Анна Субботина
Анины рассказы

   © Субботина А. А., 2015
   © ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2015
//-- * * * --//

   Если о своей высокой нравственности разглагольствует мужчина, значит, он лицемер, если женщина – значит, она попросту некрасива…

   Эти слова Оскара Уайльда вспомнились мне уже под утро. К чему? Судите сами.

   Я сижу на обеденном столе в Гранатовом переулке. Шестое, нет, уже седьмое апреля… Четыре часа утра. Мне за тридцать, но в моем теле ни одной лишней жиринки, за три года шикарно наработанный пресс и попа. Одним словом, своим телом я горжусь, оно лучше, чем было в семнадцать и двадцать четыре. Сижу и не стесняюсь нисколечко. Передо мной мужчина моей мечты, ну, на ту пору это точно так и было. Это Саша Мамонт. Человек с детским, чуть озорным взглядом голубых глаз, которые большую часть времени скрыты за очками. Вечные свитера, шарфы а-ля творческая интеллигенция, сумка с книгами на плече. Постоянный фигурант списка Forbes, меценат и издатель, человек с которым можно обсудить, что читать. Мне тогда казалось, что у нас уйма общего. Большая библиотека в доме родителей, московское детство, любовь к книгам, желание держать их в руках, любоваться хорошим переплетом, ненавидеть электронные аналоги, ну и все такое. Ему под полтинник, он старается не смотреть мне в глаза и украдкой «подворовывает» на мою горделивую наготу. «Лет двадцать, не больше», – тихо роняет он комплимент. Я порываюсь все же одеться. «Нет, сиди так».
   Вы спросите, как я оказалась в такой ситуации? Ну, история-то длинная. А вот разделась я, потому что в карты, есть такая итальянская игра Uno, ему только что проиграла. Это было условие. Его, конечно. Я собиралась в этот вечер у него остаться на ночь. Первый раз за семь лет нашего знакомства. Но не осталась. Он и теперь иногда – по-отечески – долго и очень нежно целует меня в лоб на прощание. Я слышала, что когда он заказывает девочек, то любит групповуху и грубый секс, но ни за что в это не поверю. Проверить, видно, не дано.
   Меня зовут Марьяна, Марьяна Пименова. Родители дали мне странное имя, хорошо, что фамилия не привлекала ко мне в детстве столько внимания… Я красивая, и считается, что пользуюсь успехом у мужчин. Мне самой так кажется далеко не всегда. Но я уверена, что красивым женщинам в этой жизни предоставляется больше шансов, чем некрасивым. А потому последние не могут и не должны судить первых. История, которую я хочу рассказать, началась с развода. Развод надо пережить. Я не шучу. Не поверите, сколько удивительных диагнозов ставят врачи как результат стресса, спровоцированного разводом. С моего развода я начала новый отсчет времени. Однако моим подругам казалось по-другому. Я уже давно заметила, что люди, пребывающие в состоянии более или менее устойчивого брака, постоянно пытаются затащить в него всех, кого встречают на своем пути. Что уж говорить о лучших подругах…

   «Мужчины женятся от усталости, женщины выходят замуж из любопытства. И тем и другим брак приносит разочарование», – считал Оскар Уайльд.

   Чудо каким теплым выдалось это 10 апреля. Ленка-шляпка сидит напротив меня на «Веранде у дачи» с салатом «Цезарь» и бокалом Chablis. Она проникновенно заглядывает мне в глаза:
   – Нет, ты мне скажи. Ты хочешь быть счастливой?
   Я в очередной раз торможу с ответом. Лена моя ровесница, успевшая к моему возрасту обзавестись двумя детьми от разных мужей. Собственно, прозвище Ленка-шляпка она получила от своего супруга, топ-менеджера «Ростелекома», за любовь к самым разным шляпкам и панамкам. Естественно, называл он ее так только за глаза. Лена не работала, и когда она не была озабочена проблемами с детьми и моим личным счастьем, то предъявляла к мужу груду претензий. Начиная с того факта, что он с ней расписался без свадьбы и, самое главное, без белого свадебного платья, и кончая «одолженной» им десяткой грина их общей знакомой при невыясненных обстоятельствах. Я смотрела на черную, довольно элегантную широкополую шляпу, вероятно из итальянской соломки, последнее приобретение Лены, и думала, что не знаю, что такое счастье. А потому не представляю себе, чего же я на самом деле должна хотеть.
   – Нет.
   – Как нет? Но ты же должна хотеть быть счастливой. Тебе надо рожать детей и любить мужа!
   – Мужа уже нет, – напомнила я.
   – Ничего, заведем другого.
   Настрой подруги был боевым, и я внутренне поежилась. Постель и планы на выходные, которые отныне ни с кем не надо было делить, вот уже несколько месяцев наполняли меня ощущением полета.
   – Каким же образом? – нашлась я.
   Мужчины за соседним столом уже минут пятнадцать подавали недвусмысленные знаки внимания, и наконец к нам подплыл официант с довольной улыбкой:
   – Это вам шампанское с соседнего стола.
   Рядом со столом пристроили ведерко с Moet&Chandon Nectar Imperial, а на стол легла визитная карточка. Я прочла вслух, изо всех сил стараясь сдерживать смех:
   – «Лимур Эдэмович Ислямов, президент “Стройскладинвест”. МКАД, влад. 34».
   Мы синхронно поворачиваемся к официанту:
   – Вы знаете, мы за рулем. Пить не будем.
   – А ведь это очень хороший наш клиент, – не скрывает разочарования официант, унося бутылку.
   – Да, выпендривается, не просто Chandon, а нектар. Хотя я сладкое шампанское не признаю, – проводила бутылку Лена шепотом.
   За рулем, на обратной дороге, я позволила себе улыбнуться. Тоже не особенно люблю этот новомодный Nectar, очень уж напоминает по вкусу Asti Martini из босоногого детства, но все равно приятно.
   Вернувшись на дачу на Ильинском шоссе, которую я впервые снимала совсем одна, я устроилась у камина и задумалась. В самом что ни на есть плачевном состоянии, по итогам пятилетних неудавшихся отношений с мужем, находилась моя карьера. И вот это мне приносит настоящее не скажу несчастье, но очевидный дискомфорт. Диплом газетного отделения журфака МГУ, а также наличие удостоверения штатного сотрудника не особенно популярной столичной газеты особых вариантов не оставляли. Надо было срочно отыскать и устроиться в издание популярное. Ни малейших представлений о том, как это сделать, я не имела. Предыдущий опыт моих сношений с внешним миром ограничивался навыками турменеджера (я подыскивала маршруты для нашей семейной пары и общалась с турагентами), хорошей ориентацией в модных распродажах Москвы, Милана и Парижа, ну и чуть-чуть от домашнего доктора-психотерапевта. На этой мысли язычок пламени разгоревшегося камина, как мне показалось, мстительно взмыл вверх в опасной близости от моего колена.
   – Ну, значит, не было психотерапевтических навыков, – обиделась я вслух.

1 мая. Сардиния. Cala di Volpe

   – Зря развелась, ты потом наверняка пожалеешь. Все мои подружки, которые разводятся, потом обязательно жалеют. Поедем развеешься с нами на Сардинию на майские. Я новую лодку на воду спускаю.
   Напротив меня за столиком в «Мясном клубе» сидит единственный знакомый мне почти с детства миллиардер, олигарх по-нашему. Владельца «Российского стандарта» Марата Италко я встретила за два дня до майских праздников, на которые у меня впервые за долгое время не было ровно никаких планов. Он не был женат никогда и, по утверждению близких друзей, никогда этого не сделает. Что похоже на правду. Ведь теперь он счастливый отец троих детей от разных «подружек», ни на одной из которых он женат так и не был. Наш с ним непродолжительный роман датировался десятилетней давностью, и, несмотря на то что инициировала расставание именно я, на прощание он заявил: «Имей в виду, я тебя теперь никогда не оставлю». Обещание это до последнего момента действительно сдерживал, появляясь в моей жизни каждый раз после очередного расставания с любимым человеком. И помогая, надо заметить, совершенно бескорыстно, то есть без намека на секс.
   На Сардинию мы, как приличные, вылетали из терминала Д Шереметьево-3 1 мая. Вылет задерживался из-за новой пассии Марата, очередной Мисс России, которая перепутала аэропорты и теперь стремилась к нам через весь перекрытый из-за праздничных демонстраций город из Домодедово. «Как ты думаешь, может, это повод? Ну, поставить точку…» – вполголоса допрашивал Марат друга детства и младшего партнера Игоря. Тот пожимал плечами. В этот раз Марат свою красавицу не бросил. Это произошло годом позже, хотя к моей истории это не имеет никакого отношения.
   На итальянском острове нас встретили черные «мерседесы» и первым делом отвезли на коктейль в дом Марата, который он купил у премьер-министра Италии Сильвио Берлускони и само собой жаждал продемонстрировать новую покупку. К ночи мы попали в свои номера в одном из самых фешенебельных отелей курорта, Cala di Volpe. Таким образом, в гостях у Марата оказались на тот момент главред «Invogue» Елена Валецкая, топ-модель Дарья Портянова с мужем Джеррардом Вордманом, а также дюжина светских львиц.
   В моих глазах госпожа Валецкая была на тот момент, прежде всего, известна своей незабываемой колонкой в первом номере российского журнала «Invogue». Во-первых, в ней она честно созналась, что первый раз сидит на модном показе в Париже, что, согласитесь, нонсенс для модного редактора. Впрочем, это место Елена Валецкая получила для околомодной общественности довольно неожиданно, занимаясь экономикой в одном из иностранных информагентств. А во-вторых, надавала советов, как вести себя даме на светском приеме, если, не дай бог, она вдруг – о ужас! – обнаружила точную копию своего платья на другой даме. К счастью, выбор перед бедняжкой был широк: от предложения облить обидчицу красным вином до варианта облить им себя, чтобы под благовидным предлогом удалиться с вечеринки – естественно, с тем чтобы переодеться. И тем самым снять ужасный конфуз. Эту колонку тогда не обстебал только ленивый, соответствующая заметка появилась даже в газете «Московский комсомолец». Пара «золушки» из Нижнего Новгорода Дарьи Портяновой и настоящего английского лорда Джеррарда Вордмана всегда вызывала мое любопытство. Я никак не могла понять, что же у них общего. Один маститый итальянский фотограф рассказывал, что Джеррард является еще и директором Дарьи-модели и вроде даже подворовывает кровно заработанные ей миллионы. Трудно сказать, правда ли это. Но когда мы вместе отдыхали на пляже, мы с Еленой Валецкой и другими девушками скинулись, чтобы купить Дарье шелковое пляжное платье, синее, под ее глаза. Их дюжинами, всего по 20 евро, носили черные продавцы. Купили его мы, потому что Джеррард Вордман, прямо в нашем присутствии, отказал жене в этой покупке. Что выглядело по меньшей мере странно: в день каждый из нас съедал и выпивал, наверное, евро на пятьсот минимум. Правда, за все платил Марат… Зато во время приема пищи Джеррард и Дарья смотрелись как одна семья, поскольку оба просто обожали русскую водку. Джеррард пьянел быстро. Дарья нисколько не отставала от мужа по количеству выпитого, но переносила действие алкоголя куда более стойко. Я смотрела на то как хрупкая топ-модель с круг лым детским личиком опрокидывает стопку за стопкой, как на диковинный цирковой аттракцион. Это зрелище немного напоминало мне фокус, который я часто просила в детстве продемонстрировать своего отца: он мог запросто съесть луковицу, как простое яблоко.
   Самой интересной гостьей лично для меня стала светский обозреватель газеты «Ъ» Алена Петрова. Она приехала позже остальных, так как задержалась, естественно по рабочим вопросам, на Лазурном Берегу. Мы вместе днем покидали отель, чтобы пошопинговать в небольших магазинчиках. Официальные бутики Порто Черво отпугивали чопорностью и дороговизной. Хотя я и обзавелась там часиками TechnoMarine с бриллиантами на пластиковом розовом ремешке. Дело в том, что когда-то мне отказался их купить мой бывший муж. Покупать шортики и свежие шпильки мы предпочитали в магазинах более бедной северной части острова. Алена Петрова так и осталась для меня самой удивительной из знакомых мне девушек. Будучи плотной и невысокой, никакой ревности к так называемой модельной внешности (которой обладала я) она не демонстрировала. Зато у нее были огромные голубые глаза, которые имели свойство обозревать окружающую действительность не только с долей искренности, которую трудно сохранить в должности светского обозревателя, но и с таким необходимым в этой профессии юмором. Она серьезно увлекалась йогой и была удивительно интересным собеседником. Мы подружились, и уже осенью я напросилась писать внештатно для полосы «Светская жизнь» газеты «Коммерсантъ». Начав, таким образом, новый этап своей карьеры.

(Напряженное 30 мая)

   Моим подругам, однако, мои карьерные усилия казались лишь уходом в сторону от насущных проблем.
   – Познакомиться случайно в наше время невозможно, – убеждает меня Таня уже в Москве, ловко перебирая тонкими пальцами по застежке корсета от Ermanno Scervino. Его стоимость уверенно стремится к моим новоприобретенным часикам. – Надо сходить к бабке. Она поможет.
   – Но я всегда думала, что к бабке – это когда болезнь, вернуть мужа или похудеть навсегда?
   Таня поводит голым плечиком и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, изящно балансируя на 15-сантиметровых лабутенах, подхватывает миниатюрный клатч от Escada, усыпанный алыми стразами. (Никогда не понимала, как она умудряется засунуть туда и документы, и телефон, и деньги.)
   – Бабки бывают разные, надо только найти правильную.
   С тоненькой светловолосой Таней я тоже познакомилась у Марата, прямо на борту его самолета. Каким-то удивительным образом он умудрялся не только встречаться и с ней, и с Мисс Россией одновременно, но и взять их обеих с собой на Сардинию, поселив в разных концах Cala di Volpe. Благо отель немаленький. Когда ему приходило в голову поужинать с одной из девушек наедине, то ей от имени Марата звонила его личный помощник Лариса. Иногда это напоминало настоящий театр абсурда: «Таня! Маратик заедет поцеловать тебя на ночь». И все же не то чтобы соперницы не понимали, что на самом деле происходит. «Мы вчера, когда ужинали, он мне начал объяснять, что у него отношения происходят по кругу. – Таня сидит в моем номере в ослепительно-белом гостиничном халате, который красиво контрастирует с ее загаром, и аппетитно поедает сэндвич с ветчиной, запивая его теплым молоком. – Даже схему нарисовал, ты, говорит, у меня сейчас вот здесь, сверху круга, а она вот здесь, сбоку. Представляешь?» Надо сказать, я представляла, но помалкивала. С ними обеими Марат перестал общаться почти одновременно, ему кто-то родил сына, и это событие поглотило его целиком.
   Мы с подругами сидим в «Ле маре» на Малой Грузинской, передо мной дымится домашняя паста с грибами в сливочном соусе.
   – Слушайте, мне тут такую волшебную историю рассказали. Одну девочку бросил парень, когда она забеременела. Просто утром ушел из их съемной квартиры и больше ни разу не позвонил. – Оля моя давняя подруга, еще с «Московской красавицы». Она и сейчас настолько хрупкая и круглолицая, что совершенно нельзя понять, сколько же ей на самом деле лет. А между тем недавно она родила от человека, которого любит с 19 лет. Теперь он ей построил небольшой домик на Рублевке, и она одна там воспитывает сына. Удивительно, но за время их романа этот деятель современного искусства успел два раза жениться, и от последнего брака у него уже двое детей. – У нее на нервной почве выкидыш, за квартиру платить нечем. Работать она никогда не работала. В отчаянии, сразу из больницы, по первому попавшемуся объявлению бросается к гадалке. Та ей что-то рассказывает про настоящее и прошлое.
   – Они хорошие психологи все, – недоверчиво влезаю я.
   – Марьян, ну что ты вечно всех перебиваешь, дай рассказать-то. – Ленка-шляпка нервно вертит в руках бокал розового шампанского.
   – Так вот, денег у нее не берет, – продолжает Ольга, подхватывая палочками ролл «Калифорния». – Отдашь, говорит, через неделю. И когда она уже уходить собралась, та ее подождать просит: «Через час пойдешь. Давай я тебе пока кофе сварю, карты разложу. Все равно спешить тебе некуда». Ну, она ее послушалась. Выходит из подъезда через час, а у ее «мерседеса» все колеса проколоты. Ну и там райончик еще такой, в Марьино где-то, что странным это не показалось. Она к дороге пошла, помощь найти, и тут «майбах», откуда ни возьмись. Тормозит. Окно на заднем сиденье открывается, там мужик приятный такой: «Девушка, говорит, вас подвезти?» Ну, она про колеса. Он отвечает, что, мол, и колеса тоже не вопрос. Ну, в общем дня через два она к нему в дом в Барвиху переехала. Они на свадьбу меня через неделю пригласили.
   – Бред это все, – зло отрезаю я. – Ну то есть простое совпадение. Не больше.
   – А я верю если не в гадалок, то в судьбу, – мечтательно произносит Ленка, закатывая глаза. – Мне кажется, если ты на самом деле хороший и искренний человек, то обязательно встретишь того, кого заслуживаешь.
   Давно уже замечено, что замужние девушки составляют разительный контраст по отношению к свободным своей наивностью, часто граничащей с откровенной глупостью. Отсутствие необходимости каждый день сражаться за место под солнцем, как показывает практика, неблагоприятно сказывается на серых клетках. Но придает этим самым страдающим замужним дамам некоторое очарование, которое вполне себе способно пленить отдельных, тоже романтично настроенных мужчин.
   – Ну, мне пора, – Ленка бросает тревожный взгляд на маленькие часики Baume&Mercier и вскакивает, подхватывая сумку. – Созвонимся.
   – Куда это она, вся такая внезапная? – поворачиваюсь я снова к Ольге.
   – Не знаю, – пожимает она плечами. – Она часто куда-то пропадает. Договариваемся, что она в гости к Антону заедет, она же его крестная мать, а она в этот день даже не звонит. Неделями пропадает. Роман завела, наверное.
   Мы помолчали. Сережа, муж Лены, согласно ее же собственным рассказам, особенной верности к семье и браку не выказывал. Делал попытки ухаживать и за мной, когда я только развелась. Кстати, Ленка до сих пор считает, что я все же не устояла перед его «неземной» красотой. Таит на меня за это злобненькую злобку, и совершенно напрасно. Интересно, что женщинам, вышедшим замуж за красавчиков, всегда кажется, что остальные как минимум им завидуют, а как максимум планируют увести из стойла их племенного бычка. И переубедить их, как правило, не представляется возможным. Я же к красивым мужчинам всегда была абсолютно равнодушна. Во-первых, потому что мне вполне хватает своей красоты, а толкаться утром у зеркала я не хочу ни с кем, а уж тем более с мужем. Во-вторых, красота все же редко соседствует с умом и мудростью. А для меня в мужчине это первостепенно. В-третьих, мне все время кажется, что в постели красавчики должны любоваться собой и заниматься исключительно собою, а я… Ну, я хочу, чтобы мною, разумеется.
   На следующий день меня разбудил телефонный звонок:
   – Нашла супербабку, поехали! – Танька возбужденно кричит в телефонную трубку. – Она у черта на куличиках, но в Москве нормальных нет. Поэтому выезжаем завтра часов в семь утра, к вечеру будем.
   Я протираю глаза и оглядываюсь на будильник. Должно было произойти что-то сверхъестественное, чтобы девушка-гламур Таня позвонила раньше часа дня.
   – А ты уверена, что это того стоит?
   – Уверена. Ну, то есть по дороге расскажу.
   В трубке зазвучали короткие гудки. И я со вздохом ее повесила. Теперь уже не заснуть, пойти, что ли, кофе выпить. Кофе-машина капризничала и устрашающе гудела на пустую чашку, категорически отказываясь ее наполнять. Вместо того чтобы, как обычно, броситься переставлять кофейную таблетку, я задумалась. Если Танька говорит, что встретимся в семь, значит, не раньше девяти. Потом дороги часов десять, если Танька говорит, что в семь выезжать надо. А там нас ждет какая-то непонятная бабка. Может, лучше завтра проваляться в постели до трех, потом в спа, и набрать Катьке с Ольгой, чтобы спокойно поужинать в «Веранде». В воскресенье надо было быть с утра в Москве, меня ждала традиционная сдача полосы «Светская жизнь» газеты «Ъ».
   От мыслей меня отвлек звонок: «Марьяночка! Привет! Как дела?» Звонил Игорь Дворянинов. Я где стояла, там и села. Игоря было не слышно уже около года. К его достоинствам я бы отнесла патологическую щедрость, во всяком случае, когда дело касалось меня. В сейфе поблескивало изящное бриллиантовое ожерелье тысяч за сто грина – результат совместного отдыха на Крите. А на мой счет за каждый месяц нашего милого, но непродолжительного общения исправно поступало от сорока до пятидесяти тысяч зеленых. Кроме того, он был абсолютно убежден, что я гожусь ему чуть ли не в дочери, в то время как реально мы являлись почти ровесниками, но как раз это заблуждение я ему с удовольствием прощала. К недостаткам – любовь к самым разнообразным дурманящим средствам и категорическую неспособность заснуть раньше четырех утра, во всяком случае, когда мы были вместе. Тусовки у него дома, в которых часто участвовали популярные диджеи и музыканты, проходили шумно. И это несмотря на то, что соседствовал Игорь в Усово с Самим. И представьте себе, ни разу не получил буквально ни одного замечания с той стороны забора. А как-то раз туда улетел теннисный мячик, который уже к полудню вернул молчаливый человек с, казалось, навсегда застывшей на лице улыбкой, в черном костюме и ослепительно-белых перчатках. И все же что-то заставило Игоря выставить дом в Усово на продажу, чтобы перебраться поближе к Москве, в Барвиху. В свободное от пьянок время Игорь трудился на благо родины начальником какой-то структуры «Рособоронэкспорта». «Спасибо, ничего», – наконец пробормотала я в ответ. «Давно не виделись, может, перекусим?» – приветливо предложила трубка. Поскольку на носу была очередная выплата за дачу, я прям почувствовала, что мне и правда пора что-нибудь съесть. «Подъезжай на “Причал”, я буду там минут через десять», – посоветовала трубка, словно в ответ на мои мысли.
   Одеваться на встречу с Игорем было легко, я нравилась ему безусловно, с первого взгляда, и, как казалось, навсегда. Зато он ненавидел решительно всех моих подруг, считая их меня недостойными. И в противовес им как-то на полном серьезе попытался сосватать мне в друзья какую-то свою знакомую, хозяйку модельного агентства. Я влетела на «Причал» в узких джинсах D&G и шелковой блузке Valentino с набивным рисунком, чуть не сбив по дороге девушку-хостесс:
   – Да-да. Меня ожидают.
   Игорь сидел за столом в чуть более напряженной позе, чем обычно. В рубашке в тонкую голубую полоску, джинсах и мокасинах. Поскольку мы давно не виделись, я поймала себя на мысли, что рассматриваю его будто бы со стороны. Высокий, почти под два метра, и довольно худой, он никогда не сутулился. Чуть длинноватые русые волосы и узкий безвольный подбородок дополняли небольшие светло-серые глаза с холодным блеском. При взгляде на меня они неизменно теплели. И все же мне всегда казалось, что Игорь будто бы хочет чему-то соответствовать в моих глазах, а на самом деле он другой. И потому к большому и светлому чувству все это отношения никогда не имело. Возможно, из-за этого он ни разу не предложил мне отношения оформить, хотя как-то просил родить ребенка.
   – Слушай, я хотел спросить, может, тебе что-нибудь надо? Ну, там денег или машину поменять? Ты скажи только. – Разговор начался необычно.
   Я села и озадаченно уставилась на бывшего любовника:
   – А что случилось?
   – Ну… – Игорь опустил глаза и смущенно продолжил: – Я хотел тебя попросить, ты не пиши про меня, пожалуйста, больше.
   – А что произошло-то? – Я смотрела на Игоря во все глаза, словно видела его первый раз в жизни.
   Игорь же, напротив, старательно избегал моего взгляда:
   – Ты понимаешь, мне звонят из приемной Тойгу каждый день. И спрашивают, почему в «Ъ» было написано, что ваша сигара толще, чем сигарета господина Тойгу?
   – Это что, шутка? – Впервые за нашу встречу позволила я себе улыбнуться.
   – Нет, – в голосе Игоря не было слышно ни тени улыбки, – у меня и так куча проблем, просто пообещай, что больше меня упоминать не будешь.
   – Ну, хорошо. – Я пожала плечами. – Не хочешь – не буду.
   Во всем остальном обед прошел в теплой и дружественной обстановке, после чего мы кавалькадой из трех машин, моей BMW, его Bentley и джипа вооруженных до зубов охранников в камуфляже, проследовали к новому дому Игоря. Я уже знала, что утром не встану. Бабку надо было отменять.
   На следующий день, кропя над очередным текстом для светской полосы на работе, я все же нашла время и отыскала в архиве злополучный текст. Заметка, опубликованная еще зимой (на дворе был май), называлась: «Рублевские супруги насмешили мужей». А вот и те несколько строчек из «Ъ», которые омрачили жизнь Игоря: «Запах от сигаретного дыма главы МНС Валентина Тойгу быстро перебил аромат большой сигары, которую закурил председатель совета директоров ассоциации ВАМС Игорь Дворянинов». А я-то считала это удачной литературной находкой. Не выдержав, я прыснула от смеха, коллеги из отдела «Общества», как один, подняли глаза, но объяснять им, что вызывало у меня такую реакцию, я не стала.
   В половину десятого вечера я, выжатая как лимон, вышла из кабинета заведующего отделом «Общества». Очередной светский текст на полосу был поправлен, оставалось кое-что еще уточнить, но сил, ни физических, ни моральных, у меня на это не было. А когда я уже заводила мотор, то пришла к вообще неутешительному для героев светской жизни «Ъ» выводу: «Плевать, с женой ли пришел Иван Иваныч, и вообще неинтересно, поменял ли работу со времени нашей последней встречи Иван Петрович. Выключу завтра телефон, и попробуйте меня достаньте… Может, правда пора замуж?» Я поискала в сумке мобильный телефон:
   – Тань, ты там как?
   – Да нормально, давай рассказывай скорей, чего там Дворянинов-то, жениться не надумал?
   – Неа, не надумал. Надумал, что я ему родить должна, а он мне пентхаус на Остоженке подарит.
   – Фи, рожать от Дворянинова, он же постоянно если не нюхает, так курит. Что это за ребенок получится? – Танька так и не могла простить Игорю выраженного желания нас поссорить.
   Но я звонила не для того, чтобы это обсуждать.
   – Ладно, как там бабка?

   Никогда доселе не видав привидений, дух Кентервиля, само собой разумеется, ужасно перепугался и, взглянув еще раз на страшный призрак, кинулся восвояси.
Оскар Уайльд, «Кентервильское привидение»

   Утром в июне мы уже сидели в моей машине у Белорусского вокзала. Как ни странно, Танька совсем не опоздала, и мы двинулись в путь уже в четверть восьмого.
   – Так вот, бабка эта, говорят, с виду вообще обычная. В избушке деревянной живет. – Рассказывая, Танька стирала с ногтей лак при помощи завалявшейся в моей машине жидкости для снятия лака и прихваченных с собою ватных дисков. – Питается картошкой и молоком. Ей еду приносят, денег она не берет.
   – А какие доказательства-то, что это правда «работает»?
   – Марьян, не хочешь – не верь. Чего ты таким тоном-то? Не выспалась с утра?
   – Во-первых, да, не выспалась. – Со злости я чуть не нажала на тормоза со всей силы, что было бы неумно на скорости сто двадцать километров. – Во-вторых, ты обещала по дороге рассказать, в чем прикол, и?
   – Ну, мне одна девочка сказала, что к ней ходила сама Маша Внукова. Кто-то ее там видел, где-то за год до развода Романовича. Будто бы она рассталась тогда с теннисистом своим, ну Салаватом Рафиным. Он ее бросил. Плакала, а та ее успокоила. Другим прямо человеком из светелки бабкиной вышла.
   – Что за чушь? – Цель нашего путешествия мне казалась все более и более абсурдной, и зачем я повелась на Танькины бредни? – Она же в Англии, в Лондоне, живет. Откуда ей про эту волшебную бабку из глуши Ленинградки может быть известно? И что, она ее роман с Романовичем, что ли, срежиссировала?
   – Ну, вроде ей подруга Галина привела.
   – Жена олигарха Барабаски? Падчерица бывшего президента?
   – Ну да, вроде, – неуверенно согласилась Танька.
   Мои предчувствия, похоже, оправдывались: полная хрень.
   – Ладно, давай, что ли, заедем в «Макдоналдс» перекусим. На голодный желудок ехать не хочу.
   К одиннадцати, минув пару неизбежных пробок, мы завернули в закусочную на шоссе.
   – Вам два олигарха или один? – Черные глаза служащего «Макдоналдса», почти без зрачков, смотрели на меня не мигая и очень вежливо.
   – Простите, что?
   – Сырных соуса к деревенской картошке два или один? – повторил тот вопрос с той же интонацией.
   – Три, пожалуйста, – с облегчением улыбнулась я.
   Найдя свободный столик, мы плюхнулись на пластиковые сиденья. После очереди в кассу и сорока километров в пути хотелось слегка передохнуть.
   – А что это он тебя про олигархов там спрашивал? – Таня нехотя оторвалась от двойного чизбургера: ее явно одолело настоящее любопытство.
   – Кто и про каких олигархов? – Я, в отличие от Таньки, которая особенно точно подтверждала свою принадлежность к поколению Pepsi тем, что реально поедала все эти ужасные бургеры в «Макдоналдсе», ограничивалась более безвредными, на мой взгляд, картошкой и мороженым.
   – Ну, тот, кто нам еду на поднос собирал, спросил что-то про олигархов… Приставал, что ли? Ну они здесь вообще охренели… Не видят, что ли, кто перед ними стоит?
   – Ты тоже про олигархов слышала? – Я утопила румяный картофельный полумесяц в соусе и посмотрела Таньке прямо в глаза.
   – Ну да, что-то слышала, типа, нужны олигархи, чё, себя предлагал, что ли? А ты его послала?
   – Да нет. – Я не знала, что сказать.
   – Ну, не хочешь – не говори. – Таня обиженно повела плечами и принялась за ванильный коктейль.
   Указатель на поселок Ведьмина Лужа внешне отличался от предыдущих. Вместо неоновых красок на синем фоне он был исполнен на куске деревянной доски выжигательным аппаратом. Думаю, после захода солнца эту самую Лужу обнаружить с дороги было бы просто невозможно. Живо воспринять забавное название после Пешек, Ложек, Дурыкино и Черной Грязи, расположенных ближе к Москве по Ленинградскому шоссе, мы уже не могли. А потому въехали в ворота поселка около пяти часов вечера в полном молчании. Прервать его, однако, меня заставила насущная необходимость.
   – Ну и где мы теперь будем искать эту бабку?
   – Не хотела тебе сразу говорить, ты опять орать будешь, но нам надо сейчас на кладбище.
   – Что?
   – Ну, адреса бабки у меня нет. На местном кладбище есть одна плита, и когда заходит солнце, то последний луч падает на карту, как к дому бабки подобраться.
   – Это, я надеюсь, шутка. Ты сейчас позвонишь Марине, или Рите, Юле, или не знаю еще кому и узнаешь этот чертов адрес.
   – Мы пока можем перекусить, потому что до захода солнца еще есть время. – Таня явно не шутила.
   Внезапно я ощутила очередной приступ голода и охладела к планируемой перепалке. За углом мелькнуло заведение под названием «ТрактирЪ», я почему-то вспомнила холодные слоеные пирожки из «Мертвых душ» Гоголя и повернула направо.
   – Ладно, давай поедим. Даже если придется назад возвращаться, все равно надо поесть.
   Русские трактиры со времен Николая Васильевича, как выяснилось, претерпели некоторые изменения, и слоеного пирожка, которого мне так было захотелось, в меню не оказалось. Зато нашлись вполне съедобные куриные котлеты с картофельным пюре на воде, сдобренным сливочным маслом, и «вечный» соленый огурец. Во всяком случае, Танькин «Цезарь» под желтоватым майонезом и с подозрительного вида заплесневелыми сухариками смотрелся гораздо более стремно.
   – Может, водочки? – Мое предложение не так удивило Таньку, как можно было бы предположить.
   – Лучше все же настоечки жахнуть, ну, клюковки там… Вино здесь, наверное, и правда должно быть не очень. – Танька еще раз оглядела старомодное помещеньице трактира.
   – А вы, девушки-красавицы, ищете чего, бежите кого или так, по-туристски? – Прямо около нашего стола, откуда ни возьмись, возник старичок в алой, расшитой золотом рубахе навыпуск, которая сильно контрастировала с грязными и дырявыми джинсами, подвернутыми внизу.
   – Мы бабку ищем. – Танькина искренность поражала меня и до этого, сейчас же оставалось понять, насколько это было уместно.
   – Пятьсот рублей, стопочку, и расскажу, как найти. – Старичок смотрел на нас огромными черными блестящими глазами, которые мне вдруг что-то напомнили отсутствием зрачков, быстро перебирая руками толстую веревку, которая подпоясывала рубаху.
   – Так, а ну иди отсюда, не мешай девочкам. А то ишь, повадился. – Статная официантка в белом синтетическом фартуке с оборками, повязанном сверху черной юбки и белой блузки, быстро приближалась к нашему столику, вооружившись куцым веником.
   Танька нашлась быстрее меня и протянула старичку пятисотрублевую ассигнацию, стоимость приблизительно пяти ужинов в местном трактире:
   – Вот, возьмите и скажите, как нам найти бабку.
   – После, после. – Старичок суетливо запихивал ассигнацию под рубаху. – На кладбище приходите к заходу солнца, не опаздывайте. – С этими словами он бросился к выходу, однако пару ударов веником все же получить успел.
   – Кто это? – С этим вопросом я обратилась к довольно быстро взявшей себя в руки официантке, пока она наливала нам настойку из большой мутной бутыли.
   – Да, пьянчужка один, Семеныч. К туристам, в смысле к нездешним, всегда пристает, ересь всякую несет и деньги вытягивает.
   – А про бабку здешнюю, которая будто бы хорошо выйти замуж помогает, вы слышали? – Танька решила взять быка за рога.
   – Нет, не слышала. – Наша, казалось бы, ловкая и расторопная официантка с уютным именем Клава вдруг выронила бутылку с горячительным, и та со звоном разлетелась на тысячи стеклянных искорок. – Пойду за веником. Нет здесь никаких бабок, и гостиниц нет. Вы бы ехали, девочки, отсюда подобру да поздорову. Такие красавицы, сами замуж в столице своей выйдете, зачем вам какие-то бабки?
   Расплатившись, мы сели в машину в некотором недоумении, но все равно взяли курс на кладбище. Резные ворота были закрыты, к счастью, выяснилось все же не на замок. Створка отворилась с неприятным визгом, и тут же вдалеке мелькнуло красное пятно, похожее на рубаху Семеныча. При ближайшем рассмотрении мы с облегчением обнаружили, что и Семеныч находился внутри рубахи.
   – Надо было все же линзы надеть, – почему-то шепотом сказала Танька.
   У нас у обеих минус два, и иногда это реально мешает жить и видеть. Я согласно кивнула.
   – Бегу, бегу. Здеся уже. – Семеныч явно подволакивал ногу, что, впрочем, ему не мешало довольно быстро к нам приближаться. – А водочки-то, водочки-то не прихватили?
   – Нет. – Я вынула из кошелька сторублевую купюру. – Вот вам еще сто сверху.
   – Ой, спасибо, девочки, спасибо, красавицы. Денег вам побольше и жениха богатого.
   – Вот, кстати, по поводу жениха, – перебила я поток его наигранной благодарности. – Куда там луч должен падать?
   – Пойдемте, пойдемте. – Семеныч суетливо засеменил вперед. – Вот сюда, вот сюда. Здесь стоим и ждем.
   Мы оказались около довольно старого надгробия, огороженного ржавым забором, традиционного креста на могиле не было. Зато на калитке сидела ворона, и, даже когда мы ее отворили, с места птица не двинулась. Только проводила нас долгим взглядом блестящих черных глаз и без страха встретилась глазами с моими. Мне вдруг почудилось, что я стою перед прилавком в давешнем «Макдоналдсе», и я отвела глаза. Да еще и почувствовала легкий озноб где-то в районе поясницы, что было в высшей степени странно. Я была в довольно плотных джинсах Rock&Republic и кашемировой двойке Loro Piano нежно-розового цвета, а на улице все еще было градусов двадцать. Ворона отпраздновала победу в гляделки громким и неприятным карканьем. Семеныч привычным жестом замахнулся на беспокойную птицу:
   – А ну пошла отсюда, нечистая!
   Ворона неторопливо расправила изрядно ободранный хвост и с явно выраженным чувством собственного достоинства взлетела. Шумно взмахнув крыльями, она переместилась на стоявший неподалеку голый клен, откуда еще раз явственно каркнула три раза.
   Плита, на которой сосредоточилось наше внимание, представляла собой прямоугольный серый камень, где неизвестной мне техникой были выдавлены буквы. Разобрать надпись на плите было непросто. «Померла в 1708-м от Рождества Христова. Нет креста с ней. Доча ея и сынок в скорби великой. Ядвига, Силаевна дочь, Пе́трович». Вокруг заметно потемнело, и я посмотрела в сторону солнца. Его красный полукруг стремительно садился за горизонт, казалось, что никакого последнего луча уже не будет. И тут вечернюю дымку словно прорезали лазером, золотистый лучик света ударился о плиту и уперся в заглавную букву «Я».
   – Вот, смотрите, щас таинство начнется. – Лицо Семеныча приобрело странное выражение, и он принялся непроизвольно потирать руки.
   Тем временем под углом примерно в тридцать градусов от буквы «Я» действительно вылезла светящаяся виртуальная проекция какой-то карты, размером где-то сорок на сорок сантиметров. Центром «карты» я бы условно назвала большую красную точку, рядом с которой значилось «ТрактирЪ», от нее шла синяя виляющая полоса, которая чуть-чуть вела по центральной улице Ленина и поворачивала в малюсенький переулок святой бабки Агафьи, где упиралась в дом номер 6. Внизу карты мигающими буквами появилась надпись: «Подъездъ шестай и кавартира шастая».
   – Шестая, что ли? – нарушила молчание Танька.
   – Она, голубушка, кажный раз новое местечко-то указывает. Потому и не упомнить адреса-то, вон оно как! – Семеныч был явно доволен произведенным эффектом и, того и гляди, начал бы раскланиваться на все стороны под наши оглушительные аплодисменты. Если бы начали хлопать. Вместо этого я решительно взялась за край ржавой калитки:
   – Ну, мы пошли.
   – Как, а выпить и закусить, за успех, тык скыть, нашего передприятия? – Семеныч удивленно развел руками.
   – В следующий раз закусить и выпить.
   Мы быстро удалялись по кладбищу в сторону выхода. Семеныч ковылял за нами, фонтанируя идеями:
   – Ну а склепик, склепик-то наш, древнюю ряликвию, посореть не хотите? Тама барин наш, Селивестр Андреич, бальшой почитатель аглицкого этого ужасописца Эдгара, кажется… Леший возьми нехристя этого, Па или Пу… Захоронен с супругою, как палагается. А склепик-то по египетскому укладу, значить, сварганен. Но самый антирес-то в чем… – Семеныч, увлеченный рассказом, ловко перемахивал через небольшие кресты, забыв про хромоту, чтобы, значит, путь срезать. – Голубоня явойная, та, шо двойню-то от него понесла, она рядом, за стенкой склепа схоронена. У ея крест на могилке был залатой, с каменьями, да большевики пришли, все гады разворовали, поразбойничали. Тока плиту позолоченную унесть так и не смогли, тяжелая, свярнули немного, да там и бросили.
   – Спасибо большое! Как-нибудь потом. – Таня всегда отличалась особенной вежливостью.
   – Да, подождите же! Специально для вас есть настоящие черепа, бритиши были – не показывал, французы заезжали – не сдался на уговоры. Тока для вас, всамделишние, со Второй мировой схоронил: пару немецких и один наш вроде, специально для гурманов, значить. Таких, как вы, утонченных девиц. – В подтверждение этих слов, руки Семеныча вывели в воздухе очертания восьмерки. – Да задаром, задаром же покажу!
   В ответ мы прибавили шагу и, хлопнув створкой забора, устремились к машине. Восстановить дыхание удалось только в салоне.
   – Ну что, сразу к бабке? Ты помнишь, как там, вначале к трактиру, а потом? – повернула я голову к Таньке, она всегда отлично справлялась с ролью GPRS-навигатора, которого у меня отродясь в машине не водилось.
   – Спросим там, где улица Ленина. А там только найти этот переулок, бабки Агафьи кажется?
   Заводя машину, мы наблюдали, как Семеныч со вздохом запирает кладбищенские ворота, продевая в петлицы огромный тяжеленный замок, неизвестно откуда взявшийся в его руках. Сторожем, что ли, подрабатывает? – пронеслось у меня в голове, пока я крутила руль на разворот. В темноте трактир выглядел куда менее приветливым, а главное, одиноким. Вокруг тоже не было ни души. Благо справа шел голубоватый свет от уличных фонарей, и я догадалась, что центральную улицу власти Ведьминой Лужи все же должны еще освещать. Я оказалась права. Переулок святой бабки Агафьи обнаружить было сложнее. Мы скрупулезно изучили каждый из шести переулков, упирающихся в улицу Ленина, пока не нашли нужный. Табличка с названием переулка, покосившаяся от того, что держалась только на одном гвозде, как раз висела на доме шесть. Сам дом, деревянный и двухэтажный, действительно имел подъезды, которые располагались со двора. Странный он был, словно длинная избушка. А подъезды больше походили на обыкновенное деревенское крыльцо, правда, их почему-то было несколько. Света не было ни в одном окне. Рано же они здесь спать ложатся.
   – Неудобно будить как-то, – тихо сказала Таня.
   – Давай пойдем посмотрим, а там решим. – Я выключила двигатель и открыла дверцу автомобиля.
   – Как хочешь. – Таня без энтузиазма двинулась за мной. Корявая цифра шесть, нарисованная прямо на бревнах белой масляной краской, почему-то украшала центральный подъезд, странным было и то, что всего в доме их было только пять. Приблизившись, мы сразу обнаружили на подъезде табличку «Бабка: прием круглосуточный» и электрический звонок, провода от которого цветными змейками ползли по бревнам куда-то вниз. Я решительно нажала на кнопку.
   – Это кого там, на ночь-то глядя, принесло? – Голос, послышавшийся с той стороны двери, совсем не походил на старушечий. Скорее это был мужской тембр, правда, какой-то сладковатый.
   Когда дверь открылась, на пороге возник лысоватый мужчина лет пятидесяти с черной бородкой и в маленьких круглых, как у кота Базилио, черных очках. На нем также были черные джинсы, подпоясанные ремнем Versace, и белая футболка.
   – Ну, проходите, коли пришли.
   Мужик отступил от порога и указал рукой на свет в конце длинного коридора.
   Преодолев изумление, мы двинулись внутрь. Хозяин обогнал нас, и когда мы вошли в комнату, то стало видно, что сзади на его футболке жирными черными буквами значилось: BABUSHKA.
   – А бабка-то где? – Я с вызовом оглядела светелку.
   А там было на что посмотреть. Огромная плазма на стене из светло-желтых бревен передавала какой-то заморский футбольный матч. В углу на стеклянном столике примостился планшетный компьютер последней модели. Кожаный красный круглый диван посередине комнаты был усыпан цветными подушками и раскрытыми модными журналами. На многоярусном стеклянном журнальном столике валялся пульт. Остальные ярусы были подсвечены неоновым светом и заполнены разнообразными алкогольными напитками. В глубине комнаты виднелась кухня, выполненная в том же стиле: стекло и дерево. Кухню отделяла красная пластиковая барная стойка. Завершало впечатление огромное, с пола до потолка, окно на всю стену, за которым, игнорируя все правила физики, красовался вид на какой-то вполне себе цивилизованный ночной город, причем с высоты птичьего полета. То, что это ничем не походит на пейзажи Ведьминой Лужи, было видно невооруженным взглядом.
   – Да я это, присаживайтесь, девочки. – Мужик уже успел сесть на диван и, приглашая, похлопал ладонью по красной коже рядом с собой.
   Я невольно двинулась к окну, мираж не исчезал, и на фотообои это совсем не походило. Упрямо взявшись за форточку, я открыла ее. Та приоткрылась немного, на манер евроокон. Снаружи послышался шум большого города: гудки нетерпеливо спешащих куда-то машин, музыка с веранд открытых ресторанов. За окном жизнь казалась еще реальнее, чем из-за стекла. Я оглянулась на диван, Танька уже сидела рядом с Бабкой.
   – Выпить чего будете? – Бабка проявлял чудеса гостеприимства, с явным удовольствием рассматривая Таньку вблизи. Для чего даже снял очки, которые, как оказалось, закрывали зеленовато-водянистые глаза. Еще через минуту стало понятно, что глаза «бабки» смотрят в разные стороны.
   – Шампанское! – быстро нашлась Танька, не смутившись разноглазого взгляда.
   – Ну, тогда устрицы на закуску. – Почему-то подмигнув мне, Бабка решительно поднялся с дивана и направился к кухне.
   Уже через пару минут Бабка вновь появился возле дивана с огромным фарфоровым блюдом, на котором, разложенные ничуть не хуже, чем в хорошем ресторане, покоились штук двадцать устриц Belon 000. А посередине блюда, в специальном углублении, виднелся соус из винного уксуса с луком. Завершали натюрморт две половинки лимона, по всем ресторанным правилам обтянутые зеленой сеточкой. Я тоже подошла к дивану и села напротив Таньки. Словно по волшебству, около нас выросли специальные устричные вилочки, рядом с которыми уже стояли высокие бокалы с розовой пузырчатой жидкостью. Посередине стола высилось серебряное ведерко с бутылкой Veuve Clicquot.
   – Ну, желаю, чтобы все! – Бабка поднял свой бокал первым.
   Мы же с шампанским не спешили: в этот удивительный во всех смыслах день на аппетит я не жаловалась точно. Танька, видимо, тоже. Так что вначале я расправилась сразу с шестью устрицами, которые так и таяли во рту, и только потом подняла бокал навстречу Бабке. Вскоре блюдо опустело, и мы не спеша взяли по бокалу с шампанским и откинулись было на спинку дивана.
   – Поели, что ли? – Бабкину приветливость словно ветром сдуло. – Ну поели, так блюдо-то давайте сюда ко мне.
   Бабка встал и, перехватив блюдо, быстро посеменил обратно на кухню; его сутулая спина выражала раздражение и недовольство. Мы обалдело переглянулись. Тем временем на кухне послышался звон посуды. Через некоторое время Бабка вновь выглянул из-за барной стойки и, благодаря своему удивительному недостатку, уставился сразу на меня и на Таньку:
   – Чего пожаловали-то? Жанихов надоть? Или любопытничаете? Сказывайте скорее, поздно уже, баиньки пора… Перепады настроения и неожиданно опростившаяся речь Бабки ввела меня в ступор. Однако Таньку такая мелочь нисколько не смутила:
   – Нам сказали, здесь олигархов «дают».
   – Дают-то дают, да кой-чего взамен просят. Да и много вас пришло: двое. По одному надо. Вы список Форбса-то видели? Аль нет? Там их всего-то человек пятьдесят стоящих. А вы бы еще ко мне цельным пионерским отрядом пожаловали… Ну, быстро решайте, кому суженого подыскиваем, и вперед. А то ночь-то не резиновая. – Бабка, кряхтя и прихватывая поясницу, казалось, с трудом разогнулся. – Может, монетки вам подкинуть, у меня есть два пятачка. На удачу?
   Не успели мы ответить, как на стол со звоном упали два советских пятака.
   – Давайте, у кого выпадет решка, тем и займусь. – Бабка, по-прежнему кряхтя, уже устраивался на диване.
   Мы послушно подбросили пятаки, и с любопытством уставились на результат. Решка была моей: пятачок лежал цифрой пять между бокалом с шампанским и косточкой от лимона, который я, видно, выдавила на устрицу с особым цинизмом. Танькин пятак гордо лежал на чистой глянцевой поверхности стола серпом и молотом.
   – Ну, значит, так тому и быть. – Бабка облегченно вздохнул и сцепил две руки на животе. – Кудрявая, иди ко мне поближе, поболтаем. Ты тоже слушать можешь, – обратился он к Таньке. – Если завидки не берут и зла на подругу не держишь.
   Танька обиженно поджала губки, но уже через минуту оказалась за моей спиной, тихонько прошептав мне на ухо:
   – Ладно, мы вместе тебе новенький Louis Voitton на той неделе покупали, ну, из перламутровой кожи сумочка ридикюльчиком. Так вот я на него согласна. В качестве компенсации. А ты себе потом десять новых купишь…
   – Так, не шептаться, девочки, тихо. Я сейчас тебе карты разложу, ты сама себе короля выберешь. Попадешь сразу в привычное ему окружение, так ничему не удивляйся. Ты, стало быть, девушкой его там считаться будешь. А там уж как вырулишь сама, по-женски, с хитрецой надо. И запомни, как в опочивальню к себе поведет, не противься. А то я вон вижу, девка-то ты с норовом. – На этих словах Бабка укоризненно покачал головой и погрозил мне пальцем. В этот момент я поняла, что глаза у Бабки больше не зеленые и смотрят они ровно, прямо на меня. И вот теперь это взгляд черных блестящих глаз почти без белков, каким он уже был сегодня у вороны и у служащего «Макдоналдса». Карты одна за одной ложились на алую поверхность барной стойки причудливым пасьянсом. Первым мне на глаза попался бубновый король. Он смотрел на меня голубыми глазами чуть навыкате, держа скипетр на уровне рыжеватой кудрявой бороды; лицо художник изобразил тонким, хотя нос выглядел на мой вкус слишком крючковатым. «И все же лучше курносого. – На внутренние компромиссы я всегда шла легче, чем на внешние. – И вообще, не на конкурсе красоты же!» Когда я уже потянулась к карте, король вдруг явственно мне подмигнул. От неожиданности руку я отдернула.
   – А что за условие? – вспомнила вдруг я слова Бабки и подняла глаза. – Чем платить-то надо?
   – А условие такое. – Бабка был явно недоволен задержкой, но все равно, вздохнув, принялся объяснять: – Если ни один из моих женихов тебя не устроит – а будут тебе две попытки, – то имей в виду, что сама ты уже себе богатого не найдешь. Никогда в жизни у тебя без моей помощи настоящие отношения ни с одним богатеньким не сложатся… Ну, берешь карту-то иль передумала?
   Моя рука лишь на секунду зависла над бубновым королем, и – была не была! – я ощутила приятную прохладу мелованной бумаги между пальцами. В тот же миг я почувствовала, что земля уходит из-под моих ног. Послышался хлопок, и внезапно в воздухе неприятно запахло горелым белком. Одновременно с этим у меня потемнело в глазах.

   Особенно неприятным было овальное блюдо на паучьих лапах, покрытое жесткой редкой шерстью. Не знаю, что ему от меня было нужно, но оно отходило в дальний угол комнаты, разгонялось и со всего маху поддавало мне под коленки, пока я не прижал его креслом к стене.
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

   Я очнулась у себя дома, на диване. За окном садилось солнце, и нежный розоватый свет освещал комнату. Резкий телефонный звонок прервал идиллию.
   – Это Марьяна Михайловна? Какие у вас планы на майские праздники? Аарон Романович хотел бы пригласить вас присоединиться к нему в Португалии. Вылет из терминала Шереметьево-2 через неделю, 30 апреля, в 9.30 утра, билет возьмете в аэропорту, по прилете вас встретят, номер вам заказан. Марьяна Михайловна! Вас плохо слышно! Вы согласны?
   Как майские? Я же на Сардинии была… Вот так бабка! Аарон Романович стоил пятнадцать миллиардов грина и числился первым в списке русского журнала Forbes. Вечер переставал быть томным.
   – Согласна, согласна…
   Что бы с собой такое взять и, главное, что ж я не спросила, на сколько едем? Короткие гудки меня отрезвили. Я повесила трубку. И тут же набрала Танькин номер:
   – Тань, ну как тебе наша Бабка?
   – Какая Бабка?
   – Ну, мы ездили-то только что к черту на куличики по Ленинградке!
   – Марьян, мы уже недели две как не виделись. Мы же поссорились! Ты что, не помнишь? В любом случае, я рада, что ты первая позвонила.
   – Да?
   Не помнит ничего, значит, теперь это знаю только я… Сумочку можно пока себе оставить. Ну, а про Романовича говорить или нет? Уже через секунду я поняла, что это сильнее меня.
   – Тань, я тут… ну, познакомилась с одним человеком. Не могу говорить по телефону. В общем, он меня пригласил на майские с ним отдохнуть…
   – Прикольно. Видишь, тебя и на минуту оставить нельзя. Сразу кто-то нарисовался. А куда едете-то?
   – В Португалию.
   – Странное место, лучше бы в Монако… Ой, как я хочу в Монако!
   – Слушай, решить надо, что бы с собой взять. Поможешь? Что касается Монако, то с ним можно и в Португалию.
   – Давай поедем чаю попьем на «Причале», а оттуда к тебе, и решим вместе, что взять. Заодно расскажешь, как и что. Народу на «Причале» было немного, все потихоньку разъезжались по теплым краям, не дожидаясь официальных выходных. Я все еще чувствовала голод, хотя у меня было полное ощущение, что последние двадцать четыре часа я постоянно ем.
   – Мне, пожалуйста, бакинские помидоры с луком, жаркое из куриных потрошков с картофелем и грибами, стакан квасу и большой чайник чая «граф Орлов».
   Почти в каждом из моих любимых ресторанов я, за редким исключением, всегда ем своего рода комплексный обед. Это блюда, которые я заказываю всегда, потому что мне нравится, как их готовят именно здесь, и ассоциируются они у меня только с этим конкретным местом. Таньке в еде были не чужды эскперименты и гламурный эпатаж, она попросила отварную картошку с черной икрой и сметаной и сибаса, томленного с травами.
   – Да ты что? Сам Романович? А где вы познакомились-то? Я его только один раз видела, нас представили, но он не помнит, наверное. У него, правда, есть один мужик, полноватый такой блондин, Евгений Катков. Он, говорят, Романовича с телками знакомит. Выбирает как раз брюнеток.
   – Ну да, он и познакомил, – соврала я, испытав заметное облегчение.
   – А мне нравится там другой. Слушай, если все получится, познакомишь меня, там с ним тусуется такой Сергей Валодилов? Вот будет здорово, если мы вчетвером встречаться будем.
   – Ой, до этого еще далеко.
   – Ну а как он сам тебе показался? Мне он тогда не очень-то понравился: смотрит на всех сверху вниз, холодом от него за километр веет, сам страшненький. Сразу видно, живет под девизом: «Человек человеку волк». Он же сирота, кажется. Вот оттуда, наверное, все и пошло. Как ты там будешь с ним, не знаю. Ты звони, если что…
   – Я и сама не знаю…
   Сумку мы действительно собирали вместе, чемоданчик на колесиках Louis Vouitton отбросили сразу: слишком маленький.
   – Нет, эта юбка не подходит. Он вообще не любит короткие юбки, ему, я знаю, нравятся узкие по колено, в стиле учительницы. – Танька в роли эксперта восседала на моем диване, деля мой летний гардероб на две пестрые кучки.
   – А вот эти шорты?
   – Эти бери.
   – А как же «не любит короткие юбки»?
   – Ну не знаю, у тебя же ноги – супер, чьи, как не твои, показывать? А шорты тебе идут…
   – Костюм от Vivienne Westwood брать?
   – Тот, что сиськи «делает»? Брать обязательно, увидит тебя в нем – умрет! Да, и джинсы обязательно возьми.
   Напоследок я оставила самое неприятное: отпроситься с работы у начальника отдела «Общества» газеты «Ъ» Ильи Несгибаемого. Подумав, я решила просто позвонить ему на мобильный прямо накануне отлета. Расчет был простой: я ему нравилась. А потому я решила быть, по возможности, честной.
   – Илюш, я завтра улетаю отдыхать. На неделю. С одним человеком.
   – Куда это наша красотка собралась? Чё раньше-то не предупредила? Влюбилась, что ли?
   – Илюш, я не знала раньше… Отпусти. Я с таким человеком лечу, ему просто нельзя отказать. Понимаешь?
   – С Путиным, что ли? Ладно уж, лети, птичка, я же не изверг. Набери, когда вернешься.
   Билеты оказались с пересадкой во Франкфурте, и у меня была куча времени подумать. Поскольку абсолютно никаких исходных данных у меня для этого не было, я залезла в Интернет. Официальные сайты оповещали, что Аарон Абрамович Романович являлся образцовым семьянином и отцом пятерых детей. Его супруга, голубоглазая блондинка, занимается их воспитанием, для чего возит по музеям всего мира. А на празднование шестнадцатилетия одной из своих дочерей, Анны, он потратил полтора миллиона долларов. Является ярым футбольным болельщиком и даже приобрел один иностранный футбольный клуб, чем почему-то обидел мэра Москвы. В менее официальных источниках можно было обнаружить отрывочные факты о том, как миллиардер отдыхает без семьи. Оказалось, что господин Романович любит большие компании, состоящие из его многочисленных друзей и непременных длинноногих фотомоделей. И вот таким своеобразным составом он путешествует по мировым курортам. Интересно, меня-то пригласили как одну из длинноногих сопровождающих или все же меня ждет приключение поинтересней?
   Не особенно разговорчивый местный водитель встретил меня 1 мая в аэропорту Лиссабона Портела с табличкой, где мое имя можно было узнать с трудом, прямо у ленты с багажом. Спрятав табличку, где несколько панибратски значилось Marianka, он сухо поинтересовался на неплохом английском, все ли прошло хорошо, и не сказал больше ни слова в течение всего путешествия. Мы ехали где-то часа три, пока не остановились у небольшой гостиницы на побережье под Лиссабоном. Водитель помог с вещами и сказал, что все приедут к завтрашнему вечеру, а пока я могу отдыхать: все оплачено.
   Надо сказать, что первая мысль, которая приходит мне в голову при виде моря и солнца, это: за что россиянам досталась именно та часть суши, на которой мы теперь все и вынуждены мучиться с климатом? (Про дураков и дороги я молчу.) В том смысле, что представьте себе первобытного человека, приходит он куда-нибудь в Новосибирск, голый и босый. Ни еды, ни солнца, снег, и укрыться негде! Половина перемерзла до смерти, другая догадалась завалить медведя и укрыться шкурой… Причем я абсолютно уверена, что человек пришел туда, будучи, понятно, изгнанным из всех приличных теплых мест и даже из умеренной Европы. И все же, что заставило этих несчастных заселиться в этом суровом крае? Низкая амбивалентность? Одним словом, только и остается, что загадочная русская душа… Сразу оговорюсь, что на историческую достоверность в этом отрывке я не претендую. Просто мысли вслух. Но вернемся к нашим баранам.
   Выхода к океану у отеля не было, он, недосягаемый, плескался внизу скалы, на которой располагалось небольшое здание отеля. На территории был лишь бассейн, благо с соленой, морской, водой. Надо сказать, я оглядывала окрестности с долей разочарования. Это даже не пять звезд. В конце концов я съела шарик шоколадного мороженого: нормальную еду к полудню не подавали. Чтобы поесть здесь, как и везде в Европе, надо было ждать ужина. Сходила окунуться в бассейн. Хотела сделать массаж, но в отеле не оказалось ни спа, ни салона красоты.
   Спать я отправилась сразу после ужина, где в одиночестве съела какую-то местную рыбешку под местное же белое вино. Вокруг ворковали пожилые немецкие парочки. В конце ужина официант, который принес подписать счет, обратился ко мне на чистом русском языке:
   – Не расстраивайтесь, у вас все хорошо будет, вы такая красивая!
   Мы разговорились, оказалось, Павел приехал сюда с Украины работать. И вот уже два года, как он страшно этому рад. Похоже, я очень устала, потому что спала без сновидений. По дороге на завтрак я несколько раз споткнулась о чемоданы отъезжающих постояльцев отеля: в отеле были довольно узкие коридоры. На завтраке царило обычное оживление. Я взяла мягкую булочку, немного местного сыра, йогурт и кофе. Вообще из-за довольно однообразного меню завтрака в европейских гостиницах люблю чередовать: один день яйца всмятку или омлет, другой – сыры и йогурт. День обещал быть чудесным, и я, сделав над собой некоторое усилие, отправилась поваляться к бассейну. Так как тащиться на городской пляж только ради того, чтобы покупаться в океане, желания не было никакого. К вечеру стало понятно, что в отеле, кроме меня и персонала, не осталось ни одной живой души. Я присела на веранде ресторанчика, чтобы слегка перекусить. Обслуживал Павел. Я заказала руколу с креветками и спросила:
   – Почему это отель так опустел?
   – Не знаю, наверное, пересменок. Сегодня вечером или завтра утром приедут новые постояльцы.
   – Вы знаете, что к вам приедет Романович?
   – Не может быть.
   – Вы знаете, кто это?
   – Конечно, в Португалии все знают, кто это, это же страна футбольных болельщиков.
   – Вот и увидите его вживую.
   – Да ладно вам, шутите все.
   Я в ответ лишь пожала плечами и принялась за руколу с креветками. После мохито меня окончательно разморило, и я отправилась поспать. Меня разбудил телефонный звонок.:
   – Ms. Pimenova. Please come down for the specially organized dinner.
   Ну вот, началось. Что бы надеть? А о чем говорить… Мы что, там сразу с ним один на один, что ли, будем? О футболе? Да я ведь в нем ничего не понимаю… Глядя на развешанные в шкафу платья, пытаюсь выбрать достойное. Останавливаю выбор на алом платье Plein Suid с красивыми вырезами на груди. Красная помада и красные атласные туфли. На всякий случай беру бежевую с кружевом накидку Valentino. И крокодиловый ридикюльчик Versace, где помещаются помада и зеркальце.
   Внизу оказалось более многолюдно, чем я того ожидала. За несколькими накрытыми столами сидели девушки, в основном модельного или околомодельного плана, в компании с мужчинами и парочками. За дальним столом сидел одинокий на вид мужчина, и, хотя на Романовича он внешне совсем не походил, я села к нему. Всю жизнь предпочитаю мужчин женщинам, еще мама говорила: «Марьяночка, дружи с мужчинами, они хотя бы не предадут». Правда, иногда ловлю себя на мысли, что с маминых времен мужчины приобрели пару неприятных женских черт. Моего собеседника зовут Юрой. На нем цветастая рубашка, светлые льняные брюки и сандалии, от всего его облика приятно веет отдыхом. А еще у него короткая стрижка и высокий лоб, его светлые глаза смотрят из-под низких бровей не слишком благожелательно. Но все же зажигаются, когда я подхожу к столу. Чтобы наладить беседу, он заказывает какого-то особенного местного портвейна, показав себя настоящим знатоком. За вторым бокалом уже позволяет себе прикоснуться к моей коленке и предложить:
   – Хочешь, пойдем посмотрим, какой у меня вид из номера?
   В этот момент я вижу, как к нашему столу не слишком ловко движется человек в мешковатом черном пиджаке и джинсах, которые тоже, казалось, ему великоваты. К нескладным движениям прибавьте нескладное телосложение. Слишком маленькая яйцевидная голова, слишком большие недоверчивые глаза чуть навыкате и трехдневная щетина. Как я ни старалась, так и не смогла понять, произвела ли я на него хоть какое-нибудь впечатление. Даже после того, как я на секунду встретилась с ним глазами, ясности у меня не прибавилось. В голове почему-то пронеслось: неужели с ним кто-то спит? Подойдя вплотную, он быстро протягивает руку Юре и, присев рядом со мной, спрашивает:
   – Ну как вы тут?
   – Да вот, Юра предложил мне свой номер осмотреть. – Надо сказать, что никаких сомнений в том, что передо мной Аарон Романович собственной персоной, у меня нет. Но уж такая я родилась, что прямо обожаю мужиков дразнить. – Мы тут портвейном местным балуемся, не хотите ли, Аарон Абрамович, выпить с нами?
   – Нет, я не пью. И не люблю пьяных женщин. – Аарон Романович говорит тихо и с легким нажимом.
   – А я уже пьяная?
   – Пока нет.
   Я почувствовала дискомфорт и резко поднялась из-за стола:
   – Пойду схожу кое-куда, скоро вернусь.
   В самом деле, что это я? Моя судьба решается, а я неизвестно с кем выпивать наладилась. В туалете я пристально вгляделась в свое лицо. Вроде бы все в порядке. Разрез глаз умело подчеркнут тенями, губы можно подправить, только вот взгляд чуть захмелевший. Пить надо прекращать. Когда я вернулась к столу, то Юры и след простыл. Надо сказать, что больше я за весь отдых его ни разу не видела. Аарон встретил меня у стола и спросил, не хочу ли я пройтись. Я хотела. С минуту мы стояли и смотрели с веранды на океан, который бился у подножия скалы.
   – Знаешь, я пока сюда летел, все время вспоминал, как ты тогда сказала: «А давайте просто выключим телевизор и пообщаемся».
   Он улыбается и, погладив мою руку, берет ее в свою. Я улыбаюсь в ответ и заглядываю в его глаза: они серые и блестящие. Вроде те же, что и минуту назад, но в то же время совсем другие: в них откуда-то появилось столько любви, что при взгляде в них меня будто бы обдает теплой волной. Становится вдруг так спокойно, что я окончательно трезвею. И заодно вспоминаю, что никакого такого разговора я не помню. Ай да Бабка!
   – Помнишь, в Москве, у Сережи Валодилова на даче, ты тогда еще в платье была таком… в черную шашечку? – Он все же пытается помочь мне вспомнить то, чего не было.
   – С молниями? – с облегчением вступаю я в разговор. – Да, такое платье у меня есть. – Чисто Бабка сработал, ничего не скажешь – Да, с молниями, я их только не сразу заметил. Как тебе здесь?
   – Хорошо. Жаль, что здесь нет выхода к океану.
   – А в бассейне ты не плавала?
   – Но я люблю купаться в море или океане, бассейн – это неинтересно. Там искусственная вода.
   – Прости, я не знал. Мы раньше ездили здесь в другой, пятизвездочный отель Pestana Palace, но одна девочка устроила пожар, и нас больше туда не селят. Скажи, а ты хорошо языки знаешь? У тебя какой? Английский?
   – Да.
   – На разговорном уровне? Читаешь на английском?
   – Ну, я только на нем за границей и объясняюсь.
   – А вообще ты легко за границей ориентируешься? Не боишься куда-то одна прилетать?
   – Да нет, не боюсь. А чего бояться-то? – Я так и не понимаю, к чему клонит Аарон.
   – А где больше бывать любишь? – продолжает он свой странный допрос.
   – В Италии. – Я мысленно улыбаюсь, вспоминая узенькие римские улочки. – Это моя любимая страна, и еще там вкусно, поэтому я там всегда поправляюсь.
   Аарон улыбается мне в ответ:
   – Я тоже люблю Италию. Кстати, тебе не холодно? Хочешь, я сниму пиджак? – Романович действительно снял пиджак и накинул его на мои плечи. Я с удивлением отметила, что этот пиджак от модного дома Hermes, который совсем не сидит. – Пойдем внутрь, а то замерзнешь и простудишься. Я тебя познакомлю с другими гонщиками и девушками.
   – Гонщиками?
   – Мы ездим за «Формулой-1» и сами гоняем по трассам на спортивных автомобилях. Девушки ждут в отеле.
   – Ой, а возьмите меня с собой посмотреть.
   – Хорошо, поедем – возьмем.
   Мы вернулись в ресторан и присели за стол, где уже сидели несколько мужчин и девушек.
   – Давайте знакомиться. Аарон, – обращаясь в основном к девушкам, представился Романович.
   – Алена, Люба, Катя, Света, Аня, Марго, – по очереди и, как мне показалось, несколько подобострастно представились и девушки.
   После чего с явной опаской принялись поглядывать на олигарха, что, впрочем, его нисколько не смутило. Меня же сразу удивило, что их кавалеры, или, во всяком случае, те мужчины, с которыми они провели весь этот вечер, даже и не думали демонстрировать Аарону свои права на спутниц. Причем ни словом, ни жестом. Я, уже слегка околдованная его заботливым вниманием, немного напряглась. Создавалось ощущение, что он может позвать с собой любую. Я принялась рассматривать возможных конкуренток более пристально. Ближе ко мне сидела представительница монголоидной расы, напротив – кареглазая блондинка, чуть дальше – яркая и совсем высокая, под два метра, брюнетка, похожая на цыганку. Они рассматривали меня в ответ. Словно чувствуя мои сомнения, Аарон кладет мне на плечи руку и чуть привлекает к себе. В глазах девушек проскакивает какая-то смесь зависти и обреченности. Меня же его жест совершенно успокаивает. Ну конечно, я для него лучшая. Бабка же обещал…
   – Алена, а ты откуда?
   – Из Калмыкии.
   – Как там у вас Илюмжинов?
   – Да нормально. – Плосколицая Лена опускает узкие длинные глаза и чуть заметно розовеет.
   – Люба, а у тебя татуировка на плече зачем?
   – Ну, она несет определенную информацию.
   – Какую информацию?
   – Ну… чтобы все удачно складывалось.
   – А так неудачно складывается?
   – Ну, я не знаю… – Девушка опускает голову и замолкает.
   – Ну ладно, расскажите кто-нибудь анекдот.
   Девушки потерянно смотрят друг на друга. Наступает неловкое молчание. В тишине около стола снует Павел, профессионально подхватывая пустые тарелки и наполняя бокалы. На его лице застывшее выражение торжественного удивления, я перехватываю его взгляд и замечаю, что он просто светится от счастья…
   – Я расскажу, – перехватываю я инициативу. Романович медленно поворачивает в мою сторону голову. – Еврею приходит телеграмма: «Рабинович, волнуйся! Подробности письмом».
   Мужчины смеются, девушки с облегчением улыбаются, Аарон Абрамович удовлетворенно кивает:
   – Это хороший, тонкий анекдот. Ну что же, всем до завтра. Марьян, пойдем.
   На последних словах он берет меня за локоть и привстает со стула. Я встаю следом. Мне чуть-чуть страшно, но, должна сознаться, ужасно любопытно.
   Мы идем в мой номер. Закрыв дверь, он опускается и, прежде чем я успеваю что-нибудь возразить, снимает туфли с моих ног. Сказать, что я теряюсь, – не сказать ничего.
   – Какая у тебя гладкая, словно шелк, кожа.
   Он нежно проводит по моей ноге, и я мысленно благодарю косметолога, у которого накануне делала эпиляцию.
   – Это от мамы. У меня кожа, вот такая смуглая и шелковая, от мамы, – охотно поясняю я.
   Аарон ставит в угол мои алые туфельки из атласа, и вот тут впервые замечает надпись, которая украшает обе мои стельки. «Советский разведчик» – эта линия в дешевых обувных магазинах «Ж» самая элитная. Такая обувь там стоит больше тысячи рублей. Хотя об этом Аарон, естественно, ничего не знает. И не то чтобы я не могу себе позволить пару за тысячу долларов. Могу пока еще. Но моя любовь к обуви вообще так безгранична, что я изучаю решительно все предложения, и в моей гардеробной пара Louboutin вполне может соседствовать с парой из магазина Zara. Аарон заметно прыскает в кулак и поспешно покидает мой номер, я в некоторой растерянности сажусь на кровать. Слышно, что внизу грянул громогласный и разноголосый мужской смех. Кто-то закатывается, кто-то повизгивает, кто-то мерно и раскатисто хохочет. Знали бы они, как недалеко от реального положения дел в действительности стоит это шуточное словосочетание «Советский разведчик»! Слепая уверенность на моей памяти всегда оказывается наказуемой. Так или иначе, минут через десять в дверях снова возникает Аарон. На его лице ни тени улыбки. Он подходит и садится рядом со мной на кровать:
   – Почему не раздеваешься?
   – Ну, я не знаю, ты же ушел?
   – Ну и что, ты решила, что все, что ли, уже?
   – Я не знаю. – Пока я развожу руками, Аарон уже протягивает руки к молнии, которая расположена на платье сзади.
   – А ты на кого больше похожа на маму или на папу? – Он осторожно освобождает мои плечи от платья, проводя по моей руке тыльной стороной ладони.
   – Нельзя сказать на кого больше. У меня всего ровно пополам. Разрез глаз папин, миндалевидный. Цвет глаз мамин, карий. У папы глаза зеленые, а он мне их не отдал. Ноги папины…
   – Мне нравится твой цвет. Тебе с ним хорошо. – Он проводит рукой около моего подбородка, слегка касаясь кожи.
   – Нет, мне кажется, что брюнетка со светлыми глазами – это более интересный образ.
   – А какие у тебя национальности намешаны?
   – Еврейская и какая-то еще от мамы, я не знаю: или цыганская, или молдаванская.
   – Ты не похожа на еврейку.
   – Почему? – Я слегка обижаюсь. – Мою бабушку, между прочим, звали Исфирь Михайловна Розенберг.
   – У тебя скулы, у евреев не бывает скул. – Большим пальцем руки он будто бы очерчивает мои скулы.
   – Скулы от мамы. А глаза… какие у меня, по-твоему, глаза?
   – Ну, просто восточные… А шрам этот на шее откуда? – Его рука нежно скользит от моей шеи к груди.
   – Проверяли один диагноз. Очень романтичная, кстати, была история, – сказала я, вспоминая, как один олигарх положил меня в больницу за тысячу долларов в день, где мне и сделали эту неудачную пункцию.
   – В России? Тогда неважно, какая была история. В России лечиться нельзя, нормальная медицина в Израиле и в Германии. Все кончилось нормально?
   – Да. Все нормально.
   – Мне кажется, что, если ты пойдешь одна по улице, на тебя сразу все мужики кидаться начнут. Ты не боишься ходить одна? Почему ты не замужем?
   – Я разведена.
   – Почему развелись?
   – Ну, я полюбила другого человека и просто не смогла больше ложиться в постель со своим мужем.
   – А где этот другой?
   – А он меня не любил. Ему просто нравился секс со мной, и все. Мы выросли в одном подъезде, он был мой сосед, это была детская любовь. От такого чувства довольно трудно избавиться. А ему, я думаю, просто надо было поставить галочку, затащив меня в постель. Вот он ее и поставил.
   – Легко с мужем расстались?
   – Нет, это был ужасно тяжелый развод.
   – Ну, понятно, стали делить вилки-ложки, вместо того чтобы нормально разойтись. Ну и не переживай, значит, так суждено.
   – Я, честно говоря, вообще не очень-то верю в брак, и вообще не верю в то, что мужчина может в наше время жить с одной женщиной. У этого моего соседа, например, уже двое детей от разных баб.
   – Ну почему же не может, вот у меня, например, пять детей от одной женщины.
   В результате этого разговора на мне остаются только чулки и трусики. Он осторожно стягивает кружевные стринги la Perla. Но тут-то меня по-настоящему пробирает на «поболтать»:
   – Что значит, от одной женщины? От жены?
   – Знаешь, что с попугаями делают, когда они много чирикают? Их тряпкой накрывают. Вот и я сейчас так тебя. – С этими словами он осторожно накрывает мне лицо подушкой.
   Через мгновение я чувствую нежное прикосновение на внутренней части бедра и чуть выше… Он внимателен и нежен настолько, что я впервые за долгое время ощущаю себя музыкальным инструментом в руках настоящего виртуоза. Меня больше не надо уговаривать молчать. «Не странно, что у него пять детей. Странно, что не десять», – проносится в моей голове. После мастерской прелюдии он удаляется в ванную. Когда же он вновь предстает на пороге спальни в полотенце вокруг бедер, я невольно отвожу взгляд. Никогда раньше я не видела такого странного недостатка фигуры. Слишком длинные ноги и соответственно непропорционально короткое туловище. Мое модельное прошлое прислало мне вдогонку из забвения запоздалую шутку: длинные ноги – не могут быть недостатком! Однако налицо ужасная диспропорция. Как бы отрицая ее, я закрываю глаза. В голове проносится давнее утверждение сестры: лучшие любовники – мужчины с короткими и кривыми ногами. Я уже знаю, что это не так. И это при том, что главное еще впереди.
   – Как ты хочешь?
   Его губы уже около моего уха, а только что были переплетены с моими.
   Я теряюсь и не знаю, что сказать…
   – А знаешь, – продолжает он, – я во время секса могу спокойно разговаривать. И тебе бы научиться говорить, чего ты хочешь и как тебе нравится… – Проходит некоторое время, прежде чем он снова задает вопрос: – Устала? Он чуть трогает меня за плечо, я вытягиваюсь и переворачиваюсь на живот.
   – Все?
   – Нет. Я вспотел даже. Сейчас отдышусь. Минут через пятнадцать продолжим.
   – Еще?
   – Ну да, а ты думала, все, что ли? – Он улыбается и поудобнее устраивается на подушке, протягивая руку к моему бедру.
   – Я красивая?
   – Да. Очень.
   – Тебе нравятся все красивые?
   – Нет, не обязательно. Мне, например, важно вот это. – Он берет двумя пальцами мое запястье и слегка приподнимает до уровня глаз.
   – У меня есть подруга, у нее еще тоньше, раза в два.
   – У меня тоже есть такая подруга. – Он ухмыляется. – А мы все время о тебе говорить будем?
   – Нет. – Я подтягиваюсь на руках и осторожно прижимаюсь к его уютной мохнатой груди подбородком. – Какие проблемы? – Я впервые в жизни задаю подобный вопрос самому богатому человеку в России.
   – Ну так, есть немного. – Ему явно неуютно от прямо поставленного вопроса, он чуть розовеет и отворачивается.
   – Как там поживает Камчатка? – Я проявляю чудеса знания его биографии, он ведь там губернатор. – Правда, что там в порядке вещей отдать гостю свою жену на ночь? – Я представляю себя женой гостеприимного местного жителя, которая случайно попадает в постель к губернатору и испытывает все то же, что только что испытала и я.
   – Ты знаешь, там такие женщины… Ну, они не моются и пахнут. Так что это не очень интересно. Хотя, скорее всего, это правда. – Он заметно оживает, глаза загораются. – Мы вообще, когда туда приехали, очень долго пытались навести там порядок.
   – В смысле?
   – Ну, в смысле, там все друг с другом спят. Отцы с дочерьми, братья с сестрами, как только девочка достигает половой зрелости. И для них это в порядке вещей. Мы пытались объяснять, что это неправильно, штрафовать даже. Ничего не помогало. В конце концов плюнули и оставили все как есть. – Он, видимо, теряет интерес к разговору и подцепляет рукой пульт от телевизора. На экране возникает недвусмысленная картинка. – Смотришь порнографию? – довольно резко меняет он тему.
   – Да, но смогла только после развода почему-то. Раньше совсем не могла.
   – Что тебя возбуждает?
   – Ну, когда много мужчин и одна женщина, только без насилия. Насилие я не терплю. Ну чтобы как-нибудь уговаривали. Но это только смотреть, не практиковать. – Я ставлю на честность и быстро понимаю, что делаю первую ошибку.
   – Я тебе такого организовать не могу. – Он выключает телевизор, становится заметно, что ему этот разговор не нравится.
   – А тебе? – Я пытаюсь загладить вину. – Ты что-нибудь представляешь? Ну, когда нет женщин рядом…
   – Да в общем обычно с этим проблем нет. – Он снова ухмыляется. – Хотя, когда долго приходится оставаться в море… Там, на корабле, правда, есть женщины в обслуживающем персонале, но я себе этого не позволяю. Потом от них нормальной работы не жди. Вот тогда я просто вспоминаю хороший секс. Вот этот теперь буду вспоминать.
   Он привлекает меня к себе, я закрываю глаза. Боже мой, неужели это правда происходит со мной. Я без преувеличения чувствую себя самой счастливой женщиной на земле.
   – Я пойду к себе. – Он осторожно снимает презерватив и кладет его на тумбочку.
   – Нет, не уходи. – Я как можно нежнее жмусь к нему, он охотно отвечает на ласку:
   – Мы вместе не выспимся, к тому же я не люблю вынужденный утренний секс.
   – Но я совсем не хочу спать. – Мне обидно, я совсем не ожидала, что после такого он вот так просто пойдет спать к себе в номер. – И еще я привыкла, что если было вечером, то должно быть и утром.
   – Должно быть утром. – Повторяя, он улыбается, но все же встает с постели, чтобы одеться.
   – Тогда я пойду вниз, пить с Юрой. – Я ужасно глуплю, но не понимаю, как заставить его остаться. Я хочу с ним спать.
   – Знаешь, Юра Тефлер бьет девушек. Мы с ним как-то вместе отдыхали, я спускаюсь на завтрак, а у его девушки фингал под глазом. – Аарон застегивает джинсы и накидывает рубашку, легко перебирая пальцами пуговицы где-то посередине.
   – Зачем? – спрашиваю я, про себя же вспоминаю: Юра Тефлер, кажется, опальный водочный король. Который находится в бесконечной и страшно некрасивой тяжбе со своей женой из-за детей и собственности. Никогда бы не подумала, что могу понравиться такому человеку.
   – Не знаю, ему кажется, что так правильно.
   – Ну и что, сейчас вот возьму и пойду. – Я капризно надуваю губы.
   – Так. В чем ты спишь? В этом? – Он поднимает с кресла мою футболку. – Вот давай надевай и ложись спать. Нечего ночью гулять по гостинице. И имей в виду, ты приехала сюда ко мне.
   – Значит, ты не хочешь, чтобы я шла вниз? – Мне приятно, и я послушно проскальзываю в футболку, которую он заботливо придерживает.
   – Слышала такое, кто девушку ужинает, тот ее и танцует? – Это глубокомысленное изречение Аарон Романович произносит, уже стоя на пороге моего номера. – Спокойной ночи! Увидимся на завтраке… Закройся на всякий случай.
   Я не знала, какой может быть всякий случай, но послушно встала и закрыла дверь на щеколду.

   Женщина – это картина, мужчина – это проблема.
   Оскар Уайльд

   Утром 2 мая я проснулась в отличном настроении. Одновременно энергичной, полной сил и в то же время размякшей и томной. Резко вставать не хотелось. Напротив, мечталось еще поваляться и подробно вспомнить все детали вчерашней ночи. Я обнимаю одну подушку и зарываюсь лицом в другую. Мельком взглянув на часы, понимаю, уже восемь тридцать. «Нет, надо вставать и идти на завтрак, там же он…» – проносится в голове. Сделав над собой усилие, встаю и открываю шкаф. Уже через пять минут, заценив свое отражение в зеркале, в молочного цвета льняных шортах и маечке, я спускаюсь к завтраку.
   – Ну как тебе Романович? – Ко мне подходит двухметровая «цыганка» с тарелкой сыра, ветчины и хлеба в руке. – Можно я к тебе сяду? – С этими словами она довольно бесцеремонно плюхается напротив меня за мой столик.
   В этот же момент я чувствую, что сзади кто-то стоит. Я оглядываюсь. За моей спиной стоит Аарон в голубой футболке и синих спортивных шортах а-ля семейные трусы. На его руке я замечаю часы Swatch. И ему во всем в этом правда хорошо. Все по размеру и по фигуре. Гораздо лучше, чем в давешнем пиджаке Hermes и джинсах oversize. А мой олигарх-то со вкусом, ловлю я саму себя на мысли, если сам одевается, то выходит супер! В руках у него полупрозрачный пакетик с надписью Marks&Spenser. А еще он вполне себе нормально относится к демократичным маркам.
   – Как спалось? – Он улыбается, его глаза снова светятся участием и добротой. – Я не помешаю? – И садится за третий стул у моего маленького столика, осторожно положив пакетик на стол.
   – Спалось хорошо. Конечно, не помешаешь. – Думаю, что со стороны я выглядела, как самый счастливый человек в этой части Вселенной.
   – Ну, я, пожалуй, пойду, не буду вам мешать, – проявляет неожиданный такт «цыганка» и, виляя бедрами, нарочито медленно перемещается за другой стол.
   – Мы тут в магазин утром сходили, вот купил себе майку, шорты и газету. – Аарон явно не против передо мной отчитаться.
   – Майка хорошо под глаза подходит, – улыбаюсь я и берусь за газету. – А что там?
   – Ну, я всегда покупаю, когда что-то про мою футбольную команду пишут.
   – А что здесь написано?
   – Написано, что мы агрессивно вошли на рынок, дорого перекупаем футболистов, не считаемся с футбольным сообществом.
   В заголовке известной английской газеты я действительно узнаю название команды Романовича. И вот тут меня прорывает. То ли виновата бумага известного печатного издания, которую трогают мои пальцы. То ли берет верх желание наконец-то раз и навсегда обозначить границу между мной и той «цыганкой», которая нехотя отчалила от моего стола. Но я заговорила. Сказать, что потом я бессчетное количество раз об этом пожалела, – не сказать ничего. С другой стороны, иначе и быть не могло. Я всю жизнь говорю правду тем, кому я нравлюсь, а уж тем более тем, кого люблю. Хочу, чтобы они знали, с кем имеют дело. Потому что имеют на это право. Потому что я неплохой человек и не стыжусь своих поступков и решений. И хочу, чтобы это поняли те, с кем мне хотелось бы остаться рядом.
   – Ты знаешь, что я довольно известный журналист? Я пишу в газету «Ъ» светскую хронику.
   Мне показалось? Но неожиданно вокруг все потемнело. Солнечный жаркий день вдруг прикрыло огромной холодной тучей. Плещущийся внизу океан стал черным и угрожающим. Приветливые голубые глаза напротив тоже потемнели и стали холодными… как лед. Аарон откинулся на спинку стула:
   – Жень, иди сюда, быстро!
   Полноватый блондин Евгений Катков, только что мило ворковавший с «цыганкой» за соседним столом, вырос у нашего за секунду.
   – Слушаюсь. – Он картинно приставляет к голове руку, на манер солдата, отдающего честь.
   – Быстро распечатай статьи Марьяны Пименовой и сюда с ними бегом. – Голос Аарона стал тихим и давящим.
   Я еще не понимала, что наделала:
   – Бросите в океан? – Я почувствовала себя чуть-чуть Зоей Космодемьянской в лапах немецко-фашистских захватчиков, но с поправкой на командира, который от меня просто без ума.
   – Нет, не бросим, разберемся вначале.
   – Или устроите групповое изнасилование. – Я вспоминаю свои постельные откровения.
   – Размечталась. – Аарон ухмыляется, а уже через секунду в его руках оказываются распечатки моих статей. Я с гордостью на них поглядываю. – Будешь читать? Тогда вслух! – протягивает он их мне.
   – Это моя последняя в «Ъ»: «Самых красивых пересчитали». А это про тебя в «Известиях», где футболисту Шевченко в Милане звезду вручали.
   – А, это там, где ты написала, что я оглянулся на моделей, которые там какой-то показ мехов делали? Моя жена еще мне это все вслух зачитывала… Семейный завтрак из-за этого сразу не задался.
   – Да. Ну, мне просто надо было что-то написать, вот я сказала, что оглянулся.
   – Но ведь я даже не понял тогда, что это показ…
   – А меня ты не помнишь, я там была в длинном леопардовом платье, с красными губами? Я на этом приеме самая красивая была…
   – Ты знаешь, столько людей вокруг все время, я иногда не вижу. – Аарон виновато смотрит мне в глаза, и впервые со времени моего признания его взгляд чуть смягчается.
   – Мы еще тогда за вами в отель поехали, хотели послушать, о чем вы говорили с Шевченко и его другом в лобби-баре. И нам показалось, что речь шла о договорных матчах. Я прямо это слово слышала.
   – Мы ни о чем таком не говорили. Договорные матчи запрещены.
   – Вот поэтому я ни словом об этом в заметке не упомянула. Чтобы ни у кого не было проблем. А вот эту послушай, про сто самых красивых людей Москвы, которую я перед отъездом сдала. – Мне очень хотелось, чтобы Аарон оценил мои литературные таланты, мне все еще казалось, что в его глазах они станут моим дополнительным плюсом.
   – Ну, давай читай. – Аарон, казалось, начал приходить в себя.
   Я беру в руки знакомый текст, уже оформленный в стиле газеты «Ъ», и вдруг понимаю, что с фото к моей заметке на меня вместо промоутера Андрея Фомина, огранизатора вечеринки, смотрит Бабка, укоризненно покачивая головой. «Дура, дура», – словно читаю я по его неслышно шевелящимся губам. От неожиданности я роняю бумагу. Благо Катков, обнаружив удивительную для своего телосложения прыткость, быстро поднимает ее с пола и возвращает на стол. Взяв себя в руки, я с выражением читаю свою заметку. И что особенно приятно, Аарон и Катков действительно внимательно меня слушают и даже улыбаются в нужных местах.
   – А что это за «Юниаструм-банк»? Я о таком никогда не слышал. Но образ вот этого Гагика Саркаряна у тебя хорошо получился. Хотя мне ничего не стоит написать так же, да, Жень?
   – Легко. – Евгений Катков тоже откидывается на спинку стула, демонстрируя абсолютную готовность во всем соглашаться с боссом.
   Я обиженно поджимаю губы.
   – Знаешь, мне кажется, у тебя все же сильнее другие, не журналистские таланты. И мне нравится их развивать. – Аарон уже окончательно взял себя в руки и теперь мягко берет мои руки в свои.
   Не чувствуя в себе ровно никаких сил к защите своей профессиональной чести, я натурально таю в его руках. Катков же расплывается в недвусмысленной улыбке.
   – Если мы больше не увидимся, будет правда жаль. – Уголки моих губ слегка приподнимаются, глаза против моей воли становятся влажными, я обнимаю себя руками, потому что чувствую легкий озноб. Стараясь прийти в себя, я искусственно хорохорюсь: – Хотя я это переживу, потому что и не такое переживала.
   Вместо ответа вижу, как вспыхивает холодный огонек в некогда теплых голубых глазах напротив, тут же понимаю, что опять не угадала: вторая часть была лишней.
   – Конечно, еще увидимся. – Аарон вновь протягивает свои руки к моим и, прикасаясь, передает теплую волну от своего тела к моему. – Она просто не понимает, к кому попала. – Эти слова обращены уже к Каткову, тот ухмыляется в унисон с боссом.
   – У нас так не бывает, – с удовольствием берет слово Катков. – Мы от тебя так просто не отстанем.
   Я им почему-то не верю. Но надеюсь. Аарон заметно бодрится:
   – Ну ладно. Раз ты журналист, задавай вопросы.
   – Вопрос такой: почему вы, когда «взяли» Ходорковского, за него не вступились? Неужели вы не понимаете, что это вас всех, богатых людей, касается лично еще больше, чем нас, обычных, которые считают такой подход неправомерным? Что это обозначает прямую угрозу для всех несогласных?
   – No comment. – Глаза Аарона вновь становятся непроницаемыми.
   – Ведь так можно поступить с любым, дело не в том, сколько он украл, а в том, что процедура юридически проведена неверно, – начинаю я горячиться. «Ведь он же умный! Умный и нежный! Он должен понимать», – сверкает в мозгу.
   – No comment. – Похоже, Аарон готов повторять эту фразу сколько угодно раз с одинаковым выражением опытного врача психбольницы.
   – Хорошо, – сдаюсь я, – не будем об этом. А о Путине, можно я спрошу о Путине?
   – А что тебе о нем интересно? – Аарон заметно смягчается и жестом отпускает Каткова.
   – Ну, интересно, какой он при близком общении?
   – Ну, он, знаешь, такой, с дворовыми такими принципами справедливости. Как Тимур и его команда, читала? Вот такой. – Аарону явно нравится говорить об этом, будто в его голове возникают приятные воспоминания. – Я, когда с ним познакомился, был еще таким «маленьким», совсем «маленьким», не то что сейчас. – Руками Аарон показывает, какое у него на тот момент было маленькое состояние. И вдруг резко меняет тему: – Да я на самом деле и сейчас особого веса не имею. Вот ты считаешь, что я олигарх? А что это, по-твоему?
   – По-моему, это значит, что то количество денег, которым ты обладаешь, дает тебе возможность решать вопросы на политическом уровне и влиять на позицию страны на международном уровне.
   – Да нет. Это иллюзия. Вот что я, например, решаю в Москве? Я ничего там не решаю. Я там никто практически.
   Тему самоуничижения Аарону не дал продолжить служащий отеля, который подошел к нам со срочным докладом.
   – Столик в рыбном ресторане на набережной заказан, они ждут через полчаса, – сообщает он на чистом английском языке.
   Аарон слушает сосредоточенно, внимательно смотря на губы служащего. Я понимаю, что перевод с английского на русский дается ему с трудом.
   – Может, перевести? – Я со всей возможной приветливостью заглядываю в глаза Аарона.
   Он отрицательно качает головой:
   – Иди переоденься во что-нибудь поприличней, поедем обедать в город.
   Я пулей лечу в номер. Вот он, шанс надеть мой волшебный костюмчик Vivienne Westwood, в свое время купленный за бешеные деньги в именном бутике гостиницы «Славянская». Корсет, способный выдавить наружу и сделать аппетитной грудь любого, даже «минусового» размера, дополняется двумя полосками ткани и поясом, что в результате превращает его в настоящий жакет. К этому великолепию прибавьте узкую юбку с разрезом. И все это из жатого ярко-синего хлопка. Госпожа Вествуд действительно настоящая волшебница, особенно по части корсетов. Вот теперь-то у него уже точно нет шансов!
   Вам я кажусь наивной? Себе тоже сейчас кажусь. Однако если среди моих читательниц есть девушки, которые однажды влюблялись, они должны вспомнить это чувство.
   Я появилась перед небольшим автобусом фирмы volkswagen цвета черный металлик, которые для своих европейских поездок с друзьями господин Романович традиционно арендовал по несколько штук, во всей красе. Мои вьющиеся волосы струятся по плечам, раскосые глаза чуть подкрашены: лишь для того, чтобы подчеркнуть разрез. К синему костюму от Вествуд я подобрала джинсовые мули на тонкой шпильке с украшением в виде большой звезды из белых страз Gian Marco Lorenzi. Произведенный эффект превзошел даже мои ожидания.
   – Так! Быстро переодеваться, быстро! Чтобы никто не видел! – Аарон напоминает заботливого воспитателя детского сада, который застал подшефного дошкольника-хулигана за неподобающими действиями. На моих губах застывает растерянная улыбка. – Быстро, быстро. Ждем десять минут, потом уезжаем, – подгоняет меня мой любимый мужчина. Но я почему-то знаю, что он никуда без меня не уедет. Поэтому медленно разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и мерным шагом, так чтобы все успели заценить мой наряд по достоинству, возвращаюсь в отель. Не особенно долго раздумывая, выбираю свободный брючный костюм Escada Sport из плотного нежно-розового шелка. Аарон ждет меня в одном из автобусов, где уже сидят Катков и давешняя «цыганка», которая, заметив меня, заметно волнуется:
   – Ой, а я вам здесь не помешаю? Вам, может, поговорить между собой надо, так я, может, в другую машину пока пересяду? А то мне, наверное, это слушать нельзя.
   – Нет, нет. Ни о чем таком мы говорить не собираемся. – Мы с Аароном почти хором просим ее остаться.
   Между нами уже пробежала кошка раздора, нам обоим уже неудобно за наши чувства, мы оба стараемся из последних сил сделать вид, что ничего не происходит. В то же время оба понимаем, что происходит. И еще как. Какое-то время все молчат. Первой не выдерживаю я:
   – Тебе не понравилось мое платье?
   Вопрос на некоторое время повисает в воздухе. Всем очевидно, кто должен на него ответить. Даже Катков не лезет со своим мнением.
   – Нет, почему, – тихо и как-то даже устало реагирует Аарон, после чего в свойственной ему манере легко перескакивает на другую тему: – А почему у тебя нет детей, вы с мужем разве не хотели детей? Неужели тебе просто не хочется, физически, детей? – Он слегка поворачивает голову в мою сторону с переднего сиденья.
   Видно, что тема для него важная до болезненности: глаза чуть поддернуты дымкой, в них будто бы застыла слеза, губы поджаты. Ищет недостатки, чтобы бросить? Может быть, но я старательно отвечаю на поставленный вопрос:
   – Нет, просто детей не хочется. Если я встречаю мужчину, от которого хочу родить, это другое. Но просто детей как детей… Мне даже такая постановка вопроса непонятна.
   Неожиданно меня поддерживает «цыганка»:
   – Да, я тоже этого не понимаю. У ребенка должен быть отец. И нормальная семья.
   В ответ на это во мне, напротив, просыпается дух противоречия:
   – Ну, по поводу семьи я даже не знаю. Мне кажется, сейчас институт семьи уже не имеет такого значения. Вот ты женат? – Я поворачиваюсь к Каткову.
   – Нет. – Катков отрицательно машет головой.
   – Вот видите, – набираю я обороты, – зачем ему жена, ее функции теперь выполняет домработница. Постирать, приготовить и т. д и т. п.
   – Я думаю, что мне жена нужна, – возражает Аарон.
   – Это потому, что она уже есть и ты привык. – Я пытаюсь отстоять свое мнение. – А вот если бы, ну, она не дай бог умерла или еще что… Ну, если бы так случилось, что ты развелся. – Я стараюсь выбирать выражения помягче, понимая, что вышла на опасную стезю. – Ты бы снова женился? Подумай.
   – Да, – не сразу отвечает Аарон. – Я бы выдержал паузу после развода, но женился бы снова. Мне нужна жена.
   Я замолкаю. Но не потому, что мне нечего сказать. Такого не бывает… Просто я шокирована. Шокирована, с какой беззаботностью Аарон произносит слово «развод». Словно для него это раз плюнуть. Ну, подумаешь, развелся… Делов-то. «Да, нет. Не может быть, чтобы он о таком даже думал, – проносится в моей голове голос здравого смысла. – У него пятеро детей, он заслуженный семьянин. Он просто балуется, ну позволил себе со мной лишнего. Бывает. Ну, подыскивает себе спутницу – делить отдых и командировки… Ну и что?» В этот момент я понимаю, что автобус останавливается. Мы приехали.
   Чуть помедлив, видимо раздумывая, надо ли так быстро прощать меня за причастность к журналистской братии и попытку обрядиться в корсет на обед с ним, Аарон все же протягивает мне руку, чтобы помочь выйти из машины. Менеджер в белом пиджаке и черных брюках встречает нас в дверях светлого симпатичного ресторана, расположенного прямо на скале, за огромными стеклами видно, как плещется море. По дороге к нашему столу я замечаю громадных лобстеров, чьи клешни крепко связаны черными резиночками, а черные глазки жалобно выглядывают из-за стеклянной стены аквариумов. «Жалко их», – вырывается у меня. Аарон оборачивается на меня, мельком взглянув в сторону аквариумов, его глаза словно заполняют слезы, и, почувствовав это, он опускает голову. Когда мы стоим у стола, Аарон подходит ко мне и чуть слышно говорит:
   – Мы не можем сидеть вместе на публике, садись напротив, ладно?
   Я киваю, а что мне остается?
   Официанты суетливо сдвигают два стола, нас человек пятнадцать, и все, включая мужчин, должны находиться в сфере контроля Аарона Романовича. Мне этот контроль нравится, он мне необходим, как вода и воздух. Потому что без еды все же некоторое время можно обойтись. Для остальных по-разному. Многие откровенно воспринимают это общение как своего рода работу. Всегда завидовала таким людям. Сделав заказ, мы принимаемся за хлеб и Chablis. В полной тишине Аарон вполголоса напевает куплет Земфиры, после чего на пару минут повисает тишина. Тут слева раздается звонкий голос угловатой девушки со странным именем Каролина.
   – Ты так хорошо поешь! – произносит она с нарочитым «ты». Моя реакция не заставляет себя долго ждать. Он пел обычно, это грубая лесть нарушает всю гармонию момента. Неужели он – такой чувствительный, искренний и живой этого не понимает? Я вскипаю:
   – Нельзя же так, прямо в лоб!
   На моих словах Аарон оборачивается на меня, и я замечаю в его глазах давешний ледяной блеск.
   – А знаешь, такое колючее поведение иногда надоедает, люди, умеющие делать комплименты, «держатся» дольше.
   – Ну и «держитесь», Аарон Абрамович, с ними, – немедленно соглашаюсь я. – Пожалуйста, вон их сколько вокруг, я готова им уступить. Ваше право выбирать.
   Аарон молча отворачивается и обращается к Каролине:
   – Учишь английский?
   – Да. – Каролина благодарно улыбается в ответ на подаренное ей внимание. – Вот учебник! – Она демонстрирует книгу, которую, видимо, для этого и носит всю поездку с собой.
   Тем временем нас постепенно обносят заказанными блюдами. Мы принимаемся за еду. Поскольку я, согласно высшему пожеланию, сижу напротив Аарона, по левую руку которого сидит Катков, а по правую – сенатор Иннокентий Палкин, то с удовольствием любуюсь, как солнечный свет из окна отражается в голубых глазах Аарона. Он благосклонно принимает мое восхищение. В какой-то момент мой взгляд случайно падает на Каткова, и я, к своему ужасу, понимаю, что у него глаза более красивого глубокого цвета. Это открытие мне настолько неприятно, что я, наверное, меняюсь в лице. Потому что в тот же момент Аарон интересуется:
   – Что?
   – Нет, ничего, – кривлю я душой под стать Каролине, – просто красиво, когда такие, как у тебя, голубые глаза.
   – Ты посмотрела «Турецкий гамбит»? Помнишь, мы перед поездкой говорили? – меняет Аарон тему.
   – Нет. – Я опять вспоминаю, что лучше быть честной. – Но я читала всего Акунина, и «Гамбит» тоже. И была на премьере.
   – Вот в этом никто из нас не сомневается, – улыбается Аарон, его поддерживают дружным смехом все окружающие. Причем громче всех веселится почему-то Каролина, от нее не отстает Катков. Я тоже улыбаюсь и вновь ловлю взгляд Аарона. Внезапно он произносит, глядя прямо мне в глаза: – Ты счастливая.
   – Почему? – смущаюсь я.
   Он молчит, опять разглядывая меня своим полным слез, странным взглядом. Так и не дождавшись ответа, я принимаюсь за свою дораду. Мы заканчиваем обедать часа через два и отправляемся в отель, распределившись по автобусам в прежнем порядке. Все дорогу обратно мы молчим. По приезде в отель расходимся по своим интересам. Я отправляюсь к бассейну, поваляться на солнышке и искупаться. Аарон уходит в номер поспать. Через какое-то время поднимается ветерок, и я, чувствуя легкий озноб, решаю пойти в номер, чтобы отогреться в ванной. Как только я открываю дверь в свой в номер, раздается телефонный звонок. Я беру трубку:
   – Это ты сейчас прошла по коридору так, что я проснулся?
   – Да, я.
   – Что у тебя на ногах, что ты так шагаешь, словно весишь сто килограмм?
   – Я вешу пятьдесят, – терпеливо возражаю я, – я на каблуках просто… Это все, что ты хотел сказать?
   – Я сейчас приду, раз ты не даешь мне спать, – резюмирует Аарон, после чего раздаются короткие гудки.
   Я, пожав плечами, быстро скидываю мокрый холодящий купальник и иду набирать ванную, благо сама чаша ванны небольшая, а значит, совсем скоро я расслаблюсь в теплой воде. В этот момент действительно раздается стук в дверь. Я открываю, прикрывшись полотенцем. Аарон заходит и направляется прямо к моей постели.
   – Я соленая, после бассейна, пойду приму ванну, ладно?
   – Делай что хочешь, я полежу посмотрю телевизор. – Аарон щелкает каналы на пульте, пока не находит Discovery. Я ухожу в ванную. Она уже набралась, я пытаюсь максимально растянуться под водой. Минут через десять я, смазавшись средством после загара, в халате и с полотенцем на мокрых волосах, подхожу к кровати и устраиваюсь рядом с Аароном.
   – Ты мне чуть руку не отдавила, – капризно сообщает он. Я приподнимаюсь, чтобы он мог высвободить свою задавленную конечность. – Просто девушка-слон какая-то! – продолжает он.
   – Сам ты слон! – не выдерживаю я. – Разлегся тут один посередине двуспальной кровати, мне вообще некуда лечь. Аарон, проявив неожиданное послушание, двигается влево, и я ложусь.
   – Смотри, сейчас тигры, ну, спаривались, смешно… – примирительно продолжает он, указывая на экран телевизора, там действительно резвятся красивые животные на фоне не менее красивых полей, похоже, где-то в Южной Африке. Для меня его слова становятся приглашением к действию. Повернувшись, я тихонько трусь носом о его шею, он быстро включается в игру. Вскоре я чувствую, как у меня начинают гореть щеки, а за ними загораюсь я вся. Полотенце соскальзывает с волос, а халат оказывается полностью раскрытым.
   – На что для тебя похоже занятие любовью? Для меня это как арбуз, сочный, сладкий, прохладный жарким летним днем… – Аарон шепчет эти слова, любуясь кудряшками, в которые уже успели превратиться мои подсохшие волосы.
   – Мороженое. – Я почти уже не способна говорить.
   – Пирожное? – Он переспрашивает, улыбаясь, чуть приподнимая меня за подбородок двумя пальцами левой руки. Правая, поглаживая, чуть придерживает меня за талию.
   – Нет, мороженое, а не пирожное. Я хочу тебя. – Я просительно заглядываю в его глаза.
   – Может, лучше мороженое закажем? – Он улыбается и показывает на телефон, который стоит на прикроватной тумбочке.
   – Нет. – Я отрицательно качаю головой. – Не лучше.
   – Хорошо, тогда ты сверху, я какой-то уставший. – Замечая мою разочарованную гримаску, он продолжает: – Давай я помогу, если устанешь. Только договоримся, ты не закрываешь глаза и всегда смотришь в мои. Хорошо?
   Я киваю. На этот раз все проходит довольно быстро, минут пятнадцать, может. В конце я теряю его взгляд: он словно на долю секунды проваливается в другое измерение, но тут же снова возвращается.
   Я откидываюсь на кровать, думая о том, что никогда раньше не занималась любовью «глаза в глаза» и что, наверное, именно этим вот с этого самого момента и будет для меня отличаться секс от любви. Отправляясь в душ, я захватываю двумя пальцами с тумбочки использованный презерватив и тут же чувствую на себе пристальный взгляд. Аарон смотрит на меня «слезным» взглядом, и я понимаю его без слов. Он просит не использовать содержимое презерватива для зачатия ребенка. У меня в голове проносится нашумевшая история темнокожей официантки Анжелы и немецкого теннисиста Бориса Беккера: «Да я просто выкинуть, честно. Я ничего с ним не буду делать». Он согласно кивает. Я улыбаюсь про себя. Разве я могу вообще так поступить, а особенно с ним. Как только я вернулась из душа, снова раздался телефонный звонок.
   – Аарон у тебя? – спросила трубка мужским голосом и тут же продолжила, словно зная ответ на этот риторический вопрос: – Это Катков, скажи ему, что ансамбль португальской народной песни подъедет к девяти. Концерт будет в нашем ресторане.
   Я кладу трубку и оборачиваюсь к Аарону:
   – Звонил Катков, сказал, что в девять будет концерт португальской песни, я не хочу туда идти.
   – Ну не иди, если не хочешь, а чего ты хочешь?
   – Хочу лежать с тобой вдвоем вот так, и чтобы никого не было. И никуда не идти. – Я пристраиваюсь к нему как можно нежнее, он слегка меня обнимает, но делает попытку встать с кровати:
   – Я здесь не для того, чтобы с тобой лежать. Приходи на ужин к скольким захочешь. Я люблю португальские песни, они очень душевные. Мне бы хотелось, чтобы и тебе понравилось.
   Странно, но, даже несмотря на его уход, я ощущаю, что в целом одержала маленькую победу. Выглянув в окно, я вижу, как Романович сидит внизу на спинке скамейки с Катковым, лениво кивая ему в ответ, с грустным взглядом, устремленным куда-то далеко отсюда. Я уверена, что эта грусть имени меня. И бросаюсь к шкафу: надо решить, что надеть на португальскую песню.

   Я слышал столько клеветы в ваш адрес, что у меня нет сомнений: вы – прекрасный человек.
Оскар Уайльд

   К восьми вечера я спускаюсь вниз в облегающем черном платье в крупный белый горох Karen Millen, с убранными волосами и ярко-красными губами. В поддержку к губам ярко-красные украшения из египетских топазов. Празднуя развод, я на недельку уехала одна в Египет, где от нечего делать развлекалась дизайном ювелирных украшений, который, под моим чутким руководством, из местных топазов и золота воплощали египетские ювелиры. По общему признанию, красный комплект мне удался лучше других. Катков едва успел меня подхватить за руку, когда я уже почти вышла на веранду.
   – Стой, там вертолеты с папарацци, мы все сидим внутри, в баре. Надо переждать.
   Я послушно возвращаюсь внутрь. Гостиничный бар заполнен нашей компанией. Поразмыслив, я выбираю девчачий стол, другой занял Аарон с друзьями.
   – Ты просто воплощение стиля Dolce Vita, – обсыпают меня комплиментами девушки, но я на них реагирую рассеянно. Меня смутили вертолеты, а вернее, я боюсь, не думает же он, что это я связалась с английскими папарацци, и поэтому они здесь. Конечно, он так думает, я же в его глазах такой же журналист и ничем от папарацци не отличаюсь. Но я ведь ничего не делала!
   – Что ты будешь пить? – отвлекает меня от неприятных размышлений Аарон – он кричит, не поднимаясь с места.
   – А ты что пьешь?
   – Я – чай.
   – Порто, – решительно сообщаю я.
   – Как хочешь, – он пожимает плечами, – только тебя сейчас быстро «унесет» на голодный желудок.
   – Со второго бокала, да еще сладкого алкоголя, как пить дать, – поддакивает Катков.
   – Не унесет. – Я настроена стоять на своем. Первый глоток местного портвейна приятно распространяется по телу.
   – Это у тебя рубины? – Аарон снова кричит со своего места.
   – Нет, не рубины. Были бы рубины… – Я не договорила, пытаясь представить, сколько же могло бы стоить только мое 15-каратное кольцо, если бы это были рубины.
   – Что, если бы были рубины, то не поехала бы со мной отдыхать? – выворачивает наизнанку мое молчание Аарон, в его словах слышится обида маленького мальчика.
   Но мне и это почему-то приятно. И я молчу.
   Тут выясняется, что вертолетная охота отступила, и мы рассаживаемся на улице. Аарон, поначалу выбрав другой стол, скоро пересаживается за мой, напротив. Я продолжаю ужин с красным вином.
   – Мне кажется, тебе уже хватит. – Аарон укоризненно качает головой.
   – Я сама решу, когда хватит, – капризно возражаю я.
   По приезде обещанных музыкантов я чувствую, что он все же прав. Мне, похоже, действительно хватит. Я извиняюсь и, поднявшись в номер, стараюсь подправить размазавшуюся вокруг губ красную помаду. На обратном пути поскальзываюсь на ступеньке и, как мне кажется, ужасно громко падаю. Мне не больно, скорее неприятно: а вдруг они установили внутри камеры и увидят, как некрасиво я упала? Я быстро поднимаюсь, оглядывая платье: вроде бы все в порядке. На глаза мне попадается портрет какого-то испанского гранда, наверное, хозяина гостиницы или его предка. Уже без особого удивления я понимаю, что его лицо страшно напоминает Бабку, а через минуту оказывается, что это он и есть. Бабка разводит руками, чуть касаясь багетной рамки, и устало качает головой, всем своим видом показывая, что потерял в меня всякую веру. Не найдя, что ответить, я показываю ему в ответ язык. Испанский гранд вновь замирает на портрете. Я отправляюсь в туалет, еще раз убедиться, что с лицом все в порядке. Все, больше не глотка спиртного. С веранды ресторана тем временем уже раздаются заунывные звуки музыки, сопровождающиеся не менее нудными подвываниями полной солистки. Стараясь ступать тише, я сажусь на свое место и пытаюсь заглянуть в глаза Аарону. Он внимает музыкантам своим любимым «слезным» взглядом. Я чуть слышно вздыхаю. Не к месту вспомнив «Приключения капитана Врунгеля», где Врунгель с Фуксом прикинулись гавайскими музыкантами, сдерживаю улыбку. Мне скучно, я не понимаю слов и бессмысленного надрыва. Спустя сорок минут завываний певица, исполнив еще пару песен на бис, откланивается, и я с облегчением хлопаю ей вслед.
   – Понравилось? – Взгляд Аарона непроницаем.
   – Ну, мне это не очень понятно, но я постараюсь научиться это понимать, если надо, – с максимальным прямодушием отвечаю я.
   Он кивает:
   – Ты все-таки с алкоголем переборщила, иди в номер, приди в себя. Я подойду позже. – Последние слова он произносит чуть тише и мягче, что ли.
   Едва я успеваю стянуть платье, раздается стук в дверь. Он сразу присаживается на корточки, чтобы помочь мне снять алые лодочки Les Tropeziennes:
   – Больно упала?
   – Нет. – Не особо удивленная его осведомленностью, я провожу по ушибленному бедру рукой. – Даже синяка вроде не будет.
   Он нежно гладит мою ногу и начинает целовать оттуда, поднимаясь все выше:
   – Ну откуда ты такая упрямая? Говорят же тебе, хватит. Ты же знаешь, я не люблю, когда женщины пьют.
   Я уже ничего не могу ответить, потому что мы целуемся… Наверное, алкоголь еще не совсем выветрился, потому что наутро я пытаюсь вспомнить детали этой ночи любви, и помню только его глаза сверху, как я утопаю в его взгляде и как откуда-то снизу разливается по всему телу теплое счастье. А еще его нежные руки и губы везде, как они успевают везде? Ведь у него только две руки и одни губы. Почти не помню, как он уходил. А ведь его нет, значит, как всегда, ушел. Еще помню, как я лежала, прижавшись к нему настолько, что мы стали одним целым, и это, казалось, длилось целую вечность. Я зарываюсь в подушку. Наверняка все уже за завтраком и пора вставать. Я потягиваюсь и встаю. Мне нужна новая подпитка, как наркоману, ведь посмаковать я смогу и потом, когда будет разлука. Я уже уверена, что она будет. За завтраком я сразу подхожу к столу, за которым сидит Аарон:
   – Можно?
   – Садись, хотя это неправильно. – Он говорит, слегка растягивая слова.
   В ответ я вскидываю брови:
   – Почему неправильно? Может, тогда мне сесть за другой стол?
   – Нет, останься. – Он говорит, словно преодолевая сложный мыслительный процесс. – Это неправильно, но приятно.
   Я кладу темные очки рядом с пустой чашкой и столовыми приборами и иду внутрь за едой. Какое-то время Аарон молча наблюдает, как я ем. А я медленно и лениво откусываю от мягкой белой булочки с сыром, заедая это ложечкой простого йогурта. Чувствуя, что не особенно голодна. Сегодня у меня сырно-йогуртовый завтрак.
   Через какое-то время Аарон встает:
   – Кому чего-нибудь принести?
   – Мне бы чаю, официанты не обращают на меня внимания, – жалобно протягиваю я, показывая на пустую чашку.
   – Чая на шведском столе нет, – отрезает он. И уходит.
   Но мне все равно весело, я оборачиваюсь к неизменно присутствующему рядом Каткову:
   – Пошел мне за чаем?
   – Не знаю, щас посмотрим, – подмигивает мне Катков, ему тоже весело. Похоже, таким босса он еще не видел.
   Тем временем Аарон возвращается с сыром, булочкой и йогуртом. Хочет попробовать, что я ем. Мне все же удается поймать официанта, я получаю чай. А в конце завтрака я отправляю в рот желтенькую таблетку аскорутина.
   – Что это? – Оказывается, что Аарон ревниво следит за моими действиями с другого конца стола.
   – Аскорутин.
   – Для чего?
   – Для сосудов, это типа витамина С. – Я протягиваю ему еще одну. – Хочешь попробовать?
   – Мы тут ничего такого с твоими сосудами делать не будем, – шутит он, но таблетку берет и, внимательно изучив, отправляет в рот. – Жарко, не хочется сегодня на стадион ехать, надо надевать шлемы, садиться в раскаленные машины… Какие предложения? – Он вопросительно оглядывает стол.
   Стол молчит. Только не я:
   – Пойдемте погуляем?
   – Мне нельзя… во всяком случае, с тобой, – отзывается Аарон и, чуть подумав, добавляет: – Пойдем, может, вечером. Сейчас жарко.
   День проходит скучно: мы все лежим и сидим у бассейна. На мое предложение заказать шампанское Аарон коротко возражает: «Не пугай меня». Я купаюсь и валяюсь на солнце, Аарон наматывает круги вокруг бассейна в одежде, беспрерывно разговаривая по телефону. Я слегка подтягиваю трусики на попе, чтобы она больше загорела, и уже через минуту чувствую его руки, которые аккуратно поправляют купальник назад.
   – Я хотела позагорать! – оборачиваюсь к нему я.
   – Так неприлично, – отрезает он. – У тебя и так купальник открытый. Вон, смотри, каково им, думаешь? – Он указывает наверх.
   И тут я впервые замечаю, что по периметру отеля, прямо на заборе, на расстоянии где-то метр один от другого, стоят люди в черном. Высокие и стройные, как кремлевские курсанты, они стоят навытяжку, в безупречно сидящих черных костюмах поверх белой сорочки с черным галстуком. Справившись с удивлением, я, все еще обиженная, отправляюсь плавать в бассейн, впервые понимая, что достало. Реально достало. Нельзя же так жить! Выныривая, я слышу, как Аарон, стоя аккурат рядом с тем местом, из которого я вынырнула, говорит кому-то по телефону:
   – Да, я понимаю, что это риск. Но думаю, что надо сделать именно так.
   Интересно, о чем это он? – невольно проносятся в моей голове жалкие остатки журналистского любопытства.
   Вечером мы все же отправляемся гулять. Уже хорошо осознавая, в какую ситуацию попала, влезаю в джинсы D&G, хотя вообще терпеть эту одежду не могу, белую футболку, обуваю безымянные бирюзовые шлепки на шпильке и натягиваю голубую кепку Armani, чтобы как-то завершить образ.
   – Вот теперь я вижу, что ты настоящий журналист. – Аарон с любопытством рассматривает мою кепочку. На нем защитного цвета широкие капри в стиле «милитари» с огромным количеством карманов, футболка и сандалии.
   – Мне всегда говорили, что я не похожа на журналиста, – возражаю я.
   – В кепочке похожа.
   Спорить бесполезно; к нам уже движется Катков, чтобы привычно поддержать начальника. Однако на этот раз выясняется, что он идет еще и с просьбой:
   – Тут девочка одна, которая из Калмыкии. Тоже хочет с нами пойти и очень расстраивалась, что ее обедать не взяли.
   Совсем забыла сказать, что на самом деле наша компания гораздо больше, чем пятнадцать человек, просто далеко не всем выпадает честь… Ну вы поняли. Близость к телу все же близость к телу. А потому ситуация вполне обычная. Аарон реагирует как настоящий добрый «папа»:
   – Скажи ей, что ждем, но пускай собирается быстро. Мы уже все собрались. А то будет догонять.
   Мы выдвигаемся гулять длинной шеренгой, впереди идет Аарон, я чуть сзади, девчонки кто парочками, кто по трое. Мужчины также. Катков… Ну, вы сами понимаете, где идет Катков. На пустынной вечерней улице, которая идет вдоль нашего отеля, ни души. Забор гостиницы густо зарос зеленью, с другой стороны тоже деревья, после здания начинается обрыв, а внизу виднеется длинный песчаный пляж. Меня отвлекает иностранное: «О-ля-ля», я поворачиваю голову, слева, нам навстречу двигаются два местных парня и, похоже, делают мне недвусмысленные знаки внимания. Я стараюсь сдержать улыбку, в это время сзади раздается голос Аарона.
   – Оделась поприличнее наконец-то, а все равно пристают, – ревниво констатирует он.
   – А чего вы бы хотели, – не удерживаюсь я, чтобы не съязвить, – Аарон Абрамович, чтобы к вам, что ли, приставали?
   Он пожимает плечами и вместо ответа меня обгоняет. Я продолжаю идти, усмехаясь про себя, а может, уже и не про себя.
   Подняв голову, вижу, что мы дошли до города и нам навстречу идет маленькая девочка с мамой под руку; в руках у ребенка большой, размером где-то с ее голову, вафельный рожок. Я тоже хочу.
   – Хочу мороженое, – сообщаю я негромко, просто знаю, что Аарон где-то рядом. И не ошибаюсь:
   – Сейчас купим, – голосом доброго родителя успокаивает он меня. – Пойдем туда, откуда они пришли.
   Минут через пять мы действительно обнаруживаем лоток с мороженым.
   – У кого деньги? – Аарон оглядывается на компанию, стоя возле лотка.
   Я с любопытством наблюдаю сцену, как олигарх ищет деньги, чтобы купить мне мороженое. Но забавный момент длится недолго. На помощь уже спешит Катков с увесистым черным кошельком.
   Аарон извлекает нужную сумму и протягивает ее продавцу. Лично. Потом оборачивается ко мне:
   – Какое будешь?
   – Pistachio, vanilla and mango sorbet, – спасаю я любимого мужчину от некомфортных для него объяснений на иностранном языке.
   Аарон кивает продавцу, и тот через секунду протягивает мне вафельный рожок.
   Мороженое кажется мне божественным на вкус, Аарон внимательно наблюдает за тем, как я отправляю первый кусок в рот:
   – Нравится?
   – Да, хочешь попробовать?
   – Нет. – Убедившись, что все в порядке, он отправляется дальше, потеряв на время ко мне интерес.
   – А у меня вкуснее, – внезапно сообщает один из друзей Аарона, светленький Дима, который тоже купил себе мороженое.
   – А у тебя какое? – ревниво интересуюсь я.
   – Шоколадное.
   – Дай попробовать. – Я оказываюсь рядом с вожделенным рожком через минуту.
   Через другую я понимаю, что я и чужое мороженое оказались в центре всеобщего внимания. Вокруг нас образовался круг любопытных глаз, а между мной и несчастным Диминым мороженым вырос Аарон. Он смотрит мне прямо в глаза, и я понимаю, что делаю что-то не так.
   – Можно я попробую? – Я понимаю, что должна попросить его разрешения.
   Аарон с какой-то неприязнью кидает взгляд на подтаявший темно-коричневый шарик, потом на меня и отрывисто произносит:
   – Ну, давай уже, пробуй! – Я осторожно, одними зубами, касаюсь верхушки, так что даже не могу почувствовать вкус. – Нравится? – Аарон снова смотрит мне в глаза, выражение которых мне не очень понятно.
   – Да. – Я поскорее хочу закончить эту дурацкую сцену.
   Мы вновь расходимся беспорядочной шеренгой, и я облегченно вздыхаю. Еще минут через пять я натыкаюсь на Аарона, он ждет меня:
   – Дай, пожалуйста, свою кепку, меня узнали. Нормально погулять не дадут.
   Я послушно снимаю головной убор и протягиваю ему. Кепка женская, с ярким рисунком, но он, не смущаясь, натягивает ее на глаза и продолжает путь так. Однако очень быстро становится понятно, что предпринятые меры не помогли. На небольшой площади к Аарону кидается толпа португальцев с ручками и бумагой, требуя автографы. Аарон быстро сдается, я перехватываю его взгляд и понимаю, что ему не так уж и НЕПРИЯТНО. И все же после этого инцидента он решает вернуться в гостиницу.
   По дороге назад почти ничего не происходит, если не считать Каролины, которая, к моему удивлению, вдруг предлагает Аарону познакомиться с ее мамой. Надо сказать, что Романович, в отличие от меня, как раз не очень удивился. Но смолчал. Я же тут же доложила, что моя мама умерла, а потому из меня выйдет невеста куда более завидная, так как я сирота. Аарон вопреки моим ожиданиям даже не улыбнулся, но всю дорогу шел рядом со мной. А ближе к гостинице вдруг разоткровенничался по поводу девушки из Калмыкии:
   – Я как-то уволил такую вот девушку-китаянку из команды своего самолета. Ни за что, просто потому, что внешность непривычная. Для меня даже негритянки понятнее. Вот с тех пор мне как-то перед ними неудобно. – Он не ждал ответа, просто объяснял, а я смотрела на него и думала: ведь не живет же человек, а все время мучается. Ну, в самом деле, уволил и уволил. Его же самолет. Какое неудобство-то? Но вслух ничего не сказала.
   Когда мы зашли в гостиницу, я поняла, что спать не хочу вообще.
   – Ну, давай поболтаем, я к тебе сегодня не пойду. Ты же съела мороженое?
   На территории гостиницы Аарон смело протягивает мне руку, и мы решаем осесть на лавочке возле бассейна. Он устраивается с ногами, я сажусь на краешек и обнимаю его за ноги. Поглаживая его по икре, рассматриваю, как растут на его ноге волосы. Они длинные и, как коврик, покрывают всю кожу. Наверное, он зимой даже голый не замерзает. Он начинает первым:
   – Скучаешь по нему?
   – По кому? – не понимаю я.
   – Ну, по соседу. Любишь его?
   В ответ я лишь удивленно вскидываю брови. По какому соседу? Кто на моем месте стал бы вообще по кому-либо скучать?
   – Нет, я, как только увидела, на кого он меня променял, сразу успокоилась. У меня вообще в этом смысле с психикой все нормально.
   – А на кого он тебя променял?
   – Да на девушку, на которой уже пробы ставить негде.
   – Что значит «негде ставить пробы». – Ему явно не нравится это категоричное определение.
   – Шлюха. – Я чуть злюсь, вспоминая неприятные переживания. – Была бы красивая девушка, ну пусть младше меня даже, но из хорошей семьи, приличная, я бы поняла. А так…
   – У тебя есть мечта? – Понимая, что тема мне неприятна, он переключается.
   – Да… Я хочу стать Мэрилин Монро.
   – В каком смысле? – Он меня не понимает. – В кино сниматься, что ли?
   – Ну, можно и в кино, – примирительно соглашаюсь я.
   Впервые за наше общение я осознаю, что любимый мужчина меня не может понять и никогда не поймет. Несмотря на всю свою чувственность, он конкретен. Конкретен, «как эта глупая луна на этом глупом небосклоне». Мэрилин – это явление, масштабное, яркое, вне времени и рамок. А он: «в кино сниматься».
   – Ладно, ты говорила, что раньше о моде писала. Давай поговорим о моде. У тебя есть ко мне вопросы?
   – Да. А Березовский он какой, умный?
   – Не совсем о моде. Ну, он умный, но, как бы это сказать, не в бытовом смысле.
   – Вы общаетесь?
   – Нет, раньше много общались, дружили семьями. Теперь нет.
   – А это правда, что он поставил править страной Путина, а тот выслал его из страны, чтобы лишить прежнего влияния?
   – Все было совсем не так.
   – Как не так? – Я чувствую, что начинаю заводиться. – Это ведь понятно, он «поставил не на ту лошадь». Был уверен, что неприкасаем. И ошибся.
   – Так, если ты начнешь повышать голос, мы прямо сейчас прекращаем разговор, а на эту тему я больше говорить не хочу. – На этих словах Аарон берет мою руку в свои и продолжает мягче: – Давай о моде.
   – Ладно, о моде. – Я на удивление быстро остываю. – Ты прилетел в пиджаке Hermes, почему именно Hermes? Это что, твоя любимая марка?
   – Нет. Просто у меня рядом с домом в Лондоне находится бутик Hermes, а у меня не всегда есть время ходить по магазинам. – Аарон настроился на привычную волну доброго папы-учителя. – Вот мне домработница и покупает одежду. Теперь мой вопрос. Вот ты сейчас поворачивалась и опять задела меня локтем, он у тебя худой и острый, и плечи острые. Ты мне все время делаешь больно, когда мы с тобой в постели.
   – А ты вообще кусаешься, – возвращаю я удар, мне становится ужасно не по себе. Так вот что оказывается, он мучается все время, понимаете ли. Я, видите ли, локтем его задела.
   – Почему ты не сказала, что тебе это неприятно?
   По его тону я понимаю, что попала в точку. Один: один. Вот почувствуй теперь, каково мне только что было.
   – А я еще не решила, нравится мне это или нет. – Я ласково провожу по его ноге. Нет, отказаться от всего этого прямо сейчас я не готова.
   Он улыбается.
   – Прости, что взял тебя отдыхать без подруги, – снова меняет он тему. – Практически испортил тебе отдых, тебе с ней комфортнее было бы?
   – Нет, мне и так хорошо, с тобой, – ничуть не кривлю я душой.
   – У тебя есть в Москве любимые рестораны? Скучаешь по какой-нибудь еде?
   – Да, полно. «Марио» – там люблю домашнюю пасту с грибами, «Веранда у дачи» – там плов, Vogue cafe – тартар из тунца с авокадо… и «Причал» еще. – Я вспомнила наш ужин с Танькой.
   – На «Причале» со мной был забавный случай, – улыбается Аарон своим воспоминаниям. – Мы зашли туда как-то, и ко мне начали подходить люди. Ну, знаешь, незнакомые даже. Все стараются пожать руку и лезут обниматься, некоторые даже целуются. Смешно.
   – А это, Аарон Абрамович, называется народная любовь, – уверенно констатирую я.
   Заметно, что ему приятно, но он прячет улыбку, даже когда мы вдвоем, один на один. Он продолжает ресторанную тему:
   – Когда приедешь, сходишь в какие-нибудь новые рестораны и расскажешь, как там, при нашей новой встрече?
   – Расскажу, конечно. – Я более пристально его рассматриваю, он уверен, что будет еще одна встреча, и собирается забыть, что я сотрудник «Ъ»?
   – Ладно, пойдем. Поздно уже. – Аарон встает с лавочки и протягивает мне руку, помогая подняться.
   Я вскидываю голову, чтобы еще раз посмотреть на «людей в черном»; интересно, они вообще спят? Но португальские ночи темные, темные. Ничего не видно. Я покорно следую за ним в отель. Интересно, а почему все же он не хочет сегодня идти ко мне?..
   Мои размышления прерывает шипящий и злобный шепот Аарона:
   – Прекрати топать, люди же спят.
   Я чувствую жуткую усталость, и планка неожиданно падает:
   – Да пошел ты… – Разворачиваюсь и прохожу к своему номеру.
   Он остается на месте, его глаза, и так чуть навыкате, кажется, готовы совсем вывалиться наружу. Уже через секунду он берет себя в руки:
   – Спокойной ночи, Марьяночка.
   Я захожу в номер и как мертвая падаю на кровать.
   Утром, проскользнув в летнее салатовое платье D&G, я отправляюсь на завтрак. Честно говоря, почти не помня, что произошло накануне. Зато поведение Аарона более чем красноречиво.
   – Хорошо выглядишь, – кричит мой любимый олигарх через стол и тут же заявляет: – Это последний комплимент на сегодня.
   – Почему? – простодушно интересуюсь я, привычно купаясь в его внимании.
   – Потому что вчера ты послала меня на три буквы. – Романович без всякого стеснения и обиняков заявляет это в присутствии своих друзей.
   «Что это, с трудом подысканный предлог перестать со мной общаться?» – проносится в моей голове.
   Нахожусь я довольно быстро:
   – Не было этого, и никто не слышал.
   – Я слышал, – под общий хохот орет Дима, – у меня даже презерватив лопнул.
   – Ну и пожалуйста, – пожимаю я плечами, поняв, что встать на мою сторону некому. – Тогда я вообще от вас уйду.
   – Куда уйдешь? – любопытствует Аарон.
   – Не знаю, туда куда-нибудь. – Я неопределенно указываю на одинокий барчик с забавным названием Caipiroska, виднеющийся на соседней горе. Вот в каприческу и уйду.
   – Это капирошка, название коктейля с водкой и лаймом, – поправляет меня Катков под общий хохот.
   – Это у вас капирошка, а у меня каприческа, – продолжаю по-детски упираться я.
   – Никуда ты не пойдешь, тем более одна в бар, – неожиданно смягчается Аарон. – Ну-ка прекратили все смеяться, – оглядывает он приятелей недобрым взглядом. И совершенно меняется при взгляде на меня: – Иди ко мне, сюда. – Он указывает на стул рядом с ним, и я, к своему удивлению, снова четко следую его инструкциям. Когда мы вновь начинаем принимать вид идеальной парочки, Аарон начинает новую тему: – Чем займемся? Гонки устраивать неохота – слишком жарко.
   – Гулять? – несмело предлагает кто-то.
   – Нет, гулять вечером.
   Я молчу и машинально поглаживаю Аарона по руке, на минуту оказавшись за этим занятием в центре внимания.
   – Я иногда боюсь, что она во мне дырку протрет. – Аарон малодушно шутит с неясной для меня целью, все вокруг заискивающе посмеиваются, и только Катков проявляет чудеса смелости.
   – Видно же, что тебе нравится, – дружеским тоном, глядя прямо в глаза Аарону, с расстановкой произносит он.
   – Нет. – Глаза Аарона моментально наполняются слезами. – Еще поговорим, только до самолета доберемся, спуска не ждите. – Он вновь недобро обводит глазами окружающих.
   Уже спустя год один мой приятель-депутат смеялся, что Каткова потом «держали головой в унитазе». Поплатился ли он за эту свою фразу или за ситуацию целиком, я сказать не могу. Но подозреваю, что с тех самых пор Евгений Катков меня не слишком долюбливает, да и кто бы его не понял. А компания тем временем отправляется к бассейну, предполагая, что я последую их примеру. Но я и не двинулась. Меня все это разозлило и напрягло. А особенно «дырка», которую я «чуть не протерла» в Аароне.
   – Ты идешь? – вяло интересуется один из приятелей олигарха.
   – Нет. Вдруг я ему уже надоела? Не буду испытывать терпение, – огрызнулась я.
   После чего иду за купальником и, укрывшись полотенцем от яростного солнца, демонстративно ложусь прямо на широкой лавке на веранде нашего ресторанчика. Спрашиваете, чего я добивалась? Не знаю… Просто вредничала – и ничего не могла с этим поделать. Первым ко мне обратился официант Павел.
   – Вас просят пройти к бассейну, – пропел он ласково, на украинский манер растягивая слова.
   – Не хочу! – Мне было плевать на его ласковость.
   Следующим меня попытался склонить к сотрудничеству Катков:
   – Ну чего ты здесь лежишь одна? Смешно ведь… Аарон просит, чтобы ты к нам присоединилась.
   Не удостоив ответом шестерку олигарха, я молча отвернулась. И заснула. Проснувшись, я обнаружила, что у бассейна никого нет, искупалась и отправилась в номер. Уже через минуту я услышала, что в дверь кто-то стучит. На пороге стоял Аарон; в отличие от моего сияющего, победного лица, его лик был каким-то уставшим и даже недовольным.
   – Мы едем обедать, тебя ждем ровно десять минут. – Его явно раздражал мой триумфальный вид.
   Я же, напротив, несмотря на его кислую мину, была в полном восторге. Потому что просто не ожидала, что мое упрямство будет вознаграждено таким вот образом. В голове пронеслось: «Любит, если так себя повел». Не обессудь, дорогой читатель, ведь известно, что влюбленным надо всего лишь чуть-чуть. Быстро залезла в джинсы и футболку и, воодушевленная своей победой, кинулась вниз. У входа в отель ожидали все те же черные автобусы. Аарон сидел внутри одного из них за водителем, уставившись в одну точку.
   – Что-то не так? – посчитала нужным осведомиться я, залезая в автобус.
   – Да мы не знаем, как тебя здесь оставить одну, тебя же все ненавидят, загрызут… Думаем, может, тебя с собой взять. – Евгений Катков был тут как тут и, разумеется, говорил от имени Аарона.
   – Ненавидят? – переспросила я, удивившись. Я вообще приехала сюда к Романовичу и с остальными никак не общалась. С чего кому-то меня ненавидеть?
   Аарон Романович вместо ответа молча повернулся ко мне и посмотрел своим коронным печальным взглядом.
   – А куда вы едете?
   – Летим в Торонто и потом будем плавать по Атлантическому океану.
   Странно, но даже под таким благовидным предлогом мне совершенно не хотелось ехать с ними, видимо, во мне все же сохранились остатки здравого смысла, которые подсказывали, если любит, то вернется из плавания и сам позвонит. Наверное, поэтому в ответ я промолчала. Мы молчали всю дорогу до ресторана. Аарон ко мне обратился только за столом, когда расставили закуски. Несмотря на то что ресторан был прежний, рыбный, на столе лежал хамон. По-видимому, лучшего, местного качества. Я, еще не слишком искушенная в этом европейском лакомстве, к нему не притрагивалась.
   – Хамон возьми, – в свойственной ему полуприказной-полузаискивающей манере посоветовал Аарон.
   Но я была не в настроении и отрезала:
   – Я мяса не ем.
   – Возьми – вкусно, – не уступал Аарон.
   – Нет, не буду, мяса не люблю – не уступала я.
   – А что ты вообще любишь? – начал наступление мой любимый мужчина.
   – Ну из мяса люблю фуа-гра. Только не паштет, а такой, натурель, – просто произнесла я.
   – Это жирно, – возразил Романович.
   – Ну да, жирно, – согласилась я, – но вкусно.
   Ответом мне стал внимательный быстрый взгляд серо-голубых глаз олигарха. «Пару килограммов нам в самолет загрузи», – тихо проинструктировал он Каткова. Тем временем принесли горячее. Я заказала сибаса в соли, Аарон Романович и его приятель сенатор Иннокентий Палкин заказали сибаса на гриле.
   – Кеша, дай попробовать! – потребовала я.
   – Нет, не дам. – Кеше явно было плевать на фавориток босса, ради них он не был готов расставаться ни с одним куском от своего горячего.
   – Нет, дай, – не унималась я, пытаясь надавить характером.
   – Не дам. – Суховатый и высокий Иннокентий Палкин не на шутку стал беспокоиться за свое имущество и на всякий случай прикрыл тарелку левой рукой.
   – Оставь Кешу в покое, – вмешался Аарон, – я дам тебе кусок от своей рыбы. – И в доказательство своих слов действительно отделил внушительный кусок из своей тарелки.
   – Так я и знала, что у меня вкуснее, – констатировала я через минуту.
   – Никто из нас в этом и не сомневался, – чуть ехидно прокомментировал Аарон.
   На десерт я заказала нугу – мороженое с орехами и сухофруктами. Не успев съесть и пары кусков, я вновь оказалась в центре внимания.
   – Так, все поели или кого-то еще ждем? – Аарон Романович вопросительно обвел стол своими глазами чуть навыкате.
   – Да я все уже, – засуетилась я, осознав, что все ждут только меня.
   – Ешь давай, – примирительно кивнул мужчина моей мечты, дав понять, что так уж и быть, еще подождет.
   Назад в отель ехали тоже молча, насколько я поняла, вечером был намечен их отлет. Мой самолет вылетал следующим утром. Чтобы проводить дорогих гостей, девчонки собрались на веранде ресторанчика в отеле. Аарон сразу сел ко мне, и, хотя в его глазах натурально стояли слезы, он первым начал непринужденную беседу:
   – Что читаешь?
   – Модную колонку. – Я протянула ему Times.
   – Ну и как тебе?
   В ответ я довольно скоро состряпала рецензию на чужой текст.
   – И вообще, натуральные меха на искусственные заменить нельзя. Как говорит моя знакомая модельерша, отправить бы всех этих «зеленых» к нам в двадцатиградусный мороз, – со знанием дела (я одно время трудилась модным обозревателем в газете) закончила я.
   – А зверушек не жалко?
   – А тебе, – тут же парировала я, – ты ведь наверняка охотишься?
   – Не особенно люблю. Со мной как-то случай был. Я на охоту детей взял. Так вот они потом несколько месяцев выхаживали утку, которую «папа подстрелил». – Аарон был явно доволен таким поворотом разговора и поводом рассказать что-то хорошее о своих детях.
   «Пресс-релиз начал составлять, так и видит статью под названием: “Тонкие и ранимые дети олигарха”», – не смогла я, в свою очередь, отмахнуться от мысли. Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, и они дружно уехали из отеля. Честно говоря, я расплакалась: то ли мне было жаль расставаться с тем, в кого я почти влюбилась, то ли просто спало огромное напряжение. Моя сестра потом посмеивалась, когда я снова и снова рассказывала про слезы Романовича:
   – Когда крокодил съедает свою жертву, у него тоже слезы текут, такой у них условный рефлекс. Поэтому и говорят «крокодиловы слезы».
   Не знаю, успела ли я упомянуть, но за эти несколько дней я потеряла около пяти килограммов. А потому вовсе не боялась отведать прекрасной фуа-гра, которую этим же вечером на ужин подал почему-то притихший Павел. Вокруг снова заседали чопорные европейские парочки, и официанты сновали туда-сюда, едва поспевая за заказами новоприбывших туристов. Отель снова стал шумным и многоголосым. Словно ничего и не было… И только выражение лица Павла стало чуть другим, я уже не говорю о своем. Из тарелки с десертом на меня грозно смотрел черный Бабкин глаз. В принципе я и так собиралась от десерта отказаться, а потому без сожалений тарелку отодвинула. И тут услышала вполне различимый баритон Бабки: «Ну што: извела, измучила мущинку, дура-девка? Он к тебе и так и эдак, а ты, вишь, яму газетенкой своей тычишь, шурналистику свою, понимашь, показываешь… Розгой бы тя, свое нравну». Моему терпению, однако, пришел конец: «Да пошел ты со своим олигархом, со своей розгой и картами… туда… куда Макар телят не гонял», – в конце я решила все же сохранить литературный язык, хотя бог свидетель, как тяжело мне это в тот момент далось.

   Крокодиловы слезы действительно существуют: крокодил «плачет», поедая добычу. Все дело в переизбытке солей в организме, для удаления которых у крокодила развились специальные железы, открывающиеся наружу у самых глаз. Таким образом, крокодиловы слезы – защитная реакция организма, направленная на выведение избытка солей.
(factroom.ru)

   5 мая днем я улетала. Перелет почти не помню, помню, что купила себе во франкфуртском Duty Free блеск для губ Christian Dior за 20 евро, в квадратной металлической коробочке в виде игральной кости с цифрами, обозначенными стразами на гладких ребрах. Цвет блеска оказался, конечно, дурацким, но коробочка уж больно забавно смотрелась, под розовое золото, и очень гламурная. По приезду домой я рассудила трезво: даже денег, которые мне, как само собой разумеется, перевели за «увеселение» олигарха в Португалии, никак не хватало на то, чтобы продолжать снимать дачу на Ильинке за пять тысяч долларов в месяц. А потому следовало возвращаться на Тверскую, где я все свое сознательное детство проживала вместе с папой и бабушкой. Уже упомянутой здесь Исфирь Михайловной Розенберг, которая, впрочем, к тому времени уже померла. Замученная довольно масштабным переездом, я легла спать часов в десять вечера, а с утра меня разбудил нетерпеливый телефонный звонок: «Марьяна Михайловна? Вас просят прибыть сегодня, 6 мая, к 19 часам в Tatler club. Там намечен обед для светских журналистов».
   В принципе идти никуда не хотелось, но идея обеда по профессиональной принадлежности была так необычна, что я решила заглянуть. К тому же ресторан Tatler club был сравнительно новым детищем модного ресторатора Аркадия Новикова, расположенным недалеко от Кутузовского проспекта, в помещении гостиницы «Украина», с довольно приятной верандой, которую я еще не успела в полной мере заценить. В Tatler club я попала чуть раньше намеченного времени и, присев за указанный менеджером столик, заказала свежевыжатый морковный сок со сливками. С тех пор, как я пообещала своему лечащему врачу не злоупотреблять вредоносными солнечными лучами, я старалась пить этот сок раз в два дня для сохранения здорового цвета кожи. Сделав пару глотков, я вдруг поняла, что стол слишком мал для компании людей и сгодится разве что для романтического свидания, и не больше. Моя попытка расспросить обо всем менеджера ресторана была прервана появлением Бабки. Я даже удивилась, как поразительно гармонично Бабка смотрелся в модной московской «закусочной». Черный бархатный пиджак Dolce&Gabbana и соответствующие голубые джинсы, впрочем, из любого способны сделать правильного посетителя тусовочных ресторанов. Быстро преодолев лестницу, мой бородатый волшебник направился прямиком к моему столику, забавно скрестив руки на пузе. Проигнорировав общепринятые приветствия, Бабка сразу сказал:
   – Ну?
   – Почему нельзя было назначить встречу по-честному? Зачем все эти сложные уловки?
   – Будешь встречаться с Романовичем или знакомлю со следующим? – Бабка не обратил внимания на мой возмущенный выпад, без предупреждения принявшись раскладывать карты прямо на столике в Tatler club.
   – А что, если не буду?
   – Тогда вот тебе подарочек. – Бабка с явной неохотой сунул мне в руку конверт, только что извлеченный из вполне приличного «дипломата».
   – Что это?
   – Квартира… или машина… не знаю. Потом посмотришь. Выбирай карту! – Последнее предложение Бабка произнес с явно выраженным повелительным наклонением.
   Я послушно взялась за карту. На меня смотрел длинноволосый кудрявый пиковый валет: очевидно, сознавая свою привлекательность, он кокетливо позировал в роскошном, расшитом золотом и камнями камзоле, изящно придерживая тонкими длинными пальцами шпагу в ножнах. Его утонченные черты лица без следов ненужной растительности, вроде усов и бороды, словно говорили: «Поглядите, какой я раскрасавец, где вы еще такого встретите?» Меня ощутимо передернуло, не хватало еще вот такой вот девочки-мальчика. О своей любви к красивым мужикам я уже распространялась ранее. Я возмущенно взглянула на Бабку, но его и след простыл. Даже за сок не заплатил, тоже мне нечистая сила… Хорошо, что еще за мой счет устриц не наелся…
   Я нехотя отправилась домой, хотела выпить чаю с Танькой или хотя бы с Маринкой, владелицей мебельной фирмы с офисом в районе Нового Арбата, но все, как назло, оказались заняты. Дома я раскрыла конверт. Как оказалось, он содержал договор на долгосрочную аренду куска земли под квартиру в жилом комплексе «Золотые замки», строительство которого планировалось закончить года через два. Я вздохнула: как известно, инвестиционные договора на недвижимость могут таить в себе ряд неожиданностей. С другой стороны, поскольку все это досталось мне абсолютно бесплатно, не стоит искушать судьбу. Я было потянулась за новым Пелевиным, примостившимся у изголовья моей кровати, как вдруг раздался телефонный звонок. «Марьян! Завтра в Музее революции вечеринка Министерства печати и массовых коммуникаций. Под текст отдают пол светской полосы. Заявку на фотографа не забудь сделать. Я надеюсь, ты в состоянии?» Последний вопрос прозвучал более человечным тоном: звонил начальник отдела «Общества» газеты «Ъ» Илья Несгибаемый. Я заверила начальника, что все в полном порядке, и сделала необходимые заявки – в конце концов, поработать для разнообразия тоже можно. На следующий день, посетив для очистки совести спортивный клуб, я облачилась в красное платье и туфли. Глядя в зеркало, я, не покривив душой, признала, что еще вполне себе ничего. И, только зайдя в помещение музея, убедилась в этом уже по реакции гостей-мужчин. «Неужели в газете “Ъ” такие красавицы трудятся?» – человек в очках с толстой оправой галантно поднес мне бокал с шампанским. На столе, варварски накрытом прямо в одном из залов музея, лежали бутерброды со шпротами, баранки и соленые огурцы. Глава Министерства печати и массовых коммуникаций Леонид Славянский всегда отличался оригинальным взглядом на подобное времяпрепровождение. Впрочем, на этом сюрпризы не ограничивались, в самый разгар сбора гостей ко мне подошла дама из министерства и заговорщицки поманила за собой рукой. В небольшой комнате под лестницей располагалась гримерная с несколькими театральными костюмами на выбор.
   – Леонид Петрович придумал шуточный аттракцион! Вас с Милой Миловой будут продавать, как институток из Смольного, чудом спасенных от рабоче-крестьянского произвола. – Даму звали Светланой, и ей эта идея явно казалась страшно оригинальной. – Должно получиться забавно, – заверила она меня.
   Принарядившись в подобие школьно-гимназической формы и дополнив наряд для достоверности приспущенными плотными белыми чулками, я с сожалением вспомнила о своем красном платье. Мила, хорошенькая рыжеволосая девушка с зелеными глазами и тонко очерченным личиком, моя коллега по газете «Ъ», изо всех сил давала понять, что считает эту затею не особенно удачной. Но переоделась быстро, тоже представ в образе несчастной благородной девицы. Кроме того, оказалось, что сборы от планируемого шуточного аттракциона, реальные деньги, будут оформлены через министерство как наша денежная премия. Когда мы уселись в центре зала, как того требовал сценарий, гостей уже набрался полный зал. Около окна новогоднюю кинопремьеру обсуждали гендиректор Центрального канала Валентин Перст и главный редактор радиостанции «Звуки Москвы» Андрей Бенидиктов. За свою новую должность в крупной государственной медиаструктуре опрокидывал стопку водки бывший начальник «Русского радио» Матвей Отлипов. Строго говоря, ни один из этих людей не собрал бы нам подходящую сумму на премию. Вся надежда была на скромно стоящего в углу главу молочной компании «Вим-Бим-Дал» Исаака Юникашвили. Аукцион начался не слишком бойко: по замыслу организаторов вначале в ход пошли наши банты (каждая из нас соорудила подобие хвостиков и украсила их белыми бантиками), чулки и передники. А уж затем мы сами. Впрочем, все описано в «Ъ», и нет нужды повторять:
   «Затем начался аукцион под руководством артиста Леонида Ярмольника. Едва-едва за 10 тыс. рублей был приобретен пропуск на церемонию прощания с телом Владимира Ленина, зато следующий лот вызвал ажиотаж. “Поруганные революцией воспитанницы Смольного института”, – объявил аукционист, и в зал вкатили два кресла, в которых сидели укутанные кумачом светские корреспонденты “Ъ” Мила Милова и Марьяна Пименова. Торг начался с 10 тыс. рублей за единицу. Довольно ожесточенная борьба за лот развернулась между товарищами Гнатюком, Лесиным и председателем совета директоров “Вим-Бил-Дал” Исааком Юникашвили. И только товарищ Иванов вносил смуту: “Две подержанные светские институтки, да за такие деньги?” – вопил он дурным голосом. Однако его никто не слушал – ставки повышались. “А что они умеют?” – поинтересовался главред “Комсомольской правды” Владимир Сунгоркин. Отвечаем на вопрос товарища Сунгоркина: многое! В конце концов лот ушел к товарищу Юникашвили за 600 тыс. рублей. Он оставил расписку с обязательством заплатить все». Так что в фонд нашей премии удалось собрать двадцать тысяч долларов, которые мы смогли бы поделить пополам. Переодевшись после спектакля, я вернулась к гостям и возле стола с закусками обнаружила Алексея Каретникова, журналиста президентского пула газеты «Ъ». Остроумный, а притом еще и голубоглазый Леша всегда мне нравился, так что мы быстро нашли тему для разговора. В этот самый момент я услышала крик Андрея Бенидиктова:
   – Марьяна! Иди сюда! Познакомься с Филиппом!
   При всем моем глубочайшем уважении к Бенидиктову надо сказать, что иногда он действительно перегибает палку. Я сделала вид, что не слышу, краем глаза подворовав в сторону главреда «Звуков Москвы». Рядом с ним стояли Мила и неизвестный мне худощавый мужчина в отлично сидящем черном костюме. Но самым интересным было, конечно, то, что он был красив и кудряв. Я отрицательно мотнула головой и с нарочитым интересом принялась болтать с Каретниковым.
   – Марьяна! Не упрямься! Филипп ждет! – Порою Бенидиктов бывает просто невыносим.
   – Не могу, я разговариваю с Каретниковым, – крикнула я в ответ.
   – Иди сюда. – Бенидиктов явно не собирался так быстро сдаваться.
   Алексей Каретников, которому было приятно, что я предпочла его Бенидиктову, все же сдался:
   – Ну, иди, раз так просят, познакомься с Златокудрским. Я хоть и двинулась к компании Бенидиктова, но на мирный лад настроена не была:
   – Не хочу я с ним знакомиться! Смотрите, какой он хуинький, того и гляди, сломается! – В доказательство я обхватила двумя пальцами довольно узенькое запястье красавчика. – Мне нравятся мужчины крепкие и надежные, которые на руках будут носить. – Но не успела я закончить свою пламенную тираду, как поняла, что уже не вполне стою на земле. А скорее уже вовсе не стою, а вишу где-то под потолком, и меня с бешеной скоростью раскручивают. От страха я обеими руками ухватилась за шею Филиппа: – Немедленно опустите меня на землю, я, между прочим, народное достояние, и нечего мною вот так вот раскидываться. А вы еще, не дай бог, меня уроните.
   Окружающие нашли мою претензию забавной, но мой новый знакомый был непреклонен. Заявление о том, что он может меня уронить, явно раззадорило его еще больше. Только нечленораздельный крик, которым я огласила Музей революции, возымел должный эффект. Филипп опустил меня на землю, после чего, словно петух в курятнике, принялся собирать вокруг себя восторженные, преимущественно девичьи взгляды. Я уже было почувствовала себя лишней в этой мизансцене, когда кудрявый возмутитель спокойствия посчитал нужным обратиться ко мне с кратким, но емким предложением:
   – Телефончик запишу?
   Сдаваться намерения я не имела, даже несмотря на диковинные акробатические трюки с собственным участием:
   – Зачем вам? У вас и так ведь наверняка куча детей, жен и любовниц…
   – Детей трое, – неожиданно быстро согласился Филипп, – а с женой можно и развестись.
   – Трое это мало, мне нравится, когда пятеро. И когда глаза голубые, – мстительно добавила я, глядя в черные, как смоль, глаза Филиппа.
   – Ну, можем еще двоих сделать. – Новый знакомый тоже оказался упрям. – И линзы вставим. В конце концов, кофе-то попить можно?
   – Кофе можно. – Я была сражена главным образом его готовностью вставить линзы. Но, подумав, добавила: – Я сама ваш телефон запишу, а потом перезвоню, и мой высветится.
   По опыту знаю, когда женатые мужчины готовы дать свой телефон, возможно, это с их стороны все более или менее серьезно. Филипп, похоже, был готов на все:
   – Записывай. На имя Филипп Златокудрский.
   Я сдержала свое слово и перезвонила. «Если он не просто рисуется, то перезвонит, и это может быть интересно, а нет, так и не очень-то и хотелось», – пронеслось в моей голове, пока я на прощание улыбалась новому знакомому. Честно говоря, ему удалось меня заинтересовать. А какая девушка на моем месте осталась бы равнодушной? Он вел себя со мной совсем не как красавчик, во всяком случае, не во всем. Первая эсэмэска пришла от Филиппа уже минут через пятнадцать и застала в кафе «Пушкин». Там мы с Бенидиктовым, телеведущей Ариной Шараповой и заместителем главы Министерства печати и массовых коммуникаций Павлом Ивановым пили чай. Отломив кусочек моего любимого десерта «Пушкин» с прослойками мороженого, безе и малинового желе, я прочитала: «Как вы там? Я заехал к другу. Если договоренность попить кофе в силе, то предлагаю вторник». Я была вполне согласна на вторник. Честно говоря, некоторые сомнения в том, что он позвонит, все же терзали мою душу. Однако, проснувшись во вторник, я обнаружила пропущенный звонок в десять утра и оставленное на автоответчике сообщение, в котором обстоятельно сообщалось, что звонил Филипп Златокудрский и он напоминает о нашей договоренности испить кофе, и если она, эта договоренность в силе, то он нижайше просит меня перезвонить, или он сам не почтет за труд сделать это чуть позже, с тем, чтобы договориться о встрече более подробно.
   Перезвонив около часа, Филипп поинтересовался, не имею ли я чего-нибудь против рыбы, предложив ресторан Le Mare на Петровке в восемь вечера. Против рыбы, так же как и против Филиппа, я ничего не имела. Надо сказать, что я ужасно не хотела опаздывать, но сделала это. На Тверском бульваре, в районе метро «Пушкинская», скопилась такая пробка, что именно это место и заняло у меня добрых полчаса. Когда я подходила к столику, Филипп галантно поднялся со стула.
   – Прошу прощения за опоздание, – извинилась я. Мне почему-то было действительно неудобно, что он меня ждал. Хотя обычно это в порядке вещей, я, как любая привыкшая к мужскому вниманию женщина, была уверена, что ожидание только улучшает отношение мужчины к женщине.
   – Ничего страшного, мне даже было приятно, – улыбнулся Филипп, отодвигая мой стул. – Шампанского?
   – Пожалуй, но я за рулем. – Мне ужасно хотелось выпить шампанского и не думать о проблемах с ГИБДД.
   – Разберемся. – Филипп махнул официанту и заказал розовый Crystal. Было похоже на то, что он решительно не планирует разъезжаться из ресторана по разным домам.
   Я внутренне собралась: прямое нападение требует быстрой, но продуманной реакции. Уже через минуту на нашем столике выросли два длинных бокала с розовым шампанским, а рядом – ведерко со льдом и бутылкой за полтора косаря.
   – Тебе нравится работать в газете? – начал он издалека.
   – Да, разве что другим это не особо нравится, вернее, совсем не нравится, когда они попадают в мой текст.
   – Ты хорошо пишешь, я читал пару твоих заметок, а на телевидение не хотела бы? Ты ведь красивая, а девчонки обычно хотят в телевизор.
   – Не знаю. – Я не была расположена болтать о смене места работы, хотя тут Филипп попал в точку: я действительно еще с детства хотела попасть на голубой экран. – А чем занимаешься ты?
   – Ужинаю по вторникам с красивыми девчонками, – привычно ушел от ответа Филипп, пригубив бокал с шампанским. – Закажем что-нибудь?
   Он взял со стола меню и протянул мне. Я выбрала своего коронного сибаса в соли со шпинатом и салат с рукколой и креветками, который собезьянничала у Филиппа. Он предпочел на горячее черную треску.
   – Не любишь мужиков? – Хотя смены темы разговора ничего не предвещало, я не особенно удивилась:
   – Нет, не люблю.
   – Ну и правильно, за что нас любить-то! – немедленно согласился со мной Филипп, подцепляя на вилку здоровую креветку: – Была замужем?
   – Да, недавно развелась.
   – Почему?
   – Влюбилась в другого. – Прекрасно осознавая, что для мужика такое признание, словно красная тряпка для быка, я все равно решила поддразнить Филиппа.
   – Мало кто в этом признается. – Он словно читал мои мысли.
   – А чего скрывать-то? – не сдавалась я. Интересно, неужели он до такой степени уверен в себе, что его ничем не собьешь?
   – Действительно нечего. – Выбрав раз и навсегда тактику соглашательства, Филипп не имел намерения поддаваться на провокации.
   – Я думаю, что для женщины, как для любого полноценного человека, важна прежде всего карьера, а личная жизнь подождет, – продолжала я наступление.
   – Другими словами, если я пообещаю тебе головокружительные успехи в карьере, ты поедешь сегодня вечером ко мне? – Филипп не только не собирался обороняться, но и предпринял новое наступление.
   – Не слишком ли дешево вы меня цените? – Я попалась на удочку быстрее, чем рассчитывала.
   – О, мадам! Вот вы уже и торгуетесь? – Проявив чудеса начитанности (речь идет о разговоре Бернарда Шоу с английской королевой), Филипп выиграл со счетом два ноль. – Хорошо, тогда другое предложение. Я в августе улетаю в Париж, а потом в Канны. Мне нужна спутница, с женой я давно не живу. Ты будешь каждый раз останавливаться в отдельном номере, все необходимое для отдыха мы купим тебе в Париже. Все, что от тебя потребуется, это сопровождать меня на всех званых ужинах, изображая даму моего сердца. Плюс ни слова об этой поездке не должно появиться ни в одном из печатных изданий. По рукам? – Филипп протянул мне руку, и в его глазах запрыгали веселые чертики, однако само выражение лица оставалось более чем серьезным. – За это я положу тебе, скажем, десять тысяч долларов в неделю. Если нам обоим все понравится, заключим долгосрочный контракт.
   – Мне надо подумать. – Предложение меня более чем устраивало, но сразу же согласиться с любым предложением Филиппа мне мешало внутреннее чувство противоречия.
   Чтобы не смотреть на веселых чертиков, я отвела взгляд в сторону, где с окаменевшим лицом в подобострастной позе стоял официант, чуть ближе, чем полагалось, чтобы не слышать нашего разговора. Неожиданно один его глаз сверкнул черным и подмигнул мне. «Я же предупреждал: не выкобениваться!» – официант грозил мне пальцем, и я обалдело уставилась на него. Это положительно был Бабка, но в обличье официанта ресторана Le Mare.
   – Что-то случилось? – Филипп тревожно оглянулся в направлении моего взгляда.
   – Нет, нет, все в порядке, – поспешила успокоить его я. – Просто показалось.
   – И когда же твоя женская гордость позволит тебе дать мне положительный ответ? – Филипп вновь обрел свое прежнее расположение духа и лукаво поглядывал на меня из-под бровей.
   – Я отвечу в первый вторник июня, – быстро проговорила я, одновременно ища глазами Бабку-официанта.
   Тот вытянувшись по стойке «смирно» встретил мой взгляд прямо и бесхитростно, и тут я заметила, что глаза у него на самом деле светло-серые. Посчитав это очередным «чудом» Бабки, я, улучшив момент, когда Филипп подливал мне шампанского, показала официанту язык.
   – Да зачем же вы, я же… – Официант так проворно сорвался с места, что я чуть не осталась с высунутым от неожиданности языком. А тот уже перехватил бутылку у Филиппа.
   Постояв «на прощанье» у моей машины, Филипп предпринял еще одну неумелую попытку затащить меня к себе в постель:
   – У меня дома есть отличная Veuve Clicquot семидесятого года. Берег специально вот для такого случая.
   – Мне говорили, что как раз в этом году был неурожай, – не слишком оригинально отрезала я, садясь в свою BMW.
   – Так созваниваемся в следующий вторник? – Филипп был непробиваем. Но, черт побери, именно это мне в нем и понравилось.
   В среду утром меня довольно неожиданно вызвал к себе в кабинет Несгибаемый.
   – Как съездила? – Илья сидел вразвалку на своем начальническом кресле, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего.
   – Спасибо, нормально.
   – А ничего, что я за тебя тут две заметки написал и твоей фамилией подписал, чтобы никто не догадался, что ты уезжала?
   – Если то, что меня не было, такая проблема, то просто выпиши мне штраф. – Почуяв неладное, я решила на подозрительные компромиссы не идти.
   – Как скажешь, кстати, со мной тут разговор был. О тебе. И это хорошо, что со мной. Поговорили бы так с Васей (Андрей Витальевич Васильев – главред газеты «Ъ»), духу твоего в газете уже бы не было.
   – И что же такое тебе рассказали? – Я села напротив Ильи, демонстративно медленно кладя ногу на ногу.
   – Ну, сказали, что ты много пьешь, не держишь равновесия и падаешь с лестниц, таким образом, дискредитируешь профессию журналиста, и кое-кто не хочет тебя больше видеть на своих светских мероприятиях.
   – Вот как, – медленно произнесла я, глядя Илье прямо в глаза, – и кто же это так заботится о моем моральном облике?
   – Со мной говорили от имени Романовича, – вдруг как-то весь сник Илья, начав прятать от меня глаза.
   – Катков, я надеюсь? – переспросила я, заранее зная ответ на свой вопрос.
   – Да, но это между нами. – Илье явно стало не по себе, и он вдруг суетливо начал перебирать бумаги на собственном столе. – Это все, ты можешь идти. Я проворно встала, но у двери начальник меня еще раз окрикнул: – Романович сейчас встречается с Машей Внуковой – хочет даже развестись – и уже купил ей журнал. У них московская презентация на следующей неделе. Мне придется идти вместо тебя.
   – Удачи, – равнодушно кинула я, закрывая дверь.
   Все в «Ъ» знали, что Илья второй не дурак выпить, после, конечно, главного редактора Васи, с которым они частенько соображали на двоих. И я от всей души желала Илье не сорваться на столь ответственном мероприятии, как презентация журнала любовницы Романовича. Впрочем, в глубине души я понимала, что дело вовсе не в выпивке. Так же как и то, что работать спокойно мне, видимо, уже не дадут.
   – Да не расстраивайся ты, – увещевала меня Танька после моих жалоб, озвученных ей по телефону, по дороге домой, – квартиру подарил, тебя, слава богу, не убил. Вот и хорошо. А что до разговора с Несгибаемым, то это все от начала до конца идея Каткова. Раз он теперь с другой встречается, то не хочет тебя видеть. Вот он и поручил Каткову что-нибудь про тебя наговорить.
   – Но он же пришел в газету и пытается мне карьеру испортить. Зачем? – Я чувствовала, как меня потихоньку начинали душить слезы. – За что он так со мной?
   – Да плюнь ты. Не испортил же пока! – Танька отличалась на редкость оптимистичным взглядом на жизнь, за что и пользовалась у меня особенной популярностью. – Пойдем сегодня лучше в «Марио», туда свежих мангустинов, говорят, завезли. Может, Искандерова встретим, он нас печенюшками накормит…
   Махмуд Искандеров был «металлическим» олигархом, который не просто давно облюбовал ресторан «Марио», но и обязал местного повара печь печенья по собственному узбекскому рецепту, видимо доставшемуся ему от матери. Нельзя сказать, чтобы эти печенья были особенно вкусными, но от них веяло домашней кухней. Свои печенья Искандеров посылал за стол приглянувшимся девушкам. У меня была своя история с Искандеровым. Сразу после развода я приняла ухаживания его приятеля Егора, и мы отправились в ночной клуб. А прямо на выходе нас поджидал Искандеров, потому что так получилось, что его вниманием я пренебрегла в пользу его друга. Как настоящий джигит (хотя не уверена, что в Узбекистане вырастают именно джигиты), он обиделся и прибыл к клубу требовать удовлетворения. Благо его охрана, за долгие годы подружившаяся с охраной Егора, была категорически не готова нападать. Все кончилось тем, что Искандеров совершенно неожиданно кинулся мне в ноги и принялся просить прощения. Я, естественно, еще больше напугалась, потому что узбекский олигарх в своей извиняющейся модификации выглядел куда более устрашающе, чем в воинственной. Никогда не забуду, как под конец он поднял на меня свои глаза и громко прошептал: «Ты же понимаешь, что во всем виноват Егор?» В его глазах в этот момент прыгали те же веселые чертики, которые позже я встретила в глазах Златокудрского. Помню, тогда меня прошиб настоящий озноб, несмотря на то что в Москве стояли жаркие июльские ночи.
   – Не могу сегодня вечером, у меня вручение «Серебряной чайки», – напомнила я подруге и поняла, что за разговором добралась до дома. Надо было еще переодеться.
   Этим же вечером прямо на территории киноконцерна «Мосфильм» вручали кинопремию «Серебряная чайка». В холле я первым делом напоролась на Наташку, которая вела светскую хронику в газете «Известия». Вокруг высокой симпатичной блондинки с проницательным взглядом больших зеленых глаз ходили разные слухи, поговаривали, что она любовница какого-то министра, я склонялась к мысли, что по печати. Но Наташка молчала, как партизан. Подхватив по бокалу шампанского, мы устремились в гущу событий.
   – Как ваша судебная тяжба по поводу телеканала «Четыре плюс»? – Я стояла напротив полноватого голубоглазого владельца нескольких нецентральных телеканалов и радиостанций, а также крупной прокатной кинокомпании Марка Рафаиловича Попкова.
   Вместо ответа полное, добродушное лицо молча взирало на меня где-то с полминуты, будто бы вспоминая, кто я.
   – Да все нормально вроде кончилось, – не скоро нашелся он, вдруг засияв, будто бы на него в виде меня спустилась вся манна небесная, изначально предназначенная для иудейского народа, предварительно изгнанного, как известно, из Египта.
   – Мы все за вас так переживали! – вставила свое слово Наташка, но должного действия это не возымело. Марк Попков, разинув рот, как младенец, которому впервые показали петушок-леденец на палочке, с радостным изумлением взирал только на меня. – Ну я пойду, – констатировала Наташка.
   – Я обожаю ваш канал, – поддержала я разговор.
   Впрочем, нисколько не покривив душой. Я и вправду полюбила его канал – здесь показывали любимых мною «Симпсонов» и «Футураму» с завидной регулярностью.
   – А как ваши дела? – Несмотря на то что Марк Попков вроде бы полностью утерял контроль над ситуацией, он все же пытался соответствовать светской беседе. На самом деле, профессионального медиаменеджера в принципе сложно сбить с панталыку.
   – Я увольняюсь из «Ъ» и буду искать работу. – Мне показалось, что правда является наилучшим оружием, тем более в «борьбе» с хитрожопыми медиаменеджерами. В любом случае, никаким другим я попросту не обладала.
   – Может, на телевидение? – Попков продолжал изображать невинность настолько правдоподобно, что даже я заподозрила неладное. – Придумаем программу, а пока не хотите делать у нас в «Утре» светскую рубрику?
   – Конечно хочу. – Я была в шоке. Неужели моя красота сегодня так сногсшибательна, что он действительно готов взять меня на работу? – Когда вам позвонить?
   – После летних каникул, в начале сентября. Надо только придумать форму. – Он наставительно поднял палец вверх: – Форма на телевидение главное!
   Мы обменялись телефонами и, поулыбавшись друг другу, разошлись. Церемония длилась три с половиной часа. Под конец Наташка затребовала составить ей компанию в ближайшей к «Мосфильму» «закусочной». Ею оказался ресторан Belaggio. Лениво ковыряя карпаччо из осьминога, я слушала об эсэмэсках, которыми Наташа обменивалась со своим таинственным министром, и старательно делала вид, что гадаю об их скрытом значении. На самом деле я пыталась понять, правда ли, что Марк Попков ответит на мой звонок в сентябре, почему он сегодня так на меня смотрел и может ли это тоже быть связано с Бабкой? А ну как все дело в моем голом женском обаянии? Наверное, тот магнит, который потом меня тянул к этому человеку с непреодолимой силой, зародился именно тогда. А с чего иначе мне вспоминать малозначимый разговор на необременительной светской тусовке?

   В одной из его лабораторий висел огромный плакат: «Нужны ли мы нам?» Очень незаурядный человек.
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

   Решив подождать с увольнением хотя бы до осени, я взяла отпуск на две недели в августе. Не то чтобы уже все решила со Златокудрским, просто вообще не люблю справлять дни рождения на работе, тем более что благодаря Романовичу обстановочка вокруг меня там сложилась так себе. До отпуска оставалось месяца два, но в магазины тянуло немедленно. Однако финансовая сторона вопроса советовала потянуть хотя бы до начала августа, а именно до распродаж. Филипп позвонил 2 июня, в понедельник:
   – Марьян! Я гостиницу заказываю, так что ты до вторника, конечно, думай, процесс в целом невредный, но паспортные данные пришли, а лучше подъезжай сама ко мне в офис на неделе, переговорить надо не по телефону.
   Я хоть и была абсолютно уверена, что мы обсудили даже больше, чем полагается при первом свидании, но подъехать согласилась сейчас же.
   Главным образом из-за того, что понедельник исторически самый свободный день (светская полоса в «Ъ» уже вышла, а вечеринок нормальных в понедельник почти не бывает), ну а денег на магазины, увы, не было. Офис Златокудрского размещался на Бульварном кольце недалеко от моего любимого «Палацио Дукале», в отдельном, старательно отреставрированном особнячке восемнадцатого века, светло-зеленом с белой лепниной. Внутри стиль был тоже выдержан доподлинно, с хрустальными люстрами с подсвечниками и витиеватой мебелью, обитой салатовым шелком. Миновав охранников с пружинками в ухе, я попала в приемную на втором этаже, где улыбчивая, чуть полноватая и очень молоденькая секретарша, окинув меня прямым оценивающим взглядом, сразу проводила в кабинет.
   Когда Филипп поднял на меня глаза от вороха бумаг, я, прямо скажем, сильно удивилась. Казалось, человек, которого я встретила на «культурной» вечеринке и с которым ужинала в «Le Mare», разительно отличался от того, кто теперь сидел передо мной. Бледное лицо, тусклый взгляд и перекошенный рот украшала нечесаная шевелюра, в которой мне даже почудилась перхоть, а рука, которую мне на официальный манер протянул хозяин кабинета, казалось, никогда в жизни не видела маникюра. Впрочем, этот жест был прерван Филиппом довольно быстро. Видимо, он так заработался, что не заметил, кто к нему пришел.
   – Присаживайся, чай, кофе… Потанцуем? – В Филиппа «кабинетного» медленно возвращался Филипп, с которым я познакомилась.
   – Чаю. – Я села в кресло и положила ногу на ногу, оглядывая в кабинет. Всю стену напротив занимал книжный шкаф, который в свою очередь украшали нарядные собрания сочинений Толстого, Чехова, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Стругацких, отдельно мне бросилась в глаза моя любимая «Зависть» Юрия Олеши. Филипп попросил по селектору чая и с явным удовольствием принялся разглядывать меня:
   – Что с настроением? Не выспалась?
   – Все нормально. Я же не могу беспричинно смеяться все время.
   – Ладно. Тогда сразу к делу. – С этими словами Филипп пересек комнату и подошел к книжному шкафу, который тут же отодвинулся, обнаружив довольно большую металлическую дверь сейфа. Набрав комбинацию из цифр и букв, он извлек пять пачек стодолларовых купюр и положил передо мной на журнальный столик: – Здесь пятьдесят тысяч – твой гонорар за пять недель. Через несколько часов наступит вторник, думаю, тебе так легче будет принять решение. Я посмотрела ему в глаза и подумала, интересно, а если бы не Бабка, он бы так себя повел? Вслух я произнесла:
   – То есть никакого секса, просто, так сказать, эскорт. В котором я, вполне возможно, не лучшая?
   – Да. Все остальное по сильному обоюдному желанию, а вернее, по твоему. – Филипп подмигнул мне, но уже через минуту его лицо поскучнело. – Прости, я занят, а то бы мы сходили куда-нибудь. Кстати, а что у тебя завтра? Если свободна, приглашаю отметить удачную сделку, куда хочешь. Если ты, конечно, принимаешь условия. Если нет, просто поужинаем, в любом случае буду рад провести с тобой время.
   – Я согласна, – со вздохом произнесла я, складывая деньги в сумку. Интересно, а если бы Бабки не было, он бы «был рад просто провести со мной время»?
   – Не переживай, все будет хорошо. – Филипп уже снова зарылся в бумаги, а на столе затрезвонило сразу два телефона. – Я тебя наберу.
   Что и говорить, у денег определенно есть власть над моим настроением. Вначале я поехала в театр «Практика» и взяла по два билета (себе и Таньке), особенно не разбирая, сразу на несколько спектаклей. Очень удобно, что в «Практике» они начинаются в девять, а то и в десять вечера, так что можно успеть, сбежав с вечеринки, которые обычно стартуют в семь. У спектакля, если он хороший, есть преимущество перед любым, даже хорошим фильмом (их, правда, сейчас почти не снимают). А именно энергообмен между зрительным залом и сценой. В «Практике» всего несколько рядов и пара-тройка метров до сцены, а также, на моей памяти, ни одного плохого спектакля. Ну а исполнив перед собой долг духовный, я все же отправилась по магазинам, по дороге заглянув в «Мон Кафе» пообедать.
   Устрицы в Москве лучше не есть, но я решила отпраздновать сделку со Златокудрским сама. С полбокала розового шампанского – надеюсь, работников ГИБДД по дороге не встречу. На всякий случай, впрочем, заев его грибным крем-супом. Все это здесь подают отменно, да еще и с обалденным домашним хлебом. Уставившись в огромные, с пола до потолка, окна, чем, собственно, мне тоже всегда нравилось «Мон Кафе», я углубилась в суетливую автомобильную жизнь, обычную для Тверской-Ямской. Но мои мысли снова вернулись к тому, как выглядел сегодня Филипп. Как ни странно, для меня его неряшливость сыграла скорее роль положительную. Красивый мужик, который плевать хотел на то, как выглядит, меня начал реально привлекать. А это уже было опасно. Как бы не проиграть, ведь ставка довольно высока. Красивый, начитанный муж, дом – полная чаша и так далее и тому подобное. Правда, надо, чтобы он еще развелся… Неожиданно я вспомнила, что должна Таньке. Ощущение благополучия всегда делает людей более честными и благородными, по крайней мере меня, на первое время. Я набрала номер, Танька ответила после двух гудков: «Тань, я тут подумала, тебе же моя сумочка Louis Vuitton ридикюльчиком нравится, так я тебе ее на день рождения дарю. Можешь хоть завтра забрать. Или лучше всего пойдем сегодня в “Марио”, я тебя покормлю и сумку отдам». Мы договорились встретиться в «Марио» в восемь. До ужина я подбирала себе платье для встречи с Филиппом и попутно захватила зимнюю сумку Marni из дубленой кожи со скидкой. Вместо платья в конце концов купила босоножки Casadei из змеиной кожи, украшенные матовыми белыми, черными и белыми камнями, на бешеной платформе. Продавщица из магазина в Столешниковом переулке, запаковывая босоножки, на несколько секунд превратилась в Бабку и, сверкнув черным глазом, посетовала: «И что ты, девка, все думашь да думашь. Идет в руки не парень, а сказка. Чиссстый халивуд, мать его. А она все думает, понимашь…» Но меня уже ничего не удивляло.
   – Привет, спасибо за приглашение. Так приятно, что ты у меня есть. Ну, колись, что происходит, что ты такая добрая? Романович объявился? – Танька, как всегда, опоздала на добрых полчаса, но я не стала ей на это пенять.
   – Нет, я тут с одним человеком познакомилась… Наверное, полечу с ним отдыхать. Он мне немного денег дал, на магазины. Да и еще мы с тобой в пятницу в театр идем.
   – Прикольно. В «Практику»? Давно не были, и когда это ты все успеваешь… А мой опять пропал и не звонит. – Танька обиженно надула губки, и я поклялась, что обязательно отвезу ее к Бабке, как только мой контракт закончится. – Ну ладно. Сегодня веселимся? Может, на дискотеку?
   – Поехали, немного растрясемся.
   На десерт мы заказали любимые Таней мангустины, диковинные фрукты с нежным вкусом дольками, запертые в плотной бордово-черной скорлупе, когда к нам подошел официант и спросил, не хотим ли мы пересесть за соседний столик, где сидит наш давний знакомый. Давним знакомым оказался Марат Италко.
   – Ну что, девчонки, как дела? Честно говоря, не думал, что вы так плотно подружитесь. – Слегка растягивая слова, в своей обычной манере, Марат придвинул к нам по бокалу Crystal. Наше блюдо с мангустинами перекочевало за стол Италко вслед за нами. – Это Марина. А это Таня и Марьяна, – представил нас Марат своей спутнице.
   В следующий момент Марат уже схватил мой Vertu Constellation цвета фуксии и принялся рассматривать фотки. На Романовиче, которого я как-то сняла возле бассейна, он задержался.
   – Они встречались. – Танька всегда была готова поднять мой рейтинг, даже если ситуация и человек для этого совсем не подходили.
   – Просто случайное знакомство, – поспешила оправдаться я. После чего решительно отобрала телефон и отправилась в туалет.
   Когда я вернулась, Марат уже расплачивался:
   – Девчонки, оставайтесь. Заказывайте, что хотите. Все оплачено. – С этими словами он уехал.
   Мы допили шампанское, решив, что машину я заберу завтра, и отправились в ближайший клуб Imperia, принадлежавший также Италко. По дороге Танька разоткровенничалась:
   – Мне, когда ты ушла, Марат сказал, чтобы я с тобой не дружила. Потому что ты меня «плохому научишь», и с Романовичем тебе было хорошо, только потому, что тебе нравится, когда «в тебя пятнадцать миллиардов входит». Я улыбнулась шутке и подумала, что известный на всю Москву прожженный бабник Марат все же так и не смог мне простить того, что я сама от него ушла. А ведь столько лет прошло…
   Мы танцевали часов до двух, но я больше не пила, опасаясь за немаленькую сумму наличными, которая была у меня с собой. Под утро Танька сказала, что ей плевать на Маратовы предостережения и что она будет дружить со мной всегда. Чтобы не возвращаться к себе в Бутово, она осталась у меня на ночь, папа уже спал, и мы тихонько юркнули в мою двуспальную кровать из IKEA. Утром во вторник пришла уборщица Нина и с удивлением уставилась на полуголую Таньку. Мы наскоро собрались (я забыла, что в этот день приходит Нина) и съездили за машиной, потом я отвезла Таньку домой.
   Только недели через три мне снова позвонил Филипп, чтобы предложить поужинать. На этот день, 29 июня, в моем рабочем графике светского хроникера значилась кинопремьера в «Октябре», но я решила заехать всего на час. Фильм был иностранным, но без присутствия на премьере голливудских звезд, так что на випов рассчитывать не приходилось. Это на российских обычно звездопад: надо же поздравлять друг друга с премьерой! Да и вообще, мысль о работе с тех пор, как мой непосредственный начальник Илья принял сторону Романовича, вызывала у меня лишь изжогу.
   – Значит, в девять в «Палацио Дукале»? – Филипп действительно сразу согласился на «мой» ресторан.
   – Да, до встречи! – Я выиграла полтора часа «на работу» вместо часа.
   Кинотеатр «Октябрь» кишел странными людьми, у плаката с фильмом фотографировались актеры второго эшелона, по всему было видно, что задерживаться не стоит. Мы с фотографом «Ъ» Валерием Левитиным скучно перемигнулись:
   – Никого нет, я поеду в «Спуск», они звали. Ты не поедешь?
   – А что там?
   – Так надо знать, это же вы светскую хронику в «Ъ» пишете, а не я, – принялся по привычке вредничать Левитин.
   – Тогда не поеду. – И я отвернулась, не желая больше препираться с Левитиным. Поболтать больше было решительно не с кем, и я было отправилась в «Палацио» раньше назначенной встречи. Но в последний момент передумала и, проехав нужный поворот, устремилась в ресторан-дискотеку «Спуск», который недавно открыл олигарх, друг Романовича и постоянный фигурант журнала Forbes Александр Мамонт. Один из немногих разбогатевших, Мамонт был коренным москвичом, а значит, город свой по-настоящему любил. Название ресторана было связано с улицей, рядом с которой он и находился – Васильевским спуском. Просто и со вкусом. Кроме того, одно время в этом помещении был один из самых популярных ночных клубов Москвы с таким же названием, его Саша когда-то купил за бешеные миллионы. Поговаривали, что Романович материально помог Мамонту с постройкой «Спуска». Почему я называю его так панибратски, поясню в следующем абзаце.
   Это было на второй месяц после развода, когда в ресторане Justo к нам с подругой на инвалидной коляске подъехал человек с соседнего столика.
   – Меня послали вам сказать, что вы самая красивая девушка в этом ресторане, и пригласить с нами на дискотеку. – Голубые глаза бритого наголо «инвалида» мягко улыбались, глядя прямо в мои.
   – Мы подумаем, – уклонилась я тогда от прямого ответа. Мы с подругой пили зеленый чай, общий счет составлял где-то рублей пятьсот, но его никто и не почесался оплатить, что нас немало удивило. Ведь за столом, откуда приехал посланник, Олеся разглядела самого Ходорковского с женой (его еще тогда не посадили). Удивившись прижимистости олигархов, мы было отправились домой восвояси, если бы дорогу к машине не преградил давешний «инвалид»:
   – Вы это куда? Сбежать решили? Не выйдет.
   Сражаться с ним мы не стали и послушно отправились в «Шамбалу» – молодежный ночной клуб, выбор которого компанией мужиков после сорока был сам по себе странен. Уже за огромным, по меркам клуба, столом ко мне подошел человек с неопределенного цвета кудряшками и серо-голубыми глазами, который с опаской протянул мне руку и тихо сказал:
   – Я Саша. Очень приятно, может, пересядем поболтать куда-нибудь в место потише?
   Я тут же согласилась. Подругу, чтобы не мешалась, тихо отвезли домой на чьем-то водителе. А мы перебрались неподалеку, в кафе «Манеръ». С нами вместе за столиком оказались режиссер Иван Дыховичный с женой Ольгой. Впрочем, мы тут же углубились в литературную беседу, и я узнала, что мой новый знакомый обожает роман «Ночь нежна» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
   Часов около двух ночи официант кафе «Манеръ», обнаружив неплохую ориентацию в фигурантах журнала «Форбс», принес нам две скидочные карточки, попросив лишь расписаться на анкетах. Надо сказать, что с тех пор я потеряла много документов, кошельков, а также кредитных и скидочных карточек и даже поменяла две машины, но по странному стечению обстоятельств карточка на 15-процентную скидку в кафе «Манеръ» у меня все еще имеется. Поскольку сам Александр, видимо, стеснялся задать мне вопрос, это за него сделала Ольга Дыховичная:
   – Марьяна, а что в мужчине вам кажется наиболее сексуальным?
   – Руки, – не задумываясь, ответила я.
   Саша с трогательной неуверенностью протянул мне руки для обследования, но… его длинные пальцы пианиста и узкая ладонь не катили! Моим идеалом секс-символа на тот момент числились большие сильные мужские руки. Вот с этого момента, видимо, и не заладилось. Около шести утра Саша взял мой телефон, который тут же запомнил наизусть:
   – Это очень легко: три тройки одна четверка и семерки по краям!
   Затем он проводил меня до машины, и я уехала домой. Он мне не перезвонил, и я забыла эту историю до поры до времени. Пока служба в газете «Ъ» вновь не столкнула меня с ним.
   Первая же моя попытка вставить Сашу Мамонта в текст была встречена им в штыки. Так фразу «Господин Мамонт съел котлету из кролика» он, похоже, не может простить мне до сих пор, считая это вторжением в свое личное пространство. Перестав здороваться, он взял за привычку громко предупреждать всех своих друзей о моем появлении. Выглядело это примерно так: «Не подходите к ней! Это Пименова, она работает в газете “Ъ”». Однако ни на кого эти слова не производили такого впечатления, как на него самого. Ситуация дошла до такого абсурда, что как-то раз, завидев меня, Саша Мамонт поставил перед собой вазу с цветами, чтобы я его не заметила, и его кудряшки забавно подрагивали из-за цветов, а я все же ничего не написала, упустив отличный художественный образ. Стоит ли говорить, что в его «Спуске» я не была ни разу. Но решила, что сегодня все же узнаю, что это за место.
   С трудом разглядев название на двери, располагающейся аккурат напротив закрытой к тому времени «Шамбалы», я зашла и обнаружила небольшое милое кафешко, оформленное на французский лад, с лепниной, хрустальными люстрами и подсвечниками. Интерьер Мамонту оформила его дама сердца, красивая дизайнерша, которую он, по своему обыкновению, увел у мужа. Порой мне кажется, что в этом и проблема: я к моменту встречи с Мамонтом почти развелась, а ему так неинтересно. Сразу чувствовалось, что все сделано с уютом и любовью. Народу было достаточно, многие даже топтались у барной стойки, но меня сразу посадили. На светскую тусовку происходящее похоже не было, в другом конце зала Валера Левитин сидел за столом и с явным аппетитом что-то уплетал, по своему обыкновению полностью проигнорировав мой приход. А пока я изучала меню, ко мне подошел официант с ведерком, из которого приветливо торчала золотистая головка бутылки шампанского. Это Moet Chandon, вон с того стола, официант указывал на стол, за которым Александр Мамонт, как ни в чем не бывало, болтал с какими-то мужчинами, сидевшими ко мне спиной. Подумав, я приняла презент и пригубила бокал, в этот же момент наши взгляды пересеклись, и я поняла, что он мне улыбается. Никаких сомнений в том, что шампанское прислал он, у меня не осталось. Часы показывали где-то полдевятого, и я решила написать Филиппу эсэмэску, чтобы он меня забрал из «Спуска» сам: за руль после двух бокалов шампанского я садиться не решалась. Пока я ждала, мимо меня прошел на выход Мамонт, я, понятно, как вежливая девушка, попыталась поздороваться или хотя бы попрощаться, но он сделал вид, что ничего не заметил, и удалился молча, опустив глаза рядом с моим столом. Очень, в общем, незаурядный человек, в чем я никогда и не сомневалась. Около девяти Филипп позвонил, что подъехал. Когда я села в его Maybach, то услышала.:
   – Едем в «Палацио Дукале»? Или ты уже не голодная?
   – Голодная, голодная. В «Палацио».
   – Машину, может, водитель сразу заберет? Хорошо у вас светские мероприятия проходят, так и спиться недолго.
   – Было бы неплохо, если бы забрал. Уже и шампанского нельзя выпить, – надула я губы в ответ на дурацкое замечание.
   – Прости, мне просто жаль, что ты пила без меня. – Филипп ободряюще взял мою руку в свои и тихонько сжал. Его по первости холодные руки вдруг сделались сухими и горячими. Я подумала, что он, оказывается, ревнив.
   Отдав кому-то короткое распоряжение по поводу моей машины, он попросил водителя остановиться, чтобы отдать ключ от моей BMW своему охраннику из джипа сопровождения.
   – Так, когда я приступаю к моим обязанностям? – Начав тратить «гонорарные» деньги, я решила сразу прояснить деловые вопросы.
   – Да хоть сегодня! – Филипп снова был в форме, однако, поймав мой настороженный взгляд, тут же поправился: – Как только уедем, так сразу и начнешь. А сейчас отдыхаем. Пробки на бульварах уже не было, и мы доехали до «Палацио Дукале» за несколько минут. Филипп галантно помог мне выйти из машины и поинтересовался, что я буду пить.
   – Россини. – Ответ был готов: я всегда обожала здешний коктейль из шампанского и свежей малины.
   Впрочем, и меню своего «комплексного ужина» я знала наизусть. Устрицы жиральдо, овощной салат-микс, который по традиции в «Палацио Дукале» готовили прямо у стола, добавляя по вкусу пармезан и итальянский винный уксус, и черное ризотто с каракатицей на горячее. Филипп взял сибаса в соли и пармскую ветчину с дыней на закуску.
   – Я заказал отель и рестораны на все две недели нашего пребывания на Лазурном Берегу в августе. Кроме одного дня, когда мы едем к моему французскому партнеру на виллу. Извини, забыл поинтересоваться – может, у тебя есть какие-то предпочтения?
   – Нет, с удовольствием отужинаю на твой вкус, – успокоила его я. – А как же еще три недели, за которые ты мне уже заплатил?
   – Разберемся. – Филипп махнул рукой, показывая, что это не к спеху.
   – Чего ты все-таки от меня хочешь на самом деле? – Я была достаточно пьяна, чтобы решиться и задать вопрос напрямую.
   – Посмотрим, как карта ляжет. – Филипп на откровенный разговор был явно не настроен.
   – Я тебе нравлюсь? – попробовала я зайти с другой стороны.
   – Еще как. – В глазах у Филиппа вновь запрыгали чертики, и он наклонился ко мне так близко, что мне стало неудобно перед официантом, который делал мне новый Россини. – Поехали сегодня ко мне, и я покажу тебе как.
   – Неужели, ты готов заплатить столько только ради того, чтобы со мной переспать?
   – Готов на большее, хочу, чтобы ты стала моей. – Глаза Филиппа инфернально горели, он явно не шутил, и я на минуту ощутила всю беззащитность кролика, на которого нацелился удав.
   – Хорошо, тогда хочу дом на Рублевке. – Я надеялась хоть как-то охладить его пыл.
   – Будет. – Уже через минуту Филипп набрал номер на телефоне и, дождавшись ответа, попросил переписать домик в Барвихе на мои паспортные данные, оставленные ему для оформления нашей поездки на Лазурку.
   – Можешь не торопиться, сегодня я к тебе все равно не поеду. – Я решила не терять головы при любом раскладе.
   – Ладно, тогда встречаемся в самолете. На следующей неделе.
   – Как на следующей? Ты же говорил июль – август.
   – Послезавтра первое июля. Время и место вылета тебе сообщат дополнительно, вечерние платья и все необходимое купим накануне в Париже. Так что особенно много шмоток в чемодан не набивай. Коля тебя на твоей машине отвезет. До встречи! – С этими словами Филипп довольно безразлично чмокнул меня в щеку и ушел.
   Я в растерянности взбалтывала в большом красивом бокале третий Россини. От спутанных мыслей меня отвлек официант:
   – Господин Златокудрский передал, что вы можете заказать любой десерт, все оплачено.
   В ответ я лишь обиженно скривила губы и подумала, что никуда не хочу лететь с «господином Златокудрским», раз он так позволяет себе со мной обращаться. После чего встала и вышла на улицу. Водитель действительно стоял возле моей BMW по стойке «смирно» и без лишних слов отвез меня домой, припарковав машину у подъезда. В машине я увидела запоздалую эсэмэску от Левитина: «Оказалось, что тусовка внизу в клубе, в два ночи, обещали длинного, ты уже уехала?» «Да», – тут же набрала я ответ. Интересно, «длинный» – это в словаре «людоеда-Валерочки» кто? Михаил Прохоров, что ли?
   Утром меня разбудил звонок от агентства по недвижимости, они просили подъехать к ним в офис в Жуковку, чтобы подписать договор на передачу в мою собственность соответствующего дома в Барвихе. Долго уговаривать меня не пришлось. По дороге обратно раздался звонок из офиса Златокудрского, секретарша слащавым голосом доложила, что Филипп ждет меня во Внуково-3 в пятницу одиннадцатого июля в час дня. Я ответила, что буду. Может, он просто обиделся, что я к нему не поехала, и поэтому в сердцах бросил меня в ресторане? А на самом деле я ему нравлюсь. Несмотря на все эти самоуговоры, я ясно чувствовала, что нечто в отношении Филиппа меня явно напрягало. И это был не Бабка.

   Кто все эти люди и что им здесь нужно?
Риторический вопрос

   – Марьян! Да какая тебе разница, почему он так кидается деньгами? Кидается, значит, запал. Пользуйся! Поезжай на Лазурку, отдохни. Выйди за него замуж, если получится. – Пятого июля Танька захлебывается в гламурном негодовании в ответ на мои сомнения, которые я озвучила по телефону.
   – Что-то здесь не так. На меня уже западали, знаю, как это выглядит.
   – Да забей! Привези подружке кремов из спа, у вас ведь отель наверняка со спа будет: для глаз и лица, и для тела, если получится. Сможешь? И давай домик на Рублевке где-нибудь обмоем, так полагается. О! Пустишь меня к себе пожить, затусим!
   – Крема, конечно, привезу. И дом обмоем обязательно.
   Закончив разговор, я принялась внимательно рассматривать договор на дом. Договор как договор, с печатями, подписями. Подумалось, что надо будет все-таки его юристу показать. От этих мыслей меня отвлек телефонный звонок:
   – Здравствуйте, это Марьяна? Сейчас с вами будет говорить Марк Рафаилович Попков, – сообщил приветливый женский голос.
   «Надо же, как официально, – пронеслось в моей голове. – Боится, что не помню?»
   – Марьяночка! Добрый день. Я вас не слишком отвлекаю?
   – Да нет, с удовольствием с вами поболтаю, а то я уж думала, что вы про меня забыли.
   – Ну что вы, вас забыть невозможно. Вы такая утонченная, умная, красивая, яркая и незабываемая. Тот, кто вас один раз увидит, уже никогда вас не забудет, будьте уверены. Простите, я не слишком преступаю черту, навязывая вам свое восхищение столь прямым образом?
   – Нет, нет, продолжайте. Мне приятно.
   – Так вот, я тут подумал и решил, что нам обязательно вместе надо работать. Так что в сентябре приступим, и, быть может, так сложится, что мы пересечемся, ну там попить чаю или еще что?
   Последнее предложение Марк Попков произнес каким-то упавшим и далеким голосом столь нерешительно и с такой странной интонацией, что я даже засомневалась в том, правильно ли я его поняла. Тем не менее тут же ответила:
   – Конечно, конечно. Обязательно надо пересечься, с удовольствием принимаю ваше предложение. Уже все это вполне можно было сказать и не по телефону, а при личной встрече. Впрочем, как вам удобнее. – Последнюю фразу я добавила исключительно из чувства переполнявшей меня вежливости, которую своим тоном навязал Попков.
   – Ну, тогда всего хорошего и до сентября? Вы, Марьяночка, извините, если я отнял у вас слишком много времени.
   – Да что вы, что вы!
   – Хороших вам летних каникул.
   Некоторое время я еще держала трубку у уха, хотя Попков уже отключился. Просто я была настолько удивлена его звонком, да и вообще этим разговором, что слегка опешила. Чего он хочет? Не найдя ничего лучшего, я позвонила Наташке из «Известий», чтобы обсудить сию странность.
   – Он тебя хочет. – Наташкин тон был столь безапелляционен, что я опять растерялась. – Заметила, он в прошлый раз на «Чайке» на меня даже не посмотрел? А тебя прямо пожирал глазами. Перезвони ему, и твоя карьера на телевидении сложится наилучшим образом.
   – Ты думаешь?
   Я не вполне разделяла мнение подруги. Во-первых, почему он не перезвонил сразу? Забыл? Во-вторых, что это за неуверенное бормотание по поводу встречи. Такому человеку, как Попков, вовсе не свойственно такое поведение. Да и телок он ох много как на своем веку перевидал. Нет, здесь опять что-то не то. Но вот этого «не то» мне с головой хватало уже со Златокудрским.
   Во сне ко мне пришел Бабка. Некоторое время молча побродив по моей комнате, он принялся рассматривать фотки из моего модельного прошлого, развешанные по стенам для поддержания моего боевого духа, и вообще для красоты.
   – Хоть с Филиппкой-то не выпендривайся, смотри, как мужик старается. Он ведь занят! Ой как занят! А все о тебе печется. То поужинать тебя сводит, то дом на тебя перепишет, на Лазурку вон летит за два дня до переговоров, только чтобы с тобою побыть. – Неожиданно прервав свои уговоры, Бабка будто бы что-то вспомнил и с заговорщицким видом повернулся ко мне. – А библиотека-то ваша где, чего-то одни фотки, а книг-то всего пара полочек?
   – Это рядом с папиной спальней, а что?
   Во сне меня почему-то совершенно не удивил Бабкин интерес к нашей библиотеке, и только когда я проснулась, то осознала, что все это довольно странно. Раньше речь о книгах между нами не заходила.
   – Да нет, ничего, так, антирисуюсь. – Бабкина речь постепенно входила в свою простонародную модификацию. – Книжек решил почитать на досуге. – Ударение в слове досуг Бабка сделал на первый слог. – Так шо? Можа, подкинешь пару книжулек, а я, будь спокойна, возверну, ты уж не сумлевайся. – С этими словами Бабка подмигнул мне и просительно протянул ко мне волосатую руку с огромной золотой печаткой на большом пальце.
   – Не могу. – Даже во сне я хорошо помнила, что отец никому книг из библиотеки не дает. Еще в школе мне приходилось отказывать одноклассникам, да и сама я предпочту купить книгу, чем брать ее дома. Хватило в детстве скандалов, когда папа, обследуя прочитанную мной книгу, находил пятна неизвестного происхождения или замятые страницы. – Отец очень педантичен и строго-настрого не разрешает к книгам прикасаться.
   – Вот ты как со мной! – обиделся Бабка. – Я ей олигархов с подарками, и не чего-нибудь, а дома, квартиры! А ты книжек пожалела. – От обиды Бабка вновь перешел на литературный язык.
   – Не могу, и точка, проси другое. – Во сне я была более непреклонна, чем сама от себя ожидала. В конце концов, папу-то уболтать как-нибудь можно. Дело в другом, просьба выглядела даже в этой ситуации уж больно странной.
   – Ах ты, ну и деффки нынче пошли! Ну и локудры! Ну шо ты буишь делать? – Бабка забавно всплеснул руками и вернулся к теме Филиппа. – А он ей и то, и другое, и третье. И одежу в Париже, и Барвиху, и мне кажный божий день названиваеть…
   – Как названивает? – переспросила я, вдруг поняв, что я точно больше не сплю. Оглядевшись, я увидела, что сижу на кровати, в окно светит полная луна, часы показывают три часа ночи, а в комнате никого нет. – Подожди, Бабка, я еще спросить хотела про Попкова.
   От собственного крика я окончательно проснулась и четко услышала, как заскрипела кровать в папиной комнате.
   Через некоторое время он встал и зашелестел тапочками в сторону кухни. Я легла в постель и накрылась одеялом с головой, стало почему-то очень холодно и страшновато. «Хорошо, что я не одна в квартире, – возникла в голове неожиданная мысль, – иначе бы с ума сошла от страха». После чего мысли снова вернулись к Бабке, а вернее, к Филиппу. Что значит «названивает», он, выходит, знаком с Бабкой? Каким это таким, интересно, образом? Он к ней за олигархами приходил? Или чтобы с телками знакомиться? Ну, ведь полный бред, как ни поверни, выходит. Телок вокруг до фига, да он и сам, только захоти, любую уложит. Это ведь ясно. Неясно одно, зачем ему Бабка и, главное, я. И почему это Бабка исчез, как только рассказал, что Златокудрский ему названивает? Проговорился? Или это вообще был только мой сон, подсознание расшалилось и всякие загадки на злобу дня подкидывает? Лучше бы сон…
   Только часов в двенадцать, уютно устроившись на веранде кафе Loft торгового комплекса «Наутилус», с видом на Лубянку и Политехнический музей, с чашечкой капучино и морковным соком, я снова вспомнила свое ночное приключение: «Чего это вдруг Бабке понадобились книги из папиной библиотеки? Редких книг ведь больше не бывает, это раньше полные собрания сочинений классиков ценились на вес золота, за ними стояли в очередях, как за бело-золотой спальней “Людовик XIV” или немецкой кухней. А некоторые, вроде Бродского и Солженицына, и вовсе ходили только в рукописях. Теперь все что хочешь – и даже чего не хочешь – в полном объеме валяется на прилавках всевозможных книжных». От размышлений меня отвлек звонок. Звонил Филипп, прямо как чувствует…
   – Хотел с тобой маршрут уточнить. В этот раз летим дней на пять, дальше как получится. Ты готова?
   – Морально или физически?
   – Морально.
   – Не знаю, я ведь отпуск взяла только в августе, так что могут сейчас и не отпустить.
   – Ничего. Уволят, устроим на телик. Будешь сидеть на барном стуле во всей красе, чего-нибудь рассказывать.
   Не то чтобы предложение Филиппа вызвало у меня полное доверие, но в связи с неприятной ситуацией, которая сложилась у меня на работе стараниями Романовича, я и сама подумывала об увольнении. Когда-то реально имеющая место ситуация «на работу как на праздник» давно превратилась в свою противоположность. Мало того что после каждого выхода светской полосы меня регулярно доставали недовольные ньюсмейкеры (термин, введенный в обиход газетой «Ъ»), которых не устраивало, либо в какой должности они появились в газете, либо с какой телкой их сфотографировали, либо всё вместе. А тут еще пусть и дурацкие, но претензии не последнего ньюсмейкера Романовича по поводу моего падания с лестниц. И все же уходить в никуда не хотелось. Меня еще мама учила: уходить от мужчины надо только тогда, когда у тебя уже появился другой. У меня, правда, с мужчинами так никогда не выходило, но работа для меня всегда была моментом более принципиальным.
   – Придумаю что-нибудь. Летим, в общем.
   – Тогда предлагаю следующий план. С начала в Majestic в Каннах на пару дней, не особенно люблю этот гадюшник, но у меня на Croisette переговоры, потом уедем в одно место, в Бургундии, где я домик прикупил. Надо посмотреть, что там да как. Понравится – останемся подольше. Да, и вначале в Париж на день-два залетим, тебе на магазины хватит?
   – Да, конечно. Меня все устраивает. Только один вопрос: мне везде заказан отдельный номер?
   – Можешь не сомневаться. Ну, тогда до встречи одиннадцатого! В аэропорт пришлю за тобой машину. Часов в двенадцать для тебя не слишком рано?
   – Нормально. Буду готова.
   Капучино был с непривычно горьковатым вкусом, и я, допив морковный сок, решила быстренько перекрыть ногти. Маникюрши в салоне рядом с кафе Loft были почти всегда свободны, а еще в их арсенале имелись лаки duri, которые я любила за огромное количество разнообразных оттенков и неплохое качество.
   Когда девушка Лена последним штрихом капала на мои свежепокрашенные ногти сушкой, а на большом лазерном экране, висящем сверху, начиналась очередная серия Sex in the City, мне вдруг пришла в голову крамольная мысль. А вдруг интерес Бабки к книге – это на самом деле интерес Филиппа? Я принялась судорожно вспоминать наше общение, но ничего похожего на особенный интерес к книгам или к библиотеке отца не припомнила. Нетерпеливо зазвонил телефон. В трубке я услышала голос начальника, Ильи Несгибаемого:
   – Марьян! Левитин говорит, вы во вторник были на закрытой тусовке в «Спуске»? Там были Мамонт и Прохоров. Текстик накатаешь?
   – Нет, не накатаю. Оказалось, что все ночью, надо было ждать, а я плохо себя почувствовала и уехала.
   – Левитин говорит, уехала на «майбахе».
   – Ну, ему виднее на чем, но текста не будет: меня на тусовке не было. А что, он что-то снял? – Вот гад, виду не подал, когда я приехала, а Несгибаемому нашептал.
   – Нет, ему снимать запретили. Ну, если напишешь, мы фотку-то поищем.
   – Я же сказала, писать нечего.
   – Хорошо, а что у тебя есть на понедельник?
   – Пока ничего.
   – А ты еще куда-то идешь на этой неделе?
   – Пара выставок современного искусства открывается.
   – То есть на полосу не наскребешь? Ну смотри, в общем, если где-нибудь еще тусовку в «Спуске» опубликуют, я тебя, уж не обессудь, оштрафую. Еще Милова идет к Маше Внуковой на тусню, там ждут, само собой, и Романовича, должно потянуть на открытие полосы. Надеюсь, ты понимаешь, что никаких премий тебе в этом месяце не светит? – Последние слова Несгибаемый произнес с вампирским удовлетворением.
   – Понимаю. Это все?
   – Может, тебе интересно будет, тут с одним депутатом выпивал, так он мне рассказал, будто Романович Каткова буквально головой в унитазе держал за то, что ты журналисткой оказалась. А зачем ты им все рассказала-то, Марьян? – Несгибаемый чуть-чуть сменил гнев на милость, хотя на продолжительную смену ветра это не походило. Черт, я сама не знаю зачем!
   Одним словом, отношения на работе портились с прогрессирующей быстротой. Я со вздохом пересела посохнуть на диван. Набрала Таньке, и мы решили попить чаю в злополучном «Спуске». Кафешка пустовала, но официанты были так приветливы, что мы все же решили остаться. К чаю я выбрала мильфей с клубникой, где вместо крема были почти несладкие взбитые сливки. Это стало моим любимым десертом на долгое время. Как только я в очередной раз воткнула ложку в хрустящее тесто, над нами раздался голос Саши Мамонта:
   – Ну что, девчонки, скучаете? – Вот в этом был весь Мамонт. То не поздоровается, то приветлив, как ни в чем не бывало.
   – Да нет, вот чаю зашли попить. – Танька кокетливо потянулась и вздохнула полной грудью, которая красиво лежала в открытом вырезе красного платья Dolce&Gabbana.
   – Ну, пересаживайтесь к нам. С нами-то чай пить веселее. – С этими словами Саша протянул руку в направлении своего стола у большого, с пола до потолка, окна.
   Мы, естественно, тут же согласились.
   – Что пить будете?
   Александр Мамонт, как выяснилось, уже выпивал в компании своего приятеля, по виду сильно смахивающего на милицейского чиновника высокого ранга (вряд ли Мамонт стал бы выпивать с низким), чей стильный бархатный пиджак и мягкие замшевые туфли совсем не вязались с образом большого и краснолицего рубахи-парня. Как выяснилось, приятеля звали Вова. На столе красовалась замысловатая водка, но я попросила красного вина, а Танька – шампанского. Когда нам всем принесли выпивку, Саша продолжил, видимо, какую-то известную только ему мысль вслух:
   – Я, Марьян, все помню. Даже то, что ты была одета, как настоящая б…дь, когда я тебя в первый раз увидел.
   – Вот как, – холодно отозвалась я. – Не думала, что произвела именно такое впечатление.
   – Именно такое, – нимало не смутившись, парировал Мамонт. – В маленьких обтягивающих шортах, на шпильках. Да еще на голове золотая кепочка. – Последние слова Саша произнес, уже обращаясь к своему приятелю Вове. – Как потом оказалось, под кепочкой такая ничего себе мордашка.
   – Да, а потом мы говорили о Фицджеральде, – решила я сменить тему разговора.
   – Ну да, говорили о литературе до шести утра, – согласился со мной Саша, – но ты с тех пор умудрилась со всеми моими знакомыми перевстречаться! Смотри, какие у нее когти. – Вниманием Мамонта завладели мои ногти с бордово-перламутровым лаком. – Цвета венозной крови, как вопьется ими в шею!
   На это силовой приятель Вова одобрительно хмыкнул, а Танька с неподдельным удивлением воззрилась на Сашу.
   – Не со всеми, а только с одним. Слушай, Саш, а вот такой у меня к тебе вопрос. Вот скажи, почему ты мне не перезвонил? Ведь тогда бы со мной ничего такого, о чем сегодня сайт «Компромат» пишет, и не было бы. Это потому что я замужем не была, когда мы познакомились? И тебе просто неинтересно стало? Или что?
   – Так в двух словах не скажешь.
   – Так давай не в двух, я готова выслушать.
   – На это нет времени.
   – Хорошо, а если короче?
   – Я – мудак.
   – Что ж, емко. – Честно говоря, таких откровений от Мамонта даже я не ожидала.
   – Ладно, чего это мы все о грустном, хотите клуб мой ночной посмотреть? Через полчаса спустимся, потанцуете. – На этот раз тему решил сменить Мамонт.
   Остальные полчаса, а вернее, целый час Саша на два голоса с Вовой исполняли то «Подмосковные вечера», то Belle, то еще пару каких-то неизвестных мне романсов, я пыталась им подпевать, а Танька – уговорить поехать с нами в караоке.
   Вниз мы спустились через особую дверь в глубине кафешки, остальные смертные попадали в клуб «Спуск» через улицу. Лестница была узкая, винтовая, я спускалась за Вовой, который старался быть максимально галантным для своего состояния. Когда он подал мне руку, я все же решилась поинтересоваться у него о Златокудрском, почему-то я была убеждена, что они знакомы.
   – О! Филипп! Светлое пятно нашей структуры, – расплылся в улыбке Вова. – Но ты лучше за Сашу держись, – доверительным шепотом закончил он.
   Похоже, добряк Вова уже примерил роль друга семьи и расставаться с ней в ближайшее время не планировал. Что было в планах самого Саши Мамонта, я, честно говоря, до сих пор не знаю. Так или иначе, рассевшись за VIP-столом, мы заказали еще шампанского и водки, после чего мы с Танькой отправились на танцпол. Не то чтобы я имела хоть какой-то опыт в стрип-дансе или танце с шестом, но я всегда предпочитаю танцевать у столба и желательно на возвышении. Дрыгаться с остальными внизу мне никогда было не прикольно, на дискотеке, как нигде, мне необходима куча внимания. Столб мы облюбовали быстро, главное, чтобы он просматривался с нашего стола, и со знанием дела пустились в пляс. Посетителей было еще немного, но внимания Вовы и Саши мне вполне хватало, чтобы завестись. Ровно в три часа ночи приятели встали на автопилоте, чтобы проводить нас до машины и разъехаться по домам. Причем, справедливости ради, замечу, что их последний разговор действительно был посвящен новой книге Виктора Пелевина.
   – Ну что, есть у вас хоть малюсенькая машинюшка? – поинтересовался Саша, когда мы оказались на улице.
   – Да, есть. – Я указала на свою BMW, которая, лихо задрав капот, стояла у «Спуска», опираясь передними колесами на бордюр.
   Пару минут Саша внимательно изучал автомобиль, после чего с только ему понятным удовлетворением констатировал:
   – Пятерка… Ну, спокойной ночи! – И поцеловал меня в лоб, очень нежно и трогательно.
   – Странный он какой-то! – сообщила Танька, когда мы отъехали от «Спуска».
   – Да, непростой. И все же что-то в нем есть, – согласилась я с подругой.
   – Ты ему нравишься. Хочешь, походим сюда? Посмотрим, как пойдет… Говорят, он своей дизайнерше при расставании квартиру и магазин оставил.
   – Посмотрим, – ответила я, скорее себе, чем Тане.
   Седьмого утром обнаружилась одна забавная подробность. Дело в том, что, как оказалось, ночью мне пришла эсэмэска от одного знакомого адвоката. Ничего особенного, он просто интересовался, как мне отдыхается, поскольку накануне в телефонном разговоре я поделилась своими планами пойти вечером в «Спуск». Строго говоря, на моем телефоне было целых два входящих неучтенных послания. Первое: «Ну как вы там, не скучаете в “Спуске” с подругой?», а второе: «Это Михаил, адвокат, познакомились на сервисе». С Михаилом, обладателем забавной фамилии Заседайко, мы действительно познакомились на автосервисе, когда мне пришлось оставить там машину, и он любезно меня подвез оттуда домой. Но вторая эсэмэска мне все же показалась странной. С чего бы ему представляться? Обиделся, что не ответила на первую? Вот люди… Традиционно поболтав с сестрой утром, я доложила ей все, не забыв и про странного адвоката Мишу. Та неожиданно поинтересовалась, точно ли я ничего не отвечала на первую эсэмэску. Я заверила ее, что на дискотеке сумку не открывала и оба послания увидела только сегодня днем, но Милана посоветовала посмотреть в «отправленных». Моему удивлению не было предела, когда я действительно обнаружила в «отправленных» эсэмэс следующего содержания: «Кто все эти люди, и что им здесь нужно?» Подобную эсэмэс я не то что не посылала, но даже никогда бы не сочинила.
   – Милан! Я ее не писала, это не мой стиль вообще так выражаться.
   – Ну, может, спьяну…
   – Да, даже если бы я выпила, я всегда все помню, но вчера я выпила-то всего полбокала красного и назад поехала за рулем.
   – Ну, может, Танька, – предположила Милана.
   – Да ее лишний раз не заставишь из моей сумки что-нибудь достать. «Я не копаюсь в чужих вещах» – и точка. Кроме того, мы в это время у столба танцевали, а сумки… – Тут я четко вспомнила, что мою сумку на дискотеке как раз взялся караулить Мамонт, пошутив на ту тему, что он хоть и алкоголик, и можно подумать, будто он чужие вещи обыкновенно пропивает, но это не так: «Будь спокойна, твою сумку буду беречь как зеницу ока». С этими словами он картинно прижал к себе мой большой лаковый YSL.
   – Получается, что эсэмэску написал Мамонт, – невозмутимо констатировала сестра, которая всегда была сильна в логике. – Как там ты говоришь? – расхохоталась она. – Кто все эти люди и что им здесь нужно?
   С Танькой мы смеялись часом позже, немедленно и решительно приписав эту фразу к остальным афоризмам Александра Мамонта. На самом деле, она вполне себе отражала тот образ Мамонта, который к тому моменту сложился в моей голове. Скажем так: «Кто все эти люди и что им здесь нужно?» тянуло ни много ни мало на жизненное кредо сторонящегося всевозможных «чужих» Саши. Кроме того, сам того не зная, Мамонт сформулировал вопрос, который давно созрел в моей голове на тему других людей и событий в моей жизни, в частности Бабки и Златокудрского.
   В остальном конец недели пролетел как-то незаметно. Я сходила на два ничем не примечательных открытия, которыми заправляла директор Дома фотографии Ольга Свиблова, судя по всему, участники московской светской жизни начали отчаливать на море раньше августа, и Москва стремительно пустела. Еще пару раз попрепиралась с Несгибаемым и усилием воли заставила себя не смотреть в свежий текст Милы про Романовича с Внуковой в воскресенье. Одним словом, запив все эти неприятности кофе со свежеиспеченной маковой булочкой в буфете «Ъ», я накатала ожидаемые события в рубрику «На неделе» и без всякого чувства вины отправилась с Танькой в «Причал». Там мы по-домашнему сыграли в нарды, выкурили пару кальянов и со счетом пять – три в мою пользу отправились по домам.
   В понедельник мне пришла в голову отличная идея – оформить на время поездки со Златокудрским больничный. Оставалось найти правильного врача и договориться с ним до пятницы. Кроме того, надо было по-дружески предупредить обо всем Милову. Хоть я запланировала купить в Париже все необходимое, по дороге к Танькиному знакомому доктору я купила себе купальник La Perla в «Дикой орхидее». Даже с моей космической скидкой в 30 процентов получилось все равно недешево, около пятисот долларов. Но купальник был сумасшедшего цвета фуксии и уж очень удачного кроя – одним словом, мне явно было небезразлично, в чем появиться на пляже перед Филиппом. На четверг мы с Танькой запланировали прощальную вечеринку, выбрав для этого ресторан на набережной, с прекрасной летней верандой, Bistrot. Здесь у меня тоже был свой «комплексный ужин»: фирменный говяжий тар-тар, который повар готовил прямо у стола, добавляя специи по вкусу клиента, сумасшедший тушеный козленок и фасолевый супчик с морепродуктами. К нашему ужину в Bistrot Танька уже изучила все предложения по спа в Majestic и сделала мне предметный заказ, одновременно рекомендуя особенно прикольные процедуры. Бабка не объявился за эту неделю ни разу, чему я, в общем, была удивлена. С другой стороны, не то чтобы я по нему особо скучала.
   10 июля, поразмыслив, я пришла к выводу, что все же одно вечернее платье, купальник, джинсы и футболка мне в поездке не помешают. Кроме того, все равно брать баул косметики, без которого мне попросту неуютно, так что небольшой Louis Vuitton вполне подойдет. Ночь перед отлетом я почти не спала: зачиталась «Числами» Пелевина. Много смеялась, попутно пытаясь разгадать в главном герое, банкире Семене, одного из знакомых мне олигархов, однако все равно получался только какой-то собирательный образ из знакомых мне черт. В конце концов, заснула около пяти утра, а в одиннадцать уже надо было вставать. Боясь проспать, я смотрела на будильник, который нарочито громко тикал, сокращая время на мой сон почти каждую минуту. Черт! Надо было сказать Филиппу, что раньше двух никак… Тем не менее я провалялась в постели до 11.30, чувствуя себя разбитой после практически бессонной ночи. И только когда снизу позвонил водитель Филиппа, я подорвалась вставать и, особенно долго не раздумывая, втиснулась в свои любимые джинсы от Виктории Бэкхем, белую футболку и белые остроносые туфли Gucci на 11-сантиметровых шпильках. Подхватив белую лаковую сумку Christian Dior, собранную с вечера, я в последний момент вспомнила про любимые солнечные очки Chanel: большие и круглые, в толстой роговой оправе. Таньке они активно не нравились, за что она даже прозвала их черепахой Тортиллой. На фотографиях я действительно смотрелась в них странно, но в жизни вполне достойно. Слушая мерный звук колесиков полупустого Louis Vuitton, катившегося за мной по нашему каменному московскому двору по направлению к сверкающему на солнце черному «мерседесу», я поняла, что вполне довольна тем, как я выгляжу. Водитель прервал мое самолюбование, забрав чемодан на полпути, чтобы засунуть его в багажник. Когда мы двигались по Новому Арбату к третьему кольцу, позвонил Филипп:
   – Все в порядке?
   Я вдруг поняла, что меня несказанно бесит то, что он не представляется. Мы знакомы-то всего ничего! Лет десять назад я с этим справлялась быстро, просто, на голубом глазу, интересовалась: а кто это? Большая половина мужиков страшно обижалась, меньшая начинала в дальнейшем представляться. Но с Филиппом так поступить я почему-то не решалась. И это тоже меня злило.
   – Смотря, кто интересуется, – буркнула я после небольшой паузы.
   – Один влюбленный по уши парень. – Филипп явно пребывал в отличном расположении духа, и моими мелкими уколами его настроение было не испортить.
   – Вот как, – решила я прогнуть свою линию, – а имя у него есть?
   – Есть, но в масштабе исторической важности момента оно не имеет никакого значения. Я жду тебя, приезжай скорей. – Последнее предложение Филипп негромко отчеканил и тут же отсоединился.
   То, как он это сказал, тембр голоса, ритм и еще что-то неуловимое всколыхнули во мне давно забытые ощущения. Я почувствовала теплую волну на щеках и внизу живота. Выхватив из сумки маленькое зеркало, я увидела, что порозовела, а утренней бледности и след простыл. Внимательно изучив себя, я все же решила подкрасить хотя бы глаза, решив, что у Филиппа еще будет возможность насладиться моей натуральной красотой. «Как все продумано, знает, что последняя фраза всегда остается в голове», – вернулась я в мыслях к нашему разговору, подмахивая верхние ресницы тушью. Не то чтобы все в Филиппе мне казалось искусственным, скажу больше, последняя фраза была вполне искренна, иначе бы так на меня не подействовала. И все же что-то во всем этом было не так.
   Без проблем миновав шлагбаум во Внуково-3, мы заехали прямо на летное поле, что меня немало удивило. Я, честно говоря, планировала посидеть в аэропорту и выпить пару чашек кофе, чтобы прийти в себя перед встречей. Теперь такой возможности у меня не было. Красиво подрулив к самолету, водитель проворно занес мой чемодан по трапу, а через секунду у двери возник Филипп. В тренировочном сером костюме и ослепительно белых кедах он смотрелся менее внушительно, чем в костюме, зато более уютно и по-домашнему. Он открыл дверь и снял темные очки, в его глазах прыгали чертики, а лицо излучало широченную белозубую улыбку:
   – Как доехала?
   – Спасибо, все отлично. Кофе нальешь? Не успела с утра…
   – О чем ты говоришь, мы заправились у Новикова, все в твоем распоряжении.
   Филипп неслышно захлопнул за мной дверь и с явным удовольствием принялся наблюдать, как я поднимаюсь по трапу. Упрекнуть его было не в чем, джинсы на мне сидели и правда великолепно. Однако я сочла нужным прервать его невинное развлечение. Повернувшись, я поинтересовалась:
   – Что-то не так?
   – Все просто замечательно! – С чувством заверил меня Филипп, ответив таким образом сразу на все вопросы.
   Внутреннее убранство его самолета ничем особенным не отличалось. Небольшая столовая с двумя столами и парой диванов, общая спальня с тремя кроватями и дальняя хозяйская с кроватью во всю комнату, которую я во избежание последствий изучать пока не решилась. Мы устроились на диване, где Филипп, видимо по своему обыкновению, уткнулся в свежий номер «Ведомостей». От чтения его оторвала официантка, хорошенькая, белокурая и голубоглазая, что меня, сознаюсь, не особенно порадовало. Я почему-то всегда была уверена, что брюнетам должны нравиться блондинки, а блондинам, соответственно, брюнетки. Дабы не нарушать мировую гармонию, я, будучи кареглазой, честно восхищалась голубыми глазами и одно время даже носила линзы. Переубедить меня не смог ни мой кареглазый и черноволосый муж, ни остальные мои поклонники такой же расцветки, ни даже веселые голландские негры, громко сигналящие мне вслед из своих, раскрашенных во все цвета радуги, смешных автомобилей на каналах Амстердама. Тем временем официантка принесла меню и, получив заказ на напитки, ретировалась, не получив от Филиппа ни одного лишнего взгляда. Ему как раз позвонили, и он весь ушел в разговор на французском, причем его голос так ровно и безэмоционально шелестел, что мне подумалось, в этом разговоре его вполне мог бы заменить робот. Меню меня приятно порадовало. Я решила позавтракать изысканно: тар-таром из тунца с авокадо и земляничным супом на десерт. Филипп явно обо мне позаботился, женских предпочтений в меню было больше, чем мужских. Он сам особенно выпендриваться не стал, наскоро заглотив сэндвич с пармской ветчиной и моцареллой, после чего сделал два глотка черного, как смоль, эспрессо и принялся развлекать меня геополитикой. В центре его интереса маячили один российский чиновник федерального значения и пара американских сенаторов. Всех троих он явно недолюбливал и то и дело тонко подкалывал, используя высказывания литературных классиков, голливудских киногероев, а также незнакомых мне до такой степени легендарных американских политиков, правда, иногда это было настолько тонко, что я с трудом понимала, о чем вообще идет речь. Впрочем, главного Филипп добился. Я была сражена его осведомленностью, образованностью, начитанностью и ориентацией в незнакомом мне пространстве. Стоит ли говорить, что перелет прошел незаметно. В конце полета к нам зашел капитан команды пилотов, тоже светловолосый, высокий, подтянутый и голубоглазый. На него я даже, признаться, засмотрелась. Но Филипп ничего не заметил или ничем не выдал, что заметил. Капитан говорил на каком-то незнакомом мне языке, похожем на немецкий; пожав Филиппу руку, он невольно задержал взгляд на мне, но Филиппу это, похоже, даже было приятно. Он легко подхватил язык капитана, и по их реакции я поняла, что речь обо мне. В ответ на слова Филиппа капитан еще раз взглянул на меня и покачал головой. Филипп же залился самодовольным смехом, но быстро взял себя в руки. И даже представил нас, белокурого капитана звали Давид, он застенчиво мне улыбнулся и протянул руку, я мягко ее пожала.

   Самые высокие добродетели не искупают вины человека, в доме которого вам подают недостаточно горячие кушанья.
Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грэя»

   Итак, день 12 июля я не без внутреннего удовлетворения встречаю в Париже… В такси я решила все же поинтересоваться у Филиппа, что это был за язык, на котором он общался с капитаном.
   – Идиш, – охотно рапортовал Филипп.
   – А что вы обо мне говорили? – тут же ревниво поинтересовалась я.
   – Ты ему понравилась, – бесхитростно разъяснил Филипп. – А я ему сказал, что мы моя.
   – Я не твоя.
   – Хочешь, чтобы я ему это сказал? – Филипп с готовностью вынул из кармана спортивной куртки простенький LG. – Я прямо сейчас наберу.
   – Нет, не хочу, мне все равно, – как можно более равнодушным тоном ответила я.
   Филипп решил остановиться в Costes. «Если что, то ночная жизнь под боком», – объяснил он свой выбор, имея в виду, скорее всего, местный ночной ресторан, в котором играют знаменитые диджейские миксы. Кроме того, рядом расположена неплохая улица бутиков Faubourg St. Honore. Когда мы начали расселяться, Филипп галантно предложил мне выпить в баре, пока он уладит формальности. После чего выяснилось, что ему вполне можно верить. Мы жили в двух разных suit номерах, правда расположенных на одном этаже.
   – Отдохнем пару часиков, потом, если хочешь, пойдем вместе погулять, ужин заказан на восемь в новом ресторане, тоже в восьмом округе. Если не хочешь гулять вместе, вот тебе моя кредитка, иди и выбирай, что надо, возникнут проблемы – звони. На твой телефон в Москве я кинул пока двушку евро, на переговоры должно хватить. – Филипп произносил все это вальяжно, чуть растягивая каждое слово и делая длинные паузы, словно общаясь с душевнобольной.
   – Я с тобой погуляю, мы же сможем вместе зайти в магазины? – Я тоже растягивала слова, решив чуть-чуть его поддразнить.
   – Ок. – Филипп не понял моей издевки.
   В номере я немного полежала в ванной и заснула без задних ног прямо на гостиничном покрывале – сказалась-таки бессонная ночь. Меня разбудил телефонный звонок: надрывался оформленный под старинный бело-золотой аппарат, стоявший на тумбочке рядом с кроватью.
   – Ужин через пятнадцать минут. Выспалась? – Голос Филиппа был довольно усталым, но все же участливым.
   – Да, прости, плохо спала ночью… Спущусь через десять минут. Есть ли пожелания по дресс-коду?
   – Чтобы ты была красивой. Жду в баре.
   Я судорожно бросилась собираться, радуясь, что все же захватила любимое длинное платье Cavalli, из шелка с расцветкой под леопарда, с собой. Когда я спустилась в нем вниз, Филипп, казалось, на время потерял дар речи, но тут же нашелся: «Будешь Bellini? Он здесь один из лучших в Париже». Мы сели в такси и через минуту оказались на avenue Montaigne, в милом местечке La Maison Blanche с прекрасным видом на Сену и Эйфелеву башню, где перед нами тут же поставили сразу несколько видов очень маленьких закусок. Глядя на Эйфелеву башню, всегда вспоминаю, что Ги де Мопассан считал ее настолько уродливой, что обедал только в одном ресторане, на самой башне, «Жюль Верн», откуда, понятно, ее не видно. Переведя взгляд на Филиппа, я решила, что он так красив, что в его компании мне даже Эйфелева башня не страшна.
   – Новое место, еще здесь не был. – Филипп уткнулся в винную карту.
   – Миленько. – Я одобрительно оглядела приятный интерьерчик и, решив, что в джинсах, пожалуй, было бы даже удобнее, тоже принялась изучать меню.
   Через минуту я пришла к выводу, что лучше довериться вкусу местного повара и взять меню degustation. Когда я в первый раз попала во Францию, то, не жалея себя, сражалась с официантами и менеджерами всевозможных мишленовских ресторанов. Я требовала свежих овощей, сдобренных оливковым маслом, и рыбу на пару в самых неожиданных для этого местах. Бедным служителям высокой французской кухни приходилось с пеной у рта доказывать, что данный вид закуски подают именно с этим изысканным соусом, так как того требует многовековая культура. Если бы они знали, как страшно, до смерти, я боялась поправиться хотя бы на миллиметр от их утонченных блюд, то, несомненно, приготовили бы все то, о чем я просила. В самом крайнем случае, присоветовали бы незатейливую забегаловку неподалеку, которая без риска для репутации накормила бы меня самым диетическим образом. Только спустя некоторое время я поняла, что вовсе не поправляюсь во французских ресторанах. Однако эти воспоминания до сих пор вызывают у меня улыбку. Надеюсь, что и рестораны haut cuisine не держат на меня зла…
   – Как поспала? Я уже говорил, что ты великолепно выглядишь?
   Создавалось такое впечатление, что Филиппу было не о чем со мной говорить. Его спас телефонный звонок, а может, мне только так показалось, что спас. Резко нажав на ответ, он без всяких «привет» и «пока» – может, впрочем, он их и вообще не любит, – сразу заверил кого-то вполголоса: «В процессе». После чего, поймав мой взгляд, делано весело подмигнул и, перейдя на французский, вышел из-за стола. У окна он потянулся и со скучающим видом принялся слушать какого-то, судя по всему, довольно скучного собеседника. Время от времени он вставлял короткие предложения, ни разу на меня не оглянувшись. Со стороны казалось, будто он нашел в Сене какую-то страшно любопытную точку и намерен ее досконально изучить. Вернулся он за стол, впрочем, в более бодром расположении и тут же заказал бутылку Perrier Jouet Belle Epoque Blanc de Blanc.
   – Отметим начало нашего трудового договора? У тебя, кстати, по бутикам какие-нибудь предпочтения есть? Можно пока наметить карту наших завтрашних перемещений. Скажем, с утра обследуем окрестности вокруг Costes, а потом переберемся поближе сюда, заодно перекусим в L’Avenue. – Глаза Филиппа искрили в ответ на шипучую струйку шампанского, которой наполнялся его бокал. – Тебе как удобнее, одной с карточкой? Или я все же на что-нибудь сгожусь?
   – С тобой, конечно.
   Я пригубила шампанское и подумала, что в винах Филипп разбирается отменно. Мягкий, не слишком кислый вкус сухого вина декорировали пузырики, которые не врезались в язык острыми иголочками, а только местами игриво щекотали его.
   – Вот и отлично. Так что тебе снилось?
   – Ничего, я просто провалилась в сон. Накануне ночью плохо спала. Зачиталась «Числами»…
   – Пелевина?
   – Да. Ты читал?
   – Не помню, я в свое время проглотил «Священную книгу оборотня». Кстати, о книгах. У тебя ведь дома, говорят, хорошая библиотека? – На этих словах Филипп лениво подцепил лепесточек рукколы на вилку и, словно капризная барышня, раздумывал, стоит ли класть это в рот. Но я все равно насторожилась:
   – Кто говорит?
   – Дорогая моя, ты же живешь не на Марсе. – Филипп сделал глоток шампанского и расплылся в широкой улыбке, его глаза горели хитренькими огоньками. – Избалованная красивая девочка, москвичка, родилась на Тверской, папа профессор, дедушка – писатель, бабушка – театровед, спецшкола, МГУ, две квартиры, ну и так далее по пунктам. Не была, не состояла, не участвовала…
   – А зачем тогда спрашивал, сколько мне лет?
   – Что ж мне теперь с тобой вообще не разговаривать?
   – Не знаю, может, и не разговаривать. – Я решила выждать паузу и слегка обидеться. Пока было не очень понятно, что именно известно Филиппу, и, главное, из каких источников.
   – Источники понятные, фээсбэшные, – Филипп, не моргнув глазом, продолжил мою мысль, нимало не смутившись тем фактом, что вслух я ее не произносила. – Слушай, я же должен был навести справки про девушку, от которой у меня крышу снесло.
   – Откуда ты знаешь, о чем я подумала?
   – Ну, это все тоже ясно и понятно. Я хочу с тобой разговаривать, отвечу на все твои вопросы и хочу, чтобы ты отвечала на все мои. Хочу сделать тебя счастливой. – Последние слова Филипп произнес, чуть наклонившись ко мне через стол.
   Его глаза стали огромными, и я вдруг поняла, что обозначает выражение «утонуть в чьих-то глазах». На несколько секунд весь мир вокруг перестал существовать, не стало слышно переговоров за соседними столами, и даже звуки ночного Парижа, долетавшие из окна, смолкли. Остались только черные глаза Филиппа, и я ощутила себя беспомощной букашкой, с которой обладатель этих глаз может сделать все что угодно. Мой неподготовленный организм ответил на столь необычные ощущения легким ознобом, я инстинктивно поежилась, и наваждение пропало.
   – Что это было?
   – А что такое?
   – Ты сейчас что-то сделал. Ты меня гипнотизировал?
   – Немного. – Филипп улыбнулся каким-то своим мыслям, опустив глаза.
   – Зачем?
   – Использую все средства, ты же знаешь, в любви, как на войне…
   – Научи меня, я тоже так хочу.
   – Хорошо, как-нибудь займемся, это так называемая цыганская техника. – Филипп посмотрел на меня с каким-то новым выражением – похоже, своей просьбой я его удивила.
   – У тебя как-то получается прямо на генетическом уровне…
   – Опять в точку. У меня действительно в роду были цыгане, я сам недавно об этом узнал. Очень, кстати, запутанная история. И я все хочу найти одну книгу. – Если предыдущее признание Филипп сделал, внимательно рассматривая свои красивые, с длинными пальцами, но по-настоящему сильные мужские руки, то на слове «книгу», он поднял на меня глаза. В них ясно читалась невысказанная просьба. – Где-то существует церковная книга с родословной всех жителей деревушки Мусо́ ркино, вот и хочу найти там своих родственников.
   – Ну, может быть, надо в это… Мусо́ ркино съездить, пойти в церковь и родословная обнаружится?
   – Нет. – Филипп задумчиво крутил пустой бокал от шампанского в руке. – Я даже не знаю, как она теперь называется. По легенде, во время революции там разбили лагерь красные, а когда им надо было срочно уезжать, дороги так размыло дождем, что их командир в сердцах повелел деревеньку переименовать неблагозвучно. Потом комдив этот большим начальником стал, и даже лампочку «Ильича» там – по его особому приказу – в последнюю очередь повесили. И вот постепенно как-то стерлась деревенька моя совсем из светской географии. А фактов, чтобы разыскивать начать, очень мало. Еще шампанского?
   – Да, и десертную карту.
   – Возьми крем-брюле, я слышал, неплохое.
   После неплохого голубя и великолепной рыбной закуски, которую я даже на составляющие разложить не смогла, я сразу поверила в неплохое крем-брюле.
   – А что именно ты хочешь найти в этой родословной?
   – Ну, интересно просто! Прабабка моя, цыганка, вроде бы колдуньей была, а значит, женщиной интересной судьбы с интригующим прошлым.
   Филиппу явно наскучило дознание, и он, весело подмигнув мне, как ни в чем не бывало, взялся за бутылку с Evian. Вода бойко зажурчала в огромный золотистый венецианский бокал, богато украшенный цветными бусинами из стекла мурано. Пить особенно не хотелось, но я не удержалась от того, чтобы взять в руку эту красоту:
   – Сумасшедшие бокалы. Даже в Венеции таких не видела…
   – Но теперь-то в Венеции должно быть еще грустнее – ни бокалов, ни тебя… Так какие у нас дальнейшие планы? Ночной клуб, модный бар, прогулка по Люксембургскому саду?
   – Не знаю, на дискотеку не хочу. Прогуляемся?
   Филипп и ночной Париж были явно созданы друг для друга. Его безупречно сидящий костюм совсем не мешал ему дурачиться, он как мальчишка забегал передо мной вперед, ходил по бордюрам, подхватывал меня на руки и фонтанировал шутками и невообразимыми идеями. Я почти влюбилась, когда мы дошли до нашего отеля. Выпив по бокалу Calvados, единственного крепкого напитка, который я переношу, мы поднялись наверх, и тут он меня снова удивил. Проводив меня до номера, Филипп едва прикоснулся к моей щеке губами, чуть прижал к себе, приобняв за плечи, и тихо пожелал:
   – Спокойной ночи.
   – То есть ты так и не придумал, зачем ты мог бы ко мне зайти?
   После такой романтической прелюдии я была настолько удивлена, что даже решилась произнести это вслух. Дело в том, что в начале вечера я прикидывала, как бы не дать Филиппу повода зайти в мой номер или получить приглашение в его. Потом начала подумывать о том, что, может быть, не стоит вредничать, ведь он правда так мил и столько уже для меня сделал! И вот мы подходим и… ничего!
   – Приведу кучу поводов, но… Дорогая, ты же сама хотела раздельные номера… и все такое. Не хочу ни на чем настаивать.
   – Что ж, спокойной ночи!
   Я резко, может быть слишком, отвернулась от Филиппа и быстро зашла в номер. Но побороть любопытство не получилось, так что, очутившись в номере, я прильнула к замочной скважине и принялась за ним наблюдать. Филипп, надо отдать ему должное, и в этой ситуации был великолепен. С легкой полуухмылкой-полуулыбкой на лице он нежно, чуть касаясь, провел левой рукой по двери, словно лаская женщину, а затем, нарочно не спеша, направился к двери своего номера через пролет, будто бы даже чуть пританцовывая. Или мне это показалось? Что за черт! Ему хоть немного неприятно? Похоже, этот раунд я реально проиграла…
   Утро 13 июля выдалось великолепным: солнце светило так ярко, что забралось в самые невообразимые закуточки, не замеченные плотной гостиничной портьерой. А уж когда я ее отодвинула, оно, словно изголодавшись, ворвалось в мою комнату, освещая все укромные уголки моего роскошного номера. Прямо на туалетном столике стояла золотистая коробка, перевязанная алой лентой. Когда я ее открыла, то обнаружила вчерашние венецианские бокалы. Один из них, который я вынула из роскошного шелкового ложа, заискрил на солнце, словно ювелирный прилавок.
   Все это, разумеется, настроило меня на примирительный лад, и я сама набрала Филиппу, но он уже завтракал. Так что я, наспех натянув джинсы, отправилась в ресторан. Вся такая вынужденно натуральная, без грамма косметики, как и хотела. Полюбоваться собой в зеркале лифта, который спускал меня вниз, мне не удалось. Бабка заменил мое отражение, и от неожиданности я даже отшатнулась и тут же проснулась окончательно. «Ох, крученый у тя характерец! – сообщил Бабка, привычно не обратив внимания на мою реакцию, – Ну хоть с утра образумилась и позвонила. Не будь дурой! Бери Филиппку». Последние наставления Бабка произнес, уже почти исчезнув, так что в зеркале виднелась только толстая сигара, которую он весь разговор сжимал двумя волосатыми пальцами руки, выглядывающей из белого кружевного манжета на средневековый лад, который, в свою очередь, виднелся из рукава черного бархатного пиджака. Интересно, что, даже когда Бабка исчез совсем, я в зеркале почему-то так и не отразилась. Так что мне ничего не оставалось, как подумать вслед Бабке: «Куда это он интересно так вырядился, будто на бал?» Перед рестораном я все же зашла в туалет и в зеркале, которое, слава богу, отражало отменно, обнаружила, что утренний отек с глаз как в Лету канул. Хоть какая-то польза от Бабки.
   Филипп в белой рубашке, расстегнутой так, чтобы была видна растительность на груди, сидел, обложившись французской прессой, с чашкой черного кофе и раскрошенным круассаном. На манжете руки, которая придерживала не менее белоснежную салфетку, красовались его витиевато вышитые инициалы FZ. «Конечно, мы рубашечки шьем на заказ, не царское это дело – отовариваться в магазинах». – Я была зла на Филиппа: за то, что он, поступив со мной вчера подобным образом, преспокойно попивает кофе в одиночестве и даже не удосужился позвонить мне с утра. Как только он почувствовал мое приближение, то поднял глаза, в которых вновь запрыгали чертики:
   – Я думал, светские девушки спят до полудня. Но для столь раннего пробуждения ты выглядишь просто отменно. – В это время над нами навис официант, и Филипп, не сменив тона, обратился к нему: – Une cappucino s’il vous plait, я прав? – Вопрос по-русски, естественно, относился ко мне.
   – Да, да.
   Филипп снова застал меня врасплох, и я принялась бессознательно поправлять волосы в ответ на его комплимент и уж совсем не сообразила ему возразить по поводу кофе. Нет, я действительно пью с утра кофе, и желательно капучино, но спесь с него стоило бы сбить… За вчера и вообще. «Никогда ему сама не позвоню», – вместо этого поклялась я себе.
   – Дуешься? – Филипп сложил Le Monde и с улыбкой посмотрел на меня, когда я приканчивала тарелку со свежей голубикой.
   – Почему ты мне не позвонил, когда собрался на завтрак? – решила я выложить все начистоту.
   – Не хотел тебя будить, правда. У нас сегодня такой важный день… покупка платья для моих переговоров в Каннах. Ну, накормлю же я тебя в любом случае, если не с утра, так днем. А сон – это священно. – Филипп выглядел искренним, и я выдохнула.
   – За границей я всегда просыпаюсь рано, – даже пояснила я.
   – Ну и отлично, значит, есть шанс сделать больше до обеда. – Филипп махнул официанту, чтобы расписаться на счете.
   Ходить по магазинам с Филиппом оказалось занятием довольно скучным. Пока я была в примерочной, он без конца говорил по телефону. Если я выходила к нему, чтобы посоветоваться, он с явным удовольствием меня рассматривал и со всем соглашался. А поскольку у меня все же не было задачи сменить решительно весь свой гардероб, да я и сама довольно сильно устаю от магазинов, то до обеда мы управились и, отправив многочисленные пакеты в Costes, присели в L’Avenue, чтобы перекусить. Рискуя быть нестильной, я все же заказала паштет фуа-гра и какие-то листья в виде салата. Какая разница, что он подумает? Во-первых, я больше полугода уже не была в Париже и соскучилась по классическому деликатесу, в Москве все же не то. А во-вторых, фуа-гра в L’Avenue подают с такими восхитительными гренками… Впрочем, здесь все подают неплохо.
   Пока я сама с собой полемизировала, Филипп, тоже молча, положил возле моего бокала с белым вином маленькую коробочку, которая немедленно привлекла мое внимание знакомой надписью, исполненной золотистыми буковками. На коробочке значилось Ghopard Geneve. Стоит ли говорить, сколько невысказанных эмоций начинает просыпаться в душе девушки при виде такой коробочки. Во-всяком случае, не помню, чтобы меня так же взволновали документы на дом в Барвихе, хотя наверняка это покажется кому-то не слишком логичным.
   – Это тебе к платью. – Филипп явно наслаждался произведенным эффектом и не спешил развенчивать интригу. – Откроешь?
   Платье я выбрала конкретное: в бутике Christian Dior на Faubourg St. Honore – в пол, из золотой парчи, расшитое жемчугом и, конечно, haute couture. Такого дорогого в моем гардеробе еще не было. Туфли нашла там же, жемчужного цвета из кожи питона. Серьги же, извлеченные мною из коробки, были из моей любимой коллекции «плавающие бриллианты». Длиной около семи сантиметров каждая, они представляли собой цепочку из пяти сердечек розового золота, за сапфировым стеклом каждого из которых плавали по три оправленных бриллиантика. Ободок сердечка, в свою очередь, был усыпан бриллиантовой крошкой, которая тут же бесстыдно засияла в лучах полуденного солнца. Серьги были эффектные и одновременно очень нежные, почти прозрачные и невесомые. То, что надо, к моему «тяжелому» диоровскому туалету.
   Пока я изучала подарок, Филипп, вытянув ноги и откинувшись на спинку стула, внимательно за мной наблюдал. В отблеске бриллиантовой крошки он тоже смотрелся неплохо: голубые джинсы с кедами и ослепительно-белая рубашка навыпуск. Когда я оторвала взгляд от сережек, он заговорил:
   – Я не знал, нравятся ли тебе мелкие бриллианты; если ты предпочитаешь крупнее, то давай пройдемся по ювелирным вместе. Когда ты надолго застряла в Chanel, я вышел на улицу и увидел их в витрине, мне показалось, миленько.
   – Мне очень нравятся эти сережки, и мне еще никогда так просто, между делом, не дарили украшений. Спасибо.
   – То есть некоторые преимущества налицо?
   – Преимущества в чем?
   – Ну, у меня, как у твоего работодателя, перед остальными работодателями, – немедленно нашелся Филипп.
   – Вагон и маленькая тележка, можешь нанимать меня пожизненно.
   – Ловлю на слове. – Глаза Филиппа стали как будто еще чернее и заискрились. – Если ты не против, вылетаем сегодня же в Канны?
   – Как скажешь, ты же босс!
   Пока я собиралась, Бабка возник откуда ни возьмись прямо в номере и принялся мерно прогуливаться вокруг меня, с натурально бабским любопытством заглядывая в пакеты с покупками, то и дело бубня о пользе покладистости. Скорее всего, он решил наверстать упущенное за последнее время, когда мы и правда редко общались.
   – Ты молода, глупа, так что слушай мудрых людей. Я на этой земле навидался. Прекрати самовыражаться – мужик этого не любит.
   На некоторое время Бабка замолчал, чтобы изучить подарок Филиппа – серьги Ghopard. Без спроса раскрыв коробку, он, точно как старая бабка, принялся одобрительно цокать языком, в такт покачивая головой.
   – Отдай! Это мое… – Я решительно выхватила коробку из рук Бабки. Похоже, я уже не испытывала никакого пиетета к нечистой силе.
   – Мое, мое… – Бабку нисколько не удивило мое панибратское отношение, и он принялся за старую песню: – А кому ты всем этим обязана? А всего лишь надо-то меня иногда слушать и не выпендриваться. Ох, глупы деффки! – На этих словах Бабка со вздохом залез в мини-бар, и уже через минуту стало слышно, как он громкими глотками уничтожает бутылочку кока-колы.
   В этот момент раздался стук в дверь. Это был Филипп, который очень вовремя зашел спросить, не помочь ли: я решительно не знала, что делать с новыми вещами, которые, естественно, не влезали в мой миниатюрный Louis Vuitton. Когда мы зашли в номер, на том месте, где только что стоял Бабка, валялась лишь пустая бутылка от кока-колы. Филипп словно машинально поднял ее с пола и поставил на журнальный столик. И хотя он даже на меня не посмотрел, я почему-то испугалась, что мне придется что-то объяснять.
   С пакетами мы решили просто: упаковали их друг в друга, где получилось, и взяли с собой, как есть. Летели молча, я дремала, Филипп с серьезным видом копался в Айпаде. Да и что там лететь-то из Парижа на Лазурный Берег…

   Общение с девушками доставляет удовольствие лишь в тех случаях, когда достигается через преодоление препятствий.
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

   В холле Majestik царила обычная гостиничная суета, номера еще не убрали, хотя было около пяти часов вечера. И дело было не в тринадцатом числе, просто таков уж юг Франции. Мы с Филиппом засели в холле, он взял эспрессо, а я решила выпить Kir Royal. Потягивая кисловатый шипучий напиток с явным привкусом черной смородины, я подумала, какие же французы дотошные. Раз Kir Royal, значит, непременно черносмородиновый ликер. Впрочем, меня порадовали крупные оливки, которые подавали к коктейлю. В конце концов, мне надоело молчать, и я сама подсела к Филиппу, с сосредоточенным видом изучающему что-то в Айпаде.
   – Сейчас, сейчас. – Он захлопнул экран прежде, чем я подошла достаточно близко. – Прости. Ты скучаешь?
   – Это зависит от того, нахожусь я сейчас на работе или у меня, скажем, обеденный перерыв.
   – Строго говоря, ты на работе. Но здесь вольности не возбраняются. Кстати насчет перекусить. У нас на сегодня на ужин ничего не заказано, думал, будем еще в Париже. Так что, если ты не против, прогуляемся по набережной, как обыкновенные туристы, сядем, куда понравится? Но если ты настроена менее демократично, секретарша поинтересуется по поводу Palme D’Or. – На этих словах Филипп стал почему-то страшно похож на довольного, но ленивого кота, который не обнаружил на привычном месте миску с молоком. – Неохота далеко ехать.
   – Как скажете, мой господин. – Я в шутку сложила у лба ладони, как, я предполагала, делают жены в гареме арабского шейха, и покорно склонила голову.
   – Неплохая ролевая игра, кстати, – кивнул головой Филипп, правда не выказав энтузиазма, который его слова предполагали. – Тогда я схожу сейчас выясню, что с номерами, и если все в порядке, то жду тебя внизу через два часа. Тебе хватит?
   – Ну, если не гала, то вполне.
   Номера оказались чуть меньше парижских, но не менее роскошными. Включив тяжелую лампу у огромной кровати, я села рядом и задумалась. Вначале о переменах настроения у Филиппа, а потом, что логично, о том, что бы надеть. Остановившись на цветастом асимметричном платье Versace, я проскользнула в бирюзовые, под цвет платья, шпильки без пятки и спустилась. Филипп задумчиво потягивал какой-то дижестив ядовито-зеленого цвета в баре.
   Гулять с ним мне понравилось: он крепко держал меня за руку, если нам навстречу шла толпа, и отпускал на свободных участках. С готовностью рассматривал все витрины, которые меня интересовали, терпеливо ждал, пока я не решу, зайти ли, поддерживал любую тему, перенес меня на руках через лужу из разлитого вина, съел за компанию мороженое на улице. Однако меня не оставляло чувство, что в мыслях он витает далеко от Круазет. Мы порешили на угловом рыбном ресторанчике возле отеля Martinez. Я взяла фритто-мисто, блюдо из мелкой жареной рыбешки, и попросила bouillabaisse.
   Кухня на набережной, конечно, туристическая, но уж знаменитый французский суп они должны были готовить нормально. Я не ошиблась, потому что через некоторое время к нашему столику подошел громадный повар, посмотрел на меня волком и посредством Филиппа сказал, что надо будет ждать минут сорок, и спросил, уверена ли я, что съем и то и другое. Я была уверена, что хочу заказать и то и другое, так что мы несколько минут, не мигая, смотрели друг на друга. После чего повар, чуть покраснев, отошел. А Филипп, чему-то посмеиваясь, занялся винной картой. К разговору он приступил, когда мы уже вертели в бокалах Chateau Croizet-Bay Pauillac.
   – Просто они порциями bouillabaisse не готовят. Это целая кастрюля, – посчитал нужным объяснить Филипп и сменил тему: – А что писал твой дедушка?
   – Не знаю, это у папы где-то на антресолях лежит. Пьесы в основном, папа говорит, не слишком удачные в художественном смысле. Он ведь был убежденный коммунист, даром что незаконнорожденный сын дворянина, стирал, как тогда было принято, грань между городом и деревней. Писал пьесы для деревенского театра. – Я рассказывала, глядя в бархатистый омут насыщенного красного вина, чей цвет доставлял мне настоящее удовольствие.
   – Вот как? Интересно. – Филипп откинулся на стул. – А почитать-то можно?
   – Честно говоря, ты первый мужчина в моей жизни, которого это все заинтересовало. – Я даже оторвала свой взгляд от бокала и с любопытством уставилась на Филиппа.
   – Может быть, я вообще в твоей жизни единственный? А все остальное было лишь «залогом свидания верного со мной»? – Глаза Филиппа весело искрились над бокалом.
   – Да, наверняка, – с готовностью подмигнула я ему. – Посмотрим, что можно сделать. Надо эту твою просьбу во что-то облечь. Переиздание советских писателей или тех, кто имеет отношение к созданию Союза писателей, ну, что-нибудь в этом роде. Папа не любит никому ничего давать.
   – Скажи, что ты хочешь почитать, думаю, это будет выглядеть более естественно. Но конечно, если ты хочешь это издать… В общем, и это не проблема.
   – Нет, не хочу. Хорошо, спрошу у отца. Только не потеряй, он голову мне снимет, а потом я тебе! И никаких денег не хватит.
   – Дышать не буду, слово даю. Только дуну, чтобы перелистнуть. – Филипп поставил бокал и прямо посмотрел мне в глаза, облокотившись на стол.
   На секунду мне показалось, что он ведет себя так, словно заключил важную сделку. Но через минуту я отогнала от себя эти мысли. Вокруг стало тише, отдыхающие разбрелись наконец по забегаловкам, и я ощутила теплое дуновение ветерка с моря. Кто бывал, знает, что это редкое ощущение на Круазет, где порой и на пляже-то моря не слышишь. Идиллию прервал повар, который с нарочным грохотом установил возле нашего столика кастрюлю и принялся наливать в тарелку суп. После чего что-то отрывисто крикнул Филиппу, удостоив меня взглядом своего раскрасневшегося лица лишь на секунду.
   – Сказал, что не выпустит тебя из ресторана, пока ты не съешь всю кастрюлю.
   В ответ я лишь пожала плечами:
   – Ну, не выпустит – так не выпустит.
   Буйабес, надо отдать ему должное, был отменным. Всю кастрюлю я, естественно, не осилила, Филипп тоже отказался, но я до сих пор помню его вкус и запах, рыбный, с кислинкой от оливковой замазки для гренок, и, когда чувствую себя голодной, реально жалею об остатках.
   – Какие планы? – спросил Филипп, убирая кредитку.
   Повар нас проводить не вышел.
   – Спать? – Я ощущала усталость и негу во всем теле.
   – Лады. Какая ты у меня домоседка, хоть женись. – Филипп вытянул руку, чтобы я вышла из ресторана первой. Мы молча преодолели внушительный кусок набережной и вошли в отель. Филипп галантно проводил меня до номера и, чмокнув в щеку, пожелал спокойной ночи. Предупредив, чтобы я утром отдала погладить то, что мне будет необходимо для вечернего приема. Приятели Филиппа делали вечеринку по случаю Дня взятия Бастилии.
   Ночь с 13-го на 14-е июля я спала почти без снов, и только под утро мне приснился дедушка. Он шел в кирзовых сапогах по грязной деревенской дороге, которые страшно не вязались с его черным костюмным пиджаком и бабочкой. Он был лысым и в кепке, с голубыми глазами чуть навыкате, точно с фотографии, которая всегда стояла на письменном столе в кабинете отца. Впрочем, никаким другим я его никогда и не видела. Он ведь погиб в ополчении, в 1941-м под Москвой, с остальным, как говорил отец, необученным воевать «пушечным мясом». Дедушка двигался быстро, помогая себе какой-то корягой, а поравнявшись со мной, вдруг пригрозил мне пальцем, превратившись в черноглазого и волосатого Бабку. В этот момент я проснулась, но вопреки моим предположениям Бабки в номере не оказалось. Я быстро согнала с себя остатки сна и побежала к окну, чтобы увидеть море в лучах солнца. Когда я схватилась за портьеру, зазвонил телефон. Филипп предлагал спуститься и позавтракать.
   Кроме газет возле Филиппа теперь лежал и Айпад, я протянула к нему руку:
   – Дай посмотреть, можно?
   – Нет. – Голос Филиппа зазвучал неожиданно резко, словно розгой разрывая уютную тишину завтрака в пятизвездочном отеле, я даже вздрогнула от неожиданности и руку, конечно, убрала. – Прости, давай сначала поедим. Я тебе после завтрака все покажу. – Последние слова Филипп произнес мягко, в своей обычной манере нашего с ним общения.
   – Хорошо. Как хочешь. – Я холодно отвернулась.
   В это время у Филиппа зазвонил телефон, и, поскольку перед входом в ресторан висела табличка с перечеркнутым мобильником, Филипп вышел в холл поговорить.
   Я замешкалась лишь на минуту, после чего решительно взяла в руки злосчастный Айпад. Он был открыт на почте: последнее письмо было по-французски, два других – по-английски, и касались они, насколько я могла понять, каких-то поставок, я нетерпеливо перелистнула на неделю назад и вдруг обнаружила, что одно из писем, датированное 1 апреля, открыто на отдельной странице. Первое, что мне тут же бросилось в глаза, было имя моего дедушки – Леонид Пименов, в связи с какими-то датами позапрошлого века и многочисленными ятями. Присмотревшись, я поняла, что это что-то вроде биографии. Однако толком ничего понять не успела, потому что увидела, как дверь в ресторан приоткрывается. Мне удалось снова открыть окно с почтой и положить Айпад на место. И слава богу, потому что через секунду в дверном проеме действительно показался Филипп. Одной рукой он придерживал дверь, а другой – жал на кнопку в телефоне; было похоже на то, что он никак не может закончить разговор, и вот эти самые лишние доли секунды и, конечно, его упрямый собеседник меня и спасли. Только я не знала пока от чего. Мне продолжало везти, потому что возле меня как раз вырос официант, и мы вполголоса переговаривались, обсуждая меню моего завтрака, за коим занятием нас и застал Филипп.
   Переволновавшись, я заказала на завтрак сразу и яйцо «в мешочек», и ассорти из сыров, и деревенский йогурт, ягоды и хлебную корзину. Кстати, яйцо «в мешочек» – это тема даже в пятизвездочных отелях. В том смысле, что некоторые мои знакомые проверяют качество ресторанов по наличию зубочисток, качеству домашнего хлеба и, черт знает, еще по чему, а я вот проверяю качество хороших отелей по… вареному яйцу. Вернее, яйцо вкрутую могут сварить везде, а вот «в правильный мешочек», когда желток жидкий, а белок схватывается, но остается чуть-чуть прозрачным, словно нежное желе, это вот задача. Наверняка придется гонять официанта переделывать. Вот увидите. Помню, как такое яйцо варила моя бабушка, она стояла над ковшиком, вооружившись наручными часами, и зорко следила за временем – не больше трех минут. В зависимости от размера яйца.
   – Проголодалась? – Филипп вновь олицетворял саму любезность и участливость.
   – Нет. Просто решила все попробовать.
   – Хорошее яйцо?
   – Да, тютелька в тютельку.
   Стало ясно, что Филипп тоже иногда заказывает яйца «в мешочек» в пятизвездочных отелях. Куда менее понятным было, зачем Филипп упорно делал вид, что ничего не знает о моем деде, ведь письмо с биографией деда в его почте было датировано первым апреля текущего года, то есть временем, когда мы еще вообще не были знакомы. Между тем яйцо у отеля Majestik и правда получилось с первого раза.
   Провожая меня до номера, Филипп молчал, и только когда лифт уже открылся на третьем этаже (наши номера в этот раз были на разных этажах), он сказал:
   – Не забудь. Сегодня в семь жду тебя внизу при параде. Мы едем на вечеринку, которая для меня важна. Если нужны услуги косметолога, парикмахера, химчистки, не стесняйся, записывай на номер. Да, и не забудь надеть серьги! Мне будет приятно.
   Первым делом я отправилась в спа. Слава богу, на Лазурном Берегу не сезон: скорее это май с Каннским кинофестивалем и август с общеевропейским отпуском. Так что я выбрала себе все, что хотела, и время назначила, какое было удобно. Оказалось, что спа в Majestic, как Танька и предупреждала, работает на английской косметике Sisley. Я предпочитаю швейцарскую или японскую. Честно говоря, не особенно люблю ароматическую продукцию, коей является продукция фирмы Sisley, чья основа травы и эфирные масла. Дело в том, что аромат – дело сугубо интимное, и в этом смысле одно время все ароматические крема считались заведомо дешевыми только из-за навязывания запаха. А ведь это и правда лишнее, главное – воздействие препарата на кожу. Между тем я нашла правильную увлажняющую процедуру для лица и обертывание для тела. С пилингом, который рекомендуется перед приемом солнечных ванн, а попросту загара. Для Таньки я взяла крема для тела, лица и глазных век, которые она заказала.
   Когда косметолог закончила манипуляции с лицом и положила толстый слой маски, я устроилась поудобнее. Мне предстоял двадцатиминутный сон красоты, именно то, зачем я вообще и хожу на процедуры с лицом. Некоторые думают, что сон красоты – это ночной период с двадцати трех до часа. Поверьте мне, это неправда. Крепче и эффективнее, чем на кресле косметолога, я лично не сплю нигде. Поскольку тело тоже было завернуто в теплое электрическое одеяло, предварительно обмазанное какой-то косметической смесью, мне понадобилось слегка отключить голову, прежде чем я крепко-накрепко заснула.
   Во сне я переместилась в папину библиотеку. В небольшой проходной комнате книги стоят с пола до потолка, освещаемые небольшим старинным фонариком под потолком: его стенки сделаны из вощеной бумаги, помещенной в рамки из металлического кружева, выкрашенного черной масляной краской. Я, совсем еще маленькая, пытаюсь что-то найти, кажется «Декамерон», или еще что-то запрещенное, и вдруг со стороны папиной спальни огромная тень перекрывает свет, я в панике бросаюсь в коридор, испугавшись, что папа застукает меня на месте преступления. Однако, оглянувшись, я вижу Филиппа.
   Я ощутимо вздрагиваю и открываю глаза, сместив ватные диски, смоченные специальным охлаждающим гелем. Косметолог беспокойно вскакивает со стула.
   – Madame! Is everything ok? – интересуется она на ломаном английском.
   – Yes. Don’t worry. I am ok.
   Выйдя из спа с чистой совестью, я неожиданно все же решила искупаться. Простой процесс захода в Средиземное море улучшает мое самоощущение ничуть не хуже, чем спа-процедуры. Есть в этом что-то интимное, когда ты заходишь в море на уровне бедер и вода уже холодит промежность. Особенно если ты это делаешь в красивом купальнике. На мне в этот раз был Plein Sud, золотого цвета, – подарок Таньки на день рождения. Хоть и совместный, но суперсекси – две полосы от трусов взмывают наверх, и на спине лишь тонкие поперечные тесемочки на застежке. Так вот, в тот момент, когда вода уже намочила купальник и нежно плещется между ног, ты принимаешь решение, заходить дальше или выйти. И всегда заходишь. Не знаю, как это бывает у мужчин, а я реально отдаюсь. Море для меня – нечто мудрое, всепонимающее и вечно-живое, я нежусь в его волнах, и мои мысли выстраиваются в голове ровно, нет места депрессии, идеи только созидательные, древняя соленая вода – словно огромная батарейка, заряжающая меня энергией на многие месяцы вперед.
   Не смывая соль, я отправилась в бар. Шампанское чуть разморит, и я более спокойно подготовлюсь к вечеру, который меня все же беспокоит. Почему? Я ведь и так уверена, что буду самой лучшей. Даже если пойду голой. Задумчиво повернув бокал с шампанским за тонкую шейку, я неожиданно почувствовала, как надо мной выросла фигура официанта:
   – Вам прислали бокал розэ, вон с того столика.
   Я, даже не оглядываясь, вскочила с места. Это хороший признак, спас Sisley явно пошло на пользу! Но я больше не пью – через полчаса укладка, а мне надо все же переодеть мокрый купальник. Прическу выбираю строгую, обыкновенную «ракушку». Распущенные волосы – моветон для правильных вечерних туалетов. Макияж я всегда делаю сама, это тоже тонкий и интимный процесс. На самом деле никто вас не накрасит лучше, чем вы сами. Дело не в ровных линиях, дело в психологическом настрое. В то время как любая раскраска извне, пусть она исполнена самым лучшим визажистом – всегда будет смотреться инородной на вашем лице. Никто не знает ваше лицо, а главное, ощущение от лица, лучше вас самих. Последний штрих – подарок Филиппа – серьги. Конечно же я их надену. О чем тут просить! И вот я спускаюсь вниз.
   Отдам сама себе должное – Филипп, который до этого спокойно попивал в баре Evian с лимоном, вскочил как ошпаренный при моем появлении. Я делаю вид, что не замечаю его реакции. И он, повинуясь правилам игры, быстро берет себя в руки:
   – Ты великолепно выглядишь сегодня, дорогая!
   – Спасибо, – отвечаю я, сопровождая ответ легким кивком головы. Главный принцип, не реагировать на комплименты слишком бурно, ведь они заслужены!
   Черный Maybach с шофером, облаченным в неплохой черный же костюм, ждал нас у дверей гостиницы. При нашем появлении он вышел, чтобы открыть двери и посадить в машину, после чего не спеша тронулся. Филипп осторожно взял мою руку в свои и вполголоса поинтересовался:
   – У тебя руки холодные, ты замерзла?
   – Нет. У меня всегда холодные. – Я ощущаю внезапный озноб и желание выскочить из машины на лету. Я боюсь. Чувство безотчетного, животного страха охватывает все мое существо, я рывком выдергиваю руку и прячу ее между ног, похоже, что все еще не могу оправиться от сна у косметолога. – Да, что-то и правда прохладно.
   Филипп удивлен, однако уже через минуту просит водителя по-французски уменьшить кондиционер и снимает пиджак, чтобы отдать его мне. Я ощущаю благодарность, но даже не могу заставить себя пододвинуться к нему ближе.
   – Ты меня боишься? – Филипп с полуулыбкой на губах поворачивается ко мне, закончив все манипуляции.
   – Нет, прости. Просто вдруг замерзла.
   – Иди сюда, я тебя согрею, увидишь, я очень теплый.
   Филипп привлекает меня к себе и крепко прижимает левой рукой за талию, и начинает целовать в шею, мне чуть-чуть щекотно, но уже совсем не страшно. От него тепло и спокойно, я не сопротивляюсь.
   – Какая у тебя кожа, девушка с такой кожей должна бояться мужчин, иначе ее просто съедят.
   В доказательство он захватывает кожу с предплечья зубами, я уже смеюсь и пытаюсь оттолкнуть его кудрявую голову от моего плеча:
   – Пусти, вдруг останется след, что люди подумают?
   – Да, ты права. Прости. – Филипп выпрямляется и принимает пристойное положение, и только чертики в глазах еще не унимаются. – Хочешь выпить?
   Передо мной открывается мини-бар с подсветкой. Я выбрала бутылочку шампанского Piper, а Филипп наливает себе коньяк в небольшой хрустальный стаканчик. Через некоторое время мы обнаруживаем, что его лицо покрылось мелкими блестками, видимо из сухой пудры Dior, которой я воспользовалась как последним штрихом в макияже. Я, вооружившись платком, стараюсь аккуратно стереть с лица и бровей Филиппа предательские блестки, когда моя рука случайно касается его губ, и он плавно захватывает два моих пальца в рот. Там тепло и влажно, но меня словно обжигает. Эта невинная манипуляция вызывает во мне дрожь, но совершенно иного рода, чем предыдущая. Никогда не думала, что моя эрогенная зона – это руки. Мое тело слегка подается вперед, и наши губы сливаются в поцелуе. Я больше не хочу никуда идти, хочу, чтобы мы ехали и ехали, куда глаза глядят.
   Тем не менее мы приезжаем на место, и надо выходить. Автомобиль тормозит, и шофер уже через секунду вырастает у моей двери. Я судорожно принимаюсь восстанавливать помаду на губах, а Филипп смущенно поправляет бабочку, в свою очередь стирая с губ остатки моей помады. Все это время водитель вежливо делает вид, что изучает свои безупречно начищенные ботинки. За что быстро получает смятую стодолларовую бумажку из рук Филиппа. Мы появляемся перед входом виллы Эффруси де Ротшильд вдвоем, причем рука Филиппа лежит на моем бедре, а я уже не представляю для нее никакого другого места. Я оглянулась вокруг и обнаружила клумбы с сумасшедше красивыми цветами.
   – Внутри еще лучше, – шепчет мне на ухо Филипп.
   Внутри небольшая вилла и правда утопает в цветах, а среди ярких факелов по узеньким тропинкам разгуливает разряженная публика. Филипп пропустил меня вперед, и я обзавелась бокалом шампанского у встреченного по дороге официанта. После чего мы натолкнулись на каких-то знакомых Филиппа, и они, из вежливости поговорив о погоде на английском минут десять, перешли на французский. Весь разговор Филипп поддерживает меня за талию, как будто боится, что я уйду. Я с любопытством рассматривала проходящих мимо дам. Больше всех мне понравилась мулатка, тоненькая и высокая, бритая наголо, при этом с аппетитной попой и грудью, как это бывает только у чернокожих девушек. Очевидно, прекрасно осознавая свою привлекательность, девушка красовалась в длинном прозрачном белом облегающем платье из кружева. Я не знала, что рассматривать: сумасшедшую фигуру или как сшито платье, из кружева-стрейч или обычного. Мулатка, явно привыкшая к повышенному вниманию, встретила мой взгляд улыбкой и, подхватив надменного вида седого господина, вильнула шлейфом от платья по извилистой дороге к бассейну, где планировался салют. Стряхнув наваждение от чужой красоты, я с беспокойством оглянулась на Филиппа. Похоже, его девушка в кружевном платье совсем не заинтересовала, он, жестикулируя левой рукой, все еще что-то говорил невысокому мужчине, на руке у которого тоже повисла скучающая спутница. Та была рыжеволосой и не слишком красивой, но очень молодой, казалось, ей нет и восемнадцати.
   – Это что, его дочь? – оглянулась я на Филиппа, когда французская речь наконец смолкла.
   – Не знаю, – беспечно отмахнулся он, – пойдем к бассейну, мне нужно переговорить еще с парой людей. Нас, кстати, на лодку пригласили, ты как относишься к морской качке?
   Я промолчала, подумав, что хорошо бы еще раз встретить прекрасную мулатку и посмотреть на его реакцию, а лучше уж сразу спросить. Мой любимый вопрос: она красивая? (Читай: она лучше?) Несмотря на то что за всю мою сознательную жизнь мне еще никто и ни разу не ответил на него положительно… По понятным причинам, которые к внешности, естественно, не имеют никакого отношения. Но я продолжаю любить его задавать. Всем тем мужчинам, которых я хотя бы на время присваивала себе. Да, честно говоря, и просто тем, кто оказывался рядом. Думаю, что это больше похоже на разговор с собой.
   Мы стояли под залпами цветного салюта, искрящиеся огоньки в небе рисовали причудливые цветы, на несколько секунд озаряя гламурную публику и отражаясь в дамских бриллиантах, а Филипп крепко держал меня за руку, как ребенок, уставившись в небо во все глаза. Мулатка, как назло, куда-то испарилась. Наверное, как и я, она была равнодушна к салютам.
   На обратном пути Филипп разговаривал по телефону, снова по-французски и на повышенных тонах. И, даже закончив разговор, он минут пять молча смотрел вперед, на перегородку, отделяющую нас от водителя, раздумывая о чем-то. Я слегка дотронулась тыльной стороной руки до его щеки. Вместо того чтобы принять ласку, Филипп вздрогнул, и я интуитивно руку отдернула:
   – Все хорошо?
   – А? – Филипп словно возвращался в автомобиль, одиноко мчащийся по горной дороге Лазурного Берега с каких-то неведомых берегов. – Да, конечно, солнышко, все просто волшебно. – Филипп потер руки и повернулся ко мне, его глаза в темноте сияли золотистыми искорками. – Я тут подумал, а не устроить ли нам помолвку или что-то в этом роде? Чего тянуть-то?
   – В смысле в этом роде? – как можно более надменно переспросила я.
   – Дорогая, я устал от одиноких вечеров. Остаток вечера мы делаем все, что ты захочешь. И…
   Недоговорив, Филипп привлек меня к себе, и я услышала резкий звук расстегивающейся молнии: платье соскользнуло вниз. В эту же секунду я почувствовала прохладу на спине и сосках, один из которых тут же обдало горячее, обжигающее дыхание Филиппа. От грубости и неожиданности я растерялась, но грудь уже настойчиво пронизывала молния желания, и я покорно закрыла глаза. Однако, кроме довольно откровенных ласк, в машине Филипп себе ничего не позволил. Остаток вечера мы перемещались из бара в бар, пока в лобби нашей гостиницы передо мной не возник бокал с розэ, в котором что-то посверкивало.
   – Я не шутил, – подмигнул мне Филипп, пододвигая бокал ближе, – это официальное предложение.
   В бокале болтался перстень, насколько я могла судить, с семикаратником огранки «маркиз». Я сделала несколько глотков и нетерпеливо вылила остаток на белоснежную скатерть. Колечко с огромным бриллиантом, мокрое от шампанского, сверкало в пламени свечи теперь прямо передо мной. Но Филиппу произведенного эффекта показалось мало, и, не обращая никакого внимания на пару припозднившихся посетителей бара, он встал на одно колено и, подхватив кольцо двумя пальцами, протянул свою руку к моей. Официанты и бармен, наблюдавшие эту молчаливую сцену, дружно зааплодировали, ну а мне лишь оставалось изящно вытянуть безымянный пальчик. А кто бы отказался?
   Уже в лифте Филипп наклонился к моему уху, чтобы произнести сакраментальное:
   – К тебе или ко мне?
   Как ни странно, в таких ситуациях я всегда предпочитаю мужскую половину, так что мы вышли на этаже Филиппа. Скинув пиджак, он сел на кровать и не спеша расстегнул ворот рубашки, оглядывая меня сверху вниз и улыбаясь. По сравнению с белым глянцевым хлопком его кожа казалась еще загорелее. Справившись с рубашкой, он подошел и, подхватив меня на руки, бережно положил на кровать. С платьем он управился еще быстрее, чем в машине. После чего он подчеркнуто не торопясь приступил к занятию любовью.
   Я открыла глаза под утро и увидела Филиппа, который так и спал в распахнутой рубашке, лежа на спине и раскинув руки посередине огромной двуспальной кровати. Вокруг валялась одежда, и, приглядевшись, я поняла, что в левой руке он сжимает мои золотистые кружевные стринги. Мне почему-то стало не по себе, и я поглубже завернулась в одеяло, и все же, в отличие от головы, мое тело пело. Когда я открыла глаза в следующий раз, Филиппа не было. Оглянувшись, я увидела, что чуть приоткрыта дверь на балкон. Завернувшись в одеяло, я, осторожно ступая босыми ногами, вышла на балкон и увидела его. Он, в той же распахнутой на груди рубашке, задумчиво зажав огрызок сигары между большим и указательным пальцами правой руки, чертил левой круги по поверхности стеклянного столика.
   – Малышка! Не спишь? Иди ко мне. – Филипп приветливо постучал по коленям, и я уселась к нему на руки. – А зачем ты так плотно завернулась в одеяло, замерзла? – Филипп осторожно освободил мои грудь и руки и принялся нежно меня целовать. – Мерзнешь? – На этом вопросе он добрался до моих губ, и я, ощутив легкий, чуть пощипывающий язык вкус табака, растворилась в поцелуе.
   Через минуту Филипп внес меня обратно в номер и, подойдя к небольшой барной стойке, посадил меня на нее, одеяло бесшумно соскользнуло и упало на пол. Поцеловав мои коленки, он осторожно поднял мои ноги обеими руками, и я снова потеряла связь с реальностью.
   – Не могу пока с тобой спать, ты знаешь, во сколько мы заснули? – Филипп снова подхватывает меня на руки для того, чтобы опустить уже на кровать.
   – Часа в два? – Я честно силюсь вспомнить, но ничего, кроме ощущения сплетенных тел, его шепота, мягких, но настойчивых жестов и движений, его глаз, словно пронизывающих меня насквозь, жадного рта и ласковых рук, в голове не возникает.
   – В шесть.
   Вдруг в моей голове возникает отчетливая картина, когда Филипп, быстро переместившись с меня на спину, выдыхает: «Замучил тебя? Да? Прости, обещаю, что в следующий раз буду спокойнее, от тебя оторваться невозможно». Он привлекает меня правой рукой и нежно целует в шею, а меня чуть-чуть знобит, и ноги, которые я судорожно сжимаю вместе, кажется, с непривычки хрустят. Перед нами окно, которое горничная, видимо, забыла зашторить, и сквозь белую кисею брезжит рассвет. «Я закрою сейчас», – Филипп бодро подрывается с постели, а я, завернув ноги в одеяло, переворачиваюсь на живот и проваливаюсь в сон.
   – Покраснела. – Рука Филиппа нежно гладит мою щеку. – Помнишь… – Он улыбается каким-то своим мыслям, но, не закончив, поворачивается к тумбочке, где лежит телефон. – Мне позвонить надо, быстро. Как, хочешь еще поваляться или будем вставать?
   – Поваляться. – Утренний секс меня разморил, снял напряжение, и нега властно разлилась по всему моему телу. Я проснулась около двух дня в плотных объятиях Филиппа, потому что ощутила ступнями прохладный ветерок, который дул из-за открытой двери балкона. Повернувшись на другой бок, я освободилась от его рук и выскользнула в ванную.
   – Не смей сбегать, – услышала я, когда вернулась в спальню, Филипп рассматривал меня при дневном свете. – Я еще не закончил. – Он раскинул объятия и прижал мою голову к груди, мягко поглаживая волосы.
   В ответ я тихонько потерлась носом о его сосок.
   – Это намек? – Он легко опрокинул меня на спину.
   Где-то в три я зашла в душ и, пока смазывала тело молочком, слушала, как Филипп что-то напевает в душе: в таком хорошем настроении я его не видела никогда. Мне было приятно.
   На завтраке вместо привычной газеты Филипп взял мои руки в свои и, посмотрев прямо в глаза, спросил:
   – Чем бы ты сегодня хотела заняться? Я думал завтра улететь, лодку мы проспали. Но я боюсь что-нибудь испортить, сделать что-то не так. Хочешь, мы останемся или поедем в Бургундию, как я планировал.
   – Ну, ты ведь решаешь, ты – босс.
   – Ты со вчерашней ночи уволена, – Филипп подносит мою правую руку к губам, – и поступаешь в невесты, а затем в жены. В общем-то, новость так себе, потому теперь у нас семейный бюджет, бытовуха и привычка, но есть и плюсы. – Филипп положил обе мои руки на стол и откинулся на спинку плетеного кресла. – Ты сводишь меня с ума, и все теперь будет, как ты скажешь.
   – Давай никуда не поедем! – промолвила я неожиданно для себя. – Хочу просто покупаться, позагорать.

   Рассказывали, что в углу кабинета стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого Кристобаля Хозеивича, штандартенфюрера СС, в полной парадной форме, с моноклем, кортиком, Железным крестом, дубовыми листьями и прочими причиндалами. Хунта был великолепным таксидерми стом. Штандартенфюрер, по словам Кристобаля Хозеивича, тоже. Но Кристобаль Хозеивич успел раньше.
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

   Считается, что умные жены на словах всегда соглашаются с мужьями, но заставляют их делать по-своему. У нас с Филиппом все было в точности до наоборот. Так что уже через пару дней, 16 июля, мы подъезжали к средневековому замку с несколькими башенками на озере, вокруг которого раскинулось около 500 акров бургундской земли. Между нами в лимузине сидела коренастая и кривоногая француженка в юбке, кокетливо открывающей мясистые коленки, которая беспрестанно тараторила. Периодически она бросала зазывные, как мне казалось, взгляды на Филиппа, но тот использовал паузы для того, чтобы перевести мне то, что она говорила. «Замок относят к XII веку, это 2000 квадратных метров, где помещается 40 комнат, 17 спален оформлены в разных стилях: XVII и XVIII веков, есть и в стиле модерн. Рядом с замком расположено поле для гольфа с восьмью лунками».
   – Какое милое озеро, – решила я поддержать разговор.
   Француженка в ответ лишь надменно поджала губы.
   – Она говорит, что здесь их два, и второе гораздо больше и красивее, – перевел Филипп.
   – Неужели? – вскинула я брови.
   Местная риэлторша начала меня бесить. Я демонстративно положила руку с обручальным кольцом на свое колено, и грани бриллианта, поймав лучик солнца, заиграли, отбрасывая мельчайшие солнечные зайчики на наши лица. Противная француженка тут же забыла о замке:
   – O la-la? Madame, tres joli!
   Ее охи я поняла и без перевода и почувствовала нотку удовлетворения. Ревную, что ли?
   Несколько минут ушло на то, чтобы отвадить француженку, когда мы уже зашли в замок. Потребовав выпить, она еще раз попыталась заставить Филиппа составить ей компанию при осмотре замка. Предложив версию, что я, возможно, устала с дороги. Но Филипп твердо сказал, что надо перенести совместный осмотр, и она сдалась, кинув на прощание говорящий взгляд на мое кольцо.
   – А это, похоже, проблема – быть женой красивого мужа! – Я с удовольствием развалилась в мягком кресле неопределенного возраста, которое стояло возле камина в огромном зале с серыми стенами.
   – Такая же, как и иметь красивую жену, – парировал Филипп.
   Задрав голову вверх, он внимательно изучал огромную люстру, которая свисала с потолка.
   Я промолчала. Вместо того чтобы извиниться за то, что дал повод страшной риэлторше, он перевел стрелки.
   – Не злись, просто я иногда тренируюсь «на кошках». Она была легким материалом, скидку побольше даст. Богатые тоже считают деньги. – Теперь Филипп рассматривал виски, который ему только что налила в хрустальный стакан бесшумная горничная.
   Я молча изучала угольки в потухшем камине. Филипп всегда знал, о чем я думаю, и я в принципе могла бы молчать. Наш диалог это бы никак не остановило. Но в те моменты, когда он это демонстрировал, я ощущала себя страшно неуютно. Будто бы тебя вылили вместе с водой из теплой купели на снег. Озноб был настоящий, и, завидев девушку в сером твидовом костюме, похожую на обслугу, я обратилась к ней.
   – Can you please switch on the fi re place? – Я не была уверена, что правильно сказала «разжечь камин» по-английски, и вопросительно посмотрела на Филиппа.
   Тот улыбнулся и что-то крикнул по-французски.
   – Они здесь по-английски не говорят, дорогая.
   Невысокий француз в забавном фартуке ловко бросал поленца в камин, где их захватывали веселые язычки пламени. Филипп неслышно подошел сзади и облокотился на высокую спинку моего кресла:
   – Замерзла? – Его тон был мягким и обволакивающим, я с трудом преодолела желание тут же свернуться калачиком и уснуть.
   – Кто тут платит слугам, раз в замке никто не живет?
   – По-разному: либо те, кто продает, либо риэлторская компания. Они потом это включают в счет. Это ведь целая система обслуживания: раз прекратишь – потом возобновлять будет себе дороже. Сейчас плачу уже я. Ведь мы хотели тут остановиться на какое-то время.
   Я пожала плечами. Остановиться на какое-то время – значит остановиться. Мне все равно, хоть это место для медового месяца явно скучновато. Впрочем, и свадьбы-то еще не было.
   – Где будем справлять? – Филипп привычно перехватил мою мысль, снимая накинутый на плечи ирландский свитер, чтобы прикрыть меня.
   – Давай здесь. – Я с благодарностью приняла свитер. – Вполне романтично и красиво.
   – Берем, значит, – пробормотал Филипп, отвечая скорее на какие-то свои мысли.
   Последнее, что я увидела этим вечером, был зеленый глаз Бабки, которым обернулся на меня слуга-француз. «Умница, девка, начала наконец сечь фишку», – удовлетворенно вытирая руки в саже о фартук, хвалил меня Бабка, не обращая никакого внимания на присутствие Филиппа. Впрочем, возможно, это было уже во сне.
   Я проснулась ночью под глухие удары часов и успела сосчитать три раза. Когда глаза привыкли к темноте, я поняла, что лежу одна поперек огромной кровати. Прислушавшись, я поняла, что вне комнаты теплится какая-то жизнь. Ступив с половичка перед кроватью на прохладный каменный пол, я подошла к двери и отворила ее; та поддалась с неприятным скрипом. В конце темного коридора, в котором я оказалась, брезжил свет, и я преодолела расстояние до него быстрее, чем рассчитывала: все заглушало неприятное предчувствие, которое неясно откуда взялось. Я боялась и в то же время хотела получить ответ на вопрос: где Филипп? Однако я не включила свет, не принялась кричать или звонить ему по телефону, а босая, в одной футболке, отправилась в путешествие по незнакомому замку. Неужели вернулась эта противная француженка и Филипп, обеспечивая глобальную скидку, уединился с ней в одной из спален этого чертового замка?! Осторожно, пытаясь не наступить в луч света из приоткрытой двери, я, затаив дыхание, замерла возле нее. Разговаривали двое мужчин, язык был мне незнаком. Похоже на немецкий, но еще глуше. Идиш или иврит? Минутное чувство облегчения тут же снова сменилось чувством тревоги. Щель у основания двери оказалась достаточно широкой, чтобы я могла кое-что рассмотреть. Филипп сидел во главе огромного, словно каменного, стола, низко наклонив голову на грудь, в своей любимой расстегнутой белоснежной рубашке, его руки безвольно лежали на столе. Оппонент шагал вдоль стола взад и вперед, будто бы за что-то его отчитывая, с начальственно заложенными за спину руками. На нем были только объемные трусы-шорты в мелкий зеленый огурец и также расстегнутая бело-голубая рубашка с накрахмаленными до неправдоподобности манжетами и воротничком. Незнакомец было довольно высокого роста, загорелым и обладал неплохой фигурой и приятным баритоном. Когда он повернулся в мою сторону, я едва сдержалась, чтобы не подать голос. Это был давешний голубоглазый капитан из самолета, с которым мы летели вместе из Москвы. Однако, судя по этой сцене, было уже трудно сказать, кто из них на кого работал. Филипп говорил тихо, и его тон был явно извиняющимся и даже просящим. Прислушавшись, я еще раз попыталась понять, о чем они говорят. Но ни одно слово не показалось мне знакомым. Я помялась у двери и решилась на обратную дорогу. Мое присутствие вроде бы никто не заметил, но сердце перестало стучать, только когда я нырнула в порядком подоостывшую постель. Непонятная тревога сменилась легким безразличием, я согрелась и снова уснула.
   – Я уже вчера с ними ругался, они постелили в самой холодной и неуютной спальне. – Меня разбудил голос Филиппа, его указательный палец двигался по моему позвоночнику, слегка надавливая на каждый. – Больно ты у меня худенькая, все косточки наружу.
   – Быстро мы, а вернее, ты перескочил стадию романтической влюбленности и перешел к этапу бесстрастного изучения предмета. – Я намеренно высказалась вслух. Во-первых, потому что накопилось за вчерашние день и ночь, а во-вторых, потому что старалась сразу говорить то, о чем думаю. Чтобы не ставить нас обоих в неловкое положение.
   – Я тут подумал, какой нам выбрать день для знакомства с твоим отцом, и, чтобы все прошло без сучка и задоринки, сделаем ему свадебный подарок: издадим все то, что он еще не издал, в каком-нибудь красивом переплете.
   – Ты всегда знаешь, как лучше, – созналась я.
   Заниматься любовью у меня настроения не было, и мы спустились вниз.
   Завтрак подавали в огромной столовой, где я ночью видела Филиппа с капитаном. Яйцо всмятку, булочки и жареные кусочки бекона одиноко смотрелись на гранитном столе, вполне соответствующем размеру помещения. Видимо, слуги решили, что мы американцы. Оценив обстановку, мой будущий муж заключил:
   – Если мы уже все решили по поводу покупки замка, можем возвращаться, чтобы начать свадебные приготовления.
   – А как же твоя жена, ты говорил, что вы еще не разведены?
   – Я все улажу, дорогая. Отныне ты ни о чем не должна беспокоиться.
   Назад мы летели молча. Филипп уткнулся в Айпад, а я весь полет проспала. Оказывается, я дико устала за эту поездку в Бургундию. Прилетев в Москву, мы поселились в «Ритце». Своего угла у нас пока не было: в новом доме на Рублевке надо было делать ремонт, а квартира в «Золотых замках» еще не достроилась. Так что я с любопытством рассматривала номер в новой московской гостинице люкс. На открытии, где я, разумеется, присутствовала, поговаривали, что ее строили казахи. И вложили в строительство многие миллионы, но главная интрига как раз и заключалась в том, что совершенно нельзя было понять, куда же пошли все эти деньги.
   На вечер 19 июля у Филиппа была назначена какая-то встреча, чем я и воспользовалась, чтобы отправиться в спа на минус первом этаже. Перед водорослевым обертыванием я решила поплавать в бассейне, который таинственно переливался изумрудными искрами в полутьме позолоченного зала. Трудно сказать, в какой именно момент мне пришла в голову мысль поехать домой, чтобы посмотреть записи деда до того, как они попадут в руки к Филиппу. Уже лежа в полутемной косметологии, обернутая широкими ламинариями, в теплом одеяле, я складывала в голове все детали, связанные с его необычным интересом к этим никому не нужным пьесам для деревенского театра, и мое воображение рисовало все более причудливые картины. Там есть карта с кладом? Филипп – незаконнорожденный сын деда? Он хочет устроить театр в какой-нибудь деревне и присвоить себе идеи деда? Нет… есть же еще одно звено. Бабка. Филипп и Бабка явно связаны между собой. Но при чем тут дедовы пьесы? Бабка помогает Филиппу их получить. Возможно, но зачем? Скорее всего, какой-то ответ на эти вопросы есть в записях деда. Нащупав телефон в кармане белоснежного халата, я набрала номер отца.
   – Ты уже вернулась? А я думал, торчишь в аэропорту, в новостях передавали, что во Франции забастовка диспетчеров.
   Папа был в своем репертуаре. Никогда не забуду, как он встретил нашу уборщицу Нину вежливым вопросом, который звучал примерно так: «Ну, как прошли похороны?» Перед этим Нина отпрашивалась в связи со смертью мужа. А мою сестру в свое время он сразил не менее чутким комментарием, который звучал примерно так: «Что, ваш дом еще не снесли? Пятиэтажки ведь сносят».
   – Пап, я хочу посмотреть дедушкины пьесы. Ты говорил, что они на антресолях лежат.
   – Чего это вдруг? Первый раз слышу, что тебе это интересно. Да и нечего там читать, чушь одна. Он ведь занимался бесполезным делом. Стирал, так сказать, грань между городом и деревней…
   Папа снова принялся рассказывать то, что в свете последних событий я уже выучила наизусть.
   – Пап, я это все помню. Хочу посмотреть, можно?
   – Да, пожалуйста. Я сейчас чай попью и достану тебе. Ты когда приедешь?
   – Минут через тридцать. – Папа настоящий педант в вопросах времени и требует того же от других.
   Нельзя сказать, что я особенно удивилась, когда увидела во дворе своего дома Maybach Филиппа.
   – Вот тебе мои стихи не нравятся, а Филипп сказал, что они отличные и он хочет меня издать. – Папа светился от удовольствия, когда открыл мне дверь. Стало ясно, что Филипп меня опередил. – Оказывается, мой отец, то есть твой дед, был влюблен в его бабку. Как судьба складывается! – продолжал сыпать новостями отец. – Но ты могла бы нас раньше познакомить.
   Филипп в черном костюме и рубашке, без галстука, сидел за нашим круглым столом в столовой. Интересно, как он выглядит в застегнутой на все пуговицы рубашке? Я попыталась припомнить, но в голове крутился только вальяжный голубой хлопковый свитер очень крупной вязки, который был на нем в какой-то французской кафешке. Слишком, может быть, прозрачный для «настоящего мужика». Впрочем, тогда на мне самой были «розовые очки»… Теперь, словно в доказательство того, что ворот рубашки все же бывает застегнут, из кармана пиджака Филиппа торчал красный галстук. Он поднял на меня глаза от пожелтевших листов формата А4. Я невольно залюбовалась: Филипп имел необыкновенную способность вписываться в любую обстановку и смотрелся на месте даже рядом с буфетом из бабушкиного питерского приданого и старинными иконами из папиной коллекции, будто припорошенными жирной книжной пылью из библиотеки.
   – Дорогая! Прости, что я тебя не предупредил, просто решил заехать, когда проезжал мимо. – Филипп улыбался одной из самых своих открытых улыбок.
   – Я вам тут не мешаю? – Я начинала злиться. – А как же твоя встреча?
   – Ну что ты, нет, конечно. Сейчас вот с твоим отцом и детали свадьбы обсудим. Встреча перенеслась.
   – Она любит быть в центре внимания, – тут же прокомментировал папа. – В детстве она так громко плакала, даже соседи прибегали, думали, мы издеваемся над ребенком… – С этими словами папа с довольным видом похлопал меня по макушке. – Носили ей орехи и сладости, чтобы задобрить, как языческому божеству.
   – Ах, вот как! – Мне было не до ностальгических воспоминаний. – Перенеслась… А мне позвонить?
   – Дорогая! Ты же знаешь, что я тебя везде найду. – Филипп поднялся из-за стола и мягко, по-кошачьи, двинулся ко мне. – Давай все эти мелочи обсудим потом.
   – Марьяна! Действительно, ну что ты тут устраиваешь? Нечего при мне выяснять отношения! – Папа тоже начинал заводиться. – Уйдете и ссорьтесь сколько угодно. Мы тут с Филиппом договорились издать твоего деда. Он мне пообещал. И мой сборник стихов.
   – Очень за вас рада. – Я плюхнулась на стул и подперла подбородок рукой. В конце концов, надо хотя бы успеть заглянуть в рукописи деда.
   Телефонный звонок резким звуком ворвался в нашу почти уже родственную перепалку. На айфоне высветился номер Тани.
   – Привет! Ты чего там про меня забыла совсем? Я соскучилась, давай хоть чаю попьем, поболтаем. Расскажешь, как съездила, как там твой Кудряш.
   Этой кличкой Таня наградила Филиппа с тех пор, как увидела его первый раз. Тем временем Кудряш, привычно бдивший обстановку вокруг, вскинул на меня глаза от бумаг:
   – Привет Тане передавай.
   – Да, конечно. Я привезла тебе кое-что. Надо не забыть взять. Сейчас. Хочу с Таней подевишничать сегодня, ты не против? – Последние слова относились к Филиппу.
   – Конечно, я тебя дома, то есть в гостинице, подожду, – с довольным видом кивнул Филипп.
   – А чего вы в гостинице живете, деньги тратите? – живо подключился к разговору папа. – Живите здесь. – Он развел руками.
   Я вышла из комнаты, чтобы закончить разговор с Таней, а заодно предоставить Филиппу непростой разговор с папой о нашем семейном бюджете.
   – О-о-о, ты уже разрешения спрашиваешь? Вы там, часом, не поженились? – донеслось из айфона.
   – Почти. Как насчет новой веранды в «Дом Карло» часов в восемь?
   – Давай, я тогда на спорт сегодня не пойду.
   Я вернулась в комнату и присела к столу. Бумаги деда лежали передо мной ровной стопкой. Из библиотеки слышались ровный тон Филиппа и самодовольный, раскатами от громкого до тихого, голос папы. Я принялась просматривать обломанные по краям от времени листочки. Беглого взгляда было явно недостаточно. Аккуратный почерк с правым наклоном был довольно мелким, а перьевая ручка кое-где давала размытые контуры букв, кроме того, смущали яти. Кое-где строчки то ли выцвели, то ли размылись водой, что говорило о не слишком комфортных условиях, в которых делались записи. Предположить, что человек с таким почти каллиграфическим почерком неаккуратен, просто невозможно. «Ядвига снова невыносима. Ни образования, ни воспитания, что меня держать рядом, словно пса цепь?» Хорошо различимые последние строчки одной из страниц привлекли мое внимание, однако сверху текст едва сохранился, и прочесть завязку возможным не представлялось. Я пролистнула несколько страниц и, найдя более-менее пригодную для чтения, разобрала: «Рассказали мне соседи, что сына родила, а мне говорила, что бесплодна. Искать встречи не стал. О чем говорить? Последние слова так и стоят в ушах: “До третьего поколения бабы твои стонать будутъ, и Исфирьке твоей мучиться… Ты, собачий сын родом своим ответишь за то, что брошенкою сделал! Выть твои бабы будутъ от хворей невиданных и красоты нерастраченной! Не видать им ни дитяти, в любови возрощенного, ни тепла от милаго. И только внучка твоя, кровинушку коли мою встретит, конец заклятью положит, но живот свой положит на благо, и сама одно в горе догоритъ! М…на – запомни это имя!!!! (Имя как раз разобрать я и не смогла, как ни пыталась: прямо посередине красовалась огромная клякса. Зато дальше буквы были выписаны даже четче, чем на предыдущих страницах.) И самому тебе недолго жизни радоваться…” Перед глазами так и стоит Ядвига, с воздетым кверху скрюченным пальцем. Старуха старухой, а какой казалась красавицей, когда я ее встретил в Мусо́ ркино, у колодца, в далеком 15-м. Черные кудри, слегка выбившиеся из-под алого шелкового платка, русский сарафан на стройной девичьей фигуре и зеленые искорки из-под длинных черных ресниц. Как помог ей ведра донести, так и прожил в гипнотическом тумане десять лет, как один день. Пока не возникла Исфирь, красивая еврейка с блестящим столичным образованием, театровед из нашей рабочей группы в Москве. Когда уж собрал вещи уходить от Ядвиги, ко мне местный священник подошел: “Смотри, Ленечка, нечистая она, обиды не спустит. А сила в ней огромная, да не от Бога все. Мне дед сказывал, что никакая она не внучка той Ядвиги-ведьмы, а это она самая и есть!” Я его оборвал тогда на полуслове: “Ты лучше, Прошка, о себе подумай, неизвестно, кто здесь больше нечисть-то разводит: Ядвига моя или ваши проповеди. Почитали бы тезисы IX съезда РКП, что я вам на прошлой неделе дал, и хватит слухи распространять среди идеологически не подкованного крестьянского населения!” Вот тогда и пришла мне в голову мысль устроить в деревне театр, и с Мусо́ркино начать, чтобы всю эту рабскую дурь из крестьян повыбивать, а может, искал уже подсознательно повод для последующих встреч с Ядвигой? Животное у нас с ней было чувство, с Исфирью все другое… Черт, не зря ли я на Прошку тогда обозлился? Может, и правда есть в Ядвиге что-то эдакое, нематерьяльное?»
   От чтения меня отвлек Филипп:
   – Давай доброшу тебя до «Дом Карло»?
   – Давай, только мне в «Ритц» за подарком надо заехать.
   – Опоздаешь, уже половина, а на Садовом наверняка пробки.
   Я медленно возвращалась в окружающую действительность из дедова любовного треугольника. Таинственная крестьянская ведьма Ядвига и моя бабушка Исфирь Михайловна Розенберг прямиком из института благородных девиц в Питере. Тянуло же его на странные имена, нашел бы какую-нибудь Машу, глядишь, всем было бы полегче. А то и мы вот с сестрой теперь тоже: одна Марьяна, другая Милана. Да еще и вот эта вечная тяга образованных и интеллигентных мужчин к дремучим крестьянкам. Теперь понятно, почему он значится в литературной энциклопедии как «ПЕРМИНОВ Леонид Арсеньевич (1889–1941) – рус. сов. драматург. Род. в крест. семье». А на самом-то деле мой прадед по линии дедушки был дворянином, а прабабка, к которой прадед ушел и жил нерасписанным, актрисой, то есть мещанкой. Другое дело, что в советское время такое происхождение надо было скрывать.
   – Не страшно, поехали.
   Я встала и положила листки обратно на стопку дедушкиных журналов про обустройство деревенского театра.
   В машине мы молчали, я нарушила молчание, когда Филипп открыл дверь номера:
   – Ну что, знаешь теперь, как устроить деревенский театр?
   – Марьяна, нам нужно пожениться как можно скорее, для тебя, я так понимаю, уже не секрет, что наша встреча не случайна? И от судьбы не уйдешь…
   – Что ты хочешь сказать?
   Вместо ответа он пристально посмотрел мне в глаза, я всем телом ощутила, что снова не владею собой, но, в отличие от первого раза в Париже, это ощущение меня и не собиралось покидать. Все вокруг поплыло, а глаза Филиппа, напротив, стали из черных зелено-желтыми с нереально огромными, ромбовидными, как у кошки, зрачками и словно заглатывали меня в свой дикий и незнакомый мир.
   – Прекрати. – Я услышала свой голос откуда-то снаружи, он был пугающе тихим и словно не моим.
   Телефонный звонок оборвал наше инфернальное общение; параллельно с тем, как Филипп полез за телефоном, звонок становился все пронзительнее, а реальность наполнялась дополнительными звуками и вышла наконец со второго плана на первый.
   – Я все помню, – тон Филиппа, которым он увещевал телефонную трубку, был сдержанным и чуть успокаивающим, – нет, еще не поздно. Да, все точно. Ошибки быть не может.
   Заметив, что я внимательно слушаю его разговор, он перешел на иностранный язык, сохранив прежнюю тональность разговора. Я демонстративно отвернулась и отправилась в гардеробную, где, поразмыслив, сняла с вешалки розовое платье Max Mara, купленное по случаю на благотворительной распродаже радиостанции «Серебряный дождь». Платье обошлось мне в копейки, но было нереально красивым и одним из моих любимых тем летом. Да и Танька его еще не видела.
   Филипп зашел в гардеробную, когда я уже вертелась у зеркала, выбирая подходящие босоножки:
   – Назначим день свадьбы?
   – А куда так торопиться? У нас ведь вся жизнь впереди! – не оборачиваясь, съязвила я. – Ты считаешь, что то, что только что произошло, должно было нас как-то сблизить? Филипп вздохнул и вышел.
   Я разыскала забавную маленькую вечернюю сумочку Versace из белого меха и крупных золотых цепей, купленную в Париже для Тани к заказанному ею комплекту кремов из спа Majestik. После чего вышла из номера, демонстративно хлопнув дверью. Благо, завидев меня у выхода Ritz, наш водитель сразу подъехал, чтобы посадить меня в Maybach. А то моя злость распространялась достаточно далеко для того, чтобы уехать на такси.
   – Привет! – На Таньке был роскошный сарафан, будто бы сшитый из двух платков Hermes, бело-оранжевый с золотом. На ногах красовались золотистые босоножки Gucci с широким металлическим браслетом на изящной щиколотке. – Ой какое красивое платье! Это ты во Франции купила?
   – Нет, здесь, но там я тоже купила кое-что, – сказала я и медленно вытащила из-за спины черный мешочек с белой надписью Versace, где прятался Танькин пушистый сюрприз. – Ну и вот это. – Я поставила на стол пакет из спа с кремами.
   – Здорово, смотри, мне и к этому платью подходит. – Танька нетерпеливо отложила свой металлизированный золотистый клатч в сторону, рассматривая обновку.
   – Тань, а скажи, где ты эту всю историю про Романовича и Бабку слышала, не помнишь? – спросила я, когда восторги поутихли и мы обзавелись чайником с любимым Таней редким китайским зеленым чаем Те Гуанинь.
   – Слушай, для меня до сих пор вся эта история такая загадка! Я даже не помню, как мы туда-то ездили! Если бы ты мне не рассказала, я бы вообще считала, что мне приснилось…
   – А про Романовича, Внукову и Бабку? – продолжала настаивать я.
   – Вообще не помню, может, кто-то за соседним столом где-то рассказывал? Или я где-то читала?
   Я изучала свою чашку с чаем. Как же так? Таня, которая обычно помнит и замечает вокруг больше, чем я, вообще не помнит, и не только откуда она узнала адрес Бабки, но и саму по себе нашу довольно-таки колоритную поездку.
   – А Бабка к тебе не являлся? – зашла я с другой стороны.
   – В смысле?
   – Да нет, ничего, это я так.
   – Расскажи лучше, как у тебя там с Кудряшом. Подружкуто на свадьбу позовешь?
   – Ну, он жениться прям хочет, только мы полаялись перед тем, как я к тебе приехала.
   – Да ладно, помиритесь. Ну а в подробностях как там что? – Таня улыбнулась. – В постели, да и вообще.
   – Тань, я что-то не знаю… В постели все вроде неплохо, но он странный. Ему что-то надо от меня, от моего папы… Я не понимаю пока.
   – Ну да, я по лицу вижу, что все не очень. – Таня погрустнела. – Ну смотри сама. Такие мужики на улице не валяются, но тебе решать, конечно. А что он может хотеть от твоего папы?
   – Понимаешь, он ищет какие-то бумаги деда. Очень настойчиво и с самого начала нашего знакомства.
   – Марьян! Честно говоря, он тебе дом подарил, в Париж возит на джете, жениться хочет. Отдай ты ему эти бумаги. Они не могут быть дороже всего этого. Выйдешь замуж – посмотришь. Подружку пристроишь. Нак райняк разведешься. – В это время мы приканчивали бутылку розового Moet&Chandon, заедая все это крабовым салатом.
   – Может, ты и права… Можно я у тебя сегодня переночую?

   – Я извиняюсь, – сказал он. – А вы куда? – Как куда? – сказал я упавшим голосом. – На место, на место идите. – На какое место? – Ну, где вы там стоите? Вы, извиняюсь, это… хам-мункулус? Ну и стойте, где положено…
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

   Утром 20 июля вместо десятка пропущенных звонков от Филиппа я нашла лишь одинокую эсэмэску с коротким: «У тебя все в порядке?» Не успев поперхнуться кофе от возмущения у Таньки на кухне, я вспомнила, что мы уехали из ресторана на нашем Maybach. Выглянув в окно, я обнаружила его огромную крышу серо-голубого цвета и теперь уже чуть не расхохоталась. Веселенькая ночь выдалась водителю, которому пришлось бдить меня и автомобиль, который, словно диковинная драгоценность, сиял в спальном районе Бутово глянцевыми гранями среди местных ракушек, «тойот», «бэх» и даже «мерсов», далеко не первой свежести.
   Отвечать Филиппу я, конечно, ничего не стала. Тем временем Танька горела новыми идеями: в Москве оставалась еще куча мест, которые стоило посетить на новеньком Maybach, чтобы получить порцию свежих впечатлений:
   – Давай-ка заедем позавтракать в «Марио»? – предложила Таня, изучив послание от моего будущего мужа. – Волнуется, смотри! – Видимо, чтобы меня как-то поддержать, добавила она, возвращая мне телефон.
   – Давай, а почему именно туда?
   – Да тут, пока тебя не было, я зашла с Олесей в «Марио», и, представляешь, подходит ко мне менеджер и говорит: «Вы нам в прошлый раз за мангустины не заплатили, с вас 2500».
   – Это они имели в виду тот раз, когда мы с Италко сидели? – удивилась я.
   – Ну да… Я там с тех пор мангустинов не ела, мол, мангустины заказывал не Италко, а мы, то есть я, поэтому, типа, я должна заплатить.
   – Офигеть! Ну, ты их послала?
   – Нет, мне неудобно было, весь ресторан смотрит, так что я достала деньги и заплатила.
   – Наверное, они просто забыли это вставить в счет Марата, а потом им неудобно было к нему подходить с этим: он ведь там постоянный клиент. А к тебе запросто! – расстроилась я за подругу. – Давай тогда подъедем к двери на Maybach, все такие разряженные, будем долго изучать меню, спрашивать про все блюда в подробностях, а потом закажем кофе со свежевыжатым соком и громко скажем, что нам здесь ничего не понравилось и мы едем, скажем, к Новикову.
   – Здорово! Там как раз утром народу мало, и все внимание на нас! Только не громко скажем, а, типа, позвоним Италко и назначим ему встречу у Новикова! – Таня кинулась искать наряд поубедительнее, а я вернулась к своим проблемам.
   Что мог такого прочитать в бумагах деда Филипп, что его заставило меня аж гипнозом заставить выйти за него замуж? Может, надо было смотреть не дневник, а сами журналы? Да нет, ерунда. Про журналы шла речь, но на столе оказался и дневник, который папа вполне логично держал вместе с ними. Но точно бы не стал доставать без специальной просьбы. А она могла прозвучать лишь от одного человека, и этим человеком была не я. Я ведь даже не знала о существовании этого дневника, его, впрочем, так и назвать-то нельзя: просто разрозненные страницы, исписанные от руки. Погодите-ка, Филипп же говорил, что его прабабка из Мусо́ ркино – ведьма. А там что-то было про то, что внучка встретит «кровинушку» и положит конец заклятию… И еще вот что…
   – Тань! А ты не помнишь, как деревенька-то эта называлась, в которую мы к Бабке ездили?
   – Я же говорю тебе, ничего вообще не помню. – Таня придирчиво осматривала свое отражение, стоя перед зеркалом в золотистом шелковом платье в бледное коричневое пятнышко под леопарда в пол.
   – Слушай, в пол в одиннадцать утра это слишком, – не удержалась я.
   – Да нет, это я просто от портнихи вчера забрала, померить у нее не успела. По-моему, хорошо?
   – Да, неплохо, а я тебе не говорила, какое название было? Оно же было какое-то забавное, не Мусо́ ркино ли?
   – Нет, точно не Мусо́ ркино. Но похоже. – Таня усмехнулась. – Что-то вроде Гадкая Кучка, или… вот как Ведьмина Лужа!
   – Точно! Помню, ты так уверенно тогда на этот указатель показала!
   – Да? – В ответ Танька уже звонко рассмеялась. – Слушай, а я тебе не говорила? В тот день в «Марио» ко мне приклеился Валодилов. Помнишь, я тебе рассказывала, друг Романовича-то? Ну, мы с Олесей сидим, заказали себе по бокалу Sancerre, никого не трогаем. Присылают нам по бокалу шампанского, розового. А потом такие невзрачные два типа подходят, в олимпийках каких-то и выцветших брючках защитного, Марьян, буквально цвета. Ну, в общем, я, конечно, не особо возбудилась. А потом уже мы поболтали, и он мне карточку протягивает и говорит: «Я сейчас по делам в Китай, приеду и позвоню».
   – Здорово, – порадовалась я за подругу. – Только ты ему ничего про меня и Романовича на всякий случай не говори.
   – Если позвонит, – с ударением отозвалась Таня. – Если позвонит, ты же понимаешь.
   Понимаю, конечно. У меня вот даже Филипп не звонит, хотя вроде жениться собрался. Итак, возвращаясь к нашим баранам, в Ведьминой Луже могила эта с лучом принадлежала именно Ядвиге. Как сейчас помню: «Ядвига Силаевна Петрович». Так вот что: Мусо́ ркино – это и есть Ведьмина Лужа. Сменили шило на мыло… И Филипп прекрасно знал об этом. А та Ядвига Силаевна, значится, и есть прабабка Филиппа. И зазноба моего деда. Неясно теперь только одно, кому из нас с сестрой принадлежит миссия по избавлению нашего рода от Ядвигиного заклятия? «М…на» – это тебе и Марьяна, и Милана, с таким же успехом. И тут я поняла, что Филипп точно знает ответ. А значит… Даже не знаю приосаниться мне или потупиться? И все же ему-то, Филиппу, зачем так стараться избавить наш род от проклятия своей прабабки? Это же, теоретически, мне бы надо об этом беспокоиться.
   – Марьян, пойдем! – Таня нетерпеливо трясла меня за руку. – Ты что, заснула?
   – Идем, идем!
   Я судорожно додумывала детали: он что, отправил эту кляксу на экспертизу? Или, может, не знает, что у меня сестра есть, и тогда еще неизвестно… Ну, вот что я сделаю: поупираюсь еще немного – поживу у папы или даже лучше у сестры. Отпущу сегодня Maybach – у меня и своя машина есть, обойдусь. И посмотрим.
   – Марьян, какой сок возьмем, манговый, ананасовый или ты будешь морковный, как обычно?
   – Нет, выпендриваться – так выпендриваться: манговый! Мы, не спеша и растягивая удовольствие, проделали задуманное, наблюдая забавные гримасы, которые одна за другой сменяли друг друга на надменном лице официанта. После чего действительно поехали в «Галерею» – там неплохие завтраки. К реальности меня вернул звонок, но вовсе не от Филиппа. Звонил Илья Несгибаемый:
   – Ну, ты чего там, долго болеть-то собралась? Может, на работу все же заглянешь, с «больничным», разумеется.
   Готовенький «больничный» давно уже лежал в бардачке моей BMW, но реальность заключалась в том, что, пока олигархи рассеялись, а заклятия в действии, пора бы подумать о смене работы. Перебирая в голове возможные пути отступления, я вспомнила про Марка Попкова. Набрать, что ли, не дожидаясь сентября? Наташка говорила, что это может сработать.
   Итак, в пятницу 22 июля я не слишком уверенно набрала нужный номер:
   – Марк! Добрый день! Это Марьяна, Марьяна Пименова. – Сделать первый шаг оказалось не таким уж и простым делом.
   – Марьяна, Марьяна, Марьяна! – повторила трубка на разные лады и неожиданно радостно рассмеялась. От этого смеха мне стало сразу не по себе: показалось, будто бы своим звонком я обнаружила какую-то неприличную заинтересованность. – Привет, привет! – закончила клокотать трубка. – Рад тебя слышать, как дела?
   – Я по поводу работы, помните мы с вами говорили о том, что я могла бы работать на телевидении, и я бы хотела обсудить это раньше сентября, если вы не против, и… не по телефону.
   Последняя фраза мне далась с видимым усилием. На ней настаивала сестра: «Обязательно скажи, что надо поговорить вживую, не по телефону». К моему испугу, это предложение трубка встретила еще более громкими раскатами искреннего радостного смеха. Я буквально готова была провалиться сквозь землю.
   – Да, да. Телефонные возможности мы полностью исчерпали, – наконец-то отсмеялся Попков и, видимо почувствовав мою неловкость, перешел на спасительный деловой тон: – Все обсудим, я готов сделать интересное, надеюсь, предложение, и рассчитываю на плодотворное сотрудничество. Уверен, у нас все получится. Обсудим за ужином? Скажем, во вторник. Только я уже на работе сегодня не буду, так что наберу в понедельник, когда буду знать свой schedule.
   Я с облегчением положила трубку. Чувствуя необыкновенную благодарность за то, что он все же перешел под конец на деловой тон и мой звонок хотя бы не выглядел как конкретное предложение женщины приятной во всех отношениях мужчине в самом расцвете сил… А ведь когда мы обсуждали все это с Наташкой и сестрой, перспективы казались более безобидными. Ну да ладно, может, просто сказывается отсутствие опыта «первого шага». Приложив ладони к щекам, я поняла, что те еще предательски горят. Какую, однако, гамму неожиданных эмоций я испытываю при общении с этим, в общем-то совершенно не в моем вкусе, мужчиной!
   В понедельник, 24 июля, мы с Таней пересеклись в кафе «Пушкин» и, вооруженные знаменитым фирменным десертом, уже креативили над тем, в каком образе мне надо явиться на встречу с Попковым. Сознаюсь, в данном случае я испытывала некоторые затруднения при выборе одежды. Наведя справки в Интернете, я поняла, что Попков, как говорится, выходец с Кавказа. А у меня не было совсем никакого опыта общения с этой ментальностью. Так что я очень рассчитывала на Танин совет.
   – Ну просто поменьше возражай, будь помягче, да и все! – успокаивала меня подруга. – Надень белый костюм в продольную полоску, у тебя есть такой а-ля мужской! Он обалдеет, я уверена.
   Между тем звонка от Попкова не было ни в понедельник, ни во вторник. Да и вообще все два дня мой телефон предательски молчал. Ну ладно Попков, а Филипп? Уже три дня прошло с его последней эсэмэски, вместо ответа на которую я отпустила водителя вместе с Maybah восвояси, а никакой реакции не последовало! Недолго поразмыслив, в среду 27-го я решила набрать Филиппа сама – после Попкова мне уже ничего не было страшно.
   – Привет, – его голос был по-кошачьи мягок, – спасибо, что позвонила. Почему не возвращаешься домой?
   – А ты не знаешь?
   – Марьян, давай встретимся и поговорим. Предлагаю все проблемы пытаться решать совместным поиском компромиссных решений. Я люблю тебя и ради этого готов на многое. В конце концов, ты права: у нас впереди вся жизнь! – Он словно оправдывался.
   Высокопарный эффект от его признания, однако, был нарушен кем-то, находящимся в непосредственной близости от Филиппа. Этот кто-то вполголоса загоготал и проговорил что-то на непонятном языке. Этот кто-то был мужчиной.
   – А конкретнее?
   – Давай сегодня вместе поужинаем! Где ты бы хотела?
   – В «Спуске».
   – Хорошо, закажу на девять. – Филипп отключился, как мне показалось, чуть быстрее, чем это было бы прилично.
   Однако решила пока не концентрироваться на Филиппе. Меня все же занимал Попков, он должен был позвонить, по всему было ясно, что позвонит, было слышно, в конце концов, по тону, что он позвонит.
   Позвонила Танька:
   – Ну что, где ужинаете с Попковым?
   – Он не позвонил.
   – Да? Странно. Ну ладно. Не парься, может, у него что случилось?
   – Думаешь, надо набрать самой?
   – Нет, ни в коем случае. Он должен позвонить сам.
   Я вспомнила маму, она говорила, если мужчина тебя совсем не интересует, можешь ему звонить сколько угодно сама. Пожалуй, Попков меня интересовал, хотя я даже объяснить это себе толком не могла. Неужели так грежу карьерой на телевидении? Вот говорят, чужая душа – потемки. А тут и в себе-то толком не разобраться. Хотя кое-какие действия и решения я все еще, к счастью, контролировала. Вот, например, встречу в «Спуске» Филиппу я назначила отнюдь неслучайно. Дело в том, что там была «моя» территория: мне специально готовили десерт – мильфей с несладкими взбитыми сливками. В то время как остальных кормили сладким заварным кремом. И все это по особому распоряжению хозяина заведения, а также просто хорошего человека – Александра Мамонта. Персонал меня любил, и заказ всегда сопровождается домашним вопросом: «Вам как всегда?» Короче, идеальное место для переговоров с кем-то, кто считает себя уже без пяти минут твоим мужем. Я решила явиться в асимметричном алом платье Valentino с пышным рукавом на правом плече и оголенным левым.
   – Ты роскошно выглядишь! – Филипп опоздал минут на пять и запыхался, потому что из-за пробок прошелся пешком от Тверской.
   – Ты тоже неплохо, – парировала я.
   Вынуждена отдать ему должное, он и бровью не повел, пока мы обменивались запланированными любезностями с персоналам. Не повел Филипп бровью и тогда, когда я заказывала свой особый мильфей, увенчавший мой ужин из отменного мясного тар-тара и тыквенного супа.
   – Я все понял. Торжественно обещаю тебе дома постоянного повара, который приготовит тебе и черта с рогами, если ты захочешь. Саша Мамонт отличный мужик, и заведение у него неплохое. Да и вкус тоже. – С этими словами Филипп выразительно оглядел мое асимметричное декольте. – А сейчас поехали, тебя ждет сюрприз, который, как обычно, тебя ровным счетом ни к чему не обязывает.
   Филипп говорил все это с чуть усталым видом, но вместо того, чтобы вызвать у меня таким отношением чувство отторжения, он, напротив, спровоцировал ностальгию по нашим страстным ночам в Каннах.
   На кровати нашего номера в «Ритце» лежала коробочка красного цвета с золотистой надписью Cartier, не вызывающей вопросов к качеству содержимого. Внутри оказались браслет из розового золота с бриллиантами и ониксами с характерной головой пантеры около застежки и кольцо в виде хищной головы с разинутой пастью. Согласно недавно изученному мною ювелирному каталогу стоимость этого комплекта тянула больше чем на два миллиона рублей.
   – Я бы не носил с этим платьем, нужно что-то поспокойнее, – прокомментировал Филипп, пока я рассматривала, как обновки выглядят на моей обнаженной руке.
   После чего он мягкими движениями приблизился ко мне и привлек, чтобы поцеловать в губы.
   Уже на кровати, покрывая поцелуями лодыжку и щиколотку, высвобожденные из черно-белых босоножек Dolce&Gabbana, он прошептал:
   – Я очень соскучился… А ты?
   Я тоже соскучилась.
   Утро было солнечным и добрым; повернувшись к центру кровати, я наткнулась на горячее тепло Филиппа.
   – Выспалась?
   – Я не понимаю, вот ты говоришь, что меня любишь. Но ты мне ни разу даже не позвонил с тех пор, как я уехала. Тебе что, наплевать, где я и что со мной происходит?
   – Хочешь уволиться из «Коммерсанта» из-за Романовича и плохих отношений с завотделом. Звонила Попкову по поводу работы. Выпила свежего сока в «Марио», съела гаспаччо с крабовым мясом и салат с тунцом и авокадо в «Галерее» два дня назад. Поссорилась с сестрой из-за меня, боишься сказать папе, что поссорилась со мной. Вчера купила броские босоножки Louis Vuitton в Столешниковом переулке, перекусила в Nobu, съела десерт в «Пушкине» с Таней. Сегодня собиралась ужинать с Попковым… Хватит пока?
   – Позвонила тебе.
   – Да. После того, как он не перезвонил.
   – Он меня не гипнотизировал, не разводил дурацких тайн с моими родственниками и не давит на меня с замужеством.
   Вместо ответа Филипп молча привлек меня за талию к себе и принялся целовать между шеей и плечом, прервавшись, лишь чтобы прошептать:
   – Я же уже говорил: на войне все средства хороши. А потом вас, девушек, и не поймешь: не женишься – плохо, а женишься – еще хуже.
   Вечером 28 июля я вернулась с работы ночевать к Филиппу, мы перекусили наверху в японском ресторане и вернулись в номер за полночь, обсуждая свадебные детали и новую книгу Пелевина, которую я уже успела проглотить за эти три дня.
   – Знаешь, я, как ни странно, согласен с твоим папой, это все-таки не литература в полном смысле слова. Очень небрежное отношение к сюжету, некая виртуальная реальность, которая хороша как прием, но не несет на себе необходимой, по литканонам, нагрузки. Грубо говоря, неясно, о чем это все. Помнишь, как было в старой пародии на Эльдара Рязанова: «А о чем этот фильм? А ни о чем». Ну и слишком много описаний всевозможных психотропных средств, что не может не наводить на мысли…
   – Зато у него хороший язык, образы и завернутые сюжеты.
   – Какие образы? Чей образ там описан с характером и привычками?
   – Степана Михайлова, – вспомнила я любимого героя из «Чисел».
   – Хорошо, пусть ты будешь права. – Филипп потерял интерес к разговору, занявшись поиском застежки на моем комбинезоне.
   Меня такой конец вполне устраивал.

   Ничто так не мешает роману, как чувство юмора у женщины или отсутствие его у мужчины.
Оскар Уайльд

   Примерно через неделю, 5 августа, неплохие новости пришли и от Таньки: Сергей Валодилов вернулся из Китая с какой-то невероятного размера черной жемчужиной ей в подарок. А также провел романтическую пятницу с устрицами, шампанским и походом в модное караоке «Джельсамино». Последнее, как известно, приравнивается у среднестатистического мужчины к походу с девушкой в театр. Таким свиданием перед друзьями не похвастаешься, и даже рискуешь попасть у них в категорию «запавших», а значит, на время покинувших их стойкие мужские ряды. Исключение из этого негласного правила составляют только любители самостоятельно горланить: «Моя бабушка курит трубку» – и заядлые театралы. Валодилов не пел, но, возможно, и не являлся среднестатистическим мужчиной. Так что мы ждали продолжения. Танька при помощи ювелира строила наполеоновские планы на жемчужину. Решено было добавить бриллиантов и создать подвеску.
   Еще недели через две, 20 августа, раздался звонок от Попкова. Соединяла снова секретарша.
   – Марьяночка! Вы меня, ради бога, простите! Я поставил вас и себя в неудобное положение.
   – Да что вы, что вы!
   – Даже унизительное! Причем и для меня, и для вас. Не перезвонил вам вовремя. Если вы меня не извините, я себя никогда не прощу.
   – Уже простила.
   – Давайте сразу назначим встречу на четверг, вам подойдет? Отлично, тогда я наберу утром, чтобы назначить время и место. Еще раз прошу прощения за необязательность. – Чихнув в доказательство сказанного, Попков принялся прощаться.
   – Выздоравливайте.
   – Да, вот что-то приболел, – умильно проблеял двухметровый телебосс в трубку.
   Про этот разговор я попыталась, по возможности, забыть: не было уверенности в том, что Попков реально перезвонит в четверг, да и с Филиппом уже началась почти что семейная жизнь. И все же, когда телефон отключился, я вновь почувствовала на лице горячую волну.
   Проснувшись 21 августа, я увидела на телефоне одно голосовое сообщение. В нем, к моему глубокому изумлению, Попков хорошо поставленным голосом представился моему автоответчику, напомнил о «нашей договоренности» и попросил перезвонить, тут же заверяя, что сам обязательно «перенаберет попозже, с моего разрешения». Все это в присущей ему сверхвежливой манере. Честно говоря, у меня мало знакомых мужского пола так запросто общающихся с автоответчиком. Но, главное, я растерялась и… обрадовалась тому, что он все-таки перезвонил.
   В ресторан я опоздала минут на двадцать. Похоже в Москву накануне 1 сентября начали возвращаться заботливые родители и уже создали серьезную пробку на Бульварном кольце. Вспомнив, что встреча может носить и деловой характер, я написала извиняющуюся эсэмэску. И в ответ получила вальяжное: «Take your time». Почему-то по-английски. Вспомнила, в Интернете сказано, что он долго проработал в Англии.
   Когда я зашла в новый рыбный ресторан, где была назначена встреча, хостесс тут же предложил мне на выбор несколько фамилий, по-видимому тоже ожидающих своих визави. Фамилии были довольно звонкими. Неплохой ресторан. Подойдя к столику, я поняла, что реакция на мое опоздание была не такой беспечной, какой показалась по телефону. Большой человек сидел возле небольшого столика на двоих на стуле, на котором, казалось, едва помещался. Если бы не очарование, которое в то время, вопреки всем законам логики, окутывало для меня его фигуру, я бы сказала, что он похож на огромную мышь, надувшуюся на крупу. Впрочем, может, дело было и не в опоздании, а просто в том, что он чувствовал себя неловко на свидании со мной. В то же время я и сама испытала легкое чувство неловкости. Он такой огромный, и да простят меня адепты терпимости, ну очень черный. Даже страшно. И стало как-то неудобно за то, что он мне нравится. С Филиппом, что ни говори, появляться на людях было приятнее. И все же я подошла, чтобы поцеловать его и получить ответный, дежурный, поцелуй в щеку. Глыба приподнялась и, потянувшись было ко мне, вдруг отчетливо отшатнулась. Не хочет целоваться. Ну и ладно.
   Я села и только тут рассмотрела его забавную рубашку с короткими рукавами в разноцветный цветочек. Рисунок напоминал мне мамины ситцевые наволочки и деревенские сарафаны. Я представила, как он сидит в своем кабинете, большой, важный и страшный начальник, а рубашка у него в… невинный мелкий цветочек. От улыбки удержаться было просто невозможно.
   – Ну, так какие у тебя планы на телевидении и чем я могу тебе помочь? – Тем временем без обиняков начал мой собеседник.
   Нельзя сказать, что вопрос застал меня врасплох. Так что я принялась обстоятельнейшим образом объяснять, какие у меня планы и кем я себя вижу на экране.
   – Хорошо, мы сделаем пару пробных сюжетов и посмотрим, что из этого выйдет. Мы как, говорить будем или все-таки поедим?
   Попков понял свою ошибку: я могу говорить без остановки сколько угодно. Что касается меня, то я из этого вступления так и не поняла, какой характер носит наша встреча.
   – Мне все равно, я могу и просто поговорить, – пожала я плечами. И не соврала, хоть я целый день ничего и не ела, рядом с Попковым аппетита у меня не было.
   Ему, впрочем, вовсе и не надо было моего согласия. Он вооружился меню и принялся его со мной обсуждать:
   – Выпьешь?
   – Может быть, глоточек, я за рулем.
   – Два бокала Chablis, – сообщил Попков официанту. И сделал заказ.
   Я взяла ту же закуску, что и он – крабовый салат. И дораду в соли на горячее. Ему принесли серебряную треску. Страшно хотелось пить, но Попков говорил и говорил, и мне неудобно было его прерывать или менять тему для того, чтобы заказать наконец воды.
   – Ты конфликтная?
   – В смысле? Ну не то чтобы я любила конфликты. Но я иду на них. Если это необходимо. Я не боюсь конфликтов.
   – Все задатки звезды у тебя уже есть. Ты даже чуть-чуть сумасшедшая. Дело за малым. Не боишься, что от эфира снесет крышу?
   – Нет. Если сейчас не снесло, то эфир ничего не изменит. Другими словами, подумала я про себя, после моих последних приключений с Бабкой, часть из которых уже просочилась в «желтую прессу», моей «крыше» уже ничего не страшно. Вслух я все же добавила: – Я и так уже довольно известна. – В ответ Попков только коротко кивнул. – А вдруг я не стану звездой?
   – Ну, я помогу тебе. Придумаем вместе какой-нибудь формат. То, что тебе интересно. И я сам пойду это предлагать. Что бы ты хотела?
   – Светскую жизнь?
   – Нет, не телевизионная история. Ты говорила, что была моделью? Вот мода для меня полнейший темный лес. Было бы интересно что-нибудь на эту тему.
   – Но для всех я – светский хроникер!
   – Не имеет значения, – отмахнулся от меня Попков и неожиданно сменил тему: – Почему столько мужчин становятся голубыми?
   – Потому что им нравится массаж простаты, – неожиданно даже для себя быстро дала я ответ. – Вот у моей сестры в клинике есть голубой врач, так он утверждает, что… – я призадумалась, пытаясь подобрать слова, – ну оральные ласки у мужчин друг с другом получаются лучше, потому что они просто точно знают, как все устроено и что надо делать. В общем, если подумать, то ясно, что это именно так.
   – Ну, может быть. – Попков резко откинулся на спинку стула. – А ты, оказывается, специалист, только эвфемизмы не используй. – В его словах пробежал сарказм, а во взгляде презрение.
   – Что это – эвфемизмы?
   – Ну, вроде синонимов…
   – Нет, ну не то чтобы я специалист… – застеснялась я, представляя, как звучал бы мой пассаж про минет без эвфемизмов. – Просто у меня много приятелей голубых. И я кое-что знаю. У любой красивой девушки есть такой приятель. Стилист или парикмахер.
   – По последним исследованиям, мужчины вымирают, так что скоро их вообще не останется. И миром станут править женщины, как более сильный биологический вид. – Теперь уже была моя очередь уставиться на него с удивлением. – У меня в Лондоне был сосед, ему нравилась одна женщина, а он никак не мог решиться, как ему с ней объясниться. И все спрашивал меня, стоит ли прислать ей открытку на День святого Валентина. Вот сколько я там прожил, лет пять, он так ни на что и не решился. Представляешь?
   – Может, она просто ему недостаточно нравилась?
   Наш разговор прервал официант, который сообщил, что ресторан закрывается, и не хотим ли мы чего-нибудь еще? Попков вопросительно обернулся ко мне, и я попросила чаю. Но инициативу мне проявить не дали. Попков тихим, но твердым голосом сообщил официанту, что нам нужен чай и кофе (для него). А на вопрос, какой чай, он, даже не удосужившись спросить меня, ответил: зеленый. Я улыбнулась про себя, но промолчала. Для него я супергламурная девица, которая пьет только «актуальный в этом сезоне» зеленый чай. На самом деле я никогда не пью зеленый чай на ночь: он слишком тонизирует. Но пришлось пить то, что было. До кучи Попков выпил свой кофе и стребовал себе чашку к моему чаю. После чего, не моргнув глазом, принялся со мной за чай. К счастью, я все же сумела заказать себе бутылку воды, не выйдя из образа «девушка на свидании». Более того, мне даже удалось съесть десерт, на что в общем-то я и не рассчитывала. Официант, «несмотря на то что повар уже ушел, специально для нас» постарался, и я получила неплохую панакоту.
   В промежутке я навестила туалетную комнату, где в зеркале над умывальником встретилась глазами с Бабкой. Окинув меня кислым взглядом, Бабка, сняв очки, чтобы протереть, бросил: «В телефон глянь». Мы давно не виделись, и мне показалось, что Бабка как-то осунулся и пообтерся. Его изображение уже начало исчезать, когда я решилась спросить: «Вы как-то связаны с Филиппом, так ведь? Это была неслучайная карта?» Вместо ответа на меня из зеркала смотрела женщина средних лет, с убранными назад волосами, строгим лицом и высоко вскинутыми бровями. Было это результатом ботокса или удивления, осталось неясным. Видимо, она только что зашла в туалет. Коротко бросив извинения, я вышла. Потом вспомнила, что звук у телефона я и правда выключила вслед за Попковым. Телефон сообщил о паре пропущенных звонков с неизвестных номеров и одной эсэмэски от Филиппа, пришедшей часа два назад: «Как проходит деловая встреча?» Только теперь я осознала, что стрелка часов стремится к полночи. Проведя рукой по волосам, я напечатала: «Ревнуешь?» Ответ не заставил себя долго ждать: «Просто хочу знать, где тусуется моя будущая жена». Я улыбнулась и набрала: «Спроси у нее». Попков тоже рылся в телефоне, когда я вернулась к столу.
   – А почему ты не выходишь замуж? – начал он новую тему.
   Я вспомнила про Филиппа и пожала плечами:
   – Ну, я своего рода папина дочка. Он профессор, доктор философских наук, специалист в области средневековых английских философов. Очень обязательный человек, и я неизбежно всех с ним сравниваю.
   – А ведь нас знакомили раньше, пять лет назад. Борис Немцов, не помнишь? Я хорошо помню, в чем ты была и даже какая у тебя была прическа.
   – Бориса Немцова знаю. Но знакомства не помню.
   – Это был карточный турнир в «Петрове-Водкине», хорошая компания была. Я иногда ходил.
   – Туда разве ходил Немцов? Помню Рудяка, какого-то внука Сталина, а Немцова…
   – Я помню, у тебя платье такое было, в мелкий рисунок, облегающее, и на голове сложно заплетенные такие косички.
   Воспоминание о моем туалете явно доставляло Попкову удовольствие, он расплылся в дурацкой мечтательной улыбке. И злило меня. Это «между нами девочками» называется дешевый приемчик номер два. Под названием «Мы с вами где-то встречались». А потому уже вроде как есть история, и дальше все не напрягаются, а чего из кожи вон лезть? Знакомы-то уж давно. И ты, мол, не девочка, да и я, мол, не мальчик. Да плюс я, типа, с тех пор тебя почти люблю, а ты, такая-растакая, ничего не помнишь. Стало быть, конфетно-букетный период в сторону. А скажите мне на милость, что остается между мужчиной и женщиной после этого периода? Ну, если они не успели обзавестись пятком детей? Ничего. Ноль.
   – Не помню. К чему это? Разве мы потом начали как-то общаться? Телефонами даже не обменялись, так ведь?
   – Да. Ни к чему, – вдруг устало согласился Попков.
   – И косичек у меня быть тогда на голове не могло. У меня была короткая стрижка. Если только мелкие кудряшки. Могу показать фотки. – С этими словами я продемонстрировала ему фото того времени, которое хранилось у меня в телефоне.
   Реакция Попкова была неожиданной:
   – Зачем ты так одевалась? Ты, такая утонченная и интеллигентная девушка, похожа здесь на любовницу какого-то модного ресторатора, приехавшую покорять Москву из какого-нибудь Ростова-на-Дону?
   – Ну, у одежды бывает много целей. Потом, девушки из Ростова-на-Дону, по-моему, сейчас очень даже в моде.
   – Да? У кого? – вскинул широкие брови Попков.
   – Много у кого, – парировала я со знанием темы, внимательно разглядывая, на мой взгляд, вполне невинную фотку, сделанную на презентации в Барвиха Luxury Village. Я в джинсовой мини-юбке, пожалуй излишне коротковатой, но на мои ноги еще никто не жаловался, розовом полушубке Celine и крупных бриллиантовых сережках. – Так вот, не знаю, почему возникло ощущение, что я из Ростова-на-Дону, тогда как я коренная москвичка и родилась недалеко, на параллельной улице. А что касается вопроса «для кого», то вот сейчас, Марк Рафаилович, я оделась специально для вас!
   Про себя я с удовлетворением отметила, что мой брючный белый костюм в продольную полоску, спасибо Таньке, уж никак не дышит провинциальностью. Но торжествовать было рано. Шипящий звук, который неожиданно издал в ответ мой визави, заставил меня и официанта, подошедшего с тарелками, вздрогнуть:
   – Никогда не называй меня по имени-отчеству!
   Звучало это, да и выглядело как прямая угроза. Я поспешно пообещала отныне называть его только по имени.
   – А я вот хотела спросить, что именно произошло тогда, когда ты уволил Марка Шакирова из газеты «Вести»?
   – Какая у тебя хорошая память! Я расскажу.
   – Это не память, я просто залезла в Интернет. – На этих словах по лицу Попкова пробежала заметная тень. – Зачем было увольнять, он ведь был хорошим редактором! Или это не твое было решение?
   – Как ты быстро всему даешь оценку, а я ведь даже не успел ничего сказать. – Было видно, что я задела его за живое. – Во-первых, я не считаю его хорошим редактором. Во-вторых, сформулируй свой вопрос по-журналистски, профессионально, – перешел он на начальственно-повелительный тон с заметными нотками раздражения.
   – Я не на интервью. Это просто беседа, не хочешь – мы просто не будем об этом говорить. – Так и не поняла, он меня еще и тестирует на профпригодность?!
   – Хорошо, – вдруг успокаивается он. – Я расскажу. Это не секрет. Это было сугубо мое решение, Кремль здесь ни при чем. Он опубликовал на первой полосе огромную фотографию погибших в теракте детей. Я считаю недопустимым, чтобы родители увидели такое в газете. Это нарушает элементарные законы этики. А между тем накануне у нас была очень длительная беседа по телефону. Около часа. – Я улыбнулась про себя: оказывается, размеренность телефонных бесед – просто устойчивая привычка, а вовсе не результат силы моего женского обаяния. – Мы все обсудили тогда. Потом было крещение сына у друзей, и мы праздновали на даче, тогда я отключил телефон на весь день. А наутро этот возмутительный выпуск.
   За Попковым числилось еще одно громкое увольнение главного редактора культового журнала, но я решила пока оставить эту тему. И вместо этого спросила про скандальное интервью, которое до сих пор цитируют блогеры. Прямо на страницах уважаемой газеты Марк Попков высказался без обиняков. Сообщив всем заинтересованным и не очень лицам, что судьба одной медийной сделки ему «по хуй».
   – Мне тогда позвонил Васильев и спросил, можно ли так печатать. И я настоял на том, чтобы в газете это выглядело именно так, не как «х», точки и «й», а буква к букве, – с самодовольной улыбкой вспомнил он свой подвиг.
   Потом рассказал, что речь шла о переговорах с сыном известного телепутешественника, тоже медиабоссом, который, также прообщавшись с Попковым около часа, опять же не сделал надлежащих, по мнению Попкова, выводов. Благодаря чему интернет-общественность получила новую игрушку, а главред уважаемого издания Андрей Васильев и сам Попков – эпатажную публикацию. Осталось, правда, неясным, чему все это должно было научить оппонента. Ну да это не мое дело.
   – А я вообще к нашей встрече готовилась, – решила я удобрить почву и смягчить неприятный эффект, произведенный тем, что я наводила справки через Интернет. – Скачала себе фильм «Бубен-Барабан», о котором мы говорили в прошлый раз на церемонии «Серебряная чайка».
   – А это с Натальей Негодой? Посмотрела?
   – Нет еще.
   – А скачала как, бесплатно? – скучно поинтересовался Попков.
   – Да, а что?
   Вместо ответа лицо Попкова стало еще темнее, чем во время разговора о Шакирове. Создавалось ощущение, что я украла те деньги, что не заплатила за официальное скачивание, прямо из его кармана. Да, похоже, это было даже и не ощущение. Мне захотелось залезть в кошелек и отдать ему с верхом: рублей пятьсот. Но я сдержалась. Подмаслить не вышло.
   – Я там с Рубеном Маркаряном разговаривал, а ты мне мешала.
   – Ах, вот как? Мешала, значит?
   – Да, нам поговорить надо было, мы редко видимся.
   Ну и комплимент! Сказал бы спасибо, что я вообще разговаривала, обиделась я, вспомнив, что всю церемонию перебрасывалась с ним шутками, так как мы сидели почти рядом, и он поддерживал общение с не меньшим энтузиазмом.
   – Хорошо, давай так тогда договоримся, – решил смягчить ситуацию Попков, – ты подумаешь, в какой форме ты хотела бы появиться на телевидении, я тоже подумаю. Придет что-то в голову – позвони. А там уж я сам возьму проект и предложу его своим друзьям. И вообще, – вдруг добавил он, – звони каждый день, я хочу стать твоим другом.
   «Хорошенькое предложение, – пронеслось у меня в голове, когда Попков уже вежливо раскрыл передо мной дверь ресторана, пропуская вперед. – Звони каждый день. Вообще-то звонить должен мужчина. Что это за извращенный способ организовать за собой, любимым, ухаживания? Надо будет, сам и позвонит».
   – Где твоя машина? – поинтересовался он на улице.
   Я молча указала на припаркованную вдоль дороги БМВ, этим вечером решила не злоупотреблять водителем Филиппа, тем более что ужинаю с другим мужчиной. Пусть хоть поревнует. Тем временем Попков с любопытством, неожиданно ловко для своих габаритов нырнул в салон моей «бэхи», как только я открыла дверь, чтобы бросить сумку, удостоверился в чем-то понятном ему самому и спокойно вырос рядом для прощания:
   – Я вообще не понимаю, почему ты не можешь придумать программу сама, ты же умная девушка с папой профессором… А я простой парень, спустившийся с гор, приехал в Москву, где меня учили сажать людей. И вот теперь ворочаю газетами и телеканалами. И даже к маме не могу на могилу съездить, потому что воздушное сообщение с Тбилиси прервано, – неожиданно закончил он.
   – Не кокетничай, никакой ты не простой парень. И при чем тут горы? – глухо одернула я его.
   Он стоял очень близко, так близко, что казалось, еще чуть-чуть, и мы поцелуемся. Как часто бывает в таких случаях, машины рядом стали замедлять ход, чтобы рассмотреть нашу пару. Видимо, их тоже околдовывала та сильная энергетическая волна, которая исходила от этого большого человека – или от нас двоих?
   – Какую бы идею я ни принесла, меня в телевизионном мире никто всерьез никогда в жизни не воспримет. А тебя – да, – пояснила я, чуть дотронувшись до его груди.
   В ответ на этот жест по его лицу расплылась довольная улыбка:
   – Тебе ехать далеко, проводить не надо?
   – Нет, все нормально.
   – Ну, тогда на связи. – С этими словами Попков отправился к «ауди» с водителем.
   Мне же предстояла встреча с Филиппом в «Ритце», и, учитывая, что на часах стрелка перевалила за три часа ночи, я даже подумывала, не отправиться ли спать на Тверскую. Но перспектива разбудить папу тоже меня не радовала. Собравшись с духом, я вошла в наш номер и обнаружила… что Филиппа в нем нет. От растерянности я с силой плюхнулась на кровать. Где и обнаружила записку: «Дорогая, срочно улетел по делам. Буду через два дня. Не увлекайся Попковым! Карьера того не стоит)))». При всем уважении к равноправным отношениям, такого я еще не встречала…

(22 августа)

   – Грубый ты все-таки, Витька, – сказал я. – Не буду я с тобой больше общаться. Витька оттянул пальцем воротник свитера и с интересом посмотрел на меня.
   – А что же ты будешь? – спросил он.
   – Да уж найду что, – сказал я, несколько растерявшись.
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

   На следующий день у меня был запланирован обед с папой. В «Елках-Палках». В какие бы изысканные места я его ни водила, все неизменно кончалось капризами о плохой еде и высоких ценах. Которые он каждый раз скрупулезно изучал по меню, хотя платила, естественно, я. Зато дешевая новиковская закусочная устраивала его на все сто. Я подъехала к Кузнецкому мосту неожиданно быстро, тем более что была на Maybach и парковаться было не надо. Папы еще не было, и я заказала себе борщ; в этот момент раздался звонок от Попкова:
   – Марьяночка, как дела?
   – Спасибо, хорошо, вот обедаю.
   – Я позвонил, чтобы узнать, как ты доехала.
   – Ну, если учесть, что с тех пор прошло часов двенадцать, то, если бы я не доехала, просто некому было бы подойти к телефону, – намекнула я на его запоздалое волнение. – А я надеялась, что ты звонишь что-нибудь предложить.
   – Нет, хорошенького понемножку, будем ужинать не чаще раза в две недели. Я надеюсь, наш вчерашний разговор тебя не разочаровал, я бы хотел, чтобы ты знала, что все будет хорошо.
   – Да нет, но снились мне этой ночью почему-то одни кошмары.
   – Вот этого я и боялся, – огорченно проблеяла трубка. – Ни в коем случае не принимай все так близко к сердцу. У нас все получится. Мы ведь друзья? Думай над программой.
   Очень странный все же человек, подумалось мне, когда я нажала на клавишу отключения вызова. Тем временем в дверях показался папа. Так что о своем сне я вспомнила только после обеда, сидя в машине по дороге в салон красоты: «Попков приводит меня к себе домой, там бедная маленькая квартирка, которая совсем не подходит к тому образу жизни, который он демонстрирует. Мы начинаем жить с ним вместе, но в один прекрасный день он вдруг приходит домой и говорит, что у него серьезные проблемы и ему надо уехать за границу. Я плачу, а в комнате, откуда ни возьмись, появляются Филипп с капитаном его борта и начинают над нами смеяться. Не обращая на них внимания, я вешаюсь на шею к Попкову, чтобы узнать, какова теперь моя судьба. И слышу, что он едет к жене, но любит меня и когда-нибудь обязательно вернется. Я поднимаю глаза и понимаю, что Попков – это вовсе не Попков, а Бабка. Тот снимает очки, подмигивает мне зеленым глазом и испаряется». Я поежилась, вспомнив, насколько логичным и реальным был этот сон. Такое редко приснится. Сон оставлял чувство одиночества, потерянности и тоски. С Попковым что-то не так, это ясно. Вот интуиция и соорудила такую громоздкую конструкцию, но меня больше беспокоил Филипп. Его поведение в реальности ведь тоже мало отличается от сна. Ему будто бы все равно, с кем я встречаюсь, как провожу время. У нас ровный хороший секс, никаких выяснений отношений плюс его монотонная идея на мне жениться. Но ведь любовные отношения такими не бывают!
   Филипп вернулся днем позже, и 1 сентября мы сходили в «Варвары», новый ресторан Деллоса с молекулярной кухней, где даже я с трудом смогла что-то съесть. После чего сели на веранде «Ритца» поболтать.
   – Мне приснился сон, в нем ты надо мной смеялся.
   Я пригубила розового шампанского и пристально посмотрела в глаза Филиппу. В его глазах запрыгали веселые чертики, и он на самом деле искренне рассмеялся:
   – Дорогая, я уже не знаю, что придумать, чтобы ты вышла за меня замуж, а ты ищешь доказательства моего плохого отношения во снах?
   – Тебе все равно, где и с кем я провожу время, ты меня совсем не ревнуешь. В тот вечер, когда я чуть было не поцеловалась с мужчиной, ты вообще улетел. Хотя все, что со мной происходит, для тебя не секрет…
   – Прости, но надо было срочно слетать в Дели, я и так там провел всего час и скорее назад к тебе. Что касается этого мужчины… Скажем так, мне нечего бояться.
   – Почему?
   – Ну, уж так случилось. А что конкретно тебе приснилось?
   – Что ты с капитаном твоего джета, ну помнишь, с которым мы летели в Париж, смеешься надо мной.
   – Господи! Как он тебе запал в душу… Ты же видела-то его всего один раз!
   – Нет не один, – сказала я и тут же прикусила язык. Да я видела его еще раз, в замке в Бургундии, но Филипп об этом ничего не знает. – А впрочем, может, ты и прав. Не знаю, почему он мне приснился.
   Пока я выходила из положения, лицо Филиппа стало озабоченным и сероватым.
   – А что тебе снилось сегодня?
   – Сегодня – не помню. Вроде ничего. Нет, вру, это был обычный мой сон.
   – У тебя есть «обычный сон»?
   – Ну да. В нем я лечу, будто плыву, вниз ногами по огромному стеклянному коридору, который расположен где-то высоко-высоко в небе. Подо мной планета Земля, она крутится, очень красивая: голубая и зеленая. Несмотря на то что коридор от поверхности довольно далеко, можно рассмотреть любые детали. Машины, людей, строения, океаны и моря. Такое прикольное ощущение, будто бы все хорошо и спокойно. Хотя… Там была красная точка, да, я вспомнила, где-то в районе Америки, кажется.
   – Какая еще точка?
   – Не знаю, обычно все спокойно. Но иногда бывают такие точки, как от лазерного прицела. А вокруг летают циферки. – Я взглянула на Филиппа и поняла, что от его былой расслабленности не осталось и следа.
   Он два раза переставил орешки на столе, пощелкал костяшками пальцев и спросил глухим голосом, опершись на стол обеими руками:
   – Цифры помнишь?
   – Нет, их много. Они вылетают забавным цветным потоком из красной точки.
   – Самые крупные.
   – Ну, были две пурпурные единицы и оранжевая девятка – они вылетели первыми и растворились в небе, как огромные цветные облака. А чего это ты вдруг так забеспокоился? Ты же только что сказал, что сны – это чушь.
   – Чушь – это то, что я над тобой смеюсь. А твой «обычный сон» – это очень интересно. Даже интереснее, чем хотелось бы. – Филипп вздохнул и откинулся на спинку кресла.
   Я скользнула взглядом выше и обомлела. Над его креслом возвышался присно помянутый капитан собственной персоной. Его голубые глаза светились, как два огромных сапфира, оттененные загорелой кожей и подчеркнутые синей рубашкой.
   – Hi. – Он протянул мне руку через кресло Филиппа.
   Я протянула свою в ответ. Филипп обернулся и пригласил капитана сесть к нам.
   – Марьяна, познакомься, это Давид. Давид, это Марьяна, – представил он нас друг другу по-английски, когда мы расселись, хотя я хорошо помнила это имя еще с самолета на Париж. – Кстати, Давид, ты знаешь, что снился Марьяне на днях? Смотри, я могу быть страшным в своей ревности. – С этими словами Филипп картинно пригрозил капитану пальцем.
   Давид же сверкнул в мою сторону голубым глазом и расхохотался. «Вот мой сон и сбывается», – почему-то пронеслось у меня в голове.
   – Какими судьбами? – поинтересовалась я, когда они отсмеялись.
   – Я же прилетел с Давидом из Дели и вот пригласил его остаться на пару деньков в Москве, передохнуть. Он был у штурвала почти двое суток без сна, – ответил вместо Давида Филипп.
   Тот лишь улыбался, медленно потягивая свой long iceland ice tea.
   Поразмыслив, я заказала себе еще bellini и предложила отправиться в ночной клуб. Мальчики выбрали Soho rooms. Чуть-чуть посидев в VIP-ложе, я обнаружила, что мешаю им. Они говорили между собой по-английски, то и дело сбиваясь на идиш. Затем извинялись и снова продолжали что-то обсуждать, хотя из-за громкой музыки я не слышала ни одного слова. После трех бокалов я решила, что пора отправиться немного потанцевать.
   На танцполе меня кто-то тронул за плечо. Танька была уже явно навеселе.
   – Привет! Садись к нам, я тут с приятелем, и мы приканчиваем вторую бутылку Crystal. – На Тане было прозрачное короткое платье телесного цвета, и ее наготу прикрывали только россыпи блесток в самых интересных местах. Все это великолепие дополняли бежевые louboutin.
   – С Валодиловым? – обрадовалась я за подругу.
   – Нет… Он пропал что-то. Это новый знакомый… – Наклонившись к моему уху, она громким шепотом поведала: – Только не пугайся, он араб. Пакистанец то есть.
   – А что с Валодиловым?
   – Потом расскажу, пойдем. – Таня потянула меня к своему столику в VIP.
   За столиком сидел маленький смуглый человек в хорошем костюме и забавной рубашке в горошек и цветных носках. Он посмотрел на меня без всякого выражения и жестом пригласил присесть на соседний диванчик. Я осторожно присела, прикидывая, как бы свалить. Танька схватила за брюки проходившего мимо официанта и заставила его принести мне бокал и налить шампанского. Пока официант производил все эти манипуляции, Танька наклонилась ко мне и принялась объяснять, что весь ее новый прикид был приобретен днем при активном участии парня в горошек. После чего удалилась в туалетную комнату. Я огляделась вокруг и поняла, что наша ложа должна находиться где-то рядом, однако было довольно темно и разглядеть что-либо возможным не представлялось. В это время на сцене стало происходить какое-то действо, после чего вышли мальчики-танцоры с номером, который предполагал и световое шоу. На долю секунды осветило ложу, через одну от Танькиной, и я четко увидела два силуэта, прижавшиеся друг к другу, голова у одного из них была кудрявой, а другой был блондин. Следующий луч пришел в ту сторону только минуты через две, и там уже никто не обнимался. Я покачала головой в ответ на собственные мысли: «Что за чушь? Этого быть не может, просто Филипп мне везде мерещится». Однако, решив Таньку не дожидаться, я все же ушла искать нашу ложу, напоследок кивнув головой Таниному приятелю. Тот выдержал паузу и медленно, со всем возможным достоинством, которое только возможно было выразить в этой ситуации, кивнул мне в ответ. Я почему-то вспомнила Попкова… Отправилась я в ту сторону, где видела обнимающуюся парочку. Но найти Филиппа или Давида там не смогла. Я обошла все еще раз и поняла, что потерялась. С трудом разыскала хостесс, по дороге встретив Таньку, которая, подвисая на своем кавалере, сообщила, что они едут в Imperia Lounge, и предложила поехать с ними. Хостесс взяла меня за руку и отвела к нашей ложе, где сидел один Филипп с озабоченным выражением на лице.
   – Ты где была? Я начал волноваться…
   – Потерялась. А где Давид?
   – Я его спать отправил. Сам остался ждать тебя, может, поедем уже? Третий час.
   – Да, конечно.
   Ночью я спала плохо, снилась какая-то катастрофа, так, как ее снимают в американских фильмах жанра action. Я открыла глаза около шести утра, чтобы согреться в объятиях Филиппа, но кровать оказалась пустой. Я прислушалась, в номере тишина, а значит, я совсем одна. Поворочавшись, я включила телевизор: показывали The Simpsons. На том месте, где Гомер влюбился в певицу кантри, я заснула. Разбудил меня поцелуй Филиппа, который наклонился ко мне, застегивая рубашку:
   – Как спала, солнышко?
   – Плохо, – капризно сообщила я. – Проснулась под утро, чтобы ты меня убаюкал, а тебя нет.
   – Прости, пошел поработать в бизнес-лаунж, не хотел тебя будить, свет включать.
   – Куда ты?
   – Встреча важная. Пообедаем вместе сегодня? Где хочешь?
   – Я увольняюсь из газеты «Ъ» сегодня.
   – А что случилось? Ты не рассказывала…
   – Не сошлись характерами.
   – Давай я позвоню куда надо и все устрою.
   – Нет. Тогда я без тебя и шагу ступить не смогу.
   – Этого я и хочу. – Филипп подошел ко мне, раскрыв объятия: душистый, элегантный, сияющий, просто сам идеал. – Иди сюда, попрощаемся. – Он обнял меня и, осторожно сняв с кровати, где я встала навстречу его объятиям, поставил на пол.
   Сбор необходимых документов для увольнения занял всего несколько часов, мою свободу мы с Филиппом отметили на веранде «Аиста».
   – Поедем со мной, мне нужно в Сингапур по делам. Но там одним днем обернуться не получится.
   – Нет, останусь здесь, разбираться со своей карьерой.
   – Твоя работа – находиться со мной рядом, – мягко огрызнулся Филипп.
   Этой ночью Филипп никуда не девался. А через пару дней, 25-го, снова улетел. Тем временем подруга позвала меня на «Праздник строителя» в Кремле, с дурацким концертом и последующими посиделками под эгидой столичного правительства. Ленка, в очередной раз поссорившись со своим красавчиком мужем, решила вспомнить о том, что у нее есть высшее образование – четыре курса архитектурного института. И достала два приглашения, чтобы попытать счастья с собственным трудоустройством по специальности. До этого она применяла свои знания лишь в борьбе с другими архитекторами, которых нанимал ее муж для строительства дома. Я тоже хотела бы найти работу, но столь четко разработанного плана, как у Ленки, у меня не было. Однако судьба совершенно неожиданно подарила мне шанс. После концерта мы оказались за столом с замгендиректора телеканала «Москва ТВ», который не только знал, как меня зовут, но и припомнил мое выступление в одной из телепередач, куда меня пригласили как специалиста по светской хронике. Ток-шоу это, кстати, мне самой не особенно понравилось. Речь шла о Рублевском шоссе: авторы передачи решили пригласить в студию его старожилов. Иными словами, людей, которые удостоились чести проживания на этом престижном направлении еще в советские времена. Так называемая творческая и политическая элита того времени, чьей основной заслугой было «гнуться вместе с генеральной линией». И вот теперь их отпрыски выражали недовольство по поводу соседства с «новыми русскими». Я там толком ничего путного и не сказала, а то, что сказала, решили вырезать.
   – Я с вами, Марьяночка, абсолютно во всем согласен по поводу Рублевки, – обратился ко мне и незнакомый мне издатель, который сидел справа.
   Замгендиректора «Москвы ТВ» Мстислав Петрович Рисковый горячо поддержал приятеля и добавил:
   – И вы там, конечно, были необыкновенно хороши.
   – Жаль, что на телевидении нет светской хроники. Я бы смогла ее вести, – решилась пойти я ва-банк.
   – Ну, для того, чтобы вести что-то на ТВ, надо быть спортсменкой или хотя бы книгу написать. – Из уст издателя это звучало забавно, но в данном случае Рисковый с ним не согласился.
   – Да, я тоже думаю, что хорошо бы для нашего канала что-то такое устроить, – закивал мне Рисковый, – а предложите нам какую-нибудь форму. И мы запустим! Вы позвоните мне в понедельник.
   С мероприятия я возвращалась окрыленная, Рисковому я почему-то сразу поверила больше, чем Попкову. Да и канал его был понадежнее.
   – Какая ситуация? – Филипп позвонил 27 августа утром.
   – Похоже, нашла новую работу.
   – Поздравляю, может, прилетишь ко мне? Я самолет пришлю.
   – С Давидом?
   – А ты бы хотела, чтобы с Давидом? У меня сейчас другая смена вообще-то.
   – Я пошутила. Мне в понедельник звонить надо. Все выяснить. И дальше непонятно, как будет. Лучше возвращайся поскорее.
   – Постараюсь. – Филипп отключился.
   Следующим был звонок от Таньки:
   – Слушай! Я так в ту субботу напилась, два дня в себя приходила. Кошмар.
   – Зато повеселилась.
   – Ну да, я со своим лечу в Перу на следующей неделе. Не хочешь повидаться? Давно не болтали.
   – Со своим… это с горошком?
   – Да, его зовут Тарик. Он меня любит.
   – Ясно, ты мне про Валодилова обещала рассказать.
   – Ну, вот и поговорим.
   В «Причале» еще никого не было, в будни народ собирался там обычно, когда жара спадала. Тем не менее я решила устроить шоу. Надела белый комбинезон с короткими шортами, хотя комбинезон – это, конечно, громко сказано. Грудь прикрывала пара широких ремней из плотного белого шитья, другая пара ремней соединяла эту облегченную верхнюю конструкцию с короткими штанишками. Творение Jean Paul Gaultier дополняли босоножки на платформе с питоном. Продефилировав в таком виде в поисках столика, я, естественно, собрала все возможные взгляды. Танька ответила мне почти тем же: черным комбинезоном из шитья в комплекте с шикарным изобретением от Gucci нового сезона – открытыми летними сапогами на шпильках, которые вплоть до колена состояли из широких коричневых ремней, плотно облегающих голень. Именно то, что мы всегда соответствовали друг другу в одежде, нас и сблизило в свое время. Мы выбрали столик у воды, пока не было комаров, и сделали заказ.
   – Марьян, я долго не знала, как тебе это сказать. Я понимаю, ты меня сейчас убьешь. Но… я была знакома с Бабкой до того, как мы приехали в Ведьмину Лужу. Вот. – Таня шумно выдохнула.
   У меня перед глазами все поплыло. Я ожидала такого от кого угодно, но не от искренней на грани с наивностью и доброй Тани. Она могла, конечно, соврать по мелочи или пойти куда-то за моей спиной с нашей общей приятельницей, приревновать меня к своему любовнику, но скрывать так долго подобного рода информацию…
   – Объясни толком.
   – Помнишь, я позвала тебя к Бабке? На самом деле Маша Внукова у нее никогда не была. Все это выдумки, как ты правильно тогда заметила. Я просто познакомилась в ночном клубе с Бабкой. Это было сразу после Сардинии. Он прислал шампанское, то да се. А потом говорит: «Хочешь, с олигархом познакомлю?» Ну, я согласилась. А он меня попросил, чтобы я за это свозила тебя к нему. И все. – Таня сидела потупив голову, в обнимку с бутылкой белого чилийского вина.
   – С кем хоть познакомил-то?
   – С Валодиловым.
   – Ну и? Почему ты ушла к человеку в горошек?
   – Дело в том, что Бабка пообещал мне предоставить те отношения, которые я захочу. А Валодилов мне и до этого нравился, я как-то с ним в одной компании оказалась. По-моему, и я ему понравилась, но знаешь, как это бывает, телефона он не попросил. Так вот я просто сказала: «Хочу, чтобы он со мной встречался и делал мне подарки». Не сообразила попросить, чтобы женился там и вообще… Короче, странные это получились какие-то отношения. Как будто его кто-то заставляет со мной встречаться… Неживой он какой-то был со мной.
   – Так обычно рассказывают про привороженных.
   – Ну, может. Короче, он как бы есть – и его как бы нет. Хотя подарки он дарит неплохие. Со следующей недели буду ездить на последнем «мерседесе».
   Я вздохнула и подумала, как это верно про то, что «как бы есть – и как бы нет» в случае со всеми Бабкиными женихами.
   – Почему ты решила мне теперь все это рассказать?
   – Не могу больше тебя обманывать, мы же все-таки подруги.
   – А когда тебе Бабка эту сделку предлагал, ты об этом забыла?
   – Марьян, знаешь, у меня иногда такое ощущение, что я твоя служанка. У тебя все есть: и квартира, и машина, и вот жених теперь упакованный, благодаря мне, кстати. А я с тобой рядом как приживалка все время. Я тоже хочу устроиться. – Я молча встала и вышла из-за стола. Ничего, расплачусь прямо на кассе. – Ты куда?
   – Не хочу, чтобы ты чувствовала себя служанкой, – бросила я через плечо.

   Вы, милейший, зарываете свой талант в землю. Вами надо отдел оборонной магии усилить. Ваших идеальных людей на неприятельские базы сбрасывать надо. На страх агрессору.
А. и Б. Стругацкие, «Понедельник начинается в субботу»

   В понедельник ровно в одиннадцать утра я набрала Рискового, однако дозвониться сразу не получилось. Он перезвонил сам около семи вечера. И мы договорились, что я подъеду в конце недели прямо на телеканал «Москва ТВ» с предложением, как бы могла выглядеть моя рубрика в утренней программе.
   – Давайте договоримся, Марьяна, что пока вы будете выходить в нашей программе «Веселый завтрак», хоть каждый день, если хотите. А потом уже будем думать об отдельной программе.
   В конце недели вернулся Филипп. Казалось, он еще больше похудел. Мы почти не разговаривали: все время он проводил в Интернете или в офисе. Я чувствовала себя покинутой и еще более не нужной ему, чем обычно. Впрочем, 1 сентября я с готовым сценарием появилась в кабинете Рискового. Наших с сестрой придумок хватило бы на целую программу. Рисковый был очень мил, он напоил меня кофе и с удовольствием посплетничал о сильных мира сего. Порешили на том, что я позвоню ему в начале следующей недели, чтобы договориться обо всем детально.
   Из его кабинета я отправилась в туалетную комнату. «Москва ТВ» сидело не в Останкино, а в здании бывшего завода, но оно все равно было испещрено длинными коридорами, хотя, конечно, куда менее легендарными. Я с трудом разыскала место назначения, и вот здесь, прямо в зеркале над голубым умывальником, я снова увидела его, Бабку.
   – Ну что, телевизионная моя? – начал он издалека.
   – Вот руки мою, – подбодрила я нечистую силу.
   – Гигиена – это хорошо, – одобрительно кивнул Бабка и, развернув фантик от жвачки, бросил пластинку в рот, а другую галантно протянул мне прямо через зеркало: – Хочешь?
   – А чего надо-то? – Я устала от его фокусов и не понимала, почему он не говорит прямо.
   – Нам с Филей переговорить с тобой надо. Дело срочное. Ждем тебя в соседнем «Кофе Хаус».
   – А что, поприличнее места не нашлось? – Бабка, как всегда, исчез по-английски, и мой вопрос достался уборщице, которая неприязненно на меня посмотрела, видимо подумав о чем-то своем.
   Бабка не обманул. Когда я вошла, Филипп сидел в пустом зале у окна, потягивая минеральную воду. Увидев меня, он поднялся:
   – Привет, прости за забегаловку, но это одно из немногих мест в Москве, которые не прослушиваются. Потом можем поехать, куда ты захочешь.
   – А нас кто-то хотел бы подслушать?
   – Не так быстро, дети мои. Давайте все по порядку. – С этой панибратской тирадой за моей спиной вырос Бабка, облаченный в цветастую рубашку, белые льняные бермуды и красные кеды. Усевшись за стол, он сложил руки на животе и принялся перебирать пальцами: – Марьяна, как я уже говорил, дело серьезное. Ты, конечно, девушка красивая, но мы тебя, как говорится, любим не только за это. Речь пойдет о необходимости вам с Филиппом пожениться, и как можно быстрее. На карту поставлены миллионы жизней.
   – Объясните мне вначале, чего вы хотели от бумаг моего деда.
   – Тут все очень просто: Филипп – внук Ядвиги, с которой крутил твой дед. Остальное ты знаешь из его дневника. Про проклятие, да и про то, что ты его сможешь остановить, выйдя замуж за Филиппа. Прочла ведь? А в самом проклятии был зашифрован код, необходимый для доступа к определенного рода информации. Поэтому Филиппу надо было лично ознакомиться с оригиналом.
   – Какого рода информации? Почему вы сразу все мне не сказали? При чем здесь миллионы жизней?
   – Сразу не сказали, потому что пожалели тебя. Да и доступа у тебя еще нет, пока вы не поженились. – Бабка вдруг замолчал.
   И в разговор вступил Филипп:
   – Я хотел устроить тебе сказку и потом мягко ввести в курс дела, но ты мне не поверила. Хотя ума не приложу, где я мог ошибиться…
   – Вы хоть и начальство, но самодовольное, мон шер, – проблеял Бабка, тщательно протирая свои круглые черные очки салфеткой. – Говорили вам, рыбка не по зубам. Диагностировали же сразу: высокая степень интуитивной защиты, чуть прикрытая фрагментами интровертности. Чуть прикрытая! – На этих словах Бабка воздел палец к небу и вновь принялся за очки. – Определили же: правая внутренняя с левым уклоном. Но самое главное, она ведь партнер твой, то есть равная по силе, а ты так легко решил ее сделать: конфекты, понимашь, букеты. Романовича приплел еще.
   – А зачем действительно был Романович?
   – Ну, чтобы ты поверила Бабке.
   – Раз. А два – он отличный природный интуит, просчитывает людей на раз, мы часто им пользуемся… в интересах дела.
   Мой пристальный взгляд заставил-таки Филиппа потупить глаза.
   – И без него бы отлично справились, – проворчал Бабка. – Морока одна с вами, с романтиками.
   – Он еще ни разу не ошибался, – твердо возразил Филипп. – А у нас ушло бы больше времени.
   – Да. Пока не ошибался, – скучно согласился Бабка.
   – Хорошенькие у вас понятия о романтике: подсунули меня другому мужику, чтобы получше изучить. – Я просто не верила своим ушам.
   – Так или иначе, я принял решение открыть тебе все карты, – снова обратился ко мне Филипп. – По крайней мере, то, что смогу. Задавай вопросы, если есть, и имей на будущее в виду, что обсуждать эти вещи можно только в определенных местах. Но прежде я коротко сформулирую свое предложение. Во-первых, благодаря сложившимся обстоятельствам ты – единственная женщина, на которой я могу и должен жениться. Ты мне очень нравишься, но это скорее будет сделка, взаимовыгодная, надеюсь. Во-вторых, в тебе есть скрытые и открытые, как твои сны или интуиция, способности, которые многократно возрастут от нашего брака. Мы превратимся в единое целое, и по силе нам не будет равных в мире. В-третьих, международная организация, которую я возглавляю, занимается мировой безопасностью, это что-то вроде МЧС, чтобы было понятно, но в более глобальном смысле. И ты нам нужна.
   – Простите, в дневнике деда сказано, что внук Ядвиги снимет проклятие с женщин в нашем роду, а не спасет человечество, женившись на мне. Кроме того, сам этот брак очень смахивает на продолжение проклятия. – Я тоже решилась назвать вещи своими именами.
   – Почему же проклятие, яхонтовая? – Бабка наклонился ко мне через стол. – Тебе и брюлики, и джеты, и наряды, и особняки – все, чего душенька не пожелает. А всего-то надо послужить на благо человечества.
   – Деля постель с мужчиной, который меня не любит?
   – Я думал, нам хорошо вместе. – Настала очередь Филиппа растеряться. – Но если ты настаиваешь, мы сможем зачать ребенка искусственным оплодотворением.
   – Вам еще и ребенка?
   – А как же? – Бабка шумно отхлебнул кофе. – Образцово-показательное семейство. Фил, как ни крути, крупный чиновник все же! Да и отпрыск должен быть способностей необыкновенных!
   – Хорошо, предположим, что все так, как вы говорите, хотя звучит это фантастически нелепо. Но почему надо торопиться со свадьбой?
   – Чем раньше мы соединимся, тем скорее мир обретет большую безопасность. Только представь, сколько всего происходит каждую секунду. А организация даже не может пока подсчитать возможный потенциал нашего объединения. – Филипп снисходительно покачал головой, будто бы объяснял капризному ребенку очевидную пользу привычки чистить зубы. – Кроме того, твой сон с цифрами «11» и «9». Ты помнишь? Это, скорее всего, дата – 11 сентября. Другие цифры – количество погибших, влияние на мировые индексы, всевозможные последствия, выраженные в цифровом эквиваленте, ну и, самое главное, код обезвреживания. И если бы я смог к тебе подключиться…
   – А без женитьбы никак? Может, просто наймете меня? И почему ты думаешь, что это именно сентябрь? Может, 9 ноября.
   – Марьян, брак недооценивают, на самом деле он имеет и имел всегда куда более сакральный смысл, чем принято считать. Наше объединение может произойти только официально. А вот страну и способ пожениться ты можешь выбрать. По поводу даты пока информация отрывочна и могут быть ошибки в толковании. Ты не умеешь ее читать, а у меня пока нет доступа, чтобы ее правильно обработать. Но лучше успеть до сентября.
   – А как же твоя жена и двое детей?
   – Девушек всегда больше интриговали «несвободные» мужчины.
   – Другими словами, это была ложь… Знаете, честно говоря, на протяжении всего разговора меня не покидает чувство, что вы мне прицельно морочите голову. Вы только послушайте, как все это звучит со стороны. – Я оглядела обоих с легкой усмешкой. – Глобальные катастрофы, коды доступа, Ядвиги… Сейчас еще скажете, что она эту самую вашу службу в 17-м году и организовала с главным штабом в своем Мусо ркино?
   – Ядвига была классической ведьмой, но силой своей пользоваться не умела, была довольно мелочной и сварливой. Вообще, такую силу всегда лучше направлять на глобальные цели. Потому что лично себе мало что выгадаешь, сказки-то в детстве читала небось? – Бабка приветливо мне подмигнул. – Организацию нашу основали в Америке после Второй мировой войны люди с необычными способностями. Если бы не они, мы бы уже не разговаривали. К примеру, то, что пока не разразилась ядерная война, это только их заслуга. А Филиппа случайно в МГИМО завербовали в КГБ, где и выявили потенциал. Потом он отвечал за российское сотрудничество с SGSS, ну а дальше стал тем, кем стал.
   – SGSS? – переспросила я.
   – Secret Global Security Service. – Филипп поднял кверху ладонь, и я увидела, как сквозь его кожу стало проступать что-то вроде «корочки», где на фоне земного шара горели темно-синие буквы «SGSS», а снизу ярко-зелеными буквами поменьше: «access code».
   – А где же должность? – поинтересовалась я.
   – Должность – это цвет кода доступа, у меня вот, например, розовый, – поднял свою руку в доказательство и Бабка.
   – Ну и кто ты, младший помощник охранника?
   – Обижаешь, – Филипп приобнял Бабку, – это наш представитель в России, Тимофей Сильвестрович Каменщик, прекрасный сотрудник с творческим подходом. В детстве много участвовал в самодеятельности, что до сих пор дает о себе знать. – Последнее Филипп произнес с чуть заметной насмешливой интонацией. – Да ты сама видела весь спектакль.
   – Художника каждый может обидеть, – немедленно парировал Бабка Каменщик.
   – Ну, вот что. Мне надо время, чтобы все обдумать. Недели через две я дам вам ответ.
   – Марьян, у тебя просто выбора нет. Особенно сейчас, когда ты все знаешь. – Филипп резко отдернул руку от Бабкиных плечей. – Я дам тебе время, просто чтобы переварить информацию, конечно.
   – Выбор есть всегда. – Я встала из-за стола и бросила через плечо: – На связи.
   Мне хотелось остаться наедине со своими мыслями. И первое решение, которое я приняла, сев в машину, было решение перебраться домой. И оценить все эти «земные блага», в которых я купалась в последнее время, на дистанции. Все те материальные ценности, обладать которыми в свое время мне казалось высшим счастьем, вдруг перестали что-либо значить. Я четко осознала, что хочу быть просто счастливой женщиной, которая любит и любима, и только тогда нужны все эти «джеты» и «майбахи», потому, что они лишь красивое дополнение, и не больше. Но для того, чтобы в этом удостовериться, надо смочь жить без этого. Я наскоро собрала свои вещи в «Ритце» и решительно отправилась домой на Тверскую, после чего отпустила водителя.
   Надо сказать, что первые дни дома после моего фантастического приключения не показались мне такими уж ужасными. Да и из-за новой работы у меня почти не оставалось времени на праздные размышления. Оказалось, что телевизионный сюжет забирает гораздо больше времени, сил и энергии, чем написание заметки в газету. Кроме того, мне пришлось получить огромное количество новых для меня навыков. Монтаж, чувство кадра и, наконец, работа с суфлером в студии. Пять минут эфирного времени вбирали несколько дней кропотливой работы. Мы с Рисковым решили, что я буду приходить в студию и рассказывать последние светские новости в качестве обозревателя программы «Веселый завтрак». Мой рассказ должен был быть проиллюстрирован съемкой и несколькими звездными интервью (синхронами) с места событий. Чуточку смущало, что мы рассказываем о светской жизни в восемь утра, но я быстро уговорила себя, что это неплохой шанс начать новую карьеру. Однако, кроме слова «рейтинг», у меня в голове засела и загадочная аббревиатура SGSS. В Интернете так обозначалась только контора одного французского банка, которая специализировалась на ценных бумагах. Никакой другой информации мне найти не удалось. Филипп звонил почти каждый вечер, даже приглашал ужинать. Само собой, разговаривать о SGSS мы не могли. Уже неделю, как пробный шар, я выходила в записи, в так называемой «темной зоне», на Дальний Восток, но близился момент, когда главный редактор «Веселого завтрака» собирался выпустить меня на Москву. Решено было поставить меня в прямой эфир на Москву в среду.
   Третье сентября, мягко говоря, не задалось с самого утра. Вначале не прозвонил поставленный на пять часов утра будильник. Я рассчитывала дать себе время проснуться и спокойно доехать до студии «Москвы ТВ», где перед эфиром полагался час на грим. Накануне мы со стилистом канала прошерстили весь мой гардероб в поисках правильного платья. Кое-как я продрала глаза и с ужасом поняла, что уже почти семь. Я выбежала из дому чуть ли не в ночной рубашке под истеричные звонки режиссера. Благо дорога была относительно пустой и гримерша попыталась сделать все максимально быстро. Однако на этом мои приключения не закончились. В студии все было как обычно, разве что чуть больше суеты.
   – Ну, давай, Марьяна! На улыбке! – сказала мне в «ухо» привычную фразу режиссерша, и по суфлеру побежал мой текст.
   Вдруг оператор, который стоял за камерой № 2, отвечающей за общий план, начал отчаянно махать руками, как мне вначале показалось, кому-то за моей спиной. Однако через долю секунды я осознала, что за мной только виртуальный экран с заставкой программы, и похолодела. Почему он мне машет? Что-то случилось? Тем временем жесты оператора становились все более отчаянными. Я в нерешительности замолчала. Но выпускающая группа поняла мою паузу как сигнал к тому, что надо выводить на экран синхроны, к которым я, разумеется, еще не успела подвести. Когда я увидела на экране главу «Beta-банка» Антона Плевина, мои глаза округлились от ужаса. И я сделала то, чего делать нельзя ни при каком раскладе. Я сказала в прямом эфире: «Остановите запись, что-то с суфлером». И разумеется, мою истерику наблюдали миллионы телезрителей. После эфира я разревелась в кабинете у главного режиссера, а он, в свою очередь, у Рискового, который был вне себя. После работы я поехала за утешением к Бенидиктову в «Звуки Москвы».
   – У Марьяны сегодня был первый прямой эфир! – Бенидиктов с хохотом указал на мое зареванное лицо своему заместителю.
   Тот, к моему удивлению, тоже нашел это сообщение крайне веселым. Потом я сообразила, что радиостанция «Звуки Москвы» сотрудничает с израильским телеканалом и таких вот «недоразумений» у них по сто на дню. Однако моя неудача виделась мне в куда более глобальном свете. Звонить Рисковому я не решилась. И набрала Попкову:
   – Я видел твой эфир, – без приветствия начал он. – По-моему, неплохо. Единственное, что непонятно, кто тебя так одевает и причесывает? И еще тексты. Знаешь, бывает, что глупый человек на телевидении выглядит умным, и наоборот. Мне кажется, что ты, как бы это сказать, недостаточно используешь свой потенциал. Тексты выглядят глупыми. Тебя кто-то редактирует?
   – Нет, я все пишу сама.
   – Странно, я помню твои тексты в «Ъ», они были тонкими и умными. Тебе надо поработать над телевизионным текстом и над образом. Той удивительной девушки, которую я знаю, на экране пока нет.
   – А как же моя ошибка с суфлером?
   – Ой, не расстраивайся! Это ерунда все, и не такое бывает. У меня есть знакомые на «Москва ТВ», хочешь я поговорю?
   – Не знаю, я расстроилась что-то.
   – Забей! Давай лучше поужинаем в каком-нибудь приятном месте и еще раз обсудим твое телевизионное будущее. Вечером мне набрал Филипп:
   – Ну, как настроение у восходящей звезды голубого экрана?
   – Ты видел?
   – Нет, прости, замотался. Но мне сказали, что ты у меня очень телегеничная.
   – Знаешь, у меня что-то нет настроения разговаривать. Я перезвоню. Попозже.
   Вначале мне снился оператор за камерой с суфлером, руки которого превратились в огромные весла и закрутились вокруг экрана, словно ветряная мельница. Я в истерике пытаюсь прочесть что-то по суфлеру – и никак не могу из-за его рук. Потом мое кресло вдруг поехало вперед по студии и его засосало в огромную воронку, которая в одну секунду образовалась прямо между второй и четвертой камерой. Из темноты меня вынесло на дневной свет, и вот я уже с бешеной скоростью двигаюсь по привычному стеклянному коридору вдоль земного шара. Внимание привлекла красная точка, которая пульсировала и издавала звуки, похожие на сирену «скорой помощи». Когда я приблизилась, то обнаружила, что точка – это большая площадь, усеянная дымящимися развалинами. Потом к вою сирен прибавился еще и человеческий вопль, и сквозь пыль я разглядела женщину, которая, сидя на коленях, раскачивалась из стороны в сторону, обхватив голову руками. Приглядевшись, я увидела на ней обрывки когда-то белой блузки и черную юбку по колено. Рядом валялись туфли-лодочки, и тут я увидела то, что заставило меня зажмуриться. Оторванная кисть человеческой руки валялась неподалеку от женщины. Когда я вновь открыла глаза, из-за обломков письменного стола в мою сторону двигался Бабка, странно пританцовывая и что-то бормоча себе под нос. Вдруг он схватил женщину под руки и попытался сделать с ней несколько па, та лишь безвольно упала ему на грудь. Мне стало до слез жаль эту женщину, и я было кинулась, чтобы отогнать Бабку. Но поняла, что заключена в своем стеклянном коридоре, так что от беспомощности принялась колотить в стенку. Но тело не слушалось, и я решила крикнуть: «Бабка, пошел вон!» Но не услышала своего голоса… Вдруг Бабкино лицо начало увеличиваться и в конце концов так приблизилось, что его нос расплющился об стекло, а губы прошептали: «Дура, деффка».
   Я проснулась среди ночи, вся мокрая, села под душ. И там, чуть придя в себя, подумала: «Может быть, все же Филипп говорит правду и надо выйти за него замуж?»
   Днем 4 сентября мне набрала Ленка, которая предложила сходить куда-нибудь посидеть вечерком, и я с удовольствием ухватилась за идею отвлечься от своих непростых мыслей.
   – Ну как там твой роман, когда на свадьбу? Салатика поесть. – Ленка встретила меня в ярко-алом платье, маленькой шляпке с вуалью и горящими от возбуждения глазами, совсем неплохо вписываясь в интерьеры второго этажа кафе «Пушкин».
   – Какая ты у меня красавица! – обняла я подругу. – По поводу романа… что-то я пока не в настроении о нем говорить.
   – Я понимаю, – поджала губы Лена с выражением покорности судьбе, которое часто появлялось у нее на лице, когда речь заходила о ее муже. – Сергей сегодня не ночевал дома, под утро приехал злой и ударил меня по лицу… не могу больше так.
   Глаза подруги моментально наполнились слезами, и я растерялась:
   – Ленка! Не плачь, у вас же дети, надо как-то попробовать договориться!
   – Детям от этого только хуже, они ведь все слышат и многое понимают. – Ленка слегка пригубила шампанское, и тут я заметила, что ее левая щека чуть краснее правой, несмотря на довольно толстый слой пудры. – Марьяна, не позволяй такого к себе отношения, это дорога в тупик.
   Ее излияния прервал телефонный звонок, и по металлическому тону я поняла, что звонит Сергей. Через две минуты он сам появился возле нашего стола. Сама элегантность: черный деловой костюм Ermenegildo Zegna в сочетании с алым галстуком и портфель Mont Blanc под лаковые штиблеты. Внезапно я осознала, что Сергей мне до боли напоминает Филиппа. С той лишь разницей, что в их семье в фирменные шмотки одевался только Сергей. Ленке он, вооружившись мужской логикой, объяснял, что зарабатывает деньги и ему нужно выглядеть, а она дома сидит. Так что и на одежду ей тратиться не стоит.
   – Ну что, девчонки? Грустим? Шампанское по бокалам? – Сергей двумя пальцами взял бокал жены и, понюхав содержимое, тут же предложил: – Давайте-ка бутылочку.
   Через пять минут рядом выросло ведро со льдом, где гордо красовалась бутылка Crystal.
   – Что, не дал вам посекретничать вдоволь? Ничего, таким красавицам нечего без мужика вечер коротать. Ну, что же ты, любимая, не рада, что ли? – Сергей грубовато привлек Ленку к себе, от чего у той лицо приобрело еще более скорбное выражение, после чего со смешинкой в глазах посмотрел на меня: – Давай, Марьяна, рассказывай, когда свадьба, а то я уж наслышан.
   – Ну, о свадьбе говорить пока рано.
   – А чего так? – Сергей бодро разливал шампанское по бокалам, отослав официанта за устрицами. – Не тяни кота-то за хвост, а то передумает. Вон мы с Ленкой поженились без свадьбы, так она мне до сих пор пеняет. – С этими словами Сергей задорно подмигнул жене, а Ленка поджала губы и схватилась за бокал. – Я слышал твоего Филиппом зовут, так? Редкое имя, я знавал одного Филиппа. Еще в студенческие годы. Нас тогда вместе завербовали для одной работы. Ну, КГБ мальчиков красивых набирало в разведчики.
   – Ты мне ничего такого не рассказывал. – Ленка ревниво прервала мужа, на минуту позабыв о размолвке.
   – Да просто к слову не пришлось. Рассказывать-то особо нечего. Головы горячие, молодые. Вот и побежали в романтику, как нам тогда казалось. Ну, правда, вряд ли это твой. Он потом, кстати, карьеру, говорят, неплохую сделал где-то за границей. С секретными технологиями какими-то связан. А я в Менатеп удачно попал по линии КГБ, а потом, слава богу, вроде надобность во мне у них отпала. Фамилия у него была золотая какая-то, не могу сейчас вспомнить. И сам он был прям golden boy. Девки так и вешались, но только все зря. Его они не интересовали.
   – Златокудрский? – спросила я, и бутылка Crystal зависла в воздухе над нашими бокалами, а сам Сергей почему-то отвел глаза. – Фамилия его была Златокудрский?
   – Я… не помню. Кажется, похоже. – Сергей поперхнулся, спал с лица и схватился за узел своего алого Gucci. – А ты откуда знаешь?
   – Ну, потому что это и есть моя предполагаемая новая фамилия.
   – Но этого просто не может быть. Не может быть. Он же… А впрочем, может, совпадение просто, да и люди меняются. – Игривое настроение Сергея как ветром сдуло. – Знаете, девчонки, давайте-ка о подарках. Чего ты, Марьян, на свадьбу хочешь? Мы с Ленкой отыщем.
   – Я на минуту. – Ленка вышла из-за стола.
   И наступила пауза, которую я, решительно вздохнув, нарушила:
   – А почему это «невозможно»? Почему ты сказал, что я и Филипп – это невозможно?
   – Видишь ли, – Сергей слегка подернул плечами, – он уже тогда проявлял интерес только к голубоглазым блондинам. Как-то раз я даже застал его… В общем, Филипп Златокудрский, которого я знал, моя дорогая, был сине-голубым.

(5 сентября)

   Любовь к себе – это чувство человек проносит через всю жизнь.
Оскар Уайльд

   На следующий день утром я получила сообщение от Попкова, он предлагал встретиться вечером в ресторане «Ваниль». Против обыкновения я не так уж и обрадовалась. Характер наших встреч становился для меня все более неясным, а на фоне моего полностью развенчанного романа с Филиппом и его фактического предложения выйти замуж «по расчету» и вовсе раздражал. Тем не менее настроение после провала прямого эфира и вчерашних откровений Сергея нужно было как-то поднимать, и я, настроившись на приятный вечер, заказала такси. День выдался ничем не примечательный, и я была полностью предоставлена собственным мало приятным мыслям о том, что заставляло Филиппа заниматься со мной любовью ночи напролет, почему он не нашел себе блондинку, раз любит блондинов… И все такое, пока я не вспомнила наш разговор с Попковым о минете и о его преимуществах в однополой любви. Тут мне стало плохо уже физически, но по дороге в туалет меня застал телефонный звонок. Убедившись, что это не Филипп (я целый день его игнорировала по понятным причинам), я взяла трубку.
   – Марьян… – Ленкин голос дрожал. – Сережа… Он не доехал сегодня до работы. Авария. Его больше нет. – Рыдания заглушили последнее слово, однако я его все равно хорошо расслышала.
   Пожалуй, я и сама от себя не ожидала такой реакции. Потому что громко разрыдалась вслед за подругой в трубку, и так мы и проплакали минут пятнадцать не в силах остановиться: каждая по своему поводу. Наверное, мне такая разрядка была необходима, потом стало гораздо легче, и я даже нашла подходящие к случаю слова. На душе полегчало, и я стала собираться на ужин, когда телефон пискнул, что пришла эсэмэска. На экране высветилось несколько слов: «Не глупи и не выноси сор из избы». Отправитель – Филипп. Я молча вытянулась у зеркала. Не то чтобы я была удивлена неромантической постановкой вопроса, конечно нет. Меня вдруг как молнией поразило – Сергей «вынес мусор» вчера, и сегодня его уже нет. Воистину, вечер переставал быть томным. «Это угроза?» – я больше не хотела его игнорировать. «Ну что ты, солнышко, просьба… Я скучаю, в конце концов, чего тебе со мной не хватало?» Ок, значит, пока не убьют. И на том спасибо.
   Такси ползло по Остоженке со скоростью сонной черепахи. Мы с водителем недоумевали: что это, авария, сломанный троллейбус или дорожные работы? Однако, как часто это бывает, прибыв к «Ванили» на час позже положенного времени, мы так и не обнаружили причин для такой глухой пробки. Тем временем когда я зашла в полупустой ресторан, то обнаружила, что опаздывает и Попков. В эсэмэске он дико извинялся, высказывал опасения, что я его не дождусь, и пенял на пробки. Что, впрочем, меня не особо огорчило: я ведь никуда не торопилась и спокойно занялась в айпаде текстом к следующему выпуску, который целый день откладывала.
   Через сорок минут Попков влетел в ресторан со страшно озабоченным видом, в забавном свитере с оленями, и тут же кинулся извиняться. Долго усаживался, вначале хотел сесть рядом, но потом решил, что лучше будет напротив. Вся эта суета в исполнении его большого тела смотрелась забавно, хотя и совершенно не к месту. Почему он не перезванивал в условленное время, несмотря на собственные обещания, а теперь исполнял странные танцы по случаю опоздания в ресторан?
   – Как я выгляжу? – перешла я в наступление после того, как заказала тар-тар из говядины и салат из рукколы.
   – Ты очень симпатичная, правда, тут свет неудачный. Ты же знаешь, на телевидении важно освещение, здесь оно верхнее и по типу дневного. – Попков ловко управлялся с бараньими ребрышками. – Хотя тебя, признаться, испортить сложно. Слышала такой анекдот, когда у оператора спрашивают: «У вас жена красивая?» А он отвечает: «Как свет поставить».
   – Симпатичная, значит… А я-то всегда была уверена, что красивая.
   – Ну, красота, по-моему, понятие субъективное.
   – Я так не думаю. Существуют объективные вещи типа золотого сечения лица, параметров фигуры и прочее. Я, например, всегда могу понять, красивый человек или нет. А субъективный момент – это нравится мне он лично или нет. Бывает же такое: человек красивый, но не нравится, – пожала я плечами со знанием дела.
   – В студенческие годы у меня был случай, я долго ухаживал за одной красивой девушкой, а потом, когда дошло до дела, я вдруг понял, что ничего не хочу… Просто перегорело.
   – Возвращаясь к нашим баранам, а что такое красивая девушка для тебя? Ну вот, например, актрисы. Есть актриса, которая воплощает твой идеал женской красоты или близко?
   – Трудно сказать, я уже давно не довольствуюсь одним визуальным впечатлением… Но если подумать, то мне нравится Кароль Буке.
   И тут Попков вновь меня удивил. Я готова была биться об заклад, что он назовет какую-нибудь блондинку. Кроме того, Кароль Буке – это полное совпадение во вкусах. Никого красивее я тоже не знаю, притом что я ее видела вживую и уже в возрасте, и мне решительно не к чему было придраться. Я потеплела и принялась за воспоминания о ее приезде в Москву на открытие бутика Chanel, чьим лицом она являлась. Однако обида все еще давала себя знать.
   – Другими словами, если я была бы красивая, а не симпатичная в твоем понимании, то ты бы в понедельник перезвонил?
   – Да нет, просто произошло несовпадение жизненных ритмов. Ты живешь в одном, я – в другом. Я, кстати, за это время от дел отошел. Решил, что компания должна дышать самостоятельно. Без меня. Думаю, чем бы мне теперь заняться…
   – То есть наш разговор о работе больше не имеет смысла?
   – Ну, почему, я посмотрю, что можно сделать. Вообще я бы посадил тебя с каким-нибудь мальчиком читать новости. Уверен, что рейтинг будет, потому что ты красивая.
   – Говорящей головой? Я бы хотела чего-то большего.
   В ответ Попков лишь пожал плечами:
   – Мне кажется, светская хроника – жанр для телевидения мертвый. А с новостями ты бы вполне справилась. Я ведь посадил в свое время в эфир Юлию Бордовских и Антона Хрекова, они считались самой сексуальной парой наших телеведущих. Ну, а если у тебя есть какие-то идеи, то давай обсуждать. Твои тексты стали, кстати, намного лучше первого раза.
   – Да, я долго думала, что поменять. И в конце концов сообразила, что телевизионный текст сильно отличается от газетного. Я попыталась взять пример с парфеновских текстов. То есть взяла у него несколько приемов. Я вообще считаю, что он – лучший пример для всех телевизионных журналистов.
   – Согласен. Когда-то мы «приучали» зрителей к «Намедни». Программа не давала рейтинга, и мы двигали ее по сетке, чтобы найти оптимальное время, – не преминул снова обнаружить «свой скромный вклад» в великое Попков.
   И все же идей у меня не было. Во всяком случае, на данный момент. Зато давешнее предложение моего сотрапезника по поводу работы на глазах приобретало все более эфемерный вид. Я решила попросту выпить шампанского и расслабиться. Мы, по обыкновению, засиделись глубоко за полночь, болтая ни о чем. В конце концов я испугалась, что не дойду до машины, и Попков галантно предложил донести меня до нее на руках. Но я почему-то испугалась. А когда мы доехали до моего подъезда, он предложил поцеловаться и чмокнул меня в щеку, я повернулась к нему губами… И тут я вновь, уже третий раз за вечер, испытала шок. Кажется, даже протрезвела: в ответ на мой поцелуй он крепко-накрепко зажал зубы, и ничего не получилось. Я катапультой вылетела из машины.
   Между тем какой-никакой старт телевизионной карьеры, проживание дома, а также первые неудачи и успехи делали свое дело. Я стала подумывать о том, не зажить ли мне все-таки обычной жизнью без этого самого SGSS. Светская хроника в телевизионном варианте выглядела вполне живой и требовала больших энергозатрат, отплачивая неплохим рейтингом. Операторский состав поделился на тех, кто любил со мной работать, и тех, кто отказывался выезжать на съемку. Так как работа иногда носила специфичный характер. Один из «моих» операторов, уютный Саша Остапюк, даже написал сказку по следам своих «мучений», выказав недюжинный литературный талант. Сюжетом выступили литературные чтения журнала, который выпустили мой хороший знакомый сотрудник «Ъ» Алексей Каретников и замглавы администрации президента на тот момент Владислав Сурков. Хотя задачи издание решало довольно туманные, оно сразу превратилось в центр сборищ элиты. Писать заметки приглашали исключительно политиков, олигархов и звезд. Так что светские хроникеры, само собой, посещали каждое сборище в обязательном порядке.

Из книги «Наблюдающий за наблюдателями»

Кафка Порчагин, элита и октябрятские чтения

   Графиня Суббота Анненкова была светской львицей, ее знала вся Квасовка. Как-то осенью она решила выехать в свет. Графиня состояла на службе у мэрского телеканала «Альфа-Центавра» с логотипом в виде армянской буквы «А».
   – Что у нас сегодня там? – спросила она верную сумконосицу-продюсера.
   – Октябрятские чтения, – ответила та.
   – Круто, поехали, кого-нибудь зацепим!
   Графиню пускали всюду, ведь у нее был пропуск-вездеход – своя собственная свита, которая состояла, не считая продюсера-подержиайфонницы, из лакея-дыркогляда и ультрасовременной насмешки над органами зрения и слуха телекамеры «Дед Панас Два РР».
   На этот раз дыркоглядом графини выпало быть Кафке. На пересечении улиц Старого Набата, бывшего проезда к «малине», и Огордного квадрата, в приюте удачливых маркитантов под вывеской «Плотолазы», был книжный магазин «Приятно обчитаться». Там крутейший, наимоднейший и утонченнейший литературный журнал «Наивный чукотский октябренок» проводил свои октябрятские чтения. И вот графиня со свитой прибыла. Так как Суббота на все рандеву, как всегда, мягко говоря, опаздывала, то все лучшие места для дыркоглядов были ангажированы. И Кафке пришлось ютиться в дальнем углу залы, благо самая любопытная и выдающаяся часть его «Деда Панаса» позволяла, что называется, дотянуться до любого лица.
   Кафка выполнил свой долг перед графиней, выйдя пред уважаемым собранием, и набил перебивок для монтажа: лица, взгляды, руки, аксессуары. А набить уж, поверьте, было что. В первом ряду сидели устроители и выступающие. Колумбийцы и Угочавесы «Наивного октябренка». Дальше сидели разнокалиберные олигархи, пришедшие хапнуть на халяву пару номеров модного журнала, с ними их спутницы – эти выставки изделий ювелирных и модных домов, плоды трудов супервостребованных визажистов. Ну а дальше – товарищи, интересующиеся культурой и последними достижениями литературной мысли. Ну а также графья, князья, бароны, маркизы с разных телеканалов, радио и дружественных изданий.
   Потом на импровизированную сцену стали выходить выступающие. Они садились на трон и начинали источать мудрость.
   Кафка вернулся на свое место, в дальний угол, и приготовился запечатлевать, смотреть и слушать. А посмотреть и послушать было кого. Пред очи Кафки и «Деда Панаса» предстали: сам главред журнала всехобъемлющий Колесо Андреев, мастер «вискового» слова, уходящий корнями глубоко в народную любовь Ефрем Михайлов, квинтэссенция сурской мысли в женском обличье – три грации: сама мудрость в благообразном разукрашенном сосуде с элементами китча Собчака Ксюшина, будто сошедшая с иллюстраций Врубеля к лермонтовскому «Мцыри», прекрасный демон Канделака Несаакошвилевна Тинадзе и главный редактор наикрутейшего телеканала Rupor VV (Vologda Vchera) Симоняка Маргаритджан. Еще был симпатичный лысоватый мужик с приятным, немного картавым, пропитым баском, который уморительно читал про то, как он конферансил на каком-то корпоративе за небольшие деньги, а также серийный доктор, отец прихода и шестерых Охлобыст, гениальность которого переходила все мыслимые границы туда-сюда по многу раз. Ну и страшно сказать, сам то ли советник, то ли изобретатель тандема Дворк Аркадьевич, сочинитель политических триллеров.
   В общем, Кафка снимал и получал удовольствие, временами ему было тяжело, очень хотелось ржать в голос, особенно тогда, когда отец Охлобыст читал свою сказку про швейцара, выполнявшего деликатные поручения министра обороны. Кстати, Кафка позже именно у него стырил жанр своего графоманства. И вот, когда Порчагин предавался интеллектуальным наслаждениям, в его безмятежность ворвались злые флюиды графини. Ведь она все-таки была женщиной и не могла просто смотреть, как мужичок работает в свое удовольствие. Анненкова делала куртуазные гримасы и жестами показывала Кафке, что нужно запечатлеть вновь прибывших то ли обитателей «Левой вырубки», то ли даже имеющих надел в «хибарке» индивидов со своими выставками. И Порчагин протискивался с «Дедом» по боковому узкому проходу, где народу было как у дверей «шарашки 26» во время дефолта ООО. Многие злобно, но понимающе сторонились, пропуская Кафку, и тут он услышал:
   – Какого ты тут шастаешь, козел? Я тут стою! Да еще бабу мою зацепишь своим говном! – рычал полубог в дорогущем костюме с многокаратной бриллиантовой печаткой на пальце, в которую был вмонтирован увесистый Rolex, а также у него были тюремные наколки на рубиновых запонках.
   – Ваше небожительство, не корысти ради, а только волею пославшей меня графини, – взмолился Порчагин.
   Но тот и слушать не хотел. И тогда Кафка прибег к обычно действенному уговору: типа, вот тут ты один стоишь, а миллионы телезрителей тоже хотят приобщиться к культуре с моей помощью.
   – Да плевал я на твои миллионы телезрителей, мне из-за тебя ни хрена не видно, да еще и до телки моей домогаешься своими техническими принадлежностями!
   И Порчагин схватился за свою последнюю соломинку:
   – Если ты меня пропустишь к сцене, то миллионы телезрителей увидят, какой ты крутой и какая чувиха у тебя крутая.
   – Ну ладно, иди, – нехотя посторонился супермен. Но вдруг спохватился: – Стой!!! А вдруг жена запалит или соседки по «хибарке» настучат, придется ей покупать очередного бразильского хищника о четырех колесах английской сборки. Так что иди-ка ты обратно, в свой уголок.
   Что тут скажешь, братцы, – элита.

   P. S. Позже графиня Анненкова имела сношение с Кафкиными мозгами за то, что он так и не снял пару хорошо обеспеченных охотников за культурой, и два годовых бюджета небольших государств, надетых на пришедших с ними восхитительных сосудах, торгующих своими достоинствами.

   Времени на отдых было все меньше, а необходимость в нем все возрастала. Смена обстановки и задушевные беседы стали необходимостью. Поэтому, когда мне в очередной раз набрала Таня, которая якобы «скучала», я все же решилась попить с ней чаю в «Спуске» в память о нашей когда-то беззаботной дружбе. В ресторан Саши Мамонта 7 сентября я приехала без всякой задней мысли. Во-первых, накануне я расцарапала себе глаза, пытаясь вытащить линзу, и красноту пришлось прикрыть темными очками. Во-вторых, что напрямую следует из во-первых, я была совсем без макияжа. Одежда тоже не представляла из себя ничего особенного: черные легинсы и водолазка полностью соответствовали моменту. Кроме того, время нашей с Таней встречи, пять часов вечера в среду, гарантировало отсутствие посетителей. Впрочем, у нас было свое, независящее от обстоятельств, развлечение. Мы взяли с собой колоду карт Uno. Однако, как это часто бывает, около семи в «Спуске» появился хозяин в сопровождении своего силового приятеля Вовы, которые, заметив нас, тут же выразили желание подсоединиться к игре. А Саша Мамонт даже стребовал, чтобы я сняла очки. Прокомментировав, что лично он считает, что мои глаза не следует прикрывать и что без макияжа мне гораздо лучше. Заигравшись допоздна, мы приняли решение поехать к Мамонту домой, чтобы доиграть там. Таня ликовала, я прикидывала возможные варианты. В принципе, я девушка свободная и в свое время даже жалела, что у нас с Сашей ничего не вышло. Поэтому стоило попытаться пойти на сближение еще раз. С другой стороны, я никогда не была уверена в том, что таким вот странным образом, без особых ухаживаний и обещаний, можно завязать с мужчиной хоть сколько-то стоящие отношения. Так что особого энтузиазма, поворачивая в Гранатовый переулок вслед за Сашиным «мерседесом», я не испытывала. Квартира, как и ожидалось, выглядела на редкость уютно. Стены украшали картины отнюдь не современных художников, антикварная мебель и мелкие безделушки, которые таким незаметным образом характеризуют хозяев и придают помещению особый характер. Кухонный стол моментально оброс закусками: хамоном, сыром и фруктами, – и мы принялись за игру при свечах, условившись, что проигравший рассказывает какую-нибудь самую сокровенную историю из своей жизни. Саша проиграл два раза и во второй раз предложил поменять правила игры:
   – Откуда мне знать, что вы действительно расскажете что-то для себя сокровенное? Давайте лучше играть на раздевание. Так честнее.
   Почему бы и нет? Последние несколько часов проигрывали только Саша с Вовой, так что если они хотят раздеться, то вперед. Однако ближе к двум ночи удача мне изменила. В результате я, совершенно трезвая, оказалась совсем без одежды, сидящей прямо на столе (по особой просьбе Саши). К моему глубочайшему удивлению, не испытывая при этом вообще никакого чувства стыда. Почему-то подумалось о японских гейшах: они якобы могли совершенно нагими вести платонические разговоры с изголодавшимися по женской ласке моряками и таким образом получали деньги за общение без всякого секса. Может, и правда могли? И тут я замечаю, что Саша не смотрит прямо, а лишь иногда, забавным образом, словно украдкой, подворовывает на мою горделивую наготу. «Лет двадцать, не больше», – тихо роняет он комплимент. Я порываюсь все же одеться. «Нет, сиди так».
   И я сижу, продолжая о чем-то болтать, как ни в чем не бывало. Пока Вова, видимо решив, что они с Таней должны уехать, чтобы оставить нас наедине, не начинает торопливо собираться на выход. Честно говоря, я до сих пор толком не могу объяснить, почему же я не осталась в ту ночь у Мамонта. Помню, что оделась и мы все втроем засветло отправились по домам.

Эпилог

   Это действительно случилось 11 сентября. Был по-летнему теплый вечер, и я ехала домой на Тверскую из салона красоты, рассматривая, как блестят ноготки свеженаманикюренных пальчиков, лежащих на руле, когда по радио сказали, что самолет врезался в башни-близнецы в Нью-Йорке. Решив, что радио «На семи холмах» сбрендило и вместо музыки транслирует какой-то американский боевик, я переключила на другую частоту, и там запел мирный Brian Farry. Однако первое, что я увидела дома, было обрушение башен в замедленной съемке CNN на экране нашего кухонного телевизора и папу, намертво прилипшего к экрану. Очень скоро стало очевидно, что это не художественный фильм. Хотя не могла избавиться от чувства, что все это напоминает стандартную картинку из голливудских страшилок про конец света, в разные года созданных голливудскими кинематографистами, истинными мастерами в том числе и такого рода картинных детализаций. Вот с этого момента для меня и пошел иной отсчет времени. И не только потому, что внезапно я ощутила, что больше нет того уютного мирка, в котором я родилась и выросла, что он навсегда разрушен неизвестным пилотом-смертником, который погиб и унес с собой тысячи жизней в далекой Америке. А потому что на этот раз я не смогла привычно проигнорировать звонок моего мобильного…
   Мы с Филиппом поженились на скорую руку, без особых церемоний и кучи гостей. Вы мне скажете, что это брак по расчету. Во многом это так, но, пожалуй, я еще никогда так не любила свою работу. Не чувствовала себя настолько нужной людям. Нашего первого сына мы назвали Тимофей, в честь легендарной Бабки, который по нелепой случайности погиб во время выполнения небольшого задания в рамках улаживания арабо-израильского конфликта. Задания, на которое сам напросился, чтобы просто «отдохнуть и в море покупаться»… Моей задачей было вовремя трансгрессировать тело, так чтобы успеть на место несложной автомобильной аварии в Москве, где больше никто не пострадает. Но это уже совсем другая история.

   The end

Анна Субботина Анины рассказы