Екатерина Тарасюк
Разочарованный (Tnks Fr T Mmrs)

«That’s bad medicine» [1 - Это плохое лекарство],
– Марк Зильберштейн.

Разочарованный (Tnks Fr T Mmrs)

   ТОМУ, КТО НИКОГДА НЕ УЗНАЕТ.

     I was alone falling free,
     Trying my best not to forget.

(Placebo – «Meds») [2 - Я был одинок в свободном падении,Изо всех сил пытаясь не позабыть…Placebo – «Таблетки»]

Ноль – ноль

   Сентябрь. 2009 год.
   – Итак, пациент семнадцать, – доктор в круглых очках включил шипящий диктофон, сохранившийся, видимо, с советских времен. – Помните ли вы, каким образом оказались здесь?
   – Разве у меня нет имени? – усмехаюсь я, чувствуя неприятную горечь в горле.
   – Вы все еще не уверены в своем прошлом, почему тогда я должен быть уверен в вашем имени? – у психиатра были черные волосы и борода с проседью. Я недовольно цокаю языком и, закинув ногу на ногу, губами зажимаю кулон, который до этого теребила моя рука. Он выключил диктофон. – Хорошо, давай начнем сначала, – мужчина заметно смягчился, хотя такая тактика ему вовсе не нравилась, что было видно по его лицу. – Что ты помнишь из своего прошлого?
   – Что я помню?… Хм. Все и одновременно ничего, развожу руками, но чувствую, будто что-то меня сковывает изнутри. Что-то сковало мою душу, а заодно и язык. – Если бы у меня были все воспоминания, то меня бы здесь не было, – но это ошибка. Очередное мое заблуждение. – Раньше мне казалось, что правильно будет мне вам задавать вопросы, поскольку о моем личном деле многие наслышаны, только не я… Теперь я в смятении, ничего не понимаю.
   – Почему?
   – Иногда у меня возникает ощущение, что меня подменили. Кажется, будто кто-то другой живет в моем теле. Что я – вовсе не я, или, например, что меня никогда не существовало, я лишь чье-то изображение в этом мире. Временами сомневаюсь, что мое дело, на самом деле, мое. Оно действительно настолько насыщенное?
   – Более чем. Но, понимаешь, я не столько хочу узнать о твоем прошлом, сколько узнать именно тебя, какой ты человек, чтобы потом доказать или, наоборот, опровергнуть написанное о тебе в картотеке. Видишь папку? – доктор кивнул в сторону своего дубового стола, заваленного бумагами. – Если наш сеанс пройдет успешно, и ты мне все расскажешь, то, возможно, я сдам в архив заведенное на тебя в прошлом дело.
   – Что же, док, – стараюсь выглядеть спокойней, – валяйте.
   Диктофон вновь затрещал. Этот хруст напоминал мне, как в лесу ломались ветки под ногами. Как хрустели кости, как они ломались, подобно веткам в лесу… как мороз дробил кости.
   – Приступим. Разговор с пациентом семнадцать. Прошу, расскажите, что значит для вас любовь?
   – Любовь? – минутная пауза. – Нашли, кого спрашивать. Мне почти незнакомо это чувство, я смутно помню… – поджимаю губы, – это незабываемо. Такое можно испытать лишь раз. Лишь к одному человеку, кем бы он ни был.
   – Расскажи мне о нем.

   Июнь. 2007 год.
   Впереди лишь яркий свет. Я чувствую его, как он слепит мои глаза, сжигая их. Очертания туманны, по щекам бегут слезы, словно от лука или слезоточивого газа. В едких контурах углядывается белый коридор, словно свет в конце бесконечного туннеля. Позади меня мрак. Ноги изранены. Осколками?… На освещенном белоснежном полу видны мои кровавые следы. У меня не было ни малейшей возможности дотянуться до какой– нибудь двери, правда, у меня не было уверенности, что эти двери на самом деле существовали. Мои руки скованы смирительной рубашкой. Все движения были крайне неловкими и ломаными, будто производимыми невидимым кукольником, работающим со сломанной марионеткой. Мне не страшно, не должно быть…
   Обессиленно падаю на колени.
   Из слепящего яркого сияния появился высокий человек в медицинском халате. От него пахло хирургическим отделением. Запах лекарств смешивался с приторным запахом озона. Его лицо скрыто под марлевой повязкой, а глаза за толстыми линзами очков. Его руки в тонких голубоватых перчатках тянутся ко мне…
   Мне не страшно.

   Октябрь. 2007 год.
   Это было самое обычное утро. Ева проснулась с бешено колотившимся сердцем за минуту до звонка будильника. Ее грудь тяжело вздымалась, отходя от кошмарного сна, заставившего ее понервничать. Было сумрачно, несмотря на то, что времени было около половины восьмого. Она нисколько не торопилась и, лениво потянувшись на кровати, поднялась, пройдясь до окна по холодному паркету. Сонно скользя босыми ногами, она уперлась руками в подоконник с цветами и посмотрела на улицу. Туман спускался с холма и приносил ощущение тревоги. С высоты седьмого этажа земля была едва различима. Девушка представила то, как ей придется выходить из подъезда, в холод, тем более, когда ничего невидно. Разумеется, она теплее бы оделась, да внизу видимость стала бы лучше, но, так или иначе, для нее погода могла стать уважительной причиной для того, чтобы опоздать на пробный экзамен по русскому языку… «Черт!» – воспоминание молнией ударило девушку. Ей надо было быстрее собираться, иначе она опоздала бы на тренировочный ГИА!
   Метнувшись на кухню, она поставила вариться какую– то кашу, затем пошла умываться. В полумраке нащупав зубную щетку и пасту, она почистила зубы. Ей казалось, что собиралась она очень медленно, пришлось ускориться. Ева вернулась в свою комнату и по-быстрому переоделась в свободный свитер и джинсы, но почти сразу спарилась, впрочем, решив, что в школе в очередной раз прохладно, она не стала переодеваться во что-то другое. Позавтракав, девушка подвела глаза серым карандашом и оставила его в прихожей.
   На часах было пять минут девятого, когда Ева закрыла за собой дверь квартиры и нажала на кнопку вызова лифта. В тот же момент она услышала на улице вой сирены. Практически машинально она посмотрела на окно лестничной площадки. Там лишь периодически отражался то синий огонек, то красный. «Скорая помощь?» – промелькнула тревожная мысль в ее голове, но школьница не заострила на этом внимания и спокойно зашла в кабину лифта, клацнув по кнопке первого этажа острием ключа.
   Тяжелая подъездная дверь была уже открыта, когда Ева выходила из здания. Первое, что она заметила – вокруг скамейки собралась небольшая толпа. Второе, что она смогла увидеть из подъездной двери, и что она увидела, повергло ее в шок. Бедняжка даже прикрыла рот ладошкой. На скамейке перед ее домом лежала девушка. Мертвая.
   У нее была идеально ровная белая кожа. Ярко накрашенные фиолетовыми тенями глаза с блестками, темно-бордовая помада. Пепельные кудри, разбросанные по плечам, местами были в запекшейся крови. Она была почти как живая, если бы не глубокий порез на шее. Незнакомка была очень красивой, но накрашенной слишком вульгарно. Одета соответственно. Ей было не более двадцати пяти, да и то боевая раскраска добавляла лет. Горло было перерезано аккуратно, не оставив ни капли крови на ее одежде. Словно сам Джек Потрошитель выполнил эту работу. «Он перерезал горло слева направо, одновременно наклоняя голову вправо…»
   Тайная страсть Евы – изучение биографий серийных убийц. Странно? Об этом увлечении девушки никто не знал, даже ее близкая подруга Кира не догадывалась, что та настолько хорошо информирована. Раньше девушка читала разные книги по данной тематике, изучала статьи в сети. И да, Джек Потрошитель был ее любимчиком, как бы это странно ни звучало. Только сейчас, когда прочитанное воплотилось в реальность, и Ева увидела жертву своими глазами, она по-настоящему испугалась.
   В просвете между людьми Ева увидела, что у убитой на ключице была татуировка дракона, под которым виднелась нечеткая надпись на латинице. Толпа сомкнулась.
   Затем Ева почувствовала нечто новое.
   В воздухе витал неприятный запах, из-за которого Ева невольно поежилась. Нет, вовсе не смерти, как вы могли подумать. Это было нечто резкое, заставлявшее кровь закипать в жилах… Это был нагнетавший запах страха. Он сравним с тем кошмаром, будто к горлу приставлен холодный стальной клинок с застывшей кровью на лезвие.
   Девушка осторожно посмотрела вперед и заметила человека с фотоаппаратом. Он прицелился, и вспышка ослепила ее.
   «Кто все эти люди?» – спросите вы. Что ж, пожалуй, начало вышло у меня неправильным. Боюсь, без небольшой предыстории вам и дальше будет сложно понять то, о чем я повествую. Начнем с самого начала.

Ноль – один. На руинах школы

     A terrible mistake was made
     The weight would break the backs
     Of ten strong horses tried to save
     The castle in the fray

(Mirah – «Special Death») [3 - Была совершена ужасная ошибка.Тяжесть может подорвать спиныДесяти сильных лошадей, пытавшихся спастиЗамок в битве.Mirah – «Особенная смерть»]

   1 сентября.2007 год.
   У школы Зверя всегда была плохая репутация. Задолго до того, как все узнали об очередном происшествии осенью 2009 года. Говорят, в ней обитают призраки. Стены за десятки лет пропитались легендами и страхами поколений. Даже сейчас, когда кабинеты и коридоры пусты, а пол начищен до блеска, то, затаив дыхание, можно услышать шепот тех, чьи души навсегда остались где-то здесь.
   Первое сентября для средних и старших классов проходило на стадионе, поле которого летом покрыли plastic grass. Малыши же из начальных классов собирались во внутреннем дворе школы (мы его всегда называли «карманом»), откуда их потом должны были проводить учителя. Раньше, чем остальных учащихся. Со сменой директора начался неслыханный набор в первые классы – сейчас их стало три, и не думаю, что кто-нибудь стал бы соблюдать старую добрую традицию, когда одиннадцатиклассники брали первоклашек за руки и отводили их в актовый зал.
   – Похоже, первого звонка у нас не будет, – с печалью в голосе сказала Ева Романова, ученица девятого «А» класса. Она посмотрела на мрачное небо своими болотно-зелеными глазами и, поежившись, застегнула куртку до подбородка. – Кажется, дождь начинается.
   Рука Евы порядком затекла, и бедняжка устала ждать возвращения классной руководительницы – Анны Александровны, учительницы русского языка и литературы, – пока та в срочном порядке узнавала, перевелся ли к ним кто-то в класс. В школе Зверя, как и в нашей стране, многое делалось через одно место, – когда рано утром учительница пришла на работу, завуч по воспитательной части спросила ее, готова ли та к приему новеньких. В ходе разговора выяснилось, что перешло несколько больше ребят, чем предполагалось в конце прошлого учебного года, и теперь Анна Александровна разбиралась с тем, правда ли это. Ева улыбнулась, вспоминая Влада, ее приятеля из «Б» класса, который хотел перейти к ним. Да, это был неплохой парень, симпатичный внешне, с превосходным чувством юмора и жизнелюбием. Они были в отличных отношениях, вероятно, Ева также нравилась ему.
   – Хочу курить, – пробурчала Кира Саванова, подруга Евы, стоявшая рядом. Ее любимый цвет – красный. У нее были огненные короткие волосы, клубничного цвета пальто до колен и бордовые резиновые сапоги на небольшом каблуке. Ева удивленно вскинула брови, посмотрела на нее, та ей в ответ смущенно улыбнулась. – Ну, а что? Я чуть не опоздала! Не было времени даже на быстрый перекур.
   – Хрен, завернутый в газетку, заменяет сигаретку, – усмехнулась Ева и посмотрела на дорожку, ведущую к полю. – О, Ань Сань идет, разозленная вроде. Неужели Егор успел что-то натворить?
   Кира пожала плечами. Учительница вернулась к своему классу и, встав перед Евой, недовольно проворчала:
   – Где же этот урод? – эта фраза заставила девчонок переглянуться и посмотреть по сторонам в поисках виновника. Видимо, дело было не в том самом Егоре, который последние четыре года являлся головной болью всех учителей. Возможно, еще какой-то новенький опаздывал, или Влад все-таки перешел и немного задержался?
   – Привет, Ева, – со стороны параллельного класса подошел Влад. У него были светлые, небрежно взъерошенные, волосы и голубые глаза, которые внимательно изучали девушку. – Рад тебя видеть, Кира, – вежливо улыбнулся юноша. Затем он посмотрел на классную руководительницу. – Здравствуйте, Анна Александровна.
   – Здравствуй, Влад, – отвлеченно отозвалась та. – С твоими документами все хорошо, скоро сможешь перейти в наш класс.
   – Да? Странно. Мне Галина Николаевна сказала, что я с этого дня учусь у Вас, – озадаченно сообщил парень.
   – Значит, там что-то напутали. Вас же несколько человек перевелось, – вспоминала женщина, задумчиво прищурившись. – Тебя вижу, Настю вижу, а этого придурка нет.
   – А что, неужели кто-то еще перешел? – от неожиданности Ева неуклюже оступилась и локтем случайно задела Киру. Подруга недовольно покосилась на девушку, и та, в свою очередь, невинно улыбнулась и пожала плечами.
   И точно в тот момент на горизонте появилась та самая проблема, которая опаздывала уже на пятнадцать минут. Ева с негодованием посмотрела на спешивший силуэт у школьных ворот. Она нутром почувствовала, что это был тот, кого все ждали. В черном пальто, в высоких сапогах и обтягивавших серых скинни. Он носил очки в толстой оправе. Резкие черты лица с острыми скулами не прибавляли ему привлекательности. Ева нахмурилась, попытавшись вспомнить, кем являлся этот человек. Она смутно припоминала, что он был из «Б» класса, а еще, кажется, у него с речью было что-то не так…
   Парень шел по лужам большими шагами. На плече у него висела тонкая кожаная сумка, которая постоянно соскальзывала, и он ее каждый раз поправлял, при этом раздраженно вздыхая.
   – Здравствуйте, – четко произнес парень, почти по буквам, грубоватым голосом.
   – Твою мать, Марк! – сильнее разозлилась Анна Александровна. – Как можно так опаздывать? Ты хоть представляешь, что могло бы произойти, если бы ты не пришел вовсе?!
   Точно! Ева вспомнила его. Марк Зильберштейн, чудаковатый немец. Кажется, девушка когда-то даже общалась с ним, наверное, в первом классе, пока его не перевели в параллель, которая была проще с точки зрения требования учителей. Насколько она знала, то причиной послужило то, что он плохо знал русский язык.
   – Простите, что задержался, – в речи Марка чувствовался тот акцент, который он усиленно скрывал.
   – У тебя что-то случилось? – учтиво поинтересовался Влад, глядя на своего одноклассника. Парень всегда относился ко всем с уважением, старался не ввязываться в конфликты и драки.
   Взгляд Марка метнулся в его сторону и стал мгновенно надменным и презрительным:
   – Я просто не хотел приходить.
   Влад обессиленно вздохнул и сообщил, что пойдет к бывшей классной руководительнице, Галине Николаевне – учительнице по географии, чтобы выяснить, с каким классом ему находиться. Оказавшись в толпе рядом с Кирой, Еве хотелось поговорить о том, что будет после такого внезапного пополнения. Но вместо этого Саванова наклонилась к приятельнице и, прямо на ухо, прошептала:
   – Этот маньяк пожирает тебя глазами, – это было настолько зловеще, что девушка слегка напряглась. Она попыталась как можно незаметнее посмотреть на Марка. Вблизи были заметны небольшие шрамы на его щеках, ближе к носу. Следы на коже напоминали царапины, с течением лет ставшие практически незаметными. Лишь яркий дневной свет выдавал их. Определенно, Марк уже тогда не понравился Еве, и она не хотела иметь с ним ничего общего.
   Когда начали называть те классы, которые могли отправиться в школу, Анна Александровна забрала у ученицы табличку. Директор тем временем все что-то путала, и вышло так, что девятый «А» одним из последних покинул стадион. Влад так и не пришел к ним, но Ева получила от него SMS-сообщение, что, мол, скорее всего, он присоединится со следующего дня. Это была неплохая новость.
   – Так, Влад придет к нам завтра, – радостно сообщила девушка подруге. Но также это услышал шедший неподалеку Марк. «Уши греет», – подумала Романова и сделала небольшой шаг в сторону от него. Марк обреченно закатил глаза, усмехнувшись, и как-то невнятно прокомментировал восторг.
   – Шикардос. Так, может, позовем его сегодня пройтись? – предложила Кира. Ева пожала плечами и, улыбнувшись, согласилась.
   Оказалось, что Анна Александровна уже составила план посадки, учитывая всех новичков, ну, кроме Влада. Конечно, сначала классу всегда доверяли рассесться «по любви», как говорила учительница по математике Майя Ивановна, но в этот раз все накрылось из-за вечно болтавшего Егора. Он говорил всегда и везде, вне зависимости от того, кто находился поблизости. Вернее, как все вышло: Марк решил в полном одиночестве спрятаться за пятой партой у стены. Он убрал выданные учебники в большой красный пакет с белой надписью «Твоё». По доброй воле с Егором никто не захотел сесть, и он сам пристроился к недружелюбному новенькому. Тот, в свою очередь, был молчалив, не желая разговаривать вообще. Тем временем, Анна Александровна диктовала правила заполнения дневника на этот год.
   – Можно сокращать имена учителей? – спросила Сурикова со второй парты. У нее были длинные шоколадного цвета волосы и рябая кожа. Увидев ее, Марк поморщился и что-то буркнул, похоже, по-немецки выругался.
   – Да, конечно, – разрешила учительница, не посмотрев на класс.
   – Тогда я вас запишу как Анна Александр, – улыбнулся Егор, вполоборота сидевший к Зильберштейну.
   По классу прокатился смешок. Анна Александровна усмехнулась и продолжила диктовать необходимую информацию.
   Ева слушала рассказ Киры о том, как та провела лето. Что-то о походах в соседнюю деревню, поездке в лагерь с «Эдельвейсом». Девушка не вслушивалась в названия, но это никак не помешало уловить ей соль: Кира нравилась какому-то Андрею, но та начала встречаться с Олегом, у которого до этого был роман с Лизой, которая стала девушкой Кости, с которым целовалась Кира в поезде на второй полке, из-за чего очень расстроился какой-то Андрей. Вечная молодость. Кто все эти люди? Когда Ева во всем разобралась, она кивнула и оглянулась. Марк сидел, уткнувшись носом в тетрадь, а Егор что-то ему говорил и, судя по всему, неприятное. Казалось, что еще немного, и немец ему врежет.
   Шум в классе нарастал, и учительница сделала, по ее словам, последнее замечание перед тем, как рассадить всех по-своему. Кира и Ева разом притихли. Маловероятно, что их могли оставить сидеть вместе.
   Предельной выходкой стало то, что Егор совсем достал Марка. Немец резко залепил тому пощечину и, встав, начал собирать свои вещи в сумку:
   – Я не хочу быть с ним сидеть, – произнес он и посмотрел на Анну Александровну.
   – Научись разговаривать. Ты чо, нерусский? – засмеялся Егор, нисколько не обратив внимания на удар.
   – Меня зовут Марк Отто Зильберштейн. Я из Берлина. Мой язык родной германский, – перечисляя, парень загибал пальцы. Кто-то в классе поправил его на «немецкий», – мне нужно учить русский и жить в России, это очень непросто, и я не намерен бесплатно и добровольно общаться с таким, как вы, – он вновь повернулся к Егору и указал на него. – Спроси меня, сколько я русский, я объясню проще и не здесь.
   Кто-то в классе даже восхитился такому отпору, но в массе своей Марк опять никому не понравился. Почему опять? Анна Александровна припоминала, как руководительница параллельного класса рассказывала о том, что Марк – проблемный ребенок из-за своего дрянного характера. Ему невероятно сложно найти общий язык с людьми, особенно со сверстниками. Прежде с ним никто не дружил, его не любили, поэтому он стремился как можно лучше учиться и перейти в другой, более продвинутый, класс, будто от этого могло что-то измениться. «А» класс был не намного лучше «Б», но там были нормальные люди вроде Евы и Киры, так что у учительниц не было сомнений, что с Марком еще не все потеряно, и Анна Александровна, не зная толком Зильберштейна, списала все на «трудный возраст».
   Но, как ни крути, свой класс Анна Александровна любила и не хотела, чтобы у него начались еще большие проблемы из-за новичков. Учительнице было около двадцати пяти лет, и она была одной из самых молодых в школьном коллективе. Ранее она сама училась в школе Зверя, теперь же, получая второе высшее, она работала учителем. Ученики ее очень любили и пытались не осложнять ей карьеру, но были «Егоры»…
   – Егор, пошел за последнюю парту, – с этого все и началось. Анна Александровна вышла из-за стола и оглядела класс, затем взяла со стола распечатку.
   – Ну, блин, Анна Санна, – возмутился Егор. Все могло принять и другой оборот, возможно, между мальчишками даже могла начаться драка, но буря обошла стороной. Временно.
   Вскоре Кира «переехала» от Евы. Девчонки не особо расстроились – к тому моменту они уже успели обсудить самые важные события за лето. С соседом красноволосой повезло больше – ее посадили рядом с Димой, который постоянно болел.
   Еве Марк не понравился с первого взгляда, и какого ей было узнать, что теперь он должен сидеть с ней. Но сам Марк, кажется, был очень даже доволен таким раскладом. Тогда у девушки проснулась определенная ненависть к однокласснику, который в первый же день выпендрился.
   – И так сидеть на всех уроках, – произнесла учительница, после чего начался вводный урок в программу девятого класса.
   Сперва Марк вел себя достаточно тихо, только изредка поглядывал на Романову, которая безуспешно старалась не замечать его.
   – Ты Ива, ja [4 - Ja – да (нем.)]? – спросил шепотом Марк, когда Ева записывала в тетрадь дату.
   – Ева, – тактично поправила девушка, – но, в общем, ты прав.
   – Я знаю, – украдкой кивнул он. – Это… Привет. Ты меня, наверное, не помнишь… Я Марк. Марк Зильберштейн, – смутившись, представился юноша. Конечно, у Евы же память как у золотой рыбки – около трех секунд – и она уже забыла грандиозную речь нового одноклассника.
   – Мы с тобой учились вместе в первом классе, верно? – неуверенно предположила девушка, полагая, что ответ близок к истине.
   – Да-да. Мы были за одной партой.
   – Приятно, что ты меня не забыл, – в ответ парень благосклонно кивнул. – Что вы там с Егором не поделили? – дружелюбно поинтересовалась Ева. Ей не хотелось демонстрировать неприязнь и тем самым портить первое впечатление.
   – Не подумав, он говорит много лишнего, – и следом за этим он глянул на задиру, после чего добавил: – Причем, насколько мне известно, он всех достает, ja?
   – Есть такое, – подтвердила Романова. – У вас с ним еще хорошо закончилось.
   Марк вновь кивнул и начал что-то записывать в тетрадь по русскому. До девушки не сразу дошло, что классу выдали упражнение. Она зачарованно смотрела, как Зильберштейн аккуратно записывал предложения из учебника. Ева стала быстро списывать у него, даже не задумываясь о грамматике и орфографии, тем временем полностью погрузившись в свои мысли.
   На такой ноте начался новый учебный год, который Ева распланировала чуть ли не до мелочей. Она будет заниматься с репетиторами, учить материалы к экзаменам. Ева морально готовилась к следующему уроку – английскому, на котором она точно не пересечется с подругой, поскольку та находилась в другой группе, изучавшей немецкий. Тогда Еве стало очевидно, что Марка она также не увидит, он же немец и, вероятно, захочет где-нибудь поговорить на родном языке. Значит, на уроках английского у нее получится больше времени проводить с Владом, который будет заниматься с ней в одной группе. Да, такой расклад ей однозначно больше нравился.
   – Как пишется слово «облоко»? – внезапно спросил Марк, отвлекая девушку от сладких мечтаний о Владе.
   – Об-ла-ко, – по слогам продиктовала та в ответ.
   – Danke schön [5 - Danke schön – большое спасибо (нем.)], – и он опять уткнулся носом в тетрадь.
   Урок русского языка прошел невероятно сонно. Записав домашнее задание с доски в дневник, Ева поспешила собрать вещи и покинуть кабинет. В коридоре было многолюдно, и, с трудом пробравшись сквозь толпу, Ева зашла в соседний кабинет, который был совершенно пустым. Девушка уселась на свое место за первой партой перед учительским столом и разложила перед собой школьные принадлежности. Именно в этом году ей предстояло стать особенно внимательной, поэтому на уроках нельзя было отвлекаться. Перспектива не самая приятная, но отступать некуда.
   Достав телефон из кармана, Ева поглядела на часы. Как правило, она всегда приходила раньше всех. Пунктуальность Марка окончательно дала трещину и утонула как Титаник в глазах единственного ценителя немецкой педантичности, когда тот в очередной раз опоздал. Он остановился возле двери и, задумавшись, уставился на свободные места. Лукаво усмехнувшись, парень снял сумку с плеча и подошел к Еве.
   Из суеверия она никогда не сидела на первом варианте, так как считала, что второй ей приносит удачу. Все ее места были расположены возле прохода. И, стоило ей увидеть ожидавшего Марка, как она недовольно встала со стула и пропустила юношу к окну. Тот хмыкнул, проходя к своему новому месту, и, усевшись на него, Марк сказал нечто невнятное насчет привычек.
   – Почему ты не в группе немецкого языка? – вполголоса поинтересовалась Ева, когда Марк достал из сумки относительно небольшой плеер вместе с наушниками.
   – Было бы несправедливо к моим одногруппникам, немецкий я знаю лучше учителя, – без улыбки заявил Зильберштейн. – Не хотелось бы мне разочаровываться в том, как здесь учат mein [6 - Mein – мой (нем.)]язык. Невелика потеря – стану лучшим в английском.
   Романова поняла, что с одноклассником будет не так просто находиться в одном обществе. Он был грубоватым, несколько нахальным, чрезвычайно самоуверенным. А еще у него была, благодаря акценту, своеобразная манера речи, которая кого-то могла раздражать, а кому-то казаться забавным лепетом.
   Взгляд Марка довольно часто останавливался на Еве, пристально изучая ее. Она была красивой, очаровательной девушкой. Нежные утонченные черты лица, должно быть, мягкие, наощупь, губы. Длинные волнистые шоколадные волосы еще ни разу не знали краски. Она была красива природной красотой, такой, о которой можно было только мечтать. Казалось, они с Владом действительно друг другу подходили, вот только лишь некоторые могли поспорить насчет этого, но пока она не догадывалась, кем могли быть эти спорщики.
   Таким образом, Марк и Ева весь день просидели вместе. Анна Александровна первое время точно следила бы за рассадкой, поэтому они должны были быть соседями по парте. Иногда немец что-то комментировал в присутствии соседки, но уже после та стала замечать, что кроме нее тот больше ни с кем не заговорил.
   На большой перемене после пятого урока Кира и Ева сидели у столовой на парапете, за которым размещалось некое подобие зимнего сада.
   – Ты Влада не видела? – спросила Ева, попивая апельсиновый сок. Уже которую перемену она хотела повстречать своего приятеля, чтобы позвать на желанную прогулку, но безрезультатно.
   – Не-а, – пожала плечами та. – Дай попить, – подруга протянула красноволосой бутылку с соком. – Спасибо. А вообще можно спросить у Юры, они вроде друзья.
   – Это тот странный? – предположила Романова, Кира в ответ кивнула. – Да ладно? Никогда бы не подумала, что они общаются. Я бы сказала, что типаж Юры ближе к Марку. Вот они бы дополнили друг друга стопроцентно.
   – Точно, они оба какие-то странные, – согласилась Кира и засмеялась.
   В это же время Марк сидел на лавке на третьем этаже рядом с кабинетом алгебры, где должен будет пройти последний урок. Нацепив старые наушники, парень слушал Placebo и наблюдал за окружающими. Громкость он поставил самую высокую и практически перестал следить за часами. В одиночестве ему было невероятно комфортно, так, будто музыка служила барьером от внешнего мира. Единственное, чего ему хотелось больше всего, так это оказаться дома и не видеть всех этих недалеких, посредственных людей. Марк нахмурился, обозлившись на собственные мысли, но стоило ему увидеть Еву, которая с Кирой проходила мимо него, он успокоился. Не так все плохо в этой чертовой школе Зверя. Парень стянул наушники за провода и, обмотав ими плеер, выключил проигрыватель и посмотрел на дверь, возле которой собрались одноклассники. Через полминуты прозвенел звонок, и Марк поспешил за Евой, которая что-то активно обсуждала с Кирой. Во время урока Саванова незаметно пересела за спины ребят и начала донимать подругу вопросами.
   – На территории школы запретили курить, – Ева цитировала сообщение от Анны Александровны, – и за этим будут следить. На сей момент никаких серьезных последствий это не возымело.
   – Блин, ну… – протянула Кира. – Эт самое… Что за дискриминация? Отойдем немного.
   – Пошли к руинам школы, – хитро ухмыльнувшись, предложила Ева. – Давно мы там не были.
   – Точно, – подтвердила Кира. – Как раз после уроков, да?
   – Бинго! – по-детски захлопала в ладоши Романова.
   Какое-то время Марк задумчиво молчал, слушая их разговор, но затем, когда подруги замолкли, сказал:
   – Red Head [7 - Red Head – Красная Башка (англ.)], Ива, – своеобразным способом обратился к девушкам Марк. Кира удивленно вскинула бровь, что считалось ее фишкой. У нее были яркие черные брови в виде домиков. – Вы не будете возражать, если я прогуляюсь вместе с вами? – и девчонки переглянулись.
   Сама того не заметив, Ева мысленно начала рисовать портрет Марка, который каждым своим словом или действием почему-то стал интриговать. Девушке было невероятно сложно охарактеризовать его. Начитавшись книг по психологии, обычно Ева в легкую справлялась с подобной задачей, но Зильберштейн был не так-то прост. Еще совсем незнакомый мутный персонаж, и, чтобы узнать его лучше, она бы, возможно, пообщалась с ним.
   – Да, конечно, – одобрила Red Head, исподлобья посмотрев на Еву. – Ты не против, Иви? – передразнила подругу та.
   – Хорошо.
   И тогда, казалось, урок начал протекать во много раз быстрее. Ева вернулась в реальный мир, когда на доске появилось домашнее задание.
   В тот год в школе Зверя первое сентября было сделано полноценным учебным днем. Ева устала из-за недосыпа, и ей хотелось как можно скорее лечь спать, но отменять намеченную прогулку было поздно, тем более, Кира будет курить.
   Итак, а теперь небольшое пояснение. В семье Романовой все всегда курили, а сама она не хотела становиться зависимой от вредной привычки. Ей просто нравился запах табака. С эстетической точки зрения она считала это красивым действом. Возле раздевалки Ева быстро нацепила свою бежевую куртку.
   Марк застегнул пальто и перекинул сумку через плечо, взявшись после за ее ремень. Где-то было сказано, что так делают только неуверенные в себе девушки. Хм. Марк? Дольше всех собиралась Кира, которая минут пять возилась с молнией, радуясь, что скоро покурит. В то время немец молчал, ничего не говорил, и Еве стало интересно – курит ли он. Внешне судить об этом сложно, поскольку он не был похож на тех, у кого рано возникают гадкие пристрастия; в плане воспитания, должно быть, он не был таким. Вот Кира совсем другое дело: она не походила на прилежную ученицу с пятого класса, но училась довольно прилично, особенно ей давалась математика.
   Руины старой школы находились по соседству. Они были обнесены забором, высотой около трех метров. Участок лет пять никем не был охраняем и совсем зарос. Городские власти потеряли к нему интерес. Кира и Ева очень любили сюда приходить, например, в конце мая. Девушки скучали по тому времени, когда они гуляли по любимому району с фотоаппаратом.
   Покинув пределы родной школы, ребята направились к развалинам. И вроде шли они вместе, но, с другой стороны, Марк шел немного поодаль от подруг, спрятав руки в карманы. Взглядом изучал землю под ногами. В его глазах можно было прочесть необъяснимую тоску, причины которой были известны лишь ему одному.
   Еве было не по себе от молчания своих попутчиков, и, более не выдержав тишины, она заговорила:
   – Говорят, то была школа то ли 900, то ли 859, – Марк заинтересованно посмотрел на Романову, а Кира кивнула, подтверждая факт. – Там в 1995 году произошел взрыв… или даже пожар, никто точно не знает.
   – Смотря на характер развалин, смею предположить, что это был взрыв, после которого начался пожар, – высказал свою точку зрения Марк и покачал головой. – Правда… почему?
   – Не знаю. Если покопаться в школьных легендах, думаю, можно найти что-нибудь, и, как мне кажется, это «что-нибудь», – Ева пальцами показала кавычки, – непременно связано со школой Зверя, – зловещим шепотом добавила она.
   – Школа Зверя? – удивился парень. – Никогда не силы… – и тут Романова оборвала его:
   – Наша школа. У нас ее так называют. Насколько я знаю – из-за номера, – мягко пояснила она, и парень послушно кивнул, – но мне кажется, что даже за названием кроется какая-нибудь тайна, очередная легенда, о которой толком никто не знает.
   – Verstehen [8 - Verstehen – понятно (нем.)].
   Только не было досказано, что, согласно местной мифологии, этот взрыв пришелся именно на первое сентября двенадцать лет назад.
   В эту субботу все ученики выглядели особенно подавленными, но никто не подавал вида.
   Из-за ночных дождей на улице уже создавалось ощущение осени. Ева взобралась на невысокий бордюрчик и, руками поддерживая равновесие, обходила лужи. Время от времени ее рука опускалась на плечо Киры, которая шла по сухому краю. В отличие от них Марк шел прямо по лужам. У его сапог была высокая подошва.
   Ворота Школы-на-Руинах, как ее называли в районе, отворились от сильного порыва ветра. Первые опавшие листья поднялись и пролетели над головами ребят. Ева вздрогнула, проникнувшись местной аномальной атмосферой. Про заброшенную школу ходило историй чуть ли не больше, чем про школу Зверя. Байки про пожары и взрывы, досужие вымыслы всезнающих горожан, да что душе угодно, могло дополнить и без того многочисленные городские легенды. Многие, кто учился в той школе долгое время, сходили с ума, поэтому почти не было людей, кто отучился там от начала до конца. Об этом рассказывала мать Киры, которая проучилась там год, будучи девятиклассницей. Тогда было три девятых класса, тридцать человек из которых перешли на время реконструкции из школы Зверя в ту, что now ruined [9 - Now ruined – ныне разрушен (англ.)]. Заведение было неплохим, конечно, не таким престижным, каким в далеком прошлом являлась школа Зверя. Кроме того, в Школе-на-Руинах вместе учились обычные нормальные ребята и сумасшедшие личности. Разве все вместе это good [10 - Good – хорошо (англ.)]? Нормальные же ученики сходили с ума. Даже Жанна – мама Киры – одна из самых адекватных людей, а их было немного, которых знала Ева – говорила, что иногда там слышался гул, так и оставшийся многими незамеченным.
   – Ура, наконец-то я покурю! – все радовалась красноволосая, когда нынешние девятиклассники остановились перед разрушенным крыльцом.
   Лучше всего сохранился первый этаж. В некоторых комнатах стены были почти целыми. Виднелась лестница на второй этаж, дышавший на ладан. От третьего этажа совсем ничего не осталось, как и от крыши. Повсюду птичий помет и разлагавшиеся голубиные тушки.
   «Интересно, а что в подвале?» – мельком подумала Ева, приметив в тени люк, уходивший куда-то под школу. Тогда ей показалось, что именно с ним связана очередная городская легенда, о которой еще зайдет речь. Единственное, что могу сказать наверняка – Ева казалось правильной.
   Кира сунула сигарету в зубы и, вопросительно посмотрев на подругу, протянула той пачку Winston. Точно в тот же момент Марк протянул Романовой Marlboro. И вроде следовало отказаться, но ей отчего-то показалось безумно милым, что Марк тоже предложил ей закурить. Пачка была красно-белого цвета, и табак, судя по запаху, был крепок. Ева взяла сигарету в руки и с непониманием покрутила ее перед лицом. Марк усмехнулся и забрал ее обратно, после чего прикурил две одновременно, заботливо вернув девушке дымившуюся сигарету.
   Закурив, Кира посмотрела на часы, которые брат привез ей из Италии:
   – Ой, – охнула она, – скоро пойду домой, у меня же сегодня танцы – надо подготовиться, а то если опоздаю, Саша меня прибьет, – пояснила Саванова. Саша была ее тренером.
   – Удачи, Red Head, – затягиваясь, произнес Марк. У него были тонкие длинные для парня пальцы, как у пианиста или вора-медвежатника. – Ив, – он повернулся к Романовой, – думаю, мы еще погуляем?
   – Да… конечно, – согласилась та, удивленно посмотрев на подружку, которая лукаво улыбалась.
   Вскоре на руинах школы стало еще более жутко. Сделав затяжку, Ева с непривычки закашлялась. Кира курила довольно-таки медленно, вдумчиво, полностью погрузившись в свои мысли. Саванова выглядела как молодая дама полусвета тридцатых годов прошлого века, – для полноты картины ей не хватало к сигарете мундштука; Ева же старалась покурить как можно быстрее, чтобы запах не впитался в волосы.
   Через несколько минут Red Head собралась с силами и пошла домой готовиться к спортивным танцам, которыми она занималась пятый год. Ребята хотели ее проводить, но та отказалась, аргументировав это как: «Я от вас устала, да и вообще, я вас не знаю, люди».
   С уходом Киры наступило неловкое молчание. Такое, что Марк, несмотря на то, что после школы, как правило, выкуривал одну сигарету, потянулся вновь за Marlboro.
   – Не кури много – вредно, – заботливо сообщила девушка, хотя понимала, что сказала полную чушь. Никто уже не прислушивался к социальной рекламе борьбы с курением. Марк, чего следовало ожидать, проигнорировал ее слова и закурил, ухмыляясь. – Почему ты решил перейти к нам? Ну, именно в девятом классе, практически перед экзаменами. А не за год до этого или уже после?
   – Так было надо, – отрешенно отозвался парень. – Я даже не думал, что кто-то обратит на это внимание.
   – Влад сказал почти то же самое.
   – Берднев? – с неким недоверием уточнил Марк.
   – Да-да, он самый, – активно закивала Ева. – Правда, он рассказывал, что больше никто не перейдет, кроме него и Насти.
   – Прелестно, – фыркнул немец.
   – Слушай, а ты когда-нибудь слышал легенду о центрифуге, которая никогда не остановится? – воодушевленно поинтересовалась девушка, осмотревшись. Молчание в столь загадочном месте ее гнело. Вокруг никого не было, словно все люди спрятались по домам. Несмотря на то, что Марк так и не ответил на заданный вопрос, они не закончили тему.
   Показалось, что что-то где-то щелкнуло, будто механизм огромных часов с шестеренками. Затем оглушительно запищало. Именно так бы звучал ультразвук. Ева ничего не услышала, но с тревогой, для нее необъяснимой, начала оглядываться, а Марк от боли плотно закрыл уши руками и зажмурился. Изо рта выпала недокуренная сигарета.
   – Что такое? – встревожилась Ева, кинувшись к однокласснику. Тот склонился над землей. Романова крепко взяла его за плечи, помогая устоять на ногах. – Марк, что с тобой?
   Для парня мир сходил с ума чуть ли не на глазах – все плыло, рябило, то появлялось, то исчезало. Сердце сжалось в комок разрывавшегося страха. Это было заложено на инстинктивном уровне. Опасность. Напряжение внутри нарастало, но все прекратилось также быстро, как и началось. Марк неуверенно выпрямился, опустил руки и огляделся. Взгляд у него стал затравленным. Таким его Ева впоследствии видела лишь единожды.
   – Молодежь, валите отсюда, а то в ментовку позвоню, – прокричал ребятам за забором мимо проходивший мужчина пятидесяти лет.
   Ева автоматически потянула Марка за рукав. Его состояние почти стабилизировалось, когда они покинули Школу-на-Руинах.
   – Центрифуга никогда не остановится, – шепотом произнесла Ева и отвела взгляд. Когда они оказались за воротами, немного помедлив, девушка отпустила рукав одноклассника. – С тобой все в порядке? Что это было?
   – Сгоревшая школа или взорванная бензоколонка всегда как-то так влияет на меня. Несколько раз падал в самолете и то спокойней себя чувствовал! А стоит мне приблизиться к чему-нибудь поломанному, так моя голова готова разрушиться! Как будто само здание – я, – оправдывался Зильберштейн. – Я недавно подумал… Может, тебя своими силами транспортировать к дому?

Ноль – два. Как запечь ногу, сохранив витамины

     You’re just a sad song with nothing to say
     About a lifelong wait for a hospital stay
     And if you think that I’m wrong
     This never meant nothing to ya

(My Chemical Romance – «Disenchanted») [11 - Ты – просто песня без смысла:О жизни, в ожидании госпитализации.Если ты думаешь, что я не прав,То это для меня ничего не значит.My Chemical Romance – «Разочарованный»]

   Октябрь. 2007 год.
   Прогресс – дело странное, особенно если дело касается школы Зверя. Новым директором постепенно внедрялись своеобразные новшества – например, торжества, которые ранее никто не праздновал. Об этих переменах все, даже учителя, узнавали в самый последний момент, когда срочно нужно было подготовить какой-либо номер. Но, пожалуй, начнем с эпизода, когда в класс перешел Влад. Позднее, чем планировалось, но тоже было неплохо, во всяком случае, так решила Ева.
   Анна Александровна разрешила ему сесть на любое свободное место, поскольку план посадки должен был измениться после осенних каникул, на которые в школе были определенные виды.
   – Привет, Ева, – радостно подсев к Романовой, поздоровался Влад. Он был одет в полосатую синюю толстовку, джинсы и идеально белые кеды. От юноши всегда пахло чем-то напоминавшим скошенную траву. То, как пахнет от человека, для девушки играло огромную роль – она была тем еще парфманьяком. – Свободно?
   – Вроде как… да, – девушка на мгновение задумалась. По сути, Марк всегда опаздывал, вот ему и наказание за это. Как говорится: «Кто не успел, тот опоздал».
   – Отлично, – улыбнулся Влад, но тут дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался Зильберштейн (он выглядел настолько сурово, что ему не хватало топора).

   Стиль Марка всегда казался немного странным. Необычным. Даже в помещениях он носил сапоги, и каждый раз они были разными. В этот раз обувь была черной лаковой, прошитой красной строчкой. Скинни были расцветки городского милитари. «Похоже, он не знает, как должны одеваться нормальные парни», – с легким укором подумала Романова, продолжая изучать внешний вид одноклассника. Марк, как молодая девушка, никогда два дня подряд не приходил в одном и том же. Поверх черной майки была надета клетчатая красная рубашка. Парень не совсем вписывался в коллектив девятого «А» класса. Зильберштейн мало с кем пересекался, лишь с Евой, поскольку та была соседкой по парте, и изредка с Кирой, так как та была подругой Евы.
   – Берднев, – возмущенно начал Марк, – какого ты тут делаешь? С Ивой сижу я, – заявил немец и поставил на парту свою сумку, но та оказалась слишком тонкой и завалилась на бок.
   – О Марк… Божественный луч света разозлен, прости нас, непокорных, – натянуто улыбнувшись, выговорила Ева и отвернулась от одноклассников.
   – Вы прощены, – с абсолютным равнодушием произнес парень. – А теперь будь добр, свали.
   – Не кипешуй, Марк. Я не только уступлю тебе твое место, но и не затрону твои сложности с сарказмом, – Влад лукаво улыбнулся. – Эй, Кира?
   – Что? – откликнулась девушка, и ее глаза встретились с серьезным взглядом Влада. Совсем немного они играли в гляделки, но потом девушка сдалась и засмеялась.
   – Я сяду с тобой?
   – Садись, конечно, – разрешила Кира. – Дима все равно болеет.
   Тем временем Ева с некой завистью наблюдала за ребятами, пока Марк разбирал содержимое сумки. На тот момент в классе почти все собрались, не хватало только Анны Александровны, которая в последнее время была загружена предстоявшими экзаменами своего класса. В кабинете царил гам, всем было весело, несмотря на постепенно приближавшийся первый пробник.
   – А почему у меня тяжелые отношения с сарказмом? – через несколько минут поинтересовался Зильберштейн, переварив полученную информацию.
   – Потому что не всем везет со мной как тебе, Марк, – хмыкнула Романова, доставая учебники.
   Уроки с Марком всегда проходили разнообразно. На русском он обычно спрашивал, как пишется то или иное слово. На литературе он часто едко комментировал произведения и рассказы учительницы из жизни (временами на литературе мы отходили от темы урока и обсуждали что-то другое). Будучи кошмарным циником, Марк частенько раздражал Еву. Он предвзято относился к людям, позже Романова предположила, что помимо этого он является мизантропом. По характеру он был схож с учительницей по биологии и химии, Ниной Матвеевной, уроки которой ему, в принципе, нравились, но если была бы возможность, он с радостью стал бы прогуливать все подряд. Единственным предметом, на котором Зильберштейн вел себя примерно и был образцом для подражания, была химия. Ему нравились химические уравнения, но больше всего он любил опыты. Его глаза загорались детской радостью, когда Нина Матвеевна говорила: «А сейчас мы посмотрим, как то-то и то-то вступают в реакцию». Вместо «то-то» мы, естественно, что-то подставляем, хоть H -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

O или даже H -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

SO -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Кстати, хотелось бы сказать буквально несколько слов об этой чудо-женщине.
   Стаж работы Нина Матвеевны был уже лет так двадцать. В седьмом классе училась ее младшая дочь, Анечка, которая была поразительно похожа на мать. Нине Матвеевне было около сорока-сорока пяти лет, у нее были каштановые волосы, судя по всему, крашенные, с тонкой мелированной прядью. У каждого учителя школы Зверя была своя, скажем так, мулечка, у Нины Матвеевны, например, было требование справки за минимальный пропуск – три дня. Будучи в ее классе, пришлось раз и навсегда уяснить – никогда не пропускай ее уроки, тебе же лучше будет.
   Впрочем, Еве определенно нравилось то, как обычно начинался урок химии: «А сейчас Зильберштейн нам расскажет…». Это чрезвычайно классно быть не хуже учителя.
   Через какое-то время Романова смирилась, что сидит с Марком, но вскоре он стал кидать в ее сторону нелестные комментарии и замечания.
   – Как пишется «сдесь»? – в привычной для себя манере спросил немец. Для Евы урок, где надо было много писать, без вопроса от Марка, переставал быть нормальным. Закатив глаза, Ева ответила:
   – Здесь. В начале «з».
   – Спасибо. Кстати, у тебя интересный почерк, – как-то заметил парень, и только Ева хотела поблагодарить его, как Марк продолжил: – В одной книге я видел, что такой бывает только у шизофреников.
   – Спасибо, Марк. Куда бы я без тебя. Твои слова так много для меня значат, – с сарказмом сказала Ева, но юноша принял ее слова за чистую монету:
   – Пожалуй, ты была бы самой милой больной, кто я видел, – виновато ответил тот.
   – Маркуш, познакомься с сарказмом, – с натянутой улыбкой произнесла девушка. – Я смотрю, ты превосходно находишь общий язык с психбольными.
   – Пф. В следующий раз предупреждай хотя бы, – раздосадовано буркнул Марк.
   – Мне что, надо показывать табличку «Сарказм» каждый раз, когда я открываю рот? И да, «кого я видел», хорошо?
   – Да, – кивнув, хмуро согласился одноклассник. – Постой. У тебя есть табличка «Сарказм»?
   Вот с чего мы начали разговор; прогресс – дело тонкое, сейчас поясню. Время близилось к очередному пробнику ГИА по русскому языку, а за ним осенние каникулы, на которых планировалась поездка классом в другой город. Ева переживала, как она сдаст тестирование, а у Марка не было сомнений, что он завалит. К своим результатам он относился стоически. Конечно, в таком случае ему не видать поездки, но она, по его мнению, не стоила того, чтобы из-за нее надрывать здоровье и мозги.
   За долгое время Марк впервые пришел раньше соседки по парте. Его это немного озадачило. Первая мысль, которая его посетила, была о том, что, мол, она могла заболеть; нервы, нервы… В классе все знали о серьезном отношении Евы к подготовительным курсам и экзаменам. Также Марк понимал, что Романова ни за что не стала бы прогуливать.
   – Марк, ты не видел Еву? – высоковатым голоском спросила Татьяна, одноклассница. У нее были осветленные волосы и стройная фигура. Училась она прилично и с пеленок дружила с Кирой.
   – Опаздывает, – пожал плечами Марк.
   – Да нет же! – недовольно воскликнула Таня. Она была старостой с пятого класса, и все ее «ценили» за болтливость и лисью хитрость. Считалось, что ей вообще нельзя доверять. – Я когда в школу шла, услышала у поликлиники сирену. Ева же там живет?
   – Ну, да, а мой дом напротив, – озадаченно сообщил Зильберштейн. – Никакой аларма не было…Погоди, ты намекаешь на то, что с Ивой могло что-то случиться?
   – С Ивой? – недоуменно переспросила блондинка.
   – Ну, Евой, хотя намного лучшее звучит Ива.
   – Понятно, – кивнула староста. – Ладно, тогда если Романова внезапно нарисуется, передай ей, что пришел ее Avon.
   – Окей, Blondie [12 - Blondie – Блондиночка (англ.)], – согласился Марк и подмигнул, затем совсем тихонько добавил, чтобы никто не услышал: – Каким-то вы шлаком пользуетесь.
   Смущенно захихикав, Таня отошла к своим подружкам. Не то чтобы она была в восторге от немца, но ей было приятно любое внимание от противоположного пола, в то время как Марк не воспринимал всерьез своих одноклассниц, равно как и прочих девушек, поэтому старался держаться от них как можно дальше; думаю, еще не пришло его время.
   Минут через десять должен был начаться пробник, и только тогда дверь распахнулась – в класс вбежала Ева. Ее всю трясло, она запыхалась из-за бега.
   – Хей, Ива, тебе Avon пришел, – первым делом сказал Марк, когда Ева уселась на свое место. Она продолжала дрожать. – Я, конечно, не против быть твоим секретарем, но я считаю, что для меня это слишком неблагодарное дело, я достоин большего.
   – Я о нем совсем забыла… – отрешенно произнесла Ева, не обратив внимания на попытку Марка пошутить, и крикнула через весь кабинет старосте. – Татьяш, я тебе завтра деньги принесу.
   – Ладно, только не забудь, – отвлеченно ответила та.
   Марк наблюдал за встревоженной девушкой. Она трясшимися руками доставала учебники из сумки. Сегодня у нее был более спокойный, умеренный макияж, не такой яркий, какой бывает обычно. Но из-за моросившего дождика он слегка размылся в уголках глаз.
   – Что за сирены? – поинтересовался парень, стараясь поймать перепуганный взгляд собеседницы.
   – Откуда ты…? – начала было удивляться девушка. – Впрочем, неважно, – устало вздохнула она.
   – Ты что-то увидела? – настойчиво предположил Марк.
   – Около моего подъезда нашли мертвую падшую, – горько ответила Ева. – Я, конечно, наслышана, что наш район не самый благополучный, но никогда бы не подумала, что столкнусь с этим лично.
   – Кто такие падшие?
   – Булгаков так называл куртизанок, иными словами проституток, – пояснила девушка.
   – Проститутка? – переспросил юноша.
   – Ну, да, обычная, совсем мертвая, подъездная путана, – кивнула одноклассница. – Если честно, не хочу об этом говорить.
   В дальнейшем Ева не распространялась насчет увиденного утром. Она пыталась сосредоточиться в написании пробника, но ей до сих пор было не по себе.
   После прослушивания текста для изложения, оставшиеся четыре урока прошли в идеальной тишине. С полной уверенностью в том, что отписавшихся учеников отпустят домой после тестирования, они уходили в раздевалку; возле выхода их встречал охранник дядя Ваня, который сообщал, что директор издала приказ о том, что после пробников не отпускают, как то было раньше.
   По расписанию следующим уроком должно было быть ОБЖ, но учитель сжалился над измученным классом и разрешил ничего не делать. Кира и Ева закончили единовременно. Они вместе спускались на первый этаж, в кабинет 114.
   – Серьезно? Мертвая проститутка? – поразившись, переспросила Кира. Подруга активно закивала, почувствовав, как к горлу подступал ком. Вспоминая, где находился труп, девушка невольно поежилась – она вновь услышала тот резкий аромат свежей крови, смешанный с нервировавшим ноздри запахом адреналина. Это было и ужасно, и очаровательно – все в одном флаконе. Она не могла точно передать все свои ощущения словами, ведь единственная ее цель – забыть об этом утре.
   – Абсолютно! Совсем мертвая, – позже Романова решила рассказать о том, о чем она не стала говорить Марку. – Знаешь, это, наверное, очень странно… Нет, это определенно странно! Не пойми меня превратно – я где-то уже видела эту девушку, ее лицо мне было поразительно знакомо.
   Кира усмехнулась.
   – Что?
   – Я просто представила, что Марк бы сказал на эту фразу, – Ева вопросительно посмотрела на подругу. – Девацка, я смотреть, ты хорошо знать, где ффодятся шилюхи.
   – Конечно, он противный, но не настолько же! Хотя…
   Точно в тот миг мимо них проходил Марк, в своих любимых наушниках-чебурашках, которые вручную были выкрашены в черный цвет, а поверх колпаков были нарисованы красные кресты. Парень не слышал разговора девчонок, хотя нутром ощутил, что говорили о нем. На какое-то мгновение ему захотелось подслушать их, он даже потянулся к наушнику, но остановился, припомнив меткое выражение: «Меньше знаешь – крепче спишь».
   Однако Ева больше никому не говорила об утреннем инциденте, даже Владу. После школы она хотела рассказать обо всем родителям, впрочем, впоследствии делать этого не стала, представив их реакцию на то, что их чадо могло увидеть такой ужас практически на пороге дома. Впрочем, ее отец и так работал в милиции, лучше ей сделать вид, что она ничего не видела и не знала о произошедшем убийстве. Кроме того, на ее нервы теперь сильно воздействовало ожидание результатов пробника.
   В 114 кабинете было очень холодно. Вновь прибывшие поспешили закрыть все окна и занять наиболее удобное место. Третья парта среднего ряда приглянулась Кире и Еве. Марк огорченно вздохнул и сел перед подругами, достав тетрадь из сумки. Тонюсенькая зеленая тетрадка, самая обычная, в клеточку, только на обложке черной ручкой что-то было изображено. Спросите, имеет ли это какое-то значение? Определенно имеет, о чем я расскажу позднее.
   На уроке не было ничего интересного. Кира все время о чем-то рассказывала – то о своей любимой группе МетамфетоМиР, более известная как ММР, то об очередной своей влюбленности, но Ева толком не слушала ее, уплывая в какие-то свои мысли.
   Далее по расписанию была геометрия в 106 кабинете.
   Ева по-быстрому занесла туда свою и Кирину сумки и пошла в столовую, где на переменах всегда можно было найти полкласса.
   Кира все еще стояла в очереди, в то время как Ева приметила одиноко сидевшего за столом Марка. Ссутулившись, он вяло ковырял содержимое тарелки (честно говоря, не знаю, что это было, но боюсь, оно когда-то было живым, но позже перемолотым). Девушка, радостно улыбнувшись, села напротив него. Зильберштейн медленно поднял на нее взгляд и вскинул бровь.
   – Приятного аппетита, – пожелала Ева.
   – Ммм… Спасибо, – неуверенно поблагодарил он. Должно быть, хотел сказать «danke».
   – Битте, – улыбнувшись, произнесла девушка с чистым русским говором.
   Подумав немного, Марк весь сморщился, и его передернуло.
   – Прошу, не надо, – жалобно вымолвил он и, взяв тарелку, покинул стол.
   Садившаяся рядом Кира усмехнулась и поставила поднос с едой перед собой.
   – Марк какой-то странный, – немного обиженно пробубнила Ева. Она переживала, когда на ее дружелюбность отвечали с пренебрежением.
   – Он немец, чего ты хотела?
   – По-твоему, все немцы странные? – усмехнулась Романова. – Тогда они чем-то похожи на китайцев.
   – Эй, я все слышал, – хмыкнул Марк, отнесший тарелку в мойку и проходивший к выходу.
   – Если бы все немцы были такими, думаю, в Германию никто бы не ездил.
   Итак, а теперь вернемся к тому, с чего мы начинали главу. Прогресс – дело странное, особенно в школе Зверя. На следующий день девятый «А» класс на первом уроке вновь собрался в кабинете русского языка и литературы. Ева сидела и заполняла дневник. За пять минут до звонка в класс ворвался Марк. Он громко хлопнул за собой дверью, и вместе с ветром по помещению пронесся запах шипрового одеколона одноклассника. Еве он понравился.
   – Я смотрю, ты сегодня рано, – прокомментировала появление немца Ева. – Я боялась, что ты не придешь вовсе.
   – Эмм… – растерявшись, промычал Марк.
   На белом листе, который Ева взяла в руки, большими печатными буквами было написано «Сарказм».
   – О, verstehen. Великолепная идея.
   Приближался конец октября, по школе прошел слушок, что новое руководство планировало устроить Хэллоуин. С костюмами, как у американских школьников. Несмотря на это, у Евы, любительницы триллеров, было иное представление о том, как она проведет этот день после занятий. В среду она с радостью засела бы дома вместе с обожаемыми фильмами ужасов, приготовив попкорна или, что еще лучше, заказав пиццу. Это придало бы ей силы для того, чтобы пережить последнюю сложную неделю перед каникулами. Тогда ей казалось, что эти всего лишь пять рабочих дней для нее будут хуже зомби-апокалипсиса, а просмотр фильмов на Хэллоуин будет чем-то вроде спасительной соломинки. Но, так или иначе, ей нравилось ощущение приближения заслуженного отдыха.
   Саванова весь день была подавленная. Вероятно, на нее повлияло известие о том, что вокалистка ее любимой группы была найдена убитой. Тогда Еве не придала этому значения, что сделала напрасно.
   – Я кушать хочу, – пожаловалась Кира перед началом урока.
   – Ты хоть когда-нибудь не хочешь есть? – засмеялась Ева.
   – Да. Когда я хочу спать, – невозмутимо ответила Саванова. – Правда, во время учебного года эти два понятия становятся едиными, – опечаленно вздохнула красноволосая.
   Марк недовольно закатил глаза, что-то процедив на немецком. Парня всегда раздражали бессмысленные разговоры, несмотря на то, что он был любителем поговорить.
   – Что на этот раз не так? – вежливо поинтересовалась соседка по парте, которая постепенно привыкала к заскокам одноклассника.
   – «Кушать» применимо только к женщинам и детям, – с умным выражением лица разъяснил Зильберштейн.
   – Откуда тебе знать, немец окаянный? – усмехнулась Кира, веселившаяся почти с любой реплики одноклассника. – Погоди, на что это ты намекаешь?
   – Не вмешивай сюда религию, – буркнул Марк. – И для справки, я гностик, а не католик.
   – Веришь или нет, но мне как-то пофиг, – равнодушно сказала Кира и перевела взгляд на Еву. – Ладно, я умываю руки, – сообщила Саванова и метнулась на свое место.
   Звонок на урок оказался настолько неожиданным, что Марк, вздрогнув, подпрыгнул на месте. «Псих-одиночка», – ухмыльнулась Ева и упорядочила вещи на парте. Вскоре в кабинет зашла Анна Александровна, все ученики практически одновременно встали, лишь Марк остался верен своему стулу. Учительница с укоризной посмотрела на девятиклассника и спросила:
   – Твоя задница слишком тяжелая для того, чтобы подняться, Марк? – по фамилии ученика она не называла, вероятно, из-за того, что ее было слишком долго произносить и проще обратиться по имени.
   Парень недовольно фыркнул и медленно поднялся. Затем всему классу позволили сесть. Влада в школе не было, поэтому к Кире подсел Егор, который, стоило ему встретиться взглядом с Марком, зловеще улыбнулся и махнул тому украдкой рукой. У них не наладились отношения после первого сентября. Между мальчишками шла тихая война, тогда о ней еще никто даже не догадывался.
   – Итак, у меня несколько объявлений, – учительница подошла к своему рабочему столу и взяла листок А4 в файлике. – Во-первых, ваши оценки за пробный ГИА по русскому языку. Напоминаю, что те, кто получили оценку ниже тройки, могут позабыть о поездке на каникулах.
   – Написали как, хорошо или совсем плохо? – подала голос Сурикова, когда все напряженно замолчали.
   – Я ожидала, что будет лучше, особенно после того, как мы на предыдущем уроке подробно разобрали часть С. Но, в целом, неплохо. Некоторые меня даже порадовали.
   Марк угрюмо посмотрел по сторонам, надеясь, что не единственный завалил пробник. Ему никак не хотелось оказаться самым «слабым» в «сильном» классе. Огласили его результат:
   – Зильберштейн. 28 баллов. Четыре.
   От удивления парень даже открыл рот. Так четко пройти. Он был в шоке. Значит, вероятно, еще не все потеряно с поездкой. Ева также не могла поверить своим ушам – человек, который выражается так неправильно, как Марк, не мог получить четыре. Девушка призадумалась.
   – Романова. 41 балл. Пять.
   – Маэстро, – шепнул парень девушке.
   – О, зэр щён, – ехидно улыбнулась Ева. Насколько она помнила, то Кира говорила, что по-немецки это упрощенный вариант благодарности.
   В конечном счете, сдали двадцать пять человек из двадцати девяти. Намного лучше, чем на прошлом пробнике по математике.
   Следующим объявлением стало то, что в среду проводится вечеринка Хэллоуин, против которой была настроена Галина Николаевна, истинно верующая православная женщина. Дресс-код – тематические костюмы, вход для ребят старше восьмого класса. Такие условия устраивали всех посетителей данного мероприятия. Прогресс – дело странное (неожиданное), но в школе Зверя, где уже сформировались свои традиции и обычаи, с каждым разом он был все страньше и страньше.
   Желавшие отправиться в поездку должны были остаться после урока и написать заявление на имя директора, мол, они подтвердили свои знания на последнем пробнике, и на каникулах их ничто не будет держать в школе; у неудачников каникул не было в силу того, что им предстояло вновь писать тестирование по русскому языку. Вызвалось десять человек, на двоих меньше, чем предполагалось. В списке желавших оказались Ева, Марк и Кира. Егор бы сам с радостью отправился в другой город, но он не прошел по баллам, да никто из учителей и не взял бы за него ответственность. Помимо Егора еще хотел ехать Влад, по баллам он проходил – у него была твердая четверка, но он не пришел даже на подачу заявления… Романову это несколько озадачило, но в тот момент она не придала этому значения.
   Кроме класса «А» в поездку также собирались ребята из параллельного, но на их счет еще ничего не было известно.
   – Леш, чего ты толкаешься? – возмутилась Кира, когда ее брат-близнец, старше ее на двадцать минут, пихнул ее.
   Ребята писали заявления, и, когда Ева сдала свое, Анна Александровна попросила ее и Киру задержаться. Некоторые одноклассники покинули кабинет, но остались Марк, переписывавший свое заявления набело, и Леша, собиравший вещи в сумку. Саванов был, как считали в классе, самым лучшим знатоком физики. Они с сестрой до мозга костей были технарями, но друг с другом никогда не ладили. Общим у них были мама, жилплощадь, фамильная схожесть. У обоих яркие голубые глаза; только если у Киры они были более синими, то у брата более серыми.
   – Кира, Ева, вы в курсе, что завтра Хэллоуин? – начала учительница. Девчонки одновременно кивнули и переглянулись. – И кто-нибудь из вас собирается туда идти? – подруги отрицательно покачали головами. – А надо, поскольку будет проводиться конкурс костюмов и…
   – Я знаю, что пойдут Таня, Лена, Сусанна, а, значит, Лиза… – задумчиво перечисляла Ева, прервав учительницу. – Простите.
   – …и конкурс на самую красивую пару. Завуч по воспитательной работе утром отловила меня и сказала…
   – Та, что белобрысенькая? – уточнила Кира, теребя прядь своих волос. – Извините.
   – Да, именно она. Так вот, от каждого класса должно быть представлено по паре…
   – То есть вы хотите, чтобы мы были парой на этом шабаше? – поинтересовалась Кира и взяла Еву под локоть. – Дык мы ток с радостью!
   – Конечно, Кирюш, – усмехнулась Ева, закатив глаза.
   – Кирюш? – потрясенно переспросила Саванова. – Мда… Но я в любом случае завтра не смогу. Утром мне надо будет готовиться к соревнованию, а в пять уже само выступление.
   – Тогда поговоришь с Лешкой, чтобы он составил пару Еве? – спросила учительница.
   – Не пойду я на танцы, – сказал тот, пройдя между девчонками к учительскому столу и оставив на нем свой подписанный листок. Затем Саванов покинул кабинет.
   – Я с ним поговорю, – решительно сообщила Кира и ринулась за братцем. – Леша, стоять!
   «Прощай мой замечательный киномарафон», – с печалью подумала девушка и обреченно посмотрела на рассуждавшую Анну Александровну. С Лешей ей никак не улыбалось быть парой, может, на примете был кто-нибудь еще?
   – Точно! – радостно воскликнула Романова. – А что насчет Влада?
   – Влада? Так он еще больнице, – сказала учительница. Ева этого никак не ожидала и расстроилась еще больше. Теперь ей надо было непременно узнать о том, что случилось с ее приятелем, а то выходило некрасиво, что она ничего не знала, несмотря на то, что они дружили. – Ева, что в этом сложного? Отбудете номер, потом оценку вам поставлю либо на русский, либо на литературу.
   – Просто Леша все равно не согласится, – пожала плечами та, опустив взгляд.
   – А за пятеру я бы порвал этот маскарад, – заявил Зильберштейн, все это время сидевший в классе. Романова о нем совсем забыла. Парень подошел к столу и оставил заявление, выведенное тем же самым аккуратным почерком. У Евы от него зарябило в глазах. – Помните, если все настолько плохо, всегда можно попросить того, кто рядышком. Иначе на что язык?
   – В любом случае все плохо, – устало прошептала девушка.
   Таким образом, Марк стал запасным вариантом, если у Киры не получится уговорить Лешу. Объясню, почему такая глупая ситуация в классе. Большинство мальчишек хорошо общались с Егором, поэтому с ними ни о чем нельзя было договориться. Также были и вменяемые ребята, но с ними разговор всегда складывался сложно. На них было невозможно положиться. Разумеется, был бы Влад в школе, его бы моментально привязали к Романовой, но поскольку тот в больнице – последней надеждой стал Леша, причем исключительно из-за того, что Кира имела на него влияние.
   Правда, Саванова сразу прекратила все разговоры с братом, стоило ей узнать, что в пару Еве сунули Марка, который в итоге стал полноценным партнером.
   На следующий день, тридцать первого октября, в школе было необъяснимо тихо. Не было ни Киры, ни Суриковой, ни Егора… Ладно, насчет Суриковой все было понятно – Таня рассказывала, что та готовилась к Хэллоуину (хотя лично я считаю, что ей даже костюм не нужен, чтобы занять первое место). Ева Романова была расстроена известием, что ее друг, Влад Берднев, попал в больницу с аппендицитом, и выпишут его только дней через пять. Ученица планировала в пятницу после уроков навестить приятеля, но пока она была понурой и ходила по школе неприкаянной до тех пор, как не столкнулась с Таней, и не разговорилась с той о мальчике-десятикласснике, который нравился старосте и прочим девчонкам в школе. На школьном мероприятии он должен был стать ведущим.
   Марка и Еву отпустили после пятого урока во время большой перемены. Не то чтобы подразумевалось, что благодаря этому у них будет больше времени подготовиться, просто из-за того, что раньше никто этого не мог сделать – контрольная по алгебре, лабораторная по биологии, чтение докладов по географии и разбор какого-то произведения на литературе. Ах, ну да, была еще физкультура.
   – Ты не представляешь, насколько я устала от Марка, – раздраженно выдохнув, произнесла Ева. Переодевая балетки на сапоги, она глянула на одноклассника, ждавшего ее около выхода и крутившего в руках пачку сигарет. Директор, немного задрав голову, с осуждением смотрела на него. У нее были волосы цвета спелого баклажана, представляете?
   – Брось, это всего лишь дискотека, – отмахнувшись, сладковато мяукнула Таня. Так уж вышло, что после ненавязчивой беседы девчонки все время ходили вместе. – Вы же не одни будете.
   – Да, но быть в паре с Марком мне как-то не хочется, – недовольно фыркнула Романова, наморщив носик.
   – Это точно, – согласилась одноклассница и поправила края розовой майки.
   Зильберштейн терпеливо дождался подругу по несчастью (но, по-моему, этот Хэллоуин был ему только в радость), и они вместе вышли из школы. Охранник сначала не хотел их пропускать, но Анна Александровна проконтролировала, чтобы их выпустили – она как раз стояла рядом с директором. Ребята поспешили покинуть территорию школы настолько быстро, насколько могли. Марк, как обычно, провожал Еву до дома, но, если прежде он молчал по дороге из школы, то сейчас у него началась, скажем так, словесная диарея. Юноша предлагал всевозможные варианты образов, которые легко создать за короткий срок; рассказывал, что хорошо разбирается в мэйк-апе и может помочь, но девушка усомнилась в его способностях и мысленно посмеялась; при этом Марк активно жестикулировал, объясняя, как может выглядеть наряд или как лучше всего порвать колготки и прочую одежду.
   – Создай рецептурную книгу, думаю, у тебя это изумительно получится, – умиленно усмехнувшись, предложила Романова. По необъяснимым причинам ее радовал говор одноклассника. Ева остановилась перед своим подъездом. Могу поспорить, ее бы провожали до квартиры, если бы она не прощалась, обрывая человека на полуслове.
   – Ага, и о чем я там буду писать? – удивился Зильберштейн. – Как при помощи грима имитировать шрам от ожога или то, как правильно запечь ногу, сохранив витамины?
   Положив свою сумку к себе на колено, девушка встала на одну ногу и что-то начала искать, после чего она достала смятую табличку «Сарказм».
   – Если всерьез решишь, то начинай хотя бы с этого, – ухмыльнулась она и протянула листок однокласснику. – Не за что.
   – Эмм… – растеряно промычал тот в ответ. – Но я серьезно хорошо разбираюсь, как мазать грим, а уж тем более макияж… Как бы странно это не звучало.
   – Марк, – измученно улыбнувшись, начала Ева, – слушай, я, конечно, очень ценю твой энтузиазм, – лукаво произнесла она, незаметно отступая к подъездной двери, – но мне это неинтересно. Нет, я правда очень рада, что ты во всем этом так хорошо разбираешься, дерзай! Но маскарады и костюмы, наверное, совсем не мое, – а вот это уже было абсолютно искренне.
   – Но я действительно хочу помочь тебе собрать костюм, – настаивал Марк. – Я сам не любитель Хэллоуина, но, тем не менее, готов к нему.
   – Ну, если ты так хочешь… – заметно смягчилась Романова. – Заходи ближе к трем, квартира 124, позвонишь по домофону, – девушка направилась к подъездной двери и, открыв ее магнитным ключом, посмотрела на Марка, оставшегося выдержано дожидаться ее ухода. – Поднимайся на седьмой этаж.
   С этими словами Ева зашла внутрь, с легкостью поднявшись по ступенькам к лифту. Дома было принято, что проверять почту – ее обязанность, чему она следовала каждый день. Открыв почтовый ящик, девушка собрала все, что там было: реклама, письмо от дальних родственников, счет за электричество. Выбрасывая бесполезную макулатуру, в конце небольшой стопки девушка заметила странный клочок бумаги, затесавшийся в рекламу. Развернув его, она увидела нечто вроде послания, выведенного до безобразия аккуратным почерком:

   «Следующего раза не бойся. Это еще не конец. Мы с тобой еще увидимся, а пока я за тобой присмотрю. P. S. T. П.»

   Постскриптум вызвал у Евы улыбку, поскольку она когда-то слышала от одноклассников, как расшифровывается «ТП», но так как это нарушает все рамки цензуры, я умолчу об этом (кто-то мог знать, кто впервые слышал – Интернет в помощь). Единственным, что тогда напрягло девушку, был резкий аромат, которым исходило письмо. Запах металла, скотобойни… И точно в ту же секунду Ева вспомнила, где она прежде слышала этот запах. Убийство той девушки.
   Романова торопливо выбросила послание к остальной макулатуре и, забрав письмо с уведомлением, поспешила к лифту. По пути к квартире Ева прокручивала в голове недавние события: «Наверное, Кира решила подшутить. Как раз я только ей все рассказала об убийстве, значит, да, точно, это она! Ее же сегодня и в школе не было, она могла спокойно подложить записку. Где она научилась так мастерски менять свой почерк? Ладно, я ей это припомню… Интересно, а что там с Владом? Как его самочувствие? Приду домой – непременно ему позвоню!»
   Таинственная записка мгновенно исчезла в потоке мыслей, связанных с Бердневым. Ей очень хотелось позвонить Владу, услышать его голос, но она боялась, что таким образом лишь потревожит его. Закрыв за собой входную дверь, Ева поспешила скинуть с ног узкие сапоги и неудобную куртку, отправившись в свою комнату переодеваться в домашнюю одежду. Она собрала волосы в хвост и поставила на плиту разогреваться вчерашний суп. Теребя в руках сотовый, девушка время от времени смотрела то на часы, то на экран беззвучного телевизора, где в сотый раз шла реклама всем надоевшего «Дома-2».
   Терпение Евы было на исходе – она больше не могла сидеть сложа руки. Налив в тарелку суп, девушка не могла собраться с мыслями, чтобы сесть и спокойно поесть. Какие-то невнятные образы постоянно крутились в голове. Прошло чуть меньше часа, и Ева успела переделать все заданные на четверг уроки, позже она стала мерить шагами диагональ кухни. Ее ничто не могло успокоить – ни нежные бежевые тона, в каких был оформлен квартирный общепит, ни время, постепенно приближавшееся к трем. Закусив губу, она нерешительно набрала номер Влада, выученный ранее наизусть, и, прислонив телефон к уху (она еще долго не могла решить, к какому), считала гудки. Первый… второй… третий…
   «Из-за того, что с Владом что-то не так, я не могу спокойно поесть!» – взволнованно подумала Романова, поражаясь, что прежде никогда не волновалась из-за человек, который был ей симпатичен. Ранее она не задумывалась о том, что может настолько увлечься каким-то парнем.
   На четвертом гудке запиликал домофон. От неожиданности Ева едва удержала телефон в руках, вовремя подхватив его в воздухе, но, так и не дождавшись ответа, сбросила вызов и поспешила к домофону. Сняв трубку, девушка прислушалась.
   – Ты не поверишь! Я заранее подготовил весь грим, решил не брать с собой ничего лишнего. Тебе прихватил белила, а себе взял краски для бодиарта. Для лица они тоже годны. Правда, я взял с собой те, что на спиртовой основе – они держатся дольше, чем те, что на водной, – воодушевленно тараторил Марк, которого было легко узнать по голосу.
   – Погоди, давай ты мне все лично расскажешь. Ради этого я тебя встречу, – улыбнувшись, Ева потянулась за курткой. – Подожди пять минут, скоро спущусь. Только прошу, не садись на скамейку, хорошо?
   – А что с ней такого? – в его вопросе прозвучало недоумение.
   – Главное не садись, я потом тебе все объясню.
   – Scheisse [13 - Scheisse – дерьмо (нем.)]! Ну, ладно, – недовольно пробурчал парень, и девушка, схватив с зеркального столика ключи, в тапках выскочила из квартиры, закрыв ее только на один замок. В подобные моменты, когда сломя голову нужно было куда-нибудь бежать, она частенько забывала переодеть обувь.
   Спуститься не было проблемой, но каждый раз открывать подъездную дверь становилось непростой задачей – то заклинит, то примерзнет, то вообще сломается. Уперевшись плечом в металл, Романова толкнула его вперед и чуть ли не вывалилась на улицу, вовремя ухватившись за ручку. На улице похолодало, смеркалось. Малолюдно. Отличное начало для Хэллоуина, впрочем, для встречи с Зильберштейном тоже в самый раз.
   Марк проигнорировал просьбу одноклассницы и уселся на середину бледно-зеленой скамейки, поставив рядом громоздкий чемодан, какой обычно бывал у стилистов в салонах красоты. Также у его ног стояло два черных пакета. Переминаясь с ноги на ногу под козырьком, Ева вопросительно посмотрела на Зильберштейна, в ожидании того, что он что-то скажет. Любитель маскарадов настолько увлекся какой-то игрушкой на телефоне, что не замечал того, как его пробуривали суровым взглядом. Простояв так с минуту, Ева подлетела к Марку и резко схватила пакеты, стоявшие на земле. Не ожидав такого, парень испугано сдернул наушники через капюшон. Те упали ему на колени. Дерни он чуть сильнее за провод – все, капут раритету. Черт знает, как ему это удалось, но он остановил девушку, когда та заходила в подъезд:
   – Прости, Ива. Из-за музыки я тебя не заметил, – взяв девушку за плечо, он развернул ее к себе.
   – Ты не только меня не заметил, – раздраженно начала Ева, – но и проигнорировал мою просьбу!
   Марк подскочил за своим чемоданом и, взяв его, подбежал обратно.
   – Ладно, пошли, – обессиленно произнесла Романова, скрываясь внутри подъезда.
   – Хорошо… Так почему ты просила не садиться там? – почувствовав свою вину, Марк немного присмирел и понизил голос.
   Зайдя в лифт, Ева немного помедлила, прежде чем назвать истинную причину непонятного немцу запрета:
   – Позавчера именно на этой скамейке нашли убитую девушку, – зловеще прошептала Романова ему прямо на ухо. – Тебе понравилось там? Если хочешь, можем вернуться и поискать какие-нибудь следы ее пребывания здесь или какой-нибудь фрагмент ее трупа…
   Слова, казалось, произвели превосходный эффект – особенно при помощи тона, благодаря которому в фильме ужасов могли на персонажа нагнать страх. Так и в этот раз: ощутив свой триумф и заткнув Марка на какое-то время, Ева, улыбаясь, развернулась к дверям лифта и считала секунды до их открытия. Выйдя из кабины, она потянулась в карман куртки за ключами, но через мгновение она заметила, что Марка не было рядом. Она заглянула в лифт и обнаружила его в состоянии глубокого транса.
   – Марк, что с тобой? – озадачилась «шутница», которая никак не могла представить, что небольшое преувеличение произведет на кого-то настолько сильный эффект. Уж точно этим человеком не должен был оказаться Зильберштейн.
   – Я сидел там, где лежала покойница, – отрешенно ответил тот, переведя затуманенный взгляд на Еву.
   – У тебя некрофобия? – помимо прекрасного знания биографий многих серийных убийц, девятиклассница была великолепно осведомлена насчет всевозможных фобий. – Или верминофобия?
   – Верми… что?
   – Боязнь инфекций, болезней, ну, и так далее, – потянув юноше руку, отмахнулась она. – Пошли, трусишка.
   Дома было тепло, можно было отогреться. Только пол был, как всегда, холодным, и, пройдя в прихожую, Ева поставила пакеты и метнулась к шкафу за тапками для гостя. Привычка, не более. Все еще пребывая в шоке, Марк застыл на пороге и крутил головой. После он робко шагнул на коврик, прикрыл за собой дверь, и, сообразив, как работает замок, закрыл ее. Изумленно осматривая помещение, Марк приметил зеркало и самодовольно кивнул, завидев собственное отражение. Определенно, он считал себя великолепным. Страх или нечто иное постепенно отступали, но все равно что-то продолжало тревожить. Поставив чемодан на пол, парень завозился с молниями сапог, которые давно требовали смазки.
   Пока одноклассник осваивался, Ева поставила кипятиться на плиту большой пузатый чайник и, задумчиво посмотрев на нетронутую пиалу супа, переставила ее ближе к раковине. Поздновато она вспомнила о трапезе, а при госте было бы слишком неловко обедать. Так уж сложилось, что девушке было неловко есть при других людях – ей сразу начинало казаться, что вторгаются в ее личное пространство.
   – Чай, кофе? – с кухни спросила Ева, когда Марк медленно расстегивал пуговицы пальто. – Тебе с сахаром, или руки с мылом помоешь?
   – Я пью только кофе. Обожаю только кофе, – развязывая черно-белый шарф в клеточку, сообщил о своем пристрастии Зильберштейн, внимательно радуясь своему отражению. – Сахара… Наверное, лучше одну ложку, хотя я пью с сукразитом.
   «Диабетик?» – подумала девушка, когда искала на полках кухонного шкафа упаковку с заменителем. Спросить прямо она не решалась, поэтому оставила это на потом. В конце концов, ей же с ним не детей заводить, так что какая к черту разница? Встав на носочки, Ева достала с верхней полки посудного шкафчика две кружки. Скоро должен был засвистеть чайник.
   – Ты видела ту дохлятину прямо там? Когда ее нашли на скамейке? – не успокаивался школьник, аккуратно обойдя тапки и застыв в проеме, уставившись карими глазами на очевидца. – Как это было?
   – Потрясающе, – невесело усмехнулась Ева, накладывая себе сахар в чашку с фотографией «Зачарованных». Точно две ложки.
   – Черт, не стоило мне садиться, – ошеломленно произнес парень. – Гадость, – его передернуло.
   Удивленно вскинув бровь, Романова повернулась к Марку и с насмешкой сказала:
   – Никогда бы не подумала, что ты настолько брезглив. Да ладно тебе, расслабься, – она дружелюбно улыбнулась. – Конечно, пока туда никто не садится, но вскоре все об этом забудут.
   – Забудут. И что? Я-то не забуду, – немец скрестил руки на груди и усмехнулся. – Мы с мамой как раз сегодня обсуждали это, когда я помогал донести ей сумки из магазина, – невозмутимо сказал Марк, но потом смутился, поскольку вспомнил о том, что прежде никогда не вдавался в подробности жизни вне школы. Он ненавидел рассказывать о себе, во всяком случае, правду. – Да еще и промерз к чертям собачьим, – отвлеченно добавил он, переводя тему.
   То, что Марк помогал своей матери, Ева отметила где-то в своих мыслях – немногие дети ныне это делают. Для подростков становилось чем-то удивительным даже нормально поговорить со своими родителями, не то, что просто проявить внимание. Марк ей в этом плане почему-то импонировал. В глазах Евы он выглядел загадочной персоной, о которой толком никто ничего не знал.
   – Суп? – пройдя на кухню, Зильберштейн выглядел почему-то шокированным. – Как можно есть этот шлак?
   – Ах, ну да… Ты ведь немец, так? – поставив сахар обратно на полку, улыбнувшись, уточнила девушка. Парень недоуменно кивнул, хотя точно помнил, что не раз об этом упоминал. Может, у нее действительно память как у золотой рыбки? – Ну, я забыла просто, вы же немцы, любите жареная сосиска, квашеная капуста и музыкальный горох, – потянувшись за баночкой сахарозаменителя, усмехнулась девушка.
   – То, что я немец, ни о чем не говорит, – сварливо заметил он. – Тогда ты, если русская, то должна торчать от борща, черной икры и водки. Где медведь с балалайкой и ушанкой?
   – Маркуш, – приторно ласковым голоском пролепетала Романова, – во-первых, борщ – блюдо украинской кухни, никак не русской. Нашим принято считать уху. Во-вторых, черная икра не в тренде, в-третьих, водку было принято пить только зимой, чтобы не замерзнуть.
   – А как же греться у атомного реактора? – присев на стул, Марк скрестил руки на груди и закинул ногу на ногу.
   – Да иди ты! – хихикнула девушка и убрала со столешницы ненужные вещи обратно.
   Внезапно она неловко задела контейнер с лекарствами, и тот повалился вниз. Моментально среагировав, Марк рванул за падавшей аптечкой и буквально в миллиметре от пола успел ее подхватить.
   Выпив чай и кофе, ребята начали собираться на школьное торжество, назначенное на пять часов вечера. Поскольку кухня оказалась наиболее освещенной комнатой, то было решено начать подготовку именно там. Загадочный чемодан стилиста был поставлен на стол, после чего Марк, достав из кармана свободной полосатой толстовки ключ, отпер замки и открыл его. Содержимое было разделено ровно на две части: справа хранилась обычная косметика, а слева средства для создания театрального грима.
   Образ Евы – девушка легкого поведения с перерезанным горлом. Изначально ей не хотелось примерять амплуа жертвы; она пыталась это объяснить, стараясь как можно меньше вдаваться в подробности. Но мы– то с вами знаем, что дело было в том убийстве.
   – Мне кажется, что люди посчитают, что это – моя скрытая натура, – оправдываясь перед одноклассником, всплеснула руками та. – Может, лучше что-то более нежное? Не хочу, чтобы кто-то подумал, что я распутница, тем более, мертвая.
   – Ты не хочешь, чтобы люди посчитали тебя изображающей жертву недавнего преступления? – Марк достал какие-то тюбики из чемодана. Похоже, что-то типа белил. Ева удивленно посмотрела на немца – неужели он настолько точно уловил ее мысль? Впрочем, юноша не обратил внимания на взгляд одноклассницы и продолжил заниматься своим делом: – Мертвая шлюха – самое простое, что я смогу сделать менее чем за полчаса.
   – Да, но… что, если тот, кто убил ту проститутку, то убил из-за того, что она падшая? – в ее слова проник страх, цеплявший Романову на протяжении нескольких дней. Всякий раз, выходя из дома, она следила за тем, чтобы не выглядеть вызывающе.
   – Не сцы, Маруся, – похлопав Еву по плечу, ухмыльнулся Зильберштейн. – Я Дубровский.
   – Ты умеешь читать? – с притворным восторгом спросила девушка. – Серьезно? Надо отпраздновать!
   – Я говорю это все к тому, что у нас не Штаты, где в Хэллоуин происходят массовые убийства, вернее, я думаю, что там так… да и ты же не одна будешь, а со мной, – устало выдохнув, Марк поставил один из пакетов на стул, после чего достал оттуда топор и замахнулся. – На самом деле, я хотел взять биту, но мне показалось, что топор в России будет как-то каноничней, – тогда Ева задалась вопросом – зачем Марку бита? Он даже не был похож на бейсболиста.
   Образ Марка – убийца с топором, чье лицо разрисовано «под череп». Белила пригодились не только девушке, но и ему самому. При нанесении макияжа Марк выглядел крайне неуверенно – казалось, что он боялся прикасаться к девушке. Его руки дрожали, он то и дело осматривал получившийся результат, опасаясь, что мог совершить ошибку. Еве даже показалось, что она услышала, как быстро билось сердце Марка. «Наверное, переживает за результат», – оправдала знакомого Ева.
   Когда с гримом Евы было покончено, Марк приступил к своему. Напарнице он не позволял вмешиваться в процесс, объясняя тем, что она может все испортить. Единственное, в чем пригодилась ее помощь, так это нарисовать небрежный контур глаз. Именно небрежный, как подчеркнул юноша, поскольку Ева точно не сумеет нарисовать четкий контур глазниц. По сути, это могло бы ее обидеть, но она была благодарна однокласснику за воодушевлявшие речи… и топор, который он собрался волочить прямо по улице.
   С помощью ножниц черные капроновые колготки были порваны уже на ногах девушки, которая чуть ли не пищала от того, как Марк ими управлялся (в одной руке он держал сами ножницы, в другой открытый прозрачный лак для ногтей на тот случай, если что-то будет нужно подклеить). Создавать наряд Евы оказалось не так просто, как представлялось ранее. Марку было проще – переоделся в рубище, и все, готово.
   Если брать во внимание, что для России Хэллоуин не является праздником широких масс, то представьте, какова была реакция прохожих на учеников из школы Зверя, шедших на местный карнавал. Скажем так, большая часть школьников направлялась к учебному заведению в добровольно-принудительном порядке, как любила говорить Анна Александровна. Сейчас такими фальшивыми праздниками толком никого не заинтересуешь, поэтому учителям пришлось пойти на хитрость, чтобы привлечь подопечных к внеклассной деятельности. Положительная оценка, которую классные руководители ставили по преподаваемым ими предметам, служила необходимой мотивацией (очень жалко тех, у кого классный руководитель – физрук; получить пятерку на физкультуре – плевое дело). Естественно, подобная схема использовалась не первый раз и не первый год. Сколько же приходится тратить сил, чтобы соответствовать требованиям прихотливого директора!
   Ведущим вечера единогласно был выбран ученик десятого класса Юра Айерченко (ударение на предпоследний слог), который на тот момент являлся президентом школы. Абсолютно бесполезная должность, кстати. Ни почета, ни уважения, ни работы. Что касается самого Айерченко, то он был ярким представителем молодежи – иссиня-черные волосы, разноцветные – если быть точнее, то зеленые и красные – линзы, и, плюс, он носил пирсинг нижней губы. Встречался с самыми привлекательными девушками школы, как, например, с одной француженкой, но это уже совсем другая история, о которой я расскажу позже. Юра был умным и осторожным человеком. Он относился к тому типу людей, которые никогда не пойдут в подвал под тревожную музыку.
   Итого на мероприятии появилось примерно сорок персон. Для начала неплохо, не так ли? Многие даже постарались придумать себе образ.
   Воодушевленный уличным вниманием Марк готовился к страстному приветствию от одношкольников, поскольку он, чего и следовало ожидать, единственный додумался прийти с реквизитом, но так уж вышло, что он моментально влился в толпу.
   Перед началом конкурса на самую лучшую пару к ребятам подошел ведущий; на этот раз один его глаз благодаря склеральной линзе приобрел черный белок (чувствуете игру слов?) и кроваво-алую радужную оболочку. Также на его лице была белоснежная марлевая повязка.
   – Гутен абенд, Зильберштейн, – с пренебрежением бросил Юра, после на пятках развернувшись к спутнице немца. Кажется, он был бы не прочь за ней приударить. – Ты Ева Романова, верно?
   Наслушавшись вдоволь о репутации ловеласа, Еве хотелось поговорить с Юрой, чтобы разобраться, какой он на самом деле человек. Она была моралисткой и многие свои действия совершала без задних мыслей, если вы понимаете, о чем я, впрочем, ей в глубине души все же было интересно, обратил бы десятиклассник на нее внимание как на девушку, но не успела Ева и пикнуть, как Марк опередил ее:
   – Она самая, – хмуро поджав губы, подтвердил Марк. – Собственно, чего тебе надобно, Айерченко? – он сделал шаг вперед, и со стороны казалось, что таким образом он будто отгораживал Еву от неприятеля.
   – Всего лишь хотел пожелать удачи, – привставая на носочки, Юра убрал руки за спину. – Впрочем, не думаю, что такому неудачнику как ты, она поможет, – добавил он и покинул их.
   Дождавшись, когда Айерченко отойдет на расстояние, чтобы ему ничего не было слышно, Ева рывком развернула Марка к себе и со злостью посмотрела на него. По правде говоря, она не особо переживала из-за неудавшегося разговора и оскорбления немца, но для нее Марк не был тем человеком, с которым стоило прекращать конфликт в зародыше, поэтому Романова не собиралась себя никоим образом сдерживать:
   – Что это сейчас было? – четко выговаривая каждый слог, процедила она. Спорить девушка любила, чего уж скрывать, а покричать еще больше. Больше всего ее злили какого-либо рода ограничения, не имевшие за собой достойного основания. Рожица «мертвой шлюхи» была проработана идеально, на какое-то мгновение Марк даже испугался, но понял, что сделал качественную работу и был горд собой.
   – Ты о чем, Ива? – искренне удивился Марк. – Если ты о нашей «дружеской» беседе…
   – Ты мне не дал даже слова сказать! Может, я хотела с ним познакомиться? – продолжала на повышенных тонах девушка.
   – Ты что, совсем сумасшедшая?! С ним же трахается все, что движется!
   Разумеется, Романовой даром не был нужен ведущий, но ругаться с Марком ей пришлось по душе и невероятно понравилось. Сразу накатил прилив энергии, и эмоции переливались через край.
   – Слушай, то ты под педрилку косишь со своим: «макияж – то, а грим – это», – девушка красноречиво жестикулировала, – то пытаешься изобразить из себя альфа-самца.
   – Shut up [14 - Shut up – заткнись (англ.)], молоденькая самка, – сначала Марк невольно улыбнулся, но затем посерьезнел. – Понимаешь, когда твоя мать работает гримером в театре, а потом стилистом в захудалом салоне, то сложно не знать элементарного! Если ты красишь хуже, то в этом совершенно нет моей вины, – парень опустил топор рукояткой вниз, прижал рукоять к своей ноге и сдернул капюшон. Прежде Ева не могла представить себе ссоры с Зильберштейном. Теперь ей стало немного не по себе, особенно учитывая тот факт, что, как-никак, но у него был с собой топор, а парень был очень зол. Хорошо, что он не подумал тоже самое, что и Ева, – может, проблема на самом деле в тебе?
   – Так вот почему ты не захотел красить ногти черным лаком, – попыталась пошутить Ева, но попытка оказалась неудачной.
   Эта был их самый первый серьезный конфликт. Таковых было немного, но, к сожалению, в будущем они были и не раз.
   – Да пошла ты на хер, Ева! – отчаянно крикнул чуть ли не на весь зал Марк, и пришедшие посмотрели на ссорившихся подростков. Сделав несколько глубоких вдохов, он успокоился и продолжил: – Я уже давно пожалел, что перешел в ваш класс. Я рассчитывал, что хотя бы ты будешь вменяемой, менее стереотипной, но, увы, я ошибался. Auf Wiedersehen [15 - Auf Wiedersehen – до свидания (нем.)], – махнув рукой, выдержано попрощался Зильберштейн и поспешил удалиться из зала.
   Марк выскочил как ошпаренный из здания и уселся на крыльце школы. Ему было начхать на холод и то, что он может простудиться и заболеть – это последнее, о чем он мог подумать в те минуты. Его бесило все вокруг: люди, место, атмосфера – он всем сердцем ненавидел эту проклятую постановку, в которой ему приходилось играть роль. Машинально потянулся за пачкой сигарет, в которой лежала и красная зажигалка Cricket с колесиком.
   Тем временем Ева увядала в одиночестве. Малышке лишь хотелось немного повздорить, но задевать чьи-либо чувства она точно не планировала. Правда, в ту секунду она по привычке думала лишь о себе – что же будет с конкурсом? Неужели придется срочно искать нового партнера или бежать просить прощения у немца?
   – Вы поссорились? – к Еве подоспела Таня, одетая в костюм волшебницы, но больше это смахивало на развратную ведьму. Сжечь бы ее на костре.
   – Похоже на то, – в голове Романовой был полнейший ералаш из-за его фразы о том, что он ее воспринимал совсем другим человеком. – Что делать?
   – Из-за чего хотя бы? – вмешалась в разговор Сурикова. Без понятия, какой у нее был наряд… пусть Винни Пух.
   – Да из-за ерунды, на самом деле… Случайно задела тему его перехода и матери. Похоже, он не любит о ней говорить.
   – Кажется, Марк и живет-то только с матерью, – шепча друг другу, сплетничали Сурикова и Таня. – Отец либо умер, либо в тюрьме… В общем, нет у него отца.
   И внутри Евы что-то щелкнуло. Нет, она не прониклась сочувствием или жалостью, просто больше ей не следовало слушать бессмысленный треп. Более правильной тратой времени стал бы поиск Зильберштейна. Девушка хотела закончить конкурс и, при этом, не упасть лицом в грязь. До начала мероприятия оставалось около десяти минут, и Ева поспешила за Марком, чтобы успеть к началу. Интуиция у нее была развита посредственно, но в катастрофические моменты Еве не было равных – она становилась лучше любого экстрасенса.
   Марк, сидевший в то время на крыльце, поджег вторую сигарету и втянул дым в себя, живописно представляя, как он губит его легкие и здоровье в целом. Ему нравилась тема саморазрушения.
   – Лишь только я тебя увидел и тайно вдруг возненавидел бессмертие и власть свою, – отвлеченно, вполголоса, шептал Марк, изучая забор закрывавшегося детского сада. Родители, задержавшиеся на работе, забирали своих детей.
   Перестав воспринимать себя ребенком где-то с пяти лет, Марк попытался стать максимально самостоятельным, насколько это было возможно. Он один ходил в детский сад, в семь лет его даже не провожали в школу. Матушка с большими надеждами отдала его в гимназический класс, но из-за того, что русский язык давался плохо, мальчика перевели в обычный, где он только в средней школе взялся за ум. Сложные отношения и недопонимание со стороны сверстников научили его главному – он сам себе стал лучшим другом.
   – Марк? – беспокойно позвала Ева, выскочив на улицу с курткой на плечах. Она всматривалась во тьму школьного двора, но боялась спуститься на ступеньки, потому что, подобно раскату грома, до нее дошла ее неправота.
   Немец повернулся вполоборота и заметил взволнованную мордашку Евы, выглядывавшую из-за угла. Романова щурилась, не в силах справиться с ночной темнотой.
   – Ты здесь?
   – Ja, – Зильберштейн сунул сигарету в рот и уставился на одноклассницу. Переминаясь с ноги на ногу, та нерешительно спустилась на первую ступеньку и виновато опустила взгляд.
   – Ты сильно злишься?
   – Мне уже плевать, Ева.
   – Неужели я наконец-то стала Евой? – ухмыльнулась Романова. Марк на нее мрачно глянул, и улыбка сползла с ее лица. – Ладно. Раз так… Марк, прости меня, пожалуйста. Я погорячилась…
   – «Сь» и «ся» – постфиксы, образовывающие обратные глаголы. Прежде говорили не, допустим, «погорячилась», а «погорячила себя», – лишенным эмоций голосом произнес Марк. – Погорячила ты себя, хорошо, что не извиняешь себя.
   – Откуда узнал? – расслабилась Ева, поинтересовавшись с улыбкой.
   – Стал посещать факультатив Анны Александровны. По четвергам, восьмым уроком, – затушив сигарету, сообщил парень. – Она сказала, что мне просто повезло во время пробника.
   – Это же хорошо, что подфартило. Я верю, что к экзаменам ты будешь знать русский лучше меня, – показав большой палец вверх, заверила девушка, но потом стыдливо опустила взгляд. – Если честно, мне бы не хотелось терять какое-никакое общение с тобой из-за такой ерунды. Я все-таки думаю, что ты не такой плохой парень, каким ты себя выставляешь.
   Марк удивленно посмотрел на девушку, временно утеряв хладнокровие. Затем самодовольно усмехнулся:
   – Знаешь, я уже давно понял, что лучший способ разрешить конфликт – это идти на контакт, ибо такие стереотипные люди, как ты, подумают что-то свое. Я порядком устал от того, что на меня наговаривают.
   – Слышал о такой штуке, как первое впечатление?
   – Разумеется, а что?
   – То было не более чем первое впечатление. Оглянись, посмотри, где мы живем, – в доказательство Ева развела руками, но, как назло, никого в округе не было. – Есть и положительные моменты. Но вот ты сейчас, кстати, тоже со своим первым впечатлением обо мне, и как оно?
   – Легкое разочарование.
   – Разочарование?
   – Разочарование, – вновь кивнул Марк. – Обидеть меня невозможно, а разозлить сложно… Поразительно, что ты смогла все это сделать разом, – он поднял на нее взгляд. – Самая правильная эмоция, помимо гнева, – это разочарование.
   – Не очаровывайся тогда, – тепло улыбнулась Романова. – Ну что, мир?
   Зильберштейн посмотрел на протянутую руку девушки и, потратив на обдумывание меньше минуты, взялся за нее и вскочил на ноги.
   Конкурс на лучшую пару прошел невероятно быстро и просто; Ева же предполагала, что он будет состоять из разных парных состязаний, но вместо этого все пары были вызваны на сцену, где их внешний вид оценивали жюри и зрители. Каждому участнику пришлось описать свой образ в нескольких словах. Ева представила образ одной из пяти канонических жертв Джека Потрошителя, известную как Мэри Келли. Поскольку та была самой привлекательной из всех убиенных, Романова выбрала именно ее (на самом деле, Келли была убита иным образом – расчленена, но, боюсь, кроме Евы об этом никто не догадывался, а ассоциация с каноничными жертвами у нее пошла именно после утреннего «привета»). Марк представился «психом с топором»; к тому времени его маска расплылась.
   В зависимости от того, насколько громко хлопали зрители, выставлялась оценка, плюсовались баллы жюри, все суммировалось, и в итоге объявлялся победитель. Громче всего, правда, хлопали звонким комментариям Айерченко, нежели участникам шоу, но, тем не менее, приз зрительских симпатий достался ученикам десятого «А» класса, но вот объявили общий результат и… та-да-да-та… Марк и Ева заняли призовое место!
   Стоило участникам первого конкурса покинуть сцену, попросили подняться тех, кто участвовал в соревновании на самый лучший костюм. Победил Винни Пух, но я не помню, кто это был… Ладно, предположим, это была Сурикова.
   Затем было нечто вроде дискотеки, причем сразу зазвучали медленные композиции. На Марка и Еву повесили ленты, на которых серебристыми буквами было выведено «Король Хэллоуина» и «Королева Хэллоуина», но ребята ради забавы поменялись ими.
   – Потанцуем? – весело предложил «Королева», и, не успела девушка ответить, как он взял ее под руку.
   Все было превосходно. Ева для себя даже решила, что будет далее стараться понимать Марка без ошибок, чтобы больше не возникало таких нелепых ситуаций. И Марк сам был более чем доволен. На часах было полседьмого, мероприятие заканчивалось около семи. В этот вечер Еве стало приятно общество Марка (хотя, может, злую шутку с ней сыграл алкоголь, подлитый в пунш), пока внезапно не зазвонил телефон.
   Торопливо достав его из кармана, скрытого в сером свободном платье, Ева прочитала запись на дисплее:
   – Влад… – и посмотрела на Марка, отпуская его. – Я отойду, скоро буду, – она ответила на входивший звонок, и ее губы растянулись в трепетной улыбке. – Привет, Влад, ты как? Как самочувствие? – Ева отходила в сторону выхода, увлеченно разговаривая с Бердневым.
   Разочаровано проследив за ней взглядом, Марк пожал плечами и подошел к открытому окну, откуда тянуло приятной прохладой.

Ноль – три. Город на Костях

     I did my best to try and be
     A mirror of society
     But we both know the mirror’s cracked
     And everybody’s in the act

(Sick Puppies – «So What I Lied») [16 - Я старался изо всех сил, чтобы статьОтражением общества,Но мы оба знаем, что зеркало разбито,И все втянуты в игру.Sick Puppies – «Ну и что, я солгал»]

   Ноябрь. 2007 год.
   Взглянув в угол монитора, Ева устало зевнула, увидев, что время близилось к двум часам ночи. Она лениво размяла руки и открыла вкладку в Интернет-браузере с очередной страшной историей. С минуты на минуту должен был позвонить Марк, который вместе с ней поедет на вокзал. Их отвезут родители Ивы, которые любезно согласились помочь матери Марка, не сумевшей взять выходной для проводов сына. Отправление было в четыре утра, и девушка не представляла, как все это время она сумеет бодрствовать, но, тем не менее, у Киры были свои планы на время в пути.
   Необъяснимо, но факт(!) – Марк позвонил вовремя (вероятно, дежурил у телефона со скачущим будильником и булыжником, если вы понимаете, о чем я). Встреча была назначена через пятнадцать минут возле подъезда Романовой. С тоской прощаясь с домашней утварью, Ева, напоследок, зашла в любимую соцсеть, где поставила статус: «Поездка;)», после чего отправила Владу дружескую открытку с пожеланиями о скорейшем выздоровлении. Не дождавшись ответа, девушка хотела выключить компьютер, но краем глаза заметила, что ей пришла заявка о добавлении «в друзья» от некого Артема Лукьянова, но Ева решила после возвращения рассмотреть все уведомления в соцсети.
   Романовой было невероятно обидно, что друг не поедет вместе с классом – его выпишут из больницы точно в тот день, когда ребята прибудут в Город на Костях.
   Кстати, что касается больницы, то Ева все-таки навестила там Влада. Вместе с ней были Кира, которая с радостью составила подруге компанию, а также друг Берднева из «Б» класса, Стас, который, между тем, приглянулся Кире, и, поскольку, он тоже ехал с ними, она решила, что не упустит свой шанс во время поездки.
   Все же вернемся к главной теме нашего разговора, нет, я не буду в сотый раз повторять, вернее, третий, мол, прогресс – дело странное. Отнюдь. Прогресс – дело необыкновенное. Допустим, у нас с вами есть телефон. Обычный такой сотовый телефон. И знаете, что с ним могут сделать какие-то там террористы? Вы не поверите, но, благодаря отправленному на такую вот штуку сообщению, детонируют бомбы. Не шутите с прогрессом, мои дорогие, иначе он пойдет против вас.
   Ева практически окоченела, пока ждала Марка на улице. Родители Романовой прогревали машину, а сама девушка, убрав дорожную сумку Adidas в багажник, вернулась к подъезду. Она переминалась с ноги на ногу, и, обняв себя, старалась согреться, периодически поглядывая на часы. Зильберштейн опаздывал. Внезапно Романовой захотелось плюнуть на все и уехать, забыв про новоиспеченного «приятеля», коим начал именоваться парень, но стоило ей об этом подумать, как она увидела на другом конце детской площадки смутный силуэт в знакомом пальто, который постоянно поправлял спадавший ремень сумки.
   В свете фонарей, которые освещали площадку в зимнее время, Ева рассмотрела, что сапоги Марка были идеально начищены, а голову украшала серая ушанка. На удивление, в ту ночь он был без очков, с которыми прежде не расставался. Скажу больше – даже на Хэллоуин он был в очках, впрочем, это нисколько не помешало ему стать королевой бала.
   – Оу, здрасьте! – радостно прохрипел Марк, махнув девушке рукой. Только она хотела в ответ поздороваться, как Марк прошел мимо нее. Ребятам бы следовало сесть в давно нагретую машину, но вместо этого Ева удивленно наморщила лоб и продолжила ошарашено наблюдать за таинственной походкой этого странного немца. Черт знает, сколько бы он так шел, но, достигнув подъездной двери, Марк резко остановился и поднял палец к небу, обернувшись и посмотрев на Еву: – Кажется, я должен был встретиться с тобой?
   – Здрастенафиг, – ухмыльнулась Романова, одергивая пуховик нежно-голубого цвета, едва ли прикрывавший поясницу. – Знаешь, для склероза как-то рановато, Маркуш.
   – Прошу меня простить, фройляйн Ивангелина, – Марк снял ушанку и поклонился, вновь поправив спадавший ремень сумки.
   – Вот скажи честно, – Романова улыбнулась, прищурившись. – Ты когда-нибудь перестанешь коверкать мое имя?
   – Зачем? – искренне удивился немец. – Понимаешь ли, Ивушка, – Марк посмотрел вдаль и мечтательным голосом продолжил, – в этом есть своеобразный… романтик! – не в силах подобрать слова, для убеждения парень ковырнул рукой в воздухе, надеясь, что это помогло бы передать все его эмоции. Затем его губы неожиданно расплылись в улыбке, а глаза засияли, как показалось Еве, детским счастьем: – Смотри! Снег пошел.
   Подняв глаза к небу, Ева увидела снежинки, мерцавшие на свету, и одна из них упала ей прямо на нос, она улыбнулась.
   – Это Сид и Ненси просыпали на небе кокаин, – отвлеченно произнесла Романова, выставив ладонь под падавший снег. – Пошли, нас родители ждут. Мало того, что ты опоздал, так и сейчас на пару без дела языком чешим.
   Одноклассник проигнорировал ее реплику, увлеченно втянувшись в беседу:
   – Чертовы наркоманы, – с презрением бросил Марк, изменившись в лице. – Не понимаю, чем вам, девчонкам, они так нравятся…
   – Да ладно тебе, Марк, – беззаботно пожав плечами, отозвалась девушка. – Просто вспомнилась цитата.
   – Все равно ничего не понимаю в вашей бабьей романтике.
   – Эх, ладно, пошли, Годзиллка, нас уже давно ждут.
   Опоздать на вокзал было невыполнимой задачей – ночные дороги напоминали пустыню, и Ева созерцала огни столицы. В тот момент ей казалось, что исчезло желание уезжать; она вспомнила свою давнюю мечту собраться с друзьями в центре на Красной площади под Новый Год и отпраздновать с боем курантов. Улыбаясь своим мыслям, она погрузилась в дрему и положила голову на плечо Марка, сама того не заметив. До этого парень внимательно листал плеер в поисках нужной композиции, но Ева его отвлекла, и он с удивлением посмотрел на нее, вопросительно вскинув бровь.
   Естественно, Марка нисколько не впечатляла нелюбимая им столица, а уж тем более его поражали те, кто испытывал к ней какой-либо пиетет.
   – По-твоему, я напоминаю подушку? – вполголоса спросил Марк, чтобы этого не услышали родители девушки, которые о чем-то разговаривали.
   – Ты слишком костлявый для подушки, – смущенно отозвалась Ева, моментально выровнявшись, будто ничего не было. Для себя она решила, что в следующий раз будет мечтать осторожней, а то, мало ли, подумает о Владе и на эмоциях обнимет Зильберштейна. Такого счастья ей не надо было. – Кстати, чем занимаешься?
   – Музыку хочу послушать.
   Романова наклонилась к Марку и заметила, что на заставке стояла картинка с неразличимыми надписями, напоминавшими граффити. Затем Марк поспешил нацепить наушники на шею и включить песню. Когда на дисплее вывелось ее название, девушка прочитала его вслух:
   – «Disenchanted» [17 - «Disenchanted» – «Разочарованный» (англ.), песня группы My Chemical Romance.].
   – Действительно, – напряг зрение Марк, после добавив: – Странно, я хотел включить совсем другую песню.
   – Хм… Почему ты сегодня не надел очки? – поинтересовалась Ева, всматриваясь в выразительные миндалевидные глаза одноклассника. Раньше она никогда не замечала этого из-за очков.
   – Зачем? – удивился немец и выключил музыку. – Читать я вроде не собираюсь, я их зачехлил.
   – Я просто подумала, что ты мог забыть их… – задумчиво произнесла девушка, на что Марк надменно усмехнулся (он, да что-то забыть? никогда). Затем вновь потянулся за наушниками, чтобы спокойно послушать музыку, но Ева снова отвлекла его. – Слушай, может, вместе музыку послушаем? Я ведь даже не знаю, что тебе нравится, хотя, наверное, следовало бы.
   – А какую музыку ты слушаешь? – словно заинтересовавшись, спросил Марк.
   – Ну, например, мне нравится Сплин… – неуверенно ответила Ева. – А тебе?
   – Мне точно не нравится Сплин, а тебе, боюсь, не понравится моя музыка.
   – Да ладно тебе, давай послушаем, – мило улыбнулась одноклассница.
   Марк попытался найти еще какую-нибудь причину для того, чтобы в одиночестве насладиться любимой музыкой, но на ум ничего не приходило, и он зацепился за спасительную соломинку, которая помогла бы ему приятно скоротать время.
   – Мои наушники предоставлены только на два уха, – невозмутимо пожал плечами Зильберштейн.
   – А у меня есть вот такие, – она достала из кармана маленькие белые наушники и протянула их Марку. – Надеюсь, ты не настолько брезглив, насколько кажешься.
   Было без десяти три, когда ребята прибыли на вокзал. Неожиданно для себя Марку оказалось приятным слушать музыку с Евой – во всяком случае, ей понравились некоторые песни, и кое-какие она попросила позже ей скинуть.
   В ту ночь, помимо учеников девятых классов школы Зверя, на вокзале было еще несколько разных школ, которые также собирали своих учеников. Марку и Еве хотелось как можно скорее начать поиски своих одноклассников, и, чтобы родители Романовой им в этом не помогали, они сослались на то, что «вон там наши». Оставшись одни, подростки подошли к информационному табло и нашли время отправления своего поезда.
   Ребята сориентировались достаточно быстро, найдя свой класс в центре зала, где учеников встречала Галина Николаевна, которая так же, как и Анна Александровна, сопровождала своих подопечных. Ребят было немного, в кругу собравшихся было временно тихо; Ева присела на стальную скамейку, положив сумку в ноги. Марк попросил ее присмотреть за его вещами, оставив рядом свой багаж, и вручил ушанку, в которой спрятал плеер. Девушка, скромно улыбнувшись, попросила у юноши разрешения воспользоваться им в его отсутствие, немец благосклонно кивнул и ушел туда, куда ему только ведомо.
   По помещению гулял Сквозняк, известный всем как аномалия (S. T. A. L. K. E. R. – detected), и Марк, который в машине совсем, не заметив для себя, спарился, расстегнул пальто. Вскоре к утреннему насморку прибавилось слабое першение в горле.
   Посадка на поезд началась без десяти четыре, что разозлило Анну Александровну, поскольку ей еще предстояло распределить учеников по местам. Пассажиров в плацкартном вагоне было немного, поэтому школьников было сложно успокоить. Кира и Ева сразу заняли верхние полки отсека и только после заметили, что напротив них расположился сурового вида мужчина, который с ненавистью наблюдал за девятиклассниками. Они лишь с сожалением пожали плечами, понимая, что на них за предстоявшую ночь и утро будут жаловаться, и не раз…
   Затем в конце вагона началась какая-то потасовка между мальчишками, которую усердно пыталась разнять Галина Николаевна. Нет, в этот раз зачинщиком стал вовсе не Марк, – он одним из первых вырвался из центра событий (откуда уже доставили двоих в госпиталь с огнестрельными ранениями, а одного с полуобглоданной голенью – табличка «Сарказм»). Немец устало приземлился на нижнюю полку рядом с Евой и спрятал лицо в руки, обессиленно прошептав:
   – Как можно быть такими говнюками? – потер глаза и выглянул в коридор. – Я уже спать хочу, а они там баттл затеяли. Уроды motherfucking’ские [18 - Motherfucker – ублюдок (англ.)].
   – Откуда столько агрессии, Марк? – усмехнулась Кира, которая удобно устроилась на верхней полке и как минимум до конца поездки не планировала оттуда слезать. – Да и вообще, что за драка, шума нет, а ты здесь?
   – Андрей и Матвей, без меня им превосходно, но неинтересно, – с придыханием произнес Зильберштейн и опустил свою головушку на хрупкое плечо Романовой. Та на него ошалело оглянулась. – Тебе можно, а мне, щито, ара, нельзя?
   – Не знаю, чуваки, что у вас там было, да и знать, в принципе, не хочу, – заверила Кира, выглянув в коридор, но обзор ей загораживала двухметровая толстая женщина. Ой, извините, нехудая.
   – Чувак – это кастрированный баран, – скуксившись, отреагировал на слово Марк. – По-твоему, мы похожи на баранов? А уж тем более кастрированных?
   – Насчет Евы я не знаю, а вот ты выглядишь очень подозрительно, – оглядев одноклассника, произнесла Саванова и ухмыльнулась.
   В итоге Зильберштейн остался вместе с девчонками, поскольку вновь отправляться в бучу ему совсем не хотелось. Вскоре появился четвертый человек, который также занял место внизу, под Кирой. Это был Матвей, правый глаз которого был подбит. Савановой не понравилось, что одноклассник будет спать под ней, ведь она прекрасно помнила, что в прошлом году он был в нее влюблен.
   Поезд отправился с вокзала в пятнадцать минут пятого – Марк сверил точно до секунды, отсчитывая их вслух. Drei, zwei, einz…
   – Бах! – сложив руки в пистолет, нацелилась на Марка Ева.
   – Изображаешь из себя Дантеса? – оторвав взгляд от наручных часов, спросил Зильберштейн. – Я вроде на Пушкина не похож.
   – Может, ты его реинкарнация.
   – Надеюсь, нет. Пушкин – шлак, а вот Лермонтов был королем, – сказал Марк. Ева пропустила его слова мимо ушей.
   Матвей все время молчал и, игнорируя все разговоры, смотрел в окно. Мимо отсека ребят не раз проходил Андрей, словно хотел привлечь внимание заклятого друга, но ему этого не удавалось.
   Спрятавшись на верхней полке, Романова сняла куртку и, повесив ее на крючок, улеглась на жесткий матрас. Ей все время было неудобно. В отличие от подруги Киру уже давно клонило в сон, и, наевшись всякого печенья, она умиротворенно посапывала на верхней полке. Сон Марка сняло как рукой, когда он увидел, что они проезжали мимо кладбища. Забравшись с ногами на полку, Зильберштейн нацепил наушники и, включив музыку, прикрыл глаза. Но попадающиеся композиции не нравились парню, и он решил самостоятельно собрать любимый трек-лист. Не в силах постоянно щуриться и приближать экран практически к самому носу, парень решительно полез к своей сумке, которую убрал к стенке. Места она занимала немного, вещей с собой он взял с гулькин нос – все, что ему могло бы понадобиться в эти три дня. Чехол с очками был в самом верху аккуратной стопки одежды, педантично утрамбованной. Взяв его в руки, Марк облегченно вздохнул, но затем насторожился, заметив, что по весу чехол был легче, чем обычно. Он поспешил его открыть. Очков внутри не было.
   Марк исступленно смотрел то на пустой чехол, то на плеер, который не давал ему покоя. Однозначно, так не могли обстоять дела, он не мог взять да забыть самую необходимую вещь. Стараясь как можно тише пошурудить в сумке, Марк все еще надеялся найти очки, но это было напрасно. Должно быть, так и оставил их возле компьютера после просмотра того фильма. Да, кажется, он настолько увлекся просмотром очередным «Страхом и ненавистью в Лас-Вегасе», что врожденный педантизм дал сбой, и, так до конца не собравшись, парень побежал на встречу к Еве. Расстроившись, Марк ногой отпихнул сумку и, приняв позу лотоса, попытался сообразить, что делать дальше. Тогда он подумал, что без чтения можно прекрасно прожить несколько дней.
   – Эй, Марк, чего грустишь? – прошептала Ева, осторожно спустившись, и ловко перелезла на полку Марка, не коснувшись пола.
   – Очки – nein [19 - Nein – нет (нем.)], – печально произнес юноша.
   – Все-таки ты их забыл, – понятливо кивнула Романова и, поправив волосы, собранные в пучок, сказала: – Не переживай, что-нибудь придумаем.
   – Если хочешь, ну, если не будешь спать, то можем вместе музыку послушать, – нерешительно предложил Марк. Ева, немного подумав, охотно согласилась и достала сверху свою сумку, из которой извлекла беленькие наушники. Романова легла рядом с Марком, который сидел у самого края на расстоянии, которое позволяла длина проводов наушников.
   Больше всего Еве понравились любимая Марком группа Placebo. Под «Protégé Moi» [20 - «Protégé Moi» – «Защити меня» (франц.), песня группы Placebo.] она вовсе заснула. В тот момент девушка показалась Марку особенно милой – ее волосы выглядели золотистыми при свете лампы для чтения. Одета она была в нежно-серый свитер-платье и лосины темного цвета, сделанные под джинсы. Бережно укрыв ее одеялом, парень полез к ней в сумку, чтобы убрать наушники обратно, так как разводить беспорядок в отсеке ему не хотелось. В сумочке Романовой был жуткий кавардак – она-то свои вещи собирала впопыхах, брала чуть ли не первое, что попадалось под руку. Среди «ненужного хлама», как посчитал Марк, нашлось несколько книг. Скинув наушники просто так, парень заинтересованно достал две первые попавшиеся – «Алиса в Стране Чудес» и «Бойцовский клуб».
   – Первое правило Бойцовского клуба, – улыбнувшись, вспоминал вслух Марк, – не упоминать о Бойцовском клубе.
   – Марк, ты о чем? – заворочалась Ева за спиной одноклассника. Тот моментально напрягся, произнеся:
   – Ничего, мы еще не приехали.
   Убрав «Бойцовский клуб», Марк удобно улегся и попытался почитать «Алису». Не то чтобы он считал, что сможет, но, тем не менее, некоторые слова он все же различал, догадываясь о смысле по наитию. Юноша даже удивился тому, что довольно-таки неплохо понимал этот странный русский язык, грамматика которого ему толком не давалась. Единственное, что ему нравилось в литературе – это поэзия, но об этом он не распространялся.
   Прошло около часа. В вагоне царила принцесса Грез, и Марк, сам того не заметив, втянулся в интуитивное чтение-угадывание, но, внезапно, Ева, которая до этого лежала носом к стенке, перевернулась на другой бок и положила голову на грудь Марка, после обняв его. Парень смущенно оглянулся; Матвей, который спал на соседней полке, точно ничего бы не увидел – он полностью укрылся простыней. Как только немец облегченно вздохнул, с верхней полки послышался ехидный смешок. Саванова, которая проснулась незадолго до этого момента, пристально наблюдала за парой.
   Парень торопливо выбрался из объятий Романовой и сел, склонившись над столом. Он поспешил убрать книгу в сумку и достал из своего багажа тетрадку, о которой мы уже однажды говорили. Немного поразмыслив, Зильберштейн стал что-то писать, а Кира с любопытством наблюдала за ним.
   Хотелось бы сказать, что на этом события в поезде закончились, но вовсе нет. Поэтому переключимся на происходившее в другом конце вагона. Андрей, который от злости не мог заснуть, пытался придумать, как можно вывести приятеля на эмоции, но кроме бесполезных телодвижений ничего лучшего придумать не смог. Андрюша, как его ласково называли как девочки, так учителя, был совсем не таким, как Егор, чтобы одним своим появлением взбесить народ, долго и мучительно ворочался на своей полке. Поясняю суть конфликта девятиклассников. Так уж случилось, что не только Матвей в свое время был влюблен в свою одноклассницу (правда, позже он переключился на девушек постарше), но и Андрей обратил внимание на одну из них. Нет, друзьям не нравилась одна и та же девушка, Боже упаси, скорее, Матвей не одобрял выбор Андрея, который положил глаз на Лизу (вот так взял, вынул из глазницы глаз и положил на ее милую уложенную прическу). Поэтому на вокзале, когда Андрей изъявил о своем желании признаться в любви, Матвей попытался его отговорить, сказав, что это будет слишком глупый шаг, а он не раз подобным образом ошибался с Кирой. После чего между мальчишками произошел конфликт, который выражался то в оскорблениях, то в глупых тычках. Их разняли, но Андрей все равно не успокоился, поэтому он решительно встал и направился к отсеку Матвея, прихватив с собой сок, желая облить недоброжелателя. Для него это был коварный и хитрый план.
   Когда Андрей шел по коридору, он случайно задел плечом того мужчину, который спал напротив отсека Киры и Евы. Тот раздраженно покосился на подростка, отчего Андрей поежился, но не отступил. Так уж вышло, что отсек был чуть ли не крайний.
   – Марк, а что это ты там пишешь? – кокетливо улыбнувшись, поинтересовалась Саванова, сложив руки на бордюре верхней полки. – Неужели стихи?
   – Вообще-то, правильно говорить «стихотворение», – утомленно потерев переносицу, произнес Марк и, так и не подняв взгляда на Киру, продолжил записывать первое четверостишие.
   – А можно прочитать? – продолжила донимать его Кира, повысив свой голос так, что он казался невероятно противным. Немец поморщился.
   – Не для твоих глаз и не для твоих ушей.
   – Хм… Марк, а мне вот интересно, – девушка перевернулась на спину, – а ты можешь придумать рифму на любое слово? Вот, например, скажи мне что-нибудь в рифму на… Хм… «Она меня увидела, ее я полюбил».
   – Но вот она заснула, и я ее убил, – поджав губы, сказал Марк.
   – Да ты романтик, Зильбр… тшейн, – запнулась Саванова и рассмеялась. – Пока твою фамилию произнесешь, язык сломаешь.
   – Во всяком случае, моя фамилия легко переводится, – начал немец, но его быстро оборвали.
   – Дай попробую перевести. В конце концов, я же с первого класса изучаю немецкий, – гордо пояснила Кира. – Так… «Зильбер» – это у нас «серебро», а «штейн»…
   – Вообще-то, правильно, «штайн», – украдкой поправил парень, но Кира это проигнорировала:
   – «Штейн»… Кажется, «камень». Точно, «камень». Значит, выходит, «серебряный камень»! – радостно воскликнула Саванова. Марк, усмехнувшись, сымитировал аплодисменты; он до сих пор искренне сомневается в языковых способностях одноклассницы.
   Андрей остановился около отсека и, приготовив стакан, собирался облить Матвея. Марк же заинтересованно взглянул на него, Кира его тоже заметила. Все, наверное, прошло бы нормально, если бы внезапно не вскочила Ева, очнувшаяся ото сна. Она с тревогой посмотрела на Марка, потом на Андрея – от резких движений Евы тот дернулся назад и пролил сок на постель того вечно сердитого мужчины.
   – Я что-то пропустила? – прошептала Романова, моментально приняв положение сидя, стоило ей заметить, что она лежала рядом с «приятелем».
   Сок успешно пролился на кровать пострадавшего, и Андрей, пока того не было видно поблизости, закрыл пятно покрывалом, в крайнем испуге оглянувшись, поставил стакан на стол ребят и быстрыми шагами направился обратно. Ева в недоумении посмотрела по сторонам: Марк будил Матвея, а Кира, потеряв интерес к данной ситуации, боролась с запутанными наушниками.
   – Маркуш, – позвала немца Ева, осторожно потянув его к себе за плечо.
   – Девушка! – хлюпнув носом, ответил тот. – Не видишь, что на Родькина была попытка покушения?
   – Брось. Он не Кеннеди, чтобы на него покушались. И уж тем более не Линкольн, – фыркнув, заметила девушка, – а ты на деревенского секьюрити даже не потянешь.
   – Эмм… Причем здесь секьюрити?
   – Марк, что за кипеш? – разозлился проснувшийся Матвей. – Из-за вашей болтовни невозможно уснуть!
   – Наша болтовня довольно интересна, – возразил Марк.
   – Да пошли вы в ад, грешники, я спать хочу, – буркнул Родькин и накрылся одеялом.
   Равнодушно усмехнувшись, Марк вновь вернулся к тетрадке, а Ева продолжала с неким недопониманием оглядываться вокруг, словно пыталась что-то вспомнить. Затем, увидев записи Зильберштейна, которые издалека напоминали стихотворения, она тотчас вспомнила, что ей хотелось кое-что рассказать парню. Причем так сильно, что она забыла о своем сне, в котором присутствовали все люди, которые оставили неизгладимые впечатления на всю жизнь.
   Девушка нерешительно начала:
   – Как ты относишься к сновидениям?
   – Ну, сны – это разно, я люблю фантазировать.
   – Мне приснился такой странный сон…
   – Все события, которые происходят во сне, являются тем или иным отражением реальности, – с заумным видом отозвался Зильберштейн.
   – Я что-то не помню, что мы когда-то говорили о Пушкине.
   – Было-было, – энергично закивал головой Марк, развернувшись к Еве. – Причем совсем недавно… В общем, вели достаточно мо-ра-лис-ти-чес-ки-е и интеллектуальные беседы.
   – Да, Марк, это так похоже на нас, – хмыкнув, согласилась Романова, понимая, что Марк любит лишний раз приукрасить действительность. – В общем, мне приснился невероятно странный сон…
   – Это я уже понял. Он был странным из-за того, что был связан с Пушкиным?
   – Ну, можно и так сказать… – потерев висок, сказала Ева.
   – Расскажи уж, раз рассказывается.
   – Ну, хорошо, – смущенно улыбнувшись, девятиклассница села как можно удобнее. С Кирой, своей единственной подругой, Ева не привыкла делиться сновидениями, поскольку та не интересовалась подобным. Ей было в диву услышать то, что кто-то, а именно Марк желал послушать ее. Немного растерявшись, Ева начала свое повествование: – Имена именами, но люди выглядели совсем иначе… Выходит, жизнь – театр, а все мы в нем актеры. Банально, правда?
   – Ближе к делу.
   – Ладно-ладно… События разворачивались в 19 веке…

   «События разворачивались в 19 веке, а именно – 1837 год, февраль. Усадьба Болдино была наполнена тревожными мыслями Натальи Гончаровой, чью роль исполняла Евгения Романова, еще не совсем привыкшая к новому амплуа. Девушка, утянутая корсетом из натурального китовьего уса и пышной кринолиновой юбкой, очарованно оглядывала себя. Просим, пройдемте далее. Позвольте поинтересоваться, насколько вы успешны в истории? Я нет, но, тем не менее, события 1837 года помню превосходно. Память – удивительная вещь.
   Волосы Евы были собраны элегантным драгоценной диадемой, которая была украшена камнем в виде слезы. Поразительно, насколько красивой была девушка. Она никогда бы не подумала, даже во сне, что может в одно мгновение стать замужней женщиной, да не просто замужней, а женой великого русского поэта, прозаика и драматурга – Александра Сергеевича Пушкина.
   – Готова ли ты к балу, Ева? – распахнулись двери просторной библиотеки, в которую вел узкий коридор. Роль Александра Сергеевича исполнял, как бы то ни было, Марк Зильберштейн, никогда особо не ценивший русское. Одет он был в белую рубашку апаш и темные штаны. Выглядел старше своих лет. – Как же я не люблю эти светские рауты, – он на ходу прыгнул на софу, вытянувшись в полный рост и закинув руку на голову, дабы создать утомленный вид. – Не вынуждай меня принимать это приглашение.
   Жена посмотрела в кадр и с иронией произнесла:
   – Драматизирует, падла.
   – Твои слова, душенька, бурлеск чистой воды! – хмыкнул Марк и…»

   Мужчина, чья полка промокла, в темноте не заметил, что кровать была влажной, и шустро улегся в нее, плотно закутавшись в одеяло. Затем до него начало что-то доходить (или дотекать). Глазами по пять рублей он посмотрел на разговаривавших подростков, затем на пустой стакан из-под сока.
   – Какого хера тут произошло?! – крикнул он, вскочив с кровати.
   – Упс, – ойкнула Ева, прервав свой рассказ, оставив его для более светлых времен.
   – Где ваш гребаный классный руководитель? – завопил мужчина на весь вагон. Он был широкоплеч и хорошо накачан. Визуально его оценив, Матвей невольно сглотнул. – Я вас спрашиваю, засранцы, где он?!
   Опешив, Ева хотела позвать Анну Александровну, но та пришла сама – в полусонном виде она сначала посмотрела на своих подопечных, затем на недовольного пассажира. Учительница, вздохнув, представилась и поспешила выяснить проблему, из-за которой ее вызывали. Мужчина, чуть ли не плюясь от злости, рассказал, что эти «сраные школьники испоганили» ему кровать, и теперь он не сможет на ней спать, потому что она мокрая. Анна Александровна с укоризной посмотрела на Марка, верно, посчитав, что это он набедокурил. Вскоре подоспела Галина Николаевна, которая в итоге мирным способом разрешила весь конфликт. Классная руководительница только хотела поговорить со своими учениками, но коллега ее увела, обеспокоенно посмотрев на Зильберштейна. Тот, не понимая, что произошло, хлюпнул носом и вновь уткнулся в тетрадь. Превосходное начало дня.
   Полдень. Поезд остановился на Московском вокзале, и пассажиры моментально ощутили холод приморского города. Романова благополучно оставила свою шапку дома, поэтому Марк, который с неким умилением наблюдал за тем, как девушка натягивала капюшон, надел на нее свою ушанку, добавив: «Не спи, замерзнешь». Примерно через полчаса школьников посадили в автобус, который отвез их на первую экскурсию вместо того, чтобы дать им возможность отдохнуть в гостинице. Сначала Ева села с Кирой, но после утомительной пытки под названием экскурсия, где они бродили, рассматривая какие-то камни, место с Савановой занял Стас, активно рассказывавший однокласснице что-то о новом фильме, который скоро должен был выйти в прокат. Поэтому Ева пересела к Марку, сидевшему перед Кирой и Стасом, и вновь поблагодарила за ушанку. Тот лишь хмыкнул.
   Внезапно Ева нутром ощутила, что поездка ей выйдет боком, и встревоженно окинула взглядом автобус. Вероятно, ей так показалось из-за Марка. Мало того, что в поезде были весьма неоднозначные моменты и непонятный сон, так в автобусе ему стало совсем плохо (считая небесных овечек, Романова проглядела, как Марк начал заболевать). Сначала она подумала об этом с неким беспокойством, но приняв всю серьезность ситуации, успокоилась и задумалась. Марк лбом прижался к запотевшему окну и прикрыл глаза. Вернув ушанку однокласснику, Ева повернулась к Кире. Они со Стасом играли в PSP и что-то активно обсуждали, комментируя происходившее на крохотном экране.
   – Что? – спросил Стас, оторвав взгляд от игрушки.
   – Похоже, Маркуша заболел, – голос Романовой прозвучал немного обиженно и по-детски. Она вопросительно посмотрела на одноклассников, и Кира выдала:
   – Ну… Скажи Анне Александровне.
   – Она опять начнет говорить, что не хотела нас с собой брать, «такая ответственность», а она «не справилась»… Да и тем более, не стоит ее беспокоить после той ситуации в поезде. Вдруг она подумала, что это сделал Марк? Она так на него посмотрела, брр… Может, ему полегчает? – с надеждой в голосе предположила Ева.
   Ребята пожали плечами.
   Но Марку не стало лучше. На свое самочувствие он не жаловался. В автобусе стояла полная тишина, лишь где-то в конце салона слышались посапывания и храп. Ева заправила за ухо прядь и достала из кармана куртки, ворот и капюшон которой были подбиты пушистым мехом, телефон. Два часа дня. Она натянула на нос горло свитера. Даже несмотря на включенный обогрев, озноб по-прежнему пробирал до костей.
   – Марк, давай поменяемся местам, – осторожно потревожила сон приятеля. Ей не хотелось, чтобы, заболевая, он сидел возле холодного окна.
   Одноклассник что-то проворчал и натянул сильнее капюшон. Он закутался в серую кофту и полностью ушел в себя. Нацепил старые наушники и почти не слышал обеспокоенной девушки.
   – Марк! – настойчиво повторила Ева и ткнула парня вбок, на что тот лукаво усмехнулся и проигнорировал Еву.
   Так бы все и закончилось, но, спустя еще одну неожиданную экскурсию, класс наконец-то добрался до гостиницы «Охтская» у Невы и был готов для расселения: девочки с девочками, а мальчики с мальчиками. Некоторые были очень огорчены этим правилом, но кое-кому удалось его обойти. В том числе также поступила Ева. Она кое с кем поменялась для того, чтобы оказаться в одном номере вместе с заболевшим Марком. В конце концов, она переживала за него и ощущала чувство вины, несмотря на то, что вернула шапку. Во время этого действа Марк сидел в коматозном состоянии на диване. Заодно выгодный обмен случился и у Киры, у которой были свои планы на поездку, она заселилась в один номер «с каким-то там Стасом из параллельного класса», и Ева неожиданно вспомнила, что он Савановой был симпатичен с пятого класса. Теперь ей стало понятно, почему та уделяла ему много внимания и поехала вместе с ними в больницу.
   Ах, да, раз уж речь зашла о больнице… Ева предпочла бы компанию в лице Влада, но, во-первых, маловероятно, что он бы согласился нарушить правило, а, во-вторых, он не поехал. «Надо будет ему набрать… Или хотя бы написать», – подумала девушка, вспомнив о выписке. Впрочем, ей уже было все равно на неудавшиеся планы, она перестала быть «разочарованной», как любил говорить Марк. Это одна из немногих реплик, въевшаяся токсичным ядом в подкорку. Правильные эмоции.
   Смутно представляя, как ей придется заботиться о Зильберштейне, Ева положилась на свои скудные познания в медицине. Впервые за долгое время она почувствовала себя незаменимой, несмотря на то, что парень неоднократно отказывался от предлагаемой помощи. Он хотел начать самостоятельную жизнь (только вместо этого заболел), но не успели они войти в 203 номер, как Ева, подобно заботливой матери, уложила юношу в кровать и пообещала, что пока тот не поправится, никаких экскурсий не будет. Они не будут их посещать. Вместе.
   Поначалу это звучало отвратительно. Если Марк чувствовал свою вину, он, как правило, старался исправить случившееся и вел себя лучше, сообразно своим представлениям. Таким образом, благодаря слабому иммунитету Зильберштейна, одноклассники «болели» вместе. Марк казался невероятно милым, особенно когда молчал.
   Тайком Еве удалось выбраться на улицу, когда сосед по комнате уснул. На другом берегу возвышался величественный старинный монастырь, которому не менее трехсот лет. На мгновение девушке представилось, что она на экскурсии, одну из которых планировала пропустить. Небольшая группка людей. Женщина-экскурсовод, ей около сорока пяти лет, на голове аккуратный баклажановый берет, а сама она в утепленном пальто. Она рассказывала, как гостиница строилась на берегу Невы с видом на монастырь – насколько я помню, женский. Девушка была очарована видом, освещенным медленно заходившим осенним солнцем.
   Недолго думая, девятиклассница набрала своей подруге, пригласив ту пройтись по городу, поскольку экскурсии на сегодня завершились. Кира пришла минут через десять, когда Романова уже вдоволь налюбовалась местными красотами; она ввела Саванову в курс дела. Девчонки, пораскинув мозгами, решили сходить в магазин, о котором говорила Галина Николаевна, когда уходили Таня и Сурикова. Он должен был быть совсем неподалеку, чуть ли не через дорогу, в переулке.
   – У меня топографический кретинизм, – пожаловалась Ева, оглядываясь по сторонам. – Я здесь не вижу никакого магазина.
   – У меня тоже. Во всяком случае, так говорит Леша.
   Завернув в мрачный переулок, соответствовавший представлениям Романовой о старом Лондоне, времен так Джека Потрошителя, Ева напряженно затаила дыхание. У нее возникло знакомое ощущение тревоги, сердце забилось чаще. Перед глазами вновь встали образы с места того убийства, кажется, даже возник тот мерзкий запах, но нет, все было нормально – это было заметно по безмятежному выражению лица Киры. Она взъерошила волосы и, задрав голову, считала пролетавших над ними птиц. Каркавшие вороны… Нет, определенно здесь было что-то от викторианского Лондона, но Ева выбросила эти мысли из головы и успокоилась, напомнив себе о лишней впечатлительности. Она постаралась как можно глубже вдохнуть, выдохнуть, и найти какое-нибудь занятие по пути в магазин. Стены переулка были оклеены афишами, плакатами и объявлениями. Одно из них особенно привлекало внимание, и Ева, словно зачарованная, остановилась, приглядевшись. Плакат в сине-фиолетовых тонах с несколько размытыми буквами. На нем запечатлена красивая девушка. Слева наклеена желтая реклама такси, справа информация о продаже котят.
   «МетамфетоМиР, – внизу плаката была надпись, выполненная в цифровом стиле, – с премьерой своего нового альбома ММР – Never Give In [21 - «Never Give In» – «Никогда не сдавайся» (англ.), альбом группы МетамфетоМиР.]». Помимо девушки на плакате было еще два человека. Артистка была подписана как Христина, а парни, стоявшие за ее плечами, как Кай и Дария. Кай, стоявший слева, был в очках и кепке, одет во все черное, руки скрестил, и на локтях были отчетливо видны татуировки, плюс проколотая губа. Дария – красноволосый парень с кислотно-зелеными глазами, изогнувшись, держал гитару и хитро улыбался. Христина была обладательницей шикарных пепельных волос, завитых к кончикам. У нее волевые черты лица, показавшиеся Еве поразительно знакомыми. Пухлые губы. Курносая. На ключице небольшая татуировка в виде дракона, под которым красовалась надпись на латинице, очертания слишком размыты. Что-то не так. Вновь оглядев девушку с плаката, Ева отпрянула назад и наткнулась на встревоженную Киру. Татуировка… Дракона. Надписи.
   У той мертвой девушки была такая же! Действительно, насколько же память может цепляться к таким деталям, которые, по сути, могли бы оказаться забытыми под массой впечатлений. Участница рок-группы была абсолютной копией убиенной. Или это был один и тот же человек?
   Вернувшись из магазина с легким пакетом, в котором был Терафлю и немного вкусностей, Ева поставила его рядом со своей тумбочкой и посмотрела на спавшего Марка. Между их кроватями стояла чуть теплая батарея – в номере было невероятно холодно, да так, что Ева усомнилась в том, что скромного размера батарея сможет их спасти этой ночью. Невесело усмехнувшись, девушка подошла к шкафу, на лицевой стороне которого было зеркало. Отодвинув дверцу, она увидела, что на верхних полках лежало два теплых одеяла, и, встав на носочки, Ева решила достать их. Мысленно она все еще была погружена в тот диалог, который произошел у них с Кирой:
   – Старая афиша ММР, – печально произнесла Саванова, с интересом разглядывая ту. – Вроде как, они должны были выступить здесь.
   – Должны были? – удивленно переспросила Ева. Ей не хотелось говорить подруге о своих подозрениях, мало ли, она посчитает это мнительностью, а острить было неуместно.
   – Христину, солистку, нашли мертвой, с перерезанным горлом. Я же рассказывала тебе об этом. Говорят, это сделал маньяк-фетишист, который или подражает The Поэту, действовавшему в 90-х годах, или это он и есть.
   – Кто такой The Поэт? Я ничего о нем не слышала, – Романова была удивлена, что ни разу не видела упоминаний об этом убийце.
   – Откуда я знаю? – ухмыльнулась Кира. – Мне бабушка рассказывала, что в новостях по четвертому каналу о нем говорили. В общем, какая-то ерунда, а ММР жалко – песни у них были хорошие. Ладно, пошли, ты же знаешь, не люблю я подобные темы… в подобных местах. Слишком уж здесь тихо. И пахнет неприятно.
   Если Саванова сообщила то, что было на самом деле, то это непременно стоило перепроверить – Еву не на шутку заинтересовала история о неком, под именем The Поэт. Черт знает, убили тогда в ее районе кого или нет, но ночные байки она слышала не раз: не все были солнечными и радужными.
   Минут через пятнадцать проснулся Марк, выглядевший совсем раскисшим. Ева поставила кипятиться небольшой чайник из буфета и предложила посмотреть телевизор, на что Марк согласился. Романовой так понравилась его покладистость, что парень начал ей импонировать, что, с другой стороны, Еву несколько настораживало, поскольку у нее (по плану автора) развивались отношения с Владом. Что же, видимо, сложно устоять перед немецким обаянием, но немец не сразу сообразил, что этим можно воспользоваться. Еще до самой поездки стало понятно, что все изменится.
   – Кстати, Марк, хочешь услышать продолжение моего сна? – во время рекламы поинтересовалась Ева, Марк кивнул и добавил:
   – Ну, раз там есть я, причем в роли Пушкина, то почему бы нет? Только, я надеюсь, у меня нет этих кудрей и чмошной бородки?
   – Нет, Марк. Тебе лишь на вид лет эдак двадцать семь, – с сожалением произнесла девушка, припоминая дальнейшие события сна. Зильберштейн торопливо пересел на кровать к своей однокласснице и повязал на шею шарф. – Ты что, собираешься меня заражать своими бациллами?
   – Зараза к заразе не липнет.
   – Хорошо. Так вот… События разворачивались в 19 веке… – монотонным голосом начала Романова.
   – Стоп! Ты с этого начала в прошлый раз.
   – Серьезно? Ах, ну, да. Какой из меня шикарный рассказчик, ничего не помню… Позволь узнать, на чем я остановилась?
   – На том, что… эмм… ну, мы с тобой разговаривали о предстоящем бале. Я типа не хотел туда ехать, а ты сказала, что поздняк метаться, мол, приглашение принято.
   – Точно, точно… Значит, бал… Знакомство…

   «Знакомство Евы с Дантесом (кого в нашем произведении играл Владислав Берднев) произошло совершенно случайно, и, вероятнее всего, не соответствовало исторической действительности. Он был невероятно красив, умен и образован, к тому же был к Еве отнюдь неравнодушен: демонстрировал свое внимание на людях, пытался ей всячески угодить, когда мужа не было поблизости. Да и при муже не ограничивал себя, что не просто раздражало, а выводило из себя Марка.
   – Messier [22 - Messier – господин (лат.)], прошу вас держаться подальше от моей жены, – произнес Марк, опираясь на пудовую трость. – Иначе я буду вынужден отстаивать свою честь.
   – Неужели вы изволите, сударь, устраивать конфузию при даме? – усмехнулся Влад, зыркнув на стоявшую поодаль девушку. – Ева – превосходная лилия, но в этом болоте ей не место. Вы собираетесь и дальше держать ее в этом гадюшнике?
   – С вашего позволения хотелось бы уточнить, что это вовсе не мой гадюшник, а ваш, – лукаво улыбнувшись, заметил Зильберштейн.
   – Марк Александрович, даже простые холопы знают, что сердце госпожи принадлежит вовсе не вам, я бы сказал даже больше, что… Года так с тридцать пятого.
   Улыбка сползла с лица Марка и убежала из зала прочь. Крепче вцепившись в трость, он с ненавистью посмотрел на Влада, присутствие которого ему уже порядком надоело, но, поскольку речь идет о 19 веке, подобные проблемы решались иным путем:
   – Надеюсь, уважаемый Владислав Игоревич, вы одумаетесь и принесете мне свои извинения. Я не стану долго ждать, – произнес Марк, добавив: – Смею вас заверить, что я готов отстоять свою честь и честь своей фамилии!»

   – Апчхи! – прикрыв рот платком, чихнул Марк, поспешно отвернувшись от Романовой. Она, прервавшись, произнесла с легкой улыбкой:
   – Будь здоров.
   – Спасибо… Прошу, продолжай!

   «– Ни я, ни кто-либо еще не станет просить извинений у высокомерного гордеца, – с пренебрежением бросил Влад.
   – Я пришлю к вам секунданта, – стукнув тростью об пол, сообщил Марк и, гордо развернувшись, удалился из зала.
   Весть о дуэли разлетелась с поразительной скоростью по Городу на Костях. Ева и другие приближенные пытались уговорить Марка отказаться от поединка, но им всего лишь удалось отсрочить его.
   В один из вечеров, когда время близилось ко сну и противостоянию, девушка трезво оценила шансы мужа, и они были отнюдь не пятьдесят на пятьдесят. Ева считала своим долгом остановить его, вот только она понятия не имела, каким образом это можно сделать. Марк заранее был убежден в поражении своего противника.
   – Прошу тебя, одумайся, Марк, – тревожно шептала Ева, обняв его со спины, когда он стоял у окна. – Каждый раз дуэль – это смертельный риск! Царю когда-нибудь это надоест, а в Сибирь никто не хочет.
   – Это дело чести, – равнодушно произнес он.
   – Дело чести – быть выше таких беспринципных личностей, как Берднев, – в жизни Ева такого ни за что не сказала бы. Марк развернулся к ней и, опустив голову, всмотрелся в ее беспокойные глаза. – Просто пойми, я боюсь, что ты не вернешься с очередной дуэли.
   – Боишься? Або ждешь? – усмехнувшись, он вскинул бровь.
   – О чем ты таком говоришь? – Ева настороженно отступила на шаг назад.
   – Я знаю все о ваших письмах. В свете всем известно, что между вами происходит общение… Ты даже не пыталась от нас сокрыть сие. А эти анонимные послания… Владислав получит то, чего хочет – придет его смертный час, – с гордостью провозгласил Марк, затем посмотрел на Еву. – А ты… Что же. Твое имя теперь не только твое, – Марк направился к выходу из кабинета, но Ева его удержала за плечо, обняла. – Что же это значит, душенька?
   – Я не могу тебя отпустить, не смогу, – в ее глазах блестели слезы. – Я же… – не сумев подобрать подходивших слов, Ева руками обвила шею Марка и поцеловала его».

   – Апчхи!
   – Да будь ты трижды семь раз здоров, Марк, – хихикнула Романова, которой было неловко рассказывать о настолько откровенных моментах сна, и она была невероятно рада прервать описание подробностей.
   – Продолжай, чего уж. На самом интересном моменте остановилась, – лукаво улыбнулся немец, поймав потупленный взгляд Евы. – Мне, конечно, интересно, почему тебе приснилось такое, но анализировать не буду… – Романова облегченно вздохнула. – Ан нет, уже проанализировал. Видимо, я либо тебе слишком нравлюсь, либо ты слишком много обо мне думаешь. Продолжай в том же духе! – парень похлопал ее по плечу.
   – Помолчи, а? – сердито буркнула Ева. – А то больше не буду рассказывать.
   – Все. Молчу, – сделав вид, что застегнул рот на замок, Марк замолчал.
   – Хорошо… Значит, они поцеловались…
   – Мы поцеловались.
   – Марк!
   – Ладно-ладно, все, молчу.
   – Но ей не удалось отсрочить дуэль, назначенную на другой день…

   «Но ей не удалось отсрочить дуэль, назначенную несколько позднее и по иным обстоятельствам. Тогда Владислав был женат на сестре Натальи Гончаровой, Екатерине, чья роль – камео принадлежала Кире Савановой. Зима. Место встречи под Городом на Костях. Секундантом Влада выступал его старый приятель, Станислав Котлуков, игравший ныне роль виконта д’Аршиака. На удивление Евы, секундантом Марка выступил Егор Костенко, ставший во сне не просто подполковником Данзасом, но и лицейским другом героя.
   – Я смотрю, вы не струсили, Берднев, – с насмешкой произнес Марк, сняв цилиндр и отбросив его в сторону.
   – Я смотрю, вы все еще живы, Зильберштейн! И по-прежнему безумны.
   – Слова абсурдны. Нет подтверждения моему безумству.
   – По моим подсчетам, это ваша двадцать первая дуэль. Конечно, не все из них состоялись, но, тем не менее, позабыть об этом не можете. Как с нашей дуэлью, сударь, вы вынудили меня отправить письмо при помощи моего любезнейшего товарища Станислава».

   – Апчхи!
   – Марк, да ты задрал уже! – возмутилась девушка, совсем сбившись с мысли.
   – Прости меня, – насупился Зильберштейн. – Вечно в самом интересном моменте.
   – Хорошо, что хоть не засыпаешь, когда тебе скучно, – мило улыбнулась Ева.
   – Вообще-то засыпаю.
   – Так вот почему ты тогда лежал на уроке физики, – задумалась Ева. – Ладненько, продолжим. Условия дуэли…

   «Условия дуэли были смертельными и не оставляли шанса уцелеть обоим противникам. Во время противостояния Марк получил ранение в живот и упал после выстрела Влада, но не стал прекращать дуэль. Удивительно, что дрогнула рука Зильберштейна – ежедневные тренировки не смогли справиться с врожденной физической немощью, которые все-таки подвели, как и трость пудовым весом. Дуло пистоля забилось снегом, и он приказал сменить оружие. Стас хотел было возразить, но Влад надменным взглядом остановил приятеля. Марку дали другой пистолет, ответным выстрелом которого он легко ранил Влада в правую руку.
   Рана Марка оказалась смертельной. Его перевезли в дом под номером… нет, во сне номера не было видно, но из учебников по литературе можно узнать, что он был двенадцатым. Как бы доктора не боролись за жизнь поэта, прожил он около двух суток. Ева, которая была на грани обморока, сидела у кровати Марка и со слезами прощалась с ним.
   – Встретимся в следующей жизни, Ива, – на прощание прошептал Зильберштейн.
   Когда его дыхание оборвалось, постоянно всхлипывая, девушка поцеловала его чело».

   – Эмм… – парень, который никак не мог представить себя в новом образе, удивленно посмотрел на одноклассницу, которая смущенно опустила взгляд. – Все-таки я не понимаю, откуда столько драматизма? Ладно, я еще могу понять, почему я Пушкин, но вот откуда ты Гончарова?
   – Ну, вроде по отцовской линии во мне есть дворянская кровь.
   – Забавно… – парень на какое-то мгновение задумался. – Постой. Откуда ты знаешь имя моего отца?… Я всегда представляюсь вторым именем.
   – Если честно, не помню… Сорока принесла.
   По телевизору шла какая-то реклама подряд, ребята пропустили серию того шоу, которое смотрели. Марк отсел от Евы на свою кровать, забрал у нее пульт и начал бездумно переключать телеканалы. Романова, порядком уставшая за этот день, отправилась в душ, схватив на автомате с собой сумку, поскольку не стал абы она переодеваться при немце, верно?
   В итоге Ева легла намного раньше одноклассника. Пока ее не было, он успел вскипятить себе чайник и заново приготовить лекарство, смотря при этом какой-то фильм ужасов. Крики и вопли с экрана никак не помешали девушке попытаться заснуть – во всяком случае, потому что она уже смотрела тот фильм. Переодевшись в свободную футболку с поблекшим Микки Маусом и шорты, она мигом улеглась под одеяло. Зильберштейн с умилением наблюдал за тем, как Ева первые минуты ворочалась, пряча голову под подушку. Вскоре Морфей ее встретил, и Марк, тихонько поднявшись, теплее укрыл приятельницу, склонившись над ней, и прошептал:
   – Gute Nacht [23 - Gute Nacht – спокойной ночи (нем.)].

   На завтраке Кира в ярчайших подробностях рассказывала, как они со Стасом провели ночь – сначала «шатались по отелю», а когда их чуть не подловила Анна Александровна, пошли кататься в лифте. Позже то ли в карты на желания играли, то ли в бутылочку, но из номера Насти они ушли только в полчетвертого, если не позднее. У них была удачная прогулка, о чем Ева слушала с белой завистью – не то чтобы она хотела также, возможно, с Владом, но это, пожалуй, всяко интересней, чем сидеть в номере с Марком.
   Кроме этого, было кое-что, волновавшее Романову значительно больше, чем впечатления от Города на Костях. Ее мозг усиленно анализировал информацию о ММР, хотелось выйти в Интернет. Но у нее даже не было элементарной возможности посетить какое-нибудь Интернет-кафе.
   – А у вас как прошла ночь с Марком? – игриво улыбнувшись, поинтересовалась Кира, размешивая сахар в кофе. – Надеюсь, ничего сверхъестественного?
   – Ничего, – кивнула девушка. – Где-то в одиннадцать я легла спать, а Марк всю ночь смотрел телевизор. Без понятия, как он сейчас собирается вставать.
   – Ты же говорила, что вы не поедете на экскурсию, – напомнила подруга. – Планы изменились?
   – Изменились. Марк заявил, что хочет побывать в Екатерининском дворце. Кто я такая, чтобы ему мешать? – усмехнулась Ева и посмотрела на вход в гостиничную столовую. – О, а вот и наша принцесса.
   Утро Зильберштейна началось сурово – трехчасового сна ему было мало, но, так или иначе, на завтрак он явился при полном параде, чему не помешала даже внезапная болезнь. Естественно, в сапогах, о чем, кажется, больше не имеет смысла упоминать, как и об обтягивающих скинни. На свободной черной толстовке был изображен красный Че Гевара.
   – ГуттЕн МоргЭн, – поздоровалась Кира, помахав немцу. Его лицо перекосила гримаса гнева, но когда девушка примолкла, Марк усмехнулся и, взяв от соседнего столика стул, подсел к подругам:
   – Ну, что у вас на уме, дамы?
   – Еда, – произнесла Саванова.
   – Сон, – добавила Ева.
   – И мальчики, – глянув на Стаса, сидевшего за столиком у окна, улыбнулась Кира. – В общем, все, как обычно. У тебя что, Зибер?
   – Ты сокращаешь мою фамилию? – с недоумением спросил Марк.
   – Что в этом такого?
   – Да ничего особенного, Red Head, – удовлетворенно произнес немец. – У меня же… Хм. Наверное, «Post Blue» [24 - «Post Blue» – «Пост-депрессия» (англ.), песня группы Placebo.], «To sir with love» [25 - «To sir with love» – «Учителю с любовью» (англ.), фильм ужасов, 2006 год, Южная Корея.] и «The Persistence of Memory» [26 - «The Persistence of Memory» – «Постоянство памяти», картина Сальвадора Дали.].
   – Твои мысли когда-нибудь бывают понятными?
   – Первое – это песня Плацебо, – кратко пояснила Романова. – Остальное, наверное, в таком же духе.
   – Не угадала, Плэсибо, – ухмыльнулся Зильберштейн. – Второе – фильм, третье – картина. Мы же в культурной столице, нельзя позволять себе не думать о возвышенном!
   Правда, не совсем это беспокоило Марка. На самом деле он все еще отходил от фильма ужасов, который посмотрел ночью. Черт знает, почему он решил сделать это, но в комнате стало чрезвычайно жутко, несмотря на мирно спавшую рядом Еву.
   – Кто о чем, – хмыкнула Романова и посмотрела на часы, висевшие над двустворчатыми дверьми. – Лично мне бы хотелось выбраться в какое-нибудь кафе с wi-fi, хочу войти в сеть.
   – Нафига? – пришла в изумление Кира.
   – Да вот, хотелось бы почитать о ММР.
   – ММР? – переспросил Зильберштейн и продолжил севшим голосом. – То бишь, МетамфетоМиР?
   – Ну да, а то все-таки интересно, что стало с группой после смерти Христины, – пожала плечами девушка. – У них же классные песни были, верно? – вопросительно посмотрела на Саванову, в ответ та покачала головой.
   – Если хочешь, могу дать тебе послушать на телефоне, у меня есть парочка.
   – Почему тебя так заинтересовала история ММР? – поинтересовался Марк, незаметно пододвинувшись к Романовой, и заговорщицким шепотом добавил: – У меня есть информация, которая может тебе пригодиться, но задаром ты ее не получишь. – И, улыбнувшись, парень резко отодвинулся, из-за чего чуть не упал со стула.
   Вырезки из газет и журналов не первой свежести хранились у Марка в небольшой фиолетовой пластиковой папке. В том числе там было несколько статей как о самой группе МетамфетоМиР, так и о загадочном убийстве, о котором Романова планировала хоть что-то разузнать по приезду домой. Немец никак не стал комментировать свою коллекцию, только, уходя, сказал, что это не его вещи, с ними нужно обращаться деликатно. Ева не придала его словам особого значения. У нее было около получаса на ознакомление с досье до того, как в лобби начнется собираться экскурсия.

   «МетамфетоМиР – российская группа, образовавшаяся в 2005 году. Получила популярность благодаря таким песням, как „Семнадцать“, „Современный миф“ и „Налей кефиру мне, малышка“. Постоянный состав группы неоднократно изменялся, ныне в него входят Христина „Тина“ (19) – вокал, ритм-гитара, Артем „Кай“ (19) – клавишные, бэк-вокал, и Игорь „Дария“ (20) – соло-гитара. В начале лета 2006 года у ребят начался тур по городам России, затем они отправились в страны Прибалтики, где их встретили не менее радушно.
   Следующий их альбом, „Never Give In“ („Никогда не сдавайся“), выход которого был запланирован на осень 2007 года, по мнению критиков должен был стать второй волной успеха для команды. Первый сингл с альбома „Кай и Герда“ был выпущен в августе, и был он посвящен возлюбленной Кая, в свою очередь являвшейся подругой и источником вдохновения Христины, Эмилии Вальтер, трагически погибшей в день презентации.
   (имя Эмилии Вальтер было выделено красным маркером, и Ева автоматически зацепилась за него, но продолжила читать).
   Христина посвятила этот альбом своей подруге, без которой она, по ее же словам, никогда бы не решилась создать группу. Deluxe Edition [27 - Deluxe Edition – подарочное, «улучшенное» издание.], запланированное на зиму, будет содержать также новые песни, написанные в память об умершей девушке».

   Вместе со статьей из журнала была любительская черно-белая фотография коллектива. Да, это действительно были те ребята с плаката, увиденного ранее Евой. Имя Эмилии девушке казалось незнакомым, но она никак не могла выбросить его из головы.
   – Ты еще не закончила? – внезапно открылась дверь, и внутрь заглянул Марк. Ева отрицательно помотала головой. – Ja, verstehen.
   Стоило двери закрыться, как Романова принялась за следующую статью, видимо, вырезанную из местной районной газеты, в которой были и слухи, и небольшие обзоры городских новостей. Вот оно! Заголовок гласил, что в районе N найдена девушка, чья личность не опознана. Предположение о темной стороне ее жизни было такое же, как и у Евы – куртизанка, причем разодетая как на последний бал. Девушку представили в негативном свете, будто та была наркоманкой, зарабатывавшей на дозу своим телом. Ева с неприязнью читала каждую строку и чувствовала, что слова лживы. Журналист выстроил свою версию, почему могла быть убита жертва – задолжала деньги драгдилеру, и тот (или подручные) ночью, подловив ее у подъезда, сделал черное дело.
   В другой газете информатора привлекло больше не это, нет, даже не известная татуировка и вполне узнаваемое лицо, а то, что на теле девушки была вырезана двойка (на боку тела, были видны ребра). Причем, сделано это было невероятно аккуратно, – подчеркивалось в газете.
   Впрочем, акцент статьи делался не на какой-либо «порочности» убиенной, а на почерке убийцы.
   На мгновение Ева отвлеклась от чтения и посмотрела в окно, серьезно задумавшись, та ли информация у нее в руках, источник был довольно-таки мутный. Сталось, она наткнулась на очередную «утку», где большинство фактов – коммерческая фантазия автора. Снимок репортера убедил ее, что речь шла о том самом убийстве.
   Накрытое черной непроницаемой пленкой женское тело, из-под которого виднелись светлые кудри и рука, сжатая в слабое подобие кулака. На заднем фоне дверь подъезда, хорошо, что хоть Еву не сфотографировали с открытым ртом, наблюдавшую за происходившим. «Надо же, какие мерзотности нонче печатаются! – с отвращением подумала Ева. – Может, именно поэтому не сообщили о причине смерти?»
   Также под снимком с места преступления говорилось, что в одном из карманов жертвы была обнаружена записка, которая ныне на экспертизе: «Мне кажется, что в мыслях ее голос. Я говорю им, думаю. О нем, о ней, да обо всем. Кем стал я времени иначе? Оставьте! P. S. Э. В.». Взгляд Евы поневоле зацепился за знакомые инициалы, оставив в сознании лишь небольшую заметку. К сожалению, текст был размыт, поэтому достоверно разобрать содержимое не представлялось возможным, и за полный смысл сообщения никто не мог нести ответственность. Еще не установлено, относилась ли записка к убийству или нет. «Быть может, The Поэт, писавший ранее стихи своим жертвам, перешел к новым методам?»
   Все же автор усомнился в общепринятой гипотезе и выдвинул свою: это мог быть The Поэт или его последователи, впрочем, имени убийцы он не упомянул, написав:

   «Неужели, Он вернулся? Или это какой-то „шутник“ пытается повторить Безумца?»

   «Почему „он“ с большой буквы? – удивилась Романова, перечитав предложение. – Насколько я знаю, с большой буквы пишутся все упоминания Господа, даже местоимение „Его“. Они что, сравнили этого The Поэта с Всевышним? – недоуменно сделала заключение девушка, все еще находясь из-за первых нескольких абзацев в прострации».
   Отложив листок недорогой бумаги, годной для солдатского туалета, Ева обратила внимание на другой, не менее важный, заголовок. Вырезка из какого-то журнала о знаменитостях. О смерти Христины Рихтер, известной более как Тина из группы МетамфетоМиР, называемой иначе как ММР. Ее тело было найдено на той улице, где она сама когда-то жила до начала карьеры. Согруппники и поклонники в трауре. Выпуск нового альбома отложен на неопределенное время, тур отменен и не факт, что будет продолжен. Участники трио наотрез отказываются комментировать что-либо.
   Но так и не было упомянуто, каким именно образом была убита девушка; также ни единого слова о загадочном убийце 90-х. «Причины смерти по-прежнему остаются неизвестны, – прочитала Ева под фотографией папарацци, где Христина расписывалась на фотографии для поклонника, – но из первоисточника нам известно, что это убийство. Неужели кто-то мог покушаться на жизнь Христи?».

   «Почему в этих заметках не прослеживается связь? Будто говорится о смерти двух разных людей»
   «У приближенных Христины нам удалось выяснить, что девушку нашли мертвой на той же самой улице, что и ее близкую подругу – Эмилию Вальтер – по-вашему, настолько крепки дружеские узы, чтобы умереть рядом? Или это – невероятное совпадение, ценою в жизнь?»

   – Значит, на этой же самой улице была найдена Эмилия Вальтер… Но кто же она такая? – задумчиво пробубнила Ева, хмурясь. Она пристально смотрела на вырезки, будто бы надеялась, что они могут показать ей истину. Она никак не могла выбросить из головы инициалы, которые совпадали с инициалами девушки. – Если в газетах говорилось об одном и том же, значит…
   – Хей, Ива, ты еще долго? – нетерпеливый Марк распахнул дверь и заглянул в комнату, не решаясь зайти. – Я, конещно, все понимаю, разбираться с бумагами достаточно интимное дело, но, черт, все-таки я тебя жду.
   – Зачем ты меня ждешь? – развернулась Ева и посмотрела на одноклассника, который в ответ лишь усмехнулся и облокотился на дверной косяк. – Марк, ты случайно не знаешь, кто такая Эмилия Вальтер?
   Он задумчиво поднес палец к подбородку, но, после нескольких минут раздумий, отрицательно помотал головой. Обескураженно вздохнув, она собрала бумаги и сложила их обратно в папку, после чего Зильберштейн все-таки решился зайти в комнату.
   – Тогда почему у тебя ее имя было обведено в каждой статье? – пристально посмотрев, спросила Ева. – Вот, смотри, в этой статье, – и она протянула однокласснику вырезку, повествовавшую о феномене МетамфетоМиРа.
   Быстро пробежавшись взглядом по строкам, Марк вновь помотал головой, добавив:
   – Нет, не знаю. Это, на самом деле, не я собирал, мне МетамфетоМиР никогда не нравился, – равнодушно сообщил Зильберштейн. Ева удивленно вскинула бровями:
   – Да ладно? А чего ж тогда с собой таскаешь эту «макулатуру»? – для большего эффекта Ева пальцами показала кавычки. Немец, с неким презрением посмотрев на приятельницу, сел на кровать и попытался высказаться как можно короче, что у него не особо хорошо получилось:
   – Понимаешь, это не совсем моя коллекция. Там собрано много про МетамфетоМиР и то, что в итоге стало с группой, – парень говорил достаточно уверенно, но в его голосе слышалась нотка беспокойства, – но мне это неинтересно. Главная моя задача – сохранить ее целой, поскольку именно я несу ответственность.
   – Ты ее дополнял?
   – Последние две вырезки, ja, – утвердительно кивнул Марк.
   – Почему, если ты говоришь о сохранности, взял папку с собой?
   – Вот именно для этого. Если бы я оставил ее дома, то мама могла бы включить пылесос. Она не одобряет «мои бумажные игрушки», как Mutter [28 - Mutter – мать (нем.)] их называет, считая этого своего рода манией или фанатизмом. В каком-то смысле она, определенно, права, но повторюсь еще раз – меня совершенно не волнует МетамфетоМиР.
   Романова толком не слушала, о чем говорил Марк, скорее, она наблюдала за его речью – она была довольно-таки правильной и не резала слух. Может, все его речевые ошибки были чем-то вроде привлечения внимания?
   – Ты сейчас специально стараешься говорить загадками?
   – Импровизирую, – хрипло усмехнулся парень. – А на самом деле… Просто я не знаю, как объяснить иначе, не прибегая к подробностям личной жизни.
   – А что, на темы личной жизни табу?
   – Не то чтобы… Просто, если ты еще не заметила, мы с тобой никогда не разговаривали о таком.
   – Можем попробовать пообщаться, я, в принципе, не против, – белоснежно улыбнувшись, предложила Ева. – Скажем так, новый этап отношений.
   – Интересное предложение. Может, ты начнешь?
   – Хорошо, – охотно согласилась Ева, – но с чего?
   – Ну, скажи, допустим, был ли у тебя такой человек, близкий, ради которого ты готова пойти на многое?
   – Эмм… – девушка неуверенно посмотрела в сторону. – Наверное, ну, родители. А что?
   – Я не совсем это имел в виду. Исключая кровные узы, – Марк усмехнулся. – Впрочем, мне кажется, я уже знаю ответ.
   Девушка обиженно засопела.
   – В общем, соль не в том, был у меня кто близкий или нет – скорее, это был вовсе не близкий человек, каковым я мог его считать, но, тем не менее, я продолжаю блюсти то, что в свое время начал он – коллекционировать общедоступную информацию про МетамфетоМиР.
   – Если не секрет, кем был этот человек? – с интересом в глазах спросила Романова.
   – Не секрет, конечно же, – добродушно отозвался Марк. – Моя сестра, но, ты только не обижайся, я не горю желанием рассказывать о ней. У нас были паршивые отношения, и, мне кажется, я должен перед ней извиниться… Давай, я как-нибудь тебе в другой раз об этом расскажу, хорошо?

   С романтической точки зрения поездка в Город на Костях была замечательна – на второй день у Киры со Стасом завязались отношения, да так, что их видели не только державшимися за руки, но и целовавшимися. Прошел слушок, что между ними было нечто большее – эта новость появилась в школьном блоге, о котором я расскажу в следующий раз. Тем не менее, это были всего лишь слухи, которыми обожали делиться ученики школы Зверя.
   Самочувствие Марка, сравнительно с предыдущим днем, заметно улучшилось, несмотря на сердитый вид из-за отсутствия очков. Еве же было немного обидно от того, что подруга позабыла о ней в связи с новой страстью, впрочем, Зильберштейн с радостью составил приятельнице компанию. Во время того, как класс в автобусе ехал до Екатерининского дворца, парень увлеченно что-то рассказывал. Романова, выглянув в проход, увидела сидевших вместе Киру и Стаса – он приобнял девушку, и они вместе слушали музыку. Еве стало почему-то так горько, словно ее забыли, как мимолетный сон. Все получали удовольствие от поездки, а она гонялась за подробностями какого-то убийства в силу того, что больше ничего ее не привлекало.
   – …но потом мне надоело отвечать на ее сообщения, и я ее начал тупо игнорить, – воодушевленно рассказывал Марк, но потом, заметив, что Ева смотрела куда-то в сторону, прервался. – Хей, Иви, что с тобой?
   Почувствовав себя одинокой, Ева недовольно фыркнула и повернулась к Марку. Она прильнула к нему, внезапно обняла его и положила голову на грудь, и его рука машинально плавно опустилась на плечо девушки. Парень в недоумении посмотрел на одноклассницу, хотя внутри что-то екнуло; она бездумно уставилась в спинку кресла.
   – Наверное, это слишком странно, – в итоге пробубнила она.
   – Знаешь, да, – улыбнувшись, кивнул Марк. Но он быстро скрыл улыбку за безразличием, как делал то раньше.
   – Я решила, что смогу почувствовать себя Кирой… ну, то бишь быть такой же счастливой, как она, – Романова выкарабкалась из объятий. – Извини.
   – Не за что просить прощения, – хмыкнул одноклассник. – Обниматься всегда довольно-таки приятно, по крайней мере, это тепло. Просто… ну, наверное, остальные подумают что-то не то, ты ведь из-за этого, ja?
   – Йа-йа, натюрлихь.
   – Выучила из рекламы пива? – скептически глянув на одноклассницу, спросил немец.
   – Из нее, ага.
   – А вообще, Иви, не парься ты из-за этого – насчет обниманий я настроен спокойно, гаптофобией не измучен, впрочем, к излишним прикосновениям отношусь с подозрением, мол, чего это вы все ко мне, как мухи на гуано, – тепло ухмыльнулся Марк. – Не сомневаюсь, все у тебя будет круче, чем у Киры.
   – Хорошо, – Еве было невероятно приятно услышать подобные слова, а уж тем более от Марка. Иллюзия проблем растаяла мгновенно. – Марк, а ты классный.
   – Ты тоже ничего, Ева.
   Девушка все-таки положила голову на плечо приятеля, взяла под локоть и прикрыла глаза, улыбаясь своим мыслям. Возможно, она, по своему скромному мнению, обрела нового друга. Зильберштейну было приятно смотреть на Еву, но он старался больше не коситься на прекрасную соседку, чтобы не привлечь к ситуации особенно досужих и дерзких на язык. За некоторое время, проведенное вместе, он успел заметить, что девушка зависела от общественного мнения. Его это удручало. Сам он никогда не переживал, как относится к нему publicity [29 - Publicity – общество (англ.)], засим искренне не воспринимал школьную субординацию, по которой ребята выстраивали иерархию – с кем можно общаться, а кто этого не достоин. Он считал окружающих шаблонными, калькой неправильного взрослого социума, но у Марка было такое глупое чувство как надежда, что Ева не настолько зомбирована.
   Экскурсия началась в два часа дня, туристов было немного. Учеников разделили на две группы. Ева и Марк были в той, за которую отвечала Анна Александровна. Экскурсоводом была женщина средних лет, увидев которую, Романова сразу же вспомнила о том гиде из своего мимолетного видения. Может быть, она действительно встречала ее прежде, поэтому лицо показалось ей знакомым, или просто похожа на кого? Ева встряхнула головой, прогоняя странные мысли.
   – Екатерининский дворец был заложен в 1717 году по приказу Екатерины Первой, под чутким руководством немецкого архитектора Иоганна Фридриха Браунштейна, – повествовал экскурсовод. Звали ее то ли Анна, то ли Алла; то ли Владимировна, то ли Вадимовна. – Здание представляет образец позднего барокко…
   Не в силах сосредоточиться на монологе, Ева постоянно смотрела по сторонам; сначала она хотела найти ту сладкую парочку, которая незаметно увильнула с другой группой из передней зала, затем решила пошептаться с Суриковой, втихаря читавшей модный журнал, – девчонки обсуждали, какого цвета сапоги лучше брать на зиму. Марк с усмешкой наблюдал за неугомонными одноклассницами, но вскоре ему это наскучило, и он продолжил слушать экскурсовода.
   Нагнать вторую группу удалось примерно через полчаса, когда была пройдена восстановленная янтарная комната. Романова заметила, что Кира и Стас отстали, и решила посмотреть, где они. Естественно, она их обнаружила в янтарной комнате, где никого, кроме них, не было. Во время поцелуя они ее не заметили, и Марк вовремя вытянул приятельницу из помещения. В одном из залов школьникам разрешили фотографировать. Сказать, что Марк не умел фотографировать – ничего не сказать. На одном снимке, сделанном им, у Евы не было шеи, а на другом не вошел подбородок. В конце концов, когда девушка уже порядком устала улыбаться на фоне живописного окна, она забрала фотоаппарат и самостоятельно продолжила снимать местные артефакты, как бы Марк не пытался мешать этому.
   – Улыбочку! – направив объектив на приятеля, произнесла Романова. Марк поднял большой палец вверх, улыбнулся, обнажив идеально ровные зубы.
   В фокусе. Вспышка.
   В конце экскурсии рассказали о восстановлении Екатерининского дворца после Великой Отечественной войны, которое продолжалось до сих пор. Для контраста показали изображение послевоенных развалин. Марка это настолько впечатлило, что слушал он чуть ли не с открытым ртом. Когда экскурсия подошла к завершению, парень достал из кармана кофты блокнот с ручкой и начал судорожно что-то записывать, не упуская свою музу.
   Незапланированная прогулка по парку Екатерининского дворца выдалась скверной из-за холодного моросившего дождя. Кто-то побежал покупать сувениры, а кого-то привлекли стеклянные разноцветные цветки, стоимостью около полутора сотни. Девочки падкие на все яркое и блестящее, поэтому они первыми рванули в крохотный киоск, размером с собачью будку, стоявший под огромным дубом. Достав из сумки темно-зеленый зонт, Анна Александровна встала в начале тропы, куда в скором времени должен был подъехать автобус. Следить за детьми ей не нравилось, но справляться с ними было всяко проще, когда рядом была Галина Николаевна, учитель со стажем, легко находившая общий язык с детьми. Девятый «А» был первым классом в начале тернистого жизненного и профессионального пути Анны Александровны, словом, Per Aspera Ad Astra [30 - Per Aspera Ad Astra – через тернии к звездам (лат.) (с) Луций Анней Сенека]. И она справлялась довольно-таки неплохо.
   Созвонившись с фирмой, у которой заказывали автобус, Галина Николаевна подошла к коллеге и с упоением стала наблюдать за детворой, обсуждавшей, как ей казалось, свежие впечатления. Ева Романова, никогда не выделявшаяся из толпы, увлеченно фотографировала дворец вместе с ансамблем с разных ракурсов, затем перешла на съемку однокашников. Кира Саванова, невероятно яркая внешне и совершенно непонятная внутри, гуляла за руку со Стасом, чьи оценки оставляли желать лучшего, но, впрочем, парнем он был неплохим – всегда был готов помочь по первому зову. Таня Пуголовкина лбом прислонилась к витрине с теми стеклянными цветочками, скорее всего, она купит себе один, но свой любимый, розовый. Сурикова с отрешенным видом стояла спиной к подруге, нацепив солнцезащитные очки и надев наушники, по очкам стучал дождь, но ей было плевать. Сурикова всегда выглядела пафосно (особенно в костюме Винни Пуха). Но даже наушники не смогли уберечь ее от писклявого вскрика Тани, увидевшей «миленькую розовенькую шняжку»; девушка раздраженно обернулась и что-то сказала старосте.
   – А когда-то и ты была такой, Анечка, – с непонятной гордостью произнесла Галина Николаевна. – Ты же у меня училась, верно?
   – Да, у вас, – кивнула та, продолжая смотреть за подопечными.
   – Кстати, что ты планируешь делать с Егором? Я слышала от твоих девчонок, что он опять что-то натворил.
   – Ничего я с ним не собираюсь делать. Родителям говорить бесполезно. На меня не реагирует. Ребята с ним разбираться не хотят, – Анна Александровна покачала головой, – один только Марк не побоится его осадить. Может, он ему вправит мозги, если будет подходящая «головоломка».
   – Зильберштейн? – обеспокоенно уточнила учительница. – Ох, Анечка, прошу, присмотри за парнем.
   – Что же в нем такого особенного, что Вы так о нем озаботились?
   Тем временем Марк, оставшийся в одиночестве, уселся на скамью, смахнув с нее дождевые капли, и, положив на колени свою небольшую сумку, достал из нее приготовленный его матушкой пудинг, упакованный в банку из-под майонеза.
   – Тяжелое детство у ребенка было, – опечаленно выдохнула женщина. – С отцом у него были очень… напряженные отношения, поэтому вырос он без него. Слава Богу, что ему помогали сестра и мама.
   – В наше время многие растут в неполных семьях.
   – К сожалению, это так. Только не над всеми в детстве издевались родители. Одному Богу известно, что пришлось пережить этому чудному юноше, но мне бы не хотелось, чтобы у него вновь были проблемы со сверстниками. Ты пойми, у него вовсе не дрянной характер, – как бы то ни было, характер Марка все-таки не был примером для подражания. – Возможно, минувшие проблемы оставили глубокий отпечаток на психике.
   Выдержав скромную паузу, Анна Александровна, размышляла; во-первых, взглядом отыскала Зильберштейна, за обе щеки уплетавшего содержимое майонезной банки, во-вторых, она выглядела Еву, с интересом показывавшую снятое за день. Такие разные.
   – Ну, Марк неплохо общается с Евой, – не то чтобы женщину нисколько не тронуло то, что поведала коллега по поводу ученика. Просто она не знала, как правильно отреагировать в данной ситуации.
   – Дай Бог, если так.
   Почему так много Бога?

   – Люблю хэппи энды, – сдержанно улыбнулась Ева, когда они с Марком вышли на миниатюрный балкончик. Одноклассник, хлюпнув носом, согласился и закурил, вежливо предложив однокласснице. – Нет, спасибо. Мне больше нравится, как пахнет. Знаешь, иногда табак пахнет намного приятней, чем самые дорогие духи. Хотя, как я заметила, самые дорогие – это те, что брендовые, а я больше по селективам.
   – Парфманьячка что ли? – усмехнулся Марк.
   – Немного, – улыбка Евы вмиг стала смущенной. – Мне очень нравится твой парфюм.
   – А ты неплохо разбираешься в запахах!
   – Это точно, – кивнула девушка и печально добавила: – Но еще от Влада вкусно пахнет, мне нравится.
   – От Бреднева-то?
   – Почему Бреднева?
   – Потому что он – бред.
   – Бред – это то, что я никак не могу выбросить из головы тот странный запах, – отстраненно сообщила Романова, не решившись заступаться за друга.
   – Что за «тот» запах?
   Она неуверенно закусила губу.
   – Рядом с той мертвой девушкой очень специфично пахло…
   – Покойники гниют, разлагаются, – усмехнулся Зильберштейн, сделав затяжку.
   – Нет, не то. Это был такой… терпкий аромат, но холодный. И привкус как у крови, – Ева сжала руку в кулак.
   – Удовый.
   – Прости, что?
   – Удовый запах – это смесь лекарств и свежей крови. Такие у «Свободной Республики Апельсинов» и «Montale» – они занимаются их созданием. – Марк на минуту замолчал. – Кстати, тебе помогла как-нибудь моя коллекция?
   – Можно и так сказать, – Романова сложила руки за спину. – Следуя ей, некий The Поэт вернулся. Жертвой под вторым номером, очевидно, стала участница группы МетамфетоМиР, что ты уже и сам мог заметить, если собрал, на первый взгляд, совершенно несвязанные статьи.
   – Ты весьма наблюдательна, только, прошу, не смей корчить из себя детектива, – скривился Марк. – Тошно от таких интриганов. Но по поводу The Поэта – случай очень интересный. Когда я изучал историю нашего округа, то кое на что наткнулся. Когда вернемся домой, покажу тебе мои наработки. Возможно, проанализировав, сумеем обнаружить что-нибудь новое.
   – Жду не дождусь! Чувствуется, нас ожидает нечто интересное, – Ева любила, когда люди говорили с ней на интересные ей темы, а поскольку это бывало редко, то она от переизбытка эмоций обняла Марка за шею. В принципе, к подобным сюрпризам он уже привык, но в этот раз все вышло немного иначе: собираясь отпустить приятеля, Ева на какое-то время замешкалась, внимательно посмотрев в глаза парня и томно приоткрыв рот. Не правда ли заманчивый момент для того, кто хочет сделать первый шаг? Но вместо этого Марк, наклонив голову, чихнул, и Романова отпустила его. Мне кажется, ей не понравился такой поворот событий, или она просто поняла, что поцелуй стал бы фатальной ошибкой для только начавшейся дружбы. – В общем, я пойду спать. Спокойной ночи. Не засиживайся!
   – Гребаный Город на Костях! – выругался Марк, кинув окурок вниз.
   – Марк? – на соседнем балкончике показалась Анна Александровна.
   – А, здравствуйте! – несколько ошарашенно произнес парень.
   Думаю, эта поездка ребятам еще не скоро забудется, а впереди их еще поджидали сюрпризы.
   – Что ты делаешь в номере Евы после отбоя?

Ноль – четыре. Hair back, collar up, jet black, so cool

     Looking at myself in the broking mirror
     Eve my reflection now I hated
     Hard to tell myself that isn’t real
     When everybody saying
     That you are loser

(Mushmellow – «Loser») [31 - Смотря на свое отражение в разбитом зеркале,Ненавижу даже его.Трудно объяснить себе, что это не так,Когда все говорят,Что ты неудачник.Mushmellow – «Неудачник»]

   Декабрь. 2007 год.
   Ничем не примечательное декабрьское утро. Приближалась пора тренировок новогодних танцев, если конкретнее – вальса, в которых участвовали ребята с седьмого по одиннадцатый. От каждого класса должны были представлены минимум три пары (естественно, минимум не соблюдался). Заявки на участие надо было оставлять у классного руководителя, затем, как правило, через несколько дней начинались репетиции после уроков. Помимо присутствия на репетициях кому-то надо было подобрать красивое платье, а кому-то прийти хотя бы в парадных штанах, накрахмаленной рубашке и лаковых штиблетах. Торжество происходило двадцать восьмого декабря, в последний учебный день перед зимними каникулами. На выступление приходили посмотреть родители; конечно, кто был бы не рад увидеть своих чад, участвовавших в настолько грандиозном, по меркам школы Зверя, зрелище? Большинство считали участие в новогоднем концерте престижным, учитывая, что это могло улучшить отношения с учителями.
   Но, как правило, сами ученики были от него не в восторге – после всего это цирка начиналось жалкое подобие дискотеки, а пришедших родителей отводили на какое-то чаепитие в столовую, где они с притворной любезностью общались друг с другом и педагогами.

   Конечно, были и такие ребята, которые всегда хотели попасть на данное мероприятие в качестве участников, но каждый раз им что-то в этом препятствовало: то все пары составлены задолго до объявления о наборе, то никто даже не хочет быть твоим партнером из-за того, что ты кого-то не устраиваешь… В общем, не все оказывались в счастливчиках.
   К Еве это, конечно же, не относилось. Она была примером для подражания – как только она перешла в седьмой класс, так ее немедленно завербовали в состав постоянных участников шоу, поскольку на нее всегда можно было положиться. Влад также относился к этим ребятам, и у Романовой было желание участвовать в этом году в паре именно с ним, но ей больше всего хотелось, чтобы это предложил Влад собственной персоной, иначе бы она попросту отказалась от участия. Осточертело ей каждый раз возвращаться в семь часов после школы, а уж тем более зимой.
   – Guten Morgen [32 - Guten Morgen – доброе утро (нем.)], Ива, – поздоровался Марк перед первым уроком, в то время как в кабинет русского языка постепенно стекались одноклассники.
   – Утро добрым не бывает, – хмыкнула девушка и выжидающе глянула на дверь. Влада все еще не было. В этот день Анна Александровна должна была объявить о наборе для бала. Ева догадывалась, что в этом списке учительница хотела бы увидеть не только ее и Влада, но и Киру, которая в последнее время была слишком занята на своих спортивных танцах. – Слышал о таком?
   – А ты слышала о том, что скоро провозгласят объявление?
   – Чего это ты еврейничаешь и отвечаешь вопросом на вопрос?
   – Чем тебе не угодили евреи?
   – Просто так говорят, – пожала плечами девушка. – Ладно, что там насчет танцев?
   – Эмм… – Марк смущенно отвел взгляд и почесал затылок, затем, неуверенно улыбнувшись, посмотрел на соседку по парте. – Я тут хотел у тебя спросить… В общем, не хочешь со мной… ну, записаться на этот гребаный вальс?
   – Мне не нравится, что ты постоянно ругаешься, – дружелюбно улыбнулась Ева, склонив голову набок. – Если перестанешь, может быть, подумаю, – и она вновь посмотрела на дверь. В этот момент как раз зашел Влад, и, поймав на себе ее взгляд, он мило улыбнулся и помахал ей рукой.
   – Обещаю… – вполголоса произнес Марк, но потом увереннее повторил. – Клянусь!
   Да только мысленно Ева уже была в предвкушении предложения от Влада. Проходя мимо ее парты, он, как бы незаметно, положил перед ней записку. Не мешкая, Романова раскрыла ее и увидела, что печатными буквами на вырванном из тетради листе было выведено: «В вальсе поведу я, ты не против?»
   Незаметно для Евы Зильберштейн подсмотрел в записку и, разобрав текст, вернулся на свое место и скрыл лицо в руках. Ему стало невыносимо стыдно. Но нет, совсем не из-за того, что он пригласил Еву, и она, вероятнее всего, выбрала бы Берднева, а за кое-что другое.
   Школьное утро началось, как обычно, с объявлений. В большинстве случаев Марку нравилось такое начало дня, но в этот раз он был не в своей тарелке. Он понимал, что в последнее время начал слишком много мести языком, и впервые за долгое время ему стало за это неловко. Ах, да, вы же еще не знаете, чего же он такого успел наговорить! Как было сказано, по утрам ему нравилась сводка школьных новостей, но в этот день она была готова стать не самой приятной, поскольку основным объявлением должен был быть анонс предновогоднего мероприятия.
   – С появлением нового директора ничего не изменилось, поэтому, как то было и раньше, в конце декабря, перед Новым Годом, состоится ежегодное торжество, которое отличает нашу школу от других, – лишенным эмоций голосом начала Анна Александровна. Марку стало стыдно уже в тот момент, когда она упомянула о торжестве. Ему хотелось покинуть класс, но что-то удерживало его на месте. – Как и раньше, для выступления требуется три пары. Первая пара уже записалась.
   – Какая? – недоуменно поинтересовалась Кира, припоминая, что прежде никогда не было людей, которые страстно рвались на эти танцы.
   – Ева и Марк, – глянув на список, сообщила учительница. На самом деле она прекрасно помнила, как Зильберштейн подошел к ней за несколько дней до объявления и сообщил, что он будет выступать в паре с Евой. Пожалуй, сказать, что ее это удивило, было бы слишком слабо. Анна Александровна считала, что такая послушная девочка, как Романова, будет вместе с таким примерным мальчиком, как Берднев. В американских фильмах любят показывать таких героев – шаблонная пара хороших ребят. На выпускном балу именно они становятся королем и королевой. – Первая репетиция состоится сегодня в актовом зале на восьмом уроке. Ребята, которые хотят записаться, останутся после урока, – затем учительница окинула класс внимательным взглядом. – Также я бы хотела видеть Киру и Влада.
   Реакция Евы была весьма неоднозначной. Откуда-то с задних парт ей передала записку Кира, в которой были прописаны глубочайшие сожаления и немного иронии над этой ситуации. «Ха-ха», – большими буквами было написано в углу листка в полоску. Поджав губы, девушка порвала листочек и так свирепо глянула на Марка, что тот, ожидая даже большего, поежился. «Сморозил – так сморозил» – обеспокоенно подумал юноша. На протяжении всего урока парень нисколько не задумался о том, что Анна Александровна рассказывала о создании «Евгения Онегина». Он думал о том, как можно исправить ситуацию. Сказать учительнице, что не сможет принимать участие в новогоднем бале? Конечно, ему этого не хотелось, но какая, к черту, разница, что ему хочется?
   По звонку с урока Ева с лету взяла в охапку все свои вещи с парты и, повесив сумку на плечо, рванула прочь.
   – Чего успел натворить, Марк? – безобидно поинтересовался Влад, не планировавший наживать себе врагов. – Не стоит ссориться с Евой перед репетицией, иначе повториться история прошлых лет. Если ты понимаешь, о чем я, – одноклассник украдкой подмигнул, на что Марк невесело усмехнулся. К сожалению, теперь Бреднев был одним из тех, кто мог рассказать лишнего – в «А» классе никто не знал о промахах Марка, поэтому парень беспокоился за сохранность репутации «хладнокровного мизантропа». Именно так посчитал немец, решив, что с тем не стоило портить отношения.
   – Разошлись во взглядах. Наверное, стоит принести извинения.
   – Правильно мыслишь. А я, пожалуй, приглашу кого-нибудь другого на танцы, – улыбнулся Влад. Его улыбка всегда напрягала Марка. Слишком уж правильным казался ему этот Бреднев.
   – Почему бы не с Кирой?
   – Она еще не уверена, что сможет, поэтому лучше попробую с кем-нибудь другим… Эй, Сурикова! – Влад подозвал девушку, которая почему-то все время находилась около Анны Александровны.
   Берднев носился чуть ли не по всему классу в поисках партнерши, что-то кому-то объяснял, уговаривал. Поглядев на это, Марк невозмутимо развел руками и поспешил за Евой, которая, скорее всего, была уже на первом этаже в кабинете физики. На первом этаже было шумно, похоже, что у коридора, ведущего к спортивному и актовому залам, вывесили объявление, которое более всего влекло внимание младшеклассников, наслышанных о загадочном и таинственном новогоднем бале.
   В 106 кабинете было невероятно тихо. На кафедре были разложены тетради для контрольных работ и варианты тестов.
   – Ощущение чего-нибудь… – улыбнулся Марк и посмотрел на Романову, занимавшуюся своими ногтями. Стоило ей заприметить «другана», она схватила со стола свою сумку и пересела к Кире, которая, скорее всего, продолжала размеренно жевать булочку с джемом и сосиской вприкуску где-нибудь в столовой. Зильберштейн удивленно хмыкнул, нахмурив брови, и занял свое место, разложив вещи на парте.
   Физику Марк никогда не любил не потому, что ее не понимал, а из-за того, что кто-то вбил ему в голову, что он – стопроцентный гуманитарий. Также ему не нравились учебники темно-синего цвета. И тесты… Много тестов. Scheisse Teste [33 - Scheisse Teste – чертовы тесты (нем.)]! Он их терпеть не мог, как и вся страна. Обычно Зильберштейну помогала Ева, умница-разумница, которая никогда не оставляла поэта-безнадегу в беде. На нее всегда можно было положиться.
   – Итак, на следующем уроке будет пробный мониторинг по пройденному материалу девятого и восьмого класса. В конце февраля пишем городскую контрольную, – сообщила Людмила Васильевна, учительница физики, опираясь на кафедру. – Записываем в тетрадях тему урока: «Ньютонова механика».
   Тем временем Ева что-то с улыбкой обсуждала с Кирой и Владом, специально подсевшим к ним, за парту к Ангелине. Так уж вышло, что у Людмилы Васильевны не существовал план посадки, и она не обращала внимания на то, что кто-то сел из-за «великой и чистой любви».
   «Устраиваешь показательные выступления? Рановато, Ева», – мельком взглянув и укротив взгляд, Марк подпер рукой голову и принялся неторопливо выводить заголовок в тетради, прекрасно понимая, что все действия Романовой не более чем демонстрация. Загадка: что именно она хотела этим показать?
   Но вернемся к главной теме – новогодний бал. Знаете, при одном упоминании о бале сразу вспоминается один мультфильм, «Анастасия», кажется. С невероятными историческими коллизиями и приятными песнями, такими родными детскому сердцу. Да, но почему Анастасию называли Аней? Абсурд.
   Итак, о бале. Влад не растерялся и вместо Евы пригласил ту самую Ангелину, которой срочно надо было исправлять двойку по литературе. В общем, они нашли друг друга. Да и вместе их пара смотрелась несколько гармоничней, чем будь он с Романовой. В паре они… слишком противны, как соевый шоколад на зубах. Ангелина показалась бы зрителям интересней, пониже Влада, учитывая, что Ева с ним почти одного роста. Несмотря на всю свою хрупкость, Геля была, что называется, «бой-бабой», палец которой в рот не клади. Длинные накрашенные ресницы и тональная маска, которую Анна Александровна любила называть посмертной. У нее были шикарные медные волосы по пояс. В отличие от Зильберштейна, Еве не нравилась пара Влада и Гели. Ревность – жуткая и страшная штука.
   Перед репетицией Ева поспешила в раздевалку, игнорируя непонимавший взгляд Савановой, которая все-таки решила участвовать в выступлении и запоздало спохватилась с поиском партнера. С Владом она, насколько я знаю, даже не думала танцевать – из-за женской солидарности. Впрочем, она искренне сомневалась в силах Евы – маловероятно, что игра стоила свеч.
   После уроков Зильберштейн собирался поговорить с подружкой для налаживания отношений, но она оказалась невероятно шустрой, как хомяк, и покинула кабинет истории точно по звонку. Возможно, она предвидела действия Марка. Когда Романова неслась вниз по лестнице, ее волосы красиво развевались и, казалось, пытались ее догнать, но не тут-то. Марк завороженно глядел ей вслед, но, одернув себя, пробубнил под нос:
   – Не о том думаешь, приятель, – и моментально отвел взгляд. Больше всего ему хотелось догнать ее, но весь мир был словно настроен против него, утрирую, конечно – не мир, скорее, школа. Навстречу девятикласснику попалась толпа малышей с продленки, сквозь которых пробраться было невозможно. Они напомнили Марку маленьких зубастиков (Critters, 1986, if u remember [34 - Critters, 1986, if u remember – «Зубастики», 1986 год, если вы помните, американский фильм ужасов.]). Далее он натолкнулся на бывшего одноклассника, с которым вместе сиживал когда-то за первой партой перед учительским столом. Его звали Гришей, был он спортсменом и при каждом контакте с двуногими обращал тех в религию здорового образа жизни. Лучшим другом был Леша – они дружили с детского сада.
   – Марк. Марк! – позвал немца Гришаня, остановив того в дверях. – Ну, чо, как у тебя дела в новом классе? Будешь пытаться вальсировать в этом году? – парень изобразил, будто прижал к себе невидимую партнершу и сделал с ней несколько проходов.
   – Не знаю, – угрюмо процедил Марк.
   – О, рили? Что, опять с мамашей придешь?
   – Я не понимать, о чем ты говоришь, – буркнул Зильберштейн, и, задев Гришу плечом, отправив того на пол (возможно, в реанимацию), немец направился к выходу. Ева, к тому времени, проскочила мимо секьюрити, и Марк поспешил за ней, несмотря на то, что на улице было слишком холодно даже для декабря.
   Романова пошла не обычным путем, а мимо детской площадки, расположенной напротив школы. В иные времена она хаживала иначе: по левую сторону от школьного подъезда.
   – Stop [35 - Stop – стой (англ.)]! – побежав за девушкой, Марк покинул территорию школы и нагнал ее около горки в форме динозавра. – Donnerwetter [36 - Donnerwetter – черт возьми (нем.)]! – растерялся он.
   – Чего тебе? – резко остановилась девушка, развернувшись к однокласснику. Ранее заговорить с приятелем у нее не хватало духа.
   – Почему ты завелась так? Разве нельзя было просто сказать: «Fucking [37 - Fucking – чертов (англ.)] Марк, я тащусь от Бреднева и хочу плясать с ним», чего сложного?
   – Меня просто бесит, что ты принимаешь решения за меня! – в ее глазах заблестели слезы. – Причем это не в первый раз! Что с Юрой тогда, что сейчас…
   – Я очень хотел танцевать с тобой и не знал, что ты неравнодушна к Бредневу. Мои извинения, – состроив клоунскую гримасу, Зильберштейн сделал реверанс, но его нервы были на пределе. Хлюпнув носом и утерев выступившие слезы, Ева бросилась обнимать Марка. Похоже, она давно ждала этого момента, чтобы вновь почувствовать себя под защитой немца, когда тот крепко обнимал ее в ответ. В который раз Зильберштейн был удивлен. – Ты… очень экспрессивна.
   – Просто… ну, мы же друзья, в конце концов, я очень не хочу с тобой ссориться, если честно, – быстро бормотала Романова, нервно смотря по сторонам. Ей едва ли хватило сил наступить на глотку гордости, поэтому ее слова прозвучали крайне невнятно. Завидев выходившую из школы Анну Александровну, она отступила от одноклассника; учительница шла по направлению к ним – многие курильщики из школы дымили именно у тех ворот, поскольку они были ближе всего. – И знаешь, как обидно, когда друг подобным образом подставляет.
   – Друзья, значит, – сощурившись, произнес Марк и цокнул языком. – Что же ты мне тогда раньше не сказала, что тащишься по Бредневу? Может, я бы чем-нибудь смог тебе помочь.
   – Почему ты так упорно повторяешь, что он мне нравится? – взволнованно поинтересовалась Ева, скрывая волнение за улыбкой. – Будто мантра какая-то. Омм, Влад хороший, Влад хороший…
   – Пфф, вот еще. Делать мне больше нечего! – возмутился Зильберштейн.
   – Марк? Ева? Разве вы не должны быть на репетиции? – Анна Александровна с удивлением посмотрела на школьников. Затем она, похоже, заметила, что немец был без куртки и с непривычки дрожал от холода. – Марк, ты чего, совсем с дуба рухнул? Почему без куртки выбежал? Простудить себе все удумал?
   – Ничего от меня не убудет, поверьте мне, – отмахнулся тот. – Я болею раз в два сезона – осенью и весной. Остальное время я могу делать все, что угодно, поэтому, пожалуй, я покурю, а ты, Ива, отправляйся в актовый зал, – скомандовал парень и пальцами сделал в сторону школы. – Анна Александровна, – по слогам выговорил он, – надеюсь, вы не будете возражать, если я постою здесь с вами?
   – Ну, вообще, Марк, курение – не есть хорошо…
   – Вы же сами курите, – невозмутимо произнес Марк, пожав плечами, и достал из кармана пачку крепкого Marlboro. Достав сигарету и зажав ту губами, он быстро прикурил и спрятал зажигалку обратно в пачку.
   – …но я не могу агитировать за здоровый образ жизни, поскольку сама курю, и это собственный выбор каждого человека, – Анна Александровна снизу вверх посмотрела на Зильберштейна. Тот лишь опять усмехнулся и посмотрел на Романову.
   – А я не курю, – радостно сообщила Ева, почувствовав неловкость.
   – Молодец, – сказала классная руководительница.
   – Прошу, Ева, иди в школу. Я не хочу, чтобы ты простудилась. У тебя нет такого сногсшибательного иммунитета, как у меня.
   Спорить Ева не стала – сразу отпало желание, когда она столкнулась с удивленным взглядом Анны Александровны, но для себя девушка поняла, что если еще повторятся подобные выходки, то она даже не имеет представления, как себя поведет в следующий раз, очевидно же – Марк невероятно конфликтный человек, и сейчас ей просто повезло.
   В актовом зале, тем временем, Влад настойчиво объяснял Ангелине, куда и как нужно ставить ноги. Сусанна, одноклассница ребят, добрейшей души человек, согласилась наиграть на старом пыльном пианино, которое, вероятно, не трогали до этого года три, какой-то вальсок. Инструмент, разумеется, был расстроен, и звучание было паршивым. Саванова с усмешкой наблюдала за тщетными попытками Влада, устроившись в первом ряду, выстроенном перед сценой, свободной от оборудования и мебели.
   Все основные события, произошедшие на улице, Кира успела увидеть из окна. Этого ей было достаточно для того, чтобы сложилось мнение о данной ситуации. Поправляя шторку, Red Head поинтересовалась:
   – Как думаете, Ева нравится Марку?
   – Дык еще же с первого класса, не? – удивленно спросил Берднев, протягивая руки к Ангелине. Та от него вырвалась и заинтересованно посмотрела на Саванову, с которой дружила в классе так четвертом-пятом.
   – А разве они не встречаются? – недоуменно спросила Геля, похлопав глазками. – В отеле они же даже жили вместе.
   – И что? Мы со Стасом тоже жили вместе, и ничего же! Так ничего и не вышло, – недовольно бросила Кира, скрестив руки на груди. – А Ева просто утирала ему сопельки, ведь «Маркуша заболел», – язвительно добавила девушка, ехидно улыбаясь. Влад изумленно посмотрел на Саванову.
   – Действительно? Ни о чем таком не слышал.
   – Да их даже Анна Санна спалила! – хохотнула Кира. – Она еще Марка отчитывала за то, типа «что он забыл в номере Киры и Евы». Впрочем, я так поняла, Зильбертшейну ни за что никогда не влетает, так, да?
   – Чо? Серьезно? – Ангелина вопросительно уставилась на Киру.
   – Да не то чтобы ему никогда не попадает… Просто Галина Николаевна всегда, скажем так, опекала его, – напряженно произнес Влад, мельком посмотрев на дверь.
   – С чего бы это?
   – Если честно, не интересовался. С Марком как-то не общаюсь, но я слышал, что он настолько трудно переживал развод родителей, что его записали к психологу.
   – Эт самое, – Саванова щелкнула пальцами, усиленно стараясь что-то вспомнить. – Точно, да! Об этом мне что-то говорила Таня, ну, мол, рос он без отца, на нем это сильно сказалось… Что-то вроде того.
   Двери актового зала распахнулись, и в проеме показалась довольная Ева, которая так и не услышала компромата ни на Марка, ни на себя. Лица одноклассников моментально приобрели безразличные выражения, словно всего этого разговора не было вовсе. Не отметив появления подруги, Влад продолжил тренироваться с Ангелиной, которая большими удивленными глазами смотрела на одноклассницу. Ева нисколько не обратила на это внимание и, постаравшись проскочить мимо вальсировавшей пары, села на край сцены и выжидающе уставилась на распахнутые двери зала.
   Для человека, который прежде никогда не выступал с партнершей, Марк танцевал слишком хорошо, но вот Еве было почему-то неловко танцевать вместе с ним. В седьмом классе ее кавалером был Леша, в восьмом Матвей – со всеми ними она была знакома с самого детства, поэтому на репетициях она не чувствовала той неловкости, которая возникала от прикосновений Зильберштейна. Впрочем, услышь она тот разговор, состоявшийся пятнадцать минут назад, думаю, ее мнение бы кардинально изменилось. От смятения Ева даже по неосторожности наступила немцу на ногу, после отлетев от него в сторону, смущенно краснея.
   – Прости, – прикрывая рот ладошкой, хихикнула она. В зале было всего несколько пар. Незадолго до официального начала репетиции, назначенной на три часа, пришел Юра Айерченко. Марк время от времени бросал на него ядовитые взгляды, на что тот никак не реагировал. Юра помог Владу расчистить несколько рядов стульев, придвинув их к стене. С опозданием пришла партнерша десятиклассника мадмуазель ЛаЛаури, которая по совместительству являлась его девушкой.
   Царившая праздничная атмосфера в школе Зверя наполнилась трепетным ожиданием Нового Года. Со дня на день планировали ставить елку, и кого-то из девятого класса обязательно запрягут ее наряжать, но пока отвлечемся на другую часть истории. Надеюсь, вы не против. Помните, в начале главы Марк и Ева поссорились? Естественно, это был не первый и не последний раз, поэтому мне бы хотелось рассказать об очередном инциденте, который произошел также в кабинете русского языка и литературы.
   Зима. Поэтичное время года, вдохновлявшее поэтов девятнадцатого века. Возможно, мне бы захотелось упомянуть какое-нибудь стихотворение Пушкина, да вот его творчество мне никогда не нравилось. Репетиции были не основными событиям в школе. Помимо прочего близились новогодние каникулы, чему Ева была невероятно рада. Наконец-то она смогла бы спокойно отдохнуть от своего класса. Вот только прежде чем спокойно уйти на не совсем заслуженный отдых, девятый класс «А» должен был сдать отрывок из «Евгения Онегина», недаром мы начали разговор с Пушкина. Девушки опечаленно учили длинное письмо Татьяны, а парни, стиснув зубы, зубрили письмо Онегина. И вроде бы всех все устраивало, и было время спокойно все повторить до сдачи, как Марка пробрало. Я думаю, вы знаете, что это значило – близилась неспокойная пора. Немец в очередной раз перечитывал заданный отрывок и, поморщив нос, отбросил учебник в сторону прямо посреди урока. Тот отлетел к мусорной корзине.
   – Я не хочу учить этот шлак! – недовольно воскликнул ученик. Соседка по парте посмотрела на него с нескрываемым ошеломлением. Уроки с ним всегда проходили довольно разнообразно. И это было, как правило, чревато последствиями. Временами парень напоминал ей капризного ребенка, которого не пустили на горки или, что еще хуже, которому не дали посмотреть «Скуби-Ду». – Почему я должен учить Пушкина, если мне он в жизни не пригодится?
   – Программа такая, Марк, – совершенно спокойно сказала Анна Александровна, хотя прекрасно понимала, что еще немного, и она сорвется на этого полоумного. Галина Николаевна по-прежнему рассказывала о «сложностях» ученика, поскольку по неизвестным причинам желает ему добра. – Подними свой учебник, псих-одиночка, – сказала она с легкой усмешкой.
   – Но мне не нравится Пушкин! Я его ни хера не могу запомнить, – пожаловался парень, поднявшись со стула. Он вяло, немного ссутулившись, поплелся к доске – странно, что книга не попала в самое ведро. Затем парень немного смутился, ведь он дал обещание Еве, что не будет «некрасиво выражаться» и материться. Но на этот раз Романова ничего не заметила; ее больше интересовала сложившаяся в данный момент ситуация. – Серьезно, я мог бы выучить что-нибудь даже более длинное, но только не этого Онегина, – сказал Марк и лукаво посмотрел на классную руководительницу.
   – Например, что? – поинтересовалась Анна Александровна.
   – Несколько отрывков из «Демона» Лермонтова. Запросто, – самоуверенно заявил немец.
   – А какие именно отрывки? – вопросительно вскинув бровь, спросила учительница. Ее действительно заинтересовало то, что Марк мог выкинуть дальше. И смог бы он справиться с таким заданием до конца недели.
   – Эмм… – Марк замялся и посмотрел по сторонам. Одноклассники внимательно наблюдали за развитием сюжета, и его взгляд зацепился за Еву, которая, видимо, потеряла к этому всякий интерес и мило перешептывалась с Владом. – Обращение демона к Тамаре, признание в любви, – нерешительно произнес он и отвел глаза, когда Ева посмотрела на него. Отреагировала она вовсе не на его слова, а на источник звука – мельком глянула и вернулась к первоначальному занятию. – Я все-таки считаю, что лучше делать, то есть, учить то, что тебе нравится, – добавил Марк.
   Закончив, Марк неуверенно поджал губы и, закрыв учебник, направился к своему месту. Только когда он дошел до парты, учительница сказала:
   – Хорошо, если так хочешь – можешь вместо Онегина рассказать признание Демона. Начиная с его обращения к Тамаре вплоть до клятвы. Причем даже если ты расскажешь все правильно, балл снимается уже за то, что ты рассказываешь не по программе, – наконец-то сообщила свое решение учительница, и Марк довольно улыбнулся.
   Не то чтобы люди привыкли к выходкам немца, но пока учителя не воспринимали его в штыки, все было довольно мирно. Они с Егором на пару надоедали окружающим, но в классе не может быть двух человек, которых все ненавидят. В итоге должен остаться один.
   Ева несколько расстроено вздохнула и посмотрела на соседа по парте. Тот, довольный, достал из сумки тоненькую исписанную тетрадку. Сначала девушке показалось, что там были его стихотворения, но затем она приметила заглавие «М. Ю. Лермонтов. Демон». Ей всегда нравился почерк приятеля.
   Вместо того чтобы вместе с классом разбирать «Евгения Онегина» и записывать материалы для сочинения, Марк принялся заранее учить «Демона», периодически прикрывая текст и шепча вирши так, чтобы никто ничего не разобрал, но Ева краем уха услышала его и, оторвав нос от тетрадки, спросила:
   – Что делаешь?
   – Учу, – отвлеченно ответил Зильберштейн, перелистывая изрядно потрепанные листы.
   Можно было ожидать чего угодно, особенно общаясь с этим «чудаковатым немцем». Перечитывая часть Тамары, Марк невольно задумался – если он рассказывает все от лица Демона, то не может же он пропустить часть его возлюбленной? Иначе ощущение от произведения будет не то. Поэтому было необходимо придумать какой-нибудь интересный маневр! Марк сощурил глаза и, посмотрев по сторонам, уцепился взглядом за Романову. Очень интересный маневр…
   – Анна Александровна, – обратился к учительнице Марк, когда Кира и Ева вместе с доброй половиной класса покинула кабинет. Перед учительским столом, помимо немца, также стояли Влад с Ангелиной, – можно ли кто-нибудь поможет рассказать мне «Демона»? Часть от Тамары…
   – Могу помочь, Марк, – хохотнул Влад, Геля поддержала его смешком.
   Проигнорировав шпильку, парень продолжил:
   – Кто-нибудь из девчонок. Пусть просто прочитает часть от лица Тамары, хотя бы с выраженьицем, мне этого будет достаточно. Можете кого-нибудь попросить? Если вам, конечно, не сложно.
   – Хорошо, Марк, – классная руководительница посмотрела на Ангелину. – Геля, не хочешь?
   – Нет, – протянула она в ответ, замахав перед собой руками, – Анна Александровна! Я и так в этом вальсе участвую, – возмущенно добавила рыжеволосая и, взяв сумку с первой парты, пошла к выходу. Проводив ее взглядом до двери, Влад наклонился к Марку и шепнул на ухо:
   – Смирись, у рыжих нет души, – и ребята одновременно прыснули.
   Неизвестно, что Влада не устраивало в рыжих, но Марк решил, что как-нибудь использует эту фразу, уж больно она ему понравилась.
   Единственным очевидным кандидатом, по мнению Анны Александровны, была Ева, которая всегда охотно общалась с Зильберштейном. Одно время ей казалось, что те не в ладах, но, тем не менее, напряжение с девичьей стороны прошло. Именно поэтому она решила, что ту можно попросить исполнить роль прекрасной Тамары, в которую влюбился Демон. Встретив ученицу после шестого урока, она попросила Еву заглянуть в ее кабинет.
   Анна Александровна вкратце рассказала о просьбе Марка. Девушка была удивлена тем, что друг сам не попросил ее помочь ему. Неужели он считал, что на нее нельзя положиться? Это обидело Еву, и, если бы не вмешательство учительницы, она бы отказалась. Романовой была неприятна данная ситуация, но она не стала развивать из нее возможного конфликта – ей было достаточно узелка на память.
   Дни проходили невероятно быстро, в каком-то особенном темпе, когда: то уроки, то репетиция, то нудная болтология Марка и острые шпильки Киры. Поэтому, думаю, пренебрежем той частью, которая ну уж совсем не относится к делу.
   Итак. Это был один из свободных вечеров, когда участники выступления из девятого «А» класса остались единственными в актовом зале. Периодически кто-то да появлялся, но, в основном, это были зеваки из незадействованных в шоу, подготовка к которому шла очень неспешно. Марк сидел на сцене, свесив ноги, а Ева стояла рядом с ним. Партнерши Влада, Ангелины, в очередной раз не было, после первой репетиции на прочих ее ни разу не видели, что парня бесило, и он грозился, что либо найдет ей замену, либо откажется участвовать вовсе. Лишь Кире было на все плевать, и она периодически становилось временной партнершей Влада.
   – Darlings, should we start our repetition-competition? [38 - Darlings, should we start our repetition-competition? – Дорогие, не могли бы мы начать нашу соревновательную репетицию? (англ.)] – с насмешкой поинтересовался Марк. – Признаться честно, у меня есть кое-какие дела, не хотелось бы задерживаться в вашей милой компашке дольше требуемого, – под «кое-какими делами» парень имел в виду, что ему хотелось покурить.
   – Почему ты не можешь спокойно подождать Георгия Павловича, чтобы мы нормально закончили репетицию? – устало спросил Влад, искоса смотря на одноклассника. Зильберштейн стал его раздражать после того, как он буквально увел у него Еву, ведь она была для него идеальной партнершей: с отличным чувством ритма.
   – Да я танцор от бога! – усмехнулся немец. – Зачем мне еще какие-то Джорджи Павловичи?
   – Ох, и плутоват же ты, шельма, – хмыкнула Романова и, сложив руки на груди, направилась к рабочему столу, который был торцом расположен к сцене.
   – Эээ… Щито? – недопонял парень.
   – Дурак ты в общем, Марк, – улыбнулся Влад и посмотрел на Еву. Та ухмыльнулась ему в ответ, подмигнув. Берднев снял полосатую кофту и, оставшись в футболке с таким же узором, облегченно выдохнул: – Как же тут жарко.
   – Идиоты, – проворчала Кира.
   – Вот щас как станцую, так у вас глаза от удивления выкатятся! – Зильберштейн вытянул левую руку вперед, дернул правой ногой, но дверь актового зала внезапно открылась, и на пороге показалась девочка, скорее всего, одна из семиклассниц, которые очень старались, подготавливаясь к школьному Новому Году.
   Это была Анечка, дочь Нины Матвеевны. Ростом она была на голову ниже Евы, глаза у нее были голубые, а волосы медового цвета. Увидев ее, Зильберштейн напрягся, даже как-то побагровел. Ева пыталась вспомнить, откуда она знала об этой семикласснице, но, заметив реакцию немца, ее осенило – это же та самая девчонка, которая донимала парня на mail.ru.
   – А… вы тут не видели моих одноклассниц? – робко спросила Анечка, оглядываясь. У нее были невероятно большие глаза, а вид в целом хрупким и даже прозрачным.
   – Не-а, – мотнул головой Влад.
   – Больше всего меня радует на спортивных танцах то, что там есть рагга, – далее невозмутимо продолжил Марк. – Ну, Кира меня сейчас понимает.
   – Неужели тебе нравится вилять задом перед судьями, Марк? – хихикнула Саванова. – Как-то я не могу тебя представить на танцах, а уж тем более на баттле.
   – Ты недооцениваешь мою мощь, женщина! – гордо ответил тот. – И да, у меня достаточно привлекательный зад, чтобы его не стыдиться демонстрировать, хочешь, покажу? – несмотря на то, что это было шуткой, во взгляде Марка можно было прочитать вызов, мол, не побоится ли Кира продолжить своеобразную дискуссию.
   – Вот скажи мне честно – тебя в детстве не роняли?
   – продолжала насмехаться над одноклассником девушка. Вероятно, за словами немца она не видела ничего специфического, в отличие от Евы. – Ладно, я девушка, то, что я во время танцев виляю жопой и сиськами – это от меня ожидаемо, но ты– то парень.
   – Причем, мне кажется, мужественный, – скромно вставила свои три копейки семиклассница и невинно захлопала глазами, покраснев.
   – Мужественный?! – в один голос переспросили Кира, Ева и Влад.
   – Мужественный? – сам того не ожидая, вполголоса уточнил Марк. – Ясен красен я прекрасен.
   Аня, еще более покраснев, быстро закрыла за собой дверь. Девятиклассники озадаченно посмотрели ей вслед. Оказывается, у таких ребят, как Марк, могут быть воздыхательницы – так что, доктор, вы не огорчайтесь, у вас все впереди. Но вернемся к тому, что нас беспокоит, а вернее, к Зильберштейну, который всерьез планировал исполнить нечто «лезгинка-образное». Зрелище, если честно, не для слабонервных. Родительский контроль: если вам нет восемнадцати – просьба отойти от экрана.
   – Балда, завязывай со своими танцами! У меня сердце кровью обливается, когда я вижу этот кошмар! – жалобно простонала Кира, прикрывая глаза руками, словно увидев нечто поистине страшное. – Мне, как человеку, умеющему танцевать, невыносимо смотреть на это.
   – Брось, Кира! Марк же для своей девушки старается. Только жаль, что она уже убежала, – хмыкнул Влад, и Зильберштейн чуть ли не с кулаками бросился на одноклассника. – Не ревнуй, будь джентльменом.
   – Уже полшестого, а мы до сих пор здесь, причем мы даже толком не репетировали, – как бы невзначай напомнила Ева, смотря по сторонам. – Почему бы нам не повторить более продуктивно в четверг?
   – В четверг у вас общага, – задумчиво напомнил немец, отставая от Влада. – Опять придется до чертиков сидеть в школе? Нахер надо, – затем Марк усмехнулся и прикрыл рот рукой, внезапно вспомнив о негласном договоре, касавшемся того, что от нецензурной брани он откажется.
   Девушка не сразу поняла, в чем дело, но стоило ей отметить реакцию приятеля, так она довольно улыбнулась и, уперев руки в бока, встала в проходе между сиденьями.
   – Нарушать клятвы нехорошо, Маркуш. Хватит ругаться, – склонив голову набок, сказала Ева и поинтересовалась: – Как ты уживался с Галиной Николаевной? Нам она отпускала замечания, даже если кто-то просто чертыхнулся… А у тебя же вообще чуть ли не через слово мат.
   – Этого я тоже не понимал. Никогда, – подтвердил Влад.
   Мне бы хотелось напомнить о событиях, произошедших в Городе на Костях. Скажем так, небольшое отступление. Иногда хочется, чтобы кто-нибудь проанализировал поведение людей. Скажите, вот как вы думаете, почему Галина Николаевна достаточно субъективно относилась к Марку? Неужели он был образцом для подражания и идеалом, что его дерзость прощалась? Я не Лев Толстой, чтобы вкладывать разжеванную информацию читателям в голову. Всегда приятней, когда он сам размышляет и строит собственные догадки. Что же, развивайтесь!
   – Я – невероятный обаяшка, – зловеще улыбнувшись, Марк ткнул себя в грудь.
   – Да чем же ты отличаешься от нас, Зильберштейн? – Влад вопросительно посмотрел на одноклассника и ухмыльнулся.
   – В отличие от вас, я уйду под громкие аплодисменты, – немец самодовольно улыбнулся и, разведя руками, пошел прочь из зала.
   Вскоре все ученики девятого класса «А» покинули актовый зал. В школе к тому моменту почти никого не осталось, лишь те, кто еще не отрепетировал свою часть, и те, кто готовился к экзаменам по физике и истории. Никто из компании не собирался сдавать эти предметы, хотя все четверо сошлись в одном – обществознание считалось самым простым для сдачи. Что в формате ГИА, что по билетам.
   По иронии судьбы вышло так, что расходиться подросткам в разные стороны – Влад и Кира идут направо, а Марк и Ева налево. Но прежде, чем разойтись, ребята постояли у ворот детской площадки, где Кира и Марк решили перекурить. Зильберштейн по привычке предложил сигарету Романовой, и она вновь не смогла устоять. Не то чтобы ему нравились курившие девушки, но его радовало, что подруга берет именно его сигареты, а не Савановские. Парень всегда обращал внимание на детали, что ему, например, пригодилось, когда он скрупулезно собирал вырезки из газет. Даже такие мелочи наталкивали его на приятные мысли.
   Стоило школьникам разойтись, Марк воодушевленно возобновил беседу – все-таки одноклассники его более чем напрягали:
   – Кстати, может, ну ее к черту эту ретепетицию во вторник? – беззаботно ухмыльнувшись, предложил Марк. – Сгоняем в киношку на какой-нибудь слэшер…
   – Ретепетиция? Что за…? Хотя, ладно, я поняла. Хорошо. Но насчет четверга сомневаюсь – мне еще письмо Татьяны доучивать, да и Тамару кое для кого готовить, – с укоризной посмотрев на Марка, рассуждала Романова. – В общем, маловероятно, что выйдет. Может, на выходных? Да и позвать Киру и Влада можем, думаю, они согласятся, особенно Кира с ее вечным нытьем, что она в кино хочет.
   – К сожалению, выходные принадлежат вовсе не мне, – горько вздохнув, сообщил Марк.
   – А что такое?
   – Ну, в субботу я освобождаюсь только вечером, а в воскресенье свободен лишь ранним утром, что еще более печально, чем суббота.
   – Чем же ты таким занят? – хихикнула Романова, на что Марк покачал головой.
   – Я в этом году заканчиваю музыкальную школу по классу акустической гитары… Неужели, я тебе не говорил? – удивился Зильберштейн, потянувшись за второй сигаретой. Когда он оставался наедине с Евой, то всегда курил на одну больше. У каждого своя вредная привычка, не так ли, Иви?
   – Впервые слышу, – улыбнулась девушка и, смутившись, попросила: – Может, как-нибудь сыграешь мне?
   – Может, как-нибудь сыграю тебе, – согласился одноклассник. – Кстати, слышала школьные новости?
   – «Кстати» это к чему? – усмехнулась девушка. – Ну, в общем, ладно. Что за новости?
   – Таня, похоже, с Егором начала встречаться.
   – Откуда узнал?
   – Сурикова рассказала, а они ж с Таней, как-никак, лучшие подруги.
   – Марк, ну, ты и сплетница, – засмеялась Ева и пошла вперед. Тогда у Марка зародилась интересная идея, о которой я расскажу несколько позже, но, а пока немец торопился за подругой, которая ускорялась. Видимо, ей очень хотелось домой.
   В школе Зверя не любили тех, кто говорил много лишнего. Естественно, Марк изначально не вписывался в данную канву – обсуждать чужую личную жизнь он любил, чего никогда не скрывал. Главное – быть честным с самим собой, а потом и с окружающими. Так вышло, что ту новость Марк подслушал абсолютно случайно, и информация была секретной. Разумеется, такое никому бы не могло прийти в голову: ни ему, ни Еве, которая вечером обо всем рассказала Кире, которая уже рассказала обо всем Стасу. Таким образом, началась Грандиозная Паутина Сплетен, иначе именуемая как ГПС.
   Кто бы мог подумать, что именно она станет причиной дальнейших проблем в школе? Уж точно не я.
   ГПС разрослась настолько быстро, что к следующему утру уже оба девятых класса знали, что Егор обзавелся подружкой. Марку от этого было ни тепло, ни холодно, но вот стоило Егору прийти в школу, так на него обрушились заинтересованные девичьи взгляды и ехидные смешки мальчишек. Когда пришла Таня, то одноклассницы сразу же накинулись на нее с расспросами, мол, когда они так успели. Девушка отреагировала намного спокойней, чем ее новоиспеченный молодой человек: тот сразу же начал отнекиваться от разного рода связей с женским полом и чуть ли не признался в любви к мальчикам.
   – Какая падла не следит за языком?! – разозлено процедил Егор, когда мимо него проходил Зильберштейн, насвистывавший мелодию из любимого фильма «Убить Билла». Не то чтобы Костенко мог предположить, что источником проблем мог стать Марк, но такого варианта он никак не мог исключать, так как у них были чрезвычайно напряженные отношения; неудивительно, если тот решил досадить ему таким способом. Мелочно? Да, но это всего лишь рассуждения стандартного представителя школы Зверя.
   Отследить источник слуха было довольно-таки просто.
   Это было двенадцатое декабря. В тот день Марк начал задумываться, стоит ли ему что-нибудь дарить Еве. Если и стоит, то что? Ему было непривычно делать какие-либо подарки на Новый Год, он едва мог подобрать что-нибудь достойное своей матушке. Фантазия у парня в этом плане была весьма скудна.
   «Что бы ты хотела на НГ?» – написал Марк на клочке бумаги, вырванном из словаря, и протянул соседке по парте. Она с ленцою развернулась к своему месту и, увидев записку от приятеля, удивленно вскинула бровь. Развернув ее, она посмотрела на запись и, улыбнувшись, взяла первый попавшийся карандаш и написала ответ: «Импровизируй, милаш. Я же не спрашиваю у тебя, что тебе дарить;)»
   Это был урок русского языка, когда Анна Александровна разбирала вместе с классом ошибки, которые наиболее часто совершают в ГИА. План посадки каждый раз менялся. В этот раз за Евой и Марком разместился Егор, который, узнав о слухе, решил «по-дружески» потолковать с немцем. Ему было известно, кто слишком болтлив.
   Егор всегда одевался в спортивном стиле да любил спорт в целом. У него не было проблем с тем, чтобы найти себе девушку, даже если дело касалось не чистой любви, а чего-то более интимного. Ева никогда бы не подумала, что Костенко сможет стать для нее кем-то вроде родственной души.
   Насколько мы помним, Марк – конфликтный человек, а Ева, к всеобщему сожалению, как правило, шла за стадом, следуя девизу: «Один за всех, и все за одного».
   – Эй, Зибер, – подозвал Егор одноклассника.
   – Ja? – отвлеченно наклонившись назад, спросил Марк. Он так и не посмотрел назад, но стоило ему наклониться ближе, Егор схватил того за воротник черного поло.
   – Расскажи мне, педрила, каково жить с таким длинным языком? Видать, хорошо наработан? – прошипел одноклассник, Марк испуганно глянул в его сторону и вырвался из сильных рук, но его лицо оставалось по-прежнему невозмутимым. Немец блефовал. Ева заинтересованно повернулась на шум, затем еще несколько человек. Влад с пренебрежением наблюдал за внезапной стычкой ребят, впрочем, в последнее время его самого преследовало сильное желание дать Марку по щам. Среди парней того считали смазливым и замечали основном в девчачьем окружении – Ева да Кира. Лишь изредка ситуацию спасал сам Берднев.
   – Не понимаю, о чем ты, – Зильберштейн поджал губы.
   – Все-то ты понимаешь, – ухмыльнулся Егор. – Что, давно стрелу не забивали? Соскучился по былым временам?
   – О чем он? – обеспокоенно поинтересовалась Ева.
   – Почему же вы все такие… – не сумев подобрать нужных слов, замолчал Марк. Всем было прекрасно известно, что задеть Егора словом было невозможно. Марк знал об этом не понаслышке, но, тем не менее, всегда старался оставаться хладнокровным к чужим речам.
   И быть более тактичным.
   – Или сестренки не хватает? Говорят, она была невероятно хорошенькой, особенно если дело касалось не разговоров… Кому не понравится малышка, которая как только, так сразу бежит защищать своего братца? – упрекнул его Егор, и тут, кажется, именно тут у Марка снесло голову. Сознание помутнело. Он смутно понимал, что делает. Го лова безумно заболела, словно что-то сжало. Послышался ультразвук. Такой тонкий, едва слышный. Вывести Зильберштейна из себя непросто, но Егору удалось это сделать.
   – Ты слышишь это? – прохрипел не своим голосом парень.
   – Костенко! Зильберштейн! Я вам не особо мешаю?! – прикрикнула на подростков Анна Александровна, но ее слова были проигнорированы – Марк же их вовсе не заметил.
   – Ты чо, совсем больной? – нахмурился Егор.
   – Ты слышишь это? – настойчивей повторил Марк, мигом взглянув на потолок, повысил голос и с улыбкой добавил. – Я помогу тебе услышать, – после чего врезал ему одной правой. Не ожидав такого, Егор свалился со стула, прикрывая нос руками. Тем временем Зильберштейн решительно поднялся на стул и, с презрением осмотрев весь класс, произнес:
   – Почему люди стремятся употреблять столько омерзительных слов в адрес того, кого они даже не знают? И, судя по всей их нахальности и распущенности, никогда не узнают. Кто-то настолько пуст и безобразен, что не увидит ничего дальше своего носа, – Романова осторожно потеребила парня за штанину, но он ее не заметил. – И после этого мне надо укорачивать язык? Во всяком случае, я никогда не скрываю того, о чем думаю, и не являюсь лицемером. Скажу даже более – люди, – он сделал неосторожную паузу, поскольку от перевозбуждения закружилась голова, – похожие на Егора, не достойны жизни. Мне кажется, они вообще ничего не достойны, – Марк обессиленно вернулся на свое место.
   В классе наступила тишина.
   Никто не смог сказать что-то против слова Марка. Даже Ева, которая смотрела на того с диким изумлением. Таня подскочила к Егору и, приобняв его, повела того к двери. Видимо, она решила проводить его к медсестре. Проходя мимо Зильберштейна, она чуть ли не плевком в лицо сказала про таких, как он; цитирую: «Таких, как ты, надо убивать еще в зародыше». Попахивает жестокостью в стиле Валерии Гай Германики, но что поделать, если не все так просто? Впрочем, спешу заверить вас, что обойдется все большим реализмом, нежели как в творениях той леди.
   – Держите меня. Сейчас будет море крови, – сделав глубокий вдох, Анна Александровна встала у доски и испепеляющим взглядом посмотрела на Марка. – Это что сейчас было, Зильберштейн?!
   – Самозащита, – уверенно заявил немец, хотя понимал, что еще немного, и его голос задрожит как последний осенний листок. То странное чувство его все еще не покинуло, но ультразвук затих.
   – О своей самозащите будешь директору рассказывать! Все, с меня хватит. Собирай вещи, будем твоих родителей вызывать, – скомандовала классная руководительница.
   Остальное было как в тумане. Даже не помнив, как собрал вещи, Марк послушно шел за Анной Александровной, которая тихонько материла все на свете себе под нос. Одноклассники шокировано провожали парня глазами, пока тот вовсе не скрылся в коридоре. Для школы Зверя произошедшее было нестандартной ситуацией, когда кого-либо вызывают к директору. Пожалуй, это был первый случай, о котором знала Ева. Такого поворота событий она никак не ожидала.
   Только уже сидя на стуле перед столом директора, Марк более-менее пришел в себя. Мысли смешались в кашу и напоминали сумбурный поток местоимений и нецензурных существительных.
   До матушки Марка так и не удалось дозвониться, поэтому девятиклассника отправили домой; ее собирались вызвать в школу на следующий день. Зильберштейн искренне не понимал, почему учительница на него так взъелась – начал же не он. Тем более, не он перешел на оскорбления членов семьи. Он лишь постоял за себя и расставил все точки над «i». Разве в этом могло быть что-то плохое?
   Ученики девятого класса «А» с ненавистью пожирали глазами выходившего из кабинета директора Марка. Ева вместе с Кирой и Владом сидела на первом этаже у входа, и они что-то обсуждали. Судя по недовольным возгласам Берднева, они говорили о сегодняшнем инциденте. Романова внимательно слушала, что ей говорили ребята, будто в мыслях что-то оценивала. Нацепив на скорую руку пальто, даже не застегивая его, он поспешил к Романовой.
   – Слушай, Иви, ты не против, если я тебе сегодня позвоню? Надо бы отрепетировать «Демона», – это был единственный разумный предлог, который сумел придумать Марк.
   – Хорошо, буду ждать, – любезно улыбнулась девушка и, как ни в чем не бывало, продолжила беседовать с друзьями, лишь изредка поглядывая на парня.
   Марку больше ничего не оставалось, как пойти к выходу.
   Следующее утро в школе началось внезапно холодно и недружелюбно. Марк с удивлением отметил, что его либо не замечали, либо смотрели на него с лютой ненавистью. Впервые ему стало не по себе от полных пренебрежения и неприязни взглядов. Все бы, конечно, ничего – можно спокойно прожить, игнорируя общественное мнение, но что делать, если может отвернуться самый близкий человек? У него уже возникли сомнения на сей счет. Изначально у Марка было предположение, что на Еву могло повлиять случившееся; вчера он не смог дозвониться до нее – то ее не было дома, то занято. А на звонки на сотовый, судя по всему, она не реагировала. Впрочем, их было не особо много, Марк ненавидел быть назойливым.
   В отличие от Зильберштейна Ева в тот день пришла с опозданием, что было для нее чем-то невообразимым, но таким приятным. Наконец-то она смогла хоть чуть– чуть, но подольше поспать. О встрече с Марком она не думала ровным счетом до того момента, пока внезапно не увидела его в классе. Ева, немного колеблясь, прошла мимо приятеля и села вместе с Кирой – вчера ей промыли мозг по поводу того, что с немцем нельзя общаться, и она пока не решалась возобновлять контакт. На некоторое время она посчитала нужным затаиться и более не светиться в «неправильной компании». Парня обдало приятным жасминовым запахом духов подруги, от которого у него сначала закружилась голова, затем он почувствовал что-то еще. Точно. Духи перекрывали запах табака, который девочки, шифруясь, маскируют туалетной водой или зажевывают жвачкой. Или все вместе и разом; после этого пахнет от девиц как от дешевенького автомобильного ароматизатора.
   Обстоятельства сложились так, что Марк не мог найти подходившего момента, чтобы поговорить с Евой – ее постоянно куда-то таскали «друзья», к которым Марк относился с пренебрежением. Что же. Отныне с пренебрежением относились к нему.
   Анна Александровна, не зная всей проблемы изнутри, удивлялась, насколько класс оказался сплоченным, раз они поддержали Егора в столь непростой ситуации. Во время большой перемены после второго урока учительница вышла в коридор на третьем этаже, где заметила свой класс, собравшийся возле кабинета географии. Ребята о чем-то переговаривались, весело смеясь. Затем Анна Александровна обратила внимание, что немного левее стоял Зильберштейн, державшийся обособленно от коллектива. Как было сказано ранее – Бог любит троицу, именно поэтому чувства Евы не пережили очередного конфликта и расстройства.
   Все были на стороне Егора. Иной же стороны не существовало. Марк с презрением посмотрел на то, как он сидел с Таней на скамейке, приобняв ту за талию. Когда взгляды врагов встретились, лицо Егора окаменело, и он действием показал Марку перерезание горла.
   – Ева, ты не против, если я провожу тебя до дома? – поинтересовался Марк после уроков, когда Кира и Влад распрощались с Романовой.
   – Мм… пожалуй, неплохая идея, – пожала плечами девушка, с недоверием посмотрев вслед уходившим друзьям, и направилась к выходу из школы. Марк недовольно хмыкнул и последовал за одноклассницей.
   За дорогу до дома та не проронила ни слова. Максимум – кротко отвечала на заданные вопросы, касавшиеся литературы и сдачи выученных отрывков.
   – В чем trouble [39 - Trouble – проблема (англ.)], Ева? – остановившись перед третьим подъездом, поинтересовался Зильберштейн. Задумчиво покачав головой, приятельница невнятно ответила:
   – О чем ты? – где-то глубоко в своей светлой головушке Ева понимала, что совершала разом множество ошибок, но она находила себе оправдание в том, что игнорирование – выбор большинства. Впрочем, ей стало неуютно из-за того, что она вновь последовала за общественным мнением… впервые ей стало стыдно за это.
   – Знаешь, моя матушка очень воспитанная. Настолько, что ее можно принять родом из Англии, – переведя дух, начал парень. Ева посмотрела на него с недоумением. – Таким же образом она воспитывала своих детей. «Провожая девушку до дома, ты обязан целовать ее руку, Марк!» – говорила она, но я никогда не слушал ее наставления. Я полагал, что это сделает меня шаблонным, и получается, я буду следовать чьим-то указам. Мне кажется, если бы я делал так, как меня учила мама, то за моими действиями на самом деле ничего не было бы.
   – Это ты к чему?
   – А вот к чему, – произнес Марк и, присев на одно колено, поцеловал руку Евы, после поднявшись и развернувшись в сторону дома. – Good luck [40 - Good luck – удачи (англ.)]. Goodbye [41 - Goodbye – прощай (англ.)].
   Эти слова пронзили Еву, и она еще долго взглядом провожала Марка. Немец же старался как можно быстрее выбросить эти мысли из головы – из-за сильных эмоций у него могла заболеть голова. Придя домой, парень закинул школьную сумку в свою комнату и направился на кухню, где взял из подвесного шкафа запечатанную оранжевую колбочку с таблетками. Кое-как открыв ее, Марк выпил две таблетки, как было назначено доктором. Одна таблетка – профилактика, поддержание назначенного курса. Две таблетки – снятия стресса, при головных болях. Три таблетки и больше – большие проблемы. Он запил их водой и, сев около окна, закурил. Матушка, разумеется, была против вредной привычки сына, поэтому он курил дома только тогда, когда ее не было.
   По телевизору показывали какую-то несусветную чушь. Марк переключал каналы, пока не наткнулся на занятную передачу, которая понравилась бы Иве – все-таки установили, что найденной на той скамейке была Христина из ММР, и, между тем, голос за кадром рассказывал о возвращении легендарного The Поэта.
   «Включай НТВ и радуйся жизни, Холмс», – отправил сообщение Марк и усмехнулся набранному тексту. Руки немного тряслись. От волнения? В отличие от своих сверстников, Марк не умел долго злиться и быстро отходил.
   Его мама пришла только под вечер. К тому времени Зильберштейн уже около получаса подбирал аккорды к песне, которую хотел сдать экзаменационной комиссией. Забравшись с ногами на кровать, он сел в позу лотоса и внимательно следил за правильным положением рук.
   – Малыш, ты не забыл принять свои таблетки? – заботливо поинтересовалась мама. Марк посмотрел на дверь, которая была приоткрыта. Там стояла низкая пухленькая женщина с выразительными серыми глазами. Обесцвеченные короткие волосы были собраны в небрежный пучок, губы накрашены розовой помадой.
   – Ja, Mama, – кивнул сын и собрался было возвращаться к своему прежнему занятию, но фройляйн Морозова – после развода она вернула девичью фамилию – посчитала важным побыть хоть немного вместе со своим отпрыском и зашла в комнату, где села рядом с Марком на край кровати.
   – Малыш, ты же знаешь, что тебе нужно больше практиковать русский. У тебя в этом году экзамены, – заботливо сказала женщина и погладила сына по волосам. Затем резко притянула к себе и, принюхавшись, возмущенно спросила: – Опять курил?!
   – Мам! – недовольно процедил Марк, вырываясь. – Русский я практикую, да так, что скоро немецкий начну забывать. Не нравится мне этот русский, для меня он слишком… резиновый что ли. Кстати, а хороший аргумент для сочинения на лингвистическую тему, что скажешь?
   Но мать пропустила мимо ушей вопрос, осмотрев суровым взглядом комнату.
   – Разбери книги на рабочем столе.
   – Разберу. Как пройдет экзамен в музыкалке, так разберу, – пообещал Марк и зажал Am, после быстро переставив пальцы на Dm. В его комнате было не убрано лишь тогда, когда практически не было свободного времени.
   – Ты уроки сделал?
   – Да что там делать? Нам устно задали, – слукавил парень.
   Было бы в школе так же спокойно, как дома. Разумеется, у юноши было желание с кем-нибудь поговорить о своих проблемах, но он ненавидел жаловаться, да и проку в этом не было. В конце концов, он что, слабак что ли какой-то? Сам разберется со всеми трудностями. Ну, а пока… Пока была большая перемена перед уроком литературы, и Марк усердно повторял «Демона», переписанного в тетрадку. Он сидел в классе. Помимо рабочей тетради и дневника, на парте была еще одна тетрадь, которая привлекла внимание Татьяны.
   – Здесь твои стихи, да, Марк? – бесцеремонно взяв тетрадку со стола, поинтересовалась Таня. Рядом с ней стояла Сурикова, которой было больше интересно содержимое оной.
   – Где же ваш бойкот, девчонки? – усмехнулся Марк и, вырвав тетрадь из рук одноклассницы, положил ее перед собой. – Да, они здесь.
   – Мы выше всех этих бойкотов, – гордо заявила Сурикова. – Правда, с Егором ты все равно неправильно поступил. За что ты его так?
   – Не считаю, что вас это касается. Впрочем, одна из причин напрямую связана с тем, что Егор редкостный гандон.
   – За гандона сейчас получишь! – Таня залепила Марку легкий подзатыльник, больше напоминавший шутку. Марк нахмурился.
   – Вот поэтому девушкам я никогда не посвящал стихов – вечно они влюбляются во всяких чудаков, – мы– то с вами понимаем, что было сказано другое слово.
   – А прочти свой какой-нибудь стих! Мне всегда было интересно, чем занимаются мои одноклассники, – увлеченно попросила Сурикова. – Вот, недавно прочитала рассказ Сусанны, скоро она даст продолжение.
   – Хм… Ну, ладно, – парень открыл первый лист и, откашлявшись, начал читать:

     «К виску прижмешь мой шмайссер.
     О боже, боже, шайсе!
     Я чувствую, что Драйзер,
     В трагедии был прав.
     Нарушить свой устав
     Была готова ты».

   Но Таня оборвала Марка:
   – Ни за что не поверю, что ты это сам написал.
   – Ты слышала о такой вещи, как тактичность? Похоже, что нет, – насупился парень, но затем до него подобно разряду тока дошло, что сказала Таня. – Это что ты к чему? Что, неужели слишком хорошо?
   – Не то чтобы… Просто сложно поверить, что человек, едва сумевший связать два слова, способен сочинить стих. Более чем уверена, что взял откуда-то из Интернета. Максимум, переделал пару слов и, вуаля, новый шедевр русской литературы!
   – Ты действительно так думаешь? – осведомилась Сурикова, посмотрев на подружку. Она всегда полагалась на ее мнение.
   – Конечно, Лен. Брось, это же проще пареной репы – если родной язык Марка немецкий, то и писать он, скорее всего, стал бы на немецком. Нихт вахр?
   – Мэйби… Мэйби нот, – пожала плечами Сурикова и посмотрела на вошедшую в класс Анну Александровну. – О, давай спросим у Анны Санны о сдаче стиха после уроков? – девушки сдавали в четверг, а парни в пятницу. Подруги покинули Марка, оставив того в растрепанных чувствах. «Go to hell, girls» [42 - Go to hell, girls – Девушки, пройдите-ка в ад (англ.)], – практически беззвучно прошептал он, вернувшись к повторению «Демона». Литература на первом уроке всегда проходила сонно. До того, как начнут спрашивать девочек, Марк решил вызваться первым – пока голову не покинула ненужная информация, нужно было отстреляться. Вместе с немцем к доске неохотно вышла Романова, держа в руке распечатанный листок с пронумерованными словами Тамары.
   Голос юноши в мгновение преобразился, когда он начал рассказывать часть Демона; стал очаровывавшим, несмотря на то, что прежде не мог показаться таковым. Марк старался передавать все чувства, эмоции, будто выступал перед зрителями, время от времени жестикулируя, добавляя своей речи правдоподобности. Словно все это говорил именно он, и говорил именно Еве. Улыбнувшись своим мыслям, девушка мельком посмотрела на одноклассника – она не в первый раз замечала, что он любит выступать перед публикой, даже немногочисленной; а когда он нервничал или волновался, то частенько ошибался в словах или совершенно неправильно строит предложения, из разряда «моя твоя не понимать». Все-таки Романова отчасти добилась своей цели – она сделала наброски портера Зильберштейна, о котором думала во время знакомства.

     Что без тебя мне эта вечность?
     Моих владений бесконечность?
     Пустые звучные слова,
     Обширный храм – без божества!

   Впоследствии последние две строчки Марк стал цитировать невероятно часто, к чему мы вернемся ближе к концу.

     …Твои слова – огонь и яд…
     Скажи, зачем меня ты любишь!

   Эти слова девушка прочитала уже без листочка. На какое-то мгновение ей показалось, что между ними установился невидимый контакт, и это вне зависимости от того, что Зильберштейн изъявил четкое желание прекратить общение. Но потом Ева вспомнила, что инициатором являлась она, и почувствовала стыд. Впрочем, когда она вспомнила о том инциденте с Егором, ей вновь стало не по себе. Тогда она почувствовала, что человек (Марк), находившийся рядом с ней, совершенно другой. Да если бы она продолжила с ним общаться как ни в чем не бывало, то ей бы тоже не поздоровилось; в школе Зверя даже девчонкам могли «забить стрелу», и сделать это при самых обычных обстоятельствах мог парень. Романовой не хотелось становиться жертвой одноклассников.

     …Люблю тебя нездешней страстью,
     Как полюбить не можешь ты:
     Всем упоением, всей властью
     Бессмертной мысли и мечты…

   Ева невольно отметила, что образ демона-романтика невероятно подходил Марку и делал его похожим на человека, у которого был хотя бы намек на чувственность. Тем не менее, девушка считала маловероятным, что ему мог кто-то нравиться – едва ли он, по ее скромному мнению, к кому-нибудь испытывал симпатию.

     Клянусь я первым днем творенья,
     Клянусь его последним днем,
     Клянусь позором преступленья
     И вечной правды торжеством.

   На этих словах Марк внезапно упал на колени перед Евой и продолжил свою часть «Демона». Она была в шоке, впрочем, многие из класса не ожидали подобной выходки от Марка.
   В конце концов, весь рассказ уложился примерно в пятнадцать минут. Может, чуть меньше. Большая часть времени ушла на то, что «демон» пытался добавить больше эмоций и чувств в свои «сладостные речи», которые чем-то даже очаровали «Тамару». Но, поскольку, несмотря на то, что Марк выучил достаточно приличный отрывок, он допустил несколько ошибок, за что ему сняли балл. Плюс ко всему ему снизили балл за то, что он выучил не то, что нужно. В итоге он получил тройку.
   – Молодец, немец, – надменно усмехнулся над парнем Егор, проходя мимо того после урока. Зильберштейн ответил взглядом, полным неприязни, но, сколько бы он не вкладывал в него эмоций, его все равно не заметили. В отличие от него, для Евы первый урок прошел значительно успешней – получила хорошую оценку чуть ли не за то, что просто читала с листка, и за идеально рассказанное письмо Татьяны.
   – Во время декламации надо представлять, что говоришь это кому-то конкретному, – делилась своим опытом Ева с Кирой.
   – В таком случае, Марк признался тебе в любви, – усмехнулась красноволосая, повесив сумку на плечо. – Ладно, почапали.
   «Бегу и падаю, как хочу признаться в любви», – в мыслях усмехнулся парень, подав дневник Анне Александровне, чтобы та поставила заслуженную «тройку». Не такой уж и плохой этот день. – «Так, следующий урок… Физика?»

   «Школа Зверя была окутана болотно-зеленым туманом, а на небе светила манившая полная луна. На территории было безлюдно, лишь мигали один за другим одинокие уличные фонари. На дубе сидела аукавшая сова с огромными желтыми глазами. Стоило исчезнуть посторонним шумам, как в школе, в каждом помещении внезапно загорелся свет. Потом вовсе потух.
   Наступила кромешная тьма.
   Очнувшись с тяжелой головой, Марк заторможено оглянулся. В глазах зарябило. Это был полумрачный кабинет физики. Удивлению парня не было предела – ведь еще совсем недавно одноклассники были на своих местах, и Людмила Васильевна кричала на Ангелину, кидавшую в передние ряды пакетики сахара. Вместо утра глубокая ночь. Марк потянулся в карман за телефоном; его досаде не было предела, когда он увидел, что аккумулятор был разряжен. Нерешительно поднявшись со своего места, Зильберштейн прошел в кладовую, где нашел фонарик, который включился только после того, как немец хорошенько ударил его об стену, да и то – только со второй попытки.
   – Сойдет, – хмыкнул юноша и направился прочь из кабинета. Но прежде, чем выйти, Марк посветил на часы, расположенные в конце класса. Ему не составило труда определить, что время на них остановилось на двенадцати часах… ночи?
   Выглянув из-за угла, Марк посветил фонариком вперед. Луч задрожал, потом погас. Стукнув ручкой несколько раз о ладонь, парень включил и выключил прибор. Включил. Несколько раз помигав, фонарик зажегся.
   – Здесь кто-нибудь есть? – тихо спросил Марк, но школа ответила ему безразличным молчанием. Он понял всю абсурдность своего вопроса и ударил себя по лбу. Конечно, даже если бы здесь был маньяк из фильма ужасов, он бы ответил в духе: „Иди сюда, в буфете еще полно еды“.
   Марк отогнал бестолковые размышления. Первым делом ему надо было выяснить – каким образом он оказался здесь, и почему, кроме него, в школе больше никого не было… Самое удивительное, так это то, что страха также не было. Собравшись с мыслями, Марк направился в сторону парадного выхода. Выйдя к посту секьюрити, он увидел, что дверь была завалена обломками потолочной плиты.
   „What’s the matter?!“ [43 - What’s the matter?! – Что произошло?! (англ.)] – встревожился парень.
   За поворотом, в конце коридора, где располагалась лестница к актовому залу, послышался стук каблуков, эхом отдававшийся по всей школе. Марк посветил фонариком за угол, но все же посчитал безрассудным идти на поводу своего любопытства и развернулся. Первым делом ему стоило бы проверить черный выход, расположенный под лестницей, и только потом искать приключения на пятую точку, если и с этим ничего не выйдет.
   Ночная школа Зверя выглядела невероятно мрачно.
   Луч фонаря пал на стенд, длиной во всю стену и высотой около двух метров. На нем были собраны фотографии со школьных праздников и мероприятий. Лишь одна сумела зацепить внимание Марка; этот снимок висел на уровне его плеча. Сделан он, судя по всему, был полароидом. Самое забавное: парень не мог припомнить, чтобы он когда-либо фотографировался с Романовой, но, тем не менее, они были запечатлены вместе, что вызвало у него недоумение – это был не случайный снимок.
   – Какое это число? – шепотом спросил Марк, выискивая дату на фотографии. – 09. 03. 09. What… the… hell? [44 - What… the… hell? – Что… за… черт? (англ.)]
   Это было день рождение Евы; Зильберштейн прекрасно помнил все важные даты, и эта входила в список таковых. Он планировал поздравить ее с оригинальной выдумкой.
   Приглядевшись, Марк заметил, что они с Евой заметно отличались от них же самих в тот период. Ее волосы были значительно длиннее, а к концам плавно переходили в пепельный; на ее запястье красовался знак бесконечности, в левой петельке которой нижняя дуга плавно переходила в какое-то слово, вероятно, чье-то имя на кириллице. Четыре буквы.
   Внешность Марка тоже претерпела изменения – он обзавелся некоторыми новыми пирсингами, помимо первого прокола в ухе, который он сделал летом. У него на запястье, так же, как и подруги, красовался знак бесконечности, вот только имя было короче, на одну букву, и было более различимым.
   „Ева“. Определенно, у него было набито ее имя. Что же, получается, на ее запястье, средь бесконечности, „Марк“?
   – Это было… через два года, – задумался Марк, не постеснявшись высказывать свои предположения вслух: – Мы вместе?
   По коридору пронесся зловещий механический смех, изначально напоминавший женский безудержный хохот. Почему-то, услышав его, Марк вспомнил Ангелину. Впрочем, искать источник звука он не решился – рано или поздно, тот сам его найдет.
   – Ты следующий… – прошептал ветер где-то за спиной, но был успешно проигнорирован.
   – Почему на этом снимке у меня лицо какое-то персиковое? Я что, брал тональник Ангелины? Какого лешего я вообще брал тональник? О Боже, этому никогда не бывать! И в этом Марк был безусловно прав!
   – Ты следующий… – настойчивей повторил шепот. Повеяло холодом. Обернувшись, юноша ничего не увидел и, сняв кофту с пояса, надел ее, застегнув молнию до самого подбородка. Зильберштейн вновь посмотрел на стенд – фотографии там больше не было. Вдруг перед ним материализовалась полупрозрачная девушка в изорванном белом бальном платье. – Просыпайся… – она открыла рот, но кроме черного провала там больше ничего не было. Расставив руки, она пошла на Марка. Из окна подул сильный ветер, и когда она была в сантиметре от Зильберштейна, то прошла сквозь него.»

   С криком Марк подскочил на своем месте во время урока. Одноклассники на него удивленно посмотрели, а Людмила Васильевна прервала свой рассказ.
   – С добрым утром, спящая красавица, – улыбнулась учительница, и класс дружно засмеялся. – Что, приснился страшный сон?
   Насупившись, Марк сел обратно и, протерев глаза, открыл тетрадку по физике, после чего, как ни в чем не бывало, начал списывать формулы с доски. Несмотря на то, что со стороны он выглядел спокойным, сердце его колотилось со скоростью несущегося на красный свет пьяного водителя. Все из-за резкого пробуждения… Значит, это был всего лишь кошмарный сон. Прислушавшись, Марк понял, что источником того смеха был не кто иной, как Ангелина – она заливисто смеялась, сидя вместе с Женей за третьей партой ряда у стены. Людмила Васильевна, прервавшись в который уж раз, произнесла:
   – Ребята, я не шучу! Если разговоры будут продолжаться, то будете писать тест по этой теме прямо сейчас, ее я уже объяснила, – на что весь класс дружно начал жалобно скулить, мол, они ничего не поняли, да и вообще – как так, очередной тест.
   Марк устало вздохнул, усердно заполняя тетрадные листы, нисколько не разбираясь в переписываемом варианте китайского полотенца.
   «Тот, кто хочет три, заучивает вариант китайского полотенца, – однажды произнесла Нина Матвеевна, когда Зильберштейн стоял у доски и разбирал формулы взаимодействия металлов с кислотами. Это была одна из ее коронных фраз. Частенько, употребляя ее, учительница прицепляла к груди значок, на котором среди радостных рожиц красовалась эта фраза. Впрочем, не она была самой запоминавшейся у Нины Матвеевны. – Китайское полотенце все видели. На ярлычке обычно еще есть иероглифы. Так вот, если вы способны их перерисовать, то, значит, способны заучить формулы взаимодействия металлов. Марк, сделай ОВР… Тот, кто хочет получить пять, учит все. Каждый сам для себя определяет критерии оценки и как он готовится к самостоятельной, которая будет на следующем уроке».
   Насколько мы помним, Марк действительно силен в химии, но, несмотря на это, он сомневался, что сумеет сдать ее в качестве экзамена. Как обычно школа Зверя, принимая все новшества в области образования, в 2008 году будет сдавать в формате ГИА не только базовые предметы – русский язык и математику – но и те, которые по выбору учащихся. Во всяком случае, об этом с гордостью рассказывала Галина Николаевна, когда узнала, что большая часть класса ринулась готовиться к географии. В отличие от тех, кто уже определился, Марк ходил на три факультатива разом – помимо химии, он посещал еще английский и обществознание, и это не учитывая дополнительных занятий по математике и русскому. Парень пока не решил, стоило ли ему оставаться в школе. Может, он здесь только потерял бы время, и для него наилучшим выбором стал бы колледж?
   Завидев в кабинете одинокую Еву, сгорбившуюся над учебником, Марк ухмыльнулся, хотя внутри него все трепетало от волнения:
   – Что-то случилось, Ева? – он опасался, что она могла ему грубо ответить.
   – На следующем уроке контрольная работа, – недовольно пробурчала Романова, – а я совсем ничего не понимаю.
   – Могу объяснить, – добродушно предложил Марк, и внезапно до него дошло, что он готов вернуть прежние отношения с Евой любыми путями. Слишком громко в нем заговорили привычки.
   – Посмотрим… Было бы неплохо, – девушка скрестила руки на груди, что означало неприятие позиции. Напрасно.
   Поскольку в класс ввалились Кира и Влад, Ева сделала вид, что внимательно читала учебник, и никакого Марка рядом не было. Саванова притащила булочки из столовой. Марк с отвращением поморщился – школьная кухня, по его мнению, оставляла желать лучшего.
   – Я, наверное, с Гришей буду танцевать. Георгий Павлович не против, если ученики из параллельных классов объединятся для выступления.
   «Why didn’t I ask George about it early?» [45 - Why didn’t I ask George about it early? – Почему я не спросил Джорджа об этом раньше? (англ.)] – возмущенно подумал Марк, краем уха подслушав разговор. Все могло быть гораздо проще; юноша даже разозлился на себя. Может, ему стоило тогда провернуть всю операцию раньше? Конечно, с вмешательством третьих лиц, но шанс у него мог бы появиться раньше.
   На репетиции Кира вальсировала с Гришей, время от времени кокетливо улыбаясь ему и флиртуя. Смотрелись они замечательно. Еве даже показалось, что намного лучше, чем когда Саванова была девушкой Стаса. Впрочем, она до сих пор не выяснила, рассталась ли пара.
   На появление Марка в зале отреагировали отрицательно. Айерченко вместе со своей партнершей резко прервали свой танец и враждебно уставились на немца. Они были единственными, кто мог репетировать на сцене, поскольку они являлись ключевыми исполнителями в танце – именно они будут вальсировать в центре круга, по которому будут идти остальные пары, что было весьма почетно, учитывая то, что Юра и ЛаЛаури, скажем так, считались «сливками» школьного общества. Одно то, что они так отреагировали на появление Марка, говорило о том, что многие теперь знали о той истории с Егором.
   Ева практически беззвучно подошла к Зильберштейну, пока тот застыл на месте и задумчиво рассуждал, кто продолжил ГПС.
   – Репетируем, Марк? – осторожно прикоснувшись к плечу одноклассника, поинтересовалась Ева.
   – Yes, sure, [46 - Yes, sure – да, конечно (англ.)] – забросив сумку на ближайшее сидение у стены, согласился он. Парень был невероятно счастлив, что девушка хотя бы не отказалась от него как от партнера.
   Репетиция продлилась около получаса, и вскоре Марку пришлось уйти – подготовительные занятия в музыкальной школе, поэтому, дабы не терять линию сюжета, нам стоит переключиться на повествование о скромной Еве Романовой. По уходу партнера, девушка внезапно стала партнершей Берднева, так как Ангелины в очередной раз не было. Благо Кира сказала, что позвонила той, может, хоть раз она назвала бы причину своего отсутствия. «Серьезно? Сегодня репетиция? Впервые слышу! Скоро буду», – удивленно сообщила Геля, когда Кира поставила разговор на громкую связь. Впрочем, «скоро» – понятие растяжимое.
   Появилась Ангелина будучи, скажем так, «веселой» – пятница не являлась рабочим днем, черт знает, почему, но я уже не помню первопричину. Допустим, генеральная уборка школы, субботник или что-то подобное. Следовательно, ни о какой репетиции речи не было, к тому времени многие разошлись. Гриша потянул Киру домой, поскольку им было идти в одну сторону, а Влад решил терпеливо дождаться Ангелину.
   – Ребят, пойдемте на 10-2, – предложила рыжеволосая чуть ли не с порога. Юра на нее с удивлением посмотрел.
   – Сейчас же холодно, – покачал головой десятиклассник. 10-2, иначе именуемая как «коробка», место, где собиралась определенная компания для определенных взаимодействий. Нет, это вовсе не обобщение – это факт. Правда, в школе многие считали, что они это делали лишь для того, чтобы выпить\покурить\ «губой потрясти». А так вроде были неплохие ребята.
   – Да ладно тебе, Юр, – недовольно протянула Ангелина. – Француженку эту свою наслушался что ли? Она зануда!
   Айерченко покачал головой. В конце концов, его партнерша ушла десять минут назад, и его этим вечером больше ничто не обременяло. Тем временем Саванова согласилась сразу; прежде ей частенько приходилось посещать «коробку», чтобы пересечься там со Стасом. Быть может, и на этот раз ей удалось бы его встретить и поговорить. Гриша также согласился пойти за компанию – все равно у него на вечер не было планов. Влад и Ева, вопросительно посмотрев друг на друга, долгое время не могли дать ответ.
   – Ну чо, вы пойдете с нами? – выжидающе спросила Кира. – Я уже не курила часов восемь. Еще немного и совсем брошу, – усмехнулась она. Ах, да, стоит отметить, что в 2007 году у подростков наибольшей популярностью пользовались вредные привычки, с которыми не стоит появляться перед родителями.
   – Мне надо посидеть с младшей сестрой, – сообщил Влад.
   – Зануда, – протянула Ангелина. – А ты что скажешь, Ева? Может, с Марком посидеть надо? – ухмыльнулась она. Кира и Юра прыснули.
   – Ты с дуба рухнула? – обиженно засопела Романова. – Конечно, пойду! – хотя прежде она никогда не появлялась на 10-2, даже мимо не проходила.
   Декабрьская погода оставляла желать лучшего. Ева это поняла, стоило ей высунуться на улицу. Она натянула капюшон до самого носа и, посмотрев вперед, сощурила глаза – ей показалось, что около северных ворот проходили Егор и Таня. Но она не была в этом уверена, поскольку шел снег, а перепутать людей издалека раз плюнуть. Парочка направлялась в сторону 10-2. Во всяком случае, насколько помнила Ева, Егор жил именно в том доме.
   – Интересно, чем они будут заниматься? – заговорщицким шепотом спросил Гриша. Судя по всему, он увидел то же самое, что и девушка. Лукаво улыбаясь, он посмотрел на нее.
   – Не знаю и знать не хочу, – безразлично ответила Кира. – Зараза! Реально холодно! Может, в подъезд тогда заглянем?
   – Ты очень косноязычна, Саванова, – в привычной для себя манере Юра ко всем обращался по фамилиям.
   – Зануда, – фыркнула Ангелина. – Все-таки ЛаЛаури противная. И скучная.
   – Ее фамилия произносится грассирующими звуками, присущими французскому языку, примерно Ла…
   – Это, конечно, очень познавательно, вики-Юра, но не думаю, что это кому-то шибко пригодится, – ухмыльнулась Геля. – Пойдем уже.
   Влад, все это время стоявший в стороне, загадочно улыбнулся и прошел вперед. Проходя мимо Романовой, он ловко на ходу провел пальцами по ее кисти, окоченевшей от холода. Она удивленно посмотрела на друга, на что тот сказал:
   – Я, пожалуй, пойду. Сто процентов, Олька себе даже разогреть ничего не сможет, несмотря на то, что уже в пятом классе, – Влад улыбнулся, и на его щеках появились обворожительные ямочки. Романова, не удержавшись, улыбнулась ему в ответ. Берднев торопливо развернулся и направился в сторону своего дома, повернул налево и вышел за пределы территории школы.
   Если идти на «коробку», то нужно сворачивать направо.
   Через полчаса подростки уже отогревались в подъезде алкогольными коктейлями, купленными в ларьке у дороги. Еве стало неприятно то, что она находилась в компании школьников, собравшихся на лестничной площадке подъезда 10-2. Впрочем, запивая свои мысли алкоголем, она не особо вдумывалась в происходившее – ей было весело, она могла покурить. Правда, больше всего дыма пока выделяла Кира, а Гриша, который никогда не пил и не курил, постоянно и настойчиво жужжал ей, что это все вредно.
   Выпивая уже второй коктейль подряд, Юра внезапно включился в разговор, который завязала Ангелина:
   – Представьте, что будет, если я сейчас позвоню ЛаЛаури? – засмеялся Айерченко. Он сидел между Гелей и Кирой на батарее возле окна, форточка которого была открыта, и легкий ветерок с улицы поддувал парню в затылок. – Вот уж чего она точно не ожидает, особенно после того, как мы с ней расстались.
   – Как раз здесь ничего удивительного не будет, а вот если бы Ева сейчас наберет Марку – вот это стало бы настоящим шоу!
   – Для меня или для него? – закурив Esse, взятое у Ангелины, усмехнулась Романова. – Боже, да этот Марк ненавидит всех и вся! Он настолько пренебрегает людьми, что коверкает их имена.
   – Что-то припоминаю… А, это как то, что меня он называл Red Head, а тебя Ивой?
   – Точно! А Влада он вообще Бредневым называет, сравнивая его с бредом.
   – Бреднев, как и Берднев, совершенно нормальная фамилия. Тем более, он Влада всегда так называл, хотя сам Влад до сих пор об этом не знает, – улыбнулся Гриша.
   – Бедный и наивный Влад, – согласилась Романова.
   – Тебе он нравится? – словно прочитав по глазам, догадливо улыбнулась Ангелина.
   – Только если самую малость, – смутилась девушка.
   – Странно, мне почему-то казалось, что ты девушка Зильберштейна, – задумчиво сообщил Юра, закуривая Camel.
   – Ну, уж нет!
   – Я тоже так раньше думала! Постоянно вместе, ну, мало ли, реально встречаются, – подхватила Ангелина.
   – Да они и вместе смотрятся, – с нагловатой ухмылкой продолжила Кира, положив Юре голову на плечо.
   – Вот и я о том же! Дальнейшим ходом разговора Ева не стала интересоваться – ей хватило уже того, что ее сосватали с Марком. Она отошла в сторону лестницы, ведущей вниз, и затушила недокуренную сигарету об стену, после отшвырнув ее. Спиной прислонившись к стене, девушка покрутила в руках баночку коктейля. Нет-нет, вы не подумайте, это был вовсе не печально известный «Ягуар» – во всяком случае, в то время на 10-2 его точно никто не пил.
   Когда голоса ребят затихли, в подъезде стало непередаваемо тихо. Откуда-то снизу повеяло холодом, пробиравшим до мозга костей. Сквозняк принес металлический резкий запах стали, от которого начинала болеть голова. Внутри все замирало, стоило ему проникнуть в залы – грубое амбре со скотобойни. В животе у Евы неприятно заурчало, и она пожалела, что согласилась на алкоголь. Этот запах… где она слышала его раньше?
   Удовый запах обволакивал ее, щупальцами затаскивая в омут хирургического отделения. Перед ее глазами возникла яркая картинка того, как она впервые увидела мертвого человека – Христину из ММР. Одному Богу известно, что с ней делали, чтобы она настолько сильно пропахла операционной. У Евы заболела голова, и она пошатнулась, вовремя сумев удержаться за перила. Коктейль был готов покинуть ее желудок, девушка мгновенно протрезвела.
   Ниже механически хлопали двери лифта, словно им что-то мешало закрыться. Сердце Романовой забилось быстрее, когда она решила спуститься и посмотреть, что там происходило. Оповещать друзей о странностях 10-2 она не стала – судя по их беззаботному разговору, который перетек в негромкое бормотание, они ничего не замечали вокруг себя. Нерешительными шажками Ева направилась вниз. Дверям лифта действительно что-то мешало сомкнуться. Выйдя из-за угла, Романова обомлела и чуть не упала, спускаясь с последней ступеньки. Банка выпала из ее ослабевших рук, и стук, с которым та ударилась о каменный пол, эхом распространился по подъезду.
   Лифт не мог закрыться из-за торчавшей из кабины ноги, когда вторая же была подвернута под пятую точку. Перепуганный взгляд Евы осторожно и медленно пополз выше, поднимаясь к лицу светловолосой девушки, голова которой была в крови. Между тем Романова заметила, что одна ее рука, что-то сжимая, была зажата в кулак, тогда как вторая свободно лежала на колене, и на ее пальце было что-то вырезано (Ева настолько испугалась, что толком не обратила на это внимание, хотя стоило бы). Ее глаза поднимались все выше и выше, пока не остановились на подозрительно знакомом лице. Но из-за крови Романова не смогла сразу узнать ее.
   На разбитом зеркале были выведены две строки кровью. Располагались они под углом, поэтому потекшие буквы заполнили его трещины.

   «Когда я умру, я хочу, чтобы ты была рядом.
   Обернись».

   В зеркале Ева ничего не увидела, окромя своего размноженного отражения. «Смотреть в разбитое зеркало – плохая примета», – промелькнула мысль в ее голове, но взгляд было невероятно сложно отвести. Неожиданно за спиной сильнее пахнуло удом. Ева, дрожа как последний листок на ноябрьском ветре, развернулась.
   Позади нее, около лестницы вниз, стоял высокий человек, у ног которого скалилась собака, напоминавшая волка. У нее были злые медно-красные глаза и черная шерсть, стоявшая дыбом. Человек же был во всем черном: на ногах кеды в копоти и черные потрепанные джинсы, толстовка с карманами на животе и капюшон, из-под которого ничего не видно. Кожа кистей рук человека была кипельно-белой, но парадоксально потрескавшейся. У пса изо рта сочилась вязкая слюна, в которой виднелись частички чего-то красного.
   – Ева… – хрипло позвал девичий голос со стороны.
   – Таня? – углядев знакомые кофейно-карие глаза, Ева ошеломленно разинула рот. – Таня?! – уверенней повторила она. Действительно, это была староста – узнать ее можно было даже не по глазам или блондинистым волосам, а по порванным на «Зарнице» джинсам. Не суть важно, что это такое, но для справки – какие-то соревнования.
   – Помоги… – одними губами произнесла одноклассница и протянула Романовой руку, но, не сумев собрать остатки сил, рука упала, и Ева увидела, что в ней было ни что иное, как клочок бумаги из тетради для первоклассников.
   Растерявшись, Ева начала тарабанить в соседнюю дверь. Долго ждать не пришлось – стук был слышен не только жителю квартиры, но и всему дому, настолько неистово колотила девятиклассница. По щекам ручьем катились слезы. Она задыхалась от страха. Всхлипывая, она продолжала стучать в дверь, даже когда щелкнул замок. Тем временем первым, кто соизволил спуститься вниз, был Юра. Сначала он недоуменно посмотрел на Еву, и только захотел ей что-то сказать, как посмотрел на лифт и потерял дар речи.
   Из дверей квартиры вышел Егор. Ева отступила и мельком оглядела его, до того, как он успел что-либо сказать. Вышел он в майке, надорванной в нескольких местах. Ширинка была расстегнута. На щеке красовался легкий порез, который он раздраженно потер, увидев одноклассницу.
   – Чо тебе надо, Романова?
   – Скорую! Милицию! Срочно! – единственное, на что хватило собранности у Евы.
   – А чо такое? Опять кто-то пережрал в подъезде? – удивился он и выглянул наружу.
   Человека в черном уже не было. Егор никак не ожидал увидеть того, что увидел.

   – Неплохой денек выдался! – радостно выдохнул Марк, сойдя с автобусной остановки возле школы. За плечами у него была любимая акустическая гитара, которой он дал имя Виктория. После трудного дня в музыкальной школе ему хотелось подышать холодным бодрившим воздухом. Чтобы подольше пройтись, он счел неплохим вариантом пройти мимо 10-2. К тому моменту около одного из подъездов находились машины «Скорой помощи» и милиции. Зильберштейн заинтересованно поднял голову и заметил, что на одном из этажей, на лестничной площадке, было какое-то движение. – Ненавидеть терпеть коробку. Вечно всякая алкашня собирается, – фыркнул Марк и пошел дальше, быстро потеряв интерес к ситуации. Внезапно из того самого подъезда, в котором собрались доктора и милиционеры, выбежала собака. Видимо, носилки еще не были вынесены, поэтому дверь оставили открытой. Парень проследил взглядом за собакой. Это была обычная дворовая псина грязно-серого цвета. – Хей, пэсса! – он позвал ее к себе, но та не заметила его. Марк решил пойти дальше, разочарованно вздохнув. Он всегда хотел завести собаку, но что-то постоянно мешало ему.

   – Сейчас она в больнице, – растерянно сообщила Кира перед первым уроком, это была биология. – Ее кто-то избил…
   – Ее кто-то хотел убить? – осторожно предположила Ева, боясь задеть чувства подруги.
   – Тетя Света сказала, что, когда она… – девушка осеклась, – уходила от Егора, в подъезде никого, скорее всего, не было. Во всяком случае, так говорят следователи, опросившие возможных свидетелей, хотя маловероятно, что таковые могли быть. Но потом, когда она зашла в лифт, со спины на нее кто-то напал. Она не видела его лица. Эта тварь ее со всей дури ударила о зеркало, да так, что оно разлетелось на куски. Кто-то очень сильный. Затем он сделал это еще несколько раз, но слабее. А когда она упала, то… – в глазах Киры блеснули слезы.
   – Ее изнасиловали?! – в один голос возмутились Влад и Ева.
   – Нет-нет… Ничего такого, – холодно улыбнулась Саванова. – На ее указательном пальце всего лишь были вырезаны две буквы… ТП.
   – Таня Пуголовкина? – предположил Берднев. – По инициалам идеально совпадает.
   – Была такая версия, она и остается самой главной. Но есть еще одна, – мистически понизила голос красноволосая.
   – The Поэт, – вполголоса озвучила ту самую версию Романова, с ужасом вспомнив про записку, найденную в конце октября. Почему она сразу не подумала об инициалах убийцы? Девочкой Ева была догадливой, но связать с собой что-либо ей было сложно. Девушка задумалась. Ответ был до безумия прост – почему она не задумалась об инициалах? – потому что сначала она получила записку, и уже потом узнала об убийце. Наверное, именно это догадка потрясла Еву больше всего за последнее время.
   – Именно.
   Гробовая тишина царила в классе ровно до того момента, как в кабинет ворвался подтанцовывавший и напевавший Марк (кажется, это было что-то из репертуара Бритни Спирс).
   – Чего мины у вас такие кислые? Что, кто-то умер? – усмехнулся Марк, разбирая вещи в своей сумке. Он достал оттуда плеер и тетрадку.
   – Говоришь так, будто не знаешь, что случилось на днях, – хмыкнула Саванова.
   – Ну, я наконец-то закончил чертову музыкалку. И прошу, не спрашивайте, как – Марк и сам знает, что невероятно крут, – он довольно улыбнулся, вытянув руки подобно преступнику. Ева на него задумчиво уставилась; ее так и подмывало вставить какое-нибудь словцо поперек, но она решила воздержаться.
   – Ты действительно ничего не знаешь? – искренне удивилась Кира.
   – В душе не е… – Марк вовремя замолчал, ощутив на себя тяжелый взгляд Романовой.
   – Таню избили в подъезде Егора, – поджав губы, сообщила девушка. Марк посмотрел сначала на Еву, затем на опечаленную Киру. На Влада он, как правило, вообще не смотрел.
   – Если это сделал Егор, то ничего удивительного нет. От него другого ожидать нельзя, – равнодушно пожал плечами Зильберштейн. Точно в тот момент выше упоминаемый одноклассник прислушался к их разговору. События складывались точно по маслу. Чувствуете, веет нотками классицизма? – Впрочем, сама Татьяна тоже любит взболтнуть немного лишнего. Нечему удивляться.
   – Мразота, – прошипела разгневанно Кира. – Неужели ты на самом деле считаешь, что Егор, даже, предположим чисто теоретически, избивая Таню, смог бы вырезать у нее на пальце ТП?!
   – Тупая пи… – Зильберштейн вновь примолк, сообразив, что еще одна нелестная оговорка будет ему стоить испепеляющим взглядом Романовой.
   Егор, сидевший в конце класса, занимаясь какими-то своими делами в телефоне, ненавистно посмотрел на немца. Во взгляде одноклассника было то, что заставило Марка поежиться, но он поспешил стряхнуть с себя неприятные ощущения.
   Многие ученики школы Зверя отсутствовали – со дня на день должны были объявить трехдневный карантин из-за лихорадки Эбола-Лумумбы. Для нового руководства даже три дня – неслыханная роскошь. Зловещая пустота была сравнима только с эпидемией чумы, выжегшей улицы мрачного средневекового Лондона. Тем не менее, торжественная линейка после третьего урока для седьмых-одиннадцатых классов не отменялась. Всех собрали в актовом зале, на сцене за трибуной стояла директор, рядом лежала небольшая стопка грамот и несколько призовых кубков. На первый взгляд, ничего интересного не было. Звездный час для отличников и олимпиадников, впрочем, и здесь Марк умудрился отличиться, потому что никогда в делах учебных не выделялся.
   Украдкой пританцовывая под очередной хит поп-принцессы, Марк ловил на себе осуждавшие взгляды. В очередной раз ему не было дела до общественного мнения. Внезапно, во время вручения грамот за успехи в олимпиадах и прочей ерунде, объявили его имя.
   – За участие в олимпиаде по химии грамоту получает ученик девятого класса «А» Марк Зильбр… тшейн, – медленно прочитала директор.
   – Зильберштейн! Читать научитесь, – выкрикнул из строя парень, но его, вероятно, никто не услышал, кроме остального состава девятого класса «А». Анна Александровна обреченно вздохнула – а ведь с этим чудовищем ей надо было дойти хотя бы до конца учебного года, и если бы ей несказанно повезло, оно свалило бы из школы.
   – И за третье место в окружной олимпиаде по литературе грамоту получает также Марк Зильберштейн, – уже правильно выговорила директор и посмотрела на Анну Александровну. Могу поспорить, она успела забыть, кто такой Марк, и как он выглядел. – Молодец. Прошу, поднимись на сцену.
   – О’кей, – сердито протянул парень и вышел из строя. Конечно, такое внимание к своей персоне ему не нравилось; его привлекал образ раздолбая, который ничего не знает, или неадекватного иностранца. Он искренне полагал, что если кто-то узнает его сильные стороны, то определенно сумеет нащупать слабые.
   Поднявшись на сцену, Марк подошел к трибуне и принял две грамоты. По традиции школы Зверя он должен был сказать небольшую, что называется, благодарственную речь. Не Оскар, конечно, но для школьного уровня неплохо. Директору нравилась эта традиция, она ее прямо холила и лелеяла.
   – Ничего интересного придумать не могу… – задумчиво пробубнил в микрофон Марк. – Wow [47 - Wow – вау (англ.)], у меня голос так классно звучит. Эмм… ну, да. Слушайте Бритни и будьте классными. Она еще выпустит свои лучшие хиты, – он поднял левую руку с жестом «Peace, people» [48 - Peace, people – мир вам, люди (англ.)].
   Ева смотрела на все это с лицом глубочайшего недопонимания и недоумения. Неужели раньше она могла спокойно общаться с этим клоуном? Нет, неправильное слово. Должно быть, шоумен будет уместнее, ибо дай Марку волю, он непременно поставит все с ног на голову.
   Этот день обещал быть необычным.

   Прежде он провожал ее взглядом, но теперь, благодаря судьбе, мог быть рядом с ней несколько часов кряду. Если бы не события проклятого декабря, то все могло быть иначе… Марк одновременно с восторгом и сожалением вспоминал все свои неудачи. Ему было чем гордиться и о чем сожалеть, он был так близок к тому, чтобы добиться той, которая ему симпатична. Это было прекрасно, но какое же испытание без трудностей?
   Во время восьмого урока происходила официальная репетиция новогоднего бала, и, чуть раньше освободившись с дополнительного занятия по русскому языку, Марк спустился на первый этаж, усевшись на скамейку у раздевалки. Он почти не дышал, ожидая прихода Евы. Несмотря на то, что она участвовала в бойкоте, она по-прежнему не сменила партнера по танцам. Был ли шанс?…
   Марк настолько погрузился в свои размышления, что не заметил, как в школу зашла Ева, а за ней прошли следом Влад и Кира. От них мощно пахнуло табаком, и Марку стало жалко, что у него не было времени даже на быстрый перекур. Он взглядом проследил за ними. Ноль внимания. Такие правильные, с каплей пафоса в носцах и надменности на губах, не хватало только слуг с опахалами. «Прошу, вернись, Ева. С шаблонными людьми ты потеряешься», – это была неуслышанная мольба внутреннего голоса. Потом она прошла, даже не заметив его. Опять. Внутри разливалась пустота. Почему она не могла отступить?
   У поворота за угол лишь Red Head посмотрела на Марка, но и то мельком. Подождав немного, парень сам направился в актовый зал, куда постепенно стекались одношкольники и преподаватели по танцам. Их было двое: Татьяна Матвеевна, пожилая учительница физики (заодно она вела танцевальный кружок, который посещали, как правило, начальные классы), и Георгий Павлович, тренер секции гимнастики, о котором упоминалось ранее. У обоих Ева была на хорошем счету из-за того, что в начальной школе она была той самой девочкой, которую родители заставляли ходить на всевозможные факультативы и кружки. Преподаватели никак не могли понять, что Еву объединяло с таким непонятным мальчиком, как Марк. Самый лучший для нее партнер – Влад, который танцевал с Ангелиной и бросал странные многозначительные взгляды во время репетиции на Еву.
   Марк мотнул головой, отгоняя эти мысли в сторону. Бросьте. Он ревновал? Нет. Это нехватка никотина ударила ему в мозг. Наверное. Зильберштейн нырнул в открытую дверь актового зала и остановился ближе к выходу, когда как Кира и Ева остановились в центре зала и о чем-то разговаривали. Берднев как ошпаренный носился по залу, пока не взобрался на сцену и не подошел к микрофону.
   – Где Ангелина? – послышался из колонок возмущенный голос Влада. Он внимательно рассматривал толпу, но не мог найти рыжеволосой бестии. Затем его взгляд уцепился за Еву. Это был тот момент, которого Марк боялся больше всего: – Ев, можешь заменить Гелю? А то такими темпами я и движения-то забуду.
   – Эмм… – на мгновение девушка замешкалась, но под нетерпеливым взглядом подруги сломалась: – Наверное. Да, хорошо.
   – Чтобы движения забыть, их сначала стоило бы узнать, – недоверчиво фыркнул Марк. Точно в тот момент в актовом зале стало тихо, и на него обратили внимание. Скрестив руки на груди, Зильберштейн с презрением смотрел то на Берднева, то на Романову. Злоба перекосила его лицо.
   Разочарованный Марк покинул репетицию настолько быстро, насколько мог это сделать. Его душила обида, нефильтрованная злоба, с которой ему хотелось либо разбить кому-нибудь face [49 - Face – лицо (англ.)], либо выплеснуть всю агрессию в творчество. Выбор он, кстати, так и не сделал. Марк не мог объяснить себе происхождение этих чувств, да, в принципе, и не хотел. Ему было тошно от того, что он вновь пропустит эти проклятые танцы, что он вновь будет одним из тех изгоев, который опять придет вместе с мамой, которой нравилось смотреть на вальсировавших школьников и вспоминать свою юность. Ему было тошно всего лишь от предчувствия того разочарования, которое он будет испытывать, стоя рядом с матерью и глядя на все это.
   Оказавшись за пределами школы, парень остановился у ворот и закурил. От ненависти у него тряслись руки, он около минуты не мог прикурить сигарету. Быстро затягиваясь, он торопился скорее покинуть ненавистное место. Как же он ненавидел зиму, приходившую в школу Зверя.
   Притоптав окурок, Марк направился домой, но не привычным путем, нет, а мимо трансформаторной будки. Этим маршрутом он всегда ходил, когда провожал Еву. Парень любил после школы идти домой в компании своей одноклассницы, и у него никак в голове не укладывалось, что из-за какого-то глупого детского бойкота этого больше не будет.
   Было примерно пять вечера, и на улице никого не было. Марк задумчиво притормозил у трансформаторной будки и достал из кармана свою любимую раскладную Нокию (плеер был то ли разряжен, то ли забыт), и потянулся к наружному карману сумки за наушниками. Позади послышался звон покатившейся стеклянной бутылки, за ним последовал ядовитый мальчишеский смех.
   – А вот и наш герой, – Марк не сразу признал этот голос, поэтому поспешил спрятать телефон и вынуть руку из отделения сумки. Он так и стоял спиной к обращавшемуся к нему человеку. – Ну, что, немец мразотный, остался совсем один?
   – Костенко, ты что ли? – не поверив своим ушам, изумился девятиклассник и обернулся. В нескольких метрах от него стоял его одноклассник, а за ним еще несколько ребят, один из которых скрывался за гаражом. – Какого черта тебе надо?
   Егор усмехнулся. Руки он держал за спиной, похоже, что-то прятал (явно не цветы). Ребят, которые были вместе с ним, Марк прежде не встречал, но выглядели они не особо-таки дружелюбно, и парень сразу напрягся. Разумеется, ему было интересно, с какого рожна он понадобился, скажем так, своему самому заклятому врагу? Явно что-то не так.
   – Ты, гад, окружающим жизнь поганишь, мурло ты фашистское! – гаркнул Егор и достал из-за спины биту. Марк усмехнулся, хотя сам настраивался на мысль о возможном побеге. – Россия для русских! – крикнул Егор и кинул «зигу».
   – Эмм… – промычал Зильберштейн и озадаченно склонил голову набок. – Я, конечно, не знаю, как принято у вас, нацистов, но ты сейчас кинул зигу якобы фашисту. По-моему, это глупо. Это глупо даже для тебя.
   – Заткнись, – разозлено процедил одноклассник и кивнул своим приятелям в сторону Марка. – Тебе конец.
   В школе Зверя всегда многие ученики были настроены друг против друга. Марк полагал, что если он перейдет в параллельный класс, гонения прекратятся, и он сможет нормально общаться со своими сверстниками. Изначально у него это получалось, когда он разговаривал с Евой, но, видимо, он недооценил принципов стада девятого «А» класса. Один за всех, и все за одного.
   Только Марк собрался развернуться и убежать, как из-за гаража вышло еще двое парней – для тех, кто не умеет считать, в итоге их оказалось пятеро, включая Егора. Почти у всех были биты, лишь у одного кастет. Немец несколько удивился – прежде на него никто с такой жестокостью не охотился. Собрав всю волю в кулак, парень побежал, но ему пришлось резко остановиться, когда из-за машин, стоявших у обочины, выпрыгнуло еще двое молодцев. Однозначно, они были старше его года так на два-три. У них не было оружия, но, тем не менее, эти ребята казались более опасными, чем те мальчишки, вооружившиеся в спортивном магазине.
   Юноша толком не успел разглядеть их лиц, как они подхватили его под локти и потащили к гаражу, возле которого собрались остальные.
   – Какого черта вы делаете?! – закричал Марк, пытаясь вырваться. Он не мог представить, что кто-то может на него так сильно разозлиться. Он все надеялся, что это какой-нибудь розыгрыш, но все было слишком похоже на правду.
   Его швырнули на землю за гаражом. Те двое парней натянули черные маски с прорезями, тем временем как Егор наклонился к однокласснику и потянул руку к его лицу:
   – Передавай привет Гитлеру, ублюдок, – Егор сдернул очки Марка и, кинув их на асфальт, раздавил потрепанным серым кедом.
   – Ты очень глупый человек, если полагаешь, что останешься безнаказанным. Ненавижу жалость, но мне тебя жаль, – усмехнулся Марк, понимая, что от этих слов ему станет впоследствии только хуже, но он был уверен, что должен это сказать и не уподобляться тем слабакам, которые принимают чужие правила игры. Он не тот человек, который промолчит.
   Разозлившись, Егор замахнулся, что было силы, и ударил битой, но мимо. Марк успел вовремя сориентироваться и отползти назад. Как здравомыслящий человек, парень не оставлял противника за спиной. Сердце буквально ускакало в пятки, а адреналин паром валил из ушей. Он даже не понял, как поднялся на ноги и сделал несколько шагов в сторону, намереваясь скрыться от преследователей.
   Отойдя на приличное расстояние, Марк едва успел отвернуться от преследователей в попытке скрыться, как получил удар по голове и упал на колени. Марк уперся руками в мокрый ледяной асфальт, стараясь не потерять сознание.
   – Как… как вы меня отыскали? – переведя дыхание, севшим голосом спросил Марк.
   – Нет ничего проще, мой милый фашистский друг, – криво ухмыльнувшись, отвечал Егор. – После репетиции ты всегда провожаешь Еву, мы ожидали, что ты пойдешь вместе с ней, но нет, ты был один, так что ты нам упростил задачу.
   – Извини, ошибся, – щуря глаза, Зильберштейн пытался разглядеть говорившего с ним одноклассника.
   – В смысле?
   – Не такой уж ты и тупой, если сумел прийти к такому выводу.
   Егор вновь замахнулся, и в этот раз попал по ноге парня. Тот даже не вскрикнул, понимая, что если проявлять чувства, эти твари никогда не остановятся. Он крепче стиснул зубы. Костенко сделал отмашку своим приятелям. Двое из них остались на страже, а остальные ринулись бить девятиклассника. Нет, не подумайте, что Марк принял свое поражение – первое время он настойчиво сопротивлялся, временами уворачивался от ударов. Однажды ему чуть ли не удалось вырвать у самого слабого мальчишки биту, но точно в этот момент кто-то ударил его в солнечное сплетение. Потеряв очки, Марк больше не различал лиц окружавших его людей. Он стал бессильным и беспомощным; он проиграл этот бой. На его стороне больше никого не было.
   Марк неторопливо перевернулся на живот. Голова невероятно сильно гудела, он практически не чувствовал своего лица. Дрожащей рукой, перепачканной в грязи, он потянулся к своим губам, но резко отдернул ее, почувствовав что-то мокрое – на кончиках пальцев была кровь. Его страшил вид крови, о чем он никогда не говорил.
   Заключительный удар. Девятиклассник был на грани потери сознания, обидчики быстро скрылись из вида. Работа была выполнена.

   – Ева, что с тобой такое? – рассерженно спросил Влад, когда, вальсируя, Романова в очередной раз наступила ему на ногу.
   Бедняжка никак не могла сосредоточиться. Все ее мысли были сконцентрированы на Марке, который пулей вылетел из зала, когда Влад предложил ей заменить Ангелину. Еве хотелось поговорить с другом, возможно, попросить прощения. Несмотря на то, что в классе был объявлен бойкот Зильберштейну, девушка понимала, что поступала неправильно, и так не должно было дальше продолжаться, потому что она чувствовала некую ответственность за него.
   – Просто немного переживаю за Марка… Он остался совсем один, плюс еще и без пары на Новый Год, – упавшим голосом сказала Ева. – Неправильно это. Да и зря затеяли бойкот. Честное слово. Детский сад – штаны на лямках.
   – Наверное, ты права, – немного поразмыслив, согласился Влад. – Тем более, он всегда оставался без пары.
   – В смысле?
   – В прямом. В отличие от всех, он мечтал участвовать в этом новогоднем бреде, – беззаботно говорил Берднев, – но у него никогда не было пары.
   – Странно, он мне говорил, что ему не до этого, – задумалась Романова. – Марк вроде неплохой парень, как у него не может быть партнерши?
   – На вкус и цвет, конечно, – сморщившись, хмыкнул Влад, – но ты сама знаешь его трудный характер.
   – Это просто трудный возраст, – ухмыльнулась Романова.
   – «Просто трудный возраст, смятая постель», – пискляво напел Берднев и засмеялся. – Теперь у меня эта песня будет ассоциироваться с Марком.
   Внезапно дверь актового зала распахнулась, и на пороге стояла Ангелина. Она, боязливо заглядывая внутрь, обратилась к вальсировавшей паре Влада и Евы. В отличие от большинства учеников девятого класса, Геля и ее компания, как правило, не участвовали в школьной общественной жизни, только по личной просьбе учителя. Бойкот никак не относился к школьным мероприятиям, поэтому Ангелина хотела донести до одноклассников последнюю новость, которая до этого была всего лишь слухом, распространившимся в ограниченном кругу людей:
   – Ева, – несколько напугано начала Долгова, осмотрев с ног до головы Романову, – почему ты здесь?
   – Эмм… Прости?
   – Ты разве ничего не слышала, что Егор планирует проверить Марка на борзость? – пролепетала девушка и захлопала своими большими серо-голубыми глазами.
   – Серьезно? – внутри Евы все похолодело. Она неуверенно улыбнулась, чтобы не выдать своего волнения за приятеля.
   – Более чем. Поэтому Егор свалил после второго урока – он собирал ребят для нападения. Честно, я не знаю, вышло ли что в итоге…Но я только что я их видела, и Егор был пипец каким довольным.
   – Ладно, мне пора, – решительно произнесла Ева, прекращая танец.
   Не то чтобы она была уверена в том, что произойдет нечто нехорошее, но это школа Зверя, здесь нужно быть готовым к чему угодно. Вдоволь насмотревшись на всякие убийства, Ева морально была готова к самому страшному – что и местные ребята из района слетели с катушек и крушили все на своем пути. Прежде такого не было, что специально собирали народ для того, чтобы кого-нибудь забить. Может, это всего лишь слухи? Даже для Егора это было бы слишком, но она прекрасно понимала, что Марк способен довести кого угодно до крайности.
   Вскоре Ева пробежала через раздевалку, на ходу нацепив куртку и позабыв про сменную обувь – девушка так и осталась в тоненьких балетках, в которых ей на улице стало невероятно холодно, зима все-таки. Только холод ее вовсе не волновал. Романова отдавала себе отчет в том, что, вероятно, Марк нуждался в ее помощи. Таким образом, прекратилась бы эта бесполезная ссора, и все вернулось бы на круги своя.
   Около ворот Ева остановилась и вслушивалась в тишину улиц. Смеркалось. Сделав несколько глубоки вдохов, Романова пошла дальше. Она не знала, куда ей идти. Она даже позабыла об оставленной в школьном зале сумке. Хорошо, что хоть телефон взяла… Точно, телефон!

   «Абонент временно недоступен».

   Тогда-то девушка не на шутку испугалась. Что, если действительно что-то случилось? Крепче сжав в кулак телефон, Ева ринулась к гаражам, затем к развилке. Она могла пойти двумя путями: первый был тот, каким обычно ходил Марк – более длинный и неудобный, он был ближе к школе на руинах; второй – тот, которым в школу ходила Романова – мимо поликлиники и трансформаторной будки. Рядом с ней стоял гараж, за которым прятались курившие семиклассники, не желавшие быть замеченными взрослыми. Готовая разорваться надвое, Ева металась между двумя путями.
   Интуиция, на самом деле, незаменима. Но ей нельзя слепо доверять, особенно когда время идет на минуты. Девушка внушила себе, мол, она должна найти Марка до темноты, если же ей не удастся это сделать, то произойдет нечто плохое. Разумеется, в тот момент из-за паники она не догадалась позвонить на домашний, но что, если никто не возьмет трубку? Плюнув на всевозможные вероятности, Ева направилась к трансформаторной будке. Недалеко от нее слышались громкие голоса, и ей показалось это подозрительным. Она скользила балетками по льду, когда спускалась с небольшой горки, упала, но вновь поднялась.
   Когда голоса затихли, Ева побежала к гаражу, теплее кутаясь в зимнюю куртку. Нервно оглядываясь, она искала взглядом то ли обидчиков, то ли Марка. На глазах выступали слезы от ощущения собственной беспомощности. Она обняла себя, готовая упасть и разрыдаться на месте, как маленькая девочка, чтобы кто-нибудь из родителей ее вновь поднял на ноги и успокоил.
   – Марк! – хрипло крикнула девушка, чуть ли не кружась на месте. – Марк! – снова протянула она, в надежде, что кто-нибудь да отзовется на ее зов. Но тишина.
   На автомате Романова потянулась к телефону и повторила набор номера Зильберштейна. Вместо противного механического голоса раздались гудки. Она затаила дыхание, вслушиваясь в зимнее безмолвие. На улице по-прежнему никого не было.
   И только где-то поблизости заиграла «Prot g Moi», Ева побледнела, узнав эту песню. Чем ближе она была к злополучному гаражу, тем громче становилась мелодия. Затем на конце линии послышался слабый голос:
   – Ева?… – точно в тот момент девушка на что-то наступила. Испугавшись, она посмотрела под ноги и заметила, что наступила на сломанные очки.
   Заглянув за гараж, Ева увидела Марка, избитого, прислонившегося спиной к стене трансформаторной будки. Из носа и нижней губы текла кровь, а вокруг левого глаза наливался огромный синяк. Трясшейся рукой прижимал к уху телефон. Наклонившись, Ева подобрала с земли очки и поторопилась к Марку, который даже не подозревал, что Романова была совсем рядом. В ее глазах блестели слезы – она не скрывала своей радости и нахлынувшей злости к тем, кто мог такое сделать.
   – Это Егор?! – возмущенно спросила девушка, выйдя из своего «укрытия». Марк ее даже заметить не успел, как она приземлилась рядом с ним на колени. – Прошу, Марк, не молчи! Мне это очень важно узнать! Расскажи! Я клянусь, он за это поплатится! – несмотря на то, что Ева знала точный ответ, она хотела услышать его от Зильберштейна.
   Но он лишь покачал головой.
   – Пустые звучные слова – обширный храм без божества… Они всего лишь разбили очки, – криво ухмыльнувшись, произнес парень. – Честно, я не видел, кто это сделал, – он виновато опустил взгляд. – Вполне возможно, что Егор. Я не ручаюсь за свои слова.
   – Ты даже не знаешь, как я переживала! – беспокоилась Ева и прикоснулась рукой к щеке Марка. От удивления он сам дотронулся кисти девушки, будто не хотел, чтобы она вновь отдалилась. Романова, сама того не заметив, приблизилась к однокласснику, но вовремя остановилась и отдернула руку со словами: – Ты сможешь идти?
   – Думаю, да, – сомневающимся тоном отозвался Марк.
   Он поднялся на ноги, держась за стену, поспешил сделать шаг, но резкая боль в ступне вынудила его вновь опуститься. Подруга его вовремя подхватила и помогла вернуться в вертикальное положение.
   – Прошу, подожди, – взволнованно попросила девушка, в срочном порядке выискивая в списке контактов абонента, который мог бы им сейчас помочь. В конечном счете, она не была уверена в своем выборе, но, тем не менее, рассчитывать ей было больше не на кого.
   Вскоре подоспел Влад. С непонимающим лицом он сначала посмотрел на Марка, потом на Еву. Тем временем Романова помогла подняться немцу на ноги и, обняв его за пояс, закинула его правую руку себе на плечи.
   – Помоги довести его до дома, – тихим голоском прошептала девушка. Зильберштейн попытался вырваться, повторяя нечто вроде «Lass mich los» [50 - Lass mich los – отпустите (нем.)] с очень недовольной интонацией. Тем не менее, ни Берднев, ни Романова не слушали его и вели к дому. Немногочисленные прохожие, что были на улице, искоса смотрели на ребят, но никому из них не было дела до случившегося.
   Равнодушие – паралич души, преждевременная смерть. Во всяком случае, именно так говорил Антон Павлович Чехов, ну, или кто-то другой, не суть.
   Впервые оказавшись у Марка дома, Ева несколько удивилась, насколько в комнатах было… блекло. Да, именно так. Будто она оказалась в квартире советского типа или переместилась в прошлое благодаря машине времени. Влад и Ева помогли устроиться немцу на кухне. Влад вызвал докторов из поликлиники, а девушка осталась вместе с приятелем.

   Зафиксировав побои у доктора, Ева повела писать Марка заявление в милиции, куда друг отчаянно не хотел идти. Поскольку в Еве внезапно проснулся отчаянный борец за справедливость, она чуть ли не за руку поволокла Зильберштейна в ближайшее отделение, которое, будь его воля, парень обходил бы за километр. Как оказалось, там работал отец девушки – Владимир Николаевич – который по просьбе дочери взялся за это дело. Вот и первое знакомство с одним из родителей девушки.
   Когда немцу объясняли, как именно нужно оформлять заявление, тот усердно строил из себя дурака, пока Ева не залепила ему душевный подзатыльник, чтобы он, что называется, «включил мозги». Владимир Николаевич покинул кабинет, и подростки остались наедине.
   – Да что с тобой такое?
   – Все нормально, – невозмутимо сказал Марк. Синяк под глазом еще был виден, поэтому он был в круглых солнцезащитных очках а-ля Леннон. Из-за ушиба ноги и трещины в руке он пока не посещал школу. Поговаривали, что его из-за этого могли отстранить от танцев, но он усердно настаивал, что, несмотря ни на что, выступит. Также, кроме Марка, школу не посещал Егор – в последний раз его видели навещавшим в больнице Таню, а сейчас, вероятно, он ушел в запой. Все знали, что это он организовал нападение на Зильберштейна, но никто не мог предвидеть реакции немца на это. Он мог спокойно написать заявление, и Егора, несмотря на то, что его отец работал в прокуратуре, поставили бы на учет. – Просто я не вижу смысла в том, чтобы писать заявление. Мне нужно больше беспокоиться о том, чтобы все зажило к Новому Году. Осталось около недели, время поджимает…
   – Где же твоя жажда справедливости? То горой стоишь за правду, то прячешься в кустах, зализывая раны, – в ее словах было столько язвительности, что Марк мигом отвернулся.
   – Я фаталист. Что предначертано судьбой, того не избежать, – сухо произнес он. – Рано или поздно, Егор получит по заслугам. Не факт, что «палачом» должен быть я, но было бы very [51 - Very – очень (англ.)] годно, если бы он попал под руку такого, как The Поэт. И он непременно это сделает, как это случилось с Таней.
   – Не говори глупостей, – фыркнула Ева. – Ты на эмоциях.
   – Если ты не заметила, то я спокоен, – поджал губы Зильберштейн. – Я просто разочарован.
   – Егор не мог очаровать тебя, чтобы ты в нем разочаровался, – пожала плечами Ева. – Пиши заявление, потом сходим в аптеку.
   – Ладно… Слушай, а можешь принести мне водички? Я в предбаннике видел кулер, – взяв в руки шариковую ручку, принесенную из дома, вежливо попросил Марк. – Будь добра.
   – Хорошо, – улыбнувшись, согласилась Ева. Когда она покинула кабинет, навстречу ей попался Владимир Николаевич. – Сейчас он все напишет, – проходя мимо него, сказала она. Налив в кулере холодной воды, девушка направилась обратно. Папа, к ее удивлению, застыл в дверях и озирался по сторонам. Когда Романова подошла поближе, то поняла, в чем проблема – окно было настежь открыто, Марка в кабинете не было.
   – Твой друг точно нормальный? – осведомился Владимир Николаевич.
   – Не уверена.

   «Внезапно обвалившийся потолок преградил Марку дорогу к актовому залу. Обломок одной из потолочных плит придавил ему ногу, и он не мог выбраться из-под нее своими силами. Фонарь в руках лихорадочно замигал, и Зильберштейн инстинктивно затаил дыхание, несмотря на то, что сдержаться от какого-нибудь крепкого словца ему было сложно – все-таки не пушинка его придавила.
   – Думаю, нам лучше разделиться! – с лестницы на второй этаж послышался голос какого-то парня. Марк заметно напрягся – он ему показался чрезвычайно знакомым, да так, что аж тошно стало.
   – Каждый раз, когда мы разделяемся, происходит так, что монстр гонится за мной, – пожаловался второй голос, явно принадлежавший какой-то девчонке.
   – Брось. Когда ты была в Городе на Костях, я остался здесь и разбирался с призраком мастера интимных стрижек, – недовольно буркнул парень.
   – Он тебе случайно не подстриг чего? – засмеялась его напарница.
   – Мастер интимных стрижек у животных, который донимал местный зоопарк, – закончил тот и посветил в сторону Марка. – Эй, смотри, там кто-то есть!
   – Кто-нибудь живой? – сделав из рук зонтик, крикнула девушка, внешне напоминавшая Киру. – А если и неживой, то не ссы, не обидим!
   – Что за черт? – сощурив глаза, просипел Зильберштейн. – Кто вы такие? Что вы здесь делаете?
   – Я – Влад Бреднев, моя напарница – Red Head, но для простых смертных она Кира Саванова, – указав на красноволосую, сказал Влад. – Мы – команда „Корпорация Тайна“.
   – Потрясающе, – надменно ухмыльнулся немец. – Чего вы забыли в школе Зверя?
   – Мы ищем нашу подругу, ее захватил коварный демон, – сообщила Red Head. – Сегодня полнолуние, если мы не успеем, то он принесет ее в жертву, и врата ада будут открыты. Влад, – она кинула напарнику какую-то фляжку, – проверь его!
   Тот беспрекословно облил немца, судя по всему, святой водой. Марк, стиснув зубы, раздраженно вздохнул, подув на мокрую прядь волос, упавшую на лицо.
   – Если бы я был вампиром, я бы уже давно выбрался, не?
   – Ит кэн би э трап, – невозмутимо пожал плечами Влад, убирая фляжку в карман. – Сейчас мы поможем тебе выбраться, только представься и скажи, что здесь делаешь ты.
   – Я Марк Ламарк, – почему Зильберштейн назвался подобным именем, он сам не понимал, наверное, даже ему его фамилия показалась в тот момент слишком длинной. Или на него повлиял урок биологии. – И я не знаю, что я здесь делаю. Очнулся в кабинете физики, никого нет. Грусть– тоска вселенская.
   – Значит, ты ученик этой школы? – догадалась Кира. – Превосходно, – она зловеще улыбнулась и поиграла кончиками пальцев.
   – Ничего хорошего от нее не жди, – шепнул Бреднев и продолжил во всеуслышание: – Вероятно, демон использовал иллюзию, потому что школа, когда мы проникли сюда, была в нормальном состоянии, а сейчас выглядит как после взрыва. Но, самое забавное, что из-за „взрыва“ все выходы завалило, поэтому выбраться сейчас мы не сможем. Марк, – он повернулся к немцу, – можешь подождать нас здесь. Мы сделаем круг из соли, только не выходи за его пределы. И дадим ружье с соляными зарядами, если близ тебя будет какое-нибудь призрачное чмо ошиваться… Так, святая вода есть… Ты знаком с содержанием Библии?
   – Мне проще пойти с вами, – буркнул Зильберштейн. – Давайте. Меньше болтологии, больше действия! Между прочим, я по-прежнему нахожусь в западне. Может, мне кто-нибудь поможет?!
   Так или иначе, вскоре ему помогли выбраться из-под обломков. Нога зверски болела, Марк опасался перелома. На все уговоры охотников остаться в „безопасности“ парень отвечал отрицательно, поэтому, соорудив из какой-то упавшей с потолка деревяшки что-то типа трости, он медленно похромал за ними.
   Ту девушку в бальном платье Марк больше не видел, но, тем не менее, ее присутствие он четко ощущал. Она была где-то недалеко и словно направляла, куда ему надо идти. Охотников также как будто кто-то вел – они шли точно туда, откуда веяло мертвым холодом и затхлым запахом. Путь привел их к актовому залу, двери которого были торжественно распахнуты и украшены разноцветными новогодними шариками. Первым решил заглянуть Влад, за ним пошла Кира, помогавшая ковылять Марку. Пока ничего подозрительного не было. Лишь декорации по случаю зимнего праздника.
   – Будет очень обидно, если здесь ничего нет, – произнес Влад, и комната заполнилась эхом. В зале было темно; сюда не мог проникнуть даже свет полной луны.
   Слова Бреднева стали чем-то вроде магического заклинания, и елка, стоявшая около фортепиано, зажглась многочисленными огнями, наполняя помещение теплым домашним светом. Гирлянда зазмеилась по новогоднему дереву, стягивая пушистые ветви. Заиграла какая-то детская песенка, слова которой были неразборчивы и больше напоминали бормотание шизофреника.
   – Что происходит? – испугался Марк.
   В сцене был потайной люк, которым в последний раз пользовались, наверное, где-нибудь в пятидесятых годах, еще на пионерских выступлениях. Никто точно не помнил, где и как он открывался – то ли на кухне, то ли вообще в подвале. Некоторые части школы Зверя являлись закрытыми, так как помещения признаны непригодными для пребывания там людей. Никто из ныне учившихся там не бывал; маловероятно, что кто-то из школьного коллектива решался пройти на закрытую территорию, но то, что она есть – априори так. Люк, скрытый в деревянном полу сцены, внезапно открылся, и stage [52 - Stage – сцена (англ.)] заполнилась мистическим зеленым туманом. Из пустоты в полу выдвинулось колесо, напоминавшее рулетку, к которой был кто-то привязан. Судя по женственным очертаниям фигуры, это была девушка.
   – Ева? – кинулась к сцене Саванова, сжимая в руках откуда-то возникший джедаевский меч.
   Приглядевшись, Марк узнал в пленнице ту самую Еву, его Еву, с которой он был запечатлен на том мифическом снимке. И она была здесь, в одном с ним зале. Его больше не волновали ни мечи, ни потайные люки и ни то, что он был весь мокрый из-за святой воды. Даже нога его не так сильно беспокоила.
   – Добро пожаловать на дьявольскую рулетку! – дикторским голосом заговорил вышедший из темноты человек. Кажется, он был их ровесником – около шестнадцати лет, не более, но его речь была поставлена безупречно, а ее тональность низкой и бархатной. – Леди и джентльмены! Рады вас поприветствовать на открытии Врат Ада! – он указал в сторону колеса, и его осветил прожектор. Рядом с ним стояла рыжеволосая девушка, очень похожая на Ангелину, в красном эротичном костюме кролика. Марк шокировано протер глаза и опять посмотрел на нее. Нет, ему не показалось. Затем второй прожектор осветил того, кто говорил – это был Егор в официальном костюме, хотя, несмотря на это, смотрелся он совсем несерьезно. Его глаза были абсолютно черными, заметив это, Кира встрепенулась:
   – Демон! – она достала из кармана фляжку со святой водой, но тут же замерла. – Постойте. Но не желтоглазый. Азазель опять подстроил ловушку!
   Но Марк не слушал их диалога – его внимание больше привлекло разрисованное кровавой краской тело Романовой. На ней было лишь нежно-розовое нижнее белье. На лбу красовался круг, в центре которого стояла точка. У глаз были сымитированы подтеки в виде слез. Это было похоже на боевой раскрас какого-нибудь индейского племени. Линии на ее теле повторяли расположение костей.
   – Да, но он где-то поблизости, – прошептал Бреднев, оглядывая зал с прищуром. – Зачем ему понадобилась именно Ева?
   Егор рассмеялся. Марк не видел принципиальной разницы между желтоглазым и черноглазым демоном, все одно – нечисть. Впрочем, пока о его существовании временно все позабыли, Зильберштейн решительно направился в тень, стремясь скрыться от света рамп. Поскольку он не принимал участие в болтологии о демонах, он мог попробовать освободить Еву. К сожалению, ничего подходившего для разрезания веревок не было. Поспешно оглянувшись, Марк увидел Ангелину, за поясом которой торчала острая металлическая пилочка для ногтей. Сама же девушка могла стать для него препятствием по освобождению Романовой. Под шум бурного диалога, парень, заткнув рыжеволосой рот, затащил ту за рулетку. Оказавшись в тени, Ангелина рассыпалась в песок, пахнувший ароматизатором тонального крема. На макушке пригорка поблескивала долгожданная пилочка.
   – Где же тогда Азазель? Опять прячется этот поганый трус? – коварным прищуром обведя помещение, произнесла Кира.
   – Повелитель здесь, – радостно улыбнулся демон. – Он настолько близко, что вы даже не представляете… – более зловеще добавил он.
   – Здесь, кроме нас, никого нет, – оторопела Red Head, – Марка мы проверили, ты не он, – про Ангелину больше так никто и не вспомнил, – я тем более не могу им быть, ибо в прошлом году я сделала татуировку со знаком защиты от вселений демонов. Показать ее не смогу – вам еще нет восемнадцати, – она повернула голову в сторону напарника. – Влад?
   Радужная оболочка его глаз пожелтела. Влад зловеще улыбался, смотря то на своего подчиненного, то на Саванову. Девушка, не в силах поверить своим глазам, выронила меч и отступила назад, неуклюже запнувшись за него и упав на пятую точку.
   Освободив бессознанное тело, Марк поймал Еву на руки и прижал к себе, на его одежде отпечатались следы рисунков с ее тела.
   – Иви, проснись, – прошептал он ей на ушко, отнеся к роялю, покрытому слоем пыли. Он положил подругу на крышку инструмента и, сняв с себя толстовку, укрыл ею девушку. Он повернулся к ней спиной и начал враждебно озираться по сторонам. Между Владом и Кирой кипел высокоморальный диалог, во время которого Егор решил проверить жертву. Не обнаружив ту на месте, демон откинул с невероятной силой конструкцию вертикальной рулетки, казавшуюся прочной, к концу сцены.
   – Дерзкий, значит, да?! – оскалился Егор и принял боевую позицию. На левой руке у него был кастет с острыми шипами. В виске запульсировала боль, напоминавшая дребезжание противной мухи; Марк сморщился и осторожно потер его.
   – Не твое дело, мразота! Оставь меня в покое! – гаркнул Марк, загородив собой подругу. – Каждый делает то, что считает нужным.
   – Даже если ты защищаешь того, кто не считает тебя нужным? – противник злорадствовал. Марк, неуверенно сглотнув, кивнул, хотя это не касалось Егора. Демон надвигался на Зильберштейна. – Могу поспорить, ты за себя опять не сможешь постоять.
   „It’s a dream… Just a dream. I must be brave“ [53 - It’s a dream… Just a dream. I must be brave – Это сон… всего лишь сон. Я должен быть смелым (англ.)], – сделав глубокий вдох, немец прикрыл глаза.
   Сложно объяснить, что он увидел: пальмовую рощу, дубовый бор или просторное русское поле – он сумел себя успокоить. Но внезапно то место, которое он представил, загорелось пламенем лондонских пожаров.
   – Ты знаешь, почему тебя избили? – будто бы из вежливости поинтересовался демон.
   – Человек был слишком слаб, чтобы быть лучше и ответить на удар не ударом, а словом. Человек не пытается быть лучше другого. Он уподобился низшим и продолжает тянуться вниз. Я же стремлюсь вверх. Но я не считаю свой поступок ошибкой. Каждый получает то, чего заслуживает. Это карма, дружок. Я ни за что не позволю Еве остаться на одном уровне с вами.
   – Моралофаг, – пренебрежительно фыркнул Егор. Какими бы не были сладкозвучными слова Марка, он бы на них никак не отреагировал: если можно так выразиться, он был выше этого. – Любитель потрепать длинным языком способен причинить вред любому, кто не согласится с его мнением.
   – Это о чем ты? – Марк полез в задний карман, где у него был перочинный ножик, привезенный ему дядей из Швейцарии.
   – Ты знаешь, за что тебя избили, – Егор сменился в лице – вместо наглой ухмылки возникла непроницаемая маска пренебрежения. Отвратительно это слово „пренебрежение“. – Ты понимаешь, что мои догадки обоснованы, и, думаю, Еве не очень понравится, если я с ней ними поделюсь, – на последней фразе он понизил голос, – а я поделюсь.
   За спиной Зильберштейн открыл нож и, ловко перевернув его, вцепился в рукоять. Стоило Егору сделать еще шаг навстречу, как Марк в мановении ока юркнул за противника и, сделав захват, приставил лезвие к шее.
   – Мой отец всегда учил меня, что рано или поздно мне придется защитить свое имя, постоять за близкого человека, – легким движением он перерезал горло. Слева направо, наклоняя голову вправо.
   Внезапно в ухе что-то закололо. Марк выпустил тело из рук.»

   – Проснись, – сладкоголосо пропела Ева, тихонько подув Марку в уху. – Маркушенька-душенька.
   – Чертовы сны, – недовольно пробубнил он. Спину ломило от неудобного положения за партой. Да, он снова заснул на физике. Нет, ему не стыдно.
   «Слишком много Евы», – мельком подумал Зильберштейн, взглянув на одноклассницу. Тем не менее, кроме нее, все остальные, кто участвовал в бойкоте, так и продолжили это. Лишь позиция Влада претерпела изменения – он Марка недолюбливал не потому, что поддерживал общество, а потому, что ему он все равно не нравился.
   – Я хочу спать. Я настолько устал, что нет сил даже коверкать слова про генеральскую ретепетицию.
   – Спать не срать – можно подождать. Ты и так продремал первые два урока, – рассудила Романова, и, точно по часам, с которыми, обычно, бывали проблемы, прозвенел звонок, настолько резкий и неприятный, что Марк поежился, после сонно зевнув. Затем надел очки, лежавшие на закрытом учебнике физики.
   Саванова на пару с Гришей явились к началу третьего урока. Пришли они, державшись за руки. Ева посмотрела на это с некой завистью, но потупила взгляд, когда навстречу ей показался Берднев.
   – Почему Бреднев всегда в полосатом?
   – Наверное, потому же, почему ты не носишь линзы, хотя они лежали у тебя в холодильнике, – смутно припоминала девушка. – Да, мне пришлось заглянуть в твой холодильник, чтобы сделать примочку.
   – Полосатое – его фишка? Интересная точка зрения. И линзы не мои, а мамины. Очки она ненавидит, да и считает, что на свиданиях удобней в линзах. Мне же окулист из принципа не прописывает линзы, а сам подобрать не решаюсь.
   – Привет, Влад! – с энтузиазмом она поздоровалась с другом, пропустив реплику Марка.
   – И вам не хворать, – не смотря в глаза, а куда-то мимо, бросил Берднев. – Кто-нибудь видел Ангелину?
   – Вообще нет, – мотнул головой немец, стоявший немного поодаль.
   – Я так понимаю, моей партнершей тебе не быть, – отчасти обескураженно улыбнулся Влад, остановившись в нескольких сантиметрах от Евы.
   – Ммм… – она мельком посмотрела на немца, упорно делавшего вид, что вокруг ничего не происходит. – Нет. Все-таки разок-другой повальсирую с Марком.
   – О, смотри, а вот и Ангелина пришла, – довольно заметил Берднев и, пройдя мимо подруги, легонько задев ту локтем, направился к выходу.
   В глазах Марка мелькнула едва ли уловимая эмоция, которую можно было сравнить с радостью, как показалось Еве. На мгновение его глаза будто потемнели (насколько мне известно, в какой-нибудь там биологии существует такое, что при определенных ощущениях или чувствах цвет глаз может меняться; например, у моей подруги после слез глаза становились иссиня-голубыми, а если ее разозлили, то грозными серыми).
   «Как жаль, что мы никогда не станем друзьями». Ева поманила Марка за собой, и они пошли к актовому залу, где их поджидал очаровательный сюрприз. Пара ЛаЛаури и Айерченко переживала очередной конфликт, и, судя по всему, ее участие теперь ставилось под сомнение, а они были ведущей парой.
   – Да пошел ты на хер, Юра! – кричала ЛаЛаури.
   – Как некрасиво, милая, – вступилась Татьяна Матвеевна.
   – Миль пардон, – француженка сделала реверанс, ее щеки все еще горели от злости. – Но я все равно с ним не буду танцевать! Ну, уж нет!
   – Но вы же главная пара. Юрчик? – учительница с надеждой посмотрела на юношу.
   – Я умываю руки, не хочу общаться со шлюхами, – отмахнулся Айерченко и, спрыгнув со сцены, пошел к выходу. ЛаЛаури заплакала – ее сразу же начала успокаивать одна из подруг. Татьяна Матвеевна задумчиво посмотрела сначала на брошенную девушку, затем на остальных участников бала.
   – Но как без главной пары? – поинтересовался Гриша, приобнимая Киру за плечи.
   – Несмотря ни на что, шоу должно продолжаться! – торжественно объявил Зильберштейн. – Не зря же я притащил костюм и чемодан с косметикой для Евы?
   Но Ева знала об истинных причинах того, почему Марк так не хотел отступать и настаивал на новогоднем бале.
   – Деточка, если тебе несложно, можешь с этим странным мальчиком выступить в качестве главной пары? – в поисках альтернативного варианта, женщина обратилась к своей бывшей ученице.
   – Мы согласны! – резко загорелся Зильберштейн, совершенно случайно, на эмоциях, взяв подругу за руку.
   Подготовка к выступлению шла полным ходом. Чуть ли не всю гримерную оккупировал Марк, по-царски разложив какие-то костюмы, чемодан с косметикой и средства для укладки волос. Пока Юра наглядно показывал Еве, как правильно делать торжественный выход, Марк успел переодеться в свой наряд. С первого взгляда могло показаться, что он перепутал Хэллоуин с Новым Годом – на рубашку с пышным воротом он надел фрак, надорванный в нескольких местах. Но даже в порядке исключения Марк не расстался с гриндерсами и облегающими скинни. Выдавив на руку душевное количество геля, парень зализал волосы назад и поставил воротник.
   – Откинуть волосы назад, поднять воротник, переодеться в черное, ведь так намного круче, – оценивая свое отражение, самодовольно ухмыльнулся Марк.
   Когда пришло время заниматься макияжем для Евы, началась самая нудная часть подготовки, в которой Марк не изъявил ни малейшего желания участвовать – проверка работы техники, декораций и прочего.
   Вместо всего этого парень прыгал вокруг партнерши как собачка, работая с ее лицом. Все-то его не устраивало. Романовой же нравилось все, что делал ее персональный стилист – особенно если учесть, что во время работы он практически не разговаривал.
   Марк вновь встал перед Евой, пытаясь накрасить ее как можно лучше. То возился с тенями; то с подводкой, которая девушке напоминала кисточку художника; то с пудрой; то с румянами; то с помадой; то с накладными ресницами, клеем для них и тушью. Между делом, когда создание нового образа подходило к завершению, приятель начал что-то рассказывать, но Ева зацепилась только за одну фразу:
   – На самом деле мне стыдно, что я умею красить, – признался парень, рассматривая ассортимент румян. – Мне приходилось часто красить сестру, когда у нее была сломана левая рука, разумеется, она же левша, а правой рукой она управлялась совсем неловко…
   – А что сейчас с твоей сестрой? – Романова повернулась к однокласснику, но тот вежливо попросил ее сесть ровно и закрыть глаза. Подумав немного, он ответил:
   – Сейчас? Сейчас ее больше нет. Несчастный случай, – вполголоса сказал Марк.
   – Прости, – прошептала девушка.
   – Ничего страшного. Я не привык этого афишировать, поэтому о ней толком никому неизвестно, и я искренне удивляюсь, когда кто-то о ней вспоминает. Это бывает редко, несмотря на то, что она тоже училась в школе Зверя. Помню, она как-то попросила меня сделать ей макияж на новогоднее выступление. Она была в одиннадцатом классе, мама сшила ей невероятно красивое платье, – мечтательно-грустным голосом рассказывал Зильберштейн. – Не знаю, почему, но она никогда не доверяла своим подругам, хотя их у нее было много. Больше всего она любила проводить время дома, в кругу семьи, читать какую-нибудь книжку, Оруэлла, например. Для нее новогодние праздники значили очень многое.
   – То есть, ты ради нее хотел записаться на эти танцы? – вполголоса поинтересовалась девушка. Парень обошел ее и встал за спиной, затем наклонился и положил ей руку на плечо, после прошептав:
   – Открой глаза.
   Романова послушно открыла глаза и посмотрела в зеркало. Ту, кого она увидела в отражении, она никак не могла ассоциировать с собой. Светлая мраморная кожа, идеально нарисованные стрелки и smoky eyes [54 - Smoky eyes – дымный взгляд (англ.), способ нанесения теней для век.], скулы, подчеркнутые румянами. И накладные ресницы, несмотря на то, что у нее от природы свои были длинными.
   – Я… кукла, – приблизившись к зеркалу, прокомментировала Романова. – Марк, ты потрясающий визажист. Ты не думал насчет того, чтобы заняться этим профессионально?
   – Я, скорее, стану кукольником, чем очередным Зверевым. Нахер, – парень обнял девушку за шею. – Надеюсь, когда-нибудь признают кукольную красоту.
   – Да, куклу вроде меня не забудешь, – ухмыльнулась девушка.
   – Буду считать, что это комплимент мне как создателю образа, – Зильберштейн прикоснулся к прядке кудрей. – Моя кукла.
   – Ну, уж нет, – фыркнула девушка, вырываясь из объятий. – Но вот хозяином ты точно не будешь.
   Пятнадцать минут до выступления. Зрители постепенно стекались в зал: среди них можно было заметить фройляйн Морозову, которая с гордостью пришла полюбоваться любимым сыном. Родители Евы, вероятно, тоже там были – как-никак, это уже стало семейной традицией. Гости должны были расположиться вдоль стен, чтобы не мешать вальсировавшим. Появление главной пары сопровождается абсолютной тишиной в зале. Из гримерной комнаты пара проходит вниз, в столовую, откуда потом поднимается на второй этаж. Проходит она через парадный вход. Затем начинается представление. Длится оно едва ли десять минут, но подготовка к нему идет самая ответственная. После вальса начинается самый обычный новогодний концерт, который не представляет интереса для публики, если, конечно, там не выступает ваш отпрыск, или, если вы не сопливая девчонка, которая пришла полюбоваться на парня, который случайно принял участия в этом ералаше.
   Поразительно, но до начала торжества Марк невероятно нервничал. Поскольку выступать он решил без очков и оставил их в гримерной, спускаться в столовую ему было «весело» – раз двадцать он оступился и раз пять едва не упал. Благо рядом была партнерша. На Еве было чудесное фиолетовое платье, которое подчеркивало ее осиную талию. Из-под пышной юбки, длина которой была чуть выше колена, виднелись стройные ноги, обутые в изящные туфли на шпильке.
   – Неужели мы смогли дойти до этого? – со счастливой улыбкой произнес Марк.
   – Неужели мы сможем дойти до дверей актового зала? Что-то я уж очень в этом сомневаюсь, – смеясь, Ева покачала головой. – Я никогда не думала, что мне придется с кем-нибудь выступать в качестве главной пары… Особенно с тобой. Ну, без обид, – она беззаботно улыбнулась.
   – Ладно… – поджав губы, Зильберштейн склонил голову набок.
   – Как рука? Ты ею начал слишком рано пользоваться, – обеспокоенно осведомилась Ева и легонько прихватила друга за руку. Марк остался спокойным, но его сердце трепетно дрогнуло и забилось быстрее. До начала оставались считанные минуты: из зала уже доносилась нараставшая мелодия из Щелкунчика – «Танец светлячков», плавно переходивший в мелодичный вальс.
   Но Марк пропустил этот вопрос, ибо был в предвкушении танца:
   – Ни пуха, ни пера, Иви, – улыбнулся он, открыв перед партнершей дверь.
   – К черту, – ухмыльнулась Романова и переступила порог, оказавшись в темном зале, едва освещенном огнями новогодней елки и гирлянд, которых было много.
   Выступление всегда начиналось с того, что юноша приглашает девушку на танец. Во время их вальса свет постепенно становится ярче. Стоит ведущей паре достигнуть центра зала, как появляются другие пары, окружая центральную. Разумеется, больше всего внимания приковано к центральной фигуре, находящейся в круге из вальсирующих школьников. Впрочем, в этом году выступление проходило неплохо. В этот раз кавалер был не таким деревянным, как предыдущий, и выглядел более раскованным. Но, к сожалению, партнерша выглядела менее изящной, в отличие от той, что была в году минувшем. Во всяком случае, нынешняя была хотя бы живой.
   Главное – не допустить ошибок, особенно когда на тебя наведены объективы, а ноги заканчиваются десятисантиметровыми шпильками. Ева старалась избегать смотреть кому-нибудь в глаза и сконцентрировалась на темпе танца. Ей впервые пришлось надеть настолько высокие каблуки – Марк был первым ее партнером, кто был выше нее минимум на полголовы. Задумавшись, Ева сделала один неловкий шаг. Марк вовремя сообразил и ввел ее в ритм так, чтобы никто не заметил оплошности.
   – Не подведу – доверься, – прошептал Марк, да так, что его губы оставались практически неподвижными. Его голос был непоколебимой уверенностью.
   – Где же ты так хорошо научился танцевать? – недоуменно спросила Ева. За Марком она никогда не замечала тяги к танцам и, маловероятно, что он стал бы посещать какие-нибудь занятия, а на школьных репетициях он прежде не был замечен.
   – Хороший вопрос.
   Отгремели последние звуки вальса. Пары замерли. Зрители захлопали, их аплодисменты невероятно грели Марка, на лице которого светилась счастливая улыбка. Переведя дыхание, Ева посмотрела на партнера и сама улыбнулась.
   После торжественной части в спортивном зале началась дискотека, явиться на которую было под графой «добровольно-принудительно», как называла это Анна Александровна. Еве хотелось там немного задержаться, поэтому при входе в зал она скинула с себя туфли и босиком прошла во внутрь. Вы не поверите, если я скажу, что дискотеки в школе Зверя все-таки любили, впрочем, вы могли убедиться в этом на примере празднования Хэллоуина. Ева, поймав в толпе Влада, пригласила того на танец под какую-то песню из 90-х.
   – Она так похожа на Эми Вальтер, – вскользь бросила француженка, Ева резко остановилась – пропало все настроение на танцы, а на лбу выступил холодный пот. Казалось бы, она больше не должна была услышать этого имени – в конце концов, к тому, что случилось с Таней, официально не привязали ни The Поэта, ни, тем более, ММР. Голос ЛаЛаури прозвучал несколько настороженно, но не более. Похоже, иностранка могла что-то знать об этой Эмилии. Ева обязательно это проверит, но после Нового Года.
   Тем временем Марк был на первом этаже в общем туалете и курил, высунувшись в окно. Выходить на улицу ему не хотелось, да оставлять Еву на попечение Бреднева было бы неправильно. В конце концов, между ними все только стало налаживаться, наконец-то утихли разговоры по поводу его избиения. «Неужели он так долго придумывал месть? – задумался Зильберштейн, смотря на задний двор школы. – Или сделал это из-за того, что посчитал, что я мог избить Таню? В качестве доказательства своей правоты. Не думаю, что эту мысль стоит отрицать, от Костенко можно ожидать чего угодно, но не буду же я ему доказывать, что в тот день был в музыкалке?»
   – Зибер? – сзади послышался голос Савановой.
   – Hallo [55 - Hallo – привет (нем.)], Red Head, – он повернулся и мельком посмотрел на одноклассницу, одетую в нежно-розовое платье. Ее волосы были аккуратно уложены и заколоты в пышный хвост, благо позволяли волосы, отросшие с сентября.
   – Можно? – она вопросительно посмотрела на пачку сигарет, лежавшую на подоконнике.
   – Бери, – равнодушно пожал плечами парень, – зажигалка внутри.
   – Данке, – улыбнулась она и, закурив, встала рядом. – Чего же ты не с Евой, коль помирились?
   – Они сейчас с Бредневым отплясывают, не хотелось бы водить втроем хоровод, – после задумчиво добавил: – Правда, я представляю это не как хоровод, а, скорее, канкан… Да и тебе какая разница?
   – Вчетвером водили бы, – холодно исправила Кира, затягиваясь.
   – Это ты к чему? – искренне удивился Марк.
   – Да так, просто, – Кира не докурила сигарету, затушив ту об оконную решетку и выбросив на улицу. – Меня Гриша ждет. Только не говори ему, что я курила, – она уже собралась уходить, как внезапно что-то вспомнила и ударила себя по лбу. – Кстати, Гриша предлагает на Новый Год собраться у него и выпить, что скажешь?
   – Как Ева, так и я.
   Когда Марк решил посетить спортивный зал, Влад уже танцевал с Аней. Увидев свою поклонницу, на сей момент, вероятно, бывшую, он поежился. Среди танцевавших он увидел целовавшихся Киру и Гришу. Она руками обвила его шею, он обнял ее за талию. Ева же стояла у окна и пила нечто вроде пунша.
   – Разрешите ли Вас, король, пригласить на танец? – Марк поклонился перед Евой.
   Во время танца Ева встала на носочки и обняла Марка.

   Январь. 2008 год.
   С крыши открывался очаровательный вид на салюты, которые запускали люди на Новый Год. В воздухе витал запах праздника. Наступил 2008 год, который Ева планировала начать с чистого листа. В предвкушении чудес быстро билось ее сердце. Залпом выпив праздничный брют, она поспешила к окну с телефоном в руках, как вдруг он зазвонил.
   – Gutes Neues Jahr, mein Schatz! [56 - Gutes Neues Jahr, mein Schatz! – С Новым годом, мое сокровище! (нем.)] – кричал человек на другом конце линии.
   – И тебя с Новым, Марк, – догадливо улыбнулась Ева, попытавшись отбросить мысли, что хотела набрать вовсе не Зильберштейну.
   – Пошли гулять, Иви! Это великолепный день! Это Новый Год, мать его! – продолжил парень тараторить в трубку. – Как насчет того, чтобы через пятнадцать минут встретиться на детской площадке? У качелек!

   «– Что происходит? – Ева пришла в чувства совсем не вовремя, что у нее выходило часто и действительно не к месту. Осторожно присев, она укуталась в рубашку Марка, затем, шокировано похлопав глазами, мельком посмотрела в сторону своего спасителя, затем на Влада, который полностью обезоружил Киру и, подойдя к ней со спины, когда та, повязанная, сидела на коленях, выстрелил ей в затылок. – Влад?
   – Это не Влад, это демон, – бросил Зильберштейн, убрав окровавленный нож в карман джинс. – Я так рад, что ты очнулась. Скорее, нам надо отсюда убираться.
   – О чем ты говоришь? – беспристрастно спросила Ева, медленно переведя взгляд на спасителя. Все ее движения казались ему крайне заторможенными.
   – Нет времени объяснять, – парень плюнул на все разъяснения и, подхватив Романову на руки, помчался в сторону выхода из актового зала.
   – Зря бежите, – засмеялся Бреднев. – Мои слуги вас нагонят раньше, чем вы успеете добраться к выходу из школы Зверя. Жертвы холодного декабря непременно нагонят вас, а пока, – он перевел взгляд на Киру, опустившуюся на пол, – просыпайся, радость моя. Армия мертвых не заставит долго ждать.
   Голова Киры резко поднялась; ее левый глаз светился небесно-голубым светом, а на окровавленных губах блистала безумная улыбка.
   – Идти можешь? – остановившись возле лестницы у столовой, спросил Марк, осторожно спустив Романову с рук. Она неуклюже села на парапет, на котором в обычной жизни любила сидеть вместе с Кирой. – Возможно, нам сейчас придется бежать.
   – Ты издеваешься?
   – Нет… немного.
   За тяжелой дверью столовой послышалось невнятное бормотание и зловещее мычание. Марк настороженно посмотрел в ту сторону, затем наверх – оттуда слышались такие же стоны. Дверь начали толкать изнутри, а сверху приближались тяжелые шаги, будто что-то волокли по полу. Ева также задрала голову. На лестнице показалась Саванова. Вытянув одну руку вперед, она ковыляла вниз, что-то мыча себе под нос. Один ее глаз вытек. Увидев это, Ева вскрикнула. Следом за этим открылась столовая, оттуда вышло три человека. У одного из них был открытый перелом ноги, он подтаскивал ее за собой. В этом человеке Марк узнал Таню – впрочем, также он ее смог узнать по изуродованному пальцу, который притягивал к себе внимание. Следом за ней вышел Айерченко, на лице которого красовалась марлевая повязка. Его кожа кипела язвами, один глаз покраснел. За Айерченко ковылял незнакомый парень, на лицо которого была натянута черная шапка. Из шеи у него торчало бритвенное лезвие, какое Марк видел в музее (например, в музее Пушкина).
   – Как ты относишься к зомби? – в поисках возможного варианта отступления, Марк метался между коридором и запечатанным черным выходом.
   – Я себя к ним вообще не отношу, – ответила Романова. В отличие от немца, она оставалась хладнокровной, что при обычных обстоятельствах было бы для нее несвойственным.
   Зомби Кира была уже совсем близко, когда Марк, вовремя спохватившись, взял Еву за руку и повел за собой. Все сложилось бы хорошо, если бы не несколько „не“:
   1. Вход был заварен.
   2. У входа стоял Влад с паяльной лампой.
   3. Зомби не стояли на месте.

   Бедняга не смог подобрать наилучшего варианта, кроме как затаиться на какое-то время в библиотеке, ибо запасной вход также был заварен, чего не было видно издалека. Пока Ева пряталась за его спиной, Марк выталкивал зомби из кабинета. Стоило ему закрыть дверь, как он потянулся за рабочим столом. Вцепившись пальцами в его край, немец придвинул его к двери. Он начал перетаскивать какие-то тяжелые предметы, чтобы укрепление выдержало толпу мертвецов.
   – Мы в ловушке! – отчаянно крикнула Ева и заплакала.
   – Серьезно? Я и не заметил! – всплеснул руками Зильберштейн. – Затаись. Ни звука. Иначе привлечем еще больше внимания, – цыкнул Марк, приставив указательный палец к губам. Затаив дыхание, он попытался вслушаться в гул за стеной.
   – Прости.
   – Мы в ловушке только на какое-то время. Не думаю, что та парочка смогла бы нам сейчас помочь. Мы можем надеяться только на себя. Впрочем, времени не так-то много. Интересно, в школе было когда-нибудь оружие? Или она все-таки на самом деле нормальная?
   – Наивный, – лукаво пропела девушка, подошла к одному из стеллажей и дернула за одну из книг. Это было „Горе от ума“. Стеллаж начал подниматься к потолку, из-под него заклубилась холодная дымка. Показалась небольшая оружейная комната, где было приличное количество разнообразного огнестрельного оружия.
   Марк потянулся за дробовиком:
   – То, что надо.
   Полностью вооружившись, Зильберштейн довольно улыбнулся:
   – Мы должны выйти из укрытия, – решительно произнес он.
   – Что, если мы после этого больше никогда не увидимся? – Ева присела на край стола и, потупив взгляд, закусила губу. – Я боюсь, что это наш последний день.
   Зильберштейн самодовольно улыбнулся и снял очки, отшвырнув их в сторону, подлетел к девушке:
   – Подсласти мне губки, детка, – и жадным поцелуем впился в ее притягательные губы. Гибкими ногами она обвила его торс, сильнее прижимаясь к нему. Это было чуть больше двух минут. Отстранившись, Марк посмотрел в камеру, проплывшую мимо него, и, ухмыльнувшись, подмигнул.
   Марк с дробовиком выглядел еще более зловещим, чем Марк с топором. Он сходу ногой выбил дверь и налетел на первую толпу живых мертвецов. Умело обращаясь с ружьем, Марк сумел защитить Еву, которой была доверена только берета.
   Когда пришлось пробираться к выходу через завал трупов, Зильберштейн перезарядил дробовик и нацелил его на Берднева, на лице которого красовался злобный оскал. Романова стояла поодаль, нервно озираясь. Руки она сжала в кулак и прижала к груди.
   – А как бы ты отреагировал, если бы на самом деле это были вовсе не зомби, а живые люди? – поинтересовался Влад. – Таковыми они стали не под действием какого-то вируса, а всего лишь из безрассудной магии? У них был шанс стать нормальными. В отличие от тебя.
   – Абсурд. Мне всегда снились упоротые сны, но чтобы настолько… – Марк направил ствол на Влада. – Мне приятно, что мне снится Ева, особенно в таком виде. Я не против, если в моем сне появится красная башка, хотя… нет, мне все равно. Мне насрать, будет ли там Егор – особенно если учитывать, что я все равно его убил. Но я точно не хочу, чтобы в нем был Бреднев. Проваливай, – Марк был готов спустить курок, но демон внезапно закрыл дуло пальцами. Через мгновение перед немцем стоял уже вовсе не его одноклассник, а он сам. С наглой ухмылкой, дерзким взглядом и треснувшими очками – пожалуй, единственным отличием, которое сейчас могло быть между ними. – Нет, пожалуй, это перебор.
   – Я – плохой Марк, – заявил демон голосом Зильберштейна. Самого Марка от этого передернуло.
   Пожав плечами, Марк спустил курок, и демон отлетел к двери.
   – Хороший. Плохой. Ружье-то у меня.
   Тем временем, пока Ева была увлечена наблюдением за разборкой Марка, она не заметила, как к ней подползла безногая Саванова. Услышав поблизости шипение, Романова взвизгнула и дрожавшими руками нацелилась на мертвую подругу. Та трагически протянула к той руку, на что Ева выстрелила и попала точно меж глаз.
   – Так держать, – Марк одобрительно показал большой палец. – Ладненько. Хватай наши цацки, я возьму паяльную лампу, и к свободе!
   – Марк…
   – Что?
   – Сзади! Зильберштейн и сообразить толком не успел, как что-то кинулось на него сзади и вцепилось в шею. Ева с ужасом наблюдала, как демон пытался расправиться с немцем, но боялась что-либо предпринять.

   Марк очнулся только через несколько минут. Рана болезненно пульсировала. Устало приоткрыв глаза, парень увидел, что перед ним собрались какие-то люди. Мутные образы окружили его. Картинка стала немного четче. В центре толпы стояла Романова – ее глаза выцвели, кожа стала бледно-голубой. Лицо приобрело крайне бессмысленное выражение.
   Ева стала одной из них.
   – Я так и знал, что когда-нибудь она присоединится к нам, – Марк не понял, кто именно сказал это. То ли он сам, то ли демон над его ухом, но кто-то произнес это голосом, полным разочарованием.
   Ева наклонилась к Марку. От нее повеяло резким формалиновым запахом, от которого слезились глаза. Парень провалился в бездну забытья.»

   – Тебе действительно снятся странные сны, Марк, – улыбнулась Романова, когда Марк рассказал ей об отрывке своего сна. – Знаешь, это какая-то странная смесь «Скуби-Ду», «Сверхъестественного» и «Зловещих мертвецов», – затем девушка перевела взгляд. – Я смотрю, ты надел тот шарф, который я связала для тебя, – она радостно улыбнулась, прикоснувшись к черному шарфу одноклассника. – Он тебе идет.
   – Спасибо. У меня тоже есть презент для тебя, – Зильберштейн, пришедший на назначенную встречу без опоздания, спрятал руки за спину. – Угадай, в какой именно.
   – Ненавижу выбирать. Всегда делаю неправильный выбор, – она задумчиво коснулась кончиком пальца губ. Ева потянулась за его руками, таким образом обняв приятеля.
   – Хитрюга, – улыбнувшись, Марк передал Романовой небольшую коробочку нежно-голубого цвета с серебристым бантиком.
   – Надеюсь, там не кольцо.
   – Я не знал, какого размера твой палец.
   – Блин… а я все-таки надеялась, что там кольцо.
   – Серьезно? – Марк ошарашенно посмотрел на Еву.
   – Прости, табличку забыла дома.
   – Дьявол!
   – Я открою?
   – Не здесь. Я подготовил нечто особенное, но сначала немного подождем.
   В непонятном ожидании девушка села на качели, спрятав таинственную коробочку в карман пуховика.
   – Ты бы смогла отдать две тысячи баксов за сигарету? – внезапно поинтересовался Марк, не сводя взгляда с Евы.
   Он умел задать вопрос, как говорится: «ни к селу, ни к городу». – Допустим, ты пилот, и штраф за курение около двух тысяч баксов.
   – Думаешь, это какие-то особые ощущения – покурить во время полета? – несколько удивилась девушка, тихонько раскачиваясь на своей половине качелей.
   – Ну, во время вождения мне нравилось раз другой перекурить, – пожал плечами парень.
   – Из меня курильщик, как из тебя филолог с красным дипломом, – усмехнулась Ева, Зильберштейн недовольно фыркнул. – Но, вообще… Если бы это были какие-то незабываемые ощущения, вероятно, я бы попробовала… Ну, также если бы у меня было две тысячи. Впрочем, сумма приличная, разве нельзя ее потратить на что-нибудь полезное? Например, на благотворительность.
   – Разве мы живем не для себя? – озадаченно спросил парень. – Не думаю, что те люди, которым ты якобы хочешь помочь, помогли бы тебе, попади ты в беду.
   – А ты бы мне помог?
   – Конечно, – на одном дыхании ответил юноша и немного смутился. Ева не видела его лица в ночных потемках, а на детской площадке между их домами толком не было фонарей – только на футбольном поле.
   – Почему ты так ответил? – улыбнулась она, почувствовав необычное тепло внутри. Оно разливалось по всему телу приятной волной. Впервые она позабыла о ненависти к циничному Марку, который все же умел по-человечески общаться с людьми. Вероятно, только с близкими. Но Романова не верила, что она может входить в этот круг.
   – Как так?
   – Быстро.
   На какое-то мгновение Зильберштейн задумался и, неуверенно посмотрев по сторонам, попытался выдать что-то, но было сложно понять, что. Похоже, Ева нащупала почву, с помощью которой можно подловить немца на каких-либо чувствах. Ей нравилось это необычное ощущение.
   – Понимаешь, я считаю, что ты хороший человек, – наконец на тон выше начал парень. – А я очень легко определяю – хороший человек или нет.
   – По каким параметрам? – поинтересовалась Ева, вопросительно вскинув бровь.
   – Если мне он нравится – значит хороший, если не нравится – значит плохой.
   Марк слез с качелей и подошел к Еве. Она внимательно наблюдала за ним, похоже, он хотел еще что-то добавить к своим словам, но не осмелился. Немного подумав, парень наклонился к девушке, его губы были совсем близки к ее губам, и девушка застыла в предвкушении, держась руками за качели. Только ей стоило прикрыть глаза, как где-то в подворотне послышался бешеный собачий лай. Ребята моментально вздрогнули и оглянулись. Кроме них на площадке больше никого не было, что было очень странно в новогоднюю ночь. Тем не менее, создавалось гадкое ощущение, что за ними кто-то наблюдал.
   Спустя пятнадцать минут Марк привел Еву на крышу его дома.
   – Все, теперь мы пришли, – когда Ева, по его настоянию, прикрывала глаза руками, произнес юноша. С крыши двенадцатиэтажного дома открывался прекрасный вид на салют.
   – Теперь можно открыть? – ее глаза были полны детской наивностью, когда открылись, а на губах была таинственная улыбка.
   – Of course [57 - Of course – конечно (англ.)], – кивнул Зильберштейн.
   Ева торопливо открыла коробочку и несколько секунд смотрела в нее. Она долго не могла понять, что именно подарил ей друг. На какое-то мгновение ему даже показалось, что ей не понравился подарок. Это был серебряный кулон в форме креста на цепочке. Индивидуальный заказ. Марк всегда боролся за оригинальность, поэтому и в этот раз решил не сдавать позицию. Ева с интересом извлекла кулон и, улыбнувшись, расстегнула замок.
   – Спасибо большое, Марк. Очаровательный сюрприз, – Романова повернулась к нему спиной. – Поможешь надеть?
   – Базара нет, – ухмыльнулся немец и поспешил к подруге. Мгновенно справившись с замком, Марк осторожно обнял ее, сложив руки на ее животе. Это было незабываемое чувство. «Только моя, навсегда», – мимолетом подумал девятиклассник, готовый жить вечно этим мгновением, несмотря на то, что он понимал, что это была иллюзия.
   Они смотрели на фейерверки, вдыхали запах пороха… Правда, перед Марком был лишь любимый запах жасмина. Юноша надеялся, что в Новогоднюю ночь исполняются все мечты.

Ноль – пять. Формалиновое сердце в КРС

     Blood is getting harder,
     Body is getting colder
     Told you once
     I’m the only one who loves her

(Hollywood Undead – «I Don’t Wanna Die») [58 - Кровь сворачивается,Тело холодеет;Я уже говорил тебе однажды,Только я могу ее любить.Hollywood Undead – «Я не хочу умирать»]

   Февраль. 2008 год.
//-- I --//
   У нее были изящные стройные ноги, легкая походка пантеры притягивала к себе взгляды. Ее шаги были невелики и уверенны, несмотря на высокие шпильки со шнуровкой. Она носила короткие юбки в складку, едва прикрывавшие ягодицы, но ее стиль всегда являлся самой строгостью – только черно-белые тона. Поверх белой блузы она носила дизайнерский пиджак с острыми плечиками. На ее шее был повязан мужской галстук. Белоснежные волосы были собраны в два пышных хвоста. Аппетитные губы были подчеркнуты бесцветным блеском.
   Ее имя – Александрия ЛаЛаури, и она пришла, чтобы забрать ваше сердце.
   После тяжелого расставания с Кирой Гриша стоял обескураженным около парадного входа в школу. Александрия любила, когда людям разбивали сердца, но ненавидела, когда с ней поступали подобным образом. В этот раз она будет выше этого и выполнит свою «работу».
   – Бонжуррр, Гррригоррий, – она всегда говорила долго, протягивая букву «р». Несмотря на это ее голос был приятным, напоминая сладкозвучную молитву. Девушка аккуратным движением дотронулась до его плеча, чего парень не ожидал.
   – Саша? – он оторопел, но потом опомнился. – То есть, Александра?
   – Твой ррруссизм меня забавляет, – она хихикнула, прикрыв рот ладошкой. У нее всегда был аккуратный маникюр. – Александррия, прррошу. Но для тех, кто поближе, пррросто Ал.
   – Да, хорошо, – послушно закивал Гриша, улыбаясь. Он внимательно смотрел в серые глаза француженки, которые выделялись благодаря длинным нарощенным ресницам.
   – Кажется, ты из девятого класса? – догадливо улыбнувшись, предположила Александрия. На самом деле, она знала ответ, но это была лишь очередная уловка, часть хитроумной схемы.
   – Ага. Из девятого «Б» только, а что такое?
   – Выглядишь старррше. Ты споррртсмен, да? – сладко улыбнулась Александрия. Не дожидаясь ответа, она продолжила: – Мне нррравится это. Не хочешь ррасказать что-нибудь о себе?
   – В смысле? – искренне удивился Гриша.
   – Мне хочется узнать что-нибудь о тебе, ты симпатичный, – ее руки скользнули к его локтю. – Прройдемся, что скажешь?
   – Ну, пошли, – пожал плечами девятиклассник.
//-- II --//

   «Сладкой ночи, котятки мои. Сплетница приветствует вас в своем блоге, где она будет рассказывать о самых грязных подробностях жизни школы зверя. Я – ваши глаза, уши и зубы.
   Конечно, мне бы хотелось написать о романе физрука и англичанки, но кого это волнует? Пардоньте, но не меня. Скорее, всех больше заинтересуют подробности об интимной жизни Киры Савановой. Говорят, что она не детственница на 97 % и только на оставшиеся 3,14 она честная девушка.»

   – Чего? – недоуменно перепрочитав последнее предложение, просипела Романова, сидевшая в темной комнате перед монитором. – Какая дура могла написать «детственница»?
   Раздраженно вздохнув, девушка устало закрыла вкладку с блогом и зашла в Мой Мир. Меньше всего ей нравились неграмотные люди. Как она общалась с Марком при помощи переписки – никому неизвестно. О, как раз от него сообщение пришло. «Здраствуй», – высветилось в Агенте. Ева не торопилась отвечать Марку.
   Помимо этого в браузере была открыта вкладка со страницей Артема Лукьянова, иначе известного как Кай, клавишник МетамфетоМиРа. Вернее, бывший участник ММР, иначе окрещенной как очередная группа-однодневка. После смерти Христины она пришла в упадок. Теперь Артем жил обычной жизнью, о чем можно было узнать из его страницы в социальной сети. Немногочисленные поклонники, сохранившиеся с былых времен, могли легко выйти на связь с кумиром. Из анкеты Ева узнала, что он жил в одном с ней районе. Она решила, что непременно как-нибудь поговорит с этим юношей о Христине и Эмилии. Впрочем, о второй она могла узнать что-нибудь от ЛаЛаури, но это было под вопросом.
   Каково же было удивление Романовой, когда она узнала, что участник ММР сам прислал ей заявку о «добавлении в друзья». Из посещаемости страницы Ева узнала, что он часто посматривал ее фотографии. С одной стороны ей это нравилось и даже льстило, но с другой стороны… Это выглядело слишком подозрительно.
   – Женя, можешь сходить выбросить мусор? – с кухни послышался голос мамы.
   – Лера, сколько раз повторять, что она Ева?! – вступился Владимир Николаевич. – И ты вообще на часы смотрела? Уже поздно, чтобы она выходила на улицу, тем боле одна!
//-- III --//
   – Зачем ты этим занимаешься? – на следующее утро спросила Кира, удобно устроившись на парапете возле столовой. Это было после того, как Ева рассказала ей обо всех своих планах и размышлениях. Саванова отнеслась к идеям с недоверием. – То у странного Марка берешь еще более странные записи, то Кая хочешь достать, хотя он в двойном трауре. Почему тебя тянет ко всяким странностям?
   – Я все слышал, – ухмыльнулся Марк, проходя мимо них в столовую.
   Ева мельком посмотрела на одноклассника и вернулась к разговору:
   – Ну, во всяком случае, на твоем месте я хотя бы попыталась разобраться в том, почему мой бывший уже на второй день после расставания мотыляет по школе с ЛаЛаури, – с укоризной произнесла Ева. Кира невозмутимо пожала плечами. Она недолюбливала француженку за то, что она, подобно ворону над помойкой, подбирала тех, у кого было что-нибудь разбито, и старалась подружиться с теми, кто разбил это. – Ладно, речь не об этом. Причем здесь всякие странности? Я пытаюсь разобраться в истории The Поэта. Что, если он вернулся?
   – Да не мог он вернуться, – устало протянула Кира, повернув голову в другую сторону. – Твой The Поэт давно умер, если ты об этом не прочитала в сети.
   – Значит, это кто-то другой. Я не особо цепляюсь за это версию. Мне скорее интересно узнать об этой Эмилии Вальтер, мне кажется, есть какая-то связь между ее смертью и убийством Христины.
   – Если и есть, то ты считаешь, что это твое дело? Официально считается, что Эмилия выпрыгнула из окна, а Тина… стала жертвой маньяка. Говорят, он до сих пор на свободе. Маловероятно, что между этим существует связь. Заканчивай с этой детективщиной и лучше подумай, как будешь мириться с Владом.
   – С Владом? В смысле?
   – Ты же с ним поссорилась, разве нет? – хмыкнула Саванова.
   – С чего ты взяла? – еще более удивилась Ева.
   – Сплетница написала об этом, – сообщила подруга. – Конечно, она про всех пишет, причем не самые приятные вещи. И откуда она вообще могла про меня что-то узнать?
   – Мда… – недовольно протянула Романова. – Теперь мне ясно, почему Влад избегал меня утром будто он какой-то вампир, а я чеснок.
   – Не пойми меня превратно, но я бы тоже избегала тебя, будь ты чесноком.
   Ева задумчиво посмотрела в сторону коридора. Недаром ее вчера напряг блог той девчонки, рассказывавшей неслыханные гадости про учеников школы Зверя. Должно быть, она сама училась в ней, если знала расстановку: кто да с кем общался. И не только это. Наверное, это была душа компании. – Прикинь, если эту страничку ведет ЛаЛаури?
   – А что, похоже на правду, – покачала головой Кира. – Иностранка, значит, нечего удивляться глупым ошибкам в словах.
   – Точно. А сплетни оттого, что она всегда в центре внимания.
   – Только зачем ей было что-то писать про Влада?
   – А что именно она про него написала?
//-- IV --//

   «Оу, бедный Владик Бреднев! Ива Романова пренебрежительно относится к нему, а он этого даже не замечает. Бедный малышь. Сейчас ему нужно немного умеротваренья, иначе д, прежде чем начинать отношения с новыми девочками. Тигрицы, пришло время начинать охоту!»

   – Также у меня есть подозрение, что это мог написать Марк, – пробубнила себе под нос Романова, сидя перед монитором в компьютерном классе. Кира придвинула стул и села рядом с ней. В школе Зверя на переменах разрешалось пользоваться «машинами», что Ева делала впервые. Тем более, именно в этот день на втором этаже было удивительно мало людей.
   – Думаю, он не настолько идиот, каким ты его считаешь.
   – Кто-то из нас его явно недооценивает, – покачала головой Ева. – Ладно, надо будет помириться с Владом, что скажешь?
   – Помирись. Вот только как ты будешь бороться с излишней доверчивостью Влада ко всяким недостоверным источником?
   Так или иначе, но вместо заветного примирения после уроков девушка направилась в школьную библиотеку. Там можно было найти архив старых фотографий, статьи о школе и прочее, что тоже немаловажно. Библиотекарши на месте не оказалось, поэтому Ева без особых сложностей пробралась в школьный архив, куда, вероятно, ее могли не пустить – из учеников допускались туда лишь те, кто что-то готовил к годовщине открытия школы. В первую очередь Ева взяла папки, посвященные выпускам 2007, 2006 и 2005 годов. Маловероятно, что Александрия стала бы дружить с тем, кто был бы намного старше нее. Затем спустила с верха стеллажа на стол коробку с газетными статьями о школе Зверя и ее учениках, отличившихся в округе.
   Начала она с папки 2007 года. Первое, что ей попалось на глаза, было фотографией выпускного класса, на обороте которой были обозначены фамилии с инициалами. Никакой Вальтер на ней не было, но вместо нее Ева обнаружила не менее интересную персону – Э. Зильберштейн. Сестра Марка. Девушка попыталась отыскать ее среди выпускниц, но это оказалось непросто: не было никого, хоть чуть похожего на Марка. Значит, выпускница 2007 года… Романова на автомате потянулась за вырезками. Они бессистемно хранились в коробке, но если учитывать, что сестра одноклассника умерла в прошлом году, то, если что и было, то было оно более-менее свежим.
   «Выпускница местной школы покончила жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна собственной квартиры», – прочитала Ева громкий заголовок одной из газет. Бумага была потрепанной, местами запачканной, но дата была четко обозначена – 23 августа 2007 года. Дорожная 28-2. Если не брать в расчет того, что имя в статье не упоминалось, лишь нечеткая фотография, то можно было только предположить, что это дело относилось к семье Зильберштейна. У девушки на снимке были мягкие черты лица, словно работа скульптора. Глаза, судя по оттенку серого цвета, были светлыми. Волосы, вероятно, ближе к русому, если она была кровной сестрой Марка, а не сводной. Впрочем, внешней схожести между ними все равно не наблюдалось. Тогда Ева решила сравнить портрет с фотографией выпускников, в поисках похожего лица. Только одна девушка оказалась похожа. Неужели, она сестра Марка?
   Она скорее напоминала старшую копию Александрии, нежели сестру Зильберштейна. Может, она ошиблась?
   Ева отложила дела, связанные с семьей Марка, и занялась поисками Вальтер. Только она потянулась за папкой выпускников 2006 года, как дверь библиотеки распахнулась, и на пороге показался Айерченко вместе с библиотекаршей. За стеллажами Ева могла оставаться незамеченной, но если бы ее поймали за не совсем правильным занятием, то в ее характеристике могли оставить нежелательную отметку. Схватив сумку с пола, она направилась в обход, стараясь остаться незамеченной. Библиотекарша направилась вглубь читального зала, Юра стоял у ее рабочего стола. На цыпочках Романова пробралась к двери и, тихо открыв ее, выскользнула из помещения. Прежде чем она успела ее за собою закрыть, она услышала недоуменные возгласы:
   – Кто-то копался в архивах школы! Кто мог пробраться в запретный сектор библиотеки?
   Ева ехидно улыбнулась. Марк бы, должно быть, одобрил ее любопытство и то, как она лихо скрылась с «места преступления». Впрочем, Ева мотнула головой, стремясь избавиться от этих мыслей, и пошла в сторону раздевалки.
   Придя домой, она начала переписку с ЛаЛаури и Каем. В отличие от Александрии, Артем был более заинтересован в беседе.
//-- V --//

   «Королева Ал получила нового подопечного. Малышка Влад невероятно много треплет языком и служит неплохим источником. Что, если на самом деле он прав, и между Зибером и Королевой И что-то на самом деле есть?
   Впрочем, скоро День Святого Валентина. К тому моменту разобьется не одно сердце и откроется не одна тайна, покрытая маком. Помните Танечку-Татьяну, ставшую жертвой чудовищного нападения? Говорят, в больнице ей занесли в рану инфекцию, и мы сможем увидеть ее только после февральских каникул, но, к сожалению, к тому моменту у нее уже не будет ноги. Упс! Кажется, этого нельзя было говорить. Как говориться, миль пардон!»

   – Какая-то слишком гадкая Сплетница, – пробурчала Кира и добавила чуть громче. – Откуда она берет информацию? Про Таню она никак не смогла бы узнать, единственным достоверным источником могут быть или я, или Сурикова. Черт, Сурикова… – красноволосая сердито сощурилась.
   – Так, значит, это правда? – спросила Ева. В тот вечер они сидели у нее дома и изучали блог Сплетницы, который за последний месяц стал чем-то вроде развлечения для учеников школы Зверя. Только ленивый не следил за обновлениями популярной страницы.
   – Если честно, без понятия. Из больницы давно ничего не слышно. Домой приду, позвоню, – и Кира взглядом вернулась к монитору. – Эта сучка еще прикрепила фотографию Тани. Эй, да я на ней тоже есть! Коза… Кстати, а я неплохо получилась.

   «Котятки, как вы думаете, можем ли мы связать то, что произошло с Танечкой и то, что случилось с Зибером?
   Конечно, нет информации наверняка, кто сделал такое с Танюшей, но с уверенностью могу сказать, что на нашего иностранца напал Егорушка. Конечно, вы лишь об этом сплетничаете, не можете назвать имени виновника вслух. Что же, ждите, пока сами станете жертвой своего молчания, мне вас искренне жаль.»

   В одно мгновение вместо Сплетницы Ева увидела вовсе не прекрасную Александрию, которая сочиняла каждое предложение, чтобы с точностью передать свою мысль, а Марка, который был все еще пожираем гневом и жаждой мести. Еве было легко представить, как он своими тонкими пальцами выстукивал из клавиатуры ошибки в предложениях, стремясь выплеснуть злость. Зильберштейн – Сплетница?
   – Это Марк, – нерешительно предположила Романова. Мельком посмотрев на подругу, Кира кивнула:
   – Все уже давно знают, что это он.
   – Серьезно?
   – Итак, а теперь для тех, кто в танке, – ухмыльнулась Саванова, сложив руки домиком. – Если ты не заметила, то Марк – та еще болтушка. Разговорить его оказалось проще пареной репы, – горделиво улыбнулась подруга.
   – Предположим. Тогда откуда об этом могут знать все остальные? – недоуменно спросила Романова, на что Кира невинно похлопала глазками. – Ясно… Понятно. Никогда бы не подумала, что Марк болтлив настолько, что раскроет даже собственные тайны.
   – Советую тебе не доверять ему, иначе проблем не оберешься. Ведь смотри – ему ничего неизвестно о подробностях твоей личной жизни, ну, почти ничего, кроме того, что тебе нравится Влад, поэтому он и выдумал ссору с ним.
   – Зачем ему вообще было привязывать к этому Влада?
   – Ну, Влад тоже относится к тем, кто в танке. Причем это его пожизненный диагноз, – недовольно закатила глаза Кира. – А по поводу того, зачем он выдумал это все… Может, дело в том, что ты ему нравишься? Это же очевидно!
   – Владу? – Ева смущенно улыбнулась и даже немного покраснела. Она и раньше догадывалась, что ее чувства могли быть взаимны.
   – Марку.
   – Брось! – моментально отмахнулась Романова и нервно хихикнула. – Он может любить только себя. Ему плевать на других людей.
   – Тоже верно.
//-- VI --//
   Общение с ЛаЛаури не складывалось. Во всяком случае, теперь Еве было очевидно, что прежде та общалась с Вальтер – на ее «стене» в соцсети были упоминания о погибшей подруге, о том, как ей ее будет не хватать, и прочее в таком духе. Единственное, что решила спросить Ева, так это о «той девушке, погибшей летом». ЛаЛаури скупо ответила, что это была ее лучшая подруга. Впрочем, это была не единственная зацепка, которая привлекла внимание нашей героини. Мельком, вероятно, необдуманно, Александрия высказала свое предположение о том, что это было вовсе не самоубийство и не несчастный случай. Эмилия была слишком жизнелюбива для такого отчаянного поступка и невероятно аккуратна. Вероятно, ее кто-то мог вынудить.
   «Эми никогда бы не стала этого делать. Она слишком берегла себя. Более вероятно то, что с ней мог кто-то так поступить, впрочем… нет, я не хочу об этом говорить» – Ну, хорошо. Предположим, твое расследование имеет под собой какую-то логику, в чем я, по-прежнему, сомневаюсь. Ну, связала ты как-то между собой смерть этой Вальтер и Тины, что дальше? – спросила Кира, когда девушки спускались вниз по крутой лестнице из женской раздевалки к спортивному залу.
   – Подружусь с ЛаЛаури, помирюсь с Владом, узнаю то, что меня интересует, – воодушевленно перечисляла Романова. – Понимаешь, я дважды становилась свидетелем чего-то невероятного. Я же, в конце концов, узнала содержание той записки, которая была вложена в руку Тины. Причем совершенно случайно, но мне кажется, это был знак, – про таинственное послание, найденное еще в октябре, Ева не стала рассказывать даже подруге. Она быстро отказалась от той версии, что это его могла подкинуть Кира, но и верить в то, что оно настоящее, Ева тоже не торопилась.
   – Постой… записка? – Кира притормозила.
   – Да, а что такое?
   – У Тани тоже была записка, – Саванова напряглась. – Ты говоришь, что у Тины такую обнаружили… Эти инициалы…
   – Сможешь найти содержание той записки? – осторожно поинтересовалась Ева. – Если, конечно, тебе не составит труда.
   – Я постараюсь, если Таня не будет возражать… Ненавижу совпадения, – пробурчала подруга. – Надеюсь, это оно и есть. Не хотелось бы верить, что появился подражатель The Поэта. Одно убийство не стало бы показателем, но неудачная попытка… Не повод ли задуматься и начать остерегаться собачьего лая?
   – В смысле?
   – Ты не слышала, что в 90– е, если слышался собачий лай, то это могло обозначать приближение The Поэта, которого всегда сопровождал верный пес?
   – Нет… Но учту, спасибо.
   – Насколько я знаю, расследование только набирает обороты, возможно, к чему-то это все же приведет, и ты, вероятно, сможешь посодействовать в этом… – продолжила Кира, затем вполголоса добавила: – Будь осторожней… Гав! – и засмеялась.
   Тема урока – баскетбол. Кира после игры в волейбол все еще опасалась мячей, как кошка пылесоса. Матвей, совершенно случайно попав той оным в голову, обеспечил себе проводы озлобленным взглядом. На следующий день он возобновил флирт с Red Head. Было ли это связано – одному Марку известно, но, тем не менее, после расставания с Гришей Кира задумалась о новом варианте.
   В спортивном зале было холодно, особенно Еве, которая на физкультуре была в коротеньких шортиках.
   – Согрей меня, – поежилась Саванова, кутаясь в красную кофту.
   – Иди в пень. Я тебе не Стас и даже не Гриша, – одернув бирюзовую майку, фыркнула Ева и подняла с пола волейбольный мяч. – Александр Геннадьевич, можно мы с девчонками поиграем в волейбол?
   – Нет, – ответил из кабинета физрук. – Сегодня мальчики играют в баскетбол.
   – Слыхали, сегодня мы короли танцпола! – сказал кто-то с другого конца зала и кинул в подруг мячиком. Ева ловко от него увернулась, а Кире он попал в плечо.
   – Ау, за что?
   – Приношу вам свои извинения… – попросил прощения Влад, который стоял к девочкам ближе. Мяч кинул Марк и, встретившись со злым взглядом Савановой, виновато почесал затылок. Впрочем, удивительно, что Кира не сразу смягчилась – Марк был во всем красном. Увидев его кислотно-красные шорты, Ева невольно хихикнула:
   – Действительно, вы короли танцпола.
   – Кир, не хочешь побросать со мной мяч в корзину до разминки? – предложил Берднев, кивнув головой в сторону окна, где была одна из корзин. В отличие от Марка, Ева не замечала, с какой заинтересованностью на Саванову обычно смотрел Влад.
   – Да, конечно.
   Ева обескураженно посмотрела вслед паре, пока к ней не подошел Зильберштейн. Он посмотрел сначала на одноклассников, затем на подругу. Пожав плечами, он решил попрактиковаться в ведении мяча. Кстати, стоило бы отметить, что Марк неплохо играл в баскетбол, чаще всего выступая в роли защитника. Немец прекрасно владел разными приемами, но, поскольку он не интересовался спортом, то не горел желанием показать себя. Романова, как завороженная, наблюдала за тем, насколько хорошо играл одноклассник. Так уж вышло, что они с Егором были в разных командах, и между ними шла буквально-таки борьба.
   Больше всего Еве понравилось, когда Марк лихо обвел Егора вокруг пальца: вот он думает, что тот сейчас сделает пас кому-нибудь из его команды, поворачивается в ту сторону, но вместо этого Марк бросает мяч и в следующее мгновение сам же его ловит. Как же Романовой все это нравилось! Она даже позабыла о своих тревогах, касавшихся Влада и Вальтер.
   – Смотри, не влюбись, – присвистнула Саванова, заметив, как подруга внимательно наблюдала за игрой, в особенности за Марком.
   – Размечталась, – фыркнула та, но на щеках появился румянец.
   – Еще немного и ты будешь такого же цвета, как шорты твоего принца на ирландском волкодаве, – прыснула Кира. – Он же такой милый!
   Только Ева хотела ответить, как в ее сторону полетел мяч, брошенный Егором. Марк подорвался с противоположного угла площадки, чтобы поймать его. Он сделал это буквально в нескольких сантиметрах от лица Евы. Ухмыльнувшись, он посмотрел на ту и вернулся в игру.
//-- VII --//
   – Эта ЛаЛаури просто непробиваемая, – пожаловалась Ева, когда они с Марком вместе сели на географии. Еще один предмет, на котором нужно было сидеть исключительно по списку. Одноклассник посмотрел на нее с неким недоумением и заинтересованностью. Тут Ева припомнила слова Киры – стараться ему доверять как можно меньше, поскольку он был Сплетницей. Официального подтверждения этому не было, но рисковать ей точно не хотелось бы.
   – В смысле? – это не на шутку заинтересовало Марка. Романова отметила, что когда ему было что-то нужно, то он старался вести себя как можно дружелюбней, например, как сейчас. Вот он улыбнулся, с хитринкой, как лиса. Странно, что она этого раньше не замечала.
   – Ммм… просто она мне импонирует как личность, хотелось бы узнать ее немного лучше, – слукавила девушка. – Вот только ее сложно заинтересовать. Может, через Гришу познакомиться? – впрочем, в итоге Ева жалела почти о каждой фразе, сказанной в присутствии Зильберштейна. – Или через Влада? Сплетница сказала, что тот хорошо с ней общается. Понятно, что она «Королева Ал». Но «Королева И» – это я что ли? Обычно только меня сватают с тобой. Кира по инициалам не подходит, а я вот как-то с натяжкой, но подхожу… Ну, там Ива, И… Что скажешь, Марк? – Ева с ехидной улыбкой посмотрела на приятеля. Она была близка к тому, чтобы лично его раскусить, но вместо этого он попытался выкрутиться из сложившейся ситуации, при этом не подавая вида:
   – Не вижу в ней интересного, – невозмутимо пожал плечами немец, поспешно отводя взгляд. – Ей присуще слишком многое детальное выделение деталям.
   – Да чего ты так нервничаешь, Зибер? – хмыкнула Романова, похлопав соседа по спине. – В общем, можешь дать мне какой-нибудь дельный совет?
   – Could you stop to call me Ziber? [59 - Could you stop to call me Ziber? – Могла бы ты перестать меня называть Зибером? (англ.)] – Марк устало вздохнул и, сняв очки, положил их на парту, после потерев переносицу. – Have you ever heard about the Heartbreakers’ Club? – Ева помотала головой. – Okay. Someway, listen up. To my mind it can be really interesting for you. The Heartbreakers’ Club was founded by Al. The members must break some heart like Alexandria always does. Gossip Girl wrote that you had broken Vlad’s heart. Al likes spending her time with forsakens like Vlad and Gregory. Of course, it’s actually strange you don’t still invite the Club. But you could start your friendship with the Heartbreakers. [60 - Okay. Someway, listen up. To my mind it can be really interesting for you. The Heartbreakers’ Club was founded by Al. The members must break some heart like Alexandria always does. Gossip Girl wrote that you had broken Vlad’s heart. Al likes spending her time with forsakens like Vlad and Gregory. Of course, it’s actually strange you don’t still invite the Club. But you could start your friendship with the Heartbreakers – Хорошо. Так или иначе, слушай. По-моему, это может быть интересным для тебя. Ал – создательница Клуба Разбивателей Сердец. Участники должны разбить чье-либо сердце, чем обычно занимается Александрия. Сплетница написала, что ты разбила сердце Влада. Ал нравится проводить время с брошенками как Влад и Гриша. Конечно, это действительно странно, что ты все еще не получила приглашение в Клуб. Впрочем, ты можешь начать дружбу при помощи Разбивателей Сердец (англ.)]
   – Значит, клуб… Тогда странно, что Сплетница о нем раньше не писала, – она украдкой посмотрела на Марка, который переводил дыхание после быстрой речи. – Так, мне надо попытаться как-нибудь проникнуть туда и… То есть подружиться с ЛаЛаури.
   – Теперь не могла ли ты теперь пояснить мне, зачем тебе понадобилась Ал? Только по-честному.
   – Она знала лично Эмилию Вальтер. Вероятно, она имела общее со всеми последовавшими событиями, – неуверенно произнесла Ева. – Мне кажется, я уже к чему-то подбираюсь. Когда я была в школьной библиотеке, в архиве попыталась найти хотя бы одно упоминание о ней…
   – И нашла? – сухим голосом спросил Зильберштейн.
   – Нет, за 2007 год ничегошеньки. Но… – она замялась, почувствовав на себе сосредоточенный взгляд одноклассника. Он вопросительно вскинул бровь. – Я увидела фотографию твоей сестры и вырезку об этой ужасной трагедии… Мне очень жаль! – неуверенно поспешно добавила она. Марк усмехнулся. – Она была очень красивой.
   – Мы с ней были не похожи, – невесело добавил Марк. – У нас разные отцы. Если я являюсь точной копией своего, то она же одинаково на маму и на того… парня. Честно говоря, я не помню, как его зовут.
//-- VIII --//
   – Ты считаешь, что эти чудаки могут быть как-то связаны с теми «загадочными» убийствами? – поинтересовался Марк, усевшись на скамейке у раздевалки. Ева стояла перед ним и о чем-то думала, внимательно смотря по сторонам. Она вновь заметила беловолосую француженку. Со стороны та казалась невероятно хрупкой, что привлекало тех парней, которых она без раздумий отталкивала и отвергала, особенно часто такое происходило в канун Дня Святого Валентина. Гришу она позабыла давным-давно. – Эй, Ива? – Марк настороженно помахал рукой перед Евой, затем, не получив ответа, проследил за ее взглядом. – Думаешь, она причастна? Да ну нахер, бред же! Совершенно обычная девчонка.
   – Почему бред? И откуда ты ее знаешь? – спросила девушка и посмотрела на одноклассника.
   – Насколько мне известно, она встречалась с Айерченко, а он, кажется, не умеет общаться с нормальными людьми. Поговаривают, на этой почве они и разошлись, – заметил Марк и указал на свободное место рядом с собой. – Садись, Евуш.
   – Да откуда ты берешь все эти сплетни? – возмущенно улыбнулась Романова. – Вот честное слово, я бы тебе ни за что не стала бы доверять, – сказала она. Одновременно это было шуткой и не совсем понятным упреком, который Марк пропустил мимо ушей.
   – Разве ты забыла о великом блоге Сплетницы? – несколько удивленно поинтересовался парень. – Там же все сплетни про школу Зверя. Я тут совсем ни при чем.
   – Марк, все знают, что ты и есть Сплетница, – усмехнулась Ева. – Поэтому просто скажи, откуда такая информация.
   – Ладно, – обиженно засопел Зильберштейн. – Пойми, нужно уметь собирать информацию откуда бы то ни было, – с видом знатока заявил парень и развернулся к подруге. – Соль в том, что в прошлом году они встречались, не то чтобы тайно, но они были вместе. Айерченко решил бросить ее, и потом выяснилось, что он всего на день опередил ее, бросив ту в канун ДСВ. Потом, конечно, они еще провстречались какое-то время в этом году, но, по-моему, таким образом они просто мстили друг другу… Не правда ли, отличный бы сюжет вышел для слэшера?
   – Шедевральный. Только ты все равно не ответил – откуда инфа?
   – Так от Айерченко же. Откуда еще? – пожал плечами Марк. – Но я никак не могу запомнить полного имени этой девчонки. На «Ал» вроде начинается.
   – Александрия, – уточнила Ева. – Присмотрись, – девушка приземлилась на скамейку и постаралась как можно незаметнее указать на десятиклассницу и нескольких ребят, шедших за ней. – Эти две девицы и парень, что ходят за ней хвостом, – ее свита. Я предположила, что они могут быть членами этого… клуба.
   – Погоди-ка, – произнес Марк вполголоса. По его задумчиво-напряженному лицу было видно, что он что-то вспомнил. – Эти две – сестры– близняшки, Маша и Даша Вожжовы, – Ева посмотрела на двух темненьких девушек, одетых в точности, как их лидер. Сестры были поразительно похожи друг на друга: обе курносые, веснушчатые и рыженькие. – Слышала, что у рыжих нет души?
   – Меньше телевизор смотри, – заботливо проговорила Ева и дотронулась рукой до его лба. – Дорогой, кажется, у тебя жар.
   – Черт, Ива! – Марк убрал от себя руку девушки. – Лучше посмотри, кто еще задействован в свите Але… ой, да неважно.
   Усмехнувшись, Ева посмотрела на того парня, который увязался за девчонками, и признала в нем Влада. Внутри нее все встрепенулось, так, что она никак не ожидала его увидеть в фирменной форме КРС (Клуб Разбивателей Сердец, если Ева правильно перевела слова Марка с английского).
   – Что он там забыл? – спросил Марк.
   – Дело нечисто, – проигнорировала вопрос Ева. Она догадывалась, что Александрия играла с Владом, поскольку он якобы брошен Романовой. – По моей теории, эта троица – самые недоступные девушки в школе, они очаровывают парней и разбивают им сердца. Само собой, началось все с Сандры. Потом подтянулись близняшки, признав эту «идеологию», – рассказывала Ева, пальцами показав кавычки. – Только я все равно не понимаю, что с ними забыл Влад. Гришу же они не вырядили в «форму». А Влад… да он же никогда не бросается громкими словами, кому он может сердце разбить?
   – Может, они его приняли по другим параметрам? – предположил Марк.
   – По каким это?
   – Мне кажется, что ему разбили сердце, а не он кому-то.
   – Кто же мог разбить сердце Владу?
   – Ты, Ева, – на полном серьезе сказал Марк и достал из кармана телефон. – Смотри, сегодня двенадцатое, значит, завтра канун ДСВ, и ожидается прибавление в жертвах девушек… или Влада.
   – Пожалуй, пришло время с ним помириться. А ты, Марк, – она грозно посмотрела на одноклассника, – в следующий раз пиши то, что хотя бы отчасти похоже на правду, – услышав эти слова, на девушку оглянулись мимо проходившие пятиклассницы. Те с нескрываемым интересом наблюдали за девятиклассниками, которые строили свои хитрые планы.
   – Чего уставились?! – злобно зыркнув на одношкольниц, прикрикнул Марк, и те как можно скорее покинули холл. Затем парень снова развернулся к девушке и спросил: – Что планируешь сделать для того, чтобы вытащить Влада из этой секты?
   – Прошу заметить, не только вытащить Влада, но и кое-что узнать, – лукаво улыбнувшись, напомнила девушка, – но для этого мне понадобится твоя помощь.
   – Внимательно слушаю.
   Самым идеальным планом было то, что Ева могла влиться в коллектив клуба – во всяком случае, это было нужно сделать, следуя первоначальному совету Марка. Зильберштейн пытался объективно оценить не только саму идею, но и его роль в исполнении, о котором говорила одноклассница.
   По авторской задумке парень должен был сыграть брошенного молодого человека, вернее, они с Евой должны были разыграть сценку перед членами КРС. Марк стал бы «очередным» разбитым сердцем, и кто-нибудь из ребят бы втесался в компанию. Юношу не особо радовала перспектива быть брошенным, особенно в канун Дня Святого Валентина, поэтому он решил дотошно изучить весь план Романовой и надоесть ей с этим так, что она предложила бы поменяться ролями:
   – То есть, ты считаешь, что они поверят в твою байку? – усмехнувшись, поинтересовался немец и с прищуром посмотрел на подругу. Та, пожав плечами и кивнув, ответила:
   – Собственно, а почему бы и нет?
   – Ну, история о том, что мы встречались, конечно, правдива, даже очень. Мы проводим много времени вместе, в Городе на Костях мы даже жили в одном номере…
   – Прошу, не напоминай, – Ева руками прикрыла глаза. – Ну, хорошо, резонно. Может, напишешь что-нибудь о наших псевдо-отношениях в блог Сплетницы? Не как раньше, а нормально.
   – Считай, что уже сделано! – решительно сказал Марк, достав телефон из кармана и начав что-то машинально набирать, но затем он остановился и, немного подумав, исподлобья посмотрел на одноклассницу. – Дьявол.
   – А ведь отрицал, что не Сплетница, – хмыкнула она. – Почему хотя бы не Сплетник?
   – Не думаю, что кто-нибудь поверит, что парень может быть сплетником. Тем более, Сплетница, на мой взгляд, звучит притягательнее.
   – Лично я почти сразу поняла, что это ты.
   – Как?! – возмутился парень.
   – Понимаешь, Марк, только ты мог написать вместо «умиротворения» «умер от варения», причем, насколько я помню, написал ты это слитно.
   – Ладно, убедила. Ну, допустим, напишу я тогда о наших отношениях, что дальше? Если многие знают, что Сплетница – это я? – несколько разочарованно спросил Марк.
   – Знают только те, кто знаком с тобой лично… и кому успела об этом рассказать Кира. Тем более, маловероятно, что ты стал бы писать обо мне что-то совсем невероятное, особенно если это связано с тобой. Логично? Конечно, намеки были немного странными, но это уже совсем другое… Ах, да. Догадаться могут еще те, с кем ты переписываешься. Переписываться с тобой сущий ад, но, впрочем, в остальном немногие догадаются, что это ты ведешь самый популярный блог в школе.
   – Вау, я популярен! – восторженно захлопал в ладоши парень.
   – Я более чем уверена, что Александрия читает блог и следит за школьными сплетнями, как-то же она отследила Влада… Постой, а ты еще что-то писал о нем, потому что на старые записи она никак не среагировала?
   – Ну, в общем-то, да, – виновато улыбнувшись и почесав затылок, признался Зильберштейн. – Но, ничего криминального. Что-то типа: «Похоже, Бреднев вновь остался совсем один, даже Саванова не стала для него утешеньем. У него бы не получилось приручить Королеву И. Целую, ваша Сплетница».
   – Марк, ты пугаешь меня такими сообщениями.
   – Извини, образ.
   – Погоди, то есть ты сразу меня в это впутал? – удивилась Ева. – Если Александрия повелась на это сообщение, то вероятны два варианта: либо критерии приема в клуб изменились, либо блог вовсе ни причем. Но лучше напиши что-нибудь о тандеме… эмм… МарЕва.
   – Или о РоманШтейн. Слушай, если Влад смог проникнуть в клуб, будучи брошенным, то и ты сможешь проникнуть таким же образом.
   – Нет, это Разбиватели Сердец. Кое-чего, видимо, мы не знаем о Владе.
   – Ну, да. Отказал он какой-нибудь малолетке и сразу стал считаться ловеласом и Дон Жуаном. Знаешь, если дело в этом, то давай я проникну в эту секту. Как минимум, я уже отверг дочку биологички.
   – Зачем? – улыбнулась Ева, затем она догадалась, к чему клонил приятель. – То есть это ты хочешь меня «бросить»?
   Марк около минуты размышлял над догадливостью Евы и над тем, что ей ответить.
   – Неужели я бы не смог бросить тебя?
   Ева гордо поднялась со своего места и встала перед одноклассником, уперев руки в боки.
   – Окстись, очкарик, роль жертвы тебе больше подходит, – и направилась к лестнице. Скрывшись из вида, Ева кое о чем вспомнила и, ловко выгнув спину, выглянула из-за угла. – И если ты не хочешь впредь больше палиться в блоге, то пиши все слова и фамилии правильно, пользуясь словарем Ожегова.
//-- VIII --//

   «До моих ушей наконец-то доползли слухи, что между Королевой И и Зибером действительно что-то есть! Или же наша Ива разрешила кое-кому наконец-то развязать язык?…»

   – Между нами все кончено! – крикнула на весь коридор школы Ева. Это было тринадцатое число, канун Дня Святого Валентина. – Я больше не хочу тебя знать!
   – А что? Неужели между нами что-то было? – усмехнулся Зильберштейн. Ему все еще не нравилась отведенная роль, и он всячески старался обойти установленные рамки «сценария». Ему хотелось выйти сухим из воды (впрочем, скажу сразу, Марк никогда не обладал таковым талантом).
   – Ты невероятен, – фыркнула девушка и развернулась в сторону актового зала, пряча улыбку. Конечно, ей нравилось играть неприступную леди с громкими воплями и криками, ведь в жизни она была полной противоположностью.
   – Я не могу быть невероятным, я стою прямо перед тобой. Вероятно, ты хотела сказать, что я бесподобен – это больше похоже на правду, – продолжал ехидствовать Марк, но сразу же одернул себя. Он понимал, что одно неосторожное и излишне дерзкое словцо, и все, пиши-пропало. За представлением наблюдала ЛаЛаури, оценивающе наблюдая за действиями Романовой. Клюнула? Через какое-то время к ней подошли члены ее свиты. Влад заинтересованно смотрел на Еву. – Постой, Иви, любимая! – Зильберштейн протянул руку к уходившей девушке. – Клянусь, ради тебя я исправлюсь! Я могу даже бросить курить.
   – Нет. Все. Хватит. Я тебе больше не верю, – сказала, как отрезала. Но Станиславский все равно сказал бы: «Не верю!»
   – Но как же наши планы на чертову дюжину детей и домашнего восьминога?
   – Правильно будет «осьминог», – вполголоса поправила его Романова. – Все, довольно. Кончай, Марк.
   – Что, прямо здесь? – недоуменно спросил парень с круглыми глазами. Ева раздраженно вздохнула и пошла вперед. – О нет, ты разбиваешь мое сердце! – для пущего драматизма он упал на колени. Романова остановилась. Шоу набирало обороты и зрителей. Его начали смотреть даже директор и дежурный учитель в лице Галины Николаевны.
   «Вечно он так драматизирует, – промелькнуло у Евы. Она посмотрела по сторонам. За этим, в том числе, смотрели Кира и Гриша – они-то точно не ожидали такого поворота событий. – Александрия будет дурой, если поверит в это»
   – Это конец, – вложив в это как можно больше пренебрежения, произнесла Ева. Единственная ее убедительная реплика. Марка на подсознательном уровне напугала эта интонация, что на мгновение отразилось в его глазах, но он сумел быстро потушить эту эмоцию. Теперь в его сердце поселилась непоколебимая уверенность, что отныне все пойдет как по маслу.
   Оставшуюся часть дня Марк и Ева больше не общались. Зато Александрия начала действовать напрямую – на следующей перемене, когда Романова осталась в одиночестве сидеть внизу.
   – Ева, это ты, да? Мы же с тобой еще перрреписывались, – подсела к девятикласснице француженка.
   – Ах, да, конечно.
   – Скажи, ты еще перрреживаешь из-за ссоррры с тем дррругом?
   – Нет.
   Так все и началось. Марк со стороны наблюдал за тем, как в идеальной последовательности воплощались планы его подруги. Разумеется, ему было неизвестно, что Ева решила разом убить двух зайцев – узнать об Эмилии и помириться с Владом. ЛаЛаури и Романова разговаривали как старые подруги. Во время того, как Ева о чем-то увлеченно рассказывала, француженка посмотрела на Марка и подмигнула ему. «О-оу…» – лишь произнес он, когда к нему внезапно подскочила откуда-то со спины Саванова.
   – Чо, смотришь как любезничают Ева с этой… самой? – Кира усердно пыталась вспомнить имя девушки, но так и не смогла. – Ева помешалась на своем расследовании.
   – Ага, – украдкой кивнул Марк, поджав губы. Его напрягала сложившаяся ситуация.
   – Вот я отшила ЛаЛаури, когда она начала со мной разговаривать, улыбаясь во все двадцать восемь, – Марк на нее вопросительно посмотрел. – Ну, остальные четыре вроде как зубы мудрости… Откуда у нее вообще может быть мудрость?
   В отличие от Киры, Марк понимал, что эта история добром может и не закончиться. Он прекрасно помнил, что Ева была зависима от общественного мнения, и если хоть что-нибудь пошло бы не так, как должно, Александрия заполучила быту в свою коллекцию марионеток.
//-- IX --//
   Его любимая обувь – сапоги, которые он всегда носил. Во время ходьбы он прихрамывал на левую ногу – последствие того, что вовремя надрыва сухожилий ему вовремя не наложили гипс. Также на ходу регулярно поправлял спадавший с плеча ремень сумки. Но стоило бы отметить, что осанка у него была идеально прямая. Хорошее, местами спортивное, телосложение. Обычным джинсам предпочитал обтягивающие скинни и не видел в этом ничего странного. Мог ярчить не только внешностью, но и поведением. Впрочем, четырнадцатого числа утром он успел выделиться лишь одеждой – поверх черной майки на нем была свободная болотного цвета рубашка с шипами на плечах. Вместо линз были очки в толстой черной оправе.
   Его зовут Марк Отто Зильберштейн, и он пришел, чтобы разрушить все коварные планы Александрии ЛаЛаури и спасти подругу из ее лап.
   – Ал! – он позвал француженку сразу, как только та попалась ему на глаза. Они пересеклись у раздевалки перед первым уроком. Людей было немного – Марк пришел раньше обычного, что для него было совершенно несвойственно, только при «параде планет».
   – Ты обращаешься ко мне как к другу, но делаешь это без уважения. Ты тратишь мое личное время, но даже не поздравил с Днем Святого Валентина. Чего тебе надо, Зильберштейн? – ЛаЛаури вопросительно вскинула бровь, Марк опешил.
   – Постой. Разве ты не картавишь?
   – Картавишь ты, у тебя более явен акцент. Я же для образа протягиваю «р», некоторых парней это умиляет, говорят, я похожа на мурлычущего котенка.
   – Ага, или на трактор, – скептически заметил Марк.
   – В общем, – Александрия уперла руки в бока и сурово посмотрела на девятиклассника, – с чего ты вспомнил обо мне?
   – Прекращай свои дела с Клубом.
   – Тебя задевает, что Ева вновь начала сближаться с Владом? – Зильберштейн озадаченно посмотрел на девушку, о таком он прежде не слышал. ЛаЛаури обошла его за спиной, нежно поглаживая плечи. – Я знаю, что ты – Сплетница. Все, что ты написал в блоге, что вы сделали с Евой – лишь часть шоу. Я так понимаю, этой девчонке от меня что-то понадобилось, не так ли? Твою логику мне всегда было сложно понять – сначала помогаешь ей, а потом даешь задний ход. Неужели ревнуешь?
   – Она хочет у тебя кое о ком узнать, – скривив недовольную гримасу, сообщил Марк. – И я не ревную!
   – Значит, вот зачем она у меня спрашивала про Эмилию… Что ж, все складывается вполне удачно. Стоит мне немного рассказать об Эми, я заполучу нового человека в Клуб, а твое сердце будет на самом деле разбито, – парень резко дернулся. – Прости, меня просто радует, что ты скоро будешь разбит. Мне нравится представлять, насколько тебе будет больно. Ведь даже сейчас ты исходишь ревностью, пусть и отрицаешь это. Ничего, скоро ты получишь то, чего заслуживаешь.
   – Я прошу тебя об одной – не втягивай Еву в это дерьмо. Прошу, хотя бы по старой памяти, – невзначай упомянул Зильберштейн, хотя вскоре пожалел об этом.
   – Единственное, что я могу сделать по старой памяти, так не упоминать о тебе при этом. Этого будет достаточно. Доволен? – надменно бросила она и более сладко пропела. – Интересно, какая была бы реакция у малышки, если бы она все о тебе узнала? Приревновала бы? Как думаешь, братишка?
   Марк, поежившись, кивнул и направился в сторону кабинета физики\математики, где проходил первый урок. К сожалению, парень не знал, что за ними в тот момент наблюдала Романова. Разговора она, конечно, не слышала, но фантазии у нее было достаточно для того, чтобы представить все возможные темы, которые они могли обсуждать.
//-- XII --//
   На первом этаже в холле были установлены коробки для валентинок. У каждого класса была своя. Чаще всего около них крутились пятиклассницы, которые подбрасывали признания ребятам постарше. Когда Марк увидел Анечку, его передернуло, и он поспешил пойти за Савановой, с которой они сдружились после того, как Ева втянулась в КРС. Вернее, как – сдружились? – просто Марк ходил за ней, вместо того, чтобы быть с Романовой. На этой почве они начали значительно больше общаться, чем раньше.
   Тем временем Ева общалась не только с ЛаЛаури, но и Владом, который после вчерашнего представления радостно повелся на то, что никакого Марка рядом с его приятельницей больше не будет. Он мигом позабыл о том, что было написано в блоге той самой Сплетницы.
   – Ева, можно тебя на минуточку? – перед уроком истории на третьем этаже девятиклассницу подозвала Галина Николаевна.
   – Да, конечно… – она помахала ЛаЛаури, убегавшей куда-то за сестрами Вожжовыми. – А что такое?
   – Ева, ты же такая красивая и сообразительная девочка, – начала учительница и подождала, пока мимо них пройдет Зильберштейн, который заинтересовался, что же происходит, но его внимание почти сразу же отвлекла на себя Кира, которая рассказывала какие-то летние истории из своей жизни. – Я понимаю, в вашем возрасте постоянно бурлят гормоны. Упаси Боже, до чего это может, конечно, довести, но не надо доходить до таких крайностей.
   – Вы о чем? – Ева склонила голову набок.
   – Марк невероятно чуткий юноша. Возможно, он оказался не совсем твоим человеком, но зачем надо было превращать расставание в цирк? Бросив его прилюдно, ты унизила его.
   – Нет, вы не понимаете, – Ева помахала руками, будто пытаясь разогнать нависшее в воздухе неловкое положение. – Это недоразумение. Мы всего лишь…
   – Верно, ты считаешь, что это не мое дело! – догадалась Галина Николаевна. – Действительно, ты права, но если это так – впредь не делай столько шума для того, чтобы сделать человеку больно. А еще лучше извинись перед этим замечательным юношей, – после чего учительница направилась в свой кабинет, оставив школьницу в полном недоумении. С каких это пор у Марка появился персональный ангел-хранитель? Странные вещи происходили в школе Зверя… Ах, да, в этом не было ничего удивительного.
//-- XIII --//
   Незаметно улизнув с факультатива по обществознанию, Ева направилась вместе с близняшками домой к Александрии. Пожалуй, компания ей подобралась не самая разговорчивая, но зато теперь у нее было время подумать и оценить свои действия. С одной стороны, Марк оказался прав – КРС поспособствовал сближению девушек, но с другой стороны – что, если Александрия догадывалась, что это был всего лишь спектакль? Почему они тогда с Марком разговаривали утром? Между ними что-то было? Ева мотнула головой, отгоняя неприятные мысли. От Ал можно было ожидать чего угодно, но она не стала бы строить отношения с Марком… или стала бы?
   В таком случае Ал бы точно знала, что это все неправда. Тогда бы она не позволила ей, Еве, приблизиться к ней. А что, если она на самом деле все прекрасно поняла, но не подавала вида?
   – Рррада вас видеть, девчонки, – пропуская участниц КРС домой, поздоровалась с порога Александрия. На кухне уже сидел Влад, который приветливо улыбнулся Еве, когда та прошла в квартиру. – Даш, Маш, помогите Владу с печеньем, скорро вынимать из духовки, а он так хотел для нас сделать сюррпррриз.
   Таким образом, Александрия и Ева остались наедине, после чего француженка предложила девушке пройти в гостиную. ЛаЛаури села на массивное красное кресло, а Ева на диван, рядом с которым стояла тумбочка с фотографиями. На одной из них были запечатлены Александрия с какой-то девушкой, невероятно нарядной, хорошо накрашенной. Видимо, фотография была с выпускного – на фоне зеленели деревья, сама же француженка была в шортах и майке.
   – Ты действительно заинтересована тем, что произошло с Эми? – переспросила Александрия, вспоминая их недавний разговор по переписке. Ева на нее озадаченно посмотрела – то ли ее удивляло, что француженка не картавила, то ли то, что она буквально прочитала ее мысли. – Да, мы на самом деле дружили, хотя в школе почти не общались. Мы не были настолько близки, чтобы проводить друг с другом все свободное время. Почему тебя так волнует ее жизнь и причина смерти?
   – Очень интересно… Эмм… Мне казалась она очень красивой.
   – О мертвых либо хорошо, либо никак, – ЛаЛаури ожидала от девушки другого аргумента, впрочем, продолжила говорить. – Окружающие говорили, что мы поразительно похожи – и внешне, и характерами. Но однажды в ней что-то изменилось. Этот ее Артем… Я не понимаю, что она могла в нем найти. Типичный фрик, каких сейчас полно. Несмотря на законы Клуба, она не смогла жестоко обойтись с ним и расстаться. Самое забавное, что идея создания Клуба полностью принадлежала ей.
   – Эмилии? – тихим голосом уточнила Ева.
   – Можешь даже не сомневаться. У нее был потрясающий интеллект, но чувства заиграли сильнее разума. Я смогла смириться с тем, что она была предана семье, несмотря на напряженные отношения дома.
   – А что было дома? – глаза Евы загорелись детским огоньком мечты. Ее сердце учащенно забилось в предвкушении.
   – Мать-шизофреничка, отец психопат и брат с комплексом неполноценности и пакетиком прочих психических расстройств. Удивительно, что она могла любить всех этих людей. За исключением отца, конечно, – с отвращением фыркнула Александрия. – В общем, просто ужас, как она не сбежала из дома.
   – Ты говоришь это слишком спокойно, – заметила Романова, прислушавшись к интонации голоса ЛаЛаури – ее речь была ровной, чуть ли не монотонной, лишь в конце стала больше похожей на человеческую.
   – Временами она отшучивалась на эту тему, но в каждой шутке есть доля правды.
   – Что именно она говорила?
//-- XIV --//
   16 октября. 2006 год.
   – Временами я боюсь его взгляда. Наверное, я красивее всех девушек, которых он знает, – невесело ухмыльнулась девушка, прильнув алыми губами к чашке с фруктовым чаем. Эмилия всегда любила пользоваться красной помадой.
   – Ты про кого? – удивилась Александрия.
   Эмилия с опаской посмотрела по сторонам. Ее серые глаза были взволнованными, но Александрия не могла сфокусировать взгляд на ее лице. В тот день у нее поднялась температура, и она ничего не понимала.
   – Я боюсь, что он может нас услышать… Мама как раз ушла на работу, а он остался дома, – вполголоса произнесла Эмилия. – Он считает, что я намного красивее мамы.
   Александрия посмотрела в сторону дверного проема и увидела, что за ними кто-то наблюдает из-за угла. Она не могла рассмотреть его лица из-за капюшона, в тени которого едва ли можно было различить глаза.
//-- XV --//
   – Вероятно, это был ее брат. Не уверена. Но в тот день дома также остался ее отец, впрочем, я не знаю ее семейных тонкостей – быть может, это был ее отчим, – невозмутимо произнесла ЛаЛаури, хотя в ее глазах читалась необъяснимая тревога. – Малого звали как-то на «М»… Ма… Ма… – Ева от волнения заерзала на месте. – Макс! Точно, Макс. Он в шестом или седьмом классе, – вспомнила Александрия, и от сердца девушки в момент отлегло. Чего это она могла испугаться? – Я еще когда услышала его имя, подумала, что мне оно не нравится. Не люблю мужские имена на букву «М».
   – Бедный Марк, – невольно произнесла Романова и хихикнула.
   – Марк? – переспросила ЛаЛаури. – Это тот парень, твой бывший?
   – Да, он самый… – замешкалась в ответе Ева.
   – Еще один фрик всея школа Зверя, – хмыкнула девушка.
   – Хорошо… но я не поняла, кого именно боялась Эмилия? Брата? Или же отца… ну, отчима? Может, что-то связанное с инцестом?
   – Да кто его знает. Несмотря на то, что я планировала стать психологом и хорошо знакома с разными расстройствами, Эми не позволяла мне анализировать ни ее, ни ее семью. Пока у нее не появился молодой человек, я считала, что у нее комплекс Электры. Впрочем, если у нее все-таки был отчим, а не отец, то в этом не было бы ничего криминального. Но, тем не менее, невооруженным глазом было заметно, что она всегда боролась за мужское внимание со своей матерью. У меня было предположение, что у ее брата мог быть Эдипов комплекс, мол, семейное, мало ли, но, понаблюдав за ним, я поняла, что в этом плане он чист. Он был одинок, поэтому, казалось, временами мог подкатывать к своей сестричке. Но инцеста между ними не было, во всяком случае, максимум, что я не стану исключать, так это то, что он чувствовал к ней сексуальное влечение. Не помню, есть ли название подобного расстройства, ведь инцеста-то не было. Впрочем, это лишь подсознание человека.
   – Все-таки ты анализировала.
   – Постоянно, – улыбнувшись, призналась Александрия.
//-- XVI --//
   – «I love you, my dear boy» [61 - I love you, my dear boy – Я люблю тебя, мой дорогой мальчик (англ.)], – прочитал Марк на подсунутой в карман пальто валентинке. Они на пару с Гришей пораньше ушли после пробника по обществознанию и были уже в раздевалке. В открытке красивым девичьим почерком было написано признание в любви. Конечно, Марк любил привлекать к себе внимание, но такое для него было чем-то непривычным. И, к сожалению, он знал наверняка, что признание получено не от того человека, от которого ему хотелось. – Я даже знаю, кто подложил.
   – Что? Ты о чем? – спросил Гриша, обув ботинки. Он выпрямился и, потягиваясь, выгнулся так, что хрустнула спина.
   – Зачем тебе ходить на факультативы, если ты все равно можешь не сдавать дополнительные предметы? – сменив тему, поинтересовался Марк.
   – Не знаю, Надежда Сергеевна сказала, чтобы я написал пробник, – пожал плечами Гриша. Марк собрался выходить, но одноклассник продолжил говорить: – Вообще я думал, что Ева поможет, но она пошла к Александрии.
   – Серьезно? Никак этого не ожидал… – задумчиво пробормотал Марк. – А ты случайно не знаешь, почему они туда пошли?
   – Девочки говорили что-то насчет Влада, хрен знает. Он ее вроде хочет пригласить на свидание. А тебе какая разница? Вы же вроде расстались вчера.
   – Да мы даже не встречались, – презрительно бросил Марк на ходу. Гриша удивленно посмотрел тому в след, но больше ничего не стал говорить – с такой вещью, как блог Сплетницы, он не был знаком.
   Зильберштейн направился к дому ЛаЛаури. Он превосходно помнил, где жила француженка, с памятью у него никогда не было проблем. По пути он закурил сигарету. В его голове крутилось множество мыслей, но самой яркой была только одна – «Лишь бы не Влад». Любыми способами он был готов разрушить тандем Романовой с Бердневым, и теперь, вероятно, пошел бы на крайние меры. Сложно сказать, почему у Марка к однокласснику такая антипатия. Наверное, он патологически не любил правильных людей: как Влад, как его сестра, как… Ева?
   Он подошел к подъезду ЛаЛаури точно в тот момент, когда оттуда вышли Ева и Влад. Любезно друг другу улыбаясь, они обговаривали… предстоящий поход в кино?! Марк напрягся, в красках мысленно расписывая, как он мог затушить окурок о милую мордашку Влада, а потом сымпровизировать что-нибудь еще. Эта антипатия, вероятно, произошла откуда-то из детства. Когда маленький мальчик читал на весь класс стишок, а зубрила со второй парты вежливо поправил его, говоря, что он допустил несколько ошибок. Не со зла, но задел. Когда зубрила начал общаться с девочкой из параллели, причем довольно успешно. Особенно если эта девочка нравится тому самому мальчику со стишком с первого класса. Когда он прямо из-под носа уводил девушку мечты.
   – Ева! – позвал подругу парень. Влад недоуменно посмотрел на одноклассника, затем, что-то прошептав Романовой, отошел ближе к первому подъезду дома (находились они около пятого). Ева, добродушно улыбнувшись Марку, поприветствовала его. Видимо, все прошло более чем успешно. – Мне нужно тебе кое-что сказать, – мельком глянув на Влада, он посмотрел в глаза подруге.
   – Все получилось, Марк! – она обняла его, Зильберштейн как-то нерешительно ответил на это. Действительно, Ева была рада, и ее нисколько не волновало окружение: ни ожидавший ее Влад, ни внимательные взгляды прохожих, ни ее друг, в чьих объятиях она была – Спасибо, ты самый лучший друг. Кстати, напомни, чтобы я тебе о своем сне потом рассказала, – лучезарно улыбнулась она. Парень нервно сглотнул, продолжая смотреть на нее в упор. Нет, с ним все было в порядке. Какие могут быть сомнения? Он же Марк! – Так о чем ты хотел поговорить?
   – Я хочу тебе сказать… я…я знаю… – нервы со спокойствием играли в хоккей, и команда противника в лице стресса забила шайбу во врата хладнокровия. – Я… я тебе нравлюсь!
   – Конечно, я никогда этого не скрывала, – хихикнув, продолжила улыбаться девушка, держа руку на плече друга. – Тем более, я же сама тебе это только что сказала.
   – Ну… просто Гриша мне это еще сказал в школе, – неумело выкрутился Марк. Врать ему приходилось не так часто, но спасать положение все равно как-то надо было. – Это не совсем то, что я хотел тебе сказать. На самом деле, после всех наших ссор и вот этой фигни с ЛаЛаури я понял, что ты мне… действительно… нужна, – слова давались ему тяжело.
   – За этот год мы с тобой смогли стать друзьями, чему я несказанно рада. Не обижайся, но я никогда бы не подумала, что смогу так хорошо с тобой общаться. Знаешь, для меня это ново, но иногда я замечаю, что мне тебя не хватает, – по лицу Евы было заметно, что она не привыкла говорить такие вещи людям, с которыми общалась.
   – Ты меня неправильно понимать! – вспылил Марк, после чего вцепился в руку Романовой. – Ты понимаешь, что не все легко. Я не знаю, как правильно знать это… Я не догоняю, как со мной вообще могло такое случиться. Ты… Я… Нравишься… Очень… Scheisse!
   – Что? Я тебе нравлюсь? – улыбка мгновенно исчезла с ее лица и повесилась через утопление. – Как девушка?
   – Выходит, что так, – более уверенно кивнул Марк и облизал сухие губы.
   В воздухе повисло неловкое молчание. Романова опустила взгляд. Марк понимал, что ему стоило отпустить подругу, но что-то мешало. Его сердце стучало где-то в ушах, и надежда, хоть и малая, поселилась в грудной клетке. Несмотря на то, что он толком ничего не сказал, она все прекрасно поняла. И, кажется, именно тогда она потеряла прекрасного друга, которого никогда бы не смогла найти ни во Владе, ни в ком-либо еще.
   – Прости… если честно, я не знаю, что на это ответить… Ты очень хороший, честно… Можно мне немного времени? Подумать… – она пыталась найти то, за что можно уцепиться взглядом. Не дождавшись ответа от Марка, продолжила: – Меня Влад ждет. До завтра… еще увидимся, – она резко выдернула ладонь из его руки и поспешила к однокласснику, даже ни разу не обернувшись. На ходу она помахала тому рукой, все еще теплой от прикосновения, после чего они вместе пошли к автобусной остановке. Несмотря на то, что КРС обошел ее стороной, теперь она могла стать главой клуба.
   Разочарованно проследив за ней взглядом, Марк потянулся за сигаретой. Его руки дрожали, он не понимал – почему так сложно усмирить эту дрожь? Почему он со стороны выглядел так глупо? Мир перед его глазами сходил с ума и разрушался. Его успокаивал внутренний голос. Он видел, как Ева шутливо разговаривала с Владом, флиртовала. Участилось сердцебиение.
   У людей есть глупая привычка – рушить счастье своими руками. Марк никогда не был тем, кто позволил бы человеку, которого любит, уйти из его жизни, так и не дав тому шанса. Но теперь… у него опустились руки. Вернее, они почему-то тряслись. Как у старика. В ушах гудело, голова практически перестала соображать. Несмотря на то, какая буря эмоций взрывалась в нем, на лице он сохранял безразличие. Прикурив, он посмотрел на окна девятиэтажного дома. Из-за окна третьего этажа за ним внимательно наблюдала ЛаЛаури с наглой усмешкой на губах. Сделав затяжку, Марк отбросил сигарету и направился к подъезду.

   – Финита ля комедия, значит? – усмехнувшись, поинтересовалась Александрия. Раскинувшись на диване, она положила ноги под себя и облизала губы. – Разбитое сердце, Зильберштейн. Опять и снова. Но ты, как я понимаю, не собираешься сдаваться?
   – Верно, – украдкой кивнул Марк, глотая обжигавший язык кофе. По его лицу было видно, что он его ненавидел. – Нужно немного времени… Все станет как раньше, после, может быть, даже лучше. Надо всего лишь немного подождать. Кстати, может, объяснишь, по каким параметрам ты приняла Влада в Клуб?
   – Легко. Влад никогда не будет с Евой. Только как друг.
   – Значит, у меня еще есть шансы.
   – Твою любовь отвергли. Максимум – ты для нее друг, не обольщайся, – Александрия распустила волосы. Лишь наедине с Марком она могла показаться в какой-то степени естественной. – Извините, ваша кошка умерла, но вы можете оставить ее себе.
   – Что ты имеешь в виду? – Зильберштейн внимательно посмотрел на француженку, сощурившись.
   – Твоя любовь – кошка. Отказ – толчок с семнадцатого этажа. Ни одна кошка не пережила бы падения. Конечно, ты можешь оставить кошку себе, но зачем тебе она?
   – Все равно я считаю, что нужно время, – уверенно повторил Марк.
   – Ожидание – не твой конек. Ты крайне нетерпелив, – ЛаЛаури пальцем поманила к себе юношу. – Ева бы ревновала. Не хочешь потешить свое эго? Надо отомстить за разбитое сердце. Почему бы не вспомнить былое? «По старой памяти», – ее губы растянулись в обворожительной улыбке. Последние слова заклинанием подействовали на немца. В одно мгновение он вспомнил все, что связывало его прежде с Александрией. То, о чем никто не должен был знать. Мальчик с вечно разбитым сердцем и девочка, которой это нравилось.
   ЛаЛаури жадным поцелуем впилась в его губы, словно это был спасительный глоток воздуха. Ее острые ноготки оставляли на коже глубокие царапины. Она лежала под Марком, сгорая, как спичка или дотлевая недокуренной сигаретой, на которой проявились желтые пятна тлена.
   Марк был уверен, что Она точно будет его.
//-- X --//

   «Его тело ломало что-то изнутри, но одновременно как будто стальная проволока впивалась в его плоть и стягивала до костей. Слышался треск, хруст. Хруст, напоминавший то, как под ногами ломаются слабенькие ветки в лесу. Кажется, в этом лесу все давно умерло. И вот-вот начнется пожар.
   Но с чем можно сравнить пожар? Может, с агонией? Причем, это не столько физическая боль, сколько душевная. Разум тяжелеет, наполняется свинцом, затем разрушается, и последняя мысль, которая в истерике бьется в потухающем сознании – я не хочу умирать.
   Кожа бледнеет, становясь кипельно-белой. Она одновременная такая нежная, но черствая, словно кусок железа. Сосуды сужаются, тело остывает. Ничем не отличается от покойника. Особенно руки – они просто ледяные.
   – Где ты, о милый мой, где же ты? – глазами полными страха Ева искала в безразличной толпе знакомый силуэт, но ощущала себя потерянной и одинокой. Сердце стучало где-то в ушах, а то и вовсе замирало, когда поблизости пробегал кто-то поразительно похожий, но не тот. Ева, это была та самая Ева, реальная, со своим именем, со своими страхами и тревогами. И для нее это был больше, чем сон – слезы были готовы потечь в реальности, где она нервно ворочалась беспокойной ночью. Знали ли вы, что „сюжетный“ сон занимает приблизительно десять-двадцать минут?
   Между двумя детскими садами есть лестница, ведущая вверх, к аллее, которая особенно красива осенью. Но сейчас она была мертвенно спокойной, как холодное равнодушное небо, которое так же, как и все остальное, было поблекшим.
   Потерев руки, Ева поежилась и обняла себя, пытаясь согреться. По пути ей попадалось много людей, но весь поток был направлен против нее. Чем дальше она шла, тем сильнее он становился. На глаза наворачивались слезы.
   – Равнодушие погубит нас, – подумала Ева, не заметив, как она произнесла эти слова вслух. – Но я смогла с ним справиться… вот только где же ты?
   Где-то в небе, прямо над головами горожан, пролетели самолеты– разведчики, напоминавшие падальщиков, круживших над гниющей добычей. Ева встревоженно подняла взгляд, но не удивилась данной картине – ей это казалось чем-то простым и очевидным. Она по-прежнему не осознавала, что это был сон.
   – О Мио, мой Мио.
   – Равнодушие – паралич души. Преждевременная смерть. И это не лечится. Я прав, не так ли? Или я вновь ошибся? Почему я так часто ошибаюсь, особенно в людях? Ничего не понимаю… – через дорогу Ева услышала голос и повернула голову. Это был единственный голос, который она сумела различить среди толпы. Девушка остановилась. Там, перед лестницей, замер Марк. Его лицо было скрыто в тени черного капюшона, из которой виднелись только искусанные в кровь губы и подбородок.
   – Паралич души, так точно, – нерешительно кивнула Ева. – Я боюсь, моя душа парализована.
   – Ты смогла справиться с тем, что было против тебя, но не смогла справиться с собой… Интересно. К сожалению, я никогда не смогу стать хладнокровным ко всему, это буду уже не я. Меня не волнует чужое равнодушие, но твое равнодушие… оно меня убивает.
   Яркая вспышка лезвием взорвала небо, и искры дождем посыпались на плечи Марка. В следующее мгновение он находился в свободном падении, после чего его затылок соприкоснулся с землей. Асфальт был невероятно холодным. Как его руки.
   Ева, пробираясь через толпу, торопилась к нему, а по щекам текли слезы.
   – Марк! Марк! – изо всех сил кричала Ева, но ее голос срывался и переходил в едва слышимый хрип. Она никогда не могла докричаться до другого человека. Едва подоспев к Марку, Ева упала перед ним на колени и положила на них его голову. Свинцовую.
   – Я не хочу умирать, – капюшон упал, и обеспокоенный взгляд Евы столкнулся с черными глазами Марка. – Кровь сворачивается. Тело холодеет.
   – Ты не умрешь, Марк! – в слезах крикнула девушка, сжимая его руку. Ее уже покинула жизнь. – Клянусь я первым днем творенья… Клянусь его последним днем!
   – Я не хочу умирать, – вновь повторил он, слабо шевеля потрескавшимися серыми губами. Свободной рукой Ева погладила его по фарфоровой щеке, пытаясь справиться с нахлынувшими слезами. Она нервно закусила губу. – Я говорил ему однажды, что только я вправе обнимать тебя. Знаешь, я не мог оставить им возможность дышать, потому что сам… – Марк закашлялся, – сам так хотел жить.
   В конце дороги послышались сирены.
   – Ты не умрешь, слышишь?! Ты не можешь просто так оставить меня! Ты обещал, ты клялся!
   Санитары схватили неподвижное тело и в одно мгновение заточили его в смирительную рубашку. Марк марионеткой повис в их руках. Ева хотела противиться их действиям, но кто-то уже сдерживал ее со спины. Кто-то очень сильный.
   – Нет! Марк! – в истерике кричала она, срывая голос.
   – Нет! Ты будешь жить! Я люблю тебя! Ты будешь жить, даже если…
   Но тот, кто стоял сзади, резко оборвал ее. Девушка не сразу признала в нем Влада, который показался ей грубым и даже омерзительным:
   – Все элементарно: убей или будь убит. Я не хотел делать этого, Ева, – более мягко добавил Влад, казалось, что в этой фразе прозвучало даже сожаление. Он приставил к виску Марка дуло пистолета, и его палец аккуратно лег на курок. – Умри, Марк.»

//-- XVII --//

   «Доброй ночи, котятки мои! Кажется, пришло время наконец-то раскрыть то, кем же на самом деле являлась ваша любимая Сплетница. Вместе мы пережили многое. Мы узнали о существовании некого Клуба, которым управляет Королева Ал. Королева И вновь начала забавляться со своей персональной марионеткой – малышкой Владом. Кира возобновила отношения с Гришей.
   Как сказала бы Татьяна, будь она еще с нами, – Гриша лох, а Кира шлюха. Но мы пока этого не можем услышать.
   Итак, дробный барабан! Я – ученик девятого „А“ класса. Да, я парень, если меня можно таковым назвать. Вы меня все прекрастно знаете, любите, лелеяти. Мне приходилось неоднократно писать о себе не в самом лудшем свете.
Целую, Влад Бреднев»

Ноль – шесть. «Моей сестре бы это понравилось»

   «Я на самом деле один. Слежу за тем, как четко вывожу каждую букву. Завиток. Щелкнул замок. Очнись. Я здесь. Но тебя нет со мной. Кто ты? Немного, подожди… совсем чуть– чуть. Я давно не писал от руки. Мне кажется, ты рядом, во мне, со мной», – письма безнадежно забытого прошлого, или записка № 2. Как и просили, док.

     I die
     When I
     See you

(Space Mtn – «I Die») [62 - Я умираю,Когда яВижу тебя.Space Mtn – «Я умираю»]

   Конец февраля. 2008 год.
   Туманным февральским утром Ева шла по улице, подготовив подарок ко дню рождения Марка. На календаре мертвым числом застыло двадцать седьмое. Этот день был пропитан чем-то… неправильным? Сложно было описать смешанные чувства Романовой, которой по дороге не попалось ни одного человека. Ее это пугало и озадачивало. В последнее время она во всем видела тайные знаки, что настораживало ее близких. Как они считали – она помешалась на своем расследовании. Марк также этого не одобрял, но ее никогда не беспокоило его мнение.
   Теперь же, оказавшись в полном одиночестве, тем более вне дома, Ева боялась стать очередной жертвой The Поэта. Владимир Николаевич многократно просил дочь быть бдительней и без особой нужды не выходить на улицу.
   В сердце девушки поселилась уверенность, что смерть Эмилии Вальтер была не случайностью и не самоубийством.
   Впрочем, мы отвлеклись от сути происходившего. Прежде чем пойти домой к Зильберштейну, ей пришлось заглянуть в закрытую на карантин школу, чтобы сдать сочинение. Карантин – довольно регулярное явление для школы Зверя, но если вы, дорогой гость, будете внимательнее к деталям, многое поймете! Нет, это не тот случай, когда, например, на школьном уроке учитель литературы говорит, мол, занавески в комнате героя синие, значит, он в печали. Нет, если занавески синие, значит, это их цвет. Но детали всегда были и будут там, где рассказчик поставил цель что-либо донести до слушателя.
   Под ногами Евы треснул тонкий лед лужи, и в нос ударил сильный запах (я не шучу, когда употребляю слово «ударил» – сравнить это можно только с ударом). Не обольщайтесь, этот аромат был вовсе не удовым. Скорее, в нем было нечто приторно-сладкое, создававшее неповторимое ощущение. Он с чем-то смешивался в воздухе, и дышать смесью было тяжело – слезились глаза. Только на один запах у Романовой была такая реакция. Она знала его по кабинету биологии. Формалин?
   – Я достойна занять это место, – высоковато пропела черноволосая девушка, появившаяся за спиной Евы, когда та проскользила по обломкам льда. У нее были огромные синяки под глазами, а пухлые губы были насыщенного алого цвета, словно к ним прилила кровь. На ней был старый серый свитер. Ее совершенное тело было покрыто россыпью синяков и отеков. Падать всегда больно. Особенно с такой высоты. – Я многое делаю лучше.
   – Что? – Ева обернулась, но сзади никого не было. – Здесь кто-то есть? – испугалась она, но вовремя одернула себя. The Поэт не стал бы с ней разговаривать перед тем, как убить.
   – Никто не заметит подмены.
   Тем временем Марк хлопотал на кухне, придумывая что-то особенное для подруги. То ли торт, то ли печенье – для него все было одинаково просто, ибо готовить он умел и делал это очень хорошо, и, так или иначе, юноша не доверял этого никому другому. Мало ли, могли отравить.
   – Здравствуй, Марк, – позади послышался холодный голос Романовой. Парень обернулся и увидел в проеме Еву. Юноша был рад ее видеть. Будто не было того нелепого признания, и она пришла к нему. Он счастливо улыбнулся, но затем заметил, что девушка держалась отстраненно. Из-под ворота ее любимого серого свитера виднелся красный, натертый будто грубой веревкой, след. Точно такие же покраснения были на запястьях. Лицо, оказавшееся осунувшимся, порозовело из-за уличного холода.
   – Ева. Ты впервые так сильно опаздываешь, – улыбка заметно поблекла на его губах, когда его взгляд закончил изучать возлюбленную.
   Тем временем тело настоящей Евы Романовой лежало в ледяной луже, пропитываясь омерзительным формалином. Черные лосины были прорваны выступившими костями, обглоданными бездомными псами. Глаза выклевали вороны. В ее руке была скомкана записка, выведенная аккуратным почерком.
   – Oh mein Gott [63 - Oh mein Gott – Боже мой (нем.)]… – прошептал одними губами Марк, когда внезапно заметил за окном «чудесный зимний пейзаж».
   – Разве это не то, о чем ты подумал, братик? Не переживай. Я из более прочного теста, в отличие от нее, – улыбнулась девушка. Теперь Марк видел не возлюбленную, а погибшую сестру. – Ты до сих пор хранишь мои глаза в формалине? Или их склевали вороны? Я буду вместо нее. Ее кости обглодают собаки, плоть пожрет муравьиный рой. Теперь ты понимаешь, почему я боялась животных?
   – Оставь меня! Тебя нет! Тебя нет, – затараторил Марк, пятясь к окну.
   – Помнишь, у меня был любимый серый свитер? – она оттянула шерсть. – У нее есть точно такой же. Пора лечить твои сердечные раны. Милая, ублажи моего братика.
   Чья-то рука выплыла из стены и прикоснулась к ширинке скинни Марка…

   – …Хватит! – с резким воплем вскочил парень с кровати. Его била мелкая дрожь, на лбу выступили холодные капли пота. Это было раннее утро. Ужасно болела похмельная голова. Рядом стояла полупустая бутылка виски. Или чего-то еще хуже. Марк точно не помнил, что он пил – ему было настолько плохо, что это могло даже оказаться паленой водкой, запах которой он не переносил в принципе.
   Это было на следующий день после признания, пятнадцатое число. Число стало знаковым, ибо на первый урок Зильберштейн опоздал также на пятнадцать минут. Он открыл дверь точно в тот момент, когда Анна Александровна начала проверять отсутствовавших. Марк, слегка пошатнувшись, зашел в кабинет. И одноклассники, и учительница – все удивленно уставились на немца. Выглядел он помято, глаза были красными, и, что самое невероятное, вместо сапог на нем были кеды, а скинни заменены джинсами. На шее был повязан темно-красный шарф.
   – Дневник на стол, – сказала Анна Александровна, когда Марк направился к своему месту. С грохотом закинув сумку на стол (отчего Ева, собственно говоря, вздрогнула), он, немного покопавшись в ней, извлек белоснежный дневник в обложке и поднес классной руководительнице. – Чего такой опухший, Марк? – поинтересовалась учительница, мельком заглянув в лицо ученику.
   – Бухал, проспал, – просипел в ответ он с пренебрежением. Еву почему-то насторожила его интонация. На него это совершенно не было похоже. Когда Марк сел на место, Ева на него взволнованно посмотрела – ей до сих пор было невероятно стыдно. – Напишите, чтобы мама разбудила меня завтра в 6.15.
   – Чтобы не опоздал?
   Марк кивнул, и челка, зачесанная назад, упала ему на глаза.
   Ева напряженно поджала губы и посмотрела на одноклассника, которому она вчера разбила сердце. Прежде такого с ней не бывало – если раньше ей признавались в симпатии, то обычно это оказывалось взаимно. Поэтому она не имела представления, как следовало вести себя с влюбленным в нее человеком, которому она, наверное, не могла ответить чувствами.
   Кира с неким осуждение смотрела то на подругу, то на Влада, который по-щенячьи преданным взглядом смотрел на Романову.

   «– А ты говорила, что Марк не способен чувствовать, – ухмыльнулась Кира, просматривая фотографии в Интернете. Ева „выложила“ ту фотографию, где она поймала в объектив Марка, когда они были в Городе на Костях. Увидев его, Саванова невольно прыснула. – Во всяком случае, теперь мы точно знаем, что любит он не только себя.
   – Да, но… Нет, не то. Мне больно от того, что я потеряла такого друга, как он. Понимаешь, я теперь не знаю, как строить наше с ним общение. Спросила вчера у родителей, рассказала всю ситуацию от А до Я. Папа сказал, что Марк – скользкий тип, не стоит мне быть с ним ни в качестве подруги, ни в качестве девушки. В этом есть какой-то смысл. Он был Сплетницей, пытаясь разрушить нашу дружбу с Владом… Кстати! Когда я села за комп, блог был удален. Ах, да, не по теме. В общем, я сама знаю, что Марк болтлив… Стоит ли ему доверять? Даже ты мне так сказала. Многие считают его долбанутым.
   – Но, несмотря на это, вы подружились.
   – Когда нас вместе посадили, он сам все начал, – будто оправдывалась подруга. – Дружить – это одно, в какой-то степени я была только рада! Но встречаться с ним я не планировала. Я никогда не скрывала, что мне нравится Влад.
   – Бедный Марк, – хмыкнула Кира.
   – Мне перед ним очень стыдно. Не стоило мне тогда сразу же бежать за Владом, – внезапно Кира напряглась, убрав ноги с компьютерного столика. – Но тогда я не знала, что можно ответить на признание. Пожалуй, ответа у меня до сих пор нет. Единственное, что меня волновало – приглашение Влада в кино, – на этом моменте она чуть не выронила из руки домашний телефон.»

   Каково ощущение, когда близко подбираешься к правде, но тебя будто специально отводят в сторону, потому что ты ничего не должен знать?

   …Ее тело обнаружили подвешенным к шикарной хрустальной люстре. Горло было аккуратно надрезано – мебель не была забрызгана, там же на шее красовался алый бантик. Но что больше всего удивило следователей, так это то, что ребра были разломаны, а сердце извлечено. На месте преступления его не нашли. Ее рот был зашит тупой иглой, найденной в квартире. Между ключиц была вырезана цифра «4».
   Судя по характеру повреждения тела, жертва не сопротивлялась.
   …у нее во рту была зашита записка, оставленная, вероятнее всего, тем же самым убийцей, который начал орудовать в районе в конце прошлого года…

   «Можно тебя на минуту?» – Марка отвлекла от мыслей записка, подсунутая ему под руки. Ему не обязательно было снимать наушники, чтобы понять, кто был адресантом. Они сидели в классе перед уроком алгебры. Подозрительно, но Ева не пересела к Владу, которого охаживала Саванова, если зрение Марка его не подводило.
   Они отошли к окну, где их никто не мог увидеть во время… разговора? Марк изо всех сил старался сохранить хладнокровие, что удавалось ему довольно-таки неплохо – на его лице не дрогнул ни один мускул, хотя голова раскалывалась от боли, а перед глазами с бешеной скоростью носились звездочки.
   – Марк, – неуверенно, немного дрожавшим голосом, начала Ева. Руки она держала перед собой, находясь лишь в метре от бывшего друга, – мне хотелось сказать тебе, что ты самый лучший друг, который у меня только мог быть. Я действительно люблю тебя, но, наверное, не так, как ты этого достоин. Видимо… я недостойна твоей дружбы. Прости меня.
   – Хорошо, – недолго думая, отреагировал Марк. Ева, помедлив, развернулась и вернулась в класс. Несмотря на каменное лицо, внутри Марк весь дрожал – не поймите меня превратно, личный опыт кричит, что слова Романовой только сильнее ранили и без того разбитого человека. Сложно описать его чувства, особенно если он даже рассудком не принимал их. Объяснение не уместилось бы даже в один абзац. Марк искренне не понимал, зачем Ева оставила последнее слово за собой, если во время их последней встречи ее реплика оказалась финальной? Осадок в душе становился противнее, приобретая омерзительный запах разложения. Осколки впивались в израненное сердце, раны становились смертельными. От этих мыслей у парня сильнее заболела голова, и он решил переждать перемену вне класса.
   Савановой было неприятно наблюдать за разобщенностью пары Марка и Евы. Впрочем, больше ее нервировало то, как Романова мило ворковала с Бредневым. Стоило той перестать общаться с Зильберштейном, как она поменяла свою полярность, распрощалась с прежними «заскоками» вроде расследования и стала самой настоящей кокеткой, каких, наверное, недолюбливал Онегин. Впрочем, рассчитывать на то, что Влад решился бы сделать первый шаг, глупо – об этом Кире сказал Гриша после их второго расставания. Бреднев слишком скромен; он часто являлся образцом для подражания. Так или иначе, Кира лишний раз убедилась в том, что впредь ей лучше не совать нос в чужие дела.
   – Привет, Марк, – Саванова села рядом с ним около кабинета русского языка перед уроком литературы. Парень жадно пил воду из бутылки, не замечая одноклассницу. – Чего, до сих пор страдаешь от похмелья?
   – Если не сдохну до конца уроков, то уже дома опохмелюсь, – с облегчением выдохнул он, оторвавшись от горлышка.
   – Зачем ты тогда сегодня пришел? – вежливо поинтересовалась Кира, впрочем, ей было это не особо интересно.
   В ответ Марк лишь пожал плечами, смотря куда-то в сторону, и пробубнил что-то невнятное.
   «Я не слабак, чтобы не приходить из-за нее», – мелькнуло у него в голове. Фраза так и вертелась на языке, но он не стал ее произносить. Он понимал, что в скором времени внутри класса все узнают, почему он так неохотно переговаривался с Романовой и старался светиться с ней как можно реже. Его чувства не должны касаться ни одного человека, никто не должен видеть даже намека на их существование. Однажды Марк попытался довериться, и вот к чему все привело.
   – Ты слышал, что у Влада и Евы свидание на каникулах? – Кире даже не пришло в голову, что Зильберштейна это могло покоробить, впрочем, чисто внешне он остался безразличным. У него было превосходное самообладание.
   – Не думаю, что меня должна касаться личная жизнь кого-либо из них.
   – Но я думала, что Ева тебе дорога, ты в нее влюблен и бла-бла-бла.
   – И?
   – С Владом Ева может жестко обжечься, намного хуже, чем то случилось с тобой, – при этих словах Марк на мгновение помрачнел. – Я не хочу, чтобы с ней такое произошло. Не думаю, что ты, будь у тебя к ней чувства, пожелал бы ей такого.
   – Это каким надо быть идиотом, чтобы обжечься Владом? – прыснул Марк, несмотря на то, что тема ему категорически не нравилась. – Было бы чем, знаете ли.
   – Ты недооцениваешь его.
   – Вовсе нет. Это я его так переоцениваю, – невозмутимо ухмыльнулся Зильберштейн. – Конечно, Еву немного жалко, даже если закрыть глаза на то, что я не приемлю жалость в принципе. Да и к чему ты начала так за ней переживать?
   – Они не должны быть вместе, – четко выговорила Саванова. Марк посмотрел на нее одновременно с удивлением и заинтересованностью – так вот оно что. Кира смотрела немцу прямо в глаза, ее голос звучал невероятно убедительно: – И для этого мне нужна твоя помощь.
   Не то чтобы Марк по натуре был заговорщиком, но теперь, во всяком случае, он до конца понял скользкую позицию Red Head. Значит, она была влюблена в Бреднева и готова разрушить мифическое счастье лучшей подруги ради призрачной надежды. Марк не понимал – как можно влюбиться в такого, как Влад? Ладно, Ева, для нее и Джек Потрошитель хорош, но Киру-то с чего не туда понесло?
   Но, тем не менее, Марку не хотелось, чтобы сердце Савановой было разбито так же, как и его – вдребезги.
   – Да, моей сестре бы это понравилось… Договорились, – обреченно выдохнул парень. – Только я не интригант, каким меня…
   – Не вешай мне лапшу на уши, – ухмыльнулась Кира, отмахнувшись. – Не бойся, я уже все продумала. Но для начала нам надо понаблюдать за развитием их отношений в школе.

   До свидания надо было еще дожить. Конечно, хорошего, как и плохого, не должно быть много, ибо если равновесие нарушается, человек сходит со своей дороги. Так было в случае с Марком. Впрочем, он не знал, как реагировать на новый поворот событий – за последние несколько дней он сумел сблизиться с Кирой, чего никак не ожидал. Ни от себя, ни вообще. Никто в классе не придавал этому значения, даже Романова, не на шутку увлекшаяся Бредневым. Никто так бы этого и не заметил, если бы парочка не зашла в класс на следующей неделе вместе на первый урок с опозданием в двадцать минут. Оба не отличались пунктуальностью и считали своим святым долгом покурить перед занятиями.
   – Анна Александровна, можно зайти? – чуть ли не хором произнесли с порога они, когда Марк открыл дверь, вежливо пропуская Саванову вперед.
   – Мама так и не разбудила тебя, Марк? – хмыкнул откуда-то с третьей пары Андрей. Зильберштейн, поджав губы, проигнорировал вопрос и зашел в класс, закрыв дверь.
   – Дневники на стол, – устало произнесла Анна Александровна. – Марк, это второе опоздание подряд. Двойку, стоявшую в карандаше, обвожу ручкой. – Поясняю. За опоздания, какие случались регулярно в школе Зверя, было принято ставить «бананы» по тому предмету, на который опоздал. Первое опоздание – оценка в карандаше. Если предупреждение не сработало, то двойку выставляют окончательно.
   Ева с изумлением наблюдала за тем, как Марк и Кира, расходясь по местам, продолжали о чем-то мило беседовать. Конечно, говорили они не особо шумно, но Анне Александровне это мешало вести урок:
   – Я вам не мешаю? – она с укором посмотрела сначала на Саванову, затем на Зильберштейна.
   – Вовсе нет… – было начал Марк, но Кира, наклонившись к нему через проход, ударила того по колену и, резко вернувшись на свое место, чуть ли не ангельским голосом пропела:
   – Простите, мы больше не будем.
   Влада в этот день не было. Кира наслаждалась теми моментами, когда видела, что Ева почти ни с кем и не общалась, тогда как Марк честно пытался ее не замечать, потому что он… хотел, чтобы того признания как будто бы не было вообще? Или чтобы было все по-прежнему?
   Теперь Марк и Кира практически все время были вместе. В столовой, в классе, в общем туалете… Ах, да, о чем это я?
   – Я решил сделать еще несколько проколов в ухе, – решительно заявил Марк, в очередной раз выслушивая болтовню Савановой о ее легендарных похождениях. Ему они настолько надоели, что он отбросил даже малейшую тактичность и перебивал приятельницу чуть ли не каждый раз, когда та открывала рот.
   – У тебя же уже есть одна дырка, – Кира посмотрела на колечко в ухе Марка. – Куда тебе еще, пират?
   – Коломбо!
   – Карамба, придурок, – скептически вскинув бровь, насмешливо произнесла Кира. – Лопни моя селезенка, Марк, а не слабо ли тебе будет это провернуть? Что матушка скажет?
   – Ничего хорошего, но не думаю, что прокол она заметит в ближайшую пару месяцев, – невозмутимо пожал плечами парень. Тем временем Ева слушала этот разговор со стороны, удобно устроившись на парте, засыпая. Она была в сером длинном свитере и черных лосинах. Увидев одежду одноклассницы, Зильберштейн невольно поежился, припоминая свой недавний сон.
   – «Дело про тело или как Марк получил от маман», – прыснула Кира.
   – Да не, норм. Могу поспорить, тебе самой слабо проколоть! – ехидно усмехнувшись, Марк посмотрел на Саванову. Та в тот же момент постаралась опровергнуть его мнение:
   – Мне? Слабо? Ты шутишь? – она скрестила руки на груди. – Получается, с тебя… двойной прокол мочки, а с меня хрящ.
   – Хрящ не сравнится с двойным проколом.
   – Сравнится! Хрящи очень больно колоть.
   – Договорились, – Марк протянул руку Савановой. – Если кто-то из нас не выполняет условие спора, то проигрывает и выполняет желание победившего.
   – В рамках приличия?
   – Разумеется. Боюсь, что вне рамок приличия мне от тебя ничего не нужно, – равнодушно пожал плечами Зильберштейн, и Кира взяла его за руку. Они заключили спор, разбив рукопожатие. В последствие Марк регулярно прибегал в общении с Кирой к спорам.
   В следующее мгновение у Романовой завибрировал телефон в кармане. Неторопливо достав его, девушка увидела, что на дисплее отображалась информация о полученном сообщении. Адресантом был… Артем. Для тех, кто в танке или очень невнимателен, то это был бывший молодой человек Эмилии Вальтер, более известный как Кай из ММР. Интересно, а что ему понадобилось от нашей героини?
   Их общая знакомая, Александрия ЛаЛаури, была найдена убитой в своей квартире. Следователи всерьез забеспокоились о том, что это стало «официальным» возвращением печально известного убийцы. Артем, так же, как и Ева, был заинтересован в расследовании. Впрочем, Романова еще ни с кем не делилась своими знаниями и домыслами. Девушка с ужасом подумала, что она даже не заметила, что француженки несколько дней не было видно ни в сети, ни в районе – хотя прежде такого не бывало, даже если та болела. Картинка складывалась воедино – вот почему сестры Вожжовы ходили мрачными, но… почему тогда в школе Зверя не придали этому никакой огласки?
   – Панночка померло, – без капли сожаления произнесла Саванова, заглянув через плечо в телефон Евы. – Похороним ее.
   – Это серьезно, – нахмурилась Романова, даже немного растерявшись. – Я, конечно, понимаю, что любовью ты к ЛаЛаури не пылала, но… человек умер, причем не своей смертью. Ты думаешь, что это повод для шуток?
   – Нет, конечно, – резко помотала головой красноволосая, когда улыбка сползла с ее лица. – Единственное, что тут на самом деле может порадовать, так это то, что больше не будет этой чертовой секты.
   – Откуда про секту знаешь?
   – Марк рассказал, – скупо улыбнулась Кира.
   – Мм… В ее руке нашли записку…
   – …так делал тот «The Поэт»? – Кира демонстративно показала кавычки. – Да и вообще, откуда инфа?
   – Кай… то есть Тема сказал.
   – Все-таки ты с ним общаешься? – несколько удивилась Саванова, вопросительно вскинув бровь. – А можешь сфоткаться с ним?
   – Непременно, – напряженно выдохнула Ева и посмотрела на Марка, который внимательно слушал разговор одноклассниц. Взгляд девушки стал невероятно тяжелым. Ей было сложно перестать смотреть на Марка, который вскоре это заметил. Она невольно поджала губы и потупила взгляд. Марк отметил, что одноклассница переняла некоторые его привычки, но не заметил, как перенял некоторые черты ее поведения.
   Февраль в школе Зверя для выпускных классов должен был стать чем-то вроде девяти кругов ада – приходили новые пробники, мониторинги, и на неделе должен был быть «срез знаний» по физике, от которого воротило Зильберштейна. Он честно пытался заболеть, но, насколько мы знаем, он поразительным образом никогда не мог этого сделать ни зимой, ни летом. Как-то после дополнительных занятий по химии они планировали с Кирой сходить в «табачку» (мы так называли ларек, в котором обычно покупали сигареты – специализирован он был только на табаке, да возрастной контроль там был всегда, но некоторым удавалось каким-либо образом обходить его: то выглядели старше, то распечатку фальшивого паспорта показывали), как внезапно с другого конца коридора послышался до дрожи знакомый голос:
   – Кира! Кира! – несомненно, это был Влад. Саванова и Зильберштейн остановились. Одноклассник, запыхавшийся во время бега примчался к ним практически со скоростью света и, отдышавшись, заговорил: – Ты входишь в список двенадцати друзей Людмилы Васильевны.
   – Эмм… чо? – она недоуменно переглянулась с Марком.
   – Те, кто может тянуть мониторинг хотя бы на тройку, – пояснил Бреднев. – Во вторник после уроков иди на физику, она будет объяснять, как отвечать на вопросы по тексту.
   – Эт самое… Что, если у меня дела? – спросила Кира.
   – Действительно, что, если во вторник я занят? – поддакнул Марк.
   – Тебя никто не приглашал, Марк, – немного неуверенно произнес Влад, несмотря на вызывающий взгляд.
   – Говно-вопрос. Мне ничего не нужно, чтобы написать мониторинг по физике на пятеру, – Зильберштейн повернулся к Савановой и коварно улыбнулся. – Спорим, смогу? Даже безо всякой вашей подготовки, – пренебрежительно добавил он, продолжая давить нагловатую улыбку.
   – Это нереально, – Влад удивленно посмотрел на одноклассника. – У тебя никогда не было оценки выше тройки, – конечно, у Влада была такая распространенная особенность преувеличивать, впрочем, тогда Марк списал все на девичью память Бреднева.
   – Давай поспорим, – хитро улыбнулась Саванова. – На что?
   – На экстремальное мега-желание, – Марк азартно сверкнул глазами и вцепился в протянутую руку приятельницы. – Хэй, холоп, разбей!
   – Прости… что? – Влад подошел ближе.
   – Разбей, – повторила за Марка Кира.

   Свидание было назначено на выходные. То ли двадцать четвертого, то ли двадцать пятого. Позвольте заметить, но даты в моей истории играют большую роль – некоторые события, о которых я говорю, произошли именно из-за тех или иных обстоятельств, зависевших, в какой-то мере, от дня недели.
   – Значит, я предлагаю проследить за ними, – решительно заявила Кира, позвонив Марку тогда, когда он читал книгу Эдгара По и делал какие-то пометки карандашом.
   – Милая, ты о какой угол ударилась? – усмехнулся Зильберштейн, не особо вслушиваясь в слова приятельницы по несчастью.
   – Мы должны знать, что происходит между ними! – настойчиво повторила она. Марк точно не помнил, когда именно она произнесла эту фразу впервые, но то, что слышал он ее не в первый раз, было точно.
   – Мы никому ничего не должны, – равнодушно сказал немец и тяжело вздохнул, поправив очки на переносице. От длительного чтения у него болели глаза, впрочем, даже один час для него был целой вечностью – читать он не любил, лишь конкретные произведения избранных авторов. – Хватит страдать всякой херней. Лично я уже устал от интриг, связанных с Евой.
   – Но…
   – Да, я знаю, я тебе нравлюсь, это очень мило, несмотря на то, что у нас ничего не выйдет – я люблю милых и заботливых девушек, а ты слишком много для девушки куришь и материшься, – быстро тараторил Марк. – Впрочем, вероятно, сейчас это был способ узнать о моем истинном отношении к Романовой. Этим бы ты, конечно, ничего не добилась – тем более, слишком жалкий метод, спешу заметить.
   – …Влад…
   – Нет, к Бредневу я абсолютно равнодушен, ну, только немного демонстративного пренебрежения и отвращения, причем самого натурального, verstehen? Кстати, меня давно волнует один вопрос. Кхе-кхе. Объясни идиоту, чем он всем так нравится?
   – У него глаза… красивые… – растерялась Саванова.
   – А какого цвета у него глаза? Прости, но за его шикарными кустистыми бровями ничего не видно.
   – Марк, хватит, – обиженно засопела Кира, но, тем не менее, улыбка на ее губах мелькнула.
   – Да с такими бровями он не Бреднев, а Брежнев. Может, ему щипчики подарить к выпускному? Ну, подготовится, все дела. Или чем вы там девушки пользуетесь? Эпиляторами, да?
   – Что ты пристал к бровям Влада? – прыснула Кира.
   – А нравятся они мне. Вот не могу сам такие отрастить, поэтому весь завистью исхожу, – усмехнулся немец.
   В конце разговора Кира смеялась уже в голос. Приложив все усилия, девушка все-таки смогла уговорить Зильберштейна составить ей компанию, но, по мнению Марка, это мероприятие стало бы пустой тратой времени, поскольку юноша определенно не планировал вмешиваться в развитие событий. Сбросив звонок, Марк с чистой совестью отложил телефон марки Siemens на край дивана, на котором он сидел, и потер болевшее после двойного прокола ухо.
   Немец вернулся к чтению, заложив карандаш за ухо. У Марка была точная, совершенно непоколебимая, уверенность в том, что будет дальше.

   – Признаться честно, я все равно не в восторге от этой идеи, – повторил Марк, когда он встретился с Кирой во время выходных.
   «Свидание» Влада и Евы проходило в торговом центре, в котором находились мини-парк аттракционов, кинотеатр, разные кафе и магазины. Не то чтобы Марку было интересно проследить за одноклассниками, но Кира с легкостью смогла втянуть парня в несвойственную для него авантюру. Он не мог понять, хотела ли она просто понаблюдать за ними или расстроить свидание, но, тем не менее, одно он знал наверняка – они на одной стороне баррикад, пусть и с разными точками зрения.
   – Значит, сначала они идут в кино, – сообщила Кира, когда они с Марком шли к метро. – Вероятно, они приедут раньше нас, поэтому нам не стоит сталкиваться в метро. – Марк практически не задавался вопросами по поводу того, откуда Кира брала ту или иную информацию.
   – А что будет, если мы столкнемся в метро?
   – Ты скажешь, что пригласил меня на свидание, в этом нет ничего удивительного, – хмыкнула Саванова и закурила. – Остальное их не должно беспокоить.
   – Я бы ни за что не пригласил тебя на свидание. Ты не в моем вкусе, – пожал плечами Марк.
   – Что ты нашел в Еве? Вы же совершенно разные, – продолжила Кира. – Нет, ничего не имею против. Вы смотритесь очень даже мило, пятое-десятое, но, как люди, вы абсолютно разнополярные!
   – Ну, ты же что-то нашла во Владе. Из чего я делаю вывод, что в твоем вкусе можно усомниться, – закурил Марк и посмотрел в сторону метро, после чего убрал зажигалку в карман.
   Впрочем, наблюдать за складной парочкой было невероятно тошно, особенно Марку – он чувствовал себя оплеванным после того, как Ева обошлась с его чувствами. Вернее, как? Он все еще старался отрицать то, что Романова ему небезразлична. И он не хотел, чтобы Кира ощущала себя одинокой из-за того, что Бреднев даже не знал, что Саванова в него была влюблена.
   К сожалению, тогда Марк позабыл, что прежде его беспокоили чувства Евы. Он даже не мог себе представить, что отказ Влада как-то может задеть девушку.
   Пара Влада и Евы выглядела невероятно мило, да так, что Кире и Марку стало дурно. Шли они близко друг к другу, еще немного, и за руки взялись бы. Немец наблюдал за этим с усмешкой – ему нравилось наблюдать за сосредоточенным лицом Савановой, поскольку та еще переживала, что чувства Евы могли быть взаимны.
   «Не такая Ева ей подруга, если Кира хочет разрушить ее псевдо-свидание в целях собственной выгоды. Она же не знает правды», – с неким осуждением подумал Марк. Он понимал, что сам был в данной ситуации ничем не лучше, но он не знал, как можно было исправить ситуация не прибегая к подробностям личной жизни, иначе бы в его слова никто не поверил.
   Первым делом Влад и Ева направились в кино, как и прогнозировала Саванова. Зная Еву, Марк с уверенностью заявил, что они пошли на какой-нибудь фильм ужасов.
   Кира же добавила, что учитывая то, что свидание проходило вместе с Владом, то маловероятно, что они пошли бы на последний ряд. «Влад тот еще наивняша», – невозмутимо сообщила Саванова.
   Это был единственный фильм ужасов, который шел в кинотеатре. И когда Кира взяла билеты на последний ряд, Марк понял, что день будет переполнен сюрпризами.
   – Главное, не целуй меня, – протягивая синий ticket [64 - Ticket – билет (англ.)], нагловато усмехнулась Саванова.
   – Да нафиг ты мне нужна? Не для тебя моя роза цвела, – самодовольно улыбнулся Зильберштейн. – Эй, смотри, они к какому залу идут?
   – К пятому. – В кинотеатре залы под четным номером располагались слева, а под нечетным – справа. – Насчет фильма ты реально угадал. Теперь важно, чтобы ряды не совпали.
   – Если что, пересядем. Людей, вроде бы, не особо много.
   – Не парься! – Кира будто специально пропустила мимо ушей его слова. – Просто нужно кое-что сделать, – она встала напротив немца и начала укладывать его волосы, в итоге сделав их совсем прилизанными. – Ах, да, это мне, – девушка сняла с него очки и нацепила их на себя. – Черт, как ты в них что-то видишь? – она демонстративно провела перед своим носом рукой, но затем, сощурив глаза, внимательно посмотрела на Зильберштейна. – Хорошо, что это временно. В очках меня точно никто не узнает – в них я похожа на Лешу, а ты без них неузнаваем. Кстати, а так тебя даже можно назвать красивым.
   – Спасибо, знаю, – беззастенчиво ответил Марк. – Я же недавно начал носить очки. Ты тоже красивая, – только Кира расплылась в улыбке и в знак благодарности собиралась сделать реверанс, как Марк продолжил, – когда я без очков.
   – Ты неисправим, – Кира собрала волосы в конский хвост и сняла пальто.
   – Я слишком хорош, чтобы меня исправлять, – Марк даже не возмутился.
   Ребята взяли попкорн, газировки и пошли в кинозал. Конечно, шли они очень странно – Марк в силу плохого зрения, а Кира хорошего. На лестнице в темном помещении Марк чуть не упал. Даже несмотря на то, что ступеньки подсвечивались.
   Марк уселся раньше на свое место, поэтому Кира, когда проходила на свое, наступила на ногу приятеля (впрочем, вероятно, это было сделано преднамеренно).
   – Кира! – прикрикнул на ту Зильберштейн.
   – Зови меня другим именем, – шикнула та.
   – Впервые девушки меня об этом просят… – тихонько усмехнулся себе под нос парень. – Эмм… да. Кирилл! – более низким голосом исправился немец.
   – Чего тебе… Маркиз? – Саванова посмотрела на того с вызовом и коварно ухмыльнулась.
   Услышав в конце зала громкие разговоры, люди, сидевшие рядами ниже, обернулись. Среди них были Влад и Ева, которые вроде и узнавали одноклассников, но что-то им подсказывало, что те не могли быть такими идиотами, и Романова первая отвернулась.
   – Чего вылупились? У моего друга и так травма детства из-за имени! Он граф!
   Марк стыдливо прикрыл глаза рукой. Ему казалось, что будь здесь прожектор, его свет был бы непременно направлен на него.
   Само собой, ему удалось усадить Саванову, только вот толку от этого было немного – когда начался фильм, девушку пробрало бросаться попкорном. Первой ее жертвой стал сам Зильберштейн, который честно пытался вникнуть в суть фильма, ориентируясь лишь на диалоги.
   – Мне скучно, – жалобно простонала Саванова.
   – Ты этим ничего не добьешься, – невозмутимо ответил Марк. – Только нервы мне потрепаешь и корм разбросаешь, а голубей здесь нет.
   – Мне нужно достать зрителей, – она кивнула в сторону Бреднева с Романовой. – Конечно, за это меня могут выгнать, но оно того стоит.
   – Брось. Сколько бы раз я не мешал зрителям, меня никогда не выгоняли. Не действует, – Марк продолжил смотреть фильм, где начали кого-то резать.
   – Спорим?
   – Спорим.
   Метанием попкорна с выкриками «Снег!» не удалось привлечь к себе ни внимание тех, кто сидел снизу, ни администратора кинозала, который смотрел вместе с остальными зрителями фильм в первом ряду. В итоге вышло так, что Кира мешала только Зильберштейну, который тщетно пытался ее игнорировать.
   – Ты напоминаешь мне обезьяну, которая разбрасывает свое гуано, – недовольно поджав губы, вполголоса произнес Марк, даже не посмотрев на одноклассницу.
   Та было начала возмущаться, но Марк не слушал ее, самодовольно ухмыляясь. Саванова обиженно засопела и вернулась на свое место, недовольно скрестив руки на груди. Успокоилась она ненадолго. Вскоре Кира включила вспышку на телефоне и начала играть с тенями на потолке. Толку от этого было мало. И она начала читать журнал, причем вслух.
   – Может, заткнешься уже? – сердито пробубнил Марк. Точно в тот момент на экране появился какой-то человек в хоккейной маске с мачете.
   – Тебя что-то не устраивает? – она посветила фонариком прямо в лицо Марку, отчего тот сразу стал закрывать глаза руками, чуть ли не отползая как ошпаренный назад. В следующее мгновение немец вырвал телефон из рук приятельницы. У него было невероятно сильное желание разбить прибор о пол, но он справился с этим и просто выключил его.
   – Никогда не свети мне ярким светом в глаза! – громко, внятно и с расстановкой произнес Марк. – Я не хочу, чтобы зрение у меня стало еще слабее!
   – В смысле? – только поинтересовалась Саванова, но снизу послышались приближавшиеся шаги. Это был смотритель. Оглядев ребят суровым взглядом, он вежливо предложил им покинуть зал и не появляться здесь до той поры, пока они не выяснят отношения по-человечески и наедине.
   Оказавшись вне кинозала, у билетных касс, Марк забрал у Савановой свои очки и откинул прядь с глаз назад. Одноклассница придирчиво оглянула приятеля, но, решив никак не комментировать изменение внешнего вида оного, демонстративно махнула на того рукой и спросила, поправляя красный свитер:
   – Сколько еще времени осталось до конца фильма?
   – Если мне память не изменяет, а в последнее время она стала той еще распутницей, то примерно час, – Марк посмотрел на красные электронные часы, висевшие над кассами. – Предлагаешь их тут дожидаться?
   – Предлагаю поиграть в автоматы, – лукаво усмехнувшись, Кира потянула Марку руку. – Спорим, я у тебя выиграю в десяти играх из десяти?
   – Да не буду я с тобой спорить, – самодовольно усмехнулся Зильберштейн, скрестив руки на груди. – Ежу понятно, что победа за мной, bitch [65 - Bitch – сучка (англ.)].
   – Эта белая сучка еще смеет дерзить мне, – игриво улыбнулась Саванова. – Что ж, камцу мир, я покажу тебе, где (с)раки зимуют.
   – Разве не на дне водоема? – Марк удивленно склонил голову набок.
   – Нет, в теплых квартирах, – Кира взяла парня за рукав и повела вниз. – Пошли!
   Сказать, что между ними было не просто соревнование, это не сказать, ровным счетом, ничего. Соперничество было насыщенным как в выборе игр – от шутеров до спортивных симуляторов, так и в ораторском искусстве. Разумеется, Саванова и прежде замечала, что Марк не настолько плох, каким казался со стороны. На мгновение она даже подумала, что он лучше Брежнева. То есть Бреднева. Ну, вообще Берднева, но поскольку мы сейчас говорим о Марке, то пусть будет Бредневым.
   Кира и Марк могли быть идеальной парой. Оба яркие, выделялись из серой массы. Во всяком случае, такая мысль промелькнула у одного из наших героев, но я не могу согласиться с ней.
   Если вы еще не заметили, то «большинство событий происходило совершенно хаотично». То, что приключилось дальше, превосходно иллюстрировало данный тезис! Во всяком случае, подобным образом можно было начать вступление сочинения ГИА.
   – Марк? Кира? Что вы тут делаете? – за спинами ребят послышался голос Бреднева в то время, как они усердно сражались на каком-то автомате с монстром при помощи приставочных пультов. Зильберштейн был так увлечен, что даже высунул кончик языка. Он и Кира мельком переглянулись и повернулись лицом к Владу. За ним стояла не менее удивленная Ева.
   – Играем, – с едва заметным напряжением ответил Марк, планируя вернуться к прошлому занятию, но Кира его одернула. – А вы… что тут делаете?
   – В кино ходили, – как ни в чем не бывало ответил Влад и улыбнулся.
   – У вас… Свидание? – сначала Кира посмотрела на Романову, затем на Влада.
   – Да нет, что вы, – беззаботно улыбаясь, отмахнулся Влад. Ева моментально помрачнела и погрустнела, затаив дыхание. – Дружеский поход в кино, ничего такого. А у вас? – с лукавой улыбкой поинтересовался он.
   – То… – только начал говорить Марк, как Кира оборвала его:
   – Свидание! Да-да, именно так, – улыбнулась Саванова и резво схватила Марка за руку.
   Лицо Евы переменилось. Сложно описать, что за эмоция затаилась в ее мутных болотных глазах, но Марк увидел в них лишь одно – разочарование. Неужели она разочаровалась во Владе? Боже, какая глупость. Давно стоило бы. Он настолько чопорный, что еще, наверное, не понял, что поход с девушкой в кино не совсем подходит для дружеской встречи, особенно когда девушка в тебя влюблена. Хотя, может, он даже не понял, что рядом с ним была настолько прекрасная девушка, чьи чувства переходили рамку дружеской симпатии?
   Затем Марка посетила еще более странная мысль – а что, если Ева разочаровалась в нем?
   Если бы не тот дикий лай на улице, то, возможно, они бы поцеловались первого января. Марк впервые задумался об этом. Около трех раз они точно были близки к поцелую, но каждый раз мешала какая-то ерунда, незначительная мелочь. Будь то общественное мнение на маскараде в виде Винни Пуха и похотливой ведьмы, или, допустим, злосчастная простуда. А тогда… тогда был превосходный шанс.
   Особенно на крыше, когда они любовались салютами.
   У Марка было столько шансов, которые он упустил по своей невнимательности. По сути-то Ева никогда не говорила, что плохо к нему относилась. Она могла двигаться в одном направлении со стадом, но думать совершенно о другом.
   – О чем задумался, Марк? – спросила Саванова, когда они вдвоем выходили из метро. Перед глазами Марка вновь встала та картина торопливого прощания Евы со всеми и ее уход. На губах была печальная улыбка, которую, вероятно, заметил только Марк, а ее глаза были наполнены слезами. Юноша видел, как она кому-то позвонила, выходя из торгового центра, и в тот момент понял, что был бы готов на многое, чтобы быть с ней тогда рядом и успокоить, чего прежде не делал. Он никогда не видел слез Евы, хотя привык улавливать любое изменение в ее настроение, пусть это не всегда получалось.
   – Не знаю.
   – Как это можно не знать? – удивилась Кира. – Могу подкинуть пару тем для размышлений. Скажи, Марк, как по-твоему – почему люди, у которых, как оказывается, много общего, не вместе?
   – Наверное, потому что людей тянет к друг другу вне зависимости от того, есть у них что-то общее или нет.
   – Ну, а как тебе такой пример – есть я и ты. Мы с тобой яркие, неординарные и независимые личности. Вопрос. Почему мы с тобой даже не рассматривали такого варианта, как встречаться?
   Марк невесело усмехнулся, прежде чем ответить на вопрос.
   – Строить пару на имидже или на общих интересах? Шлак. Это не фиктивные отношения, чтобы высасывать из пальца то, чего нет. Не стоит так гнаться за этим, Red, иначе придется высасывать из кое-чего другого, – с каменным лицом отметил Марк. – Не сочти это грубостью – это всего лишь мое мнение. Со сколькими ты уже успела перевстречаться за то время, что тебе нравился Бреднев?… – Марк осекся. – Если у тебя хотя бы с кем-то доходило до интима, то считай, ходишь по рукам. Впредь не трать время на ненужных людей. Если тебе нужна амбра под именем Влад, то дерзай! – он похлопал ошарашенную Саванову по плечу.
   – Может, ты хотел сказать, амебу?… – единственное, что она сумела вымолвить.
   – Конечно, разве я так и не сказал?
   – Временами я в осадке от того, что ты говоришь.
   – Временами прорывает. Наверное, именно это называют словесной диареей, – ухмыльнулся Зильберштейн. – Ну, а поскольку я стараюсь быть честен не только с собой, но и с окружающими, то пока! – лучезарно улыбнулся Марк и поторопился свалить.

   Этот знак Марк готовил всю ночь – идея казалась ему настолько прекрасной, что ради ее воплощения он прочитал книгу Эдгара По. Совершенно внезапно немец вспомнил, что однажды, когда разговор зашел о ужасах в прозе, Ева попросила одолжить книгу, которая, по стечению обстоятельств, была у него дома. Он приготовил нечто особенное, ну, во всяком случае, так пока считал лишь он.
   Утро понедельника в школе Зверя начиналось довольно-таки приветливо, для Марка так точно: ШК по химии отменили, Егор не бросал ядовито-косых взглядов, а Кира с самого утра начала общаться с Владом. Ева же сидела в полном одиночестве, погрузившись в свои мысли. Абсолютно невозмутимый Марк сел рядом с ней, положив старую книгу издания 1980 года перед ней.
   – Как ты и просила, – как-то по-теплому ухмыльнулся Марк.
   – Спасибо, – кивнув в знак благодарности, Ева даже не посмотрела на одноклассника. Она была до сих пор подавлена – повторюсь, девочку сложно было назвать глупой (максимум – непредусмотрительной), и она без пояснений поняла, что Владу она была безразлична в качестве девушки.
   Первым уроком была физика, на которой объявили результаты за прошедшее тестирование.
   – Завидуй молча! – Марк чуть ли не ткнул Саванову носом в свою проверенную работу. – Пять баллов! Что я говорил? – горделиво ткнув большим пальцем в грудь, усмехнулся немец.
   Сначала Кира была в недоумении, но, сообразив, что к чему, нагловато улыбнулась, лукаво сверкнув глазками, и скрестила руки на груди – она вспомнила про спор.
   – Чего тебе надобно, старче?
   – Мне нужна компания…
   После занятий они пошли к Марку: сидели на кухне и пили какой-то алкогольный напиток. Не подумайте, что Марк стал пренебрегать негласного этикета – содержимое бутылок парень разлил по стаканам и вручил даме трубочку. Сложно сказать, кого из них под конец сильнее развезло, но уже тогда Марк предполагал, что его утреннее состояние загадочнее кота Шредингера.
   Ближе к десяти часам вечера ребята решили погулять, и заодно Марк проводил бы Киру.
   – Неужели ты всего лишь хотел со мной нажраться? Такое странное желание, – хмыкнула Саванова, чуть лине повиснув на руке немца.
   – Это было не желание – так, лишь для того, чтобы развязать мне язык, – он взволнованно затаил дыхание. После той истории с участием Влада и Евы совесть не могла оставить его в покое, но, тем не менее, несмотря на это, юноша боялся, что сказанное может обернуться против него. – Мне хотелось кое в чем признаться. Только пообещай, что никому не будешь рассказывать об этом. Даже Еве, – специально уточнил Марк. Только Кира захотела что-то ответить, как он продолжил: – Выслушаешь и хотя бы сделаешь вид, что забыла об этом.
   – Заметано, – удивившись, Кира улыбнулась и полной грудью вдохнула вечерний морозный воздух.
   – Ты будешь первым и последним человеком, которому я об этом расскажу, – приостановившись, Зильберштейн закурил. Кира выжидающе посмотрела на него, вскинув бровь.
   – Ну, я слушаю.
   – Знаешь, никто не знал о том, что мы были с ней в отношениях. Нет, скажу даже так – никто не мог бы себе этого представить. Мы ненавидели друг друга, но были близки как никто другой. Именно от нее я узнал, что Влад никогда не стал бы встречаться с Евой, но, к сожалению, не смог отвести от нее беду, – Марк печально улыбнулся. – Да, я любил другую, а она любила смотреть за тем, как мне делают больно. Для меня она стала первой во многом, но не в чувствах. Да, я был в числе тех людей, кто бывал в ее постели по щелчку пальцев. Ее возбуждало мое разбито сердце, а я вместо нее видел Еву.
   – Кто она? – выждав паузу, решилась поинтересоваться Кира. Ухмыльнувшись, юноша сделал затяжку и ответил севшим голосом:
   – Александрия ЛаЛаури. Наконец-то я чувствую себя освобожденным, – Марк взглянул в шокированные голубые глаза Савановой. – Но об этом никто не должен знать. Само собой, француженка больше никому не сможет об этом поведать, теперь твой черед хранить столь омерзительный секрет. Это мое желание.

   – Думаю, будет классно, если мы все-таки будем друзьями, – произнесла Саванова, когда они с Марком сидели у нее на кухне. Зильберштейн как-то невнятно пожал плечами, думая опять о чем-то своем – честно говоря, он едва ли помнил, как однокласснице удалось затащить его к себе домой, но был несказанно рад тому, что Кира пока сдерживала обещание, данное благодаря спору. – Ладно-то я, тормоз Влад даже не знает, похоже, что у меня с кем-то были отношения. А ты что будешь делать?
   – То же, что и всегда – пытаться захватить мир, – заговорщицки улыбнулся Марк, перебирая пальцами подобно злодею.
   – Ну, если ты оставишь все попытки с Евой, то, может, попробуешь с этой Аней из седьмого? Вроде девка симпатичная, по тебе сохнет, – предложила Кира, поставив перед Марком чашку его любимого кофе с сукразитом.
   – Знаю, и что? – с равнодушным лицом ответил Марк. – Мне не нужны отношения ради отношений. Я считаю, что если душа лежит к одному человеку, то и стремиться нужно к этому самому человеку.
   – Значит, будешь пытаться добиться Евы? Опять? – в ответ Марк снова как-то невнятно пожал плечами. – Ну, так или иначе, если что, помогу, – она лукаво подмигнула. – Эт самое, ну, мы честно пытались что-то сделать. И ты проиграл спор, – коварно улыбнулась красноволосая, напомнив. Марк безразлично кивнул – своей фантазией Саванова его никогда не впечатляла. Впрочем, на этот раз девушка постаралась придумать нечто изощренное. – Значит…

   Спустя пятнадцать минут.
   – Ты выглядишь нелепо, – во весь голос смеялась Кира, держась за живот. От смеха она повалилась на диван.
   – Мне кажется, что даже в таком образе я чертовски хорош, – оценивающе рассматривал свое отражение Зильберштейн. На нем были женские белые лосины, обтягивавшие его ноги больше, чем скинни. Под грудью Кира ему завязала края рубашки в розовую клетку. Из-за короткой длины волосы были собраны в какой-то нелепый огрызок под названием хвост. Успокоившись, Кира посмотрела на одноклассника – внезапно ее взгляд зацепился за то, что тело Марка было усыпано шрамами и рубцами. Девушка никогда этого не замечала, вероятно, из-за того что немец толком не демонстрировал свое тело. Заметив на себе изучавший взгляд Red Head, Зильберштейн вопросительно вскинул бровь. Саванова в момент натянула улыбку:
   – Это великолепно, – она достала из сумки, валявшейся рядом, фотоаппарат и сфотографировала немца, когда тот любовался своим телом в зеркале. Затем он напряг руку, рассматривая мышцы. – Боюсь, ты там ничего не найдешь.
   – Ошибаешься! – лукаво улыбнувшись, возразил Зильберштейн. Напряжение вмиг исчезло. – То, что ты ничего не видела, не значит, что ничего нет.
   – Ну, наличие у тебя кубиков оказалось для меня чем-то внезапным, признаюсь, – прыснула Саванова. – Но вот остальное, боюсь, видела только твоя мама, – на мгновение Кира призадумалась, вспоминая секрет Марка, но она решила промолчать, несмотря на то, что она не воспринимала спор всерьез, в отличие от одноклассника.
   – Вот опять ты заблуждаешься, – хмыкнул Марк. – Физическая подготовка у меня на высшем уровне, а вот то, что я не особо хвастаюсь этим, еще ничего не значит.
   – Прямо настолько? – заинтриговалась девушка. – А слабо на шпагат сесть?
   – По-твоему я похож на балерину? Или на пидрилку? – обиженно засопел Марк.
   – Если в обычной жизни к твоему образу сложно привыкнуть, то сейчас более чем, – улыбнулась Саванова. Она подхватила с тумбочки искусственную лилию и нежным движением заправила ее в волосы Марка. – Вот теперь ты прекрасна до безобразия… – только парень открыл рот для того, чтобы что-то ответить, но Саванова прервала его. – Если опять начнешь цепляться к тому, что я говорю, то будешь так ходить целый месяц в школу!
   Марк послушно замолк, впрочем, хватило его ненадолго – долго молчать он все равно не умел. Они с Кирой фотографировались, придуривались, веселились. Парень честно пытался станцевать какой-то модный в то время танец, но выходило паршиво. Кира его переплюнула.
   – Выглядишь очень эротично, Маркиз, – вновь засмеялась Саванова.
   – В таком наряде обычно ходят американские фермерши. Девчонки из многодетных семей, которые только умеют, что крутить хвосты коровам, – сердито буркнул Марк. – Их мамаши шопятся мороженым хавчиком в моллах, а их отцы надираются в баре десятком-другим шотами крепкого бухла со своими такими же несчастными друзьями, позже заваливаются домой, мол, здрасте, дети мои!
   Замок входной двери щелкнул. От неожиданности у Марка подогнулись ноги, он присел на пол рядом с Кирой. Та еще больше развеселилась. Она знала, что это точно был не Леша – они с Гришей поехали в спортзал вернулись бы ближе к восьми. Это была мама Киры, Жанна, пришедшая раньше с работы. Та удивилась, увидев первого парня, которого дочь привела домой.
   – Привет, – она прошла в гостиную, где сидели подростки.
   – Здравствуйте\привет, – практически хором поздоровались Марк и Кира.
   – Мам, это мой друг, – было начала красноволосая, но парень продолжил за нее:
   – Я одноклассник вашей дочери. Вероятно, вы обо мне наслышаны как о чудаковатом или странном немце, но зовут меня Марк Зильберштейн, – он поднялся на ноги и, обтерев руку о лосины, протянул ее Жанне. – Прошу, не обращайте на моей внешний вид внимания – я одеваюсь так не каждый день, просто сегодня у вашей дочери особенное настроение.
   Женщина настороженно посмотрела на протянутую руку, неловко улыбнувшись, в знак приветствия кивнула, и поспешила выйти, сказав, что ей надо было готовить ужин. Марк удивленно посмотрел на Киру.
   – Ну, я честно пытался быть дружелюбным.
   Через пятнадцать минут Марк переоделся в свою одежду и ушел – ему было почему-то неловко перед Жанной. Он сам не мог объяснить это ощущение, но он четко понимал, что ему здесь не были рады. Кира тоже это почувствовала, когда, закрывая дверь за одноклассником, спиной ощутила осуждавший взгляд матери. Та с печальным лицом нарезала какой-то салат.
   Стемнело.
   – Мам, что-то случилось? – спросила Кира, сев на кухне рядом с мамой и взяв с разделочной доски ломтик колбасы.
   – Скажи, как давно ты общаешься с этим… Юношей? – натянуто улыбнулась Жанна.
   – Ну, он перешел к нам в этом учебном году, но я с ним так на так, болтаем временами, ну, и все, – озадаченно ответила девушка. – А что такое?
   – Ну… как тебе сказать… – женщина вновь напряженно улыбнулась. – Скажем, я знала отца твоего одноклассника. Александр Зильберштейн. Он был… не очень хорошим человеком. Прошу, будь внимательна с этим Марком.
   – А откуда ты знаешь отца Марка? – внезапно для себя заинтересовалась Саванова.
   – Ваш отец знал его… – в ее глазах блеснули слезы. – Я лишь присутствовала на суде…

   Двадцать седьмое число встретило Марка холодными утренними лучами. Парень не знал, чего можно было ожидать от предстоящего дня. Прочитала ли Ева то письмо, которое он подготовил специально для нее.

   «Прошу, прочитай после моего послания „Ангела Необъяснимого“. Но не смей открывать его ранее!
   Стр. 1 (!)
   Стр. 3 (.)
   Стр. 7
   Стр. 9
   Стр. 11
   Стр. 13(,)
   Стр. 17 (.)
   Стр. 23(.)
   Стр. 27
   Стр. 138

   Дорогому другу!
   Он был мне дорог. Я проводил с ним слишком мало времени, я проведу с ним последние дни. Мне стыдно за свои неправильные поступки. Я непременно исправлю ошибки прошлого.
   С верностью…

   \Ева послушно раскрыла книгу на сто тридцать восьмой странице. Она смотрела то на аккуратный почерк Зильберштейна, то на письмо, которое он написал, то на сто тридцать восьмую страницу, на которой большими прописными буквами было написано\
   МОЕ СЕРДЦЕ ВСЕГДА БУДЕТ ТВОИМ, евАНГЕЛина»

   Слеза невольно скатилась с щеки Евы, когда она прочитала то, что вручил Марк. Впрочем, начиналось все иначе – изначально она не заметила вложенного в оглавление тетрадного листочка. Но потом, когда она выбирала, что ей прочесть в первую очередь, нашла его. И вот…
   К сожалению, Романова не успела подготовиться ко дню рождения друга, но… она решила, что непременно найдет способ достойно перед ним извиниться.
   Все утро она терпеливо дожидалась Марка около раздевалки. Появился тот, по своему обычаю, поздно. Его зимнее серое пальто пропиталось запахом табака, но Ева не обратила на это внимания.
   – С днем рождения, Марк, – украдкой улыбнулась она и со всей силы обняла друга, стараясь передать, насколько ей его не хватало. Тот, совершенно не ожидая этого, обомлел и замер. – Прости меня за то, что я так поступила… и не смогу тебя оставить в покое, – в ее глазах блестели слезы.
   День рождения они отпраздновали вместе. Торт. Чай. Не то чтобы для Зильберштейна шестнадцатилетние было особенным событием, но ему это понравилось. Двадцать седьмого февраля, в пять часов вечера, в тридцать одну минуту и две секунды, Ева впервые познакомилось с мамой Марка – Лилией, или как девушка называла ее впоследствии – тетей Лилей.
   – Привет, малыш, – поздоровалась фрау сначала со своим сыном, не замечая гостьи. – Как в школе день прошел? Ты пригласил кого на празднование?
   – Здравствуйте, – смущенно улыбнувшись, поздоровалась Романова.
   – О, Марк, наконец-то ты пригласил в гости свою девушку, – радостно улыбнулась женщина, раздеваясь на ходу. – Познакомь меня с нею!
   В итоге Лилия весь вечер показывала детские фотографии сына. Ева смеялась, в то время как Марк краснел.
   Двадцать восьмого числа жизнь текла в прежнем русле. Марк и Ева общались так, будто ничего не произошло, но связь между ними стала прочнее, а в словах сквозила неуловимая теплота. Они сидели вместе на факультативе по математике, проводимом восьмым уроком, и, пока никого не было в кабинете, пили чай. Большая часть класса вышла покурить, но вместо этого юноша предпочел провести больше времени с Романовой.
   Из открытого окна поддувало. Ева хотела положить голову на плечо Марка, но это было невозможно из-за шипов.
   – Ненавижу эту рубашку, – обиженным голоском пролепетела Ева. – Блин, здесь холодно. Надо закрыть окно.
   Без лишних слов Марк сорвал шипастые погоны с плеч и, отбросив их куда-то в конец класса, приобнял Еву за плечи, пытаясь согреть. Уткнувшись носом в ее макушку, парень почувствовал сладковатый запах жасмина.
   – Ты сам-то не заболеешь? – Ева отстранилась от приятеля.
   – Не-а, – и чихнул. Это был последний день зимы…

Ноль – семь. Sweet Sixteen!

     I think my friend said «don’t forget the video»
     I think my friend said «don’t forget to smile»
     «You’re a murder tramp, murder trump» I think he said
     «You’re a murder boy, birthday boy» I think I said

(The Birthday Massacre – «Happy Birthday») [66 - По-моему, мой друг сказал: «Не забудь про видео».По-моему, мой друг сказал: «Не забывай улыбаться».«Ты – проститутка-убийца, проститутка-убийца», – по-моему, сказал он.«Ты – мальчик-убийца, именинник», – по-моему, сказала я.The Birthday Massacre – «С днем рождения»]

   4 марта. 2008 год.
   Близилось восьмое марта, к которому в школе готовился грандиозный концерт. Каждый класс должен был представить не менее трех номеров, впрочем, зная школу Зверя, следовало ожидать, что никто не стал бы соблюдать директорское условие. Но, тем не менее, от девятого «А» кое-кто был готов для выступления. Среди выступавших было засвечено имя Зильберштейна. Впрочем, сам Марк пока не знал о том, что должен где-то участвовать – парень болел с первого марта, самочувствие же у него ухудшилось еще в конце февраля. Ева и Кира были настолько заняты, что первая забыла о своем приближавшемся дне рождения и назначенной встрече с Артемом, а вторая забыла о том, что существует некий Влад и прочие парни. В совершенно обычном спальном районе нашей необъятной Родины наступила, как говорится, тишь да гладь. Впрочем, как вы могли заметить из моего рассказа, Романова не стремилась к спокойной жизни. И даже если все было спокойно, приключения сами находили ее, и находили они ее не просто так, а в лице Таниной записки, которую Кира должна была передать подруге, но по неизвестным причинам не сделала этого. Оригинал несчастного клочка бумаги нашел адресанта своеобразным путем – четвертого марта, во вторник, выписавшись из больницы, в школу вернулась Таня, о которой неоднократно говорилось ранее.
   Когда она зашла в школу, ее никто не узнал – она выглядела худее прежнего, стала более сдержанной (если улыбка и касалась ее губ, то также быстро исчезала; о смехе не могло быть речи), говорила кратко, отрывисто, временами невнятно и очень тихо, даже в ее взгляде что-то изменилось. Словно она увидела саму смерть – впрочем, кожа ее стала действительно настолько бледной, что в этом не возникало сомнения.
   – Кира сказала, что тебе нужна записка? – тихим голосом спросила Таня, предварительно посмотрев по сторонам. После того, как Ева как-то нерешительно кивнула, одноклассница достала из кармана джинс скомканный тетрадный листок. В глазах Романовой проскользнули искорки заинтересованности. – Остерегайся красных глаз.
   – Спаси… – только хотела поблагодарить Ева, но одноклассница уже отошла и начала о чем-то разговаривать с Сусанной. Палец Тани был забинтован. Никто, кроме Киры и Суриковой, понятия не имел, что на самом деле переживала староста, – …бо, – но к чему ты сказала про глаза? Предупредить ли? Или шутки ради?
   «Ты действительно хочешь знать, почему я здесь? Ну так обернись! Мне не страшно. То не я. Но и ты не ты. Не бойся, проснись. Это не просто сон. Это… воспоминания», – текст на записке был размыт, местами невозможно разобрать. Скажу даже более того – Ева была, мягко говоря, удивлена, что у Тани остался оригинал. Недолго думая, девушка убрала записку в свой школьный дневник, пообещав себе, что дома постарается проанализировать текст. После этого к Еве подсел Егор, который занял место Марка, пока тот болел. Девушке нравилась компания Костенко, несмотря на то, что у него были разногласия с немцем.
   Что касается нашего иностранца, то он во время болезни усиленно тренировался игре на гитаре. И, поскольку большую часть времени он проводил дома, то уже с абсолютным спокойствием курил на кухне, убрав блок крепких Marlboro в кухонную тумбочку. Он не видел смысла скрывать от мамы свои дурные привычки – все равно она уже давно знала о курении своего отпрыска. Но это менее всего беспокоило Зильберштейна: его больше всего волновало, как там Ева, что в школе с ней происходило. Она уже не раз обещала зайти к нему, навестить больного, но у нее постоянно были какие-то дела. Наверное, именно поэтому Марк докуривал уже третью сигарету кряду и взялся бы за четвертую, если бы из комнаты не послышался входивший вызов по «Skype».
   Перед тем, чтобы ответить, Марк лишний раз проверил, как он выглядит – его шорты Ева точно не увидела бы, а черная футболка с красной символикой группы 30 Seconds to Mars Романовой бы точно понравилась, поскольку в последнее время она начала слушать ту же музыку, что и Марк.
   – Чего там у тебя? – спросил Марк, демонстративно заинтересованно листая какую-то книжку. Равнодушие.
   – Подготовка к концерту, скорая встреча… – Марк удивленно посмотрел на Романову, которая, перечисляя, загибала пальцы и задумчиво смотрела куда-то в сторону. – Когда выписываться пойдешь? Без тебя в школе стало совсем скучно.
   – Ясен красен. Выписаться-то я могу и сейчас, но идти в школу?… Нет, спасибо. Серьезно, неужели настолько скучно? – уж довольно улыбнулся Зильберштейн. Ева лишь покачала головой.
   – Все обычно. Егор всех веселит, Кира рассказывает о своих любовных похождениях, а Влад… Да что с ним может быть интересного? – Ева пожала плечами, а Марк одобрительно кивнул и улыбнулся. – Единственное, что можно назвать ярким событием, так это возвращение Тани, – на этих словах, как показалось девушке, немец побелел. Впрочем, долго молчать парень не планировал:
   – Да ладно? Кстати, отчего же ее не было целый месяц? Ее же вроде просто избили, не?
   – Следствие, сеансы у психолога.
   – Прикольно, – без особого энтузиазма ответил Марк.
   – Еще Таня передала мне оригинал записки, – Ева достала комок бумаги из кармана джинс и развернула его. – Интересно, почему следователи не забрали его на экспертизу?
   – Не думаю, что милиции есть дело до обычной девчонки, которую избил какой-то неизвестный. Если бы она умерла, то, может, вышло бы все иначе.
   – Она была на краю, Марк.
   – Ты говоришь так, будто предъявляешь мне претензию, – насупился Зильберштейн.
   – Мм… Ладно, проехали, – немец только хотел облегченно вздохнуть, но Романова продолжила тему с другой точки зрения. – Она сказала мне остерегаться красных глаз. Неужели маньяк может носить линзы?
   – Не думаю. Линзы крайне не практичны, особенно для маньяка. Что, если Таня вырывалась?
   – Насколько я знаю, она пыталась отбиться от обидчика. Но я не уверена в этом – это говорила Кира, причем довольно поверхностно. Что, если нападавший был альбиносом? У него и кожа была такая… ммм… не белая… но и не совсем бледная…
   – Кипельная? – предположил Зильберштейн. – Но не думаю, что это альбинос. В какой-то книге было сказано, что у них, скорее, фиолетовые глаза. А красные вроде у кроликов– альбиносов. Может, это был кролик-убийца? – с серьезным лицом спросил парень.
   – Хватит нести бред, Марк, – усмехнулась Ева.
   – Бред несет Бреднев, а я несу людям радость, – невозмутимо ответил Марк, вскинув бровь.
   – Хорошо. А если серьезно, что ты об этом думаешь?
   – О красных глазах? Дай-ка подумать… О! Знаю, – Марк сел в позу лотоса, согнув руки в локтях так, что кисти оказались на уровне глаз. – Красные глаза, вспоминаю, умираю… Красные глаза, только о тебе мечтаю… – напевал немец.
   – Заткнись, Марк, – сердито буркнула Ева, хотя ее губы расплылись в улыбке.
   – Хм… А если серьезно, то красные глаза можно объяснить по-разному. Это может быть как игра со светом, так и гифема, – ответил Зильберштейн. Романова вопросительно посмотрела на него и неуверенно переспросила:
   – Гифема?
   – Она самая. Сейчас, прочитаю соль из Википедии, – вяло отозвался Марк, приблизившись к монитору. Правда, вместо того, чтобы слушать собеседника, Ева рассматривала лицо приятеля. Не так уж он был плох, чего уж скрывать. – Так… Гифема – это кровоизлияние в переднюю камеру глаза. Это ясно. Обычно причиной гифемы является травма глаза. А дальше там что-то про осложнения, но не думаю, что это интересно. Сахар в том, что глаз, скажем так, наполняется кровью. Вот и все. Если хочешь узнать подробнее, то лучше спроси у Нинки. Я ознакомлен с этим поверхностно.
   – Ладно, спрошу, – внезапно в дверь Евы кто-то позвонил. Девушка отклонилась вместе с креслом и посмотрела в коридор.
   – Открывай, радость моя! – ехидным громким голосом сказала Саванова, которая должна была зайти к подруге, только вот пришла она раньше.
   – Ой, Марк, прости, мне пора. До связи. Давай, выздоравливай, – она отключилась прежде, чем он успел что-либо сказать ей в ответ.
   Немец лишь как-то криво ухмыльнулся и вернулся на кухню, докуривать четвертую сигарету, о которой он думал с самого начала разговора. Ему не нравилось то, что происходило в жизни его подруги. Впрочем, волноваться за Еву он не собирался – на душе остался неприятный осадок, от которого он никак не мог избавиться.

   5 марта. 2008 год.
   Сроки подготовки к концерту поджимали. Лишь в среду, пятого числа, Ева смогла выкроить свободный вечер после подготовительных занятий и потратить его на встречу. При таком раскладе она не могла решить: с кем ей было важнее увидеться – с Артемом или Марком? «В принципе, – как сама рассуждала девушка, – Марк скоро выпишется, увидимся с ним в школе. Ну, или на созвоне поговорим. А вот Тема… Нельзя упускать шанса». Вот она и не стала упускать возможность, иной вариант не рассматривался – возможно, потом стало бы поздно. Конечно, встречаться с человеком, которого знаешь лишь по переписке, рискованный шаг, но Ева рискнула и пригласила его к себе домой. Она была неосторожной и любопытной девочкой.
   Вот в дверь постучали. Ровно три раза. Ева глянула в глазок, но толком ничего не увидела из-за тусклого подъездного освещения.
   Она нерешительно повернула замок и открыла дверь. Выглянув, Ева на какое-то мгновение потеряла дар речи. Ее так и подмывало спросить: «Марк, что ты тут делаешь?»
   В более подробном описании, думаю, Артем не нуждается. То, что он внешне был схож с товарищем Зильберштейн – это не просто мягко сказано, это пустой звук по сравнению с тем, что увидела Романова на немногочисленных фотографиях Кая. Впрочем, не это волновало девушку. В конце концов, не каждый же день встретишь парня, который ловко комбинирует гриндерсы со скинни, поверх чего надет черный расстегнутый плащ, из-под которого виднеется футболка с принтом Placebo. Из-под черной шапочки виднелись растрепанные волосы (наверное, шапка – одна из вещей, которую Марк ни за что не надел бы, ушанка для него была максимумом). За линзами очков скрывались выразительные голубые глаза. Присмотревшись, Ева заметила, что Тема был не настолько похож на немца, насколько ей показалось изначально: если отбросить в сторону стиль, то они совершенно разные. Лицо Темы имело более мягкие черты, правильный нос, в то время как у Марка почти все наоборот.
   – Я, конечно, не вампир, но без приглашения не могу зайти, – несколько смущенно улыбнулся парень, после чего Ева оказалась в неком замешательстве, вопросительно вскинув бровь. – Не уверен, но, по-моему, у какой-то писательницы, которая писала про вампиров, было сказано, что вампиры не могут без приглашения войти в дом человека. Я говорю, что я не вампир, но не могу войти без твоего разрешения, поскольку манеры не позволяют.
   – Манеры? Да ты джентльмен, – ухмыльнулась Романова, открывая дверь шире и отходя в сторону. – Проходи, конечно.
   – Это так мило с твоей стороны, – произнес Артем, проходя внутрь. – Кстати, а ты знала, что «джентльмен» переводится как «нежный мужчина»?
   – Ты намекаешь? – усмехнулась Ева, закрывая за гостем дверь.
   – Нет, что ты. Прямо говорю, – улыбнулся Артем. – Всего-то игра слов. Удивительно, что ты этого не знала.
   – Ах… ну да, – несколько растеряно проговорила Ева.
   Проводив гостя на кухню, девушка поставила на плиту чайник. Внезапно из ее комнаты послышался входивший звонок по «Skype», поэтому, как можно вежливее извинившись перед Артемом, она поспешила ответить на вызов. Естественно, это был Зильберштейн. Ева хотела произнести несколько слов о том, что ей надо было срочно бежать, как парень опередил ее, задав целый ряд вопросов:
   – Где ты была так долго? Почему не отвечала? – несколько взволнованно спрашивал Марк. Если говорить честно, то ему действительно было не по себе от того, что он не знал, что происходило в школе. Он не знал, что там происходило с Евой, и не мог прямо сказать, что беспокоило его.
   – Прости, Маркуш, я не могу сейчас говорить, – отведя взгляд в сторону, виновато произнесла Ева. – Давай созвонимся вечером.
   – А чем ты сейчас занята? – удивился Марк.
   Около порога комнаты неуверенно переминался с ноги на ногу Артем, и вот он решился заглянуть. Сначала он заметил, что Ева взглянула на него, затем на монитор компьютера, где виднелось подозрительно знакомое лицо.
   – Ко мне Тема пришел. До встречи, – оставив Марка в полном недоумении, девушка завершила разговор и поспешила выключить компьютер, после чего вернулась к гостю.
   Прежде чем описать сцену диалога Романовой и Кая, хотелось бы добавить пару слов о Зильберштейне, поскольку он также является главным героем моего рассказа. После того, как Ева сообщила приятелю чудеснейшую новость о госте, его лицо в ту же секунду окаменело. В первую очередь, для него это была такая же неприятная тема, не просто связанная с Александрией ЛаЛаури, но и являвшаяся ее неразрывной частью, – еще один человек, который мог о чем-либо догадываться. Во вторую очередь… впрочем, скоро станет известно. Большая часть моего рассказа уже позади, надеюсь, у вас уже есть какие-то предположения. Не так ли?
   Пока Марк курил одну сигарету за другой, Ева разговаривала с задумчивым Артемом:
   – Забыла поблагодарить тебя, – она смущенно улыбнулась.
   – За что?
   – Что именно тебе смогла позвонить… Тогда, – она вздохнула. – Наверное, тебе было смешно слушать проблемы такой малолетки, как я.
   – Ты про тот случай, когда парень, который тебе нравился, сказал, что ты ему всего лишь подруга? – уточнил Артем, пристально наблюдая за Евой – та в ответ кивнула. – Если честно, я тогда был даже польщен. Мне казалось, что ты будешь звонить кому-нибудь из своих друзей, а не мне. И в этом нет ничего такого, не переживай, – юноша улыбнулся. – Каждый человек видит свою проблему серьезнее других. Главное скажи мне сейчас – ты больше не переживаешь из-за того отморозка?
   – Нет, – девушка устало вздохнула. – Скорее, на меня тогда надавило другое.
   – Что же?
   – Мой лучший друг, которому, как оказывается, я нравилась, перестал общаться со мной из-за того, что я не смогла ответить на его симпатию, и пригласил на свидание мою подругу, которую я считала близкой, пока она не сократила со мной общение из-за парней… Я чувствую себя одиноко, несмотря на то, что продолжаю общаться с обоими. Я нормальная?
   – Ты хорошая и искренняя, – Артем ласково улыбнулся и заправил выбившуюся прядь волос Евы ей за ухо. – Оставайся такой всегда. Не знаю, к сожалению или к счастью, но ты мне напоминаешь одного человека, – продолжил говорить Артем, когда Романова готовила им кофе. – С– сукаразитом, если можно. Я диабетик, – Ева вновь невольно вспомнила о том, что Марк точно также пил кофе. Всего лишь незначительное совпадение. Точно такое же, как красные Marlboro и любимая группа Placebo. – Знаешь, у тебя интересное имя. Полное, наверное, Евангелина? – предположил юноша, достав пачку сигарет из кармана. – Не против, если я закурю? А то пепельницу вижу, но не уверен, что с моей стороны это было бы правильно сделать без твоего разрешения.
   – Кури, конечно, – кивком разрешила Романова. Возможно, она закурила бы вместе с ним, но ей не хотелось портить о себе первое впечатление. – Евангелина, но так редко кто называет. В паспорте меня записали как Евгения. В школе я просто Ева.
   – Ева-Ангелина, – пуская кольца, вполголоса сказал Тема. – Ангел.
   – Нет, меня никто так еще не называл. Полным именем тем более, – ухмыльнулась девушка, поставив кружку кофе перед гостем.
   – Зря. Хм… ты же учишься в школе Зверя? – поинтересовался Артем. Ева вновь кивнула. – Я и сам в ней когда-то учился. Со второго класса, если быть точнее. Первый же год я проучился в школе напротив. Школа-на-Руинах, верно? – выжидающе посмотрел на собеседницу парень.
   – Действительно, она самая.
   – И «…центрифуга никогда не остановится». Чудная легенда. Мне ее еще Эми рассказывала. Кажется, это была продленка, я был классе в третьем, она во втором. Меня, якобы как самого ответственного, попросили приглядеть за малышней. Так мы, кажется, и познакомились.
   – Вы с Эмилией учились в одной школе? – с сомнением спросила Романова. Она вспомнила, как искала в старых архивах информацию о Вальтер.
   – Учились.
   Артем на мгновение помрачнел, будто вспомнил что-то, о чем хотел забыть, да не смог. Ева озабоченно заглянула в лицо юноши. Когда их взгляды встретились, парень улыбнулся, но тревога осталась в его глазах.
   – К сожалению, не все люди, похожие внешне, такие же похожие внутренне, – задумчиво крутив фильтр дотлевшей сигареты, произнес в итоге Артем. Ева вопросительно вскинула бровь. – Вероятно, со временем ты поймешь, о чем… – но под пристальным взглядом девушки Кай добавил, – или о ком я говорю.

   Со временем невозможно договориться. Возможно, ты записываешь что-то при помощи Паскаля, а оно отвечает на С++, и вы не понимаете друг друга. Впрочем, Марк жил по отличным от других временным законам. Первый теплый весенний ветер целовал переулки района, где снег еще не думал стаивать. От такого обилия свежего воздуха у Марка сначала закружилась голова, и он чуть не упал в сугроб. Парень не видел ничего плохого в том, чтобы немного прогуляться, чтобы отступила хворь. Тем более, кухня долго будет проветриваться после нескольких пачек Marlboro. О, кто-то о сигаретах заговорил? Надо бы и закурить, надеюсь, док, вы не станете возражать, если я подымлю, а то наша беседа и так довольно долгая и, прошу заметить, весьма утомительная.
   В этот раз ультразвук был чрезвычайно тонким, едва ощутимым, – Марк почти не ощутил привычной головной боли. Для него это была вовсе не весна, а зима – февраль. Ему казалось, что он что-то упустил, и теперь возвращался к этому воспоминанию. Утерянному, словно сон.
   Спрятав руки в карманы брезентовой болотной куртки, Марк шел по аллее, полностью погрузившись в свои мысли, из которых его вывел лай приближавшейся собаки. Стоило парню обернуться, как на него налетела радостная, крупная дворняга грязного цвета и завалила на асфальт. Уперевшись лапами в его грудь, пес посмотрел в лицо немца и несколько раз лизнул его. Парень с недоумением смотрел в умные глаза собаки, пока не решил осторожно столкнуть ту с себя и подняться на ноги. Пес послушно отступил и в ожидании посмотрел на Марка.
   – Хей, привет, – юноша склонился над псом, заметив на шее того ошейник с медальоном, – Риппер, – сощурившись, прочитал выгравированные буквы Марк. – Я бы не удивился, будь ты приятелем Евы – кличка в ее стиле. Чей же ты, Потрошитель? – Марк посмотрел на обратную сторону медальона, но ничего не обнаружил. Затем он выпрямился и посмотрел по сторонам. На улицах было совершенно безлюдно – даже на проезжей части не было ни одной машины. – Что же, не хочешь прогуляться со мной, Риппер? – усмехнулся Зильберштейн, вопросительно посмотрев на пса. Тот высунул язык и встал, пройдя немного вперед немца. – Даже так? Тогда пойдем.
   А тем временем ультразвук сменился едва различимым перезвоном колокольчиков, который остался таким же незамеченным, как и прочие городские шумы.

   К сожалению, многие из этих воспоминаний остались в моей голове сумбурным месивом, поэтому я не могу воспроизвести все дословно. Я помню, что сестер Вожжовых в последний раз видели вместе на улице. На Даше было синее пальто, на Маше серое. Потом их не стало. Сестер обнаружили на лестничной площадке между первым и вторым этажом. Даша лежала головой на ступеньках, а голова Маши касалась колен сестры. Изо рта обеих текла пена. Горла обеих были перерезаны. Впрочем, ко всему этому экспертизой было выявлено, что обеих мучили соляной кислотой. У каждой в руке было по записке – зеркально похожие, как и сами сестры.
   «А что ты еще знаешь? Мне так интересно с тобой. Ты безумен. Я сплю! Ты делаешь в словах ошибки», – нет ничего проще, чем создавать записки, которые почти никто не поймет, док. Но если проанализировать каждую, то вам не составит труда найти меня в этой истории. Думаете, я был просто очевидцем? Какое глупое заблуждение. Я самый главный человек в этой истории, кроме меня есть еще один такой, из-за кого все и началось.
   Эта мартовская неделя оказалась невероятно сложной. О тех убийствах, которые произошли в последнюю декаду, Ева так и не узнала. До нее столь неприятные вести дошли в самый светлый день ее жизни, если вы понимаете, о чем я.

   6 марта. 2008 год.
   В последние несколько дней Артем был особенно печален и опустошен. Никому неизвестно, повлияла ли на него так встреча с Романовой или дело было в каком-то внутреннем неладном предчувствии, но взгляд парня казался затравленным и каким-то безжизненным. Несколько раз к нему заглядывал бывший коллега и друг Игорь, известный в музыкальных кругах как Дария, но визиты оного были абсолютно бесполезными. Впрочем, даже за такими посещениями и попытками выкрасть тетрадь с недописанными песнями для невыпущенного альбома, Игорь заметил, что что-то было не так… В тот роковой вечер, как любят говорить в криминальных драмах, все казалось подозрительным.
   – Я знал, что ты придешь, – равнодушно произнес Артем; он сидел лицом к окну в широком кресле бордового цвета, сделанного под старину, и курил красный Marlboro. – Не хочешь закурить перед работой? Наверное, тебе понравились даже мои сигареты.
   За спиной послышался довольный смешок. Не разворачиваясь, Артем протянул пачку сигарет и зажигалку. Тот закурил.
   – Думаешь, сестрички располагали достаточной информацией, чтобы она обо всем узнала? Умная девчонка, она сама обо всем узнает, рано или поздно. Или ради чего ты до этого убрал Ал? – раздался недовольный, осуждавший вздох. – Значит, не в этом дело… – понятливо кивнул Артем. – Не быть мне сыщиком. Единственное, что я могу знать наверняка, так это то, что на твоей душе, как минимум, есть уже один грех – ее смерть, выставленная как попытка суицида. Но твоя же мама договорилась, чтобы ее отпели? Никто не мог поверить, что Герда способна на самоубийство. Снежный Король, это камень на твоей шее, и сейчас ты лишь утяжеляешь ношу. Быстрее ко дну пойдешь. Больше ты не сможешь быть чист, как раньше, поэтому хотя бы перестань прикидываться другим человеком… – Артем сунул новую сигарету в зубы и прикурил, отбросив зажигалку в дальний угол комнаты. – Кстати, помнишь песню Jane Air? Герда меняется. Пусть трахнет Герду ее Кай… – но концовка так и застряла в горле. Со спины был нанесен сокрушавший удар топором, который пришелся на шею.
   Когда Дария решил зайти к бывшему товарищу вечером, то его нисколько не напрягло, что парадная дверь была открыта. Лукаво сверкнув глазками, он сначала прошел в кабинет парня (когда тот, по идее, сидел в гостиной). На рабочем столе лежала тетрадь с песнями, которую можно было продать на каком-нибудь вшивом аукционе, если ничего не сложилось бы с продажей текстов, либо, как вариант, связаться с продюсером, и уже тогда можно было бы что-нибудь придумать с авторскими словами, которые так и не были официально зарегистрированы.
   Игорь собирался уже к выходу. Алчные мысли настолько захлестнули его рассудок, что он забыл об истинной причине своего прихода. К реальности его вернул шорох, который раздался в гостиной. Треск. Парень вернулся на несколько шагов назад и заглянул в проем. Артем сидел спиной к гостю, держа между пальцами докуренную сигарету. Со старого стола упала ваза с увядшими цветами. Во всей этой грязи носом копалась огромная черная собака, со стороны больше напоминавшая волка. Игорь с недоумением склонил голову на бок.
   – Тем, откуда у тебя пес? – удивился красноволосый, проходя внутрь комнаты. Артем никак не отреагировал на появление незваного гостя – конечно, разве он мог? – вместо этого среагировал пес, который мигом оторвался от своего занятия и оскалился на Игоря пастью, из которой сочилась вязкая слюна, смешанная с пеной. Медные глаза с горевшей ненавистью смотрели на парня. Стоявшая дыбом шерсть напоминала тому дикобраза.
   Игорь боком прошел другой стороной к креслу Артема. Когда он заглянул в лицо бывшего товарища, то потерял дар речи. Пришитая голова, вырезанная на лице улыбка. «Печальному клоуну», – гласила фраза, выцарапанная у парня на ключицах, ниже была вырезана цифра «7».
   В нос ударил резкий запах уда.
   – Что за…? – Игорь пятился, как внезапно наткнулся на какую-то преграду и, задев ту плечом, упал на пол. Если бы вы были в качестве зрителя в тот момент, то вы бы ничего не увидели. Но сам Игорь прекрасно осознал, что столкнулся ни с кем иным, а с The Поэтом. Даже если зритель не увидел лица известного убийцы, то юноша разглядел его, пусть и в сумрачном свете, о чем и хотелось бы сказать. Оно было каменным, белоснежным. Безумная улыбка была растянута практически от уха до уха, обнажая идеально ровные белые зубы. Она была такой же неестественной, как стеклянные глаза марионетки. Кстати, что касается глаз убийцы, то они были непроницаемо красными, словно он был той самой неестественной куклой, источавшей абсолютный холод. И четкость движений, которая была заложена в голову издавна, которую невозможно передать словами. В руках убийцы был нож, которым он замахивался на отползавшего Игоря. Лицо убийцы не сменялось в гримасе. Он даже ни разу не моргнул, смотря стеклянным, мертвым взглядом на свою жертву.
   Вот Игорь начал ползти к выходу на четвереньках, едва уклоняясь от ударов убийцы, как вдруг ему дорогу преградила собака. В комнате наступила тишина. Игорь опустил голову, когда же он вновь посмотрел перед собой, то не увидел собаки. Затем он посмотрел назад – убийцы также не было. Потом он вновь посмотрел перед собой, и внезапно его пригвоздил взглядом The Поэт; их лица оказались практически нос к носу. Лезвие плавно легло на шею Игоря, после чего убийца резко полоснул охотничьим ножом и выпрямился, обойдя тело.
   Работа была выполнена.
   7 марта. 2008 год.
   Школьное мероприятие было запланировано на шестое марта, поскольку на седьмое, пятницу, был перенесен выходной. Впрочем, если в школе Зверя планировалось свое торжество, то после праздника школьники решали по-своему все отметить, о чем я, естественно, расскажу позднее.
   Начнем с того, что в четверг в школу наконец-то вернулся Марк. Его возвращение было более чем долгожданным. Парень узнал, что должен участвовать в представлении. Только произошло это уже на генеральной репетиции. Его поставили перед фактом, что ему предстояло что-нибудь сыграть на гитаре (поскольку в школе проводились разные соцопросы, на всех учеников была собрана достаточно подробная информация, в том числе и на хобби; на Марка же было исписано даже несколько страниц). Впрочем, немец отнесся к этой новости без особого энтузиазма, поскольку с утра ходил квелый. То ли специально, то ли ненароком, но Марк весь день не общался с Романовой, которая беззаботно щебетала со всеми одноклассниками.
   – What? [67 - What? – Что? (англ.)] С какого я должен что-то играть? – искренне удивился Зильберштейн, исступленно посмотрев на классную руководительницу.
   – Все от класса что-то представляют, – с неким укором сказала Анна Александровна. Марк лишь поежился, посмотрев на Романову, которая миролюбиво что-то рассказывала Егору. – Тем более, ты любишь выступать…
   – Хорошо, – резко переменил свое мнение Марк, переведя взгляд на учительницу. – Только я схожу домой за гитарой. Можно будет подключиться к школьной аппаратуре?
   Все дальнейшие действия Марка были одобрены, поэтому он, не торопясь, пошел за гитарой, спокойно перекурил у школьных ворот, думая о чем-то своем. По дороге его сопровождал Риппер, которого он утром специально ходил кормить. У Марка была дурная привычка – относиться по-доброму к тем, кто к нему так в свое время отнесся. Пес не стал исключением. Тот был приветлив, проводил Марка до школы. Затем у ворот встретил его.
   Когда Марк уже был на своей лестничной площадке, то почувствовал нечто неладное. На двери его квартиры висел список, написанный на подпаленном тетрадном листе. «They want revenge» [68 - They want revenge – Они жаждут мести (англ.)], – было озаглавлено большими буквами. Дальше парень не стал читать – он сорвал листок с двери и, смяв его, бросил куда-то вниз, после чего зашел в квартиру. По коридору были разбросаны вещи. Юноша торопливо кинул ключи на тумбочку и, сбросив куртку, прошел в свою комнату, поскольку следы грязной обуви шли именно туда. В помещении царил невиданный хаос. Марк со своей педантичностью всегда следил за порядком в своей комнате, он бы точно не мог такого допустить. Собака, прошедшая следом за юношей, залаяла. Марк обернулся. На стене, над кроватью, было написано: «Папочка вернулся».
   В глазах Зильберштейна отразился неведомый ужас, о котором он не мог даже подумать. Тяжело вздохнув, он обессиленно осел на пол, со страхом и отчаянием смотря на надпись.

   Тем временем в школе Кира и Ева остались одни в гримерной. Они повторяли свои слова, данные им как ведущим. Если Романова была действительно занята заучиванием некоторых реплик, то Саванова, скорее, время от времени выглядывала в зал, что-то нервно бормоча под нос. Это повторялось в течение минут десяти, пока Ева наконец не выдержала и не спросила:
   – Что с тобой?
   – Просто смотрю, когда наши вернутся, – взволнованно сообщила Кира. – У Анны Санны надо спросить про то… Когда заканчивать концерт.
   – Да? А чего тогда так нервничаешь? – вопросительно вскинула бровь Ева. – Скорее всего, Ань Сань ждет внизу Марка. Он вроде давно ушел, вот она и хочет выяснить, куда он запропастился.
   – Угу… Кстати, небольшая просьба, Ев, – нерешительно начала красноволосая, что было совершенно не в ее стиле. Романова насторожилась еще больше.
   – Да, конечно. Я тебя внимательно слушаю.
   – Вернее, это не совсем просьба, а совет, – Кира подошла к подруге немного ближе. – Тебе не следует общаться с Марком так близко. Конечно, на твоем месте я бы вообще перестала с ним общаться, но прошу, не доверяй ему так, как делаешь это сейчас.
   – Эмм… Что? – искренне удивилась Романова, мельком посмотрев в проем двери – в актовый зал уже зашли Марк с Анной Александровной. Девушка заметила, что взгляд одноклассника стал каким-то затравленным, а сам юноша был слишком молчаливым. В следующее мгновение он посмотрел в ее сторону, кивнул в знак приветствия и пошел настраивать гитару.
   – Потом поговорим, – бросила Саванова и поспешила удалиться из гримерной. Девушка осталась в одиночестве, силясь понять – что происходит? Конечно, из-за загруженности в школе она многое пропустила, но я не пытаюсь этим оправдать ее.
   В качестве ведущих Кира и Ева смотрелись очень гармонично. Красноволосой приписали больше шуток, Романовой же приходилось становиться объектом этих каламбуров. В принципе, так обычно и распределяются роли на концертах. Когда пришел черед выступлений учеников, Ева ушла за кулисы, где столкнулась с подготавливавшимся Марком. Девушка заметила, что над костяшкой правой руки у Зильберштейна виднелся бинт, а сам юноша выглядел непривычно небрежно. За время болезни волосы отрасли, и челка постоянно лезла парню в глаза. Подойдя сзади, Ева осторожно собрала его волосы в некое подобие хвоста, чтобы они не мешали во время выступления. Марк на нее удивленно посмотрел, но не стал противиться.
   – Чего даже не подошел сегодня? – как обычно беззаботно улыбнулась Ева. Марк, надменно глянув на Романову, вновь вернулся к гитаре.
   – Ну, ты была занята своими делами, я своими, – пожал плечами тот.
   – Делами? О чем ты? – усмехнулась Романова, не понимая, о чем говорил одноклассник. – Чего такой серьезный? Тебя будто подменили.
   – Не подменяли меня. Занят я.
   – Что за обиды? Тебе не кажется, что нам дан язык, чтобы решать проблемы без недопонимания? – выжидающе посмотрев на немца, спросила Ева. Она ожидала совершенно другой реакции, но Марк лишь пожал плечами и поставил гитару, собираясь идти. Девушка никак такого не ожидала и, положив руку на плечо, остановила приятеля. – Да что с тобой сегодня такое?
   – Все нормально, – напряженно поджав губы, Марк вновь решил пойти дальше, на что подруга его повторно остановила. – Чего? Совсем не торопишься к своему Каю? Наверное, писем понастрочил после вашего свидания.
   – Ты что, ревнуешь меня к Теме? – ухмыльнулась Ева.
   – Вовсе нет! – мгновенно начал отнекиваться Марк. – Просто… просто беспокоюсь за тебя.
   – Ревнуешь, – самодовольно улыбнулась девятиклассница.
   – Нет!
   – Ревнуешь, – сладко протянула девушка.
   – Значит, ты хотела, чтобы я ревновал? – задумчиво склонил голову на бок юноша. На что Ева лишь лукаво улыбнулась. – Хорошо, предположим, что это так, но какой в этом прок? Скажи мне, только честно. Мы могли бы быть вместе?
   Улыбка померкла на губах Евы.
   – Если честно, я не знаю. В последнее время у меня слишком много дел. Понимаешь, то одно, то другое… – Марк понятливо кивал головой. – Я слишком занята. Но ты можешь пока найти себе кого-то другого, в этом нет ничего страшного, понимаешь?
   – Конечно, понимаю, – сказал Марк. Пришел черед объявлять следующего выступавшего – для этого на сцену вышла Кира. Она объявила, что выступать будет ученик девятого класса «А», о котором все уже давным-давно наслышаны.
   Ева с неким волнением наблюдала за выходом друга из-за кулис. Конечно, его участие в этом концерте ее изначально настораживало, причем он даже не подготавливался. Импровизация – его второе имя, удивительно, что Анна Александровна не вспомнила об этом. В первых рядах сидела та девчонка, Аня, с которой Марк время от времени поддерживал общение. Она влюбленными глазами смотрела на Зильберштейна.
   – Эта песня посвящается одному важному очень человеку мне, – как всегда немец делал ошибки, нервничая. Выйдя на сцену, Мак повесил на себя гитару очень причудливой формы и подошел к микрофону, настроив его высоту. – Fall Out Boy – «Thanks for the memories» [69 - «Tanks For The Memories» (также известная как «TnksFrTMmrs») – «Спасибо за воспоминания», песня группы Fall Out Boy.]. Не принимайте близко к сердцу. – Сначала Марк с усердием следил за положением рук во время игры на гитаре, его голос немного дрожал. Но ближе к припеву держаться на сцене он стал увереннее, а слушать его выступление стало одним удовольствием. – One night and one more time. Thanks for the memories. Even though they weren’t so great… [70 - «One night and one more time. Tanks for the memories Even though they weren’t so great…» – «Одна ночь и еще один раз. Спасибо за воспоминания. Хотя они и не настолько были красивыми…», слова песни «TnksFrThMmrs».] – пел Марк, лишь изредка смотря в сторону зрителей. Его не волновало, что на него было направлено множество взглядов, два из которых принадлежали двум совершенно разным девушкам. Как было сказано ранее, влюбленные глаза Анечки следили за каждым движением возлюбленного. Ее сердце учащенно забилось точно в тот момент, когда на подсознательном уровне зазвенела мысль, что песня, возможно, посвящена вовсе не Еве, а ей. У него же к ней нет никаких чувств: он уже добрый десяток лет сходит с ума по другой, чей взгляд тогда метался между той, кто искреннее влюблен, и тем, кто любит, но не ту, кого следовало. Ева честно пыталась понять свои чувства к Зильберштейну. Даже если она в глубине находила симпатию, то не решалась прислушиваться к тому, что было. Она не знала природу этих чувств, не могла им отдаться целиком и полностью. Боялась, что ее симпатия, трепетная, местами наивная и детская, пропахнет удовым запахом и будет уничтожена охотничьим ножом, с которым убийца обращался так же мастерски, как хирург со скальпелем. Кстати, что касается кровопролития, то в последнее время Романова за собой заметила, что ее до безумия зачаровывала история такого явления, как The Поэт. Но ее пугало то, что она может, при особо сильном желании, в любой момент сорвать маску с лица убийцы. Как только она подумала об этом, то услышала тонкий запах уда, осторожно, подобно змее, проползавший между рядами в зале. Выступление Марка подошло к концу. Зрители аплодировали стоя. Поклонившись, немец только собрался уходить со сцены, как внезапно ему в голову пришла гениальная мысль. Вы, наверняка, помните, что Марк частенько высказывался на публике, о чем в некоторых ситуациях ему стоило бы пожалеть, но не думаю, что этот раз был таковым. Он не мог отдышаться, поэтому его голос прозвучал удивительно тихо, но он был прекрасно слышен благодаря усилению звука: – Запомните, никогда нельзя сдаваться. Всегда есть, к чему прижаться. Спасибо тебе за воспоминания. Я ни за что не сдамся.
   Он ушел со сцены, более не пересекаясь взглядами с Романовой. После выступления Марк был выжат как лимон. Слова одноклассника так и крутились в голове Евы, она не могла избавиться от них. «Не принимайте близко к сердцу», – что, если это было всего лишь частью шоу? Тем не менее, она никак не могла забыть об этом. Несмотря на то, что Марк бывал с ней резок, он оставался искренним. Все время, что девушка находилась на сцене, она искала в зале Марка, но он ей не попался. В этот раз в его словах было нечто цеплявшее, о чем Ева не переставала думать.
   Но вот концерт подошел к концу. До его окончания Романова отсчитывала минуты. Ей совершенно не хотелось находиться на сцене. В зале. В школе. В первую очередь ее интересовали личные проблемы (проблемы ли?). Она хотела пересечься с Марком, но инстинктивно избегала его, как мышь кошку. Так бы она, наверное, и ушла после концерта, если бы ее не подловила на выходе Саванова.
   – Куда бежишь, Ив? – удивилась та, положив подруге руку на плечо. – Мы же думали потусить.
   – На 10-2? Нет, спасибо, я пас, – Еву передернуло, и она отрицательно помотала головой. Кира поняла, о чем вспомнила подруга, поэтому поторопилась рассказать все Романовой:
   – Ну, мы вообще-то думали просто погулять. Хочешь, перед твоим домом, если тебе так будет спокойнее? – предложила Саванова.
   – Мы?
   – Ага. Ну, я, конечно же, ты, Гриша, Леша, Влад, Таня, Сурикова, ну… Марк, – нерешительно добавила Кира. – Возможно, к Тане потом Егор присоединится. Он точно будет ее провожать домой. Ее вообще не хотели отпускать на прогулку, но с нами, наверное, можно. Главное, чтобы одна не оставалась.
   – А ты слышала, что Марк сказал на сцене?
   – Что именно? Он много говорит. Даже слишком.
   – Ладно… проехали.
   На прогулке Еве было некомфортно. Марк не сразу присоединился к ребятам – ему надо было занести домой гитару. Влад, что было удивительно, впервые открылся Кире с другой стороны, которая невероятно быстро позабыла о проблемах подруги. Они смеялись и о чем-то шутили. Гриша и Леша пошли в магазин, а Таня и Сурикова фотографировались. Романова сидела на качелях в полном одиночестве, слушала музыку, как внезапно ощутила чей-то внимательный взгляд. Девушка торопливо остановилась и, сдернув наушники, обернулась. Конечно, она подумала, что сзади нее стоял товарищ Зильберштейн, но на самом деле это оказался вовсе не Марк, а дворовый пес, высунувший язык и дружелюбно вилявший хвостом.
   – Рада видеть тебя, Риппер, – девушка соскочила с качелей и присела перед псом на одно колено, осторожно поправив ошейник того. – Как поживаешь? – она, улыбнувшись, склонила голову набок. Посмотрев в преданные глаза пса, Ева добавила: – Жалко, что тетя Лиля была против тебя. Марк бы с радостью оставил тебя дома, – Риппер как-то грустно заскулил, Романова погладила его по голове. – Главное, береги себя. Ты же слышал, что появление The Поэта предвещает собачий лай? Будь осторожен, – пес радостно завилял хвостом, после чего помчался к пришедшему Марку. Ева лишь вздохнула и вернулась на качели.
   Вскоре стемнело. То, что Марк мог перебрать с алкоголем, никто не ожидал. Вместо того чтобы проводить время с Евой, он в одночасье стал душой компании. Вместе со всеми шутил и веселился. Романова наблюдала за этим с некой кривой усмешкой – она ничего не пила и, если быть честным, даже не хотела. А внутри у нее бушевала непонятная ей обида. У нее были пачка сигарет, качели и хорошая музыка в наушниках; а зачем ей чего-то еще? Дешевый алкококтейль был выплеснут на свежий снег, и она с минуту наблюдала за тем, как сугроб окрашивался в грязный цвет. Она не чувствовала себя частью компании. Было что-то не то. Она чувствовала себя другой.
   – Привет, Ев, – поздоровался с одноклассницей Егор, пришедший за Таней.
   – Привет. Надеюсь, ты пришел не для того, чтобы попинать Марка? – с улыбкой поинтересовалась Ева и, закурив, протянула Костенко пачку, вопросительно посмотрев на того. Фактически, это был первый человек, с кем она заговорила за вечер. Костенко благодарственно кивнул и, взяв сигарету с зажигалкой, тоже закурил. Лично у меня самые душевные разговоры складывались за перекуром, поэтому знаю наверняка, что сигареты сближают.
   – Я? Нет.
   – Жаль, я бы с радостью помогла.
   Егор лишь усмехнулся.
   Поскольку одноклассники в последнее время начали неплохо общаться, то Ева, будучи по своей природе доверчивой, решила обратиться к приятелю за советом:
   – Как думаешь, стоит ли пытаться построить что-то с человеком, который в тебя влюблен, но является лишь другом?
   Выпустив дым изо рта, Егор немного помедлил с ответом:
   – Не стоит играть с чужими чувствами. Я попробовал, но в итоге мы опять, сами того не заметив, стали друзьями. Знаешь, моя мама всегда говорила, что женщина должна быть с тем, кто любит ее больше, чем она его. Конечно, может, у девушек все иначе, но я четко запомнил эту фразу.
   – А что можешь сказать насчет Марка? – тем не менее, Ева не стала делиться своими душевными терзаниями, о которых она могла поведать, по ее скромному мнению, лишь Артему. Докурив, она достала из кармана бежевые варежки и надела их на замерзшие руки.
   – Марка? – искренне удивился Костенко. – Ну, блин, даже не знаю. Мое мнение – он скользкий тип. Не лицемер, но в нем есть что-то гадкое. Я бы не стал такому доверять. Не жалею о том, что сделал, – более тихо добавил Егор. Ева на него удивленно посмотрела. – Понимаешь, в тот вечер, когда мы с Таней пошли ко мне, я увидел, что за нами шел человек в черном балахоне. Я еще удивился – какой дебил мог выйти в таком виде на улицу? Но этот придурок оказался знакомым. Марк шел без капюшона, и я без очков его не сразу признал. С Таней мы тогда повздорили… да, скажем так. Она вылетела из квартиры. А я зашел на кухню, смотрю вниз – и там стоит этот псих, смотрит прямо на мое окно. Черт, меня тогда прямо передернуло. Знаешь, наверное, то, что я тебе скажу, покажется бредом, но я не могу это скрывать, – Ева послушно кивнула, Егор затянулся. – Понимаешь, я когда присмотрелся и увидел его лицо, мне подурнело. Оно было белым и как будто каменным. Глаза будто налиты кровью. Затем его губы растянулись в безумной улыбке… – Костенко поежился. – Я не заметил, как он ушел.
   – Ты уверен, что это был Марк? – переварив информацию, через полминуты встревоженно поинтересовалась Романова.
   – Я… не знаю. Я уверен лишь в том, что Таня видела его лицо. Никак не могу найти подходящего случая, чтобы спросить ее об этом, – Егор затушил сигарету. – Но одно я знаю точно – будь осторожней с Марком.
   Егор поднялся с качелей и пошел в сторону ребят, Ева последовала за ним. Риппер послушно крутился вокруг Зильберштейна, пока тот рассказывал какие-то анекдоты, над которыми все смеялись. Романова, скептически посмотрев на немца, вскинула бровь и повернулась к Костенко.
   – Тань, нам пора, – обратился он к однокласснице. Завидев Еву, Марк хищно улыбнулся и решил продемонстрировать свои способности в качестве поэта:
   – О милая Иви, в тебе столько наивности…
   – О чем это ты? – напряглась девушка, почувствовав сильный запах перегара.
   – Предоставь это мне – лишить невинности, – он нагло усмехнулся и подмигнул. Романова раздраженно вдохнула холодный зимний воздух и, когда ребята выжидающе посмотрели на нее, ожидая ответа, процедила:
   – Марк, ты пьян, иди домой.
   – Скоро пойдем, – ответила за немца Таня и повернулась к тому. – Слушай, Зибер, а какие тебе нравятся девушки?
   – Называй меня GB [71 - Gossip Boy (GB) – Сплетник (англ.)], детка, – он надел откуда-то взявшиеся солнцезащитные очки. – Нравятся? Хм, конечно, ты прекрасна, спору нет… Надень на голову пакет.
   – Что? – староста удивленно посмотрела на него. Она-то всегда думала, что Зильберштейн влюблен в нее.
   – Слушай, я надеюсь, что ты найдешь своего принца на старых Жигулях, но не лезь ко мне, пожалеешь потом.
   – Ты меня пытаешься запугать что ли?
   – Детка, я тебя не пугаю, я же не зеркало.
   Вместо того чтобы начать какую-либо разборку, Егор сразу оттащил от толпы Таню, когда та собиралась сказать пару ласковых Зильберштейну. У парня было понимание, что немец пьян, и с ним бесполезно разговаривать. Скажем так, Егор и Ева практически одновременно посмотрели друг на друга и поняли, что должны развести ребят как можно дальше друг от друга. Романова вытащила Зильберштейна из толпы. Риппер опять крутился под ногами, и Марк случайно запнулся об него и с криком:
   – Да пошла ты в ад, мелкая шавка! – полетел в снег. Ева с тоской посмотрела на пса, после чего помогла Марку подняться. Немец оттолкнул девушку – весь гнев, которым он дышал, в один момент вырвался, и юноша вспомнил весь негатив, связанный с одноклассницей. Риппер, поскуливая, побежал в сторону дороги.
   – Марк, зачем ты так нажрался? Зачем ты всем грубишь? – она сдернула с его глаз солнцезащитные очки и посмотрела в них. В темноте они казались черными. Напоминали бездну. Ева разочарованно вздохнула и, сложив очки, отдала их Марку.
   – Что? Присмирела? – с нагловатой усмешкой спросил Зильберштейн.
   – Разочаровалась и решила уйти домой. Не засиживайтесь, – она убрала руки в карманы и, не торопясь, пошла в сторону своего подъезда. Она ожидала, что Марк пойдет за ней, но он стоял на месте как вкопанный, безмолвно провожая ее взглядом.
   Внутри Евы все было опустошено. Ей было невероятно обидно и больно из-за поведения Марка. Разве она была в чем-то виновата? Слезы наворачивались на глаза, и она подняла взгляд к небу, не давая им шанса выйти. Что, если она видела настоящего Марка? Если он не такой, каким себя выставлял… Школьница вспомнила, как об этом рассказывал Артем. Ее рука невольно потянулась за сотовым. Ева сама не заметила, как начала набирать тому сообщение, но внезапный скрежет металла и хлопок заставил ее остановиться. Она торопливо убрала телефон в карман и пошла на звук. Сначала она услышала скрежет тормозов, затем как машина ускорилась. Все прошло за считанные секунды. Когда Ева подошла к дороге, то увидела кровавые следы колес на асфальте и Риппера, лежавшего неподвижно. Он жалобно скулил, кровь вытекала из его пасти вместе со слюной. Ева, теряя равновесие, метнулась к псу и села рядом с ним на колени. В свете фонарей она увидела серьезные повреждения. Он… бы не выжил. Хлюпая кровью, пес продолжал скулить. Смотреть преданными глазами на Еву. Романова прекрасно помнила, как хотела Марку на день рождения подарить собаку, о которой он грезил с самого детства. Как они вместе с ним ездили в питомник. Как Лилия отвергла эту идею, залепив сыну пощечину… Это был один долгий день, который девушка никогда не сможет забыть. Риппер. Она выбрала для пса имя, Марк попросил. Они вместе ходили кормить пса, соорудив ему что-то по типу будки у Школы-на-Руинах. Тогда Ева впервые увидела, что Марк принимает странные таблетки, но она не решилась спрашивать что-либо об этом.
   Слезы невольно покатились по ее щекам. Она сама не понимала, что происходило. День превратился в ночной кошмар. Ее рука легла на голову пса, она осторожно гладила его, сдавливая всхлипы. Позади послышались тихие шаги.
   – Не плачь, а то мне тоже придется, – вполголоса произнес Марк, нарушив ночную тишину района. Ева подняла на немца заплаканные глаза. Тот уже не казался ей пьяным – он в мгновение ока протрезвел. Он стоял за ее спиной, затем опустил ей на плечо руку и тяжело вздохнул.
   – Ты все вспомнил? – нерешительно спросила девушка.
   – Вспомнил, – Марк упал рядом с ней на колени и опустошенным взглядом посмотрел на умиравшего пса. Он не мог поверить своим глазам. Юноше казалось, что это была игра воображения, и он хотел проверить это прикосновением к любимому питомцу, но его рука застыла в нескольких сантиметрах от трупа. Марк не решался прикоснуться, он боялся того, что это была жестокая реальность, которую он всегда избегал. Ева заглянула в глаза друга и увидела то, что никто прежде не замечал – в душе Марка до сих пор жил ребенок, обделенный вниманием и пережавший из-за своего одиночества. Все ее обиды рассеялись. Девушка не знала, что стоило говорить в такой ситуации. Да и помогли бы слова? Ева, без лишних слов, обняла Марка, крепко прижав к себе. Казалось, он хотел вырваться, но внутри он был настолько сломлен, что у него не хватило сил. Уткнувшись в ее плечо, юноша впервые заплакал. – Прости меня.

   9 марта. 2008 год.

   «Ее глаза были завязаны прочной красной шелковой лентой. Синее небо наливалось над их головами свинцовыми грозовыми красками. Северный ветер приносил тонкий запах удового дерева. Почувствовав его, Ева поежилась, вспоминая, что обычно он значил. Убийца был где-то рядом. Она неуверенно отступила, прижавшись к Марку. Он обнял ее за плечи, после сладко прошептав:
   – Сюрприз к твоему Дню Рождению готов, – но голос друга оказался совершенно незнакомым, пусть она и понимала, что это был немец. От него сильно пахло медикаментами, таблетками. Девушка торопливо отстранилась.
   – Я не уверена, что хочу подарков. У меня уже есть один. Мне пора домой, – отрешенно отнекивалась Ева.
   – Ты уже дома, – улыбнулся азартной улыбкой Зильберштейн. Парадная дверь коттеджа со скрипом отворилась. Повязка моментально слетела с глаз Евы. Марк торжественно приглашал ее войти внутрь: – Gossip Boy постарался на славу. Не так ли, Birthday Girl [72 - Birthday Girl – Именинница (англ.)]?
   Со ступенек мерными каплями стекала кровь, переливаясь ярко-алыми тонами. На лестничной площадке лежали девушки, удивительно похожие друг на друга – близняшки. Их губы были в кровавой пене. Кожа отливала в бледновато зеленый, веки были болезненно багровыми.
   – Они были сестрами, – приобняв Еву за плечи, шепотом пояснил Марк. – Надеюсь, ты не забыла взять с собой камеру?
   – Нет, – нерешительно мотнула головой девушка.
   – Отлично. Ты будешь снимать, как я буду добивать оставшихся, – улыбнувшись, сообщил Зильберштейн. – А одной из них ты воткнешь нож прямо в затылок, – Ева поежилась, но не смогла сказать слова против. Ее душил удовый запах. – Я приготовил для тебя платье, черно-красное, прошу, примерь его.
   Она не заметила, как в следующее мгновение оказалась в девичьей спальне. Оформлена та была в нежно-голубых тонах, но даже здесь присутствовал зловещий дух смерти. На кровати лежало короткое траурное платье. У туалетного столика с большим зеркалом стояла, подобно марионетке, беловолосая девушка. Ее губы и шея были сшиты грубыми швами. Стальными нитями, струившимися из потолка, ее движениями кто-то управлял. Каждый ее жест был резким и до дрожи механическим. Марионетка усадила смирившуюся Романову на стул с высокой прямой спинкой и начала красить девушку. Кукольник знал толк в макияже.
   Но внезапно движения куклы стали плавными; она потянулась за ножом для бумаги, после с хрустом выпрямилась и невероятно быстро разрезала нитки на губах.
   – Mu… Murder Boy [73 - Murder Boy – Мальчик-убийца (англ.)], – сиплым голосом произнесла марионетка. – Where is his sister? What is her name? [74 - Where is his sister? What is her name? – Где же его сестра? Как ее зовут? (англ.)]
   Ева вздрогнула от неожиданности и, чуть ли не упав вместе со стулом, попятилась к двери.
   – Murder Boy. Birthday Boy. He is The Поэт [75 - Murder Boy. Gossip Boy. He is The Поэт – Мальчик-убийца. Сплетник. Он The Поэт (англ.)].
   Марионетка подняла на нее указательный палец с аккуратным острым ноготком. Из открытого окна подул сильный ветер, приносивший уже не просто запах уда, а агонии и безысходности. Романова обернулась и увидела у лестницы Зильберштейна; они одновременно посмотрели друг на друга.
   Его кожа стала кипельно-белой. Стоило девушке попасться ему на глаза, как те моментально наполнились кровью. В одной руке у него была камера, в другой – кухонный нож.
   – Это твой праздник. Хочешь – кричи, хочешь – плачь, – на его губах застыла жуткая улыбка.
   Ева ловко пробежала мимо него и остановилась у самого начала лестницы. Ее сердце было охвачено неведомым страхом, ужас кипел в венах, а дыхание стало отрывистым, временами перетекая во всхлипы. Мир, в котором играли блеклые, безжизненные серо-голубые цвета, все больше наполнялся оттенками красного.
   На лестнице – две сестры. Ева с грацией кошки сначала соскользнула вниз по перилам, затем зашла в гостиную. Граммофон проигрывал пластинку с классической музыкой – это была Лунная соната. В камине тлели угольки, приятное тепло рассеивалось по комнате. В кресле, развернутом к окну, кто-то сидел и курил. В надежде на помощь, Романова подошла к человеку. На его шее были грубые неаккуратные швы. Во рту была все еще дымившаяся сигарета. Рядом с креслом топорищем к верху стоял окровавленный топор. Девушка пятилась до того момента, пока на кого-то не наткнулась. Обернувшись, Ева увидела рыжеволосого юношу, который гвоздями был прибит к стене; на его шее также виднелись швы.
   Через окно Ева выбралась на задний двор. В первую очередь ее напрягала неестественная тишина: ни пения птиц, ни музыки. Затем возник странный шум, напоминавший запущенную турбину; за ним последовал писк – Романова именно так представляла ультразвук, несмотря на то, что человеческое ухо не может его услышать.
   Времени на размышления не было. Ева посмотрела, не было ли в высоком заборе дыры какой – ворота были перегорожены колючей проволокой. Она заметила, что на скамейке, около песочницы, в которой были детские игрушки, лежала молодая девушка. Надеюсь, вы догадываетесь, что было с ее шеей. Думаю, в этом уже нет ничего удивительного, если это был всего лишь сон? К ней Ева решила не подходить. Здесь все были мертвы.
   С третьего этажа послышался хлопок. Открылось окно. На подоконнике стояла красивая хрупкая девушка в белом свободном платье. Вероятно, ночная сорочка. Посмотрев на нее снизу вверх, Ева признала в ней Эмилию Вальтер. Взглядом загнанного зверька девушка посмотрела вокруг, будто кого-то искала. Было видно, что кто-то грубо брал ее за руку, а она вырывалась.
   – Подожди! Не прыгай! – крикнула Романова, но ее голос прозвучал слабо и отдаленно. Эмилия не услышала ее. В очередной раз вырываясь, она не смогла удержаться и выпала из окна.
   Падение длилось не больше нескольких секунд, но для Евы оно тянулось целую вечность. Как только тело ударилось о землю, девушка подбежала к нему.
   – Sooner… he will chase you in my room… [76 - Sooner… he will chase you in my room… – Вскоре… он прогонит тебя в мою комнату (англ.)] – прошептала Эмилия. Из окна выглянул Марк. Смотрел он настороженно, будто не желал этой встречи. Будто что-то выпустил из-под своего контроля.
   Когда он скрылся в доме, Ева поняла, что должна была срочно что-то предпринять, решить, что делать дальше. Но все мысли смешались, она не знала, как поступить. Вальтер была еще жива, когда из-за угла кирпичного белого дома вышел Марк. Шел он уверенно, не боялся последствий – или просто не знал о них? Но в тот момент удача ненадолго повернулась к Еве лицом, ультразвук стал сильнее. Марк закрыл уши руками, остановился и плечом облокотился на стену дома. Но через несколько мгновений все закончилось, и Зильберштейн подоспел за подругой, сложил ее руки за спиной и повел обратно в дом, в подвал.
   Они остановились в темном сыром помещении. Парень включил фонарик. Сначала Ева ничего не увидела, но когда глаза привыкли к свету, она смогла заметить, что на полу сидела девушка с красными волосами.
   – Вонзи ей нож в затылок. Она не будет сопротивляться, – довольно произнес Марк, вручив подруге нож, и взял обеими руками камеру, отойдя на несколько шагов. – Не забывай улыбаться.
   Ева вопросительно посмотрела на нож. Бросив его на пол, она снова сбежала. Зильберштейн только раздраженно вздохнул и пошел следом за ней.
   – Ева! – девушка не сообразила, как в следующую секунду оказалась на улице в объятиях Егора у ворот. Вернее, за воротами. Костенко отпустил ее, потом посмотрел на парадную дверь. На крыльце стоял Зильберштейн. Отбросив нож и камеру, он достал пистолет и, сняв с предохранителя, пошел на ребят. – Не волнуйся, я смогу защитить тебя…
   Но Егор так и не успел договорить – первая пуля досталась ему. Затем Марк перезарядил пистолет и направил дуло на возлюбленную:
   – Мы еще с тобой встретимся.

   В глазах потемнело. Ева упала на холодный асфальт, но боли не почувствовала. Голова неприятно гудела. Прошло немного времени. В первые минуты, не решаясь открыть глаза, Ева приложила руку ко лбу. Лишь небольшая запекшаяся корочка крови. Тяжело вздохнув, она поднялась и приоткрыла глаза. Сумерки. Посмотрев по сторонам, девушка пошатнулась. Все вокруг кружилось, по улице скользили черные тени. Ее движения были необъяснимо тяжелыми, словно тело было из свинца. Она автоматически шла в сторону дома. Ее туда тянуло, будто магнитом. Внутри уже никого не было. Ни трупов, ни Марка. Затем она вернулась на улицу и направилась на задний двор. Зильберштейн стоял перед большим костром, достигавшим второго этажа. Недалеко от него лежала побитая, но еще работавшая камера. Подобрав ее, Ева подошла совсем близко к немцу. В потрепанной корзине у него были какие-то клочки бумаг. Записки? Он их стремительно сжигал, в некоторые из них заглядывал и печально улыбался.
   Он выбросил все записки. Немногочисленные фотографии, на которых была запечатлена либо Ева, либо он с ней. На последнюю он посмотрел с непередаваемой тоской и сказал:
   – Как жаль, что мы так и не смогли больше встретиться, – после он удивленно посмотрел по сторонам. – Шаги… Кто здесь?
   Краски постепенно выцветали, становясь грязно-желтыми. Сепия более отчетливо была заметна на камере. Подойдя совсем близко, Ева направила объектив на Марка:
   – С днем рождения, новый The Поэт…
   Он встревоженно посмотрел в камеру и…»

   Проснулась Ева невероятно рано. После сна голова казалась невероятно тяжелой, такой, будто ее действительно убили ночью. На телефон пришло множество сообщений с поздравлениями. Больше всего, естественно, было от Марка. Также он звонил в час ночи, в три часа, в пять… и дальше по арифметической прогрессии. Смущенно улыбнувшись, Романова прочитала все то, что ей написали друзья и не только они – например, ее даже Анечка поздравила. Стоп. А откуда у нее был номер Евы? Удивившись, девушка вылезла из-под одеяла и начала приводить себя в порядок. Это был ее день, в конце концов. Шестнадцать же бывает лишь один раз в жизни.
   Ева так и не решила – будет праздновать день рождения или нет. Одно она знала точно: никаких «дворовых посиделок». Все, где она присутствовала, заканчивались трагично. Конечно, теперь все должно было стать иначе. Она надеялась, что после смерти Риппера Марк станет другим.
   Также Еве до сих пор хотелось связаться с Артемом. Конечно, ее расстроило, что она не получила от него поздравления, но, так или иначе, она же еще не знала того, что знаем мы с вами.
   В три часа дня Марк все-таки дозвонился до подруги, одарил ее множеством грандиозных поздравлений, пожелал реального и нереального, после позвал ее на прогулку. Таким образом, через два часа Ева была готова. Выйдя из квартиры, Романова спустилась по лестнице и решила проверить почту. В почтовом ящике лежало много рекламы. И одна газета. Ева собиралась ее выкинуть, но тут ее заинтересовал один заголовок на третьей странице. Развернув газету, девушка потеряла дар речи. «Бывшие участники группы МетамфетоМиР Артем Лукьянов и Игорь Волков были найдены убитыми».
   В подъезде было темно, чтобы полностью прочитать статью, но главную мысль девушка уловила. Теперь все участники ММР были мертвы. Ее от этого бросило в дрожь. Или дело в резком удовом запахе, который ее начал душить еще тогда, когда она только вышла из квартиры? Ева была настолько увлечена чтением, что не заметила, как наступила в какую-то лужу. Остановившись, она заметила, что это была темная… краска? Держась за стену, она подняла ногу и увидела, как с подошвы капали красные капли. С неким запозданием до нее дошло, что это была лужа, куда все откуда-то стекалось. Проследив за направлением небольшого темного ручейка, Романова увидела, что это стекало со стены. Медленно подняла взгляд и…

   «HAPPYBIRTHDAY» [77 - Happy Birthday – С днем рождения (англ.)]

   – Ева, почему ты еще тут? – спросил Марк, зайдя в подъезд.
   – Марк, это ты так… классно пошутил? – дрожащим голосом спросила Ева, показав на кривую надпись.
   – Не-а. У меня, конечно, дома есть баллончики с краской, но я к ним даже не прикасался, – невозмутимо ответил немец, почесав затылок. – Может, у тебя появился тайный поклонник?
   – А что, если это кровь? – продолжила Романова.
   – Брось. Какая это кровь? Просто краски много, вот она вся и не засохла.
   На лестнице послышались шаги. Услышав их, Марк схватил Еву за локоть и поволок прочь из подъезда. Стоило ребятам выйти во двор, как Романова повернулась к Зильберштейну и встревоженно спросила:
   – Слышал, что Тему убили?
   – Какого Тему? – искренне удивился Марк, но потом он понял, о ком шла речь. – А, из ММР? – приятельница в ответ кивнула и с хмурым лицом протянула газету. Почитав статью, парень скептически вскинул бровь и посмотрел на Еву. – Только не говори, что это…
   – The Поэт. Да, именно так, – вновь кивнула Романова. – Скажу даже более. Понимаешь, все жертвы, все убийства, которые произошли за последнее время, так или иначе связаны с Эмилией Вальтер. Христина – лучшая подруга, – Марк непроизвольно закатил глаза. – Александрия – школьная подруга, знала какие-то тайны. Артем – молодой человек. Игорь – тоже связан с ней, но косвенно.
   – Совпадение?
   – Глупость.
   – Эх, ладно, не хотел я тебе этого говорить, – обреченно вздохнув, произнес Марк. – Но я – The Поэт. И пару дней назад я убил сестер Вожжовых.
   – Нельзя шутить такими вещами, Марк! – прикрываясь улыбкой, Ева постучала приятеля по плечу.
   – Согласен, но если первое было всего лишь ранней первоапрельской шуткой, то второе – чистая правда, к сожалению, – мрачно добавил он.
   – Вожжовы мертвы?!
   – Я удивлен, что ты об этом не слышала. Вас там совсем загоняли с этим концертом? – в это время Ева осела на скамейку, задумчиво смотря перед собой. – Не думаю, что ты знала их достаточно хорошо, чтобы горевать об утрате. Это всего лишь люди. Они умирают каждый день, час. Главное – мы живы, остальное пустяки.
   – Ты главного не понимаешь, Маркуш, – она печально улыбнулась. – Все убитые связаны. Вожжовы также имели отношение к Эмилии, они были в одной компании.
   – Хорошо, тогда скажи мне другое – была ли найдена у твоего дохлого приятеля хоть одна записка? Нет? – раздраженно спросил Зильберштейн.
   Не получив утвердительного ответа, Марк самодовольно усмехнулся. Ева растерянно вырвала из его рук мятую газету. В статье действительно не было ни слова о записках, только некоторые подробности о смертях парней: Артем был обезглавлен, во рту так и осталась сигарета (Ева вспомнила о своем ночном кошмаре и от удивления открыла рот); а Игорю, согласно почерку The Поэта, перерезали горло. Помимо этого было сказано, что взлома квартиры не было. Единственной чертой, благодаря которой можно было узнать убийцу, вырезанные числа на телах жертв – «7» и «8».
   – Ева! Хватит страдать этой ерундой. Хватит, похохотали и довольно. Если осенью это еще казалось интересным, то сейчас настораживает. Хватит. Серьезно.
   – Ева? – напряженно переспросила Романова, складывая газету в сумку. – Я уже давно заметила, что ты перестал называть меня Ивой. Конечно, я не была от этого в восторге, но это было чем-то… значимым. Сейчас же в твоем отношении ко мне что-то переменилось.
   На это Марк невнятно пожал плечами и полез в карман за Marlboro. Он сунул в зубы сигарету, прикурил. Затем пачку перехватила Ева, закурила. Она поднялась со скамейки, и, более не проронив ни слова, они пошли вдоль дома, к дороге. Временами немец поглядывал на подругу, украдкой, чтобы та не заметила. Но Ева нутром ощущала на себе взгляд внимательных карих глаз, которые на свету становились практически янтарными.
   – Знаешь, иногда мне кажется, наверное… это слишком странно, – смущенно улыбнулась Романова. – Иногда мне кажется, будто убийца сам хочет, чтобы я смогла его найти. С некоторыми жертвами я была знакома – казалось, что они предчувствовали свою смерть. Однажды я столкнулась с ним лицом к лицу. Ну, когда нашла Таню на 10-2. У меня есть записка от него, – Ева вспомнила тайную записку, о которой не стала никому рассказывать, поэтому при Марке решила уточнить, – пусть мне и передала ее Таня. Поздравление, написанное кровью… Он знает, кто я. И, видимо, не стремится убить меня. Слишком много совпадений, чтобы списать все на чистую случайность.
   – Черт, да это я написал тебе поздравление! Никакой крови не было, просто краска плохого качества. Никогда бы не подумал, что ты воспримешь все настолько буквально, – вспылил Марк. – Давай зайдем ко мне за баллончиками, и я покажу тебе, насколько просто это делается.
   Он резко схватил ее за руку и через детскую площадку повел к своему дому. Вокруг Евы до сих пор витал слабый, но такой навязчивый запах удового дерева. Прикосновение Марка ей казалось грубым, неприятным. Романова смотрела на него, ожидая еще каких-то действий. В такие моменты она даже немного побаивалась его. В порыве злости Марк оттолкнул ее. Он врезал Егору, будучи взвинченным. Подумав об этом, Ева вновь вспомнила свой сон и тоскливо ухмыльнулась. Ей казалось, что теперь во всем можно было обнаружить тот или иной тайный знак.
   – Эй, ребят, куда направляетесь? – как нельзя кстати навстречу им появилась Саванова. Она с удивлением посмотрела сначала на Марка, но мигом потупила взгляд и посмотрела на подругу. – Еще раз с днем рождения, – она обворожительно улыбнулась. – Значит, я к тебе сегодня с ночевкой?
   – Естественно, – радостно улыбнулась Ева. – Не хочешь, кстати, погулять с нами?
   – Звучит заманчиво, но ненадолго. У меня деловая встреча, – Кира кокетливо подмигнула Еве. – В девять я буду в полном твоем распоряжении, хорошо?
   Когда Кира присоединилась к их прогулке, исчезло напряженное молчание, и все стало намного легче. Еве стало значительно комфортней. В отличие от Марка она совершенно не имела понятия, про какого рода встречу и с кем говорила Red Head. Немец с неким раздражением или даже разочарованием вспоминал события прошлой ночи, которые, впрочем, несмотря на количество выпитого алкоголя, остались ярким пятном в его голове:
   – The Поэт? О Боже, что за бред! – отмахнулся Бреднев, когда в ходе разговора речь зашла о Еве. Парень мельком посмотрел на одноклассницу, которая в то время сидела на качелях.
   – Бред – это твое второе имя, – пренебрежительно бросил Зильберштейн.
   – Марк, давай честно. Я не имею ничего против тебя и твоей безумной влюбленности. Сколько там уже? Десять лет? Или как? – Влад с вызовом посмотрел на недруга, но потом лишь ухмыльнулся и продолжил, игнорируя косой взгляд Марка: – По-моему, после общения с тобой у Евы кукушка стала звенеть не в то время. Думаю, по твоему замыслу она должна была обратить внимание на тебя, но вместо этого она повернулась на этом маньяке! Впрочем, не только на этом, чего уж там. Когда мы еще общались, она что-то втирала мне про Джека Потрошителя, какого-то Холмса и кого-то еще. Общение с ней было сплошным адом, уж извините меня за мой французский!
   – Va te faire foutre, – с нагловатой улыбкой произнес Марк, отхлебывая пиво. – Elle est belle. [78 - Va te faire foutre. Elle est belle – Иди на х**. Она прекрасна (франц.)]
   – Что? – изумленно спросил Бреднев.
   – Да так. Просто сказал, какой ты прекрасный человек.
   – Аа… Спасибо, ты тоже на самом деле нормальный, если стараешься, – без доли сомнений Влад доброжелательно улыбнулся. – Так что там у тебя с Евой?
   – Мы с ней просто друзья. Постой, а разве она тебе совсем не нравится? – с абсолютно невозмутимым лицом поинтересовался Марк. Он знал верный ответ.
   – Да ему Анька твоя нравится, – ухмыльнулась Кира, подойдя к ребятам. Парни одновременно посмотрели на нее с укором, но у каждого из них на то была своя причина. О причине одноклассника Марк смог догадаться только тогда, когда он услышал о деловой встрече. Ага, деловая, конечно… Интересно, а Александрия знала о скрытой влюбленности Влада?
   К тому времени, как Марк принес баллончики, стемнело. Накинув капюшон, парень шел перед девчонками. У Евы был с собой фотоаппарат. Зильберштейн решил в вандальном стиле показать, как он якобы разрисовал стену в подъезде подруги. Они остановились около трансформаторной будки. К тому моменту на улице никого не было. Разумеется, только смельчаки высунулись бы на улицу после череды загадочных убийств.
   Черной краской Марк начал писать на будке «Birthday Girl» – шрифт был резким, совершенно непохожим на граффити. С самодовольным лицом немец сфотографировался на фоне своей работы. Затем Ева выхватила из его рук баллончик, оставив фотоаппарат Кире, и начала свой рисунок. «Gossip Boy». На фотографии она пыталась изобразить Марка, что вышло у нее довольно-таки неплохо. А дальше пошло-поехало: надписи появлялись одна за другой. То Кира что-то написала, то кто-то еще, но примерно через полчаса Red покинула друзей.
   Ева все дивилась тому, как у Марка выходил такой шрифт, и она попросила его научить ее. Сначала он объяснял на своем примере, затем по этапам расписывал каждое действие.
   – Просто повторяй за мной, – произнес учитель, проведя линию. Романова послушно повторила за ним, но в ее действиях было слишком много неуверенности. Тогда Марк тяжело вздохнул и подошел ближе. Встав сзади нее, он уверенно взял ее руку в свою и начал направлять. Зильберштейн взволнованно затаил дыхание, даже не смотрел за тем, что они пишут. Он даже не заметил, как слово закончилось, и они просто вместе держали баллончик. Затем Ева вновь начала что-то рисовать. Контроль за движениями вновь перешел Марку. Они вместе вырисовали знак бесконечности.
   Внезапно в следующий момент в подворотне послышался долгий собачий лай, затем все стихло. После последовали сирены милиции. Машина ловко завернула за угол, остановившись прямо возле ребят. Фары были настолько яркими, что Марк автоматически прикрыл глаза рукой и пошатнулся. Они с Евой продолжали держаться за руки. Именно она среагировала раньше друга – потянула его в темноту, чтобы пройти к ее дому в обход. Патрульный успел только выйти из машины, как они скрылись в темноте аллеи.
   – Эй, уроды! А ну стоять! – кричали им в след, но друзья уже не обращали на это внимания. Их сердца бились практически синхронно, а голова немного кружилась от переизбытка адреналина. Они счастливо смеялись, не веря, что их не поймали. Для них это было первое, пожалуй, приятное приключение.
   Пройдя вниз по лестнице, расположенной между двумя детскими садами, подростки спустились к длинной дороге. Милиция как раз уехала. Марк довольно ухмыльнулся – идеальное преступление. Как говорится: «Нет тела, нет дела». Но на этом ребята не собирались расходиться. До возвращения Киры Зильберштейн решил не оставлять Романову в одиночестве. Они зашли в подъезд, вызвали лифт. В кабине они продолжали держаться друг за друга, но Ева нерешительно опустила руку друга, однако Марк продолжал также крепко держать ее. Несмотря ни на что. Парень повернулся к возлюбленной и, посмотрев в ее зеленоватые глаза, обнял ее. Аромат шипрового одеколона резко, но так приятно окутал девушку. Будто одеяло, которым ее укрывали в детстве. Она с неким трепетом ответила на объятия, но в душе не было противоречия.
   – Можем пока зайти ко мне, – вежливо предложила Романова, когда двери лифта открылись, и пришло время расставаться.
   Естественно, Марк согласился. Родители Евы уехали, оставив девочке квартиру, чтобы отпраздновать день рождения. Конечно, она была не тем человеком, который стал бы устраивать шумные вечеринки, звать незнакомых людей и заниматься непристойностями. Единственное, чего они не предвидели, так это того, что Ева, которая, вероятнее всего, пригласила бы только Киру, с подругой могла выпить вина. Поэтому пока Саванова занималась своими делами, немец сидел с именинницей (вернее, Birthday Girl); они курили и пили вино. Это был момент, который невозможно забыть. Ведь они были вместе. В этот вечер они смогли ненадолго позабыть о том, что всего лишь друзья. Как того хотел Марк. Как того… нет, не думаю, что Еве это было нужно. С ней сыграло злую шутку легкое опьянение, но непонятно – то ли от радости, то ли от вина, вкус которого до сих пор остался на языке. Тогда, сидя на кухне дома у Евы, они пили вино и продолжали держаться за руки.
   – Так… странно, – губы Евы растянулись в загадочной улыбке. Она с нежностью смотрел на сплетение их пальцев.
   Впервые за долгое время они были действительно близки. Незримая связь, которую не передать словами. Без разговоров о маньяках, о поисках правды и подозрений. Невидимая связь, без какого-либо принуждения. Лишь потому, что так было надо. Это было то, о чем он так долго мечтал. Чувство эйфории исчезло тогда, когда юноша вспомнил о волшебном свойстве времени – если нам хорошо, оно течет невероятно быстро. Так было всегда.
   Сердце Марка билось невероятно быстро, словно вот-вот его собьет машина. Поджав губы, он неловко посмотрел вниз, затем сделал то, на что ему не хватало смелости. Через весь стол он потянулся к ней и, убрав прядь влажных волос с ее лица, поцеловал ее в пухлые губы, которые действительно оказались нежными, как ему и казалось с самого начала. Едва ощутимое, незабываемое прикосновение. Такое… простое движение, от которого мир внутри перевернулся вверх тормашками. Длилось не больше пяти секунд. Отпрянув, Ева еще какое-то время пробыла в ступоре, не решаясь что-либо сказать. Марк, понимая, что добился своего, смущенно улыбнулся. Кажется, в тот момент он был впервые счастлив.
   Когда Марк решил отдать подарок Еве, он осознал, что легкого поцелуя ему было мало, но дальше что-либо делать он не стал. Пока подруга сидела в оцепенении, он достал из сумки сверток, упакованный в пеструю желтую бумагу. Протянув подруге подарок, Марк сумел обратить ее рассеянное внимание на себя. Она удивленно посмотрела сначала на него, затем на подарок. Неуверенно взяв его в руки, девушка осторожно пальцами провела по сиреневому бантику.
   – Я знаю, что этот подарок будет полезен тебе в твоем… расследовании, – тепло улыбнулся Марк, стоя на коленях перед ней. – Теперь понимаю, что нет смысла в коллекции, если она не несет никакой пользы.
   Не вслушиваясь в слова, Ева неторопливо начала разворачивать упаковку. Это была папка, о которой шла речь еще в Городе на Костях. МетамфетоМиР, загадочные убийства, темное прошлое The Поэта. Это была уже не та скудная, по сравнению с первым просмотром, коллекция. Были свежие статьи, много разных вырезок и распечаток. Копии найденных на местах преступления записок. Фотографии жертв. Досье чуть ли не на каждую из них. Видно, для того, чтобы собрать столько информации, потребовалось немало времени.
   – Помню, я тебе как-то обещал, что помогу с расследованием. Не люблю бросать слова на ветер, поэтому собрал для тебя кое-какие заметки, может, тебе будет проще все это проанализировать, чем кому-нибудь другому, – Марк опустил взгляд. – Только прошу, береги себя. Я вижу, что ты близко подбираешься к пламени. Прошу, не играй с огнем. Я боюсь, что в случае чего не успею тебя защитить. The Поэт – это не шутки, – мрачно добавил Зильберштейн, вспоминая надпись на стене у себя дома.
   В знак благодарности за подарок Ева вновь обняла Марка за шею, не решив что-либо произнести вслух. Совершенно внезапный звонок в дверь заставил Еву подскочить на месте и рвануть к двери – пришла Кира. Марк решил не мешать девчонкам и начал собираться домой.
   – Давай выйдем, покурим, Марк, – предложила Саванова, мельком посмотрев на подругу.
   Они вместе покинули квартиру, Романова прикрыла за ними дверь.
   – Как там у вас дела? – сухо поинтересовалась Кира, прикурив.
   – Ну, сегодня мы впервые поцеловались, – радостно улыбнувшись, ответил Марк. – Не знаю реакцию Евы, но я был великолепен, как никогда.
   – Это был твой первый поцелуй? – надменно усмехнувшись, спросила Саванова. Марк недовольно фыркнул. Они оба знали правду, но промолчали.
   – Ты была с Владом? – более холодным голосом спросил Зильберштейн.
   – Да.
   – Еве станешь об этом говорить?
   – Нет.
   Тем временем Ева зашла в свою комнату, заранее подготовить для них с Кирой кровать. Из-за отопления в комнате было душно, и девушка открыла форточку, чтобы проветрить комнату. В кромешной тьме она лишь по свету полной луны нашла окно. Открыв его, она выглянула и посмотрела, не было ли на улице Марка с Кирой. Но там было совершенно безлюдно. Только перед подъездом кто-то застыл, подобно статуе… Приглядевшись, Ева заметила, что этот человек смотрел именно на ее окно! В свете луны его лицо казалось идеально белым, а глаза черными, будто сама ночь. На голову был накинут капюшон. Будто дождавшись ответного внимания, человек поднял руку, помахал девушке и зловеще улыбнулся. В другой руке у него был букет с цветами.

   Марк спустился на первый этаж. Он еще раз с долей сомнения и неуверенности посмотрел на настенную роспись. «Happy Birthday, DARLING [79 - Darling – дорогая (англ.)]», – парень никак не ожидал, что надпись получит продолжение. Снизу лежал букет с цветами. Он недоверчиво покачал головой, но прежде сделал фотографию стены. Что-то его здесь пугало.
   – Значит, ты так решил начать игру, – холодно произнес Марк, убирая телефон в карман. Он вышел из подъезда и прошел мимо человека, зачем-то остановившегося около подъезда. После накинул капюшон. Возникший из ниоткуда удовый запах вскружил парню голову, отчего та вновь заболела. Перед глазами забегали воспоминания, которые Марк в очередной раз пытался заглушить таблетками.
   Всего лишь воспоминание. Поздно вечером он гулял с Риппером. Затем по пути он встретил человека, одетым в черную кофту с капюшоном. Так же, как и Марк, он стоял рядом с собакой. Но с его псом было что-то не так: из его рта капала вязкая слюна, шерсть стояла дыбом, а глаза были наполнены кровью. Белая кожа человека… Все это было неестественно. Но Марк очень четко запомнил этот момент. И был он прямо здесь – на площадке около дома, незадолго до смерти Риппера.
   В подворотне послышался лай, но на этот раз мучительный, пропитанный болью. За ним последовало едва слышное насвистывание, которое Ева услышала даже дома, вспоминая об Артеме.

Ноль – восемь. Дикая фобия длинных названий, или «Ева, не будь сучкой Марка!»

     This is the side of you I’ve never seen
     You’re not the girl that you used to be
     You’ve got me right where you want me

(Framing Hanley – «You Stupid Girl») [80 - Эту твою сторону я никогда не видел.Ты совсем не та, какой была раньше.Ты привела меня туда, куда хотела.Framing Hanley – «Ты, глупая девчонка»]

   Апрель. 2009 год.
   В апреле значительно потеплело; история с The Поэтом вновь затихла и отошла на второй план. Марк записался на курсы в какой-то гуманитарный колледж, зажил своей жизнью вне школы. Кира частенько пропадала на тренировках – чуть ли не на каждой неделе у нее был либо танцевальный конкурс, либо турнир. Ева готовилась к экзаменам, полностью увязнув в учебниках, поскольку у нее не было альтернативы для времяпровождения. Она уже не столько боялась ГИА, сколько опасалась, что друзья про нее забудут. Девушка стала замечать, что многие перестали с ней общаться из-за ее расследования, поэтому она помалкивала о нем, где-то в душе переживая мартовские события. Не думаю, что тогда ей было плохо, вероятно, она тогда даже не задумывалась, что чувствовала. Скорее, Ева старалась просто держаться на плаву, чтобы не пойти с остальными ко дну. Школа Зверя на какое-то время стала совершенно обычной школой, без происшествий и со стандартными учениками. Тишь да гладь. Впрочем, пока наши главные герои были заняты своими делами, ГПС получила второе дыхание. Ах, да, если вы забыли, то ГПС расшифровывается как Грандиозная Паутина Сплетен, о чем было упомянуто ранее.
   – А ты слышал, что Марк и Ева целовались? – заговорщицким голосом спросил у Гриши Матвей, мельком посмотрев по сторонам. Они вместе прогуливали физкультуру, которая проводилась из-за плохой погоды в зале, и сидели в безлюдном холле.

   – Так они же раньше встречались, – обескураженно ответил Гришаня, которому нравились многие девушки из школы, и Ева не была исключением. В силу своей дотошности, у Гриши редко завязывались отношения романтического характера с представительницами слабого пола. Этого даже не могла исправить неплохая внешность – высокий рост, спортивное телосложение, широкие плечи и мужественное лицо. В то время многие старшеклассники выглядели старше своих лет, и это считалось нормой.
   – Ничего подобного, – отмахнулся Родькин. – Это все утка от Сплетницы, которой был Влад. Ну, тот, что Бреднев. Он сам написал об этом в блоге перед удалением.
   – А разве правильно его фамилия произносится не как Берднев?
   – Да какая разница? – отмахнулся Матвей.
   – Не, ну, вообще Егор говорил, что Сплетницей был Зильберштейн. Ему так Кира сказала… или Ева. Короче, кто-то из них.
   – Разве они сейчас так хорошо общаются? Кира кинула Еву ради Влада. Романова сейчас общается вроде только с Марком. Да и вообще, нашел кому верить! Если тебе что-то рассказал Егор, то проверь это как минимум раз сто, – возмутился Матвей. – Он сам тот еще болтун. Главный сплетник в классе, хуже бабы.
   Гриша закивал. Точно в тот момент мимо ребят проходила Алина Кувшинова, и, краем уха услышав разговор, она остановилась рядом с ними. Раньше об Алине не приходилось говорить – прежде она являлась «тенью» своей лучшей подруги Насти, но девушка также являлась частью активной жизни девятого «А» класса. Стройная, смышленая, с миловидным личиком и большими зелено-голубыми глазами. До этого училась вместе с Владом и Марком, иногда проводила время в компании Ангелины. Со всеми в классе поддерживала хорошие отношения, была влюблена в некого Витю, но это уже другая история. Нужная ли это информация? Если вас интересует личная жизнь моих одноклассников, то да, но к сюжету это не имеет никакого отношения.
   – А чо вы не на физ-ре? – спросила Алина, когда ребята, заметив ее, замолчали.
   – А чо в зале делать? – наморщил лоб Матвей. Тогда он встречался с одиннадцатиклассницей, и о Кире уже давным-давно позабыл. – Я хочу свалить после пятого урока. Жду, когда охранник хотя бы отойдет от поста.
   – Вы говорили о Егоре? – между тем заинтересовалась Лина, присев рядом с одноклассниками. – Вы слышали, что они с Таней расстались? Решили остаться друзьями.
   – Странно, в ЛС она мне ныла о том, что он ее использовал, а теперь ей очень больно, но ему все равно, – невозмутимо пожал плечами Матвей.
   – Так Егор вроде с Евой уже хотел что-то мутить? Типа она всегда ему нравилась. Они на 28-2 о чем-то говорили тет-а-тет, Ева же отшила Марка, – лукаво улыбнулась Алина. – Не удивлюсь, если Егор и Ева к концу учебного года будут вместе.
   – Какой-то бред выходит. Марк и Ева же целовались.
   – Да ладно?!
   – Да.
   – Но у Марка вроде какие-то мутки с Аней из седьмого, – задумчиво сообщила Алина. – Кира мне сказал, что он щас рассматривает ее в качестве девушки.
   Гриша сразу запротестовал:
   – Да нет! Просто Ева его постоянно оставляет в френд-зоне, поэтому от безысходности он сунулся к дочке Нинки, которая по нему сохнет не меньше, чем он по Романовой, – с умным видом сообщил одноклассник. Алина покачала головой, Матвей самодовольно усмехнулся – конечно, у него-то больше не было проблем с девушками. – Слушайте, а может, попробуем свести Марка и Еву? Ну, Марк же в нее давно влюблен, да и Ева точно не будет с Владом.
   – С чего это? – удивился Матвей.
   – Так Владу-то нравится Анька! – хлопнула по колену Алина.
   – Разве не Кира?… – недоуменно спросил Гришаня.
   Довольно яркий пример того, как в школе Зверя процветала ГПС.
   План по своду Марка и Евы казался идеальным, в чем Матвей и Алина смогли убедиться уже на практике. К их общему сожалению, Гриша в итоге отказался от участия в авантюре, поскольку не видел в этом выгоды, ну, и Кира снова начала к нему проявлять внимание. Вероятно, от безысходности, как сам сказал Гриша. Впрочем, не могу пока судить о результатах их тайной встречи с Владом – парень в то время отдыхал в Турции, и пока с Савановой не общался.
   Для начала одноклассники решили разведать обстановку со стороны самих Марка и Евы. Матвей, естественно, взял на себя представительницу прекрасного пола; к красивым девушкам, с которыми есть о чем поговорить, у него была слабость. Алине же обреченно пришлось браться за Зильберштейна; с ним дело обстояло иначе – он не подпускал к себе тех, кто, по его мнению, не заслуживал внимания. Но начнем с непростой работы товарища Родькина. Первым делом он подсел к Романовой, пока та ждала немца в столовой. Зильберштейн сидел напротив и несколько озадаченно отреагировал на столь внезапное появление Матвея. Сначала парень даже растерялся, но почти сразу взял себя в руки и заговорил уверенным басом:
   – Ев, насколько я помню, ты хорошо разбираешься в литературе? – Матвей локтем облокотился на стол. Девушка медлительно и как-то нерешительно кивнула, удивленно посмотрев на одноклассника. Прежде Матвей к ней не обращался ни под каким предлогом. Парнем он считался интересным, харизматичным и хищными зелеными глазами, которые всегда привлекали девушек. – Слушай, а ты читала «Белые ночи»? Тургенев вроде.
   – Да, а что? – с большим энтузиазмом ответила Ева. Марк вдумчиво наблюдал за ходом разговора.
   – Можешь рассказать, о чем там? По лит-ре у меня между тройкой и четверкой, Анна Санна дала задание, чтобы исправить оценку. В кратком содержании не было ничего толкового, вот и решил обратиться к такой умнице, как ты, – улыбнулся Матвей. Девушка даже немного покраснела. Как посчитал сам Матвей, то ей было приятно получать комплименты от кого угодно, лишь бы не от Марка.
   – Хорошо, прямо сейчас? – Ева украдкой проследила за полным ревности взглядом Марка, который был направлен на Матвея. Тот лишь усмехнулся.
   – Сможешь после уроков? Заодно прогуляемся, – догадавшись, о чем подумала девушка, предложил Матвей. Вероятнее всего, мысли Евы были связаны с тем, что когда она осталась бы наедине с Марком, то тот устроил бы ей грандиозную головомойку насчет того, с кем ей стоило общаться, а с кем нет.
   – Да, конечно, – улыбнулась Ева, и они с Марком ушли из столовой.
   – Ах, Ева-Ева, – Матвей какое-то время смотрел той в след. – Марк приручил тебя как какую-то зверушку.
   В отличие от напарника, Алина сразу смекнула, что действовать надо было вне школы. Ну, или как? Она осталась исправлять «двойку» по химии на факультативе, который Марк посещал регулярно. Пока Нины Матвеевны не было в кабинете, Алина подсела к Зиберу. Он решал пробный тест ГИА, а девушка как раз не могла справиться с заданием, которое ей дала учительница.
   – Зибер, можешь помочь? – скромно улыбнувшись, попросила Кувшинова.
   – Ну… давай, – на секунду замешкавшись, согласился тот. С минуту он разбирался с заданием, затем, самодовольно ухмыльнувшись, произнес: – Ничего сложного. Это же только начало органической химии. На первом рисунке два, два – диметилбутан, а второе… – Марк прищурился, внимательно изучая рисунок, но в класс внезапно вернулась Нина Матвеевна, и, вырвав у немца листочек с заданиями, Алина сайгаком поскакала на свое место.
   – Все поняла, спасибо, – но это была чистая фальшь. – Марк, а можешь потом подробней объяснить эту тему? Хорошо? Спасибо!
   Зильберштейн так и не успел ничего ответить, как Алина носом уткнулась в свою работу. Он недоуменно пожал плечами и вернулся к своему тесту. Разумеется, у него, как и у Евы, не было ни малейших подозрений, что Алина и Матвей что-то задумали, ведь в школе они совсем не общались. Как казалось ребятам, все шло как по маслу. Между тем ГПС опять затихла.
   Впрочем, со стороны было заметно, что общение Марка и Евы изменилось. Стало холоднее. Как правило, теперь Романова в основном слушала друга и не участвовала в пылких дискуссиях, во всем соглашалась и больше не лезла к нему. С кем-то другим она тоже не стремилась заговаривать, Марк же активнее шел на контакт. Словно они поменялись ролями. Видя изменения во взаимоотношениях подруги, Кира предположила, что та все-таки прислушалась к ее совету. В ее голове совершенно не было мысли о том, что во всем был виноват поцелуй.
   О том, что Марк и Ева целовались, знала уже вся школа, но никто не придал этому особого значения – все итак давно считали, что они были больше, чем просто друзья. Эта история, так уж вышло, не особо заинтересовала публику, и никто толком не обсуждал это. По сравнению с теми «войнами», которые когда-то были между ЛаЛаури и Айерченко, это только цветочки. Кстати, что касается Юры, то он до сих пор был под впечатлением после смерти бывшей девушки. Как бы они не ссорились, но он никогда не желал ей плохого. Пока Зильберштейн ненадолго оставил Романову, между ней и Юрой состоялся один очень интересный разговор, о котором мне стало известно немного позднее, чем об этом могла узнать какая-нибудь там Кира.
   Большую часть времени Ева пребывала в неком отстраненном состоянии. Девушка понимала, что на нее так сильно повлияла смерть Кая, о которой она ни с кем не смогла поговорить. Чаще всего она молчала, временами что-то перечитывала в телефоне. Даже ее взгляд изменился, стал более рассеянным, печальным, и некоторые люди в нем могли найти взаимопонимание. Это притягивало. И стоило ей один раз так посмотреть на Юру, как парень, почувствовав необъяснимое притяжение к девушке, сел рядом на скамейку, на первом этаже.
   – Романова? – он вопросительно посмотрел на нее, хотя прекрасно помнил, что это была именно она. Еще бы – как Марк ее яростно выгораживал на Хэллоуине, чтобы, не дай Бог, она заговорила с Юрой.
   – Привет, – кивнула она, так и не посмотрев на юношу, – Юра.
   – Почему ты не с Зильберштейном? – несколько удивился Юра. Разумеется, все привыкли видеть эту парочку неразлучной. Ева пожала плечами. Как Алина позвала Марка, так Ева больше и не видела его на перемене. Ему вроде надо было ей что-то объяснить; она не вслушивалась, что ей говорил друг. Или и не друг вовсе?… Во всяком случае, Марк точно говорил что-то о химии и объяснениях.
   – Дела у него.
   – Ясно, – Юра откинулся на спинку и потянулся. Мельком глянув в сторону девятиклассницы, он заметил, что у той в телефоне было открыто сообщение от Лукьянова. Юра сразу сообразил, что к чему. – Вы были знакомы?
   – Были, – холодно улыбнувшись, снова кивнула она.
   – Я знал его довольно поверхностно, но Ал говорила, что он нехороший парень. Если Ал так считала, значит, он был отличным человеком. Единственное, что мне показалось подозрительно знакомым, так это его странность. Скажи, не каждый день встретишь парня, который носит лосины с гриндерсами? – Айерченко с вызовом посмотрел на Еву, но потом смягчился. Та его внимательно слушала, пропустив шпильку мимо. – Насколько я помню, с ним Эми общалась. Ну, сестра Марка. У нее с Лукьяновым были настолько серьезные отношения, что они планировали свадьбу после того, как Эми окончит школу… – он закашлялся. – Да. Многие умерли за эти два года. Если честно, мне самому сложно поверить, что это могло произойти с нашей… – десятиклассник осекся, – компанией.
   – Постой… – Ева вслушалась в слова юноши и проанализировала их. – Сестра Марка? – ее голос дрогнул, когда она посмотрела в разноцветные глаза Юры.
   – Да. Мы еще смеялись над ней – в день своего рождения она пошла в паспортный стол, ну, ей исполнилось восемнадцать. Большая очередь, за окном снегопад. А все ради того, чтобы сменить фамилию, – Айерченко печально улыбнулся, посмотрев куда-то в сторону, затем резко перевел взгляд на Еву. – Знаешь, а ты действительно чем-то похожа на Эмилию. Ал была права. Вот только не могу понять, чем именно.
   – Настоящая фамилия Эмилии Зильберштейн? – недоверчиво сощурив глаза, уточнила Романова.
   – Да. Сменила на Вальтер. По матери могла стать Морозовой, но решила к изменению имени подойти с выдумкой. Хотя я так и не понял, чем ей не угодила ее настоящая фамилия? Подумаешь, переводится как «серебряный камень». Мне вообще, если честно, не нравится, когда издеваются над фамилиями – например, коверкают их или неправильно ставят ударения. Чаще всего я сталкиваюсь со вторым. У меня же ударение падает на третий слог, а все лепят на второй. Брр! Надо как-то уважительней относиться к фамилиям. Допустим, в той же самой Турции, насколько я помню, они появились в прошлом веке благодаря Мустафе Ататюрку, если ничего не путаю, то его народное прозвище переводится как «отец народа»… – но дальше Ева не стала вслушиваться. Из раздевалки в тот момент выходил Марк, держа в руках легкую брезентовую куртку. Шел он мимо, не замечая Еву и Юру. Скорее всего, немец решил выйти покурить, пока охранника не было около поста. Айерченко продолжал рассуждать насчет фамилий. Глядя на Марка, Еве испытала массу различных эмоций. Ей казалось, что ее одновременно подставили, продали, предали… Зачем надо было врать? Слезы невольно хлынули из глаз, и Ева поспешно закрыла лицо руками. Не привыкла она показывать свои чувства на публике. Она тихонько заплакала, сдавливая каждый всхлип. Юра растерялся, когда увидел девушку плакавшей. Первым же делом, скорее, на автомате, он принялся ее успокаивать, обнимать. Марк моментально среагировал и обернулся на звук тихого всхлипа. – Хей, милая, что случилось?
   – Ничего, – сквозь слезы ответила Ева. Юра для нее стал первым человеком, рядом с которым она не смогла сдержать эмоции. Ей стало настолько больно, что каждое слово давалось с трудом. Обман. Она никогда бы не подумала, что Марк мог ей солгать. Вместо того, чтобы успокоиться в теплых объятиях Юры, она заплакала еще сильнее. Зачем же ей тогда врала ЛаЛаури? Как там звали больного брата Эмилии? Макс?! Марк! Александрия специально не стала договаривать и сделала вид, что не помнила его имя. Все, что она рассказывала, было подстроено так, будто ее попросили об этом. Что, если как раз именно Марк и просил?!
   – Милая, успокойся. Хочешь, сходим к Анне Александровне? Она отпустит тебя домой, – Юра заботливо гладил ее по волосам. – Ты плачешь так, словно у тебя кто-то умер.
   – Умер, – вполголоса сказала Ева.
   – Кто? – удивился Юра, попытавшись заглянуть в заплаканные глаза.
   – Друг, – не своим голосом произнесла Романова, и ей показалось, что это сказал Марк, который тогда незамеченным для девушки стоял напротив них. Он с ненавистью смотрел на Айерченко, который, стоило услышать такие слова, прошептал ей нежно на ухо:
   – Иди ко мне, – он вновь ласково провел рукой по ее шелковистым волосам, зная, что Зильберштейн наблюдал за ними. Более не в силах терпеть щемившую внутри боль, она кинулась к нему в объятия. Зильберштейн отошел, почувствовав себя лишним. Тем более, будучи в гневе, он себя не мог контролировать.
   За этим со стороны наблюдал Матвей, который тогда сидел с Андреем. Они обсуждали то Киру, то Лизу, то еще какую-то девчонку. Алина спускалась с третьего этажа и, встретив на пути напряженного и сердитого Марка, несказанно обрадовалось. Она приветливо улыбнулась и быстро затараторила:
   – Слушай, Марк, спасибо тебе огромное. Благодаря тебе мне поставили четверку. Второе задание я, конечно, написала наугад, но это лучше, чем выполнить только одно. А два из трех уже неплохо!
   – Поздравляю, – холодно сходу сказал тот.
   – Что-то случилось? – вместо того, чтобы улыбке померкнуть, та стала еще шире. Но вы не подумайте, что здесь роль сыграло ехидство – просто сама по себе Алина была доброй и оптимистичной.
   – Ничего, – бросил Марк и прошел мимо.
   В полном недоумении Кувшинова вышла в коридор и осмотрелась. Драки, судя по всему, никакой не было; никто не ссорился, не ругался. Впрочем, пройдя немного дальше, она приметила на скамейке у раздевалки довольно странную пару: Ева, скромная девочка, которая «подсела» на общение с немцем, как считали окружающие, обнималась с Юрой Айерченко, признанным сердцеедом в школе Зверя, несмотря на свою неформальную внешность. Конечно, во времена лихого седьмого класса Алина сама была б не прочь с ним, что называется, «замутить» (так мы называли несерьезные, иначе говоря, свободные отношения). Заметив неподалеку от парочки Матвея, девушка пошла в его сторону. Естественно, что касается Марка, то от него она не получила никакого ответа о его личной жизни. У Матвея также не было успехов. Никто не знал, что произошло между Марком и Евой. Алина с недоумением смотрела на обнимавшихся одношкольников.
   Во время урока географии Матвей решил покурить в мужском туалете; его отсутствие так никто и не заметил: одноклассники о чем-то беззаботно разговаривали, Галина Николаевна была занята организацией очередной поездки в Европу. Незаметно покинув класс, Матвей совершенно случайно пересекся в уборной с Зильберштейном, который со звонком даже не переступил порог кабинета. Было накурено, да так, что сизый дым напоминал утреннюю дымку за городом после ночного ливня.
   – Чего, дядя Ваня не выпустил? – насмехаясь, поинтересовался Матвей. Даже у него отношения с одноклассником не отличались особой красочностью.
   – Вроде того. Сам-то чего сюда пришел?
   – Я не собирался уходить. У тебя еще остались сигареты?
   Марк взял пачку Marlboro, лежавшую на умывальнике, и протянул ее однокласснику. Взяв сигарету в руки, Матвей недоверчиво покрутил ее перед носом:
   – Вот и самоубийца завелся в нашем классе, – и прикурил.
   – Во всяком случае, это лучше, чем ваш Винстон или Парламент, – пренебрежительно бросил парень.
   – Марк Александрович Зильберштейн. Тот, кто всегда был и будет против общественного мнения, продолжает бороться со сложившейся системой в социуме.
   – В этом весь, – демонстративно поклонился тот.
   – Вечно влюбленный в Романову, – с кривой ухмылкой дополнил Родькин.
   Зильберштейн вопросительно поднял бровь и, усмехнувшись, спросил:
   – Неужели ты думаешь, что я до сих пор влюблен в нее? Слушай, я общаюсь с ней достаточно долго, чтобы знать, какой она человек. Поверь, от влюбленности не осталось и следа, – Марк, посвистев, провел рукой в воздухе, будто разрезая дым.
   – Зачем ты мне что-то доказываешь? Мне нет дела до того, кто с кем встречается, а кто в кого влюблен, – невозмутимо ответил Матвей. – Правда, до меня как-то доходил такой слух, мол, Ева к тебе вроде все-таки сама небезразлична.
   Услышав это, Марк остался совершенно спокойным: его лицо сохраняло все то же хладнокровное выражение, не дрогнул ни один мускул, но в глазах появилось странное выражение, о котором мне приходилось упоминать ранее. Такое, что радужка становилась практически черной с бордовым отливом. Была ли это радость или что-то другое – сказать сложно. Но Матвей надолго запомнил этот странный, блуждавший взгляд, в котором не было ничего от прежнего Марка. Заметив недопонимание со стороны одноклассника, Зильберштейн лишь холодно усмехнулся и посмотрел в зеркало.
   – Нет ничего удивительного в том, что она обратила внимание на меня, – оценив свое отражение, произнес он и затушил сигарету о зеркальную гладь.
   – Я же сказал, что это всего лишь слух, – обреченно закатив глаза, повторил Матвей.
   – А разница?! – напрягся немец. – Я давно слежу за ГПС, то бишь за Грандиозной Паутиной Сплетен в школе Зверя. Поверь, я знаю насчет каждого слуха – правда он или нет. Такого слуха там в помине не было, никогда. Да и специально звездить бы ты не стал, значит, в этом мог проболтаться кто-то из приближенных Евы…
   – Марк, успокойся, – вздохнув, равнодушно сказал Матвей и положил тому руку на плечо. – На самом деле, да, это не сплетня – это наблюдение. Просто то, как она тебя ежедневно выносила, стоило ей крепких нервов. Из-за тебя она перестала общаться с остальными. Памятник ей за это, ты очень сложный человек. Я не знаю, что ты натворил, раз просрал к себе хорошее отношение человека, симпатия к которому могла быть взаимной.
   Под наблюдением задумчивого взгляда Зильберштейна, Матвей затушил сигарету и, накинув капюшон своей салатово-серой ветровки, вышел. Вести подобные разговоры ему приходилось довольно-таки редко, но делать это он умел. Теперь его мучил вопрос – прислушается ли к его словам парень или нет? С одной стороны можно было сказать, что работа Алины была выполнена – Марк точно был до сих пор без ума от Романовой. Матвей был уверен не только в этом, но и в том, что он правильно все продумал насчет самой Евы – просто так она не стала бы терпеть Марка. Маловероятно, что за этот учебный год в ней проснулось чувство глубокой и преданной дружбы. А симпатия вполне могла появиться, особенно после того, как Влад отверг ее.
   Вернувшись в класс, Матвей пересел к Алине, которая о чем-то говорила с Егором. Стоило появиться кому-то третьему, как они оба замолкли. Недолго думая, Кувшинова спросила:
   – Курил?
   – Ага.
   – Пойду тоже покурю, – решил Егор и, как только засобирался уходить, Матвей сказал:
   – Если ты хочешь столкнуться с буйствующим Зильберштейном, то скатертью дорога.
   – А что там с ним? – удивилась Алина.
   – Насколько я понял, причиной его очередного психического расстройства является ситуация, которая произошла между ним и гражданкой Романовой.
   Когда Егор вышел, Матвей быстро ввел Алину в курс того, что произошло в мужском туалете. Они оба пришли к выводу, что Марк не просто влюблен в Еву, но и имеет какие-то проблемы с головой. Впрочем, девушка и так помнила все причуды парня с тех времен, когда они учились в «Б» классе. Если в начальной школе он был еще более-менее спокойным, то в средней все стало иначе. Даже на своем примере она могла рассказать, что однажды разговаривала с Марком о чем-то нейтральном, но стоило ей случайно задеть тему, которая относилась к жизни вне школы, так он сорвался, накричал, сказав что-то обидное.
   Его выходки на уроках тоже не прибавляли хорошего отношения. Юноша мог прилюдно послать преподавателя в интимное путешествие и нагрубить. Для него это было нормой. Галина Николаевна только и успевала объяснять коллегам, что во всем виноваты трудности в семье, сам-то парень был неплохим.
   Затем разговор ребят плавно перешел на тему их собственной личной жизни.
   – А у вас там как с Аней? – спросила Алина, пока Галина Николаевна составляла список школьников, которые хотели поехать в Швейцарию.
   – Она готовится к экзаменам, и мы почти не видимся. Да и дела у нее какие-то, поэтому в последний раз гуляли только в начале марта.
   – Кстати, слышь, Егору похоже реально Ева нрашки. Может, не стоит ее сводить с этим психопатом?
   Матвей лишь покачал головой – у него всегда было свое мнение, но без надобности он предпочитал лишний раз промолчать.
   Ныне с Егором в классе почти у всех не складывались отношения, особенно после того, как он расстался с Таней. Он продолжил нелестным образом отзываться об одноклассницах – одна «жирная», другая «шлюха». Некоторых девушек ураган по имени Егор обходил стороной. Таких, как, например, Кира (какие бы у нее ни были отношения с братом, он все равно заступится за нее в случае необходимости). С Евой же, по сути, немного другая история: к ней Костенко давно проявлял симпатию, но до этого не решался проявить свое внимание. Помимо Киры и Евы в классе остались и другие девчонки, к которым отношение Егора осталось прежним.
   Что касается Егора, то он, в отличие от Зильберштейна, не вернулся на последний урок. Нет, вы не подумайте, что Ева перестала общаться с Марком. Как с одноклассником она поддерживала контакт. Ей больше не нужно было демонстративно пересаживаться, чтобы показать свою неприязнь. Что-то внутри нее надломилось, она как-то успокоилась и… разочаровалась. Сколько бы Марк ей раньше не говорил об этом, она никогда не могла подумать, что сможет понять это ощущение, примерить то состояние на себя в полной мере. С Зильберштейном она будто стала другой, оставаясь, по сути, той же самой Евой, которая увлекалась жизненными путями известных маньяков. Впрочем, судить о том, изменился ли ее друг, было крайне сложно… Вероятно, она даже никогда не знала его настоящего, чтобы говорить, что он мог стать другим.
   – Чего случилось, Иви? – несколько озабоченно поинтересовался Марк, заглянув в печальные глаза одноклассницы. Что-то его насторожило в ее холодном, безразличном взгляде. Немец понимал, что отношения между ними изменились, но он не имел ни малейшего понятия, что могло так сильно повлиять на них.
   – Все нормально, Маркуш, – и вроде она сказала это как прежде, но ее интонация звучала настолько убитой, что сначала Марк подумал, что сидела с ним вовсе не Романова, а какая-нибудь Кира, которая ни за что в жизни не поделилась бы тем, что накипело у нее в душе.
   – Ты молчишь больше, чем раньше, – подметил Марк, склонив голову набок. Его глаза выглядели беспокойными, но Еву это совершенно не тронуло. Девушка поправила воротник любимого серого свитера и продолжила делать записи в тетради.
   – Я же говорю, все нормально. Просто устаю от подготовки к экзаменам – не забывай, я готовлюсь даже дома, причем самостоятельно, – слабо улыбнулась Ева и вновь уткнулась в тетрадку по истории. Марк тяжело вздохнул. Какое-то время он еще выжидающе смотрел на подругу, но вскоре смирился, что от нее не сможет добиться вразумительного ответа. Само собой, у парня был план, как узнать, что стряслось с его возлюбленной – обратиться к Айерченко, который тогда ее успокаивал. Раньше, если что-то случалось, Ева не пыталась утаить грусть. Теперь… нечто иное. Обращаться к Юре дело, конечно, рисковое – сложно предугадать, чем закончилась бы эта встреча – но, то, что это нужно было сделать, однозначно. Марк решил, что отложит неприятный разговор на следующий день, не хотелось ему пока портить настроение себе и окружающим.
   После уроков Матвей повел Еву на прогулку, причем незаметно для Марка, поскольку тот торопился на курсы. Они шли по аллее, Романова рассказывала сюжет «Белых ночей», но Матвея больше интересовало то лицо девушки, то ее фигура, то мимо проходивший человек. Предлогом он воспользовался так, как и планировал – все идеально сработало. Маловероятно, что он смог бы перейти на тему личной жизни, если бы не вмешательство Костенко. Он шел с кем-то из своей «братвы» (именно так он называл своих друзей, которые были у него вне школы) и, увидев одноклассников, усмехнулся, обратившись к ним:
   – Ребят, а вы чо, встречаетесь? – спросил Егор, кто-то из его друзей засмеялся.
   – А тебе какая разница? – грубо ответил Родькин.
   – А чего ты такой дерзкий? – прыснул Егор.
   – Просто не лезь, хорошо? – напряженно поджав губы, сказала Ева. Костенко махнул на них рукой и пошел со своими друзьями дальше. Девушка облегченно выдохнула и притормозила. – Ненавижу, когда лезут в личную жизнь.
   – Аналогично. Все знают, что я с Аней, а ты с Марком, но продолжают лезть, – Матвей понимал, что это была неправда, но это был самый верный способ вывести Романову на тему. И действительно, парень оказался прав – в следующее мгновение она с вопросительно поднятой бровью посмотрела на знакомого, затем спросила:
   – Ты издеваешься? – она нервно усмехнулась. – Едва ли нас можно назвать друзьями, а ты уже говоришь про отношения.
   – У вас что-то произошло? – недоуменно поинтересовался Матвей. Отчасти он догадывался, что Марк в чем-то соврал подруге и теперь утратил ее доверие, но более у Родькина не было догадок. – Вы сегодня даже толком не разговаривали.
   – Врет он много, хуже, чем Егор, – пренебрежительно ответила Ева. – Вроде были друзьями, но я бы никогда не подумала, что он может мне соврать. Если бы это была обычная недосказанность, то ничего такого не было бы. А так… в общем, я просто устала от бзиков этого человека… Мы давно потеряли друг друга, – с неким отчаянием в голосе произнесла девушка.
   – Марк сложный. Хотя с тобой, казалось, он становился другим, преображался на глазах. Не думаю, что он плохой человек. Мне кажется, ему часто делали больно, поэтому он закрылся в своеобразном куполе, и ему сложно кого-либо подпустить к себе.
   – Все равно не хочу, чтобы меня в принципе ассоциировали с ним, как раньше. Это в прошлом…
   – Рад, если это так, – Матвей сорвался со своего плана. Он хитро улыбнулся, а в зеленых глазах сверкнули лукавые искорки. – Я уж боялся, что тебе придется говорить, мол, Ева, не будь сучкой Марка. Раньше казалось, что это он за тобой бегал, но сейчас все выглядело иначе.
   Девушка смущенно улыбнулась и покраснела. Тогда Матвей предположил, что чувства девушки до сих пор не угасли, но сама бы она ни за что не сделала шаг к примирению. На душе ей по-прежнему было тяжело, но это ощущение исчезало благодаря общению с довольно приятным и смышленым парнем, который обаянием, наверное, мог сравниться только с Юрой. Своими дерзкими, немного пошлыми шутками он смог вывести ее из мрачного состояния, в котором она пребывала последнее время. Таким образом, Матвей выполнил работу не только за Алину, но и за себя – между тем, он, естественно, неплохо наладил приятельское общение с Евой. Несмотря на то, что девушка не считала его привлекательным, в этот день он стал для нее самым лучшим собеседником и затмил того же Айерченко. Теперь Ева пришла в норму; когда она вспоминала о Зильберштейне, внутри все еще что-то содрогалось от жгучей обиды, но быстро отступало.
   Когда Матвей проводил ее домой, то через несколько минут встретился с Алиной около школы. За перекуром они успели обсудить сложившуюся ситуацию, но теперь их выводом стало то, что, вероятнее всего, может, и не стоило пытаться сводить Марка и Еву. Их взаимоотношения переживали не самый лучший период, тем более, Романова была готова говорить с кем угодно, лишь бы не с «чудаковатым немцем».
   – Знаешь, есть такая поговорка: «Один фрик на класс – хорошо, два – перебор», – притоптав бычок ногой, произнесла Алина. Матвей усмехнулся и вопросительно посмотрел на нее. Тогда он еще не знал, что приметы и поговорки – конек новоиспеченной сообщницы.
   – Насчет Марка я понял, но кто второй?
   Она лишь улыбнулась. Внезапно к ним вышел Гришаня, появившийся из-за угла соседнего дома. Он, как всегда, улыбался одноклассникам, приветливо помахав тем рукой. Вероятнее всего, Гриша возвращался с работы (насколько я помню, он продавал сим-карты на Пражской).
   – Ребят, пойдете на мою днюху? – вместо приветствия спросил парень.
   – У тебя день… – только начала Кувшинова, как Матвей легонько задел ее локтем. – Ах, да, точно, – она стукнула себя по лбу. – Конечно, пойдем.
   – Хорошо, – с улыбкой кивнул Гриша. – А то надо решать, сколько бухла брать. Кстати, не знаете, сможет ли прийти Ева?
   – Вполне, – докуривая, ответил Матвей. – Мм… А ты не хочешь позвать Марка? Насколько я помню, говорят, в компаниях он веселый, мне так Кира рассказала, – раздраженно добавил тот. Если раньше он был влюблен в Саванову, то сейчас, как говорится, прошла любовь – завяли помидоры.
   – Припоминаю такое. Я ж сам там был. Он еще так классно препирался с Таней! – восхищенно вспоминал Гриша.
   – А кого ты вообще собираешься звать? – одновременно поинтересовались ребята, переглянувшись.
   – Ну, вас, Андрея, Стаса, Лешу, Киру, Еву, а, значит, и Марка, Сурикову, Таню… А остальные – кто придет, тому буду рад.
   – Хорошо. Только не забудь оповестить тех, кто уже приглашен, – засмеялась Алина.
   – Ну, естественно, – закивал Гриша. – Слушайте, а вы что, встречаетесь? Постоянно вас вместе вижу.
   – Нет! – опять же одновременно ответила парочка.
   – О, рили? – искренне удивился спортсмен. – Ну, окей. Ладно, ребят, мне надо идти. Давайте, пока, – на прощание он пожал Родькину руку. Чтобы не чувствовать себя лишней, Алина тоже протянула Гришу руку, тот ее, без раздумий, пожал, и пошел дальше по своим делам.
   Прошла лишь пара секунд после его ухода, как Матвей произнес, тихо, заговорщицки, вполголоса:
   – Значит, попытаемся их еще раз свести?
   Алина кивнула и хитро улыбнулась. После они немного погуляли, поговорили о том о сем и ни о чем. Общение складывалось невероятно легко. Матвей в жизни не мог подумать, что с Алиной ему будет так приятно и просто разговаривать. Всегда были в разных компаниях, и только одна нелепая идея смогла их сблизить. Юноше даже хотелось сказать нечто вроде: «Знаешь, мне бы не хотелось переставать общаться с тобой, когда сводничество закончится», да вот только не мог подобрать правильного момента для этой фразы. Впрочем, мысли Алины тоже бродили вокруг этого – так или иначе, так она рассказывала Насте.
   О Гришином дне рождения все заговорили только на следующий день (вечеринки такого плана называются вписками, во всяком случае, раньше точно было так – я не любитель такого). Дома, кроме него и младшего брата, никого не было бы, то есть приглашенные могли спокойно оставаться с ночевкой. В качестве подарка, насколько я помню, он просил деньги, около пятисот рублей было достаточно. Ребята подшучивали, мол, это была плата за вечеринку.
   Приглашение Ева получила тогда, когда на большой перемене о чем-то разговаривала с Егором. Гриша подошел вместе с Матвеем.
   – Эй, Ромашка, придешь ко мне на днюху? – как обычно, с приветливой улыбкой поинтересовался Гришаня. Матвей лишь лукаво усмехнулся.
   – На днюху? – удивленно переспросила Ева. – Не знаю. Ты меня вообще впервые зовешь.
   – Да ладно тебе, – отмахнулся тот. – Просто я помню, что два года назад тебя не отпустили ко мне. Вот подумал, что сейчас разрешат.
   – Ну… разрешить-то разрешат. А что, опять с ночевкой?
   – Ну, естественно!
   – С ночевкой точно не приду. А кого ты еще пригласил?
   – Наших, чего уж. Егор, пойдешь? – спросил Гриша.
   – Не, Арчи устраивает вписку, я с братанами буду, – довольно улыбнулся Егор.
   Все это время Марк ходил по школе подобно призраку. Мрачный, угрюмый, молчаливый. Никто не привык видеть его таким. Даже Ева заметила, как он переменился, несмотря на то, что более он не пытался с ней заговорить. Вероятно, что-то дошло до его ушей благодаря ГПС. Правда, когда дело касалось его, он был не таким хорошим психологом. Всю проблему он видел в поцелуе и думал, что об этом знала уже вся школа. Отчасти так оно и было. Из-за убитого состояния Марка оказалось непросто уговорить прийти на вечеринку. Ему-то что? Выпить он мог спокойно дома, без лишних свидетелей и негативных последствий. Алина, которая подошла к ребятам в тот момент, начала одноклассника дразнить алкоголиком, потому что ему больше нравилось пить именно в одиночестве, а не в компании. Никакой из уговоров не действовал, и только Гриша хотел отступить, как Алина выпалила:
   – Да чо ты ломаешься, как алтайская целка? – да-да, именно так в школе Зверя ученики называли нерешительных людей. – Тем более Ева придет! Думаю, она была бы рада тебя видеть, не так ли? – протянула она, искоса посмотрев на Матвея. Тот активно закивал.
   – Okay… Только есть одна просьба, – он показал указательный палец. – Я не отвечаю в данный период за то, что буду творить на пьяную голову. Прошу, последите за тем, чтобы я особо не распускал свои руки и язык, а то иногда мои действия до добра не доводят. Да и вообще, если вы, конещно, сами будете в адеквате.
   Разумеется, я прекрасно помню о том, как вас раздражают резкие переходы в моем повествовании, но делать паузу в своем монологе я не собираюсь. Чтобы заполнить перерыв просто скажу, что в оставшееся время до вечеринки больше ничего не произошло. Алина также невинно и непринужденно общалась с Матвеем, да так, что временами они даже забывали о своем сговоре. Вместо того, чтобы исправлять ситуацию с Евой, Марк все больше погружался в себя – на его немаленькие плечи навалилось слишком много проблем, о которых он никому не мог рассказать, что расстраивало его еще больше. Егор много времени проводил с Евой, иногда даже казалось, что между ними могло быть нечто большее, нежели приятельское общение. Девятиклассников начали сильнее подгонять с подготовкой к экзаменам, в остальном же все так и оставалось спокойным. Но, между тем, в ГПС пошел еще такой слух, что Ева была симпатична Юре, но это так и не получило подтверждения со стороны Айерченко. Миль пардон, моя пауза оказалась слишком затянутой. Надеюсь, вы не будете серчать, если я без лишней скорбной минуты молчания перейду сразу к делу?
   Свое повествование я предпочту начать с Марка. После курсов он был измотан, ему оказалось не по силам сориентироваться в собственном районе – в колледже скоро должен был быть экзамен, от которого зависело дальнейшее поступление. Несмотря на напряженные отношения после одной из прогулок, Таня и Сурикова вышли встретить непутевого одноклассника. Как раз они бы все вместе пришли на день рождения. Впрочем, Тане-то было так неудобно – она жила в одном доме и даже в том же подъезде, что и Гриша, поэтому ей пришлось еще какое-то время подождать подругу и Марка. По плану та должна была встретить немца около метро, поскольку она сама жила близко к нему, и им было намного удобней идти вместе, чем еще где-то назначать встречи. Во время их небольшой прогулки Марк никак не мог подумать, что с одноклассницей, которую он едва ли считал знакомой, у него состоится душевный разговор. Разумеется, не в самом трезвом виде, но на следующее утро о нем оба будут помнить.
   В то же самое время Матвей шел вместе с Алиной. Девушка принарядилась – надела красивое платье, кожаную куртку и, помимо кудрей, накрасилась. С ней была небольшая сумка. Для мамы она отправилась к подруге на ночевку в Бирюлево, потому что к Грише на день рождения ее не отпустили бы. Матвей же своим родителям вообще ничего не стал говорить. Ушел гулять и все. Он еще сам не решил – оставаться на ночевку или все же вернуться домой?
   – Как думаешь, меня Марк долго будет убивать, когда узнает, что Ева не будет рада его видеть? – в шутку спросила Алина, на что Матвей задумчиво покачал головой и ответил:
   – Черт его знает. В таком состоянии он напоминает мне амебу. Думаю, он сам все прекрасно понимает, просто идет ради нее.
   – Наверное, ты прав. Знаешь, я даже тогда рада, что Егор не смог прийти, – продолжила Алина. – Я вижу, как больно Марку смотреть на Егора и Еву. Они почти всегда вместе. Наверное, если бы я не знала, что Егор влюблен в Еву, то у нас могло бы что-то выйти. Хотя он человек такой… Не то чтобы двуличный, просто…
   – Есть четкое понимание, что не твое. К чему трата на бесполезные «мутки»? – закончил за нее Матвей, пальцами показав кавычки. Алина взглядом преданного пса посмотрела на него. – Я же тебе говорил, что с Аней сейчас напряженно. Когда в последний раз переписывались, она написала мне, что ей нужен небольшой перерыв в отношениях, надо что-то подумать. И пока она слишком занята для этого. Если честно, я думаю, она просто так оправдывает наш с ней тупик.
   – И ты переживаешь из-за этого?
   – Да, пожалуй, есть такое. Пойми, она прекрасный человек, замечательный собеседник, невероятно обаятельная и умная, но я понимаю, что… на ней мир не заканчивается. Нужен тайм-аут? Хорошо. Но я не гарантирую, что мои чувства останутся за это время прежними, а мое сердце не займет другой человек, – он выжидающе посмотрел на Алину.
   – Может, прогуляемся еще немного? Не думаю, что без нас произойдет что-то особо интересное, – улыбнулась девушка.
   – Согласен. Максимум – Марк с горя будет в хламиду-монаду отплясывать с какой-нибудь Кирой, а то и Таней, которая точно будет навеселе, – думаю, тогда Матвей даже не представлял, насколько окажется прав.
   Пока друзья (потрясающая пара в будущем) прогуливались, вечеринка у Гриши уже началась. Именинник пытался заказать пиццу, но никак не мог дозвониться, поэтому гости начали играть без него. Какую игру? Ее принцип заключался в том, что все ходы так или иначе были завязаны на алкоголе. Например, вторая ячейка, на которую попала Ева, гласила, что она должна указать на того человека, который должен выпить. Без раздумий она указала на свою подругу. В общем, обычное игральное поле и два кубика. Все, что ребятам нужно было для счастья. Быстрее всех перебрала с алкоголем Таня – ее организм не был привыкшим к спиртным напиткам, и ей было радостно после трех бокалов вина, поэтому из игры она выбыла раньше всех и пошла курить на балкон под присмотром Суриковой (замечу, что сами по себе они не курили, лишь изредка баловались). Помимо пива, закупленного для мальчиков, Марк без стеснения пил вино, купленное для девчонок. Он то повышал градус, то понижал. Вскоре и ему надоело играть, поэтому он пошел на балкон, где уже были Стас, Таня и Сурикова. Все курили, о чем-то разговаривали. Таня, чтобы не тратить свои сигареты, решила стрельнуть у Марка, но тот сразу начал протестовать:
   – Они слишком крепкие для тебя, барышня. Тебя еще больше от них развезет, – вы не подумайте, что он был жадным парнем, просто на тот момент он еще кое-как соображал.
   – Ну и что?! – она вырвала пачку из рук Марка и кинула обратно на подоконник, после того, как взяла сигарету. Прикуривая, она чуть не подпалила себе волосы. – Блин, да вы понимаете, Егор меня использовал! – продолжала Таня загонять о чем-то своем. – Просто брал и использовал! Он меня чуть не изнасиловал, хотя я бы ему и так дала! Егор, ты чудак! – в открытое окно крикнула девушка и чуть на этот раз сигаретой не подпалила свою челку – Сурикова во время остановила ее, убрав руку от лица. – Что ты делаешь? – Марк анализировал сказанное Таней. Это мало было похоже на шутку. Зильберштейн для себя решил, что не оставит Еву на попечение Егора ни при каких обстоятельствах.
   – Тань, скажи, как ты в таком виде придешь домой? – на полном серьезе спросила та.
   – Она еще и домой пойдет сегодня? – немец отвлекся от своих рассуждений. – Думаю, ей пора трезветь, – заметил Марк. – Могу приготовить кофе. От него приходят в чувства.
   – Серьезно? Ты мне сделаешь кофе? Дай я тебя расцелую! – Таня только кинулась к Марку, чтобы выполнить обещанное, как тот моментально выбросил сигарету и поспешил к выходу.
   – Обойдусь, – поспешно заверил он и направился на кухню. Марк был впервые у Гриши дома, но сумел быстро сориентироваться в шкафчиках с посудой и разными специями. Заварив для Татьяны свежий кофе в чашке в виде объектива фотоаппарата, он принес его в гостиную, где ребята все еще продолжали играть. Ева внимательно смотрела за тем, как Марк ставил чашку на стол, где стояло несколько пакетов вина и разные закуски. – Это для Тани, чтобы протрезвела быстрее, – сообщил Марк, будто оправдываясь перед… подругой?
   Но, как оказалось позднее, Таня вовсе не собиралась пить кофе – она пыталась выпить еще немного вина, но ее начало подташнивать. Сурикова, вошедшая в роль надзирателя, пошла вместе с той в ванную. Кира в то время включила свою музыку, вероятно, ту, под которую она занималась танцами.
   – Марк, не хочешь со мной потанцевать? – игриво улыбаясь, спросила Кира и поманила за собой пальцем. Естественно, на нетрезвую голову все недосказанности и обиды казались таким пустяком! Единственное, что потом омрачило прожитую ночь – утренние воспоминания, от которых становится немного стыдно. Так, допустим, стало с Таней – все это время Леша снимал на видео то, что она делала. Точно никто не знал – притворялась она или нет, но всем мальчикам было и без того весело наблюдать за ее действиями.
   – А давай! – без каких-либо раздумий согласился Марк, и они с Кирой на пару начали танцевать. Саванова умело вертела пятой точкой, как их учил тренер, а Марк… в общем, это стало не самым его приятным воспоминанием. Все это также попало на камеру Леши. Они со Стасом постоянно подшучивали и смеялись над сверстниками. Через полчаса именно кто-то из них предложил сыграть в бутылочку. Все охотно согласились, но целоваться друг с другом никто не хотел. Поэтому тех, кто не хотел играть, парни «угощали» алкоголем еще активней, в итоге чего вино закончилось. Марк даже немного расстроился, ведь оно было таким вкусным, хотя вино ему никогда не нравилось.
   Первым бутылочку крутил Гриша. Он еще не дозвонился до пиццы и решил сделать небольшой перерыв. Как ни странно, но поцелуй у него выпал с Кирой; несмотря на то, что они были знакомы с самого детства, и у них были прежде отношения, они долго не могли решиться на поцелуй; хотя всегда были друг для друга как брат и сестра. Все обошлось легким прикосновением, дальше бутылочку крутила Red Head. Ей же выпал поцелуй с Евой. Ну, а чего церемониться-то? Обе на выпившую голову согласны на многое, поэтому никто не стал разбирать, что обе представительницы женского пола. Их поцелуй был значительно длиннее, возможно, даже с языком. Парни это снимали на видео, сопровождая запись радостными криками и аплодисментами. Когда девчонки закончили, бутылочку крутила Ева. То ли к ее сожалению, то ли, наоборот, к радости, но горлышко указало на Марка. Он сидел в полном недоумении. Девушка долго не могла решиться на поцелуй, но когда она склонилась к нему, немец ее резко оборвал:
   – Давай выйдем на балкон. Нужно поговорить, – он и сам понимал, что это наиболее подходившее состояние для серьезного разговора. Каждый мог сказать правду, а если правда оказалась бы горькой, то ее можно было смело оставить в прошлом.
   – О чем ты хотел поговорить? – уже на балконе спросила Ева, до этого сохраняя на устах беззаботную улыбку. Она скрестила руки на груди, как человек, заведомо не приемливший все то, что Марк ей сказал бы. Как раз в это время Алина и Матвей проходили под окнами 13-1, но им, разумеется, не было видно, кто стоит у распахнутых окон одиннадцатого этажа.
   – Что происходит, Ева? – тихо спросил Зильберштейн, печально смотря на девушку. – Изменилось твое отношение ко мне… да и ты сама изменилась.
   – Ничего, Марк, все нормально. Everything is okay [81 - Everything is okay – все в порядке (англ.)]. Просто теперь я понимаю, какой ты человек.
   – Какой я человек? – раздраженно переспросил парень. Он сам прекрасно понимал, что, по сути, Ева являлась единственным человеком, который мог выбить его из колеи, но он должен был довести дело до конца.
   – Лживый, лицемерный, – ни одна мышца не дрогнула на ее лице, когда с языка с легкостью сорвались эти слова.
   – Да в чем я тебе лгал?! Где лицемерил?! – Марк сам не заметил, как перешел на крик. Гнев вновь закипал и бурлил прямо в жилах. По телу паутиной расползалась неприятная нервная дрожь. – Пойми, тот поцелуй был чистой случайностью. А, может, и грязной. Я же тебе ничего не предъявляю, что ты с Кирой целовалась. Поверь, я бы даже смирился с тем, что мы никогда не будем вместе, но я тот человек, который не привык опускать руки без боя.
   – Твоего ли? – наигранно усмехнулась Ева. – Знаешь… Прошло бы еще немного времени, наверное, мы могли бы быть вместе. Сейчас, правда, это вызывает у меня сомнения. Теперь я с тобой не то, что встречаться не хочу, у меня даже общаться с тобой нет ни малейшего желания, – только Марк хотел что-то сказать, как Ева докончила свою мысль. – Для тебя идеальной парой была бы ЛаЛаури. Говорят: «О мертвых либо хорошо, либо никак», но она оказалась той еще стервой.
   – Впредь не задавай мне вопросов, и можешь быть уверена, что я ни в чем не солгу тебе, – его глаза в мгновение потемнели, а лицо окаменело. Ева не ожидала таких слов от Марка, она думала, что разговор закончится примирением – друг бы принял свою ошибки и извинился, но вместо этого он последовал сицилийской обороне: «Лучшая защита – это нападение».
   – Твой бой закончен, – вымолвила Ева и торопливо покинула балкон. Казалось, именно эти слова привели Марка в чувства, но что-либо менять было уже поздно – девушка вернулась к одноклассникам и продолжила играть роль беззаботной девчонки.
   Стоит ли мне описывать чувства, которые нахлынули в тот момент на Марка? Если честно, мне даже сложно определить их природу, поскольку все усиливалось под действием алкогольного опьянения. Ему хотелось пойти за Евой, остановить, взяв ее за локоть, сказать какую-нибудь глупость, как то было прежде, и вот, они бы помирились. Но тогда ему казалось, что это могло быть финалом. Все. Завершением их насыщенного, местами трепетного общения. Казалось, теперь Марк смутно, но догадывался, что могло послужить причиной их разлада. Если Ева заговорила об Ал, значит, вероятно, что-то с того времени. И тут Марк вспомнил их диалог, который хотел бы оставить в тайне. Естественно, у него могли быть свидетели, могло быть что-то услышано, но лишь они понимали, о чем шла речь. Маловероятно, что это могло быть донесено Еве, а рядом ее тогда и не было. О том, что Марк наведывался к француженке домой, никто не знал, это точно. Кира обо всем молчала, ей было бы слабо переступить себя, чтобы рассказать, тем более, кто ей поверил бы, учитывая то, что с Марком она практически не общалась? Александрия, в отличие от Марка, любила приватные беседы, и в свое время ей было бы невыгодно об этом рассказывать. Значит, дело было не в их взаимоотношениях, но связано это было непосредственно с ними. Разве было что-то еще скрытое в их кругу? И кто в таком случае мог не уследить за своим языком?…
   Было уже около одиннадцати ночи, когда Матвей и Алина все-таки решили прийти на день рождения. К тому моменту Ева уже собиралась уходить, Андрей, как истинный джентльмен, вызвался ее проводить вместе с Гришей. Когда Алина узнала об этом, она сразу запротестовала:
   – Эй, мы только пришли, а вы уже уходите? – но она думала только о том, насколько ей нравилось общаться с Матвеем, причем на совершенно разные темы. – Давайте хотя бы сфоткаемся на память, ребят!
   Идея была принята на «ура». Ради удачного снимка Марк сделал вид, будто никакого разговора не было. Нацепил Кире на голову Гришину красную кепку и сел на диван. Саванова села рядом, и немец приобнял ее за плечи. На самый край присела Таня, которую Сурикова только вывела из ванной. На Пуголовкиной было короткое платье, едва прикрывавшее ягодицы. Смотря в объектив камеры, она посылала воздушный поцелуй. Сурикова отказалась фотографироваться. С другой стороны от Марка сел Матвей, рядом с ним Ева. Она обаятельно улыбнулась, и Матвей приобнял ее за талию. Увидев это, Алина ревностно сверкнула глазками и буквально запрыгнула на колени к Зильберштейну. На спинку дивана уселись остальные ребята, в том числе и Гриша, поставивший фотоаппарат на таймер. Вспышка.
   Прошло немного времени. Матвей согласился вместе с другом пойти провожать Романову. Гости дружной толпой собрались в прихожей и с поцелуями и объятиями прощались с ней. Когда очередь дошла до Марка, он пару секунд не мог подобрать слов, но Ева сама нарушила неловкое молчание:
   – Удачи, Марк. Хорошего вечера, – улыбнувшись, она подмигнула и пожала его руку. Девочка-то поумнела, не стала выносить сор из избы. Поджав губы, Марк украдкой кивнул и поспешил на балкон, где дрожавшими руками попытался закурить. Алина на интуитивном уровне поспешила за ним. Одноклассник стоял у распахнутого окна и, уперевшись руками в подоконник, смотрел вниз.
   – Что случилось? – вполголоса спросила Алина. Ее привычная улыбка испарилась с лица, вероятно, побежала вслед за Романовой, ибо даже она понимала, что девушка была виновницей плохого состояния Зильберштейна.
   – Просто мы закончили общение с Евой. Навсегда, – бледными губами произнес парень.
   – Думаю, любая проблема разрешима… Тем более, еще непонятно, что Юра ей мог наплести.
   – Айерченко? – Марк исподлобья посмотрел на Алину. Как же он раньше не мог догадаться? Он устало прикрыл глаза рукой. – Эх… Глупая девчонка.
   – Ева? – уточнила Алина.
   Марк сделал неуверенный шаг, слегка пошатнулся, затем вновь закурил и посмотрел на улицу. Ночное небо было абсолютно чистым – ни звезд, ни луны – лишь вдалеке клубился дым.
   – Ты была моим миром, была моим всем… – он сделал глубокую затяжку, после медленно прогнав дым из легких, по-своему наслаждаясь этим моментом. – Против тебя дышать я не смел.
   – О чем ты, Марк? – беззаботно спросила Алина, взяв последнюю сигарету из пачки одноклассника. – Слышал, что последнюю всегда может взять мент? – еще зимой Кувшинова ходила на курсы в милицейский колледж, но ныне она решила доучиваться.
   – Что ж, теперь ты, видно, меня отпускаешь. И пусть кану в бездну, ведь ты забываешь! – он всплеснул руками и вновь посмотрел вниз. Сердце билось в ускоренном ритме, к горлу подступил неприятный ком. Видно, не стоило пить настойку боярышника. Или шиповника… Хотя нет, дело было вовсе не в алкоголе. Земля уходила из-под ног не потому, что он столько выпил, а потому что потерял единственного близкого человека. Алина не на шутку испугалась и попыталась отвести Марка подальше, но тот лишь отмахнулся от нее как от назойливой мухи и продолжил: – Неужель ты не видела, что делала со мной? Стала для меня больше, чем самой родной. Вероятно, ты ангел, прямо с небес…
   – Марк, прошу, остановись, ты меня пугаешь, – она осторожно положила руку ему на плечо.
   – …в меня ж, девчонка, вселился бес, – он с усмешкой посмотрел на взволнованную Кувшинову. Кого он мог винить, кроме себя? Разумеется, роковую роль сыграли злые языки, но он и сам был хорош – его правда оказалась ложью.
   – Марк, серьезно, она не стоит твоих чувств. Не убивайся так, – в ее глазах блеснули слезы – в одно мгновение Алина почувствовала то, что чувствовал Марк.
   – Глупая девчонка… – просипел он, криво ухмыльнувшись.
   – Возможно, еще не все потеряно! Хватит, прошу, Марк. Не опускай руки. Я знаю, какой ты человек. Почему ты становишься из-за нее слабым? Продолжай добиваться!
   – А разница?! Ведь ей все равно! – он резко отпрянул от Алины и с гневом посмотрел на нее. – Душу мою загубила очень давно… – обреченно выдохнул Марк и ушел с балкона. Он смутно понимал, куда можно было деться от любопытных взглядов гостей, поэтому пошел на кухню и продолжил там давиться водкой. Конечно, каково было его недоумение, когда он там пересекся с Суриковой. – Эм… а чего ты с остальными не сидишь?
   – Зачем? – удивилась Сурикова, сложив руки на коленях. – Я не общаюсь с этими людьми, не вижу смысла проводить с ними время. Если бы мы сидели компанией, то можно. Так все в разнобой.
   – Даже неинтересно? – удивился Марк.
   – Нет, и не думаю, что должно. Меня не привлекают такие компании. Наилучшим вариантом на фоне этого балагана выглядит перспектива подумать о своем будущем, разве нет? Впрочем, зачем о нем думать, если все решено заранее?
   – А какие у тебя планы на будущее? Что планируешь сдавать? И остаешься ли до одиннадцатого?
   – Остаюсь. Выучу английский и поеду в Америку, благо связи есть.
   – Переводчиком?
   – Почему бы и нет? – она усмехнулась.
   – Ну, а как же личная жизнь? Неужели ни к чему не тянет? Тебе же вроде какой-то там Зак Эфрон нравится? Или какой-то другой смазливый парень…
   – Нравится, и что? Ты сам прекрасно понимаешь, что это все несерьезно.
   – А другие парни?
   – Что парни-то? Я им не нравлюсь, посмотри на меня, – она руками показала на свое лицо. Марк, сощурившись, внимательно посмотрел на нее. У нее была хорошая фигура, которую она всегда скрывала под объемными яркими толстовками. Рябая кожа, большие глаза, но они были кристально голубыми, полными некой мудрости, нежности. Нет, она не была страшной. Просто ее окружали не те люди. – Лучше я буду беспокоиться о своей карьере, нежели о личной жизни.
   Марк понятливо кивнул. На какое-то время он и на себя перенял жизненную позицию одноклассницы – действительно, зачем ему убиваться из-за Евы, если у него вся жизнь впереди? Столько всего еще можно сделать, а не жить прошлым и воспоминаниями. Или же… Иногда кажется, что пусть рядом будет любимый человек.
   – Я не имею права давать тебе советы, но тебе не стоит так много пить, Марк. Не первый раз становлюсь свидетелем твоей размолвки с Евой, – немного тише сказала Сурикова. – Временами ты напоминаешь ребенка, который тянется к алкоголю. Задумайся об этом, пока не поздно.
   Выдержав паузу, проанализировав сказанное одноклассницей, парень решил ответить. При обычных обстоятельствах его могли бы задеть эти слова, но теперь он видел, что Сурикова была права.
   – Знаешь, а ты не такая уж и плохая, Лен.
   Наверное, это был первый раз, когда Марк увидел в подруге Тани не глупую преданность дружбе, а рассудительность и четкие планы на будущее. Пока это было единственным, что впечатлило парня за этот день.
   После ухода Евы вечеринка продолжилась. Пытались отрезвить Таню и отвести ее домой, несмотря на то, что она жила на пару этажей ниже, но, тем не менее, была не в состоянии дойти самостоятельно. Кофе, приготовленное для нее, она так и не выпила. Девушка лезла обниматься ко всем мальчикам, целоваться. К часу ночи наконец-то привезли заказанную пиццу.
   Позабыв о своем возлюбленном, Кира лежала и обнималась со Стасом. Конечно, до этого она осталась наедине с Гришей в его комнате. Они там закрылись; было между ними что-то или нет – никто по сей день не знает. Но когда Марк увидел запечатанный презерватив, то подумал что-то свое и оставил его на самом видном месте, хитро улыбаясь еще примерно полчаса. Гости разбрелись – кто-то смотрел фильм, по-моему, «Очень страшное кино», кто-то в комнате Гриши распивал отвратительную настойку боярышника. Или шиповника. Марк снова ее попробовал, ему стало плохо, и он вернулся на балкон. Решил, что от свежего воздуха ему должно стать лучше. Он только хотел закурить, как его потянуло к «белому другу». К тому моменту пришли Стас и Матвей на балкон и, чтобы не засветиться в списке людей со слабым желудком, куда уже попали вышеупомянутые Таня и Стас, Марк уединился в ванной, поскольку туалет был занят.
   Приведя себя в порядок, умывшись холодной водой, Марк посидел на краю ванной еще какое-то время. Ему было уже не так паршиво, но он пообещал себе, что больше никогда не будет пить такие сомнительные напитки. Переведя дыхание, он вышел и продолжил пить водку, разбавляя ее соком. Никто его отсутствия не заметил. Прошло примерно полчаса, как Кира внезапно собралась домой. Леша решил остаться на ночь, несмотря на то, что ему рано утром надо было ехать на какую-то выставку.
   Марк, естественно, тоже пошел провожать ее с остальными ребятами, а это были Леша, Стас и Андрей. Все было тихо, мирно. Учитывая то, что у них были с собой деньги, они хотели на утро взять пиво, чтобы отрезвиться, но после того, как они проводили Саванову, парни пошли через школу. Совершенно неожиданно Марку пришло сообщение на телефон от неизвестного номера, и он, чуть ли не носом уткнувшись в экран и набирая что-то в ответ, перелетел через скамейку.
   – Воу! Теперь понятно, кто из нас тут в говно, – засмеялся Стас, помогая бывшему однокласснику встать на ноги.
   На этом все яркие события подошли к концу. Марк за временем уже не следил. Из-за своей внезапно проснувшейся доброжелательности он решил помочь с уборкой Грише. Когда они уносили использованную посуду на кухню, то увидели в ванной комнате Лешу, сидевшего на краю ванной.
   – Лех, если тебя тошнит, то лучше иди в туалет, – сказал Зильберштейн, смотря на мрачного Саванова.
   – Да все нормально, – кротко ответил тот.
   – Чувак дело говорит, – согласился Гриша, на что Марк с укоризной посмотрел. Но вместо того, чтобы ответить что-то членораздельное, Лешу стошнило прямо в ванную. Да, именно оттуда он потом не выходил до семи утра. Почему? После того, как желудок опустошился после пяти кусков пиццы, мозг перестал соображать, и парень заснул, уткнувшись носом в раковину. Стас то и дело подшучивал по этому поводу, особенно когда Леша проснулся в своей… Эм… Ну, вы поняли, и перебрался к Грише в кровать. В квартире потом стоял довольно-таки стойкий неприятный запах.
   Марк заснул одним из последних. В эту ночь он не ожидал снов. Последним, на что он взглянул перед отбытием в царство Морфея, был самолет, пролетавший высоко в утренних облаках над восходившим осенним солнцем…

   «Лучи восходившего осеннего солнца безразлично встречали летчика под номером один-сорок четыре. За темными летными очками не было видно его глаз, но, должно быть, они были красивыми. Военные годы, пилот был послан на северный остров для того, чтобы договориться с генералом о доставке вооружения для Советского Союза.
   Посадочная полоса. Аэропорт северного острова принял самолет Р-10. Пилот Марк Зильберштейн покинул кабину и ступил на землю. Его встретили и проводили к генералу, командиру местной военной базы. Военачальник стоял недалеко от взлетной полосы, скрестив руки за спиной. У него было грубое лицо со шрамом на щеке. Голубые глаза – один из них был невидевшим. Короткие седые волосы. Марк был в болотной военной форме, в черных хромовых сапогах и длинных крагах. Генерал сурово окинул взглядом летчика, затем, кивнув, протянул руку:
   – Генерал Романов.
   – Старший лейтенант Зильберштейн, – представился во время рукопожатия пилот и кротко улыбнулся. Он был непривычен к морскому воздуху, поэтому его пошатывало от избытка кислорода.
   – Не снимаешь краги после перелета? Странный малый, – усмехнулся генерал и отступил в сторону, тогда Марк увидел, что за ним все это время стояла молчаливая девушка с темными длинными волнистыми волосами. У нее были выразительные большие зеленые глаза, нежная оливкового цвета кожа. Хрупкая фигура, утонченные черты лица. Пухлые губы, на которые летчик посмотрел с неким очарованием. Напуганный взгляд устремился на юношу прямиком из-под пышных ресниц. – Познакомься, моя дочь, Евгения.
   Как только он захотел протянуть руку девушке, ее отец продолжил говорить:
   – Не стоит тебе до нее дотрагиваться. Ее жених сравнивает всех, кто к ней прикасается, с фарфором.
   – Почему именно с фарфором?
   – Потому что он с легкостью разобьет любому лицо и сломает жизнь.
   Марк с удивлением посмотрел на молчаливую невесту и понятливо кивнул. Неужели уже обручена? Но кольца на пальце он не увидел. Должно быть, выгодная партия. Во всяком случае, тот подумал именно так. Генеральские дочки редко выходят замуж за простаков.
   Получить ответ на сверхсекретную депешу из штаба флота было решено ранним утром следующего дня. Пилота проводили к небольшому деревянному дому, построенному на берегу океана. Он располагался рядом с армейскими бараками северного острова, но отстоял в стороне.
   – Когда гость отдохнет, устрой ему экскурсию, Евгения, – скомандовал генерал.
   – Не стоит, я могу сам осмотреть все, – нерешительно запротестовал Марк, смущенно улыбнувшись. Генерал был непреклонен:
   – Я настаиваю. На этом острове сохранились удивительные места, которые война не затронула, – затем генерал холодным взглядом посмотрел на дочь, и та послушно кивнула в знак согласия.
   – Эмм… ну, хорошо, – юноша немного растерялся. Вскоре он остался совершенно один, наедине со своими мыслями. Он открыл окно, сел на кровать и, сняв краги, куртку и очки, закурил, блаженно прикрывая глаза. Теперь ему стало намного лучше. Несмотря на то, что на улице было прохладно, он этим пренебрег и остался в повседневной форме. С ним был лишь легкий планшет. Командировка предполагалась около двух суток, в зависимости от погодных условий. Уже утром следующего дня Марк должен вернуться в Архангельск с результатами тщательного анализа информации местным штабом.
   В потрепанном планшете были вещи, которые Марк всегда брал в поездки и то, о чем он предпочел бы забыть – личный дневник, который он называл журналом. Записи в нем были редкими, но подробными и сопровождались иллюстрациями. У юноши был потенциал художника, но вместо того, чтобы посвятить себя искусству, ему в возрасте шестнадцати лет пришлось учиться управлять самолетом. Ныне ему доверен разведчик Р– 10. Это был его первый длинный перелет – около пяти часов.
   Время близилось к вечеру, в дверь кто-то постучал. Марк, сидевший на подоконнике, откинул на кровать заполняемый журнал, исписанный мелким неразборчивым почерком (в детстве его толком не учили писать), и пошел открывать.
   – Кто там? – прежде чем отодвинуть щеколды, настороженно спросил Марк. Он смутно представлял, чего можно было ожидать от жителей этого острова, впрочем, маловероятно, что они знали о цели прибытия Зильберштейна.
   – Евгения, – ответил робкий тихий голосок. Марк, тяжело вздохнув, открыл дверь и увидел за порогом девушку в платье, фартуке, с подносом в руках. Практически незаметно улыбнувшись, она почти шепотом добавила: – Я приготовила специально для Вас.
   – Не стоит так официально, – доброжелательно произнес пилот, пропуская девушку в дом. Она нерешительно посмотрела по сторонам, но все же решилась зайти. Поставив поднос на журнальный столик, девушка посмотрела на юношу. Он не мог понять значения ее взгляда, но он был таким добрым и ласковым, что внутри солдата все летчика все встрепенулось. – Можно ли тебя называть кратко? Женя?
   – Ева, – осторожно поправила та.
   – Впервые слышу такое сокращение, – удивился он.
   – Мать, испанская беженка, хотела назвать меня именно так, – будто оправдываясь, повествовала Ева. – Отец не любит говорить о ней. Наверное, в СССР с подозрением относятся к таким, как я. Мне кажется, лишь поэтому отец не хочет, чтобы я покидала остров и вышла замуж за капитана. Всю жизнь прожить взаперти, наверное, вот мой удел.
   – Не думаю, что так. Будь моя воля, я показал бы тебе жизнь за пределами северного острова, – добродушно улыбнулся Марк.
   – Северный остров? – недопоняла девушка.
   – У нас так называют ваш остров, – пояснил он и присел на кровать. – Я поражен, что ты высказываешь свои предположения совершенно незнакомому человеку. Не боишься, что обо всем расскажу твоему отцу?
   – Любую вещь, которую я могу произнести здесь или даже только подумать, непременно донесут моему отцу. Потом очень больно видеть этаких стукачей, а тебя, даже когда уедешь, я не буду винить, потому что тебя больше не будет рядом.
   – Интересно, – Марк задумался и не заметил, как девушка подошла к нему и, наклонившись к его уху, почти беззвучно прошептала:
   – В полночь на западной стороне острова, на пристани.
   После трапезы Ева, как и обещала своему отцу, устроила экскурсию по острову. За это время она старалась даже не пересекаться взглядом с гостем. Таким образом, примерно за полтора часа прогулки она лишь изредка что-то рассказывала о памятниках, которых всего-то было три штуки. Последней достопримечательностью должна была стать церковь, построенная в горах. Со слов генеральской дочки юноша узнал, что там невероятно красиво, особенно во время заката или рассвета. Когда они поднялись по извилистой тропинке, первое, что увидел юноша, были шикарные огромные ивы, за которыми проглядывали старые развалины. Убирая мешавшие ветки, он сначала пропустил девушку, затем прошел сам. Лучи закатного солнца лобызали старинные камни руин церкви, древнего кладбища и острых скал.
   – Слышал о произведении Лермонтова „Демон“? – вполголоса поинтересовалась Ева.
   – Читал.
   – Я всегда представляла, что это та самая церковь. Помнишь? – мечтательно улыбнувшись, она посмотрела на юношу.
   Тот зачарованно рассматривал грандиозные руины. Вдалеке виднелся небольшой водопад и озеро с выступавшим в него ледником. Разрушенные памятники напоминали о многочисленных битвах, которые могли происходить на этой земле.
   – …их вечный мир не возмутит, – незаметно для себя Марк произнес последнюю строчку поэмы, затем повернулся к Еве. – И часто ли ты сюда ходишь?
   – Каждый раз, когда появляется шанс сбежать из дома, – обреченно вздохнула она. Внезапно позади послышались громкие тяжелые шаги. Кто-то убрал ивовые ветви с пути.
   Обернувшись, они увидела крепкого парня в военной форме. У него была смугловатая кожа и карие глаза. – Егор, как ты нас нашел?
   – Владимир Николаевич сказал, что ты устраиваешь для гостя экскурсию. Ты слишком мечтательна, это идеальное место для тебя, – скептически фыркнув, произнес капитан. Ему было примерно двадцать пять. – Это та „важная персона“, о которой говорил твой отец? – он вопросительно указал на Марка, затем протянул тому руку: – Капитан Костенко Егор Олегович, рад приветствовать тебя на северном острове, – он в мгновение стал серьезным.
   – Старший лейтенант Зильберштейн, – представился юноша. Егор прыснул:
   – Неужели немец? – он с насмешкой посмотрел на Марка.
   – Я не знаю, кем были мои родители. Может быть, немец. Или людям просто досталась хорошая фамилия, – довольно улыбнулся тот. Ева и Егор вопросительно посмотрели на него. – Я сирота.
   – А немецкий язык знаешь? – улыбаясь, поинтересовался капитан. Пилота напрягало то, что тот не мог быть серьезным. Вероятно, возраст играл роль.
   – Знаю. Наш интернат редко задерживался на одном месте долгое время. Приходилось общаться с разными людьми, чтобы хоть чему-то научиться.
   – Ладно, все с тобой понятно. Милая, ты не против, если я тебя уведу от этого чудаковатого незнакомца, – он взял девушку за руку и повел в сторону спуска. – Пока, немец! – он махнул рукой, которой после раздвигал пышные ветви деревьев. – Черт, ива опять плачет!
   Марк не знал, сколько он еще пробыл потом на руинах старой церкви. Впервые за несколько лет ему стало невероятно спокойно. В этом месте царило умиротворение, которое сложно передать словами. Он обошел всю заброшенную территорию. Когда на часах была половина одиннадцатого, он начал спускаться вниз.
   Встреча на пристани. Он пришел раньше временной собеседницы. Свежий ночной воздух будоражил его воспоминания. С неким упоением он будто вновь переживал свою жизнь. Самые первые воспоминания начинались с трех лет, но они были смутными до пятнадцати. К сожалению, память Марка оставляла желать лучшего, впрочем, такие обыденные вещи, как управление самолетом, он помнил прекрасно. О чем бы он мог рассказать девушке? Ведь он даже толком не знал своего прошлого. В приют он попал в пять лет, даже не знал, какими были его родители – хорошими или плохими, но Марк помнил, что у него был шанс запомнить лицо мамы, но в голове оно каждый раз становилось размытым, словно он должен был его забыть.
   Ева пришла позже назначенного времени. Она была в прохладном для местной погоды платье, что ее никак не смущало, но Марк, как истинный джентльмен, отдал ей свою куртку. Вместе им было легко. Действительно легко. Впервые за долгое время Марк отвлекся от мыслей о войне. Словно попробовал жить без каких-либо проблем. Беседы на ненавязчивые темы. Они сидели на краю пристани, свесив ноги. На какое-то мгновение юноша мог даже подумать, что его тянуло к этой девушке, но это была всего лишь глупая мысль, которую он поспешил выбросить из своей головы. Но первым делом самолеты, а девушки потом…
   Марк не запомнил, как проводил Еву домой, как возвращался сам. Осознанные воспоминания начались утром. В шесть утра к нему наведался капитан Костенко, который своим дружеским приветствием разбудил гостя и потребовал, чтобы тот начал немедленно собираться. В штабе ему должны были передать под подпись запечатанный пакет.
   И опять же, сам факт получения важного пакета у Марка не отложился. Только как ставил подпись на какой-то бумаге, кто-то из офицеров желал ему счастливой дороги. Когда ему надо было улетать, как назло начался шторм.
   – Шторм… – сиплым голосом прошептал Марк, когда Ева вновь пришла с подносом. – Боюсь, что сегодня у меня не будет возможности уехать.
   – Я бы предложила тебе переселиться в главный корпус, но там нет места – прикомандированные шишки все заняли, – мило наморщив носик, произнесла Ева.
   – Мне и здесь хорошо. Где я могу спокойно покурить, если не здесь?
   – Ты куришь? – удивленно спросила Ева, оставив поднос на журнальном столике.
   – Да. Сейчас, во время войны, многие курят. Нечему здесь удивляться.
   – А можно попробовать? – с наивными чистейшими глазами спросила разрешения Ева, на что пилот только усмехнулся:
   – Для тебя они будут слишком крепкими. Не думаю, что стоит рисковать.
   – Но я хочу… – она осеклась.
   – Хорошо. Только за последствия я не ручаюсь. Надеюсь, твой папа не будет говорить, что я научил тебя плохому, – он зажал две сигареты губами и, чиркнув спичкой, прикурил обе разом, затем протянул одну Еве. – Смотри. Делаешь затяжку, потом вдыхаешь воздух, не выпуская дым изо рта. Выдыхаешь.
   После первой попытки Ева закашлялась. Марк ухмыльнулся. Неизвестно, сколько они так просидели, но, находясь вместе, они позабыли о существовании времени. Занимались какой-то ерундой. То кормили друг друга с ложки, то дурачились, то шутили. Марк сам не заметил, как девушка оказалась в его объятиях, как он гладил ее по шелковистым волосам. Они были рядом, она была так близко. Естественно, за это время Марк не успел испытать сильных чувств, но он не смог удержаться и поцеловал ее.
   Провал.
   Ранним утром первые лучи солнца укрывали холодную серую землю. Океанский запах закрыл небольшой домик в куполе, напитывая его бодрейшим ароматом свободы. Он стоял почти у самой кромки воды. Океан, казалось, состоял из жидкого свинца. Все вокруг было серым, холодным и давившим. Представив ледяную воду на ощупь, пилот невольно прижал Еву крепче к себе и поцеловал в бархатное плечо, чтобы почувствовать ее тепло. Нет, на этот раз он помнил все. Она была рядом с ним всю ночь, он не отпускал ее. Неужели это все, что нужно было ему для счастья?
   – Пилот один-сорок четыре, на рассвете у вас вылет. Повторяю. Пилот один сорок-четыре, на рассвете у вас вылет, – затрещал по рации диспетчер.
   – Пилот один– сорок четыре скоро прибудет на взлетную полосу, – ответил Марк.
   На сборы при любых обстоятельствах у него уходит не больше пяти минут. За это время проснулась генеральская дочка. Кутаясь в одеяло, она босиком вышла за возлюбленным, вышедшим перекурить перед отлетом.
   – Ты вернешься? – с надеждой в голосе и мольбой в глазах спросила Ева.
   – Возвращаться – плохая примета, – с грустью вздохнул Зильберштейн. У него могла быть возможность в будущем вернуться. К ней. За ней. Впрочем, какая разница? Он крайне редко испытывал эмоции, и при расставании летчику было сложно ощутить печаль.
   – Как жаль, что я не могу последовать за тобой.
   – Я постараюсь вернуться, непременно.
   – Главное, не забывай меня.
   – Я тебя никогда не забуду, – улыбнулся он и поцеловал ее в лоб.
   – Из этого окна лучше всего видно, как взлетают самолеты. Но я выйду на берег, чтобы проводить тебя.
   Р-10. Взлет. Прощание с генералом, капитаном, еще какими-то людьми. Он смутно понимал, кем они являлись в этой истории, но не стал им дерзить. Перелет должен был пройти спокойно, но совершенно внезапно на горизонте появился фашистский самолет. Самолет-разведчик не был подготовлен к атакам, поэтому… Враг начал обстрел аэродрома, пулеметная очередь неумолимо быстро приближались к женскому силуэту на пляже. Увидев это, Марк принял единственное правильное для себя решение. Фатальное.
   – Прости, но я тебя никогда не увижу, – прошептал Марк, увеличивая скорость. Он пошел на таран вражеского самолета, чтобы у его возлюбленной был шанс спастись.
   Лобовое столкновение. Взрыв. Ева со слезами на глазах наблюдала за этим. Он больше никогда не вернется…»

   Марк проснулся раньше всех и с чистой совестью пошел домой. Этот сон помог ему определить дальнейший ход действий.
//-- Следующий понедельник. --//
   – Гриш, да я была на твоем дне рождения! – повторяла Алина Грише, но тот упорно не верил. – Ты посмотри фотографии, мы с Матвеем заходили к тебе.
   – Да, но почему тогда я не помню, что вы были? – непонятливо хлопал глазами парень.
   – Да ты в говно, видимо, был, – сказал Матвей, возникший у школьных ворот совершенно неожиданно. Он держал руки за спиной, видно, что-то прятал.
   По дороге проехала желтая машина, и Алина быстро щелкнула всех по плечам, радостно улыбаясь. Одноклассники привыкли к этому. Объясняю. Есть такая примета, мол, если видишь желтую машину, надо хлопать знакомых по плечам. Гришаня лишь устало вздохнул, а Матвей умиленно улыбнулся.
   – Пересмотрю фотографии, – не попрощавшись, раздраженный Гриша направился домой.
   – Мне кажется, он бы запомнил нас, если бы мы подарили ему подарок, – улыбнулся Матвей, Алина сразу же засмеялась. – Слушай, я хотел с тобой поговорить.
   – Да?
   – К сожалению, у нас с тобой не получилось свести Марка и Еву, но у меня есть другая идея… – он достал из-за спины букет роз и протянул Алине. – Что скажешь, если я попробую свести нас?
   Алина счастливо улыбнулась и, приняв букет, кинулась обнимать Родькина. Мимо них как раз проходил Зильберштейн, у которого тоже в руках был букет белоснежных лилий. Заметив немца, ребята крикнули ему:
   – Куда идешь?
   – Я никогда не сдаюсь, – он хитро подмигнул и скрылся за гаражами.
   Очевидно, Марк шел к Еве. Парень осознавал, что не сможет ее забыть – слишком она стала важна для него. Вот он поднялся на ее этаже, вот он постучал в дверь. Она открыла ее. Виновато улыбнувшись, Марк протянул Романовой букет. Она удивленно посмотрела на него, хотела отвернуться. Немец осторожно прикоснулся к ее плечу, но девушка сбросила его руку.
   – Проходи на кухню. Я сейчас приду, – и Ева стремительно направилась в свою комнату, где поспешно закрылась.
   Марк понимал, что-то было не так. Он подошел к двери, тихонько приоткрыл ее и заглянул внутрь. Ева сидела на кровати и плакала. Дальше заходить он не стал, лишь начал говорить:
   – Прости меня, малышка. Я честно не хотел тебе врать, просто пойми, мне самому было бы сложно рассказать тебе всю правду. Я не хотел тебя расстраивать… – он зашел в комнату и сел рядом с ней, приобняв за плечи. – Прости меня, пожалуйста. Когда мы были на балконе, я сказал много лишнего. Я очень сожалею об этом. Обещаю, никакой лжи больше не будет. Расскажу тебе все, что пожелаешь. О Эмилии, о других ребятах. Прости меня, Иви. Я не хочу тебя терять, ты мне очень дорога, – дальше у Марка не было возможности продолжить свою пламенную речь, поскольку подруга крепко обняла его за шею.

Ноль – девять

     Любовник, которого можно не любить.
     I want a lover I don’t have to love
     I want a boy who’s so drunk he doesn’t talk
     Where’s the kid with the chemicals?

(Bettie Serveet – «I want a lover I don’t have to love») [82 - Я хочу любовника, которого можно не любить.Я хочу парня, который будучи пьян, молчит.Где же ребенок с химией?Bettie Serveet – «Я хочу любовника, которого можно не любить»]

   28 апреля.2008 год.
   Видеозапись начиналась с того, что Артем стоял у зеркала и придирчиво осматривал свое отражение, хитро ухмыляясь. На нем была черная одежда и дизайнерский пиджак Александрии с острыми плечами. Волосы он зализал назад и, откинув воротник, самодовольно произнес: «Откинуть волосы назад, поднять воротник, переодеться в черное, ведь так намного круче». Во время этой фразы Марк поспешно отвел взгляд от Евы, которая мгновенно вспомнила образ одноклассника на Новый Год. В ее голове вновь прокрутились слова Артема о том, что у похожих людей непохожий внутренний мир. «Неужели, он тогда намекал на Марка?» – подумала девушка, не отрывая взгляда от монитора. Запись проходила в гримерной после репетиции. На диване сидели Юра, Александрия и кто-то третий – его лицо не попадало в кадр, как и лицо того, кто снимал все на камеру, но по очертаниям фигуры, которые отражались в зеркале, было очевидно, что это была девушка. «Иди ко мне, малышка», – со счастливой улыбкой на губах произнес Артем, и было заметно, как в тот момент скривилась ЛаЛаури. Оператор оставил камеру на рабочем столе. Для Евы не составило труда догадаться, что снимала все Эмилия. В объектив парочка попала только по пояс, поэтому сложно было понять – обнимались они или целовались Между тем показался третий человек, сидевший на диване. Это был Марк. На нем не было привычных очков. Вместо скинни обычные джинсы. Вместо каких-то непонятных рубашек с шипами была самая обычная толстовка серого цвета. И сапог этих не было – лишь кеды.
   – Кто ты, и что ты сделал с прежним Марком? – как бы в шутку спросила Ева, улыбнувшись, но Марк пропустил шпильку мимо ушей, продолжая смотреть куда-то сквозь экран компьютера. – Слушай, а если серьезно, почему вы с… Артемом так похожи? – на какое-то мгновение она засомневалась, что стоило задавать вопрос, но более ей не хотелось сглаживать шероховатости в недомолвках Марка, стараться самостоятельно объяснить это или оправдать его. Впрочем, ответа на вопрос так и не последовало. Зильберштейн как-то невнятно пожал плечами и помрачнел. Запись закончилась тем, что «прежний» Марк смотрел в камеру и странно улыбался.
   – В тот день мне надо было остаться на репетицию ММР, чтобы после проводить Эмилию домой. У Артема была назначена запись в студии на более позднее время, поэтому сам он не мог этого сделать. Мама попросила, – нерешительно добавил парень.
   Ева понятливо кивнула и вновь улыбнулась. Отношения с Марком складывались странным образом – болтливость чужеземца спала, большую часть времени он ходил померкшим, словно что-то потерял и никак не мог найти. Да, он сдержал свое слово – рассказывал все, о чем спрашивала подруга. Дал себе зарок, что больше не будет лжи и безразличия. Но сердце время от времени паршиво ныло, что все происходило неправильно, и до добра это не довело бы. Ева сама это чувствовала, но, к сожалению, инстинкт самосохранения у нее временами отключался, поэтому история закончилась так, как она закончилась.
   «Неужели правда тебе дается с такими усилиями? – она проследила за печальным затравленным взглядом Марка. – Или я просто узнала, что весь твой имидж и твое поведение всего лишь подражание другому человеку? Какой же ты на самом деле, Зильберштейн? То, что ты рассказываешь, может вывести The Поэта на чистую воду, но теперь… что, если это того не стоит? Что будет после того, как я выйду на убийцу? Его поймают, да… а что станет с самим Марком? Что, если я больше никогда не увижу его искренней теплой улыбки?» – от этих мыслей ей стало настолько не по себе, что она почувствовала себя виноватой перед другом. Не найдя подходивших слов, чтобы как-то попросить прощение у одноклассника, Романова, совершенно неожиданно не только для Марка, но и для самой себя, обняла парня.
   Так они просидели около пяти минут, пока кто-то из них не вспомнил, что на тот день, а именно двадцать восьмое апреля, у них был запланирован второй официальный пробный ГИА. На этот раз была математика – русский язык отписали на прошлой неделе. Как и на предыдущем экзамене, Марк и Ева были в разных аудиториях: парень сидел в одной с Матвеем и Кирой, а девушка с Алиной и Егором.
   Думаю, не стоит описывать процедуру проведения самого экзамена? От пробного тестирования он не отличался, во всяком случае, в тот раз. Около кабинетов под номерами 203 и 204 стояли наблюдатели, которые запускали учеников по паспортам и спискам. Насмотревшись на всякие ГИА и ЕГЭ, Марк точно для себя решил уйти в колледж – как он считал, в школе он зря убил бы еще два драгоценных года. Для Евы новость, что Зильберштейн хотел уйти, стала не самой приятной, но как она могла сказать, что не хотела, чтобы тот уходил?
   Ева сдала работу раньше, поэтому пересеклась у раздевалки с Владом и Кирой. Что удивительно для школы Звери, но тогда еще почти никто не догадывался, что те стали парой. Даже сама Романова не знала, что у лучшей подруги кто-то появился – та отмалчивалась, уходя от темы личной жизни. Естественно, у Савановой были и свои причины, почему общения с Евой стало значительно меньше – ее неприязнь к Марку пропадала исключительно тогда, когда она была под градусом, как и сам Марк.
   – Ев? – осторожно окликнула подругу красноволосая. Влад заинтересованно смотрел за той.
   – О, привет. Как вам пробник? – с добродушной улыбкой поинтересовалась Ева. Сначала она посмотрела на Берднева, затем на Киру.
   – Ничего сложного, – ответила Кира. Она прекрасно разбиралась в точных науках, как и ее брат, поэтому написать для нее математику и сдать в качестве одного из дополнительных предметов физику не составляло труда.
   – Мне немного помогли, а так ничего трудного не было. Майя Ивановна хорошо с нами разобрала вчера темы, – скромно улыбнувшись, ответил Влад. Он, как и Кира с Матвеем, оказался в одной аудитории с Марком.
   – Я постаралась обойтись без помощи, рассчитывая только на себя, – пожала плечами Ева. – Кстати, а Марк еще не дописал?
   – Нет, а что? – удивленно спросил Влад.
   – Мы думали с ним прогуляться после пробника. У него из головы колледж не выходит, уходить же надумал. Хрен знает, как можно повлиять на его решение, брр, – ее передернуло.
   – Пусть катится на все четыре стороны, – пренебрежительно фыркнула Кира. – Если честно, не думаю, что это тот человек, с которым стоит общаться. Прошу, задумайся, Ева, нужен ли тебе такой друг. Сама же раньше говорила, что у вас сложилось общение только из-за того, что Марк был настырным.
   – Каким бы он ни был, я к нему привязалась, – виновата потупив взгляд, промямлила Ева, хотя в груди горело сильное желание начать спор, чтобы отстоять свою позицию. – Раньше я плохо его знала. Сейчас он мне кажется более… понятным что ли. И теперь от меня он больше ничего не утаивает.
   – Действительно? – Кира возмущенно вскинула бровь. Конечно, ей было очевидно, что подруге не была известна вещь, которая, несомненно, помогла бы в ее расследовании. – А что ты знаешь о его семье, м?
   – Не думаю, что в интересах Марка мне следует это рассказывать кому-то другому. Все-таки он доверил это именно мне, поэтому… – но она не договорила.
   – А ты слышала кем, собственно, был его отец? – нахально ухмыльнувшись, спросила Кира. Надменным взглядом она обвела все вокруг. Заприметив около лестницы Марка, она гордо вздернула нос, и они с Владом, словно одновременно подумав об этом, ушли, так больше не проронив ни слова. Сложно сказать, о чем именно тогда подумала Ева. Что может знать такого Кира, о чем не знала она? Главное – откуда? Маловероятно, что Марк стал бы что-нибудь той рассказывать, несмотря на то, что было время, когда они общались. Немец, конечно, болтлив, но про себя он никогда бы не стал говорить лишнего.
   Покурив недалеко от школы, друзья направились по домам. Молчаливость Марка невероятно напрягала Еву, поэтому она решила заговорить:
   – Слышал что-нибудь об омбре? – она выжидающе посмотрела на Зильберштейна.
   – Это способ окрашивания волос, верно? – предположил Марк, так и не посмотрев на одноклассницу.
   – Ага. Думаю как раз перед выпускным осветлить кончики. Как думаешь, мне подошло бы?
   – Подошло бы, – неуверенно кивнул Марк. – Вот только твоя натуральная красота намного лучше чем то, что сейчас рекламируют. Тебе не стоит портить себя. Не нравится мне это.

   29 апреля. 2008 год.
   Девятый «А» класс фотографировали полным составом в актовом зале, выстроив их в несколько рядов. Фотограф, внимательно щуря глаза, перестраивал ребят на свой лад. В нижнем ряду, где установили стулья, сидел Егор «в малиннике». Он был невысоким, поэтому фотограф для лучшей экспозиции посадил его с девчонками. Ряды расставляли по росту, но не все хотели подчиняться этому правилу – в среднем ряду стояли Марк и Ева. Зильберштейн был довольно-таки высоким, рост позволял стоять и в последнем ряду. Девушка сложила руки на его плече, а парень приобнял ее за талию.
   – Парень в клетчатой рубашке, – обратился к Марку фотограф с лысиной и хвостом, – на следующий ряд, к остальным мальчикам.
   – Но я хочу фотографироваться с Марком, – обиженно засопела Ева, сильнее прижимаясь к своему приятелю.
   – Марк, в другой ряд, – скомандовала Анна Александровна.
   Он посмотрел на учительницу и фотографа, затем на подругу. Упускать такую возможность? Нет, не в его правилах.
   – Понимаете, это фотография нашего класса. Наверное, мы все же имеем право фотографироваться так, как нам хочется. Разве не так? – он с укором посмотрел на взрослых. Фотограф, который нервировал его с первой минуты, раздраженно вздохнул. Впервые за долгое время Марку было некомфортно перечить другим; впервые он сам себе показался невежой. – Еще вопросы?
   Больше вступать в спор никто не стал. Парочку так и не стали разлучать; фотограф приступил к своей работе. Вспышка. От неожиданности Романова сильнее прижалась к однокласснику, после сделав глубокий вдох. У нее закружилась голова, должно быть, от волнения. Ее глаза выглядели напуганными, а губы поджались. Марк же наоборот выглядел расслабленным, ухмыляясь для снимка, но в душе ему было также не по себе. В зале послышался тихий аромат удового дерева, словно его принес весенний ветерок, проникший в душный зал из распахнутого окна. Зильберштейн и Романова моментально напряглись, ощутив знакомую медицинскую нотку, и переглянулись. Оба почувствовали неладное, это читалось в их взглядах. Им не надо было произносить о проблеме вслух, чтобы понять друг друга.
   «Неужели убийца где-то здесь? Совсем близко? Готов найти себе новую жертву?» – с содроганием подумала Ева, взволнованно глядя по сторонам.
   Скорее всего, так бы все прошло в рабочем режиме, если бы внезапно в зал не вошла завуч (та, что светленькая). Она пристальным взглядом из-под очков оглядела учеников и, приметив некоторых из них, обратилась к классной руководительнице:
   – Анна Александровна, можно мне забрать ненадолго Марка и Влада?
   – Наш класс сейчас фотографируется, Людмила Владимировна, – ответила учительница.
   – А почему без Вас?
   – Потому что фотография с классным руководителем будет на улице, а этот снимок исключительно с учащимися, – невозмутимо ответила Анна Александровна, игнорируя недовольный взгляд коллеги.
   – В таком случае не думаю, что будет трудно отпустить двух из них, тем более, для решения организационных вопросов.
   Марк и Влад непонятливо переглянулись. По своему желанию они никуда не записывались, тогда почему завуч выбрала именно их?
   – Простите, Людмила Владимировна, но для какого мероприятия? – вежливо поинтересовался Влад, обеспокоенно посмотрев на завуча. Работать с Марком он никогда не горел желанием, поэтому удивительно, что их взяли куда-то вместе. – Мы никуда не записывались; сегодня никто из нас не сможет прийти.
   – Именно, – рассерженно подтвердил Марк. – У нас как бы съемка для выпускного альбома, и не думаю, что нас будет правильным отвлекать.
   – Это займет от силы десять минут, – отмахнулась завуч. – Прошу, мальчики, за мной.
   Невозмутимо пожав плечами, Зильберштейн отпустил подругу и, протиснувшись между Егором и Ангелиной, переступил через скамейку и спрыгнул со сцены. Берднев слез со скамейки, поставленной в третьем ряду, и спустился вниз по ступенькам. Парни без лишних вопросов последовали за женщиной, хотя искренне не понимали, кому и зачем они могли понадобиться.
   Как оказалось позднее, в школе готовился концерт ко дню Победы.
   Парни вернулись, когда класс собрали на третьем этаже, и каждого ученика фотографировали сначала персонально, затем с «лучшим другом» по выбору школьника. Романова с удивлением смотрела за тем, как Влад просил Киру сфотографироваться с ним. Это приглашение прозвучало так официально! Берднев то краснел, то бледнел, будто просил не всего лишь пройти с ним в кабинет, где была временно оборудована студия фотографа, а позвал замуж.
   – Вечно меня заставляют участвовать во всяких праздниках, – сердито сообщил Марк, сев рядом с подругой на скамейку. – То для них надо что-то сыграть, теперь придется переодеваться в военную форму Красной Армии. Я, конещно, ничего против этого не имею, но тебе не кажется странным давать такое задание немцу? Само собой, не исключено, что родственники со стороны матушки воевали против фашистов, но вот что было по отцовской линии, даже ему, скорее всего, неизвестно, хотя он, вроде бы, был чистокровным немцем… Или только его прабабушка была русской. Не уверен. Никого не знаю из родственников, кроме бабушки по маминой линии, но она умерла. Мы остались одни, – с неким сожалением произнес Марк, но неумело прикрыл разочарование улыбкой.
   После своего небольшого монолога Марк заметил, что Ева его толком не слушала. Она, как зачарованная, смотрела на пару Киры и Влада. Ей многие вещи становились понятными, и, мало того, что одноклассники практически всегда были вместе, особенно в публичных местах, в их общении всегда присутствовал флирт, а как Бреднев смотрел на красноволосую… Этот влюбленный взгляд сложно с чем-либо перепутать. Влад и Кира пошли вместе фотографироваться.
   – Они встречаются, – безэмоциональным голосом сообщил Марк, словно прочитав мысли подруги. – Уже давно. Кира не хотела тебе говорить. Она боялась, что ты расстроишься, – слукавил юноша. Он был убежден, что Саванова опасалась соперничества, а не того, что заденет чувства Евы.
   – Я бы не расстроилась. Мне Влад не нравится, – украдкой улыбнувшись, ответила Ева. – Глупо, что Кира мне запрещает кое с кем общаться.
   – С кем? – удивленно спросил Зильберштейн.
   – Какая разница? – усмехнулась она. – Не думаю, что ты знаешь этого человека так, как знаю его я… Да и вообще маловероятно, что ты его можешь знать.
   – Твоя очередная влюбленность? – презрительно фыркнул Марк, сверкнув ревностным взглядом.
   – Не исключено, – смущенно улыбнулась Романова и отвернулась. В вещах, которые касались его самого, Марк был до безумия наивным. «Оно и к лучшему», – подумала Ева, наслаждаясь гневными косыми взглядами, которые парень периодически бросал на нее.
   Когда очередь фотографироваться дошла до Марка, он повел Еву за собой в кабинет.
   – Еще одна парочка… – устало произнес фотограф, увидев школьников. Анна Александровна, записывавшая тех, кто уже сфотографировался, лишь усмехнулась. Еву не стали просить покинуть кабинет. Она терпеливо ждала, пока Марк выбирал позу, и настраивали аппаратуру для продолжения съемки. Наверное, под прицелом объектива фотографа Зильберштейн почувствовал себя настоящей топ-моделью. Началось все довольно скромно: он показал «Peace», скромно улыбнувшись. Затем Марк то выгибал спину, то манил к себе пальцем, в общем, всячески веселился – впрочем, это легко объяснимо тем, что на него было обращено внимание любимой. – Все, хватит с тебя, парень. Давай теперь со своей подругой, – Ева подошла к нему. – Так, чего расслабился? Обнимай свою девушку, чего стоите, как не родные? – Марк обнял Еву за талию и поднял, она обняла его за плечи. Они оба улыбались, были такими счастливыми. Фотограф сделал замечательные кадры.
   – Тебе лучше позвать Киру для фотографии, иначе в классе поползут слухи, что вы перестали общаться из-за Влада, – шепотом предложил Марк, когда они вышли из кабинета и пошли на улицу покурить. Небольшой перерыв в фотосессии – все, что им было надо. Там же, около школьных ворот, они встретили Егора. От него за километр пасло перегаром. Остановившись около одноклассников, он, пошатнувшись, закурил. – Куда ты отходил?
   – А чо, уже пришла моя очередь? – сощурившись, он посмотрел на немца.
   – Нет, – мотнула головой Романова.
   – Евонька, девочка моя, а твой друг не будет против, если ты со мной будешь фотографироваться? – он игриво улыбнулся и приобнял Еву за плечи. Она скривилась так, будто съела мешок лимонов, впрочем, ее красноречивую гримасу заметил только немец – он понятливо улыбнулся и кивнул.
   Между тем в школе Зверя ходили разговоры о предстоявшей поездке в Швейцарию. Из девятых классов туда ехали немногие, но Алина с Матвеем были в списках. К сожалению для Кувшиновой, в поездку также отправлялась бывшая девушка Матвея – Аня. Алина сильно ревновала, и они ссорились чуть ли не каждый день. За ними было забавно наблюдать со стороны, особенно когда Алина узнала, что ее проводит на вокзал тот парень, который ей нравился долгое время:
   – Витя! Витя! Меня проводит Витя! – она скакала по всему коридору, радостно размахивая руками. Естественно, может, я утрирую, но это было так мило. Матвей этого не видел, поскольку вышел на улицу… подышать свежим воздухом, да.
   Ева, Кира и Марк с умилением наблюдали за ней. Ее реакция, ее улыбка… в этом было столько теплоты и искренности. «А как же Матвей?» – изумленно подумала Романова, увидев Родькина, который поднимался по лестнице. В следующее мгновение Алина запрыгнула на него и поцеловала.
   – Классно, когда после долгой разлуки девушка, стоит ей увидеть своего возлюбленного, кидается к нему на шею. Она же его терпеливо ждала, и вот, долгожданная встреча, – мечтательным голосом произнесла Романова, невольно представив себя и Марка в такой ситуации. От этого она невольно покраснела и постаралась как можно скорее выбросить эти мысли из головы.
   – Не думаю, что за пятнадцать минут они успели соскучиться, – скептически заметил немец. Кира в знак согласия кивнула.
   – Ну, а если сама ситуация? Можно столько романтичных вещей придумать, было бы только желание.
   – Например? – Кира вопросительно вскинула бровь. Прежде Ева никогда не делилась с ней да с кем-либо еще подобными мыслями, и для Савановой было в диковинку послушать о своеобразных предпочтениях подруги.
   – Тот же самый жест Марка, – без раздумий сказала Ева, будто задолго до вопроса планировала ответ. Парень удивленно посмотрел на нее. – Когда мы с ним курим вместе, он одновременно прикуривает две сигареты. Одну отдает мне. Не знаю почему, но мне это нравится. Мне кажется, привычку у меня вызывают вовсе не сигареты, а то, как их преподносит Марк.
   Для фотографии пришла очередь Егора. Как он и хотел, Ева пошла вместе с ним.
   – Слушай, а с каким парнем ты запрещаешь общаться
   Еве? – стоило Романовой скрыться за дверьми кабинета, поинтересовался Зильберштейн. – Она вроде в него влюблена. Мне кажется, неправильно разрушать ее счастье с ним, лучше займись Владом и не лезь не в свое дело, – сказал Марк Савановой, как-то зло улыбнувшись.
   – А с чего ты взял, что она в него влюблена? – удивилась Кира. Она точно знала, что Ева не стала бы говорить Марку, что красноволосая настроена против него.
   – Она сама мне сказала, – невозмутимо ответил парень.
   – Хм… Эт самое, не упускай Еву, – она хитро улыбнулась и добавила: – Чувак.
   Марк лишь раздраженно вздохнул.

   30 апреля. 2008 год.

   «Кабинет информатики всегда нагонял на Марка уныние – конечно, не такое, как было с физикой, но особого энтузиазма на занятиях он не проявлял. В этот раз Анна Александровна сняла с урока всех, кто должен был участвовать в концерте ко дню Победы. Из-за того, что у Марка была спорная годовая отметка, ему пришлось остаться. Для того, чтобы исправить положение, ему надо было отписать тест с еще несколькими ребятами, кто не участвовал в концерте. Учительница, Татьяна Федоровна, была спокойна за дисциплину, поскольку стояла тишина, поэтому списать было несложно, несмотря на то, что учеников было вдвое меньше обычного.
   – Здравствуйте, Татьяна Федоровна, – прокашлял вошедший в кабинет Айерченко. Шел он, пошатываясь, и едва доковылял до рабочего стола учительницы. Марк оторвал взгляд от телефона с ответами, который лежал на коленях, мельком посмотрел на Юру и вернулся к заданиям теста.
   – Здравствуй, Юра. Ты разве хорошо себя чувствуешь?
   – Мне нужно срочно написать контрольную работу. Меня тогда не было.
   Марк вновь озадаченно посмотрел на десятиклассника и проследил за ним взглядом. На лице Юры была голубоватая марлевая повязка. На нем была синяя кофта, черные штаны и кеды. Юноша с бланком задания сел за соседнюю первую парту. В кабинете информатики было лишь два ряда, поэтому Марк видел все, чем занимался Айерченко. Все его действия были неторопливыми, неуверенными. Руки дрожали. На кистях рук виднелись язвочки и раздражение кожи. Марк мельком обратил внимание, что один глаз Юры был кроваво-алым, а другой синевато-зеленым. Он настолько привык, что Юра часто носил разноцветные линзы, что не придал странности особого значения, хотя следовало.
   – Ручка протекла, – Юра вяло оторвал руку от стола. Сначала никто не понял, о чем он говорил – язык заплетался. Руки выше запястий были перевязаны и забрызганы… черными чернилами?
   – Ядам тебе другую, – Татьяна Федоровна встала со своего места, подошла к первым партам и протянула Юре ручку. Как только она оторвала взгляд от пола, то потеряла дар речи. – О Боже! Юра, что с тобой?
   Из его глаз, подобно слезам, текло что-то темное и вязкое. Кровь? Инфекция! В школе Зверя возникла угроза инфекции. До актового зала, где с друзьями находилась Ева, быстро долетела весть о трагедии на уроке информатики, о том, что переносчиком болезни являлся Юра Айерченко, находившийся в том кабинете, где до звонка оставался Марк. Девушка, незаметно для всех, ускользнула с репетиции.
   Второй этаж кишел докторами в костюмах химзащиты, словно это был вовсе не этаж, а мертвый голубь, а люди были не людьми, а червями, пожиравшими разлагавшуюся плоть.
   – Что происходит?! – встревоженно прокричала Ева, смотря по сторонам, судорожно выискивая Марка.
   – По школе распространяется инфекция, передающаяся воздушно-капельным путем. Уйди отсюда, девочка, пока не зашла слишком далеко, – мужчина взял ее за плечо, но она умело вывернулась и побежала к распахнутой двери. – Держите ее!
   – Ева… – просипел Марк, прорываясь сквозь полиэтиленовую преграду, которая закрывала всю карантинную зону. Костяшки его пальцем побледнели от того, с какой силой он вцепился в дверной проем. Его будто кто-то пытался втащить обратно, но этого человека не было видно.
   – Марк! – она протянула ему руку, но доктора оттащили ее, скрутив руки за спиной. – НЕТ!»

   – Как думаешь, я мог подцепить там скарлатину? – задумчиво пробубнил Марк, потерев подбородок. Он облокотился на спинку стула, качаясь на нем. Это был урок информатики, но он проводился в другом кабинете, расположенном поблизости. Наверное, слова Марка были причиной неожиданного пробуждения Евы – учительница монотонно объясняла тему урока, в классе царила рабочая\сонная обстановка.
   – Что, прости? – она растерянно подняла голову с парты и протерла глаза.
   – А, видно, ты все-таки прислушалась к моему совету, чтобы как-нибудь вздремнуть на уроке, – одобряюще улыбнулся парень. – Вспоминал, что произошло с Юрой вчера. Сама знаешь, осенью и весной у меня крайне слабый иммунитет. Разумеется, я уже переболел этот период, но черт знает, чего можно ожидать от скарлатины. В медицине толком не разбираюсь, но знаю, что такая вещь лечится антибиотиками, на которые у Юры была аллергия. Ал рассказывала. Все у нее по женской линии были медиками, причем такими серьезными, что она, войдя в роль, действительно решила Юрца от чего-нибудь да полечить. Впрочем, обошлось, – на мгновение Марк задумался. – Хм… впервые слышу, что от скарлатины умирают. Но, с другой стороны, почему нет? – Еве вновь пришлось слушать болтологию, которую развел ее приятель. Она закатила глаза. – В годы войны или приблизительно в те времена такое вполне могло быть. Вспомнить ту же самую «Смерть пионерки» Багрицкого – маленькая девочка умерла от скарлатины, хотя дети, по идее, легче переносят такие заболевания. Это как ветрянка. Взрослым сложнее переболеть. Кстати, а ты болела ветрянкой?
   – Ты вообще о чем?
   – Ну… Валя-Валентина. Что с тобой теперь? Белая палата, крашеная дверь. Тоньше паутины из-под кожи щек тлеет скарлатины смертный огонек.
   – Теперь я все поняла, – обреченно закатив глаза, прошептала Ева.
   – Вот и отлично.
   – Это был сарказм.
   – Блин…
   Мне стоит рассказать о смерти Айерченко, и, причем здесь скарлатина. Это произошло примерно в то время, когда девятый класс фотографировался для школьного альбома. Марк оказался лишь случайным свидетелем того, как Татьяна Федоровна пыталась вызвать «Скорую Помощь» ученику, которому стало плохо. К тому моменту в школе не осталось даже медсестры. Задачей Зильберштейна, с которой он пришел на второй этаж, было позвать учительницу сфотографироваться. Вместо этого ему пришлось вызывать докторов. «Два ножевых ранения! Да, срочно! Адрес…» – примерно так это выглядело со стороны. Позже Марк объяснил это тем, что иначе бы среагировали поздно.
   «Радует хотя бы то, что это никак не связано с The Поэтом, – подумала Ева, когда они с Марком ушли после факультативов по математике и русскому языку. Когда она об этом подумала, слезы невольно навернулись на глазах. – Никогда бы не подумала, что такое может случиться с Юрой. Так или иначе, но все, кто когда-либо был в компании Александрии, умирают. Я не фаталист, в отличие от Марка, но я согласна, что многое было предрешено свыше. Им же всем было не больше двадцати лет. Всем. И что теперь? Один за другим умирают. Кто теперь остался? С кем теперь зло пошутит рок судьбы? Что, если следующий жертвой станет не кто иной, а именно я?»
   – О чем задумалась? – беззаботно спросил Марк, когда они не спеша прогуливались по улице. Прохладной весной юноша предпочитал носить объемную черную жилетку, края капюшона которой был оббит мехом. – В последнее время ты слишком молчалива.
   – В последний день, – холодно уточнила Ева. – В этом году произошло слишком много смертей. Как бы не стать следующей жертвой судьбы, – она вяло улыбнулась, пытаясь все перевести в шутку.
   – Брось. До тебя никакой маньяк не доберется, хватит паниковать, – отмахнулся Марк, закурив. – Все несчастья притягиваются ко мне. Разве не безопаснее находиться с тем, кто сам по себе опасен?
   – Я тебе говорю серьезные вещи, а ты… Обидно.
   – Что именно?
   – Не знаю… – Ева облизала пересохшие губы. Опустив голову, она скрывала выступившие слезы. – Наверное, проблема в том, что ты – единственный человек, которому я доверяю целиком и полностью, хотя, признаться честно, не хочу этого делать. Я знаю, ты болтлив, меня это раздражает, иногда не хочется даже говорить с тобой, когда узнаю, что ты пустил очередной слух. Я не знаю, почему мы с тобой так сблизились, я не хотела этого. Я бы никогда не подумала, что смогу привязаться к такому человеку, как ты. И принять его. Честно, я не хочу быть рядом с тобой, но также я знаю, что уже не смогу без тебя. Сколько раз мы уже ссорились? Ничего не изменилось. И когда ты тонко намекаешь на то, что все мои душевные терзания – собачий бред, хочется плюнуть на все чувства и послать тебя ко всем чертям. Куда подальше.
   Марк смотрел на нее в изумлении, впервые не в силах подобрать нужные слова. Мысли смешались в кашу, и юноша не понимал, как правильно говорить в подобной ситуации. С одной стороны, Ева сказала то, что грело душу, но с другой стороны, эти слова его как-то коробили. Между строчек было то, что Марк давно хотел услышать. Он ей был нужен. Единственное, до чего немец смог додуматься, так это просто обнять ее. Настолько крепко, чтобы всех ее тщетных попыток не хватило бы на то, чтобы выбраться.
   – Многих из тех, кого я знала, больше нет в живых, понимаешь?! Даже Артема. Когда мне было плохо, он всегда оказывался рядом. Он стал для меня настоящим другом. Тема был живым человеком – в нем чувствовалась та самая тяга к жизни, которой у меня не хватает. Я не выделяюсь из толпы так, как он. Так хочется, чтобы рядом был именно такой живой человек, – сквозь слезы говорила Романова, будто не понимала, о чем шла речь, и часто сбивалась с мысли. Марк осторожно гладил ее по волосам.
   – Скажи, а я могу быть таким живым человеком? – тихо спросил Марк. Они стояли посреди аллеи, накрапывал легкий весенний дождь. Юноша впервые видел ее слезы. Внутри него все сгорало от необъяснимого трепета.
   – Ты живой, но стараешься быть похожим на Артема.
   – А если бы я не был на него похож? – он уткнулся носом в ее макушку. От волос пахло нежным жасмином. – Чтобы не произошло, для меня ты всегда будешь самым ярким и живым человеком. Когда ты на улице, нет больше никого. Есть только ты.
   – …или же смерть Александрии, – Ева пропустила слова друга мимо ушей. – Как и смерть Вожжовых, меня она не задела, но я до сих пор не понимаю, зачем тогда она мне врала насчет «братишки» Эмилии. Чего хотела этим добиться? Слово как пуля – результат неосторожно сказанного слова всегда один! А что скрывалось за отношениями Ал и Юры? Я понимаю, что за ним тоже была масса прегрешений, но он был неплохим парнем. Мне действительно жаль, что он умер так… рано. Не думаю, что у Юры были по-настоящему счастливые дни, когда рядом с ним была лживая лицемерка. Он был единственным человеком, который был со мной, когда мне казалось, что я осталась совсем одна.
   – Ева, – Марк резко заглянул в заплаканные глаза Евы. – Будь моя воля, я бы вернулся в прошлое, чтобы исправить все свои ошибки. Поскольку это невозможно, я приложу все усилия, чтобы всегда быть с тобой рядом. Во всяком случае, столько, сколько потребуется именно тебе, а не мне.

   1 мая, 2008 год.

   «Почему так душно в комнате? Я не могу дышать… За окном нещадно палило солнце, но натягивало свинцовые грозовые тучи. Громыхало и сверкало. Форточку открыли настежь, слабый ветерок колыхал легкие тюлевые занавески. Потрескавшаяся белая краска на старой деревянной двери чуть ли не шелестела от любого, даже самого слабого, телодвижения в палате.
   – Я… не… могу… дышать… – глотая воздух, сорвался вздох с пересохших болезненно серых губ Марка. Его то знобило, то бросало в жар.
   – Милый мой, любимый, что с тобой теперь? – тихонько скрипнула дверь, и в проем заглянула голова возлюбленной Марка. В госпитале ей пришлось накинуть сестринский халат, чтобы пройти в карантинное отделение. Ей было шестнадцать лет, несмотря на что ее чувства были взрослыми. В прежние времена она была бы комсомолкой со стажем.
   – Я слышал объявление… Ты не закрыла дверь, – бережно, ценя каждую секунду жизни, шептал Марк. Его ореховые, безумно красивые глаза смотрели то на „медсестру“, то на окно. – Я слышал бой курантов… Вот-вот начнется марш.
   Девушка осторожно, на цыпочках, подошла к кровати и села у самого края, практически в ногах. Плавными движениями она натянула на лицо марлевую повязку и надела на руки белоснежные латексные перчатки. Она взяла его за руку.
   – Болезнь прогрессирует. Придет твой скоро час, – почти беззвучно вымолвила Ева, не решаясь посмотреть возлюбленному в глаза. Ей было тяжело.
   – Я слышал объявление… Близится война…
   – Война? К чему она… Она не для тебя, – Ева прикоснулась к щеке возлюбленного, и от соприкосновения с лица Марка слезла кожа, становившаяся кипельно-белой.
   Марк с тоской посмотрел на милую. Его очки лежали на тумбочке рядом с кроватью. Никакие лекарства не могли помочь выкарабкаться; болезнь оставила на юноше свой отпечаток. В нем все умерло – он внешне потух, подобно догоревшей свече.
   За окном прозвучал раскат грома. Еще немного, и пошел бы ливень. Ева закрыла окно. Грустно вздохнув, она повернулась к Марку. Из-за раскатов грома казалось, что на улице гремел марш. Бой курантов. Ей стало не по себе. Теперь девушка понимала, что ее никто больше не защитит.
   Солнце палило настолько горячо, что вся трава пожухла от жары, высохла и завяла.

     Воздух воспаленный,
     Черная трава.

   Поле одуванчиков, которое было на больничном дворе, тлело под беспощадными лучами. Весь пух сгорал в считанные секунды. Дождя все не было. Лишь зарницы.

     Не погибла молодость,
     Молодость жива!

   – Самое обидное, что мне только шестнадцать лет. К сожалению, я пережил слишком много, но прожил слишком мало. Это неправильно и до боли обидно.
   – Я буду рядом с тобой столько, сколько потребуется, – Ева вновь села рядом с ним и накрыла его руку своей.

     Боевые лошади
     Уносили нас.

   Молния громыхала так, что Марк едва ли слышал собственное сердцебиение. Нет, он не мечтал о геройской смерти – больше всего ему хотелось прожить счастливую жизнь со своей второй половинкой. Правда, тогда у него больше не было той возможности. Смутные глаза бегали по комнате, судорожно пытаясь найти, за что можно было зацепиться взглядом. Ева была готова принять любой исход – она привыкла терять близких людей.
   – На широкой площади… Убивали нас… – дрожащими губами прошептал Марк, закрыв глаза.
   – О чем ты?
   – Все, кто виновен, получают по заслугам. Ты осознаешь, что есть моя вина. Лишь поэтому я могу знать наверняка, что ты не станешь следующей… Ты понимаешь, что скоро все закончится… Ты это чувствуешь…
   – Марк, о чем ты говоришь? – обеспокоенно спросила Ева.
   – Я – лишь твой внутренний голос, – он вновь открыл глаза. Радужная оболочка его глаз стала чуть ли не черной. – Боюсь, что скоро увидишь последний свой сон. А пока…»

   – Валя-Валентина, что с тобой теперь? Белая палата, крашеная дверь. Тоньше паутины из-под кожи щек тлеет скарлатины смертный огонек, – нашептывал ранним утром до дрожи знакомый голос. Ева устало потянулась на кровати, сильнее укутавшись в одеяло. Как только до нее дошло, что кто-то сидел рядом с ней, она резко подскочила и оглядела комнату. Сначала она заметила, что окно было открыто, на улице шел ливень. Затем она посмотрела прямо перед собой – на краю кровати сидел Зильберштейн и заливался смехом. – Говорить не может, губы горячи. Над тобой колдуют умные врачи, – он пошевелил пальцами подобно волшебнику и вновь засмеялся, еще громче.
   Протерев глаза, девушка устало улеглась на подушку и зевнула. Прошлый день стал для нее странным сном, как и то сновидение, которое видела минувшей ночью.
   – Look alive, sunshine [83 - Look alive, sunshine – Просыпайся, солнышко (англ.)], – улыбнулся Марк.
   – Я же маме сказала, что буду сегодня отсыпаться. Неужели тебе она ничего не сказала? – сонно спросила Ева. – Выходные, как ни крути. Причем ночью придется ехать на дачку, хотя даже часов в двенадцать на МКАДе могут быть пробки.
   – Ты на дачу едешь? – удивленно спросил Марк. – Неужели ты меня оставишь здесь в полном одиночестве? Как так, Евуш? Ты представляешь, что со мной могут сделать одинокие девушки, такие, как Таня. Им только дай волю, и все, от меня и следа не останется!
   – Ничего не могу поделать. Я и так с осени отлынивала от поездок, надо все-таки съездить, – она сильнее укуталась в одеяло. Если бы Марк увидел, в чем она спала, то был бы, мягко говоря, поражен – красивое нижнее кружевное белье салатового цвета. – Шашлычок под коньячок, все дела.
   – О, если так, то я сам бы поехал.
   – Вот и нашелся латентный алкоголик. Если хочешь, давай со мной. Не думаю, что родители будут против, – невозмутимо предложила Ева. Разумеется, она говорила это не совсем серьезно, но она рассчитывала, что Марк поймет все именно так, как надо. Естественно, Ева понимала, что в последнее время стала уделять слишком много внимания Зильберштейну, но теперь она делала не так, как было бы правильно, а как хотелось ей. Надоело следовать за общественным мнением. Она устала. В коем-то веке она решила сделать не то, что ей диктовали – даже не стала слушать ту же самую Киру, которая для нее всегда была лучшей подругой и своеобразном авторитетом. Она послушала свое сердце. И на данном этапе отношений она хотела, чтобы Марк немного, но был рядом.
   – Ты… серьезно? – он указательным пальцем ткнул себя в грудь. Вероятно, Марк подумал, что это мог быть очередной сарказм от Евы или что-то похожее. Не хотелось казаться наивным человеком, поэтому для того, чтобы не было казусов, он решил переспросить, чтобы знать наверняка. Без лишних раздумий девушка кивнула. – В принципе… можно, – Марк не ожидал, что приглашением окажется настоящим, поэтому слегка растерялся. – А мои… в смысле, твои родители не будут возражать?
   – Не должны. Ты для них стал привычным лицом, но сможем ли мы прожить вместе несколько дней?
   – Хорошо, я только за, – радостно улыбнулся Зильберштейн. – Готовить я, конечно, умею, но шашлык не делал ни разу.
   – Плевое дело, – махнула рукой Ева. – Васек тебя всему научит.
   – Научит? Васек? Кто это вообще такой?

   1–2 мая, 2008 год.
   На дачу они приехали к часу ночи. Несмотря на то, что поселок находился в сорока семи километрах от МКАДа, на Пятницком шоссе все равно была пробка. Владимир Николаевич, отец Евы, во время дороги включал странную и непонятную музыку, от которой у Марка заболела голова. Всю дорогу они с Евой делили наушники на двоих; девушка заснула у него на плече. Никакая посторонняя музыка им больше не досаждала. Что удивительно, но родители Евы даже не возражали, чтобы друг их дочери поехал с ними. Было всего лишь несколько правил: не спать вместе, не курить в комнате, не приходить домой пьяными. В остальном все было достаточно дружелюбно. Лилия тоже с легкостью отпустила своего сына на отдых на природе.
   – Так, Марк, твоя комната внизу, – Владимир Николаевич открыл перед парнем дверь на первом этаже. Ева стояла на лестнице с сумкой, где были ее вещи, и наблюдала.
   – Пап, мы хотели еще немного посидеть, поговорить, – вмешалась девушка. Отец на нее с укоризной посмотрел, затем перевел взгляд на Зильберштейна и произнес:
   – Хорошо. Только спите в разных комнатах. Уж я-то прослежу, – хитро улыбнулся мужчина. Только он собрался выйти на улицу, как повернулся опять к парню и спросил: – Ты же куришь?
   – Скорее да, чем нет, – несколько смущенно ответил тот.
   – Тогда на балкон. Ночью мы закрываем дом, пепельницу найдешь.
   Марк послушно кивнул и, закинув свои вещи в гостевую комнату, пошел следом за Евой на второй этаж. Ее комната оказалась самой крайней, ближайшей к лестнице. В полумраке Марк едва ли мог что-то разглядеть. Романова помнила, что Марк ненавидит яркий свет, примерно такой, какой у нее был в комнате, поэтому она зажгла свечи и уставила ими весь рабочий стол. После этого она достала из сумки потрепанную тетрадь серебряного цвета, на которой был изображен ангел с ярко-красным сердцем.
   – У меня было вдохновение. Я впервые написала стих, – со счастливыми глазами сообщила Ева. – Хочешь, прочитаю? – Марк удовлетворительно кивнул. Отчего-то его сердце забилось быстрее:

     Ты видел все мои слезы;
     Ты был рядом – в морозы и грозы.
     Но, видимо, вот: пришло время прощаться.
     Пойми, я не хочу с тобой расставаться!
     Ты был частью моей души,
     В нужный момент шептал мне: «Дыши»,
     А теперь… Пришло это время.
     Нет, не думай, что для меня ты бремя.
     Каждый вздох с тобой я ловила.
     Единственный – ты, кого я любила.

   – Хорошее стихотворение. Но… к чему оно? На каких эмоциях основано? – с некой осторожностью поинтересовался «главный» поэт. Он внимательно посмотрел на исписанную тетрадь. Нет, это стихотворение было написано без исправлений. – И кстати, стих – это лишь отрывок от стихотворения. Есть разница.
   – Учту, – девушка скромно улыбнулась. – Музыка навеяла. Не знаю, почему. Настроение было необычным для меня. А ты что-нибудь писал в недавнее время?
   – Да.
   – Прочитаешь?
   – По памяти расскажу:

     Позволь мне проснуться немного пустым.
     Позволь задохнуться вдохом твоим.
     Не вернуться домой, погрязнуть во мраке.
     Или погибнуть в уличной драке.
     Прошу, на мгновение представь меня слабым.
     Родным, не чужим, и даже не наглым.
     Все твои чувства зеркальны
     Как не крути, я уникален.

   Закончив, Марк печально улыбнулся. Они оба понимали, что это стихотворение имело прямой посыл к определенному человеку. «Кому?» – все же поинтересовалась Романова. «Четыре буквы», – ответил Марк, в тот вечер ему не хватило смелости сказать, что «тебе». Его сердце разрывалось от сомнений, которые не мог объяснить. После того, что произошло между ними, Марк более не решался сделать первый шаг к сближению с Евой. Его передергивало от этой перспективы. Он без стеснения мог заявить всем о своих чувствах, но больше никого не хотел добиваться. Ему надо было увидеть хотя бы один знак, намек на то, что чувства могли быть взаимны. Ему и в голову не могло прийти, что он получил уже достаточно намеков и знаков, наверное, немец ожидал официального предложения руки, сердца и гипофиза.
   До четырех часов они разговаривали обо всем, что только приходило в голову, даже о самых обыденных вещах и мелочах. Словно прежде между ними не было никаких недосказанностей, наверное, именно тогда наши герои смогли по-настоящему выйти на новый этап отношений. К сожалению, сонливая Ева не смогла досидеть до самого утра – она заснула тогда, когда они вместе лежали на кровати и слушали музыку. Чтобы не тревожить девушку своим присутствием, немец решил уйти. Заботливо накрыв ее теплым махровым одеялом, он выключил музыку на ее телефоне и напоследок прошептал:
   – Sleep, sugar… Let your floods come rushing in… [84 - «Sleep, sugar… Let your foods come rushing in…» – «Спи, сладкая. Позволь своим чувствам нахлынуть», песня «Sleep» группы Poets of the Fall.] – вновь на его слова повлияла песня, которую они до этого слушали вместе. Посмотрев на мирно спавшую девушку, Марк тепло улыбнулся и тихонько затворил обычно скрипевшую дверь. Перед сном он решил сходить покурить на балкон. Открыв окно, он неторопливо закурил. Глаза уже слипались, но он так хотел насладиться этим моментом. Впервые за свою жизнь он выбрался на природу. Причем не просто так, а с Евой, что многократно увеличивало впечатления. По приезду у него сильно кружилась голова от обилия свежего воздуха, но теперь он мог спокойно вдохнуть полной грудью. Его невероятно радовало, что он вдали от Школы-на-Руинах, что его больше не потревожил бы никакой ультразвук. В конце концов, Марк наконец-то попробовал бы легендарный шашлык, который абсолютно неизвестен недачникам! Сонными глазами Зильберштейн посмотрел на пустынные улицы поселка и зевнул. Будь он дома, у себя в районе, то ожидал бы увидеть у дальнего металлического гаража какого-нибудь The Поэта или другого психопата, но здесь он наконец-то смог успокоиться.
   Спокойствие… вот чего мне не хватает.
   Впечатления первой ночи на даче у Марка оказались невероятно яркими. Наконец-то он понял, почему все дачники так проклинают насекомых. Нет, ко всяким жучкам-паучкам Зильберштейн относился равнодушно, но он взбесился, когда услышал неприятное жужжание над ухом, потому что представил себе бессонную ночь. Дамы и господа, приветствуйте, обитатели обоих полушарий – комары! Впрочем, к чему так официально? Эти существа являются настоящим кошмаром для многих людей. Поэтому, думаю, не стоит объяснять, почему Марк заснул в обнимку с дихлофосом. Утром парень рассчитывал, что расскажет подруге во всех красках о миновавшей ночи. Он считал, что именно Ева будет его будить, поскольку она заснула раньше него, но не тут-то было…
   – Рота подъем! – это было первое, что Зильберштейн услышал в девять часов утра. Он резко подскочил на кровати и, похлопав глазами, посмотрел по сторонам. Перед ним стоял какой-то мужчина в камуфляже. Отдышавшись и протерев глаза, он признал в нем Владимира Николаевича. «Точно генерал», – чуть было не сорвалось с языка парня, но он вовремя сдержался.
   – Владимир Николаевич? – едва отойдя от шока, вымолвил Марк.
   – Зови меня просто дядей Вовой, – пригладив усы, сурово произнес мужчина. – Скажи, сынок, собираешься ли ты служить в армии?
   – Естественно, но, думаю, по зрению не пройду. Болезненная реакция на яркий свет, – он демонстративно провел рукой перед своими глазами.
   – Знаешь, когда я служил, мы новобранцев первым же делом запрягали чистить картошку. Как ты смотришь на то, чтобы пойти и помочь моей дочурке на кухне? – он сощурился. – Естественно, сначала приведи себя в должный вид, солдат. Можешь даже позавтракать и покурить, но к половине одиннадцатого работа должна быть выполнена.
   Сказать, что Марк был удивлен, слишком слабо. Он себе не совсем так представлял уикенд на даче, но перечить отцу Евы тоже не стал – хозяин барин, как говорится. Поэтому он поспешно начал собираться. Наверное, так бы это и пришлось делать под пристальным взглядом Владимира Николаевича, если бы мимо не проходила мама Евы. Она с удивлением остановилась около дверного проема и с минуту наблюдала за тем, что творилось внутри:
   – Вовчик, а чего это ты на Макса наезжаешь? – совершенно невозмутимо поинтересовалась женщина, пройдя в комнату. На радость Марка он успел уже тогда одеться, иначе бы вышло совсем неловко. Для него так точно.
   – Вообще-то я Марк, – бормоча в нос, поправил Марк.
   – Я культурно попросил его помочь Еве.
   – Женька и сама справится с готовкой. Не маленькая все-таки, – отмахнулась мать. – Макс, завтрак уже на столе. Умывайся, чисти зубки и иди кушать.
   – Я Марк, – с некоторым раздражением и чуть громче повторил парень.
   – Лер, мы вообще-то договорились, что Евгения – это не Женя, а Ева. Что ты постоянно исправляешь? Это выходит какое-то мужское имя, а у нас девочка. – Владимир Николаевич с осуждением посмотрел на жену.
   – Мы назвали ее вообще-то в честь твоего воевавшего деда, – безразлично скрестив руки на груди и закатив глаза, ответила женщина. – Макс, иди кушать, скоро все остынет.
   – Марк! – уже в один голос поправили ее и Зильберштейн, и Владимир Николаевич.
   – Ты понимаешь, что даже я запомнил, как его зовут… – под эти слова Марк вышел из комнаты и пошел в ванную умываться. Самым приятным для него в начале дня было то, что сантехника здесь была такая же, как и дома. Никакого туалета на улице, все цивилизовано.
   Через пятнадцать минут он пришел к Еве. Она только посмеялась над его первыми впечатлениями о даче. Конечно, для него они были невероятно яркими, пожалуй, даже ярче, чем новости о каком-либо убийстве – в таком деле Марка было невероятно сложно впечатлить. Обычно он о таком узнавал из ГПС, так как даже не замечал, когда в школе кого-то долгое время не было.
   Позавтракав, Марк помог Еве закончить с чисткой картошки. Затем они помыли посуду, чтобы выйти погулять до часа ночи с разрешением и предупреждением родителей. Да, когда Романова была на даче с друзьями, то гуляла как минимум до двенадцати. А тогда… Гостя надо со всеми познакомить, произвести хорошее впечатление. Правда, никто из ребят, кроме Васи, не просыпался к двенадцати часам дня, поэтому девушка решила провести собственную экскурсию по местным достопримечательностям. СНТ «Лидия» включало в себя около восьмидесяти участков. Многие из друзей Евы жили ближе к концу поселка, поэтому Ева сразу повела одноклассника именно туда. О людях, которым принадлежали те или иные дома, она толком ничего не говорила, лишь кто там жил. «А это дом Насти, но она, скорее всего, еще не приехала, а если и приехала, то с Димой. Может, в этот раз его все-таки увидим», – примерно такими были комментарии. Разумеется, Марк не понимал, кто такая Настя, да и кто такой Дима. Впрочем, раз его никто не видел, значит, и ему было не обязательно с ним пересекаться. Во всяком случае, примерно так подумал Марк. Особое внимание было уделено двум большим участкам, расположенным по соседству. Тот, у которого был забор из досок, принадлежал некой Марине, которая жила вместе со своим молодым человеком Колей. Участок, огороженный сплошным металлическим забором, был Васиным. По идее, там еще обитал некий Санек, но у Марка даже не было возможности с ним познакомиться, поскольку тот совсем недавно стал участником «Дома-2». Услышав об этом, Зильберштейн невольно перекрестился, хотя особо верующим себя никогда не считал.
   Прошу прощения, дорогой слушатель, за сумбур, но иначе никак нельзя передать ощущения Марка от первого знакомства, пусть и поверхностного, с обитателями этого чудного поселка. Только он подумал, что с этим покончено, как Ева повела его дальше, в лес, где она показала шалаш. Это был неплохой домик с двумя стенами, крышей, столом и лавками по длинным сторонам стола. Большими буквами на внутренней стене было написано «Жилино-2006» (насколько я помню, Жилино было то ли станцией, то ли деревней).
   – А что было в 2006? – поинтересовался Марк, когда сине-фиолетовые стены шалаша оказались уже позади, и ребята шли по лесной дороге.
   – Мы только построили этот шалаш и собирались в основном там, – ностальгически улыбнувшись, ответила Ева.
   – Собирались? With alcohol [85 - With alcohol – с алкоголем (англ.)]?
   – Как правило, да, – с некоторым стеснением ответила Ева. – С этим связаны многие забавные истории, думаю, когда с нашими познакомишься, они сами тебе все расскажут.
   – Эмм… Ну, хорошо. А сейчас куда мы идем?
   – В «Дубраву». Соседний поселок. Когда мы по шоссе проезжали, то его еще можно было увидеть из окна, хотя было темно…
   – А зачем мы туда идем?
   – Кто мне утром ныл, что у него сигареты закончились? – на это Марк отвел глаза и начал насвистывать. – Тем более, можем пока выпить немного без компании. Скажем так, отпраздновать твой приезд!
   – Превосходная идея. И отличный повод выпить!
   – Ой, тебе лишь бы выпить, – фыркнула Ева.
   «Дубрава» – это поселок около поля. Само поселение для нас не представляет никакого интереса, расскажу лишь о том, что около него расстилается непередаваемой красоты пшеничное поле, расположенное подле высокого холма, вершина которого выше макушек деревьев. Конечно, история этого холма менее романтична. В прошлом на его месте была гора мусора, которую сожгли и присыпали землей. Но теперь там не было даже намека на то, что раньше там была свалка! Только какие-то люди оставили там холодильник…
   Марк и Ева пошли в местный магазин. По словам девушки там работала продавщицей знакомая ее отца, поэтому продать алкогольную или табачную продукцию могли без проблем, мол, для папы. Но Марк решил все сделать самостоятельно – дома он «только так» пользовался тем, что ему продавали все из-за того, что он выглядел старше своего возраста. Впрочем, каково же было замешательство парня, когда у него впервые за долгое время спросили паспорт. Он начал всячески выкручиваться, придумывая нелепые отговорки, мол, паспорт с собой не ношу, ибо нет нужды. Ситуация разрешилась лишь тогда, когда в магазине появилась сама Ева. Она взяла все, что было нужно, прихватив с собой привет для папы.
   – Связи! – подняв указательный палец к небу, гордо произнесла Ева, когда они вышли на улицу. Марк обиженно насупился. – Видимо, где-то еще люди замечают, что тебе всего лишь шестнадцать.
   Друзья прогулялись по переулкам поселка, затем, дойдя до отдаленной части, сели на поваленное дерево в тени леса, они покурили, попили пива. Нет, вы не подумайте, что подростковый отдых на даче состоит исключительно из выпивки и табака. Основным вектором времяпрепровождения является общение. Хотя, чего я пытаюсь вам доказать? Будто кто не любил пошалить в таком возрасте втайне от родителей, особенно на даче или у кого-нибудь в гостях.
   Но наконец-то настал долгожданный момент знакомства. Вроде бы подготовленный ко всему, Марк ожидал от этого очередного подвоха. Первым делом Ева предложила навестить Марину. Заходить к совершенно незнакомым людям для Зильберштейна было неловко, но спорить с подругой он не стал. Как только дверь калитки за ними закрылась, на пороге показался высокий парень с сигаретой в руках.
   – Привет, Коль, – помахала тому ручкой Ева.
   – Привет-привет, – он посмотрел сначала на Романову, затем на парня, притаившись за ее спиной. – А это кто? – приветливо поинтересовался он, улыбаясь.
   – Мой друг– одноклассник. Марк, это Коля. Коля, это Марк, – она указала на Зильберштейна. Парни вежливо пожали друг другу руки. Марк до сих пор чувствовал себя не в своей тарелке. После Коля направился в сторону бани. – А ты куда идешь?
   – Да душ надо починить. Как раз скоро Васек придет и поможет, – сказал тот и скрылся за деревьями, которых было невероятно много на участке.
   Не прошло и минуты, как из дома вышла невысокая худая девушка с черными волосами и большими небесно-голубыми глазами. По сравнению с Евой, она была невероятно загорелой.
   – Привет, Марин, – улыбнулась Романова. – Ко мне друг приехал.
   – Я помню, ты предупреждала, – она подошла к нему и, оглядев его, представилась: – Привет, я Маша.
   – Марк, – в ответ кивнул немец. – Разве не Марина? – уточнил Зильберштейн, вопросительно посмотрев на Еву.
   – Марина, но на даче называют Машей, – улыбнулась девушка. – Я наведу порядок в бане, а вы пока посидите в доме.
   – Прости, Маш, а где можно покурить? – предусмотрительно осведомился Марк.
   – В доме не стоит. На улице холодно, чтобы проветривать, поэтому на крыльце. Ев, дашь Марку пепельницу? Она около раковины лежит.
   – Да, конечно.
   Многие удивились, когда увидели Еву с сигаретой. Прежде она никогда не курила, причем раньше у нее был принцип, да такой, что она даже пачку в руках не держала. А тут закурила, тем более одни из самых крепких сигарет. «Пока ребята занимаются делами, мы подготовим шашлык. Нужно его замариновать», – пояснила Ева, когда они пришли на кухню Марины. Первым делом надо было нарезать свинину. Марк ориентировочно представлял, какими по размеру должны быть куски. Вооружившись тесаком, он разделывал мякоть, которую потом промывала Ева. Зильберштейн все еще чувствовал себя некомфортно, поэтому старался всякий раз кому-то в чем-то помочь.
   Замаринованный шашлык отнесли в шалаш, куда подтянулись остальные дачники. Ева и Марина накрывали на стол, парней же было решено отправить в магазин за выпивкой и закуской. В этой компании Марк никуда не хотел идти, несмотря на то, что ребята его дружелюбно приняли. Немного о каждом из них: Вася – признанный любитель веселья восемнадцати лет и бабник; Коля – парень двадцати пяти лет с двумя высшими, коллекционер местных слухов и легенд, хотя был в СНТ первый год.
   Когда они шли по лесу, то им навстречу попалась влюбленная пара – девушка с короткими пышными волосами шла за руку с высоким худым парнем. Как оказалось, это были Настя и Дима, о чем Марк узнал только тогда, когда они вернулись в шалаш:
   – Мы Настю с Лох-Нессом встретили, – выкладывая из пакетов пиво и прочие покупки, сообщил Вася.
   – Почему именно Лох-Несс? – непонятливо поинтересовался немец. Юноша даже испугался, что ему тоже придумают какое-нибудь глупое прозвище.
   – Понимаешь, Дима – это как Лох-Несское чудовище. Его вроде не существует, но многие в него верят, – пояснила Романова, доставая шампуры.
   Пока девчонки занимались столом, Коля разжигал уголь в мангале, а Вася и Марк насаживали мясо на шампуры. Вася оказался тем еще шутником и пошляком в одном флаконе. Его, судя по всему, фирменной шуткой было: «Мужик должен уметь две вещи – насаживать и жарить». Мясо разложили на мангале, и ребята решили выпить за новое знакомство – Вася, Коля и Марк по стопке водки, Марина и Ева по легкому пиву, которое местные называли «компотом». Вторым тостом стало то, чтобы Жилино-2008 оказалось таким же незабываемым, как и 2006. Дальше Марк решил больше не пить водку, а с пивом спокойно дождаться шашлыка. «Компота захотелось? Могу бабушкиным угостить», – засмеялся Вася, когда увидел гостя с девичьим напитком, но Марк даже не заметил колкого замечания. В тот момент его больше волновало то, что шашлык принято есть прямо с шампура; какой смысл ему, городскому, спорить с истинными жителями СНТ? В итоге Зильберштейн все-таки понял, что приготовление шашлыка не такая уж и сложная задача, как ему казалось с первого взгляда.
   Марина и Ева рассказывали всякие забавные истории про СНТ. Например, как Марина, довольно-таки много выпив, не могла самостоятельно дойти до дома, и Еве пришлось ее отводить. «Транспортировать своими силами, как говорится», – лукаво сверкнув глазками, улыбнулась Ева, вспоминая, как немец впервые предлагал проводить ее до дома. По пути до участка Марина растеряла свои накладные волосы, телефон, тапок. Дома Ева разложила вещи подруги: телефон поставила на зарядку, пряди оставила у зеркала. К удивлению девушки, накладные волосы приглянулись не только Марине – родители Евы с большим энтузиазмом мерили их, пока дочь была чем-то занята. На следующее утро Марина зашла к Романовой примерно в десять часов. Для, на тот момент, будущей восьмиклассницы было ненормально проснуться бодрой после такого «алкотреша» (так мы называли вечеринки с избытком алкоголя). В отличие от старших, она выпила значительно меньше, чтобы родители ничего не заподозрили, и заодно проследила за взрослыми ребятами, потому что из-за алкоголя происходили и более забавные конфузы, но этот остался в памяти девчонок наиболее светлым, поскольку почти все пропавшие вещи были найдены, кроме тапка.
   Марк закурил и попытался дым пускать кольцами.
   – Хочешь получить наследство Чаплина? – усмехнулся Коля, посмотрев на школьника.
   – В смысле? – удивился тот.
   – В завещании Чаплина указано, что наследство может получить лишь тот, кто сможет пропустить струю дыма сквозь десять предварительно выпущенных колец. Из разряда: «Ни тебе, ни людям», хотя до такого еще нужно было додуматься, – пояснял парень, в то время как Марк понятливо кивал.
   Затем тосты продолжились. С водки на коньяк и обратно. Марк и сам не заметил, насколько быстро охмелел. Естественно, ехал он на дачу не с этой целью, но отказаться от алкоголя ему было сложно, особенно когда он видел, насколько «незаметно» с Евой флиртовал Вася. Получалось, Марк оставался единственным без пары. От этой мысли ему становилось не по себе. Он без умолку болтал, затевал споры. Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы внезапно в шалаш не пришла вышеупомянутая Настя.
   – Здрасте-здрасте, – улыбнулся Марк, посмотрев на девушку. – Ты же Настя?
   – Здрасте-здасте, я ваше счастье, – кивнула девушка и обворожительно улыбнулась.
   – Я о тебе наслышан, – помотав указательным пальцем, ответил Марк. – Я – легендарный Марк Зильберштейн.
   – Мне Ева про тебя рассказывала. Ты тот самый чудаковатый немец, который бесится, когда не могут правильно выговорить его фамилию?
   – Ну, можно и так, – недовольно согласился парень и обиженно фыркнул.
   – А у вас остались только крепкие напитки? – удивленно посмотрев на стол, спросила Настя. – Кстати, сейчас Дима придет, только переоденется.
   – Если хочешь, мы можем сходить вам за пивом, – доброжелательно предложил Марк.
   – Было бы неплохо.
   – Ив? – обратился Зильберштейн к Романовой, когда та беседовала с Василием. – Сходим в эту… «Палевку», да? – таким образом именовался тот самый магазин, в котором был наибольший ассортимент алкоголя.
   Как оказалось позднее, Марк немного перепил и был не совсем в состоянии ходить самостоятельно, поэтому ему пришлось идти под руку с Евой, несмотря на что он все равно спотыкался о корни деревьев, но девушка вовремя успевала предотвращать его падения. Ева без устали ругала друга за количество выпитого, на что немец клялся, что больше пить не будет. Конечно, ей не впервой наблюдать Зильберштейна в таком состоянии. Временами ей казалось, что за год она успела увидеть Марка в самых разных настроениях и ситуациях. «Марк – тот человек, у которого замечательно получается скрывать свои чувства, но когда их становится слишком много, он взрывается, становится чересчур эмоциональным. Не остается ни следа от его безупречного самообладания. Если бы ему всегда удавалось держать себя в руках, из него вышел бы неплохой актер», – исподлобья смотря на шатавшегося товарища, подумала Романова. Ей не хотелось идти за алкоголем, поскольку она знала, что стоило бы ей хоть ненадолго отвлечься, как Марк купил бы себе что-нибудь еще.
   – Мы так и не поднялись на гору, – притормозив около извилистой тропинки, поднимавшейся наверх, устало произнес Марк и улыбнулся.
   – Успеем еще. Наверное, там классно встречать рассвет, – произнесла Ева. – Идем?
   – Давай сначала туда поднимемся. Посидим хотя бы пять минут, потом в магазин. Хочу протрезветь, если это возможно, – вновь растеряно улыбнулся парень. – Если ты не против, конечно.
   Довести Марка до пункта назначения оказалось непросто, но когда они сели около самого обрыва, Ева спокойно выдохнула. Несколько минут они сидели молча. Зильберштейн устало положил подруге голову на плечо. «Нет, это как-то неправильно», – почти сразу возразил он, выпрямившись и обняв Романову. Запах алкоголя и табака перекрылся нежным запахом жасмина. Редко бывает такое, когда людям комфортно друг с другом даже без разговоров – друзьям не надо было говорить, чтобы понимать, о чем думал другой.
   – Знаешь, мне давно хотелось попробовать одну вещь, – нерешительно начала девушка, повернувшись к Марку. Тот заинтересованно на нее посмотрел. Ева закусила губу, вспоминая, сколько раз уже подворачивалась возможность сделать этот шаг, но она каждый раз сомневалась; будто сама судьба давала ей тайные знаки, чтобы она не приближалась больше дозволенного. От волнения у Романовой даже закружилась голова, но для себя она решила, что все ошибки и промахи можно списать на алкоголь. – Что, если на один день представим, что мы пара? – она выжидающе посмотрела на друга, не отводя глаз, но терпение оказалось хрупким. Она осторожно притянула Марка к себе за подбородок и также, будто ожидая какого-то подвоха, поцеловала его. Впервые за долгое время она сделала именно то, чего хотела; человека, с которым Ева всегда чувствовала себя защищенной, она могла назвать своим. Теперь Марк мог быть рядом не только в духовном плане, но и в физическом. Если раньше девушка представляла в этой роли Влада, поскольку тот зацепил ее смазливой мордашкой, наигранным дружелюбием и приторной скромностью, то теперь она увидела, что именно Марк всегда был рядом, поддерживал ее, боролся за общение с ней, и, думая об этом, Ева невольно вспомнила слова Егора во время их разговора на качелях. Смогла бы она быть с тем, кто любил ее больше, чем она его? Наверное, именно поэтому Романова все-таки решилась на эксперимент, чтобы наконец-то определить природу своих чувств. То, что ей было тяжело без Марка, Ева уже приняла, но в каком качестве он стал бы ближе? Девушка часто представляла его как друга, как врага, как молодого человека, да даже как любовника, которого можно не любить, играя его чувствами. Нет, это было не ее это. Она слишком запуталась в своих чувствах, поэтому, перефразируя слоган Вегаса: «Что было на даче, то и остается на даче».
   Время для них текло, словно песок в часах, совершенно незаметно, но ощутимо. Когда солнце садилось за горизонт, Марк аккуратно уложил Еву на землю и, заботливо заправив мешавшую прядь за ухо, вновь поцеловал ее. В этом были одновременно и страсть, и нежность, и любовь, которые он старался вложить в каждое свое действие. Сложно передать словами их поцелуй на закате. Он был насыщен красками, был невероятно ярким, был… Трепетным, чувственным. Боюсь, что если я буду пытаться описать всю гамму чувств, которую испытали герои, я буду многократно повторяться. Скажу лишь то, что самый пик был во время того самого заката, который можно сравнить лишь с закатом жизни. Словно человек клещами цеплялся за то, что ему дано, но оно постепенно уходило, ускользало из его рук. Марк был готов жить вечно этим мгновением, наслаждаясь им снова и снова. Ему не хотелось, чтобы это заканчивалось. О чувствах Евы в тот момент сложно судить, во всяком случае, потому, что она впервые делала что-то не под влиянием общественного мнения, а по своему желанию – она сама не понимала, нравилось ей это или нет.
   – Нам пора, – закончилось все почти так же, как и началось – внезапно, глупо и спонтанно. Зильберштейн лишь растерянно и смущенно посмотрел на девушку и послушно кивнул. Пока они спускались с горы, Ева добавила: – Возьми меня за руку. Сегодня мы как пара. При ребятах не стоит себя так вести, но когда мы наедине… можно… – посмотрев на зашедшее солнце, Марк снова кивнул, и они пошли в сторону магазина. Немец готов был выполнить все, о чем бы только попросила Романова. Мысли парня крутились вокруг того, когда они лежали вместе, когда они чуть ли не дышали друг другом.
   В дальнейшей «вечеринке» Марк не принимал участия. Он был весь в раздумьях, поэтому отошел сразу после вопроса о том, почему их так долго не было. На эту тему было отпущено немало забавных шуточек, но немец их не слушал из-за того, что он нацепил наушники и, включив музыку, да как можно громче, сел на мостик, подвешенный над узкой лесной речкой. Примерно он догадывался о том, что Вася продолжил свой спор с Настей, что мужчины могут жить без женщин в принципе, но Настя отстаивала свою точку зрения. Дима, ее молодой человек, если забыли, помалкивал, хотя, вероятнее всего, мысленно полностью поддерживал Василия.
   Марк тем временем старался думать о чем-то отстраненном. Например, вспоминал, что Ева рассказывала ему об этой речке. Пару лет назад, еще зимой, в ней утонул какой-то мужчина – по причине алкогольного опьянения. Представляя это, мост перестал для юноши казаться каким-то очаровательным или необычным местом. Юноша сам не заметил, насколько быстро протрезвел. Сердце до сих пор учащенно билось, поэтому алкоголь быстро выветрился, и Марк здраво мог оценить любую ситуацию. Его уже клонило в сон, но ему не хотелось отвлекать Романову от компании. Подумали бы что не то. Впрочем, долго ждать ему не пришлось – через полчаса Ева сама позвала друга домой. К тому моменту на часах была половина второго, и, учитывая ранний подъем, друзьям стоило лечь спать.
   – Ладно, давайте, спокойной ночи, удачи, – помахав дачной компании, попрощался Марк. – Со всеми был рад познакомиться.
   – Не засиживайтесь, – вежливо добавила Ева, прикоснувшись незаметно к ладони Зильберштейна пальцами. Марк вздрогнул от неожиданности и смущенно улыбнулся, притупив взгляд.
   – Не забывайте о предохранении, ребят, – крикнул им в след Вася и засмеялся.
   Ах, да это уже было…

   3 мая. 2008 год.
   Как прилежный мальчик и вежливый гость Марк после душа направился в свою комнату. Он никак не ожидал, что его планы поменяются, и ему придется подниматься на второй этаж к Еве. Он точно не понял – то ли ей не хотелось спать, и она вызвала его для компании; то ли ей было холодно, и она никак не могла согреться, несмотря на включенный обогрев; то ли она решила последовать совету Василия, что было крайне маловероятно. Так или иначе, Марк лег рядом с ней и уткнулся носом к стенке, укрывшись одеялом. Как выяснилось позднее, первые два варианта были верными – Романова не хотела спать, и ей было холодно, но между тем ей хотелось разглядеть кубики Зильберштейна, о существовании которых она даже не догадывалась (у девушек есть необъяснимая любовь к накаченным телам, и Ева не являлась исключением). На парне были только пижамные штаны, поэтому во чтобы то ни стало девушка решила внимательно рассмотреть его, как бы ненормально это не звучало. Девушка заметила на теле одноклассника множество шрамов, рубцов и, казалось, свежих порезов, но промолчала об этом, не решаясь как-либо комментировать это. Мало ли, привиделось на нетрезвую голову?
   Ева самодовольно закинула на спину Марка холодные ноги, отчего парень сразу же подскочил с кровати.
   – Что это было? – ошарашенно оглядывая кровать, спросил парень.
   – Холодные щупальца адского демона, – усмехнулась Ева. – Мешаю тебе спать, будучи в качестве девушки. Не хочешь вина?
   – Откуда у тебя здесь вино? – удивленно спросил немец.
   – Припрятала втайне от родителей, – самодовольно отозвалась Романова, встав с кровати и пройдя к рабочему столу. На ней было сиреневое нижнее белье и футболка на несколько размеров больше, едва прикрывавшая ягодицы. Марк поспешно отвел взгляд, когда возлюбленная наклонилась. Из ящика девушка достала пакет красного вина, такого же, какое они пили во время их первого поцелуя. – Памятный напиток, помнишь?
   – Естественно, – он принял из ее рук две синих небольших рюмки. – Надеюсь, ты понимаешь, что я никогда не стал бы целовать человека, который мне безразличен?
   – Черт тебя знает, – на мгновение Ева оторвалась от разлива, мельком посмотрев на одноклассника. – Ради шоу ты готов на многое, так почему бы и нет?
   – Странное у тебя сложилось обо мне мнение, – печально улыбнулся Марк. – Если бы я все делал ради шоу, то не закрыл блог бы Сплетницы. Да даже будь так, я бы мог чисто для вида поцеловаться с той же самой Аней, но я прекрасно понимаю, что это не нужно.
   – Почему? Ты бы мог с ней какое-то время повстречаться, может, девчонка она на самом деле неплохая. Думаю, ее бы ты смог смело развести на секс, – с неким пренебрежением добавила Ева.
   – Я знаю, что по характеру она хорошая, но если душа не лежит к человеку, зачем терзать обоих? Все-таки я придерживаюсь того, что секс ради удовольствия и любовь – разные вещи. Повторюсь, я бы никогда не стал даже целовать человека, который мне не нравится, а ты говоришь про слишком глобальный experience [86 - Experience – опыт (англ.)].
   – Скажи, а насколько давно тебе нравится ученица девятого «А» класса Ева Романова? – впервые за все время девушка решила честно поговорить с приятелем.
   – Честно? – он смущенно улыбнулся, вскинув бровь. – Наверное… нет, точно. С первого класса. Когда впервые ее увидел. Она была с такими смешными белыми бантиками. Еще плакала, когда в актовом зале показывали представление для первоклашек. Я редко запоминаю чей-либо цвет глаз, но ее запомнил сразу. Они тогда блестели от слез. В них было столько эмоций. Посмотрев на меня, она почему-то улыбнулась. Да, наверное, был целый ряд причин – щупленький такой мальчик, но вот с такими вот щеками, – Марк демонстративно надул рот, после засмеявшись. Все это время Ева как зачарованная слушала его. – Я ведь тогда даже не носил очки. И говорил непонятно, потому что папа говорил со мной на немецком, когда мамы не было рядом.
   – Марк, а из-за чего у тебя проблемы со зрением? Я помню, что на том старом видео ты был без очков, как и на старых фотографиях, которые мне показывала тетя Лиля.
   – В конце августа меня ослепил яркий свет. Знаешь, если долго смотреть на прямые лучи, то происходит какая-то непонятная для меня вещь, в общем, зрение стало намного слабее. Я плохо вижу без очков, поэтому нет… необходимости ими пренебрегать.
   Говорить они могли еще долго, если бы не одна нелепая случайность – когда Ева в следующий раз наполняла рюмки, то несколько капель вина попали на Марка. Также, в шутку, он брызнул напитком на девушку. Теперь, вместо того, чтобы выпивать, они играли. Все закончилось, когда Ева вылила Марку на голову содержимое рюмки, и тот решительно сообщил, что пойдет в душ. «Все бы ничего, если бы это чудо в вине не забыло взять с собой полотенце», – вот о чем думала в тот момент Романова. И ход ее мыслей оказался верным. Она была уже морально готова, чтобы занести парню его полотенце. Марк ее тихонечко позвал. Ева стояла в тот момент уже на лестнице.
   – Евуш, я полотенце забыл, – несколько ехидным голоском сказал Марк. Естественно, девушка понимала, что Марку больше всего хотелось позабавиться над этой ситуацией, поэтому ожидала, что он не станет чем-либо прикрываться. Подготовившись к моральной пытке (шок и пунцовое лицо), она прикрыла глаза одной рукой, а второй открыла дверь, после протянув полотенце. Она неуверенными шагами подошла ближе. – Эмм… А чего ты так боишься?
   – Не хочу увидеть чего-нибудь лишнего.
   – Как ты можешь увидеть лишнее, если все на местах? – обескураженно спросил парень. На этих словах Романова покраснела и от смущения выронила полотенце. Она автоматически открыла глаза и поймала его в воздухе. Скажем так, теперь она увидела все, что пыталась разглядеть до этого долгое время и, помимо этого, увидела больше требуемого. Зильберштейн, само собой, посмеялся, но ночью не стал напоминать об этом инциденте, когда друзья вновь встретились в комнате Евы. – Теперь спать?
   – Можно, – согласилась девушка, укрывшись одеялом. Но парень прекрасно запомнил особенности этого дня, поэтому настал его черед мешать подруге. Ловким движением он развернул ее к себе и поцеловал. Действительно, это вышло неожиданным, особенно для сонной и уставшей Евы. Девушка безо всякого зазрения совести ответила на поцелуй, после чего «понеслась, родная». Единственное, что хотелось бы упомянуть в данной ситуации, что до пошлостей не скатилось, поэтому утихомирьте свой возбужденный разум. Тормозом для товарища Зильберштейна сработал лифчик, застежку которого он «случайно» нащупал под футболкой подруги. Тогда он понял, что не стоит заходить слишком далеко. Естественно, Ева за этим следила, но не стоило переходить границы и портить о себе мнение. Когда Ева совсем устала, то плавно прекратила поцелуй.
   Марк остался рядом и немного неуверенно, будто в первый раз, держал ее за руку. Ева повернулась к нему и, положив голову на его грудь, засыпала, слушая быстро бившееся сердце друга. Он даже во сне не выпускал ее из своих объятий, привязываясь к ней на тактильном уровне.
   Проснувшись незадолго до рассвета, Марк приподнялся с кровати и посмотрел на Еву, мирно спавшую рядом. Голова гудела от количества выпитого алкоголя прошлой ночью, но даже один взгляд на возлюбленную стал для него лекарством. Боль притуплялась и отступала. Он помнил, как они целовались, держал за руку и обнимал, словно в последний раз. Как все еще испытывал странную неловкость и смятение от прикосновений. Как хотел большего, но побоялся отпугнуть ее.
   Мечта становилась реальностью, и теперь Марк боялся проснуться.
   – Каждый раз, закрывая глаза, я видел тебя. Колыбельная снов моих, ты прекрасна… – он осторожно прикоснулся к ее нежной щеке рукой. – Если бы ты только знала, как я тебя люблю, но страшусь в этом признаться. Я боюсь сознаться в этом себе, ты моя единственная слабость, отныне и навсегда.
   Наклонившись, он бережно поцеловал ее в висок, после потянулся к тумбочке за очками.
   – Ты что-то сказал, Маркуш? – сквозь сон пробубнила Ева.
   – Едва ли, – он украдкой улыбнулся.
   – Знаешь, мне иногда кажется, что я влюбляюсь в тебя… Это нормально?
   – Хороший вопрос, – юноша поспешил скрыть счастливую улыбку, выдававшую его чувства. Было слишком рано. А потом стало слишком поздно.

   6 мая. 2008 год.
   По возвращению в школу ритм жизни стал более-менее привычным. Когда Марк и Ева рассказывали кому-либо о своих приключениях на даче, то лишь в конце своего рассказа хитро переглядывались и подозрительно замолкали. Само собой, за оставшееся время произошло еще немало авантюр, о которых мне бы хотелось рассказать, но они не имеют никакого отношения к нашей истории, поэтому отложу это в долгий ящик, несмотря на то, что конец рассказа близок.
   В школе было мало людей, многие остались на отдыхе, в том числе некоторые учителя. Анна Александровна сильно злилась, когда не увидела часть класса утром на уроке русского языка. Шла усиленная подготовка к экзаменам, в перерывах между которыми готовился специальный концерт по случаю окончания девяти классов.
   Кира с неким недоумением смотрела на сложившийся тандем Зильберштейна и Романовой. Она помнила, как подруга негативно отзывалась о немце, и ей было непривычно видеть то, что они до сих пор продолжали общаться. Видимо, никто не собирался прислушиваться к ее очень настойчивому совету, поэтому Red Head решила сказать все прямо. Саванова планировала серьезно поговорить с Евой после уроков, а пока… она в очередной раз пыталась понять, почему Влада на этот раз не было в школе. Что-то он зачастил пропадать.
   – I and you are the best friends [87 - «I and you are the best friends» – «Ты и я лучшие друзья» (англ.)], – чуть ли не по слогам читала Ева на уроке английского языка, силясь понять, правильно она перевела предложение или нет.
   – Вообще-то в английском языке принято правильным, вежливым, во всяком случае, о себе говорить в последнюю очередь, – шепотом поправил Марк, игравший в телефон.
   – Хорошо… You and I are the best friends, – по наставлению одноклассника исправилась Романова. Тот даже отложил телефон и с возмущением посмотрел на нее.
   – Это уже американизм, – раздраженно начал Зильберштейн. Ева обреченно закатила глаза, протягивая соседу по парте учебник. – Вместо «I» должно стоять «Me». You and me are the best friends, – Романова понимающе кивнула и записала предложение в тетрадь. – Слушай, а как ты раньше без меня училась в этой группе? Она же вроде считается «сильной».
   – Прошу, помолчи, зайка, – усмехнувшись, ответила Ева.
   «Зайка» вернулся к своему прежнему занятию, временами поглядывая на девушку. Когда их взгляды встречались, Романова сразу же утыкалась носом в тетрадь, продолжая что-то записывать и срисовывать какие-то схемы с доски. Только все ее мысли были совершенно о другом. Девушка то и дело возвращалась к воспоминаниям о незабываемом уикенде. В отличие от Марка шашлыки в ее голове играли не столь важную роль. Ева могла вспомнить о поцелуе и жутко покраснеть. Вспомнить о закате и смущенно улыбнуться. Жалела ли она об этом? С одной стороны… Да какие могли быть стороны? Конечно же, нет. В последнее время Марк стал единственным человеком, о котором она думала, не переставая, в течение двадцати пяти часов в сутки. Она прекрасно понимала, что все было не так просто, но сделать первый шаг… она пока не могла.
   Английский язык был последним уроком, после которого ребята пошли на репетицию очередного концерта. К счастью для Евы, она не участвовала в организации мероприятия, лишь играла данную роль – ей предстояла спеть с классом несколько песен, рассказать пару стихов и в конце с кем-нибудь из парней станцевать вальс. Анна Александровна еще не решила, кого именно ставить в пару к Романовой, впрочем, она была уверена, что вопрос будет решен без ее вмешательства: Зильберштейн не допустил бы, чтобы с Евой танцевал кто-нибудь, кроме него.
   В этот раз репетиция прошла за час, поэтому Марк как можно быстрее ушел из школы и поспешил на последний тест в колледж. Все зачеты он сдал успешно, но если бы он провалил это задание, то комиссия его не приняла бы из-за того, что аттестат ученика являлся не самым красивым (с того года в колледже начали проводить конкурс на бюджетные места). Пока он добирался на метро, прогнал в голове множество вариантов того, что будет, если он уйдет после девятого класса. Что, если их общение с Евой сошло бы на нет? Что, если он не смог бы в колледже быть достойным? В школе его опекала Галина Николаевна, всячески поддерживала, а теперь… стал бы предоставлен сам себе. Парень не боялся проявить самостоятельность, но ему не хотелось уходить из «теплого гнездышка», пока была чудесная возможность остаться в нем как можно дольше. Ему не хотелось оставлять Романову, особенно тогда, когда их отношения медленно, но верно менялись. Причем вовсе не в плохую сторону. Они становились лучше, прочнее. Именно это послужило категоричным фактором в решении вопроса для юноши – уже войдя в аудиторию, он знал, что вскоре оттуда выйдет.
   На многие вопросы теста Марк знал ответы, но бланк так и оставался пустым на протяжении пятнадцати минут. Задания беспокоили парня в последнюю очередь. Он думал, как красиво можно уйти, так как эффектные появления и уходы – его конек. Поэтому, особо не церемонясь, Зильберштейн встал со своего места и направился к столу, где сидело два наблюдателя и кто-то из комиссии колледжа.
   – Молодой человек, во время экзамена нельзя ходить по аудитории без разрешения наблюдателей, – сказала противным голос женщина шестидесяти лет.
   – А я ничего не знаю, – самодовольно ухмыльнувшись, беззаботно ответил парень и положил на стол пустые бланки, после направившись на выход. На тот момент он считал, что принял правильное решение.

   7 мая. 2008 год.
   Очень сложно общаться с человеком, с мыслями о котором ты просыпаешься как минимум с эрекцией. Марк понимал, что относиться чисто дружески к Еве у него получалось паршиво, даже если не учитывать того, что между ними все равно что-то уже было. Ему хотелось большего, сказать ей то, чего не говорил никогда прежде. «Я люблю тебя», – наверное, это самое банальное, что он когда-либо слышал, но он пока не знал, как можно иначе сформулировать эту мысль. В случае неудачи, если ничего не получится, Марк смог бы запросто перевести все в шутку. Он мог взять Еву за руку, и если она посмотрела бы на него как на идиота, он сказал бы, мол, она же такая неловкая. Правда, однажды они уже держались за руки, и вроде все было нормально… У парня раньше не было столько душевных терзаний! Парень от ненависти к ситуации стукнул кулаком по рабочему столу. Он же сам смеялся над тем, что один из друзей влюбляется – впрочем, его оправданием было то, что он влюбился в нее задолго до того, как они начали общаться. У юноши все еще была надежда, что подруга хотя бы приобнимет его.
   Школа Зверя была особенно мрачна. Несмотря на то, что был последний месяц весны, на улице было прохладно. Выйдя из дома, Марк почувствовал знакомую головную боль. Пошатнувшись на ступеньках подъезда, он едва успел ухватиться за недавно выкрашенные перила. Он зажмурился. Перед глазами вновь замелькали разные воспоминания. Боль пульсировала в висках. Чтобы она прекратилась, нужно было сосредоточиться на чем-нибудь другом, желательно приятном. На цели, да. На достижении цели. Он переборол себя и двинулся к школе. Быстро нацепив наушники и включив музыку на полную громкость, Марк вышел на дорогу. В этот же момент из-за угла выскочила большая черная фура.
   «Maybe we’re victims of fate. Remember when we’d celebrate, we’d drink and get high until late? And now we’re all alone» [88 - «Maybe we’re victims of fate. Remember when we’d celebrate, we’d drink and get high until late? And now we’re all alone» – «Возможно, мы жертвы судьбы. Помнишь, празднуя, мы пьем и ширяемся допоздна? А сейчас мы совсем одни», песня «Protect Me From What I Want» группы Placebo.], – звучала песня, и Марк тихонько напевал ее под нос, ничего не замечая вокруг себя. Он даже старался меньше думать о Еве, но безуспешно. Эта песня у него ассоциировалась с ней. Причем не только, когда она звучала на английском, но также на французском. Марк считал, что это язык идеально подошел бы Романовой. Зильберштейн нутром чувствовал, что день должен был стать особенным, что-то должно случиться, а не как всегда «через одно место». Именно поэтому Марк решил пойти в обход, чтобы не сталкиваться со Школой-на-Руинах. Дорога была немного длиннее, но зато без усиления головной боли. Эта мысль несказанно радовала девятиклассника, и он даже не заметил, как та черная фура остановилась в нескольких сантиметрах от него. Так он и пошел дальше. Только через пару мгновений до него дошло, что могло произойти.
   – Scheisse… – протянул Марк, притормозив. Оттянув один наушник от уха, он услышал за собой заливистый мат-перемат водителя машины. Так и не обернувшись, он пошел дальше, но его все-таки пробрала мелкая неприятная дрожь.
   День обещал быть интересным. Зайдя в школу, Марк первым делом направился к кулеру, чтобы выпить таблетки.
   Для Евы утро началось более благоприятно. Она собралась быстрее обычного, поэтому решила никуда не торопиться и уложила волосы. Девушка надела белую шелковую блузку с отложным воротником и черную юбку в складку.
   В школу Романова пришла за пятнадцать минут до первого урока. Мелькнув мимо разговаривавших Влада и Киры, Ева завернула в раздевалку. Первое, на что она обратила внимание – жилетка Марка уже висела на своем крючке. Он пришел? Раньше времени? С каждым разом он все больше ее удивлял. Эта неожиданность показалась девушке достаточно приятной. Тогда ей не хотелось пересекаться с Владом и Кирой, которые ставили непонятные условия. Вернее, она догадывалась, что от Берднева ничего не зависело, все решения принимала красноволосая. По факту Ева бы немногое потеряла, перестань она общаться с Марком, но без него ей было бы чрезмерно скучно. Привычка. Она привыкла, что в любое время дня и ночи могла поговорить с ним о чем угодно, попросить о помощи. Несмотря на то, что у них бывают trouble in communication [89 - Trouble in communication – проблема в связи (англ.)].
   Девушка направилась к кабинету химии, где проходил первый урок. Одноклассников было немного. Марк сидел на своем месте, спрятав лицо в руках. Ева тихонько подкралась к нему и осторожно пропела:
   – Маркуша, – и юноша поднял голову. Выглядел он невероятно сонно и встревоженно. Вероятно, все еще не отошел от утреннего происшествия. – Чего сидишь такой квелый и пришел раньше времени? Это как-то взаимосвязано?
   – Меня едва машина не сбила, – сказал он и фыркнул.
   Сев рядом с другом, Ева положила сумку на пол и развернулась к нему. Заботливо поправив его взъерошенные волосы, она дотронулась до его щеки и отдернула руку.
   – Ты, конечно, молодец. Вечно находишь себе какие-то приключения на пятую точку. А что, если опять произойдет что-то нехорошее? Не дай Бог, конечно, но все же? И в следующий раз тебе не повезет так, как сегодня? Будем близ друг друга, ферштейн? – пояснила Романова.
   Но он пропустил ее слова мимо ушей:
   – Кстати… Мне сегодня сон приснился.
   – О чем?
   – О ком.
   – О ком?
   – О нас.
   Обмен этими короткими фразами произошел за считанные секунды. Ева только хотела спросить, мол, опять, но воздержалась. Прозвучало бы как укор, но Марк без слов понял все по ее взгляду и украдкой кивнул, надеясь, что она этому не придаст значения. Романовой, в принципе, также снились те же сны. О своих недавних сновидениях она не стала рассказывать, не было подходившего случая.
   – И что именно тебе снилось? – заинтересовалась Ева, но как раз в этот момент в кабинет ввалилась другая половина класса. Марк только открыл рот, но девушка опередила его, произнеся: – Потом расскажешь.
   На самом деле парень не планировал рассказывать ничего про свой сон, поскольку помнил его смутно. Он хотел придумать какой-нибудь романтический рассказ, чтобы у Евы возникла хотя бы догадка, что он все еще ждал какого-то ее решения, действия, шага или бездушного отказа. При таком раскладе Марк даже думал, что ему было достаточно лишь быть рядом с объектом своего обожания в качестве друга, но с каждым разом все больше убеждался, что вне зависимости от ее решения в нем просыпался собственник, и контролировать это становилось все сложнее. Прежде Марк полагал, что в ответ ему не нужна симпатия или, если вам так угодно, любовь, но он ошибался. Ситуация вышла из-под контроля.
   Посреди урока их руки внезапно соприкоснулись. Сложно описать, что Марк ощутил в тот момент – скорее всего, ничего особенного, поскольку был увлечен органической химией и лекцией Нины Матвеевны. Ева для себя все решила за миг. Весь оставшийся день они общались, как ни в чем не бывало. Девушка морально готовилась к собственному первому шагу. Ей никогда не приходилось оказывать знаки внимания человеку, о чьей симпатии она знала невероятно долго.
   Решиться она не могла вплоть до последнего урока. У Марка был назначен факультатив по английскому языку, и ему обязательно надо было пойти, поскольку предыдущие он пропускал «только так». Попрощавшись, Ева была готова пойти к лестнице, как что-то внутри заставило ее резко развернуться и подойти к Марку. К тому времени в школе практически никого не осталось из их класса. Лишь некоторые ребята разбрелись по своим занятиям, а Кира терпеливо ждала подругу внизу. От остального класса Марк держался обособленно. Конечно, по ГПС вновь заходил давний слух, что у друзей была уже вовсе не дружба, но Зильберштейн не решался обсудить это с подругой.
   – Разве ты еще не ушла, Иви? – удивленно спросил Марк, поскольку точно видел Киру внизу, когда возвращался из курилки. – Что-то я не припомню, что ты сдаешь English [90 - English – английский (англ.)], учитывая то, какие у тебя с ним траблы…
   – Разве нет, – мотнула головой девушка. Когда она начала говорить, коленки предательски задрожали. Немец заинтересованно посмотрел на девушку. – Марк… – нерешительно обратилась она к другу. «Надо собрать всю волю в кулак, не быть тряпкой», – неустанно твердила она сама себе в мыслях.
   – What? – напрягся тот.
   Поджав губы, Ева села рядом с Марком на скамейку у кабинета английского и, зажмурившись, поцеловала его. Бедняга не ожидал такого поворота, но чутье его не подвело – день моментально перестал быть обычным. Стоило Еве отстраниться, мельком посмотрев на шокированного парня, она произнесла:
   – На тот случай, если сомневаешься.
   Произнеся эти слова, Ева развернулась и поспешила к лестнице. Юноша не сразу сообразил, что только что произошло. Затем, когда следы теплого прикосновения к его губам потухли, подобно дотлевшей спичке, он решительно побежал за ней. Догнав Еву на лестничной площадке, Марк схватил ее за локоть и развернул к себе. Романова никак не ожидала, что немец уверенно притянет ее к себе и, обняв за талию, поцелует.
   В этот раз для обоих все прошло как одно мгновение. Им обоим надо было идти, но они решили непременно встретиться после школы, чтобы обговорить сложившиеся обстоятельства. Думаю, об итоге этого разговора несложно догадаться.
   – Где ты была? – возмущенно начала Кира, когда Ева спустилась на первый этаж. Она пальцами прикасалась к губам и счастливо улыбалась. – Чего такая довольная?
   – Да ничего… – смущаясь, ответила Романова.
   – По глазам вижу, что что-то случилось. Выкладывай, – заинтересовавшись, попросила Саванова. Казалось, Кира поняла проблему взаимоотношений с подругой, поэтому решила наладить с той контакт.
   – Похоже, теперь мы с Марком пара… – мечтательно прошептала Романова.
   Реакция Киры была очень многозначительной: с одной стороны, если то, что ей сказала подруга, было правдой, она могла больше не переживать за сохранность отношений с Владом, но с другой стороны… Саванова вопросительно вскинула бровь и озадаченно посмотрела на зачарованную Еву.
   – Пара? – переспросила Кира. – Хм… Рада за тебя. Но тебя не напрягает, что у тебя будут отношения с человеком, у которого не самое светлое прошлое?
   Дурман моментально спал с Евы.
   – В смысле?
   – Похоже, ты до сих пор не знаешь. В этом нет ничего удивительного, – она сложила руки за спиной и прошлась. – Я так и знала, что Марк сам не расскажет. Впрочем, не думаю, что ты спрашивала его о… – на секунду она замолчала, нагнетая обстановку, и заговорщицким шепотом добавила: – Его отце.
   – Отце? А что с ним не так? Насколько я помню, он развелся с его матерью и… все.
   – История более запутанная, милая моя. Что ж, теперь мой черед настал помогать тебе в твоем, похоже, позабытом расследовании. Как я поняла, обо всем известно лишь Галине Николаевне – вот почему она постоянно защищала Зибера.
   – О чем ты говоришь?
   – Начну издалека. В девяностых годах жил да был в нашем городе один печально известный маньяк, который именовал себя The Поэтом. И именовался он так не зря – каждой своей жертве оставлял на ободранном клочке бумаги стишок. Начало неплохое, да?
   – Ближе к делу, – Ева напряженно поджала губы.
   – Также в то время жил Александр Зильберштейн со своей женой Лилией. Двое детей, ничего примечательного, кроме одного «но» – в силу некоторых обстоятельств, таких как, например, совсем юный возраст и неготовность к браку, а может, психическая неуравновешенность, Александр регулярно ходил к психологу. Или психиатру, не разбираюсь я в этом. Убийства тем временем продолжались, и каждое новое убийство становилось событием для целого города. В плохом смысле. У The Поэта был черный пес, на половину волк. Если тогда слышали собачий лай или завывания, говорили, что убийца рядом. И каков процент того, что ты не станешь его следующей жертвой? Маньяк был неуловим: ни отпечатков, ни следов. Словно ему сопутствовала неведомая сила, которая защищала его. Никто не знал, сколько бы это продолжалось, пока однажды Александр Зильберштейн не сознался, что он и был тем самым The Поэтом. Позже его пес был найден сбитым на дороге. Все это произошло после того, как он убил моего отца, – голос Red Head дрогнул. – Моя мама присутствовала на том судебном процессе. Врачи признали, что Зильберштейн болен, его психолог только подтвердил это. Думаю, если бы не один момент, меня бы история эта не так зацепила… Во время суда этот психопат начал кричать, мол, «все это передается по крови, его безумие, и что обязательно найдется тот, кто продолжит его дело». Потом его упекли в дурдом.
   – Эмм… Ну… А сейчас он, получается, сбежал?
   – Не все так просто, – грустно улыбнулась Саванова. – Несколько месяцев назад он сбежал из дурки, но позже его нашли у пристани с перерезанным горлом. Что обозначает, что появился новый The Поэт.
   – К чему ты клонишь? – настороженно спросила Романова.
   – Не пойми меня превратно, я не намекаю на Марка, но ты бы только видела его внешнее сходство с отцом. Мне кажется, ему мать не разрешает завести собаку из-за того, что она была у его отца. Лилия всячески старалась спасти сына от участи своего отца. Прошу, просто будь осторожней. Генетика… это действительно могло сыграть роль.

Один – ноль. Alpha M

     Here she comes; she’s cool like sin,
     I can feel my blood get thin.
     Here she comes; she’ll suck me in,
     Take a deep breath and begin.

(Pete and The Pirates – «Blood Gets Thin») [91 - Вот она; заманчива как грех.Я чувствую, как в моих жилах стынет кровь.Вот она; она поглотит меня целиком.Сделай глубокий вдох и давай начинать.Pete and The Pirates – «В жилах стынет кровь»]

   16 мая. 2008 год.
   Весенняя пора волшебно влияла на Марка, как говорится, все было пропитано флюидами любви; прежде ему никогда не нравился этот сезон. Для юноши было неважно, чтобы о его отношениях с Романовой знал кто-то из класса или из школы. Первое время его устраивала некая игра тайных агентов, постоянно шифровавшихся и прятавшихся от людских глаз в укромных местах. У него до сих пор была эйфория от того, что он добился своей цели, несмотря на то, что еще зимой это казалось невозможным. После того, как дружба переросла в любовь, Ева, на первый взгляд, отстранилась от своего расследования. Во всяком случае, так казалось Зильберштейну – девушка больше ни разу при нем не заговаривала о The Поэте. Естественно, немцу было неизвестно, что теперь Ева «копала» слишком глубоко. Наверное, только по этой причине девушка не смогла проснуться ранним утром и прийти в школу – всю ночь она искала информацию, связанную с убийцей, но ее будто охраняли от чужих осуждавших взглядов. Бесполезные поиски.
   Она так и заснула за рабочим столом. Так бы Романова спокойно и спала, если бы ей внезапно не позвонил Зильберштейн, крайне удивленный ее отсутствием.
   – Ты где?
   – Похоже, дома, – сонно осматриваясь, сказала Ева. – А ты?
   – К сожалению, в школе, – обреченно вздохнул Марк. – О тебе Нинка спрашивала, сказала, что тебе надо выполнить какую-нибудь работу для исправления триместровой оценки. Я тебя отмазал, сказал, что приболела, – парень на мгновение замолчал. – Да, здравствуйте, Нина Матвеевна!
   Ева, усмехнувшись, закатила глаза. Вечно с Марком происходили подобные неловкие ситуации.
   – Кстати, а ты случаем не заболела? Точно? – вежливо осведомился Зильберштейн. – А то голос у тебя какой-то слишком болезненный.
   – Не болезненный, а сонный. Я проспала. Если хочешь – приходи после уроков, я-то уже точно никуда не выйду из дома, здесь тепло и уютно, а на улице, похоже, холодно. Будет чай.
   – Кофе, – исправил парень.
   – Хорошо. До встречи.
   Не успел Марк попрощаться, как Ева сбросила звонок. Убрав телефон в карман, юноша посмотрел по сторонам. Весь день ему приходилось сидеть одному, что было непривычно. Когда он звонил подруге, в классе сидели только Таня и Егор. Впервые за долгое время они разговаривали, причем о чем-то довольно важном, судя по серьезному лицу Костенко. Временами он бросал задумчивый взгляд на немца, затем вновь смотрел на Таню, которая его в чем-то убеждала. В завершении разговора Егор обреченно с ней согласился, повторяя: «Да, наверное, привиделось». После староста вышла из кабинета, а Егор как-то нерешительно подсел к Зильберштейну.
   – Привет, Зибер, – поздоровался с ним Костенко, наверное, это был первый раз за год совместного обучения.
   – Да, привет, – усмехнулся Марк, хотя нутром чувствовал, что в этом был какой-то подвох.
   – Знаешь, я хотел перед тобой извиниться, – почесав затылок, выдохнул парень. Марка так и подмывало поправить его при помощи полученных знаний за этот учебный год (постфиксы), но он вовремя сдержался. Вместо этого немец недоуменно посмотрел на Егора и поинтересовался:
   – За что? Вернее, за что именно?
   – За то, что тогда с ребятами напал на тебя. Конечно, ты гад, но не думаю, что настолько.
   – И на том спасибо, – пожал плечами Зильберштейн. Ему было как-то все равно на извинения Егора – он догадывался, что послужило причиной избиения, однако старался не зацикливаться на этом. Информацией он располагал не в таком ключе, как та же самая Романова, но у него были свои предположения на сей счет.
   – А где Ева? – поинтересовался Егор, осматривая класс. Марк удивился интересу одноклассника к его второй половинки, но у него не было даже мысли ревновать.
   – Она проспала, но мне все равно кажется, что приболела. Вот, позвала к себе на чай.
   – На чай? Вау, да ты крут, парень, – нагловато ухмыльнулся Егор. Очевидно, Костенко было неприятно, что немец столько времени проводил с Евой.
   Как нормальные, адекватные парни расценивают приглашение на чай? Правильно, как призыв к тому, чтобы попить чай в компании очаровательной девушки! Но умудрился же Егор понять все по-своему и извратить, что, допустим, в Китае считается очень важной церемонией, проведение которой построено на массе четких правил.
   – В плане?
   – Неужели ты не знаешь, что значит, если девушка приглашает тебя, к себе домой, на чай? – при перечислении загибая пальцы, спросил Костенко. Похоже, в этом он был знатоком – только и приходилось, что закупаться плюшками к чаю. – Именно тебе придется покупать «чай» в аптеке.
   – В аптеке? – переспросил Марк. – Насколько я знаю, там продаются чаи для похудания. Не думаю, что Ева в таком нуждается.
   – Обычно это значит, что кто-то хочет залезть к тебе в штаны. Ну, в твоем случае, в лосины.
   – Прошу прощения, во-первых, в правильной речи это называется скинни, а, во-вторых… Зачем кому-то залезать ко мне в скинни?
   – Да ты хуже Берднева, хотя, думаю, что ему бы Кира все объяснила предельно просто. Ева девушка слишком скромная, чтобы сказать все в лоб, поэтому кто тебя всему научит, если не я? – одноклассник самодовольно улыбнулся, Марк поежился. – Тебе нужно будет купить…

   – …пачку презервативов, пожалуйста, – стоя перед окошком для заказов в аптеке, гордо произнес Зильберштейн. Такого поворота он, естественно, не ожидал и на уровне подсознания предполагал, что Егор из-за личной ненависти мог подшутить так над Зильберштейном. Вот за прилавком показалась пожилая аптекарша и вопросительно посмотрела на подростка.
   – Вам каких? – женщина с недоверием посмотрела на школьника.
   – Да на ваш вкус, – отмахнулся парень. Женщина удивленно посмотрела на него, но через пару минут достала с полки пачку ультратонких «Contex».
   Оплатив покупку, Марк засунул ее в сумку и пошел в сторону дома Евы. Он был в предвкушении встречи, и вовсе не потому, что ему сказал Костенко, а потому что хотел увидеть возлюбленную. Его сердце трепетало от свалившегося на него счастья, да так, что Марк по пути еще купил цветов – букет белых лилий – и шел по улице с глупой влюбленной улыбкой. Для Анечки, вышедшей прогуляться после уроков с младшим братом, было потрясением увидеть парня в новом образе. Если бы не его очки и хромавшая походка, девочка не узнала бы любимого: тот был одет как самый обычный парень – джинсы, кеды, толстовка с яркой символикой. Семикласснице не составило труда догадаться, куда направлялся Зильберштейн; она жила в одном доме с Евой и видела, что парень часто провожал подругу.
   Аня сразу догадалась, что цветы были Еве. Девочке стало невероятно грустно и обидно, ей даже захотелось проследить за парнем, мало ли, показалось? Но она, в коем-то веке, решила не лезть не в свое дело и пошла дальше гулять с младшим братом.
   Ева молниеносно привела себя в порядок – переоделась в черные лосины с сиреневой туникой без рукавов и накрасилась. Поставила на плиту чайник, хотела еще что-нибудь придумать в качестве закуски, но раздался звонок в дверь. Поправив волосы перед зеркалом, она побрызгалась духами, но запах оказался настолько сильным, что Ева невольно закашлялась. Открыв дверь, первым делом девушка увидела не парня, а букет, протянутый ей навстречу. Смущенно улыбнувшись, она приняла цветы.
   – Лилии… Спасибо. Люблю их.
   – Если бы нашел, то притаранил бы кустик жасмина, но что-то в цветочном магазине ничего такого не было, – виновато сообщил Марк, почесав затылок, но Еве не потребовалось каких-либо объяснений, и она обняла своего молодого человека за плечи, встав на носочки. Само собой, она еще не совсем привыкла к новому статусу друга в своей жизни.
   В сети Романова нашла упоминание, что продолжалось расследование о том, кем был новый The Поэт, но, разумеется, у следствия не было прогресса. Впрочем, однажды девушке показалось, что в милиции нашли зацепку – относительно недавно в школу заходили представители прокуратуры и о чем-то разговаривали с директором. Казалось, они хотели допросить учеников без согласия родителей, но предположение развеялось так же, как и появилось – люди в форме ушли быстро, как и пришли. Прошло около полутора недель после смерти Айерченко, и кабинет информатики был все еще опечатан. «Это только напугает учеников. Лучше пока оставить класс закрытым, а занятия проводить в другом», – советовал школьный психолог. Несмотря на то что в школе Зверя сохранялось видимое спокойствие, каждый ученик ощущал внутреннее напряжение. Впервые за долгое время Ева посмотрела по сторонам и увидела, что многие были напуганы тем, что в районе орудовал неуловимый убийца. Раньше девушка ничего не замечала, но теперь глаза будто открылись на правду – возник негласный комендантский час, людей не было на улицах после семи часов вечера. Усилилось патрулирование, особенно около школы, поскольку многие жертвы являлись школьниками. Ева с неким содроганием вспомнила, как однажды задержалась в гостях у Марка до одиннадцати вечера – это была суббота, Романова не могла подумать, что это чревато последствиями.
   «Домой, живо! Ты вообще на время смотрела?!» – кричал Владимир Николаевич, стоило тому дозвониться до дочери. Его голос был слышен даже Марку, сидевшему в метре от девушки. Романова потеряла дар речи – раньше на нее никогда не кричали за опоздания, поэтому она растерялась. Зильберштейн забрал у нее телефон и ответил:
   «Извините, дядь Вов. Это моя вина. Я сию минуту отведу Еву домой, заберете ее с рук на руки», – Марк вышел из комнаты и, о чем-то договариваясь с отцом Евы, начал собираться на ходу. Лилия, в то время сидевшая на кухне за просмотром кого-то детективного сериала, встревоженно выглянула в коридор.
   «Что случилось?» – спросила она у Евы, вышедшей из комнаты немца.
   «Папа позвонил. Пора домой, Марк проводит меня», – оправдывалась Романова, посмотрев на не менее взволнованного Марка. Он продолжал приносить многочисленные извинения отцу возлюбленной, затем, когда разговор закончился, вернул сотовый Еве и натянул жилетку.
   «Я посмотрю из окна, как вы дойдете. Малыш, не задерживайся», – Лилия обеспокоенно посмотрела на сына, тот кивнул и отнесся весьма спокойно к тому, что мать назвала его так при возлюбленной, хотя это всегда его раздражало – но в тот раз было не до выяснения отношений.
   Наверное, именно тогда Романова впервые задумалась о собственной безопасности. Слишком долго она была погружена в раздумья и не замечала ничего вокруг. Конечно – раньше ей никогда не приходилось опаздывать, а на даче было проще со свободным временем. Дача – не дом, тем более что на ночь в СНТ закрывают единственный въезд, а про лесные тропинки знает в основном молодежь или лесники с грибниками. В тот день Ева поинтересовалась у Марка:

   «Почему ты не боишься выходить по ночам?»

   «В смысле?» – юноша взял подругу за руку и улыбнулся.

   «От меня ты часто уходил и в более позднее время».

   «А чего мне бояться? – усмехнулся Зильберштейн. – Единственное, чего я считаю должным бояться, так это паранормального. А на все остальные случаи у меня всегда с собой кастет, да и реакция меня никогда не подводила… Ну, почти никогда, – он печально улыбнулся, вспоминая зимнюю драку. – Не думаю, что людей нужно бояться»
   «Бойся паранормальных людей», – только и смогла сказать Романова, вспомнив о мистической неуловимости The Поэта.
   – Бояться надо паранормальных людей… – прошептала Ева, смотря в чашку с чаем. Она вновь вспомнила недавний разговор. Зильберштейн удивленно недоуменно на нее и спросил:
   – О чем ты?
   – Вспомнила, как папа ругал меня, когда я у тебя задержалась. Паранормальные люди, – она подняла затравленный взгляд на немца. – Понимаешь?
   – Не особо, – он вопросительно вскинул бровь.
   – The Поэт, – на этих словах Марк закатил глаза, мол, опять начинается. – Никогда не оставляет за собой следов. У него красные глаза. Я более чем уверена, что его, кроме меня и его жертв, никто не увидел.
   – Малышка, прошу, хватит, – Марк улыбнулся и взял ее руки. – Мне кажется, в скором времени все успокоится. Я уже не раз читал, что маньяки теряют интерес к своей «работе», если перестают чувствовать риск. Смысл им измываться над жертвами, если их ищут, но не находят?
   – Некоторые получают кайф от самого процесса: поиск жертв, издевательства, убийство. Не все погибли быстро. Могу поспорить, он долго провозился с Александрией. А сестры? Их напоили кислотой!
   – Кто-нибудь слышал их крики, м? Насколько мне известно, Ал обнаружила вернувшаяся с работы мать, а Вожжевых нашла в подъезде уборщица.
   – К чему ты клонишь?
   – Подкину пищу для размышлений. Во-первых, ты мне сама сказала, что все квартиры, в которых были найдены трупы, не были взломаны. Вероятно, это мог быть их какой-нибудь знакомый, и, судя по тому, что почерк у убийства был одинаков, то общий знакомый. Во-вторых, что кажется мне немного неправдоподобным, но вполне реальным, то, что он всех либо как-то лишал сознания, либо, обезвредив, пичкал обезболивающим. Сам я не верю в это, но как версия, – почему бы и нет?

   19 мая. 2008 год.
   Урок русского языка был до безобразия простым, и, под конец занятия, когда очередная тема повторения была завершена, ребята сели группами «по интересам». Ева и Марк были в одной с Кирой, Владом, Алиной и Матвеем. Никто из них не скрывал свои отношения, поэтому комментарий Кувшиновой задел Зильберштейна:
   – Прямо какой-то клуб парочек. Ну, кроме Ромы и Зибера, – прыснула она. Саванова скептически подняла бровь и посмотрела на одноклассницу – естественно, она была одной из немногих, кто знал об отношениях ребят.
   – Иди ко мне, – прошептал Марк на ухо сидевшей рядом Еве и протянул к той руки, собираясь обнять, но она как можно быстрее отстранилась, нервно улыбнувшись. – Something wrong? [92 - Something wrong? – что-то случилось? (англ.)]
   – Не на людях, – неловко улыбнувшись, произнесла она так, чтобы услышал только немец.
   – Постой, – Зильберштейн напряженно посмотрел на нее. Раньше ему казалось это не более чем игрой, но теперь он разглядел подставу – Романова не хотела, чтобы кто-то из класса узнал об их отношениях. – Ты не хочешь, чтобы люди знали, что мы вместе? Всем и так известно, что ты мне очень нравишься, ну, и ты ко мне не совсем ровно дышишь.
   – Знания наших родителей и Киры мне вполне хватает. Впрочем, твоя мама думает, что мы вместе с февраля.
   – С октября.
   – Да ладно? – удивилась Романова. – Ладно, в семейные дела лезть не собираюсь. Пойми, мне не нужно, чтобы в нашей жизни участвовали посторонние. Если тебе этого так не хватает, то дай мне немного времени, я обдумаю, и потом мы сможем не скрывать, если ты так этого хочешь.
   – Так намного лучше, – пренебрежительно фыркнул немец и демонстративно отодвинул стул от возлюбленной. Забавно: стоило их отношениям перейти на новый этап, как между ними заложился фундамент бетонной стены, разделявший Западный и Восточный Берлин.
   – Не злись, я просто не хочу, чтобы чужое мнение могло повлиять на нас.
   – Слишком много чести для отбросов общества, – процедил сквозь зубы Марк.
   – Прости.
   Это невероятно сильно разозлило Марка, но его лицо оставалось идеально каменным, а глаза едва заметно потемнели. С ненавистью посмотрев на ребят, которые с интересом следили за разговором, он посмотрел на Романову, которая объяснила, что это пустяки – так называемые, «бытовые разборки». Парень открыл тетрадь со стихотворениями. Более принимать участие в разговорах ему не хотелось, да и слушать других тоже не было желания.
   Влада и Марка забрали с последнего урока, поскольку многое зависело от их подготовки ко дню Победы. В школе Зверя, как обычно, случился форс-мажор – аппаратура, подготовленная к восьмому маю, сломалась, и мероприятие перенесли до починки техники – на девятнадцатое число.
   Прогресс – дело необходимое, но в нашей школе об этом ничего не слышали, и поэтому старое оборудование не планировали менять. Сначала в день концерта в актовом зале было только несколько человек. Завуч выдала Бердневу и Зильберштейну болотную военную форму и попросила ребят переодеться в гримерной, расположенной за сценой.
   Другие выступавшие пришли после последнего урока. Еве надо было переодеться в приталенное белое платье для вальса, поэтому она решила, что будет в нем с самого начала. К тому моменту гримерная была свободна, и Романова со своими вещами направилась туда. Через пару минут к ней пришла Кира. Красноволосая, не прибегая к помощи «местного стилиста», поправила макияж подруге и выпрямила той волосы. Саванова понимала, что на Еву давить было бессмысленной тратой времени, и она предпочитала не лезть в личную, и, возможно, интимную жизнь Романовой. Между девушками возникли негласные рамки, например, не обсуждать парней. Временами у Red Head просыпалась совесть из-за того, что она чуть ли не из-под носа у той увела Берднева. Впрочем, следом за этим приходила иная мысль – Влад сам не хотел быть с Евой, поэтому к чему ей было себя винить?
   – О чем задумалась? – улыбнувшись, поинтересовалась Романова, натягивая чулки и пряча кружева под подолом платья. Кира рассеянно посмотрела на подругу и отметила, что той подходил созданный такой нежный образ. Впрочем, почему же образ? Благодаря удачному сочетанию миловидной внешности и неиспорченного характера Ева всегда была симпатична многим мальчикам, но лишь с Марком она смогла по-настоящему раскрыться. Саванова одновременно бесилась с этой мысли, но и радовалась, несмотря на то, что теперь Романова намного больше доверяла немцу, а не своей «лучшей» подруге.
   – Да, просто… Как там у вас с Марком? – впервые спросила Кира, вспоминая обрывки разговора, услышанные ею еще в классе. Все заметили, что после ссоры Зильберштейна будто подменили – пропало его хорошее настроение, интерес и притворная доброжелательность. Пусть Red Head общалась с Марком относительно недолго, но за этот срок она научилась различать состояния немца.
   – Ничего особенного, – отмахнулась Ева, но улыбка ее померкла. – Все злится, что я не стремлюсь, чтобы кто-то еще узнал, что мы встречаемся.
   – К чему такая скрытность? Эт самое… Пойми, сама я не стану никому рассказывать, но Марка можно понять. Ты его чо, стесняешься?
   – Если бы я его стеснялась, то отношений не было бы. Зачем мне делиться с посторонними своим счастьем? Мне достаточно, что о нем знают только самые близкие. Я не хочу рассказывать, потому что я знаю, что все будут обсуждать нас – пойдут сплетни, сама понимаешь. Когда я с Марком, меня не беспокоит мнение окружающих, но я не вижу смысла торопить события, – Ева возмущенно наморщила лоб, ожидая найти поддержку хотя бы от подруги.
   – Как знаешь. Во всяком случае, с ним ты ничего не потеряешь… Максимум – девственность, – хитро ухмыльнулась Саванова, но ее мысли омрачились воспоминанием о секрете Марка. Кира искренне надеялась, что чувства немца были настоящими, и он не сведет все до физиологических потребностей, как то случилось в «отношениях» с Александрией ЛаЛаури.
   – Фу на тебя, – хмыкнула Ева и смущенно ухмыльнулась. – Не интересует меня это. Да и тебе не кажется, что рановато?
   Кира проигнорировала вопрос – они с Евой тогда выходили из гримерной. Около лестницы, ведущей на сцену, девушки увидели Влада и Марка. Какое же было их удивление, когда они увидели на парнях военную форму! Кира моментально подскочила к Владу, тот обнял ее за талию и поцеловал. «Каким он дерзким стал», – одновременно подумали Марк и Ева и переглянулись. В наряде одноклассника девушка не увидела, по сути, ничего нового – все те же сапоги и страсть к милитари. Ребята друг другу кивнули и разошлись каждый по своим делам: Романова уточняла у Анны Александровны, когда ей выходить на сцену, а Марк сел и включил телефон, чтобы поиграть.
   Через пятнадцать минут праздник начался. Сопровождался он презентацией, в основном состоявшей из фоторепортажей Евгения Халдея. Слова вступления принадлежали директору, затем слово дали некоторым ветеранам, приглашенным на праздник. Ева стояла около двери и периодически заглядывала в актовый зал, скомканными обрывками до нее долетали фразы из разговора Марка и Матвея:
   – Почему тебя нарядили в форму? – удивился одноклассник, рассматривая пилотку Зильберштейна.
   – Без понятия. Надеть на немца форму Красной Армии – наверное, самая большая глупость, с какой я только сталкивался в школе.
   – Ну, может, ты шпион, – ухмыльнулся Матвей. – Какой-нибудь солдат SS, правда не помню, работали ли они агентами под прикрытием.
   – Какой из меня шпион? – Марк недовольно скривил рот. – У меня акцент, – и поцокал языком.
   Группу ребят, которые читали стихотворения, вызвали на сцену. После них выступали «солдаты» и Кира с Алиной. Ева, спустившись к передним рядам, занятым выступавшими, села на свободное место рядом с Егором. Влад приобнял Киру за талию, Марк сначала последовал тому же примеру с Алиной, но, заметив пытливый взгляд Романовой, опустил руку. Тогда девушка услышала перешептывание Тани и Лены за спиной: «Заметила, как он убрал руку?» – «Это потому что ты посмотрела» – «Однозначно. Думаю, он до сих пор влюблен в меня». Несмотря на то, что староста была признанной любительницей сплетен, она была до безумия наивна и не верила, что немец был влюблен в ее одноклассницу; у Тани было высокое самомнение.
   – Прощай, отчий край, ты нас вспоминай. Прощай, милый взгляд, прости-прощай, прости-прощай… – лишь по словам припева Ева узнала «Прощание славянки», который парни пели вдвоем, но благодаря микрофонам их голоса было слышно изумительно, впрочем, на фоне блеклого тенора Берднева Марк выделялся, да так, что было слышно в основном его.
   Не думаю, что описание праздника представляет интерес – скажем так, по цели проведения это больше напоминало детский утренник для старшего поколения. Каким бы важным не был праздник, не все школьники понимали его значимость. Финальной песней должны были стать «Журавли», в конце которой должен был зазвучать проигрыш из Венского вальса Франца Шуберта. Ева должна была провальсировать, как сказала Анна Александровна, с Владом – Марка учительнице не удалось подловить с этой просьбой. В танце Романова не увидела ничего плохого, но немец, когда узнал о партнере девушки, заметно напрягся.
   Спускавшись со сцены, Влад запнулся на ступеньках и упал, ударившись рукой о край сцены.
   – Что случилось? – встревожено спросила Анна Александровна, подскочив к ученикам.
   – Я упал, – пожаловался Берднев, прижав к себе ушибленную руку. Марк скептически посмотрел на одноклассника – парень, да еще и ныл. Где такое было видано? В отличие от Влада, немец мужественно терпел все свои травмы. Из-за неправильного лечения ноги долгая ходьба отдавалась в позвоночник, но он ничего, кремень, молчал и терпел. Марк даже на физкультуре занимался, будто не было никакой травмы. Парень ненавидел выдавать свои слабости. О серьезности его перелома никто не знал, кроме мамы.
   – Осилишь вальс?
   – Не думаю, что это хорошая идея. Может, мне лучше наведаться в медпункт?
   – Хорошо, иди. Кира, сходи с ним, – красноволосая послушно кивнула и, взяв Влада за здоровую руку, повела молодого человека из зала. – Так, – Анна Александровна, сощурившись, внимательно посмотрела на столпившихся вокруг ребят, которые не были задействованы в деле. Догадайтесь, за кого зацепился ее взгляд? Давайте дам подсказку! Его имя состоит из четырех букв, начинается на «М» и заканчивается на «К». – Марк, заменишь Влада? Вальс ты умеешь танцевать, публики не боишься.
   – Почему сразу я? – недоуменно спросил парень.
   – Марк, – хором протянули ребята.
   – Ладно-ладно. Без базара. Что делать надо? Станцевать и испариться?
   – Когда зазвучит венский вальс, вы будете танцевать с Евой перед сценой.
   Завершавшая часть выступления прошла без форс-мажоров, как и надеялась Анна Александровна. Именно это обстоятельство стало причиной того, что Марку стало скучно делать все правильно. Когда вальс закончился, он подхватил Еву на руки и, перекинув через плечо, будто она была безвольной марионеткой или мешком картошки, удалился с ней из актового зала, добавив: «Всем спасибо, все свободны». Сколько бы Романова не пыталась вырваться, ее попытки не увенчались успехом.
   После праздника ребят отпустили, а школьный коллектив с ветеранами пошел пить чай в столовую школы. Часть школьников, даже некурившая, собралась в курилке перед центральными воротами. Торопиться им было некуда – чем ближе были экзамены, тем меньше задавали в школе, и учеников учеба заботила меньше всего. Влад собирал компанию для поездки в кино. Он с Гришей на пару были одними из немногих некуривших парней в девятых классах.
   – Ребят, я даже не знаю, что вам сказать, чтобы вы задумались о вреде курения, – раздосадовано произнес Гришаня. – Хорошо, обрисуем картину. Представим, что смерть – это мужик, причем не самого приятного вида. Сигарета – его достоинство, а никотин – продукт жизнедеятельности.
   Глаза Марка округлились от отвращения, Кира подавилась дымом, Алина торопливо выбросила сигарету. Гриша обрадовался такому результату, только Матвей остался равнодушным.
   – Похохотали и хватит. Старший брат вернулся, – ухмыльнулась Романова, подойдя к одноклассникам. Ей пришлось задержаться в школе и Нину Матвеевну, чтобы та дала ей дополнительное задание для исправления триместровой отметки. Зильберштейн вопросительно посмотрел на подругу. – Пойдем?
   Марк притоптал окурок и направился к воротам, возле которых стояла Ева.
   – Вы в кино не поедете? – удивилась Алина.
   – Не-а, – мотнул головой Марк. – Нам надо сделать работу по истории про Вторую Мировую. Оценка спорная, не смог удержаться на четверке. Вот Иви и помогает мне.
   – Разве ты плохо знаешь историю? – удивился Матвей, поскольку помнил, что осенью, когда они вдвоем писали олимпиаду по истории, Марку не хватило нескольких баллов, чтобы пройти в окружной тур.
   – Никто не говорил, что я плохо знаю. Просто я всегда засыпаю, когда занимаюсь историей. Одна из немногих тем, которая не дает мне уснуть и, более того, будоражит мое сознание – революция семнадцатого года. Только меня интересует не то, что написано в учебниках, – Марк не поленился достать из сумки книгу и продемонстрировать ее Матвею, повертев ту в руках, – а подробности того, что было с семьей Романовых, – все невольно посмотрели на Еву. – Заключение в доме Ипатьева, последние дни узников и расстрел. Мне нравится читать о Лжеанастисиях. Лично я склоняюсь к тому, что Настуся смогла выбраться из…
   – Марк, ребята уже поняли твои исторические пристрастия, – Ева положила руку на плечо друга. Марк демонстративно скорчился. – Развел тут демагогию.
   Зильберштейн пренебрежительно пожал плечами, и, попрощавшись с одноклассниками, ребята направились к Еве домой делать доклад. Девушка точно проследила бы, чтобы парень не уснул во время работы – она пообещала ему помочь и считала, что для колледжа тому в аттестате нужны хорошие отметки. Зильберштейн не рассказал подруге, что оставался в школе. Вероятно, хотел сделать для нее сюрприз.
   Обида немца сохранялась на протяжении долгого времени. Ева заметила, что с Марком было что-то не так, особенно это было видно, когда они остались наедине. Нет, он не был молчалив, просто перестал даже смотреть в ее сторону. Для юноши было неправильным подобные ограничения в чувствах. Ему хотелось заявить на весь мир, что он с той девушкой, в которую влюблен. Разве в этом могло быть что-нибудь плохое? Отношений, что называется, «для галочки» ему было мало; Марку всегда хотелось большего.
   И Ева это понимала. Девушка будто читала мысли Марка по его действиям. Действительно, как она изначально мечтала – у нее был портер Зильберштейна, только Ева не замечала, что теперь Марк менялся.
   Стоило Еве закрыть дверь изнутри, как она поцеловала Зильберштейна – в то же мгновение рассеялись все его мыслимые и немыслимые обиды. Ему было сложно отказаться от поцелуя, поэтому он ответил на него, прижав девушку к стене.

   23 мая. 2008 год.

   «В пепельно-желтом небе мелькали фашистские истребители, напоминавшие падальщиков, кружившихся над добычей, в ожидании ее смерти. Они были настолько молниеносными, что своими крыльями, подобно ножу по расплавленному маслу, разрезали кучевые грозовые тучи. На рукотворном холме, возвышавшемся над многокилометровыми подземными туннелями и окопами, стоял Зильберштейн. Уперев руки в бока, он, гордо задрав нос, надменно смотрел вниз. В его глазах читалось презрение.
   – Ты такая жалкая. Ты была близка к тому, чтобы раскусить меня, но не успела, – произнес он, чуть ли не шипя от ядовитой злобы, и рассмеялся. – Покажи мне, чего ты стоишь.
   Ева, пробираясь по узким проходам, старалась пригнуться от каждого выстрела. В воздухе висел запах пороха. Сотни гильз под ногами. Девушка не была готова к такому, о чем можно было сказать по ее одежде – на ней было свободное светлое приталенное платье, поверх которого была надета потрепанная армейская куртка. В старом радиоприемнике, отброшенном взрывом, заиграла песня с военным мотивом, которая должна была приободрить солдат на линии фронта.
   – Вечно меня преследуют военные песни, – раздраженно прошептала Ева, ускоряясь. Множество мыслей терзало ее голову: она боялась, что ее слабая дыхалка может подвести, но больше всего она опасалась, что для нее самая страшная угроза сверху. В голове было множество вариантов того, что могло произойти.
   – Чего ты медлишь?! Жить надоело?! – на чистом русском спросил Зильберштейн, но затем снова заговорил с резавшим слух акцентом. – Давай же, беги! – девушка напоминала ему мышонка, запущенного в бесконечный запутанный лабиринт, у которого не было ни начала, ни конца.
   – Чертов фашист… То хочет, чтобы я бежала, то не хочет… А ведь при первой встрече показался таким симпатичным, – одними губами произнесла Романова, опасаясь потратить драгоценный кислород, нехватка которого сейчас была крайне ощутима. Никогда первое впечатление для нее не было настолько обманчивым.
   Впрочем, начнем с самого начала. „Первая“ встреча прошла намного дружелюбнее и приветливее; не было ни пуль, ни угрозы смерти. Никто не мог предугадать, что все закончится погоней.
   Это был концерт, устроенный для советских солдат. Гастролировавшие артисты давали выступления, поддерживая армию. Ева была невестой обычного русского рядового мотострелковой дивизии. Она впервые сумела навестить жениха, Владислава Берднева, который не раз отличался своей смелостью и отвагой. В отряде он считался душой компании, был доброжелателен и разговорчив, старался поддерживать боевой дух. К нему все хорошо относились, кроме странного парня, с которым Влад хотел познакомить девушку. На вид тому было не больше девятнадцати, по имени Александр Морозов. Чаще всего он сидел в стороне, общению предпочитал уединение, считался одним из самых метких стрелков. Стоило Романовой посмотреть на него, как в голову закрались необъяснимые подозрения. Она нутром почувствовала что-то нехорошее в этом человеке, но постаралась как можно быстрее откинуть эти мысли.
   – Привет, Санек, – задорно улыбнувшись, поздоровался с товарищем Влад, стоя перед юношей под локоть с Евой. Александр, закурив крепкую самокрутку, оценивающе оглядел девушку. Под сощуренными веками скрывались необычной глубины карие глаза, что Ева сразу заметила. Солдат сделал несколько затяжек; по нему было заметно, что ему не нравилось курить, но он продолжал. После Александр наконец-то спросил:
   – Русская? – его голос был хриплым и грубым.
   – Да, но на четверть француженка, – широко улыбнувшись, ответила Романова.
   – Оно и видно, у тебя говор странный, – отозвался с презрением во взгляде Морозов. Ева попыталась вновь заглянуть в его глаза, но в этот раз очки помешали этому, и девушка увидела лишь свое встревоженное отражение.
   – А у тебя подозрительно знакомый акцент, – сначала Ева собиралась отшутиться, но потом поняла, насколько оказалась права. Говорил Александр четко, местами невнятно, в его речи проскальзывали шипящие звуки. Романова сослалась на проблемы с дикцией и больше не стала придираться к манере речи солдата, хотя, как оказалось, зря. Она вновь посмотрела в глаза Александра – в этот раз те казались абсолютно черными, холодными и безэмоциональными. Они продолжали беспристрастно изучать спутницу Влада.
   – Приятно было увидеть тебя. Влад столько про тебя рассказывал, – Морозов улыбнулся, но даже его улыбка оказалась неестественной и насквозь фальшивой. – Евангелина, не так ли? – загадочно ухмыльнулся парень и, не успела Ева поправить его, пошел в сторону музыкантов, которых ныне именовали оркестром.
   В центре шатра его встретила миниатюрная девушка с завивавшимися волосами медового цвета, длина которых доходила до поясницы. Стоило ей увидеть Александра, как она кинулась к нему на шею и начала обнимать так, что было силы. На ней было бежевое платье с вишенками.
   – Анька его, – мимолетом пояснил Влад, украдкой проведя рукой по тыльной стороне ладони.
   – Они вместе? – Ева зачарованно наблюдала, как Александр кружил девушку над землей. Единственное, что портило момент – его наигранная улыбка. Даже тогда казалось, что его глаза были мертвыми, пустыми. Судя по всему, некое лицемерие замечала только Романова – все доброжелательно относились к Морозову, не видели „второго дна“.
   – Не знаю, но она часто к нему приезжает, – пожал плечами Влад и, осторожно прикоснувшись к руке Романовой, повел ее прочь из шатра. – Нам нужно поговорить, любимая, – но Ева, словно под действием потусторонних сил, обернулась, и ее взгляд встретился с глазами Морозова. Ее бросило в дрожь. В душе от взгляда Александра зародились необъяснимые страхи.
   Улыбка на лице Влада выглядела невероятно счастливой, а глаза будто искрились радостью даже в темноте. Он почувствовал себя увереннее, стоило им остаться наедине. Ева, между тем, пыталась понять – почему Александр показался ей таким странным? Может, он был шпионом? Она невольно усмехнулась. Конечно, нет, его бы давно рассекретили. Может, он ей всего лишь показался знакомым? Романова задумалась. До войны у нее было много друзей, которых она потеряла: кого-то забрали на фронт, кто-то без вести пропал, а кто-то давно мертв.
   От размышлений Еву отвлекло теплое прикосновение губ Влада к ее бархатной щеке.
   Девушка считала, что тому загадочному бойцу не подходило его имя, было что-то не то. Александр Морозов. Звучало по-злому. На какое-то мгновение ей даже показалось, что Морозову она также была знакома. Это еще больше наводило ее на мысль, что они, вероятно, встречались раньше.
   – Я люблю тебя, Женя, – прошептал Влад, у девушки от его голоса пробежали мурашки. На секунду Ева представила вместо возлюбленного Александра. Внутри все сжалось от внезапной паники.
   – Спасибо… – усиленно пытаясь собраться с мыслями и отогнать иллюзию, ответила девушка.
   – Я правда тебя очень сильно люблю. Обещаю, мы вместе пройдем эту войну, несмотря ни на что, – но она толком не слушала, что он говорил.
   – Эмм… Большое спасибо, – растерянно улыбнулась Ева и поцеловала жениха.
   Внезапно послышался женский крик и негодовавшее восклицание толпы. Пара поспешила вернуться обратно к отряду. Никто не имел представления, насколько поразительная картина ожидала их внутри: люди собрались в круг, в центре которого стояло два человека.
   – Отпусти ее, урод, – выкрикнул Гриша.
   – Nein, – клацнув зубами, мотнул головой Александр, плотнее прижимая к шее Анечки лезвие охотничьего ножа.
   В груди Романовой стучала немыслимая решительность – она все должна была увидеть своими глазами. Что там произошло? Ее подозрения… Ева начала пробираться сквозь ряды невольных зрителей, которых ввергло в оторопь зрелище настолько, что они не могли двинуться с места; Влад попытался остановить невесту, схватив за руку, но та ловко вырвалась.
   – Оу, Ива, – усмехнулся „Александр“. Романова увидела, что на коже Ани проявилась красная полоска от ножа, но девчонка не сопротивлялась и только тихо всхлипывала.
   – Кто ты на самом деле? – решительно пройдя дальше первого ряда, вполголоса спросила Ева. Советские солдаты посмотрели на нее то ли с удивлением, то ли с восхищением, то ли с возмущением – неужели ей было невдомек, с кем они имели дело?
   – Марк Отто Зильберштейн, солдат SS.
   И тут Ева вспомнила смутные эпизоды из своего детства. Как с ней, когда она была ребенком, играл милый соседский мальчишка, живший с матерью и сестрой. Но вот они подросли: он стал обаятельным статным юношей, а она привлекательной хозяйственной девушкой. Они невероятно трепетно относились друг к другу, несмотря на разницу в возрасте. Юноша часто говорил Еве, что детская любовь самая чистая и настоящая, благодаря чему девушка поверила, что любила соседского мальчишку. Но за семь лет до войны он пропал. Его звали Марк, но тогда он носил фамилию матери и был Морозовым. Романова готова была себя растерзать, что посмела забыть о своей первой любви.
   В чувства Еву привела начавшаяся бомбардировка, действительно, как „снег на голову“. Пробираясь по окопам, девушка отдалилась от подожженного поселения. Перед глазами до сих пор пылали фрагменты случившегося около получаса назад. Она не могла поверить, что это было реальностью. С того края шатра, где стояли солдаты, напали фашисты. Зильберштейн, который, похоже, был во главе, хладнокровно перерезал шею Анечке. Влад, пробравшийся следом за Романовой, гаркнул той бежать мимо фашиста. У того не могло быть оружия – в поселении всех проверяли, огнестрельное нельзя было с собой брать. Полагаясь лишь на слова жениха, Ева побежала что есть мочи. Марк еще тогда продолжал держать тело, чтобы все, по его мнению, могли лучше разглядеть первую жертву, но стоило ему увидеть убегавшую девушку, как он откинул труп и, достав из сапог пистолет, направил дуло в сторону Евы:
   – Стой на месте! – но его приказ был проигнорирован. Больше всего его раздражало, когда ему не подчинялись. – Schnappt sie! [93 - Schnappt sie! – держите ее! (нем.)]
   Следом за этим он выстрелил, намереваясь ранить Еву, но попал в канистру с бензином, стоявшую у выхода. Топливо полилось на землю. Романова, пробегая мимо, задела керосиновую лампу, стоявшую у выхода. Огонь быстро распространялся по шатру. Языки пламени жадно пожирали все на своем пути. Фашистам удалось выбраться, чему Зильберштейн был ярким подтверждением. Но что стало с остальными? Их взяли в плен? Или не позволили спастись, оставив гореть заживо? Одна мысль была хуже другой. Собрать отряд в одном месте и лихо провернуть операцию – идеальная ловушка, но почему никто не предусмотрел такого поворота? Все эти вопросы разом навалились на бедную Еву. Почему нельзя было брать оружие? Неужели, все подстроили? Что им дало уничтожение одного отряда? Что этому треклятому немцу дала бы поимка несчастной русской девушки?
   Спиной прижавшись к земляной стене, Ева попыталась отдышаться. Запрокинув голову, она старалась остановить гадкие слезы, застилавшие глаза.
   – Чтоб ты сдох, ублюдок! – во всю глотку крикнула Романова, даже не задумавшись, что могла быть услышана.
   Сделав несколько глубоких вдохов, она продолжила свой трудный путь, которому не было ни конца, ни края.
   – Какая глупость, – севшим голосом произнес Зильберштейн и ухмыльнулся, неторопливо прогуливаясь по переходам над катакомбами. Он был уверен, нет, он уже знал наверняка, что эта глупая девчонка от него не сбежала бы. Не стоило ей начинать играть с ним в кошки-мышки. Над его головой пролетели фашистские истребители. – Я тебя все равно поймаю, даже не сомневайся… – ехидным шепотом добавил Марк и надел противогаз, после дав сигнал по рации: – Zug, Gase! [94 - Zug, Gase! – взвод, газы! (нем.)]
   У Романовой больше не было сил бежать; только она хотела свернуть за угол, как из-за поворота повалил едкий дым. „Газ!“ – оторопела девушка. Мысль спасительной молнией ударила Еву в голову, и она побежала обратно. Лабиринт из окопов казался бесконечным. Два раза налево, прямо, направо – и вот, перед ней долгожданная лестница наверх. Следом за Евой вынырнул человек в фашистской форме, держа в руках распылитель. Со стороны лестницы показались пять вооруженных человек в противогазах. Ева пятилась, но внезапно на кого-то наткнулась. Не успела она обернуться, как немец уронил раструб и приложил к ее носу трофейную советскую нестиранную портянку.»

   Ева проснулась за пятнадцать минут до начала первого урока – она не услышала будильник. Чертыхнувшись, она потянулась, лениво поднялась с кровати и начала собираться. Ее никто не торопил – родители были уже на работе, поэтому она без спешки умывалась, завтракала, красилась и одевалась. Вспоминая сон, Ева во всем винила затянувшуюся работу по истории – иначе, причем здесь война? Впрочем, теперь Романова точно решила, что сон обязательно расскажет другу; тот, вероятно, оценил бы.
   Внезапно телефон завибрировал от входившего вызова. Романова улыбнулась, когда увидела на горевшем дисплее фотографию Марка:
   – Черт возьми, Ева, где тебя носит?! – встревожено сказал парень, на другом конце провода слышались голоса одноклассников. Первым уроком была биология, а Нина Матвеевна не терпела, когда кто-либо опаздывал на ее урок, поэтому все старались приходить если не раньше, то хотя бы вовремя. Ева решила, что дополнительную работу, которую дала ей Нина Матвеевна, отдаст учительнице после занятий.
   – Не кипешуй, Маркуш. Приду ко второму. Если Нинка спросит, где я, то скажи, что в поликлинике, а талон на время после учебы не смогла взять, – лукаво ухмыльнувшись, придумала себе прикрытие Романова.
   – Бесишь уже своей непунктуальностью, – хмыкнул Марк, смягчившись.
   Урок, как обычно, начался с длинного бессмысленного монолога учительницы – объяснять новые темы она любила издалека, поэтому Зильберштейн даже забыл, что домашним заданием был пересказ синтеза белка. Он напрягся, когда Нина Матвеевна, не смотря в открытый журнал, начала глазами выискивать в классе «жертву». Хотя, чего ему было бояться? Чисто теоретически Марк открывал прошлым вечером учебник и просидел над ним всю ночь, продолжая помнить текст еще утром, но перед уроком он все забыл.
   – Зильберштейн, – обратилась Нина Матвеевна к ученику, заметив, что тот был крайне расслабленным – голова безмятежно покоилась на парте, глаза были прикрыты. Марк поспешно выпрямился, – где опять твоя подружка?
   – В больнице.
   – Что с ней на этот раз приключилось? – учительница даже не удивилась.
   – Лишили нормированного сна. Теперь она регулярно впадает в микросон, поэтому ее взяли на обследование, – безразлично ответил немец.
   – Хорошо. Тогда иди к доске, – хитро улыбнулась женщина.
   – Не готов, – ответил немец и хмыкнул. Прежде он всегда отвечал по домашней работе у Нины Матвеевны.
   – А ты все равно иди.
   Вяло поднявшись со своего, казалось бы, уютного места, Марк не стал более спорить и пошел к кафедре. Нина Матвеевна села за свой рабочий стол и посмотрела в классный журнал.
   – Ну, рассказывай, – улыбаясь, учительница перевела взгляд на немца.
   – Что? – с недоуменным лицом поинтересовался Зильберштейн.
   – Как сильно ты меня любишь.
   Сначала немец даже растерялся – класс на него выжидающе смотрел, а Нина Матвеевна с самодовольной ухмылкой заполняла журнал. «Наверное, молчать будет совсем неправильно», – решил для себя парень, и, вместо того, чтобы начать пересказывать что-нибудь по теме урока (преимущественно, что он помнил из химии – биологическую химию он понимал относительно неплохо и находил общие моменты), заговорил:
   – Ну, as for me, Вы очень хороший учитель. Мне нравится Ваша манера преподавания, – Нина Матвеевна ошеломленно посмотрела на ученика – впервые ее шутку восприняли всерьез. – По моему мнению, оценки порой не всегда справедливые, но Вы хорошо подготавливаете к экзаменам…
   – Марк, это была шутка, – остановила его учительница. В классе послышался смех. «Damn it! [95 - Damn it! – проклятье! (англ.)] Чертов сарказм». – Можешь идти на свое место, – парень, немного смутившись, потупил взгляд и направился к своей парте. – За ответ поставлю «пять», и в триместре у тебя выходит твердая «четверка».
   На следующем уроке девятый «А» сидел в 118 кабинете на математике, где Майя Ивановна подготавливала класс к ГИА по своему предмету. На доске были задание по теме степенной функции. Положив голову на плечо соседа по парте, появившаяся в школе Ева засыпала, пока друг что-то усердно списывал с доски. Внезапно рядом с огнетушителем, стоявшим около раковин, что-то зашуршало. Звук напоминал отдаленное гудение работавшего генератора.
   – Ты это слышишь? – вполголоса сонно поинтересовалась Ева, выпрямившись и протерев глаза. К тому моменту все потусторонние шумы прекратились.
   – Неужели… ты это услышала? – юноша ошеломленно посмотрел на Романову.
   – Ага, – кивнула та, непонятливо хлопая глазами. Оглядев класс, Ева только тогда поняла, что, кроме них, больше никто ничего не слышал. – Мне показалось, что это было громко… Странно. Должно быть, проблемы с водопроводом. Не удивлюсь, если на уроках технологии у девочек засорились трубы, они же обычно здесь занимаются…
   Но на этом странности не закончились. Где-то на улице, со стороны Школы-на-Руинах, послышалось нечто, напоминавшее завывание мощных турбин, словно что-то крутилось по замкнутому кругу. Услышав это, Ева нервами почувствовала напряжение Марка, чья голова изнывала от боли. Парень утомленно облокотился на парту и прикрыл глаза.
   – Центрифуга никогда не остановится, – загадочно понизив голос, произнесла Ева и улыбнулась. Немец вопросительно посмотрел на нее; в его взгляде ощущалось раздражение, вызванное пульсировавшей болью в висках.
   – Кстати, а как пишется «цинтрифуга»? – стараясь отвлечься от раздражителя, поинтересовался Марк.
   – Цен-три-фу-га, через «е».
   – Серьезно? Всегда думал, что через «и».
   – А из-за чего именно у тебя болит голова? – спустя долгое время решилась спросить Ева, припоминая, что это не первый таковой случай.
   – Да кто бы знал. Мне прописали эти таблетки принимать каждую осень и весну, тогда на какое-то время боль отступает, – Зильберштейн достал из сумки ярко-оранжевую колбочку с надорванной этикеткой. – Помогает, но не всегда. Главное с дозировкой не ошибиться, иначе, как мне сказал док, могут быть неблагоприятные последствия – нарушение памяти, возможно, галлюцинации, и, естественно, летальный исход.
   – Тебе не кажется, что твое лекарство опасно для жизни? – обеспокоенно продолжила Ева. – Оно не вызывает привыкания? То, что назвал врач, напоминает действие метамфетамина.
   – Врачи врут, правильнее доктор, – невозмутимо пожал плечами и, осторожничая, посмотрел по сторонам. – Главное, что помогает, – убедившись, что на них никто не смотрел, Марк взял возлюбленную за руку под партой и крепко сжал ее ладонь.
   После урока многие направились в школьную столовую, где, как уже было сказано, обычно собирались школьники. Зильберштейн решил рассказать о поразительном случае, произошедшем на уроке Нины Матвеевны, уже во время первой большой перемены.
   – Поздравляю. Впервые твое непонимание юмора положительно отразилось на тебе и твоей успеваемости, – похлопала та его по плечу.
   – Согласен. Это просто awesome [96 - Awesome – круто (англ.)], – кивнул Марк, прихлебывая нечто напоминавшее какао. – Кстати, впервые услышал впечатления о поездке в Швейцарию от Алины. Оказывается, они ездили не ради того, чтобы познать чего-то новое, а ради знатного алкотреша, который устроили одиннадцатиклассники. Как знал, что надо было ехать! Хотя, конечно, сопутствовало этому не только веселье, но и масса проблем… – Ева скептически наморщила лоб и ответила:
   – Твое рвение к тусовкам меня пугает. Ради такого я бы точно не поехала, да и жалко Галину Николаевну – она так старалась все организовать, чтобы ученики побывали в Европе, а они ехали, чтобы нажраться и потусить.
   – Меня эти страны не особо интересуют. Польша и Швейцария – шлак. Единственное место, достойное внимание – Германия. Говорят, там классное темное пиво. Да и, тем более, надо бы хоть раз побывать на исторической родине.
   – Постой. Ты же говорил, что родился в Берлине?
   – Ну, – Марк виновато отвел взгляд и криво ухмыльнулся, – нет. Родился в Санкт-Петербурге, а живу в Москве. Берлин – родной город моего отца. Его семья, насколько я знаю, эмигрировала в Германию после революции семнадцатого года. Знатный род, все дела. Тогда же несладко жилось дворянам, и никто не хотел оставаться в бывшей Российской Империи.
   – Вот совсем не удивлена, – мягко улыбнулась Романова. – Интересно, а как в то время жилось с «царской» фамилией? Впрочем, не в этом вопрос, – парень заинтересованно посмотрел на Еву. – Почему ты никогда не рассказываешь о своем отце? – девушка догадывалась об истинной причине, но не стала говорить о своих подозрениях. Марк сам должен был во всем признаться. По идее, этой правды ей неоткуда знать – в Интернете не было ни одного упоминания о настоящем имени печально известного убийцы.
   – Ну… – Марк растерялся. – Эмм… Насколько я помню… Он был не самым хорошим человеком… – парень нервно сглотнул. – Мама рассказывала. Он ушел от нас, когда я пошел в школу… Мама даже хотела сменить мне отчество и фамилию, чтобы больше ничего не связывало с этим человеком. Впрочем, в паспортный стол она так и не попала – в старшем возрасте попросила представляться вторым именем. Первое мне дал отце, второе – она. В студенческие годы ей нравилась немецкая культура, наверное, они сошлись на этой почве… Не знаю.
   Он бы не дал ожидаемого ответа. Ева понятливо кивнула – похоже, вновь придется действовать самостоятельно, только в этот раз не стоит рассказывать парню о продолжении расследования. Пока Романова озадачилась поисками материалов о судебном процессе над Александром Зильберштейном. Для этого ей, вероятнее всего, пришлось бы поехать с папой на работу – тот работал в милиции на довольно серьезной должности и мечтал, чтобы дочь пошла по его стопам в правоохранительные органы.
   К сожалению, сам Владимир Николаевич о деле про The Поэта ничего не знал, иначе бы поднял такую же панику, как Кира. Или же знал, но тщательно скрывал, чтобы не травмировать психику своего ребенка?
   – Знаешь, мне сегодня приснился такой странный сон, – чтобы нарушить неловкое молчание, начала Ева. Марк оторвал взгляд от чего-то, подозрительно напоминавшего яичницу, и вопросительно вскинул бровь. – Годы Второй Мировой, я – обычная русская девушка, ты – шпион, солдат SS. Бреднев – мой жених, я, конечно, охренела, но в данной роли он толком не проявил себя. Этого и следовало ожидать – даже в моем сне он какая-то амеба.
   – Я ничуть не удивлен, – скептически заметил Марк. – Ну, а что дальше?
   – Я была единственной, кто заподозрил тебя в чем-то неладном. Изначально ты представлялся Александром Морозовым, но был насквозь фальшивым. Было очевидно, что ты врешь. Во сне у тебя были весьма неоднозначные отношения с Анечкой, – она мельком глянула на семиклассницу, сидевшую неподалеку от них со своими одноклассниками. – Только ты ее убил, перерезав горло. Влад сказал мне бежать, но ты почему-то не хотел этого… Потом мне пришлось скрываться от тебя в окопах, но ты все равно поймал меня.
   – Опять же нет ничего удивительного. Я всегда добиваюсь своего, – немец улыбнулся и подмигнул девушке. Та, в свою очередь, лишь ухмыльнулась и сложила руки на груди. – Какой у нас следующий урок?
   – Физ-ра.
   Поскольку было уже тепло, то физкультура проводилась на улице. Это был один из немногих уроков, который совпадал у девятых классов, и их выводили вместе на стадион. В силу того, что по многим предметам программа уже была пройдена, то ребят не грузили – девчонки играли в волейбол, а мальчики либо подтягивались на турниках, либо играли в футбол, либо присоединялись к одноклассницам.
   Парни, среди которых были Марк, Егор, Влад, Гриша, Леша, Матвей и Женя, пошли на турники и спорили, кто из них может больше подтянуться. Прежде всеобщим фаворитом был Костенко – за один подход двадцать раз, но Зильберштейн решил тому утереть нос. Как раз в это время мимо них проходили Кира и Ева. Саванова завороженно посмотрела на своего молодого человека, который ее даже не заметил и о чем-то увлеченно говорил с Женей.
   – Обожаю, когда Влад в спортивной форме, – томно вздохнула Red Head.
   – Тебе так нравится смотреть на его волосатые ноги? – ухмыльнулась Романова. – Если учесть, что некоторые будущие мужья и жены знакомы со школьной скамьи, то не исключено, что вы поженитесь. Если у вас будет недостаточно средств, то есть из чего сделать ковер… а может, и на шубку хватит. Что думаешь, Кира Бреднева?
   – Очень смешно. Я же ничего не говорю про любимый красный ободок твоего приятеля, – закатила глаза девушка. – Вот кто у нас: «Муж да жена – одна сатана», так это ты с Марком. Зачем цепляться к Владу? Чо он вам сделал? Ты остыла к нему, а вот к Марку… Что скажете в свое оправдание, Ева Зильберштейн?
   – Я бы точно не стала брать фамилию Марка.
   – Кстати, я что-то упустила момент. Когда это вдруг ты успела влюбиться в Марка?
   – Хороший вопрос… – задумалась Ева. – Симпатия у меня относительно давно, наверное, где-то после Нового Года. Да и, тем более, можно сказать, что меня отчасти к этому подтолкнул Егор.
   – Чем это? – удивилась Саванова, припоминая, что у Егора была симпатия к Еве, и он бы точно не советовал ей сближаться с Зильберштейном.
   – «Женщина должна быть с тем, кто любит ее сильнее, чем она его». Пока я не могу заявить, что люблю Марка, но, несмотря на весь шлак, связанный с ним, думаю, у нас могли бы выйти долгие отношения, поскольку сначала он был моим другом и знает меня достаточно хорошо. Если не перестал добиваться после того, как я ему отказала, то ему плевать на все сложности, это его не остановит.
   – Логично. Упертый как баран. Хотя сначала сложно было сказать, что он вообще в кого-то влюблен, – улыбнулась Кира, Ева лишь кивнула.
   – Тридцать пять! – выкрикнул Женя, когда Марк спрыгнул с турника.
   – Могу и больше сделать, – он посмотрел в след уходившей Еве и тяжело выдохнул.
   – Угоманивайся уже, – недовольно фыркнул Егор, посмотрев на одноклассника. Тот удивленно посмотрел на Костенко и спросил:
   – В смысле?
   – Все знают, что ты безответно влюблен в Еву. Думаешь, таким образом сможешь привлечь ее внимание, если не смог этого сделать раньше? – с вызовом во взгляде Егор подошел ближе к Марку.
   – Откуда такая уверенность, что я этого не сделал уже? – злость одолела юношу.
   – Да какая нормальная девушка согласится быть с таким, как ты? – Костенко подошел к однокласснику, и со стороны всем казалось, что он всего лишь похлопал того по плечу, но на самом деле он прошептал Марку на ухо: – Говорят, ты поразительно похож на папочку.
   В данной ситуации для него было бы правильно промолчать или хотя бы дать подзатыльник задире. Даже второй вариант был более ожидаемым, чем то, что вышло в итоге. Зильберштейн еще не успел осознать, что в очередной раз навлек на себя проблемы своим длинным языком:
   – Но мне-то девушки дают, в отличие от некоторых, – самоуверенно заявил Марк. – Во всяком случае, Ева не жаловалась.
   – Значит, вот оно как, – засмеялся Егор, и только тогда немец сообразил, что добром это не могло бы закончиться – это был вопрос времени. Больше он ничего не рассказывал, только еще раз посмотрел в след Еве и обреченно вздохнул. ГПС была вновь запущена, и главным ее героем становился Егор на пару с Марком.

   26 мая. 2008 год.

   «Лагерь был огорожен высоким забором с пулеметными вышками. Охрана сменялась регулярно, не было шансов пробраться внутрь. Над парадными воротами виднелись выцветшие символы: „Eden 14/88“. Множество складов с оружием, техникой и транспортом. Одна из самых крупнейших баз Третьего Рейха, построенная за время войны.
   Зильберштейн с нескрываемым удовольствием смотрел на пленницу, которую в скором времени должны были отвести на один из экспериментов, проводимых на территории базы. Впрочем, он долгое время тратил на раздумья, что стоило сделать с девушкой перед этим – допросить или изнасиловать. Герр Зильберштейн, сложив руки за спиной, задумчиво расхаживал по кабинету, затем остановился перед стулом, к которому была привязана Ева. Ему было бы слишком скучно выполнять любой из пунктов без ее сопротивления.
   – Фашисты – кровавые собаки! – отчаянно крикнула Ева, выжидающе посмотрев на обидчика. Она ожидала, что тот ударит ее в ответ, но Марк остался равнодушным. Парень лукаво ухмыльнулся и наклонился к лицу девушки. Если бы ее руки были свободны, а не стянуты тугими грубыми веревками, она бы непременно залепила ему пощечину. Его пальцы, облаченные в кожаные перчатки, заскользили по мягкой щеке пленницы. Только Романова захотела плюнуть в него, как немец резко выпрямился и подошел к идеально чистому рабочему столу, на котором стояла только лампа. – Меня непременно спасут!
   – Бреднев-то? Да, конечно, – со зловещей усмешкой на губах ответил Марк. – Не переживай, я лично позаботился, чтобы его тело изуродовали до неузнаваемости, а жетон я забрал в качестве трофея, – он показал грязный, перепачканный кровью, землей и сажей армейский жетон.
   – Нет, – в глазах Евы заблестели предательские слезы, и она моментально отвернулась. Врагу нельзя показывать свои слабости.
   – И ты можешь отправиться за ним. Я не побоюсь лишить тебя жизни, конечно, если… – Марк решительно направился к ней и, руками оперевшись на ее колени, раздвинул ее ноги, после чего посмотрел на ее шею, на которой виднелся золотой кулон в виде сердца. Его рука нерешительно потянулась к нему. В глазах фашиста впервые отражались другие эмоции – недоумение, смешанное с неким испугом. Стоило Марку дотронуться до цепочки, как он сорвал ее и облегченно выдохнул, будто до этого в его голове происходила битва хорошей и плохой стороны за право принять решение. Победила, естественно, плохая сторона, и все сметание как рукой сняло.
   Маленький кулон, размер которого едва ли достигал фаланги безымянного пальца. Металл покрылся налетом старины, цепочка в некоторых местах была надломана. Кулон все еще хранил тепло обладательницы.
   Марк заинтересованно открыл кулон, нагло ухмыляясь, и увидел, что внутри была детская фотография Романовой с мальчиком, который казался очень знакомым. В голове юноши раздались голоса прошлого, и он побледнел.
   – Марк, я ведь поняла, что ты все вспомнил, – дрожавшим голоском пролепетала Ева и посмотрела на свою первую любовь исподлобья. – Ты исчез, когда отец убил твою маму и сестренку. Я вспомнила, что по материнской линии ты Морозов…
   – Откуда такая уверенность, что именно мой отец убил Эмилию? – его улыбка была одновременно пугавшей и печальной. – Ненавижу, когда детям дают имена, производные от родительских. Эмилия – Лилия. Мы разделили работу. Отец командует нашей группой, я в его подчинении, – с отвращением добавил юноша. – Конечно, именно благодаря нему я занимаю настолько высокую должность в двадцать семь лет – оберфюрер, – на погонах парня девушка заметила два дубовых листа. – Но его указы – сущий бред.
   – Что? – удивленно переспросила Романова.
   – Странно, мне почему-то казалось, что ты хорошо знаешь русский язык. Хочешь, я повторю все то же самое на немецком? Или на английском? Или на французском?
   – Откуда ты знаешь французский? – не менее удивленно спросила девушка. Ее страх временами напоминал не просто отчаяние, а холод – ей было не по себе в кабинете Зильберштейна. Ужас, подобно наркотику, разливался по венам, дурманя разум. Ева все меньше верила в реальность происходившего.
   – Моя невеста – француженка, несмотря на что работает против Vaterland [97 - Vaterland – родина (нем.)].
   – Что с тобой теперь? – Романова недоверчиво смотрела на него. – Я тебя совсем не узнаю. Я ведь… ведь знала тебя, когда ты был другим. Ты так сильно изменился…
   – Валя-Валентина, что с тобой теперь? Хах, да. Запомни, малышка, – он присел на корточки перед ней, – люди не меняются. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Просто ты их лучше узнаешь, а они, в свою очередь, больше раскрываются, позволяя тебе их узнать. Принимаешь ты это или нет – вопрос другой. Если говорят, что ты изменился, это значит, что людям не понравилось то, что они узнали.
   Затем юноша резко поднялся и, подойдя к распахнутому окну, выбросил кулон.
   Девушка тяжело вздохнула. Ее дробило холодом, запястья изнывали от боли, но ее учили, что, ни при каких обстоятельствах, она не должна показывать свои слабости. Ева понимала, что ей предстояло выбраться из плена любой ценой. Переведя дыхание, девушка вновь заговорила, хотя уверенности в ее голосе не доставало:
   – Раньше мне казалось, что когда говорили об SS, то это аббревиатура Страшного Суда. К сожалению, а, может, и к радости, но это было не так, – обреченно произнесла она. Молчанию она предпочитала разговоры. Самая главная война у нее была с тишиной. – Помнишь, как ты в детстве учил меня стихотворениям? Были слова, которые я так и не успела тебе сказать…
   – Они не созданы для мира, и мир был создан не для них.
   – Я любила тебя.
   – Она страдала и любила, и рай открылся для любви! – надменно воскликнул Марк. Казалось, что ему было абсолютно все равно, о чем говорила девушка, но та надеялась, что ее слова в глубине души тронут немца. Она не могла поверить, что ее детская влюбленность могла оказаться настолько двуличной.
   – Ты издеваешься?!
   – Увы…
   – Невольно страх в душе ласкаешь, но ты все понял, ты все знаешь, и сжалишься, конечно, ты.
   – Клянись же мне, от злых стяжаний, отречься ныне дай обет.
   – Ужель ни клятв, ни обещаний несокрушимых больше нет? – ее сотрясал жуткий озноб. Детские воспоминания рушились, словно церкви после революции семнадцатого года. Ева перестала скрывать слезы, которые невольно текли по ее щекам. Увидев их, Зильберштейн поднялся на ноги и с осуждением посмотрел на пленницу, процедив:
   – Какая же ты жалкая. Я дал тебе шанс, а ты его упустила, как и меня в свое время, – он обошел ее и встал за спиной, достав из ножен большой охотничий нож.
   Внезапно дверь открылась. На пороге появилась красивая девушка с белоснежными волосами. Серые глаза холодно посмотрели сначала на оберфюрера, затем на испуганную пленницу. Хитро улыбнувшись, она поправила воротник своей формы и подошла ближе к Еве. Она внимательно посмотрела на нее, изучая болотные глаза. Шпионка самодовольно улыбнулась и перевела взгляд на Зильберштейн.
   – Значит, она и есть выжившая из того отряда? – указав пальцем на несчастную девушку, спросила фашистка.
   – Она не являлась частью отряда, – мотнул головой Марк. – Невеста одного из солдат. И сколько тебя можно просить, чтобы со мной ты не говорила на русском? Не забывай, кто мы и где находимся.
   – Извини, но я не могу удержаться от этого соблазна, – хищно зыркнув на Романову, ответила девушка. – Я хочу, чтобы она слышала, о чем мы говорим. Скажи, ты уже ей сообщил об ее участи? Ты решил, куда отправить: в концлагерь к таким же отбросам, как она, или же оставить на базе в качестве подопытной крыски? Или все-таки решил использовать ее для начала? – лукаво улыбнулась беловолосая. – Не волнуйся, я прекрасно помню, что наши отношения фиктивны.
   – Девчонка не подходит для твоих экспериментов, Александрия, – невозмутимо ответил Зильберштейн, нагнувшись над стулом. В следующее мгновение Ева почувствовала прикосновение его рук к своим запястьям. Неужели он хотел перерезать веревку? – Первым делом надо ее допросить. Не исключено, что она располагает какими-либо сведениями о планах пятого отряда.
   – Издеваешься? – она презренно посмотрела на пленницу. Ее совершенно не заботило, чем в тот момент занимался оберфюрер. – Сколько ей лет? Максимум – двадцать. Ты серьезно? Тебя что, действительно на детишек потянуло? – Александрия ехидно улыбнулась.
   – Можешь отправляться по своим делам, – холодно произнес Марк, и веревка покорно упала с рук Романовой, но та продолжала сидеть как вкопанная, – я могу разобраться с ней без твоей помощи.
   – Ты меня выгоняешь? А имеешь ли право? – нахально ухмыльнулась француженка, показав немцу безымянный палец, на котором красовалось кольцо. – Я была идеальным выбором твоего отца, между прочим, для тебя же. Одно мое слово – и тебе не сносить головы. Запомни, малыш, – Александрия подошла ближе к жениху и заглянула в глаза, – в этом мире ты должен подчиняться приказам. Не смей мне дерзить.
   – Иначе что? – Зильберштейн сильнее вцепился в рукоятку, с вызовом посмотрев на девушку и поджав губы. – Убирайся.
   – Значит, так? – она сощурилась.
   – Не ослышалась. Убирайся, – настойчивей повторил фашист.
   – Что ж… – Александрия потянулась за револьвером, но реакция Марка оказалась на высшем уровне – не успела ее рука дотянуться до кобуры, как на шее, в области горла, уже зиял глубокий порез, из которого сочилась алая кровь.
   От неожиданности Ева хотела вскрикнуть, но Зильберштейн вовремя зажал той рот. Парень, не отводя глаз, наблюдал, как жизнь медленно покидала тело его невесты. Как судорожно она вдыхала прокуренный воздух: запах крепкого стойкого табака смешался с едва уловимым ароматом медикаментов. Из ее рта потекла тонкая темная струйка, вскоре превратившаяся в ручеек, и девушка замертво повалилась на пол. Марк, удовлетворенно улыбнувшись, произнес – его голос был полон ядовитой ненависти и презрения:
   – У отца было одно правило – несмотря ни на что защищай своих близких, даже если для этого надо нарушать приказы.
   Марк взял Еву за локоть и, подняв со стула, повел прочь из кабинета. Окровавленный нож он убрал обратно в ножны; хотя багровые следы до сих пор блестели на его руках, лицо юноши было каменным, будто все так и должно было быть. От этого Романовой было неспокойно. Неужели Александрия была его невестой, и он сумел убить ее? Ради чего? С тревогой оглядываясь назад, Ева раздражала немца, и тот каждый раз сильнее хватал ее за локоть, дабы умерить ее любопытство. Затем она вспоминала последние слова Марка, которые он сказал после смерти француженки. Это было сделано ради нее? Или он сказал так, чтобы меньше чувствовать вину за убийство невесты? Ева посмотрела на его фашистскую форму. Нет, дело было не в совести – маловероятно, что человек, служивший в SS, знаком с ней. Скорее всего, у Зильберштейна были свои планы на девушку.
   – Oberführer Silberstein [98 - Oberführer Silberstein – оберфюрер Зильберштейн (нем.)], – перед ними остановились два унтерштурмфюрера и встали по стойке „смирно“.
   – Ruhrt euch! [99 - Ruhrt euch! – вольно! (нем.)] – скомандовал Зильберштейн. Судя по тому, что парни убрали руки, значит, что это означало „вольно“. – Führen Sie uns in den Kabinett Fräuleins LaLauri ab [100 - Führen Sie uns in den Kabinett Fräuleins LaLauri ab – Проводите нас до кабинета фройляйн ЛаЛаури (нем.)].
   Унтерштурмфюреры с подозрением косились на пленницу, поэтому Ева, опасаясь подозрительных взглядов, сильнее прижалась к Марку. Тот, в свою очередь, ни на что не обращал внимание; был крайне сосредоточен, незаметно для всех следил за обстановкой на базе. Маловероятно, что за столь короткое время могли заметить пропажу Александрии – в обычные дни она редко высовывалась из своего кабинета, и, бывало, француженка не видела своего жениха месяцами. Единственное, что нравилось парню в невесте, так это то, как она подавала себя в постели, да ее внешняя обертка. Внутри она была человеком с гнильцой.
   Кабинет Александрии находился в противоположном крыле здания, где было меньше людей. Когда Марк и Ева остались наедине, Зильберштейн приказал девушке сесть на кушетку. Тем временем он полез в шкаф, расположенный около рабочего стола. Через несколько секунд в руках Марка оказался комплект советской формы. Романова удивленно посмотрела на него, но тот молча переодевался. Он повернулся лицом к окну, и девушка увидела, что вся его спина была в шрамах, напоминавших следы от кнута. Пленница поспешила отвернуться и посмотрела на запертую дверь, прислушиваясь к голосам снаружи. В коридоре слышалась неразборчивая немецкая речь. Ева полагала, что в случае опасности Марк подал бы какой-нибудь знак, но парень оставался безмятежным и продолжал переодеваться.
   – Что ты собираешься сделать? Влиться в очередной отряд и также уничтожить? – с укором спросила девушка. На какое-то мгновение немец задумчиво остановился, но затем застегнул пуговицу на воротнике и ответил вкрадчивым шепотом:
   – Я собираюсь тебя отвести к первому отряду – не так далеко, на машине бы доехали за пару часов, но, учитывая внешний вид транспорта, нам придется оставить его на полпути. Ближе к лагерю расположен патруль, раньше он регулярно отстреливал наших, словно те были дичью. Подумай сама – появись ты рядом со мной, когда я в своей форме, ни тебе, ни мне не придется долго жить, а так у нас обоих есть все шансы пройти войну, что скажешь?»

   Этим утром Марк проснулся задолго до звонка будильника. Несмотря на то, что сон сложно было назвать кошмаром, его сердце колотилось. Парень протер глаза и нацепил очки, лежавшие на тумбочке. Как уже упоминалось ранее, парень знал историю очень неплохо, но во сне его смущали некоторые исторические ляпы. Оберфюрер? Невеста – француженка? Огромная база, полная фашистов? Да на все бы это давно сбросили бомбу! Марк задумался, и его осенило, что его сон – продолжение сна Романовой. Он с некой тоской вспоминал проведенные с ней выходные. Может, Егор все же не запустит по школе слух?
   Он помнил, что Ева не придет в школу – ей зачем-то понадобилось ехать с Владимиром Николаевичем на его работу, в отделение милиции. Марк не понимал, что девушке там могло понадобиться, но этим делом она была крайне воодушевлена, несмотря на то, что Марку толком не рассказала. Конечно, Еве несдобровать, поскольку она снова пропускала урок Нины Матвеевны, причем третий раз подряд.
   В описании утра Марка не было ничего нового – умылся, побрился, пошел одеваться. Хотя, конечно, прежде парень уделял подбору одежды особое внимание, но тогда он не стал фантазировать и надел первую попавшуюся футболку с драными на коленях джинсами.
   Уже у школы Зильберштейн заметил непривычную оживленность одноклассников. Они что-то активно обсуждали, и стоило немцу зайти в курилку, где он заметил Алину и Киру, то все расставилось по полкам. Саванова с осуждением посмотрела на немца и промолчала, в то время как Кувшинова радостно подскочила к нему и, стрельнув сигарету, начала расспрашивать:
   – Привет, Марк! Я так рада тебя видеть! – она по привычке поцеловала его в щеку, хотя обычно так девочки здоровались друг с другом. Парень озадаченно посмотрел на одноклассницу. – Почему ты раньше не говорил, что вы с Евой вместе? Я знала, знала, что из вас выйдет хорошая пара! Вы уже целовались, верно? А где, кстати, сама Ева? Надо же поздравить счастливицу!
   – Никого не надо поздравлять, Алин, – сухо ответил Марк, закурив. – Не знаю, почему Егор пустил такой слух.
   – Марк, да все пацаны слышали, как ты это сказал, – возмутилась Кувшинова. – Уж мне-то не надо врать, как ни крути, мы же с тобой друзья!
   – Эмм… – недоуменно посмотрев на девушку, Марк сделал еще одну затяжку и ушел из курилки. Ему не хотелось расстраивать одноклассницу тем, что они никогда не были друзьями, впрочем, как показалось Марку, та же самая Кира поняла все без слов – она ухмыльнулась и благосклонно кивнула, одобряя поступок Зильберштейна.
   В школе Зверя на Марка больше обычного обращали внимание: то ли потому что он изменил своей привычке носить скинни, то ли потому что у него, как оказалось, были отношения с девушкой, в которую он был влюблен с первого класса, но долгое время это скрывал. Анечка, сидевшая тогда с подружками напротив раздевалки, разгневанно посмотрела на возлюбленного. Во всяком случае, ее реакция Марка не волновала – так или иначе, он все равно не планировал быть с ней. Уж лучше с ЛаЛаури.
   При одном воспоминании о бывшей главе КРС Марк поежился. Что она забыла в его сне? Тем более, в таком амплуа? Это в очередной раз его возвращало в прошлое, от которого он отрекся. Воспоминания мертвы, их можно забыть.
   Тем временем Ева была в милиции, вернее, в офисе отца. Сложилось так, что по долгу службы Владимира Николаевича вызвали на заседание, информацию о котором Романова благополучно прослушала, и он оставил дочурку в своем кабинете.
   Девушка слышала, что в компьютерной картотеке собрано досье на большинство граждан, но, чтобы открыть доступ, нужно знать пароль из шести цифр. С датами у Евы никогда не было проблем, и, учитывая, что отец был очень предан семье, она начала перебирать все события, которые помнила.
   «090392», – паролем оказалась ее дата рождения. Мельком глянув на дверь, Ева убедилась, что за ней было тихо, значит, в коридоре никого не было. Ее глаза загорелись детской радостью, и прежде чем начать «работу», она размяла пальцы.
   Ева открыла строку поиска и начала вводить фамилию Зильберштейн. «Возможно, Вы имели ввиду Зильберштейн, Марк Александрович». Неужели кто-то запрашивал информацию о Марке? Ева хотела перебить строку поиска, но было поздно – высветилось дело на Марка. Его фотография из паспорта; на ней он показался незнакомым и другим человеком. Наверное, роль сыграло отсутствие очков. Так или иначе, это не так сильно обеспокоило девушку, как наличие на него целого досье. Интерес у нее вызвали последние абзацы:

   «В летний период две тысячи седьмого года по настоянию матери был отправлен в психиатрическую больницу N, где в течение двух с половиной месяцев проходил курс лечение под наблюдением врачей. Лилия Зильберштейн, в девичестве Морозова, полагала, что у сына была такая же предрасположенность к насилию, как и у его отца, Александра Зильберштейна, в узких кругах известного под псевдонимом The Поэт. Мальчик был здоров, но мать настояла на продолжении лечения. Больничная атмосфера сильно повлияла на психику ребенка, поэтому он в середине августа решился на побег – ему удалось покинуть свой корпус и дойти до главного здания больницы, где был выход, но из-за раненых ног далеко уйти ему не удалось. Его лечащий врач, Михаил Борисович, первым заметил отсутствие пациента и остановил того в коридоре, ослепив светом. Яркость пагубно отразилась на зрении подростка. С того момента сетчатка глаз обожжена.
   Михаил Борисович настоял на освобождении мальчика, записав того на курс реабилитации и прописав лекарства, которые, по его словам, должны были помочь перенести мальчику последствия лечения.»

   Ева несколько раз перечитала злополучный текст. О таком она слышала впервые, но сомневаться в достоверности было бы глупо. Неужели мать упекла его в дурдом? Романовой было сложно представить, как такая добрая женщина, как тетя Лиля, могла сделать такое со своим ребенком. Ева с ужасом представляла, что Марка отлавливали, будто он не человек, а бешеная собака; что все его движения были скованны смирительной рубашкой; что яркий свет слепил его глаза. От этого по коже девушки прошел холодок. Руки тряслись. Она не знала, как правильно реагировать на полученную информацию.
   Досье не было ни одного упоминания о смерти Эмилии. Значит, The Поэт не был причастен к ее гибели? Получается, это был несчастный случай.
   Далее Ева нашла информацию на Александра Зильберштейна. Личность убийцы преднамеренно была засекречена, чтобы у его семьи была спокойная жизнь. Естественно, некоторые люди знали, кем был The Поэт на самом деле, но никто не распространялся. Вскоре девушка нашла долгожданную запись судебного процесса над Александром Зильберштейном. Облегченно выдохнув, Ева включила ее, готовясь к какому-либо потрясению, с которым она могла столкнуться во время просмотра.
   «Признаете ли Вы свою вину, Александр?» – обратился к осужденному судья. Тот опустил голову, но было видно, что он улыбнулся.
   «Уважаемый судья, господа, – голос оказался удивительно знакомым. Александр поднял взгляд и хитро посмотрел на собравшихся, продолжая безумно улыбаться. Ева обомлела – Марк был точной копией своего отца! Что голосом, что внешностью – словно это был один и тот же человек, – я никогда не отрицал свою вину и не собирался этого делать. Для меня убить – что выйти прогуляться. Если мне хотелось убить, я выходил и убивал. Я их и за людей-то не считал. Детей не трогал, но кто виноват, что даже среди них тоже есть ничтожества?»
   «Хватит паясничать, Зильберштейн! Подумал бы о своих детях», – не выдержал судья и с ненавистью посмотрел на убийцу. Тот только усмехнулся и вновь потупил взгляд:

   «Вы не поверите, но я думал о сыне – у меня один ребенок. Неплохой парнишка станет великим человеком. Величественнее меня».
   «О чем Вы?»

   «Призвание передается по крови, сэр. Его предназначение было определено задолго до рождения при помощи матушки-судьбы, – вопреки рассказам Киры, Александр говорил монотонно, но его голос казался приятным. – Пройдет не один десяток лет, но появится тот, кто продолжит мое чуткое ремесло. Нет разницы: заточили бы Вы меня за решетку сейчас или потом».
   На это запись прервалась. Знакомство с родителем Марка Ева представляла себе не так, но сойдет, тем более, если тот мертв. Девушка откинулась на спинку широкого кресла и устало вздохнула. Никаких наводок у нее не было; больше вопросов, чем ответов. Она узнала странные подробности из жизни своего молодого человека, но что ей это давало? Про зрение он сам рассказывал, только не указал – при каких обстоятельствах потерял его. Ева понимала, что, будь она на месте Марка, вообще никого бы не посвящала в дела семьи. И от этого она успокоилась, хотя ее с каждой секундой все больше интриговала история с отцом-убийцей.
   Несмотря на то, что Ева многое узнала не из уст возлюбленного, отношение к нему по необъяснимым причинам стало только трепетнее.
   Поразительная схожесть… Эта мысль даже как-то будоражила сознание Романовой.
   Через час отец отправил Еву домой, сославшись на то, что ему надо было работать. О «взломе» он ничего не узнал, поэтому дочурка с чистой совестью поехала домой. Было около десяти часов утра. Романова написала Марку SMS-сообщение, что приедет в район, и тот пообещал ее встретить у метро. Уйти из школы до конца уроков – целое мастерство, которым немец обладал в совершенстве. Он попросил Сусанну подделать подпись Анны Александровны, мол, такой-то ученик девятого «А» отпущен с уроков по записке от родителей. Показав охраннику дневник, Марк вышел из школы. У входа тогда было много его одноклассников, которые также хотели уйти, и они покорно дожидались, когда охранник отойдет от своего поста.
   – Свобода… – прошептал Марк, оказавшись за пределами образовательного учреждения. За те несколько уроков он изрядно устал от вопросов о его отношениями с мисс Романовой. По пути к метро парень купил для возлюбленной букет цветов, после чего поторопился к месту встречи – ему не хотелось опаздывать, хотя времени было еще вагон и маленькая тележка.
   Тогда Марк не представлял, до чего доведет его несдержанность, и что будет, когда Ева обо всем узнает.
   В тот день Марк ночевал у Евы – ее родители уехали на дачу, и проводить ночь в одиночестве ей совсем не хотелось. Ребята сидели почти все время на кухне и разговаривали. Как то бывало обычно, сначала темы были простыми и обыденными, но затем, когда разговор зашел о более личном, Романова даже как-то оживилась:
   – До сих пор не могу забыть тот случай на даче, – засмеялась Ева, покраснев. Она не могла выбросить из головы тот нелепый момент, когда застала Марка обнаженным в ванной.
   – Прежде никто не жаловался, – беззастенчиво ответил парень, улыбнувшись.
   – Не думаю, что твою маму можно считать, – скептически вскинув бровь, усмехнулась Романова, но затем подумала о другом: – Слушай, получается, я первая девушка, с которой у тебя отношения? – спросила Ева, выпивая свежезаваренный кофе. Она сидела в обтягивавшей нежно-розовой пижаме, верхние пуговицы которой были расстегнуты. Услышав этот вопрос, Зильберштейн побледнел. – Да ладно тебе, в этом нет ничего страшного, – беззаботно улыбнулась Романова, но ее улыбка спала, как только она услышала ответ:
   – Нет… – мрачно произнес Марк. Ему не хотелось затрагивать данную тему, но он честно старался не врать Еве. Обещания надо уметь исполнять.
   – Серьезно? – удивилась Ева, затушив сигарету. – А у вас что-то было? – она не додумалась поинтересоваться, кем же была эта тайная особа, поскольку ее больше озаботила реакция Марка. Она была многозначной. Парень никак не мог найти в себе силы, чтобы ответить, поэтому Ева решила дополнить свой вопрос: – Ты девственник? – на что Марк отрицательно помотал головой. Романова вздохнула и закурила. Ей хотелось узнать, с кем же был ее ненаглядный, но она боялась узнать правду, поскольку не хотела разочароваться.

   27 мая, 2008 год.
   – Романова, почему тебя не было на предыдущих трех уроках? – раздраженно спросила Нина Матвеевна перед началом занятия, когда опоздавшие были впущены в класс. – Тебе кажется правильным, что твоя интимная жизнь влияет на твою посещаемость?
   – О чем Вы, Нина Матвеевна? – непонятливо хлопая глазами, поинтересовалась Ева. В классе послышались смешки. Марк сидел как на иголках. Именно на пару были направлены косые взгляды учившихся.
   – Ева, запомни, город – большая деревня, – тонко намекнув, учительница повернулась к доске и начала записывать тему урока. Класс взорвался смехом. Ева долго не могла понять, в чем дело – наивная чукотская девушка – пока не посмотрела на соседа по парте. Тот сидел поникшим, виновато опустив взгляд. Догадка оказалась до безобразия простой и очевидной. Нет, не подумайте, что девушка не была готова к такому повороту событий – очень даже готова, просто старалась не думать об этом.
   Разочарованно посмотрев на немца, Ева вздохнула и продолжила переносить в тетрадь химические уравнения. Она слишком стоически отреагировала на это, как показалось Марку. Он с интересом поглядывал на Еву на протяжении всего урока. Та гордо игнорировала взгляды одноклассников, будто ничего не произошло. Но, помимо прочего, она и на Марка не обращала внимания. Сломался былой стержень. В который раз Ева попыталась довериться этому человеку, но добром это не закончилось. Она была готова рассказать о своей любви другим людям, но хотела это сделать сама. Или вместе с ним. К сожалению, Марк не стал дожидаться ее. Слишком долго Ева терпела все причуды и выходки немца. Она старалась не давить на Марка его тайнами, но теперь… Ева лишний раз убедилась, что ее папа был прав – Марк был не тем парнем, которому стоило доверять целиком и полностью. Было ожидаемо, что он все расскажет, но девушка, по простоте душевной, верила в лучшее. А зря. Ее терзал вопрос – почему он не подождал ее? Неужели, на него так надавило общественное мнение, что он решил всех «поставить на место»?
   Если бы не неприятности, то день казался самым обычным. Только Романова игнорировала всех вокруг: начиная от Марка, заканчивая учителями. Мир потерял прежние краски, все померкло, стало выглядеть мертвым. Черно-белые картинки сновали туда-сюда, мешая пройти дальше. Рядом постоянно ошивались совершенно «левые» люди. Пропало желание двигаться. Вообще все пропало. Теперь Ева узнала, как выглядит то самое разочарование, о котором говорил Марк. Все, что она испытывала до этого – так, цветочки. Похоже, Ева впервые решилась «плюнуть на чувства и послать ко всем чертям» Марка.
   – Хей, Иви, что случилось? – прозвучал над ухом вопрос. Повторно, множество раз, но на него не следовало ответа. – Ты обиделась? Прости, был не прав! – но в этом не было сожаления. Этому человеку вскружила голову сладкая победа, никак не чувство вины за длинный язык.
   – Эт самое, ты сильно расстроилась? Не хочешь поговорить? – подходила к Еве красноволосая девушка, которая сливалась с серой массой, несмотря на яркий цвет волос. Она не умела ценить дружбу.
   – Зильберштейн – то еще трепло. Тебе не стоило ему доверять, – нагло ухмыльнулся тот, кто в каждом постороннем человеке ощущал подставу. На подсознательном уровне Романова понимала, что к нему следовало прислушаться, но прежде она слышала лишь то, что хотела услышать.
   Ева шла по серому коридору и изредка внимала слова окружающих. Осуждавшие взгляды провожали ее до лестницы, голоса доносились со всех сторон. Как жаль, что в школе Зверя не существовало такого правила, что классы, в которых нет экзаменов, не отпускались на летние каникулы с двадцать пятого мая.
   – Почему он добился своего, а я нет?! – завистливо прошипела девушка, которая была влюблена в человека, которому было плевать на нее. Как и Марк, она была одержима своей целью и не видела дальше собственного носа.
   – Если бы не твоя помешанность на расследовании, все было бы нормально. Еще бы немного и довела Марка – он любыми путями привлекал твое несуществующее внимание, – прозвучал менторский голос парня, который раньше вызывал приятные мурашки от одного своего появления. Теперь Ева увидела его в новом свете – его приветливость и дружелюбие были игрой на публику, он ничем не отличался от других.
   – Евочка, вы отличная пара с Марком! – повторяла восторженно та, кто всегда была на стороне Зильберштейна, оправдывая его поведение невыносимым детством.
   Лишь одна Анна Александровна молчала, что обрадовало девушку, когда та пришла на урок русского языка. Не стоит сомневаться, что до классной руководительницы дошли слухи, впрочем, она раньше всех заметила, что между Марком и Евой давно что-то было. Увидела ту самую искру, о которой пишут книги. Да и вне школы учительница часто встречала пару, они не раз держались за руки и никогда не замечали знакомых людей вокруг. Промолчать – пожалуй, было самым правильным выбором, тем более, учительница не любила лезть в личную жизнь своих подопечных, особенно замечая подавленное состояние учеников, не желавших разговаривать.
   Ева воткнула в уши наушники и громко включила музыку. К сожалению, в обновленном плейлисте каждая песня напоминала о Марке, который как раз только вошел в кабинет, попутно разговаривая о чем-то с Кирой. Они мгновенно примолкли, когда увидели лежавшую на парте Еву, но за ее руками не было видно лица. Зильберштейн ринулся вперед, но одноклассница удержала его за плечо:
   – Не стоит, слишком рано, – оценивающе посмотрев на подругу, заверила Саванова. – Дай ей остыть, иначе все в пустую, – Марк кивнул и послушно отступил, поджав губы.
   За следующие несколько дней Ева менялась чуть ли не на глазах. Впервые за свою жизнь она осветлила волосы, покрасив кончики в пепельный блондинистый цвет. Стиль одежды стал более броским. Ни с кем из школы, кроме Егора, в тот период она не общалась. Та же самая Кира не знала, что происходило с ее подругой. Каково же было ее удивление, когда та, придя с хвостом, показала свои новые проколы в ухе. Да, это был двойной прокол. Кира слышала, как Романова кому-то рассказывала, что они вместе с Егором ездили в салон – парень вызвался составить подруге компанию. Марк сходил с ума от ревности. Каждый раз кто-то подливал масло в огонь – поговаривали, что между Егором и Евой были не совсем дружеские отношения. Зильберштейн не находил себе места. Немец знал, что Романова изменилась намеренно, поскольку помнила, что Марку нравилась ее естественность и некая нетронутость. Юноша решил доказать, что тоже способен на изменения, и он попробовал стать, как и просила в свое время возлюбленная, самим собой.
   Кира удивилась, когда увидела одним утром Марка. Он выглядел как самый обычный парень, который мог бы понравиться любой девчонке. Новый стиль одежды и смазливое личико отлично сочетались. Вместо очков Марк подобрал себе линзы, скинни заменил джинсами, а яркие рубашки предпочел невыразительным толстовкам или футболкам. Саванова потеряла дар речи от поразительных перемен, но именно тогда у нее спросили домашнее задание на уроке.
   – Они издеваются? – прошептала Кира, присаживаясь обратно и кладя тетрадку с выполненной работой на место. Алина, занявшее место Димы, пока тот болел, вопросительно посмотрела на Саванову.
   – Тоже заметила? – Red Head печально усмехнулась. – Теперь, кажется, я знаю, как Ева бы выглядела в мужском обличии, а Марк в женском.
   – Не нравится мне это, – Кувшинова скривила рот и с толикой осуждение посмотрела на одноклассников ребят. Как говорится: «В каждой шутке есть доля правды».
   Кому в принципе нравились перемены, если они не были связаны со школьными перерывами? Даже дети, не совсем готовые к неожиданностям жизненных поворотов, привыкали к стабильности, и им отнюдь не всегда нравились изменения в знакомых лицах. Кира наблюдала, как Ева слушала музыку прямо на уроке и перекидывалась записками с Егором, а Марк внимательно слушал тему урока, всерьез озаботившись подготовкой к предстоявшему экзамену. Зильберштейн изредка поглядывал на соседку по парте, но та его в упор не замечала.
   Незаметно уйдя с урока физкультуры, Ева гуляла по району. Сложно передать ее удивление, когда она встретила Егора, которого в тот день не было в школе. Прохаживаясь по аллее, они разговорились, покурили, потом решили вместе пройтись. Несмотря на то, что об отношениях разболтал всем Егор, девушка понимала, что в этом не было его вины – не он же был ее молодым человеком.
   Они могли долго гулять – наверное, до самого вечера – если бы им не встретились Кира, Марк, Влад, Алина и Гриша. Те возвращались с консультации, проводимой специально перед первым экзаменом. Тридцатое число было не за горами, поэтому многие усиленно повторяли всякие теоремы, формулы – так или иначе, Марк планировал ближайший вечер заниматься повторением пройденного материала, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, связанных с Евой. По совету Савановой он старался не беспокоить свою девушку, но внезапная встреча его крайне озадачила и вновь пробудила ревность.
   – Привет, – ухмыльнулась Романова, оглядев одноклассников. – Кирюша, которая жжет как Маркуша, Владуша, который не очень– то душа, Маркуша, прекрасный как…
   – Ясен красен я прекрасен, – бросил Марк, с вызовом посмотрев на Еву. – Или что ты хотела там сказать?
   – Не стоит проявлять столько агрессии, Марк, – ехидно улыбнулся Егор. – Сам виноват, что упустил такую девушку. Хочешь омрачить нашу чудесную прогулку? Жалкий способ, друг мой, жалкий, – настойчиво шепотом повторил Костенко. – Если хотите, можете с нами прогуляться.
   – Было бы неплохо, но я, пожалуй, пойду домой. Родителей сегодня не будет, но они просили прийти пораньше. Не хочу нарушать обещание.
   – Ой, да угоманивайся. Покурим, и я тебя провожу, – Егор, хитро посмотрев на Зильберштейна, достал из пачки две сигареты и разом прикурил их, после протянув одну однокласснице.
   – Можем просто посидеть у меня, попить чай, – любезно предложила Ева приятелю. Тот довольно согласился, мельком посмотрев на разгневанного Зильберштейна.
   Так они и простояли в молчании несколько минут, пока Егор не докурил, и они вместе с Романовой не ушли. Марк со всей силы сжал кулаки, безмолвно провожая одноклассников взглядом.
   На удивление Евы Егор оказался стеснительным парнем, поскольку, как выяснилось позже, он смутился, когда девушка пригласила его к себе. Романова знала, что друг был не таким, каким себя выставлял общественности – например, приглашение на чай он на самом деле воспринимал нормально, а не как говорил Марку.
   Еве было комфортно с Егором, она не сомневалась в его надежности. И она догадывалась, что была симпатична ему.
   – Не думала, что мои первые отношения закончатся так быстро. Я надеялась, они будут серьезными, – пожаловалась Ева, опечаленно опустив взгляд. – Если честно, между нами не было ничего того, о чем он говорил.
   – Я знаю. Марк сам виноват, что его так легко выбить из колеи. Он любыми путями готов защитить то, что якобы принадлежит ему. Я хотел доказать тебе, что ему не стоит доверять. Прости, что пришлось это сделать таким способом, – Егор мягко улыбнулся. – Но теперь это в прошлом.
   Будто в противовес словам девятиклассница в дверь кто-то постучал. С каждой секундой стук становился настойчивее. Ева напрягалась.
   – Не посмотришь, кто там? – удивленно поинтересовался Костенко.
   – Я никого не жду. Папа и мама в гостях, приедут поздно, – взволнованно сообщила Романова и добавила: – А торговцы всякой картошки не ходят в такое время.
   Но человек за дверью не сдавался – вскоре он начал со всей силой колотить в дверь.
   – Ева! Открой! – послышался голос Зильберштейна. – Я знаю, что ты с этим чудаком!
   Девушка вздрогнула. Егор собирался пойти разобраться с назойливым бывшим молодым человеком Евы, но она останавливала его. В конце концов, парень приказал Еве остаться ждать его в квартире, что ей лучше не присутствовать при «мужском» разговоре. Романова повиновалась – для нее было в диковинку, что парень решал за нее, что ей делать, и ей это даже понравилось. На ее памяти еще не было такого, что кто-то заступался за нее.
   Когда парадная дверь открылась, Марк на шаг отступил. Он смутился, когда не увидел Еву, но не стал об этом говорить. Волнение и злость волнами разливались по телу, наполняя каждую клеточку жаждой мести.
   – Ты когда-нибудь оставишь ее в покое? – прикрыв за собой дверь, спросил Егор. Выглядел он решительно. Разминая кулаки, парень выжидающе смотрел на немца. – Что, язык проглотил?
   – Вовсе нет, – зловеще улыбнулся Зильберштейн и, подскочив к врагу, притянул того к себе за воротник. – Реванш?
   Усмехнувшись, Егор кивнул и откинул руки противника. У него было очевидное преимущество перед немцем – в драках он участвовал регулярно, почти всегда побеждая, и ранее ходил на бокс. В отличие от Костенко, Марк был ослеплен яростью, потеряв ощущение реальности, и, поскольку немец был курильщиком со стажем (а начал он курить намного раньше Егора – классе так в шестом), выдохся бы и стал практически беззащитным.
   Первый удар принадлежал Марку. Он собирался бить Егора в челюсть, но тот быстро сориентировался и блокировал удар отводом руки в сторону. На тот момент для парня было главным не переусердствовать и правильно рассчитать силу, чтобы исход драки не возымел серьезных последствий. Не дожидаясь ответной реакции неприятеля, Егор нанес удар в солнечное сплетение. Согнувшись, Марк отшатнулся, силясь сделать вдох.
   – Ты совсем сошел с ума, – вполголоса заговорил Егор, надеясь вернуть Марка к здравому смыслу. Он знал, что победа будет за ним, и не видел резона продолжать бой. – И все из-за нее. Ты стал одержим ею. Ты долго пытался ее добиться, чтобы воплотить свое безумие. Тебе не кажется, что пора остановиться? Ты добился ее, а потом потерял по своей глупости.
   – Тогда ты подбираешь падаль, – криво усмехнулся Зильберштейн, жадно глотая воздух. Говорил он сбивчиво. Егор прикрыл глаза, пытаясь успокоиться и сдержаться от удара – его не радовала перспектива продолжения драки с психопатом, но парень понимал, что должен отстоять честь Евы. Все-таки Костенко не ожидал, что Марк мог дойти до подобных оскорблений. – Может, тебе еще дать мои трусы доносить?
   Парень сделал вид, что пропустил слова немца мимо ушей. Его никогда не задевали оскорбления в его адрес, но когда говорили о его близких людях, он мог потерять самоконтроль. Егор понимал, что нельзя допустить того, чтобы одноклассник начал пользоваться его уязвимостью – от Марка бы тогда не осталось ни следа.
   – Ты хотел сделать ее своей собственностью, но это не в твоих силах. Да, вы были вместе, но вы два разных человека. Не забывай об этом, – Марк медленно выпрямился и попытался наброситься на одноклассника, но Егор ловко прыгнул на лестницу. – Угоманивайся уже, Зибер!
   Марк не прислушивался к попыткам противника прекратить бой. Егор молниеносно поднялся по лестнице и остановился около окна, дожидаясь, когда Зильберштейн поднимется наверх. Разворачивать «кровавую бойню» перед дверью квартиры Евы ему не хотелось.
   Костенко знал, что по направлению взгляда соперника легко определить, куда тот планирует нанести следующий удар, поэтому парню не составило труда увернуться, когда Марк собирался атаковать. Егор помнил о слабом месте немца и, недолго думая, ногой ударил того в лодыжку, травмированную после первой драки. Теряя равновесие, Марк пошатнулся, вовремя уцепившись за стену. Больше Егор не хотел тянуть с дракой и ударил Марка в лицо. Тот, не в силах больше стоять на ногах, упал около мусоропровода.
   Егор слышал, насколько тяжело дышал Зильберштейн – он угадал. Юноше не хватало кислорода, чтобы прийти в чувство. Марк выглядел жалко. Воплотились его страхи – его слабости были найдены. Разум и тело сходили с ума от боли, сдерживать стоны было невероятно сложно.
   – Думаешь, это уже конец? Ева все равно будет моей! – просипел немец и хрипло засмеялся, но вскоре закашлялся. – Я не удивлюсь, если ты попытаешься ее изнасиловать, как Таню. Я же говорил, что ты любишь объедки, – Зильберштейн блефовал.
   Свысока посмотрев на Марка, Егор произнес:
   – Вот ты и на своем месте – рядом с мусором, – злость охватила сердце Егора, но он осознавал, что ему не стоило задерживаться. Парень впервые нарушил свой главный принцип в драках – он ударил противника в лицо – настолько немец был ему противен. За одну секунду парень многое для себя решил. Например, то, что он не станет рассказывать Еве о том, что произошло между ним и Зильберштейном. Костенко не хотелось упускать до уровня сплетника, каким являлся Марк. Если тот захочет вернуть свою девушку, то сделает это любыми путями – как минимум, честно признается, что наговорил много лишнего и попросит прощения.
   Бросив последний ненавистный взгляд на Марка, Егор плюнул в него и добавил:
   – Мразь.
   За те десять минут произошло многое. На Егоре не было ни царапины, поэтому Ева так и не узнала о второй драке. Проблема была разрешена, пусть и временно. Юноша обнял Романову, когда она закрыла за ним парадную дверь. Никого не увидев на лестничной площадке, Ева несказанно обрадовалась, и ребята пошли на кухню.
   – Я еще отомщу, – просипел Марк, поднимаясь на ноги. Тело ломило от боли и усталости. Он чувствовал себя униженным и беспомощным. Вытерев рукавом кофты кровь с подбородка, Марк похромал к лифту. Каждый шаг требовал усилия и концентрации. Марк впервые разочаровался сам в себе.

   29 мая. 2008 год.
   ГПС в школе Зверя официально прекратила существование – закончилось главное противостояние того учебного года. Объяснить, почему это стало финалом, просто – героем Паутины становился либо Егор, либо Марк, и причиной гибели послужило то, что никто не узнал о последней драке. В конечном счете, Зильберштейн не оправдал ожиданий Анны Александровны – он не смог подобрать «головоломку» для Егора.
   Несмотря на то, что ни одна живая душа не знала, что произошло минувшим вечером, каждый заметил, что с Марком было что-то не так. Весь день он был необычайно затравленным и поникшим, будто кому-то удалось его сломить. Хромал он сильнее обычного, хотя прежде он всегда старался скрыть хромоту. Губа была разбита, а сам немец выглядел болезненно бледным, и под глазами появились синяки от недосыпа. Прежде Зильберштейна никогда не видели в таком состоянии, но отныне в нем что-то переменилось.
   – Не знаете, что с Марком? – на первой перемене Алина подошла к Егору и Еве. Одноклассники что-то весело обсуждали и не замечали ничего вокруг.
   – Без понятия, – отмахнулся Егор. Прошлым вечером они с Евой договорились, что никому не станут рассказывать о визите «чудаковатого немца». Парень знал, насколько эта тема была неприятна его подруге.
   – Наверное, с Анюткой все-таки решил попробовать, но понял, что она ему не по зубам, – неумело отшутилась Романова и посмотрела на Зильберштейна. Ее взгляд в мгновение стал обеспокоенным, когда она увидела Марка. «На него так повлиял разговор с Егором?» – подумала она. Костенко проследил за взглядом подруги и, ухмыльнувшись, приобнял ее. Разумеется, она не успела обратить внимание на видимые изменения во внешности бывшего молодого человека. Ева неловко улыбнулась и продолжила разговор: – Кстати, Алин, как там у вас Матвеем?
   – Да все отлично, – Кувшинова позабыла, зачем подошла к ребятам. Ее больше радовала перспектива поговорить о своих отношениях.
   Через день был первый экзамен, и Саванова помогала Владу подготовиться. Они вместе сидели за партой в кабинете физики и просматривали вариант экзамена, который был в прошлом году. По своей традиции Берднев был как всегда в полосатом. Только на этот раз на нем была черно-белая футболка. А Кира надела серое обтягивающее платье и красный пиджак. Вкусовые предпочтения некоторых людей оставались неизменными.
   Когда Марк зашел в класс, Влад удивленно посмотрел на него и вполголоса поинтересовался у Red Head:
   – Что это с Марком?
   – Эт самое… Да все еще депрессирует из-за Евы. Скоро его отпустит, и опять начнет ее добиваться, будто ты его не знаешь, – не отрывая задумчивого взгляда от листка с заданиями, ответила Кира. Влад кивнул и вернулся к решению задачи.
   Даже учителя заметили, что Марк ходил сам не свой. Галина Николаевна хотела узнать, что у него случилось, но так уж сложилось, что в тот день она занималась материалом для классного часа, чтобы успокоить своих взволнованных подопечных перед первым экзаменом. Анна Александровна была также занята экзаменационными хлопотами, поэтому даже не заметила необычного поведения ученика. Учительнице нравилось, что два самых проблемных подростка класса – Егор и Марк – вели себя спокойно, и ей больше не приходилось проводить нравоучительных бесед.
   Зильберштейн впервые не доставал на уроках ни тетрадь со стихотворениями, ни плеер с наушниками, ни телефон с играми. Казалось, что ничто из прежних любимых занятий не приносило ему былого удовольствия. За весь день он не проронил ни слова. Когда Марк смотрел на Еву, было невозможно определить, какие эмоции он испытывал – то ли сожаление, то ли гнев, то ли смятение. Ревности не было. Парню казалось, что вчера он был безумно пьян, и дрался вовсе не он. Будь он в ином состоянии, постоял бы за себя и не наговорил таких глупостей. Ему оставалось лишь надеяться, что Егор ничего не рассказал Романовой.
   После уроков Марк направился в курилку. Должно быть, чисто из-за привычки – прежде он любил бывать в компании одноклассников после уроков. На тот момент там была только Ангелина. Она курила и разговаривала по телефону. Заметив одноклассника, она почему-то отложила разговор и убрала телефон в сумку.
   – Марк, что с тобой? – она удивленно на него посмотрела и склонила голову набок. Юноша вздрогнул от неожиданности – все время он пребывал в своих мыслях и не ожидал, что к нему кто-то обратится.
   – Ничего! – грубо ответил Марк.
   – Ты сегодня какой-то дерганный. Все нормально?
   – Нормально, – не своим голосом повторил немец, но руки предательски затряслись, а губы задрожали. Потупив взгляд, Марк торопливо сделал затяжку и скрестил руки на груди. Несомненно, жесты его всегда выдавали.
   – Да ладно тебе, выкладывай, – Ангелина улыбнулась и по-дружески пихнула одноклассника в плечо. Зильберштейн, невольно ухмыльнувшись, ответил:
   – Правда, ничего.
   – Ладно, тогда я пойду. Пока, – Долгова махнула тому рукой и направилась домой.
   Марк еще немного простоял в курилке и тоже ушел, когда на школьном крыльце показались остальные девятиклассники.
   Несмотря на тревожно бившееся сердце и непривычную слабость, юноша почувствовал, что постепенно начал приходить в норму. Он с неким удивлением смотрел по сторонам, будто видел все в новом свете. Марк решил кардинально изменить свою жизнь, но первым делом он должен был вернуть Еву.
   Дома никого не было, когда Марк вернулся из школы. Первым делом парень зашел в свою комнату, где впервые было жалкое подобие беспорядка – несобранная кровать, несложенные в стопку книги на рабочем столе и неубранная в футляр гитара.

   1 июня, 2008 год.

   «Покинуть фашистскую базу было просто, вот только солдаты с подозрением смотрели на пленницу, которую оберфюрер посадил рядом с собой. Объяснять происходившее он никому не стал. На верхних этажах главного здания – как раз там находился его кабинет – поднялся какой-то шум. Оттуда слышались неразборчивые германские крики:
   – LaLauri ist tot! [101 - LaLauri ist tot! – ЛаЛаури убита! (нем.)]
   – Das hat Silberstein gemacht! [102 - Das hat Silberstein gemacht! – Это дело рук Зильберштейна! (нем.)]
   Марк лишь ухмыльнулся, когда прислушался к шумам, оставшимся позади. Его действия все еще казались Еве нелогичными, но, в отличие от нее, парень знал, что он, в свою очередь, поступал правильно. До лагеря первого отряда было десять километров езды, но примерно в полутора километрах Марк оставил машину и конвоировал Романову пешком. Та более не сопротивлялась, подчинялась каждому его приказу, коих стало значительно меньше. Пока они шли по лесной дороге, пошел снег. Приостановившись, юноша зачарованно поднял глаза к небу, продолжая удерживать Романову рядом с собой за локоть.
   – Стреляй, Игорь! – послышалось со стороны. Не успел Марк среагировать, как пуля попала ему прямо в живот. Он отпрянул от девушки и, прикрывая рукой рану, упал на колени. Ева взволнованно посмотрела вокруг. Из кустов выглянуло двое солдат. Один из них был с винтовкой, похоже, он-то и стрелял. Звали его, как мы уже поняли, Игорем. У него были черные волосы и небесно-голубые глаза. Солдаты Красной Армии удивленно посмотрели на девушку. – Ты еще кто такая? – спросил враждебно тот, который стоял рядом. Он был выше своего сослуживца, более худым и темноволосым. Светлые глаза были спрятаны за толстой линзой очков.
   – Евгения… – запинаясь, отвечала девушка. – Евгения Романова. Я… я была невестой Владислава Берднева из пятого отряда.
   – Пятый отряд? Слыхал о таком? – поинтересовался солдат, посмотрев на напарника. Тот утвердительно кивнул.
   – Да, был такой. Те твари уничтожили его, лишь несколько ребят выжили, – холодно сообщил Иван, внимательно оглядывая девушку, затем его взгляд с осуждением перескочил на Марка. – А это кто такой? Случайно не тот парень, которому удалось добиться доверия генерала Костенко?
   – Нет, что вы…Он помог мне избежать смерти от рук оберфюрера Зильберштейна. Тот прикрывался его именем, пользуясь сходством, чтобы пробраться в пятый отряд. Он – настоящий Александр Морозов, клянусь, я с ним знакома с самого детства, – Романова наклонилась к тому, решив помочь подняться на ноги. Иван пристально наблюдал за каждым ее действием.
   – Ему осталось жить не больше пятнадцати минут.
   – Я знаю, Тем.
   – Если он из наших, то генералу это не понравится, – боязливо произнес Артем.
   – Я знаю! – со злостью крикнул Игорь. – Хорошо. Поможем ему добраться до нашего медпункта, минут десять ходьбы. Протянешь, Александр? – с недоверием посмотрев на раненного, по слогам выговорил солдат.
   – Протяну, – без намека на акцент, прошептал Зильберштейн.

   К вечеру Марк оказался в лазарете, а Ева, под руководством Артема, знакомилась с солдатами первого отряда. Их было около двадцати человек. Девушку настораживало, почему они находились в такой близости от базы фашистов. Мимолетом Артем упоминал, что у врагов не должно быть сведений об их местоположении, поскольку лагерь расположен около старой церкви, которую невидно из-за высоких деревьев.
   – Хочешь встретиться с ребятами, которые остались живы после истребления пятого отряда? – улыбаясь, спросил юноша.
   – Естественно, – взволнованно ответила девушка, поторопившись пройти за собеседником. Тот отворил перед ней хлипкую дверь. Перед ними открылась небольшая комната с тусклым освещением керосиновой лампы. Там было три человека, и лишь одного из них она узнала. – Гриша! – радостно кинулась обнимать Романова приятеля Влада. Тот сразу узнал ее.
   – Не буду вам мешать, – попрощался Артем, закрыв дверь.
   – Женя? Как ты выбралась? – изумленно спросил Гриша, посмотрев на девушку. – Я же видел, что за тобой гнался этот урод…
   – Долгая история, – отмахнулась Романова. – Ты лучше расскажи, что случилось с нашими.
   – Ничего хорошего, – помрачнел солдат. – Они всех хотели расстрелять. Но меня, Андрея и Матвея не задело. Мы успели выбраться из огня, когда эти гады оттуда ушли.
   – А что с Владом?
   – Как знал, что спросишь… Эта тварь уделила ему особое внимание – несколько раз пырнул ножом, пока другой держал его. Знаешь, а я давно замечал за Александром что-то нехорошее. Мало того, что говор у него был не наш, так еще и ночами бредил о какой-то Еве. Наверное, о жене этого сраного Гитлера, – пробурчал Григорий. – Ну, ничего. Мы еще отомстим этим упырям за ребят, падших на войне. Победа за нами!
   – Да! – подхватили остальные ребята, лежавшие с Гришей в одной комнате.
   Ева с печалью посмотрела в окно, за которым так и шел снег. Она не знала, что делать дальше, но выдать Зильберштейна она точно не могла – он же все равно привел ее к своим. Фактически, именно из-за нее он пострадал. Но, с другой стороны, он заслуживал смерти. Примерно с такими мыслями Ева направлялась в лазарет после разговора с Гришей. Не было ничего удивительного, что он толком не обеспокоился тем, каким образом ей удалось сохранить свою жизнь.
   В лазарете никого не было. В отсутствие фельдшера, Ева проникла туда и пошла в сторону койки Зильберштейна. Марк спал. На животе были бинты, пропитавшиеся кровью. Сквозь них был виден не только след ранения, но и татуировка, вероятно, обозначавшая группу крови. Только Романова хотела прикоснуться к ней, чтобы рассмотреть, как Марк резко схватил ее за запястье и приподнялся, открыв глаза. Подавив зародившийся в глотке болезненный стон, он посмотрел на Еву.
   – Такие только у фашистов, она тебя выдает, – вполголоса произнесла девушка, нервно оглянувшись. Никого по-прежнему не было.
   – Выдает, да, – согласился парень. – Только наши шпионы – везде. Здесь – Дарья Вожжова, она фельдшер. Медсестра – Мария. Они близняшки. Они не ожидали меня встретить, впрочем, это было только мне на руку. Подставные имена, воссозданные личности… Ты хорошо вжилась в роль, Ева.
   – После начала войны меня больше никто не называл Евой, – печально выдохнула Евгения. – Нет ничего удивительного, но не думала, что это имя теперь ассоциируется только с фрау Браун, – Марк улыбнулся, опустив взгляд. – Чего смешного?
   – Сама ситуация. Когда я прямо отцу заявлял, что не понимаю идеологию, то все было нормально. Когда же я начал подчиняться его приказам, так сразу начались приключения. Господи, никогда бы не подумал, что жизнь меня вновь сведет с тобой, – потом оберфюрер стал серьезнее. – Жизнь научила меня одному: враг всегда остается врагом.
   – Намек?
   – Прямо, – Марк скинул с себя одеяло. – Мне пора уходить. Лагерь приказано уничтожить. В этой операции я не участвую, поскольку я обвинен в убийстве Александрии. Моими поисками занимается отец, поэтому мне не стоит задерживаться, – он начал наспех одеваться.
   – Постой. А как же твое ранение? – обеспокоенно спросила Ева.
   – Не будь курицей-наседкой. Сам разберусь, – с пренебрежением заявил Зильберштейн. – Я тебя предупредил. Что делать дальше – твое решение. Со мной идти тебе не следует – дорога небезопасна, ты приблизишь свой конец. Не для этого я тебя вывел с базы и убил Александрию. Оставаться здесь, конечно, тоже опасно, но ты можешь предупредить других. Более меня это не касается, не намерен помогать ни тем, ни другим.
   – Я тебя в таком состоянии не оставлю, – решительно произнесла Романова. – Тебе следовало бы умереть, ты совершил слишком много грехов, но такая смерть – удел слабаков.
   – Значит, ты со мной? – хитро улыбнулся немец.
   – С тобой.

   В воздухе витал запах пороха. Безоблачное ночное небо с полной луной не предвещали беды, лишь вдалеке слышалось гудение приближавшегося двигателя. Переведя дыхание, Марк повел спутницу дальше. На свою жизнь он давно плюнул, но ему не хотелось, чтобы с этой странной девчонкой что-то случилось.
   Внезапно из неоткуда возникла машина, яркие фары которой ослепили пару. Марк автоматически прикрыл глаза рукой, отступив на несколько шагов. На уровне инстинктов он заслонил собой Еву, хотя понимал, что „главному пассажиру“ была нужна вовсе не она – ее он мог забрать только в качестве трофея.
   – Папочка вернулся, – произнес человек в черном одеянии. Выйдя из транспорта, он обошел его и встал перед фарами. Криво ухмыльнувшись, он поднял лицо, и Ева сумела разглядеть его – этот мужчина был поразительно похож на Марка. – Смотрю, ты не один. Та самая русская девчонка? Хороша, не спорю. Неужели вместо Александрии предпочел ее?
   – Не твое собачье дело! – гаркнул Марк.
   – Вновь узнаю своего напуганного сынишку, – усмехнулся отец. Посмотрев на Еву, он подошел к ней ближе и, взяв ее за руку, поцеловал тыльную сторону ладони. – Александр Зильберштейн. Весьма наслышан о тебе, юная леди. Надеюсь, мой отпрыск несильно досаждал тебе? Сожалею, что он не сумел умерить свой пыл и убил твоего жениха. Война есть война, – Александр резко выпрямился и пошел в сторону машины. – Марка в расход, девчонку с собой, – и прокрутил над собой пальцем в воздухе.
   – Нет! – попыталась возразить Ева.
   – Как это нет? Если хочешь пасть вместе с ним – прошу, я лишь хотел сохранить тебе жизнь в качестве комплимента твоей красоте. Хоть в чем-то не подводит сынуля – вкус на девушек у него поразительно хорош, но это не значит, что во всем он пошел в меня.
   В лагере послышались голоса. На вооружение собрались ребята из первого отряда, которые решили не давать „своих“ в обиду. Прикрыв глаза, Ева тяжело вздохнула и взяла Марка за руку, готовясь к смерти, но тот ее отпустил и сделал шаг вперед:
   – Если хочешь моей смерти – так убей, а ее не трогай.
   – Никогда не слышал ничего более красивого из твоих уст, – мужчина иронично улыбнулся. Только тогда Ева заметила, что на его лице был глубокий шрам, а один глаз был с бельмом.
   Прогремел первый выстрел. Взревели моторы боевых машин. В воздухе витал все тот же запах пороха. Выжженное поле битвы было усеяно автоматными гильзами. Когда Ева открыла глаза, то увидела солдат, сражавшихся за свою идею. Ей было горько от одной только мысли, что сражение происходило по глупой причине – всему виной были человек, выдававший себя за другого, и девушка, которая продалась за свои чувства врагу.
   Старая церковь полыхала ярким огнем, который яро пожирал все на своем пути – от деревянной основы до колокольни. От лагеря практически ничего не осталось, кроме огромного столба дыма, видного на многие километры окрест. Ева с тоской наблюдала за баталией, в то время как Александр неумолимо быстро приближался к ней. Марк охотничьим ножом убивал без разбора всех тех, кто приближался к ним, отступая в лес.
   – Не приближайся! – взмахнув ножом, процедил сквозь зубы младший Зильберштейн.
   – Остановить то, что предрешено – пустая трата времени. Я рассчитывал, что ты пойдешь по моим стопам, но в последний момент ты сдался, – проигнорировав сына, Александр отпихнул того, как ни в чем не бывало, и пошел дальше, прихрамывая на ногу. – Бесполезный перевод военных ресурсов, не так ли? И все ради одной девчонки, которая не успела сделать ничего полезного.
   Позади послышался какой-то шорох, шелест травы. Из-за деревьев выглянули знакомые лица, которые умерли при расстреле. Они были облачены в темную форму; их шаги были беззвучными. Отряд возглавлял Влад, который, не обратив внимания на Еву, прошел мимо и направил карабин прямо на Александра.
   – Влад? – отрешенно произнесла Романова, посмотрев в спину жениху. Он проигнорировал ее, подгоняя бойцов из пятого отряда. Марк тем временем обошел их и, взяв Еву за локоть, повел в другую сторону. Он решил уйти другой дорогой. Им ничто не препятствовало, кроме ранения Зильберштейна. Звуки сражения доносились со стороны, но внезапно их внимание привлек выстрел. Ева от неожиданности отшатнулась от Марка и обернулась. Фашисты стояли по левую руку, красноармейцы по правую. Вперед вышли Александр и Берднев, догадавшись, что поводом сражения стали вовсе не военные операции, а предатели.
   – С каких пор убиваешь невиновных, сынок? – Александр надменно посмотрел на отпрыска; казалось, что в шраме что-то шевелилось, и сочилась кровь. Он улыбнулся. – Не будь глупой девчонкой, Евгения. Этот парень убьет кого угодно, лишь бы ты была с ним.
   – Отойди от него, Женя! Немедленно! – крикнул Влад, но его голос показался девушке чужим. Он прозвучал приглушенно. По щекам девушки текли слезы, смешанные с сажей. Она посмотрела на Зильберштейна – оставаться с ним было чревато смертью, побег – предательством?
   – Я б окончил жизнь с тобой, – Марк резко притянул ее к себе за талию и взял за руку; казалось, он собирался повести в вальсе. Пламя костра шелестом вторило его словам. Все люди – живые и мертвые – единовременно стали исходить дымом. Ева пыталась вырваться, понимая, что хотела вовсе не такого конца истории. – С тобой. Под градом пуль.
   В фокусе. Вспышка».

   …Тяжело дыша, Ева откинула одеяло, с которым обнималась во время сна, и подскочила. Ей до сих пор казалось, что она ощущала теплые прикосновения на своей талии. Но нет, это был всего лишь сон. Отдышавшись, она оглядела комнату и поняла, что ничего страшного не было. Ночной кошмар. Впервые она увидела продолжение сна. В последнее время Романова старалась не думать о Марке, но что-то ей всегда напоминало о нем. Она пыталась абстрагироваться от ситуации, но воспоминания подстерегали ее на каждом шагу…
   …Голова сильно заболела, и Марк неохотно разлепил сонные глаза и потянулся. Как же он ненавидел подобные сновидения, впрочем, для него было в новинку увидеть продолжение той душещипательной истории. За эту неделю юноша, не переставая, думал о Еве, пытаясь сообразить, как можно помириться с ней. Можно было рассказать ей о сне – почему бы и нет?…
   После первого экзамена учеников девятых классов собирали в школе Зверя по двум причинам: консультации по сдаваемым предметам и репетиции выпускного концерта. Ведущими предстоявшего вечера единогласно были выбраны двойняшки Савановы. В преддверии праздника Анна Александровна распределила роли, но пока большая часть репетиций проводилась в родном кабинете русского языка. Первым, за классной руководительницей, обычно приходил Леша и настраивал звук.
   Закурив перед школой, Ева поздоровалась с мимо проходившей Анной Александровной. Никакие сигареты, кроме «Marlboro», девятикласснице больше не нравились. За считанные дни она научилась скрывать от родителей запах табака, поэтому те не заметили за дочерью перемен, исключая смены внешнего вида. Даже стиль одежды школьницы претерпел изменения – спокойной одежде она предпочитала нестандартные наряды и образы. Многие одобрили ее перемены. В тот день на Еве были ботинки марки «Timberland» белого цвета и длинные черные гольфы. Шорты с шипами на бедре, в которые была заправлена болотная майка. Кулон в виде креста она сняла с тонкой цепочки и повесила на кожаный шнурок, завязав его на шее. Более крест не был для нее особенным, и она носила его в качестве обычного аксессуара.
   Через пять минут навстречу ей показалась Саванова. Кира специально пришла раньше, чтобы поговорить с подругой. Она отложила утренние обжимания с Владом, надеясь, что сможет хоть как-то разведать обстановку для Марка.
   – Наше величество соизволило прийти? Невероятно, но факт, – ухмыльнулась Кира и взяла сигарету из протянутой пачки. Пусть Владу и не нравилось, что его девушка курила, но бросать дурную привычку та пока не собиралась. Ева пожала плечами:
   – Не прогуливать же репетицию, тем более, после нее у нас консультация по обществознанию.
   – Логично, – кивнула подруга и посмотрела по сторонам: для нее было важно, чтобы рядом никого не было из одноклассников, и, главное, Егора. – Кстати, что надумала по поводу Марка?
   – Кстати? К чему это? У нашего чудаковатого немца научилась? – усмехнулась Романова, не усматривая поводов для волнения. – А с Марком… да ничего. Что мне надо думать? Просто в сотый раз убедилась, что он не тот, за кого выдавал себя. Я надеялась, что он не будет болтлив по отношению к своей девушке. Признаюсь, да, начало было нереальным, даже сказочным, но дальше становилось все только хуже… Весь этот прессинг, мол, чего скрываться, все и так догадываются… Баста! – она скрестила запястья, и точно в тот момент из подворотни вывернул Зильберштейн. Заметив его, Кира поинтересовалась:
   – Чо? Опять свалишь?
   – Нет. К чему нам бегать друг от друга? Мы же пока одноклассники, а потом Марк уходит в колледж.
   – Разве? – Кира мельком посмотрела на приближавшегося немца. – Насколько я знаю, он провалил вступительные экзамены, чтобы остаться в школе. Ради тебя, – более тихо добавила Кира. Ева лишь усмехнулась.
   – Враг всегда остается врагом, поэтому я не позволю Марку приближаться ко мне, – только последняя реплика долетела до немца. Заметив Романову рядом с красноволосой, тот нерешительно притормозил, но затем, осмелев, пошел дальше. Тогда он не вспомнил о своем сне, но возникло ощущение дежавю. В этот ясный прекрасный денек он планировал все исправить, но начать он собрался с ненавязчивого диалога перед репетицией:
   – Здрасте-здрасте, я ваше счастье, – он сделал реверанс.
   – Здрасте-здрасте, ты в ненастье, – подняв бровь, ухмыльнулась Ева. – Ну чего, выучил свои слова?
   – Никак нет, а вы, господа? – невозмутимо ответил Зильберштейн.
   Но из-за присутствия Романовой диалог не складывался, поэтому девушка вскоре ушла в школу, оставив одноклассников наедине. Оба заметили, что Ева играла свою роль поразительно хорошо. Интересно, у кого она научилась скрывать свои эмоции? Теперь девушку увлекало общение не с самыми лучшими людьми – чаще всего ее видели вместе с Егором. Подалась девчушка в плохую компанию. Немцу до сих пор было неприятно наблюдать за этим, узнавать детали из сплетен. Поговаривали, что Костенко без зазрения совести обнимал Еву, брал за талию и лапал. Одно было хуже другого.
   От начала репетиции прошло не меньше получаса. Долго и нудно прогонялись стихотворения, школьники путали порядок и говорили не в свою очередь. Марк исподтишка смотрел на соседку по парте.
   – Прикинь, мне тут такой сон приснился… – неумело начал Зильберштейн, Ева на него косо посмотрела.
   – Думаешь, мне есть дело до твоих снов? – с вызовом произнесла она. В привычной манере, Ева решила затеять спор, ей не хватало конфликта. С Егором у нее складывалось все слишком хорошо, и временами девушке хотелось адреналина.
   – Разумеется, есть, – хитро улыбнулся Марк, не растерявшись. Он привык ожидать такого подвоха, главное – оставаться невозмутимым. – Поскольку мы с тобой связаны, как минимум, снами, то, думаю, тебе было бы интересно узнать, что ты там вытворяла. Как говорил оберфюрер Зильберштейн: «Враг всегда остается врагом», не так ли?
   – Чертовски верно, – кивнула Ева, когда напряжение волнами расползлось по ее телу – от макушки до самых пяток.
   – Сначала он хотел с тобой переспать, а потом утащить за собой в могилу под градом пуль. Нет ничего более романтичного, не так ли? – по реакции девушки было очевидно, что она понимала, о чем толковал Зильберштейн. Ей это не нравилось.
   – К чему ты клонишь? – напряженно поджала губы Ева.
   – К тому, что даже во снах мы вместе, – невозмутимо пожав плечами, вполголоса сказал Марк. – Не подумай ничего плохого, но я верю в тайные знаки. Тебе не кажется абсурдом, что мы поссорились из-за ГПС?
   – Не кажется, – мотнула головой Ева.
   – Что ж… тогда передай своему приятелю Костенко, чтоб больше не совал свой нос в чужие дела. Если хоть еще раз я увижу вас вместе, ему несдобровать. Надеюсь, все, что о вас говорят, неправда, – зловещим голосом прошипел парень, приблизившись к Романовой. В нос ударил неприятный запах уда, и она, отстранившись, резко оттолкнула одноклассника. Марк упал со стула; грохот парт был слышен на весь класса. Ребята замолкли и посмотрели в сторону источника звуков. Анна Александровна подняла взгляд на вставшую со своего места Еву.
   – Оставь меня в покое, псих! – указательным пальцем она показывала на Зильберштейна, поднимавшегося на ноги. Полным гневом взглядом Марк смотрел на девушку. – Не смей угрожать мне и моим друзьям!
   За этой ситуацией с задних парт наблюдал Егор. Отчасти он догадывался, какие угрозы могли последовать от немца, впрочем, такого он не ожидал – Еву бы Марк точно не стал запугивать, но если это было связано с ее друзьями… Костенко тяжело вздохнул. Все знали, что Марк не дружит с головой и до безумия ревнив. Егор полагал, что их «разговор» вразумит Зильберштейна, но он ошибался и был приятно удивлен, когда Ева самостоятельно вступилась за себя и своих близких.
   Окружающие не комментировали очередную трагедию пары РоманШтейн, поскольку все привыкли к отсутствию стабильности у них. Анна Александровна продолжила отчитывать Ангелину, которая не могла запомнить, после кого она читала стихотворение. Собрав свои вещи, Марк отсел от Романовой, обиженно продолжая за ней наблюдать. Она же осталась спокойной, продолжая перекидываться с Егором какими-то шуточками. Тот, в свою очередь, пересел за подругу и, как бы незаметно, начал с ней обсуждать Зильберштейна. На каждую шутку девушка прикрывала рот и хихикала. Анна Александровна несколько раз попросила их вести себя тише, но вскоре все опять повторялось. И так до конца репетиции.
   Егор и Ева первыми вышли из класса, когда учительница подвела итог прогона выступления – плохо, нужно было учить слова. Убрав вещи в сумку, Марк нацепил ее на плечо и засобирался уже уходить, как непослушный ремень упал, и его пришлось поправлять. Кира поспешила подойти к однокласснику – разумеется, прежнее недоверие не исчезло, но Red Head чувствовала, что только она была способна помирить друзей.
   – Ты куда собрался? – сощурившись, скрестила руки на груди Саванова, заглянув в рассерженное лицо Марка.
   – Поставить кое-кого на место, – процедил сквозь зубы парень, смотря на открытую дверь.
   – Марк, не стоит, – но он пропустил ее слова мимо ушей и прошел, намеренно задев девушку плечом. Кира пыталась остановить приятеля, но тот не замечал ее прикосновений и продолжал упорно идти вперед.
   В коридоре бродил сквозняк, было малолюдно. На мгновение Зильберштейн притормозил, почувствовав на себе чужой взгляд. Обернувшись, он никого не увидел, но навязчивое ощущение не исчезло. Списав все на «внезапно развившуюся паранойю», он направился к лестнице, так и не заметив, что по всей школе разносился тонкий ультразвук, который мог быть слышен только ему. Вроде только ему.
   – Ты слышишь это? – спросила Ева, подняв глаза к небу. Сначала ей показалось, что над ними пролетал шумный самолет, но в небе не было не то что летательных аппаратов, но ни птиц, ни даже облаков. – Наверное, весь этот мерзкий шум от Школы-на-Руинах.
   – Выключай Зибера. Угоманивайся, наверное, музыку кто-то врубил, хотя я ничего не слышу, – для подтверждения Егор посмотрел по сторонам и развел руками. – Пойдешь сегодня с нами гулять?
   – С нами – это с кем?
   – Ну, со мной, с Арчи, с Кириллом… И там еще пацаны будут, – Егор планировал предложить Еве встречаться. Ему хотелось, чтобы его друзья увидели, насколько красивая девушка будет с ним.
   – Быть единственной телкой в компании – высшее удовольствие, – засмеялась Романова, и тут из школы вышел разгневанный Марк.
   – Я же тебя предупреждал! – уже под необъяснимым влиянием ультразвука Марк подлетел к ним, поправляя постоянно спадавший ремень сумки.
   – Воу-воу, парень, полегче, – Егор закрыл Еву собой.
   – Я тебя русским языком сказал, чтобы вас вместе я больше не видел. Может, на немецком повторить? – он перевел взгляд на Костенко. – Nähere sich ihr nicht! [103 - Nähere sich ihr nicht! – Не приближайся к ней! (нем.)] – затем на Романову. – So klarer?! [104 - So klarer?! – Так понятней?! (нем.)]
   – Марк, успокойся, – вступилась за друга Ева.
   – А я спокоен, – злобно улыбнулся немец.
   – Ладно, не буду вам мешать. Вам стоит между собой разобраться, без меня, – выдохнув, заключил Егор и пошел в сторону дома. – Ев, позвони, когда освободишься, – изобразив пальцами телефон, он поднес его к уху и ушел. Какое-то время подростки еще смотрели ему вслед, но вскоре Ева не выдержала и тоже собралась уходить. Марк, собрав всю волю в кулак, взял ее за руку. Девушка остановилась и посмотрела на него.
   – Он прав. Нам стоит с тобой поговорить. Ты понимаешь, что своим отказом усугубишь положение. Добром это не закончится.

   Покачав головой, Ева попыталась здраво оценить ситуацию. Теперь она понимала, что от Марка стоило ожидать чего угодно – что, если он мог не только запугать, но и выполнить то, о чем предупреждал? Нельзя злить сумасшедших безумцев, поэтому, примерно за минуту, ответ был готов:
   – Я скажу, когда буду готова поговорить. Дай мне время, чтобы собраться с мыслями.
   – Ладно.
   – До этого момента не трогай ни меня, ни моих друзей. Общение на уровне одноклассников.
   – Так и будет.
   – И не смей меня торопить, – пригрозив пальцем, закончила перечень Романова и вырвала свою руку из крепкого захвата.
   – Как скажешь, – послушно ответил парень, виновато опустив голову.

   16 мая. 2008 год.0
   Ева с самого утра готовилась к выпускному. Она встала около шести, чтобы собраться. Передние пряди она заплела в косички и скрепила их сзади золотистой заколкой. Минимум макияжа, лишь бежевые тени и черная подводка. На ней было легкое приталенное белоснежное платье; задняя часть юбки удлинялась к полу, передняя заканчивалась чуть выше колен. Ее образ напоминал нимфу. Ева была восхитительна, как никогда. Должно быть, поэтому парни из всех девушек обращали внимание на нее и, максимум, на Red Head – как обычно, та была во всем красном, глаза ярко накрасила черным карандашом, а волосы уложила чуть ли не под ирокез. Кира и большая часть девятиклассниц готовились в салоне. Ева не пошла с ними, все сама… Умница, моя школа.
   Романова пришла самой первой в актовый зал. Кроме нее там был еще Леша Саванов, настраивавший аппаратуру. Ева помогала ему с настройкой микрофонов – их было три – ей пришлось подходить к каждому и что-либо говорить, пока технарь регулировал громкость. На столе перед сценой лежали две стопки с альбомами для выпускников и вложенными в них аттестатами.
   Многие выпускники встретились примерно через полчаса после ее прихода. Естественно, Анна Александровна многократно напоминала, чтобы ученики пришли за час до начала концерта, но, допустим, тот же самый Марк проспал, а утром перед ним возникла серьезная проблема – ему было нечего одеть. Вернее – как? – одежда была, но парень решил, как в былые времена, подобрать себе новый образ.
   Рано или поздно, но каждый возвращается к истокам. Зильберштейн не изменил своему прежнему стилю – черные драные джинсы с цепями, длинная белая рубашка с закатанными рукавами и черный галстук.
   «Я слишком хорош для этого мероприятия! – удовлетворенно рассматривая свое отражение, подумал Марк. – Так, черт, где мои сапоги?!»
   Когда Марк наконец-то собрался и пришел, большинство девятиклассников находилось в курилке. Кира жаловалась, что не выспалась. Гриша пропагандировал здоровый образ жизни. Алина рассказывала о какой-то новой примете, а Матвей с безразличным видом слушал ее. Влад разговаривал с Егором, и немец краем уха услышал их разговор:
   – Да ты хоть раз попробуй! Выпускной все-таки, – уговаривал его Егор, протягивая сигарету. Через пару минут убеждений Бреднев поддался соблазну в виде сигареты из пачки «Winston». Было удивительно, что Влад не закашлялся после первой затяжки. – Чо, тренировался что ли? – все ребята, кроме Марка и Гриши, поаплодировали.
   – Чем вы тут занимаетесь? – из ворот вышла Ева, улыбаясь. Увидев ее, Егор присвистнул и широко улыбнулся.
   – Влад теперь крутой – он тоже курит, – сообщил Костенко, и все засмеялись.
   – Что за бред? – Ева с недоумением посмотрела на Влада и сложила руки на груди. – Разве есть что-то хорошее в том, что человек последовал за мнением большинства и закурил?
   – Сама же куришь, – усмехнулся Егор.
   – Куришь. И что? Я закурила, потому что захотела, а не потому, что кто-то надавил, – Ева невозмутимо перевела взгляд на одноклассника. – Ладно, что все обо мне да обо мне? Анна Александровна попросила вас позвать, нужно прикрепить ленточки выпускников. Сами же просили их купить.
   – Ладно, скажи, щас придем, – Егор выбросил бычок и закурил новую сигарету. – Пять минут. Кстати, малышка, напомни, ты со мной сидишь или нет?
   – С тобой Таня рвалась, а я Марку обещала, – ухмыльнулась она, мельком посмотрев на Зильберштейна. Девушка достала из небольшой сумки фотоаппарат и протянула его немцу. – Марк, сфотографируй меня, пожалуйста. Только нормально.
   В фокусе. Вспышка.
   Стоило Еве отойти, как все заговорили, что у «друзей» вновь все наладилось. Марк лишь отшучивался на эту тему, поскольку догадывался, на что она намекала – нельзя выносить сор из избы, особенно в такой праздник. Каждый играл свою роль. По такому же принципу действовал Егор – он не стал рассказывать, что у него с Евой были «мутки».
   Выпускные ленточки то падали, то отрывались, но девятиклассникам это никак не испортило настроение. Вскоре их отправили к актовому залу, где уже собрались зрители. Когда школьникам сказали построиться парами для парадного входа, Марк немного растерялся, но Ева, можно сказать, спасла момент – она взяла его под локоть и беззаботно улыбнулась. Юноша заметил, что она даже не смотрела по сторонам, чтобы выбрать другого человека себе в пару. Кира была с Владом. Егор был с Таней. Учитывая, что выпускной проходил для обоих классов, то вышло каждых по паре. Совпадение или нет, но Марк и Ева вошли первыми в зал под торжественную музыку. Улыбаясь, девушка помахала своим родителем, а немец, в знак приветствия, кивнул маме.
   Вручение аттестатов с альбомами Марк толком не смотрел, но зато они с Евой рассматривали свои фотографии, вспоминали день фотосессии и смеялись. «Помнишь, как Егор пришел пьяным в стельку?» – «Да, точно, было такое!» Анна Александровна на них косо смотрела.
   Вскоре первую группу ребят отправили читать стихотворения перед сценой. Марку с Евой особенно «повезло», и классная руководительница выделила им отрывки, описывавшие произошедшие с ними за учебный год. Начинать пришлось Зильберштейну:

     – Все мы помним, все мы помним,
     Наше прошлое запомним;
     На зачетах – детский лепет,
     Первый чувств любовный трепет.

   – Чистосердечное признание, Марк? – усмехнулась вполголоса Ева, но, поскольку следующей должна была читать она, парень с невозмутимым лицом передал ей микрофон. Откашлявшись, она начала:

     – Дискотек и блеск и грохот,
     И друзей возня и хохот.
     Дым внезапной сигареты —
     Это первый плод запретный.

   – Если бы не я, то ты так бы и не закурила, – усмехнулся Марк. Ева закатила глаза. – Признайся, я был твоим общественным мнением.
   Передав микрофон Матвею, девушка ответила:
   – Не был ты для меня общественным мнением. Иногда бывает, что волей-неволей становишься похожим на человека, с которым проводишь слишком много времени, – с необъяснимой нежностью улыбнулась Ева и взяла Зильберштейна за руку.
   Позднее девятиклассники пели. Поскольку им посоветовали не выходить на сцену и петь с места, повернувшись к зрителям, Марк подсматривал в листочек со словами. Впрочем, один текст выучили все, поскольку Егор восхвалял на репетициях именно эту песню, и ее прогоняли по несколько раз. Наизусть Марк знал лишь первый куплет, так как его пели только мальчики. Нечто на подобии: «Солнце всходит за горами, слезы капают из глаз. Полный грусти и страданий я поведаю рассказ». Песня была посвящена урокам химии и, учитывая какие сложные отношения с предметом были у большинства выпускников, в тексте не было ничего удивительного.
   Кира и Ева разыгрывали сценку, причем довольно правдоподобную. По сюжету Red Head опаздывала и никак не могла собраться, накраситься и сложить вещи в сумку, а Ева ждала ее на улице. Все происходило перед занятиями. Ева постоянно звонила Кире, поторапливала, но самым верным средством оказалось то, что первым уроком была биология у Нины Матвеевны, которая не переносила, когда ученики опаздывали.
   Далее были другие сценки, песни, стихотворения, но Марк не обращал на них внимания, если в них не участвовала Ева. Одноклассники делали вид, что между нами не было ссоры. Оказывалось, еще Ева танцевала с девчонками под какую-то позитивную песню простенький танец, за чем немец наблюдал с неким умилением.
   – Мне очень не хватает тебя, Ива, – смущенно опустив взгляд, вполголоса признался Марк, когда они допели предпоследнюю песню.
   – Можем поговорить, – спустя минуту размышлений кивнула Ева и мельком посмотрела на Егора, который беззаботно разговаривал с Матвеем, – завтра. А пока мы играем свои роли.
   Самым ярким моментом выпускного концерта стал выход на сцену с финальной песней.

     Мы постараемся,
     Чтобы в конце пути
     Нам жизнь поставила
     Оценку – пять!

   На последней строке все выпускники дружно показали «пятерку», что стало символом окончания девяти классов.

   17 июня. 2008 год.
   Прошли экзамены и выпускной бал. Марк, сидя в своей комнате, с пренебрежением рассматривал фотографии с концерта. Это не то, о чем бы ему хотелось воспоминать. Каким бы праздник не вышел хорошим, вопреки ожиданиям Анны Александровны, какими бы не были широкими улыбки школьников и их родителей, какими бы счастливыми все тогда не казались – это был самый отвратительный день. На публику играли все, даже те, кто прежде этим не занимался. Пришлось сделать вид, что не было проблем и томительного ожидания.
   Неожиданный звонок в дверь заставил Марка подскочить на месте. Альбом остался лежать на диване в раскрытом виде на странице, где парень был запечатлен вместе с Романовой.
   – Ева… – растерялся юноша, открыв дверь. Перед ним на пороге стояла Ева – на ней был серый свитер, черные лосины и белые сапоги. Погода была не самой лучшей в тот кошмарный день. – Проходи.
   Они вместе прошли в комнату; все это время Ева молчала, дожидаясь подходившего момента, чтобы начать воспитательную беседу. Пожалуй, тогда она простила любимого болтуна, но ее душа лежала к Егору. Девушке стало невероятно стыдно за то, что она наговорила и сделала, поэтому она решила во всем честно признаться Марку. Ева понимала, что не только ему придется приносить свои извинения.
   – Ты выглядишь расстроено, что-то случилось? – озадаченно поинтересовался Зильберштейн, положив руку на плечо возлюбленной.
   – Марк, я хотела честно признаться… Я хочу, чтобы ты знал… – Марк обеспокоенно посмотрел на Еву, нахмурив брови. – В общем… Мы с Егором целовались, – Романова не знала, как иначе подвести одноклассника к тому, что она с ним больше не будет. Разумеется, теперь она осознавала, что не хотела его терять, но быть с ним парой она тоже больше не могла. Былое доверие было утрачено.
   – Что?… – севшим голосом спросил Зильберштейн. Его рука соскользнула с плеча девушки. Он до последнего надеялся, что слухи о новых отношениях девушки были всего лишь слухами.
   – Прости, что так вышло. Я люблю тебя, но если так поступлю с Егором и буду опять с тобой, обо мне пойдет дурная слава, – встревоженно заговорила девушка.
   – Марк, помоги прикрутить полку! – с кухни послышался голос тети Лили.
   – Подожди, скоро вернусь, – холодным голосом попросил юноша, удаляясь из комнаты. Оставшись в полном одиночестве, Ева оглядела комнату Марка: сколько бы она прежде не приходила к нему в гости, здесь они бывали редко. Ее внимание привлекало все – от стеллажей с книгами и DVD-дисками, до педантично прибранного стола. Пожалуй, такой порядок был несвойственным для Зильберштейна. Впрочем, с ним ей уже не раз приходилось удивляться. Внезапно Романова заметила на столе никак не вписывавшийся в интерьер комнаты черный одеколон, на котором было написано «Montale». Девушка слышала это название от Марка, когда они были в Городе на Костях, и посчитала должным попробовать аромат на себе. Стоило ей нажать на кнопку, как по комнате пошел резкий удовый запах. Отшатнувшись, Ева рукой задела край шкафа, и с верхней полки упала тяжелая папка.
   Девушку не интересовало ее содержимое – ей было больше интересно узнать, зачем Марку понадобились духи с таким специфически ароматом, нотки которого Ева научилась прекрасно распознавать за несколько метров от обладателя запаха? Насколько она помнила, парень ими ни разу не пользовался.
   Романова торопливо собирала тетрадные листы, выпавшие из папки. Роковую роль в моей истории сыграл один случайный взгляд. Нечто по типу эффекта бабочки – незначительная деталь в корне меняет будущее. Внезапно Ева увидела, что было написано на одном из листов.
   «Ведь я на самом деле один. Слежу за тем, как четко вывожу каждую букву. Завиток. Щелкнул замок. Очнись. Я здесь. Но тебя нет со мной. Кто ты? Немного, подожди… совсем чуть– чуть. Я давно не писал от руки. Мне кажется, ты рядом, во мне, со мной», – почерк был ей знаком, но он принадлежал вовсе не Марку. Ева вспомнила, что записка с подобным текстом была оставлена у ЛаЛаури. Найденные записи больше напоминали черновик. Множество исправлений, на обратной стороне был написан вариант набело. Девушка вздрогнула и, недолго думая, вывалила на пол остальные записи.
   «Ты действительно хочешь знать, почему я здесь? Ну так обернись! Мне не страшно. То не я. Но и ты не ты. Не бойся, проснись. Это не просто сон. Это… воспоминания», – в этом тексте она признала послание, оставленное Татьяне. К сожалению убийцы, девушка, несмотря ни на что, выжила. Все тот же почерк, та же манера речи.
   «А что ты еще знаешь? Мне так интересно с тобой. Ты безумен. Я сплю! Ты делаешь в словах ошибки», – а этот текст, насколько я помню, был оставлен сестрам Вожжовым. В стандартном и зеркальном видах. На обратной стороне листка был тренировочный вариант зеркального правописания. Ева торопливо откинула бумагу, чувствуя, как в груди зарождался необъяснимый страх. Откуда это у Марка?!
   «Ты считаешь, он рядом с тобой. От него пахнет Marlboro, а еще он хорош в постели. Брось. Я не была с ним. Я была им. Я все видела. Поверь мне, я знаю, кто кого не уберег. И это был не Бог», – ниже было написано имя Александрии, но оно было перечеркнуто. Неужели, текст письма сначала был другим?
   «Мне кажется, что в мыслях ее голос. Я говорю им, думаю. О нем, о ней, да обо всем. Кем стал я времени иначе? Оставьте! Пишу я о своем», – Ева обнаружила, что в черновике, где было написано письмо Христине из ММР, не было совершено ошибки. Она неохотно отложила записку и взяла следующую.
   «Кажется, во мне умер поэт. И ты умерла во мне. И ты становишься мною. Ради тебя – все. Но мы теперь в запретах», – Кира. Она была написана специально для Киры. Романова в изумлении несколько раз перечитала текст. Само собой, он не представлял никакого смысла и не имел ни малейшего отношения к Савановой, но… Кира же еще жива. Зачем Марку придумывать тексты и записывать их в стиле The Поэта? Разумеется, предыдущие можно было объяснить тем, что Зильберштейн хотел подразнить возлюбленную, зная о ее тайном изучении биографий серийных убийц, но это было перебором…
   Зачитавшись, Ева не услышала, как за ее спиной скрипнула дверь, и на пороге появился Зильберштейн. Скрестив руки на груди, он плечом оперся на дверной косяк и внимательно наблюдал за действиями одноклассницы.
   «Это чувство, когда я вижу тебя… в животе порхают бабочки. Хватит жрать гусениц. Промывай раны спиртом. Внутрь», – Ева? – девушка смяла листок и отбросила в сторону, посмотрела по сторонам и обернулась. До последней записки она так и не добралась.
   В ее руках были неопровержимые доказательства хотя бы того, что с ЕЕ Марком было что-то не то. Как бы Романова ни говорила, она никогда не считала его ненормальным. Ей наоборот привлекали странности в его характере, его таинственное прошлое, о котором никто не знал. Его искренность, временами нарушавшая границы лжи. За долю секунды Ева прокрутила перед глазами все воспоминания, и в мозгу что-то щелкнуло. Письма были кому-то адресованы. Сестре? Началось все задолго до того, как она стала общаться с немцем… «Черт, что за подозрения?! Наверное, это всего лишь глупая шутка, да, именно, просто идиотская шутка!» – оправдывая Марка, подумала Ева. Впрочем, как можно было заметить ранее, если даже Ева понимала, что неправа, она все равно доводила задуманное до конца.
   – Что ты делаешь? – выдержав паузу, встревоженным голосом Марк нарушил угнетавшее молчание. Ева поднялась и попятилась к шкафу. Только тогда она обратила внимание, во что был одет одноклассник: на нем была черная толстовка, джинсы и потрепанные кеды.
   – Почему ты не сказал, что Александр Зильберштейн, иначе известный как The Поэт – твой отец?
   – Что? – Марк непонятливо посмотрел на подругу. – Откуда?…
   – Для меня все еще остается загадкой, зачем ты усиленно скрывал от меня, что Эмилия – твоя сестра. Непонятная привычка прятать членов семьи. Однозначно, Александрия с этим связана, но я предпочитаю о ней не вспоминать, хотя черновой вариант записки для нее мне показался, знаешь, более душевным и сюжетным, в отличие от предыдущих, – девушка с упреком посмотрела на Марка.
   – Эми отреклась от меня! – гаркнул Марк. – Ей не нужен был брат, как я. Наверное, ты уже знаешь, как я провел минувшее лето? – дождавшись положительного ответа, юноша продолжил. – Раньше у меня были вопросы, как ты настолько ловко узнаешь интересующую тебя информацию… Зачем?… Хм. А что касается Эмилии – мать внушила ей, что я стану похожим на отца, убеждающим фактом чего стало мое пребывание в «желтом доме».
   – Что ты станешь похожим на Александра? – дрогнувшим голосом уточнила Романова. – В чем же опасность? У тебя есть своя голова на плечах, а его признали недееспособным. Человек с психическими расстройствами. Конечно, Ал также говорила о тебе, но я сразу заметила, что у нее слишком длинный язык. Пожалуй, даже длиннее, чем у тебя. О твоем же отце, что удивительно, она не проронила ни слова, даже о том, что он мертв.
   – После смерти Эмилии семья стала закрытой темой, но, несмотря на это, я старался тебе рассказывать о ней, чего ты не ценила. Зачем ты собирала эту информацию?
   – Я ненамеренно узнавала о твоей семье. Я не виновата, что она связана с первым The Поэтом. Хотя, признаюсь, началось все с Эмилии. Вот уж не думала, что она заведет меня в такие дебри.
   – Поэт… Что же ты такого могла узнать о нем? – отрешенно поинтересовался Марк и почти одними губами добавил: – Я просто любил писать стихотворения…
   – Отец Киры умер от руки The Поэта, через несколько лет после рождения двойняшек. Это стало последним убийством; убийца неожиданно для общественности снял с себя маску, впрочем, мировой известности он так и не получил, поскольку у него была семья, но своему сыну он уделил особенное внимание, рассказывая о том на судебном процессе. Кирина мама присутствовала на суде Александра Зильберштейна. Представляешь, он самостоятельно пришел и признался в содеянном? Похоже, его обнадеживала мысль, что у него непременно будет последователь, ведь это, по его словам, дело крови… – загадочно понизив голос, закончила Ева. Казалось, что она все же решила примерить на себя роль детектива.
   – Надо же… И как Кира тогда общалась со мной? – вполголоса спросил Марк. – Мне говорили, что у отца было много жертв, но я не знал, кто входил в тот бесконечный список. За десяток лет я научился воспринимать отца с его двойной жизнью как разных людей. В качестве отца он нас покинул. В качестве убийцы он меня никогда не интересовал. Никто не знает, кто был The Поэтом, и я могу спать спокойно. Я всегда боялся, что меня начнут сравнивать с ним, да даже дразнить из-за той же фамилии, поэтому я старался любыми путями сделать так, чтобы правда не просочилась наружу.
   – Значит, это все реальность, а не мое воспаленное воображение? – в глазах Романовой загорелись огоньки детской радости. Она не могла поверить, что почти без чьей-либо помощи столько узнала.
   Зильберштейн облизал пересохшие губы и стыдливо отвел взгляд. Казалось, что в его глазах блестели слезы, которые он усиленно пытался спрятать, как и любую эмоцию.
   – Да, это та самая реальность, встретиться с которой ты так мечтала. Мой отец был первым и настоящим The Поэтом. Довольна? Ты это хотела услышать?
   – Но теперь он мертв. The Поэт вернулся. У тебя в шкафу записки, их черновики. Некоторые из них еще не отправлены. Оригинальный почерк убийцы. А тот одеколон – удовый.
   – Ты считаешь, что я – The Поэт? – Марк нервно улыбнулся и побледнел. – Вот уж не думал, что ты заподозришь меня. Считаешь, что я такой же, как и отец. Что это дело крови. Знаешь, а может, это правда? И единственное, что меня прежде удерживало, было то, что об этом никто не знал.
   – А как же одеколон, записки?… – Ева напомнила о главных своих аргументах, которые вводили ее в заблуждение. Марк обомлел и замолчал. Заметив замешательство на лице приятеля, девушка тяжело вздохнула и поспешила к выходу. – Идея поговорить была неудачной. Мне лучше уйти.
   – Подожди, Ева! – Марк резко схватил девушку за локоть, но та оттолкнула его. От неожиданности Марк отшатнулся на несколько шагов назад и ударился об угол. В переднюю камеру глаза произошло кровоизлияние.

   «Гифема?»

   Ева как ошпаренная выскочила из квартиры и, не дождавшись лифта, побежала по лестнице. Ее всю трясло, казалось, что мир изменился. На лестничной площадке она увидела каких-то людей; те стояли и перешептывались:
   – Ты слышал, что он вернулся?
   – Вернулся. Чтобы забрать ее с собой.
   Когда Ева проходила мимо них, они резко замолчали и посмотрели на нее. Их взгляд был безжизненным, холодным и мертвым, от него внутри все замирало. Ощутив неприятный холодок на коже, девушка притормозила и обернулась, пытаясь отдышаться. Там стояли Игорь и Христина. Они были бледными, покрытыми трупными пятнами. Вскрикнув, Ева побежала дальше. Теперь ей казалось, что взгляды преследовали ее: следом, сквозь стены, впереди. Она бежала, не оглядывая, пока внезапно с кем-то не столкнулась. Испуганно подняв глаза, Романова увидела перед собой Артема. На шее того виднелись швы, гнившие глубокие стежки.
   Ее глаза наполнились неведомым ужасом, и Ева побежала дальше. Когда она оказалась на третьем этаже, двери лифта со скрипом открылись, и оттуда к ней протянула руки Александрия, улыбавшаяся зашитым ртом. Романова прошла дальше. Она не могла поверить своим глазам. Что это?! Ей казалось, что ее преследовали фантомы… приведения? Призраки? Она встревожено посмотрела по сторонам, спустившись на первый этаж. Около почтовых ящиков стоял непримечательный человек в черном. Мельком глянув на девушку, он усмехнулся и хриплым голосом произнес:
   – Не найдется закурить?
   – Д-да… Конечно, – Романова дрожавшими руками достала из кармана пачку Marlboro и протянула незнакомцу. Тот поднял на девушку взгляд, и Ева отшатнулась. Ей сложно было сказать – был ли это Марк, но мужчина показался крайне знакомым.
   – Девушкам нельзя курить, – заговорщицким шепотом произнес Александр и засмеялся, скинув с головы капюшон. – Наконец-то, ты все поняла!
   Ева, не в силах что-либо ответить, побежала дальше.
   Около дверей стояли сестры Вожжовы. На их подбородках блестела алая пена. Прикрыв рот рукой, Романова промчалась мимо, и лишь у самого выхода ее кто-то остановил и заглянул в затравленные болотные глаза. Это была девушка в растянутом сером свитере, джинсах, ее черные волосы были до лопаток. Она обеспокоенно посмотрела на напуганную Еву и, положив той руки на плечи, произнесла:
   – Не делай поспешных выводов, милая, – сказала девушка, и в ее серых глазах блеснула тревога. – Тебя запугивают, но ты не должна бояться.
   – Эмилия? – только и смогла вымолвить Романова, отступая от… призрака? Знакомая незнакомка отпустила Еву, и та побежала прочь от злополучного дома.
   Ева не понимала – с чем она столкнулась. В ее голове истерически билось много мыслей, с которыми она не могла совладать. Неужели это было ее воспаленное воображение? Неужели, как ей говорили друзья, она свихнулась на своем расследование и теперь подозревала своего самого близкого человека? «Это ненормально!» – вздрогнула девушка, прикурив сигарету дрожавшими руками. Никотин не помог ей успокоиться. Все, что ей пришлось увидеть или услышать за день, намекало на причастность Марка. Нет, вовсе не намекало, а говорило прямо.
   Ева не знала, что ей делать. У нее не было даже мысли, чтобы рассказать обо всем папе или написать заявление в прокуратору, но ей было необходимо поговорить с кем-нибудь, кто мог бы ее успокоить. Трясущимися руками достав сотовый, Ева набрала номер той, кто, похоже, всегда была права.
   – Привет, Евушка, – усмехнулась Саванова, будучи в тот момент на свидание с Владом. Подруга была предупреждена о встрече с Зильберштейном, поэтому ожидала в любой момент звонка. Кире нравилось, что общение с Романовой начало налаживаться. Новая Ева ей нравилась намного больше прежней. – Что-то случилось? Ты же говорила, что вы с Марком только разговаривать будете.
   – Да тут одно ЧП… – задумчиво начала Романова, придумывая объяснение, но этого не потребовалось:
   – Вы чо, с Марком поссорились?
   – Да-да, – печально улыбнувшись, кивнула Ева.
   – Давай тогда через пятнадцать минут у арки 13-1, – последнее, что успела расслышать девушка, как пропала связь.
   Тучи затянули небо, накрапывал дождь. На улице в очередной раз было малолюдно, но девушку это больше не пугало. Видений тоже не было. Вокруг стало подозрительно тихо, не было слышно проезжавших машин. Этот день был нехорошим. На душе было необъяснимо тяжело, будто камнем придавили грудь, и дышать было практически невозможно. Ева не понимала, что произошло там, в 28-2, но была убеждена, что увиденное было правдой, и она уже совсем близка к раскрытию опасной тайны.
   … Стук каблуков эхом разносился по безлюдной аллее. Вернее, это были шпильки черных батильонов, принадлежавших следующей жертве The Поэта. Убийца был уже совсем близко; можно было услышать удушливый удовый аромат. Он не привык работать в раннее время, но чувство сохранения собственной безопасности и секретности отступили на второй план. Сердце жертвы предчувствовало что-то неладное и забилось быстрее, а девушка поторопилась. Сердцебиение ускорилось, напоминая загнанного зверя.
   Она была в короткой юбке, поверх была надета куртка, а на эластичных колготках пошла стрелка. Она очень торопилась – с ее подругой что-то случилось, надо было ей помочь. Небрежно поправив огненно-красные волосы, девушка остановилась у назначенного для встречи места и оглянулась. Поблизости никого не было. Чего же или кого она тогда боялась? Неужели, поверила в собственные рассказы? Но было слишком тихо, даже не было того предвещавшего собачьего лая.
   – Too much attention for the one person [105 - Too much attention for the one person – Слишком много внимания для одной персоны (англ.)], – произнес бархатный голос, обладатель которого стоял совсем неподалеку. Тот был слишком слащавым и противным, чтобы быть правдой.
   В руках потенциальной жертвы была красная лаковая сумочка. Ничего удивительного, ведь красный – ее любимый цвет.
   Все действие произошло за считанные секунды: вот убийца вынырнул из тенистой арки, приготовив оружие, как к месту встречи подоспела Романова. Шаги убийцы были беззвучными, невероятно тихими, такими, что казалось, словно сама тень вышла на охоту. Ни Кира, ни Ева – никто из них ничего не замечал. Саванову больше волновали проблемы подруги, чем настойчивое желание обернуться. Поприветствовав друг друга, они обнялись, и только тогда Ева заметила, что недалеко от них стоял человек в черном балахоне. Черты его лица было сложно различить в тени капюшона, но одно девушка увидела точно – красные глаза.
   Стоило их взглядам встретиться, как The Поэт убрал нож и, развернувшись, ушел. Ева промолчала, не стала рассказывать об увиденном подруге. Обмолвилась лишь о том, что разговор с Марком не вышел, и они отложили его. Так девушки прогуляли около получаса, как внезапно у Евы зазвонил телефон. Номер звонившего не определился. Недолго думая, она приняла звонок. Сначала послышались помехи, но за ними последовал безумный смех и низкий прокуренный голос:
   – Значит, ты ждешь, что тебе прямо скажут, кем я являюсь на самом деле? Преподнесут на блюдечке с голубой каемочкой?! – на заднем фоне послышался треск какой-то работавшей машины. Голос казался незнакомым; никогда прежде девушка его не слышала. – Что ж, приходи. Я предоставлю тебе эту уникальную возможность. Помни, что бывают не только развалины строений, но и людей.

Один – один. Центрифуга никогда не остановится

     White sparrows fell from heaven
     And carried her away
     Black arrows cut the strings of my heart
     I kneel and pray

(Billy Talent – «White Sparrows») [106 - Белые воробьи прилетели из раяИ забрали ее с собой,Черные стрелы порвали струны моего сердца,Я становлюсь на колени и молюсь.Billy Talent – «Белые воробьи»]

   17 июня. 2008 год.
   15.23–17.17
   Подобно кошмарному сну, Ева вспоминала последний разговор с Марком. За последнее время он переменился. Взгляд загнанного зверя, новые манеры, незнакомая интонация… Кем же был этот человек? Девушка не знала, что познакомилась с настоящим Зильберштейном. Или она только догадывалась, но не хотела верить в это. «Будто его подменили», – подумала девушка, когда распрощалась с Кирой. Это был человек с похожим голосом, внешностью, таким же именем, но это был не Марк, которого она знала.
   Когда Ева потянулась за пачкой Marlboro, с высокого дерева, стоявшего в пяти метрах от девушки, вспорхнули воробьи. Подул прохладный весенний ветер. Пальцами, пахнувшими табаком, Ева поправила сожженные краской кончики. На мгновение ей стало грустно, что она, как и Марк, наперекор всем поменялась. И также, помимо курения, у нее появилась еще одна вредная привычка – стремиться к человеку, которого следовало обходить стороной.
   Внезапно к Школе-на-Руинах прошел человек в черном балахоне. Узнав Марка по походке, Ева на интуитивном уровне последовала за ним, выбросив окурок. Он был для нее Белым Кроликом, когда же девушка играла роль Алисы.

   Вот только «Алиса» не представляла, что ее заведут в подвал Школы-на-Руинах. В тот день его двери оказались распахнуты, а ржавый замок лежал у порога. Девушка видела, как Зильберштейн зашел туда, пытливо оглядываясь, но так и не заметил ее.
   – Либо история The Поэта закончится навсегда, либо… – Ева осеклась, – либо я не вернусь, – и сделала первые шаги вниз.
   В темных подземных коридорах было невероятно тихо, лишь слышался кашлявший звук умиравшего старого генератора, сопровождаемый необъяснимым гулом, от которого внутри все сворачивалось и переворачивалось, желая выйти наружу. Этот звук… он напоминал паралич механического существа. Нет, не так! Будто в сердце вкололи адреналин. Кровь стучала в висках, одновременно заглушая и усиливая сторонние шумы. Сложно сказать, почему Ева продолжала идти вперед, но что-то не давало ей остановиться. Кажется, вот и все. Подобрала малютка Иви ключик к маленькой тайне, которая не должна была ее касаться. Но сейчас она прекрасно понимала, что обратно дороги не было. Весь ее прежний мир, которым она жила, был перевернут, от него более ничего не осталось. Зиявшая пустота, как и в провалах металлического пола.
   «Скуби-Ду» научил нас, что настоящие монстры – это люди.
   Похоже, Ева подобралась слишком близко к разгадке тайны. Настолько, что она уже чувствовала, как смерть насвистывала ей в затылок «Twisted Nerve». Но, между тем, Ева впервые не сомневалась в правильности своих действий. Она стала другим человеком. Человеком, который обрел истинный смысл существования – следовать за своей целью, мечтой. Несмотря на то, что она стала совершенно другой, страх по-прежнему сковывал ее ноги.
   Удовый запах тонкими нитями струился по туннелю, создавая невидимую защиту, о которой никто не должен был знать. Защита. Коридоры, железные панели, решетки, ржавчина, трансляторы на стенах. Чем дальше Ева проходила, тем больше дневной свет замещался аварийным красным освещением, тем тяжелее становился воздух. Тогда девушка впервые за долгое время вспомнила о легенде про «центрифугу, которая никогда не остановится». В чем заключался ее смысл? В шестидесятых годах под городом была сеть катакомб, более масштабная, чем известные катакомбы Парижа, и невероятно засекреченная. Там была скрыта одна из сверхзакрытых лабораторий СССР, где работали лучшие специалисты, искавшие способы контроля над человеческим разумом. В глубине катакомб находился просторный зал, где была установлена центрифуга, которая обычно используется для подготовки космонавтов и летчиков. Сверху был большой транслятор, которым управляли из кабины наблюдателей. Со стороны, управление этой адской машиной было до безобразия простым: в кабину центрифуги сажали человека, чьи мозговые импульсы при наборе аппаратом скорости передавались через транслятор, что позволяло ученым достигнуть своей цели. Впрочем, единственная и роковая ошибка была совершена еще на стадии эксперимента, когда в качестве испытуемого в центрифугу посадили душевнобольного человека. Причина, из-за которой начался пожар, крылась в пульте управления и до сих пор была неизвестна, но есть масса версий: то ли ЭВМ не выдержала испытаний, и контрольный пункт потерял возможность управлять экспериментом, то ли произошла неполадка в передаче электроэнергии. Так или иначе, результат таков: ныне лаборатория в запустении, а центрифуга никогда не останавливалась. Без костюмов химзащиты пребывать под землей опасно, поскольку там находилось невероятное количество смертельно опасных для организма человека веществ, в том числе радиоактивных.
   Ходили слухи, что именно из-за центрифуги сходили с ума ученики Школы-на-Руинах.
   Пыль – маска, несущая невидимое радиоактивное разрушение. На стенах виднелась черная плесень. В коридоре остались следы ликвидаторов.
   Приостановившись, Ева сняла отцовский пистолет, данный Владимиром Николаевичем ей для самозащиты, с предохранителя. Она не заметила, как свитером зацепилась за острые концы стены. Чуть ли не выронив от неожиданности оружие, девушка вскрикнула, пытаясь вырваться из внезапной ловушки. Ей казалось, что теперь все кончено. Что она все испортила. Но, нет. Для освобождения ей пришлось порвать рукав свитера и низ, но ее это нисколько не огорчило. Ева продолжила идти в неизвестность. Вот уже внизу показался узкий проход и лестница, которые, вероятно, привели бы ее к той самой центрифуге. Девушка услышала давивший на мозг шум. Вцепившись в пистолет, она держала его перед собой и свободной рукой нащупывала стену, когда спускалась вниз. Страх медленно отступал, сменяясь совершенно незнакомым ощущением, которому она не могла подобрать слово.
   Кошмарный гул, создаваемый гигантской машиной, заглушал звук шагов. Из-за аварийно-красного освещения не было видно предметов, но стоило к нему привыкнуть, как Ева разглядела окружавшую ее обстановку. Вскоре она подошла к огромной решетчатой конструкции, которая скрывала за собой панель управления. Похоже, оттуда управлялась эта адская центрифуга. «То, что она все время работала… вызывало у Марка ту головную боль, от которой он лечится каждую осень и весну», – напряженно озираясь по сторонам, подумала Романова. – «Но в этом году приступы усилились… Что, если это началось после его возвращения из психиатрической лечебницы? Или же он был здесь? Чтобы все это прекратить, придется выключить зловещую машину, насколько бы это не казалось сложным. Вперед!»
   Дневной свет давно исчез где-то наверху. Казалось, что шансов на возвращения больше не было.
   Неуверенными шагами девушка направилась к заваленной двери пульта управления. Она неловко пнула старую железную банку, и грохот покатился по всему необъятному пространству. Ева чуть ли не чертыхнулась, но следом за этим к ней пришло осознание, что кто-то был рядом. Где-то в узком проходе, частично скрытом за поворотом, мелькнула чья-то тень. По грязному бетонному полу пополз сырой туман. Собачий лай.
   – Риппер! – скомандовал голос. Вроде бы незнакомый, но, тем не менее, кое-кого он все же напоминал.
   Сделав шаг назад, Ева услышала позади злобное рычание. Она испуганно обернулась и увидела за собой мертвого пса Марка, которого зимой сбила машина. Из его пасти капала кислотная слюна, а глаза… Единственное, что почему-то успокаивало Еву, были глаза этого зверя. Сначала они были кроваво-красными, но затем окрасились в нежно-голубой. Там отразилось нечто невероятное. То, что как будто поджидало Еву. И ее сердце успокоилось, на душе стало легче. Она приняла то, что будущее – неизбежно, а ей оставалось только ждать.
   – Риппер, – мягко повторил голос, и в дымке возник мужской силуэт, – ты вежливо встретил гостью?
   И вся та истина в глазах пса растворилась, и он улыбнулся. Это был злобный оскал, невероятная ненависть ко всему сущему.

   «Привет. Ты меня, наверное, не помнишь… Я Марк. Марк Зильберштейн».

   В тени Романова не смогла ничего разглядеть, лишь жуткую безумную улыбку, которую она не могла представить даже в самых страшных ночных кошмарах.
   – Ева, – человек прошел вперед, и в тени капюшона девушка увидела лицо, ставшее за этот учебный год практически родным, – вот ты и подобралась к тайне.
   – М…Марк? – заикаясь, спросила девушка. Человек вышел на свет, и только тогда Ева убедилась, что все ее страхи, пусть и мимолетные, были реальны. Она невольно опустила пистолет. Ее больше не беспокоил шум моторов, вырывавшееся из груди сердце. Будто больше ничего этого не было. Даже не было того дикого животного страха. Все исчезло, когда красные глаза посмотрели на нее.
   – Не ожидала? – еще шире улыбнулся он. – Впрочем, ты не угадала.
   – The Поэт… Но зачем?

   – Используешь типичную ошибку из фильмов – заговариваешь «злодея», чтобы смыться. Не выйдет. Не так ли, Риппер? – пес послушно кивнул, остановившись за Романовой. – Значит, тебя интересует – зачем? Будь на твоем месте, я бы тоже не понимал. Мне никогда бы не пришло в голову, что кто-то настолько упорно будет собирать информацию о моем отце, но выйдет на меня. Я пытался скрыть правду от любопытных глаз. Началось все с Эмилии, насколько ты знаешь. Ее друзья были не самого лучшего обо мне мнения… Но тогда я их не трогал. Меня больше тревожила весть, что папочка вернулся. Ты не представляешь, насколько я был рад нашей встрече! Ни в сказке сказать, ни пером описать. О смерти Эмилии он уже знал, само собой. В конце сентября оказалось слишком холодно для прогулок по пристани, но его это не остановило. Видела бы ты его счастливую улыбку, когда я принял его охотничий нож. Не знаю, читал ли он мой стих, но умер с улыбкой. А потом… Я уничтожал тех, кто мог причинить вред либо мне, либо моим близким. Просто я не хотел умирать, вот и цеплялся за жизнь из последних сил. Знаешь, это незабываемое ощущение, когда кровь холодеет, а рассудок мутнеет. Становишься идеальным орудием убийства, и ты готов свернуть горы. Конечно, в моем случае, это было бы просто красиво описано – как я свернул горы – но факт остается фактом. Знаешь, я удивлен, что моя защита, мой барьер – все оказалось настолько правдоподобным. Все поверили в созданный образ. Я давно думал, что во мне все умерло, но действительно ли это так? Скажи, Ева, каковы твои ощущения – ты влюбилась в образ, в человека, которого никогда не существовало?
   Слезы предательски катились по щекам девушки. Сердце разрывалось от невыносимой боли, но она продолжала стоять на месте. Все внутри трепетало от каждого вдоха, который давался тяжело. Ей хотелось кричать, уткнуться носом кому-нибудь в плечо, рыдать. Дать чувствам свободу. Но кто ей обычно помогал в этом? Кто всегда оказывался рядом в трудную минуту? Тот, кого никогда не было.
   – Марк… Я… Я знаю, как тебе помочь! – едва сдерживая слезы, взмолилась девушка. – Просто дай мне шанс! Прошу, Марк! Все будет как раньше. Я скучаю по тебе, я знаю, как тебе помочь…
   – Никого нет дома. Папочка вернулся! – резко рассмеялся Зильберштейн, и его смех эхом раздался по пустым помещениям. Затем он остановился. – Единственным, о чем я не врал, были мои чувства к тебе. Лишь поэтому я подпустил тебя ближе, чем остальных. Это была моя ошибка. Я не смог уберечь тебя от правды. Ты до сих пор носишь тот кулон, который я тебе подарил?
   Рука Евы невольно легла на кулон в виде креста.
   – Замечательно. Каждое действие, каждое слово, каждый предмет – все имеют сакральное значение, – Марк задрал толстовку и указал на шрам в виде креста внизу живота с левой стороны. – Вы все так хотели разглядеть мои шрамы. Прошу, смотри. Когда отец оставил мне этот крест, то сказал, что моя судьба – стать тем, кем был он. Это дело крови.
   – Нет! – запротестовала Ева. – Это твой выбор и только твой! Ты вправе все изменить! Почему ты веришь в то, что о тебе говорят? Ты не обязан быть таким! Почему ты последовал за общественным мнением?! Ты научил меня слушать только себя и своих близких. Где тот Марк, которого я полюбила?! – в слезах вопрошала девушка.
   – Глупая… – хрипло усмехнулся Марк. – Ты должна была быть только моей, чему крест на твоей шее является подтверждением. У тебя есть выбор: быть на моей стороне или нет. Прежде никого не было со мной, но я даю тебе шанс. Если нет, то ты против меня.
   В застланных слезами глазах не было ничего, кроме страха и смирения. Ева честно пыталась. Пыталась его спасти. Но вот ее рука уцепилась за кулон, и шнурок порвался. Бросив его под ноги Марка, Ева направила на него дуло пистолета. Зильберштейн тяжело вздохнул, разочарованно посмотрев на девушку.
   – Значит, вот, твой выбор… – затем он вновь рассмеялся. – Я тот, кого никто не любит. Я тот, чей взор надежду губит. Я бич рабов моих земных.
   – Ты царь познания и свободы. Ты враг небес, ты зло природы, – парень достал блестевший в полумраке нож. – Невольно страх в душе ласкаешь, – Ева понимала, что ей нельзя останавливаться, иначе он мог напасть. А она… побоится выстрелить, не решится.
   – Но я все понял.
   – Ты все знаешь.
   Марк медленно надвигался на нее. Когда он оказался совсем близко, Ева остановилась и направила на него пистолет, закусив губу.
   – Не приближайся! – из последних сил крикнула Ева.
   – Блефуешь, – вновь усмехнулся убийца, продолжая наступать на свою жертву. – После тебя я займусь твоими близкими. Родственниками, друзьями, одноклассниками. Не сомневайся, начну я с Егора. Меня никогда никто не поймает. Даже не знаю, что это – дар или проклятие. В мести не вижу ничего плохого.
   – И видишь, я у ног твоих… – торопливо утерев слезы с лица, вымолвила девушка.
   – Один – один, Иви.
   – Что? Ты все это время вел счет? – со злостью в голосе спросила девушка. – Я… я любила тебя.
   – Глупая девчонка.
   Он приближался стремительно, решительно, откидывая предметы, мешавшиеся ему на пути. Ева больше не плакала, она ждала. Конец. Он был так близок. Неумолимо близок. Больше Марк ни перед чем бы ни остановился, ему было нечего бояться. Ева так и не поняла – что было ложью, а что правдой, но впервые за долгое время ее это не беспокоило: ни чувство вины перед другом за то, что она не смогла его остановить; ни совесть за то, что готовилась выстрелить в любой момент; ни разочарование в том, что полюбила образ. Все было нормально. Все было правильно.
   Марк оказался настолько близко, что ему не составило труда заломить руки девушки. Ева сопротивлялась, но это было бесполезно. В пылу борьбы ей не было что-либо видно. И, когда ей показалось, что пистолет был направлен в его сторону, она, не задумываясь, выстрелила. Зильберштейн от неожиданности отшатнулся, посмотрел по сторонам, после осмотрел себя. Никаких ран, никаких видимых последствий. Затем он услышал сдавленный стон. Подняв глаза, убийца увидел, что Ева что-то зажимала рукой. Выронив пистолет, она оторвала ладонь от живота и увидела, что на пальцах блестела кровь.
   Девушка испугано посмотрела на Марка, земля начала уходить из-под ног.
   …Я больше ничего не соображал. Меня лихорадило, перед глазами все плыло. Я не понимал, что происходило. Где я был? Что я здесь делал? Под ногами валялся труп разлагавшейся собаки. Но вот взгляд судорожно зацепился за ту, за которую я был готов отдать жизнь и продать душу. И вот, теперь я видел, как она лишилась своей. Время потеряло свою ценность. Вместо того чтобы прокручивать свои воспоминания, я вновь пережил то, что было связано с ней. «Ева!» – казалось, звал ее я, но голос сорвался на жалкий хрип. Не заметив, как оказался перед ней, я подхватил ее на руки. Оцепенение спало, теперь я полностью осознавал, что происходило, и от этого мне становилось еще страшнее. Ева испуганно посмотрела на меня, печально улыбнувшись. Холодной рукой прикоснувшись к моей щеке, она произнесла:
   – Глаза-то до сих пор красные… – на ее губах появилась кровь, но взгляд был безмятежным. Она с легкостью бабочки приняла свое поражение… или победу? – Не забывай меня. Я хочу жить, хотя бы в твоем сердце, – сбивчиво говорила она, а на щеках вновь заблестели мокрые дорожки. – Мы могли справиться со всеми трудностями, сломать все мировые системы… хотя бы просто жить. Вместе. Марк, – она посмотрела в мои глаза, застланные странной пеленой – как казалось мне, это были слезы, о существовании которых я давно позабыл. Я умирал вместе с ней. Я не мог дышать, лишь изредка мне давались тяжелые вдохи. Я в исступлении смотрел на нее, не мог собраться с мыслями.
   – Еще ничего не поздно исправить! Я обещаю, я все сделаю! Дай мне время. Я вызову докторов, малышка. Ты вылечишься, я помогу тебе. Эта история останется в прошлом…
   – Пустые звучные слова – обширный храм без божества, – тихо прошептала Ева. Я чувствовал, как силы покидали ее. Как уходила частичка меня самого, словно все это время она была моим отражением. Если раньше мне казалось, что все время удерживал ее только я, то теперь я понял, что она меня тоже не выпускала из объятий. Отныне в душе поселилась тяжелая, давившая на сердце, свобода. Такая горькая, слезами стекавшая по подбородку, свобода. Я никогда не забуду ее смиренного взгляда; в отличие от меня, она была готова к чему угодно. – Мне жаль, но это конец.

   Вороны вспорхнули с дерева, когда я вышел на улицу один.
   Меня всего трясло. Окровавленные руки охватила дрожь, ноги подкашивались чуть ли не на каждом шагу, словно на спину возложили непосильное бремя. Пересохло в глотке, обветрились искусанные до крови губы. Я шел медленно, на лице не дрогнул ни один мускул. Никто не обращал внимания на то, что я был в крови. Это пугало больше всего. Я не понесу наказание за содеянное. Призраки никогда не найдут меня. Сердце билось так, будто в меня выстрелили, и жить мне осталось считанные секунды. Раз, два…
   – Могли ли мы создать миры? – напевал я хриплым голосом одну из известных песен ММР. – И об ошибках позабыть? Секрет раскрыт… Секрет раскрыт… – пальцы маневренно скользили по гитарным струнам. Я сидел на самом краю дивана. – Теперь я убит.
   Щелкнул замок парадной двери. Мама раньше времени вернулась с работы. Она задаст интересующий ее вопрос и уйдет на кухню смотреть сериал, так и не заметив ничего необычного:
   – Малыш, ты не забыл принять свои таблетки?
   – Продай мне ложь – от правды дрожь. Вздох последний сотвори…
   – Малыш, что-то случилось?
   – Секрет раскрыт…
   Вместо своего сына Лилия могла бы увидеть ненавистного убийцу, нет, не Александра Зильберштейна, а второго The Поэта, но, как и подавляющее большинство матерей, она ничего не заметила и решила не донимать свое чадо.

Ноль – ноль

   Сентябрь. 2009 год.
   – Эта история многое изменила в моей жизни. Пожалуй, даже слишком многое, – задумчиво добавил я, мельком посмотрев на горстку окурков в пепельнице. – К сожалению, некоторое пришлось изменить или додумать, хотя бы в силу того, что что-то я мог и подзабыть.
   – Получается, именно ты был тем убийцей? – через какое-то время уточнил Михаил Борисович, подперев голову рукой. – Понимаешь, Марк, здесь нет места одержимости. Прежде я работал с твоим отцом, теперь с тобой. Различие заключается в том, что он признавал все свои действия, а ты даже не можешь сознаться в том, что натворил. Но помимо сходства, есть разница – в отличие от него, ты сожалеешь о содеянном. Меня останавливает лишь единственная причина, чтобы не усугублять твою историю болезни и не сообщать об этом в компетентные инстанции.
   – Какая же? – прищурившись, спросил я. Нет, я был совершенно спокоен – ни одна мышца не дрогнула на моем лице. Я знал, что был чист. Во всяком случае, почти.
   – Ты не отрицаешь того, что своими руками отправил на тот свет двух девушек – Эмилию и Евгению. В самом же деле, их смерти можно списать на несчастный случай. Но именно после смерти Евгении история об убийце затихла или просто-напросто перестала получать огласку. Наверное, с тех пор ты больше не притрагивался к ножам, лишь к спичкам?
   – К чему вы клоните? – тогда я напрягся. Доктор, без сомнений, мог прочитать все мои эмоции по глазам, как бы я ни пытался их скрыть, но вся его речь была построена исключительно на его собственных домыслах.
   – Ты спалил собственное дело около двух лет назад, – механическим, лишенным жизни голосом произнес доктор и взглядом указал на рабочий стол, где лежала горка пепла. – Заодно сжег мой кабинет и мою квартиру. Тебе не кажется странным, что ты разговариваешь с психиатром, которого давно нет?

   Мир вокруг потерял краски, и, осмотревшись, я резко вскочил с того, что прежде было креслом. Обуглившиеся обои, разбросанные по полу истлевшие листы бумаги, зола. Обернувшись, я увидел за собой разбитое окно и обгоревшую оконную раму. Никакого доктора, естественно, в сгоревшем кабинете не было. В груди забарабанил бешеный страх. Что, если меня кто-то здесь увидел бы? Как давно я здесь? Неужели я приходил на протяжении двух лет на развалины? От такого количества мыслей в глазах помутнело. Кое-как держась на ногах, я поспешил выйти из сгоревшей квартиры моего психиатра. Бывшего психиатра. Вместо парадной двери зияла большая дыра с копотью на потолке. Запутавшись в сорванных с дверного проема ограждавших лентах, я сделал только шаг в сторону, как в квартире послышался треск. Через пару мгновений последовал громкий хлопок, и из дальней комнаты повалила пыль. Больше я там не задерживался.
//-- Одиннадцать дней до края. --//

   «Это было подобно сну, самому кошмарному сну, который только мог мне присниться. Он с легкостью хамелеона сливался с реальностью, следа от которой почти не осталось. Или это и была реальность? Я запутался. Сказочные образы стали отвратительными, даже угнетавшими, и каждый раз, когда я просыпался, был слышен этот перезвон колокольчиков. Такой…детский? Да, именно, детский, словно игрушка в коляске маленькой девочки. Я не раз видел эту картину. Молодая мама в свободном красном платье стояла на тротуаре, где-то близ церкви, вероятнее всего, у Покровской; она не следила за коляской, а читала старый роман, возможно, Толстого. У нее был мрачный макияж, на голове была готическая шляпа со странными украшениями. Маленький ангелок плакал. Я шелк ним, переходил дорогу, не глядя по сторонам. Я прекрасно осознавал, что это – всего лишь сон. В нем я не мог говорить, если этого не было записано в сценарии. Мать совсем не смотрела за своим чадом, ее нисколько не интересовал ребенок. В их сторону от церкви мчалась свора голодных обезумевших собак. Меня передернуло. Они все равно съедят девочку, но я должен был это предотвратить. Пряча руки в карманы черной толстовки, я ускорил шаг. Время на секунды. Я никогда не успевал. И только клочки кроваво-алой ткани, разметанные ветром, напомнят мне о моих неудачах…
   Колокольчики.
   В ожидании затекли мышцы; я стоял у окна, высматривая на улице знакомую фигурку. Этот сон. Откуда у меня была такая уверенность, что я навсегда потеряю ее? Почему она тоже была в этом уверена?
   – Ева? – усомнился я, открывая перед ней дверь. Конечно, это была она. Ее любимое клубничное пальто, ее кошачьи глаза, запах ее жасминовых духов. Она. Я ее узнаю среди толпы, лишь ее одну. И сегодня ее у меня заберут. Однажды она спасла меня, а я даже не в силах ее защитить.
   Мы чувствовали, что нужно прощаться, но делали вид, что ничего не произойдет. Тем не менее, мне с каждой секундой становилось страшнее. Сидели на кухне, курили, пили чай и разговаривали о всякой ерунде. Обо всем на свете, лишь бы не о моих снах.
   Я никогда не говорил ей, что люблю ее. Сначала казалось, было слишком рано, теперь стало слишком поздно. Возможно, сделай я тогда что-нибудь специально для нее, она бы задержалась, но стоит ей покинуть мою квартиру – дороги назад не будет.
   – Марк, там какие-то люди на первом этаже у лестницы, – испуганным голосом сообщила мама, когда вернулась с работы. – Здравствуй, Ева.
   Время постепенно подходило к прощанию, оно истекало. Вот она только пришла, теперь ей пора было уходить.
   Она собиралась спуститься вниз пешком, к людям с лицами шакалов, и на прощание мне печально улыбнулась. Долго она прятаться не могла.
   Я никогда не говорил, что люблю ее…А что, если ее не существовало на самом деле? Прошло какое-то время, но она так и не вышла из подъезда.
   Стремительно нацепив куртку, я выбежал за ней, но там никого не было. Только… Только у дверей валялся красный клочок ткани».

     She seemed dressed in all of me
     Stretched across my shame
     All the torment and the pain
     Leaked through and covered me
     I’d do anything to have her to myself
     Just to have her to myself

(Slipknot – «Vermillion Part 2») [107 - Казалось, она переселилась в мое телоИ в этом – мой позор,Снова – судороги и боль.Она насквозь пропитала и обволокла меня собой.Я бы отдал все, чтобы заполучить ее,Чтобы ты была моей.Slipknot – «В алом часть 2»]
   Задыхаясь, я выбежал на улицу. Мое сердце сжалось от страха. Остановившись на детской площадке, я в панике посмотрел по сторонам. Никого. Я был совсем один, и мне было страшно. Мне всегда приходилось преодолевать кошмары самостоятельно. Над головой висело угрюмое сентябрьское небо. Меня била дрожь, я не мог успокоиться. Я боялся возвращаться домой, мне казалось, что там меня найдет прошлое.
   – Прошу, ради Бога, перестань мне сниться! – что было сил, крикнул я и вновь оглянулся, затем поднял глаза к небу, и мне прямо на нос упала первая капля начинавшегося дождя. Вздрогнув от неожиданности, я медленно заковылял к подъезду. Усевшись на блеклую зеленую скамейку, я закурил и уставился на противоположный дом. Это был самый обычный серый дом, каких полно в нашем районе. В нем не было ничего особенного, кроме того, что он был близок к поликлинике.
   Меня зовут Марк Зильберштейн. Мне семнадцать лет, учусь в одиннадцатом классе в школе № 666. Если вас смущает мое имя, то повторюсь лишний раз – да, я немец, нет, я не фашист, не нацист, не расист. Человеку вроде меня искренне плевать на такие понятия, поскольку ненавижу всех людей. Да, я мизантроп, но, несмотря на это, у меня есть друг, с которым прежде я не мог поладить. Правда, больше всего мы смеемся друг над другом, но я верю, что он меня никогда не предаст. Также у меня есть любимая девушка.
   Два года назад со мной произошла одна неприятная история… хотя, чего мелочиться?… после нее я забыл, что такое нормальный сон. С тех пор я записывал все воспоминания и кошмары, пусть они и были мимолетными. Я не пришел в себя после событий 2008 года. Некоторые мои одношкольники погибли; когда люди узнавали, что я учусь в школе Зверя, теперь первым делом спрашивали не: «А почему она называется школой Зверя?», а «Да ладно? И тебя не убили? Серьезно? А ты знал убитых лично?». К сожалению, я никому не мог рассказать, кто на самом деле виноват в той мясорубке. Люди не поймут, меня бы поместили в желтый дом. Никто не верит в демонов, и посчитают, что в трагедии виноват только я. Но моей вины в пролитой крови не было, лишь случайность, о которой я предпочел бы забыть.

   Иногда воспоминания невольно всплывали перед глазами, словно тело утопленницы вынырнуло из-под воды, и его относило куда-то течением. Прошлого первого сентября школа Зверя была окутана дымкой, вероятно, из-за того, что тогда были торфяные пожары. Солнце скрылось за облаками, и здание с прилегавшей территорией ушло в тень. Резко похолодало. Помню как вчера, я стоял перед школьными воротами и курил, наблюдая, как сизый дым сигареты сливался с утренним туманом. Удивительно, но пришел я раньше назначенного времени.
   Последний первый звонок зазвенел еще до того, как я поднял первоклассницу на плечо. Вместо того чтобы жить настоящим, я вспоминал свое первое сентября. Как одну из моих одноклассниц с пышными каштанового цвета хвостами и зелеными глазами поднял одиннадцатиклассник, и она усердно зазвенела колокольчиком. Мой взгляд был прикован только к ней. Это было около десяти лет назад. Я до сих пор вспоминаю об этом с неловкой улыбкой. Она бы и сама помнила, если бы не…
//-- Десять дней до края. --//
   Не знаю, как сложилось так, но со специальностью я определился только к концу лета и теперь ездил в институт на подготовительные курсы для поступления на специальность переводчика. Ученым или инженером становиться я не захотел, поэтому моя любовь к естественным наукам, как говорится, оказалась пустым звуком. Анна Александровна помогала готовиться мне к экзамену по литературе с самого начала сентября, как и еще одной моей однокласснице – Насте – она с детского сада была лучшей подругой Алины, и они были не разлей вода. В классе ходили слухи, что они сестры, но однажды Лина мне сказала:
   – Без передач, Марк, но это был прикол, – во время литературы сообщила мне она, когда мы сидели вместе. Анна Александровна что-то рассказывала про «Мастера и Маргариту» – кстати, хорошая книга – но вместо конспекта я записывал обрывки воспоминаний. – Сейчас ты не такой болтун, как раньше. Тебе можно доверять, – улыбнулась она, записывая что-то в блокнот. Кстати, что касается ее отношений с Матвеем, то они расстались в прошлом году. Теперь Алина была с тем парнем, в которого была влюблена до этого. Родькин сильно переживал их расставание, но уже вроде кого-то нашел. Лично я с ним не разговаривал после того, как он ушел в колледж, поэтому до меня доходили лишь обрывки разговоров и сплетен, которых с годами не поубавилось.
   После уроков надо было зайти к Анне Александровне с вопросами, касавшимися Дня учителя. Классная руководительница доверила нам провести какие-нибудь уроки. Я не горел желанием принимать в этом участие, но Кира меня пинками загнала к учительнице. Сама Red Head, разумеется, никакого участия в торжестве не принимала в силу того, что утром у нее было очередное соревнование, и она планировала прийти на факультатив по правоведению. Признаюсь честно, из всего списка предметов я не нашел ничего такого, что мне хотелось бы провести. Остались физика, русский язык\литература, история\обществознание и физкультура. Свои спортивные навыки я не любил демонстрировать, а если бы мне пришлось руководить младшими классами, то я бы их загонял до смерти. Ну, физика… здесь все понятно. Учебники были до сих пор синими. Несмотря на то, что история в последнее время стала мне интересна из-за Второй Мировой, я не взялся за нее, потому что пятым классам пришлось бы преподавать историю древнего мира, которую я на дух не переносил. Самым разумным выбором для меня были русский язык и литература.
   – А Марк хоть справится? – усмехнулся Влад, сев за первую парту перед учительским столом. Я скептически посмотрел на него и перевел взгляд на Анну Александровну. Бреднев вызывающе глянул на меня и писклявым голоском добавил: – Моя твоя не понимать.
   – Зря ты так, Влад, – возразила учительница. – Марк хорошо для одиннадцатого класса знает предмет.
   – Спасибо, – в знак благодарности кивнул я и искоса посмотрел на одноклассника. – Если ты так сомневаешься в моих способностях, то почему бы тебе не провести уроки вместе со мной?
   – Я бы и врагу не пожелал такой компании, – фыркнул он. – Анна Санна, записывайте меня с этим полоумным.
   – Гори в аду, – даже не переглядываясь, мы дали друг другу «пять», после направились в курилку.
   Ах, да, забыл рассказать об отношениях Влада и Киры.
   Они повстречались около полугода и разбежались. Я толком не знаю причины разрыва, но, наверное, их так же, как и меня, тяготили воспоминания. Именно из-за мрачного прошлого наш класс казался таким раздробленным. Объединялись мы исключительно для каких-либо мероприятий. Или перед важными мониторингами.
//-- Девять дней до края. --//

   «Кай.
   В стенах ледяного дворца было заточено множество пропащих душ; не только парней, но и очаровательных девушек, чьи влюбленные сердца были разбиты на веки вечные. Печальный юноша с выразительными глазами цвета неба собирал сложнейший в мире пазл – осколки старинного зеркала Снежного Короля, разбросанные по мраморному полу. Ему было нечего терять: его любимая давно спала вечным сном; отныне он боролся за то, чтобы больше никто не потерял вторую половинку. Справиться с мозаикой казалось непосильным трудом, но Кай не отступал и делал успехи, что невероятно злило Короля.
   – Как продвигается твоя работа, Кай? – тихим надменным голосом поинтересовался тот, появившись, как всегда, внезапно. Парень привык к этому; голос Короля всегда казался механическим, словно это был бесчувственный робот, а не человек без прошлого и будущего. Узник вновь посмотрел на Принца Льдов и поежился – от его болезненно серой кожи веяло знобившим холодом. Глаза, как и волосы, были угольно черными, а взгляд будто проникал в самую глубину души и прожигал все на своем пути. Король всегда носил темную одежду – пальто с высоким воротником, скрывавшим шею.
   – Я выполню задание раньше, чем кто-либо найдет это место. Ты больше не погубишь ни одну душу, Снежный Король, – гаркнул Кай. Король в то же мгновение пропал за его спиной и оказался перед юношей, склонившись к нему. Его улыбка превратилась в хищный оскал, демонстрировавший острые зубы.
   – Ты такой наивный, – ядовито прошипел тот. – Скоро ты приведешь ко мне новую жертву, а пока… работай.

   Герда.
   – Забирай все, что у меня есть! Но, прошу, верни его! – Герда сорвала с шеи цепочку, на которой был кулон в виде креста, и кинула ее в реку. Бурное течение в мановении ока поглотило вещицу. В ее зеленых глазах блестели слезы: – Хочешь, забирай меня, но верни его! – из последних сил крикнула она и прыгнула в ледяную воду. Сознание помутнело, тело окоченело, губы онемели.
   Герда не знала, сколько прошло времени. Потеряв его счет, она очнулась на берегу у весеннего сада от теплого дуновения ветра, нежными прикосновениями призывавшими пробудиться. Вздрогнув, девушка поежилась и начала судорожно оглядываться. Перед ней простирался шикарный сад, усыпанный благоухавшими цветами. Озябшая Герда поднялась и вышла на одну из мозаичных тропинок, ведших к небольшому домику, стоявшему в тени раскидистых ив. Она все еще дрожала от холода, не в силах согреться под лучами теплого солнца. В саду, несмотря на пышную красоту, казалось все безжизненным и неестественным.
   Герда постучала в дверь, но ответа не последовало, и та сама отворилась от легкого прикосновения девичьей ладошки. Вместо уютной домашней обстановки она увидела разгромленную гостиную и кухню. В кресле-качалке, перед заледеневшим камином, сидела девушка в свободном платье салатового цвета. У нее были пшеничные волосы и выразительные голубые глаза, смотревшие в пустоту. Герда, осмелев, подошла ближе и увидела, что в руках у той была старая фотография, датированная прошлым столетием. На ней было запечатлено четыре человека – та самая девушка из кресла, беловолосая сероглазая миледи в торжественном наряде, черноволосая разбойница в затянутом корсете и кинжалом в руках. Рядом с ней стоял высокий юноша, на ком Герда остановила внимание. Черные глаза-бусинки ярко контрастировали с бледной кожей; казалось, он был аристократом – статный, воспитанный, сдержанный. Холодный.
   В камине затрещал лед. От неожиданности Герда отскочила и отошла за кресло. Порыв ветра ворвался внутрь и обдал тело мертвой девушки. Ее кожа покрылась льдом.
   – Прощай, Принцесса Весны… – прошептал зловещий холод, и Герда почувствовала, как от него кровь холодела в жилах. Обреченно вздохнув, Герда поспешила к выходу. Она понимала, что тот холод, с которым она столкнулась в реке – пустяки, по сравнению с тем ветром, из-за которого леденело все, с чем он соприкасался.
   Та фотография ей по-прежнему не давала покоя. Почему тот юноша был так похож на Кая?

   Кай.
   Пока Снежного Короля не было, Кай ненадолго отстранился от своей работы. Размяв замерзшие конечности, он прошелся по просторному залу, уставленному многочисленными зеркалами, в которых не было отражения, а если и было, то принадлежало оно Снежному Королю. За ними таилась неведомая тьма, о способностях которой оставалось лишь догадываться. Между тем, Кай заметил, что в зале было три огромных зеркала, высотой примерно в три этажа. Два были поставлены друг напротив друга, а перед третьим зияла пустота. Четвертое зеркало было разбито. Юноша нерешительно подошел к пустоте и заглянул внутрь. Оттуда повеяло смертью, затем во мраке показался силуэт со светившейся белоснежной кожей. В руках поблескивало заточенное лезвие.
   – Совать нос в чужие дела – неправильно, разве тебя не учили этому в детстве? – усмехнулся Король, продемонстрировав в улыбке острые зубы.
   – Учили, – обомлел Кай. – Для чего это пространство?
   – Хм… – Король хитро улыбнулся и переступил невысокий порог, выйдя на свет. Краем пальто он протер нож и рукоятку. – Каждое из зеркал связывает меня с одним из времен года. Все бы ничего, да вот мое зеркало разбито.
   – Оно приведет тебя к мировому господству? – нерешительно поинтересовался Кай, поспешив отвести взгляд от Принца Льдов.
   – Нет. Просто создаст во всем мире комфортный для меня климат. Меня не интересует власть, особенно над смертными, зачем мне оно? Людей ограничивают многие факторы, а зачем мне подчиненные, которые могут объединиться в бестолковое стадо, не способное выжить в моих условиях? Влиять на климат – более заманчивая перспектива.
   – И неужели тебе совсем не одиноко?
   – А должно быть одиноко? – изумился Снежный Король. – С такой коллекцией, как у меня, никогда не бывает одиноко.
   – Не думаю, что ты когда-нибудь познаешь тепло любви, – с горечью произнес Кай и вернулся к выполнению тягостной работы.

   Герда.
   Дорога привела ее к развилке. Один путь вел в лес, другой на кладбище. Внутренний голос подначивал Герду, мол, зачем тянуть, почему бы сразу не лечь в свободную могилку? Рано или поздно она и так окажется в сырой земле, и червям будет все равно, кто станет их очередным домом.
   Пересилив себя, девушка пошла к лесу. Повеяло долгожданным теплом. Пели птицы, на ветках мелькали белочки и прочие зверушки. Здесь еще чувствовалась жизнь, здесь пока не было зловещей зимы, дыхание которой преследовало девушку по пятам. Возможно, смерть ошиблась и свернула на кладбище, где ей самое место? Только какой толк тешить себя надеждами?
   – Стоять! – посреди дороги возникло два стражника в королевской униформе. Скрестив перед Гердой пики, они пристально посмотрели на путницу.
   – Извините, – робко начала Герда, – вы не знаете, где живет Принцесса… – она осмотрела окрестности, – Лета?
   – Принцесса Лета? – почесал затылок один из стражников; ростом тот был около двух метров, плотного телосложения.
   – Может, она говорит о нашей Королеве? – предположил стражник, который был чуть ниже и щуплым.
   – Неважно, о ком она толкует, пусть хоть о Снежном Короле! – отмахнулся мужчина, и в то же самое мгновение с деревьев вспорхнули вороны; их карканье еще долго преследовало эхом Герду.
   Стражники повели ее широкой дорогой, отделенной от леса живой изгородью. Вдалеке показался роскошный дворец, вблизи которого прогуливались пары возлюбленных. Порхали бабочки. В воздухе витал цветочный запах, от которого кружилась голова. Герда настолько заинтересовалась окружавшим ее пространством, что даже не заметила, как ее привели в тронный зал. Трон пустовал, и девушка зачарованно рассматривала фрески с изображением всех времен года. Летом была та прекрасная беловолосая миледи, которая, несмотря на свое имя, выглядела невероятно холодной.
   – Добро пожаловать, усталая путница! – поприветствовала Герду Королева, перед которой распахнулись двери зала. На ней было свободное бежевое платье, чем-то напоминавшее кимоно. Ее волосы были собраны в пышный высокий хвост, а на губах блестела светлая помада. – Ты голодна? О боже, да ты промокла до нитки! Неужели попала под наши тропические дожди? – Королева улыбалась во все двадцать восемь, но ее улыбка выглядела наигранной, будто она хотела произвести хорошее впечатление.
   – Вы не видели этого юношу? – робко поинтересовалась девушка, протягивая королевской персоне небольшую фотографию Кая. – Это мой жених. Он пропал зимой и… – но Герда не успела договорить, как Королева вырвала снимок из ее рук. Мельком посмотрев на стражников, она крикнула:
   – Вон отсюда! Принесите моей почетной гостье лучшую одежду и прикажите слугам накрыть стол.
   В зале мгновенно стало тихо; фрески перестали быть такими очаровательными – теперь от них все холодело внутри. Изображения показывали историю создания магического зеркала: оно возникло из лавы; созданное самим Дьяволом, оно было отдано четырем повелителям сезонов. Каждый из них увидел в отражении, насколько красиво их время года, и лишь Принц Льдов заметил лишь то, насколько прекрасен он.
   – Не правда ли трогательная история? – печально улыбнулась Королева. – Нас было четверо. Три сестры и брат. Каждый из нас управлял своим временем, но братишке не нравилось, что ему уделяли мало внимания. Он разбил наше зеркало, и его летучие мыши принесли ему все осколки. Из частей он воссоздавал уменьшенные копии, и теперь он работает над последним зеркалом, символизирующим бесконечную зиму. Конечно, все не так просто – это расходует много сил, и ему приходится подпитываться энергией тех, в ком жизнь еще бьет ключом.
   – А разве он неживой?
   – Хм… Разве в холоде может быть что-то живое?

   Кай.
   Работа была близка к завершению. Кая покидали последние силы. Короля не беспокоила слабость подчиненного.
   Внезапно из тени мелькнул призрачный силуэт в прозрачных одеяниях. Это была девушка. За ней волочился подол платья. У нее были длинные волнистые волосы. Осторожно выглянув из-за угла, она настороженно оглядела Кая и только после подалась вперед. Она была невероятно хрупкой, словно фарфоровая кукла.
   – Кто Вы? – озадаченно прошептал юноша, опираясь на изрезанную мелкими осколками руку. Пар выходил из его рта, тело дробило холодом. Прежде он не встречал здесь ни одной живой души. Тем более, которая не была настроена агрессивно.
   „Образ“, – зазвенело в ушах, и девушка в следующее мгновение оказалась совсем близко к Каю. Призрак осторожно приобнял его за шею и прильнул своими губами к его. На минуту помутнело перед глазами. Когда Кай вновь огляделся, то никого рядом не было, но вернулись силы, чтобы закончить работу.
   Король с несвойственным ему любопытством наблюдал за происходившим со стороны. Он то ли не верил собственным глазам, то ли ожидал продолжения.

   Герда.
   Умело управляя лошадью, Герда, облаченная в изумрудный плащ, мчалась по осеннему золотому лесу. Вокруг было неспокойно – либо ее вновь преследовал смертельный ветер, либо виной всему были несмолкавшие возгласы и насмешки разбойников. Впереди показался всадник на черном коне. Он направлялся навстречу Герде, поэтому, испугавшись, девушка затормозила.
   – Куда держишь путь? – это была девушка. Она скинула с головы капюшон, и Герда узнала запечатленную на снимке разбойницу.
   – К Принцу Льдов, – на этих словах из-за крючковатых деревьев показались остальные разбойники.
   – Не трогайте ее, – обреченно произнесла та. – В царстве льда ее ожидает худшая участь, а лошадь, судя по всему, королевская. До этого она встретилась с моей сестрой. Дорогая лошадь, – хитро улыбнулась Принцесса Разбойников. – Просто так ты не найдешь дорогу к дворцу моего братишки.
   – Хотите, я отдам вам лошадь! Только отведите меня туда, – взмолилась Герда.
   – Отлично, – кивнула Принцесса. – Что ж, пересаживайся ко мне, я довезу тебя. Честная плата, но не думаю, что ты добьешься успеха в своих поисках.

   Кай.
   – Я собрал зеркало, – сообщил Кай, посмотрев на Короля, стоявшего позади него. Тот внимательно рассматривал идеально ровную зеркальную гладь. Не хватало нескольких кусочков. Принц Льдов печально улыбнулся, и его рука плавно легла на грудь в области сердца.
   – Ты собрал зеркало, – безжизненно повторил Король и посмотрел на Кая. – Можешь идти, тебя никто не держит.
   Тем временем Герда уже подбиралась к дворцу, сверкавшему подобно бриллианту. В небе виднелось множество ледяных башен, и одна из пропадала где-то в облаках. У парадного входа стояли скульптуры воительниц с огромными шестами. Стоило девушке к ним приблизиться, как они преградили ей путь, но она оказалась достаточно ловкой, чтобы протиснуться внутрь. Все ее движения были тихими; подобно мышонку, она преодолевала бесконечные лабиринты. Ноги скользили по полу, но Герде удавалось сохранить равновесие. Вот проход заметно расширился, и арка вывела ее в тронный зал.
   – Герда! – Кай от неожиданности подскочил на ноги, хотя прежде это казалось ему невероятным. – Как… как ты меня нашла?
   Король в исступлении наблюдал за сложившейся ситуацией. Действительно, ему ничего не стоило отпустить несчастного юношу, но, увидев красоту спасительницы, он потерял дар речи. Его нисколько не впечатлял подвиг юной особы – когда-то он сам проделал такой ради любви, но вот красота… Она была сверхъестественной. Выразительные зеленые глаза, шелковые волосы, оливковая кожа… Она словно сошла со страниц сказки, где такие девушки являлись принцессами, и принцы, которым они вскружили голову, спасали их то от драконов, то от злых колдуний, то от кого-нибудь еще – чем хуже, тем лучше.
   Эта девушка была похожа на тот призрачный образ, ради которого он все устроил. Снежный Король смутно понимал, что Герда не была его возлюбленной, но с другой стороны… Она же была так похожа на нее! Стоило ему протянуть руку, чтобы не дать уйти двум влюбленным, как в сердце что-то закололо. Боль оказалась настолько резкой и неприятной, что юноша склонился над зеркалом. Только тогда он увидел, каким был все это время. Может, внешне он и был прекрасным, но внутри была кромешная тьма, пустота, уродство. Его кожа начала обретать природный цвет, а глаза стали карими. Слезы невольно катились по щекам, а осколки разрывали сердце.
   – Ева… – прохрипел Снежный Король; тепло воспоминаний, нахлынувших в одно мгновение, приносило ему одни мучения. Повеяло холодом, и над ним склонился призрак той самой девушки.
   – Это всего лишь сон, Марк, – улыбнулась она и исчезла. Навсегда.
   – Нет, – мотнув головой, ответил он. – Это воспоминания…»

   Проснулся я с книгой на голове. Не знаю, как меня угораздило заснуть за прочтением «Снежной Королевы», но ощущения после пробуждения были не самыми приятными. Голова гудела то ли от того, что я переборщил со сном, то ли от того, что старался долгое время пренебрегать им. Всю ночь делал записи, чтобы не упустить прошлое, а потом, чтобы не уснуть, решил почитать. Так или иначе, на занятия я опоздал, поэтому собирался прийти уже на репетицию.
   Приняв лекарство, я пошел в школу. Мысли были повернуты на увиденном сновидении. Мне надоело видеть мифы о вечной и светлой любви. Они были такими же, как актеры захудалого театра. Каждый раз переживать одну и ту же историю в разных вариациях, вновь сталкиваться с печальным, но правильным исходом. Перед смертью не надышишься. Остается сделать глубокий вдох и принять увеличенную дозу, чтобы погрузиться в безоблачное, на первый взгляд, царство Морфея.
   Зайдя в школу, я поздоровался с ребятами, стоявшими около раздевалки и собиравшимися выйти, пока дядя Ваня – охранник – отошел поговорить с директором. Среди них были мои знакомые, которые сразу накинулись на меня с расспросами, мол, почему меня не было утром.
   На долю секунды я представил, что с ними стояла та девушка, которая ни на минуту не покидала мое сознание, но стоило директору пройти мимо, как видение рассеялось. Неуловимые образы, знакомые силуэты… К чему это все было? Подобно обращению в предсмертной записке, я разговаривал со своим внутренним голосом. Порой мне казалось, что я обращался к утраченному прошлому, которое было отравлено бесконечным количеством таблеток.
   Наверное, я обращался к той, кто всегда меня могла понять. Святая уверенность, такая наивность, словно невинность Девы Марии. Что, если та девушка слышала меня и до сих пор помнила?
   …Скажи, помнишь ли ты Анечку? Ту девчонку, которая, будучи семиклассницей, была влюблена в меня. Знаешь, а она похорошела. Постройнела, подросла. За ней бегали наивные десятиклассники, а, может, кто и постарше. Но не я. Как бы я хорошо с ней не общался, она никогда не затмила бы тебя; в отличие от нее, ты была настоящей – ты была истинной, такой, о которой можно было фантазировать лишь в самых смелых мечтах. Незабываемой. Потрясающей. Боюсь, что теперь точно не знаю, какая тына самом деле, но ради того, какой ты была, я готов продать душу… Стоп… О чем это я? О ком?…
   – Марк такой хороший, – умилялась Настя. Она со всеми состояла в хороших отношениях, со мной у нее не было ни одного конфликта. Загорелая, темные волосы, стриженные под каре. У нее был проколот нос. Улыбчивая. – Его так и хочется… Обнять и плакать, – у нее был парень, несмотря на то, что каждую пятницу она заглядывала ко мне на «чай».
   – Обнять и трахать, – усмехнулся я, скрестив руки на груди. Прислонившись спиной к сцене в актовом зале, я обсуждал с одноклассниками предстоявший День учителя. Мало того, что нам нужно было готовиться к экзаменам, так еще приходилось организовывать концерт для учителей и проводить какие-то уроки. Честно, я был без понятия, о чем говорил бы на русском языке или на литературе. Вероятно, пришлось бы импровизировать.
   Берднев с укоризной посмотрел на меня, склонив голову. Я отвел взгляд, чтобы не сталкиваться с этими холодными, пронзавшими душу, глазами. Друг стал единственным человеком, которому я смог мимолетно объяснить, что происходило в моей голове. В моих снах. Единственная закономерность, на которую я обратил внимание – ее образ появлялся лишь тогда, когда я, мягко говоря, перебарщивал с дозой лекарств. Разумеется, Влад не знал про мои таблетки. Про то, что мне приходилось регулярно рисковать с увеличением дозы, чтобы на какое-то время забыться. В награду за риск я встречался с ней. Я радовался и опасался этого, страшился, словно смерти.
   Но Влад знал про мои ночные кошмары. Отрывками, но он слышал про мои необычные сновидения, где я вновь встречал девушку необъяснимой красоты. Как было написано у Пушкина: «Ни в сказке сказать, ни пером описать». Пожалуй, это о ней. Но я не мог вспомнить ее настоящего имени – оно ускользало от меня с первыми утренними лучами, словно кошмарный сон был развеян ловцом снов.
   Анечка решила подождать, пока закончится репетиция, чтобы мы вместе пошли домой. Нам было идти в одну сторону, поэтому без каких-либо задних мыслей я согласился ее проводить. Так или иначе, но прежде я ее поставил перед фактом, что как девушка она меня совершенно не привлекает, впрочем, это не стало поводом завершить общение. Всю дорогу она о чем-то беззаботно щебетала, рассказывала школьные новости, затем резко сменилась в лице и, покраснев, поинтересовалась:
   – Марк? – она остановилась передо мной. – Можно спросить?
   – Фактически, ты уже спросила, впрочем, валяй, – пожал плечами я.
   – Скажи, а как можно определить – нравишься ты парню или нет?
   – Я надеюсь, что парням уж точно не нравлюсь, – засмеялся я. – А так… Если хочешь знать точный ответ, то проведи по ширинке того парня, которым интересуешься. Инфа сто процентов! – я поднял большой палец.
   Девушка засмеялась, прикрывая рот маленькой ладошкой. Я усмехнулся и посмотрел в сторону третьего подъезда. Оттуда вышла девушка с длинными шоколадными волосами, на кончиках которые переходили в светлый цвет. Кого же она мне напоминала?… Голова внезапно разболелась, я раздраженно потер висок.

   18 июня. 2008 год.
   – Итак, Марк, расскажи, при каких обстоятельствах ты в последний раз виделся с Романовой Евгенией Владимировной? – спросил следователь, когда я сел напротив него. На меня была направлена яркая лампа, и я невольно прикрыл глаза рукой.
   – Извините, Вы бы не могли сделать свет потише? – попросил я, посмотрев на Владимира Николаевича. Мужчина убрал лампу и внимательно посмотрел на меня, оперевшись руками в дубовый стол, расположенный в кабинете. – Мы встретились семнадцатого июня, на следующий день после выпускного. Наши отношения были на пределе. Она попросила немного времени, чтобы разобраться в себе. Примерно в пять часов вечера она зашла ко мне, и мы пошли гулять. Долгое время молчали – я не знал, чего ожидать. «Может, тебе не так нужны отношения, если ты позволил мне отойти на второй план?» – внезапно спросила она. Если честно, я не ожидал такого вопроса. Немного подумав, я ответил: «Не знаю… наверное». «Это конец?» – ее голос даже не дрогнул, когда она спросила это, хотя я видел, что в глазах стояли слезы. «Боюсь, что да…» – невнятно пожал плечами я. Я не рассчитывал на такое, я ее очень сильно любил и до сих пор люблю. «Отныне просто друзья, как раньше?» – остановившись, она посмотрела на меня. «Пожалуй, что так». «Позволь мне на прощание обнять тебя, ты был и есть хороший друг, жаль, что у нас ничего не вышло».
   – И как ты считаешь, могло ли это стать причиной смерти? – тяжело вздохнув, Владимир Николаевич опустился на свое место. Ему было крайне сложно справляться со своей работой и сохранять при этом хладнокровие.
   – Я ничего не понимаю. Как это могло произойти… «Может, пойдем?» – как бы невзначай предложил я, опуская руки, но ее объятия стали крепче: «Не могу… Не могу отпустить… Привыкла». После она пошла к Кире, звонила ей при мне. Мы попрощались и разошлись. Больше я не видел ее в живых.
//-- Восемь дней до края. --//
   Без таблеток стало сложно засыпать, а купить я мог их только вечером, поскольку по необъяснимым причинам их перестали продавать легально. Не думаю, что Анна Александровна одобрила бы мой прогул, но ехать предстояло в другой конец города, поэтому я посчитал свой пропуск уважительной причиной – здоровый сон прежде всего, разве нет?
   Перед выходом я сделал несколько записей, связанных с воспоминаниями. Многое, что я писал ранее, не перечитывал. Я боялся этого. Избавившись от мыслей как можно скорее, я покинул родные стены, в которых было пережито немало счастливых и печальных моментов.
   Таким образом, со всеми делами я покончил к семи часам вечера и планировал уже отправиться домой, но не тут-то было – по дороге к метро встретил Киру. Судя по броскому макияжу и автозагару, у нее поблизости проходили очередные соревнования. Заметив меня, Red Head улыбнулась и поцеловала в щеку:
   – Какими судьбами, Марк? – девушка приобняла меня за плечи. – Влад писал, что ты опять прогуливаешь. Какой плохой мальчик!
   – Да, по институтским делам ездил, – отмахнулся я. – У тебя опять соревнования?
   – Не-а. Эт самое, мы с Олегом выступали с симфоническим оркестром. Вальс, все дела. Этот чертов автозагар будет отмываться еще около недели, – пожаловалась Саванова, после взбодрившись. – Слушай, может, в клуб сходим?
   Я никогда не был любителем подобных мест, как клубы, но отказать Кире не смог. Мне срочно нужно было развеяться, да вот легче не стало, когда я попал в шумный многолюдный зал. Освещение менялось с такой хаотичностью, что эпилептик умер бы от приступа. Около пяти минут я нерешительно мялся у выхода, когда Кира уже танцевала с каким-то парнем. Наверное, я так бы мог и уйти, не дождавшись одноклассницы, но вот в толпе показалась знакомая фигура, увидев обладательницу которой, я потерял дар речи.
   У нее были кошачьи зеленые глаза, выискивавшие жертву из-под пышных ресниц. Длинные волосы, кончики которых были высветлены. На ней был короткий белый свитер, обнажающий плечи и ключицы. Обтягивающие лосины подчеркивали ее стройные ноги. Эта девушка была совершенством во плоти. Наверное, о такой я мечтал всю жизнь. Не знаю, что мной управляло в тот момент, но я решительно направился к ней. Не называя имен, мы начали танцевать; мои руки лежали на ее тонкой талии, она обняла меня за шею. Заиграла медленная музыка.
   – Я знаю все твои секреты, – тихо шептала незнакомка. Я заглянул в ее глаза, вдыхая нежный запах жасмина. – И ты знаешь мои… Эта любовь… Мне кажется, она нас сводит с ума.
   – Или ее отсутствие, – ухмыльнулся я и поцеловал ее в губы.
   Мы понимали друг друга с полуслова. Покурив, мы поехали ко мне домой. Я получал истинное удовольствие, прикасаясь к ней, наслаждаясь каждым мгновением, проведенным вместе. Не знаю, что на меня нашло, но мне было сложно себя контролировать. Я не осознавал, что происходило. Сначала я повалил ее на кровать, мы целовались, она стянула с меня футболку, я расстегнул ее лифчик и швырнул куда-то в угол. В следующую секунду мы уже стояли на балконе и курили.
   – Наверное, мне пора уходить, – смущенно улыбнулась незнакомка и выбросила окурок. Ночь выдалась на удивление теплой, словно на дворе была не осень, а лето.
   – Я больше не позволю тебе уйти, – выбросив недокуренную сигарету, я прижал ее к стене и поцеловал.

   27 июня. 2008 год.
   – Я ненавижу тебя, ты – всего лишь сон! А я всего лишь хочу заснуть. Больше не просыпаться. Я вновь не тот, кем хочу быть. Я потерялся в другом человеке. Прошу, оставь меня! Ты для меня являлась всей вселенной, когда я существовал в твоем сознании только как ее частица. Кто-то из нас должен исчезнуть. Наверное, это я. Это твоя жизнь. Твоя история. Кто в ней я? Всего лишь тень. Лишь… – я со злостью смотрел на фотографии, развешанные на стене, затем рывком сорвал большую часть, и передо мной предстало зеркало во всю стену. Собрав всю ярость в кулак, я ударил его, и оно разбилось. Моя рука была в крови, в тыльную сторону ладони впились осколки. Слезы градом катились по лицу. Я осел на пол, прижимая руку к себе. – Я… ненавижу… себя.
//-- Семь дней до края. --//
   После уроков Анечка попросила сходить с ней в библиотеку и отнести в класс новые учебники. К тому времени в школе уже никого не было, поэтому я согласился составить ей компанию. Мне надоели вечные шутки Влада по поводу того, что мы с ней неплохо смотрелись. Насколько я понял, это неоднократно льстило девятикласснице, поэтому она радовалась таким насмешкам. Что толку спорить с безумцами, когда у меня болит голова? Вероятно, поездка в клуб была лишней. Происходившее мне казалось сном, подозрительно похожим на реальность. Так или иначе, но утром я не обнаружил ни следа ночной гостьи – только полупустая склянка с таблетками. Неудивительно, что мне было так паршиво.
   – Кстати, Марк, я стихи начала писать, – застенчиво начала Анечка, когда мы спускались с третьего этажа. Я, вскинув бровь, усмехнулся:
   – Неужели ты находишь в стихах что-то интересное? – пренебрежительно фыркнул я. – Быть поэтом – бесприбыльное дело. Не трать время на такую чушь.
   – Раньше ты говорил, что тебе нравятся стихи… – пролепетала она и притормозила, прижав к груди несколько старых изданий, остававшихся до этого в кабинете. – Неужели, ты больше не пишешь стихи? После самоубийства Евы? Это правда?
   Я раздраженно вдохнул и повернулся к девчонке. Внутри щелкнула давно проржавевшая шестеренка, которой давно никто не пользовался.
   – Это было не самоубийство! – гаркнул я. – Она не могла так поступить!
   – Прошу, Марк, успокойся. Я не хотела задевать больную для тебя тему, – Анечка положила руку мне на плечо. – Меня беспокоит, что ты до сих пор ослеплен трагедией, которая была почти два года назад. Я понимаю, ты ее любил, но неужели твои глаза не открылись на то, что она тебя никогда не любила, раз бросила? В отличие от нее я всегда была рядом, ждала подходящего момента. Я люблю тебя, Марк. Хочешь, могу поклясться?!
   – К чему мне твои клятвы? – раздраженно выдохнул я. – Мы любили друг друга, и точка.
   – А сейчас? Что сейчас? Разве тебе не говорили, что она больше не дышит?! – настойчиво вопрошала Анечка. – Ее больше нет! А я здесь, рядом. Прямо перед тобой.
   – Ты напоминаешь мне эгоистичного ребенка, который никогда не получит желаемую игрушку, – усмехнулся я. – Успокойся, хватит ждать у моря погоды.
   – Но она не любила тебя, лишь использовала! – топнув ножкой, Анечка приблизилась ко мне. Гнев затуманил мой разум, и, когда она подошла совсем близко, я не выдержал и оттолкнул ее. Я хотел совсем легонько пихнуть ее, но… не рассчитав силы, я столкнул ее с лестницы.
   Провал. В фокусе. Вспышка.
   Она неподвижно лежала на площадке второго этажа. Рядом с ней были разбросаны потрепанные временем книги. Собрав волю в кулак, я торопливо спустился к ней и, присев на корточки, потряс ее за плечо. Никакой реакции.
   – Ань, ну, ты чего? Нют, прости меня, я не хотел, чтобы так вышло… Прости меня, пожалуйста… – испуганно зашептал я, но ответа не последовало. Девушка лежала в неестественной позе. Тогда я приложил к ее шее два пальца. Пульса не было.
   Повеяло холодом; сквозняк, больше напоминавший бешеный порыв ветра, ворвался на лестничную площадку. Я не уверен – почудилось мне это или нет – но ощутил неприятный запах формалина, смешанный с кровью, стекавшей по металлу. Этот запах… Мне стало не по себе, и я поднялся, отряхнув колени. Только потянувшись за телефоном, я почувствовал, как меня кто-то похлопал по плечу. Разве кто-то был в школе, кроме нас и охранника? По идее, короткий день…
   Я обернулся и увидел перед собой девушку со светлыми глазами и черными волосами до лопаток. На ней были серый растянутый свитер, потрепанные джинсы и балетки. Я долго не мог узнать ее, хотя понимал, что прежде она была мне знакома. Когда на ее тонких губах мелькнула улыбка, я все вспомнил. Голова затрещала от невыносимой боли, мне едва удалось уцепиться за перила.
   – Давно не виделись, братишка, – лукаво улыбнувшись, произнесла Эмилия. – Каково тебе в новом образе, избавленном от старой жизни?
   Что за черт? Что она здесь делает? Почему? Прямо сейчас?
   Мысли давили на мой рассудок, испепеляя все, что было воссоздано прежде.
   – Заткнись. Тебя здесь нет! – отрешенно прокричал я и, придерживая голову, поспешил вниз.
   – Ты не уйдешь от прошлого, Марк. Не в этот раз, – пятерней зачесав волосы, спадавшие на глаза, назад, Эмилия не сводила с меня пристального взгляда. – Может, ты так и останешься безнаказанным, но ты сам сведешь себя с ума. Призраки скоро найдут тебя.

     In your skin
     To die a little death
     This time there’s no code word
     When everyday frays in hollow ends
     Dream sweet love submersive

(IAMX – «My Secret Friend») [108 - В тебя погрузившись,Испытать маленькую смерть…В этот раз нет кодового слова,Когда беспричинная, но ежедневная борьбаРождает мечты о погружении в сладкую любовь…IAMX – «Мой тайный друг»]
   Всю ночь мне снились кошмары. Я выпил много таблеток, чтобы заснуть, но то и дело просыпался. Терзания разрывали мою черепушку; я смутно понимал, что есть вымысел, а что реальность. В одно мгновение казалось, что надо мной склонилось изуродованное тело Александрии, в другое я видел развалины зданий, а в третье… Ее. Дьявол, я опять забыл ее имя! Нервы были на пределе; я, пошатываясь, поднялся с кровати и прошел на кухню, выпить воды. Дрожавшими руками наполнив стакан, я сделал глоток, но подавился, когда услышал за спиной голос:
   – Не правда ли памятное место? – я медленно отвел взгляд от окна и заметил Эмилию. – Доброй ночи, Марк. Не спится? Не перебарщивай с дозировкой, ты же понимаешь, что теперь их пить необязательно. Ты здоров, тебе больше не нужны таблетки – именно они тебя сейчас губят. Ты сам сводишь себя с ума.
   – Оставь меня в покое, – не своим голосом прошептал я.
   – Скажи, а ты правда все забыл? Или так, частично?

   5 марта. 1997 год.
   – Я ненавижу тебя, сын, – с ненавистью процедил Александр, крепче сжимая рукоятку старого охотничьего ножа. В его глазах виднелись ядовитые искорки безумия; сердце сжималось в комочек страха, как тот пятилетний ребенок, который прятался в углу и трясся от ужаса. Александр демонстративно замахнулся ножом, отчего Марк сильнее вжался в угол и постарался не смотреть на отца – тот не должен был видеть слез; мальчик испугано накрыл голову руками. Зильберштейн будто стремился разрезать воздух, словно тот был очередной его жертвой, сантиметром за сантиметром приближаясь к ребенку. Затем он внезапно остановился. – Как ты станешь следующим The Поэтом, если не в силах защитить даже себя? Как ты защитишь своего близкого человека? – герр отбросил оружие и направился к Марку, протянув к тому руки. Мальчик, подобно забитому мышонку, пытался еще больше забиться в угол, но Александр поднял его на руки и посадил на плечо. – Я ненавижу тебя, сын, – вновь повторил Зильберштейн, но в этом раз его голос прозвучал спокойнее. – Мама тебя ненавидит. Эмилия ненавидит. В отличие от твоей мамаши, она будет ох какой красавицей. Я бы ей посвятил стих. Пожалуй, я бы мог подарить ей вечную улыбку… Она была бы навсегда прекрасна, – Александр остановился перед зеркалом. Его сходство с младшим было поразительным. – Или же она станет твоей жертвой?

   23 августа. 2007 год.
   – Нет! – изо всех сил крикнул я. Мне было пятнадцать лет; все еще терзаемый жуткими воспоминаниями, я впервые принял лекарство, которое мне прописал доктор после того, как меня… отпустили. Я стоял на кухне, щурил глаза, пытаясь что-либо разглядеть – я все еще противился очкам, прописанным мне окулистом.
   Моя голова была сдавлена невидимыми тисками – ультразвук, который я не должен был слышать, давил со всех сторон, будто решетка клетки. Движения были невероятно легкими, я бы сказал, простыми, но мысли настолько быстро сменяли друг друга, что я периодически забывал, что я здесь делал.
   – Что-то случилось, Марк? – обеспокоенно поинтересовалась Эмилия, вошедшая в комнату. Она только вернулась с очередного свидания: не смыла косметику, не переоделась в домашнюю одежду. – В последнее время я тебя не узнаю. Тебя будто подменили.
   – Не меняли меня, – сердито буркнул я, когда сестра наливала стакан воды. Крепко сжав его в руках, она встала напротив распахнутого окна. Тюлевые занавески за ее спиной напоминали паутину. В моих фантазиях Эмилия превратилась из хрупкой нежной девушки в изящную с яркими крыльями бабочку, угодившую ненароком в паучий капкан. Ее кукольная красота обрела истинное значение – на сгибах суставов виднелись разболтавшиеся шарниры, а фарфоровая кожа потрескалась на щеке и груди, и стеклянные глаза покраснели.
   – Как дела в школе? Ты решил, что будешь сдавать?
   – О чем ты? Еще лето не закончилось, – пожал плечами я. – А сдавать… ну, наверное, химию и английский.
   – Ты же гуманитарий, зачем тебе естественные науки? Хорошо, что за физику хоть не взялся, – изумленно посмотрела на меня Эми. – Я сдавала в качестве вступительных экзаменов литературу, английский, французский и историю. Меня Ал подтянула, она тоже думает в следующем году поступить в мой ВУЗ на переводчика.
   – Литература считается одним из самых сложных предметов на экзамене, – припомнил я, когда Галина Николаевна консультировала нас по выбору предметов на ГИА в миновавшем учебном году.
   – Я правильно излагаю свои мысли, с легкостью анализирую любой текст. Наизусть знаю школьную программу, да и просто люблю читать. Кстати, знаешь, было бы забавно прочитать о нас историю. Допустим, диалог, который происходит сию минуту. Что подумал бы читатель? Сумел бы он проанализировать? Хм. Попробую вместо него. Представим, что я сторонний человек. Главные герои – брат и сестра, более чем вероятно, что парня посчитают протагонистом, а девушку – антагонистом. Пожалуй, слишком очевидный и даже классический расклад. Додумается ли кто-нибудь до такого варианта, что сестра вовсе не отрицательный герой, а брат не положительный? – Эми поставила стакан на столешницу, у кромки остался отпечаток ее красного блеска для губ. – Из нашего диалога они бы заметили, что мы толком не общаемся. Во-первых, я не отметила, что до школы осталось несколько дней. Во-вторых, я не помню, какие предметы ты собираешься сдавать. В-третьих, я подталкиваю тебя к тому, чтобы ты сдавал предметы лишь гуманитарного цикла, вероятно, потому что сама так сделала. Создается впечатление, что между нами пренебрежение, и это считается нормой. Впрочем, давай посмотрим с другой стороны. Во-первых, я только сейчас вспомнила, какое сегодня число, и я хотела пойти на первое сентября с тобой, потому что мама не сможет. Во-вторых, я не смогла бы запомнить все выбранные тобой предметы, поскольку в прошлом году ты менял их как перчатки. В-третьих, я подталкиваю тебя к карьере переводчика лишь потому, что ты уже знаешь два языка – русский и немецкий – в твоих силах подтянуть английский, и как хорошего специалиста тебя будут отрывать с руками. For this moment you can be better than me, of course. But some reader could ask – why I start this strange dialogue. I don’t have any answer. I just wanna talk to you, because often in your free time you play guitar or write poems. I want your good future. For example, I will be interpreter and we can travel with Artyom. We could be live together. By the way you lost all your desires when Alexander left us. [109 - For this moment you can be better than me, of course. But some reader could ask – why I start this strange dialogue. I don’t have any answer. I just wanna talk to you, because often in your free time you play guitar or write poems. I want your good future. For example, I will be interpreter and we can travel with Artyom. We could be live together. By the way you lost all your desires when Alexander left us – На данный момент ты можешь быть лучше меня, конечно. Но любой читатель может спросить – почему я начала этот странный диалог. У меня нет ответа. Просто мне захотелось поговорить с тобой, потому что обычно в свободное время ты играешь на гитаре или пишешь стихи. Я хочу, чтобы у тебя было хорошее будущее. Например, я стану переводчиком, и мы с Артемом будем путешествовать. Мы смогли бы жить вместе. Так или иначе, но ты потерял все свои стремления, когда Александр покинул нас (англ.)]
   – Please, don’t remember. [110 - Please, don’t remember – Прошу, не напоминай (англ.)]
   – You’ve changed, Mark. I feel I talk to another man and I don’t like it. [111 - You’ve changed, Mark. I feel I talk to another man and I don’t like it – Ты изменился, Марк. Мне кажется, что я разговариваю с другим человеком, и мне это не нравится (англ.)]
   – Shut up fuck up. Neither I nor my life don’t change. [112 - Shut up fuck up. Neither I nor my life don’t change – Заткнись и отстань. Ни я, ни моя жизнь не изменились (англ.)]
   – Hell yeah. After mental hospital you’ve changed. [113 - Hell yeah. After mental hospital you’ve changed – О да. После психиатрической лечебницы ты изменился (англ.)]
   – Ты ведешь себя, как собака. Стоит дать тебе волю – срываешься с цепи, скалишься, рычишь и лаешь, в готовности напасть на любого человека, оказавшегося рядом.
   – Мама говорит, что ты похож на своего отца.
   – Замолчи! Хватит мне о нем напоминать! Хватит! – крикнул я, закрыв уши руками и зажмурившись.
   – Марк, это было раньше, лишь от тебя зависит – станешь ты таким человеком или нет. Жаль, что мама этого не поняла и только усложнила твой путь той лечебницей… Из-за нее ты изменился, братишка.
   На какое-то время я потерял над собой контроль. Злость закипала во мне, дурманила, как наркотик. Я уверенно направился к Эмилии и вцепился руками в ее плечи.
   Она пыталась оттолкнуть меня, оцарапав лицо, но у нее оказалось недостаточно сил… Или роковую ошибку сыграло то, что она, чисто на автомате, пыталась отступить от меня, что приблизило ее к распахнутому окну…

   – Кто, если не я, остановит тебя в этот раз? – обеспокоенно произнесла Эмилия, склонив голову. – Из-за тебя умирают все, кого ты когда-либо любил. Александр учил тебя, что ты должен защищать своих близких, но явно не этому. Неужели ты во всем решил пойти наперекор?
//-- Шесть дней до края. --//
   Я так и не понял, когда началось утро, и что было сном. В школе я был невероятно тихим, ни с кем не контактировал. Лишь Кира искренне удивилась моему состоянию, поэтому на перемене подсела ко мне на пустовавшее место второго ряда. Она интересовалась тем, что со мной происходило в последние дни: «Ты переживаешь смерть Анечки? Говорят, несчастный случай… Мне очень жаль, Маркуш». Меня передернуло, Red Head похлопала меня по спине. «Ты не понимаешь… Помнишь, как мы выбрались в клуб? Я там встретил девушку, очень похожую на…» – «Какую девушку? Какой клуб? – Кира изумленно посмотрела на меня. – Мы не были в клубе, о чем ты?»
   Этот разговор сподвиг меня закончить историю в тот день. Опираясь на то, что мне пришлось рассказать доктору, я вновь и вновь записывал свои воспоминания, подобно обозревателю, зрителю кинофильма.
   – Чем занимаешься, Зибер? – сидя на сцене, спросил Егор и нагло улыбнулся. Его не волновало, что происходило в школе. Маловероятно, что его хоть что-то беспокоило в этой жизни.
   – Пишу о любви, естественно, – лукаво улыбнулся я, продолжая делать записи даже на репетиции.
   – Да кому нужна эта большая любовь? – разозлился Костенко. – Вспомни ту же самую Романову. Как так можно?
   Бросить парня, повстречаться с другим и покончить жизнь самоубийством, оправдываясь тем, что она не могла сделать выбор!
   – Заткнись, ублюдок, – я плюнул в его похабную рожу и вышел. Как жаль, что никто из них не знал правды.

   – Это – всего лишь рассказ. Без намека на смысл, – задумчиво произнес я, держа в руках стопку девственно белых листов, чернилами лишенных невинности.
   – Ты хотел попрощаться с воспоминаниями, – в следующее мгновение рядом возникла Эмилия. В этот раз я не испугался ее появления, лишь обреченно вздохнул. – Попрощайся только с ней, а не с жизнью.
   – А смысл жизни без нее? – мой голос предательски дрогнул. Я стоял на мосту, расположенном над железной дорогой. – Я вижу ее во снах. Реальность теряет всякое значение. Без нее я не знаю, как живу. И теперь я попробовал написать нашу историю письмом, которое она никогда не получит. Воспоминания о ней режут душу. Лезвием.
   – К сожалению, многие слова так и остаются неуслышанными. Их значение теряется за суматохой и спешкой, – подойдя к перилам, горько произнесла сестра. – Предай письмо огню, она непременно получит его, но нет гарантий, что станет читать. Твои слова потеряли смысл, для нее они сравнимы с пустым звуком.
   – Я бы хотел его лично вручить. Письмо, – неуверенно повторил я, застегивая пальто. – Почему я вижу тебя, а не ее?
   – А ты ее никогда не увидишь. В твоих снах она является плодом твоего безумного воображения. Ты так и не смог ее отпустить. И никогда не отпустишь. Максимум – ты встретишь всех тех, кто умер от твоих рук. Только две смерти считаются совершенными не по твоей воле. Ее и моя. Но ты был связан с нами, поэтому грехи на твоей душе. Мне жаль, что так вышло. Не думаю, что она бы хотела тебя видеть. Слишком много боли ты ей принес, заклеймил ее чистое имя. Кто она теперь? Самоубийца? А ты парень с разбитым сердцем, переживающий собственное горе? Ты хоть осознаешь, насколько увяз во лжи?
   Только я хотел возразить Эмилии, как ее не стало. Чем-то она напоминала угрызения совести, которые появлялись не в самый подходящий момент. Но осуждения в ее словах я не ощущал – смирение, не более. С ней было спокойно, но от этого мне не становилось легче. Я не понимал, почему это началось в последние дни. Какие-то иллюзии, галлюцинации… Может, дело в том, что я увеличил дозу препарата? Неужели, именно из-за этого пострадала Анечка? Попала под горячую руку… Порой я сожалел, что меня так ни разу не заподозрили. Допросили в очередной раз, но допросы стали обыденностью. Мне не привыкать врать. Скрывать эмоции. Раньше это казалось противоестественным, но отныне в этом появилась надобность, которая уничтожала меня день ото дня.
   Я бросил стопку в бочку и, залив бензином, кинул туда спичку.
//-- Пять дней до края. --//
   23 октября. 2007 год.
   Это был дождливая осенняя ночь. Я проснулся от того, что на меня кто-то смотрел. На душе было неспокойно. Нацепив очки, я включил свет. Моя комната была пуста. Я скинул одеяло и вышел в коридор. Странно, дверь в мамину комнату была открыта, хотя обычно она ее закрывала. Заглянув внутрь, я ничего не увидел. Внезапно за окном вспыхнула молния, и я заметил склонившийся над ней силуэт. Внутри все замерло, но сам я оставался хладнокровным. Разумеется, я понял, кем был наш ночной гость:
   – Зачем ты так, папа? – я смирился и замер в проеме, придерживая дверную ручку.
   Папа выпрямился и отбросил хирургический скальпель, который в темноте я принял за нож. Его остановил мой голос. Он внимательно, с интересом разглядывал меня.
   – Ты никогда не называл меня папой, – хмыкнул тот в ответ. – Скажи, знал ли ты, что когда я познакомился с твоей мамой, мне было девятнадцать? Все закрутилось, завертелось, и не успел я опомниться, как стою в ЗАГСе, а Лилия с животом и счастливо мне улыбается. Знаешь, я не о такой жизни мечтал. Наверное, именно поэтому я не был частью вашей семьи. Никогда.
   – Когда ты говоришь о таких обыденных вещах, я не могу даже подумать, что ты гребаный маньяк.
   – По тебе тоже не скажешь, что ты убийца, – усмехнулся Александр. – Но я-то знаю, что ты стал причиной смерти Эмилии. Хорошая маскировка. Похож на эдакого задохлика, над которым все издеваются в классе, но, как говорится: «В тихом омуте черти водятся». Неужели маменька сыграла с тобой злую шутку?
   – Лечебница… – рассерженно процедил я и отвел взгляд.
   – Бывает, – для Александра эта тема была обыденной вещью, и он пожал плечами. – Не удивлен. Она знает, что это дело крови, – мужчина прошел мимо. – Если захочешь связаться, я оставил на твоем рабочем столе телефон. Могу дать пару советов, какие стихи лучше писать или как изящней убивать. На твой выбор.
//-- Четыре дня до края. --//

     Yo u think it’s over but it’s just begun
     But baby don’t cry
     Yo u had my heart, at least for the most part
     ‘cause everybody’s gotta die sometime,
     We fell apart, let’s make a new start
     ‘cause everybody’s gotta die sometime

(Avenged Sevenfold – «A Little Peace of Heaven») [114 - Ты думаешь, что все конечно, но это только начало,Малышка, не плачь.Ты владела моим сердцем, по крайней мере, большей его частью.Конечно, все когда-нибудь умирают,Давай разорвем все и начнем заново.Конечно, все когда-нибудь умирают.Avenged Sevenfold – «Частица небес»]
   Иногда понимаешь, что все твои чувства – бесполезный мусор, который никому, кроме тебя, больше не нужен. Да и нужен ли был? Я могу задать массу вопросов, но понимаю, что никогда не получу ожидаемого ответа. Что стало с моими мечтами? Куда они ушли? Вместо них я вспоминаю любимую улыбку, с горестью убеждаясь, что, вероятно, мне нравилось страдать по утраченной любви. И я не знаю, как закончится эта история. Рано или поздно понимаешь, что всему приходит конец, но ты уже не можешь остановиться.
   Никто не ищет любви. Каждый хочет, чтобы рядом был человек, сумевший дотронуться до души. Изменивший жизнь. И этот человек непременно встретится. Далеко не факт, что ты будешь его любить или хотя бы испытывать симпатию. Он выполнит свое предназначение и исчезнет из жизни так же, как и возник. Странное чувство, да? Вот был человек, вот не стало его. Этот человек единственный в своем роде. После него не остается ничего, кроме ломающей пустоты. Прощай, мой друг. Прощай, моя любимая. Прости, что прикосновение к моей душе оказалось смертельным для тебя.
   Я нервно курил одну сигарету за другой. Нутром чувствуя, что Эмилия стояла позади, я не оборачивался. Несмотря на то, что я привык к ее присутствию, мне хотелось, чтобы она растворилась в этом сизом дыме и больше не появлялась.
   – Я молюсь Господу, чтобы у тебя все получилось… – повторяла Она, и ее слова поселились у меня в голове.
   Для того чтобы Она вновь появилась, мне постоянно приходилось увеличивать дозировку. Приближался к тонкой грани, расположенной между жизнью и смертью, поэтому принимать меньше было нельзя, иначе она приходила бы совсем ненадолго, поскольку была бы спокойна за мою жизнь. Чтобы мы наконец-то оказались вместе, мне придется отказаться от препарата, а после перейти на нечто более сильное, чтобы она вновь пришла, но отныне навсегда.
   Да будет так.
   Но пока я был в поисках нового лекарства, приходилось оставаться самим собой, чтобы никто не заметил, что я перестал принимать таблетки. В первую очередь что-то могла бы заподозрить Мама.
   – Малыш, ты принял таблетки? – как обычно, поинтересовалась она, когда вернулась домой с работы. Я посмотрел на желтый пузырек, оторвавшись от игры на гитаре и взяв его в руки.
   – Разумеется, принял, – сорвал я, ни капли не покраснев.

   Был прожит день без лекарства, я все еще нормально себя чувствовал.
//-- Три дня до края. --//
   Без таблеток было прожито два дня. Голова немного болела, но терпимо. Странные сновидения больше не мешали спать, правда, после сна не было никакой бодрости. Это заметил даже Влад – обеспокоенно осмотрев меня утром, он воскликнул:
   – Откуда ж у тебя такие синяки под глазами? Вроде весь день продрых.
   – Я вчера поздно лег спать, – зевнув, устало сообщил я.
   – Поздно? Да я звонил тебе в семь, хотел позвать к Кире – мы думали покурить кальян, но тетя Лиля сказала, что ты заснул сразу после школы, – Влад удивленно вскинул бровь.
   – Нет, о чем это ты? – усмехнулся я.
//-- Два дня до края. --//

     I’ll do it all again if I had the chance
     Don’t feel the pain (don’t feel the pain)
     Like novacane (like novacane)
     I’ll take the whole world on, I’m feeling so strong
     Don’t feel the pain (don’t feel the pain)
     Like novacane (like novacane)

(Lil Wayne feat. Kevin Rudolf – «Novacane») [115 - Я сделаю все это вновь, если бы у меня был шанс,Не чувствуя боль (не чувствуя боль),Как под новокаином (как под новокаином)Я брошу вызов всему миру, чувствуя себя настолько сильным.Не чувствуя боль,Как под новокаином (как под новокаином).Lil Wayne feat, Kevin Rudolf – «Новокаин»]
   Третий день без лекарств был прожит. Не знаю, каким образом это вышло, но он действительно был прожит.
   Я сидел на разобранной кровати и пересматривал фотографии с выпускного 2008 года. На любом кадре, где я был запечатлен хотя бы мельком, я окурком прожигал свое лицо, будто стирая из памяти тот день. И, казалось, помогало, но я в ответ я ощущал лишь опустошение, смешанное с гневом.

     So gently– gently I came rapping
     Tapping at your chamber door
     Am I in your troubled mind
     Ever-ever more?

(Yunyu – «Lenore’s Song») [116 - Так нежно-нежно я пришла, постучавшисьВ дверь твоей клетки.Я в твоем беспокойном сознании?Все больше и больше?Yunyu – «Песня Ленор»]
   Я невольно зажмурился, почувствовав неприятную резь. Должно быть, дым попал в глаза. Эти воспоминания… Они решили, что это было самоубийство, ее душу не отпели в церкви. Единственный, кто не достоин торжественных проводов, так это я.
   Та же история была с Эмилией – если бы я был осторожнее, она была бы жива. Но ее посчитали самоубийцей. Рано или поздно, я уверен, мне воздастся за то, что я сотворил; ангелы отомстят мне за неотпетые души. Я не боюсь божьего гнева, ангел смерти давно наградил меня своим поцелуем. Мне закрыта дорога в рай, едва ли я смогу попасть в ад. Моя дорога, мое проклятие – вечно быть изгоем. Я не могу спокойно умереть, забыться в бесконечном, но таком тревожном сне, от которого кружится голова, и ты сходишь с ума.
   Я ежедневно жалею, что не успел уйти за ней. Лишь к ней мои чувства были честными и чистыми, для меня она была всем… а для нее я всегда был ничем? Даже если бы я прислонил к бархатной коже ее шеи заточенное лезвие ножа, она бы никогда не сказала, что любит меня. Не полюбила бы.
   Даже в детстве мне говорили, что такого, как я, нельзя любить.
   Но я бы никогда не сделал так, ведь понимал, что она сказала бы все что угодно ради спасения своей души. Инстинкт самосохранения. Впрочем, несмотря ни на что, я бы пошел за ней хоть на край света. Для меня она была тем самым человеком, ради которого я был готов на все, которого должен был защищать. Это была моя обязанность. К сожалению, я не справился с ней.
   – Не справился? Серьезно? – усмехнулся женский голос за спиной. – Не смеши меня. Ты сам же ее и прикончил. Как и меня. Не пытайся быть невинным. Быть может, тебе поверят, но только не я. Я вижу тебя насквозь, братишка, – я моментально поднял голову и обернулся. На губах Эмилии была холодная безразличная улыбка. Она пожирала меня глазами, будто забирала жизнь. – Я вернулась для тебя. Только мне ты можешь исповедаться. Разве не так?
   – Ты перечитала глупых книг, вот они и стали твоей реальностью, – обессиленно выдохнул я.
   – Действительно? – она скрестила руки на груди и прошла вперед, встав передо мной. Я же в тот момент сидел перед открытым окном на кухне. На улице цвела кроваво-красная осень. – После моей смерти мама стала холоднее к тебе относиться. Где-то на подсознательном уровне она понимала, что с тобой не все так просто, но, во всяком случае, повторно упекать в дурдом она тебя не стала, – улыбнулась она. – Если честно, я до сих пор не понимаю, как Ева настолько легко тебя раскусила. Вероятно, в этом было больше выдумки, нежели настоящего расследования, но она угадала. Она стала первым человеком, которому ты смог довериться, но ты не оценил этого, требуя от нее большего, хотя ей приходилось тяжко – она старалась угодить тебе, сделать ваши отношения особенными. Неужели ты до сих пор не понял, что она была единственным человеком, который любил тебя и мог принять таким, какой ты есть? Ты собственными руками разрушил свое счастье!
   Я перевел взгляд на диск, лежавший на рабочем столе. Я вновь вернулся в день, когда проходили похороны. Это было двадцатое июня…

   20 июня. 2008 год.
   Похороны начались ранним утром на Котляковском кладбище. Для конца июня погода была холодной: дул сильный ветер, свинцовые тучи непроницаемой пеленой затянули небо, и ни один солнечный луч не попадал на озябшую землю. Накрапывал дождь.
   Я был потрясен, когда узнал, что семья Романовых чтила традицию, согласно которой покойную выносили только близкие мужского пола. В числе них оказались мы с Егором – сами вызвались, и нам разрешили – также гроб несли отец умершей, Владимир Николаевич, и его родной брат, Дмитрий Николаевич.
   На похоронах я заметил множество знакомых лиц. Люди, с которыми Ева хорошо общалась. Люди, которые думали, что хорошо общались с Евой. Не уверен, что девушка была бы рада видеть Влада, пришедшего вместе с Кирой. Я никогда не понимал, зачем приходить на похороны с чужим для мертвого человеком?
   – Как пери спящая мила она в гробу своем лежала. Белей и чище покрывала был томный цвет ее чела… – тихо шептал я, и мой голос меня же и успокаивал. Я нерешительно приближался к открытому гробу. Люди впереди расступались, когда я подходил ближе к могильному кресту, на котором была фотография Евы, где я запечатлел ее на выпускном. Она была невероятна красивой, а на губах была живая счастливая улыбка. Крест был невысоким; его было бы сложно найти за раскидистыми ветвями ивы, склонившейся над могилой. – Навек опущены ресницы… Но кто б, о небо! не сказал, что взор под ними лишь дремал и, чудный, только ожидал иль поцелуя, иль денницы? – я перестал узнавать собственный голос. Я был последним, чей пришел черед прощаться с умершей. Я шел целенаправленно к гробу, правда, казалось, что иногда подкашивались ноги. Люди обходили меня стороной, словно на мгновение им было дано узреть, кто являлся причиной смерти. – Но бесполезно луч дневной скользил по ним струей златой, напрасно их в немой печали уста родные целовали… – я замер, когда остановился около гроба. Ева, подобно ангелу, лежала в белоснежном свободном платье, которое, между тем, подчеркивало стройность ее фигуры, в особенности ее осиную талию. Кожа светилась мрамором. Казалось, мой Ангел просто спал, покорно сложив руки на животе. Ее шелковистые волосы спадали на грудь, а на губах застыла едва заметная улыбка. Действительно, я же привык обращать внимание на каждую перемену в ее настроении… Достав из кармана черного плаща записку, сложенную в три раза, я посмотрел по сторонам. По правую руку стояли родители покойницы – тетя Лера плакала, уткнувшись носом в грудь Владимира Николаевича. Мужчина обнимал жену и гладил по голове. Он старался быть сильным, не пустить слезу, но даже невооруженным глазом было заметно, что смерть любимой и единственной дочери состарила его не на один десяток лет. Я мельком глянул на записку и посмотрел на тех, кто стоял по левую руку – подводка Киры размазалась вместе со слезами на щеках. Она плакала, прикрыв рот рукой. Ее глаза казались синими. Наверное, я впервые увидел в Red Head ту неподдельную искренность, которую никогда прежде в ней не замечал. Влад стоял рядом, приобнимал девушку за талию, но его скорбное лицо не было настоящим – очередная игра на публику. Немного поодаль от них стоял Егор. Я впервые видел его слезы. Не думал, что он настолько быстро привяжется к Еве. В груди зародилась необъяснимая тоска. Интересно, а при каких обстоятельствах пришедшие в последний раз виделись с Евой? Наверняка они не думали, что их встреча станет последний, и что прощались они навсегда. Даже Анна Александровна, стоявшая поодаль, не ожидала, что выпускной станет последней встречей с выпускницей. Наверное, в ее голове до сих пор жили воспоминания, каким же был счастливым ее класс в тот день, и никто не мог подумать, что кого-то из нас не станет. Должно быть, родителям Ева сказала, что непременно скоро вернется, лишь встретится со мной. Они ее отпустили, ибо доверяли мне. Простите, тетя Лера и дядя Вова, что я не оправдал ваших ожиданий – я не сумел ее защитить даже от самого себя. Интересно, а как Ева попрощалась с Егором? Маловероятно, что в тот раз она посветила его в то, что собиралась встретиться со мной. Я представлял, как Костенко после очередной прогулки, немного смутившись, попрощался с Евой и неловко поцеловал ее – тогда мне показалось, что, несмотря на то, каким он был человеком, его чувства были искренними. Вероятно, с Кирой Ева попрощалась торопливо, в спешке, сказав нечто на подобии: «До скорой встречи», и исчезла за поворотом, на пути к Школе-на-Руинах. Я вновь невольно опустил взгляд на записку, затем, дрожавшими руками, вложил ее меж пальцев Евы. Это была самая последняя записка в моей жизни, которую я когда-либо писал. Внезапно слабость одолела меня, и я пошатнулся, почувствовав приступ удушья. Верно, отчаяние сбросило на мою шею петлю. Незнакомая прежде боль острыми языками резала мои глаза. Я снял очки и потупил взгляд. Сердце вырывалось из груди, норовя сломать ребра. Я так хотел проснуться! Но стоило моим губам одарить Еву прощальным поцелуем в лоб, как я убедился, что это был не сон. Я резко отстранился и вполголоса произнес: – Нет! смерти вечную печать ничто не в силах уж сорвать!
   Кира заботливо взяла меня за руку и отвела от могилы. Я не понимал, что происходило дальше. Ощущение реальности вернулось, когда Саванова что-то всунула мне в руки и выжидающе посмотрела на меня.
   – Что это? – севшим голосом спросил я, удивленно глядя на коробку DVD– диска.
   – Мы с Евой готовили сюрприз к твоему дню рождения, но так замотались по школьным делам, что забыли вручить, и диск остался у меня. Посмотри, – шепотом попросила меня девушка и вернулась к Владу.

   Время потеряло прежнюю ценность. Если раньше я жил от встречи до встречи, то теперь я не знал, ради чего просыпаться утром.
   Гроб на брезентовых лентах погрузили в сырую землю. Близкие, в том числе и я, кинули по горсти песка в яму. Вскоре землекопы забросали гроб землей и сформировали холмик из песчано-земляной смеси, после уложив цветами.
   – Марк, поедешь с нами? – заботливо предложила тетя Лера, отдалившись от могилы. Я покачал головой, после опустив взгляд и прошептав:
   – Нет, простите, мне нужно побыть с ней.
   Я не знаю, сколько простоял перед могилой, Курил одну сигарету за другой, внимательно рассматривал ее портрет на надгробии. Я не мог поверить, что ее не стало и больше никогда не будет в моей жизни. Я не верил в это до последнего. Каждый раз мое сознание возвращало меня в тот момент, когда она умирала на моих руках, и я ничего не сделал для того, чтобы спасти ее. Меня бросило в дрожь. Да почему же от меня одни проблемы людям?! Одни несчастья?! Ведь сам я никогда не желал другим зла, хотя по необъяснимым причинам же его совершал. Почему же это произошло со мной?! Почему я убил своего самого близкого и единственного человека, которого мог подпустить к себе?!
   Я упал на колени. Пошел дождь. Мои руки неустанно стремились разрыть землю, под которой скрывался гроб моей любимой, но я старался остановить собственное безумие, поскольку именно этими руками я разрушил свое счастье и жизни других людей.
   – Прошу, Ева, вернись… – обессиленно прошептал, подняв взгляд на выгравированные даты рождения и смерти. Мы не дожили до того, как наши проблемы бы разрешились, и мы вновь были бы вместе. Мы не дожили до того, когда бы сделали парные татуировки. Мы не дожили до конца школы. Мы не дожили.
   Прости, малышка, что я стал таким. Я понимал, что ненависть к моему отцу лишь возросла, поскольку именно он наградил меня «даром». Но также я осознавал, что в большей степени я ненавидел только себя.
   – Малыш, поехали домой, – услышал я за спиной мамин голос. С трудом подняв голову, я обернулся. Она стояла в легком пальто в нескольких метрах от меня. Добившись моего внимания, она, будто ребенку, протянула мне руку и ласково улыбнулась. – Поехали. Такси ждет.

   Уже дома я вновь посмотрел на тот диск, который мне вручила Кира. Я долгое время не решался даже открыть коробку, не то что вставить диск в проигрыватель. Несмотря на запреты, я курил прямо в комнате и едва мог заставить себя встать с кровати. В итоге я собрал всю волю в кулак и приготовился к просмотру видео – закурил, причем, по несвойственной мне привычке, одновременно две сигареты, оставив вторую тлеть в пепельнице.
   «Марк, ты самый удивительный человек, которого я знаю», – смущенно улыбнувшись, произнесла Ева и, подняв взгляд, посмотрела в камеру. Тогда она была собой – естественной, искренней, возможно, даже счастливой, поскольку еще ничего не знала. – «Несмотря на то, что мы часто ссоримся из-за того, что слишком разные, мы все равно друзья. Можешь на меня положиться», – девушка подмигнула. Кира, будучи оператором, засмеялась – да, я узнал ее по звонкому смеху. – «Я знаю, что общаемся мы еще недолго, но ты стал мне действительно близким человеком. Оставайся таким же хорошим и добрым, и, главное, искренним. Возможно, кому-то твой характер покажется сложным, но я, кажется, начала понимать тебя. Я очень тебя люблю. С днем рождения, Маркуш», – Ева, улыбнувшись уголком рта, сложила руки за спиной и вновь опустила взгляд. Кира выключила камеру.
   Я в неком ступоре сидел на протяжении десяти минут. Потом, кажется, мир сошел с ума.
//-- Край. --//

     She seemed dressed in all the rights of past fatalities
     So fragile, yet so devious – she continues to see
     Climatic hands that press her temples and my chest
     Enter the night that she came home – forever
     Oh… She’s the only one that makes me sad

(Slipknot – «Vermillion») [117 - Она кажется закованной в отзвуки прошлых смертей,Таких непрочных, даже неправдоподобных – она продолжаетРассматривать свои климактерические руки, что сжали ее виски и мои грудную клетку.Наступает ночь, в которую она вернулась домой – навсегда.…Она единственная, кто всегда заставлял меня плакать.Slipknot – «В алом»]
   Время потеряло ценность, и на этот раз оно бежало со скоростью всадника, спасавшего свою жизнь. Я был готов к любому повороту; бой должен был закончиться. Если жизнь – война, то почему я должен быть дезертиром? Удача была на моей стороне. И она тоже. Должна быть. Я докажу это.
   – Марк, мне в школе задали проанализировать одно произведение, – рассматривая свое отражение, отозвалась Эмилия. – На тему: «У главного героя было раздвоение личности или он был настолько лицемером, что сам поверил в свою ложь?» Как думаешь, персонаж мог быть психопатом, потому что ему в детстве внушили это окружающие, или он помешан на том, чтобы устроить грандиозное шоу и показать, насколько ему плохо без возлюбленной?
   Я пропустил ее слова мимо ушей. Надел черную толстовку, открыл шкаф. Подготовленное заранее оружие было выставлено в ряд. Дедушкин охотничий дробовик, о котором все давным-давно позабыли. Автомат времен войны, который запасливый прадед не сдал после окончания Великой Отечественной. Два пистолета, которые совершенно случайно попали в мои руки. И, естественно, бейсбольная бита – но это был особенный подарок для моего «хорошего» приятеля.
   – Как ты возмужал. Копия отца! – украдкой похлопала сестра, ухмыльнувшись. – А теперь, братишка, задумайся, может, оно того не стоит?
   Допив оставшиеся таблетки и запив их водкой, я поморщился от отвращения и прикрыл нос рукавом. После этого она придет, поскольку я буду на грани, и Она увидит, что я стал тем, кого она так ждала!
   Ни за что не сдавайся! Никогда не отступай!
   С полной уверенностью в своем превосходстве я направился в школу Зверя. Первым делом в планах было расправиться с тем, кто был во всем виноват. Мстить я решил тем же самым оружием, которым посмели развязать войну – бейсбольной битой.
   Школа всегда подталкивала меня на правильный путь, но когда я сбился, она забрала Ее. Здесь меня научили быть тем, от кого я всегда пытался сбежать. Это было самое лучшее обучение в моей жизни!
   Раньше я специально следил за Егором, чтобы точно знать, когда смогу подловить его После уроков начинались факультативы для тех, кто сдавал географию и химию. Идеальное совпадение – другие школьники меня нисколько не интересовали. Главное, чтобы они не мешались мне на дороге.
   Я был уверен, что Егор не сможет досидеть последний урок, и пойдет курить. Посреди занятия, как я и рассчитывал, он вышел из кабинета и направился в туалет. Мне не составило труда оглушить его, предварительно закрыв за ним дверь.
   – Я ведь так и знал, что это был ты, – прохрипел Костенко и потерял сознание. Улыбка пропала с моего лица. Я замер, выпрямившись и задумчиво посмотрев на одноклассника. Не знаю, что мной управляло в тот момент, но я отбросил биту и вышел.
   Никто ничего не слышал. Все шло как по маслу. От улыбки болело лицо, мышцы изнывали.
   В коридоре было подозрительно тихо. Где же мои зрители? Я начал палить из автомата куда глаза глядели. Остановившись, я прислушался. В кабинете экологии было подозрительно тихо. Замолкли. Затем послышались торопливые шаги. Открылась дверь, вышла Таня:
   – Егор? – обеспокоенно позвала она одноклассника, но, заметив меня, осеклась. Только она хотела что-то вымолвить, как я произнес:
   – Не такой уж из меня плохой поэт, не так ли, Blondie? – и, подмигнув ей, я одарил ее чередой выстрелов. Сначала она упала на колени, затем свалилась замертво. Из ее рта потекла кровь. – Жаль, что ты не умерла в прошлый раз. Было бы намного красивей. Записка, слава. А так – очередная жертва.
   В каждый выстрел я вкладывал всю боль и свою душу. Меня бы не замучила отдача. У меня больше не было совести. Я был настолько опустошен, что у меня даже не было желания что-либо изменить. Лишь она могла привести меня в чувства. Я добьюсь ее.
   Это такое странное состояние, когда тебя трясет, голова кругом, и ты не можешь себя контролировать. Здравые мысли, в которых хотя бы была логика, приходили уже после того, когда ты совершил фатальную ошибку. Тобой движет совершенно иное. То, что не поддается объяснению. Этот гнев овладевает тобой, душа пылает костром. Ярость и частичное отупение рассудка невероятно сладки, на вкус напоминают карамельное яблоко. Зашитый под сердце секрет. Я всегда знал, что меня никто не поймет, но что если мои мысли все-таки правдивы?
   Я облизал пересохшие искусанные губы и перезарядил автомат. Все движения были отточены до совершенства; они выполнялись со свойственной технике съемки фильмов о Максе Пейне медлительностью, чтобы зритель поспевал своим скудным умом за героем картины. Я не торопился, я делал все вовремя – иначе зачем это представления, если бы не знал, к чему стремлюсь?
   Но, что, если я просто сошел с ума?
   Глупость!
   Вы ждете, что я сломаюсь? Это невозможно. Вы сломали меня много лет назад. Да и убили меня много лет назад.
   – Марк Зильберштейн, – эхом разнесся по коридору третьего этажа незнакомый женский голос. Я, не в силах перевести дыхание, обернулся, но никого не было. Из кабинета химии внезапно послышались детские голоса.
   Ногой толкнул дверь и, распахнув ее настежь, ввалился в кабинет. Я не мог поверить своим глазам – передо мной был вовсе не привычный 316 кабинет, а мой первый класс с ненавистными зелеными стенами. За низкими партами сидели чем-то заинтересованные первоклассники, а вместо кафедры был учительский стол, перед которым стояла полненькая молоденькая учительница, сложив руки на животе. Вероятно, она недавно закончила обучение в педагогическом институте.
   – Марк Зильберштейн, – вновь повторила она, смотря на ребенка, сидевшего в одиночестве за третьей партой среднего ряда. Дети смеялись над маленьким мальчиком, который стыдливо пытался спрятать заплаканные глаза. Тогда мальчишка узнал, кто его отец на самом деле. – Тебя не учили, что мальчики не должны плакать? Ты же прилежный ученик, послушаешь свою любимую учительницу?
   Прилежный ученик, значит, да?
   – Сдохни, мразь! – я направил на нее прицел автомата и пустил очередь. Меня всего затрясло от ярости. – Меня дразнили, что у меня нет отца! А знаешь, почему?! Потому что он был убийцей! Скажи, а какое бы лицо было у тебя, узнай ты правду?! Не боялась бы, что ученик тебе заточенным карандашом проткнет глаз после уроков?!
   В следующее мгновение воспоминание рассеялось, и мой взгляд пал на стеллажи, расположенные в конце класса. Хах, да. Они так и не узнали, куда делось сердце Александрии. При жизни она была человеком разума, поэтому я решил, что оно ей ни к чему, и орган бы нашел более достойное применение на уроках биологии среди прочих заспиртованных органов и жаб. Если хочешь, чтобы никто этого не нашел – прячь на самом видном месте.
   В сердце поселилась необъяснимая печаль.
   Пожалуй, именно с того дня я перестал проявлять какие-либо эмоции. Люди не принимают настоящие чувства; есть правильные эмоции, а эти были неправильными. Черт, да о чем я? Почему меня это тормозит! Нельзя зацикливаться на прошлом!
   Каждый сюжет имеет одинаковую закономерность развития событий, но понять ее можно по-разному. Интересно, какой урок извлек бы из этого я?
   – Остановись! – отчаянно крикнула Саванова, ставшая ширпотребом. Где мне останавливаться, когда? Я и так плелся как улитка. За моей спиной возникли сестры Вожжовы, рты которых были в кроваво-красной пене. Я не видел их, но точно знал, чувствовал нутром, что это близняшки.
   – С днем рождения, The Поэт, – хором пропели сестры. Моя рука не дрогнула, но когда я обернулся, сзади больше никого не было.
   – Твои жертвы рады, что ты перестал их скрывать, – удовлетворенно произнесла Эмилия, – но на твоей стороне больше никого нет.
   – Мне больше нет смысла скрывать, что именно я их убил. У меня всегда была своя собственная сторона, – не спеша спускаясь с лестницы, ответил я. – И единственное, чего я хочу, так это увидеть ее.
   – Кого ее? – усмехнулась ЛаЛаури, улыбаясь окровавленными губами. – Судили да судят, но ты не при чем. Все помнят, ты помнишь, но скоро забудешь.
   Стиснув зубы, я пошел дальше. Медленно, без спешки, спускался вниз по лестнице, напевая всеми известный «Sweet Dreams» [118 - «Sweet Dreams» – «Сладкие мечты» (англ.), песня группы Eurythmics.] в мрачной аранжировке Мэнсона, дабы придать действиям кинематографичности. Осознавал ли я масштабность того, что сотворил? Несомненно, это было грандиозно! Я осознанно шел к этому, все было ради того, чтобы вновь ее увидеть. Впрочем, к чему повторяться? Мне не хватало не только ее теплых прикосновений, взгляда с толикой смущения из-под пышных ресниц, нежного запаха жасмина… – проклятый удовый запах перебивал все ощущения! – но и ее родного голоса, разговоров о самых, пожалуй, обыденных вещах, например, о The Поэте.
   – Смотри, малышка, ради тебя я стал им! Я продолжил эту войну, и я знаю, что делаю! И ничто, никто, даже я сам не в силах меня остановить! Ради тебя я стал The Поэтом! Смотри! Где же ты?!
   – He is second The Поэт [119 - He is second The Поэт – Он второй The Поэт (англ.)], – тихонько пропели ММР в полном составе. Я продолжал идти дальше. Ноги немного подкашивались. В висках запульсировала боль. Мысли перепутались, в глотке пересохло. Вспотели ладони. Я невольно облизнул пересохшие губы, пытаясь поймать ускользавший образ. Кого я так хотел увидеть? Я не мог вспомнить ее имени! Но я знал наверняка, что она была чертовски красива, обаятельна, умна и добра, и я нуждался в ней больше, чем в кислороде.
   – А ты знаешь, что совсем сошел с ума? – опечаленно спросила Эмилия, возникнув на моем пути. Я прошел мимо, продолжая следовать за своей целью. – Я пыталась тебя спасти, но тщетно.
   – Плевать, – интересно, оценишь ли ты мои старания? Ждешь ли меня? Поджидаешь ли на пороге первого этажа? Поверь, все люди, которых я убил, не стоили даже твоего мизинца. Это была слишком малая плата, но я наверстаю упущенное.
   «Sweet Dreams» эхом раздавался по всем лестничным пролетам, напоминая мне о зловещем мертвом молчании школы Зверя. К сожалению, множество моих проблем объединялись одним учебным заведением – хорошо, что отец не учился здесь. Эта мысль меня позабавила, и я ухмыльнулся.
   – Ты обещал, что не станешь таким, – где-то поблизости прозвучал до холода знакомый женский голос.
   – Кто?… – я обернулся, но никого не было, даже самого обычного призрака.
   – Мы сами определяем свою судьбу, – продолжила девушка, и на мгновение мне показалось, что это был Ее голос. Подобно весеннему ветерку, приносившему тонкий сладковатый жасминовый аромат, он случайно забрел на старые беспокойные руины, где центрифуга никогда не остановится. Чертов удовый запах рассеял жасмин, дьявол!
   Я помню ее последний взгляд. Полный тревоги, страха, разочарования. Я ощутил собственное бессилие, когда держал ее на руках. Раньше мне казалось, что я удерживал ее в своих объятиях, чтобы душой она всегда была рядом; я не позволял ей исчезнуть из своей жизни, теперь же я получаю ответную реакцию. Моя душа стремилась к ней, желая прикоснуться, почувствовать ее рядом с собой. Наверное, эта цель вскружила мне голову. Ради этого я был готов на многое – впрочем, к чему обманывать? – я готов на все.
   – Нет, это дело крови, – усмехнулся я, вспоминая разученную с детства фразу. Никотином она опьяняла мой разум, а смолами сжигала легкие. Перед глазами вновь возник ее последний взгляд, словно это было наяву. С какой грациозной легкостью она приняла решение судьбы, завершила свое испытание. Возможно, если бы все было иначе, не будь я тем, кто я есть, все было бы иначе… Иначе…
   Мне плевать, у меня твое имя на сердце! Я тебя ни за что больше не отпущу, ты навсегда забудешь, что такое предательство.

   «Малыш, ты не забыл принять таблетки?»

   Голова закружилась, и я остановился. Сзади послышались торопливые приближавшиеся шаги.
   – Прошу, Марк, остановись! – сквозь слезы взмолилась очередная жертва насилия современного общества. Она стремилась выделиться исключительно яркой внешностью, но не тем, что внутри. Пустышка. – Ты не сможешь ее вернуть. Ее больше нет! Ева мертва!
   – Ева… – на выдохе произнес я севшим голосом и обернулся, с интересом посмотрев на Red Head. Ее слова мгновенно привели меня в чувства. Едва ли я теперь понимал, что происходит. – Кира?… – Но не успел я повернуться, как внезапно кто-то выхватил у меня из рук оружие и прикладом ударил в грудь. Я кубарем покатился по ступенькам.
   Земля ушла из-под ног, я ничего не чувствовал. Все оружие потеряло свою силу. Внезапно в голове вспыхнула отчаянная мысль – ЕЕ не было рядом. Ее никогда… Тот призрак, которому так и не удалось добраться до меня. Ее правда никогда не было рядом? Боль разливалась по телу, так, будто кто-то нажал на «включить» все ощущения. Долгожданный удар, падение на холодные, чуть ли не ледяные плиты лестничной площадки первого этажа. Боль заглушала ускоренное сердцебиение. Что же с сердцем? Центром боли стали затылок и спина, я не в силах подавить зародившийся в глотке стон.
   Все воспоминания мигом пронеслись передо мной. Я вновь пережил те несколько лет, которые были яркими с ней и блеклыми без нее. Я вспомнил то, что должен был забыть. Разрядом тока воспоминания вернули меня в тот день, когда ее похоронили. Я не был достоин присутствовать там. Кажется, я совершил слишком много ошибок всего за одну жизнь…
   Ева… Ева! ЕВА!
   Но вместо отчаянного крика из горла вырвался очередной сдавленный стон. Он глухо ударился о стену и эхом покатился по школе Зверя последним воспоминанием обо мне.
   – Марк, мы можем тебе помочь! – изо всех сил кричала Кира, пока Влад удивленно рассматривал автомат – вероятно, он впервые держал настоящее оружие в руках.
   – Чем же? Неужели вы можете вернуть ее мне?
   – Ты ведь говорил, что забыл ее.
   Я проиграл битву. Самое важное сражение в моей жизни – свою войну. Я… Я просто не хотел умирать. Я не должен был отпускать ее. Это был конец.
   Повернул голову и посмотрел наверх.
   – Что ты собираешься делать, Влад?! – в истерике вопрошала Саванова. Слезы градом текли по ее щекам, размывая тушь. Берднев неумелыми руками умело перезарядил автомат и направил прицел на меня. Конечно, это можно было красиво обыграть. Я бы непременно резко вскочил, игнорируя полученные травмы, как делал то раньше. Он бы обязательно выстрелил, но промазал. Но история не терпит сослагательного наклонения.
   – А ведь говорил, что забыл ее… – невесело повторил Влад.

   20 сентября. 1999 год.
   Заплаканный мальчик сидел за партой, когда другие первоклассники вышли из кабинета резвиться на большую перемену под присмотром учительницы. Лишь один мальчишка с ярко-голубыми глазами подошел к тому и присел на свободное соседнее место.
   – Что-то случилось, Марк? – он дружелюбно улыбнулся.
   – Куда ты знать меня? – протирая глаза, ответил тот.
   – Я слышал, как тебя звали ребята. Я хотел подружиться. Меня вот Влад зовут.
   – Привет, Влад.
   – Привет, Марк.

   20 сентября. 2008 год.
   Опечаленный юноша сидел в полном одиночестве, пока одноклассники, пользуясь случаем, разбежались кто куда. Сложно понять, что его терзало в тот момент: то ли нехватка никотина, то ли душевное беспокойство, не покидавшее его уже который месяц.
   – Что-то случилось, Марк? – единственным человеком, заметившим что-то неладное, оказался Влад. Он сел на пустовавший второй ряд рядом с Марком.
   – Хороший вопрос. Да… все в норме.
   – Я же по глазам вижу, что врешь, – улыбнулся Берднев.
   – Да тебе-то какое дело, Бреднев? – попытался огрызнуться парень, что вышло паршиво.
   – Я всего лишь хотел помочь, – несколько отрешенно произнес Влад. – Неужели… ты до сих пор не забыл ее?
   – Кого? – искренне удивился немец.

   Ева – не тот человек, которого можно просто так забыть.
   При помощи перил я начал подниматься. Влад крепче вцепился в дробовик, не сводил с меня прицела. Его дрожавшие пальцы были готовы нажать на спуск. Моя рука плавно легла на кулон, который я когда-то подарил Еве. Улыбка едва ли коснулась моих губ. Я все вспомнил. Я был готов к чему угодно.
   – Нет! Влад, не делай этого! – взмолилась Кира.
   Пора платить за то, ради чего стоило сражаться. Какой бы высокой ценой мне это не показалось, я обязан вернуть долг. Только тогда мы будем вместе.
   Я мечтал, чтобы кто-нибудь выключил чертову центрифугу. Почему тогда помешал ей? Теперь же центрифуга никогда не остановится.
   – Мне жаль, но это конец… – прошептал Влад.
   Я был готов к любому повороту; бой должен был быть закончен. Если жизнь – война, то почему я должен быть дезертиром? Похоже, внутри меня все сломалось. В прямом или переносном смысле? Слезы заволокли глаза непроницаемой дымкой, губы непослушно разрезались в безумной, безудержной улыбке. Я не стану просить прощения за то, что сошел с ума. Хотя, знаешь, прости… Теперь мне самому начинает казаться, что ты полюбила не меня, а то, кем я притворялся. Прости меня. Кровь активно пульсировала в висках. В горле встал неприятный ком, казалось, что меня тошнило от того, какой я человек. Какой я на самом деле. Действительно, а какой я?
   В одно мгновение твоя жизнь прервалась, а через секунду началось мое существование. Меня никогда не было для тебя, но ты всегда была для меня. К сожалению, мы стали пленниками собственных иллюзий. Однажды, ты умерла на моих глазах. Ты должна была уйти.
   Срываю кулон и поднимаю руки на уровне головы. Слеза невольно катится по щеке. Я слышу, как где-то вдалеке кричит Кира. Я слышу, как Влад с минуты на минуту нажмет на курок.
   На моей стороне никогда никого не было. Кажется, теперь даже меня нет на той самой стороне.
   Я бы мог подняться по лестнице. Влад бы мог не справиться с дробовиком. Но история не терпит сослагательного наклонения, а я слишком устал, чтобы продолжать этот бой.
   Спасибо за воспоминания.
   Выстрел.

     Yo u gotta be honest
     Yo u gotta be guarded
     Sure I’m gonna say
     Right on the inside that is the hardest, the hardest
     game to play

(Band of Skulls – «Honest») [120 - Ты должен быть честным,Ты должен быть осторожным,Непременно, я скажу.Быть правильным внутри – самая тяжелая, самая тяжелая игра.Band of Skulls – «Честный»]
   31 августа.2010 год.
   У школы Зверя всегда была плохая репутация. Задолго до того, как все узнали об очередном происшествии осенью 2009 года. Говорят, в ней обитают призраки. Стены за десятки лет пропитались легендами и страхами поколений, мрачные воспоминания обретали вторую жизнь. Даже когда кабинеты и коридоры пусты, то, затаив дыхание, можно услышать шепот тех, чьи души навсегда остались где-то здесь. В тяжелые часы еще слышатся уверенные шаги, которые преследуют любого одинокого человека на лестнице.
   Совершая ночной обход после закрытия школы, охранник начал путь в потемках с третьего этажа, потом прошел по второму. Первый осматривать не было смысла – именно на нем находилась его коморка. Последним пунктом в его обходе был актовый и спортивный зал и женская раздевалка на третьем этаже. Про другое крыло школы ходило бесчисленное множество вымыслом, как, например, «третий этаж проклят». У охранника не было этих глупых предрассудков. Проходя по коридору в противоположное крыло, можно было услышать отдаленные голоса, будто доносившиеся из прошлого. Сердцебиение учащалось, сложно было услышать собственные шаги. Школа оживала.
   С первыми опавшими листьями придет новый приток крови. Омертвевшее тело вновь наполнится жизнью.
   Голоса доносились из актового зала. Остановившись перед дверью, охранник толкнул ее и в исступлении замер. Он был крайне удивлен, увидев высокого юношу, направлявшегося к сцене, шедшего между рядами. Голова была опущена; он волочил за собой окровавленную биту. На какое-то мгновение показалось, что зрительские места занимали другие люди, но они были… мертвыми? Пахло гарью, формалином, порохом, кровью, гнилью. И все это смешалось в странный запах, который обычно доносился из операционной.
   – Молодой человек, вам нельзя здесь находиться… – опомнившись, охранник посветил дрожавшим лучом фонарика в спину незваному гостю. Тот, в свою очередь, дойдя до сцены, медленно обернулся. Лицо юноши… Оно не раз появлялось на страницах газет, мелькало в новостях. Его мог узнать даже житель другого города. Во второй руке у него был зажат кулон в виде креста, шнурок которого свисал до колена. В свете луны была видна кровь, которая насквозь пропитала черную толстовку. – М-Марк З-Зильбершт-тейн? – охранник признал печально известного ученика. Выронив фонарик, он побежал прочь.
   У школы Зверя всегда была плохая репутация. Отпустит ли она когда-нибудь беспокойную душу Марка, или она обречена на вечные страдания?

   17июня. 2008 год.
   Несмотря на внешние изменения, в Еве можно было уловить необъяснимое беспокойство. Она была чем-то встревожена и расстроена. В воздухе витал непривычный запах озона после дождя, от которого у девушки кружилась голова, звенело в ушах и плыло перед глазами. Смеркалось. Из-за угла показалась Саванова, которая считала своим долгом опаздывать на любую встречу, к чему Ева давным-давно привыкла.
   – Привет, – она поцеловала подругу в щеку, приобнимая за плечи. – Как там у тебя дела? Поговорили с Марком?
   – Да все нормально. Просто… – осеклась Ева и отрешенно улыбнулась, прикрываясь смущением. – Можешь оценить стихотворение? Я его написала, когда все это случилось.
   – Естественно, – радостно согласилась Кира, закуривая. – Будешь? – вежливо предложила подруга, но Ева отрицательно помотала головой.

     – Тому, кто никогда не узнает,
     Не признает себя в этих строках.
     Что в себе книга скрывает?
     В каждом действии, метких словах…
     Ты стал бы героем романа —
     Лицом важным, речь между строк.
     Я бы призналась тебе без обмана.
     Впрочем, какой в этом прок?
     Я не поэт, а ты не читатель,
     Но музой моею ты стал.
     К сожалению, я просто мечтатель,
     А ты – секрет, заточенный в подвал.

   – Неужели ты посвятила этот стих Марку? – внезапно спросила Кира, вероятно, удивившись. Прежде она не замечала за Романовой подобных жестов.
   – Нет, – шепотом возразила девушка и про себя улыбнулась. – Это стихотворение посвящено образу, которого никогда не существовало, но в него все верили. Казалось, даже сам образ поверил в то, что он существует. У него не было задатков стать настоящим, реальным человеком. Он всегда будет никчемным, продолжая играть выбранную роль. Лишь потому, что он разочарованный.

Екатерина Тарасюк Разочарованный (Tnks Fr T Mmrs)

Разочарованный (Tnks Fr T Mmrs)

Ноль – ноль

Ноль – один. На руинах школы

Ноль – два. Как запечь ногу, сохранив витамины

Ноль – три. Город на Костях

Ноль – четыре. Hair back, collar up, jet black, so cool

Ноль – пять. Формалиновое сердце в КРС

Ноль – шесть. «Моей сестре бы это понравилось»

Ноль – семь. Sweet Sixteen!

Ноль – восемь. Дикая фобия длинных названий, или «Ева, не будь сучкой Марка!»

Ноль – девять

Один – ноль. Alpha M

Один – один. Центрифуга никогда не остановится

Ноль – ноль

Екатерина Тарасюк
Разочарованный (Tnks Fr T Mmrs)