-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Сапфо 
|
|   Гай Валерий Катулл
|
|  Марк Валерий Марциал
|
|  Избранные переводы
 -------

   Избранные переводы
   стихи
   Сапфо
   Гай Валерий Катулл
   Марк Валерий Марциал


   © Сапфо, 2015
   © Гай Валерий Катулл, 2015
   © Марк Валерий Марциал, 2015
   © Игорь Соколов, перевод на русский, 2015
   © Игорь Павлович Соколов, дизайн обложки, 2015

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru


   От автора

   В данном сборнике представлены избранные переводы моих трех любимых античных поэтов – Марциала, Катулла и Сапфо. Вообще античная литература, в том числе и поэзия, как никогда, стали близки человеку 21 века прежде своей искренней и откровенной нотой любви, ненависти и отчаяния. Античные поэты очень любили жизнь, и любили саму любовь, секс, духовную и физическую связь, как это не называй, они писали об этом более открыто и вдохновенно, нежели чем в последующие века, особенно во времена темного средневековья. Многие их стихи до нас не дошли именно по той причине, что были уничтожены во времена средневековой инквизиции. Так, до нас не дошло ни одного стихотворения античной поэтессы Сульпиции, которой Марк Валерий Марциал посвящает два стихотворения. К сожалению я не знаю ни одного языка, и поэтому осуществляю все свои переводы с помощью онлайн-переводчика. Иногда мне приходилось обращаться и латинско-русскому словарю, т. к. некоторые слова в переводе могут иметь несколько значений.


   Марк Валерий Марциал


   Любовное дрожанье


     Любовное дрожанье нежных зайцев
     И дикие игрища резвых львов
     Смогли в стихи мои пробраться,
     Как в пачку малых, так больших листов…
     Так дважды описав все их движенья,
     Я, Стелла, обращаюсь лишь к тебе,
     Если кажется излишним мое пенье,
     Друг за другом зайцев явишь мне… [1 - В переводе стиха последняя строчка звучит – не явишь мне, а принесешь, т. е. имеется в виду как яства, что не изменяет смысла ироничной эпиграммы Марциала, т. к. в этой строчке заключен двойной подтекст.]



   Каких любовниц надо?


     Спросил меня ты, Флак, каких любовниц надо?! —
     Ни тонких – легкомысленных, ни тучных
                                                                  и серьезных,
     Мне б серединочка меж них была отрадой, —
     Излишества в любви мне ни к чему,
     И уж никак не жажду слышать стонов слезных…



   Стих 13 Книга 1-ая


     Окрасив кровью собственного сердца,
     Кинжал Пету святая Аррия дала, —
     Не больно мне, хочу тобой согреться,
     Лишь больно будет, когда ранишь ты себя… [2 - В этом стихотворении Марциал воспевает пример беззаветной любви мужественной Аррии – супруги римлянина Цецины Пета, который участвовал в восстании против императора Клавдия и был им за это приговорен к самоубийству. Тогда жена Пета – Аррия взяла у мужа кинжал и ранила себя в сердце и отдала ему кинжал со словами: «Paete, non dolet» – «Пет, это не больно!«В Сочинском дендрарии стоит точная копия статуи Аррии – супруги Пета, вонзающей себя кинжал в сердце.]



   Стих 34 Книга 1-ая


     Без опаски ты, Лесбия, всем отдаешь свое лоно,
     Не умея тайны хранить, раскрываешь его тут
                                                                          и там,
     Соглядатай нужен тебе, когда тебя тешит
                                                               влюбленный,
     Не изведать тебе наслажденья, если быть
                                                    недоступной глазам…
     Полог или замок укрывает развратную деву
     И под тенью у «У Стен» в кои веки лоно сразит,
     Блудливые стервы и те, меж могил справляют
                                                                       потребу,
     Спроси у Хионы с Иадой, они больше знают про
                                                                             стыд…
     Не думай, что я слишком строг, я, Лесбия,
                                                                   не отрицаю
     Саму возможность любить, бросаясь в сладкий
                                                                         экстаз,
     Но все же заметь, порицаю – открыто любить
                                                                  и для глаз [3 - «У Стен» – по видимому у стен древнеримского Коллизея, также в древнем Риме называлась харчевня (питейное заведение) поблизости Коллизея… Хиона – по гречески Хиона – снег, что указывает на греческое происхождение блудницы…]



   Стих 12 Книга зрелищ


     В злых забавах устроенным Цезарем в праздник
                                                                         Дианы,
     Живот копьем рассекли свинье на сносях,
     Поросенок живой из раны умершей мамы
     Выскочил чудом у шумной толпы на глазах…
     Так что же ты, жестокая Луцина, мне скажешь,
                                                                это были роды,
     Иль лучше быть заколотой и сгинуть,
     Чтоб поросята тоже гибли от породы… [4 - В честь богины Дианы – охотницы и в лревней Греции, и в древнем Риме часто устраивались празднества, на которых закалывали животных, часто свиней.]



   Стих 86 Книга 10


     Так юную деву в первый раз не любили,
     Как Лавр, пылая от счастья, нежил свой мяч,
     Отменный игрок, бывал он в расцвете и в силе,
     Теперь же с ним дева играет, устроив сладостный
                                                                          матч… [5 - Игра в мяч – была популярной даже во времена Римской империи, а также и в Испании, бывшей в то время имперской колонией, откуда родом Марк Валерий Марциал. Она очень напоминала нынешний футбол, только кожаные мячи не надували воздухом, а набивали легким материалом, чаще птичьим пухом, тряпками и т. д.]



   Стих 7 Книга 11


     Что скажешь, Павла, мужу – дураку,
     Когда на шашни ты отправишься к дружку…
     Не скажешь же, что Цезарь ждет на Альбской даче
     Или в Цирцеи отдохнуть зовет,
     Быть Пенелопою под Нервой – незадача,
     Любовный жар съедает женский род…
     Несчастная, придумай, что подругу
     Замучила коварная болезнь,
     А вдруг муж за тобой пойдет? – Вот муку
     Придумал тот, кто запрещает есть…
     Муж и к брату за тобой пойдет, и в гости
     К родителям припрется наконец,
     Как обмануть его, чтоб не вскипеть от злости
     И вмиг соединить огонь сердец…
     Иная шельма вся раскинется в падучей
     И Синуэссы зелье спросит для себя,
     Тебя же, мудрую, напрасно кто-то учит,
     Раскроешь мужу все, коль извелась любя…



   Стих 8 Книга подарков – Вительевы таблички


     Пусть и читать не умеет, но все же чувствует дева,
     О чем Вительевы таблички так страстно умоляют
                                                                          небо… [6 - Вительевы таблички – В быту и при обучении греки и римляне с древних времён очень широко использовали деревянные таблички, покрытые воском. На них писали специальными железными стержнями, стилями. Один конец стиля был острым, а другой – лопатообразным. Острым концом стиля писали на дощечках, а лопаточкой стирали ненужный текст или исправляли ошибки, предварительно немного подогрев воск или стиль. У греков восковая табличка называлась «дельтион» или «дельта», из-за их трапециевидной формы. Часто края табличек просверливались, а в отверстия продевали шнурки, ремешки или кольца, образуя т. н. полиптихи, причём две дощечки назывались диптихом, а три – триптихом. У римлян несколько соединенных табличек стали называться кодексом. Почему Марк Валерий Марциал назвал их Вительевы таблички, возможно по имени одного из римских императоров Вителлия, который потерпел поражение от флавианцев и был убит. Возможно, что именно в его правление эти таблички получили широкое распространение в Риме. Также на них не только писались клинописью всевозможные письмена и поздравления и молитвы, но и определенные символическите изображения, знаки, в том числе и любовные.]



   Стих 11 Книга подарков – Бумага для писем


     Другу послан или чудной незнакомке,
     Дорогими кличет их листочек тонкий…



   Стих 70 Книга подарков – Пряничный Приап


     Утоли-ка свой голод, попробуй Приапа, краса!
     И честь ты ни за что не запятнаешь, и фаллос
                                               будет сладок для тебя!



   Стих 68 Книга подарков – Метелка из бычьего хвоста


     Голубка, коль грязная пыль объяла вдруг твое
                                                                        платье,
     То этот прелестнейший хвост нежно сбросит                                                                        объятья…



   Стих 163 Книга подарков – Колокольчик


     Заигрался же ты с мячиком своим,
     Из терм не слышишь колокольчик звонкий,
     Или пойдешь уже домой,
     Омытый лоном сладостной девчонки?!…



   Стих 149 Книга подарков – Грудная подвязка


     Грудей огромных страшусь,
     Отдай лучше девочке юной, —
     Прильну к ее нежным соскам,
     Укрыв белоснежные луны…



   Стих 179 Книга подарков – Серебряная Минерва


     Строптивая гордая дева,
     В доспехах и с острым копьем,
     Где армия твоя?!
     – Так, эдак, Цезарь взял в употребление ее… [7 - Минерва – у римлян богиня Мудрости, изображалась всегда в доспехах и с оружием. В этом стихе Марциал иронично обыгрывает образ богини мудрости, указывая на то, что ее женское начало превыше всякой мудрости…]



   Стих 172 Книга подарков – Коринфский Савкротон


     Смилуйся над ящерицей этой, что ползет к тебе                                                     доверчиво злодей,
     Не убивай, пусть и рука схватила, прикосновением
                                             душой лишь завладей… [8 - Савроктон – статуя юноши убивающего ящерицу. Однако чаще всего убивающим ящерицу в статуях и картинах изображался Аполлон.]



   Стих 174 Книга подарков – Мраморный гермафродит


     В источнике мужчиной он омылся,
                                   но оттуда выбрался уродцем, —
     Повисло древо от отца,
                      под ним чернеет матери колодце… [9 - Гермафродит (Ermaproditos), в греческой мифологии сын Гермеса и Афродиты, юноша необычайной красоты, воспитанный наядами на горе Ида во Фригии. Когда Гермафродит исполнилось пятнадцать лет, он отправился странствовать по Малой Азии. Однажды в Карии, когда Гермафродит купался в водах источника, нимфа этого ключа Салмакида страстно влюбилась в Гермафродита, но ее мольбы о взаимности не имели успеха. По просьбе Салмакиды боги слили ее с Гермафродитом в одно двуполое существо. В начале 4 века до н. э. в Аттике был популярен культ Гермафродита.]



   Стих 175 Книга подарков – Картина, изображающая Данаю


     Почему владыка Олимпа, ты овладел монетами
                                                                      Данаей,
     Когда Леда в объятиях птичьих, без корысти,
                                            дрожала, пылая… [10 - В этом стихотворении Марциал иронизирует над образом Зевса, сопоставив два мифа о Данае и о Леде, так Зевс осеменил Данаю пролившись золотым дождем, т. е. монетами, а Леду, приняв образ лебедя…]



   Стих 176 Книга подарков – Коринфский Геркулес


     Вслепую двух змей задушил этот могучий
                                                               ребенок,
     Гидре бы надо беречься ласковых рук
                                                            из пеленок…



   Стих 180 Книга подарков – Картина, изображающая похищение Европы


     Бессмертный владыка богов, тебе бы на миг стать
                                                                             быком,
     Когда Ио сделалась телкой, ты был бы к ней
                                                     страстью влеком… [11 - В этом стихотворении Марциал уже не в первый раз сопоставляет два мифа, миф о Европе и миф об Ио, обыгрывая иронически и эротически образ Зевса, который принял образ Быка, чтоб похитить Европу, и согласно Эсхилу превратился в быка, когда его разгневанная жена Гера превратила Ио в телку, чтоб овладеть Ио. Однако имеются разные толкования мифа об Ио. Прекрасная Ио была жрицей аргивской Геры, ее соблазнил Зевс. Ревнивая богиня узнала, что её муж Зевс влюбился в Ио. Во время ссоры между супругами Ио была превращена в белую корову. Некоторые утверждают, что её превратила Гера, другие говорят, что это сделал сам Зевс, ложно поклявшись, что он не любил прекрасную девушку. С тех пор дающие клятвы о любви не навлекают гнева богов в случае их нарушения. Гера упросила Зевса подарить ей эту корову и поручила тысячеглазому Аргосу Панопту тайно отвести её в Немейскую оливковую рощу. Зевс, в свою очередь, обратился к своему сыну – богу воровства и обмана Гермесу – с тем, чтобы он спас Ио. Гермес усыпил Аргоса игрой на флейте, а затем отрубил ему голову. Освобождённая Ио, однако, по-прежнему оставалась в образе безмолвной коровы. Узнав о том, что Аргус не справился с поручением, Гера создала страшного овода с тем, чтобы он повсюду преследовал и жалил Ио. Тщетно Ио бежала от него, сначала попав в Додону и достигнув моря, которое с тех пор носит название Ионического, затем на север, через Боспор Киммерийский, который и получил от этого свое название (коровий брод), в Азию. Согласно Овидию, она превращена в корову и после скитаний родила на берегах Нила сына Эпафа. Зевс поклялся Гере, что не будет любить Ио, и Гера вернула ей прежний облик. Согласно Эсхилу, Зевс овладел ею в облике быка уже после того, как она превратилась в корову, но есть еще рассказ, что она зачала сына, когда Зевс коснулся её рукой.]



   Стих 193 Книга подарков – Тибулл


     Тибулла страсть сожгла к нескромной Немезиде,
     Он в сокровенном доме тает как в Аиде… [12 - В этом стихотворении Марциал иронично называет лоно Немезиды домом, в котором Тибулл, дословный перевод, – живет как в собственном доме и исчезает, превращаясь в ничто… Стихотворение посвящено известному римскому поэту Альбию Тибуллу (род. около 54 г. до Р. Х.), который вторую книгу своих стихов посвятил Немезиде (или Немесиде), названной этим вымышленным именем, вероятно, в отмщение за вероломство своей первой возлюбленной Делии. Немезида рисуется нам женщиной низкого происхождения, требующей платы за свои ласки, тогда как главным достоянием Тибулла являются его стихи и слава. Между тем, без Немезиды поэту не удаётся ни один стих, и он заклинает свою возлюбленную относиться к нему поласковее во имя тени её маленькой сестры, которая была хорошо расположена к Тибуллу. Намёков на удовлетворение желаний поэта мы не встречаем. Задушевный и сердечный тон стихотворений к Делии отсутствует в элегиях, посвящённых гетере Немезиде; к страсти и тоске здесь часто примешивается ирония над самим собой и юмористические выходки. Однако, по свидетельству Овидия, Тибулл был верен Немезиде до самой смерти.]



   Стих 194 Книга подарков – Проперциева Книфия


     С юных лет лишь Книфии одной посвящал
                                     стихи свои Проперций,
     Сделал деву он великою звездой, а она —
                                          великим его сердце… [13 - Это ироничное стихотворение Марциал посвящает известному римскому поэту Сексту Проперцию (50 г до н. э., Ассизи – ок. 16 до н. э.) – древнеримскому элегическому поэту. До нас дошли четыре книги его «Элегий», и все они посвящены его возлюбленной Книфии.]



   Стих 196 Книга подарков – Поэма Кальва о пользовании холодной водой


     Ты этою бумажкой описал звон ручьев, теченье
                                                              быстрых речек,
     Но как бы хорошо ей вдруг самой уплыть
                                                 куда-нибудь далече… [14 - Кальв, C. Licinius Calvus, 82—47 до Р. Хр., римский оратор и поэт, представитель, ново-аттического красноречия, враждебн. цицероновскому нарядному стилю. Похвалы К. как оратору у Цицерона, Квинтилиана, Тацита. Сохранены, отрывки 10 речей. Писал эпиграммы и ямбы.]



   Стих 197 Книга подарков – Карликовые мулы


     Как ты любишь крошечек-мулов, вот с кого уж
                                                не разбиться, не упасть,
     Сидишь и чуешь, по сырой земле волочится твоя
                                                         сокровенна часть…



   Стих 198 Книга подарков – Галльская собачка


     Если уж знать захотел про чувственность этой
                                                                         собачки,
     То, пожалуй, мне на рассказ не хватит бумажечки
                                                                            пачки…



   Стих 200 Книга подарков – Борзая


     Как нежно ловит зверей тебе твоя же борзая,
     Гляди-ка заяц живой, кусай скорее, хозяин…



   Стих 201 Книга подарков – Борец


     Не за то, что он победил, – я его полюбил
                                                               не за это,
     А за то, что он научил, – как бороться с девой
                                                                раздетой…



   Стих 203 Книга подарков – Гадесская девочка


     Сладострастная вертушка, как прелестна твоя
                                                                             стать,
     Ипполит тебя бы скушал и не смог бы жар унять…



   Стих 206 Книга подарков – Пояс Венеры


     Накинь на шею мальчик пламя страсти,
     Венера грудью разожгла ее на счастье… [15 - Это откровенно эротическое стихотворение Марциала говорит о его любви к мальчику. Ничего удивительного в этом нет, ибо среди граждан древней Греции, и древнего Рима того времени царила абсолютная свобода нравов… По свидетельству Светония («Жизнь 12 Цезарей») император Нерон устраивал шуточную свадьбу с мальчиком, когда сам выступал в роли мужа, и шуточную свадьбу с мужчиной, когда выступал уже в роли жены…]



   Стих 210 Книга подарков – Дурак


     Дураку, и вправду, не пристало, – знать, что он
                                                               большой дурак,
     Ну, а умный, как бы время не бежало, все-равно
                                        с умом не справиться никак…



   О деревенской жизни


     Как утруждаюсь я в своей деревне?!
     – Отвечу весьма коротко и ясно, —
     Проснусь и помолюсь, потом к обедне
     Навожу порядок я бесстрастно, —
     Дам по работе слугам указанья,
     пройдусь по дому, в поле и назад,
     Затем бросаюсь к книгам в обладанье
     И к Аполлону с Музой в вечный сад…
     Поздней натершись маслом с юной девой,
     Бросаюсь тут же  в нежную борьбу,
     Счастливым сердцем окунаюсь в небо
      И бескорыстно сладостно люблю…
     Пью с ней вино, пою с ней за обедом,
     Во что угодно с ней играю, парюсь в бане,
     Прекрасный ужин наступает следом, —
     Вот так, друзья, наотдыхаюсь за день…
     И у лампадки рядышком присев,
     Истрачу совсем маслица немножко,
     Зато для Муз ночных, волшебных дев
     Стих вознесу, рожденный от горящей крошки… [16 - К сожалению, данная эпиграмма всего лишь приписывается Марциалу, хотя по оригинальности и тонкой иронии и легкости самой эпиграммы ее легко можно приписать именно такому прекрасному поэту, как Марк Валерий Марциал…]



   Старуха


     Великолепна ты, если тебя не видеть,
                      а только слышать или нежно трогать,
     Но если уж раскрыть глаза,
                     то ужасаясь, будешь очень долго охать [17 - Эта эпиграмма приписывается Марциалу.]



   На бесстыдника


     Губами в прадеда, а профилем в отца,
     Еще глаза его – твои, а статью в мать,
     Ты говоришь, что предки сделали тебя,
     Но кто тебе такую похоть смог отдать,
     Что ты рвешься сразу всех осеменять… [18 - Данная эпиграмма приписывается Марциалу.]



   Милону


     Пряности, одежду, серебро,
                                   камни драгоценные и ладан,
     Все, что угодно, Милон,
                                      покупатель прихватит себе,
     А тебе бы жену продавать,
                                вот была бы торговля, что надо, —
     Все равно ведь вернется назад
                                 и всегда будет прибыль тебе… [19 - Данная эпиграмма приписывается Марциалу.]



   На Лаиду


     Волшебнее всех дев красавица – Лаида,
     Но отчего так ночь с тобою дорога,
     Лишь за большой талант ты вся уже раскрыта,
     Но за отсутствье скромности и плата ведь мала [20 - Талант – денежная единица (монета) в древнем Риме.]



   На Хлою


     Ты в Ганимеда пылкого, аж, по уши влюбилась
     И валишься с любым, ну, кто бы, не позвал,
     И Гипполитам жарко оказываешь милость,
     И у дверей твоих мужчин безумный шквал…
     Ты всем раскроешь дверь, так предана народу,
     Что я бы Демофилой тебя лишь окликал,
     Никто не может дать в любви такой свободы,
     Ведь Хлоя – это мать, а ты наш идеал…



   Стих 21 Книга 4 – Безбожник


     Нет богов и небо в Вечности безлико, —
     Повторяет фразу Сегий ежечасно,
     И правоту свою доказывает мигом, —
     Добыв себе богатство вместе с счастьем…



   Стих 7 Книга 6 – Юлиев закон


     Что ж вновь вернулся Юлиев закон,
     Не ты ли, Фавстий, отмечал,
                               что крепнет скромность,
     И месяц не прошел, как ему в тон
     Телесина стала просто неуемной, —
     В десятый раз справляет свадьбу точно сон,
     В десятый раз бл*дует, но законно,
     Уж лучше б шлюхой сотрясала легион,
     Я бы не так был строг к влеченьям ее лона…



   Стих 45 Книга 6 – Любовь по закону


     Пошалили, и хватит! Пора уже замуж, девчонки,
     Не вам же мне объяснять, чем лучше любовь
                                                                   по закону,
     Вот и Летория блестит у Лигда женкой, —
     Блудница чудная семью погубит лоном… [21 - Более дословный перевод – «В настоящем чистой признается любовь, освященная только законным браком…»]



   Стих 22 Книга 6 – Невинность Прокулины


     Во второй раз вышла замуж Прокулина
     И тайком вновь утешалась с мужем бывшим, —
     И перед Юльевым законом не повинна,
     И первый в браке со вторым совсем не лишний… [22 - Закон Гая Юлия Цезаря главным образом затрагивал и ужесточал процедуру вступления в брак и расторжение брака, и, по мнению Марциала, не укреплял нравственность, а наоборот, толкал общество к падению морали…]



   Стих 66 Книга 6 – Продажа рабынь


     Решил девчонку продавать Геллианом,
     По виду самой громкой славы,
     Среди Субуры таких шлюх сидят оравы,
     А он устроил с ней аукцион…
     Молоточком стукнув, начал с суммы малой,
     Но красавица в цене не поднималась…
     И чтоб раскрыть ее неопытность в любви,
     В охапку сгреб, взасос целуя в губы,
     Против воли ее, на глазах толпы,
     Так всю торговлю он испортил силой грубой
     И шести сотен за нее не получил…



   Стих 71 Книга 6 – Жена-рабыня


     Играет резво кастаньетами плясунья
     И песни гадесские сладко напевает,
     Старик бы Пелий полюбил певунью
     И Гектор бы забыв к Гекубе жалость,
     От погребального костра сбежал к шалунье,
     Лишь Телетуса одного сжигает ярость,
     Ведь он, продав ее рабою в новолунье,
     Выкупал уже женой обратно в сладость…



   Стих 70 Книга 6 – Ощущение жизни


     Шестьдесят урожаев встретил Котта
     И даже на два больше, Марциан,
     Как в беспамятстве прожил, – одна забота, —
     Вздымать на ложе страсти ураган…
     И блаженно он потыкал пальцем
     Дасия, Саммаха и Алконта,
     Чем ваши годы могут выделяться
     По линии земного горизонта?!
     Если отделить от них все скорби,
     Все напасти злые и болезни,
     Сколько счастья вы нарыли своим горбом?! —
     Дети – мы, а стариками грезим…
     Кто за основу взял Приама долголетье,
     А кто Нестором прожить намерен век,
     Но ошибка, Марциан мой, в мыслях этих, —
     Жизнь ощущает лишь здоровый человек…



   Стих 66 Книга 9 – Неуместная мольба Фабулла


     Только троих сыновей себе ты просишь, Фабулл,
     И это с прелестной женой, что тебе одному лишь
                                                                           верна,
     Однако ж напрасно Творцу ты шепчешь эту
                                                                          мольбу,
     Ты сам ведь Творец, если можешь
                                                творить детей для себя…



   Стих 16 Книга 10 – Острая стрела Апра


     Апр стрелою острой ранил сердце
     Очень нежной и богатенькой жены,
     Уж теперь то ей не отвертеться,
     Апр искусно поражает из весны…



   Стих 35 Книга 10 – Книга стихов Сульпиции


     Читать Сульпицию очень полезно женам,
     Что с мужьями жаждут слиться в наслажденье,
     Труд Сульпиции и всем мужьям влюбленным
     Поможет в женах насладиться исступленьем…
     Там о колхийке похотливой нет ни слова,
     Ни о Тиесте, его пиршестве жестоком,
     Ни о Библиде, Скилле сказочек любовных,
     Зато там нежность вмиг пронизывает оком
     И учит в страсти чистоте, а не порокам…
     Кто ласки чтит, игру в проникновенья,
     Тот в стихах ее оценит вдохновенье…
     О, в мире нет безумнее шалуньи,
     Но как невинна эта сладкая колдунья…
     Словно Эгерия в чудесном гроте Нумы
     В забавы воплощает свои думы…
     С советами такими в милой дружбе
     Саму Сафо бы превзошла в любви оружьем…
     Пред нею рухнул бы к ногам гордец – Фаон,
     И громовержец ее выбрал бы из жен,
     Но даже Вакх и Феб ей были бы презренны,
     Она единственная спутница Калена… [23 - Сульпиция и Кален – неоднократно упоминаются в стихах Марка Валерия Марциала, который очевидно, был дружен с Каленом и его женой-поэтессой Сульпицией. В древнем Риме книга стихов Сульпиции о любви считалась самой откровенной эротической поэзией. Однако считается, что ее книги были уничтожены во времена средневековой инквизиции. В Париже есть церковь святого Сульпиция, который не имеет никакого отношения к этой древней и загадочной поэтессе.]



   Стих 38 Книга 10 – Счастливый брак Калена и Сульпиции


     15 лет безумного блаженства,
     Жизнь с Сульпицией, о, Кален, благодать,
     Вашим браком Бог явил всем совершенство,
     Ты мог жемчужиной все ночи обладать…
     Схватку тел, игру и миг слиянья
     Лампада светом одевала, ложе – лаской,
     Обступали духи Никерота сказку,
     Три лустра жизни, Кален, в нежности сгоранья…
     Лишь только им ты придаешь значенье
     От часа свадьбы до часов любви,
     Верни Атропос тебе день обратно тенью, —
     Пилосцем ты отдашь назад века войны… [24 - Никерот – впервые упоминается как оборотень в романе «Сатирикон» древнеримского писателя юмориста и сатирика Гая Петрония Арбитра (14 г. – (погиб 66 г. до р. Х.) Три лустра – У римлян счет лет в центуриях велся лустрами, при этом три буквы могли означать номер лустра, четвертая буква – номер года в лустре. Атропос или Атропа (греч. – «Неотвратимая») – старшая из трёх мойр – богинь судьбы (греческая мифология). Атропа перерезает нить жизни, которую прядут её сёстры. Неумолимая, неотвратимая участь (смерть)..Пилосец – воин легионер, Пил – одно из подразделений римского легиона.]



   Стих 67 Книга 10 – Пиррова победа


     Мачеха – пилосцу, дочка Пирра,
     При юной Ниобеи уж старушка,
     Была бабкой старику Лаэрту, вот, проныра,
     Приаму с Тиестом – мамулькой, тещей, душкой…
     Всех птичек своей жизнью переживши,
     Горит всем лоном Плотия под камнем,
     С Мелантионом лысым кладбище колышит… [25 - Пилосец – римский легионер, Пил – подразделение римского легионаПирр (др.-греч.;;;;;; – «огненный», предположительно за цвет волос, лат. Pyrrhus), из рода Пирридов, (318—272 до н. э.) – царь Эпира (306—301 и 297—272 до н. э.) и Македонии (288—284 и 273—272 до н. э.), один из сильнейших противников Рима. Пирр был троюродным братом и двоюродным племянником Александра Македонского (отец Пирра, Эакид – двоюродный брат и племянник Олимпиады, матери Александра). Вместе с тем, Пиррова война является источником выражения «пиррова победа», означающего победу с неоправданно большими потерями. Это выражение приписано Пирру Плутархом, который так описал его реакцию на сообщение о победоносном сражении: Сигнал к отступлению подали обе стороны, и говорят, что Пирр заметил какому-то человеку, радовавшемуся победе: «Если мы одержим еще одну такую победу над римлянами, то окончательно погибнем». Однако по мнению Ганнибала Пирр был вторым талантливым полководцем после Александра Македонского. Ниобея – мифологическая героиня, дочь Тантала и Дионы (либо Эврианассы), либо дочь Тайгеты, сестра Пелопа. Жена фиванского царя Амфиона, возгордилась своими детьми – Ниобидами и вздумала сравниться с Лето, у которой были лишь двое детей: Аполлон и Артемида. Близкая подруга Лето – она стала говорить, что она плодовитее богини Лето, и та разгневалась. Либо стала говорить, что её дети были прекраснейшими из людей. Раздражённая высокомерием Ниобы, Лето обратилась к своим детям, которые своими стрелами уничтожили всех детей обидчицы. Артемида умертвила всех дочерей Ниобы в её собственном доме, а сыновей, охотившихся на склонах Киферона, убил Аполлон. Девять дней лежали они непогребённые; наконец на десятый были преданы земле богами, ибо Зевс обратил сердца людей в камень. Ниоба от горя обратилась в камень и в вечной тоске проливала слёзы о погибшем потомстве. После смерти детей Ниоба пришла в Сипил к своему отцу Танталу и там, взмолившись богам, превратилась в камень, который струит слезы днем и ночью. Упомянута в «Илиаде», превращена в камень на Сипиле, по Гомеру, в камень были превращены и другие люди, так что некому было похоронить детей Ниобы. Такова версия этого мифа у Гомера. По версии мифа, принятой Овидием, Ниоба после обращения в камень была унесена вихрем на родной Сипил, где каменное изваяние её срослось с вершиной Фригийской горы. Ещё в древности объясняли этот миф тем, что действительно вершина горы Сипила имеет формы человеческого тела в согнутом положении (Павзаний, I, 25, 5).Лаэрт – в греческой мифологии царь Итаки, внук Кефала, сын Акрисия, супруг Антиклеи, отец Одиссея. Лаэрт был участником похода аргонавтов и калидонской охоты. Приам, в древнегреческой мифологии престарелый царь Трои, отец Гектора, Париса, Кассандры и др. многочисленных сыновей и дочерей, погибших во время Троянской войны. Фиест, Тиест – в древнегреческой мифологии [1] сын Пелопа и Гипподамии, брат Атрея, отец Эгисфа. Упомянут в «Илиаде» как получивший скипетр от Атрея (II 106), а также в «Одиссее» упомянута его область (IV 517). Мифы о Фиесте могут считаться самыми жуткими во всей греческой мифологии, превосходя даже мифы об Эдипе. Им была посвящена несохранившаяся драматическая трилогия Софокла. Род Пелопа был некогда проклят Миртилом, возничим царя Эномая, которого предательски убил Пелоп. С тех пор род Пелопа был обречен на злодеяния и гибель. Гермес наслал на братьев вражду. Царь Микен Сфенел дал Фиесту во владение Мидею. Фиест постоянно боролся с братом за трон в Микенах. С помощью жены Атрея Аэропы, ставшей его любовницей, он выкрал у брата золотое руно, которое тому подарил бог Гермес. Похитил он его, потому как боги сказали когда-то: властвовать над Микенами будет тот, кому принадлежит златорунный овен. Но Зевс прогневался на Фиеста за такой нечестный поступок. Небесными знамениями (солнце изменило свой путь по небу) он дал понять народу Микен, что овен достался Фиесту нечестным путем, и народ отказался признать его правителем. Фиест позже был изгнан Атреем по знаку Гелиоса. По рационалистическому толкованию, открыл в небесах созвездие Овна, состязаясь с братом в мудрости. Чтобы отомстить, Фиест выкрал сына Атрея – Плисфена, и воспитал его как родного, вселив ненависть к Атрею. Он хотел использовать юношу так, чтобы тот убил отца, но тот сам пал от руки Атрея. Когда Атрей узнал, кем был убитый, то решил отплатить Фиесту. Он убил его сыновей, а из их мяса велел приготовить жаркое, которое подал на стол, пригласив Фиеста погостить. и Фиест ел мясо своих детей. Даже боги содрогнулись от такого злодеяния, а Фиест узнав, кого он ел, в ужасе убежал в пустыни, и долго скрывался там. Позже его приютил царь Эпира – Феспрот. Съеденных сыновей упоминает Кассандра. Сыновей (съеденных им) звали Аглай, Каллилеонт и Орхомен; либо Тантал и Плисфен (у Сенеки третий не назван по имени). Боги же наслали неурожай на Микены, чтобы наказать Атрея и народ погибал от голода. Тогда Атрей спросил оракула, как остановить бедствие, и оракул ответил, что пока Фиест не вернется в Микены, там не будет спокойствия. Долго искал Атрей своего брата, но нашел лишь его сына Эгисфа и забрав во дворец, воспитал как родного. Плотия и Мелантионом – возможно тоже имена мифических героев, мифы о которых не дошли до нашего времени. В этом стихотворении Марциал талантливо обыгрывает тему Пирровой победы, соединяя ее с темой Любви и Смерти, Войны и Страсти, а также с древнегреческими мифами олицетворяющими Любовь, Коварство, Войну, Страсть и Смерть.]



   Стих 71 Книга 10 – Память о родителях Рабирия


     Раз спишь и видишь, что твои родители
     Завершат лишь в тихой старости свой путь,
     То на мраморе в кладбищенской обители
     Эта надпись чуть развеет твою грусть…
     Здесь тени близких схоронил Рабирий,
     Кто смог бы так из стариков легко заснуть,
     Чтоб брака двенадцатый лустр сразу двоих
                                                        в этом мире
     Связал погребальным костром, являя любви
                                                            нежной суть…
     Будто сгорели они в огне своей сладостной
                                                                      страсти,
     Говорят только слезы одни, что живым Смерть
                                                приносит несчастье… [26 - Двенадцатый лустр – У римлян счет лет в центуриях велся лустрами, при этом три буквы могли означать номер лустра, четвертая буква – номер года в лустре.]



   Стих 79 Книга 10 – Консул-бык и лягушка-ратник


     У четвертой мили, что обозначил камень,
     Виллу заложил себе Торкват,
     Вот и Отацилий это зная,
     Там же землю прикупив себе, был рад…
     Прекрасные термы Торкват одел в узорчатый
                                                                    мрамор,
     И Отацилий под баню устроил надежный котел,
     Аллею Торкват посадил из вечно зеленого лавра
     И Отацилий каштанов, аж целую рощу завел…
     Торкват-то консулом был, Отацилий в полиции
                                                                         ратник,
     Но уж очень гордился собой и работу ценил будто
                                                                              клад,
     И как вчера из-за быка лягушка лопнула
                                                 по древнему преданью,
     Скоро лопнет бедный Отацилий,
                           если рядом с ним живет Торкват… [27 - Это стихотворение Марциала представляет собою весьма злую сатиру на плебея, человека низкого рода. Сам Марциал принадлежал к роду патрициев. На протяжении нескольких веков в Риме велась борьба между патрициями и плебеями за равенство, и только в 3 веке до нашей эры было отменено долговое рабство, были разрешены браки между патрициями и плебеями, а плебеи стали допускаться к высоким государственным должностям. Однако и после этого презрительное отношение патрициев к плебеям все еще продолжало сохраняться долгое время, вплоть до распада Римской империи. Вокруг Рима у дорог было возведено множество каменных столбов, отмечающих расстояния от Рима до других городов. Термы – римские баниУже в начале нашей эры Цезарь Август организовал отряд полиции в городе Риме. Он просуществовал 350 лет. В его задачу входило следить за выполнением указаний императора и за соблюдением общественного порядка.]



   Стих 97 Книга 12 – Ты – раб жены


     Когда ты вместе с юною женою
     Получил все то, о чем и не мечтал, —
     Деньги, знатный род, ее невинность
     Как самый безупречный идеал…
     То отчего тогда ты мучаешься, Басс,
     Едва глядя на детей своих кудрявых,
     Или средствами твоей жены
     Не окупаются любовные забавы?!…
     В ее объятиях в постели ты обмяк,
     А сколько стоил ты ей миллионов?!
     Иль сил запас иссяк, и ты, бедняк,
     Уже страшишься ее нежных склонов?!…
     Так, где твой стыд, держи скорей ответ,
     Ты – раб жены, продавший свой портрет!… [28 - На мой взгляд, это самая злая эпиграмма Марциала, в которой он осмеивает браки между патрициями и плебеями. Причем, она была написана Марциалом уже спустя почти три века после принятия закона в Риме о равноправии плебеев и патрициев, и о разрешении браков между ними.]



   Стих 75 Книга 4 – Верность Лиции


     Светла душой и блаженна с супругом Нигрина,
     И Лиция из жен собою прелестнее всех,
     С богатством мужу принесла свою невинность
     И общей жизни сладостный успех…
     Ну и что, что Эвадна горит
                            в погребальном костре Капанея,
     Пусть и Алкеста летит вместе с дымом до звезд,
     Но ты – само совершенство, живи!
                                             Твоя верность длиннее,
     Тебе не пришлось умирать,
                              ты явила Любовь в каплях слез… [29 - Это стихотворение Марциала не только посвящено любви и верности Лиции, потерявшей своего мужа. Оно еще затрагивает очень больную тему римского общества той эпохи, а именно жестокий обычай чаще встречавшийся у патрициев, когда жена, чтобы доказать свою любовь, в случае кончины мужа кончала жизнь самоубийством или бросалась в погребальный костер… Подобный обычай встречался в древности и у других народов, включая славян… Марциал, разумеется, выступил этой эпиграммой против этого жестокого обычая, и в защиту Лиции, т. к. женщины не совершавшие самоубийства, часто подвергались презрению и осуждению со стороны общества.]



   Стих 70 Книга 4 – Слово в защиту Аммиана


     Даже веревочки истершийся конец
     Аммиану не оставил злой отец,
     Подумай, Маруллин, как с этим завещаньем
     Аммиан отцу подстроил умиранье?!…. [30 - Данная эпиграмма представляет собой пример блестящей и краткой защитительной речи в суде. В данном случае Марциал исполняет роль адвоката, обращаясь к Маруллину, который, очевидно, исполняет роль судьи, расследующего убийство. В древнем Риме судьи имели одновременно и судебные полномочия, и полномочия следователя.]



   Стих 73 Книга 4 – Смерть Вестия


     Когда Вестия весь измученный болезнью,
     Почуял свой последний час
     И в Стикс несло его уже воображенье,
     Само страдание взорвало в нем экстаз…
     Он вдруг с мольбою обратился к сестрам,
     Завершающих прясти его судьбу,
     Чуть-чуть продлить их заклиная слезно,
     Нить жизни уползающую в тьму…
     Так умерев, он был живой с друзьями,
     Его речь задела сердце злых богинь,
     Раздав наследство всем с закрытыми глазами,
     Он убежден был, что Смерть в старости лишь                                                                     принял… [31 - На мой взгляд, это самое мрачное и мистическое произведение Марциала о смерти Вестия. Умирая Вестия просит мойр-богинь Судьбы о продлении жизни, и они удовлетворяют его просьбу, только на самом деле Вестия умирает, оставаясь жить, но только в своих мыслях с друзьями и мысленно умирая в своей старости. Иными словами, в то время как Вестия умирает, его душа продолжает свое земное существование, но в иной – параллельной реальности. Вестия – ударение на последнем слогеТри сестры – злые богини, Мойры, в древнегреческой мифологии три дочери Зевса и Фемиды, богини судьбы, следящие за ходом человеческой жизни: Клото прядет нить жизни, Лахесис распределяет жизненные жребии, Атропос в назначенный час неотвратимо обрезает нить.]



   Стих 4 Книга 5 – Мартала, опьянившаяся лавром


     От Марталы вином несет за версту,
     Чтоб спрятать запашок, жует листочек лавра,
     Смешав с вином не воду, а листву,
     Вся раскраснелась и распухла явно,
     И если часом ты, Павел, вдруг ткнешься
                                                     в хмельную красу,
     Заметь, что она запьянела не от вина, а от лавра…



   Стих 7 Книга 5 – Тысячелетний Феникс


     Как огонь своим языком обновил дома
                                                             ассирийцев,
     Так и Феникс прожил уже тысячу лет,
     Вот и Рим молодой с зрелым опытом соединился,
     И как спаситель его держит пред миром ответ…
     Прошу тебя я, Вулкан, забудь свое униженье,
     Жестоким не будь, если Марс отец наш, но мать
                                                                   ведь Венера,
     За лемносские сети супруга у блудницы получишь
                                                                        прощенье
     И она тебя возлюбив, снова станет твоей
                                                          благоверной… [32 - Самое сложное стихотворение Марциала. Представляет собой сплав осмысления исторического пути цивилизации. Слияние греческой и римской культуры, государственности и мифологии. Феникс – символ и цивилизации, и ее бессмертия, очищающий огонь, из-за которого Греческая цивилизация уходит в прошлое, а Рим становится правопреемником Греции, и также, как и Греция, завоевывает Ассирийское Царство, имеется также ввиду и государства ближневосточной Азии. Одновременно приводится рассказ Гомера о том, как Афродита – Венера изменила супругу Гефесту – Вулкану с Аресом-Марсом и попала в невидимые сети, которые Гефест-Вулкан выковал для нее на Ламосе. На примере мифа Марциал подчеркивает правопреемство Рима, именуя героев Гомеровского рассказа уже римскими именами, с другой стороны он подчеркивает два важных символа, указывая, что все люди по своей природе – это дети Бога Войны и Бога Любви, также он, указывая на изменчивую природу брака, подчеркивает тем самым и изменения, которые претерпел Рим, унаследовав греческую культуру, традицию и мифологию.]



   Стих 20 Книга 5 – Наука жизни


     Эх, Марциал, если б мысли
     Воплощались просто в реальность,
     Мы б зажили прекрасною жизнью,
     Раскрывая безумную сладость…


     Ни атриев, домов скупердяев,
     С кучей тяжб и навязчивых сделок,
     Ни надменных прадедов баек, —
     Нам в полях бы запросто пелось…


     Мы б глотали из книг наши сказки,
     Из терм от портика ныряя в лоно девы,
     Забавляя нас и одевая в ласки,
     Страсть бы поднималась чудным древом…


     Но сейчас нет счастья, и мы внемлем,
     Как дни лучшие скрываясь, тают в далях,
     И пусть их нет уже, но тьма их тянет в землю,
     Кто научен жизнью, разве мешкать станет…



   Стих 23 Книга 6 – К Лесбии


     Просишь, Лесбия, меня быть одержимым,
     Чтоб возбужден я был всегда, но все ж поверь,
     Рукой и словом, цели своей мимо,
     Ты тщетно гладишь меня, точно властный зверь…



   Стих 15 Книга 6 – Муравей


     Под сенью древа Фаэтона
     Жил презренный всеми муравей,
     Но каплею янтарь вдруг вдохновлено
     Заключил его в сияние лучей,
     Так никем не замечаемый недавно,
     Жизнь отдал, увековечив себя явно…




   Гай Валерий Катулл


   Неблагодарному


     Отрекись заработать душою светлое чувство
     И думать, чтоб кто-то мог быть благодарен тебе…
     И тот, кто добро от тебя получил, своего
                                                              не упустит,
     Неблагодарен весь мир, – ты держись от него
                                                              в стороне…
     Иначе любое безделье приводит к несчастью,
     Вот и меня одарил своим ужасным ярмом
     Тот, кто другом себя называл, обещая мне
                                                                    счастье…



   К Лесбию


     Прекрасен Лесбий, – красотою
     Он Лесбию саму очаровал,
     А что Катуллу делать с именем своим,
     Лучше б он Катулла с именем продал
     За обладанья три, полученные им… [33 - Лесбий – Под именем Лесбия подразумевается скандальный римский трибун Клодий Пульхер, которого Цицерон обвинял в непозволительной связи с родной сестрой Клодией, бывшей также тайной возлюбленной самого Катулла.]



   О Гаале


     У Гаала есть два близких существа, —
     У брата раскрасавица жена
     И у другого брата милый сын…
     Гаал как всесторонний господин
     Соединяет две Любви, два естества,
     В постель к жене он отправляет сорванца…


     Безумец – Гаал, ведь сам женат,
     А был бы дядей, то и дядей рад,
     Учил бы всех как обмануть себя…



   К возлюбленной Маммуры


     Амеана, вот, потрепанная девка,
     За утехи десять тысяч запросила,
     А носище-то какой, вот это сила,
     Будто девку муха укусила…
     Забава сладкая для землепашца,
     Дружка сохи с мотыгой Формианца…


     Эй, вы все, кто здесь ее лелеет,
     Родных с врачом зовите поскорее!
     Ведь к зеркалу сама не подойдет
     И не узнает, что за хворь ее грызет… [34 - Данный стих отражает реальный случай, когда, желая полюбить провинциальную красавицу Амеану, по предположениям историков жившую в районе Вероны, Катулл обратился к ней, но она запросила с него за ночь любви десять тысяч цистерциев, в связи с чем обиженный Катулл написал два желчных стиха, посвященные ей.]



   К неизвестной


     Эй, рифмы, все бегом ко мне вприпрыжку,
     Сколько не будет вас, хоть будет даже тьма,
     Девчонка мерзкая верни скорее книжку,
     Ты, что хохочешь надо мной, не зли меня!…


     Ой, бедные стихи, как вам противно,
     Смеется девка наглая обидно,
     А кто она такая, – образина,
     Страшнее даже Галльской псины…


     Схвачу и оглушу безумным ревом,
     Стихи верни дерьмовая корова!
     Стихи верни дерьмовая ты, мразь,
     Из лужи под ногами чище грязь!…


     Нет, над нею, видно, мало моей власти,
     Пусть покраснеет от стыда как от напасти,
     Пусть перекосит все ее собачье рыло,
     Я своим криком покажу дурехе силу…


     Девчонка мерзкая, верни скорее книжку,
     Мерзавка-девка, книжку мне верни! —
     Бессмысленно, нет, не сдается пышка,
     Придется мысли поменять среди возни,
     Чтобы во благо послужило дело, —
     Стихи верни, прекрасная, о, дева!



   К Фаллу


     Фалл – сластолюбец, легче заячьего пуха,
     Нежней гусиного, податливей, чем ухо,
     Иль плесени, что в свадебном наряде
     Расшита пауком к большой усладе…


     Ах, Фалл, ты страстью свирепее бури,
     Отдай повязку, что стащил ты, дурень,
     С Вифинскими узорами Сэтабский мой ручник,
     С луной зевают бабники и банщик – мой старик…


     Эй, шут ты всех людей одежду носишь,
     Из-под когтей своих ее никак не бросишь,
     Смотри, по сладким бедрам, томным лапкам
     Я мигом разнесу плетей охапку,
     Вот тогда бы ты стал страстно кувыркаться,
     Как корабль с кряхтеньем с бурею вздыматься…



   К Фабуллу


     Фабулл, ты у меня наешься до отвала,
     И скоро будет от Богов тебе охрана,
     Лишь ужин захвати с собой отменный
     И с нежной девой обалденной,
     Добавь и соль к вину, и хохот громогласный,
     С руки пирушка будет первоклассной,
     Раз у Катулла вместо денег пауки,
     Амурчик светлый подарю, лишь забеги…
     Тебя обмажу соком самой страстной девы,
     От Купидона стрелы, от Венеры тело,
     Лишь сок вдохнешь, к Богам ты обратишься,
     Фабулл, от носа сразу весь зашевелишься…



   К Квинтию


     Квинтий, когда за глаза я тебе что-то должен
     И даже что-то еще, что дороже мне собственных
                                                                             глаз,
     То не отнимай у Катулла, что ему глаз его же
                                                                          дороже,
     Любую его драгоценность, что дороже глаз
                                                            не хватай… [35 - Квинтий упоминается в нескольких стихах Катулла. По всей вероятности это житель Вероны, которому Катулл охотно уступает Ауфилену, и который судя по одному из стихов является дядей Ауфилены.]



   К Ауфилене


     Ауфилена, ныне без ума от мужа
     И для жены это одно из высших благ,
     Но с кем ты жаждешь пасть, приличья ужас,
     Детишек дяде нарожать, себе братьев.. [36 - Во времена Катулла брак между дядей и племянницей считался предосудительным. Судя по другим стихам Катулл охотно уступил Ауфилену Квинтию, который и был ее дядей.]



   К Цэлию и к Квинтию


     Цэлий, ты Ауфилена, а Квинтий Ауфилену,
     Один братишку обнял, другой сгреб в охапку
                                                                        сестру,
     Из Веронской дружной молодежи вы – цветочки,
                                                                    несомненно,
     Раз учинили по-братски столь сладострастный
                                                                          союз…
     Кому ж удачи пожелать? Тебе, мой Цэлий,
                                                               и побольше,
     Ты в нашей дружбе показал себя не раз,
     Огонь до мозга костей прожигал наше страстное
                                                                             ложе,
     Так будь же Цэлий доволен в своей беспощадной
                                                                      Любви! [37 - Цэлий – друг Катулла, а судя по стиху и его любовник.]



   К воробью Лесбии


     О, воробышек моей чарующей любимой,
     К груди тебя, прижав, она ласкает,
     Дразнит пальчиком, шутя, с тобой играет,
     Твоим укусам отдается со всей силой…
     Для чего красе моей, отраде сладкой
     Необходима вдруг какая-то забава,
     Неужто чтобы страсть студить в кроватке
     И от грусти порезвившись, прыгнуть в шалость…
     Чую, чтоб прогнать больные мысли…
     ………………………………………….
     Как было б сладостно мне по легенде
     Девчонке нежной яблочко отдать,
     Чтоб развязала сокровенный пояс… [38 - Это стихотворения Катулла дошло до нас неполностью. Воробью возлюбленной Катулла – Лесбии было посвящено несколько стихов, до нас дошли только два стиха.]



   Плач о смерти воробья


     Плачь Венера и вы, Купидоны, рыдайте,
     Умойтесь слезами сочувствия, с нами молчащие
                                                                           люди,
     Воробышек сладкой девчонки моей нас навеки
                                                                       покинул,
     Кто дороже очей ее был, и кого она страстно
                                                                         любила,
     Оттого, что близок был ей как ее же ребенок,
     И с милых колен ее никогда не сбегал,
     Скакал по ним вперед и назад, шалунишка
     И хозяйке прелестной нежно всегда напевал…
     Теперь уже поскакал он по темной дорожке,
     Откуда возврата нет никому никогда,
     Будь же проклят мрак несчастного Орка,
     Это ты забираешь себе всех созданий прекрасных,
     К сердцу привязанных нами почти навсегда
     И воробья дорогого забрал у меня и подружки,
     Глаза ее пылают от слез в час прощанья…
     О горе мое! Это ты, воробей, виноват!…



   К Лесбии


     Что просишь Лесбия, с меня любовных клятв,
     Но мне довольно и объятий твоих нежных,
     Песка Либийского побольше во стократ
     Возле цветов Кирен цветущих безмятежно…


     И между храмом прорицающего Зевса
     И Батта кладбища, где все лежат безвестно
     Сколько ночью созерцает звезд
     Людей растаявших в Любви безмолвных грез…


     Столько объятий нужно нежному Катуллу,
     Чья Любовь горит и не уснула,
     Чтоб их не сосчитал всеядный глаз
     И порчу злую не навел худой рассказ…



   К самому себе о приходе весны


     Волшебное тепло нам дарит дух весны,
     В дыханье нежном воздуха метели
     Еще позлившись, удалились в сны,
     Фригийский край Катулл бросает на неделе,
     А с ним и хлебные поля Никен…
     Зной Азии зовет нас городами,
     Душа срываясь попадает в жаркий плен
     Простора солнца с яркими мечтами…
     И ноги очень резво служат мне,
     Прощайте мои милые друзья,
     Мы вместе были в дальней стороне,
     Но порознь поспешим в свои края… [39 - Это стихотворение Катулла посвящено не только приходу весны, но и его отъезду из Фригийского края на родину. Под городами Азии Катулл имел в виду прежде всего город Эфес, но на родину он возвращался не через Эфес, а через Мраморное море и Родос.]



   К Веранию


     Вераний, ты из всех моих друзей
     Милее в тыщу крат в своей красе,
     На Родину вернулся, говорят,
     К старушке-матери и к братьям в добрый сад…
     Я с приездом твоим чувствую восторг,
     Теперь часами тебя слушать бы я смог,
     Про край Гиберии, обычаи людей
     Едва услышу, обниму тебя сильней
     И зацелую, начав с самых нежных глаз,
     Вот как осчастливит твой рассказ,
     Блажен с тобою я, из всех земных существ, —
     Нашу радость я вкушу в один присест…



   К Лесбии
   подражание Сапфо


     Равный Богу, человек ли, образ,
     Избранный судьбою в наслажденье,
     Сидит возле тебя и взглядом добрым
     Ловит смех твой в страстном нетерпенье…


     Твой смех прелестен, только я несчастен,
     Тебя увидев, разума лишаюсь,
     Лесбия, в твоей безумной власти
     Слов не вымолвлю, тебе я подчиняюсь…


     Язык застыл, огонь бежит под кожей,
     Дрожу и потом жарким обливаюсь,
     Мрак в глазах и звон в ушах лишь ожил,
     Света нет, в тебе я весь теряюсь…


     Бездействие, Катулл, твое мученье,
     Бездействие – мечты сладчайшей прихоть,
     Царям, властителям несло лишь пораженье,
     А сколько их поубивало лихо…



   К Неизвестному


     Вместо награды к кому-то приперся вонючий
                                                                        козел,
     У него и кости болят, и от недуга скрючилось
                                                                        тело, —
     Да это же в ваше лобзанье втемяшился твой
                                                                    балабол…
     Гляди-ка как от тебя напасть двоих завертела, —
     Он злым духом травит ее, и от хвори вопит без
                                                                     стесненья,
     И в случке оба дрожат, и рыдают вдвоем
                                                                    от мученья…



   К Лесбии


     Вещала прежде ты, что обрела Катулла,
     О, Лесбия, что я тебе дороже Зевса,
     Любовь раба к рабыне так бы не блеснула,
     Так дети в сердце у отца имеют место…


     Сейчас же, когда я тебя раскрыл,
     И пусть дрожит, пылая, сладостная бездна,
     Твой образ мне не так, как раньше мил…
     Ты спросишь: Отчего? – Так в оскорбленье
     Любовь добра имеет кроху в осмысленье…



   К Лесбии


     В своей судьбе из женщин ни одна
     Такой Любви громадной не отметит,
     С какой я Лесбию прекрасную хочу,
     И ни одна из них не будет так верна —
     В союзе двух возлюбленных пичуг —
     Я за Любовь всегда бывал в ответе…
     Сейчас же, Лесбия, уснуло мое сердце,
     Видно загнало себя пламенным усердьем,
     Хоть идеальной стань, тебе не отвертеться,
     Тебя любить не брошу даже из возмездья…



   К Геллию


     Кого его дядя ругал,
     Племянник – Геллий усвоил, —
     Речей правдивый накал, —
     Порок любой клеймил с боем…
     И чтоб с ним не стряслось вдруг того же,
     Он дяди жену обучил
     Раскрыть ему брачное ложе,
     С тех пор ему дядя стал мил…


     И дядя выглядит чудесным Гарпократом,
     И Геллий заслужил уже свое, —
     Что не натворит, – все будет ладно,
     Даже хоть дядю осрамит, – он за него… [40 - У Катулла есть множество стихов, посвященных Геллию, в которых он обвиняет его в кровосмесительной связи и с матерью, и с сестрами, и с женой дяди… Такое враждебное отношение поэта к своему бывшему другу объясняется его чувством ревности из-за Лесбии, к которой Гелий был тоже неравнодушен. Гарпократ – здесь употреблено как имя бога молчания.]



   Кальву о Квинтилии


     Как будто в безмолвье могил
     Войти что-то ласково может,
     Неужто, Кальв, кусочек печали твоей
     Или прошлая Любовь зовет на ложе,
     Или по дружбе плач как зов былых друзей…
     Но если чувствуешь, то чувствуй, что Квинтилию
     Не омрачает ранняя кончина, —
     Ее скорее утешает твоей Любви отрадная                                                                          картина… [41 - Это стихотворение Катулл посвятил своему другу поэту К. Луцию Кальву, у которого умерла его жена Квинтилия. В стихотворении Катулла есть вполне осязаемый намек на Бессмертие. Катулл в этом стихе говорит о том, что мертвые могут видеть и чувствовать нас живых из другого мира.]



   К Геллию


     Бедняжка Геллий похудел, но как сердечна его
                                                            мать-толстушка,
     А как сестрички нежны и милы,
     Ах, сколько дев в его семье и дядя-душка,
     И как ему не отощать с такой родни…
     Ведь он с рождения живет не по закону,
     Легко понять какое точит его лоно… [42 - Геллию Катулл посвятил множество злых эпиграмм и стихов, обуреваемый ревностью из-за Лесбии, которая и сделала бывших друзей врагами.]



   О Руфе и Руфуле


     Руфул от Руфы из Бононьи без ума,
     Везде мелькнет Менения жена,
     О, Боги, вот нахалка, на кладбище
     Себе с огня добыла пищу,
     Но лишь за крошкою упавшей полетела,
     Костровщик лохматый отодрал за дело… [43 - Это стихотворение Катулл посвящает совершенно незнакомым ему людям. Бононья или Бонония – в настоящее время это Болонья. Костровщик лохматый – сжигатель трупов на кладбище в древнем Риме. В отличие от других рабов они не брились, т. к. им дозволялось отращивать волосы, отчего они по описанию Тацита имели весьма дикий и безобразный вид. Сам поступок Руфы свидетельствует об ее ужасной нищите, в какой она пребывала, но Катулла возмущает не ее нищета, а отсутствие в ее поступке этически-моральных норм. Правда, есть еще народная поговорка, – сытый голодного не разумеет.]



   К Алфену


     Как мог ты друга обмануть, беспамятный Алфен,
     Иль жалость к другу не решает всех проблем?!
     Неужто счастлив ты предать меня, злодей,
     Несчастьям бросив в жертву поскорей?!
     Или забыл, что на лжецов шлют Боги гнев?!
     Как жить без веры, от обмана ошалев?!
     Не ты ль лукавый говорил: Раскрой всю душу,
     А я красавицы любовь в тебя обрушу?!
     А сам сбегаешь и наш тайный уговор
     На ветер брошен и во тьме он до сих пор…
     Беспамятный, тебе напомнит Бог
     О нашей дружбе, чтоб раскаяться ты смог… [44 - Это стихотворение Катулл написал в знак своей обиды на Алфена за то, что он обманул его и сделал вид, что позабыл про свое обещание свести его с Лесбией, все же ставшей впоследствии возлюбленной Катулла…]



   К самому себе


     Катулл-бедняга, хватит клоунады,
     Что улетело вдруг, – тому возврата нет,
     Жар солнца был тебе наградой
     Вместе с лоном девы, где остался след…
     Какие страсти в нем рождались и волнами
     Неслись и сквозь тебя, и сквозь нее,
     С лучами солнца вспыхнули желанья, —
     Ее исчезло вмиг, позвав с собой твое…
     Что толку бегать за бегущей тенью,
     Она, ведь, призрак, – будь самим собой,
     Останови в душе безумные волненья
     И деве дай, Катулл, навек покой…
     Скажи ты ей, что ничего не хочешь,
     Не просишь и не ищешь, чуя дрожь,
     И что никто ее не схватит среди ночи,
     Скажи, – В тоске сама себя ты изведешь…
     Несчастная, как будет тебе тяжко,
     Кто прикоснется и кому раскроешь лоно,
     Кого ласкать тебе, с кем исторгаться стоном,
     Что ж думай и страдай Катулл-бедняжка,
     С кем до крови ей целоваться… будет больно…



   К Орталу


     Ортал, тревогой меня тронуло несчастье,
     От дев чудесных унесло в печальный плен,
     Мой разум Музою владеть уже не властен,
     Я в катастрофе проницаю вечный тлен…
     Еще вчера в стремнине быстрой Леты
     Исчез мой бледный брат в порыве волн,
     В краю Троянском, на Ретийском мысе где-то
     Под землей от наших глаз сокрылся он…
     ………………………………………………..
     Сойдемся ль мы с тобой в душевной встрече,
     Узнаю ль я о приключениях твоих,
     Иль тебя нет нигде, мой брат, и ты далече,
     Мою любовь к тебе не выразит язык…
     Что остается мне, – забыться в песнопеньях
     О нашей жизни бренной находящей Смерть,
     Как Прокна в гибели Итила рвет мгновенья, —
     Тоскливым стоном, – мне о горе тоже петь…
     Но даже в самом сумрачном ненастье
     Тебе, Ортал, дарю я этот стих,
     Что Баттиаду на прощанье в тьме ненастья
     Я написал, сличая каждый миг…
     Чтобы не думалось, что речь твоя исчезла
     И не оставила следы в моей душе,
     Она как яблоко из лона – сладкой бездны
     Невинной девушки летит к тебе уже,
     Возлюбленным подаренное тайно
     И затерявшееся в ворохе одежд,
     Оно сокровище нашло само случайно,
     Когда вдруг мать пришла, оставило вмиг брешь…
     Чудесный путь из лона в Вечность предворяя,
     Стыдливой страстью деву ярко озаряя… [45 - Стихотворение это обращается к знаменитому оратору и поэту К. Гортензию, Орталу, или Горталу, с которым Катулл был в тесной дружбе. На просьбу Ортала прислать ему новых стихотворений Катулл отвечает: «хотя грусть о недавно умершем на Троянском берегу брате моем отвлекает меня от поэзии, – я все-таки посылаю тебе следующий перевод из Каллимаха, чтобы ты не подумал, что слова твои я выронил из души подобно тому, как тайный подарок возлюбленного выскакивает из под одежды девушки, из ее самого сокровенного места, заставляя ее покраснеть». Бледный брат – бледный от смерти. Летейская волна оросила ноги брата при переправе в область теней. Ретийский мыс – скалистый мыс или, лучше сказать, горный хребет на Геллеспонте на севере Троады. Прокна – дочь Аттического царя Пандиона, была замужем за Тереем, который, отправляясь за сестрой жены своей, Филомелой, дорогой ее обесчестил и, чтобы она не выдала его, отрезал у нее язык. Тогда она выткала историю своего бедствия на ткани и таким образом сообщила ее своей сестре о своем горе. Та, в злобе на мужа, зарезала собственного сына, Итаса, или Итила и, накормив им мужа, скрылась. Боги превратили Филомелу в ласточку, Прокну в соловья, Терея в удода, а Итиса – Итила в фазана. Народная речь, перемешав роли, обзывает Филомелой соловья. Баттиадом называет Катулл Каллимаха, сына Батта, а еще более в качестве потомка, основателя Кирен, которого сам Катулл называет своим предком.]



   К Фурию


     Где дом твой и рабы, ответь мне, Фурий,
     Одна лишь мачеха с отцом есть у тебя,
     Зато клопов и пауков не знаешь, дурень,
     Глотает камушки от бедности родня!…
     Любой булыжник их желудок переварит,
     Любое дерево завалит и поест, —
     Силен отец твой с мачехою в паре,
     Да и ты здоровьем пышешь, просто блеск!…
     Не страшна вам землетряска с шумной бурей,
     Да и огонь добра не унесет,
     Ты и воришек не боишься, Фурий,
     Кто вас отравит, коли беден род!…
     И плоть крепка сушенными костями,
     Уделал ее жар, обжег мороз,
     А в придачу к ним суровым голоданьем
     Жизнь облегчил себе, поднявшись быстро в рост…
     Пот не течет, зато ты и не пахнешь,
     Не надо с носа собирать соплей,
     Не испугаешь даже взрывом кашля,
     Как погляжу, ты поопрятней всех людей!…
     Не говоря уж о какой-то там солонке,
     Раз в год почистишься и всё,
     Голым камушком лежишь себе в сторонке,
     Никак не перетрешь тебе нутро…
     И рученьки себе не замараешь,
     Но Фурий не ругай такой комфорт,
     Такое благо, ведь, не мелочь к вящей славе,
     Сестерций сотни не проси себе в расход,
     Раз ты всем наделен, – просить не вправе… [46 - Это шуточное стихотворение Катулл посвятил своему знакомому Фурию, который не раз занимал у него деньги и замучил его своими долгами.]



   К Геллию


     Я много раз ради тебя в духовной смуте
     Блуждал и Баттиада стих дарил,
     Чтобы разжалобить тебя, сбежав от грусти,
     Чтоб злыми стрелами ты мозг не поразил…
     Но тщетно, Геллий, я пытался в счастье верить,
     Даже одеждой защиться я не смог,
     Ты стрелы посылал безумным зверем
     И я стрелой в ответ тебя на боль обрек… [47 - В этом стихотворении Катулл сетует на многолетнюю размолвку с бывшим другом и поэтом Геллием, причиной которой стала его ревность из-за Лесбии. Баттиада стих – стих Каллимаха, который Катулл переводил и посылал в подарок Геллию…]



   К Хлыщу


     Недаром Хлыщ стяжал себе богатство,
     На Фирманской горе, – чего ведь только нет, —
     Пашни, рыбки, птички, ловля, явства,
     Но где доход?! – Таких растрат не видел свет,
     Так пусть растет добро его для примененья,
     Был бы беден Хлыщ, я расхвалил бы все именье…



   К Ювенцию


     Если б в сладостном безумии, Ювенций,
     Твои глаза ласкал устами я по праву,
     Я б триста тысяч поцелуев дал от сердца,
     Но и тогда б мне страсти нежной было мало…
     Гораздо больше, чем в полях колосьев ржи
     Дано с тобой нам поцелуев для души… [48 - У этого стихотворения Катулла есть два варианта его создания, либо Катулл написал его с ироническим подтекстом, а он довлольно часто писал иронические стихи и эпиграммы, либо он действительно пылал страстью к неизвестному нам юноше по имени Ювенций.]



   Коса Береники
   (отрывок)


     Успевший почувствовать звезды бескрайней
                                                                Вселенной,
     Осмыслить их восхожденье, как и закат,
     Затменье летящего солнца от вспышки
                                                               мгновенной,
     Как светила опять к тьме небесной рвутся назад…
     Как к Латмийской скале прикована Тривия
                                                                     страстью,
     Чья нежность таинственным образом спущена
                                                                          вниз,
     Лишь Конон меня разглядев, пылая от счастья,
     Косу с головы Береники нашедшую высь…
     Разбегаясь по вечным просторам своими лучами
     Заветом ее, обещанием данным Богам,
     От рук ее оторвавшись, слилась с временами,
     Когда Гименеем обласкан, царь мчался к врагам…
     Разбил их и захватил край Ассирийский,
     Неся в себе вдохновение сладостной ночи,
     Доспехов деву лишил, став желанным и близким…
     Или невесты с гневом глядят в Венерины очи,
     Или в брачных чертогах умывшись слезами
     Счастливым родителям ложь как всегда поднесут,
     Только тщетно вздыхают они, поклялась я Богами,
     Плач великой царицы явил божественный суд…
     Как в битву кинулся муж тобой осененный,
     В одинокой постели, не ты ли рыдала о нем,
     Был он живой и молитвой твоею спасенный,
     В расставании думала ты лишь о брате своем…
     Ранила сердце печаль и большая тревога,
     Вздох из груди с чувствами в небо проник,
     Разум ослеп, но места в памяти много,
     Вас с детства связал один чарующий миг…
     Разве забыла, как смело стала женою
     Не в самый легкий час для себя и царя,
     Но расставаясь с ним и сближаясь сердцем
                                                                с войною,
     Ты глаза свои терла рукой, слезами горя…
     О, Юпитер! Кто из богов сменил облик
                                                            прелестный,
     Разве любящим душам легко друг без друга
                                                                     страдать,
     Ради мужа молилась созданьям небесным,
     Ведя в жертву быков, продолжая их кровь
                                                               проливать…
     Когда Азию царь слил воедино с Египтом,
     Я к небесным светилам слетела с твоей головы,
     Как божественный дар оживающих слов
                                                                манускрипта,
     Как символ победы с обетом твоим для земли…
     Без желанья сбежала с твоей прелестной головки,
     В том готова поклясться даже жизнью своей,
     Да казнен будет тот, кто клянется из хитрой
                                                                        уловки,
     Кто с железом вступит в войну, чтоб лишиться
                                                                      костей… [49 - Это стихотворение Катулла представляет собой перевод элегии Каллимаха, который он обещал сделать и послать другу Орталу, только в стихе Орталу он Каллимаха называет Баттиадом. Этот же перевод он посылал и Геллию. Само по себе стихотворение открывает самую интересную и малоизвестную страницу истории. А именно войну египетского царя Птоломея III Эвергете (247—221) против сирийского цара Селевка II Сирийского. В этой войне египесткий царь завоевал всю Азию, включая Вавилон и как Александр Македонский дошел до Индийского Царства. Верная жена царя Береника дала обет богам отдать свою косу в случае победы и отрезав ее пложила в храм Венеры. Астроном Конон, друг Архимеда открывший новое созвездие назвал его косой Береники в честь царицы Береники, победы царя и данного ею обета, а придворный поэт Каллимах посвятил этому событию свою элегию, которой восхищался и которую перевел Катулл для себя и своих друзей-поэтов. В стихотворении само созвездие обращается к царице, чьим именем оно и названо. Также Каллимах в своей элегии называет царя Птолемея III Эвергета братом Береники, поскольку она действительно была его двоюродной сестрой, дочерью Керенского царя Мага, по матери брата Птоломея II. Эратосфен называл это созвездие «волосами Ариадны», а Птолемей относил эти звезды к созвездию Льва. Но рождение этого созвездия имеет точную датировку: оно названо в честь Вереники – жены египетского фараона Птолемея III Эвергета (3 в. до н. э.), которая, согласно преданию, отрезала свои прекрасные волосы и поместила их в храме Венеры в благодарность богине за военную победу, дарованную мужу. А когда волосы из храма пропали, жрец-астроном Конон заявил Веренике, что Зевс взял их на небо. Лишь в 1602 г. созвездие было официально включено в каталог Тихо Браге. Расположено между Гончими Собаками и Девой. Занимает на небе площадь в 386.5 квадратного градуса и содержит 64 звезды, видимые невооруженным глазом. В этом созвездии лежит северный галактический полюс и видны тысячи галактик и сотни их скоплений. Волосы Вероники (лат. Coma Berenices), созвездие Северного полушария неба. Занимает на небе площадь в 386,5 квадратного градуса и содержит 64 звезды, видимые невооружённым глазом, из них ярче 6m – 50. В этом созвездии лежит северный полюс Галактики и видны тысячи галактик и сотни их скоплений.]



   К М. Туллию


     Марк Тулий мой! – Ты самый говорливый
     Из предков Рема, знаемых доныне,
     Не говоря уже о тех, кто после нас
     Заведет о жизни пламенный рассказ…
     Тебе великому поет свое признанье
     Катулл, поэт хреновый, в оправданье,
     Поскольку он хреновей всех поэтов мира,
     А ты патрон из всех блистательных кумиров… [50 - Это ироничное стихотворение Катулл посвящает Цицерону. При этом в нем содержится явная двусмысленность. По латыни omnium patronus означает двусмысленное выражение – « из всех патронов и всеобщий патрон». Тем самым Катулл намекает на то, что Цицерон сегодня защищает личность, которую завтра уже обвиняет. Иными словами, Катулл выражает Цицерону не что иное, как ироничную благодарность за то, что для нас останется навсегда загадкой.]



   К Руфу


     Напрасно изумляешься ты, Руф,
     Что из прелестных дев никто не хочет
     Приласкать тебя, прижав к своей груди…
     Даже золотом с каменьями блеснув,
     Покупкой платья дорого очень,
     Ты не купил бы женской ласки и любви…
     Одну беду тебе приносит твоя речь,
     Да и козлом пахучим ты благоухаешь,
     Страшатся все козла, боятся с ним прилечь,
     Такой зверюга всех девчонок распугает!…
     Так что избавь носы от сей заразы,
     Иль изумленье спрячь, что все сбегают сразу…



   К Цезарю


     У Оттона головка как у грудного младенца,
     У хамовитого Нерия грязные ноги,
     А Либон так пукает тихо, что некуда деться,
     Пусть даже не все, но этот ужасен премного,
     Отвратен тебе, и Фуфицию – резвому деду,
     А может и ямбы мои, обозлят тебя тут же следом,
     О, вояка отменный!
     Как возмущению страстей ты мощно предан!…



   К мальчику служке


     Дряхлого Фалерна мальчик-служка,
     Хлещи нам в чаши горький хмель,
     Так Постумия велела выпить дружно,
     Чтоб, опьянев, почуять сладостную цель…
     Беги же наутек вода речная,
     Неприятственная славному вину,
     Лишь постников суровых развлекая,
     Мы с чистым Вакхом обретем свою страну… [51 - В эпоху Катулла было принято разбавлять вина водой. Очевидно Постумия была подругой Лесбии – возлюбленной Катулла, и тоже принадлежала к высокому роду. Она и предложила их общей компании пить, не разбавляя вино.]



   К Анналам Волюзия


     Дерьмом намазанный Волюзия Аннал,
     Сверши скорей моей девчонки клятву,
     Раз окатил Венеру обещаний шквал,
     То Купидону тоже стало все понятно…
     Что как только я к любимой прыгну снова
     И мой острый ямб не поразит в ней цель,
     То в жертву божеству хромому
     Труд рифмоплета бросит за мою постель…
     Забудешь своенравных дум кипенье,
     Проистекающая из морской волны,
     И раскусишь, что твое же уверенье
     Причудой было, уводящей в сны…
     Тебя всем сердцем любит сам Идалий,
     И Урион морской тобой в мечтах обвит,
     Где Книд прекрасный в камышовых далях
     И Аматунт, Анконы нежный вид…
     С безумной страстью доходящей до Голгона
     И где Дуррахий, – Адриатики вертеп,
     Яви же клятвой суть любовного закона,
     Чтоб каждый в этом пламени ослеп…
     Раз ничего дурного нет в твоей причуде,
     Лети в огонь Волюзия Аннал,
     В своем мужицком неприглядном блуде
     И чтоб отвратный запах твой уже пропал… [52 - Катулл часто ссорился с Лесбией, но тут же с нею мирился, и Лесбия в шутку как-то раз пообещала, что если случайно рассердившийся на нее Катулл снова с нею примирится, то она принесет в жертву пламени самые гадкие стихи сквернейшего поэта. Катулл, которому понравилась подобная затея Лесбии, примирившись с возлюбленной, просит богиню любви принять и разрешить этот обет, принимая в очистительную жертву анналы Волюзия. Это плохой поэт, о котором Катулл упоминал еще в одном стихе, как о своем земляке, и нам он неизвестен. Вполне очевидно, что Волюзий подражал анналам Энния. Идалий – город на Кипре как главное святилище Афродиты. Книд – дорийский город с тремя храмами Афродиты и со знаменитой статуей богини работы Праксителя, был окружен камышами, которые шли на трости для писания и на бумагу, папирус, Урион – на Апулийском берегу у подножия горы Гаргана. Анкона, и поныне в северной части Адриатического моря, была известна и во время Ювенала храмом Венеры. Аматунт – на южном берегу Кипра, нынешней Лимиссо, преимущественно римскими поэтами связывался с именем Венеры Аматузии. Голгос на том же острове. Дуррахий – ныне Дуранцо, против Брундизия на Иллирийском берегу, в качестве пути сообщения между Италией и Востоком, обзывается притоном или трактиром Адрии или Адриатики и, как такой притон торговых и проезжих людей, славился свободою нравов.]



   К Порцию и Сократиону


     Сократион и Порций, вы ручищи две Пизона,
     Вы стыд и срам, попрание закона,
     Какой Приап развратный в этот час
     Вместо Верания с Фабуллом нежит вас…
     Уже с обеда закатили пир,
     Когда друзья мои с тоскою смотрят в мир,
     На перекрестках ждут, когда их пригласят,
     А вы на празднике, который день подряд… [53 - Этот стих Катулла, который можно воспринять как дружеский и шутливый, на самом деле представляет собой острую политическую сатиру. Пизон, который был консулом Римской империи в Испании вместо друзей Катулла – Верания и Фабулла взял в себе помощники Порция и Сократиона, людей менее добросовестных и нечистых на руку. По словам Цезаря Пизон погряз в разврате и стяжательстве. Все эти события и подтолкнули Катулла к созданию этого стихотворения. Гай Кальпурний Пизон (иногда Писон; лат. Gaius Calpurnius Piso) – консул Римской Республики 67 до н. э. Хотя Пизон происходил из известного плебейского рода Кальпурниев, его родственники не установлены. В 70 до н. э. был претором. Был избран консулом на 67 до н. э. Во время консулата, «ненавидя Помпея и завидуя ему, чинил всевозможные препятствия его начинаниям». В частности, Пизон приказал распустить флот, собранный для борьбы со средиземноморскими пиратами. Однако к моменту приказа Пизона пираты были уже разбиты, и Помпей с почётом возвращался в Рим. Против Пизона готовилось обвинение, однако Помпей воспротивился этому. В 66—65 до н. э. Пизон был проконсулом в Нарбонской Галлии. После возвращения в Рим был обвинён в вымогательстве; известно, что в этом процессе против Пизона выступал и Гай Юлий Цезарь. Во время заговора Катилины Пизон требовал от аллоброгов дать ложные показания об участии в заговоре Цезаря, но неудачно.]



   К самому себе


     Коль радость есть творящему добро, —
     В своей же радости себя увидеть чистым,
     Как сохранить тогда себя и божество
     Не умолять всех в дураках оставить быстро…
     Но много ль радости в свершениях благих
     Ты познал, Катулл, в любви их бесполезной,
     Ты добрым словом просветлявший миг,
     Мог быть с людьми, как и они, любезным…
     Душе не признающей благодарности
     Ты тщетно раскрывал всего себя,
     Но даже за такую долю малости
     К чему печалиться, – все тает без следа…
     Нет прочности в душе и нет возврата
     Оттуда, где назад дороги нет,
     Против богов несчастьем сущность вся объята,
     И от любви длиною в жизнь плыть в мертвый свет, —
     Как тяжко, – но ты должен уложиться,
     Спасенье в том, чтобы управиться с собой,
     О, Боги, Боги, где же ваши лица,
     Я поступать так принужден самой судьбой…
     О, неужели, Боги, в вас есть просто жалость,
     Ведь другим вы даже в Смерти помогали,
     За чистоту прожитых лет явите радость,
     Лишите боли и погибели с печалью…
     О, моя грусть! Во мне уже оцепененье, —
     Счастье вдруг сбегает из души,
     Ее прошу, нет, не любить в исчезновенье,
     Прошу хоть лживой, но со мною быть…
     О, Боги, лишь молю об исцеленье,
     За чистоту пощаду смог бы оценить… [54 - У Катулла было несколько стихотворений «К самому себе». В этом стихотворении Катулл печалится о лживости и неверности Лесбии, упоминая, что их любовь была очень долгой, и что другой такой любви уже не будет, сравнивая исчезновение любви с болезнью и смертью, и моля об исцелении, т. е. о возвращении любви как бессмертного чувства…]



   К Лесбии


     Твое обещанье Любви —
     Навек – мне безумно приятно,
     Я уже почувствовал, как мы
     Тонем в сладости отрадно…
     О, Боги сделайте же так,
     Чтобы сбылось ее обещанье,
     Чтобы чистой души светлый зрак
     Своей правды нашел оправданье…
     Чтоб всю жизнь мы друг с другом вдвоем
     Берегли наш божественный сон…



   К Ментулу


     Ментула – распутник от похоти пьян,
     Распутник – Ментула его точный сан,
     Правильно деды сказали, что чан
     Кочан обнаружит по запаху сам…



   На Эмилия


     О, Боги, как смогу я различить,
     Ртом или задницей сразил меня Эмилий,
     Весь в нечистотах рот показывает прыть,
     Какая заднице, пожалуй, не по силе…
     И в заднице так зубы не торчат,
     Между зубами дыры как горшки с навозом,
     Наружностью он весь в ослицын зад,
     Что по жаре справляет надобность серьезно…
     Так мир запачкав, но себя очистив,
     Невозмутим по кругу шествует осел,
     Кто запретит ему, – он делает все быстро,
     Остолбенел в мгновенье и опять пошел…



   На Ментулу


     Ментула жаждет, накопивши сил,
     Подняться на вершину Геликона,
     Но Музы острием разящих вил
     Его швырнули, вниз башкой, со склона… [55 - Катулл часто высмеивал в стихах Квинта Метелла Целера, сенатора, происходившего из знатного римского рода и избранного в 60 году консулом. По приезде в Рим Катулл очутился в его свите. Это, конечно, не было чистой случайностью. Совсем недавно, в 62 61 годах, Метелл занимал должность наместника Предальпийской Галлии, и для Катулла как выходца из этой провинции было естественно искать у него покровительства в Риме. Хотя не менее, а может быть, даже и более естественно было бы попытать счастья в свите отцовского товарища, который добился консульства на следующий, 59 год. Но Катулл почему то этого делать не стал. Мало того, он принялся поносить Цезаря с неудержимым, кривляющимся ехидством в стихах столь же отточенных, сколь и непристойных. Без всякой объяснимой причины – комментаторы только разводят руками – он поначалу вдруг сделал персонажем своих глумливых инвектив цезарианского офицера по имени Мамурра, по должности praefectus fabrum (начальник саперного отряда). Катулл пожаловал ему в стихах другую «должность» – mentula, – выражение столь впечатляющее, что точный его перевод на русский заставил бы переводчиков слишком резко выходить за рамки академического приличия или вносить сумятицу в звучные строки, вставляя то там, то сям беззвучный осколок – «х…”, и поэтому его принято переводить всевозможными эвфемизмами – от «хлыща» до «хрена» или оставлять без перевода в русской транскрипции. Упиваясь собственным неистовством, Катулл поносил все и вся, что было связано с этим Мамуррой ментулой родом из города Формий, – его блуд, его стишки, его богатства, нажитые на должности не блистательной, но вполне воровской (саперный отряд занимался строительными работами и доставкой провизии), его подружку Амеану, ту самую, за которой последовало в бессмертие выражение «puella defututa», – раздолбанная девка.]



   К Хрену


     Лесов у Хрена просто тьма,
     Лугов для живности аж тридцать десятин,
     Колосятся хлебом пышные поля,
     А сколь прудов, – лишь знает Хрен один…
     Своею роскошью Хрен Креза превзошел,
     Насобирал в поместье до хрена всего,
     Полей, лесов, прудов такой котел, —
     Гиперборейцы с морем все вошли в него…
     Все, чего добился он весомо,
     Зато как сам-то он весом,
     Для человека это просто неподъемно,
     Но Хрен справляется с трудом… [56 - Я уже упоминал, что Катулл часто высмеивал в стихах Квинта Метелла Целера, сенатора, происходившего из знатного римского рода и что Катуллл пожаловал ему в стихах другую «должность» – mentula, – выражение столь впечатляющее, что точный его перевод заставляет многих переводчиков или вставлять осколок – «х…”, или переводить всевозможными эвфемизмами – от «хлыща» (в переводах Афанасия Фета) до «хрена» или оставлять без перевода в русской транскрипции. Но в моем переводе этого стихотворения именно «хрен» оказался более приемлемым эвфемизмом.]



   К Виттию


     Тебе подходит наглый Виттий,
     Болтать везде своим бесстыжим языком,
     Представиться лишь случай, кинешь сети,
     И будешь зад лизать и ноженьки тишком,
     А если, Витий, ты угробить нас захочешь,
     То рот раскрой и сразу всех проглотишь… [57 - Это стихотворение Катулл по мнению многих переводчиков и исследователей жизни Катулла, предположительно посвятил одной из самых одиозных фигур того времени, наушнику, льстецу и соглядатаю Виттию, хотя Афанасий Фет, который также переводил Катулла и исследовал его жизнь, с этим был не согласен и полагал, что этот стих Катулл посвятил неизвестному нам Виктию… Вместе с тем до нас дошла молва, связанная с Виттием и с Клодией – возлюбленной Катулла. Клодия, римская матрона, вдохновительница великого Катулла, которой он посвящал все свои стихи, умела и любила мстить, и месть ее была невероятно изощренна. Некий Виттий, молодой римлянин из патрицианского рода, ухлестывал за Клодией, и добившись своего, решил подшутить над ней, послав ей в плату за интимные услуги тяжелый мешочек с деньгами, развязав который, Клодия обнаружила россыпь мелких медных монет, называвшихся квадрантами. К сожалению, у этой сцены было предостаточно свидетелей для того, чтобы за Клодией прочно закрепилась кличка Квадрантикула, или по-русски – Копеечная, Грошовая. Клодия была в бешенстве. Она подговорила двух своих постоянно отвергаемых ею же самой воздыхателей напасть на Виттия. Их имена были Гай и Феций. Они люто ненавидели всех, кто сумел добиться полного расположения обожаемой Клодии, хотя бы на одну ночь, чего им самим до сих пор не удавалось. Без преувеличения можно сказать, что они ненавидели большую часть римского высшего общества. Однажды ночью они напали на Виттия и сильно избили его. Отлежавшись и придя в себя, Виттий подал в суд на Гая и Феция, объявив, что они нарушили Семпрониев закон о мужеложестве. Оказалось, что поклонники Клодии слишком рьяно взялись за осуществление плана мести обожаемой ими женщины и слегка перестарались. История умалчивает, была ли это личная инициатива неудачных любовников или сама Клодия попросила их пойти на это, но суд был строг, и Гаю и Фецию пришлось удалиться в изгнание прямо из зала суда. Виттию досталось всё имущество обоих. А Клодия показала всему Риму как может мстить разъяренная женщина. Кстати, Виттий плохо кончил. Через несколько месяцев он был посажен в тюрьму за якобы свои долги и был задушен там по приказу Цезаря. Говорят, что он просто слишком много знал о целой череде заговоров против Цезаря, хотя сам в них непосредственного участия не принимал.]



   Отчаяние


     О, Целий, мое волшебство, —
     О, Лесбия, Лесбия, Боги,
     Для Катулла сама божество,
     Дороже жизни в итоге…
     О, Лесбия, ныне вся там,
     В переулочках вся затерялась,
     Как девка предалась сынам
     И внукам Рема! О, жалость!….



   К Каминию


     Слушай, Каминий, народ твой жаждет суда
     Над старостью, что запятнал позором,
     За все твои же грязные дела
     О, лжец, тебе язык отрежут скоро
     И коршун съест его, порадовав себя,
     И выклюет глаза голодный ворон,
     Собакам – сердце твое, волку – требуха… [58 - Среди переводчиков нет единого мнения, кому посвятил этот стих Катулл, но если брать во внимание, что у Цезаря был брат Каминий, а отношение к Цезарю у Катулла была самое негативное, то не исключено, что этот стих направлен против брата Цезаря и самого Цезаря.]



   К Хрену


     Стремглав рванулся Хрен к разврату,
     Ну, что ж, поделаешь, если развратен сам,
     Недаром люди шествуя по саду,
     Вдруг замечают, – туесок раскрыт плодам…



   О Лесбии


     Два чувства – ненависть, любовь
     Слились лишь в ней, вдвойне меня терзая,
     О, люди, почему люблю я вновь
     И ненавидя ее вновь, за что пылаю?!…



   К Геллию


     Колдун от Гелия родится в согрешенье,
     Он в страсти мать познал, согласно воле персов,
     Мать разрешится колдуном по их ученью,
     Если персы избегают лживых версий,
     Ну, что же, пусть поет богам с почтеньем,
     Кишки с молитвами дымят от всего сердца… [59 - Как я уже отмечал в других комментариях к переводам Катулла, он немало иронических и весьма злых стихотворений посвящает бывшему другу поэту – Геллию, не в силах сдержать гнева и ревности из-за своей любимой Клодии – Лесбии, которая принадлежала в высшему аристократическому обществу и не взирая на замужество, имела множество любовников… Связь между родственниками в эпоху древней Римской империи была весьма распространенным явлением, современники Катулла даже говорили о том, что Клодия имела близкие отношения со своим известным дядей Клодием Пульхером… Кишки – кишки, согласно древним обычаям некоторых восточных народов (персов), бросались в огонь как жертва богам, а мясо съедалось, у египтян при жертвоприношениях тела животных сжигали целиком…]



   К своему поместью


     Так ты, Сабинский иль Тибурский,
     Кусок моей распаханной земли,
     Тибурским люди называют тебя с чувством,
     Чтоб не лишать Катулла сладостной любви,
     Другие спорят, что кусок Сабинский…
     Да хоть Сабинским, хоть Тибурским будь,
     Близ города ты с домом самый близкий,
     Освободил я здесь от кашля свою грудь,
     А виноват был в том обильный ужин
     И его принявший вмиг живот,
     Поскольку с Сестием я очень дружен,
     То в гостях речами потчевал народ…
     На Анция узревшего вину
     Я посылал заразу и чуму,
     Но тут сопли потекли, и кашель рвет,
     Я побежал к тебе, мой огород,
     Ты исцелил и тишиною, и крапивой,
     Из-за тебя я стал здоровым и счастливым,
     Ну, а если вдруг от Сестия прилипнет
     Ко мне та хворь ужасная опять,
     То от меня к нему обратно прыгнет,
     Без его дурацких чтений благодать… [60 - В этом стихотворении Катулл не щадит ни самого себя, ни П. Сестия, народного трибуна, политического сторонника Цицерона, но весьма плохого, (по свидетельству того же Цицерона) стилиста, пригласившего Катулла на роскошный ужин. Соблазненный чревоугодием, Катулл из вежливости не хотел, вероятно, явиться к Сестию, не ознакомившись с последней его речью против обвинителя Анция, и поэтому прочел ее у себя. Хотя он и сам намекает, что собственное невоздержание за ужином способствовало развитию в нем насморка и кашля, тем не менее, выражается так, как будто простудился в холоде Сестиевой речи. Выздоровел он только при помощи крапивы в спокойном убежище своей виллы. На будущее же время желает, чтобы простуда от Сестиевых произведений нападала не на него, а на самого автора. Поместье Катулла стояло, вероятно, на границе между Тибурским округом, застроенным по случаю более мягкого климата виллами богачей, и более суровым и утесистым Сабином, почему благоприятели Катулла считали его поместье аристократически Тибурским, а недоброжелатели – плебейски Сабинским. Обвинитель Анций неизвестен.]



   К возлюбленной Вара


     Гулял на рынке я и встретил Вара,
     И он меня к своей красавице повел,
     Она гулящая! – увидел я как яро
     Глазами ловко распускает флер…
     Как познакомились, так начали трепаться,
     Про что угодно, как в Вифинии пожил,
     И много ль денег заработал там с богатством, —
     Увы, одни несчастные гроши!…
     Ни претор сам, не многочисленная свита
     Никак не раздобрели в этот раз,
     И претор – негодяй, – ведь так обидно,
     На прическу и копеечки не даст…
     И что же, даже не было людей,
     Чтоб поносить тебя в носилках? —
     И тут, чтоб деве показаться повидней,
     Я ей сказал: Да, Бог с тобою, милка!
     Аж восемь мужиков меня несло,
     Хоть в провинции и преизрядно гадко,
     Но в носилках мягко и тепло,
     Тебя несут, а ты лежишь будто в кроватке…
     К тому же ножки все обломаны в конец,
     Огрызки в шею им впиваются пребольно,
     Но носильщик из них каждый, – молодец, —
     Идет, не дрогнет и несет спокойно…
     Тут девка как вскричит: Катулл, отдай,
     На них к Серапису я жажду прокатиться,
     Хоть на часок, их не угроблю, чай, —
     Заулыбалась мне гулящая девица…
     Да, нет же, – говорю, – я перепутал,
     То друг мой Цинна Гай их взял себе,
     Но не все ль равно, я ими править буду,
     На них как своих ношусь везде…
     Но ты несносная дуреха и тупица!
     Вряд ли кому дашь с собой забыться!… [61 - Флёр – [фр. fleur]. 1. Прозрачная, редкая, большей частью шелковая ткань. Там, вдали, как темным флером, омрачилось небо тучей. Фофанов. 2. перен. Полупрозрачный покров, скрывающий что-н., то, что мешает видеть что-н. 3.. перен. … флер. полог, вуаль, креп, пелена, покров, поволока, завеса. Серапис – храм Сераписа, Серапеум (греч. лат. Serapeum) – храм или другое религиозное сооружение, посвящённое эллинистическому богу Серапису в Египте, соединявшему в себе черты Осириса и Аписа в образе человека, который был более привычен для греков. В Египте в храм Сераписа хранилась известная Александрийская библиотека, насчитывавшая триста тысяч томов. Сераписа называли по разному: «Отец», «Спаситель», «величайший из богов». Храм Сераписа существовал и в древнем Риме, что свидетельствовало об определенной свободе вероисповеданий в эпоху эллинизма, не взирая на последовавшее затем гонение на ранних христиан.]



   К Колонии


     Развеселилась б на мосту вовсю, Колония,
     В пляс пустилась бы на длинненьком, но боязно,
     Сгнил мостишка, плох от беззакония,
     Подпорки старые едва стоят бессовестно…
     Того гляди, весь опрокинется в болото,
     Так пусть же будет по хотенью лучший мост,
     Чтоб отплясать Салийский праздник без заботы,
     Лишь только смехом забавляй меня до слез…
     Ведь я, Колония, хочу совсем немного,
     С моста скинуть гражданина одного,
     Вниз головой, ногами кверху, и в болото,
     Чтоб весь в пучине скрылся он легко,
     Чтоб озеро цвело над ним и гнило,
     Как человек не сладок он и не солен,
     Как дитя двух лет, заснувшее так мило,
     Помышляет также, убаюкано отцом…
     И лишь жена его в прекраснейшем расцвете,
     Изнеженней обласканной овцы,
     Слаще грозди винограда в знойном лете,
     Что за сладость жаждут тешить молодцы…
     Но муж не трогает ее, забыл или не хочет,
     Ему и с места даже не сойти,
     Как ольха секирой Лигурийской в клочья
     Истерзанная в яме, – он молчит…
     Как будто не было ни жизни в ней, ни чувства,
     Вот и дурак мой не внимает и не зрит,
     Себя уже не чует, все в нем пусто,
     С твоего моста он в грязь и полетит…
     Может это пробудит его от спячки,
     Стряхнув тупое выраженье сонных глаз,
     Как от подковы тяжкой – от болячки
     Избавит как ослицу его грязь… [62 - Колонией Катулл называет городок, который сейчас имеет название Колонья, расположенный недалеко от Вероны. Салийский праздник – справлялся 1 марта каждого года жрецами Марса, салийцами, и всегда сопровождался весельем и шумными плясками, но этот праздник отмечался только в Риме, иными словами Катулл желает городку Колонии иметь такой же прочный мост как в Риме. Катулл сравнивает сладость женщины не просто с гроздью винограда, а с черным гроздом, черный грозд – сорт красного винограда в древнем Риме, имевшего самые большие гроздья, по всей видимости, поэт видел перед собой молодую жену, имевшую большую пышную грудь и при этом совершенно равнодушного и холодного мужа, что и подтолкнуло его к созданию этого ироничного стихотворения.]



   Смирна, стихотворение Цинны


     Уж девять урожаев встретила с Гельвием Смирна
     И в конце девятой зимы издалась, увидела свет,
     Тысяч пятьсот творений, Гортензий, строем
                                                                       единым…
     ……………………………………………………………..
     До бурлящих глубин Сатраха участь Смирны —
                                                                         дойти,
     Зачитается грядущая эпоха и познает
                                                с наслажденьем Смирну,
     Лишь в Падуе Волюзия анналы обретут безмолвье
                                                                            пустоты
     И одеяньем станут для макрелей жирных…
     Так по душе мне, друг, твое изящное творенье,
     А раздутый Антимах пусть тешит вкусы черни… [63 - Катулл посвятил это стихотворение своему другу-поэту и родственнику Гельвию Гаю Цинне и его эпилионну Смирна, которому он прочил бессмертную славу и в грядущем. Однако творение Гельвия Гая Цинны до нас не дошло, и как я думаю, по весьма веской причине, т. к. эпилионн (небольшая поэма) Смирна, над которой Цинна работал более 9 лет, был посвящен кровосмесительной связи Смирны и ее отца Кинира, и ее превращению согласно Кипрскому преданию в Мирру, в цветок, растение. Думаю, что именно ужесточение нравов в средневековье не пощадило это творение, которое не дошло до нас, но упоминается не только Катуллом в своем стихе, но Плутархом и другими современниками, близкими к этой эпохе. Катулл противопоставил красоту творения Цинны многоречивости поэта иоратора Гортензия Гортала, а также большим по объему стихам Антимаха. Анналы – творения поэта Волюзия в другом своем стихе Катулл вообще не считает поэзией и очень зло иронизирует над его творениями. В этом же стихотворении он считает, что Анналы Волюзия станут оберточной бумагой для макрелей – средиземноморской рыбы. Сатрах – река на острове Кипр.]



   Месть


     Плач раздирает меня, – ее прелестные губы
     Грязною влагой своей ты испоганил навек,
     Знай же, что я отомщу, опозорю тебя также грубо
     И громкая речь разнесет, – какой ты дурной
                                                                       человек…



   У могилы брата


     Я много морей пересек, я видел массу людей,
     Мой брат, я к смерти твоей с печалью в душе
                                                               приближаюсь,
     Я дань тебе отдаю, хоть ты уже в царстве теней
     И речью в безмолвье твое шлю священную
                                                                  жалость…
     Судьба тебя забрала, вместе с сонмом утрат,
     О, пропащий мой брат, меня ты уже не увидишь,
     На память остался сейчас лишь предков древний
                                                                         обряд,
     Поминки и горестный плач, с дарами становятся
                                                                          ближе…
     Прими же слезы мои, ручьями бегущие в Вечность,
     Тебя обнимаю, мой брат, и теряю, излив свою
                                                                    грусть…



   К Вару


     Рубаха – парень, твой Суффен, скажу я, Вар,
     Он прост и мил, словоохотлив и солиден,
     Безумной страстью воспылал к стихам, вот дар, —
     Аж десять тысяч написал, вот это лидер…
     Как погляжу, не часто он счищал пергамент,
     А в новых книгах набело писал
     На сказочной бумаге свой орнамент,
     Блестит обложка на застежках, – идеал…
     А почитаешь, – так зальешься тонким смехом,
     Суффен – копальщик слов иль козодой,
     Как изменился он, – весь в поисках успеха,
     Но отчего такой он грубый и простой…
     Острее словом деревенского тупицы,
     Зато как пишет, – сам собой гордится,
     Весь поглощен своим писательским стараньем,
     А счастлив так, как только с девой в обладанье…
     Сам от себя в восторге диком млеет,
     Но разве мы в том самом деле не слабеем,
     С таким столкнешься, враз увидишь в нем,
     Что все Суффены – мы, все со своим грешком,
     Никак не свидимся мы с собственным мешком,
     Что носим за спиной, который год, тишком…



   О непостоянстве женской Любви


     Даже если б добивался меня Зевс,
     Я б ничьей не стала, лишь твоей, —
     Любимая мне нежно прошептала…
     Но чтоб она промолвила тому,
     Кто б полыхал в огне безумной страсти,
     Строчить по ветру свои пламенные чувства
     Или по стремительной воде…



   К неизвестному


     Как только мог, несчастный, ты подумать,
     Что любимую дороже моих глаз,
     Я заключил словами в мерзостный рисунок,
     Тогда как я ее любя, впадал в экстаз,
     Иль вам везде с Таппоном мнится жуткий
                                                                  сумрак… [64 - Не взирая на возмущение, которое Катулл выражал этим стихотворением неизвестному, существуют другие его стихи к возлюбленной Лесбии, в которых он выражает не только любовь, но и ревность, обиду, что, скорее всего, и послужило к разного рода слухам, которые расстраивали его.]



   Я ее любил как никого
   перевод стиха Катулла


     Опять спешите вы в притон, самцы,
     Гордясь могуществом не разума, а плоти,
     Ваша любовь – разврата подлого закон…
     От сумасшедших братьев за 9-ой дверью…
     Девицами разнеженно тешась,
     Готовы стать по счету в ней двухсотым…
     Скоты, ныряющие в грязь,
     Как омерзительна живая ваша связь…
     Ваш рвотный смысл я распишу на стенах
     И вовлеку в духовную борьбу
     За то, что вы Любовь мою украли…
     Сорвали мою девочку с колен
     И заключили в свои липкие объятья…
     А я ее любил как никого…
     Еще я не любил на белом свете…
     Я не могу глядеть, как вы терзаете ее
     И заполняя лоно детородной влагой…
     Смеетесь, празднуя победу над несчастной…
     По сути же победу над собой…
     Имея ее тело как игрушку,
     Вы, свора ненасытных дикарей…
     И ты, Эгнаций Кильтибер,
     Своей бородкой словно флагом машешь…
     Ее уриной чистишь зубы похвалясь…
     А я один в своем безумии грущу… [65 - Возможно, что упоминаемая Катуллом 9-ая дверь было названием одной из древнеримских терм, которая одновременно сочетала в себе и признаки таверны-кабака и публичного дома, где патриции утешались продажными гетерами.]




   Сапфо


   Посвящение нежным подругам


     Отчего сладка я сегодня
     И пою своим нежным подругам,
     Ведь они растеряли всю сущность
     И давно поникли их крылья,
     Все равно прекрасные в снах,
     Вы в моем сердце юные вечно
     И мне с вами вечно легко…



   Разлука


     Ощущаю расставанье словно смерть,
     Память слезы льет в безумнейшем прощанье,
     Милая Сапфо, скорей ответь,
     Как забыть мне радость обладанья…


     В ответ деве прошептала я:
     Носи в душе наш сладостный огонь,
     Пусть вспоминанья лягут по краям
     Твоей постели, нежно падая в ладонь…


     Как вновь из чувств ты возвратишь меня
     И насладишься нашей общей красотой,
     Любовь сильнее Смерти, как и сна,
     И я сольюсь благоволонная с тобой…


     Венки из роз, фиалок голубых
     Вокруг шеи запорхают мотыльками,
     И возвратят из тьмы чудесный миг,
     И озарят все небо с облаками…


     Весна оденет нас в цветение садов,
     Мы обольемся благовоньями, телами
     Соприкоснемся вроде сказочных цветов,
     И девы запоют, развеселившись с нами…


     И я в твой кубок хмель опять волью,
     И зацелую тебя страстными губами,
     Я от Любви в тебе единственной умру,
     Уже навек соединяясь с чудесами…



   Мгновенна юность, но как нежно


     Мгновенна юность, но как нежно
     Вдруг оживлять ее черты,
     Как яркий свет земная свежесть
     Вернет нам прежние мечты…


     Как мы любили страстно сердцем,
     Вмиг исчезая в дорогом,
     Передавая по наследству
     Венки и песни об одном…


     Как солнце нас лучами грело,
     Сближая сладкие тела,
     И как душа в огонь летела,
     Себя не мысля без тебя…



   Из Сард далеких принеслась она


     Из Сард далеких принеслась она
     И чувством бьется в тьме таинственных желаний,
     Мы жили вместе, ты и я,
     И богиня наших чудных обладаний…


     Ты пела песни ей, не ведая конца,
     Она же таяла в твоем очарованье,
     Теперь блистая над толпой лидийских жен,
     Будто луна чуть розоватыми перстами
     У звезд крадет их внутренний огонь…


     Царицей неба на волнах морских играя,
     Сияньем нежным утешая всех живых
     И в капельках росы цветов уснувших
     Вновь пробуждает сладкий запах медуниц
     И донника с причудливым анисом…


     Ты же бродишь как сомнанбула в ночи,
     Ощущая ненаглядную Аттиду,
     Словно за всего одно мгновенье
     Любовь на части твое сердце разорвет…



   Гонгила прошептала мне


     Гонгила прошептала мне:
     Такого просто не бывает,
     Или сновидение во тьме
     Помимо твоей воли оживает…


     Я прошептала: Это же Гермес
     Вдруг обернулся сладостной мечтою,
     И видит Бог, в меня вселился бес, —
     Я умереть желала, тронута тоскою…


     В желанье Смерти берег заблистал
     Росой, слезами, прошлыми мирами,
     Покрытый лотосами светлый Ахерон
     Позвал меня в подземный мир Аида…


     В тумане волн молочных сладких белых
     Зовут Гонгилу показаться вдруг,
     Обнажая свое благостное тело
     В кругу прекрасных и божественных подруг…


     Крылатый Эрос резво кружится с фатою,
     О, как чудесна ты в своем наряде,
     На зависть прозябающей Киприде,
     Гляжу с желанием в любимые глаза,
     Цвету в объятьях как в волшебном саде…



   Брату Хараксу


     Ужалила тебя словно змея
     За то, что ты в своей недоброй славе
     Забыл друзей и отдалился от меня,
     И твой порок моею горечью отравлен…


     Безумен ты в злорадной болтовне,
     Младенцем злишься, только не пытайся
     Найти слова прощения во мне,
     Пусть мы близки с тобой как птицы одной яйца…


     Знай, мудрой птицы не поймать в силки,
     Узнала я, – какою похотью ты пойман,
     Какой болезни тебя мучают долги,
     Но избегу я зла как жажды острой знойной…


     Лишь добрым светом озаряя жизнь свою,
     Найди себе пристанище иное,
     Приветом теплым озари сестру,
     Верни опять блаженство дорогое…



   Любовь


     Богу равным кажется мне
     Ощущаемый чудно тобою,
     Его речь словно свет в темноте
     Освещает созданье любое…


     Он поймал уст доверчивый вздох
     И твой Образ сразу растаял,
     Я дрожу перед ним, вот, он – Бог,
     Собирает валюбленных всех в стаю…


     На замок запер нежно уста
     И в душе жаркий лед, вечный пламень,
     Звон в ушах, я ослепла, слепа,
     С наслажденьем теряю всю память…


     Пот струится в тебя из меня,
     Кровь волнами сердце ласкает,
     Смерть бежит из волшебного сна,
     Люди любят друг друга веками…



   Молитва Афродите


     Небесной прелести богиня Афродита,
     Зевса дочь, ну, пощади меня,
     Ты козни строишь, всех вводя в бессмертье,
     Меня же губишь страшною тоской…


     Сойди с небес, услышь меня как раньше,
     Когда тебя всем сердцем я звала,
     Когда коснулась сердца пламенной любовью,
     На миг покинув милые вершины…


     Ты словно буря в драгоценном фаэтоне
     Своими быстрыми и вечными крылами
     Несла над истомившейся землею
     Стаю добрых восхитительных голубок…


     Ты принеслась ко мне, пылая страстным взором,
     Улыбкой обожгла, шепнув: Сапфо,
     Скажи мне все, о чем меня ты молишь…


     Объясни свое безумие в душе,
     Тоску в глазах и боль на сердце,
     Лишь только имя этой боли назови,
     Как будет предан он твоей дрожайшей власти…


     Беглец несчастный возвратится в твое лоно,
     Подарок бросивший, вернет его обратно,
     Кто разлюбил тебя, полюбит с новой силой…


     Вернись же Афродита к муке тайной,
     Освободи от боли мое сердце,
     Вооружи знамена моей страсти
     И в схватке нежной с другом поддержи!… [66 - В старых переводах этот стих назван как «Гимн Афродите», я же назвал его» Молитвой Афродите», поскольку Сапфо в этом стихе не столько восхищается богиней Афродитой, сколько молит ее о помощи в своей тайной страсти к любимому…]



   Очнись, везунчик


     Очнись, везунчик,
     Мы орали ночь
     Про вашу страсть
     Всем бабьим хором,
     Как про твою,
     Так про ее любовь…
     Ну, что познал
     Волшебный запах лона
     Своей невесты,
     Распустившей снасть,
     Когда с подругами
     Пускали сладко трели
     О нежных прелестях
     Волнующей Любви…
     Пришло уж время
     Расплетать объятья,
     Живей вставай,
     Тебя заждались все друзья,
     А нам пора в любовный сон одеться…



   Гляжу на дев и кажется, не будет


     Гляжу на дев и кажется, не будет
     Другой такой познавшей свет небесный,
     А вместе с ним и мудрость бытия…
     И все-равно какой бы ни была,
     Вмиг позабытой мне лежать в могиле,
     Без ласк сердечных, без огня,
     Без пения подруг, что так любили
     Со мной сливаться в дивный круг…
     Уже тоска и лень вдыхать безумье роз,
     Со страстью срезанных на Пиерии,
     Везде тщета, в грядущем без лица
     Сойдешь в Аид безмолвной тенью,
     Зарывшись в море исчезающих теней,
     Глядящих в мир из вечного забвенья… [67 - Данный перевод объединяет собой два фрагмента двух стихотворений Сапфо, не дошедших до нас целиком, и близких друг другу по настроению и композиции… Эти фрагменты относятся к самому позднему периоду творчества древнегреческой поэтессы, и которые так или иначе подтверждают дошедшее до нас предание о том, что Сапфо покончила собой, бросившись со скалы в море…]



   Призрак Лесбоса


     Все говорят на Лесбосе есть призрак,
     Детей он часто ловит по ночам,
     То дух неуспокоившейся Геллы,
     Ушедшей рано к праотцам прекрасной девы,
     Играющий, детей влекущий к снам…



   Цвет полевой целуя ноги дев


     Цвет полевой целуя ноги дев,
     Под музыку танцующих критянок,
     Взвивал их вместе с радостным огнем
     Священных алтарей и с пеньем гимнов,
     Рисуя стройность юной их поры…



   Пещера нимф


     На Крите есть пещера сладких грез,
     И к ней, к одной стремится стар, и млад,
     Меж яблонь и в дыму метаморфоз
     Над алтарями смол пахучих аромат…


     Струится и поет в крылах ветвей
     Такой же чудный серебристый ключ,
     Где розы озаряют всех людей
     И нежной дремой томно брезжит луч…


     Где в цветах уже раскинулось все стадо
     И обезумев от нахлынувшей весны,
     Анис цветет, а вместе с ним отрадно
     Медуницы веют чарами Любви…


     О, как же нравится здесь отдыхать Киприде,
     Нектар богов вкушая в чаше золотой,
     Окрылив влюбленных сладостью соитья,
     Разливать благоухающий настой…



   Когда-нибудь Старость изъест


     Когда-нибудь Старость изъест ваше юное тело,
     Страшною гостью нежные девы вас навестит,
     Старухами древними будете в скорби трястись,
     Ощущая с болью в пергамент истертую кожу…


     От призрака Смерти Эрос крылатый уйдет
     К другим сошедшим на землю созданиям юным,
     Только с ними играет в Любовь блаженный
                                                                       хитрец,
     Восславь же лира цветение томных сердец…



   Обиженной


     Отчего злишься ты, отвергая ласку мою,
     Отчего сладкой лиры не трогаешь добрые струны,
     Обделяя Любовью с Поэзией близких друзей,
     И уста твои не поют, собирая проклятья?!…


     Одну только желчь гоняешь по крови, подруга
     И гнев распирает как тягостный плод всю тебя,
     Не лучше ли сладостный мир в объятиях томных
     С тобой нам добыть, схоронив
                                               страстью нежною зло…



   Надгробная надпись


     Здесь покоится прах девы Тимады,
     В брак со Смертью вступила она,
     Не вкусив брачных игр Персефона,
     Распахнула юную душу в безбрежную темень…
     А подруги нежные кудри обрезав ножом,
     Вместо цветов на могилу ее положили…