами не всегда употребляли средства, дозволенные христианскому пастырю.
   Среди этих воинственных и бурных поколений суждено было действовать Лудовику IX. Сравнивая с суровыми лицами других деятелей того времени задумчивый и скорбный лик Лудовика, мы невольно задаем себе вопрос об особенном характере его деятельности. В чем заключалась тайна его влияния и славы? В великих ли дарованиях? Нет. Многие из современников не только не уступали, но превосходили его дарованиями. В великих ли успехах и счастье? Нет. Дважды, при Мансуре [215 - Мансур (Мансура, Эль-Мансура) – египетский город, располагающийся в северо-восточной части дельты р. Нил. В 1250 г. крестоносцы безуспешно пытались захватить город. Во время штурма Мансуры погибло около 300 рыцарей, в том числе и брат короля Роберт I Храбрый и Добрый. В настоящее время Эль-Мансура входит в состав мухафазы (провинции) Дакахлия Арабской Республики Египет.] и под Тунисом [216 - Во время похода в Тунис летом 1270 г. многие крестоносцы умерли от голода, дизентерии, чумы и лихорадки. В августе 1270 г. заболел Людовик IX. Узнав о болезни короля, многие рыцари бежали во Францию.], похоронил французский король цвет своего рыцарства. В новых ли идеях, которых он был представителем? Но он не внес никаких новых идей в государственную жизнь Франции, а, напротив, употребил все свои силы на поддержание и укрепление существовавших до него учреждений. Значение его было другого рода. Позвольте мне рассказать Вам одно, исполненное дивной красоты средневековое сказание. Это сказание о Святой чаше (Graal [217 - Graal – Грааль (старофр.). Подробнее о Святом Граале см.: Дашкевич Н. Сказание о Св. Грале. Киев: Университетская типография, 1877. (Из истории средневекового романтизма. Сказания, легшие в основу бретонских романов, и новейшие относительно их гипотезы); Дашкевич Н. Литература Святого Граля за последние годы (1876–1888). Киев: Типография университета Св. Владимира, 1888; Веселовский А. Н. Где сложилась легенда о Святом Грале? СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1900; Вольфрам фон Эшенбах. Парцифаль / Пер. Л. Гинзбурга // Средневековый роман и повесть / Вступ. статья и примеч. А. Д. Михайлова. М.: Художественная литература, 1974. (Библиотека всемирной литературы. Серия I. Т. 22); Майер Р. В пространстве – время здесь: История Грааля / Пер. с нем. В. и М. Витковских. М.: Энигма, 1997. (История духовной культуры); Робер де Борон. Роман о Граале / Вступ. статья Е. В. Витковского; пер. Е. Кассировой. СПб.: Евразия, 2005; Кретьен де Труа. Персеваль, граф Грааля / Предисл. В. Татаринова; пер. со старофр. Д. Вишневского; поэт. вставки И. Евсы. М.: Эксмо, 2006. (Антология мудрости); Кокс С., Оксбрау М. Король Артур и Святой Грааль от А до Я / Пер. с англ. И. В. Лобанова. М.: АСТ, 2008. (Историческая библиотека).]). У Иосифа Аримафейского [218 - Иосиф Аримафейский (Йосеф из Рамота) – еврейский религиозный и политический деятель, фарисей, член Синедриона, который, согласно четвероевангелию, после смерти Иисуса Христа испросил разрешения снять его с креста и похоронил по иудейскому обычаю в пещере, подготовленной для собственной могилы.] была драгоценная, выдолбленная им из цельного камня чаша: из нее, говорит сказание, вкушал Спаситель последнюю земную пищу свою за Тайною вечерею; в нее же пролилась Божественная кровь со креста. Около этой таинственной чаши совершается непрерывающееся чудо. Человек, смотрящий на нее, не стареется, не знает земных немощей и не умирает, хотя бы сладостное созерцание продолжалось двести лет, говорит легенда. Но доступ к чаше труден: он возможен только высочайшему целомудрию, благочестию, смирению и мужеству, одним словом, высшим доблестям, из которых сложился нравственный идеал Среднего века. Таковы должны быть блюстители «Граля». Молитва и война составляют их призвание и подвиг в жизни, но война священная, за веру, а не из суетных житейских целей. В стремлении приблизиться к такому идеалу западная церковь облагородила феодализм до рыцарства и соединила последнее с монашеством в известных орденах тамплиеров [219 - Орден тамплиеров, Орден Нищенствующих рыцарей Христа и Храма Соломона (L’ordre du Temple; Ordo Pauperes commilitones Christi Templique Solomonici) – католический духовно-рыцарский орден, основанный в Иерусалиме в 1119 г. французскими рыцарями во главе с Гуго де Пейном (Hugues de Payns; 1070–1136). В 1128 г. был принят устав ордена. Благодаря многочисленным привилегиям, дарованным в 1139 г. папой Иннокентием II, Орден Нищенствующих рыцарей Христа и Храма Соломона быстро превратился в крупную и богатую военно-политическую организацию. В 1312 г. папа Климент V объявил тамплиеров еретиками и распустил орден. Подробнее см.: Мельвиль М. История ордена тамплиеров / Пер. с фр. Г. Ф. Цыбулько. СПб.: Евразия, 1999. (Clio).], странноприимцев [220 - Орден странноприимцев (Орден госпитальеров, Мальтийский орден), Суверенный военный Орден госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского, Родосский и Мальтийский (L’ordre de l’Hôpital, L’ordre de Malte, L’ordre souverain militaire hospitalier de Saint-Jean de Jérusalem, de Rhodes et de Malte) – католический духовно-рыцарский орден, основанный в Иерусалиме около 1080 г. Жераром Тенкэ (Gérard Tenque; ок. 1040–1120), богатым купцом из прованского городка Амальфи. В 1113 г. папа Пасхалий II утвердил устав ордена, который после 1118 г. превратился в военно-монашескую организацию. После изгнания крестоносцев из Палестины члены ордена перебрались на Кипр, а в начале XIV в. основали государство на о. Родос. С 1530 по 1798 г. Орден госпитальеров базировался на о. Мальта. Подробнее см.: Печникова Р. Ю. Мальтийский орден в прошлом и настоящем. М.: Наука, 1990; Захаров В. А. Мальтийский орден: История и современность: [В 2 т.]. М.: Огни, 2003.] и других, возникших в эпоху крестовых походов. Но всякий орден есть общество, следовательно, нечто безличное, отвлеченное, и потому нравственная мысль Средних веков не могла быть вполне удовлетворена военно-духовными братствами, в которых отдельная личность постоянно стояла ниже возлагаемых на нее требований и как бы оправдывала собственную немощь заслугами целого ордена. С другой стороны, нам известно, как рано изменили эти ордена своему первоначальному назначению и поддались искушениям политического могущества и светских наслаждений. Примером могут служить тамплиеры. Идеалу средневековой доблести суждено было воплотиться в лице Лудовика IX.
   Лудовик был воспитан умною и строгою матерью своею, Бланкою Кастильскою [221 - Бланка Кастильская (Blanche de Castille) (1188–1252) – французская королева, дочь кастильского короля Альфонса VIII Победоносного, с 1200 г. жена короля Людовика VIII Льва (1187–1226) из династии Капетингов, мать короля Людовика IX, управлявшая государством при малолетнем сыне (1226–1236) и во время VII крестового похода (1248–1252).]. Все четыре сына [222 - Заразившись дизентерией во время похода против альбигойцев, Людовик VIII Лев умер 8 ноября 1226 г. в возрасте 40 лет. У него было 12 или 13 детей. К 1225 г. в живых из них осталось только пятеро: Людовик IX – второй сын Людовика VIII и Бланки Кастильской; Роберт I (Robert I) Храбрый и Добрый (1216–1250) – граф д’Артуа (1237), участник VII крестового похода в Египет, основатель династии Артуа, просуществовавшей до 1452 г.; Жан (Jean) (1219–1232) – граф Анжу и Мена (1226); Альфонс (Alphonse) (1220–1271) – граф Пуатье (1241) и Тулузы (1249); Изабелла Благословенная (Изабелла Французская) (Isabelle de France) (1225–1270) – основательница и аббатиса францисканского монастыря в Лоншане, канонизирована в 1521 г. папой Львом X.] ее получили одно воспитание; но природные наклонности взяли верх, и юноши вступили в жизнь с разными характерами. У них была, впрочем, одна общая черта, состоявшая в глубоком благочестии. Но у Карла Анжуйского [223 - Карл I Анжуйский (Charles I d’Anjou) (1226/1227 – 1285) – сын французского короля Людовика VIII, граф Анжу и Мена (1246), король Сицилии (коронован в 1266; 1268–1282) и Неаполя (1282–1285) из династии Капетингов, участник VIII крестового похода в Тунис (1270), основатель Анжуйско-Сицилийской династии.] даже это высокое свойство обнаруживалось в какой-то жестокой и мрачной форме. Современники почти единогласно говорят об его задумчивом и суровом нраве. По словам Дж. Виллани [224 - Виллани (Villani) Джованни (ок. 1276 или 1280–1348) – итальянский государственный деятель, дипломат, историк, член правительства Флорентийской республики (1316–1317, 1321), автор «Новой хроники» («Nuova Cronica»). См.: Виллани Дж. Новая хроника, или История Флоренции / Пер., статья и примеч. М. А. Юсима. М.: Наука, 1997. (Памятники исторической мысли).], он почти не спал, мало ел и никогда не улыбался. Между памятниками, изображающими время и личность Лудовика IX, особенно замечательны два, из которых я заимствовал большую часть подробностей предлагаемой Вам характеристики. Я говорю здесь о «Записках Жуанвиля» [225 - Жуанвиль (Joinville) Жан де (ок. 1224–1318) – французский военный и политический деятель, историк, сенешаль графства Шампань, участник VII крестового похода (1248–1254), советник короля Людовика IX (1248–1272), автор «Книги благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика» («Le livre des saintes paroles et des bons faiz nostre roy saint Looÿs», 1309), составленной по просьбе королевы Жанны I Наваррской (Jeanne I de Navarre; 1271–1305), супруги французского короля Филиппа IV Красивого (Philippe IV Le Bel; 1268–1314), и преподнесенной в дар ее сыну Людовику X Сварливому (Louis X Le Querelleur; 1289–1316), королю Наварры (1305–1316) и Франции (1314–1316). См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio).] и «Жизни Св. Лудовика», написанной духовником [226 - Подразумевается Сен-Патю (Saint-Pathus) Гийом де (1250–1315) – монах-францисканец, духовник королевы Маргариты Прованской (1277–1295), автор «Жития Людовика Святого» («Vie de Saint Louis par Guillaume de Saint-Pathus, le confesseur de la Reine Marguerite»).] королевы Маргариты [227 - Маргарита Прованская (Marguerite de Provence) (1221–1295) – старшая дочь прованского графа Раймона-Беренгария IV, с 1234 г. жена Людовика IX.]. Главная прелесть и оригинальность Жуанвилевых рассказов заключается в резко выдающейся противоположности между повествователем и его героем. Жуанвиль был храбрый рыцарь и по тогдашнему времени довольно начитанный человек, с простым и даже несколько прозаическим взглядом на жизнь. Тем поразительнее для внимательного читателя тот поэтический отпечаток, которым, вероятно, без воли и ведома автора, отличается его сочинение. Жуанвиль простодушно рассказывает все виденное им в бытность его при Лудовике; но поэзия предмета согрела его фразу, сообщила ей красоту и порою возвышенность, каких не было в природе самого повествователя. Я думаю, что отношения короля к сенешалу [228 - Сенешал, сенешаль – с XIII в. на юге и западе Франции: государственный чиновник, наделенный административными, военными, судебными и финансовыми полномочиями.] Шампании [229 - Шампань – историческая область на северо-востоке Франции. Со второй половины IX в. на территории Шампани существовало графство, которое в 1284 г. вошло в состав французского королевства. В настоящее время Шампань входит в состав региона Шампань-Ардены Французской Республики.] нельзя лучше объяснить, как следующим анекдотом. Однажды Лудовик, поучая беседою верного служителя, спросил у него: «Что бы ты предпочел, смертный грех или проказу?» «Лучше тридцать грехов, чем проказу», – поспешно отвечал рыцарь, к крайней печали благочестивого государя [230 - См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 14.]. Жуанвиля нельзя, однако, упрекнуть в недостатке религиозного чувства, но он был не в состоянии подняться до той высоты, на какой стоял причисленный западной церковью к лику святых король французский [231 - Процесс канонизации Людовика IX был начат в 1273 г. по инициативе французского короля Филиппа III Смелого (Philippe III Le Hardi; 1245–1285) и завершился в 1297 г., когда папа Бонифаций VIII провозгласил его святым.]. Читая дошедшие до нас биографии последнего, нельзя не спросить себя, где находил он время для управления государством? Ежедневно посещал он все божественные службы, проводил значительную часть дня в одинокой и горячей молитве, немилосердно бичевал себя, читал творения Святых Отцов, охотно беседовал с учеными богословами и вообще с людьми, посвятившими себя науке. Он поверял им свои сомнения и требовал от них разрешения вопросов, смущавших его душу. Но не в одних молитвах и благочестивых беседах высказывалось глубоко религиозное настроение этой души. Нужно ли говорить о его щедрости к бедным, о его частых посещениях больниц, о выстроенных им храмах [232 - В 1228 г. по инициативе Людовика IX и Бланки Кастильской в 35 км от Парижа было основано аббатство Руаймон, переданное затем монахам Цистерцианского ордена, в 1230 г. – аббатство Нотр-Дам де ла Соссэ близ Немура, в 1242 г. – аббатство Мобюиссон близ Понтуаза, в 1248 г. – аббатство Нотр-Дам-дю-Ли возле г. Мелена. При участии короля в 1231 г. переделали церковь Сен-Дени, а в 1242–1248 гг. в Париже построили часовню Сен-Шапель для хранения тернового венца Иисуса Христа и частицы его креста, переданной французскому королю Бодуэном II, византийским императором. В 1257 г. Людовик IX основал доминиканский монастырь в Компьене, а в 1263 г. – в Канне. См. также: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 168–170.]? Не без ужаса рассказывают современники о бедствиях, поразивших крестоносцев в Египте [233 - О походе в Египет Людовика IX Святого см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 694–703.]. Испорченные, отвратительные видом и запахом трупы умерших от язвы воинов остались бы непогребенными на чужой земле, ибо испуганное духовенство отказывало им в последнем христианском обряде. Король собственным примером пристыдил малодушных и заставил их исполнять тяжкий долг, присутствуя лично при каждом отпевании. Тела умерших братий не внушали ему омерзения. Вам, вероятно, известно, как сильно свирепствовала в Средние века страшная болезнь, которую называют проказою. Люди, пораженные этим недугом, навсегда отлучались от общества; церковь разрывала посредством особенного обряда их связи с остальным миром; жилища, где их обыкновенно содержали, были предметом общего страха. Но Лудовик не разделял и в этом случае общего чувства: он ходил за прокаженными и собственными руками омывал их язвы. Я мог бы привести несколько примеров такого рода, но боюсь, что Вам трудно будет выслушать без содрогания простое описание этих дел царственного подвижника. Зато западные народы предупредили римского первосвященника и еще при жизни Лудовика назвали его Святым. Слава его не ограничилась, впрочем, Западною Европою; она проникла на Восток: послы из Армении [234 - Подразумевается королевство Армения (Киликийская Армения) в Малой Азии – государство, созданное в 1080 г. князем Рубеном I (1025–1095) и просуществовавшее до 1375 г.] приходили в лагерь крестоносцев и просили о дозволении видеть святого короля [235 - См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 39–40.].
   Посмотрим на Лудовика IX c другой стороны. Мы увидим, что вся жизнь его, во всех ее направлениях, проникнута одним глубоким и горячим чувством христианской правды. Поставленный среди воинственных поколений, для которых высшею целью деятельности была военная слава, Лудовик не любил войны. Он не отличался той блестящею, без нужды вызывавшею опасности отвагою, которая составляла одну из принадлежностей рыцарства; его мужество было спокойное и холодное. Оно вытекало из обдуманного убеждения и не было следствием страсти. Первые войны свои он вел с англичанами и мятежными вассалами [236 - См.: Там же. С. 23–34.]. Лудовик одолел и тех, и других, восстановил нарушенные права свои, но довольствовался непосредственным результатом победы и не подумал о распространении власти или владений. Еще менее могла соблазнить его возможность отмстить врагам. С ранних лет мысль его была занята войнами в Палестине, где христианскому рыцарю открывалось поприще, вполне достойное его подвигов. Я не буду повторять всем известных подробностей о его крестовых походах; но есть черты, которых нельзя пропустить, потому что они проливают яркий свет на характер великого короля. В то время, когда бедствия крестоносцев в Египте достигли до высочайшей степени и не было более спасения войску, запертому между Нилом и мамелюками [237 - Мамелюки, мамлюки – гвардия египетских правителей из династии Айюбидов (1171–1250), сформированная из невольников: тюрок, грузин и черкесов.], Лудовик отказался от предложенного ему средства возвратиться одному в крепкую Дамиету [238 - Дамиета – Думьят (Тамиат, Дамиетта) – город, располагающийся в Нижнем Египте, в дельте р. Нил. Летом 1249 г. войско крестоносцев захватило Дамиетту и удерживало город 11 месяцев. В 1250 г. Людовик IX попал в плен и был освобожден лишь после того, как уступил Дамиетту мусульманам. В настоящее время город является административным центром мухафазы (провинции) Думьят Арабской Республики Египет.], где его ожидала совершенная безопасность. В плену у мамелюков, среди ужасов и страданий всякого рода, он один из всех французских рыцарей сохранил полное спокойствие и ясность духа [239 - О пребывании Людовика IX в плену и о его освобождении см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 689–694.]. Вскоре после поражения крестоносцев мамелюки восстали на своего султана [240 - 2 мая 1250 г. мамелюки под руководством эмира Актая свергли султана Туран-шаха из династии Айюбидов и захватили власть в Египте.], убили его и с дикими воплями бросились к своим пленникам. Один из убийц показал Лудовику вырванное у погибшего султана сердце и спросил: «Что дашь ты мне за сердце врага твоего?» Король молча отвернулся [241 - Ср.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 85.]. Прочие христиане думали, что настал их последний час, и готовились к смерти. Жуанвиль откровенно признается, что не мог произнести должного покаяния, потому что не мог от страха припомнить ни одного греха. «По той же причине не помню я ничего из сказанного мне тогда конетаблем [242 - Конетабль – Коннетабль – военный советник короля, наделенный судебными, административными и финансовыми полномочиями, начальник королевских рыцарей во Франции.] Кипрским [243 - Ги д’Ибелен (Guy d’Ibelin) (между 1250 и 1255–1304) – маршал, коннетабль Кипра, граф Яффы и Аскалона (1276–1304), сын юриста, участника крестовых походов, графа Яффы и Аскалона (1244–1266) Жана д’Ибелена (Jean d’Ibelin; 1215–1266), автора сборника «Иерусалимских законов», действовавших на Кипре с 1368 по 1489 г.]», – прибавляет простодушный биограф Лудовика IX [244 - Ср.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 85–86.]. Есть сказание, достоверность которого подлежит сомнению, но любопытное, как выражение народной мысли. В Европе разнесся слух, что мамелюки, убив своего султана, предложили его место Лудовику IX [245 - См.: Там же. С. 88.]. На возвратном пути с Востока галера [246 - Галера – военное деревянное судно с одним рядом весел и двумя мачтами, изобретенное венецианцами в VII в.], на которой плыл французский король, потерпела значительные повреждения и подверглась большой опасности. На помощь ей подоспела другая галера. Король прежде всего спросил, есть ли на новом судне место и для других, бывших с ним пассажиров? Получив отрицательный ответ, он остался на поврежденной галере. «Я знаю, – сказал он, – что, спасши меня и семейство мое, Вы не будете заботиться об остальных моих спутниках» [247 - Ср.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 11.]. Понятно, почему народ заживо называл его святым. Последнее военное предприятие его было направлено против Туниса [248 - Крестовый поход в Тунис был начат в июле 1270 г. и завершился после смерти французского короля. О походе Людовика IX Святого в Тунис и его смерти см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 703–708.]. Лудовик был болен и так слаб еще до начала похода, что едва мог держаться на коне. Жуанвиль часто должен был носить его на руках. Но несчастья, испытанные в Египте, произвели, по-видимому, неизгладимое впечатление на храброго сенешала: он не принимал участия в африканском походе и не был свидетелем кончины Лудовика [249 - Людовик IX умер 25 августа 1270 г.], умершего под стенами Туниса [250 - См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 172.]. Сказанного мною будет, полагаю я, достаточно для определения характера, какой носила военная деятельность Лудовика IX. Он был рыцарь в самом возвышенном, идеальном значении этого слова, и полагал конечною целью войны торжество истинной веры и восстановление нарушенного права.
   Политическая деятельность Лудовика IX не раз подвергалась не только нареканию, но и насмешкам. В самом деле, эта деятельность не может не показаться странною, если мы будем разбирать ее с точки зрения обыкновенного житейского благоразумия, определяющего достоинство поступков их непосредственным успехом или неудачею. Внук Филиппа Августа [251 - Филипп II Август (Philippe II Auguste) (1165–1223) – французский король из династии Капетингов (1180–1223), один из руководителей III крестового похода в Палестину (1189–1192), дед Людовика IX. В 1202–1204 гг. Филипп II Август отвоевал у английского короля Иоанна Безземельного часть его владений во Франции (Нормандию, Мен, Анжу, часть Пуату и Турень).] начал с того, что усомнился в законности своих прав и подверг их строгому испытанию. Предшественники его не могли быть очень разборчивы в выборе средств и пользовались всяким удобным случаем к утверждению своей власти. Лудовик предложил себе вопрос, на каком основании Капетинги [252 - Капетинги (Capetingi) – династия французских королей, правившая с 987 по 1328 г.] владели землями, перешедшими к ним от других владельцев? Более всего тревожило его сомнение относительно областей, отнятых его дедом у Иоанна Безземельного [253 - Иоанн Безземельный (John Lackland) (1167–1216) – английский король, герцог Аквитании из династии Плантагенетов (1199–1216), в 1209 г. низложенный римским папой Иннокентием III, а в 1213 г. признавший себя вассалом папы.]. Он положил конец этой внутренней тревоге договором 1258 года [254 - О мирном договоре, заключенном Людовиком IX Святым с английским королем Генрихом III см.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 159–160.], по которому добровольно возвратил сыну Иоаннову, Генриху III [255 - Генрих III (Henry III) (1207–1272) – английский король из династии Плантагенетов (1216–1272), герцог Аквитании, сын Иоанна Безземельного. В 1235 г. Генрих III женился на Алиеноре Прованской (Éléonore de Provence) (1223–1291), младшей дочери прованского графа Раймона-Беренгария IV.], четыре богатые провинции. На возражения своих советников Лудовик отвечал, что он отказывается от этих провинций, потому что они незаконно ему достались и для того, чтобы Генрих был ему настоящим ленником [256 - Ленник – владелец лена (земельного надела), получивший его на условиях несения военной или административной службы.]. Чтобы понять глубокий смысл этого ответа, надобно составить себе ясное понятие о роде отношений, существовавших между феодальным господином и его вассалом. Ленная связь состояла не из одних юридических условий, но заключала в себе чисто нравственное начало обоюдной верности и любви. Отсюда происходили частые нарушения этой связи, которую Лудовик хотел поднять до ее высшего духовного значения. Разумеется, что такое идеальное стремление не могло быть всеми понято по достоинству и встретило много порицателей среди общества, привыкшего к насилию. Стоит заглянуть в песни трувера Рютбёфа [257 - Рютбёф (Rutebeuf) (ок. 1230–1285) – французский поэт и драматург, автор лирических и сатирических стихотворений, религиозных драм, гимнов и молитв, дидактических и сатирических сказаний.]. Даже в глазах простого народа кротость благочестивого государя принимала иногда вид слабости. «Ты не король, а монах», – сказала однажды Лудовику женщина, получившая отказ на какую-то незаконную просьбу. Жители возвращенных Генриху III областей не могли простить Лудовику этой уступки и долго не признавали установленного в честь его западною церковью праздника [258 - День памяти Людовика Святого отмечается 25 августа.]. Замечательно также враждебное отношение к нему скептической, проникнутой античными стихиями Италии. Граждане Флоренции явно обнаружили неприличную христианам радость при получении известий о поражении и плене крестоносцев под Мансурою. Но огромное большинство европейского населения глубоко чтило Лудовика, хотя, вероятно, не в состоянии было вполне оценить всю чистоту и все бескорыстие его намерений.
   Лудовик IX обратил особенное внимание на судебное устройство Франции [259 - Об административно-правовой реформе Людовика IX Святого см.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 163–168.]. Нигде не обнаруживались так ясно недостатки феодального государства, как в этой сфере. Коренное, основанное на глубоком разделении сословий начало средневекового суда было очень просто: каждый должен быть судим судом своих перов [260 - Перы – Пэры – во Франции: первоначально вассалы короля, наделенные привилегией суда равных себе, позднее – вплоть до 1789 г. и с 1814 по 1848 г. – духовные и светские члены высшего дворянства, обладавшие особыми политическими правами.], т. е. людей, равных ему по происхождению. Дела вассалов разбирались при дворе их ленного господина и под его председательством, судом, составленным из перов истца и ответчика. Но бароны неохотно исполняли эту часть своих феодальных обязанностей и уклонялись от судебных съездов, сопряженных с разными неудобствами и даже опасностью. Недовольный приговором подсудимый нередко вызывал на поединок не только противника, но свидетелей и судей. Большая часть тяжб решалась судебным поединком, который взял верх над всеми другими доказательствами. Лудовик запретил прибегать к этому средству в собственных и в церковных владениях. Власть феодальных судов была ограничена определением тех случаев, которые исключительно подлежали разбору судов королевских. Сверх того, лица, недовольные решением местных феодальных судов, получили право жалобы, т. е. апелляции в суды королевские. Если бы кто-нибудь из первых Капетингов задумал такое нововведение, то встретил бы упорное, вероятно, неодолимое сопротивление. Исчисленные мною меры Лудовика не вызвали, однако, сильного противодействия, потому что он лично внушал неограниченное доверие, и никто не подозревал его в честолюбивых расчетах, в намерении усилить власть свою к ущербу других. В тесной связи с судебным поединком находилось право феодальной войны. Когда два владельца ссорились между собою и начинали войну, то в ней обыкновенно принимали участие все их родственники и друзья. Таким образом, мелкая распря, вспыхнувшая на одном конце Франции, немедленно отзывалась на другом. Король постановил, приводя, кажется, в исполнение мысль, принадлежавшую его деду, чтобы отныне между поводом к войне и ее началом протекало 40 дней (la quarantaine du roi [261 - La quarantaine du roi – королевский карантин (фр.).]); нарушитель постановления подлежал наказанию, как государственный изменник. Этим не ограничился законодатель: он предоставил каждому члену феодального сословия право обращаться прямо к верховной власти в случае предстоявшей ему борьбы с противником более сильным или богатым. Разумеется, такой переворот в укоренившихся привычках средневековой аристократии не мог совершиться разом: для этого нужно было много времени и много усилий, но Лудовик IX подал пример, от которого не отступали более его преемники. Его постановления относительно судебных поединков и частных войн легли в основание позднейшего законодательства. Помощниками Лудовика в этих преобразованиях были пользовавшиеся его особенным уважением и доверием ученые юристы. Преобразования, которых они были виновниками, конечно, не входили в виды короля, думавшего только об облагорожении и прочнейшем утверждении феодальных учреждений большею правдою и нравственностью. Он знал, что рыцари плохие судьи, и заменял их по возможности людьми, изучавшими право как науку. Последствия обнаружились уже по смерти Лудовика. Выведенные им на поприще практической деятельности юристы составили целое сословие, неприязненное идеям и формам Среднего века. Они противопоставили строго логические и общеприложимые определения римского права местным и своенравным обычаям, которые развились в основанных германцами государствах Западной Европы. Они засудили средневековое папство в лице Бонифация VIII [262 - Бонифаций VIII (Bonifacius VIII) (1235–1303) – итальянский религиозный и политический деятель, юрист, дипломат, в миру Бенедетто Каэтани (Benedet o Caetani), апостольский нотариус, кардинал (1281), римский папа (1294–1303), сторонник теократической концепции папской власти.], духовное рыцарство – в тамплиерах. Феодальное дворянство и община равно испытали их влияние. Судьба французских юристов XIV и XV столетий не лишена некоторого трагического величия и поэзии. Стараясь создать крепкую и стройную монархию по образцу Римской империи, они должны были вести постоянную и жестокую борьбу с непривыкшими подчинять себя государственным целям силами феодально-общинного мира. Почти каждый новый король принужден был жертвовать вернейшими советниками своего предшественника ненависти вассалов, смутно понимавших, что дело шло об их независимости. Но упраздненные таким образом места в совете и судах королевских недолго оставались порожними. Сын казненного клерка смело садился на место отца и действовал в том же духе и направлении, не заботясь, по-видимому, о предстоявшей ему участи. Лудовик IX не мог предвидеть политического значения, какое получили впоследствии юристы римского права, и дорожил только их судебною деятельностью. Не считаю нужным повторять Вам слишком известный рассказ Жуанвиля о том, как король, окруженный мужами, опытными в науке права, сам решал тяжбы своих подданных и произносил приговоры под знаменитым Венсенским дубом [263 - Венсенн – город, основанный в XII в. и располагавшийся к востоку от Парижа, рядом с Венсеннским лесом, где были замок и охотничьи угодья французских королей. В настоящее время Венсенн является юго-восточным пригородом Парижа. Город входит в состав департамента Валь-де-Марн региона Иль-де-Франс Французской Республики. Согласно Жану де Жуанвилю, Людовик IX лично занимался рассмотрением судебных тяжб, сидя под дубом в Венсеннском лесу. См.: Жан де Жуанвиль. Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика / Пер. со старофр. Г. Ф. Цыбулько; под ред. Ю. П. Малинина и А. Ю. Карачинского. СПб.: Евразия, 2012. (Clio). С. 21–22.]. Король и правда сделались в то время однозначащими словами для Франции. В целом государстве, кроме его, не было нелицеприятного судьи, потому что он один стоял вне, или, лучше сказать, выше всяких корыстных стремлений. Идея монархической власти облекалась в нравственное сияние неподкупного правосудия.
   Мы видели глубоко религиозное настроение Лудовиковой души. Можно бы подумать, что следствием такого настроения была излишняя уступчивость сословию, которое в Западной Европе нередко теряло из виду свое священное призвание и предавалось чисто мирским исканиям и помыслам. В самом деле, никто из королей французских не оказывал большего уважения к духовенству и не хранил так бережно его права, как Лудовик IX; но, с другой стороны, немногие умели так твердо отстаивать права светской власти. В споре между императором и папою Лудовик громко порицал последнего. Когда французские епископы жаловались ему, что отлучение от церкви не производит достаточного действия, он отвечал: «Не отлучайте от церкви ради корыстных расчетов и страстей ваших, и тогда я буду готовым исполнителем ваших приговоров» [264 - Ср.: Там же. С. 157–158.]. Для всякого другого государя, кроме Св. Лудовика, распри с духовенством могли быть в то время опасны. К чести пап надобно сказать, что они почти всегда были на стороне благочестивого короля против честолюбивых епископов. Здесь не место входить в разбор известий о так называемой прагматической санкции [265 - Речь идет о Прагматической санкции (Sanctio pragmatica) – документе, который закреплял независимость французской церкви от папского престола. В XIX в. у историков не было единого мнения по поводу подлинности документа. Одни считали, что Прагматическая санкция была принята Людовиком IX Святым в марте 1269 г., другие рассматривали ее как подделку XV в.], которою Лудовик будто бы определил духовные отношения Франции к римскому двору. Вопрос о подлинности этого акта еще не решен окончательно. Но допустив даже подлог, нельзя не признать, что в этом памятнике высказалось только общественное мнение о том, как поступал бы Лудовик IX при разграничении прав своих с правами папы и духовенства.
   Но отчего же, среди столь обширной и богатой результатами деятельности, это благородное лицо носит почти постоянное выражение внутренней глубокой грусти? В дружеских разговорах Лудовика с Жуанвилем, в беседах его с учеными, которыми он любил окружать себя, в дошедших до нас словах его молитвы – часто слышится скорбный голос души, недовольной действительностью, не обретшей в ней удовлетворения своим требованиям. Нигде это чувство не высказалось так просто, как в следующих словах духовника королевы Маргариты. Позвольте мне привести это место в подлиннике – я боюсь испортить его переводом: «Li benoiez rois désirroit merveilleusement grâce de larmes, et se copleignoit à son confesseur de ce que larmes li défailloient, et li disoit débonnérement, humblement et privéement, que quant l’on disoit en la litanie ces moz: Biau sire Diex, nous te prions que tu nous doignes fontaine de larmes, li sainz rois disoit devotement: O sire Diex, je n’ose requerre fontaine de larmes; ainçais me souf sissent petites gout es de larmes à arouser la sécheresse de mon coeur… Et aucune fois reconnut-il à son confesseur privéement que aucune fois li donna à nostre sir larmes en avoison: les quelles, quant il les sentait courre per sa face souef (doucement), et entrer dans sa bouche, elles li semblaint si savoureuses et très douces, non pas seulement au cuer, mès a la bouche» [266 - Цитируется «Житие Людовика Святого», составленное Гийомом де Сен-Патю, духовником королевы Маргариты Прованской: «Li benoiez rois désirroit merveilleusement grâce de larmes, et se copleignoit à son confesseur de ce que larmes li défailloient, et li disoit débonnérement, humblement et privéement, que quant l’on disoit en la litanie ces moz: Biau sire Diex, nous te prions que tu nous doignes fontaine de larmes, li sainz rois disoit devotement: O sire Diex, je n’ose requerre fontaine de larmes; ainçais me souf sissent petites gout es de larmes à arouser la sécheresse de mon coeur… Et aucune fois reconnut-il à son confesseur privéement que aucune fois li donna à nostre sir larmes en avoison: les quelles, quant il les sentait courre per sa face souef (doucement), et entrer dans sa bouche, elles li semblaint si savoureuses et très douces, non pas seulement au cuer, mès a la bouche» – «Блаженный король чудесным образом пожелал (иметь) дар слез, и поверял своему исповеднику, что ему недостает слез и говорил кротко, смиренно и доверительно, что когда во время литании говорят следующие слова: “Господь, мы просим у тебя, чтобы ты нам дал фонтан слез”, святой король с благочестием говорил: “О Господь Бог, я не осмеливаюсь требовать фонтан слез; мне были бы достаточны несколько слезинок, чтобы оросить свое черствое сердце…” И как-то раз он признался своему исповеднику, что как-то раз Господь наш дал ему в дар слезы: эти слезы, когда он чувствовал, как они тихо текут по его лицу и попадают в уста, они казались ему столь сладостными и приятными, и не только сердцу, но и устам» (старофр.). (Перевод С. И. Лучицкой).]. Недовольный миром Лудовик несколько раз обнаруживал намерение отказаться от власти и искать покоя в стенах монастыря. Но жизнь, которую он вел во дворце своем, была так чиста и строга, что могла служить достойным образцом для тогдашнего духовенства. Государственная деятельность не тяготила Лудовика, ибо он по преимуществу был мужем долга и подвига. В отношениях его к семейству раскрывались не внесенные нами в эту краткую характеристику свойства нежной и любящей души, которой суждено было совместить все добродетели государя, рыцаря, инока и простого гражданина.
   Скорбь Св. Лудовика исходила из сознания непрочности того мира, на поддержание которого он употребил лучшие свои силы. Он не мог не чувствовать несостоятельности средневековых форм жизни. Поддерживая одной рукою разлагавшийся порядок вещей, Лудовик IX другою закладывал здание новой гражданственности. Собственным чувством права и введением в суды юристов, проникнутых идеями римского законодательства, он убил феодальную неправду. Святостью жизни и нравственною чистотою он осуществил самый возвышенный из нравственных идеалов Среднего века, но чрез это самое укрепил монархию, полное развитие которой было несовместимо с сохранением средневековых учреждений, потому что за ними каждое сословие укрывало свои корыстные и исключительные притязания. Народ привык видеть в короле верховного, чуждого всякого пристрастия судью. В великие эпохи своей истории, во дни блестящих торжеств и тяжелых испытаний, французские короли называли себя недаром сынами Св. Лудовика. Его делом было нравственное значение французской монархии. Предшественники его действовали силою и искусством; к этим двум орудиям он присоединил третье – право. Он внушил к монархическому началу доверие, которого долго не могли поколебать ни грехи, ни несчастья его преемников. Читая некоторые из законодательных памятников его царствования и смотря на них с современной нам точки зрения, нельзя иногда не удивиться жестокости наказаний, определенных за проступки, которые ныне караются только общественным презрением. Но в таких случаях Лудовик IX был верен основному началу всей своей деятельности: он смотрел на государство как на христианскую общину, и не давал в нем места греху. В сфере науки он допускал спор и разногласие, сам посещал аудитории Парижского университета и охотно слушал лекции и прения знаменитых наставников. Но спор с еретиками, обличение их словом, предоставлял он исключительно ученым; мирянин в подобных случаях должен был, по его мнению, действовать одним мечом, не подвергая своего беззащитного ума ненужному искушению.
   Рассматривая с вершины настоящего погребальное шествие народов к великому кладбищу истории, нельзя не заметить на вождях этого шествия двух особенно резких типов, которые встречаются преимущественно на распутиях народной жизни, в так называемые переходные эпохи. Одни отмечены печатью гордой и самонадеянной силы. Эти люди идут смело вперед, не спотыкаясь на развалины прошедшего. Природа одаряет их особенно чутким слухом и зорким глазом, но нередко отказывает им в любви и поэзии. Сердце их не отзывается на грустные звуки былого. Зато за ними право победы, право исторического успеха. Большее право на личное сочувствие историка имеют другие деятели, в лице которых воплощается вся красота и все достоинство отходящего времени. Они его лучшие представители и доблестные защитники. К числу таких принадлежит Лудовик IX. Он был завершителем средневековой жизни, осуществлением ее чистейших идеалов. Но ни тем, ни другим, ни поборникам старых, ни водворителям новых начал не дано совершить их подвига во всей его чистоте и задуманной определенности. Из их совокупной деятельности Провидение слагает нежданный и неведомый им вывод. Счастлив тот, кто носит в себе благое убеждение и может заявить его внешним делом. На великих и на малых, незаметных простому глазу, деятелях истории лежит общее всем людям призвание трудиться в поте лица. Но они несут ответственность только за чистоту намерений и усердие исполнения, а не за далекие последствия совершенного ими труда. Он ложится в историю, как таинственное семя. Восход, богатство и время жатвы принадлежат Богу. Не будем же ставить в вину Лудовику IX его заблуждение. Думая поддержать феодальное государство, он влагал в него несродные ему начала и готовил великую монархию Лудовика XIV [267 - Лудовик XIV – Людовик XIV (Louis XIV) (1638–1715) – французский король из династии Бурбонов (1643–1715), известный как Король-солнце (Le Roi Soleil). Период самостоятельного правления Людовика XIV (1661–1715) считается вершиной в развитии французского абсолютизма.]. Он не докончил своего личного дела и не видал его завершения, подобно тем средневековым зодчим, которые завещали новому времени недостроенные, полные чудной и таинственной красоты готические соборы.

Чтение четвертое. Бэкон

   Предметом нынешнего чтения будет характеристика Бэкона Веруламского [268 - При подготовке лекции Т. Н. Грановский использовал статью английского политического деятеля, юриста и историка Томаса Бабингтона Маколея (Macaulay; 1800–1859) «Лорд Бэкон» – развернутую рецензию о шестнадцатитомном собрании сочинений Ф. Бэкона, изданном под редакцией Б. Монтегю в Лондоне в 1825–1834 гг. (Macaulay T. B. Lord Bacon // Edinburgh Review. 1837. № 7. P. 1 – 104), и «Письма об изучении природы» русского прозаика, философа, публициста, общественного и политического деятеля Александра Ивановича Герцена (1812–1870), опубликованные в журнале «Отечественные записки» под псевдонимом Искандер (1845. № IV. Отд. II. С. 81 – 118; 1845. № VII. Отд. II. С. 1 – 35; 1845. № VIII. Отд. II. С. 73–95; 1845. № XI. Отд. II. С. 1 – 28; 1846. № III. Отд. II. С. 1 – 28; 1846. № IV. Отд. II. С. 91 – 108). См.: Маколей [Т. Б.]. Лорд Бэкон / Пер. под ред. [А. И.] Бачинского // Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 1 – 125; Герцен А. И. Письма об изучении природы // Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 3: Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы. 1842–1846 / Ред. Д. И. Чесноков; коммент. З. В. Смирновой. М.: Издательство Академии наук СССР, 1954. С. 89 – 315.].
   За Александром Великим, за Лудовиком IX, за мужами исторического подвига, за героями истории, следует герой мысли, не уступая им шагу, с равными правами на Ваше внимание. Нужно ли повторять здесь давно сказанное замечание о том, что биография ученого редко представляет ту занимательность, какою отличаются биографии других деятелей на поприще историческом? Его подвиг укладывается в книгу, его незримое дело более чем всякое другое отрешено от личности самого совершителя и обнаруживается иногда по прошествии многих поколений. Между современниками Бэкона есть люди, которых биографии представили бы гораздо более занимательности, более драматического интереса; я нарочно выбрал его, чтобы указать на значение науки, отрешенной от всякого другого интереса.
   Конечно, между учеными XVI столетия нетрудно найти человека более возвышенного сердцем, с более благородною и чистою участью, но трудно найти личность, имеющую более прав на наше внимание. Есть века, отмеченные особенною печатью силы и энергии действующих поколений; к числу таких бесспорно принадлежит XVI столетие, у входа в которое стоят Колумб [269 - Ср.: Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 3: Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы. 1842–1846 / Ред. Д. И. Чесноков; коммент. З. В. Смирновой. М.: Издательство Академии наук СССР, 1954. С. 267.] и Васко де Гама [270 - Васко де Гама – Гама (Gama) Васко да (ок. 1460 или 1469–1524) – португальский мореплаватель, руководитель экспедиции, в ходе которой были завершены поиски морского пути из Европы в Индию (1497–1499), вице-король Индии (1524). О нем см.: Кунин К. И. Васко да Гама: Португальский мореплаватель, открывший морской путь из Европы в Индию. 1459–1524. М.: Жургазобъединение, 1938. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 2/122); Субботин В. А. Великие открытия: Колумб. Васко да Гама. Магеллан. М.: УРАО, 1998.]. Они открыли народам Западной Европы два мира: один – ветхий, забытый, сохранивший в целости древнейшую цивилизацию человеческого рода, от которой так далеко отошли современники Лютера [271 - Лютер (Luther) Мартин (1483–1546) – немецкий религиозный и политический деятель, богослов, философ, прозаик, переводчик, бакалавр (1502), магистр философии (1505), монах монастыря Братства отшельников Св. Августина в г. Эрфурт (1505), лектор в Виттенбергском университете (1508), доктор богословия (1512), викарий Мейсена и Тюрингии (1515), церковный реформатор, основоположник лютеранства – одного из направлений в протестантизме.] и Макиавелли [272 - Макиавелли (Machiavelli) (Макьявелли, Макиавель) Никколо (1469–1527) – итальянский политический деятель, поэт, прозаик, историк, военный теоретик, секретарь Совета десяти Флорентийской республики (1498–1512), автор «Истории Флоренции» («Istorie forentine», 1521–1525) и политического трактата «Государь» («Il Principe», 1532). См.: Макьявелли Н. История Флоренции / Пер. Н. Я. Рыковой; послесл. и коммент. В. И. Рутенбурга. Л.: Наука, 1973. (Памятники исторической мысли); Макиавелли Н. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Государь / Пер. с ит., вступ. статья, аннотации М. А. Юсима. М.: РОССПЭН, 2002. (История политической мысли).]; другой – новый, нетронутый, не початый историей. Бесконечные пустыни Америки манили к себе европейца, вызывали его на новые опыты, на устроение новых общественных форм, для которых не было места в Европе, окрепшей в своих исторических преданиях. Одновременно с этими великими открытиями в Европе рушилось феодальное государство; его место заступила новая монархия, сделавшаяся представительницею непризнанных дотоле, заслоненных сословиями народностей. В то же время поколебалось и единство западной церкви, соединявшей в одну паству латино-германские народы [273 - Речь идет о Реформации XVI в. в Западной и Центральной Европе (Англия, Германия, Дания, Норвегия, Франция, Чехия, Швейцария и др.), в ходе которой возникли протестантские церкви.]. Все это движение, столь сильно охватившее умы, отозвалось и в науке. Можно сказать, что оно выразилось в ней еще с большею силою и энергиею. Читая произведения, вышедшие в первой четверти XVI столетия, нельзя не заметить в них какой-то светлой радости, какого-то юношеского чувства надежды. Такою надеждою пропитана духовная атмосфера той эпохи: великие события, которыми ознаменованы конец XV и начало XVI века, казались людям только предвестниками чего-то еще большего, небывалого в истории. Во всех сферах науки пробуждается веселая, исполненная веры в достижение своих целей деятельность. Это движение началось на той почве, которая издавна была любимою почвою истории, в той стороне, на которую уже давно с завистью и жадностью смотрели иноземцы. Я говорю об Италии. Здесь-то под влиянием весьма понятных условий, впервые началась разработка оставшихся памятников классического мира и явились первые плодотворные попытки восстановления древней науки и древнего искусства. Вам, без сомнения, известно, с каким одушевлением и успехом действовали итальянские ученые в так называемую эпоху Возрождения наук и как много обязана им общеевропейская образованность. Многие из них зашли слишком далеко. В порывах вызванного высокими образцами восторга, они забыли, что сами принадлежат новому миру, и отвратили от него лицо свое. Погруженные в созерцание прошедшего, они потеряли из виду настоящее и мечтали о формах жизни, в которые не могло установиться общество более сложное и богатое духовными силами, чем республики Греции и Рима. Итальянцы недаром жалуются на несправедливость судьбы, отдавшей в руки иноплеменника завершение того, что начато было ими. В самом деле, между людьми, которые были представителями итальянской науки в XVI столетии, мы найдем много гениальных личностей и героических характеров. Немногие из них пользуются теперь общею известностью. Заслуги и страдания большей части погребены в специальных сочинениях об истории философии, доступных только ограниченному числу ученых. От Помпонация [274 - Помпонацци (Pomponazzi) Пьетро или латинизированное Петрус Помпонаций (Petrus Pomponatius) (1462–1525) – итальянский философ-гуманист, последователь Аристотеля, профессор в Падуе (1488–1509), Ферраре (1509) и Болонье (1512–1525), автор трактатов «О бессмертии души» («De Immortalitate Animae», 1516) и «О причинах естественных явлений, или О чародействе» («De Naturalium Effectuum causis, sive de Incantationibus», 1515–1520). См.: Помпонацци П. О бессмертии души. О причинах естественных явлений, или О чародействе / Вступ. статья, пер. и примеч. А. Х. Горфункель. М.: Академия общественных наук, 1990. (Библиотека литературы по атеизму и религии).] до Джордано Бруно [275 - Бруно (Bruno) Джордано Филиппе (1548–1600) – итальянский философ-пантеист, монах-доминиканец, поэт. В 1592 г. Дж. Ф. Бруно был обвинен в ереси, после восьмилетнего заключения сожжен на костре инквизиторами.] тянется ряд смелых умов, самоотверженно и страстно посвятивших себя исканию истины. Рассматриваемые с точки зрения нынешней науки, их опыты и умозрения покажутся недостаточными. Они настолько же поэты, насколько ученые; их любовь к истине была безгранична, силы велики, но у них не выработались ученые приемы, не было метода, без которого невозможно никакое плодотворное исследование. Они трудились не одною головою, но и сердцем, и часто смешивали чувство с мыслью. Последняя нередко облекалась у них в форму мистического дифирамба [276 - Дифирамб – жанр античной торжественной лирики, восходящий к народным песням, исполнявшимся во время праздников в честь бога виноградарства и виноделия Диониса (Вакха). Сформировавшийся в VII в. до н. э., дифирамб достиг своего расцвета в VI–V вв. до н. э. В эпоху Возрождения в Западной Европе писатели, поэты и ученые создавали подражания античному дифирамбу.]. Многие исследования того времени написаны стихами. Жизнь этих людей шла в уровень с их внутренним настроением. Они переходили из одной страны в другую, разнося повсюду свои знания, заводя споры, и редко оканчивали жизнь естественною смертью. За много веков до того на той же почве Италии, произведшей так много мыслителей, один древний философ бросился, говорит предание, в жерло Этны [277 - Этна – вулкан, располагающийся на восточном берегу о. Сицилия; один из самых активных вулканов в мире, самый высокий и активный вулкан в Европе.], чтобы узнать таинственные недра земли [278 - Подразумевается Эмпедокл (Έμπεδοκλης) Акрагантский (Агригентский) (ок. 490 – ок. 430 до н. э.), древнегреческий философ, поэт, ритор, политический деятель, один из лидеров демократов, врач, основоположник сицилийской медицинской школы, чародей, «воскрешавший» людей. Существует несколько версий смерти Эмпедокла. Согласно одной из них, философ бросился в жерло Этны, чтобы прослыть богом, и вулкан выкинул на землю одну из его медных сандалий. По другой версии, Эмпедокл исчез и стал богом после того, как «воскресил» женщину. В соответствии с третьей версией считалось, что философ уехал в Пелопоннес, где и умер. Подробнее о нем см.: Асмус В. Ф. Античная философия. 2-е изд. М.: Высшая школа, 1976. С. 58–73; Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов / Вступ. статья А. Ф. Лосева; пер. и примеч. М. Л. Гаспарова. М.: Мысль, 1979. (Философское наследие). С. 346–354; Семушкин А. В. Эмпедокл. М.: Мысль, 1985. (Мыслители прошлого).]. По его следам шли мыслители XVI столетия: они погружались в бездонные пропасти человеческого мышления и умирали потом на кострах. Результатом вакхического [279 - Вакх – в греческой мифологии: одно из имен бога плодоносящих сил земли, виноградарства и виноделия Диониса, сына Зевса и фиванской царицы Семелы.] упоения, каким были одержимы высочайшие умы того времени, было глубокое доверие к магии, каббале, алхимии и астрологии. В этих науках заключалась, по тогдашним понятиям, глубокая и таинственная мудрость, которая некогда дана была человеку свыше. Он утратил ее, предавшись обольщению суетных мирских целей.
   С половины XVI столетия движение мысли останавливается в Италии: оно пришло в резкое столкновение с папским двором и навлекло на себя его гонение. Итальянцы должны были искать духовного удовлетворения в сфере уже готовой и менее опасной нового искусства. Но то, что было начато в Италии, продолжалось на почве, не столь богатой дарами природы, но более счастливой в своем историческом развитии, в Англии. Всем известно, какое блестящее время английской истории представляет царствование королевы Елизаветы [280 - Елизавета I (Elizabeth I) (1533–1603) – королева Англии (1558), последняя из династии Тюдоров. О ней см.: Дмитриева О. В. Елизавета Тюдор. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2012. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1580/1380).]: недаром к этому времени обращаются англичане, как к золотым дням своей родины, и зовут королеву уменьшительным именем (Queen Bess [281 - Queen Bess – Королева Бэсс (англ.).]), в котором звучит народная любовь к ней. Но не одному только счастью и личным талантам своим обязана Елизавета особенным развитием, можно сказать, напряжением народных сил, которое сообщило такой блеск ее царствованию: она окружена была людьми, которых имена произносит с законною гордостью каждый англичанин, каковы бы ни были личные политические или религиозные убеждения. Не говоря о том великом поколении государственных мужей, которые подняли свое отечество на неслыханную до тех пор степень политического могущества, я укажу Вам только на сферу умственную, на науку и искусство. Вспомните, что тогда жили и действовали Бэкон, Шекспир [282 - Шекспир (Shakespeare) Уильям (1564–1616) – английский поэт, драматург, театральный деятель.], Вальтер Ралли [283 - Ралли Вальтер – Рэли, Рэлей (Ralegh, Raleigh) Уолтер (ок. 1552–1618) – английский политический деятель, поэт, историк, путешественник, основатель первой английской колонии в Америке (1583–1585), вице-адмирал и лорд-наместник Девона и Корнуолла, участник заговора против короля Якова I Стюарта.], Бен Джонсон [284 - Джонсон (Jonson) Бенджамин (Бен) (1573–1637) – английский драматург, поэт, театральный теоретик.] и много других не с столь громкими именами, но с заслугами, которые во всякое другое время дали бы право на первые места в истории отечественной литературы. Сама королева была в уровень с высшим образованием современного ей общества: она знала, кроме новых европейских языков, оба языка классической древности [285 - Елизавета I знала французский и итальянский языки, древнегреческий и латынь.], читала по-еврейски, писала комментарии к Платону [286 - Платон (Πλάτων) (428/427 – 348/347 до н. э.) – древнегреческий философ, ученик Сократа, основатель философской школы в Афинах (ок. 387 до н. э.), просуществовавшей до 529 г., один из основоположников античного идеализма.] и переписывалась с друзьями своими по-латыни.
   В это время, в 1561 году, родился у канцлера Николая Бэкона [287 - Бэкон Николай – Бэкон (Bacon) Николас (1510–1579) – английский политический деятель, юрист, член парламента (1545), казначей лондонской юридической корпорации Грейс-Инн (1552), лорд-хранитель большой печати (1558), лорд-канцлер (1559), отец Фрэнсиса Бэкона.] сын Франц [288 - Франц – Фрэнсис, второй сын Н. Бэкона от брака с Анной Кук. Фрэнсис Бэкон родился 22 января 1561 г. в лондонской резиденции Н. Бэкона Йорк-хаусе.], впоследствии барон Веруламский. Известно, какое влияние имеют на ребенка первые впечатления, в особенности как сильно действует влияние матери. Мать Франца [289 - Кук (Cooke) Анна (1528–1610) – дочь Энтони Кука (Cooke; 1504–1576), воспитателя английского короля Эдуарда VI, с 1553 г. вторая жена Н. Бэкона, родившая ему двух сыновей: Майкла (1541–1615) и Фрэнсиса.] принадлежала к числу образованнейших женщин Англии в то время, когда женщины получали крепкое и мужественное воспитание, и пример королевы Елизаветы не составлял исключения из общего правила. Мать Бэкона знала греческий и латинский языки и занималась богословием; она была первою наставницею сына. Судя по складу ее ума и строгому воззрению на жизнь, можно себе составить понятие о характере ее преподавания, приготовившего Бэкона к тому великому подвигу, который ему суждено было совершить. Мысль его окрепла преждевременно. В тех летах, когда детей занимают приличными их возрасту играми, Бэкон задумывался над явлениями, которые обыкновенно ускользают даже от внимания взрослых. На восьмом году его занимали законы звука: он ходил прислушиваться к эху и доискивался причины этого явления [290 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 14.]. На двенадцатом году он поступил в Кембриджский университет [291 - Кембриджский университет – один из старейших университетов в Англии; основан в 1209 г. С 1573 по 1576 г. Ф. Бэкон обучался в Тринити-Колледже Кембриджского университета. В 1576 г. он несколько месяцев был студентом в лондонской юридической корпорации Грейс-Инн.]. Оксфордский [292 - Оксфордский университет – один из старейших университетов в Англии; основан во второй половине XII в.] и Кембриджский университеты принадлежат к числу важнейших учреждений Англии, которая обязана им почти всеми своими значительными людьми, действовавшими на поприще государственном или ученом. Но каждое из этих заведений имеет свои особенные предания и отмечено характером, ему исключительно принадлежащим. Таким образом, с самого раннего времени Кембриджский университет отличался от Оксфордского большею готовностью принимать новые идеи, новые формы и системы. Но в исходе XVI столетия в Кембриджском университете преобладала еще схоластика, и Бэкон вынес оттуда после трехлетнего пребывания презрение к этой бесплодной науке, в которой идеи заменялись словами, а живое диалектическое развитие – мертвым силлогизмом. Схоластика, утратившая блестящие свойства, с какими она выступила в XII столетии, не соответствовала ни духовным требованиям, ни практическому направлению поколений, пред которыми уже открылись сокровища древних литератур.
   По окончании университетских занятий Бэкон отправился во Францию в свите английского посольства [293 - В 1576 г., после нескольких месяцев обучения в Грейс-Инн, Ф. Бэкон был зачислен в штат английского посольства во Франции, которое возглавлял сэр Эмиас Полет (Paulet; ок. 1532–1588). Во Франции Ф. Бэкон пробыл до февраля 1579 г.]. Он прибыл туда в эпоху религиозных войн [294 - Речь идет о религиозных войнах между католиками и протестантами (гугенотами) во Франции во второй половине XVI в.]. Молодому дипломату представилось обширное поприще для наблюдений всякого рода. Пред глазами его совершались величайшие события и действовали самые значительные лица современной Европы. Он присутствовал при борьбах Лиги [295 - Лига (Священная лига, Католическая лига, Святой союз) – католический союз во Франции в 1576–1577 гг., а также в 1585–1594 гг. Священная лига была основана в Париже по инициативе Генриха I Лотарингского и при поддержке папы Сикста V, иезуитов и испанского короля Филиппа II Габсбурга для борьбы с протестантами и для противодействия усилению влияния французского короля.] с двором и гугенотами [296 - Гугеноты – протестанты-кальвинисты во Франции в XVI–XVIII вв.], видел Екатерину Медичи [297 - Екатерина Медичи (Catherine de Médicis) (1519–1589) – французская королева (1547–1559), жена короля Генриха II из династии Валуа, мать французских королей Франциска II, Карла IX и Генриха III, в годы правления которых она оказала сильное влияние на государственную политику (1559–1589). О ней см.: Плешкова С. Л. Екатерина Медичи, Черная королева. М.: Издательство МГУ, 1994; Балакин В. Д. Екатерина Медичи. М.: Молодая гвардия, 2012. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий: Малая серия. Вып. 27).], Гизов [298 - Гизы (Guise) – французский аристократический род, основателем которого был герцог Клод де Гиз (Claude de Guise; 1496–1550); боковая ветвь Лотарингского герцогского дома. В ходе религиозных войн во Франции Гизы были лидерами католиков.] и Генриха Наварского [299 - Генрих Наварский – Генрих IV Наваррский (Henri IV de Navarre) (1553–1610) – король Наварры (1562), первый король Франции из династии Бурбонов (1589), один из лидеров гугенотов, в 1593 г. перешедший в католичество.]. Трудно было выбрать лучшую школу для практического изучения истории и политики.
   На двадцатом году Бэкон написал небольшое сочинение о современном ему состоянии Европы [300 - Упоминается работа Ф. Бэкона «Заметки о христианском государстве» («Notes on the State of Christendom», 1582).]. Гордые славою великого соотечественника своего, англичане высоко ставят этот начальный опыт его умственных сил. Признаемся, книга молодого Бэкона произвела на нас тяжелое впечатление. Ранний холод мысли, умевшей сохранить совершенное спокойствие среди взволнованного до глубины своей общества, эта независимая и равнодушная оценка партий, которые с таким жаром спорили о самых важных для человека вопросах, неприятно поражают читателя, которому известны лета автора. Бэкон смотрел на Европу как посторонний свидетель, а не как участник в ее радостях и страданиях. Пребывание его на материке было, впрочем, непродолжительно. Старый канцлер Бэкон умер во время его отсутствия [301 - Н. Бэкон умер 20 февраля 1579 г. и был похоронен в Соборе Св. Павла в Лондоне.], не оставив ему никакого имения. Франц Бэкон должен был воротиться на родину и жить своими трудами. Можно было подумать, что его ожидало скорое и верное повышение при дворе. Любимый министр королевы Елизаветы, Бурлей [302 - Бурлей – Сесил (Cecil) Уильям (1520–1598) – английский политический деятель, с 1571 г. барон Бёрли (Burghley), главный советник королевы Елизаветы I Тюдор, государственный секретарь (1550–1553, 1558–1572), лорд-казначей (1572).], был женат на его тетке [303 - У. Сесил был женат на Милдред Кук (Cooke) (1524–1589), старшей дочери Энтони Кука, и приходился дядей Ф. Бэкону.]. Отец его заслугами своими купил сыну право на внимание королевы. Елизавета давно заметила даровитого мальчика, ласкала его, забавлялась его остроумными выходками и часто называла своим маленьким канцлером. Но воротившись в Англию, Бэкон не нашел того, чего мог по праву ожидать. Причиною его первых неудач была зависть Бурлея, который понял тотчас все превосходство гениального племянника над хитрым и трудолюбивым, но не отличавшимся особенною даровитостью сыном своим [304 - Сесиль – Сесил (Cecil) Роберт (1563–1612) – английский политический деятель, государственный секретарь (1590), барон (1603), виконт Крэнборн (1604), граф Солсбери (1605), сын У. Сесила, двоюродный брат Ф. Бэкона.]. При равных условиях успеха молодой Сесиль не мог идти рядом с двоюродным братом и должен был бы по необходимости уступить ему то положение, которое уже было приготовлено для него заботливым родителем. Бэкон избрал юридическое поприще не вследствие внутреннего призвания (заметим мимоходом, что великие английские юристы считали его посредственным знатоком своей науки и ставили несравненно выше его современного ему юриста Эдварда Кока [305 - Кок (Coke) Эдвард (Едвард) (1552–1634) – английский политический деятель, юрист, член парламента (1589), спикер Палаты общин (1592).]), но для того, чтобы доставить себе средства к безбедному существованию и проложить дорогу к высшим государственным должностям. Служба его шла, впрочем, медленно. Бурлей явно отстранял его. Его отношения к Бурлею ясно выражаются в письмах его, из которых проглядывает какое-то странное, не внушающее к себе доверия, смирение. Он, очевидно, подделывается под характер старого дяди, терпеливо сносит его оскорбительные причуды, льстит двоюродному брату и ни одним словом не дает заметить, что ему известны причины их нерасположения к нему. Источником такого долготерпения было не равнодушие к земным благам, а осторожность и опасение обратить в явную вражду скрытое недоброжелательство [306 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 16–18.]. Между тем блестящий двор Елизаветы манил к себе честолюбивого юношу. Преемник Лейчестра [307 - Лейчестр – Дадли (Dudley) Роберт (1532–1588) – английский военный и политический деятель, с 1564 г. граф Лестер (Leicester), командующий английскими войсками, отправленными на помощь Нидерландам в войне с Испанией (1585), главнокомандующий морскими и сухопутными силами Нидерландов в войне с Испанией (1586–1587), фаворит королевы Елизаветы I Тюдор (1553–1588).] в милости королевы, молодой граф Эссекс [308 - Эссекс – Деверё (Devereux) Роберт (1567–1601) – английский военный и политический деятель, граф Эссекс (Essex), участник англо-испанской войны (1586–1589), командующий эскадрой (1596), главнокомандующий войск, направленных на усмирение восстания в Ирландии (1599), фаворит королевы Елизаветы I Тюдор.] далеко превосходил своего предшественника благородством мыслей и блестящими, истинно рыцарскими свойствами характера. Он один из первых оценил по достоинству Бэкона [309 - Ф. Бэкон познакомился с Р. Деверё в начале 90-х годов XVI в.] и предложил ему свои услуги. Помощь эта пришла вовремя. Обстоятельства Франца Бэкона были самые плохие: ему грозила тюрьма за долги. Эссекс употребил все свои усилия, чтобы доставить ему выгодное место; но Бурлей твердо решился не давать хода племяннику. Влияние опытного министра превозмогло старания Эссекса, который в вознаграждение горькой для Бэкона неудачи подарил ему довольно значительное имение. Подарок этот был сделан таким благородным образом, что сам Бэкон говорил впоследствии: «Я не знал, чему мне более радоваться и за что более благодарить: за самый подарок или за то, как он мне был предложен» [310 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 25.]. Отправляясь потом в поход против Испании [311 - Вероятно, речь идет о битве при Кадисе в 1596 г., во время которой английская эскадра под командованием Р. Деверё разгромила испанский флот. Победа в битве при Кадисе принесла королевскому фавориту всенародную любовь. Или подразумевается неудачная экспедиция к Азорским островам в 1597 г. Она была организована совместно с У. Рэли для захвата груза испанских кораблей, возвращавшихся из Америки.], Эссекс завещал друзьям своим беречь Бэкона, будущую славу и надежду Англии. Известно, какая судьба постигла Эссекса. Увлеченный пылким характером своим, высоко поставленный королевою, любимый народом, он в минуту негодования решился на поступок, которому нет оправдания, и поднял оружие против правительства [312 - Опираясь на своих сторонников, в начале февраля 1601 г. Р. Деверё поднял в Лондоне антиправительственное восстание, но был арестован и заключен в Тауэр.]. Елизавета хорошо знала горячий нрав своего любимца. Ей были известны несчастные обстоятельства, которые помрачили его рассудок и довели его до безумного восстания, которого исход он мог легко предвидеть. Есть причины думать, что королева искренно желала спасти Эссекса и против воли уступила настояниям его врагов. Против него была могущественная партия, в рядах которой стал знаменитый Вальтер Ралли. Это одна из тех личностей, мимо которых нельзя пройти без внимания. Ралли соединял дарования полководца, моряка, поэта и ученого с ловкостью искусного царедворца. Он долго боролся с Эссексом и, наконец, при помощи Сесилей (Бурлея) достиг своей цели. Я должен по этому поводу упомянуть о той печальной роли, которую Бэкон, по-видимому, добровольно принял на себя в процессе, кончившемся казнью Эссекса [313 - Р. Деверё был казнен 25 февраля 1601 г. Ф. Бэкон принимал участие в процессе над королевским фаворитом как судья.]. Сначала он старался оправдать своего бывшего покровителя пред королевою, но когда дело это приняло дурной оборот и подало повод к толкам о друзьях и соумышленниках графа, Бэкон поспешно отступился от него и перешел на сторону его неприятелей: он участвовал, между прочим, в составлении обвинительного акта. Во все продолжение процесса Эссекс ни разу не упрекнул осыпанного его благодеяниями обвинителя в неблагодарности и не напомнил ему прежней дружбы. Должностные обязанности не могли служить Бэкону оправданием, тем более что он обнаружил более усердия, чем требовалось. После казни Эссекса он даже написал и издал небольшое сочинение, в котором с обыкновенным талантом своим доказывал справедливость исполненного приговора и жестоко нападал на память несчастного графа, загладившего вину свою искренним раскаянием и смертью [314 - По просьбе Елизаветы I Тюдор философ составил и издал декларацию о преступлениях Эссекса («Declaration of the Practices and Treasons attempted and Commit ed by the late Earl of Essex», 1601).]. Поведение Бэкона было замечено и оценено по достоинству современниками. Тогда уже в обществе утвердилось глубокое уважение к его дарованиям и недоверие к его нравственным свойствам. Королева не сочла нужным благодарить его за последние услуги, и Бэкон должен был терпеливо ждать нового царствования [315 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 23–30.]. При преемнике Елизаветы дела его действительно поправились. Иаков I [316 - Иаков I – Яков I (James I) (1566–1625) – король Шотландии (1567–1625; под именем Яков VI) и Англии (1603–1625) из династии Стюарт.] был человек довольно ограниченного ума, но он любил науки и высоко ценил ученые труды. Великие дарования и обширные сведения Бэкона проложили ему, наконец, дорогу к высшим государственным должностям. Говорить ли о том, как он пользовался своею властью и своим влиянием? Рассказ мой представит Вам мало отрадных и светлых подробностей. Нельзя, конечно, отрицать заслуг, оказанных Бэконом Англии на поприще политической деятельности, но, с другой стороны, нельзя также не сознаться, что дела его стояли не в уровень с его силами, и что отечество его было в праве ожидать и требовать несравненно большей пользы от гениального сановника, превосходившего умом и знаниями всех своих современников. Никто, быть может, не понимал так глубоко, как он, движений общественного мнения в Англии; но он едва ли когда-нибудь сказал королю слово о необходимости мер, способных отвратить опасности, грозившие престолу и народу. Дорожа своим положением при дворе, он был малодушным угодником всех временщиков, которыми так богато царствование Иакова I, и не раз выказывал постыдную готовность на услуги, несогласные с его убеждениями и с достоинством благородного человека вообще [317 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 37–42.]. Укажем на содействие его в раздаче вредных для государства монополий, на дела, решенные им против закона в пользу знатных и сильных просителей, на его преступную уступчивость в вопросах политических. Достаточно для нашей характеристики одного примера. У старого, выжившего из ума проповедника Пичама [318 - Пичам – Пичэм (Peacham) Эдмунд (1553/1554 – 1616) – английский религиозный деятель, священник, пуританский проповедник. В конце 1614 г. Э. Пичэма арестовали по подозрению в государственной измене и поместили в Тауэр. Во время обыска, проведенного в его квартире, были обнаружены бумаги, в которых критически оценивались государственная, церковная и финансовая политика Якова I Стюарта. Священник отказался отвечать на вопросы следствия. Ни допросы, ни применение пыток не дали результата. В августе 1616 г. суд признал Э. Пичэма виновным в измене. Священник был заключен в замок Таунтон, где он умер спустя несколько месяцев. Ф. Бэкон принимал участие в деле Э. Пичэма как член следственной группы. В ходе дознания он призывал суд учитывать лишь содержание бумаг и не принимать во внимание то, что рукописи Э. Пичэма не предназначались для печати и не использовались во время проповедей. Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 42–48.] найдена была в рукописи проповедь, содержавшая в себе выражения, из которых ясно следовало, что автор принадлежал к секте пуритан, уже обратившей на себя внимание смелою борьбою с англиканской церковью. Заметим притом, что по произведенному следствию не только не доказано, что Пичам действительно произнес найденную у него проповедь, но даже подлежит сомнению, что он сам ее писал. Тем не менее, Бэкон взял на себя это дело и обязался вынудить у подсудимого полное признание. Средство, употребленное им для достижения этой цели, была пытка. Все усилия лорда Бэкона, лично присутствовавшего при допросах, были, однако, бесполезны. Пичам, как кажется, от страха и боли окончательно потерявший рассудок, не дал никаких показаний. Есть писатели, которые оправдывают поступки Бэкона в этом случае духом века [319 - Очевидно, подразумевается Бэзил Монтегю (Montagu; 1770–1851) – английский юрист, адвокат, писатель, филантроп, издатель собрания сочинений Ф. Бэкона в 16 т. (The Works of Francis Bacon, Lord Chancellor of England / A new edition by Basil Montagu: 16 vols. London: William Pickering, 1825–1834) и автор исследования о жизни и творчестве философа (Montagu B. The Life of Francis Bacon. London: William Pickering, 1833). С Б. Монтегю полемизировал Т. Б. Маколей в статье «Лорд Бэкон».]. Мы сознаем вполне перевес понятий, принадлежащих целой эпохе и целому народу, над умственными силами отдельного лица и не поставим в укор греку или римлянину поступков и мнений, неприличных человеку нашего времени; но такое оправдание едва ли может быть допущено в пользу Бэкона. Неужели ему, стоявшему во главе умственного движения своей эпохи, обнимавшему самые разнородные сферы знания, можно было верить в признание, вырванное орудиями пытки? Неужели в этом отношении он стоял ниже других английских юристов, которые уже давно восставали против бесчеловечного уголовного судопроизводства Средних веков? Скажем лучше, что суетность слабого характера взяла верх над силою мысли и заставила Бэкона действовать вопреки пониманию и сердцу, потому что от природы он был добродушен и кроток. Вероятно, находились и найдутся еще люди, для которых нравственное падение Бэкона было предметом нечистой радости, ибо оно служило извинением их собственного ничтожества; но тому, кто дорожит достоинством человеческой природы и верует в благородное назначение нашего рода на земле, нельзя без глубокой скорби читать страницы, содержащие в себе печальную повесть о гражданской деятельности одного из величайших мужей всеобщей истории. Не думаю, однако, чтобы мы были вправе из ложного уважения к памяти знаменитого мыслителя таить содержание этих страниц. В них заключается высокий, хотя горький, урок умственной гордости. И к чему привели Бэкона дела, навлекшие на него справедливое презрение современников? Мелкими угождениями лицам он отнял у себя возможность истинно великих заслуг отечеству. С его талантами и тем красноречием, о котором с единодушным восторгом отзываются все современники, ему было бы легко дать иное направление оппозиции, которая уже обнаруживалась в нижней камере [320 - Нижняя камера – Палата общин – нижняя палата английского парламента.] и вела прямо к кровавому перевороту, стоившему жизни и престола Карлу I-му [321 - Карл I (Charles I) (1600–1649) – король Англии, Шотландии и Ирландии из династии Стюартов (1625–1649), казнен в ходе Английской буржуазной революции (1649).]. Почести и награды, сыпавшиеся на Бэкона, по-видимому, ослепили его. В течении немногих лет он был возведен в должности хранителя государственной печати и канцлера, получил титулы барона Веруламского и виконта Сент-Альбана. Он стоял у конца своего гражданского поприща. Выше ему уже нельзя было подняться на этой лестнице. Но страх утратить положение, купленное ценою таких нравственных жертв, пересиливал в Бэконе все другие благороднейшие побуждения. Он прикладывал вверенную ему государственную печать к актам, которые принадлежат к числу самых постыдных памятников жалкой эпохи, составляющей продолжение великого царствования Елизаветы. Не могу также умолчать об отношениях его к любимцам Иакова I-го. Однажды случилось ему навлечь на себя гнев герцога Боккингама [322 - Боккингам – Вильерс (Villiers) Джордж (1592–1628) – английский военный и политический деятель, виконт (1616), граф (1617), маркиз (1618), герцог Бекингем (Buckingham, 1623–1628), лорд-адмирал Англии (1619), фаворит короля Якова I.] заступлением за правое дело [323 - В 1620 г. Ф. Бэкон вошел в состав правительственной комиссии, созданной для урегулирования проблемы раздачи королевских монопольных патентов на производство и продажу товаров. Он полагал, что с согласия короля необходимо ликвидировать не пользовавшиеся популярностью в народе патенты, и предложил Дж. Вильерсу аннулировать патент на содержание питейных заведений, принадлежавший его брату. Герцог Бекингем проигнорировал это предложение и добился патента для другого своего брата. Под давлением фаворита короля Ф. Бэкон вынужден был одобрить выдачу нового патента.]. Верховный судья английского королевства явился униженным просителем в прихожей наглого временщика и с коленопреклонением молил о прощении ему неосторожного поступка. А между тем Бэкона нельзя назвать положительно дурным, тем меньше жестоким и злым человеком. Он был только суетен и малодушен. Подобно многим, он ставил внешние блага, украшающие жизнь, выше самой жизни. Быть может, он нашел бы в высоком уме своем силу, нужную для того, чтобы умереть с достоинством; но жить в бедности и неизвестности был он не в состоянии. Ему нужен был внешний блеск, почести, богатство, одним словом, все условия изящного и роскошного быта. Современники с похвалою отзываются о его щедрости и том радушном приеме, какой находили у него ученые и писатели. Великолепное поместье [324 - Речь идет о поместье Гортембери.], где он обыкновенно проводил свободные от служебных занятий летние месяцы, было сборным местом для самого образованного общества Англии. Бэкон охотно принимал к себе юношей, оказывал им покровительство и делился с ними своими знаниями. В начале 1621 года Бэкон был возведен в звание виконта Сент-Альбана [325 - 22 января 1621 г. в Лондоне состоялось торжественное празднование 60-летия Ф. Бэкона. К юбилею Яков I пожаловал философу титул виконта Сент-Олбанского.]. Вскоре после праздника, которым сопровождалось его возвышение, созван был парламент. Первым делом нижней камеры было составление комиссии, которой поручено было исследовать состояние судопроизводства в Англии [326 - В состав комиссии по изучению судопроизводства в Англии вошли Кристофер Обри, Эдвард Эгертон и Роберт Филипс.]. Чрез две недели [327 - 14 марта 1621 г. К. Обри и Э. Эгертон представили в Палату общин доклад, в котором обвинили Ф. Бэкона во взяточничестве, а 19 марта, после дополнительного расследования, дело лорда-канцлера было вынесено на рассмотрение Палаты лордов и Палаты общин. Обе палаты английского парламента поддержали предъявленное Ф. Бэкону обвинение.] докладчик комиссии сир Роберт Филиппс [328 - Филиппс – Филипс (Philips, Phelips) Роберт (ок. 1586–1638) – английский политический деятель, член Палаты общин (между 1604–1629), председатель парламентского комитета по изучению судопроизводства в Англии (1621).], которого имя потому вошло в историю, доложил камере, что в судах Англии нет правды, что правосудие можно покупать за деньги, и что главным виновником и покровителем злоупотреблений был человек, «которого имя, – сказал Филиппс, – нельзя произнести без особого уважения, в похвалу которого ничего не говорю, ибо он выше всех похвал; этот человек – лорд канцлер» [329 - См.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 60.]. Можно себе представить, какое впечатление произвели эти слова. Прежние проступки Бэкона были закрыты величием обнаруженных им дарований; мягкий и общежительный нрав приобрел ему расположение даже таких людей, в глазах которых гений не мог служить заменою нравственного достоинства или оправданием душевной низости. Процесс Бэкона обратил на себя внимание целой Европы. Дело было ведено не только с строгим соблюдением законных форм, но с возвышенным чувством приличий. Судьи были, очевидно, проникнуты сознанием, что их приговор должен пасть на главу, освященную высшими дарами Бога. Они судили, по словам одного английского писателя [330 - Не ясно, о ком идет речь. Возможно, подразумевается английский поэт-романтик Джордж Ноэл Гордон Байрон (Byron; 1788–1824). В его трагедии «Марино Фальеро, дож Венецианский» («Marino Faliero, Doge of Venice», 1820) упоминается о смерти Марка Манлия Капитолийского (Акт IV. Сцена II). См.: Байрон Дж. Г. Марино Фальеро, дож Венецианский: Историческая трагедия в пяти актах / Пер. Г. Шенгели // Байрон Дж. Г. Избранные произведения: В 2 т. / Вступ. статья Д. Урнова; сост. и коммент. О. Афониной. Т. 1. М.: Художественная литература, 1987. С. 657.], Манлия [331 - Марк Манлий Капитолийский (Marcus Manlius Capitolinus) († 384 до н. э.) – римский полководец и политический деятель, патриций, консул (392 до н. э.), спас Капитолий от галлов, за что и был назван Капитолийским (387 до н. э.). В 384 г. до н. э. его обвинили в стремлении к тирании и казнили.] в виду Капитолия. Обвинительных пунктов набралось более двадцати. Злоупотребления лорда канцлера в отправлении правосудия не подлежали никакому сомнению, хотя многое из того, что прямо ему приписывалось, было делом подчиненных, к которым он оказывал излишнюю, объясняемую, впрочем, собственным поведением снисходительность. К тому же, как мы уже заметили, у него недоставало твердости в чем-нибудь отказать Боккингаму или другому сильному при дворе человеку.
   При первом известии о грозившем ему несчастье Бэкон слег в постель, перестал пускать к себе членов своего семейства и просил только, чтобы об нем скорее забыли: «Да исчезнет имя мое из книги живых», – твердил он [332 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 61.]. Когда к нему явилась депутация от палаты лордов [333 - Палата лордов – верхняя палата английского парламента.] за изустными показаниями, он признал справедливость большей части обвинений и не сделал ни малейшего покушения к оправданию себя. До нас дошло письмо, писанное им к палатам. Сознавая вполне вину, достойную самого строгого наказания, Бэкон молил судей своих не ломать окончательно уже надломленной трости. В камере лордов заседали многие из личных врагов канцлера. В числе их были друзья графа Эссекса, замешанные в его дело. Они, вероятно, помнили роль, какую тогда играл Бэкон, но никто из них не оскорбил его намеком на прошедшее, никто не обнаружил неприязненного к нему чувства. Даже сир Едвард Кок, равно знаменитый юридическими знаниями и доходившею до жестокости грубостью форм, вел себя в этом случае как «истинный джентельмен», по словам историка [334 - Подразумевается Т. Б. Маколей. См.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 71.].
   Приговор состоялся [335 - Приговор Ф. Бэкону был оглашен 3 мая 1621 г., за два дня до того философ признал себя виновным и отказался от защиты.]. Верховный судья английского королевства был объявлен лихоимцем, недостойным заседать в палатах или исправлять какую-либо государственную должность. Сверх того, он был присужден к заключению в Лондонской Башне [336 - Лондонская Башня – речь идет о Тауэре – крепости в Лондоне, расположенной на берегу р. Темзы, где с 1100 до 1820 г. находилась государственная тюрьма. В Тауэре Ф. Бэкон провел несколько дней, после чего был помилован. После освобождения опальный философ поселился в своем имении Гортембери.] и к уплате 40 000 фунтов пени. Милость короля отвратила исполнение тяжкого приговора и даже возвратила Бэкону часть утраченных им почестей; но он не решился явиться снова в верхней камере и сесть рядом с бывшими своими судьями. Под бременем заслуженного позора прожил он еще пять лет. Несмотря на изменившееся положение, он не мог отстать от прежних привычек к роскоши и не умел примириться с своею участью. Он умер в 1626 году жертвою своей любознательности. На возвратном пути из Лондона в поместье, где он обыкновенно проводил время, ему пришла в голову мысль набить снегом только что убитую птицу и испытать, как долго может действие холода удержать разложение организма. Занятый этою мыслью, он вышел из экипажа и приготовил все нужное для задуманного опыта. Чрез несколько минут он почувствовал сильный озноб и принужден был просить гостеприимства в соседнем доме, где и скончался [337 - Ф. Бэкон умер 9 апреля 1626 г. в лондонском пригороде Хайгейт и был похоронен в церкви Св. Михаила в Сент-Олбани.]. Последние минуты его были посвящены религии и науке. Пред самою смертью он собрал угасавшие силы и написал к одному из друзей [338 - Подразумевается Томас Говард (Howard; 1585–1646), английский политический деятель, граф Арундел, коллекционер.] своих письмо, в котором, между прочим, уведомляет, «что опыт с птицею удался ему превосходно». В духовном завещании своем он с гордым смирением поручает память и имя свое милосердию людей, чуждым народам и отдаленным векам [339 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 76–77.].
   Но до сих пор еще мы не видали заслуг Бэкона. В Вас, быть может, уже возник вопрос: зачем я вызвал перед Вами его опозоренную тень? По какому праву поставил его наряду с Александром Великим и Лудовиком Святым, наряду с теми мучениками науки, которые, презирая все блага и обольщения жизни, радостно гибли за свои убеждения? Позвольте мне предварительно напомнить Вам о том, что было сказано мною в начале этой лекции о великом движении умов в XVI столетии. Отдавая полную справедливость высоким стремлениям тогдашних мыслителей к истине, мы должны, однако, сказать, что их отдельные труды и целая литература той эпохи носят на себе печать лихорадочной тревоги духа, не уяснившего себе задачу собственной деятельности. С одной стороны, видим доведенное до безумных крайностей поклонение древности, с другой, безусловное отрешение от прошедшей и настоящей жизни человечества в пользу каких-то неопределенных идеалов, имеющих осуществиться в будущем. Великие открытия в сфере естествоведения идут рядом с глубокою верою в магию и алхимию. Идеализм и мистика, ищущие в каббале разгадки тайн, неразрешимых для разума, граничат с самым грубым материализмом. Жизнь науки состоит из борьбы, из разрешения противоречий; но XVI век представляет нам не борьбу, а хаотическое брожение необузданных, враждебных между собою стихий.
   Здесь не может быть места изложению Бэконовой деятельности в сфере науки и разбору его системы. Мое дело показать только, в чем заключались его исторические заслуги. Слава Бэкона долго основывалась на странном недоразумении. Ему приписывали изобретение нового метода, т. е. наведения [340 - Речь идет об индукции (от лат.: inductio – наведение) – логическом умозаключении, основанном на переходе от частного к общему.], противопоставленного им схоластическому силлогизму. Как будто наведение было дотоле неизвестно и не принадлежит к числу тех необходимых орудий, которыми от начала мира снабжен для ежедневного употребления ум человеческий? Также несправедливо мнение людей, называющих лорда Веруламского создателем новой системы логики. «Novum organum» [341 - «Novum organum» – «Новый органон» (лат.). Т. Н. Грановский упоминает основную работу Ф. Бэкона «Новый Органон, или Истинные указания для истолкования природы» («Novum Organum Scientia-rum»), опубликованную в Лондоне в 1620 г. См.: Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. / Сост., общ. ред. и вступ. статья А. Л. Субботина. 2-е изд. Т. 2. М.: Мысль, 1977. (Философское наследие).] вовсе не имеет такого значения [342 - Ср.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 105–115.]. Величие Бэкона опирается на другие основания. Отдельные открытия, которыми ознаменовано его время, принадлежат не ему. Другие далеко опередили его глубиною и важностью частных исследований. Но никто из современников не взглянул с такою ясностью и отчетливостью на целое движение, которое совершалось кругом. У Бэкона не закружилась голова от этого зрелища. Он не впал в малодушное отчаянье от массы не переработанных мыслью материалов, не погрузился в скептицизм и сумел, однако, устоять против вакхического упоения умов. Он вступил, как законодатель, в область, где до него господствовало безначалие, подвел итоги всему сделанному и указал на цели дальнейшей деятельности. Ему первому пришла мысль о построении всех знаний наших в одну органическую науку. Он задумал такую энциклопедию, какая невозможна даже теперь, через два века после его кончины. Величие его заключается во всеобъемлемости и независимости взгляда. Он не искал истины в диалектической игре определениями, которую так любили средневековые философы, и не думал найти ее готовую в завещанных нам памятниках классической древности. «Обыкновенное мнение о древности, – по его словам, – весьма не точно и даже в самих словах едва ли соответствует своему значению; потому что древностью должно по-настоящему считать старость и многолетие мира, которые следует приписать нашим временам, а не тому младшему возрасту вселенной, которого свидетелями были древние. Та эпоха в отношении к нашей, конечно, древняя и старейшая, но в отношении к самому миру она новая и младшая. И как от старого человека ожидаем мы, по его опытности, более знания в делах человеческих и более зрелости в суждениях, чем от молодого, так точно и от нашей эпохи должны мы ожидать большего, нежели от древних времен, потому что она представляет собою старейший возраст мира и обогащена бесконечным множеством опытов и наблюдений» [343 - Ср.: Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 3: Дилетантизм в науке. Письма об изучении природы. 1842–1846 / Ред. Д. И. Чесноков; коммент. З. В. Смирновой. М.: Издательство академии наук СССР, 1954. С. 275.]. Исполненный веры в силы разума, данного нам Творцом, Бэкон питал глубокое уважение к науке, ибо «знание и могущество человеческое сходятся воедино. Наука есть ничто иное, как образ истины. Истина бытия и истина познания одно и то же» [344 - Ср.: Там же. С. 290.]. Но, с другой стороны, он не требовал от науки невозможного и наперед указал на грани, которые отделяют ее от других, недоступных пытливому уму областей. Практическое воззрение англичанина высказалось в следующих словах: «Истинная цель всех наук состоит в наделении жизни человеческой новыми изобретениями и богатствами» [345 - См.: Маколей [Т. Б.]. Полное собрание сочинений: [В XVI т.] / Под общ. ред. Н. Д. Тиблена. Т. III: Критические и исторические опыты. 2-е изд. СПб.; М.: Издание книгопродавца-типографа М. О. Вольфа, 1870. С. 78.]. Природа должна служить постоянным материалом для духа, который располагает ею только тогда, когда сознает ее законы и подчиняется им. Неприложимое к действительным потребностям человека знание не имело значения в глазах Бэкона. Слова его возвышаются до поэзии, когда он говорит о будущих победах разума, о его призвании облагородить жизнь устранением тех зол, которых корень заключается в невежестве. Торжественная речь его звучит в таких случаях как обращенное к нам веление идти по пути им указанному.
   Я не скрыл от Вас грехов лорда Веруламского. Но его гражданская деятельность забыта, смею сказать, искуплена другой, которой он посвящал немногие часы дневного досуга и бессонные ночи свои. Тогда продажный и суетный лорд-канцлер уступал место благородному мыслителю, проникнутому горячею любовью к человечеству и глубоким религиозным чувством. «Поверхностное знание отдаляет нас от религии, – сказал он, – основательное возвращает к ней снова». В сочинениях Бэкона находится собрание сложенных им молитв. Повторяем еще раз: его заслуга заключается не в отдельных открытиях или трудах, а в целом взгляде на науку, в том влиянии, какое он имел на дальнейшую образованность Европы. Его мысли вошли в умственную атмосферу двух последних веков, проникли в литературу, в общее мнение, сделались ходячими истинами, общими местами. Прибавим, что никто ни прежде, ни после не превзошел его в благородном понимании науки. Он более чем кто другой, знакомит нас с ее зиждительными и благими силами. Знание есть нечто положительное: оно отражает и приводит к ясному сознанию явления духа и природы, но разрушение не его дело. Чаяния и требования Бэкона приходят в исполнение: в наше время образованность сделалась необходимым условием могущества для государств и сознательно-нравственной жизни для отдельных лиц.
   Англия давно простила Бэкону проступки сановника и поставила имя его наряду с самыми чистыми и благородными именами своей истории. Нам неприлично быть строже соотечественников Бэкона. Нам нет дела до его человеческих слабостей; мы не отвечаем за них, но заслуги им совершенные существуют и для нас. Мы принимаем от Европы только чистейший результат ее духовного развития, устраняя все сторонние и случайные примеси. Наука Запада есть единственное добро, которое он может передать России. Примем же это наследие с должною признательностью к тем, которые приготовили его для нас, нежданных наследников, и не будем требовать у них отчета в том, как они нажили достающиеся нам сокровища. Наше дело увеличить эти сокровища достойными вкладами русской мысли и русского слова.

II. Статьи

Немецкие народные предания (Предания о Карле Великом)

    [346 - Впервые: Библиотека для воспитания. 1845. Отд. I. Ч. 3. Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 355–360.]
   Кроме записанной истории, у каждого народа есть изустные предания о великих делах и людях старого времени. Такие предания занимают средину между историей и поэзией. Содержанием их служит всегда действительная быль, но рассказ, переходивший от поколения к поколению, из века в век, часто носит на себе печать сказки. Простой народ не знает книжной истории. Прошедшие события ему не кажутся чем-то неподвижным, конченным: он как будто играет ими, свободно изменяя подробности рассказа. История, как наука, старается резко обозначить каждое явление, определить его время и место; предание не заботится о такой верности. В нем есть истина другого рода. В нем высказывается любовь и ненависть народа, его нравственные понятия, его взгляд на собственную старину. Чем сильнее событие или человек коснулись народной жизни, тем глубже западают их образы в память, тем более хранится об них рассказов. У германского племени много прекрасных исторических преданий. Они частью собраны и записаны учеными людьми, между которыми первое место принадлежит двум братьям: Якову и Вильгельму Гриммам [347 - Deutsche Sagen: Herausgegeben von den Brüder Grimm. Berlin, 1816.] [348 - Гримм (Grimm), братья: Якоб (1785–1863) и Вильгельм (1786–1859) – немецкие филологи, профессора Гёттингенского (1830–1837) и Берлинского (с 1841) университетов, члены Прусской Академии наук, основоположники немецкой филологии и «мифологической» школы в фольклористике, издатели сборников сказок: «Детские и семейные сказки» («Kinder– und Hausmärchen», 2 b., 1812–1815) и «Немецкие предания» («Deutsche Sagen», 2 b., 1816–1818). Т. Н. Грановский ссылается на первый том подготовленного братьями Гримм сборника «Немецкие предания» (Deutsche Sagen: Herausgegeben von den Brüder Grimm. Berlin: Nicolaischen Buchhandlung, 1816). Сказки см.: Сказки братьев Гримм, изложенные В. А. Гатцуком: [В 4 т.]. М.: А. Д. Ступин, 1908–1912; Избранные сказки братьев Гримм / Пер. Г. Петникова. М.; Л.: Academia, 1937; Братья Гримм. Детские и домашние сказки: полное собрание сказок и детских легенд: В 3 т. / Под ред. В. П. Бутромеева. М.: Белый город, 2008. (Шедевры мировой литературы). О братьях Гримм см.: Герстнер Г. Братья Гримм / Пер. с нем. Е. Шеншина; предисл. и коммент. Г. Шевченко. М.: Молодая гвардия, 1980. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 7/603); Скурла Г. Братья Гримм: Очерк жизни и творчества / Предисл. А. Гугнина. М.: Радуга, 1989.]. Их благородные имена должны быть известны нашим молодым читателям.
   Дела и заслуги Карла Великого всем известны. Он соединил в одно большое государство почти всю Западную Европу [349 - К концу правления Карла Великого территория Франкского государства простиралась от Эльбы и Дуная на востоке до Атлантического океана на западе, от Средиземного и Адриатического морей на юге до Северного и Балтийского морей на севере.], обвел это государство твердыми границами и скрепил общими учреждениями и законами. Языческие саксы [350 - Саксы – группа германских племен, объединившихся в племенной союз в III–IV вв. и проживавших на территории к востоку от Рейна и к западу от Эльбы. Начатая Карлом Великим в 772 г., война с саксами завершилась в 804 г. Она привела к насильственной христианизации Саксонии и присоединению ее территории к Франкскому государству.], жившие в Северной Германии, были обращены им к христианству. Множество школ возникло по его воле. Короче, он был обновителем духовной и гражданской жизни на Западе. Многое, из созданного им, вскоре исчезло, еще более сохранилось. О таких людях не забывают народы. В песнях и преданиях хранят они их память. Вот несколько преданий о Карле Великом.
//-- I. Карл и Дезидерий Лонгобардский --//
   Когда Карл Великий пошел войною на лонгобардов [351 - Лангобарды (лонгобарды) – германское племя, жившее в I в. на левом берегу нижнего течения Эльбы, а в IV–V в. переселившееся к Дунаю. В середине VI в. лангобарды вторглись на территорию Северной Италии, захватили Ломбардию и Тоскану, и создали на их территории свое королевство. Поход Карла Великого против лангобардов начался в 773 г. и завершился в 774 г. присоединением Лангобардского королевства к Франкскому государству.], при дворе их короля Дезидерия [352 - Дезидерий (Desiderius) († ок. 786) – герцог Тосканский, последний король Лангобардского королевства (756–774). С 770 г. Карл Великий был женат на дочери Дезидерия – Дезидерате (Desiderata; ок. 747 – после 771), однако в 771 г. он отослал ее к отцу.] жил Огер [353 - Огер – Ожье Датчанин (Ogier Le Danois) – герой французского эпоса, согласно преданиям, вассал Карла Великого, о его подвигах и вражде с королем франков рассказывается в эпической поэме «Подвиги Ожье» (XII в.).], благородный франк [354 - Франки – группа западных германских племен (бруктеры, сугамбры, хамавы и др.), обитавшая в начале нашей эры на территории по нижнему течению Рейна, объединившаяся в племенной союз, впервые упоминаемый в письменных источниках в III в., позднее проникшая в Галлию и образовавшая Франкское государство во второй половине V в.], бежавший из отечества, гонимый гневом Карла. Услышав о приближении франкского войска к Павии [355 - Павия (Папия) – город в Северной Италии, располагающийся на р. Тичино, с середины VI в. по 774 г. столица Лангобардского королевства. В настоящее время город является административным центром провинции Павия в области Ломбардия Итальянской Республики.], Дезидерий и Огер взошли на вершину башни, с которой можно было обозреть всю окрестность. Вдали показались обозы франков. Они покрывали большое пространство. «Не здесь ли сам Карл?» – спросил король Дезидерий. «Его здесь нет», – отвечал Огер. Потом явилось ополчение, собранное со всех концов государства. «Карл, верно, сам идет с этими воинами», – сказал опять Дезидерий. «Нет еще, нет еще», – отвечал Огер. Тогда смутился лонгобардский король и молвил: «Что же будет с нами, если с Карлом их придет еще более?» «Когда и как он придет, – сказал Огер, – ты увидишь сам; что с нами будет – не знаю». Между тем приблизилась новая толпа. На вопрос Дезидерия Огер отвечал по-прежнему: «Его еще нет, подожди». Потом они увидели с башни своей длинные ряды епископов, аббатов, священников и других духовных лиц, шедших вместе с войском. Дезидерий не взвидел света и зарыдал. «Сойдем скорее вниз, – говорил он, – и скроемся где-нибудь под землею пред лицом страшного врага». Тогда вспомнил Огер о прошедших, лучших годах своей жизни и о великой силе короля Карла. Он сказал Дезидерию: «Когда поля твои покроются железными колосьями, когда реки потекут на город железными волнами, тогда жди Карла. Он явится перед тобою». Он еще не успел кончить, как с запада и с севера поднялись мрачные тучи и затмили ясный день. Немного спустя наступила настоящая тьма. Тогда явился сам Карл. Он был в железе. На голове у него был железный шлем, на руках железные рукавицы, на широкой груди железные латы. Левой рукою он держал железное копье. В правой руке был меч; щит был железный; даже конь его, по крепости и цвету, казался железным. Воины, шедшие с Карлом и позади его, и остальная дружина были почти так же вооружены. Стены Павии задрожали [356 - Осада Павии войском Карла Великого завершилась в начале июня 774 г. взятием города. Согласно преданиям, дочь лангобардского короля, влюбленная в Карла Великого, открыла франкам ворота города.]. Огер взглянул на страшную рать. «Вот тот, о котором ты спрашивал меня», – сказал он королю лонгобардов и без памяти повалился на землю.
//-- II. Карл Великий и змея --//
   В бытность свою в Цюрихе [357 - Цюрих – город, располагающийся у истока р. Лиммат и возле Цюрихского озера, возник на месте кельтско-германского поселения Турикум, впервые упоминается как город в 929 г. В настоящее время является центром кантона Цюрих Швейцарской Конфедерации.] император Карл приказал поставить столп и привязать к нему колокол. От колокола к земле была спущена веревка. Когда император сидел за обедом, каждый мог подойти к столпу, звонить и требовать себе суда и расправы. Один раз случилось, что колокол зазвонил, но вышедшие служители не заметили никого у веревки. Звон раздался снова. Карл приказал служителям выйти опять и узнать о причине звона. Тогда только увидели они большую змею, которая дергала зубами веревку и, таким образом, приводила в движение колокол. Испуганные слуги возвратились назад и донесли о виденном своему государю. Ни человеку, ни животному не хотел Карл отказать в суде и правде. Он сам пошел к странной просительнице. Змея, завидев его, почтительно преклонила голову и поползла пред ним к берегу озера, где указала ему на гнездо свое. В нем сидела огромная жаба. Карл рассудил их: змее возвратил гнездо, а жабу приказал сжечь. Через несколько дней змея снова пришла ко двору, всползла на стол, за которым сидели император и его гости, и подняла крышку с одного из кубков. Она опустила в кубок драгоценный камень, который держала во рту, преклонилась перед Карлом и отправилась назад. Впоследствии там, где он нашел гнездо змеи, Карл Великий выстроил церковь, а камень подарил супруге [358 - Карл Великий был женат пять раз. Его первой женой была Химильтруда (Himiltrude, † ок. 768), второй – в 770–771 гг. – Дезидерата, третьей – с 771 по 783 г. – Хильдегарда де Винцгау (Hildegarde de Vintzgau; 758–783), четвертой – в 783–794 гг. – Фастрада Франконская (Fastrade de Franconie; ок. 765–794), пятой – с 794 по 800 г. – Лиутгарда (Liutgarde; ок. 776–800).] своей.
//-- III. Возврат короля Карла из Венгрии --//
   Король Карл отправился в поход для обращения язычников, живших в нынешней Венгрии [359 - Речь идет о походе Карла Великого против аваров, с середины VI в. живших в Паннонии (территория современных Венгрии и Австрии). Он начался в 791 г. и завершился в 799 г.], к христианству. Пред разлукою он обещал супруге своей возвратиться через десять лет. По прошествии этого срока она должна была считать его мертвым и молиться за его душу. Девять лет прошло, таким образом, без него. В государстве не было ни порядка, ни мира: везде пожары, да разбои. Тогда вельможи собрались у королевы и стали ее просить, чтоб она выбрала себе другого мужа, способного охранять государство. Королева долго отказывалась, но, наконец, принуждена была уступить общим требованиям и жалобам на бедствия государства. Нашелся жених, богатый и сильный король. До свадьбы оставалось только три дня.
   Бог не допустил этому исполниться. Ангел уведомил Карла о том, что ему угрожало. «Но как же мне поспеть к сроку? – сказал король. – Осталось только три дня, а путь велик». «Не заботься об этом, – отвечал ему ангел, – Бог милосерд и всемогущ. Поди и купи у твоего писаря его крепкого коня. Через болота и поля донесет он тебя в один день к городу на Раабе [360 - Рааб (Раба) – река в Австрии и Венгрии, берущая начало в Штирии на территории современной Австрии, правый приток Дуная.]. Там ты переночуешь и накормишь лошадь. На другой день, рано утром отправляйся вверх по Дунаю к Пассау [361 - Пассау – город, располагающийся на обоих берегах Дуная возле места впадения рек Инн и Ильц в Дунай. Пассау возник как римская колония. В настоящее время город является частью административного региона Нижняя Бавария Федеративной Республики Германия.]. Там ты еще раз ночуешь. В Пассау оставь своего коня. У хозяина дома, где ты остановишься, есть жеребенок: купи его. Он принесет тебя на третий день в родной край твой».
   Карл поступил, как ему приказано: купил у своего писаря его коня и в один день поспел к Раабу. На другой день солнце еще не заходило, а он уже прибыл в Пассау, где нашел хороший ночлег. Вечером, когда скот возвращался с поля, Карл заметил прекрасного жеребенка, схватил его за гриву и сказал: «Хозяин, уступи его мне; завтра я на нем уеду». «Нет, – молвил хозяин, – жеребенок еще молод, и ты седок ему не по силам. Он не снесет тебя». Король стал снова просить. Тогда хозяин, видя его желание, согласился, а Карл в свою очередь продал ему коня, на котором совершил уже такой длинный путь.
   На третий день, рано, король пустился в дорогу. Он мчался, не останавливаясь, до самых ворот столицы своей – Ахена [362 - Ахен (Аахен) – немецкий город, располагающийся возле минеральных источников в северных отрогах Высокого Фенна. Основанный римлянами около I в., город в конце VIII – начале IX в. был резиденцией Карла Великого. В настоящее время Ахен входит в состав федеральной земли Северный Рейн-Вестфалия Федеративной Республики Германия.]. Тут он стал на ночлег. В городе было большое веселье: песни и пляски. Карл спросил: «Это что такое?» Хозяин дома сказал ему: «Сегодня празднуется большая свадьба; королева наша выходит замуж за богатого короля. Пир идет великий. Молодых и старых, бедных и богатых угощают вином и кушаньем. Для коней также много приготовлено корму». Король Карл сказал: «Я останусь у тебя. Свадебного угощенья мне не нужно. Вот тебе золото, поди и купи мне есть, чтобы всего было довольно». Хозяин, смотря на золотые деньги, удивился и про себя подумал: «Вот настоящий, благородный рыцарь. Я таких еще не видывал». Кушанье было приготовлено богатое. Когда Карл поужинал, он позвал к себе на ночь хозяйского сторожа и лег спать. Перед сном он просил сторожа разбудить его, как только начнут благовестить в соборе. В награду за эту службу он обещал ему золотой перстень. При первом ударе колокола сторож подошел к спящему королю и стал его будить: «Вставайте, господин. В соборе звонят. Дайте мне заслуженный перстень». Карл поспешно поднялся, надел дорогую одежду и попросил хозяина проводить его. Рука об руку, пошли они к королевскому замку, но ворота были заперты большими запорами. «Вам придется лезть под ворота, если вы непременно хотите войти, – сказал хозяин, – только тогда вы замараете платье». «Я об этом не забочусь», – отвечал король и пролез вместе с спутником своим в замок. Потом Карл вошел в собор, сел на стоявший там престол и положил себе на колени обнаженный меч. А по древнему франкскому обычаю всякий, кто сидел на престоле, что стоял в соборе, становился королем. Вскоре пришел один из церковников. Увидев сидящего Карла с обнаженным мечом, он испугался и поспешил уведомить священника: «Седой, незнакомый человек сидит на престоле и держит голый меч на коленях». Священник и другие каноники не хотели верить ему; один из них взял светильник и смело пошел в церковь. Когда перед его глазами явился Карл, он бросил в ужасе светильник свой на пол и бежал к самому епископу. Епископ приказал двум из прислужников своих взять свечи и отправился с ними к собору. Подойдя к Карлу, он робко спросил у него: «Скажи нам, кто ты такой, здешний или загробный жилец, и что побудило тебя сесть на этот престол?» Тогда поднялся седой незнакомец и молвил: «Ты знал меня, когда меня звали королем Карлом и не было государя сильнее меня». Он приблизился к епископу, чтобы тот мог его рассмотреть. Епископ тотчас его узнал, радостно поздравил и обнял. Потом он повел его в богатый дом свой. Начался большой звон, и свадебные гости стали спрашивать о причине этого звона. Когда им сказали, что возвратился король Карл, они проворно разошлись, и каждый спешил убраться домой. Но епископ просил Карла переменить гнев на милость и любить по-прежнему королеву, которая против воли согрешила перед ним. Король послушал его просьбы, простил вельможам и с королевою стал жить по-прежнему в любви и согласии.
   Много других рассказов сохранила признательная память западных народов об императоре и короле Карле. Из приведенных выше видно, в каком образе являлся он народному воображению.

О крестовых походах

    [363 - Впервые: Помощь голодающим: Научно-литературный сборник. М.: Издание «Русских ведомостей», 1892. Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 430–432.]
   Не вдаваясь в исчисление всех так называемых причин и последствий великого события, которого значение мне теперь надлежит определить, я постараюсь показать, в каком состоянии находилась Западная Европа в исходе XI и в начале XIV-го века, то есть пред началом и по окончании крестовых походов. Полагаю, что таким образом легче всего можно раскрыть исторический смысл этих движений.
   Идея государственного единства была чужда XI-му веку если не в теории, то, по крайней мере, в осуществлении своем. Тогдашнее общество состояло из разнородных, друг другу враждебных и упрямо самостоятельных элементов. Церковь, феодальная аристократия и только что вышедшие на сцену истории городские общины требовали в своей исключительности не только совершенно независимого, отдельного бытия, но даже посягали, каждый в свою пользу, на самостоятельность других общественных элементов. Примирение этих эгоистических требований, прекращение страшной борьбы, наконец, подчинение этого смутного, анархического быта одному началу или закону – таково было стремление, высказавшееся в великой распре между папою и императором, между западною церковью и феодальным государством. У Григория VII и Генриха IV [364 - Генрих IV (Heinrich IV) (1050–1106) – король Германии (1056–1105), император Священной Римской империи (1084–1105).] была в виду одна и та же цель, но они шли к ней разными путями [365 - Подразумевается борьба за церковную инвеституру (назначение на церковную должность и введение в сан), разгоревшаяся между папой Григорием VII и императором Генрихом IV. Право назначения на церковную должность в Священной Римской империи принадлежало императору. Стремившийся усилить влияние папства, Григорий VII в 1075 г. запретил императору давать инвеституру прелатам. Подробнее об этом см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. II. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 637–830; Лозинский С. Г. История папства. 3-е изд. М.: Политиздат, 1986. (Библиотека атеистической литературы). С. 97 – 106.]. Трудность достижения этой цели обнаружилась скоро. Когда прошел первый жар борьбы, когда рассеялись надежды партий, которые ее завязали, тогда начались крестовые походы. Время для них настало. Несколько десятилетий прежде или после проповедь Петра Пустынника [366 - Пётр Пустынник, Пётр Амьенский (Pierre L’Hermite, Pierre d’Amiens) (ок. 1050–1115) – французский религиозный деятель, монах-отшельник, участник Клермонского собора (1095), один из идеологов организации и участник I крестового похода в Палестину (1096–1099), основатель и настоятель августинского монастыря в Гюи (1099–1115), католический святой. О нем см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевича. 2-е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 48–62; 91 – 100; 129–133.] и увещания папы Урбана [367 - Имеется в виду Урбан II (Urbanus II) (ок. 1042–1099) – французский религиозный и политический деятель, в миру Одон де Лажери (Odon de Lagery), монах (1067), затем приор (ок. 1073) аббатства Клюни, кардинал-епископ Остии (ок. 1080), римский папа (1088–1099), один из идеологов организации I крестового похода в Палестину (1096–1099), блаженный католической церкви (1881).] не могли бы обнаружить такого сильного влияния.
   Осуществление того отвлеченного, основанного не на самой природе общества, а на искусственных соображениях политического быта, о котором мечтали, каждый по своему, феодальный владетель, клирик и горожанин XI-го века, было невозможно в Европе. Здесь существовало слишком много исторических условий, следов прошедшего, при которых ни одна из господствовавших тогда политических форм не могла развиться во всей полноте и чистоте своей. Окончательному развитию феодального государства мешали феократические притязания пап. Города, еще молодые, еще робкие в своих требованиях, приставали то к той, то к другой стороне, не отдаваясь совершенно, впрочем, ни той, ни другой и стремясь к самостоятельности, которую, конечно, не хотели за ними признать ни император, ни папа. Но исход борьбы был сомнителен. Первые двадцать лет не привели ни к какому результату, утомили боровшихся и поколебали у всех надежду на успех скорый и решительный. Таково было состояние умов, когда явился Петр Пустынник. Он указал Западной Европе на край, где жил и страдал Спаситель, где еще были видны следы его земного странствования. Этот край надлежало освободить от неверных. Во всех классах европейского общества поднялись вместе с религиозным воодушевлением иные темные надежды. Там, на освященной жизнью Спасителя почве, думала церковь создать, по идеалу своему, феократическое государство; там, в земле той, завоеванной у врагов христианства, надеялся феодальный барон утвердить незыблемо права свои, не стесняясь, как в Европе, возражениями других, если не равных, то и не подчиненных ему членов общества. Наконец, сюда же шли горожанин в надежде жизни более твердой, более обеспеченной против притеснений феодализма, и бедный раб (villanus), мечтавший найти свободу у гроба Того, Который умер за всех. Не надобно забывать также, что в это время поприще для великих феодальных предприятий в Европе уже замкнулось покорением Англии норманнами [368 - Речь идет о завоевании Англии в 1066 г. армией во главе с герцогом Вильгельмом II Нормандским (Guillaume II de Normandie; ок. 1027–1087). Разбив 14 октября 1066 г. в битве при Гастингсе армию англо-саксонского короля, герцог Нормандии 25 декабря 1066 г. стал английским королем Вильгельмом I Завоевателем (William I the Conqueror). См.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. II. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 830–859.]. Младшие сыновья ленных владельцев, бездомные рыцари, которым в наследие от отца шло только вооружение и конь, пошли на Восток добывать себе новые лены. В Европе им не было места и надежд.
   В лекциях Гизо [369 - Гизо (Guizot) Франсуа Пьер Гийом (1787–1874) – французский историк, публицист, лингвист, переводчик, общественный и политический деятель, домашний учитель в семье швейцарского посла во Франции Ф.-А. Стапфера (1807), составитель словаря синонимов французского языка (1809), профессор Новой истории факультета словесности Парижского университета (1812), главный секретарь министерства внутренних дел (1814), редактор монархической газеты «Монитёр» в Генте («Moniteur», 1815), главный секретарь министерства юстиции (1815–1816), член Государственного совета (1817–1823, 1828) и палаты депутатов (1830), основатель журнала «Ревю Франсез» («Revue Française», 1828), министр внутренних дел (август – ноябрь 1830), министр народного просвещения (1832–1836, 1836–1837), министр иностранных дел (1840–1848), премьер-министр (1847–1848), член Академии моральных и политических наук (1832), Академии надписей и изящной словесности (1833) и Французской академии (1836).] («Histoire de la civilisation en Europe» [370 - «Histoire de la civilisation en Europe» – «История цивилизации в Европе» (фр.). Точное название работы: col1_2 Cours d’histoire moderne. Histoire générale de la civilisation en Europe depuis la chute de l’empire romain jusqu’à la Révolution française. Paris, 1828. См.: Гизо Ф. История цивилизации в Европе / Пер. с фр. В. Д. Вольфсона. 2-е изд. СПб.: Типография И. М. Комарова, 1897.]) и истории Франции Мишле [371 - Мишле (Michelet) Жюль (1798–1874) – французский историк, публицист, профессор истории в лицее Сен-Барб (1822), в Высшей нормальной школе (1827–1837) и в Коллеж де Франс (1838–1852), заведующий исторической секцией Национального архива (1831–1852), член Академии моральных и политических наук (1838), автор «Истории Франции» в 17 т. («Histoire de France», 1833–1867). См.: Мишле Ж. Краткая история Франции до французской революции / Пер. с фр. К. Пуговина. СПб.: Типография департамента внешней торговли, 1838; Мишле Ж. Обозрение новейшей истории. СПб.: Типография А. Воейкова и К°, 1838; Мишле Ж. Генрих IV: (Из сочинения Мишле «Histoire de France») / Пер. с фр. Р.П. СПб., 1860; Мишле Ж. Реформа: (Из истории Франции XVI в.). СПб.: Типография Штаба отдельного корпуса внутренней стражи, 1862; Мишле Ж. История XIX в.: В 3 т. / Пер. с фр. О. Поповой и М. Цебриковой. СПб.: Типография Ф. С. Сущинского, 1883–1884; Мишле Ж. Очерк современной истории / Вступ. статья К. Т. Лион; пер. с фр. А. Лызлова. М.: Типография В. И. Воронова, 1912.] прекрасно показаны первые результаты столкновения мира христианского с миром ислама. Я не буду повторять того, что уже столько раз сказано. Крестовые походы, или лучше сказать крестовый поход продолжался двести лет, и в это время, которое можно назвать «периодом стремления к идеалам», лицо Европы изменилось. Император и папа кончили вековую тяжбу свою; силы того и другого были истощены, значение потрясено. Оба отказались от недостижимой цели. Политические идеалы Среднего века не осуществились в Европе, не осуществились они и в Палестине. В королевстве Иерусалимском [372 - Иерусалимское королевство – государство со столицей в Иерусалиме (1099–1187, 1229–1244), основанное на Востоке крестоносцами в 1099 г. и просуществовавшее до 1291 г.] боролись те же элементы, которые не уживались в Европе. Попытка основать там политическое общество на отвлеченных, не из действительности взятых схемах не удалась.
   В начале XIV века венецианец Марино Сануто [373 - Сануто, Санудо (Sanuto, Sanudo) Марино (ок. 1260–1338) – венецианский географ, путешественник, картограф, историк, автор «Книги тайн истинного креста, в Святой земле вновь обретенного и сохраненного» («Liber secretorum fidelium crucis super Terrae Sanctae recuperatione et conservatione», 1306–1307, 1312–1321), в 1321 г. преподнесенной в дар папе Иоанну XXII (Johannes XXII; 1244/1246 – 1334). Отрывки из книги Марино Санудо см.: История Средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых: В III т. / Сост. М. М. Стасюлевич. 2-е изд. Т. III. СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1887. С. 717–734.] написал книгу под названием «Secreto fidelium crucis», в которой он предлагает новые планы к завоеванию Палестины, но у него в виду не один гроб Спасителя, не идеальное устройство новых обществ, которым нет места в Европе, – он показывает торговые выгоды, которые можно извлечь из обладания землями, лежащими у Средиземного моря. Эта книга обличает совершенный переворот в общественном мнении. Средний век оканчивается: он потерял веру в свои идеалы, в возможность тех учреждений, которые составляют его характеристическую особенность.

Рыцарь Баярд

    [374 - Впервые: Библиотека для воспитания. 1845. Отд. I. Ч. 2. Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 361–376.]
   Петр дю Тераль [375 - Петр дю Тераль – Пьер III Терайль де Баярд (Pierre III Terrail, seigneur de Bayard) (1476–1524) – французский «рыцарь без страха и упрека» («chevalier sans peur et sans reproche»), паж при дворе Карла I Савойского (1486), участник Итальянских войн (1494–1524), правитель провинции Дофине (1514), начальник роты телохранителей короля Франциска I (1521).], впоследствии рыцарь Баярд, родился в 1476 году, недалеко от Гренобля [376 - Гренобль – город, расположенный в долине р. Изер на юго-востоке Франции. Основан аллоброгами (кельтами) в III в. С середины XIV в. – столица французской провинции Дофине. В настоящее время Гренобль является административным центром департамента Изер, входящего в состав региона Рона-Альпы Французской Республики.], в Баярде [377 - Замок Баярд (Château Bayard) – основан в 1404 г. в местечке Баярд (в настоящее время на территории департамента Изер) Пьером Терайлем Старым (Pierre Terrail Le Vieux), прадедом «рыцаря без страха и упрека». В 1975 г. в замке открыт музей Пьера III Терайля де Баярда.], замке отца [378 - Эмон де Баярд (Aymon de Bayard) (1420–1496) – французский рыцарь, владелец замка Баярд, внук Пьера Терайля Старого, отец Пьера III Терайля де Баярда, «рыцаря без страха и упрека».] своего, старого израненного воина. Фамилия Тераль принадлежала к числу самых славных и благородных в провинции Дофине [379 - Дофине – историческая область на юго-востоке Франции, располагающаяся в Альпах и в долине р. Роны. Сложившаяся в XI в., она включала в себя территории современных департаментов Изер, Дром, Воклюз и Верхние Альпы. Центром Дофине было графство Вьеннуа. В 1349 г. область вошла в состав Франции как земельное владение, принадлежащее некоронованным членам королевской семьи.], которой дворянство издавна отличалось воинственным духом и гордо называло себя «l’écarlate des gentilshommes de France» [380 - «L’écarlate des gentilshommes de France» – «краса французского дворянства» (фр.). (Перевод А. Л. Смышляева).].
   В отцовском замке с братьями и сестрами рос молодой Баярд. Согласно с дворянскими понятиями того времени при воспитании его более обращали внимания на развитие телесной силы и ловкости, чем на умственное образование, которое считалось необходимостью только для духовенства. Мальчики, которые не готовили себя к этому званию, читали мало, разве одни рыцарские романы, зато в телесных упражнениях они далеко превосходили изнеженных детей нашего времени. Они с ранних лет привыкали носить тяжелое вооружение, которое, однако, не стесняло свободы их движений, потому что они могли в нем танцевать, прыгать через глубокие рвы, вскакивать без помощи стремян на коня, взлезать без лестницы на гладкие каменные стены и т. д. Такая сила и гибкость членов были необходимы для людей, которых главным занятием должна была быть война, и война не такая, как в наше время, когда общее употребление огнестрельного оружия уничтожило почти всякое различие между крепким и бессильным. Пушки и ружья, конечно, употреблялись уже в конце XV столетия, но гораздо менее, чем теперь, и, по плохому тогдашнему их устройству, они не могли иметь такой важности. Баярду было тринадцать лет, когда старый рыцарь дю Тераль созвал сыновей своих и спросил у каждого из них: какой род жизни он намерен для себя избрать? Старший хотел остаться в родовом замке помощником отца в его хозяйственных заботах; два меньших просили, чтобы их учили наукам, нужным для достижения высших духовных должностей; один только Петр объявил желание служить Франции, как служили его прапрадед, прадед и дед, все убитые в сражениях. Отец благословил его выбор и просил близкого родственника своего, епископа Гренобльского [381 - Алеман (Alleman) Лоран († 1518) – французский религиозный и политический деятель, епископ в Гренобле (1478 и 1484–1518), брат Элен Алеман-Лаваль, матери «рыцаря без страха и упрека».], на сестре которого он был женат [382 - Алеман-Лаваль (Alleman-Laval) Элен – дочь Анри Алемана де Лаваля (Henri Alleman, seigneur de Laval), сестра Лорана Алемана, жена Эмона де Баярда, мать Пьера III Терайля де Баярда.], поместить Петра при особе какого-нибудь знатного господина, у которого молодому человеку можно было бы научиться хорошему обращению и насмотреться на благородные примеры. Таков был тогдашний обычай. Верный слуга рыцаря Баярда [383 - Май (Mailles) Жак де (ок. 1475 – ок. 1540) – французский военный деятель, прозаик, оруженосец и секретарь Пьера III Терайля де Баярда (1500–1524), считается автором трактата «Приятнейшая, забавная и отдохновенная история доброго рыцаря без страха и упрека, славного сеньора Баярда» («Très joyeuse et très plaisante histoire du gentil seigneur de Bayart, le bon chevalier sans peur et sans reproche», 1527), изданного под псевдонимом Верный слуга (Le Loyal Serviteur).], который оставил нам прекрасную и простодушную повесть о подвигах своего господина [384 - Под заглавием «Très joyeuse, plaisante et récréative histoire, composée par le loyal serviteur des faicts, gestes, triomphes et prouesses du beau chevalier sans paour et sans reproches, gentil seigneur de Bayard».], рассказал подробно о его прощании с родителями. Мать молодого Петра дала ему пред разлукою небольшой кошелек с деньгами и четыре совета: жить с твердою верою в Бога, говорить правду, оказывать уважение и вежливость к равным себе и быть крепким защитником и другом бедных, вдов и сирот. Деньги он истратил скоро, советы сберег на всю жизнь.
   Епископ Гренобльский поместил своего племянника пажем ко двору герцога Карла Савойского [385 - Карл I Савойский (Charles I de Savoie) (1468–1490) – герцог Савойи (1482–1490), король Кипра, Иерусалима и Армении (1485–1490).], где он провел несколько месяцев. Потом герцог собрался посетить молодого короля французского Карла VIII [386 - Карл VIII Любезный (Charles VIII L’Af able) (1470–1498) – французский король из династии Валуа (1483–1498), король Неаполитанский и Иерусалимский, император Востока (февраль – июнь 1495).], жившего тогда в Лионе [387 - Лион – французский город, расположенный в центральной части страны при слиянии рек Рона и Сона. Город возник на месте галльского поселения; с 43 г. до н. э. – римская колония. Со второй половины V в. – столица Бургундского королевства, а в XI–XIII вв. – графства Лионне. В настоящее время Лион входит в состав департамента Рона и региона Рона-Альпы Французской Республики.], и взял с собою в числе прочих служителей пажа дю Тераля. Общее внимание остановилось на тринадцатилетнем мальчике, который с необыкновенною смелостью и ловкостью правил конем своим и в то же время был кроток и застенчив, как девушка. Король французский выпросил Баярда у прежнего господина и передал его для окончательного воспитания другу и родственнику своему, графу Люксембургскому [388 - Очевидно, речь идет о Карле, графе Руссильонском и Линьи (Charles de Roussillon et de Ligny; † 1510) из династии Бурбонов.]. Через три года Баярд был уже настоящим воином. По примеру большей части тогдашних французских дворян, он начал службу в коннице. Пехота, кроме главных начальников, состояла из людей низшего класса и немецких или швейцарских наемников, которые за деньги служили кому угодно, даже против соотечественников. Несмотря на мирное время, Баярд умел заслужить известность своими победами на турнирах, в которых воинственное дворянство, скучая праздностью, выказывало перед дамами силу и смелость, часто с опасностью самой жизни. Товарищи и бедные любили его за простоту нрава и безграничную щедрость. С другом и недругом делился он последним добром своим и не думал о собственной нужде. Он едва выходил из детства, но будущий «рыцарь без страха и упрека» уже был виден.
   В 1494 году Карл VIII выступил с большим войском в Италию. Это было начало так называемых Итальянских войн [389 - Итальянские войны – войны между Францией, Испанией, Священной Римской империей, итальянскими городами (Венеция, Милан) и папским престолом за власть в Италии в 1494–1559 гг.], которыми открывается Новая история Европы. С этого времени до самой смерти Баярд почти не сходил с поприща войны. Поход Карла был сначала очень удачен. Он прошел вдоль всю Италию и без труда занял королевство Неаполитанское [390 - Неаполитанское королевство – государство в Южной Италии со столицей в г. Неаполь, было образовано в 1282 г., до 1442 г. управлялось Анжуйской династией, а с 1442 по 1495 г. – Арагонской династией. В 1495 г. французские войска заняли Неаполь, а в феврале 1495 г. Карл VIII был провозглашен Неаполитанским королем.], на которое у него были наследственные права. Французы дивились слабости итальянцев, так легко уступавших иноземцам самые дорогие достояния человека – независимость и родную землю. В простоте и невежестве своем, они приписывали эту слабость духа той блестящей образованности, которою действительно тогдашние итальянцы отличались пред всеми другими народами. Но настоящая образованность не ослабляет мужества; напротив того, она его укрепляет и направляет к целям разумным и достойным. Есть другая образованность, ложная и вредная, которая нежит и балует ум, отучая его от строгих, общеполезных помыслов. Такая образованность, конечно, может развить в человеке прекрасную способность наслаждаться картинами, музыкою, стихами, но наслаждение будет бесплодно; оно будет похоже на наслаждение лакомки. Человек, который ради картин или книг в состоянии забыть о других людях и не думать об их участи, не многим лучше безнравственного ребенка, который ест тайком сладкий кусок, когда мать и отец его умирают с голоду. Итальянцы XV века с жаром изучали великих писателей греческой и римской древности, но они более обращали внимание на изящную форму изучаемых произведений, чем на их глубокий нравственный смысл. Упиваясь сладкозвучною речью, они не думали об усвоении себе той доблести, той нравственной красоты, того человеческого достоинства, которыми так ярко сияют великие люди греческой и римской истории. Зато те итальянцы, которые поняли древность с настоящей стороны, не уступали французам, ни другим народам в мужестве военном и далеко превосходили их во всем другом. К несчастью, таких было немного.
   Главная причина, почему Италия так легко поддавалась иноплеменникам, заключалась в ее раздроблении на множество княжеств и республик, которые беспрерывно воевали друг с другом и не могли соединиться в прочный союз даже при общей всем опасности. Впрочем, Карл VIII недолго удержал за собою так скоро завоеванное им Неаполитанское королевство. В то самое время, когда среди пиров и рыцарских забав он собирался в новый поход, которого целью были изгнание турок из Европы и освобождение из-под власти магомедан гроба Господня, до него дошла весть, что тот самый Лудовик Моро, правитель Миланский [391 - Лудовик Моро – Сфорца (Sforza) Лодовико (Людовико) Мария или Лодовико Моро (Lodovico Il Moro) (1452–1508) – итальянский военный и политический деятель, герцог Бари, герцог Милана из династии Сфорца (1479–1499).], который призвал его себе на помощь в Италию, теперь соединился против него с папою [392 - Александр VI (Alexander VI) (1431–1503) – итальянский религиозный, общественный и политический деятель, в миру Родриго ди Борджа (Rodrigo di Borgia), кардинал и епископ Валенсии (1456), римский папа (1492–1503).] и могущественною Венецианскою республикою [393 - Венецианская республика – Светлейшая республика Венеция – государство в Северо-восточной Италии со столицей в г. Венеция, возникло в конце VII – начале VIII в. и просуществовало до 1797 г.]. Таким образом, французам был отрезан возвратный путь на родину. Карл, встревоженный этими известиями, отказался на время от своих прежних намерений, оставил значительный отряд для защиты Неаполя, а сам с прочим войском пошел к северу. На берегах реки Таро [394 - Таро – река в провинции Парма на севере Италии, берущая начало на горе Пенна и впадающая в р. По.], близ Форново [395 - Форново (Форново-ди-Таро) – город, располагающийся на берегу р. Таро на севере страны, в 30 км к юго-западу от г. Пармы. 6 июля 1495 г. в битве при Форново французский король Карл VIII Любезный одержал победу над итальянской армией. В настоящее время город входит в состав провинции Парма региона Эмилия-Романья Итальянской Республики.], ожидали его соединенные итальянцы. Смелым нападением французы смяли многочисленных противников и прочистили себе дорогу. Девятнадцатилетний Баярд совершил здесь свой первый блистательный подвиг. Он поднес королю отнятое им лично неприятельское знамя. В жаркой схватке под ним были убиты две лошади.
   Через три года умер Карл VIII [396 - Карл VIII Любезный умер 7 апреля 1498 г. в Амбуазе (Франция).]. Преемник его, Лудовик XII [397 - Лудовик XII – Людовик XII (Louis XII) (1462–1515) – французский король из Орлеанской ветви династии Валуа (1498–1515), получивший прозвище Отец народа (Le Père du Peuple).], прозванный Отцом народа, предпринял новый поход в Италию, откуда французы уже были совершенно вытеснены. Он считал себе законным наследником герцогства Миланского [398 - Миланское герцогство – государство в Северной Италии со столицей в г. Милан, было образовано в 1395 г., с 1395 по 1447 г. управлялось династией Висконти, а с 1450 по 1535 г. – династией Сфорца.]. Баярд отличился в самом начале войны. Преследуя разбитый отряд миланских войск, он ускакал от более осторожных товарищей, и один, вместе с беглецами, ворвался в город Милан. Его, разумеется, немедленно окружили и принудили сдаться. Лудовик Моро почтил его отвагу и возвратил ему без выкупа свободу и оружие. Но Баярд сам осудил свою запальчивость. Ему так же незнакомо было тщеславие, как и чувство страха. Впоследствии он никогда не искал ненужных опасностей и пренебрегал суетною славою удальства. Французы вскоре завоевали Миланское герцогство и вторично проникли в Неаполь, но на этот раз они должны были уступить часть прекрасной добычи Фердинанду Католику [399 - Фердинанд Католик (Fernando el Católico) – Фердинанд II Арагонский (Fernando II de Aragón) (1452–1516) – испанский военный, политический и религиозный деятель, король Сицилии (1468), Арагона (1479), с 1479 по 1504 г. король Кастилии под именем Фердинанд V (как муж королевы Изабеллы Кастильской), регент Кастилии (1504).], королю испанскому. Согласие между Фердинандом и Лудовиком XII было непродолжительно. В 1502 году в Южной Италии завязалась новая война, в которой с обеих сторон стояли самые знаменитые воины того времени. Со стороны испанцев блестящий победитель мавров, Гонзальв Кордуанский [400 - Гонзальв Кордуанский (итал.: Consalvo di Cordova) — Гонсало Фернандес де Кордова и Агилар (Gonzalo Fernández de Córdoba y Aguilar) (1453–1515) – испанский военный и политический деятель, герцог Сантанджело и Терранова, генерал, в 1495–1498 и в 1501–1507 гг. командующий испанскими войсками во время Итальянских войн, в ходе которых получил прозвище Великий Капитан (El Gran Capitán).], заслуживший от современников, по преимуществу, имя «Великого полководца»; Дон Педро Наварра [401 - Дон Педро Наварра – Наварро (Navarro) Педро (ок. 1460–1526) – испанский военный деятель, инженер, генерал, граф Оливето, участник Итальянских войн, командующий испанской и папской конницей в битве при Равенне (1512).], который начал службу простым солдатом в пехоте и сделался графом. Для него не было недоступной крепости. Он умел всюду подвести подкоп и взрывал на воздух целые горы. Педро де Пац [402 - Педро де Пац (Pedro de Paz) – испанский военный деятель, капитан, участник Итальянских войн, один из командующих испанскими войсками в битве при Гарильяно (1503).], горбатый карлик с косыми глазами; когда он сидел на коне, его почти нельзя было видеть по малому росту, но в целом мире едва ли было сердце более смелое. Он не боялся ни живых врагов, ни привидений, в которых крепко верили тогдашние люди. С таким же бесстрашием ходил он в битву, с каким спускался в ославленные суеверием пещеры, где, по народному поверью, злые духи берегли богатые клады. Со стороны французов были Добиньи [403 - Добиньи – Стюарт (Stuart, Stewart) Роберт (1470–1544) – французский военный деятель, из шотландского рода Стюартов, граф Бомон-ле-Роже (Beaumont-le-Roger), герцог д’Обиньи (d’Aubigny), с 1493 г. состоял на службе в Шотландской гвардии королей Карла VIII Любезного и Людовика XII, коннетабль, участник Итальянских войн, маршал Франции (1514).], из царственного дома шотландских Стуартов; Лапалис [404 - Лапалис – Жак II де Шабанне (Jacques II de Chabannes) или Жак де Ла Палис (Jacques de La Palisse) (1470–1525) – французский военный деятель, участник Итальянских войн, Гранд мэтр (1511) и маршал Франции (1515).], на поле битвы провозглашенный французским маршалом изумленными испанцами. Король утвердил его в сане, признанном благородными противниками. Монтуазон [405 - Монтуазон (Montoison) – Филибер де Клермон (Philibert de Clermont; † 1511), прозванный Бравым Монтуазоном (Le Brave Montoison) – французский военный деятель, камергер королей Карла VIII и Людовика XII, лейтенант-генерал, участник Итальянских войн, сенешаль Валентинуа и Диуа, правитель Феррары.], дряхлый и больной старик, который становился бодрым юношею, «соколом сражения», при виде неприятеля; Имберкур, Фонтраль [406 - Имберкур, Фонтраль – найти какие-либо биографические сведения об этих участниках Итальянских войн не удалось.] и Баярд. Имя молодого рыцаря уже было славно. В частых, почти ежедневных сшибках ему было можно обнаружить великие военные качества, которыми одарила его природа. Однажды он взял в плен знатного испанца, Алонзо де Сото-Майор [407 - Алонзо де Сото-Майор – Алонзо де Сото Майор, Алонзо де Сотомайор (Alonzo de Soto Mayor, Alonce de Soto Mayor, Alonso de Sotomayor; † 1503) – испанский военный, капитан, участник Итальянских войн; возможно, сын галисийского рыцаря Педро Альвареса де Сото Майора (Pedro Alvarez de Soto Mayor; ок. 1420–1486/1488), известного как Педро Мадруга (Pedro Madruga).]. В ожидании условленного выкупа победитель, полагаясь на честное слово пленника, освободил его от всякого надзора. Испанцу скоро наскучила праздная жизнь в плену; он нарушил рыцарское обещание и бежал. Побег не удался. Взятый в другой раз, Дон Алонзо был заключен в башню, откуда его освободили только по уплате им тысячи червонцев выкупа. Эти деньги Баярд немедленно роздал подчиненным своим. Ему достаточно было одной чести. Но самолюбие испанского рыцаря было глубоко тронуто: он жаловался в оскорбительных выражениях на строгость надзора, на неприличное обхождение с ним Баярда. В то время подобные ссоры обыкновенно оканчивались поединком. Других средств к отвращению обид или клеветы не знали. Несмотря на тяжкую болезнь Баярда, поединок между ним и Дон Алонзо был неизбежен. Они бились насмерть в присутствии значительного числа свидетелей из обеих армий. Пред началом боя Баярд преклонил колена, произнес молитву и приложился к земле. Сото-Майор был убит [408 - Капитан испанской армии Алонзо де Сотомайор был убит в 1503 г. во время дуэли с рыцарем Пьером III Терайлем де Баярдом.]. Впрочем, такого рода подвигов в жизни Баярда немного, хотя поединки принадлежали к числу самых обыкновенных случаев. Высокое, всеми признанное бесстрашие соединялось в нем с такою чистою скромностью, такою простотою души и уважением к чести других, что он не мог ни наносить, ни получать тех мелких оскорблений, которые в то время неминуемо влекли за собою кровавою расправу. Ему случилось отбить у испанцев 15 000 червонных, сумму огромную, которая превышала все его родовое имение и по праву принадлежала ему одному. Несмотря на то, один из его товарищей незаконно потребовал участка в этой добыче. Баярд отказал наглому требованию и предоставил дело на разбор начальников. Решение было в его пользу. Тогда он разделил деньги на две половины и добровольно отдал одну опечаленному противнику, другую – солдатам. Великодушие его обогатило многих, сам он остался беден до конца жизни.
   Между тем, война приняла дурной для французов оборот. Они были слишком опрометчивы, а вели дело с врагом осторожным и осмотрительным. Проиграв несколько сражений, в 1504 году им, наконец, пришлось совсем оставить Неаполитанское королевство. Баярду обязана была французская армия спасением от совершенной погибели, которая ей однажды грозила. Оба неприятельские войска стояли в виду одно – другого, на противоположных берегах речки Гарильяно [409 - Гарильяно – река в Нижней Италии, берущая начало в Апеннинах и впадающая в Тирренское море возле г. Минтурно.]. Узкий и плохой мост представлял опасную переправу. В этой уверенности французы беспечно расположились в лагере своем и не ждали никакого нападения. Испанцы заметили их оплошность. Дон Педро де Пац пошел с довольно сильным отрядом вниз по реке, как бы отыскивая броду, и обратил на себя все внимание французских начальников. Между тем, двести человек конницы понеслись к мосту, оставленному без охраны. Один Баярд заметил это движение и бросился им навстречу. Узость моста не позволяла испанцам развернуться: они должны были идти по три в ряд. Этим воспользовался «рыцарь без страха и упрека». Он сбросил передовых противников в реку и устоял против остальных, пока к нему не подоспела помощь. Суеверные испанцы были убеждены, что с ними бился демон. Они не верили, чтобы человек мог выдержать такую неравную борьбу. Наградою за это дело был данный королем Баярду девиз: «Unus vires agminis habet [410 - «У него одного сила целого войска».]».
   Праздность Баярда по выступлении французов из Неаполя продолжалась недолго. Он оказал Лудовику XII важные услуги при взятии Генуи [411 - Генуя – город, расположенный на северо-западе Италии, на берегу Генуэзского залива Лигурийского моря. Город возник на месте поселения лигуров; с III в. до н. э. находился в подчинении у Рима. 20 апреля 1508 г. Генуя была захвачена французскими войсками. В настоящее время город является столицей провинции Генуя и области Лигурия Итальянской Республики.]. По заключении Камбрейского договора [412 - Камбре – основанный римлянами, город, располагающийся на р. Шельда, на севере современной Франции. С середины IX в. город входил в состав Лотарингии; присоединен к Франции в конце XVII в. В настоящее время Камбре входит в состав департамента Нор региона Нор-Па-де-Кале Французской Республики. 10 декабря 1508 г. в г. Камбре была создана лига для войны против Венеции.], соединившего против одной Венеции силы немецкого императора [413 - Подразумевается Максимилиан I (Maximilian I) (1459–1519) – австрийский эрцгерцог, император Священной Римской империи (1493–1519) из династии Габсбургов, один из идеологов объединения австрийских владений Габсбургов и введения в них централизованного управления.], папы [414 - Подразумевается Юлий II (Julius II) (1443–1513) – итальянский религиозный, политический и военный деятель, дипломат, меценат, в миру Джулиано делла Ровере (Giuliano della Rovere), архиепископ Авиньона, кардинал-епископ Остии, папский легат во Франции (1480–1484), римский папа (1503–1513), глава антифранцузской Священной лиги (1511).] и королей французского и испанского, сверх итальянских князей, давних завистников республики, Баярд явился опять на поприще своих первых подвигов. Этот раз Венеция вела войну благородную. Она созвала под свои знамена лучших юношей Италии и указала на святую для них цель войны, на освобождение родины от иностранцев, которые нагло делили ее между собою. Но счастье изменило республике, дотоле почти не знавшей неудач. 14 мая 1509 года при Аньяделло [415 - Аньяделло – итальянская деревня, расположенная на севере страны, в Ломбардии.] венецианская армия была наголову разбита французами. Цвет итальянских юношей, самые благородные, самые образованные легли в битве. Победители должны были признать высокое мужество побежденных и поняли, что есть образованность, которая не делает человека малодушным. Венециане с гордостью рассказывали, что убитые их ратники почти все были ранены в грудь. Это было единственное, но прекрасное утешение Италии, навсегда утратившей свою независимость. Баярд был один из главных виновников Аньядельской победы. При осаде Павии он заставил императора Максимилиана сказать, что он завидует королю французскому, у которого есть такой слуга. Потом он был отправлен на помощь герцогу Феррарскому против папы Юлия II. Баярд едва не захватил в плен не по сану воинственного папу и вслед за тем спас ему жизнь, которой грозила опасность со стороны изменника. В начале 1512 года у французов почти не оставалось союзников. Они должны были вести войну с теми же государствами, которые в Камбре соединились с ними против Венеции. Тогда начальство над войсками Лудовика XII принял двадцатичетырехлетний Гастон де Фуа, герцог Немурский [416 - Фуа (Foix) Гастонде (1489–1512) – французский военный деятель, герцог Немурский, граф Этампский, виконт Нарбоннский, племянник Людовика XII, командующий французской армией во время похода в Италию (1511–1512).]. Его военное поприще было коротко и славно. В несколько месяцев он завоевал почти всю Северную Италию и грозил выгнать испанцев из Южной. Самый близкий советник его был Баярд. На кровавом приступе к Бресчии [417 - Бресчия (Брешиа) – город, основанный галлами и расположенный у подножия Альп, недалеко от озера Гарда в Северной Италии. В 1428–1512 и в 1520–1796 гг. город подчинялся венецианским правителям. С 1512 по 1520 г. Брешиа была оккупирована французскими войсками. В настоящее время город является столицей провинции Брешиа и входит в состав региона Ломбардия Итальянской Республики.] Баярд вел передовой отряд и решил успех предприятия, но был тяжело ранен. Его перенесли в один из лучших домов завоеванного города. Несмотря на свои страдания, добрый рыцарь прежде всего позаботился о том, чтобы хозяева его не потерпели оскорблений от раздраженных победителей, грабивших Бресчию. По выздоровлении он не хотел принять никакого выкупа от богатой хозяйки дома, которая, по тогдашним законам войны, была его пленницею. Часть денег, ею принесенных, он подарил ее дочерям в приданое, остальные велел раздать в женских монастырях наиболее пострадавшим во время приступа. Он прибыл в стан герцога Немурского за несколько дней до славной битвы Равенской [418 - Равенна – итальянский город, расположенный на севере страны, неподалеку от побережья Адриатического моря. Согласно греческому историку Страбону, Равенна была основана фессалийцами, с середины III в. до н. э. колонизирована римлянами. В настоящее время город входит в состав региона Эмилия-Романья и является административным центром провинции Равенна Итальянской Республики.].
   В самый праздник Светлого Воскресенья, день радости и примирения для христиан, сошлись не для мирного дела испанская и французская армии. Многие, глядя на кровавый цвет восходившего солнца, предсказывали страшную сечу, смерть какого-нибудь великого вождя. С раннего утра Гастон был на коне и в полном доспехе. С Баярдом и еще несколькими спутниками подъехал он к небольшому ручью, по ту сторону которого стоял неприятель. Гастону хотелось взглянуть на его положение. За ручьем было человек двадцать или тридцать испанцев. Они в свою очередь обозревали французский стан. Баярд обратился к ним с рыцарским приветом и словами: «Вы, государи мои, кажется, гуляете подобно нам, в ожидании более веселой забавы. Запретите пока стрелять с Вашей стороны, я отдал такое же приказание своим». Дон Педро де Пац спросил об его имени и, когда узнал, что с ним говорит «рыцарь без страха и упрека», которого он полагал еще в Бресчии, то поздравил его с прибытием: «Я рад Вас видеть, благородный господин, хотя присутствие Ваше для нас не прибыль. Французская армия усилилась двумя тысячами человек в Вашем лице. Дай Бог, чтобы между нашими государями когда-нибудь состоялся прочный мир и чтобы нам, наконец, можно было сойтись не для битвы, а для дружеской беседы». Потом Дон Педро спросил: «Кто этот статный молодой господин, которому все Вы оказываете такое почтение?»
   Баярд отвечал: «Это герцог Немурский, брат Вашей королевы [419 - Подразумевается Жермена де Фуа (Germaine de Foix; 1488–1538) – вторая жена арагонского короля Фердинанда II Католика (1505–1516), сестра Гастона де Фуа.]». Тогда испанцы сошли с коней и, преклонив колени, приветствовали Гастона: «Мы преданные Вам слуги, герцог, во всем, что не противоречит верности, обещанной нами королю Фердинанду». Гастон поблагодарил их, и они разъехались. Немного спустя началось дело. Соединенное войско Фердинанда и папы стояло за глубокими рвами. Доступ к нему был труден, почти невозможен. Но когда французские пушки открыли огонь, испанская конница не выдержала. Она перескочила через рвы и понеслась в чистое поле навстречу Гастону, Баярду и Лапалису, которые того только и ждали. Они опрокинули запальчивых врагов и погнали их перед собою. Потом французская пехота овладела окопами. Сражение было проиграно испанцами. Главные начальники их армии были убиты или ранены. В числе пленных были Дон Педро Наварра и молодой маркиз Пескара [420 - Маркиз Пескара (Marchese di Pescara) – д’Авалос (d’Ávalos) Фернандо (Ферранте) Франческо (1489/1490 – 1525) – итальянский военный деятель, испанец по происхождению, маркиз Пескара, генерал в армии императора Карла V, командующий кавалерией во время Равеннской битвы (1512).], впоследствии один из великих генералов Карла V [421 - Карл V (Karl V) (1500–1558) – испанский король (1516–1556), император Священной Римской империи (1519–1556) из династии Габсбургов, внук императора Максимилиана I.]. Военное поприще его только начиналось. На щите его было написано: «С ним или на нем». Но он забыл гордый девиз и отдал победителю щит и меч. Две тысячи человек испанской пехоты сохранили строй в общем беспорядке. Тихо и гордо отступали они к Равенне. Гастон отрезал им дорогу к городу. Но в упоении выигранной им победы он не заметил, что при нем было не более тридцати всадников. Бой был непродолжителен. Четырнадцать ран получил Гастон и пал мертвый. Жаль было не его, а французской армии, потерявшей такого начальника. Его смерть была прекрасна. Ей можно было завидовать, но не жалеть об ней. Он умер молод, в торжественную минуту жизни, исполненный гордой радости и высоких надежд. Совершились ли бы его надежды, кто знает? Он унес их с собою.
   Он унес с собою и счастье Франции. Равенская победа не привела тех последствий, которых от нее можно было ожидать. Враги Лудовика XII удвоили усилия: его армия должна была снова оставить Италию. При отступлении Баярд, по обыкновению своему, занял самое опасное место: он вел задний отряд и отбивал напиравшего неприятеля. Больной, тяжело раненый, он прибыл в Гренобль [422 - Гренобль – французский город, расположенный на юго-востоке страны у подножья Альпийских гор, в долине р. Изер, недалеко от слияния рек Изер и Драк. В настоящее время город является административным центром департамента Изер региона Рона-Альпы Французской Республики.]. Жизнь его, по-видимому, угасала. Народ с горячим участием толпился около дома, где он лежал. В церквах молились о его выздоровлении. Баярд жалел об одном: о том, что Бог не дал ему умереть смертью воина, вместе с Гастоном, в битве Равенской. Но ему не суждено было умереть так рано. Перед ним было еще несколько годов славной и благородной жизни.
   Вскоре по выздоровлении Баярд отправился в Испанию, где шла война за Наварру, которою незаконно овладел Фердинанд Католик [423 - В 1512 г. Фердинанд II Католик захватил часть Наварры, расположенную южнее Пиренеев.]. Оттуда его призвал Лудовик XII для защиты границ собственного государства. Император немецкий Максимилиан и Генрих VIII [424 - Генрих VIII (Henry VIII) (1491–1547) – английский общественный, политический и религиозный деятель, сын короля Генриха VII, принц Уэльский (1502–1509), король из династии Тюдоров (1509–1547), глава англиканской церкви (1534). О Генрихе VIII и его времени Т. Н. Грановский рассказал в двух неоконченных статьях «Реформа в Англии» (Современник. 1848. № 11) и «Генрих VIII и церковная реформа в Англии». См.: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. СПб: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 267–280, 540–541.], король английский, соединились в французской провинции Пикардии [425 - Пикардия – историческая область на северо-западе Франции, возле пролива Ла-Манш, населенная в древности племенами амбионов, вермандуев, моринов и беловаков. С конца XII по XIV в. она подчинялась французскому королю, с 1435 по 1482 г. – Бургундскому герцогу. В 1482 г. Пикардия вошла в состав Франции, с XVI до конца XVIII в. – одна из провинций. В настоящее время территория области входит в состав департаментов Эна, Сомма и Уаза Французской Республики.] и обложили город Теруан [426 - Теруан – город, расположенный на северо-западе Франции, с XVI по конец XVIII в. входил в состав провинции Пикардия, в настоящее время – в состав департамента Па-де-Кале Французской Республики.]. Надобно было подать помощь осажденным. Но французская конница, объятая странным страхом, ускакала с поля, не дожидаясь нападения. Впоследствии это дело было названо Битвою шпор (La bataille des éperons) [427 - Битва шпор (La bataille des éperons) – Битва при Гинегате (La bataille de Guinegate) – сражение, состоявшееся 16 августа 1513 г. возле французского г. Гинегат (около современного г. Сент-Омер в департаменте Па-де-Кале).]. Баярд, Лапалис и еще немногие остались назади, не решаясь бежать. Лапалису удалось потом отбиться; Баярд, со всех сторон окруженный, бросился на неприятельского офицера, который вовсе не ждал нападения со стороны рассеянных французов, приставил ему меч к горлу и принудил сдаться. Тогда Баярд отдал ему в свою очередь меч и сказал: «Вы мой пленник, а я Ваш. Ведите меня к императору». Максимилиан и Генрих приняли его с высоким уважением и решили, что он не обязан платить выкупа, потому что был взят не как другие. Английский король предложил ему вступить к нему в службу на самых блестящих условиях. Баярд отвечал, что у него один Бог на небе и одно отечество на земле, и что он не может изменить ни тому, ни другому. Подобный ответ дал он еще прежде папе Юлию II. Предложения Генриха и папы были основаны на неблагодарности французского правительства, которое, пользуясь службою благородного рыцаря, не умело ценить его по достоинству и не хотело его поставить на приличное ему место. Из всех французских генералов того времени он был самый знаменитый; несмотря на то, до самой смерти своей, он должен был повиноваться начальникам, которые были моложе его и летами и службою. Но Баярду не нужно было никаких наград. Он никому не завидовал, никогда не искал повышения. В высокой скромности и чистоте сердца, он был доволен сознанием совершенного долга и отвращением опасностей, которые грозили его родине. Других целей жизни у него не было.
   Лудовик XII умер [428 - Людовик XII умер 1 января 1515 г. в Париже.]. Его место заступил Франциск I [429 - Франциск I (François I) (1494–1547) – французский король из династии Валуа (1515–1547), основатель Ангулемской ветви династии Валуа.]. Новый король был молод, смел, исполнен жаркой любви к славе. Тотчас по вступлении на престол он задумал о завоевании отнятого у его предшественника Миланского герцогства. Баярд был назначен королевским наместником в родную провинцию Дофине и получил приказание наблюдать за швейцарцами и папскими войсками, которые сторожили проходы в Италию. Он начал военные действия взятием в плен папского генерала Проспера Колонны [430 - Колонна (Colonna) Проспер (Просперо) (1452–1523) – итальянский военный и политический деятель, сторонник кардинала Джулиано делла Ровере, командующий папскими войсками (1515–1522).] и значительного отряда конницы. Первая удача имела большое влияние на остальной ход предприятия. Недалеко от Миланских ворот, у Мариньяно [431 - Мариньяно (Меленьяно) – итальянский город, располагающийся на севере страны, к юго-востоку от Милана. В настоящее время Меленьяно входит в состав провинции Милан региона Ломбардия Итальянской Республики.], швейцарцы остановили французскую армию. Это случилось 13 сентября 1515 года. Швейцарская пехота слыла неодолимою. В то время ей не было равной, за исключением разве турецких янычаров на другом конце Европы пользовавшихся такою же славою. Густыми рядами, уставив вперед длинные копья, ходили швейцарцы в битву и ломили все, что попадалось им навстречу. Никакая конница не могла удержать их. Частые победы убедили их в собственной непобедимости и исполнили презрения к другим. Французских латников они называли вооруженными зайцами. Два дня бились они при Мариньяно; несколько раз они были близки к победе, наконец, сделав последнее отчаянное усилие, потеряв две трети своих убитыми и ранеными, они отступили. Подобной сечи не могли запомнить самые старые воины. Бешеная лошадь унесла Баярда в средину неприятелей, смерть его казалась неизбежною, но он не потерял присутствия духа, свалился в глубокий ров и кое-как пробрался к своим. После победы король Франциск просил Баярда возвести его в достоинство рыцаря. «Рыцарю без страха и упрека» принадлежала по праву такая честь.
   Вскоре потом у Франциска появился соперник, столько же молодой, столь же честолюбивый, и более могущественный. То был Карл, король испанский, по смерти Максимилиана избранный император немецкий. Прочный мир между ними был невозможен. В 1521 году императорские войска вошли во Францию, заняли часть Шампании и подступили к Мезьеру [432 - Мезьер (Шарлевиль-Мезьер) – французский город, основанный в 899 г. и расположенный на севере страны, на берегу р. Маас. С 1966 г. входит в состав коммуны Шарлевиль-Мезьер. В настоящее время Шарлевиль-Мезьер является административным центром департамента Арденны региона Шампань-Арденны Французской Республики.]. Взятие этого города открыло бы им путь во внутренность королевства. Испуганные придворные советовали Франциску сжечь скорее Мезьер, чтоб он не достался неприятелю, отдать на разорение Шампанию и собрать все силы государства около Парижа. Баярд восстал против малодушных и бесчеловечных мнений. «Мезьер плохая крепость, – сказал он, – но храбрые люди стоят крепких стен». Он вызвался защищать город. Дело было трудное; он доказал, что оно не превышало его сил. Несколько недель простояли Карловы генералы перед городом почти без укреплений, который они надеялись взять без сопротивления; наконец им должно было снять осаду и удалиться в Германию. За эту великую услугу Франциск наг рад ил Ба ярда орденом Св. Михаила [433 - Орден Святого Михаила (Ordre de Saint-Michel) – рыцарский орден, учрежденный в 1469 г. королем Людовиком XI Валуа; одна из первых рыцарских наград во Франции.]; народ считал его спасителем Франции. Баярд недолго пробыл при дворе, где его осыпали почестями. Его призывали опасности нового рода. В провинции Дофине открылась моровая язва. Он поспешил туда, успокоил народ и деятельными мерами умел остановить распространение страшной болезни. Потом он усмирил генуэзцев, которые снова отложились от Франции, и взял город Лоди [434 - Лоди – итальянский город, расположенный на севере страны, на правом берегу р. Адда. В настоящее время город является административным центром провинции Лоди региона Ломбардия Итальянской Республики.]. Начальником французской армии был тогда адмирал Бонниве [435 - Адмирал Бонниве – Гийом Гуффье де Бонниве (Guillaume Gouf er, seigneur de Bonnivet) (ок. 1488–1525) – французский военный и политический деятель, дипломат, адмирал Франции (1515), фаворит короля Франциска I, погиб во время сражения при Павии (1525).], любимец короля, человек лично храбрый, но самонадеянный и неопытный в военном деле. Несмотря на возражения Баярда, он заставил его занять в деревне Ребеке [436 - Ребек (Rebec) – французское название итальянской деревни Робекко д’Оглио (Robecco d’Oglio), расположенной в 80 км к югу от Милана. В настоящее время она входит в состав провинции Кремона региона Ломбардия Итальянской Республики.], близ Милана, невыгодное положение, которое предавало его в руки врагам. Испанцы воспользовались ошибкою и действительно окружили Ребек. С страшными усилиями удалось Баярду пробиться назад к армии, но он был глубоко опечален потерями, которые отряд его понес в неравной борьбе. Он был щедр только на свою кровь; кровь и жизнь других он берег свято. Легкомыслие Бонниве казалось ему преступным, и он не скрыл своего мнения. Поправить испорченное дело было невозможно: французы отошли от Милана, теснимые испанцами, которые надеялись на совершенную победу. Раненый Бонниве понял, что один Баярд в состоянии принять начальство над армиею и спасти ее. Он обратился к нему. «Теперь поздно, – отвечал Баярд, – я могу вам обещать одно: пока я жив, мы не сдадимся». В виду многочисленного неприятеля надобно было переправиться через речку Сезию [437 - Сезия – река на северо-западе Италии, берущая начало в Альпах, пересекающая Пьемонт и Ломбардию, на границе которых впадает в р. По.], между Романьяно и Гатинарою. 30 апреля 1524 года в десять часов утра Баярд был ранен навылет каменною пулею, которая перебила ему спинную кость. Он дважды призвал имя Божие и тихо свалился с лошади. Его положили под дерево, лицом к приближавшимся испанцам. «Я всегда смотрел им в лицо, – сказал он, – умирая, не хочу обратиться спиною». Потом он отдал несколько приказаний насчет поспешного отступления, исповедал грехи свои одному из бывших при нем служителей и приложил к губам крест, бывший на рукоятке его меча. В таком положении нашли его неприятели. Они обступили его с знаками глубокого участия. Помочь ему было невозможно: он отходил от жизни. Не одни французы скорбели о великой утрате. Адриан де Круа [438 - Адриан де Круа – Адриен де Круа (Adrien de Croÿ) († 1553) – военный, общественный и политический деятель, граф Рё, состоял на службе в испанской армии, губернатор Фландрии и Артуа (1546).], испанский генерал, следующими словами уведомил императора Карла о кончине «рыцаря без страха и упрека»: «Государь, хотя Баярд служил врагу Вашему, смерть его достойна сожаления. Он был благородный рыцарь, и все любили его. Едва ли кто мог поравняться с ним чистотою жизни, а кончина его была так хороша, что я никогда не слыхал о подобной». Следствия его смерти не замедлили обнаружиться. Менее чем через год французская армия была совершенно разбита и рассеяна при Павии [439 - Сражение при Павии между армией французского короля Франциска I и испано-итало-немецкими войсками императора Карла V состоялось 24 февраля 1525 г. В ходе сражения французский король был пленен. 14 января 1546 г. Франциск I вынужден был подписать в Мадриде договор, согласно которому он уступил Карлу V Бургундию, Артуа, Фландрию и Неаполь.]. Король Франциск был взят в плен. Тогда оценил он Баярда. «О, рыцарь Баярд! Рыцарь Баярд! – восклицал он в горе своем. – Если бы ты был жив, я бы не был в плену».
   Баярду было сорок восемь лет, когда он был убит. По словам современников, он был высок ростом и худ. У него были черные глаза, темные волосы и орлиный нос. Лицо было бледное, с выражением бесконечной доброты. С первого взгляда его никак нельзя было принять за старого воина, привыкшего к битвам и кровопролитию. Он более походил на человека, посвятившего себя молитве и мирному служению больным и скорбным братьям. Здоровье у него было не крепкое. Кроме ран он страдал семь лет сряду лихорадкою; но болезни не мешали ему служить Франции и делать свое дело. Он побеждал их силою души. Он отличался высоким благочестием, хотя не любил молиться в присутствии свидетелей; служители его рассказывали, что он вставал по ночам, когда думал, что другие уже спят, и тогда совершал долгую и горячую молитву. Милосердие его к бедным не имело пределов. «Il estoit grant aumosnier et faisait ses aulmosnes secrétment» [440 - «Il estoit grant aumosnier et faisait ses aulmosnes secrétment» – «Он был великим благотворителем и совершал свои благодеяния втайне» (фр.). (Перевод А. Л. Смышляева).], – говорит его простодушный биограф. Когда нужно было подать помощь, он не отличал врагов от своих. Более ста бедных девиц наделил он приданым во Франции и завоеванных ею краях. Зато он умер беден, при огромных средствах к обогащению себя. Среди ужасов войны, продолжительной и свирепой, он сохранил всю свежесть юношеского сердца и до конца не мог равнодушно смотреть на пожары и грабежи, которыми сопровождались движения воевавших армий. Чуждый тщеславия, он бережно хранил честь свою, потому что понимал ее не так, как понимала ее большая часть его современников и как понимают много людей настоящего времени. Его чувство чести было основано на глубоком уважении к личности человеческой. Всякую обиду, неправо нанесенную человеку, он считал грехом и преступлением, и потому равно отвращал ее от себя и от других. Одним словом, он законно носит название «рыцаря без страха и упрека», и Le Loyal Serviteur [441 - Le Loyal Serviteur – Верный слуга (фр.).] не напрасно сказал об нем: «Ne s’est trouvé, en cronicque ou hystoire, prince, gentil-homme, ne autre condition qu’il ait esté, qui plus furieusement entre les cruels, plus doulcement entre les humbles, ne plus humainement entre les petis ait vescu que le bau chevalier dont la présente hystoire est commencée» [442 - «Ne s’est trouvé, en cronicque ou hystoire, prince, gentil-homme, ne autre condition qu’il ait esté, qui plus furieusement entre les cruels, plus doulcement entre les humbles, ne plus humainement entre les petis ait vescu que le bau chevalier dont la présente hystoire est commencée» – «Не нашлось ни в хронике, ни в истории, принца, дворянина, ни другого человека, какого бы статуса он ни был, кто действовал бы более яростно среди жестоких, более нежно среди смиренных, более гуманно среди бедных людей, чем славный рыцарь, история которого здесь сейчас начинается» (старофр.). (Перевод С. И. Лучицкой).].

Петр Рамус

    [443 - Впервые: Живописная энциклопедия. 1847. Т. 1. Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 377–383.]
   У науки есть также свои герои и мученики. К числу таких принадлежит Петр Рамус (Pierre la Ramée) [444 - Петр Рамус – Раме (Ramée) Пьер де ла, или Петрус Рамус (Petrus Ramus) (1515–1572) – французский философ-гуманист, филолог, логик, математик, профессор Коллеж де Франс (1551–1568). О нем подробнее см.: Матвиевская Г. П. Рамус (1515–1572). М.: Наука, 1981. (Научно-биографическая серия).], один из самых замечательных людей XVI века, столь богатого великими личностями. Он родился в Пикардии [445 - П. де ла Раме родился в деревушке Кю (Cuth, Cut), которая входит в настоящее время в состав департамента Уаза и региона Пикардия Французской Республики.] от очень бедных родителей около 1515 года. Влекомый раннею страстью к знанию, он, подобно нашему Ломоносову [446 - Ломоносов Михаил Васильевич (1711–1765) – русский ученый-естествоиспытатель, химик, основоположник физической химии, историк, поэт, художник, член Петербургской Академии наук (1745) и Академии художеств (1763).], бежал из отцовского дома в Париж, где надеялся найти средства к учению. Но в Париже его встретила нищета. Два раза возвращался он домой, но не терял смелости, и третья попытка была удачнее. Его приняли слугою в Наварский коллегиум [447 - Наварский коллегиум (Наваррский коллеж) – первый королевский институт в Парижском университете. Основан в 1304 г. Жанной Наваррской, женой короля Франции Филиппа IV.]: днем он исправлял обязанности своего звания, ночью учился. С равным жаром занимался он философиею, филологиею и математикою. Тогдашнее состояние науки, скованной схоластическими определениями, не могло удовлетворить требований его ясного и от природы полемического ума. При получении степени магистра он уже обратил на себя внимание смелым тезисом: все учение Аристотеля ложно [448 - В 1536 г. П. де ла Раме защитил магистерскую диссертацию «Всё, что сказано Аристотелем, ложно» («Quecumque ab Aristotele dicta essent, commentita esse»).]. Его лекции были в том же духе. В 1543 году он издал две книги, определившие на всю жизнь его отношения к современным ему ученым: «Institutiones dialetcticae» и «Aristotelicae animadversiones» [449 - «Institutiones dialetcticae» – «Подразделение диалектики» (лат.); «Aristotelicae animadversiones» – «Порицание Аристотеля» (лат.).]. В первой он изложил собственную систему логики, во второй подверг строгому и отчасти несправедливому разбору учение Аристотеля. Но цель Рамуса была благородна: он боролся не столько с греческим философом, сколько с его толкователями, которых формализм был ему ненавистен. Он требовал от науки простоты, положительности и прямого влияния на жизнь. Всем этим требованиям противоречила схоластика.
   Враги Рамуса употребили против него средство, которое обыкновенно употребляют защитники старых, отживших учений. Они обвинили его перед правительством в оскорблении религии и нравственности. Не надеясь на содействие парламента, они обратились прямо к королю Франциску I. Король поручил решение дела комиссии, составленной из пяти известных ученых. Противники Рамуса находились в большинстве и одержали верх. У него было отнято право преподавания; на книги его наложено запрещение. Этот приговор был издан на латинском и французском языках, обнародован на улицах парижских и разослан в главные города Европы. Но месть победителей не ограничилась этим: имя Рамуса стало ругательным словом; в драматических пьесах, нарочно с такою целью написанных, явилось его опозоренное и осмеянное лицо. Рамус не поник главою перед бурею. Через несколько лет ему было разрешено преподавание философии, а в 1551 году он был утвержден профессором философии и красноречия. Тогда наступило для него время богатой и страстной деятельности. Почти во всех отраслях знания явился он преобразователем. В науке и в способах ее изучения указывал он новые пути, составил план полного физико-математического курса, издал грамматики языков французского, латинского, греческого и еврейского [450 - Грамматика латинского языка была издана П. де ла Раме в 1548 г. («Grammatica Latina»), греческого – в 1560 г. («Grammatica Graeca»), а французского – в 1562 г. («Grammaire Française»). Сведения об издании ученым грамматики еврейского языка отсутствуют.]; с защитниками старых метод и систем он продолжал неутомимую полемику. Средневековые формы Парижского университета требовали обновления в духе времени. Назначенный членом комиссии для преобразования учебных заведений, Рамус представил Карлу IX [451 - Карл IX (Charles IX) (1550–1574) – французский король из династии Валуа (1560–1574), сын короля Генриха II и Екатерины Медичи.] мнение, отличающееся верным и практическим взглядом на предмет [452 - Проект преобразования Парижского университета был составлен П. де ла Раме в 1562 г. («Advertissements sur la reformation de l’université de Paris, au Roy»).]. Между прочим, он доказывал необходимость безвозмездного преподавания для устранения опасного университету совместничества школ духовенства. Мнение Рамуса не было принято, но предвидения его оправдались событиями последних годов во Франции. Бесспорно, в Европе не было тогда профессора, равного ему по влиянию на слушателей. С многостороннею ученостью и смелостью мыслей он соединял блестящее красноречие. В уровень с дарованиями стоял его характер, неукоризненный даже для врагов. Рамус был человек самой строгой и высокой нравственности. Значительную часть скромных доходов своих он употреблял на вспоможение бедным юношам, приходившим учиться в Париж; сверх того, он успел составить капитал, на который завещал основать новую кафедру математических наук. Поставленный судьбою среди суровых, озлобленных кровавыми смутами поколений, он заимствовал от них только презрение к смерти и отчасти преобладавшее в нем полемическое направление.
   Понятно, что при таком настроении духа Петр Рамус не мог остаться равнодушным к политическим и религиозным вопросам, которые колебали европейские общества в XVI веке. Он был усердный протестант и не скрывал своих верований в католическом Париже [453 - П. де ла Раме стал кальвинистом в 1561 г.]. Несмотря на сильное покровительство кардинала Карла Лотарингского [454 - Карл Лотарингский (Charles de Lorraine) – Гиз (Guise) Карл (1524–1574) – французский религиозный, общественный и политический деятель, архиепископ в г. Реймс (1538), кардинал (1547), кардинал Лотарингский (1550), епископ в г. Мец (1550–1551), один из лидеров католиков во время религиозных войн во Франции, брат Франциска I Лотарингского.] и других знатных лиц, он не раз был принужден искать убежища в стане своих единоверцев во время междоусобных войн. В 1568 году он посетил Германию, где у него было столько же почитателей, сколько врагов, т. е. защитников Аристотеля и схоластики. Появление Рамуса придало новую живость спору. В Гейдельберге [455 - Гейдельберг – немецкий город, расположенный на берегу р. Неккар, в XVI в. – один из центров кальвинизма; в настоящее время город входит в состав федеральной земли Баден-Вюртемберг Федеративной Республики Германия. В 1568 г., перебравшись из Франции в Германию, П. де ла Раме некоторое время читал лекции в Гейдельберге.] он подвергся публичным оскорблениям, но не смутился и изложил с кафедры основы своих учений. Болоньский и Краковский университеты [456 - Одни из старейших учебных заведений в Европе: университет в г. Болонья (Италия) возник во второй половине XII в.; университет в г. Кракове (Польша) был основан в 1364 г.] предлагали ему кафедру философии. Рамус отказался и просил места профессора в Женеве, в средоточии кальвинизма [457 - Кальвинизм – одно из направлений в протестантизме, созданное Жаном Кальвином (Calvin; 1509–1564), французским религиозным и политическим деятелем, богословом, проповедником, церковным реформатором, священником в г. Страсбург (1538–1541), главой общины протестантов в Женеве (1541–1564).]. Желание его не сбылось. Феодор Беза [458 - Беза Феодор – Беза (Bèze) Теодор де (1519–1605) – французский религиозный деятель, богослов, проповедник, профессор университета в Лозанне (1548–1558) и протестантской Академии в Женеве (1559–1605), глава женевской консистории (1564–1605). Во второй половине XVI в. Т. де Беза считался главой кальвинистов Европы.], преемник Кальвинова влияния в Женеве, был сам поклонник Стагирита. Вообще Рамус, несмотря на свое глубокое благочестие, не был любим начальниками реформатской церкви. Его нововведения в области науки и мышления внушали им недоверие, отчасти оправданное его действиями на Нимском Соборе [459 - Ним – французский город, расположенный на юге страны у подножья плато Гарриг. В IV–III вв. до н. э. – кельтское поселение, завоеванное римлянами в 121 (120) г. до н. э. С XVI по XVII в. – один из центров протестантизма. В настоящее время город является административным центром департамента Гар Французской Республики. В мае 1572 г. в Ниме был созван церковный собор.], где он предложил ограничить власть консисторий и подчинить ее воле общин. Между тем наступил роковой для французских протестантов 1572 год.
   Мы не будем повторять слишком известных подробностей о Варфоломеевой ночи [460 - Варфоломеевская ночь – утвердившееся в литературе название массового убийства протестантов (гугенотов) в Париже, организованного католиками в ночь на 24 августа 1572 г. (в день Святого Варфоломея).]. Гораздо любопытнее извлеченные из недавноизданных источников и новых исследований сведения о причинах страшного события. Никогда, может быть, не было в ходу так много исторических софизмов и парадоксов, как в наше время. Нашлись ученые, которые, не разделяя страстей XVI века, не устыдились однако оправдывать Варфоломеевскую ночь так называемою государственною необходимостью. Пример был подан давно Гавриилом Ноде [461 - Ноде Гавриил – Нодэ (Naudé) Габриэль (1600–1653) – французский писатель, библиограф, публицист, лейб-медик короля Франции Людовика XIII, библиотекарь кардиналов А.-Ж.-Д. Ришельё и Ж. Мазарини. В работе «Considerations politiques sur les coups d’Etat» (1639) он попытался оправдать Варфоломеевскую ночь.], не говоря о современных Варфоломеевской ночи апологетах. Эти кровавые теории развиты теперь Капфигом [462 - Капфиг (Capefgue) Батист-Оноре-Ремонд (1802–1872) – французский историк, прозаик, публицист, общественный и политический деятель, роялист, редактор общественно-политического журнала «Мессаджер де Шамбр» («Le Messager des Chambres», 1827), сотрудник министерства иностранных дел, автор исследований «Философическая история иудеев со времени упадка племени Маккавеев до наших времен» («Histoire philosophique des juifs depuis la décadence des Machabées jusqu’à nos jours», 1833), «Ришелье, Мазарини, Фронда и царствование Людовика XIV» («Richelieu, Mazarin, la Fronde et le règne de Louis XIV», 1835).] и другими писателями того же мнения. Убийство протестантов является у них делом народа, справедливо раздраженного оскорблением его верований и посягательством на его политические права со стороны гугенотской аристократии. Руководимые чувством самоохранения, массы действовали самостоятельно, независимо от всякой посторонней воли или заранее обдуманного политического плана. Справедливо ли это?
   Мысль о совершенном истреблении французских протестантов родилась задолго до Варфоломеевской ночи. Партия Гизов питала такое намерение в эпоху своего владычества при Франциске II [463 - Франциск II (François II) (1544–1560) – король Франции из династии Валуа (1559–1560), старший сын короля Генриха II и Екатерины Медичи.]. Смерть короля остановила исполнение, которого трудности были очевидны. Но в самый день пасхи 1561 года, 6 апреля, герцог Гиз [464 - Франциск I Лотарингский (François I de Lorraine) – Гиз (Guise) Франциск (1519–1563) – французский военный, политический и религиозный деятель, герцог де Гиз, принц де Жуанвиль, маркиз де Майенн (1520–1563), великий камергер (1551), пэр Франции, один из лидеров католиков во время религиозных войн во Франции, брат Карла Лотарингского.], коннетабль Монморанси [465 - Монморанси (Montmorency) Анн де (1492–1567) – французский военный и политический деятель, коннетабль (1538), герцог (1551), один из лидеров католиков во время религиозных войн во Франции.] и маршал Сент-Андре [466 - Сент-Андре (Saint-André) – Жак д’Альбон де Сент-Андре (Jacques d’Albon de Saint-André) (ок. 1505–1562) – французский военный и политический деятель, маршал (1547), губернатор провинции Лион, фаворит короля Генриха II, один из лидеров католиков во время религиозных войн во Франции.] заключили между собою союз [467 - Франциск I Лотарингский, Анн де Монморанси и Жак де Сент-Андре создали триумвират, который должен был управлять государством при малолетнем короле Карле IX.], скрепленный актом, которого подлинник хранится в Парижской королевской библиотеке [468 - Парижская королевская библиотека – основана в Лувре во второй половине XIV в. по инициативе короля Карла V Мудрого, в настоящее время – Национальная библиотека Франции; одна из старейших и крупнейших библиотек мира.]. Цель союза высказана ясно и смело: умерщвление всех французов, принадлежащих или даже принадлежавших к секте Кальвина без разбора пола и возраста. Екатерина Медичи, знавшая о плане триумвиров, испугалась его последствий, понимая всю опасность, которая грозила королевской власти, если бы во главе упоенной кровью и фанатизмом черни стали Гизы. Благодаря ее проискам и усилиям партии умеренных тройственный союз не достиг своих целей. Во время знаменитых совещаний в Байонне (1565) [469 - Байонна – город на юго-западе Франции, расположенный у слияния рек Адур и Нив; в настоящее время входит в состав департамента Нижние Пиренеи. Совещание в Байон не, упоминаемое Т. Н. Грановским, состоялось 5 июня 1565 г.] герцог Альба [470 - Толедо (Toledo) Фернандо Альварес де (1507–1582) – испанский военный, политический и религиозный деятель, герцог Альба, наместник в Нидерландах (1567–1573).], представитель Филиппа II [471 - Филипп II Благоразумный (Felipe II El Prudente) (1527–1598) – король Неаполя и Сицилии (1554), король Испании и Нидерландов (1556), король Португалии (1580), из династии Габсбургов.], к которому беспрестанно обращались начальники католической партии во Франции, доказывал Екатерине необходимость принять самые решительные меры против гугенотов. Его мнение поддерживали бывшие тут же герцоги Гиз, Монпасье [472 - Монпансье (Montpensier) – Людовик III де Бурбон-Вандомский (Louis III de Bourbon-Vendôme) (1513–1582) – французский политический и религиозный деятель, герцог Монпансье.], маршал Монлюк [473 - Монлюк (Monluc) Блёз де (1502–1577) – французский военный и политический деятель, писатель, маршал Франции (1574), брат Жана де Монлюка, епископа Валенсии.], Бурдильон [474 - Бурдильон (Bourdillon) Имбер де (1524–1567) – французский военный и политический деятель, маршал Франции (1564).] и другие. Очевидно, что мысль, лежавшая в основании тройственного союза, не была оставлена. Но читатели могут в то же время усмотреть, что эта мысль принадлежала не народу и не из него вышла. В 1572 году начальники гугенотов собрались, как известно, в Париже для празднования свадьбы Генриха Наварского с Маргаритою Валуа [475 - Маргарита де Валуа (Marguerite de Valois) (1553–1615) – дочь короля Генриха II и Екатерины Медичи, с 1572 по 1599 г. жена Генриха Наваррского.]. Брак этот должен был скрепить мир между враждебными сторонами. Король Карл IX, молодой человек раздражительного характера, благородный по природе, но испорченный воспитанием, искренно желал мира. По окончании междоусобий он замышлял начать войну против Испании. Адмирал Колиньи [476 - Колиньи (Coligny) Гаспар де Шатийон де (1519–1572) – французский военный, политический и религиозный деятель, адмирал Франции (1552), член Королевского совета (1571), один из лидеров гугенотов, погиб во время Варфоломеевской ночи.] стал его ближайшим другом и советником. Королева-мать боялась его влияния так же, как боялась Гизов. Она поспешила принять свои меры и остановила сына на новом пути, по которому он пошел, успев передать ему свои опасения. Ее план был достоин учителя ее, Макиавеля, которого книга «О Государе» заменяла ей молитвенник, по словам современника. Зная о намерении Гизов убить адмирала, она надеялась, что раздраженные гугеноты нападут на виновников, и что в этом беспорядке нетрудно будет сбыть с рук самих Гизов. С этой целью, вероятно, был призван в Париж полк королевских стрелков, на который правительство могло положиться. Предприятие не удалось, потому что Моревер [477 - 22 августа 1572 г. Шарль де Лувьер де Моревер (Maurevert) совершил неудачное покушение на Г. де Колиньи: адмирал был ранен, а наемный убийца скрылся.] ранил, а не убил Колиньи. Но люди близкие ко двору догадывались, что протестантам угрожает опасность, хотя не знали, откуда и какая. Епископ Валенсский Монлюк [478 - Монлюк (Monluc) Жан де († 1579) – французский религиозный деятель, дипломат, епископ Валенсии, брат маршала Блёза де Монлюка.], отправляясь послом в Польшу, звал с собою Рамуса и советовал другим гугенотам быть осторожными. В самый день свадьбы, т. е. 18 августа, Карл IX отправил гонца к лионскому губернатору [479 - Мандело (Mandelot) Франсуа де (1529–1588) – французский военный и политический деятель, в молодости поступил на службу к Жаку II Савойскому, герцогу Немурскому (Jacques II de Savoie, duc de Nemours; 1531–1585), участник осады Меца (1552) и итальянской компании 1555 г., генерал-лейтенант (1568), губернатор Лиона (1571–1588).]. В письме своем, изданном г. Пари [480 - Пари (Pâris) Алексис Паулин (1800–1881) – французский историк, литературовед, переводчик, сотрудник отдела рукописей Парижской королевской библиотеки (1828), в 1830–1831 гг. издал полное собрание сочинений в 13 т. Дж. Г. Н. Байрона, член Академии надписей и изящной словесности (1837), профессор Коллеж де Франс (1853–1872), где читал лекции по истории французской литературы в Средние века, почетный член Национальной школы хартий и член Французского общества библиофилов. В 1830 г. А. П. Пари подготовил и издал переписку короля Карла IX и Франсуа де Мандело, губернатора Лиона (Correspondance du roi Charles IX et du sieur de Mandelot, gouverneur de Lyon, pendant l’année 1572, époque du massacre de la Saint-Barthélemy. Let re des Seize au roi d’Espagne Philippe II, année 1591 / Avant-propos de P. Paris. Paris: Crapelet, 1830).], король предписывает губернатору не пропускать никого через Лион без особенного приказания до истечения шести дней «от сего числа» [481 - См.: Correspondance du roi Charles IX et du sieur de Mandelot, gouverneur de Lyon, pendant l’année 1572, époque du massacre de la Saint-Barthélemy. Let re des Seize au roi d’Espagne Philippe II, année 1591 / Avant-propos de P. Paris. Paris: Crapelet, 1830. P. 31.]. Через шесть дней ровно наступила Варфоломеевская ночь. 20 августа глава (prévôt) парижского купечества получил из королевского казначейства 2100 ливров на покупку лошадей и оружия для собственной защиты и употребления против врагов Божиих и королевских. Екатерина говорила впоследствии, что у нее на совести только шесть человек из убитых в роковую ночь. Этим словам можно поверить. Ей нужна была смерть вождей: об остальных она не заботилась; они погибли жертвами личных ненавистей и искусственно раздраженной черни. Король колебался до конца. В последнем решительном совещании, кроме особ королевской фамилии, участвовали только четыре советника; из них один был француз, три остальные итальянцы. Они принесли из родины своей развитые ее трагическою судьбою политические теории, так смело и жестоко высказанные Макиавелем, и опыты, завещанные князьями, каковы были Борджии [482 - Борджия, Борджа (Borgia) – испанский аристократический род из Валенсии, обосновавшийся в XV в. в Италии, где стал играть важную роль в общественно-политической жизни.], последние Висконти [483 - Висконти (Visconti) – ломбардский аристократический род, известный с конца X в. С 1277 по 1447 г. представители рода Висконти были тиранами в Милане.], Сфорцы [484 - Сфорца (Sforza) – миланский аристократический род, основателем которого считается Муцио Аттендоло (Muzio Attendolo; 1369–1424). С 1450 по 1535 г. представители рода Сфорца управляли Миланом.] и т. д. Карл не сумел отразить страшных доводов, приведенных этими людьми, и, почти безумный, дал свое согласие. Колокол церкви Св. Германа [485 - Церковь Св. Германа – Церковь Сен-Жермен-л’Осеруа (L’église Saint-Germain-l’Auxerrois) – располагается в центре Парижа, к востоку от Лувра.] должен был возвестить начало убийств. Но еще прежде, среди глубокой тишины, раздался где-то пистолетный выстрел. Этот слабый, едва слышный звук поразил ужасом не только короля, но и мать его. Они тотчас отправили приказание остановиться. Но посланный их возвратился с ответом: «Поздно!» Колокол Св. Германа упредил его.
   В числе погибших был Петр Рамус [486 - П. де ла Раме был убит 26 августа 1572 г., т. е. после Варфоломеевской ночи.]. Воин науки, он умер не за религиозные свои верования, а за ученые убеждения. К нему привел убийц его товарищ, профессор Шарпантье [487 - Шарпантье (Charpentier) Жак (1524–1574) – французский философ-скептик, медик, математик, лейб-медик короля Карла IX Валуа.], горячий защитник Аристотеля. Побежденный словом, он прибегнул к кинжалу и кончил спор.
   Число жертв Варфоломеевской ночи различно показывается. Католики уменьшают его, протестанты увеличивают. Считать их было некому и некогда. Сена и Лоара [488 - Луара – река во Франции, берущая начало на юге страны, на горе Жербье де Жонк, и впадающая в Атлантический океан возле Нанта.] унесли много трупов в море. Но не числом погибших определяется значение дела, положившего темную печать на целый отдел жизни и на самый характер французского народа. Говорят, что народный организм подвергается болезням, требующим иногда страшных, кровавых лекарств. Есть школа, которая возвела это мнение в историческую аксиому. Основываясь на опытах истории, мы думаем иначе. Такие лекарства, как Варфоломеевская ночь, изгоняя один недуг, зарождают несколько других, более опасных. Они вызывают вопрос: заслуживает ли спасения организм, нуждающийся в таких средствах для дальнейшего существования? Государство теряет свой нравственный характер, употребляя подобные средства, и позорит самую цель, к достижению которой стремится. В 1572 году французское правительство показало народу пример самоуправства и убило надолго в нем чувство права. Политическое преступление 24 августа оправдало множество частных, потому что частная нравственность всегда в зависимости от общественной.

Испанская инквизиция

    [489 - Впервые: Живописная энциклопедия. 1847. Т. 1. Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 384–389.]
   История испанской инквизиции [490 - Об испанской инквизиции подробнее см.: Ли Ч. Г. История инквизиции в средние века: В 2 т. / Пер. с фр. А. В. Башкирова; предисл. С. Г. Лозинского. СПб.: Брокгауз – Ефрон, 1911–1912. (История инквизиции. Т. 1–2); Лозинский С. Г. История инквизиции в Испании. СПб.: Брокгауз – Ефрон, 1914. (История инквизиции. Т. 3); Арну А. История инквизиции / Пер. с фр. Н. П. Мартыновой, Е. В. Голубова; предисл. проф. Е. В. Тарле. Л.: Время, 1926; Григулевич И. Р. Инквизиция. 3-е изд. М.: Политиздат, 1985. (Библиотека атеистической литературы); Плавскин З. И. Испанская инквизиция: Палачи и жертвы: Исторические очерки. СПб.: Дмитрий Буланин, 2000; Плейди Дж. Испанская инквизиция / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: Центрполиграф, 2002; Рюкуа А. Средневековая Испания / Пер. с фр. С. Ю. Нечаева. М.: Вече, 2006. (Гиды цивилизаций).] может служить доказательством того страшного влияния, какое дурные государственные учреждения имеют на судьбу и характер целых народов. Печальная история Испании со времени Филиппа II, упадок материальных и духовных сил, постепенное огрубение и порча народа, от природы благородного и даровитого, были следствием инквизиционного суда, основанного Фердинандом и Изабеллою [491 - Изабелла Кастильская, Изабелла I Католическая (Isabel de Castilla, Isabel I La Católica) (1451–1504) – королева Кастилии и Леона (1474–1504), супруга Фердинанда II Арагонского (1469–1504).].
   Мысль об учреждении духовных судов для преследования и конечного истребления ересей была не новая. Она возникла во время альбигойских войн [492 - Альбигойские войны – крестовые походы 1209–1229 гг., инициированные в 1208 г. папой Иннокентием III (Innocentius III; ок. 1161–1216) для искоренения ереси катаров и вальденсов в области Лангедок на юге Франции. Подробнее о них см.: Ольденбург З. Костер Монсегюра: История альбигойских крестовых походов / Пер. с фр. О. И. Егоровой. СПб.: Алетейя, 2001. (Миф, религия, культура).] в Южной Франции и была проведена в исполнение известною буллою 1233 г. папы Григория IX [493 - Григорий IX (Gregorius IX) (ок. 1145–1241) – итальянский религиозный, общественный и политический деятель, в миру Уголино ди Конти (Ugolino di Conti), граф Сеньи, кардинал (1198), епископ Остии и Веллетри (1206), римский папа (1227–1241).]. Новые суды, изъятые из-под надзора местных епископов и непосредственно подчиненные папе, были вверены монахам Доминиканского ордена и получили страшную власть располагать имуществом, свободою и жизнью несчастных, которых мнения основывались не на католическом догмате. Учреждение, вызванное требованиями эпохи, раздираемой религиозными противоречиями, перешло из Южной Франции в другие земли Западной Европы, но встретило везде недоверие и ненависть, положившие границы его деятельности. Причину этого явления надобно искать не в религиозной терпимости, которая принадлежит к самым благородным плодам образованности и, следовательно, не могла быть свойством средневековых обществ, а в оскорблявших всякое чувство права формах, которые исключительно употреблялись так называемыми священными судами (sanctum of – cium) [494 - «Sanctum of cium» – «Святой трибунал» (лат.), инквизиция.]. Поощрение тайных доносов, частая утайка имен пристрастных свидетелей, пытки во всех видах лишали подсудимого и средств, и надежды оправдания. Крепкие духом узники, у которых пытка не могла вынудить признания в небывалой вине, подвергались искушениям другого рода. Выписываем характеристическое место из «Руководства инквизиторам», составленного Николаем Эммерихом [495 - Эммерих Николай – Эймерик (Eymeric) Николай (1320–1399) – испанский религиозный, общественный и политический деятель, монах-доминиканец, церковный писатель, главный инквизитор Арагонского королевства (1356), автор трактата «Руководство для инквизиторов» («Directorium inquisitorum», 1503).] в XIV столетии, в Арагонии [496 - Арагон – историческая область на северо-востоке Испании. В IX в. на территории Арагона было основано герцогство, ставшее в начале XI в. самостоятельным королевством.]. «Инквизитору надобно стараться свести узника с одним из участников в его преступлении или с прежним еретиком, давшим достаточные свидетельства своего раскаянья. Последний должен сказать, что он исповедует прежнюю ересь свою и отрекся от нее только наружно, для того чтобы обмануть судей и избежать наказания. Вкравшись, таким образом, в доверие подсудимого, новый друг должен посетить его в один из следующих дней, в послеобеденное время, и остаться на ночь в темнице под предлогом, что домой идти уже поздно. Тогда рассказом о собственной жизни можно побудить узника к такой же откровенности. Между тем тайные свидетели и надежный чиновник должны стоять у дверей и подслушивать, чтобы потом донести о том, что происходило». Можно составить себе понятие о деятельности суда, который прибегал к подобным средствам.
   В эпоху соединения Кастилии [497 - Кастилия – историческая область в Испании, располагающаяся на северо-западе и в центре страны. На территории Кастилии в X в. было образовано графство, ставшее в начале XI в. самостоятельным королевством.] и Арагонии под правлением Фердинанда и Изабеллы [498 - Заключенный в 1469 г. династический брак Фердинанда II Арагонского и Изабеллы Кастильской положил начало объединению Испании в единое государство.] монархическая власть, одолевшая в остальной Европе непокорные ей элементы феодализма и городовых общин, еще была далека от такой цели в государствах Пиренейского полуострова. Ей надобно было бороться с сильным и богатым дворянством, которого отдельные члены имели право войны с королем; с городами, которых муниципальные льготы ставили наряду самостоятельных республик; с духовенством, более зависевшим от папы, чем от светской власти, и с рыцарскими орденами, которые сами по себе составляли государства. Каждое из этих сословий было ограждено против возможных посягательств на его независимость бесчисленными привилегиями. Но Фердинанд и его супруга умели воспользоваться распрями враждебных одно другому сословий. Они стали во главе городового ополчения (германдады [499 - Германдады – Эрмандады – в средневековой Испании: союзы городов и крестьянских общин, созданные для защиты вольностей от посягательств королевской власти и феодалов.]) против дворянства и во главе восстановленной ими, с целью более политическою, чем религиозною, инквизиции против всех стеснительных для их власти привилегий, преданий и лиц.
   Внешний повод к учреждению новой инквизиции подали испанские евреи. Их число, богатство, образованность сделали их с давних пор предметом зависти и ненависти для духовенства и простого народа. Вследствие преследований и насилия, против них употребленного, многие еврейские семейства приняли христианство. Но обращение, вынужденное силою, было у многих наружным. Они хранили скрытую привязанность к вере отцов своих и втайне совершали ее обряды. Впрочем, короли арагонские и кастильские обыкновенно покровительствовали евреям и новообращенным христианам, которые нередко достигали важных государственных должностей. При Фердинанде и Изабелле отношение изменилось, отчасти виною самих евреев. Будучи образованнее других классов испанского народонаселения, они первые заметили опасность, грозившую со стороны монархической власти дворянству, с которым были тесно связаны как управители и арендаторы его имений, и старались обратить внимание аристократии на меры правительства. В 1478 году папа Сикст IV [500 - Сикст IV (Sixtus IV) (1414–1484) – итальянский религиозный, общественный и политический деятель, церковный писатель, в миру Франческо делла Ровере (Francesco della Rovere), монах-францисканец, генерал Францисканского ордена (1464), кардинал (1467), римский папа (1471–1484).] по настоятельному требованию Фердинанда разрешил учреждение инквизиции в королевствах Кастильском и Арагонском для истребления еврейской ереси. Впрочем, переписка продолжалась еще два года до совершенного открытия суда. Папа долго не одобрял меры, которой последствия могли быть полезны светской власти, но явно ограничивали его собственное влияние на духовенство.
   17 сентября 1480 года последовало, наконец, назначение двух монахов Доминиканского ордена инквизиторами. Вместе с ними получили право заседать в суде два другие лица духовного звания, из которых одному поручена была должность казначея. Судьи эти получили приказание отправиться в Севилью [501 - Севилья – испанский город, расположенный на юге страны, на левом берегу р. Гвадалквивир в Андалусской низменности. В настоящее время город является административным центром провинции Севилья и исторической области Андалусия Королевства Испании.] и начать свои действия без отлагательства. 2 генваря 1481 года они издали несколько предписаний местным властям и отдельным лицам, в которых донос вменялся в обязанность и молчание о знакомом еретике в преступление. Это было первое посягательство на свободу и честь людей, лично непричастных ереси, но почему-либо возбудивших подозрение правительства. Можно судить о действиях инквизиции по признакам, которые ей казались достаточными для уличения подсудимого в тайном соблюдении Моисеева Закона [502 - Инквизиторы пытались разоблачить тайных приверженцев иудаизма, основоположником которого считается предводитель израильских племен, пророк и законодатель Моисей (XIII до н. э.). Ему приписывается авторство Торы (Пятикнижия Моисеева) – первых пяти книг, входящих в состав Танаха (Еврейской Библии).]. Надобно было только доказать, что он надевал лучшее платье или чистое белье в субботу, что накануне этого дня у него в доме не было огня, что ему случалось обедать за одним столом с жидами, или есть мясо убитого ими животного, или пить какой-то любимый ими напиток и пр. Обвинители не были обязаны объявлять своих имен. 6 генваря были казнены шесть еретиков. К 4 ноября того же года погибло в одной Севилье не менее 289 человек. Сверх того значительное число людей подверглись так называемому примирению с священным судом, т. е. лишились свободы или имения и гражданской чести. Жизнь была им оставлена в награду за признание, вынужденное страхом или пыткою. Эта строгость простиралась не на одних живых: лица давно умершие подвергались следствию и приговору, кости их, вырытые из могил, предавались огню, имение отнималось у наследников и поступало в казну. Замечательно, что большая часть жертв принадлежали к богатым классам. В течение первых годов своего существования инквизиция произнесла более двух тысяч смертных приговоров, которые все были исполнены. Число примиренных дошло до 17 000.
   Жестокость нового судилища возбудила общий ропот и частные восстания в Кастилии и Арагонии. Папа Сикст порицал действия севильских инквизиторов, требовал от них большей снисходительности к подсудимым и даже сделал попытку передать надзор за еретиками местным епископам, что при тогдашних обстоятельствах было бы большим благом для Испании. Но Фердинанд слишком хорошо понимал важность этого дела и потому настоял на своем намерении. Изабелла поддерживала его из видов более чистых, из обманутого религиозного чувства, хотя многочисленные казни возбуждали в ней сострадание и ужас. Сикст IV, которому грозил совершенный разрыв с Испанией, должен был уступить. Двумя буллами 1483 г. он утвердил бывшего духовника королевы Торквемаду [503 - Торквемада (Torquemada) Томас (ок. 1420–1498) – испанский религиозный, общественный и политический деятель, монах-доминиканец, приор монастыря в Сеговии (1459–1482), духовник королевы Изабеллы Кастильской, Великий инквизитор Кастилии и Арагона (1483), Валенсии и Каталонии (1486), один из идеологов и организаторов инквизиции в Испании.] верховным инквизитором соединенных королевств Кастильского и Арагонского и поручил ему дать окончательное устройство инквизиции. Торквемада учредил 13 судов в отдельных областях государства и составил подробные наставления для судопроизводства. Они отличались от тех, которых образец мы видели в руководстве Николая Эммериха, только большею жестокостью формы допроса и богатством средств, направленных против подсудимых. Верховный совет инквизиции, в который приходили апелляции от областных судов, состоял из главного инквизитора и 6 или 7 членов, назначавшихся по выбору короля. Сначала этот совет заседал в Севилье, потом был перенесен в Мадрид. Число чиновников всякого рода, принадлежавших к инквизиции, было весьма значительно. Сверх настоящих членов и чиновников священный суд держал еще до 20 000 служителей (familiares), которые были обязаны доносить на замеченные ими преступления против веры и брать под стражу обвиненных. Лица высших фамилий не стыдились вступать в ряды таких служителей, для того чтобы пользоваться некоторыми правами, предоставленными этому классу людей, и обеспечить самих себя против ложных доносов, что, впрочем, не всегда удавалось. Смертный приговор и «примирения» постоянно сопровождались конфискацией имения, которое, как сказано выше, поступало в казну и усиливало денежные средства правительства. Нельзя без содрогания читать описания страшных орудий пытки, которая так часто и охотно употреблялась инквизиторами. Филипп II запретил повторение пытки над одним лицом; но члены св. судилища истолковали и исполняли королевское предписание особенным образом. Пытка при допросе употреблялась только один раз, но продолжалась несколько дней с промежутками, необходимыми для восстановления сил и выслушания показаний жертвы.
   За произнесением приговора следовало так называемое дело веры (auto da fé) [504 - Аутодафе (исп.: auto de fé – акт веры) – процедура оглашения и приведения в действие приговора инквизиции.]. Читателям нашим, вероятно, известны, если не из исторических сочинений, то из романов, подробности этого страшного обряда, при котором присутствовали нередко король и двор. Гранды королевства являлись при таких торжествах служителями (familiares) священного суда. Приговоренные к смерти отличались от примиренных одеждою. Первые предавались огню, последние по окончании процессии возвращались в темницу или получали свободу, но с утратою собственности и гражданских прав. Мы сказали выше, что вместе с живыми сжигались кости умерших еретиков. Торквемада начал было жечь книги, но, несмотря на все усилия, инквизиция не успела овладеть цензурою. Впрочем, при существовании подобного судилища, всякое движение в литературе стало скоро невозможным. Число ученых и писателей, преданных суду и пострадавших от инквизиции, весьма значительно. После вступления на престол Филиппа V [505 - Филипп V (Felipe V) Испанский (1683–1746) – герцог Анжуйский, король Испании (1700–1746), основатель испанской линии династии Бурбонов.] деятельность ее ослабела; но стоит прочесть процесс Олавидеса [506 - Олавидес – Олавиде (Olavide) Пабло Антонио Хосе де (1725–1803) – испанский общественный и политический деятель, юрист, писатель, городской судья Севильи, генерал-губернатор нескольких городов в Андалусии. Обвиненный в распространении ереси и в тайной переписке с Вольтером и Ж.-Ж. Руссо, в 1776 г. П. де Олавиде был арестован инквизиторами и помещен в мадридскую тюрьму. 24 ноября 1778 г. суд признал его виновным в ереси и приговорил к 8 годам тюремного заключения, которое надлежало провести в монастыре Реал де Сан-Бенито на северо-западе Испании под присмотром духовника, назначенного инквизицией. Все имущество П. де Олавиде было конфисковано. После освобождения, согласно решению суда, ему было запрещено жить в Мадриде или Севилье и занимать какие-либо должности. Ему предписывалось носить простую одежду и запрещалось иметь драгоценности. Проведя несколько месяцев в монастырской тюрьме, П. де Олавиде бежал во Францию.], чтобы понять, с какими опасностями боролись те благородные испанцы, которые хотели перенести на родную почву результаты философии XVIII века. Инквизиция остановила умственное развитие Испании и отняла у нее все политические учреждения, которыми она по праву гордилась в течение Средних веков. Самый характер народа изменился: достаточно было таких праздников, каковы были ауто-да-фе, чтобы развратить массу, так сильно принимающую внешние впечатления. Из Испании инквизиция перешла в земли ей подвластные. Но нигде, кроме южно-американских областей, не могла она утвердиться. По вычислению Льоренте [507 - Льоренте (Liorente) Хуан Антонио (1756–1823) – испанский историк, католический священник, доктор канонического права, главный викарий Калаорской епархии (1782), комиссар инквизиционного трибунала в Логроньо (1785–1789), секретарь испанской инквизиции в Мадриде (1789–1801), глава архива инквизиции (1809–1813), автор «Критической истории испанской инквизиции» (1817–1818). См.: Льоренте Х. А. История испанской инквизиции: [В 2 т.] / Предисл. С. Г. Лозинского; пер. М. А. Алексеевой. М.: Ладомир; АСТ, 1999. (Классики исторической мысли).], инквизиция сожгла в одной Испании более тридцати тысяч человек; около 100 000 подверглись примирению. Не говорим об изгнании евреев и мавров.

Квакеры

    [508 - Впервые: Живописная энциклопедия. 1847. Т. 1. Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 390–397.]
   Секта квакеров [509 - Квакеры, Религиозное общество друзей, Дети света, Друзья истины (Quackers, Quakers, Religious Society of Friends, Children of the Light, Friends of the Truth) – религиозная христианская община, основанная в Англии в середине XVII в. проповедником Дж. Фоксом, одно из радикальных направлений в протестантизме. В 1658 г. Дж. Фоксом было организовано первое собрание квакеров в г. Бедфорд. Из-за преследований в Англии, начиная с 60-х годов XVII в., квакеры стали эмигрировать в Северную Америку и другие страны. В России они впервые появились в конце XVII в. В настоящее время общины квакеров существуют в Австралии, Боливии, Великобритании, Германии, Голландии, Ирландии, Канаде, Кении, Коста-Рике, Норвегии, России и США.] возникла в самую смутную и богатую событиями эпоху английской истории. Древние формы государства и церкви клонились к упадку: республиканские идеи победоносно боролись с монархическими преданиями, англиканская церковь уступала пресвитерианизму, который, в свою очередь, едва выдерживал напор бесчисленных религиозных сект, смело высказывавших самые странные мнения и требования. Умы, еще не привычные к недавней свободе, упоенные быстрыми успехами народного дела, не ставили границ своим надеждам. Ежедневно являлись новые политические и религиозные теории. Вопросы, которых дотоле боязливо касались высшие представители умственной жизни английского народа, утратили свой таинственный характер и сошли в сферу общих толков. Неопределенное состояние общества, которого силы находились в таком брожении, не могло не отразиться на отдельных лицах. Чем более подымалось партий, чем упорнее старалась каждая навязать свою истину остальным, тем глубже становились сомнения и мучительнее требования людей, которые не решились стать ни под одно из выставленных знамен.
   К числу таких независимых искателей истины принадлежал Георг Фокс [510 - Фокс Георг – Фокс (Fox) Джордж (1624–1691) – английский религиозный деятель, богослов, проповедник, основатель Религиозного общества друзей, сын ткача-пресвитерианина из деревни Дрейтон-ин-зе-Клей (ныне: Фенни Дрейтон) в графстве Лестершир, работал подмастерьем у сапожника, в 1643 г. перебрался в Лондон, с 1647 г. стал выступать с проповедями в городах и деревнях Англии, а позднее – в Германии, Голландии, Ирландии, Шотландии и Северной Америке.]. Он родился в Лейчестерском графстве [511 - Лейчестерское графство — Лестершир – графство в центральной Англии, расположенное на равнине Мидленд, в бассейне р. Трент. В настоящее время входит в состав региона Ист-Мидлендс Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.], 1624 года. Отец его был бедный ткач. Он отдал сына в Ноттингам [512 - Ноттингам – Ноттингем – английский город, расположенный в центральной части страны на берегу р. Трент. Ноттингем был основан саксонцами в VII в. В настоящее время город входит в состав региона Ист-Мидлендс графства Ноттингемшир Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.] на обучение к сапожнику, который держал небольшое стадо. Хозяин поручил молодому ученику, по-видимому, неохотно принявшемуся за ремесло, к которому его назначали, присмотр за своими овцами. Одинокая пастушеская жизнь пришлась по душе Георгу, от природы мечтательному и задумчивому. Он уносил с собою в поле Библию и жадно читал священную книгу, которая служила ему единственным источником знания. Лишенный всяких пособий, он многого не понимал. От времени до времени до него долетали неясные отголоски мнений, боровшихся в английском обществе, и усиливали его внутреннюю тревогу. Ему было не более двадцати лет от роду, когда он впал в уныние, тем более тяжкое, что он не мог дать себе отчета в собственном состоянии. Он озирался на прошлую жизнь свою, но она была чиста и безгрешна, как жизнь младенца. Совесть его ни в чем не упрекала. Ответы англиканских и пресвитерианских священников, к которым он прибегал с просьбою разрешить его сомнения, казались ему слабыми и темными. Из Лондона, куда он ходил нарочно, в надежде найти там, как в средоточии народной жизни, более средств к удовлетворению своей духовной жажды, он вынес только недоверие к пользе богословских прений и к науке вообще. По возвращении на родину близкие люди советовали ему для успокоения душевных мук жениться, другие – вступить в армию Кромвеля [513 - Кромвель (Cromwell) Оливер (1599–1658) – английский военный, общественный и политический деятель, один из лидеров пуритан во время Английской буржуазной революции XVII в., член парламента (1628–1629, 1640–1642), капитан отряда кавалерии (1642), командир кавалерийского полка (1643), генерал-лейтенант парламентской армии (1645–1650), лорд-генерал, командующий всеми силами республики (1650–1653), лорд-протектор Англии, Шотландии и Ирландии (1653–1658), канцлер Оксфордского университета (1650–1657).]. Он не принял этих советов, но решился искать истины в себе самом, на дне собственной души. Для него настало время несказанных страданий и искушений. На скользких путях свободного исследования он было пришел к пантеизму и обоготворил природу, хотя внутренний голос неотступно требовал «живого Бога». Впрочем, этот период искания и сомнения в жизни Георга Фокса был непродолжителен. В 1648 году он достиг положительного убеждения, что истина находится не в науке университетов, не в католицизме или англиканстве и отложившихся от них сектах, а в каждом человеческом сердце. Он называет ее внутренним светом, гласом Божиим. Этот голос не возвещает новых истин веры – они уже высказаны в Св. Писании, но служит свидетельством вечного присутствия Христа в человеке, он указывает добро, отводит от греха и никогда не противоречит ясному смыслу Св. Писания и разуму.
   Фокс немедленно принялся распространять это убеждение, которое ему досталось вследствие таких напряженных усилий. Одаренный сильным, но не обделанным, не сдержанным наукою умом, он сам не всегда понимал себя, впадал в мистические восторги и предоставлял другим логическое развитие учения из высказанного им начала. Число его последователей, однако, возрастало с такою быстротою, особенно между сельскими классами, что уже в 1649 году возбудило опасения пресвитерианского духовенства. Сорок священников явились пред ланкастерскими ассизами [514 - Ланкастер – английский город, расположенный в северо-западной части страны, на берегу р. Лун. Он впервые упоминается в письменных источниках в конце XI в. В настоящее время город является административным центром графства Ланкашир (Ланкастер) Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии.Ассизы – в средневековой Англии: суд, к участию в котором привлекались в качестве свидетелей и судей 12 человек местных жителей, хорошо знающих рассматриваемое дело; позднее – собрание народных судей, суд присяжных.] с обвинениями и показаниями против основателя новой секты. Его приговорили к тюремному заключению и угрожали виселицею, но он не изменил своей деятельности и продолжал проповедовать. Многочисленные квакерские общины образовались в Валиссе [515 - Валисс – Уэльс – княжество, расположенное на юго-западе Англии. В 1536 г. княжество было присоединено к Англии. В настоящее время Уэльс является одной из четырех административно-политических частей Великобритании, наряду с Англией, Шотландией и Северной Ирландией.] и Лейчестерском графстве; в 1654 г. мы находим их уже в Лондоне. «Этих людей нельзя подкупить ни деньгами, ни почестями», – сказал об них Кромвель. Круг деятельности Фокса уже не ограничивался родным островом: он написал послание к папе Иннокентию XI [516 - Иннокентий XI (Innocentius XI) (1611–1689) – итальянский религиозный, общественный и политический деятель, в миру Бенедетто Одескальки (Benedet o Odeskalchi), кардинал-диакон (1645), легат в Ферраре, с 1650 г. епископ Новары (Северная Италия), римский папа (1676–1689), в 1956 г. признан католической церковью блаженным.], убеждая его вступить в ряды «друзей». Ревностные проповедники внутреннего света отправились в Турцию, в Иерусалим, в Египет, в Америку; другие собирались еще далее, в Китай, в Японию, в таинственное царство попа Иоанна [517 - Поп Иоанн – Пресвитер Иоанн (Prester John, Prêtre Jean, Priester Johannes), пресвитер Иоанн Индийский (Preste Juan de las Indias), царь и поп Иоанн – легендарный глава могущественного христианского государства, «над царями царь», защитник христиан от неверных; персонаж исторических и художественных произведений (Григорий Бар-Эбрей, Л. Ариосто, М. де Монтень, М. Поло, М. де Сервантес Сааведра, Вольфрам фон Эшенбах и др.). Пресвитер Иоанн впервые упоминается в «Хронике» немецкого епископа Оттона Фрейзингенского (Oto von Freising; ок. 1112–1158). В XII–XVII вв. предания о нем и его царстве были распространены в Англии, Армении, Германии, Испании, Италии, Китае, Персии и Франции. По одной из версий царство пресвитера Иоанна было в Средней Азии, по другой – в Индии, согласно третьей – в Абиссинии (Эфиопии). В древнерусской литературе царство пресвитера Иоанна описывалось в «Сказании об Индийском царстве».]. Большею частью это были люди простые, не знавшие даже языков тех стран, куда несли свое учение. Между ними было несколько женщин.
   Молодой общине недоставало образованных и даровитых представителей, которые могли бы оправдать ее направление в глазах высших сословий и доказать нелепость обвинений, взведенных на нее пресвитерианами и приверженцами англиканской церкви. Эту услугу оказали квакерам Пенн [518 - Пенн (Penn) Уильям (Уилльям), младший (1644–1718) – английский религиозный, общественный и политический деятель, богослов, проповедник, прозаик, филантроп, член Религиозного общества друзей (ок. 1666), с 1668 г. стал регулярно выступать с проповедями, основатель Пенсильвании – английской колонии в Северной Америке и г. Филадельфия (1682), сын адмирала Уильяма Пенна.] и Барклей [519 - Барклей – Баркли (Barclay) Роберт (1648–1690) – шотландский религиозный, общественный и политический деятель, богослов, проповедник, прозаик, из древнего дворянского рода Баркли, учился в Париже, где принял католичество, а затем стал членом Религиозного общества друзей (1667), проповедовал в Англии, Германии и Голландии, в 80-х годах XVII в. глава колонии в Ист-Джерси (Северная Америка) автор трактата «Апология истинного христианского богословия» («Teologiae verae christianae apologia», 1676).] еще при жизни основателя. Уилльям Пенн принадлежал по рождению к аристократии: его богатство, просвещенный ум, прекрасная наружность давали ему право на блестящий успех в жизни. Отец его [520 - Пенн (Penn) Уильям, старший (1621–1670) – английский военный и политический деятель, адмирал, участник англо-датских войн (1652–1667), покоритель Ямайки (1655), отец Уильяма Пенна (младшего).], покоритель Ямайки, пользовался особенною милостью короля Карла II [521 - Карл II (Charles II) (1630–1685) – английский общественный и политический деятель, сын короля Карла I, король Шотландии (1651), лидер роялистской оппозиции в Шотландии и Англии, скрывался во Франции и Испанских Нидерландах, в 1660 г. возвратился в Англию, король Англии, Шотландии и Ирландии (1660–1685) из династии Стюартов.]; но двадцатилетний Уилльям пожертвовал своим честолюбием, отрекся от искусительной будущности и пошел во след Фоксу. Его поступок, последующая жизнь и сочинения имели большое влияние на общее мнение и заставили многих образованных людей обратить внимание на учение, которое до тех пор находило сочувствие только между простолюдинами.
   Религиозная истина, по мнению квакеров, дается человеку не преданием и не внешними чувствами, а свидетельством собственного духа. «Многие ищут правды в книгах, – говорит Пенн, – другие у ученых мужей, не догадываясь, что цель их исканий находится в них самих». Так как голос Божий слышен всякой душе, то душа должна быть свободна. Ее нельзя подчинять никаким внешним уставам, ни папским буллам, ни постановлениям соборов, ни приговорам науки. Внутренний голос всегда согласен с Св. Писанием; но и земная мудрость не подлежит безусловному осуждению: «Ибо Христос, – по словам Пенна, – пришел не угасить, а очистить языческое знание. Различие между квакерами и греческими мудрецами заключается более в наружности, нежели в сущности. В Пифагоре [522 - Пифагор Самосский (Πυθαγόρας ὁ Σάμιος) (ок. 570 – ок. 500 до н. э.) – древнегреческий философ, математик, религиозный и политический деятель, основоположник религиозно-философской школы пифагорейцев.], Платоне, Плотине [523 - Плотин (Πλωτῖνος) (ок. 204–269/270) – античный философ, родом из г. Ликополь (Нижний Египет), основатель собственной философской школы в Риме (243/244), систематизатор учения Платона, основоположник неоплатонизма.] горел внутренний свет». Всякое гонение за веру преступно. Проповедь должна быть свободным выражением вдохновения, которое приходит каждому верующему, и потому «друзья» (так называют себя последователи Фокса, на основании слов, употребленных апостолом Иоанном [524 - Иоанн Богослов – в христианской традиции: сын рыбака Заведея, один из двенадцати апостолов, ученик Иисуса Христа. Ему приписывается авторство Евангелия, трех посланий и Апокалипсиса, входящих в состав Нового Завета.], Послан. III, 15 [525 - Подразумеваются слова: «Приветствуют тебя друзья; приветствуй друзей поименно» из Третьего соборного послания апостола Иоанна Богослова (Ин. III. 3:15).]) отвергают необходимость отдельного духовенства и полагают грехом сбор десятины и всякое денежное вознаграждение за толкование или распространение слова Божия. Их богослужение отличается особенною простотою и совершенным отсутствием символизма. В местах, где квакеры собираются для совещаний и общей молитвы (meeting-houses), нет ни алтарей, ни образов; пенье и музыка изгнаны. Право проповеди принадлежит всем присутствующим, не исключая женщин; но им преимущественно пользуются лица, заслужившие доверие и уважение общины. Смешные и странные сцены, происходившие в первоначальных собраниях квакеров, т. е. вздохи, подымавшиеся crescendo [526 - Crescendo – крещендо (ит.), в музыке постепенный переход от тихого звучания к громкому.], стоны и кривлянья теперь почти везде вывелись. Нынешние «друзья» заботятся о строгом соблюдении приличий. В их собраниях царствует глубокая тишина, прерываемая только голосом проповедников; иногда проповеди не бывает вовсе, потому что ни на кого из членов не сходит вдохновение, необходимое для такого дела, и присутствующие, проведя несколько часов в благоговейном молчании и размышлении, расходятся по домам.
   Квакеры не допускают никаких обрядов и не признают таинств. Они не отрицают совершенно крещенья водою, но почитают его излишним. Браки совершаются чрез простое обещание сожития и верности в присутствии старшин. Погребения отправляются в тишине, без всяких церемоний. Родственники умершего не надевают траура; памятники и эпитафии не в употреблении. Но по смерти членов, которых добродетели заслужили общее признание, составляют и печатают их жизнеописание в назидание новым поколениям.
   Устройство общины, основанной Фоксом, чисто демократическое. Все «друзья» равны между собою. Важные частные и общественные дела решаются в периодических собраниях избранных представителей. Подчиненные положительному закону государств, которым они принадлежат по рождению, квакеры не теряют своей самостоятельности и не делают уступок. Они ни в каком случае не дают присяги, и пред судом довольствуются утвердительным или отрицательным показанием. После долгих прений английский парламент оставил за ними это право в делах гражданских, но в уголовных их свидетельство, не подкрепленное клятвою, не имеет законной силы. По этой же причине они не допускаются к государственным должностям. Войну они считают беззаконием, и потому не только отказываются от обязанностей военной службы, но не участвуют в торжествах народных по случаю побед, осуждают торг оружием или порохом, и т. д. С этой же точки зрения смотрят они на смертную казнь, которую называют оборонительною войною, и на дуэль. Восстание Американских Штатов против Англии [527 - Речь идет о войне за независимость от английской короны 13 английских колоний в Северной Америке (1775–1783), в ходе которой было создано государство США.] подало повод к расколу между квакерами: многие из американских квакеров взялись за оружие, оправдывая свой поступок святостью дела, и образовали отдельную общину «свободных и воинственных (free and fghting) друзей». Из их рядов вышли известные своими заслугами в войне за независимость генералы Метлак [528 - Метлак – возможно, подразумевается общественный, военный и политический деятель Тимоти Метлэк (Matlack; 1730–1829), из семьи квакеров, архитектор, борец за отмену рабства, в 1765 г. исключен из Религиозного общества друзей из-за идеологических разногласий, полковник батальона милиции в Нью-Джерси, директор Североамериканского банка (1781–1782), один из создателей Общества свободных квакеров (1781).], Мифлин [529 - Мифлин (Miflin) Томас (1744–1800) – американский военный, общественный и политический деятель, коммерсант, из семьи квакеров, в начале войны за независимость вышел из Религиозного общества друзей и поступил в армию, майор, генерал-квартирмейстер (1775), член Континентального Конгресса (1774–1775, 1782–1784) и Пенсильванской Генеральной ассамблеи (1785–1788), последний президент (1788–1790) и первый губернатор (1790–1799) Пенсильвании, член Американского философского общества.] и Грин [530 - Грин (Greene) Натаниель (1742–1786) – американский военный, общественный и политический деятель, из семьи квакеров, член Род-Айлендской Генеральной ассамблеи (1771, 1772, 1775), бригадный генерал армии Род-Айленда (1775), генерал Континентальной армии во время войны за независимость США.]. Исповедуя совершенное равенство и братство между людьми, квакеры в сношениях своих с властями и знатными лицами не употребляют почетных выражений, принятых обычаем, а означают только должность и сан. Таким образом, квакер, обращаясь к королю английскому, говорит просто: король, а не ваше величество. Они ни пред кем не снимают шляпы и говорят «ты» всем, без разбора состояний. Впрочем, они строго и честно исполняют гражданские обязанности, не противоречащие их учению, исправно платят подати и несут все повинности. Выше сказано, что сбор десятины в пользу духовенства считается у них грехом; но они беспрепятственно допускают сборщиков входить в дома свои и брать нужную сумму деньгами или вещами. Общественные и нравственные теории замечательной секты, о которой здесь идет речь, основаны на глубоком уважении к человеческому достоинству, на вере в постоянное улучшение и развитие нашей духовной природы. Только безбожнику можно сомневаться в успехах человечества, в его неудержном движении вперед, к лучшему, говорит Пенн. С XVII века начинаются их усилия к уничтожению торговли неграми и рабства вообще. Французский квакер Бенезе [531 - Бенезе (Bénézet) Антуан (1713–1784) – французский религиозный и общественный деятель, педагог, филантроп, борец за отмену рабства, публицист, из семьи гугенотов, эмигрировавших первоначально в Англию (1715), а затем в Северную Америку (1731), член Религиозного общества друзей (1727), учитель в Филадельфии: в школе общины Джермантауна (1739), Английской школе для мальчиков Религиозного общества друзей (1742–1754), создатель первой в Америке школы для девочек (1755), школы для чернокожих (1770), основатель первого в Америке общества, боровшегося за отмену рабства (1775).] (род. в 1728) посвятил этому делу все состояние и всю жизнь свою. В 1754 году общины «друзей» положили исключить из среды своей всех членов, не возвративших еще свободы своим черным невольникам. Деятельность «друзей» в этом отношении могла бы служить прекрасным примером нынешним аболиционистам, которые для достижения благородной цели не всегда употребляют честные средства. В 1795 г. американские квакеры составили комитет для распространения христианства и просвещения между индийцами [532 - Индийцы – распространенный в России до середины XIX в. термин, с помощью которого обозначали коренных жителей Америки – индейцев.], которые питают к ним особенное доверие еще со времен Пенна. Многочисленные человеколюбивые заведения, основанные квакерами, отличаются превосходным порядком и устройством. Бедные пользуются щедрыми пособиями, но между самыми квакерами не встречается нищих. Старость и болезнь находят призрение в больницах и странноприимных домах; здоровым доставляется возможность труда, который вменяется в обязанность каждому члену общества. Честность «друзей» в торговых и других сношениях давно заслужила общее признание: во время войны за американскую независимость, когда ассигнации значительно упали в цене, квакеры принимали их от своих должников, но сами постоянно расплачивались звонкою монетою. От членов, совершивших бесчестный поступок или изменивших учению, община отрекается.
   Семейный и домашний быт квакеров носит тот же характер простоты с некоторою примесью ригоризма. Обязанности брачные соблюдаются строго. В ребенке родители уже уважают будущего человека и основывают на этом свою систему воспитания. Дети «друзей», по свидетельству путешественников, резко отделяются от своих сверстников, не принадлежащих к секте: их можно узнать по открытому, смелому и спокойному выражению лица. До конца прошлого столетия частная жизнь квакеров была очень однообразна и бедна наслаждениями, потому что из нее изгонялись искусства. Теперь эта ограниченность проходит: молодые квакеры позволяют себе участвовать в общественных увеселениях, занимаются изящными художествами, литературою, и вообще менее дорожат внешностями, чем их предки. Зато число членов, выходящих совсем из общины или образующих новые подразделения секты, увеличивается.
   Общины квакеров в Европе существуют только в Англии, Голландии, Германии, близ Пирмонта [533 - Пирмонт – немецкий город в княжестве Вальдек, расположенный на р. Эммер. В настоящее время город называется Бад-Пирмонт и входит в состав федеральной земли Нижняя Саксония Федеративной Республики Германия.] и в торговых городах Норвегии. В Америке они очень многочисленны: Георг Фокс посетил эту страну и указал на нее своим последователям; Пенн купил у английского правительства земли на Делаваре [534 - Делавар – Делавэр – историческая область в США, расположенная на полуострове Делмарва на Атлантическом побережье. В 1664 г. территорию Делавэра захватили англичане, а в 1682 г. Яков, герцог Йоркский (с 1685 г. – английский король Яков II Стюарт) передал земли У. Пенну: они вошли в состав колонии Пенсильвания. В настоящее время Делавэр является одним из штатов США.] и прибыл туда в 1682 году. Плоды его деятельности и дальнейшая судьба Пенсильвании [535 - Пенсильвания (Penn Sylvania – Лесистая земля Пенна (лат.)) – английская колония в Северной Америке, основанная У. Пенном на землях к западу от р. Делавэр. Позднее – один из тринадцати штатов, образовавших США. В настоящее время Пенсильвания является одним из штатов США.] известны.
   Учение «друзей», говорит известный историк Соединенных Штатов Северной Америки, Банкрофт [536 - Банкрофт (Bancrof) Джордж (1800–1891) – американский политический деятель, дипломат, историк, морской министр (1845–1846), посланник в Лондоне (1846–1849) и Берлине (1867–1874), автор десятитомной «Истории Соединенных Штатов» (Boston, 1834–1874), один из основоположников «ранней школы» в американской историографии.], есть философия, переведенная на язык низших классов общества. Читатели наши могут сами оценить справедливость такого суждения.

Приложения

I. Т. Н. Грановский. О современном состоянии и значении всеобщей истории

   (Речь, произнесенная в торжественном собрании Императорского Московского университета 1852 года, генваря 12 дня) [537 - Речь Т. Н. Грановского была опубликована в «Журнале Министерства народного просвещения» (1852. Ч. LXXIV. Отд. II) и издана отдельной брошюрой (Грановский Т. Н. О современной состоянии и значении всеобщей истории: Речь, произнесенная в торжественном собрании Императорского Московского университета 1852 года, генваря 12 дня. М.: Университетская типография, 1852). Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. I. М.: Типография А. И. Мамонтова и K°, 1892. С. 3 – 28.]

   Мм. Гг.!
   Московский университет, alma mater [538 - Alma mater – альма-матер, в буквальном переводе с латыни: кормящая мать; студенческое название университетов.] всех однородных заведений в России, привык к просвещенному участию русского общества. Ваше постоянное присутствие на празднике, которым замыкается истекший и начинается новый академический год, служит доказательством, что участие это не хладеет. В свою очередь, университет встречает Вас не как равнодушных гостей: он предлагает на суд Ваш образцы умственной деятельности своих членов и отдает Вам честный и правдивый отчет во всем, что было совершено им в течение прибавившегося к его жизни года. Скоро представит он целой России итоги, выведенные изо ста таких отчетов, и с законною гордостью расскажет ей повесть своего векового служения великим идеям истины и добра.
   Находясь на очереди для произнесения пред Вами в нынешнем году обычного слова, я избрал себе предметом современное состояние и значение той науки, которой имею честь быть преподавателем.
   Вопросы о теоретическом значении истории, о приложении ее уроков к жизни, о средствах, которыми она может достигать своих действительных или извне ей поставленных целей, не новы. Они обращали на себя внимание великих умов древнего мира и составляют неистощимое содержание ученых прений в наше время. Важность этих вопросов едва ли может подлежать сомнению, тем более, что они находятся в тесной связи с задачею нравственного и умственного образования, следовательно, с целою участью будущих поколений.
   По коренным условиям своей жизни Восток не мог принять участия в решении вопросов такого рода. Они никогда не входили в сферу, в которой сосредоточена деятельность восточной мысли. Азиатским народам не чужда врожденная человеку потребность знать свое прошедшее, но их любознательность находит легкое удовлетворение в родословных списках, в простых перечнях событий и в исторических песнях. Содержание этих памятников, представляя обильный, хотя большею частью однообразный материал стороннему исследователю, не могло на той почве, которой принадлежит по происхождению, уясниться до науки или облечься в формы художественных произведений. Летопись и песня могут, конечно, быть верным отражением народного быта, но они не в состоянии служить орудиями умственного образования. Они живо и любовно напоминают народу прошедшее, не приводя его к ясному сознанию настоящего. Требуя от истории рассказа, а не поучений, Восток довольствовался самыми бедными, хотя соответствующими его общественному развитию, формами исторического предания. Единственное исключение составляют священные книги евреев. Мы говорим здесь не о вечном, стоящем выше человеческих суждений, значении Библии, но о том богатстве нравственных назиданий, житейской мудрости и глубокой поэзии, которыми она преисполнена. Из этого источника черпало рассеянное теперь по лицу земли племя ту дивную крепость, которую оно противопоставляло всем испытаниям своей злополучной истории [539 - Историю еврейского народа Т. Н. Грановский рассмотрел в статье «Судьбы еврейского народа (От падения Маккавеев по нынешнее время)» (Библиотека для чтения. 1835. Т. XIII. Ч. 1). См.: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. I. М.: Типография А. И. Мамонтова и K°, 1892. С. 147–182.]. Но по самому свойству своему Божественный памятник, составляющий ныне духовную родину обреченного на скитание в чужбине еврея, не мог войти в состав предлагаемых Вам, Мм. Гг., исследований. Их исходною точкою будет древний, классический мир.
   Греки и римляне смотрели на историю другими глазами, нежели мы. Для них она была более искусством, чем наукою. Такое воззрение естественным образом вытекало из целого порядка вещей и основных начал античной образованности. Задача греческого историка заключалась преимущественно в возбуждении в читателях нравственного чувства или эстетического наслаждения. С этою целью соединялась нередко другая, более положительная. Политические опыты прошедших поколений должны были служить примером и уроком для будущих. «Я буду удовлетворен, – говорит Фукидид [540 - Фукидид (Θουκυδίδης) (ок. 460–400 до н. э.) – древнегреческий историк, стратег, командующий афинской эскадрой (424 до н. э.), автор «Истории» – труда в 8 книгах об истории Пелопоннесской войны (431–404 до н. э.).], – если труд мой окажется полезным тому, кто ищет достоверных сведений о прошедшем, а равно и о том, что по ходу дел человеческих может повториться снова» [541 - I, 22.] [542 - Дается отсылка к «Истории» Фукидида (I, 22). См., например: Фукидид. История / Издание подгот. Г. А. Стратановский, А. А. Нейхард, Я. М. Боровский. М.: Ладомир; Наука, 1993. (Литературные памятники). С. 13–14.]. Это практическое направление выразилось еще с большею силою в произведениях римских историков; но в лучшие времена римской литературы оно всегда соединялось с нравственно-эстетическими целями. Тесная связь истории с жизнью, черпавшей из нее многостороннее назидание, сообщала нашей науке важность, которой она, при всех сделанных ею с тех пор успехах, не имеет в настоящее время. Назвав ее наставницею жизни [543 - Historia testis temporum, lux veritatis, vita memoriae, magistra vitae, nuntia vetustatis. Cicero. De Orat. II, 9.] [544 - Приводится фраза из трактата Цицерона «Об ораторе» (II, 9): «Historia testis temporum, lux veritatis, vita memoriae, magistra vitae, nuntia vetustatis» – «История – свидетельница времен, свет истины, жизнь памяти, учительница жизни, вестница старины» (Перевод Ф. А. Петровского). Курсив Т. Н. Грановского. См.: Марк Туллий Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве / Предисл. и примеч. М. Л. Гаспарова. М.: Ладомир, 1994. (Античная классика). С. 132.], Цицерон [545 - Цицерон Марк Туллий (Marcus Tullius Cicero) (106 – 43 до н. э.) – древнеримский политический деятель, оратор, философ, писатель, претор (66 до н. э.), консул (63 до н. э.), один из лидеров республиканцев и сенатской оппозиции. О нем см.: Утченко С. Л. Цицерон и его время. М.: Мысль, 1986; Грималь П. Цицерон / Вступ. статья Г. С. Кнабе; пер. с фр. Г. С. Кнабе, Р. Б. Сашиной. М.: Молодая гвардия, 1991. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 717).] выразил господствовавшее у древних воззрение. Они верили в могущество примеров. Их жизнь, далеко не так сложная, как жизнь новых народов, нередко повторяла одни и те же явления и, таким образом, открывала возможность прилагать к делу опыты минувшего. Римскому гражданину, особенно в последний период республики, во время ее высочайшего могущества, нельзя было обойтись без обширной исторической образованности. Без нее невозможна была никакая политическая деятельность. Такое понятие о практическом значении истории сохранилось при императорах. Самое резкое и вполне подтверждающее наши слова свидетельство находится в биографии Александра Севера [546 - Александр Север – Марк Аврелий Север Александр (Marcus Aurelius Severus Alexander) (208–235) – римский военный, общественный и политический деятель, из семьи сирийца Марка Юлия Гессия Марциана (Marcus Julius Gessius Marcianus), приемный сын императора Гелиогабала и его соправитель (221–222), последний император из династии Северов (222–235).], написанной Элием Лампридием [547 - Элий Лампридий (Aelius Lampridius) (IV) – римский историк, автор биографии императора Александра Севера, вошедшей в состав сборника «Писатели истории Августов» («Scriptores Historiae Augustae»).]: «Север особенно пользовался советами мужей, знавших историю, и спрашивал у них, как поступали в тех случаях, о которых шла речь, древние римские императоры или вожди других народов» [548 - Maxime Severus ad consulendum adhibuit eos qui historiam norant, requirens quid in talibus causis, quales in disceptatione versabantur, imperatores vel Romani, vel aliarum gentium duces fecissent. Aelius Lampridius in Sev. c. 16. Можно подумать, что эти опытные в истории мужи составляли род тайного совета при императоре.] [549 - Maxime Severus ad consulendum adhibuit eos qui historiam norant, requirens quid in talibus causis, quales in disceptatione versabantur, imperatores vel Romani, vel aliarum gentium duces fecissent. Aelius Lampridius in Sev. c. 16. – Север главным образом приглашал для совещания тех, кто знал историю: у них он спрашивал, как поступали в случаях, подобных тем, какие разбирались, императоры или римляне или вожди иноземных племен. Элий Лампридий. Александр Север. Глава 16 (из сборника «Писатели истории Августов»). (Перевод А. Л. Смышляева). Курсив в цитате Т. Н. Грановского.].
   При господстве таких направлений произведения древней историографии не могли походить на ученые сочинения Нового времени, более или менее носящие на себе печать кабинетной работы. Историки Греции и Рима принадлежали преимущественно высшим сословиям общества [550 - L. Otacilius Pilitus (qui Cneium Pompeium M. docuit) primus omnium libertinorum, ut Cornelius Nepos opinatur, scribere historiam orsus, nonnisi ab honestissimo quoque scribi solitam. Sueton. De Clar. Orator. c. 3.] [551 - L. Otacilius Pilitus (qui Cneium Pompeium M. docuit) primus omnium libertinorum, ut Cornelius Nepos opinatur, scribere historiam orsus, nonnisi ab honestissimo quoque scribi solitam. Sueton. De Clar. Orator. c. 3. – Луций Отацилий Пилут (который учил Гнея Помпея Великого) первым из всех вольноотпущенников, по мнению Корнелия Непота, взялся за сочинение истории, а до того времени этим обычно занимались только высокопоставленные лица. Светоний. О знаменитых риторах. Глава 3. (Перевод А. Л. Смышляева).Корнелий Непот (Cornelius Nepos) (ок. 100 – после 32 до н. э.) – древнеримский историк, поэт, автор трактата «О знаменитых людях», из которого сохранилась лишь часть – «О знаменитых иноземных полководцах» («De excellentibus ducibus exterarum gentium»). См.: Корнелий Непот. О знаменитых иноземных полководцах. Из книги о римских историках / Вступ. статья, пер. с лат. и коммент. Н. Н. Трухиной. М.: Издательство МГУ, 1992.Гай Светоний Транквилл (Gaius Suetonius Tranquillus) (ок. 70 – ок. 140) – римский историк, писатель, секретарь императора Адриана (ок. 119–122), автор «Жизни двенадцати цезарей» («De vita XII caesarum»). См.: Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей / Издание подгот. М. Л. Гаспаров, Е. М. Штаерман. [3-е изд.]. М.: Наука, 1993. (Литературные памятники).] и часто описывали такие события, в которых были личными участниками или свидетелями. Они старались сообщить рассказам своим как можно большую красоту и ясность, сделать их доступными для сколь можно большего числа читателей. Изящная форма составляла необходимое условие значительного успеха. Но под изяществом формы разумелась не одна красота изложения, а художественное, на основании общих законов искусства совершенное построение материалов. История, по словам Лукиана [552 - Лукиан (Λουκιανός) (ок. 120 – после 180) – греческий писатель-сатирик, ритор, философ, «Вольтер классической древности», родом из г. Самосаты (Сирия), судебный оратор в Антиохии (Сирия), как странствующий ритор побывал в Малой Азии, Греции, Македонии, Италии и Галлии, жил в Афинах (ок. 165–180), в конце жизни – крупный судейский чиновник в Египте.], родственница поэзии, а историк должен походить на ваятеля, который не создает мрамора или металла, но творчески сообщает им прекрасный образ [553 - Quomodo historia sit conscribenda, cap. 45 et 51.] [554 - Т. Н. Грановский ссылается на сочинение Лукиана «Как следует писать историю» («Quomodo historia sit conscribenda», ок. 164). См.: Лукиан из Самосаты. Избранная проза / Сост., вступ. статья, коммент. И. Нахова. М.: Правда, 1991. С. 626–650.]. В теоретических исследованиях о формах, свойственных историческим сочинениям, и об отношении их к искусству вообще, высказался склад ума обоих народов классической древности. Греки требовали преимущественно поэтической, римляне риторической стихии [555 - Ulrici. Characteristik der antiken Historiographie, p. 301, 302.] [556 - Делается отсылка к исследованию «Характеристика античной историографии» («Characteristik der antiken Historiographie», 1833) немецкого философа Германа Ульрики (Ulrici; 1806–1884), профессора философии в университете г. Галле с 1834 по 1884 г.]. Последняя, впрочем, была неизбежна вследствие того значения, какое красноречие имело в античной государственной жизни.
   Имея, таким образом, в виду или ту сторону духа, на которую действует искусство, или сферу практической, гражданской деятельности, история уклонилась от строгого характера науки. Исследование в настоящем смысле этого слова, критика фактов почти не существовали. Их место заступали у великих писателей природная, укрепленная навыком, способность отличать истинные известия от ложных и верный взгляд на происшествия. К тому же лучшие произведения древних историков суть монографии, объемлющие одно какое-нибудь великое событие, или ряд связанных между собою внутренним единством явлений. Понятие о всеобщей истории, соединяющей в одно целое разрозненные семьи человеческого рода, было чуждо языческому миру и могло возникнуть не иначе, как под влиянием христианства. Замечательная мысль Полибия [557 - Полибий (Рολιβιος) (ок. 201 – ок. 120 до н. э.) – древнегреческий военный и политический деятель, историк, автор «Истории» в 40 книгах, с 168 г. до н. э. жил в качестве заложника в Риме, где сблизился со Сципионом Африканским Младшим (Scipio Africanus Iunior; 185–129 до н. э.), римским полководцем, разрушившим Карфаген (146 до н. э.).] о недостаточности частных историй, по которым, говорит он, также мало можно судить об общем ходе истории, как по отдельным членам тела о красоте целого организма [558 - Prooem.], не отозвалась даже в его собственном труде [559 - См., например: Полибий. Всеобщая история: В 3 т. СПб.: Наука; Ювента, 1994–1995. (Историческая библиотека).], равно как осталось без исполнения обещание Диодора Сицилийского [560 - I, 3.] [561 - Диодор Сицилийский (Διόδωρος Σικελιώτης) (ок. 90–21 до н. э.) – греческий историк, автор «Исторической библиотеки» в 40 книгах. Т. Н. Грановский ссылается на первую книгу «Исторической библиотеки» (Диодор Сицилийский. Историческая библиотека: Кн. I. Гл. I–VIII / Вступ. статья, пер. и примеч. В. М. Строгецкого // Вестник древней истории. 1986. № 2. С. 65–87). См. также: Диодор Сицилийский. Историческая библиотека: Кн. VIII–X: Фрагменты. Архаическая Греция. Рим эпохи царей / Вступ. статья, пер. с древнегреч., коммент. О. П. Цыбенко. СПб.: Алетейя, 2005. (Античная библиотека. Источники).] рассказать судьбы всего мира как историю одного государства. Зато простота и определенность содержания ставили древнего писателя в весьма свободное отношение к предмету. Одушевление, с каким он приступал к делу, не охлаждалось предварительною проверкою многочисленных и разнообразных источников, из которых заимствует свои сведения новый историк. Резко обозначенную цель труда не заслоняли сложные, не прямо к ней относящиеся явления. Фукидид передал нам в бессмертном творении своем весь ход Пелопонесской войны, но не счел нужным упомянуть о внутренней жизни Афин в то время, о блестящем развитии искусств и науки. Недостаток полноты искупается у него единством содержания и возможною только при таком условии строгою красотою формы. При современных понятиях о задаче историка подобное ограничение предмета едва ли может быть допущено. Но древние, как сказано выше, рассматривали события не с всемирно-исторической, а с национальной точки зрения, не допускали другой связи явлений, кроме так называемой прагматической, и не входили в разбор бесчисленных пружин, которыми движутся человеческие общества. Они без труда подымали легкую ношу исторических материалов, завещанных им предшественниками, и смело подчиняли ее своим личным нравственно-эстетическим или гражданским целям. Греческий или римский историк не скрывается за описываемыми им событиями: напротив, он вносит в рассказ свою личность и употребляет все доступное ему искусство для передачи читателям собственного воззрения на данный предмет. Не возвышаясь до созерцания общих судеб человечества, древние свели историю на степень эпизодического изложения и оставили в этой сфере великолепные памятники, которых недосягаемая красота не должна служить укором новому историку, имеющему пред собою решение других более сложных вопросов.
   Необозримая масса накопившихся в течение тысячелетий источников нашей науки может навести страх на самого смелого и предприимчивого исследователя. А между тем эта масса ежедневно увеличивается открытием неизвестных памятников или поступлением в ученый оборот таких, на которые до сих пор не было обращено надлежащего внимания. У всех европейских народов заметно однообразное стремление собрать в одно целое все сохранившиеся свидетельства и предания о своей старине. Великие труды французских бенедиктинцев [562 - Бенедиктинцы – члены католического монашеского Ордена святого Бенедикта (Ordo sancti Benedicti), основанного около 530 г. в Монтекассино итальянским отшельником Бенедиктом Нурсийским (Benedeto di Norcia; ок. 480–547).] и отдельных ученых XVII и XVIII века бледнеют пред однородными предприятиями нашего времени. Просвещенное участие правительств дает средства к осуществлению начинаний, неисполнимых силами частных лиц. Одновременно с превосходными изданиями летописей и государственных актов европейских держав предпринимаются в другие части света ученые экспедиции, раскрывающие перед нами тайны погибших цивилизаций и народностей. Бесчисленные монографии доводят до сведения большинства читателей результаты новых открытий и показывают их отношение к предшествовавшему состоянию науки. Самый круг исторических источников беспрестанно расширяется. Сверх словесных и письменных свидетельств всякого рода, от народной песни до государственной грамоты, он принимает в себя памятники искусства и вообще все произведения человеческой деятельности, характеризующие данное время или народ. Можно без преувеличения сказать, что нет науки, которая не входила бы своими результатами в состав всеобщей истории, имеющей передать все видоизменения и влияния, каким подвергалась земная жизнь человечества. Но изнемогая, с одной стороны, под обременительным богатством материалов, которых одолеть вполне не в силах никакое трудолюбие, историк часто поставлен, с другой стороны, в необходимость заменять собственными предположениями и догадками совершенное отсутствие письменных свидетельств. Ясно, что при настоящем состоянии истории, она должна отказаться от притязаний на художественную оконченность формы, возможной только при строгой определенности содержания, и стремиться к другой цели, т. е. к приведению разнородных стихий своих под одно единство науки.
   Совершено ли ею это дело? Смеем сказать, что нет. Все вышедшие в течении нынешнего столетия сочинения о всеобщей истории, как бы ни велика была приобретенная ими слава, служат оправданием нашего отрицательного ответа. Начиная от 24-х книг о всеобщей истории Иоганна Мюллера [563 - Мюллер (Müller) Иоганн фон (1752–1809) – швейцарский историк, библиотекарь курфюрста майнцского (1786–1792), главный библиотекарь императорской библиотеки в Вене (1800–1804), с 1804 г. историограф в Берлине. Т. Н. Грановский ссылается на лекции по всеобщей истории, изданные в 24 т. после смерти ученого: Müller J. von Bücher allgemeiner Geschichte. Tübingen, 1811.], так мало оправдавших высокие ожидания, возбужденные именем и обещаниями автора, до многотомного, но незначительного и не стоящего своей известности сочинения Канту [564 - Канту (Cantù) Чезаре (1804–1895) – итальянский историк, поэт, прозаик, историк литературы, публицист, педагог, директор Ломбардского архива (1859–1861), основатель Ломбардского исторического общества, автор «Всеобщей истории» в 72 т. («Storia universale», 1840–1847).], мы видели ряд более или менее неудачных попыток осуществить идеал всеобщей истории. Вменять эту неудачу бессилию писателей было бы несправедливо, ввиду великих успехов, совершенных историею с начала нынешнего столетия. Причины лежат глубже. Они заключаются в отсутствии строгого метода и в недовольно ясном сознании настоящих целей нашей науки.
   Величайший историк XIX столетия Нибур [565 - Нибур (Niebuhr) Бартольд Георг (1776–1831) – немецкий историк, государственный деятель, дипломат, основоположник критического метода в изучении истории, директор Национального банка Дании (1804–1806) и Национального банка Пруссии (1806–1810), профессор Берлинского университета (1810–1813), посол Пруссии в Ватикане (1816–1823), профессор Боннского университета (1824–1831), иностранный почетный член Петербургской Академии наук (1826). Т. Н. Грановский посвятил жизни и творчеству Б. Г. Нибура две статьи: «Бартольд Георг Нибур» (Современник. 1850. № 1–2) и «Чтения Нибура о Древней истории» (Пропилеи. 1853. № 3; 1856. № 5). См.: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и К°, 1892. С. 7 – 118.] глубоко чувствовал эти недостатки, и никто не может стать наряду с ним относительно заслуг, оказанных истории. Здесь речь идет не о результатах его исследований о римской древности, а об усовершенствованном им методе исторической критики и о целом его воззрении на науку. Можно сказать, что критика была до него делом личного таланта, как у древних. Превосходство новых заключалось в большей начитанности и в приобретенном навыке обращаться с огромным материалом. Точных и всем общих приемов не было. Их создал Нибур, работая над римской историею [566 - Речь идет о главном (но незавершенном) труде Б. Г. Нибура – трехтомной «Римской истории» (Niebuhr B. G. Römische Geschichte. Berlin, 1811, 1812–1832. Bde. 1–3), где повествование доведено до Первой Пунической войны (241 до н. э.).]. Заметим, однако, что его постигла участь, нередко бывающая уделом великих людей на пути открытий и изобретений. Колумб унес с собою в могилу убеждение, что он нашел путь к восточному берегу Азии. Мнение Нибура о древних памятниках римской истории известно: он полагал, что эти памятники, содержавшие в себе самые положительные и достоверные сведения, подвергались изменениям и порче под пером позднейших римских писателей. Задача критики состояла, следовательно, в разложении риторических рассказов Ливия [567 - Ливий Тит (Titus Livius) (59 до н. э. – 17 н. э.) – римский историк, философ, автор «Римской истории» в 142 книгах (сохранилось лишь 35). См.: Ливий Тит. История Рима от основания города: В 3 т. / Ред. переводов М. Л. Гаспаров, Г. С. Кнабе, В. М. Смирин; ред. коммент. В. М. Смирин. М.: Наука, 1989–1993. (Памятники исторической мысли).] на их простейшие составные части и в восстановлении первобытных источников. Такая цель, очевидно, не могла быть достигнута, но преследуя ее, Нибур нашел настоящие законы исторической критики. Он показал нам, как должно разбирать источники, и в какой степени они заслуживают доверия. Влияние его примера не замедлило обнаружиться. Через тринадцать лет по выходе в свет первого издания «Римской истории» явилась критика новых исторических писателей Ранке [568 - Leop. Ranke. Zur Kritik neuerer Geschichtschreiber, 1824.] [569 - Ранке (Ranke) Леопольд фон (1795–1886) – немецкий историк, педагог, учитель истории и древних языков гимназии во Франкфурте-на-Одере (1817–1825), профессор Берлинского университета (1825–1875), официальный историограф королевства Пруссия (1841). Очерк Л. фон Ранке «Критика новой историографии» («Zur Kritik neuerer Geschichtschreiber») был опубликован в качестве приложения к работе «История романских и германских народов с 1494 до 1514 г.» («Geschichte der romanischen und germanischen Völker von 1494 bis 1514», 1824).], небольшое, но образцовое сочинение, в котором с блестящим успехом приложены к делу уроки великого учителя. В настоящее время Ранке есть главный представитель исторической критики в Германии. Его многочисленные ученики образовали школу, которой деятельность, устремленная преимущественно на разработку средневековых памятников, уже принесла богатые плоды.
   Заслуга Нибура не ограничилась, впрочем, введением новых и точных приемов критики. Еще будучи юношею, в частной переписке своей, он высказал несколько смелых и плодотворных мыслей о необходимости дать истории новые, заимствованные из естествоведения основы [570 - Lebensnachrichten über B. G. Neibuhr. I, 44.] [571 - Упоминается издание: Биографические записки о Бартольде Георге Нибуре: В 3 т. Гамбург, 1838–1839 (Lebensnachrichten über Barthold Georg Niebuhr. Bde. 1–3. Hamburg, 1838–1839). Т. Н. Грановский использовал этот трехтомник при написании статьи «Бартольд Георг Нибур» (Современник. 1850. № 1–2).]. Историческое значение человеческих пород не ускользнуло от его внимания, но ему не привелось развить вполне и приложить к делу свои предположения об этом столь важном предмете. Тем не менее его превосходные исследования об этнографии Италии и древнего мира вообще могут служить исходною точкою и образцом для дальнейших трудов такого рода.
   Около того же времени вопрос о породах начал занимать пытливые умы вне Германии. Фориель [572 - Фориель (Фориэль) (Fauriel) Клод-Шарль (1772–1844) – французский историк, филолог, литературный критик, историк литературы, переводчик, военный и общественный деятель, муниципальный служащий (1797–1799), секретарь министра полиции Ж. Фуше (1799–1801), профессор кафедры истории иностранных литератур в Сорбонне (1830), член Академии надписей и изящной словесности (1836).], братья Тьерри [573 - Тьерри (Tierry), братья: Огюстен (Жак Николя Огюстен) (1795–1856) – французский историк, преподаватель в Компьене (1813), секретарь социолога и философа-утописта К. А. де Рувруа, графа Сен-Симона (1814–1817), член Академии надписей и изящной словесности (1830), один из основоположников романтического направления во французской историографии; Амедей (Амеде Симон Доминик) (1797–1873) – французский историк, публицист, член Академии надписей и изящной словесности (1841), сенатор (1860), почетный доктор гражданского права Оксфордского университета, автор трехтомной «Истории галлов» («Histoire des Gaulois», 1828–1845).] и другие ученые старались объяснить отношения различных народностей, преемственно господствовавших на почве Франции и Англии. Они озарили ярким светом начало средневековых народов и обществ, но не решились переступить чрез обычные грани исторических исследований и оставили в стороне физиологические признаки тех пород, которых исторические особенности были ими тщательно определены. Надобно было, чтобы натуралист подал, наконец, голос против такого стеснения нашей науки и указал на связь ее с физиологиею. В 1829 году Эдвардс (W. F. Edwards) [574 - Эдвардс (Edwards) Уильям Фредерик (1777–1842) – французский историк, этнолог, член Академии моральных и политических наук (1832), автор письма к А. С. Д. Тьерри (Edwards W. F. Lettre à Mr. Amedée Tierry sur les caractères physiologiques des races humaines considérées dans leurs rapports avec l’histoire. Paris, 1829; см. также: Грановский Т. Н. О физиологических признаках человеческих пород и их отношении к истории (Письмо В. Ф. Эдвардса к Амедею Тьерри, автору «Истории галлов», переведенное и дополненное Т. Н. Грановским) // Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. I. М.: Типография А. И. Мамонтова и K°, 1892. С. 29 – 118).] издал письмо свое к Амедею Тьерри о физиологических признаках человеческих пород и отношении их к истории. Это письмо содержит в себе полное, из сферы естественных наук почерпнутое, оправдание выводов, к которым пришли другими путями и совершенно независимо один от другого Нибур и Амедей Тьерри [575 - Эдвардс сам имел в виду только «Историю галлов» Ам. Тьерри. Исследования Нибура о том же предмете были, кажется, ему вовсе неизвестны.]. Снимая с рассеянных по лицу Западной Европы галлокимрских племен их новые имена и доказывая живучесть пород, Эдвардс излагает правила для будущих разысканий. Высказанные им по этому поводу мысли были приняты с общим одобрением, но до сих пор еще не принесли желаемой пользы. В Англии, Америке и Франции существуют ученые этнографические общества, которых труды значительно подвинули вперед антропологию, но не обнаружили надлежащего влияния на историю. Уступки, сделанные историками новым требованиям, были большею частью внешние. Дальнейшее упорство, впрочем, невозможно, и история по необходимости должна выступить из круга наук филолого-юридических, в котором она так долго была заключена, на обширное поприще естественных наук. Ей нельзя долее уклоняться от участия в решении вопросов, с которыми связаны не только тайны прошедшего, но и доступное человеку понимание будущего. Действуя заодно с антропологиею, она должна обозначить границы, до которых достигали в развитии своем великие породы человечества и показать нам их отличительные, данные природою и, проявленные в движении событий, свойства. Каков бы ни был окончательный вывод этих исследований, имеющих, быть может, обнаружить историческое бессилие целых пород, не призванных к благороднейшим формам гражданской жизни, он принесет несомненную пользу науке, ибо сообщит ей большую положительность и точность. Но не одною этою только стороною граничит история с естествознанием. Еще древние заметили решительное влияние географических условий, климата и природных определений вообще на судьбу народов. Монтескье [576 - Монтескье (Montesquieu) – Шарль-Луи де Секонда, барон де Ла Бред и де Монтескьё (Charles-Louis de Secondat, baron de La Brède et de Montesquieu) (1689–1755) – французский философ-просветитель, правовед, историк, социолог, общественный и политический деятель, президент парламента г. Бордо (1716–1726), один из основоположников европейского либерализма.] довел эту мысль до такой крайности, что принес ей в жертву самостоятельную деятельность духа [577 - С особенною резкостью высказал автор «Духа законов» свою мысль в следующих словах. «On a donc plus de vigueur dans les climats froids. L’action du coeur et la réaction des extrémités des fibres s’y font mieux, les liqueurs sont mieux en équilibre, le sang est plus déterminé vers le coeur et réciproquement le coeur a plus de puissance. Cette force plus grande doit produire bien des efects; par exemple, plus de confance en soi mème, c’est à dire plus de courage; plus de connoissance de sa superiorité, c’est à dire moins de désir de la vengeance; plus d’opinion de sa sureté, c’est a dire plus de franchise, moins de soupçons, de politique et de ruse. Enfin cela doit faire des caractères bien diférents». (De l’éspirit des loix. Liv. XIV, 11).] [578 - Цитируется трактат «О духе законов» Ш.-Л. Монтескьё (XIV, 11): «On a donc plus de vigueur dans les climats froids. L’action du coeur et la réaction des extrémités des fibres s’y font mieux, les liqueurs sont mieux en équilibre, le sang est plus déterminé vers le coeur et réciproquement le coeur a plus de puissance. Cette force plus grande doit produire bien des efects; par exemple, plus de confance en soi mème, c’est à dire plus de courage; plus de connoissance de sa superiorité, c’est à dire moins de désir de la vengeance; plus d’opinion de sa sureté, c’est a dire plus de franchise, moins de soupçons, de politique et de ruse. Enfin cela doit faire des caractères bien diférents». (De l’éspirit des loix. Liv. XIV, 11). – «Поэтому в холодных климатах люди крепче. Деятельность сердца и реакция окончаний волокон там совершаются лучше, жидкости находятся в большем равновесии, кровь энергичнее стремится к сердцу, и сердце в свою очередь обладает большей силой. Эта большая сила должна иметь немало последствий, каковы, например, большее доверие к самому себе, т. е. большее мужество, большее сознание своего превосходства, т. е. меньшее желание мстить, большая уверенность в своей безопасности, т. е. больше прямоты, меньше подозрительности, политиканства и хитрости. Наконец, это должно создавать чрезвычайно различные характеры» (фр.). (Перевод А. Л. Смышляева).]. Несмотря на то, отношение человека к занимаемой им почве и их взаимное действие друг на друга еще никогда не были удовлетворительным образом объяснены. Великое творение Карла Риттера [579 - Die Erdkunde im Verhältniss zur Natur und zur Geschichte des Menschen, oder allgemeine vergleichende Geographie.] [580 - Упоминается девятнадцатитомное исследование К. Риттера о землеведении и истории человечества («Die Erdkunde im Verhältniss zur Natur und zur Geschichte des Menschen oder allgemeine vergleichende Geographie», 1817–1859).], принимающего Землю за «храмину, устроенную Провидением для воспитания рода человеческого», проложило, конечно, новые пути историкам нашего времени, но многие ли воспользовались этими трудными путями и предпочли их прежним, пробитым бесчисленными предшественниками тропинкам? Вошедший теперь в употребление обычай снабжать исторические сочинения географическими введениями, заключающими в себе характеристику театра событий, показывает только, что значение и успехи сравнительного землеведения обратили на себя внимание историков и заставили их изменить несколько форму своих произведений. Самое содержание немного выиграло от этого нововведения. Географические обзоры, о которых мы упомянули, редко соединены органически с дальнейшим изложением. Предпослав труду своему беглый очерк описываемой страны и ее произведений, историк с спокойною совестью переходит к другим, более знакомым ему, предметам и думает, что вполне удовлетворил современным требованиям науки. Как будто действие природы на человека не есть постоянное, как будто оно не видоизменяется с каждым великим шагом его на пути образованности? Нам еще далеко не известны все таинственные нити, привязывающие народ к земле, на которой он вырос и из которой заимствует не только средства физического существования, но значительную часть своих нравственных свойств. Распределение произведений природы на поверхности земного шара находится в теснейшей связи с судьбою гражданских обществ [581 - См. в записках Берлинской Академии 1834 года, превосходную, исполненную глубокомысленных замечаний статью Риттера: «Der tellurische Zusammenhang der Natur und Geschichte in den Productionen der drei Naturreiche oder über eine geographische Productenkunde».] [582 - Делается отсылка к работе К. Риттера о взаимосвязи природы, истории и географии («Der tellurische Zusammenhang der Natur und Geschichte in den Productionen der drei Naturreiche oder über eine geographische Productenkunde», 1836).]. Одно растение условливает иногда целый быт народа. История Ирландии была бы, бесспорно, иная, если бы картофель не составлял главного средства пропитания для ее жителей. То же можно сказать о некоторых животных для других стран. Позвольте мне, Мм. Гг., привести по этому поводу слова знаменитого нашего натуралиста, академика Бера [583 - Бер – Бэр (Baer) Карл Эрнст (Карл Максимович) фон (1792–1876) – русский ученый-естествоиспытатель, медик, зоолог, антрополог, географ, этнограф, путешественник, один из основоположников эмбриологии, из семьи прибалтийских немцев, доктор медицины (1814), экстраординарный и ординарный профессор зоологии Кёнигсбергского университета, член-корреспондент (1826), ординарный академик (1828), почетный член (1862) Петербургской Академии наук, профессор сравнительной анатомии и физиологии Медико-хирургической академии (1841–1852).].
   «Ход всемирной истории, – говорит он, – определяется внешними физическими условиями. Влияние отдельных личностей в сравнении с ними ничтожно. Они всегда почти приводили только в исполнение то, что уже было подготовлено, и так или иначе, а должно было совершиться. Стремление установить что-нибудь совершенно новое и неподготовленное остается безуспешно или влечет за собою только разрушение. Никто, конечно, не возьмется определить, как сложилась бы история человечества, если бы физические свойства обитаемой им местности были не те, какие теперь. Но нельзя не обратить внимания на то, что небольшие отступления от действительно существующих ныне свойств необходимо были бы причиною значительных отклонений в ходе всемирной истории. Если бы, например, при неизменности всего остального на поверхности земли, Суэзский залив [584 - Суэзский залив – Суэцкий залив – залив в северной части Красного моря, отделяет Синайский полуостров Азии от Африки.] простирался градусом дальше на север, то есть достигал бы Средиземного моря, то нет никакого сомнения, что рано установилось бы деятельное сообщение между берегами Средиземного моря и Индии, не говоря уже о берегах Аравии и Африки. Особенности, которыми запечатлена природа человека в Индии, гораздо раньше смешались бы с особенностями Европы. Или, не изменяя очертания Чермного моря [585 - Чермное море – распространенное вплоть до XIX в. название Красного моря.], предположим, что воды Абиссинии [586 - Абиссиния – бытовавшее вплоть до середины XX в. название Эфиопии.] и окрестных стран текут не в долину Нила, а кратчайшим путем прямо в Чермное море. Для этого надо было только, чтобы местность на север от Абиссинии понизилась от запада к востоку. Тогда исчез бы великий путь сообщения между северным краем Африки и ее срединой. Египет, неоплодотворяемый приносимым с юга органическим веществом, был бы пустыней бесплоднее Триполиса [587 - Триполис (Триполи) – историческая область (пустыня и немногочисленные оазисы) в Северной Африке, на берегу Средиземного моря. Первоначально Триполи подчинялась Карфагену, а затем – Риму. С 46 г. до н. э. область входила в состав римской провинции Африка; в 644 г. завоевана арабами, с 1509 по 1551 г. находилась под властью Испании, а в 1551 г. захвачена турками.]. Он не имел бы уже влияния на развитие Греции, и, конечно, судьбы народа израильского были бы тогда иные, которых мы не в состоянии разгадать. Но зато Абиссиния пришла бы в тесное соприкосновение с южным берегом Азии, и весьма вероятно, что тогда развились бы две отдельные, надолго чуждые друг другу цивилизации, – цивилизация Европы и цивилизация Индийского океана, точно так, как теперь мы не можем не признать две отделенные друг от друга и потому различные цивилизации, – Восточную в Китае, и противоположную ей на Западе, которую мы привыкли считать единственною. Желать исчислить следствия еще больших изменений значило бы вдаться в область вымыслов.
   Сказанного довольно для уразумения той истины, что когда земная ось получила свое наклонение, вода отделилась от суши, поднялись хребты гор и отделили друг от друга страны, судьба человеческого рода была определена уже наперед, и что всемирная история есть не что иное, как осуществление этой предопределенной участи. В заключение постараемся показать в немногих словах, что даже и теперь, когда завоевания в области наук и промышленности дали человеку столько средств покорять себе природу, история его развития все еще подчинена той же неизбежной судьбе.
   Мы живем в эпоху, когда европейская цивилизация перенеслась на все населенные берега. Некоторые части Европы, кажется, уже не могут доставлять своим жителям пищу в желаемом изобилии. Европа начала переселять своих, привыкших к высшим формам жизни, жителей в другие части света. Это переселение будет усиливаться вместе с уверенностью найти в другой части света европейскую образованность и может продолжаться необозримо долгое время, ибо производительность природы в теплейших странах, за исключением областей, лишенных дождя, несравненно сильнее, нежели в средней Европе. Маис родится обыкновенно сам-сорок [588 - Сам – термин в русской сельскохозяйственной статистике XIX в., используемый для обозначения урожайности, которая вычислялась путем деления абсолютного числа валового сбора на абсолютное число посева того или иного растения.], иногда сам-200 и даже 300; и хотя он сеется гораздо реже, просторнее, нежели наши хлеба, но все-таки данное пространство земли, засеянное маисом, доставляет гораздо больше пищи, нежели такое же, засеянное нашим хлебом. Кроме того, в жарких странах жатва бывает два, иногда даже три раза в год. Бананы доставляют в теплых и влажных странах на равном пространстве еще более питательного вещества. По наблюдениям Александра Гумбольдта [589 - Гумбольдт (Humboldt) Фридрих Вильгельм Генрих Александр Фрайгерр фон (1769–1859) – немецкий естествоиспытатель, физик, метеоролог, ботаник, географ, зоолог, путешественник, общественный и политический деятель, побывал во Франции, Нидерландах и Англии (1790), с 1799 по 1804 г. путешествовал по Центральной и Южной Америке, член Берлинской Академии наук (1800), почетный член Петербургской Академии наук (1818). См.: Гумбольдт А. фон О физиогномике растений / Пер. с нем. А. Севастьянова. СПб.: При Императорской Академии наук, 1823; Путешествие барона Александра Гумбольдта по Америке с геологическими и климатологическими исследованиями Азии: [В 2 ч.] / Пер. с нем. И. Неронова. СПб.: Типография вдовы Плюшар с сыном, 1835; Путешествие барона Александра Гумбольдта, Эренберга и Розе, в 1829 году по Сибири и к Каспийскому морю / Пер. с подлинника И. Неронова. СПб.: Типография Л. Снегирева и К°, 1837.], картофель при благоприятных обстоятельствах дает во Франции по весу втрое больше продукта против пшеницы, занимающей равное с ним пространство земли, а банан в Южной Америке дает его во 130 раз больше. Но так как фунт пшеничной муки питательнее фунта сочного банана, то сделали другое исчисление, по которому оказывается, что пространство земли, могущее прокормить двух человек в год, доставит, будучи засаженное бананами, пищи на 50 человек. Хлебное дерево (Artocarpus Incisa), растущее на островах Великого Океана [590 - Великий океан – название Тихого океана, предложенное в 1752 г. французским географом Филиппом Бюашем (Buache; 1700–1773), но не получившее широкое распространение.], так богато вкусными и питательными плодами, что 3 таких дерева могут служить человеку исключительною пищею в продолжение 8-ми месяцев, и главнейшею в остальную часть года. Кук [591 - Кук (Cook) Джеймс (1728–1779) – английский мореплаватель, картограф, первооткрыватель, с 1746 г. служил в торговом флоте, а с 1755 г. – в военном флоте, штурман (1759–1764), руководитель кругосветной экспедиций на кораблях «Индевор» (1768–1771) и «Резольюшен» (1772–1775), глава экспедиции в северную часть Тихого океана на кораблях «Резольюшен» и «Дисковери» (1776–1779). См.: Путешествие в южной половине земного шара и вокруг онаго: Учиненное в продолжение 1772, 73, 74 и 75 годов, аглинскими королевскими судами Резолюциею и Адвентюром под начальством капитана Иакова Кука: [В 6 ч.] / С французского перевел Логгин Голенищев Кутузов. [СПб.]: Типография Морского шляхетнаго кадетского корпуса, 1796–1800.] говорит: “В нашем суровом климате человек, который целый год пашет, сеет и жнет, лишь бы пропитать себя и детей своих, да с трудом сберечь денежку на черный день, не лучше исполняет обязанность отца семейства, как островитянин Южного моря [592 - Южное море (Mar del Sur) – название Тихого океана, предложенное Васко Нуньесом де Бальбоа (Vasco Núñez de Balboa; 1475–1519), испанским конкистадором, отправившимся за счастьем в Новый свет, первым европейцем, вышедшим на побережье Тихого океана (1513).], который, посадя 10 хлебных дерев, ни о чем больше не заботится!” Достигшая полного роста кокосовая пальма производит от 200 до 300 орехов. Кроме того, из нее же можно добывать превосходный материал для веревок и тканей и, довольствуясь меньшим числом плодов, добывать вкусное вино и вываривать из орехов масло.
   Справедливо предсказывает, основываясь на этой силе производительности тропических стран, ботаник Мейер [593 - Мейер (Meyer) Карл-Антон (Карл Андреевич) фон (1796–1855) – русский ботаник, член-корреспондент (1833), адъюнкт (1839), академик (1845) Петербургской Академии наук, директор Императорского ботанического сада в Петербурге (1850–1855).] в Кенигсберге, что человек, быстро размножаясь в цивилизованных странах, переселится обратно в теплый пояс. Однако Ямайка, равная пространством Саксонскому королевству [594 - Саксонское королевство – государство со столицей в г. Дрезден, существовавшее с 1806 по 1918 г. и граничащее на севере и востоке с Пруссией, на юге – с Австрией, на юго-западе – с Баварией. В 1871 г. оно стало частью Германской империи; с 1918 по 1934 г. существовало как республика. В настоящее время – Свободное государство Саксония – федеральная земля Федеративной Республики Германия.], может пропитать в 25, а уже, наверно, в 12 ½ раз большее население, нежели Саксония. Сколько же людей, прибавим мы к тому, пропитает лесная равнина Бразилии! Напрасно называют почву ее девственною; она только человеку доставляла мало плодов. Зато природа накопляла в ней в продолжение тысячелетий органическое вещество для будущих жителей, точно так же, как прежде, при образовании земной коры, скрыла под ней огромный запас топлива для той эпохи, когда размножившийся человеческий род истощит леса.
   Но, возвращаясь в свою древнюю отчизну, человек принесет с собою из Европы сокровища, которых никогда не приобрел бы под тропиками: трудолюбие, науки, искусства, промышленность и сознание необходимости благоустроенной государственной жизни. С тем вместе он, конечно, подавит чуждающиеся труда туземные племена; но можно надеяться, что там, где требуется меньше времени для произведения пищи, где она от природы зреет на деревьях, умственная образованность будет гораздо более общею, нежели на севере. Действительно, даже в средней Европе, не говоря уже о нашем севере, только малая часть жителей может посвящать частицу времени на развитие своих духовных способностей, а наибольшая половина круглый год занята добыванием пищи. Сколько лишнего досуга, в сравнении с ними, уже у рабочего класса Италии! Он не перестает находить наслаждение в науке и искусстве, за что мы, жители севера, кажется, несправедливо называем их ленивцами. Таким образом, обозря историю человечества в общих, больших чертах ее, находим мы, что Европа была для него высокою школою, в которой оно принуждено было трудиться и научилось любить умственные занятия. Да признают же наши потомки в 30-м и 40-м колене, рассуждая о судьбе человечества в тени пальм роскошной Новой Гвинеи или среди вечно неизменной температуры Полинезии, да признают они, что учебные годы наши на севере не пропали даром» [595 - Статья академика Бера «О влиянии внешней природы на социальные отношения отдельных народов и историю человечества» помещена в карманной книжке Русского географического общества 1848 года.].
   Здесь не место входить в разбор предположений кенигсбергского ботаника, но приведенные мною слова академика Бера достаточно показывают важность естествоведения в приложении к истории. К сожалению, ученые, посвятившие себя исключительно последней науке, еще не в силах выполнить великой задачи, им предстоящей. Углубляясь в изучение письменных и словесных памятников прошедшего, они не решаются приступить к источникам другого рода, начертанным рукою самого Творца. Содержание истории составляют до сих пор дела человеческой воли, отрешенные от их необходимой, можно сказать, роковой основы, которую не должно смешивать с законами развития духа, выведенными a priori [596 - A priori – априори, независимо от опыта (лат.).] философиею истории. Слабая сторона философии истории, в том виде, в каком она существует в настоящее время, заключается, по нашему мнению, в приложении логических законов к отдельным периодам всеобщей истории. Осуществление этих законов может быть показано только в целом, а не в частях, как бы они ни были значительны. Но сверх логической необходимости есть в истории другая, которую можно назвать естественною, лежащая в основании всех важных явлений народною жизни. Ей нет места в умозрительном построении истории; ее нельзя вывести из законов разума, но ее нельзя также отнести к сфере случайности, потому что она принадлежит к числу главных, определяющих развитие наших судеб, двигателей истории [597 - Мы позволим себе привести по этому поводу следующие замечания, заимствованные из весьма умной, не обратившей на себя должного внимания книги Гинрихсена (Die Germanisten und die Wege der Geschichte. Kopenhagen, 1848): «При чисто логическом понимании истории мы никогда не достигнем до глубокого уразумения отдельных явлений и их значения в целом. Все совершается ради начала, а начало заключается в результате. Таким образом, естественные и нравственные причины вытесняются логическими: естественные, потому что не имеют никакой самостоятельности пред логическим разумом, нравственные, потому что лицо является только орудием духа времени или вследствие необходимости осуществляющего начала. Вообще всякая попытка построения истории на метафизических основах мне кажется слишком смелою. С одной стороны, я не считаю конечного разума способным к такому делу, с другой, мы некоторым образом насилуем историю, которая, как развитие замкнутого в себе организма, должна быть изучаема в сущности своей, в свойственных ей законах, в пределах и условиях, поставленных ей природою. Природа не есть только предшественница истории и театр, на котором совершаются судьбы человечества; она постоянная спутница духа, с которым действует в гармоническом союзе. Человек, как естественное, конечное существо, и человечество, как конечный организм, подчинены с начала веков ее великим, неизменным законам. Она действовала до начала истории и может пережить ее. Поэтому я думаю, что исходною точкою должна нам служить естественная сторона истории, и что изучению нравственных и логических причин должно предшествовать определение естественных» (стр. 7–9). Но Гинрихсен потом противоречит себе, относя эти предварительные исследования не к самой истории, а к философии истории. Как будто последняя может существовать отдельно от первой? Подобное же противоречие встречается у Нибура. Признавая вполне влияние природы на историю, он говорит, между прочим, что «история болезней есть весьма важная, но еще не обработанная отрасль всемирной истории. Целые отделы истории объясняются прекращением или появлением заразительных болезней. Они обнаруживают величайшее влияние на нравственный мир; почти все великие эпохи нравственного упадка совпадают с великими заразами» («Чтения о древней истории». 11, 64. Сравн. «Переписку». 11, 167). Таких мест можно привести много; но во введении к «Чтениям о древней истории» Нибур доказывает необходимость отделять от настоящей истории находящиеся в связи с ней явления природы, которые, по его мнению, должны войти в состав особой науки. Какой же? Отсюда, впрочем, видно, как мало определены границы нашей науки и как сбивчивы в этом отношении понятия наших историков.] [598 - Упоминается и цитируется книга: Хинрихсен К. Германисты и пути истории. Копенгаген, 1848 (Hinrichsen С. Die Germanisten und die Wege der Geschichte. Kopenhagen, 1848). К. Хинрихсен (Гинрихсен) – псевдоним датского общественного и политического деятеля, военного врача, хирурга, публициста Клауса Маникуса (Manicus; 1795–1877). (Указано Д. А. Лунгиной).].
   Быть может, ни одна наука не подвергается в такой степени влиянию господствующих философских систем, как история. Влияние это обнаруживается часто против воли самих историков, упорно отстаивающих мнимую самостоятельность своей науки. Содержание каждой философской системы рано или поздно делается общим достоянием, переходя в область применений, в литературу, в ходячие мнения образованных сословий. Из этой окружающей его умственной среды заимствует историк свою точку зрения и мерило, прилагаемое им к описываемым событиям и делам. Между таким неизбежным и нередко бессознательным подчинением фактов взятому извне воззрению и логическим построением истории большое расстояние. С конца прошедшего столетия философия истории не переставала предъявлять прав своих на независимое от фактической истории значение. Успех не оправдал этих притязаний. Скажем более, философия истории едва ли может быть предметом особенного, отдельного от всеобщей истории, изложения. Ей принадлежит по праву глава в феноменологии духа, но, спускаясь в сферу частных явлений, нисходя до их оценки, она уклоняется от настоящего своего призвания, заключающегося в определении общих законов, которым подчинена земная жизнь человечества, и неизбежных целей исторического развития. Всякое покушение с ее стороны провести резкую черту между событиями логически необходимыми и случайными может повести к значительным ошибкам и будет более или менее носить на себе характер произвола, потому что великие события, как бы они ни были далеки от нас, продолжают совершаться в своем дальнейшем развитии, т. е. в своих результатах, и никак не должны быть рассматриваемы, как нечто замкнутое и вполне оконченное. Лучшим подтверждением высказанного нами мнения о невозможности отдельной философии истории могут служить чтения Гегеля [599 - Гегель (Hegel) Георг Вильгельм Фридрих (1770–1831) – немецкий философ, один из создателей немецкого идеализма, основоположник систематической теории диалектики, логик, эстетик, педагог, домашний учитель в Берне (1793–1796) и Франкфурте-на-Майне (1797–1801), приват-доцент и экстраординарный профессор Йенского университета (1801–1805), директор гимназии в Нюрнберге (1808–1816), профессор философии в Гейдельбергском (1816–1818) и Берлинском (1818–1831) университетах. О нем см.: Дворцов А. Т. Гегель. М.: Наука, 1972. (Научные биографии и мемуары ученых); Гегель и философия в России: 30-е годы XIX в. – 20-е годы XX в. М.: Наука, 1974; Гулыга А. В. Гегель / Сост. примеч. И. С. Андреевой. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2008. (Жизнь замечательных людей: Серия биографий. Вып. 1293/1093); Чижевский Д. И. Гегель в России. СПб.: Наука, 2007. (Слово о сущем).] об этом предмете, изданные по смерти его Гансом [600 - Ганс (Gans) Эдуард (1798–1839) – юрист, экстраординарный (1826), ординарный (1828) профессор, декан (1832) юридического факультета Берлинского университета. Как ученый Э. Ганс сформировался под влиянием Гегеля. В 1837 г. он издал «Лекции по философии истории» Г. В. Ф. Гегеля («Vorlesungen über die Philosophie der Geschichte»). См.: Гегель Г. В. Ф. Лекции по философии истории / Вступ. статья Ю. В. Перова, К. А. Сергеева, пер. с нем. А. М. Водена. СПб.: Наука, 1993. (Слово о сущем). О философии истории Г. В. Ф. Гегеля см.: Гулыга А. В. Взгляды Гегеля на исторический процесс // Вестник истории мировой культуры. 1959. № 3. С. 39–53; Мельвиль Ю. К. Понятие «хитрость разума» в философии истории Гегеля // Вестник Московского университета. Сер. 8. Философия. 1971. № 6. С. 49–58; Каримский А. М. Философия истории Гегеля. М.: Издательство МГУ, 1988. (История философии); Асмус В. Ф. Диалектика необходимости и свободы в философии истории Гегеля // Вопросы философии. 1995. № 1. С. 52–69.]. Это произведение знаменитого мыслителя не удовлетворило самых горячих его почитателей, потому что оно есть не что иное, как отрывочное и не всегда в частностях верное изложение всеобщей истории, вставленной в рамку произвольного построения [601 - Всем известно принятое Гегелем разделение всеобщей истории на четыре периода: Восточный, Греческий, Римский, Германский. Первый соответствует детству, второй юности, третий зрелости, следовательно, четвертый совпадает с старостью рода человеческого. Но Гегель отнюдь не то доказывает, противореча собственному построению. К тому же название Германского вовсе не характеризует всего содержания 14 веков, прошедших с падения Западной Римской империи. Надобно, впрочем, заметить, что самые меткие и глубокие мысли об истории высказаны Гегелем не в «Философии истории», а в других сочинениях, как то в «Феноменологии духа», в «Эстетике», «Философии права» и т. д.] [602 - Упоминаются работы Г. В. Ф. Гегеля: «Феноменология духа» («Phänomenologie des Geistes», 1807); «Основы философии права» («Grundlinien der Philosophie des Rechts», 1821); «Лекции по эстетике» («Vorlesungen über die Ästhetik», 1835–1838). См.:Гегель Г. В. Ф. Эстетика: В 4-х т. / Под ред. и с предисл. М. А. Лившица, пер. с нем. Б. Г. Столпнера, Б. С. Чернышова, П. С. Попова, Ю. Н. Попова, А. М. Михайлова и др. М.: Искусство, 1968–1973; Гегель Г. В. Ф. Философия права / Вступ. статья, примеч. В. С. Нерсесянца; пер. с нем. Б. Г. Столпнера, М. И. Левиной. М.: Мысль, 1990. (Философское наследие. Т. 113); Гегель Г. В. Ф. Г. В. Ф. Феноменология духа / Пер. с нем. Г. Г. Шпета; пер. примеч., послесл. М. Ф. Быковой. М.: Наука, 2000. (Памятники философской мысли).].
   Смутно понятая философская мысль о господствующей в ходе исторических событий необходимости или законности приняла под пером некоторых, впрочем, весьма даровитых писателей характер фатализма. Во Франции образовалась целая школа с этим направлением, которого влияние обозначено печальными следами не только в науке, но и в жизни. Школа исторического фатализма снимает с человека нравственную ответственность за его поступки, обращая его в слепое, почти бессознательное орудие роковых предопределений. Властителем судеб народных явился снова античный fatum [603 - Fatum – фатум, судьба, рок (лат.).], отрешенный от своего трагического величия, низведенный на степень неизбежного политического развития. В противоположность древним трагикам, которые возлагали на чело своих обреченных гибели героев венец духовной победы над неотразимым в мире внешних явлений роком, историки, о которых здесь идет речь, видят в успехе конечное оправдание, в неудаче – приговор всякого исторического подвига. Смеем сказать, что такое воззрение на историю послужит будущим поколениям горькою уликою против усталого и утратившего веру в достоинство человеческой природы общества, среди которого оно возникло.
   Систематическое построение истории вызвало противников, которые вдались в другую крайность. Защищая факты против самоуправного обращения с ними, они называют всякую попытку внести в хаос событий единство связующих и объясняющих их идей искажением непосредственной исторической истины. Дело историка должно, по их мнению, заключаться в верной передаче того, что было, т. е. в рассказе. Слова Квинтилияна [604 - Квинтилиян – Марк Фабий Квинтилиан (Marcus Fabius Quintilianus) (ок. 35 – ок. 96) – древнеримский оратор, теоретик ораторского искусства, писатель. Его трактат «О причинах порчи красноречия» не сохранился. Единственное целиком дошедшее до наших дней сочинение Квинтилиана – трактат в 12 книгах «Об образовании оратора» («Oratoriarum Institutionum»). См.: Марка Фабия Квинтилиана Двенадцать книг риторических наставлений / Пер. с лат. Императорской Российской Академии членом А. Никольским и оною Академией изданы: [В 2 ч.]. СПб.: Типография Императорской Российской Академии, 1834.]«Scribitur ad narrandum, non ad probandum» [605 - «Scribitur ad narrandum, non ad probandum» – «Пишут для того, чтобы рассказать, а не для того, чтобы доказать» (лат.).], служащие эпиграфом к известному сочинению Баранта [606 - Барант – Брюжьер (Brugière) Амабль-Гильом-Проспер (1782–1866) – французский общественный и политический деятель, дипломат, историк, прозаик, публицист, переводчик, барон де Барант (Barante), член Государственного совета (1815), главный сборщик податей (1818), пэр Франции (1819), член Французской академии (1828), посол в Турине (1830) и Петербурге (1835), автор тринадцатитомного исследования о герцогах Бургундских («Histoire des ducs de Bourgogne de la maison de Valois», 1824–1826).] о герцогах Бургундских, получают, таким образом, приложение ко всей бесконечной области всеобщей истории. На историка возлагается обязанность воздерживаться от собственных суждений в пользу читателей, которым исключительно предоставлено право выводить заключения и толковать по-своему содержание предложенных им рассказов. Нужно ли обличать слабость и несостоятельность таких понятий в науке? Блестящий успех повествовательной школы при первом ее появлении не мог быть продолжительным и объясняется временным настроением пресыщенного теориями общества. Возьмем в пример «Историю герцогов Бургундских» Баранта, до сих пор не утратившую своей быстро завоеванной славы. Главное достоинство этой книги заключается в выборе автором предмета, исполненного драматической занимательности и превосходно переданного нам такими современными писателями, каковы были Фроассар [607 - Фроассар – Фруассар (Froissart) Жан (ок. 1337 – после 1404) – французский историк, поэт, служивший историографом при дворах английского и французского королей, священник (1373), автор «Хроник» о событиях Столетней войны («Chroniques de France, d’Angleterre, d’Ecosse, de Bretagne, de Gascogne, de Flandre et lieux circonvoisins») См.: Фруассар Ж. Хроники (1325–1340) / Вступ. статья, пер. и примеч. М. В. Аникеева. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2008.], Монтреле [608 - Монтреле (Monstrelet) Ангерран де (ок. 1400–1453) – французский историк, состоявший на службе у бургундского герцога Филиппа III Доброго, автор «Хроники» о событиях с 1400 по 1444 г. («Chroniques de Monstrelet»).], Комин [609 - Коммин, Комин (Commynes, Comines) Филипп де (1445/1447 – 1511) – французский общественный и политический деятель, дипломат, прозаик, состоял на службе у бургундских герцогов (1464), а в 1472 г. перешел на службу к французскому королю Людовику XI, член регентского совета при короле Карле VIII (1483–1489), советник Карла VIII (1491), автор «Мемуаров» («Memoires», 1524). См.: Коммин Ф. де Мемуары / Пер., вступ. статья и примеч. Ю. П. Малинина. М.: Наука, 1986. (Памятники исторической мысли).] и другие. Заслуга Баранта более литературная, нежели ученая. Он переложил на новый французский язык памятники XIV и XV столетий, дотоле известные только небольшому числу читателей. Но связанный добровольно наложенными на себя условиями, историк не стал выше источников и сам отнял у себя возможность раскрыть нам настоящее значение событий, резко характеризующих переходное время от средневековой к Новой истории. Его сочинение представляет весьма любопытное явление в сфере литературной, но оно ничего не прибавило к действительным богатствам науки и ни в каком отношении не подвинуло ее вперед. Еще с меньшим успехом и пользою могут быть приемы повествовательной школы прилагаемы к большим отделам не только всеобщей, но даже истории отдельных народов. Какая возможность пересказать словами источников события, наполняющие собою несколько столетий? И нет ли в таком направлении явного противоречия действительным целям науки, имеющей понять и передать в сжатом изложении внутреннюю истину волнующихся в бесконечном разнообразии явлений?
   Ни одно из исчисленных нами воззрений на историю не могло привести к точному методу, недостаток которого в ней так очевиден. Усовершенствованный или, лучше сказать, созданный Нибуром способ критики приносит величайшую пользу при разработке источников известного рода, но отнюдь не удовлетворяет потребности в приложенном к полному составу науки методе. В этом случае история опять должна обратиться к естествоведению и заимствовать у него свойственный ему способ исследования. Начало уже сделано в открытых законах исторической аналогии. Остается идти далее на этом пути, раздвигая по возможности тесные пределы, в которых до настоящего времени заключена была наша наука. У истории две стороны: в одной является нам свободное творчество духа человеческого, в другой – независимые от него, данные природою условия его деятельности. Новый метод должен возникнуть из внимательного изучения фактов мира духовного и природы в их взаимодействии. Только таким образом можно достигнуть до прочных, основных начал, т. е. до ясного знания законов, определяющих движение исторических событий. Может быть, мы найдем тогда в этом движении правильность, которая теперь ускользает от нашего внимания. В рассматриваемом нами вопросе статистика определила историю. «В противоположность принятым мнениям, – говорит Кетле [610 - Кетле (Quételet) Ламбер Адольф Жак (1796–1874) – бельгийский математик, астроном, метеоролог, социолог, педагог, один из основоположников статистики, преподаватель математики в г. Гент (1815), профессор математики и астрономии в Брюсселе (1819), член (1820) и секретарь (1834) Бельгийской Академии наук, основатель и директор обсерватории в Брюсселе (1832), председатель Центральной бельгийской статистической комиссии (1841–1874), автор исследования «Социальная система и законы, ею управляющие» («Du système social et des lois qui le régissent», 1848). См.: Кетле Л. А. Ж. Социальная система и законы, ею управляющие / Пер. с фр. князя Л. Н. Шаховского. СПб.: Н. Поляков и К°, 1866.], – факты общественные, определяемые свободным произволом человека, совершаются с большею правильностью, нежели факты, подверженные простому действию физических причин. Исходя из этого основного начала, можно сказать, что нравственная статистика должна отныне занять место в ряду опытных наук» [611 - Du système social et des lois qui le régissent, стр. X.]. Мы не вправе сказать того же об истории. Пока она не усвоит себе надлежащего метода, ее нельзя будет назвать опытною наукою.
   Я имел уже честь указать Вам, Мм. Гг., на различие целей древней и новой историографии. Отказываясь от притязаний на то совершенство формы, которое у народов классического мира было следствием исключительных, не существующих более условий, современный нам историк не может, однако, отказаться от законной потребности нравственного влияния на своих читателей. Вопрос о том, какого рода должно быть это влияние, тесно связан с вопросом о пользе истории вообще. Ответ на последний представляет большие трудности, потому что история не принадлежит ни к числу чисто теоретических знаний, имеющих задачею привести в ясность лежащие в глубине нашего духа истины, ни к прикладным, которых польза не требует доказательств. Очевидно, что практическое значение истории у древних, основанное на возможности непосредственного применения ее уроков к жизни, не может иметь места при сложном организме новых обществ. К тому же однообразная игра страстей и заблуждений, искажающих судьбу народов, привела многих к заключению, что исторические опыты проходят бесплодно, не оставляя поучительного следа в памяти человеческой. Высказав эту мысль, как безусловную истину, Гегель [612 - Во введении к «Философии истории», стр. 9.] вызвал против нее много не лишенных справедливости возражений. Конечно, ни народы, ни их вожди не поверяют поступков своих с учебниками всеобщей истории и не ищут в ней примеров и указаний для своей деятельности. Тем не менее нельзя отрицать в самых массах известного исторического смысла, более или менее развитого на основании сохранившихся преданий о прошедшем. В лицах, стоящих во главе государственного управления, этот смысл переходит по необходимости в отчетливое сознание отношений, существующих между прежним и новым порядком вещей. Надобно, с другой стороны, признаться, что всеобщая история в том виде, в каком она обыкновенно излагается, не в состоянии сильно действовать на общественное мнение и быть для него источником прочного назидания. Следует ли из этого заключить, что недостатки, нами отчасти указанные, останутся ее всегдашнею принадлежностью, что ее успехи будут состоять только во внешнем накоплении фактов, и что из всех наук одна она утратила способность живого движения и органического развития?
   Приведенные нами выше слова Кетле о статистике со временем получат приложение и к нашей науке. Ей предстоит совершить для мира нравственных явлений тот же подвиг, какой совершен естествоведением в принадлежащей ему области. Открытия натуралистов рассеяли вековые и вредные предрассудки, затмевавшие взгляд человека на природу: знакомый с ее действительными силами, он перестал приписывать ей несуществующие свойства и не требует от нее невозможных уступок. Уяснение исторических законов приведет к результатам такого же рода. Оно положит конец несбыточным теориям и стремлениям, нарушающим правильный ход общественной жизни, ибо обличит их противоречие с вечными целями, поставленными человеку Провидением. История сделается в высшем и обширнейшем смысле, чем у древних, наставницею народов и отдельных лиц и явится нам не как отрезанное от нас прошедшее, но как цельный организм жизни, в котором прошедшее, настоящее и будущее находятся в постоянном между собою взаимодействии. «История, – говорит американец Эмерсон [613 - Эмерсон (Emerson) Ральф Уолдо (1803–1882) – американский философ-трансценденталист, поэт, прозаик, проповедник общины унитариев в Бостоне (1829–1832), в 1832 г. вышел из церкви и занялся чтением публичных лекций, один из основателей Клуба трансценденталистов (1836), основатель и редактор религиозно-философского журнала «Дайел» («The Dial», 1840–1844), автор трактата «Природа» («Nature», 1836) – манифеста трансценденталистов. См.: Сочинения Эмерсона: [В 2 т.]. Т. 1. СПб.: Редакция «Нового журнала иностранной литературы», 1902.], – недолго будет бесплодною книгою. Она воплотится в каждом разумном и правдивом человеке. Вы не станете более исчислять заглавия и каталоги прочитанных Вами книг, а дадите мне почувствовать, какие периоды пережиты Вами. Каждый из нас должен обратиться в полный храм славы. Он должен носить в себе допотопный мир, Золотой век, яблоко знания, поход аргонавтов [614 - Аргонавты – в греческой мифологии: герои, отправившиеся под предводительством Ясона на корабле «Арго» в Колхиду (Западная Грузия) за золотым руном. Они захватили золотое руно, охранявшееся драконом, и привезли его в Грецию.], призвание Авраама [615 - Авраам (2040–1865 до н. э.) – в Ветхом Завете: патриарх, родом из г. Ур (Северная Месопотамия), родоначальник еврейского и арабского народов. Считается, что в возрасте 75 лет Авраам был призван Богом переселиться в землю Ханаанскую, за что ему было дано благословение и обещано, что «бесчисленные» потомки его станут «великим народом» (Быт. 12–17).], построение Храма [616 - Очевидно, речь идет о Первом Иерусалимском храме (Храм Соломона), построенном в 1014–1007 г. до н. э. на горе Мории по образцу, указанному Богом на горе Синай (Исх. 24:9 – 10). Возведение храма в Иерусалиме символизировало духовное и политическое единство еврейского народа.], начало христианства, Средний век, Возрождение наук, Реформацию, открытие новых земель, возникновение новых знаний и новых народов. Надобно, одним словом, чтобы история слилась с биографией самого читателя, превратилась в его личное воспоминание». «Мир, – продолжает тот же писатель, – существует для нашего воспитания. Нет возраста или состояния общества, нет образа действия в истории, которые не соответствовали бы чему-нибудь в жизни отдельного лица. Каждый факт сокращается и уступает нам часть своей сущности. Человек должен понять, что он может жить всею жизнью истории. Ему следует только изменить точку зрения, с какой обыкновенно смотрят на минувшее, и отнести к самому себе историю Рима, Афин и Лондона, и не забывать, что он верховный суд, перед которым решаются тяжбы народов. Он должен достигнуть и устоять на той высоте, где раскрывается сокровенный смысл событий, где сливаются поэзия и быль. Потребность разума и цель природы выражаются в том употреблении, какое мы делаем из самых знаменитых исторических рассказов. Резкие очертания событий распускаются в вечном свете времени. Нет якорей, канатов или оград, которые были бы в состоянии навсегда удержать факт на степени факта. Вавилон, Троя, Тир, даже первобытный Рим уже перешли в область вымыслов. Но внутренний смысл и содержание этих явлений живут во мне, и я нахожу в себе самом Палестину, Грецию, Италию, дух всех народов и всех веков».
   Даже в настоящем, далеко несовершенном виде своем, всеобщая история, более чем всякая другая наука, развивает в нас верное чувство действительности и ту благородную терпимость, без которой нет истинной оценки людей. Она показывает различие, существующее между вечными, безусловными началами нравственности и ограниченным пониманием этих начал в данный период времени. Только такою мерою должны мы мерить дела отживших поколений. Шиллер [617 - Шиллер (Schiller) Иоганн Кристоф Фридрих фон (1759–1805) – немецкий поэт, драматург, историк, теоретик искусства, издатель, медик, полковой врач в Штутгарте (1780–1783), экстраординарный профессор истории в Йенском университете (1789), редактор журнала «Ди Орен» («Die Horen», 1795–1798).] сказал, что смерть есть великий примиритель. Эти слова могут быть отнесены к нашей науке. При каждом историческом проступке она приводит обстоятельства, смягчающие вину преступника, кто б ни был он – целый народ или отдельное лицо. Да будет нам позволено сказать, что тот не историк, кто не способен перенести в прошедшее живого чувства любви к ближнему и узнать брата в отделенном от него веками иноплеменнике. Тот не историк, кто не сумел прочесть в изучаемых им летописях и грамотах начертанные в них яркими буквами истины: в самых позорных периодах жизни человечества есть искупительные, видимые нам на расстоянии столетий стороны, и на дне самого грешного пред судом современников сердца таится какое-нибудь одно лучшее и чистое чувство. Такое воззрение не может служить к ущербу строгой справедливости приговоров, ибо оно требует не оправданий, а объяснений, обращается к самим лицам, а не к подлежащим суждению делам их. Одно из главных препятствий, мешающих благотворному действию истории на общественное мнение, заключается в пренебрежении, какое историки обыкновенно оказывают к большинству читателей. Они, по-видимому, пишут только для ученых, как будто история может допустить такое ограничение, как будто она по самому существу своему не есть самая популярная из всех наук, призывающая к себе всех и каждого. К счастью, узкие понятия о мнимом достоинстве науки, унижающей себя исканием изящной формы и общедоступного изложения, возникшие в удушливой атмосфере немецких ученых кабинетов, несвойственны русскому уму, любящему свет и простор. Цеховая, гордая своею исключительностью наука не вправе рассчитывать на его сочувствие. Здесь, разумеется, речь идет не о тех достойных всякого уважения, но по самому содержанию своему не допускающих занимательности, частных исследованиях, без которых не могла бы двигаться вперед наука, хотя она употребляет их в дело только как материал.
   Превосходные труды, совершенные в течение текущего столетия русскими учеными на поприще отечественной истории, служат надежною порукою за их успехи на более обширном поле всеобщей истории. Особенные условия, в которые Провидению угодно было поставить нашу родину, должны оказать могущественное содействие к осуществлению высказанной нами надежды. Ясный от природы и неспутанный влиянием сложного, составившегося из борьбы враждебных общественных стихий исторического развития, ум русского человека приступит без задних мыслей к разбору преданий, с которыми более или менее связано личное дело каждого европейца. Я говорю в этом случае не о том позорном и недостойном историка беспристрастии, в котором видно только отсутствие участия к предмету рассказа, а о свободном от всяких предубеждений воззрении на спорные исторические вопросы. Тревоги, взволновавшие до дна западные государства, отразились в понятиях тамошних народов и трудах историков, утративших веру в идею, заменивших ее нечестивым поклонением факту. Скептицизм, отличительный признак стареющих, усталых обществ, не коснулся нас. Мы сохранили свежесть сердца и теплоту понимания, без которых нет великих подвигов ни в сфере мысли, ни в сфере действительности. Да не пройдут же бесплодно досуги, дарованные нам благим Провидением. «Сорок веков смотрят на вас с вершин пирамид», – сказал в Египте Наполеон [618 - Наполеон I Бонапарт (Napoléon I Bonaparte) (1769–1821) – французский военный и политический деятель, первый консул Французской республики (1799–1804), император Франции (1804–1814, март – июнь 1815), основатель династии Бонапартов. Слова «Солдаты! Сорок веков смотрят на вас сегодня с высоты этих пирамид!» были произнесены Наполеоном I Бонапартом 20 июля 1798 г. перед началом битвы с мамелюками недалеко от селения Эмбабе в Египте. Подробнее об этом см.: Тарле Е. В. Наполеон. М.: Госполитиздат, 1942. С. 50–51.] своим солдатам. Мы также юные ратники на ветхой почве истории; с вершин прошедшего на нас также смотрят столетия, но смеем думать, что мы прочтем в их очах не то, что прочли в них воины французской республики.
   Наука есть прихотливое растение. Она зреет не на всякой почве и требует тщательного ухода за собою. Условия успешного роста даны ей у нас Державным Покровителем русского просвещения. Нужно ли вычислять памятные всем нам великие дела, совершенные на этом поприще в правление Императора Николая [619 - Николай I (1796–1855) – русский император (1825–1855).]? Но русский профессор истории не может не помянуть с благоговейною признательностью о царственном участии в судьбах его науки, столь величаво выраженном в милостях, оказанных творцу «Истории государства Российского» [620 - Подразумевается Карамзин Николай Михайлович (1766–1826) – историк, прозаик, поэт, переводчик, журналист, общественный и политический деятель, основатель и руководитель (1802–1805) одного из первых в России общественно-политического и литературно-художественного журнала «Вестник Европы», выходившего в Москве с 1802 по 1830 г., автор «Истории государства Российского» (СПб., 1818; на титуле: 1816 – т. 1–3; 1817 – т. 4–8). О нем см.: Николай Михайлович Карамзин, по его сочинениям, письмам и отзывам современников: Материалы для биографии с примеч. и объяснениями М. Погодина: В 2 ч. М.: Типография А. И. Мамонтова, 1866; Лотман Ю. М. Карамзин: Сотворение Карамзина: Статьи и исследования, 1957–1990. / Вступ. статья Б. Ф. Егорова. СПб.: Искусство-СПб, 1997; Серман И. З. Литературное дело Карамзина. М.: РГГУ, 2005.] и в дарованных русскому народу памятниках его прошедшей жизни.

II. Т. Н. Грановский. Ослабление классического преподавания в гимназиях и неизбежные последствия этой перемены

    [621 - Статья написана Т. Н. Грановским в 1855 г. Она была опубликована лишь после смерти историка в 1860 г. под заглавием «Официальная записка» в газете «Московские ведомости» (1860. № 97), а также издана отдельной брошюрой (Ослабление классического преподавания в гимназиях и неизбежные последствия этой перемены: Записка Т. Н. Грановского. М.: Университетская типография, [1860]). Печатается по изданию: Сочинения Т. Н. Грановского: [В 2 ч.]. 3-е изд. Ч. II. М.: Типография А. И. Мамонтова и K°, 1892. С. 417–429.]
   Отмена в 1851 году преподавания греческого языка в большей части русских гимназий не без причины изумила и, смею сказать, опечалила всех, принимающих к сердцу судьбы русского просвещения и знакомых с ходом его развития. Этою мерой, бесспорно, нарушалось строгое единство системы, оправдавшейся на деле в семнадцатилетнее, столь богатое успехами всякого рода, министерство графа С. С. Уварова [622 - Уваров Сергей Семенович, граф (1786–1855) – русский общественный и политический деятель, дипломат, с 1801 г. сотрудник коллегии иностранных дел, секретарь посольства в Париже (1809), попечитель Петербургского учебного округа (1811–1822), товарищ министра (1832) и министр народного просвещения (1833–1849), почетный член (1811) и президент (1818–1855) Петербургской Академии наук. О нем см.: Виттекер Ц. Х. Граф Сергей Семенович Уваров и его время / Пер. с англ. Н. Л. Лужецкой. СПб.: Академический проект, 1999. (Современная западная русистика. Т. 22); Шевченко М. М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М.: Три квадрата, 2003. (Новый музей).]. Державная мысль, которой граф Уваров был счастливым и искусным истолкователем, ясно определила задачу русского просвещения, возвратив нас к коренным началам русской жизни, от которых в продолжение полутора столетий мы более или менее постоянно уклонялись. Исключительное и вредное преобладание иноземных идей в деле воспитания уступило место системе, истекшей из глубокого понимания русского народа и его потребностей. Эта система, изгоняя из наших учебных заведений все ненужное, случайно занесенное извне, значительно усилила чисто научную и учебную часть. Неоспоримые факты доказывают, как быстро двинулась у нас наука в эти семнадцать лет и насколько стала она независимее и самостоятельнее. Обязанности русского преподавателя, от профессора университета до сельского учителя, были определены с возможною отчетливостью. Каждому указана была цель его трудов, состоявшая в преподавании слушателям нужных им знаний в надлежащей полноте и современном, достойном науки виде, без сторонних, не идущих к преподаванию примесей. Умственная связь России с европейскою образованностью не была ослаблена; но отношение изменилось к нашей выгоде. Мы продолжали учиться у старших братьев наших, мы не отреклись от благ просвещения, но приобрели право критики и самостоятельного приговора.
   Меры, принятые в 1851 г. против преподавания древних языков в русских учебных заведениях, остановили правильное развитие системы, зрело обдуманной и превосходно приводимой в исполнение. Люди, понимавшие дело, были тем более огорчены, что меры эти должны были неизбежно вести к усилию тех именно идей, против которых они, очевидно, были направлены.
   Спор между так называемым реальным и классическим образованием, основанном на знании древних языков, давно начался в Европе. Одностороннее направление, господствовавшее в западных школах, рано вызвало противодействие общественного мнения. Монтень [623 - Монтень (Montaigne) Мишель Эйкем де (1533–1592) – французский философ, юрист, общественный и политический деятель, прозаик, член парламента (1557) и мэр г. Бордо, автор «Опытов» («Les Essais», 1580–1588. Т. 1–3; см.: Монтень М. де Опыты: В 3 кн.: [В 2 т.] / Издание подгот. А. С. Бобович, Ф. А. Коган-Бернштейн, Н. Я. Рыкова, А. А. Смирнов. 2-е изд. М.: Наука, 1979–1981. (Литературные памятники)), один из основоположников литературно-философского жанра эссе. О педагогических взглядах М. Э. де Монтеня см.: Фрумов С. А. Монтэнь и его педагогические идеи // Советская педагогика. 1958. № 2. С. 90 – 106; Смольский Р. А. Критика Монтенем религиозной системы образования и воспитания // Вестник Белорусского государственного университета. Серия история, философия, научный коммунизм, экономика, право. 1978. № 2. С. 33–42; Кирьянов В. Педагогические воззрения М. Монтеня // Советская педагогика. 1983. № 11. С. 117–123.] и Бэкон [624 - См., например: Бэкон Ф. О достоинстве и приумножении наук // Бэкон Ф. Сочинения: В 2 т. / Сост., общ. ред. и вступ. статья А. Л. Субботина. 2-е изд. Т. 1. М.: Мысль, 1977. (Философское наследие). С. 81 – 522.] уже указывали на больные стороны современных им педагогических метод, хотя ни того, ни другого, в особенности Монтеня, нельзя назвать реалистом в нынешнем значении этого слова. Записные филологи признавали недостатки воспитания, главною целью которого было образовать хороших латинистов. Знания, приобретаемые в училищах XVI и XVII столетий, могли быть прилагаемы к жизни только весьма немногими лицами; настоящие потребности огромного большинства учащихся не находили себе удовлетворения. О народном образовании, в обширном смысле, не могло быть речи при таком направлении. Нельзя сказать, впрочем, чтобы ученые школы трех последних столетий постоянно достигали даже той ограниченной цели, которую они преимущественно имели в виду. Тяжелый метод преподавания требовал страшного напряжения памяти, но редко обращался к мышлению и отнимал у большей части учеников всякую охоту к занятиям. Дело критики было, следовательно, легкое. Здесь было бы неуместно изложение полемики, начавшейся еще в эпоху Тридцатилетней войны [625 - Тридцатилетняя война – война коалиции Испании, Австрии, немецких католических княжеств и Речи Посполитой против Франции, Швеции, Голландии, Дании, протестантских немецких княжеств Англии в 1618–1648 гг.; первая общеевропейская война: она началась как противостояние католиков и протестантов в Германии, но быстро переросла рамки религиозного конфликта и превратилась в борьбу против засилья Габсбургов на континенте.] и продолжающейся доныне. Нельзя, однако, не заметить, что, начиная от Вольфганга Ратиха [626 - Ратих, Ратке (Ratich, Ratke) Вольфганг (1571–1635) – немецкий педагог, один из основоположников дидактики как метода обучения, основатель школ в Аугсбурге, Кётене и Магдебурге.], который, сколько нам известно, первый выступил с готовою педагогическою системою против существовавших в его время учебных метод, до современного нам, заслужившего громкую известность прусского педагога Дистервега [627 - Дистервег (Diesterweg) Фридрих Адольф Вильгельм (1790–1866) – немецкий педагог, издатель, преподаватель физики и математики в школах городов Вормс, Франкфурт-на-Майне, Эльберфельд (1812–1820), директор семинарий для учителей в Мёрсе (1820–1832) и Берлине (1832–1847), основоположник учительских союзов в Берлине, председатель Всеобщего немецкого учительского союза (1848), издатель педагогического журнала (1827–1866), последователь И. Г. Песталоцци.], все противники исключительно классического образования сходятся в основных началах своей теории. Они требуют от школы непосредственного применения к целям жизни; ослабляя научный элемент преподавания в пользу практически-пригодного или так называемого реального, они хотят действовать как можно более на рассудок ученика и оставляют как можно менее дела памяти и фантазии; наконец, они требуют от самих метод преподавания как можно большей легкости, простоты и однообразия. Во всем этом есть, бесспорно, много справедливого, верного, но столетний опыт успел показать недостатки и положительно вредные стороны новых теорий общественного воспитания, получивших особенно важное значение для Европы с тех пор, как в числе их защитников явились такие писатели, как Жан-Жак Руссо [628 - Руссо (Rousseau) Жан-Жак (1712–1778) – французский философ-просветитель, прозаик, поэт, драматург, композитор, теоретик искусства, общественный и политический деятель, секретарь французского посольства в Венеции (1743–1744), автор педагогического романа «Эмиль, или О воспитании» («Émile, ou De l’éducation», 1762). См.: Руссо Ж.-Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж.-Ж. Педагогические сочинения: В 2 т. / Под ред. Г. Н. Джибладзе. Т. 1. М.: Педагогика, 1981. (Педагогическая библиотека). О педагогических взглядах философа см.: Мисава Т. Великий реформатор воспитания и образования Жан-Жак Руссо / С англ. пер. П. А. Буланже. М.: Типолитография товарищества И. Н. Кушнерев и К°, 1912. (Библиотека свободного воспитания и образования и защиты детей. Вып. 83); Бахтин Н. Н. Руссо и его педагогические воззрения: (По поводу исполнившегося 15 июня текущего года 200-летия со дня его рождения). СПб.: Типография М. А. Александрова, 1913.], и такие благородные, самоотверженные наставники юношества, как Песталоцци [629 - Песталоцци (Pestalozzi) Иоганн Генрих (1746–1827) – швейцарский педагог, писатель, глава Учреждения для бедных в Нёйхофе (1774–1780), сиротского приюта в Станце (1798–1799), институтов в Бургдорфе (1800–1804) и Ивердоне (1805–1825), один из основоположников современной системы начального образования, последователь Ж.-Ж. Руссо. О педагогических взглядах И. Г. Песталоцци см.: Попов А. Педагогические идеи Генриха Песталоцци и их воспитательно-образовательное значение: Речь, произнесенная в торжественном годичном собрании Казанской духовной академии 8 ноября 1897 г. Казань: Типолитография университета, 1897; Наторп П. Песталоцци: Его жизнь и его идеи / Пер. с нем. М. А. Энгельгардта. 2-е изд. Пг.: Школа и жизнь, 1920; Бим-Бад Б. М. И. Г. Песталоцци: Концепция развивающегося обучения // Советская педагогика. 1986. № 3. С. 105–109.]. Девизом преобразователей было, как нам кажется, худо понятое изречение: «Non scholae, sed vitae discendum» («Надобно учиться не для школы, а для жизни») [630 - Фраза «Учиться не для школы, а для жизни» («Non scholae, sed vitae discendum») восходит к заключительным словам из CVI письма к Луцилию римского философа-стоика Луция Аннея Сенеки (Lucius Annaeus Seneca; ок. 4 до н. э. – 65 н. э.): «Учимся для школы, а не для жизни» («Non vitae sed scholae discimus»). См.: Луций Анней Сенека. Нравственные письма к Луцилию / Издание подгот. С. А. Ошеров. М.: Ладомир; Наука, 1993. (Литературные памятники). С. 269.].
   В 1747 году в Берлине возникла первая, заслуживающая этого названия, реальная школа. Основатель ее, пастор Гекер [631 - Гекер – Геккер (Hecker) Иоганн Юлий (1707–1768) – немецкий общественный и религиозный деятель, богослов, педагог, профессор Педагогического института в Галле (1729), инспектор военной школы в Потсдаме (1735), основатель школы в Берлине (1738), создатель школьного регламента (1763), ставшего основой прусской системы образования XIX в.], ввел для своих воспитанников преподавание всех полезных в житейском быту наук, искусств и ремесел, начиная с древних языков до выделки кож. Ежедневное число учебных часов состояло из одиннадцати, не считая времени, которое шло на приготовление уроков. По странному, но характеристическому случаю первое имя, встречаемое в списках пансионеров Берлинской реальной школы, было имя Николаи [632 - Николаи (Nicolai) Христофор Фридрих (1733–1811) – немецкий прозаик, публицист, историк литературы, издатель, книгопродавец, издатель и редактор «Всеобщей немецкой библиотеки» (1765–1792, 1800–1805), литературный оппонент И. В. фон Гёте и И. Канта.], столь известного впоследствии книгопродавца, писателя и журналиста. Он всю свою жизнь ратовал за просвещение, понимая под этим отрицание всякого рода предрассудков. Но по мнению Николаи и его друзей, все верования, идеи и убеждения человечества, которых нельзя доказать математически или ощупать рукою, принадлежат к числу вредных предрассудков. Конечно, не один Николаи вышел из Берлинской реальной школы с такой идеей о просвещении. Тем не менее, реализм делал быстрые успехи. «Эмиль», этот красноречивый протест против искусственного воспитания, написанный человеком, который не верил в пользу просвещения и науки – «Эмиль» сделался настольною книгою матерей семейств и воспитателей. Европейские государи с живым участием следили за педагогическими опытами Базедова [633 - Базедов (Basedow) Иоганн Бернхард (1724–1790) – немецкий педагог-реформатор, репетитор в Гамбурге (1749–1753), профессор философии и изящной словесности в школах городов Соро (1753) и Альтона (1761), основатель закрытого интерната в г. Дессау для детей от 8 до 18 лет – «Филантропина» (1774), один из основоположников системы наглядного обучения.]; давали ему денег на издание сочинений, которыми он надеялся произвести переворот в деле общественного образования, и поддерживали своими щедротами учрежденный им в Дессау «Филантропин». Еще большее и вполне заслуженное внимание обратила на себя деятельность Песталоцци.
   Настала французская революция [634 - Речь идет о Великой французской революции 1789–1794 гг.]. События двигались с быстротою, не допускавшею в зрителях никаких других ощущений, кроме удивления или ужаса. Но буря пронеслась, и умы несколько успокоились; тогда явилась потребность уяснить смысл пережитых потрясений и отыскать их причины. Таких причин нашлось много. Между прочим, в число причин французской революции попало преподавание древних языков и древней истории в школах. Этим путем, говорили близорукие обвинители классического образования, проникают развившиеся в Греции и Риме республиканские идеи в незрелые умы юношества, отрывают их от действительности и поселяют в них опасные мечты свободы и равенства. Таким образом, бедные заведения, в которых процветали еще древние языки, подверглись двоякому нареканию. С одной стороны, их упрекали в том, что они стоят далеко от жизни и не приготовляют воспитанников своих к практической деятельности; с другой, они должны были отвечать за страшный переворот, до дна возмутивший жизнь европейского общества. Противоречие, заключающееся в этих обвинениях, очевидно. Вообще вопрос был поставлен с крайним легкомыслием. Французы времен Людовика XV и XVI [635 - То есть на протяжении почти всего XVIII в. Людовик XV Возлюбленный (Louis XV Le Bien Aimé) (1710–1774) – герцог Анжуйский (1710), французский король из династии Бурбонов (1715–1774); Людовик XVI (Louis XVI) (1754–1793) – французский король из династии Бурбонов (1774–1792), низложен (1792) и казнен (1793) в ходе Великой французской революции.] не отличались вовсе глубоким знанием классической древности или даже пристрастием к ней. Люди, участвовавшие в революции, заимствовали свои идеи не из греческих или римских писателей, а из ближайших источников современной им литературы, менее подчиненной влияниям древности, чем литература предыдущего XVII столетия; между главными деятелями революции встречается столько же, если не более, математиков, врачей и натуралистов, сколько и людей с общим образованием, которое в тогдашней Франции не было уже исключительно основано на филологических знаниях. Что в эпоху революционного опьянения парижские парикмахеры и портные, отрекаясь от христианских имен, данных им при крещении, величали себя Солонами [636 - Солон (Σόλων) (между 640 и 635 – ок. 559 до н. э.) – древнегреческий военный и политический деятель, поэт, реформатор, путешественник, участник афино-мегарской войны за Саламин (конец VII до н. э.), архонт в Афинах (594 до н. э.), согласно традиции входил в число «семи мудрецов».], Брутами [637 - Марк Юний Брут (Marcus Junius Brutus) (85–42 до н. э.) – древнеримский политический деятель, наместник в Цизальпинской Галлии (46 до н. э.), претор в Риме (44 до н. э.), участник заговора против Юлия Цезаря.] и Катонами [638 - Марк Порций Катон Младший (Marcus Porcius Cato Minor) (95–46 до н. э.) – древнеримский военный и политический деятель, участник подавления восстания Спартака (72 до н. э.), легат (67 до н. э.), военный трибун (67–66 до н. э.), квестор (64 до н. э.), народный трибун (62 до н. э.), претор (52 до н. э.), сторонник республиканских идей, последовательный противник Юлия Цезаря.], ничего не доказывает, кроме жалкого невежества ремесленного класса, которого сведения о великих людях Греции и Рима ограничивались знанием имен. Позволим себе рассказать по этому поводу следующий случай. В эпоху отпадения от Испании ее американских владений жители Парагвая [639 - С начала XVI в. Парагвай был частью испанской колониальной империи. Первоначально он входил в состав вице-королевства Перу (1542–1640), а затем стал провинцией вице-королевства Рио де Ла Плата (1776–1811). В 1811 г. Парагвай получил независимость от Испании.] провозгласили у себя, по примеру соседей, республиканскую форму правления, но были в большом затруднении насчет титулования новых властей. По счастью, у кого-то нашелся разрозненный том сочинений Роллена [640 - Роллен (Rollin) Шарль (1661–1741) – французский историк, прозаик, педагог, ректор Парижского университета (1694), директор коллежа в Бовэ (1696), член Академии надписей и изящной словесности (1701), автор «Древней истории» («Histoire ancienne», 1730–1738) и «Римской истории» («Histoire romaine», 1738). См.: Роллен Ш. Древняя история об египтянах, о карфагенянах, об ассирианах, о вавилонянах, о мидянах, персах, о македонянах и о греках: [В 4 т.] / [Пер. с фр. В. К. Тредиаковского]. СПб.: [Академическая типография], 1749–1753; Роллен Ш. Римская история: От создания Рима до битвы Актийской, то есть по окончание Республики: [В 16 т.] / [Пер. с фр. В. К. Тредиаковского]. СПб.: [Академическая типография], 1761–1767; Роллен Ш. Трактат об образовании / Пер. с фр. П. П. Перова. М.: Типография К. Тихомирова, 1908. (Педагогическая библиотека в издании К. Тихомирова под редакцией Д. Н. Королькова).], содержавший в себе часть римской истории. Руководствуясь свежим знанием, только что почерпнутым из открытой ими книги, законодатели парагвайские ввели немедленно в употребление звание диктатора, консулов и т. д. Едва ли кому придет, однако, в голову заподозрить их в намерении перенесть на свою почву политические формы и идеи римской республики? Французская революция не одинокое, не беспримерное явление в Новой истории. Ей предшествовала свобода Нидерландов [641 - Подразумевается нидерландская революция 1566–1609 гг.], английская революция семнадцатого века, провозглашение республики Северо-Американских Штатов [642 - В ходе войны за независимость 1775–1783 гг. английские колонии в Северной Америке объявили себя республиками-штатами. 4 июля 1776 г. была принята Декларация независимости. В ней колонии объявили о своем отделении от Англии и о создании Соединенных Штатов Америки – нового независимого государства.]. Она теснее связана с этими событиями, нежели с преданиями классического мира. Никто, однако, не думал выводить образы мыслей и действий Вильгельма Оранского [643 - Вильгельм I Оранский (Willem I van Oranje), Вильгельм Молчаливый (Willem de Zwijger) (1533–1584) – принц Оранский (1544), граф Нассауский, штатгальтер Голландии, Зеландии, Утрехта и Фрисландии (1559–1567, 1572–1584), один из лидеров нидерландской революции.], Кромвеля или Франклина [644 - Франклин (Franklin) Бенджамин (1706–1790) – американский общественный и политический деятель, журналист, издатель, философ, физик, экономист, изобретатель, дипломат, владелец типографии в Филадельфии (1727), издатель «Пенсильванской газеты» (1729–1748) и ежегодника «Альманах бедного Ричарда» (1732–1758), основатель Американского философского общества (1743) и Филадельфийской академии (1751), почтмейстер Пенсильвании (1737–1753) и всех северо-американских колоний (1753–1774), представитель северо-американских колоний в Лондоне (1757–1762, 1765–1775), один из лидеров войны за независимость (1775–1783), член Конгресса, участник подготовки Декларации независимости (1776), посол во Франции (1776–1785), президент законодательного собрания штата Пенсильвания (1785), почетный член Петербургской Академии наук (1789).] из Фукидида и Тита Ливия. И, несмотря на все, что можно было сказать в защиту классического образования, предупрежденное против него общественное мнение более и более дружилось с реальным направлением. Политические обстоятельства помогали этому направлению. Небывалое развитие промышленности, последовавшее за миром 1815 г. [645 - Речь идет о Венском конгрессе (сентябрь 1814 – июнь 1815), в котором участвовали представители всех европейских держав (за исключением Османской империи), и Парижском мирном договоре, заключенном 20 ноября 1815 г. между странами антифранцузской коалиции (Австрия, Великобритания, Пруссия и Россия) и Францией. В ходе работы Венского конгресса были определены новые границы европейских стран, а Парижский мирный договор обозначил границы французского государства. По Парижскому мирному договору 1815 г. во Франции была восстановлена власть Бурбонов. Акт, подписанный участниками Венского конгресса 1814–1815 гг., и Парижский мирный договор 1815 г. способствовали созданию в Европе новой системы международных отношений. Ведущая роль в ней стала принадлежать Австрии, Великобритании и России.], побудило европейские правительства усилить средства технического образования для подданных. Сверх специальных, учрежденных с этою целью заведений, в большей части обыкновенных общеобразовательных училищ, в гимназиях и т. д., введено преподавание естественных и математических наук, почти всегда к ущербу чисто классического элемента. Безрассудно было бы восставать против явлений, в которых выражалась существенная потребность, но, удовлетворяя этой потребности, не следует терять из виду других, быть может, высших благ и целей воспитания. Не о едином хлебе сыт человек [646 - Ср.: Втор. 8:3.]. Решительный перевес положительных, применяемых к материальным сторонам жизни знаний над теми, которые развивают и поддерживают в сердцах юношества любовь к прекрасным, хотя, быть может, и не осуществимым идеалам добра и красоты, неминуемо приведет европейское общество к такой нравственной болезни, от которой нет другого лекарства кроме смерти. В настоящее время Европа покрыта реальными заведениями всякого рода, от высших (Bürgerschulen [647 - Bürgerschulen (Stadtschulen) – городские училища (нем.).]) до элементарных, но на том же начале основанных школ. Некоторые из этих заведений вовсе изгоняют преподавание древних языков и близких к ним предметов (древняя история излагается гораздо короче средней и новой), другие допускают ограниченное небольшим числом учебных часов преподавание латинского языка. Впрочем, спор об отношении классического элемента к реальному еще не кончен, еще не найдена возможность согласить их в одной гармонической системе народного воспитания.
   Говорить ли о печальных событиях 1848 года? [648 - Подразумеваются революция 1848 г. во Франции, революционное движение 1848 г. в Италии (Неаполь, Рим, Сардиния, Сицилия) и революции 1848–1849 гг. в Австрии и Германии.] Роль, какую в то время играли некоторые из профессоров немецких университетов в качестве членов Франкфуртского парламента [649 - Франкфуртский парламент – Франкфуртское национальное собрание (Frankfurter Nationalversammlung) – первый общегерманский парламент, созванный в ходе революции 1848–1849 гг. во Франкфурте-на-Майне для объединения страны и создания конституции. Возможно также, что Т. Н. Грановский имел в виду франкфуртский Предварительный парламент (Vorparlament). Его членами были писатели, юристы и университетские профессора. Возглавлял Предварительный парламент Карл Иосиф Антон Миттермайер (Carl Joseph Anton Mitermaier; 1787–1867), немецкий юрист, профессор права Гейдельбергского университета (с 1821), журналист, политический деятель, один из лидеров немецких либералов.], по-видимому, укрепила прежнее предубеждение против «ученых школ», откуда могли выйти люди с таким вредным образом мыслей. Но разве гимназии или университеты, где обращено особенное внимание на древние языки и древнюю историю, служат исключительными рассадниками революционных идей? Самое известное из реальных заведений в Европе, Политехническая школа [650 - Речь идет о Политехнической школе (École Polytechnique), основанной для подготовки инженеров в 1794 г. в Париже математиками и военными инженерами Жаком-Эли Ламбларди (Lamblardie; 1747–1797), Клодом-Антуаном Приёр-Дювернуа (Prieur-Duvernois; 1763–1832), Гаспаром Монжем (Monge; 1746–1818) и Лазаром Никола Маргерит Карно (Carnot; 1753–1823).], со дня своего основания сохранила республиканское направление. Альфортская ветеринарная школа [651 - Альфортская ветеринарная школа – Альфорская национальная ветеринарная школа (École nationale vétérinaire d’Alfort) – учебное заведение, основанное по инициативе анатома Оноре Фрагонара (Fragonard; 1732–1799) в 1765 г. в г. Мезон-Альфор близ Парижа для подготовки ветеринаров для конных заводов и армии.] постоянно высылала своих воспитанников на баррикады, как только в Париже подымался какой-нибудь мятеж. Австрийское правительство заводило у себя технические и реальные училища; оно никогда не оказывало большого поощрения классическому образованию, а венские студенты составили Академический легион [652 - Академический легион – созданная в марте 1848 г. в Вене студенческая организация, члены которой принимали активное участие в революции 1848–1849 гг. в Австрии.]. И что общего между греко-римским миром и идеями коммунизма и социализма, возмущающими западные массы? Не ближе ли эти идеи, не родственнее ли так называемому реализму? Сохрани нас Бог от намерения заподозревать в дурном какую-либо науку. Наук вредных нет и быть не может. Каждая заключает в себе часть божественной истины, открывающейся нашему разуму с разных сторон в духе и во внешней природе. Не естественные науки произвели французскую революцию или нынешние нравственные болезни Западной Европы. Но нет никакого сомнения, что их решительное преобладание в воспитании, как всякая односторонность, вредно и опасно. Задача педагогии состоит в равномерном (гармоническом) развитии всех способностей учащегося, из которых ни одна не должна быть принесена в жертву другой. Знакомя юношу только со внешнею природой и с ее механическими и химическими законами, естествознание, отрешенное от учений, имеющих предметом духовные стороны бытия, неминуемо приводит к материализму. Само по себе оно не в состоянии удовлетворить нравственным потребностям человека. Шлецер [653 - Шлецер (Schlözer) Август Людвиг (1735–1809) – немецкий историк, филолог, статистик, с 1761 по 1767 г. работал в России, где занимался изучением древнерусских летописей и составил грамматику русского языка (1763–1764), иностранный почетный член Петербургской Академии наук (1769) и почетный член Общества истории и древностей российских (1804). О нем см.: Иконников В. С. Август Людвиг Шлецер: Историко-биографический очерк. Киев: Типография Т. Г. Мейнандера, 1911.], говоря о влиянии отдельных наук на просвещение народов, сказал, что можно представить себе целый народ отличных математиков, погруженный в глубокое варварство. Почти тоже можно сказать и о естествоведении. Можно предположить существование народа натуралистов без всяких определенных и твердых понятий о добре и зле. Прибавим, что в настоящую минуту естественные науки находятся на особенной ступени развития. Гордясь недавними и, действительно, блестящими успехами, они присваивают себе право окончательного решения вопросов, в продолжение тысячелетий занимающих разум человеческий и постоянно вынуждающих у него сознание собственного бессилия. Такое самоупоение науки, конечно, не может быть продолжительно. Рано или поздно она должна признать снова существование роковых граней, за которые не дано перешагнуть нашей любознательности. Но в ожидании неизбежного возврата к более трезвым и согласным с законами разума воззрениям естествоведение сообщает юным умам холодную самоуверенность и привычку выводить из недостаточных данных решительные заключения. Оно много содействовало к развитию в образованном поколении Запада той безотрадной и бессильной на великие нравственные подвиги положительности, которая принадлежит к числу самых печальных явлений нашей эпохи.
   Но если польза, приносимая естественными науками, соединена, как показано выше, с некоторым вредом, то, повторяем, виною тому не самые науки, а место, данное им в господствующих системах воспитания, упускающих из виду целый ряд способностей и потребностей, которые таким образом остаются без надлежащей возделки и удовлетворения. Мы привели выше девиз реалистов: «Надобно учиться не для школы, а для жизни». Принимая это изречение в его настоящем смысле, они должны допустить, что или их теория недостаточна, или самое понятие их о жизни узко и скудно. Требования жизни бесконечно разнообразны: на них можно отвечать только всесторонним развитием всех сил, которых зародыши положены Творцом в духе человека. Здесь речь идет не о первоначальном образовании низших классов, которого задача и объемы определяются каждым государством сообразно с его положением внутренним и внешним, а о тех призванных к высшей и более обширной деятельности сословиях, специальному образованию которых должно предшествовать общее, без которого нет ни полного гражданина, ни полного человека.
   Но разве древние языки должны быть вечною и неизбежною принадлежностью общего образования? Неужели, кроме исчерпанного до дна мира классической древности, нам неоткуда более заимствовать идей, которые можно было бы с успехом противопоставить угрожающему нам материализму? Неужели христианская история новых государств в этом отношении беднее языческой и мы не найдем в ней духовных средств против загрубления сердец и умственного упадка?
   Отвечать на эти вопросы можно, по нашему мнению, не иначе, как разделив их на две части – строго ученую, научную, и потом педагогическую.
   Излишне было бы говорить о пользе, которую изучение древней филологии успело уже принести всей совокупности наших знаний. Мало наук, которых начала не примыкают к трудам греческих мыслителей и ученых. Но польза эта уже принесена, и каждая наука успела совершить длинный путь, отделяющий ее от точки отправления. «Зачем же постоянно возвращаться к этой точке и повторять без надобности зады?» – говорят люди, считающие себя по преимуществу представителями умственного движения и защитниками прогресса. Но истинно великие произведения духа человеческого отличаются именно своею неисчерпаемостью. В этом-то и заключается тайна их бессмертия. Нельзя же нам отказаться от наслаждения поэзиею древних потому только, что отцы, деды и прадеды упивались ее непреходящими красотами. Дело идет вовсе не о превосходстве античного искусства над новым, а о том, что одно не может заменить другого, что у каждого есть своя, ему исключительно принадлежащая область и прелесть. Можно предпочитать Софоклу [654 - Софокл (Σοφοκλής) (ок. 496–406 до н. э.) – древнегреческий драматург, трагик, политический и военный деятель, председатель комиссии казначеев эллинской казны (443 до н. э.), стратег (441 до н. э.), член комиссии десяти пробулов, избранных для выработки плана государственного переустройства (411 до н. э.).] Шекспира, нам более близкого и доступного, но кто осмелится сказать, что Софокл стал не нужен с тех пор, как явился Шекспир. Бессмыслие подобного приговора бросается в глаза, потому что оно объяснено резким примером; однако приговор этот истекает из целой теории, имеющей многочисленных защитников, которые считают себя вправе отказываться за нас от благороднейших памятников, созданных гением угасших народов. К счастью, наука не скрепляет таких отречений своим согласием и бережно хранит вверенные ей сокровища до других эпох, более способных их оценить и ими воспользоваться. Но искусство, скажут нам, не удовлетворяет всех потребностей современного человека, осужденного на бой с действительностью крайне положительною и трудною. Пусть наслаждается он им, как предметом роскоши, в минуту досуга. Трудовые часы его должны без раздела принадлежать науке, которая одна в состоянии сообщить ему силы, нужные для успеха в борьбе. Оставим в стороне вопрос о том, можно ли смотреть на искусство как на предмет роскоши, и не будем повторять тысячу раз приведенных доказательств его благотворного влияния на нравственную жизнь народов. Посмотрим, в самом ли деле нам нечему более учиться из древней науки; начнем с той именно отрасли, которая, по-видимому, наиболее совершила успехов в новое время и поэтому далее других отошла от колыбели своей, начнем с естествоведения. Относящиеся к нему труды Аристотеля [655 - Естественнонаучные работы Аристотеля: «Физика», «О небе», «О возникновении и уничтожении», «Метеорологика». См.: Аристотель. Сочинения: В 4 т. Т. 3 / Вступ. статья и примеч. И. Д. Рожанского. М.: Мысль, 1981. (Философское наследие. Т. 83).] служат достаточным подтверждением сказанного нами о неисчерпаемости истинно великих произведений разума. Ссылаемся на добросовестное свидетельство всех натуралистов, изучавших науку не по одним новейшим учебникам, а знакомых с ее историческим развитием. Неужели они истощили сполна запас истин, находящихся у бессмертного Стагирита? Вместо ответа укажем на то, что высказали об Аристотеле такие авторитеты, как Кювье [656 - Кювье (Cuvier) Жорж Жан Леопольд Николя Фредерик Дагобер (1769–1832) – французский натуралист, естествоиспытатель, зоолог, педагог, общественный деятель, профессор Центральной школы Пантеона в Париже (1795), ассистент Музея естественной истории в Париже (1795), член Национального института (1796), профессор естественной истории Коллеж де Франс (1799), барон (1821), член Французской академии, пэр Франции (1831), противник теории эволюционизма. О нем см.: Гремяцкий М. А. Ж. Кювье (1769–1832): Очерк о жизни и научной деятельности. М.: Молодая гвардия, 1933; Канаев И. И. Жорж Кювье: 1769–1832. Л.: Наука, 1976. (Научно-биографическая серия).] и Жоффруа Сент-Илер [657 - Жоффруа Сент-Илер (Geofroy Saint-Hilaire) Этьенн (1772–1844) – французский натуралист, зоолог, профессор кафедры зоологии позвоночных при Национальном музее естественных наук (1793), член Института Франции (1807), один из основоположников теории эволюционизма. О нем см.: Амлинский И. Е. Жоффруа Сент-Илер и его борьба против Кювье. М.: Академия наук СССР, 1955.]. Но их отзывы о трудах этого великого мыслителя по части естественных наук можно в такой же мере приложить ко всему сделанному им и в других сферах знания. Какой философ, какой историк, политик или критик в состоянии обойтись без его сочинений, когда дело идет о главных вопросах философии, политической жизни древних или искусства? Но сам Аристотель был только представителем того умственного движения, которое началось гораздо прежде его и продолжалось еще долго по его смерти. Следовательно, он может быть изучаем только в связи с тем целым, к которому принадлежит. Как отдельное явление он почти непонятен.
   Набросав эти строки, мы вовсе не думаем, что объяснили значение античной науки и органическую связь ее с настоящим. Наша цель была только указать на это отношение, а раскрыть его потребовало бы времени и сведений, которых у нас нет. Остановимся, однако, еще на одном предмете, заслуживающем особенного внимания, именно на древней истории.
   Из всех отделов древней истории одна только греко-римская представляет нечто оконченное и в себе замкнутое. В ней одной находим мы полное развитие народной жизни, от младенчества до дряхлости и конечного разложения. Можно сказать, что каждое значительное явление этого длинного жизненного процесса совершилось под солнцем истории, пред глазами остального человечества. Вот почему судьбы Греции и Рима всегда были и останутся надолго любимым предметом думы и изучения для великих историков и мыслящих умов, ищущих в истории таких же законов, каким подчинена природа. Явления новой, христианской истории еще далеки от своего завершения; каждое может своими последними результатами представить горькое обличение неверности суждений, которых они были предметом. Чрез все события, составляющие содержание последних пятнадцати веков, отделяющих нас от Константина Великого [658 - Константин Великий – Флавий Валерий Аврелий Константин (Flavius Valerius Aurelius Constantinus), Константин I (ок. 285–337) – римский император (306–337), сделавший христианство государственной религией.], тянется одна живая нить, и концы ее в руке Божией. Органическая нить, которою были связаны события языческого мира, перерезана христианством. Грецию и Рим можно теперь сравнить с превосходно сохранившимся трупом, над которым анатом-историк не только изучает строение народных организмов, но из которого он извлекает притом законы, приложимые и к мимо бегущей, неуловимой для него жизни. Для науки классический мир еще не утратил своего значения; сокровища, хранящиеся в его глубине, еще не истощились и способны обогащать смелых деятелей, не утративших веры в древнюю мудрость.
   Нам остается сказать несколько слов о том же вопросе с педагогической точки зрения.
   «Non scholae, sed vitae discendum», – говорит реальная школа и торопится снабдить юношу как можно большим количеством разнородных сведений, как бы внушая ему тем, что в жизни некогда учиться, что он должен взять на дорогу такой запас учености, которого бы было достаточно до конца его земного странствования. Мы уже позволили себе выразить сомнение насчет правильного со стороны реалистов понимания выбранного ими девиза. Неужели они в самом деле думают дать в школе все нужное для жизни и проводят такую резкую черту между последнею и учением? В действительности существования этого ошибочного воззрения, которого, впрочем, не разделяли ни Песталоцци, ни другие достойнейшие представители того же направления, нас отчасти убеждает самое накопление учебных часов и предметов, которое встречаем в большей части реальных школ. Ясно, что здесь дело не в качественном, внутреннем, а в количественном, внешнем приготовлении к жизни. Осьмнадцатилетний мальчик, вставая в последний раз со скамьи высшего класса среднего реального заведения, должен обыкновенно знать Закон Божий, два новых языка сверх отечественного, алгебру, геометрию, физику, химию, естественную историю органических царств природы, историю, географию и даже право – настолько, насколько этих сведений нужно для практического приложения. Спрашиваем, есть ли возможность достигнуть этой цели без чрезмерного напряжения сил и тем самым охлаждения любознательности в учащемся?
   Иначе понимает свою задачу здравая педагогия, менее заботящаяся о накоплении знаний и более обращающая внимание на развитие и упражнение духовных сил. Ограничивая по мере возможности число предметов преподавания, она ставит на первом плане древнюю филологию как незаменимое никаким другим средство нравственного, эстетического и логического образования. Основательное изучение древних языков, которых правила получили математическую точность и определенность, не только сообщает эти же свойства уму, но в высшей степени облегчает занятие новыми языками, так что простое грамматическое знание греческого и латинского языков ведет за собою целый ряд других приобретений, с избытком вознаграждающих за употребленное время. Но не в этом заключается главная польза изучения классической литературы. Где, как не в ее отборных памятниках, найдем мы столь совершенное сочетание изящной формы с благородным содержанием? Откуда вынесет юноша столь чистое понятие о красоте и столь возвышенные чувства нравственного долга и человеческого достоинства? В понятиях и убеждениях Греции и Рима было, бесспорно, много ложного и неприменимого к быту новых гражданских обществ; но умному наставнику нетрудно отделить чисто историческое, временное от общечеловеческого, вечно-истинного элемента в творениях греческих поэтов и мыслителей. Влияние античных политических теорий могло быть опасно при незнакомстве с историей; но в настоящее время и эта опасность прошла, или, по крайней мере, грозит уже совсем не с той стороны.
   До 1851 г. русские гимназии шли медленным, но верным шагом к указанной им цели. Им предстояла задача осуществить идеал среднего заведения, приготовляющего своих воспитанников не к одному университету, но и к жизни, не чрез поверхностное многознание, а чрез основательное и всестороннее развитие способностей. Цель эта теперь отодвинута на задний план. «Но где же плоды семнадцатилетнего классического направления?» – говорят его противники, ссылаясь на, в самом деле, неудовлетворительное состояние древних языков в нынешних гимназиях. Ответ на этот упрек не труден: полезное и плодотворное действие филологии возможно только при достаточном количестве хороших, знающих дело и усердных к нему учителей…

Т. Н. Грановский Исторические характеристики