   Игорь Кульчицкий
   Дневник Эриха Эйке
   Часть 1
   1941

Изложение основано на архивных отечественных и трофейных документах.

Пролог

   Мы стоим уже минут 20. Водитель впереди выключил двигатель – наверное, экономит бензин (несерьезное занятие – на морозе машина остывает быстро). Слава богу, вечером внутреннее транспортное кольцо не так забито, вся нагрузка падает на внешнее, утром – наоборот, иначе все было бы еще хуже. Хорошо, что я сегодня пораньше вырвался с работы, и до Ленинского осталось около сотни метров, а каково тем, кто позади?
   На моем маршруте несколько потенциальных мест возникновения пробок – съезд с Симферопольского шоссе на МКАД, и на МКАДе – Ясенево, Профсоюзка и Ленинский. Заторы в районах Ясенево и Профсоюзки обычно плавно переходят один в другой, а если еще и «слуги народа» мчатся во Внуково, то подключается Ленинский проспект. Странно, но при Лужкове на пересечении МКАД и Ленинского пробок не было – теперь же они стали стабильными почти каждый вечер, за редким исключением.
   Водитель соседней справа машины открыл дверцу, вышел и направился к голове пробки. Он вернулся, наверное, минут через пять, мигая огоньком сигареты. От мороза выдыхаемый им дым был гуще и белее.
   – Что там? – я опустил пассажирское стекло и выглянул в окно.
   – Да х… его знает, – сосед бросил окурок на асфальт, – опять менты перегородили. Может, едет кто…
   – Ясно, – закрыв окно, я сделал громче музыку и тоже решил закурить. А что еще делать? Только ждать. Где-то загудел сигнал, потом второй, скоро к ним присоединились еще и еще. Какафония звуков разной тональности выражает возмущение долгостоянием. Какого черта?! Пусть летают на вертолетах. Тут час на работу добираешься; и потом час, а иногда и много дольше – домой. Облеченные доверием создают пробки для граждан, которые их облечили доверием. Я посмотрел на телефон. Позвонить что ли?
   На пятом или седьмом гудке сняли трубку.
   – Алло?
   – Привет, Кирилл. Это Игорь.
   – А-а-а, привет.
   – Ну, что там? Есть?
   – Да, сегодня пришло, твой 1501-й и еще кое-что.
   – Что именно?
   – По твоей теме.
   – Молдавия?
   – Ну, да. Дневник какого-то немца. Такой… толстенький, страничек на пятьсот машинописного текста. Там записки всякие от руки. Короче – разберешься.
   – И что интересного?
   – Не знаю. Мелькают Бессарабия, Кишинев, какие-то Дубоссары. Сам посмотришь.
   – Ладно. Сколько?
   – Как обычно – 120 за каждый. Всего 240.
   – Давай отдам долларами.
   – Нет, переводи в рубли и забрось на карточку в Сбербанке.
   – Ну, сообщи СМСкой счет, а то я записываю на разных бумажках, потом теряю.
   – Ладно. Когда заплатишь?
   – В понедельник. Ты заряди все это на FTP [1 - FTP (англ. File Transfer Protocol – протокол передачи файлов). Стандартный протокол, предназначенный для передачи файлов по сети Интернет.], поставлю сегодня на закачку.
   – Договорились. Только не тяни с оплатой.
   – Само собой, не первый раз. Слушай, а что там еще есть? Может, какие-то карты?
   – Да, есть, только там у них все в кучу, не отсортировано. Наши, немецкие.
   – Почем?
   – Цену еще не называли. Хотим все отсканировать, но это долго.
   – Все, что касается Бессарабии – готов купить. Если цена будет лояльная.
   – Ладно.
   – Так ты загонишь на FTP?
   – Уже там. Забирай.
   – Ну, все, пока.
   – Пока.

   Что может поднять настроение? Приятная новость и долгожданные документы! Вот только эта проклятая пробка!.. Я нажал на сигнал, и через несколько секунд мое возмущение подхватили соседи. Не терпелось залезть на FTP и снять доки.
   Довольно скоро мы тронулись.
   Припарковавшись, я поднялся в квартиру, включил ноутбук и поставил чайник. Горячий чай или кофе – в самый раз с мороза.
   В моей директории на FTP у Кирилла лежали две папки – «1501» и «Diary». Зарядил их на копирование. На часах – почти половина восьмого. Теперь перекачка доков займет, наверное, часа два. Значит, можно пока зайти на форум, посмотреть, что там нового.
   Я, Алекс и Вебер купили его зимой 2011-го. Убитый ресурс с четырьмя или пятью постоянными посетителями и толпой «мертвых душ», не проявлявших активности. В итоге – «междусобойчик» с «паленым» движком, на котором, как говорили теперь уже наши конкуренты, «собрались обиженные и оскорбленные».
   С некоторых пор, находясь «в оппозиции», мы решили возродить форум, не меняя его названия, наполнить интересным содержанием, словом, сделать привлекательным, но, главное – свободным. Это должна быть площадка для мнений, без жесткой цензуры, без навязывания какой-либо идеологии. В какой-то мере нам это удалось.
   Просматривая темы и посты, я следил и за результатами копирования. Не терпелось понять, что пришло, и хотя немецким я не владею, номера дивизий, география и даты уже позволяют разобраться, о чем идет речь, пусть даже в самых общих чертах, особенно, если известна хронология событий. А там – поглядим… В документах все по-немецки, это значит, что, в связи с незнанием языка, переводить придется «со словарем» (так раньше писали в анкетах), а это процесс долгий и муторный, но если документ представляет интерес – дело того стоит.
   Это стало моим хобби с 2005 года, когда, начитавшись постов по военной археологии и насмотревшись на форумах фотографий находок, я начал сбор материалов по боям второй мировой войны в Молдавии. Это теперь – моя «тема». К сожалению, найти информацию по боевым действиям в этом регионе, а я имею в виду не банальные и дублирующие друг друга скупые заметки и статьи общего характера на уровне учебников истории, проблематично. Чтобы ясно понять, что происходило, нужны детали событий, а вот их-то в существующих официальных версиях меньше всего. Поэтому я сделал ставку на документы – наши и немецкие, сопоставление которых позволяет получить полную картину событий, а мемуары дополняют ее яркими деталями. И это уже действительно интересно. В процессе сбора, перевода и анализа информации открываешь для себя столько нового, что подчас официальное изложение, корректно выражаясь, не всегда уже можно назвать правдивым. Одним словом, это затягивает как наркотик – нельзя оторваться. Вот и теперь, глядя на синюю полосу индикатора копирования, я гадал, что же там будет? Что мне досталось? Просто документы – отчеты, справки, графики – или полноценные журналы боевых действий и донесения с картами?
   Два часа – это я погорячился… Две новые папки копировались в мою коллекцию больше трех часов, и это при том, что на провайдера я денег не жалею. В результате были получены почти 1600 страниц трофейных документов, относящихся к 6-й немецкой армии группы армий «Южная Украина».
   В ролике [2 - Микрофильм. В электронном виде представлен в виде папки с файлами документов.] «1501» были по большей части документы лета 1944-го с июня по начало августа. Там же находилось несколько отчетов по зиме и весне того же года, отдельные карты, но в основном, как и предполагалось – армейская статистика, телеграммы, отчеты, донесения о борьбе с партизанами, чертежи фортификационных сооружений и, что особенно порадовало меня – журналы боевых действий. Основная часть документов представляла собой листы машинописного текста с грифами «Секретно» и «Только для командования».
   В папке «Diary» после обложки с несколькими штампами и замысловатыми кодами обозначений шел лист с оттиском «Chefsache» («Совершенно секретно»), а далее действительно мелькали знакомые с детства населенные пункты, но никаких карт не было – только печатный текст с отдельными заметками, в основном, карандашом. По всей видимости, автор перепечатал рукописный дневник. С моими познаниями по немецкому языку изучение дневника могло занять немало времени, и я, наверное, отложил бы это занятие до лучших времен, но, просматривая первые страницы, вдруг заметил, что промелькнула дата 5 октября 1791 года, и далее по тексту – знакомые фамилии Голицын [3 - Голицын Сергей Фёдорович (1749–1810). Князь, генерал от инфантерии. Состоял в браке с Варварой Энгельгардт, племянницей и вероятной любовницей князя Потёмкина.] и Браницкая [4 - Браницкая Александра Васильевна, урождённая Энгельгардт (1754–1838). Графиня, племянница и вероятная любовница Григория Потёмкина, супруга коронного гетмана Польши Ксаверия Браницкого. Родная сестра Варвары Энгельгардт.]. Сама дата меня озадачила. Что же касается Голицына – тут все было понятно, а вот кто такая Браницкая, вспомнить сразу не получилось, хотя, безусловно, фамилия эта была мне знакома.

   Если раньше, чтобы понять, кто есть кто, приходилось вести поиск по книгам, лучше всего – по различным энциклопедиям, то теперь все гораздо проще. Надо зайти в сеть. По первым же результатам поиска в Яндекс я припомнил, что Браницкая Александра Васильевна – племянница князя Григория Потемкина-Таврического. 1791-й – год смерти князя, 5 октября – день смерти. Значит, такая вот связь между датами и фамилиями. Вот уж никогда бы в голову не пришла мысль о том, что в трофейных документах можно встретить такое перекрестье времен – 1791-й и 1941-й. Дневник немца и смерть князя Потемкина – интересная получается «композиция».
   Надо сказать, я засиделся, на часах начало первого ночи. Правда, завтра суббота, и на работу мне не надо – значит, можно попробовать поковыряться с переводом. Я перенес ноутбук на кухню, приготовил несколько бутербродов и, ожидая пока закипит чайник, принялся просматривать попавший ко мне документ, качество которого оставляло желать лучшего. Кроме карандашных заметок, которые сами по себе сложны для чтения из-за почерка, текст также был «не подарок». Ленту на машинке следовало бы заменить, поскольку отдельные буквы и даже строки пропечатывались нечетко. Словом, мне предстояла весьма нелегкая работа. Необходимо сначала «вытащить на свет» непропечатанные должным образом буквы и слова, затем распознать текст и только потом приступить к его переводу. Однако желание узнать, что же кроется за этими страницами семидесятидвухлетней давности, все же взяло верх.
   Полчаса работы в фоторедакторе – коррекция параметров освещенности, контрастности, игра с шумами и резкостью в итоге сделали текст более или менее читаемым. Распознавание в FineReader дало значительное количество ошибок в буквах, которые пришлось править вручную, сравнивая результат с оригиналом. Впрочем, были страницы, распознавание которых не составило проблем.
   Переводил я фрагментами, по абзацам, чтобы в результате понять смысл полученного текста и вернуть логику его содержанию, ведь компьютерный переводчик иногда выдает такие результаты – просто бред чистой воды. Только к четырем часам утра удалось получить логичный и законченный фрагмент дневника, точнее, той его части, в которой были упомянуты знакомые фамилии и дата.
   Где-то я это уже читал…
   Да… Передо мной была вольная интерпретация знакомого текста. Еще раз пробежав его глазами, я взял с книжной полки «Фаворит» Пикуля. Так и есть. Текст на экране ноутбука и текст в книге по содержанию очень схожи друг с другом, лишь язык изложения событий разный. Странное совпадение, если это не какой-либо документ, который цитировали Пикуль и автор дневника, каждый – в свое время. Теперь предстояло найти первоисточник.
   Жена несколько раз звала меня спать, раза два или три приходила кошка Маруська, садилась у моих ног и, мяукая, смотрела на меня умоляющими глазами.
   В дневнике немца, как выяснилось, цитировались воспоминания Кнорринга [5 - Кнорринг Карл Фёдорович (1746–1820). Барон, российский военный и государственный деятель. Участник Русско-турецкой войны 1787–1792 годов. Очевидец смерти Григория Потемкина.] и Стогова [6 - Стогов Эразм Иванович (1797–1880). Полковник корпуса жандармов, историк. Отец Стогова – Иван Дмитриевич состоял ординарцем А.В.Суворова и затем Г.А. Потемкина. Присутствовал при кончине князя. Записки Э.И.Стогова, в том числе с описанием смерти Г.А.Потемкина, опубликованы в журнале «Русская Старина» за 1886 г., т. LII, с. 85.], скомпилированные в одно целое, и поэтому они отличались от Пикуля, взявшего за основу только Кнорринга.
   Пробравшись в спальню, я спугнул кошку, потревожил, залезая под одеяло, вздохнувшую спросонья жену, и растянулся на кровати. В голове крутился вопрос: зачем этому немцу описывать смерть Потемкина?

Эпизод 1. Пересечение времен

   Когда я проснулся – шел снег.
   Солнца не было, серый свет, проникающий сквозь шторы, мягко освещал спальню. Жена еще спала, Маруська, скрутившаяся калачиком у нее в ногах, подняла голову, посмотрела на меня мутным взглядом и опять улеглась. Стараясь как можно меньше шуметь, я пробрался в кухню и заварил себе кофе. Ноутбук по-прежнему лежал на кухонном столе.
   Вчерашний перевод не давал покоя. Все 498 файлов, каждый из которых был страницей дневника, стали вдруг настолько интересными для меня, что захотелось начать переводить их немедленно, однако мое «знание» немецкого обещало месяцы работы. Почему эти американцы не перевели все на английский?! Такое они иногда практиковали. Тогда можно было бы читать и записывать перевод прямо с листа.
   Отпивая кофе мелкими глотками, чтобы не обжечься, я начал листать страницу за страницей, выискивая в тексте что-то знакомое – вчера Кирилл говорил про Кишинев, Дубоссары. Наверняка будут и другие населенные пункты, а если внимательно просмотреть все, тогда, может быть, станет понятна география событий. Что же касается дат, то в тексте они были – дни и месяцы.
   Я принялся выписывать в блокнот сначала номера страниц, затем (напротив) встречающиеся на них названия населенных пунктов и даты, но, спустя какое-то время, бросил это занятие, ограничиваясь просмотром текста. Даже незаконченный список получился достаточно длинным, и стало понятно, что вся папка действительно относится к Бессарабии, охвачен период с 1941-го по 1944-й год, однако, при этом в документе присутствовал временной разрыв в два года. Согласно датам, после записей августа 1941 г., следовали записи за март 1944 г., а последняя из них была сделана в конце августа того же года. Куда пропали 1942-й и 1943-й? Странно. Нумерация страниц в дневнике не нарушена.
   Три часа пролетели незаметно. К 10 утра я закончил просмотр и, захватив телефон, вышел на лестничную площадку.
   От первой сигареты кружится голова. На площадке между этажами, где мы с соседями обычно курим, было тихо, и мне казалось, что гудки в телефонной трубке слышны как минимум на этаж вверх и вниз. Не знаю, сколько их было, этих гудков, но, наконец, я услышал сонный голос Кирилла:
   – Алло…
   – Привет, это я, Игорь.
   – Блин! Ты что, с ума сошел? Что такое?
   – Где ты взял этот ролик? С немцем?
   – Ну, там же…
   – Слушай, у него странная маркировка на титульном листе – не такая как обычно. Куча штампов.
   – Да мало ли, что там написано. Ты просил нечто интересное, я обратился к своему человеку… И – на тебе. Что не так?
   – Да все так! Хороший ролик. Но почему его нет в описи? Я специально сверялся.
   – Там много чего нет. Вот про карты я тебе говорил вчера? Их тоже нет… но они есть. Что непонятно?
   – Ты хочешь сказать, что эти документы в свободном доступе отсутствуют?
   – Ну, да. Я о чем говорю!? Радоваться надо!
   – Все, вопросов не имею.
   – Ну, ладно тогда, давай…
   – Погоди. У тебя есть переводчик вменяемый?
   – Да есть кое-кто, только дерут по 10–12 баксов за страницу. Дорого.
   – Это точно! Других вариантов нет?
   – Нет. А что, много переводить?
   – Да ролик вот этот, дневник, надо бы полностью. Все 498 страниц.
   – Ха! Это сколько получается? У тебя что, есть лишние 5 штук баксов?! С ума сошел?
   – Ну, хотя бы частями. Фрагментарно. Выберу самое сложное, это – на перевод, а с остальным сам поковыряюсь.
   – Ну, дерзай. Кстати, есть место, где можно попробовать поискать переводчика. Не факт, конечно, но… Сейчас удивишься… Знаешь магазин «Нумизмат» на Таганке?
   – Нет.
   – Пиши: угол Гончарной улицы и Гончарного проезда. Метро там недалеко – найдешь. Место это, в общем-то, заметное – постоянно народ толпится. Люди разные, занимаются не только монетами. Сходи, присмотрись. Там разберешься. Ну, все, я спать, хотя, какое там?.. Весь сон сбил! Все, пока!
   – Пока!
   В коридоре, сидя столбиком в метре от двери, терпеливо ждала Маруська. Увидев меня, она снялась со своего «поста» и направилась на кухню, оборачиваясь, иду ли я следом?
   Накрошив ей в миску сырой телятины и заварив свежий кофе, я решил никуда сегодня не ездить, а попробовать перевести еще несколько страниц, чтобы хотя бы понять, какое дело погнало этого немца в Бессарабию, и зачем в дневнике цитируются воспоминания Кнорринга и Стогова.

   К часу дня я успел обработать еще несколько страниц. Большое количество ошибок при распознавании текста затрудняло работу, а их правка вручную отнимала много времени. Однако самое главное было впереди – перевод. Жена проснулась и, занявшись наведением порядка, гоняла меня из кухни в комнату и наоборот, обвиняя в бездельничестве. При этом мне напоминали о неоконченном ремонте, о необходимости съездить на рынок за продуктами и, вообще, пробежаться по магазинам. Оказывается, «…у нас кончилось то, заканчивается это, и вообще холодильник пуст, а еще надо бы присмотреть плитку для ванной комнаты и сантехнику…». В общем, достаточно быстро я сдался – чтобы обеспечить себе свободный вечер, необходимо было удовлетворить большинство озвученных желаний, и мы поехали по магазинам.
   Конечно, все успеть невозможно. Это просто нереально. Когда мы вернулись, перегруженные пакетами с едой и впечатлениями от предстоящих затрат на ремонт, уже темнело. Разделив обязанности на кухне, вместе приготовили ужин, покончили с ним, и я, наконец, получил возможность продолжить работу.
   Время пролетело незаметно, и ближе к часу ночи, удовлетворенный результатом, я получил следующее.

   5 октября 1791 г.
   «Ехали шагом. За несколько верст от ночлега стало рассветать. Княжья карета остановилась. Сопровождающие выскочили из экипажей и окружили карету. Больной держал в дрожащих руках святую икону, везде и всегда его сопутницу, лобызал ее, обливал слезами, рыдал, взывая:
   – Боже мой, Боже мой!
   Несколько успокоившись, пожелал выйти из кареты и лечь на траву.
   Его уложили на ковер, подложив под голову кожаную подушку. Князь лежал, ничего не говорил, стонал, но казался, однако же, покойнее. Смерть и тогда еще никому не пришла на мысль. Так лежал он на траве, на чистом утреннем воздухе, под открытым небом. По небу бежали облака, что-то говорили окружившие его люди. Браницкая плакала, склонившись к голове князя. Рядом находились генерал-поручик Голицын, генерал-майор Львов и обер-кригскоммиссар Фалеев, доктора Тиман и Массот, штаб-лекарь Санковский.
   Так прошло три четверти часа…
   Князь поднял взгляд на лекаря и прошептал:
   – Спаси меня, я полцарства дам тебе.
   Лекарь поднес к губам икону:
   – Вот твое спасение…

   Скоро затем, крепко и сильно вздохнув, князь вытянулся всем телом. Наступила полная тишина. Казак из конвойных первый сказал, что «князь отходит, и закрыть бы глаза ему». Графиня Браницкая, бросаясь на него, старалась уверить себя и всех, что князь еще жив, старалась дыханием своим согреть охладевшие уста.
   Все искали по карманам империала.
   Тот же казак подал медный пятак, которым и сомкнули веки покойному.
   Браницкая прижала руку покойника к губам, целуя».

   Читать было тяжело. Буквы прыгали перед глазами – дорога была разбитая. За окном быстро темнело. Я закрыл папку и сунул ее в портфель. Вечером мы выехали из Ясс [7 - Город на северо-востоке Румынии.]по направлению к границе и теперь, обгоняя армейские колонны и оставляя за собой шлейф пыли, приближались к мосту.

   Шесть дней тому назад меня вызвал Зиверс [8 - Вольфрам Зиверс (нем. – Wolfram Sievers, 1905–1948). Управляющий делами «Немецкого общества по изучению древней германской истрии и наследия предков» («Аненербе») с 1935 по 1945 год. Последнее звание – оберфюрер СС.], и когда я после доклада секретаря вошел в кабинет, он закрыл эту самую папку, положив ее на массивную столешницу темного дерева.
   – Послушайте, Эрих, – сказал Зиверс, поднимаясь из кресла, – у меня к вам интересное дело. Я знаю, вы любите такие дела.
   – Какие – «такие»?
   – Оставьте, я знаю вас давно – вы авантюрист. Впрочем, все мы авантюристы. Или… нет?
   Я молчал.
   Зиверс, обойдя стол, присел на его краешек и положил руку на папку.
   – Помните Отто Рана [9 - Отто Ран (нем. – Otto Rahn, 1904–1939). Немецкий писатель и исследователь, автор ряда книг, связанных с историей катаров и поиском Грааля, археолог-любитель, сотрудник Аненербе с 1936 г., последнее звание – оберштурмфюрер СС.]?
   – Конечно. Какое-то время я помогал ему по катарам.
   – Ну да, ну да… Ран был одержим своей идеей. Я хочу, чтобы вы взялись за это дело с таким же рвением и интересом, как он. Это, конечно, не Грааль, но… Мы сейчас сильны и успешны, и дела наши на востоке идут превосходно. Вы слышали последние сводки?
   – Конечно.
   – Так вот, с расширением нашего жизненного пространства мы должны расширять ареал наших поисков. Я хочу, чтобы вы ознакомились с содержанием этих бумаг и готовились в дорогу. Почитайте.
   Зиверс протянул папку мне.
   – Если возникнут вопросы, загляните к Вайгелю [10 - Вайгель Карл Теодор (нем. – Karl Theodor Weigel, 1892–1953). Немецкий историк, рунолог, автор ряда книг по рунологии, член СС с 1936 г. Первоначально был заведующим сектором изучения символов учебно-исследовательского отдела Аненербе по письменам и символам, затем стал руководителем отдела. Последнее звание – штурмбанфюрер СС.], госпоже Шмидт [11 - Аннегрет Шмидт (нем. – Annegret Shmidt? – ?). Библиотекарь общества Аненербе. Местонахождение библиотеки – замок Оберайхльберг вблизи Ульма.]. Она, кстати, готовит для вас дополнительный материал по этому делу, в общем, работайте, работайте. Три дня вам на ознакомление с документами – время не терпит. Потом зайдете ко мне. Свободны.
   Я уже взялся за ручку двери, когда Зиверс сказал:
   – Кстати, подумайте, кто из сотрудников вам понадобится – выбирайте разумно. Нам нужен результат. Только не набирайте целую команду, достаточно двоих, троих. Экспедиция будет потом, а пока – только разведка. Да, и будьте осторожны! Прифронтовая полоса, от случайностей никто не застрахован. В общем, не суйте голову в петлю, – Зиверс рассмеялся, – она нам еще пригодится… ваша голова. Все. Идите.

   В своем кабинете я застал Янкуна [12 - Герберт Янкун (нем. – Herbert Jankuhn, 1905–1990). Немецкий историк и археолог, профессор, член СС с 1937 г., с 1938 г. – сотрудник Аненербе, заместитель руководителя, а с 1940 г. руководитель учебно-исследовательского отдела раскопок. Последнее звание – оберштурмбанфюрер СС.], который удобно расположился на кожаном диванчике с чашкой кофе и свежим номером газеты в руках.
   – Ну, что там Зиверс? – спросил Янкун, сворачивая газету, – задал вам задачу?
   – Все туманно, я еще не ознакомился с делом.
   – Ничего. Он звонил мне только что, сказал, чтобы я оказал вам содействие людьми. Примете решение – обращайтесь.
   – Хорошо.
   – Знаете, я подумываю об организации экспедиции в Крым. Восточные готы. Что скажете? – Янкун поднялся с дивана и сделал маленький глоток, продолжая рассматривать меня.
   – Но мы еще не заняли Крым.
   – Это вопрос времени. Вы, насколько я знаю, бывали в Крыму?
   – Да, в 20-х.
   – Ну вот, с вами нам будет проще. Хорошо. Знакомьтесь с делом и обращайтесь.
   Янкун бросил газету на диван и вышел, оставляя за собой запах свежезаваренного кофе.
   Проводив его взглядом, я расположился за столом, пододвинул ближе пепельницу, достал из ящика стола красный карандаш и начатую пачку сигарет. Помнится, русские говорят, что работу надо начинать с перекура. В папке лежали приблизительно двадцать машинописных страниц и несколько топографических карт с пометками. Отложив карты в сторону, я начал читать.

   Поменяв местами некоторые фрагменты текста, я вставил вперед воспоминания Кнорринга, немного «олитературил» язык повествования и, перечитав затем то, что получилось, мягко говоря, пришел в восторг. Вообще-то чувство эйфории на меня накатывало еще в процессе перевода, но результат…
   Ощущение было сходно с тем, когда на копе [13 - Сленг археологов-любителей. Соответствует понятию «раскопки».], пробродив полдня или больше, впустую перебросав кучи земли, среди частых сигналов консервных банок и бесполезного шмурдяка [14 - Сленг археологов-любителей. Соответствует понятию «мусор», «находка, не представляющая интереса».], вдруг ловишь устойчивый, хороший сигнал и, начав копать, находишь интересную или редкую вещь, такую, какой у тебя еще не было.
   Пробежав по тексту глазами еще раз, я испытал сильное желание немедленно выучить немецкий язык, чтобы прочитать все эти неполные пятьсот страниц сразу. Возможно, так бы и случилось, знай я его… этот немецкий язык.
   Когда я получил выписанную из США книгу Дэвида Гланца [15 - Дэвид Гланц (англ. – David Glantz, 1942 – настоящее время). Полковник американской армии, военный историк, издатель журнала The Journal of Slavic Military Studies, автор книг по истории второй мировой войны, специализирующийся на событиях Восточного фронта.] «Red Storm over the Balkans», я читал ее везде, где только можно, даже в машине, стоя в пробках. Что интересно: раньше я никогда не покупал подобные книги на языке оригинала, и когда в первый раз открыл и пролистал «Red Storm…», состояние было аналогичное тому, которое присутствовало сейчас. Признаюсь – я даже растерялся, хотя изучал английский и в школе, и в институте, и на курсах. Даже при всем этом я не был уверен, что справлюсь. Два дня я обращался к словарям, находя специфичные слова, характерные для военной литературы, но потом вдруг все пошло само собой. Читать стало легко – как обычную книгу на русском языке. Просто было интересно. Просто хотелось прочитать. Я ее «проглотил», эту книгу.
   Вот и теперь, вернувшись к страницам оригинального текста, я просматривал их снова и снова, листал, искал названия знакомых с детства мест, и этот документ интересовал меня все больше и больше. Вроде как купил «кота в мешке», а тут оказывается все гораздо интереснее.
   В общем, с каждым найденным знакомым населенным пунктом я все больше утверждался в правоте своего решения, созревшего в разговоре с Кириллом – разбить документы на части, что-то переводить самому, а что-то доверить специалистам.
   Исходя из цены даже в 10 долларов за страницу и свободных наличных денег, я смог бы уже на следующий день заказать перевод двадцати страниц, но сначала надо было отдать Кириллу его гонорар, а это значит, что пока придется поработать самому. На все средств не хватит. Однако все же следовало побывать у магазина «Нумизмат» – просто присмотреться. А если все сложится удачно, и найдется переводчик по сносной цене – деньги можно, например, снять с кредитной карточки. Или занять. В общем, будет день – будет пища.

Эпизод 2. Магазин «Нумизмат»

   Суббота, утро – дорога практически свободна. Путь от Боровского шоссе через Ленинский проспект до площади Гагарина, затем съезд на третье кольцо на Волгоградку и до Таганской площади занимает чуть более сорока минут. Судя по навигатору, Гончарный переулок где-то совсем рядом. Вообще-то я неоднократно бывал здесь, но никогда не обращал внимания ни на скопление людей у магазина, ни на вывеску «Нумизмат». Просто это не было мне нужно. Кроме того, до вчерашнего дня я и не знал, что в Москве есть такой магазин.
   Двигаясь уже пешком, я свернул за угол и увидел зеленую вывеску, а рядом – группы людей, сидевших, стоявших, разговаривавших у парапета и ограды, возле разложенных на импровизированных столах коробочек, папок и альбомов для монет. Даже при такой скверной погоде народа было достаточно много. Заняв позицию у светофора, я закурил и решил присмотреться к процессу торговли и обмена. Толпа постоянно находилась в движении. Люди переходили от столика к столику, от парапета к ограде и обратно, рассматривали, спорили, что-то обсуждали. Я курил, размышляя, как же быть дальше. Мне нужен переводчик, но что ему делать среди нумизматов?
   Не успел я выкурить и полсигареты, как ко мне подошел мужчина примерно 35 лет:
   – Чем интересуетесь?
   Я даже как-то растерялся от этого неожиданного внимания к себе.
   – Да так…
   – Продаете или ищете чего?
   – В общем, да, ищу, но не монеты.
   – Карточки, жетоны?
   – Нет.
   – И что же?
   Я уже пожалел, что вступил в разговор. Было бы глупо сказать, что мне нужен переводчик. Действительно, что делать переводчику у магазина «Нумизмат»? Вот уж точно – бред какой-то…
   Он стоял и ждал. Затянувшись сигаретой, я, наконец, произнес:
   – Вообще-то меня интересуют книги времен второй мировой войны, оригинальные, на немецком языке.
   (Это первое, что пришло мне в голову.)
   – Книги? – мой собеседник удивленно хмыкнул, – так вы не по адресу. Книги в Олимпийском, а здесь нумизматика.
   – Но… мне посоветовали… сюда.
   – Вас обманули, – с этими словами, потеряв, видимо, всякий интерес ко мне, он развернулся и направился к толпе у магазина.
   Я продолжал курить, наблюдая за ним. Мужчина подошел к человеку, наливавшему из термоса чай, наверное, к своему товарищу, что-то сказал ему – тот бросил на меня взгляд и, покачав головой, продолжал подготовку к чаепитию.
   Вот идиотское положение! Я достал телефон, хотел, было, позвонить Кириллу, но передумал и, подержав его в руке, снова сунул в карман. Урны как назло рядом не было, и мой окурок полетел к углу дома, где в коробке из-под обуви лежали пустая пивная бутылка и грязная пачка из-под сигарет. Оторвавшись от светофора, я направился в толпу, решив, что если уж приехал сюда, то хотя бы погляжу, чем торгуют люди.
   Не знаю, как там бывает обычно, но у меня создалось впечатление, что большинство продавцов давно друг с другом знакомы и ходят сюда как на работу. Конечно, встречаются отдельные граждане, не относящиеся к компании местных «старожилов», и их появление вызывает живой интерес у перекупщиков, подобных тому, что подходил ко мне у светофора. По всей вероятности, меня приняли за одного из таких неопытных новичков. Перекупщики «фильтруют» их коллекции, пытаясь найти наиболее интересные экземпляры, предлагая при этом низкие цены. Но вот если вы захотите что-либо купить, то, скорее всего, цена продажи будет высока. Такой вот «бульон» из завсегдатаев, интересующихся, грамотных покупателей, понимающих и знающих цены, и залетных – таких, как я, «варился» на углу Гончарной улицы и Гончарного переулка. Зеленая вывеска магазина привлекала неопытных коллекционеров, на пути которых появился стихийный рынок. Его участники покупали, продавали, меняли один товар на другой, отсекая посетителя от организованной торговой точки.
   Я иногда останавливался у лотков и рассматривал монетки, отвечая на стандартный вопрос: «Чем интересуетесь?» стандартным ответом: «Просто смотрю», и, в конце концов, добрался до самого магазина. Внутри, за оконными стеклами текла совсем другая жизнь, спокойная и размеренная. Три посетителя, склонившись над прилавками, рассматривали товар, четвертый беседовал с продавцом. Сделав кружок по залу и поглазев на витрины, я снова вышел на улицу с твердым намерением уехать домой по причине полной бесполезности этого моего «похода».
   На выходе из «толкучки» передо мной появился человек с термосом, тот самый, который во время нашей беседы с его напарником у светофора заваривал чай, но теперь он был один.
   – Интересуетесь книгами? – спросил он, наливая себе очередной стаканчик чая.
   – Есть немного… Что можете предложить?
   – Много чего. А что вас конкретно интересует по немцам?
   Хороший вопрос! Я не был готов к нему, поскольку толком не знал ни одного автора и ни одного названия книг этого периода. В голове крутились только «Майн Кампф» Гитлера, Клаузевиц без названия – только и всего…
   Я достал сигарету, прикурил от любезно предложенной собеседником зажигалки и вспомнил:
   – Ну, вот, например, Ханс Киссель, «Катастрофа в Румынии. 1944». Оригинальное издание.
   – Киссель не издавался во время войны, – он отхлебнул из стаканчика, – это книга послевоенная.
   – Знаю. Издание 1964 года. Просто давно искал. Давайте начнем с этого. Ну, так что скажете?
   – Я посмотрю у себя, – ответил он уклончиво, – оставьте телефон – перезвоню на неделе.
   – Скажите свой номер, я наберу – и вы запишете в память мой телефон.
   – Я свой дома забыл. Давайте так – просто напишите мне свой номер, хорошо? Минутку…
   Он поставил стакан на парапет, открыл потертый портфель и, порывшись в нем, протянул мне замусоленный блокнот и ручку. Я записал телефонный номер одного из моих мобильников, которым не пользовался уже несколько месяцев.
   – Простите, как вас зовут?
   – Владимир, – он взглянул на написанный мной номер. – Но предупреждаю – старые книги стоят дорого, вы понимаете, да?
   – Назовите цену, покажите книгу – поторгуемся.
   – Хорошо. Я позвоню вам, – он взял с парапета стаканчик с чаем, – на этой неделе.
   – Договорились.
   Мы распрощались, и я направился к машине, сомневаясь, правильно ли поступил, оставив незнакомому человеку номер своего телефона. Да черт с ним! Там денег все равно мало, ну, выключу, если что, или заблокирую. Не трагично…
   Поворачивая в Гончарный переулок для съезда на Садовое кольцо, я непроизвольно взглянул на то место, где мы беседовали с Владимиром. Он стоял ко мне спиной и… разговаривал по мобильному телефону. «Вот жук! – подумал я, – а мне сказал, что телефон дома забыл». Неприятное чувство обманутого человека преследовало меня до самого тоннеля под Ленинским проспектом. Здесь движение стало плотнее, и я свернул на съезд в область.
   Долго гремя ключами, я, наконец, открыл дверь и зашел в квартиру. В коридоре у входа в спальню стояла Катя, растрепанная, немного заспанная.
   – Где ты был? Я только что проснулась, – сказала жена, картинно потупившись.
   – На Таганке.
   – А что ты там делал?
   – Надо было встретиться с человеком.
   Она растянула на себе на манер юбочки красную пижаму с котами:
   – А я все спала, спала, проснулась – тебя нет. Мы с кошенькой спали бы дальше, но тут услышали, что ты пришел. Хочешь поесть? Только вот я ничего не готовила, – она вздохнула и состроила детскую рожицу, выпятив нижнюю губу.
   Эта пижама с котом, кошкой и тремя мелкими котятами, бредущими гуськом, детское поведение и босые ноги в пижамных брючках просто выбивают из колеи.
   – Ну, сейчас что-нибудь придумаем, – я направился в ванную мыть руки.
   Если хочется быстро перекусить, то (как вариант) можно разбить в глубокую тарелку пару сырых яиц, добавить молока, тщательно все это перемешать и положить в тарелку белый хлеб, нарезанный небольшими ломтиками. Даем хлебу пропитаться смесью и жарим на сковороде с хорошим куском сливочного масла. Но только так, чтобы масло не перегорело, а готовый продукт получился с корочкой. Чашка чая, но лучше кофе с молоком будет хорошим дополнением к блюду. Нас обоих это устроило.
   – Что будем делать?
   – Мне надо поработать с бумагами, – я встал из-за стола, складывая тарелки в раковину.
   – Опять немцы? – Катя вздохнула, – хочешь, я тебе помогу?
   – Интересно, каким образом?
   – Я в школе учила немецкий. Может, надо что-то перевести?
   – Да ладно, ты же не помнишь ничего!
   – Ну, что-то все же помню.
   – Нет, не надо. Я сам.
   – Ну, тогда я сварю борщик. Хочешь борщик? Кстати, у нас есть свекла?
   – Вот это хорошая мысль! Вроде была. А что со сметаной?
   Она открыла холодильник, осмотрела полки:
   – Сметаны нет. Надо купить.
   – Ладно, пойду за сигаретами – куплю.
   На часах – начало первого. Засев за ноутбук, я опять погрузился в процесс обработки, редактирования и перевода. Ближе к шести вечера, после чистовой правки у меня получилось следующее:

   Итак, мы ищем некий предмет, описание которого весьма скудно. Все, что мне удалось выяснить за несколько дней, что предшествовали отъезду, дает некую зацепку, но не гарантирует успеха. И сейчас, когда мы уже подъезжали к мосту через Прут, я пытался вновь и вновь выстроить в логическую цепочку все факты, которые мне удалось получить, в том числе, в библиотеке замка Оберайхльберг.
   Мост был разрушен, и колонна машин, замедляя движение, выстраивалась в очередь, чтобы пересечь реку. Даже обгоняя колонну, мы, с приближением к границе, все чаще притормаживали по требованию патрулей для проверки документов. Все это, и в дополнение – полотно дороги, становившейся все хуже и хуже с приближением к Пруту, серьезно замедляли наше движение. Уже на подъезде к наведенной рядом с разбитым мостом переправе, нас остановила жандармерия для очередной проверки. Унтер-офицер с блестящей бляхой-нагрудником просмотрел документы, заглянул через открытое окно водителя в машину и, увидев нас троих, извинился, отдав честь. Движение колонны было остановлено, и наша машина, подскакивая на досках понтонов, пересекла бывшую границу вне общей очереди. Мы въехали в Бессарабию.

   21 июля 1941 г.
   К 11 часам вечера переехали через Прут. Мост взорван, но саперы навели переправу рядом и занимаются его восстановлением. Наш пропуск производит впечатление!
   Въехали в Скулень. Населенный пункт разрушен. Русские упорно сопротивлялись. Обочины полны битого кирпича, кусков глины, дерева. Продвигаться вперед тяжело – дороги забиты техникой и солдатами, мы направляемся на восток!
   Остановились у коменданта. Ужинали. Комендант угощал вином и провозглашал тосты за победу, за священный союз против большевиков. Конечно, это не французское вино, но тоже неплохо.
   Жизнь на дорогах начинается с наступлением темноты. Плотность движения возрастает, а днем падает. Причина проста – русская авиация максимально возможно противодействует нашему продвижению. Сегодня на переправе весь день мешали авианалеты. Именно это и стало одной из причин вечернего затора при подъезде к реке. Конечно, и наша, и румынская ПВО работают отлично, русские несут потери, но надо отдать должное – смелости и напора их пилотам не занимать.

   22 июля 1941 г.
   Выехали из Скулень после 15.00. Двигались без происшествий до самого вечера. Ночевать решили в Тодирешть – так спокойнее. Несмотря на то, что наши и союзные войска продвинулись достаточно далеко, на дорогах бывают инциденты со стрельбой.
   На ночлег устроились снова в комендатуре. Ближе к часу ночи я проснулся от криков. Внизу, перед крыльцом, в свете фонаря увидел русского, которого конвоировали два румына. Русский был в грязной гимнастерке, без ремня и головного убора, сапоги серые от пыли. Дежурный румынский офицер сначала кричал на него, потом пошли в ход кулаки. Я сделал еще несколько затяжек и не стал смотреть дальше – бросил сигарету и ушел спать.
   Однако интересная штука получается. Судя по всему, немец получил задание что-то найти, и если я не ошибаюсь, он искал это в Бессарабии. Во всяком случае, похоже на то. Здесь и далее в бумагах встречались названия населенных пунктов, которые я знал, в которых бывал, о которых читал или когда-либо находил на старых картах. Да и люди, отправившие его в экспедицию, тоже были сами по себе интересны.
   Вольфрам Зиверс – глава Аненербе.
   Роберт Янкун – в той же организации руководил учебно-исследовательским отделом по раскопкам.
   Если фамилии первых двух были у меня на слуху, то вот что касается Аннегрет Шмидт – ее я встретил впервые. После некоторых поисков выяснилось – эта дама была библиотекарем Аненербе, а труднопроизносимое название замка, где располагалась библиотека «Наследия предков», пришлось исправить – в написании его я ошибся.
   Словом, компания – что надо. Очевидно, наш «герой» Эрих Эйке из той же структуры. Сказать кому-нибудь, что мне достался дневник офицера Аненербе с записками по Бессарабии – никто не поверит! Я сделал несколько нервных кругов по лестничной площадке, выбросил сигарету в консервную банку на окне и сбежал вниз. Нужен переводчик!
   В связи с новой задачей в голову приходили разные идеи. Большие города из поиска в данном случае следует исключить – там уровень жизни выше, следовательно, и цены на услуги переводчиков недешевы. Для мен я предпочтительны либо российская глубинка, либо ближнее зарубежье, например, Украина или Молдова, еще лучше – Приднестровье. Учитывая, что уровень зарплаты там около трехсот «зеленых» в месяц, наверняка можно найти подходящего специалиста по сходной цене. Скажем так, цена за страницу в диапазоне от 6 до 8 долларов была бы для меня приемлемой, но вопрос вот в чем – смогут ли гражданские переводчики справиться с весьма специфической тематикой – военными документами? К письму-запросу следовало бы приложить образец текста, а там – увидим.
   Я зарядил в поисковике «переводчик с немецкого» и получил несколько десятков страниц предложений, причем на первых позициях в результатах были автоматические переводчики. Значит, необходимо сменить словосочетание для поиска. После нескольких вариантов, результатом которых опять оказались в основном переводческие программы, я решил акцентировать внимание на индивидуальных услугах, попробовав в Яндексе следующий запрос: «Частные услуги по переводу текстов на немецком языке». Полученный результат был значительно лучше. Добавив «в Тирасполе», я выбрал, как мне показалось, несколько наиболее подходящих адресов, и направил по ним письма, приложив к каждому по странице дневника.

Эпизод 3. Сергей Николаевич

   К середине марта главный санитарный врач империи сообщил через посредников, обычно только так оно и происходит, что эпидемиологическая обстановка в Москве улучшилась. Вероятно, ему виднее, там, за пределами нашего суетного мира, но я этого улучшения не заметил. Жена жаловалась, что в метро все кашляют и чихают, сморкаются в бумажные одноразовые платочки, а я, оторванный от толпы в своей машине, как-то не очень придавал этому значения.
   В конце месяца у меня начался насморк, потом запершило в горле, и я даже испытал, каюсь, чувство вины, подпортив уже почти безоблачную статистику Минздрава. К вечеру поднялась температура – значит, лучше посидеть дома несколько дней, чем болеть еще недели полторы или две. Утром я отзвонился руководству, проинформировал о болезни, и на предложение: «Ты уж, давай, лечись» сообщил, что на это мне потребуется, вероятно, дня три или четыре. Жена ушла отбывать за деньги рабочий день, а мы с Маруськой продолжали дремать каждый на своем месте – я на кровати, а она на кресле, удобно свернувшись калачиком и прикрыв мордочку хвостом.
   Проснувшись ближе к полудню с совершенно забитым носом – состояние дискомфорта просто не позволяло больше спать (уже надо было лечиться), я оделся и побрел на кухню греть чай.
   В моем случае нос лучше всего «пробивается» отривином с ментолом и эвкалиптом – по два впрыска в каждую ноздрю, и чувствуешь себя уже почти «как новенький». Большая кружка чая с медом, который желательно есть ложками, и таблетка парацетамола – спустя какое-то время после этого можно жить…
   Забравшись в постель, я долго щелкал пультом телевизора, перебирая, что бы посмотреть. В конце концов, остановился на телеканале «Звезда», где шел старый советский фильм про войну, улегся поудобнее и уснул.
   Телефонный звонок вытащил меня из сонной пустоты. Рингтон звучал где-то далеко, и я сначала боролся, пытаясь заглушить его, укрывшись с головой одеялом, но потом вдруг понял, что это звонят мне, и сорвался с кровати, толком не соображая, чего вдруг я так вскочил. Телефон заливался где-то на кухне, и я подхватил его, двигающийся от вибрации по столу. Номер был мне незнаком.
   – Алло? – я пытался прийти в себя и навести порядок в мыслях после экстренного пробуждения.
   – Здравствуйте.
   – Да, добрый день.
   – Я звоню от Владимира. Вас по-прежнему интересует Киссель, «Катастрофа в Румынии»?
   Какой Киссель?.. Мысли с трудом приходили в порядок. Какой Владимир?..
   – Киссель? – я, наконец, понял, о чем речь. – Да, конечно!
   – Хорошо. У меня есть оригинал. Состояние, правда, не идеальное, но сами понимаете, эта книга встречается нечасто. Тираж небольшой, 1964 год.
   – Я могу посмотреть?
   – Конечно.
   – Простите, как ваше имя?
   – Сергей Николаевич, я не представился, извините. А вы, кажется, Игорь?
   – Да, верно. Вот что, Сергей Николаевич, я сейчас не в лучшей форме – немного приболел, а если мы встретимся дня через три, – предложил я, взглянув на календарь, – например, в субботу?
   – Нормально. Значит… – возникла пауза, а затем Сергей Николаевич задумчиво произнес, – это будет 24 марта. Где встречаемся?
   – Предлагаю в «Шоколаднице», на Юго-Западной. Выход из последнего вагона метро налево, затем опять налево – рядом с «Макдоналдсом». Удобно?
   – Вполне. Давайте к 12 дня.
   – Давайте. Контрольный звонок в пятницу вечером?
   – Идет.
   – Возьмите книгу с собой. Я хочу посмотреть.
   – Само собой!
   – Кстати, сколько вы за нее хотите?
   – Двести пятьдесят долларов.
   – Хорошо. Я посмотрю и на месте приму решение.
   – Договорились.
   – Спасибо за звонок!
   – Выздоравливайте.
   Глядя на трубку, я подумал: «Кирилл был прав. Нет ничего невозможного». Правда, с переводчиком не получилось, но ни с того ни с сего нашлась давно искомая книга. Конечно, платить за нее 250 долларов я не был готов, но если дешевле… Эту книгу я искал давно, вопрос только в том, где взять деньги. Разве только снять с карточки?..
   Окончательно проснувшись, я включил ноутбук – внезапный звонок вновь пробудил интерес к дневнику немца.
   Перекочевав на кухню и найдя распознанные несколько недель назад файлы со страницами записей, я приготовил новую порцию чая с медом и принялся за работу.

   Пока Генрих и Отто играли на заднем сиденьи в дорожные шахматы, я, сидя рядом с водителем, смотрел на дорогу и думал: «Почему мне все это интересно. Есть ли в этом некий смысл, ради которого работает вся та структура, сотрудником которой я являюсь?
   Извечно нас окружает нечто непонятное, неизведанное, скрытое завесой тайны, которую мы стараемся приоткрыть, чтобы понять смысл и направить силу вновь полученных знаний в нужное нам русло. Именно – нужное нам.
   Прошлое, несмотря на бесконечные поиски ответов на возникающие вопросы, дает лишь отдельные фрагменты, складывая которые мы пытаемся получить законченную картину, удобную для восприятия. Логика построения этой картины напрямую связана с общепринятыми представлениями о жизни и ее законах, ценностях, и если что-то не укладывается в наши представления – мы пытаемся адаптировать это «что-то» – додумать, найти ему место, установить некие связи таким образом, чтобы это воспринималось логично. Логично с нашей точки зрения и с позиции общества, в котором мы живем, с его принципами и моралью. В этом, вероятно, наша главная и постоянная ошибка.
   Моя организация освободила нас от каких-либо догматов.
   Свободное творчество наиболее продуктивно, поскольку нестандартные решения, подчас совершенно алогичные для общепринятых представлений, могут давать потрясающие результаты.
   Шлиман [16 - Иоганн Людвиг Генрих Юлий Шлиман (нем. – Johann Ludwig Heinrich Julius Schliemann, 1822–1890). Немецкий археолог-любитель. Составил огромное состояние торговлей. В 1863 г. оставил коммерческую деятельность и занялся отысканием мест, упомянутых в гомеровском эпосе. В 1869 г. высказал предположение, что местонахождением Трои является холм Гиссарлык в Малой Азии. Раскопки 1870–1873, 1878–1879, 1882–1883, 1889–1890 годов подтвердили гипотезу Шлимана. Он доказал, что гомеровский эпос имеет солидную фактическую основу.]нашел Трою по Гомеру. Легенды несут в себе зерно правды.
   Вирт [17 - Герман Вирт (нем. – Herman Wirth, 1885–1981). Учёный, этнограф, специалист по древние религиям, символам и языкам. Один из основателей и первый руководитель Аненербе с 1935 по 1938 год. В 1938 г. по идеологическим разногласиям с Гиммлером был уволен из Аненербе, при этом продолжал сотрудничество с организацией вплоть до ее ликвидации в 1945 г.], продолжительное время занимаясь народными обычаями, обрядами, анализом фольклора, пришел к выводу, что все известные нам с детства сказки – вариации древнейших мифов. Все это – наследие изначальной религии народа, населявшего прародину современного человечества. Менялись боги, их имена, и изначальное, пересказанное и переписанное многократно, переведенное на другие языки, также меняло свой смысл, а иногда и содержание. Но согласитесь, ведь что-то за всем этим было, что-то легло в основу легенд – какое-то действительное событие, достойное того, чтобы его записать.
   Вот так и с нашим заданием. Происходило ли все это на самом деле или, может, чей-то вымысел? Сомневаюсь ли я в том, что задание, которое мне поручено, может принести результаты? Откровенно – да. Ран тоже определил место поиска совершенно не научным методом. Монсегюр… Кто бы предполагал? Кроме того, изначально считали, что это чаша, но в конце концов все было переосмыслено. Возможно, что-то подобное ждет и нас, и не будет никакого предмета.
   Сегодня мы встали рано, где-то около 6 утра. Водитель уже был на ногах и возился возле машины, ковыряясь в моторе.
   Легкий завтрак из пары яиц всмятку, свежих помидоров, брынзы, зеленого лука, бутербродов с маслом и кофе был по-деревенски прекрасен. Комендант настаивал на рюмке-другой сливовой цуйки [18 - Фруктовая водка, для приготовления которой обычно используют сливы.], но мы отказались – только начало восьмого, а воздух уже горячий – значит, днем будет пекло. Какая к черту цуйка?!
   Пока Отто и Генрих контролировали погрузку багажа в машину, я приготовил зеленый чай в термосе и вышел к ним, закуривая первую за этот день сигарету. Водитель уже запустил двигатель, мои коллеги рассаживались по местам, а под фонарем, где вчера били русского, румын с лопатой засыпал землей темное пятно.
   Достав из планшета карту, я разложил ее на крыле машины и показал водителю маршрут движения. Направление – Темелеуць.

   23 июля 1941 г.
   Наш путь лежал в Темелеуць. Это первое место, которое следовало посетить. Точнее, сам населенный пункт нам не интересен, нужно осмотреть место смерти Потемкина. Это недалеко от селения Редень.
   Разбитая дорога, особенно от Тодирешь до Лидовки. Ехали, не спеша. От Лидовки и дальше – несколько лучше. Памятник я видел только на старой фотографии, которая лежала в деле. Интересно, каков он воочию.
   Нас в машине четверо, а еще – стрелки на двух мотоциклах сопровождения. Перед машиной и позади неё. Не завидую этим мотоциклистам. Несмотря на жару и всепроникающую пыль, у нас в машине все же относительный комфорт, а они вынуждены к тому же париться в своих плащах.
   К обеду мы были на месте.
   Если Генрих прилетел из Берлина вместе со мной, то Отто я забрал уже в Румынии. Они там искали руны, точнее, древние рунические символы. Я был там в 1938-м, навещал Альтхайма [19 - Франц Альтхайм (нем. – Franz Altheim, 1898–1976). Немецкий историк и филолог, профессор, руководитель учебно-исследовательского отдела древней истории. Один из участников экспедиции Аненербе на Ближний Восток в 1938 г.] и уже тогда отметил его, Отто, как грамотного специалиста. Он участвовал в экспедициях Вирта и считал его своим учителем, впрочем, тот тоже неплохо о нем отзывался. Отто был убежденный атеист. Современных богов он не признавал, а Библию считал искаженным переводом древних текстов, адаптированных под те цели, ради которых император Константин и сделал религию государственной. Поклонник Ницше [20 - Фридрих Вильгельм Ницше (нем. – Friedrich Wilhelm Nietzsche, 1844–1900). Философ, профессор классической филологии Базельского университета. Автор «философии жизни», поэт. Работы Ницше способствовали созданию образа сверхчеловека, культа сильной личности, индивидуалистически преодолевающей мир вне всяких моральных норм в сочетании с романтической идеей «человека будущего», оставившего позади современность с её пороками и ложью.], Отто был уверен в том, что у любого человека нет предрешенной судьбы – он сам формирует ее линию, создает свое будущее. Впрочем, я тоже не верю в бога.
   Рунами у нас занимались давно, а учебно-исследовательский отдел по письменам и символам был создан в июле 1935-го и стал первым научным отделом в Аненербе. Вирт руководил отделом с его основания и до тех пор, пока не договорился до того, что чистой расы быть не может. Даже – нет, он не «договорился», просто выводы были сделаны, исходя из логики его рассуждений. Вирта, как и Рана не столько интересовали вопросы прикладного применения результатов тех исследований, которые они проводили, сколько само исследование и поиск истины. Ран искал Грааль, потому что верил в него, Вирт искал ответ на другой вопрос – о связи рун и праязыка древних ариев. Если есть знаки – значит, должен быть язык. А если знаки присутствуют на всех частях континента, значит, язык у древних жителей Земли был общий. И как теперь быть с расовой теорией? Нет, не любят у нас ошибочных выводов.
   Но самое главное, что значительно повлияло на дальнейшую деятельность института – это то, к чему пришел Вирт в результате своих исследований.
   «Бог творит, мысля», – так сказано древними.
   А это значит – Знание и Бытие – неразделимы. Поэтому понять и создать – это одно и то же.
   Если отвлечься от понятия Традиции, как совокупности исторических фактов, и рассматривать ее как сущность, которая выше времени и пространства, то тот, кто сумеет открыть ее секреты, изменится не просто в смысле знаний, но преобразится внутренне. В определенном смысле – это прорыв. Нарушение принципов материализма. Именно поэтому надо искать древние артефакты, чтобы, используя их силу, изменить мир. Точнее, изменить этот мир под себя и для себя.
   И мы ищем.
   Отто был не только учеником Вирта, но и, подобно Вирту, был свободен от предрассудков. В то же время, будучи прагматиком, он, видимо, искусно уходил от обсуждения вопросов о верности теории своего учителя относительно единства праязыка, а может быть, и высказал свое мнение по этому вопросу, «правильное» мнение, иначе не остался бы в институте. Впрочем, это не принципиально. Просто он знал свое дело, и знал хорошо. Именно поэтому мой выбор пал на него. Посмотрим, оправдаются ли мои надежды.

   Мое состояние улучшалось. Еще бы! Бесконечный горячий чай с медом, ингаляции, отказ от курения и совсем немного простейших лекарств сделали свое дело. Ближе к вечеру я был уже готов к встрече и, отзвонившись Сергею Николаевичу, подтвердил намерение увидеться в субботу, в 12 дня в «Шоколаднице».
   Вечером, смыв с себя в душе грязь болезни, я капнул в чай коньяка и, смакуя этот божественный напиток, снова перечитал весь ранее переведенный текст. Определенно, в этих, попавших ко мне документах, скрыта какая-то интрига, хотя картина по-прежнему была еще туманной. Впрочем, дневник большой, и время ответов на возникшие вопросы, конечно же, придет. Вот только без грамотного переводчика тут действительно не обойтись.
   До Юго-Западной недалеко, и мне хватило 15 или 20 минут, чтобы добраться. Погода была почти весенней, асфальт в основном чист ото льда, снег лежал только на газонах, но все еще невысокая температура не давала ему таять. Я поднимался в горку, к проспекту Вернадского, а слева, за будкой «Макавто» заигрывали друг с другом, скорее всего, студенты. Ребята пытались поймать девчонок, те со смехом отбегали, уворачиваясь. Яркая их одежда настолько контрастировала с черными, коричневыми и просто мрачными тонами одежды основной массы спешащих куда-то людей, серо-матовым небом, что казалось – эти ребята нарисованные, не настоящие в этом городе. Когда я подошел к «Шоколаднице», один из парней наконец-то поймал девушку, обнял ее, а та, громко смеясь, делала вид, что вырывается.
   В дальнем углу кафе я заметил свободный столик – удобное место для приватной беседы. Часы показывали без 10 минут полдень. Бросив портфель на соседний стул, я достал телефон, пачку сигарет и зажигалку.
   – Будете что-нибудь заказывать? – девушка с восточной внешностью положила на столик меню.
   – Капучино, пожалуй…
   – Стандартный? С корицей, карамелью?
   – С корицей. И пепельницу принесите, пожалуйста.
   Повторив заказ, она удалилась.
   Я закурил и осмотрел зал. Маловато как-то посетителей. Обычно здесь почти все места заняты. Может, потому что сегодня суббота – народ разъехался из города, может, поэтому?
   Входная дверь открылась, и на пороге появился невысокий мужчина, лет шестидесяти, с сумкой для ноутбука через плечо, в черном пальто, шапке-ушанке (странно, на улице совсем не холодно), с шарфом, повязанным петлей на шее. Он оглядел зал, увидел меня и начал присматриваться. Я поднял руку, кивнул. Рассеяно поздоровавшись с официантами, мужчина подошел к столику и спросил:
   – Вы Игорь?
   – Да. А вы, как я понимаю, Сергей Николаевич.
   – Точно, – снимая пальто, он огляделся в поисках вешалки.
   – Положите рядом, на свободное место, – сказал я. – Вешалка почти у входа – это неудобно.
   – Согласен, – произнес он задумчиво и, выдержав небольшую паузу, положил пальто.
   – Что желаете?
   – Чай. Здесь же подают чай?
   – Конечно, – я сделал знак официантке, – какой чай предпочитаете?
   – С лимоном, если можно.
   Девушка подошла к нам, доставая блокнот и ручку.
   – К моему капучино еще чай с лимоном, будьте добры… И пепельницу я просил…
   Посмотрев на кончик сигареты, на котором повис почти полуторасантиметровый пепел, я спросил Сергея Николаевича:
   – Вы курите?
   – Покуриваю. Трубкой балуюсь. Табак трубочный, знаете ли, сейчас очень хорош…
   – Вне всяких сомнений. Я сам одно время грешил.
   – Кстати, – он достал из сумки предмет, завернутый в плотную бумагу, – вот ваша книга.
   Я взял пакет и развернул упаковку. «Hans Kissel. Die Katastrophe in Rumanien, 1944». Серый картон обложки с красной вертикальной полосой и матерчатым переплетом. Darmstadt, 1964. Электронная копия этой книги, полученная из США через знакомых, почти год хранилась у меня в компьютере. Тогда я заплатил за нее 150 долларов. Сейчас за оригинал просили на сотню дороже.
   – Откуда она у вас, если не секрет? – я полистал книгу и на одной из страниц увидел желто-коричневое продолговатое пятно.
   – Пепел упал, – Сергей Николаевич посмотрел на меня серо-голубыми глазами, – я тогда еще курил сигареты. Эта книга из моей коллекции. Просто у меня два экземпляра. Видите экслибрис на первой странице?
   Я открыл первую после обложки страницу. Над эмблемой издательства стояла овальная печать экслибриса с двумя скрещенными мечами и надписью по овалу: «Si vis pacem para bellum [21 - «Хочешь мира – готовься к войне» – латинская фраза из сочинения Корнелия Непота (94–24 гг. до н. э.) – «Эпаминонд», V, 4: Paritur pax bello. («Мир создается войной»).]. Коваленко С.Н.».
   – Оригинально. Так, значит, вы коллекционируете книги?
   – Да. Но только по военной тематике. История, теория и практика. Я сам бывший военный.
   Наконец, мне принесли капучино и пепельницу, а моему собеседнику – чай с лимоном. Сделав несколько глотков кофе, я начал осмотр книги с конца. Знакомые карты-схемы были на месте.
   – Так сколько вы хотите за нее?
   – Двести тридцать, – он посмотрел на книгу и достал носовой платок.
   – Двести, и я беру.
   Сергей Николаевич промокнул нос и, аккуратно сложив платок, сказал:
   – Двести десять.
   Я рассмеялся.
   – Сергей Николаевич, десять долларов играют существенную роль? Я предлагаю вам круглую цифру. Электронная копия этой книги у меня уже есть – просто хотелось получить оригинал. Двести. Давайте двести прямо сейчас, рублями по курсу.
   – Хорошо, – он больше не спорил.
   Я достал из кармана кредитку и направился к банкомату. Через несколько минут Сергей Николаевич пересчитал деньги и, спрятав их в карман, принялся за остывающий чай.
   – И много у вас книг? – спросил я, возвращаясь к остывающему капучино.
   – У меня хорошая коллекция. Есть всё – наши издания, англичане, американцы, немцы, другие страны.
   – Вы просто собираете? Или…
   – Я их читаю, – он удивленно взглянул на меня. – Какой смысл просто собирать книги? Чтобы хранить на полках?
   – Так вы читаете на немецком?
   – Не только.
   – Послушайте, – я отодвинул полупустую чашку и полез в портфель. – У меня есть кое-что, и мне нужна ваша помощь. Хотите еще чаю?
   – Можно. Признаться, я продрог и чувствую себя не лучшим образом. Погода дрянная.
   – Да, весна затягивается, – я достал десяток страниц дневника, распечатанных на принтере, – посмотрите это.
   Он полез в карман за очками.
   – Будьте добры, – я поймал проходившую к соседнему столику официантку, – принесите мне еще капучино и чай с лимоном – моему коллеге.
   – Может быть, мед? – предложила официантка.
   – Отлично! И мед давайте, – я повернулся к Сергею Николаевичу.
   Надев очки, он внимательно читал текст. Я опять закурил, откинувшись на спинку стула. Ему, скорее всего, за 60. Конечно, не молод, но держится хорошо.
   У меня заканчивался второй капучино, а он, рассеянно поболтав ложкой в своей чашке, продолжал читать.
   – Где вы это взяли? – наконец отложив последнюю страницу, он посмотрел на меня поверх очков.
   – Вы собираете книги, я – документы. Это один из них.
   – Это – фрагмент, я правильно понял?
   – Верно. Документ достаточно объемный, но поскольку я не владею немецким, мне нужен переводчик. Обращаться на сторону я не хочу. Видите ли, текст здесь специфический, содержит аббревиатуры, сокращения, характерные для военных документов. Я прошу вашей помощи в переводе. Конечно, по разумной цене. Что скажете?
   Он задумчиво взял ложечкой мед, отпил чай:
   – Уже остыл… Хорошо. Я не буду завышать цену. Скажем, восемь долларов за страницу вас устроит?
   – Объем работы большой, это серьезные деньги, но, давайте попробуем. Материалы у меня в электронном виде, вам как удобнее работать – с листа или с экрана?
   – Лучше с листа, хотя наличие электронной копии будет не лишним. Сколько страниц необходимо перевести?
   – Всего их около пятисот. Но я ограничен в средствах, поэтому разобьем документ на части – поработаем с первой сотней страниц. Впрочем, часть я уже пытался перевести. Я дам вам мой вариант прочитать – исправьте ошибки, хорошо?
   – За правку обычно берут деньги, но я не возьму. Мне интересно, что там дальше. Насколько я понимаю, там что-то связано с Потемкиным, они ищут какой-то предмет. Верно? Это подлинные документы?
   – Скажите, стал бы я платить за перевод подделки? Документы получены из Штатов, из национального архива. Электронная копия.
   – Понятно. Ну что же, давайте попробуем. Сто страниц, говорите?
   – Да. Приблизительно такое количество – точно не скажу. Вообще дневник включает записи по 1941 и 1944 годам. 1942-й и 1943-й отсутствуют. Основной материал касается 1944 года.
   – Понятно.
   – У вас есть электронная почта?
   – Конечно.
   – Напишите мне здесь, – я перевернул лист документа чистой стороной и протянул свою ручку, – отправлю вам первую партию сегодня вечером. Оплата по факту. Вас устроит такой вариант?
   – Вполне. Определитесь с количеством страниц для перевода и высылайте. Телефон ваш у меня есть, мой у вас – тоже. По окончании работы, по каждой партии я отзвонюсь.
   – Договорились. Приятно иметь с вами дело.
   – Мне тоже. В некотором роде вы – мой единомышленник, – он в первый раз улыбнулся. Мне нравятся люди, которых интересует настоящая история – лишенная купюр и не политизированная. Я думаю, все у нас получится.
   Он встал и подал мне руку.
   Вернувшись домой, я не стал откладывать дела в «долгий ящик». Исходя из возможных ближайших финансовых поступлений, собрал в один пакет около 30 страниц дневника, приложил к ним текст своего перевода вместе с оригиналами страниц и отправил весь пакет по указанному Сергеем Николаевичем электронному адресу:

   Уважаемый Сергей Николаевич!
   Согласно нашей сегодняшней договоренности, направляю вам первую часть документов. Оцените, пожалуйста, требуемое для перевода время. Это необходимо для подготовки наших взаиморасчетов по этой и следующим партиям документов.
   Мой вариант перевода нескольких страниц также найдете во вложении. Оригинальный текст прилагается. Прошу проверить и в случае выявления ошибок – подкорректировать.
   С уважением,
   Игорь.

   Ближе к вечеру пришел ответ:

   Добрый вечер, Игорь.
   Я получил ваши документы, и буду готов приступить к работе в понедельник.
   Предполагаемое время для перевода, если ничего экстраординарного не случится – неделя, максимум – десять дней.
   Готов представить вам результаты в печатном виде или в электронном – на ваш выбор.
   Общая стоимость перевода оценена исходя из наших договоренностей 8 х 32 = 256 долларов. Возможна оплата рублями по курсу.
   Я обеспечиваю «жесткий» перевод, без литературной коррекции. При необходимости, вы можете произвести коррекцию самостоятельно, исходя из смысла и текста.
   О готовности передачи результата сообщу почтой или телефонным звонком.
   С уважением,
   Коваленко С.Н.

   Мне оставалось только решить вопрос с деньгами и ждать десять дней.

Эпизод 4. Место смерти

   Неделя прошла быстро. Я ждал этого письма. Среди восьми других, черневших жирным шрифтом в открытой почтовой программе, оно порадовало заголовком «Немецкие документы» и было немедленно мною прочитано:

   Игорь, здравствуйте!
   Ваш перевод закончен.
   Я готов встретиться с вами в том же месте, что и в прошлый раз.
   Для уточнения деталей – позвоните мне вечером.
   С уважением,
   Коваленко С.Н.

   Эх, бросить бы все и сейчас, немедленно сорваться с работы! Ничего, подождем – до вечера всего лишь четыре часа.
   Выехав из Подольска в 6 вечера, я не удержался и набрал номер коллекционера.
   – Алло?
   – Сергей Николаевич, добрый вечер. Это Игорь. Получил сегодня ваше письмо.
   – Да, Игорь. Добрый вечер. Я немного поторопился с предложением о встрече – не совсем хорошо себя чувствую. Возраст, понимаете ли…
   – Да, конечно. Но если вам удобно, то готов подъехать по указанному вами адресу. Что вы скажете?
   В трубке наступило молчание.
   – Сергей Николаевич?
   – Да, я здесь… Обычно я не встречаюсь с заказчиками дома.
   – Понятно. Если не сегодня, тогда скажите – когда и где?
   – Хорошо… Приезжайте. Вот еще что, загляните, если не трудно, в аптеку, купите мне лекарства. Сейчас скажу, какие. Мне просто некого больше попросить.
   – Давайте поступим так. Бросьте мне СМС на этот телефон с вашим адресом и названиями препаратов. Я уже выскочил на МКАД в районе Варшавки, движение, судя по Яндекс-пробкам, по внутреннему кольцу свободное. Вы в каком районе живете?
   – Ближайшее метро – Фрунзенская.
   – Отлично! Это практически мое направление. Там рядом есть аптеки?
   – Есть. Несколько.
   – Давайте ваш адрес и названия лекарств – привезу.
   – Спасибо.
   – До встречи!
   Он повесил трубку, а через пару минут пришла СМСка. Я вбил адрес моего переводчика в навигатор и увидел, что до Фрунзенской, с учетом пробок, добираться примерно час с небольшим. Это значит, что до 20.00 я буду на месте.

   Заскочив по пути в аптеку на Комсомольском проспекте, я нашел на карте нужный дом и, с трудом припарковавшись, набрал номер квартиры по домофону.
   – Слушаю вас.
   – Сергей Николаевич, это Игорь. Я подъехал.
   – Открываю. 3-й этаж.
   Магнитный замок запищал, и я зашел в подъезд.
   На третьем этаже одна из дверей была приоткрыта, скорее всего, мне – туда. Сергей Николаевич встретил меня на пороге, в атласном домашнем халате – я такие видел только в кино. Выглядел он и, правда, неважно.
   – Раздевайтесь, – он кашлянул, показал мне на тапочки и отправился, не дожидаясь меня, на кухню.
   Сбросив сапоги и повесив куртку на вешалку, я направился вслед за ним. На плите закипал чайник, на столе стояли пустые чашки, банка кофе, молочник, масленка и вазочка с медом.
   Сергей Николаевич нарезал сыр и колбасу на разделочной доске.
   – Поставить машину возле вашего дома – это проблема. Вот ваши лекарства, – я выложил на стол аптечный пакетик.
   – Спасибо, – он повернулся, достал одну из упаковок, распечатал ее и выдавил из блистера таблетку, – вы очень помогли мне. Сколько я вам должен?
   – Перестаньте! Пусть это вас не беспокоит. Выздоравливайте.
   – Спасибо. Мне, право, как-то неловко, озадачил вас, да еще и денег не берете…
   – Ну, вы же один, и болеете – значит, надо помочь.
   – Тимуровец? Ну, спасибо. Присаживайтесь. Вы с работы – наверняка голодны, вот, перекусите.
   – Благодарю. Признаться, это кстати.
   – Стол, конечно, небогат, но что есть…
   – Не беспокойтесь, с молоком как у вас? Я кофе с молоком предпочитаю.
   – Так вот же – молочник на столе.
   – Да, да, я как-то…
   – Не стесняйтесь, принесу пока перевод. Я распечатал его. У вас есть флэшка?
   – Да, сейчас организуем.
   Пока он ходил за бумагами, я достал флэш-карту, налил себе кофе и начал готовить бутерброд с сыром.
   – Прошу, – Сергей Николаевич протянул десяток страниц. – В среднем, из двух – трех страниц оригинала мы имеем одну страницу формата А4. Они же тогда на машинке печатали – поэтому межстрочный интервал большой. Рукописные помарки автора дневника я выделил наклонным шрифтом – думаю, будет понятно.
   – Отлично, сейчас взгляну. Кстати, вот флэшка. Ноутбук у меня с собой, и я готов дать вам следующие 30 страниц. Нормально?
   – Конечно.
   – Ну, и насчет оплаты – вот ваши деньги. Долларов не было – я отдаю в рублях по текущему курсу Центробанка.
   – Вы почитайте сначала.
   – Конечно. Но вы же мне доверяете, и я вам доверяю. Забирайте деньги. Я сейчас почитаю немного, а дома еще раз пересмотрю. Если будут вопросы – напишу письмо. Можно?
   – Можно, – он снова покашлял, – но, думаю, вам понравится. Кстати, я посмотрел ваш перевод. Неплохо получилось. Конечно, есть некоторые неточности – я подправил. Этот файл объединён с новым переводом, моим, в один. Потом с флэшки почитаете.
   – Хорошо.
   Я отложил бутерброд, вытер пальцы бумажной салфеткой и придвинул к себе страницы с текстом:

   Я видел его на фотографии начала века, приложенной к бумагам. Румынам не интересен Потемкин, поэтому, скорее всего, памятник заброшен. Разве что большевики за год своего правления что-то успели изменить. Хотя… Вряд ли. Насколько известно, их больше интересовали вопросы наведения внутреннего порядка на новой территории.
   Машина притормозила, и я отвлекся от своих размышлений. Первый мотоцикл проехал еще метров сто, осмотрел дорогу впереди и, вернувшись, встал на боевое охранение примерно в двадцати метрах от нас. Замыкающий мотоцикл занял позицию, прикрывая тыл. Оба подали знаки, и мы вышли на дорогу, разминаясь. Это вам не автобан и не шоссе – обычный проселок. Вперед и назад – никого, только теплый летний ветерок, налетавший порывами, и запах полевых цветов. Водитель, достав припасы, занялся обедом, а мы – я, Генрих и Отто, осмотревшись, направились к интересовавшему нас месту.
   Заброшенный памятник, на удивление, хотя и был неухожен, сохранился неплохо. В высокой траве видна была установленная на квадратном основании стела двенадцати или чуть более метров высотой, из мягкого камня – ракушечника, потемневшая от дождей, пыли и времени. Недалеко от нее находился еще один камень с надписью. Раздвинув траву, мы прочли: «На семъ месте преставился князь Григорий Александровичъ Потемкинъ Таврический. Октября в 5 день».
   Я осмотрелся. Чуть ниже по склону, за дорогой, наш водитель «колдовал» с обедом, справа и слева охрана, развернув мотоциклы поперек дороги, наблюдала за местностью, а передний мотоциклист, тот, что слева, даже осматривал дорогу в бинокль.
   – Ну что, начинаем? – Генрих отряхнул пыль и сухую траву с колен.
   Я сделал несколько фотоснимков, в то время как Отто, сорвав и покусывая травинку, прошел за обелиск.
   Генрих достал из своего потертого саквояжа ореховую лозу. Присев на край обелиска и положив лозу на колени, он выбил из пачки сигарету и закурил.
   – Дайте мне 5 минут, надо настроиться, – сказал он, осматривая кончик сигареты, – отойдите в сторону.
   Отто, сделав круг вокруг комплекса, отошел к дороге, я присоединился к нему.
   Генрих докуривал.
   – Пожалуйста, не шумите, – попросил он через некоторое время, поднявшись, – я попробую поработать.
   По направлению от дороги, держа в руке лозу, он принялся медленно продвигаться в сторону памятника. Мы, молча, наблюдали со стороны. Генрих описывал вокруг обоих камней концентрические круги, останавливался, поворачивался направо и налево, двигался от памятника к камню и немного в сторону, медленно ступая по степной траве. Лоза в его руках опускалась и поднималась. Мне почему-то всегда казалось, что все лозоходцы сами её двигают. Такие, незаметные движения рук. Всегда присутствовало некое ощущение обмана. Споров на эту тему было достаточно, однако, как отмечалось специалистами, в поиске и, в частности, в археологии у лозоходцев зачастую наблюдается эффект импринтинга. Т. е. обнаруживается объект или предмет, которого уже давно нет в каком-то месте – фактически, находится его след. Как это происходит – непонятно, но я сам наблюдал подобное.

   Отодвинув чашку, я достал из пачки сигарету. Полез за зажигалкой, но вспомнил, что я в гостях.
   – Простите, у вас можно курить?
   – Можно, но не сейчас, сами понимаете… Хотите покурить – идите на балкон. Он застеклен, но там прохладно – надо набросить куртку.
   Сходив за курткой и прихватив на обратном пути бумаги, я вышел на балкон, прикрыл за собой дверь и продолжал чтение, устроившись так, чтобы свет из комнаты падал на текст:

   Через полчаса Генрих закончил.
   – Да, это место с отрицательной энергетикой, – сообщил он, – на самом деле Потемкин умер не там, где стоит этот камень с надписью, а чуть правее, судя по всему – вот здесь, – и он указал лозой на другое место. Впрочем, это не столь важно. Искомого предмета здесь нет, но я уверен, что он был при Потемкине в момент его смерти.
   Отто улыбнулся:
   – Неужели ваша лоза способна дать такую информацию? Я всегда подозревал, что в лозоходстве есть что-то шарлатанское.
   – Напрасно. В нашем подразделении с использованием лозы даже разминировали минные поля. И успешно, замечу я вам! Это достоверный факт. Думаю, что не будучи уверены в своих способностях, и не веря в лозоходство, сами вы не стали бы заниматься подобной практикой, не так ли?
   – Это точно…
   – Про геопатогенные зоны вы тоже, наверное, знаете или слышали. Неужели не встречались с необычными явлениями на раскопках? Вот здесь геопатогенная зона… Вот – здесь, – Генрих указал место между памятниками.
   – Вернемся к делу, – сказал я, – итак, что скажете?
   – Но почему вы считаете, что предмет не был захоронен вместе с князем? – Отто внимательно посмотрел на меня.
   – Дело в том, что существует описание всех предметов и наград, выложенных при похоронах у гроба умершего. Предмет в описании отсутствует. Это есть в воспоминаниях Энгельгарта – племяника князя. Ну, и у нас в папке есть опись. При удобном случае с ней можно будет ознакомиться. Вероятнее всего то, что мы ищем, не попало на всеобщее обозрение. Значит, оно оказалось в руках приближенных князя или родственников. Из родственников, вероятнее всего – к Браницкой.
   – Кто был рядом с Потемкиным в момент его смерти? В прямом контакте с князем только Браницкая и Санковский. Логично предположить, – Генрих достал из пачки сигарету, – что предмет попал в руки кому-либо из них. Вероятнее всего – случайно, о его свойствах они не знали, поскольку ни тот, ни другая в дальнейшем ничем экстраординарным не отмечены. Я, конечно, не знаю всех его свойств, только то, что мне вкратце рассказал Эрих, но, судя по тому, что эти люди не оставили яркого следа в истории, они могли быть лишь посредниками – «передаточными звеньями». Не исключаю, что предмет мог перейти к третьему лицу, либо непосредственно здесь, на месте, либо позже, по возвращении в Румынию. У меня такое ощущение, что он, скорее всего, был вывезен в Россию – все эти люди покинули Яссы, и путь их лежал к Днестру, в любом случае. А вот ближайшая переправа и наиболее используемая дорога в то время шла на юго-восток от места смерти князя. По логике место их переправы через реку – в районе Дубоссар. Вообще-то там было несколько переправ. Думаю, наша – та, что находится чуть выше по течению от места слияния Реута и Днестра. Движение от Ясс к той переправе – оптимальный путь. Но это лишь мои предположения. А что вы скажете?
   – Я скажу, что я чертовски голоден, – деланно нахмурился Отто, – предлагаю пообедать, тем более что наш водитель, наверное, уже все приготовил. Там и поговорим.
   Мы спустились к дороге. Чуть в стороне, метрах в двадцати за пыльной обочиной водитель разложил на складном столике закуску, в основном из местных продуктов. На спиртовке закипал неизменный кофе. Чай в термосе был оставлен на потом.
   Слегка подкрепившись, мы, не ожидая водителя, собиравшего обеденные принадлежности и остатки еды, вышли на дорогу, не спеша направляясь в сторону головного мотоцикла.

   – Послушайте, Эрих, вы, как старший товарищ, – Отто улыбнулся, не поднимая головы, – отмеченный Вайгелем и Краузе [22 - Вольфганг Краузе (нем. – Wolfgang Krause, 1895–1970). Немецкий языковед, кельтолог, рунолог, сотрудник Аненербе. С 1929 г. заведующий кафедрой индогерманского языкознания в Кёнигсбергском университете, специализировался на истории культуры древней Скандинавнии, рунологии и тохаристике. В 1938 г. основал Институт рунологии, который в дальнейшем перешел под юрисдикцию СС. С 1943–1944 гг. возглавлял учебно-исследовательский отдел рун и символов Аненербе.], должен, наконец, рассказать нам, что это за предмет. Все, что было сказано раньше – общие слова. Интересны детали. Мы с Генрихом понимаем важность миссии, возложенной на нас Зиверсом. Но все случилось так быстро, что нас даже не успели толком посвятить в суть дела. Мы ищем артефакт – это понятно. Нечто, напоминающее медальон. Или что-то подобное, но что в нем? Известные артефакты, которые у всех на слуху – с этим все понятно, там хотя бы ясна цель, для которой они предназначены, а здесь…
   Я расстегнул ворот кителя:
   – Вы знаете, что это дело попало к нам меньше чем неделю назад. Информации не так много, скорее, даже мало. Но дело, кажется, интересное. Кроме того, мое молчание оправдано тем, что в течение всего нашего путешествия, мы практически ни разу, за исключением ночи, не были одни, а я бы не хотел, чтобы наш разговор услышали посторонние. Сейчас самое время прояснить ситуацию – нам никто не мешает, – однако для того, чтобы понять, о чем речь, вам понадобится некоторое терпение.
   Начнем сначала.

   На балконе было прохладно. Выбросив окурок за окно, я вернулся в комнату. Сергей Николаевич ждал меня на кухне.
   – Ну, что скажете?
   – Интересно. Признаться, не ожидал.
   – Все прочитали? И про предмет?
   – Нет. Про сам предмет еще не начинал.
   – Ладно. Вообще-то, вам повезло. Очень редко встречаются подобные документы. Как правило, их нет в свободном доступе. Откуда они у вас?
   – Собираю материалы по боевым действиям в Бессарабии. На сегодняшний день в моей коллекции что-то около десяти тысяч станиц, в том числе карты и схемы. В основном немецкого происхождения. Года два назад я случайно наткнулся на статью в одном из изданий, где упоминались сотрудники вроде как подразделения оперативного штаба «Рейхсляйтер Розенберг», проводившие работы в Одесской области и в Бессарабии. Характер работ не упоминался, да и были они там совсем недолго. Эти территории уходили румынам, поэтому немцы с подобными миссиями там не задерживались, двигаясь дальше. Естественно, все, что связано с подобными структурами, представляет интерес, а с «Наследием предков» – особенно. Прежде всего, потому, что их специалисты добились прорыва по отдельным направлениям в научном и техническом плане, ну, и, наконец, они использовали в работе оккультные знания. Я мечтал что-то подобное получить, но совершенно не был готов к такому подарку. То, что сейчас у меня есть – это подарок! Бумаги, которые вы переводили, достались мне совершенно случайно.
   – И каков источник, если не секрет?
   – Не стану скрывать – в фондах Национального архива США есть много интересного. Через друзей я попросил найти мне что-нибудь неординарное по Бессарабии. Еще тогда, когда узнал о неких закрытых работах по Одессе, ну и… я только что об этом говорил.
   – Да, конечно.
   – Не прошло и двух лет, – я рассмеялся, – как в рекламе – мечты сбываются!
   Он встал и подошел к мойке.
   – Знаете, я бы посоветовал не афишировать эти документы.
   – Да я вроде бы не очень… Ну так, опубликовал несколько записей в своем дневнике на форуме.
   – Какой форум?
   – Наш форум – moldovamap.ru. А в чем дело?
   – Мало ли кто их читает…
   – Вы думаете?
   – Да, именно так я думаю. Иногда в нашем деле, – он сделал акцент на слове «нашем», и я это отметил, – не стоит афишировать свои находки. Они сами по себе ценны, без общественного признания.
   Поставив вымытую чашку в шкаф, Сергей Николаевич продолжил:
   – Когда вернетесь домой и прочитаете перевод дальше, тогда станет ясно, почему я так говорю.
   – Вы меня заинтриговали, страниц не так уж много, я готов хоть сейчас…
   – Нет-нет. Почитаете дома. Поймите меня правильно, я вас не гоню, но хотел бы прилечь. Состояние, понимаете ли, не из лучших.
   – Конечно, извините!
   – Ничего.
   Я быстро собрался. Он прошел за мной в коридор, подождал, пока я оденусь, и сказал, открывая дверь:
   – Через неделю мы узнаем, что там было дальше. Мне самому интересно.
   – Спокойной ночи. Выздоравливайте!
   – Спокойной ночи.
   Я сбежал по ступенькам и, нажав кнопку магнитного замка, вышел на улицу. Несколько фонарей тусклым желтым светом освещали пустой двор. Стрелки на часах приближались к 10 вечера.

Эпизод 5. 54-й армейский корпус

   Пока я ехал домой, на каждом светофоре меня так и подмывало взять в руки перевод, однако, куда комфортнее читать на кухне, так сказать, в спокойной обстановке, не отвлекаясь ни на какие другие дела.
   Маруська уже ждала меня, сидя посреди коридора. Когда я открыл дверь, встала, мяукнув, и не спеша отправилась в комнату. А еще говорят, что кошки «гуляют сами по себе». Нам достался экземпляр, выпадающий из общих представлений. Невероятно социальное существо, практически ни минуты не проводящее «вне коллектива». Если, конечно, дома нет посторонних. Наша болтливая Маруська постоянно забирается на колени, если кто-то присел на диван или на стул; если же хозяин или хозяйка ложатся спать – тотчас устраивается на груди.
   14 лет назад всего за 100 рублей мы с женой купили нового члена семьи (это звучит, конечно, странно, но так оно и есть). Самым удивительным для нас фактом стало то, что с некоторых пор она (Маруська) всегда ждет меня, когда я выхожу покурить на лестницу. Возвращаюсь, открываю дверь – уже сидит столбиком в ожидании, и как только зайду в квартиру, обязательно мяукнет, не торопясь двинувшись туда же, куда и я.
   Предвкушая дальнейшее чтение перевода, я быстро скинул куртку, оставил в коридоре портфель и заглянул в спальню, снимая джемпер.
   Жена, лежа на кровати, болтала с кем-то по Скайпу.
   – Чего так поздно, – спросила она, – где был?
   – На встрече. Поесть чего-нибудь имеется?
   – В холодильнике – пшенная каша.
   – С кем ты там болтаешь?
   Катя вздохнула:
   – А-а-а… С Кузиной. Представляешь, у них собака поймала на пруду дикую утку и принесла домой щенкам. Пять минут – утки нет.
   – Так то же охотничья собака – сразу видно.
   Она снова застучала по клавишам.
   – Иди, ешь.
   Пшенная каша – это я люблю!
   Поставив чайник, я достал тарелку с кашей из микроволновки и начал читать с того места, на котором остановился перед уходом от Сергея Николаевича.

   Буду сразу говорить о главном. Вспомним мифологию. Конечно, вы читали «Песнь о Нибелунгах». Или… нет? Детали опустим, чтобы не терять времени. Вопросы – по ходу рассказа или потом. Напомню содержание, чтобы все встало на свои места.
   Итак, верховный бог наших предков Один был владельцем меча «Нотунг». В те времена даже оружие имело имена. Меч обладал волшебной силой даровать своему хозяину непобедимость. Зигмунд был сыном Одина, и «Нотунг» достался ему после того, как он выхватил его из ствола огромного дерева, когда на семейном пиршестве Один, загнав меч в дерево по самую рукоять, сказал, что достать оружие сможет только достойный. Это было родовое дерево, и каждый из родственников мужского пола попробовал вынуть меч, но сумел только Зигмунд. Меч был необычный, как я говорил, однако, помимо волшебных свойств, была ещё одна особенность – его нельзя было использовать в личных интересах.
   Как вы, вероятно, помните, у Зигмунда возник конфликт с королем викингов Люнгви. Конфликт был связан с женой Зигмунда – Хьердис, которая предпочла выбрать в мужья Зигмунда, а не Люнгви. Зигмунд был старше Люнгви, и предпочтение Хьердис было непонятно викингу. В конце концов, Зигмунд и его молодая жена сыграли свадьбу, жили в согласии и, конечно, в достатке, ведь Зигмунд был вождем.
   Люнгви не простил Зигфриду женитьбы и, улучив удобный момент, напал на него. Зигмунд в бою фактически преследовал личные интересы – сохранить жену и богатство, которым владел. Ведь противник претендовал и на первое, и на второе. Лишить Зигмунда жены и богатства – вот цели, которые преследовал Люнгви. В разгаре битвы, в которой Зигмунд был неудержим и беспощаден, когда победа была уже близка, появился Один и метнул в Зигмунда свое копье.
   Теперь о копье, которое играет в этой истории немаловажную роль. Оно тоже не простое, как, впрочем, все, чем владел Один.
   Мы остановились. Я закурил и сказал:
   – Давайте постоим. Мы слишком близко подошли к охране, я не хочу, чтобы они слышали, о чем мы говорим.
   Дав прикурить Генриху, я продолжил свой рассказ.
   – Копье «Гунгнир» поражало любые доспехи, любую цель – ничто не могло ему противостоять. Кроме того, посланное в противника, оно всегда возвращалось назад, к своему хозяину. Его выковали два гнома – братья Ивальди. Отличные кузнецы, братья этим подарком хотели продемонстрировать богам мастерство подземного народа.
   Итак, Один бросил копье в Зигмунда, но Зигмунд ударом меча сумел отбить его, однако, Нотунг от удара о копье сломался. Так Зигмунд потерял божественное покровительство, и, в конце концов, сражаясь обломком меча, был смертельно ранен.
   Победа не принесла Люнгви богатства. Не досталась ему и жена противника. Сокровища Зигмунда были заранее хорошо припрятаны, а Хьердис спряталась сама. После боя она нашла умирающего Зигмунда и подобрала обломки меча. Зигмунд перед смертью сказал, что их сын, который должен вскоре родиться, выкует из этих обломков новое оружие, с которым покроет себя неувядающей славой.
   Со временем другой мистический персонаж – гном Регин, выковал из обломков «Нотунга» новый меч – «Грам» для Зигфрида, сына Зигмунда. Кстати, гном Регин был наставником Зигфрида. Металл «Нотунга» и контакт с копьем Одина придали «Граму» чудесные качества – его владелец должен был совершить множество подвигов…
   Кстати, интересный момент в этой истории. Обратите особое внимание на кузнеца, который создал меч «Нотунг». Имя его – Веланд. Вам оно ничего не напоминает? Вспоминайте. Гёте. «Фауст». Правда, там звучало другое имя – Воланд. А вот еще одно созвучное двум другим – Фаланд. Так называли черта наши предки. Стоит отметить, что у многих народов черт достаточно часто появляется в кузнице.
   Веланд – знаменитый кузнец. Возможно, он принимал участие и в изготовлении других магических мечей, кто знает… В свое время он учился мастерству у кузнеца-наставника Мимира и гномов с горы Каллав. «Нотунг» – это его, скажем так, наиболее значимая работа.
   Вы спросите, зачем я рассказываю эти «сказки»? Я бы не стал утверждать с абсолютной уверенностью, что все, о чем я вам вкратце сообщил, вымысел. Нет. Все предания базируются на реальных событиях. Весьма вероятно, что события эти с течением времени искажены настолько, что стали похожи на сказку. Впрочем, если вы, как пример, возьмете Библию, то будьте уверены в том, что эта книга, события в которой также имеют определенно мистический характер, не является копией изначальной рукописи. Многократный перевод и адаптация сделали свое дело. Ведь одно или два неправильных по смыслу слова могут изменить все содержание, или… впрочем, я отвлекся…
   Видите ли, коллеги, ни меч, ни копье сейчас нас не интересуют. Продвижение германских войск на восток – дело времени, и поиск других артефактов – задачи других экспедиций. Нам интересен именно этот, скажем так, амулет. Да, пусть будет – амулет. Ведь он таким стал.
   Изначально амулет был навершием меча. После смерти Зигфрида судьба меча точно неизвестна. В одном варианте меч захоронен вместе с владельцем, по другому – достается одному из врагов Зигфрида. Здесь уже вопрос интерпретаций истории.
   Каким образом навершие или, иначе, «яблоко» начало свой путь отдельно от остальной части меча – остается загадкой. Скорее всего – меч был каким-то образом сломан, разрушен. Далее, навершие использовалось как магический амулет. Да, амулет воина, человека активного и решительного. И раскрывается он человеку, обладающему изначально именно такими достоинствами. Амулет лишь усиливает их и позволяет добиться результата даже в самых сложных ситуациях. На навершии есть рисунок – руноскрипт, один из составляющих знаков которого Tiwaz [23 - 17-я руна старшего футарка. Руна посвящена скандинавскому богу Тюру. Это руна воина, прежде всего воина духа. Олицетворяет духовную силу и несет в себе исключительно мужскую энергетику. Основные качества Tiwaz – мужество, самопожертвование, умение использовать силу во имя высших целей, следовать своим путём, как бы тяжело ни было. Ещё одно значение Tiwaz – справедливость. Это сила, но справедливая.]. Как всякий настоящий немец, как члены нашей организации, вы, конечно, изучали рунологию – значит, знаете, что означает руна Tiwaz… Но руноскрипт – это связка дополняющих друг друга рун…Были еще две…
   Мы услышали звук мотора подъехавшей сзади машины…

   24 июля 1941 г.
   Ночевали в комендатуре Калараш Тырг. Ночь выдалась спокойная, прошел дождь. Утром, после плотного завтрака выехали на Кишинев. Жара несколько спала, дождем прибило пыль, и можно было ехать с открытым верхом машины.
   Население возвращается в деревни, восстанавливают дома, разбирают завалы. Начинают функционировать гражданские государственные учреждения. Лучшие здания в центральной части населенных пунктов, наиболее сохранившиеся, заняты под примарию, суды, комендатуры, жандармерию. На каждом из таких домов – вывеска на румынском языке. Все русские надписи замазываются краской или забеливаются.
   В районе Буковец через железнодорожный переезд выехали на новую дорогу, параллельную железнодорожной линии. Наше движение на некоторое время было прервано налетами авиации противника. Несколько румынских грузовиков из следовавшей попутно небольшой колонны были разбиты. Для нас, к счастью, все обошлось – люфтваффе вмешались вовремя.
   Обедали в Страшень у начальника жандармерии, который рассказывал за столом о партизанах, активизировавшихся в неглубоком тылу сразу после отхода большевиков. Были случаи травли лошадей и поджогов складов с горючим. По имеющимся данным, в зоне, занятой румынскими войсками, было оставлено для подрывной работы более сотни партизанских отрядов и подпольных организаций. Начальник жандармерии сообщил также, что после издания 9 июля декрета маршала Антонеску о расстреле партизан на месте, о зачистках в лесах и о работе с местным населением, активность партизан несколько снизилась, но случаи нападений, тем не менее, имеют место. Он рекомендовал нам ограничить самостоятельное ночное передвижение и усилить охрану.
   Выехали после 15 часов.

   Прибыли в Кишинев вечером, засветло. Город серьезно пострадал. Центральная его часть значительно разрушена как огнем румынской артиллерии, так и взрывами отступавших советских войск. Въезжая в город, отметил для себя множество глинобитных домов под соломенными крышами. Освещения на улицах нет, как и централизованного водоснабжения. Для освещения государственных и военных учреждений используются автономные установки энергоснабжения, либо просто керосиновые лампы.
   С 21.00 действует комендантский час.
   Мы разместились в старой части города, в доме, пострадавшем лишь частично. После боев 16 и 17 июля в Кишиневе идут восстановительные работы – улицы очищают от мусора, разгребают завалы.
   Ужинали у коменданта. Отличное вино и здоровая еда.

   25 июля 1941 г.
   Проснулись в 6 утра. Ночью была слышна далекая канонада – фронт уже близко.
   Завтракали у себя. Водитель поджарил яичницу с колбасой, пили какао.
   Немецких подразделений в городе мало, все ушли на восток или находятся севернее Кишинева. Правда, есть СС, но эта айнзацгруппа занимается в основном евреями. Не наш профиль.
   После завтрака отправились к соотечественникам – в комендатуре нас ждут.
   – Заходите, господа! – майор встал из-за стола и направился навстречу, – рад вас видеть! Штурмбанфюрер Эйке, прошу простить меня за неудобства, ведь мы только несколько дней как заняли город, помещение еще не обставлено, впрочем, мы здесь ненадолго… Да, я не представился… Майор Цолер, офицер штаба 54-го Армейского корпуса. Коньяк?
   – Благодарю вас, майор, – я улыбнулся, – коньяк… неплохо. Мы не пили коньяк уже несколько дней.
   Майор рассмеялся:
   – Несколько дней – это срок! Я угощу вас отличным французским коньяком и кофе. Что скажете насчет кофе? Отличный кофе…
   – С некоторых пор, после Индокитая, лично я предпочитаю зеленый чай, но с этим, вероятно, у вас трудности, – заметил я, – поэтому кофе вполне достойная замена. Познакомьтесь с моими спутниками – оберштурмфюрер СС Генрих Тилль, гауптштурмфюрер СС Отто Унгарт.
   – Очень приятно! Я получил распоряжение из штаба армии относительно вашей миссии. Моя задача – оказать вам всемерное содействие. Кстати, в городе работает ваш коллега – штурмбанфюрер СС Пауль Запп. Вы в курсе? Нет? Присаживайтесь, я сейчас, – майор указал открытой ладонью на стол и стулья в центре кабинета и быстрым шагом направился к двери. – Рейне! Четыре кофе ко мне в кабинет!
   Вернувшись, он подошел к шкафу, достал оттуда бутылку коньяка и четыре маленькие рюмки, затем разлил коньяк и жестом предложил:
   – Прошу, господа…
   Мы выпили. Цолер пододвинул пепельницу:
   – Курите…
   – Благодарю вас. Майор, вы не могли бы ввести нас в курс происходящего? Нас интересует эвакуация советов и обстановка на участке фронта в районе Дубоссар.
   – Пожалуй… Начнем с эвакуации. Согласно нашим данным, сразу после начала боевых действий органы власти отдали указания относительно организации тыла и недопущения самовольной эвакуации населения. В целях борьбы с нашими разведгруппами в последних числах июня были созданы 63 истребительных батальона из числа сотрудников НКВД, а вскоре около сотни партизанских групп – для ведения подрывной деятельности в нашем тылу. Это были не полноценные отряды, а лишь их основа – 3–5 человек из числа советского партсостава, которые должны были в дальнейшем сплотить и организовать группы людей. Однако не всем это удалось, если не сказать, что, в основном – мало кому удалось. Один год советской власти, работа репрессивного аппарата, ну и, конечно, пассивность населения, нежелание людей вообще воевать на какой-либо стороне создали определенные трудности для формирования диверсионных групп большевиков. В конце концов, наше стремительное наступление практически парализовало их деятельность – они не успели организоваться! В этом преимущество блицкрига.
   В то же время, при запрете самовольной эвакуации начался отток большевистских руководителей на восток. В этой связи жизнь в населенных пунктах была частично дезорганизована, среди населения отмечались панические настроения. Есть информация, что мобилизованные в Красную армию бессарабцы оставляли оружие и дезертировали, чем вызывали недоверие у командиров уже только местом своего призыва. Эта информация частично подтверждается оперативными документами разбитых или отступивших советских подразделений.
   В начале июля началась эвакуация людей и материальных ценностей. В первую очередь эвакуировали инженеров, служащих, квалифицированных рабочих. И, наконец, 6 июля, в соответствии с приказом большевиков, начался вывоз «…ценностей, скота и населения из МССР». Да, господа, такое «веселое» постановление… Ценностей, скота и населения… В порядке приоритетов. Штаб эвакуации возглавил Ильинский – председатель местного совнаркома.
   В кабинет принесли кофе… Его нежный аромат смешался с ароматом коньяка…
   Майор взял чашку и продолжал, закуривая:
   – Следуя этому приказу, все основные дороги на Криулень и Бендеры были очищены от беженцев для нужд эвакуации имущества – беженцы уходили второстепенными путями. Для эвакуации имущества специально были наведены мосты и переправы. Советам действительно удалось вывезти значительное количество ценностей и продовольствия.
   Благодаря работе наших агентов, да и в результате действий советской власти во время эвакуации, нам «совместно», – майор улыбнулся, – и я это с удовлетворением отмечаю, удалось «организовать» в отдельных населенных пунктах настоящий хаос. Перестали работать магазины, электросети и другие элементы инфраструктуры. Началось мародерство. Советы, пытаясь как-то стабилизировать положение, совершили еще одну ошибку – приняли решение, начиная с 8 июля 1941 года, запретить всем лицам переход через Днестр без особого разрешения НКВД. Это сыграло нам на руку. Люди брали переправы штурмом. Вот то, что касается эвакуации. Повторим коньяк?
   – Благодарю вас. Меня интересует вывоз из республики исторических ценностей.
   – К сожалению, я не готов ответить на этот вопрос с необходимой компетентностью. У меня нет достоверных данных, но могу предположить, что все, представляющее ценность, советы вывезли.
   – Хорошо. Вернемся к этому вопросу чуть позже. Давайте перейдем к обстановке на фронте.
   – Вас интересует участок в районе Дубоссар, насколько я понял?
   – Да.
   Цолер откинулся на спинку стула и затянулся сигаретой.
   – Если партийное руководство республики допускало существенные ошибки в своих действиях, то о военных я этого сказать не могу. Они сражались достойно. Наши союзники, – майор улыбнулся, – оказались неспособными в полной мере противопоставить большевикам свой напор и решительность при проведении боевых операций. Впрочем, это входило в наши планы, я имею в виду затяжные бои. Южный участок восточного фронта необходимо было сковать до тех пор, пока мы не выйдем на оперативный простор на центральном и северном участках. И нам это удалось. Теперь над частями Южного фронта русских нависает угроза окружения с севера, и они начали организованный отход за Днестр. За Днестром – «линия Сталина» [24 - Система оборонительных сооружений по «старой» границе СССР. Состояла из укрепленных районов – от Карельского перешейка до Черного моря. Здесь речь идет о Тираспольском укрепленном районе – ТиУр. ТиУр расположен по левому берегу р. Днестр от Кучурганского лимана до м. Ягорлык, что севернее Дубоссар в 12 км. с передним краем по берегу реки Днестр.], и румынам ее не взять. Наступил наш черед. Завтра начнем форсировать Днестр. На интересующем вас участке уже сосредоточены две дивизии. Мы взломаем здесь оборону так же, как взломали ее севернее по Днестру. Еще кофе?
   – Кофе? Пожалуй, кофе у вас замечательный. Откуда, если не секрет?
   – Ну что вы, какой секрет! Друзья из африканского корпуса балуют меня. Знали бы вы, какой кофе варят бедуины! Мне довелось бывать там. Момент – сейчас все организую…
   Майор направился к двери, отдал распоряжение, о чем-то переговорил и вернулся к столу.
   – Кстати, сейчас восточный берег Днестра штурмуют части 50-й и 72-й пехотных дивизий.
   – Где именно? – спросил Отто, взяв рюмку двумя пальцами.
   – 50-я дивизия атаковала в районе Кучиер, 72-я – в районе Оницкань. Здесь и здесь, – майор достал из папки на столе карту без пометок и указал населенные пункты, – в определенной мере наши действия успешны. Предварительно, 21–22 июля мы провели разведку, забросив несколько разведгрупп на территорию противника. Кроме того, у нас уже были карты размещения огневых точек этого, как, впрочем, и других укрепрайонов по Днестру. Что-то получено от румын, что-то из наших источников. Задачами разведгрупп было уточнение сил противника, диспозиции его частей, огневых точек, данных по которым мы в силу разных причин не имели. Все прошло удачно. Я уверен в успехе.
   – Румыны участвуют в операции?
   – Пока только артиллерией. Пехотные подразделения в боях не участвуют.
   – Вам не нужна поддержка пехоты союзников?
   – Господа, в рискованных операциях необходимо быть уверенным в боевых качествах каждого подразделения. Но мы не можем быть полностью уверенными в румынах. В настоящее время наши цели и интересы совпадают, но в дальнейшем… Если вы знаете историю Румынии, то сделаете такой же вывод. Они уже предали нас в первой мировой. Нет гарантий, что это не случится в дальнейшем. Правда, Антонеску – наш человек, но ведь есть еще королевская семья…
   В дверь постучали, и Рейне внес поднос с чашками и кофейником. Майор, принявшись разливать кофе в чистые чашки, дождался, пока Рейне покинет кабинет, и продолжил:
   – Румыны всегда стремились к расширению территорий. Они претендовали на земли Бессарабии, Венгрии, Болгарии и, надо сказать, в значительной степени им это удавалось. Они всегда занимали сторону сильных, выбирая момент, когда можно получить максимальную выгоду от союзника. Только в первой мировой войне румыны несколько раз меняли сторону конфликта, закончив ее в лагере победителей, хотя Бессарабию и часть Буковины получили при нашей поддержке.
   Они успешно пожинали плоды новых территориальных приобретений, воспользовавшись тем, что выполняли роль буферной зоны между странами-победительницами в первой мировой войне и большевистской Россией, и являлись поставщиками нефти для Англии и Франции. Советы никогда не признавали Бессарабию румынской территорией. Впрочем, это в чем-то обосновано, ведь Бессарабия действительно никогда не была вассальной территорией Румынии.
   Когда Россия окрепла, ее претензии к Румынии звучали все более угрожающе. В 1938 году король Румынии посетил фюрера для переговоров. Король задал два вопроса: какое государство немцами будет создано на северо-востоке Румынии (имея в виду, вероятно, оккупацию Гитлером Украины), и интересуется ли Гитлер внутриполитическим положением в Румынии. Фюрер ответил, что у него в настоящий момент нет оснований говорить о войне с СССР, что же касается внутриполитического положения и режима в Румынии, то этот вопрос его не интересует. Ответ практически выбил все козыри из рук короля. На самом деле, наша растущая экономика испытывала дефицит нефти, и Румыния, как наиболее близко расположенный ее источник, была нам интересна. Вы не устали, господа? – спросил майор.
   – Что вы, – возразил я, – очень интересно.
   – Хорошо, продолжаю, – Цолер поднес спичку к сигарете и выпустил струю дыма, – надо сказать, что визит короля был в какой-то степени инициирован англичанами, которые, разрабатывая сложную политическую схему, пытались сохранить влияние на поставки румынской нефти и подтолкнуть Румынию к союзу с нами, ориентируя направление удара такого союза именно против России. Мне известно, что в октябре 1938 года английский военный атташе в Бухаресте Мекнен говорил в одной из личных бесед о том, что желание румын установить близкие отношения с Германией англичане приветствуют.
   Майор встал и открыл окна. Струя воздуха шевельнула портьеры и всколыхнула стоящий над столом табачный дым. Он постоял несколько секунд, придерживая створки окна, затем подошел к столу, снова разлил по рюмкам коньяк и продолжил:
   – К тому времени король оставил королеву-мать и сожительствовал с еврейкой, которая даже имела некоторое политическое влияние, позволяющее англичанам нашептывать на ухо румынскому королю, – все это бесило фюрера, и он принял решение убрать Кароля II с престола и поставить во главе румынского государства своего ставленника. Да, да, у румынского короля любовницей была еврейка, надо сказать, весьма привлекательная и скрывавшая свое происхождение фамилией Лупеску. Но еврей остается евреем, несмотря на фамилию.
   Задачу по смене власти предполагалось решить организацией переворота, в котором главная роль отводилась «Железной гвардии» [25 - Антикоммунистическая и националистическая организация в Румынии. Первоначально сформирована К.З.Кодряну в 1920-х годах как студенческое антисемитское движение, в 1927 г. движение реорганизовано в Союз Михаила Архангела. С 1929 года – «Железная гвардия». В 1933 г. запрещена правительством Й.Дука (был убит железногвардейцами), в 1935 г. возобновила деятельность под названием «Все для страны» («Totul pentru Tara»), установив вскоре связи с немецкими национал-социалистами. Печатные органы – «Благовещение» («Buna vestire») и «Команда нашего времени» («Porunca Vremii»).], а мы корректировали и оказывали финансовую поддержку таких действий. Благодаря нашим деньгам, железногвардейцы выпускали газету «Porunka Vremii», девизом которой было: «Жиды – в Палестину». Знаковый лозунг, не так ли? Особенно, если учесть национальность госпожи Лупеску.
   Действия «Железой гвардии» способствовали дестабилизации обстановки в стране и неуклонному сближению Румынии с Германией, только уже по нашему сценарию. Дестабилизация в стране осуществлялась как посредством роста националистических и профашистских настроений среди населения, и особенно молодежи, так и методами террора. Железногвардейцы убили ряд государственных деятелей, которые не способствовали сближению наших стран, например – лидера Либеральной партии Румынии Иона Дука, когда он выходил из Зимнего королевского дворца, где король поручил ему сформировать новое правительство после победы на выборах. Следующим был премьер Арманд Калинеску, который попытался ограничить действия железногвардейцев и, наконец, министр иностранных дел Румынии Николае Титулеску – за профранцузскую и проанглийскую политику. В последнем убийстве был использован сильнодействующий яд, которым было пропитано белье министра.
   Заявление фюрера об отсутствии интереса к Румынии, как, впрочем, и проводимый в стране террор, задело короля, и, вернувшись в страну, он резко обрушился на железногвардейцев, в результате чего Кодряну и одиннадцать других руководителей и активных деятелей «Железной гвардии» были сначала заключены в тюрьму, а затем казнены якобы при попытке к бегству. Фактически – застрелены в тюрьме. Такая же участь ожидала Антонеску, тогда еще генерала.
   Поведение короля возмутило фюрера, и он даже приказал вернуть румынские ордена, полученные им ранее. После этого отношения между странами стали несколько натянутыми. Но наши потребности в нефти все же сыграли определенную роль, и в феврале 1939 года королю было заявлено, что возврат орденов связан напрямую с его нетерпимым отношением к железногвардейцам, но, тем не менее, наступившее охлаждение между странами можно исправить поставками нефти для Германии и заключением экономического договора.
   Вскоре соглашение было заключено, а англичане и французы были оттеснены румынами в сторону – как не желавшие дать гарантии и оказать помощь Румынии в интересующих ее вопросах.
   Когда русские вступили в Бесарабию, Кароль II вновь обратился к Германии за помощью и с просьбой установить более тесное сотрудничество, с учреждением в Румынии наших военных миссий для реорганизации и обучения по германскому образцу деморализованной в результате последних событий румынской армии. Однако и после этого король не изменил свое отрицательное отношение к «Железной гвардии», хотя и знал, что ее деятельность направляется нами, в лице фон Большвинга, Крюгера, Конради и Шиккерта.
   В этой связи, весной 1940 года, фюрер опять оказал давление на короля, отказал ему в направлении в Румынию германских военных миссий и передал венграм Северную Трансильванию, дав таким образом железногвардейцам, как последовательным сторонникам расширения жизненного пространства Румынии, новый повод для усиления пропаганды против короля, которого они объявили виновным в потере румынских территорий.
   Наш румынский друг, генерал Антонеску, будучи тогда приверженцем «Железной гвардии», явился к королю с требованием назначить его главой правительства Румынии для исправления ситуаци, сложившейся с венграми, и был арестован.
   Мы ответили ультиматумом, иначе это назвать нельзя, об освобождении Антонеску из-под стражи, заявив, что в противном случае просьба об учреждении германских военных миссий в Румынии удовлетворена не будет.
   В начале сентября 1940 года Антонеску был освобожден и с нашей помощью стал главой румынского государства, а король вынужден был уехать за границу. Все препятствия были устранены, и в октябре 1940 года в Румынию прибыли наши военная, военно-воздушная, военно-морская и военно-экономическая миссии, которые окончательно подчинили румынскую политику, экономику и армию интересам Германии, а также подготовили Румынию к войне против большевиков.
   Однако в январе 1941 года железногвардейцы во главе с Хория Сима [26 - Хория Сима (рум. – Horia Sima, 1907–1993). Один из руководителей «Железной гвардии». После убийства К.З.Кодряну (30.11.1938 г.) стал лидером «Железной гвардии».]подняли путч уже против Антонеску. Путч был подавлен силами румынской армии без привлечения немецких войск, хотя мы были к этому готовы.
   Не секрет, что «Железная гвардия» по существу являлась организацией, деятельность которой осуществлялась под руководством СС и напрямую – Гиммлера. А Антонеску оценивался фюрером как «свой человек».
   Поэтому конфликт между двумя нашими сторонниками был нежелателен, и, сделав ставку на Антонеску, 120 наиболее активных деятелей «Железной гвардии» во главе с Хория Сима были переправлены в Германию.
   Разыгранная карта оказалась, таким образом, козырной – мы сохранили удобное для нас правительство Антонеску и, поддержав кадры «Железной гвардии», дали знать генералу, что, в случае, если он попытается выходить за рамки политики Германии и не станет защищать ее интересы, мы всегда сможем поставить на его место у власти железногвардейцев.
   Кстати, экономическое соглашение между Германией и Румынией представляло собой фактически подчинение румынской экономики задачам нашего четырехлетнего плана. По этому договору Румыния должна была поставлять нам ежегодно 4 млн. тонн нефтепродуктов, а также большое количество хлеба, фуража и сырьевых припасов.
   Вся румынская промышленность была построена в соответствии с нашими требованиями для производства необходимой нам продукции, главным образом, военной. Мы получили право строить автострады и аэродромы на территории Румынии. С нашей стороны обязательства исполнялись поставками оружия, техники, средств связи и обмундирования, поставкой на румынские авиазаводы необходимых материалов и оборудования. Кроме того, мы направили наших специалистов для руководства и контроля румынской промышленности.
   Румыния выполняла поставки, но нам требовалось больше продовольствия. Отмобилизованная армия – это затраты. Конечно, с потерей Бессарабии поставки продовольствия снизились, однако обязательства следовало выполнять, и Румынии пришлось компенсировать недостачу из собственных районов. Бессарабия – это была потеря, и прежде всего продовольствия, что ощущалось. Я не готов сейчас сказать, какое его количество вывозилось из Бессарабии ежегодно, но уверен, что этого бы хватило, чтобы обеспечить нужды, например, нашей 11-й армии. Впрочем, объемы продукции всегда можно отследить по архивным записям. Если это интересно…
   – Архивы? Архивы – это всегда полезно… Скажите, майор, – Отто потер висок, – а где в городе был архив? Он же должен здесь быть.
   – Действительно, он есть. Здесь недалеко. Если вам интересно, я распоряжусь – офицер проводит вас до места.
   – Это было бы весьма кстати. Но разве большевики не вывезли архивы?
   – Частично. При боях за город в здание были попадания, разрушения значительны, и часть хранилищ завалена. Вы можете убедиться сами. Документы, относящиеся к деятельности большевистских организаций, которые не успели эвакуировать, мы перевезли сюда, в подвал. Все остальное для нас не представляет особого интереса.
   – А мы с удовольствием покопались бы в старых бумагах, – улыбнулся мне Отто, – не так ли, штурмбанфюрер?
   Я уловил мысль Отто и даже немного расстроился, что она не пришла в голову мне первому. У нас появился шанс, и этим следовало воспользоваться. Чем черт не шутит…
   – Майор, мы хотим посмотреть архив, – сказал я, – как быстро можно это организовать?
   – Думаю, в течение получаса.
   – Отлично. Давайте, еще по рюмочке. Вы интересный рассказчик!
   – Я обязан был ввести вас в курс дела, – Цолер улыбнулся, – возможно, я слишком углубился в детали, но в нашем деле мелочей не бывает, не так ли?
   – Конечно. Я предлагаю выпить за наш успех!
   Все встали, приветственно подняв бокалы. Зазвонил телефон. Майор выпил, поставил рюмку на стол, извинился и снял трубку:
   – Цолер у аппарата…

   Каша давно закончилась, а чай остыл. Я просто забыл про него. Сергей Николаевич был прав. Дневник был интересен не только описанием подробностей пребывания в Бессарабии и войны глазами этого Эриха, но, самое главное – целью экспедиции. Теперь появились первые детали поиска, и я решил для себя, основываясь на информации дневника, попытаться параллельно с повествованием собрать материалы по Потемкину, его окружению, в частности, по тем людям, которые относились к ближнему кругу князя.
   Я даже собрался, было, начать поиск немедленно, но, поняв, что без надлежащей подготовки он будет совершенно бессистемен, отложил это на ближайшие выходные.
   Конечно, затраты на перевод существенны, и впереди еще достаточно страниц, но интрига… Меня зацепило, и я стал перебирать, кого бы можно было подключить к переводу, чтобы разделить издержки. Впрочем, довольно быстро я отказался от этой идеи. Неизвестно, что там дальше, но пока лишь я владею полной информацией, и привлечение кого-либо со стороны означало ее распространение, а этого чертовски не хотелось.
   На часах уже было начало второго ночи. Пора в койку, завтра разберемся, как быть дальше.

Эпизод 6. То, что мы ищем

   Утром – подъем в 7 часов, кроме чашки кофе с молоком – никакая еда не лезет, сигарета по дороге через двор к машине – еду на работу.
   Выезд к Боровскому шоссе – привычная пробка. Точечная застройка дает о себе знать. До МКАД добрался минут за 20–25. Весь путь от дома до Подольска занимает примерно 40 минут. Потом – рабочий день с расчетами, телефонными звонками, отгрузками и выездами на рекламации. Рутинно и однообразно, но все же интересно. Человек должен получать удовольствие от работы, и я его получаю. В некотором роде – идеальный вариант.
   В рабочей суете я как-то забыл позвонить Сергею Николаевичу и вспомнил об этом только по дороге домой.
   – Алло…
   – Сергей Николаевич, добрый вечер, это Игорь. Как себя чувствуете?
   – Спасибо, не скажу, что хорошо, но лучше. Есть лекарства – даст бог, поправлюсь.
   – Желаю, чтобы так и было. Прочитал ваш перевод.
   – Что скажете?
   – Интригует.
   – Вот и меня тоже.
   – Если бы не видел собственными глазами фотокопии документов – не поверил бы. Роман просто…
   – Ну да. Я пока болею, начал дальше переводить. События развиваются.
   – Что там?
   – Не буду рассказывать. Заберете – сами прочитаете.
   – А когда можно подъехать?
   – В этот раз будет, я думаю, быстрее. Сегодня у нас – что?.. Четверг? Давайте, в следующий вторник.
   – Хорошо, вторник, так вторник. Во сколько?
   – В любое время, только не раньше девяти утра и не позже десяти вечера. Я буду дома – продолжаю лечиться. Сами понимаете – чем старше человек, тем труднее подняться на ноги. Словом, будете выдвигаться – звоните.
   – Конечно. Выздоравливайте!
   – Спасибо. До встречи!
   – До встречи!
   Положив телефон на соседнее сиденье, я улыбнулся своим мыслям. Удачно все складывается. И мужик нормальный нашелся, и тема интересная. Одна проблема – денег не напасешься на все это удовольствие. До вторника надо найти ещё 256 долларов…
   Однако, начиная с субботы, меня «накрыл» денежный поток. Сначала вернули долг годичной давности – почти 30 000 рублей, а в воскресенье сосед Саша попросил (в частном порядке) поставить на его объекте стеклянную перегородку с маятниковыми дверями. На этом можно срубить еще тысяч двадцать. Жизнь налаживается!
   Все воскресенье мы с Сашей ставили перегородку, а в понедельник во время вечернего перекура на лестничной площадке я получил обещанный гонорар. Теперь можно было как минимум месяц не думать о привлечении на перевод средств со стороны.
   Устроив все дела, я вырвался в Москву. Созвонившись с Сергеем Николаевичем и убедившись, что никаких изменений не предвидится, и наша встреча не перенесена, я сообщил, что выезжаю, и через полчаса летел по Симферопольскому шоссе в сторону столицы. Предчувствие новых деталей поиска Эриха подгоняло меня, и, долетев до съезда на МКАД по почти пустому шоссе, я влился в поток машин внутреннего кольца, продолжая движение на скорости 100–110 км/ч.
   Около четырех часов дня, быстро найдя место для парковки и прихватив с собой портфель с ноутбуком, я был на месте. Мне повезло. Когда я уже собрался набрать номер квартиры Сергея Николаевича, дверь подъезда, попискивая кодовым замком, распахнулась, и какая-то бабуля с тележкой на колесиках, тяжело дыша, выбралась на улицу. Придержав дверь, я зашел внутрь и, перепрыгивая через ступеньку, вбежал на третий этаж. Звонок в квартиру не работал – пришлось стучать. Вскоре я услышал шаркающие шаги, а затем – вопрос из-за двери:
   – Кто?
   – Это Игорь. Мы договаривались о встрече.
   На площадке зажегся свет, дверной глазок потемнел на несколько секунд и опять стал прозрачным. Из-за двери меня рассматривали. Замок щелкнул, открываясь, и в проеме я увидел Сергея Николаевича, в том же атласном халате, с носовым платком в руке. Он поднес платок к лицу, одновременно кивком головы предлагая зайти.
   Я быстро снял сапоги и куртку, захватил портфель – все это время Сергей Николаевич ждал меня в коридоре, наблюдая за моими действиями, и направился за ним на уже знакомую кухню.
   – Садитесь, будем пить чай. Или хотите перекусить? – он вопросительно посмотрел на меня, пряча платок в карман халата.
   – Да нет, не стоит. Не скажу, что сыт, но и есть не очень хочется. Может быть, попозже. И вместо чая, если можно, кофе. Я вообще-то кофеман, как говорится. Весь день живу на кофе. Так что? Пьем?
   – Конечно, можно и кофе, тем более что я прикупил заварного, специально для вас. Сам я, видите ли, им не злоупотребляю – годы… Но о вас позаботился, – он был явно в лучшей форме, чем в прошлый раз.
   – Спасибо! Неожиданно и приятно!
   – Сервис, – он взглянул на меня, и улыбнулся, – тем более вы мне лекарства покупали.
   – Да ладно… Но за внимание – спасибо!
   Сергей Николаевич зажег газ, достал из шкафа турку и пакетик с кофе:
   – Пойдет такой?
   Коричнево-оранжевая 250-граммовая упаковка: Selection El Salvador. Pur Arabica. Я повертел пакет в руках. Все надписи были на французском языке, и только на небольшой белой наклейке по-русски указывались дата изготовления и срок хранения, а также: «100 % арабика с равнин Лос Плейнс, Сальвадор».
   – Не пробовал такого, но надеюсь на ваш вкус.
   – Пустое. Я не специалист – просто положился на совет продавца и выбрал подороже. Думаю, хороший.
   Я достал ноутбук.
   – Здесь есть розетка?
   – Там, за вашей спиной.
   – Вы не торопитесь?
   – Я на пенсии, – он рассмеялся, – мне, в общем-то, некуда торопиться.
   По кухне поплыл нежный аромат кофе. Сергей Николаевич снял турку с огня, поставил вместо нее чайник и налил кофе в чашку.
   – Вот сливки и сахар, – он показал на молочник и сахарницу на столе. Кусочки желтого тростникового сахара заполняли сахарницу доверху.
   – Д-а-а-а… Вы меня явно балуете… сливки, тростниковый сахар, – я покивал головой и, бросив три кусочка сахара в кофе, добавил сливки, – только сигареты не хватает для полного счастья. Я – на балкон…
   – Подождите, – Сергей Николаевич вышел в комнату, а через пару минут вернулся с массивной хрустальной пепельницей и файлом с бумагами в руках. – Курите здесь. Мне уже лучше, теперь можно. Вот ваш перевод – смотрите, а я – сейчас…
   Вернувшись, он устроился за столом напротив и стал набивать трубку.
   – Пожалуй, я тоже себя побалую под чаек. Удачно продал две книги – можно покутить.
   Пододвинув поближе к себе пепельницу, я закурил и принялся за чтение…

   Цолер, молча, слушал голос в телефонной трубке. Разобрать, о чем шла речь, было сложно, но, видимо, о чем-то важном.
   – Хорошо, – сказал майор, – а что 5-я пехотная румын? Она же была в том районе. Есть плотное взаимодействие? Да. И поддержка артиллерией? Отлично! Докладывайте каждый час. Все… – он повесил трубку.
   Мы вопросительно смотрели на него.
   – Последние данные. 105-й пехотный полк 72-й дивизии уже на восточном берегу с тяжелым вооружением и ведет бой, 121-й пехотный полк 50-й дивизии тоже сумел форсировать Днестр, а 122-й полк закрепился лишь передовыми соединениями… Я обещал вам сопровождающего? Погодите.
   Он опять взялся за телефон.
   – Срочно найдите оберлейтенанта Краузе и направьте ко мне, – положив трубку, Цолер обратился к нам. – Краузе – толковый парень, сегодня он в полном вашем распоряжении.
   Через полчаса мы уже добрались до архива. Со стороны улицы здание казалось уцелевшим, только стекла были выбиты, а некоторые окна забиты досками. У дверей стояли два румынских солдата и наш унтер-офицер. Краузе сделал ему знак, отдал распоряжение, и мы вошли внутрь здания.
   Глаза привыкали к темноте несколько секунд, весь пол был покрыт толстым слоем пыли, осколками стекла, листами бумаги с машинописным текстом. В воздухе стоял стойкий запах гари.
   – Здесь был пожар? – поинтересовался я.
   – Да, – ответил Краузе, – после попадания снаряда загорелись бумаги, но мы пожар потушили, впрочем, сейчас сами увидите.
   Мы прошли полутемным коридором, толкнули ещё одну дверь – в лицо ударил солнечный свет. За дверью уцелевшая часть здания закончилась, и перед нами предстала картина разрушения. Повсюду, среди остатков стен, упавших балок, разломанной мебели были разбросаны книги. Их было много. Они были везде – целые, частично обгоревшие, раскрытые и пыльные, мокрые…
   – Вам был нужен отдел исторических документов? Вот он, – Краузе указал рукой на то, что когда-то было обширным помещением, возможно, хранилищем или библиотекой, – что вы здесь хотели найти?
   Отто поддел носком сапога одну из книг в тряпичном переплете, стряхнул пыль рукой, потом сдул ее и открыл книгу.
   – 1887 год. Документы Дворянского собрания г. Кишинева. Вы разбирали книги? – спросил он у Краузе.
   – Еще нет. Здание, как видите, охраняется. Отсюда вывезли только оставшиеся бумаги по 1940 и 1941 годам – они были в уцелевшей части здания. За исторические документы еще не принимались.
   Закурив и щурясь от дыма, я обратился к Отто:
   – Странно, что люди Розенберга [27 - Альфред Розенберг (нем. Alfred Ernst Rosenberg, 1893–1946) – один из руководителей 3 Рейха. Имел российское происхождение – родился в Ревеле (Таллине). Член НСДАП с 1920 года. С 1923 года – главный редактор газеты «Фолькишер беобахтер» (Völkischer Beobachter) – центрального органа НСДАП. С 1933 года – руководитель Внешнеполитического управления НСДАП. С 17.07.1941 – рейхсминистр окупированных восточных территорий. Оперативний штаб рейхсляйтера Розенберга (Айнзацштаб рейхсляйтера Розенберга) занимался конфискацией и вывозом культурных ценностей с оккупированных территорий СССР. Интерес для айнзацштаба представляли в основном книги и архивные документы, материалы идеологической и пропагандистской направленности, различные информационные материалы в т. ч. экономического характера.] еще сюда не добрались. Впрочем, эта территория относится к румынской зоне влияния.
   Оберлейтенант стряхивал пыль с рукава кителя.
   – Послушайте, Краузе, пока румыны не навели здесь порядок, организуйте нам в помощь взвод солдат. Привлеките население, пусть начнут разбирать завалы. Все книги надо отсортировать по годам и содержанию. Ни одной бумаги не должно пропасть – по окончании работы обыскивать всех… и солдат тоже. Книги, документы, датированные с 1791 по 1830 год, если такие будут найдены – сложите отдельно в каком-нибудь из помещений в сохранившейся части здания. Найдите бывших сотрудников архива, пусть помогут. Нас интересуют все материалы, в которых фигурирует имя Потемкина – их необходимо сложить отдельно. В помещении, где будут находиться отобранные книги и документы, не должно быть окон. У дверей поставьте охрану. Сколько времени вам потребуется, чтобы все организовать?
   Краузе обвел взглядом картину разрушения…
   – Думаю, дня четыре, может быть – пять, чтобы разобраться с бумагами. Много книг. Потом… разрушения… Кроме того, я не думаю, что румыны будут довольны нашим вмешательством.
   – Об этом не тревожтесь. С комендантом города вопрос будет решен. Что касается сроков – уложитесь в два дня. Максимум – в три. Привлекайте столько людей, сколько потребуется. Пусть работают ночью. В конце концов, пригоните на тяжелые работы евреев. В этом городе, я знаю, их было немало, или – нет?..
   – Их достаточно. Теперь уже приступают к организации гетто.
   – Вот пусть и работают! Если среди них есть специалисты, библиотекари, бывшие архивные работники – неважно, работали они здесь раньше или нет, пусть займутся сортировкой. С работниками архива состоится отдельный разговор, они нам очень интересны. Ещё раз повторяю – разыщите всех, кто не ушел с большевиками. О результатах докладывайте ежедневно. Первый доклад сегодня, к 20.00 у майора Цолера. Все ясно?
   – Так точно, господин штурмбанфюрер!
   – Приступайте, – я бросил окурок в разбитый цветочный горшок и повернулся к Отто, – ничего, полковник Тудосе [28 - Д. Тудосе (colonel D.Tudosie) – в 1941 году полковник, помощник начальника штаба 4 румынского корпуса. Был назначен военным комендантом г. Кишинева и окрестностей. Занимал должность с 18.07.1941 по 01.09.1941.] возражать не будет – без нас они бы так и остались за Прутом. Просмотрим документы – и пусть себе забирают.

   25 июля 1941 г.
   Часть книг и записей из исторической секции утеряна, часть – в ужасном состоянии. Я отдал распоряжение о спасении остатков исторической секции архива и о сортировке материалов, датированных 1791–1830 годами, где упоминается Потемкин. Двух дней на сортировку с учетом разбора завалов, конечно, мало, но я надеюсь, будут какие-то результаты, проливающие свет на предмет нашего поиска. Вопрос с комендантом решен. Ждем 27 июля.
   Данные разведки показывают обеспокоенность противника нашими действиями. LIV (54) армейский корпус в последних боях показал свое превосходство над русскими. 17 июля 72-я пехотная дивизия совместно с румынскими подразделениями взяла Кишинев. Атака велась с трех сторон – с севера и юга атаковали румыны, наши войска наступали с запада. 19 июля передовые германские части уже вышли на берег Днестра. Чтобы не дать отступавшему противнику передышки и возможности закрепиться на занятых рубежах, после рекогносцировки и проведенной разведки, решено было атаковать русских одновременно в двух точках побережья, где, по нашим данным, имелись слабые места для обороны. Принципиально оборонительные позиции русских были хороши, но комплектация укрепрайонов была неполной и частично из призывников 1941 года – необстрелянных бойцов. Поэтому, а также исходя из дислокации частей противника, нами были определены точки форсирования и направления ударов.
   25 июля утром, форсированием Днестра, мы начали боевые действия на восточном берегу своего участка фронта. В определенной степени нам сопутствовал успех – по одному полку 50-й и 72-й дивизий удалось пересечь реку без существенных потерь, два других полка были вынуждены искать новые точки для переправы из-за сильного огня противника. Новый день покажет, как будут развиваться события.
   Ужинали с майором Цолером.
   Краузе старается. Началась сортировка книг, к работе привлечены несколько бывших архивных работников.

   26 июля 1941 г.
   Русские бомбят переправы в районе 72-й пехотной дивизии. Наш 124-й полк переправляется мелкими группами. Сильный огонь. Меняем место форсирования. Большое количество штурмовых лодок вышло из строя. 105-й пехотный полк ведет бой на восточном берегу южнее Погребя в районе противотанкового рва. Утром противник контратаковал, атака отбита, и полк с боем продвинулся к высоте 170 севернее от с. Дороцкое.
   Передовые подразделения 124-го пехотного полка заняли укрепленную высоту 181 восточнее Карантин и ведут бой перевернутым фронтом.

   В зоне ответственности 50-й пехотной дивизии, южнее Кочиер, реку форсировали передовые части 122-го пехотного полка и 121-й пехотный полк в полном составе. 121-й полк ведет бои на восточном берегу, 122-й продолжает переправу под сильным огнем противника.
   122-й пехотный полк на восточном берегу.
   124-й полк вошел в Карантин.

   Есть первые результаты по архивным документам.
   Документы с упоминанием имени Потемкина, не входящие во временные рамки установленных дат, также складываются отдельно.

   27 июля 1941 г.
   Наши войска с боями уверенно продвигаются вперед.
   266-й пехотный полк введен вторым эшелоном для ликвидации узлов сопротивления, обойденных передовыми частями.
   Начались работы по наведению переправы в районе дислокации 72-й пехотной дивизии. Работы ведутся под непрерывным огнем противника, поддержанного налетами авиации.
   105-й пехотный полк продолжает продвижение вперед и достиг высоты 173 севернее Григориополя, 266-й пехотный полк закрепился на линии Дубоссары – Глинное. В бой введены части 73-й пехотной дивизии.
   Части 121-го пехотного полка в районе Кочиер ночью и утром отбивали русские контратаки с юга. Утром атаковали район Кочиер – Роги при поддержке авиации. Контратаки противника в направлении от Коржево на восток отбиты.
   Части нашей 50-й пехотной дивизии к вечеру заняли Роги и завязали бои на окраине Дубоссар. Подразделения 72-й и 73-й пехотных дивизий продолжают движение на восток, заняв Дороцкое.
   Вечером мы встречаемся с оберлейтенантом Краузе. Есть новые находки.
//-- *** --//
   – Знаете, коллега, – Отто отодвинул книгу, – мы уже почти 15 часов разбираем документы, но не продвинулись ни на шаг.
   Он откинулся на спинку стула и потер двумя пальцами переносицу.
   Генрих закурил и глубоко затянулся. За стеной тарахтел генератор, тускло светила лампа под потолком, небо за окном было усыпано звездами.
   – Смотрите, какое небо. Здесь, на юге, небо совсем другое, не такое, как у нас. Глубокое, бездонное… Если долго смотреть на звезды, такое ощущение, что проваливаешься в бездну… Положительно, мне здесь нравится. Когда закончится война, я, пожалуй, осяду в этих краях.
   – Если долго всматриваться в бездну – бездна начнет всматриваться в тебя, – усмехнулся Отто. – Вспомните Ницше, друг мой!
   – Я не разделяю ваш скепсис, – заметил я, – даже если мы ничего не нашли, это вовсе не означает, что мы не продвинулись ни на шаг. Что мы имеем? Мы вернулись к прежнему предположению – предмет, интересующий нас, мог находиться либо у Браницкой, либо у доктора Санковского. Пожалуй, я бы добавил еще Попова. Давайте рассуждать. Воспоминания очевидцев свидетельствуют, что эти двое – Браницкая и Санковский, были рядом с умирающим. Что же касается третьего – это личный секретарь князя. Если, как предполагается, амулет был при князе в момент его смерти, то это значит, кто-то из них, скорее всего, и стал обладателем предмета.
   – Вы забыли про Массота – он проводил вскрытие, – сказал Отто, постукивая пальцами по обложке книги.
   – Массота, думаю, можно исключить, – возразил я. – После вскрытия все личные вещи князя наверняка были переданы Браницкой, как родственнице.
   И вообще, благодаря поддержке императрицы, большая часть наследства Потемкина перешла к ней.
   – Ни в одном из обнаруженных здесь источников этого нет, – отвлекся от звезд Генрих. – В воспоминаниях вообще ничего не говорится о личных вещах. Только о подарках.
   – Личные вещи, особенно представляющие ценность для владельца, не выставляются напоказ. Вот, например, нательный крест. Его не носят поверх одежды. Это не украшение, это – личное, символ веры. Амулеты, как правило, также не афишируют, поэтому, скажем, ладанки тоже носили и носят на теле, под одеждой. Вряд ли мы найдем прямое упоминание об амулете Потемкина. Однако известно, что этот предмет у него был. Нам необходимо найти ответ на вопрос – куда он исчез?
   Однако вернемся к троим вероятным обладателям амулета. Санковский, Браницкая и Попов. Из всех троих, Браницкая постоянно контактировала с умирающим – гладила его лоб, руки, поправляла подушку. Склонен предположить, что если князь передал амулет, то только ей. Браницкая, в свою очередь, могла оставить этот предмет у себя, но могла и передать его Попову. Санковский подносил икону. Передать что-либо ему незаметно было, скорее всего, невозможно. Доктор Массот, проводивший вскрытие, не мог присвоить себе чужое, тем более вещь человека, которого он уважал и был определенно близок к нему, как к пациенту. Если предмет нашел он – то, вероятно, передал вместе с остальными вещами самому близкому человеку князя – Браницкой. Впрочем, не исключается и Попов, но это маловероятно…
   – Почему вы думаете, что Браницкая могла так поступить? – Генрих выпустил струю дыма.
   – Браницкая?.. Как? Передать Попову? Ну, здесь есть некая логика. Нельзя утверждать однозначно, но мотив мог быть следующий. Прошу не забывать, коллеги, что женой Потемкина была императрица. Да, этот тайный союз был настолько силен, что даже после того, как императрица и князь отдалились друг от друга, их отношения оставались настолько близкими, что ссоры между ними и взаимные обиды иначе как семейными не назовешь. Об этом пишет и Барсков [29 - Яков Лазаревич Барсков (1863–1937) – историк русской литературы XVIII века. Ученик Ключевского. Занимался разбором рукописей дворцового архива, имел доступ к разнообразным, в том числе закрытым историко-литературным материалам. Участвовал с 1904 по 1907 гг. в составлении и комментариях 12-томного академического издания сочинений Екатерины II (в советское время было запрещено к печати). Документы включали в себя мемуары Екатерины II и другие связанные с ее царствованием документы.], а он имел допуск к архивам и переписке Екатерины II. Кроме того, от этого морганатического брака у них была дочь – Елизавета Темкина [30 - Елизавета Григорьевна Темкина (1775–1854) – предположительно (достоверных свидетельств нет), дочь Г.А.Потемкина и Екатерины II от морганатического брака. Воспитывалась в семье Самойловых (сестры Г.А.Потемкина). Обладала значительными поместьями в Херсонской губернии. В 1794 году вышла замуж за секунд-майора Ивана Христофоровича Калагеорги.]. Во всяком случае, эта информация не опровергнута. Я про Темкину. Да и в переписке с князем императрица неоднократно называла его своим мужем, а себя – его женой, причем даже в периоды, когда у нее были другие фавориты.
   Так вот, логично, если амулет в любом случае попадает к Браницкой. Та, в свою очередь, зная об отношениях между Потемкиным и Екатериной II, могла передать его Попову для императрицы, как личную вещь ее мужа – на память. Этот вариант нельзя исключать, хотя это лишь предположение.
   – Заметьте, мы все предполагаем, что предмет был у князя в момент его смерти. А если это не так? – заметил Отто.
   Я возразил:
   – Маловероятно. Никогда ни один из владельцев амулета самовольно с ним не расставался. Сила амулета настолько велика, что владелец, осознавший это, психологически просто не может сделать это. Предполагаю, что добровольная передача амулета возможна лишь в исключительных случаях. Поскольку Потемкин всегда был на острие политики и боевых действий – он не мог, не был готов расстаться с предметом, который давал ему столько возможностей. Заметьте, весь жизненный путь князя – путь побед. Даже враги, отзываясь о нем нелестно, признавали, между тем, его силу и величие как государственного деятеля и полководца. Я остаюсь при своем мнении – амулет был при князе в момент его смерти. Он не мог с ним расстаться. Ведь Потемкин не собирался умирать! Иначе, зачем пустился в дорогу?
   – Предположим, – согласился Отто. – Значит, вы считаете, что следующей обладательницей амулета стала Браницкая?
   – Здесь есть сомнения. Владельцем предмета она могла быть только временно. Дальнейшая жизнь Браницкой ничем знаменательным не отмечена, впрочем, как и жизни Санковского, Попова, Массота. Возвращаясь к нашим предыдущим рассуждениям, я склонен утверждать, что предмет все же попал к Попову. Это, разумеется, лишь интуитивное предположение.
   – Хорошо, – продолжал разговор Генрих, возясь со спиртовкой, чтобы приготовить кофе. – Из этого делаем вывод, что перед нами стоит задача – отследить пути Браницкой и Попова после смерти Потемкина. На мой взгляд, это единственный вариант.
   Я прищурился, выпуская сигаретный дым:
   – Безусловно. Вы правы. Нам необходимо повторить весь путь Попова и Браницкой. Попова – к императрице, Браницкой – в ее имение. Кстати, оно недалеко от Кишинева, каких-то 300–400 километров – под Белой Церковью. Но это ничто по сравнению с тем, какой путь мы проделали, добравшись сюда. Если наши войска будут продвигаться вперед такими темпами, то, думаю, в августе, максимум – в начале сентября, мы будем там.
   Что же касается Попова, то наши карты легли удачно – дорога на Петербург практически совпадает с дорогой к имению Браницкой, и до определенного момента путешествия Браницкой и Попова это один и тот же маршрут. Нам следует обратиться к картам почтовых дорог, определить места вероятных остановок для смены лошадей и отдыха и пройти этим путем, уделяя максимум внимания именно местам таких остановок. Каждое такое место, Генрих, вы должны обследовать, если, конечно, сможете получить какой-либо результат по прошествии столь длительного времени.
   – И снова ваш скепсис мне непонятен, – заметил Генрих, разливая кофе по чашкам, – мы использовали и используем экстрасенсов в разведывательной службе. И повторю, что во французскую кампанию, используя лозу, я лично прокладывал проходы в минных полях. Я был в первом выпуске Версальской военно-инженерной школы.
   – Отто, – сказал я с улыбкой, – наш Генрих – дальний родственник самого Хаусхофера [31 - Карл Эрнст Хаусхофер (нем. Karl Haushofer, 1869–1946) – ученый и военный, один из основоположников континентальной геополитики. Во время 1-й мировой войны – бригадный генерал. С 1921 г. – профессор географии Мюнхенского университета, основатель Института геополитики. Учитель и друг Рудольфа Гесса. Основатель и редактор (1924–1944) журнала «Цайтшрифт фюр геополитик» (Zeitschrift fur Geopolitik). После провала Июльского заговора 1944, в котором был замешан его сын, Хаусхофер был арестован властями и посажен в Дахау. Покончил с собой 13 марта 1946.]. Правда, как говорят русские – «седьмая вода на киселе», но именно благодаря своему дяде, он прошел очень полезную для нашего дела школу – дядя был его ментором, если я, конечно, не ошибаюсь в степени родства. Ну, а о Хаусхофере вам, вероятно, приходилось слышать. Возможно, вы слышали и о Гурджиеве [32 - Георгий Иванович Гурджиев (дата рождения согласно разным источникам 1866(1872, 1874, 1877) – 1949). Философ, психолог, мистик, путешественник, автор учения о внутренней реализации человека. Основатель «Института гармонического развития человека». Учение Гурджиева исходит из деградации человека путем утери ряда возможностей и знаний, что имеет общее в том числе и с другими мистическими учениями. В учении Гурджиева присутствуют элементы христианства, тибетского буддизма, суфизма, мистики Ближнего востока и Египта.]. Их пути пересекались. А это дорогого стоит… Еще в первую войну, в 1914 году, Хаусхофер поражал способностью предсказания событий. Время атак противника, места будущих обстрелов. Были и политические прогнозы. Что интересно, так это то, что все его предсказания сбывались, хотя он никак не мог заранее владеть информацией, каким-то образом ставящей под сомнение чистоту этих предсказаний.
   – Слушая вас, я начинаю расти в собственных глазах. До дяди мне, конечно, далеко, но кто знает?.. – Генрих рассмеялся, – однако очень интересно, как амулет попал к Потемкину?
   – В деле указано, что амулет получен им от Амвросия Зертис-Каменского [33 - Амвросий Зертис-Каменский (до пострижения – Андрей Степанович) (1708–1771) – один из ученейших и образованнейших людей своего времени, знаток латинского, греческого и еврейского языков. Окончил Киевскую духовную академию, Львовскую духовную академию. В 1739 г. пострижен в монахи, был учителем в Александро-Невской духовной семинарии, в 1742 г. назначен префектом этой семинарии, а в 1748 г. архимандритом подмосковного ставропигиального монастыря «Новый Иерусалим». В 1753 г. назначен епископом Переяславским и Дмитровским, в 1764 г. возведен в сан архиепископа Крутицкого, в 1768 г. императрица Екатерина II назначила его архиепископом Московским и поручила ем у возобновление трех московских соборов: Успенского, Благовещенского и Архангельского. Погиб трагической смертью в Донском монастыре, растерзанный толпой 16 сентября 1771 г. при возмущении черни во время чумы, свирепствовавшей в Москве. Погребен там же.], митрополита Крутицкого и Можайского. Князь во время обучения в университете побывал в Греческом монастыре [34 - Николаевский (Никольский, Николо-греческий) монастырь в Москве. Впервые упоминается в летописях в 1390 году. 19 мая 1669 года, в день перенесения чудотворного образа Иверской иконы в новую часовню Никольского монастыря, царь Алексей Михайлович пожаловал греческому архимандриту Дионисию грамоту на вечное владение Никольским монастырем Афонскому Иверскому монастырю. С тех пор московский Никольский монастырь стал именоваться Греческим. Закрыт в начале 1920-х годов, собор снесен в 1935 году. Оставшиеся монастырские постройки используются в настоящее время под научные и торговые учреждения.], где и получил этот подарок. Митрополиту понравились характер Потемкина, его целеустремленность, интеллект. Кстати, их дружеские отношения продолжались вплоть до самой смерти митрополита, который, к тому же, был духовником Потемкина. Это стоит отметить особо.
   Как предмет попал к митрополиту – неизвестно. Впрочем, можно предположить, но об этом чуть позже.
   Ранее амулетом владел Александр Невский, который не расставался с ним до самой смерти, далее следы амулета теряются. Невский же получил амулет как трофей после битвы с ярлом Швеции Ульфом Фаси [35 - Ульф Фаси – верховный правитель Швеции, возглавил поход против Руси в связи с объявлением в 1237 году папой римским Григорием IX второго крестового похода в Финляндию и Русь. В 1240 году отряд ярла Ульфа Фаси был внезапно атакован князем Новгородским Александром и разбит. В историю этот бой вошел как Невская битва.]. Как появился амулет у Фаси – неизвестно, но в 1240 году, во время второго крестового похода в Финляндию и на новгородские земли, он у него был.
   Необходимо отметить, что русский князь спланировал операцию бестяще. Внезапной атакой его отряд вызвал панику у шведов – те не подозревали о возможном нападении и не были готовы к бою, поскольку сняли доспехи, расположившись на отдых. Разгром был настолько неожиданным для них, что, бросив лагерь и имущество, они отступили. Отряд русских был значительно меньше отряда шведов. В этом бою, вероятнее всего, и был получен амулет. Кстати, после потери амулета дела у ярла пошли неважно, а через восемь лет, если мне не изменяет память, Ульфа Фаси сменил другой ярл – Бригер, участвовавший в том походе вместе с Фаси. Тогда, во время нападения на лагерь, Невский и Бригер бились в поединке, и Невский выбил Бригера из седла, нанеся ему удар копьем в шлем. Бригера вынесли с поля боя его соратники. Рассматривайте это как некий исторический экскурс – к делу отношения не имеет.
   Отмечу, что все последующие боевые успехи Невского были блестящи.
   Теперь – о том, что же представляет собой сам предмет. В прошлый раз я не успел закончить описание – нам помешали. Итак, мы помним, что он был навершием меча, металлический. Возможно, имеет вставку из яшмы ярко-зеленого цвета. По форме круглый, размером с куриное яйцо, ну, примерно, 4 сантиметра в диаметре. По кругу есть какая-то надпись, содержание которой неизвестно. В центральной части – руноскрипт Tiwaz-Algiz-Uruz[ [36 - Сочетание рун, включающее в себя: руну войны, руну защиты, руну мощи и силы.]. Это все, что мы знаем. О свойствах амулета я рассказывал раньше. Возможно, если мы его найдем и прочитаем неизвестную надпись, откроются новые данные. Прижизненного портрета князя нет, поэтому увидеть то, что мы ищем, даже в художественном исполнении невозможно.
   Теперь – моя версия того, как амулет попал к Амвросию.
   В 1262 году Александр Невский серьезно заболел и, как я понимаю, именно поэтому решил посвятить свою дальнейшую жизнь церкви. Он принял монашество под именем Алексия и в 1263 году скончался. Стоит отметить, что Невский был особо почитаем православным духовенством, которое не раз утверждало, что он есть дар Божий. Могу предположить, что амулет со смертью князя перешел к церкви. На мой взгляд – вполне логично. А иначе – откуда он у митрополита?..
   Положив листы перевода на стол, я закурил очередную сигарету. В пепельнице уже лежали три окурка, кофе в чашке остыл, а по кухне стлался дым, смешивая запах моего Marlboro и аромат трубочного табака.
   – Ну, как? – Сергей Николаевич смотрел на меня с улыбкой.
   – Сильно. Если честно, я совершенно не ожидал, что когда-нибудь получу подобные документы. Надо же… Каждый раз, читая перевод, жалею, что не владею немецким и не могу самостоятельно прочитать все – от начала и до конца. Знаете, когда читаешь интересную книгу, тяжело оторваться.
   – Это так, – он выпустил клуб дыма.
   – Обычно я читаю на ночь, и если действительно затягивает, то засыпаю с книгой в руках. Борюсь со сном до последнего момента, теряю нить, перечитываю снова, но держусь. В конце концов, либо книга выпадает из рук, либо жена начинает ворчать – приходится гасить свет. И так всякий раз и до тех пор, пока не дочитаю всю ее до конца. А здесь… здесь по-другому. Знаете, когда я был маленький, отец мне каждый вечер перед сном читал главу какой-нибудь книги. Более всего мне запомнился Жюль Верн – «Таинственный остров». Это было так захватывающе, что я каждый вечер с нетерпением ждал этого чтения. Так и сейчас, разница лишь в том, что я жду результата от вас и читаю с таким же удовольствием, как в детстве слушал.
   – Да, воспоминания детства самые сильные, – Сергей Николаевич откинулся на спинку стула, – я всегда удивляюсь тому, что помню себя, когда мне было 4 или 5 лет. Причем, отдельные моменты даже в деталях.
   – Вот-вот. У меня то же самое. А вы какого года рождения?
   – 1947.
   – Понятно. Признаюсь, я примерно так и думал.
   – Да? А вам сколько лет?
   – Вот не поверите, как-то не придаю этому значения. Я 1964 года.
   – Ну, вы сохранились лучше!
   Мы рассмеялись.
   – Сергей Николаевич, скажите, что вы думаете об этих документах? Мне интересно ваше мнение. Предельно откровенно, мне действительно хочется знать.
   Он потрогал нос и внимательно посмотрел на меня.
   – Кажется, я вам уже говорил, что если источник этих записей надежен, то к вам в руки попали действительно интересные бумаги. Я никогда не читал ничего подобного, и, признаюсь, мне тоже хочется узнать, что там дальше. Я с удовольствием продолжу перевод и даже скажу больше – готов снизить цену в два раза, если вы согласны продолжать наше сотрудничество. Это значит, что страница оригинального текста вам обойдется в четыре доллара вместо восьми.
   – Действительно приятное предложение! Я в любом случае готов был работать с вами, даже без снижения расценки.
   – Ну, тогда считайте, что это мой подарок. Правда, я тоже в выигрыше – и деньги зарабатываю, и читаю с интересом, поэтому мой выигрыш двойной.
   – Договорились.
   – Только вот что, – он серьезно взглянул на меня, – всякое может быть, поэтому не афишируйте свои материалы. Желательно, чтобы они не выходили за рамки наших с вами отношений, хотя бы до того времени, когда я закончу перевод. Надеюсь, вы меня понимаете?
   – Не совсем. Видите ли, я как любой нормальный человек, испытывая чувство эйфории от такой находки, решил поделиться информацией на форуме и запостил несколько фрагментов из дневника, причем указал источник – архивы NARA [37 - Национальное управление архивов и документации (англ. National Archives and Records Administration (NARA)) – независимое агентство правительства Соединённых Штатов Америки. В ведении Национальных архивов в том числе состоит хранение оригиналов различных исторических документов.]. Правда, ничего более – лишь корявый перевод, еще мой тогда, местами даже некорректный, ну, так вот… Только и всего.
   – Напрасно.
   – Почему же?
   – Ну, дело тут вот в чем. У каждого документа есть владелец. Тем более, у дневника. И я думаю, он не будет очень рад тому, что вы занимаетесь публикацией его материалов, не говоря уже о том, что они просто у вас есть.
   – Владелец?! О чем вы? Этот Эрих Эйке давно умер! Столько лет прошло! Помните, он в начале писал, что имел какое-то опосредованное отношение к поискам в Монсегюре? Так эта экспедиция, если не ошибаюсь, была в 1937 году. Эйке в 1937 году не был мальчишкой, ну, предположим, что ему было лет 30, даже, скорее всего, больше. В дневнике нет даты его рождения или хотя бы каких-то точных временных ссылок, чтобы можно было определить его возраст. Ну, если в 1937 ему, скажем, было 30, то он 1907 года рождения. Сейчас ему должно быть более ста лет! Как он может быть жив?!
   – Но есть дети, последователи, в конце концов, люди, которым это может быть интересно. Вы это понимаете?
   – Ну и что? Что такого в том, что на свет всплыли несколько страниц этого дневника?
   – Вы наивный человек. Мы с вами не знаем, что там дальше. Судьба предмета нам неизвестна. Да и вообще неизвестно, был ли сам предмет. Знаете, немцы были интересные ребята и совсем не дураки, как показывают зачастую в кино. Поверьте…
   – Знаю, читал достаточно документов, чтобы получить представление, с каким противником мы воевали.
   – Это так. А если предположить, что этот предмет был найден и оправдал себя, то это было известно автору дневника, а значит, и его хозяевам. Вы не предполагаете, что они не будут рады вашей публикации? В таких делах лишнее внимание – это плохо.
   – Начнем с того, что я не до конца верю в само существование подобных предметов. Все эти магические предметы, которые искали нацисты, все это овеяно ореолом тайны, и все это спорно. Согласитесь.
   Он встал, подошел к плите и снова зажег конфорку.
   – Хорошо. Вы будете еще что-то? Я лично выпью чаю.
   – Можно, да.
   – Смотрите, – он поставил на газ чайник, – немцы на ряде научных направлений достигли невероятных успехов – опередили время на десятки лет, и знаете – почему?
   – Почему?
   – Абсолютная свобода мысли. Абстрактное мышление. Отход от общепринятых представлений о процессах, причинах процессов, отход от материального. Это даже в дневнике написано. Это невероятно трудно, затратно, но результат был, и есть! Чтобы постичь что-либо и достичь каких-либо результатов, необходимо допустить и проанализировать все варианты, даже подчас невероятные. Вы же наверняка знаете, что они работали и с оккультными знаниями.
   – Знаю. Именно это меня, скажем так, и напрягает.
   – Всех напрягает то, что непонятно, неизведано и окутано завесой тайны.
   – Вы верите в бога?
   – А вы? – он обернулся и внимательно взглянул мне в глаза.
   Я даже как-то растерялся.
   – Ну… Я не определился. Во всяком случае, более склонен объяснить библейские истории умышленной интерпретацией ранее произошедших событий.
   – Но вы не сомневаетесь, что это было?
   – Да, не сомневаюсь, но не уверен, что все происходило именно так, как трактуются эти события.
   – Ну вот, это уже что-то. А что вы скажете насчет теории Дарвина?
   – Не готов ответить и на этот вопрос – не скажу ничего толкового, поскольку не вникал в детали дискуссии относительно этой теории, хотя… у меня есть сомнения в ее правильности. Сомнительна сама по себе та цепочка случайностей, на которой в принципе она и построена.
   – Верно. Между современным человеком и теми прямоходящими, останки которых нашли ученые, есть пробел, и он существенен. Дарвинская теория нивелировала его, как, впрочем, и многое другое, то, что не относится к человеку. Я говорю о животном мире, вы меня понимаете?
   – Я понял, о чем вы.
   – Так вот, цепочка разорвана, отсутствует связующее звено. Вы когда-нибудь читали Ветхий завет, Новый завет, Библию?
   – Нет. Вернее – фрагментарно… Для меня, признаюсь, как– то нудновато.
   – Напрасно. Почитайте. Потом сопоставите то, что прочли, с рядом открытий и заинтересуетесь. Впрочем, для этого нужно время, а у вас, как я понимаю, его пока нет. У меня есть. Будет и у вас, – он улыбнулся.
   – Само собой, – я улыбнулся в ответ.
   – Так вот, без деталей. До похода Наполеона в Египет мы знали лишь о Древнем Риме и Древней Греции. Античные культуры. В Азии в 1852 году археолог Лофтус нашел следы новой цивилизации – шумерской. До настоящего времени эта цивилизация считается древнейшей на планете. При раскопках были найдены глиняные таблички с клиновидной письменностью, после расшифровки которых получили подтверждения истории о потопе и ряд других, присутствующих в библейских текстах. Ваш кофе.
   – Спасибо, – я принял чашку, добавил в кофе сливки, сахар, снова закурил.
   Сергей Николаевич взглянул в окно, где на фоне темно-серого вечернего неба раскидали свои ветки деревья, растущие вдоль фасада дома, глотнул чая и продолжал:
   – Можно говорить достаточно долго на эту тему, но вот что интересно. У шумеров боги спустились с небес. Боги создали человека. Утверждается, что речь идет о методах генной инженерии – о скрещивании путем соединения спермы бога и яйцеклетки прямоходящего существа. Интересный вариант объяснения отсутствия звена в цепочке развития человека. Там еще много чего интересного о шумерах – поищите, почитайте – невероятные факты. Теперь, к чему я обо всем этом – просто хотел сказать, что «боги» были, но не те, которые сейчас.
   – Я знаю, что на Никейских соборах фактически утверждалась христианская религия, как официальная для Византии. Что-то добавляли, что-то убирали, даже были конфликты, появились религиозные течения.
   – Да, было такое, это отдельная тема. Так вот, о чем я?.. Да. Можете ли вы предположить, что те, древние боги, передавали не только часть своих знаний людям, но и, что весьма вероятно, оставляли после себя какие-либо предметы, обладающие определенными свойствами? Ведь это возможно, не так ли?
   – Ну… Да, наверное, да.
   – Да не наверное, а именно ДА! Вопрос в другом, кто владел этими предметами, и где они? О знаниях я не говорю. Многое из того, что считается открытиями и прорывами в технологиях, было у древних.
   – Слышал об этом. У меня даже где-то есть книга – «Запретная археология», кажется.
   – Знаю, листал ее, что-то типа того, но не совсем то. Так вот. Предметы, несомненно, были. И заметьте, все герои мифов или сказок обладают некими волшебными предметами, которые помогают им решать определенные задачи, проблемы. Если легенды передаются из уст в уста на протяжении поколений, значит ли это, что за ними стоит что-то реальное? Что они неспроста появились?
   – Видимо, так.
   – Вот! Теми же принципами руководствовались немцы. Именно поэтому, наряду с тайными знаниями, они искали предметы богов. В нашем случае – навершие, ставшее амулетом. В других случаях, например, Агриков меч. Кстати, они реально его искали. Это факт. Что интересно, подобное оружие, именно подобное, упоминается в древнерусских заговорах, при этом указана принадлежность меча – «святаго царя небеснаго». Значит, этот предмет не продукт деятельности человека. Вообще, подобными темами занимались не только немцы. Наши тоже. Вся история ЧК-НКВД пронизана поиском тайных знаний и изучением оккультизма. Это тоже очень интересный момент. Тайные общества, тайные знания, подчинение этих знаний государственной машине – все это можно найти в разрозненных публикациях и воспоминаниях. Ты понимаешь, о чем я? Кстати, давай перейдем на «ты»?
   – Я так сразу не могу. Вы можете меня называть на «ты», а мне нужно время, чтобы привыкнуть. Кроме того, вы старше – и это барьер, понимаете?
   – Хорошо. Так вот, смотри. К тебе в руки попали документы, относящиеся к подобному поиску. Не исключено, что этот предмет или информация о нем известны посторонним. Размещая свои публикации на форуме, ты фактически признаешь, что владеешь некоторой информацией об этом предмете, тем более что сам заявил о том, что тебе в руки попал дневник. Именно это способно привлечь внимание заинтересованных лиц. Большинству людей все эти публикации могут показаться сказкой – очередной фантастикой. Но тем, кому это интересно… В общем, прекращай размещать фрагменты дневника на форуме, и если можешь – сотри записи. Можешь?
   – В принципе – да. Но… прошло время, записи были проиндексированы поисковыми машинами, и они где-то там в сети останутся. Даже если я удалю их из базы данных. Словом, все спрятать не удастся.
   – Тогда больше ничего не публикуй. Надо как-то оборвать процесс. На форуме есть твои координаты?
   – Кроме электронного адреса и скайпа – нет. Фамилии точно нет. Имя иногда упоминалось в постах. Но меня знают на форуме: кто я, где живу. Кто-то знает номер телефона, кто-то, может, и другие детали.
   – В общем, так. Прекращай публикации – это единственное, что пока можно сделать. Это в твоих интересах. Кстати, ты про меня никому не говорил? На форуме, или, может, еще где?
   – Нет. Никто ничего не знает. Разве что тот человек, который нас свел. А что за конспирация такая?
   – Ну, это мой человек. Здесь можешь быть спокоен. А насчет, как ты говоришь, конспирации – так это выражается изречением: «Язык мой – враг мой».
   – Хорошо. Хотел показать вам кое-что.
   Я повернул к нему ноутбук.
   – Смотрите, вот этот ролик с дневником. Обратите внимание, обычно на всех других роликах сначала идет герб с наименованием архива, затем вкладка с номером раздела и номером ролика, после чего следуют описание и оглавление. В нашем случае после герба идет только небольшое описание, и сразу начинается текст страницами. Правда, на каждой странице присутствует штамп о конфиденциальности и вот – номер. Съемка страниц велась обычным методом микрофильма – планшет с переменной нумерацией для обозначения страниц документа. Кстати, хочу отметить, что в дневнике, или, точнее, к нему не прилагается ни одной карты. Это несколько странно, поскольку в самом начале упоминается, что автор получал их. Карты, конечно, помогли бы.
   Сергей Николаевич вышел в комнату и вскоре вернулся с очками. Придвинув поближе ноутбук, долго всматривался в экран, периодически работая мышкой. Время тянулось медленно, и я, достав из файла перевод, принялся заново его перечитывать.
   Спустя какое-то время, откинувшись на спинку стула, Сергей Николаевич вздохнул и, посмотрев на меня, сказал:
   – Действительно интересные записи. Я бы попросил копию для себя, но, пожалуй, пусть все останется у тебя.
   – Почему?
   – Я завязну с переводом, пока не прочитаю дневник полностью. Лучше будем продвигаться частями.
   – Ладно. Кстати, вот деньги, – я полез в портфель и достал обещанную сумму.
   – Хорошо, – он положил купюры в карман халата, – что на сегодня?
   – Следующая партия – вот распечатка и флэшка.
   – Достаточно распечатки – электронная копия не требуется. Кстати, у тебя документы в единственном экземпляре?
   – Ну да, правда, я иногда делаю копии, на всякий случай. Загоняю, например, на файлообменник – они там лежат. Ну, или на внешний жесткий диск, как вариант.
   Он взял папку с листами распечатки и, поднимаясь, сказал:
   – Хочешь посмотреть мою библиотеку?
   – Конечно!
   – Пойдем, – мы прошли в дальнюю комнату, дверь в которую в этот раз, как и в прошлый, была закрыта.
   – Заходи, – Сергей Николаевич толкнул дверь и щелкнул выключателем.
   Я увидел стеллажи, занимавшие все стены от самого пола и почти до потолка, заставленные книгами в твердых и мягких переплетах. Старый, наверное, сталинских времен, большой письменный стол, настольная лампа с зеленым абажуром, вазочка с карандашами, монитор, небольшой принтер черного цвета и стул дополняли интерьер библиотеки.
   – Это все книги по военной тематике?
   – Практически все. Кстати, начиная с Петровских времен. Хотя есть исключения – книги, которые мне интересны в связи с изучением основной тематики коллекционирования. Смотри, вот этот стеллаж – войны до XX века, – он указал на первую секцию, справа от стола. Этот, следующий – начало XX века. Вот это – гражданская война. Здесь все – боевые действия, мемуары, академические учебники. А здесь, – он показал на оставшиеся стеллажи, большую часть библиотеки, – здесь вторая мировая. В основном – СССР и Германия. Есть книги американских и английских авторов. Большей частью – первые издания – оригиналы. Так что, в принципе, какую-то помощь я могу оказать в плане материалов и отдельных событий – но надо будет покопаться.
   Меня поразил объем библиотеки. На полках стояли книги, которые я раньше видел только на сайтах антикварной библиографической тематики. Дорогие и простенькие переплеты, пожелтевшая от времени бумага…
   – Если не секрет, откуда они? И почему военная тематика?
   – Это длинная история. Часть книг достались от деда и отца, остальные покупал, менял, привозил из-за границы. Этой библиотеке много лет. Не я начинал ее собирать – я только продолжаю.
   – А кем были ваши дед и отец?
   – Оба офицеры. Дед – императорской армии, отец – советской. Мы достаточно долго жили в Германии, поэтому немецких книг у меня много.
   – А вывоз книг? Таможня, КГБ? Как с этим решались проблемы?
   – Для отца это было несложно. Понимаешь, когда имеешь непосредственное отношение к определенным структурам, у тебя нет тех сложностей, с которыми может столкнуться рядовой гражданин.
   – Вы хотите сказать, что ваш отец служил в ведомстве Берии [38 - Берия Лаврентий Павлович (1899–1953), член партии в 1917–1953 гг., член ЦК в 1934–1953 гг., член Политбюро (Президиума) ЦК 1946–1953 гг. (кандидат с 22.03.39 г.). В 1921–1931 гг. в органах разведки и контрразведки, заместитель председателя Азербайджанской ЧК, председатель Грузинского и Закавказского ГПУ, представитель ОГПУ в ЗСФСР. С 1931 г. первый секретарь ЦК КП(б) Грузии, одновременно с 1932 г. – Закавказского крайкома и Тбилисского горкома партии. В 1938–1948 гг. и марте – июне 1953 г. нарком (министр) внутренних дел СССР, одновременно в 1941–1946 гг. заместитель Председателя СНК СССР. С 1946 г. заместитель Председателя, а в марте – июне 1953 г. первый заместитель Председателя Совмина СССР. Герой Социалистического Труда (1943 г.). Маршал Советского Союза (1945 г.), Генеральный комиссар государственной безопасности (1941 г.). 26 июня 1953 г. снят с постов и арестован. На июльском (1953 г.) Пленуме ЦК выведен из состава ЦК и исключен из партии как враг Коммунистической партии и советского народа. 23 декабря 1953 г. специальным судебным присутствием Верховного суда СССР приговорен к расстрелу и в тот же день расстрелян.]?
   – Нет. Был в подчинении у Абакумова [39 - Абакумов Виктор Семенович (1908–1954) – советский государственный деятель, один из руководителей органов безопасности, генерал-полковник (1945). В органах ОГПУ-НКВД-МГБ с 1932. 1939–1941 – нач. УНКВД Ростовской обл.; 1941–1943 – зам. наркома внутренних дел СССР, нач. УОО НКВД СССР, комиссар госбезопасности 3-го ранга (1941). 1943–1946 – нач. ГУКР «Смерш» НКО СССР, 11.01–04.07.1945 – уполномоченный НКВД СССР по 3-му Белорусскому фронту. 1946–1951 – министр ГБ СССР, член Комиссии Политбюро ЦК ВКП(б) по уголовным делам, 1950–1951 – председатель Коллегии МГБ СССР. Арестован 12.07.1951, приговорен Военной коллегией по уголовным делам к расстрелу 19.12.1954. Не реабилитирован.].
   – Военная контрразведка?
   – Да. СМЕРШ [40 - СМЕРШ – Управление контрразведки «Смерть шпионам», военная контрразведка.].
   – Тогда все понятно.
   – Ну, и отлично. В общем, если будут какие-либо потребности в специальной литературе – обращайся. Работать можно только здесь, на месте. На вынос книги не даю. Надо будет что-то перевести, помогу, договоримся. И вот еще что. Никаких ссылок на источник информации. Просто даешь факт. Кому нужно – пусть ищет и проверяет. Меня знают в моем кругу. Лишние контакты и сторонний интерес мне не нужны.
   – Хорошо. Знаете, пожалуй, я пойду. Время… уже почти семь. Пока доеду через пробки – будет девять.
   – Хорошо. Сколько ты мне оставил страниц?
   – Как обычно. Если бы знал, что цена упадет – увеличил бы. Впрочем, можно перебросить файлы с ноутбука.
   – Не надо. Ограничимся распечатанными документами. В следующий раз можешь принести двойной объем.
   – Сроки поменяются?
   – Ну, наверное, увеличатся на пару дней.
   – Когда увидимся?
   – Следующий вторник. Позвони предварительно.
   – Хорошо.
   Мы вернулись на кухню, я убрал ноутбук в портфель, на ходу глотнул остывший кофе и стал одеваться.

Эпизод 7. Смена берегов

   Доброго времени суток!
   Некоторое время назад вы обращались по вопросу перевода с немецкого.
   Приложенный вами фрагмент текста для меня не представляет сложности, как объект для перевода. Во вложенном файле вы найдете его содержание на русском языке. Если качество перевода вас удовлетворит, предлагаю обсудить условия нашего сотрудничества.
   Первоначальное предложение стоимости 1 печатной страницы, в соответствии с вашим образцом – 7 (семь) долларов США.
   Прошу подтвердить ваше согласие или отказ письмом на мой адрес.
   С уважением,
   Александр Кунц

   Меня всегда корежило от фразы: «Доброго времени суток». Не знаю, почему, но это приветствие вызывало исключительно негативные эмоции. Электронные письма с таким вот началом практически сразу отправлялись в корзину, но не в этот раз. Я дважды прочитал текст. Надо же! То – ничего, то вдруг пошло-поехало. Я уже забыл про ранее проведенную рассылку. Если месяц назад или чуть больше я бы обрадовался, то сейчас это предложение не представляло интереса. Интересно, кто такой этот Александр Кунц? Я попытался пробить его почтовый адрес, но поисковики никак не реагировали на введенный запрос. Кунц и его почта нигде не фигурировали. Поковырявшись еще некоторое время в сети, я бросил эту затею. Коней на переправе не меняют, тем более что наши отношения с Сергеем Николаевичем плавно перешли в почти дружеские. Вместе с тем прилагаемый к письму перевод был весьма неплохого качества, тем более что теперь мне было с чем сравнивать.
   Покачавшись на стуле и некоторое время бездумно рассматривая клавиатуру ноутбука, я, наконец, написал ответ:

   Александр, здравствуйте!
   Благодарю вас за отклик на мой запрос относительно военного перевода.
   Хочу сообщить, что в настоящее время работы по этим документам приостановлены.
   В случае возврата к данной теме, я обязательно учту ваше предложение о сотрудничестве.
   С уважением,
   Игорь П.

   Вежливый отказ. Даже нет – отказ с перспективой. Впрочем, понимать можно по-разному. Вроде, человека я не обидел, и если что – можно будет обратиться. Запасной вариант никогда не помешает. Правда, после последней встречи с Сергеем Николаевичем мне уже вдвойне невыгодны услуги Александра, но раньше-то я был не против платить и восемь долларов за страницу, а здесь сразу на доллар дешевле. Семь. Кроме того, если что – можно будет поторговаться на объеме. Но не сейчас. А может, и никогда… Я поставил на письме метку «Личное» и закрыл почтовую программу. Александр Кунц пока отдыхает.
   В соседнем с моим домом магазине канцелярских принадлежностей я купил две картонные папки. В одну подшивал все переведенные страницы дневника, в другой собирал материалы, связанные с событиями, описанными в нем. Если первая папка росла по плану, раз в неделю, то вторая толстела гораздо быстрее и, порой, совершенно случайным образом.
   Вторая папка была разбита на две части. Первая касалась Потемкина, его окружения и его болезни. Вторая – всего, что относилось к боевым действиям 1941 года в Бессарабии.
   Признаться, до того, как я познакомился с дневником этого немца, всё, относящееся к «Наследию предков», рассматривалось мной как некие фантастические истории, напоминающие сюжеты фильмов про Индиану Джонса. Даже те документальные фильмы о деятельности этой организации, которые демонстрировались по телевидению, вызывали двойственное ощущение. С одной стороны, серьезность и масштаб самой этой структуры, с другой – те задачи, которые перед ней ставились. В основном, акцент в подобных фильмах был сделан на мистику и связанный с этим ореол тайны, а серьезные исследования, осуществлявшиеся подразделениями общества, упоминались лишь вскользь. В основном, оно представлялось некоей могущественной организацией увлеченных шарлатанов, подчинившей себе значительную часть исследовательских центров Германии и отвлекавшей значительные средства на весьма сомнительные с точки зрения науки проекты.
   Разбираясь в многочисленных публикациях по «Наследию предков», доступных в открытом доступе, я пытался получить по возможности цельную картину, вместе с тем уделяя особое внимание оккультной составляющей деятельности этой структуры. Если, начиная перевод дневника, я искал лишь какие-то отдельные факты, о которых в нем упоминалось, то теперь складывал в папку все, что так или иначе помогало понять причину и цель поиска, которым занимался Эрих.

   Во вторник утром, едва доехав до работы, я набрал номер Сергея Николаевича. Он снял трубку довольно быстро:
   – Здравствуй, Игорь.
   – Здравствуйте, Сергей Николаевич. Как у нас сегодня со встречей? Состоится?
   – Как и обещал. Приезжай после обеда.
   – Хорошо, я буду, скорее всего, как и в прошлый раз, ну, наверное, часам к четырем.
   – Отлично! Будет время и почитать, и пообщаться. Кстати, твоя жена не устраивает, случаем, сцен по поводу поздних приездов? В один и тот же день недели приезжаешь поздно вечером… У нее никаких мыслей не возникает? – он рассмеялся в трубку.
   – Да нет, все нормально.
   – Ну, и ладно. Посмотришь, вопросы рано или поздно будут. Кстати, захвати по пути в магазине молока и хлеба.
   – Сделаем. Ну что, до вечера?
   – Давай. Жду.
   Когда весь день заполнен делами, время бежит незаметно. Я успел и в цеху побывать, и на переговоры съездить, правда, к четырем часам явно не успевал, а вот к пяти – гарантировано.
   Сергей Николаевич принял пакет с хлебом и молоком, и пока я снимал верхнюю одежду, отправился на кухню.
   – Проходи, садись.
   – У нас уже некий ритуал – кухня, чай-кофе, бутерброды, – отметил я, усаживаясь за стол.
   – А почему – нет? Мне нравится беседовать на кухне. Это в лучших традициях прежней жизни. Раньше ведь именно кухня была тем местом, где собирались все вместе, обсуждали различные вопросы: от семейных до политических.
   – Да, помню такое.
   – И чем плохо? Тут тебе и чайник, тут тебе и перекусить, и стол – все, что надо. И покурить разрешается. Ты как, не собираешься бросать?
   – Да надо бы, но, признаться, никак не могу принять волевое решение, да иногда и ситуации такие складываются, что без сигареты как-то…
   – Это отговорки.
   – Согласен. Вот понимаю, что – надо, но еще не готов.
   – Ладно, ладно, это я так, сам ведь тоже не могу оторваться от этой вредной привычки. Только когда болею – не курю.
   – И я так же.
   Он полез в холодильник, выудив оттуда две тарелки – одну с зеленью, другую с семгой, нарезанной ломтями. Затем на столе появились масло, принесенный мной хлеб, молочник и две кружки.
   – Огурец свежий будешь? – он весело взглянул на меня, – под рыбку – хорошо…
   – Можно. А что вдруг такие разносолы?
   – Да так, просто захотелось. И вот незадача – пришел домой, а хлеба-то нет, вот и попросил тебя.
   Зашипев, убежал кофе из турки. Сергей Николаевич чертыхнулся, дуя на коричневую пену, быстро выключил газ.
   – Не уследил, – он налил кофе в кружку.
   – Ничего страшного.
   – Ты налегай на еду. Голоден?
   – Да так, есть маленько.
   – Давай, не стесняйся.
   Он пододвинул ко мне тарелки, достал из холодильника парниковый огурец, вымыл его, разрезал пополам, а затем каждую половину еще на четыре части.
   – Я сейчас, – и вышел в соседнюю комнату.
   Бросив в чашку с кофе три ложки сахара и налив молока, я стал конструировать бутерброд, когда Сергей Николаевич вернулся с очередной порцией перевода в руках.
   – Держи, – он положил листы на стол, – поешь, потом посмотришь.
   – Зачем же – потом? Одновременно и поем, и почитаю.
   – Ну, дело твое.
   – Кстати, – я полез в карман за флэшкой, – очередная часть дневника. Копируйте.
   – Давай, давай, – Сергей Николаевич тоже налил себе кофе и размешал в кружке сахар, – сейчас сброшу с твоей флэшки на диск и поговорим.
   Достав страницы с переводом из пластикового файла, я откусил бутерброд…

   28 июля 1941 г.
   По второму дню изучения отобранных в архиве книг и документов мы пока не имеем желаемых результатов. К сожалению, значительная часть старых записей безвозвратно утеряна при пожаре и его тушении. Информация, полученная из сохранившихся документов, в основном весьма поверхностна, а в отдельных случаях частично, а то и значительно искажена. У Потемкина, как у личности неординарной, было достаточно много недоброжелателей, поэтому события, описываемые такими недоброжелателями, хотя и содержат отдельные интересные моменты, требуют всё же тщательной проверки. Систематизировав наиболее интересные для нашего поиска факты и обсудив находки, мы приняли решение следовать за Поповым и Браницкой, как за наиболее вероятными держателями амулета после смерти князя.
   Благодаря успешным действиям германских войск, дальнейшее наше продвижение по намеченному маршруту возможно уже в ближайшие дни.
   Ужинали в компании коменданта Кишинева полковника Тудосе и майора Цолера. В основном за ужином обсуждали еврейский вопрос, будущее Бессарабии и новых оккупированных территорий. Тудосе – ярый антисемит. Недаром фюрер неоднократно заявлял, что нам следует обратить внимание на решение еврейской проблемы румынами. Действительно, румынские власти действуют по отношению к евреям подчас гораздо жестче нас.
   Тудосе рассказал, что уже 26 июня по его приказу в городе началась организация еврейского гетто в границах улиц Харлампиевская – Кожухарская – Павловская – Вознесенская. Для евреев, как сообщил комендант, установлен двухдневный срок на переселение в гетто. Все, кто не выполнит приказ – будут расстреляны. Тудосе называет евреев жидами и считает, что в Бессарабии их слишком много. С его слов, согласно переписи 1930 года, в Бессарабии и на Буковине проживало около 315 000 евреев. К ним с 1940 по 1941 год присоединились евреи, репатриированные из Румынии.
   По словам полковника, именно евреи наиболее горячо поддержали приход советов в 1940 году, и они не только издевались над представителями румынской власти при эвакуации, но и активно участвовали в репрессиях, последовавших после установления в Бессарабии советской власти. НКВД во главе с Сазыкиным [41 - Сазыкин Николай Степанович (1910–1985). Русский. В ВКП(б) с 1939. Генерал-лейтенант. В органах НКВД – НКГБ – МГБ – МВД – КГБ с 1936 по 1954. Нарком внутренних дел Молдавской ССР 07.08.1940 – 26.02.1941; нарком ГБ Молдавской ССР 26.02.1941—18.07.1941; нач. ОО НКВД Южного фронта 19.07.1941—30.09.1941. Уволен из КГБ с 20.11.54 по фактам, «дискредитирующим высокое звание начальствующего состава». В 1957 исключен из партии, лишен воинского звания. Доктор технических наук. Работал в системе Министерства среднего машиностроения СССР.] активно занималось в Бессарабии национализацией и конфискацией имущества, поиском и ликвидацией тех, кто выражал несогласие с действиями советов. Все эти действия опирались на постановление Президиума Верховного Совета СССР от 15 августа 1940 г., и, указывая на бывших собственников, патриотов Румынии, национальную интеллигенцию, именно евреи часто помогали НКВД в реализации этого постановления. Арестованных либо расстреливали, либо присуждали им значительные сроки заключения. Место расстрелов установлено – на западных окраинах города. Последние акции НКВД проводились 13–14 июня 1941 года. Тудосе заявлял, что земля Бессарабии «должна быть очищена от жидов, и как это произойдет – не важно».
   Вечером продолжали разбор документов.

   29 июля 1941 г.
   Наши войска продолжают продвигаться на восток. Заняты Дубоссары. 50-я, 72-я и 73-я пехотные дивизии, осуществив прорыв в районе Дубоссары – Григориополь, продолжают ликвидацию огневых точек противника, нанося удары на восток и северо-восток для соединения с частями, ведущими боевые действия на левом фланге. Противник продолжает оказывать сопротивление.
   – Уже читаешь? – он вернулся, положил флэшку на стол, поставил пепельницу и принялся набивать трубку.
   – У него странная манера вести дневник, – сказал я, откладывая в сторону страницу, – то как-то официально, как документ, то… как рассказ.
   – Да, есть такое, – Сергей Николаевич взял новую щепотку табака из пакетика, – насколько я понимаю, в свободном изложении приводятся сведения, которые автор хотел выделить, или которые связаны с определенными моментами поиска.
   – Ладно, я читаю дальше.
   – Давай.

   В изучении документов ничего нового. Все то же, что мы находили раньше, но в различной интерпретации.
   Сегодня в разговоре с Тудосе мы узнали, что по имеющейся информации в процессе эвакуации из города спецэшелоном были вывезены архивы, в основном относящиеся к периоду с 1918 года. Состав вывезенных документов неизвестен, однако предполагается, что значительная их часть относится к государственным архивам Транснистрии и к периоду советской оккупации Бессарабии. Это косвенно подтверждается результатами описи их остатков, обнаруженных в здании архива. Были ли среди них исторические документы, которые могут представлять для нас интерес, полковнику Тудосе неизвестно.
   Ужинали у себя. После ужина продолжали работу.

   30 июля 1941 г.
   Наши войска развивают наступление в направлении Кодыма – Балта, одновременно расширяя занятый на восточном берегу Днестра плацдарм в районе Дубоссары – Григориополь. Установлен контакт между подразделениями 50-й и 72-й пехотными дивизиями в действиях юго-восточнее Роги. В результате совместных операций к 30 июля отступающие русские были отброшены далее на восток.
   В боевых действиях по преодолению сопротивления русских части 50-й пехотной дивизии южнее Дубоссар вошли в соприкосновение с частями 73-й пехотной дивизии, которая атаковала в том же направлении с юга.
   Окруженные части русских продолжают упорное сопротивление, закрепившись в бункерах, расположенных на занятой нами территории.
   Советы контратакуют предположительно силами 30-й и 95-й стрелковых дивизий на фронте Григориополь – Глинное – Гыртоп – Дубоссары при поддержке артиллерии и авиации.
   Контратаки отбиты, наши войска расширяют регион действий в направлении на Карманово и Реймаровку. Потери с обеих сторон велики. Авианалеты русских продолжаются. Особенно активно противник действует в районе Плоское – Дубоссары – Григориополь.

   Вечером за ужином обсуждали с майором Цолером положение на фронте и вчерашнюю беседу с полковником Тудосе. Цолер, находясь под впечатлением разговора с румынским комендантом Кишинева, сообщил, что, по его мнению, в Бессарабии не будут введены в обращение румынские леи, а в качестве расчетов будут использоваться оккупационные марки.
   Цолер также сообщил, что в Бессарабии, несмотря на репатриацию 1940 года, во время которой по договоренности НКВД с Главным Управлением Имперской Безопасности Германии с этих территорий выехали более 100.000 этнических немцев, все еще проживает много наших соотечественников, особенно в южных областях. Это одна из причин, по которой Бессарабия будет оставаться под пристальным вниманием Германии. Цолер выразил сомнение в том, что когда-либо Румыния будет иметь полный и безоговорочный контроль над этими землями, даже несмотря на ранее достигнутую договоренность. Решения о послевоенной карте оккупированных восточных территорий – удел сильного, а Германия сейчас сильна как никогда.
   Исследование отобранных документов закончено. Мы все более приходим к выводу, что наше предположение наиболее верное. Завтра выдвигаемся в прифронтовую полосу в район Дубоссар.

   – Ну, как? – спросил Сергей Николаевич, откинувшись на спинку стула и выпуская клуб ароматного дыма.
   – Ничего… Интересно.
   – Я про рыбу. Сам солил.
   – Рыба тоже хороша, и огурец – в тему, – вытерев руки бумажной салфеткой, я взял следующую страницу.
   – Знаешь, я тебя не гоню. Ты сначала поешь, потом почитаешь.
   – Нет, я если уж начал – не могу остановиться.
   – Хорошо. Заварить еще?
   Взглянув на почти пустую чашку, я согласился.
   – Вы молотый кофе, судя по всему, не жалуете?
   – Нет. Это слишком крепко для меня. Растворимый, и то не всегда.
   – Понятно.
   – Это все для тебя. Здесь еще достаточно, – он заглянул в пакет, – еще встреч на 10 хватит.

   Машина остановилась на перекрестке основной и проселочной дорог. Облако пыли накрыло нас и унеслось вперед по дороге, растворяясь вдали и оседая на листьях придорожного бурьяна.
   – Это где-то здесь, – сказал Отто, – если свериться с картой, то, следуя по этой дороге, – он указал рукой на проселок, – попадем к командному пункту 50-й пехотной дивизии. Он размещается в домике лесника, ближе к реке.
   Мы вышли из машины и свернули с основной дороги на проселочную. Пологим проселком идти было легко. Сапоги быстро покрылись слоем пыли, и когда мы подошли к удобному для наблюдения месту, голенища были совсем серыми. Внизу, на низком берегу Днестра, чуть левее, в зелени деревьев был виден небольшой населенный пункт, правее – другой, побольше, состоящий из нескольких частей, расположенных близко друг к другу. Над обоими поселениями, сбиваемые воздушными потоками, поднимались столбы дыма. Где-то вдалеке была слышна орудийная канонада.
   Дальше дорога уходила резко вниз и влево, скрываясь в лесу, которым был покрыт наш берег.
   Мы стояли, всматриваясь в горизонт, когда послышался окрик.
   Почти одновременно повернув головы, мы увидели троих солдат с оружием наизготовку, скрывавшихся за придорожным кустарником.
   – Стойте на месте! – скомандовал один из них, видимо, старший. Он выбрался, вероятно, из окопа, скрытого в кустарнике, и не спеша направился к нам, двигаясь правее и вверх, чтобы не попасть на линию огня между нами и его подчиненными. 20–30 метров расстояния между нами он одолел минут за пять. С несбившимся дыханием остановился справа от нас, метрах в трех, и, придерживая автомат, потребовал предъявить пропуск в прифронтовую полосу. Его товарищи держали нас на прицеле.
   Предъявленные документы сняли напряжение.
   Унтер-офицер отдал приказ, и солдаты опустили оружие.
   – Куда вы следуете? – спросил он, возвращая бумаги.
   – В командный пункт 50-й пехотной дивизии, – ответил я, пряча документы в карман, – вы же видели пропуск.
   – Простите, штурмбанфюрер, я обязан спросить.
   – Хорошо. Нас проводят?
   – Один из моих солдат проводит вас до следующего поста. Разрешите идти?
   – Благодарю вас, вы свободны, мы спустимся к вам позже.
   Унтер-офицер отдал честь и направился к своим подчиненным.
   Отто открыл планшет и стал изучать карту.
   – Населенный пункт левее от нас – Кочиеры. Тот, что справа – Коржево и сами Дубоссары.
   Я достал полевой бинокль и всмотрелся в противоположный берег. На улицах Коржево людей почти не было. От нашего берега через реку плыли лодки с солдатами, паромной переправой двигалась техника. Достигнув противоположного берега, они скрывались в садах и улочках поселка. Поток был нескончаем. Вероятно, войска располагались в прибрежной лесополосе, и я не видел, как шла погрузка людей и техники. Еще левее, вдалеке была видна вторая переправа, и с нашего места можно было наблюдать, как там все происходило.
   Кочиеры были частично разрушены, однако основная часть строений сохранилась. Большинство домов были покрыты соломой и шинделью [42 - Шиндель (нем.). Дранки, небольшие дощечки, также кучки соломы, пропитанные глиной, для покрытия крыш.], остальные – черепицей и листовым железом. Наибольшие разрушения и густой дым наблюдались на восточной и юго-восточной окраинах. Именно там, скорее всего, противник оказывал наибольшее сопротивление.
   Перемещая бинокль правее, я стал всматриваться в восточный берег у Дубоссар. Километрах в пяти от нас, ниже по течению реки, у южной границы поселка была видна какая-то техника, стоящая у воды, и несколько лодок, двигавшихся в обоих направлениях от берега к берегу. Я опустил бинокль.
   – Смотрите, – сказал Отто, – мы – здесь, а вот здесь была старая переправа, – он указал то самое место на карте, которое я только что рассматривал в бинокль, – впрочем, она используется и сейчас. На карте переправа обозначена. К реке с обоих берегов ведут дороги. Если мы поедем по основной дороге дальше, вдоль Днестра по нашему берегу, то как раз попадем на эту переправу.
   – Это старая дорога, – Генрих стегал свежесломленным прутиком по сапогу, – та самая, по которой, скорее всего, двигались Попов и Браницкая.
   – Спустимся вниз, – предложил я, оглянувшись.
   Я махнул рукой водителю, стоявшему у машины, и он бросил сигарету. Мы пешком начали спускаться к первому посту, где унтер-офицер обещал дать нам сопровождающего. Машина аккуратно съехала на проселок и довольно быстро догнала нас. Мы заняли свои места, сопровождающий солдат вскочил на подножку, и так же осторожно мы двинулись вниз, к кромке леса, у которой должен был быть, судя по утверждению унтер-офицера, второй пост охранения.

   Я встал и, отложив страницу с переводом, направился в коридор.
   – В чем дело? – Сергей Николаевич удивленно посмотрел на меня.
   – Сейчас… У меня есть довоенная карта побережья Днестра. Хочу взглянуть, – я достал ноутбук. – Тут говорится о домике лесника, о дороге. Просто стало интересно.
   Пока ноутбук загружался, я подошел к окну.
   – Чего ты маешься? Садись.
   – Да, да. Сейчас, – я вернулся к столу, склонился над клавиатурой и, открыв папку с картами, выбрал нужную. Приблизив изображение, повернул ноутбук к Сергею Николаевичу и встал за его спиной, – смотрите, домик лесника действительно был там.
   На карте напротив Кочиер, чуть ниже и левее, на западном берегу реки рядом с прямоугольником, обозначающим строение, была видна слабо читаемая, но все же понятная надпись: «Леснич».
   Он достал из кармана своего атласного халата футляр с очками, надел их и стал вглядываться в экран.
   – Вот, – я ткнул пальцем в надпись, – видите?
   – Да, – произнес он задумчиво, внимательно рассматривая карту.
   – Смотрите, скорее всего, они двигались по этой дороге, вот здесь стояли и смотрели на противоположный берег. Здесь спустились вниз. Все сходится.
   – Дай почитать эту страницу, – он протянул руку, не отрываясь от экрана.
   Дотянувшись через стол за предпоследней прочитанной страницей, я положил ее рядом с ноутбуком.
   Пока Сергей Николаевич перечитывал фрагмент с описанием побережья, я прошелся по кухне и снова встал за его спиной. Держа страницу правой рукой, он то читал текст, то рассматривал карту.
   – Ну, что скажете?
   – Откуда у тебя эта карта?
   – Когда-то давно выменял. Я же говорил вам – собираю документы.
   Он еще раз внимательно посмотрел на карту побережья и сказал:
   – Ну, что, поздравляю. Первое совпадение.
   – Почему первое? Я уже неделю собираю материалы по событиям этого дневника. Скажу вам, что боевые сводки в наших архивах и данные по боям в дневнике сходны по времени и действиям. В дневнике встречаются отдельные детали, не указанные в сводках наших частей, например, некоторые подробности, которые мог видеть только очевидец, но в целом – да, и те, и другие очень похожи.
   – Ну, сводки сводками, а здесь конкретное место, его описание и совпадение с картой. Это уже интереснее.
   – Конечно.
   – Это интересно. Читай дальше, может, еще что-нибудь найдешь.
   – Ладно, – я вернулся на свое место.

   – У меня не так много времени. Наступление продолжается, и оперативная обстановка требует постоянного контроля, поэтому прошу вас быть кратким, – генерал Холлидт [43 - Карл-Адольф Холлидт (нем. Karl-Adolf Hollidt, 1891–1985) – начал карьеру в 1909 фанен-юнкером (кандидатом в офицеры). Участник Первой и Второй мировых войн. В 1941 году – командир 50 пехотной дивизии Вермахта, генерал-майор. В дальнейшем командовал 17-м армейским корпусом, армейской группой «Холлидт», переформированной после Сталинградского сражения 6-й армией. Кавалер Рыцарского креста с Дубовыми листьями. Взят в плен в Рурском котле в апреле 1945 г. В октябре 1948 г. приговорён к 5 годам заключения. Освобожден в декабре 1949 г.] поднялся из-за стола, прихватив стакан с чаем, – из Кишинева получена телеграмма с указаниями о содействии в вашем деле. Чем я могу помочь?
   – Генерал, прошу организовать переправу на восточный берег Днестра для меня и моих людей. Их двое.
   – Мы только что заняли Дубоссары, а СС уже решил очистить город от евреев? Или есть другая причина?
   – Мы не имеем никакого отношения к специальной команде для работы с евреями, у нас другие задачи. Раскрывать причину нашего присутствия здесь я не уполномочен, лишь прошу о содействии в переправе.
   – Переправу мы обеспечим. Фронт движется на восток, и в самое ближайшее время наш командный пункт также переместится на восточный берег. Вы можете переправиться вместе с нами. Это вас устроит?
   – К сожалению, мы не можем ждать. Возможно ли быстрее?
   – В случае самостоятельной переправы, могу обеспечить вам лишь относительную безопасность. Причем, только в пределах расположения наших частей на левом берегу. Для всех прочих вариантов не могу ничего гарантировать. Русские упорны, и хотя мы ликвидировали практически все пункты сопротивления в прибрежной зоне, обстрелы все же случаются. Кроме того, их авиация совершает внезапные налеты – примите во внимание также и это. Не являясь вашим командиром, хотя я и старше по званию, не могу отдавать какие-либо приказы, прямо или косвенно связанные с гарантией вашей безопасности. Решение за вами.
   – Когда мы сможем переправиться?
   – В любое удобное для вас время. Вам выделят штурмовую лодку и трех солдат сопровождения. Думаю, этого достаточно.
   – Вполне. Благодарю вас, генерал.
   – Мой офицер по особым поручениям все организует, – Холлидт повернулся к окну и отодвинул занавеску, – это лето будет жарким и по погоде, и по событиям, – заметил он, отпивая чай. – Желаю удачи, штурмбанфюрер.

   Я толкнул дверь и вышел на улицу, щурясь от яркого света. Сквозь листву деревьев пробивались солнечные лучи, образуя на земле сетку темных и светлых участков. У каменного забора, справа от входа в дом, тихо разговаривали с каким-то офицером Генрих и Отто. Двое часовых по-прежнему стояли лицом друг к другу, неся вахту у ворот во двор. В отдалении слышался приглушенный лесом шум каких-то передвижений.
   Увидев меня, Генрих что-то сказал. Стоявший спиной ко мне офицер сначала повернул голову, а затем повернулся ко мне всем телом, улыбаясь. Щурясь от яркого света, я направился к ним.
   – Оберлейтенант Герд Кобе, – представился он, как только я подошел, – офицер по особым поручениям штаба 50-й пехотной дивизии.
   – Отлично!
   – Мне приказано организовать для вас переправу на восточный берег Днестра.
   «Удивительно, – подумал я, – мы с генералом обсуждали переправу только что, и этот оберлейтенант не успел бы получить указания до того, как я вышел из домика лесника».
   – Еще утром мы получили телеграмму из Кишинева с просьбой о содействии вам в переправе на восточный берег. Генерал дал мне указания сразу же – и штурмовая лодка для вас готова. Однако я бы рекомендовал из соображений безопасности переправляться в сумерках, одновременно с одним из наших подразделений. Одинокая лодка на воде слишком приметна, переправа нескольких лодок, даже если их обнаружит противник, снижает опасность и степень риска. Хотя русских в прибрежной полосе практически не осталось, но случаются инциденты с одиночной стрельбой, да и авианалеты… Именно поэтому предлагаю выдвигаться ближе к вечеру.
   – Согласен. Сколько у нас есть времени?
   Кобе посмотрел на часы, потом – на небо.
   – Сегодня погода по сводкам начнет портиться, сумерки наступят раньше, думаю, у вас есть около 4-х часов для подготовки или отдыха. Если желаете перекусить, прошу за мной. За домом лесника у нас разбита офицерская палатка. Обед готов. Думаю, не откажетесь от отличного куриного супа и жареной на огне свинины с овощами, – Кобе приглашающим жестом предложил пройти с ним.

   – Вот, Кобе, например, – я отвлекся от чтения, – надо поискать, был ли такой офицер в штабе у Холлидта. О Холлидте мне известно. Он и в 1943, и в 1944 годах был в южной группе армий. В 1941-м, знаю точно, командовал 50-й дивизией. А Кобе? Вроде… мелкий человек, но интересно. Надо бы посмотреть.
   – Действительно, посмотри ради интереса.
   – Ну, вечером, дома. Я позвоню, если найду.
   – Только уже не сегодня.
   – Да, само собой.
   Обед действительно был замечательный.
   – Господа, примерно через 2 часа выступаем к переправе. Вашу машину придется оставить здесь, на восточный берег она попадет завтра ночью вместе с остальной техникой. Если же понадобится транспорт, можете обратиться к офицеру, который вас встретит на левом берегу. Он сделает все, что необходимо для содействия вашей миссии. Надеюсь, все сложится удачно.
   – Скажите, оберлейтенант, вы давно служите у генерала Холлидта? – Отто затянулся, выпустил дым и посмотрел на кончик сигареты.
   – С 1940 года. С того самого дня, когда генерал пришел в дивизию. Уверяю вас – это отличный офицер и командир. Объективный, с ясным, трезвым умом и без претензий. Идеальный командир.
   – У нас еще есть время, и если вы не заняты, то прошу поделиться впечатлениями о ходе кампании. Интересно взглянуть на нее глазами участника событий, это гораздо достоверней, чем сводки и сведения из прессы. Ну, и кроме того, ведь в сводках многого не пишут. Не так ли?
   – В принципе, я в вашем распоряжении до начала переправы, – ответил оберлейтенант, – что же касается начала войны, хотя с тех пор прошло всего лишь более месяца, могу теперь с уверенностью сказать, что некоторые моменты останутся в моей памяти надолго. Позвольте, я присяду?
   – Конечно, оберлейтенант! Мы все ждем вашего рассказа.
   Кобе сел, положил на стол свою фуражку и начал:
   – Предчувствие, что что-то должно произойти, было уже с начала лета. Кажется, 12 июня к нам поступили русские разговорники и краткие справочники по русской армии, ее организации и боевых возможностях – после этого никто уже не сомневался, что вскоре начнется война с советами.
   14 июня в район Фальчиу, к Пруту отправились несколько наших офицеров из состава подразделений, предназначенных для атаки русского берега. Все они были переодеты в румынскую форму, и в их задачу входила рекогносцировка мест переправ. Побережье Прута заболочено, труднопроходимо, и только два моста в районе Фальчиу соответствовали требованиям переправы. Судя по оценке офицеров, участвовавших в рекогносцировке, при соответствующей подготовке и слаженности действий задача по пересечению реки была выполнима.
   За день до начала, 21 июня, – продолжал Кобе, – прошел сильный ливень, и это существенно усложнило решение поставленных перед нами задач, однако, установленное время атаки не подлежало изменению, поэтому ночью, 22 июня, наша дивизия была на позициях румынской гвардейской дивизии, занимавшей сектор предполагаемой атаки, а штурмовая группа 122-го пехотного полка заняла мост через Прут в районе Фальчиу, передав его затем румынам. В то же время штурмовая группа 123-го пехотного полка решала аналогичную задачу на мосту в районе Богданешт.
   Интересно то, что артподготовка румынской артиллерии, которая началась ближе к 3 часам ночи, не была неожиданной для советов. Несмотря на упорное сопротивление, оба моста, железнодорожный и шоссейный, мы заняли – там появились первые убитые и раненые.
   Выполнив задачу по захвату мостов, мы должны были передислоцироваться севернее. Однако все пошло иначе, чем мы рассчитывали. Румыны несли серьезные потери на переправе, и нам пришлось поддержать их огнем и пехотой. Вместе с тем, даже имея преимущество по силам и средствам, они не смогли преодолеть сопротивление пограничной заставы русских. Часть наших подразделений уже выдвинулась к новому месту дислокации, а часть осталась помогать союзникам. В течение последующих двух дней румыны то занимали мосты, то оставляли, будучи не в силах удержать их под плотным огнем русских, их артиллерии и авиации. Когда 23 июня несколько усиленных подразделений румынской гвардии все же сумели переправиться на берег, занятый противником, продвинуться вглубь территории и создать угрозу окружения основным силам пограничников, те, совместно с подоспевшими свежими частями, скинули противника в реку. Вообще, у румын были большие потери. Пришедшая нам на смену к Фальчиу наша 170-я пехотная дивизия, ввязавшись в бои у тех мостов, за эти несколько дней тоже потеряла около полка личного состава. Кроме того, налетами русской авиации и в результате артиллерийского огня было выведено из строя значительное количество техники.
   Пока мосты были целы, существовала возможность оперативной переброски на левый берег подразделений для захвата новых и расширения имеющихся плацдармов. Однако в течение нескольких последующих дней нас лишили этих перспектив. Первый мост был штурмом захвачен русскими и взорван, второй постигла та же участь в ночь на 26 июня.
   Существовавшее преимущество было утрачено. Мы сделали все, чтобы занять мосты, сохранить, понесли потери, а румыны не удержали их. Что это? Некомпетентность? Слабость? Низкий боевой дух? Уже не принципиально, но эта утрата замедлила и осложнила ход дальнейшего наступления!
   Снявшись с позиций 26 июня, 3 июля наша дивизия достигла нового установленного нам сектора атаки в районе Ясс.
   Пройдя маршем чуть менее 200 км, мы сходу начали форсирование Прута. Ситуация с положением противника была непонятной. Переправившиеся первыми на восточный берег 123-й пехотный полк и две роты нашего дивизионного разведывательного батальона выдвинулись на северо-северо-восток, не встречая никакого сопротивления, и закрепились. С воздуха нас прикрывали самолеты, однако и там боевых контактов не наблюдалось.
   После переправы всех подразделений дивизии все тот же 123-й пехотный полк выступил в качестве авангарда с приданной ему для поддержки артиллерийской командой, занял Корнешты и закрепился на его восточных окраинах. Совсем скоро разведка доложила о движении в нашем направлении русских моторизованных частей, артиллеристы открыли огонь, и полк принял бой. В результате мы понесли существенные потери в личном составе, а артиллеристы лишились четырёх орудий. Затем потери стали практически ежедневными. Кого-то убили, кто-то пропал… Из-за отсутствия соприкосновения с противником, каждый день мы ждали неожиданностей, круглосуточно ощущая опасность. Фактически, мы искали противника, а он, зная направление нашего движения, по мере возможностей и в соответствии с обстановкой либо создавал препятствия нашему продвижению вперед, либо навязывал бой, пытаясь нас остановить.
   – Вы хотите сказать, что вы не чувствовали себя хозяевами ситуации? – спросил Отто, внимательно рассматривая рассказчика.
   Кобе повернулся и ответил:
   – Да, именно так. Мы играли по чужим правилам. И чтобы изменить это, нам нужен был постоянный боевой контакт, плотное соприкосновение с соседями, но его не было.
   – А что население?
   – Местное население частично ушло с русскими, а те, кто остался, как мне кажется, не знали, как себя вести. Впрочем, это понятно. В 1940 году ушли румыны – пришли советы. В 1941-м ушли советы – пришли мы. И румыны. Частая смена власти не способствует росту доверия.
   – Это верно…
   – Только 28 или 29 июня подошли наши новые части и, двигаясь совместно в направлении северо-северо-восточнее Бэлць, уже к вечеру мы, наконец, вошли в контакт с противником. Русские атаковали нас, мы отбили атаку, но при этом снова понесли потери. К тому же погода испортилась, а местные мерзкие дороги создали дополнительные трудности. К раненым добавились теперь и больные, однако движение вперед не прекращалось. Было понятно, что русские где-то рядом, но их тактика постоянного перемещения по-прежнему держала нас в напряжении.
   9 июля приказом сверху направление нашего движения сменилось теперь уже на юго-восток. Двигаясь налегке, наши передовые подразделения вырвались далеко вперед, а движение основных сил сдерживали тяжелые дорожные условия – это незамедлительно привело к печальным последствиям. Авангард дивизии – штурмовые подразделения и отдельные части 122-го пехотного полка попали в засаду и были почти полностью уничтожены. Тем, кто погиб в бою, повезло, потому что раненые, обнаруженные противником после боя, были затем добиты выстрелами в голову. В этой войне нет каких-либо правил… Если нет правил, то, скорее всего, нет и пощады.
   К вечеру того же дня мы вышли к реке Реут на линии Препелица – Копачень, а на следующий день – предприняли попытку форсирования реки, но вскоре, в связи с сильным сопротивлением противника, отказались от активных действий. Позиционный бой продолжался до сумерек, а с их наступлением скрытно сконцентрировав силы в районе Казанешт, атаковали русских, при этом 122-й пехотный полк – в первом эшелоне, а 123-й – во втором. В результате этой ночной атаки мы вынудили противника отступить, и утром 11 июля 3-й батальон 123-го пехотного полка, форсировав Реут, отразив яростную кавалерийскую контратаку русских, закрепился на вражеском берегу. Я видел это поле боя – трупы повсюду: люди и лошади…
   – А что за части русских атаковали? Кто это был?
   – Насколько известно – 2-й Кавалерийский корпус русских – он сдерживал наше движение по направлению к Оргееву.
   – Вы одни против корпуса?
   – Нет, конечно, румыны тоже были, но мы выступали в качестве тарана, они – в качестве второго эшелона и поддержки. 13-я и 14-я румынские пехотные дивизии. К 13 июля, двигаясь вдоль северного берега Реута, мы подошли к Оргееву. Противник вел сильный заградительный огонь. Открыв ответный огонь по цепи высот севернее Чишмя, находившейся в руках советов, мы начали наступление, завязав тяжелые бои за высоты 235 и 236. Тогда погибли командир 123-го пехотного полка и его адъютант. Ближе к ночи бой стал стихать, а утром мы заняли Оргеев без боя – русские ушли.
   От Оргеева мы опять изменили направление – уже на восток и, двигаясь по побережью, остановились в 10 км от Днестра, на восточном берегу которого размещалась сильно укрепленная линия Сталина. Именно ее, согласно новой задаче, мы должны были прорвать. Вы увидите это место, когда переправитесь на левый берег. Какое-то время мы ожидали подхода соседних подразделений для начала атаки. Штурм советских укреплений вместе с нами должна была вести 72-я пехотная дивизия, а румыны – обеспечить артподдержку и прикрытие от внезапных ударов противника.
   24 июля мы начали форсирование. Дальнейший ход событий вам известен, – Кобе замолчал.
   – Да, и это при том, что наше направление – не основное. Все это время мы только сковывали противника, – заметил я, обдумывая услышанное, – я удивлен вашей памятью. Столько деталей, название населенных пунктов, номера высот.
   – Да, память у меня превосходная, это вы верно заметили. Но я хотел бы закончить вот чем. Знаете, у меня есть теперь уже четкое ощущение того, что хотя темп нашего наступления высок, и отдельные дивизии вышли на оперативный простор в своем движении на восток, не думаю, что все закончится скоро. Наш противник, конечно, захвачен врасплох и, признаться, не готов к оборонительной войне, но это другой противник, упорный, решительный, – Кобе помял в руках сигарету. – Это действительно другая война.

   31 июля 1941 г.
   Силами наших 50-й и 72-й дивизий продолжаются действия по расширению плацдарма на участке Дубоссары – Григориополь. В результате контратак 30-й и 95-й дивизий противника наши части к ночи 30 июля были остановлены на рубеже Григориополь – Глинное – Гыртоп – Дубоссары, однако утром 31 июля при поддержке пикирующих бомбардировщиков мы возобновили движение, нанеся противнику существенный урон в живой силе. Возобновлены атаки в направлении на Карманово и Ретмаровку.
   Противник, по данным разведки, пытается установить взаимодействие с соседними частями 18-й армии, чтобы совместно нанести удары по нашим войскам в районе Плоское.
   В течение всего дня была слышна канонада. Несколько раз противник наносил авиаудары по переправам на Днестре, однако, без существенных потерь с нашей стороны.
//-- *** --//
   К 6 часам вечера солнце светило, пробиваясь сквозь надвигающиеся тучи. Среди деревьев стало заметно темнее. Листва шумела под несильными еще порывами ветра, но чувствовалось, что ночь будет грозовой.
   Кобе несколько раз покидал нас, чтобы отдать распоряжения, затем возвращался.
   Мы продолжали беседу до тех пор, пока подошедший к нам унтер-офицер не доложил о готовности к переправе.
   Кобе взглянул на часы и сказал:
   – Русская авиация, как правило, в это время не слишком активна, хотя, бывает, бывает… Вы переправитесь чуть южнее места нашей основной переправы, что даст, вместе с наступающей темнотой и портящейся погодой, дополнительные гарантии безопасности. В общем, пора…
   – Наши вещи в машине, – напомнил я, – необходимо забрать их.
   – Не беспокойтесь, вещи на месте, я заранее отдал распоряжение, – все необходимое уже в лодке. Ваш водитель и мои солдаты все сделали. Прошу вас, – Кобе сделал приглашающий жест, – пройдемте к лодке. Идти недолго, примерно около получаса вдоль берега реки. В целях маскировки движение на машинах и мотоциклах к месту переправы от нашего пункта управления исключается. Только лошади или пешком. Мы пойдем пешком, думаю, это вас не затруднит.
   – Нисколько, после такого обеда пешая прогулка будет даже полезна, – сказал я, взглянув на своих товарищей.
   Миновав пост у ворот, мы вышли на лесную дорогу. Погода действительно портилась, и, несмотря на раннее для сумерек время, в лесу стало еще темнее.
   Изредка перебрасываясь отдельными фразами, мы шли около получаса, может, чуть меньше по узкой дороге, скрытой кронами деревьев. Внезапное появление на обочине среди деревьев двух солдат, один из которых был без шлема, даже заставило нас вздрогнуть.
   – Господин оберлейтенант, – обратился один из них к Кобе, оказавшемуся ближе всего к ним, – я ефрейтор Рунге, вас ждут у реки, следуйте за мной.
   – Это один из тех, кто будет переправляться вместе с вами, – оберлейтенант повернулся к нам, – уже близко.
   Мы спускались к реке молча, следовали друг за другом, шурша травой, по малозаметной лесной тропинке. Впереди шел Рунге, за ним Кобе, потом мы, позади нашу цепочку замыкал солдат без шлема.
   Впереди, чуть правее по ходу движения зажегся и погас красный огонек, затем опять зажегся вновь и погас. Проводник свернул на огонёк, мы – следом.
   Река появилась внезапно.
   Я взглянул на часы. Скоро 8 вечера. Лодка с поднятым руль-мотором стояла у берега, в ней темнели три фигуры, четвертая и пятая виднелись на берегу, очевидно, ожидая нас. С появлением группы солдат выключил сигнальный фонарь и отступил в сторону, уступая дорогу. Наш водитель находился здесь же. Вещи были сложены в лодке и накрыты плащ-палаткой.
   Кобе, остановившись у самой воды, повернулся:
   – Вот ваша лодка, старший в лодке – унтерфельдфебель Шварц, – оберлейтенант указал на солдата с фонарем, – он и его подчиненные обеспечат переправу и безопасность, насколько это возможно. На другом берегу вас ждет машина. Вот и все. Моя миссия окончена, необходимо возвращаться. Удачной переправы!
   Он отдал честь и, сопровождаемый солдатом без шлема и нашим водителем, вернулся в лес.
   Небо совсем потемнело, внезапные порывы ветра гнали мелкую волну. Мы заскочили в лодку, набрав при этом воды в сапоги, и, перешагивая через сложенные вещи, перебрались на нос. Четверо солдат, стоя почти по пояс в воде, с заметным усилием толкнули лодку, а затем перевалились через борт. Рулевой запустил мотор, и мы направились к противоположному берегу.
   Лодка летела вперед, сбивая носом волну. Унтерфельдфебель, держась одной рукой за борт, сигналил противоположному берегу фонарем, вскоре, чуть выше по течению, мы увидели ответные сигналы.
   Рулевой направил лодку к огням, и она чуть сбросила скорость, двигаясь поперек и против течения.
   Прошло еще несколько минут, и мотор был выключен и поднят. Лодка, теряя скорость, зашуршала днищем по песку и встала. Солдаты, выпрыгнув за борт, подтягивали ее к берегу. Мы спрыгнули последними и, хотя перебрались на нос лодки, опять погрузились в воду почти по колено.
//-- *** --//
   Наш KdF-82 [44 - KdF-82 – военный автомобиль на основе Volkswagen. Запущен в серийное производство с ноября 1940 года. Автомобиль отличался от гражданской модели специальным облегченным открытым 4-дверным кузовом с плоскими панелями, задними колёсными редукторами, межколёсным самоблокирующимся дифференциалом, увеличенным до 290 мм клиренсом, 16-дюймовыми колёсами.]спешил по дороге вдоль берега и опять в сопровождении мотоциклистов, впереди и сзади.
   Лейтенант Граубе вглядывался в дорогу в том усиленном предгрозовым состоянием сумраке, когда день еще не закончился, а ночь еще не наступила.
   – Будет гроза, – сказал Граубе, уворачиваясь от очередной воронки на дороге.
   – Где мы сейчас? – спросил я, пытаясь прикурить сигарету в этой тряске.
   – Мы сели в машину недалеко от Кочиер, – ответил Граубе, не поворачиваясь, – теперь подъезжаем к Коржево. Скоро Дубоссары. Я присмотрел там для вас ночлег, в одном из уцелевших домов – думаю, вы будете довольны. В доме, правда, есть хозяин, но он настроен лояльно по отношению к нам. Его родной брат был перед самой войной расстрелян в Кишиневе.
   – А что город? Сильно разрушен?
   – Разрушения, конечно, есть, часть построек утеряна, в общем – сами увидите, – он взглянул на меня с улыбкой, – утром. Вообще, в городе очень много евреев. Они почему-то остались – не ушли с русскими, я не могу понять, почему. Есть приказ ограничить их перемещение, впрочем, мы – саперы, и у нас другие задачи. Там есть кому с ними разбираться.
   – Дом хороший?
   – Вполне. Я оставлю для охраны мотоциклистов, утром буду ждать вас. К 10 утра – устроит? Может, позже? Вы, наверное, хотите выспаться?
   – Благодарю вас, – сказал я, – мне и моим коллегам действительно нужен отдых – весь день в дороге. Но к 10 утра это нормально – вполне устраивает.
   – Здесь фактически передний край, ну, почти… Мотоциклисты утром вас проводят, так безопаснее в любом случае, и лишних остановок не будет. Хотя, мы находимся рядом.
   – Лейтенант, – спросил Отто, – вы откуда родом?
   – Бавария.
   – Давно воюете?
   – Нет. С начала восточной кампании. Я по образованию – инженер и до войны занимался строительством мостов, а в армию пошел добровольно. Родные были против – они считали, что работая по специальности, я могу больше сделать для Германии, но это был мой выбор, и я не сожалею.
   – Вот как? Похвально. Сейчас Германия должна приложить все силы, чтобы покончить с большевиками как можно быстрее, и ваши знания, конечно, более полезны в армии, чем в тылу.
   – Именно поэтому я здесь, однако, могу сказать, что с большевиками будет справиться сложнее, чем с кем-либо. Это упорные и фанатичные солдаты. В плен сдаются редко.
   – Вы основываетесь на личном опыте?
   – И на личном тоже. Может быть, и сдаются, но мне такие пока не встречались. Даже находясь в окружении или в другом безвыходном положении, они продолжают держаться мужественно. Когда наши передовые части ушли вперед, стояла задача ликвидации оставшихся фортификационных сооружений противника. Отдельные огневые точки продолжали сопротивление, даже находясь в нашем тылу. Агитация не помогала. Подавить сопротивление удавалось только огнеметами или фугасами. Но и фугасы не всегда справлялись. После неудачных подрывов огневая точка продолжала вести огонь, бывали случаи вылазок через замаскированные резервные выходы. Даже находясь в тылу, мы несем потери каждый день. Коржево.
   – Что?
   – Коржево. Мы въехали в Коржево. Скоро будем на месте.
   Дорога проходила через населенный пункт. Справа в сумерках темнели деревья – слева – неосвещенные улицы с остатками домов. Разрушения были заметны, но все же большая часть Коржево, как мне показалось, уцелела. Возможно, днем я бы увидел все в ином свете, но сейчас…
   – Людей совсем не видно.
   – Да, я же говорил – фронт не так далеко. Ну, и, конечно, часть населения ушла с советами, часть осталась. Кроме того, скоро комендантский час, поэтому никого не видно. А света в окнах нет – так это светомаскировка.
   – Еще далеко?
   – Рядом. Эта дорога соединяет Коржево и Дубоссары. Они почти смыкаются, поэтому понять, где между ними проходит граница, весьма сложно. Кстати, именно эта дорога ведет к месту нашей ночевки.
   Проехали перекресток, слева мелькнула церковь, и мы, прибавив скорости, продолжали движение.
   Отложив в сторону последнюю страницу, я спросил Сергея Николаевича, который снова взялся за трубку:
   – Интересно, который час?
   – Начало восьмого, – он посмотрел на стену над моей головой. Я обернулся. Часы, висевшие за моей спиной, показывали 13 минут восьмого.
   – Быстро время летит, – я помолчал, сложил страницы в файл. – Знаете, а я получил письмо.
   – Что за письмо?
   – По электронной почте, насчет перевода дневника.
   Он откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на меня.
   – И что там?
   – Сейчас покажу.
   Открыв почтовую программу и найдя письмо, я повернул ноутбук к Сергею Николаевичу:
   – Вот. Прислал некий Александр Кунц – смотрите сами.
   – А ты ему отправлял что-то из документов?
   – Да.
   – Когда это было?
   – Мы с вами еще не были знакомы. Выбирая адреса переводчиков на каком-то сайте… что-то связанное с фрилансом, я отослал, кажется, три письма. Двое молчат, а ответ третьего адресата перед вами.
   – Какой материал ты отсылал?
   – Насколько я помню – тот, где Кнорринг описывает смерть Потемкина. Самое начало дневника.
   Сергей Николаевич встал, выбил трубку, достал пакетик с табаком и снова ее набил. Вроде, так часто трубку не курят… С чего бы это?
   – Ты знаешь этого Кунца?
   – Откуда?! Я вообще писал какой-то женщине. Там на сайте была женщина – мужчин не было. Может быть, его жена или подруга.
   – Ну, и как перевод?
   – В общем, неплохо. Дело в том, что я самостоятельно работал с этим фрагментом, и кроме того, позже нашел эти воспоминания в оригинальном изложении. Я имею в виду сам текст – первоисточник. А присланный перевод оказался весьма хорошего качества.
   – Ответил ему?
   – Да. Отказал. Кстати, в «отправленных» есть ответ. Можете прочесть. Сергей Николаевич пробежал глазами текст ответа.
   – И – все? Больше писем не было?
   – Тишина. Но ведь письмо от Кунца пришло только сегодня.
   Он подошел к окну, зажег трубку. В оконном стекле отразился огонек зажигалки, его лицо, освещенное этим огнем. Выпустив два клуба дыма, он сказал:
   – Этот Кунц тебе напишет.
   – Почему вы так думаете?
   – Начнем с того, что тема сама по себе интересна. Потом, там на каждом листе стоит штамп «Chefsache» – я бы не пропустил информацию с таким штампом.
   – Да, есть такое. И на обложке – «Chefsache». В правом верхнем углу. И номер этого ролика странный.
   – Да? Я не видел. Покажи обложку.
   – Вот, – я открыл нужный файл.
   – Да, действительно. Номер 0105/1 и «Chefsache» – секретность для сведений, составляющих государственную тайну. Кстати, обрати внимание – здесь есть маркировка – 1.4(b), но это уже современная – это второй уровень секретности.
   – В смысле?..
   – «Chefsache» – соответствует понятию «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» или «TOP SECRET». Там же есть и новая маркировка 1.4 – «SECRET AM» – «СЕКРЕТНО» – это второй уровень, но все же разряд документов, которые могут нанести ущерб национальной безопасности, а маркировка (b) – это классификатор принадлежности информации. В нашем случае – иностранная информация. Что такое «Am» – не понимаю. Обычно существует некое кодовое слово, которое входит в обозначение. Оно зашифровано в этих буквах. Уверен, что это точно не «America» – слишком примитивно – здесь что-то другое… Надо будет разобраться. Номер документа – 0105/1 – тоже говорит о себе. Проведем аналогию. Например, в наших ведомствах секретность кроме штампа также обозначалась номером. Если первая цифра ноль – значит, документ имеет высокую степень секретности. Количество нулей означает уровень секретности. Максимальная – три нуля. Так было.
   – Но не обязательно так должно быть у других!..
   – Не обязательно, но разве другие твои документы имеют обозначение, начинающееся с нуля?
   – Нет. Любая другая цифра. Нуля не встречал. В описях тоже.
   – Ну, возможно, я и прав. Так вот. Он тебе напишет, этот Кунц. Кстати, фамилия у него немецкая.
   – Похоже. В Бессарабии и за Днестром, на юге, было много немецких колоний. Даже в дневнике есть про это. На старых довоенных картах много обозначений с типично немецкими названиями. После пакта о ненападении многие колонисты выехали на Родину, в Германию. Кто-то остался. Я даже хронику видел про отъезд в Германию. Флаги со свастикой в местах приема и обработки документов выезжающих. Необычно для территории СССР в мирное время.
   – Понятно. В общем, держи на контроле этого Кунца. Будут какие-то движения с его стороны – звони, обсудим.
   Сергей Николаевич стоял, опираясь на подоконник, у окна, в легких, постоянно меняющихся волнах дыма. Придерживая трубку рукой, он смотрел куда-то в сторону, видимо, погруженный в свои мысли.
   Я поднялся, закрыл ноутбук и стал укладывать его в портфель.
   – Думаю, это первый «звоночек», – он снова обернулся ко мне, – посмотрим, что дальше.
   – Да ладно! Он просто переводчик. О чем вы?
   – У меня такое предчувствие, что все это неспроста. Зря ты, конечно, писал эти письма, да и на форуме у себя засветился…
   – Ну, если бы ваш друг, с Таганки, подсуетился, скорее всего, этого бы не было.
   – Он не мог раньше. Меня не было в Москве.
   – Дело сделано. Ну, а я что?.. Мне нужен был переводчик.
   – Все. Оставим эту тему, подождем развития событий. Ты уже собираешься?
   – Да. Надо бы уже. Встречаемся опять во вторник? – я направился в коридор.
   – Давай в среду. У меня во вторник дела. Или хочешь – в понедельник?
   – Я позвоню и договоримся.
   – Давай! Удачи!
   – Спокойной ночи! И не волнуйтесь вы так!
   – Ладно, – провожая меня до двери, он улыбнулся, – поживем – увидим.

Эпизод 8. Вечер, ночь и утро

   И, правда, события продолжали развиваться. В пятницу вечером через форум я получил личное сообщение с предложением продать дневник. Пославший не написал больше ни одного сообщения, но посетил почти все разделы и темы, относящиеся ко второй мировой войне, в том числе и мои записи в разделе «дневники» на форуме, где были выложены несколько страниц перевода. Вот и вся его активность, включая единственное личное сообщение:

   «Готов купить комплект документов дневника Эриха Эйке. Жду предложений по цене».

   Я просмотрел все данные, доступные по этому пользователю. Из них возможно полезными могли быть адрес почтового ящика и IP [45 - IP (англ. Internet Protocol Address) – уникальный сетевой адрес узла в компьютерной сети, построенной по протоколу IP. В сети Интернет требуется глобальная уникальность адреса; в случае работы в локальной сети требуется уникальность адреса в пределах сети.]. Остальное значения не имело. Возраст мог быть любой, а имя на форуме, как правило, вымышленное. Впрочем, и почтовый ящик, и IP тоже не показатель. Зайти на сайт можно из любого места, где есть свободный Wi-Fi, а почтовый ящик мог быть зарегистрирован совсем недавно. Так что вычислить человека постфактум – непросто.
   Что я имел после получаса работы? Его почтовый ящик не проходил ни по каким записям в поисковиках, но подтверждение на регистрацию пришло на него, значит, адрес реальный. Пользователь прошел регистрацию примерно месяц назад, часовой пояс – Бухарест-Кишинев-Киев. IP соответствовал провайдеру г. Кишинева, где-то в районе железнодорожного вокзала. Это был единственный IP адрес, на который была сделана регистрация, и с которого он все время заходил на форум. Вот и все. Практически ничего конкретного нет. Ну, признаться, мои розыскные способности на этом заканчивались в связи с низким уровнем знаний в этом направлении. Ну и черт с ним!
   Да, неожиданное предложение. Неожиданное еще и потому, что до настоящего времени обращение по поводу покупки чего-либо со стороны форумчан Молдовы – большая редкость. Они редко приобретают документы, стремясь в основном получить их тем или иным путем бесплатно. То же относится и к картам.
   В профиле пользователя кроме меня отметились еще несколько человек, видимо, из любопытства, однако, искать там было, ровным делом, нечего.
   Конечно, продавать материалы я не собирался. Вместе с тем необходимо все же ответить на письмо, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию и посмотреть на его реакцию. А может, и выяснить, кто таков этот покупатель. В конце концов, мое ответное сообщение было следующим:
   «Представьтесь, пожалуйста. Сообщите цель покупки материалов».

   Отправив письмо, я решил, так или иначе, дождаться появления покупателя в сети.
   Ближе к полуночи после очередного обновления главной страницы форума он появился в списке посетителей, однако ответа в тот день я не дождался, а прочел его ближе к обеду следующего дня:

   «Иван. Назовите цену».

   Хороший ответ. Совершенно ни о чем. С таким же успехом можно было вообще ничего не писать. Я быстренько состряпал ответное сообщение:

   «Материалы не продаются. Это указано в разделе, где была размещена публикация».

   Ни в тот день, ни на следующий и вплоть до нашей очередной встречи с Сергеем Николаевичем никаких новых сообщений от потенциального покупателя не поступало. Более того, прочитав мой ответ, он больше форум не посещал.

   В понедельник я набрал знакомый номер.
   – Добрый день!
   – Добрый. Когда будешь? Сегодня? Или в среду?
   – А что, сегодня уже все готово?
   – Готово.
   – Ну, чего тянуть? Буду сегодня.
   – Давай. Во сколько?
   – Часам, я думаю, к шести. Нормально?
   – Нормально. Жду.
   – Да, хотел спросить, есть что-то новое, интересное?
   – Ну, приезжай, – я почувствовал в голосе некую иронию, что ли, – все сам прочитаешь.
   – Вы меня заинтриговали.
   – Интрига – это всегда интересно.
   – Интересно – хорошо, или интересно – плохо?
   – Короче – приезжай, будет интересно.
   – Да… – я замолчал, подбирая слова.
   – Давай, давай, к шести.
   – Ладно.
   Вот старый интриган! Наверное, нарыл чего…
   До конца рабочего дня я периодически вспоминал эту фразу: «Приезжай, будет интересно» и, не дожидаясь пяти вечера, окончания рабочего дня, оставил все, и выдвинулся в сторону Фрунзенской.

   На втором или третьем перекрестке мы свернули направо и остановились. Порывистый ветер шумел в листве деревьев, и среди этого шороха и далеких звуков канонады где-то был слышен приглушенный, монотонный звук работающего мотора.
   – Здесь, – сказал Граубе, открывая дверь, – вот ваш дом, мой – соседний справа, а левее, в следующем за вашим доме, расположились мои люди. Так что, думаю, безопасность в определенных пределах вам гарантирована. Ваш дом почти не пострадал во время боев. Освещение в городе отсутствует, поэтому работает дизель-генератор. Слышите?.. Прошу соблюдать светомаскировку, поскольку не исключена вероятность появления советских самолетов. Ну, и, кроме того, нежелательно, чтобы в окнах видели немецких офицеров, несмотря на комендантский час и предоставленную вам охрану. Одеяла с окон не снимайте ни при каких обстоятельствах, электрическое освещение сейчас редкость, а лишнее внимание, я думаю, вам не требуется.
   – Мы одни на постое? – поинтересовался Отто.
   – Нет, в доме уже есть постоялец. Он временно занимает одну из комнат. Кстати, ваш коллега, из СС. Так что скучать не придется. Ну, и сам хозяин, я говорил, работал сторожем в местном доме культуры. Одинокий. Из сочувствующих нам. Перед войной его родного брата арестовали, вроде как имел связь с антисоветским подпольем – помогал переправляться за Днестр. После ареста брата старика с работы уволили и, возможно, тоже арестовали бы, если б не война. Всех подробностей я не знаю, обратиться к старику нам посоветовали румыны. Следуйте за мной.
   Граубе открыл калитку и направился во двор.
   – Вот еще что! Старик неплохо говорит по-немецки, – сказал он, растворяясь в темноте под деревьями, – в первую мировую воевал на румынском фронте, был в плену, потом работал у наших колонистов на юге, под Аккерманом [46 - Белгород-Днестровский (до 1944 года носил названия – рум. Cetatea Albă, русск. Аккерман) – город с крепостью на берегу Днестровского лимана.]. Здесь, на юге, много немецких деревень. В конце 20-х годов вернулся сюда, к брату. Так что, проблем с общением у вас не должно быть. Закройте за собой дверь.
   Лейтенант зажег фонарик, подождал, пока мы войдем следом, сделал несколько шагов и толкнул следующую дверь. Мы вошли в освещенную комнату средних размеров, в центре которой стоял стол с разложенными на нем бумагами, за которым сидел человек и что-то писал. Услышав нас, он поднял голову, и на лице его отразилось искреннее удивление.

   Наша комната была слева. В комнате справа от нас размещался оберштурмфюрер СС Макс Дрексель, приехавший днем ранее.
   Лейтенант сходил за стариком, временно поселившимся в летней кухне, и пока мы в коридоре поливали друг другу из большого глиняного кувшина и переодевались в сухую одежду, приводя себя в порядок при свете керосиновой лампы, старик сначала, молча, принес полотенца, а затем накрыл на стол. Около 9 часов вечера мы приступили к ужину.
   Отварной картофель, сало, квашеную капусту, домашний хлеб, свежие овощи, бутылку русской водки мы дополнили португальскими сардинами и мясными консервами из своих запасов.
   – Русские умеют делать водку, – сообщил Дрексель, – мне пришлось пробовать польскую водку, румынскую, как они называют, цуйку, но в русской водке есть что-то такое… дикое, я бы сказал. Сало, капуста, картофель – это еда, она создает атмосферу этой страны. Мне это нравится. Простите, господа, я не представился должным образом – оберштурмфюрер СС Макс Дрексель – айнзатцгруппа «D», а вы, простите, к какому ведомству относитесь?
   – У нас специальная миссия, – уклончиво ответил я, – мы – «бумажные черви». Наша цель – изучение захваченных в ходе боевых действий архивов. Документы…
   – Понятно, – Дрексель потянулся за салом. – Обычно вы не работаете на передовой, – он положил кусочек сала на хлеб и внимательно посмотрел на меня. – Есть что-то стоящее?
   – Вы не возражаете? – я разлил водку по маленьким граненым стаканчикам.
   – Ну, что вы, я здесь вторые сутки и уже успел соскучиться по хорошей компании, – сказал Дрексель, цепляя вилкой квашеную капусту, – работы много – нет времени для отдыха. Кстати, зовите меня Макс, мне будет приятно. К чему этот официоз? Мы всё-таки одна служба.
   – Мне, поверьте, сложно называть вас так сразу по имени, – сказал я, – впрочем, хорошо. Я – штурмбанфюрер СС Эрих Эйке, это – оберштурмфюрер СС Генрих Тилль и гауптштурмфюрер СС Отто Унгарт. Коллеги, вы не возражаете перейти на имена?
   Генрих улыбнулся.
   – Выпьем за знакомство! – Отто поднял стакан на уровень глаз.
   – С удовольствием! – Макс взял свой стакан, – за знакомство!
   Мы выпили, и Макс, вздохнув, сказал:
   – Я здесь чертовски устаю – столько работы… Кругом евреи! Вы знаете, что в этом городе их очень много! Мне тоже пришлось поработать с документами, так вы бы только видели: мы с вами попали в еврейское местечко! Если до войны их здесь было около двух тысяч, то с ее началом и с потоком беженцев их стало гораздо больше! Отступившие с правого берега, бежавшие в 1940 году из Румынии… Конечно, часть ушла с большевиками, но почти 2,5 тысячи сейчас здесь, и что самое интересное – вот она, еврейская часть города, рядом! Кстати, недалеко от нас площадь Сталина. И памятник на месте – всего пару кварталов вверх по улице. Символично, не так ли?
   – А в чем символичность? – Генрих задумчиво оглядел стол, выбирая закуску.
   – Вы специализируетесь на еврейском вопросе? – спросил Отто, рассматривая свой стакан.
   – Конечно! Кто-то же должен заниматься этим. Чистить «авгиевы конюшни» – адский труд. Разве не так?
   – Ну да, ну да, – подтвердил Генрих, – безусловно, это важно.
   – Вы иронизируете?..
   – Ну, почему же? – Генрих отломил кусочек хлеба и положил на него сардинку, – вовсе нет. У каждого своя работа, и она не менее важна, чем любая другая.
   – Конечно! Нам поручено ликвидировать евреев и политических комиссаров в районе действий оперативных групп на русской территории. Здесь это весьма актуально. Смотрите! Евреи – комиссары в войсках, евреи – партизаны, мы в еврейской части города, почти в центре, рядом памятник Сталину. Ну, чем не карикатура из «Фёлькишер Беобахтер» [47 - «Фёлькишер Беобахтер» (нем. Völkischer Beobachter) – «Народный обозреватель» – печатный орган НСДАП с 1920 года. До 1923 года – еженедельная, а затем ежедневная газета. Последний номер вышел 30 апреля 1945 года.]? И еще эти цыгане…
   – Евреи и цыгане – неотъемлемая часть населения Бессарабии – я вам не завидую, – заметил я, – тут действительно работать и работать. И надолго вы здесь?
   – Завтра уезжаю. Мы вернемся в конце августа. Я приехал только затем, чтобы оценить объемы необходимых работ и решить отдельные вопросы. До приезда нашей команды надо локализовать еврейское население, ограничить перемещения и обеспечить сохранение их численности. Здесь до нашего появления этим должны заниматься армейские подразделения вермахта и румыны. Впрочем, я не наблюдаю особого энтузиазма со стороны вермахта. Румыны в этом вопросе более активны.
   – Но ведь вы сами заметили, что каждый должен заниматься своим делом – у каждого свой хлеб. Вермахт выполняет оперативные задачи, согласитесь, преодолевать сопротивление фанатиков не так-то просто.
   – Но мы обеспечиваем не только чистоту территории от наций – изгоев, но и в какой-то степени решаем вопросы охраны тыла! К нашим обязанностям, кроме всего прочего, относятся выявление и ликвидация советского партийного и комсомольского актива, проведение розыскных мероприятий и арестов, уничтожение советских партийных работников, сотрудников НКВД, армейских политработников и офицеров, борьба с антигерманской деятельностью. Судите сами, насколько широк круг наших работ. Кстати, в наши обязанности входит также захват учреждений, имеющих картотеки и архивы. Здесь наша деятельность в чем-то пересекается с вашей.
   – В какой-то мере – да, но у нас своя специфика.
   – А что касается вермахта, то еще до начала восточной кампании, в мае 1941-го Гейдрих [48 - Гейдрих, Рейнхард Тристан Ойген (нем. Reinhard Tristan Eugen Heydrich, 1904–1942) – один из руководителей германской тайной политической полиции; начальник Главного управления имперской безопасности (РСХА), один из главных инициаторов создания сетей концлагерей, обергруппенфюрер СС (1941). Уроженец Галле. В 1922 г. поступил кадетом в ВМФ, с 1924 г. служил на крейсере «Берлин» (под началом будущего руководителя Абвера В. Канариса). В 1926 г. окончил военное училище и произведен в лейтенанты. В 1926–1931 – служба в морском флоте Германии. В 1932 г. вступил в СС. В 1933 г. начальник политической полиции Баварии. В апреле 1934 г. назначен шефом Центральной службы Гестапо, во время событий «Ночи длинных ножей» (1934) сыграл решающую роль в уничтожении берлинской организации штурмовиков. В 1936 г. назначен руководителем Полиции безопасности (ЗиПо) и СД. С 1939 г. начальник РСХА. В 1940 г. стал президентом Международной комиссии криминальной полиции и в этой должности приступил к организации системы немецкого шпионажа в других странах. В сентябре 1941 г. Гитлер назначил его заместителем рейхспротектора Богемии и Моравии. 27 мая 1942 был тяжело ранен членами чехословацкого движения Сопротивления. Несмотря на срочно проведенную операцию, скончался.] поручил Шелленбергу [49 - Вальтер Фридрих Шелленберг (нем. Walter Friedrich Schellenberg, 1910–1952), бригаденфюрер СС, генерал-майор войск СС (21.6.1944), начальник VI управления Главного управления имперской безопасности (РСХА). Закончил юридический факультет Боннского университета. Вступил в НСДАП в 1923 и затем в СС в 1933. Работал у Рейнхарда Гейдриха в 1934. С сентября 1939 по июнь 1941 Шелленберг возглавлял отдел VI Е, занимавшийся контрразведкой, борьбой со шпионажем в Германии и оккупированных странах. В 1942 возглавил 6-е управление РСХА, занимавшееся вопросами иностранной разведки. Успешно руководил разведкой, создав широкую сеть агентов, прежде всего на территории нейтральных стран. С мая 1942 по новому соглашению с Абвером Шелленбергу была подчинена тайная полевая полиция. Летом 1942 по поручению Гиммлера начал проводить политический зондаж о возможности заключения сепаратного мира с западными странами. С 1.6.1944 Абвер был окончательно ликвидирован, а после провала покушения на Гитлера остатки разведки перешли к Шелленбергу. В марте 1945 вел переговоры с представителями англо-американских спецслужб в Швейцарии, которые не увенчались успехом. После капитуляции Германии Шелленберг некоторое время жил в Швеции. В июне 1945 был выдан как военный преступник. В 1949 приговорен к 6 годам тюремного заключения, освобожден в 1950 г. Жил в Швейцарии, а затем в Италии. Автор мемуаров «Лабиринт».] договориться о содействии армейских частей нашим подразделениям. Вы должны об этом знать! Это значит, что в обязанности ответственных служб армии входит оказание всемерной поддержки мероприятий наших оперативных групп, политической полиции и службы безопасности. И, несмотря на то, что согласие было достигнуто, вермахт выполняет соглашение крайне неохотно, хотя это в его интересах. Так ведь?
   – Неужели вы не понимаете, что еврейское население осознает, с кем имеет дело. Советская пропаганда работала хорошо, следовательно, ваши превентивные меры по локализации евреев, даже здесь, в частности, могут не дать желаемого результата.
   – И такой вариант предусмотрен – в каждом занятом населенном пункте мы объявляем регистрацию еврейского населения. Причем весь процесс регистрации должны проводить сами евреи, что устраняет недоверие с их стороны и позволяет произвести 100 %-ый учет. После регистрации – всех евреев этапируем. При сопровождении колонн конвоирам приказано избегать насилия над задержанными, чтобы последние не испытывали нервозности перед казнью, ну, вы же понимаете… и не совершали массовых побегов. А дальше – технические вопросы. Вермахт должен лишь удержать местных евреев до нашего приезда. Списки вы видели – я работал с ними, когда вы зашли.

   – Да, там, в 1941 расстреляли много евреев. Я даже нашел запись допроса одного из участников этого расстрела.
   – Участников? Интересно, – Сергей Николаевич оживился, – это может пролить свет на описываемые события.
   – Материалы по допросу у меня с собой. Я все связанное с дневником складываю в ноутбуке в отдельную папку. Вот… Сейчас… Смотрите.

   Совершенно секретно
   Председателю Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков товарищу ШВЕРНИКУ Н. М. [50 - Шверник Николай Михайлович (1888–1970), партийный деятель. Герой Социалистического Труда (1958). Член РСДРП с 1905 г., большевик. С 1921 – на профсоюзной работе. С 1923 нарком Рабоче-крестьянской инспекции РСФСР и член Президиума ЦКК ВКП(б). С 1925 член ЦК партии. Занимал различные должности в руководящем аппарате партии и правительства. Во время Великой Отечественной войны Шверник был поставлен во главе Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. С 1944 пред. Президиума Верховного Совета РСФСР и 1-й заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР. В 1946 сменил М.И. Калинина на посту председателя Президиума Верховного Совета СССР, став формально первым лицом государства. С 1952 член Президиума ЦК КПСС. После смерти И.В. Сталина Шверник снят со своего поста, возвращен в должность председателя ВЦСПС и одновременно переведен из членов в кандидаты в члены Президиума ЦК. В 1953 входил в состав Специального судебного присутствия, судившего Л.П. Берию. С 1956 председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС, а в 1957 восстановлен в звании члена Президиума ЦК КПСС. Руководил реабилитацией многих членов партии, расстрелянных в 1937-38. С 1962 председатель Парткомиссии при ЦК КПСС. В 1966 потерял свои посты в Парткомиссии и Президиуме ЦК и отправлен на пенсию. Прах погребен в Кремлевской стене.]

   В период оккупации г. Дубоссары Молдавской ССР немецко-румынскими захватчиками при участии группы пособников из числа советских граждан произведен массовый расстрел мирного населения в количестве около 6000 человек: мужчин, женщин и детей.
   Из непосредственных исполнителей и соучастников этого злодеяния НКГБ Молдавской ССР арестовано 11 человек, в том числе:
   – Деменчук А.И., 1893 года рождения, украинец, бывший член ВКП(б), в 1925 году выбыл механически, при оккупантах – примарь г. Дубоссары.
   – Консевич-Немировский Ф.Ф., 1910 года рождения, украинец, агроном, бывший член ВКП(б), заместитель примаря г. Дубоссары.
   – Ветез И.М., 1870 года рождения, уроженец г. Неаполя, итальянец, до войны музыкант, при оккупантах – начальник полиции Дубоссарской примарии.
   Показаниями арестованных и свидетелей установлено, что в июле 1941 года после захвата г. Дубоссары румынские власти организовали на окраине города лагерь – «гетто», куда было согнано все еврейское население района в количестве около 2500 мужчин, женщин и детей.
   В начале сентября 1941 года в г. Дубоссары прибыл немецкий карательный отряд № 12 численностью до 30 человек под командой коменданта Келлера Вальтера.
   Через несколько дней после прибытия отряда Келлер дал задание примарю г. Дубоссары Деменчуку срочно вырыть за городом под видом овощехранилищ несколько ям размером 15 метров (длина), 4 метра (ширина) и 4 метра (глубина), мобилизовав на эту работу жителей окрестных селений.
   11 сентября 1941 года, после того как населением гетто и окружающих сел было вырыто 7 ям, Деменчук, по указанию Келлера, объявил жителям гетто провокационный приказ немецких военных властей о том, чтобы все еврейское население было готово 12 сентября к отъезду в направлении г. Тирасполя, откуда их направят для заселения пустующих городов.
   Утром, 12 сентября 1941 года все жители гетто (около 2500 мужчин, женщин и детей) были собраны и под усиленным конвоем немцев, румын и полицейских примарии приведены во двор табачной фабрики.
   Здесь Келлер отсчитывал группы по 20 человек, которых жандармы подводили к ямам, заставляли снимать верхнюю одежду и ценности, ставили на колени к краю ямы и в таком положении расстреливали.
   Расстрел продолжался с 5 часов утра до вечера. Весь день над местом казни раздавались душераздирающие крики и стоны расстреливаемых. Многие из ожидавших своей очереди сходили с ума.
   После казни вещи и ценности расстрелянных гестаповцы, румынские жандармы и их пособники делили между собой.
   Арестованный Деменчук показал:
   «Расстреливали женщин таким же порядком, как и мужчин, подводили к могиле по 20 человек, приказывали снимать верхнее платье и ценности, а затем стреляли. Дети, которые могли ходить, становились на колени у могилы вместе с матерями или в числе 20 человек. Грудных детей матери должны были держать в профиль на вытянутых руках, чтобы каратель, стреляя, мог целиться в ребенка…
   Когда во дворе табачной фабрики стали отделять мужчин от женщин и детей, поднялся истошный крик, душераздирающе кричал и женщины и дети. Предвидя неминуемую смерть, женщины и дети умоляли немцев не расстреливать их, многие лишались чувств, рвали на себе волосы и т. д.».
   16–17 сентября 1941 года карательным отрядом на том же месте и в таком же порядке было расстреляно около 1500 евреев – мужчин, женщин и детей, пригнанных под конвоем немцев-колонистов из Молдавской ССР.
   19 октября 1941 года там было расстреляно еще 500 человек, собранных жандармами в различных районах МССР.
   Всего, по предварительным данным, в г. Дубоссары было расстреляно около 6000 человек, трупы которых зарыты в 11 ямах.
   По делу ведется дальнейшее следствие и розыск остальных участников злодеяний.
   За народного комиссара государственной безопасности Союза ССР ФЕДОТОВ [51 - Федотов Павел Васильевич (1900–1963), один из руководителей органов государственной безопасности, генерал-лейтенант (9.7.1945). Начал работу в ВЧК в 1921 в Грозном. С 1927 на руководящих постах в местных подразделениях ОГПУ на Северном Кавказе. Член в ВКП(б) с 1937 г. В 1937 переведен в Москву, на должность начальника отделения оперативного и секретно-политического отделов. С 1938 помощник и зам. начальника 2-го (секретно-политического) отдела Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Тогда же возглавил следственную часть 2-го отдела, а в 1939–1941 стал начальником отдела. В 1940 переведен в 3-й (контрразведывательный) отдел ГУГБ. Во главе контрразведки (которая меняла названия и передавалась то в НКВД, то НКГБ) Федотов оставался по 1946, когда стал начальником 1-го Главного управления (разведка) МГБ СССР и зам. министра государственной безопасности. В 1947 вся служба разведки была объединена в Комитет информации при Совете министров (с января 1949 – при Министерстве иностранных дел СССР), а Федотов стал зам. председателя комитета. В 1952 переведен в распоряжение МГБ СССР. После смерти И.В. Сталина в 12.3.1953 получил посты члена Коллегии МВД СССР и нач. 1-го Главного управления, которое ведало контрразведкой. С созданием в марте 1953 КГБ СССР – в должности начальника 2-го Главного управления (контрразведка). В 1959 он уволен из КГБ и затем лишен звания генерал-лейтенанта, исключен из партии «за нарушения социалистической законности».]

   – Да, действительно интересный документ. Где нашел?
   – Читал раньше про эти расстрелы на Дубоссарском форуме. Там и увидел фамилию Деменчук. Стало интересно, решил поискать – и нашел. Только вот в дневнике фигурирует Дрексель, а здесь Келлер. Но куда делся Дрексель тогда?
   – Никуда. Все верно. Дрексель – офицер, Керер – подчиненный. Переводчик. Келлер – это ошибка. На самом деле правильно будет – Керер. Фольксдойче. Это разные люди, но из одной «команды».
   – Почему вы решили, что это ошибка?
   – Скажем так, – он улыбнулся, – я тоже поискал и нашел. Список личного состава. Там нет Келлера, зато есть Керер. И Дрексель. Думаю, все дело в ошибке восприятия на слух фамилии Керер. Понимаешь?
   – Возможно, вы правы.

   Часы на стене приглушенно щелкнули. Все разом взглянули на циферблат.
   – Уже поздно. Господа, я предлагаю на этом остановиться, – сказал я, – завтра у нас тяжелый день, да и сегодняшнийбыл нелегким – необходимо отдохнуть.
   – Да, да, конечно! – Дрексель поднялся из-за стола, – старик все уберет. Извините, если своими разговорами испортил вам ужин. Завтра у меня румыны, и – назад, в Могилев-Подольский. Плотный день. Спокойной ночи!
   Он, снимая по дороге китель, зашел к себе и плотно прикрыл дверь.

   Наша комната оказалась почти квадратной. Три кровати, стоящие вдоль боковых и одна – вдоль дальней от входа стен, совершенно не вписывались в ее обстановку. Вероятно, их привезли и так расставили специально для нас. Посреди комнаты стояли круглый стол и 4 стула, небольшой шкаф занимал левую от входа стену. Единственное окно, выходящее, вероятно, во двор, было закрыто и занавешено плотным солдатским одеялом. Под потолком горела тусклая лампа с пергаментным абажуром в виде конуса, а справа, в дальнем углу, между двумя кроватями на стене располагалась полка с иконами и зажженной лампадкой.

   – Ужин прошел в теплой, дружественной атмосфере, – тихо заметил, раздеваясь, Отто, – двух родственных подразделений одной службы.
   – Родственных?.. – удивился Генрих, – тут вы перегнули. Формально цели у нас общие, в действительности – разные. Если мы носим одну форму, это еще не значит, что мы одинаковы по сути. Существует принципиальная разница. Мы формируем базис власти, точнее, мы формируем его опосредованно, через проводимые нами работы, изыскания, исследования. Поэтому мы – другие, а такие, как наш сосед – исполнители. Мы работаем больше головой, а они – руками. Заметьте, что образование накладывает отпечаток на сознание и в значительной степени на поведение человека. Речь не идет о высокомерии, напыщенности и прочем. Я говорю о внутреннем «Я». Чем выше образование, тем менее человек ограничен. Я бы даже сказал – тем более он свободен. Согласитесь, широкие и глубокие познания дают человеку принципиально большую свободу. Свобода человека толпы, человека без образования или с низким уровнем образования эфемерна. Мы подчас завидуем этому. Если в нашем понимании человек более свободен, поскольку не определяет для себя каких-либо ограничений, в том числе моральных, то это еще не значит, что все обстоит действительно так. Истинно свободен тот, кто способен установить для себя ограничения и, при желании, снять их, а не тот, кто их не ведает. Мы, каждый по-своему, создаем систему. Наш сосед ее обслуживает. Мы указываем вектор движения – другие направляют толпу в этом направлении. Направляют в практическом смысле слова – реализуют идею.
   – К чему вся эта философия? – спросил я, снимая сапоги.
   – Я не в восторге от кипучей деятельности нашего «коллеги». Эта искренняя и упорная заинтересованность в решении поставленной задачи меня беспокоит. В его представлении – это цель, которую необходимо достигнуть, приложив все усилия. Все. Выглядит, я бы сказал, как-то… болезненно. Одно время я даже подумал, не употребляет ли наш сосед первитин [52 - Первитин – метамфетамин – наркотическое вещество, производное амфетамина (белые кристаллы). Впервые синтезирован из эфедрина в 1893 году в Японии, в 1919 синтезирован кристаллический метамфетамин. В 1930 годы выпускался в Германии (Pervitin – компания Temmler Werke) и использовался как стимулирующее средство. Начиная с 1938 года использовался в немецкой армии и в оборонной промышленности. Таблетки первитина официально входили в «боевой рацион» летчиков и танкистов. Выпускался шоколад и конфеты с использованием первитина. В СССР производился под тем же названием вплоть до 1970-х годов в виде таблеток по 3 мг. После Второй мировой войны на основе первитина изготавливались «таблетки бодрости» для войск в Корее и Вьетнаме. В 1966–1969 годах армия США использовала 225 миллионов таблеток декстроамфетамина и первитина. В 1973 году запрещен к применению в американской армии.], -укладываясь на кровать, ответил Генрих, – какой-то он возбужденный.
   – Вряд ли, – заметил с улыбкой Отто, – зрачки у него нормальные. Просто отдался работе полностью.
   – Ваш сарказм, Отто, в другой компании имел бы последствия. Благодарите бога, что здесь все свои.
   – Ах, оставьте, здесь «бог» – вы, Эрих. Почему я должен благодарить кого-то еще? – Отто тихо засмеялся.
   – Потише, коллеги, неизвестно, какой толщины здесь стены. Нет необходимости в том, чтобы наш сосед услышал эти разговоры. Впрочем, Генрих, отчасти я согласен с вашими замечаниями, – заметил я, – в этом что-то есть.
   – Почему же отчасти? – Генрих заложил руки за голову, устраиваясь удобнее, – посмотрите, как формировались подразделения СС. Сначала один состав – в основном – низовой. А в 1933 году уже пошли образованные люди. Обратите внимание, в нашей организации немало прекрасных специалистов в разных областях. Мирового уровня! Затем новая и снова другая по качеству волна. Что же касается, в частности, айнзатцгрупп [53 - Айнзацгруппы полиции безопасности и СД (нем. Einsatzgruppen der Sicherheitspolizei und des SD, сокр. EGr) – оперативные (карательные) группы специального назначения СД, созданные и используемые на оккупированных территориях в целях борьбы с политическими противниками, асоциальными элементами, расово-неполноценными, в первую очередь евреями и цыганами (в том числе изъятия у них материальных ценностей). В состав айнзацгрупп входили в основном члены СС, работники гестапо и криминальной полиции (КриПо), службы безопасности (СД), полиции порядка (ОрПо). Во время Великой Отечественной войны айнзатцгруппы следовали за германской армией по мере ее продвижения вглубь советской территории, проводя операции, опираясь, как правило, на помощь местных коллаборационистов.], то здесь своя специфика и свой контингент. При этом никакого серьезного отбора не было. Есть контингент сотрудников, удовлетворяющих специфическим требованиям – этот контингент в соответствии с такими требованиями решает специфическую задачу – не более того. Особого интеллекта не требуется – просто выполняй, и все. Да и сама схема действий айнзатцкоманд и подчиненных им подразделений повсеместно однообразна. Как рассказывал наш сосед – основной упор делается на доверие и игру на низших инстинктах. И что интересно, при всей ее примитивности, она будет работать не один год, хотя, по сути, понять обман совсем несложно.
   – Согласен. Схема проста, и она будет работать, как ни странно. Выключите свет, – попросил я, – в коллективе происходит усиление эффекта внушения, особенно, если задействованы эмоции. Даже если пойдет утечка информации, и евреи узнают об обмане, они все равно будут верить, что чудо возможно. И что это чудо произойдет именно с ними.
   – Вера в чудо – вера бесперспективная, – Отто щелкнул выключателем.
   – Ну почему же? Это естественно, – заметил Генрих, – в моменты опасности начинаешь верить в бога и надеяться на чудо.
   – Бог мертв – так говорил Заратустра, – усмехнулся Отто.
   – Тем не менее, иногда происходят вещи, не укладывающиеся в логику, необычные, неожиданные, необъяснимые.
   – Любое событие – результат цепочки наших действий. Просто мы не всегда придаем им значение и, как правило, не стремимся объединить их логично. Поэтому они и кажутся нам неожиданными.
   – Отто, не стоит считать, что мир, в котором вы живете, создан исключительно логикой ваших действий. Вы не считаете, что может существовать некая сила, способная изменить ситуацию, независимо от вас?
   – Вообще-то я атеист.
   – Бросьте! Неужели вы никогда не имели дела с чем-то, скажем так, странным, не поддающимся логике, не укладывающимся в рамки объяснимого?
   – Чепуха! Всему есть объяснение. Следует лишь собрать факты и провести тщательный анализ.
   – Хорошо, проясните в этом случае, что же произошло с Говардом Картером и лордом Карнарвоном [54 - Говард Картер (англ. Howard Carter, 1874–1939) – известный английский археолог и египтолог. Карнарвон Джордж Эдвард Стэнхоуп Молино Герберт (англ. Carnarvon George Edward Stanhope Molyneux Herbert, 1866–1923), граф, английский египтолог и собиратель древностей. Картер и Карнарвон в 1922 году в Египте (Долина Царей близ Луксора) нашли гробницу Тутанхамона – наиболее известное событие в египтологии.]?
   – Вы имеете в виду последствия вскрытия гробницы Тутанхамона?
   – Именно, и странные смерти, последовавшие затем.
   – Вы сторонник версии проклятия?
   – Отто, я лишь задал вопрос, ответ за вами.
   – В принципе, это объяснимо. Невероятное открытие, газетная шумиха, мировая известность – вот первооснова. Руководителей экспедиции слишком хорошо знали. Пристальное внимание к любой особе, в конце концов, обязательно ведет к появлению слухов и к предвзятой трактовке событий, происходивших с участием того или иного известного лица. Карнарвон, который умер первым, по заключению врачей был болен воспалением легких. В чем вопрос? Воспаление легких – серьезная болезнь! С этого началась шумиха о проклятии. Последующая цепочка смертей лишь подкрепила слухи. Всего умерло что-то около 20-ти человек, прямо или косвенно имевших отношение к вскрытию гробницы. Источники слухов – газетчики или заинтересованные лица, определенным образом трактующие надписи, найденные в гробнице и ставшие общеизвестными. Вывод – суеверие чистой воды.
   В дополнение отметим, что основные действующие лица вскрытия гробницы находились уже в преклонном возрасте, и их смерти вполне закономерны. Мы все, в конце концов, умрем. Это факт! Кстати, сам Картер умер естественной смертью не так давно, в 1939 году. Вы привели неудачный пример, Генрих. Кстати, я бы не отказался от сигареты.
   – Хорошо, но есть и другие интересные истории.
   – Давайте, во мне просыпается азарт!
   Я повернулся на бок, в слабо озаренной огнем лампадки комнате разглядел улыбающееся лицо сидящего на кровати Отто, и сказал:
   – Вы правы, вся эта шумиха насчет Тутанхамона – газетные сплетни. Но бывают случаи действительно необъяснимые, я расскажу вам один. Начну издалека, и вы поймете, что к газетам и любым случайным людям, падким до сенсаций, это не имеет никакого отношения.
   Я хорошо говорю по-русски. Для вас это, вероятно, неожиданно, поскольку вы никогда не слышали, чтобы я беседовал с кем-либо из русских. Все дело в том, что в 20-х годах я работал совместно с русскими – Кажинским, Барченко [55 - Группа ученых, совместно с Бехтеревым занимавшаяся в 20-х и 30-х годах XX века вопросами «мозговой деятельности» – практикой внушения, передачи мысли на расстояние, работами в области «психологии толпы».]. Впрочем, вряд ли вы о них слышали. Но, Бехтерев [56 - Бехтерев Владимир Михайлович (1857–1927), невропатолог, физиолог, психиатр, психолог. С 1893 работал в Военно-медицинской академии в Петербурге, в 1908 возглавил созданный им Психоневрологический институт, с 1918 – директор Институтата по изучению мозга в Петрограде. В противовес теории и методам субъективной психологии стремился построить естественнонаучное психологическое учение, основанное на объективных методах исследования – объективную психологию (с 1904), психорефлексологию (с 1910) и рефлексологию (с 1917). Отказываясь от изучения сознания, Бехтерев считал предметом психологии изучение поведения, понимаемого как совокупность врождённых и индивидуально приобретённых «сочетательных рефлексов» (в общем аналогичных условным рефлексам И. П. Павлова). Рефлексология мыслилась Бехтеревым как особая наука, призванная заменить психологию. Вопросы социального характера были подвергнуты критике в советской психологической науке 20-х гг. (особенно в связи с книгой Бехтерева «Коллективная рефлексология», 1921). Внезапная смерть Бехтерева вызывает споры до настоящего времени в связи с его консультациями и контактами с видными советскими деятелями того времени. Официальная версия смерти – отравление консервами.], например – вам знакома эта фамилия?
   – Да, что-то слышал, – сказал Генрих.
   – Познакомил нас старший брат Кажинского. Группа этих известных в своей среде ученых занималась вопросами «психологии толпы». Каждый – в своем направлении, однако, ради общей цели.
   В молодости я достаточно серьезно занимался этой темой. Надо отметить, что это направление было весьма популярно в то время, и у нас опытам по воздействию на массы также уделялось внимание, поэтому выход на специалистов в данной сфере в советской России – это была, скажу я вам, удача.
   Итак, в этом коллективе я занимался работами в области внушения с помощью технических средств. Это было удобно – наши специалисты в Германии всегда знали, насколько глубоко и в каком направлении изучаемого вопроса продвинулись русские. Барченко занимался вопросами телепатии и внушения на расстоянии, и в связи с этим интересовался древними народными практиками. Все это входило в сферу интересов Института по изучению мозга и психической деятельности, который негласно курировала служба Глеба Бокия [57 - Глеб Иванович Бокий (1879–1937) – видный партийный и советский работник ЧК – ОГПУ – НКВД, комиссар государственной безопасности 3-го ранга (1935). Член РСДРП с 1900 г. Во время Октябрьского переворота был членом Военно-Революционного комитета. В 1918 заместитель председателя, после убийства М. С. Урицкого председатель Петроградской ЧК. С 1919 начальник особого отдела Восточного, Туркестанского фронтов. С 1921 в органах государственной безопасности. Создал лабораторию по разработке ядов и препаратов для влияния на сознание арестованных или устранения неугодных. Увлекался мистицизмом. Расстрелян по обвинению в предательстве и контрреволюционной деятельности в 1937 г. Реабилитирован в 1956 г.]. Иначе говоря – ОГПУ. Надеюсь, объяснений тут никаких не требуется.
   Барченко был мистик, его вообще интересовало все неведомое, поэтому я расскажу вам историю, услышанную от него. Попытайтесь ее объяснить с точки зрения вашей логики, Отто.
   Это было в Алтайском крае, в самом конце 1919 года.
   Отступавшие части адмирала Колчака, одного из лидеров борьбы против большевиков, оставляли город за городом, уходя на восток.
   Почти сразу же с приходом большевиков начиналась зачистка – выявлялись пособники колчаковцев, родственники тех, кто ушел служить в армию Колчака, православные священники, призывавшие к поддержке правительства адмирала и к борьбе с советской властью. Расправлялись с ними жестоко.
   Вечером, до занятия города, в котором произошли события, и о которых я расскажу дальше, передовые отряды большевиков встретили упорное сопротивление, видимо, со стороны арьергарда колчаковцев. Бой был страшный и закончился заполночь. Потери наступающих красных были велики, а обороняющиеся почти все были убиты. Среди них были также добровольцы «Дружины Святого Креста» – в армии Колчака были такие добровольческие военные формирования из верующих – своеобразные «крестоносцы», воевавшие против «вероотступников».
   Пока части большевиков занимали окраины города, один из небольших отрядов, наверное, человек семь или десять, во главе с комиссаром направился в местную церковь. Колокольный набат был очень хорошо слышен в морозном воздухе. Перед церковной оградой завязалась перестрелка, большевики понесли потери. Оставшиеся красноармейцы бросились в церковь, к ризнице, чтобы остановить колокольный звон. Уже внутри храма были убиты еще несколько последних его защитников, а в алтаре, перед проходом на колокольню, нападавшим преградил дорогу священник, который немедленно был зарублен комиссаром, а несколько солдат, поднявшись наверх, к колоколам, закололи штыками и сбросили вниз звонаря.
   Внутри церковь напоминала поле битвы. Почти сразу по окончании боя началось ее разорение. Прикладами солдаты разбили иконостас. Иконы, освобожденные от драгоценных окладов, и части иконостаса были брошены в центре зала и подожжены, из ризницы вынесена ценная церковная утварь. Большой серебряный крест был сорван с трупа священника.
   В течение часа все было кончено. Вспотевший и забрызганный кровью комиссар, не снимая фуражки, плескался в чаше со святой водой, но, внезапно почувствовав сильное жжение на коже, бросился на улицу. Сняв фуражку, он растирал лицо и лоб снегом, как вдруг увидел яркий белый свет, вырывающийся из открытых дверей церкви и сквозь оконные проемы. Свет был настолько ярким и слепящим, что осветил церковный двор и, отражаясь от снега, превратил церковь на мгновение в темный силуэт на сияющем фоне, после чего исчез. Снова светила луна. Комиссар вытер лицо, поднял и отряхнул фуражку и, надев ее, направился в церковь.
   Внутри, на удивление, было тихо. Все его подчиненные куда-то исчезли. Посреди церковного зала, потрескивая, горел костер, и в отблесках колеблющегося пламени лики святых на стенах и потолке казались живыми. Странные серые, даже почти черные полосы по кругу от костра уходили в темноту, за границу освещенного огнем круга. Он осмотрелся, приглядываясь. Взяв из костра горящую головешку, комиссар, освещая дорогу, направился по одной из таких полос. Какой-то искаженный и наполовину срезанный человеческий силуэт проявился на стене, озаренный огнем, преломляясь от полосы на полу. Приблизившись, он с ужасом обнаружил, что этот силуэт – черный как тень на стене, а сама линия, по которой он шел – его продолжение. По всем стенам церкви были разбросаны такие «тени». Ровно по количеству его солдат. Бросив головешку, комиссар в ужасе бросился прочь.

   – Барченко…
   – Да. Действительно, весьма интересная, неординарная личность. Мистик и оккультист. Кажется, незаконченное высшее медицинское образование. Занимался вопросами передачи мыслей на расстоянии. Работал у Бехтерева в Институте мозга. Участвовал в нескольких экспедициях, в основном, связанных, так или иначе, с непознанным. Расстрелян то ли в 1937, то ли в 1938 году.
   – Так это он? Я читал его книгу – «Доктор Черный».
   – И как впечатления?..
   – Ну, мне понравилось. Я даже не ожидал. Читается легко, сюжет – такая смесь революции и мистики. Там главный герой – недоучившийся студент Беляев, случайно встречается с приват-доцентом Черным и…
   – Ты что, мне решил сюжет рассказать? Не надо. Я тоже в свое время ее читал. Кстати, у Барченко есть еще одна книга – «Из мрака». Ее переиздали, как и первую, кажется, в конце 1990-х. Обе книги перекликаются с его оккультными представлениями. Почитай вторую. Если первая книга намекает, то вторая – интерпретация гибели працивилизации.
   – Послушайте, это что, все правда?..
   – Что именно? Ты о второй книге?
   – Нет. Я о случае в церкви – о том, который описан здесь. Слишком фантастично. У меня есть сомнения…
   – Видишь ли, пока не столкнешься сам, будешь сомневаться. Как их развеять?
   – А вы можете? Попробуйте.
   – Я – нет. Но как ты думаешь, подобный случай единичен?
   – Хороший вопрос. Смею предположить, что нет.
   – Это верно. Просто зачастую то, что мы не понимаем или не можем объяснить – проще спрятать. Не давать этому какой-либо огласки. Кстати, хочешь чаю? У меня есть замечательный чай! Сегодня уже сложившаяся традиция была нарушена – я как-то не подготовился к приему и вместо привычного кофе хочу предложить тебе чай. Будешь?
   – Давайте.
   – Рекомендую на чайничек один кусочек сахара. Один. Так лучше ощущается вкус.
   – Без сахара я пью только чай с молоком. Меня казахи научили. Кстати, чай они готовят отменный.
   – Ну, это как раз молочный улун. Хочешь – добавь сливок.
   – Наливайте!
   – Так вот, – он поднялся, – продолжу рассказ. Наверняка ты слышал о психотронном оружии. Слышал?
   – Да. Некое оружие, больше из области фантастики, на мой взгляд, при помощи которого можно влиять на психику людей. О нем говорят, но явных фактов его существования не приводится.
   – Отлично. Так вот Барченко имеет, в какой-то мере, прямое отношение к этому оружию. Смотри. Пойдем по порядку, издалека.
   Во время учебы в университете Барченко познакомился с неким Кривцовым, преподавателем и профессором права, который и поведал ему об основных принципах теории устроения мира и общества, изложенных Сент-Ив д’Альвейдром [58 - Александр Сент-Ив д'Альвейдр (fr.Alexandre de Saint-Yves d'Alveydre, 1842–1909) – один из крупнейших представителей европейского оккультизма конца XIX века. Учился в лицее в Париже, где получил ученую степень бакалавра словесности и наук (ок. 1861 г.), и в военно-медицинской школе в Бресте. Участник Франко-прусской войны 1870 г. С 1871 г. служил в министерстве внутренних дел Франции. В 1877 г. оставил службу и занялся социально-эзотерическими изысканиями. Автор ряда книг. В одной из них – книге «Миссия Индии в Европе» (1886) раскрывает смысл «иудеохристианского социального закона» – закона синархии – и излагает эзотерическую историю человеческой цивилизации от времен легендарного Рама до конца XIX столетия. В ней также приводятся «свидетельства» о тайном существовании «в некоторых областях Гималаев» (где-то между Индией и Тибетом) подземной страны, называемой Агартта (Agarttha) и ее особой «миссии» как «синархического государства». Сент-Ив д'Альвейдр автор приспособления – Археометра, состоящего из концентрических подвижных окружностей, в которые вписаны различные элементы соответствий (буквы, нотные знаки и т. д.), и который служит ключом ко всем религиям и всем наукам древности, а также к универсальной религии и универсальной науке. Книга «Миссия Индии в Европе» и археометр – результат общения с неким Ходжой (Хорд-жа) Шарифом, якобы принадлежавшего к тайной брахманской секте в Индии, и прибывшего в 1885 г. в Париж, где он обучал Сент-Ива санскриту и передал ему священный алфавит агартийского языка «ваттан», который тот впоследствии использовал при создании «Археометра». Алфавит этот действительно представляет большую загадку для лингвистов, ибо не похож ни на один из известных алфавитов.]. Надо сказать, теория достаточно интересная. Отложи пока перевод – успеешь дома дочитать. У меня сегодня хорошее настроение, расскажу кое-что интересное.
   Я сложил страницы перевода в файл и спрятал их в портфель. Сергей Николаевич поставил передо мной чашку чая с ярким молочным ароматом, придвинул сахарницу и молочник, на этот раз наполненный сливками.
   – Ну, как запах? – он улыбался, прислонившись к холодильнику и ожидая моего ответа.
   – Здорово!
   – Хочешь, бери сахар, но я не советую, или добавь сливок… Этим ты, конечно, изменишь вкус и аромат, но если тебе нравится…
   – Спасибо, – я попробовал чай и потянулся за молочником, – пожалуй, я попробую со сливками.
   Он кивнул и вышел в соседнюю комнату, а спустя некоторое время вернулся с трубкой и табаком.
   – Продолжим, – он устроился напротив, – Сент-Ив д’Альвейдр… мы на этом остановились. Так?
   Я кивнул. Вкус чая после добавления сливок действительно изменился и даже стал сладковатым, хотя сахар я так и не положил.
   – Кури, если хочешь, я открою форточку. Уже вроде тепло на улице. Да! Так вот, Сент-Ив д’Альвейдр. В чем суть его теории, ну, если хочешь, доктрины? Д΄Альвейдр утверждал следующее. На земле сосуществовали две расы – Черная и Белая. У Черной центр обитания приходился на южную часть земли, у Белой – на северную. В какой-то период Черная раса поработила Белую, захватив регионы ее расселения. Так продолжалось довольно долго. Примерно за 8 тысяч лет до нашей эры конец правлению Черных положил ариец Рам, создавший, в конце концов, новую империю, система правления которой основывалась на божественных законах, указаниях, и даже, если хочешь, откровениях. Словом, империей управляло духовенство. Принцип построения управления – троичный. Этот принцип пронизывал всю империю, и по этому принципу строилась вся система управления, от верха до низа. Я говорю «до низа» – значит, по уровню иерархии – «на местах», как сейчас говорят.
   Итак, высший уровень – божественный. Средний, второй – жрецы, адаптирующие проявления высшего – к земному. И низший уровень – царский. Говоря современным языком, исполнительная власть.
   Как видишь, система в принципе очень похожа на существующую, с той лишь разницей, что высшего уровня сейчас вроде как нет, а второй и третий уровни, по сути, напоминают законодательную и исполнительную власти. Это я утрирую. Сравнение, конечно, очень грубое, не отражающее реального наполнения этих понятий, но пока оставим так.
   Подобная структура управления у Д΄Альвейдра называется синархией, то есть объединением для устройства империи в единое целое всех трех указанных выше функций управления. Однако через некоторое, достаточно долгое время некий принц Иршу, являясь представителем царского уровня иерархии и преследуя цель захвата власти, совершил революцию, противопоставив себя высшему и среднему уровню.
   – Интересно…
   – Возникнут вопросы – задавай по ходу дела.
   – Ладно.
   – Продолжаем. Революция была в Индии, и она потерпела поражение. Но при этом явилась катализатором, пошатнувшим устои всей империи. Вслед за Индией революционная волна прокатилась по всему земному шару, и, в конце концов, цивилизация была уничтожена. Здесь понимается не цивилизация, как люди, а как система. Кстати, хочу отметить, что символом восстания Иршу был красный цвет. Разрушение синархии имело результат – анархию – то есть все то, что не соответствует принципу троичности, что оторвано от первых двух высших уровней управления. Это могут быть и самостоятельные религии, и государственные идеологии, их соединение, некие социально-религиозные структуры, отвергающие синархию.
   Думаю, тут все понятно. Кстати, троичность характерна для построения мира в целом. И цель ее – развитие индивидуальности. Вместе с тем кажущаяся логичной, многоуровневая бюрократическая система, основанная на политической централизации власти, считается анархией, поскольку такая система стремится контролировать все и вся, в том числе решения самых низших уровней. Система диктует свою волю, унифицируя мир и ограничивая число его степеней свободы, тем самым препятствуя развитию индивидуальности.
   – Правильно ли я вас понимаю? Сейчас вы говорите такое, что прямо проецируется на современную действительность. Это мир, в котором мы с вами живем. Тотальная концентрация и бюрократизация власти, потеря истинных ценностей, попытка замены их суррогатом…
   Сергей Николаевич уже не сидел, он ходил в клубах дыма, пластами плавающего по кухне.
   – Без всяких сомнений. Впрочем, оставим политику для политиканов. Идем дальше. Ты в некотором роде верно заметил. Всякие попытки возродить в том или ином виде империю Рама подвергаются противодействию, скажем так, новых революционеров низшего уровня иерархии. Опять красный цвет, воинствующий материализм или не материализм – дело не в этом. Сегодня мы наблюдаем некую трансформацию этой анархии. Ее вариации, исходя из Д΄ Альвейдра. Система разрушена и перевернута с ног на голову. И это естественно – конечной целью любой вульгарной власти является личный интерес. А личный интерес перестает быть личным, если на вершине пирамиды есть кто-то другой, и не один – а много. Поэтому – анархия. Но вернемся к Барченко.
   Его очень впечатлили работы Д΄Альвейдра и его доктрина. Это послужило толчком для дальнейшей деятельности самого Барченко. Надо сказать, что согласно Д΄Альвейдру, его книге «Миссия Индии в Европе», после разрушения империи Рама носители древних знаний и традиций, истинные Учителя, ушли в Агарти – некую подземную страну, недоступную для непосвященных. Именно там, как утверждается, вершатся судьбы человечества.
   – Очень похоже на Шамбалу.
   – Похоже. Но не то… Если хочешь получить информацию в доступной форме – почитай книгу Оссендовского «И звери, и люди, и боги». Кстати, источники информации об Агарти у Оссендовского и Д΄Альвейдры разные. Оссендовский ссылается на монгольских лам, у Д΄Альвейдры – индийские источники. И это уже интересно. Теперь что касается Агарти и Шамбалы.
   Блаватская в свое время публиковала некую книгу, как она утверждала, весьма древнюю и почитаемую мудрецами. Названия не помню. Не могу однозначно утверждать ее подлинность, тем более – корректность публикации Блаватской. Вместе с тем, согласно этой книге, в мире существуют два источника силы. Там написано буквально так: «Источник правой руки», проистекающий из подземного святилища, из оплота медитации, символического града Агартхи. Это – источник силы, порожденный созерцанием. «Источник левой руки» – это средоточие материальной мощи. Он струится из города, расположенного на земной поверхности. Это град насилия, именуемый Шамбалой, над которым властвует Царь Страха. Тот, кто заключит с ним союз, станет «владыкой мира». Вот в этом разница. Интересно?
   – Очень! А найдется чем перекусить?
   – Могу предложить только бутерброд с маслом и сыром.
   – Отлично!
   – Ладно, я буду готовить и рассказывать дальше. Продолжим? Так вот, Барченко поставил своей целью найти остатки синархических знаний, занимался изучением древней истории, культуры, акцентируя свои работы на паранормальных способностях человека, в частности, на телепатии и гипнозе. Именно работы в этом направлении, в конце концов, свели его с Бехтеревым и Глебом Бокием. Чекистом.
   – Знаю.
   – Дело в том, что Бехтерев, создавший в 1918 году Институт по изучению мозга и психической деятельности, также занимался телепатией и гипнозом, пытаясь объяснить эти феномены с научной точки зрения. Вообще время становления советского государства и Третьего рейха определенно имеют некоторые общие черты. И там, и там увлекались мистикой и оккультизмом, рассматривали совершенно невероятные для науки того времени вопросы, освобождаясь, действительно, от материального. Я вообще посоветовал бы тебе найти, если захочешь, интервью с Бехтеревой – внучкой ученого. Она много интересного рассказала в этом интервью. Послушай его внимательно.
   Барченко после революции все же получил высшее образование, сдав экзамен в Военно-медицинской академии с оценкой «отлично». Бехтерев, кстати, имел прямое отношение к этому учебному заведению, а в своих работах также ссылался на знания древних.
   В 1920 году они познакомились, и в том же году Барченко возглавил экспедицию в Лапландию. Цель экспедиции – мерячение – странное заболевание, сходное с массовым психозом, характерное для этой местности, но, что интересно, как для местных, так и для пришлых людей. Пораженные болезнью люди начинают повторять действия друг друга, безоговорочно выполняют любые команды. При этом количество пораженных могло быть достаточно большим, а связано или не связано возникновение состояния с практикующимся в Лапландии шаманизмом – сказать сложно. Болезнь проявлялась приступами, в остальное время человек был вполне нормален. Местные жители утверждали, что причиной заболевания было вселение в тело больного злого духа. При этом «заболевший» по силе и способностям становился подобен шаману, с той лишь разницей, что шаман сам вызывал духов, а тут дух вселялся в больного. Случаи меряченья отмечались с XI века и вплоть до века XX не только в Лапландии, и Бехтерева это интересовало.
   По окончании экспедиции был сделан доклад в Институте мозга, результатом которого стало приглашение Барченко для участия в работе Комиссии по изучению мысленного внушения [59 - В 1922 году, при Институте по изучению мозга и деятельности человека учреждена специальная Комиссия по изучению мысленного внушения, работавшая до конца 1923 г.] при этом институте. Хочу отметить, что в работе этой комиссии принимали участие как ученые, так и теософы, и оккультисты.
   В 1923 году Барченко получил собственную лабораторию для продолжения исследований с финансированием от Главнауки. Лаборатория занималась нейроэнергетикой и финансировалась, в том числе, если не в большей мере, чекистами. Среди кураторов – Дзержинский, Агранов, Владимиров, Бокия, Гопиус и хорошо всем известный Блюмкин, тот, что убил немецкого посла Мирбаха.
   – Интересная история.
   – Да… Помнишь, я ранее говорил об Агарти? Так вот, судя по преданиям, вход туда был не один, и Барченко искал их, входы, и в Лапландии, и в Крыму. Интересно, что когда гитлеровцы заняли Кавказ, они также искали там вход в Агарти. Немцы искали и Шамбалу, снарядив для этого экспедицию на Тибет. У Барченко были подобные планы, но экспедицию ему запретили – народный комиссар по иностранным делам Чичерин был против. В детали вдаваться не буду, но мотивы отказа были политические. Действия Барченко могли помешать реализации определенных планов. В итоге, Барченко на Тибет не поехал, зато вместо него в экспедицию ушли Рерих [60 - Николай Константинович Рéрих (1874–1947) – художник, философ, писатель, ученый, путешественник, общественный деятель. Создатель оригинального нравственно-филосовского и религиозно-эстетического учения, в центре которого стоит культура.] и Блюмкин [61 - Яков Григорьевич Блюмкин (Симха-Янкев Гершев Блюмкин) (1898–1929) – еврейский террорист, революционер, советский разведчик и государственный деятель. Член партии социал-революционеров, а с 1920 – РКП(б). Участник покушения на посла германии Мирбаха с целью сорвать Брестский мир. Закончил Академию Генерального штаба РККА (факультет Востока). Владел русским, ивритом, турецким, арабским, китайским, монгольским языками. В 1922 г. – адъютант наркома по военным и морским делам Л. Д. Троцкого. В 1923 возвращен на работу в ОГПУ (Иностранный отдел). С различными миссиями был в Закавказье, Грузии, Афганистане, Индии, Монголии, Китае, Тибете, Турции, Палестине. Увлекался мистикой, каббалой и оккультизмом, пытался проникнуть в тайны магии. Расстрелян как троцкист в 1929 г.]. Получив отказ по Тибету, он отправиляется на Алтай, и упомянутая в дневнике история, вероятно, привезена из Алтайской экспедиции.
   – Я понял.
   – Но это не конец. Лаборатория нейроэнергетики была интересна каждому по-своему. Барченко искал ответы на собственные вопросы, финансировавшая его ЧК преследовала свои цели. Предполагалось, что мозг человека излучает некие волны или радиоимпульсы, что-то вроде этого. Человек, уловивший волны другого человека, назовем его «приемником», а первого – «передатчиком», может эти мысли прочитать. То есть, в принципе, следуя этой теории, люди могли обмениваться мыслями и общаться мысленно. Фантастика? Да! Но и Бехтерев занимался подобной темой, а в процессе проведения опытов подтвердил возможность передачи мысленных команд. Вообще это был один коллектив, фактически работавший на решение определенной задачи – Бехтерев, Барченко, Леонтович, братья Кажинские, Дуров (дрессировщик). В конце концов, основываясь на собственных исследованиях и на работах отдельных лабораторий и ученых из тех, которых я только что перечислил, Бехтерев занялся вопросами эмоционального управления толпой, при этом Кажинский предложил усиливать исходящие сигналы технически. Идея так называемого «Мозгового радио Кажинского» и его биоэлектромагнитные волны заинтересовали ОГПУ, впрочем, как и все прочие работы перечисленных ученых. Результатом таких совместных работ стал вывод и его обоснование, что эффект внушения в толпе усиливается, если задействованы эмоции.
   В дневнике Эйке есть упоминание об этом. Но дальше – еще интереснее. Согласно рассказам сотрудников института Бехтерева, в коллектив, разрабатывающий это направление, помимо перечисленных людей входил еще некий человек с немецкими корнями, возглавлявший работы в области внушения с помощью технических средств. В результате работ по этой теме удалось получить радиосигналы гипнотического свойства, что позволяло повысить внушаемость подопытного. В соответствии с выводами Бехтерева о потере человеком индивидуальности в толпе, реакция на подобные радиосигналы передается от наиболее внушаемых, наиболее стойким, тем самым позволяя создавать общее «настроение» толпы. Вариация сигналов позволяла закреплять внушение в подсознании. Таким образом, толпой можно было управлять, и что интересно, чем больше была толпа, тем легче решался вопрос управления ею. Так вот, этот человек (я про немца) в какой-то момент неожиданно пропал и вместе с ним – документация по исследованиям, являвшаяся секретной. Здесь же, в дневнике автор фактически признается, что этим пропавшим сотрудником являлся… он.
   – Значит, вот как…
   – Вот так. И поэтому я прошу тебя не афишировать тот факт, что у тебя есть эти документы. Чем дело закончится, нам пока неизвестно. И до того момента, когда перевод не будет завершен полностью, и мы не узнаем, успешна ли была эта немецкая экспедиция, не стоит привлекать внимание посторонних к имеющимся у нас записям. Более того, мне не только непонятно, каким образом твой знакомый их получил, но и то, почему к ним был доступ при наличии того уровня секретности. Хочу заметить, что если штамп «Chefsache» на документах старый и относится к моменту их первого чтения и пересъемки, то маркировка 1.4(b) может быть датирована, начиная с 2009 года. Значит, дневник уже после принятия указа, регламентирующего маркировку документов различного уровня секретности, не потерял актуальности, ведь он обозначен вторым уровнем. А появление такого документа в открытом доступе – неприятный факт, и, в первую очередь, для его нового владельца. Теперь ты меня понимаешь?
   Я еще находился под впечатлением рассказа Сергея Николаевича о совпадениях в дневнике с реальными документами, которые были найдены в последнее время, поэтому его последние слова дошли до меня с некоторым опозданием. Точнее, не сразу пришло осознание сказанного. Мне стало совсем неуютно, когда я понял, что своими действиями могу создать серьезную проблему, если уже не создал. Закурив и вращая пальцем на столе сигаретную пачку, я некоторое время молчал, а затем сообщил своему старшему товарищу о личной переписке на форуме, о предложении купить документы.
   Слушая меня, Сергей Николаевич тер ладонью виски, и я не видел выражения его лица, но понял, что он обеспокоен этим фактом.
   Покивав слегка головой, после того, как я закончил, он встал:
   – Послушай, я же тебе говорил – удали все записи, ничего не публикуй!
   – Так я удалил и не публикую.
   – И откуда он взялся, этот покупатель?
   – Не знаю. Возможно, нашел индексированные поисковиками записи в интернете.
   – Понимаешь, вот это показное хвастовство тем, что у тебя есть нечто такое, чего нет у других, еще даст о себе знать, если это предложение о покупке уже не начало проблемы. Посмотрим, что будет дальше. Ты ему сказал, что документы не продаются. Ответа нет?
   – Пока нет.
   – Ну, вот, хотелось бы прочитать ответ, если он будет. На самом деле, ты меня огорчил.
   – Но ведь и вас я нашел случайно. Можно сказать, по объявлению.
   – Да, это так, но я не предполагал, что документ секретный.
   – Так там на каждой странице штамп!
   – Штамп старый, так теперь не маркируют. Обложку-то я не видел. А именно она расставила все точки над «i». Вполне вероятно, что полную перемаркировку подлинника не делали, а поменяли только папку. Кстати, она на английском языке. Ты на всякий случай узнай, как там твой американский друг себя чувствует.
   – У меня нет прямого контакта, только через человека здесь, в Москве, который поставляет мне документы.
   – Ну, через него выясни, так… как бы между прочим. Позвони, когда узнаешь, только не затягивай.
   – Продолжаем перевод?
   – Конечно. Давай следующие страницы. Время перевода сократим. Приезжай в пятницу.
   Я достал флэшку и передал ее Сергею Николаевичу:
   – Хорошо. Так я поехал?
   – Давай.
   Он проводил меня до двери и на этот раз просто закрыл ее, не сказав ни слова.
//-- *** --//
   Всю дорогу мне хотелось позвонить Кириллу и спросить, как там дела в Америке, но время было уже позднее. Я засиделся почти до двенадцати, зато добрался домой быстрее обычного – дороги были почти пусты.
   Оставив машину на свободном месте в соседнем дворе, я, наконец, зашел домой. В спальне мерцал телевизор. Катя спала, и только Маруська подняла голову, настороженная моим внезапным появлением. Найдя пульт под подушкой, я выключил телевизор, достал из портфеля недочитанный перевод и направился в кухню, чтобы чем-нибудь перекусить.

   Некоторое время в комнате было тихо, затем Генрих спросил:
   – И что потом?
   – Когда он прибежал к своим, на нем, как говорят русские – «лица не было». Словом, комиссар этот был настолько напуган произошедшим, что не мог ничего рассказать. Ему дали водки, и только изрядно выпив, он рассказал о том, как был бой у ограды храма, как остановили набат, как он выскочил на улицу и растирал лицо снегом, и про яркий свет… И когда, рассказывая, он отбросил со лба волосы, все застыли в изумлении. На лбу комиссара кроваво-красным сочилась перевернутая пятиконечная звезда с неясным рисунком внутри. Красноармеец напротив выронил винтовку и перекрестился.
   – Почему перевернутая? – Генрих серьезно смотрел на меня, – почему перевернутая звезда?..
   – Перевернутая звезда – первая эмблема красной армии. Это сейчас один луч у них направлен вверх, а тогда она была перевернута – наверх смотрели два луча. Сатанинский символ.
   Комиссар пил всю ночь, а под утро вышел во двор и исчез. К обеду его нашли в хлеву, наполовину обглоданного свиньями, только голова осталась нетронутой. Вход в церковь забили досками, а в начале 1922 года – взорвали. Что скажете, Отто?
   – Напоминает страшные истории, которые рассказывали друг другу в детстве, спрятавшись под одеялом. Дайте сигарету!
   – Они на столе.
   – Я не знаю, – продолжал Отто, выбив из пачки сигарету, – и не готов комментировать.
   Он пошарил в кителе в поисках зажигалки и, не найдя ее, прикурил от пламени лампадки.
   – Зря вы это сделали, Отто, – заметил Генрих.
   – В чем дело?
   – Русские – народ суеверный, а мы в России. От лампадки или свечи нельзя прикуривать, считается, что это к покойнику. Православные верующие считают, свеча – это человек, а пламя лампадки или свечи – символ души или коридор между материальным и другим миром.
   – Бросьте! После таких историй вы впадаете в мистику! Это всего лишь огонь!..
   – Это ритуал. В Ветхом Завете написано: «И сказал Господь Моисею… чтобы непрестанно горел светильник». Как там дальше? Кажется, так: «вне завесы ковчега откровений в скинии собрания Аарон и сыны его должны ставить оный пред Господом от вечера до утра всегда. Это вечное постановление в роды ваши. На подсвечнике чистом должны ставить они светильник пред Господом всегда» [62 - Левит 24:1 – 24:4], – я посмотрел на светящийся циферблат часов, – ладно, скоро полночь, завтра рано вставать. Светильники всегда имели духовно-символическое значение. Полумрак в храмах означает погруженную в сумрак греха и неведения человеческую природу. Храм – место, где светит свет веры, свет Божий. «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» [63 - Св. Евангелие от Иоанна 1:5]. Кроме того, там стоит икона.
   – Звучит так, как будто я должен ее бояться, – Отто повернулся к полке, – что она мне может сделать? – он взял в руки икону. – Это всего лишь изображение человека. Ничего более…
   За большой иконой Николая-чудотворца, спрятанная в самом углу, стояла овальная миниатюра с изображенным на ней человеком в латах, прикрытых красным плащом. Отто отложил икону, взял миниатюру в руки и всмотрелся в нее при свете лампадки. По кругу витиеватыми буквами было написано: «Граф Григорей Александрович Потемкин Таврический Священныя Римския империи князь».
   Отто всматривался в миниатюру при мерцающем огоньке лампадки, затем щелкнул выключателем.
   – Какого черта! – Генрих прищурился от света, – выключите свет!
   – Смотрите, – Отто глубоко затянулся сигаретой, – это наш персонаж.
   – Что вы имеете в виду?
   – Смотрите сами, – Отто обогнул стол и протянул миниатюру мне.
   Лампочка замигала и стала тусклее, но даже при слабом свете я успел прочитать надпись по кругу и увидеть знакомое лицо.
   – Да…
   – Что там? – заинтересовался Генрих, приподнимаясь с постели.
   Лампочка мигнула и погасла. Звук работающего генератора стих. Мы оказались в темноте, и лишь желтый свет огонька лампадки вырисовывал силуэты Генриха и Отто, застывших в ожидании.
   – Это Потемкин. Дайте фонарик – свет погас не вовремя.
   Отто, осторожно огибая стол в темноте, направился к нашим вещам, нашел фонарь, включил его и протянул мне.
   – Не надо, просто осветите.
   Мы все склонились над миниатюрой, рассматривая ее.
   – Хорошая работа, вещица старая. Интересно, откуда она здесь?
   – Надо позвать старика – пусть объяснит.
   – Не стоит, – я посмотрел на часы, светящиеся стрелки показывали без четверти час, – уже поздно, лучше завтра.
   – У меня предчувствие, что это неспроста. Откуда у обычного человека такая изящная вещь? – Генрих посмотрел на Отто.
   – Хороший вопрос, – Отто пожал плечами, – во время революции большевики грабили богатые дома.
   – Судя по рассказу Граубе, старик не отличался особой любовью к большевикам.
   Я продолжал рассматривать миниатюру. Овальная. Умещается на ладони. Наверное, чуть меньше десяти сантиметров по длинной стороне. Металл. Эмаль. Тонкая работа. По кругу между словами нащупывались небольшие углубления и крапановые закрепки [64 - Разновидность оправы, в которой камень удерживается отдельными выступами (зубцами) – крапанами. В результате камень можно хорошо рассмотреть. Недостатком является менее прочная фиксация самоцвета. Самая удачная закрепка для крупных бриллиантов-солитеров. Лапки закрепки, которых обычно бывает около шести, могут иметь круглую, овальную, изогнутую форму.].
   – Мне кажется, раньше в этих углублениях что-то было. Скорее всего – камни. Миниатюры часто украшали драгоценными камнями.
   – Интересно…
   Я передал миниатюру Генриху, он провел пальцами по кругу и стал внимательно рассматривать изображение князя.
   – Действительно неожиданная находка, – сказал я. – Вы молодец, Отто!
   Отто закурил новую сигарету от старой, обошел стол и сел на свою кровать:
   – Мне кажется, что у этой находки будет продолжение.
   – Утром узнаем.
   – Действительно, откуда у старика эта вещь, и почему она стоит рядом с иконой?
   – Девять камней.
   – Что? – спросил Отто.
   – Девять камней было на миниатюре, – Генрих поднялся с кровати и вернул миниатюру на место за иконой, – первый владелец этой миниатюры был состоятельным человеком, и, видимо, он получил ее либо в подарок, либо как награду. Не думаю, что он являлся заказчиком этой вещи.
   – Согласен. Подобные предметы действительно были некоторым образом знаками внимания. Вы видите, портрет хорошо сохранился, к нему относились бережно. Наверняка утром мы узнаем что-то новое, и, возможно, это поможет нам в поиске – я в этом тоже почему-то твердо убежден.
   Мы продолжали курить в темноте. Утром все встанет на свои места.

   31.07.1941 г.

   Противник продолжает упорное сопротивление.
   Контратаки на южном фланге LIV.A.K. успешно отбиты.
   Перед фронтом 3-й румынской армии сильные части противника на линии Конзеба – Каменовата. В зоне действий LIV.A.K. в течение дня отмечены авианалеты самолетов противника, использовавших легкие бомбы и штатное вооружение для поражения наземных целей.
   Положение наших войск и союзников на конец дня следующее:
   4-я Румынская армия, и, в частности, ее 15-я дивизия приступили к переправе через Днестр в секторе к югу от Дубоссар.
   LIV.A.K. с 72-й пехотной дивизией удерживает позиции к северу от линии Григориополь – Глинное – Павловка.
   73-я пехотная дивизия удерживает позиции на линии Осиповка – Васильевка (южнее) и Ретмаровка (северо-западнее).
   50-я пехотная дивизия восточнее Дойбань – Лес, северо-восточнее Кучиер.
   Положение IV румынского корпуса, XXX и XI.A.K. без изменений.
   Кавалерийский корпус 3-й Румынской армии занял частями передовой группы Каменовата, основные силы расположены на линии Песчаная – Бондурово.
   Вводимая в боевые действия 9-я мотопехотная итальянская дивизия «Pasubio» занимает сектор Зайкань – Стефанешть.
//-- *** --//
   Если бы не крик петуха, я бы не проснулся.
   Плотно занавешенные окна не пропускали свет, и в комнате создавалось ощущение, что все еще ночь.
   Генрих и Отто спали, я встал и вышел во двор. Было очень рано, все вокруг казалось каким-то серо-голубым и спокойным, даже не верилось, что идет война. Звуки далекого боя не нарушали утреннюю тишину.
   Сразу за углом дома под навесом я нашел умывальник. Холодная вода приятно освежила лицо, и я плескался, сняв майку, пока не почувствовал себя бодрым, несмотря на вчерашнюю долгую дорогу и короткий ночной сон.
   Мысль о находке крутилась в голове, даже когда я чистил зубы. Откуда в этом доме миниатюра? Кто ее истинный хозяин, и как долго она здесь – вот что не давало покоя.
   Оглянувшись, я увидел метрах в десяти небольшую беседку под деревом, направился туда и закурил, расположившись на скамейке у стола. Справа от меня была летняя кухня, позади – фруктовый сад, слева – дом, а передо мной, правее навеса с умывальником – кусты сирени, уже потерявшие цветы. Удобно устроившись в беседке, я наслаждался своей первой утренней сигаретой. Хлопнула дверь, и старик-хозяин вышел на крыльцо с каким-то тазом в руках. Судя по тому, чем был заполнен таз – собрался кормить птицу. Он меня, очевидно, не заметил или не хотел замечать и, стуча сапогами по вымощенной камнем дорожке, направился в сторону кустов сирени. Словно почувствовав мой взгляд, он, не останавливаясь, слегка повернул голову. Я сидел тихо, и только, когда он отвернулся, опять затянулся сигаретой.
   Старик видел меня – это точно! Белая майка бросается в глаза.

Эпизод 9. История миниатюры

   – Привет, Кирилл!
   – Привет.
   – До тебя не дозвониться!.. Ты чего трубку не берешь?
   – Оставил на столе, не слышал твоего звонка.
   – Слушай, хочу еще ролик заказать.
   – Какой номер? Часть роликов по твоей теме есть, часть надо снимать из NARA. Если назовешь номер, вечером скажу – смогу или нет.
   – А в чем проблема?
   – Да мой американец… сейчас не может помочь.
   – Что случилось?
   – Прикинь, он в тюрьме сидит.
   – Не понял?! За что?
   – Не знаю. Узнал от других людей.
   – И давно?
   – Узнал или сидит?..
   – Сидит.
   – Да нет, вроде только посадили.
   – Понятно… Вечером сообщу номер ролика. Лады?
   – Давай. Посмотрим, есть ли в наличии.
   – Так я позвоню?
   – Нет, лучше бросай на «мыло». Так уж точно не потеряется.
   – Хорошо, до вечера!
   – Пока!
   Вот дела! Американец попал в тюрьму. С чего вдруг?.. Некоторое время я тупо смотрел в никуда, обдумывая услышанную новость. Затем набрал номер Сергея Николаевича.
   – Алло?
   – Это я.
   – Уже понял.
   – Есть новости.
   – В каком плане?
   – Короче, американца посадили.
   Он некоторое время молчал, я даже подумал, что телефон отключился. Потряс смартфон и посмотрел на экран. Странно, Сергей Николаевич был на связи.
   – Алло! Меня слышно?
   – Слышно. Вот видишь, я же предупреждал… А что говорят? Какой мотив задержания?
   – Да я как-то не задумывался, что все так серьезно. Мотив неизвестен. Кирилл не знает.
   – А кто такой Кирилл?
   – Это человек, который поставляет мне документы и напрямую контактирует с американцем. Я сейчас ему звонил, чтобы заказать новый ролик, вот он и сообщил, что американец в тюрьме.
   – Та-а-ак… – Сергей Николаевич замолчал на несколько секунд, – ну что, ожидай «приключений». Теперь что-то должно произойти.
   – Например?..
   – Да все, что угодно. Ну, конечно, без смертельного исхода. Предложение о продаже уже было. Возможно, будет еще одно. Что-нибудь в этом духе. Может быть, и «повеселее». Что касается американца, то все же попытайся выяснить, почему его арестовали?
   – Ладно, вечером позвоню Кириллу – мы договорились, хотя… если он, конечно, снимет трубку. Номер нового ролика я должен отправить ему письмом.
   – Ну, пробуй. Сообщи результат.
   – До которого часа можно звонить?
   – До полуночи – без проблем.
   – Хорошо. До вечера.

   Ближе к вечеру я выбрал из списка номер нового ролика и отправил его письмом Кириллу. А часов примерно в восемь позвонил ему. Как ни странно, но в этот раз он отреагировал на звонок довольно быстро.
   – Да?
   – Привет. Письмо прочел? Я отправил – с номером ролика.
   – Видел. Не получится.
   – Нет материала?
   – У меня нет. Надо в Штатах запрашивать, а там… сам знаешь, что сейчас.
   – Ну, да… А новости какие-то есть? Почему он вдруг сидит?
   – Какие-то налоговые дела. Налоги не заплатил или скрыл доходы. Не знаю. Говорят, все дело в этом.
   – Х-м-м… Смотри как. У нас тут полстраны налогов не платит, и все на местах. Чем больше украл, тем меньше вероятность отсидки. А там какой-то клерк чего-то где-то не указал, и – на тебе.
   – Да я тоже удивляюсь.
   – Ладно. А когда он выйдет? Может, есть другие контакты?
   – Да, есть один, но ненадежный. Короче – облом пока. Можно, конечно, заказать прямо в NARA, но там ждать надо, учитывая пересылку, почти месяц, если не дольше. Да и это – не вариант. Бывало, неправильно адрес напишут, и пошел твой диск гулять по России. Найдут потом, конечно, или продублируют, но время на это уйдет…
   – Ты Джона знаешь?
   – Это тот, что с WWII [65 - http://www.wwii-photos-maps.com]?
   – Он.
   – Конечно, знаю. Но у него не только долгий процесс, он потом (даже если ему денег дать) твой же ролик выложит у себя на сайте. Прикинь, ты купил для себя, а читают все.
   – Да. Я как-то раз у него карты заказал по Бессарабии в обмен на другие материалы. Так он эти карты выложил. Правда, я на 6 месяцев оттянул эту публикацию, но отказаться от нее он не захотел ни за что.
   – Ну, вот и я о том же. Короче, наш «сиделец» – самый выгодный вариант, но когда его выпустят? И будет ли он работать на старом месте? Не знаю.
   – Ладно, мне не к спеху. Думал, может, у тебя есть этот ролик, а так… подождем.
   – Подождем.
   – Как только американец освободится – звони.
   – Само собой.
   – Ну ладно, пока!
   – Пока!
   Ну, слава богу, налоговое преступление – совсем другое дело! Я, было, собрался сообщить новость Сергею Николаевичу, но тут позвонила жена и минут тридцать рассказывала о том, как у них на работе охрана пугает посетителей чрезмерной бдительностью, потом разговор перешел на бытовые темы, и я, честно говоря, утомился.
   Конечно, им там делать нечего, сидят и VERTU лохам продают. А что не так? Этот VERTU – та же NOKIA, ну, там что-то по мелочи заменили внутри. Снаружи навесили стильно-гламурный корпус. Для каждого покупателя свой вариант найдется. «Блондинкам» – со стразами, «суровым» покупателям – в золотом или титановом корпусе, но всем без исключения – по ломовой цене. Двести тысяч за телефон, только, чтобы пыль в глаза пустить. Статус обозначить. А то, что внутри – все то же, что и в обычном хорошем NOKIA, вряд ли покупатели об этом знают. Ну, сервис там, конечно, есть, типа «личных секретарей» или службы поддержки, решающих гамму вопросов бытового и, в некоторых случаях, делового характера по всему миру, ну, и что? Все равно это денег стоит. А переплатить в 10 и более раз только за корпус и торговую марку…
   Вот и сидят они там, в своем магазине, и ждут очередного человека, у которого уже все есть, но для полного счастья ему не хватает телефона за двести тысяч рублей. Или подороже… Так сказать, для окончательного утверждения своей значимости в соответствующей «тусовке».
   Скучно жене – потому и звонит.
   Параллельный входящий звонок оборвал нашу беседу, и я, поговорив по рабочим делам, как-то забыл про Сергея Николаевича. Просто забыл… Бывает… Работа.
   Домой в этот день я возвращался поздно, и когда вспомнил о несовершенном звонке, уже было неудобно беспокоить человека.

   Утром, примерно в десять часов я все же набрал номер моего старшего товарища и выложил все, что узнал от Кирилла. Сергей Николаевич хмыкнул в трубку:
   – Налоговое преступление, говоришь?..
   – Вроде, так – во всяком случае, так мне сообщили.
   – Ну, если это правда, считай, что повезло. Хотя…
   – Что значит – «хотя»?
   – Все может быть…
   – Думаете, налоги – это, чтобы не насторожились его покупатели?
   – Не знаю… Возможно.
   – Ну, а что тогда?
   – Ничего. Посмотрим, что дальше. Будешь у меня сегодня?
   – А уже все готово?
   – Немного осталось. К вечеру закончу. Подъезжай в шесть – семь.
   – Не вопрос. Буду.
   В район Фрунзенской я добрался почти в восемь. Набрал на домофоне номер квартиры и, дождавшись ответа, взбежал по ступенькам. Дверь предусмотрительно была приоткрыта, и, толкнув ее, я вошел в квартиру. Сергей Николаевич стоял в дверном проеме библиотеки, засунув руки в карманы своего неизменного «барского» халата. В комнате работал принтер.
   – Здравствуйте! – я повесил куртку на вешалку.
   – Проходи, – он указал рукой на кухню, – сейчас буду. Печатаю перевод. Поставь чайник. У тебя есть сигареты?
   Я, молча, достал из кармана куртки пачку и показал ему.
   – Хорошо. Проходи, – он скрылся в библиотеке.
   Набрав в чайник воды, и поставив его на огонь, я достал из кармана флэшку и закурил.
   Время шло, а хозяин из библиотеки все не появлялся. Чайник на огне издал звук, напоминающий глухой щелчок, и тихо зашипел. Про себя я отметил, что такое всегда происходит, если его разогревать на газовой горелке. Наверное, все дело в открытом огне, воде и металле, потому что с пластиковыми электрочайниками подобного не случается. Я курил и смотрел на этот чайник еще, наверное, минуту, после чего дверь библиотеки мягко хлопнула, и в коридоре, наконец, появился Сергей Николаевич с пачкой страниц в одной руке и пустым файлом – в другой.
   – Заждался? Держи, – он положил перевод на стол, – давай будем курить на балконе – я там все обустроил. Уже более или менее тепло, и можно открыть окна. Бери пепельницу, а я захвачу твою чашку.
   Прихватив пепельницу, пачку сигарет и перевод, я прошел через гостиную и вышел на балкон. Два старых зеленых кресла и между ними – такой же видавший виды журнальный столик стояли посередине довольно большого помещения, тянущегося от гостиной вправо, под окна кухни. Балкон на две комнаты, только выхода из кухни нет. Внизу, за окном, город жил своей жизнью. Желтым светом горели окна в соседних домах, среди плотных рядов припаркованных машин пробирались припозднившиеся, отыскивая место для ночной стоянки.
   Устроившись в дальнем от двери кресле, я попытался что-нибудь прочитать.
   – Погоди, – Сергей Николаевич поставил на стол поднос с чашками, сахарницей, двумя тарелочками с треугольниками торта и вышел в комнату.
   Через мгновение яркая лампа зажглась под потолком. Все удобства!
   Хозяин вернулся на балкон и, усевшись в кресло, слегка придвинул ко мне тарелку с тортом.
   – Угощайся.
   – По какому поводу праздник?
   – Ну, день рождения как-никак.
   – Да ладно!
   – Да, – он усмехнулся, – с каждым годом этот праздник все меньше радует меня. Обратный отсчет, понимаешь? С каждым днем «все ближе к могиле наш путь»…
   – Ну, не надо так скорбно, – я улыбнулся в ответ, – поздравляю вас! Жаль, не знал! За мной подарок!
   – Оставь, не стоит. Я не отмечаю это праздник уже лет пять. Ну, а сейчас, поскольку ты пришел, в компании можно было бы и принять «на грудь». Коньячку, скажем. Ты как?
   – Готов бы поддержать, но… я за рулем. А когда я за рулем, то не пью ни под каким предлогом. Впрочем, теперь знаю, что вам подарить. У меня дома есть хороший коньяк. Не «паленый», настоящий. 10 лет выдержки. Мягкий вкус. В следующий раз привезу.
   – Ну, спасибо. Давай, налегай и рассказывай, что там?
   – Вы насчет чего?.. О том американце?
   – И о нем тоже. Что нового? Писем больше не было?
   – Нет. Писем пока нет. Кстати, я удалил информацию со своего дневника на форуме.
   – Ну, и правильно. Лучше поздно, чем никогда, хотя, судя по предложению о покупке, уже действительно поздно. Ладно, что там с этим американским другом? Нет новостей?
   – Так я, вроде, все рассказал. Сидит. Больше ничего нового. Вы думаете, все так плохо?
   – Не могу ничего утверждать. Кстати, твой форум посещают иностранцы?
   – Бывает, но их не так много, кроме того, они малоактивны из-за языкового барьера.
   – Ну, значит, в принципе, дневник могли читать.
   – Могли. Но вряд ли это были те, о ком мы думаем. Маловероятно.
   – Ладно, – он некоторое время помолчал, – ты привез новые страницы для перевода?
   – Да, конечно, – я протянул ему флэшку, – вот, здесь.
   Он поднялся.
   – Почитай пока, я отойду на некоторое время.
   Проводив его взглядом, я отодвинул торт в сторону и, поудобнее устроившись, принялся за чтение.

   Сигарета почти дотлела, когда он вышел из-за кустов сирени на тропинку, ведущую к летней кухне.
   – Доброе утро, – сказал я погромче по-русски.
   – Доброе, – старик взглянул на меня без особого интереса.
   – У вас тут так спокойно, даже не ожидал!
   – Бывали и лучшие времена, – ответил он, – сейчас, правда, фронт уходит, и, может, все наладится…
   – Хотите сигарету?
   Старик поставил на землю таз и направился к беседке.
   – Угощайтесь, – я протянул ему пачку турецких сигарет, – табак легкий – вам понравится.
   – Не люблю легкий табак, – сказал он, заходя в беседку, – у меня свой.
   Он остановился у скамейки напротив и, не спеша, достал кисет, вытащил из него полоску бумаги, оторванную от газетной страницы, сложил желобком и, насыпав табака, скрутил собственную сигарету.
   – У вас хороший, добротный дом. Вы давно здесь живете?
   Старик спокойно ответил:
   – Достаточно. Но вообще-то это дом моего брата. Его арестовали перед самой войной.
   – Так вы здесь один?
   – Один. Раньше была племянница, но в 1940-м уехала учиться в Одессу.
   – Садитесь, в ногах правды нет. Кстати, как вас зовут?
   – Иван Семенович. А вы хорошо говорите по-русски, даже без акцента.
   – Спасибо, я долго жил и работал в России. А вы, я слышал, говорите по-немецки?
   – Немного.
   – Отлично, значит, мы поймем друг друга в любом случае. Меня, кстати, зовут Эрих Карлович – это если по-русски. Расскажите о себе.
   – А стоит ли? Вы и так все знаете. Лейтенант вам наверняка все про меня рассказал. Разве нет?
   – Верно. Ну, конечно, не все, так, в общих чертах. Он сказал, что вы с нами сотрудничаете.
   – Если то, что я принимаю офицеров в этом доме, можно назвать сотрудничеством…
   – Ну, во всяком случае, вы не ушли с Красной Армией. Остались. Значит, с какой-то целью.
   – Нет никакой цели. Мне некуда идти. Здесь мой дом.
   – Значит, если бы было куда, вы бы ушли?
   – Знаете, умирать лучше на родной земле. Куда мне идти?
   – Ну, например, в Одессу, к племяннице.
   – Я не видел ее с того дня, как она уехала.
   – И не писала?
   – Писала, но после ареста брата писем больше не было, потом война. Не знаю, где она сейчас. Да и что мне делать в Одессе? А здесь я дома.
   – У вас действительно хороший дом. Даже электричество есть. Когда его построили?
   – Это старый дом. Строили еще при царе.
   – Для старого дома он хорошо сохранился.
   – В 1939-м мы с братом обновили крышу, провели электричество.
   – Судя по всему, ваш брат при царе был обеспеченным человеком, не так ли?
   – Не скажу, что мы были богаты, но не бедствовали, – старик затушил сигарету и положил окурок на край скамейки, – жили мы хорошо. Была земля, много земли, скотина, большой фруктовый сад, пасека. Знаете, я даже был вольным слушателем в Новороссийском университете. Юридический факультет. Мечтал стать адвокатом. Да-а… Брат имел долю в паромной переправе. Были наемные работники. Потом война. Потом революция. После революции все изменилось.
   – Ну да, ну да… Лейтенант говорил, что вы были у нас в плену, потом жили в Бессарабии, а как сюда вернулись? Ведь была же граница, и время неспокойное.
   Старик усмехнулся.
   – Где есть граница – есть контрабандисты. У брата были хорошие связи. Не обошлось без денег. Кроме того, в стране еще не было жесткого порядка, и мне справили документы. Устроили на работу сначала в Одессе, потом в Балте, и только потом я вернулся сюда. Это был долгий путь, но зато оправданный. У меня никогда до ареста брата не было с этими документами проблем с чекистами.
   – А после ареста брата?
   – Наверное, не успели. Только уволили с работы. Хотя и работа была не ответственная. Я думаю, если бы война не началась так быстро – меня бы тоже забрали. Просто повезло. Бог миловал…
   – Вы верите в бога?
   – А почему вы спросили?
   – Увидел у нас в комнате уголок с иконами.
   – Да… Да… Надо бы забрать их к себе. Я вчера забыл потушить лампадку. Она вам не мешала?
   – Нет, что вы…
   – Просто я с тех пор как брата забрали, каждый день зажигаю лампадку.
   – Понимаю вас… Знаете, одну икону я узнал – Николай-чудотворец, а вторая весьма странная, мне даже показалось – вовсе не икона.
   – Вы правы. Это не икона.
   – Простите за вопрос, но почему же она хранится вместе с иконами?
   – Вижу, вы заинтересовались, – старик улыбнулся, – это наша семейная реликвия.
   Я достал пачку сигарет и выбил одну.
   – Может, все-таки попробуете мои?
   – Ну, давайте, попробуем, – Иван Семёнович прикурил от моего огня.
   – Что скажете? Я насчет табака…
   – Баловство.
   – Понимаю, конечно, что трогать чужие вещи нехорошо, но ваша реликвия действительно меня заинтересовала. Я, видите ли, увлечен историей, и мне было бы интересно узнать об этой миниатюре. Например, почему она для вас так ценна?
   – Я сам знаю не так уж много, брат знал больше. Но она действительно помогла нам, и не раз.
   – Расскажите.
   – Хорошо. Кстати, не хотите ли чаю? У меня как раз чайник на печке стоит, как бы не выкипел.
   – Не откажусь, – я улыбнулся, – а что у вас к чаю?
   – Будет мед. Чай с медом – больше пока предложить нечего.
   – Ну, и отлично! Несите…
   Старик поднялся, захватил старый потухший окурок со скамейки, оставленный у беседки таз и направился в сторону летней кухни.
   Опершись локтями о стол, я закрыл лицо руками, помассировал пальцами глаза, лоб и подумал – как интересно складываются события. Еще вчера мы даже не предполагали, что так быстро нападем на след. Сегодня ночью все изменилось. А сейчас за чаем я узнаю, что же произошло на самом деле, и как миниатюра оказалась в этом доме. Впрочем, не факт, что все встанет на свои места – старик сказал, что знает немного. Да и почему одно событие обязательно связано с другим? Может быть, и нет никакой связи, но как-то уж все складно – миниатюра Потемкина в доме, где мы остановились на ночлег. Нет, здесь обязательно должна быть какая-то связь.
   Я посмотрел на часы – начало шестого… День начинается неплохо.

   – У меня чай на травах, – сказал старик, ставя на стол алюминиевый чайник, – простите, но свой чай я завариваю прямо в чайнике.
   Я отнял руки от лица. Кажется, прошло минут десять – пятнадцать. Кроме дымящегося чайника на столе на чистом полотенце стояли две кружки с ложками и керамическое глубокое блюдце с медом. Когда он успел это принести?
   Старик, спустив рукав рубашки, чтобы не обжечься, взял чайник за ручку и разлил чай по кружкам.
   – Здесь мята, донник, чабрец и совсем немного заварки. Я не кладу много заварки – травы лучше. А мед из акации – этого года. Пейте, пробуйте.
   Мне досталась керамическая кружка, со следами вытертого орнамента, старик налил себе в алюминиевую, ложки тоже были алюминиевые.
   – Извините, но другой посуды у меня нет.
   – Не страшно, достаточно и этого.
   Чай действительно был замечательный, особого вкуса. Я сделал глоток и зацепил ложкой мед. Утренний чай с медом – это здорово!
   – Отличный чай, и мед! Спасибо!
   – Ради бога, пейте, если вам нравится.
   – Нет, правда, хороший!
   Мы пили душистый чай с медом в утренней тишине беседки. Было совсем спокойно, по-домашнему, будто и нет войны…
   – Ну, рассказывайте. Вы обещали открыть тайну миниатюры, – напомнил я, набирая очередную ложку меда.
   Старик отодвинул чашку, свернул новую сигарету и закурил, выпустив густое облако дыма.
   – Скоро начнется.
   – Что начнется?
   – Канонада. Обычно в это время все и начинается. Вы как-будто ведете войну по распорядку дня. Ладно… Я говорил, что знаю не так много, как мой брат – лишь в общих чертах, поэтому рассказ будет коротким.
   – Ничего, все равно интересно.
   – Наша семья живет здесь давно. Отец говорил, что наш предок работал на перевозке грузов по Днестру. Этот берег тогда еще был вроде как турецким, но потом, чуть позже, стал русским.
   Переправа здесь была еще при турках. Война войной, а перебраться с одного берега на другой надо… Так вот, мой далекий предок и работал на этой переправе. Жили тогда бедно, да и работа была не из легких – днем и ночью, в любую погоду. На обоих берегах в месте причалов были небольшие домики, где паромщики, обычно, ожидали очередную партию грузов, почту или желающих переправиться. Если желающих было много – работали поочередно.
   Старик налил себе еще чаю и продолжал:
   – В одну из ночей, когда мой прапрадед как раз был на службе, появился казак, сообщивший, что в скором времени ожидается прибытие какого-то важного человека. Прапрадед вместе с тем казаком прождал несколько часов, пока не увидели сигнал фонаря. Погода была – хуже некуда: шел сильный снег, ветер, хотя мороз вроде был не так уж крепок – пару дней как потеплело, словом, лед на реке был слабый, и обычно в такое время переправа была рискованная, но человек был важный, торопился – поэтому перевезти его с берега на берег было необходимо.
   Я весь напрягся в ожидании. Вот повезло, так повезло. Если это Попов – значит, удача!
   – В каком году это было?
   – Точно не знаю… Тогда заканчивалась война с турками. Я мало интересовался этой историей, брат знал больше.
   «Да, – подумал я, – точно! Потемкин был тогда на переговорах, а Ясский мирный договор 1791 года, который закреплял права России на левый берег Днестра, подписали уже без него».
   После смерти светлейшего князя Потемкина переговоры вел граф А. А. Безбородко [66 - Александр Андреевич Безбородко (1747–1799) – святлейший князь, канцлер Российской империи. Русский государственный деятель малороссийского происхождения, руководивший внешней политикой Российской империи после ухода в отставку в 1781 году Никиты Панина.], а подписали договор генерал-поручик Александр Самойлов [67 - Александр Николаевич Самойлов (1744–1814) – граф, племянник Г. А. Потёмкина-Таврического. С 1792 г. – генерал-прокурор Правительствующего сената. Участник русско-турецкой войны 1787–1792 гг. в чине генерал-поручика. Штурмовал Очаков, отличился также при взятии крепостей Каушаны, Килия, Бендеры, Измаил. В 1791 году, после внезапной смерти Г. А. Потёмкина-Таврического, был уполномочен вести переговоры с турками в Яссах до прибытия А. А. Безбородко. Самойлов привёз в Петербург извести е об успешном окончании переговоров и заключении выгодного Ясского мира, чем заслужил высший российский орден – св. Андрея Первозванного и 30 тысяч рублей.], генерал-майор Иосиф де Рибас [68 - Иосиф (Осип) Михайлович Дерибас (исп. José de Ribas y Boyons – 1751–1800) – испанский дворянин, русский военный и государственный деятель. Основатель одесского порта и города Одесса. Участвовал в переговорах о мире с турками и, в качестве депутата, подписал Ясский трактат 29 декабря 1791 года, как генерал-майор и командующий гребной флотилией.]и еще, кажется, статский советник Сергей Лашкарев [69 - Сергей Лазаревич Лашкарёв (1739–1814) – статский советник, генерал-майор. После смерти Г.А.Потемкина-Таврического участвовал в переговорах и подписании Ясского мирного договора в 1791 году. Со стороны России договор подписан Сергеем Лашкаревым (статский советник), Александом Самойловым (генерал-поручик), Иосифом Де Рибас (генерал-майор, командующий гребным флотом).]. Да, точно – он. Хотя, это не принципиально… Не помню – у кого, но я читал, что Попов в январе 1792 года ехал в Петербург к императрице.
   – Продолжайте, интересно…

   – Колоритный старичок, правда? – я даже вздрогнул, так неожиданно прозвучал вопрос.
   – Интересно, – я посмотрел на Сергея Николаевича, который стоял, облокотившись на дверной косяк. Он улыбался. – Неожиданно события развиваются. Кажется, они действительно напали на след амулета.
   – Это так, – Сергей Николаевич оторвался от косяка и зашел на балкон, – дальше – больше.
   – Пожалуй, я почитаю дальше, хорошо?
   – Конечно, а я пока займусь своими делами. Захочешь выпить горячего – чаю или кофе, действуй сам – все на кухне.
   – Хорошо, – я кивнул и продолжил чтение.

   – Да. Так вот, они забрали этого важного человека. Перевезли на левый берег. Я говорил, что лед был слаб, поэтому те, кто его сопровождал, остались на правом берегу до утра, а мой прапрадед, тот важный человек и один из казаков охраны укрылись от непогоды в домике перевозчиков уже на левом берегу. До Дубоссар надо было еще добираться, и другой казак, четвертый, который вместе с прадедом ожидал до этого сигнала на правом берегу, отправился верхом в город за лошадьми.
   – Почему же он не сделал этого раньше?
   – Кажется, они не собирались ночевать в Дубоссарах. Человек тот очень спешил, они должны были поменять коней и продолжать дорогу, но непогода и несчастье спутали все планы.
   – А что случилось?
   – Ну, как сказать?.. Просто тот важный человек что-то потерял. Что-то ценное.
   – Где потерял?
   – Видимо, на правом берегу. Потерю он обнаружил, когда уже были в домике перевозчика. Человек хотел переодеться и не нашел в своем платье этой вещи. Очень расстроился. Очень…
   – А что за вещь?
   – Не знаю, но расстроился очень. Наверняка, что-то ценное. В общем, снег шел всю ночь, утром небо немного просветлело, и он настоял, что надо вернуться на тот берег и искать… Они искали там весь день, до сумерек. Человек обещал хорошую награду тому, кто найдет.
   – Нашли?
   Старик снова затянулся самокруткой и посмотрел на меня, щуря глаза от дыма.
   – Нет, не нашли. Какое там! Я и сейчас думаю, что это было безнадежное занятие. Снегу намело, да и дорога там проезжая. Если мороз слабый – снег с грязью мешается, в общем – гиблое дело. Искать бесполезно. Все равно, что иголку в стоге сена. Но они искали – и не нашли. Искали даже, когда стемнело, при факелах.
   – А на следующий день?
   – Нет. Он очень спешил, как я понимаю – дела не требовали отлагательства. В ночь уехал. А перед отъездом подарил прапрадеду эту миниатюру, в благодарность за участие в поисках и старание. Щедрый человек, а подарок и, правда, царский. Вы внимательно рассмотрели миниатюру?
   – Да, конечно.
   – Заметили там углубления по кругу?
   – Да, я подумал – там были камни.
   – Верно, бриллианты. Как потом оказалось – чистейшей воды. Да, бриллианты…
   Черт возьми! Я задумался. Бриллианты… Судя по размеру углублений, в которых они находились, каждый должен был быть не менее 3–4 карат. 9 камней – это целое состояние! В темноте я не разглядел толком, из какого металла сделана миниатюра. Неужели золото?
   – Если бриллианты, то сама миниатюра тоже, наверное…
   – Конечно. Золото.
   – И вы храните это рядом с иконами?! Открыто?! Не боитесь, что пропадет?
   – Ну, не рядом, а за иконой. Впрочем, в некотором роде, если ценная вещь лежит на видном месте, то ее ценность в глазах вора падает, – старик улыбнулся, – и, кроме того, вам следует рассмотреть ее повнимательнее. Золото скрыто за эмалью, только буквы блестят. Да и не ходят ко мне посторонние, особенно в ту дальнюю комнату – она всегда закрыта – это была комната моего брата. После его ареста я открыл комнату только чтобы вас разместить.
   – Подождите, а разве сотрудники НКВД не проводили обыск?
   – Обыск был, конечно, но миниатюру не нашли.
   – Вы ее спрятали?..
   – Неважно. Просто… не нашли…
   – Но почему сейчас вы вернули ее на место? Неужели не боитесь? Война!..
   – Вообще-то раньше она стояла рядом с иконой. Знаете, это память. А память не должна быть спрятана.
   – Тем не менее, я вам не советую ее афишировать. Время неспокойное, все может быть и… вы ее утратите. Люди встречаются разные. Наш сосед, тот, что расположился в комнате рядом с нашей, например, если бы увидел… Словом, вы бы ее лишились. Спрячьте, как у вас говорят, «от греха подальше».
   – Может быть, вы и правы. Вечером все заберу.
   – Даже без камней миниатюра представляет и историческую, и художественную ценность. Признаться, я не ожидал найти у вас такое. Невероятно! Ну, а что с камнями? Где они?
   – В конце прошлого века в миниатюре оставалось шесть камней. Куда делись еще три, могу только предполагать, но точно не знаю. Что же касается последних шести, то вырученные от продажи четырех камней деньги были частично вложены в долю в паромной переправе, частично – в акции Русского Общества Пароходства, Торговли и Одесской железной дороги (было такое до революции), ну и мое обучение тоже стоило денег.
   Доля в переправе была скрытой. Владелец то ли проигрался, то ли имел какой-то серьезный денежный убыток – точно не знаю, но он нуждался в деньгах. А мы крепко стояли на ногах, и брат решил вложиться в дело. В этом даже есть некая связь – миниатюра получена на переправе, и мы потом, уже спустя много лет вошли в долю с ее владельцем. Условия, на которых была куплена доля, мне неизвестны, но документы, подтверждающие долевое участие, были только у троих – у брата, владельца и нотариуса в Кишиневе. Причину такой скрытности я объяснить не могу, да это и не важно. Доход поступал регулярно. В общем, жили мы неплохо.
   Потом война и революция. Мы потеряли все. За годы революции и гражданской войны власть менялась больше 10 раз. Можете себе представить, каково это было?
   – Но почему вы не уехали в Румынию? Наверное, была такая возможность. Были бы хорошо обеспечены.
   – Брат был уверен, что большевики не удержат власть. Да и потом… оставить дом и землю, где родился ты, жили твои предки – значит, оставить все. Поэтому он не уехал, помогал всем, кто противодействовал большевикам. Организовывал переправы, поставки оружия.
   – И ни разу не был под подозрением?
   – Не могу сказать ничего конкретного – может, и был, но вот дожил до 1941 года. Правда, когда в 1921 году чекисты раскрыли связанную с Заболотным [70 - Атаман антисоветского вооруженного отряда, действовавшего в бывшей Подольской губернии. Петлюровец. Контрреволюционная группа, связанная с Заболотным, была раскрыта органами ЧК в августе 1921 года в Дубоссарах. Отряд совершал вооруженные налеты на советские учреждения, убивал советских работников и красноармейцев. Оружие и боеприпасы отряд получал из-за Днестра, из Бессарабии, оттуда же поступало пополнение. Заболотный в своих действиях имел поддержку и помощь местного населения.], как говорили у нас, «контрреволюционную группу» в Дубоссарах, брат уцелел чудом. Человека, с которым он был связан, убили при задержании, и хотя брат попал под подозрение, никаких фактов против него не нашлось.
   – Так что с пятым бриллиантом?
   – Он ушел на борьбу с советами.
   – А шестой?
   – Это цена моего возвращения домой.
   – Да…
   – Вот я и рассказал все, что знаю. А могу я задать вам вопрос?
   – Конечно, спрашивайте.
   – Судя по форме – вы относитесь к СС. Я слышал, да и видел таких, как вы – они другие. Не знаю, почему я вам открылся и рассказал то, что, наверное, не следовало рассказывать, но мне кажется, вам можно доверять. Вы не такой, как они. Это мое ощущение.
   – Видите ли, наша организация весьма специфична. Как там говорил ваш Дзержинский? ЧК – боевой отряд партии. Вот и мы такие. Только при этом – мы разные внутри организации, и это зависит от тех функций, которые мы исполняем. Не вдаваясь в детали, скажу, что я не столько прямой исполнитель, сколько специалист по истории. Историк, археолог. Впрочем, это не основное мое образование, хотя, именно по причине увлечения историей мне интересна та тема, о которой мы сейчас говорим, и даже больше. Мне было бы интересно побывать на том самом месте, где была переправа, и где, как вы говорите, «важный человек» что-то потерял. Понимаете? Мне просто интересно. Я хочу взглянуть на все своими глазами. Вы мне поможете?
   – Почему – «была»? Переправа на том же месте. Однако мой рассказ вас заинтересовал, я вижу. Показать-то я покажу, но как нас туда пропустят?
   – Это уже моя проблема. Мы с коллегами решим эту задачу, даже сегодня.
   – Сегодня… Не знаю, имеет ли смысл? Ночью была гроза. А там после дождя грязно, не пройти. Хотя, – он задумался, – я покажу, но надо, чтобы было солнце – пусть подсохнет земля. Впрочем, скоро должно все подсохнуть – дождь-то был коротким. Впрочем, там даже в сухую погоду будет непросто.
   – Почему?
   – Сами увидите. На обоих берегах много брошенной и разбитой техники.
   – Да? Налейте мне еще чаю, и, пожалуй, я тоже закурю. Вы интересный собеседник!
   – Ну что вы, просто не с кем поговорить. После ареста брата все от меня отвернулись, знакомые перестали быть знакомыми – страх, да и друзей у меня толком-то и не было. А чаю – это всегда пожалуйста.
   – Иван Семенович, что если мы отправимся к Днестру около 12 часов дня? У вас много дел?
   Я подумал – не стоит проявлять излишнюю настойчивость, будем действовать мягко, спокойно. Интерес к этому делу не должен быть чрезмерным – так, просто любопытство историка. Приедем, посмотрим, а там будет видно. Нам нужна обзорная экскурсия на место переправы. В деталях мы разберемся уже самостоятельно.
   – Так что скажете? – еще раз спросил я, – хочется посмотреть на это место.
   – Дел у меня немного – хозяйство, да вот за птицей присматривать, что еще делать? Можно в полдень. Только наверняка пропуск потребуется.
   – Пропуск, считайте, у нас есть. Значит, по рукам?
   – Хорошо. К полудню буду готов.
   – Вот и отлично! Спасибо за чай! Пойду, пожалуй, посмотрю, как там мои коллеги.
   – Пожалуйста.
   – Мы можем позавтракать в беседке?
   – Конечно. Сейчас приготовлю что-нибудь и накрою на стол.
   – Особенно не старайтесь, что-нибудь простое…
   Я направился к дому.

   6.20 утра, а мои подчиненные все еще спят. Наш сосед тоже пока не проявляет признаков жизни. В доме тихо и пусто.
   Пройдя по скрипящим половицам, я открыл дверь в нашу комнату. Одеяло на окне было настолько плотным, что дневной свет совсем не проникал в комнату, и только тусклый огонек лампадки по-прежнему освещал икону и миниатюру. Ну, надо же, какая удача! Где-то здесь, совсем недалеко находится то, что мы искали, ради чего проделали долгий путь. Этот предмет (а высока доля вероятности, что это именно он – я чувствую) где-то совсем рядом. Надо только его найти…
   Я тронул за плечо Отто – он дернулся, повернул голову и тревожно взглянул на меня:
   – Что случилось?
   – Ничего, все хорошо, поднимайтесь – есть интересная информация.
   – Вы говорили с хозяином?
   – Да. В 12.00 мы едем на переправу.
   Отто сбросил простыню, которой укрывался, и сел на кровати.
   – Предмет здесь?
   – Возможно. Будите Генриха. Я жду вас во дворе. Там, за домом, есть беседка. Приводите себя в порядок и подходите. Позавтракаем. Да, откройте окно – поднимите одеяло – на улице уже светло.
   – А наш сосед?
   – Зачем вам сосед? Вам не хватает его общества?
   – Нет, нет. Я просто спросил. Кстати, который час?
   – Половина седьмого. Будите Генриха, давайте, давайте.
   Я надел китель, взял планшет с картами и вышел из комнаты.

   В беседке хозяйничал старик, накрывая на стол. Свежие овощи и зелень, сливочное масло, овечья брынза, яйца, хлеб, мед и чайник с чаем – наш утренний рацион на 1 августа. Отлично! Если добавить сюда рыбные консервы и колбасу, которую наш заботливый шофер предусмотрительно завернул в пергаментную бумагу – стол будет сервирован на славу!
   – Иван Семенович, вы позавтракаете с нами? – спросил я.
   – Нет, я не завтракаю так рано. Ем ближе к 9 или 10 утра, да и что я буду делать за вашим столом?
   – Перестаньте, я хотел бы познакомить вас со своими спутниками.
   – Думаю, у нас еще будет время сегодня. У меня хозяйство… Кроме того – ваш сосед в 8 утра завтракает – для него тоже надо что-нибудь приготовить. Успеется. Кушайте сами.
   – Хорошо. Спасибо, – я отломил кусочек брынзы и положил его в рот. С зеленью будет в самый раз.
   Пока Отто и Генрих умывались, я приготовил себе бутерброд с маслом, положил на него ломтик брынзы, отрезал половинку помидора и, наблюдая за ними, принялся за еду. Яйца оказались сваренными вкрутую, и все это вместе со свежим зеленым луком и веточками укропа отлично гармонировало с моим приподнятым настроением, установившейся хорошей погодой и с предчувствием удачи, которая ожидала нас на том берегу Днестра.
   – Отто, принесите колбасу, она, кажется, в вещмешке у двери!
   Отто кивнул, вытираясь полотенцем.
   Все у нас получится…
//-- *** --//
   Генрих и Отто подошли, когда я разбивал о столешницу третье яйцо.
   – Ну, что, коллеги, хорошие новости! Мы, кажется, напали на след амулета. Присаживайтесь – расскажу, что мне удалось узнать.
   Пока мы завтракали, я рассказал все, что услышал часом ранее от нашего хозяина, и видел, как с каждым интересным моментом в этой истории у моих слушателей загораются глаза.
   Закончив завтракать и дождавшись, пока хозяин уберет со стола, я расстелил карту, и мы вместе еще раз осмотрели место переправы. Действительно, оно во многом было выбрано очень удачно – дорога, ведущая к самому берегу, южнее – Реут, впадающий в Днестр, и на левом берегу – продолжение дороги к центральной части города, а далее – на основную дорогу – в сторону Киева. Южнее, у самого устья Реута была еще одна переправа, но она отпадала сразу – во-первых, рядом не было дороги к берегу, во-вторых, она фактически связывала Реут с окраиной города. Вероятно, там был грузовой паром – переправляли то, что спускали по Реуту. Попову в 1792 году там явно нечего было делать.
   Пока мы, допивая чай, рассматривали карту, появился наш шофер, попавший с машиной на этот берег только под утро, вместе с дивизионными подразделениями. Отто дал ему необходимые указания по подготовке к поездке, предварительно разрешив привести себя в порядок после дороги и перекусить. Мы не намеревались брать с собой какой-либо багаж, кроме личных вещей и саквояжа Генриха, с которым он в поездках практически не расставался. У водителя в машине всегда была лопата, что же касается миноискателя, то предполагалось получить его через лейтенанта Граубе. С ним же можно было решить вопрос по саперам и автоматическому оружию.
   Пока Отто вместе с водителем занимались подготовкой нашего похода, мы с Генрихом решили нанести визит Граубе, а затем и в комендатуру зайти, чтобы согласовать наши действия и заручиться поддержкой на обоих берегах Днестра в месте предполагаемой переправы Попова.
   Я стоял у калитки, жевал свежесломленную веточку вишни, когда на пороге появился Дрексель с полотенцем.
   – Доброе утро, Эрих! Вы уже куда-то собрались в такую рань?
   – Доброе утро, Макс. Дела, знаете ли… Надо спешить. Не подскажете, где здесь комендатура?
   – Вы говорите по-румынски?
   – Почему по-румынски?
   – Нашей комендатуры здесь нет.
   – Не понял. А в чем дело? Мы же взяли этот городок!
   – Оставьте, Эрих, разве вы не в курсе, что территория до Буга обещана румынам? Это их юрисдикция, так сказать. Пока не официально, но они уже чувствуют себя здесь хозяевами.
   Это несколько озадачило меня. Решать вопросы с румынами – к этому я не был готов. Наверное, мы без проблем получили бы пропуск, но лишние разговоры и объяснения не входили в наши планы.
   – Если хотите, можем пойти вместе – я все равно должен с ними встретиться сегодня утром. Подождете немного?
   – Спасибо, у меня мало времени – думаю, мы как-нибудь решим вопрос с лейтенантом Граубе.
   – Это тоже вариант, если решение вопроса в рамках его компетенции. Впрочем, наша с вами структура всегда имела карт-бланш. Думаю – все получится. Если что – найдете меня у румын. Граубе покажет. До обеда я буду там. Ну, а потом – назад, в Могилев-Подольский. Так что, до обеда я к вашим услугам. Мы еще увидимся?
   – Сложно сказать – у нас весь день в разъездах.
   – Ну, что же, приятно было познакомиться, и удачи вам в ваших делах!
   – Спасибо!
   Дрексель улыбнулся, мы обменялись рукопожатием, я вышел на улицу, а наш сосед направился к умывальнику.
   Если мы нагрянем к Граубе в 8 утра, думаю, он будет на месте, тем более что вчера был разговор о том, чтобы встретиться утром. Правда, договаривались на 10 часов…
   Наша машина стояла в тени деревьев, и водитель, как обычно, ковырялся в моторе. Рядом курили два мотоциклиста, те самые, что должны сопровождать нас как охранение. Они перебрасывались фразами, что-то насчет ремонта, водитель показал мотоциклистам грязные от масла руки, оголенные по локоть, и один из них помог ему прикурить. Опять несколько приглушенных фраз – все трое рассмеялись. Я вдруг поймал себя на мысли, что не знаю, как зовут нашего водителя. Кажется, он представлялся, еще там, в Румынии, но я не придал этому значения.
   – Как его зовут? – негромко спросил я у Генриха, весело сбежавшего по ступенькам и выскочившего ко мне за калитку.
   – Водителя? Кажется, Пауль. Я как-то не акцентировал внимания на его имени. А что?
   – Нет, ничего. Просто вдруг поймал себя на мысли, что не знаю…
   – Да, Пауль. Точно – Пауль. Ну, что, мы идем?
   – Идем к Граубе. Дрексель сказал, что здесь нет нашей комендатуры. Поэтому нам нужен Граубе – с ним, я думаю, и решим все вопросы.
   – Я готов, – сказал Генрих, – пойдемте.
   Мы подошли к машине, и оба мотоциклиста вытянулись, приветствуя нас. Водитель, копаясь в моторе, продолжал рассказывать что-то веселое. Я кивком ответил на приветствие и уточнил, который из домов занимает лейтенант. И, правда, это был соседний дом, в сторону реки. Остановив мотоциклиста, пожелавшего, было, сопровождать нас, мы направились к дому Граубе.
   Когда мы входили в комнату, лейтенант вместе с унтерофицером, склонившись над картой, обсуждали планы на день. Услышав скрип открывающейся двери, Граубе оторвался от карты и взглянул на нас. Унтерофицер принял стойку смирно, а Граубе, выпрямившись, отдал честь по-армейски.
   – Граубе, нам нужна ваша помощь, – я подошел к столу и мельком взглянул на карту. Это была русская пятисотметровка, испещренная тактическими знаками, с секторами, заштрихованными различным и цветами, с надписями карандашом. Я увидел наш участок – тот, куда мы собирались в полдень.
   – Да, господин штурмбанфюрер?..
   – Нам необходимо попасть на эту переправу, – я взял в руки карандаш, лежавший на карте, и указал место, – это возможно?
   – Конечно, господин штурмбанфюрер. Когда?
   – Мы должны быть там к часу дня. Нас будет пятеро – мы втроем, шофер и хозяин дома, в котором мы остановились. Скорее всего, нам всем, кроме водителя, необходимо будет переправиться на правый берег. Затем, через некоторое время, вернуться обратно. Это сложно?
   – Не думаю, что сложно, скорее, опасно. Русские периодически бомбят и совершают налеты на колонны, двигающиеся к реке.
   – Понятно. У старика будут сложности с перемещением с берега на берег?
   – У вас же есть пропуск, этого достаточно. Мотоциклисты будут вас сопровождать. Если необходимо, я готов отправиться вместе с вами.
   – Нет, благодарю, старик сам все покажет. Мотоциклистов будет достаточно.
   – Хорошо, распоряжусь, чтобы подготовили лодку.
   – Спасибо.
   – Охрана переправы с нашей стороны находится вот здесь, – Граубе указал на отрезок дороги, выходящей на левый берег Днестра. – Здесь сады, там же будет офицер, который поможет вам пересечь реку. Найдете его здесь, – Граубе слегка постучал пальцем по красной отметке, чуть правее дороги. – Здесь у русских была огневая точка. Он должен быть недалеко от нее – в садах.
   – Я сообщу вашему командованию о помощи, которую вы нам оказали. Вы действительно очень нам помогли, – добавил я уже неофициальным тоном, – это так.
   – Вы отдохнули?
   – Вполне. Хозяин дома действительно весьма интересный и гостеприимный человек. Полностью соответствует вашей характеристике.
   – Отлично!
   – Кстати, мне нужен будет сапер, из ваших, в полном снаряжении. На все время нашего пребывания на правом берегу. Он вернется вместе с нами.
   Граубе повернулся к унтерофицеру.
   – Кто у вас свободен? Шнитке свободен? Давайте его к 12.00 к дому штурмбанфюрера – это следующий дом вверх по улице.
   – Слушаюсь, господин лейтенант!
   – Пусть возьмет с собой все для разминирования. Я вас правильно понял? – Граубе посмотрел на меня.
   – Совершенно верно. Возможно, придется поработать.
   – Это уже сложнее. Берег бомбили и бомбят. Много металла, брошенная техника. Будет много ложных сигналов.
   – Он нам нужен, скорее, для подстраховки.
   – Хорошо. Понятно. В 12 часов он будет возле вашей машины.
   – Еще раз благодарю вас. Да, вот еще что, нам потребуются три автомата. На время поездки. Это возможно?
   – У нас, в основном, карабины, но, думаю, решаемо. Оружие принесут к машине. Вас это устроит?
   – Вполне. Передайте автоматы водителю.
   Мы вышли на крыльцо. Солнце уже светило в полную силу, и день обещал быть по-настоящему хорошим.

   Мотоциклисты по-прежнему перешучивались с нашим водителем, который, уже закончив возиться с мотором, вытирал руки тряпкой.
   – Хотел спросить, – Генрих остановился, прикуривая, – почему вы все же уверены, что это был Попов? Потемкин умер в 1791 осенью, а история, рассказанная стариком, произошла зимой…
   – Зовите Отто, если он отдал все распоряжения по поездке. Жду вас в беседке. Там и поговорим.
   В огороде старик копал картошку и складывал ее в ведро.
   – Иван Семенович! Вопрос с нашей поездкой решен.
   – Хорошо.
   – Дрексель ушел?
   – Кто такой Дрексель? – старик поднял голову.
   – Ваш постоялец, из соседней с нами комнаты.
   – Недавно позавтракал, – старик продолжал копать.
   – Я распоряжусь, чтобы вам выделили продукты. Если каждого постояльца кормить из собственных запасов, то к зиме ничего не останется.
   – Это было бы неплохо, – сказал старик, не отрываясь от работы.
   Я подумал, что надо сказать об этом Дрекселю. Он идет к румынам, а здесь их территория. Пусть обеспечат старика пайком и запасом продуктов на случай новых постояльцев. Тем более что они нам его сами рекомендовали.
   Дрексель застегивал портупею, когда я постучал в его комнату.
   – Это вы, Отто? А я уже думал, мы не увидимся.
   – Послушайте, Макс, я прошу вас настоятельно потребовать у румын обеспечить нашего хозяина дома пайком и продуктами. Не мы последние… Старик не должен тратить свои запасы на постояльцев.
   – Почему вы так о нем беспокоитесь?
   – Он мне нужен. Сделайте то, о чем я вас прошу.
   – Хорошо.
   – В следующий раз, когда вы будете здесь, вас встретят так же гостеприимно и накормят так же сытно, как и сейчас. На добро надо отвечать добром.
   – Не уверен, что в следующий раз я остановлюсь в этом доме.
   – Вас что-то не устраивает?
   – Да нет, просто этот квартал отведен под еврейское гетто. Поэтому, ни жить, ни останавливаться на постой даже на ночь я здесь не буду.
   – Гетто?
   – Ну, да. Есть распоряжение полковника Добричану [71 - Полковник Л.Добричану (рум. Col. L.Dobricianu) – в 1941 г. румынский префект Дубоссарского уезда.] об организации гетто, определен район, и эта улица попадает в него. Работы уже ведутся. Тем не менее, я поговорю с румынами.
   – У старика должен быть паек. Вы меня понимаете?
   – Конечно, сделаю все возможное.
   – Надеюсь на вас.
   – Я сообщу о результате Граубе – он передаст вам.
   – Договорились. Еще раз – удачи!
   – И вам.

   Отложив последнюю напечатанную страницу, я задумался. Черт возьми! Неужели они его найдут? Так вот, случайно?..
   Моя чашка была наполовину пуста и остыла. Горячий кофе лучше холодного. Направляясь на кухню, я мельком увидел, что дверь в библиотеку приоткрыта, и из нее, и через матовое стекло падает мягкий желтый свет.
   Чайник был полон на четверть. Долив воды, я поставил его на огонь и направился в комнату к Сергею Николаевичу.
   Он сидел за столом, читал с экрана, делал пометки в тетради.
   – Можно? – я остановился на пороге.
   – Заходи, – оторвавшись от экрана, он повернулся ко мне, – я тут читаю продолжение. Ты был в Дубоссарах?
   – Один раз, в детстве. А сейчас, хоть каждый раз проезжаю мимо, но больше не заглядывал. Вообще, интересно было бы съездить. Люблю пройтись по улицам, которые почти не изменились за долгие годы. Вообще, интересно было бы пройти тем же путем, по которому двигался Эрих, но там, где они переправлялись, берег, вероятно, притоплен – сейчас где-то рядом дамба. В шестидесятых годах построили плотину – получилось большое водохранилище.
   – Там сейчас тепло? – он снял очки и положил их на стол.
   – Думаю – да. Конечно, не лето еще, но достаточно комфортно. Если поеду, то в этот раз непременно загляну. Как думаете, что если проехать тем же маршрутом, что и немецкая группа от румынской границы и до Днестра? Просто интересно. Взглянуть на все другими глазами. У меня иногда такое бывает – как бы «проваливаешься» во времени, и вроде как все вокруг современное, привычное, но в то же время ты сам в другом мире и смотришь на все по-другому. Будто, находясь в своей оболочке. Для этого надо погрузиться в мир чужих воспоминаний, документов, представить себя на их месте. Очень интересные ощущения.
   – Да, представляю.
   – Ну, что там? Что дальше?
   – Ты про документы?
   – Да.
   – Не спеши, – он усмехнулся, – несколько дней – и ты получишь перевод. Слушай, у тебя же ноутбук с собой? Я видел – ты с портфелем.
   – Да. Он всегда со мной.
   – Давай-ка перебрось мне по дневнику все, что касается 1941 года. Я на следующей неделе должен на две недели отъехать на лечение, поэтому постараюсь максимум подготовить до отъезда. Не против? Перевод отправлю по почте, чтобы не задерживать тебя. Что скажешь?
   – Конечно, согласен. А что с деньгами?
   – В смысле оплаты?
   – Именно.
   – Ну, это потом, когда вернусь. Я позвоню тебе.
   – Договорились, – я вышел в коридор за портфелем.
   На кухне, перебросив оставшиеся страницы на флэшку, я выключил начавший свистеть чайник и приготовил себе новую порцию кофе.
   – Сергей Николаевич! Чай будете? – я замер с чайником в руках, ожидая ответа.
   – Давай, там есть в заварочнике. Чашка в шкафу. Положи кусочек сахара.
   – Ладно.
   С двумя кружками в руках, осторожно, чтобы случайно не расплескать, я вернулся в библиотеку. Поставив кружку с чаем на указанное Сергеем Николаевичем место, достал флэшку с остатками документов.
   – Отлично, – он перегнал всю информацию с флэшки на жесткий диск своего компьютера.
   – Есть у вас почитать что-нибудь интересное?
   – Почитать? – он задумался, – а что бы ты хотел?..
   – Ну, конечно, не из раритетов. Помню условие – читать их только здесь.
   – Ладно, – Сергей Николаевич присел у одного из шкафов и, пробежав пальцами по корешкам, достал книгу, – пожалуй, вот эта. Как раз в тему.
   – Как называется? – я попытался прочитать название.
   Не ответив, он раскрыл ее на одной из закладок.
   – Я ее недавно перечитывал, кстати, в связи с нашим переводом. Думаю, тебе будет интересно. Вот, слушай:
   «К сказанному князь Чултун Бейли добавил от себя:
   – Это царство называется Агарти. Оно тянется под землей по всей планете. Я сам слышал, как просвещенный китайский лама рассказывал богдыхану, что в Америке живет в пещерах древний народ, укрывшийся в свое время под землей. И сейчас порой обнаруживают следы их былого среди нас существования. Правители этих народов ныне подчиняются Царю Мира, владыке всех подземных пространств. Ничего необычного в этом нет. Известно, что на месте двух великих океанов – восточного и западного – прежде располагались два континента. Они опустились под воду, но люди успели уйти в подземное царство. В глубоких пещерах существует особое свечение, позволяющее даже выращивать овощи и злаки, люди живут там долго и не знают болезней. В подземном царстве обитает множество разных народов и племен. Однажды старик-брахман из Непала, исполняя волю богов, отправился в Сиам, бывшее владение Чингисхана; там он повстречал рыбака, который потребовал, чтобы брахман сел в лодку и вышел с ним в море. На третий день плавания они достигли острова, у жителей которого было во рту по два языка – каждый употреблялся для определенного наречия. Островитяне показали брахману диковинных животных – одноглазую черепаху на шестидесяти лапках, огромных змей с нежнейшим мясом и ручных острозубых птиц, приносящих хозяевам рыбу. Жители поведали гостю, что прежде они жили в подземном царстве и рассказали кое-что о нем».
   Сергей Николаевич закрыл книгу и взглянул на меня поверх очков. Я посмотрел на обложку – Фердинанд Оссендовский «И звери, и люди, и боги».
   – Держи, – он протянул мне книгу, – ну, что, ты уже домой?
   – Да, уже надо бы, – я положил книгу на портфель и стал одеваться.
   Сергей Николаевич стоял в дверях библиотеки, наблюдая за моими сборами.
   – У тебя есть электронная почта?
   – Странный вопрос – вы же мне писали!
   – У тебя один ящик? Только один?
   – Нет. Несколько.
   – Есть ящик, которым ты не пользовался?
   – Есть такой. Я даже толком не помню пароль, но это не проблема. А в чем дело?
   – Напиши мне его, – он зашел в библиотеку, принес карандаш и бумагу, – пиши здесь.
   Пожав плечами, я написал адрес. В ответ он достал из кармана листок бумаги и передал мне.
   – Если вдруг нужна будет закрытая переписка – вот мой адрес.
   – Это напоминает мне игры в разведчиков.
   – Ничего, пусть тебе это напоминает что угодно, но это запасной вариант. А вдруг!
   – Ладно.
   – Ты проверяй его, – он указал на сложенный листок, – раза три в неделю и, главное, не пиши его в почтовую программу – входи через новую страничку, или как там у вас называется?
   – Браузер? – я положил листок с адресом между страниц книги.
   – Да, точно. Браузер. Заходи через браузер и потом стирай историю посещений.
   – Ладно.
   – Ну, спокойной ночи, на следующей неделе созвонимся.
   Мы обменялись рукопожатием, и я вышел в коридор.

Эпизод 10. Переправа

   Во вторник я позвонил Сергею Николаевичу и впервые за все время нашего знакомства услышал: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Странно… Хотя… Возможно, он в метро, впрочем, на многих станциях мобильные сети доступны. Несколько последующих моих звонков не принесли результата – звучала все та же фраза, и я решил оставить это занятие на вечер.
   Вечером, уже по пути домой, я снова сделал попытку дозвониться, но она оказалась неудачной. Это вызвало у меня теперь уже некоторое беспокойство, однако, подумав, что у любого человека могут быть свои дела, требующие отключения телефона, я решил позвонить на следующий день.
   Однако и в среду все попытки были безуспешны.
   К четвергу у меня появилось предположение, что что-то произошло, но – что именно, по-прежнему было непонятно, и тогда в субботу я решил навестить Сергея Николаевича. Чтобы наверняка застать его дома, это надо сделать пораньше. Скажем, часам к восьми утра. В это время он должен еще спать. Пенсионер, как-никак. Во всяком случае, так мне казалось…
   Утро субботы – это улицы Москвы, на которых транспорта значительно меньше, чем в другие дни. С потеплением народ в пятницу вечером массово уезжает на дачи, а кто не успел – отправляются туда в субботу. Если едут, в основном, из города, то я, наоборот, въезжал, и поэтому не испытывал серьезных затруднений на дорогах, даже при наличии нескольких участков ремонтных работ, где в последнее время скапливаются достаточно серьезные пробки.
   Примерно к восьми утра я был в районе Фрунзенской. Поставив возле дома машину, я посмотрел на окна квартиры в надежде увидеть Сергея Николаевича либо на кухне, либо на балконе, хотя совершенно не верил в такую случайность. Недельное молчание было явно не к добру, и следующим действием стала попытка вызвать его через домофон, но тот, вероятно, был сломан или отключен и признаков жизни не подавал. Дверь в подъезд была заперта, а на стенде, за стеклом в деревянной рамке с маленьким висячим замочком, было написано, что «с 3 по 6 мая в доме будут производиться профилактические работы по ремонту домофонов и подключению всех желающих, ранее не подключившихся к этой услуге». Что и следовало ожидать… Ну, точно говорят: «не понос – так золотуха». И как теперь попасть внутрь?
   Безрезультатно, в надежде, что кто-то выйдет, я прождал на лавочке у двери около получаса. Наконец, терпение мое лопнуло, я снова подошел к ней, подергал за ручку, постучал ногой, прислушался, но ничего не услышал. В сердцах я резко, сильно рванул ее на себя, и она вдруг поддалась, со щелчком открылась, представив моему взору потертые мраморные ступени, драного бело-серого кота, застывшего от неожиданности с повернутой в мою сторону головой и подрагивающим от напряжения хвостом.
   С первым же моим движением кот ускользнул под лестницу. Поднявшись на нужный этаж, я нажал на кнопку звонка. Он не подавал признаков жизни, как и в прошлый раз. Тогда я постучал – сначала спокойно, потом, через некоторое время – сильнее, но в квартире по-прежнему никто не отвечал. Постояв немного, я достал телефон, и в который уже раз набрал номер моего переводчика. Переливающийся характерный сигнал и ставшая привычной фраза о «находившемся вне зоны действия абоненте» были вполне ожидаемы. Сергей Николаевич пропал… Его не было дома. Телефон не работал. Стукнув в дверь еще пару раз напоследок, я, озадаченный таким поворотом событий, отправился восвояси.

   В течение следующей недели попытки выйти на связь с Сергеем Николаевичем результата не принесли.
   К исходу 20-го дня молчания, я, привыкший к еженедельному чтению новых страниц дневника Эриха, решился на контакт с Александром Кунцем:

   Александр, здравствуйте!
   Возвращаясь к моему запросу относительно перевода немецких документов времен второй мировой войны, подтверждаю согласие с предложенными вами в последнем письме условиями.
   Если они остались неизменными, и вы готовы приступить к переводу, прошу подтвердить ответным письмом в мой адрес ваше согласие.
   С уважением,
   Игорь.

   Письмо было отослано в субботу после обеда, и в тот же день к вечеру был получен следующий ответ:

   Здравствуйте, Игорь!
   Я по-прежнему готов приступить к работе в любое удобное для вас время.
   Условия прежние – стоимость 1 (одной) печатной страницы, в соответствии с вашим ранее присланным образцом – 7 (семь) долларов США.
   Оплата – 50 % аванс на указанный мной счет, остальное – по факту готовности.
   Половину материала высылаю немедленно после перевода в счет выданного мне аванса, вы оплачиваете оставшиеся 50 % стоимости, после чего я отправляю на ваш адрес оставшуюся половину от переданного мне для перевода объема текста.
   Если такие условия вас устраивают, пришлите материалы как ответ на это письмо, и я отправлю вам данные для проведения платежей в мой адрес.
   Вы оплачиваете после этого 50 % аванса.
   Далее – по предложенной схеме.
   Жду вашего окончательного решения.
   С уважением,
   Александр.

   Не раздумывая, я собрал в архив 10 страниц дневника, из переданных Сергею Николаевичу три недели назад при нашей последней встрече, и отправил письмо.
   Действительно, хоть в моей душе и жило зерно сомнения относительно невесть откуда взявшегося Александра, однако, эти мысли я загасил обидой на пропавшего невесть куда моего переводчика, хотя вполне допускал, что что-то могло случиться.
   Конечно, как всякий нетерпеливый человек, я ожидал немедленного ответа. Ну, может, не немедленного, но скорого, в тот же вечер. Однако его не последовало. Прождав у компьютера до часа ночи и периодически проверяя почту, я натыкался лишь на различный спам и подборки новостей. Письма с данными для платежей не было.
   Утром, проснувшись для воскресного дня ранее обычного, я опять проверил почту и не нашел никаких изменений. После легкого завтрака и последовавшего за ним перекура, я решил снова навестить квартиру Сергея Николаевича и попытаться все же выяснить, где он, а если что-то с ним случилось, то – что?
   Чтобы добраться до места, мне потребовалось что-то около получаса, после чего, припарковав машину, я направился к знакомому подъезду.
   Домофон на этот раз был исправен, но, тем не менее, на мои вызовы никто не отвечал. Я уже, было, собрался уходить, но тут в голову пришла мысль попробовать побеспокоить соседей, ведь они могли знать, что произошло. Вернувшись к домофону, я набрал по очереди номера соседних квартир… Наконец, послышался ответ.
   – Да? – голос, судя по всему, принадлежал женщине преклонных лет.
   – Здравствуйте, – я наклонился поближе к микрофону, – скажите, могу ли я услышать Сергея Николаевича?
   – Здесь такого нет, вы ошиблись.
   – Подождите, речь идет о вашем соседе.
   – Молодой человек, я знаю, кто такой Сергей Николаевич – его нет!
   – Понимаете, мы должны были встретиться, договаривались о встрече, но я не могу до него дозвониться.
   – И чем я могу помочь? – в голосе сквозило раздражение.
   – Может быть, вы его видели?
   – Нет. Я не видела. Как я могу его видеть, если он на лечении?
   – Извините, спасибо, – на противоположном конце повесили трубку, а я вдруг вспомнил, что, да, при последней встрече разговор о лечении действительно был.
   Вот я тормоз! Он же говорил, что уедет на пару недель, а я поторопился с этим Кунцем, отослав ему документы на перевод и подтвердив свое согласие! Не мог подождать!.. Впрочем, мы с Сергеем Николаевичем должны были встретиться еще до отъезда… Кроме того, он должен был уехать на две недели, а прошел уже почти месяц.
   Чувствуя себя виноватым в том, что, опережая события, пошел на сторонний контакт, в то же время я пытался оправдаться сам перед собой внезапным исчезновением моего старшего товарища и его более чем трехнедельным отсутствием. Наверняка что-то произошло – подобное молчание и исчезновение совершенно на него не похожи. В связи с новыми обстоятельствами я решил завершить перевод отосланных Кунцу фрагментов, оплатить их в соответствии с нашими с ним договоренностями и приостановить работу с новыми материалами до выяснения обстоятельств с пропавшим Сергеем Николаевичем.
   Вечером на почту, наконец, пришли данные для платежа, и я, не откладывая дела в долгий ящик, оплатил 50 % всей стоимости перевода.
   В четверг к новому письму от Кунца был приложен файл, открыв который, я смог прочитать продолжение истории Эриха Эйке:

   Я вышел из комнаты озадаченный. Гетто… Я об этом не подумал. Но, иначе, зачем Дрексель приезжал сюда? Беспокойная будет жизнь у нашего хозяина, пока в городе не разберутся с евреями. Ну, ничего, главное, чтобы он был обеспечен продуктами, для румын он «свой» – как-нибудь все образуется.
   Генрих и Отто уже сидели в беседке, рассматривая карту района Дубоссар.
   – Итак, коллеги, – я расположился напротив, – вот что мы имеем. Большая часть того, что я расскажу, подтверждена документально, часть из этих документов вы имели возможность видеть. Те же моменты, которые не отражены в документах, являются моим предположением, а сейчас они, как мне кажется, находят подтверждение. Возможно, вы услышите что-то новое, то, о чем я раньше не упоминал, поверьте – я не хотел скрывать от вас какие-либо факты…
   Итак, 24 июля 1791 года Потемкин, расстроенный романом своей морганатической жены, императрицы Екатерины Великой с графом Зубовым и возрастающим его влиянием на Екатерину, возвращается в Яссы для переговоров с турками. Позиции России в этих переговорах сильны, как и аргументы для того, чтобы заключить выгодный для империи мир. Победы следуют одна за другой, и Турция теряет зоны влияния – границы османской империи сокращаются.
   Здесь следует сделать ремарку.
   Результатом первой войны Екатерины II с турками стал Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 года, который не только дал России право на новые территории, но и обеспечил возможность держать флот в Черном море с выходом в проливы. Потемкин, продолживший завоевания России и ставший фаворитом императрицы, поставил перед собой поистине грандиозную цель – изгнать Турцию из Европы. И, как вам известно, успех сопутствовал ему. Освобождение христианских народов от турецкого господства – это лишь половина, если не малая часть того, что замышлял князь. И если бы не его смерть – кто знает, как бы выглядела карта континента сейчас. Впрочем, действительной целью Потемкина, да и Екатерины, была реализация так называемого «Греческого проекта» – не только ликвидация турецких владений в Европе, но и захват Константинополя, построение на обломках европейской Турции нового государства – восстановленной византийской империи, править которой должен был внук Екатерины, специально для этого названный при рождении, в апреле 1779 года, Константином – в честь основателя византийской империи – Константина Великого и ее последнего императора – Константина Палеолога.
   Этот факт имеет подтверждение в записках английского посланника при дворе Екатерины, лорда Мальмсбери [72 - Джеймс Харрис граф Мальмсбери (англ. James Harris, 1st Earl of Malmesbury, 1746–1820) – английский дипломат. С 1778 по 1783 год был британским посланником при дворе императрицы Екатерины Второй. Отдельные заметки и корреспонденция Мальмсбери публиковалась в журнале «Русский архив», издававшийся с 1863 по 1917 годы.], который упоминает, что императрица после рождения второго внука Константина Павловича в кругу близких друзей говорила о намечаемом возведении его на престол новой Византии. При рождении внука Екатерины греки, присутствовавшие на празднествах, устроенных Потемкиным, славили новорожденного Константина как своего будущего императора. С самого рождения Константина окружали греки, кормилицей великого князя тоже была гречанка – все для того, чтобы будущий император владел языком народа своей империи.
   С новой русско-турецкой войной в сентябре 1787 года императрица приняла решение оставить независимость Молдавии и Валахии, чтобы впоследствии объединить их в единое государство – Дакию, которое затем войдет в новую империю. «Пусть турки идут, куда хотят. Греки могут составить империю для Константина Павловича», – так сказала императрица в июле 1788 года, и это есть у Храповицкого [73 - Александр Васильевич Храповицкий (1749–1801) – сенатор, кабинет-секретарь императрицы Екатерины Второй. Автор «Памятных записок».]. Возможно, слова императрицы были более жесткими или грубыми, если хотите, особенно если учесть ее нрав, но у нас есть именно такой вариант их изложения.
   Силами двух армий, одной на театре военных действий в Бессарабии, Валахии и Молдавии, другой – в Новороссии, в течение последующих двух лет было одержано несколько блестящих побед, заставивших противника оставить значительную часть территории и запросить мира. Что интересно, Потемкина называют и главным виновником, и героем этой войны.
   Но, вернемся к нашему герою.
   Не могу утверждать однозначно, что являлось причиной внезапной болезни князя. Здесь есть несколько предположений, в числе которых присутствует и «турецкий след». Упоминают также и Зубова [74 - Зубов Платон Александрович (1767–1822) – последний из фаворитов императрицы Екатерины Второй. Приобрел максимальное влияние после смерти Г.А.Потемкина (предидущий фаворит императрицы). Светлейший князь, генерал-фельдцейхмейстер, над фортификациями генеральный директор, главноначальствующий флотом Черноморским, Вознесенскою легкою конницею и Черноморским казачьим войском, генерал от инфантерии, генерал-адъютант, шеф Кавалергардского корпуса, Екатеринославский, Вознесенский и Таврический генерал-губернатор, член Государственной Военной Коллегии, почетный благотворитель Императорского воспитательного дома и почетный любитель Академии Художеств, русский государственный деятель. Интриган, всячески пытался подорвать доверие и благоволение императрицы к Г.А.Потемкину. Карьера П.А.Зубова закончилась со смертью Екатерины Второй (1796).], как одного из виновников. В обоих случаях версия – отравление. Что стояло за этим вероятным отравлением – желание остановить противника (для турок), или убрать конкурента (для Зубова), в любом случае это было выгодно как первым, так и второму. Возможно, как вариант, причиной смерти Потемкина было желание Зубова завладеть амулетом. Эта «многоходовая операция», скажем так, не удалась, если мое предположение о желании Зубова верное. Но об этом позже.
   Вернемся в 1791 год. Причиной долгих переговоров с турками было не столько желание заключить выгодный мир, он уже был, можно сказать, у России в «кармане», как желание не прекращать войны. Да! Именно так! Потемкин шел к своей цели и не желал останавливаться. Впрочем, Екатерина – тоже. До конца своей жизни она искала повод для новых русско-турецких войн, как, впрочем, и союзников в войне с турками.
   После возвращения из Петербурга, Потемкин был задумчив и, по воспоминаниям членов его свиты, жаловался на слабость, болезненное состояние, упадок духа, что было ему крайне несвойственно. Болезненное состояние вскоре усугубилось, начались приступы, ухудшения сменялись временными улучшениями, но последующие приступы были сильнее и продолжительнее предыдущих. Это сопровождалось резкой сменой настроения. В конце концов, чем все закончилось – нам известно. Следите за временным периодом. Потемкин прибыл в Петербург в феврале без признаков болезни, оставил столицу в июле, в августе болезнь начала проявляться сильнее и чаще, в октябре он умер. Версия отравления вполне вероятна. Я подчеркиваю – вероятна, но не утверждаю это. Во время пребывания в столице он посещал различные мероприятия, непременным участником которых вместе с императрицей был также Зубов. Кстати, версия об отравлении присутствует в воспоминаниях современников князя. И Зубов там фигурирует. Хочу отметить, что накануне отъезда Потемкин ужинал в компании Зубова и других гостей, которых последний пригласил на проводы князя. Потемкин умер в начале октября. В тот же день в Петербурге умер банкир императрицы барон Зюдерланд, присутствовавший на проводах Потемкина и сидевший рядом с ним. Причем, симптомы болезни обоих были сходны. Интересный факт, не так ли? Это еще одна причина говорить о вероятном отравлении медленно действующим ядом.
   В заключении о смерти говорится, что Потемкин умер от перемежающейся лихорадки (проще – малярии). В результате вскрытия было установлено, что печень увеличена, присутствовало разлитие желчи. По утверждению врачей, никаких признаков отравления не обнаружилось. Симптомы, описываемые современниками, да и сама местность действительно подходят для малярии. Однако смерть для этой болезни наступила как-то слишком быстро. Князь принимал лекарства, конечно, не регулярно, но даже при отсутствии лечения недуг обычно длится 2–3 года. В качестве аргумента отмечу, что столь скорая смерть, даже при заражении тропической малярией, маловероятна, а, согласитесь, Яссы – не тропики, и малярия здесь другая. Так что, вполне возможно, диагноз был ошибочным при сходных с малярией симптомах, а анализ крови тогда еще не умели делать.
   Продолжим…
   Все время ухудшения состояния князя и вплоть до самой его смерти рядом были его приближенные, о которых мы знаем.
   Мы обсуждали версию о вероятной судьбе предмета – нет смысла ее повторять. То, что случилось сегодня ночью, а именно, находка миниатюры и история, рассказанная хозяином этого дома, дают право на следующий предполагаемый вариант развития событий.
   Известно, что 12 января 1792 года Попов прибыл в Петербург и привез императрице письма – ее переписку с Потемкиным. Возможно, были еще какие-то личные вещи, однако, об этом не упоминается. События, о которых рассказал мне старик, происходили зимой, по окончании русско-турецкой войны, предположительно после заключения мира в 1791 году, а значит, январь 1792 года вполне подходит. Предполагаю, что человеком, сделавшим подарок, был именно Попов. Почему? Да потому, что это миниатюра с портретом Потемкина. Подарить ее мог только обеспеченный человек, и к тому же – приближенный к князю. Это очень дорогой подарок. Обратите внимание! Попов – секретарь светлейшего, едет в Петербург именно зимой 1792 года. Путь от Ясс до Петербурга обычно занимал в то время, судя по архивным данным почтовых служб, около 7 суток. 12 января Попов в Петербурге, отсчитываем 7 суток назад – получаем 5 января. С учетом времени, затраченного на поиски потерянного предмета – примерно сутки – события, о которых рассказал старик, происходили 4 или 5 января. Вроде как все сходится. Поэтому я и склонен предположить, что дарителем миниатюры был Попов. Тем более логично, если вместе с личной перепиской он вез интересующий нас предмет. Это то, что князь всегда носил на себе. Это память. Предмет должен был попасть к Екатерине, и поэтому поиски длились почти сутки. Именно в этой связи цена подарка за участие в поисках для человека, который мог от них в принципе отказаться, была столь велика. Широкий жест – вполне в духе князя и, не исключаю, Попова, как его приближенного.
   Судя по всему, они тогда вели поиск в районе переправы. Вот это уже сложнее. Где именно? На берегу или дальше от берега? По рассказу старика Попов был весь в грязи и вымок до нитки, когда зашел в домик у переправы погреться, там, переодеваясь, и обнаружил пропажу. Возможно, на том берегу что-то произошло. Может быть, Попов упал, или экипаж, в котором он ехал, перевернулся… Но что-то случилось.
   Я склонился над картой:
   – Смотрите, вот старая дорога, по которой двигался Попов, – я провел пальцем по карте, следуя изгибу дороги. Вот здесь она поднимается на гору, здесь – берег. Наш сектор поиска достаточно обширен. От вершины холма, то есть – от начала спуска вниз и до берега реки – это, примерно, судя по масштабу карты, около двух километров. При этом район поиска расширяется, скажем, на десять метров с каждой стороны дороги. Вы понимаете, какая это работа? За столько лет предмет вряд ли остался лежать на месте, он, скорее всего, переместился вместе с почвой вниз или в сторону. Все возможно. В общем, нам предстоит «найти иголку в стоге сена», как говорят русские.

   Я прочел текст дважды. Затем открыл карту этого района и действительно увидел весь тот путь, о котором говорилось. Дорога шла именно так, как было написано, и, правда, отряду Эйке таким малым численным составом предстояло выполнить значительную работу, поэтому сравнение с иголкой было вполне обоснованным. Тем не менее, они напали на след амулета, иначе рассказ Ивана Семеновича и невероятный подарок в виде миниатюры объяснить никак нельзя.
   Рассмотрев несколько разных карт того периода и даже наложив одну из них на местность в Google-Земля, я понял, что мы, например, даже с нашим более совершенным поисковым оборудованием застряли бы там надолго. Это помимо того, что зона поиска действительно велика, часть дорог того времени сейчас находится под полями, а часть – попала в черту разросшегося населенного пункта, и если амулет был потерян там, найти его в наши дни – дело маловероятное.
   Что происходило дальше, можно узнать, читая дневник Эриха, и поэтому я в тот же день произвел новый платеж, ожидая в самое ближайшее время продолжения перевода, о чем поставил в известность Александра.
   Надо признаться, что Кунц переводил не хуже Сергея Николаевича.
   Вечером следующего дня от Александра пришло письмо с вложением:

   Игорь, здравствуйте!
   Я получил ваш платеж и высылаю, как условлено, вторую часть документа. Сложностей с переводом нет, текст легко читается, поскольку выполнен на пишущей машинке. Надеюсь, вы будете удовлетворены моей работой.
   Если это так, то я готов, при сохранении условленных сроков, перевести в два раза больше страниц. Если вы готовы к этому, предлагаю выслать следующим письмом больший объем текста для работы.
   Для облегчения перевода и улучшения его качества было бы неплохо также получить представление о событиях, предшествующих тем, над которыми мы работаем сейчас. Если возможно, то прошу вкратце сообщить о содержании предыдущих страниц отдельным письмом или выслать в мой адрес все предыдущие страницы, можно даже на языке оригинала. Готов перевести их для себя за свой счет, чтобы понять суть происходящего, а для вас – чтобы имели возможность сравнить мой перевод с имеющимся у вас. Возможно, там упущены какие-либо моменты, или они отражены некорректно. Я мог бы это исправить.
   Решение за вами.
   С уважением,
   Александр Кунц.

   Интересно, интересно… Вроде все логично, но, с другой стороны, я тем самым отдаю в руки еще одного человека информацию, которая является в некотором роде опасной для меня, ведь теперь и этот Кунц, увидев имеющиеся на документе маркировки секретности, наверняка задастся, если уже не задался, вопросом – откуда документ получен. Надо сказать, что я второпях отослал ему листы с такими маркировками, поэтому убирать их при последующей передаче не имело смысла. И, наконец, мне совершенно не импонировала мысль отдавать в руки этого неизвестного мне человека всю историю Эриха Эйке.
   Перечитав письмо повторно, я открыл продолжение перевода. Посмотрим, что там дальше.

   – Мы попросили у Граубе сапера с оборудованием, но сапер нам вряд ли поможет – Граубе говорит, что там много брошенной при отступлении русских техники, ну, и, конечно, этот район подвергался артобстрелу и бомбежке, так что поиск будет и правда невероятно сложным, а значит, Генрих, вся надежда на вас.
   – Я постараюсь, – Генрих внимательно посмотрел на меня, – там много людей?
   – Ну, а как вы думаете? Переправа все-таки… Да вы и сами слышали – место небезопасное. Русские совершают авианалеты. Так что…
   – Возможно, нам стоит переждать, скажем, несколько дней, чтобы фронт ушел восточнее, – Отто по очереди взглянул на нас с Генрихом, – тогда и начинать поиски.
   – Это не поиск. Сегодня будет только разведка. Мы должны осмотреть местность, рельеф, увидеть, что там происходит, сколько людей, кто охраняет, какие предстоят сложности. Генрих попробует, что он чувствует лозой. Вечером обсудим и примем решение. В любом случае, слишком задерживаться нельзя – наши части уйдут, останутся румыны. А значит, будут вопросы и пристальное внимание, если ответы покажутся им неубедительными. Конечно, наши сопроводительные документы снимут возможные проблемы, но, как вы понимаете, ни вопросы, ни, тем более, вот это вот внимание – нам ни к чему. Или… нет?
   – Да, конечно. Посмотрим на месте – обсудим – примем решение.
   – Давайте собираться, у нас не так много времени. Скоро полдень.
   Генрих, складывая карту, спросил:
   – Вы упоминали о «многоходовой операции»» Зубова, в чем ее смысл?
   – Да, да… Совсем забыл. Я предполагаю, что если Зубов отравил Потемкина, то, возможно, его целью было не только устранение сильного соперника, но и завладение амулетом. Возможно, Зубов рассчитывал, что амулет после смерти князя вместе с его личными вещами попадет к Екатерине, ну, тогда для него все было бы проще. Я подчеркиваю, версия с Зубовым – предположение, но она, как видите, имеет право на существование. Предмет к Зубову не попал по чистой случайности. Зато теперь у нас есть шанс получить его в самое ближайшее время… я надеюсь.

   31 июля 1941 г.

   50-я и 72-я пехотные дивизии при участии румынских частей продолжают действия по расширению плацдарма на участке Дубоссары – Григориополь. В результате контратак 30-й и 95-й дивизий противника наши части к ночи 30 июля были остановлены на рубеже Григориополь – Глинное – Гыртоп – Дубоссары, однако с утра 31 июля с авиаподдержкой пикирующих бомбардировщиков мы возобновили движение, нанеся противнику существенный урон в живой силе. Возобновлены атаки в направлении на Карманово и Ретмаровку. В результате военных действий в течение дня к исходу 31.07.1941 г. был достигнут рубеж Павловка – Еленовка – Гетмановка.
   Отступивший противник – 30-я стрелковая дивизия – закрепился на рубеже Коржево – выс.151 – Несторово – Трехграды, концентрируя силы для контратаки. Части 95-й стрелковой дивизии русских заняли оборону на рубеже высоты 1 км южнее Павловка – высота 1 км. Южнее Карманово – высота 107.

   1 августа 1941 г.

   Невероятный успех! Я до сих пор не верю, что такое возможно! Предположительно, мы нашли след предмета. Ночью 31 июля гауптштурмфюрер Отто Унгарт обнаружил миниатюру с изображением Потемкина в доме старика, у которого мы расположились на постой. Утром из разговора со стариком выяснилось, что миниатюра была подарена приблизительно зимой 1792 года его близкому родственнику в качестве благодарности за поиски чего-то ценного в районе Дубоссарской переправы, на левом (восточном) берегу Днестра. Исходя из того, что время возвращения Попова в Петербург с личной перепиской Екатерины и Потемкина совпадают по времени с проводимыми на переправе поисками, я предполагаю, что потерей на левом берегу мог быть разыскиваемый нами предмет, он же амулет – навершие меча, принадлежавший князю Потемкину.
   В связи с появившимися обстоятельствами, я принял решение обследовать левый берег Днестра в районе переправы для того, чтобы ознакомиться с предполагаемым районом поиска на месте, и в дальнейшем – для составления плана поиска и необходимых в связи с ним мероприятий. К переправе наша группа выдвигается в полном составе, сопровождаемая двумя мотоциклистами, а также – сапер и в качестве проводника старик, владелец миниатюры, рассказавший ее историю.
   Погода хорошая, солнечно. Ночь и утро прошли спокойно. Где-то с 10.30 утра стали слышны звуки далекого боя южнее Дубоссар. По имеющейся информации, продолжая наступление, наши войска ведут бои за населенные пункты Еленовка, Федоровка, Захарьевка. В течение дня будет продолжена концентрация войск для развития наступления на Дубоссарском направлении.
   Согласно данным разведки, 51-я дивизия русских приказом была снята с Балтинского направления и форсированным маршем должна быть переброшена в район Дубоссары – Григориополь для усиления обороняющейся группировки и нанесения совместно с частями 30-й и 95-й дивизий русских контрудара по нашим наступающим частям. Предполагается активная поддержка контрнаступления авиацией противника.
//-- *** --//
   К половине одиннадцатого стали слышны звуки далекой канонады. Даже если вблизи нас не наблюдалось каких-либо инцидентов, гармония спокойного утра была нарушена. Конечно, канонада была неким фоном, к которому все очень быстро привыкли, но она не давала забыть, что передовая недалеко – в каких-нибудь 12–15 километрах от нас.
   Сапер появился в 11.45, в полной экипировке, с тремя МП-40 и шестью дополнительными магазинами к ним. О прибытии он доложил мне лично, оружие было сдано нашему водителю, свое оборудование сапер разместил в коляске одного из мотоциклов.
   Ровно в полдень Иван Семенович сидел в беседке, как и было условлено ранее. Спустившись с крыльца, и завернув за дом, я увидел его, машинально взглянул на часы и отметил, что старик пунктуален. Мы встретились взглядами, и я сделал ему знак рукой:
   – Иван Семенович, полдень – и вы на месте! Пойдемте.
   Он встал, а я остановился, поджидая его. Слегка сутулясь, он пошел не в обход, по дорожке, а напрямую, по траве. Для поездки он даже приоделся – новые, как мне показалось, брюки были заправлены в хорошие хромовые сапоги, светло-серая рубашка была застегнута на все пуговицы – даже на верхнюю.
   – Вы выглядите отлично!
   – Да, – старик улыбнулся, – кое-что еще осталось из одежды.
   – Ну, что вы, очень даже неплохо.
   – Есть одежда для работы, есть одежда для того, чтобы выйти в люди, – старик подошел ко мне, – впрочем, это все, что осталось. Я отложил ее для похорон… но вот – пригодилось.
   – У вас какие-то мрачные мысли.
   – Почему мрачные? В моем возрасте каждый день надо быть готовым к смерти.
   – А сколько вам лет?
   – Я 1875 года рождения. Считайте сами. Я никогда не задумывался о возрасте. Время идет и идет себе.
   – 66 лет. Ну, что же, еще поживете.
   – Бог даст, поживу, а нет – так и жалеть не о чем.
   – Отчего же?
   – Я один, идет война, терять мне нечего, да и жизнь сладкой не будет. Это надолго.
   – Вы о войне? Почему же? Мы довольно успешно движемся вперед, с нами вся Европа. Победа не за горами, не так ли?
   Старик усмехнулся и покачал головой.
   – Все только начинается. Или вы не знаете Россию? Здесь медленно запрягают, но ездят быстро.
   – Вы сомневаетесь в наших возможностях? Я вас правильно понял?
   – Ну, что вы! Немцы организованная и сильная нация, но вы должны понимать, что до Москвы далеко, а до Сибири еще дальше, и весь этот путь придется пройти, встречая сопротивление. Все будет зависеть от вашего отношения к местному населению. Если ваша цель действительно освободить Россию от большевизма – это одно, если поработить – другое.
   – Но вот вы же, например, с нами!
   – Я никогда не любил и не люблю большевиков. Без них мне жилось лучше. Но это моя страна. Вы боретесь с большевиками, объявили им крестовый поход – я готов помочь, чем могу. Если же ваша цель иная, то даже такие, как я, могут изменить свое отношение к вам.
   – Иван Семенович, я вам не враг и понимаю все, что вы сказали сейчас. Но хочу вас предупредить на будущее – не стоит вести беседы на подобные темы и высказываться столь откровенно. Оставьте свои мысли при себе и поступайте, как считаете нужным и правильным – это ваше право, и никто не может его у вас отнять. Вы меня понимаете?
   – Конечно, – старик посмотрел мне в глаза, – я все понимаю.
   – Ну, и отлично. Давайте оставим этот разговор. Считайте, что его не было. Я говорю это не потому, что у меня есть к вам определенный интерес, а потому, что вы мне симпатичны. Пойдемте – нас ждут.
   «Черт возьми! – подумал я, – старик может договориться, с такими мыслями. Тут уже ни заслуги брата, ни заступничество румын не помогут. Сболтни он лишнее перед Дрекселем – и все изменится в один момент».

   Теперь я понял, зачем им нужен был сапер. Лозоходец в составе команды Эйке вполне мог в течение нескольких дней пройти по всей дороге, разбив предварительно ее на участки. Один участок – один день. Ему достаточно было нащупать след, а далее, выбрав наиболее перспективный для поиска фрагмент дороги, заняться вместе с сапером его детальным обследованием. Предмет-то металлический.
   Вместе с тем уже почти месяц отсутствовал Сергей Николаевич, и это теперь действительно становилось странным. Телефон был «мертв», а окна в квартире не светились – еще вчера, проезжая по делам у метро Фрунзенская около одиннадцати вечера, я намеренно проложил маршрут мимо его дома. Отсутствие переводчика явно затянулось.
   На работе с наступлением тепла начинался аврал. Народ, будто спавший до этого, вдруг активно принялся размещать заказы, и каждый день был занят либо встречами и переговорами, либо решением производственных задач. Впрочем, так всегда. С наступлением января работа фактически останавливается – один-два заказа в неделю, и то, начиная с двадцатых чисел, когда люди приходят в себя после длинных праздников и возвращаются в город. Февраль почти мертв, а март – лишь слабое шевеление, напрямую связанное с появлением солнца и повышением температуры. Выход из общей спячки – конец апреля, когда весна пытается заявить о себе более уверенно, и люди выдвигаются за город, на дачи. Май, и далее, почти до конца декабря «жизнь бьет ключом». Рабочий день может затянуться до глубокого вечера, а рабочая неделя может захватить и выходные.
   В этой ежедневной суете, особенно утром и в течение всего дня совершенно нет времени думать о чем-либо, кроме работы. Поэтому, совершив очередную пересылку бумаг Кунцу и проведя платеж по указанным им реквизитам, я совершенно забыл на несколько дней о переводе и вспомнил только после того, как получил первую его половину, а значит, должен был внести остаток суммы.
   После предпоследнего письма Кунца я, тем не менее, решил все же перестраховаться, и хотя отправил 20 страниц, но проигнорировал предложения об увеличении объема перевода и о передаче Александру ранее переведенного текста. Просто выслал новые 20 страниц, ничего не написав в письме. Сергей Николаевич и его непонятное отсутствие отошли на третий план, можно сказать, я начал о нем забывать.
   Последние письма от Кунца приходили почти всегда вечером, примерно около девяти часов, когда я либо был в пути домой, либо включал ноутбук по возвращении с работы. Такая вот странная закономерность или… немецкая пунктуальность? Конечно, этого Кунца я в глаза не видел и даже не слышал его голоса, но почему-то был уверен, что он немец, тем более что в Бессарабии и Одесской области их проживало все еще достаточно, даже несмотря на предвоенную эвакуацию в Германию в качестве фольксдойч и послевоенную «чистку».
   Зайдя в квартиру, я бросил портфель на кухне и привычно поставил чайник. Сполоснув руки и лицо – уже достаточно тепло, иногда даже по-летнему жарко – я освежился, смыл пот и пыль. В машине спасает кондиционер. В цеху, особенно в его офисном помещении, бывает пекло – железная крыша раскаляется на солнце, и температура в помещении достигает 30 и более градусов – в этом случае не спасают даже открытые двери и работающий вентилятор, гоняющий по комнате нагретый воздух. После такой парилки в простоявшей весь день на солнце машине было не лучше до тех пор, пока кондиционер не опускал температуру внутри до 20 градусов, и даже при этом, умыться, возвратившись домой – одно удовольствие.
   Выйдя из ванной, я достал ноутбук, включил его, а пока он загружался, приготовил себе горячий шоколад и полез в холодильник в поисках еды. За приготовлением легкого ужина я успел просмотреть Яндекс-новости и запустить почтовую программу. Из десятка пришедших писем большая часть была рекламой и чистой воды спамом, и только два письма привлекли мое внимание – первое с темой «Перевод», второе – «Re: ваш запрос», с текстом: «На третий день плавания они достигли острова, у жителей которого было во рту по два языка – каждый употреблялся для определенного наречия».
   Второе письмо сильно напоминало бред, и, посмотрев некоторое время на всю эту ахинею, я перешел к письму с переводом.

   Игорь, здравствуйте!
   Ваш перевод готов. Реквизиты платежа прилагаю. Вторая часть – немедленно после поступления денег.
   С уважением,
   Александр Кунц.

   Вложенный файл содержал продолжение текста дневника:

   Я даже поймал себя на мысли, что испытываю некое чувство вины перед этим человеком. Не сделав ему ничего плохого, я в то же время понимал, что если что-то на фронте пойдет не так, обратного пути у нас нет, а значит, будут предприняты все меры и задействованы все средства, чтобы достичь победы. Вот тогда наши пути уж точно разойдутся, и я, как немец, офицер и участник всего, что происходит, буду виноват перед ним и перед такими, как он. Наши отношения станут совсем другими. Самое неприятное, что я понял Ивана Семеновича, и, кажется, даже уверен в том, что искренней поддержки среди местного населения мы не найдем, потому что… мы готовы на все. Потому что большевики – это предлог. Нам нужно больше. Почти как в песне у Бауманна:

     «Дрожат одряхлевшие кости
     Мира перед красной войной.
     Мы преодолели этот страх,
     Для нас это стало великой победой.
     Мы будем маршировать и дальше,
     Пока все не разлетится вдребезги.
     Ибо сегодня нас слышит Германия,
     А завтра услышит весь мир [75 - «Es zittern die morschen Knochen» (1932 г.) – песня Ганса Бауманна (нем. Hans Baumann, 1914–1988) – писателя и журналиста, написанная для католической организации «Новая Германия», членом которой он состоял. Песня активно использовалась нацистской пропагандой, входила в песенники «Гитлерюгенда» и «Союза немецких девушек». Г.Бауманн с 1939 года и до конца войны прослужил в Вермахте, на Восточном фронте, в подразделении пропаганды. Несколько лет провёл в советском лагере для военнопленных. После войны – детский писатель.]».

   За калиткой Генрих и Отто уже стояли у машины, водитель протирал стекло, а сапер, присев на заднее сиденье мотоцикла, читал какую-то книжку.
   Мы поместились все. Я занял место на переднем сиденьи, Отто и Генрих с Иваном Семеновичем разместились на заднем. Сапер залез в коляску мотоцикла, устраиваясь поудобнее, а мотоциклист, опусти в очки со шлема на лицо, оглянулся в ожидании указаний. Высунув руку в окно, я дал сигнал, мотоциклист кивнул, группа тронулась.
   Двигаясь от реки, мы свернули на широкую дорогу направо и, увеличив скорость, продолжили путь. Теперь река была справа от нас. Несколько раз по дороге нам встречались колонны гражданских лиц, сопровождаемые, видимо, конвоем. Они несли с собой чемоданы и тюки, катили нагруженные вещами тележки. Дети шли рядом со взрослыми, самых маленьких несли на руках. Не имея возможности разглядеть их внимательно, но вспомнив разговор с Дрекселем, я понял – это евреи, и обернулся, провожая их взглядом. Даже, несмотря на то, что их никто не трогал, не подгонял, а конвой был весьма малочисленным, в каждой фигуре была видна какая-то безысходность, или обреченность – наверное, так правильнее.
   Машину тряхнуло на ухабе, и я отвлекся. Начинались сады, потом снова дома, какой-то промышленный объект, за ним дорога разделялась, и мы, приняв правее, ушли по более узкой из этих дорог – по окраине. Теперь между нами и рекой были только деревья. Новый перекресток, затем следующий, свернув направо и проехав еще немного, мы остановились возле какого-то полуразрушенного строения, расположенного слева от дороги.
   Двое солдат появились из тени деревьев и направились к нам.
   Ожидая их, мы вышли из машины. Еще издалека я заметил, что эти двое отличались друг от друга внешним видом. Один был в обычной пехотной форме, другой – в форме военного образца, напоминающей форму рядового состава имперской трудовой службы [76 - Имперская служба труда (нем. Reichsarbeitsdienst; RAD) – полувоенная организация, созданная для обеспечения обязательной трудовой повинности всех трудоспособных граждан Третьего рейха. До 1933 года в Германии существовали две аналогичные службы – Добровольная служба труда (нем. Freiwillige Arbeits Dienst; FAD) и Национал-социалистическая добровольная служба труда (нем. NS-Freiwillige Arbeitsdienst). Новая организация первоначально носила название национал-социалистическая трудовая служба (нем. Nationalsozialistischer Arbeitsdienst; NSAD), а 3 июля 1934 г. получила новое и окончательное название – имперская служба труда (нем. Reichsarbeitsdienst; RAD). Руководил организацией «рейхсарбайтсфюрер» (нем. Reichsarbeiterfuhrer) Константин Хирль. Члены RAD носили форму военного образца – цвет формы обеих землисто-серый, отделка краев и кант – шоколадно-коричневые.]. Оба вооружены винтовками. Когда они подошли ближе – я смог разглядеть их повнимательнее. Тот, что стоял слева от меня, действительно был ефрейтором, и, судя по разговору с мотоциклистом, немцем. Второй молчал, не вступая в разговор, и только переводил взгляд с мотоциклиста на нашу машину. Он действительно был в другой форме, не немецкой, штаны заправлены в короткие сапоги, на голове пилотка, кажется, чешского образца, не берусь утверждать, но точно не наша. Когда он поправлял ремень винтовки – я увидел у него на рукаве сине-желтую повязку. Мотоциклист и ефрейтор продолжали беседу, потом первый, не оборачиваясь, кивнул в нашу сторону, а ефрейтор, посмотрев на нас, указал рукой в сторону деревьев по правой стороне дороги, после чего оба – ефрейтор и сопровождавший его, странным образом одетый солдат, развернулись и направились обратно к полуразрушенному зданию.
   Мотоциклист слез на землю и направился в нашу сторону.
   – Господин штурмбанфюрер! – на его запыленном и потном лице остался след от мотоциклетных очков, – офицер, ответственный за переправу, находится примерно в 30 метрах в том направлении, – он показал рукой туда, куда раньше указывал ефрейтор. – Разрешите сходить за ним?
   – Не стоит. Я сам. Отто, идемте со мной. Генрих, оставайтесь у машины, – я посмотрел на старика и добавил по-русски, – Иван Семенович, оставайтесь здесь, мы сейчас вернемся.
   – Господин штурмбанфюрер, возле того столба, – мотоциклист указал на одиноко стоявший телеграфный столб по правой стороне дороги, – протянут телефонный провод. Следуя по нему, вы попадете точно на место.
   Вместе с Отто мы пересекли дорогу, и у столба вошли в яблоневый сад. Из-под земли действительно выходил на поверхность телефонный кабель, вьющийся дальше в редкой траве. Уклоняясь от низко согнутых веток, придерживая фуражки руками, мы шли, давя сапогами опавшие яблоки. Довольно часто на пути попадались проплешины, воронки, поваленные деревья, видимо, результат артиллерийских обстрелов или авиабомб. Метрах в двадцати от дороги нас остановил часовой, проверил документы и указал, куда двигаться дальше.
   Командный пункт действительно находился недалеко от дороги. Вскоре появилась натянутая среди деревьев маскировочная сеть, под ней стол и две деревянные скамейки, вкопанные в землю. Вероятно, раньше здесь отдыхали или обедали крестьяне, убиравшие урожай. На столе находились полевой телефон и рация, развернутая карта, прижатая от порывов ветра с одной стороны – штыком, с другой – углом планшета. На скамейке – два стальных шлема. За столом сидели офицеры, один разговаривал по телефону, другой рассматривал карту. Услышав нас, они почти одновременно обернулись и встали. Лейтенант, разглядывая нас, завершал телефонный разговор, в то время как второй офицер представился:
   – Оберлейтенант Зиберт.
   Его коллега, положив трубку на аппарат, также представился:
   – Лейтенант Воббе. Господин штурмбанфюрер, лейтенант Граубе предупредил меня, постараюсь вам помочь.
   Граубе действительно выполнил свое обещание.
   – Отлично! И как вы определили, что я – это я?..
   – Очень просто, – Воббе взял со стола свою фуражку и продолжал, – во-первых, мне звонил Граубе. Во-вторых, в городе нет СС кроме вас.
   В третьих, о том, что вы приехали, доложили с поста у дороги. Вот и все.
   – Ну да, тем не менее, разрешите представиться – штурмбанфюрер СС Эрих Эйке, – я повернулся к Отто, – гауптштурмфюрер СС Отто Унгарт. Цель нашего визита вам известна, надеюсь?
   – Конечно. Вам и еще одному местному русскому надо переправиться на правый берег Днестра.
   – Все верно. Поправлю вас – нас три офицера и один русский.
   – Да, конечно, я это и имел в виду.
   – Итак? – я вопросительно посмотрел на обоих, – что дальше?
   – Лодка готова. Сколько времени вы там пробудете?
   – Точно не скажу. Думаю, часа три или четыре. Затем вернемся.
   – Понятно. Часть моих людей – на правом берегу. Они вас встретят и окажут содействие. Оберлейтенант Зиберт поедет с вами. Он как раз собирался на правый берег. Думаю, обойдется без инцидентов.
   – Поясните…
   – Русские отходят, но их авиация беспокоит нас практически ежедневно. Конечно, наша ПВО и люфтваффе успешно противодействуют их атакам, но без потерь не обходится. Вчера погода была нелетная, а сегодня, видите – солнце. Так что, возможны гости.
   – Нас предупреждали. Русские работают по вашей переправе?
   – В общем-то – нет. Их интересуют транспортные колонны, дороги и паромы, по которым движутся войска. Наша переправа не основная. Поэтому налеты лишь отчасти касаются нас.
   – Будем надеяться, что сегодня все будет спокойно. Насколько мне известно, мы снова потеснили русских в секторе 72-й пехотной дивизии, и с высокой долей вероятности именно там будут попытки контратак, значит, их авиация будет работать там.
   – Надеюсь, что так.
   – Ну, не будем терять время. Зиберт, проводите нас.
   Зиберт взял со стола планшет, и мы направились назад, к посту на дороге. Оберлейтенант шел впереди, мы – следом, сохраняя дистанцию в несколько шагов.
   – Хорошо устроились, – Отто поравнялся со мной, сорвал с ветки яблоко и спросил в спину идущему впереди офицеру, – Зиберт, почему вы выбрали для размещения сад?
   – С точки зрения безопасности, – оберлейтенант оглянулся, не останавливаясь, – нас закрывают деревья, кроме того, чуть дальше есть русский бункер, в экстренной ситуации его можно использовать как укрытие. Кстати, еще недавно из бункера держали под огнем нашу переправу – это был его сектор обороны.
   Отто осмотрел яблоко и с удовольствием откусил.

   Если в случае с Сергеем Николаевичем текст перевода приходил законченным отрывком, то у Александра он обрывался как-то совершенно внезапно, и это было неудобно – прерывалась нить рассказа или диалога. Желание продолжения требовало оплаты, и я немедленно перевел на указанный счет остаток денег, а затем, найдя в он-лайне документальный фильм о крестовых походах, сел ужинать.
   Катя была на работе, а потом собиралась на очередное занятие в школе танцев, поэтому, покончив с едой и включив звук погромче, я открыл окно, выпуская в него сигаретный дым, и продолжил просмотр. Из неосвещенного коридора, потягиваясь, вышла Маруська и, мяукая, направилась ко мне, справедливо ожидая чего-нибудь съестного, поскольку ее миска у моих ног была почти пуста – два обветренных кусочка рыбы приклеились ко дну. Пока я мыл миску и выкладывал в нее куринные кусочки-желе, она описывала круги у моих ног, громко мурча в предвкушении еды.
   Знакомый звук колокольчика поступившей почты пробился сквозь фон фильма. В почтовом ящике лежало новое письмо от Кунца с продолжением дневника. На этот раз в письме ничего, кроме вложения с переведенным текстом, не было. Ни «здрасьте», ни «до свидания». Удивительно оперативно и лаконично.

   – Вы там были?
   – Нет. Позицию выбирал Воббе. Я со своим батальоном недавно присоединился к охране переправы.
   – У вас под командой батальон?
   – Да, если так можно его назвать. Находимся в стадии формирования. 260 человек и 9 офицеров вместе со мной. Украинские националисты.
   – Подождите, у вас в батальоне украинские офицеры? – я был искренне удивлен.
   – Частично. Есть немцы, есть украинцы.
   – Так это ваш солдат на посту в чужой форме?
   – Да, мой. Ближе к реке тоже есть, и на том берегу. Здесь две роты – около ста человек. Другая часть личного состава занята набором местных украинцев в отряды самообороны. Сейчас они в Дубоссарах и в ближайших к городу населенных пунктах.
   – Я так понимаю, вас курирует Абвер?
   – Да, именно.
   – Тогда понятно. Я слышал о вас. «Брандербург 800» [77 - Специальное формирование Абвера «Бранденбург-800», которое находилось в распоряжении 2-го управления Абвера ОКВ (Служба разведки и контрразведки ОКВ, диверсии в стане противника). На базе подготовки «Бранденбург-800» также проходили обучение специаль-батальон Абвера «Нахтигаль» имени С. Бандеры, сформированный в марте-апреле в 1941 г. из бандеровцев. Тогда же, в апреле в 1941 г. из бандеровцев, мельниковцев, петлюровцев и гетманцев был сформирован специаль-батальон Абвера «Роланд» имени Е. Коновальца и С. Петлюры. «Роланд» создавался под руководством веркрайскоманды XVII г. Вены, которая также подчинялась специальному формированию Абвера «Бранденбург-800». «Роланд» предназначался для военных действий на южном направлении Восточного фронта.] – это, кажется, ваши?..
   – Нет. Это отдельное подразделение. Тоже Абвер, но мы с ними не имеем ничего общего, кроме, конечно, национальных кадров, – Зиберт сорвал веточку с дерева, – батальон «Роланд» – это мы. Наша задача – поддержка войск в отдельных боевых операциях, захват, очистка дорог и прилегающих к дорогам территорий, охрана транспорта, объектов, ну, в общем, пока только содействие. Никаких серьезных самостоятельных действий. Я не считаю набор в отряды самообороны чем-либо самостоятельным, тем более что инициатива исходила также не от нас.
   – Украинцы местные? – мне стало любопытно.
   – Нет, – Зиберт вышел из сада на дорогу, как раз напротив поста, – в основном, западная Украина. Есть несколько родившихся тут, в Бессарабии, но основная масса – западники.
   Наша машина стояла с открытыми настежь дверями – было жарко. Генрих, присев на крыло, курил, старика не было видно – наверное, он до сих пор сидел внутри. Наш водитель, оба мотоциклиста и сапер беседовали у головного мотоцикла.
   Зиберт подошел к постовым и приказал, чтобы на берегу готовили лодку. С нашим приближением к машине солдаты прекратили разговор и разошлись, Генрих бросил сигарету и встал, ожидая.
   – Господа, – Зиберт остановился у головного мотоцикла, – в целях безопасности действуем следующим образом. Все вместе, за исключением замыкающего мотоцикла, выдвигаемся к месту переправы. Необходимые вещи, амуницию погружаем в лодку. Целесообразно не привлекать лишнего внимания, поэтому вы также следуете на тот берег этой же лодкой. Автомобиль и мотоцикл, после того, как вы их покинете, необходимо вернуть сюда, на пост, и укрыть под деревьями. Техника не должна находиться на берегу – это привлечет внимание русских, особенно легковая машина. Вы меня понимаете? Когда вы вернетесь с правого берега, ваш транспорт уже должен быть на берегу, о чем я, разумеется, позабочусь. Далее – вы вместе с сопровождением возвращаетесь в город.
   – Хорошо, – я подошел к машине, – вы с кем поедете?
   – Я – на мотоцикле. Следуйте за нами.
   Зиберт остановил сапера, сделавшего попытку уступить ему место в коляске, и устроился позади мотоциклиста. Сапер занял свое место, приняв от лейтенанта его планшет. Мы разместились в нагревшейся на солнце машине и все вместе выдвинулись к берегу.
   Дорога заняла, наверное, пару минут. Если бы не ее состояние, эти 150 или 200 метров мы бы вообще не заметили. Подъехав почти что к самой воде, я теперь смог рассмотреть место событий своими глазами, правда, все наверняка сильно изменилось, но это даже подогревало интерес. Старик вышел из машины вместе с нами и внимательно осмотрел берег.
   – Иван Семенович, покажите, где все происходило, – я оторвал взгляд от противоположного берега.
   Он прошел немного вперед и, поравнявшись с нами, перешел на немецкий. Надо сказать, что произношение у него было ужасное, но фразы были выстроены правильно, и то, что он говорил, должно было быть понятным также и моим коллегам. Во всяком случае, я его понимал.
   Старик посмотрел налево, потом обернулся и сказал:
   – Домик паромщиков стоял там, где сейчас развалины. Видите? – он указал рукой на остатки какого-то здания, сильно пострадавшего от недавних боев, – дорога как была, так и осталась – практически не изменилась. Я помню, еще старики в своих рассказах говорили, что эта дорога старая. Ну, а сам я ее помню с детства.
   – Но почему так далеко от берега?
   – Разве далеко? – старик повернулся к нам, – Днестр, бывает, разливается, а берег здесь пологий, строить на самом берегу – дело рискованное, поэтому… вот так. На том берегу тоже был домик – сейчас его нет, давно уже нет. Видите дорогу? Идет от берега, теряется в садах и уходит направо в гору – это та самая дорога, по которой подъезжали на переправу. Сады, правда, сейчас побило во время боёв, дорогу видно получше.
   Я поднес к глазам бинокль. На противоположном берегу у самой воды несколько человек суетились возле лодки. На обочине дороги валялись какие-то обломки, кажется, телег или повозок, разбитый грузовик и еще какая-то брошенная техника. Исчезающая в садах дорога появлялась правее и выше на холме и снова терялась за ним. По прямой, от начала дороги у берега и до вершины холма, было, наверное, километра два, может, три, но не больше. С учетом обочин– немалый район поиска.
   – А где Зиберт? – я опустил бинокль, оглядываясь.
   – Пошел отдавать распоряжения по погрузке лодки, а сапер понес наше оружие, – Генрих протянул руку, и я передал бинокль ему.
   Действительно, фигура Зиберта была видна в некотором отдалении от нас, рядом с лодкой. Там же я увидел нашего сапера со своими приборами, карабином и автоматами.
   – Пойдем – надо спешить.
   Мы с Генрихом и Иваном Семеновичем направились к воде, а Отто задержался, чтобы отдать распоряжения водителю и мотоциклисту.
   Такая же, как и вчера вечером штурмовая лодка ждала нас под погрузку. Разместившись в ней, мы быстро пошли к правому берегу – звук мотора от более низкого рокота перешел на высокий, и уже не падал, пока до берега не осталось метров, наверное, тридцать или двадцать. Лодка ткнулась носом в песок, и мы по инерции чуть не повалились вперед, успев упереться руками, кто – в борта, кто – в скамью. Посмотрев на наши недовольные лица, лейтенант сказал, что по инструкции пересечение реки здесь должно производиться на максимальной скорости и без задержек – это из-за того, что река находится в зоне действия авиации русских. В этот раз мы смогли спрыгнуть на берег, не замочив ног. Старик вылезал медленно, и один из солдат подал ему руку, чтобы он не упал.
   Теперь можно было разглядеть берег. Обочины дороги действительно были завалены остатками повозок, телег, в основном, гражданских, видимо, брошенных отступавшими русскими. Некоторые были целы, другие – перевернуты или лежали на боку. Чуть выше был виден наполовину сгоревший грузовик, и, вероятно, такая картина ожидала нас и дальше по дороге. На правом берегу никаких строений рядом с дорогой не было, во всяком случае, в зоне видимости.
   – Куда вы намерены двигаться дальше? – Зиберт снова держал в руках планшет, – вам понадобится транспорт?
   – Нам необходимо подняться на тот холм, – я указал на интересующее нас место.
   – К сожалению, ничего кроме мотоциклов я вам предложить не смогу. У нас есть три мотоцикла с колясками, они в вашем распоряжении. Сколько времени вы намерены провести там? Я должен знать, когда техника вернется назад.
   – Не больше трех часов. Думаю, поднявшись на холм, обратно мы спустимся пешком по дороге. Так что ваши люди вернутся довольно быстро. Спуск вниз – это долго?
   – Нет. Не более трех километров, с учетом того, что дорога петляет. На дороге есть посты. Часовые будут предупреждены о вашем движении.
   – Отлично!..
   Мотоциклы стояли недалеко, и мы быстро добрались до них. Движение на дороге было слабым, и только у ближайшего к реке населенного пункта, называвшегося, судя по карте, Устье, наблюдалось некоторое оживление. Несколько грузовиков, небольшие группы солдат, повозки, двигавшиеся нам навстречу – все это еще раз подтверждало, что сейчас – это не основная переправа.
   Первый раз мы остановились на посту после первого от реки поворота дороги. Часовой, хотя и узнал мотоциклы, тем не менее, проверил наши документы и предупредил, что следующий пост на подъеме, у северной окраины деревни. На вопрос об отсутствии движения, солдат сообщил, что основные переправы находятся ниже и выше по течению. Например, ниже и южнее – Криуляны, там грузопоток значительно выще.
   На втором посту – снова проверка документов, дальше мотоциклы поползли в гору и остановились лишь в самой верхней точке дороги.
   Вроде, вчера был дождь, а земля на дороге сухая, на обочине даже немного потрескалась, но в колее все та же въедливая мягкая пыль. Хуже всего пришлось Генриху в хвосте нашей маленькой колонны. Пыль от первых двух машин шлейфом накрывала его, и когда мы остановились, он долго отряхивался, проклиная все на свете.
   Отпустив мотоциклистов, мы собрались на обочине.

Эпизод 11. Александр Кунц

   В среду нас с женой пригласили на день рождения.
   Празднование должно было состояться в четверг вечером, в самом центре Москвы в подвальном ресторанчике «Яма» – приятное место. Совершенно иная атмосфера, нежели в чинных дорогих ресторанах, где вся обстановка требует особого отношения, и я бы даже сказал – несколько сковывает, обязывает. Здесь, правда, все иначе. Спустившись по лестнице в подвал, попадаешь в другой мир. Люди приходят сюда не только перекусить или отпраздновать какое-либо торжество, но и просто выпить пива, пообщаться, поиграть в настольные игры. Полумрак, негромкая музыка, хорошая еда, демократичные цены. Черт возьми – хочется выпить водки, грамотно закусить, выкурить сигаретку-другую, непринужденно поболтать на разные темы. Атмосфера располагает.
   Нас просили быть к семи часам, моя дорогая жена обещала вырваться с работы поранише, и, встретившись у «Наутилуса» на углу Никольской, мы вместе должны были отправиться в этот замечательный подвальчик.
   Весь день, забросив дела, я просидел над картами и систематизацией материалов, так или иначе связанных с событиями, описываемыми в дневнике. К пяти вечера, когда, приняв душ, я сушил волосы феном, телефон на полке в ванной зазвонил, и, вибрируя, пополз к краю, готовый вот-вот упасть. Номер не был мне знаком. Или… я его не помнил?
   – Алло?
   – Добрый день!
   – Добрый!
   – Игорь?
   – Да.
   – Это Александр Кунц. Я в Москве. Мы можем встретиться сегодня?
   От неожиданности я потерял дар речи. В Москве?! Но… как он меня нашел?! Номер телефона я ему не давал! Стоя с трубкой в руке, я смотрел на экран в полном недоумении…
   – Алло? Игорь? – далекий голос выражал беспокойство.
   – Да, да… – я забыл даже о дне рождения, забыл обо всем.
   – Так что вы скажете?
   – Хорошо.
   – Где вам удобно? – он был настойчив и уверен в себе. Я почему-то представлял себе его моложе…
   – Давайте, пожалуй, – я перебирал места возможной встречи, в голове крутилась та самая «Шоколадница», где я встречался с Сергеем Николаевичем в день нашего знакомства.
   – Так – где?
   – «Шоколадница» на Юго-Западной. Рядом с метро, – я старался не выдать своего волнения.
   – Хорошо, я буду там. Когда?
   Интересно, что ему надо? Не вовремя, не вовремя объявился этот Кунц.
   – Это не займет много времени, – угадал он мои мысли.
   – Ладно, давайте в шесть, – стрелки часов показывали начало шестого. Мне добираться до Юго-Западной примерно минут 20–30 максимум. – Да, встречаемся в шесть.
   – Хорошо. Как я вас узнаю?
   – У меня усы, темно-серая куртка. Вы как будете одеты?
   – Серый пиджак. В руке портфель черной кожи.
   – Понятно. Увижу вас – махну рукой, или можете позвонить мне прямо в кафе – тогда точно буду знать, что это вы.
   – Договорились. До встречи.
   – До встречи.
   – Да! Минутку! Возьмите с собой следующую партию документов для перевода.
   – Хорошо.
   Вот это фокус! Как он меня нашел? Что он делает в Москве? Эти мысли крутились у меня в голове все время, пока я сушил волосы, одевался, печатал на принтере следующую партию страниц дневника. Посматривая на часы, я выскочил из дома и быстрым шагом направился к Боровскому шоссе на остановку автобуса. На дни рождения на машинах не ездят.

   До «Шоколадницы» я добрался достаточно быстро. Времени у меня оставалось еще минут десять. Купив в киоске сигареты и ускорив шаг, чтобы быть первым, я зашел в кафе, нашел свободный столик по центру зала у окна, откуда видно всех входящих, сделал заказ и закурил. Сейчас он появится.
   Кунц был пунктуален. Он появился ровно в шесть. Серый пиджак и черный портфель. Темные, кажется черные, отлично отглаженные брюки, черная рубашка с расстегнутой верхней пуговицей. Рост выше среднего, примерно метр восемьдесят. Хорошо сложен. Остановился и осмотрел зал.
   У меня было совсем немного времени, чтобы рассмотреть его, пока мы не встретились взглядами, и я поднял руку в приветствии. Улыбнувшись, он направился ко мне.
   – Александр, – рукопожатие было твердым, но не крепким.
   – Игорь, очень приятно. Присаживайтесь.
   Кунц положил портфель на соседний, третий стул и повернулся к стойке, видимо, тоже желая что-то заказать. Официантка была та же, что и в прошлый раз, когда мы сидели здесь с Сергеем Николаевичем. Я ее запомнил.
   – Зеленый чай, пожалуйста, – Александр на мгновение задержал на ней взгляд, затем повернулся ко мне.
   – С жасмином? – девушка все еще стояла рядом.
   – Да, пожалуй, – он не обернулся.
   – Хорошо, – она собралась уходить.
   – И мой капучино, ускорьте, если можно, – я пододвинул к себе пачку сигарет и файл со страницами дневника.
   – Хорошо, – она ушла.
   Я достал новую сигарету и, щелкнув зажигалкой, поднял глаза на собеседника. Он мягко улыбнулся. Не скажу, что у нас была серьезная разница в возрасте. Скорее всего, он был старше меня лет на пять, может, чуть больше. Так мне показалось.
   – Ну, вот мы и познакомились, – откинувшись на спинку стула, он внимательно рассматривал меня.
   – Да, – я пододвинул к нему пачку сигарет, – курите.
   – Благодарю, – он взял одну, я снова щелкнул зажигалкой, предлагая прикурить.
   Он глубоко затянулся, и ярко-красный огонек плавно разгорелся, затем так же плавно притух. Я видел, как сгорал табак его сигареты, вспыхивая искорками и темнея.
   – Вам нравится мой перевод?
   – Да, конечно. Он хорош.
   Мы курили, разглядывая друг друга.
   – Какими судьбами в Москве?
   – Я приехал в посольство.
   – Посольство?
   – Да, Германии. По работе.
   – Вы дипломатический работник? – я изобразил некоторое удивление.
   – Нет, что вы. Я работаю в «Фольксбунд» [78 - Фольксбунд (Volksbund Deutsche Kriegsgräberfürsorge e. V.) – народный союз Германии по уходу за воинскими захоронениями.]. Вам знакома такая организация?
   – Да, конечно. А почему – в Москву? Простите за любопытство, но в Кишиневе ведь есть посольство, насколько мне известно.
   – Да. Я как раз по поручению посольства Германии в Молдове.
   – Понятно. Как там Лутц? Еще работает?
   – Да, по-прежнему ищет немецких солдат, – он спокойно смотрел на меня, – мы контактируем нечасто – у него свои задачи, у меня – свои.
   – Не поменял еще машину? – было интересно, что он ответит.
   – Да нет, все еще на мерседесе ездит. Вы с ним знакомы? – он обернулся к стойке.
   – Так, несколько раз виделись. К сожалению, местные официанты нерасторопны. Я заказал капучино до вас, и вот только сейчас нам его несут, – я кивнул в сторону девушки, которая как раз комплектовала наш заказ, расставляя на подносе чайничек с чаем, чашечку с блюдцем и мой капучино.
   – Да, – он вздохнул.
   Кунц был типичный немец. Светлый шатен с голубыми глазами, редкая седина, почти незаметная. Правильное лицо, над правой бровью чуть изогнутый шрам, длиной, наверное, сантиметра два. Впрочем, он даже придавал лицу Александра некую мужественность. В общем – хорош. Экзамен на расовую чистоту он бы точно прошел.
   Наконец, нам принесли заказ.
   Я посмотрел на часы – 15 минут седьмого.
   – Вы торопитесь? – он налил себе немного чая, пригубил его, затем, наполнив чашку до краев, открыл крышку чайничка и перелил чай обратно.
   На безымянном пальце его левой руки был перстень белого металла с печаткой, залитой черной эмалью, и каким-то рисунком. Похоже на серебро. Что там было выгравирано разглядеть невозможно, поскольку рисунком он по какой-то причине был повернут внутрь ладони. Странно – зачем?..
   – У нас еще есть время, – я наблюдал за его манипуляциями с чаем, помешивая капучино, – итак, чем могу?..
   – Просто я хотел с вами познакомиться поближе, коль скоро представился такой случай, ну, и заодно возьму на перевод новую партию материалов.
   – Вот они, – я пододвинул ему файл с распечатанными страницами.
   Александр налил себе чай, попробовал его и, отставив чашку, потянулся за файлом.
   – У вас интересный материал, я впервые читаю подобное. Что это? – вытащив страницы, Александр просмотрел их по очереди.
   – Дневник, – я сделал глоток капучино.
   Вот черт! На каждой странице стоял штамп «Chefsache». Я не удалил отметки секретности.
   – Занимательный дневник, – он сдвинул пальцами страницы, так, что они легли чуть раскрывшимся веером. – Работы еще много? – его взгляд был мягким, но внимательным, казалось, он смотрел прямо в мои зрачки.
   – Да не очень, – я улыбнулся, он тоже.
   – Просто хотел узнать, сколько я еще могу заработать на вас, – засмеявшись, он покачал головой и взял наполовину истлевшую сигарету из пепельницы, – да и интересно, чем все закончилось. Кстати, а что там вначале?
   – В начале? Группа из трех человек ищет некий предмет. Знаете, почти как в голливудских фильмах.
   – Спилберг?
   – Похоже, но не так фантастично.
   – Судя по всему, они напали на след, – Александр затушил сигарету и снова потянулся к чашке.
   – Похоже, что так, но я сам не силен в немецком, поэтому обратился к вам.
   – Но ведь до того момента, как вы ко мне обратились, вы как-то переводили?
   – Ну да, понемножку, со словарем, обращался к знакомым.
   – Мне интересна эта история, возможно, я мог бы подкорректировать ваш перевод для лучшего восприятия и достоверности, если, конечно, вы готовы мне его предоставить. Это бесплатно. Что скажете?
   – Я подумаю…
   – Это всего лишь предложение. Кстати, вы знаете, что это за штамп на страницах?
   – Не акцентировал внимания. Мне более интересен текст.
   – Напрасно. Это говорит о важности документа. Впрочем, сейчас это уже наверняка неактуально.
   – Интересно, почему?
   – Времени много прошло, да и секретность всякого документа имеет свой срок давности.
   – Согласен. Мне интересна эта история. Только и всего.
   – Откуда у вас дневник? Я не настаиваю на ответе – это простое любопытство.
   – Ну, вы же видите нумерацию съемки на каждой странице? Американцы.
   – Да, конечно, – он рассматривал бегло страницы, сладывая в порядке очередности.
   Некоторое время стояла тишина. Он занимался своим делом, я наблюдал за процессом.
   – Кстати, как вам чай? – нарушил я молчание.
   – Ну, если честно, так себе. Хотя я люблю зеленый чай, поэтому мне есть с чем сравнивать. Итак, мы работаем дальше?
   – Ну, я же передал вам продолжение.
   – Вы торопитесь? – он сложил листы в файл и потянулся за портфелем.
   – Нас с женой сегодня пригласили на день рождения. В семь часов начало.
   – Понимаю. Далеко ехать?
   – Минут сорок на метро. Вы надолго в Москву?
   – Завтра уезжаю. Мы еще увидимся?
   – Не уверен. Сегодня буду дома поздно – сами понимаете, а завтра – как проснусь. В любом случае, у нас же теперь есть телефонная связь. Я знаю ваш номер, вы – мой. Кстати, откуда он у вас?..
   – Ну, это несложно. Как у нас говорят, – он засмеялся: – Я вас «вычислил», – он по-прежнему улыбался. – Да нет, все нормально, законно. Просто навел справки через посольство по вашему почтовому ящику. Это несложно.
   – Ну да, – я задумался.
   – Хорошо, не буду вас задерживать. И вот что, поскольку я вас пригласил на встречу, могу ли я вас угостить?
   – Что вы имеете в виду?
   – Ничего, просто оплачу ваш счет.
   – Ради бога.
   – Хорошо. Тогда я еще посижу, если вы не возражаете, допью свой чай. А вы, если спешите, поезжайте, у вас осталось не так много времени до встречи. И извините за мою назойливость, за ваш номер телефона и украденное у вас время, – он снова улыбнулся, поднимаясь, и протянул мне руку, – я всегда на связи.
   – Спасибо. Деньги я вам отправлю завтра.
   – Хорошо. Удачи, и хорошо отпразновать!
   – И вам удачи!
   Мы пожали друг другу руки, и я направился к выходу. Выйдя на улицу, я оглянулся. Александр Кунц наливал себе чай.
   Спускаясь в метро, я все думал об этом необычном переводчике. В принципе, придраться к его ответам было невозможно – все верно и логично, за исключением одного – зачем ему понадобилась личная встреча? Ответ именно на этот вопрос мне показался не вполне убедительным. Все же, для того, чтобы меня найти, он должен был немало потрудиться. Ну, предположим, по адресу электронной почты он мог вычислить мои имя и фамилию – это не так сложно. Если я когда-либо где-то указывал город, в котором живу, определить его тоже не проблема. Вот номер мобильного – уже сложнее, тут нужен доступ к базе данных. В принципе, ее можно купить, но покупать базу только ради личной встречи?.. Если так, то, видимо, эта встреча была зачем-то ему очень нужна – не для того, чтобы просто увидеться. И я, дурак, в самом начале нашего контакта второпях отослал ему листы с грифом «Chefsache». Теперь что-либо менять было бессмысленно – он уже видел эту отметку на документах раньше. И даже указал на нее. Сергей Николаевич предупреждал, чтобы я был осторожен. Ну, ладно, я запустил этот перевод, но отдать страницы без предварительной обработки – тут я прокололся. Хорошо, посмотрим, что будет дальше. И куда это Сергей Николаевич пропал?
   Пока я ехал, встреча с Александром не выходила у меня из головы. Пытаясь вспомнить слова, жесты, мимику, все поведение Кунца, я чуть не пропустил свою станцию. За окнами замелькали колонны перрона, поезд начал торможение, и женский голос произнес:
   – Станция Лубянка. Переход на станцию Кузнецкий мост.
   Оторвавшись от размышлений, я выскочил в открывшиеся двери. На часах было без десяти семь – нормально, если я и заставил себя ждать, то недолго.
   На углу Никольской, в назначенном месте Кати не было. Я прислонился к парапету у выхода из метро и огляделся – может, надо было под каким-либо предлогом отказаться от встречи с Кунцем?
   – Привет, давно приехал? – это был голос моей жены.
   – Привет. Да, может, минут пять – думал, что опоздал. Подобрала что-нибудь?
   – Да уж. С каких это пор я должна искать подарки твоим друзьям? – она скептически усмехнулась. – Ладно, как думаешь, ему понравится?
   Она полезла в сумку и достала оттуда небольшую упаковку черного цвета, перевязанную серебристой ленточкой.
   – Что там?
   – Портмоне. Raymond Weil – натуральная мягкая кожа. Они не продаются. Такие предметы идут как эксклюзивные подарки. У тебя почти такой же дома лежит, только ты его не носишь.
   Я вспомнил, что действительно несколько раз случайно натыкался на коробочку с портмоне и не носил его с собой только потому, что в карманчик для документов не влезал техпаспорт машины. Действительно, не таскать же мне два портмоне вместо одного!
   – В него техпаспорт не влезает – потому и лежит.
   – Ну, не знаю! Там полно отделений. Пойдем, – и мы двинулись в сторону Старой площади.
//-- *** --//
   Погуляли мы на славу – выпили чуть больше бутылки водки и при качественной закуске не чувствовали себя пьяными. Женская половина пила вино, и как мне показалось, была в таком же, как и мы, веселом состоянии. Домой добрались уже после полуночи, ближе к часу. Я сразу по привычке поставил чайник – хотелось пить, включил телевизор и организовал стандартный кофе с молоком на сон грядущий. Что удивительно, он на меня совершенно не действует, и я засыпаю, как будто и не пил его вовсе.
   Кошки нигде не было. Мы нашли ее под кроватью, в дальнем углу – это было место, куда она обычно пряталась от пылесоса, от посторонних или от чего-то еще, по ее мнению, необычного.
   Пока я пил кофе на пороге спальни, Катя, стоя на коленях, подзывала Марусю, но та не вылезала.
   – Чего там? – я отпил глоток и оторвался от дверного косяка.
   – Девочка моя, – голос жены был ласковым и умоляющим, – иди ко мне, что ты там спряталась?
   Поставив чашку на столик, я заглянул под кровать. Маруся сидела в дальнем углу и блестела глазами.
   – Чего-то испугалась, – сказал я, поднимаясь с колен, – вылезет, оставь ее в покое.
   – Марусечка, – жена не обратила внимания на мои замечания, – иди ко мне, девочка моя.
   Я взял чашку, зацепил из пачки последнюю на сегодня сигарету и вышел на балкон, прикрыв за собой дверь. Окно было открыто. Я распахнул его еще шире, поставил на подоконник чашку и закурил. В соседнем доме, за деревьями, голубым и желтым светились окна, свет переливался, меняя цвет и яркость – видимо, работал телевизор, а в соседнем дворе в районе детской площадки кто-то сказал в полный голос: – «Я ему говорю – ага, сейчас…», – и несколько человек громко засмеялись.
   Уже пятница. Я затянулся сигаретой, облокотившись о раму окна. Внизу и впереди было темно – деревья не пропускали лунный свет – и тыльная сторона нашего дома сейчас, как и днем, была безлюдна. Докурив и покончив с кофе, я стрельнул окурком в темноту и вернулся в спальню.
//-- *** --//
   Утро пятницы после дня рождения не располагало к работе, и я устроил себе отдых – мой заместитель подменил меня, а у жены выходной был по графику. Мы проснулись к одиннадцати. Нащупав под подушкой пульт, я включил телевизор и, немного повалявшись, пошел на кухню чего-нибудь съесть. Катя еще спала. Такая соня!
   Из кухни я проследовал в гостиную и включил ноутбук. В почтовом ящике лежало только одно новое письмо – реклама, приглашающая завести кредитную карту в очередном банке. Отправив ее в корзину, я автоматически напоролся на вчерашнее странное письмо: «На третий день плавания они достигли острова, у жителей которого было во рту по два языка – каждый употреблялся для определенного наречия». Следом за предыдущим оно тоже полетело в корзину, но… Эта фраза показалась мне знакомой. Я слышал ее где-то раньше. Причем, не так давно. Но где и когда? Подумав немного, я вернул его из корзины назад, во «Входящие». Пусть пока полежит – может, припомню.
   Кстати! После вчерашней передачи документов Кунцу необходимо было подкрепить их деньгами. С этим проблем нет – он-лайн банки работают круглосуточно и в любой день недели – через 10 минут обязательных операций и подтверждений требуемая сумма ушла адресату, а я занялся домашними делами.
   Конечно, всякий праздник имеет последствия. На удивление после вчерашней выпивки негатива не было, разве что мы проснулись позже обычного – я раньше, Катя – на пару часов позже. Обычно все работы по дому мы выполняли в субботу, а сегодня была пятница и вроде как выходной, посему мы решили завершить все дела именно в этот день, чтобы последующие субботу и воскресенье посвятить полноценному отдыху. Нам предстояла стирка, уборка, ну, и приготовление еды, конечно. Поход на рынок – отдельная тема.
   Мы начали именно с рынка.
   С наступлением тепла торговля заметно оживляется. Если зимой расположенный недалеко от нас переделкинский рынок сжимается почти до крытого павильона, я говорю о торговле продуктами, то в конце весны он расширяется и постепенно занимает всю отведенную для него территорию. Мы всегда оставляем машину в одном и том же месте и заходим, в зависимости от того, что необходимо купить, да и от времени года, либо со стороны открытых торговых мест, либо через крытый павильон.
   Для человека, понимающего в еде, рынок – это песня. Если вы когда-либо были на Привозе, я говорю об Одессе, и любите вкусно поесть – вы поймете, о чем речь. На Привоз идут не только что-либо купить, но и пообщаться. Проба продуктов происходит в оживленной беседе, при этом позитивное настроение вам гарантировано. Оно возникает сразу после того, как вы увидите кусок колбасы или пастормы, который вам отрежут на пробу, и продолжается все время покупки товара. Если вы были голодны, то, пройдя по длинным рядам продавцов мясных продуктов, про чувство голода можно будет забыть. Если к каждому отрезанному на пробу куску мяса или колбасы приложить ломоть хлеба, вы получите полноценный бутерброд, а продавцов много, запахи и внешний вид продуктов настолько привлекательны, что к концу проб сложно сделать выбор, если, конечно, не остановиться раньше. Даже если вас немного обвесят, а это в порядке вещей, вы все равно получите удовольствие. А если вам знакомы нюансы одесской торговли, и в процессе взвешивания товара вы скажете определенную фразу – вас поймут, товар будет чуть дороже, но зато вес будет соответствовать действительности. В общем – положительные эмоции. Наверное, поэтому моя жена любит ходить на рынок. Это не магазин, где конвейерным способом вы оплачиваете товар, отдавая деньги безразличному продавцу, для которого вы являетесь одним из сотен безликих покупателей.
   Конечно, рынок в Переделкино – это не Привоз. С Привозом вообще сложно что-либо сравнивать – там совсем другая атмосфера, но и у нас тоже есть люди, у которых можно купить вкусную и качественную еду, а также перекинуться парой слов «за жизнь».
   Обычно в закрытом павильоне наш путь лежит через несколько торговых точек, где мы являемся завсегдатаями, и где атмосфера купли-продажи, если даже не сопоставима с Привозом, так приближается к ней. И здесь, и там на первом месте качественный товар и, конечно, общение. Начинаем мы с колбас и различных вариаций мясных продуктов, вареных, копченых, вяленых – чего душа пожелает, и все, конечно, домашнего приготовления. А кто лучше всех готовит сало и колбасу? Конечно, Украина! Следующий шаг – домашнее молоко, масло и творог. Далее – свежее мясо без признаков заморозки, а напоследок – грузинские приправы. Везде – общительные и приятные люди, с которыми можно пошутить, посмеяться, да и просто поговорить, между прочим.
   На открытой части рынка круглый год одна баба Лена, сменяя другую бабу Лену, торгует соленьями. Надышавшись украинской колбасой в закрытом павильоне и попробовав хрустящий огурчик, ощущаешь непреодолимое желание выпить сто грамм водки, чтобы удовольствие было полным.
   С наступлением тепла, когда появляются первая черешня и клубника, открытая территория рынка значительно разрастается, и зачастую создается впечатление, что находишься в Молдавии, потому что, наверное, 60 % продавцов – это молдаване. Тот, кто родился или прожил в Молдавии хотя бы несколько лет, без труда вычислит их по акценту, манере разговаривать, интонациям и даже по лицам. Продают они свой или российский товар, особого значения не имеет, в любом случае, как правило, это качественный продукт, который не купишь в магазинах. В общем, поход на рынок – это нечто особенное.
   Потратив на все примерно полтора часа времени и около четырех тысяч рублей, мы вернулись домой, где после небольшого перекуса продолжали заниматься домашними делами.
   Пока Катя решала вопросы на кухне, я пропылесосил в комнатах и, разбирая журнальный столик от скопившихся за несколько недель журналов, книг и различной бытовой мелочи, совершенно случайно обнаружил то, о чем совершенно забыл. Под Катиными блокнотами и косметичкой лежала книга Оссендовского, которую дал мне Сергей Николаевич, и которую я, прочитав наполовину, отложил в сторону, поскольку с началом сезона приходилось работать даже дома и по вечерам. Конечно, это была по большей части бумажная работа – расчеты, проектирование и всякое такое, но иногда, перерабатывая заказы, ложился я достаточно поздно, и единственное, на что меня хватало – включить какой-нибудь фильм или аудиокнигу, которые служили фоном для моего отхода ко сну.
   Надо сказать, книга Оссендовского интересна. Открыв страницу, на которой закончил чтение, я на закладке, небольшом квадратике бумаги, увидел адрес электронной почты – его при последней встрече написал Сергей Николаевич, а я об этом… черт возьми, забыл. Держа в руках листочек с адресом, теперь я вдруг вспомнил, где я слышал ту странную фразу, обнаруженную в недавнем письме. «На третий день плавания они достигли острова, у жителей которого было во рту по два языка – каждый употреблялся для определенного наречия» – это из книги Оссендовского. Этот текст мне зачитывал Сергей Николаевич перед тем, как отдать книгу. Письмо, полученное с незнакомого адреса, скорее всего, было послано им, Сергеем Николаевичем, как напоминание. Он говорил, чтобы я проверял свой почтовый ящик хотя бы раз в неделю, а я обо всем забыл. Ну, надо же!
   С книгой и закладкой я вернулся к ноутбуку. Зайдя на почтовый сервис своего запасного почтового ящика, я обнаружил три письма, отправленные с интервалом между ними от пяти до семи дней. Последнее пришло три дня назад. Первое и второе письмо имели тему, последнее было без нее. Чтобы не нарушать логику событий, я решил начать чтение с первого письма, озаглавленного «Внимание!»:

   От: Коваленко С.Н.
   Тема: Внимание!
   Кому: Мне
   Игорь, здравствуй!
   Я не намеревался писать на этот почтовый ящик в ближайшее время, но думаю, что то, что я сообщу, скорее всего, нежелательно для открытой переписки по старым адресам.
   Вчера мне поступило предложение продать, насколько я понимаю, дневник, который мы переводим. Предложение поступило по телефону. Номер не определился.
   Женщина, позвонившая мне и представившаяся Ириной, попросила назвать цену, которую я бы хотел получить при условии передачи всего комплекта документов. При этом, о каких конкретно документах идет речь, в разговоре не упоминалось. Я сообщаю это, чтобы между нами не было недоговоренностей, и, ожидая, что подобное предложение может поступить и тебе.
   Детали разговора не столь важны, сколь то, что теперь заинтересованной стороне известен мой номер телефона, а, следовательно, и твой (с высокой долей вероятности).
   При этом она, эта женщина, называла меня по имени и отчеству.
   Выслушав эту Ирину, я сказал, что не понимаю, о чем идет речь, и что она, возможно, меня с кем-то спутала, поскольку я не работаю ни с какими документами уже несколько лет.
   Она извинилась, сказав, что, вероятно, произошла какая-то ошибка, и на этом наш разговор закончился.
   В тот же день, но уже со стационарного телефона здесь, в санатории, я связался со своими бывшими сослуживцами и, благодаря им, сегодня выяснил следующее.
   Судя по телефонному коду, звонок был произведен из Румынии, однако это вовсе не означает, что владелец телефона там проживает. Кроме того, сим-карта могла быть приобретена в Румынии без указания данных покупателя. Вне пределов России это вполне легальная операция.
   В итоге, определить данные звонившей не представляется возможным.
   В этой связи впредь переписываться будем по этим, согласованным нами почтовым адресам.
   С уважением,
   С.Н.

   Надо сказать, эта новость меня озадачила. Чуть больше месяца назад на форуме кто-то уже обращался ко мне с подобным предложением, но это был о вполне обьяснимо и логично – в разделе «дневник» там публиковались фрагменты перевода, поэтому, к кому обращаться за документами, потенциальному покупателю было известно. Тогда я отказал. Сейчас аналогичное предложение поступило уже Сергею Николаевичу. А может быть, это просто какая-то ошибка, просто случай – стечение обстоятельств. А мы уже встревожились и бьем в колокола…
   Непонятно одно – я ведь звонил Сергею Николаевичу, и все это время телефон его был недоступен. В то же время эта странная Ирина из Румынии дозвонилась…

   Следующее письмо оказалось не менее интересным:

   От: Коваленко С.Н.
   Тема: Интересный документ
   Кому: Мне
   Игорь,
   Я до сих пор не получил от тебя ответа. Получил ли ты мое последнее письмо?
   Сообщи, что ты обо всем этом думаешь.

   Продолжая заниматься переводом (кстати, то, что ты мне передал при нашей последней встрече, уже готово), я заинтересовался некоторыми личностями, упомянутыми в дневнике, в частности, офицером, с которым велись переговоры в Кишиневе, до отъезда группы в Дубоссары, и вторым, с которым был разговор в доме у старика.
   В результате, удалось выяснить следующее:

   Макс Дрексель, бывший оберштурмфюрер СС, и Вальтер Керер, бывший оберштурмфюрер СС, в возрасте 60 и 61 года, соответственно, осуждены в Мюнхене, предположительно в 1971 году на 5 и 4 года за преступления в отношении евреев и мирного населения. В частности, в Дубоссарах, в соответствии с показаниями (от 23 июля 1969 года) местного жителя Ивана Андреевича Иорданова, подразделением айнзацкоманды 12, в котором состояли Дрексель и Керер, практически ежедневно отдавались приказы на расстрел евреев. Эту же информацию подтвердил некий Эрих Роде в процессе допроса, и в своем дальнейшем заявлении на суде. Оба осужденных ссылались на приказ вышестоящего командования из группы Олендорфа [79 - Олендорф, Отто (нем. Ohlendorf Otto, 1908–1951) – высокопоставленный сотрудник РСХА, бригаденфюрер СС. После создания Главного управления имперской безопасности (РСХА) Олендорф возглавил III управление (СД – Инланд), которое осуществляло контроль за особо важными сферами внутренней жизни рейха и партии. После того как по распоряжению Гиммлера были организованы четыре айнзатцгруппы для карательны х операций на оккупированной территории Советского Союза, одну из них, «группу Д», возглавил Олендорф. Группа Олендорфа работала на южном участке советско-немецкого фронта, в частности, в тылу 11-й армии. Только с июня 1941 по июль 1942 подчиненная Олендорфу айнзатцгруппа уничтожила около 90 тыс. евреев. В сентябре 1947 Олендорф предстал перед Международным военным трибуналом в Нюрнберге. 10 апреля 1948 приговорен к смертной казни. Кроме Олендорфа к смерти были приговорены другие трое руководителей айнзатцгрупп. Казнен 8 июня 1951.], согласно которому им надлежало истребить еврейское население города.
   Из документов по делу Дрекселя и Керера: в показаниях Дрекселя есть весьма интересный для нас момент, не вошедший в обвинительное заключение и не фигурировавший в суде. В частности, после задержания, во время допроса Дрекселя вместе с остальными вопросами по существу дела ему был задан также вопрос, кто еще из офицеров СС находился в это время в Дубоссарах. Дрексель сообщил, что кроме него, Вальтера Керера, а также их непосредственных руководителей, в конце июля – начале августа он встречался с тремя офицерами СС, имен которых не помнит. Один из них был штурмбанфюрер, другие – младше по званию. Цель их появления в Дубоссарах ему неизвестна. На вопрос относительно принадлежности этих офицеров он сообщил, что в беседе с ними выяснилось, что они относятся к организации Аненербе («Наследие предков»). Косвенно этот факт подтверждал также перстень старшего офицера, характерный для этой организации. Указанные лица провели в Дубоссарах ночь, и в дальнейшем ему не встречались, в экзекуциях по отношению к местному населению не участвовали. Дальнейшая их судьба ему неизвестна.
   Именно потому, что упомянутые Дрекселем офицеры СС не имели никакого отношения к существу рассматриваемого дела, по которому обвинялись Керер и Дрексель, упоминание о них отсутствует в основных документах дела, а также в заявлении Дрекселя на суде.
   Керер об этих офицерах не упоминал, поскольку с ними не встречался, и об их присутствии в Дубоссарах не знал.
   Содержание протокола первичного допроса Дрекселя мне стало известно через старые каналы по прежней работе.
   Думаю, тебе понятно, о ком идет речь в показаниях Дрекселя?

   По второй кандидатуре (штабной офицер предположительно 54-го армейского корпуса) никаких данных пока нет.
   С уважением,
   С.Н.
   P.S. Новых звонков по приобретению материалов не поступало. Тишина.

   Однако! Все время, читая дневник, я задавался вопросом – неужели все, что в нем написано, было именно так? И было ли вообще… Это, несмотря на то, что многие факты, описанные владельцем дневника, подтверждаются документально. И тут – показания Дрекселя! Пусть косвенные, не указывающие на фамилии, но многое совпадает – звания, принадлежность, количество людей в команде, примерное время встречи. Интересно. Интересно… И еще эти странные звонки. Что влечет звонивших к дневнику? Что там в нем дальше? А мы ведь еще не дочитали даже первую часть.
   И я тоже – тормоз! Забыл про наши договоренности с Сергеем Николаевичем, отдал бумаги Кунцу! Черт, как неудобно!.. Ладно. Как-нибудь разберемся.
   Не понял… У него, что, телефон все же работает?

   Я открыл следующее письмо.

   От: Коваленко С.Н.
   Тема:
   Кому: Мне
   Игорь!
   Мне непонятно твое молчание!
   Пожалуйста, свяжись со мной как можно скорее.

   Письмо было без подписи.

   Недолго думая, я набрал номер Сергея Николаевича. Все по-прежнему. Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Что за…?! Отложив трубку, я вернулся к ноутбуку и написал ответ:

   Сергей Николаевич!
   Мне нечем оправдаться в том, что просто забыл о нашей договоренности и все это время не проверял этот почтовый ящик.
   Я действительно забыл. Это правда.
   Вместе с тем мне было непонятно ваше внезапное исчезновение и столь продолжительное отсутствие.
   Кстати! Я звонил вам неоднократно, но всегда, как говорят, «абонент не абонент». В этой связи неясно, почему другие до вас дозваниваются, а я – не могу?
   Позвоните мне или сообщите письмом, когда вы будете на месте, и как скоро мы сможем увидеться.
   С уважением,
   Игорь.

   Письмо ушло. Некоторое время посидев у монитора в раздумьях, я вернулся к домашним делам.
   Когда спустя час или два я решил проверить почту, меня ждало выделенное жирным синим цветом новое письмо, крайне лаконичное:

   От: Коваленко С.Н.
   Тема:
   Кому: Мне
   Завтра, в 11 утра. Нескучный сад. Летний домик.
   С.Н.

   Отлично, там и разберемся.

Эпизод 12. Бедная Бетя Моисеевна

   Утром, проскочив от МКАДа по Ленинскому и развернувшись в районе Пироговской больницы назад, в область, я проехал еще немного, свернул в переулок, ведущий к входу в Нескучный сад.
   Несмотря на то, что уже в пятницу вечером многие выезжают на дачи, и город несколько разгружается от транспорта, обе обочины были заняты машинами, и я, умудрившись найти промежуток между ними напротив школы, кое-как втиснулся в несколько приемов, почти не оставив стоящему позади меня автомобилю места для маневра. Судя по всему, он здесь стоял уже достаточно долго, потому что на крыше и на капоте лежало несколько мелких веточек, сбитых ветром, а заднее левое колесо было спущено. Ну, и нормально. Значит, в ближайшее время он никуда не тронется. Пройдя около сотни метров, я вошел в ворота Нескучного сада, и, поглядывая по сторонам, направился к месту встречи.
   Было без десяти одиннадцать, а народ уже вовсю отдыхал. На площадке со столами для настольного тенниса с десяток игроков гоняли мячик, мамы катали детей в колясках, изредка проскакивали велосипедисты, и хотя людей было не так чтобы много, но все же чувствовалось какое-то оживление. Конечно, день солнечный, и пройтись по парку гораздо приятнее, чем сидеть в квартире или бродить по разогретым улицам города. Миновав Панда-парк, где дети и взрослые, обвешанные альпинистским снаряжением и различными страховками, перемещались по канатам, натянутым между деревьями, я вышел на аллею, ведущую к месту встречи.
   Не знаю, что происходит, но я для себя отметил, что с каждым годом климат меняется. Все чаще летом воздух становится влажно-горячим, каким-то почти субтропическим. Создается ощущение, что где-то рядом море, хотя до него более тысячи километров. В таком воздухе появляются, даже будет правильнее – проявляются запахи цветущих деревьев, особенно липы. Боле е всего это заметно в стороне от магистралей, во дворах или в парках. Лето становится жарче, зима холоднее. Совершенно не похоже на ту Москву, которую я знал раньше.
   На площадке перед Летним домиком я остановился и огляделся. Сергея Николаевича еще не было. Заняв место на скамейке, я закурил. До назначенной встречи оставалось совсем ничего.
   Людей здесь было совсем ничего – две парочки, женщина с ребенком, который носился рядом с ее скамейкой по аллее, падал, поднимался и бежал дальше, дедок с газетой – вот и все. Тихое место, вполне подходящее для разговора.
   Сергей Николаевич немного опоздал. Он вышел на аллею слева, вероятно, поднявшись снизу, от набережной Москва-реки, задержался перед входом на площадку, осмотрелся и направился ко мне. Под мышкой у него была шахматная доска. Как там у Гоголя? Давненько я не брал в руки шашек? Ну, что-то в этом роде, только в этот раз были шахматы.
   Он подошел ко мне, сел рядом, ничего не говоря разложил доску, а затем, вопросительно взглянув на меня, спросил:
   – Ну что, сыграем?
   – Сыграем.
   – Какой цвет предпочитаешь?
   – Черные.
   – Помогай.
   Мы принялись расставлять фигуры, и я, закончив первым, поинтересовался:
   – Как отдохнули?
   – В общем, неплохо, – он окинул взглядом площадку, – рассказывай. Ты, случаем, ничего не натворил?
   – Натворил.
   – Что именно?
   – Не мог с вами связаться и отправил часть дневника на перевод Кунцу.
   – Ясно.
   – Это не все.
   – Что еще?
   – Я с ним виделся. Он был здесь, в Москве.
   Сергей Николаевич сделал ход и внимательно посмотрел на меня.
   – В Москве? Какими судьбами?
   – Сказал, что приехал по делам. Ну, и поскольку так все удачно сложилось, решил встретиться. Позвонил. Только вот что – я не давал ему номер телефона. Откуда он его узнал – понятия не имею…
   – Ходи.
   Я сделал ответный ход.
   – Уже интересно. Мне звонила дама, ты встречался с Кунцем. В обоих случаях никто никому не давал никаких телефонных номеров.
   Я кивнул. Он был как-то серьезен сегодня.
   – Случилось что?..
   – У меня пропали все твои исходные документы. Точнее, не только исходные, но и текст перевода. Осталось только то, что ты отдал в день нашей последней встречи. И то лишь потому, что они были со мной.
   От неожиданности я выпрямился.
   – Как пропали? А где вы их держали?
   – Дома. С собой взял только файл с оригинальным текстом из последней партии. Я же сказал.
   Видно, он был не в духе.
   – А-а-а… Больше ничего не пропало?
   – Ничего. Во всяком случае, других пропаж пока не обнаружил. Но есть и другие проблемы. О них расскажу позже. А у тебя все на месте?
   – Признаюсь, не проверял. После встречи с Кунцем как-то было некогда. Кстати, я ему недавно снова переслал деньги за перевод – очередной аванс. Но пока – никакой реакции… Правда, деньги отослал только вот.
   – Когда вы с ним встречались?
   – В четверг. В этот четверг.
   Молча, он двинул следующую фигуру. Я сделал ответный ход.
   – Посмотри-ка у себя дома – все ли на месте? – Сергей Николаевич, не поднимая головы от доски, глянул на меня исподлобья.
   – Хорошо, – я вытащил сигарету из пачки.
   – Дай мне тоже.
   Мы закурили.
   – Не знаю, когда пропали бумаги, – он выпустил дым, рассматривая шахматное поле, – я обнаружил пропажу вчера, когда отправил тебе последнее письмо. Ты обязательно проверь – у тебя все на месте? Документы на месте?
   – Обязательно.
   – Что у тебя с телефоном?
   – Ничего. Все нормально. Работает.
   – Набери меня.
   Я набрал номер. Результат тот же – «вне сети».
   – Ваш телефон вне сети или выключен.
   Он достал свой телефон и, набрав чей-то номер, сказал:
   – Привет. Посмотри, что у меня с телефоном. И пробей этот номер. Какой у тебя номер, – он обратился ко мне, – помнишь на память?
   Я назвал свой номер, он повторил его собеседнику, сказал, что будет ждать звонка, отключился и сделал новый ход.
   – Подождем. Скоро станет ясно, почему мы не можем созвониться. Ты видишь – мой телефон работает. Принимает все звонки, кроме твоих. Значит, что-то есть… Что-то происходит. Тебе не кажется? Я же предупреждал. Ты с Кунцем один раз встречался? Что он из себя представляет?
   – Только в четверг. Что представляет?.. Ну, мужчина около 50 лет. Выше меня, интеллигентный. Правильное лицо, светлый шатен, голубые глаза…
   – Что-то особенное заметил?
   – Имеется шрам над бровью.
   – Какая бровь, правая, левая? Шрам имеет форму?
   – Кажется, правая. Или левая… Не скажу точно. Правая. Да, точно, правая! Шрам такой изогнутый. Чем-то напоминает букву игрек. Неправильную. Ножка короткая. Понимаете, о чем я?
   – Понял.
   – Одет хорошо. Вроде, все.
   – Вспоминай детали встречи.
   – Внезапная встреча. Абсолютно неожиданная. Он перевел для меня десять страниц. Я оплатил. Ну, вас не было – я пытался дозвониться – бесполезно. Даже домой к вам приезжал, с теткой из соседней квартиры беседовал. Ничего не узнал. Подождал некоторое время – и списался с ним.
   – Ходи.
   – Да, сейчас.
   Я пытался собраться с мыслями, но в голове вместо шахматной комбинации крутился образ этого Кунца.
   В конце концов, я двинул, не думая, фигуру, и сказал:
   – Он просил ваши переводы для того, чтобы отредактировать весь текст. Я не дал. Он не знал, что мы вместе работаем. Я сказал, что перевожу самостоятельно. И с документами я лоханулся конкретно.
   – В смысле?
   – Дал ему листы с отметкой «Chefsache». Не удалил ее. И в первом пакете для него – тоже. Словом, он наверняка понимает степень секретности документов.
   Сергей Николаевич бросил окурок в урну рядом со скамейкой:
   – Как сейчас говорят? Чайник?.. Ты – чайник. Это правильно. Ладно, будем придумывать что-то.
   Зазвонил телефон. Сергей Николаевич ответил:
   – Да. Понятно. Снимай. Да, обе. А как это можно? – он внимательно слушал некоторое время то, что говорил собеседник. – А кто сделал, можно узнать? Попробуй. Ладно, спасибо.
   Сунув телефон в карман, он сказал:
   – Твой и мой телефоны были внесены в «Черный список». Мой в твой, твой в мой. Поэтому мы не могли дозвониться друг другу. Сейчас все поправят, но пока связь будем держать по почте. Надеюсь, ты не забудешь ее проверять?
   – Да я…
   – Сегодня я брошу тебе перевод. Почитай его внимательно. Не нравится мне твой Кунц. Но ты пока поддерживай контакт, если он выйдет на связь. А там – поглядим.
   Он задумался. Я, молча, смотрел на него.
   – Ладно. Не пропадай и посмотри дома бумаги. Думаю, у тебя тоже не все в порядке. Черкани мне письмо по факту. Сегодня же.
   Я кивнул.
   – Ну, вот, в общем, и все. Хреново ты в шахматы играешь, – он двинул фигуру. – Мат тебе в два хода.
   Я посмотрел на доску. После всех этих событий и из-за информации, свалившейся так внезапно, я не видел продолжения партии, да и мата тоже. Невозможно сосредоточиться. И с документами все весьма туманно. Какие-то неприятные перспективы.
   Сергей Николаевич стал собирать фигуры.
   – Смотри, я на месте. Важно, чтобы мы не утратили твои документы, именно твой полный комплект. Поэтому, проверь все основательно. И заканчивай делать глупости. Ты меня понял?
   – Да, – я тяжело вздохнул.
   – Вот только без вздохов. Ты что, барышня? Пошли.
   Он поднялся, сунул доску под мышку и пожал мне руку.
   – Не расстраивайся. Разберемся. Ладно?
   – Ладно.
   – Ну, давай. До вечера. Читай перевод и сообщи, как у тебя там дома.
   Мы вместе вышли с площадки, он повернул налево, к набережной, а я направился к машине. Настроение было – хуже некуда…
//-- *** --//
   Домой я добрался быстро. Ленинский был свободен, до МКАДа я просто долетел, а оттуда до Солнцево рукой подать.
   Катя умотала на велике в лес, о чем сообщала записка на кухонном столе, и я, взяв ноутбук, расположился там же, ожидая загрузки системы.
   Дневника в отведенной для него директории не было. Она была девственно чиста. Перевод также отсутствовал. Оба внешних диска, на которые я обычно дублировал в качестве резерва наиболее интересные и ценные материалы, тоже ничего не содержали. В расстроенных чувствах я даже закурил прямо на кухне, чего обычно никогда не делал (у нас с женой договоренность – в квартире не курить). Сделав пару затяжек, я направился на балкон, лихорадочно пытаясь выстроить цепочку событий, предшествовавших сегодняшнему дню. Сигарета кончилась – я взял новую.
   Итак… В ночь на пятницу Маруська сидела под диваном – Катя ее звала. Обычно такого не бывает. Что-то произошло, что-то ее напугало… или кто-то… Она боится незнакомых людей. А может, у нас дома кто-то побывал? Надо посмотреть, все ли на месте.
   Выбросив в окно окурок, я прошел к письменному столу и стал перебирать бумаги. Кроме пропажи перевода и первоисточника, обнаружилось, что нет на месте обеих папок с материалами, которые я собирал в связи с переводом дневника. Короче, тупик. Ничего нет. Ни документов, ни перевода, ни бумаг. Деньги и ценности были на месте.
   Сделав несколько кругов по комнате, я снова перерыл все ящики стола, заглянул в портфель, хотя там точно ничего быть не могло, поскольку в пятницу я выкинул из него все старые бумаги, связанные с работой. Никаких документов, ничего. Сняв с колен портфель, я потянулся за телефоном, взял его, нашел номер Сергея Николаевича, потом, подумав, отложил в сторону.
   Некоторое время я еще сидел на диване, пребывая в полной прострации. Я ничего не понимал и не знал, как поступить. Обратиться в полицию? Но что я там скажу? Что у меня украли из компьютера документы? Абсолютно пустое дело. Чистой воды висяк. Да и потом, спросят, что за документы, откуда они у меня. Нет! Никакой полиции! И Кате тоже ни слова! Ничего не произошло. Замки я поменяю, найду повод. Если ей сказать – она, наверное, умрет от ужаса. Посидев еще немного, я сел за ноутбук и написал Сергею Николаевичу:

   Вы были правы. Я тоже пуст.

   День был испорчен. Пытаясь отвлечься, я пил кофе, щелкал пультом телевизора, перебирая каналы, но досада об утерянных материалах давала о себе знать. Катя вернулась с прогулки и залезла под душ. Я затащил в квартиру ее велосипед и снова залег на диван.
   Ближе к шести вечера позвонил мой товарищ по несчастью:
   – Привет.
   – Добрый вечер.
   – Можешь подъехать?
   – Сейчас?
   – Да, давай. Жду. Чаю попьем, пообщаемся.
   Я сообщил о своем отъезде жене и выскочил на улицу.
//-- *** --//
   Через полчаса я звонил в домофон Сергею Николаевичу. После слов приветствия дверь открылась, и я поднялся в квартиру. Сергей Николаевич ждал в дверях. Мы прошли на кухню, где проходили все наши беседы, я занял свое обычное место, а он продолжил возиться у плиты.
   За время моего отсутствия ничего не изменилось. Все было на своих местах, только я отметил какой-то странный запах… Сигаретный дым перебивал его, но все же впечатление было такое, что где-то издохла крыса или мышь и лежит уже давно. Я бы не сказал, что запах был настолько сильный, но напоминал о себе волнами, и здесь, на кухне он был значительно слабее, чем в коридоре. Я ощутил его, как только вошел в квартиру.
   – Как-то пахнет у вас, как будто… кто-то где-то издох. Мышь или крыса. Чувствуете?
   – Спрашиваешь! – Сергей Николаевич достал из шкафчика сахарницу и поставил на стол, – я уже сутки с этим живу.
   – Так надо найти, где она.
   – Уже нашли.
   – И кто это?
   – Соседка. Бабуля из соседней квартиры.
   Я закашлялся, поперхнувшись дымом. Сергей Николаевич открыл шире форточку:
   – Ага… Такая вот картина… Представляешь, вчера открываю квартиру, я вчера вернулся, чуть дверь приоткрыл – этот запах. Когда я на лестничной площадке еще только к двери подошел, чувствую – воняет. Думал, мусоропровод дезинфицировали, ну, и последствия. Ты же знаешь, как у нас крысы гуляют. Не спеша. Ну, вот. Открываю дверь – запах просто с ног сбивает. И знаешь – что?
   – Что?
   – Нахожу вот там, – он показал на коридор, – возле двери в библиотеку лежит соседка… мертвая.
   На какое-то время я утратил дар речи.
   – Да. А там у меня была дорожка, если помнишь, вот она на ней и лежит. В халате домашнем, один тапочек на ноге, другой рядом. На спине. И главное, дверь-то закрыта. Я ключей никому не оставлял. Когда уезжал, попросил, чтобы она приглядывала за квартирой, так, на всякий случай. Она дома постоянно, на улицу редко выходила, разве что за хлебом. Обычно дети ей продукты привозили. И вот, представляешь, лежит у меня здесь, в коридоре.
   – А как она попала сюда? – я, наконец, пришел в себя, – кстати, это, наверное, с ней я разговаривал по домофону.
   – Когда?
   – Я же говорил вам сегодня, в парке! Да пару недель назад, вроде. Как потерял вас – все приходил сюда, названивал. Ну, поскольку ответа не было – решил как-то вызвать по домофону соседей. Ответила какая-то старушка, как мне показалось. У вас еще есть старики на площадке?
   – Нет. Уже нет, если меня не считать. Значит, ты с ней и говорил. И что сказала Бетя Моисеевна?
   – Бетя Моисеевна?
   – Бетя Моисеевна, так ее звали. И фамилия – Глейзер. Бетя Моисеевна Глейзер. Такая вот колоритная женщина… Была…
   – Да так, ничего особенного – что вы отдыхаете, что-то такое, я толком не помню, но она была явно недовольна. Голос такой… раздраженный.
   – Ну вот, – он раскурил свою трубку, видимо, тоже пытаясь табачным дымом перебить запах, – захожу, а Бетя Моисеевна лежит на половичке. Судя по запаху, внешнему виду и резюме криминалистов – не менее трех дней лежит.
   Значит, в среду – четверг все случилось. Примерно так. Ну, я, естественно, в полицию позвонил, потом осмотрел ее. Ничего не трогал. У нее лицо еще было такое…
   – Какое?
   – Глаза открыты, гримаса – даже сейчас перед глазами стоит, – он вздохнул, – видимо, испугалась чего-то. Ну, в общем – неприятная совершенно картина. Труп в запертой квартире. Причем, в моей!
   Я невольно посмотрел на то место, где еще вчера лежала Бетя Моисеевна. Половичка не было.
   – И чего полиция? Быстро прибыла?
   – В общем – да. Достаточно быстро. Ну, сам понимаешь, что дальше было. Вопросы… и всякое такое. Где был, чего делал. В общем, алиби у меня, ну, и прежняя работа все же имеет значение.
   – Ну да, наверное.
   – На этом половичке ее и унесли. Пофотографировали, поизмеряли. Спрашивают – ничего не пропало? Ну, я, естественно, осматриваюсь, вижу – бумаг нет. Наших бумаг. Они лежали в папке, на столе рядом с компьютером. Я ничего не сказал об их пропаже. Понимаешь?
   – Почему?
   – Лишние вопросы – откуда, что за бумаги, как ко мне попали – и это естественный вопрос, если бы узнали, что они с грифом… В общем, я сказал все, но умолчал только об этих документах. Что будешь пить, чай или кофе?
   – Вот сегодня точно лучше кофе – перебивает запах. И только черный.
   – Да ладно, не парься. Ты же ненадолго в гости пришел. А я тут сплю. Успокойся.
   – Легко сказать!
   – То-то я смотрю – тебя чуть кондрашка не хватила от этой новости.
   – О чем вы говорите! Я в шоке!..
   – Ясное дело. А погода, видишь, какая стоит – настоящее лето. Ну, и запах въелся. Дверь в библиотеку открыта была, так даже корешки книг приняли этот запах. Не говоря уже о мебели, вещах.
   – А что в полиции говорят? Как она попала сюда без ключа?
   – Там пока ломают головы, но замок открывали дубликатом ключа или отмычкой. Бетя Моисеевна на это не способна. В общем, они у меня часов пять провели. Потом, когда ушли, я полез в компьютер – и обнаружил, что и там нет твоих первоисточников. Я когда переводил, то с твоей флэшки снимал все в отдельную папку. В другой папке был перевод. Обеих папок нет. Исчезли. Точнее, папки есть, но пустые. Ну, вот тогда я и решил узнать, как у тебя обстоят дела с бумагами. Как выяснилось – та же картина.
   – Да. Тоже исчезли. Но, слава богу, у меня без жертв.
   – Сплюнь. И вот что я думаю, – он налил себе чаю и присел на стул напротив, – дело, вероятно, было так. Моисеевна была любопытна. Когда этот некто проник в квартиру, возможно, он шумнул. Может, уронил чего или еще что. Словом, привлек ее внимание. Она, наверное, подумала, что я вернулся, и решила зайти – проведать. Звонок у меня перед отъездом сгорел – не работает, да ты, наверное, сам заметил. Дверь, судя по всему, была незаперта. Странно, конечно, но, вероятно, так оно и было. Ну, вот она и встретилась с этим типом. Результат как говорится – налицо.
   – А вот эта гримаса… Ее что, удар хватил? Что говорят криминалисты?
   – Вроде того. Судмедэксперты скажут точно, но, думаю, правды они не узнают.
   – Почему так?
   – Явных следов насилия нет. Тут два варианта – внезапная естественная смерть, инфаркт или что-то подобное, либо похожая по симптомам смерть, вызванная искусственно.
   – Думаете, ее убили?
   – Не исключено. Она увидела похитителя в лицо, и ему следовало заставить ее замолчать. Желательно – надолго. И быстро. Я думаю, дело обстояло именно так. Сказать что-либо конкретное сейчас сложно. Одно я заметил, и это при том, что у трупа за дни пребывания в квартире произошли изменения в кожном покрове, на шее у Моисеевны была небольшая, слабая ссадина. Справа, чуть ниже челюсти. Возможно, это результат падения, возможно – результат встречи с человеком, которого она застала в квартире. Посмотрим, что скажет экспертиза. Однако сомневаюсь, что они докопаются до истины. Труп пролежал три дня в закрытом помещении, на улице тепло, даже душно. Согласен? Поэтому получить какие-либо результаты будет гораздо сложнее. Предположу, что у соседки найдут проблемы с сердцем, тем более что они у нее были при жизни. Ну, а там следователи будут строить догадки. Посмотрим, какие появятся варианты.
   – То есть, вы не намерены рассказывать, что документы пропали?
   – Полиции – нет. Своим бывшим коллегам – да. Точнее – уже рассказал. Пока это не вышло за рамки ограниченного круга лиц. Желательно, чтобы так оно и было. Думаю, мы разберемся, что и как. Друзья помогут в частном порядке. Если все пойдет не по плану, то, поскольку дело касается меня, вполне вероятно, что наши подключатся к расследованию. Как вариант, это будет просто контроль с их стороны за ходом дела. Об этом узнаем позже.
   – Так вас же затаскают на допросы!
   – Не исключено. Но я, как видишь, дома. Не ограничен в перемещении и встречах. У меня твердое алиби. Нет никаких мотивов – мы с соседкой были в хороших отношениях, иначе я бы не просил ее присматривать за квартирой. Ну, и кроме того, зачем мне вскрывать отмычкой замок, если у меня есть ключ? На мой взгляд – тут явное убийство. И связано оно именно с попыткой ограбления. Неудачной попыткой, поскольку полиция не знает о пропаже наших бумаг. В общем – поживем, увидим.
   – Д-а-а… – я снова посмотрел на место в коридоре, где нашли соседку, и представил себя в роли Сергея Николаевича, заходящего в квартиру.
   – Придется делать ремонт – от этого запаха не избавиться.
   – Может, пойдем на балкон?
   – Да, пойдем – там свежее. Ты бери кофе, пепельницу, располагайся – я сейчас подойду.
   Миновав гостиную, я вышел на балкон, устроился в кресле, поставил на столик пепельницу и с удовольствием вдохнул чистый воздух. Конечно, лучше здесь, чем на кухне.
   Сергей Николаевич появился через минуту.
   – На, держи, – он протянул мне файл с распечатанными страницами, – все, что осталось.
   – Это перевод?
   – Да. Та часть, которую ты передал мне перед отпуском. Почитай.
   – Можно сейчас? – мне не терпелось узнать, что же дальше.
   – Ну, читай сейчас. Пойду, озонатор включу. Купил вот озонатор сегодня – говорят, отбивает неприятные запахи.
   – Да. Хорошо.
   Предложенный мне текст практически дублировал перевод Кунца, который был прочитан раньше, и поэтому, пропустив страницы, содержащие уже известные мне события, я нашел их продолжение. Ту часть, которую я только должен буду получить от нового знакомого:

   – Иван Семенович! – я обратился к старику, стоявшему чуть поодаль и рассматривавшему с холма левый берег реки, – задавали ли вы себе вопрос – что же было потеряно здесь в 1792 году?
   – Конечно, – старик обернулся, – но точного ответа у меня нет, да и быть не может.
   – В этом я с вами согласен – свидетелей уже нет на этом свете. И истина погребена вместе с ними. Однако после вашего рассказа мне захотелось увидеть все своими глазами – на месте.
   Иван Семенович покачал головой и улыбнулся, махнув рукой:
   – Решили заняться поиском? Вряд ли у вас что-то получится. Вы даже не знаете, что искать.
   – Но хоть предположения-то у вас есть?
   – Так я же вам говорил – никто не знает, что именно было здесь потеряно. Какой-то предмет… Как говорится в русских сказках – «найди то, не знаю – что»?.. Да и такой участок дороги…
   – Вы правы. Я прекрасно осознаю, что наш поиск, – я сделал акцент на слове «наш», – вряд ли принесет успех. Это очень сложно и практически невозможно. Но, может, попробуем хотя бы понять, где, на каком участке дороги это произошло.
   Старик ничего не сказал, лишь пожал плечами.
   Я обернулся к остальным участникам «экспедиции»:
   – Итак, начнем осмотр с вершины холма, спускаясь вниз. Предполагается, что потеря была связана с каким-то происшествием. Например, с неудачным поворотом, движением, падением. Кстати, это весьма возможно, экипаж мог опрокинуться. Согласно воспоминаниям, инициатор поиска был в грязной и мокрой одежде и хотел переодеться. Когда обнаружил пропажу. Что-то должно было произойти на этом участке дороги – ведь это спуск, с поворотами. Понимаете?
   – Конечно, – Генрих, сняв фуражку, стал выбивать из нее пыль.
   Остальные слушали молча. Сапер, вообще ничего не понимая, приготовил миноискатель и стоял чуть в стороне.
   – Генрих, сапер ваш. Отдавайте указания, координируйте действия, – я повернулся к саперу, – Вы поступаете в распоряжение оберштурмфюрера. Он объяснит вашу задачу.
   Сапер кивнул, поправив на плече ремень карабина.
   – Отто, вы пойдете первым, мы с Иваном Семеновичем – замыкающие. Смотрите внимательно, не мне вас учить. Попробуйте смоделировать ситуацию… Генрих, вы с вашим подопечным в центре. Действуем!
   Медленно мы двинулись по дороге. Отто шел впереди, примерно в 20 метрах за ним следовали Генрих и сапер, я и старик замыкали шествие. Самая сложная работа досталась Генриху. Двигаясь зигзагами по дороге, он пытался использовать лозу. Однако, судя по тому, что он не задерживался и не останавливался – безуспешно. Сапер шел следом, ожидая команды для работы миноискателем.
   Вдоль всей дороги, от верха холма и вниз к переправе, справа и слева по обочине встречались части техники, повозок, лежали распухшие от жары трупы лошадей с торчащими в стороны ногами. Дорога с вершины холма спускалась вниз почти по прямой. Незначительные отклонения, связанные с рельефом, вряд ли могли вызвать какие-либо инциденты в пути. Чем ниже мы спускались к берегу, тем больше росла уверенность в том, что если что-то и случилось в те далекие времена с экипажем, то это могло произойти на крутых поворотах, ближе к Устье или еще ниже, в садах. Интересно, а если мы не нащупаем след? Ведь такое возможно. И что тогда? Нет! Тогда, зимой, действительно что-то случилось. На этой дороге. Только вот – где именно? И… что?
   Мы миновали первый пост на въезде в деревню. Часовые провожали нас взглядами, полными недоумения. Действительно, наш отряд, двигавшейся странным для непосвященных образом, другой реакции вызвать не мог. За все время спуска лишь пара грузовиков проехало мимо, двигаясь к реке.
   На первом повороте Отто повернулся к нам лицом и указал на правую по ходу движения сторону дороги. Постоял немного и двинулся дальше, вперед. Генрих медленно и тщательно прошел по обочине от начала поворота и далее – несколько десятков метров. Результата не было.
   Дорога уходила направо, поэтому теперь акцент был сделан на левую обочину. И опять – ничего. Мы присели на разбитую телегу, перевернутую на бок, и закурили.
   – Что скажете? – обратился я к Генриху.
   – Ничего. Я пока ничего не вижу, все чисто.
   – А что должно быть? – Отто помассировал глаза и переносицу, – что должно быть?
   – Я же говорил – должен быть след. Пока его нет.
   – Столько времени прошло! Какой след?!
   – Он должен быть. След всегда остается, пусть слабый, я его поймаю. Конечно, даже если мы получим след – не факт, что быстро найдем потерянный предмет, – сами видите, чем здесь завалена дорога, а, кроме того, еще и осколками все нашпиговано… Для миноискателя фон будет ужасен, но не для меня. То, что мы ищем, ощущается особенным образом. Это сложно объяснить. Это надо чувствовать.
   Старик обошел вокруг телеги и присел возле яблони, опершись спиной о ствол, достал кисет, свернул самокрутку и, помяв в пальцах, сказал по-немецки:
   – Я второй раз наблюдаю, как работают с лозой. До войны, году, кажется, в 1935-м, с лозой искали у нас воду. Нашли. Хорошая вода в том колодце. Да… Вот как это получается – для меня непонятно. Но знаете, я теперь почему-то верю, что вы найдете это… то, что тогда потерялось. Интересно посмотреть – что же это такое…
   Мимо нас, поднимая дорожную пыль, по направлению к реке прошел небольшой отряд роландовцев, одетых и вооруженных так же, как тот караульный на левом берегу.
   – Это кто такие? – Генрих проводил их глазами, – что за подразделение?
   – Батальон «Роланд» – украинцы, подчиненные Зиберта, – ответил Отто, – охрана переправы, зачистка местности, так… что-то вроде охраны тыла. Не знаю, насколько хорошие солдаты, но, судя по тому, что «Брандербург-800» и они одного подчинения, должны быть неплохими.
   – Да, я слышал, что украинские националисты с нами. Правда, они хотят свое государство, а вот это, я думаю, маловероятно.
   Старик покашлял, будто поперхнулся табачным дымом.
   – Иван Семенович?..
   Он отмахнулся, продолжая кашлять. Мы все смотрели на него.
   – Ну вот, на этом ваше сотрудничество и закончится, – старик протер глаза от едкого дыма махорки.
   Эта фраза, произнесенная по-немецки, с акцентом, была настолько неожиданной, что установилась полная тишина. Сапер, пивший воду из фляжки, замер, удивленно глядя на старика.
   – Что вы сказали? – опомнился Отто.
   – Вы же слышали, – старик затушил сигарету о землю и посмотрел на Отто, – это правда.
   Я подумал, что весь разговор, который состоялся у нас с Иваном Семеновичем до выезда к переправе, может повториться, и встал:
   – Все, достаточно. Продолжаем поиск.
   – Момент, – Отто тоже поднялся, – я хотел бы понять, что он имеет в виду.
   – Пустое. Займитесь своим делом – времени не так много. Потом поговорим.
   Все поднялись, старик встал последним. Мы встретились взглядами, и я покачал головой. Отто, повесив автомат через плечо, хмыкнул и пошел к дороге. Генрих с сапером направились следом, мы со стариком остались наедине. Я перешел на русский.
   – Иван Семенович, опять вы за свое…
   – Эрих Карлович, – старик пошел к дороге, – мне нечего бояться. Я уже говорил.
   – Это я вам говорил, – я начинал злиться, – держите свои мысли при себе!
   Старик остановился, обернувшись.
   – Я никогда не любил большевиков. И сказал сегодня, что если вы нарушите обещания, то восстановите против себя даже тех, кто вас поддерживает. Война будет долгой. Вы проиграете. Мы все ошибаемся, но одно дело – ошибка простого человека, такого, как я, другое – если ошибки допускают люди, обладающие властью. Последствия разные.
   Мне нечего было ответить – да и почему я должен отвечать?! Я слишком мягок – надо быть жестче. Но я же не военный. Черт возьми! Как там: Qui non est nobiscum, adversus nos est, (кто не с нами, тот против нас) – значит, так, и других вариантов не будет.
   Старик продолжал:
   – Помните тех евреев на дороге?
   – Да.
   – Знаете, сколько стоит жизнь еврея? Два килограмма сахара – столько дают нашим за то, что они выдают их. Два килограмма сахара…
   – Если ваши, как вы говорите, берут – значит, цена достойная.
   Старик сплюнул в сердцах.
   Я собрался, было, еще что-то сказать, но вдруг увидел сапера, бегущего к нам, без миноискателя. Запыханный, он остановился, принял стойку смирно и, переведя дух, доложил:
   – Господин штурмбанфюрер! Господин оберштурмфюрер просил передать: есть шлейф!
   Я сразу забыл обо всем на свете и скорым шагом двинулся за сапером. Старик не спеша последовал за нами.
   На повороте дороги стоял Отто, ожидая нас, в то время как Генрих медленно двигался по обочине, скрываясь за деревьями. Нас разделяло, наверное, метров 100, может, чуть больше, и я прибавил шагу. Где-то далеко, неясным фоном слышались выстрелы, работала артиллерия, и частые взрывы заставили меня отвлечься, но только на несколько секунд, а потом я перестал их замечать.
   Сделав несколько глотков кофе, я перегнулся через столик и заглянул в комнату. Сергей Николаевич стоял возле распакованной коробки с озонатором и читал инструкцию, опустив на нос очки.

   Генрих уже миновал поворот и медленно двигался по краю дороги, держа в руках лозу. Он прошел торчавший из канавы кузов разбитого грузовика, затем остановился, осторожно поворачиваясь направо и налево, как бы ловя какую-то волну. Мы продолжали наблюдать за ним. Он постоял еще немного и направился к правой обочине.
   Если раньше канонада была лишь фоном, то теперь взрывы слышались уже недалеко, даже совсем рядом. Где-то в стороне часто застучал FlaK 38 [80 - 20 мм. легкое зенитное автоматическое орудие ПВО Вермахта, Люфтваффе и войск СС. Flak-38 была модернизированным вариантом Flak-30, и при несколько меньшей длине ствола (113 калибров вместо 115) имела меньший на 30 кг вес в боевом положении и значительно большую скорострельность, составлявшую 220–480 выстрелов в минуту вместо 120–280 выстрелов в минуту у Flak-30. Обе пушки устанавливались на легком колесном лафете, обеспечивающем в боевом положении круговой обстрел с наибольшим углом возвышения 90°. Автоматические построительные прицелы этих пушек вырабатывали вертикальные и боковые упреждения и позволяли наводить орудия непосредственно в цель.], почти сразу к ней присоединилась вторая установка, ближе к воде, затем третья. Переведя взгляд на небо, я увидел, как в облачках разрывов блеснули на солнце два самолета, двигавшиеся в нашем направлении со стороны левого берега реки. Глядя на эту завораживающую картину – частые разрывы, увеличивающиеся в размерах самолеты, которые пошли на снижение, пытаясь избежать огня зениток, мы забыли о Генрихе, который, несмотря на все, в своем поиске почти вышел с обочины на проезжую часть.
   Самолеты снизились так, что их можно было рассмотреть во всех деталях – это были русские. Продолжая снижение, они стали заходить на вираж по большой дуге, с креном налево, и траектория их движения теперь пересекалась с нашей дорогой.
   Генрих по-прежнему двигался, ни на что не обращая внимания.
   Первым прочь бросился сапер. Он бежал, согнувшись, с миноискателем в руке и карабином за спиной, и я обратил внимание, что его китель на спине темный от пота. Фигура его скрылась в канаве рядом с разбитым грузовиком.
   Самолеты приближались. Я не разбираюсь в моделях, особенно в русских, но это были бипланы (это точно) – все дело в крыльях. Я не мог сдвинуться с места, испытывая какое-то странное чувство, наверное, такое же испытывает кролик, глядя на удава. Сначала от первого, потом от второго самолетов пошли к земле два дымных следа, и с разницей в несколько секунд раздались два взрыва, один ближе к берегу, другой – к нам, подняв облако пыли и повалив несколько фруктовых деревьев.
   Опомнившись, Отто бросился налево, а я – направо, к остаткам разбитого грузовика, туда, где скрылся сапер.
   Русские, продолжая приближаться, открыли огонь, и дорожка разрывов, сначала срезая ветки с деревьев и кустарника, а потом, поднимая фонтаны пыли, побежала по дороге, пересекая ее по длинной диагонали. Я невольно посмотрел в сторону Генриха – он почему-то устремился к левой стороне дороги, хотя правая была ближе. Странно, почему так? Где-то на середине траектория его движения и фонтаны разрывов пересеклись, его сначала резко повернуло, а потом швырнуло на землю. Краем глаза, уже падая в пыльную крапиву у обочины, я увидел, как у него, уже лежавшего на земле, медленно опустилась поднятая рука.
   Изо всех сил, раздирая и жаля руки о стебли крапивы, я на коленях пополз к грузовику, из-под которого виднелись сапоги нашего сапера. Уже рядом с машиной рука вдруг провалилась во что-то мягкое, и я чуть не потерял равновесие. Следующим было колено, и под ним, под тонким слоем земли я увидел пуговицы гимнастерки и саму гимнастерку, натянутую в пуговичных петлях, как готовая лопнуть оболочка. От ужаса дернувшись вперед, загребая сапогами землю, я рванул под машину.
   Русские промчались над нами и, расходясь веером, стали уходить наверх. Облачки разрывов наших зениток немного снизились, но все же были выше, чем цели.
   Я, наконец, заполз под грузовик, лег рядом с сапером, который смотрел на меня совершенно безумными глазами, и оглянулся. Под сбитым моим сапогом тонким слоем земли были видны блестящая пряжка ремня и край подсумка.
   Звук моторов и вместе с ним самолеты растворились в лучах солнца, там, куда нас привезли мотоциклы, и откуда мы затем спускались по дороге.
   Я тяжело дышал, а сапер сказал почему-то шепотом:
   – Я знаю, что это. Я увлекался авиацией. Это И-153 [81 - Советский истребитель – биплан. В начале Великой Отечественной войны применялся в качестве истребителя, а также в качестве лёгкого штурмовика.]. Русские ставят на них ракеты. Когда мы переправлялись на тот берег, они тоже атаковали нас. Эти, наверное, бомбили Криулянскую переправу, а может, дорогу от Дубоссар, ту, по которой движутся наши войска.
   Зенитки замолчали. Я приходил в себя. Где мой автомат? Кажется, он остался в крапиве, когда я полз сюда. Вон он, я его даже вижу… точно… Надо взять себя в руки!
   – Они улетели. Ничего не видно – чисто. Вылезай!
   Сапер отрицательно помотал головой. Я выбрался из-под машины, посмотрел на небо. Солнце ярко светило, прорываясь сквозь ветки деревьев, над дорогой медленно оседало облако пыли. Обогнув полузасыпанный труп и подобрав брошенный в крапиве автомат, скользя по осыпающейся земле, я выбрался на дорогу. Отто был уже там, стоял на коленях, склонившись над Генрихом. Я побежал к ним. В этот момент зенитки снова открыли яростный огонь. С глухим дробным стуком, опережая мой бег, вырывая комья земли и оставляя за собой фонтанчики пыли, побежали дорожки пулеметных очередей. Русские возвращались. Я оглянулся. Солнце светило прямо в глаза, и сначала не было видно ничего. Потом из ослепительного света вдруг показалась дымная полоса, а через мгновение – оглушительный грохот разрыва, резкая обжигающая боль в голове, и последовавшая почти мгновенно за этим ударная волна оторвала меня от земли. Последнее, что я увидел, это те самые два самолета, один чуть выше, другой ниже, неслись на меня, блестя оранжевыми вспышками огня бортового оружия. Удар о землю, и я провалился в темноту.

   Кто-то тряс меня за плечо.
   Я открыл глаза, часто моргая от попавших в них частичек земли. Сапер, склонившийся надо мной, что-то кричал, но его не было слышно – только виден был открывающийся рот. Звон в ушах и головная боль мешали что-либо понять. Он потянул меня за портупею, пытаясь усадить.
   – Что такое? – казалось, мой голос звучит только в моей голове.
   Сапер опять начал что-то говорить. Наконец, он усадил меня. Какая слабость и головокружение! И это слепящее сквозь пыль солнце, такое красное! Я снова заморгал, пытаясь прочистить глаза.
   – Что такое? – наклонившись вперед, я стал заваливаться вправо и инстинктивно уперся рукой, чтобы не упасть. С трудом встал на колени и затряс головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. Голова раскалывалась. Что-то мокрое протекло возле правого глаза. В пыль прямо передо мной упала большая капля крови.
   Я стоял на коленях, наверное, минуту, может, больше, и смотрел, как в мягкую пыль дороги падают яркие капли крови, сворачиваясь в темно-коричневые шарики. Сапер продолжал что-то говорить, показывая за мою спину. Перехватив меня через плечо и перебросив на другое, свободное, свой карабин и мой автомат, он помог мне подняться, и мы побрели к чернеющей впереди яме воронки.
   Она еще дымилась. Среди комьев земли были видны сапоги и грязная рука. Пыль медленно оседала, и, сделав еще несколько шагов, я увидел два тела – одно на другом. Сверху, ногами в нашу сторону лежал на животе Отто, под ним, на спине – Генрих. Китель Отто был прошит осколками, в его рваных дырах земля пропиталась кровью.
   Мы подошли ближе. Сапер осторожно усадил меня, а сам попытался перевернуть Отто на спину. Кровь заливала правый глаз, голова раскалывалась. Тыльной стороной ладони я вытер лицо – мокрый кровавый след прошел от запястья до кончиков пальцев. Отто был мертв. Осколки прошли насквозь, и китель впереди лохматился рваным сукном. В правой половине груди Генриха была видна огромная рваная и глубокая рана, месиво костей и мяса, видимо, от крупнокалиберного пулемета – смерть была мгновенной.
   Я остался один. Снова один…

   Сергей Николаевич сел в кресло, громко отхлебнул чай. Увлекшись чтением, я даже не обратил внимания, как он вошел на балкон.
   – Заканчивай, дома дочитаешь.
   – Да интересно же! Совсем чуть-чуть осталось!
   – Давай, давай, сворачивай. Лучше расскажи по-порядку, что у тебя случилось, что думаешь по поводу дневника.
   С сожалением отложив перевод, я рассказал обо всем, что произошло в его отсутствие. Про обращение к Кунцу, его приезд в Москву и встречу в «Шоколаднице» на Юго-Западной, о том, как мы вернулись домой, и что было потом.
   – Ну, и как думаешь, как к тебе попали в квартиру?
   – Судя по всему, все произошло, когда мы были на дне рождения. Через дверь – маловероятно. Замок там лихой, я ключом не с первой попытки открываю, так что отмычкой вряд ли. Да и народ у нас на площадке частенько шатается. Нет, через дверь маловероятно. Очень рисково.
   – Какие еще варианты?
   – Думаю, через балкон. Он застеклен, но в тот вечер я, вероятно, не закрыл окно. Обычно оно на проветривании, а тут я курил, ну, и, наверное, когда уходил на встречу – забыл закрыть. Мы пришли – оно было открыто.
   – Ты на каком этаже живешь?
   – На втором.
   – Второй этаж… А балкон с какой стороны?
   – С тыльной стороны дома. Там, ну, так сказать, «мертвая» зона… Деревья, тропинка.
   – Народу там много ходит?
   – Даже днем не очень. Так, с собаками гуляют изредка, или кто-то дорогу срежет, пройдет. Нет. Мало ходят.
   – Что ж, очень похоже, что ты прав. Второй этаж, открытое окно, малолюдная сторона – балкон вполне подходит для проникновения.
   – Я тоже так подумал.
   – Ничего не взяли?
   – Совершенно ничего. Я пять тысяч одной бумажкой на столе оставил – забыл, переодеваясь в другие джинсы, – так она там и лежала. Забрали только дневник, переводы и бумаги.
   – Ну, я же тебе говорил тогда, что все еще впереди? Видишь, кому-то эти документы нужны. Конечно, если бы не твои публикации – все было бы иначе. Впрочем, что было, то было. Знаешь, если каким-то образом вернем дневник – мне платить за перевод больше не надо. Все становится гораздо интереснее и без денег. На самом деле, мне нужно держать уровень – поэтому я перевожу. Книги из своей библиотеки я уже прочел, а у тебя свежая тема – вот я и взялся. Если есть заказчик и готов платить – почему бы не заработать? Ты меня понимаешь?
   – Понимаю.
   – Вот так, – он откинулся на спинку кресла. – Ты позвони-ка Кириллу. Может, у него что-то осталось?
   Вот черт! Как я сразу не подумал!.. Это вариант! Кирилл вроде держит на FTP документы. И правда, а вдруг повезет?
   – Сейчас.
   Я достал телефон и набрал номер Кирилла. Уже почти девять вечера, может, возьмет трубку?
   Кирилл трубку взял:
   – Да?
   – Привет, Кирилл!
   – Привет, привет.
   – Что нового в Америке?
   – Тухло все. Мужик отдыхает. В архиве что-то происходит. Я не могу получить никакие ролики. Был там еще один перец, который мог помочь, но теперь все боятся. Так что – облом.
   – Ясно. Слушай. Я чего звоню-то, у тебя, случаем, не сохранился тот ролик с дневником, что ты мне в последний раз присылал?
   – Все возможно.
   – Посмотри, а?
   – Так сам посмотри – я сейчас не дома.
   – Да я не помню ни логин, ни пароль входа на FTP.
   – Логин – название твоего форума, пароль – давай я тебе СМСкой скину.
   – Когда?
   – Дай мне минут десять – занят сейчас немного.
   – СМСка много времени не займет!
   – Не морочь голову! Жди десять минут. Получишь СМС. Ладно?
   – Не вопрос.
   – Ну, все тогда.
   Сергей Николаевич вопросительно смотрел на меня.
   – Десять минут ждем, а там… посмотрим.
   – Хорошо.
   Я сложил лежащие на столике листы с переводом.
   – Ну, как там озонатор?
   – Озонирует, – он глянул через плечо в проем балконной двери, – посмотрим попозже. Понюхаем.
   – Как вы вообще здесь спите?
   – А что такое?
   – Человека убили, запах… Вы один. Я вот даже не представляю, во-первых, как бы я отреагировал на труп в своей квартире, причем, чужого человека, во-вторых, смог бы я после этого здесь спать.
   – Ну, это не проблема. Для меня во всяком случае. Сплю спокойно. А где мне еще спать?
   Я побарабанил пальцами по столешнице.
   – Угости сигаретой, – он улыбнулся, – трубка уже надоела.
   – Пожалуйста, – я протянул ему пачку.
   Он достал сигарету, понюхал ее и вопросительно взглянул на меня. Я поднял брови.
   – Зажигалка?
   Сдвинув бумаги в сторону, я увидел зажигалку, потянулся за ней и как-то неловко толкнув, сбросил ее между столом и стеной. Сергей Николаевич заглянул под стол и попытался, было, достать ее.
   – Не надо, у меня еще есть.
   С этими словами я полез в карман и достал… флэшку вместо зажигалки. Ту самую флэшку, на которую я записывал первоисточники, и на которую Сергей Николаевич сбрасывал файлы с переводом. Пока я ошалело рассматривал флэшку, телефон дал сигнал входящей СМС. Кирилл прислал пароль.
   – Так что с зажигалкой? – Сергей Николаевич помял в пальцах сигарету.
   – Это флэшка, – я показал находку, – та самая, на которой часть оригинальных документов и весь наш перевод. Я совсем забыл про нее.
   – Удачно… Это ты удачно полез в карман, – он, кряхтя, опять потянулся за упавшей зажигалкой, достал ее и прикурил сигарету, – так что, мы снова в теме?
   – Давайте сначала посмотрим, что на ней, – флэшка легла перед ним на стол, – и проверим документы у Кирилла. У вас интернет есть?
   – Есть. Сейчас покурим и посмотрим. Почитай пока сидим тут.

   Когда подъехали мотоциклисты, сапер уже оттащил убитых на обочину и заканчивал перевязывать мне голову. Зиберт вылез из коляски и направился к нам, попутно осматривая дорогу. Он оглядел воронку, постоял возле Отто и Генриха, присел на корточки, рассматривая убитых, потом подошел к нам. Слух стал возвращаться ко мне, хотя, чтобы разобрать слова, приходилось прикладывать усилия. Голова по-прежнему болела, в теле ощущалась слабость, хотелось просто лечь и закрыть глаза, чтобы меня никто не беспокоил, чтобы не шевелиться, чтобы прошла эта головная боль, от которой подступала тошнота.
   Зиберт достал из кармана пачку сигарет, прикурил одну и сказал, разглядывая мокрую от крови повязку на моей голове:
   – Вам повезло.
   Я поднял голову. Он стоял, возвышаясь надо мной, руки заложены за спину, на голове помятая фуражка.
   – Что? – я не понял фразы.
   – Вам повезло! – почти крикнул Зиберт, наклоняясь. – Я же говорил, что русские активны в этом районе!
   Я покачал головой, морщась от боли. Разговаривать совсем не хотелось.
   Зиберт повернулся и что-то сказал своим сопровождающим. Один из мотоциклов развернулся и уехал в сторону переправы.
   – Как вы себя чувствуете? – он присел рядом со мной и посмотрел на меня изучающим взглядом.
   – Паршиво.
   – Я послал за повозкой и медиком. Они скоро будут. У нас здесь палатка – можно будет полежать, прийти в себя, санитар посмотрит вашу рану, – он стряхнул пепел.
   – Как быть с ними? – я кивнул в сторону Отто и Генриха.
   – Жарко… Надо хоронить.
   – Где? Здесь?
   – Еще не знаю. Может быть, в Дубоссарах.
   – Нет, нет. Пусть везут в Кишинев.
   – Вам решать. Два гроба мы сделаем, медик что-нибудь предпримет, чтобы приостановить процесс разложения. У них есть еще одежда?
   Я вспомнил убитого русского, присыпанного землей возле разбитого грузовика, его разувшийся живот и готовую разорваться от этого гимнастерку.
   – Да. Осталась в Дубоссарах. Наш водитель знает – где. Может быть, их пока поместить в подвал? Там прохладно. Так будет лучше. В ближайшей деревне должны быть какие-нибудь подвалы. А что со стариком? Где старик?
   – Какой старик?
   – С нами был старик – наш проводник. Помните? Он жив?
   – Да-да. Старик… Не знаю. Давайте сначала решим с вами, потом займемся стариком.
   Первым вернулся мотоциклист. Повозка появилась вслед за ним, минут через десять или пятнадцать. Люди Зиберта равномерно разложили внутри повозки сено, постелили плащ-палатку и уложили трупы рядом, накрыв их.
   Я смотрел на торчащие из повозки подошвы сапог и думал, что всего лишь час назад мы разговаривали, курили, все были живы, и цель наша была совсем рядом, а сейчас…
   – Подождите! – мой окрик отдался болью в голове, – подождите… Зиберт удивленно оглянулся.
   – Их кольца и удостоверения отдайте мне.

   Докурив, Сергей Николаевич поднялся и направился в библиотеку. Я последовал за ним, сделав попытку обойти темное пятно на паркете у двери. В библиотеке запах был ощутимее, хотя и ослабел от озона.
   – Надо оставить открытой дверь, – он шумно втянул ноздрями воздух, – ну, ладно, разберемся потом.
   В комнате не хватало света, шторы были закрыты, и этот полумрак вместе с запахом создавал гнетущую атмосферу.
   – Может, еще и форточку откроем?
   – Сейчас, – Сергей Николаевич включил настольную лампу, не спеша раздвинул шторы и открыл окно. Вечерний теплый воздух мягко проник в комнату.
   – Так лучше? – он повернулся ко мне и подмигнул.
   Я несколько напряженно улыбнулся.
   – Ну, давай ее сюда, – он протянул руку, и я передал найденную флэшку.

Эпизод 13. Подтвержденные предположения

   Я спускался по ступенькам, анализируя наш с Сергеем Николаевичем разговор, и удивляясь происходящему. Странные вещи творятся в связи с дневником Эриха. Похищение документов, странная смерть соседки – и это ради того, чтобы мы не могли узнать, что же дальше. Даже спустя семьдесят лет, в этих случайно попавших ко мне бумагах было нечто такое, что, по мнению заинтересованной стороны, следовало скрыть от посторонних.
   Покинув подъезд, я направился к машине. Удивительно, что Кирилл ничего не стер. Ролик в полном объеме находился на сервере. Исходный текст мы не потеряли, но теперь необходимо заново сделать перевод тех страниц, с которыми я работал самостоятельно ещё до знакомства с Сергеем Николаевичем. Этот текст, как и все остальное, исчез из моего ноутбука после посещения квартиры неизвестным. Впрочем, восстановить утраченные страницы не представляет труда. Вопрос вот в чем – как в свете всех этих событий вести себя с Кунцем?
   В среду я получил от него письмо с просьбой оплатить вторую часть перевода и предложением продолжить работу. После нашей последней встречи с Сергеем Николаевичем перевод Кунца мне был не нужен, поскольку дублировал то, что уже есть. Вместе с тем, задача была поставлена, работа выполнена, следовательно – надо платить. С сожалением о лишних тратах я переслал Кунцу деньги – договор есть договор.
   На следующий день пришел перевод, и вечером, открыв письмо с файлом вложения, я принялся за чтение.
   На первых страницах в близкой стилистической интерпретации события повторялись, совпадали по своему содержанию с переводом Сергея Николаевича, но ближе к середине текста меня охватило недоумение. Вариант Сергея Николаевича и вариант Кунца серьезно различались. У Кунца события развивались по иному сценарию. В частности, инцидент на дороге…
   Отложив бумаги в сторону, я набрал номер телефона Сергея Николаевича.
   – Добрый вечер. Это я.
   – Добрый… Я понял. Случилось что-то?
   – Есть тема для беседы. Мы можем увидеться? – я посмотрел на часы. Черт возьми, совершенно неудачное время для встречи – народ как раз разъезжается с работы по домам, и можно завязнуть в пробках.
   – Что-то серьезное?.. – Сергей Николаевич покашлял в трубку.
   – Надо поговорить. Так что скажете?
   – Хорошо. Приезжай. Мы уже здесь все закончили.
   – Нет. Давайте лучше на «нейтральной полосе». Сейчас час пик – дорога займет много времени. Предлагаю пообщаться в каком-нибудь кафе. Возле метро.
   После недолгого размышления он согласился:
   – Ну, давай там у тебя на Юго-Западной, где мы встречались в первый раз. Подойдет?
   – Отлично! Буду через час.
   – До встречи!

   Поднимаясь по улице вверх от стоянки у «Макдоналдса», я увидел двигавшегося навстречу Сергея Николаевича. Пытаясь привлечь его внимание, взмахнул несколько раз рукой и, убедившись, что остался незамеченным, ускорил шаг. В кафе я вошел следом за ним, толкнув только что закрывшуюся дверь.
   Он прошел несколько шагов вперед и остановился, осматриваясь.
   – Я здесь!
   Сергей Николаевич обернулся с улыбкой на лице:
   – Откуда ты взялся?
   – Я сигналил вам ещё на улице, но вы не заметили. Зашел сразу за вами.
   – Да, действительно не увидел, – он удивленно покачал головой. – Ну, где присядем?
   – Лучше куда-нибудь в уголок, в зале для курящих. Так нам никто не помешает.
   – Тогда давай вон туда, – Сергей Николаевич указал на дальний столик, – там и пепельница есть, и рядом никого.
   Мы направились к выбранному месту, и, проходя мимо стойки, я опять увидел девушку, которая в прошлый раз обслуживала нас с Кунцем. Мы обменялись взглядами, и она, улыбнувшись, поздоровалась. Я кивнул в ответ. Неужели запомнила?

   – Что будешь? – Сергей Николаевич перелистал несколько страниц меню.
   – Чай, пожалуй. Сегодня я выбираю чай.
   – Я тоже. Как насчет чая с облепихой?
   – Хорошая идея! Предлагаю взять один большой чайник на двоих.
   – Думаешь, хватит? – он взглянул на меня из-под очков. – Ладно, рассказывай, что за срочность.
   – Кунц прислал перевод оставшейся части текста. Вот, почитайте, – я положил перед ним распечатку.
   Сергей Николаевич пододвинул к себе страницы, сначала просмотрел их, как бы пересчитывая, после принялся за чтение.
   Щелкнув зажигалкой, я закурил и выпустил дым вверх. Зал был полупуст, может быть громче чем надо играла музыка, и, дождавшись, пока взгляд бармена остановится на нас, я подал ему знак, что мы готовы сделать заказ.
   Из-за колонны появилась официантка, доставая по дороге из кармашка фартука блокнот и ручку:
   – Здравствуйте, – она улыбнулась. – Слушаю вас.
   – Принесите нам чай с облепихой. Большой чайник.
   Она кивнула, записывая.
   – И сахара побольше.
   – Я вам принесу сахарницу. Еще что-нибудь? Десерт?
   Я посмотрел на Сергея Николаевича. Он читал.
   – Десерт будете?
   Ответа не последовало.
   – Сергей Николаевич! Десерт будете? – и чтобы привлечь его внимание, слегка постучал пальцами по столу.
   Посмотрев на меня поверх очков, он помолчал, как бы обдумывая мой вопрос, отложил очередную страницу в сторону и ответил после паузы:
   – Нет.
   Я поднял глаза на официантку:
   – Только чай. Больше ничего.
   Она снова улыбнулась и, спрятав блокнот в кармашек, удалилась.
   Я посмотрел ей вслед. Очень даже… ничего!
   Мой старший товарищ откладывал страницу за страницей, изучая вариант Кунца. Наблюдая за ним, я откинулся на спинку стула в ожидании чая и результатов чтения.
   – Однако, – Сергей Николаевич отложил последнюю страницу и снял очки, – однако… Этот перевод не соответствует оригинальному тексту.
   – Именно поэтому я пригласил вас на разговор.
   Он потер переносицу, оглянулся на барную стойку, видимо, ожидая чая:
   – Зачем ему это? Вот вопрос!
   – Я тоже подумал, что все это выглядит весьма странно.
   – Ну да, ну да… Возможно он уверен, что проверять качество перевода ты не будешь. А может – не сможешь? На чем основана такая уверенность? А что, если он знает, что у тебя теперь нет оригинала дневника. А? Ты ведь будешь ему писать?
   – Конечно.
   – Поблагодари его. Скажи, что работа по переводу приостановлена. Причину не стоит указывать. Если же будет настаивать – скажи, что у тебя финансовые трудности.
   – А если он предложит льготную цену или отсрочку платежа? Словом, как-то попытается меня заинтересовать.
   – Скорее всего, так и будет. Не вдавайся в детали, не оправдывайся. Скажи, что эта работа тебе больше не интересна. Я думаю, что все его заманухи, которые последуют за приостановкой перевода – это проверка. Проверка, есть ли у тебя исходные материалы. Действительно, странный товарищ. Он имеет какое-то отношение к последним событиям. Опиши-ка мне его еще раз.
   – Кажется, чай несут.
   Офицантка несла поднос, на котором были большой чайник, две чашки и сахарница-перевертыш. Мы подождали, пока она выставит все это на стол. Снова одарив нас улыбкой, она удалилась.
   – Значит, так… Возраст около 50. Правильное, пропорциональное лицо, голубые глаза, шрам над правой бровью в виде буквы Y. Светлый шатен. Рост?.. Что-то около 180 см. Хорошо одет, со вкусом. Интеллигентный. Кольцо на левой руке.
   – Усы, борода?
   – Нет.
   – Что за кольцо?
   – Перстень. Правда, он был перевернут.
   – В каком смысле?..
   – Ну, лицевой стороной внутрь ладони.
   – Зачем?
   – Не знаю. Может, крутил и перевернул…
   – А зовут его Александр Кунц…
   – Да. Отчество мне неизвестно. Работает в Фольксбунде. Судя по всему, проживает в Тирасполе. Сюда приезжал в командировку, в посольство.
   – Почему ты решил, что в Тирасполе?
   – Его объявление было размещено на Приднестровском портале. Хотя, разместить можно в Тирасполе, а жить в другом городе. Вы правы. Не факт, что его город – Тирасполь…
   – Ты говорил, что он звонил тебе, значит, у тебя должен быть номер его телефона. Он есть?
   – Да, верно. Сейчас…
   Пролистав список контактов в телефоне, я написал на салфетке телефонный номер Кунца и, подумав, добавил также его электронный адрес.
   Сергей Николаевич взглянул на листок и спрятал его в нагрудный карман пиджака.
   – Ладно. Посмотрим, что это за «фрукт», – он налил новую чашку чая. – А чай вроде ничего. Да?
   – Нормальный. Как у вас дела?
   – В смысле?..
   – Что полиция говорит?
   – Говорят, что причина смерти – остановка сердца. Кроме ссадины на шее – никаких других повреждений. Нет синяков, нет следов какого-либо насилия. Даже следов падения нет. Вот так…
   – Не густо.
   – И все же полиция выдвинула версию убийства на почве ограбления, но в связи с отсутствием следов пропажи каких-либо вещей – это лишь версия. Если бы Моисеевну нашли в её квартире, они бы точно все списали на несчастный случай.
   – Понятно.
   – Они полагают, что у старушки не выдержало сердце при встрече с грабителем. Она упала, а он испугался и сбежал. Получается, она его спугнула. Поэтому он ничего не взял. Но мы же знаем, что это не так. Вот и все. Впрочем, есть вопрос, на который полиция пока не может найти ответа – почему Бетя Моисеевна оказалась закрыта в квартире? Если бы преступник испугался, то он не стал бы закрывать за собой дверь на ключ, он бы просто бежал. Но дверь закрыта. Так была ли паника?
   – А что говорят ваши спецы?
   – Есть предположение, что она была отравлена.
   – Да ладно!.. Каким образом, если вы говорите, что следов насилия нет? Она же должна была сопротивляться, ведь верно?
   – Наверняка. Но в том-то и дело, что следов сопротивления, насилия нет. Если бы тело было у нас – было бы проще. Просто надо знать, что и где искать.
   Помнишь, в 80-х годах болгарского дессидента укололи зонтиком в метро? В Лондоне. Ввели капсулу с рицином. Здесь иначе – следы укола отсутствуют. Но вот эта ссадина… Именно она наводит на размышления. Если версия с отравлением верна, то логично предположить, что применялся яд, который попал в организм через кожу. При этом, если все обстоит именно так, убийца нанес удар весьма точно – в область сонной артерии, а именно – содрал кожу смазанным ударом. Вот откуда ссадина. У старых людей все иначе, чем у молодых – слабые сосуды, всякое такое, и поэтому даже при небольшом усилии можно получить гематому, повредить кожу. Мы полагаем, что убийца использовал специфический яд.
   Исходя из того, что смерть наступила довольно быстро и в результате остановки сердца, это мог быть сильный яд из разряда нейротоксинов. Какой – сказать сложно. Для усиления проникновения через кожу, возможно, он был смешан с димексидом. Конечно, все это экзотика, но следов после этого не остается, и действие быстрое – 5…10 минут. Все зависит от здоровья жертвы. Соседи ничего не слышали, да и соседей-то нет – рядом только квартира самой Моисеевны. Если дело было в будний день, в рабочее время, то жильцов сверху и снизу тоже нет дома. Так что… Все чисто. Надо только убедиться в том, что жертва умерла. Я бы убедился, если бы был на его месте.
   – Однако…
   – Да, вот так. В общем, для полиции это висяк. У дела есть две стороны – официальная и неофициальная. Все, что слышал по поводу яда – неофициально. Такая вот картина.
   – Да, интересно.
   – Очень интересно, – он с сарказмом усмехнулся. – Ладно. В общем, так. Посмотрю, что за фрукт этот Кунц. Ты сам его пока не тревожь. Если даст о себе знать и будет предлагать продолжать перевод – действуй, как мы договорились. Отказ обязательно мотивируй. Если не будет мотивации, причем обоснованной, он, возможно, поймет, что ты узнал о некорректности перевода… В общем, у него могут появиться сомнения, ненужные мысли. Они нам сейчас ни к чему. Ты всё правильно понял?
   – Конечно! Объявится – сообщу.
   – Давай договоримся, что всю переписку отныне ведем через новые ящики и через браузер. Никаких почтовых программ.
   – Ладно.
   – Ну, тогда все?
   – Я расплачусь и пойдем.
   – Хорошо. Перевод Кунца оставлю у себя. Не против?..
   – Нет, конечно, у меня есть электронная версия.
   Пока, собираясь, я рассовывал по карманам сигареты, зажигалку, телефон, Сергей Николаевич не спеша направился к выходу. Приняв деньги по счету, восточная красавица улыбнулась:
   – Спасибо, заходите еще.
   – С удовольствием!
   – Вы всегда с такими интересными людьми приходите, – она переставляла со столика на поднос чайник и чашки.
   – Что вы имеете в виду?
   – Сегодня вы с интеллигентным пожилым человеком встречались, и в прошлый раз тоже был интересный мужчина. Он меня приятно удивил.
   В прошлый раз я был здесь с Кунцем.
   – В прошлый раз? – я изобразил на лице удивление.
   – Приятный мужчина, – она подняла на меня глаза, – он даже поблагодарил меня на моем языке.
   – На каком? – я сначала не понял. – А вы откуда?..
   – Республика Тыва.
   Сергей Николаевич, двигаясь мимо барной стойки и витрин, неспешно приближался к дверям.
   – И какой ваш родной язык? Тывинский?
   – Нет, он сказал мне комплимент на тибетском. Я была удивлена. Причем, говорит он очень хорошо.
   – На тибетском? Вы знаете тибетский язык?
   – Немного. Мы же буддисты.
   Сергей Николаевич, обернувшись, остановился, ожидая меня у банкомата на выходе. Подав ему знак рукой, я продолжил разговор:
   – Интересно… И что он вам сказал?
   Она смущенно рассмеялась:
   – Он сказал, что я прекрасно выгляжу.
   – Ну, что же, он был прав! Вы и сегодня прекрасны!
   – Спасибо! – она взяла поднос, – приходите еще!
   – Непременно.
   Не дождавшись, Сергей Николаевич толкнул дверь, и, нагнав его уже на улице, я сообщил ему о разговоре с официанткой.
   – Знает тибетский язык? – он нахмурил брови, – как интересно! Этот Кунц не перестает меня удивлять!
//-- *** --//
   Последующие несколько дней не принесли ничего нового.
   Кунц не писал, Сергей Николаевич не звонил, а я был занят работой, мотаясь по Подмосковью. Ежедневно вечером, будто выполняя некий ритуал, я заглядывал в известный нам двоим электронный почтовый ящик, но он был неизменно пуст. Заканчивался май, Катя настойчиво напоминала об отпуске, поскольку у нее на работе уже составили график, и она должна была в ближайшие дни определиться, в какой период ей отдыхать: в конце мая – начале июня или в августе – сентябре. Принятие решения напрямую зависело от меня – уже несколько лет подряд мы отдыхали порознь, и в этот раз решили все исправить.
   Наконец, после недельных обсуждений с руководством, я получил добро на май – июнь, и было решено, что это время проведем сначала в Кишиневе, чтобы завершить накопившиеся дела, а затем – в Одессе, благо, что погода по прогнозам обещала возможность загорать и купаться.
   В Кишиневе надо появиться еще и потому, что в начале июня предполагалось провести Вахту Памяти, а полного комплекта разрешений на это мероприятие не имелось. Совместными усилиями эту задачу надо было решить.

   Работа наша понемногу налаживалась. После мрачных событий первой половины мая нам удалось восстановить практически весь комплект документов, в частности, перевод, а благодаря Кириллу весь ролик снова был в нашем распоряжении. Я ожидал продолжения перевода, хотя понимал, что разбирательство, связанное со смертью Бети Моисеевны, дело непростое, и наверняка отнимает у Сергея Николаевича немало времени. А еще было чертовски интересно, удалось ли ему узнать что-то новое о Кунце.
   В четверг вечером я, как обычно, заглянул в почтовый ящик и с радостью обнаружил там свежее послание:

   От: Коваленко С.Н.
   Тема: Продолжение
   Кому: Мне

   1 августа 1941 г.

   Сегодня, в результате авианалета русских убиты оберштурмфюрер СС Генрих Тилль и гауптштурмфюрер СС Отто Унгарт.
   Два самолета атаковали наш отряд в районе поселка Устье.
   Налет был случайным. Как выяснилось в дальнейшем, русские штурмовали транспорт, следующий из Дубоссар на Глинное, а также наши войска в районе Глинное – Павловка. Когда эти самолеты совершали разворот после штурма, они попали под огонь зениток на переправе и открыли ответный огонь.
   Впоследствии один из восьми самолетов этой группы был сбит Люфтваффе.
   С помощью оберлейтенанта Зиберта тела Отто и Генриха до прихода транспорта оставлены на хранение в подвале частного дома в Устье. Именные кольца и документы хранятся у меня и будут возвращены Зиверсу для дальнейшей передачи в Вевельсбург [82 - Замок Вевельсбург (Германия, на земля Северного Рейна Вестфалии, Падерборн). Штаб-квартира и в некотором роде оккультный центр СС. Каждый офицер СС, более 3-х лет отдавший себя организации, получал серебрянное кольцо СС, обладание которым связывало его владельца с Вевельсбургом на астральном уровне. В случае смерти владельца кольцо подлежало возвращению в замок, где оно должно было храниться как реликвия и символ незримого присутствия павших товарищей по оружию. Из 14 500 выданных колец на 1 января 1945 года 64 % вернулись в Вевельсбург и были захоронены в конце войны. Судьба остальных колец неизвестна.].
   Оберштурмфюрер СС Генрих Тилль и гауптштурмфюрер СС Отто Унгарт будут 3 августа захоронены с должными почестями в Кишиневе, на кладбище Героев [83 - Кладбище героев (военное кладбище) появилось в Кишиневе в 1918 году. В разное время находилось под патронажем различных организаций – Общества захоронения павших в войне героев (1919–1927); общества «Культ героев» (1927–1940), национальное представительство «ReginaMaria» (1940–1948). На кладбище в разное время захоранивались военнослужащие Румынии, Франции, России, Австрии, Чехословакии, Греции, Польши. В 30-х годах кладбище перепроектировано и разделено на национальные секторы – по национальной принадлежности погибших – румынский, русский, австрийский, чехословацкий, французский, польский и греческий секторы. Перед второй мировой войной кладбище насчитывало около 1650 могил. С началом Великой Отечественной войны на кладбище хоронили румынских, немецких, испанских и венгерских военнослужащих, погибших в бою или умерших от ран в госпиталях. С 1944 года на кладбище хоронили советских военнослужащих, павших в бою или умерших в госпиталях. В настоящее время не действует, часть территории попала под застройку, часть пустует. Могилы и памятники уничтожены.], в немецком секторе. После церемонии похорон я возвращаюсь в Берлин. Для продолжения поисков потребуется новая команда.

   2 августа 1941 г.

   1 августа в течение дня наши войска, подтянув резервы, отбросили части 30-й стрелковой дивизии на рубеж Гедемировка – ст. Затишье – Андросовка. Русские понесли существенные потери на этом участке фронта.
   51-я стрелковая дивизия в результате форсированного марша сосредоточилась в районе Валецегулово – Ананьев и получила задачу совместно с частями 30-й и 95-й дивизий нанести контрудар по нашим частям на Дубоссарском направлении. Предполагаемый район нанесения контрудара: Трехграды – Ретмаровка – Глинное. Вероятно, налет русских и нанесение контрудара взаимосвязаны между собой.
   В результате ожесточенных боев в районе Карманово – Глинное – Григориополь части противника к исходу дня отступили на рубеж Шибка – Бутор.
   К вечеру дня наши передовые части перерезали железнодорожное сообщение на линии Одесса – Котовск в районе Перекрестово – Копейкино, блокировав железнодорожное сообщение на этом участке фронта.
   С.Н.
   P.S. Подъезжай вечером 22 мая – будет интересно.

   Дважды прочитав письмо, я сохранил перевод и написал ответ:
   Что с нашим «другом»? Есть информация?
   Игорь.
   В ожидании ответа я около получаса беседовал сначала в фейсбуке, а потом в скайпе со знакомым археологом из Одессы, курировавшим местный поисковый отряд «Память и слава» на предмет взаимодействия его ведомства и поисковиков Одесской области, а также переноса этого опыта на нашу Вахту. Там все было проще. В отличие от Молдовы, где властные структуры никак не могли определиться, в каком они стане – победителей или побежденных, власти Украины не только содействовали поиску, но иногда даже субсидировали его. Мы же, пытаясь войти в контакт с Министерством Культуры Молдовы и Национальным Агентством по Археологии, до сих пор не могли получить вразумительного ответа, можем ли мы работать, и как нам строить свою работу, чтобы не нарушить действующее законодательство.
   Закончив беседу, я опять заглянул в почтовый ящик. А вот и ответ:
   От: Коваленко С.Н.
   Тема: Re:?
   Кому: Мне
   Подробности при встрече.
   С.Н.

   Не густо. Ну, что же, подождем вечера 22 мая…

Эпизод 14. Вазочка с карандашами

   В среду, 22 мая прямо с работы, предварительно позвонив, я отправился к Сергею Николаевичу.
   На этот раз я застал его одетым совсем не по-домашнему. На нем были наглаженные брюки и рубашка с галстуком, а в гостиной на стуле висел пиджак. Такая форма одежды несколько озадачила меня.
   – Добрый вечер.
   Я сразу почувствовал уже знакомый неприятный запах. Он стал менее интенсивным, но все же присутствовал.
   – Заходи.
   – Собираетесь куда-то? – я прошел на кухню.
   – Скорее, жду гостей. Ты не торопишься?
   – Да нет, а что? – я сел к столу и вопросительно посмотрел на него.
   – Предлагаю тебе задержаться. Есть дело. Позвони домой – скажи, что будешь поздно.
   Я достал телефон, сообщил жене, что сегодня задержусь, но перед выездом обязательно позвоню. Уходя от прямого ответа на вопросы типа: «что случилось», «почему поздно», я сказал, что мне нужно встретить человека, и вообще, волноваться не стоит. К концу разговора на лице Сергея Николаевича я увидел слабую улыбку.
   – Что?.. – спросил я, положив трубку.
   – Да ничего. Все женщины одинаковы, – он снова усмехнулся, – все, что незапланировано, с их точки зрения, обязательно должно иметь какую-то негативную причину.
   – Да я бы так не сказал. Просто… это любовь, – я рассмеялся.
   – Любит? – он по-прежнему улыбался.
   – Любит.
   – Ну, ладно. Знаешь, почему я тебя пригласил? Сегодня к девяти у меня будут гости.
   Я посмотрел на часы – до назначенного времени оставалось минут двадцать.
   – Так вот, это люди с моей работы. Думаю, у нас будет интересная тема для разговора.
   – По нашему вопросу?
   – Да. Надеюсь, сегодня кое-что прояснится. Только, вот что… Все, что увидишь, должно остаться между нами. Договорились?
   – Не вопрос! А что по Кунцу? Вы говорили, что есть кое-какая информация.
   – Есть. Не густо, но есть, – он повернулся к плите, зажигая конфорку. – Тебе как обычно?
   – Да.
   – С молоком?
   – Желательно. Рассказывайте уже, что там узнали.
   – Значит, вот что мы имеем. Кунц Александр Генрихович действительно проживает в Тирасполе. Но! Внешность этого человека совершенно не соответствует твоему описанию. Нет ничего общего. Это не «наш» Кунц. Почтовый ящик, который ты указал, записан на женщину. Действительно, она фигурирует в списке фрилансеров. Впрочем, имя и фамилия ее, скорее всего, вымышленные. Что касается мобильного телефона, с которого тебе звонил Кунц, то это не его номер. У этого номера вообще нет конкретного владельца. Он куплен без заключения контракта.
   – Вы хотите сказать, что того Кунца, с которым я встречался, на самом деле не существует, а человек, назвавшийся им, имеет другую фамилию и имя?
   – Возможно. А может, и нет. Смотри! Что, если Кунц реальный человек, но не имеет постоянной прописки в Приднестровье или является гражданином другой страны? Словом, можно гадать сколько угодно, но я говорю лишь то, что знаю. В молдавском Фольксбунде среди граждан СНГ нет представителей или работников с фамилией Кунц. Никаких собраний-совещаний в период пребывания Кунца в Москве Фольксбунд не проводил. Гражданин с фамилией Кунц не посещал посольство Германии ни за день, ни в день, ни на следующий день от указанной тобой даты встречи.
   Вывод – я не знаю, с кем ты встречался.
   – А деньги? Я же отсылал ему гонорары за переводы.
   – Номер счета?
   – Как-то не подумал… Но это не сложно. Надо только поискать в почтовом ящике. Можно прямо сейчас зайти с телефона.
   – Потом. Для начала просто скажи, в каком банке открыт счет? Страна?
   – Сбербанк.
   – Ну, это проще. Банк в нашей юрисдикции. Проверим. А так, пока дело тухлое.
   – Погодите, но если он приезжал в Москву, значит, он должен был купить билет. Он должен был «засветиться» в аэропорту, на вокзале, на таможне.
   – Верно. Но не засветился. А если он не Кунц? А если он никуда не приезжал? Если он живет в Москве? Если он гражданин России? У нас на него ничего нет! На каком основании мы проводим по нему какие-либо мероприятия?
   Разве он преступник? Все, что сейчас нами делается, в общем-то, противозаконно. Понимаешь?
   – Понимаю. Но тогда объясните – зачем ему все это? К чему такие сложности? Неужели у вас не возникает никаких подозрений?
   – Послушай, у нас даже нет его фотографии – только внешний вид с твоих слов. Впрочем, ошибаюсь… На день вашей встречи есть видео из кафе. Качество изображения конечно дрянь, но лицо рассмотреть вроде можно.
   – Видео? – я удивился, – откуда?
   – Камера видеонаблюдения.
   – И что там можно увидеть?
   – В этой записи есть ваша встреча, беседа. То, как вы разошлись. Как официантка с ним разговаривала. Возможно, получим возможность рассмотреть его лицо. Сегодня все будет ясно, – он посмотрел на часы. – Они уже должны быть. Как у тебя с чувством страха?
   – А что, будет страшно?
   – Не знаю, но уверен, ты такого еще не видел.
   – Интригуете. Ладно… Вы что-то переводили еще?
   – Немного – только несколько страниц. Сейчас, погоди.
   Сергей Николаевич направился в библиотеку, и, провожая его взглядом, я увидел знакомое темное пятно на полу в коридоре. Точнее, его фрагмент – все остальное закрывал новый, недавно купленный половичок. Да-а… Все, что осталось от Бети Моисеевны…
   – Кстати, – голос из библиотеки звучал глухо, – он не писал тебе больше?
   – Кто? Кунц? Нет.

   Сегодня тела Отто и Генриха отправлены в Кишинев. Похороны будут завтра в полдень. Тело старика нашли ближе к Устье, под деревом, упавшим при авианалете. Похоронили на месте гибели. Какая нелепая и бессмысленная смерть!
   Вчера, когда мы вернулись за своими вещами, дверь в дом была заперта, и водитель с сапером ее взломали. Знаете, что такое пустой дом? Дом, у которого нет хозяина. Когда это осознаешь, создается какое-то странное ощущение… Мертвый дом, в котором бездушным метрономом отсчитывают время настенные часы… В оставленой нами несколько часов назад комнате – запах сгоревшего масла – погасла лампадка. Вчера Отто от нее прикуривал, а Генрих сказал, что это к покойнику… Поневоле станешь верить в эти русские суеверия.
   Миниатюра Потемкина была на прежнем месте, за иконой. Латы, несколько надменный взгляд и красный плащ – я забрал ее себе, как вещественное доказательство. Хозяин мертв, а пустующие дома всегда становятся объектами повышенного интереса.
   Граубе подал представление на награждение нашего сапера Железным Крестом 2 класса. Когда он сказал мне об этом, я вспомнил, как в ужасе полз через крапиву, как мы с ним лежали под разбитым грузовиком, и раздутый живот чуть присыпанного землей русского солдата.
   Теперь дела мои здесь окончены. Команды больше нет, а я один вряд ли что смогу сделать, поэтому после похорон ближайшим самолетом вылетаю в Берлин. Моя докладная записка была отправлена через Цолера сегодня утром, а в обед получено сообщение, что Янкун и Зиверс ждут детального доклада.
   В 21.07 в дверь позвонили. Я машинально взглянул на часы, а Сергей Николаевич включил в коридоре свет и открыл дверь. За его спиной показался сначала мужчина, а затем женщина. Мужчина поздоровался с хозяином за руку, скользнул по мне взглядом и что-то сказал Сергею Николаевичу. Женщина наклонилась, снимая туфли, посмотрела на меня снизу вверх.
   – Здравствуйте, – я кивнул ей.
   Она сняла обувь, выпрямилась:
   – Здравствуйте.
   – Пойдемте на кухню, – Сергей Николаевич пропустил гостей вперед.
   Мужчина был ростом чуть выше меня, худощав, возраст за пятьдесят, плотного телосложения, темные, седые на висках волосы, карие спокойные глаза.
   Женщина – довольно приятная в целом, стройная, но взгляд ее, я обратил на это внимание, был какой-то особенный. Мы смотрели друг на друга, наверное, всего пару секунд, но даже при этом мне стало не по себе… Ощущение было такое, что она рассматривает меня… изнутри. Я заморгал. Она отвела взгляд.
   – Знакомьтесь, – Сергей Николаевич сделал жест рукой, – это Игорь. Я говорил вам про него, – он взглянул попеременно на мужчину и женщину. – Так сказать, коллега по проблеме.
   – Алексей, – мужчина протянул руку.
   – Наталья, – в ней явно была какая-то загадка.
   – Игорь. Очень приятно.
   – Сколько у нас есть времени? – Сергей Николаевич вопросительно посмотрел на Наталью.
   – Судя по вашим часам, примерно час.
   Пятнадцать минут десятого. На улице темнело.
   – Может, выпьете что-нибудь? – Сергей Николаевич обратился к гостям.
   – Я ничего не буду, – Наталья отрицательно покачала головой, – мне нельзя.
   – Не откажусь, – Алексей занимал место за кухонным столом. – Что сегодня наливают?
   – Чай, кофе, – Сергей Николаевич ожидал решения.
   – Я, пожалуй, кофе… черный, – Алексей, наконец, устроился. – Маленькую чашку. Растворимый?
   – Заварной.
   – Отлично, и без сахара.
   – Сделаем, – Сергей Николаевич занялся кофе. – Тебе повторить? – он обратился ко мне.
   – Можно.
   – Я хотела бы познакомиться с квартирой, – сказала Наталья.
   – Конечно, – Сергей Николаевич кивнул, – смотрите.
   Она вышла в коридор, затем повернула в гостиную, на мгновение задержавшись в дверях.
   Я достал сигареты.
   – Нет, – Алексей отрицательно покачал головой, – здесь не надо. Пойдемте на балкон.
   Пока мы выбирались из-за стола, Наталья появилась из гостиной и медленно пошла по коридору, ведя кончиками пальцев правой руки по стене. Остановившись на пару секунд на пороге библиотеки, она исчезла в дверном проеме.
   – Да. Лучше пойдем отсюда, – Сергей Николаевич положил руку Алексею на плечо. – Не будем ей мешать.
   Прихватив с собой пепельницу, мы вышли из кухни. Третьего кресла на балконе не было, и я, как самый молодой, устроился у открытого окна. Алексей и Сергей Николаевич присели у столика, предварительно прикрыв дверь.
   – Ты вообще ей что-то рассказал? – спросил Сергей Николаевич, обращаясь к Алексею.
   – Нет. Просто сообщил, что в доме неладно, надо понять, что происходит.
   Я затаил дыхание.
   – Я понял… А что у тебя с видео из кафе?
   – Ничего хорошего. Положение камеры не лучшее. Съемка велась сверху вниз – камера направлена на выход из дальнего конца зала. Клиент сидел большей частью спиной или вполоборота. Словом, имеем только фрагмент лица, в основном, профиль, ну, и спину, конечно.
   – А когда он входил, разве нет картинки?
   – Картинка есть, но, повторяю – съемка – дрянь. Качество отвратное – лицо видно, но с увеличением появляется сильная зернистость. Пикселей мало.
   – И?.. Не вытянули?
   – Что-то получилось, но в нашей картотеке его нет. Пусто. Я не знаю, кто это.
   – Вы сейчас о Кунце говорите? – я обернулся, вступая в разговор.
   – Да, о человеке, назвавшем себя Кунцем, – уточнил Алексей и откинулся в кресле.
   – Значит, мы не знаем, кто это? – Сергей Николаевич повторил вопрос.
   – Нет, – Алексей отрицательно покачал головой.
   – У нас еще есть номер его счета в Сбербанке.
   – А чего раньше молчали? Это уже интереснее. Давайте проверим, – он достал блокнот, – диктуйте.
   Покопавшись в почтовом ящике смартфона, я продиктовал номер счета. Алексей записал его и принялся обводить цифры повторно, одновременно набирая телефонный номер:
   – Момент…
   Несмотря на шум во дворе из-за открытого окна, я слышал далекие гудки в его трубке.
   – Привет. Это я, пробей мне счет в Сбербанке, – он продиктовал номер счета.
   – Нужен владелец, поступления и списания за последний месяц. Да. По настоящий день. Хорошо.
   Он положил блокнот на стол, прижав его телефоном. Мы некоторое время молчали. Дотлевший окурок моей сигареты полетел в окно и врезался в землю рубиновым огоньком.
   – Что полиция? – Алексей нарушил тишину, обращаясь к хозяину дома.
   – Там висяк.
   В гостиной света не было, на балконе тоже, и в наступавшей темноте лица моих собеседников стали серыми, будто размытыми.
   – Пей – остывает, – Сергей Николаевич указал мне на стоявшую на столе почти полную чашку, – скоро начнем.
   Оторвавшись от окна, я потянулся за чашкой.
   Балконная дверь открылась, и в проеме появилась фигура Натальи.
   – У вас есть плотная ткань? – она обратилась к Сергею Николаевичу.
   – Зачем?
   – Надо завесить зеркала. Все зеркала в доме.
   – Разве что простыни, – он поднялся из кресла, – есть еще подкладка для кителя – отрез.
   – Подойдет и то, и другое. Давайте, – она сделала шаг в темноту гостиной, открывая ему проход в балконную дверь, – уже время.
   Они вышли, и я переместился в кресло на место Сергея Николаевича.
   – Что сейчас будет?
   – Посмотрим, – Алексей взял чашку и допил последний глоток кофе. – Я тоже раньше ничего такого не видел.
   – Какого такого? О чем вы?
   Он, было, собрался ответить, но тут его телефон ожил, зазвучал рингтон, он наклонился, и в слабом потоке света экрана я увидел его сосредоточенное лицо.
   – Слушаю… – он взял в руки ручку, молча подержал ее и снова положил. Все это время в трубке размеренно бубнил чей-то голос. – Хорошо. Понял. Спасибо. Завтра загляну.
   Он положил телефон в карман.
   – Да-а-а… Видишь, как интересно, – Алексей сделал паузу, – номер счета, указанный тобой, принадлежит Глейзер Бете Моисеевне, – он повернулся ко мне. – За последний месяц были только поступления, никто денег не снимал. И все эти поступления с твоей карты. Как тебе такой вариант?
   Я замер.
   – Можешь объяснить, что это значит?
   – Ничего не понимаю. Причем тут Глейзер?!
   – Ты что, не смотришь, кому посылаешь деньги?
   – Да я как-то не акцентировал внимание… Счет указан, получатель не возмущается, работа выполняется…
   – Ясно. Ты работаешь с пластиковой картой?
   – Ну да, через Сбербанк онлайн.
   – И что? Там же при подтверждении платежа высвечивается часть данных получателя. Форма такая там есть. Не видел?
   – Да, – я вспомнил, что, действительно, была такая форма. – Выскакивает имя и отчество, и то не полностью, но я, если честно, не обращал на нее внимания. Если у получателя нет вопросов, значит, все нормально! Ну, нет претензий у получателя. Нет…
   – Ага… Вот интересно, а что по этому поводу сказала бы полиция?
   Дверь на балкон открылась, и появился Сергей Николаевич.
   – Ну что? Как вы тут? Есть новости?
   – Есть, – Алексей встал. – Счет принадлежит мадам Глейзер, – он иронично усмехнулся. – Интересно, правда? Весело даже.
   Сергей Николаевич посмотрел сначала на Алексея, потом – на меня.
   – Действительно, интересно…
   Я чувствовал себя последним идиотом. Вот подстава!
   – Так! Погоди, давай разберемся, – он прикрыл дверь. – Значит, деньги получала моя соседка?
   – Все верно, – подтвердил Алексей.
   – Нет, погодите, но мне указали этот номер счета! – я оправдывался, нервничая все сильнее. – Приходит письмо, в нем есть номер счета, куда платить – и я плачу…
   – И сколько суммарно выплачено денег по таким письмам? – Сергей Николаевич взял из пачки на столе сигарету.
   – Да я не помню точно, ну, четыре платежа – несколько сотен долларов.
   – А где еще два перевода? – поинтересовался Алексей.
   – Не понял? – я тоже закурил.
   – Ты сказал «четыре», а соседка получила два. Оба – до своей смерти. Где еще два?
   – Подожди, – Сергей Николаевич взял Алексея за руку, – про все переводы он мне говорил, но если два поступило Моисеевне, то остальные, наверное, ушли на другой счет. Он мог дать тебе разные счета?
   – Н-не знаю. Возможно. У меня все письма есть, где счета указаны. Ну, и кроме того, вы же в Сбербанке можете проследить платеж. Если счет в письме соответствует счету платежа – какие ко мне вопросы?
   – Ладно, ладно, – Сергей Николаевич сделал успокаивающий жест, – ясно, что тут нечисто. Но если у Игоря, – он обратился к Алексею, – есть письма от Кунца, то, в принципе, он прав.
   – Иди, скажи это ментам, – Алексей возмущенно повысил голос и закатил глаза. – Ты представляешь, что будет, если они нароют эту информацию? А ведь нароют…
   – Хорошо, а мотив?
   – Мотив?! И мотив найдут. Видишь, как удачно «карты легли»? Глядишь, и висяк раскроется. Наличие «палочки» в отчетности лучше, чем ее отсутствие.
   – Вы что, смеетесь?! – я даже захлебнулся от негодования. – Сергей Николаевич, вы же сами видели эти письма! Давайте сейчас зайдем на мою почту!
   – Спокойно, – Сергей Николаевич остановил меня жестом. – Ничего я не думаю. На почту зайдем, конечно, но позже. Леша, это явно подстава, – он повернулся к Алексею. – Разве ты не видишь? Расчет сделан на то, что мы обратимся в полицию с заявлением о краже, и тогда появится связь. А сейчас – что?.. Ничего. Никто никому заявление не писал – и, слава богу. В общем, так. Давайте послушаем, что скажет Наталья. Может, будет что-то новое. Тогда и обсудим. Пойдем, она уже готова.

   Мы проследовали на кухню, вход в библиотеку темнел черным провалом. На столе лежали церковные свечи, коробка спичек, мел в наполовину развернувшемся тетрадном листе и какой-то прямоугольный предмет, завернутый в белую холстину и перевязанный бечевкой.
   – Надеюсь, здесь все с устойчивой психикой – Наталья посмотрела на каждого из нас.
   – Что? – я никак не мог прийти в себя после разговора на балконе.
   – С устойчивой, – Сергей Николаевич утвердительно кивнул, переглянувшись с Алексеем. – Не беспокойтесь.
   – Иконы в доме есть? – она встала, – если есть – принесите сюда.
   Сергей Николаевич отодвинул штору в углу, и мы увидели на полочке почерневшую от времени икону. Даже в свете лампы трудно было понять, что на ней изображено.
   – Спаситель, – Сергей Николаевич чиркнул спичкой и зажег лампаду. – Это все. Других нет.
   – Достаточно. Теперь, слушайте меня внимательно. Сейчас – не время для объяснений, поэтому – никаких вопросов. Просто неукоснительно выполняйте то, что я говорю. Закончим – поговорим. Для начала, выключите телефоны. Все. Так, чтобы я видела.
   Мы достали телефоны и, выключив, положили их на стол.
   – Сейчас вы садитесь здесь, а я обведу вокруг вас круг. Этот круг могу пересечь только я. Вы без моего разрешения не покидаете его и не разговариваете. Полная тишина и никаких звуков, что бы ни происходило. Все понятно? Смотрите в стол, можете на огонь своей свечи. Увидите что-то необычное – держите себя в руках. За видениями, если они появятся, наблюдать можно только искоса, не поднимая головы. Еще раз повторяю – не поднимайте головы! Это в ваших интересах! И следите, чтобы ваша свеча не погасла, пока все происходит.

   Вроде взрослые люди вокруг, и вдруг какая-то оккультная тема. Чепуха, честное слово! Ну, ладно. Посмотрим, что там дальше.
   Мы передвинули стол на свободное место так, чтобы можно было расставить стулья вокруг него, и сели: лицом к двери и спиной к окну – Сергей Николаевич, а мы с Алексеем напротив друг друга – он боком к окну и спиной к иконе, я боком к окну и лицом к ней.
   Пламя лампадки горело ровно, пуская к потолку тонкую ниточку копоти.
   Наталья положила на стол перед каждым из нас по свече. Затем мелом начертила круг так, чтобы он был без разрывов – одна сплошная линия, и мы находились внутри его. Надо сказать, что на гладком линолеуме сделать это было весьма непросто. Во-первых, линия при слабом свете лампы была видна не так чтобы хорошо, во-вторых – мел скользил, и приходилось постараться, несколько раз прочерчивая неудачные участки. Закончив, она взяла оставшиеся свечи, перевязанный пакет, спички и вышла в коридор. Отойдя на несколько шагов от кухонного дверного проема, она наклонилась и сложила лежавший на полу тот самый новый половичок, купленный Сергеем Николаевичем взамен прежнего, испорченного. Свет был выключен, и освещаемая лишь лунным сиянием через окно кухни и слабым светом лампады она неясным пятном двигалась в темноте коридора. Вскоре там появился мерцающий огонек, и мы тоже зажгли свои свечи. Неяркий желто-оранжевый свет вдруг проявил на полу, там, где она теперь стояла, новый круг, большой, сложный и, главное – цветной! Он весь был покрыт рисунками, надписями, состоял из двух колец – одно в другом, в выкрашенном желтым цветом пространстве между которыми спиралью скрутилась змея, испещренная странными знаками. Вслед за первой свечой, закрепленной внутри одной из пентаграмм, были зажжены еще три, образуя, таким образом, квадрат, внутри которого находились круги и сама Наталья.
   Вот это уже было что-то! Квартира, в которой несколько дней назад лежал труп, круги, один из которых явно потребовал достаточно времени для его создания, горящие свечи и тихий женский шепот в темноте.
   Она читала книгу.
   Я посмотрел на освещенное пламенем свечи, измененное игрой света и тени лицо Алексея и опустил глаза вниз, разглядывая огонек в моих руках. Пламя было почти ровным, иногда чуть колеблясь от моего дыхания.
   Сначала голос ее был тихим, и я с трудом различал отдельные слова. Кажется, это была молитва или что-то на нее похожее…
   – …безо всякого уродства и кривизны; именем и во имя ЯХ и BA, кое Адам услышал и произнес; и именем БОГА, АГЛА, кое Лот услышал и спасся с семейством своим; и именем НОТ, кое Иаков услышал от ангела, что с ним боролся, – и избегнул руки Исава, брата своего; и именем АНАФАКСЕТОН, кое…

   Снова голос ее был монотонным в перечислении замысловатых имен, и я почувствовал, что волна озноба накрыла меня, пробежав от головы до ног.
   – …и именем ЗАБАОТ, кое назвал Моисей, и кровью стали все реки; и именем АШЕР ЭХЕЙЕ ОРИСТОН, кое назвал Моисей, и все реки исторгли жаб, и вошли те в дома, истребляя всякую вещь; и именем ЭЛИОН, кое назвал Моисей, и низвергся великий град, какого еще не бывало с начала мира; и именем АДОНАИ, кое назвал Моисей, и пришла саранча, и покрыла всю землю, и пожрала все, что не побил град; и именем ШЕМА АМАТИЯ, кое призвал Иисус Навин, и остановилось солнце на пути своем; и именем АЛЬФА и ОМЕГА, кое назвал Даниил, и уничтожил Вила, и истребил Дракона; и именем ЭММАНУЭЛЬ…

   Теперь свет горящей свечи превратился в небольшой оранжевый шар, с явно очерченными границами, внутри которого слегка колебался вытянутый язычок пламени.
   – …И этими именами, и всеми прочими именами БОГА ЖИВОГО и ИСТИННОГО, ГОСПОДА ВСЕМОГУЩЕГО, я заклинаю тебя и повелеваю тебе, о Дух АСТАРОТ, – самою властью Того, Кто сказал и стало по Слову Его; и Кому повинуется всё живое; и грозным БОЖЬИМ судом; и неверным Стеклянным Морем пред ВЕЛИЧИЕМ БОЖЬИМ, могучим и сильным; четырьмя животными вокруг престола, исполненными очей спереди и сзади; и огнем, что вокруг престола; и святыми ангелами небес; и могучей мудростью БОГА; властно заклинаю тебя: явись пред этим Кругом, дабы исполнить волю мою во всем, что мне покажется благом…
   Как будто стало прохладнее. Цветы на скатерти, покрывавшей стол, яркие и пастельные при обычном свете, казались сейчас серыми и какими-то пожухлыми. Черт возьми! Что происходит?
   Она не останавливалась и читала, читала…
   – …Печатью БАСДАТЕЯ БАЛДАХИЯ и именем ПРИМЕУМАТОН, кое назвал Моисей, и земля разверзлась и поглотила Корея, Дафана и Авирама. Посему правдиво ответь на все вопросы мои, о Дух АСТАРОТ, и исполни все желанья мои, насколько способен ты по роду службы твоей. Посему явись в зримом обличье, любезно и мирно, без промедленья, и предоставь мне все, чего я пожелаю, и говори голосом чистым и без изъяна, внятным и мне понятным.

   Я взглянул на часы. Без двадцати одиннадцать. Секундная стрелка сделала еще несколько движений и замерла вместе с наступившей тишиной. Наталья замолчала…
   В оранжевом свете горящих на полу свечей из темноты началось какое-то неясное движение. Стелящийся пласт серого тумана медленно выполз из темноты, подбираясь к внешнему кольцу магического круга. Его становилось все больше, густой, он заполнял коридор, рос в высоту, достигнув почти уровня колен женщины. Потом он дрогнул, как от порыва ветра, и пошел закручивающейся вверх волной.
   Сначала появилась голова какого-то животного, мне показалось – собаки, затем резко очертилось крыло, рука, в которой что-то постоянно двигалось, и наконец… человек. Боже мой! То, что происходило на моих глазах, не укладывалось в голове, и поэтому, борясь с ужасом, вселяющимся в меня вместе с этим явлением, я, тем не менее, испытывал невероятное желание поднять глаза, чтобы разглядеть получше, что происходит там, в коридоре.
   Огонек лампадки вдруг заметался, как от резкого порыва ветра, роняя на стены уродливые тени, и погас. Следующее, что я увидел, были дрожащие руки Алексея.
   Это был ночной кошмар из тех, что обычно снятся в детстве, и от которого просыпаешься, весь мокрый от страха. Хотелось накрыться с головой одеялом, спрятавшись за этой мнимой детской защитой. Но…
   Я снова скосил глаза в сторону коридора – серый туман неровной волной струился по линии внешнего круга, не попадая внутрь, как будто встречая какую-то прозрачную, невидимую глазом преграду. Плавно, он перетёк через порог кухни и, заполняя собой все пространство, подбирался к месту, где сидели мы.
   – Зачем звала меня, – звучавший голос был хриплый и спокойный. – Что хочешь ты?
   – Я позвала тебя затем, чтобы узнать, что здесь произошло.
   – А что взамен? – туман плавно качнулся, и у самого круга появилась лапа.
   Наталья, как мне показалось, сделала какое-то движение, будто доставая что-то – свет от ее свечей померк и снова вспыхнул.
   – Узри злосчастье, что постигнет тебя, если ты будешь упорствовать! – она говорила твердо и громко, протягивая вперед руку. – Узри Пантакль Соломона, который являю я пред тобой! Узри заклинателя в его труде заклинания; того, кто укреплен БОГОМ и не ведает страха; того, кто властно призывает тебя и повелевает тебе явиться; твоего господина, имя коему – ОКТИНОМОС. Посему отвечай разумно на все вопросы мои и повинуйся господину своему во имя…
   Лапа исчезла в волне серого тумана.
   – Довольно!.. Я покажу тебе то, что ты хочешь.
   Что происходит?! Любопытство боролось во мне со страхом. Собака и то, что мне показалось человеком, сдвинулись в темноту, их очертания теперь были едва различимы. В несколько мгновений туман как будто отступил, стал прозрачнее, опустившись к самому полу. За силуэтом Натальи, стоявшей неподвижно, я увидел другого, полупрозрачного человека, который от входной двери шагнул в сторону библиотеки и скрылся там, пройдя сквозь закрытую теперь дверь.
   Некоторое время ничего не происходило, а затем в коридоре появилась ещё одна полупрозрачная фигура, на этот раз – женщины. Осторожно ступая, она направилась к входу в гостиную, остановилась на мгновение, затем, повернувшись, как будто открыла дверь в библиотеку, и отшатнулась назад. Мужчина, тотчас показавшийся в дверном проеме, сделал резкое движение – это было видно по тому, как двигались его ноги и туловище. В тот же миг женская фигура стала оседать, придерживаемая за одежду рукой мужчины. Она упала. Голова и руки ее дергались в медленно плывущем сером тумане. Мужчина наблюдал за ней сверху, держа в руке какой-то тонкий, короткий предмет. Потом он присел на корточки рядом. Силуэт его показался мне каким-то знакомым. Он сидел так, наблюдая, как все реже и реже вздрагивает лежащая на полу жертва. Поначалу движения ее были судорожные и резкие, затем амплитуда их уменьшилась. Она слабо дернулась в последний раз и затихла. Убийца склонился над ней, потом чуть выпрямился и повернул голову в нашу сторону, как бы прислушиваясь. Он сидел на корточках, возле дальней свечи, и теперь я видел его полностью. В свете пламени свечей проявилось полупрозрачное лицо, и… я узнал его! Кунц!!! Это был Кунц! Он смотрел на меня, не отрываясь, как будто видел…
   Фигура поднялась, перешагнула через лежащее тело и направилась в нашу сторону. Дойдя до круга Натальи, он исчез, а затем внезапно проявился уже в кухонном дверном проеме. Поднимать голову я не смел – было страшно. Все, что я теперь мог видеть – это расстегнутый пиджак на уровне пояса и зажатый в руке предмет. Кажется, это был карандаш… Или ручка. Руки Кунца были в резиновых перчатках, таких, как у хирургов. Он сделал еще шаг, и я ясно увидел пряжку ремня на его брюках, хорошо выглаженную рубашку, а сквозь струящийся туман проступали туфли и надетые на них бахилы. Такие бахилы я надевал в больнице, когда мы с Катей навещали там ее бабушку. Он стоял совсем рядом – так, что я мог бы коснуться его рукой, если бы он был живым человеком.
   Постояв немного, Кунц развернулся и снова исчез, и проявился почти возле тела, направляясь к входной двери. Совершив какие-то манипуляции, он вернулся в библиотеку и пропал за ее закрытой дверью. Я напряженно косил глаза, пытаясь не пропустить ничего. Его не было, казалось, целую вечность. Моя свеча сгорела наполовину, воск, стекая, прилип к пальцам.
   Наконец Кунц появился снова, наклонился к лежавшей женщине, какое-то время задержался, разглядывая ее, поднялся, сделал несколько шагов, и, немного задержавшись у входной двери, исчез. Следом за ним в устилавшем пол сером тумане растворился неподвижный полупрозрачный труп Бети Моисеевны.
   Туман снова пополз отовсюду и ниоткуда, темнея на глазах.
   – Ты довольна? – хриплый голос снова зазвучал в тишине.
   – Да. Скажи мне, кто он?
   – У этого человека много имен.
   – Где его найти?
   – Не ищи то, что придет тебе в положенный час, – силуэт, скрывавшийся на время действия в темноте угла, стал снова прорисовываться.
   Стараясь упредить его действия, Наталья снова начала читать. Пораженный всем увиденным, на какое-то время я ушел в себя, слыша только обрывки фраз:
   – …и так, как ты повиновался силе моей, и тому, для чего ты был сотворен, то я говорю: изыди в обиталище, повинуйся закону, который я сотворил, без устрашения сынам человеческим, тварям живым, всему сущему и на лице земли.
   Изыди же я говорю, и будь как управители Времени: приходи во мгновение, подобно слугам, кои услышали глас Господень, в тот же миг, в который я призывать буду тебя и сподвигать тебя, и побуждать тебя таинствами тайной мудрости Создателя!
   Изыди в свое обиталище в довольстве; да пребудут милости Божие на тебе; будь дружелюбен впредь, коих постоянство пребудет утешением всему живому.
   Аминь.

   Горячая капля упала на мою руку, огонек свечи почти достиг пальцев… Отдернув руку, я перехватил свечу другой рукой, стараясь, чтобы она не погасла. Пламя заколебалось, уменьшившись в размерах почти до спичечной головки, выровнялось и вспыхнуло ярче.
   Собака и человек, уже было приблизившиеся к внешнему кругу, окутались отступавшим туманом и растворились в нем. Стелясь по полу в обратном течении, он перетек через порог кухни и, обтекая магический круг, исчез в темноте коридора.
   Я не силен в религии и раньше не слышал таких молитв и благодарений, которые произносила она после исчезновения духа. В слабом свете свечей они звучали так же таинственно и загадочно, как и произносимые ранее заклинания.
   Затем в кухне вспыхнул свет. Мы подняли головы. Наталья была бледна, глаза ее, казалось, запали, очерченные темными кругами:
   – Эту квартиру надо освятить. После сегодняшнего сеанса ночевать здесь нельзя.
   – Пригласи нашего священника, – Алексей затушил пальцами огонек свечи, обращаясь к Сергею Николаевичу, – телефон у тебя есть. Сегодня поедем ночевать ко мне, – он поднялся, оглядел всех нас, и продолжил. – Ну, что скажете, коллеги? Я до сих пор не могу поверить в то, что я видел.
   Хозяин квартиры молчал.
   – Я узнал этого человека, – я все еще был под впечатлением от увиденного. – Это – Кунц.
   Все уставились на меня, как будто я сморозил какую-то глупость.
   – Да что вы? Это он! Я с ним разговаривал как с вами, я знаю его в лицо – это Кунц! Тут нет никаких сомнений! – я даже всплеснул руками, как бы призывая в свидетели всех собравшихся.
   – Ладно. А что это у него в руке было? – Сергей Николаевич вопросительно обвел нас взглядом.
   – Судя по видеосъемке из кафе, что-то общее с Кунцем есть. Я тоже про себя это отметил. А то, что он держал в руке, смахивает на карандаш. Знаете, такой карандаш с резинкой на конце, – Алексей откинул голову назад, разминая рукой шею и слегка морщась, – обычный простой карандаш…
   – Действительно, похоже, – согласился я.
   Над столом повисла тишина.
   – Да? Вы полагаете? – Сергей Николаевич встал, обошел стол и направился в библиотеку.
   Довольно быстро он вернулся, неся в руке вазочку с карандашами и ручками.
   – Смотрите, – он поставил ее на стол, – какая интересная штука получается. Я всегда ставлю карандаши грифелем вверх. С моего приезда я не пользовался ими. Так вот, этот карандаш поставил не я. Видите?
   Действительно, из трех карандашей два торчали грифелем вверх, один – вверх тупым концом с резинкой.
   – У тебя есть чистый пакет? – Алексей поднялся со стула.
   – Есть полупустая коробка с карандашами. Забирай ее.
   Вазочка стояла на столе. Карандаш с маленькой, зажатой в алюминиевое колечко красной резинкой, выделялся среди всех остальных. Еще пять минут назад я не обратил бы на него внимания, а теперь он будто притягивал меня.
   – Он ударил ее карандашом. Вот так, – Алексей повторил пустой рукой скользящий удар Кунца, – потому у нее и ссадина на шее.
   – А яд там может сохраниться? – я спросил, не обращаясь ни к кому конкретно.
   – Думаю, следы должны остаться – завтра проверим, – Алексей надел на руку небольшой пакетик с надписью «36,6», предварительно высыпав на стол из него коробочки с лекарствами, переложил карандаш из вазочки в пустую коробку, принесенную Сергеем Николаевичем, пакет вывернул наизнанку и бросил в мусорное ведро.
   – Простите, а что вы ему показали? – я повернулся к Наталье. – Ну, тогда, когда он попросил что-нибудь взамен.
   – Зачем это вам? – она снова посмотрела на меня странным взглядом.
   – Просто интересно.
   Она отвела от меня взгляд и произнесла:
   – Знаете, интересно другое – я не смогла увидеть то, что здесь произошло, без этой процедуры. Обычно я вижу, а в этот раз все будто было закрыто. Запечатано. Такое бывает нечасто. Вот что я скажу вам – человек, который был здесь и убил вашу соседку, обладает сильными способностями, если может менять энергетику места. Словом, это непростой человек. Не говоря уже о том, что опасный.
   – Карандаш… Вот никогда бы не подумал, что им можно убить, – Сергей Николаевич смотрел на стоявшую на столе вазочку.
   – Может, перекурим? – я достал из кармана сигареты. – Угощайтесь.
   Сергей Николаевич взял одну.
   – Бабуля, конечно, совсем не вовремя зашла. Случайный свидетель, а посему – это убийство – чистой воды импровизация. Ну, подумайте, разве не было других вариантов ее убрать? Обязательно вот так? – Алексей толкнул пальцем коробочку со смертельным карандашом, лежащую на столе, и посмотрел на нас.
   – Ну, и какие есть мысли? – Сергей Николаевич закурил.
   – Ну, вот, например, такая, – Алексей встал. – Карандаш был предназначен для тебя, – он указал на Сергея Николаевича. – Давайте представим себе такой вариант.
   Он отошел к окну и встал, опираясь о подоконник. Мы ждали продолжения.
   – Кунц (предположим, что это именно он) проник в квартиру с целью заполучить документы. Карандаши, как и ручки, – он указал на вазочку, – достаточно часто используются. Обратите внимание – все ручки в вазе уложены рабочей частью вниз, карандаши – вверх. Карандаш, поставленный наоборот, должен привлечь внимание, или – нет? Ведь на столе в библиотеке не так много вещей, и необычное положение одной из них рано или поздно должно быть замечено. Верно? – он внимательно взглянул на Сергея Николаевича, ожидая ответа.
   – В общем, да, – согласился тот, покачав головой, – для меня это было бы необычным. Да. Я бы обратил внимание. Это точно.
   – Вот! – Алексей оторвался от подоконника, – о том и речь! Дальше, я думаю, было так. Кунц наносит яд на карандаш и возвращает его в вазочку, но… в нестандартном положении. Ты замечаешь это и, пытаясь поставить карандаш правильно, получаешь отравление.
   – Дальше, – Сергей Николаевич стряхнул пепел.
   – Перекладывая карандаш, ты получаешь отравление. Тактильный контакт достаточен. Даже если отравление не произошло бы немедленно, предположим, что яд не проник через кожу, он, так или иначе, попал бы на слизистую. Ну, например, ты бы его… съел.
   Алексей замолчал, ожидая реакции. Все ждали продолжения.
   – Ты же не моешь руки каждый раз после того, как возьмешь в руки карандаш или ручку, любой предмет? – продолжил он, не дождавшись. – Так ведь? Ну, вот, скажем, пришел ты на кухню, приготовил себе бутерброд – частички яда, попавшие с карандаша на пальцы, попали на хлеб, сыр, колбасу – и все. Или, например, пошел в туалет.
   – Туалет? – Сергей Николаевич удивленно поднял брови.
   – Ну да. Расстегнул брюки, и… Там кожа нежная, богатая кровеносными сосудами, вероятность возникновения микротравм кожных покровов гораздо выше, чем на руках, пальцах, отсюда – проникновение яда внутрь существенно облегчается.
   Я посмотрел на вазочку. Сама по себе она уже казалась мне смертельно опасной.
   – Ты не трогал карандаши? – Алексей оторвался от подоконника и подошел к столу.
   – Нет, – Сергей Николаевич посмотрел на свои руки.
   – Пожалуй, надо забрать ее вместе с содержимым – так будет лучше. Вымой тщательно руки и принеси еще какой-нибудь нормальный пакет.
   – Думаешь… так?
   – Да. Чем черт не шутит!
   Сергей Николаевич направился в ванную и долго шумел водой. Мы смотрели в коридор, ожидая его появления. Он вышел и, бросив взгляд в нашу сторону, молча направился в библиотеку. Вскоре он вернулся, неся в руке рулончик черных пакетов. Обыкновенных пакетов для мусора.
   – Вот. Подойдет?
   – Вполне, – Алексей распечатал упаковку, оторвал от рулона несколько штук и аккуратно уложил в них вазочку вместе с ее содержимым, упаковывая пакет в пакет. Коробка из-под карандашей была помещена туда же. После всей этой процедуры Алексей вымыл руки, но уже на кухне.
   – Так что же дальше? – поинтересовался Сергей Николаевич, внимательно наблюдая за его действиями.
   – А дальше так, – Алексей положил упаковку с опасным содержимым на подоконник, – у тебя ведь есть проблемы с сердцем?
   – Да. Аритмия, иногда достаточно сильная.
   – Ну вот, дальше смерть, очень похожая на смерть твоей соседки. Диагноз при вскрытии – нарушение сердечной деятельности. При этом никто даже не заподозрил бы отравления, учитывая твой диагноз. Все четко. Одно звено из неудобной для Кунца цепочки выбито. Игорь, – он кивнул в мою сторону, – даже если восстанавливает документы, контактирует теперь с Кунцем по переводу – все под контролем. Понятно?
   Мы молчали, осмысливая услышанное.
   – А старушка просто, как говорится, «попала под руку», и Кунц применил яд против нее. Карандаш он тогда уже отравил, а потом вернул его в вазочку по своему первоначальному плану. Просто тебе повезло, что ты его не трогал.
   – Подождите, а разве яд не мог высохнуть, разложиться за все это время? – я вмешался в разговор.
   – Мог, но мы тут имеем дело с его особым видом. Он должен был ждать свою жертву. Ребята из лаборатории сказали, что Бетя Моисеевна почувствовала на себе батрахотоксин, а он долго не теряет своих свойств, разве только если попадет в щелочную среду. А это в нашем случае практически невозможно. Это яд достаточно редкий и очень сильный – сила действия цианида по сравнению с ним намного слабее. Я уже говорил, что достаточно микротрещины в коже, чтобы он попал в организм человека и вступил во взаимодействие с кровью. Помните гематому у соседки на шее – вот этого оказалось достаточно. Слабая ссадина, и все – сильная аритмия, ведущая к остановке сердца. Летальный исход обычно в среднем через 8 минут.
   – Откуда у него такой яд? – мне стало не по себе. Если Сергей Николаевич был первым в мрачном списке Кунца, то я волне мог бы быть вторым. С такой опасностью мне встречаться еще не приходилось.
   – Яд экзотический, конечно. Однако специально ехать, ну, скажем, в Южную Америку за ним не надо. Сейчас его синтезируют в лабораторных условиях, и полученный таким образом аналог даже раза в два более токсичен, чем природный.
   – Ужас! – Наталья поежилась, энергично потирая предплечья.
   – Да, – Алексей взял в руки пакет. – Ну ладно, пожалуй, пора по домам. Поехали? Сергей, бери, что нужно, и выдвигаемся. Наташа, я тебя до дома подброшу.
   – Спасибо.
   – Какие наши дальнейшие действия? – я посмотрел по очереди на всех присутствующих.
   – Ты, как только Кунц письмо пришлет, сразу бей в колокол, – Сергей Николаевич пошел в ванную за зубной щеткой. Оттуда прозвучал его приглушенный прикрытой дверью голос, – действуй, как договаривались.
   – Хорошо, – я выбрался из-за стола.
   – Лампадку затуши, – попросил Алексей, – чтоб не загорелось ничего.
   – Она потухла, – я посмотрел на Спасителя, – еще тогда, когда поплыл туман.
   Лицо его, удивительно тонко выписанное, казалось живым.
   – Сергей Николаевич, так вы едете с Алексеем? – я начал собираться.
   – Ну да, Наталья говорит, что лучше так.
   – Так лучше. Понимаете, обычно то, что я делала сегодня, дома не практикуют, – пояснила женщина, – это опасно. Опасно потому, что вызываемый дух, демон может вернуться назад непрошеным гостем самостоятельно. Такое бывало. Поэтому, до появления священника лучше здесь не находиться.
   Квартира Сергея Николаевича, казавшаяся до этого уютным прибежищем для встреч и обсуждений, теперь была совсем не привлекательна. Сначала труп, темное пятно на входе в библиотеку и этот запах, теперь – возможность появления чего-то явно угрожающего. Сплошной негатив. Во всяком случае, для меня. Ну, я – это я, а как он после всего этого будет здесь жить?
   Сергей Николаевич закрыл дверь на ключ, нажал на ручку, проверяя, хорошо ли она заперта, и мы все вместе спустились по лестнице. На улице было темно, время позднее, и людей было значительно меньше, чем тогда, когда я сюда приехал. Правда, во дворе, на детской площадке расположилась какая-то компания. Темные силуэты опрокидывали стаканы и закусывали.
   Мы свернули за дом, на дорогу.
//-- *** --//
   Конечно, место где я обычно оставляю машину, было занято. Еще бы! Ночь на дворе! Пришлось парковаться в совершенно неудобном месте, перекрывая выезд другим автомобилям. Записка с номером телефона на лобовое стекло – единственный вариант не вызывать раздражения тех автовладельцев, которые намеревались выехать пораньше, и которым я перекрыл дорогу.
   Возможно, ужин, как говорится, следовало отдать врагу, но поскольку у меня и обеда толком не случилось, поел я достаточно плотно и даже принял 50 граммов коньячку, чтобы как-то расслабиться после всех событий дня. Закончив дела на кухне, я, стараясь не шуметь, наконец, добрался до постели.
   – Это ты? – Катя перевернулась на другой бок, забравшись с головой под одеяло.
   – А кто еще кроме меня? – подушка лежала высоко, пришлось ее стянуть пониже. – Конечно я. Спи, давай.
   – Спокойной ночи, – ее голос был сонным и тихим.
   Заложив руки за голову, какое-то время я лежал в темноте, уставившись в потолок. Черт возьми! С ядами раньше мне никогда не приходилось сталкиваться, если конечно не принимать в расчет бытовую химию – всякие дихлофосы, антифризы и тому подобное. Но это?! Яд, которым вот так просто можно убить человека…
   Книги и кино – там такое в порядке вещей, и происходит это даже обыденно, не воспринимается всерьез – как развитие сюжета. А тут… Особенно после того, как я увидел во время сеанса картину убийства и немую смерть мадам Глейзер.
   Кошка пришла на кровать и, пройдя по ногам, забралась мне на грудь, улеглась, подогнув лапки, замурлыкала. Я гладил ее и вспоминал все увиденное в квартире Сергея Николаевича, наши разговоры и новость о том, что деньги за перевод я отсылал Бете Моисеевне. Какая же сволочь этот Кунц!
   Не знаю, как долго я так лежал, но глаза уже закрылись, а Маруська продолжала мягко мурчать. А может, уже и не мурчала. И я как-то провалился, потерялся в этой темноте и дремоте, как вдруг…
   Движение у меня на груди заставило открыть глаза. Маруська, повернув мордочку в сторону коридора, настороженно и внимательно смотрела в темноту. Из-за угла шкафа, закрывавшего мне обзор, ничего не было видно, и поэтому я, щурясь, смотрел на кошку, ничего не понимая спросонья. Маруся напряглась, продолжая всматриваться в темноту, шерсть у нее встала дыбом, и, зашипев, она спрыгнула на пол, исчезнув как обычно под кроватью. Удивленный таким поведением, я приподнялся на локте, посмотрел на укрытую с головой жену и выглянул из-за шкафа в коридор. Лунный свет, падая в окно сквозь занавески, полосой лежал на кровати и продолжался дальше по полу в сторону выхода из комнаты, чуть бликуя в больших зеркальных дверях встроенного в коридоре раздвижного шкафа. Вы когда-нибудь смотрели ночью в зеркало? В приглушенном желтоватом свете, когда есть лишь черный глянец поверхности и ничего больше? Завораживающая картина…
   Я вглядывался в эти зеркальные двери, и почему-то они вдруг стали для меня ассоциироваться со стоячей водой какого-то лесного озера, такие же темные в слабом лунном свете, таинственные и жуткие своей бездонностью и чернотой в звенящей тишине. Да, правда, как стоячая вода… Я смотрел и прислушивался, и ничего не слышал, но чем дольше все это длилось, тем больше беспокойства, переходящего в страх, я испытывал. Смотрел и не мог оторваться…
   Мне показалось, что зеркальная гладь дрогнула. Появилось ощущение какого-то неуловимого движения, как будто где-то далеко в воду бросили камешек, и только сейчас сюда дошла слабая волна от его падения. Она пробежала по поверхности, исчезнув в стелящемся, вползающем в дверной проем спальни сером тумане, том, который мы наблюдали в квартире у Сергея Николаевича. Под кроватью кошачье шипение возобновилось, переходя в какое-то угрожающее рычание и вой одновременно. В тот же момент волна холодного воздуха коснулась моего лица, шеи, плеч, черный глянец расступился, пропуская через себя Нечто. Оно проявлялось, принимая зримые формы и объем, теперь я мог разглядеть его лучше – не то что в квартире у Сергея Николаевича. Уродливое человекообразное существо верхом на…
   Дернувшись, я случайно лягнул ногой жену и… проснулся.
   – Ты чего? – она встревоженно и резко повернулась ко мне, сбросив одеяло. – Что случилось?!
   – Ничего, – я приходил в себя, сидя на кровати. – Снится черт те что!
   Её рука успокаивающе легла мне на спину:
   – Все хорошо, ложись.
   – Да, ладно… Погоди, – я спустил ноги на пол, всматриваясь в темноту. – Я сейчас.
   Кошка, обычно сразу бежавшая за мной, куда бы я ни шел, так и не появилась. Ее не было ни на кровати, ни на кресле, где обычно она спала. С опаской выйдя в коридор, я включил свет и прошел на кухню. Сон как рукой сняло. Часы на микроволновке показывали начало четвертого утра.
   Бессмысленно оглядевшись, я, наконец, понял, что самое время выпить чего-нибудь горячего, поскольку я до сих пор не мог избавиться от дрожи. Чай или кофе? Кофе – быстрее. Таймер микроволновки отсчитывал секунды, нагрева я воду, звякнул колокольчик, и, открыв дверцу, я достал испускающую пар чашку с кипятком.
   От первых нескольких глотков тепло пошло по телу. Все равно уже не усну. Свет на кухне и в коридоре остался гореть, а я, согревая руки горячей чашкой, прошел в гостиную и открыл ноутбук.

   Игорь, здравствуйте!
   В последние дни я чувствовал себя не очень хорошо, особенно вчера, поэтому написал только сегодня.
   Сегодня уже лучше.
   Я ожидал от вас новых документов для перевода, однако вы их до сих пор не прислали. Если это связано с качеством перевода, оперативностью его исполнения – сообщите. Если у вас нет претензий, то я по-прежнему готов продолжать работу. Судя по всему, объем перевода достаточно велик, поэтому я готов снизить стоимость страницы до 4 долларов, думаю, это будет справедливо.
   Если вы согласны с моим предложением, жду в ближайшее время новой партии документов для перевода.
   В любом случае – сообщите о вашем решении.
   С уважением,
   Александр Кунц.
   P.S. Реквизиты для перечисления гонорара не изменились.

   Письмо пришло сегодня ночью, в 1.47.
   Сергей Николаевич был прав – этот Кунц, или кто он там такой, проверяет, есть ли у нас дубликат дневника. Наверное, не стоит писать ему про нехватку денег или как-то иначе оправдывать отказ в переводе. Это лишь насторожит его – он ведь знает, в чем реальная причина задержки. Значит, будем отвечать ему максимально правдиво.
   В итоге получилось следующее:

   Уважаемый Александр!
   К сожалению, не могу прислать вам документы для дальнейшего перевода, поскольку их у меня больше нет.
   По всей вероятности, либо я, либо моя жена случайно уничтожили содержавшую их директорию. В связи с тем, что это был единственный экземпляр, дальнейшее продолжение работ по переводу невозможно.
   Я вам очень признателен за ваше предложение и надеюсь, что в случае обращения к вам с просьбой о переводе других текстов на немецком языке, вы сохраните предложенную вами в предыдущем письме цену 4 доллара за лист.
   Это будет для меня большой радостью.
   Поправляйтесь, и спасибо за сотрудничество.
   С уважением,
   Игорь.

   Перечитав письмо и отправив его адресату, я скопировал входящее сообщение Кунца, мой ему ответ и переслал все это Сергею Николаевичу. Какие-либо комментарии к переписке я не добавлял, лишь проявил интерес к результатам экспертизы по карандашу.
   Что делать в четыре утра, если ты уже напился кофе, за окном светает, а спать совершенно неохота? Постояв у окна и наблюдая пустынный двор в сереющем свете наступающего утра, я снова вернулся к ноутбуку, подключил наушники и выбрал себе фильм для просмотра. Нет желания спать? Значит, будем развлекаться.

Эпизод 15. Кладбище

   В тот день, 23 мая, Кунц не ответил.
   У нас оставалось два дня на сборы, точнее, один. 24 мая Катя была на работе, возвращалась она обычно поздно, поэтому основные сборы мы наметили на 23 число, поскольку в субботу, 25 мая мы должны были уже выезжать.
   Сборы в дорогу для женщин – это отдельная история. Перерывается куча одежды, подбирается по принципу: «какая погода будет в начале июня? Тепло?», затем следует: «Скажи, это мне идет?», «Смотри, как я выгляжу?» и т. д. Признаюсь, меня это даже начинает раздражать, особенно, если сортировка и демонстрация длятся не один час. В общем – половина дня уходит на «берем – не берем», остаток – на подготовку подарков друзьям и продуктов в дорогу, включая поход по магазинам и стояние на кухне у плиты.
   Полиция сообщает, что с наступлением сезона отпусков число квартирных краж резко возрастает, и поэтому необходимо заранее позаботиться об охране имущества путем заключения необходимых договоров, и так далее. Мысли, конечно, правильные, но мы решили пойти другим путем. В наше отсутствие в квартире поселится мой товарищ по работе, в обязанности которого будет входить не только создание эффекта присутствия хозяев и охрана, но и, конечно, кормление Маруськи. Он появился у нас вечером, за день до отъезда, был введен в курс дела – где что лежит, где ближайшие магазины, что делать, если кто-то позвонит или придет, и проводил нас утром 25 мая, помогая загрузить вещи в машину.
   Если выехать из Москвы утром, часов в семь или восемь, то, учитывая все остановки на пути к границе, на таможню можно попасть примерно к часу дня. Спешить нам было некуда, поскольку мы решили переночевать в Украине и выехали в начале 10 утра. Дорога была относительно свободна, и к двум часам мы были на Брянской развилке, а еще через два с небольшим часа – на нашей таможне. Очередь на пограничный контроль заняла около 40 минут. Долго. Таможенники были абсолютно лояльны – поверхностно осмотрели салон, наши вещи, задали стандартные вопросы об оружии и наркотиках, а получив отрицательный ответ, отправились к другим машинам.
   Украина встретила длинной очередью в несколько рядов. Пограничник, собиравший документы по нашему ряду, поинтересовался, много ли машин на российской таможне, и, получив соответствующий ответ, озадаченный, отправился с пачкой паспортов дальше.
   Путь от въездного шлагбаума до места досмотра занял добрых полтора часа. За это время мы успели перекусить, Катя – вздремнуть, а я – несколько раз перекурить. Мой телефон несколько раз перескакивал с Билайна на Киевстар и обратно, и пока до нас не дошла таможня, я решил сменить сим-карту, чтобы уйти от платы за роуминг. Оно мне надо? Украинская симка еще с прошлой поездки лежала в бумажнике, ожидая своего часа, и пока я извлекал ее, телефон, вернувшись в очередной раз в домашнюю сеть, вдруг выдал сигнал входящего сообщения. Почта. Письмо от Сергея Николаевича. Интересно, что на этот раз?

   От: Коваленко С.Н.
   Тема:
   Кому: Мне
   Привет!
   Прочитал твою переписку с Кунцем. Ответ одобряю. Посмотрим, что будет дальше, что он ответит. Отпишись по результату.
   Я так понял, мы увидимся недели через две, не раньше, поэтому с письмом отсылаю тебе завершающий перевод первой части дневника, чтобы не скучал. Вернешься – продолжим. Я планирую в ближайшее время работу над второй частью, но это будет зависеть от состояния дел и здоровья. Сейчас мне надо приводить в порядок квартиру. Нужна серьезная уборка, а возможно, и косметический ремонт. Сам понимаешь почему.
   Что касается соседки, то дело, как и предполагалось, подвисло. Были вопросы – не обнаружилась ли пропажа чего-либо – вдруг с первого раза я не заметил. Но разве может что-то измениться? В общем, пока все нормально, если не считать карандаша. Он, и правда, был отравлен. Слава богу, вроде только он. Батрахотоксин – неприятная штука, тем более что достаточно долго сохраняет свои свойства. Кстати, яд синтетический, не природный, значит, если Кунц его использовал, то у него наверняка еще есть что-то в остатке. Это надо иметь в виду. Так, на всякий случай.
   Теперь ты понимаешь, что в принципе вся цепочка последних событий – результат твоих необдуманных действий. Бог с ним, с этим объявлением о поиске переводчика, это понятно, без этого не обойтись, но публикация информации о документах на форуме, да и страниц самих документов – это было ошибкой. Я так думаю. Все, что случилось – уже случилось, но, согласись, последствия могли быть гораздо хуже, во всяком случае – для меня, хотя, все и так плохо. Ты, конечно, не особенно бери в голову, но будь осторожен в своих дальнейших действиях. Мне отчасти понятно твое желание похвастаться находкой, но все же надо быть скромнее. Если бы дневник был опубликован весь, сразу, скорее всего ничего бы не произошло. Хотя… Кто знает.
   Ладно. Довольно наставлений, переходим к интересному.

   Смотри вложение и жди вторую часть.
   До встречи в Москве,
   С.Н.

   Читать текст перевода на смартфоне – идея плохая, поэтому я уже собрался взять у Кати планшет, но помешал таможенник.
   – Здравствуйте. Пограничный контроль прошли? Хорошо. Откройте багажник.
   Я вышел из машины. Проверяющий окинул взглядом забитый багажник и указал пальцем на один из пакетов, тот, который лежал поглубже:
   – Что здесь?
   – Личные вещи.
   – Покажите, – он чуть наклонился, чтобы лучше рассмотреть, что там внутри.
   Я открыл пакет. Наверное, его привлекла коробка с Катиными туфлями. Вытащив ее, я снял крышку. Он внимательно осмотрел содержимое, не касаясь руками, и удовлетворившись, ощупал дно пакета. Заглянул в салон.
   – Что в портфеле?
   – Ноутбук.
   – Оружие? Наркотики?
   – Нет.
   – Травматическое?
   – Нет.
   – Хорошо.
   Протянув мне документы, он двинулся к следующей машине.
   – Можно ехать? – спросил я вслед.
   – Да, езжайте.
   До Киева оставалось почти 350 км – больше четырех часов. Добраться быстрее можно было лишь пристроившись какому-нибудь гонщику «в хвост». В таком порядке движения он диктовал скорость и принимал на себя удар местной дорожной полиции, название которой (особенно в 2000-х годах) вполне соответствовало содержанию. Мы собирались остановиться на ночевку уже за Киевом, поэтому вопрос скорости движения был весьма актуален.

   Признаю – дорога от Троебортное до пересечения с трассой Чернигов-Киев – отличная, дальше – заметно хуже. Всякий раз, проезжая через этот таможенный пост, выстаивая часовые очереди, я задавался вопросом – почему не поехал через «Три сестры» [84 - Таможня недалеко от Чернигова, на стыке трех границ России, Украины и Республики Беларусь.]? Наверное, привычка, и прямая хорошая дорога на украинской стороне определяли мое решение. Впрочем, тот, второй маршрут несколько длиннее, дорога на нашей стороне ближе к границе оставляет желать лучшего, да и ехать надо транзитом через Чернигов. Судя по очередям на таможне, не я один так думаю.
   Желание прочитать продолжение перевода возникло сразу после получения письма, но не хотелось терять время, ехать в сумерках не так уж приятно – ни день и ни ночь, да и в последнее время, как только начинает смеркаться, меня гарантировано клонит в сон.
   В прошлый раз я переночевал сразу за Киевом, умудрившись за 530 гривен снять целый коттедж со всеми наворотами – два этажа, теплый пол, сауна, душ с гидромассажем и прочие «прелести». И все – мне одному. На этот раз, к сожалению, все домики были заняты, и мы поехали дальше, пытаясь найти что-нибудь подходящее.
   Уже совсем стемнело, и от города мы отъехали достаточно далеко, за Умань. На заправке я бросил денег на украинскую симку, закурил, принял пару чашек кофе – одну из термоса, другую – из автомата на заправке, взбодрился. Спать совсем не хотелось, и можно было ехать хоть до самой Одессы, но желание жены поспать в нормальных условиях определило наш выбор – небольшая гостиница-мотель с огороженной и пустой стоянкой. Конечно, ни сауны, ни гидромассажа там не было, но чисто и спокойно – вполне достойное место, чтобы переночевать.
   Было уже заполночь. Местная кухня, закончив работу, не смогла предложить нам что-нибудь получше, чем бутерброды из холодильника, сомнительного вида пиццу и широкий выбор прохладительных напитков различных цветов и вкусов. Расположившись в номере, мы перекусили остатками наших запасов. Пока Катя щелкала пультом, перебирая телевизионные каналы, я вышел с планшетом на балкон, нашел и загрузил письмо Сергея Николаевича, закурил и принялся за чтение последних страниц первой части дневника:

   Если есть церковь – значит, рядом должно быть кладбище. Особенно это касается окраин. То, которое мы ищем, должно быть где-то здесь, недалеко от железнодорожного вокзала. Но где?
   Выглянуло солнце, и яркий золотой огонек в зелени деревьев показался лучом путеводной звезды среди полуразрушенных зданий, куч битого кирпича, черепицы, обломков стропил и пластов штукатурки на обочинах.
   Мы проскочили мостик через какой-то ручей и почти поравнялись с привокзальной площадью. Церковь стояла на холме, впереди по ходу движения, возвышаясь над окружающими постройками.
   – Ну и где это кладбище? – я наклонился ближе к ветровому стеклу.
   – Сказали где-то здесь, господин штурмбанфюрер, – Пауль снизил скорость перед трамвайными путями, – может, спросить? Вон румын стоит.
   – Можно подумать, что всякий румын знает немецкий. Не надо. Поезжай к церкви – там разберемся. Если есть церковь, значит, рядом должно быть кладбище.
   Вокзал остался слева. Перекресток. Дорога идет прямо и направо, вверх.
   – Куда теперь? – водитель снизил скорость, осматриваясь, – хоть бы указатель поставили!
   Указатель «На кладбище» – звучит как злая усмешка.
   – Вперед! Вперед! За перекрестком бери правее, – на меня вдруг ни с того ни с сего нахлынула беспричинная злость. – Неужели не виден съезд?!.
   Меньше минуты – и мы у церковных ворот. Я вышел, осмотрелся. Двор пуст. Над ступенями лестницы, под кованным полукруглым козырьком двухэтажной колокольни чернел проем открытой двери.
   В церкви стоял полумрак, несмотря на большие арочные окна – деревья во дворе прикрывали их от солнечного света. Два подсвечника с несколькими горящими свечами в каждом среди росписей стен и безмолвных ликов святых на иконах создавали ощущение таинственного покоя.
   Возле одного из них бабка в платке зажигала свечу. Сделав несколько гулких шагов вперед, я остановился. Старуха поставила свечу, трижды перекрестилась и, повернувшись, заметила меня. Сначала она замерла, затем быстрым шагом направилась к выходу. За несколько шагов до меня она низко наклонила голову, взявшись за концы платка и пряча лицо, проскользнула мимо, скрывшись за дверью. Озадаченный, я посмотрел ей вслед. Чего она испугалась? Пять свечей, в беспорядке расставленные в углублениях чаши, потрескивая, горели желтыми огоньками. Как завороженный, смотрел я на их ровное пламя, вспоминая икону Николая-чудотворца в доме у старика, лампадку перед ней и прикурившего от ее пламени Отто.
   Легкий шум оторвал меня от воспоминаний. Обернувшись, я увидел неспешно идущего ко мне священника.
   – Здравствуйте, – сказал я ему по-русски.
   – Здравствуйте, – он кивнул головой, и, глядя на меня, замолчал в ожидании.
   – Я ищу Кладбище героев. Это здесь?
   – Нет. Оно метрах в трехстах, дальше, – он указал рукой в сторону, где должно находиться кладбище.
   – Благодарю вас, – я направился к выходу.
   – Вы православный?
   Я остановился. Интересный вопрос – кто я?.. До сих пор как-то не придавал этому значения. Хотя, почему же интересный – в бога-то я не верю.
   – Нет, – обернувшись, я встретился с ним взглядом, – а почему вы спросили?..
   – Вы хорошо говорите по-русски и, кроме того, сняли фуражку в храме, – он сделал несколько шагов ко мне.
   – И поэтому вы решили, что я – православный?
   – Обычно немецкие офицеры в наших храмах фуражек не снимают… Вижу, вас что-то беспокоит. Могу я вам помочь? – он смотрел вопросительно.
   – Даже не знаю… – я как-то был озадачен той доброжелательностью, с которой этот священник говорил со мной.
   – Давайте выйдем во двор, – он жестом указал на выход, – на воздухе сейчас хорошо.
   Вместе мы вышли из храма и направились к скамеечке, стоявшей неподалеку под деревьями.
   – Кто вы?
   – Зовите меня отцом Павлом, – ответил он, присаживаясь и приглашая меня присесть рядом, – в миру – Павел Данилов, я служу здесь. Что у вас случилось?
   Странно, но почему-то мне захотелось рассказать ему все. В нем было то, чего мне сейчас не хватало – внимание и покой.
   – Я закурю?..
   – Ну что же, курите, – он вздохнул, с явным неодобрением покачав головой.
   Я достал сигарету и, щелкнув зажигалкой, выпустил струю дыма.
   – У меня погибли два товарища. Сегодня похороны.
   Он отвел взгляд и кивнул.
   – Знаете, я раньше никогда не хоронил друзей. Я вообще никого до этого дня не хоронил. Даже родителей. Меня всегда не было дома. Дела, поездки. Ну, конечно, вспоминаешь иногда, приезжаешь по возможности. Редко… Другой темп, другая жизнь. Я сейчас жалею об этом. Вроде как выпал из гнезда – и сам по себе. Это неправильно.
   Мать моя умерла в 1938-м. Отец прожил на год и месяц дольше. Я вернулся из Индии через два дня после его смерти и только тогда все узнал. За два года моего отсутствия ничего не изменилось – просто вместо милой домашней суеты меня встретила пустота и… два креста. Два креста под старыми дубами в нашем саду.
   Священник слушал, молча, наклонившись вперед и положив сомкнутые в ладонях руки на колени.
   – Экономка нашла его еще теплым. Он умер утром, лежа на кушетке. Наверное, он упал и лег на эту кушетку, чтобы прийти в себя. Лоб у него был рассечен, и кровь попала на обивку. Такое небольшое бурое пятно… Я тогда сидел на этой кушетке и смотрел на это пятно, осторожно поглаживая его кончиками пальцев.
   Никогда не представлял себе, что они могут умереть. Мне почему-то казалось, что мы всегда будем вместе. Нет, конечно, в детстве мне иногда снилось, что кто-то из них умирал. Это был кошмар! Сейчас я уже не помню, кто из них чаще, но я всегда просыпался в ужасе на мокрой от слез подушке и тихонько пробирался к дверям их спальни, чтобы убедиться, что это только дурной сон, а потом, успокоенный, утирая слезы, возвращался обратно в постель…
   Нет, я не плакал. Я вообще не помню, когда плакал в последний раз. Просто сидел и гладил это пятно – больше ничего.
   Священник сидел, сложив на коленях руки, опустив голову, будто рассматривая что-то на земле перед собой.
   – В кабинете отца, на письменном столе всегда был образцовый порядок. Кроме старого чернильного прибора, двух фотографий – моей и матери – больше ничего. Потом, когда я разбирал его бумаги, нашел тетрадь в картонном переплете. На первой странице была единственная запись:
   «Марта умерла у меня на руках в 5.15 утра 12 сентября. Всю ночь она стонала, бредила, я старался ее успокоить, усадил ее, обнял. Она положила мне голову на плечо и даже успокоилась, задремав. Потом глубоко вздохнула и все. Теперь я один».
   Именно тогда я почувствовал слезы. Конечно, они ссорились, но не могли жить друг без друга. Это и есть настоящая любовь.
   Я замолчал, рассматривая тлеющий кончик сигареты.
   – Наверное, вы правы, – он вздохнул.
   – Вот я остался один, у меня было такое опустошение в душе… Просто никого из близких не осталось. И я подумал – у кого-то трагедия случается со смертью каждого близкого человека, а мне опять «повезло» – у меня одна трагедия за двоих и больше уже не будет. Но я ошибся. Кроме родных еще есть друзья. Сегодня их хоронят. В общем-то, мы вроде знакомы недолго, но как-то я к ним проникся. Понимаете? Проникся…
   – Я понимаю вас. Примите мои соболезнования, – он сказал это сдержанно и тихо.
   – Вы спросили – православный ли я, что для меня равнозначно – верующий ли? Нет. Я не верю. Но в жизни иногда бывает такое, что… – я замолчал, обдумывая, как правильно выразить мысль. – Я… Я не знаю…
   – Да, – он посмотрел на меня строго и будто даже с вызовом, – веру надо принять душой. Идет война, она несет с собой горе и печаль… Возможно, вы придете к вере.
   – Да, война… И хотя я не считаю себя жестоким человеком, меня даже часто упрекали в излишней «мягкотелости», что не пристало офицеру СС, но на моей совести не один грех. Возможно, я косвенно виновен в чьей-то смерти. Даже наверняка, – я глубоко затянулся сигаретой. – Но что потом? Неизвестность всегда тяготит… Ну, вот я умер. Все. Я просто кукла. Предмет. Как там в Экклезиасте – «У людей, как и у животных, один конец. Как одни умирают, так умирают и другие. У всех один дух, и нет у человека преимущества перед животным, потому что все суета. Все идут в одно место. Все произошли из земной пыли, и все возвратятся в пыль» [85 - Экклезиаст 3:19, 20.].
   Он удивленно посмотрел на меня:
   – А вы говорите, что не верите…
   – Верить и знать – это не одно и то же.
   – Да, конечно, – он покачал головой, – конечно.
   – Говорят, что все грешники попадают в ад. Судя по всему, место мне там обеспечено, – я рассмеялся, хотя мне было совсем не весело. – Буду гореть. Вечно…
   – Конечно, все, что вы говорите, звучит страшно и не соотноситься с понятием Бог – есть любовь, поскольку всему должна быть мера. Понимаете, вечное мучение должно быть расплатой за какое-то вечное преступление или что-то вроде того. В любом случае, это бессмысленно и крайне жестоко, учитывая, что при этом нет шансов на покаяние и прощение, если не сделал этого при жизни.
   – Вот! Возможно, я колеблюсь в своей вере потому, что по грехам моим впереди одна безысходность. Ну, и кроме того, я прекрасно понимаю, что религия – это идеология. И семь смертных грехов, указанных церковью, и десять заповедей – это в определенной мере кодекс поведения, а наши действия можно ассоциировать с ним как угодно, и это в значительной мере зависит от того человека, который проводит такие ассоциации. Этим и достигается управление. Или… нет?
   – Вполне возможно. Но я не намерен искать какие-либо ассоциации. Более того, я дам вам надежду, что не все потеряно.
   – Неужели? – я улыбнулся.
   – Почему нет? Вот, смотрите, если внимательно читать Библию, можно сделать вывод, что, на самом деле, расплата за грех – смерть. Это можно найти, например, в послании к Римлянам 6:23, 8:13, у Иакова 1:15, Матфея 21:41, 22:7, Марка 12:9, Иакова 4:12. Да, так вот, расплата за грех – смерть, но не смерть в общепринятом смысле, а смерть после воскрешения. Понимаете, ведь мы умираем, чтобы потом снова воскреснуть. И когда все воскреснут, грешники будут судимы, и им будет объявлено, что они умрут уже навсегда. Смотрите Откровение 2:11.
   – А как же ад?
   – Воспринимать понятие ад в общепринятом смысле вряд ли стоит, поскольку это понятие догматично. Видите ли, ад – это Hades на греческом. Даже звучит одинаково. Потому что одно слово. На иврите это же слово звучит как Шеол (могила), и переводится как «покрытое место» – это есть у Осия 13:14, в Откровении 20:13, и еще есть. Кстати, Псалтырь, Псалом 30:18 говорит – «Нечестивые же да посрамятся, да умолкнут в аде (шеол)». Подчеркиваю, шеол – могила, – они не будут вопить в агонии. Просто умолкнут навсегда. Да мало ли таких стихов можно найти?
   – Хорошо, а как быть с запахом серы и вечным всепожирающим огнем?
   – Никак. За пределами Иерусалима находилось место – свалка, где сжигали отбросы, трупы, дабы не разносилось зловоние. Это место – Gehenna – та самая геенна огненная, куда сбрасывали трупы казненных, совершивших преступления – совершивших грех. Для поддержания горения это место периодически посыпали серой. Вот вам и запах, и огонь.
   – Так что же – дело за выбором между второй вечной жизнью или вечной смертью?
   – В общем – да.
   – Вы вселили в меня надежду, – я поднялся.
   Отец Павел развел руками и, нахмурившись, произнес:
   – Живите по совести.
   – Спасибо!
   Он протянул мне руку, и я пожал ее. Священник усмехнулся, а Пауль удивленно посмотрел на меня сквозь лобовое стекло машины, и когда я занял свое место рядом с ним, произнес:
   – Простите, господин штурмбанфюрер, но кажется, вы должны были поцеловать протянутую руку этого священника. Я видел – другие так делают
   – Занимайтесь своим делом! Заводите – Кладбище Героев выше на холме.
//-- *** --//
   Дорогу мы нашли не сразу. Пришлось вернуться назад и свернуть налево, в гору – именно там были вход и въезд на кладбище.
   Я шел по аллее кладбища Героев. Справа и слева – широкие, серые каменные кресты, могилы аккуратные – видимо, кто-то недавно навел здесь порядок. Говорят, здесь хоронили еще в первую мировую войну. Это военное кладбище. Место для захоронения было определено распоряжением полковника Тудосе. Двенадцать солдат, по шестеро для каждого гроба, двигались в сторону церкви за двумя офицерами, немецким и румынским, и четырьмя солдатами, несущими венки. Капеллан возглавлял шествие. Никакой музыки, только шорох сапог по гравию дорожки. Пауль, оставив машину за оградой, догнал процессию возле часовни с огромным букетом красных гвоздик. Где он их взял?
   Кроме нас с Паулем на похоронах никого не было. Я категорически отказался от присутствия посторонних, как с нашей, так и с румынской стороны, хотя Тудосе настаивал и даже сделал вид, что обижен отказом. Впрочем, все же человека от комендатуры он прислал для участия в траурном кортеже, и я не стал отсылать его обратно. Хотя в городе были офицеры СС, и, возможно, знали о предстоящих похоронах, по всей видимости, моя позиция стала им известна, и никто так и не появился.
   Не доходя до часовни, процессия повернула налево и, двигаясь между рядами крестов, остановилась у двух могил, с лежащим поперек деревянным брусом. Земляная насыпь и частично ямы были закрыты хвойными ветками. Отделение солдат, выстроившихся рядом, взяло «на караул». Оркестр молчал. Носильщики, следуя команде, одновременно опустили оба гроба, установив их на брус, и накрыли флагами, оставшись стоять рядом, по обе стороны могил. Мы, два офицера, капеллан, я и Пауль, остановившись чуть дальше, молча, наблюдали за происходящим. Затем капеллан с крестом и столой поверх мундира лейтенанта вышел вперед и начал:

     – Requiem aeternam dona eis, Domine,
     Et lux perpetua luceat eis.
     Te decet hymnus, Deus, in Sion,
     Et tibi reddetur votum in Jerusalem;
     Exaudi orationem meam,
     Ad te omnis caro veniet… [86 - Здесь и далее по тексту – канонический латинский текст заупокойной мессы у католиков.«Покой вечный даруй им, Господи,И свет вечный да светит им.Тебе поется гимн, Боже, в Сионе,И Тебе возносятся молитвы в Иерусалиме.Услышь моление мое,К Тебе возвращается всякая плоть».]

   Я смотрел в небо, голова была совершенно пуста – никаких мыслей. Капеллан все читал и читал…Время растворилось в этом реквиуме, и я вместе с ним…

     – …Lux aeterna luceat eis, Domine,
     Cum sanctis tuis in aeternum, quia pius es.
     Requiem aeternam dona eis, Domine,
     Et lux perpetua luceat eis.

   Наступила тишина. Капеллан тронул меня за рукав:
   – Говорите.
   Я сделал шаг вперед и остановился. Дно могил теперь было видно хорошо, ровное, усыпанное лапником. Концы флагов на гробах мягко перебирал ветер. Голова была совершенно пуста, а какие-то обрывки мыслей и выползающих из тайников памяти фраз казались стандартными и даже казенными. Поэтому я стоял молча. Все в полной тишине ждали моего прощания. Я разжал кулак… два кольца, которые мне передал у переправы Зиберт, лежали на моей ладони – кольца Отто и Генриха. Кулак снова сжался, я поднял глаза и вдруг (это получилось само собой) сказал:

     – Был у меня один товарищ,
     Лучше которого не сыщешь.
     Стучали барабаны, призывая на битву,
     Он маршировал рядом со мной
     В том же темпе, нога в ногу… [87 - Здесь и далее по тексту – Der gute Kamerad – немецкий военный похоронный марш. Приводится в дословном переводе. Перевод стихотворения Людвига Уланда «Der gute Kamerad» («Хороший товарищ») сделан В.А. Жуковским в 1826 году. Впервые опубликован в Полном собрании сочинений В. А. Жуковского под редакцией А.С.Архангельского, т. III, СПб., 1902.]

   Капельмейстер сделал знак, и барабан ответил дробью. Все, за исключением румына, который, видимо, не знал слов, и солдат с карабинами, пели вместе с этим оркестром, под барабанную дробь. Пели мы все, и даже капеллан.

     …К нам летела пуля
     Ему или мне?
     Она его поразила,
     Он лежит под моими ногами,
     Словно был частью меня,
     Словно был частью меня.
     Дробь стихла, ударили литавры, и песня возобновилась с новой силой…
     Хочет дотянуться до меня рукой,
     Пока я перезаряжаю ружье.
     «Не могу пожать тебе руку сейчас,
     Ты отошел в Вечную Жизнь,
     Мой славный товарищ!
     Мой славный товарищ!»

   Дробь стихла. Снова тишина. Команда – начался спуск гробов в могилы. Ожил почетный караул. Трехкратный залп, и веревки упали в ямы. Опустив оружие, караул сделал два шага назад. Пауль протянул мне цветы, я бросил по несколько гвоздик в каждую яму. За мной последовал Пауль, за ним – офицеры. Земля застучала по крышкам. Солдаты взяли в руки лопаты. Ну, вот и все. Вы отошли в вечную жизнь, мои славные товарищи…
   Завтра – в Берлин.

   Я заглянул в комнату. Катя спала, укутавшись в одеяло. Телевизор работал. Сделав звук потише, я налил из термоса остатки кофе и, притушив свет, опять вышел на балкон. Эти немцы правду говорили – ночное небо здесь совсем другое, не такое как в Москве – действительно чернее и глубже.

   – Входите, доктор Янкун ждет вас, – секретарь открыл дверь.
   Придерживая портфель, я зашел в кабинет. Янкун сидел за столом и смотрел на меня, положив руки на папку с бумагами. Лицо его был о спокойно и серьезно. Мы смотрели друг на друга какое-то время, после чего Янкун поднялся и направился мимо меня к двери.
   – Карл, два кофе, и я занят, – сказал он, открыв дверь, – никаких аудиенций, никаких звонков.
   Он закрыл дверь и, указав на стул, сказал:
   – Что у вас с головой? Рассказывайте все по-порядку. Ваша шифрограмма и отчет – это слишком сухо. Мне нужны детали и ощущения. Если хотите, даже эмоции. Сейчас будет кофе… Можете курить…
   Обойдя стол, Янкун снова погрузился в кресло.
   Мы беседовали, наверное, около часа. Периодически Янкун вставал, подходил к окну, молча смотрел из-за тяжелой портьеры на улицу, возвращался на место, что-то записывал, задавал вопросы.
   Я докурил четвертую и последнюю сигарету, посмотрел на пустую пачку и скомкал ее.
   – Давайте сюда, – Янкун протянул руку, взял скомканную пачку и бросил ее в корзину для мусора, – скажите, вы уверены, что ОН – там?
   – Уверен.
   – Спрашиваю не просто так. Вы – отличный специалист, у вас есть чутье. Что вы чувствуете?
   – Я уверен, ОН – там. Иначе Генрих бы не погиб.
   – Хорошо. Сейчас не время заниматься раскопками, тем более – в прифронтовой полосе. Кроме того, я бы не хотел, чтобы это стало достоянием гласности, а если мы начнем работы, придется просеять каждую лопату земли на этом участке. Это дело серьезное, а тут союзники со своими вопросами… Вопросы будут – я уверен! Ладно. Пусть все успокоится, фронт отойдет, и мы вернемся туда под каким-нибудь предлогом. Или я неправ?
   – Согласен, если, конечно, время терпит.
   – Время терпит. И мы вернемся. Теперь, вот что, возьмите две недели отпуска, поезжайте в Альпы что ли или к морю – решайте сами. Потом, когда вернетесь, я дам вам новую работу. Интересную работу. Помните наш разговор про Крым?
   – Конечно.
   – Вы знаете, что готы – моя специализация. В 1926 году местный житель случайно наткнулся на захоронение, датируюемое III–V веком. Готское, нетронутое и очень богатое. Вы понимаете, о чем я?
   – «Марфовский» клад? [88 - Речь идет об экспонировавшемся в Керченском историко-археологическом музее кладе, найденном в 1926 году недалеко от села Марфовка крестьянином Нашевым. Находки относились к готской культуре и датировались III–V веками н. э. Эвакуирован в сентябре 1941 г., с приближением немецких войск к Крыму. Судьба клада и других ценностей, подлежавших эвакуации, до конца неизвестна.]
   – Верно. Эта находка есть во всех справочниках и каталогах. Я видел ее собственными глазами. До войны. В Керчи. Кроме клада в музее есть и другие предметы, представляющие интерес. Займётесь этим. Мне нужна вся коллекция.
   – Я понял.
   – Вы даже не говорите, как в прошлый раз, что мы еще не добрались до Крыма, – Янкун улыбнулся, – но мы доберемся, и тогда русские начнут эвакуацию. Эвакуация – это всегда в некотором роде хаос, а значит, самое время… Кроме того, у нас там есть свой человек, он будет держать нас в курсе событий. Ну, ладно, нюансы потом. Может, есть вопросы, пожелания?
   Я расстегнул портфель, достал небольшую дерматиновую коробочку и конверт из плотной бумаги.
   – Что это? – Янкун смотрел с интересом.
   – Документы Тилля и Унгарта, – я пододвинул к нему конверт, – и личные кольца.
   – Давайте, – он достал из кармана ключ, отпер сейф, положил коробочку и конверт внутрь. – Все?
   – Да.
   – Ну, идите, идите… Жду вас через две недели.
   Я поднялся и направился к двери.
   – Да, вот еще что, – Янкун щелкнул замком сейфа, – сколько лет вы – Эрих Эйке?..
   – С тех пор, как мы с вами познакомились.
   – Оставайтесь Эрихом. Ваше личное дело у меня…

КОНЕЦ 1 ЧАСТИ

Игорь Кульчицкий Дневник Эриха Эйке Часть 1 1941